Древний дворец удачливого, особо приближенного к султану генерала, Али Фарида-паши, бывшего французского аристократа, некогда носившего титул и имя графа Флорана де Вильтора, был построен когда-то для высокопоставленного византийского вельможи, но и сегодня выглядел внешне монументально, а внутренне - довольно роскошно. По прибытию оказалось, что мы с хозяином разминулись буквально на три часа. Он в составе дворцовой свиты убыл на очередную, столь любимую Повелителем, охоту.
Как потом выяснилось, государственными делами султан, практически, никогда не занимался, перепоручив это нудное дело своим визирям. Правда, необходимые для жизни подданных фирманы (указы), он подписывал исправно, ну а великие визири управляли. То есть, страной вертели, как хотели.
Кстати, в народе султана так и прозывали - Охотник.
Шевалье Гийома д'Оаро в доме Али Фарида-паши, управляющий и прислуга прекрасно знали и приняли, как близкого хозяину родственника. Нас двоих разместили в гостевом крыле в отдельных шикарных многокомнатных апартаментах, а наших людей хотели поселить в доме для слуг, но я воспротивился, указав, что Антон и Данко принадлежат к дворянскому сословию. Старый мажордом Анри беспрекословно поверил моему заявлению и разместил их на нашем крыле, выделив каждому отдельную комнату.
Жили мы здесь уже четвертый день. Самое первое, что сделали, так это рано утром сходили на экскурсию к Великому Софийскому Собору, оскверненному сейчас надстройками минаретов. Ранее, в той жизни, бывать здесь уже приходилось, чисто из туристического и развлекательного интереса. Но ныне, взвалив на себя определенные обязательства, пришел специально, дабы самому себе дать клятву, что верну кресты на эти купола.
Когда протяжно заорал мулла, призывая правоверных к утреннему намазу, мы развернулись и ушли, отправились на службу в собор Святого Георгия, ставку Вселенского Патриарха.
Проповедь читал батюшка в богатом, шитом золотом облачении, сопровождаемый десятком дьячков и служек. Священник, видно, не простой. После службы мы подошли к нему на благословение и договорились о повторном крещении Антона в православие.
Конечно, его крестным отцом стал я, ну а крестной матерью уговорили стать гречанку Ирину, молодую женщину, лет двадцати. Она была одета в длинные темные одежды и укутана в черный платок. Но это не скрывало ее вполне хорошенькую фигуру и тонкие черты лица с большими карими глазами и аккуратным, с небольшой горбинкой носиком. Молилась она искренне и долго, даже после службы еще продолжительное время стояла на коленях у Распятья и истово била поклоны. Нашу просьбу она выслушала с некоторым сомнением но, затем, махнула рукой и тут же согласилась.
После завершения обряда крещения, мы пожертвовали церкви кошель золота. Антон взял свечи и пошел к образам, Данко отправился на исповедь, мы же с Ириной задержались поговорить за жизнь. Как кумовья, ничего скрывать были не в праве, поэтому, кто мы есть на самом деле, коротко друг друга просветили.
Греческий язык я не знал совершенно, но Ирина прекрасно владела турецким, поэтому, проблем с общением у нас не возникло. Оказалось, что она походила из небедной купеческой семьи, но совсем недавно стала и круглой сиротой, и вдовой, и нищей одновременно. Мама умерла давно, а отец и муж, с которым в счастье прожила три года, погибли в порту на Кипре от рук разбойников. На семейной торговой шхуне домой вернулся лишь дядя и двоюродный брат. А в прошлом году от лихорадки умерла ее годовалая дочь. Вот такова судьбинушка.
Сейчас все хозяйство семьи было распродано родным дядей за какие-то непонятные долги отца, а она вместе с младшим братом Анастасисом, стала его иждивенкой.
- Ира, возьми, - вытащил из пояса десять золотых дублонов и вложил ей в руку.
- Что ты! Забери! Я не могу взять! Это очень большие деньги, и я стала крестной матерью не поэтому, - вообще-то мы разговаривали тихо, но сейчас она почему-то смотрела на меня испугано, даже голос повысила.
- Ира, для меня лично, это не деньги, а тебе они пригодятся. И знай, теперь у тебя появились новые члены семьи - кум и крестный сын. Похоже, ты женщина хорошая, так что если что-то не ладится, бросай все, забирай братика и поехали с нами. Поверь, мы тебя не обидим.
- Ну нет, как же можно все бросить? Мы здесь родились, и вообще...
- Вот-вот, если вообще, то ты подумай. Видишь, какие у нас парни симпатичные? Влюбишь кого-нибудь в себя, еще раз замуж выйдешь, детей нарожаешь.
- Скажешь такое, - смутилась она, - Я уже старая.
- Да какая же ты старая?! Да по тебе даже не видно, что ты рожала! Короче! Мы в Константинополе будем еще дней шесть-семь, поэтому, если надумаешь, подходи к дворцу Али Фарида-паши и вызовешь меня через привратника. Знаешь, где это?
- Конечно, знаю.
- Вот и отлично. А денежку не держи в руке, спрячь куда-нибудь.
- Ага, - она отвернулась и задвинула монеты куда-то в складки одежды, затем, повернулась ко мне лицом, перекрестилась и поклонилась, - Дай Боже тебе, благородный Михаил, крепкого здоровья и долгих лет жизни.
- И тебе, дорогая Ирина, желаю счастливой судьбы, - так же перекрестился и склонил голову в ответ.
В это время подошел взволнованный Данко и стал переминаться с ноги на ногу. Видно, что-то хотел сказать.
- Ну, говори.
Он склонился ко мне и на ухо прошептал:
- В общем, сир*, я это...
- Да не мямли, говори.
- Хочу признаться, что на исповеди сказал, что поклялся служить князю, который поставил целью своей жизни вернуть Софийский Собор в лоно материнской православной церкви.
- Еще что говорил?
- Ваше имя назвал, сир. Затем, все о своей жизни рассказал.
- А грехи батюшка отпустил?
- Да...
- Вот и отлично, ты сделал все, как надо.
В это время подошел Антон.
- Слушай, - сказал ему и кивнул на Ирину, - А проводи-ка крестную домой. И еще, я ей предложил отправиться вместе с нами, у нее в жизни возникли некие проблемы. Короче, как крестная крестному она тебе сама должна рассказать но, ни славянских наречий, ни испанского языка она не знает, так что позже сам все расскажу. Ничего, Ира, - повернулся к ней и сказал по-турецки, - Если отправишься с нами, всему научим. Это предложение от чистого сердца, так что не прощаюсь, а говорю до свидания.
