Когда евреям было приказано надеть желтые звезды, мать Мария скажет своему другу и единомышленнику К. Мочульскому: «Нет еврейского вопроса, есть христианский вопрос. Неужели вам не понятно, что борьба идет против христианства? Если бы мы были настоящими христианами, мы бы все надели звезды. Теперь наступило время исповедничества. Большинство соблазнится, но Спаситель сказал: «Не бойся, малое стадо»». И прочтет свое новое стихотворение о звезде Давида:

Два треугольника, звезда, Щит праотца, отца Давида — Избрание, а не обида, Великий дар, а не беда. Израиль, ты опять гоним — Но что людская воля злая, Когда тебе в грозе Синая Вновь отвечает Элогим! Пускай же те, на ком печать, Печать звезды шестиугольной, Научатся душою вольной На знак неволи отвечать.

Итак, призыв к горнему, призыв видеть в ужасах страдания Божье избрание, а не унижение. В этом суть христианского преображения мира: через Любовь, Терпение и Стяжание к постижению живого Бога в любой жизненной ситуации. А иначе «все мерзость и бремя».

Таков пафос интермедий, имеющих общее название «Семь чаш», написанных матерью Марией за год до ареста, в 1942 г.

«Семь чаш» – это поэтическое осмысление и переживание ужасов современного мира как апокалипсиса. И через это рождение нового человечества.

Юноша Прохор и мудрый Тайнозритель Иоанн на Патмосе. Прохор просит дать ключ к постижению тайны совершающегося. Иоанн «о разумении тайн» молится Богу:

Открой глаза нам. Изощри наш слух. Куда упала ярости стрела? Кого ты покарал своей десницей? Обнажены какие корни жизни? «В небе солнце лишь начинало к западу склоняться». Первая чаша излила ярость на землю: «И влага гнева отравила труд».

Иоанн говорит о том, что труд имел всегда две стороны, был проклятьем, наказанием грешного Адама, но мог превратиться в благословение, если становился творческим:

И не был труженик рабом наемным. Сотрудником он делался Господним.

Наше же время породило новый вид проклятья – ненужность рабочих рук:

Да, мышц рабочих перепроизводство, Вот время наше чем известно будет.

Но раз лишними делаются мышцы, рассуждает безработный, то «душа подавно»:

Она всегда не дорого ценилась. При хорошо трудящейся машине Ее терпели.

Остается только запить, залить боль души, которая не может жить, чувствуя себя изгоем. И безработные пьют и поют:

Бутылочка, бутылочка без дна. Деньги мои, деньги мои без смысла. Дорога под ногами не видна, Со всех сторон густая мгла нависла. Налево – яма, напрямик – ухаб. Направо – невылазная грязища. А все же, как бы ни был пьян и слаб, А доползу, наверно, до кладбища. Там складывают весь ненужный лом Средь скользкой и промозглой глины. Бутылочка, с тобою напролом, С тобой ничто не страшно, друг единый.

Прохор, которому этот ужас был видением сна, говорит, проснувшись: «жизнь без надежды, без просвета снилась».

Непосредственным свидетелем такой жизни была монахиня Мария. Вот что вспоминает Георгий Раевский, который был дружен с м. Марией в последние годы ее жизни:

«Перед войной мать Мария посещала один бедный отель в Париже, населенный русскими безработными. Эти люди устраивали складчину из получаемых пособий и пропивали все. Часто и подолгу мать Мария проводила с ними время, терпеливо выслушивая их горькие жалобы на судьбу. Возвращаясь домой, мать Мария приходила в отчаяние от сознания своего бессилия помочь этим несчастным».

Солнце приблизилось к пучине, И золото сменяется багрянцем.

Еще одна чаша гнева. Она проклинает порождение нашего века – «предательство божественной свободы». Личность исчезает, а на пустом месте образуется толпа. Вот ее поступь:

Шагаем в ногу – левой, левой, правой, Ведет дорога только смелых к славе. Мы все, как каждый – муравейник дружный. Не скажут дважды – что нам делать нужно. Приказ нам отдан – мышцы, мысли – к делу. За нашим взводным мы шагаем смело. За взводным старший, – а над старшим главный. Победным маршем в ногу, к цели славной.

Это ведь Германия 30-40-х гг. с ее погромами, парадами, митингами. Образ диктатуры «главного» маньяка, вора, укравшего «нехранимое добро» – человеческую свободу.

«Круг пламеносный солнца закатился. Ночи черный ангел <…> льет на землю медленный напиток густой смолистой темноты ночной.

Следующие три чаши изливают свой дымный гнев, казня мир Войной, Голодом и Рабством. Перед взором Прохора толпа пленных: женщины, дети, старики. Толпа оскорбленных и попираемых в преддверии еще большего поругания:

Мы более не люди – скот рабочий. Куда ему укажет бич – иди. И где ярмо к труду нас приневолит, Там будем мы послушно выполнять Задание любое.

