Сенельников прилетел в аэропорт Ташкента только в 18.45 местного времени. И чтобы обо всем переговорить, что произошло в Бразилии и что надо пересмотреть по Средней Азии в нашей работе, одним часом не отделаться. Мы решили проехать в гостиницу «Таш¬ кент» и переночевать, и все обсудить без спешки и помех. Мой водитель, прекрасный парень-казачонок, отпросился поехать к родным, тут, сказал он, рядом с Ташкентом. Я его отпустил, но предупредил, чтобы к 7.00 он был у гостиницы. Мы же с Сенельниковым не уснули ни одной минуты, обстановка требовала вернуться к схеме наших пунктов, существовавших до 1959 г., то есть создать точки в Самарканде, Бухаре, Ташкенте, Чимкенте и Джамбуле.

– В Душанбе оставим Усачева, – сказал Сенельников и добавил: – Хороший, между прочим, парень, память исключительная, а зрительная, что фотоаппарат, глянет раз – и фото на всю жизнь!

– Это хорошо, – сказал я, – но в твоей группе все ребята хорошие, поэтому посмотри, возможно, на них и надо взвалить обязанности по точкам. Я прошу тебя, Евгений Васильевич, возьми эту нашу команду на себя.

– Спасибо, – сказал Женя, – я сам хотел вас об этом попросить.

На этом мы и решили, выстроенная нами конфигурация модели среднеазиатской сети СВПК нам понравилась обоим. Спустились мы вниз в 6.48 по местному времени, Махулбек уже стоял и поджидал нас. Подбросили мы Сенельникова до аэропорта и отправились домой, не заезжая на обратном пути ни в Сары-Агач, ни в Ленинское. В свое межрайобъединение мы приехали к 12.00 ч. 25 января 1963 г.

Работы было много везде и на гражданке тоже. Я сразу даже не подумал, что в должности управляющего межрайонным объединением у меня столько будет работы. Меня в начале должность эта привлекла тем, что я сам себе хозяин, а работа вся связана с разъездами, чего еще лучше надо? Хотя ездить действительно можно было много, но и работать приходилось не меньше, чем на основной работе. И если бы не помощь Ниязбекова и Юсупова, то мне бы эту должность пришлось оставить через 2-3 месяца. 27 января 1963 г. при поездке в Туркестан я на 5 минут заскочил к Ниязбекову и созвонился с Г. К. Жуковым. Он, оказывается, проболел гриппом уже 10 дней, а потому выехать пока куда-либо не в состоянии. «Я попросил, чтобы тебя отправи¬ ли в командировку, – сказал Жуков, – кое-что надо обсудить. Поздравь Сенельникова с повышением в звании и наградой Звездой Героя Советского Союза». Я поблагодарил Георгия Константиновича, сказал, что в командировку я приеду обязательно. Пожав руку Ниязбекову, я распрощался и поехал по намеченному маршруту в Туркестан с заездом в Джамбул и Первый хлопковый совхоз.

По возвращении из этой поездки домой, я опять заехал к Ниязбекову и, к моему удивлению, встретил Сергея Разуваева, чье постоянное место в Находке Приморского края.

– Что-то случилось? – спросил я.

– И то и другое, но больше надо кое о чем потолковать.

– Хорошо, сейчас с Сенельниковым созвонимся и потолкуем.

– Я на вертушке, – так всегда отвечал Сенельников.

– И как она вертится эта вертушка? – спросил я.

– Да все нормально.

– Не ради контроля мы звоним, а поздравляем тебя все втроем: Ниязбеков, Разуваев и я с присвоением звания генерал-лейтенанта и награждением Звездой Героя Советского Союза.- Сенельников молчит… – Женя, ты что, уснул, что ли? – спрашиваю я. Потом слышу:

– Превеликое спасибо, в зобу дыхание сперло, в пот и дрожь бросило, я просто не знаю, как себя вести.

– Вести себя надо спокойно, – сказал я, – надо обмыть две звезды – две рюмки и не более. Договорились?

