Отступление

- И что вы ему ответили?

- Что все мы скорбим о безвременной и наглой кончине брата нашего, а его отца, Якима Каширского. Дал понять, что участие в этом деле пана Собакевича, для меня совершеннейшая неожиданность. Что не могу своему вассалу приказать выдать головой близкого родственника. Предложил обратиться с жалобой в гродский суд, либо самому встретиться с предполагаемым обидчиком и разрешить вопрос к обоюдному удовлетворению.

- И теперь он двигается к замку вашего вассала?

- Конечно. Какой же князь в здравом уме будет жаловаться в суд на обыкновенного шляхтича? Имею большую надежду, что он зацепиться за замок.

- Надеетесь, что мальчишка станет его штурмовать?

- Очень надеюсь, людей специально проинструктировал. А пан Михаил молодой, горячий, уйти не должен. А вот тогда мы будем иметь полное право защитить свое имущество.

- А сил у вас хватит?

- Безусловно. В усиление гарнизона даже свою гусарскую сотню отправил.

В замке городка Смела, семейной ставке князя Станислава Конецпольского, в просторном кабинете за круглым венецианским столиком с графином белого вина, в широких резных креслах, сидели двое крепких, но уже седеющих мужчин. Одеты были в чулки, короткие штаны и расшитые золотом французские камзолы. И золотые пряжки на итальянских башмаках. Глядя на плавные, но экономные движения их рук, с характерными мозолями на ладонях, было ясно, что друг с другом беседуют настоящие воины, не чурающиеся подержать в руках меч. А судя по взглядам, отражающим властность, это были вершители судеб множества людей.

Напротив хозяина кабинета сидел его гость, коронный хорунжий, князь Анджей Вишневецкий, который прибыл в Смелу в порядке инспекции владений Киевского воеводства. Данное мероприятие проводилось в плановом порядке, ежегодно. Вот и на сей раз воевода, князь Казимир Потоцкий, отправил в обход бронный гусарский полк, командиром которого и был князь Анджей.

В настоящее время, они обсуждали появление на землях повета казачьего отряда в две сотни воинов, в составе которой шла панцирная хоругвь из шести десятков рыцарей. Отряд возглавлял молодой князь Михайло Каширский.

В том, что они здесь ходят по причине решения семейных вопросов (или подраться), ничего необычного не было, и присутствующих в кабинете этот момент беспокоил меньше всего. После Андрусовского договора 1667 года, Запорожская Сечь перешла под совместное русско-польское управление, поэтому, шляхтичи часто наведывались в гости к казакам, а те - в Речь Посполитую. Необычным был обоз в две сотни возов и около тысячи крепких, молодых хлопов, в приблизительно равном числе баб и мужиков. А так же больше сотни верховых казачек, сопровождающих своих мужей.

Буквально пару дней назад в их краях прошел слух, что молодой Каширский присягнул на верность Французской короне, получил в дар островок за морем, теперь собрал людей и будет его осваивать.

- Нет, я совсем не против его ухода, - говорил князь Станислав, - Но зачем он сестру забирает, которая уже была обещана моему младшему сыну Вацеку?

- А что, другую не найдете?

- С таким ангельским личиком, файной* фигуркой и приличным приданым, достойной партии нет.

- И что вы будете делать после того, как вынудите мальчишку напасть на замок?

- Защищать свое имущество, Ваша мосць**, что же еще. Затем, возьмем в плен, оставшихся в живых казаков и казачек, стребуем с них выкуп, как с нападавшей на мирный замок стороны. Ну а с хлопами ясно что, посадим на землю.

- А с мальчишкой что?

-Ну, как обычно в таких случаях, разрешу поединок с обидчиком. Пан Собакевич, конечно, схизматик, но рубака хороший. Скажу ему, чтобы насмерть не убивал, князь Михайло все-таки старший в семье и на свадьбе сестры обязательно должен быть. Затем, с почетом отпустим, куда ему надо.

- Не понял, проше пана, и где в этом деле моя выгода?

- Разбегутся многие, - вздохнул князь Станислав, - А Ваша мосць могли бы всех переловить. И этих, которых переловили, посадить уже на свои земли.

* Красивая (польск.)

** Уважительное обращение в среде высокопоставленных дворян (польск.)

- Дурно пахнущее дело, пан Станислав и, к вашему огромному сожалению, в это время здесь оказался я. Решить все тихо и без излишней огласки, теперь невозможно, вы сейчас вынуждены раскрыть карты, и пытаетесь привлечь меня в виде парфюма, отбивающего неприличный запах в обществе. Не правда, ли? К вашему сведению, пан Станислав, собачкой бегать по степи просто так, даже моих рыцарей не заставить, - князь Вишневецкий взболтнул вино в бокале и продолжил, - Нужен более серьезный стимул, чтобы мы согласились участвовать в... этом. Посему, половина! Половина смердов, половина лошадей, половина выкупа за казаков и половина казны Каширских.

- Пшепрашам пана Анджея, - недовольно вскинул гладко выбритый подбородок князь Конецпольский, - Но сто тысяч серебром - не делится! Это уже объявленное Каширскими приданое за невесту!

- Ну, с этим можно согласиться. Но все остальное - поровну!

* * *

Село Морошки, основанное еще прадедом нынешнего Собакевича, было не казацким, а крепостным, но выглядело большим и богатым. На трех длинных и семи коротких улицах, стояло три сотни домов, а крестьян проживало изрядно, больше, чем в каком другом городке - около двух с половиной тысяч.

На въезде в село, мы оставили обоз и казацкий отряд для организации временного лагеря, а сами двинулись к площади. Дворы были совершенно пустынны, даже дети попрятались, только у церкви посреди дороги стоял местный батюшка, отец Василий. Подъехав к нему, спешился, поцеловал крест и принял благословение.

- Смилуйся, князь. Нема на селе твоих обидчиков, сгинули они. А простой люд казнить не надо, они не причем.