- До свидания, благородный Михаил, мы с братиком подумаем, - она еще раз поклонилась и вместе с Антоном заспешила на выход.
Мы с Данко пошли следом, но по пути внезапно встретились с тем самым степенным батюшкой, который правил службу и проводил обряд.
- Уже уходите, дети мои? - спросил, но смотрел именно на меня, его глубокие, темные глаза были внимательны и насторожены, словно он говорит с человеком, от которого можно ожидать незнамо чего, - А не хочешь ли и ты исповедью облегчить свою душу?
* Во всех странах Европы так обращаются к высшей коронованной особе. Но главный герой в данном случае не понтуется и не тузуется. Именно в Испании это есть обычное обращение всех вассалов к своим сюзеренам, особенно в походе.
- Не готов я, отче. Сейчас вы воспримете мои слова, как исповедь тронутого умом недоросля. А вот осенью у вас появятся основания мне верить, вот тогда-то и исповедуюсь. Мало того, буду просить аудиенции у Вселенского Патриарха. А так да, грешен я отче, очень.
- Что ж, склони голову, - я немедленно склонился, а он укрыл меня епитрахилью** и прочитал молитву, затем, отпустил грехи и перекрестил, - Иди с Богом. Не греши, и пусть поступки твои будут богоугодны.
В прошлой жизни, честно говоря, особо набожным человеком не был, к тайне исповеди относился несколько насторожено, да и во многих священнослужителях видел не слугу Господа, а бизнесмена. Но сейчас-то точно знаю, что среди православных служителей еще не успели родиться пидорасы (в прямом и переносном смысле этого слова), которые бы торговали интересами собственной церкви. Тем более, церкви-мученицы, находящейся во враждебном религиозно-политическом окружении и потерявшей свои важнейшие святыни. И не мучает меня никакая шпиономания в стенах этого храма, и не боюсь, что буду продан недругу.
Сейчас идеологий, типа марксизма, ленинизма, сталинизма, фашизма, шовинизма - нет. И надеюсь, что уже никогда не появится. Сегодня единственно действенная идеология - это религия, и без поддержки того или иного течения, а главное ЛЮДЕЙ, его исповедующих, любое начинание, особенно развитие государственности, можно хоронить сразу. Ибо за веру на костер готов взойти даже крестьянин, а слово, сказанное перед ликом Господа, значит больше, и будет исполняться крепче, чем даже самый лучший международный договор, подписанный монархами разных стран.
** Элемент облачения православного священника - длинная лента, огибающая шею.
* * *
Хозяин дворца объявился только в четверг вечером. И то, если бы не обязательный намаз по случаю затмения луны, то кто знает, когда бы султан изволил прекратить свои веселья в перерывах между погонями за очередным стадом джейранов.
Все это время мы просто бездельничали и отдыхали в праздности и роскоши, ежедневно посещали бани и бессовестно пользовались услугами нежных мавританок, приставленных к каждому из нас для услады мажордомом Анри. Правда, часа по три проводили в фехтовальном зале.
Али Фарид-паша был мужчиной в возрасте, лет пятидесяти, немного грузноват, но выглядел крепким и бывалым воином. Когда слуга завел меня в кабинет, шевалье д'Оаро уже был здесь и о чем-то увлеченно рассказывал, а когда увидел меня, резко прервался и представил:
- Идальго Жан де Картенара.
- Ас-саляму алейкум, бейлер-бей, - поклонился ему.
- Ва-алейкум ас-салям. Ты знаешь арабский язык?
- Нет, только тюрк-дили*.
- Наливай себе вино и присаживайся, - хозяин кабинета кивнул на столик с графином и бокалами и, дождавшись пока я уселся на невысокий пуфик, вопросительно взглянул, - Итак, идальго, твоя просьба мне понятна, Гийом все рассказал. Однако, ты должен знать, что с Испанским королем мы никаких дел не имеем, он наш враг.
- Ваша светлость...
- Называй меня бейлер-бей, - сказал он, попивая вино мелкими глотками. В этот момент, он был похож на правоверного мусульманина, точно так же, как я на балерину.
- Да, бейлер-бей. Но я здесь нахожусь, как частное лицо, и мне кажется, с подданным французского короля у меня тоже имеется некоторое сходство. Кроме того, свою просьбу готов подкрепить солидным вложением. Скажем, фунтом золота.
- Ха-ха-ха! - рассмеялся он, - Да ты не испанец, ты натуральный еврей! Впрочем, на француза ты тоже похож. Теперь поведай мне все с самого начала.
Он долил себе в бокал и стал внимательно слушать, периодически задавая интересующие вопросы. Рассказывая свою историю, пытался освещать ее осторожно, в том же ключе, что и шевалье Гийому. Естественно, подоплеку и основные факты этого дела оставил за кадром, иначе вместо вожделенной помощи, получил бы бритвой по горлу.
- Что ж, сходить в военный поход на запорожских казаков, это дело угодное Аллаху.
- Простите, бейлер-бей, но воевать со всеми запорожскими казаками не намерен, они мне ничего плохого не сделали. А вот одного из них, а так же некоторых его друзей, хочу серьезно наказать.
- Но это будут запорожские казаки?
- Да.
- И ты уверен в удачном исходе предприятия?
- Абсолютно уверен, поход готовится тщательно. У меня там будет поддержка и сопровождение местных.
- Сколько людей будет в отряде?
- Семьдесят пять человек.
- Ясырь** брать будешь?
* Турецкий язык.
** Пленные, рабы
- Да, человек двести-триста, а то и больше. А еще скот и лошадей.
- Это хорошо. Что ж, сейчас наша великая империя с царством Московским находится в состоянии войны, поэтому, вопрос твой решим. Сроки... от двух до десяти дней.
- Да прибудет с вами милость Аллаха, бейлер-бей, - встал и поклонился.
- Иди отдыхай, и наслаждайся моим гостеприимством, я распорядился, что бы вам отправили новых одалисок, - он улыбнулся и позвонил в колокольчик, дверь открылась и вошел старый мажордом.
- Анри, проводи эфенди в его апартаменты. Он передаст деньги, занеси их сюда. И пусть молодые господа ни в чем не знают недостатка.
