После Сталинграда и Курска советские войска захватили стратегическую инициативу в свои руки. Началось массовое изгнание фашистских захватчиков из пределов нашей Родины.

В январе 1944 года была окончательно снята блокада Ленинграда. Окружением и уничтожением десяти вражеских дивизий и одной бригады завершилась в феврале того же года Корсунь-Шевченковская операция. Войска правого крыла 1-го Украинского фронта в результате успешного наступления, поддержанного активными действиями партизанских отрядов, в начале февраля овладели областными центрами Украины — городами Ровно и Луцк, глубоко вклинились в оборону противника, охватив фланг группы фашистских армий «Юг». Сложилась благоприятная обстановка для развития наступления на ковель-люблинском направлении.

Почти на всем своем протяжении — от Баренцева до Черного морей — фронт приближался к западным границам нашей Родины. Пожалуй, ближе, чем где-либо, он придвинулся к священному рубежу на ковельском направлении, после того как войска вновь созданного 2-го Белорусского фронта, развернув в середине марта наступление, продвинулись на 30–40 километров и, отбросив гитлеровские войска к Ковелю, окружили гарнизон города. Свыше десяти дней продолжались упорные бои непосредственно за Ковель.

Удар главных сил 2-го Белорусского фронта был направлен в стык групп армий «Центр» и «Юг», что создало угрозу флангам обеих вражеских группировок. Против войск нашего фронта, на стыке групп армий, гитлеровское командование перегруппировало до восьми дивизий, в том числе танковую. Ценой больших потерь противнику удалось разорвать ковельское кольцо окружения и потеснить наши войска.

На помощь частям, сдерживавшим бешеные атаки врага, были направлены свежие полки, в том числе и наш 1205-й самоходный артиллерийский, который только что прибыл на фронт и разгружался на станции Поворск, в двух-трех десятках километров восточнее Ковеля.

Несмотря на конец марта, зима еще напоминала о себе: то закружит метелью и забросает все мокрым снегом, то сечет лицо белой крупой и ледяным дождем. Однако весна все чаще заглядывала в солдатские окопы теплым солнечным лучом.

Я направился к платформе проверить, как идет выгрузка боевых машин. Было сыро, снег подтаял, а там, где его месили десятки ног, и вовсе раскис. Это усложняло работу: следовало соблюдать особую осторожность, чтобы избежать несчастных случаев.

Первые же минуты пребывания на платформе несколько успокоили меня. Со стороны казалось, что в этом «муравейнике» царит полнейший хаос, но стоило приглядеться, и тут же замечались во всем разумный расчет, деловитость.

Над станцией летали два самолета противника, однако бомбить или обстреливать ее они, видимо, не собирались. Их появление не нарушило слаженного ритма работ. Хладнокровие и выдержка бывалых солдат (а они составляли в полку большинство) благотворно влияли на молодых. Формируя экипажи, мы позаботились о том, чтобы в каждом из них рядом с воином, не нюхавшим пороха, был обстрелянный боец.

Еще в пути полк получил боевую задачу: совершить марш в предвидении встречного боя, занять огневые позиции вдоль правого берега реки Турия, несколько севернее Ковеля, и на танкодоступном направлении поддержать огнем обороняющиеся стрелковые части 47-й армии. Миновав деревню Ломачанка, батареи полка заняли оборону на участке Гущин, Колодница.

Прошло несколько суток. Наши войска прочно удерживали оборону на восточных подступах к Ковелю. Соединившись с гарнизоном, находившимся в городе, противник ослабил атаки. Южнее шел бой за плацдарм, который занимали наши войска на западном берегу реки Турия.

 

Турийский плацдарм

Полк получил новую задачу: совершить марш вдоль линии фронта на юг, переправиться через реку у города Турийск и поддержать оборонительные бои частей 4-й и 41-й стрелковых дивизий 69-й армии на участке Ставек, Мировичи.

По размытым проселочным дорогам (накануне прошел мокрый снег с дождем), огибая воронки от бомб и снарядов — следы недавних боев, самоходчики спешили на помощь товарищам. Мост через реку оказался цел. Полк с ходу переправился по нему и вошел в город.

Командир полка собрал командиров батарей и своих заместителей. Проинформировав об обстановке, поставил задачу: 1-й батарее старшего лейтенанта А. Р. Хануковича и 3-й — старшего лейтенанта Д. И. Филюшова занять огневые позиции юго-западнее Турийска, 4-й — лейтенанта Г, Я. Куницкого — на южной окраине села Кульчин, 2-й — лейтенанта И. М. Емельянова — быть в резерве.

Мы, политработники, пошли в подразделения, чтобы разъяснить задачу, поставленную командиром полка, помочь командирам батарей и коммунистам подготовить людей к ее выполнению.

— Предстоит первый бой. От его исхода зависит поведение людей в последующих, — говорил парторг полка Пузанов собравшимся командирам экипажей и коммунистам 1-й батареи. — Коммунисты есть в каждом экипаже. Разъясните воинам задачу, напомните, какие стрелковые подразделения мы поддерживаем в бою, какой противник противостоит нам. И тогда экипажи будут действовать уверенно.

Вместе с командиром батареи Пузанов побывал в экипажах, поговорил с людьми, проверил знание ими своих обязанностей.

— Все ли у вас готово к бою, товарищ Марычев? — спросил он командира САУ.

— Так точно, товарищ капитан! — ответил молодой офицер — Экипаж уяснил свое место в бою. Машину осмотрели, заправили горючим, пополнили боекомплект.

— И сами подзаправились! — добавил Тавенко. — Доброй каши наварил Петр Сидоров, как для косарей.

— Это хорошо, что и сами подзаправились, — заметил Пузанов. — Бой будет нелегкий. От вас, Тавенко, потребуется не только умение искусно управлять машиной, не подставлять ее под огонь противника, но и помогать сержанту Сытытову в наводке орудия на цель, чтобы поразить ее наверняка.

— Поразить цель с первого выстрела — дело непростое, — вступил в разговор командир батареи. — Нужна предельная слаженность в действиях всего экипажа. Чтобы как по нотам разыграть.

Бойцы внимательно слушали офицеров. Вспоминали, как учились искусству взаимодействия в экипаже на занятиях, Этот первый бой как раз и будет настоящей проверкой их слаженности.

— Верно ли я понял вас, товарищ капитан? — прервал минутное молчание сержант Тавенко. — Я, к примеру, поведу машину по полю, словно швея ниточку потянет, а Сытытов клюнет пушкой, как иголкой…

— И что получится из этого шитья? — засмеялся Сытытов.

— Будет та еще вышиваночка! Не крестики, а кресты для врагов, — ответил Тавенко.

— Неплохо. Только вот пословица говорит: куда иголка, туда и нитка. А у тебя получается наоборот: за ниткой иголка, — съязвил Сытытов.

— Тебе, Игорь, не все ли равно? Были бы черные кресты для фашистской погани!

— Да, без Петра я мало чего стою, — сказал Сытытов. — Самоходка не танк: у нее башня не вращается. Не сумеет Тавенко навести машину на цель — и мы с заряжающим Плясухиным ничего не поделаем.

— Не бойся, Сыт, я тоже жить хочу и тебя не подведу, — снова тянул на веселое Тавенко.

— Дри чем здесь «бойся» или «не бойся», «хочу» или «не хочу»? — горячился Сытытов. — Тебе, Петр, все шуточки…

— Та я ж за всех болею! Не сумею я своевременно сманеврировать и занять выгодную позицию, не помогу тебе, Сыт, навести орудие в цель, тогда не ты врага, а он тебя пристукнет, а заодно и меня. А я ж, ей-богу, не хочу умирать! — объяснял Тавенко. — Правду я говорю, товарищ капитан?

— Истинную правду, — с готовностью отозвался Пузанов. — О жизни надо думать в бою. Ради жизни идем в бой…

Команда «По машинам!» прервала разговор.

Командир полка и его заместители стояли у обочины, наблюдая за выдвижением батарей. За городом 1-я и 3-я свернули направо. Куницкий повел свою вдоль реки на юг к видневшемуся вдали селению. Резервная — лейтенанта Емельянова — направилась к расположенному неподалеку небольшому лесу…

Как прошел первый бой? Меня интересовало буквально все. Наиболее характерными были действия экипажей 1-й батареи. О них мне говорили Пузанов, Ханукович, Марычев, Сытытов…

Командир 39-го стрелкового полка 4-й Бежицкой стрелковой дивизии радостно встретил самоходчиков.

— Трудновато пришлось нам без поддержки танков и САУ, — говорил он глухим, охрипшим голосом, и видно было, как вымотался комполка, за этот тяжелый день. — Сегодня противник уже не предпримет атаки. Но завтра наверняка попытается еще раз нажать, чтобы сбросить нас с плацдарма. С вашей помощью мы сорвем его планы.

Комбат Ханукович побывал у начштаба полка и командира стрелкового батальона, уточнил задачу. Отдавая боевой приказ, он особое внимание обратил на маскировку, изучение местности и наблюдение за противником.

Офицеры направились на рекогносцировку огневых позиций и путей выдвижения к ним. Затем по намеченному маршруту провели механиков-водителей. После того как командиры машин поставили задачу своим экипажам, Пузанов и Ханукович побеседовали с воинами различных специальностей. По заданию парторга батареи младшего лейтенанта Новожилова наводчик орудия коммунист сержант Василий Першин выступил перед наводчиками батареи, рассказал о своем боевом опыте, а механик-водитель коммунист ефрейтор Степан Рыбаков — перед батарейными механиками-водителями.

Как только стемнело, экипажи заняли основные огневые позиции, отрыли окопы для самоходок, тщательно замаскировали их. Командиры машин и механики-водители прошли маршрутами, которые вели к запасным огневым позициям. Ханукович и Пузанов побывали в экипажах, проверили, насколько бойцы уяснили задачу, как отрыты окопы, хороша ли маскировка ОП.

Вскоре принесли в термосах завтрак — кашу с мясом и чай. После горячей пищи и ночных забот клонило ко сну. Однако напряженное ожидание боя брало верх — бойцы не спали. Их взоры были обращены не на восток, где с утренней зарей занимался новый день, а на запад: там, за легкой дымкой тумана, притаился враг.

Утро выдалось тихое, безветренное. Поднявшееся над лесом, за рекой Турия, солнце светило ярко, предвещая хорошую погоду.

Передний край обороны стрелкового полка проходил по западным скатам небольших высот. Местность впереди была открытая. В глубине обороны гитлеровцев, правее огневых позиций батарей, виднелась роща. По словам командира стрелкового батальона, туда после неудавшейся атаки отошли немецкие танки.

К утру в окопах с обеих сторон воцарилась тишина. Казалось, уснули «ракетчики», будоражившие ночную тьму. Не слышно стало и пулеметных очередей, которыми фашисты в ночное время «поддерживали дух» своего воинства.

— Что-то не похоже на войну, — прервал молчание наблюдавший за противником Сытытов.

— Немцы чаек попивают, — молвил Тавенко.

— Они больше кофе любят, — уточнил Сытытов. — Однако трапеза их затянулась.

— Тебе, Игорь, вижу, не терпится. Нас еще спозаранку накормил дядя Костя. А у гитлеровцев — распорядок. Я их давно знаю, — сказал Тавенко.

— Пожалуй, среди нас их не знает только Плясухин: для него все ново. Но пусть он не думает, что гитлеровцы остались такими же, как в начале войны. Наша армия внесла поправки: врагу не раз приходилось драпать не «по распорядку».

— Говорю, не спеши. Перед боем всегда тихо, видно, гитлеряки к нам в гости собираются.

— Лучше бы сейчас… Утром и солнце нам подмога — освещает их оборону, а после обеда будет слепить, — заметил Сытытов.

— Воздух! — послышалось с НП командира стрелкового полка. В небо устремились сотни глаз. Над позициями кружил самолет-разведчик «Фокке-Вульф-189», который бойцы прозвали «рамой».

Зенитки открыли огонь, но «рама», маневрируя между разрывами, продолжала выискивать цель для своей артиллерии. К размеренному гулу «фоккера» прибавился рокот еще нескольких самолетов: на восток шла пятерка вражеских бомбардировщиков. Поравнявшись с левым флангом обороны полка, они развернулись и пошли в пике на наш передний край. Одновременно открыла огонь гитлеровская артиллерия.

— Теперь жди «гостей», — предупредил Марычев.

Атакованные краснозвездными истребителями, фашистские летчики не рискнули пикировать вторично и, беспорядочно побросав бомбы, повернули на запад. Артналет же продолжался.

Противник перенес огонь в глубь нашей обороны. Снаряд разорвался вблизи самоходки Марычева. Осколки застучали по броне. Для рядового Плясухина это был первый в жизни разрыв вражеского снаряда, посланного, как ему казалось, именно в него. Он испуганно прижался к Сытытову, как, должно быть, когда-то в детстве прижимался к матери.

— Спокойно, Андрюша! Мы в надежном укрытии, — склонившись к заряжающему, сказал Сытытов, но так, чтобы не услышали товарищи. — А когда выйдем из укрытия, от прямого попадания снаряда нас спасет Петро: он настоящий ас! Умеет маневрировать.

— Танки! — крикнул Ханукович. — Один, два, три, — считал он про себя, — …шесть. Однако, многовато для начала.

