В 1932 г К. Мочульский записывает такие слова матери Марии:

«А я хочу создать новую форму монашества – в миру, новый тип общежития – полумонастырь, полубратство. Мы, выброшенные в эмиграцию, висим в пустоте. Но зато наша Церковь никогда так не была свободна. Такая свобода, что голова кружится. Наша миссия показать, что свободная Церковь может творить чудеса. И, если мы принесем в Россию наш новый дух – свободный, творческий, дерзновенный, – наша задача будет выполнена. Иначе мы погибнем бесславно».

М. Мария открывает общежития для эмигрантов и обездоленных со столовыми по очень низким ценам Матушка часто сама ходила на центральный парижский рынок и в большие мешки собирала остатки овощей – капустные листья, зелень и т. д. Ее там знали, и когда рынок закрывался, позволяли собирать такие остатки.

«Мать все умеет делать – столярничать, плотничать, малярничать, шить, вышивать, вязать, рисовать, писать иконы, мыть полы, стучать на машинке, стряпать обед, набивать тюфяки, доить коров, полоть огород. Она любит физический труд и презирает белоручек. Еще одна черта: она не признает законов природы, не понимает, что такое холод, по суткам может не есть, не спать, отрицает болезнь и усталость, любит опасность, не знает страха и ненавидит всяческий комфорт – материальный и духовный. “Особенно духовный, – говорит она, – всякие эти духовные пути в кавычках. Почти всегда эго просто ханжество”» (Воспоминания К. Мочульского, 1933).

«Да, она восставала против уюта созерцательного монашества. Считала, что сейчас оно уже невозможно» (свидетельство В. А. Резниковой).

В статье «Вторая евангельская заповедь», написанной в 1942 г., мать Мария старается как бы догматически оправдать тот образ монашества, который она считает необходимым развивать. Она опирается на святоотеческую традицию, приводя тексты из Добротолюбия. Вот Ефрем Сирин: «Признак смиренномудрия – обеими руками удовлетворять потребности брата, так как бы и сам ты принимал пособие». Св. Исаак Сирианин: «Ни один человек не смеет сказать относительно любви к ближнему, что преуспевает в ней душой своею, если оставлена им та часть, которая по мере сил, сообразно со временем и местом, исполняется телесно. Ибо при сем только исполнении делается достоверным, что есть в человеке совершенная любовь. И когда бываем в этом по возможности верны и истинны, тогда дается в душе сила в простых и ни с чем не сравнимых понятиях простираться до великой области высокого и Божественного созерцания». Эти строки мать Мария комментирует следующим образом: «В этих словах оправдано до конца не только деятельное христианство, но и возможность достичь «высоких и Божественных созерцаний» путем любви к ближнему, не только отвлеченно, но непременно и самой конкретной практикой. Тут весь ключ к тайне человекообщения как религиозного пути».

Далее мать Мария разрабатывает практические правила («хотя бы первоначально в виде некоторой схемы») христианского человекообщения, опираясь в своей схеме на триединый состав человеческого существа – тело, душу, дух.

1. «К плоти брата своего у человека должно быть более внимательное отношение, чем к своей плоти. Христианская любовь учит нас давать брату не только дары духовные, но и дары материальные. Мы должны дать ему и нашу последнюю рубашку, и наш последний кусок хлеба. Тут одинаково оправданы и нужны как личное милосердие, так и самая широкая социальная работа. В этом смысле нет сомнения в призвании христианина к социальной работе. Он призван организовать лучшую жизнь трудящихся, обеспечить старых, строить больницы, заботиться о детях, бороться с эксплуатацией, несправедливостью, нуждой, беззаконием. Принципиально совершенно равноценно, как он это делает, – в индивидуальном или общественном порядке, важно лишь, чтобы и его общественная работа строилась на любви к ближнему, не имела бы подспудных личных, карьерных или материальных целей. В остальном она всегда оправдана, – от личной помощи до работы в государственном масштабе, от конкретного внимания к отдельному человеку до создания отвлеченных схем правильной организации социальной жизни… В скучных, трудовых, подчас будничных аскетических правилах, касающихся нашего отношения к материальным нуждам ближнего, уже лежит залог возможного Богообщения, внутренней их духоносности».

2. Каково должно быть отношение к душевному миру другого человека?

«Отсутствие корыстного интереса, некоторого любопытства и смакования чужих переживаний должно сочетаться в первую очередь с напряженной доброжелательностью, с какой-то постоянной неутомимостью в отношении другой души. Надо уметь в буквальном смысле «ставить себя на место» другого человека, пытаться из него оценивать и переживать то, что он чувствует, быть для каждого каждым.

…Тут две противоположных опасности. С одной стороны, можно подойти к человеку с меркой все нивелирующей доктрины и начать рассекать его живую и болящую душу, с другой – не менее опасно некое сентиментальное принятие во что бы то ни стало всего человека, его души вместе со всеми ее болезнями и наростами. Мера дается вниманием, трезвостью и любовью.»

3. «Область духа требует самого большого напряжения в отношении к человеку и самому себе… Духовная эстетика тут заключается в самом открытом, недвусмысленном и сознательном отказе от самого себя, в готовности быть всегда в воле Божией, в надежде стать исполнителем Божьего замысла в мире, орудием в его руках, средством, а не целью.

…Обращаясь к другому, к тому, служить которому он призван, человек не может в области духовной подменять все лишь отбором высших духовных свойств… Обращаясь своим духовным миром к духовному миру другого, он встречается со страшной, вдохновляющей тайной подлинного боговедения. потому что он встречается не с плотью и кровью, не с чувствами и настроениями, а с подлинным образом Божиим в человеке, самой воплощенной иконой Бога в мире, с отблеском тайны боговоплощения и Богочеловечества. И человек должен безусловно и безоговорочно принять это страшное Богооткровение, преклониться перед образом Божиим в своем брате. И только когда он это почувствует, увидит и поймет, ему откроется и еще другая тайна, которая требует его самой напряженной борьбы, самого большого его аскетического восхождения. Он увидит, как этот образ Божий затуманен, искажен, исковеркан злой силой. Он увидит сердце человеческое, где диавол ведет непрерывную борьбу с Богом, и он захочет во имя образа Божьего, затемненного диаволом, во имя пронзившей его сердце любви к этому образу Божьему, начать борьбу с диаволом. стать оружием Божиим в этом страшном деле. Он это сможет, если все его упование будет на Бога, а не на себя, он это сможет, если у него не будет ни одного самого утонченного, самого корыстного желания, если он, подобно Давиду, сложит с себя доспехи и только с именем Божиим кинется в бой с Голиафом.»

27 сентября 1935 г. в церкви Покрова Божьей Матери, что существовала при общежитии на улице Лурмель, было освящено литургией создание общества «Православное дело». Название общества, которое преследовало создание нового типа религиозной жизни, требующей такого же самоотвержения, как монашество, но совершенно отличного от него по своей форме, предложил Николай Бердяев.

В его состав вошли: философ Н.Бердяев, богослов С. Булгаков, историк Г. Федотов, ученый литературовед К. Мочульский, поэт мать Мария.

На торжественном заседании 27 сентября Владыка Евлогий сказал: «Помогайте меньшей братии. Храни вас Господь. Над вами Покров Пресвятой Богородицы».