Когда поздно вечером Макаров пришел домой, мать посмотрела на него так пристально, во взоре ее проглядывало такое волнение и беспокойство, что он вынужден был сделать над собой значительное усилие, чтобы выглядеть жизнерадостным и веселым.Ему всегда казалось, что она читала его мысли, определяла по выражению лица внутреннее состояние, настроение.
— Федюша, тебе тут без конца звонят, звонят…;^ ― Кто же, мама?
— Вон, — Анастасия Семеновна кивнула на его дорожный чемодан. — Похоже, хозяйка…
Федор недоуменно пожал плечами.
— Какая хозяйка? Чемодан то ведь мой, мама!
— А ты посмотри, сынок.
В ее глазах он заметил лукавую улыбку. Шагнул к чемодану и, точно обжегшись, отпрянул. В его руке повисла шелковая женская сорочка.
— Попался?.. — как‑то странно сказала мать, грустно глянув на сына, хотя и продолжала усмехаться.
Федор побледнел, потом покраснел. Анастасия Семеновна заметила на его губах неловкую улыбку.
— Это все как‑то случайно…
Хлопнув крышкой чемодана, он только развел руками. «Вот черт!.. Ну, что может подумать мать?..» Вдруг в передней задребезжал звонок.
— А вот, верно, и она!.. — догадалась Анастасия Семеновна и поторопилась открыть дверь.
Оглянувшись, Федор увидел вошедшую Екатерину Нескучаеву. В ее руках был точно такой же чемодан. Шагнув с видимой неуверенностью, она остановилась перед Анастасией Семеновной и заговорила смущенно:
— Очень прошу вас, извините! У нас недоразумение с Федором Ивановичем… ехали в одном купе, потом в спешке перепутали… Я привезла его чемодан. Здравствуйте, Федор Иванович!
«Федор Иванович, ― как естественно и привычно звучит ее голос, будто мы старые друзья…» ― подумал Макаров, идя навстречу.
— Здравствуйте, Катя! Подумайте, какое глупое недоразумение!.. Проходите, пожалуйста. Посидите немного, отдохните. Разрешите пальто…
— Нет, нет! — возразила Екатерина. — Я сейчас уйду. Вот только руки замерзли…
Анастасия Семеновна деликатно отступила и ушла в другую комнату, предоставляя молодым людям возможность чувствовать себя как можно проще. «Красива и стройна, ― подумала она, ― только не по возрасту серьезная».
— А я пришла домой и — ужас!.. — улыбаясь, говорила Катя с комическими интонациями в голосе. — Только открыла, смотрю…
— Да у меня то же самое!.. — рассмеялся Федор, приглашая гостью сесть на диван. — Только что пришел с за-, вода, взглянул — в нем ваша…
— Не говорите! — смутилась Екатерина. — А вы уже и на работе были? Я звонила начиная с полдня.
«Надо бы чаю предложить…» ― подумала в своем укрытии Анастасия Семеновна и поторопилась на кухню. Но в передней ее настиг звонок. «Еще кто‑то…» В дверь протиснулся сосед ― адвокат Давыдович.
— Анастасия Семеновна, смею обеспокоить — Федор Иванович дома? Мы от всей души — я и Полина Варфоломеевна… Людмилочка тоже пришла с работы.
— Гостья у него, — полушепотом сообщила Анастасия Семеновна.
— Ба–а!.. — протянул адвокат, потирая нос с таким усердием, словно ему не совсем было приятно узнать об этом. — Аргументы не в мою пользу. Ретируюсь. Однако не забудьте напомнить, Анастасия Семеновна.
— Поздно уже, Михаил Казимирович. Отдохнуть ему надо.
Вернувшись к себе в квартиру, Давыдович, придав таинственность своему голосу, сообщил Полине Варфоломеевне:
— А соседушка наш, видать, семьей обзаводится, мамочка…
— Тебе то откуда известно? — безразлично спросила жена. — Вздор несешь!
