Эти воинствующие группы 1968 год начали с теми же целями, и объектом начала войны между СССР и Европой они избрали Чехословакию.

Опираясь на таких деятелей, как А. Дубчек и ему подобных, агенты западных разведок начали мутить чешский народ. Исподволь насаждали антисоветские настроения, сеяли недовольство порядками в стране, недостатками в снабжении и в бытовых условиях, и дело шло к большому общенародному протесту и скандалу, к организованной провокации по всей Чехословакии. Мы перебросили в Чехословакию, на всякий случай жизни, 1300 человек своих контрразведчиков в помощь реально мыслящему населению, правительству Чехословакии и ЦК КПЧ.

Основным руководителем по стойкости оказался Василь Биляк, четырежды американцы, точнее представители спецслужб США, пытались физически устранить Биляка. Там, где работала СВПК, у представителей воинственно-разрушительной системы США укорачивались руки, а иногда и жизни. Наиболее агрессивным военно-политическим силам США удалось убедить власти ФРГ подвести вплотную к границе Чехословакии – Силезии 2 танковых дивизии. Мы тщательно отслеживали все поползновения противников, в большинстве случаев их агентура была нашими людьми обезврежена или работала с подброшенными нами фальшивками.

К августу 1968 г. дело настолько обострилось, что мы решили перекрыть границу своими танками, сделать это оказалось непросто. Когда наши танки выходили по горным дорогам на занятие позиций, то провокаторы собирали женщин и детей и выталкивали их на узкие горные дороги. Наши танкисты не смогли давить женщин и детей, а сворачивали в ущелья, направляя танки в пропасть.

Таким путем мы потеряли 3 танка вместе с экипажами. Тогда мы прекратили это самоубийство.

Леонид Ильич Брежнев из Москвы давал команду: «Разбить эти две немецкие дивизии и перейти в наступление». Но, как я писал выше, всей нашей военной компанией, совещавшейся у Брежнева, на меня было возложено управление обстановкой. И я терпеливо искал выход. Созвонились с Жуковым, Гречко, Устиновым, Огарковым, и было принято решение – не допустить войны! Практически я не выполнил приказ Верховного Главнокомандующего Л.И. Брежнева. Мы не стали атаковать танки ФРГ. Хотя Владимир Федорович Толубко меня заверял, что из этих 2-х танковых дивизий кучу металлолома он сделает за 2 часа.

Мы посоветовались с разведками ГДР, Болгарии, Румынии, Польши и Чехословакии и решили ввести союзнические войска на территорию Чехословакии, и вместе с тем, послать к командованию немецкой танковой группы письмо со своими контрразведчиками. Текст я написал сам лично. Текст гласил: «Господа генералы, мы стоим с вами на грани третьей мировой войны, и не кто-то другой, а вновь русские и немцы. Мы уже дважды поливали всю Европу кровью русского и немецкого солдата, а что мы завоевали? Мы завоевали кровью своих солдат мировое господство воинственно-разрушительному империализму США! Если мы забудем слезы Гудериана и Паулюса во Второй мировой войне, и развяжем третью мировую войну, то мы завоюем себе резервации, как русские, так и немцы, наподобие настоящих американцев-индейцев, которых воинственно-разрушительный империализм смутами и подкупами загнал в резервации триста с лишним лет назад.

Если вы истинные патриоты своей родины и народа Германии и вам памятны военные и послевоенные годы Второй мировой войны, прошу выйти на мирные переговоры. Положим конец войнам в Европе – и русские, и немцы!» И подписался: «генерал-полковник И.В. Белый».

Ребята прошли вниз, через бинокль мы увидели, как они подошли к часовым и пошли в глубь танкового расположения. Проходит час, проходит второй – нет ни наших, ни визитеров с той стороны. Брежнев давит – разбить танковые дивизии немедленно!

Подошли ко мне Толубко, Ахромеев и еще два незнакомых мне генерала, поздоровались, курим одну сигарету за другой. Но вдруг, когда уже начало темнеть, появи¬ лось белое полотнище и немецкий генерал (специально не назову его фамилии и имени) со своими сопровождающими и нашими контрразведчиками. Когда подошли к нам вплотную, то отдали честь, мы им ответили тем же.

Немецкий генерал, державший «грамоту», которую я отправил, по-русски спросил:

– Ви писаль этот токюменьт?

Я ответил:

– Да!

