1 июня я прилетел в Москву и в этот же день вылетел в Канаду, где мы должны были встретиться с Василием Вершининым, который находился при президенте Кеннеди и который обещал мне устроить встречу с Джоном Кеннеди. При встрече с Вершининым, который помимо всего прочего был другом Роберта Кеннеди, родного брата президента США, мы договорились организовать мою встречу с Джоном Кеннеди, хотя бы на конец 1960 года, откладывать дальше было нельзя. Тучи сгущались, и юинственно-разрушительный империализм США, за спиной Кеннеди, вполне вероятно, развяжет всемирную адерную катастрофу. Я передал сообщение Василию Сергеевичу о том, что его повысили в звании до генера-лмайора, наградили орденом Ленина, я также отдал некоторые копии переписки Гоищы Меир – Шамира с израильской стороны и Аллена Даллеса – Трумэна с американской. Я сказал Вершинину:

– Передай все это Джону Кеннеди и скажи прямо, что на тебя вышел советский контрразведчик, который дважды предотвратил покушение на его жизнь во время предвыборной кампании. Посмотри на его поведение и, если он проявит к этому интерес, то скажи, что я жду ответа- дату и место встречи.

На том мы с Вершининым и расстались. Я оставил ему московские телефоны Г.К. Жукова и 5 июня вылетел из Канады в Москву, хотя туристическое время мое по Канаде не закончилось, у меня было еще 7 дней. Но так как наша встреча была неподготовленной, да и само предложение мое, которое я сделал Вершинину, и самому мне казалось дерзким, пришлось свой туризм прервать до лучших времен.

По приезде в Москву, мы обсудили все вопросы с нашей дружной компанией, и я вылетел в Чимкент. Хрущев в это время находился в Казахстане, в своем Целинограде. Когда же мы дозвонились до него, Хрущев и Юсупов сразу вылетели в Чимкент, на горе некоторым руководителям Чимкентской области. Для встречи Хрущева в аэропорт я не приехал, поскольку открывать себя «большой шишкой» я не имел права. Его встретили Ниязбеков, Макаров и другие. Как всегда, свита была большая. Но Хрущев чуть меня не выдал, здороваясь со встречавшими его товарищами, он спросил:

– А где же он?

Когда расселись по автомобилям, Ниязбеков ему объяснил, что я в крайкоме, и не хочу рисоваться на виду у всех. Хрущев сказал:

– Вот ведь какая жизнь, выполняет такую работу, а приходится прятаться и от своих, и от чужих!

Приехали в крайком, всех отпустили, остался Хрущев, Юсупов и Ниязбеков, тогда зашел и я. Поздоровались, и Хрущев заметил:

– Ты что-то, сынок, так похудел – замотался совсем!

– Ничего, – говорю, – кости есть и мясо будет.

Ниязбеков распорядился подать обед на 4 персоны. Откровенно сказать, аппетит у меня был волчий, так как в этой суете я перешел на одноразовое питание, поэтому, когда подали на стол, а мы сидели в столовой комнате, которые были у каждого большого руководителя, я предложил:

– Давайте покушаем, я голоден с самой Канады.

Все поддержали мое предложение, и никто не задавал вопросов. Никита Сергеевич произнес тост за мое возвращение, и все мы, в том числе и я, выпили по сто граммов коньяка, покушали, потом повторили еще по сто под шашлыки.

Закончили трапезничать быстро, все сидящие здесь давно привыкли экономить время на собственном желудке.

Я подробно рассказал о положении дел на Кубе и в США, особенно в штате Флорида – это в 90 милях от Кубы. Вместе с общей обстановкой сообщил, какие меры мы принимаем по линии специальной военно-политической контрразведки. Я объяснил:

– В конце этого года встречусь с Джоном Кеннеди, но мои встречи – это подготовка вашей встречи, Никита Сергеевич, с Кеннеди, – либо на конец 1961 года или на начало 1962. Допустить общепланетарный конфликт, но это уже будет ядерный, мы, коммунисты, не имеем права. Я все сделаю, как подсказывает мне обстановка и как диктует мне собственная совесть!

Все какое-то время помолчали, потом поочередно пожали мне руку.

Хрущев спросил:

– Как с работой?

– Пока не набрался опыта, но Чепурин хорошо помог с кадрами, и вроде бы все идет нормально.

Ниязбеков сказал:

– Мы за этим делом следим и в грязь лицом не ударим! Я даже не знал всего объема работ, который ты тащишь. Это же надо, полпланеты облететь за 5 суток, да еще такие дела переделать, к тому же без единой ошибки.

Я добавил:

– С одной стороны – Булганин поступил со мной очень плохо, а с другой – хорошо. Я под личиной гражданского человека превратился в невидимку, правда порой и для семьи, и для себя.

– Вот в чем вопрос, – проговорил Н.С. Хрущев, – от всех всю жизнь надо прятаться.

– Но ничего, Никита Сергеевич, с Китаем почти все улажено, с Кубой, я уверен, все утрясем после вашей встречи с Кеннеди. Что касается известной нам воинственно-разрушительной системы, то с этим сам дьявол по пьянке не разберется. Хотя, конечно, именно дьявол эту систему и создал.

– А сколько километров до твоего нового места работы? – спросил Хрущев.

– От Чимкента, – сказал Юсупов, – это, конечно, далековато и надо что-то придумать другое, Сабир Билялович, – обратился Юсупов к Ниязбекову.

На этом мы и расстались. Мне дали автомобиль из парка крайкома, и я уехал в свой совхоз, теперь уже это был совхоз – Джамбул. Договорился при этом с Ниязбековым, что если Жуков позвонит, то меня известят в этот же день. Домой приехал поздно, но было приятно увидеть семью, которая, почти всегда, оставалась без меня, хотя в этом новом совхозе жили уже две мои родные сестры с мужьями и детьми. В этот раз я долго был дома, только 2 раза съездил в ТуркВО.

Георгий Константинович, видя, что я основательно вымотался, дал мне передышку. Он никак не мог понять, что для кочевника оседлость – это чуть ли не смерть. Но и побыть в совхозе и в семье мне было приятно. Главное оказалось то, что учеба в техникуме не прошла даром, я во многих вещах уже разбирался, а остальное дополняла дисциплина. Я откровенно не переносил разгильдяйство и пьянку, поэтому имел авторитет, и особенно у жен моих гражданских работников. Они говорили:

– Георгий Петрович, как вы здесь, так наши мужья всю зарплату домой приносят.