— Наидостовернейший источник! — продолжал адвокат, потирая руки и прохаживаясь по комнате. — Сам только что видел — невеста в квартире. Молодая, красивая. Душится дорогими духами…
— Все подглядел, ко всему принюхался, — брезгливо заметила Полина Варфоломеевна. — Фу, как это гадко, несолидно для мужчины!
— Мамочка! — воскликнул адвокат и весь взъерошился, словно намереваясь вцепиться в волосы Полины Варфоломеевны. — Ты возмутительна!..
Глубоко вздохнув, жена сказала:
— Ох, до чего же ты падок на всякую чушь! В сплетнях, к примеру, находишь удовольствие. Тошно слушать!..
— Вы опять! — строго сказала Люда, выходя из своей комнаты.
— Да уж пора бы привыкнуть, доченька. Обычный наш разговор, — вздохнув, ответила Полина Варфоломеевна.
— Не могу привыкнуть! Не хочу! — рассерженно заявила Люда. — Ни в одном доме такого порядка я не видела, как у нас! — она стала между отцом и матерью, закинула руки на их плечи, потребовала: — Миритесь сейчас же! Иначе ругаться буду!
— Да мы не ссорились с мамочкой, — заулыбался отец, сияя маленькими глазками. — Мы философствовали о жизни, постигали истину бытия.
— Это на двадцать шестом году совместной жизни? Михаил Казимирович пожал плечами, словно хотел сказать: раньше было у нас понимание, а вот теперь… Но только махнул рукой и отошел к кровати. Время было позднее, пора на отдых. Знал: Федор Иванович, конечно, не придет.
В это время Макаров прощался с Катей, засидевшейся у него, позабыв о том, что собиралась уйти немедленно. Да и сам он старался внешне казаться довольным ее приходом. Но вот разговор между ними стал затихать, и они оба вдруг почувствовали, что время уже прощаться.Только Катя поднялась с дивана, Федор подал пальто и помог ей одеться. Она пристально посмотрела на него. Взгляд ее был серьезный, выжидающий. Федор никак не мог догадаться о значении этой перемены в ней. Она же в это время поняла, что ему и в голову не приходит мысль сказать ей, где в скором будущем они могут встретиться снова.
Неторопливо прощаясь, Катя думала, что вот она наберется смелости и скажет ему об этом. И так, пожалуй, вернее будет. Разве может человек с тем ледяным спокойствием, с каким он сегодня держался с ней, почувствовать ее желание. Но вот и к дверям подошли, и Федор приоткрыл их, а Катя не решалась заговорить о новой встрече. Опасалась, как бы он не понял ее плохо. Перевела дыхание, собираясь с силами, но вместо того, чтобы заговорить об очередном свидании, протянула ему руку, сказав:
— Ну, что же, до свидания. Однако где же ваша мама?
И только она хотела добавить: «Она у вас славная, неудобно уйти не попрощавшись», как в переднюю торопливо вошла Анастасия Семеновна с чайником в руках.
— Вы уже уходите? — виновато проговорила она. — Ох, замешкалась я с чаем…
— Спасибо, как‑нибудь в другой раз на чай… — откликнулась Катя, пытливо глянув на Макарова: — Если Федор Иванович пригласит?
Федор усмехнулся, склонив на одно плечо голову, будто говоря этим своим жестом: ну, разумеется. Но словами так ничего и не ответил. Катя попрощалась с Анастасией Семеновной и торопливо вышла.Спустя минуту Анастасия Семеновна подошла к присевшему на диване сыну, спросила у него:
— Как же это вы чемоданами обменялись, Федя?
— Да вот!.. Пришел проводник убирать постели. Чемоданы и чехлы одинаковые, стояли на нижней полке… Ничего удивительного…
— А почему ты такой пасмурный? Может, неприятности на работе?
— Кажется, да! — ответил Федор, легонько вздохнув.
— Что же такое?
— Сам не знаю… Впрочем, знаю, но мне трудно об этом…
Федор замолчал, потом, опершись руками на колени, поднялся. И вдруг увидел на камине фотографический портрет Кати.
— Мама! — воскликнул он, показывая на портрет. — Как это здесь?.. Откуда?!.