- Не переживай батюшка, мне нужна жизнь Андрея Собакевича. И вира за убиенных родичей и ближников. Скажи звонарю, пусть ударит в колокол, с людьми говорить буду.

Ворота панской усадьбы были раскрыты настежь. Здесь же, согнув спины в низком поклоне, тряслись от страха управляющий, старый поляк Збышек, и три молодых гайдука*. Эти пахолки были набраны и обучены совсем недавно, и к убийству моих родных были непричастны.

* Лично нанятая, воспитанная и приведенная к присяге охрана помещика и его усадьбы.

Казну, дорогую утварь и ковры, мой враг увез с собой. В комнатах огромного дома было пустынно, говорят, он покидал поместье с обозом в двадцать возов. Это меня не огорчило, так как сильно грабить поместье не собирался. Все равно, после смерти нынешнего хозяина, оно отойдет в собственность сестер, а одна из них - пани Анна. Господь стал его наказывать раньше меня, прошлой зимой от какой-то болячки умерла беременная жена.

После того, как всю площадь забили шумные толпы перепуганных крестьян, взошел на церковную паперть, поднял руку и громко сказал.

- Ваш пан задолжал мне виру, я пришел ее взять! Сегодня к вечеру управляющий должен подать список двух сотен крепких телом парней и молодых мужиков, а также двух сотен здоровых девок и молодых баб. Непраздных вписывать не надо. Зато молодые семьи, кои ютятся в одной хате с братьями, сестрами и стариками мне подойдут. К завтрашнему утру они должны быть готовы выступить вместе со мной на поселение в другие земли. С собой брать миску, ложку и кружку. Тех, кто будет противиться, повешу. Кроме того, село обязано поставить по десять возов пшеницы, жита, гречки, овса, ячменя, а также воз с семенами лука, чеснока, гданьской моркови, буряка, капусты, огурцов и разной прочей зелени. Бабам виднее, с чего им борщ варить. И если у меня завтра с рассветом не будет четырех сотен здоровых баб и мужиков, заберу с села всех. Оставлю только малых детей и стариков. Да! Забыл сказать! Тем, кто уйдет со мной, дам вольную, и земли в аренду столько, сколько сможет обработать. Збышек! Семью одного из младших ковалей тоже заберу. Все! Выполнять!

Село не спало до самого рассвета. Фактически в каждом дворе брехали собаки, не переставая, слышался людской плач. На ночь село окружил казацкими секретами, но поймали только четырех беглецов: двух девок и двух пацанов.

Как бы там ни было, утром собралось пятьдесят два воза, четыреста четыре человека взрослых - от четырнадцати до двадцати пяти лет, а так же около сотни малолетних детей переселенцев, в возрасте, от совсем крох до десятилетних. Конечно, в дороге с ними намучаются неслабо, и выживут не все, однако, так тому и быть.

Новая колонна стала пристраиваться в конец длиннющего обоза, а я сидел верхом на Чайке и наблюдал бестолковые метания крестьян. Опухшие глаза одних выражали бесконечное горе, но большинство, все же, поглядывали с надеждой. Затем, смирившийся с неизбежным отец Василий, отправил для всех переселенцев утреннюю службу, и мы двинули к Днепру.

Несмотря на то, что шли по родной земле, соблюдали все правила походного расчета. Были высланы передовой и фланговый казачьи дозоры, а тылы защищал арьегард из полусотни казаков. Лично я шел в авангарде, во главе латных лыцарей. А моя дражайшая супруга и сестричка, двигались верхом в середине колонны, вместе с другими казачками.

Когда покидал Каширы, из дому забрал одно из полотнищ, на котором был вышит родовой герб. Сейчас, укрепленное на пике с бронебойным наконечником, оно развевалось спереди колоны. Его вызвался нести мой старпом с 'Алекто' Петро Кривошапка, который присоединился к нам в Каширах, забрав с собой в дорогу всю семью.

На третий день, не доходя до ставки казачьей сотни в селе Золотоноша, свернули к паромной переправе через Днепр. На всей протяженности течения реки по лесостепной равнине, ее ширина была около 1200 метров, но именно здесь было самое узкое место, которое составляло всего 200 метров.

Мои девчонки меня приятно удивили, когда отказались идти на паром, чем нашей фамилии добавили немалый имидж. Они, как и большинство казачек, сняв со спины щит, кольчужку и мисюрку, форсировали Днепр вплавь вместе с лошадьми, удерживаясь рукой за луку седла. Пришлось немного поволноваться, но желающих их подстраховать, было десятка два лыцарей, особенно многие крутились рядом с Татьяной.

Правый берег нас встретил высокими кручами и терновым кустарником. Здесь степь не выглядела бескрайней. Вдоль ручьев, рек и озер были разбросаны обширные зеленые пятна подлесков из старых и молодых ив, акаций, липы и шелковиц. Мы ступили на самые богатые и благодатные черноземы всего Европейского континента. Эти территории считались настолько ценными, что уже сейчас здесь не было ни одного кусочка свободной земли.

Не помню точно многих дат исторических событий, да и при советской власти объективную правдивую информацию найти было невозможно, но все равно, владеть информацией о Родине моих предков, сам Бог велел. В моей семье собирались и хранились любые возможные документы, имеющие отношение, как к нашей фамилии, так и к развитию края. Это может показаться парадоксальным, но те же метрические выписки, которые лежали в домашнем архиве в той жизни, видел среди семейных документов и здесь.

Освоение правобережья Днепра, началось с конца прошлого тысячелетия, когда Киевские князья частично вытеснили из него дикие кочевые племена. Но во времена идиотских междоусобиц XII века, потомки того самого, который высадился из дракара на этом берегу и сказал 'Это моя земля!', полностью растеряли свою силу и влияние. А выпавшее из слабых рук богатство захватило одно из самых могущественных на то время европейских государств - Великое княжество Литовское.