Мы и не знали. Последние пару дней вообще обленились до упора и спали часов до девяти утра. Впрочем, нельзя сказать, что все это время нами было потеряно в праздности. Мне удалось познакомиться с лекарем Алом ибн Хараби, одним из придворных врачевателей. Его пригласили для лечения одной из заболевших жен паши.
Узнав, что такой появился в доме, решил с ним обязательно встретиться. Доктор оказался стареньким дедушкой, который поначалу разговаривал со мной снисходительно, но потом застрял в моих апартаментах до позднего вечера. Ни о чем особом ему не распространялся, сказал, что почерпнул некоторые знания от собственного лекаря, но все равно, наше общение получилось весьма занимательным. На следующий день мы опять встретились, и он мне вручил (совершенно бесплатно) залитую сургучом глиняную баночку с гноем коровьей оспы. Он очень обрадовался, узнав, что осенью буду опять в Константинополе вместе с моим домашним доктором, истребовав обещание посетить его дом.
Арабы вообще великолепные врачеватели, поэтому, знакомство с ним нашего Ильяна Янкова, может принести обоим немало пользы.
Наконец, на четвертый день слуга провел меня в тот же кабинет, где мы встретились в прежнем составе. Гийом сидел на том же месте, а паша, одетый в генеральский мундир, с довольным выражением лица прохаживался по мягкому ковру.
- Итак, эфенди Жан Картенар! - тожественно произнес паша.
- Идальго Жан де..., - хотел поправить его.
- Эфенди! - твердо сказал он и перешел с французского на турецкий, - Султан и владыка Блистательной Порты, сын Мухаммеда, брат Солнца и Луны, внук и наместник Бога на земле, властелин царств Македонского, Вавилонского, Иерусалимского, Великого и Малого Египта, царь над царями, властитель над властелинами, несравненный рыцарь, никем непобедимый воин, владетель древа жизни, неотступный хранитель гроба Иисуса Христа, попечитель самого Бога, надежда и утешитель мусульман, устрашитель и великий защитник христиан Мехмед Четвертый, безграничной милостью своей дал позволение даровать тебе сею привилегию бессрочно.
Паша взял из столика маленький деревянный тубус, раскрыл и подал скрутку из плотной, гладкой бумаги, обвязанную шелковым шнуром с висящей свинцовой печатью Великого визиря. Развернув ее, внизу сразу увидел огромную подпись: Кара Мустафа - паша Мерсифонлу. А сверху было написано следующее.
'Предъявителю сего, подданному Французской короны, эфенди Жану Картенару, Высочайшим повелением дарована привилегия участия в войне против всех врагов Высочайшего Османского государства, имея под своей командой отряд в сотню воинов. Этот отряд имеет право беспрепятственно перемещаться по империи в зону боевых действий, выплатив соответствующие таможенные пошлины и налоги. Стоимость четвертины всех трофеев, в обмен на расписку с подписью и печатью, подлежит сдаче в казну государства, путем передачи облагаемых средств, в руки старшего командира воинского подразделения или коменданту ближайшего города. Дополнительной оплате подлежит ясырь - один талер за голову, лошадь - один талер за голову, четыре коровы - один талер, десять баранов или коз - один талер. На чинимые военной администрацией незаконные препятствия, эфенди Жан Картенар вправе жаловаться лично мне'.
Да-уж, получил не разрешение на проезд, а целую военную лицензию с инструкцией налогообложения. Впрочем, меня эта бумаженция вполне устраивает, поэтому, прижав руки к груди, учтиво поклонился:
- Велика ваша милость бейлер-бей. Искренне благодарю.
- Сейчас у нас с Московским царством состояние войны, так что никаких проблем нет, - он заложил руки за спину и прошелся по кабинету, - Высадишься в районе Хаджибея*, комендант будет в курсе. И имей в виду, коровы и бараны меня не интересуют, но за голову раба и лошади, будешь выплачивать по два талера. При этом, я разрешу тебе там пастись в любое время, даже если мы с Московитами замиримся. Ясно?
- Да, бейлер-бей, благодарю вас, буду делать так, как вы говорите.
* * *
- Господин! - услышал стук, открыл глаза и взглянул на дверь. Она приоткрылась и в щель пролезла рожа слуги, - К вам кто-то пришел и ждет у ворот, а сакабаши* янычара прислал, тот просит спуститься вниз.
* Ныне город Одесса.
* Младший офицер (дословно - старший водонос). Структура подразделений и система воинских званий в подразделениях янычар была непохожей ни на чью другую. Знаменем полка считался бронзовый котел для приготовления пищи, который таскал на себе байрактар (знаменосец). Его утеря влекла величайший позор и расформирование. Полком командовал чорбаджи (дословно - суповар), а звание старшего офицера-сотника, например, было ашчи-уста (дословно - повар).
- Иду, - буркнул и стал выбираться из постели. Лафа закончилась, с шевалье Гийомом договорились, что сегодня здесь обитаем последний день, на ночь должны уйти на корабль и с отливом выйти в море.
Вчера, по случаю величайшей милости, полученной от Звездорожденного, Сиятельного и еще, черт знает какого, Великого Охотника и Царя Царей, засиделись допоздна, и выпили лишку. Вроде бы и немного, гораздо меньше, чем хозяин с французом, но все равно, никогда ранее столько не пил. В прошлой жизни подобная наука была, потому-то никогда и не злоупотреблял, теперь получил и в этой. Все! Такие ощущения мне больше не нужны!
Интересно, кто это к нам так рано пришел? Сейчас на моем хронометре было только восемь, в общем-то, для нормальных людей - уже день, хоть на улице и пасмурно, второй день шел дождь.
Рядом, лежа поперек кровати, раскидав в стороны руки и ноги, выставив на всеобщее обозрение разные интересные места, спала кудрявая черномазенькая девчонка. Это у нашего гостеприимного хозяина бзик такой, в гареме полсотни женщин, из них бледнолицых только четыре - официальные жены, остальные - от кофе с молоком, до кофе черного.
В той жизни, по вопросам бизнеса мне часто приходилось бывать в разных странах Африки, но негритянок не любил. Помню, соберутся у ворот базы до трех десятков девок из рядом обитающего племени, в возрасте от четырнадцати до двадцати лет, начинают прохаживаться туда-сюда и, невзначай демонстрируя свои прелести, наперебой предлагают свое тело. Большинство приходят конкретно на заработки, их отправляют родители или мужья. Но, так как напрягаться физически, или делать что-либо по уму они не любят, то их главная задача - соблазнить на полный комплекс за десять баксов сексуально голодного мужчину. А некоторые даже денег не просили, они жаждали самого процесса, часто и много. За шоколадку и маленькую кока-колу - полный комплекс плюс.
