Скорпионья сага. Cкорпион cамки

Белисов Игорь

Игорь Белисов, автор элегического «Счастье неизбежно», продолжает раскрываться как последовательный лирик. Его главная тема – отношения между женщиной и мужчиной.

«Скорпион самки» – это мужчина глазами женщины.

Возможно ли найти суженого на всю жизнь? Где он, настоящий и безупречный? И как самой, в эпоху утвердившегося равноправия полов, не потерять своего природного предназначения? Сквозь трагифарсовую интонацию повествования проступает драма современных мужчины и женщины, как сквозь суету дурманящих слов и одуряющих дел проявляется единственное, что действительно важно – Любовь и Смерть.

 

© Белисов И. 2015

* * *

 

 

Обстоятельства книги имеют к автору столь же малое отношение, что и Землепашец к природе.

 

Слова

 

1

Все это не должно было случиться.

Он изначально меня не понимал.

Мы слишком разные. Я – женщина, он – мужчина. Не в этом дело. Сами звезды настроены против нас. Он – Скорпион по гороскопу. А я – Стрелец. Два смежных знака, вода и огонь, не лучшая комбинация. И все же, мы почему-то встретились. Наверное, чтоб меня извести.

И так всю жизнь.

Похоже, он не очень-то мной дорожит. И как будто норовит ускользнуть. Вряд ли со зла. Скорее, общая леность жизни. Словно женщина для него – так, одно из явлений, не самое важное, не очень-то и хотелось, не он первый, якобы, начинал. Позже я убедилась: это в духе членистоногих – не покоряться до последней возможности. Конечно, не все они – скорпионы.

Но неужели, все мужчины – самцы?

В конце концов, он пригласил меня на свидание.

До этого кривлялся только. Пытался шутить. Все шуточки – про зверей, да про зоопарк. Кажется, он на этом повернут. Псих. Думает, если я – девушка из провинции, то не нужно меня принимать всерьез. Я не стала разубеждать. Пусть считает себя самым умным. Только все равно вышло по-моему. Из всех мест, что он предлагал, я выбрала Парк Культуры. Потому что это находится на моей ветке. В метро я ориентировалась, а выйдя в незнакомом месте, могла заблудиться. Хотя жила здесь вот уж второй год. Ну не могла же я признать себя дурой. Перед ним. Тем более что я – не дура.

Когда собиралась, помада выскользнула и закатилась. Пока доставала, вся извалялась в пыли. Намыливая руки, забрызгала кофточку. Прикинув другую, вспомнила о зиме. Оделась потеплей. Вышло нечто среднее между Снегурочкой и Дедом Морозом. Все раскидала. Выбрала поизящней. Куртка из «Польской моды». Сапоги из «Лейпцига», на шпильках, демисезонные. Цвета не сочетались. Хотелось плакать. Тушь для ресниц стоила четверть стипендии. Часы не шли, а кололи в самое сердце каждым дерганием секундной стрелки.

Выяснилось, что метро «Парк Культуры» и подлинный парк – не совсем одно и то же место в реальности. Подсказал молодой человек, симпатичный, лица не помню, вскинул руку в том направлении, и я побежала. Ревели машины. Тросы моста подвывали. Встречный ветер трепал и жалил. Я частила на шпильках, боясь поскользнуться. За рекой виднелось обледенелое чертово колесо.

Похоже, здесь. Храмовая колоннада с барьерчиками турникетов. Уточнила у билетерши. Да, это парк, сказала тетка, но не сезон. А у самой в руках цветы. Бред какой-то. Мои шпильки не подвели, только ноги успели подмерзнуть. Часы на столбе – опоздала на пятнадцать минут. Не так уж и много для девушки. Конечно, если он – настоящий. Оглянулась по сторонам. Гордо так повращалась.

Его нигде не было…

Вас когда-нибудь жалил скорпион?

Я не о той истории – девической, глупой. Я всерьез.

Жало скорпиона когда-нибудь пронзало вас лично?

Представьте: вы – женщина, приходите домой. Никого нет. Тишина. Вы устали. Возраст не при чем, просто, большой город, столица. Вы раздеваетесь: что-то скидываете в прихожей, что-то в гостиной, что-то вообще не помня где, и прежде чем заставить себя влезть под душ, валитесь на кровать. Двуспальную, супружескую, пустую. Все, что, возможно, было до того, не имеет значения. Как говорил мой знакомый психиатр, всякое значение – лишь бред значения. Вы желаете одного – забыться.

И тут случается это.

Вы вскакиваете, как ужаленная – что за чушь, без всяких «как»! – вы ужалены, в самом деле, моментально осознаете всю нелепость, некрасивость, неприятность, непоправимость…

Там, где только что отпечатались вы, чернеет на простыни гаденькое чудовище.

А теперь представьте: вы кое-что понимаете в скорпионах. Вполне достаточно, чтобы знать, к примеру, о скорпионе тунисском: на его счету девяносто процентов всех летальных исходов. Вы не уверены, что это именно он. Но даже если ужалил кавказец или азиат, вряд ли запрыгаете от восторга. Во-первых, это, прежде всего, больно. Во-вторых, очень-очень больно. И в-третьих, это настолько страшно, насколько вообще может хотеться еще пожить.

В данном случае смерть не приходит мгновенно. Ее приближение будет растянуто на часы. Вы последовательно пройдете через все стадии – от покраснения кожи до финального помутнения мысли.

Смешно, но это правда: карусель, мельканье картинок, вся ваша жизнь проносится перед глазами.

Смешного мало: единственный, кто может вам помочь – тот, из-за кого вы умираете…

Познакомились мы с ним еще студентами. Зимние каникулы, 1990 год.

Сама я из Новгорода. Поступила в столичный институт. Жила в общаге. А после каждой сессии была обязана приезжать домой. Так хотела мама. Она переживала, тосковала. Что мне оставалось делать? Если честно, я по дому не очень скучала.

Там жили сестрица и мамин муж, мой отчим.

Папа нас бросил, когда я пошла в школу. Связался с какой-то девицей и сгинул. То есть, он где-то теоретически существовал, о чем свидетельствовало поступление алиментов на мамину сберкнижку. Но с нами он больше не общался. Когда мне исполнилось восемнадцать, прекратились и алименты. Мама вышла замуж спустя месяц после ухода папы. Через год появилась сестрица. Я не хочу сказать худого про маму, но мне очень трудно поверить, что новый муж может созреть в столь рекордный срок. Сестрица родилась недоношенной, много болела. Мама выматывалась и злилась. Отчим ходил на работу. Поначалу он проявлял энтузиазм по поводу нашей семьи. Вскоре загрустил. Потом начал пить.

Последние годы школы вспоминаются как сплошная тоска, из которой жизненно необходимо вырваться. Моим будущим не занимался никто. Рассчитывать я могла только на себя. Пока сверстницы шлялись на танцы, я монашкой сидела дома, пока отваливались в ПТУ, я зубрила учебники, пока теряли девственность, я посещала подготовительные курсы, пока выскакивали замуж, я изучала справочник для поступающих в ВУЗ ы.

В результате я сделала это. Поступила в медицинский. Сама! И не где-нибудь, а в столице. Вот так! Правда, не на лечебный, а только на фармацевтический. Недобрала баллов. Зато, познакомилась там с Анютой.

Каковы же были удивление и восторг, когда выяснилось, что мы с Анютой – землячки. Само собой, тут же стали подругами. Удвоив усилия, выбили комнату на двоих. Мы вместе учились, вместе проживали в общаге, вместе ездили на каникулы. Мы были производной одной провинции, замкнутой на себя. Перешли на второй курс, но столица раскрываться нам медлила.

Тогд а-то мне и подвернулись эти путевки.

Был такой поезд, студенческий туристический. Он выходил из столицы, шел по разным городам и возвращался в столицу. Первым пунктом маршрута стоял ни много, ни мало, мой Новгород. Я вдруг поняла, что рождена путешествовать.

Подбила Анюту. Она не хотела, но я-то настойчивая. Такой шанс: взять путевки, заранее съездить домой, повидаться с кем нужно, нанести все визиты, раздать все гостинцы, а когда поезд прибудет в наш город – подсесть. Анюта поартачилась да сдалась.

И мы с ней рванули…

Едва войдя в поезд, я тут же увидала его. Но что это – именно он, осознала не сразу. Их было двое – он, и еще один парень, шустрый такой парнишка, все вертелся, подмигивал, в тот же день подкатил к нам знакомиться: Кеша. Терпеть не могу наглых, хотя… Анюте Кеша тоже понравился.

Кешин товарищ интереса к нам не выказывал.

Шел второй день нашего путешествия. Мы осматривали кремль города Пскова, в группе туристов держась уже как бы нас четверо. Кеша хохмил, сам веселился и зажигательно развлекал нас – а он брел, отстранившись в загадочной меланхолии. Помню, было так холодно, дул ветер с реки, летел мокрый прилипчивый снег. Я поеживалась, пытаясь спрятаться в воротник. Анюта с Кешей ушли немного вперед. Я отстала. Сама не знаю, зачем.

Он поравнялся и навязал мне свой шарф.

Я поблагодарила. Начали разговаривать. Так, ни о чем, дежурная вежливость. Он строил фразы сдержанно, интеллигентно. Сразу видать – из приличных. И как будто меня побаивается. Глядя вдаль, он изредка на меня косился, но этих мгновений было достаточно. В глубине его глаз мерцал мутный испуг.

Похоже, это меня и привлекло – его передо мной страх.

К Питеру мы катили уже в одном купе. В Таллинне он не отходил ни на шаг. В Риге начал пошучивать, в Каунасе чертыхаться, в Вильнюсе нудить. А в Калининграде – вручил мне найденный на взморье янтарь. Последним был город Брест. На подъезде Анюта призналась: ей нравится Кеша. Что, если она с ним… Я выдохнула: валяй. Подруга и друг удалились осматривать Брестскую крепость. В купе мы остались вдвоем, я и он.

У него на шее пульсировала жилка. А уж как у меня колотилось сердце, жуть! Ведь я была девушкой! Поезд дрогнул, залязгал и медленно покатил. Состав до вечера отогнали в тупик.

Не помню, как началось, мы долго молчали, боясь шевельнуться. Неожиданно я почувствовала – целуемся. Никогда не думала, что целоваться так сладко. Мой первый, мой сладкий. Я, задыхаясь, шептала:

– Ты мой сладкий… Сладкий… Сладулька…

Позже, когда состав подали к перрону, и мы сидели, будто ничего не произошло, по углам, я полюбопытствовала, кто он по зодиаку. Сладулька не знал. Я удивилась. Он не представлял, зачем ему это знать. Тогда я спросила, какого числа он родился. Ответил запросто, безо всякой рисовки. Похоже, ему было безразлично, какие из звезд очертили его судьбу. Я глянула гороскоп.

Выяснилось – Скорпион.

Может, и правда не знал. Астрология в то далекое время не имела такой популярности, как сегодня. Я, например, тоже не интересовалась, пока меня не приобщила Анюта. У нее была книга, называлась «Звезды судьбы». Еще в общаге я начала книгу полистывать. Меня зацепила первая фраза:

Окружающий мир подает нам знаки. Сложность в том, чтобы правильно их прочесть…

Я взяла эту книгу в дорогу. На случай, если будет скучно. Не подозревая, что скучать не придется, и уж совсем не предполагая, что собрание гороскопов так нешуточно пригодится…

СКОРПИОН. 23 октября-21 ноября.

Холодный флегматичный женский ночной фиксированный северный водный знак. Имеет двойное значение. Ночное: жалит каждого, кто его коснется. Дневное: воплощает самоотверженную жертвенность.

Графема знака – слияние орла и змея. Ядовитый змей периодически меняет кожу. Зоркий орел может, не мигая, взирать на солнце. Считается, что Скорпион – единственный, кто способен посмотреть в глаза Богу.

Скорпион – наиболее глубокий из астрологических знаков. В его характере сочетаются интуиция и трезвый ум. Это оторванные от мира люди с сильно развитой волей, мистически одаренные и способные видеть то, что другим недоступно.

Внешность, как правило, у Скорпиона неброская. Но устоять перед ним невозможно. Скорпион обладает внутренней притягательностью, магической по природе и колдовской по влиянию. Символ знака – «m» со стрелой вверх на конце. Еврейская буква «нун». Число – 14. Карта Таро – смерть…

Ну и типчик. От такого нужно держаться подальше. Это я так подумала, но сердце стучало другое: поздно. Оставалось взглянуть, что уготовили холодные равнодушные звезды для комбинации Скорпиона со Стрельцом, то есть, со мной…

Скорпион не совместим ни с кем в принципе! Его кредо: не тронь меня, и я тебя не трону. Но если душевный покой на вас навевает тоску, и вы стремитесь к яркой, насыщенной жизни – рискните. Если не страшно.

СКОРПИОН – СТРЕЛЕЦ.

Стихия воды Скорпиона и стихия огня Стрельца – изначально конфликтное сочетание. Огонь испаряет воду, вода гасит огонь. Тут уж или ты, или тебя. С другой стороны, объединив энергию двух стихий, эта пара может сокрушить любые преграды и добиться любой цели.

Нетерпеливый Стрелец движется от чувственного начала, через обретение свободы, к осмыслению мира. Сдержанный Скорпион втайне ждет воспламенения чувств, которые выведут его из вековечного транса мудрости. Однако ему не нравится своевольное поведение партнера, а того пугает малопонятная душа избранника.

«Эмоциональная жизнь» для этой пары – слишком мягкое выражение. Речь будет идти о страстях…

Был вечер последнего дня путешествия. Мы стояли в коридоре вагона, глядя в окно. Наши локти соприкасались. Мимо шатались пьяные. Летел черный лес, неподвижно висели хрусталики звезд.

Завтра поезд прибудет в столицу – и всё, на этом конец. Хорошо бы расстаться легко, без особых прощаний. Вообще без слов обойтись. Просто махнуть ладошкой.

От этой мысли больно сжимало горло.

Наконец, я сказала, что мы с ним несовместимы. Никак. Почему-почему… По знакам зодиака. Сами звезды настроены против нас. Он внимательно на меня посмотрел, затем в окно, сморщив лоб, и сквозь грусть усмехнулся:

– Глупости это всё, не верь… Люди встречаются и расстаются по зову сердец… А зодиак? Что такое созвездие? Так, случайное сочетание звезд.

Я против воли тоже усмехнулась: ишь, какой умный… Он вдруг нырнул в купе и появился с книгой в руке. Пояснил, что взял книгу в дорогу, чтобы со скуки читать, да так и не довелось. Называлась та книга «Маленький принц».

Начал мне вслух читать. Последние пьяные улеглись, свет притух, а мы всё торчали на откидных сидушках в пустом коридоре. Когда он добрался до слов кульминации «мы в ответе за тех, кого приручили», его голос дрожал, и глаза блестели. Я сглотнула комок: какой добрый…

Утором о расставании уже речь не шла. Договорились держать связь с помощью телефона. Простились легко, с перспективой. Целую неделю я промаялась в ожидании дня, когда мы свидимся, и у нас продолжится.

День настал. Комната общаги воздушно всплывала к седьмому небу, пока я кружила, готовясь к свиданию, перебирая одежду, вертясь перед зеркалом в бесконечной примерке, слегка опаздывая, суетясь, фантазируя, закатывая глаза, мечтательно напевая: ты мой добрый, мой умный, мой сладкий…

Он не пришел.

Я поняла, что это конец.

Прождала час. Ноги замерзли, сочилось из носа. Надежда таяла, текла – и вся вытекла. По щекам потекло тоже.

Мне он не позвонит. Никогда. Потому что некуда. Наша связь – билет в одну сторону. Из общаги-то на связь выходила я, по таксофону, роняя копейки. Но он не пришел. И значит, всё кончено.

А если не смог? Внезапная проблема, заболел, свалился кирпич – да мало какие бывают обстоятельства в жизни… А если передумал? Нет-нет, выяснять я не стану. Нет. Или что: девичья гордость – пустые слова?

В метро перепутала и села не в том направлении. Опомнилась, когда проехала две станции. Переходя на противоположную сторону платформы, вдруг замедлила шаг. Возникла смутная мысль… Он говорил о зоопарке. Вроде, удобно, потому что ему рядом… Наваждение вызревало… Спросила у первого встречного, как добраться до зоопарка. Тот улыбчиво вытянул вверх указательный палец. Меня бросило в жар: выходить здесь. Вот так случайность!

До сих пор не пойму, какая беда мною двигала. Купила билет, учащимся – скидка. Народу было немного. Животных – еще меньше. Все попрятались по закуткам вольеров. Я плутала по обледенелым дорожкам в проталинах грубой соли. В одном месте, через ров, заметила бурое шевеление. Пахну́ло тоской и зверем. Медведь. В другом – заиндевелые лани, сбившись в кучу, глядели сквозь прутья ограды. По черному пруду плавали серые птицы, разных видов, с одним общим унынием. И чему он так потешался, нахваливая зоопарк? Ничего смешного. Холод и жуть.

Куда теперь? В общагу, утирать сопли. Оставалось спуститься в метро. Неожиданно мое внимание привлекло здание, странным образом до сих пор не замеченное. Серая громада, чудище, город в городе. Здание миражом выплывало из пелены опадавшего снега, его основание составляло отдельный квартал, а вершина со шпилем пронзала небо и там растворялась. Это было одно из величественных строений, которые виднелись иногда вдали над контуром города. Я потянулась к этой громаде. Провинциальное любопытство: второй год здесь, а столицы почти не видала.

С трудом одолела на шпильках брусчатку проезжей части. Зацокала по ступеням, было скользко, но я-таки взобралась. Обогнула очередь на углу, гастроном, что-то давали, люди волновались, бурчали и гомонили. Дальше тянулась тишь.

Похоже, я брежу…

Чему удивляться, продрогла, температура, подумала я, увидев галлюцинацию.

Я увидала его…

Он стоял у подъезда. Как настоящий. В характерной своей меланхолии глядя вдаль. Вот достал сигареты, зажигалку, сейчас закурит.

Медленно поднял глаза на меня.

Я сделала шаг. Он – навстречу. Я остановилась. Под его ногами снег продолжил хрустеть – и тоже замолк. Не сводя с меня глаз, он вытряхнул сигарету, щелкнул, втянул огонек, вдумчиво выдохнул. До меня доплыл и дурманно накрыл запах дыма.

Позже, когда мы сбросим оцепенение, и отголосит истерика первой радости, он взахлеб мне расскажет, как перепутал время свидания и приперся на два часа раньше… А сейчас он курил, ошарашенно на меня уставившись. Докурив, взялся курить новую. У меня тоже все слова куда-то исчезли. Он закашлялся, отшвырнул сигарету.

Мы упали в объятья.

 

2

Начали встречаться.

Февраль, март. Потекло и подсохло. Застыло в томлении ожидания нового. Вот-вот должна была хлынуть всерьез весна. Ничего не происходило…

В апреле я пригласила его к себе.

Мы успели в достаточной степени познакомиться. Он жил в доме со шпилем, учился в университете, готовился стать биологом. Я поведала про общагу и про то, что привыкла рассчитывать на себя. Он водил меня в кино, угощал мороженым и витиевато рассуждал обо всем. Кроме одного. Это слегка беспокоило.

Ведь тогда, в поезде, мы целовались – и только.

Да, ждала большего. Чего? Того самого. О чем мечтает всякая девушка. С той поры как осознает двуполость мира, и особенно, как почувствует себя женщиной.

Насчет последнего, приврала. Женщиной я пока не стала. В том смысле, о котором подружки то и дело активно сплетничали, чем хвалились, чему завидовали, над чем потешались, о чем сквернословили и распространялись в самых сальных подробностях. Секс… Это популярное развлечение оставалось для меня таинственном словом. Колючим и сладким. Простым и непостижимым. Бурная жизнь общаги все чаще мне намекала на задержку в моем развитии.

Анюта, к примеру, давно с парнями спала. Периодически мне приходилось ночевать у знакомых, а наутро видеть ее довольный румянец и задорные лучики глаз. Рассказывали, будто однажды моя подруга отдалась за губную помаду. Хорошая косметика в то время стоила жуткие деньги. В общаге, помимо своих, жили студенты из дружественных стран. Многие промышляли фарцовкой. Анюта и впрямь красила губы иностранной помадой.

Я не верила россказням. Мало чего болтают. Смущало другое: ни у Анюты, ни у прочих, не было постоянного парня. Вот и мама внушала, провожая меня в столицу: «Будь с мужчинами осторожна. Им от тебя нужно только одно»…

Тем не менее, в кругу моих сверстниц считалось нормой утратить невинность еще в школьные годы. Наверное, треп. Однако не имевшие сексуального опыта становились мишенями для едких насмешек. Если бы я призналась, что на втором курсе всё еще остаюсь девственницей, меня бы точно сочли ущербной.

Странно, я не испытывала потребности именно в сексе. Хотелось близости. Да. Но не абы с кем. Наконец-то в моей жизни появился единственный человек, с кем я могла бы попытаться преодолеть отчуждение. Сладулька… Он все медлил. Не знаю, возможно, робел. Пришлось мне взять инициативу в свои руки.

Сейчас я уверена: между нами возникла любовь.

Но той далекой весной я, дуреха, готовилась к сексу.

Вот что я вычитала в Анютиной книге накануне решающего испытания…

СКОРПИОН – признанный властелин сексуальной энергии. Под этим знаком рождаются самые сексуальные личности. Символизирует змея-искусителя, толкнувшего человека на путь познания в неведомый дивный мир.

Секс для Скорпиона – средство постижения жизни, ее преодоления и власти над ней. Партнера он изучает с головы до пят и проникает в самые затаенные закоулки души. Животные инстинкты в нем сильны чрезвычайно. Он ищет того, кто способен разделить его страсть. Если объект не соответствует желаемому, Скорпион бывает жесто́к, доводя обладание до грани насилия.

Натура двойственная, Скорпион как никто разделяет секс и любовь. В то же время, секс без любви для него невозможен. Он тонко чувствует фальшь, и малейшая неискренность его ранит. Слияние тел без слияния душ скорпиону претит. Занятие сексом для него тождественно растворению в любви, и если уж это случилось, он отдает себя без остатка.

Ночь со скорпионом – незабываемое событие, стоящее того, чтоб его пережить…

Мы остались вдвоем. Анюта ушла, многозначительно вращая глазами. На столе – опустошенная бутылка шампанского. Крошки торта. Посуда из столовки. Электрочайник с оплавленным шнуром.

И его руки, переплетенные, хрустящие пальцами.

Не представляла, что делать, куда себя деть, как вести. Мысли путались. Тело стало ватным и влажным. В груди громыхало, сбивая дыхание, толкая горло, отдаваясь в висках.

Его ладони разомкнулись и оперлись о стол.

Через откинутую фрамугу с прохладцей гулял сквозняк. Слышались голоса. Люди, птицы, автобусы, город. Все слишком явно, неприкрыто, еще не ночь, подумала я. Подняла глаза.

Он стоял совсем рядом.

Начал говорить мне, шептать. Какие-то слова. Я слышала всё, но не осознавала. Просто набор звуков. Я понимала, эти звуки пытаются меня приласкать, но так напряглась, что умом оглохла. Коснулся, схватил, сжал. Я сделала то же самое. Губы, скользкие, жаркие. Накурился, до горечи. Вместе поднялись, балансируя, кренясь, легли на кровать, распластались, завозились, заползали. Его руки меня ощупывали, мяли, тискали. Я, как могла, поддавалась, ничему не препятствуя. Одежда вросла, не желала отлипнуть. Он торопился, грубел, что-то треснуло, отлетело, шлепнуло. Запа́хло им, запа́хло мной, перемешалось, полезло в нос, проникло в мозг, заволокло, накрыло хмелем. Он извивался, переползал, дышал, сопел, лизал, елозил, и все что-то делал, что-то пытался, что-то прилаживал…

И вдруг отвалился прочь.

Я не сразу поняла, что случилось. Только почувствовала, как окатил и проник внутрь меня холод. Сжала ноги. Нащупала край одеяла. Наконец-то очнулась.

Увидала его голую спину.

Осторожно дотронулась. Он передернул плечами. Только теперь до меня дошли весь ужас и стыд. Всё, всё, что происходило до этого момента, сулило позор… Я расклеила губы:

– Ты в первый раз… в постели… с женщиной?..

Он молчал. Словно решал трудную задачу, прежде чем выдавил простое «да»…

– И у меня никого не было…

Опять молчанка. Долгие секунды. Возможно, минуты. И – сиплое «прости»…

Неужели, оно? Разочарование. Случалось со мной. Так долго ждать, искать, готовиться – и ничего, ноль. Второй курс. Анюта. Девчонки со своими историями. Мама с дурацким опасением за неизвестно что. И еще эта книжка, пропади она пропадом, «Звезды судьбы»: самый сексуальный знак, незабываемая ночь… Какой бред…

А может, дело во мне?

От одной только мысли, что я могла его чем-нибудь в себе отвратить, по всему телу заплясали дождем ледяные иголки. Я закуталась в одеяло. Легче не становилось. Прилило к лицу. Затуманилось и померкло. Еще немного, и я разрыдаюсь.

Он лежал неприкрыт. Я видела родинки, озябшую кожу. Он живой, настоящий. И так одинок. Как и я, как и все. Неужели мы зря друг к другу приблизились, и придется расстаться? Неужели все упирается только в секс?

– Давай, просто прижмемся…

Повернулся. Мы обнялись. Пригрелись, приклеились. Как это славно – ни к чему не принуждать себя, просто быть вместе. Ткнулись губами. Слепо, интуитивно. Он вдруг зажегся и запылал, быстро налился упругой силой и нежностью. Я почувствовала, что куда-то плыву, уплываю, теряя рассудок.

Он стал моим.

Ну а секс? Ничего особенного. Всего лишь немного больно.

Счастливые часов не замечают. Я в этом убедилась на собственном опыте. Каждая встреча пролетала мгновенно, затем вприпрыжку неслась пустая неделя – и очередное свидание перелистывало календарь.

Я не заметила, как миновал год.

Обычно мы встречались с ним в центре. Он снисходительно показывал мне столицу. Домой не приглашал. Я не набивалась. Мотали километры, попутно целуясь. Нацеловавшись до нетерпения, ехали ко мне.

В общаге он быстро освоился. Анюта предложила сделать еще один ключ. У нее с Кешей, как она ни старалась, ничего не сложилось, и она чрезмерно теперь радовалась за нас. Нет-нет, да заглядывали другие девчонки с надуманным поводом чисто бабьего любопытства: «Ну, как он?». В их глазах искрила черная зависть. Я подпускала туману: «Словами не передать!».

Все было хорошо. Пока я не обнаружила, что наша идиллия что-то перестает мне нравиться. Свидания повторялись стабильно, как под копирку. Копии выходили все бледней. Впервые меня кольнула легкая паника: «Неужели, это – всё? Быть не может!». Я поделилась со Сладулькой. Он, как всегда, улыбнулся: «У нас есть любовь. Разве для счастья нужно что-то еще?».

Понимаю, необременительный досуг его устраивал. Мне же все чаще мнилось, наша романтика небесконечна. Сладулька был моим первым любовным опытом, но я словно знала врожденным знанием женщины: если он не созреет для более серьезных отношений, я его потеряю. Во мне вызревало неблагополучие. Настроение меркло, расстроился сон, пропал аппетит. Чувствовала, как уходят из меня силы. Вот и Анюта обеспокоилась, что я раньше цвела, а теперь на глазах сохну.

Замечал ли он мое состояние? Не знаю. Сам-то он выглядел вполне счастливо. А время шло. Мы уже год как встречались, регулярно занимались сногсшибательным сексом, он разглагольствовал о любви, но ничего менять, похоже, не собирался.

 

3

– Так дальше продолжаться не может, надо что-то решать!

Эти слова вырвались из меня внезапно. Мы в очередной раз гуляли. И вдруг я отчаянно крикнула. Мне показалось, оглянулся весь город.

В самом центре застыл он.

Его глаза почернели, зрачки страшно расширились, и там, в глубине, в затаенности, я видела отражение моего собственного тупика. Неожиданность и готовность. Доступность и отчужденность. Хроническое вожделение и привычная уже скука. Тепло любви и остывающий пепел перегоревшего притяжения. Бесконечная преданность и острое нежелание оказаться жертвой. Вокруг шипело, ревело, повизгивало, трепетало, слепило. Пешеходы, машины, блики, ватные облака, ярко-синее небо. Все двигалось, перемещалось, само по себе и куда-то толкая нас.

Он не шевелился: посреди столицы – ошарашенное существо.

Минуту назад он преподнес мне подарок. На годовщину любви. Весьма любезно с его стороны, но я-то ждала иного. Грезилось, что за подарком последует важный, решающий разговор. Не дождалась. Он вручил коробочку и тем отделался.

Тут-то меня прорвало…

Я помню об этом всю жизнь. Ладони вспотели, сжимая подачку. Духи «Красная Москва». Апрель 91-го…

Если честно, к тому разговору я втайне готовилась. Посмотрела свой гороскоп. Ничего конкретного не нашла: решительность, целеустремленность, огненная стрела, пронзающая круг…

Куда важнее было осознать, что написано про него…

СКОРПИОН относится к браку неоднозначно. Его натура собственника требует поглощения объекта любви. Однако сам он исключительно независим, и требуется большое искусство, чтобы привязать к себе этого сумрачного индивидуалиста.

Следует помнить, Скорпион любит не конкретного человека, а свою мечту о любви. Чем ближе вы подойдете, тем с большей вероятностью он разочаруется в вас. Мечта должна быть недосягаема, Скорпион будет страдать и, значит, стремиться. Чтобы он стал по настоящему вашим, оставайтесь на виду, но в некотором отдалении.

Не спрашивайте, что он думает о семейных узах. Его стандартный ответ: «Женитьба – могила любви». Если проявите назойливость, он может ответить жестокостью, с демонстративным удовольствием издеваясь над вами. Жаловаться не стоит. Он скажет: «Я тебя не держу». Лучше прикиньтесь, будто вы ускользаете. Являясь хищником, он инстинктивно не упустит добычи. Скорпион никогда не сдается. Он всегда побеждает.

Оставьте ему эту иллюзию…

Через неделю он сделал мне предложение.

К руке и сердцу прилагалась судьба перспективного юноши, плюс отныне и впредь моя прописка в столице. Дом со шпилем распахнул свои двери. Я ступила внутрь, замирая от ужаса.

Он меня подготовил, но как ни готовься, все равно это шок: чужие люди, тем более – семья профессуры. Студентка другого вуза, иногородняя, без рода без племени, под их разглядыванием я ощутила себя крохотным насекомым. Его отец, доктор биологии, кружил с чрезмерной предупредительностью, принимая куртку, подавая тапочки, пытаясь шутить. Мать, ходячая книга, чеканила фразы изысканной вежливости, с намеком на афоризмы, каких я в жизни своей не слыхивала. Даже Сладулька сделался чопорным гидом музея, знакомя с экспозицией невиданного мною быта – вроде картин, домашнего сада, видеомагнитофона, микроволновой печи, библиотеки в гостиной или биде в ванной комнате.

Мне предстояло здесь жить. Сосало желудок. Хозяева, похоже, нервничали не меньше: старались держаться попроще, а сами как проглотили по лому. Так и не расслабившись, назначили свадьбу на май…

Потянулся мучительный месяц. Мы виделись на бегу. Свидания обрели невротическую деловитость. Магазин «Гименей», талоны по блату отца, золотые колечки, костюм жениха, платье невесты. Очереди. Суета. Мои звонки. Его суховатость. Главный удар по карману великодушно приняли его родители. Я поняла слово «бесприданница».

И судорога мысли: а вдруг, все отменится?..

Накануне свадьбы приехали мои. Делегация. Ночевали в общаге, сдвинув кровати, девочки потеснились. Отчим с вечера начал. Мама шипела. Родственники балагурили. К полуночи весь этаж отплясывал. Только сестрица моя сидела совсем безучастно, поздний ребенок запоздалой любви, то ли взмывая к дебиловатым фантазиям, то ли ныряя в реальность, где ее зачали по нетрезвой страсти.

Утро выдалось хмурым. Накрапывало. Подташнивало. Кто-то весело брякнул, что дождь, это к счастью. Начавшие вчера, продолжили. Таксофон сломался. Я себе казалась пугалом, ряженым в тюль.

И опять дурнотная жуть: а вдруг?..

Они появились. Гудели, сверкали. Вся общага прильнула к окнам. Хлынули слезы, мы обнялись, заголосили: девочки, я, мама, сестрица. Вошел жених, за ним толпа. Цветы, шампанское. Потоптались, двинули к выходу.

Уже от машины Анюта вернулась: что-то забыла взять.

Тронулись. Общага поплыла в прошлое. Навстречу резво разогналась столица. Я сдвинула форточку. Я задыхалась от восторга, от шального прилива сил. Свершилось! Дождь перестал. Просветлело. Вспыхнуло солнце.

Слева сидел Сладулька. Справа – Анюта. Вполоборота – свидетель Кеша. Безымянный водитель невозмутимо давил на газ. Анюта толкнула меня в бок и показала, зачем возвращалась. Решила подарить. На добрую память. Книгу. «Звезды судьбы».

Более-менее я пришла в себя к середине лета.

Сначала свадьба, потом сессия, у каждого – своя. Только в каникулы, на тысячу километров ото всех удалившись, мы очутились по-настоящему с ним вдвоем.

Он предложил нам махнуть на юг. Я была, в общем, не против. Путевку выбрала, на мой взгляд, увлекательную: поездом – до Адлера, на автобусе – до Сухуми, через Тбилиси – на Владикавказ, далее – Нальчик, Пятигорск, Грозный и, наконец, Махачкала с предварительным заездом в древний город Дербент.

Моя идея его не зажгла. Я настояла. Он предпочел бы море, пляж. Я скривилась. Во-первых, после свадьбы должно быть путешествие, не так ли? Во-вторых, я человек подвижный, пляж не для меня. И в-третьих, самое главное, что в обсуждении не прозвучало – я не умею плавать. Ну не могла же я признаться. Перед ним. Стеснялась.

Оказалось, не зря.

Если бы мы неподвижно торчали в одном месте, через день-другой я померла бы со скуки. На первой же турбазе я с неудовольствием для себя открыла, что у нас не очень-то сочетаемые интересы. Повздорили. Он нахмурился. Я надулась. Он затянул свою старую песню: «Главное – наша любовь». Я призадумалась: что это слово может для него означать? Просто быть вместе? Допустим. Но вместе – это как?

Утром спит, не добудишься. После обеда опять дрыхнет. А вечером сидит, глядя на закат, потом на звездное небо. Только автобусные перемещения кое-как его растрясали. Прибыв в очередное место, снова погружался в анабиоз.

На одной турбазе, помню, был видеосалон. Я уломала пойти. Все ж развлечение, к тому же видео тогда было – редкость. Показывали «Терминатора», «Эммануэль» – известные фильмы, давно на слуху, а я до сих пор не видала. Он только поморщился. Вместо этого поинтересовался у заправилы салона, нет ли в коллекции фильма «Полет над гнездом кукушки». Я даже такого не слышала. У заправилы не было. Так и ушли, ничего с ним не посмотрев.

В другом пункте работала дискотека. Я повеселела. Он – ни в какую. Вместо танцев пустился в свою философию. В конце концов, меня это достало, и я сказала, что думаю: «Ты просто ленивый». А он: «Лень – это врожденная мудрость. Зачем тратить энергию жизни на ерунду?»

Энергия жизни, это, конечно, да. Но все остальное… Я вдруг осознала, что он – зануда. Совсем не умеет меня развлечь. Одни от него слова.

Пришлось брать инициативу в свои руки.

Каждый день я заказывала дополнительные экскурсии, старалась по мере возможностей расширить наш кругозор. Возможности быстро таяли, к сожалению, вместе с деньгами, а то я б не туда еще с ним махнула. Впрочем, Сладульку это жалкое обстоятельство, похоже, втайне радовало.

Последние дни сидели на турбазе под Махачкалой. Горы остались вдали, вокруг распласталась жженая степь. Палило солнце. Гудели мухи. Деньги закончились. Оставалось тупеть в ожидании автобуса на вокзал. Сладулька на глазах превращался в законного мужа, усталого, скучного, без интереса к чему бы то ни было, включая меня. Изредка бросал слово-другое в ответ на мои тормошения. По большей части в душной тени спал. Я смотрела на него, спящего, и удручалась: неужели это и есть мой медовый месяц? Если это – самое сладкое в жизни, что же меня ожидает в дальнейшем?

Жара. Тело плавилось, мысли текли. Время скучно ползло, подползало. Близился час возвращаться в столицу. Домой, так сказать. Окончательно. К его родителям.

Мороз по коже…

 

4

Я не знала, что чужой дом – западня.

Нет, я, конечно, предчувствовала некоторое неудобство. Но не предполагала, что вскоре захочется оттуда сбежать.

В семью меня приняли. Относились хорошо, даже слишком. С подчеркнутой, такой, любезностью – выделяли. В этом был холодок отчуждения. Мое присутствие напрягало. Поэтому я выходила из комнаты как можно реже. За окном парило лето. Каникулы. Столица бурлила, звала. Особенно, вечерами. А я сидела, сложа руки на подоконник, и прислушивалась к звукам в квартире. Вспоминается разговор, ненароком подслушанный в один из таких изнурительных вечеров. Они вообще любили порассуждать, мужчины этого дома. Интеллигенция, одним словом.

– Папа, что значит, декларация о государственном суверенитете? – спросил мой муж, потрескивая газетой.

– Это значит, идут центробежные тенденции, – философски отвечал свекор.

– Здесь пишут, за последний год объявили независимость Литва, Татарстан, Чечено-Ингушетия, Нахичевань и Грузия. А на днях Чечня провозгласила себя свободной Ичкерией.

– Неудивительно. Таков закон природы.

– Закон природы?

– Конечно. Популяция доминирующего вида распространяет экспансию на ареалы более мелких. Однако если мелкие изыскивают возможность, то непременно начинают взбрыкивать, а то и показывать зубы.

Они рассмеялись. Я мало что поняла. Но уши-то навострила. Вдруг почудилось, будто разговор имеет смутное отношение и ко мне.

– Это понятно, – продолжил муж. – Но зачем суверенитет для РСФСР?

– А что, россияне не люди? Им тоже хочется воли. Натерпелись.

– Натерпелись – чего?

– Несвободы. Существование за железным занавесом – это насилие. Но теперь, когда стена рухнула, все по-другому.

– Ты хочешь сказать, Советский Союз…

– Не только Союз. Любой искусственно созданный социум… Взять зоопарк. Представь, мы начнем рушить внешнюю стену. Что почувствуют животные?

– Ну… наверное… беспокойство.

– Вот именно! Будут раскачивать клетки, по вольерам метаться. И это притом что за ними уход и неплохо кормят.

– Кажется, даже лучше, чем советских граждан.

– А вот это уже явная провокация!

Они опять рассмеялись. Но тут подключилась свекровь:

– Ничего смешного! Ты получил талоны?

– Задерживают… – осекся свекор.

– Одна от тебя болтовня! Теоретик! Лучше подумал бы, что твоя семья будет завтра есть!

Я съежилась. С едой действительно обстояло так себе. В администрации зоопарка свекор занимал должность не из последних. Периодически он баловал нас «заказами» – наборами продуктов, распределяемых среди своих. «Заказы» съедались быстро и поставлялись все реже. А голод требовал своего каждый день. В тот год с магазинами стало совсем плохо. Хлеб да консервы. Если что и «выбрасывали», прилавки трещали под натиском очереди. Дошло до того, что на основные продукты ввели талоны. Но их почему-то регулярно задерживали. Даже свекор, иным не чета, с чиновничьим своим блатом все чаше потерянно разводил руками.

Нет, мы не голодали. Просто было немного туго. Продукты «доставали», экономили, запасали впрок. Мне сло́ва упрека никто не сказал. И все же я чувствовала между лопаток липкий и жгучий ярлык нахлебницы.