Я на эти слова сразу среагировал. Было проведено собрание, и на нем приняли решение: работники, кем бы они ни работали, зарплату будут получать сами только тогда, когда не будут пьянствовать. А за того, кто часто заглядывает в рюмку, зарплату будет получать жена. Все проголосовали – за. И знаете, это собрание очень многим помогло освободиться от зеленого змия, и в семьях на¬ ступил порядок.

Так я наслаждался гражданской жизнью до 17 октября, даже под ложечкой засосало от тревожных мыслей. Все передумал. Если Вершинин струсил откровенно объясниться с Кеннеди, то ждать этой встречи можно до бесконечности.

Но если Джон Кеннеди отверг встречу с каким-то там советским шпионом, то это еще хуже, хотя я все равно тогда поеду сам и добьюсь встречи посредством Роберта Кеннеди. Мы с ним, хотя и немного, но были знакомы по Квебеку, в Канаде. Помимо этого я заканчивал Политическую академию им. В.И.Ленина. 17 октября Ниязбеков позвонил моему новому директору совхоза и сказал:

– Ваш главный инженер летит во главе делегации в Венгрию по решению крайкома партии сроком на один месяц.

Директор прислал секретаршу домой, и она оставила эту записку жене. Это было очень хорошо: когда я пришел домой, то она меня почти собрала в командировку. 19 октября я был уже в Москве, 20 октября вылетел в Монреаль. Встреча наша с Джоном Кеннеди состоялась на территории США в Калифорнии, почти у всей семьи на виду. После обеда, мы вчетвером – два брата Кеннеди, Вершинин и я, пошли прогуляться и обо всем поговорили, где и кто готовил на Кеннеди покушение и почему они были неудачные. Потом я ему передал копию письма за подписью А. Даллеса, Г.Трумэна и Д.Эйзенхауэра от 1952 года по поводу переворота в СССР, который должен был произвести Берия. Джон Кеннеди быстро прочитал, глянул на подписи и проговорил по-русски: «Фашист».

– Кто вы на самом деле есть? – спросил он меня.

Я, не раздумывая, ответил:

– Я заместитель начальника специальной военно-политической контрразведки СССР, начальником которой является Г.К. Жуков!

Вершинин перевел ему все с толком и с расстановкой, и от себя Кеннеди задал вопрос:

– А разве есть такая разведка в СССР?

– Есть, – говорю я.

Тогда он по-русски спросил меня:

– Жьюков – начальник?

Я кивнул. Он, обращаясь к Вершинину, сказал:

– Не такой уж и Хрущев простачок, вон как подзагнул!

Вершинин мне все перевел, а я ответил:

– Если вы встретитесь с Хрущевым, Господин Президент, то вы найдете общий язык.

Кеннеди ответил:

– Хорошо, если так.

Потом сказал, обращаясь к Вершинину:

– Мы это все обсудим и назначим встречу в следующем году, так как сейчас у нас политическая обстановка не совсем подходящая, хотя войны мы не допустим.

Я ему кивнул и сказал:

– O' key!

Кеннеди сказал Вершинину, что больше не надо никого присылать:

– Приезжайте вы – старый друг лучше новых двух.

Вершинин все перевел мне, и мы пошли. По пути Кеннеди сказал брату и Василию Вершинину, что если я хочу остаться на несколько дней, то они это устроят, а если у меня нет времени, то попросил проводить меня до самолета на Москву.

Я поблагодарил президента и спросил:

– А как мы свяжемся?

Он показал мне на Василия Вершинина и назвал его Джеймсом Хортлингом. Я, откровенно сказать, и не знал, что Вершинина так зовут. Джон Кеннеди пожал мне руку и по-русски сказал мне: «До свидания!» Мы втроем сели и поехали в аэропорт Нью-Йорка.

Вечером, по нью-йоркскому времени в 19.20, я вылетел из Нью-Йорка. В Москву я прилетел вечером, по московскому времени в 17.15. Сошел с самолета и поехал в гостиницу на ВДНХ с расчетом встретить там кого-нибудь из Казахстана.

Никого не встретив, я взял номер «люкс», и крепко уснул. Проснулся где-то часов в 8 утра, побрился, сходил в буфет, подзаправился и позвонил Г.К. Жукову. Он удивился и переспросил:

– Тезка, ты в Москве?

– Да, вчера прилетел, вечером, и решил вас не беспокоить, отоспался.

В этот же день, 25 октября 1960 года, мы собрались у Н. С. Хрущева. Я доложил о своей поездке и о том, о чем договорились с Кеннеди. Когда я сказал, что Джон Кеннеди передал нам, что войны они не допустят, все захлопали в ладоши.

Хрущев проговорил:

– Говорит – не допустим, а она почти уже идет!

Я объяснил ему, что Кеннеди сказал, что можно встретиться хоть сегодня, но в США не та сейчас политическая обстановка.

– Ах, вот оно что! – выдохнул Никита Сергеевич.

Георгий Константинович сказал:

– Главное – лед тронулся, и добился этого опять Игорь Белый, которого Булганин чуть не устранил! Сейчас надо то, чтобы ты, тезка, хорошо отдохнул, другими делами не занимайся, мы тебя подменим, где это будет возможно. 27 октября 1960 года я вылетел домой, в этот же день я был в Чимкенте и странно то, что меня встретил Ниязбеков. Я спросил:

– Откуда ты узнал, что я сегодня прилетаю?

– А мне Георгий Константинович позвонил и попросил тебя встретить.

Я его поблагодарил, но сказал:

– Я хочу сегодня же попасть домой к семье.

– А я так и задумал, одна машина стоит специально для тебя, с недельку отдохнешь, потом поговорим.

Так мы и разъехались. В совхоз я приехал около двух часов дня 27 октября, но никуда не пошел, сходили с женой к одной сестре, потом к другой, и день закончился. Наутро я поднялся рано, попил чайку и пошел осматривать все хозяйство, но был такой дождь, что далеко я не ушел. Зашел в диспетчерскую, поздоровались, и я посмотрел, чем же будет занят автотранспорт совхоза. Все было расписано в полном порядке – весь транспорт разнаряжен по делам. Диспетчер говорит:

– А вашего шофера вызвать в рейс?