Нет, не хочу сказать, что мне с ними секс не нравился, совсем наоборот, ничем не хуже, чем с той же вьетнамкой или шведкой. Просто, каждый случай имеет собственный букет физических и физиологических ощущений. Да и приходили негритяночки отлично вымытыми и чистенькими, но все равно, когда в процессе этого дела начинают потеть... У меня всегда было очень чуткое обоняние.
Впрочем, Ия, так зовут девчонку, которая в моем услужении уже четвертый день, оказалась очень даже ничего. Или мне, как Михайлу, захотелось распробовать новый, никогда ранее не виданный экзотический фрукт? Или нюх потерял?
Обычно одалиски меня мыли и вечером и утром, но сейчас Ия так сладко спала, что решил не будить и приводить себя в порядок самостоятельно. Залез в бадью, быстро обмылся, затем, оделся, собрался и отправился вниз. В холле меня действительно поджидал закутанный в мокрый плащ янычар.
- Эфенди, - поклонился он, - У ворот вас спрашивает какой-то мальчишка. Говорит, что он и его сестра являются какими-то вашими родственниками.
- Да? Приведи сюда.
Парень вскоре появился. Был он хорошо сложен, с чисто греческим профилем лица, и не совсем мальчишка, по крайней мере, лет пятнадцати, а значит, имел право жениться, поэтому, для этих времен - вполне взрослый. Одет был в зеленые шаровары, короткие сапоги и длинную шерстяную рубаху. Ни курточки, ни плаща на нем не было, в одной руке он держал какую-то мокрую холстину, а в другой - круглую войлочную шапочку. А еще имел большой фингал под глазом.
- Тебя как зовут?
- Анастасис, господин. Я брат Ирины.
- У нее неприятности?
- Да, господин.
- Пойдем наверх, там поговорим, - подтолкнул его в спину и повел в свои апартаменты, - Ты кофе пьешь?
- Да, если на то будет ваша милость.
Зайдя в прихожую, показал ему вход в кабинет, а сам открыл дверь в спальню:
- Ия! Вставай! Закажи большую джезву кофе, - ленивая бездельница распахнула глаза, потянулась, как кошка но, встретившись со мной взглядом, быстро вскочила и побежала мыться и собираться. Я же отправился в кабинет и уселся напротив парня.
- Рассказывай, что с ней.
- Дядька выдал ее замуж, господин.
- Так это ведь хорошо? - посмотрел на его растерянное лицо, вдруг понял, что это - совсем нехорошо, - И не называй меня господин. Ты брат моей кумы, поэтому, обращайся по имени - Михайло. Ясно?
- Ясно, - его взгляд стал несколько удивленным но, затем, глаза опять сверкнули и прищурились, - Он насильно ее турку отдал. Этот старый козел ее продал, как рабыню.
- Подожди, этого не может быть, это беспредел. Ведь Ирина свободна, тем более вдова, да и срок траура еще не кончился. В данном случае никакое замужество без ее согласия невозможно!
- Для моего дядька Сотириса, твари настоящей, - все возможно. Он меня в Херсонес отправлял с товаром, а когда я вчера вернулся, то обо всем и узнал. К нему пришел турецкий купец Абу Касим, принес подарки и предложил деньги, которые дядька у него когда-то одолжил, считать калымом за невесту. И этот подлец с радостью согласился.
- Какая это была сумма, ты не знаешь?
- Знаю, сто десять золотых цехинов. Ирина его на коленях просила не отдавать, отдала даже подаренные тобой десять монет для покрытия долга, и эта тварь их присвоила. Она ему говорила, что стала крестной матерью и на ее замужество должен дать согласие брат, и кум имеет право об этом знать, но тот ничего даже слушать не хотел. В общем, дядька, как попечитель, сказал свои слова, Абу Касим тоже выполнил все необходимые церемонии, объявил ее женой, напялил паранджу и вместе со своими охранниками уволок домой. Но она ему своего слова не говорила! И не соглашалась! Как только я вернулся и обо всем узнал, так заехал дядьке в зубы, но тут прибежали двое его сыновей и отмолотили меня, как сноп с зерном.
- Его сыновья, это твои двоюродные братья?
- Да. То есть, нет. У меня больше нет ни дядька, ни братьев. Они меня связали и кинули в сарай, а этот старый козел говорит, что бы я забыл о шапке* на голове и, мол, теперь наденут на голову мешок, и продадут на рудники Алжира. И что они уже сказали соседям, будто Ирина сама с Абу Касимом согрешила, и теперь ее замужество закономерно. Ночью я развязался и сбежал, а только что пытался встретиться с сестрой, но меня не пустили. Но поговорить через забор удалось. Это она о тебе рассказала и велела прийти сюда.
- Ей там плохо?
- Очень. Этот муж с ней обращается, как с вещью. У него две жены за пять лет умерло. Михайло! Ты живешь в доме великого паши! И ты кум моей сестры! Сделай что-нибудь, а?
А ведь парень точно не мальчишка, а настоящий боец. Да, сложную задачку мне загадал. Например, против турецкого купца, какие либо официальные действия предпринимать невозможно, его оправдает любой суд. Тем более, христианину судиться с правоверным, если это не вопрос порабощения, - вообще без вариантов. И Ирина сейчас считается его настоящей женой, и никак иначе. Да и в отношении их дядьки тоже официально все претензии недоказуемы. Вообще-то за подобные дела дядьку должны казнить, но слово парня против слова всей банды... Здесь точно обвинят в поклепе, засунут в каталажку, да и отправят по этапу на те же рудники. Чем-то для меня эта ситуация знакома.
Ужасно не охота турка 'мочить'. И не только потому, что в создавшей ситуации это может быть чревато, а и потому, что по большому счету к нему претензий нет. Он был в своем праве, и действовал в строгом соответствии с существующими нормами и правилами. Нужно будет попытаться с ним договориться. Правда, денег осталось маловато, всего около ста двадцати дублонов с мелочью, но ничего, на решение вопроса должно хватить.
А вот родственничкам издевательств над МОЕЙ кумой! не прощу!
- Значит так, Стас... буду называть тебя таким именем, мне более привычным. Не возражаешь?