Впрочем, я это испытывала только под взглядом свекрови. Свекор, тот поглядывал с теплотой отеческой и, возможно, мужской. Только Сладулька особых эмоций глазами не излучал, держался так, будто мы вместе лет эдак с тысячу, и уединенью со мною в комнате предпочитал болтовню с отцом, а то и вовсе диванную отрешенность с носом в книжку.

Я тоже читала свое. «Звезды судьбы». Чего только иной раз со скуки не вычитаешь…

СКОРПИОН практически всеяден. Он пробует все, что попадается в поле зрения. Предпочитая, в принципе, пищу изысканную, он может питаться и тем, что другим кажется несъедобным. Иногда он делается гурманом, лакомясь устрицами, лягушками, ласточкиными гнездами. Но бывает, перебивается орешками да корешками. Если придется, способен голодать, и подолгу.

Дело в том, что Скорпион управляет своим расходом энергии, в отсутствие еды замещая физическую активность психической. Он как никто может утолить голод тела насыщением духа, ибо его природе свойственна трансформация. Скорпион относится к паукообразным. Всех пауков роднит число ножек – восемь. Таков же и его порядковый номер в колесе Зодиака. Традиция эзотерики трактует восьмерку как знак трансформации.

Скорпиону известно: телесные прихоти маскируют голод души. Например, если хочется сладкого, возможно, в жизни недостаточно радости. Но это не значит, что следует набрасываться на сахар, куда верней найти источник позитивных эмоций. К сожалению, удовольствия не всегда бывают доступны, а энергию требуется восстанавливать. Используя трансформацию, Скорпион переводит материальное в духовное, низменное в возвышенное, плотский инстинкт – в устремление воли к свободе…

А за пределами семьи текла совсем иная жизнь. Она манила, как те обертки шоколадных батончиков, что запестрели с некоторых пор у каждой станции метро на раскладных лотках стихийной уличной торговли. Шоколад не при чем. Просто меня угнетала серость. Она была в общаге, она же встретила и в семейном быте. Словно инфекция, от которой не скроешься.

Но я видела, что это не так.

По столице гуляли шикарно и модно одетые люди… Проплывали машины солидного лоска, иностранных фирм… Ресторанные двери, сверкая, распахивались перед избранными, и они там сидели, красивые манекены за витринным стеклом…

Кстати, о витринах.

Была осень, когда мы с Анютой решили прошвырнуться после занятий. Поехали в центр. С погодой не подвезло: вышли из метро, и зарядил дождь. Хлопнув зонтами, переглянулись: чего приперлись?

И тут мы увидели с ней толпу.

На углу самой центральной из столичных улиц и первого же от центра переулка шевелилась человеческая масса. Мы с Анютой подошли, любопытствуя. Очередь. Недавно открывшийся магазин. Такого блеска мы никогда еще не видали. Прозвучало неслыханное слово «бутик». Воссияли золотом буквы: Estēe Lauder.

Не просто косметика, там, духи. Настоящий парфюм! Который раньше можно было купить только из-под полы. Теперь – в свободной продаже, были бы деньги.

Мы с Анютой застыли, завороженные.

Толпа медленно, сонно двигалась, шевелилась. Гигантское членистоногое в мокром панцире переливчатых зонтиков. Многочасовой хвост терялся в сумрачной подворотне, а ближе ко входу тело утолщалось, перебирало конечностями.

Мне бросилось в глаза: большинство в этой давке – женщины.

– У тебя-то есть, кто тебе купит, – Анюта вздохнула.

Я ухмыльнулась:

– Да. Как-нибудь намекну любящему мужу, что появился такой магазин.

Ни ко дню рожденья, ни к Новому году, ни к Восьмому марта он намека не понял. Или не захотел. Или в упор не слышал. Еще немного, и от «Красной Москвы» останется только память.

Закапала весна. Ничего не происходило.

В квартире – одни и те же заумные разговоры: законы природы, законы социума. Интеллигенция. Иногда – недовольство свекрови на бытовой почве. Меня не вовлекали, обращались с приторным дружелюбием. Было неуютно. Не то чтобы я предпочла скандал, но их всегдашняя озабоченность как бы случайно меня не задеть, словно какую-нибудь коллекционную статуэтку, заставляла чувствовать себя здесь чужой.

Сладулька моего состояния не понимал. Стоило трудов вытащить его на улицу, просто пройтись, погулять. Я тормошила: неужели не хочется иногда развеяться? Он пожимал плечами: нет, ему и так нормально.

В душе потихоньку начало клокотать беспокойство. Разве о такой жизни я мечтала, выходя замуж? Клетка. Даже не золотая. Серые прутья. Ради чего?

Что происходит с нашей любовью?

Неужели, это – конец?

 

5

Другая жизнь приоткрылась нечаянно.

Мне приоткрыл ее мой однокурсник. Так случилось, мы вместе возвращались после зачета. Точно помню: конец мая 92-го.

Раньше мы не пересекались. Учился он в параллельной группе. Но я знала о его существовании самым краешком мысли как о любопытном явлении на горизонте. И не только я, надо сказать. Высокий, подвижный, веселый, он издали привлекал внимание. Все, не все, но очень многие из девчонок на него заглядывались. Или хотя бы поглядывали.

Звали его Макс.

И вот мы с ним вышли из института, где только что сбросили «хвост». Нас терзал один и тот же преподаватель. Макс помог мне удачно списать. Эта преступная студенческая случайность уже как бы свела нас в единство невинного заговора.

– А почему мы до сих пор не знакомы? – Он улыбнулся.

– Не довелось.

– Так что нам мешает?

Познакомились. Я сказала, что замужем. Не знаю, зачем. Само вырвалось. Он никак не отреагировал. Я почувствовала себя дурой: нафантазировала всякого разного, а ведь мы просто озвучили имена. О Максе рассказывали, будто он зазнайка и бабник. Вблизи самовлюбленности я в нем не заметила. Держался скромно, говорил просто. А что до репутации – чего только не наболтают. Хотя, признаюсь, такая слава интриговала.

Направились к метро. Проходили мимо кинотеатра. Макс спросил, смотрела ли я этот фильм, «Однажды в Америке». Я не смотрела. Он очень рекомендовал. Я пожала плечами: может быть, как-нибудь. Он резко остановился:

– А почему не прямо сейчас?

Я смутилась. Как-то это… Нет, нет, невозможно. Неужели, он не понимает, почему я не могу. Не стала еще раз упоминать мое семейное положение.

А Макс напомнил:

– Жизнь коротка. Другого раза может не быть.

Это было какое-то наваждение. Или прозрение? Даже не знаю. Что-то во мне неожиданно полыхнуло: время детское, дома тоска, меня приглашают в кино, в которое я неизвестно когда еще выберусь и выберусь ли вообще…

Фильм оказался и правда классный. Любовь, смерть, романтические гангстеры. Забавное совпадение: одного из героев зовут Макс.

Мы сидели с ним рука об руку.

В какой-то момент мне почудилось, что он хочет мою руку взять. Я наперед решила аккуратно, но строго высвободиться. Сидела в парализующем напряжении ожидания. Но Макс не пытался. Меня это почему-то задело.

– Ну что, понравился фильм? – спросила я, когда мы вышли на улицу.

– Очень. Особенно, по если первому разу.

– Так ты уже видел! – Я рассмеялась. – Зачем же еще раз?

– Я хотел посмотреть, как смотришь кино ты.

На город спускался вечер. Разгорались оранжевые фонари. Струились машины с алмазами фар и рубинами стоп-сигналов. На западе небо пылало пожаром, а в вышине над нашими головами остывало в прозрачную синюю бездну.

Мы подошли к метро.

– Слушай, – он взял меня за руку, – а хочешь увидеть другую жизнь? Как в кино, только непридуманную? Настоящую.

Не помню, что я ответила. Неубедительно, неуверенно.

Он тут же поймал такси. Мы влезли, тронулись, понеслись…

Во мне клокотала тревога. Я делала что-то недозволительное. Отчетливо понимала, но сидела завороженная. В чуть приспущенное стекло рвался и бил теплый ветер, трепал мои волосы, мысли, предчувствия.

Макс держал мою руку.

Въехали в переулок. Какая-то арка. Макс расплатился. Я не успела опомниться. Ступеньки уводили вниз. Какая-то дверь. Макс позвонил. Нам открыли, впустили. Накурено, много людей, одна молодежь. Макс здоровался, шлепал ладошкой, едва ли не с каждым. Вращались, сверкали, туманились радужные огни. Пульсировала музыка. На сцене кто-то за пультом швырял в микрофон слова. Многие танцевали. Многие облепили блестящую стойку бара. Многие развалились в диванах и креслах за темными столиками. В таких местах я никогда еще не бывала. Макс взял по коктейлю. Я быстро хмелела. Он что-то мне говорил сквозь дымку и шум. Я смеялась. Потом повлек меня танцевать, в гущу толпы, в самый жар. Он двигался в танце с неуловимой пластикой и энергией молнии. Он весь был огонь, я тоже от него распалялась, раскрепощалась, плавилась, забывала себя. Временно стихло. Мы стояли, разгоряченные. И вновь потекла музыка, нежная, медленная. Макс обнял мою талию, я оперлась о его мускулистые плечи. Мы закружились, приближаясь, соприкасаясь… И тут я почувствовала запах… Не неприятный, нет. Просто другой, непривычный. Новый запах мужчины… Я отшатнулась:

– Мне нужно домой.

Он не препятствовал. Мы вышли. Здорово стемнело, стало свежо, даже зябко. Только теперь я опомнилась взглянуть на часы. Ничего себе! Быстро затопали, побежали, надеясь не опоздать.

Метро оказалось закрыто.

Он начал ловить такси. Одно, другое. Нырял, торговался. Наконец, согласился один хмурый частник. Поехали…

Машина остановилась на полпути к моему дому.

– Вот и всё. – Макс беспечно развел руками. – Больше нет денег.

Вылезли в ночь. Бодрило. Он дал мне свою джинсовку. Вся эта ситуация, как отходящая анестезия, начинала покалывать.

Макс ежился, однако не унывал:

– Скорость пешехода – пять километров в час. Ничего-ничего, за пару часов дотопаем.

Я злилась. Не на него, на себя. О чем только думала? Хотела взглянуть на другую жизнь? Прекрасно! Что дальше? Моя жизнь – мой Сладулька. Свекор, свекровь. До́ма мне эта ночь вылезет боком.

– Не бойся, все будет хорошо.

– Тебе легко говорить.

– Надо верить в лучшее. Верить в свою… неуязвимость. А еще, иногда устраивать праздник вседозволенности. Смотри! – Макс внезапно перевернулся, встав на руки.

Я оторопела. Он покачивался, балансируя ногами. Улыбался мне вверх тормашками. Не успела я среагировать, а он, перебирая руками, сошел с тротуара и двинулся через улицу. Дорога была не самой широкой, но все же проезжая часть, машины, хоть и редкие в это время, но ездили. Резко притормаживали, объезжали, сигналили, открывали окна, злобно материли, газуя, неслись дальше…

Спрыгнул на ноги на другой стороне и махал мне ладошкой. Не сшибли, не забрали в милицию, не набили морду. Неуязвимый. Боже мой, связалась, еще один в моей жизни псих!

В моей жизни?.. О чем это я? Глупости…

А потом мы с ним просто гуляли по улицам. Он показывал мне столицу, какой знал ее сам. Красивые знания, исторические места, пункты личных воспоминаний.

К дому со шпилем мы приблизились, когда начало светать.

– Пришли. – Я вернула джинсовку.

– Извини, если что-то не так.

– Все нормально. Спасибо за приятный вечер. Точнее, ночь.

– Ночь хороша́… – Он поднял лицо к небу. – Смотри-ка, даже звезды видны. В нашем городе это редкость… Ну, я потопал. Увидимся!

Он развернулся и зашагал, одиноко постукивая по асфальту.

– Макс! А кто ты по гороскопу?!

Оглянувшись, он сложил пальцы ро́жками и приставил ко лбу.

– Самый первый знак зодиака! Овен!

Весь ужас в том, что дома мне не влетело. Не отчитали, вообще не пытались ничего выяснять. Словно возвратиться под утро в чужую семью для невестки – обычное дело, и нечего тут усложнять. Родители-то ладно, интеллигенция. Но даже муж меня встретил образцово сдержанно. Я соврала, что была с Анютой. Он проглотил, не разжевывая. Что это: вежливость? понимание? Или может быть, скрытый садизм?

Ближайшею ночью мы занялись сексом. Плановое супружеское общение. Я впервые в этом почувствовала какую-то натяжку. Вроде, все то же самое, только теперь, с кисловатым привкусом фальши. Я заметила, он мной овладевает с особым усердием, будто делает работу, которую нужно выполнить наилучшим образом, это дается ему тяжело, а он заходит и разных ракурсов, с методичной, уничтожающей изощренностью.

А еще я заметила неуютную перемену в себе: назвать мужа Сладулькой язык не хотел поворачиваться. Он стал для меня просто Сладким. Как болтаемый ложечкой сахар в ежевечернем привычном семейном чае.

Самочувствие без причины ухудшилось. Я ничем не болела, только нервы стали явно пошаливать. Могла сорваться по малейшему поводу. Сладкий недоумевал, раздражался. Я и сама не могла понять, что со мной происходит. Нет, в ту пору мы с ним еще не ругались. Во всяком случае, так, чтоб уж совсем в озлобление, вдрызг. Но все чаще зудел холодок неприятной догадки: неужели, мое раннее замужество было ошибкой?

Спустя годы один человек мне однажды скажет: «Нет задачи трудней, чем доказывать очевидное». Этой истины я пока не знала. Как и многих других формул мудрости. Да и не нуждалась я ни в каких красивых словах, чтобы чувствовать правду моего положения, беспросветного, как доля законной рабыни: в этом доме я не живу, а терплю жизнь.

В июне сдавала сессию. Голова от зубрежки пухла. Печатные тексты осточертели в любом виде. И все же я заглянула в одну книгу помимо программы, просто так, чтоб отвлечься – «Звезды судьбы»…

ОВЕН. 21 марта-20 апреля.

Самый первый знак зодиака. Стоит в начале фазы инволюции. Ночная обитель Марса, заточения Венеры, экзальтации Солнца и падения Сатурна.

Теплый сухой мужской знак. Стихия – огонь. По степени проявления признака – сильный. Являясь знаком кардинального качества, задает энергию творчества, активно вызывает события, влечет перемены.

Двенадцать знаков колеса Зодиака ассоциируются с двенадцатью ступенями в алхимии. Овен олицетворяет голову и начало процесса. Пройдя цикл развития в поисках философского камня, процесс завершается превращением свинца в золото.

Соответствует периоду после весеннего равноденствия. В северном полушарии с каждым днем в это время теплеет. Овен трактуется как обновление в благоприятных условиях полной свободы, где приветствуется инициатива, и сняты ограничения…

Я захлопнула книгу. Нет, нет. Совершенно не нужная информация. Не лучший способ развеять мысли от учебных нагрузок. Не завалить бы мне сессию с этими звездами, которые знают все обо всех, но на экзамене не подскажут ответ.

С того раза я Макса не видела. К лучшему. Его группа сдавала экзамены в другие дни. Даже если бы мы увиделись, на одной из кафедр, случайно, вряд ли бы последовало развитие. Потому что – ни к чему это. Та ночная прогулка ничего не значит. Абсолютно. Если вдуматься, мы ничего такого не делали. Ни о чем особенном не говорили. И уж, во всяком случае, не договаривались.

Выкинуть, выкинуть из головы.

Сессию я сдала. Предстояли каникулы. Последние в моей жизни перед последним курсом. Еще год, и я стану окончательно взрослой. Напоследок хотелось отдохнуть.

Кстати, Сладкий окончил университет. На приличный отдых у него денег не было. Да и ни на какой не было. Нищий выпускник. Его родители подкинуть жлобились.

Поэтому поехали мы с ним ко мне на родину.

Последний раз я здесь гостила еще до свадьбы. Странное чувство: в родном доме я – гостья. Ничего не поделать, детство прошло, а с ним и привязанность к этому месту. После столичных четырех лет все казалось здесь маленьким, жалким, убогим. Таким оно, объективно, и было. Никакой сентиментальности я не испытывала. Скорее, неловкость от необходимости периодически сюда возвращаться.

Мамина квартирка с нашим приездом стала совсем крохотной. Чего стоил один только отчим в бессменных носках. Да и сестрица, – слова не вытянешь, а тут вдруг разговорилась до радостного недержания. Еще и жара, и гул от завода.

Сладкий терпел.

Хорошо хоть имелась дача. Поехали всем семейством. Домишко-то никакой, зато – простор, лес, река, неиспорченный воздух.

Вода из колодца. Удобства на улице. Место низинное. Миазмы болот. Круглосуточные комары, мириадами прущие в маломальскую щель.

Сладкий терпел.

Дача существовала в процессе хронического строительства. Стены да крыша. Остальное – занятие на всю жизнь. Мшистый фундамент помнил приложение рук еще моего папы. Более поздние наслоения связаны уже с отчимом.

Иными словами, дачу тянула на себе мама, в разные периоды подключая к проекту различных мужчин. Поскольку я в этот раз прибыла с собственным мужем, его крепкое тело не имело причин не оказаться задействованным. Забавно было смотреть, как этот столичный пижон приобщается к мускулистым и потным забавам рабочего люда: таскает доски, прилаживает, пилит, стучит молотком. У него получалось.

Сладкий мужественно терпел.

Неожиданно отчим стал поддавать. Сперва, как всегда, по чуть-чуть, с филигранным дозированием. Вскоре сорвался. Вовлек и моего, за знакомство и для мужской солидарности.

Сладкий терпел из последних сил. Потом его стало тошнить.

– Сдохнешь тут с вами… – Он плевался и кашлял.

– Извини. Я не заставляла тебя пьянствовать.

– При чем здесь это… Я вообще, о твоей семейке… Западня… Заманила… И главное ведь, никуда не денешься. Ловко!..

Он меня упрекал?

– Никуда я тебя не заманивала. Ты – мой муж.

– Но не чернорабочий для тещи.

– Родителям нужно помогать.

– Что ж ты отсюда сбежала при первой возможности?

– Я? Сбежала?.. А не ты ли позвал меня замуж?

– Не позвал бы, торчала б в своей дыре.

– Так ты меня спас?

– А то – нет…

Ну это уж слишком!

– Знаешь, мой Сладкий, я тоже не в восторге от твоей семейки. В частности, от твоей мамочки…

– Маму не тронь…

– И столица твоя не лучше ничем. Разве что квартира побольше да пошикарней. А по сути, клетка зоопарка!

– С меня довольно… – ожесточился он. – Пора сваливать…

В тот же день он уехал. Я хотела отправиться с ним, но мама просила остаться, требовалось усмирить отчима, вытрезвить, поставить на ноги. Ей одной было тяжело. Сестрица – не в счет.

Сладкого это не касалось. Плевать он хотел на всех нас.

Мне показалось, он бежал не от чуждых ему забот, а от меня, как воплощения презираемой им провинции. И еще осознала: в дом со шпилем мне тоже не хочется. Потому что это не мой дом. И не его.

Потому что дети должны от родителей отрываться.

Все лето я провела в одиночестве. То есть, в лоне семьи, которую вновь обрела в качестве родной. У отчима обострилась язва. У сестрицы пришли менструации. У мамы болело сердце.

Одна я ни на что не жаловалась.

Как-то раз, выходя из аптеки, столкнулась с Анютой. Ощущение – словно с призраком с того света. Вроде недавно сдавали экзамены, вместе переживали, огорчались, радовались, и вот мы в одном городе, а я даже не позвоню, будто ее существует, моей лучшей подруги юности.

– А что это ты одна? – заулыбалась Анюта.

– Мой уехал пораньше, дела́, – соврала я.

– Понимаю… Скучаешь?

– Да так. Не особо.

Мы брели пыльной обочиной мимо серых домов…

– Конечно, чего тебе скучать? Ты-то отсюда вырвалась. Приезжаешь теперь только на отдых… – Анюта вздохнула. – А я как представлю, после учебы сюда возвращаться… Такая тоска берет…

На мой взгляд, прогулка затягивалась…

– Ты что сегодня вечером делаешь? Может, пообщаемся?

– Знаешь, Анюта, сегодня никак не могу.

– Ну, тогда завтра…

– Боюсь, завтра тоже. Вообще не знаю, когда выкрою время. Извини, мне нужно спешить. У меня вся семья неожиданно разболелась. Рада была тебя повидать. Привет родителям. Я как-нибудь тебе позвоню.

Я шагала, быстренько удалялась, почти убегала – от Анюты, от ее тоски, от вероятного моего будущего… Он не звонил. Который день. А вдруг, не позвонит? Вдруг, решил меня бросить? И штамп в паспорте не спасет. Отдыхаю… Вырвалась…

А вырвалась ли?

 

6

И что это я выдумываю вечно ужасы?

У него и в мыслях такого не было – меня бросить. Первое, что я услышала, когда он приехал в конце августа, чтоб меня отсюда забрать:

– Не могу без тебя.

Осторожно меня обнял, поцеловал. От него пахло по́том, пылью, поездом с пересадками. Жарким летом, проведенным вдали от меня. Неухоженностью, необласканностью. Мужчиной.

– Это была первая новость…

– Первая? Какая же вторая? Не пугай…

– Я поговорил с родителями. Было тяжело, но, в конце концов, они поняли…

– Да говори же!

Он расплылся в улыбке, широкой, заслоняющей горизонт.

– Две семьи не могут жить под одной крышей. У нас теперь… своя квартира, отдельно от них.

Квартира! Эта новость дурманила сильней любых ласк. Я в дурмане собрала вещи, в дурмане простилась со всеми и всем, в дурмане смотрела, как мелькает за окном летящего поезда старая, новая, прошлая, будущая, настоящая, независимая, другая, чудесная, личная моя жизнь…

Конец августа промелькнул в приятной активности. Голая новостройка превращалась в жилье. Он двигал мебель, сверлил, привинчивал, навешивал, выносил мусор, мыл полы, закупал продукты. Мне нравилось наблюдать его гибкий блестящий торс наконец-то задействованный в правильном приложении. В этом был эротизм нового уровня. Он становился хозяином, а значит, и я – полноценной хозяйкой нашего дома.

С первого сентября он впервые вышел работать. В этом тоже присутствовало новое качество. Вчерашний студент, а теперь, шутка ли, ученый-биолог, перспектива карьеры.

Устроился по распределению – в зоопарк.

По мне так без разницы. Платили бы деньги. И все же… Было любопытно: чем может заниматься в зоопарке мой муж, нормальный, как говорится, мужик, на котором пахать и пахать?

– Ты не поверишь… – сказал он, вздохнув. – Скорпионами.

А в октябре случился день рожденья Анюты.

Я помнила, да запамятовала. Но Анюта напомнила. После занятий пригласила всю группу к себе. Лично мне адресовалось особое:

– Или ты, королева, общагой теперь брезгуешь?

Обидно от лучшей подруги услышать такие слова. Будто я виновата, что у меня сложилось иначе. Не мы выбираем нашу судьбу, она сама нас находит. А что до общаги, я даже слегка, в ностальгическом смысле, соскучилась.

В этом и впрямь было что-то уже недоступное. Так становятся недоступными сперва детство, потом юность, потом молодость. Тогда я об этом не думала непосредственно, и все же немного грустила, когда мы завалились веселой толпой в магазин, набрали бутылок, закусок, шли, перекидывались словами, хохмили на вахте, набились в лифт, выплеснулись на анютином, бывшем моем, этаже.

Там стоял Макс.

Он курил с какой-то девицей. И еще какие-то парни. Увидев меня, Макс улыбнулся, помахал, хотел что-то сказать.

Я ограничилась вежливым прохладным кивком.

И только в Анютиной комнате почувствовала, как колотится сердце…

Ничего страшного, подумала я. Вечно себе навыдумываю. Я пришла поздравить Анюту. Он тоже с какой-то своей компашкой. К тому же, похоже, с девицей. Довольно непривлекательной. Все это меня не касается. Посижу, сколько нужно для вежливости, и поеду домой.

Начали выпивать.

Спустя малое время, в комнату постучали. Анюта открыла. Я вся обратилась в слух. Услышала голос Макса. Нас приглашали примкнуть, мол, что вы девчонки зря прозябаете. Анюта кокетничала. Я оттащила ее в сторонку: нафига они нам нужны, у нас все свои, так славно сидим, а эти сожрут все и выпьют, гони в шею. Она согласилась. Но странно на меня посмотрела.

Продолжили выпивать.

Я немного расслабилась. Возможно, чуть более чем немного, потому что когда опять постучали, не среагировала. Опомнилась, а они уже здесь, громкие, остроумные, с бутылками и гитарой. И эта девица меж ними, как пиявка меж камышей.

Выпивать стали с лихостью.

Нет, я не ошиблась: девица действительно пришла с Максом. Сидела впритирочку, прям присосалась всем боком, не отлипает. Почему-то наблюдать это было мне неприятно. Хотя какое мне, собственно дело?

Макс поглядывал на меня.

Да нет, не поглядывал, а откровенно, в упор пялился. Девица перехватила его взгляд и дернула за рукав. Макс мне улыбнулся, плечами пожав. Та снова дернула, зло шепнула. Он огрызнулся, она затараторила. Макс тяжко вздохнул. Та вдруг вскочила, откинула стул, ринулась к выходу, за ней побежали, Макс кисло скривился, за ним вернулись, начали убеждать…

– Я сейчас вернусь! – бросил он мне через стол.

И вновь я почувствовала, как колотится сердце. Шум скандала притих, и оно так стучало, что, казалось, все слышат. Я поняла: или сейчас, или никогда. Бежать!

Ни слова не говоря, неприметно взяла куртку – и шмыгнула в коридор.

В коридоре оно колотилось еще громче. Я быстро пошла в сторону лифта. Услышала голоса. Макс! Развернулась – и к черной лестнице. Похоже, меня не заметили. Вниз, по ступенькам. Темнотища. Не споткнуться бы. Вонища. Мусоропровод, тараканы, возможно, крысы, не говоря о дерьме, потеках мочи, осколках стекла на каждом из поворотов. Эвакуация – через второй, опять коридор, сбежала на первый. Глянула. Чисто. Таксофон на стене. Позвонить мужу? Встретил бы у метро? Нет, времени, ладно, сама доберусь. Последняя дверь – сырая прохлада спасительной темной улицы меня вобрала, и здесь я замедлила бег до чуть более спокойного, приличного шага…

Сердце медленно остывало. Я тоже. Лил дождь. Автобуса не видать. Безлюдная остановка в поздний час желто-черного вечера. Зонтик! Забыла у Анюты. Вот дура! Как теперь доберусь? Но не возвращаться же. Только не это. Второй раз уже точно не удастся спастись…

Кто-то шел. Приближался. Из мглы. Человеческий силуэт. Одинокий мужчина. Проявлялся, все более четко, почти узнаваемо. Сердце опять начало разгоняться. Вот, кошмар. Я пропала! Это – Макс!.. Осталось принять независимый вид…

– Что же ты вдруг сбежала? – Он тряхнул мокрой челкой.

– Я не сбежала, мне пора домой.

– Время детское… – Он улыбнулся.

– К сожалению, мы не дети.

– Я провожу тебя.

– Не надо.

– Возьмем такси.

– Нет!

Он вскинул руку. Первая же машина остановилась…

Долго ехали молча. Под музыку радио. Проплывал мокрый город. Сонно тикали дворники. По стеклу убегали прозрачные шустрые змейки…

Мы с ним рядом. На заднем сидении, очень близко. Тепло. Я немного пьяна? Разве это имеет значение? К чему это все?..

Взял ладонь. Не убрала. Он смотрел. Я – вперед. Не могла шевельнуться. Словно морок, наркоз. Или запредельное обострение чувств?..

Чувствовала запах. Одежды. Волос. Мокрой кожи. Приблизившегося дыхания.

Коснулся губами. Повернула лицо.

Начали целоваться…

Все исчезло – дорога, такси, мокрый город, угрюмый водитель, музыка радио с идиотскими комментариями, – только жизнь и осталась, горячая, сочная, безрассудная, жадная, не восполненная, вожделеющая восполнения…

– Едем ко мне… – задыхался Макс…

– Нет… – содрогалась я. Что-то билось во мне такое, неуправляемое…

– Прошу тебя…

– Нет-нет Невозможно. Нельзя… – Неуправляемое и властно требующее…

– Поедем, прошу, умоляю, не мучь. Ну хочешь, я на колени перед тобой упаду?.. Остановитесь!!!

– Нет!!! Не останавливайтесь!! Не надо! Не надо на колени… Верю, можешь… – Требующее, вопреки «нельзя»… – Ты… где живешь?

ОВЕН – прирожденный мотиватор. Всех заводит своей энергией и влечет за собой. Его характеру свойственны инициатива, смелость, воля, решительность, нетерпеливость, стремительность, импульсивность.

Влияние Марса наделило Овна жаждой активных действий. Он всегда готов к авантюрным поступкам. Обстоятельства он воспринимает как брошенный ему вызов, и добивается своего предприимчиво и амбициозно.

Стремление к успеху нередко сочетается в нем с идеализмом, обостренным чувством прекрасного и желанием потянуть руку помощи. Излучая вокруг себя согревающий свет, Овен всех притягивает подобно костру в темной холодной ночи.

Его эмоциональность связана также с вибрациями Венеры. Ей он обязан своей пульсирующей сексуальностью. Привлекательность Овна для лиц противоположного пола часто достигает неотразимой, хмелящей обворожительности.

В крайних своих проявлениях он доходит до откровенной наглости, высокомерия, неосмотрительности, безрассудства. Воинственность Марса может вылиться в беспощадность, а нежность Венеры – в эротическую порочность…

Никогда не думала, что молчание – это страшно.

Я вернулась, когда люди шли на работу. У подъезда столкнулась с мужем. Он задал всего один вопрос. Я сказала, была у Анюты, на дне рожденья.

Он молча двинулся в зоопарк.

Потянулись тяжелые дни без привычных слов. То есть, мы разговаривали, конечно, но бессодержательно, просто звуки. Как дела? Нормально. А у тебя? Тоже. Ужинать будешь? Спасибо. Надо пораньше сегодня лечь…

Наши слова потеряли смысл, как и наша совместная жизнь. Мы существовали в общей квартире, словно два манекена. Жизнь замкнулась внутри, в сокровенности мыслей и чувств. А снаружи – вежливый глянец.

На все легла печать непроглядной искусственности.

Для меня началась сущая мука. По натуре-то я человек общительный. Теперь приходилось каждый вечер оставаться наедине с собой. Это заточение в себе, без возможности отвлечься, крутило душу. Я постоянно слышала внутренний голос. Он изнурял меня, дергал, точно нарыв. Заставлял снова и снова переживать все подробности той ночи. Ставил вопросы, на которые не находилось ответа. Что я наделала? Как могла? Как собираюсь дальше со всем этим жить?

Сладкий, похоже, замечал мое состояние. Поглядывал. Не в упор, однако присматривался. Лучше бы он куда-нибудь подевался. Особенно, когда начинал что-нибудь легкомысленное и веселое говорить.

Боже, какая ложь…

Пару раз он пытался со мною сблизиться. В качестве мужа. Я сказала, нет сил. В другой раз – нет настроения. И то и другое было единственной правдой. Смешно.

Смешного мало: энергия жизни стремительно убывала.

Я испытывала, теперь совсем по иному, потребность в мужчине. Но нет – только не это, только не он. Не могла допустить до себя его ласк. Даже от случайного прикосновения – передергивало.

Он не настаивал. Только стал еще молчаливей.

СКОРПИОН не болтлив и не экспансивен. Производит впечатление человека уравновешенного, спокойного. Иногда, холодного до безразличия. Но не стоит обманываться: за дремотной наружностью скрыто адово пламя страстей.

Значимую ситуацию он всегда контролирует. Если задеваются его интересы, мгновенно вскипает ядом. При этом не торопится противника жалить, а продолжает его изучать до окончательного выяснения диспозиции.

Характеру Скорпиона свойственна крайняя подозрительность, ибо он как никто копает вглубь грехов человеческих. Он подсознательно «видит» несоответствие внешнего и внутреннего. Его оценки отличает субъективизм, не ведающий прощения.

Отсюда и легендарная скорпионья ревность. Консерватор и собственник, он не потерпит даже легкого флирта. Если же кто-то надеется «порезвиться и лапки не замочить», такой отчаянной голове в итоге не позавидуешь. По натуре являясь садомазохистом, Скорпион будет по поры присматриваться. Но едва убедится, что его домыслы небезосновательны – пощады не жди.

Наказание будет страшным…

 

7

Он жил с мамой в однокомнатной квартире.

В ту ночь мама была на дежурстве. Поэтому он и привез меня к себе. Мой, теперь уже мой возлюбленный, Макс.

Помню, когда между нами это произошло, и он предоставил мне ванну и полотенце, первая моя мысль была довольно нелепой: какое же здесь все неказистое, бедное.

Позже, на кухне, мы пили чай, и Макс обронил, что я сижу на мамином спальном месте. Его это веселило, а меня почему-то нервировало. Неприятно сидеть на месте чужой женщины, пропитанном флюидами ее снов.

Мама работала медсестрой. Отца Макс не знал, тот бросил маму в самом начале беременности. Пришлось ей хлебнуть горя. Ютилась с ребенком в общаге, пока не дали эту квартиру. «По лимиту», как значительно пояснил Макс.

Я впервые осознала, что столица благоволит не ко всем. Ее жители в большинстве обитают по таким вот жалким клетушкам, подобным квартиркам в моем родном городке и в других городках необъятной глубинки. Мало кому выпадает шанс вырваться из убожества, к более-менее приличным условиям.

Как, например, у меня. С мужем.

Что ж я делаю? Боже, кошмар…

Мысль мелькнула, царапнув сознание, и угасла. Не допив чай, мы вторично упали в любовь. Он ласкал меня так, что я плавилась и текла, растворялась в шалеющем безрассудстве, забывала себя, отдельные части тела, превращалась в одну жадную чувственность. Иногда я словно выныривала на поверхность, и сквозь марево видела, какой он красивый, мускулистый и скользкий, туго налитый, переполненный жизнью, вновь все меркло, я проваливалась, шла ко дну, закрывала глаза, истаивала, исчезала. Никогда раньше такого я не испытывала. Размывались границы существования. Отдавая себя, я вбирала его, мы сливались в одно, перемешивались. Все быстрее между нами росло что-то общее, набухало, волнами накатывало, приближалось, разгонялось, бесилось, зверело, душило – и взрывалось безбрежной свободой…

Это повторялось со мною теперь всякий раз. Макс пробудил во мне животную ненасытность. График мамы предоставлял нам возможность сутки через трое.

Через месяц мне стало казаться – и этого мало.

Между любовными схватками, отдыхая, смотрели видео. У Макса была интересная подборка кассет: «Греческая смоковница», «Дикая орхидея», «Слияние двух лун», «Девять с половиной недель»… Каждый фильм приходилось смотреть с нескольких долгих заходов, периодически отматывая назад в поисках места, где наша страсть не желала дождаться финала и пускалась в экспромт собственного варианта сюжета.

Мы занимались этим, пропуская занятия в институте. К последнему курсу я неожиданно стала нерадивой студенткой.

Зато, чуть вечер – сразу домой. Образцовая жена при семье.

И никакого, почти никакого, риска.

Макс продолжал очаровывать. На круглую дату любви пригласил в ресторан. С той октябрьской ночи промелькнул месяц, а я не заметила. Отмечать было ребячеством, но только ребенок и радуется празднику, и может искренне его подарить. Макс мог.

Ресторан находился в «Центральном доме туриста». Как-то раз я сболтнула, что мечтаю о путешествиях, и вот он привез меня в «ЦДТ», через весь город, на такси, романтически объявив это нашим первым совместным вояжем.

Его жест для меня значил больше чем путешествие. В настоящем ресторане я никогда еще не бывала. Свадьба – не в счет, это формальность на потеху родни и, хуже того, людей абсолютно чужих. Здесь же любимый мужчина вводил меня в мир, недоступный в те годы для многих, если не для большинства. Я была избранной.

Расплатился с таксистом. Сунул швейцару. Умаслил метрдотеля. Нам дали столик в интимном углу. Водрузили букет цветов. В каждом жесте сквозили театр, переигранность, но мне нравилось, что Макс так выкладывается ради меня.

Похоже, его здесь многие знали. Официант называл Макса по имени. Кто-то прошел мимо, бросил привет, Макс ответно салютовал. С ленцой завсегдатаев завалилась компания угрюмых личностей, уселись неподалеку заметив Макса кивнули, и он весело помахал им ладошкой.

Мы пили шампанское и вспоминали, как все у нас началось. Эти милые всплески сюжета: «А помнишь?..». Удивительно, сколько уже нас связывало. Самым интересным было открывать случайные взгляды, реплики, мысли, догадки, мерцающие в прошлом задолго до нашей первой ночной прогулки. Макс признался, что заметил меня на первом еще курсе. А я? Конечно, разве можно такого, как он, не заметить. Поулыбались. Зачем же тогда вышла замуж? Не знаю. Так как-то сложилось. Случайное сочетание звезд. Что ж ты раньше-то не спросил, мой опоздавший весенний?

А потом мы поднялись на лифте в номер. Из окна простирался обзорный вид. Лента проспекта в букашках машин широким потоком пронзала столицу, вдали все туманилось, теряя краски, в сереющей перспективе осени.

Мы долго и вкусно друг друга любили. Это был пир. Я все глубже вкушала Макса, познавала в нем личность. При его ребячливости, экспрессивности, склонности к театральным эффектам, в нем присутствовал неподдельный мужской стержень. Он зарабатывал, вот в чем дело. Казалось бы, нищий студент, по происхождению голь, а нашел возможность подарить мне такой недешевый праздник. Сам одевается с шиком. Ездит в такси. Купил домой фирменную аппаратуру – какой у меня, с моим Сладким, до сих пор нет и будет ли, неизвестно.

– Макс, ты простишь мне мое женское любопытство?

– Конечно, любимая… – Он улыбнулся, нежно поцеловал мои веки…

– Сколько стоит этот номер?

– Для тебя нисколько… – Поцелуи спустились на шею… на плечи… на грудь… на живот… рисуя узоры… влажно кружа…

– А для тебя?..

– Я не плачу… Это номер ребят, хороших друзей… – Его губы скользили все ниже… все жарче… сужая круги… приближаясь… оттягивая… изнуряя…

– Что за ребята?..

– Солнцевские…

Я не поняла этого слова. Он добрался до места, где я всякий раз отключалась.

Мы регулярно теперь ездили в «ЦДТ». Дополуденная любовь в номере, обед в ресторане, затем снова номер и снова любовь.

Иногда он отлучался по недолгим делам. С кем-то встречался. «Стрелка», как он это называл, отшучиваясь от вопросов. Я слегка огорчалась его таинственностью. Понимала, меня это не касается. И все же неуютно, когда любимый мужчина прозрачен не до конца.

Однажды он отсутствовал дольше обычного. Я лежала одна, на кровати в номере, закутавшись в одеяло. Как дура. Начала волноваться. Вдруг почудилось, что он может и не вернуться. Одно допущение такой вероятности пробудило в груди леденящий вулканчик.

Он вернулся. С порога набросился, стягивая куртку, раскидывая одежду, не прекращая меня целовать. Я почувствовала в нем особенное воодушевление, даже восторг. На этой волне мы предались любви.

Потом просто лежали. Он курил, пуская дым к потолку. За предел потолка, в бесконечность, в невидимый космос. Его глаза лучились радостью, торжеством. О чем он в то время думал? Явно не обо мне.

И тут я увидела это.

Его кожаная куртка, вперемешку с исподним, валялась, раскинувшись по полу. Из кармана, в пылу раздевания, выкатился небольшой валик. Неброский такой, серо-зеленый, перетянутый бледной резинкой. Что это?