Какие только войны велись! Какие только интриги разыгрывались, за обладание этими богатствами! Начав захватническую экспансию в начале XIII века, за сто лет Литва их покорила и дошла до самых диких земель Южного Буга, лезть за который не стала, там начиналась сфера интересов королевства Польского.

В дальнейшем вековом противостоянии с Тевтонским Орденом, Псковом, Москвой и Золотой Ордой, Литва стала терять свои позиции, как несокрушимого государства. Поэтому, в 1385 году великий князь Ягайло сделал довольно умный, но ненавистный для всего православия шаг: принял католичество, перекрестил Литву, женился на наследнице Польского престола Ядвиге и стал одновременно и королем Польским, и Великим князем Литовским.

Не буду вдаваться в подробности своих знаний прошлого и будущего, но это позволило Литве сохранить мощь государства, в Грюнвальдском сражении разгромить Тевтонский Орден и присоединить огромные территории Дикого поля. С другой стороны, это же положило начало ручейку, по которому многие возмущенные и не принявшие католицизм Гедеминовичи, вместе с вассальной шляхтой стали отходить к православной Москве. А некоторые из них - вместе с землями.

Ничто не вечно под луной, умер Ягайло и на польский престол взошли Ягеллоны. Ярчайший их представитель, король Казимир, сумел договориться с великим князем Московским Василием II о разделе сфер политического влияния. При этом Москва поступилась Псковом, но к зоне ее интересов отошел Новгород.

Псков, правда, так и не поддался давлению Польской короны, и вообще, начиная с 1242-го года, когда князь Александр Невский разбил рыцарей Ливонского ордена, на протяжении семисот лет за его стены не вошел ни один вражеский солдат. Но другие политические приобретения Ягеллонов переоценить трудно. За последующие полсотни лет, их влияние распространилось на Чехию, Венгрию, Литву, а Пруссия и Молдавское княжество стали вассалами Польши.

По завещанию Казимира, его дети и внуки еще более сблизили политические отношения родственных государств, что способствовало возникновению в 1569 году, на территории Литвы, Беларуси, Украины и Польши - федерации Польского Королевства и Великого княжества Литовского. Новое государственное образование назвали Речь Посполитая.

Именно с этого времени, на протяжении 226 лет, эти благодатные земли находились под влиянием Польской короны, именно их направо и налево стали раздавать короли шляхте, закрепощая ранее свободных и полусвободных крестьян. Последующие 120 лет, начиная с 1795 года, они входили в состав Российской империи, затем, 74 года, начиная с 1917-го, были территорией СССР.

Лично мне запомнились слова деда из той жизни, который говорил так: 'Не знаю, как наша несчастная земля чувствовала себя во времена раннего средневековья, но за последние пятьсот лет она дышала счастливо и родила благодатно на протяжении всего лишь 25 лет, начиная с 1906-го по 1931-й год. Лишь только в этот период ее нежил и голубил свободный от феодального и государственного рабства хозяин'. К счастью, старенькому деду не довелось увидеть, во что эта несчастная превратилась потом, после 1991 года.

Да, что касается последних 20-ти лет самостийной Украинской государственности, то земли эти захирели. И пока новоявленные 'князи' решают, дать ей хозяина или не дать; кого дать, мужика Ваську или лично себя, одна ее часть поросла бурьянами, а вторая - эксплуатируется беспощадно. На ней постоянно выращиваются культуры, после которых рожать ей больше не захочется и будет истощена она на многие годы.

Находясь сейчас сознанием в этом времени и владея вопросами современных методов землеустройства, а так же, имея знания о развитии общественных отношений в будущем, решил для своих земель раз и навсегда: Хозяину быть. И не абстрактному, отрабатывающему трудодни, а натуральному. И кто бы, что не говорил об эффективности укрупненного коллективного сельского хозяйства, почему-то передовые страны мира за двадцать веков не пошли по этому пути и глупых экспериментов над своим живым народом ставить не пожелали. Вот и я не буду.

Говорят, Америку покорил с винтовкой в руках пахарь и пастух или, как их там называют - фермер и ковбой. Оглянувшись на растянувшуюся в добрый километр, змею каравана, внимательно вглядевшись в повеселевшие лица обвыкшей в пути, жаждущей новизны ощущений и новой жизни молодежи, как казацкой, так и крестьянской, знал точно: мы покорим не только Америку.

Путешествие наше было спокойным, проходило без каких-либо эксцессов. По нескольку раз в день, тренировали возниц в быстрой постройке 'гуляй-города'. Несмотря на то, что это дело в пути задерживало, посчитал такие тренировки необходимыми, мало ли что в дороге может случиться.

У Кривой балки, что в Уманском повете, именно там, где это ранее планировалось, к каравану присоединился Антон, который отпрашивался на побывку в Полесье для решения некоторых своих вопросов. Да не один, а с десятком всадников на прекрасных верховых лошадях, не хуже чем те, что под седлом у наших лыцарей. Двое из всадников оказались самыми натуральными девчонками, лет пятнадцати-шестнадцати, одетыми в мужскую шляхетскую одежду.

- Сир, разрешите представить мою жену Алесю, - показал он на старшенькую. У девчонки из-под шапки выпала длинная пшеничная коса, она втянула голову в плечи и ужасно покраснела. Как потом выяснилось, оказалась младшей сестрой когда-то зарубленной феодалом первой супруги Антона. А вторая, которую звали Марусей, была его сестрой.

- Княгиня, княжна, - повернулся к Любке и Таньке, - Возьмите казачек под свое покровительство.

Танька едва заметно дернула уголком губ, мол, им до казачек, как отсюда до Киева раком, но взглянув в мои строгие глаза, поступила, как воспитанная аристократка. Улыбнулась и пригласила с собой:

- Вон все наши девчонки, - взмахнула рукой в сторону верховых казачек, - поехали с нами.

- Да не бойтесь, - добавила Любка. - Здесь вас никто в обиду не даст, а с нами вам будет интересно.