- Нет.
- Расскажи-ка мне все, что ты знаешь про этого турка.
* Головной убор (шапка, шляпа, платок) - атрибут свободного человека. Неправомерное порабощение такого считалось для человека любого сословия преступлением и большим грехом, наказывалось жестоко.
- Ну, это вообще-то заслуженный янычар-отурака*, которому было даровано право заниматься торговлей. Он торгует военными трофеями и оружием. Мы с отцом как-то бывали у него дома. Три раза. И дом большой, и двор просторный. Трое наемных охранников, трое слуг-евнухов, три рабыни и две жены, - немного помолчал, вздохнул и угрюмо закончил, - Сейчас три.
- Ясно.
В это время вошла Ия и внесла на подносе большую джезву ароматного кофе. Стройная, как кипарис, она была одета в полупрозрачную розовую блузку и такие же шаровары. Стас даже рот открыл, на минутку забыв о постигшем горе.
- Ия, прикажи слуге, пусть пригласит сюда моих людей.
Антон и Данко появились минут через семь. Ввел их в курс дела, и мы определились, что к турку надо идти днем, либо до, либо сразу после полудня, и попытаться договориться. Но все вопросы необходимо решить обязательно до захода солнца, так как после закрытия ворот, на корабль никак не попадем.
- Не переживай, Стас, уйдем все вместе. Мы Ирину в любом случае вытащим, даже если не получится мирно.
- Сир, - спросил Антон, - А мы разве простим этим змеям подколодным, которые крестную обидели?
- Антон, мы говорим по-турецки, Данко понимает, а ты нет. Так вот, Ирина - член нашей семьи, а мы своих, в обиду никогда не даем, но коль так произошло, то обратку вернем по полной программе.
- Михайло! - Стас удивленно на меня посмотрел, - Да я понимаю, о чем вы говорите, только некоторые слова незнакомы. А еще арабский язык знаю, и французский. Я же был наследником у отца, так он меня хорошо учил.
- Вот и прекрасно. Так что ты скажешь, в отношении твоего дядьки?
- Нет у меня дядьки. А теперь я еще больше уверился, что отец мой и шурин не просто так погибли. И долгов у нас никогда никаких не было, я бы знал. Это дядька сам всегда у всех одалживал, а теперь сговорился с некоторыми купцами и дурит нас. А Ирина, глупая, верит. Нет у меня дядьки. После того, как он меня! Свободного человека! Связал и хотел продать в рабство! Сам убью!
- А кто в этом доме проживает еще?
- Ну, кроме этого гада и двух его сыновей, еще два раба и рабыня, такие же сволочные, как и их хозяева. Насмехались надо мной, когда меня связали.
- Антон, ты провожал Ирину, вспомни, как там с подходами?
- Улица широкая, все на виду. Если работать днем, то засветимся на раз.
- Не сильно мы засветимся, - не согласился Данко, - На дворе второй день затяжной дождь идет. Народ сидит по домам и не бегает.
- Стас, - обратился я к парню, - А войти во двор незаметно, кроме как через ворота, еще где-то можно?
* Заслуженный отставник, которого освободили от участия в боевых действиях и разрешили заниматься торговлей.
- Почему же нельзя? Со стороны старого кладбища можно перелезть через забор! Там стоит наш бывший дом, его только что продали, а покупатель еще не заселился. А на углу длинный склад и забор. Там дыра есть. И если мне надо было незаметно сбежать, то я всегда лазил через нее.
- А рынки в дождь работают или нет?
- Те, которые под навесами, всегда работают.
- Тогда, внимание! Наши действия таковы. Сейчас завтракаем, не спеша собираемся, прощаемся с хозяином и уходим делать дело. Шевалье Гийому скажем, что перед тем, как идти на корабль, прогуляемся по рынкам. Ясно?
- Да! - ребята ответили одновременно.
- Впрочем, на рынок все равно нужно будет зайти. Стасу плащ купить. Парень, ты, кстати, как к крови относишься?
- Не переживай, я же сын купца, в бою уже участвовал. С грабителями. Один раз. Не подведу.
На прием к паше проситься не довелось, мы с ним в холле столкнулись, когда он собрался отправиться во дворец султана. Уважительно ему поклонился, но он чисто по-европейски хлопнул меня по плечу и предложил заезжать в гости. Если у меня будет еще какое-либо дело на очередной, скажем, фунт золота.
Дождь на улице моросил затяжной, с порывистым ветром, поэтому, мерзопакостный. Водяная пыль проникала даже под низко опущенные капюшоны. К воротам турецкого купца мы подошли вдвоем с Антоном. Данка с парнем оставили за углом, навесив на их плечи и наши сумки. К сожалению, под дождем посторонние люди ходили. Изредка, но ходили.
- Кто такие? - раздался хриплый голос. На наш стук открылось окошко в калитке, и выглянул бородатый турок.
- По заданию своего отца, сын негоцианта торгового дома из Леона Жан Картенар, - специально расплывчато представился, - По очень важному и выгодному делу хочу встретиться с достопочтенным торговцем Абу Касимом.
- Сколько вас, - он стал осматривать улицу влево и вправо.
- Двое, это мой помощник.
- Не знаю, примет ли вас мой господин.
- У меня очень денежное дело.
- Ждите, - окошко закрылось, и шаги от ворот стали удаляться. Минут через пять турок-привратник вернулся, опять открылось окошко, выглянул на улицу, затем, открыл калитку, и мы вошли внутрь мощеного камнем двора.
Осмотрелись. Перед парадным входом под навесом стоял еще один охранник. Этот был без плаща, поэтому, его вооружение было на виду: за поясом торчал пистоль, а кривой ятаган висел у правого бедра. Видно, что этот боец - левша.
Ступив во двор и оценив обстановку, выбросил из головы все недавние переживания о том, что будет и как будет, собрал волю в кулак и пошел к дому. Перед операцией мы заставили Стаса вспоминать все моменты посещения этого дома. Получалось, что все три раза встречали его с отцом одинаково. Дай-то Бог, может быть никого и убивать не придется. Однако, на всякий случай отработали и десяток других вариантов возможных действий.
В данном случае нам повезло, подобная расстановка сил совпадала с воспоминаниями Стаса, и мы ее просчитывали.
