Итак, я 20 октября 1956 года был дома.

Наутро отправился к директору совхоза М. М. Чепурину, мы встретились уже не как директор и шофер по найму, а как коллеги. Тепло поздоровались, и он произнес:

– Слышал. Слышал, куда тебя судьба занесла, но что поделать. Если откровенно сказать, то я тебе завидую; мне уже теперь не до того.

Я попросил его:

– Михаил Михайлович, у меня одна просьба: чтобы никто и ничего обо мне не знал.

– Мне Георгий Константинович звонил, да Юсупов просил меня, когда появишься, сразу сообщить ему.

– Юсупов? А где он?

– Как, где? Он ведь здесь, в Чимкенте, первый секретарь крайкома, но скоро переедет в Алма-Ату первым секретарем ЦК Казахстана. Так что ты здесь не один. Я сейчас позвоню Юсупову, – добавил Михаил Михайлович.

Но я его приостановил и сказал:

– Встречу нашу здесь устраивать ни в коем случае нельзя, надо бы куда-нибудь выехать.

– Да, мой тарантас развалился (это он так называл «Москвич-403»), поехать-то не на чем.

Я предложил позвонить в гараж, и если есть свободный автомобиль без шофера, то мы сядем вдвоем и встретим Юсупова в Корниловке или в Вознесеновке. А поговорить нам есть о чем, особенно после XX съезда ВКП(б).

Так и получилось, оказался свободным самосвал ЗИС-585. Я пошел в гараж. Взял на себя путевку, и мы поехали с Михаилом Михайловичем по направлению к Вознесеновке. Встреча с Юсуповым должна состояться за селом Корниловка.

Где-то через час мы уже обнимались с Юсуповым, он хотел мне доложить, мол:

«Товарищ, генерал-лейтенант…», но я его перебил. Чепурин не знал моего воинского звания, да я и сам узнал об этом перед отъездом в Казахстан из Москвы, получилось так, что за венгерские события и оскорбления Булганина мне в один год дважды повышали звание, разумеется, были и награды. Однако меня волновал не этот вопрос. Я все равно буду всегда, за редким исключением, ходить в гражданской одежде. Юсупов сразу спросил:

– Как насчет работы, что будем делать? Г. К. Жуков об этом меня просил, попросил разобраться. Я сказал, что работа – важный фактор, попутно рассказал о случае с Булганиным.

Юсупов говорит:

– Мне Никита Сергеевич уже рассказывал.

– Знаете, о чем я вас прошу прежде всего, о том, чтобы кроме вас никто больше не знал о моей той работе и о моем воинском звании. Я должен поработать шофером, мне это надо. В период же булганинского гонения я поступил в Ташкентский техникум, года через 2-3 я его закончу. Потом отсюда, то есть из Мичурина, надо будет куда-то переехать. Здесь я рос, хулиганил, разумеется, а потому начальствовать здесь не смогу.

Так мы и договорились.

Юсупов сказал:

– Я поеду в Ташкент и кое-что устрою, чтобы побыстрее закончить техникум.

Потом поговорили о нашем взаимодействии по СВПК СССР. Я попросил их подбирать свои семерки, но не ошибаться в людях. Сказал им откровенно, что с Китаем теперь не скоро мы отрегулируем межгосударственные отношения. Я должен дней через 15 перейти через границу в Талды-Кургане и встретиться с Чжоу Энь Лаем, мы с ним с 51 года в очень хороших отношениях.

Рассказал им, как коллегам, о совещании, проведенном Даллесом, и о решении этого совещания.

Исмаил Юсупов сказал:

– Я не хотел затрагивать эту тему, но в Китае, похоже, начинается антисоветская пропаганда.

– Это вполне возможно, – сказал я, – поэтому и спешу туда. В чем моя просьба – это в том, что я буду мотаться туда- сюда, а семья не должна оставаться без средств к существованию.

Михаил Михайлович сразу спросил:

– А разве дома не сказали, что кассир ежемесячно приносил маме твою зарплату плюс командировочные с премиальными?

– Спасибо, но мне некогда было о чем-то поговорить, приехал вчера в 1.30 ночи, а сегодня с утра сразу убежал сюда.

– Ну, как там в Венгрии? – почти вместе спросили меня и Чепурин, и Юсупов.

Я ответил:

– Там теперь полный порядок, Янош Кадар взял бразды правления в свои руки.

Чепурин рассказал:

– Я иногда слушаю голос друзей. Там какого-то нашего Скороходова склоняют.

Гитлеровским выродком называют. Ну, думаю, молодец парень, коль наступил масонам и западным спецслужбам на больную мозоль.