– Хороший токюменьт, но Прешний (так назвал он Брежнева) фелит нас пить, кому ферить? Фам, или ему?

Я попросил свое письмо и надписал на нем: «Перемирие подписываю по праву, данному мне командованием Вооруженных сил СССР». И снова подписал:

«И. Белый».

Практически, авантюра мировых агрессоров и на этот раз была сорвана, и мы, и немцы отвели свои танки от границы. А в начале 1969 г. власть в Чехословакии полностью восстановилась, пожар войны не разгорелся.

Мы приехали в Прагу, только остановились на окраине Праги, собирались разъезжаться по домам, стоим, беседуем, человек 6-7: Огарков, Толубко, Куликов и еще кто-то – и вдруг меня как палкой ткнуло в левую верхнюю часть груди. Вначале мне показалось, что кто-то из наших пошутил. Потом я почувствовал внутреннее жжение в левой стороне груди, и через китель проступила кровь.

Так я в «невоенное» время испытал 6-е ранение, на этот раз какой-то шальной пулей – как будто выстрелили откуда-то сверху.

Владимир Федорович Толубко первым увидел кровь и говорит:

– Игорь Васильевич, вы же ранены!

Потому, вместо выезда в Москву, мне пришлось двое суток проваляться в пражском госпитале. Оказывается, пуля, именно шальная, иначе не скажешь, вошла в верхнюю часть легкого и там осталась. Проносил я ее, эту шальную пулю, 14 лет, через год вообще думал, что ошиблись врачи, я ее даже не ощущал. Но в 1981 г. она меня так начала терзать, что я похудел на 12 кг и все-таки в 1982 г., в октябре, ее вырезали вместе с половиной легкого и пристроившегося вокруг этой пули рака.

Но что же было тогда, в 1968, по прибытии в Москву? Если Жуков и Василевский назвали проведенную мной операцию на германско-чешской границе «виртуозной», то Брежнев, как в свое время Булганин, чуть не разжаловал меня до рядового и не отправил в отставку! Даже М.А.Суслов, ненавидящий меня с первого знакомства, и тот возмутился словами Брежнева: «Ты не исполнил приказ Верховного Главнокомандующего».

Суслов произнес:

– Побольше бы не исполняли таких приказов Верховных и прочих, сирот было бы в 100 раз меньше на всей земле, чем сейчас. – И как ни странно, демонстративно встал, подошел ко мне и пожал мне руку. – Спасибо, генерал, за умный подход к ситуации, если бы не вы, сейчас бы рвались ядерные бомбы, в том числе и на территории СССР.

Поданный Г.К. Жуковым рапорт на присвоение мне звания Героя Советского Союза Брежнев даже не стал рассматривать, отодвинул прочь, как будто к нему положили бумагу с тараканами. И только спустя месяц Брежнев нас с Г.К. Жуковым пригласил к себе и сказал:

– Я подписал наградить генерал-полковника Белого И.В. орденом Славы 1 степени, у него II и III уже есть, теперь все три славы, а они равны Герою Советского Союза!

Андропов, зашедший немного позже нас, сказал:

– Странное дело, Хрущев нашел свою причину за Венгрию, вы придумали причину за Чехословакию. Человек достоин при жизни иметь бюст на родине, а здесь, наоборот, какой-то спектакль получается.

Меня же, конечно, тоже задело такое хамство со стороны Брежнева, и я ему ответил:

– Запомните, Леонид Ильич, я из ваших рук не приму ни одной награды! Я помню и буду помнить то, что я служу советскому народу, Советскому Союзу! Я горд за своих коллег, что мы дважды сообща как из-за событий в Венгрии, так и в Чехословакии, не позволили агрессорам развязать пожар термоядерной войны на всей планете Земля! А это для меня самая дорогая награда – спасение народов, какой бы они нации не были, от ядерной смерти, это и есть для меня самая большая и ценная награда! Вы знаете, что я редко одеваю военную форму со всеми «побрякушками» и плохо знаю, сколько там их, но хамство со стороны Хрущева за Венгрию, а ваше за Чехословакию откровенно неприятно. Лучше бы я о них ничего не знал, Георгий Константинович, – обратился я к Г.К. Жукову. И, без разрешения, встал и ушел от Брежнева, ни с кем не попрощавшись.