Перед входной дверью, за два шага до охранника, подгадав шаг на левую опорную стопу, оглянулся на Антона. Тот как бы подвернул ногу, резко остановился и тихо ойкнул, тем самым отвлек все внимание на себя, давая мне возможность начать действовать на секунду раньше. Шедший сзади охранник чуть ли не налетел на него и в последний момент отступил влево, находясь в неустойчивой позиции.
Моя правая нога с разворота влетела в голень, находящегося слева у двери моего противника. Когда бьют по кости или по гениталиям, человек первые секунды кричать не может, только мычит. Как только он присел от болевого шока, потянул его голову на себя, сдернул чалму и сверху кулаком зарядил в затылок.
Антон не заморачивался. Любитель различного метательного оружия, он своего охранника просто приложил в лоб шариком кистеня. Потом, подхватил на руки и затащил под навес.
Вязать руки-ноги мы постоянно тренировались на скорость, поэтому, пока я открывал калитку, зазывал и запускал ребят, Антон успел управиться с обоими охранниками. Могу точно сказать, что с самого начала прошло не больше пятидесяти секунд. А сейчас он распустил чалму и сооружал кляпы. Данко тоже стал помогать, ошмонал поверженных бойцов, повытаскивал пистоли и снял оружейные пояса.
Если все так, как говорит Стас, то за этой дверью находится прихожая, где необходимо снимать обувь, а за зашторенным проемом уже большой зал, где за небольшим столиком должен сидеть хозяин. И еще один охранник, который в комнате находился всегда, стоял метрах в пяти от двери слева.
Что ж, секунды несутся стремительно, нужно работать дальше. Вытащил из ножен один из ятаганов, сжал рукоять, потряс и сделал короткий замах. Баланс оказался нормальным, да и клинок не выглядел дубовым. Взял его в правую руку обратным хватом, а в левую револьвер и сказал:
- Работаем по отработанной схеме. Стас, ты здесь, а мы пошли, открывай, - тот кивнул, тоже вытащил револьвер с навинченным глушителем, который ему во временное пользование выделил Антон, взял в правую руку и стал спиной к стене, справа от входной двери. Снаряжать пистоль и стрелять из него он умеет, а как пользоваться нашим оружием, мы ему показали. Да что там знать?! Нажимай на курок, да и все!
Как только Стас распахнул дверь, первым рванул Антон, сделал четыре шага по прихожей, нырнул через шторы в большую комнату с перекатом и выходом влево. Буквально следом, с задержкой, в полсекунды, с двумя револьверами в руках, влетел Данко, точно так же с переката, став на колено, и взял на себя сектор справа, с полпервого до пяти.
Абу Касим внешне оказался совсем не торговцем, а самым настоящим воином, повыше меня ростом и пошире в плечах. Я вкатился в зал через две секунды, одновременно с криком раненного метательными ножами охранника, а тот уже успел наполовину вытащить свой ятаган, встать из-за стола и сделать навстречу первый шаг.
- Не стрелять, - крикнул я, вскочил на ноги и перехватил клинок прямым хватом.
- Эээ!!! Гяуррр!!! - дико заорал Абу Касим и, удерживая ятаган перед собой в полусогнутой руке, стремительно ринулся вперед. Резкий взмах, и клинки спели песню. Удар был сильным, чуть руку не осушил. Но форма рукояти с большим клювом не дала ятагану вывалиться. Я повернул кисть и смог перенаправить движение, и его клинок с тонким визгом по обуху моего, скользнул вниз.
Чисто автоматически, давно отработанным приемом, из нижнего положения нанес внутренний кистевой удар. Кончик клинка понесся к горлу противника, успел отвести его в самый последний миг. Тот отшатнулся, и в его глазах мелькнуло недоумение, он видно, понял, что мог быть убит в первые секунды боя.
- Щенок! - заревел он, видимо восприняв мой финт, как случайный, и опять попер буром. Наши клинки снова зазвенели. Противник вел чисто ятаганный бой, наносил серии из верхних рубящих ударов, и режущие на обратном выходе, движением от себя.
Техника у тебя, дядя, неплохая, и фехтовальщик ты чуть выше среднего. Но и я тебе не щенок. Разные мечи в руках держу уже одиннадцать лет, день в день, кроме воскресений, и обучали меня бойцы - не тебе чета. Единственное твое преимущество - в физической силе, но для победы, дядя, этого не достаточно.
Заложив левую руку с револьвером за спину, развернув корпус правым плечом вперед, внимательно контролировал ноги и держал дистанцию, отводя удары противника.
На полу лежал большой ворсистый ковер, который сильно скрадывал движения. Но, вот! Ворсины под левой стопой противника стали приподыматься и выравниваться, нога собиралась сделать перемещение, поэтому, резко сокращаю дистанцию и делаю шаг вперед. Отведя его оружие в нижнюю плоскость, своим клинком наношу резкий удар вверх, направив тупой обушок у острия по сжимающим рукоять пальцам.
- А! - раздался болезненный вскрик Абу Касима и ятаган тихо плюхнулся на ковер.
- Я тебя не хочу убивать, - сказал ему, приставив клинок к груди, и быстро окинул взглядом комнату. Все было вроде бы нормально, Антон придавил коленом спину охранника, раненного метательными ножами в предплечья, а Данко контролировал зал и выход на женскую половину дома, где изредка шевелилась штора, видно подслушивали. - Я пришел договориться.
- Договориться?! - изо рта полетела слюна, глаза вылупились до белков, - Зачем же ты ворвался ко мне, как разбойник?! Зачем убил моих людей?!
- Мы не убили ни одного человека, - убрал свой ятаган и отбросил на пол, - Этот, который в комнате - только ранен, сам видишь. Антон! Перевяжи его. А те, которые во дворе, связаны и вполне себе живы. Можешь выйти посмотреть. Только не делай никаких глупостей, иначе точно придется убить. Тебя, твоих людей, слуг, рабов и жен. Кроме одной.
- Почему-то мне кажется, что я знаю, какую именно из моих жен ты хочешь оставить в живых. Но я тебе не верю, хоть ты совсем молодой, но прекрасно понимаешь, что если оставишь меня в живых, то выйти из города не сможешь.
- Смогу, - вытащил из-за пазухи висевший на шнуре маленький тубус, открыл и показал печать. На его лице отразилось безмерное удивление, - Это моя охранная грамота. Как ты думаешь, найдется ли в Высокой Порте хоть один человек, который захочет прогневить великого визиря?
Абу Касим склонил голову, помолчал, а затем глухо спросил:
- Что вы хотите эфенди?