Когда они отъехали, кивнул на разношерстно одетых пацанов, которые вели себя, словно не в своей тарелке:

- А это что за крестьяне?

- Все они мои родственники, сир, а крестьянами они раньше были, теперь же я их вымазал в крови с ног до ушей. Учить тоже сам буду, и грамоте, и военному делу. Поверьте, сир, изменив свою рабскую жизнь, они станут вашими самыми преданными собаками.

- А лошадки эти взяты там же, где вы веселились?

- Да, сир.

- Хорошо. Поставь их в строй сразу же за латной хоругвей. А сам будь рядом со мной, - оглянулся на застывший караван и, взмахнув рукой, дал команду на движение вперед.

Поля были убраны и на дороге часто встречались группки крестьян, с узелками в руках, бредущих на прощу в Киевскую Лавру. Верхом и в экипажах проезжали шляхтичи, иногда с дамами. Многие из них были знакомы, если не со мной лично, то с покойным отцом точно. И когда спрашивали о планах, всем говорил одно и то же, что переселяюсь в Новый Свет на выкупленные земли Французской короны. Никому не нужно знать правды, по крайней мере, ближайшие двадцать лет.

Во время организации ночевок, ни один земельный собственник тоже, претензий не выставлял. Даже наоборот, все подъезжали с кувшином доброго вина, посмотреть да послушать, дважды даже целыми семьями, с пани и панночками. Клуба с кином-то нету! Тем более, что информация о моих планах и направлении движения, опередили караван суток на трое точно. Вот, вид моих лыцарей и был настоящим фильмом.

Замок шурина моего врага увидели к полудню четвертого дня. Крепость была построена из кирпича-сырца, имела эллиптическую форму, с тремя оборонительными башнями, одной прямоугольной надвратной и двумя круглыми, расположенными по краям вытянутого эллипса. Видно, строилась лет триста тому, так как с такой ее формой, фланговый орудийный огонь по нападающим вдоль стен, фактически невозможен. Да и пушечки стояли ерундовые, впрочем, для установки орудий эти башни и не предусмотрены.

То, что нас здесь ожидали, было видно еще на подходе. Крепостная деревня, через которую проходили, была безлюдна. Не то, что стариков на лавочках не видать, даже ни одна корова не мукнула. Ворота замка были плотно заперты, а мост поднят. И когда дозорный подъехал и доложил, что со стен слышал смех и нелицеприятные высказывания в мой адрес, стало совершенно ясно, что разобраться с Собакевичем не дадут, даже проведение Божьего суда не позволят. Будут конкретно провоцировать на нападение, что развяжет им руки, и они получат возможность 'воздать по заслугам'. Значит, полностью уверены, что смогут войско мое разбить, народ пленить, а имущество поделить.

Подобное поведение наносило урон моей чести, поэтому, все понимали, что обязан был отвечать адекватно.

Самостоятельно на такой шаг они пойти бы не посмели. Значит, уши Его мосци князя Станислава, здесь точно торчат. Зная, что я иду не пустой, да еще с таким караваном, он посчитал возможным меня поиметь, и попутно решить собственные вопросы.

Захотел войны? Что ж, он ее получит.

Раздвинул подзорную трубу и внимательно осмотрел замок, его защитников и вооружение. На стенах собралась огромная веселящаяся толпа шляхтичей и жолнеров*, среди которых мелькала броня крылатых рыцарей.

* Рядовой солдат Польского поветового подразделения или коронной армии.

Таковая сотня панцирных войск в этих краях была лишь в личном распоряжении князя Конецпольского. Значит, мои предположения верны.

А вот на стене мелькнула и ухмыляющаяся рожа моего бывшего родственничка, но будущего покойничка.

- Капитан Полищук! - позвал Антона. Решил, что тянуть нечего, может быть, еще засветло успеем разобраться.

- Слушаю, сир!

- Построй лыцарскую конницу в две шеренги, на дистанции эффективного ведения огня из винтовок. Шрапнельных пушечек бояться не надо, они сюда даже ядром не достанут. Выполнять!

- Есть, сир!

- Лейтенант Ангелов!

- Слушаю, сир!

- Гуляй-город развернуть на юге от деревни в пределах дистанции минометного огня. Минометы подготовить к бою. Пулеметные тачанки в передвижную крепость не замыкай, выставь их на флангах с возможностью мобильного перемещения. Выполнять!

- Есть, сир!

- Сотник Орлик! - позвал молодого казака из моих родных Кашир, которого назначил походным сотником. Это и его отец погиб там, вместе с моими родными.

- Слушаю, пан атаман!

- Отправь десяток дозора на двадцать верст, вперед, по пути нашего следования. Дальше. Выдели шесть десятков казаков, пусть группами по полдесятка разбегутся от замка на полторы версты в разные стороны. Их задача - не выпустить из окружения ни одного беглеца. С оставшейся полусотней отойди за деревню в абрикосовый сад, будешь в резерве. Внимательно наблюдай за мной в подзорную трубу. Когда и куда ударить, я укажу шпагой. Ясно?

- Нэ ясно, пан атаман! Там же, - он показал пальцем в сторону замка, - Спряталась панцирная хоругвь. Даже отсюда на стенах крылатых рыцарей видно! А если они сейчас рванут в атаку? Нам никак не можно от вас отходить, надо спрятаться в гуляй-городе и биться всем вместе.

- Тебе, Петро, еще предстоит научиться дисциплине. Рассуждать будешь, лежа головой на мягких коленках своей Гали, а мои приказы исполняй безоговорочно. Повтори свою задачу!

- Ну, так! Отправить десяток в дальний дозор в сторону Бугской переправы, шестью десятками окружить поместье на полторы версты от замка, выловить или убить всех беглецов. Ну, и мне с полусотней отойти в абрикосовый сад и ударить тогда, когда вы скажете. Куда бить, вы укажете шпагой. Так?

- Так точно, - кивнул ему и уже хотел отпустить, но вспомнил о необходимости более оперативной связи, - Да, еще одно. Выдели мне в качестве вестовых двух сообразительных казаков.