– Обязательно.

И решил проехать в Кентау, посмотреть, что там за геологи, которых когда-то Хелен Бреун перепутала с родственниками. Уехали за Кентау, наверное, километров за 40, но ни одного геолога я здесь не увидел, а, как оказалось, они были здесь, но переехали в другое место. Прошел я от дороги подальше и наткнулся на следы когда-то стоявших здесь палаток. Заехали с шофером в город Кентау, в столовой пообедали и отправились домой.

В совхоз мы приехали засветло, дождь прекратился, и был удивительно чистый воздух и на редкость тихо, ни одного дуновения ветра, вероятнее всего, это я заметил от безделья как турист-шатун. Хотя Жуков и дал мне передышку, но я сам видел, что дел у меня по основной работе контрразведки невпроворот.

И тем не менее я придерживался его совета. Месяцев за пять я съездил несколько раз в ТуркВО, который находился в Ташкенте, и один раз в Китай. Уже шел апрель месяц, а дела стояли все на той же точке развития. Через полковника Стальнова я вышел на Вершинина, чтобы узнать, чем вызвана задержка. Шел уже 1961 год. В начале этого года мне пришлось перейти работать в пригородный совхоз. Главным инженером. Но главным в этом переходе являлось то, что я за 20 минут мог оказаться у Ниязбекова и связаться с Жуковым. Только я познакомился с хозяйством, с инженерно-техническим персоналом, как поступил звонок от Ниязбекова – Георгий Константинович просил выйти на связь.

Я быстро поехал в Чимкент к Ниязбекову и, по приезде, сразу связался с Жуковым. Он сообщил мне, что звонил Вершинин и сообщил, что Кеннеди наметил встречу в Монреале на июнь 1961 г. Место и время встречи Вершинин сообщит дополнительно.

Я сказал Георгию Константиновичу:

– Сейчас передвинул свою работу ближе к Чимкенту, поэтому связь облегчается. Я уже дергаться стал, все, что можно, передумал, почему молчат?

– Скоро заторопятся, мы уже отправили на Кубу кое-что с Толубко вместе.

Я сразу понял, раз вместе с Толубко, значит, это ракеты и войска. Третьего июня было получено дополнительное сообщение: конкретное место и время встречи, которое назначил американский президент. Я вылетел в Монреаль шестого июня, седьмого уже был в Монреале, в аэропорту. Меня встретили Стальнов и Стрельников. Мы посмотрели и обследовали место встречи. Оно было вполне подходящим – резиденция канадского премьер-министра.

10 июня 1961 г. в 9.30 утра я вышел из такси и направился в резиденцию, а в это время, как оказалось, за мной из окна следил сам Джон Кеннеди. Наблюдал, с кем а приеду и на каком транспорте. Когда увидел, что я приехал на такси, то был эчень доволен и сказал Вершинину и Роберту Кеннеди: «С этим парнем можно иметь дело, он за опытом ни к кому не обратится». Все это рассказал мне Вершикин, пока он меня встречал и пока мы шли на второй этаж.

Кеннеди встретил меня в коридоре, был очень весел и крепко пожал мне руку.

Подхватив меня под руку, повел в кабинет. Прошли в кабинет и присели. Кеннеди предложил показать переписку Даллеса с Шамиром и Вейцманом. Попросил:

– Скажите нашему гостю, что Аллен Даллес больше не является директором ЦРУ.

Мы проговорили около 4 или 5 часов.

Потом Кеннеди сказал:

– Конечно, Фиделя я хотел убить, но подумал и спросил себя: «А за что, за то, что ему захотелось освободить свою страну?» И сразу передумал. Как там Никита Сергеевич?

– Недавно был на Кубе, приехал и сказал: «А все-таки американцы бандиты».

Кеннеди рассмеялся, когда Вершинин перевел ему эти слова и заговорил:

– А Хрущев не бандит? Уже ракеты ставит против США.

– Надеюсь, мы все это скоро уберем, если уже есть такой президент, как Кеннеди, с вашей дальновидностью и кругозором все можно утрясти!

Когда Вершинин перевел мои слова, то Кеннеди встал, подошел ко мне и пожал мне руку:

– Надо добавить: пока есть такие смелые и умные контрразведчики!

Когда Василий перевел это мне, я встал и наклонил свою голову. Расставаясь, мы договорились еще раз встретиться, чтобы обсудить место и время встречи с Никитой Хрущевым. На этом мы и разъехались.

Братья Кеннеди и Василий Вершинин уселись на автомобиль и уехали. Я подождал «такси», водителем которого был Стальнов, сел на переднее сиденье, и мы уехали.

– Как дела? – спросил Валентин Стальнов.

– Вопреки моим ожиданиям, продвигаются, хотя хотелось бы побыстрей, ведь американские самолеты по Гаване пешком ходят. Но мы, по-моему, нашли общий язык с Джоном Кеннеди, да и Роберт ведет себя так, как будто мы с ним уже сто чет знакомы. И все это неоценимая заслуга Вершинина, он просто виртуоз! Ну ладно, – продолжил я, – мне надо попасть на Кубу, кое с кем там переговорить. В Москву же я вылечу из Гаваны на своем ТУ-16. А сейчас надо с вашими ребятами встретиться, если вы не против, Валентин Сергеевич.

– Наоборот! – проговорил Стальнов. – Ребята меня просили повидаться с вами, поговорить. Мы все очень завидуем вам, завидуем тому, как вы нашли общий язык с Китаем и даже с Мао Цзе Дуном, как вы обошли Даллеса, разве это не ваша работа, что он изгнан из ЦРУ? Мы отслеживали каждый ваш шаг.

– Нет, – сказал я, – Валентин Сергеевич, я иду проторенной вами дорогой.

Вот без вас и Вершинина что бы я здесь сделал? А попасть на электростул, как это было в Севилье, мог бы запросто. Один в поле не воин! Я это давно понял.

– А правда то, что вы в разведке с 16 лет?

– Да, – сказал я, – но если бы не Гущин, меня бы давно не было…

– Я знал его, – проговорил Стальнов, – закаленный контрразведчик был, и вот, на тебе, такая нелепая смерть.