– Разве я похож на фашиста? – спросил я, – фашисты это они, за это я могу ответить перед самим Господом Богом. Все фашистские режимы, где бы они ни возникали, их прародителем является воинственно-разрушительный империализм и его составляющая – воинственно-разрушительный иудаизм США! Это сложная и прочная система, основанная на финансово-олигархическом фундаменте, разрушающая все и вся в целях захвата власти и денег Система нацистская по сути, была направлена против всех народов и против евреев также. Поверьте мне, это так. Я сейчас, в некоторой степени, отрешенный от всего остального мира, – добавил я, – кажется, еще вчера находился среди кипящего котла – Будапешта, в самой гуще обманутого разъяренного народа Венгрии.

Откровенно сказать, я был уверен, что порядок мы восстановим, притом не допустим кровопролития, на что очень рассчитывали специалисты из США.

Дней 15 я пробыл дома, съездил в техникум, все там утряс со сдачей экзаменов, немного поработал в совхозе шофером и вместе с тем разрабатывал некоторые изменения в работе контрразведки за рубежом.

Я первым вступил на китайскую землю после XX съезда и встретился с Мао Цзе Дуном. 23 ноября 1956 года, согласовав с Г. К. Жуковым, я отправился через Талды-Курган (почти нелегалом) в Китай для встречи с Чжоу Энь Лаем. Большинство офицеров-пограничников КНР я хорошо знал, и Тяо Мун меня встретил и проводил почти до Пекина. 3 декабря 1956 года мы встретились в неформальной обстановке с Чжоу Энь Лаем, и меня очень обрадовало то, что мы с ним мыслим одинаково. Я ему передал копию протокола совещания, проведенного Даллесом после «разоблачения» культа И.В.Сталина Н. С. Хрущевым. Переводчик его живо прочитал на английском и русском языках и передал Чжоу Энь Лаю.

Чжоу Энь Лай сказал:

– Я сегодня же покажу эту враждебную стряпню Мао Цзе Дуну.

Я спросил:

– А не примет ли Мао Цзе Дун меня?

– А почему бы и нет? – легко произнес Чжоу Энь Лай – я попробую на завтра все это устроить.

Встреча с Мао Цзе Дуном все же была назначена только на 6 декабря, на 10.00, в его резиденции под Пекином. На удивление мне, Мао Цзе Дун встретил меня очень гос¬ теприимно. Он и сам помнил меня, да и Чжоу Энь Лай, наверняка, ему дал исчерпывающую информацию о моих полномочиях, информированности и политических возможностях.

Вероятно, чтобы особенно расположить меня к откровенности, Мао Цзе Дун был особенно вежливо-внимателен, употребляя свою восточную изощренную, изысканную предупредительность, даже кланялся, словно он мой подчиненный. Меня привезли к его резиденции на кремовой «Победе», на которой ездил только он сам. Это была колонна из четырех автомашин, все также «Победы», только одна кремовая, остальные защитно-зеленоватого цвета.

У дворца своей, видимо летней, резиденции Председатель Мао встретил меня прямо возле машины. Трехэтажный дворец, темно-красный, гармонично и изысканно скомбинированный из дерева и камня в национальном китайском стиле, с многочисленными крышами с завернутыми кверху краями, выглядел символом внушительного и прочного величия.

Мао Цзе Дун взял меня под руку, много раз обнимал и целовал. Пройдя около двадцати метров до крыльца, мы поднялись по четырем широким ступеням из некрашеного красного дерева. Пока мы поднимались на третий этаж, он задавал, в основном, вопросы вежливости: «Не устали ли в дороге? Как ваше настроение? Как семья?»

Я благодарил его за внимание и лаконично-вежливо отвечал на эти вопросы. Разговор шел на китайском. Я понимал все и отвечал тоже по-китайски. Переводчик был, но он шел сзади. Даже Чжоу Энь Лай шагал, отставая на одну ступеньку.

Уже подходя к двери, в которую меня увлекал гостеприимный хозяин-правитель, я сказал:

– Я не просто приехал на переговоры, дорогой товарищ Мао Цзе Дун, я думаю, что сегодня же надо направить китайское посольство в Москву, а советское возвратить в Пекин. – Сказал и сам забеспокоился, не слепил ли, по молодости, скороспелку…

Мудрый Мао мгновенно отреагировал, широко улыбнулся, обнял меня за плечи и произнес по-русски:

– Это хороще, ощень хороще.

Когда вошли в большой, отделанный в национальном стиле зал, с резными драконами из дерева под потолком и темными деревянными панелями, я присел на предло¬ женное мне кресло возле торжественно накрытого обеденного стола.