- О! Пашку и Славку дам!

- Это, случайно, не твои малые браты?

- Да какие ж они малые? Славке двенадцатый год пошел, саблей уже пять лет, как машет, и с пистоля на десять шагов горшок разбивает. А Пашка и того лучше, ему на Рождество уже четырнадцать будет. Оба по-татарски и по-польски разумеют...

- Добро, исполняй. А вы, - ткнул рукой в направлении сбившегося сотенного табуна казачек, расчехляющих луки и проверяющих пистоли, там же крутилась Любка и Танька, - Марш в гуляй-город, под руку лейтенанта Ангелова, и за щиты возов - ни ногой! За крестьянами лучше присматривайте, чтоб их никто не обидел, не дай Бог.

Недаром мы потеряли время в пути, затратив его на тренировки. Вертушка гуляй-города уже сжималась, возницы лошадей заворачивали внутрь и немедленно распрягали, специально назначенные крестьяне стягивали цепями борта возов и между колесами выставляли щиты. Цепей, правда, было маловато, и щитов взяли немного, всего десятка три, но на фронтальную часть передвижной крепости, было вполне достаточно. За каких-то двадцать минут, две сотни возов, наполовину перекрывая друг друга, были сбиты в труднодоступное сооружение.

Замковые защитники показывали на нас пальцами и смеялись безудержно, даже сюда было слышно. Одна из причин их веселья была совершенно понятной даже неразумному дитяти: наша диспозиция - бестолкова, со всех точек зрения. Передвижную крепость организовали, а защитников в ней нет. Легкая конница куда-то разбежалась, а главная сила подставляется под, безусловно, сокрушительный удар.

Оглянулся на своих воинов, сегодня у нас был первый совместный бой. Сегодня мы должны впервые показать все вновь приобретенные воинские умения, главным из которых было: убить врага, но самому остаться в числе живых.

Мы выстроились верхом, двумя редкими шеренгами, позволяющими осуществить любые перестроения. Большинство лиц выглядели спокойно, некоторые слегка напряженно, зато в глазах абсолютно всех бойцов светилась вера. Нерушимая вера в командира, в себя и собственное оружие.

- Капитан Полищук, сержант Павлов! Сопровождаете меня к воротам, - вытащил из земли пику, развернул полотнище с родовым гербом и дал посыл Чайке. Их кобылы тут же пристроились от меня слева и справа. Метров за тридцать до рва, я натянул поводья, а шумевшая на стенах толпа сразу затихла.

- С вами говорит князь Каширский, - громко прокричал, - Мне нужен хозяин замка!

- Хозяин велел его не беспокоить! - кто-то отозвался со стены, а толпа начала смеяться.

- Эй! Хлопчик! - выкрикнул какой-то седоусый жолнер, видно, штатный заводило, - Передвижную крепость ты сбил быстро. Только что ж ты там одних хлопов да баб оставил?! А защитники их где?!

Дождавшись окончания очередного приступа смеха, сказал негромко, но внятно:

- Панове! За воротами этого замка укрылся убийца моего отца, деда и десятерых казаков. Его имя - Андрей Собакевич.

- Ты брехун! Никого я не убивал! Твоя родня - это моя родня!

- За брехуна тоже ответишь! Вызываю тебя на суд Божий!

- Нахрена ты мне сдался, не буду с всякими сопляками драться. Иди отсюда!

- Эй! Схизматик! Иди в дупу! - выкрикнул молодой шляхтич в шляпе, отделанной перьями не хуже, чем в индейского вождя.

- Скажи своим бабам, пусть задирают подол и выставляют лохматые шмоньки, мы сейчас придем, - кричал еще кто-то.

Было слышно, как Антон с Петром скрипели зубами, но молчали. Каждая из сторон разыгрывала свою партию и нас вынуждали сделать последний ход. Действительно, дальше такое терпеть нельзя.

- Делаете по одному выстрелу, перезаряжаться здесь не надо, нельзя терять ни одной гильзы. Когти рвем сразу же, - сказал тихо и стал заворачивать Чайку, - Антон, достань Павлина, который в перьях, а ты Петро, любого по своему вкусу. Только Собакевича оставьте мне. Огонь!

Ребята тоже разворачивались левым плечом вперед. Вдруг выхватили из чехлов винтовки, секунду прицеливались и выстрелили почти одновременно. Прежде, чем дать Чайке шенкелей, успел заметить, как шляпа Павлина взлетела высоко вверх, а его самого смело вглубь крепости. Еще один богато разодетый кривляка, который танцевал на стене между зубцами и требовал шмоньку, низко склонился и полетел вниз головой, в ров.

Три ответных выстрела раздались с опозданием, потом мимо вжикнула стрела, но достать нас было уже невозможно. Когда мы вернулись в строй, было видно, что стена больше, чем на половину опустела. Они добились того, чего хотели и сейчас готовились нас убивать, пленить, грабить и насиловать. В общем, веселиться.

- Вестовой!

- Слушаю, пан атаман! - хором зазвучало два голоса и из-за строя рысью выскочили, верхом на ухоженных татарочках, два казачка. Оба одеты в такие же красные шаровары, зеленый жупан и высокую баранью шапку, как и старший брат. Их лица выражали нетерпение, а глаза горели азартом, - Мне пока один нужен. Но коль пред мои очи вы явились оба, то слушайте приказ: в боевом порядке вам надлежит держаться в тылу строя, увижу на острие атаки, - прикажу дать батогов. Мне нужны живые вестовые. Ясно?

- Э...

- Мои приказы не обсуждаются!

- Ясно, - ответили теперь уже угрюмо и вразнобой.

- Теперь ты, Славка. Скачи к гуляй-городу, передай мой приказ лейтенанту Ангелову. Знаешь такого?

- Да кто ж не знает.