Женщин отделяют, чтобы и они «сослужили службу» солдатам Сатаны. И вот среди этого ужаса – рыданий, стонов, проклятий – раздаются два голоса – старика и старухи. Они призывают обратиться к Единственному помощнику, молиться и претворить свое поругание в венец мученичества:

Старик: Давайте плакать и молиться вместе. Старуха: Молитесь, девушки. Не грех, а подвиг. Не наказание, а венец нетленный На страшном ожидает вас пути. Святые мученицы, сохраните Лишь душу чистую. Пусть тело будет Лишь оболочкой недостойной вашей.

До сих пор шло сгущение тьмы, но Иоанн чутко предвещает наступление света:

Заря, заря, предшественница солнца, Все наполняет отблеском прозрачным. Розовоперстный ангел, тих и ясен, В ее лучах свою подъемлет чашу. Начало дня, начало жизни новой. Из чаши расплескался мед тягучий.

Прохор думает, что «казни миновали», но Иоанн выражает сомнение:

…быть может, в смертной муке Должны искать земные обновленья.

И самые страшные муки рождения должны выпасть на долю народа, который не принял Христа – «тяжеловыйный, избранный – Израиль».

В страшном 1942 году отец Сергий Булгаков напишет догматический очерк «Гонения на Израиль».

«Снова и снова исполняются слова Христовы: “плачьте о себе и детях ваших”, ибо, “если с зеленеющим деревом это делают, то с сухим что будет” (Лк. 23, 28. 31). А под всем этим снова и снова звучит страшный самоприговор Христовых распинателей: “кровь Его на нас и на детях наших”.

Что же после этого – навсегда отвержение этого народа от лица Господня?! Нет.

Еврейский народ является живой родословной Христа Спасителя (Мф… Лк). Израиль в отпадении своем не перестает быть народом избранным, сродником Христа и Пречистой Матери Его.

Участие Израиля в искуплении еще ранее страсти Христовой свидетельствуется избиением первенцев иудейских Иродом: “сверстницы дети страдальцы Христова воплощения” – мученики Христовы.

Израиль, от которого воспринял человечество свое Богочеловек, есть единство и органическая связь – телесная, душевная и духовная – всего еврейского народа. В этом избранность избранного народа не отменяется всеми его падениями, единоличными и народными. Об этом свидетельствуют непререкаемо книги пророческие, с их беспощадными обличениями еврейскому народу, которые соединяются, однако, и с неотменно данными ему обетованиями, «Заветом» Бога с Израилем во всей его непреложности.

Израиль как ветхозаветная церковь принадлежит Христу, есть Его тело, Его человеческое ветхозаветное, которое становится и новозаветным, заключается в Церковь Христову силою самого Боговоплощения.

…Возникает общий вопрос о дальнейшем соотношении, существующем между Христом и Израилем, в его избранничестве уже после пришествия Христа в мир… после свершившегося искупления… Ответ имеем у ап. Павла: “Итак, спрашиваю: неужели Бог отверг народ Свой? Никак. Не отверг Бог народа Своего, который Он наперед знал” (Р. II, 1–2). “Так и в нынешнее время, по избранию благодати, сохранился остаток” (Р XII. 5), чрез которого “весь Израиль спасется” (Р. II, 26). “Распни, распни Его!” – было голосом не всего израильского народа, а части его. Другая плачет и рыдает о Нем.

Итак…происходит в народе разделение… Это же разделение простирается и на грядущую судьбу Израиля, которая для одних является неизбежным последствием принятой ими вины как “строгости к отпадшим” (Р. II, 22), а для других же судьбой печальной и страшной, хотя и спасительной. Эти единые судьбы единого в избранности народа Божьего…

Такова трагическая антиномия судеб избранного народа в истории. В ней соединяются последствия вины, вольно принятой в ожесточении, но ставшей судьбою и роком (“на нас и на детях наших”). При этом по слову Господа эта судьба ложится на плечи как принявших вину, так и не принявших ее и ей даже чуждых.

Итак, “вина одной лишь части” народа является судьбой и для всего народа, и эта часть говорит от лица своего народа, призывая на себя проклятие христоубийства и христоборчества. Но это же единство имеет для себя и другую, положительную сторону: весь Израиль спасется силой спасения его святого остатка, хотя и до времени этот остаток сокрыт в Израиле отпадшем.

Таким он и ныне предстоит перед лицом мира. В теперешнем его состоянии его самосознание вырождается в еврейский расизм, национальное идолопоклонство, завистливую пародию на которое представляет собою расизм германский. Израиль сейчас осуществляет Ветхий Завет, продолжающийся при Новом, хотя и вопреки ему. Христос не придет в мир, доколе не будет призван всем миром, “ей гряди, Господи Иисусе”, но в этот вопль ранее должно включиться и Израилево: “Осанна в вышних, благословен Грядый во имя Господне!” Но это не может явиться как бы внезапным и неожиданным событием… напротив, оно будет зрелым плодом, который таинственно созревает на корне маслины природной. Это-то сокровенное созревание вносит непрерывность в историю Израиля, которая ведет к тому, что “весь Израиль спасется” но, следовательно, уже и спасается ныне.