Мы отъехали от Монреаля километров на 50. Заехали в большой поселок, у нас бы его назвали райцентром, подъехали к большому двухэтажному особняку. Про¬ ходя в калитку, я увидел, как 17 мужчин вскочили и вытянулись. Валентин Сергеевич подошел и сказал: «Знакомьтесь, Игорь Васильевич, – почти вся гвардия в сборе».

Я пожал всем руки, называя себя. Потом прошли в сад под навес с плотной крышей и длинным столом, все сели. Как-то по-свойски пошли разговоры. Все они были старше меня на 10-15 лет, но в разговоре все это отошло в сторону. Я ответил на все вопросы. А когда рассказал, как был устранен Берия, то все подошли и одобрительно пожали мне руку!

Стальнов же сказал:

– Вот, товарищи, это он по острию бритвы с 16 лет шел за Хелен Бреун, а в 21 полностью разоблачил и ее, и Берию. За это время было раскрыто и уничтожено его группой 29 шпионских гнезд!

Я почувствовал, что Валентин читает им назидательно-воспитательную мораль для поднятия духа.

– Не случайно его Георгий Константинович Жуков назначил своим первым заместителем в 23 года, – добавил Стальнов.

Я понял, что наступил подходящий момент:

– Валентин Сергеевич, подготовьте, пожалуйста, списки личного состава на присвоение очередных званий и наград. А кто какую награду заслужил, обсудите коллегиально. Я рад, что у вас такая дружная и боевая команда.

Начали подавать обед, мы произнесли первый тост, конечно, за будущее нашего государства и за Кубу, как остров свободы и намордник Даллесу.

После этого я около 12 дней пробыл в Канаде, посетил поселения русских, украинцев и армян, которые уже на положении граждан этой страны проживали там с 1904-1910 гг. На Кубу мне в этот раз перебраться не удалось. На восьмой день моего пребывания в Канаде ко мне приехал Вершинин и сообщил, что Кеннеди просил для отвода глаз организовать межправительственные переговоры. В них он участвовать отказался, но зато появилась предпосылка того, как будто не сам Кеннеди распорядился прекратить военную истерию, а все произошло на дипломатическом уровне.

– Наша встреча, скорей всего, состоится в конце года, я сообщу об этом дополнительно, – сказал Вершинин и уехал в США. 23 июля я вылетел из столицы Канады – Оттавы. 24 числа рано утром был уже в Москве. Созвонившись с Жуковым, договорился встретиться в 10.00 у Хрущева. По словам Жукова, Хрущев уже заждался моего доклада.

– В назначенное время мы были приняты Никитой Сергеевичем. Я рассказал все досконально о встрече с Кеннеди. Результаты этой встречи были признаны положительными. Также я передал просьбу Кеннеди об организации межправительственной встречи США и СССР.

– Политический накал в США ужасающий, ястребы жаждут крови, – добавил я, – но Кеннеди так не настроен и хочет все обставить по существующим законам, в том числе по международным.

Хрущев подхватил эту идею:

– Это верно! Кого-нибудь подберем, пусть через посольство США пробиваются.

В этот раз Кеннеди прав. Вот бы меня усадили с президентом США решать межгосударственные проблемы. Он сам хочет с этой делегацией встретиться?

– Нет, он будет и дальше вести диалог только со мной. А межправительственные дипломатические переговоры только для формальности. Кеннеди сказал мне: «Войны мы не допустим. Ястребам Израиля всю планету отдай, а им и этого будет мало».

– Так и сказал? – спросил Жуков.

– Да, так.

– На какое время следующая встреча назначена? – поинтересовался Никита Сергеевич.

– Сейчас все зависит от наших дипломатов. Может быть, Кузнецов что-то и сделает, но это уже не нам решать. Я думаю, что все идет хорошо. Джон Кеннеди вообще сказал, что торопиться особо не следует, ведь ястребы США считают, что весь мир должен выполнять только их волю, а о Кубе и речи быть не может. А вы слыша¬ ли, что Аллен Даллес оставил пост директора ЦРУ?

– Нет, – ответил Жуков.

На этом мы покинули кабинет Хрущева. 25 июня 1961 г. вместе с Жуковым вылетели в Ташкент, а уже 28 июня прибыли в Пекин. Как оказалось, Жуков договорился, чтобы мы посетили Пекин и лично Мао Цзе Дуна. Мы были приняты Мао Цзе Дуном и Чжоу Энь Лаем. Их тоже интересовало положение на Кубе и вокруг нее. Я рассказал о своей встрече с Кеннеди, о ходе переговоров, а также о том, что Кеннеди обязуется не допустить войны.

– Это очень хорошо, – проговорил Мао Цзе Дун, – как вы везде успеваете?

– Наша контрразведка рождена Великой Октябрьской социалистической революцией! Поэтому мы везде должны успевать и всем, и каждому помогать, чтобы политики не кидали в пламя войны свои армии.

Мао Цзе Дун, Жуков, переводчик и Чжоу Энь Лай даже захлопали в ладоши. Мао Цзе Дун проговорил:

– Моледець!

Георгий Константинович Жуков передал Мао Цзе Дуну перехваченную из США шифровку Тайваню с предложением разыграть военную провокацию между СССР и КНР. Только переводчик успел перевести, как Мао Цзе Дун вскочил:

– Это Линь творит! Сукин сын!

– У вас в Тайване кто-нибудь есть? – спросил меня Мао Цзе Дун.

Переводчик перевел. Я ответил:

– Конечно, есть и на материке есть.

Мао Цзе Дун улыбнулся, и я понял, что он понимает русские слова.

– Это хорошо, – сказал он, – но вот плохо, что Линь летает на самолетах из одной страны в другую.

Я спросил:

– А что, Мао Цзе Дун хочет, чтобы Линь-Бяо ползал по земле?

Переводчик перевел. Мао Цзе Дун показал вниз и что-то еще прибавил. Переводчик сказал:

– Под землей.

Мао Цзе Дун сел на свое место и проговорил:

– Георге Костатиноч, – и показал на свой желудок.

Переводчик сказал, что Великий Вождь приглашает обедать. Мы согласились. Все встали и прошли в соседнюю комнату. Стол был уже накрыт, на столе красовались стопочки грамм по 50. Мао Цзе Дун произнес тост. Переводчик перевел:

– Я поднимаю тост за мир и дружбу между советским и китайским народами и за то, чтобы таких людей, как Георгий, было побольше в Советском Союзе!