– Служу Советскому Союзу! – выдохнул из себя Евгений Васильевич Сенельников.

– До встречи, – сказал я и положил трубку.

Сергей Вениаминович Разуваев сидел у нас на большой группе, обслуживающей Приморский и Хабаровский края, со штаб-квартирой в Находке и, коль он приехал без вызова, значит, есть большой улов, подумал я и не ошибся.

– С дороги-то хоть покушать успел? – спросил я Сергея Вениаминовича.

– Да мы тут с Сабиром Беляловичем успели дважды повторить эту немаловажную процедуру. – Ну что же, коль вы познакомились, то выкладывай, не стесняйся, все здесь свои, чужих нет.

Оказывается, Линь-Бяо был дважды засечен в Южной Корее и не с корейцами саке японское распивал, а с американцами, и раз нажрался до чертиков, болтал все и обо всем. Значит, китайская разведка стала взрослеть, подумал я, коли Мао Цзе Дун знает об этом визите Линь-Бяо в Корею.

– Я хотел попросить разрешения прицепить к нему свой хвост, можно это или нельзя? – проговорил вкрадчиво, как умел, Разуваев.

– Конечно можно, даже нужно и, если при каких-то обстоятельствах обстановка заставит списать его, то делай без оглядки. А есть какие-то материалы по его переговорам с американцами? – спросил я.

– Кое-что накопали. Вот два листика фотокопии.

Я заглянул в фотокопии и глазам своим не верю – Фрэнк Татчер!

– Когда уехал Фрэнк Татчер?

– Да нет, – говорит Сергей Вениаминович, – он у нас пополнил нашу интер¬ национальную коллекцию, стал семнадцатым.

– Охарактеризуй мне его как следует: говорит по-русски? Нет, – ответил Сережа. Но такой хитрый, наглый масон с серпообразным носом, с висячими глазами, со здоровой родинкой, черной, на подбородке. Да там каких только нет, я вот думаю, что с ним делать? Людей жалко около них держать, потому и приехал, а вот эти бумаги по переговорам наших некоторых «умников» с японцами и американцами я передаю вам, мне надоело таскать эту папку. Я показал свои мизинцы на руках и укороченный палец на правой руке и всем сказал, что это все дело того «орла» со здоровой родинкой на подбородке. «Это Фрэнк Бойс, не Татчер, он меня сразу узнает». Связываемся с Жуковым, я спрашиваю у него разрешение вылететь в Приморье, передаю привет от Разуваева и Ниязбекова. «Разуваев, – говорю, – наловил много рыбы, к тому же, видать, крупной. Если можно, то позвольте мне полететь вместе с Разуваевым, а из Приморья прилететь к вам в Белокаменную»?

«Валяй», – приподнятым голосом проговорил Георгий Константинович.

Ниязбеков связался то ли с Желтоноженко, то ли с Батраковым насчет моей командировки во Владивосток и в Москву. Главное то, что 14 февраля 1963 г. мы с Сергеем Вениаминовичем уже вылетели из Чимкента до Алма-Аты, а там от АлмаАты уже были прямые маршруты до Владивостока. 16 февраля 1963 г. мы были в расположении пункта в Находке. Времени, как всегда, у нас не хватало, едва передохнув с дороги, перекусили и за работу. Разумеется, начали с Фрэнка Бойса, как старого знакомого. Странное дело, сколько мне за эти годы приходилось встречаться с бандитами, которые были готовы заживо с тебя шкуру снять, и какими они оказывались слабыми, когда судьба их поворачивала на 180 градусов и говорила им: «Что же, негодяй, пришла твоя пора за все злодеяния рассчитаться». Я стоял у окна и глядел в окно, вроде бы я посторонний человек, и меня совершенно не касается, кто здесь работает и зачем привели сюда этого иностранца, «не знающего русского языка».

Когда его, Фрэнка, усадили у стола и я повернулся к нему, то он шарахнулся со стула к двери, но там стоял Саша Антипов, а через него не каждый трактор проедет.