Плотная скрутка долларов.

Я подняла, чувствуя необычное возбуждение. Столько денег я отродясь не держала. Даже в рублях, эфемерных инфляционных бумажках. А тут доллары. Сколько здесь может быть?

Волной окатил страх.

– Макс, что это?..

Он поднял голову, глянул. Ничуть не смутился.

– Ты в какой стране живешь? Не знаешь, что это?

– Я понимаю, что доллары, но в таком количестве… Откуда?

– Я зарабатываю. Сегодня сложился удачный день… – Он потянулся, зевнул. Улыбнулся. – Сейчас время великих возможностей. Если не быть лохом, можно стать крутым. Очень крутым.

Его ответ лишь добавил мне беспокойства.

– Макс, скажи правду, чем ты занимаешься?

– Бизнесом.

– Это просто слово. Я хочу знать, чем конкретно?

– Работаю на будущее.

– Хватит болтать! Немедленно отвечай на вопрос!

– Эй, полегче… Я ведь тоже могу поставить вопрос ребром.

– Что?!

Он сжал мои плечи.

– Когда ты уйдешь от мужа?

Его взгляд меня жег. Я дернулась. Он держал. Я зажмурилась от такой неотступности. Казалось, он меня уничтожит.

Нежно обнял, поцеловал. Я обмякла. Осыпая меня поцелуями, он, захлебываясь, горячечно зашептал:

– Любимая, думаешь, мне легко наблюдать, как ты каждый вечер к нему возвращаешься, и чем вы там занимаетесь, неизвестно, а я как представлю, мне жить не хочется, бросай его, уходи ко мне, пока я никто, но я правда работаю, на будущее, наше общее будущее, где только ты и я, никого больше, и это будущее начинается здесь и сейчас, я не могу тебя посвятить в подробности бизнеса, но ты верь мне, любимая, все будет у нас хорошо, я сделаю для тебя все, что в человеческих силах…

– А если мне захочется нечеловеческих?

– Я тебе звезды с небес достану…

Сомневаться не приходилось: любит. Слегка многословно, да таков уж его темперамент. Но что на деле означает «любовь» для него? То же ли самое, жизненно важное, что для меня? Могу ли я довериться этому пламени? И если да, то как по живому резать судьбу?

ОВЕН свою любовь боготворит. Влюбляется, как правило, с первого взгляда. Его манит запретный плод, к которому он тянется импульсивно, невзирая на цену. Если потребуется, готов заплатить собственной жизнью.

Страстной натуре Овена преграды неведомы. Он подобен ребенку, чей каприз должен быть выполнен. При отказе его увлеченность может перерасти в одержимость, а ранимая гордость – в слепящую ярость вплоть до убийства.

Примитивный мужской тип напоминает пещерного человека. Он покоряет женщину, удовлетворяя с ней животную похоть. Более развитый тип хочет стать для любимой героем, мечтает о подвигах во имя ее и нередко действительно их совершает.

Оборотная сторона его страстности – истощаемость. В состоянии любви он бывает трогательным и глубоко преданным. Но хватает его ненадолго. Почувствовав повторяемость, он остывает, на полпути все бросает и удаляется.

Совместимость: Лев, Весы, Стрелец.

Следует избегать: Рака, Рыб, Скорпиона…

СКОРПИОН. Любовь для него – мистический опыт. Он хочет прочувствовать ее всеми фибрами души, пережить экстаз всепоглощающего слияния. Найдя объект любви, целиком отдает себя в его власть.

Изначально Скорпион нацелен на прочный союз. За ним и впрямь можно быть «как за каменною стеной». Если обстоятельства сложатся так, что брак заключить невозможно, будет любить нежнее и крепче, чем в законной семье.

Проблема в том, что он ищет любовь идеальную. Девиз Скорпиона – «Все или ничего». Обнаружив между своей грезой и явью несоответствие, живому человеку он предпочтет одиночество.

Пребывая в любви, Скорпион хранит завидную верность. Но горе тому, кто обманет его доверие. Недаром в Библии упоминается предостережение: «Отец мой наказывал вас бичами, а я буду наказывать вас скорпионами» (3 Цар 12:11–14).

Совместимость: Рак, Рыбы, Дева.

Следует избегать: Льва, Водолея, Овна…

Ну и расклад. Попробуй-ка выбери. Каждый из них в чем-то хорош. Однако и в каждом таится обещание неприятностей вплоть до беды.

Посмотрела и гороскоп для меня: не останавливаться, стремиться, искать, верить и ждать своего суженного… Одна болтовня.

Они оба в моей судьбе. Оба суженные. Чему верить?

Женскому сердцу. Я прислушалась.

В сердце клокотал страх.

Не припомню, когда впервые это возникло: ощущение, что я не контролирую ситуацию. Возможно, с появлением Макса, а возможно и раньше. В любом случае, на протяжении осени оно нарастало.

Мне стало казаться, что муж странный какой-то. Держится неестественно, причем неестественно даже для нашей молчанки, вошедшей в привычку. Да и никогда он не грешил многословием. Здесь скрывалось что-то другое. Но что? Я никак не могла четко понять.

С выходом на работу он начал писать диссертацию. Если верить словам. Наволок кучу журналов и книжек по биологии. Просиживал вечера, вяло полистывая страницы, а все больше отрешенно глядя в окно, в никуда. Завел общую тетрадь, чтобы записывать идеи, которые лягут в основу его научной работы. Иной раз в задумчивом напряжении он выводил в тетради какие-то символы. Я не докучала. Пусть размышляет. У меня тоже было, о чем подумать.

А в конце ноября, когда он отсутствовал, заглянула в тетрадь.

Несколько страниц были исчерканы чертиками. Ни одного слова.

Я начала незаметно к нему приглядываться. Он заметил. Бросил мучить тетрадь, взялся за литературу, вроде штудировать. Я тоже заметила: в течение вечера мог проторчать на одной странице. И завтра на ней же.

Он витал не в науке. Но и не у себя дома.

И еще, у него появилась манера прятать глаза. Глянет – и тут же в сторону вскользь, вниз, куда угодно, только бы прямо на меня не смотреть. С ним явно что-то творилось. Причем, это «что-то», похоже, меня не касалось. Точнее, ко мне относилось самым отрицательным образом.

В нем жила тайна. И в этой тайне он от меня ускользал.

Я осознала это внезапно, однажды вечером. Толчком был пустяк: у него на носу вскочил прыщ. Жирный, назревший, так и лез мне в глаза – выдавить. Я ходила кругами, пытаясь отвлечься. Но прыщ сиял. Я приблизилась, наклонилась, чтобы лучше его рассмотреть, прыщ. Он поднял глаза, Сладкий, тут же потупился – и неожиданно покраснел.

От его реакции все во мне затряслось, забурлило, леденя сердце и обжигая мозг. Тут у меня и вырвалось:

– Что происходит?

Он начал говорить. Произносить слова. Настоящие. Наконец-то, после долгой пропасти пустословия. Он выдавливал их, извиваясь при каждом звуке, словно рожал, мучительно тужился всею душою, со стоном. И в этой тяжелой его, страшной замедленности трусливо-деликатного приближения к главному сообщению неумолимо проявлялась беспощадная правда, отчетливо мною увиденная к моменту его признания:

– Я тебе изменил.

Мир полыхнул, я ослепла.

Прикусила губу. Было мгновение, когда я падала в бездну. Нет-нет, показалось. Перед глазами немного поплыло, но окружающее осталось на месте, и в самом центре сидел он, все больше красневший, варившийся заживо. Похоже, я что-то произносила. Себя я не слышала. Только его ответы, пронзающие меня, добивающие. Зачем? Зачем мне эти подробности его отвратительного приключения? Зачем эти садомазохистские ковыряния в ране?

Он просил помощи. Меня. Видите ли, он в беде. Я должна понять: ему трудно рвать по живому. Он, видите ли, не может так сразу расстаться – с любовницей, с этой дрянью, шлюхой, присоской, о которой я знать ничего не желаю!

Он молил о прощении.

Где-то я слышала, что словом можно убить. Его откровения сжимали мне горло, душили. Наверное, в тот момент это была конвульсия инстинкта самозащиты, мое практически уже бессознательное:

– Я прощаю тебя…

На этом бы мне и остановиться. Но видно черт потянул за язык. И я добавила:

– А знаешь, почему?..

В его глазах задрожала надежда. Он снова был в моей власти. Беззащитный, раздавленный, жалкий. Причинивший мне боль.

– Потому что я первой тебе изменила.

Окаменел. Уставился опустелым взглядом. Я тоже застыла, в липком ужасе ожидая дальнейшего. Ничего не происходило. Если бы он врезал или хотя бы заорал, было бы легче, пошло бы движение жизни. Но он только смотрел. И от этого взгляда я словно мертвела.

Я вдруг поняла, почему последние месяцы во мне сидел страх. Да, конечно, боялась разоблачения собственной темной тайны. Но еще больше меня ужасало до поры не названное подозрение: мой мужчина на моих глазах становится не моим.

Зашевелил ртом. Как рыба на суше. Или какое-то насекомое. Настраиваясь, беззвучно проговаривая то, что готовился мне сказать. Что-то очень важное, с чего наша жизнь, возможно, начнет свой новый отсчет.

– И какого размера у него член?

О Боже, вот псих! Будто это имеет значение.

 

8

Когда вы обжигаетесь, то отдергиваетесь. Мгновенный рефлекс. Боль приходит несколько позже, медленно нарастая. Она разгорается в точке ожога, вытесняя привычные чувства, туманя мысли, парализуя жизнь. Ваше существование теперь определяется только болью.

Первым делом я потребовала, чтобы он с присоской порвал. В свою очередь я заверила, что мой роман окончен, и продолжения не последует.

Он пообещал. Пошел на кухню курить. Я ждала в спальне. Он долго не шел. Потом я услышала, как он разложил в зале диван, улегся и выключил свет.

Прошли минуты, десятки минут – и тут меня пробрало. Он это сделал. Другая женщина. Как он мог? Как я могла – не заметить, что это уже́ между нами случилось? И продолжалось. На моих глазах. За моею спиной.

Я вдруг поняла, насколько боюсь его потерять. Осознание пришло через боль. Почему я не знала этого раньше? Ведь я любила его, и продолжаю любить. Если б не любила, то не страдала бы. Настоящее страдание любви – это страдание ревности. А то, что я ревную его, нет никакого сомнения: если доведется однажды встретиться с этой паскудной тварью, посягнувшей на мое законное, вцеплюсь в ее волосы, выцарапаю глаза, оболью кислотой – уничтожу гадину насмерть.

Не подозревала, что во мне могут родиться такие страшные мысли. Впервые в жизни я желала человеку смерти. Или она, или я. Третьего не дано. Пощады не будет. Любовь несет в себе смерть. Я это поняла, благодаря мужу. Прохвосту.

Тут же вспомнила Макса. Ревновать его не к кому. Несомненно, он мой. Но так ли уж несомненно? Наши жадные встречи – далеко не вся его жизнь, и в чем-то он ускользает, прячется, делается недоступным. Эта неполная его принадлежность вынуждает меня тосковать. Получается, настоящее страдание любви – это страдание разлуки. Я испытываю к нему дикую тягу, она тлеет во мне, разгораясь, чтобы вспыхнуть огнем, едва мы сольемся в очередной грешный раз. Стоит представить: очередного раза не будет – и огонь начинает меня пожирать с такой яростью, такой ясной безжалостностью, что темнеет в глазах.

Я боюсь потерять. Но кого? Их обоих? Такое бывает? Обоих люблю? Разве это не бред? Что же такое «любовь»?

Это за гранью рассудка. Ее можно только почувствовать. А все мои чувства накрыл жгучий туман… Любовь, любовь…

Я перестала понимать, что это слово обозначает.

Если честно, с Максом я не рассталась.

Не так это просто, порвать с человеком, когда каждый день приходится видеться, разговаривать, смотреть друг другу в глаза. Дело, конечно же, не в учебе. Я не могла. И не хотела. Жить без него. В институт мы почти не ходили. Чаще встречались в метро и ехали сразу к нему: домой или в «ЦДТ».

Все текло, как и прежде.

Хотя нет, кое-что изменилось. Я не стала рассказывать Максу о моей катастрофе с мужем. У меня появилась от Макса тайна. Возможно, ничего страшного, и все же, первая неискренность. Иначе говоря, фальшь.

Я не могла допустить, чтобы он думал, будто мне можно изменить. Наверно, зрела к нему уйти. Фантазировала, как было бы славно, если б мы окончательно слились. Вот только Макс – непонятно кто, его перспектива довольно тревожна. Окончательно слиться, значит строить семью. Но что он может мне предложить?

Он и не предлагал. Как и прежде, заливался любовными трелями, но дальше слов разговоры не заходили. Однажды жестко потребовав, чтобы ради него я бросила мужа, к этой теме он больше не возвращался. Его все устраивало? Смирился? Меня это начинало нервировать. Порой мне казалось, он устал от плотного графика наших свиданий. И еще мне стало казаться, что вместе с приблизившейся зимой близится охлаждение не только во внешней абстрактной природе.

– Макс, как ты думаешь, сколько это может продлиться?

– Зима только начинается. Но, ты же знаешь, весна неизбежна.

– Я имею в виду наш роман.

Мы брели по сырому городу. Первый снег обелил газоны. Под ногами хлюпало. Прохожие были угрюмы.

– Ты меня разлюбила?

– Нет. Что ты? Конечно же, нет. Но я так дальше не могу. Мне нужна определенность, понимаешь?

– Я люблю тебя. Что может быть определенней?

– Любовь, это просто слово. Но представь, я уйду от мужа. Что ты можешь мне предложить? Что конкретно? Рай в шалаше?

Он помрачнел. Закурил. Зашагал, все быстрее. Словно увидел цель. Или убегал? Я едва за ним поспевала.

Резко остановился.

– Это не просто слово. Я докажу. Может, не так скоро. Но я это сделаю. Вот увидишь. У нас будет, где жить.

Он что-то задумал. Но что именно, не говорил, как я не пытала. Обронил лишь, что мне не обязательно все знать до конца. Я должна ему верить. Он старается. Ради меня. Ради нас. Только бы я не лезла в его мужские дела. Я должна запастись терпением, просто верить, любить и ждать.

Сидя вечером дома, я вспоминала наш разговор. Снова и снова прокручивая все подробности. Между нами возникла недоговоренность. С его стороны, и с моей. Каждый что-то утаивал. Но неполная правда – разве это не ложь?

Да нет же, он просто хотел мне сделать сюрприз. Не вдаваясь в нюансы. Красивый мужской жест. Уж кто-кто, а Макс это умеет. В конце концов, может и впрямь не обязательно все знать до конца. Достаточно любить. И верить. И ждать.

– Мы должны развестись.

Я содрогнулась от неожиданности. Передо мной стоял муж. Я что-то пролепетала. Он повторил еще раз, с раздражением, громче. Последние дни мы не разговаривали. После того, как открылась измена. Что тут добавить? Он бродил туча тучей и вот, наконец, выдал решение.

В голове помутилось. Я ловила обрывки путаных мыслей, а они зло кружились, не даваясь воле, будоража подташнивание. Развестись? Ну конечно. А чего я могла ожидать? В нашей рухнувшей ситуации это естественно. Люди женятся, разводятся, жизнь идет, не умер никто, даже наоборот, все только к лучшему, к обновлению. Я хотела свободы, и я ее получаю. Я могу быть с любимым. Ура. Почему же так муторно, обморочно на душе? Развестись, это значит, мне выметаться. Только куда? В крохотную квартирку с новой свекровью сутки через трое? Или в номер гостиницы? Или в съемное непонятно что? Или, если не сложится, придется вернуться в родной город? Только не это!

– Не надо развода.

Он нахмурился, он не видел других вариантов…

– Быть вместе.

Он не представлял, как такое возможно…

– Измена была ошибкой. Мы должны это пережить. Давай попробуем. Глядишь, все наладится.

Я и сама не верила в то, что произнесла. Но слова прозвучали.

Он стоял и смотрел, постепенно меняясь в лице. От решительного неприятия – к неуверенности. Вот качнулся, медленно ко мне подошел.

Я закрыла глаза. Не могла, не хотела, чтобы он заглянул в мою душу. Даже мне было жутко в нее посмотреть. Что я делаю, Макс?

Он начал меня целовать.

Во мне все одеревенело. Не чувствовала ничего. Только холодные влажные отпечатки. Сопротивляться не было сил. Исчезли желания, воля. Мысли обмякли, стали чужими. Это не я, другой человек отдавался в забытые руки. Или я становилась другим человеком? Теперь уже все равно. Видно, так суждено. Рабство – тоже свобода. От себя, своей личности. Ничего не решать. Быть игрушкой, голой куклой с конечностями на шарнирах. Просто плыть по течению. В постель. В наше общее, законное ложе. Кто всё это придумал? Кто так безжалостно создал жизнь?

Он очень нервничал. Долго возился. Не получалось. Высыпала испарина. И ожесточение в сосредоточенности лица. Всю меня обслюнявил, измял, методично пытаясь воздействовать. И все равно оставался бессилен.

А вот я кое-что начала сознавать.

Подлец, он ласкал не меня, а свои фантазии! Закатил глаза и думал, я ни о чем не догадываюсь! Неужели я хуже присоски, о которой он никак не может забыть? Никогда не поверю. Этого просто не может быть. Ну, гад, держись!

Он изумился, смутился, вытаращился, стал молить о пощаде. Не на ту напал. Я ему покажу, где скорпионы зимуют! Я вдруг поняла, что на самом деле, все в руках женщины. Я поняла, что быть женщиной – это искусство.

Когда все закончилось, он долго не мог вернуться в себя. Мне нравилась его изможденность, убитость, безоговорочная капитуляция. Я чувствовала, как во мне рождается что-то новое, пугающее удовлетворением, какой-то даже злой радостью. Я могу управлять ситуацией. Я не рабыня. Я госпожа.

Вы скажете, я изменила Максу? Да, наверное, так. Но ведь ему не обязательно об этом знать. Как и мне не обязательно бросать мужа ради любовника.

Представьте, что в вашей жизни есть тайный праздник для сердца.

А теперь представьте: существуют и будни.

И ничего страшного, правда?

 

9

И однажды он на свидание не пришел.

Я прождала у метро, где мы обычно встречались. Безрезультатно. Поехала в институт. В аудиториях его обнаружить не удалось. Всякое бывает, подумала я.

Он не пришел и на другой день. И на третий тоже.

Звонила ему домой. Несколько раз. Никого не было. Словно все вымерли. Меня это начинало смутно тревожить. Ну не ехать же, в самом деле, мне разыскивать его в «ЦДТ».

Прошла неделя, потянулась следующая. Он не объявлялся.

Тревога набирала градус медленного вскипания. Нет ничего мучительнее отсутствия информации, понимания, что необходимо предпринимать какие-то действия. Но какие? В каком направлении? Почему он мне не звонит? Я готова к любому известию, к любой правде, только бы не вот эта мертвящая, удушливая пустота, в которой домыслы вырисовывают самую банальную, страшную вероятность: он меня избегает, становится недоступен, решил наш роман оборвать.

Наконец, дозвонилась. Трубку взяла женщина. Меня бросило в жар – и тут же пот облегчения: голос явно немолодой, скорее старый. Я сдержанно попросила позвать Макса. Она сказала, что его нет. С какой-то странной, неуверенной интонацией. Когда его можно застать? Она не знала. Или не хотела мне говорить.

Неожиданно она произнесла:

– Простите, это вы… – назвала мое имя.

– Откуда вы знаете, как меня звать?

– Максимка предупредил. Сказал, вы обязательно позвоните. Вот, стало быть, объявились…

Господи, это его мама! Как же я сразу не сообразила?

И тут она зарыдала.

– С ним такое несчастье…

Мне сделалось дурно.

– Что случилось?!

– Он… он в тюрьме…

Все поплыло перед моими глазами.

– За что?!

– Говорят, наркотики… Он под следствием… Но это ошибка, он невиновен, его втянули, оклеветали, мой мальчик, мой единственный сын…

Меня поразило, что это обычный городской дом. Только балконов нет. Как и в любом деловом здании. Старой постройки, скучного вида, монолитное крупное здание на углу шумных улиц.

Позже я поняла: весь огромный квартал и есть тюрьма.

К дежурному была очередь. Все от него чего-то хотели. Шумели, требовали, заискивали, умоляли. Он вяло отвечал, с усталой флегмой взирая сквозь каждую. Именно «каждую», – наверное, совпадение, но толчея у окошка дежурного состояла на тот момент сплошь из женщин.

Я испытывала отчужденность, почти брезгливость, оказавшись среди этих хабалок. В них угадывалась несомненная причастность к тюрьме, они пришли хлопотать о преступниках. Но я-то была другой, мне требовалась справедливость, еще немного и недоразумение разрешится.

Когда подошла моя очередь, дежурный взглянул сквозь меня, не удостоив иного отношения, кроме казенного равнодушия.

Потом я сидела у кабинета следователя. Передо мной дожидались приема еще несколько человек. Они изредка переговаривались, но по большей части молчали, погрузившись в угрюмую отрешенность. По коридору ежеминутно кто-нибудь шастал, из кабинета в кабинет, то с кипой бумаг и деловитостью в строгом лице, то налегке, с досужим выражением нескончаемого перекура промеж непыльной, прискучившей работенки. И опять меня поразила обыденность, безразличие и тех кто сидит, и тех кто мимо проходит. Словно за дверьми одинаковых кабинетов вершатся не судьбы конкретных людей, а производятся действия абстрактного свойства, независимо от участников.

Следователь оказался весьма молодым. Пожалуй, даже симпатичным, встреть я его в другой обстановке, при других обстоятельствах. Но сейчас на его лице лежала все та же печать тюрьмы, что и на всех, кого я здесь видела: измотанность и апатия.

Я уточнила, по какому вопросу. Он был в курсе, дежурный ему доложил. На мои нервные реплики отвечал отстраненно, полистывая бумажки. Сразу внес ясность: от него ничего не зависит, дело возбуждено, близится к завершению и скоро материалы будут переданы в суд… Ошибка исключена… Он взят с поличным… Под следствием семь человек… Участие в преступном сообществе, статья «двести десять». Но это не главное… Статья «двести двадцать восемь», незаконное приобретение, хранение, перевозка… в особо крупных… а если докажут и сбыт… В лучшем случае, примут во внимание сотрудничество со следствием…

Не верила, не могла поверить. Что все настолько серьезно. Протестовала, переубеждала, несла откровенную, истеричную чушь. Он меня слушал со все более вдумчивым и, в то же время, скучающим видом. Вдруг перебил:

– А вы ему, собственно, кто?

– Близкий человек.

– Хотите стать свидетелем этому по делу?

Меня как водой окатило. Слова́ в горле застряли. Я только глотала воздух, безвоздушность, вакуум. Следователь наблюдал. Он видел мой страх, за себя, за близкого моего человека, мое отчаянное противление, мое нежелание, неизбежность вот-вот близкого человека предать.

– Мой вам совет… – Следователь поднялся. – Не осложняйте себе жизнь. Вы красивая, молодая, у вас все еще впереди. Не афишируйте связь с обвиняемым. Дело слишком серьезное. К тому же, заметное. Свидетель легко может перейти в разряд обвиняемых. Понимаете, о чем я толкую?

Я закивала. Неожиданно хлынули слезы. Он дал мне стакан воды. Сам отвернулся к окну, раскрыл форточку, закурил. Послышались звон трамвая, шипение машин по слякоти зимнего города. Звуки обыденной жизни, за решеткой окна, звуки свободы.

Он вызвался меня проводить. До первого этажа. Ему было по пути. Мы двинулись по коридору, для него привычному, для меня кошмарному. Нам сопутствовали множество глаз, и сидевших на стульях, и принимавших решения.

До меня вдруг дошло: он мог меня задержать, но не стал этого делать.

– Спасибо вам.

Ничего не ответил. Лишь усмехнулся, кривовато и грустно. Мы вышли в вестибюль, здесь он меня отпустил, провожая мое удаление взглядом. Я шагала и чувствовала его взгляд дрожью вдоль позвоночника. У выхода не стерпела, вскользь оглянулась.

Он всё смотрел.

Суд состоялся в один из последних дней уходящего года. Не помню число, да и неважно. Близился праздник. Столица принарядилась, сияла гирляндами, елками. Все куда-то спешили в радостном возбуждении.

Похоже, и Фемида спешила с делами скорей разделаться.

Приехала я заранее. Нашла место по адресу сразу. Мне показалось, это хороший знак. Видно, на что-то надеялась. Спросила при входе, в каком из залов будет слушаться мое дело. Мое?

Случайная оговорка заставила содрогнуться.

Когда отворили зал, меня сразу смутила одна деталь. Скамью подсудимых я ожидала увидеть за барьером, вроде парапета. Однако здесь функцию ограждения несли строгие железные прутья. Попросту говоря, до вынесения приговора людей заточали в клетку.

Меня коробила близость откровенно тюремного антуража. Я села подальше, в последних рядах. Зал медленно заполнялся зрителями. Вскоре я поняла, что меня будет плохо видно, но впереди все уже было забито, и мне осталась вытягивать шею, выглядывая с галерки.

Их ввели.

Семеро. Разного возраста. В основном молодежь. Но и пара матерых. Что он делает среди них, среди этих преступников, мой возлюбленный, с болью узнанный Макс? Бледный, осунувшийся, без возмужания повзрослевший. Расселся с другими, за компанию перечеркнутый вертикальными линиями и тенями.

Я пыталась поймать его взгляд. Он поглядывал исподлобья, то на зрителей, то на судей, но без интереса, будто находился в ином измерении, будто все, что здесь совершалось, не имело к нему отношения. Он смотрел в никуда. В этой страшной его пустоте я тоже отсутствовала. Даже когда он вставал, чтобы ответить на вопросы суда, его взгляд не оживлялся ни адвокатом, ни прокурором, ни показаниями свидетелей, ни вещественными доказательствами. Ему было все равно. Он произносил слова, которые от него требовались. По сценарию.

Я поняла, что это конец.

Мне вдруг стало ясно, что исход предрешен, и каждый из участников лишь отыгрывает должную роль. И обвинение, и защита, и подсудимые, и судьи – всего лишь актеры с эффектными репликами. Зачем же так много, так долго, так красочно и витиевато? Я перестала их слышать, пустые слова.

Пришла в себя, когда судья зачитал приговор.

Максу дали семь лет. Остальным – от пяти до двенадцати. Их взяли под стражу. Макс оглянулся, но меня не заметил. Секунду-другую он шарил глазами в последней попытке кого-то в зале увидеть, но стражник его подтолкнул.

И вот он исчез.

Я сидела как оглушенная. Не могла шевельнуться. Слепо смотрела, как поднимаются, разминают суставы, начинают гудеть и тянуться на выход усталые зрители. Кто-то плакал навзрыд. Ее увели. Большинство погрузились в суровость. Иные сдержанно оживлялись, затевали обсуждение просмотренного лицедейства.

Зал быстро пустел. Вот совсем уже мало. Вот осталась одна. В первом ряду задержалась женщина. Она сидела неестественно прямо, совсем неподвижно. Ее силуэт чем-то меня угнетал, давил.

Я поднялась и через опустелый зал зашагала к двери.

Поравнявшись, скосила взгляд. И тут же оцепенела. На меня смотрели глаза – глаза Макса, неповторимые, в ней повторившиеся. И это лицо, оно тоже несомненно было лицом Макса, только разрыхленным, состарившимся и женским. Я не могла сдвинуться, скованная гипнозом трагической незнакомки. На меня взирала застывшая, красная, острая, остекленевшая боль. Казалось, еще немного, и боль прорвется, хлынет словами. Но женщина молчала. И я вдруг поняла: это боль настоящей любви. Ведь подлинная любовь словами невыразима, да и что тут можно сказать, когда любовь этой женщины у нее отобрали, и все равно она будет ждать, сколько придется, хоть семь лет, хоть всю жизнь – потому что не кто иной, как она сообщила мне о Максе по телефону.

Возможно, глядя в упор, она начинала догадываться. Но не до конца, все еще не была уверена, что я – это я. Оброни я хоть слово, и она моментально узнает мой голос. Только что я могу сказать ей – матери? Что?

Я стремительно вышла из зала суда.

 

10

Не знаю, как я пережила ту зиму.

В груди постоянно ныла глухая боль. Я ходила в институт, чтоб отвлечься, а возвращаясь, влилась без сил.

Энергия жизни была как погода – все время ниже нуля.

Настала весна. Мне лучше не становилось. В природе началось брожение соков. Все мои мысли, зимой словно примороженные, оттаяли, обострились.

Я непрестанно бредила Максом.

Мне часто казалось, он где-то рядом. Только я не вижу его. Но слышу голос, чувствую прикосновения. Особенно, во время бессонницы. Он говорит: «Надо верить в лучшее, в свою неуязвимость. А еще, иногда устраивать праздник вседозволенности». Я ему говорю: «Зачем ты так шутишь?» А он: «Какие уж тут шутки. С любовью не шутят». А я: «Ты считаешь, все из-за меня?». А он: «Так сложились звезды судьбы». «Макс, я буду тебя ждать»…

На последних словах я всегда приходила в себя.

Семь лет. Это действовало отрезвляющее. Похоже, временами я просто сходила с ума. Но сознание нездоровья облегчения не приносило.

Чем так дальше жить, не лучше ли отравиться?

Мысль об отравлении пришла неслучайно. Близилось окончание учебы в институте. Еще немного, и мне защищать диплом фармаколога, который я даже не начинала писать.

Была только тема – «Яды».

Я убедилась, что настоящий яд раздобыть невозможно. Если не считать мужа, отравляющего мне жизнь постоянным нытьем. У него, видите ли, развилась депрессия, нет вдохновения. Нашел отговорку, чтоб только мне не помочь.

Он много времени проводил теперь дома. Якобы начал писать свою кандидатскую диссертацию. Но я понимала: он теперь приходит так рано домой, попросту потому что завершился его подлый служебный роман. Я попросила его помочь мне с дипломом. Он заартачился. Я проявила настойчивость. Он ворчал, упирался, злился, ругался такими словами, каких я и не подозревала в его лексиконе.

Пришлось надавить на жалость – последнее средство.

В конце концов, он мне сдался.

«Только доза делает яд лекарством и лекарство ядом». Парацельс.

Эпиграф к дипломной работе я подобрала сама. Со всем остальным он справился уже без меня. Вообще, он у меня может, если мне нужно. Главное – задать правильное направление мысли…

Жизнь ядовита. Все, существующее в природе, при определенных условиях может превратиться в отраву. Несколько литров обычной воды, выпитой за короткое время, нарушает электролитный баланс и представляет угрозу. Горсть поваренной соли, принятой внутрь, вызывает расстройства гомеостаза. Даже кислород, основа всей жизни, в превышенной концентрации может привести организм к летальному повреждению.

Многие минералы нашей планеты опасны. Наиболее актуальны – свинец, кадмий, ртуть, сера, мышьяк. Незначительное их количество при попадании внутрь блокирует нервные импульсы, ведет к нарушению дыхания и сердечного пульса. Эти элементы накапливаются в тканях растений и животных, что делает их ядовитыми при употреблении в пищу. Также ядовитые минералы могут быть растворены в воде для питья.

И все же главную угрозу для человека представляют яды живых организмов.

Около 1 000 видов растений смертельно опасны. Более 400 видов пресмыкающихся ядовиты. Свыше 800 тысяч видов насекомых вооружены убийственным ядом или имеют так называемую «химическую защиту». Эта статистика приблизительна и условна, поскольку жизнь не стоит на одном месте, каждый год открываются новые виды, и всей правды о ядах мы до конца никогда не узнаем.

Самый сильный из растительных ядов – кураре. Индейцы южной Америки смазывают им наконечники стрел. Попадание ничтожной стрелы в крупного зверя гарантированно приводит к его гибели. Белена, белладонна и дурман вызывают тошноту, галлюцинации, бред. Цикута вызывает судороги и паралич. Именно ей афиняне отравили Сократа. Ядовитые грибы – строчки, ложные опята, мухоморы, поганки, – вызывают спазмы, рвоту, головную боль, а также психические расстройства. Последнее свойство некоторые «знатоки» применяют для «расширения сознания», которое нередко заканчивается смертью.

Многие водоплавающие – рыбы, медузы, актинии, скаты, даже некоторые простейшие (динофлагелляты), – способны вызвать у пловца ожоги, затруднение дыхания и паралич конечностей, что на глубине равносильно погибели. Из обитателей суши наиболее опасны змеи. Королевская кобра уносит только в Индии 10 000 жизней ежегодно. Укус Черной мамбы приводит к смерти всего за полторы минуты. А самое ядовитое позвоночное на земле – лягушка-древолаз. Микроскопической дозы ее яда достаточно, чтобы убить ягуара.

Вообще, в рейтинге наиболее популярных ядов лидируют цианистый калий, мышьяк, змеиный яд и алкалоиды мухомора. Однако научные данные этот рейтинг опровергают.

По мнению современных ученых, в последнее время все большую злободневность обретают членистоногие…

Он работал всю весну и начало лета. К зачетному сроку диплом был написан и сдан. Я невольно прониклась к нему уважением, так подробно он все осветил.

Единственное, о чем он умолчал почему-то – о яде скорпионьего жала.

За наш диплом я получила «отлично». Высшее мое образование было окончено. Дальше простиралась неясная взрослая жизнь.

Тут я задумалась: а что, собственно, дальше?

Годом раньше университет закончил мой муж. Теперь вот работает, пишет диссертацию по своим скорпионам. Глядишь, со временем станет профессором. Почему бы и нет. Похоже, смыл жизни он нашел в уходе в работу. А я?

В принципе, он у меня хороший. Хоть и подлец. Но при правильном обращении – домашний, покладистый, и если нажать, безотказный. Конечно, он никогда не заменит мне Макса. Да так уж распорядилась судьба, чтобы Макс надолго исчез.

А может быть, всё и к лучшему?

В общем, передумала я кончать жизнь. Как и прежде, смысла не видела, но интуицией чувствовала: смысл есть, у каждого человека свой, не может его, смысла, не быть, надо только найти его, осознать, назвать правильным словом.

На исходе лета я с ним об этом заговорила. Мне казалось, он знает ответ. Как-никак, такой умный. Мы близкие люди, одолели нелегкий период. Что нас ожидает в дальнейшем?

Он задумался, глядя в окно. И медленно произнес:

– В жизни всего два периода: ожидание любви и ожидание смерти…

Вот, зануда! Ну почему он все видит в мрачных тонах? Как живет с таким мировосприятием? Как вообще существует в мире нормальных людей? Как лично мне, жизнелюбивой женщине, вместе с ним дальше быть?

Перед сном взяла полистать «Звезды судьбы». Посмотрела расклад для меня. Как всегда, ничего вразумительного: находиться в движении… видеть цель… не забывать, что я – женщина…

Ну а он? Что звезды могут посоветовать мне про него?..

СКОРПИОН не ведает полутонов. Для него существует только черное или белое. Крайности в оценках нередко приводят его к жестокому разочарованию, он концентрируется на отрицательном и отвергает всякую возможность позитивного взгляда. Несовершенство мира воспринимает как личную неудачу. Реагирует, правда, лишь на то, что задело его эмоции. Ко всему остальному, за пределом его чувственного восприятия, он равнодушен, бесстрастен и рассудочен до цинизма.

Есть такое понятие – «ситуации Скорпиона». Это любые пограничные состояния, когда срываются маски, обнажается истина, возврат к старому невозможен, и требуется осознание реального положения. Катастрофа, стихийное бедствие, гибель близкого человека, расставание с надеждой или внезапно возникший рубеж. В этих ситуациях Скорпион впадает в амок или транс, отрешается от несущественного и видит только действительно важное.

Скорпиону доступны глубинные тайны мироздания. Все, закрытое от других, он может понять и логически объяснить. Пришелец из водной стихии, он управляется властью Плутона, поэтому Скорпион одновременно и водный, и подземный житель. Он легко приникает в сакральную глубь явлений, видит невидимое, слышит неслышимое. Но знание его бездеятельно, поскольку все устремления направлены внутрь себя.

Что до одиночества Скорпиона, то постичь всю его глубину способен только другой Скорпион…

Я задумалась. Одиночество… Бездеятельность… Умение видеть действительно важное… Находиться в движении… Видеть цель… Не забывать, что я – женщина… В жизни всего два периода…

И тут меня озарило:

– Есть! Есть третий период!

Он вздрогнул. Взглянул перепугано, недоверчиво… Я радостно выпалила:

– Ожидание ребенка!

Он туго соображал, моей радостью не воспламеняясь… Я пояснила:

– Ребенок! Это же так естественно! Между любовью и смертью у нас должен родиться ребенок!

Он смотрел. Словно видит впервые. Животная жуть. Остановившиеся глаза зверя, встреченного на тропинке. Словно я для него непонятный объект, и он стремительно принимает решение: атаковать или уносить ноги?

И вдруг улыбнулся…

В ту же ночь он меня полюбил. Наконец-то по-настоящему. Как давно я этого с ним не испытывала! Почти не надеялась. Из-за вторжения в его жизнь другой женщины у нас все разладилось. Когда у него там все кончилось, здесь он наладить не торопился. Просиживал над своей диссертацией далеко за полночь, чтобы я засыпала, его не дождавшись. Нашел искусственный повод избегать супружеских отношений. Я насквозь его видела, все понимала, но не навязывалась. Я и сама не была уверена, что хочу, готова хотеть этого с ним. А по весне началась работа над «Ядами». Она нас и сблизила. И однажды это впервые между нами снова случилось. Потом еще и еще. Постепенно наладилось, вошло в регулярность. Я даже начала, против воли, получать удовольствие. Но не до конца, не до потери сознания. То был лишь секс. Теперь же, когда мы приняли с ним решение стать вместе осознанно, ради будущего, навсегда, я почувствовала, что он снова ко мне вернулся, снова мой, ни с кем не делимый, мой Сладкий. Ребенок, ну конечно, это естественно. Всякая женщина должна в своей жизни родить новую жизнь. В этом и смысл, и необходимость быть вместе с мужчиной, слиться без опасений, безоглядно, в высшей точке любви. Она приближалась. Толчками, наплывами, быстрыми, жгучими, яростными. Она разбухала, горела, переполняла дикой энергией. Я испытывала пробуждение во мне неистовой силы, беспредельной возможности втянуть в себя целый мир, всю вселенную – и, теряя себя, содрогаясь, я втягивала…

Я лежала и слушала, как бьется в груди удовлетворенная кровь: я это сделала. Я сделала это. С ним, от него. Новая жизнь.

А на самом краю сознания в этот миг трепыхалось сомнение: что же я делаю? Что я наделала? Без него. Ведь Макс жив.

 

11

Осенью почувствовала себя нездоровой.

Сначала потускнели все краски жизни. Потом изменился вкус пищи. Потом стошнило и продолжило регулярно тошнить. Обратилась к врачу.

Диагноз был однозначным – беременность.

Разумеется, обрадовалась. Именно этого я и ждала. Ведь я дома сидела, о работе не помышляя. Теперь безделье нашло оправдание. Диплом специалиста можно задвинуть в самый долгий законный ящик.

Но почему-то сквозь радость начала просачиваться тоска.

Наверное, из-за мужа. Как-то он не очень мне сопереживал. Уйдет в зоопарк, а дома трава не расти. Вечером поужинает, и сразу спать. А если не сразу, то сядет писать диссертацию. А если не пишет, читает книжку.

Похоже, я его не интересовала. Хуже того, как женщина перестала нравиться.

Я и сама себе не нравилась. Волосы стали паклей, ногти крошились. Лицо обесцветилось, черты огрубели, глаза утратили блеск. Тело разбухло, как у утопленницы. Что уж о животе говорить: он превратился в бурдюк, налившийся тугой тяжестью, которая к исходу зимы все чаще изнутри взбрыкивала.