Все дружно подняли рюмки и выпили. Далее говорил тост Жуков, он поддержал Мао Цзе Дуна и добавил:

– Пусть мудрость вождя Мао Цзе Дуна освещает всему миру, как солнце, путь к миру и братству! – Когда переводчик перевел слова Жукова, Мао Цзе Дун поклонился и сказал:

– Спасибо.

После обеда, попрощавшись с гостеприимными хозяевами, мы отправились в аэропорт. Через 3 часа мы уже были в Ташкенте, нас встретили офицеры ТуркВО. Попрощавшись с Жуковым, я поехал домой. По приезде меня не очень ласково встретила жена. И причина была:

– Где ты болтаешься целый месяц? Техникум закончен, сессий нет, дипломной защиты тоже нет, а ты все равно где-то пропадаешь.

Обидно было такое слушать, хотя я ее понимал. Попытался ей рассказать, что я контрразведчик, но… она и слушать меня не захотела.

– Брось ты мне голову морочить. Привез меня сюда, а сам мотаешься, наверное, как шах, с десяток жен завел, – проговорила сквозь слезы.

Ну, что поделать? Каждому своя жизнь определяется судьбой при рождении.

Меня судьба одарила непоседливым характером, любовью к своей Родине.

На следующий день я пошел на работу как гражданский человек. Зайдя в свой кабинет, связался с Ниязбековым. Он сразу спросил:

– Откуда звонишь?

– Из совхоза, из собственного кабинета, – ответил я.

– Это хорошо, – проговорил Сабир Белялович, – я сейчас подъеду.

Пока переговорил с работниками о совхозных делах, подъехал Ниязбеков, мы поздоровались, и он спросил:

– А Хасанов здесь?

– Я даже и не узнал, – ответил я.

Когда позвонили, директор оказался на месте. Ниязбеков пригласил его подойти сюда, в кабинет главного инженера. Не прошло и десяти минут, как по¬ явился Хасанов, мы поздоровались.

– С приездом. Вы, как партизан, не сказали, когда приехали, живем-то ведь в соседних домах, – сказал Хасанов. Я попросил Сабира Беляловича побеседовать с директором наедине, а сам решил обойти территорию хозяйства. Когда я вернулся, то Ниязбеков с Хасановым уже переговорили. Директор сказал:

– Конечно, любое дело велико по сути, но такое дело, о котором вы рассказали, мы поддержим всеми своими возможностями.

Я вмешался:

– Только не на общем собрании, Исмаил Хасанович.

– Да, да. Это надо хорошенько уточнить. Я понимаю… – проговорил директор. – Я даже и не думал, что судьба сведет меня с таким человеком.

– На вашу голову, – сказал я.

– Нет, нет, – запротестовал директор. – Я искренне рад.

В сентябре мне сообщили, что Борман и Моль со своей свитой несколько раз появлялись в Гватемале. Последний раз прожили почти месяц и два дня назад, 26 сентября уехали. Я, забыв про все опасности, которые пережил в Севилье, связался с Жуковым, рассказал все и попросил:

– Мне надобно пожить в Гватемале, я этих двух гусей не могу упустить.

– Давай сначала доведем до конца дело с Кубой, а потом уж будем разговаривать о Гватемале, – ответил Жуков.

Я спросил:

– А не звонили ли Стальнов и Вершинин?

– Нет, пока молчат, – ответил Георгий Константинович.

Я уже начал тревожиться, еду в совхоз и думаю: «Неужели Кеннеди передумал? Кузнецов и Микоян ездили в США, а приехали ни с чем… но все же я выполнил все условия». 10 октября мне позвонил Стальнов:

– Василий разболелся, перенес серьезное воспаление легких. Только поэтому задержка со встречей. Я посетил его в госпитале Арканзаса, он еще очень слаб.

Хоть это и не очень меня успокоило, но все же причина была подходящей. Я видел, как Кеннеди доверял Вершинину, а потому я надеялся на успех. Значит, в этом году встречи не будет, хотя обстановка накалялась. С 15 по 26 октября я побывал на Кубе. Американские пираты наглели с каждым днем, их самолеты пролетали на бреющем полете над людными местами, где-то высоко в небе вор¬ ковали самолеты-разведчики У-2. Вообще ястребы действовали на нервы не столько кубинцам, сколько нашим войскам. Я не забуду, как махал кулаком американским летчикам полковник Язов, они тогда с Плиевым, по-моему, командовали нашей группировкой на Кубе. Однажды мне попался Толубко Владимир Федорович, которому подчинялся ракетный дивизион, и я сказал:

– Позор, Владимир Федорович, эти черепахи летают у нас по ушам, а еще ни одна ракета не запущена. Ни один янки еще не искупался до сего дня.

– Тех, которые ползают по крышам, сбивать нельзя, они будут падать на дома.

Ну, а если позволишь, то я оттуда, – он показал в небо, – сниму.

– Действуй, я отвечаю, – сказал я.

На следующий день У-2 шлепнулся в 200 метрах от берега Кубы. Это был настоящий праздник для кубинцев, до вечера на берегу шли танцы.

В Москву я прилетел 27 октября, рассказал все Хрущеву и Жукову, добился, чтобы Толубко наградили орденом Ленина.

Жуков сказал:

– Тебя ребята ждали в Канаде, встречу Кеннеди назначил на февраль 1962 года. Дату и место встречи назначат дополнительно, – и спросил: – А что представляет собой Вершинин?

– Если бы не он, то встречи с Кеннеди пришлось бы ждать очень долго. Это первое, а второе, это то, что он один из тех, кто был в группе Александра Васильевича в 42-45 годах. Он с Александром Васильевичем два раза был у вас от «союзников», в 43 и 44 годах.

– Забыл, – проговорил Георгий Константинович.

Никита Сергеевич с недоверием проговорил:

– Что-то Кеннеди тянет со встречей?

– Я ответил:

– Вы помните, что творят в ООН представители США и их союзники. Ведь никто, казалось бы, из взрослых людей не позволил бы себе свистеть, топать ногами и кричать, а они это делают. Кеннеди избран американским народом, а не этой сворой. Да еще тут президент отстранил Даллеса от ЦРУ, поэтому самому Кеннеди там сейчас ой как не легко!