Я пригласил этого Фрэнка вежливо – так же, как он со мной начинал говорить в Севилье:

– Присядьте, Бойс, сидя все-таки легче советоваться со своей совестью, если у вас имеется эта штука. Вы что за два года разучились по-русски говорить? Или хотите на себе испытать те штуки, которые испытывали на мне? Подумайте хорошенько, ведь времени у нас всех не хватает, и у вас, и у меня, я предлагаю вам сэкономить это время и начать говорить. Кто вы и откуда сюда прибыли, мне известно – не так ли?

– Так, – прогудел Фрэнк.

– Поэтому я с вами хочу поговорить коротко и ясно. Первый вопрос, где сейчас Борман? Я знаю, что Моля ваши цэрэушники пристрелили как собаку.

– Откуда вы знаете, что Моль погиб?

– Из бразильских газет, там и фотографии есть все – честь по чести, а главное – по заслугам! Не так ли, Фрэнк?

– Борман удрал на Тайвань, а меня бросил здесь, свинья!

– А вы как думали, Бойс? Вы ему нужны, как использованная половая тряпка и не более, а сколько вы из-за этого бандита людей угробили? Для меня главное то, что вы вспомнили русский язык, а это немало лично для вас, Фрэнк. Второй вопрос: где находится янтарная комната? Вы ее упаковывали вместе с Тедом Юскасом и под вашим руководством ее увозили?

– Откуда вам известно, что я в этом участвовал?

– В данном случае вопросы буду задавать я, а вы постарайтесь поподробнее отве¬ чать.

– Борман нас после отгрузки всех отстранил и поручил 6-му отряду; скорее всего, она, янтарная комната, в США у Рокфеллеров.

– Почему вы не сказали, что у Дюпона? Вы же знаете, что у Бормана ее купил Дюпон.

– Нет, они в цене не сошлись, а Рокфеллер перехватил и янтарную комнату и самые лучшие картины.

– Молодец Рокфеллер, сказал я, хоть в этом надул Дюпона. Третий вопрос: за что вы расстреляли 20 человек военнопленных советских солдат после разборки, упаковки и отгрузки янтарной комнаты? Это в знак благодарности или еще что, я теря¬ юсь в догадках, вы же не фашист, а еврей.

– Я выполнял команду Бормана.

– Борман фашист, а вы еврей, фашисты же уничтожали евреев, как же вы им служили? У вас что, совсем нет ни совести, ни человеческих принципов?

– Борман тоже еврей. На войне, как на войне, – договорил Фрэнк Бойс.

– Четвертый вопрос: вам никогда не было жалко живых людей, в том числе евреев, с которых вы стаскивали золотые коронки, зачастую вместе с зубами?

– Я выполнял приказ.

– Пятый вопрос:

– Я больше говорить не буду, – заревел Бойс. Упал на пол и начал колотиться, имитируя эпилепсию.

– Встаньте, Фрэнк, будьте до конца солдатом.

– Я не солдат, а полковник, – едва поднялся на ноги Бойс. – Ответьте мне на один вопрос, на один, – попросил сквозь рыдания Бойс, – кто вы по званию, по манере допроса я определил, что вы – Белый.

Я ему ответил:

– Генерал-полковник советской контрразведки, дважды Герой Советского Союза, вы ответом удовлетворены?

– Да.

– Вы мне ответите на последний вопрос или в другом кабинете будете отвечать, откуда без ответа не уходят?

– Да, отвечу.

– Кто с китайской стороны присутствовал с вами на переговорах, кроме Линь Бяо? Он был один? Он дал вам слово, что спровоцирует войну между СССР и КНР?

– Да, дал!

– Спасибо, – сказал я. – Вы свободны.

– Совсем?! – воскликнул Бойс.

– Нет, – сказал я, – до суда. Уведите.

Следующим пришел, лучше бы его не видеть, один из ярых власовцев, капитан Смирнов Владимир Александрович, который последние годы сопровождал и охранял фашистов – мародеров типа Бормана. И в этот раз приехал с ним сюда, но не успел удрать, как это произошло однажды в Гватемале с тем же Борманом.

