В этой «Речи» можно найти все, что угодно, кроме истинного значения поэзии. Автор очень ловко маневрирует около своего вопроса, но не нападает на него, не хватает его. Оттого много фраз и слов, речь длинна и скучна, а дела в ней нет. В иных местах пустейший набор слов выдан за краткие и многообъемлющие характеристики, например:

Камоэнс, ограничивший свою поэму подвигами отечества, прозвучал песнию по бурным океанам вослед мореходцам Лузитании. В Испании Кальдерон раскрывал в тайнах религии мирное просветление человека, встревоженного бурею мятежных страстей; Сервантес глубоко проницательным взглядом обнажил двуличность жизни, в которой нередко суетливое ничтожество таится под видом торжественной важности мнимых подвигов (стр. 10–11).

Творец небесный! что это такое? Неужели это характеристики Камоэнса, Кальдерона и Сервантеса? И неужели так должно понимать великое создание Сервантеса – «Дон Кихот»? По всему заметно, что автор «Речи» много читал и много думал, но, за отсутствием в душе непосредственного созерцания таинства поэзии, ничего не вычитал, ничего не выдумал. Говоря о сущности поэтического выражения, автор «Речи» приводит иногда такие примеры, в которых не только поэзии, но и смысла нет, например:

Бежит в свой путь с весельем многим По холмам грозный исполин; Ступает по вершинам строгим (то есть острым), Презрев глубоко дно долин [1] .

Знаем, что против нас подымутся крики и вопли за резкий приговор стихам великого человека. Отвечаем заранее этим господам: великого человека, написавшего эти стихи, уважаем, а в этих стихах его все-таки не видим ни поэтического, ни другого какого-либо смысла…

Силясь определить поэзию и так и этак и видя, что такое дело решительно не удается, автор «Речи» вздумал было противопоставить ее, как выражение духа, чувственности, забыв, во-первых, что чувственность есть необходимый момент самой поэзии, что, во-вторых, идеальная сущность поэзии состоит не в духовности, а в идеальной всеобщности, дающей себя чувствовать в индивидуальном и частном, и что, наконец, вследствие этого сама чувственность может иметь всеобщее, идеальное значение, какое и имела у самого эстетического в мире народа – древних греков. Все это показывает, что или г. Метлинскому надо еще поучиться, отложив сочинение речей, или что тайне поэзии нельзя выучиться, если натуре человека не присуще откровение этой тайны…