Председатель Мао, человек, подчинивший себе не только административно, но и духовно самый многочисленный народ в мире, поднявший страну из политического кризиса и создавший великое государство, был невысокого роста, плотный, полноватый, круглолицый, со здоровым цветом лица. В Китае он тогда был почти Богом. Люди буквально поклонялись ему.

Он присел рядом со мной на соседнее кресло. Седые густые волосы его были аккуратно зачесаны назад. Защитного цвета френч, с ярко начищенными медными пуговицами, галифе и мягкие сапоги – все это, даже манера шагать по кабинету, напомнило мне недавно ушедшего из мира живых Сталина. Мао Цзе Дун явно подражал этому великому политику. Глубоко посаженные черные и жгучие глаза китайского вождя смотрели цепко и проницательно. Но я пришел к нему с миром и братским отношением, и мне нечего было от него скрывать. Мне кажется, он это понял сразу.

После минутной паузы Мао Цзе Дун с большим интересом спросил про Венгрию:

– Что там произошло?

Я все вкратце рассказал и, как бы попутно, спросил:

– А откуда вам известно, что я там был?

Он прошел к книжному шкафу, взял что-то и подошел ко мне. Когда я глянул, то увидел, что это была фотография, где мы с Андроповым засвечены около нашего советского посольства. И Мао Цзе Дун проговорил:

– Мы тоже следим за ситуацией: Хрущев есть Хрущев, а социализм – это наше общее и будущее всего человечества.

Мы вместе: Мао Цзе Дун, Чжоу Энь Лай, переводчик и я пообедали. На столе красовались разные яства, национальные китайские, например, маринованные побеги молодого бамбука, курица, запеченная в сахарном песке, между прочим, весьма вкусная. И наши пельмени, приготовленные по-домашнему, видимо, из уважения к нам, к нашей стране. И многое другое. Передо мной стоял графин с водкой, настоянной на змее, которая и лежала на дне этого графина. Мне стало плоховато от одного вида этой змеи. Мао Цзе Дун это заметил, резко распорядился, и графин со змеей мгновенно убрали.

Мудрый и внимательный, китайский вождь все замечал. А едва застолье склонилось к легкому опьянению, как появились музыканты. На мелодичных национальных струнных инструментах они заиграли вальс «Амурские волны». Звуки вальса, отражаясь от деревянных стен зала, усиливались, как будто умножаясь, затихали и снова взлетали ввысь, теребя мое сердце и волнуя душу с детства знакомой музыкой родины. Неожиданно стройная, удивительно яркая и обаятельная китаянка подошла ко мне и пригласила на танец. Я кружился с ней в вальсе, испытывая незнакомое доселе чувство какой-то чужой новизны, восточной новизны в русском вальсе. Это и привлекало, и пугало, тревожило меня.

В финале этого дружеского и дипломатического обеда мне привезли оформленные документы на беспрепятственный переход и проезд на территорию КНР на любом участке китайско-советской границы. Лично Мао Цзе Дун подписал их, и мы расстались. Но, провожая меня, он сказал:

– Передайте мой искренний привет маршалу Жукову. Хрущев же, когда перепьет, может наговорить многое, но китайский и советский народы будут братьями в веках! 10 декабря из Алма-Аты я позвонил Г. К. Жукову, рассказал ему о посещении Китая и передал привет от Мао Цзе Дуна, считая свою миссию успешной и полезной.

Жуков от души меня поблагодарил и сказал:

– Я после Нового года буду в ТуркВО, и там мы встретимся. Побывал я пару дней в Будапеште, все, что мы с тобой обговорили, – сделано. Садыков и в самом деле молодец, но он никак не нахвалится тобой, просил передать привет. С Юрием Владимировичем тоже переговорили, выбор твой верный, так что все идет хорошо. Яшка (Янош Кадар) трудится не покладая рук, он тоже передает тебе большой привет и желает всяческих успехов, выпячивай грудь под венгерскую награду Работы было много и приходилось спешить, да и неустроенность и неопределенность в гражданской работе тоже создавала некоторый душевный дисбаланс.

