Надежда второй день металась в жару. Сквозь мучительное забытьё она слышала, как приезжала «скорая», как приходил проведать её Бобров, как волновались у постели родственники. Но всё это было там, за пеленой тумана, пробиться сквозь который она не могла. Женщина словно находилась за гранью реальности, в мире, недосягаемом для окружающих и доступном только ей одной. Проваливаясь в бездну и время от времени всплывая из беспамятства, она знала, что ей ничего не грозит, но что-то пугало ее, что-то темное и неизведанное. Перед мысленным ее взором возникали не только образы знакомых ей людей – родителей, Боброва или Нахрапова, но и лица людей, давно отошедших в мир иной. Прасковья Семёновна рассказывала ей, как варить варенье из слив, её сын в полевой форме предлагал поиграть в разведчиков, а чета Гавриловых, Пётр Семёнович и Раиса Андреевна, угощали Надежду пышными сдобными пирожками с яблоками. И всё в этой идиллии было бы пристойно и благочинно, если бы не желание каждого рассказать о тайне соседского дома. Сын перебивал мать, жена мужа, а все вместе создавали невыносимый шум, и от этого Надежде казалось, что ее голова раздувается, как воздушный шар. Женщина пыталась призвать их к порядку, но ничего не получалось. Возникающие образы умерших соседей текли, как дым, мерцали и менялись: вот это полупрозрачные тела, постепенно наливающиеся красками жизни, но еще миг – и вновь бубнят над ухом аморфные фигуры… Когда же все слова были сказаны, очередная фигура постепенно таяла и рассеивалась в воздухе. И так, то появляясь, то исчезая, соседи галдели наперебой, рассказывая Надежде непонятные истории. А вот среди знакомых полупрозрачных людей возникла фигура незнакомого мужчины, одетого в военный френч… Незнакомец руками подавал непонятные знаки, словно призывая Надежду последовать за ним. При виде него фигуры соседей растворились в воздухе и бесследно исчезли, а тот продолжал настойчиво звать. Надежда согласилась и поднялась с постели. Босая, в одной пижаме, она неуверенно сделала несколько шагов. Ей внезапно стало легче, и ноги сами понесли ее вперёд.

Мужчина уверенно шел к соседнему дому, Надежда шла следом, даже не задумываясь, куда она идёт. Войдя во двор, незнакомец ещё раз махнул рукой и скрылся в глубине дома, оставив женщину одну. Из дома раздались громкие голоса, перерастающие в крик. Высоким фальцетом кто-то спрашивал кого-то о чем-то важном. Тот, другой, вначале отказывался говорить, а затем зашелся в истерике. Из дома донеслись глухие удары и звуки падающих тел, потом звуки драки… или избиения? Неведомый кто-то начал что-то рассказывать, слова полились неудержимым потоком. До женщины доносились обрывки отдельных фраз, но среди этой звуковой какофонии неоднократно и отчётливо слышалось: «Да здравствует товарищ Сталин!».

Надежде стало интересно, и она вошла в дом. Почему-то ей не было страшно.

Незнакомца, который позвал ее в дом, она увидела за столом, а перед ним на прикрученном к полу табурете безвольно сидел мужчина, опустив голову на грудь. Его лицо при ярком свете казалось синеватым от усталости и из-за трехдневной щетины, под покрасневшими глазами набухли тяжелые мешки, гимнастерка была измята и кое-как заправлена в галифе без пуговиц и пояса. Судя по всему, мужчине давно было безразлично, что с ним случится завтра или уже сегодня. Незнакомец наотмашь бил его по лицу, требуя от мужчины «всей правды». То, что это допрос, Надежда поняла сразу. Но кто эти люди и что они ей показывают?

– Товарищ Косицын, я уже всё рассказал, оставьте меня, пожалуйста, в покое, – умолял незнакомца мужчина.

– Нет, Фролов, ещё не всё. Это только цветочки, а ягодки будут потом. Или Ягода будет потом? – довольный своим каламбуром, Косицын размял папиросу, чиркнул спичкой и закурил. Надежда в недоумении смотрела на присутствующих. Она видела струйку дыма от тлеющей папиросы и даже чувствовала запах крепкого табака, но сама оставалась невидимой для всех.

Тем временем фигуры находившихся в комнате мужчин стали прозрачными и вскоре исчезли, а вместо них в комнате появилась компания пьяных женщин, горланящих народные песни. Женщин было трое, и вели они себя очень развязно, матерясь и отпуская крепкие шуточки. Похоже, девичник продолжался давно, и женщины успели изрядно набраться. Небогато сервированный стол поражал изобилием бутылок со спиртным – для трёх женщин их было явно многовато. Женщины кого-то ждали, и, как поняла из разговора Надежда, ждали они Косицына. Особенно переживала по поводу отсутствия кавалера одна из женщин – пышногрудая блондинка в цветастом сарафане. Локоны светлых волос вились по ее плечам, алым пятном горели на бледном лице ярко накрашенные губы.