Мне нужно было сделать рентген легкого и сдать анализ крови, поэтому я быстро поспешил в Красногорск, в госпиталь, где мне все и сделали. Я подождал 1,5 часа результата, но не успел уехать, как Георгия Константиновича привезла "скорая"' в прединфарктном состоянии. Уложили его на койку, но странное дело, не я его стал успокаивать, а он меня:

– Ничего, тезка, одумается этот самодельный «маршал» и оценит твой труд по Чехословакии, как положено.

Я был поражен Жуковым, он из-за меня чуть на тот свет не ушел, но успокаивает меня! Что я мог ответить самому близкому человеку для меня?

– Да я уже забыл о чудачествах «чернобровой сударыни», забудьте и вы. Видите, вы из-за меня сюда попали.

– Ничего, выберемся, – проговорил Георгий Константинович, – что показали снимки?

Я говорю:

– Все хорошо, так что дня через два улечу домой.

Неожиданно для нас с Георгием Константиновичем сюда, в госпиталь, приехал М.А.Суслов, поохал, поохал над Георгием Константиновичем и, обратившись ко мне, сказал:

– Простите меня, старика, Игорь Васильевич, я к вам до сегодняшнего дня относился, как к выскочке недозревшему. Но вы сегодня своими словами поразили мое сердце: «Запомните, Леонид Ильич, я из ваших рук не приму ни одной награды! Служу Советскому народу, Советскому Союзу!» Родина прежде всего, но Леонид Ильич, как взбесился, ведь помню, как сам паниковал и говорил: «не дай бог, война, люди не успели досыта хлеба поесть».Что Хрущев, что этот, – продолжал Михаил Андреевич,- любит свою грудь под звезды подставлять! Извините старика, что я так разоткровенничался, но ваши слова во мне все перевернули.

Суслов, попрощавшись, пожелал Жукову выздоровления и удалился. Так как Георгию Константиновичу действительно был необходим покой, попрощался с ним и я. 11 января 1969 года я вернулся в Казахстан, из аэропорта до дома доехал на такси, поскольку никто не знал, что я в этот день этим рейсом вернусь домой.

Разумеется, почувствовал недовольство моей работой со стороны руководства экспедиции, хотя Сидоренко, министр геологии, звонил сюда и предупреждал о моей задержке по заданию Министерства геологии.

Весь 1969 год я был как стреноженный, дальше Ташкента, Алма-Аты, КзылОрды и Туркестана никуда не отъезжал. Стали продумывать мой переезд со всей семьей в Москву, но Брежнев, который до Чехословакии сам предлагал переехать в Москву, вдруг наотрез отказался решить этот вопрос. И, как ни странно, под тем предлогом, что мое присутствие необходимо в Казахстане – поближе к Китаю.

Я не хочу описывать китайско-советские конфликты по острову Даманскому и по Семипалатинску – о них все хорошо известно. Но вся эта агрессивная и безответственная работа воинственно-разрушительного империализма США была очень опасной, и если бы не терпенье и выдержка нашего командования и китайского руководства, пожар войны мог бы заполыхать еще в 1957 году. Если бы не выдержка и мудрость некоторых политиков и военных с нашей и китайской стороны, третья мировая война могла бы разгореться уже тогда.

Когда я сказал Брежневу, что пора не мне вести переговоры с Чжоу Энь Лаем и Мао Цзе Дуном, а Брежневу да Суслову, Брежнев мне ответил по-колхозному:

– Яичко курочку не учит.

Даже М.А.Суслов на этот раз проиронизировал:

– Надо еще посмотреть, где курочка, а где яичко в советско-китайском вопросе.

Так время шло, не шатко и не валко, в Ташкент я ездил как студент-заочник по разным причинам. Туда ко мне приезжали и из Душанбе, и из Находки, и даже из Ирана, Афганистана и Объединенных Арабских Эмиратов. Работать стало просто невозможно, руководство экспедиции стало меня притеснять на каждом шагу.

В 1970 г. Брежнев дает согласие на мой переезд в Москву, но:

– Пока, по конспирации, поживете на частной квартире, – издевательски произнес он.

Присутствующий при этом разговоре Щелоков не вытерпел и сказал:

– Ваше хамство, Леонид Ильич, в отношении столь заслуженного человека не выдерживает никакой критики.