– Вот как… – проговорил Никита Сергеевич.

Я расскажу для читателей о следующем факте. При выступлении Никиты Сергеевича в ООН, часть западных «демократов», свистя и топая ногами, просто не давала ему высказаться. Я придумал следующую вещь: послал Стальнова и Трофимова на свалку, чтобы найти там туфлю большого размера с оторванной подошвой. Хорошо помыв, ее завернули в «Нью-Йорк Таймс» – газету демократической партии США. Это было сделано для того, чтобы не подумали, что туфлю привезли из СССР. Я проинструктировал Никиту Сергеевича как ей стучать, когда засвистят представители США и их союзники в платьях «демократов». Никита Сергеевич все понял, взял эту туфлю с собой. Ох! Как мы были правы! Только он начал выступать, как вся эта бесноватая публика начала свистеть, орать, топать.

Никита Сергеевич сначала, как он потом рассказал, забыл про туфлю, а потом вытащил ее из газеты, взял за каблук и давай стучать подошвой. Но так как подошва была оторвана, то стук получался двойной громкости. Минуты через две весь зал замолк и дослушал до конца доклад Хрущева. После доклада Никита Сергеевич вынул газету «Нью-Йорк Таймс», разгладил ее, положил на трибуну, а на нее американскую туфлю с оторванной подошвой. Больше его выступления не освистывались.

После этого случая Н.С. Хрущева пригласили посетить город Лос-Анджелес и киностудию «XX век – Фокс», где его приветствовали хозяин студии Спирос Скурас и видный предприниматель кино Америки Эрик Джонстон. Разумеется, присутствовал там и я.

В марте 1962 года мы встретились с Джоном Кеннеди в штате Арканзас. Его первый вопрос был:

– Это сам Никита Хрущев придумал с туфлей?

– Вы ведь не масон? – ответил я вопросом на вопрос.

– Ноу, ноу, – открестился Кеннеди. – Не масонь я, не масонь.

– Это ведь только масоны считают все народы планеты дураками. Хотя сами они истинные болваны с перенасыщенной наглостью, из-за чего становятся еще глупее.

После перевода моих слов Джон Кеннеди наполнил рюмки, мы звякнули ими и дружно выпили, Кеннеди пожал мне руку. Потом мы продолжили обсуждение встречи Хрущева с Кеннеди. Он сказал:

– Мы решили предложить вам встречу на базе Гуантанамо, а где конкретно – будет видно через 2-3 часа.

Мы эту схему с Вершининым и Стальновым отрабатывали еще прошлый год.

«Молодцы», – подумал я. Немного как бы задумавшись, сделал вид, что не ожидал такого предложения, потом переспросил:

– А все ли будет хорошо? Здесь столько ваших войск… Встреча может быть замечена ястребами США. Я хочу, чтобы Джон Кеннеди был президентом три срока, столько же и Хрущев, а я вас буду охранять.

Вершинин перевел. Джон Кеннеди пожал мне руку и сказал:

– Я бы с удовольствием имел такого охранника рядом с собой.

– За конфиденциальность отвечает он, – сказал я, показав на Василия, а Василий показал на себя и сказал нарочито по-английски:

– Я гарантирую и то и другое.

Потом, извинившись, перевел свои слова на русский язык. Все получилось так естественно, что Кеннеди даже улыбнулся. Наметили встречу на 22 октября 1962 г.

Кеннеди попросил:

– Пусть Никита еще кого-нибудь пришлет до нашей встречи в США.

Так и договорились, но хозяин – Кеннеди меня не отпустил. Мы сели, пообедали, а потом он нас: меня, Вершинина и Роберта Кеннеди проводил в аэропорт.

Там билет на мое имя был готов, и минут через 15 я уже сидел в самолете до Лондона, где была предусмотрена пересадка. В аэропорту в Великобритании нас задержали всего на семь с половиной минут. Далее уже советский самолет ИЛ-18 принял на борт всех пассажиров, летевших в Москву. 26 марта 1962 года я уже был в Москве. Из аэропорта созвонился с Жуковым и Хрущевым. Жуков говорит:

– Хрущев уже надоел своими звонками о тебе, жми прямо к нему, я тоже сейчас подъеду.

Когда заходили к Хрущеву, он сначала поздоровался со мной, а потом с Жуковым.

– Ну, как дела, сынок? – живо спросил Никита Сергеевич.

Я все начал подробно рассказывать: как приехал, как встретились, как договорились. Рассказал, что встреча произойдет на американской базе Гуантанамо, которая находится на территории Кубы. Я заранее попросил повысить полковников Вершинина и Стальнова до звания генерал-лейтенантов и присвоить им звание Героев Советского Союза.

– Ребята просто молодцы! Если бы не они, то я бы ничего не сделал.

Хрущев заметил:

– Нелегко тебе это все дается, сынок, ты так похудел. Тебе надо отдохнуть.

Жуков подтвердил это, но я ответил:

– Пока об отдыхе даже думать не имею права. Когда закончим карибскую проблему, то сам попрошусь. Сейчас надобно поехать домой, ведь любая работа для меня является законом.

Хрущев сказал:

– Вообще надо все пересмотреть, пора заниматься чем-то одним.

– Эго все потом, а сейчас надо ехать домой.

Жуков туг же из кабинета Хрущева позвонил в Домодедово, дал команду насчет билета и сказал:

– Завтра летишь первым рейсом Москва – Алма-Ата с пересадкой в Чимкенте. А сейчас необходимо перекусить с дороги.

Никита Сергеевич быстро дал команду, и в комнату-столовую принесли завтрак на три персоны. За завтраком я опять напомнил о повышении и награждении ребят. Потом Никита Сергеевич сказал:

– Даллесу и вообще всей воинственно-разрушительной системе США и Израиля по высосанному из пальца так называемому «Карибскому кризису» мы набьем их разжиревшие хари – я в этом уверен.

– Но для пущей важности, – сказал я, – пошлите еще раз наших дипломатов. Правда, они в тот раз проездили, а их чуть ли не секретарь-машинистка принимала. Мы имели разговор с Кеннеди на эту тему. Любая нетактичность и неряшливость со стороны дипломатов США будет именоваться неряшливостью администрации президента Кеннеди. Поэтому сейчас все будет обставлено, как надо.