— Ой, забыла! — всплеснула руками Анастасия Семеновна. — Позабыла обратно положить. Вот грех то какой! Открыла чемодан, глядь — портрет…
— Ох, и любознательная! — засмеялся сын, обнимая мать. — Любовалась, да? Красивая девушка, правда?
Он повернул портрет лицом к стенке и добавил:
— Пусть не смущает!
Часы пробили двенадцать. Анастасия Семеновна тихонько вздохнула и пошла к себе.
— Отдыхай, сынок. Спокойной ночи тебе!
Уже в постели Федор улыбнулся: «Мама все видит во мне подростка». Затем долго думал о Кате и о смешном дорожном приключении с чемоданами.На следующий день он явился на работу раньше обычного, намереваясь наедине встретиться с Труниным. «Прежде всего, ― думал он, ― обо всем надо откровенно и подробно потолковать именно с этим опытным конструктором. У него всегда много интересных мыслей в голове».Но в конструкторской, кроме Трунина, уже были Люда и Власов.
Когда Макаров подошел к Трунину и начал разговор, тот вопросительно и настороженно посмотрел на него. У Федора мелькнула мысль: «Власов опередил меня!» Разговор повел медленно, обдумывая каждое слово. Трунин с озабоченным видом кивал головой, отвечал короткими фразами, а когда Федор делал паузы, молчал, внимательно глядя ему в лицо.
Власов действительно еще вчера сделал попытку склонить Трунина на свою сторону. И сейчас, наблюдая исподтишка за разговором, он все больше убеждался, что в лице Трунина Макаров определенно будет иметь союзника. Да только ли Трунин пойдет за ним!.. И словно в подтверждение этой мысли увидел, как и Люда Давыдович подсела к Макарову. Задумавшись, Власов и не заметил, как Макаров отошел от Трунина и приблизился к его столу.
— Доброе утро, Василий Васильевич!
Задержав на энергичном лице Макарова взгляд, Власов силился понять, чего в нем больше ― отваги, дерзости или наивности? Хотелось видеть именно последнее― наивность. «Однако же этот наивный мальчик своими острыми коготками больно царапается…» Но на лице своем он постарался изобразить доброжелательную усмешку. Спросил ласково:
— Не передумали, Федор Иванович?
— Наоборот, еще больше утвердился в своей мысли, — ответил Макаров. — Право, Василий Васильевич, не упорствуйте.
— Ну, что ж, — пожав плечами, разочарованно ответил Власов. — Вернется директор из Москвы, доложите ему. Пусть он разберется и скажет, кто из нас прав. Вряд ли он согласится с вами, Федор Иванович.
— Согласится! Пусть не вдруг, не сразу, но непременно согласится! Василий Васильевич, давайте будем вместе искать…
— Пожалуй, я не подойду вам в помощники, Федор Иванович, — поднявшись и сунув длинные руки в карманы брюк, сказал Власов. — Не подойду потому, что плохо понимаю вашу мечту. Не будем спорить, — подняв руку, предупредил он. — Прежде решим вопрос у директора, потом уж вырисуется дальнейшее… Но скажу честно и прямо — под вашей затеей своей подписи я не поставлю. — Он сделал шаг вперед и, глядя в сторону, продолжал: — Нам с вами удалось сделать то, на что мы способны. Всему, наконец, есть предел. А фантазировать мне не по возрасту. Я думаю, лучше руководствоваться возможностями. Выслушайте мое окончательное мнение: мы должны не ломать конструкцию, а подготовить в производство два пробных. Между прочим, я не теряю надежды, что вы одумаетесь, Федор Иванович.
— Я такого же мнения о вас, Василий Васильевич, — перебил Макаров и резко повернулся; продолжать разговор не было смысла.
Власов проводил его до самой двери холодным взглядом.После демобилизации из армии Федор три года работал заместителем ведущего конструктора Власова. Затем они обменялись ролями. Свое перемещение Власов воспринял сдержанно, не проявив открыто недовольства новым, непривычным для него положением помощника. Он даже заявил однажды в кругу конструкторов: «Нет худа без добра. Теперь у меня больше будет времени заниматься творческой работой».