Во мне зрела новая жизнь. Но вместе с ней и что-то другое. Никогда я не чувствовала себя такой брошенной, одинокой. Никто не мог разделить моего положения. В этом был неявный обман, тем более коварный и неподлежащий обжалованию, что я добровольно приняла роль, вдруг осознанную как ловушку.

Особенно остро я почувствовала это весной.

Именно тогда, весной 94-го, вышел первый номер журнала «Astrus».

Я гуляла одна, когда увидала в киоске яркое чудо. Таких у нас раньше не было. Название интриговало чем-то цветочным и звездным. На обложке – фотомодель. О чем бы там ни писалось, ясно одно: это журнал для женщин.

Я не ошиблась. Мода и стиль. Шикарные фотографии. То, что мне нравилось, никакого занудства. Наглядно и емко. Я полистала, любуясь чарующим глянцем.

И тут мне попалась статья: «Эсти Лаудер. Женщина, сделавшая себя сама»…

Жизнь чудесна. Все это знают, но каждый понимает по-своему. Одни живут созерцательно, находя крохи радости в малом. Другие пассивно ждут, когда на тарелочку падет манна небесная. Третьи упиваются безысходностью в саркастическом убеждении, что чудес не бывает.

Эсти Лаудер создала чудо из ничего – империю косметики из мечты.

Не имея ни денег, ни опыта, ни технических знаний, вооруженная лишь мечтой и неукротимым стремлением к цели, она построила величайшую частную косметическую компанию. Она это сделала благодаря энергии собственной воли.

К началу 90-х Эсти Лаудер – это треть рынка косметики в США. Доходы компании превышают 2 млрд. $ в год. По версии журнала «Fortune» личный капитал Эсти составляет 5,2 млрд. $, что выводит ее в первый ряд богатейших женщин мира. Она владеет небоскребом в Манхеттене, квартирой в Лондоне, виллой в Сент-Жан-Кап-Ферре и райским местечком в Палм-бич. На социальной лестнице стоит вровень с Нэнси Рейган, герцогиней Виндзорской, принцессой Грейс, Бегум Ага Хан. Носит титул «Королева косметики», входит в список «100 лучших американских предпринимательниц», и от правительства Франции награждена орденом Почетного легиона.

Ее успех наглядно доказывает: мы становимся тем, чем желаем казаться, и получаем желаемое хотя бы потому, что начинаем соответствовать образу.

А все начиналось с квартала иммигрантов в Куинсе, Нью-Йорк, где в 1908 году родилась девочка Эсти. Она была младшей из девяти детей. Ее отец держал скобяную лавку. Своего происхождения Эсти очень стыдилась. Ей хотелось быть «стопроцентной американкой» и жить на Манхеттене. Она мечтала о славе актрисы, цветах и поклонниках. Но пока приходилось помогать в лавке отца, исподволь получая первый опыт торговли.

Ей было шесть лет, когда в семье появился дядя Джон Скотс. Шла Первая мировая война. Дядя был химиком. Он разработал собственную формулу крема для кожи и преподал Эсти первые уроки косметики. Как пишет Эсти, «Благодяря дяде Джону я увидела свое предназначение… Как загипнотизированная я наблюдала и училась… Он меня понимал. Более того, творил чудеса…».

Когда Эсти окончила школу, за ней начал ухаживать Джо Лаутер. В 1930-м они поженились. Джо работал бухгалтером, а Эсти продавала кремы для кожи. В 1933-м родился сын Леонард.

В том же году зарегистрирована компания «Lauter Chemists».

Что любопытно, самое важное для успеха Эсти взяла от мужчин: отец научил рассчитывать только на себя, дядя привил увлечение косметическим делом, муж дал фамилию, которая после легкой коррекции звучности стала тем самым величественным «Лаудер».

А дальше она – сама.

В эпоху Великой Депрессии Эсти начала продавать кремы в нижнем Манхеттене. Устраивала демонстрации в салонах, гостиницах, метро, частных домах и просто на улицах. Она проповедовала власть красоты любому, кто ее слушал. Страна пребывала в унынии, а Эсти несла людям мечту, говоря: «Не следует недооценивать желание каждой женщины быть прекрасной».

Она придумала удачный ход – «при покупке сувенирчик бесплатно». На фоне обнищания граждан такой довесок действенно впечатлял. Грошовая щедрость стала ее фирменной «фишкой», которая со временем вернулась многомиллионными дивидендами. Нимало не смущаясь, она прибегла и к фальсификации, назвав банальный крем «Суперобогащенным кремом на все случаи жизни». Лукавство на пользу дела она считала имиджевой тактикой и не боялась рисковать, часто повторяя: «Риск – залог успеха».

Осознав, что для преуспевания важен правильный имидж, Эсти стала изображать светскую женщину. Одевалась, как и ее элитные покупатели, перенимала манеры. Вскоре убедилась, что «доверительные отношения порождают красоту». Иными словами, научилась из красоты делать деньги.

Ее муж занимался внутренними вопросами компании, оставаясь на подсобных ролях. Блестящая Эсти все больше от него отрывалась. Единственное, что ее волновало, это «красота в баночке с кремом». Все остальное превращалось в докучливый фон.

Их брак развалился в 1939 году. 1 апреля Эсти подала на развод. Забрав шестилетнего сына, она переехала в Майями-Бич, где обосновалась в роскошном отеле «Roney Plaza».

Мир стоял накануне Второй мировой войны…

От чтения меня оторвала продавщица: или я покупаю, или кладу обратно журнал. Цена немного кусалась. Но уж больно хотелось дочитать до конца. Я расплатилась, зажала журнал под мышкой и пошла дочитывать дома.

Эта история меня взволновала. И одновременно, утешила. Мое положение уже не виделось безысходной ловушкой. Я шла, улыбаясь, размышляя о далекой успешной женщине, которая сумела сделать себя сама.

Сладкий был дома. Вернулся с работы раньше, чем я с прогулки. Когда я вошла, он стоял у плиты и с мрачным видом кипятил для пельменей воду. Метнул взгляд. Увидел журнал. Взял, повертел. Похмурился да поморщился. И даже не полистав, выдал мне заключение:

– Мерзость.

Роды начались неожиданно.

То есть, я, конечно, ждала, морально готовилась, но когда внизу потянуло и сжало, и, не отпуская, усилилось, я запаниковала, потому что поняла: вот оно, началось…

Муж вызвал «скорую». Они ехали целую вечность. Тем временем он собирал мои вещи. Лицо было каменным, движения четкими. Никаких эмоций. От его хладнокровия мне стало не просто обидно – страшно.

Потом мы неслись по городу. Трясло и болтало. Выла сирена. За окошком, вспыхивая фиолетовым, скользила муть. Фельдшер внушал мне расслабиться и дышать как можно ровнее. Я старалась, вцепившись ногтями в мужа. Он молчал.

– Поговори со мной.

– О чем? – Он словно проснулся.

– Как ты думаешь, будет девочка или мальчик?

– Шансы примерно поровну. Хотя по статистике, перед войной чаще рождаются мальчики.

– При чем здесь война?

– Впрочем, всё это глупости. Единичный случай ничего еще не доказывает…

Никогда не может поговорить со мною по-человечески. Вечно витает в каких-то своих заморочках. И даже теперь, когда я нуждаюсь в самых обычных словах, занудливо корчит из себя большого ученого.

– С другой стороны, при длительном мужском воздержании, выше шанс на рождение девочки. – Он улыбнулся.

– При чем здесь воздержание?

– Так природой устроено. Если самец долго не знает самки, способность к оплодотворению первыми теряют спермии с игрек-хромосомой. Экспериментально доказано, что если самец воздерживается в течение двух недель, число игрек-хромосом в его сперме уменьшается на четверть.

– Как интересно. Почему ты раньше мне не рассказывал?

– А ты не спрашивала.

Машина взмыла на пандус.

В этот момент из меня потекло…

 

12

Не знаю, как он, а я лично хотела мальчика.

Слегка неудачно, что роды пришлись на май. Значит, малыш всю жизнь будет маяться. И еще неизвестно, кому маяться больше: ему со мной или мне с ним?

Родилась девочка.

Похоже, она унаследовала мой характер. Не в меру активная, все время норовила распеленаться, куда-то рвалась. Орала, кажется, все двадцать пять часов в сутки. Хоть бы немного ей от мужа сонливости, так нет же. Неугомонная. Скучать с ней не придется.

От него девочка переняла склонность к причудливости. Я ей дала имя, но она на него реагировать не желала. Однажды, пытаясь утихомирить, случайно назвала ее малышом: «Ну что ты, малыш, не спишь?» Уснула. И впредь засыпала только под «Малыша».

Упрямая. Одно слово – Телец.

Муж чуть свет уходил в зоопарк и возвращался лишь ночевать. Придумал причину задерживаться на работе: разумеется, диссертация. До́ма ему, видите ли, шумно, невозможно писать. Скажите, какие мы нежные! Я ни на миг не сомневалась, что в зоопарке он чувствует себя превосходно.

Вскоре пришлось убедиться, что быть мамой – сомнительное удовольствие. Мечта любой женщины на деле обернулась тяжелой работой. Я выматывалась до истощения. Вся энергия жизни уходила в ребенка, и я начала догадываться, что высасывание молока – только начало.

Что до моей жизни, она осталась где-то там, за пределами. Я наблюдала ее, как узоры в калейдоскопе: пустая абстракция. Летом больше зеленого. Осенью – желтого, красного, бурого. Потом – сплошь черно-белое.

Меня затягивала трясина все более хмурой, бесцветной депрессии.

Так прошел год.

Весной я почувствовала беспокойство: ничего не менялось. Ребенок подрос, начал кушать из баночек, ломать погремушки. Все развивалось по естественному сценарию, и вроде бы не на что жаловаться. Я и не жаловалась, терпеливо отыгрывала взваленную на меня роль. Вот только роль эта постепенно вытесняла меня настоящую. Я становилась совсем не тем, чем хотелось мне быть. Я деградировала, дичала, из современной, образованной женщины превращалась в какое-то примитивное животное, ловко одомашненное, одураченное чужой волей.

Как-то раз дитя в очередной раз обделалось. Пищало и пахло. Я расстегнула подгузник, она извивалась, мы обе измазались. Начала подмывать. И тут как водой меня окатила жуткая мысль: ребенок – это до самой смерти.

И я сорвалась:

– Когда это кончится!!!

После той истерики он взялся мне помогать. Сделал одолжение. Приходил домой чуть пораньше и с жертвенным видом становился к плите. Готовил себе, ну и нам заодно. Потом кормил Малыша. Потом убаюкивал спать. Потом закуривал и растворялся в дыму над своей диссертацией. Между прочим, у него получалось неплохо. В смысле стряпни. Да и с ребенком: на его руках она засыпала лучше, чем на моих. Я даже немного приревновала. В шутку, конечно. А если серьезно, с домашними хлопотами он справлялся не в пример лучше меня.

Я впервые подумала: ему бы родиться женщиной, а мне – мужчиной. И кто это решил, будто женщина – хранительница очага? Очаг должен хранить тот, у кого есть к этому склонность. По крайней мере тот, кто по натуре своей домосед. С другой стороны, кто-то должен быть и добытчиком. Работать, иными словами, приносить в семью деньги. Мой Сладкий на добытчика не тянул. В доме царила бедность, приблизившаяся к нищете, а он размышлял только над диссертацией, обрекая семью довольствоваться гордым аскетизмом ученого.

У меня, кстати, тоже имелось образование. Ребенку близился год, и потребность в моей груди отпала. Если кому-то нравится сидеть дома, и у него это хорошо получается – почему бы и нет? Но торчать дома вдвоем, взрослым здоровым людям, – это уж слишком.

Той весной я несколько раз выбралась прогуляться одна. Зашла в пару аптек. Пообщалась с заведующими, наудачу. В уме скалькулировала кое-какие соображения. Призадумалась.

И как-то раз, вернувшись домой, рискнула поговорить.

– Знаешь, я долго думала и приняла решение. Хватит уже мне бездельничать. Засиделась. Пора выходить на работу.

– Это на какую же?

– По специальности, фармацевтом.

Он оторвался от диссертации, медленно повернулся и уставился на меня без симпатии.

– Специальность, это хорошо… Просто прекрасно… А кто с ребенком будет сидеть?

– Ну… Я подумала… может быть, принесу больше пользы, если начну зарабатывать деньги.

– Твоя польза в том, что ты – мать, и должна заниматься потомством.

– Я не клуша.

– А кто же ты, интересно? Кукушка?

СКОРПИОН, в принципе, может освоить любую работу. У него хорошо сбалансированы интеллект и эмоции. Какое бы дело ему ни досталось, он его выполнит, подходя с педантизмом и без видимого раздражения.

Ему дано понимать глубинную сущность явлений. Он может стать философом и заняться поиском смысла жизни, или исследователем в таких областях как психология, сексология, физика, химия, генетика, биология, военные разработки, государственная безопасность. Подходят ему профессии и попроще: хирург, штурман, моряк, механик, геолог, шахтер. Главное, чтобы никто ему не мешал. Поэтому для работы Скорпион ищет уединения.

Такая потребность часто приводит его домой. «Мой дом – моя крепость», – это, как ни к кому, относится к Скорпиону. Со стороны многие принимают его за прекрасного семьянина. На самом деле, он просто отшельник.

Отсюда и заблуждение, будто Скорпион обожает детей. Он их растит, но нередко делает это, стиснув зубы. Пока ребенок не подрастет, Скорпионом движет инстинкт продолжения рода, серьезно усиленный соображениями ответственности. Ему, конечно, не чужда известная радость родителя, если ребенок приносит положительные эмоции. Но неизбежные хлопоты, постоянная связанность и энергозатратность, на фоне исключительного скорпионьего индивидуализма, ведет к тому, что в душе у «прекрасного семьянина» вызревает желание при первой возможности от обузы избавиться…

Я вспомнила, что, к счастью, у меня имеется мама. Когда мы приезжали к ней в гости, та не могла внучке нарадоваться. Дни напролет с нею возилась, игралась, ласкалась, а провожая обратно, беззвучно плакала слезами любящей бабушки. Она и была бабушкой. Если не по возрасту, то по сути. Льготный стаж мама выработала. Ее предприятие зачахло и сократилось. Вот уж год как она сидела дома на пенсии. Все складывалось к лучшему. Для меня. И я позвонила ей по «межгороду».

– Мама, как ты смотришь на то, чтобы приехать ко мне пожить?..

Я сглотнула слюну.

– Что значит пожить? Ну, на время, посидеть с внучкой… Может, на год, а там подрастет, отдадим в ясли… Я? Понимаешь, мама, я решила пойти на работу… Муж? Муж работает. Но в столице такая жизнь. Чтобы выжить, нужно работать обоим. Вот только куда деть ребенка? А ты все равно сидишь дома. И я подумала, это хороший вариант, приедешь, будешь радоваться внучке, а мы будем тебя обеспечивать. Ну, что скажешь?..

Я сглотнула слюну и задержала дыхание.

– Не можешь? Но почему?.. Не можешь оставить?.. Какого ребенка? Мою сестрицу?! Эту здоровенную лошадь?!.. Отчим? Пьет? И что? Он пил всегда и будет пить дальше!.. А как же внучка, которую ты так любишь? Или это просто слова? И как же, мама, я, единственная твоя нормальная дочь?!..

Мама что-то мне отвечала, сбивчивое, с дрожью в голосе. Извинялась. Просила войти в ее положение, понять правильно. Я понимала ее, понимала. Что я давно для нее не ребенок. А столичная дама. И впредь рассчитывать могу исключительно на себя.

Побежали гудки. Мама стала далекой стареющей женщиной с заботами, не имеющими ко мне отношения. Чужим, совершенно ненужным мне человеком.

В качестве мамы она для меня умерла.

 

13

И все-таки на работу я вышла.

Не зря же я получала высшее образование. Я так думаю, если ты во что-то вложила энергию своей жизни, она должна к тебе, так или иначе, вернуться.

Я устроилась на работу в аптеку. Хорошее место, только ездить далековато. Было несколько вариантов в моем же районе, но я специально нашла вакансию в центральном округе. Мне так хотелось выбраться из серых панельных кварталов, которые мало чем отличались от города моей родины. Разве только размерами. А по сути – все та же провинция, сорняками разросшаяся по периферии столицы.

Зарплата у младшего провизора небольшая. Однако теперь я не сидела на шее у мужа, и могла себе позволить маленькие женские удовольствия вроде лишних колготок или той же губной помады. В этом присутствовал момент независимости. Во всяком случае, мы теперь были на равных. У меня отпала нужда выклянчивать на малейшую ерунду, всякий раз наблюдая его прижимистую озабоченность.

И еще убедилась я, что работа – это отдушина, возможность отвлечься от забот и семейного быта. Любое переключение само по себе ободряет. Тем более, необходимость ежедневно бывать на людях. Появился стимул следить за собой, укладывать прическу, наводить макияж, одеваться в продуманной цветовой гамме. Я словно выныривала из бредового забытья. Из одомашненного животного я вновь перевоплощалась в женщину.

Примерно об этом же писали журналы. Вслед за «Astrus» появились «Kosmopolitan», «Elle», «Harper's Bazaar», «L'Officiel», «Marie Claire», «Vogue» – и многие другие полезные издания. Все они расцвечивали нашу серость. Все они учили новому стилю жизни. Все они адресовались молодым современным женщинам и рассказывали о женщинах, которые делают себя сами.

Ну а Малыша я теперь видела только по выходным. Пришлось переселить к родителям мужа. Временно, конечно, пока подрастет. С ребенком вызвалась сидеть свекровь, кстати уволившаяся из библиотеки. А чем ей еще заняться, неприкаянной пенсионерке?

С той поры Сладкий ходить в зоопарк почти перестал. Изредка отлучался, а так целыми днями просиживал дома над диссертацией. Объяснял это тем, что договорился с начальством лаборатории, и они разрешили ему полуофициальный творческий отпуск. По утрам, когда я шла на работу, он все еще спал. Возвратившись, заставала в клубах табачного дыма за писаниной. Я распахивала окно, он зябко поеживался, не отрываясь от текста. На меня – ноль эмоций. Писатель, блин. А как же, собственно, я?

Нет, это было не отчуждение. Скорее, наоборот. Мы достигли той степени близости, когда притворяться больше не нужно. Наблюдая за ним неподдельным, без налета игры, я все чаще задумывалась: а осталась ли в нем хоть капля любви ко мне?

Мы регулярно занимались любовью, но была ли это любовь? Или просто секс, физиология, животная необходимость? В его глазах я не видела интереса, не чувствовала страсти в движениях, не слышала, пусть самых затертых, ласковых слов. По исполнении постельного номера, он отправлялся курить, заваривал чай, слонялся по кухне, пошлепывая да позвякивая. Потом затихал. Я знала, над чем. Над диссертацией. И возвращался в наше общее ложе только под утро.

Неужели правда, ему от женщины нужно только одно? А свое получил – и гори она ясным пламенем. Ему и ребенок, похоже, не нужен: сбагрил родителям и вздохнул с облегчением. Да и нужна ли ему, вообще говоря, семья?

Мне стало казаться, его устраивает, что я отныне работаю, и большую часть времени он находится в доме один. Без зазрения совести может забыть о заботах. Не думать о деньгах. Не ходить в магазин. Не готовить еду. Даже элементарный порядок поддерживать в доме совсем перестал.

Иногда намекну ему, что квартира по уши заросла грязью. А он: «Приберись. Только постарайся не очень шуметь». Или посетую на усталость и голод. А он, раздраженно: «Посмотри в холодильнике. Там, кажется, что-то осталось». Или сорвусь, звонко брякнув очередной склизкой тарелкой по груде немытой посуды в раковине. А он, философски: «Когда я умру, никто и не вспомнит, насколько эффектно сияли кастрюли на нашей кухне».

Вспоминается один день, была пятница, я вернулась с работы. Он сидел за своим всегдашним занятием. Я заговорила о том, что люди хотя бы по пятницам куда-нибудь выбираются. В кино, в театр, на концерт, да хоть бы просто прошвырнуться по городу.

Ему было некогда. Он писал диссертацию. Он жил для себя.

Включила телевизор. С экрана кривлялся известный певец, исполняя дурашливую, навязшую на зубах, прожужжавшую уши, песенку. Этот клоунский хит я слышала много раз, но сейчас меня поразила серьезность незатейливых слов: «Я ночами плохо сплю, потому что я тебя люблю, потому что я давно, давно тебя люблю…».

Я задумалась. Певец пел, а я размышляла о Сладком, который с некоторых пор завел обыкновение по ночам бодрствовать. Что бы это значило? Я хваталась за кончик мысли, но она ускользала, сбиваемая с толку назойливой песенкой: «Буду любить тебя страстно. Пусть говорят, что это опасно. Я для тебя сверну горы…».

Вырубила телевизор. Песенка привела меня в нервное состояние. Я шагнула к мужу.

– Что тебе эта диссертация, в конце концов, даст?

– Ну… для начала, я стану кандидатом биологических наук.

– И что? Наша жизнь волшебно изменится?

– Кто знает, кто знает…

– Я знаю! Не изменится ни черта!

Пустился в разглагольствования. Научный поиск нельзя мерить обывательской меркой… Результат не всегда имеет утилитарное приложение… Расширение горизонтов… Мысль… Духовность… Вклад в развитие человечества…

И прочее занудство. Боже, как осточертели его слова…

– А для семьи ты собираешь что-нибудь сделать?!

– Разве семья чем-то обделена? – Он снова уткнулся в текст.

Я вдохнула, сколько могла, раздуваясь от негодования.

Да так и застыла. У меня просто не было слов!

СКОРПИОН всегда делает то, что считает нужным. Сверяться с потребностями окружающих он не склонен. Это свойство характера в экстремальных условиях способствует выживанию, но в обычной жизни может стать проблемой для близких людей.

Он не позволит, чтоб в семье жена ему диктовала или явно подсказывала, чего бы она от него желала. Не стоит закатывать бурные сцены, выказывая недовольство, и уж тем более, не стоит при нем истерить. Даже если вы крикните, что сейчас выброситесь из окна, он безжалостно улыбнется: «Ну что ж, давай, прыгай». Он презирает любые слабости, бывает жесто́к до садизма, и под давлением эта тенденция только усиливается.

А еще Скорпион любит пожить за чужой счет. Вообще, иждивенчество – характерная черта животных этого знака. Например, пауки, не желая строить себе жилище, выгоняют из норок весьма агрессивных хозяек – ос. Каракурт может выжить из дому суслика, который по весу в сотни раз его больше. А рыбы-прилипалы не упускают случая прокатиться бесплатно на более крупной рыбе, акуле, касатке или ките. И это не потому, что паук не способен сам вырыть норку, или рыба-прилипала не умеет плавать. Они прекрасно владеют необходимыми навыками, но по натуре ленивы и, если найдется возможность, предпочитают «проехаться» на других.

Людям-Скорпионам эта черта также свойственна. Наиболее безобидный вариант – бытовая халява. В тяжелых случаях она становится настоящим высасыванием, вплоть до активного хронического вампиризма.

Все эти явления лежат в одной плоскости. Они объясняются энергозатратной скорпионьей природой. Скорпион добывает энергию любыми доступными способами, свою же энергию экономит, расходует осмотрительно и практически ею не делится…

 

14

Прошел год. Я продолжала работать в аптеке. По мнению заведующей, с обязанностями я справлялась как надо. Я и сама себя почувствовала, что называется, на своем месте.

Вот только место это мне все меньше и меньше нравилось.

Я не разочаровалась в фармацевтике, нет. Лекарства меня по-прежнему вдохновляли. Я уверенно в них ориентировалась и, находя для покупателя требуемый препарат или подбирая замену, испытывала профессиональное удовлетворение. Но постепенно я начинала осознавать, что работа – это не только таблетки. И не служение страждущим. И не личностный рост. И даже не отдушина от семейной рутины.

Работа – это, прежде всего, коллектив.

Наш коллектив был небольшим и однополым. Я среди них – самая молодая. Остальные – неясного возраста и расплывчатых форм. Дело не в этом. Главное, ни одной женщины – одни бабы.

Человек я, вообще-то, общительный. С ними у меня общих слов не находилось. Все их разговоры сводились к сплетням, кто из знакомых чего купил, и к перемыванию чужих косточек. Я сторонилась вовлечения в этот сальный треп, один и тот же, изо дня в день, в одном и том же замкнутом помещении. Другого помещения, к сожалению, не имелось. Приходилось пропускать все через вянущие мои уши.

Самой популярной была тема денег. Тяжко вздыхали по поводу аптекарских ставок. Поминали мужей, всякий раз отмечая, что чужие-то зарабатывают «о-го-го», а свои, мол, – только людей смешить. Костерили олигархов, политиков, бизнесменов и просто приличных людей, имевших доход, внушающий уважение. Сходились на приговоре: мужчине иметь маленькую зарплату – все равно, что иметь маленький член.

Отсюда следовала популярная тема номер два – мужики. Здесь наблюдалось любопытное разделение. Своих мужей они щадили, вуалировали. Порой иронически жаловались: «Мой безвылазно в гараже» или «Мой снова пришел поддатый». Но погружений в интимную глубь избегали. В крайнем случае, давали понять: все хорошо. Зато с удовольствием анатомировали чужую любовную жизнь, состязаясь в подробностях и беззастенчивости выражений. Кавалеры шли под нож в сочетании с дамами, преимущественно для того, чтобы уничтожить самих дам. Если дама, по общему мнению, была так себе, ее половина награждалась выдающимися эпитетами. А если дама представляла потенциальную конкуренцию, избранник непременно оказывался шибздиком. Мужественные самцы, чьи достоинства несомненны, подвергались критике в отношении вкуса: «И что только он в ней нашел?». А красивые, безупречные во всех отношениях пары становились поводом заклеймить счастливицу: «Ну и стерлядь!».

Я выслушивала все это изо дня в день. Я дышала атмосферой зависти и злословия. Я видела их насквозь: мужчина к ним давно не притрагивался.

Вот тоска-то. Неужели, в таком окружении – всю жизнь?

Близилась вторая годовщина рождения Малыша. Муж загодя приобрел подарок. Набор ярких кубиков с веселыми картинками и крупными буквами. Мол, пусть ребенок играется, а там, глядишь, начнет складывать и слова.

Мне же он торжественно преподнес духи. «Estēe Knowing». Созрел-таки. Пусть и слегка запоздало. К тому времени мне нравились совсем другие слова: «Giorgio Armani», «Moschino», «Bulgari», «Salvador Dali». И все равно было приятно. Важен ведь не подарок, а то внимание, которое он наконец-то на меня обратил. Заранее позаботился, выкроил время, выбрался в центр. И все тайком от меня. Сумел сделать сюрприз. У-у, ты мой Сладкий!

У меня тут же возникло замечательное предложение: всей семьей, во главе с Малышом, пойти в ресторан. Чтоб не готовить, не прибираться, а просто заказать столик, нарядно одеться, взять такси, подарить себе настоящий праздник.

Похоже, я увлекла его этой дивной идеей. Заулыбался, так мило и чуть глуповато.

И вдруг выяснилось, что денег у него больше нет.

Вообще нет. Буквально. Последние деньги ушли на сюрпризы.

– Ничего страшного. Зарплата на следующей неделе. Не помрем, – осторожно напомнил он мне в утешение.

– Не помрем?

– Ведь у тебя есть какие-то деньги…

– У меня?.. Да, у меня есть.

– Вот я и рассчитывал…

– На мои деньги?

– Иначе бы я не потратил.

Он смотрел на меня в замешательстве. Словно видел необъяснимый биологический факт. До его научных мозгов очень медленно доходило, почему это я, вместо радости, раздражаюсь:

– Ты рассчитывал на мои деньги?!

– На семейный бюджет.

– Рассчитывал сесть на мою шею?!

– Но ведь ты же работаешь.

– Конечно. Конечно, работаю… А ты не задумывался, почему?.. Да потому что мой муж не может семью содержать!

Его глаза полыхнули и затуманились. По лицу заходили упругие волны. Он уставился в пол. Сжал и разжал кулаки. Несколько раз. Сдержанно, приглушенно заговорил:

– Не передергивай. Все, что нужно, у нас уже было. И вполне можно прожить без всякого ресторана. А на работу ты вышла совсем по другой причине.

– И по какой же?

– Ты нашла повод из дому упорхнуть.

– Очень интересно…

Он поднял глаза и вдруг двинулся на меня, швыряя упреки, все злее, все ядовитей:

– Ты извелась сидеть дома. Тебе дом ненавистен. Ребенка – мужу и, – фи-ить, только тебя и видели!

Я пятилась, пятилась, и вдруг закричала:

– Да! Да, я активная! А ты ленивый! И я не буду сидеть, жопу прислоня!

– Конечно! Тебе ведь нужно вертеть хвостом!..

День рожденья мы скромно справили дома. Малыш, его родители, дурацкие тосты. Праздник быстро иссяк. Мы снова остались вдвоем. Мы опять погрузились в молчание.

Да уж, сюрприз он мне сделал отменный. Нет, я все понимаю: наука, духовные поиски, служение высоким гуманистическим идеалам, духовные сферы, расширение горизонтов, небеса обетованные…

Нищета. Голодный режим.

Был и еще один сюрприз. Явно незапланированный. Даже не знаю, как рассказать. Но надо. Потому что именно эта случайная неприятность ужалила меня в самое сердце.

То, что он по ночам писал диссертацию, это ладно. К чему ревновать? Наука – не женщина. Все ж какое-то дело. Избрав для себя эту каторгу, он истово ей отдавался. Похоже, и впрямь для мужчины работа важнее всего. Слегка беспокоили только наши все более редкие встречи. В смысле постели. Не то чтобы он избегал, но так получалось, что инициатором всегда выступала я. А может, это мой темперамент настойчиво себя проявлял на фоне его обычной пожизненной заторможенности. Не знаю. Во всяком случае, с некоторых пор мне стало казаться, будто все его действия, когда мы с ним вместе, отдают скрытой искусственностью. Будто он меня не ласкает, а выполняет движения по поверхности тела, тщательно заученные, хорошо поставленные, но без увлеченности, без души. Меня это немного расстраивало. Я за телом ухаживала, занималась шейпингом и вернулась в ту форму, что была до беременности, а выглядела даже эффектней. На улице или в метро мужчины на меня оглядывались, я это видела, чувствовала спиною. Мой же, законный, энтузиазма не проявлял. Так или иначе, он был моим мужем, принадлежал исключительно мне, а уж сколько мужчине отпущено страсти, никто точно не знает, и никто честно не скажет. Остается догадываться, что, наверное, не по гроб жизни.

Но однажды я увидела нечто за гранью разумных догадок.

Была ночь. Я проснулась от внутреннего толчка. Не помню конкретно, что мне приснилось, остался лишь след неясной тревоги. Я лежала одна. Половина постели холодно пустовала. Из-под прикрытой двери полоской сочился свет.

Накинув халат, я встала глотнуть водички, сходить в туалет и заодно взглянуть, как там мой Сладкий. Как я и предполагала, свет горел во второй нашей комнате, давно облюбованной мужем для уединения с диссертацией.

В комнате он отсутствовал. На столе белели бумаги. Серела пепельница, переполненная окурками. И еще, к моему удивлению, ярко пестрели журналы, которые муж всегда презирал – мои «Astrus».

Свет горел также и в ванной. Сквозь застекленную дверь я увидела силуэт. Дверь была заперта, и он не слышал моего приближения. Он стоял в сиянии софитов, спиною ко мне. Чем-то там занимался. Чем конкретно, я не могла разглядеть, волнистое стекло искажало и размывало. Почему-то я замедлила шаг. Что-то меня смутило. Я затаилась в сумраке коридора, вглядываясь, пытаясь понять. Единственное, что я пока разобрала – он стоял голый. В глухой ночной час? Затеял помыться? Странно… Нехарактерно… Я видела его локоть, который двигался в мелком и частом ритме, будто рука постукивала молоточком или толкла пестиком в ступке. Никаких звуков при этом не доносилось. Только дыхание. Да, он сбивчиво, жарко дышал.

И тут мне сделалось дурно.

Он сменил руку, утомленной ладонью оперся о раковину. Другая рука продолжила делать то, что недоделала первая. Все те же мелкие, частые дерганья, все быстрее, все яростней. И его дыхание – все более глубокое, загнанное, сладострастное.

Меня замутило от осознания.

И еще я увидела: пред ним, на белом фаянсе раковины, прислоненный к зеркалу, стоит развернутый постер последнего номера «Astrus». Я осознала, что в жизни мужчины могут быть радости помимо живой женщины. И даже совсем без нее.

Меня начало колотить.

Он опять сменил руку, зачастил, усиленно заработал, в совсем ошалелом, безудержном ускорении. Вдруг, содрогнувшись, застыл. Издал долгий, приглушенный стон. Я почувствовала себя не просто обделенной или обиженной. Хуже. Смертельно обманутой.

Энергия жизни выплескивалась в пустоту.

На следующий день я вышла искать пустырь. Это оказалось не такой уж простой задачей. Наша окраина, словно по сказочному волшебству, обернулась на удивление обустроенным, густонаселенным районом.

Я шла, озираясь, точно преступница. Хотя, ничего такого, недоброго, не замыслила. Скорей, я сама была жертвой. А вообще, кому какое до меня дело? Но мне казалось, будто все исподтишка за мной наблюдают. В каждом дворике, на каждой дорожке, площадке, лавочке, мне встречались какие-то люди: то мамаши с колясками, то подростки на роликах, то старухи, то спортсмены, то собачники, то алкоголики. Во всем огромном районе не отыскивалось ни единого закутка. Стоял солнечный день.

Наконец, я дошла до самого края цивилизации. Обогнула забор зачаточной стройки с забитыми в глину сваями, дремлющим экскаватором и несколькими вагончиками. Дальше простирался бурьян, уходящий в овраг. Над обрывом пестрела помойка.

Я достала из сумки. Оглянулась. Никого. Щелкнула зажигалкой. Ветер задул. Я щелкнула еще и еще, приоткрыв, разлохматив страницы. Наконец, занялось, колыхнулось, побежало и вспыхнуло пламя.

Руку обожгло. Я бросила книгу наземь. «Звезды судьбы».

Она распахнулась. Огонь делал дело, но как-то медленно, вяло. Книга будто сопротивлялась, уплотнившись, ужавшись, не желая исчезнуть. Я нашла палку и стала ей перелистывать. Время остановилось. Меня заворожила стихия огня. Я видела строчки, которые когда-то читала, и еще не прочитанные. Я им больше не верила, все это потеряло какой бы то ни было смысл. Последним оплотом смысла оказалась фраза на первой странице:

Окружающий мир подает нам знаки. Сложность в том, чтобы правильно их прочесть…

Вот огонь слизал и ее.

Оставалась обложка. Я поддела палкой и поставила ее «домиком». Плотный картон держался дольше всего, но и он обратился в тлен. «Домик» сгорел. Я поворошила дымящие угли. Почерневшее задышало оранжевым, потом стало серым, обесцвеченным – и окончательно черным.

Я не чувствовала ничего. Полное равнодушие. Холодная скука. Солнце стояло в зените. Абсолютная ясность, почти без теней. Ветерок легко перекатывал клочья пепла. Впереди, за оврагом, колыхалась в мареве знойная пустота.

 

15

Пошел второй год работы в аптеке.

Лето выдалось жарким. Над центром столицы висел плотный смог. Иногда громыхали грозы, изливались ливни. И опять духота.

В моей жизни ничего не менялось.

– Девушка, что у вас есть от давления?

– Это, это и это. На выбор…

– Девушка, что-нибудь легонькое от сердца.

– Ну, для начала, попробуйте вот…

– Девушка, а что самое эффективное от головы?

– Вообще-то, есть несколько вариантов…

– Девушка, мне тут терапевт выписал… Скажите, а существует аналогичное, но подешевле?..

Началась пора отпусков, и наши ряды поредели. Приходилось вертеться волчком между складом, прилавком и кассой. Кто постарше, постоянно ворчали насчет маленькой зарплаты. Дескать, вкалывать за такие деньги – себя не уважать. Я-то не ворчала, но было противно видеть в них свое будущее. Уважать это не находилось ни малейшей зацепки. Все ясней становилось, что судьба моя уперлась в тупик, и самое отвратительное – никакой перспективы хоть каких-нибудь перемен.

– Упаковку презервативов.

– Каких именно?

– На ваш вкус.

Я что-то не поняла: он издевается, шутит или просто кретин? Вскользь окинула взглядом. Вроде, приличный мужчина. Молодой, симпатичный. За ним ждала очередь. Нашел место кадриться. Псих.

– Вам какого размера?

Он стушевался.

– Давайте самые лучшие.

Выбрав самые дорогие, я подчеркнуто холодно назвала цену. Испытующе присмотрелась: не исказится ли его лицо? Он достал портмоне, извлек купюру и безразлично протянул ее мне. Я взялась – и вдруг застыла, точно парализованная.

Он смотрел на меня, а я на него, мы с двух сторон держали одну купюру. В его глазах разгоралось смятение, даже испуг. Мне и самой стало резко не по себе. Накатила волна внезапного узнавания. Я узнала его. Очевидно, и он меня.

Через прилавок стоял следователь.

Перед памятью замелькали обморочные картинки: длинные коридоры, казенные двери, стулья для ожидающих, мрачные люди, кабинет с зимней слякотной серостью за решеткой окна, стакан воды, дым, спина в пиджаке, заваленный бумагами стол, а посредине всего – «дело номер», подсудное дело Макса.

Потупил взгляд. Я приняла деньги, выбила чек, отсчитала сдачу. Он сгреб одной кучкой и поспешил удалиться. Отошел к окну и только там рассортировал: сдачу в портмоне, чек – в урну для мусора, а покупку – в карман свободных льняных брюк.

Как-то все это было нелепо. Человек, подводящий других под суд, покупает презервативы. Хотя, почему бы и нет? Он что, из другого теста? Явно меня узнал, однако предпочел знакомство не обнаруживать. Что я чувствовала: обиду или облегчение? Не знаю. Я чувствовала тревожность.

Занялась покупателями. Привычные функции давались с трудом. Я перестала соображать, где какое лежит лекарство. Я словно передвигалась в вязкой атмосфере многократно усилившегося давления. Словно под водой. Или в бреду.

Наконец, он ушел.

В душе остался осадок. И во рту – горький привкус медикаментов, как это бывает в болезни, после упавшей температуры. В голове разрасталась легкость, воздушность, освобожденность. Разрасталась звенящая пустота.

Неожиданно он вернулся.

Остановился на фоне окна. Я видела силуэт. Не сомневалась, он на меня пялится. Сердце стучало. Очередь быстро таяла, как назло. С последним из покупателей я возилась дольше всего, но вот и эта задержка иссякла.

Следователь медленно подошел к прилавку. Облокотился.

– Выходит, вы здесь работаете?

– А что, это противозаконно?

– Простите. Я не это имел в виду. – Смутился.

Я отвернулась и задвигала ящичками с лекарствами, отыскивая причину по возможности на него не смотреть.

– Вам нравится ваше место работы?

– А вам – ваше?

– Я первый спросил.

– С чего вы взяли, что я буду вам отвечать? Или это допрос?

– Мне кажется, вы достойны лучшего, – проигнорировал он мою язву. – Я мог бы помочь вам.

– На доброго волшебника вы не похожи.

– Сколько вы здесь получаете?

Развернувшись, я уставилась на него в упор. Что он себе возомнил? Да кто он вообще такой?!

Его лицо было без надменности. И без игры. Серьезное, немного грустное выражение. Он смотрел на меня в точности так, как тогда, на выходе из тюрьмы, где он мог бы меня задержать, но не стал этого делать.

– У меня есть знакомство в одной иностранной компании, – сказал он. – Они недавно пришли на наш рынок и набирают сотрудников. Работа как раз по вашему профилю – фармацевтика. Оплата в валюте. Дают машину. Если вам это интересно, я мог бы вас рекомендовать.