Мы поднялись вместе со Щелоковым и ушли от Брежнева, не попрощавшись с ним. После сказанных слов Щелоковым в мою защиту Брежнев стал полностью игнорировать Щелокова и спешно готовить ему замену из очередного Галиного мужа, то есть своего зятя. Я видел, как тает здоровье Г.К. Жукова, и почти ничего ему не говорил об этих отношениях и издевательстве. Туг следует добавить, что у Брежнева со Щелоковым уже сложились напряженные отношения. Брежнев Щелокова давно недолюбливал за прямоту и еще за то, что тот входил в руководство СВПК, Брежнев об этом знал, потому также и опасался Щелокова.

Но, как оказалось, Щелоков все-таки Жукову все рассказал. И тот решил выяснить отношения с этой «чернобровой сударыней», пошел к нему на прием. Однако что-либо положительного решить ему не удалось, а результатом его разговора с Брежневым стал инсульт, с которым Г.К.Жуков попал в госпиталь.

Брежнев совершенно перестал заниматься делами государства, и если бы не В.В. Гришин, то коррупция разрослась бы многократно (может быть, даже близко к тому, как это стало при Ельцине) в Москве в 70-х годах. А окружение типа Ельцина, Горба¬ чева, Алиева, Шеварднадзе, Яковлева, Дымшица и прочих людей, озабоченных личными делами значительно больше, чем государственными, было на каждом шагу и на самых разных должностях.

Все хорошо понимали, что если я официально, минуя Брежнева, через какое-то ведомство перееду в Москву, то работнику, кто оказал мне такую помощь, это будет стоить занимаемой им должности.

Я не скажу, что контрразведка прекратила свою работу, конечно же нет. Мы работали, как говорят, и за себя, и за того парня, но многое шло насмарку. Да и сам характер работы очень усложнился из-за всевозможных препятствий. Брежнев нас стал упрекать в «шпиономании», даже Андропова однажды отчитал «за излишнее высасывание шпиономании из пальца». Работа наша становилась невыносимой. 5 февраля 1968 г. мы собрались в узком кругу: Жуков, Скрябин, Ахромеев, Огарков, Куликов, Садыков, Аблязев, Литовченко, Веревкин, Разуваев, Андропов, Щелоков, Устинов, Гречко и я, чтобы переговорить об отстранении со своего поста Брежнева.

И утвердить кандидатуру Андропова на его место. Казалось бы, вопрос обдуман и индивидуально со всеми проработан.

Когда же я выступил с обвинением Брежнева в антисоветизме и разложении общества, то все как-то смякли и сникли.

И кроме Жукова никто не сказал ни единого слова. Жуков предложил переговорить с Брежневым и предложить ему добровольно сложить с себя полномочия генерального секретаря. В крайнем случае, предложить ему почетного председателя КПСС без права распорядительного голоса. Взял слово Скрябин Г.К. и предложил не трогать Брежнева, ибо мы навредим нашей службе в целом и каждому из нас в отдельности.

– Людям нравятся существующие порядки, – объяснял Скрябин,- а вернее, весь бедлам, где никто ни за что не отвечает, но все зарплату получают.

Потом «прорвало» Огаркова. Он прямо заявил, вопреки мнению Г.К. Скрябина:

– Что же мы за служба такая, если не можем выполнить свою задачу? Мы – это служба, которую создавали как раз для борьбы с внутренними и внешними врагами и внутри страны, и за рубежом. Служба создана в 1918 г. на третий день после создания ВЧК, и предложил создание нашей контрразведки не кто-нибудь, а Ф.Э. Дзержинский, председатель ВЧК. Сегодня ведь идет массовое разложение общества, безответственность сплошная. Куда ни загляни – саботаж, искусственно, в корыстных целях той или иной воровской группировки создается дефицит товаров народного потребления. Идет дробление общества: если ты съездил за рубеж, поработал там, к твоим услугам магазины «Березки». Ведь за эти штучки нужна не березка, а дубовая дубина по работникам Госплана и Госснаба. Да и по партийным чиновникам, благословившим и поддержавшим создание таких «Березок» (кстати, тоже в своих корыстных личных целях). Колхозы, совхозы выращивают скот, выращивают урожай, но за мясом, колбасой и батонами едут в города! Из-за нехватки бензина и дизтоплива в областях люди опять едут в Москву, но чиновники и взяточники, усевшиеся в Москве, без взяток никому ничего не дадут! Это ли не антигосударственная и антисоциалистическая деятельность? Может быть, это все происходит от безответственности и разгильдяйства, поощряемого партийным руководством страны. Если только никто специально не организовывает это (иначе бы мы знали конкретных организаторов), но спецслужбы Запада и наши западные «друзья» явно поддерживают, поощряют, а где удается, и проплачивают этот бедлам (в форме взяток, дорогих подарков за рубежом и так далее), который расслабляет, разлагает Союз.