- Пусть отправит на фланги нашего строя обе тачанки, огонь из минометов открывать только после нашего первого залпа, прекращение огня - мои скрещенные над головой руки. Повтори, - парень повторил трижды, но незнакомые слова усвоил хорошо, - Все. Исполняй.

Управился он оперативно, и сам вернулся буквально через четыре минуты. А следом, быстрым ходом подвалили пулеметные фургоны и на флангах стали разворачивать задки.

Мои оппоненты собирались долго. Только через пятьдесят пять минут заскрипел на цепях мост и стали открываться ворота. Первыми на выгон перед замком начали выходить крылатые рыцари. Один, два, три... Насчитал ровно сто одного воина. Это была личная хоругвь Его мосци, князя Конецпольского. Все дворяне (а такое оснащение и вооружение могли себе позволить только богатые дворяне) были закованы в отличную пластинчатую броню, хорошо укрывающую руки и бедра. Шлемы были с козырьками и наушниками, точно такие же, как и у нас. Только у нас с гребешками, а у них - с хвостатыми султанами. А на спине к кирасе каждого были прикреплены орлиные крылья. Во время бега, они издают в воздухе неприятный звук, пугающий лошадей противника, а так же мешают накинуть аркан.

В течение последних ста лет польские гусары считались лучшими в Европе, а главное, непобедимыми конными подразделениями. Их приглашали на службу фактически все католические монархи. Впрочем, царь Московский тоже приглашал. Но особо они заявили о себе, именно как непобедимые, в период Тридцатилетней войны*.

Увидел, как Антон стал рассматривать их в подзорную трубу. Раздвинул и свою, решил посмотреть, есть ли там кто-нибудь из моих знакомцев.

Хорунжего, укрытого леопардовой шкурой и с высоким белым султаном на шлеме, когда-то видел в Кракове, но лично знакомы небыли. Мелькнуло еще несколько знакомых лиц, но никого из них близко не знал.

Следом за панцирным клином гусар, пристроилась толпа в сотни две легкой конницы. Ох, ничего себе, сколько шляхты собралось! Казалось бы, крепость совсем не большая, и где они там только размещались? Это же, сколько ланов и помещичьих усадьб сегодня поменяют хозяев?!

То, что будет именно так, не сомневался нисколько. Но, волновался, конечно. Все-таки, это наш первый бой. Нет, в боях мои ребята уже бывали. Даже оба вестовых казачка, если еще не воевали, то крови все равно не боятся. В казацких семьях, обычно, выдают боевой нож и ставят руку, начиная с шести лет, тренируют резать головы баранам.

Сейчас стоял на правом фланге, рядом с фургоном и искоса бросал взгляды на своих лыцарей. Да, волнение было и на их лицах, но страха не было, вели они себя в строю спокойно и уверенно. Лошадки вначале расслабились и все это время, склонив голову, разыскивали среди пожухлой травы зеленые побеги, сейчас же встрепенулись, подобрались, видно почувствовали напряжение всадников, готовивших к бою собственную душу.

Хорунжий, который вывел вперед свою кобылу и перед строем толкал речь, положенное перед боем знамя в руках не держал. Таким образом, он высказывал своему противнику, то есть нам, пренебрежение, а шляхта ржала, держась за животы. Впрочем, хоругвь-то Конецпольских. Очень может быть, что для исполнения сего гнилого дела, Его мосць мог знамя и не выдать.

Мы действительно, сравнительно с троекратным перевесом оппонентов, внешне выглядели смешно. Но я верил в своих людей и свое оружие, точно так же, как они верили в меня. И выступать перед строем и что-то говорить мне тоже не нужно, мы уже наговорились. Целый год готовились к этому дню, теперь насупил экзамен.

Казалось бы, пока они там смеются и базарят не по делу, их можно было бы накрыть, разбить и рассеять. Но с точки зрения рыцарского этикета, это будет неправильно, мою фамилию станут полоскать на каждом углу. Нет, мы уже сделали свой ход, очередь за оппонентами.

И вот, этот миг настал. Броневой клин ударил копытами и, сотрясая землю, нацелился пиками в середину нашего жиденького строя. Антон на полкорпуса выдвинулся вперед и стал ловить мой взгляд. Сегодня ударным кулаком будет командовать он. Я же, как правофланговый, пойду в тылу наступающей группы. Посмотрел на него, глубоко вдохнул, затем, резко выдохнул воздух и кивнул головой.

- Внимание! Товарищи лыцарский корпус! - заорал он во всю глотку, - Ряды сдвой! К бою!

Вторая шеренга вклинилась в первую и все развернули лошадей чуть правее. Все, кроме меня, вытащили из чехлов винтовки, щелкнули курками взвода и стали выбирать надвигающиеся цели. Никто не целился в средину, центр клина должен лечь под перекрестным огнем пулеметов.

- Пулеметы! По четыре магазина! Лыцари! Полный магазин! - продолжал командовать Антон и на несколько секунд замолчал. Дистанция до противника 250 метров, 200, 150! - Огонь!!

Залп грянул не стройно. Молодцы ребята, значит, не просто нажали на курок, а стреляли прицельно. Одновременно, словно швейные машинки в ателье, застрочили пулеметы. Где-то над нашими головами, набрав самую верхнюю точку взлета, душераздирающе завыли мины. Наши лошади к этому привычны, а вот ваши - нет. Это вам не крылья гусарские.

Для самого хладнокровного воина 17-го века, но неподготовленного к восприятию последствий применения моего оружия, сейчас на поле боя наступил сущий ад. Пули со стальными сердечниками прошивали кирасы и сметали гусар с седла. Передние лошади стали нырять головой вниз и на полном скаку опрокидываться на спину, всадники валились на землю и были затоптаны разогнавшимися задними. Сквозь звуки стрельбы над полем боя слышался грохот падающего железа и крики отчаяния, людей и лошадей.