Справа и слева от участка обороны батальона, который поддерживала батарея Хануковича, также показались танки и цепи вражеской пехоты. Но внимание командира батареи было приковано к тем, что шли в атаку прямо на его огневые позиции. Гитлеровцы, очевидно, не предполагали, что на этом участке у русских появятся самоходки. Их танки шли в атаку самоуверенно, нахально, не рассчитывая, что встретят настоящий отпор. «Огнем с большой дистанции заставлю залечь пехоту, а затем ударим по танкам», — прикинул в уме комбат и передал команду экипажам:

— Всем! Осколочным по пехоте противника… Огонь!

В боевых порядках фашистов поднялись султаны взрывов. Открыла огонь и наша артиллерия. Заметались фигурки вражеских солдат, цепь нарушилась, пехота прижалась к земле. Однако танки с крестами на броне по-прежнему шли вперед развернутым строем, на ходу ведя огонь.

— Всем! Всем! — скомандовал Ханукевич. — Выйти на ОП номер два!

Самоходки вырвались из укрытий, устремились на новые, заранее подготовленные огневые позиции. Приняв команду, Тавенко на предельной скорости погнал свою машину и, достигнув обозначенного места, резко остановился. Сытытов уже приметил подходящую цель: вражеский танк, пытаясь преодолеть первую траншею, несколько развернулся, подставил свой борт.

— Петя, родной, доверни чуть правее! — крикнул Сытытов. Тавенко тотчас исполнил просьбу товарища.

— По танку противника, семьсот, бронебойным… Огонь! — скомандовал Марычев.

Сытытов поймал цель, нажал на спуск. Выстрел! Вражеский танк развернулся пушкой на запад и застыл.

— Молодец, Игорь, добавь ему перцу! — воскликнул Тавенко.

— Андрюша, бронебойный!

— Готов!

— Огонь!

Второй снаряд угодил в корму танка, и тот загорелся. Остановился еще один танк, подбитый кем-то из самоходчиков. Остальные машины врага повернули вспять.

— Смотрите, драпают! Это они от нас бегут, Андрюша! — ликовал Сытытов, посылая снаряд за снарядом вдогонку гитлеровцам. Пламя охватило еще одну вражескую машину.

— Игорь, твоя работа? — спросил Тавенко.

— Нет, в этот я не стрелял. На первый раз хватит нам и одного, — возбужденно ответил Сытытов.

Артиллерия противника открыла запоздалый огонь по самоходкам. Ханукович подал команду отойти на основные огневые позиции. Сделав еще несколько артналетов, враг притих.

Комбат вызвал к себе командиров машин.

— Неплохо действовали все экипажи, — сказал он. — Команды выполнялись быстро, самоходки умело маневрировали и занимали огневые позиции. Отличились экипажи Марычева и Новожилова: подбили по одному танку.

— А третий? — спросил кто-то.

— Третий на счету артиллеристов стрелкового полка, — пояснил Ханукович и продолжал! — Повреждена одна САУ, механик-водитель и заряжающий ранены. О результатах боя я доложу командиру полка. Буду просить его представить отличившихся к награде. Думаю, капитан Пузанов, который был с нами в бою, поддержит меня.

— Безусловно, — сказал Пузанов.

— Пойдут ли фашисты еще раз в атаку сегодня, не знаю, — рассуждал командир батареи. — Однако надо быть готовыми ко всему. А сейчас — по местам!

На следующий день противник активности не проявлял. Видимо, атака, предпринятая им накануне, была последней попыткой добиться успеха имевшимися силами и средствами.

Самоходчики совершенствовали свою оборону, ближе знакомились с пехотинцами. О первом боевом успехе батарей Хануковича и Филюшова, принимавших участие в отражении атаки гитлеровцев, мы вечером рассказывали во всех экипажах. Лейтмотивом бесед была мысль о том, что наша самоходка — грозный противник для вражеских танков.

В сосновой роще у одинокого домика стоял штабной автобус. Рядом — палатки управленцев, штабистов, политработников. А вот эта — для девушек. Их в управлении четверо: машинистка Даша Хлебникова, радистка Лена Цаплева, экспедитор Таисия Моденова и повар Катя Мотовилова.

В то утро я поднялся позже обычного: ночью был в 3-й батарее, проверял посты. Пузанова и комсорга полка Коли Мурашова — моих соседей по палатке — уже не было: ушли в батарей рассказать о последних новостях, принятых по радио.

Из открытой двери автобуса доносился стук пишущей машинки: Даша печатала строки приказов, донесений, а может быть, наградных листов, которые мы с командиром просматривали накануне.

После завтрака, принесенного ординарцем Мишей Швецовым, я пошел к командиру полка.

Кириллов рассказал о совещании у командира 25-го стрелкового корпуса генерал-майора А. Б. Баринова. Генерал сообщил, что, по данным разведки, противник подтягивает войска, готовится сбросить нас с плацдарма. Комкор потребовал быть наготове, но подмогу не обещал. «Мне ее не обещали, и вам из моего резерва нечего подбросить: рассчитывайте на свои силы».

— Что собираешься делать? — немного помолчав, спросил меня Кириллов.

— Надо ознакомиться с документами, подумать о расстановке политработников и коммунистов при решении задачи, определенной нам командиром корпуса. А там вернутся Пузанов с Мурашовым — поговорю с ними. Скоро первомайский праздник, необходимо провести работу в батареях по разъяснению призывов ЦК ВКП(б).

— Хорошо. А я поеду к Филюшову и Хануковичу: уточним вопросы взаимодействия со стрелковыми батальонами. Тебя прошу побывать у Куницкого.

— После обеда выеду, там и заночую.

― Не возражаю.

Получилось так, что с момента занятия обороны на плацдарме мне ни разу не удалось побывать в 4-й батарее. Приехал туда лишь 26 апреля. Батарея занимала огневые позиции на южной окраине села Кульчин. Самоходка командира была замаскирована в окопе возле крайнего домика. Выслушав комбата, я рассказал о разговоре с командиром полка, о цели своего прибытия. Мы с Куницким побывали у командира стрелкового батальона, уточнили варианты огневой поддержки пехоты на случай атаки противника. Затем до поздней ночи беседовали с людьми. Возвратились уставшие и сразу уснули.

Разбудила меня артиллерийская канонада. «Началось!» — мелькнула первая мысль.

— Где Куницкий? — спросил ординарца.

— Разговаривает по рации с командиром полка.

Куницкого застал возле самоходки — он отдавал какие-то распоряжения своему экипажу.

— Что сказал командир полка?

— Приказал держать связь со стрелковым батальоном и действовать согласно плану взаимодействия. Просил передать, чтобы вы остались в нашей батарее.

— Хорошо. Пойдемте к командиру стрелкового батальона.

По всей линии переднего края рвались вражеские снаряды. Били и наши пушки по ранее разведанным огневым позициям немецкой артиллерии. Пока еще невозможно было, да еще с крайней южной точки плацдарма, определить направление главного удара противника. Ничего нового не удалось узнать и у командира стрелкового батальона: он получил лишь приказ быть готовым к отражению атаки. С тем и возвратились на батарею.

— Танки! — доложил наблюдатель.

Противник прекратил артогонь. Вдоль дороги к селу двигались три вражеских танка и редкая цепь пехоты. Когда они приблизились, Куницкий приказал открыть огонь бронебойными и осколочными снарядами. Попав под взрывы, пехота залегла, а танки попятились и укрылись за складками местности.

Тактика противника наводила на мысль, что главное направление удара он наметил в другом месте.

На какое-то время все стихло. Враг, по-видимому, готовился к повторной атаке. Стал явственнее слышен гул боя западнее Турийска, где с включенными сиренами пикировали фашистские Ю-87.

Я понял: противник рвется к городу, чтобы, заняв его, рассечь оборонявшиеся части, разбить их порознь и сбросить с плацдарма. А затем, лишив единственной переправы, вынудить нас оставить технику — через гнилую пойму реки ее не переправишь.

Своими мыслями я поделился с Куницким и уже решил было выехать в батареи, прикрывавшие главное направление, но тут по рации поступил приказ командира полка: 4-й батарее совершить марш на правый фланг плацдарма и поддержать огнем обороняющиеся там подразделения.

На южной окраине Турийска, на том самом месте, с которого не так давно мы наблюдали выход батарей на огневые позиции, стоял майор Кириллов.

— Поджидаю вас, — сказал он. — Приказ командира корпуса: всем полкам занять противотанковую оборону на правом фланге плацдарма, в районе отметки 182,4, прикрыть огнем шоссе Ковель — Турийск. Туда только что ушли батареи полка.

Используя шоссе и танкодоступную местность, враг попытался ворваться в Турийск со стороны Ковеля. На помощь стрелкам вовремя подоспели самоходные батареи. Они с ходу вступили в бой, поддержав огнем подразделения, отражавшие атаку пехоты и танков. Гитлеровцы отступили, оставив на поле боя пять подбитых машин, и скрылись в придорожном лесу. В этот день вражеские танки больше не показывались. С заходом солнца спал и накал боя. Разрывы снарядов и мин сменились вспышками осветительных ракет, а гул артиллерийского боя — треском пулеметных и автоматных очередей, одиночных выстрелов.

Мы с комсоргом полка Николаем Даниловичем Мурашовым всю ночь были в батареях, беседовали с коммунистами, комсомольцами, инструктировали парторгов и комсоргов, узнавали имена отличившихся и рассказывали затем о них в других батареях. Проводили беседы о призывах ЦК ВКП(б) к 1 Мая, информировали о новостях на фронте и положении на плацдарме. Организовали отправку раненых в госйиталь.

Этой же ночью состоялись похороны рядового Л. И. Бафанова — первого воина полка, павшего смертью храбрых в бою за Родину.

Минуло два дня боев на прежнем оборонительном рубеже. После неудачных танковых атак вдоль шоссе Ковель — Турийск, отбитых нашей полевой артиллерией и подоспевшими самоходками, противник с еще большей яростью обрушился на город с запада. Он перепахивал землю бомбовыми ударами с воздуха, накрывал избранный для атаки участок ураганным огнем артиллерии и минометов и, когда там, казалось, не оставалось уже ничего живого, атаковал, метр за метром вгрызаясь в нашу оборону. Обстановка накалялась, становилась все тревожнее. И хотя на флангах враг успеха не имел, в центре плацдарма бой шел уже на западной и северной окраинах Турийска — в нескольких сотнях метров от переправы, соединявшей плацдарм с правым берегом реки.

Кириллов срочно вызвал к себе командиров батарей и, сообщив о приказе командира корпуса — пока мост еще цел, вывести самоходки с плацдарма, — отдал соответствующие распоряжения.

Мог ли я знать в те минуты, что вижу своего командира в последний раз…

Когда самоходки подошли к городу, одиночные фашистские танки, прорвавшиеся на северную окраину, уже вели огонь по насыпи и мосту. По приказу командира полка батареи Куницкого и Емельянова заняли выгодные позиции и открыли огонь по танкам противника. Воспользовавшись огневой дуэлью, Ханукович и Филюшов переправились через реку и закрепились на ее противоположном берегу.

Своим огнем они теперь прикрывали отход 2-й и 4-й батарей. С новых огневых позиций полк обеспечивал отход стрелковых частей, которые оставляли плацдарм под натиском превосходящих сил противника.

Бой не утихал до вечера. Полк занял новые ОП: 1-я и 3-я батареи — на западных скатах высоты восточнее предместья Турийска, 2-я и 4-я — в районе леса южнее, оседлав дорогу Турийск — Соловичи.

С момента, когда майор Кириллов поставил задачу 2-й и 4-й батареям вести бой с танками за переправу, я принимал участие в боевых действиях этих подразделений. К исходу дня попытался уточнить местонахождение штаба полка, однако радиосвязь с ним установить не удалось — сильной помехой являлись разделявшие штаб и батареи лес и болото. И я остался при батареях.

Мы установили связь с командиром стрелкового полка 4-й стрелковой дивизии и договорились о совместных действиях на случай новой атаки противника.

В экипажах не было обычного оживления. На лица воинов легла тень сосредоточенности, раздумий. Я понимал их внутреннее состояние: ведь оставлен плацдарм. Еще по-настоящему не проявив себя в бою, пришлось познать горечь неудачи. Что ж, война есть война. Бойцы деловито готовились к бою за новый рубеж. Уже где-то за полночь расстелили брезент и прилегли отдохнуть.

С рассветом 30 апреля после сильной артиллерийской подготовки на участке железной дороги и моста через реку Турия противник перешел в наступление в направлении предместья Турийска и, потеснив подразделения 4-й стрелковой дивизии, к 10 часам овладел городом. Дальнейшие его атаки успеха не имели.

Бой стрелковых подразделений за высоту 188,8 поддержали огнем с места самоходчики батареи Куницкого. 2-я батарея Емельянова находилась в резерве.

Часто случается, да, видимо, это и неизбежно, что при отступлении, даже незначительном, как, например, вынужденный отход наших войск с турийского плацдарма, в огромном и сложном фронтовом механизме вдруг не срабатывают его отдельные звенья: нарушается взаимодействие родов войск, где-то теряется связь — приказания и распоряжения не всегда своевременно доходят до тех, кому они адресованы… Так случилось и с нами. Во время боя 4-й батареи, отражавшей атаки противника, ко мне прибежал комбат Емельянов и сообщил, что получено распоряжение о нашем оперативном переподчинении 77-й гвардейской стрелковой дивизии. Ему об этом сказал офицер дивизии и велел передать, что меня, как старшего от командования полка, вызывает комдив.

НП комдива оказался вблизи расположения 2-й батареи. Когда я вошел в землянку и представился, суровый на вид рослый генерал поднялся мне навстречу, подал руку: «Аскалепов».