В общем, собравшиеся говорили о многом. Проговорили мы тогда до 23 часов и никакого решения не приняли. Разъехались все, всеми и каждый собой недовольны.

В феврале 1968 г. я уже собрался в аэропорт, чтобы улететь в Казахстан, как вдруг Брежнев позвонил Г.К.Жукову.

– Пока здесь, – ответил Г.К.Жуков, – вот оставил свой рапорт об отставке и собирается улетать домой. К вам с ним вместе? Хорошо, сейчас выезжаем. Поедем, тезка? – спросил Георгий Константинович.

Я, подумав немного, предложил:

– А что, если я не поеду? Мне к нему без пистолета не хочется заходить.

Этот чернобровый болван основательно развалил социализм.

– Откровенно говоря, и у меня нет большого желания видеть его, но что поделать?. Мы люди подчиненные, – сказал Жуков.

Когда мы зашли к Брежневу, то просто не узнали его (Брежнев был лицемером, к примеру, не меньше Ельцина и Горбачева), он встретил нас почти у входа в кабинет, поздоровался, как будто три дня назад у нас с ним не было ни конфликта, ни вообще серьезного разговора.

От предложенного коньяка и Жуков, и я категорически отказались. Брежнев повел разговор о советско-китайских отношениях, но как-то не совсем привычно, напомнил о Даманском и Семипалатинском конфликтах.

Потом, немного призадумавшись, проговорил:

– Ведь могут появиться еще конфликты, как вы думаете, Георгий Петрович?

– Все возможно, – неохотно ответил я, – над всем требуется работать, а с такой великой страной, как Китайская Народная Республика, мы обязаны разговаривать на вы и помогать всем, чем сможем.

– А вы, в самом деле, рапорт подали, Георгий Петрович?

– Да, сказал я, к вашей радости. Достаточно я отдал службе, детство и юность, а они засчитываются, как один год к двум. С 16 лет до 25, это 18 плюс 15, достаточно. С вами работать больше нет сил.

Я заметил, как у Г.К.Жукова дрогнула бровь, и он, обратившись к Брежневу, спросил:

– По какому вопросу пригласили?

Брежнев расстроенно открыл шкаф, налил три рюмочки коньяка и предложилпопросил выпить.

– Бывает такое время, – сказал он, – что теряешь над собой власть, вот и… давайте выпьем и все забудем плохое, ведь мы люди военные, советские люди. Что же касается вашего, Георгий Петрович, переезда в Москву, то скажу так: вы нужны там, именно в Средней Азии, и сами знаете почему.

Поговорили еще кое о чем, но разговор не получался. Когда мы с Георгием Константиновичем вышли от Брежнева, Жуков как бы про себя, пробормотал:

– И что мы будем делать?

Я ответил:

– Человек я гражданский, и теперь у меня много гражданских профессий. Перееду под Москву в какой-нибудь совхоз, потом в Академию наук СССР.  От Брежнева мы сразу поехали в АН СССР к Келдышу на Ленинский проспект.

Келдыш и Скрябин (работавший главным ученым секретарем АН СССР и директором биологического научного центра в г. Пущино, Московской области, который мы с Н.С.Хрущевым в 1951 году закладывали) все обговорили о ситуации насчет моей работы и переезда. Все мы знали и о ветхом уже теперь здоровье Г.К.Жукова, но знали и о том, что Брежнев решает вопрос об изоляции меня в психдиспансер на постоянной основе, стационарно.  Сюда, в АН СССР, мы пригласили всех наших товарищей из 4-х семерок, так как Г.К.Жуков запросил передышку-отставку, хотя настоящему чекисту дает отставку только сам Господь Бог.

 На 10 сентября мы собрались, все руководство СВПК и 4 семерки у Скрябина Ж. в г. Пущино. Там сам Г.К.Жуков и поставил вопрос о подборе преемника, ввиду своего сильно пошатнувшегося здоровья. Так как я был первым заместителем начальника СВПК, то мне и представили первому слово о выдвижении кандидатуры. Я встал и сразу предложил кандидатуру Ахромеева. Почему? Да потому, что Сергей Федорович все время с 1942 г., с воссоздания СВПК, работает здесь, и, мне казалось, лучшей кандидатуры не найти. Но, к моему удивлению, Ахромеев взял самоотвод, мотивируя это тем, что «перетрясать бумажки» и фиксировать плоды чужого труда проще, чем работать так, как работал и работает И.Белый. Выступило 19 человек, и все были согласны с предложением Ахромеева.