И не потому, что меня не могли бы устроить, чтобы я сидел и получал хорошую зарплату; нет, это предложение было неоднократно, но я не мог об этом и подумать. Что мне нужно, так это постоянно перемещаться, и второе – это то, чтобы быть постоянно в напряжении и форме. Поэтому, встретившись с Юсуповым, я ему сказал, что работать буду шофером, так как мне нужно постоянно быть в разъездах, много слышать и много знать, а придет время, потом посмотрим. Сей¬ час надобно побыть в Тюратаме и на Байконуре, а также на полигоне. Рассказал ему, как меня приняли в Китае на самом высшем уровне. Я даже не предполагал, что меня примет Мао Цзе Дун, к тому же гостеприимство было откровенное и даже радушное. Я тут же Юсупову сказал, что он, наверное, скоро переедет работать в Алма-Ату. Уточнил, так это или нет. Он подтвердил свое решение о переходе и тут же предложил: «А что, если и ты переедешь в Алма-Ату с семьей? Там все-таки столица – это первое, второе – мы придумаем более подходящую работу». Я поблагодарил Исмаила Юсупова за заботу, но сказал: «Мне нужно быть поближе к Тюратаму и Байконуру, немалую важность играет и прикаспийский полигон. Насчет работы все утрясется, к тому же я люблю баранку крутить. Любая крыша хороша, лишь бы она не протекала и хорошо укрывала, основное – уложенное под этой крышей». «Хорошо, хорошо, извините», – проговорил Юсупов, и мы с ним расстались. Я поехал домой, то есть в совхоз «Джувалы», который М. М. Чепурин переименовал в совхоз «Мичурина», а отдельный когда-то совхоз «Каучук», где останавливалась Хелен Бреун, стал отделением совхоза «Мичурина», а так все осталось, как и было в 1948-1952 гг., в начале моей работы с Александром Васильевичем и Хелен Бреун.

Ребята и девчата, мои сверстники, все переженились и повыходили замуж. Однажды встретил Катю, она тоже вышла замуж за милиционера. Поздоровались мы с ней как родственники, поговорили о житье-бытье. Она работала продавцом в магазине на станции Тюлькубас, такая степенная и аккуратная дама стала. Я ей сказал, что работаю шофером, но она перебила и говорит: «Я слышала, ты в техникум поступил». Я подтвердил этот свой революционный шаг к постижению науки. «А ты, – говорит Катя, – все такой же скалозуб, ну и здоров же ты стал, шея – как у быка. Поговорили еще кое о чем и разошлись. Я смотрел ей вслед и думал: такая была, казалось мне, беззащитная, а она вон какая стала, настоящая хозяйка.

Все вокруг было вроде бы таким же, как в те годы, пока я отсюда не уезжал, но вместе с тем многое изменилось, вероятнее всего, в моем видении и понятии перемен, однако я быстро мысленно ушел от воспоминаний и сравнений. Работы было «непочатый край». Пришел домой, семейный уют всегда создает покой для каждого, но я, как мама говорила: «казенный ты человек», действительно был поглощен работой в совхозе шофером, основной, которую я неожиданно заимел в этом совхозе благодаря Александру Васильевичу и которую я тогда серьезно не воспринимал, а думал, что это временное явление – уедет Александр Васильевич и все останется по-прежнему.

Но когда я по-настоящему понял, кем являлась Хелен Бреун, когда сняли с нее бумажную шубу – приказ Даллеса, Трумэна и Эйзенхауэра, я многое осмыслил. И после знакомства с тем самым фашистским изобретением, документом, подписанным этим дьявольским триумвиратом, я всем существом своим сросся с профессией солдата невидимого фронта навсегда, пока я способен перемещаться и дышать.

Вот и сейчас срочно нужно подготовить предложение Г. К. Жукову по некоторым изменениям в работе СВПК за рубежом, побывать в Тюратаме и на Байконуре и все это делать незаметно для других, кроме директора совхоза – М. М. Чепурина (он все знал и всячески помогал мне).

Георгий Константинович Жуков прилетел в Ташкент 14 января 1957 года. Встретились мы с ним в штабе ТуркВО, много говорили по международным проблемам и работе СВПК в изменившихся условиях. Агенты разведок США, Англии, Германии, Франции, Японии не только нагло, но и малоподготовленными лезли в СССР, в каждую щель, специально оставленную нами под видом «халатности» и недосмотра.

Более подготовленных шпионов мы перевербовывали и возвращали их в те страны, из которых их к нам засылали. Эти агенты-двойники не соприкасались с нашими контрразведчиками, которые исполняли свой долг за рубежом по своей линии и отслеживали действия «наших» новых агентов-двойников, перевербованных нами. Мы знали о них все: кто действительно стал служить нам верой и правдой, а кто решил по совету А. Даллеса «подзаработать». Такие ловкачи разоблачались там, в тех странах, и сдавались в местные органы этих стран с увеличенной виной в несколько раз. Были, конечно, и неудачи.