– Даже не знаю… Как-то это для меня неожиданно… Нужно подумать… – Я пыталась сообразить, чего на самом деле он от меня хочет. Вроде, не ловелас, откровенно не клеится. Тем более непонятно. – А вам-то какой во мне интерес?

– Почему бы просто не сделать доброе дело?

Я вспомнила Макса. Доброе дело? Как бы не так. Семь лет. Хотя, с другой стороны, следователь – человек подневольный, он только сделал свою работу, то, что должен был по закону сделать. Четвертый год пошел. И ни весточки. Если бы Макс хотел, написал бы. Да и я – хороша. И, к тому же, родился ребенок. Все теперь по-другому. Почему я должна отказаться от шанса изменить свою жизнь? Иностранная фирма. Оплата в валюте. Дают машину. Разве не об это мечтает каждый, кто хочет себя уважать? Разве не добивает меня день за днем бедность и бесперспективность? Разве я не стремилась стать современной женщиной, которая делает себя сама?

– Ну, так я поговорю насчет вас? – Он достал записную книжку и ручку. – Не обещаю, что вас непременно возьмут. Но чем черт ни шутит. На всякий случай, оставьте мне свой телефон.

 

Дела

 

1

Следователь оказался порядочным человеком.

Он позвонил в начале сентября. Всё в силе: компания набирает сотрудников, он обо мне рассказал, и они приглашают на собеседование. Продиктовал телефон и адрес. Пожелал удачи. Простился. Исчез.

Без лишних слов сделал доброе дело.

Офис компании располагался в центре столицы в шикарном здании из зеркальных стекол. На стоянке – одни иномарки. В холле – охрана, вежливая девушка-секретарь. Мелодичный лифт. Подтянутые деловые люди, упруго спешащие по беззвучным ковровым дорожкам. Стильные интерьеры в глубине каждой раскрытой двери. Золотая табличка «Nordfarma International».

Собеседование прошло успешно. Я подходила. Они меня брали. Для начала, по временному контракту. Но если я себя проявлю… Они понимают, что я работаю в аптеке. У них свободный график, я смогу совмещать. Но если перейти в постоянный штат, предоставляется машина от корпорации… Чем заниматься? Продвигать препараты компании по аптечной сети столицы. Должность называется «сейлз репрезентатив». В моем контексте – «медицинский представитель». Компания выпускает самые разные препараты. Я буду в команде, продвигающей «Цефаскор». Это антибиотик, эффективный и безопасный, современный высокотехнологичный продукт. Меня обучат. Тренинги – за счет компании. Они заинтересованы в развитии сотрудников. В перспективе – карьерное повышение. Менеджер – мужчина. Оплата – в валюте…

Я шла домой, переваривая информацию. Дело непростое, было слегка страшновато. Уволиться из аптеки, где все знакомо и так привычно? Мотаться по городу, налаживать контакты с чужими людьми?

С другой стороны, торчать за прилавком обрыдло. Среди этих клуш, их вечных сплетен и жалоб на жизнь. А тут – свободный график, движение, перспектива.

Но главное – хорошие деньги.

Почему бы не попробовать совмещать?

Едва меня выслушав, Сладкий выдал свое заключение:

– Работа на два фронта – двойная трата энергии жизни.

Скажите, какие мы умные! А то я не понимала этого без него. Вот посадил бы меня дома, обеспечив достойное содержание, тогда б и критиковал.

Расхаживая по квартире, он принялся разглагольствовать. По его мнению, для нашего счастья уже все есть. Замахиваться на большее, дополнительно себя нагружая, – все равно что пытаться догнать горизонт. Не лучше ли просто спокойно жить? Больше работать – это не значит иметь больше радости. А вот усталость и нервотрепка, очевидно, не поспособствуют благоденствию. Кто знает, как изменятся отношения в нашей семье? Между тревожностью и спокойствием лично он выбирает спокойствие, и мне того же советует.

Иными словами, он заворачивал в красивые фразы свою всегдашнюю мужскую, банальную лень. Но я-то была другой!

– Там платят хорошие деньги.

– А что за работа?

Я в общих чертах объяснила. Он поморщился, почесал нос и сказал:

– Смахивает на проституцию.

Ему, видите ли, претит навязчивость в любом виде. Мотаться по заведениям, предлагая лекарства – все равно что предлагать себя. И он категорически не желает видеть свою жену в таком сомнительном и, на его взгляд, постыдном качестве.

– Постыдном? А тебе самому-то не стыдно, что жена думает, где бы копейку лишнюю заработать, в то время как ты протираешь штаны, изображая ученого?

– Я и есть ученый.

– Ага, взрослый мужик, играющий в скорпиончиков. Кому рассказать – за нищенскую зарплату гробит жизнь в зоопарке. Смех, да и только. А мне предложили работу в иностранной компании. И, между прочим, оплата в валюте! И если на то пошло, кроме денег, это еще и престижно!

Он покачал головой и отвернулся к окну:

– Ты, все же, подумай.

Я подумала. Я думала об этом давно. С начала нашей чудесной супружеской жизни. А всерьез и вплотную задумалась, когда он перестал быть студентом, вышел на работу и принес домой первую зарплату. Тогда я настроилась подождать. Понимала. Жили бедно – но что можно требовать с аспиранта? Он писал диссертацию, с перспективой на кандидата наук, а там, глядишь, и профессором станет. Лет, этак, через… Ох, лучше об этом не думать.

Годы шли. В сфере финансов ничего не менялось. Шла инфляция – деньги таяли прямо в руках. Смешно, но порой приходилось разменивать доллары, немыслимым чудом мною отложенные.

Смешного мало: его все устраивало.

Когда мы наведывались в супермаркет, и я предлагала взять чего-нибудь вкусненького, он выбирал самое неказистое, а остальному обилию выносил приговор: «Разврат». Когда, перетряхивая гардероб, я намекала, что неплохо бы обновиться, он саркастически заявлял: «Лично у меня срам прикрыт». Когда приходили идеи, как можно улучшить интерьер нашей квартиры, он затыкал уши, удовлетворяясь «крышей над головой». Когда я мечтала о южных курортах, ему отпуск не требовался, он «не напрягался и особо не уставал».

Постепенно ко мне пришло осознание: он готов ограничиться минимумом, обеспечив необходимость. За пределами этой примитивной, животной задачи деньги его вообще не интересовали. Более того, он считал себя «настоящим мужчиной», отдавая в семью все до последней жалкой копеечки, а стоило заикнуться, что нам, мягко говоря, не хватает, он раздражался и начинал оскорблять: «Все вы, женщины, алчные».

Я пыталась его убедить, что пол здесь, в общем-то, не при чем. Вне зависимости от пола, любой человек хочет жить достойно. И если вдуматься, женщине нужно то же самое, что и мужчине.

Он неприязненно добавлял: «Плюс все остальное».

Нет, по-своему он был неплохим. Надежным, ответственным, умным. Невозмутимым. Рассудительным. Занудливым. Скучным. Но разве жизнь заключается только в пропитании и оплате коммунальных услуг? В биологическом сером существовании?

А что насчет красок жизни?

В ту осень вышло приложение к «Astrus» – «Astrus-гороскоп». Проходя мимо, я поглядывала, но не покупала. Я не верила звездам. Все это, разумеется, глупости.

Однако вопросы назрели и требовали разрешения.

Остаться в аптеке или отдаться фармацевтической компании? Все ли способы заработка одинаково для меня приемлемы? Смогу ли я совмещать? Могу ли надеяться на понимание моих женских потребностей? И почему это, продвигать современный высокотехнологичный продукт – проституция?

Купила. Пролистала, нашла гороскоп для меня. Ничего конкретного: довериться интуиции, но не делать резких движений… Подождать, но не утрачивать целеустремленности…

Кто все это сочиняет? Бездельники!

Зря только деньги потратила.

 

2

Я подписала временный контракт с «Нордфармой».

Как и было обещано, меня взяли в команду «Цефаскор». За исключением менеджера и двух молодых людей невнятной наружности, наша команда состояла из девушек.

Подобных команд в «Нордфарме» было несколько. Каждая занималась своим препаратом. Все они относились к департаменту «сейлз» и служили единому делу – продвигать на рынке продукты компании.

Мое приобщение началось с серии тренингов. Вместе с другими, только что набранными сотрудниками, по вечерам я приходила в аудиторию, где нам преподавали искусство активных продаж.

Для начала – три составляющие «сейлинг проуцесс»: мы продаем себя, бренд, продукт. Это первое, что требовалось усвоить и в ближайшее время на практике применить. Потом нас обучали типологии личности, доверительным отношениям, работе с возражениями, формированию ключевых заказчиков, принципам управления территорией и всяким прочим хитрым премудростям, нюансам, тонкостям, и коварствам бизнеса.

Особенное внимание уделялось лозунгам. Они были сведены в так называемую «Красную книгу Нордфармы» и являлись чем-то вроде программной декларации, устава, а то и, чем черт ни шутит, Библии.

«Наша миссия – высокотехнологичная продукция, которая помогает вести здоровый и активный образ жизни».

«Наши ценности – люди, честность, превосходное качество».

«Наши нормы поведения – быть хорошим корпоративным гражданином и гордиться репутацией честной компании».

«Наши убеждения – мы являемся высокоэтичной компанией. Мы практикуем бизнес наивысших стандартов. Мы соблюдаем законы, нормативные акты и процедуры. Мы активно конкурируем, честно опираясь на наши достоинства. Мы ведем свою деятельность на принципах уважения к людям, равных возможностей и недопустимости недостойного поведения. Мы строго отслеживаем, чтобы на деловые операции не влияли личные или семейные интересы».

«Наша компания – большая и дружная суперсемья. Мы заботимся о каждом ее члене. Успех индивидуального «Я» – это успех корпоративного «Мы». Залог успеха – всегда соблюдать корпоративные правила».

На одном из тренингов у меня появилась подруга. Мы сидели в аудитории рядом. Она скрупулезно все конспектировала, однако периодически на меня поглядывала, комически улыбаясь, давая понять: серьезность ее понарошку, а на самом деле она игривее и живей.

– Привет, – сказала она в перерыве. – Меня зовут Дашка.

Мне оставалось пожать ее руку и назвать свое имя.

– У тебя есть машина?

Я ответила. У нее тоже не было. А права? Водительских прав не имелось и у нее. А знаю ли я, что постоянным сотрудникам дают машину? Конечно, знаю. А не хочу ли я вместе с ней пойти на курсы вождения?

– Знаешь, Дашка… я пока не уверена… что перейду в постоянный штат… что мне вообще эта работа подходит.

Она скорчила рожицу.

– Чё ж тогда пришла?

– Понимаешь, я решила попробовать… посовмещать… Но у меня такое чувство, что корпорация потребует меня всю, без остатка… А ведь я женщина. У меня ребенок, семья…

– Ну и чё? Я тоже замужем и тоже с бэбиком. А чё толку?

Разговорились. Оказывается, Дашка идет на эту работу именно потому, что у нее и муж, и ребенок – «остоегвоздило». Если бы муж зарабатывал «нормально», еще бы куда ни шло. А так – только нервы трепать и друг друга поедом есть. Семья? Что такое семья? Один из способов выжить. Но в наше время, для того чтобы выжить, нужны только деньги. Давая нам заработать, корпорация делает нас от семьи независимыми. Из порабощенной, забитой бабы корпорация делает свободную личность.

– А вот мой говорит, эта работа смахивает на проституцию.

– Ерунда. Лично я не заморачиваюсь и тебе не советую. – Дашка рассмеялась. Вдруг стала серьезной, даже злой, и добавила: – Если самой зарабатывать, то нахрена они вообще нужны?

– Кто, они?

– Мужики.

В ближайший выходной мы записались на курсы вождения.

Той осенью в журнале «Astrus» мне попалась статья: «У свободы – женское лицо»…

Жизнь женственна. Имя нашей планеты – женского рода. Все материки названы женскими именами. Понятие «Природа» ассоциируется с образом женщины. К сожалению или к счастью, во всяком случае, неспроста, Статуя Свободы – тоже женщина.

На заре времен мужчина и женщина были равноправны. Социальным укладом являлось человеческое стадо или орда. Первобытная деятельность заключалась в совместном добывании пищи: загонной охоте, рыбной ловле, собирательстве растений. В ту эпоху господствовал коллективный труд. Первобытный коммунизм проявлялся и на более поздних стадиях: в противостоянии с дикой природой при наличии примитивных орудий только коллектив давал шанс к выживанию.

С переходом к земледелию ситуация стала меняться. Именно женщина впервые обратила внимание, что случайно оставленные в почве семена прорастают и дают всходы. Пришло понимание необходимости культивировать злаки. Пока мужчина с переменным успехом продолжал бегать за мамонтом, женщина склонялась к оседлости, к укоренению на земле-кормилице. Звероподобный мужчина оказался недальновиден. С риском для жизни отмахав дубиной, он возвращался домой, где его ждала хозяйка и хранительницей очага. То был важнейший момент истории, и мужчина его прозевал.

Женщины обретали все большую самостоятельность, а мужчины все чаще прибегали к их материальной поддержке. Женщины завоевывали влияние на соплеменников, ассоциируясь с идеей плодородия. К тому периоду археологи относят так называемых «Венер» – фигурки из кости или камня: огромные груди, отвислый живот, мощные ягодицы и бедра. Женщина становилась богиней. Принадлежность к роду передавалась по линии матери. Воцарился Золотой век матриархата.

Постепенно экономические условия усложнялись. Уже недостаточно было бросить семена в весеннюю грязь. Требовалось корчевать заросли, копать колодцы, обрабатывать землю с использованием сохи и скота, оберегать посевы от животных и иноплеменников. Физическая сила вновь выходила на первый план. Чем больше мужчины втягивались в производство, тем большее влияние они обретали. К тому же развивалось строительство, появились дома, это была недвижимость. Бразды правления в доме захватывал муж, отец. Наступала эпоха патриархата.

Появление собственности привело к возникновению войн. Выплавка металлов дало человечеству меч. Вооруженный мужчина приступил к переделу собственности, и теперь женщина была ему не соперник. Победители становились господами, а побежденные обращались в рабов. На тысячелетия рабовладение определило историю человечества. На это же время женщина превратилась в рабыню.

Плененные в войнах становились наложницами. Чем богаче мужчина, тем больше он имел женщин. Приобретая жену за выкуп, мужчина становился ее владельцем. Жена не имела никаких прав на собственность, а развод был возможен только по инициативе мужа. В бедных семьях отцы нередко своих дочерей продавали или отправляли зарабатывать проституцией. А в случае смерти царя, например, в Вавилоне, вместе с золотом и скотом погребению подлежали и все его жены.

Любопытно, что в сфере религиозной женские божества почитались наравне с мужскими. В Вавилоне – это богиня Иштар, с которой в день празднования Нового года символически сочетался царь, олицетворявший бога Мадрука. Ассирийский пантеон возглавляла Милитта. В Финикии – это Астарта, в Персии – Митра, у арабов – Алитта. В Древней Греции культ Афродиты намного предшествовал культу самого Зевса. В Древнем Риме достойное место заняла Венера.

Но в общественной жизни права голоса женщина не имела. Ее положение в доме было подчиненным, утилитарным. Брак рассматривался как необходимость, заключался по материальным соображениям и сугубо для воспроизводства потомства. За пределами дома общество не предоставляло женщине никакой работы. Правда, обеспеченные гражданки могли иметь собственных рабов. Малоимущим оставалась лишь проституция. Однако и этой свободе положила предел Новая Эра.

В Европу пришла Христианская Церковь. Шестью веками позднее на Востоке утвердился Ислам. При кажущейся непримиримости обеих религий, они несли общий корень – порабощение женщины. Мусульманке предписывалась абсолютная покорность отцу или мужу. Неподчинение сурово наказывалось. Обнажение лица на улице приравнивалось к измене и каралось забрасыванием камнями. Святые отцы католичества объявили женщину исчадием Ада. Началась повсеместная охота на ведьм. В XIII веке сожгли первую оговоренную. Для женщин Европы Средневековье затянулось до 1807 года, когда в Испании была казнена последняя «ведьма».

Параллельно вызревал и другой социальный процесс. Создавались монастыри, как мужские, так и женские. Помимо богослужения, там обучали грамоте, ремеслам, искусству. Именно монастыри стали колыбелью женского свободомыслия. Достаточно вспомнить знаменитую Хросвиту (935–975). Эпоха Просвещения добавила новые имена. Когда шведский король Густав-Адольф возглавил реформацию, его дочь Христиана отказалась от престола и стала писательницей. Анна Меццолини Моранди заняла в Больнье кафедру анатомии. Мария Магдалина Петраччини оставила сочинение «О физическом воспитании детей». Все больше женщин занимались литературой, медициной, естествознанием, играя все большую роль в интеллектуальной жизни. Но по-настоящему женщина о себе заявила, когда грянула Великая французская революция.

В 1789 г. была провозглашена «Декларация прав человека и гражданина». Однако Конституция 1791 г. отказала женщинам в избирательном праве. В том же году из-под пера Олимпии де Гуж вышла «Декларация прав женщины и гражданки». Появилось «Общество женщин – революционных республиканок», которое боролось за социальное и политическое равноправие. Но уже в 1793-м деятельность общества была запрещена, и автор Декларации отправлена на гильотину. В 1795-м женщинам запретили участие в митингах, демонстрациях и даже просто собираться в публичных местах. А в 1804-м император Наполеон издал строгий указ, лишающий женщину гражданских прав и водворяющий под опеку мужчины.

Термином «emancipatio» у римлян обозначалось освобождение из-под отцовской власти. «Emancipation de la femme» впервые прозвучало во Франции в период революции 1830 г. В ответ сгустились тучи мужской реакции, накрывшие Европу мраком викторианского ханжества.

А тем временем женщина поднимала голову за океаном.

В Северной Америке женское движение началось в период войны за независимость 1775–1783 гг. Первой феминисткой считается Абигейл Смит Адамс, супруга второго президента США. В 1776 г. она пишет мужу письмо с просьбой уделить внимание «дамам» в новом законодательстве. Тот отвечал: «Не могу без улыбки читать твои предложения… Нам твердят, что… дети и школьники отказываются повиноваться… что индейцы режут стражу, а негры бунтуют против хозяев… Из твоего письма я открываю, что взбунтовался еще один народец, гораздо более многочисленный и могущественный…»

Примечательно, что борьба американок за свои права началась с борьбы за отмену рабства вообще. В 1833 г. в Филадельфии образовано «Женское общество борьбы против рабства». 1834 г. – компания сбора подписей. 1836 г. – первый съезд феминисток в Нью-Йорке.

В 1840 г. в Лондоне состоялась «Всемирная Конвенция за Отмену Рабства». В делегацию от США вошли Лукреция Мотт и Элизабет Кейди Стэнтон. Результаты конвенции подтолкнули этих двух активисток к проведению в США конвенции за права женщин.

В 1848 г. в Сенека-Фоллз, штат Нью-Йорк, прошел съезд под лозунгом «Все женщины и мужчины созданы равными». Была принята «Декларация чувств», поднимавшая вопросы равноправия в браке, собственности, выборе профессии, образовании. Вторая половина XIX в. прошла в драматичной борьбе. Она натыкалась на ожесточенное мужское сопротивление. И если «Акт о Собственности Замужних Женщин» был принят еще в 1848 г., то 19-я поправка к Конституции, дающая право на голосование, ратифицирована лишь в 1920 г.

Аналогичные процессы шли во всем цивилизованном мире. XX в. утвердил всеобщее равноправие. Его апофеозом можно считать полет женщины в космос всего через год после первого полета мужчины (1961 и 62 гг. соответственно).

Тем не менее, в 60-е годы XX в. началась вторая волна феминизма, а в 90-е – третья волна движения, докатившаяся до нашего времени. Суфражистки первой волны (от англ. suffrage – избирательное право) добивались политического равенства женщины. Социалистки боролись за равную оплату труда и деятельное участие женщины в профсоюзах. Современные феминистки вынуждены констатировать, что дискриминация по половому признаку продолжается, принимает все новые формы и является отражением сексистских, по-прежнему мужских властных структур.

Когда же наступит подлинное равноправие? Когда будет положен конец гендерному шовинизму? Когда воцарится гармония в человеческом обществе, навсегда разделенном Природою надвое?..

В конце декабря состоялся экзамен по вождению. Инструктор подготовил меня так себе, хотя был мужчиной опытным. Принимающие гаишники – тоже сплошь мужики, естественно. Никто из них не поперхнулся, когда мы с Дашкой согласились не рисковать.

Мы сдали экзамен за взятку.

Я осознала две вещи: я хочу управлять машиной… и хочу зарабатывать. В наше время любые вопросы решают деньги. От первой меня отделал статус временного совместителя. От второй – моя работа в аптеке.

Выяснилось, что быть медпредставителем, в общем, не страшно. Главное помнить: мы продаем себя, бренд, продукт. С порога – улыбка, сияние оптимизма, потом рассказываешь о всемирно известной «Нордфарме», потом о «Цефаскоре». Схема работает.

Меня приглашали в постоянный штат.

Оставалась небольшая загвоздочка – Сладкий. Наблюдая за мной в течение осени, он морщился, хмурился, зудил, язвил, похихикивал, разражался критикой, замыкался в неразговорчивость. Ему не нравилось, что я разрываюсь на две работы. Ему не нравилось, что меня почти не бывает дома. Ему не нравилось, что я зарабатываю очевидно больше его – и не нравилось ломать голову, где бы самому найти подработку.

В день памятного разговора он как всегда сидел над диссертацией. Я вошла. Он не пошевелился. Меня это не обескуражило. Я уже знала тип его личности, умела налаживать «довериловку», настроилась на работу с возможными возражениями. Начала, разумеется, с улыбки доверия. Расписала радугой карьерную перспективу в «Нордфарме». Подвела к необходимости уволиться из аптеки.

Он угрюмо выслушал и сказал:

– Ну что ж. Это твое решение.

И все? Ни сомнений, ни возражений, ни за, ни против? Отдал инициативу, свалил ответственность, самоустранился. Мужчина.

Только добавил:

– Остается надеяться, твоя новая работа не отравит привычную жизнь.

– Тебе-то что волноваться? На скорпионов антибиотик не действует.

– Как знать.

 

3

В 97-год я въехала на автомобильчике «Поло».

Корпорация свои обязательства выполняла. От меня же, как от постоянного сотрудника штата, теперь ожидалось выполнение плана продаж.

Для начала я угодила на корпоративный «кик-офф». Это такое мероприятие, где-нибудь подальше от привычной жизни. Никаких семей, никаких мужей и прочих детей. Мы должны уйти в отрыв и зарядиться энергией для продуктивной работы. Данное мероприятие называлось «сейлз-митинг», то есть собрание продавцов. Оно проводилось для всех команд департамента «сейлз». Кроме того, внутри каждой команды проводился «тим-билдинг» для воспитания в продавце корпоративного духа.

Нас собрали в отеле за полсотни верст от столицы. Был январь. На фоне искристых снегов отель смотрелся шикарно. Питание в ресторане, тренинги в конференц-зале, вечерние посиделки с командой в баре. Номера на двоих. Я поселилась с моей новой подругой Дашкой. Лежа в свежих постелях после долгого дня групповых изнурений, мы обсуждали наше вхождение в мир современного бизнеса. Нам нравилось. Разумеется, бизнес от сотрудников ждал отдачи, но взамен давал жизнь совсем иного формата и уровня.

А еще мы обсуждали людей, которых видели за окном. В свете фонарей, под веселую музыку, они катались на лыжах с горы. Они жили в нашем отеле. Формально мы с ними считались на равных. Но в реальности нас разделяло нечто большее, чем стекло. Мы-то прибыли по работе, все оплачивала корпорация, а они приехали за свой счет, чтобы просто в удовольствие провести выходные. Мы успели узнать, сколько стоит здесь проживание. Элегантные лыжники будили фантазию, вызывали зависть.

Утром за завтраком мы продолжили болтовню. Дашка вертела головой, с ненавязчивой пристальностью оценивая отдыхающих. Я тоже поглядывала, но без особого смысла, так, за компанию, да из скуки. Внезапно оторопела.

Я увидала его. Следователя.

Он сидел за несколько столиков. Завтрак на двоих. С ним была женщина. Судя по возрасту, отсутствию макияжа и вялому разговору – жена. Он смотрел в чашку кофе, потихоньку потягивая. Вот поднял глаза. Рука с чашкой застыла. Он увидел меня.

Я кивнула.

Он зажмурился, тряхнул головой. Посмотрел осознанно. Глаза потеплели, по губам скользнула улыбка, и он тут же уткнулся в свой кофе. Иногда поглядывал, но никаких знаков явно не подавал.

Я намек поняла. Случайная встреча, не более того.

– Кто это? – Дашка перехватила мой взгляд и развернулась с откровением беспардонности.

– Да так, знакомый. Не надо так пялиться, веди себя прилично.

Вопреки моему призыву она продолжала его изучать, пока не выдала заключение, сверкнув проблеском самки в игривых глазах:

– Интересный…

В первый день мне все нравилось абсолютно. Во второй тоже нравилось, однако появилась усталость. В третий все еще нравилось, но я почувствовала нарастающее раздражение, оттого что даже самую малость не находилась одна. Тим-билдинги, тренинги, ролевые игры. Все мое время поглотила корпоративная вездесущность. Плюс еще Дашка с ее нескончаемой болтовней.

На третий день после обеда я сбежала от всех подышать свежим воздухом.

Желтый солнечный снег расчертили сизые тени. На лазурное небо легли кружева пушистых ветвей. Я прошлась через парк, обогнула отель и вышла к площадке, за которой ландшафт полого спускался вниз, и распахивался простор.

Здесь было людно и пестро. Все двигались, мельтешили. Играла музыка. С ровным скрипучим рокотом вращалась карусель бугельного подъемника. Веселые люди в ярких спортивных костюмах катались на лыжах с горы. Я остановилась у склона. Прикрыла веки. Подняла лицо к заале́вшему солнцу.

Вдруг услышала хруст резко взрезанного лыжами снега. Кто-то подъехал и лихо затормозил. Совсем рядом. Я не слышала, чтобы лыжник двинулся дальше. Он явно остался стоять. Мне показалось, я чувствую взгляд.

Открыла глаза. Это был он.

– Судьба уже в третий раз случайно пересекает наши пути. Глупо делать вид, будто мы не знакомы, согласитесь.

– Здравствуйте, гражданин следователь.

– Зачем же официально?

– Вы так и не представились. Хотя успели повлиять на мою судьбу.

– Извините… Ге рман Ильич. Для вас – просто Ге рман.

В лыжном костюме он был строен и молод, казался моим ровесником. На загорелом лице сияли глаза, светились жемчугом зубы. Сущий красавец с рекламы «лайф стайл» из журнала «Astrus». Меня это, впрочем, никак не касалось.

– Я здесь по работе, с «Нордфармой».

Он понимающе закивал. Поинтересовался, как мне работа. Я поблагодарила. А вот он приехал кататься. Оставалось порадоваться за него. Постояли, поулыбались. Я не знала, о чем говорить. Спросила, где его компания.

– Знаете, – вздохнул он, – иногда так хочется побыть одному.

Его взгляд померк, словно изнутри наползло облако. Я не стала расспрашивать. Он помолчал, озираясь по сторонам. И вдруг начал рассказывать, что приехал с женой, той здесь не понравилось, крутила носом, капризничала, хотя, между прочим, он ее силком не волок, сама навязалась, он предложил ей поехать домой, так нет же, уперлась, осталась, а сегодня вдрызг разругались, она пошла на массаж, а он, наконец-то, на горку, без обузы, без сцен.

Он рассказывал иронично, пытаясь не жаловаться, а посмеиваться. Как бы и меня приглашая к улыбке. Я почувствовала себя неуютно. Зачем мне подробности чужих неурядиц? Ничего в этом нет смешного. Похоже, он понял, умолк.

Неожиданно спросил:

– Вы на горных лыжах катаетесь?

То, что я не умею, он воспринял с восторгом. Предложил научить. Мое вежливое уклонение лишь добавило ему настойчивости. Наконец, в раздевалке, когда я узнала, сколько стоит прокат оборудования, мой ужас безденежья воодушевил его немедленно раскошелиться.

Оказалось, что настоящий ужас еще впереди. Лыжи скользили. Не стояли на месте даже на горизонтальной поверхности. Ну а самый малейший наклон тут же увлекал в ускорение, и я разгонялась, визжа как резанная, пока Герман меня не поймает.

Сам он катался как бог. Я поняла это быстро, оценив дистанцию между моей неуклюжестью и его мастерством. В качестве инструктора он тоже весьма преуспел: за короткое время научил меня тормозить «плугом» и, перенося вес на внутренний кант, уходить в поворот.

Время исчезло. У меня получалось. Мне начало нравиться. Пологая горка для новичков уже не бросала в пот, а вызывала парение радости. Обнаглев, я поперлась на настоящий склон. Герман лукаво посмеивался, не препятствуя. С замиранием сердца я оттолкнулась и осторожно поехала. Поначалу я управлялась: лыжи «плугом», перенос веса, поворот, еще поворот. А в какой-то момент осознала, что разгоняюсь и не могу повернуть, меня несло, я достигла той скорости, где терялся контроль ситуации, и таращилась на летящую мне навстречу толпу в конце длинного спуска. Я в отчаянии закричала…

Вдруг меня подхватило, прижало, скольжение замедлилось. Остановилось. Катастрофы не будет. Меня надежно держал Герма н.

– Поосторожней, не увлекайтесь!

– Я знала, вы меня спасете. Я вам верю.

– Не верь мужчинам. – Он улыбался, глаза лучились.

– Почему? – Дышалось тяжело.

– Потому. – От него исходил жар. – Все будут хотеть от тебя одного. И, в конце концов, обманут.

– Что, и вы? – Сглотнула слюну.

– Я?.. Я в первую очередь.

Опять ирония. Но я видела: за веселой его игрой, в глубине, в самом омуте глаз, лежит темная грусть. И еще обратила внимание: он перешел со мною на «ты». Я почувствовала щекочущее смущение.

Внезапно он объявил:

– Вам осталось пятнадцать минут. Не забудьте сдать лыжи. Держите номерок.

Протянул мне жетон, оттолкнулся и заскользил прочь, даже не попрощавшись. Оглянулся. Но не на меня, а наверх, на начало склона.

На бугре, в стороне от лыжников, стоял наблюдатель. Жена.

Вернувшись домой, купила журнал «Туризм-отдых». Перед глазами романтически запестрило: Домбай, Паландакен, Высокие и Низкие Татры, Червиния, Андорра, Цель-ам-зее, Вальдд′Изер, Шамони, Мерибель, Куршавель. Хотя бы раз в год нужно куда-нибудь вырываться. А по выходным можно кататься недалеко от столицы. Разумеется, при наличии денег.

Решила об этом поговорить с моим Сладким. А то что-то совсем мы закисли. Одно и то же: его родители, мои родители, его работа, моя работа, наша квартира – замкнутый круг и никакого просвета. Пора из этого выбираться.

– Как ты относишься к активному отдыху?

– Нормально.

– А не заняться ли нам горными лыжами?

– Дорого.

– Ну так найди возможность заработать.

– Зачем? Мне хватает.

– Я говорю об отдыхе!

– Так и я о нем же.

В очередной раз мы торчали с ним дома без цели. В очередной раз зря убивали наш выходной. В очередной раз единственным проявлением чего-то общего между нами была всегдашняя, неизбывная скукотища.

– Горы, снег, солнце, лыжи! Неужели не интересно?!

– Я жил без горных лыж и еще столько же проживу.

– Может, и без меня проживешь?

Он посмотрел с удивлением, будто впервые увидел. Его глаза затуманились непонятной мне грустью, а губы скривила усмешка:

– Вот бы хоть раз попробовать.

 

4

Денег «Нордфарма» не жалела. И делала все, чтобы сотрудники их зарабатывали. В марте для эффективной коммуникации нас вооружили сотовыми телефонами. Так началась новая в моей жизни весна.

В то время сотовые едва появились, каждая минута стоила ощутимо. По новой игрушке мне звонил только непосредственный менеджер. За пределами корпорации эфир молчал. Мало кто мог себе позволить почем зря пробалтывать свои кровные. На всякий случай дала номер мужу. Больше мне звонить было некому.

Неожиданно позвонил не менеджер и не муж.

– Как работается?

Сердце вздрогнуло и пустилось бешено колотиться.

– Спасибо, вашими молитвами… Герман Ильич.

– Надеюсь, мне придется молиться на вас. Кстати, я просил звать меня просто Герман.

Оказалось, у него заболела дочь. «Дочура», как он ее называл. По его мнению, ничего страшного, обычная простуда и, кажется, бронхит. Просил совета, чем лучше лечить. Что я могла посоветовать? Естественно, «Цефаскор». Где можно купить? В аптеке. В какой? Да, пожалуй, в любой.

– А нельзя ли купить непосредственно у вас?

Его вопрос меня чем-то смутил. У меня, конечно, были демонстрационные образцы. Но чтобы в розницу продавать? Как-то это не принято.

– А почему бы и нет? – настаивал он.

Не знаю, что на меня нашло. Какой-то импульс. Дочуру было, конечно же, жаль, но не настолько, чтобы встречаться с ее папашей, который подъедет куда угодно в кратчайшее время. Хотя… Заработать? На нем?.. В общем, я согласилась.

Он прикатил на огромном «Лендкруизере». Рядом с блистательным монстром мой симпатичный «Поло» казался букашкой. На Германе было длинное пальто, и сам он тоже казался гигантом. Он меня подавлял. Почему-то мне стало тревожно. Прошил ток сожаления. Напрасно я согласилась на авантюру. Но дело шло своим чередом, я дала ему препарат, а он расплатился и наотрез отказался брать сдачу. Поблагодарил. Сказал, что еще позвонит, доложит о результате. Развернулся уйти.

– А как вы узнали мой номер?

Он оглянулся с лукавством:

– Я, как-никак, следователь.

Почти позабыла об этом случае. Выкинула из головы. А через неделю пришлось вспомнить: у меня самой заболел ребенок. Ничего страшного: немного соплей, немного кашля. Банальная неприятность. Чтоб не ждать осложнений, я назначила Малышу «Цефаскор».

Вообще-то, это был вопрос политический. Вот уж второй год как ребенка растили свекор и свекровь. С одной стороны, для них внучка являлась источником радости. С другой, мне периодически намекали на огромное одолжение. Если бы не они, не видать мне карьеры как собственной, извините, задницы. То, что у ребенка все хорошо, разумеется, их заслуга. Но едва возникали малейшие неприятности, пусть даже естественные, начинались косые взгляды и колкие реплики: где же, собственно, мать? Я не могла им сказать, что простуда случается и при наличии в доме мамаши. Тем более, уточнить, что одеть внучку теплее дед с бабкой способны вполне без меня. Оставалось терпеть изощренные сложности родственной дипломатии и по первому зову лететь через город спасать положение.

Той весной «Нордфарма» предприняла большую экспансию. Поставила целью захватить подавляющую долю столичного рынка. Интенсивность работы существенно увеличилась, от нас требовалась отдача, и я не имела возможности целыми днями торчать с Малышом. Поэтому, когда началась простуда, я назначила «Цефаскор» – современный высокотехнологичный продукт от компании с мировым именем. Лекарство сработало: сопли подсохли, кашель утих.

Но через пару дней у Малыша открылся понос.

Вот тогда я и вспомнила Германа. Вдруг у него – то же самое? Хотела как лучше, а получилось… Нехорошо… Прочла аннотацию. Помимо поноса значился целый список всяческих осложнений вплоть до… страшно подумать.

Я невольно обманула хорошего человека.

Вдобавок, еще и рассорилась со свекровью. В отделе маркетинга мне посоветовали лекарство от диареи. Я взяла, привезла Малышу. На что свекровь с порога сказала:

– Ну вот что, хватит экспериментов. То, что вы работаете на развал отечественной фармацевтической промышленности, это ваш выбор. Но травить нашего ребенка – это уж слишком!

И хлопнула дверью.

Был солнечный мартовский день. Мы с Дашкой вышли из офиса. Солнце уже скатилось за крыши домов, но кромки проталин еще сияли золотистыми вензелями. Мы направились к паркингу, где стояли наши машины.

У шлагбаума поблескивал «Лендкруизер».

Герман. Сдвинул стекло, приветливо улыбался. Мне пришлось, проходя, ответно ему кивнуть.

– Это он? – оживилась Дашка.

– Да. Заказчик. Как-то раз покупал у меня «Цефаскор».

– Уж не на горных ли лыжах простыл? – Она хитро сощурилась. – Мне казалось, сезон окончен.

– Мне тоже.

Он нагнал нас уже у машин. Радостно поздоровался. На случайную встречу это не походило. Я занервничала. Дашка с удовольствием протянула ладошку и назвала свое имя. Он представился, ладошку пожав с прохладцей. Мы потоптались втроем, обмениваясь всякой бессмыслицей, пока, наконец, Дашка не догадалась убраться в свою машину. Тронулась, развернулась и очень медленно укатила, не преминув на прощанье значительно мне подмигнуть.

– Что вы здесь, собственно, делаете, Герман Ильич?

– Вас дожидаюсь. По пятницам вы всегда в офисе. Я не ошибся?

– Откуда вы знаете? Ах, да, следователь… Как дочура?

– Нормально.

– Лекарство помогло?

– Представьте, пока довез, она выздоровела.

Я нервничала, а он улыбался все шире. Я перетаптывалась, а он стоял неподвижно, руки в карманы. Я никак не могла разгадать его странной улыбки, его молчания, его задумчивых глаз, его подлинной цели.

– Зачем вы меня поджидаете?

– Да вот, никак не дождусь, когда вы назовете меня просто по имени.

– А-а… – Я истерически хохотнула. – Так «Цефаскор», это был повод?

– Возможно.

– Ну все, мне надо работать. – Я шагнула к своей машине. Он деликатно схватил мой локоть:

– Скажите, а после работы у вас бывает свободное время?

– Смотря для чего.

– Куда-нибудь сходить, культурно отдохнуть.

– Например…

– Ну, например, в ресторан.

– Я поняла: вы меня преследуете. Вообще-то я замужем. – Я попыталась высвободиться. Но он держал крепко:

– Ничего страшного. Я тоже женат…

Из любопытства – из чистого любопытства с ним поехала. Захотелось понять, что он за человек такой. Что вообще из себя возомнил? Подумаешь, джип! Подумаешь, ресторан! Дело не в этом. В поверхностной его наглости угадывалась сила характера, умение и привычка подчинять обстоятельства и людей. Решила над ним покуражиться. Я ведь тоже с характером, между прочим. За кого он меня принимает? За впечатлительную барышню? Легкомысленную девицу? Тем хуже для него. Ресторанами я, конечно, не избалована, но читать и считать умею. И в ценах сориентируюсь так, что он пожалеть о приглашении не успеет.

К его чести сказать, ни один мускул не дрогнул на довольном лице, когда я тыкала ногтем меню, заказывая самое дорогое. Только вино выбрал сам, вскользь меня просветив насчет некоего «апелясьёна». Я напомнила, что мы за рулем. Он напомнил, что в должности, и если возникнут проблемы с ГАИ, они тут же на месте решатся.

Трудно было сказать, сколько в нем выпендрежа, а сколько реальных возможностей. Во всяком случае, обратно я добралась без дорожно-транспортных неприятностей. Я рулила на «Поло», Герман прикрывал меня с тыла на «Лендкруизере». Так, конвоем, он проводил меня через всю столицу.

Я ехала под хмельком, вспоминая наш разговор в ресторане. О чем говорили? Просто болтали. Разболтались до откровенного флирта. Он дерзкий и деловой. Поймала себя на том, что он мне, пожалуй, нравится. И главное, объективно – платежеспособный мужчина. Да и вообще, джентльмен: прощаясь у дома, поблагодарил за подаренный вечер и попросил разрешения еще когда-нибудь позвонить. И всё! Ни сантиментов, ни пошлостей.