В заключительном слове Г.К.Жуков поддержал общее мнение, и проголосовали за кандидатуру И.В.Белого, то есть за меня, единогласно. Я попросил осуществить передачу дел службы с 01.01.1972 г., так как мне предстоит переезд в Москву или Подмосковье, вопреки воле Брежнева. А этот фактор, имеющий немаловажное значение, все мы обсудили и решили, что я затеряюсь на месяц-полтора.

Завершив эти дела, я отправился в кругосветное путешествие и прежде всего в США. Я не описал немаловажный фактор прихода к власти в США Ричарда Никсона в 1968 г., когда политика США резко изменилась по отношению к Советскому Союзу. До прихода Никсона в Белый дом, СССР и США в нескольких моментах чуть не переходили от холодной войны к войне термоядерной. За все время суще¬ ствования США, как государства, помимо воли финансовых диктаторов и масонской ложи, правили только два избранных народом президента США. Первый – это Франклин Рузвельт, который не допустил развала США как государства по воле масонов и «ястребов», то есть наиболее агрессивных, одержимых военной истерией политиков. А наоборот, применил почти социалистический метод планирования и строгого государственного контроля за всеми финансовыми воротилами и за другим бизнесом. Он укрепил устои США и вывел на первое место в мире по экономическим показателям.

Второй – Джон Кеннеди, который вел политику США так, что она была полезна всему народу США. После смерти Кеннеди все эти Джонсоны и прочие, прочие безголовые исполнители воли финансовых рецидивистов и ястребов, то есть воинствующих политиков-экстремистов. И вдруг на грязном политическом небосклоне США появилась не во всем и не совсем понятная политическая фигура – Ричард Никсон. Мы стали к нему внимательно прислушиваться и приглядываться. Откровенно сказать, нам казалось, что Ричард Никсон это та личность, которая уймет, наконец, порывы ястребов и поведет конструктивную межгосударственную политику и особенно между США и СССР. И это в то время было немаловажным фактом, так как ястребы с 1963 г. по 1968 г. шесть раз планировали развязать войну между СССР и США, между СССР и КНР – 14 раз, между КНР и Индией – 16 раз, между Индией и Пакистаном – 8 раз, между Европой и СССР – 7 раз. Представители правящей экстремистской верхушки США только и занимались грабежом других государств, смутами на всей планете и развязыванием кровопролитий. Я не хочу напоминать обо всех кандидатах-соперниках Ричарда Никсона, так как нашим кумиром был избран Ричард Никсон. Мы далеки были от того, чтобы изображать его этаким либералом, который, после избрания Президентом США, сразу кинется к Советскому Союзу с объятиями. Но тем не менее мы улавливали в его выступлениях слова миролюбия, контрастно отличавшиеся от клекота злобно щелкающей клювами стаи ястребов. Мы отслеживали даже то, как плетутся заговоры против Ричарда Никсона, вплоть до физического его уничтожения в период предвыборной гонки. И когда при его поездке в Калифорнию, где Рейган был губернатором, на него было подготовлено покушение (не без участия Рейгана), мы спасли ему жизнь ценой двух наемников, которых подобрал один из ястребов США, некий Бил Уокер. Допросов бандитов вести было некогда, поэтому наем¬ ные убийцы были уничтожены на месте. В этот же день Уокер сам угодил в авто¬ мобильную катастрофу.

Под фамилией Светлова Василия Илларионовича, спецкора «Известий», я пробыл в США не только до окончания выборов, но и присутствовал на принятии присяги Ричардом Никсоном, новым Президентом США, 20 января 1969 г. Уже на принятии присяги Никсон привнес новый, до него небывалый, эпизод. А зак¬ лючался этот эпизод в следующем: Ричард Никсон попросил свою жену раскрыть Библию в том месте, где было помещено предсказание пророка Исайи, где он говорил, что «наступит время, когда народы перекуют мечи на орала, а копьи свои на серпы: не поднимет народ меча и не будет больше учиться воевать».