– Хорошо, – сказал Никита Сергеевич. – Мы тех же и пошлем. Кого хочет Кузнецов, того и пусть берет. А Кеннеди их сам не примет?

– Нет, – говорю я. 27 марта я вылетел из Москвы. Я забыл предупредить, чтобы меня встретили, но, на мое удивление, как я только сошел с трапа самолета, меня туг же подхватила «Волга» Сабира Беляловича. Я сел, но поехал сразу в совхоз Казгуртский, передал шоферу, что к Ниязбекову я заеду завтра. 28 марта я уже приступил к исполнению своих гражданских обязанностей. Директор совхоза зашел ко мне, поздоровался и объяснил, что ребята работают хорошо, к службе главного инженера никаких претензий нет. Я сказал: «Спасибо».

– Хоть бы Хрущева привез сюда, – сказал директор.

Я пообещал так:

– Если он мне где-нибудь встретится, то обязательно приглашу.

Как обычно пошла хозяйственная работа. К Ниязбекову я в этот раз не пошел, так как нашел некоторые моменты в работе главного инженера недостаточными, а особенно по тех¬ нике безопасности. А за этим я всегда следил всесторонне, так как моя основная работа строилась на безопасности, в том числе межгосударственной.

30 марта 1962 г. меня пригласил к себе Сабир Белялович Ниязбеков. Я прибыл к нему часов в одиннадцать, мы сразу сели по машинам и поехали в Машат – дом отдыха крайкома. Там можно было поговорить без свидетелей, к тому же Ниязбеков сказал:

– Я знаю, тебя сейчас ни на какой курорт не выгонишь, давай дней десять отдохнем здесь. Кроме того, мы подумали и решили перевести тебя на другое место работы.

Я категорически отвел и то и другое:

– Сабир Белялович, я сейчас ни о чем не могу думать, кроме как о Карибском кризисе. Давайте разговоры о других работах и повышениях оставим на потом. Для меня работа та хороша, от которой я могу в любой день уехать, и мой отъезд даже на месяц не причинит вреда этой работе, но я согласен на недельку поехать в Кисловодск.

– Ну и хорошо, хорошо, договорились, – проговорил Ниязбеков.

А я ему стал рассказывать о том самом враче-убийце, который в прошлый раз ускользнул:

– Хоть он и из фашистского логова но до сих пор, вместе с Борманом они живы.

Перемещаются под охраной ЦРУ куда хотят. Я просто не имею право оставить этих двуногих зверей живыми на свободе.

– А что он сделал, этот Моль? – спросил Сабир Белялович.

– Моль – это один из врачей-душегубов фашизма, еврей по национальности. Его профессией во время войны было высасывать кровь из пленных русских военнослужащих, пленных всех национальностей. Он никого не щадил. Это слово ему было незнакомо и непонятно. Кровь требовалась первой группы. И таких военнопленных он убивал при помощи не отбора, а забора всей крови, более 100000 человек. Передвигалась его кровавая лаборатория вместе с наступлением немецких войск. И первые здоровые молодые солдаты и офицеры попадали в его лапы. Из лаборатории теплые трупы выбрасывались в ямы и закапывались. Вся его банда давно арестована и расстреляна, а он и Борман еще живы. Разве я могу оставить их в живых? Хотя они имеют двойников, Борман – трех, а Моль – двух. Но мне плевать, кто попадет: двойник – продажная шестерка или сам фашист. Меня не обмануть двойниками, я знаю хозяев, а двойников стоит повесить, чтобы они за своей спиной не укрывали преступников. Поэтому, потерпите. Я на службе и вы на службе, так что давайте будем ее выполнять.

Через недельку мы встретились в Алма-Ате с Юсуповым, он тоже не выдержал и сказал:

– Ты здорово сдал, надобно отдохнуть.

Я ему сказал:

– Вот я приехал, поедем на Алатау, и я сразу поправлюсь.

– Хорошо, – сказал Юсупов.

Мы вышли из ЦК Казахстана, сели в автомобиль и поехали в дом отдыха ЦК под Алатау. Там пробыли четыре дня, и я действительно немного отдохнул, отоспался.

Связались мы с центром, но, как оказалось, ни Хрущева, ни Жукова в Москве не было. 7 мая вернулся домой, в Казгуртский совхоз, и занялся чисто гражданской работой. Но в уме всегда была одна главная мысль: побыстрее встретится с Джоном Кеннеди, чтобы не дать этой агрессивной, воинственно-разрушительной системе развязать общепланетную катастрофу. Ведь ядерная война, где бы она ни проходила, будет первой и последней ядерной катастрофой для нашей планеты.

Дни стали какими-то длинными, а ночи еще длинней, так как сон покинул меня. За время до встречи между Кеннеди и Хрущевым я успел побывать еще раз в Китае, объехать Тюратам. Проехал по старым местам, по которым когда-то меня, как половую тряпку, таскала Хелен Бреун. И даже недельку провел в Кисловодске, исполнив просьбу Юсупова. Приехав домой, я подумал: «Если все человечество начнет наводить порядок на своей земле и пресекать наглые претензии врагов на их превосходство над другими народами, то наша планета избавится от вражды, кровопролитий, смут. Давно пришла пора понять это всем! Для этого мы и добивались встречи лидеров двух сверхдержав: СССР и США». Все ближе подходил день и час этой встречи на территории острова свободы – Кубы, а точнее на участке его территории, оккупированной США. Любая свободная минута у меня проходила в мыслях об этой встрече, я отрабатывал каждый ее момент. Долго думал о том, как поведут себя Хрущев и Кеннеди, что может потребоваться на этой встрече, а что нет. Несмотря на то что на последней встрече братья Кеннеди, Вершинин и я обнимались как старые знакомые, новая встреча сулила быть более сложной и проблематичной. Я мысленно отрабатывал любые повороты событий, при этом ни в коем случае не допуская срыва не только переговоров, но и договоренностей. Задавал себе вопросы о том, что и как бы я сделал в той или иной ситуации, думал о том, как бы на моем месте поступил опытный дипломат.

В общем, я не минуты не давал покоя своим мыслям. Двадцатого октября мы вылетали из Москвы на Кубу.