— Товарищ генерал, — обратился я к комдиву, — ваши офицеры говорят, что полк САУ приказом генерала Баринова оперативно переподчиняется вам. Мне об этом ничего не известно, потому что связь со штабом полка потеряна. Если это так, ставьте задачу двум батареям, которые со мной.

— Такое распоряжение есть, — подтвердил В. С. Аскалепов. — Наша дивизия заняла здесь оборону ночью, получив задачу совместно с четвертой стрелковой дивизией и другими соединениями армии остановить противника и разгромить его подразделения, форсирующие реку Турия. Однако намерения противника серьезнее, чем мы первоначально предполагали. Он рассчитывает не только сбросить наши части с плацдарма, но и оттеснить нас к Луцку. Мы должны воспрепятствовать дальнейшему его продвижению.

Подошли к карте.

— Сколько машин в строю? — спросил комдив.

— Десять. Две батареи по пять машин. Четвертая батарея ведет бой, вторая — в резерве.

Посмотрев на карту и немного подумав, генерал сказал:

— Ту, что ведет бой, трогать не будем. Резервной поставьте задачу: быть готовой совместно со стрелковым батальоном контратаковать противника на случай его прорыва вдоль шоссе из предместья Турийска на Соловичи. Пусть они контратакуют вот здесь… — Аскалепов провел карандашом линию по шоссе, протянувшемуся параллельно реке Турия.

— Ваше приказание будет исполнено, — сказал я. — Однако прошу разрешения не направлять самоходки по дороге: противнику из-за реки расстрелять их будет нетрудно.

— Будь по-вашему, — согласился генерал. — Свяжитесь с командиром стрелкового полка и на месте уточните вопросы взаимодействия.

Передав распоряжение комдива Емельянову, я ушел к Куницкому. Гитлеровцы повторной атаки не предпринимали. Дело пока ограничивалось ружейно-пулеметной и артиллерийской перестрелкой. Куницкий, весь в пыли, измазанный копотью, пребывал, как мне показалось, в угнетенном состоянии.

— Потери есть?

— Пока нет.

— Людей накормили?

— Были некоторые запасы… Теперь надежда на кухню. Вот и вам, товарищ майор, оставили. Поешьте.

Я молча ел, выжидая: Куницкий что-то хотел сказать, но не решался или подбирал подходящие слова.

— Когда отражали атаку противника, слышали от пехотинцев довольно нелестные отзывы по нашему адресу, — наконец произнес Куницкий.

— А именно?

— После нескольких выстрелов я решил сменить огневую позицию. Подал команду механику-водителю. Маневрируя, он начал сдавать самоходку назад. И тут послышались крики: «Самоходчики драпают!»

— Действительно, нелестные отзывы… А виноваты в том мы с тобой.

— Я же маневрировал! — вырвалось у Куницкого.

— Что ты маневрировал, а не «драпал», знают лишь самоходчики. А должны знать и пехотинцы. Они ведь не знакомы с особенностями применения самоходок в бою. Как только представится возможность, пошлем к ним наших офицеров, пусть расскажут об этом.

Куницкий молчал. Он понял замполита, но на душе, видать, кошки скребли.

— Мы, самоходчики, работаем на них, пехотинцев, и надо сблизиться сними, сродниться. Много еще придется идти вместе, — говорил я, скорее, убеждая самого себя. — Не горюй, комбат, пехотинцы еще скажут нам спасибо!

Вскоре прибежал посыльный от Емельянова и передал, что батарея получила новую задачу и комбат просит меня прийти к нему.

Я застал Емельянова и двух незнакомых мне офицеров за изучением карты. Познакомились. Майор В. И. Кистарев, заместитель командира 215-го гвардейского стрелкового полка, сообщил, что в районе деревни Соловичи противник форсировал реку и, потеснив наши подразделения, занял населенный пункт. Комдив приказал стрелковому батальону со 2-й батареей САУ контратаковать противника и, пока он там еще не закрепился, выбить из деревни, восстановить положение.

— Подразделения батальона уже вышли, находятся на пути к Соловичам, — сказал Кистарев. — Здесь осталась стрелковая рота.

Решили: батарея совершит марш с десантом стрелковой роты, обгонит стрелковый батальон и, если позволит обстановка, атакует деревню с ходу, не ожидая подхода других подразделений.

Мы посоветовались с Емельяновым о характере действий батареи в данной обстановке. Сошлись на том, что самоходчикам следует действовать, как танкистам, используя не только силу огня, но и ударную силу брони, скорость САУ. Для противника же появление самоходок будет неожиданностью.

Мы разъяснили командирам машин обстановку и задачу, поделились своими соображениями о характере предстоящего боя. Крепко пожав Емельянову руку, я пожелал ему доброго пути и удачи. Он ответил мягкой, застенчивой улыбкой. Странно: глядя на его улыбку, никто бы не сказал, что человек этот — опытный и грозный для врага воин, уничтоживший не один десяток гитлеровцев.

Лесной дорогой САУ двигались на предельной скорости. Самоходчики в пути знакомились с пехотинцами. В тот день гитлеровцы предприняли наступление на широком фронте. В районе Дулибы они форсировали Турию и заняли небольшой плацдарм, но решительной контратакой 215-го гвардейского стрелкового полка были отброшены за реку. Гвардейцы этого же полка сорвали неоднократные попытки противника форсировать реку в районе Туричаны и нанесли ему большой урон: уничтожили 60 гитлеровцев, захватили 12 пулеметов, 14 автоматов, 15 телефонных аппаратов, радиостанцию. Только в восточном предместье Турийска и Соловичах противнику удалось продержаться дольше. 30 апреля бой здесь не утихал ни на минуту.

Во время одного из налетов фашистской авиации тяжело ранило командира взвода 215-го гвардейского полка лейтенанта Павленко. Комсомолец рядовой Садыков, будучи сам ранен, выбрался из окопа, подполз к командиру и оттащил его в укрытие. Продолжая вести огонь по наседавшему врагу, он передавал взводу команды лейтенанта.

Пять раз фашистские самолеты бомбили батареи 79-го отдельного истребительного противотанкового дивизиона 77-й гвардейской стрелковой дивизии, но после каждого налета пушки словно оживали вновь. По наведенному мосту гитлеровцы переправили танки и пошли в атаку. Гвардейцы-артиллеристы, оставшись с вражескими танками один на один, без прикрытия пехоты, не растерялись и открыли губительный огонь. Атака была отбита: четыре танка пылали яркими факелами. К середине дня напряжение боя стало возрастать: враг бросал в атаку все новые резервы. Ряды оборонявшихся редели. В эти критические минуты командир дивизиона гвардии майор Г. М. Куликов услышал в лесу, справа от своих батарей, шум моторов. Он еще не знал, что это идут к нему на выручку самоходчики с десантом пехоты.

Гул машин внезапно стих, и через некоторое время на опушку леса вышли наши офицеры. Куликов поспешил им навстречу. Поздоровавшись с майором Кистаревым и незнакомыми ему командирами в форме танкистов, начал объяснять обстановку. В это время по вызову Киетарева прибыл командир оборонявшегося стрелкового батальона.

— Позволяет ли местность обойти деревню с северо-запада, по берегу реки? — спросил Емельянов командира стрелкового батальона.

Местность между лесом и деревней была открытой, хотя и неровной.

— Да, позволяет.

— Тогда я предлагаю самоходкам с десантом атаковать северо-западную часть Соловичей и, выйдя на западную окраину, отрезать противнику пути отхода к реке. Стрелки и артиллеристы одновременно атакуют деревню с фронта и флангов.

Офицеры одобрили предложенный план. Договорились о времени и объектах совместной атаки. Майор Куликов предложил использовать расчеты вышедших из строя пушек в качестве десанта. Исправные пушки должны участвовать в атаке в боевых порядках самоходчиков, прикрывая их от огня вражеской артиллерии и танков.

Емельянов приказал своему экипажу занять место на обочине дороги и красным флажком подал сигнал к атаке. Его машина замыкала колонну батареи. Вырвавшись из леса на открытое пространство, каждая САУ шла своим курсом, развивая максимальную скорость.

Противник не сразу обратил внимание на атакующих, а заметив опасность, открыл беспорядочный огонь.

— Спешить десант! — подал сигнал Емельянов.

Левофланговая машина, выбрав удобное место, остановилась. Солдаты спрыгнули на землю. Произведя выстрел, самоходка снова двинулась вперед. Этот выстрел был сигналом для общей атаки. Одновременно заговорили орудия, пулеметы, автоматы. Бойцы двинулись вперед, кольцом охватывая деревню.

Самоходки, ведя огонь с коротких остановок, устремились в обход Соловичей. К этому времени гвардейцы-стрелки уже ворвались на северо-восточную окраину деревни.

Позади самоходки комбата разорвался снаряд. Просвистели осколки, в открытое боевое отделение посыпалась выброшенная взрывом земля. Высунув голову, Емельянов посмотрел в сторону деревни. «Танк!» — воскликнул он, увидев стальную громадину. Лихорадочно заработала мысль: «Самоходку быстро не развернешь… Что делать? Не оставаться же мишенью, ждать пока тебя подобьют…» Второй снаряд, посланный фашистским танком, просвистел мимо и разорвался где-то на болоте. «Бьет неточно, нервничает, подлец», — подумал Емельянов и громко скомандовал:

— Слева, у отдельного дома, танк противника. Соколов, разверни машину! Дистанция 500, бронебойным по танку… Огонь!

Механик-водитель Соколов, приметив удобное место для огневой позиции, начал разворачивать самоходку. И тут услышал радостный возглас своего командира:

— Отставить, держать прежний курс!

Гитлеровский танк пылал. То была работа артиллеристов Куликова. Соколов развернул машину и примкнул к атакующим.

Разрозненные группы фашистских вояк бежали к реке. Емельянова захватил азарт боя. Увлеченный атакой, он словно забыл об опасности: наблюдал за полем боя уже не в триплекс, а высунув голову из боевого отделения.

— Молодец, Соколов! Даешь полный!

Соколов направил самоходку на группу бегущих автоматчиков. В открытый люк механик-водитель увидел перекошенное злобой и страхом лицо фашиста. Тот еще успел поднять автомат и выпустить очередь, но пули прошли выше, а гитлеровец тут же упал, сбитый самоходкой. В следующее мгновение механик-водитель почувствовал что-то неладное: Емельянова не стало слышно…

Самоходки вырвались на западную окраину деревни. В центре ее еще шел бой. На левом берегу реки, видимо, не сразу поняли, что происходит в Соловичах. Но когда часть убегавших гитлеровцев переправилась к своим, противник открыл по деревне артиллерийский огонь.

Комдив вернул 2-ю батарею в свой резерв.

Я застал Емельянова на санитарных носилках: его готовили к отправке в медсанбат.

— Пулевое ранение в шею, — пояснил санитар.

Увидев меня, Емельянов улыбнулся все той же застенчивой и чуть виноватой улыбкой. У меня вдруг подступил к горлу горячий комок. Я осторожно прикоснулся к русым волосам этого скромного, стеснительного и вместе с тем отчаянно храброго человека. Затем легонько пожал ему руку в знак благодарности за то, что он вместе со своими богатырями совершил на поле боя.

В командование 2-й батареей вступил ее парторг, командир САУ младший лейтенант П. И. Шевелев.

Вечером к нам прибыл офицер штаба полка капитан Семыкин. Он рассказал, что командир полка майор Кириллов утром попал под бомбежку, был ранен и сейчас находится в госпитале. Командование полком принял майор Андреев. Семыкин сказал еще, что 1-я и 3-я батареи ведут бой на прежних огневых позициях — восточнее предместья Турийска.

Противник вел методичный артиллерийский обстрел, но атаковать больше не решался. Оставив вместо себя капитана Семыкина, я ушел в штаб полка. Надо было поторопить тыловиков с горючим и боеприпасами для самоходок, организовать доставку горячей пищи воинам, а главное, вернуться к своим прямым обязанностям, тем более что командир полка выбыл из строя.

На рассвете 1 мая в расположение 2-й и 4-й батарей прибыл по моему заданию комсорг полка лейтенант Мурашов. Он принес текст принятого по радио первомайского приказа Верховного Главнокомандующего.

Парторг 4-й батареи лейтенант Василий Машнов, выбрав свободную минуту, зачитал приказ воинам.

В приказе были изложены военно-политические цели Советского Союза в войне на ближайший период. Они заключались в том, чтобы «очистить от фашистских захватчиков всю нашу землю и восстановить государственные границы Советского Союза по всей линии, от Черного моря до Баренцева моря… Преследовать раненого немецкого зверя по пятам и добить его в… собственной берлоге… Вызволить из немецкой неволи наших братьев поляков, чехословаков и другие союзные с нами народы Западной Европы…»

Куницкий, которого незадолго до этого вызвали в штаб стрелкового полка за получением задания, уже вернулся оттуда, но прерывать чтение не стал. Внимательно слушал, вникая в смысл этого важного документа. А когда парторг закончил, сказал:

— Я видел, как приказ Верховного изучают бойцы 221-го и 218-го гвардейских стрелковых полков. Им приказано атаковать противника, выбить его из предместья Турийска. Батареи нашего полка поддерживают наступление. Что ж, теперь в самый раз ответить делом на призыв Коммунистической партии, показать свое воинское мастерство. На первомайские призывы ЦК ВКП(б) и приказ Верховного ответим решительным ударом по врагу!.

Эти слова комбата прозвучали как приказ. Куницкий подробно ознакомил самоходчиков с боевой задачей, после чего экипажи занялись изучением маршрутов, определением возможных огневых позиций на пути движения.