Часть лошадей от минометного воя взбесились, стали метаться из стороны в сторону, не поддаваясь ни послушанию, ни управлению наездников. Даже татарочки моих вестовых дико ржали, припадали на передние ноги, затем, понесли в поле. При этом, лица Паши и Славки, которые во время построения бронированного клина противника пытались демонстрировать невозмутимость смертников, после нашей стрельбы выглядели ужасно удивленными и несли на себе печать страха.

За одну минуту прозвучала одна тысяча шестьсот пулеметно-винтовочных выстрелов. Весь фронт вражеского наступления был завален трупами и подранками, лошадей и людей.

Данко тоже не спал. Минометный удар был нанесен по всем трем башням. Наиболее удачным был огонь левофлангового миномета, его четвертая мина вызвала очень мощный взрыв, видно попала в бочонок с порохом. В результате, половину башни разметало по округе, а часть стены, примыкавшая к ней, обрушилась в ров.

Правофланговый тоже неплохо поработал. Где-то на десятом выстреле, жерло пушки, которая смотрела на подход к мосту, клюнуло вниз. И только зацепившись лафетом, который задрал хвост высоко в небо, она не слетела с башни.

Наиболее слабый расчет оказался на среднем миномете. Они швыряли мины и внутрь крепости, и под стену, но чаще всего в ров. В общем, совсем не туда, куда надо. Но швыряли очень быстро, мин выплюнули раза в два больше, чем прочие стволы. Благое дело, Данко перенес огонь всей батареи на центральную башню. Очень скоро надвратная пушка обрушилась вместе с воротами, а механизм подъема моста был разбит, даже натяжные цепи слетели.

Не дожидаясь, пока окончится минометный налет на башни противника, Антон, как только сам лично отстрелялся из винтовки, вбросил ее в чехол. Тут же правой рукой вытащил из ножен шашку, а левой - из кобуры револьвер. Шашкой завертел над головой, и мы сквозь шум и взрывы смогли разобрать его голос:

- Шашки наголо! В клин! - все тут же повторили его манипуляции с оружием, вытащили и подняли вверх клинки. В это время откуда-то вернулись на взбрыкивающих лошадках Паша и Славка. Крикнул им обоим: 'Рядом со мной!' и старшему вручил пику с родовым гербом.

- Марш-марш! - раздался крик Антона, и мы тронулись вперед на хаотически мечущуюся толпу противника, постепенно набирая ход. Центр шеренги пошел прямо, а фланги - наискосок, на сближение друг с другом. И уже на двадцатом скачке лошади, меня с вестовыми плотно зажали внутри коробочки ударного клина.

Пройдя краем, мимо горы трупов и агонизирующих тел некогда великолепных воинов и прекраснейших лошадей, мы врезались в деморализованную толпу противника, как горячий нож в масло. Лично мне достался всего один легкий конник, которого просто снял из револьвера, а также раненный, но яростный латный рыцарь, который пытался достать знаменосца Пашу длинным кончаром. Его я заколол шпагой. Больше мне повеселиться не удалось. Не дали.

Заметил еще действия моего вестового Славки. Тот как-то смог пробиться к безумно вопящему шляхтичу и взмахнул сабелькой. И не просто взмахнул, а отработал по шее наискосок всем корпусом. Голова его противника откинулась на спину, а из глубокой раны хлынул целый фонтан крови. При этом Славка оскалил зубы и что-то азартно кричал. Вот такие у нас ныне малолетние казачки.

Вдруг часть беснующейся и неуправляемой толпы противника, всадников пятьдесят, вырвались и рванули с поля боя, мимо деревни на юг. Вот и настала очередь поработать нашему Каширскому казаку, а ныне походному сотнику Петру Орлику. Я встал в стременах и высоко поднял над головой шпагу, покрутил ею и указал на убегающую полусотню. Буквально через мгновение, словно ожидали и горячили лошадей, в километре от нас, из сада выскочила по численности такая же полусотня и устремилась наперерез за деморализованным от страха противником. За расправой и чистым избиением даже смотреть было неинтересно.

В это же время, в результате попаданий и взрывов мин, из надвратной башни свалилась пушка, а ворота сорвались с петель и рухнули на землю. Все, вход в крепость свободен. Опять привстал в стременах и скрестил над головой руки. А Антон, не теряя драгоценных минут, увлек бойцов к мосту. Хреновая у нас связь и система оповещений, нужно было хотя бы горн или трубу придумать, а не командовать на мыгах, как Чингачгук. Что-то не сообразил.

Участвовать в бою мне больше не пришлось. Крепость очистили и захватили за десять минут, в донжоне даже никто не сопротивлялся. Все, что осталось от гарнизона, это двадцать четыре молодых жолнера, которые быстро побросали оружие и сдались.

Во время боя на стенах замка, три моих лыцаря получили пулевые ранения. А еще имели ранения разной степени тяжести восемнадцать казаков, и сейчас здесь уже стоял фургон доктора Янкова. С нашими бойцами он успел управился, а сейчас оказывал помощь раненным шляхтичам. Помогала ему моя Любка и еще несколько казачек.

К сожалению, с нашей стороны погибло одиннадцать казаков, однако, противник за это заплатил богатую людскую дань - сто семьдесят два человека убитыми.

Хозяин замка тоже погиб на поле боя, а вот злого и матерящегося пана Собакевича мне доставили. Его выловил дозор, который держал поместье в окружении. И если других беглецов казаки в стычке порубили, то этого доставили живым и невредимым.

Было уже поздно, начало темнеть, поэтому, все разборки оставили до утра.

* * *

- Ненавижу тебя! - в исступлении орал он, брызгая слюной, а наши каширские казаки крепко удерживали его связанные руки, - Весь род твой ненавижу!

- А ну! Веди себя достойно, тварь! - подошел Петро Орлик и зарядил ему кулаком по печени, - Ты и моего батьку убил. А здесь среди казаков и казачек, есть еще тридцать шесть человек, у которых ты отобрал близких людей.

