Вернувшись в конструкторскую, Люда тяжело опустилась на стул за своим столом. Она не жалела о том, что сейчас сделала. Будто камень с души сняла. И директор одобрил ее поступок. «Вы правильно поступили, Людмила Михайловна. А теперь идите и спокойно работайте».

Она придвинула к себе справочники расчетов, чтобы заняться делом, забыть обо всем остальном. Но беспокойство не покидало ее. Нет–нет и поглядывала на Власова, склонившегося над какими‑то черновыми эскизами за своим столом. Он похудел за прошедший день, темные глаза будто затвердели, но в них уже не светились злые огоньки.К Люде подошел Трунин за какой‑то справкой. Просмотрев ее, тихо сказал:

— Не пойму, что с Власовым… Обратился ко мне только что и говорит: «Платон Тимофеевич, давайте мне любую работу — черновую, какую угодно! Не стесняйтесь…» Что с ним стряслось? Неужели одумался?

— Не знаю… — уклончиво ответила Люда. — Не могу сказать, Платон Тимофеевич.

— Хорошо, если он одолел свое упрямство, — легко вздохнул Трунин. — Нам легче станет работать.

Директор потребовал от Люды, чтобы она никому в конструкторском бюро не рассказывала о том, что рассказала ему. Но перед Труниным эта тайна ― словно гиря на сердце. Она уже чуть было не проговорилась. Однако нашла в себе силы не нарушить обещания.Через час к ее столу подошла тетя Поля и сказала, кивнув в сторону кабинета Макарова:

— Федор Иванович тебя зовет.

Люда похолодела на мгновение. Но только переступила порог кабинета ведущего конструктора, мрачные мысли рассеялись. На нее смотрели добрые, доверчивые глаза Макарова. Усадив ее в кресло, он спросил:

— Люда, мне необходимо выяснить один вопрос. За два дня перед выездом из Москвы я послал маме телеграмму, указал номер поезда, вагона. Ты знала об этой телеграмме?

Люда подумала секунду и твердо ответила:

— Да, Федор Иванович. Ваша мама показывала.

— А дома ты не говорила о ней?

— Кажется… Кажется, сказала родителям… А почему вы спрашиваете об этом, Федор Иванович?

Макаров немного помолчал, потом стукнул себя ладонью по лбу.

— Теперь все ясно!..

— Что, что, Федор Иванович?.. —заволновалась Люда.

— Ничего, это я так… Занимайся своим делом. «Не хитро, но четко сработали, — подумал Макаров,прохаживаясь по кабинету. — Узнали, в каком вагоне еду, и подсадили Нескучаеву. Потом эта чепуха с чемоданами, визит домой, случайные встречи… Фу, какая гадость!.. А я‑то, я куда смотрел!..»

В это время зазвонил телефон. Макаров взял трубку, выслушал короткое распоряжение и ответил: «Есть!»

— Люда, скажите Власову — его приглашает к себе директор завода.

Но Власова в конструкторской не было. Оказывается, он сам пошел к директору несколько минут тому назад.

… В кабинете, кроме Соколова и Веселова, был еще какой‑то человек в штатском костюме, он сидел у окна и перелистывал свежий номер «Огонька».

Когда Власов поздоровался, директор попросил его присесть и, пристально посмотрев в усталое лицо, спросил:

— Василий Васильевич, вы ничего не хотите нам сказать?

— Да, хочу! Я за тем и пришел. Но… — Власов взглянул в сторону незнакомого человека.

— Здесь все свои, — поняв намек, тотчас объяснил парторг. — Можете не смущаться.

И Власов почувствовал какое‑то непонятное облегчение на душе, будто ему сейчас предложили сбросить с плеч непосильную тяжесть, после чего он сможет свободно вздохнуть.Он рассказывал подробно и неторопливо, стараясь не упустить ни одной детали. Директор, парторг и незнакомый человек слушали его, не перебивая. Когда он закончил рассказ, в кабинете наступила минутная тишина.

— Н–да… — наконец вымолвил парторг, и на его лице появилась легкая усмешка. — Значит, схватили шахматную доску и по лысине?..

— Да, не выдержал… — вздохнул Власов Директор поднялся, походил возле своего стола, потом бросил с возмущением:

— Дешево же они хотели вас купить, сукины сыны! Сто тысяч за конструкцию!.. За бесценок, а? — и, обращаясь к незнакомому человеку, добавил: —За кого они принимают советского человека, подлецы!

Тот ничего не ответил.

— Ну, хорошо, Василий Васильевич, вы свободны. Власов поднялся, но не решался уйти. Посмотрел на

директора.

— Семен Петрович, мне бы хотелось поговорить с вами о моей работе. И вообще…

— Непременно поговорим, — пообещал Соколов. — Но сейчас я занят. Подумайте и приходите в конце дня.

Макарову не сиделось в кабинете. Подписав срочные бумаги, он пошел в зал общих видов, где на месте старой стояла новая модель истребителя, выдаваясь вперед своим узким конусообразным корпусом.

В сравнении с прежней, в этой конструкции резко изменилась конфигурация крыльев. Короткие, тонкие, оттянутые к хвосту, прижатые к фюзеляжу, они придавали самолету целеустремленно–стреловидную форму. Хвостовое оперение тоже было необычно оттянуто назад и заметно приподнято.Макаров был далек от мысли, что эта конструкция ― совершенство. И все же он твердо верил в правильность всех своих расчетов. Верил, что машина преодолеет «звуковой барьер».

— О чем задумался, детина?..

Макаров оглянулся. Перед ним стоял Бобров.

— Да вот думаю, Петя… Думаю, что ты скажешь о ней.

— А скажу, обязательно скажу! Дай только в небо подняться. Но ты ведь сам все знаешь…

— Нет! Конструктор никогда не знает всего, на что будет способна его машина. Часто летчики берут от машины куда больше, чем предполагал конструктор. Иногда наоборот…

Увлекшись разговором, Макаров и Бобров не видели Власова, стоявшего неподалеку и прислушивавшегося к их разговору.

Трудно сказать, что происходило сейчас в душе этого человека. О» смотрел на модель самолета и уже видел его в воздухе. Да, цехи уже получили приказ строить… «А каков будет приказ обо мне?..»

После работы Власов позвонил в приемную и попросил секретаря выяснить, сможет ли директор сейчас принять его. Но Оля Груничева ответила, что Соколов срочно уехал в город и она не знает, когда вернется.

— Поедемте вместе домой, Людмила Михайловна, — неожиданно предложил он Люде, убиравшей со стола бумаги.

— Нет, Василий Васильевич, спасибо. Я, возможно… задержусь…

— Боитесь? — спросил Власов, вздохнув. — Что ж, пожалуй, есть основание… Но ненавидеть меня вы не должны!

Люда посмотрела на конструктора. Какой он стал жалкий!.. И ничего не ответила.