Мурашов использовал время, чтобы побеседовать с комсоргом батареи младшим лейтенантом Александром Инкиным. Приняв от него заявления воинов о приеме в комсомол, комсорг полка встретился затем с каждым из них, пожелал удачи в бою и заверил, что после атаки комсомольское бюро полка рассмотрит их просьбы. А сейчас, идя в бой, все они уже могут считать себя членами Ленинского комсомола.

…Грянул залп орудий: началась «обработка» позиций гитлеровцев. Куницкий подал команду «Вперед!», и, когда в завершение артиллерийского налета свое веское слово сказала «катюша», его самоходки уже были у первой траншеи обороны стрелкового батальона.

Увлекая бойцов в атаку, поднялся над окопом командир 2-й роты 221-го гвардейского стрелкового полка старший лейтенант Зуй; за ним выскочил на бруствер комсомолец рядовой Алексеенко. Над траншеей прозвучал его возглас: «Вперед, гвардейцы! Очистим нашу землю от фашистов!» Рота старшего лейтенанта Зуя вслед за самоходками ворвалась в город.

Первым достиг реки пулеметчик рядовой Малышев. Выбрав удобную позицию, он установил свой пулемет и открыл огонь по убегавшим в панике гитлеровцам. Командир САУ младший лейтенант Давыдов заметил вражеское орудие и суетившуюся возле него прислугу.

— Шевкунов, стой! — скомандовал он. — Доверни машину правее. Беляев, по пушке противника, 300, осколочным… Огонь!

Наводчик орудия старший сержант В. К. Беляев двумя меткими выстрелами уничтожил прислугу. Самоходка рванулась вперед, догоняя цепь атакующих. Но что это? Возле фашистского орудия снова копошатся три фигуры… поворачивая его ствол на запад. «Свои», — облегченно вздохнул Давыдов, не меняя курса движения самоходки. Советские бойцы, развернув уцелевшее орудие в сторону гитлеровцев, расстреливали их прямой наводкой.

Куницкий, видевший весь этот эпизод, подъехал к смельчакам.

— Чьи вы, ребята, будете?

— Гвардейцы третьей роты капитана Семенова! Сержант Григорий Шумигай. А это вот рядовые Свителко и Будашевский, — бойко ответил бравый сержант с санитарной сумкой через плечо. Он весь взмок, собирая разбросанные вокруг снаряды и подавая, их своим товарищам, работавшим у орудия.

— Молодцы, ребята! Не растерялись. С такими черта одолеть можно!

Гитлеровцы открыли артиллерийский огонь из-за реки. Видимо, не зная, где атакующие, а где свои, они беспорядочно обстреливали улочки предместья. Но после нескольких ответных залпов батарей Филюшова и Хануковича, установленных на закрытых огневых позициях, артиллерия противника замолчала.

Фронт остановился на реке Турия.

Мы подвели итоги боевых действий. В том, что войска 69-й армии не пустили врага дальше на восток за реку Турию, пресекли его попытки прорваться в глубь нашей обороны, была определенная заслуга и самоходчиков. Экзамен на ратную зрелость мы выдержали с честью.

«Наш 1205-й самоходно-артиллерийский полк, — говорилось в приказе по полку от 1 мая 1944 года, — ветретил праздник 1 Мая боевым крещением, в котором наши бойцы и командиры показали, что они не напрасно потрудились над овладением врученной нам грозной боевой техникой, они доказали, что в умелых руках воина эта техника может творить чудеса».

Командир 77-й гвардейской стрелковой дивизии генерал-майор В. С. Аскалепов в приказе объявил благодарность поименно всем офицерам, сержантам и рядовым 2-й батареи за отличные действия в бою 30 апреля 1944 года по ликвидации гитлеровских плацдармов и овладению населенными пунктами Соловичи, Кустычи, Дулибы, а личному составу 4-й батареи — за отличные действия в бою при овладении предместьем Турийска. Благодарности комдива был удостоен комсорг полка лейтенант Мурашов, а также воины батарей Филюшова и Хануковича, оборонявшие высоту восточнее Турийска и отбившие вместе с пехотинцами многочисленные атаки врага.

Все усилия нашей партийной и комсомольской организаций, командиров и политработников были направлены на то, чтобы закрепить первый успех. Понимали, что результаты этой работы скажутся в последующих боях.

Первостепенное значение командиры и политработники придавали представлению к наградам отличившихся. Конечно же, бойцы воевали не ради получения ордена. Однако цену ему фронтовики знали: весь народ, вся страна окружили почетом и уважением обладателей боевых наград. И мы стремились к тому, чтобы каждый боец знал: его подвиг, любая инициатива, направленная на достижение успеха в бою, не останутся незамеченными. Пусть он не будет представлен за это к ордену, существуют другие различные виды поощрений: фото бойца при развернутом Знамени полка, письмо командования его родным, благодарность в приказе, наконец, просто теплое слово, сказанное о бойце в присутствии его товарищей. Любое из этих поощрений окрыляет воина, вызывает прилив сил, уверенности в себе.

Учитывая все это, мы постарались сделать так, чтобы никто не был обойден вниманием. Орденов и медалей удостоились 52 воина полка. Среди них командиры батарей И. М. Емельянов, Г. Я. Куницкий, командиры машин Т. И. Давыдов, Ф. Ф. Марычев, П. И. Шевелев, комсорг полка Н. Д. Мурашов.

 

В госпитале

2 июня, во время одного из вражеских налетов (они продолжались в это время непрерывно), меня ранило осколками: один попал в щеку, другой — в предплечье. В тот же день меня отправили в госпиталь, располагавшийся в селе Мельница Волынской области.

В операционную энергично вошел молодой, лет тридцати врач (капитан Зонис, как узнал я позже).

— Товарищ капитан, больной готов к операции, — доложила медсестра.

— Посмотрим, чем вас отметили. Осколок попал в щеку, задел связку челюстей… Ничего особенного, неопасно. А что в руке? Тоже осколок… Попробуем вынуть. Тамара Степановна, инструмент!

Белокурая девушка метнулась к столику с инструментами. Врач наполнил шприц какой-то жидкостью. Я внимательно наблюдал за действиями врача и медсестры. Врач, уловив мой пытливый взгляд, понял его по-своему:

— Не бойтесь, молодой человек, сделаю так, чтобы не было больно.

— С чего вы взяли, что я боюсь?

— Игла большая, пугает.

«Моральная подготовка, — подумал я. — Только манера особенная: с иглы начал, а кончит ножом. И девушку красивую поставил, чтобы больной от стеснения не брыкался, когда резать будут…»

Тем временем врач сделал несколько уколов в области предплечья, боль немного стихла.

— Теперь пощупаем осколок, — говоря это, врач засунул щипцы в отверстие раны. Повернул раз, другой… Видимо, щипцы зашли глубоко и задели необезболенную ткань. Тело пронзила резкая боль, и я застонал.

— Спокойно… спокойно, — сказал Зонис. Девушка, которую он назвал Тамарой, улыбнулась и положила теплую ладонь на мой влажный и холодный лоб. Стало, вроде, легче. Врач еще несколько раз повернул щипцы, но осколка не вынул. На этот раз я стерпел боль, промолчал.

— Крепко припаялся к мышцам. Трогать больше не будем, — заключил Зонис и наложил швы на отверстие раны.

Тамара спросила:

— А как же быть с осколком в щеке? Зубы ведь сцеплены…

— Сцеплены, да не совсем, — ответил Зонис, — есть щель, в которую можно подавать суп, кашку, хлебную мякоть… А чтобы челюсти расцепились, дадим больному палочку, пусть закладывает ее между зубов и разрабатывает их, осколок и опустится, все станет на место. — И, подумав, добавил: —Больному надо больше говорить, шутить, все и заживет быстрее.

Перед уходом из операционной я молвил:

— Спасибо, сестрица.

— За что?

— За тепло рук ваших.

Заверив начальника политотдела 69-й армии полковника Н. А. Вишневского, что вскорости вернусь в полк, я в тоске по «дому» коротал дни в госпитале. Спасибо боевым друзьям — навещали. Особенно бывал рад Пузанову. Кто-кто, а он до мелочей мог рассказать о делах в полку. Это был человек прекрасной души. Нас связывала крепкая фронтовая дружба, полное взаимное доверие. Мы понимали друг друга, как говорится, с полуслова.

Пузанову было в ту пору 35 лет. Запомнились его высокий открытый лоб, светлые с проседью волосы, плотно сжатые губы. Наш парторг был исключительно внимателен к людям. Когда говорил о бойцах, взгляд его теплел и во всем облике Пузанова ощущались задушевность и доброта: «Перед таким всю душу откроешь», — подумал я еще при первом с ним знакомстве.

Перед войной Михаил Павлович служил в Бресте парторгом артиллерийского полка. Война застала его в летних воинских лагерях. Под натиском превосходящих сил врага полк с боями отошел на восток. О судьбе жены и двух сыновей, оставшихся в Бресте, парторг ничего не знал. После ранения попал в госпиталь, затем учился на курсах переподготовки.

Навещая меня, Пузанов всякий раз подробно рассказывал о работе партийного бюро по приему людей в партию. Многие отличившиеся в последних боях солдаты, сержанты и офицеры подали заявления о приеме в партию, и Пузанов вел линию на создание полнокровных партийных групп в батареях.

Создание таких групп мы с первых дней рассматривали как одно из важнейших условий повышения боеготовности подразделений. Опыт Великой Отечественной войны свидетельствовал: чтобы обеспечить партийное влияние на каждого бойца, непрерывность партийно-политической работы в наступательном и оборонительном боях, надо иметь минимум одного коммуниста на экипаж САУ или танка. Ведь, находясь в бронированной коробке, люди выполняют боевую задачу, будучи в значительной мере изолированными от внешнего мира, не всегда могут ощутить локтевую связь с соседом. В такой обстановке слово и личный пример коммуниста значат чрезвычайно много. Думаю, все это верно и для современной войны, если ее навяжут нам враги мира и социализма, ибо танковые войска будут вести высокоманевренные боевые действия на значительно большую глубину, и в более сложной обстановке, чем это было в прошлом.

Позже я узнал, что по разработанной Пузановым и утвержденной партийным бюро тематике была организована серия бесед с молодыми коммунистами нашего полка. Одну из таких бесед на тему «Завоюй право быть ведущим!» проводил сам Пузанов.

— Высокое звание коммуниста, — говорил он молодым партийцам, — не дает человеку, вступившему в партию, никаких преимуществ, никаких особых привилегий, кроме одной: быть всегда впереди, на линии огня. Но и это право надо завоевать. И не красным словцом, а честным солдатским трудом, высокой требовательностью к себе, партийной принципиальностью, бесстрашием в бою. Только в этом случае товарищи признают твой авторитет и право быть ведущим.

В один из очередных приездов Пузанов сообщил печальную весть: в госпитале скончался от ран наш командир майор Евгений Павлович Кириллов. Да, безжалостная война вырвала из наших рядов еще одного замечательного человека и коммуниста, командира, которого за сравнительно короткий срок я успел и оценить, и полюбить.

Время лечения подошло к концу. Оно оставило след и в моей личной судьбе: дружба с Людмилой Волошенко, старшей сестрой отделения, переросла в любовь, выдержавшую испытания сурового времени.

 

Снова в полку

По дороге в полк я заехал к начальнику политотдела 25-го стрелкового корпуса полковнику Александру Матвеевичу Кропачеву. Со времени боёв на турийском плацдарме и до конца войны полк в оперативном отношении подчинялся командиру этого корпуса. Следовательно, мы находились и на партийно-политическом обеспечении политотдела корпуса.

Кадровый офицер-политработник, полковник Кропачев прошел в армии большую школу работы с людьми. Требовательный, глубоко принципиальный, но и справедливый, он умел располагать к себе окружающих. Офицеры и рядовые бойцы шли к нему за помощью и советом без тени боязни и, если можно так выразиться, субординационной стеснительности. Не случайно впоследствии партия доверила ему ответственный пост: он стал первым начальником политотдела Управления комендатурами в советской зоне оккупации Германии.

Как всегда радушно встретив меня, Александр Матвеевич поинтересовался здоровьем, рассказал об обстановке на фронте, задачах, которые решает корпус. От Кропачева я узнал, что приказом комкора наш полк выведен во второй эшелон, где совместно со стрелковыми полками совершенствует боевую выучку.

Дело в том, что самоходный полк для многих офицеров стрелковых частей был сравнительно новой в организационном отношении единицей, характеризовавшейся новизной в вооружении и тактическом применении в различных видах боя. Требовались определенные усилия для отработки взаимодействия со стрелковыми частями, обучения общевойсковых командиров практике использования подразделений САУ в бою.

В беседе со мной Александр Матвеевич подчеркнул это положение и посоветовал иметь более тесные связи с политработниками других частей, чтобы общими силами воспитывать бойцов и командиров в духе дружбы разных родов войск и обеспечивать их непрерывное взаимодействие. Слушая полковника, я невольно вспомнил, как в одном из боев под Турийском пехотинцы, не поняв маневра самоходки, менявшей огневую позицию, кричали: «Самоходчики драпают!», и еще глубже понял, насколько прав был начпокор.

Затем Кропачев сообщил, что в корпус приезжает фронтовой ансамбль песни и пляски. Артисты побывают и у самоходчиков.

В полку меня ожидала важная новость: к нам назначен новый командир — майор Михаил Иванович Колобов, прежде командовавший дивизионом 12-й самоходной артиллерийской бригады.

После ужина я ушел в подразделения и задержался в 1-й батарее.

— Чем занимаетесь? — спросил бойцов, окруживших меня.