- Давай присядем, - мы отошли и присели за низеньким столиком, - Хочу, что бы ты отказался от Ирины.
- Это невозможно, эфенди. Она моя законная жена, я с ней сплю. И калым был тоже немаленький.
- Ничего страшного, что ты с ней спал, мы от нее все равно не откажемся, - вытащил из-под плаща и положил на стол заготовленный кошель, - Здесь сто пятнадцать дублонов, ровно в два раза больше, чем тебе обошелся калым, в переводе на цехины. За такие деньги можно купить девочку, достойную гарема самого султана. И еще, осенью у меня должно быть немало трофеев, которые вынесу с земель Запорожской Украины. За корректную цену продавать буду только тебе.
В его глазах ненадолго появилась заинтересованность, затем взгляд потемнел, и он, не промолвив ни слова, опять опустил голову.
- Уважаемый Абу, - приложил руку к сердцу, - Ирина не хочет жить с тобой, очень тебя прошу, дай ей развод. Оставить все, как есть, не имею права, это моя кума. Впрочем, ты не знаешь, что это такое.
- Почему же не знаю. Когда я попал под девширме*, мне было двенадцать лет, а мои родители были бывшими польскими крестьянами, земли которых перешли под власть нашей великой империи. Поэтому, что такое кумовья и крестные, знаю очень хорошо, - он поднял со стола кошель, подбросил его на руке и крикнул, - Э! Ирину ко мне!
Буквально через пять секунд вкатился кругленький евнух и что-то маленькое в бесформенной длинной парандже.
- Паранджу сними, - сказал он. Да, это была Ира, только на ее левой щеке был огромный синяк.
* Налог кровью. При этом забирали физически крепких и умственно нормальных мальчиков одиннадцати-пятнадцати лет, которых некоторое время обучали и воспитывали в домах обеспеченных османских граждан. Затем, с них формировали имперскую пехоту - янычарские корпуса.
- Абу, вот бить ее не надо было.
- А что с ней делать, если она в постели, как бревно неподвижное, - он встал и ткнул в нее пальцем, - Талик*, иди.
Когда мы выводили ее из дому, у нее дрожали и руки, и тело. Я завернул ее в свой плащ, так как что-либо дать из одежды, Абу Касим категорически отказался. Она должна была уйти только в том, что на ней было во время получения развода.
Вот так, сорок пять минут пешком под паскудным дождем, в домашних тапочках мы ее и сопроводили к портному в армянском районе, который за пять золотых обещал одеть ее в лучшие одежды на все случаи жизни.
Ирине не сказали, какие наши дальнейшие действия, думаю, это ей знать не надо. По крайней мере, сейчас, но строго приказали сидеть до нашего возвращения.
В греческий район мы добирались еще с полчаса. Нужную нам улицу обошли со стороны пустыря и старого кладбища. Здесь, видно, давно уже никого не хоронили, но двери некоторых склепов и мавзолеев были распахнуты, замусорены и заросшие травой. Постояли немного у забора и понаблюдав обстановку, не увидели ни одного человека. Действительно, сейчас под таким дождем и по улицам никто без нужды не бродит, а по пустырям тем более, ни один дурак лазить будет.
Стас провел нас сквозь дыру и мы перемахнули на задний двор через двухметровый каменный забор. Дом был тоже каменный, двухэтажный. Окна, прикрытые деревянными жалюзи, с этой стороны были только на втором этаже. Мы прижались к стене и осмотрелись.
- Мочим всех, кроме старика, - шепнул ребятам.
- Это почему? - попытался возмутиться Стас.
- Сначала долги стрясем.
- Так я знаю, где деньги лежат.
- Не думаю, что ты знаешь все заначки, - хмыкнул Данко.
- Отставить базар. Стас, где сейчас могут быть люди?
- Рабы и кто-нибудь из сыновей или сам козел старый, могут быть в большом сарае, который переделали под склад. Остальные в доме. Хитро трахнутая рабыня, которая с хозяином спит, в кухне должна быть, остальные - либо внизу в зале, либо на втором этаже в комнатах.
- Вот что еще, - внимательно посмотрел каждому в глаза, - Знаю, как вам всем хочется пострелять, мне, кстати тоже. Но желательно отработать ножами. А еще лучше топорами. Данко, не делай глаза, размером с талер. Поверь, так было бы лучше. Впрочем, рабов можно и пристрелить.
- Два топора есть в малом сарае, - брякнул Стас и втянул голову в плечи, уж очень интересно на него Антон посмотрел.
* Формула развода.
- Отлично, идите, берите и зачищайте сараи, а я контролирую вход. Пошли, - ребята вдоль забора быстро рванули к небольшому зданию, а я, вытащив кинжал и револьвер, пригнулся и посеменил за угол. С этой стороны стоял большой сад, но ветки еще не заросли, только лишь почки лопнули и явили миру совсем маленькую зеленую листву. Поэтому, все пространство усадьбы просматривалось очень хорошо.
В это время где-то в глубине двора раздались три тихих хлопка. Другой человек никогда бы не догадался, что это выстрелы. Вскоре ребята присоединились ко мне. В руках Данко и Антона были топоры, у Антона - с окровавленным лезвием.
- Трое, - шепнул он.
- А почему три выстрела? - спросил тихо.
- Да пацан тоже стрельнул, и попал рабу в руку. Если бы я не поправил в голову, крику было бы сейчас на всю улицу.
- Ясно, - кивнул головой и мы, согнувшись, дабы не светиться сквозь жалюзи окон первого этажа, перебежали к центральному входу, - Стас, открывай дверь. Пытаемся не шуметь.
Стас, бледный, как мел выскочил на крыльцо, а мы стали по бокам. Петли входной двери были хорошо смазаны и не скрипели. В холле было пусто, но в глубине дома справа был слышен шум шипящего на огне жира.
Толкнул локтем Данко и показал на дверь кухни, тот быстро но, мягко перемещаясь с пятки на носок, завернул в коридор. Через несколько секунд, мы услышали негромкое 'Что?', глухой удар и звук падения тела, а следом показался Данко и поднял вверх указательный палец. К обуху его топора приклеились черные волосы. 'Будь здесь', показал ему рукой. Тот кивнул, положил топор, вытащил оба револьвера и присел, подперев спиной стену.
- Стас, веди. Иди спокойно, но тихо.