– Герман, а кто вы по гороскопу?

Тут он смутился. Впервые за наше знакомство. Словно я спросила о чем-то интимном.

– Вообще-то… Лев.

Следующим утром, выехав на работу, я подрулила к метро и купила свеженький номер «Astrus-гороскоп»…

ЛЕВ. 23 июля-23 августа.

Летний мужской знак. Ассоциирован с Солнцем. Стихия – огонь. По силе признака – средний. Воплощает волю и индивидуализм. Являясь знаком фиксированным, поддерживает ход событий, охраняет. В колесе Зодиака находится ближе концу инволюции.

Темперамент у Льва холерический, динамичный. Его характеру свойственны властность, напористость, честность, великодушие, щедрость, готовность помочь, широкое сердце и могучие страсти.

Лев считает себя Солнцем, центром вселенной. Излучает величие и любит сам купаться в лучах славы. Он словно актер в сиянии рампы. Его жизнь – большой выход. Он нуждается в зрителях, которым не прочь подпустить пыли в глаза.

Лев – царь зверей. Всегда хочет повелевать, покровительствовать – при условии безусловного ему подчинения и уважения. Стремится руководить, направлять, внушать, защищать, дарить удачу, благодетельствовать, засыпать подарками, развлекаться…

 

5

– Опять начались поздние приходы?

Сладкий произнес это с ледяным безразличием, под которым, я знала, побулькивает вулкан. Стоя ко мне спиной, он выстукивал по подоконнику пальцами дробь.

– Я встречалась с заказчиком. Водила его в ресторан.

– Проституция… – констатировал он. – Ясно.

– Вообще-то, это моя работа.

– Я против такой работы.

– А ты зарабатывай столько, чтобы посадить меня дома.

Развернулся. Крыть ему было нечем. Глаза вхолостую искрили злобой. Ему было известно, что «Нордфарма» выделяет бюджет для работы с ключевыми заказчиками. Я сама об этом рассказывала, как и о многих других коммерческих тайнах. Ну а то, что у его жены ненормированный рабочий день, и вовсе секретом для него не являлось. В данном случае, я сказала практически правду. По крайней мере, часть правды, имеющую к нему отношение. Теперь эта часть неприятно колола мужскую его состоятельность. В последнее время он начал-таки зарабатывать. На своих скорпионах. Продавать их на «Птичьем рынке». Но сколько может стоить на рынке примитивное насекомое? Так, не деньги, а слезы.

Подошел вплотную. Сжимая и разжимая пальцы. Думала, врежет. Нет, не врезал. Кишка на это тонка.

– Ты… Ты… – Даже выругаться не смог. Интеллигенция. Жалкий тип личности.

Если бы он врезал или хотя бы заорал, возможно, я б его зауважала. Ну, или побаивалась бы что ли. Мужик он, в конце концов, или кто?

Он зло вздохнул, прошипев ноздрями, и уполз в свою комнату.

Да, представьте, мы начали с ним встречаться. Не то чтобы часто, но все же. Роман? Нет, не думаю. Необременительное приятельство. И, между прочим, он никак не пытался приятельство усложнить, чего можно было бы ждать от мужчины, представьте себе.

Сотовый телефон – что за прелесть! Созвонились – встретились. Машина, бензин – все за счет корпорации. Вот что значит современное ведение бизнеса! Свободный график работы – это еще и свобода личного времени, неподконтрольного, а значит, тайного. Думала ли я, что случайная встреча в тюрьме со временем выльется в такую свободу? Могла ли мечтать, что клиент захудалой аптеки даст мне снова почувствовать себя привлекательной женщиной?

Нравился ли он мне как мужчина? Пожалуй. Фантазировала ли я о чем-то рисковом? Не знаю. Дело не в этом. От него исходила уверенность в силе, в возможностях. С ним ко мне приходил уют защищенности. Причем, вел он себя исключительно вежливо, демонстрировал ко мне уважение, а держался на равных. Хотя, был меня старше, наверное, лет на десять. Неудивительно, что скоро я начала звать его просто Герман.

Периодически я вспоминала о Максе. Его образ мутнел, делался схематичным. Все труднее давались усилия представить его лицо. Да и остался ли он тем сияющим пареньком? Насколько изменился? Что мне известно о нем сегодняшнем? Возможно ли думать о нашей будущей встрече? Да и нужна ли такая встреча? Поначалу, когда Герман помог мне с работой, я испытывала внутренний дискомфорт. Получалось, я Макса вроде как предаю. А теперь? Меня даже слегка забавлял такой поворот событий. Наверно, это нехорошо. Но, положа руку на сердце: за прошедшие годы не осталось и отблеска былых чувств. Тогда, в зале суда, я не могла еще знать, что если влюбленные расстаются на время, расстаются они навсегда.

Память дергала и о муже. От этого уж не деться. Как ни крути, за его спиной я поигрывала с огнем. Мучила ли меня совесть? Вот еще, глупости. Возможно, я немножко обманывала – но ведь не изменяла. У меня даже в мыслях такого не было. И раз уж на то пошло, на невинные свои развлечения из семейного бюджета я не тратила ни копейки. Ну, а если появился мужчина, которому нравится за меня платить – почему бы и нет? Чего ради отказывать себе в удовольствии?

С появлением Германа жизнь опять заиграла красками. Я сама выбирала цвета, на свой вкус и его кошелек: «Marc О Polo», «Lacoste», «Versace», «D&G», «Roberto Cavalli», «Moschino», «Calvin Klein», «Miss Sixty», «Max Mara», «Gucci», «Chanel», «Miu Miu», «Christian Lacroix»…

Я видела, он все больше мной увлекается. А я? Возможно. Слегка. Не настолько, чтобы терять контроль ситуации. Сквозь эйфорию я трезво осознавала возможности блефа в этой рискованной, азартной игре. К тому же я убедилась в правильности догадки: только с деньгами можно получать от жизни истинное удовольствие. Причем, деньги должны поступать именно от мужчины. В случае с Германом так и было. Меня это завораживало. Он не скупился. Я, как могла, гипнозу сопротивлялась, и в то же время почти физически ощущала, как текущие из его рук деньги перетекают в ток, парализующий мою волю. Хотелось еще и еще.

А вдруг этот Лев меня съест?

Посмотрим еще, кто кого…

Вода рухнула с неожиданностью аварии. Я содрогнулась от этого звука. Тихое утро субботы располагало понежиться в полудреме. Метнувшись в ванную, я увидела мужа.

На полу было сухо. Ниоткуда вода не хлестала. Ничего страшного, похоже, не приключилось. Мой Сладкий стоял в ванне, весь блестящий и красный, держа в руках пустой влажный тазик.

– Что это было?

– Испугалась? – Он расплылся в улыбке. – Все нормально. Я просто решил начать обливаться. В смысле, закаливаться.

– Закаливаться? Что это на тебя вдруг нашло?

– Вовсе не вдруг. Я давно дозревал. И вот, наконец, сделал это.

Бодро начал рассказывать методику обливания: залазишь под душ, чистишь зубы, распариваешься, просыпаешься, доводишь горячие струи до предела терпимости, вырубаешь кран – и опрокидываешь на себя ледяной водопад.

Псих. Ну да ладно, меня это не касалось. Если кто-то решил над собой издеваться, это его дело. Я, зевнув, развернулась шлепать досматривать уютные сны. Тут он бросил вдогонку:

– Я ступил на путь воина!..

Остановилась. Что, собственно, он имеет в виду?

– Понимаешь, я хочу превзойти себя и открыть новые горизонты…

Опять философия. Но что-то в ней было сегодня такое, что заставило меня оглянуться.

– Я готовлюсь пойти с друзьями в поход, – сообщил он.

Вот так новость. Мне это не понравилось. Ломалось привычное для меня течение нашей жизни. Теперь его жизнь намечала собственный курс и норовила утечь в неясную сторону. Возможно, ничего страшного, зря я разволновалась. У людей ведь бывают друзья, это нормально. Но только не у моего. Домосед, отшельник и нелюдим – и вдруг такая заявка. Активный отдых? Как-то все это странно. Подозрительно.

– Да, ты права. Иногда нужно и отдыхать. – С независимым видом он надраивался полотенцем. – Помнишь, ты как-то мне говорила о замкнутом круге? Мол, никакого просвета… пора из этого выбираться…

– Допустим. И что?

– Тут такое дело. Ребята идут на яхте. На Онежское озеро. Зовут меня собой. Под парусом. Представляешь? Грех упускать такую возможность, согласись.

– Согласна. Я поплыву с тобой.

– Не-ет, нельзя. – Он замотал головой едва ли не с радостью. – Собирается сугубо мужской экипаж. Понимаешь?

– Понимаю, не дура. А теперь посмотри мне в глаза… Там будут бабы?

– Да ты что! Какие бабы! Женщина на корабле – к беде!

Похоже, не врал. Глаза таращились с истовой искренностью. Я слегка успокоилась. Однако, не до конца. В его искренности сверкало неприятное для меня откровение: в мужской жизни есть удовольствия, предполагающие отсутствие женщины. Обидно, конечно. Я знала, такое бывает: сперва «жить без тебя не могу», а потом «хочу от тебя отдохнуть». Наверно, это естественно. При долгом супружеском стаже даже необходимо. Между прочим, а сколько он намерен угрохать денег?

Он вскинул палец:

– И, заметь, практически всё бесплатно!

С некоторых пор я регулярно покупала «Astrus-гороскоп». Чисто для себя. Мало ли. Всякое может случиться. Вот уж не думала, что придется мне купить номер журнала ради изучения давно, казалось, изученного…

СКОРПИОН относится к водным знакам. Вода Скорпиона стоячая, в отличие от воды Рыб (океан) или Рака (родник). Управляемый Плутоном, он по большей части философ и созерцатель. Но влияние Марса толкает его на подвиги.

Он таит в себе срасти, дремлющие, но не умирающие. Знает что хочет. Суть натуры – решительность. Вкус к жизни неутомим. Бунтует при любом принуждении, непокорен до анархизма. Если пытаются удержать, проявит неукротимость, и его стремление прочь станет бесповоротным.

Животные этого знака живут под землей или в воде. Среди водоплавающих много рыб с колючими плавниками. Колючками их наделил огненный Марс, они способны больно уколоть под водой, но огонь в воде не горит, поэтому вспышки желаний у людей-скорпионов быстро гаснут, импульса часто хватает лишь на принятие решения, а энтузиазма на реализацию может и не остаться.

На помощь приходят друзья. Они берут его на буксир, дают энергию для движения к цели. Друзей у него мало, поскольку очень немногие индивиды имеют иммунитет к скорпионьему яду. Избранных Скорпион ценит, но, как правило, в деле, а вот отдыхать любит в привольном безлюдье. Для него отдых – это созерцательность, слияние с вселенной, и песнопениям у костра он предпочтет уединение – в одиночку или с близким ему существом…

Как-то мне все это не очень понравилось. Лучше бы не покупала дурацкий журнал. Я ведь почти настроилась сама от него отдохнуть. А тут такая заявка.

Пришлось с ним поехать в яхт-клуб, посмотреть, что там и как.

Проверка не выявила ничего интригующего. Капитан – его старый институтский приятель. Команда – одни мужики. Слегка противоестественно, на мой взгляд. Впрочем, все без обмана, невинно.

И я решилась. Почему бы и нет? Пусть отдохнет. Впервые один. Может, и мне это будет на пользу. А то и впрямь никакого просвета.

И все-таки на душе́ было тревожно, как… как… Как будто мне предстоит облиться из тазика.

 

6

Пришло лето.

Отвезли Малыша к моей маме на дачу. После этого муж отправился в свой поход. Я осталась одна. Впервые нашла в одиночестве удовольствие.

Герман звонил теперь каждый день.

Встречаться каждый день возможности не было. Я работала. Он тоже не бездельничал. Думаю, загруженность, это правильно. В данном, моем, случае.

Всё-таки, как-никак я – замужняя женщина.

В конце недели мы с ним все же пересеклись. Он опять поволок меня в ресторан. Мы сидели на открытой террасе с видом на пруд, где плавали лебеди. Был нежный вечер утомленного солнцем дня. Разговаривали в основном о работе: о моей, о его, о жаре, о пробках, о выхлопных газах, о невозможности и необходимости хоть ненадолго из этого вырываться.

Неожиданно он сказал:

– А не махнуть ли нам с тобой на курорт?

Вдоль позвоночника скользнули мурашки. Расползлись по поверхности стула. Я заерзала. Он осознанно обратился ко мне на «ты». Посмотрела ему в глаза. В них мерцал дьявольский огонек, хотя маска лица оставалась невозмутимой.

– А как вы объясните жене?

– Для меня это не проблема. По работе я часто бываю в командировках. В том числе, за границу. У тебя есть загранпаспорт?

– Нет.

– По своим каналам я могу сделать за пару дней. Ну, что скажешь?

– Даже не знаю…

В тот вечер я не ответила определенно. Он не настаивал, предлагал просто подумать. С учетом крайнего срока, когда должен прийти из похода муж. Последнее он добавил с тонкой ухмылочкой уже у подъезда.

Я задумалась. Курорт, звучало заманчиво. Тем более, заграница. Ведь я по натуре своей – путешественница. И все же, поехать вот так, авантюрно, с мужчиной… К этому я была не готова… Герман ждал моего ответа с неназойливым тактом, лишь изредка о коварной идее напоминая.

И еще я задумалась, насколько легко обманывать жен.

Нет, ну какие же мужики, все-таки, гады! Командировки…

Из похода он вернулся день в день. В точности как мы с ним и договаривались. То ли капитан был надежный, то ли ветер попутный, то ли вся команда работала слажено, то ли зря я навыдумывала женских своих страхов – во всяком случае, меня муж не обманул.

Сказал, что поход удался прекрасно. Подробностями делиться ленился, но и без болтовни было видно, что отдохнул он на славу: энергичный, подтянутый, смуглый, в щетине и запахе зверя. Пока отмокал в ванне, я рассматривала себя в зеркале и отчетливо понимала, что сравнение не в мою пользу: бледная немочь каменных джунглей. Страшно смотреть. Мне жизненно требовалось отдохнуть.

К его возвращению скопились журналы «Туризм-отдых». Я успела их тщательно изучить. Сочи, Анталия, Дубай, Шармэль-Шейх, Хаммамет, Майорка, Ларнака, Афины, Дубровник, Римини, Сорренто, Неаполь, Сен-Тропез, Антиб, Канн, Коста-Брава, Коста-дель-Соль…

– Слушай, мой Сладкий… У тебя ведь остались от отпуска дни… Я тут подумала…

Насторожился.

– Я тоже хотела бы отдохнуть этак с недельку. Взять путевку…

Опасливо покосился.

– Ты ведь у меня водолюб. Давай вместе махнем. Куда-нибудь на море, на пляж, в приличное место. Чтобы отель был нормальный, хотя бы четыре звезды…

– Да ну… – сморщился он. – Тоска смертная.

Выдернул пробку, поднялся, расправился. Принялся не спеша намыливаться. Включил душ. Наглухо спрятался за шумным шипением и, похоже, считал разговор оконченным.

Горы – тоска, море – тоска. Он становился невыносим.

– Ну что мне, одной ехать?

– Хочется, поезжай. А мне – что за дело до чужих баб.

Меня прожгла судорога. Я – чужая?! Или… Что он имеет в виду?.. Неужели о чем-то догадывается? О чем тут догадываться! Да у меня с Германом всего лишь приятельство!

– Не поняла, ты о чем?

– О том, что есть бабы, которым скучно, их требуется развлекать. А кто-то смекнул, что на этом легко заработать, и возник туристический бизнес. И понастроили пляжей с отелями, и заломили безумные цены, и высасывают из людей кровные денежки, соблазняя приманками, которые мне, мужику, и даром не нужны.

Ах вот оно, оказывается, что…

– Да тебе вообще ничего не нужно из того, что я предлагаю!

Он вырубил душ, посмотрел на меня в упор и спокойно сказал:

– Это правда.

Еле уговорила в конце августа съездить за Малышом. Не Бог весть какой, но все-таки отдых вдали от чадящей столицы. Я решила рвануть на машине, пофорсить в родном городе, но в дороге всякое может случиться, поэтому отказать мне в сопровождении он побоялся. Не говоря о том, что приезжать без мужа – попросту неприлично.

Пока ехали, он все больше молчал. Иногда комментировал проплывающие пейзажи, мои же темы поддерживал неохотно и кратко, чтобы при первой же паузе снова уткнуться смотреть за окно. Единственное, что его зацепило, это мое предложение пойти ему выучиться на «права». А то как-то нелепо: жена водит машину, а муж нет. Он согласился. И еще глубже погрузился в задумчивость.

Добрались без приключений. Малыш окрепла и одичала, сдружилась с сестрицей, на нас взирала скептически, однако признала. Мама копалась в грядках. Отчим не пил, строил дачу. Вся семья в сборе, погода ласкает – как хорошо!

Сладкий моего позитива не разделял. За семейным столом был вежлив, немногословен. С моими родными говорил формально и скупо, в самых общих, ни к чему не обязывающих репликах. Даже с дочкой, своею кровиночкой, общался без радости, словно с куклой играл: повертит в руках и отставит в сторонку.

Подавляющую часть времени он проводил в меланхолии: уйдет в лес или в поле и бродит там одиноко. Псих ненормальный.

Я понимала, ему скучно, пыталась развлечь. На мою болтовню он реагировал без энтузиазма. На предложение пойти вместе в поход по окрестностям – морщился. На идею экскурсии по достопримечательностям города – крутил у виска пальцем. Интересовался лишь, когда мы вернемся в столицу. Видите ли, у него там дела. А все, что касалось совместного отдыха в лоне семьи, припечатывал штампом: «Тоска смертная».

Между прочим, тем летом я невольно заметила, что наш секс тоже стал каким-то тоскливым. Не то чтобы раньше он был сногсшибательным. Но все-таки, хоть какая-то регулярность взаимности. Теперь же взаимность разрегулировалась, случалась все реже, всякий раз – исключительно по моей инициативе. У меня даже складывалось впечатление, будто муж интимной близости избегает. Похоже, у него начались мужские проблемы. Я как могла его и соблазняла, и поддерживала, делала все, что в женских моих силах, дабы он не падал лицом в грязь бессилия. Однако его моя снисходительность только конфузила, он нервничал, злился, выказывал грубость, играл в бессердечную лихость, корчил завоевателя, этакого солдата, не знающего слов любви, тыча в меня своей вялой сарделькой, причем, «сарделька» – слишком еще громко сказано.

А ведь он – молодой мужик. К тому же, Скорпион. Самый сексуальный знак. Хм… Все это очень странно…

Кстати, а каков в сексе Лев?..

ЛЕВ – величавый знак мужской доблести. Секс для него – экзальтация, праздник, триумф, самоутверждение. Аппетиты у Льва зверские, желания царские. Он не ведает нерешительности, и не терпит, когда ему встают поперек дороги.

Львы – любовники самые щедрые и великодушные. Они не очень нежны, но исключительно страстны, напористы. Они ищут подругу выдающейся романтичности, для которой, по их мнению, рождены, и не могут представить, что какая-то женщина их может отвергнуть.

Мало кто подозревает, что за могучей наружностью может скрываться мужчина, далеко в себе не уверенный. Льву часто кажется, что при малейшей оплошности партнерша подвергнет его осмеянию. Страшась фиаско, он вечно пребывает в состоянии нервного напряжения. Доказывая себе и другим собственную полноценность, Лев склонен пускаться во всевозможные любовные авантюры, сомнительные связи, полигамные эксперименты. В нем есть что-то от павлина, а порой – и от страуса.

С другой стороны, удачный комплимент бросит его к вашим ногам. Мудрая женщина, которая убедит его в том, что он на голову выше других, раскроет его реальную силу и будет по-царски награждена: грозный лев станет игрушкой в руках болонки…

 

7

Осенью наша жизнь начала улучшаться.

Вопреки охлаждению в увядшей природе, в личностном моем статусе обозначились перемены, которые нельзя трактовать иначе как «к лучшему». Листья желтели, небо мутнело, дожди шипели и барабанили, все тяжелей сохранялась укладка недешевой прически, все чаще блеск яркой обуви заляпывался грязью…

Мое личное улучшение определялось работой.

В сентябре меня перевели в новую группу «сейлз». Все то же самое: мы продаем себя, бренд, продукт. Только продукт теперь был другой. Не «Цефаскор», а «Релаксам». Не жалкий антибиотик, а противотревожный антидепрессант. Современный, высокотехнологичный, эффективный и безопасный. Если верить аннотации – без привыкания. Якобы. «Релаксам» позиционировался как приоритетное направление усилий компании. Нам предстояло занять стабильную нишу на весьма нервном рынке.

Профиль работы несколько изменился. Меня не просто перевели, а повысили в должности. Если раньше я называлась «сейлз репрезентатив», то теперь – «сеньора репрезентатив». Сеньора! Изменилась и категория заказчиков. Не аптечная сеть, а госпитальный сектор: ступенька вверх. Не аморфные тетки в подсобках аптек с ненавистью к женщинам помоложе, а галантные мужчины в кабинетах профессоров и заведующих клинических отделений; тоже усталые и неприступные, однако теплеющие глазами, когда я появлялась у них на пороге, откладывающие дела и предлагающие то чаю, а то и чего-нибудь поигривей.

Их игривость работала на меня. Улыбка – первый шаг к доверительным отношениям. Сквозь веселую болтовню я жестко двигалась к цели, вытягивая из болтуна бизнес-договоренность. Моей задачей было формировать так называемых «опинион-лидеров», то есть тех, кто мог повлиять на заказ оптовой партии, тем самым лоббировать долю нашего «Релаксама», потеснив на рынке предложения конкурентов.

В этих играх был какой-то обман, условная правда. Во-первых, заказчикам приходилось верить мне на слово: едва появившийся препарат, не испытанный на наших больных, мог оказаться не таким уж чудесным. Во-вторых, договоренности, достигнутые в ходе визита, со стороны заказчика не являлись его обязательством. И в-третьих, приходилось действовать исключительно на обаянии, ничем существенным «довериловку» не подкрепляя; никаких взяток, откатов, материальной заинтересованности – ведь мы высокоэтичная компания!

С меня же требовались конкретные результаты. Как хочешь крутись, а продажи вынь да положь. Зарплату мне, конечно, прибавили в соответствии с новым статусом. Но не настолько, насколько ждали отдачи.

И в этом тоже был неявный обман.

До́ма шло повышение уровня жизни. Сладкий учился на водительские «права». В конце октября сдал экзамен. Утверждал, что без взятки. Может и правда: водил он неплохо, благодаря тренировкам по вечерам на моем «Поло».

С начала осени он возобновил обливания, и это стало регулярной его практикой. Вообще, надо отдать ему должное, в нем появилась мужская целеустремленность. Если он брался за дело, то, как правило, шел к результату. Мне это импонировало в мужчинах. К слову сказать, его скорпионы, которых он научился-таки продавать, начали приносить небольшой, но стабильный доход.

В стране продолжалась инфляция. Рубли я переводила в доллары. Плюс моя зарплата в валюте. Скопилась приличная сумма. Наша семья могла позволить покупку, о которой раньше только мечтали. Тем более, неизвестно, что будет с деньгами, от этого государства можно всякого ожидать.

Вот так получилось, что в конце октября, после взвешиваний «за» и «против», мы приняли решение в пользу давней мечты: купили семейный автомобиль.

Правда, пока, только «жигули». Цены на иномарки скалили зубы. Сладкий и «жигулям» был рад до соплей: как влез за руль, так практически и не слазил. Раскатывал по делам, а то и без дел, выдумывая поводы покататься. В ближайший выходной захотел съездить в яхт-клуб, похвастаться перед мелко плавающими дружками. Ну сущий ребенок. Конечно же, я его отпустила. Был день закрытия яхтенного сезона. Я втайне надеялась, что и всей яхтенной темы.

Вернувшись из клуба, он меня ошарашил:

– Я берусь восстанавливать разбитую яхту.

Мне подумалось, это хохма. Нет, он не шутил. Начал рассказывать о какой-то брошенной всеми посудине, которая получила пробоину, которую можно заклеить, и к которой он планирует теперь ездить по выходным. Вот так сюрприз.

Такой поворот мне был непонятен. В нем смутно чудилась неполная правда. Уверенность вызывало только самое очевидное: мой муж норовит от меня ускользнуть. Вспомнила, что у меня есть телефон его дружка-капитана. Позвонила. Тот подтвердил: да, все так и есть. Стал внушать, что реставрация яхты – славное хобби для настоящих мужчин, да и вообще, иметь свою яхту, это престижно.

Слегка успокоилась. Но не вполне.

Получалось, я купила мужу машину, чтобы он целыми днями куролесил неясно где, да еще и по выходным уматывал за город. Я подарила ему новую степень свободы? Он не замедлил ею воспользоваться. А ведь раньше, бывало, его из дому пинками не выгонишь. Мой муж на глазах круто менялся и, боюсь, не только из-за машины. Что́ стояло за яхтенным увлечением, выяснить не представлялось возможным. Но я чувствовала: там что-то скрывается, за этой мифической, призрачной декорацией, которую он взялся якобы реставрировать.

В конце концов, я придумала, как поступить. Решение мне далось нелегко. Оно усложняло привычную жизнь, нагружало заботой. Но это был якорь.

Я позвонила его родителям.

– Мы забираем от вас Малыша.

Те изумились, поохали, повздыхали. Однако согласились: ребенка должны воспитывать папа и мама. Я заехала к ним на «Поло», по дороге купив детское кресло в автомобиль. Свекор помог загрузить поклажу. Свекровь обратилась в немой траур.

Сладкий был в шоке, увидев дома собственного ребенка. А чего он хотел? Я тоже умею делать сюрпризы. На глупые междометья и вопросы я его успокоила, что все организовала, пока он неизвестно где прохлаждался. Малыша я устроила в элитный детсад, в котором имелись довольно приличные условия содержания, который находился всего в получасе от нашего дома, и в который папаше предстояло ездить на семейном автомобиле.

Он возмущался, что решение принято без него. Появление Малыша не вписывалось в его планы. Его раздражали слово «элитный», необходимость «куда-то ездить» и вообще тратить деньги «на черт знает что».

Пришлось напомнить, что речь идет о его ребенке. И уточнить, что я зарабатываю и в состоянии оплатить. И «жигули», между прочим, тоже купила именно я. И вообще, что-то он больно вольготно себя в последнее время почувствовал!

С понедельника началась новая семейная жизнь. Детское кресло навсегда утвердилось в машине у мужа. На лицо водителя легла печать пожизненной обреченности.

Так-то оно лучше. А то ишь, настоящий мужчина…

Если честно, искусство обмана – это так просто.

В семье я контролировала ситуацию. На работе же – сама ускользала из-под контроля, и все больше занималась собственными делами.

Утром – доклад у распахнутого окна по сотовому. Это чтобы менеджер услышал шум улицы и не заподозрил, будто я, вместо самоотверженного охмурения «опинион-лидеров», продолжаю лениво нежиться в теплой постели.

Корпоративные деньги на чаепития с заказчиками тратила креативно: чеки – к отчету, продукты – себе. Не Бог весть какая, но все-таки прибавка натурой на фоне экономии семейного бюджета.

Некоторое напряжение, правда, вносили «двойные визиты». Это когда менеджер едет «в поля» с подчиненным, чтобы лично проконтролировать эффективность работы. Но и это я научилась правильно обставлять. Я заранее подговаривала докторов, с которыми сформировалась надежная «довериловка», чтобы они подыграли спектакль в мою пользу, когда я «случайно» нагряну с офисным контролером. Менеджер визитами был доволен, выносил самую высокую оценку. А как-то раз мне сам позвонил и предложил со мною не ездить, а просто ставить галочку в контрольный лист. Наш человек.

Меня веселила западная глупость руководства «Нордфармы». Развал отечественной фармацевтической промышленности? Ха! Они не представляют, куда попали! Неизвестно еще, кто кого первым развалит.

Но сколько может продлиться такая лафа?

Я осторожно поделилась сомнением с Дашкой. Оказалось, она работает в таком же стиле. Посоветовала помалкивать, а в общем-то, «не заморачиваться», на то и свободный график, чтоб особо не перетруждаться.

Однажды заговорила об этом с Германом. Он улыбнулся: «Девочка, ты только взгляни вокруг. В наше время Большого Обмана так живут все умные люди. Так что не парься и выкинь из головы».

Получалось, все нагло обманывали всех, при том, что никто никому откровенно не верил. Обману даже не требовалась опора наивности. Из порока обман превращался в идеологию. Включишь телевизор, а там – сплошная реклама. Или политика. Или мыльная опера. Не говоря уже о прогнозе погоды. Не скажу, что мне это сильно нравилось. Но никто не заморачивался и не парился.

И значит, все было нормально.

 

8

Терпеть не могу меланхоликов. Уважаю конкретных и деловых. Если человек начинает жаловаться мне на жизнь, инстинкт сострадания во мне леденеет. Этому быстро учит «Нордфарма». Доверительные отношения должны работать на бизнес-договоренность. В противном случае – извините, я тороплюсь.

Но что делать, если плачет кто-то из близких?

А если – мама?

Она позвонила на излете зимы. Долго вздыхала и охала, говоря ни о чем и выспрашивая, как у меня дела. У меня-то все было нормально, а вот ее голос вибрировал в очевидно минорном регистре, из чего мне следовало догадаться поинтересоваться ее самочувствием.

– Мама, у тебя что-то случилось?

– Отчим запил.

От близких, даже если они далеко, нельзя отмахнуться. Их проблемы – твои проблемы, как ни крути. Но я не тот человек, чтобы в проблеме вариться попусту. По опыту прошлых лет мне было известно: запой отчима – это надолго, и мама звонить, скорее всего, больше не будет, однако когда я приеду, чтобы угробить свой летний отпуск, непременно ввернет как-нибудь, что «из своей столицы» я совсем ей не помогаю.

О ее несчастье я думала ровно день. В ближайший выходной уже мчалась на «Поло» с готовым решением. Судьбу мамы изменить я никак не могла. А вот усмирить буяна, кажется, шанс имелся. Недаром же я училась на фармаколога.

Когда приехала, отчим полез лобзаться. От него смердело, как от контейнера с мусором в летний зной. Я поднесла ему похмелиться. Он прослезился от задушевности, дескать, я единственная, кто его понимает, «не то, что эти», – с обидчивой злобой махнул в сторону мамы с сестрицей. Через минуту размяк. Через пять – грохнулся на диван. Через десять – раскатисто захрапел.

В аннотации, правда, строго предупреждалось о недопустимости сочетания с алкоголем. Так это у них, на Западе, может и недопустимо. Что для ихнего смерть, то для нашего человека – лечебный эффект. У них и алкашей-то нет настоящих, так, неврастеники, добровольно ходят на лекции в анонимные клубы, смех, да и только. А что прикажете делать со свирепствующим гуманоидом нашей глубинки, который слушается только чертей в приступе белой горячки?

Я рассчитала все верно: ампулу «Релаксама» на стакан привычного пойла.

Форма выпуска – упаковка по десять ампул. Таких упаковок я привезла оптовую коробку, которой меня недавно вооружила «Нордфарма» для распространения промоционных образцов по розничной сети. Такого применения их технологи, конечно, не предполагали. И не могли. Что эти жалкие лаборанты вообще понимают в реальной жизни! Статейки в журналы пописывать да выступать на симпозиумах – вот и вся их наука. Подлинные изобретения, я считаю, рождают практики. Люди де́ла.

Мама была в ужасе. И сразу – в восторге. То, как я одолела запойную несговорчивость отчима, в ее глазах обрело статус чуда. Я провела разоблачение магического сеанса с одновременным тренингом, объяснив, как тайком подливать и какими дозами варьировать, если с первого раза не забрало́. Привезенной коробки должно маме хватить на несколько лет. А там, если что, я еще подвезу. Из «своей столицы».

– Доченька, какая же ты у меня умница! – Мама бросилась мне на шею.

– И красавица! – визгливым довеском прилепилась сестрица.

Мы обнялись втроем. Сквозь слегка истерический смех потекли в три ручья слезы искреннего, непроизнесенного. Долго мы так стояли, всхлипывая да поскуливая, шмыгая да размазывая.

Наше женское трио поддерживал фоном обнадеживающий мужской храп.

На следующий день я уехала снова в столицу. В понедельник – опять на работу. Отчим дрых часов восемнадцать и проснулся, как огурец, – если не свежий, то, по крайней мере, квашеный. Миссия была выполнена.

В минувшую ночь мы с мамой запоздно заболтались. Я вновь почувствовала между нами теплую ниточку связи. Помимо прочего, мама поведала об Анюте, с которой я несколько лет не общалась. Не было повода, времени. Да и желания, если честно. Теперь Анюта, оказывается, большой человек – заведующая аптекой. Шутка ли.

На обратном пути, проезжая на «Поло» через родной город, с легкой сентиментальностью разглядывая измельчавшие улицы, уже вырулив на прямик убегающей на чужбину трассы, я решила к подруге юности заглянуть. Бизнес – прежде всего.

По моей просьбе тетка у стойки вызвала Анну Ивановну. Та жутко обрадовалась, потащила в свой кабинет. Достала конфеты, коньяк. Я ограничилась кофе: все-таки, за рулем. Да, иномарка. Да, за счет фирмы. Бензин тоже оплачивают Прикидик? Да. Ну что мы все обо мне. Ты-то, Анюта, как?

Она была так себе. За годы, что мы не виделись, успела сходить замуж и развестись. Ребенка растит одна. Точнее, с родителями. Да, все в той же квартире. Да никаких перспектив. Да, папа пьет, мама болеет. Хвастаться нечем. А что – аптека? Надо же где-то работать. Старая заведующая неожиданно померла, весь персонал – четыре пенсионерки, вот орготдел и назначил ее. Это в столице, возможно, аптека обласкана фирмачами, и место заведующей теплое, как перина, набитая долларами. Но здесь…

– Слушай, Анюта… – Я придвинулась ближе для углубления довериловки. – А давай мы наладим поставку лекарств от «Нордфармы». «Релаксам», может, слыхала? Современный, высокотехнологичный противотревожный антидепрессант. Думаю, он хорошо здесь пойдет, с учетом общего настроения.

– Сколько?

– Ну… упаковок пятьдесят для начала… Или, может быть, сто?

– Я имею в виду, – Анюта откинулась в кресле, – сколько будет откат?

Кофе встал поперек. Я прокашляла и сглотнула.

– Вообще-то, с откатами мы дел не имеем.

– Да ладно. Так я тебе и поверила.

– Нет, правда. У нас высокоэтичная компания. Мы ведем бизнес честно, опираясь на наши достоинства, предлагаем продукт превосходного качества.

– Ну, а мне-то с этого что?

– Ты серьезно?

– Какие уж тут шутки.

– А что насчет старой дружбы?

– Здесь тебе не общага. – Заведующая сжала губы.

– Ну ты… – Я задохнулась от возмущения. – Ну ты, Анюта, и стерлядь!..

Весь путь до столицы я гнала в мрачной мизантропии. Подруга юности готова со мной работать на общих условиях. Каково?! Она, видите ли, не дура, и знает, что к чему. А у меня, видите ли, иномарка! И прикидик. И муж. И все в шоколаде. По ее мнению. Взрослой, опытной женщины. Завистливой мрази! Ей бы самой порысачить, как это делаю я, каждый день по заказчикам. Только я ведь не жалуюсь, и значит, снисхождения ждать не приходится. И всякая гнусь будет при случае демонстрировать превосходство. Вроде этой паучихи. Анна Иоановна хреньского уезда. Да пошла она!

Подруг юности не бывает.

Я вообще не уверена, могут ли быть подруги у женщины. Хотя бы одна. Такая, чтоб искренняя – и без зависти. Похоже, здесь Сладкий прав: все они алчные. Чего не вынюхают, то домыслят. Особенно – насчет чужих денег.

Стоило вспомнить мужа, позвонил Герман.

Напомнил, что мы давно не виделись. Разве? Поскребла в своей памяти. Да, действительно: где-то в середке зимы пересекались в последний раз. Он соскучился. А я? Даже не знаю. Скучать не приходится. То работа, то заботы. Вот от мамы только приехала. Могу ли я встретиться с ним в ближайшее время? По дружбе? Хм… Почему бы и нет.

В кафе было пусто и зябко. Видать, понедельник – везде день тяжелый. Официант едва шевелился, как муха, разбуженная в феврале. Герман сделал заказ. Бизнес-ланч плюс коньяк. К еде почти не притронулся. Все больше курил, одну за другой, полакивая алкоголь да поглядывая в окно. В своем длинном пальто и в костюме с изящным галстуком он смахивал не на следователя, а на киношного детектива. Пожалуй, даже, на гангстера. Причем, гангстера, за которым охотятся темные силы. Щеки синели щетиной, под глазами темнело коричневым, а сами глаза мутились бесцветной тоской. Плутал все вокруг да около. Что-то его угнетало. Я никак не могла понять. Уловила лишь интонацию: все достало, ни продыху, ни отдушины. И главное, не с кем поговорить по душам.

Уж не собрался ли он жаловаться мне на жизнь?

Внезапно он выдал:

– Знаешь… Я, наверное, с женой разведусь.

Отхлебнув из пузатой рюмки, вновь уставился за окно. Там серел зимний город. Я резко окоченела.

– Понимаешь, осточертела мне эта ведьма. Все мною недовольна. Только и знает что пилить. А сама живет, как хочет. Расхаживает по салонам, разъезжает по курортам. Не работает. Я не гоню ее на работу, нет. Мы вполне обеспечены. Но ведь она и домом не занимается, дочурой не занимается. Служанку, вот, наняла. А от меня ей нужны только деньги. Деньги, деньги!

– Да какие у следователя деньги…

– Не такие уж и малые.

Он вонзил игольчатый взгляд. Я почувствовала себя проколотым насекомым.

– Ты, девочка, просто не в курсе. Я тебе не рассказывал… С некоторых пор я работаю в отделе по экономическим преступлениям. Мои дела – не уголовная мелюзга, а фирмы и банки. Иностранные кредиты, переводы за рубеж. Понимаешь?

– Не до конца.

– А до конца и не нужно. – Он, наконец, улыбнулся. – Любопытной Варваре на базаре нос оторвали.

Настоящий укол я почувствовала только теперь. Ему нужны уши, чтобы слить в них отстой личной жизни. К остальному я не допущена. Что со мной? Я обижена? Я ревную? Вот еще глупости. Ни капельки даже не интересно.

Хотя, конечно, с другой стороны…

ЛЕВ – само воплощение непререкаемой власти. Где бы он ни работал, его призвание – подчинять и обстоятельства, и людей. Нетерпим к плохим ассистентам и тем более к тем, кто выказывает своеволие. Сам он не подчиняем, и либо покоряет карьерную лестницу, либо идет по стезе индивидуального промысла.

Ему органичны поприща судьи, администратора, директора, военачальника, политика, президента, вождя. Также подходят бизнес, валютные спекуляции, биржевая игра. Неплох он и в сфере искусств, в качестве артиста или режиссера, владельца галереи, дома моделей или ювелирного предприятия.

Типичный Лев много зарабатывает и еще больше тратит. Часто берет в долг, раздает, транжирит, живет не по средствам. Его влекут риск, ставки, азарт, сомнительные махинации. Из знаков Зодиака у Льва самый высокий индекс успеха, но и самые сокрушительные провалы.

Лев любит деньги. Однако они для него – лишь средство к цели, которой он рано или поздно добьется любой ценой. При этом хочет, чтобы о нем думали только хорошее, и делает для этого все от него зависящее. Не разделяющим его мнения следует действовать осторожно. Играя на его самолюбии, не задев его чести, можно им управлять. Достигнув желаемого, он не усомнится в своем праве на «львиную долю», но если демонстрировать ему почтение, Лев с величием одаряет – вплоть до ущерба себе.