— Утюжим пехоту. Это своеобразное лечение от танкобоязни, — пояснил командир батареи Ханукович. — Обкаткой пехоты называется. Нарыли траншей, посадили туда пехотинцев. Стрелки учатся пропускать через окопы танки, бросать в них гранаты, отсекать от танков и уничтожать наступающую пехоту противника.

Я посоветовал рассказать солдатам и сержантам стрелковых частей о маневре самоходки при смене огневой позиции, о боевых возможностях САУ и задачах, которые они решают при поддержке стрелковых подразделений.

— Почту регулярно получаете?

— Тут, товарищ майор, у нас полный порядок, — загадочно улыбаясь, промолвил Игорь Сытытов.

— Наша Тося-почтальон просто молодец, — поддержал его Гавриил Иванович Новожилов, батарейный парторг. — Где бы ни была батарея, все равно найдет нас и вручит газеты, письма. А стоит ей задержаться на некоторое время, и уже слышишь со всех сторон: «Где-то наша Тося, не случилось ли с ней чего?»

— Больше, нежели повара Сидорова с обедом, ждем Тосю! — вступил в разговор Тавенко.

— Может, Петр, тебе это только кажется? — обронил Сытытов.

Бойцы вокруг заулыбались.

— Тут романом пахнет, — не унимался Сытытов. — Наш Петро к ней и так, и эдак, а она ему газетку в зубы — и была такова. Хоть вы на нее повлияйте, товарищ майор, а то ведь жалко смотреть, как человек от любви мучается.

Тавенко, поняв, что разговор начинает приобретать нежелательный для него самого оборот, бросал на Сытытова недовольные взгляды. Наконец не выдержал:

— Товарищ называется… Я жене просил тебя быть моим дипломатическим представителем.

— Не серчайте, Тавенко, — вступился я за сержанта. — От любви никто не застрахован…

Решив перевести разговор на другую тему, я сообщил бойцам, что на днях к нам приезжает фронтовая бригада артистов, в том числе Юрий Тимошенко и Ефим Березин, полюбившиеся фронтовикам за острую сатиру, что метко била по врагу, за сочный юмор.

Весть эта мгновенно облетела подразделения. В лесу подыскали удобную поляну, оборудовали ее под «зрительный зал», на деревья повесили одеяла, отгородив «гримерную» артистов.

И вот наступил долгожданный день. На импровизированную сцену вышел конферансье. «Зал» притих. Концерт начался. Звучали песни: фронтовые, лирические, шуточные. От танца «Веселые кочегары» — пыль столбом. Но пыль зрителям не в диковинку, и они награждают танцоров громкими аплодисментами.

Особый успех имели Юрий Тимошенко и Ефим Березин.

— Выступают повар Галкин и банщик Мочалкин, — объявил конферансье.

С этой минуты взрывы хохота, одобрительные аплодисменты не смолкали. Уходили бойцы с концерта, словно с большого праздника, — веселые, оживленные. Чувствовалось, что полученного заряда бодрости хватит надолго.

На следующий день заместители и помощники командира, офицеры управления встречали нового командира полка. Когда подъехал «виллис», все вышли навстречу. Из машины вышел коренастый, крепко сбитый майор и твердой походкой направился к нам навстречу. Приняв рапорт Андреева, он поздоровался со всеми, представился: «Михаил Иванович Колобов».

Знакомясь с офицерами штаба и политработниками, комполка держался просто и непринужденно, охотно откликался на шутку, откровенно высказанную мысль. Новый командир быстро расположил к себе офицеров.

— Завтра, — сказал Колобов, — к нам приезжает командующий бронетанковыми и механизированными войсками 69-й армии полковник Тихончук. Он познакомится с личным составом и вручит правительственные награды.

…На большой поляне, поросшей густой травой и окруженной могучими соснами, построили полк. Вынесли Боевое Знамя. На столе перед строем — коробочки с орденами и медалями, орденские книжки, выписки из приказов о награждении. Приняв рапорт Колобова, полковник С. А. Тихончук поздоровался с полком, затем начал вызывать награжденных.

— Капитан Настыченко…

— Лейтенант Мурашов…

— Лейтенант Куницкий…

— Младший лейтенант Давыдов…

— Младший лейтенант Марычев…

— Сержант Мальцев…

Четким строевым шагом подходили к полковнику офицеры, сержанты, солдаты, получали ордена и медали, громко и взволнованно отвечали: «Служу Советскому Союзу!»

Обращаясь к застывшим в строю самоходчикам, полковник Тихончук призвал брать пример с награжденных.

— Внимательно изучайте опыт прошлых боев, — сказал он. — Учитывайте как плюсы, так и минусы. Собирайте по крупицам все новое, что имеется в боевом применении самоходной артиллерии, и смелее внедряйте в практику. В скором времени все это пригодится.

После построения был обед. У солдатского котла собрались бойцы и командиры. Аромат свежесваренных щей распространялся вокруг, перебивая запахи хвойного леса, цветов, трав. Сидоров постарался не ударить лицом в грязь — проявил все свое поварское мастерство.

Комсорг полка Мурашов объявил, что вечером в «клубе» (так теперь именовали площадку, где недавно выступал ансамбль) состоятся танцы под баян.

На поляне танцы — в разгаре. Пришли все свободные от дежурства бойцы и офицеры. Из тылового эшелона пожаловали в гости медсестры, связистки, шоферы, ремонтники. Кружатся пары. И словно нет дела танцующим до того, что вдруг ахнет где-то неподалеку вражеский снаряд или в ответ на это «приветствие» рявкнет наше орудие, заглушая на время звуки баяна. А баянист знай выводит свое: он весь во власти мелодии старинного вальса. Да, но где же он сам? Виден стул, на нем баян, а над баяном — чубчик и пара черных глазенок. Вот и все.

— Кто играет?

— Генка, — отвечает мне Пузанов. — У нас их двое. Этот играет, а его товарищ, тезка, поет. Различишь их разве только по цвету волос: баянист — черненький, певец — беленький.

Генка Назаров, тот, что играет, в ремонтном взводе, а Генка Сапухин дяде Косте, повару, в тылу помощником. Бедовые ребята, и солдаты их любят.

После танцев мы с Пузановым подошли к баянисту, поблагодарили за музыку. Я спросил мальчугана, где его родители, как попал на фронт.

— Отца расстреляли немцы, он партизанил, а мама с голоду умерла, — поведал о своей горькой судьбе Генка. — Бродил по деревням, пока не пришли наши солдаты и не взяли с собой. Вот баян подарили, — уже веселее сказал он. — Играл у гвардейцев, теперь у вас.

— А как же ты оставил гвардейцев, своих спасителей?

— Они сами посоветовали перейти к вам. Мне было жалко их, но они говорили: иди, Генка, к самоходчикам, там тоже свои ребята, они сделают из тебя шофера.

— Рановато тебе на шофера.

— Ничего. Пока я ремонтник. Но шофером все равно стану! — решительно заявил Генка.

Возвращались мы с Пузановым из «клуба» молча. Каждый думал о своем.

Михаил Павлович ушел, а я еще прошелся вдоль землянок, где размещались бойцы. Спать не хотелось. Ежедневная круговерть дел оставляла немного минут для того, чтобы мысленно остаться наедине с Людмилой, вспомнить о встречах. В последнее время я все чаще с тревогой думал: как она там? Выручали письма.

В нашей палатке уже было темно. Кто-то, невнятно бормоча во сне, перевернулся на другой бок. Я по голосу узнал: Пузанов. И подумалось: «Не спится человеку. Не дают покоя мысли о жене, детях. Подожди немного, дорогой, придет и твое время, и на нашей улице будет праздник».

…На партийном собрании шел разговор о том, как лучше организовать занятия по обеспечению взаимодействия в экипажах. Были здесь и коммунисты с довоенным стажем, и такие, кто вступил в партию в годы войны. В числе последних — недавно принятые в кандидаты партии командиры машин Ф. Ф. Марычев, Т. И. Давыдов, механики-водители П. З. Тавенко, С. В. Рыбаков, И. А. Соколов и другие.

— Пока мы находимся в резерве командира корпуса, — говорил на собрании майор Колобов, — нельзя терять ни минуты времени. Предстоят жаркие, непрерывные бои, стремительные марши. Лучший способ сохранить постоянную боеготовность полка в таких условиях — добиться полной взаимозаменяемости в экипажах САУ. Это значит, что каждый член экипажа должен овладеть несколькими смежными специальностями. Командир экипажа практически готов заменить любого бойца. Наводчик орудия, допустим, уже обучен двум специальностям — своей основной и заряжающего. Пусть он готовится в любую минуту занять место командира САУ. Заряжающий должен быть способен заменить наводчика орудия. Наводчику орудия и заряжающему необходимо умение если не управлять САУ, то хотя бы в нужное время вывести ее из-под огня противника.

Но это то, что касается членов экипажа боевого отделения самоходки, — продолжал Колобов. — А что, спросите вы, делать механику-водителю? Вот сидит Соколов и, наверное, думает: «Мое дело вести в бой самоходку. В отделении управления я один, а в боевом — три человека, пусть они и думают, как заменить меня. Ведь мне вряд ли придется стрелять».

— Я так не думал, товарищ майор, — отозвался Соколов.

— И правильно. Это я так, к примеру, — сказал комполка. — В бою случаются всякие сложные, непредвиденные ситуации. Пошли, скажем, стрелки в атаку, а мы, самоходчики, поддерживаем их огнем. Противник подбил самоходку, она остановилась. Тем временем пулемет противника прижал стрелков к земле. Тут бы ударить из пушки, да экипаж вышел из строя, один механик-водитель невредим. Не сидеть же ему в таком случае сложа руки и смотреть, как гибнут пехотинцы. Вот тут и пригодится его умение работать у исправного орудия.

Вопрос, затронутый на собрании, волновал коммунистов не только боевых подразделений, но и ремонтного, транспортного взводов, взводов боепитания, управления.

В конце концов единодушно решили разработать конкретный план занятий по обеспечению взаимозаменяемости. Коммунистов и комсомольцев собрание обязало овладеть двумя-тремя смежными специальностями.

Однажды утром, просмотрев газеты и журналы, я направился в штаб полка. Навстречу мне по тропинке, ведущей к штабу, шел какой-то офицер.

— Емельянов! Ты?!

— Так точно, товарищ майор. Прямиком из госпиталя.

— А повернись-ка, братец, кругом. Теперь оглянись на меня. Вылечили, значит. Можешь смотреть во все стороны!. «Поворотный механизм» в порядке!

Мы оба радостно рассмеялись.

— Вам, товарищ майор, большой привет от Людмилы.

— Спасибо, дорогой. Пойдем к нам в палатку. Расскажешь обо всем по порядку, потом в батерею — там тебя заждались.

Узнав о возвращении Емельянова из госпиталя, пришел наш добрый товарищ капитан Р. Р. Романов — уполномоченный особого отдела 25-го стрелкового корпуса. Поговорить нам было о чем, но Емельянов рвался к своим бойцам. Когда мы подошли к батарее, навстречу выбежал взволнованный и радостный заместитель командира батареи по техчасти лейтенант А. З. Лерман:

— Товарищ майор, разрешите доложить старшему лейтенанту!

— Здоровайтесь, потом доложите, — ответил я.

Боевые друзья расцеловались. Комбата тут же окружили бойцы. Каждый хотел пожать руку своему командиру.

Бойцы наперебой делились с командиром новостями. И по всему было, видно, что они рады ему, как бывают рады после долгой разлуки близкие люди.

Каждое утро и вечер мы с Пузановым включали походный радиоприемник, слушали сводки Совинформбюро, последние известия, записывали их, Даша перепечатывала наши записи на машинке. Выбирали, естественно, самое главное из событий в стране, на фронте, за рубежом. Записи мы использовали в своей повседневной работе в подразделениях.

21 июня 1944 года слушали сообщение Совинформбюро «Три года Отечественной войны Советского Союза». У приемника собрались политработники, офицеры штаба. Назавтра получили газеты, в которых было опубликовано это сообщение. Читали бойцам в перерывах между занятиями. Вечером в батареях провели собрания, на которых выступили заместители командира и парторг полка. К этому документу в полку проявляли огромный интерес и рядовые, и офицеры. Все чувствовали приближение важных событий и как бы проверяли себя — готовы ли к боям? Партия звала на новые подвиги на завершающем этапе войны во имя полного разгрома врага, освобождения советской земли и народов Европы от фашистского ига.

В один из дней, утром, командир полка сообщил, что его вызывают в штаб армии с картами территории, занятой противником. Все поняли: вот они, важные события. По возвращении вечером Колобов сообщил, что командиров собирал командарм генерал-лейтенант В. Я. Колпакчи. Совещание проходило с участием командующего фронтом генерала армии К. К. Рокоссовского. Речь шла о подготовке к наступлению. Нам предстояло поддержать огнем наступление 77-й гвардейской стрелковой дивизии. С этого дня мы проводили занятия в соответствии с полученной задачей.

Побывав на совещании у начальника политотдела корпуса и обсудив задачу с командиром полка, мы с Пузановым и Мурашовым составили подробный план партийно-политического обеспечения наступательного боя.

На партийном собрании командир полка рассказал о характере предстоящих боев, Пузанов выступил с этим же вопросом перед комсомольцами.

Большую часть суток политработники полка находились в подразделениях: помогали командирам вести политическую работу, учили партийный и комсомольский актив, проверяли выполнение принятых решений. Были проведены семинары парторгов и комсоргов подразделений и их резерва.