– О! Какая приятная встреча! Вы ли это, Владимир Александрович? Сколько лет, сколько зим?

– Вы обознались, – пробормотал Смирнов.

– Да? Вам кажется, я способен обознаться? Владимир Александрович, вам сделать, как бывшему соотечественнику, что-то приятное? Не стесняйтесь, говорите. Я сейчас вызову к вам на свидание вашего сына Александра Владимировича Рябухина – он взял фамилию жены.

Он окончил политехнический институт, работает конструктором, отличный парень. Позвать его? Леночка, дочка ваша, заканчивает педагогический. Как видите, советская власть, которую вы предали и продали, щедра и детям за родителей-выродков не мстит.

– Не надо, не на…- Смирнов свалился со стула, и спасти его врачи не смогли – инфаркт.

Следующим завели совершенно незнакомого человека, эстонца по национальности, по-русски он говорил плохо, с сильным акцентом, но откровенно.

– Назовите вашу настоящую фамилию и имя.

– Янк Адамкус, – произнес он.

– Что вы здесь делаете, с кем приехали?

– Я приехал сюда давно из ЮАР, хотел устроиться на работу, болтался три месяца, и вот, только… взяли.

– А почему вы не поехали на родину? – спросил я Адамкуса. ! – А что я там буду делать, детей позорить? Ведь там узнают, что я был полицаем, по головке не погладят. Лучше я добровольно буду отрабатывать, большого вреда я не сделал, хотел повеситься, да не смог.

– А почему вы из ЮАР уехали?

– Не уехал, а сбежал! Сколько можно батрачить на тех же фашистов? – вопросом ответил Адамкус.

– Хорошо, что вы хоть сейчас это поняли, ибо некоторые до сих пор не понимают.

Спасибо за откровенность, мы вас передадим правоохранительным органам.

– Как хотите и куда хотите, я все равно теперь никуда не поеду, что хотите то и делайте, – проговорил Адамкус.

– Уведите – сказал я.

Адамкус сказал спасибо, что не стали душу выворачивать, как там у них.

Я спросил Разуваева, есть ли кто-нибудь из врачей, которые были с Борманом и Бойсом?

– Есть один…странный… чокнутый, по-моему, – объяснил Сергей Вениаминович.

– Пригласите его, кто он?

– Немец.

– Присаживайтесь. О, какая встреча! Франц Гольц, какими путями вы здесь оказались? Что молчите, не язык ли проглотили? Ужель забыли русский язык, на котором допрашивали военнопленных в Харькове и Днепропетровске? Так что, будете молчать или говорить? Переведите его в другой кабинет, пусть посмотрит на оборудование, возможно, оно ему понравится. Вставайте, вы слышите или нет? Помогите ему, однако, не так, как он помогал раскаленным железом.

– Это вранье! – закричал Гольц.

– Хорошо, запросите из Москвы все художества на Франца Гольца – Ганса Брехта, это все равно. Ведите его в другой кабинет, и пусть дает показания.

Сидя здесь, я начал просматривать предварительный допрос всех 17 человек. Посмотрел и сказал:

– Приведите мне полицая Ярослава Бандорука.

Я также стоял у окна и смотрел в окно, когда ввели Бандорука.

– Садитесь, – предложили ему.

– Постою, еще насыдымось, – проговорил он.

Я повернулся к нему и настойчиво сказал:

– Садитесь, Ярослав Казимирович. – Сказал я, разумеется, на украинском языке.

Он моментально сел.

– Як будэмо балакать вправду, чи як? – задал я ему вопрос так же на украинском. – Зараз я нэ знаю де правда, а дэ крывда. Что ж попробуем в данном случае отыскать и одно и другое. Вопрос первый: сколько односельчан сгорело в селе Антоновке в сарае, в который вы их загнали и подожгли со всех четырех сторон?

– Я их нэ загоняв, воны самы туды полизлы.

– От ваших дубинок и кнутов, не так ли? – проговорил я.

– Кабож я був одын, нас цилий взвод був, так шо на мэнэ одного не воляйте усих.

– Кто командовал – вы или Степан Бандера?