 

9

По примеру мужа я решилась облиться.

Залезла под душ, почистила зубы, распарилась докрасна, довела горячие струи до предела терпимости – и обрушила на себя ледяной водопад.

У мужа отвисла челюсть.

Парящая, жгучая, растертая полотенцем, гордо прошла мимо. Его взгляд приклеился и скользил по плечам, по лопаткам и далее, ниже. Давненько он так не пялился. Что ж, отношения требуют обновления. Тем более что пришла весна.

Раскрыв гардероб, я достала новое платье.

Это платье мне подарил Герман. Еще на 8 марта. Тогда я была смущена: дороговато для необременительного приятельства. Но не взять не смогла. А надеть не решалась. В нем были глянец и стиль, и вызов. Словом, предполагалась определенная смелость позиции. Конечно, я рисковала. Могли возникнуть вопросы. Хотя, для Сладкого это нехарактерно. К моим шмоткам он всегда оставался слеп, и минувший год не стал исключением. Нравилось мне его слепота или нет? Даже не знаю. С одной стороны, моя тайная дружба текла беспрепятственно. Но с другой…

Я натянула платье прямо на голое тело. Вскользь оглянулась.

Он смотрел на меня взглядом мужчины.

– Красивая у тебя жена? – Я очертила ладонями грудь, талию, бедра.

– К сожалению… – Он вздохнул, и в глазах его заблестела печаль.

Муж меня ревновал. Это было приятно. Трепетнуло легкое возбуждение. Я продефилировала через комнату и поставила диск с романтической музыкой.

Сладкий следил неотрывно.

Начала танцевать. Медленно и пластично. С вызовом и гипнозом. С колдовским обволакиванием, с завлечением жертвы в мою ауру женщины. Я физически ощущала свою притягательность, силу, ласкающее коварство, неотразимость, пленительность, ворожбу.

Сладкий оцепенел.

Меня и саму чуть хмелила такая игра. Я, вроде бы, и его. Но если подумать – кто знает, кто знает… В моей жизни – двое мужчин… Дело ведь не в постели, а в том что мужчины – такие веревчатые, пластилиновые. Жалко их, глупеньких.

Я прильнула вплотную.

– Слушай, давай не будем, – смутился он.

Меня позабавила его робость. Словно на первом свидании. Я всегда ему помогала. И теперь помогу. Совью, вылеплю все что нужно, ты только не дрейфь.

– Нам не нужно этого делать, – продолжал он конфузиться. – Я не шучу Давай это прекратим.

Вдруг резко вырвался, грубо меня оттолкнув.

Я оторопела:

– Что происходит?!

Он смотрел исподлобья, дышал тяжело, плечи вздымались. Будто это был бокс. Или борьба. Или что-то жуткое, неподъемное. Облизывал, кусал губы. Наконец, глухо заговорил. Каждая фраза стоила ему сил и ожесточения:

– Давай назовем вещи своими именами… Любовь между нами давно закончилась… Единственное, что нас связывает – общий ребенок. Мы ответственные люди и не хотим травмировать девочке психику, поэтому разводиться не будем… Но давай же не будем травмировать и друг друга. Давай, наконец, прекратим это хроническое изнасилование!

Я ничего не понимала. Нет, я, кажется, поняла. Я отказывалась понимать!

– Тебе что, не нужна женщина?

– Женщина?.. – он как-то странно осклабился. – Нет.

СКОРПИОН изысканно эротичен. Его талант перевоплощения здесь проявляются самым неожиданным образом. Отдаваясь темпераментно и с фантазией, он никогда не расслабляется до конца, ибо ценит свободу и старается не попасть под женские чары.

Наедине со Скорпионом вы должны проявить максимум изобретательности. В противном случае вас ждет разочарование и фрустрация. Классические позиции его увлекают недолго. Он жаждет игры, нетрадиционных подходов. Лицам с зауженным кругозором рано или поздно дается отставка. Эрогенные зоны партнера Скорпион безошибочно знает врожденным инстинктом. Свои же собственные интимные точки предпочитает держать в тайне. Если вы их отыщите, он откликнется пылкой и жертвенной страстью. Если нет, впадет в меланхолию, а отношения упрутся в тупик.

Между тем его эрогенные зоны известны: это спина, поясница, крестец, ягодичная щель – вплоть до ануса и даже прямой кишки. Скорпион ждет от вас чувственной смелости. Ему чуждо ханжество, он открыт для живого творчества. И, хотя он за равноправие, в глубине души мечтает об активном партнере…

Об активном партнере? При моей-то активности? Куда уж активнее? Или… Что, собственно, имеется здесь в виду? Какой такой необыкновенный партнер подразумевается?

Вдруг прошила догадка, от которой сделалось дурно.

С этого момента начала позорче к нему приглядываться. Классно выглядит. Одевается не без стиля. Стал регулярно бриться. Причесочка. Маникюр. Заговоришь с ним в упор – вроде держится естественно, улыбается. А подсмотришь тайком – печально-задумчив. Странно.

И еще, раньше его сотовый валялся где ни попадя, а теперь – всегда на расстоянии вытянутой руки. Иногда ему, конечно, звонили скорпионьи клиенты. Но не настолько часто, чтобы бояться оставить телефон без присмотра.

Однажды, когда он уснул, я к его сотовому подобралась. Влезла в меню. Безымянные входящие номера… Ни одной эсэмэски… Чисто. Слишком чисто. Уж не удаляет ли он компромат?

Во мне побулькивала тревога. И посоветоваться-то не с кем.

Хотя…

Герман был занят. Говорил отрывисто и формально. Встретиться среди дня не имел ни малейшей возможности. В конце концов, продиктовал адрес, куда мне предлагалось подъехать. Через дорогу от его работы – бистро.

Выслушав мои подозрения сквозь дым своей сигареты, он затянулся – и раздавил окурок в пепельнице.

– Ищите женщину.

– Думаешь? – Его уверенность взволновала меня чрезвычайно, и я сорвалась в обращение на «ты».

– Это версия, ее нужно отработать. Но как показывает практика, версия номер один. А у тебя какие идеи?

– Даже не знаю. И думать боюсь.

Самые черные домыслы озвучивать я не стала. Впрочем, версия с женщиной ненамного светлее. Официантка принесла кофе. Я едва пригубила, как чашка выскользнула, часть пролилась на блюдце, остальное на стол. Герман все тщательно промокнул, изведя ворох салфеток.

– Давай так. Ты живи как обычно. Ходи на работу, возвращайся домой. А я аккуратно пробью твоего Сладкого по моим каналам.

– Слежка? – Я вся напряглась.

– Проверка. – Он развалился и принялся растворять в своем кофе ложечкой сахар.

Пожалела, что к нему обратилась. Мы, конечно, приятели. Возможно, друзья. Не доверять же мне свое беспокойство какой-нибудь Дашке. Мне хотелось просто поговорить, требовалось участие мудрого человека – но я не желала, чтобы в моей личной жизни копался циничный следователь.

– Между прочим… – Герман сощурился. – Как у тебя с ним в плане секса?

– Нормально.

– В самом деле?

– Тебя это не касается… Я же не спрашиваю, как у тебя с женой.

– Ну так спроси. – Ухмыльнулся.

– Мне это неинтересно.

– Врешь.

– Отстань.

– Да ладно тебе кукситься. Давай обсудим, мы же друзья, посмеемся…

– Это не тема для смеха, ясно?! Оставь меня в покое!

Я вскочила и бросилась к выходу. Точнее, пошла. С несуетливым таким, гордым достоинством. Абсолютно себя контролировала, но почему-то визжали столики, и с грохотом падали стулья.

У выхода оглянулась. Он остался пить кофе. Только смотрел. Всё посмеиваясь.

 

10

Той весной «Релаксам» продавался довольно успешно.

«Нордфарма» активно расширяла экспансию. Расчет маркетологов, сделавших ставку на противотревожный антидепрессант, оборачивался блестящими результатами. Нас регулярно собирали в офисе для «коучинга», то есть, для похвалы и накачки задором на покорение очередных рубежей. Особо подчеркивались объективные предпосылки в виде растущей социальной тревожности. Это называлось «оказаться в нужное время в нужном месте».

Вообще-то тревожиться народу было с чего. Стоило включить телевизор, оттуда, как извержение из вулкана, вперемежку с политикой, экономикой, ток-шоу и рекламными блоками, грохотали дела́ одно уголовней другого.

Первое громкое убийство прогремело еще в апреле 94-го. На выходе из бань, что неподалеку от зоопарка, был расстрелян в упор глава социального Фонда защиты спортсменов, человек в столице известный и авторитетный… В первый день весны 95-го в подъезде своего дома был застрелен известнейший журналист, суперзвезда, всеобщий любимец, стоявший у истоков нового взгляда на СМИ, а недавно женившийся и возглавивший популярнейший телеканал… В августе того же года главу одного из крупнейших банков доставили в ЦКБ с признаками отравления неизвестным ядом. Следующим днем с похожими симптомами привезли его секретаршу. Вскоре и он, и она скончались… На этом фоне кажется мелочью неприятность, возникшая у Замминистра обороны, главного военного инспектора. Летом 96-го один из генералов, депутат Госдумы, выступил с докладом, в котором обвинил Замминистра в коррупции… А в июне 97-го изрешетили двух женщин. Вторая из них оказалась случайной жертвой. К своему несчастью, она приехала провести выходной на дачу к подруге, которая заняла пост генерального директора футбольного клуба номер один. Финансовые дела клуба давно попахивали криминалом, и новый директор пыталась навести законный порядок. Кому-то она здорово наступила на хвост…

Меня это все никак не касалось.

Я с головою ушла в работу. И без социальной тревожности в моей личной жизни было черт знает что. Герм ан не звонил. Я тоже. Неужели ссора? Или того хуже. Теперь не понятно, что у нас с ним. И не только с ним. Вообще ничего не понятно.

Как-то раз выходила из офиса, и меня нагнала Дашка.

– Чёт ты пропала. Вот и сейчас куда-то бежишь. Может, пообщаемся?

– Не сегодня.

Откровенно недружелюбный ответ ее не смутил. Подладив шажки под мое убегание, она продолжала:

– А шеф-то тебя хвалит. Ставит в пример. Говорит на тебя равняться… А чё? Справедливо. По результатам продаж ты у нас в лидерах. Небось, бонус начислят… – В ее глазах проблеснула ревность. – И когда только все успеваешь? И выглядишь, между прочим, классно. Уж не таинственный ли заказчик способствует?

– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали!

Дашку как ветром сдуло.

Постепенно начала успокаиваться. Ну что я, в самом деле, себя накручиваю? К концу мая установилось относительное душевное равновесие.

Но однажды вечером, выйдя из офиса, я увидела «Лендкруизер».

Он был припаркован рядом с моим «Поло». Мягко щелкнула дверца. Высунулась нога в пижонистом мокасине, лазурные джинсы, гавайская рубаха, сверкнула цепь толщиною с ошейник – и наконец легко соскочил весь сияющий Герман. Ни слова не говоря, однако все улыбаясь, он бросил мне на капот стопку бумаг.

– Что это? – С неприятным предчувствием я взяла непонятное.

– Распечатка телефонных контактов. И тексты эсэмэсок.

Начала машинально читать. Какая-то ерунда. Поначалу так показалось, в свете фонаря. Но вдруг… Вдруг слова стали складываться в осознанную картину, в историю длительной, не без игривости, переписки. В глазах помутилось. Чем ясней проявлялся смысл распечатки, тем труднее зрение наводилось на резкость. Передо мною все плыло, я, кажется, поняла, я не понимала, как такое могло…

У моего мужа есть женщина!

Женщина! Баба! Как все пошло, банально! А я-то думала… Какая же я дура!

Откинувшись на свой джип, Герман с удовольствием закурил и самодовольно заметил:

– Ну что, как следователь я чего-то сто́ю?

Меня затрясло. Я схватилась за дверь и рухнула в «Поло». С трудом попала ключом в замок зажигания. Ничего не видела. Только услышала:

– Что-то мне подсказывает, ты готова махнуть со мной на курорт.

Я стиснула зубы и вжала педаль в пол.

Дорога стремглав летела навстречу. Светофоры едва за мной поспевали. Слева слепило белым. Справа бесило красным.

Ничего-ничего, доеду, только бы не разбиться. Выложу все как есть. Швырну в его поганую морду. Это же надо, так водить меня за нос! Яхтсмен… Хобби… Настоящий мужчина… Интересно, и давно она к нему присосалась?.. Ревность? Черта с два ревность – ярость! Еще чего, ревновать это ничтожество. Этого неудачника, тряпку, слюнтяя, бездельника, бездарь, хронического аспиранта, нищего, импотента, пустое место в семье – так он еще, небось, по ресторанам эту гадину водит! Убью!..

Домчалась. Бросила машину поперек и наискось. Лифт сползал очень долго, а когда разъехался, я едва выходящих не сшибла. Подрагивая, поднялась. Сердце прыгало и выскакивало. Вот и дверь. Вот звонок. Осталось нажать… В последний момент передумала и открыла своим ключом.

Осторожный щелчок…

Сумрачно. Тихо. Совсем уже вечер, практически ночь. Легкий сквозняк окатил знакомым теплом, запахом устоявшейся жизни. Я крадучись ступила внутрь. Неслышно прикрыла дверь. Присмотрелась, прислушалась. В дальней комнате желтел свет ночника. Пробивалось приглушенное бормотание. Изменника.

С кем это он там бормочет? Обычно и слова не вытянешь, а тут, смотри-ка… Журчит, разливается речкой по камушкам. Странно… Непонятно… Долетали обрывки: «новое платье»… что-то про «новое платье»… Уж не про мое ли? Уж не с этой ли дрянью он болтает по телефону!

Кровь ударила в голову, я бросилась, ворвалась:

– Что происходит?!

На меня уставились две испуганных пары одинаковых глаз. Муж и Малыш.

– Ты чего это? – прокашлялся муж.

– Я?.. Я?.. Что вы здесь делаете?!

– Читаем сказку… Про голого короля…

– Приобщаешь Малыша к порнографии?!

– Это такая сказка, детская, Андерсена… Мы читаем перед сном сказку…

Похоже, меня занесло не в ту сторону. Лежа рядышком на диване, они действительно были заняты книжкой. Я стояла как дура и тщетно пыталась наладить дыхание. Окончательно меня отрезвила Малыш, произнеся без участия, но с холодным вниманием:

– Мама, что с тобой?

Хороший вопрос. Стоп. Взять себя в руки. Выложить все как есть – это война. На уничтожение. Нужна ли такая правда, которая разрушит привычный мир? И куда деть ребенка?

– Переутомилась. Нервы шалят. – Я развернулась и поплелась раздеваться.

Что теперь делать? Он – подлец. Бросить все и махнуть с Германом? Но Герман женат. Невозможно. Ненормально. Это не жизнь, а какой-то бред. Вот так, именно так люди сходят с ума. Может, принять «Релаксам»?.. Нет. Нет. Лучше перетерпеть. Стиснуть волю в кулак и взять ситуацию под контроль. Следить, что будет дальше.

Ждать мне пришлось недолго. Каких-то несколько дней. И не думала, что так скоро. В начале июня. В одну из ночей он просто взял и не вернулся домой. Я глаз не сомкнула.

Зато утром он приполз практически на рогах: здрасть…

– Что, был со своей проституткой? – поинтересовалась я между прочим, переодеваясь в домашнее, поскольку сама только что пришла, свезя Малыша в детский сад, и осознавая, что работать сегодня уже не смогу.

– Вообще-то, я был с другом, – заносчиво уточнил он.

Начал что-то плести. Философия. Разглагольствования.

Всегдашнее занудство, только на этот раз – заплетающимся языком. Я терпела. Всю жизнь терпела, и теперь старалась держаться. Меня раздирало, но я себя контролировала. Что возьмешь с пьяного? Покончив с переодеванием, я вдруг увидала, что эта пьяная скотина прямо в уличной одежде, отертой незнамо где, нацелился в спальню. Я встала на пути. Он норовил оттолкнуть. Я стояла принципиально. Он меня оскорбил. Я ответила.

И тут он кинулся меня душить.

Я чувствовала его пальцы на своем горле, я видела налитые кровью глаза, и если хоть что-то в этот момент соображала, так только одно: все происходит всерьез. Минувшая жизнь не неслась предо мною, нет. Одно бесконечное здесь и сейчас длилось и длилось. Я неуклонно приближалась к потере сознания.

И я вонзила в его морду ногти.

А он врезал мне по лицу. Как ужалил. Несколько раз.

Отшатнулся… Я жадно глотала воздух… Он смердел перегаром даже на расстоянии… Горло саднело… Он немного еще поглазел, качнулся вбок, обогнул место схватки, прошел в спальню и рухнул мешком на кровать.

Было больно и душно. До тошноты. Никогда еще не чувствовала себя так отвратительно. Ничего-ничего, раз жива, значит, выживу. Я живучая. Но меня колотило от одной только мысли: он посмел поднять на меня руку!.. На жену, на мать его собственного ребенка, да что там – просто на женщину! И он еще называл себя настоящим мужчиной? Нет. Нет. Я ему не прощу. Что угодно, только не это. Потому что такое нельзя прощать никогда.

Страх исчез. Я решительно двинула в спальню, чтобы заявить ему о своем проклятье.

Завалившись в одежде на чистейшую нашу постель, он размеренно, безмятежно сопел во сне.

Во мне забурлило холодное бешенство. Его спина бросала вызов, дразнила. Ничего не стоило отлучиться на кухню, чтобы тут же вернувшись, застать эту наглую самоуверенность неизменной. Подойти, едва сдерживая ненависть… Поднять руку – нет, обе руки, с двойной силой, чтоб уж наверняка… Намертво зажать вспотевшую рукоятку – и с размаху всадить в него нож.

Эту фантазию я с содроганием отложила. Ребенок. Кто его вырастит, если меня посадят в тюрьму? Очертив головокружительную петлю, мысль вернулась к исходной точке. Должен быть еще вариант. Не может не быть.

Я отыскала сотовый и вышла в подъезд.

Герман слушал тактично. Когда мой рассказ дошел до удушья, он не выдержал:

– Да я собственными руками его порву!

– Не надо. Руками не надо. – Я взяла эмоции под контроль. – Лучше придумай, как сделать так, чтоб эта тварь из моей жизни исчезла.

 

11

Я собрала Малыша и отправилась к маме.

Ребенка необходимо куда-то девать. Удачное совпадение: каждое лето мы его отвозили к бабушке с дедушкой. В этот раз я пилила на «Поло» как мать-одиночка.

Погода стояла – микроволновка плюс гриль. Машина с кондиционером мне по статусу не полагалась. Я приспустила стекло. Ветер жег. Периодически окатывало дымом от фур. Чихание, кашель, нытье Малыша. Музыка. Оглушенность. Полубредовое практически забытье.

У мамы все было благополучно. Сестрица окончила минимальную среднюю школу. К осени собиралась определиться с колледжем. То есть, по-старому с ПТУ. А пока пропадала на речке с парнями. Что, скорее, неплохо. Здоровое, как-никак, начало. Отчим тоже, скорее, радовал, нежели огорчал. Пить он не бросил, об идее «закодироваться» отзывался скептически. Но благодаря моему участию в тайном сговоре с мамой, в запои уже не впадал. Чуть выпьет – и спать. С утра на работу. «Релаксам» свое дело делал.

В относительной этой идиллии я надеялась отрешиться. Не получалось. Привезенные мысли тянули обратно, выкручивая мозговые извилины. Сладкий… Не прощу… Настоящий мужчина… Подлец… Что теперь делать?.. Злая фантазия прорабатывала варианты.

Вариант один. Уничтожить… Надо подумать.

Вариант два. Хорошенечко проучить… Надо подумать.

Вариант три. Уничтожить его потаскуху… Надо подумать.

Хотя, из второго и третьего следовала теоретическая возможность нашего с ним примирения. Еще чего! Нет. Нет. Ни за что. Никогда!

С другой стороны, если подумать совсем без эмоций, из каждого варианта могла получиться неприятность для Германа. Вдруг что-то пойдет не так и в результате выльется в криминал? Своими проблемами я фактически его подставляю.

А в один из дней в воспаленном сознании всплыл еще вариант. Альтернативный. Или компромиссный? Даже не знаю.

Я вышла на речку. На старый мой школьный пляж. Собственно, это был не пляж, а так, отдаленное гладкое место, где мы еще девчонками, с парнями, конечно, валяли дурака два-три последних года все более последних летних школьных каникул. От ближайшей дороги место отделяли лес и бурьян. По над рекой нависали заросли ивняка. Среди непролазности имелась полянка, укромная, поросшая дерном, который у самой воды обрывался в чистейший песочек заводи.

Как я и ожидала, здесь не было никого. Имелась только серая плешь костровища. Давно, впрочем, умершего, судя по бутылкам с линялыми этикетками да консервным банкам, проржавленными в труху.

Я разделась. Вошла в воду, поплавала. Потом растянулась на травке позагорать. Солнце ласкало. Мне стало уютно и нежно. Я самую малость себя погладила. Немножко потрогала. Мысли расплавились и поплыли в мечту.

Пригрезилось, будто Герман и Сладкий знакомы. Они друзья. Ходят друг к другу в гости. Иногда выпивают. Шутят, смеются. Похлопывают по плечам. И оба одновременно меня любят. Жизнь празднична и легка. Гармонична. Никакого конфликта. Никого не нужно уничтожать…

Я вдруг очнулась. Рывком села, оглядываясь. Бурьян стоял недвижим. Река текла с монотонной беззвучной ленью. Насекомые заливались скрежетом.

Что со мной? Похоже, что-то пригрезилось. Ну и фантазия у меня.

Потому что, если это не фантазия, значит, я просто схожу с ума.

ЛЕВ в конфликте воистину страшен. Чувство опасности у него редуцировано. При малейшем намеке, что кто-то посмел покуситься на его царствование, он бросается в бой с душераздирающим рыком.

Его сила – открытость, вера и правда. Все темное и скрытное Лев считает недостойной рыцаря подлостью. Старается жить по соседству с огнем, горячими точками, военными катаклизмами. Если ничего такого явно не наблюдается, не прочь сам инициировать обострение.

Солнечный знак, он будет пылать в любом положении. В случае проигрыша у Льва могут проявиться злобливость, обидчивость, капризность, чрезмерная гордость, упрямое своеволие, неистовая агрессивность, тираническое самодурство – вплоть до комплекса Наполеона с мечтой о реванше и маниакальной мстительностью.

Львиная месть часто ужасна и сокрушительна. В самом мягком варианте, он наглядно продемонстрирует, что противник – ничтожество. Впрочем, остановиться Льву очень трудно. Он легко переходит границу достаточного и впадает в чрезмерность с безрассудной звериной яростью и жестокостью.

Благоприятное партнерство: Весы, Овен, Стрелец.

Максимальный конфликт: Телец, Скорпион…

СКОРПИОН – воинственный знак любви и смерти. Рожден под негармоничным небом. Внешне невозмутим и как будто бы равнодушен, он презирает браваду, пустую задиристость, но всегда готов мгновенно прийти в боевую готовность.

Стоит кому-нибудь задеть его интересы, он тут же вскидывается, выпустив жало. Может, сгоряча, и убить. И все же главная его цель – нанесение противнику максимально глубоких моральных увечий, с которыми бы тот мучился до конца своих тяжких дней, проклиная момент, когда по неосмотрительности зацепил Скорпиона, и мечтая о смерти как о единственном выходе.

Знойный Марс придал Скорпиону агрессивную вспыльчивость. Плутон – изощренность души, достойную дьявола. Жесткий, неистовый, импульсивный характер, он никогда не психует, но делает выпад резко и беспощадно. Его сущность практически не меняется. Знак стихии огня и, одновременно, воды, Скорпион бросает врага корчиться с ожогами той или иной степени, а сам то ли испаряется, то ли утекает сквозь пальцы.

Даже раздавленный Скорпион остается страшным противником. Известны случаи внезапной активизации, ставшей для многих фатальной. Легкомыслие быстрой победы может вдруг обернуться бедой, ибо Скорпион способен вставать из пепла наподобие птицы Феникс.

Благоприятное партнерство: Рыбы, Весы, Дева.

Максимальный конфликт: Водолей, Лев…

 

12

Герман позвонил неожиданно.

– Как быстро ты сможешь приехать из своей тьмутаракани?

– Это срочно?

– Да. Ты нужна здесь, без тебя не получится.

– Ты… что-то придумал?

– Не телефонный разговор.

Вообще-то, его звонка я ждала. Но не такого таинственного и нетерпеливого тона. Мне стало не по себе. По спине пробежал холодок сожаления, пересчитал позвонки и разрядился судорогой в плечах.

– Ге рман, только скажи… это серьезно?

– Очень. – Он рассмеялся непонятно чему. – Ты обратилась, я проблему решил. Приедешь, увидишь сама. Короче, когда тебя ждать?

– Даже не знаю… Завтра.

Остаток дня бродила как оглушенная. В голову лезли всякие ужасы. Зашла в церковь, хотела поставить свечку, да опомнилась, что готовлю себя ко греху. Да и безбожница я. В том смысле, что атеистка. В любом случае, уже не хотелось никого уничтожать. Однако Герман – мужчина серьезный. Просто так дергать не станет. Я перезвонила. Он бросил, что занят. Я повторила попозже. Несколько раз. Он не отвечал.

В животе заурчало дурное предчувствие.

Ближе к вечеру я начала собираться. На утренней зорьке предстояла дорога в страшную неизвестность. Сели ужинать. Мама, Малыш, дурашливая сестрица, поддатый отчим с каплями «Релаксама» в тарелке супа. Нормальная, можно сказать, жизнь. Семья. Боже, на что это я замахнулась? И что меня ждет, если Герман «проблему решил» как-нибудь… радикально? Что он замыслил?

Я сбежала из-за стола, придумав необходимость пораньше лечь спать.

Уже ночью, когда дом посвистывал и похрапывал, а я продолжала в потемках скрипеть, ворочаясь с боку на бок, ко мне заглянула мама:

– У тебя что-то случилось?

– С чего ты взяла?

– Вижу по лицу.

– Как ты можешь видеть в такой темноте?

Моя шутливая интонация ее не разубедила. Она опустилась со мною рядом на край кровати.

– Больно резко ты уезжаешь… Неприятности?.. С мужем?..

Я с трудом проглотила слюну.

– Да нет, мама… Просто дела.

– Не томи, Герман. Что ты придумал?

Мы сидели с ним в «Поло». Солнце пекло. Я текла по́том. Он прикатил на «Лендкруизере», но почему-то свой джип оставил, чтобы перебраться в мою душную маломерку.

– Ты хотела, чтоб эта тварь из твоей жизни исчезла?

– Ну… В некотором смысле…

– Да или нет? – Он смотрел пристально и лукаво.

– Не пугай, говори прямо.

– Ладно… – Он расплылся в особенной, хорошо знакомой улыбке, которая посещала его в моменты самодовольства. – Как ты посмотришь на то, чтоб исчезнуть тебе?

– Мне?!

– Да, тебе. Из жизни твоего Сладкого.

– Куд а?!

– В отдельную квартиру.

Чувство было такое, будто земля подо мною разверзлась, и я с ужасом падаю в эту нежданную бездну – и вдруг воспарила, расхлопнулся парашют, взявшийся непонятно откуда, а кошмарная бездна обернулась бескрайностью солнечной перспективы.

Квартира… Я, конечно, хотела от мужа избавиться. Но исчезнуть самой?.. Квартира… Об этом я даже не думала. При бесчеловечности цен на жилье… Квартира… Такое чудо не могло со мною случиться, потому что в душе я мечтала о независимости с первого дня замужества, и, если бы было куда, давно б из неволи сбежала, и значит, случиться не могло никогда.

Не помню, как я ехала через всю столицу. Ге рман указывал, где сворачивать, я выполняла. Мы остановились возле многоподъездного дома, весь первый этаж которого пестрел табличками. Одна из табличек сообщала о некой риэлтерской фирме. От меня Герману требовался только паспорт. У меня просто не было слов, а он уже вел меня, словно дочуру, одной рукой взяв мою встревоженную ладонь, а в другой неся спортивную сумку. Оформление заняло некоторое время. Я находилась в аморфном безволии, как под гипнозом. Окончательно меня парализовало, когда Герман прожужжал молнией сумки и одну за другой начал выкладывать пачки долларов, просовывать под окошечко кассы, а кассирша, снимая резинки, вставлять в аппаратик, который лихо шуршал, пересчитывая купюры с завораживающим потрескиванием.

Я опомнилась, только когда мы вышли на улицу.

– Герман… Ты просто взял и купил квартиру?

Он улыбнулся. Развел руками. Достал сигаретку, щелкнул огнем. Поднял лицо к солнцу и, щурясь, сказал:

– Ну что, поедем смотреть?..

– И… и ты оформил ее на меня?

– Ты как будто не рада? – Он вздернул брови.

– Но… но ведь это не шутки. Почему ты не оформил недвижимость на себя?

– На меня нельзя. – Он пыхнул дымом, отрывисто затянулся и снова пыхнул. Так несколько раз. – Я ведь на службе. И это значит, под колпаком.

До «Поло» дошли в молчании. Сели. Я вставила ключ. Мотор стрекотнул и мягко завелся. Смотрели вперед. Мои мысли никак не могли стронуться с места, буксуя на скользком и неуютном вопросе.

– Герман, откуда такие деньги?

– Одолжил. У знакомого банкира. От него не убудет.

– А как отдавать?

Он медленно повернулся. Расплылся в улыбке. Протянул ко мне палец, коснулся носа и нежно провел по губам.

– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали… Поехали!

Что мною двигало? Покорность? Признательность? Морок? Продолжающийся гипноз очевидно невероятного? Это находилось за пределами понимания. Ясно только одно: покупка оформлена и, стало быть, дело сделано.

Новостройка. Свеженькая громада демократичной серии. Рыжая глина. Запах цемента. Налет побелки, чего ни коснись. Лифт еще не пустили, пришлось долго топать по гулким ступенькам. Пока дошли до нашего этажа, одежда взмокла и облипла все тело.

Квартира. Довольно просторно для однокомнатной. Или так казалось без мебели? Или это бескрайний вид за окном? Я вышла на балкон. Высоко, дух захватывает. Лучше вниз не смотреть, только вдаль. Жаркий ветер лохматил волосы, обнимал, ласкал плечи.

Из ванной раздался упругий плеск. Герман радостно сообщил, что воду, оказывается, уже подключили, весьма кстати. Вскоре появился, по пояс голый и мокрый, промакивая торс рубашкой. Повесил ее на фрамугу. По мышцам стекали капли. Выглядел он весьма рельефно.

Поинтересовался, нравится ли мне квартира. Что я могла ответить, кроме глупого «да». Для приличия очертила пустую комнату взглядом, словно могла обнаружить нечто, чего поначалу не разглядела. Наверное, требовалось выказать бо́льший восторг. Не знаю. Мне виделось это нелепым. Ведь я не просила его покупать. Помолчали. Экскурсия подошла к концу.

Я подумала, не худо бы и мне сполоснуться. Перед дорожкой. Такая жара. Да еще лифт не работает. Вполне естественно. Надо быть проще.

Вода шуровала, скрыв за шипением все прочие звуки. Я даже не услышала, когда… только почувствовала…

Его руки легли мне на плечи, а губы коснулись спины.

Меня передернуло.

Я судорожно напряглась, боясь шевельнуться, ужаснувшись от мысли, которую следовало бы предположить, да вот не предположила, а теперь уже поздно, и все так ясно, и откровенно, и непоправимо, и то ли сопротивляться, то ли… Боже, что со мной происходит… что-то я поглупела, то ли от нежданной покупки квартиры, то ли от нервного перенапряжения последнего времени, то ли от противоборства с этим гнусным ничтожеством-мужем, то ли от неудовлетворенности моей жалкой женской судьбой… и все же нельзя, что это он из себя возомнил… думает, раз он мне, то я ему… какой же настырный, настойчивый, самоуверенный… нельзя… уверенный в себе мужчина… нельзя, нельзя, нельзя…

Но что-то во мне всколыхнулось, требовательное, вопреки «нельзя».

Наши рты жадно сомкнулись. Мы рухнули в ванну.

Все мгновенно намокло – остатки одежды, волосы, тело, душа, с лихорадочной спешкой мы освобождали друг друга от лишнего, от ненужного, что осталось где-то там, за пределами нашей освобожденности, абсолютной свободы безусловного, подлинного, здесь и сейчас. Вода била, хлестала, мы скользили, барахтались, утопали, сливались. Было нежно и жестко, романтически поэтично и неудобно до комической невозможности. Наконец, мы сумели, в безумии страсти нашли точки опоры, как-то шатко приладились – и Герман меня пронзил.

Во мне взорвался фонтан энергии жизни…

Представьте, что вы давно зрели облиться холодной водой. Суть не в температуре, а в том, что решиться вам очень страшно. Кажется невозможным переступить этот жуткий барьер. Вдруг, сердце не выдержит? Вас буквально сковывает инстинкт самосохранения.

А теперь представьте: вы решились и сделали это. И не умерли. Наоборот, по телу дивно заструилась энергия.

Подобный эффект, только насыщенней, ярче, я испытала в пустой квартире, в девственной ванне, с новым мужчиной.

Кстати, тревожность последнего времени как рукой сняло.

 

13

В июльском номере «Astrus» мне попалась статья, которая взволновала меня чрезвычайно. Давно я с таким вниманием не читала. Назывался материал «Великие любовницы»…

Жизнь любвеобильна. Любовь – красная нить существования. Все самые страстные стремления души мы называем «любовью». Любовь мужчины к женщине, к деньгам, к искусству, к родине, к истине. В известном смысле, история человечества – история любви. По традиции, летописцы акцентируют наше внимание на выдающихся исторических личностях мужского пола. Но как знать, возможно, история сложилась бы по-другому, не будь в жизни великих мужчин близких им женщин. Иными словами – великих любовниц.

Из глубины времен до нас доходят впечатляющие примеры коренного влияния женской любви на мужские дела. Взять миф о Далиле, которая очаровала богатыря Самсона и смогла выведать секрет его силы, заключавшейся в густых волосах, после чего опоила вином и остригла все семь его кос, и враги схватили его, и выкололи глаза, и бросили в темницу. Или подвиг Юдифи, спасшей родной город от вторжения ассирийцев, которыми предводительствовал грозный Олоферн. Войдя к нему в шатер, она осталась с врагом на ночь, а после того, как тот крепко уснул, его же мечом отсекла ему голову. Или безумство Саломеи, потребовавшую в награду за свой танец ни много ни мало – голову Иоанна Крестителя. По косвенным признакам, причиной столь жуткого каприза царевны стала любовь, отвергнутая плененным отшельником.

Известнейшие семьи древней Александрии носили имена Митрионы, Мнезис и Потинии, хотя две первые были флейтистками, а третья начинала с диктериона (публичный дом). Ламия принадлежала Птолемею, но перешла к его победителю царю Дмитрию, причем настолько подчинила своей воле, что венценосец дошел до эротических галлюцинаций. Гетера Аспазия соблазнила законодателя Афин Перикла, тот развелся с женой и сочетался с гетерой браком, а когда ареопаг признал образ жизни Апазии оскорбляющим пантеон, законодатель лично вымолил у суда для нее прощение. Герпелис, будучи любовницей Аристотеля, родила на радость старику позднего сына, и великий философ, мудрец, воспитатель Александра Македонского, объявил ее своей единственною наследницей. Сам же Александр, могущественный завоеватель античного мира, сдался чарам наложницы Таис Афинской. В результате устроенной ими оргии дотла сгорел Персеполис, а покоренный император признал наложницу законной женой, и та впоследствии нарожала ему троих детей.

В лаконичном экскурсе мы не можем охватить всей бездны примеров, тем более что история продолжается и в наши дни, поэтому ограничимся наиболее показательными, сведя их в единый рейтинг, где каждая из любовниц – самая-самая в своей номинации.

САМАЯ ИЗВЕСТНАЯ любовница всех времен – Клеопатра. Она не была красавицей, но обладала царственной чувственностью и такою же ненасытностью. По слухам, лучшие офицеры становились игрушками на одну ночь, после чего прямиком спроваживались в мир теней. Вошла в историю благодаря романам с Юлием Цезарем, а позже – с блистательным военачальником Марком Антонием. Чрезмерная любвеобильность довела царицу до депрессии с суицидом: на грани отчаянья она приняла смерть от укуса змеи.

САМОЙ РАСПУТНОЙ признана Мессалина. Жена императора, она устраивала оргии, сделавшие ее имя в веках нарицательным. Несмотря на пресыщенность, в ней продолжало биться женское сердце, и однажды она полюбила молодого аристократа Гая Силия. Все бы ничего, да вот взбрело ей в хмельную голову возвести любовника на имперский престол. Узнав о такой фантазии, либеральный муж потерял терпение и в гневе приказал распутницу порешить.

САМОЙ НАГЛОЙ стоит признать госпожу Монтеспан. Людовик XIV отвел ей в Версале 12 комнат, причем, на первом этаже, в то время как королева ютилась всего лишь в 11 – ти, горестно шлепая на второй этаж. А вот маркизу де Помпадур, фаворитку Людовика XV, мы назовем САМОЙ ВЛИЯТЕЛЬНОЙ. Король Фридрих II, эрцгерцогиня Мария-Тререзия и царица Екатерина II считали уместным преподносить ей подарки, а когда фаворитка начала увядать, то сама стала подбирать фавориток, сохраняя тем самым будуарное влияние на Людовика.

САМАЯ ЗАСЕКРЕЧЕННАЯ – легендарная Мата Хари. Уроженка Голландии, жена алкоголика-капитана, губившего ее молодость в Индонезии, сбежала от мужа в Париж, где вскоре снискала широкую славу как исполнительница экзотических танцев. Была куртизанкой, состояла в связи с рядом военных, политиков и других высокопоставленных лиц. Оказалась завербована германской разведкой, а когда началась Первая мировая война, сдалась французским спецслужбам и стала двойным агентом под кодовым именем Н-21.

САМАЯ РЕВОЛЮЦИОННАЯ, наверное, Иннеса Арманд. Она познакомилась с Лениным на глазах у законной жены Крупской в Париже. Через всю жизнь протянулась сердечная связь, Ленин подумывал даже развестись, однако Партия недвусмысленно намекнула, что вождю пролетариата подавать тлетворный пример строителям коммунизма не стоит. Любовница померла от холеры, а Крупская дожила до глубокой старости рядом с безутешным, но ответственным мужем.

САМАЯ ЭРОТИЧНАЯ, конечно, Мерилин Монро. Она же лидирует в номинациях САМАЯ ЗАГАДОЧНАЯ и САМАЯ ОПАСНАЯ. Ее роман с Джоном Кеннеди сомнению не подлежит, хотя свечек, как говорится, никто не держал. Разве что Гувер, шеф ФБР, установивший круглосуточное наблюдение, полагая, что связь президента с алкоголичкой и психопаткой угрожает государственной безопасности США. Государство, однако, не рухнуло. А вот Мерилин повезло меньше: тридцатишестилетняя дива была найдена мертвой, и тайна ее гибели по сию пору покрыта мраком.

По части опасности с ней может поспорить Эдвина Карри, в нашем рейтинге завоевавшая титул САМАЯ МСТИТЕЛЬНАЯ. Она возглавляла здравоохранение Великобритании, но на очередных парламентских выборах не прошла. И дернул же черт премьера Джона Мейджора зааплодировать ее политическому провалу. Та не замедлила шокировать соотечественников публикацией в The Times, где поделилась подробностями долгого романа с бывшим начальником. Как ни открещивался бедняга Мейджор, но скандал свое дело сделал, и консервативные британцы не сочли возможным прикрыть на это глаза: по традиции, все бывшие премьеры награждались орденом Подвязки, ну а прохвосту Мейджору вместо высшей награды родины досталось клеймо неудачника.