Мы позаботились о том, чтобы все командиры и бойцы знали не только «свой» стрелковый полк, но и батальон, который они будут поддерживать в бою. Командиры батарей побывали в стрелковых подразделениях, познакомились с офицерами, выступили с докладами о способах применения самоходной артиллерии в бою, о тактических приемах, маневре САУ огнем и скоростью в наступлении, о тактико-технических данных вооружений и бронетанковой техники противника. В свою очередь командиры стрелковых батальонов и рот побывали в батареях полка, поговорили с воинами-самоходчиками, ознакомились с тактико-техническими данными СУ-76.

 

К священному рубежу

Линия фронта в Белоруссии стремительно откатывалась на запад. Освобождены Бобруйск, Борисов, Минск. Восточнее Минска окружены и уничтожены основные силы группы армий «Центр». Салютами отмечала Москва победньш путь советского солдата.

В наступление на ковель-люблинском направлении перешли соединения левого крыла 1-го Белорусского фронта, в том числе нашей 69-й армии. 6 июля войска 1-го Белорусского фронта овладели важным опорным пунктом обороны противника и крупным железнодорожным узлом городам Ковель.

В ночь на 6 июля 1944 года начали боевые действия разведывательные отряды 77-й гвардейской стрелковой дивизии. Вслед за ними перешли в наступление полки дивизии. Противник сопротивлялся, но под натиском наступавших оставил первую позицию. Были освобождены Кульчин, Мировичи, Гиляр…

Упорное сопротивление враг оказал на рубеже, где недавно проходили бои за плацдарм и где он имел хорошо подготовленную оборону.

Из самоходки командира батареи Куницкого нам хорошо была видна панорама жестокого боя. Артиллерийская канонада, разрывы мин и снарядов, свист пуль и вой осколков, пулеметные и автоматные очереди, винтовочные выстрелы — все слилось в единый гул. Поднятая взрывами земля падала комьями или медленно оседала пылью, перемешанной с пороховым дымом. Рушились вырванные с корнем деревья, клонились к земле кусты, скошенные автоматной очередью. Стонали раненые, падали сраженные насмерть бойцы. Этот кромешный ад, казалось, не кончится никогда. Однако уже чувствовалось: противник начал сдавать. Огонь с его стороны ослабевал. И вот поднялся во весь рост командир батальона гвардии майор В. Г. Ремизов, что-то крикнул, взмахнул пистолетом и побежал вперед. За ним поднялись лежавшие вблизи бойцы, потом еще, еще… И вскоре лавина атакующих устремилась к окопам противника. Следом шли самоходки, останавливаясь лишь на несколько секунд, чтобы произвести выстрел. Преодолев стремительной атакой сопротивление врага, наши воины погнали его дальше, заняли лес.

Гитлеровцы укрепились на промежуточном оборонительном рубеже по восточной окраине крупного населенного пункта Дольск и южнее. Снова разгорелись ожесточенные схватки. Враг по нескольку раз на день переходил в контратаки, поддерживаемые танками, авиацией и огнем всех видов артиллерии, стремился любой ценой остановить наше наступление.

Вначале стрелки-гвардейцы и самоходчики попытались с ходу опрокинуть фашистов, засевших на промежуточном рубеже. Батарея Куницкого поддерживала действия 218-го гвардейского стрелкового полка, но неожиданно атака захлебнулась: противник встретил наступавших сильным ружейно-пулеметным и автоматным огнем из двух дзотов. По команде Куницкого самоходки ударили по огневым точкам. Дзоты замолчали. Но экипажи САУ не заметили другой опасности — противотанковые орудия врага. Выручили орудия прямой наводки из боевых порядков гвардейской пехоты. Поддержанные их огнем, самоходчики ворвались на южную окраину Дольска, расстреляли склад боеприпасов. Однако пехотинцы отстали, и батарея Куницкого возвратилась на исходные позиции.

9 июля гитлеровцы, стремясь во что бы то ни стало вернуть потерянный рубеж обороны восточнее Дольска, шесть раз переходили в контратаку, но с большими потерями откатывались назад. Стрелки-гвардейцы и самоходчики не дрогнули, хоть и приняли бой в невыгодных для обороны условиях — окопы и ходы сообщения стрелки отрыть не успели, огневые позиции САУ не имели укрытий. Противник же контратаковал с хорошо оборудованного оборонительного рубежа.

Последнюю, шестую контратаку он предпринял в конце дня. После авиационного налета на боевые порядки гвардейцев, в котором участвовало до тридцати самолетов Ю-87, вражеский батальон, поддержанный массированным огнем артиллерии, пошел в атаку. И снова его встретил дружный огонь стрелков, артиллеристов и самоходчиков. Оставив на поле боя десятки убитых, фашисты повернули вспять. Не успели еще остыть стволы пушек, а бойцы отряхнуть пыль и осмотреться, а на огневые позиции уже подкатила кухня: дядя Костя и Сидоров привезли горячий ужин. С ними пожаловала и Тося с почтой. Хотя в последнее время солдаты видели своих поваров дважды в день — рано утром и вечером, тем не менее каждый раз встречали их так, словно не видели целую вечность. И не потому, что горячая пища необходима бойцу как воздух. Просто здесь, на передовой, где враг и смерть, один лишь вид повара, человека столь мирной профессии, снимал нервное напряжение. Недаром мы, политработники, считали поваров своими надежными агитаторами, сеятелями здорового, бодрого духа.

— Опоздал, Сидоров! Жарко здесь было! Гитлеряка так и прет, так и прет! Не хватало твоего черпака, чтобы им фашиста по голове грохнуть!

Такими словами встретил поваров сержант Тавенко.

— Зато ты никогда не опаздываешь к котлу, — отпарировал Сидоров. — Не успею встать на подножку, как ты уже котелок протягиваешь.

Вслед за кухней шоферы Д. В. Волков, Е. Е. Тарахтеев, А. С. Ведута привезли боеприпасы и горючее.

Комсорг батареи Александр Инкин собрал экипаж. Развернув несколько листовок, получейных из политотдела гвардейской стрелковой дивизии, он сказал:

— О солдатах своего полка мы много говорили. Интересно, что пишут в листовках о стрелках-гвардейцах, которых мы поддерживаем в бою.

«Коммунисты впереди», — начал читать Инкин. — «Гвардейцам было приказано взять селение Гиляр. Но чтобы к нему подойти, надо было преодолеть топкое болото и поле. Вперед вызвались пойти коммунисты Мельников и Морозов. Утопая по пояс в трясине, смельчаки перешли болото, а за ними — и вся рота. Затем ползком они преодолели более двухсот метров поля и смелым броском ворвались в селение. Гитлеровцы не ожидали нападения с этой стороны и в панике бежали. Командирпредставил Мельникова и Морозова к награждению орденами».

К беседе подключился заместитель командира батареи по техчасти парторг батареи техник-лейтенант В. А. Машнов. Он рассказал о том, как экипаж коммуниста младшего лейтенанта Давыдова, благодаря умелым действиям механика-водителя коммуниста М. Шевкунова, первым ворвался в Дольск, уничтожил орудие врага и расстрелял склад боеприпасов.

В бою отличилось много бойцов нашего полка. Командование части направило их родным поздравительные письма. Наиболее отличившиеся представлены к наградам.

На этом рубеже яркие страницы в боевую летопись гвардейской дивизии вписали парторги рот, коммунисты. Помню, в это время я впервые услышал о «роте героев», ее командире гвардии лейтенанте М., М. Магерамове и парторге рядовом Б. В. Самсонове. Памятной осенью 1943 года 5-я стрелковая рота 218-го гвардейского стрелкового полка первой форсировала Днепр западнее села Неданчичи Черниговской области и обеспечила успех дивизии. Шестнадцать воинов роты, в том числе ее командир и парторг были удостоены звания Героя Советского Союза, остальные награждены орденами.

В ходе последовавших событий Магерамов был тяжело ранен и отправлен в госпиталь, а Самсонов повел роту в атаку и погиб в бою за освобождение белорусской деревни Севки.

Эстафету парторга Самсонова принял коммунист рядовой И. А. Устинов.

В Центральном архиве Министерства обороны СССР хранится письмо рядового 5-й стрелковой роты М: Ф. Ильина. Приведу его полностью.

«В парторганизацию 2-го батальона 218-го гвардейского стрелкового полка.

В наступлении 8 июля 1944 года погиб смертью храбрых мой командир 3-го взвода лейтенант Кириллов, тяжело ранило командира 2-го взвода лейтенанта Бровина. Бойцы нашего взвода влились во второй взвод под команду парторга роты Устинова. Еще в начале боя, когда мы заняли первую траншею и противник остервенело бросился в контратаку, я обратил внимание на нашего парторга. Он поднялся во весь рост и с криком „За Родину!“ бросил несколько гранат, уничтожив 6 гитлеровцев. Парторг, продолжая стоять во весь рост под огнем, бросал гранаты в наседавших фашистских собак.

Когда атака была отбита, Устинов собрал под свою команду всех оставшихся в живых бойцов роты и сказал: „Что бы ни было, ни шагу назад!“ Каждому из нас дал задание.

Фашисты снова пошли в атаку большими силами. Мы вступили в неравный бой. По команде парторга вели залповый огонь. Нас поддерживал уцелевший еще пулемет. Но вот и он смолк. Не было патронов. Устинов пробежал по окопу, собрал диски, зарядил и передал наводчику Смирнову, который косил огнем наступающих гитлеровцев.

Когда мы отбили и эту атаку фашистов, бойцы Руженцев, Кретов, я и другие обнимали парторга и благодарили его. Тут же дали клятву идти вместе с парторгом всегда впереди, уничтожая подлых захватчиков.

К сему гвардии рядовой Ильин Михаил Фролович, боец 5-й стрелковой роты».

На второй день Ильин передал свое письмо парторгу 2-го стрелкового батальона гвардии капитану Н. Ф. Жукову.

Накануне наступления в 5-й стрелковой роте состоялось собрание. Командир роты гвардии старший лейтенант Г. С. Гордиенко сказал: «Под ударами войск нашего 1-го Белорусского и других фронтов гитлеровские вояки бегут на запад. „Пятая героическая“ и на сей раз не посрамит Знамени полка. Будем драться, как герои Днепра Магерамов, Самсонов, Заседателев и их товарищи…»

Рядовой Е. С. Руженцев, недавно прибывший с пополнением, на эти слова командира ответил: «Мой сын тоже Герой Советского Союза, и мне в бою сплоховать никак нельзя. Постараюсь бить фашистов так, чтобы сыну моему не было за меня стыдно».

Устинов собрал коммунистов, дал каждому из них партийное поручение. По его заданию агитаторы и он сам в своем взводе, где был помощником командира, провели беседы на тему: «Приказ командира выполним!» Прочитали и обсудили листовки, изданные политуправлением фронта: «Памятка бойцу-пехотинцу в наступлении», «Боевое использование станкового пулемета», «Памятка бойцу о переправах через болота».

Взвод лейтенанта Н. Г. Кириллова первым форсировал реку Турия, ворвался в траншею противника и завязал рукопашную схватку с гитлеровцами. Умело орудовал прикладом гвардии рядовой В. И. Козлов. Он был ранен, но продолжал сражаться. Отделение во главе с гвардии старшим сержантом И. К. Симоненко огнем прикрывало переправу других подразделений, которые и довершили разгром врага. Полк занял первую линию обороны фашистов.

При атаке второй линии под сильным ружейным и пулеметным огнем противника рядовые С. П. Кожевников и А. А. Смирнов набросили на проволочное заграждение свои шинели, по которым прошли их товарищи. Бойцы роты ворвались в траншею, огнем и штыками уничтожая вражеских солдат. Парторг Устинов незаметно подполз к огневой точке противника, забросал ее гранатами. Заменив убитого командира взвода, он поднял в атаку своих бойцов. Фашисты были выбиты и из второй линии обороны.

В этом бою санитар роты рядовой Н. И. Гаврилович вынес из-под огня 15 раненых солдат и офицеров с их личным оружием.

Когда рота подошла к третьей траншее, командир отделения агитатор коммунист У. И. Сираж первым поднялся в атаку с возгласом: «Товарищи! Это третья траншея врага! Мы ближе к Западному Бугу, а там граница Родины! Вперед!»

В одном пулеметном расчете воевали братья Николай и Андрей Сафроновичи Седро. Действовали они смело и находчиво. Николая тяжело ранило, но он оставался у пулемета до наступления темноты. Перед тем как брата отправили в госпиталь, Андрей сказал ему и подошедшим проститься товарищам: «Из нашего пулемета, Николай, я буду разить фашистов беспощадно, отомщу за твою кровь и страдания. Помни, что твой брат Андрей не выпустит из рук пулемет до полной победы».

Преодолев вторую линию обороны противника и заняв лес, подразделения 218-го полка, поддержанные самоходчиками, продолжали наступление и ворвались на южную окраину Дольска.

Храбро сражался в этом бою рядовой 5-й роты коммунист А. М. Залужный. Взрывом снаряда его тяжело ранило, оторвало обе ноги. Товарищи сочли его мертвым. Рота отошла на исходный рубеж, оставив тело Залужного на поле боя. Вскоре противник перешел в контратаку, и бойцы роты увидели: когда гитлеровцы приблизились к тому месту, где лежал Залужный, произошел взрыв. Видимо, прийдя в сознание и решив не даться живым врагу, он подорвал гранатами себя и похоронил окружавших его гитлеровцев.

Подвиг парторга Устинова, героическая смерть коммуниста Залужного послужили примером бесстрашия для их товарищей.

В последующие дни части гвардейской стрелковой дивизии и самоходный артиллерийский полк перешли к обороне на западной окраине леса, что восточнее Дольска. Вскоре командир корпуса вывел полк во второй эшелон.