– Что-то Коленька задерживается, – причитала женщина, еле сдерживая пьяные слёзы.

– Да брось ты, Катька, скоро появится твой благоверный, – успокаивала её худая подруга. – На ответственной работе он, понимаешь?

– Да я то понимаю, только почему так долго? – продолжала канючить Катька, – А может, он никогда больше не придёт?

– Ну ты даёшь, милая, как это не придёт? – не унималась подруга. – Ведь это же его дом! Он тебе русским языком сказал: развлекайтесь, ждите, после работы сразу примчусь!

– Всё равно обидно, – хныкала пышногрудая блондинка, не забывая подливать себе в рюмку вина. Тощая подруга тоже не отставала, усердно налегая на марочный портвейн. Третья женщина, высокая шатенка, стояла у радиолы и со скучающим видом перебирала пластинки.

– Хоть и дура ты, Катька, а всё равно тебе везёт, – неожиданно произнесла она.

– Чего это я дура? – возмутилась блондинка. – На себя посмотри!

– Дура, дура, а жениха отхватила видного. Мне б такого! – завистливо произнесла шатенка, словно не услышав обидных слов.

– Ты чё, Нинка, завидуешь что ли? – ехидно протянула тощая подруга.

– Не завидую, а просто зло берёт. Одним так всё, а другим – ничего! – с обидой произнесла Нинка.

Надежда наблюдала за происходящим и ничего не понимала – кто эти женщины? И кто впустил их в соседский дом, если ключи у нее? А женщины продолжали вести свою скучную беседу, явно не замечая присутствия посторонней. В это время из воздуха материализовалась мужская фигура. Это был Косицын, который минуту назад здесь же допрашивал арестованного.

Женщины обрадовано захлопали в ладоши.

– Наконец-то будет праздник! – восторженно кричали они, разливая по рюмкам портвейн.

– Что ты капаешь в рюмку?! – разорялся Косицын. – Стакан мне наливай, да пополней!

Косицын по-прежнему был в полувоенном френче, перетянутом портупеей и с майорскими погонами на плечах. Майор был уже мертвецки пьян, и только появившись, сразу же полез к Катьке целоваться. Вдоволь насытившись поцелуями, Косицын опрокинул в себя стакан вина, словно это был не крепкий портвейн, а простая вода. Вместо закуски он опять поцеловал женщину в губы. Та хотела кокетливо уклониться, однако это не остановило его. Огромными ручищами он сгреб женщину в охапку и крепко сдавил её тело.

– Ты это чего, игнорировать меня вздумала? – пьяно рявкнул он. – А то смотри у меня, доиграешься, как врага народа в расход пущу! Поставлю к стенке – и пиф-паф!

Косицын изобразил пальцами пистолет и направил воображаемое оружие в сторону Катьки. Женщина не на шутку перепугалась и растерянно захлопала ресницами.

– Ну что ты, Коленька, что ты, милый, ты же мой самый любимый на свете чекист! – пролепетала она.

– То-то же, смотри у меня, – речь майора становилась бессвязной, глаза затянулись мутью. Закурив папиросу, Косицын присел на краешек стула.

– А ну, девки, все ко мне! – пьяно приказал он.

Второй раз приглашать не пришлось – в мгновение ока подруги втроем устроились у майора на коленях.

– Ух, мои хорошие, ух, мои красавицы! – пьяно бормотал он, – Ух, сейчас развлечёмся на славу. Катька, а ты почему отдаляешься?

Катька явно ревновала Косицына к подругам, но подруги не обращали на нее никакого внимания. Раз майор госбезопасности велел идти к нему, значит, надо выполнять! Игриво они обнимали чужого мужика, лаская его. И Катькины нервы не выдержали: улучив момент, она выхватила из кобуры майора пистолет, умелым движением руки взвела курок и выстрелила Косицыну в грудь. Никто даже и мигнуть не успел. Следующим выстрелом Катька разнесла голову своей главной обидчице – Нинке. Уж больно назойливо та приставала к её кавалеру! Потом пришла очередь тощей подруги – пуля попала ей прямо в сердце. Косицын был еще жив, и со словами: «Прости, милый» Катька произвела контрольный выстрел. Майор захрипел и затих. Бабы не знали, да и не могли знать, что в юности Катька посещала кружок ОСОВИАХИМа и имела разряд по пулевой стрельбе. Судя по всему, и Косицын об этой подробности биографии своей любовницы ничего не знал.

А Катька тем временем приставила пистолет к виску и нажала спусковой крючок.

Надежда в оцепенении наблюдала за происходящим. Разыгравшаяся на её глазах драма была до такой степени реальной, что она даже слышала запах пороха и женских духов. Кровь, замершие тела, заевшая на патефоне пластинка, недопитое вино… Но в то же время женщина понимала, что всё это сон, кошмар, вызванный болезнью.

Больше оставаться здесь было незачем, и она поспешила домой, легла в постель и завернулась в одеяло. Её отсутствия никто не заметил. Да и уходила ли она вообще из дома?…