Инициатором назначения Макарова ведущим конструктором был директор завода. Своим решением он тогда не возбудил у Макарова чувства признательности. Полагая, что директор поступил как‑то несправедливо по отношению к Власову, он принимал от него дела с неловким чувством, близким к угрызению совести.
«Едва ли поймет Власов, что это перемещение произведено помимо моей воли» ― думал он и даже пытался было убедить Соколова пересмотреть этот вопрос, стал доказывать, как важно для коллектива сохранить престиж уважаемого и опытного конструктора. Но директор ответил коротко: «Не сентиментальничайте, а думайте о чести завода. Нам с вами доверяют дело большой государственной важности. Вы это понимаете, Федор Иванович?» И Макаров понял, что решение о перемещении Власова не будет изменено.
Много воды утекло с тех пор. И чем пристальней новый ведущий конструктор вглядывался в Соколова, чем внимательнее прислушивался к его словам, тем определеннее и сильнее становилось доверие к этому волевому, немного суховатому человеку, чье лицо никогда не выражало тревоги. Макаров постепенно полюбил директора.
«Нет, Соколов поймет меня и согласится, ― подумал он. ― А вот Грищук… Как этот будет реагировать?»
Главный инженер завода Павел Иванович Грищук был полной противоположностью директору. Малейшие колебания в делах тотчас отражались на нем, он легко впадал в уныние при неудачах и так же легко восторгался всем приятным.Иван Иванович не отличался требовательностью к своим подчиненным, нередко готов был в долг поверить любому работнику. Он был для всех одинаково хорошим и ласковым администратором, на разговоры отзывчивый, готовый поддержать компанию, была бы она покладистая. И неудивительно, что к нему особенно льнул Власов. При встрече они обычно начинали с такого дружеского приветствия: «Ну, как жизнь, старина?»
Макарова не удивляли такие взаимоотношения между двумя давнишними товарищами по работе. Но теперь он с тревогой подумал о том, как бы главный инженер не встал на сторону Власова. Ведь слово Грищука будет иметь важное значение при окончательном решении вопроса: переделывать конструкцию или, оставив ее в нынешнем виде, приступить к постройке пробных машин.
Несколько дней подряд Макаров систематизировал факты и явления из тех своих наблюдений, которые видел во время творческой командировки по другим заводам и научным учреждениям. Доказательств в пользу его предложения собралось достаточно. Можно было делать выводы. Однако он не торопился ставить вопрос перед руководством завода. Все еще хотелось сломить упорство Власова. Но, сколько он ни обращался к нему, все было напрасно. Скептицизм Власова окреп, под конец разговора он обычно повторял заученную тупую фразу: «В добрый час, Федор Иванович, в добрый час!..»
Однажды Макаров подошел к рабочему столу Власова, чтобы поделиться свежими мыслями, подумать вслух, порассуждать с опытным конструктором, как прежде, бывало. Но тот указал на стул и решительно предложил:
4― Прошу выслушать меня, Федор Иванович. В последний раз пытаюсь убедить вас… У любого дела есть судьба… Это же безрассудно…
Макаров, рассмеявшись, обнял Власова за плечи, сказал искренне:
— Есть житейское правило, послушайте, Василий Васильевич: кто не думает об исходе дела, тому судьба не друг.
— Это именно к вам и относится, Федор Иванович!
— Мне сначала казалось, — как бы не слыша реплики Власова, продолжал Макаров, — что вы не замечаете своей измены прежнему Власову. Но, по–видимому, я ошибся. Вы сознательно изменяете своей былой вере… И хотя вы стремитесь убедить меня в безрассудности, сами в это не верите!
Власов долго, почти враждебно глядел на Федора и, не сказав ничего в ответ, отвел взгляд в сторону.
«Незачем было подходить к нему, ― подумал Федор. ― От этого он только грубеет… Поддержки у него я не найду».
— Значит, Василий Васильевич, вы окончательно за постройку пробных?
— Да, да!.. — точно взбешенный, воскликнул Власов.