17 июля личный состав полка был построен для вручения правительственных наград. За отличные действия в последних боях командир корпуса приказом от 16 июля наградил орденами командиров САУ А. С. Инкина и О. С. Кричевнова, наводчиков М. П. Долгушева и Л. Д. Романова, механиков-водителей М. Н. Шевкунова, В. М. Шарпетко и Б. А. Кутлугалиева, заряжающих А. Г. Паненкова и В. В. Праслова.

Командир полка зачитал очередные строки приказа: «Ефрейтора Моденову Таисию Ивановну, экспедитора полка, — медалью „За боевые заслуги“». Несколько секунд стояла тишина, а затем грянул гром рукоплесканий, В них выразилось глубокое уважение солдат к девушке-фронтовичке, добровольно ставшей в боевой строй и разделившей с ними их нелегкую судьбу.

Затем майор Ревва зачитал приказ командира полка о награждении медалями отличившихся воинов-тыловиков: шоферов Е. Е. Тарахтеева и Д. В. Волкова, ремонтников С. К. Шорохова и И. Р. Бабкина. И снова бойцы горячо приветствовали повара дядю Костю — рядового Константина Афанасьевича Волкова, награжденного медалью «За боевые заслуги». «За хорошее приготовление пищи и своевременную доставку личному составу в боевые порядки на огневые позиции под огнем противника» — говорилось в приказе.

Командир полка поздравил награжденных, призвал всех воинов брать с них пример, готовиться к новым наступательным боям.

Утром 18 июля 19,44 года фронт пришел в движение.

Перед атакой майор Колобов собрал полк и зачитал обращение Военного совета армии. Затем он напомнил бойцам слова первомайского приказа Верховного Главнокомандующего.

— Отсюда недалеко до границы нашей Родины, — говорил комполка. — Великое счастье выпало нам: очистить советскую землю от фашистской нечисти и водрузить Красное знамя на священных рубежах социалистического Отечества. Но война на этом не кончится. Впереди — освобождение народов Европы, а в полосе нашего наступления — Польша. Стонущие под игом фашизма люди с надеждой смотрят на нас, своих освободителей.

Гвардейская стрелковая дивизия, поддержанная другими частями, в том числе самоходным артполком, прорвала оборону гитлеровцев севернее Дольска и к концу дня заняла Станислав. Разбитые части противника, прикрываясь заслонами, минируя дороги и мосты, устраивая лесные завалы, откатывались на запад.

Мы шли вперед днем и ночью, не давая противнику возможности занять выгодные рубежи, сбивая вражеские заслоны, очищая от фашистской нечисти последние километры родной земли.

Население городов и сел радостно встречало своих освободителей. Измученные фашистской неволей люди выходили из домов и укрытий на улицы. Они от души делились с бойцами всем, что осталось у них от черных дней оккупации, что припрятали ради этого большого праздника: кто нес кувшин молока, кто вареную картошку в мундире, иные вручали цветы. Те же, у кого ничего не было, дарили чистосердечные приветливые улыбки.

Советские бойцы благодарили жителей за внимание, принимали цветы, на улыбку отвечали улыбкой, но продукты не брали.

— Питание у нас хорошее, жить и воевать можно, а вы дарите последнее из того, что у вас есть, — говорили солдаты.

В селе Олеск, где остановились 2-я и 4-я батареи полка, находившиеся в резерве командира корпуса, воинов окружили старики и дети. Так было везде: больше детей и старых людей, лишь изредка встречались девушки и парни.

Вновь, как и в других местах Волыни, произошла волнующая встреча братьев после вынужденной долгой разлуки. В общее оживление, царившее вокруг, внес свою лепту старый дед. Он настойчиво проталкивался через толпу, неся в высоко поднятых руках красавца-петуха.

Остановившись перед группой бойцов, дед потоптался на месте, внимательно рассматривая посланцев Красной Армии, затем обратился к офицеру, видимо, чем-то особенно понравившемуся ему. То был командир 2-й батареи Иван Емельянов. Старик доверчиво улыбнулся лейтенанту и, протянув свой живой подарок, сказал:

— Возьми, сынок, петушка на память о великом празднике.

Емельянов взял петуха, потрепал его по гребню, потом подошел к старику, обнял его одной рукой и, крепко прижав к своей груди, трижды поцеловал.

Толпа, молча наблюдавшая эту сцену, вдруг взорвалась рукоплесканиями, восторженными возгласами.

— Большое, дедушка, сердечное спасибо вам от всех наших солдат! А петуха все же оставьте себе, — Емельянов протянул деду его необычный подарок. — Жаль губить такого красавца. А принять в солдаты его не можем — нет свободной штатной единицы, не возьмут его на котловое довольствие.

Дед замахал руками.

— Не годится брать подарок обратно, — обиженно говорил он. — Да и зачем он теперь нам с бабкой? Разве что в плуг запрягать вместо лошадки, которую увели фашисты…

— Кабы только и горя, что курочек фашист поел и скотинку увел, — людей-то сколько позабирал, — горестно вздохнула бабуся, только что угощавшая солдат холодной водой. Она стояла рядом с Емельяновым и его бойцами, держа кружку в сухоньких натруженных руках.

Слова старой женщины как бы вернули мысли людей к тому, что было пережито в черные дни фашистской оккупации.

— Настоящий людоед — вроде чумы прошелся по земле…

— Уничтожил либо угнал на каторгу всех молодых, одни дети и старики остались…

— Детей и стариков тоже не миновал…

— А когда слышно стало, что наши идут, поджал хвост и побежал спасать свою шкуру…

Бойцы внимательно слушали. Горе исстрадавшихся под вражеской пятой людей наполняло сердца воинов лютой ненавистью к захватчикам.

К концу разговора Емельянов снова попытался вернуть петуха. Но старик и слышать об этом не хотел. Лейтенант, поняв душевное состояние деда, решил принять подарок, однако с условием, что тот за петуха возьмет деньги. Спор между ними продолжался еще несколько минут. В конце концов старик сдался — взял деньги и низко поклонился солдатам, донельзя гордый и довольный тем, что его подарком не пренебрегли и что он, таким образом, как бы стал ближе и роднее советским солдатам. Денег он не считал, а, подняв и показав их селянам, радостно, как ребенок, воскликнул: «Совецьки!» Наверно, хотел подчеркнуть этим, что именно ему посчастливилось первому в селе держать в руках советские деньги, которые подарил взаимно (боже сохрани подумать, что уплатил за петуха!), да, именно, подарил ему советский офицер.

Емельянов поблагодарил жителей освобожденного села за теплую встречу.

— А петух пойдет с нами в разведку! — сказал он под веселый гомон толпы.

Время не ждало: пора было трогаться в путь. Предстояло разведать берега Западного Буга.

Солдаты торопливо прощались с гостеприимными жителями села, жали им руки. Старики, как родных сыновей своих, обнимали и целовали воинов. Девушки, парни, дети приветливо махали руками. И все они, старые и малые, горячо желали советским бойцам успеха в боях с врагом, счастливого возвращения на Родину с победой.

Бойцы-самоходчики занимали свои места в боевых отделениях машин, стрелки-гвардейцы — на броне. Емельянов тоже сел в самоходку, поправил шлем, улыбнулся, затем красным флажком подал команду: «Вперед!». И батарея с десантом пехоты двинулась в направлении села Бендюги — на разведку родного пограничья.

Утром 19 июля мы сформировали передовой отряд в составе 2-го стрелкового батальона 215-го гвардейского полка и наших двух батарей САУ — Дмитрия Филюшова и Николая Ховина (последний заменил раненного в бою за Дольск Хануковича). Командовать отрядом поручалось заместителю командира 215-го гвардейского стрелкового полка гвардии майору Кистареву. Старшим от нашего самоходного артполка был назначен майор Андреев.

Перед выходом отряда на задание мы с заместителем командира 215-го гвардейского стрелкового полка по политчасти гвардии подполковником И. П. Ахматовым и инструктором политотдела дивизии майором А. А. Макаровским провели короткий митинг, на котором говорили о высокой чести, выпавшей бойцам и командирам отряда: первыми выйти на Государственную границу Союза Советских Социалистических Республик.

Для обеспечения политического влияния на каждый из экипажей самоходок были выделены партийные активисты: заместитель командира стрелкового батальона по политчасти капитан Выдубков, комсомольские работники офицеры Мурашов и Кузовлев, парторги стрелковых рот сержанты Кондуков, Дьяков, Рябов, парторги батарей САУ офицеры Новожилов и Сулаквелидзе.

Десять самоходок с гвардейцами-стрелками на броне двинулись на выполнение ответственного боевого задания. Не отрываясь от противника, а порой даже опережая его, отряд стремительно шел вперед. Встречая на своем пути населенные пункты, занятые гитлеровцами, десант спешивался: стрелки-гвардейцы, поддерживаемые огнем самоходок, бросались в атаку. Очистив село от противника, продолжали движение. К исходу дня отряд вышел на опушку большого леса. Впереди простирались луг и гладь реки.

Западный Буг, граница! Еще нет здесь пограничных столбов — их снесли гитлеровцы, но мы уже твердо стоим на берегу реки — пограничном рубеже социалистической Родины. Мы пришли сюда, чтобы, перешагнув его, устремиться на запад, на помощь польским братьям, и дальше — в логово фашистского зверя, чтобы покончить с ним навсегда! Такие мысли и чувства владели участниками десанта в тот исторический чае. Часть самоходок отделилась и направилась к селению Высоцк. На том месте, где когда-то стоял пограничный столб, водрузили Красное знамя. Тут же родилась идея составить акт о выходе отряда на государственную границу. Вот этот документ.

«Мы, нижеподписавшиеся, составили сей акт о том, что сегодня, 19 июля 1944 года, передовой отряд 77-й гвардейской стрелковой дивизии в составе части сил 2-го стрелкового батальона 215-го гвардейского стрелкового полка под командованием заместителя командира полка по строевой части гвардии майора Кистарева, действуя в качестве десанта на 10 машинах 1205-го полка самоходной артиллерии под командованием заместителя командира полка майора Андреева, в 21.00 вышел на Государственную границу СССР в районе Высоцка.

Участники отряда: Кистарев, Макаровский, Орлов, Андреев, Выдубков».

Вслед за передовым отрядом и разведкой войска вышли к границе на широком фронте, заняв деревни Бендюги, Высоцк, Заставы, Терехи. Началась подготовка к форсированию Западного Буга.

Воспользовавшись кратким перерывом в боях, мы провели полковой митинг, посвященный выходу на государственную границу. М. И. Колобов зачитал приказ командира 77-й гвардейской стрелковой дивизии гвардии генерал-майора В. С. Аскалепова, поздравившего воинов с выходом на государственную границу. «Мы выполнили первую задачу, — говорилось в приказе, — поставленную Верховным Главнокомандующим: очистить советскую землю от немецко-фашистских захватчиков. Теперь перед нами стоит вторая задача — добить раненого фашистского зверя в его логове. Ближайшим шагом на этом пути является форсирование реки Западный Бут».

Читатель может подумать: не слишком ли много митинговали на фронте? Отвечу: мы стремились в полную меру использовать митинги как эффективное средство воздействия на мысли и сердца солдат и проводили их при малейшей возможности.

Кстати сказать, такие возможности были. Полк нередко оперативно переподчинялся то одной, то другой дивизии в зависимости от выполнения ими задач на главном направлении боевых действий корпуса. Соответственно менялась обстановка, перед нами ставились новые задачи. И такая форма политической работы, как митинги, позволяла в кратчайший срок и «из первых уст» (как правило, выступал командир полка) довести боевую задачу до солдат и офицеров. Кроме того, переподчиняя полк, командир корпуса нередко на какое-то время выводил нас во второй эшелон — заправить самоходки горючим, пополнить боеприпасами. В таких случаях мы не ограничивались проведением митинга: инструктировали партийный и комсомольский активы, проводили собрания в батарейных партийных группах и комсомольских организациях, заседания партийных и комсомольских бюро по приему в партию и комсомол.

 

Руку помощи братьям

20 июля батареи полка заняли огневые позиции, чтобы в ночном бою огнем поддержать форсирование Западного Буга стрелковыми дивизиями.

Передовые подразделения 221-го гвардейского стрелкового полка под прикрытием огня артиллерии успешно форсировали водную преграду. Вскоре понтонеры навели мост, и самоходчики переправились на другой берег.

Экипаж Марычева прошел по мосту в числе первых.

— Вот и осталась родная земля позади. Как-то нас встретят поляки? — задумчиво произнес рядовой Плясухин.

— Мы, Плясухин, идем к ним не непрошенными гостями, а верными союзниками, — ответил младший лейтенант Марычев. — Значит, и встретить нас должны, как друзей.

Хотя уже рассвело и дорога к селу просматривалась хорошо, нервное напряжение не покидало механика-водителя Петра Тавенко. Как-никак по неведомой земле шли. Совсем недавно здесь еще был враг. Приходилось быть осторожным вдвойне.

Вошли в деревню. Жителей не видно вовсе. Лишь за поворотом улицы, у плетня, одиноко стояла старуха и безучастно смотрела на колонну советских войск.

— Вот тебе и встреча друзей… Все попрятались, только старуху-наблюдателя оставили, — снова заговорил Плясухин.

— Не спеши с выводами, Андрей, — урезонил своего младшего товарища Сытытов.