– Знамо дило, я.

– Так сколько сгорело односельчан, отвечайте.

– Тож булы партизаны та их помищныки.

– Сколько их всего было?

– Забув мабуть я, с кильки гадив уйшло.

– Вы в этот раз сожгли 378, человек, в том числе 142 детей от одного года до 11 лет. Я правду говорю или нет?

– Правду.

– За что вы сожгли людей в коровнике колхоза, людей Днепродзержинского района, и сколько их было, сожженных людей?

– Хто ж их щитав, хто там був, ти и погорилы.

Дальше с этим убийцей я разговаривать был не в состоянии. Сказал Разуваеву:

– Этих людей надо не расстреливать, не сжигать и не вешать, они должны умереть в вечных муках в той комнате. Как там Гольц? Хотел убежать, ну и… Пра¬ вильно сделали, хотя это очень легкая смерть для изверга рода человеческого.

Ввели еще одного, глазки бегают, как у бешеной собаки, как-то заискивает…

– Садитесь, садитесь, мягче сидеть будет! – сказал я. – Фамилия, имя, отчество.

– Чепуроной я. Макар Прокопыч, Макаром меня звали.

– За что и скольких людей вы повесили около Николаева в Каховке?

– Не помню…

– Вы повесили 217 мужчин, 314 женщин и утопили 124 ребенка от одного до 10 лет. Правильно говорю?

– Наверно, правильно.

– За какую оплату вы выдавали фашистам советско-партийный персонал Николаева и Каховки?

– Да разве вспомнишь, столько времени прошло?

– Еще раз повторяю, сколько вам заплатили за вашу предательскую работу?

– Не помню.

– Уведите в следующий кабинет, пусть прояснится память. Такое животное не должно засорять советскую землю! Когда увели Чепурного, я сказал Разуваеву:

– Хватит с меня и этой работы, что мы с вами проделали, Сергей Вениаминович. Оставим остальное вашим ребятам. Они доделают, а нам с вами пора в Белокаменную к Жукову. 24 февраля 1963 года мы с Разуваевым вылетели в Москву, в этот же день вечером мы были в Москве, не стали никого беспокоить, переночевали в гостинице на ВДНХ.

Утром созвонились с Г.К. Жуковым и решили встретиться у Н.С. Хрущева в 10.00.

Никита Сергеевич был в хорошем настроении, со всеми поздоровался по-братски, как он в таком случае говорил. Я рассказал, сколько наудил рыбы Разуваев, но Борман опять ушел, зато его шестерки остались и попали в сети к Сергею Вениаминовичу, даже Франц Гольц и Фрэнк Бойс, который меня учил жизни на элект¬ ростуле в Севилье. Другая рыбешка помельче, если Бондарука и Чепурного можно причислить к мелкой рыбешке. В общем, до конца мы не стали это дело доводить, ребята доделают, а мы поспешили сюда. Почему вместе с Разуваевым, это вот почему: у нас в ЮАР образовалась пустота, Логунков Иван Савельевич в мир иной отошел – обширный инфаркт. Ребята, которые работали с Логунковым, в принципе, не плохие, но в стране апартеида работать пока самостоятельно сыроваты. Там опытный Логунков, и тот иногда просился куда-нибудь. А когда я появлялся там по вопросу Бормана, то Иван Савельевич был готов и сам оттуда сбежать.

Разуваева Сергея Вениаминовича я знаю с Бухары, а это где-то добрых десяток лет, с его переходом в Йоханнесбург, и команда начнет взрослеть. Вот почему, Сергей Вениаминович, я вас и уговорил поехать со мной в Москву.

Г.К. Жуков слушал меня не перебивая, но когда я закончил, то сказал:

– А как смотрит на это сам Сергей Вениаминович?

– Я смотрю на это предложение положительно, тем более, за шесть последних дней как Игорь Васильевич проводил «братские» беседы и как ловко развязывал «собеседникам» языки, я позавидовал. Это первое, а главное – Борман чаще всего находится в стране апартеида, то есть в ЮАР и Гватемале, то тем более – я за!