- Да он вообще гнида позорная! - выкрикнул казак Сашка Черный, фамилия которого соответствовала внешнему виду. Он и вправду был очень смуглым, его бабушка была арапкой, - Здесь две сотни девок из его родного села. Они могут порассказать о нем всякого.

- Какое тебе дело до моего имущества?!

- В том-то и беда, что после смерти родителя, ты хлопов стал превращать в рабов, а хлопок - в рабынь. Ладно бы, просто ублажал себя да девку, хоть каждый день, никто бы и слова не сказал. Но ты же ни одну из них в покое не оставил, мучил и издевался, как упырь. А что ты сделал с двумя девочками, которые еще даже кровь не роняли, а?

Толпа глухо зароптала. Здесь на выгоне, рядом с вчерашним полем боя собралась огромная куча народа - мои лыцари, казаки и казачки, крестьяне мои и крестьяне местные, а также вчерашние противники: семьдесят восемь здоровых и шестьдесят девять раненых шляхтичей и жолнеров, сдавшихся в плен. Еще одиннадцать тяжелых лежали в замке. Не было здесь только вдовы местного феодала, пани Марии, она же родная сестра и пани Анны, и Андрея Собакевича.

То, что я слышал сейчас, меня, как и каждого нормального человека, конечно, возмущало. Подобное в этом мире, к сожалению, случалось. Редко, но случалось, когда какой-нибудь дебильный феодал слетал с катушек и в своем селе творил полный беспредел. Но вот от исповеди пани Марии, с которой мы проговорили полночи, я был в полном шоке.

Оказывается, их отец взял замуж вдову им же убитого немца, которая была из наших казачек, с маленьким ребенком на руках. Признал его за сына, дал свою фамилию и относился как к родному дитю, ничем не хуже, чем к появившимся чуть позже дочерям.

Когда милый мальчик превратился в тварь, никто не знает. Но будучи в шестнадцатилетнем возрасте, он изнасиловал обеих малолетних сестер. Затем, шантажируя разоблачением перед родными и знакомыми, частенько их пользовал. Счастье Ани, что ее успели выдать замуж за достойного человека. А ей не повезло. Странной смертью от отравления грибами, умерли родители, за что повариха Рада была Андрюшей зарублена. На протяжении четырех лет, Мария была постоянно третирована родным братом но, в конце концов, он женился сам, а ее выдал замуж за своего дружка, с которым познакомился в ставке воеводства в Житомире. Но семейного счастья не получилось, ее супруг оказался таким же отморозком, как и братик, лупил почем зря. Единственная радость - сына родила. В Андрюши тоже семейная жизнь не сложилась, через полтора года стал вдовцом. Как тайком призналась Марии служанка, свою жену он на последнем месяце беременности избил до беспамятства. Вот и не смогли спасти ни ее, ни ребенка.

- Он даже здесь ко мне пытался приставать, ты представляешь? Дай, Михасик, я тебя расцелую, - закончила она свою исповедь, - Поверь мне, я счастлива, что больше никогда не увижу, ни одного, ни другого. Пусть простит меня Господь Бог и Святая Дева Мария.

И вот тот, которого мечтал заполучить для расправы все восемьсот двадцать дней, ежедневно утром и вечером, сейчас стоит передо мной грязный, оборванный, униженный, но с духом не покоренным. Однако, не стал я его унижать и над ним издеваться. И другим запретил.

- Скажи, Собакевич, зачем ты убил моих родных, а так же людей лично тебе близких? - спросил тихо, глядя в его выпуклые обозленные глаза, - Неважно, что сделано это не твоими руками, но убийца все равно ты. Вот я долго и часто думал об этом, и никак не мог постичь побудивших тебя причин. Понимаю, везли двенадцать тысяч серебром, неужели позарился? Нет, думаю, не это главное, помещик ты небедный, родители оставили отлаженное хозяйство.

Посмотрел, как он молча отвернул свою искаженную злобой рожу и продолжил:

- А ведь я уже знаю, почему ты это сделал.

- Да! Да! - зло зашипел он, - Я приказал убить вас, потому, что ненавижу! Потому, что вы, Каширские, влезли в мою жизнь! Потому, что вы есть! И хочу, чтобы вы исчезли! Совсем!

- По понятиям некоего мне известного больного общества, Собакевич, учитывая твои материальные горазды, тебя бы признали невменяемым и отправили на лечение. До следующего раза. Но лично я считаю, что такую мразь, как ты, нужно душить еще в колыбели. Ты умрешь в страшных муках, Собакевич.

- Требую Божьего суда!

- Пан атаман! Атаман! Сир! Ваша Светлость! Ясновельможный пан! Нет! Не достоин! Нет! - закричала толпа.

Я встал из двух сложенных друг на друга седел и поднял руку. Дождавшись полной тишины, сказал:

- Ты забыл Бога, Собакевич, поэтому суда Божьего недостоин. Лично себя к всесильному судье не приравниваю, но я жажду воздаяния, - указал на него пальцем и громко продолжил под истеричный визг моего врага, радостные крики моих людей и недовольный гул прочей шляхты, - Прилюдно оскопить! И посадить на палю!**

- То не можно так делать, пан Михал! - подбежал ко мне один из смутно знакомых шляхтичей, - Слишком унизительно, лучше голову отрубить!

- Пан Леопольд, если не ошибаюсь?

- Истинно так!

- Простите, пан Леопольд, а где ваш тато?***

- Дома, - ответил он недоуменно, затем, постоял, подумал, пожал плечами и добавил, - Простите великодушно, Ваша мосць. Делайте все, что угодно, вы в своем праве.

Через два часа мы отправились дальше, на юг, а на перекрестке двух дорог, Киевской и Уманской, вкопали в землю высокую палю. На ней корчилось в нечеловеческих муках нечто человекоподобное, что человеком, в принципе, никогда и не было.

* Война 1618-1648 г.г., против гегемонии Габсбургов в Европе. Затронула интересы стран, фактически, всего континента.

** Кол.

*** Папа.