Наконец этот день наступил. Мы с Никитой Сергеевичем, отделившись от общей свиты, прилетевшей на Кубу, оказались у назначенного места. Осталось лишь пройти в проход и выйти за ребристые склады-ангары. Но вдруг Никита Сергеевич, остановившись, проговорил:

– Знаешь, сынок, я им не очень-то верю. Мы сейчас сделаем шаг, два и вдруг как накинут наручники на руку, и будь здоров, Никита Сергеевич. Незаконный переход на чужую территорию.

Но я убедил его:

– Никита Сергеевич, я прожил всего тридцать лет и не боюсь – иду. Все будет в порядке, я верю Джону Кеннеди, он не бандит, как Аллен Даллес.

Так мы и пошли через устроенный, как я заметил, именно для нас проход.

Когда мы стали проходить мимо часовых, они отдали честь. Я был в форме советского генерал-лейтенанта и ответил им взаимностью. Едва мы вышли из-за угла ангара, как увидели: навстречу нам шли братья Кеннеди и Василий, который являлся переводчиком. Джон Кеннеди широко (как он умел) улыбнулся и расставил руки, то же самое сделал и Хрущев. Они, как старые друзья, обнялись и расцеловались. Было очень жарко, неподалеку стояло сооружение в виде грибка, со столами и скамейками внутри. «Приготовились», – подумал я. Тут же Джон Кеннеди обнял меня и проговорил по-русски:

– Я очень рад, гер генераль, – и крепко пожал мне руку.

Мы поздоровались по-приятельски с Робертом Кеннеди и Василием Вершининым.

Он сказал:

– Вы как будто генералом родились!

Президент Кеннеди предложил по русскому обычаю тут же сесть за стол. Роберт поставил на стол русскую водку в граненой бутылке, бутылку виски, 5 рюмочек, закуску. «Все приготовили», – еще раз подумал я. Сам Джон Кеннеди открыл бутылку водки, налил рюмки и проговорил:

– За встречу, дружно, по-русски!

Все дружно чокнулись и выпили. Кто больше был доволен встречей? Хотя дело и давнее, но мне кажется, все были довольны не только встречей, но и друг другом.

Президент США Джон Кеннеди был ярчайшей политической звездой на тусклом небосклоне США. Он был артистом своего дела, и роль, отведенную ему судьбой, исполнял так, чтобы каждый живущий на земле знал его таким, каким воспитали его родители. Он понимал, что для того чтобы быть президентом сверхдержавы США, необходимо знать и понимать, что такое жизнь и как ее сохранить для потомков.

Василий Вершинин успевал переводить вопросы и ответы двух людей, от которых будет зависеть судьба всего человечества, живущего на Земле, да и самой Земли. Я был горд и за Кеннеди, и за Хрущева. Они были самим воплощением умной и миролюбивой дипломатии, от которой не страдала ни одна ведущая переговоры сторона, а выигрывали обе стороны и все человечество, живущее на Земле, и сама природа, сотворившая нас такими разными: умными, добрыми, а порой агрессивными и звероподобными.

Договорились, что Джон Кеннеди сразу после окончания переговоров даст команду прекратить полеты самолетов над территорией Кубы, а также отведет ВМС к берегам США и местам их постоянного базирования. Никита Сергеевич при всех сказал мне:

– Скажи, чтобы у ракет демонтировали боеголовки, пусть прекратят всю военную истерику и готовятся к отплытию. Оставить здесь лишь незначительные силы.

Только Василий перевел эти слова, как Кеннеди обнял Хрущева, меня, Василия и брата. Потом что-то сказал и показал рукой – писать. Василий сказал:

– Президент спросил: «Меморандум будем подписывать?»

– Как хотите, – ответил Хрущев. – Мы, русские, больше верим слову!

Василий перевел эти слова. Кеннеди тут же подошел к Хрущеву, пожал ему руку и поднял большой палец руки вверх. Хрущев добавил, показывая на меня:

– Вот меморандум.

Все рассмеялись. Кеннеди подошел ко мне, пожал руку и, подозвав Василия, стал что-то ему говорить, показывая на меня. Василий говорит:

– Господин президент спрашивает, кто из ястребов США опасен для его жизни?

Я, не мешкая, ответил:

– Линдон Джонсон, Аллен Даллес, Гарри Трумэн, Голда Меир и Ицхак Шамир.

Мы опять обменялись рукопожатиями, потом все уселись к столу. Кеннеди старший взял бутылку водки, передал мне и что-то сказал. Василий перевел:

– Доверие мое к вам полнейшее. По ирландскому обычаю на дорожку наливает самый уважаемый человек.

Я наполнил рюмки до краев, все выпили за дружбу, закусили. Роберт Кеннеди обратился к Василию и что-то сказал. Василий перевел:

– Генерал хороший парень, ему надо быть дипломатом.

На этом мы и разошлись. Братья Кеннеди пошли вниз от ангаров, а мы с Никитой Сергеевичем пошли к проходу на выход. Часовые опять нам козырнули, я ответил им тем же. Когда мы появились в Гаване, то там был уже целый переполох: пропал Никита Сергеевич и генерал. Увидев нас, все успокоились. Ко мне подошел главный редактор газеты «Правда» и спросил:

– Ну как, успешно?

– По-другому не бывает, – говорю я.

Не успел улететь Никита Сергеевич, а американские самолеты уже перестали кружить над Кубой, и видно было, как начали разворачиваться боевые корабли США. Я ждал распоряжения Хрущева о демонтаже боеголовок, но Никита Сергеевич сам отдал указание, по-моему, Язову.

– Прекратить панику, войны не будет. Оставить здесь 1/3 всех войск, остальной личный состав подготовить к отправке водным путем.

Так 22 октября 1962 г. был сорван опаснейший план, не один год готовившийся ястребами, масонами и рядом агрессивных политических и националистических групп разного толка, по развязыванию войны общепланетарного масштаба.

Хрущев со своей свитой улетел 27 октября 1962 г. А я на военном самолете ТУ16 прилетел в Москву 4 ноября.

По прилете в Москву и встрече с Жуковым и Хрущевым мне показали указ о награждении Героями Советского Союза 6 человек, в их числе были Стальнов, Вершинин и я. Это была уже вторая моя звездочка. Все были повышены в звании, мне в кабинете Хрущева Жуков поменял погоны генерал-лейтенанта на погоны генерал-полковника. В этом звании, по капризам Брежнева, я пробыл до 1982 г. до прихода Андропова вместо Суслова.