Слава же воплощения Христа из лона Авраамова не есть даровое преимущество, данное народу израильскому, но это есть его избранничество и человеческое участие в деле искупления человечества…И, конечно, с этой избранной частью Господь нарочито состраждет, делит судьбы его, доколе не совершится его спасение.

Ясны те выводы, которые могут быть отсюда сделаны относительно гонителей Израиля: они гонят самого Христа в нем…»

Современным же иудеохристианам, «нарочитым избранникам Христовым, дано понести двойной крест: своего иудейства в отношении к своим гонителям, как и своего христианства по отношению к своим же единокровным, но не единоверным братьям. Удел их есть поистине пророчественный, но вместе и мученический».

В образном строе интермедий матери Марии шестая чаша – чаша искупления, которую должен испить израильский народ.

Толпу евреев гонят к неведомому рубежу. И в гаданиях о реалиях Будущего:

«детей от матерей отнимут…»

«матерей угонят на работы…»

«всех в солеварки будут отсылать…»

«И газами травить, коль неспособны

К тяжелому труду…»

«Всех уничтожат…» —

вызревает Вопрос и Воспоминание.

Иль жертвы мы случайные безумцев, Иль книги древние не обманули Отцов…

Перед нами проходят и те евреи, которые «не очень точно» знают, что в этих книгах написано, и те, которые знают хорошо, и почитатели Божественной Торы, ожидавшие награды за благочестие, но изгнанием сравненные с нечестивцами. Одни веруют в Мессию-Царя, другие же знают, что Он – «слуга слуги последней», который на их плечи «креста священный груз возложил». Эти последние – в меньшинстве, и речи их вызывают изумление. Но только они – «из святого остатка», над ужасом истребления их народа, народа Божьего, видят ангельские крылья – знак принятия искупительной жертвы.

И тогда появляется седьмой ангел, крещающий всех огнем Святого Духа.

Из дневника К. Мочульского:

1942 год. «Июль. Массовые аресты евреев. На Лурмель переполнение. Живут люди во флигеле, в сарае, спят на полу. В комнате отца Дмитрия ютится целое семейство, в комнате Юры – другое».

Боже! Почему нельзя приютить всех евреев в своем доме. Скрыть, защитить. Как помочь тысячам, согнанным немцами на зимний велодром?! Мать Мария устремляется туда, преодолевает солдатские кордоны. Ей помогает черный апостольник. И вот она в аду: один водопроводный кран, десять уборных и два врача на семь тысяч человек. Она пребывает здесь четверо суток, договаривается с шоферами-французами, которые вывозят мусор, передает им записку с адресом ее дома на Лурмель. В узкие высокие урны для мусора она спускает детей, и мусорщики грузят их в машины…

В эти дни мать Мария напишет мистерию «Солдаты».

Ветхий Израиль – «измученный Агасфер» и современный иудео-христианин – олицетворение Нового Израиля предстают в образах Старика и Юноши, попавших в немецкую комендатуру. Здесь, в страшном логове зверя, откуда «всяк, как чиж из клетки, рвется», юноша молится:

Благослови, Владыко, подвиг наш, — Пусть Твой народ, пусть первенец Твой милый Поймет, что крест ему – и друг, и страж, Источник вод живых, источник силы. Благослови, распятый Иисус, Вот у креста Твои по плоти братья, Вот мор и глад, и серный дождь и трус — Голгофу осеняет вновь Распятье. Благослови, Мессия, свой народ В лице измученного Агасфера, Последний час, последний их Исход, И очевидностью смени их веру.

Старик взывает вместе с юношей:

Слушай, Израиль – склоняются главы, Царь приближается в облике Славы.

Ненависть фашистов к евреям, народу Божьему, выносившему во своем чреве Христа, была плотяной, звериной, кровяной:

«Тут против крови ополчилась кровь».

К героям же французского Сопротивления, которые были причастны к делу спасения евреев, они обращались с тупой антисемитской пропагандой. Ответ был таков:

«Я – верующая христианка и потому не могу быть антисемиткой» (Вики Оболенская).

Православные священники давали евреям справки о крещении, устраивали фальшивые паспорта (отец Дмитрий Клепинин, отец Андрей Сергенко).

Отец Дмитрий Клепинин, священник церкви общежития на Лурмель, не отказался от своей помощи евреям, когда его вызвали в гестапо:

– Да, крестил и прятал.

Гестаповец предложил ему выкуп:

– Если я вас отпущу, вы откажетесь от помощи евреям?

– Нет!

– Как же вы, православный священник, смеете считать своим христианским делом помощь неверным?

Отец Дмитрий вместо ответа протянул ему крест:

– Вы знали этого еврея? – спросил он.

Удар в лицо повалил его на пол.