Мы двинулись вперед, и я вертел глазами чуть ли не на триста шестьдесят градусов, фиксировал и анализировал мельчайшие элементы обстановки. Без каких либо происшествий мы поднялись на второй этаж, где Стас указал на комнаты хозяина и его сыновей.
- Стой пока здесь, - шепнул ему.
Все комнаты, кроме одной, оказались пусты. А вот тайник с ценностями искать не пришлось, когда мы вошли в комнату хозяина дома, то он в это время стоял на коленях за отодвинутым комодом и в стеновой нише чего-то перебирал. Он даже не слышал, как мы вошли
- А! Вот ты где?! - сказал громко, он даже подскочил от испуга.
- В-вы к-хто? - старик стал заикаться.
- Как кто? Те самые, кому ты недоплатил за двух жмуров на Кипре, - сходу взял его на понт, - Они тебе какой-то родней приходились, один из них твой брат, не так ли?
- Ну, как же? Ведь я т-тому, к-кто назвался Серым, отдал все пятьдесят ц-цехинов..., - стоя на карачках, он смотрел на меня затравленным взглядом
- Этого нам мало! - треснул ему ногой по носу. Все, он поплыл.
- Ааа! - завыл он и стал рукавом утирать кровавую юшку, - Х-хорошо-хорошо! Я еще столько же дам!
- Ты что, жлобяра?! Вон целый сундук денег, а ты мне хочешь какую-то подачку на руку сплюнуть. Задавлю!
- Нет! Нет! Половину! Возьмите половину! Здесь восемь тысяч двести сорок два цехина, восемьдесят пять луидоров и десять дублонов. Все золото. Только полторы тысячи серебра. Возьмите половину.
- А остальное серебро куда дел?
- Серебром за товар рассчитываюсь, а золото отложил в закрома.
- Где твои сыновья?
- Один на складе, а второй на Южном базаре, вечером будет.
- За сколько продал имущество брата?
- Э? Не понял?
- Говори, сука! Прибью.
- За семь тысяч, четыреста цехинов. - скороговоркой проговорил он.
- Сволочь! Сволочь! - в комнату вбежал весь в слезах Стас и стал бить ногами, свернувшегося эмбрионом и воющего старика.
- Доламывай мальчишку, - шепнул Антону и показал на топор. Тот утвердительно кивнул, подошел к Стасу и несколько раз дернул его за рукав.
- На! - сунул в руки, находящегося в состоянии аффекта парню, топор. Тот его подхватил, взмахнул и опустил на голову старика. Вой сразу же прервался. Парень замер, выпустил топорище, и стал задом отступать от трупа. Его лицо имело отрешенное выражение.
- Стас! Стас! - Антон крикнул и стал его с силой хлопать по спине. Когда его взгляд стал приобретать осмысленное выражение, наклонился и приподнял одну ногу трупа, - Ну-ка, быстро помогай, бери вторую ногу, нужно оттащить кусок этого дерьма в сторону.
- А топор? - парень поднял руку и указал пальцем.
- Пусть торчит, он нам не мешает, - сказал Антон, - Все, быстро схватил ногу, помогай, не ленись.
Глядя на Стаса, в который раз удостоверился, что в эти времена отношение людей к жизни и смерти совсем иное. Например, парень двадцать первого века от подобного психологического шока, потух бы сходу, в нормальное состояние его бы пришлось вводить долго. А здесь - ничего, пару минут, и отошел.
Золота оказалось где-то под тридцать килограмм и серебра под сорок. Так что каждому из нас пришлось тащить подвязанный к поясу вес около семнадцати с половиной килограмм. Нет, семь тысяч четыреста золотыми цехинами, или пятнадцать с половиной тысяч в переводе на серебро мы, безусловно, вернем законным владельцам, Стасу и Ирине.
Когда уходили, тела обоих рабов завернули в половицы, перебросили через забор и затащили в дальний склеп, аккуратно прикрыв его. Мне было радостно, что и Антон, и Данко прекрасно поняли, зачем мы так поступили. И о работе топором тоже. Так же, был вполне удовлетворен поведением Стаса. Не знаю, какой из него торговец, но характер у парня - бойцовский.
* * *
Поставленная задача была решена полностью, теперь Собакевичу - каюк, а его добро - станет моим добром. Что же касается разных прочих войн, то ерунда все это. Больным на всю голову себя не считаю, и воевать со своими братьями-товарищами запорожцами да дончаками, совершенно не собираюсь. Ну..., разве что потрясу за душу какого-нибудь левого магната, не нашего вероисповедания.
А еще немаловажное значение имеет самый первый кирпичик, положенный в идеологический фундамент моих будущих владений. Имею в виду развитие отношений с материнской Православной церковью. Нельзя недооценивать ее значение, ибо точно знаю, что в настоящее время носителем той, или иной идеологии есть религия. Без поддержки церкви, мечети или буддийского храма, любое поступательное движение общества будет невозможным. Народ сейчас настолько верующий, что владетель, допускающий религиозные косяки, за собой не сможет повести даже деревенского пастуха. И закончит жизнь в канаве с перерезанным горлом (если тихо) или будет забит камнями тысячной толпой (если громко и показательно).
Да! Задал я информации к размышлению соответствующей службе. А то, что будет обо мне доложено самому Патриарху, даже не сомневаюсь.
Немаловажное значение в поездке имеет и тот факт, что если мой осенний поход сложится благополучно, впрочем, в этом нисколько не сомневаюсь, то в районе Хаджибея можно было бы организовать постоянный пункт для переселенцев. Под крышей Великого визиря. Ха-ха.
И вакцина против оспы. Теперь -то точно, мои подданные от этой заразы умирать не будут
А сейчас мы возвращались домой. Были все предпосылки полагать, что к окончанию формирования каравана на Канары, мы поспеем вполне заблаговременно. Свои флейты решил пока не снаряжать. Во-первых, не готовы команды, мои будущие адмиралы еще учатся. Во-вторых, экзамен на патент морского офицера все равно придется сдавать совсем на другом корабле.
Стоял сейчас на баке и, удерживаясь рукой за один из канатов бушприта, наблюдал закат. День угасал, половина солнечного диска уже нырнула в море. Рядом расположились мои офицеры - Антон и Данко, а также новые члены нашей семьи - Стас и Ирина. Они так же, как и я смотрели вдаль с оптимизмом в душе, что завтра будет новый счастливый день, новой счастливой жизни.
Часть третья
На пути к дому