Как ни напрягал внимание Тавенко, а все же не миновал беды. За околицей села прибавил газу, решив обогнать повозку. При этом он несколько больше обычного отклонился в сторону от дороги. И тут же под левым направляющим колесом грохнул взрыв. Самоходку качнуло, заволокло пылью, дымом. Машина резко развернулась влево и остановилась. К счастью, никого из экипажа не ранило: отделались легкими ушибами. Однако продолжать движение не могли: взрывом мины порвало траки, требовалось сменить поврежденное колесо.

— Надо же, и пехота прошла по этому месту, и противотанковые орудия… Видно, нас ждала, проклятая, — сокрушался Марычев. — Придется задержаться, товарищ старший лейтенант, — сказал он подошедшему командиру батареи.

— Н-да, не завидую вам. Значит, без вас пойдем на Хелм.

— Постараемся догнать, товарищ старший лейтенант, — заверил Марычев.

Командир батареи на карте показал младшему лейтенанту маршрут дальнейшего движения и повел колонну вперед. Вскоре подкатил с ремонтной летучкой лейтенант Степан Рябушко. Ремонтники А. Никонов, И. Бабкин, М. Бикмухаметов занялись самоходкой, а саперы с миноискателями решили еще раз «прощупать» дорогу.

— А это что за профессия! — вдруг удивленно воскликнул Плясухин. Он первым заметил вышедшую из лесу группу людей в гражданской одежде. Они постояли, огляделись и тронулись в направлении деревни. А из лесу выходили все новые группы. Вот уже образовалась длинная колонна. По мере ее приближения все очевиднее становилось, что это местные жители: женщины, дети, старики. Они несли нехитрые пожитки — одежду, кухонную утварь. Возглавлял процессию бородатый старик. Он шагал, опираясь на длинную палку, в левой руке нес небольшой узелок; двигался осторожно, будто проверял надежность земли, по которой ступали его видавшие виды башмаки. Поравнявшись с самоходкой, колонна остановилась. Старик опустил узелок на землю, сняв шапку, поклонился и, к нашему удивлению, приветствовал бойцов на украинском языке.

Оказалось, что в только что освобожденном советскими войсками селе Уханьке живут и украинцы.

Окружив самоходчиков тесным кольцом, беженцы наперебой рассказывали о тех испытаниях, которые пришлось пережить во время вражеской оккупации. Большинство жителей села фашисты угнали в Германию. А когда к реке приблизился фронт, забрали и тех, кто еще оставался в живых. Лишь немногим удалось спрятаться в лесу…

Однако дело не ждало: надо было скорее заканчивать ремонт самоходки. Распрощавшись с бойцами, селяне поспешили к своим дворам.

 

В Хелме

Советские войска, форсировав Западный Буг, с ходу прорвали оборону гитлеровцев на его западном берегу и вышли на рубеж Зиновиче, Галезув. Враг откатывался к Хелму — первому крупному городу на пути советских войск в Польше. Чтобы лишить противника возможности закрепиться на заранее подготовленных оборонительных рубежах, из наступавших частей формировались передовые отряды, которые, не задерживаясь, продолжали преследование. С 1-й и 3-й батареями, несущими на броне своих самоходок десант передового отряда 221-го гвардейского стрелкового полка, отправился и я.

Ожесточенные бои на подступах к Хелму не утихали и ночью. На огромном кольце вокруг города вспыхивали все новые и новые очаги схваток — это вступали в бой главные силы 69-й армии. С рассветом они пошли на штурм и овладели городом. Остатки разгромленного вражеского гарнизона вместе с подоспевшим подкреплением заняли оборону на линии Адамув, Томашувка, оказывая нашим частям упорное сопротивление. Пытаясь вернуть себе Хелм, противник бросал в контратаки пехоту, танки, самоходные орудия.

Уточнив в штабе полка общую обстановку и отправив в политотдел корпуса донесение, я поспешил в батареи, которые вели бой на окраине.

В городе еще был слышен гул недалекого сражения, а жители уже высыпали из домов, восторженно приветствуя своих освободителей. Тротуары главной магистрали города были запружены ликующими людьми. Они что-то восторженно кричали, махали руками и головными уборами, дарили нашим воинам цветы. Вот от толпы отделилась пожилая женщина и пошла навстречу офицеру, шагавшему впереди своего подразделения. Она обняла его и поцеловала, растроганно сказав: «Красная Армия спасла нас от смерти. Спасибо вам за это, дорогие братья!»

— Кто эта женщина? — спросил я стоявшего рядом поляка, по виду крестьянина.

— Я не знаю эту женщину, — как бы извиняясь за то, что не смог ответить на вопрос «пана майора», заговорил крестьянин. — Но она высказала нашу радость. Ведь Красная Армия действительно спасла нас, поляков, от смерти… А сам я нездешний, из деревни Заполье. Окинский моя фамилия.

Крестьянин начал торопливо искать что-то, затем извлек из внутреннего кармана пиджака истрепанный клочок бумаги, протянул его мне. То было предписание солтыса (старосты) деревни Люблино, коим разрешалось похоронить тридцать одного человека «без акта смерти». Окинский сказал, что эти люди были сожжены фашистами: сам видел, как гитлеровцы бросали в огонь малолетних детей. Вслед за Окинским наперебой заговорили и другие:

— Они нас за людей не считали…

— Грозились истребить всех поляков…

— В течение пяти лет в городе не работала ни одна польская школа…

Вопросы продолжали сыпаться:

— Какая теперь будет власть в Польше?

— Будут ли крестьян наделять землей?

Стоявший в стороне хорошо одетый поляк не принимал участия в разговоре, но тем не менее внимательно прислушивался к нему, одновременно наблюдая за проходившими советскими войсками.

Неожиданно он спросил:

— А почему же с вами не видно польской армии?

Я не успел ответить, как раздались радостные возгласы:

— Войско Польское!

— Идут наши жолнежи!:

— Слава Войску Польскому!

Хелмовцы увидели артиллерийскую часть 1-й Польской Армии. Улица забурлила с новой силой. Люди бросались к солдатам, обнимали, целовали их, кричали что-то восторженное. Колонна остановилась. На автомобиль-тягач поднялся офицер польской армии. Он горячо поздравил соотечественников с долгожданной свободой, благодарил Советский Союз и его армию.

— Советские солдаты несут освобождение польскому народу, — убежденно говорил офицер.

Так стихийно начался митинг.

Мне нужно было спешить. Разыскав в переулке штабной «газик», я уехал к батареям. «На остальные вопросы ответит он», — подумал, имея в виду офицера из Войска Польского.

Миновав город, мы выехали на западную окраину какой-то деревни. Впереди лежало поле некошенной ржи. Оно было изрезано небольшими оврагами, дорогами, тропинками. Рвались снаряды, свистели пули. Наша пехота залегла и наскоро окопалась. Самоходки, заняв огневую позицию, молчали. Не вела огня и полевая артиллерия.

Оставив «газик» в укрытии, где перебежками, а где ползком пробираюсь к Филюшову.

— Залезайте в самоходку, товарищ майор, пули здесь не опасны, — увидев меня, предложил Филюшов.

— Атака готовится? — спросил я.

— Пока нет. Недавно отбили контратаку, но не совсем удачно.

— Почему?

— Гитлеровцы пустили танки. Мы открыли огонь, однако «фердинанда» не заметили, и он прямым попаданием поджег нашу самоходку.

— Жертвы есть?

— Погиб командир САУ лейтенант Николай Самусев. Оставшиеся в живых члены экипажа повезли хоронить своего командира в город. С ними поехал капитан Пузанов.

Перестрелка продолжалась. Враг не спешил с новой контратакой. А наши части закреплялись, накапливая силы для нового броска.

Воспользовавшись паузой, я пошел в экипажи, рассказал, с каким радушием население Хелма встречало наши войска. А когда возвратился к экипажу Филюшова, мне предложили поскорее забраться в самоходку: по радио передавали приказ Верховного Главнокомандующего:

«…Войска 1-го Белорусского фронта сегодня, 22 июля, штурмом овладели городом и крупным железнодорожным узлом Хелм (Холм) — важным опорным пунктом обороны противника на люблинском направлении.

В боях за овладение городом Хелм отличились войска…»

Далее диктор перечислял фамилии генералов и офицеров, под командованием которых отличились войска. Когда он начал говорить: «…войска генерал-лейтенанта Колпакчи… генерал-майора Баринова… танкисты полковника Тихончука…», бойцы заулыбались:

— Да это же все наши, наши…

«В ознаменование одержанной победы, — торжественно звучал голос диктора, — соединения и части, наиболее отличившиеся в боях за овладение городом Хелм, представить к награждению орденами».

— Может, и наш полк наградят? — с затаенной надеждой проговорил один из бойцов.

— А почему бы и нет? Мы, считай, одними из первых ворвались в город, да еще и пехоту повели за собой, — сказал Филюшов.

Диктор тем временем продолжал: «Сегодня, 22 июля, в 22 часа столица нашей Родины Москва от имени Родины салютует доблестным войскам 1-го Белорусского фронта, овладевшим городом Хелм, двенадцатью артиллерийскими залпами из ста двадцати четырех орудий».

— Ив нашу честь салют! — с гордостью воскликнул кто-то.

— В первый раз!

— Дай бог, не последний…

— Ничего, дел впереди еще много!

Поручив парторгу батареи лейтенанту Лаврентию Сулаквелидзе рассказать остальным экипажам о приказе Верховного Главнокомандующего, я выехал в 1-ю батарею: «Поделюсь радостью: может, там не слышали радио…»

Утром, после короткого артналета, наши части выбили противника с позиций, которые он тщетно пытался удержать за собой, и продолжили преследование.

За перекрестком дорог вытянулась колонна штабных машин нашего КП дивизии. Увидев «виллис» командира полка, а рядом с ним и самого Колобова, я выскочил из кабины бензовоза и направился к нему.

— Здорово! Откуда появился? — обрадовался Михаил Иванович. Виделись мы ночью, а война от того места уже ушла далеко вперед.

— Был в штабе полка, отправил донесение, да вот никак не догоню батареи. Видно, гитлеровцы густо пятки смазали, катятся, не цепляясь ни за бугры, ни за овраги.

— Сосед справа поддал им жару. Вторая танковая армия овладела городом Люблином.

— Вот это новость! Надо скорее в батареи ехать, сообщить людям.

— Я уже передал, — улыбаясь, сказал Колобов. — По радио. Но в батареи спешить надо. — Предложил: — Поедем вместе, вот только доложу комдиву.

Замечу: мы нередко пользовались радио для передачи важнейшей информации. Самоходки в то время не имели своей рации, однако на период наступления она придавалась каждой батарее для связи с КП полка. Именно ею мы и пользовались.

Наступление развивалось столь стремительно, что с великим трудом удавалось побывать за день и в батарее, и в штабе, и обязательно — в пунктах дозаправки горючим и боеприпасами. Там мы встречались с Пузановым и Мурашовым, командирами и парторгами батарей и тыловых взводов. Там же можно было проверить, получают ли бойцы горячую пищу. Туда стекалась и информация о действиях экипажей и отдельных воинов в рою. Мы обобщали ее и посылали письменные донесения в политотдел корпуса. Сюда, на пункт дозаправки, нередко поспевала и почта. Тося была вездесуща: с офицером связи или на попутных машинах доставляла прямо в батареи, иногда в самое пекло боя, газеты, журналы, письма. В тот день привезла вместе с газетами и какой-то плакат. Говорила, что он расклеен на улицах Хелма. На плакате — портреты незнакомых нам людей и текст на польском языке. Единственно, кого мы узнали на снимках, — это известную писательницу Ванду Василевскую. С трудом перевели текст. Это был состав Польского комитета национального освобождения — органа временной исполнительной власти в стране.

Не все сразу поняли значение этого документа. Но когда на следующий день Тося доставила свежие газеты и бойцы прочитали обращение комитета — Манифест к польскому народу, поняли: рождается новая, демократическая Польша. В манифесте подчеркивалось, что Красная Армия вступила в Польшу как армия-освободительница, и комитет призывал польский народ оказывать ей всемерную поддержку.

В ожидании переправы через реку Вепщ полк собрался в полном составе в лесу севернее Бобровице. Подвезли боеприпасы, горючее, подошла и кухня. Лес ожил, наполнился шумом: одни работали кувалдой — меняли траки гусениц, другие всем экипажем старательно чистили пушку, третьи таскали снарядные ящики, мыли самоходки. Дел у всех было по горло. Однако нашлось время и для обмена новостями. А рассказать было о чем!

«Правда» 26 июля 1944 года опубликовала заявление Наркоминдела СССР об отношении Советского Союза к Польше.

«Советские войска, — читал собравшимся агитатор коммунист Долгушев, — вступили в пределы Польши, преисполненные одной решимостью — разгромить вражеские германские армии и помочь польскому народу в деле его освобождения от ига немецких захватчиков и восстановления независимой, сильной и демократической Польши. Советское правительство заявляет, что оно рассматривает военные действия Красной Армии как действия на территории суверенного, дружественного союзного государства».

Мы с Колобовым собрали политработников, командиров и парторгов батарей. Были здесь начальник тыла майор К. А. Запорожский и парторг тыловых подразделений лейтенант Н. А. Полтавцев. Разговор пошел о задачах политической работы в связи с вступлением полкд на польскую землю.

— Главная тема сейчас — заявление Наркоминдела СССР и Манифест Польского комитета национального освобождения, — сказал командир полка. Он потребовал вести разъяснительную работу в тесной связи с предстоящей задачей по дальнейшему освобождению польской земли.

— Передовым отрядам стрелковых дивизий, — сообщил он также, — приказано стремительно выйти к реке Висла и, форсировав ее с ходу, создать плацдармы.