Все мы с Георгием Константиновичем вместе разложили по полочкам, проанализировали и ошибки, и успехи. Потом рассмотрели разработанный мною план пересмотра некоторых функций, выполняемых нашей контрразведкой за рубежом.

Г. К. Жуков внес свои дополнения, хотя их было немного, но мне было полезно их тоже усвоить для дальнейшей работы. Чем мы могли гордиться, так это тем, что из 123 648 человек нашей контрразведки, работающей в разных странах, не было ни одного случая измены, как это порой было в КГБ. Мы не могли отнестись равнодушно к последствиям XX съезда ВКП(б) – разоблачению культа личности Сталина Н. С. Хрущевым и возне воинственно-разрушительного империализма США (и его важной олигархической составляющей – воинственно-разрушительного иудаизма США) вокруг этого вопроса. Мне были предоставлены широчайшие полномочия по межгосударственным связям между СССР и КНР. Время было сложное.

Среди китайского населения стал проявляться антисоветизм. Не коснуться этого вопроса с Георгием Константиновичем мы не могли. Поэтому нами была создана группа контрразведчиков СВПК под руководством Талгата Аблязева и переброшена в КНР для разоблачения американских и английских, наспех сотворенных и заброшенных шпионов в Китай для раздувания антисоветизма среди китайского населения. Практически через дней 10 группа Аблязева стала основой разоблачения и сдачи китайским спецслужбам любителей афер чужими руками таскать каштаны из огня. Если рассматривать работу нашей специальной военно-политической контрразведки СССР, то она была призвана, в отличие от разведок стран Запада, не разжигать межнациональные и межгосударственные распри и войны, а, наоборот, пресекать злонамеренность Запада и, прежде всего, США. Нахрапистость Даллеса прослеживалась практически в каждом агенте ЦРУ, а потому они нередко повсюду были нашей легкой добычей.

Несмотря на все меры мирного характера, предпринимаемые нами, антисоветские настроения не только среди простого китайского народа, но и среди руководства КНР стали то и дело возникать и к месту, и не к месту. Особенно усердствовал министр обороны Линь-Бяо в обработке военнослужащих и погранвойск. Не редкими стали случаи провокаций с китайской стороны на границах Приамурья и Семипалатинска. Я снова спросил Г. К. Жукова, говорил он или нет с Хрущевым об уходе с поста министра обороны СССР и посвящения себя полностью только должности начальника СВПК.

Мы хорошо понимали, что после окончания Второй мировой войны агрессивная верхушка США развязала общепланетарную холодную войну с некоторыми вспышками кровопролития в разных частях планеты. И эта холодная война может перерасти в третью, но уже общепланетарную термоядерную катастрофу всего человечества на Земле. Именно поэтому контрразведчики, и не только наши, работали не покладая рук и день и ночь, чтобы предотвратить подобную трагедию.

На мой вопрос Жуков ответил отрицательно и произнес:

– Говорил и неоднократно, но пока одни обещания. Перед отъездом сюда я снова спросил Хрущева об этом, он вроде бы согласился, но сказал, что надо бы подобрать подходящий момент.

Мы с Г. К. Жуковым облетели и объехали наши границы с КНР, понаблюдали за поведением пограничников КНР. Побеседовали с нашими офицерами-пограничниками и с рядовым составом пограничников. Чувствовалась напряженка во всем. 23 февраля 1957 года Г. К. Жуков из Алма-Аты вылетел в Москву, я же поспешил поездом вернуться в совхоз «Мичурина», так как я обязан быть на работе гражданским человеком. Встретившись с М. М. Чепуриным, поговорили тоже об обстановке на советско-китайской границе и вообще о межгосударственных отношениях между СССР и КНР. Здесь же договорились, что я, числа 20 марта, отправлюсь в командировку в Алма-Ату. После посещения границы я просто обязан был посетить КНР и проанализировать настрой Чжоу Энь Лая и Мао Цзе Дуна. Нас с Г. К. Жуковым тогда настораживало большое скопление китайских войск на небольшом расстоянии от советско-китайской границы. Мы же там имели только пограничников. 26 февраля 1957 года ко мне в помощь прибыло подкрепление из Москвы – 2 человека (Галямов и Бубнов); прикомандировали мы их к Управлению КГБ Чимкентской области. Главное, это была связь, так как приходилось думать о создании нового военного округа «СРЕДАЗВО», но этот вопрос пока обсуждался только в узком кругу. Я мотался по Чимкентской, Кызылординской и Ташкентской областям под видом хозяйственной деятельности совхоза и по личным делам, но больше всего по службе.