– Далее, – Георгий Константинович продолжил, – мне приятно это слышать, но ЮАР и политика апартеида – это тот же фашизм, однако ослабленный, а потому он наиболее опасный. Через ЮАР проходят и прячутся там все недобитки Гитлера и прочая нечисть.

– Я это четко понимаю, – сказал Разуваев, – чем крупнее и опаснее дела, тем они интереснее. Я вот слушал Игоря Васильевича, как он выжимал соки из Фрэнка Бойса и выжал из него вплоть до того, где находится янтарная комната и кому ее продал Борман!

– Как, как? – переспросил Жуков, – что же, выходит, янтарную комнату тоже Борман утащил? – Выходит так, Георгий Константинович, и самые лучшие картины, и все это скупил Рокфеллер! Теперь осталось допросить самого Бормана, а это значит, что он должен быть в наших руках, так, Сергей Вениаминович?

– Так оно и будет, – подтвердил Разуваев.

Линь-Бяо дважды посетил за последнее время Южную Корею и беседы вел не с корейцами, а американцами, главное состоит в том, что заверил американцев, что он разожжет военный конфликт между КНР и СССР. Это подтвердил Фрэнк Бойс.

– Сергей Вениаминович, включите погромче запись допроса Фрэнка Бойса.

Когда прослушали запись магнитофона, Хрущев соскочил как ошпаренный и заходил по кабинету.

– Вот тебе и на – неужели опять война?

– Да нет, войны мы не допустим, но лишняя нервотрепка, – проговорил Г.К. Жуков.

Я передал всю документацию, которую мне отдал в Находке Сергей Вениаминович.

– Придется побывать в КНР и посоветоваться с руководством Китая. Если они не способны пресечь предательство Линь-Бяо, то придется помочь им в этом, – предложил я.

Георгий Константинович выслушал и сказал:

– В Китай съездить обязательно надо, но получена информация от Стальнова, они просят тебя, чтобы ты посетил Канаду и США. Вероятно, над Кеннеди нависла угроза.

– Это надо ожидать, эти типы Даллесы, Трумэны, Шамиры, Вейцманы – они плетут свою бесовскую паутину.

– По-моему, нам придется разделиться, ты, тезка, слетай домой, успокой семью, мы говорили с Юсуповым, что тебе придется уехать дней на 10- 15. Мы же с Сер¬ геем Вениаминовичем полетим в КНР. Во все дороги ты один не успеешь, к тому же твоему положению не позавидуешь.

Никита Сергеевич выслушал и говорит:

– Давай, сынок, перебирайся в Москву, создавайте здесь свой центр и работайте.

Разумеется, в таком положении, в котором ты сейчас крутишься, ни жить, ни работать невозможно. Дома семья, а ты на колесах, работа гражданская, и прочее, и другое. Я просто, когда подумаю, удивляюсь, как ты успеваешь, а вся работа на тебе. Вот только приехал и опять уезжать туда, откуда один Господь Бог знает, вернешься или нет.

– Спасибо за заботу, – сказал я Никите Сергеевичу, – видать для этой роли и появился на свет, для этого и попали мне на пути Александр Васильевич Гущин и заблудшая овечка Хелен Бреун. Такова моя судьба, а спорить с ней я не намерен, потому что судьба дана каждому из нас при рождении, а значит я Родине нужен тем, кем повелит быть мне моя судьба. Собственно, я буду тем, кем нужен родине моей до последнего своего шага и вздоха. 27 февраля 1963 г. я вылетел из Москвы и в этот же день был дома в Георгиевке.

Не помню, но что-то привез из подарков для детей и жены. Не успел раздеться и умыться, как зазвонил телефон. Я знал, что звонят из крайкома партии насчет моей командировки, но сказал жене: послушай, кто там раззвонился. Она подошла к телефону, поздоровалась. «А его еще нет, не приехал из командировки. Что, что, опять в командировку? Хорошо, приедет, я ему скажу, а кому позвонить? Ниязбекову? Хорошо, я передам».

Я умылся и сел к столу.

