…Предчувствие неизбежного преследовало его по пятам. Он пытался отогнать от себя призрак беды, отмахиваясь от него, как от назойливой мухи, но тот упорно летел вслед. Всякий раз, ложась спать, он думал, что ему не суждено проснуться, однако каждое утро ему вновь давался шанс, и он с удвоенной энергией окунался в ежедневную рутину, она спасала его. Но усталость накапливалась, как снежный ком, и к вечеру его вновь одолевали страхи, а тревога перерастала в неописуемый ужас. Дом для него становился чужим, здесь он чувствовал себя слабым и незащищённым. Каждый раз, возвращаясь сюда, он чувствовал, как смертельный холод сковывал его тело, сжимал сердце в ледяном кулаке, и ему хотелось кричать. Покоя не было. И так изо дня в день.

…24 октября 1960 года на главном ракетном полигоне СССР НИИП-5 (Казахстан, станция Тюра-Там, с 1961 года – космодром Байконур) при подготовке к пуску первой боевой межконтинентальной ракеты Р-16 произошла катастрофа. А детали и узлы для этой ракеты были изготовлены на его заводе, точнее – на заводе, где секретарем партийной организации был Николай Емельянович Шаповалов. «Сложившаяся в мире политическая обстановка требует от всех граждан СССР самоотверженности и истинной самоотдачи» – так писали газеты, эти слова звучали с трибун партийных съездов. Заводу поручили важный заказ, его нужно было выполнить любой ценой! И заказ был выполнен в срок. А потом из-за неполадок в системе управления ракеты случилась авария, и 120 тонн топлива запылали огненным смерчом. Горело и то, что не могло гореть…

Он понимал: в том, что случилось, есть и его вина, и за неё рано или поздно придётся отвечать. Но к ответу его все не призывали, и от этой неопределённости становилось ещё хуже. Самому пойти признаться? Не хватало храбрости. Да и что скажут люди? Он, секретарь парткома крупного завода, Николай Емельянович Шаповалов, сам на себя донесёт? Нет уж, лучше дрожать от страха, обливаясь холодным потом и вздрагивая при каждом шорохе… Признавать свою вину, а тем более, публично каяться, он не станет никогда!.. «Подумаешь, катастрофа!.. – презрительно думал он. – Мало ли их и без меня случается? Кто докажет, что я тоже был виноват? Нет, не добраться вам до меня!..».

И Шаповалов пускался в пространные мысленные рассуждения, защищаясь от нападок воображаемых обвинителей. И, конечно, всегда побеждал он – и совесть, слабо пытавшаяся подать голос, умолкала и возвращалась в тайные уголки души.

А когда совесть пряталась, её место занимал страх. И всё начиналось сначала.

Нет, погибшие люди его не волновали. Шаповалов дрожал за свою шкуру. Именно он, парторг завода, отдавал преступные приказы о сокращении времени цикла обработки узлов и деталей, ведь сроки поджимали!.. И теперь за это, возможно, придётся ответить!

…Каждый вечер дом встречал его угрюмым молчанием, холодным страхом и гнетущим предчувствием беды. Каждую ночь он в холодном поту вскакивал с постели, пытаясь отогнать от себя беду, проклиная всех и вся, выгораживая и оправдывая себя. Всё было тщетно. В своих кошмарах он видел людей, пылающих, как факелы. Они брели к нему, протягивая руки. Он слышал стоны, крики и мольбы о помощи, но отворачивался и уходил. Земля горела под ногами, и Шаповалов ощущал, как начинают тлеть подошвы его туфель. Дышать было тяжело, горячий воздух обжигал лёгкие, но поставленную задачу нужно было выполнить любой ценой!

И в каждом кошмаре на него сверху падала ракета, а ноги словно прирастали к земле, и от нее было не убежать… Сердце бешено колотилось, и, казалось, вот-вот выпрыгнет из груди.

– Это ты, ты!.. – слышал он хриплый шепот со всех сторон…

Люди – горящие факелы – разбегались в разные стороны, а вокруг все было опутано колючей проволокой, и люди, пылая, бежали на эту колючую проволоку и падали, натыкаясь на металлические шипы…

Каждый раз на этом месте Шаповалов просыпался и прислушивался к тому, что происходит вокруг. Где сон, а где явь? В панике он хватался за голову и метался из угла в угол. Кошмар не проходил.

Так длилось ровно двенадцать дней, а на тринадцатый сердце парторга остановилось.

…Частный детектив Нахрапов подскочил на постели. Сердце его колотилось как сумасшедшее.

– Да что же это такое?… – в беспокойстве думал он. Во сне он был не собой, а кем-то другим. И этот кто-то испытывал животный страх, ужас перед неизбежным… Кем он был во сне?!

Нахрапов сел на краю кровати и закурил. Увиденное было настолько явным и отчетливым, что не мудрено было посчитать себя сумасшедшим.

Сыщик глубоко затянулся и закашлялся. Кто такой Шаповалов? Почему ему, Родиону Романовичу Нахрапову, приснился чужой кошмар?!

И вдруг сыщика озарило – дом! Он во сне видел дом по Щедринской, 12! Тот же двор, фасад, крыша, двери! И комнаты, в которых он вчера был наяву. Неужели он так много думал о доме, что уже начал видеть его в кошмарах? Но человеку не может присниться то, чего он не знает! О той трагедии, произошедшей сорок восемь лет назад, заговорили только благодаря перестройке, и Нахрапов, конечно же, помнил этот нашумевший фильм. Но в нем ничего не говорилось о виновнике катастрофы – скорее всего, та давняя вина так и осталась нераскрытой. А сам он подробностями этой истории никогда не интересовался и знать их не мог.

– Значит, если верить сну, – рассуждал всклокоченный Нахрапов, – то предыдущим хозяином дома был Николай Емельянович Шаповалов, парторг номерного завода. Правильно, в шестьдесят первом дом перешёл к Соболяк, а до того в нём жил парторг. И умер от испуга.

Но как ему, Родиону Романовичу Нахрапову, могли передаться страхи умершего сорок восемь лет назад человека, виновного в былой трагедии? Он же ночует дома, а не на Щедринской, 12!

Этого частный детектив понять не мог, поэтому решил дождаться утра и посоветоваться с Риммой. Или, в крайнем случае, с Бобровым.