– Кто звонил?

– Из крайкома, опять на месяц в командировку тебя отправляют, – ответила жена.

– О, боже мой, когда же они прекратятся, эти командировки? – проговорил я, нарочито с грустью.

– Может, лучше все бросить и уйти с этой работы? А при чем эта работа и командировки крайкома? – проговорила вопросительно жена. – Где бы ты ни работал, коль ты коммунист, так и будут тебя посылать в командировки, что же теперь сделать? Ты же не тракторист. 30 января 1963 года вылетел в Москву и в Монреаль. Встретились со Стальновым и Севрюковым Алексеем Михайловичем. 31 января 1963 г. мы встретились с Робертом Кеннеди и Василием Вершининым.

Я им показал перехваченную почту между Израилем и Мальтой, и США. Всю бесовщину беспокоило то, что президентом США является Джон Кеннеди, который избран народом США без одобрения воинственно-разрушительной олигархической системы и его беснующейся верхушки: Даллеса, Трумэна, Меир, Шамира, Хангрена и другой недостойной публики.

Эта команда хищников установила контроль за перемещением президента, фиксируются места его передвижения по США на автомобиле, главное – на открытом.

Цель ястребов и масонов одна – устранить Джона Кеннеди физически. Поэтому я попросил и Роберта Кеннеди, и Василия Вершинина, и Стальнова устроить мне личную встречу с Джоном Кеннеди. 3 марта мы встретились с Джоном Кеннеди, Робертом Кеннеди и их «переводчиком» Василием Вершининым в штате Арканзас. Первый день мне дали просто отдохнуть и погулять по городу. 4 марта 1963 г. в 8.00 местного времени мы уже уселись за работу с присутствием Джона Кеннеди, Роберта Кеннеди и Василия Вершинина. Я передал все перехваты переписки и переговоров между Израилем, США и Мальтой для знакомства президенту. Он внимательно перечитал, долго молчал, а потом проговорил:

– Демократию и бандитизм они перепутали местами. Ваш Солженицын написал о сталинских гулагах, а тут масоны и ястребы президента загоняют за железные решетки, абсурд? Конечно абсурд! Я до них доберусь и доберусь обязательно! Спасибо за заботу, мне даже стыдно перед вами, генерал, что вы беспокоитесь о безопасности Президента США и охраняете меня от самих американцев и от израильтян, которые без помощи США передохнут с голоду или будут раздавлены арабами. Я вам очень признателен и ваши инструкции буду исполнять обязательно, я чувствую холодный взгляд Джонсона и его постоянную ложь. Теперь же мне стало ясно, почему он так себя ведет. О бандитах Даллесе, Трумэне я вообще думать не хочу, по-моему, данных уже достаточно для привлечения их к суду. Еще раз большое спасибо, генерал, если есть желание, погостите дней с десяток в нашем семейном кругу, мы будем очень рады.

Я поблагодарил президента за гостеприимство и за встречу и сказал:

– Вы помните наш договор, что я приеду встречать Новый год?

– Помню, – сказал Джон Кеннеди:

– Спасибо за все и до Нового года, а сейчас я вас провожу.

– Главное не забывайте о предосторожности, – добавил я напоследок.

Распрощавшись с гостеприимными хозяевами, мы втроем – Роберт Кеннеди, Васи¬ лий Вершинин и я, выехали в аэропорт Нью-Йорка. Проехав километров 50, мы остановились и еще поговорили о том, что требуется сделать для безопасности Президента США. Все выезды должны сопровождаться верной охраной, цэрэушники, которые бы¬ ли близки к А. Даллесу и сейчас находятся либо в охране президента, либо в его сопровождении, должны быть удалены полностью от этих функций. При любых выступлениях президента на открытых улицах или площадях должны стоять телекамеры. Не допустить его прогулки на открытых автомобилях. Враги президента обозначены, и они постоянно о себе напоминают. Мы много говорили обо всех моментах, которые могут быть опасными, и, когда решили, что все и для всех ясно, мы поехали в аэропорт Нью-Йорка.