Кстати, об удаче. САМОЙ УДАЧЛИВОЙ можно считать Уоллис Симпсон. Внешностью так себе, жена выпивохи, без пенни в кармане, она охмурила принца Британской Короны Эдварда VIII. Как известно, все могут короли, кроме одного. В знаменательный день, когда Эдварду предстояло взойти на престол, он мужественно обратился по радио к нации: «Я не вижу возможности нести возложенные на меня обязанности без женщины, которую люблю». И отрекся от престола. Корону – за любовь. Такие дела.

Столь радикальное благородство, все-таки, редкость. Валери Жискард д’Эстен предпочел оставить Сильвию Кристель романтической пассией. Роман начался еще до того как Валери стал президентом Франции, но когда это произошло, исполнительница роли «Эммануэль» стала САМОЙ ОФИЦИАЛЬНОЙ любовницей. Она приглашалась на важные мероприятия, бывала хозяйкой протокольных приемов, сопровождала президента в заграничных поездках. Открытость позиции исключало интригу, и ни один журналист не счел роман президента с актрисой темой, достойной печати.

Зато буржуазная пресса не спустила греха Анн Пенжо, которую Франсуа Миттеран поселил в Елисейском дворце. Вместо того чтобы купить ей квартиру, он предоставил президентское содержание, а таких вольностей налогоплательщики не прощают. Когда Миттерана сменил на посту Ширак, первым его приказом было – вышвырнуть содержанку на улицу. Бывший любовник не принял участия в дальнейшей судьбе Анн Пенжо, и это снискало ей славу САМОЙ НЕСЧАСТНОЙ любовницы.

Существует, впрочем, и САМАЯ СЧАСТЛИВАЯ. Это Бланш Дапульже, любовница премьера Австралии Боба Хоука. Они познакомились, когда Дапульже решила написать его биографию. Завязался роман, быстро ставший достоянием гласности. За популярного политика австралийцы только порадовались, поскольку знали, что тот с первой женой давно не живет. Пребывая у власти, Хоук развод отвергал: личные проблемы не должны отвлекать от государственных дел. В конце концов, Бланш и Боб поженились и жили вместе долго и счастливо.

Трудно поверить, но не всякая женщина стремится к замужеству. Для такой мудрости следует замужем уже побывать. Ирландская журналистка Терри Кин своим примером доказывает: можно оставаться САМОЙ ДОВОЛЬНОЙ именно как любовница. Ее роман с видным политиком Чарльзом Хохи, одним из лидеров партии «Солдаты удачи», при том что и он, и она состояли в браке, длился 27 лет. Кто из замужних похвастает без лукавства столь долгой взаимностью?

САМАЯ ДАЛЬНОВИДНАЯ – стажерка Белого дома Моника Левински. Ее роман с Биллом Клинтоном длился всего несколько месяцев. Однако скандал прогремел на весь мир, едва не стоил Биллу президентского кресла, ну а для Моники обернулся многомиллионными дивидендами. Вступив с президентом США в интимные отношения, стажерка цинично документировала все подробности, даже сохранила для истории платье, несущее следы их бурной любви, а когда Клинтон солгал под присягой, дескать, ничего не было – выложила доказательства. Уволенная из Белого дома, Моника написала о своем приключении книгу, а чуть позже выпустила и документальный фильм, собрав гонорары, обеспечившие ей безбедное существование вплоть до самой почтенной старости.

Наконец, САМОЙ ЧЕСТНОЙ мы назовем Элизабет Тейлор. Звезда Голливуда неоднократно романтически увлекалась, но если уж случалась Большая Любовь, непременно заключался брачный союз. Все по-честному. И так – семь раз. В ее мужьях побывали: отельный магнат, актер, продюсер, певец, снова актер, сенатор и простой рабочий-строитель. «Если он – настоящий мужчина, – говорила Элизабет, – то создан для того, чтобы возбуждать нашу кровь. В своей жизни я не была обижена вниманием красивых мужчин. Они любили меня. Я отвечала им тем же».

Мы не знаем, в каком месте конкретного случая проходит граница между любовницей и женой. Узаконивание отношений, будь то венчание или «штамп в паспорте», дает формальное разделение этих понятий, но не экзистенциальную однозначность. Единственное, в чем нисколько не приходится сомневаться – всякая женщина, выбрав мужчину, хочет сделать его своим. Но вот существует ли рецепт неразлучности на всю жизнь?

История продолжается. Всегда оставайтесь с нами…

Это было самое долгое лето в моей жизни. Каждый день безразмерно растягивался, как чулок. До обеда я ездила по больницам, но без упорства – большинство заказчиков разлетелись по отпускам.

Зато, обедала я теперь всякий раз с Германом.

По праву мужчины место встречи он выбирал сам. Какой-нибудь ресторан, иногда уже знакомый, а чаще новый, поэкзотичней. Старался разнообразить. Мне это нравилось. Чувствовала себя женщиной. Для меня желали сделать приятное – и желали меня.

А потом мы с ним ехали на квартиру свиданий.

Он купил кое-какую мебель. Кухонный стол, стулья. Холодильник. Пару глубоких кресел с низким широким столиком в единственную комнату. Музыкальный центр. Телевизор с видиком. И конечно, главная, культовая покупка – широкий диван, в сложенном виде уютный, а в разложенном будоражащий кровь и срывающий все одежды.

Да, это была она. Каждый день. Как ни пыталась я избегать точного определения, как ни старалась не думать, но с каждым очередным вечером, поднимаясь с дивана и собираясь домой, я все более убеждалась: да, это любовь.

Странно. Он ведь не был моим первым мужчиной. Какой-никакой, а все-таки опыт. Я могла сравнивать. Но почему-то не вспоминалось. То есть, я могла, конечно, но не хотела, а если бы захотела, то, пожалуй бы, не смогла. Если прошлое и всплывало, то оставалось бесплотной картинкой, не возбуждающей и слабого отголоска тех подлинных чувств, которые я испытывала в живых объятьях уже не юного, слегка оплывшего, слегка тяжелого, но вполне крепкого, бугристого и скользкого, пахучего и мшистого, моего нового, впервые познанного, мужского тела. Я увлекалась. Все неистовей. Прогрессировала раскрепощенность, а вместе с ней росла и жадность, ненасытность. Он становился мне необходим. Жизнь без него теряла содержание, и только с ним все обретало смысл. Он был мужчина. Настоящий. Мой.

Однажды он не смог приехать. Позвонил и сообщил, что у него наклюнулось большое дело. В подробности не посвятил. Заверил, что все будет хорошо. Затем исчез на двое суток. Всего каких-то пару дней, но в них я потеряла аппетит и даже вроде бы осунулась.

Мы встретились 15-го июля. Дату я запомнила, поскольку Герман объяснил, что случилось за два дня до того, 13-го. В тот день Международный валютный фонд выделил нашей стране неотложный кредит – 22 миллиона долларов. Ге рман сиял непонятной мне радостью. Пересел ко мне в «Поло» и, пока я рулила, пустился разглагольствовать. Дескать, жизнь напоминает кредитную систему: самое лучшее, а именно – счастье, мы получаем в молодости и сразу в полном объеме, а потом до старости выплачиваем долг со все возрастающими процентами.

– Или не выплачиваем… – Он странно оскалился. – Заверни в магазин, купим шампанского. Надо это дело обмыть.

В квартире он водрузил бутылку на стол, дополнив парой фужеров, соучастников свиданий, купленных с первой мебелью. Скинул с плеча спортивную сумку и шлепнул ей рядом с шампанским.

Мое сердце дрогнуло.

Он хрустнул молнией.

Там были доллары.

Передо мной все поплыло – и тут же собралось в фокус. Герман вытаскивал пачки, раскладывал на столе и громко считал: «Раз… два… три… четыре…» Их было не так много, но мне показалось, будто время застыло и падает тяжелыми долгими каплями. На три вещи можно смотреть бесконечно: на огонь, на воду, на чужой труд. И еще на четвертую – как кто-то считает деньги.

– Ну вот, – подытожил Герман, – завтра я выплачу долг. И квартира окончательно станет твоей.

– Я ничего не понимаю…

– Зачем тебе понимать? Думать должен мужчина. Женское дело – любить.

Он весело подмигнул и хлопнул шампанским. Вспенилась, заискрила пара фужеров. Герман свой поднял на уровень глаз и торжественно возгласил:

– Ну, за твою квартиру!

– За нашу… – поправила я.

Если честно, я ждала этого. Все к тому шло. Но не думала, что это случится так скоро. Не прошло и полгода с его первых жалоб на жизнь и одного месяца нашего счастья, как Герман сказал:

– С меня хватит!

Заявление родилась не на голом месте. Хотя, прозвучало, когда мы с ним были именно голыми. Мы лежали в обнимку и болтали о всякой всячине вроде смысла жизни или переменчивости эпох, в общем, о том, над чем лично я никогда не стала бы ломать голову, искренне относя высокие материи к уделу меланхоликов. Болтал, в основном, Ге рма н. Я только поддакивала. Точнее, припечатывала поцелуем любую его идею. Чего бы он там ни плел, мне нравилось целоваться. И вот он выдал:

– Не могу жить во лжи. Пора оттуда сваливать. Приютишь?

Первая моя мысль: «Какие же мужики, в сущности, жалкие». И сразу – радость: он теперь мой, окончательно, безраздельно. С некоторых пор меня начала раздражать его половинчатая принадлежность.

По телу дивно заструилась энергия…

Вспоминается день, когда он действительно сделал это. Мы не стали тратить время на ресторан, а поехали сразу домой. В багажнике «Лендкруизера» покачивались два объемистых чемодана и несколько разнокалиберных сумок. Я словно видела его поклажу сквозь заднюю дверь, следуя хвостиком на резвящемся «Поло». Мне даже чудилось выражение лица. Во всяком случае, когда мы прибыли, оно осталось таким же: каменная тяжесть свершенного преступления. С этим же выражением он перетаскивал все к подъезду. Потом к лифту. Наконец, в квартиру. И только здесь, опустившись на табурет, он улыбнулся:

– Вот так это делается. Раз – и все. По-английски. Иначе – смерть.

Нагнулся к сумке и вытащил бутылку «Хеннесси». Плеснул в два бокала. Не чокаясь, выпил. Закурил. Подлил себе снова, в два-три глотка осушил. На лбу проступила испарина. Вытер ладонью. Набулькал еще и хмуро уставился в свой коньяк.

Я не вмешивалась. Понимала, ему сейчас трудно. За компанию держала бокал, но сама едва пригубила. Ему-то можно сегодня напиться. Даже нужно. Все-таки – стресс. А мне возвращаться домой. Домой?

Герман поднял глаза:

– Тебе осталось сделать последний шаг.

С мужем мы практически не общались. С того злополучного дня, когда между нами случилось побоище, он замкнулся в себе и на любые вопросы отвечал исключительно «да» или «нет». А по большей части и вовсе отмалчивался. Только морщился да сопел, выразительно намекая, что говорить нам с ним более не о чем, все уже сказано, сделано, сожжено и развеяно по ветру.

Я была аналогичного мнения.

И все-таки, неужели, конец? Вот так взять и все разом перечеркнуть?.. А с другой стороны, что, собственно, перечеркивать? Затянувшееся расставание? Хроническое раздражение? Нетерпимость? Ненависть? Ложь?..

Когда я сказала, что уезжаю, он никак не отреагировал. Я разложила чемодан, начала укладывать вещи. Одного оказалось мало, пришлось взять еще чемодан, но даже в два весь мой гардероб не желал умещаться. Нажитое непосильным трудом и романтической дружбой в бессчетном количестве оставалось болтаться на плечиках, громоздиться на полках, тесниться по ящикам и валяться разбросанным где только возможно. Требовалось что-то оставить. Принести в жертву.

Но – кому?

А вдруг, в мое отсутствие здесь объявится его присоска? А она объявится, это уж как пить дать, судя по наглости эсэмэсок. И все достанется ей? Ну уж нет! Держи карман шире. Не на ту напали. В этом доме будет только одна хозяйка – я!

Но – как?

В конце концов, решила не горячиться. Перееду частично, а там посмотрю, как дело пойдет. Оформим развод. Разменяем квартиру. Ребенок – со мной. Изменнику – комнату в коммуналке. Только все не так просто.

Да и Герману я пока, строго говоря, не жена…

Я уточнила, что уезжаю на «сейлз-митинг». То есть, ненадолго. Когда вернусь – еще точно не знаю. Сообщу эсэмэской. Специально придумала так, чтоб он не больно-то расхолаживался. Похоже, поверил. Во всяком случае, раньше он никогда меня не проверял. Было немного обидно. То, что когда-то казалось доверием, теперь обнажило его откровенное безразличие. Даже не встал проводить, остался лежать на диване, демонстративно уткнувши нос в книжку, когда я загромыхала, как говорится, с вещами на выход.

Сквозняк гнилого подъезда. Прощальный щелчок двери. Всё.

Герман ждал за углом соседнего дома. Любопытно, что пригрезилось случайным свидетелям, наблюдавшим странную сцену под покровом вечернего сумрака, подальше от оранжевого фонаря? Суровый мужчина вытащил из малолитражки два чемодана и с вороватой поспешностью загрузил к себе в джип, а из джипа извлек шелестящий букет и просунул в окно малолитражки.

Потом летели через сияющую столицу. Я гнала во всю прыть, Герман висел на хвосте, прикрывая сзади. В одном месте остановил гаишник, объявил мне превышение скорости и затеял намеки на возможность не писать протокол, но подъехавший Герман показал свою «корочку», они поболтали, поулыбались и пожали друг другу руки.

Целоваться мы начали еще у машин. А в лифте сплелись уже посочней, поголовокружительней. Случайно нажали на «стоп». Без времени застряли в нигде. С жадностью упивались, отпуская контроль, давая волю инстинкту. Включили сознание, когда кто-то внизу застучал по дверям и начал браниться. Мы расхохотались, словно нашкодившие малолетки. Тронулись выше, доехали, дотянули, выплеснулись на площадку, расхристанные, горячечные, ввалились в квартиру, спотыкаясь, опрокидывая чемоданы, теряя цветы. Полубредовые, полураздетые, ринулись в комнату, обрушились на диван – и наконец, окончательно, на всю глубину, конвульсивно слились…

– Ну, вот мы и вместе, – произнесла я, когда все закончилось.

– Ничто нас не разлучит, – отчетливо прошептал Герман.

А потом мы пили коньяк и смеялись, не помню чему. А потом снова любили до вторичного измождения. А потом, совсем уже ночью, он вставил в видик кассету, потому что силы иссякли, но спать все еще не хотелось. Так чудесно было лежать, уютно переплетясь, и просто смотреть кино.

Назывался фильм «Криминальное чтиво».

 

14

В некотором смысле для меня это был курорт.

Ни мужа, ни ребенка, ни грызни, ни забот. Чемоданное настроение. Я хотела даже оформить отпуск, чтобы релаксироваться по полной. «Нордфарма» не отпустила. Кстати, Германа его служба – тоже.

Каждое утро мы разъезжались по своим делам. Вечером – дома. С ресторанами как-то заглохло. Да и поднадоело. К чему тратить деньги на романтическую бутафорию, когда налаживается настоящий семейный быт? Между прочим, с наладкой возникла легкая неприятность. В семье Германа роли разделялись традиционно. А вот у меня обнаружился досадный пробел в некоторых навыках, обычно приписываемых к женским обязанностям. Если купить продуктов в супермаркете худо-бедно могла, то приготовить так, чтобы любимый не морщился, не получалось. Опять же, мойка посуды. Да и уборка. Накапливалась и стирка. Герман обещал раскошелиться на соответствующие машины. Он позиционировал себя нормальным мужчиной и ждал от меня привычной бытовой женственности. Ну не могла же я признаться, что в прошлой моей жизни роль домохозяйки много лет исполнял муж.

Зато, ночью все вставало на места. Ролевое разделение было естественным и ненасильственным. Разве что иногда, в порыве страсти, Герман делался чуть грубоватым, однако мне это, в приливе нежности, даже нравилось. А то и я, случалось, перехватывала инициативу, и уже он оказывался у меня в подчинении, и как бы он ни стонал, ни молил и ни отшучивался, я беспощадно доводила дело до кульминации. Такая интенсивность для него была тяжеловата. Я это чувствовала. Он не привык, чтоб каждой ночью – рай. Но не отлынивал, и виду не подавал. Я, в свою очередь, не заикалась про шалаш. Зачем о грустном?

Вот только Герман изо дня в день, по-моему, всё грустнел.

Придет с работы, сядем ужинать, общаемся. Расскажет анекдот, курьез из практики, посмеемся. Но стоило мне отвернуться и случайно подсмотреть – его глаза мутнели далью напряженной думы.

Однажды запиликал его сотовый. Герман подскочил. Чертыхнулся, что забыл выключить. Он выключал? Я и не думала. Хотя, пожалуй: за весь период уединения по вечерам никто не нарушал покой и тишь нашей идиллии… Я слышала, как он сказал «привет», потом «да», «нет», «да» и несколько «нет» подряд, все более раздраженных. И вдруг сорвался в крик: «Звоните днем, когда я на работе! Сейчас я отдыхаю! Да, отдыхаю! Оставьте меня в покое хотя бы по вечерам!»

Вырубив связь, схватился за сигарету. Мрачно задымил. Покрутил головой, нашел – плеснул себе коньяку. Выпил. Глаза замутнели не просто думой – реальной опасностью.

Я нежно прижалась к его плечу.

– Проблемы?

– Да.

– С долгом?

Он помедлил. Невесело усмехнулся.

– Да, с долгом.

В эту ночь он напился. Завалился спать, отвернувшись.

Я не стала допытываться. Любопытной Варваре не базаре нос оторвали.

Следующим вечером в квартиру он не вернулся. Прождала его, как на иголках. Иголки впивались все глубже. Я все чаще тыкала «вызов». Даже ухо вспотело.

Его сотовый оставался вне зоны доступа.

Прошли сутки. Протянулись вторые, третьи… Я забрасывала эсэмэсками. Он на связь не выходил. Каждый вечер я приезжала, чтобы сидеть в четырех стенах. Стены медленно сдавливали череп. Я пыталась понять. Мысли путались. Как нелепо. Что я знаю о его ситуации там, в отдалении, за пределами нашего тайного райского уголка? Что я знаю вообще о его делах?

Вдруг он влип в криминал? Не хотелось так думать, но все догадки сводились к тому. Перелистывая в памяти странички нашего лета, я трезвела, мне делалось дурно, меня холодил страх. А вдруг – и я вместе с ним? Что тогда? Бежать? Но куда? По месту прописки заявиться никак не возможно. Первый же участковый выпишет мне повестку. Да и не могу я там быть, для мужа я – на «сейлз-митинге». А если дернут через «Нордфарму»? Тогда уж точно достанут. Я каждый день на работе, и сотовый выключать не имею права. Корпоративная дисциплина. Минимум, что грозит – увольнение. Один звонок из милиции – и высокоэтичная компания помашет мне ручкой.

Такого жуткого одиночества никогда еще не испытывала. Поговорить-то не с кем. Посоветоваться. Какую-нибудь бы подсказку.

Дошла до киоска. Купила «Astrus-гороскоп». Что там про меня обещают?

На ближайший период звездная перспектива была тревожна…

И тогда я впервые сделала это. Раньше не позволяла. Хотя нервы нет-нет, да подзуживали. Современный, высокотехнологичный, эффективный и безопасный.

Я приняла «Релаксам». Одну таблетку. А через полчаса – еще одну.

На работу ходила пришибленным привидением. Не представляю, как я общалась с заказчиками. Наверное, тренинги выручали. Болтаешь на автомате. Можно не думать. Вообще ни о чем.

Как ни странно, именно тогда я впервые задумалась: работа – больше чем просто деньги. Работа позволяет забыть, что творится у тебя дома. Пусть ненадолго, но все-таки облегчение. Нервной системе необходимо переключаться. Иначе рискуешь повредиться рассудком. В наше свободное, высокотехнологичное время ничто так не успокаивает, как рабский труд на износ.

А еще, мне раньше наивно казалось, будто работаю я ради семьи. Теперь же все чаще осознавала, что, на самом деле, вкалываю на корпорацию. Корпорации плевать, что у тебя на душе. Ей плевать, как ты себя чувствуешь. Ей не нужна ты сама. Ей нужна энергия твоей жизни. Хочешь денег – расплачивайся здоровьем.

Хорошо хоть, встречались нормальные люди. К примеру, мой менеджер. В его задачу входили двойные визиты. Он должен был меня контролировать. Но у нас сложились правильные отношения. Он мне доверял и на визиты почти не ездил. Однако за попустительство требовал показателей. Вывернись наизнанку, а продажи вынь да положь. Оправдывая доверие, я сжимала нервы в кулак и с утра до вечера капала заказчикам на мозги.

Только, похоже, получалось у меня так себе. Хорошая мина при плохой игре не обманывала. Помню даже, один психиатр, зав отделением в «Клинике Неврозов», мой давний заказчик и опинион-лидер, пригляделся ко мне озабоченно, когда в очередной одинокий визит я пыталась прогнуть его на заказ крупной партии «Релаксама». Опытный доктор и порядочный, наверное, человек, он прямо сказал, что в таком состоянии мне не стоит работать. «А какое у меня состояние?» – спросила я дурочкой. «Что вы приняли?» – в упор пригвоздил он.

У него были такие глаза, сквозные, отсутствующие и, одновременно, пронзающие, будто в каждом по рентгеновскому аппарату. И еще, в них угадывалось такое знание жизни, от которого таиться бессмысленно.

Я сразу созналась: «Приняла успокаивающее». Как-то стало полегче, груз с плеч, хоть с кем-то да поделилась. «Релаксам?» – спросил он. «Что-то нервы шалят». – «Не увлекайтесь, это путь к привыканию», – остерег он. «Ничего, доктор, справлюсь. Сейчас у меня тяжелый период. Переживу, а там брошу лекарства».

Собралась уходить, когда он меня у двери задержал:

– Если совсем туго прижмет, обращайтесь.

– Я столько не зарабатываю.

– Проведем вас через бюджет.

– Спасибо, доктор. Правда, спасибо… Но я не верю в бесплатные отношения.

К середине августа окончательно пала духом. Зарядили дожди. Лето сразу резко остыло. По всем признакам пришла пора возвращаться с «курорта».

Однажды пропав, Герман так и не объявился.

Наметила день возвращения: 17-го, понедельник. Начинать нужно всегда с понедельника. Но в преддверии выходных мне показалось – не переживу…

В пятницу я пошла к нему на работу.

Я помнила адрес. Однажды мы там встречались, напротив, в бистро. Все было на месте: и бистро, и казенный дом с подъездом, герб, золоченые буквы. На входе выродок в сером затребовал пропуск, пытался меня не впустить. Сочетание звуков «Герман Ильич» паролем для него не являлось. Я добилась, чтобы он позвонил начальнику. Развязный начальник меня промурыжил, но так же не обнаружил знакомства с Германом Ильичом. Тогда я их припугнула вышестоящим руководством. И только вышестоящий проявил компетентность. Только спросил, кто я Герману Ильичу… Кто, кто… Жена!

Выродок выписал пропуск. Пояснил, как найти кабинет. Несовпадение фамилий его не смутило. С замиранием сердца я поднялась на этаж и тяжелеющим шагом приблизилась к кабинету.

Германа на месте не оказалось. Но коллеги заверили, что он точно на службе и, скорее всего, в столовой, обедает. Вот, значит, как? Жив и здоров? И даже не пострадал аппетит? Славно, славно… Я присела у кабинета, ждать.

Мысли роились и жалили. Я их гнала, но они увивались, облепливали, слепили, впивались, отравляли, жгли, лихорадили, выкручивали нутро, доводили до бешенства.

Наконец, появился.

Он шел по коридору легкой походочкой человека, у которого чистая совесть и отменное пищеварение. Лицо светилось сытой умиротворенностью. Вдруг увидел меня.

Его словно судорогой передернуло.

– Как ты меня нашла? – Поспешная его радость чуть запоздала прикрыть его явное замешательство.

– Для меня важнее, как потерялся ты?

Он спрятал глаза, зашарил по сторонам.

– Да, ты права. Нам нужно поговорить. Только… давай, не здесь…

В бистро он заказал два кофе и один коньяк. Когда официантка уже отвернулась, спросил: может, и я хочу выпить? Нет, я хотела быть трезвой. Ему принесли. Он схватился за рюмку, едва пригубил, и она тут же, выскользнув, разлилась. Он отряхивал руки. Я холодно накидала ему ворох салфеток.

– Ну, и?..

– Понимаешь?.. – Он принялся суетливо вытирать стол. – Все не так просто, как я думал… как мне казалось… Они меня дергали, доставали все эти дни. Просто сводили с ума… И, в конце концов, она приперлась ко мне на работу.

– Она?

– Да… – Он предательски глянул. – Жена.

Все версии криминала, изводившие мои нервы, мгновенно сошлись к единственной, довольно-таки жалкой пошлости.

– Ты не представляешь, что она тут устроила… – Он невротически закурил. – Валялась в ногах, ползала на коленях, голосила… Просила прощения… Клялась измениться, быть впредь образцовой женой… И еще… еще… – Он курил уже фильтр. – Сказала, дочура плачет… Понимаешь?.. Я нужен им.

Я понимала, понимала. С самого начала. Да вот только поверила. Дура. Чтобы снова обжечься и окончательно, черт возьми, повзрослеть. Боже, как это зябко – отходить от дурмана влюбленности. И как это больно – понимать, что мужчине от женщины нужно только одно.

Он раскрыл портмоне. Доверительно мне протянул. Там была фотография: Герман, его ровесница и нечто среднее между ними, юное, с оптимизмом в лице.

– Дочура… – Он улыбнулся с сентиментальностью слизняка.

И тут запиликал его телефон.

По вороватому взгляду и натужно-спокойному голосу я сразу поняла, от кого исходит звонок. Пока он извивался, дескать, работает, и обещал не задерживаться, я разглядывала фотографию в портмоне. Наконец, он освободился.

– Красивая. – Я вернула ему икону. – Наверное, умная. Переживает.

– Будь спокойна. – Безрадостно усмехнулся. – Я за это уже заплатил.

– Дочуру родила. На коленях, опять же, ползает. Да ты просто счастливчик!

– Прошу тебя, не ерничай. У меня самого на душе – хоть в петлю! А жена… Она всего лишь возвращает мне то, что я по молодости за нее переплатил. К счастью, с возрастом приходит понимание, что женщина столько не стоит.

– Любопытно… Вот с этого места, пожалуйста, поподробней…

Заткнулся. Закусил губу. Затравленно закурил.

Я улыбалась. С беспощадностью к его малодушию. С хладнокровным сознанием всего, что он может еще сказать. С непроизносимой болью глубинного моего, личного. С презрением. С жалостью. С отчаяньем. Улыбалась.

– Слушай… – В его тусклых глазах засинела надежда. – Давай все оставим, как есть. Будем встречаться, как раньше. Ведь нам было хорошо? Правда?.. Возможно, когда-нибудь, позже, я найду возможность с ней развестись. Чтобы быть с тобой… Но сейчас очень неспокойное время, я не могу их оставить, в стране вот-вот что-то произойдет, один мой знакомый банкир…

Я перебила:

– Короче… Или она – или я.

Он медленно, очень медленно и мучительно покачал головой. Глаза налились, заблестели. Спрятался в дым последней затяжки. Потыкал окурком в пепельницу, раздавил, размазал табачные крошки с пеплом. И окончательно покачал головой.

– Я не смогу… Прости.

Резко поднявшись, он быстро пошел на выход.

– Ключи!

На мой окрик он обернулся в недоумении.

– Ключи от квартиры! – Я порылась в сумочке и швырнула на стол.

Он опять покачал головой… Попятился… Развернулся…

И зашагал, уже не оглядываясь.

 

15

Я вернулась.

Застала все на привычных местах. Только пыли прибавилось на мебели да по углам. Муж производил впечатление музейного экспоната: лежал в той же позе и в том же месте, где я его бросила. Похоже, он даже не догадался о нашем разрыве. «Как съездила? – и не дожидаясь ответа: – Обед на плите». Будто не было между нами никакого конфликта. Вот я и дома. Есть не хотелось. Силы оставили. Жизнь невозможна. Плакать – нельзя.

Не разобрав чемоданов, не раздевшись, рухнула на кровать. Он пролеживал диван в другой комнате. Я – в спальне. Между нами висела мертвая тишина. Шелестнула страница… Может и мне чего полистать?

Подвернулась стопка журналов – так быстро старящихся журналов.

Взяла один. Свежий номер, прошлого месяца. Буквы плыли, текли, не желали складываться в слова. Хотела закрыть, когда на последней странице вдруг наткнулась на объявление. Огромными буквами: «МАГИЯ № 1».

Вгляделась, вчиталась. Подобной рекламы здесь было немало: «Академия любовной магии и семейной конфликтологии», «Потомственная ясновидящая», «Парапсихолог», «Маг высшей категории силы», «Опыт работы», «Гарантия 100 %», «Цены снижены»… И дальше: «Возврат любимого за 1 сеанс в самых тяжелых случаях», «Приворожу любимого. Верну неверного мужа в семью», «Восстановлю прежние счастливые отношения», «Устраню соперницу. Навсегда. Он будет ее ненавидеть!»…

Я чуть не расхохоталась. Сдержалась, боясь разрыдаться. Рынок услуг обнаруживал явный спрос. Больше всего поразило то, что я не нашла ни одной рекламы с формулировкой типа «Верну любимую».

Были здесь и менее шарлатанские объявления, адресованные более реальному сектору рынка: «Студентки», «Девчата», «Красавицы», «Леди», «Стервочки», «Лучшие девушки», «VIP-досуг», «Скучно? Звони!»…

Боже, что происходит? Куда катится мир? Есть ли в нем место для нормального женского счастья? А впрочем, какое мне дело до огромного сумасшедшего мира, когда мой личный мирок так предательски рухнул. Наверное, это правда: в жизни всего два периода – ожидание любви и ожидание смерти.

Любви я уже не ждала. Сгребла все журналы, какие были в квартире, вышла на лестницу и спустила в мусоропровод.

«В стране вот-вот что-то произойдет». Пророчество Германа я вспомнила в понедельник, 17 августа 1998 года. Хотела снять с банкомата денег, но операции были заблокированы.

В моем банке сообщили, что Центробанк объявил дефолт.

Руководство «Нордфармы» сказало не паниковать. Это временная, чисто техническая задержка, и в ближайшее время они найдут способ выплатить зарплату, в соответствии с договором, как и раньше, в валюте. Мы должны сосредоточиться на работе, а не забивать голову проблемами финотдела. Только как тут не забивать: если платежеспособность населения рухнет, продавать лекарства по мировым ценам окажется невозможным!

Именно это случилось ровно через неделю. 25 августа курс доллара на ММВБ в результате торгов вырос к рублю сразу на 10 % – и мы услышали о траурном «Черном вторнике». После этого рублевые цены поехали вверх, но догнать их народ не спешил, не было шанса. Большинство поджимали хвосты и затягивали пояса. В особенности – бюджетные служащие.

Герман… А ведь он тоже бюджетный служащий. Хоть и деляга. Он поступил благородно. Хоть и подлец. Не бросил семью в нищете. Накануне дефолта. Он их пожалел, все правильно, настоящий мужчина.

А меня? Кто пожалеет меня?

Как же подмывало ему позвонить! Или послать эсэмэску. Кольнуть, как-то дернуть, напомнить. Но я била себя по рукам. Он молчит – значит, все кончено. Да и что, собственно, «всё»? Была ли это любовь?

Не знаю. Возможно. Наверное. Да. Не всякой любви суждено быть до гроба. Увы. Я его, как могла, покорила, он, как мог, за меня заплатил. Поделился энергией жизни. Но не всей. Далеко не всей.

И тут меня озарило: все дело в энергии жизни! Вот только жизнь – долгая штука, дольше любовных романов. Однажды роману приходит конец, ничто не держит, ты снова свободна – иными словами, можешь гордо идти по́ миру. Хорошо, если сама зарабатываешь. А если потеряешь работу? Что тебя ждет? И что ждет твоего ребенка? Что? Нет, нет, мужчина должен быть рядом, каждый день, каждый год, независимо от дефолтов, смены правительств или катаклизмов природы. Любовь конечна, деньги условны, все может случиться, не зарекайся, а энергия жизни нужна тебе вплоть до смерти. Поэтому нужно быть замужем. Нужна надежная для мужчины привязь. Нужно, чтобы мужчина постоянно принадлежал. Нужны законные основания мужчину себе подчинить.

Нужна безраздельная над мужчиной власть.

Я снова жила с моим Сладким. Семья. Было горько осознавать, что он прохвост. А что делать? Не выгонять же из дому. Как-никак, отец Малыша. Да и вел он себя теперь прилично. Похоже, остепенился. На яхту больше не ездил, с работы возвращался пораньше. Я нет-нет, да заглядывала в его глаза. Там зияла мертвая пустота. А что подсказывало мое сердце? В сердце висело безмолвие склепа. Как ни крути, по всем признакам выходило, что присоска отпала, роман завял. Неудивительно – после дефолта он мог заработать, благодаря своим скорпионам, лишь на поддержку собственных жалких штанов.

К концу года доллар стоил уже двадцать один рубль – против шести «деревянных» минувшего лета. Мы ползли в тьму нищеты. Навстречу ползла депрессия. Из развлечений бесплатным остался только лишь телевизор.

Помню, смотрели передачу, посвященную декабристам. Эти романтики хотели сделать жизнь лучше и подняли мятеж, пытаясь свергнуть тогдашнюю законную власть. Развязка известна: зачинщиков ждала виселица, а остальных соучастников сослали в Сибирь. Передачу вел занудливый дядька, имеющий склонность к лирическим отступлениям, а также к вольной трактовке исторических фактов с проведением параллелей и утверждением собственных выводов. Он, в частности полагал, что царский режим был весьма либеральным. Для сравнения взял тиранию эпохи Сталина. Когда декабристы пошли по этапу, за ними поехали верные жены, и «души прекрасным порывам» царский режим не препятствовал. А вот в чудовищные репрессии сталинизма, когда стали арестовывать жен высшего руководства страны, ни один из высоких мужей не дерзнул за супругу вступиться и, уж тем более, отправиться с ней в лагеря…

Внезапно мой муж начал мелко трястись. Я даже перепугалась: что это с ним такое случилось? Схватившись судорожно за живот, подтягивая колени, он медленно скрючивался, лицо исказилось – и вдруг толчками посыпался смех:

– Идиот! Какой же он идиот!.. Вроде, взрослый мужик, а так… так ничего и не понял!.. Считает… считает, что они не поехали, потому что… боялись Сталина… Ну, идиот! Полнейший кретин!..

Я не поняла, чему он смеется. Спросила. Он не ответил, только покатывался, аж на пол сползал. Я переключила канал, а он продолжал сотрясаться в истеричном, рыдающем хохоте. И потом, в течение дня, еще несколько раз, ни с того ни с сего, начинал похохатывать. В этих всплесках звучала нотка безумия. Мне сделалось жутко.

Я не знала, чего от него ожидать.

 

Статистика

[2]

Прошли годы. Сколько точно, не помню. По крайней мере, вовсю шелестел XXI век. Мелькал календарь, моды сезона, лица заказчиков, имена менеджмента. Все перемешивалось в ускоряющуюся круговерть.

Я жила как пришибленная. Каждый день был заполнен движением, в органайзере не оставалось свободных часов, но если бы кто-то спросил, ради чего она, эта гонка, не уверена, что нашла бы ответ. Никто и не спрашивал. К счастью.

Потому что, стоило вдуматься, получалось, юность моя промелькнула, молодость тоже потихонечку улетучивалась, и все труднее было себя обманывать, критически вглядываясь в зеркало перед очередным корпоративным мероприятием. Иногда перелистывала фотографии: трех-, пяти-, семилетней давности. И лицо было глаже, и глаза позадорней, и вокруг все как будто яснее. А в настоящем – морщинки и складочки. В голове – кутерьма. В груди – напряжение, ни с чем конкретно не связанная, дурная привычка тревоги. Все больше времени поглощала работа. Все меньше оставалось на личную жизнь. Да и были ли она? Или это только иллюзия? Если не бред.

Как-то раз поменяли у нас сейлз-директора. В руководстве «Нордфармы» это было обычной практикой. Их присылали откуда-нибудь из Европы, на пару-тройку бегущих лет, для оживления процесса местных продаж. За время ссылки, имея в виду свой последующий карьерный скачок на теплое местечко в какое-нибудь уютное государство, они изучали местный язык и рисовали нам цифры рыночных рубежей, которые мы должны были фанатически покорять. Я всяких видала и, в принципе, давно уже научилась не давать выжать из себя слишком много энергии. Все бы ничего, если б однажды, в хмурый осенний день, новый сейл-директор не затеял безумие.

Его сумасшествие почиталось за норму, поэтому взывать к разуму в данном случае было бессмысленно. Он отловил меня в офисном коридоре и категорически предложил, чтобы я выступила на ближайшем сейлз-митинге с креативным докладом.

Обычное дело. Эка невидаль. Нужно – так выступлю. Вот только оказалось, все не так просто. Мне вменялось подготовить доклад, подведя выводы к расширению продаж «Релаксама», без всякой воды, аналитического содержания, с привлечением данных статистики.

Ничто меня так не раздражает, как таблицы и графики. А столбики цифр вызывают тоску с головной болью. Статистика? Я должна заниматься этим занудством? Бо́льшего стресса для меня трудно придумать… Будь он тим-лидером, я бы нежно его послала. Будь даже продакт-менеджером – попыталась бы отшутиться. Но ко мне снизошел самый что ни есть «топ», один из богов корпорации, да еще и всучил буклет с логотипом «Нордфармы».

Не увидев достаточного энтузиазма, он продал доклад как мое развитие: в корпорации я на хорошем счету, успешно двигаю «Релаксам» и, кто знает, может и он меня продвинет повыше? Хитрюга. Никакой он не сумасшедший. Просто взвалил на меня дополнительный груз. Нашел дурочку. А что мне оставалось делать? Как не карьеру?

Я только спросила: «Можно без цифр? Все и так очевидно».

Он усмехнулся: «Нет задачи трудней, чем доказывать очевидное».

Удалился, оставив меня с буклетом. С обложки взирало мрачное слово – «СТРЕСС». На отвороте сияла цитата за подписью главы корпорации:

«Любите женщину. Она – наш целевой потребитель»…

Стрессу подвержен любой человек.

В США 90 % населения постоянно находятся в состоянии стресса. Из них 60 % имеют стресс 1–2 раза в неделю, а 30 % – практически каждый день. 2/3 визитов к врачу обусловлены симптомами, в основе которых лежит стресс. Экономические потери от медицинских пособий превышают 300 млрд. $ в год.

Из 147 млн. рабочих в странах Евросоюза 40 млн. страдает от стресса, что ежегодно обходится налогоплательщикам в 19 млрд. $.

В России нет столь точной статистики, но даже по самым осторожным оценкам 70 % граждан пребывают в состоянии стресса, а 1/3 – в состоянии сильного стресса.

Длительный стресс у 80 % людей ведет к «синдрому хронической усталости». Его симптомы: слабость с утра, быстрая утомляемость, бессонница, частая головная боль, раздражительность, склонность к уединению.

У 60 % стресс деструктивно влияет на сексуальную жизнь…

Тут меня кто-то отвлек. Пришлось поздороваться, поболтать. Буклет я мгновенно спрятала за спину. А когда помеха для чтения, наконец, отвалилась, он открылся уже на другой странице…

Психические заболевания превратилось в настоящую эпидемию. Сегодня она затрагивает каждого четвертого в мире. По прогнозам ВОЗ, к 2020 г. психические расстройства войдут в первую пятерку болезней, ведущих к потере трудоспособности.

Наблюдается тенденция к резкому увеличению потребления психотропных средств. В 2002 г. только на антидепрессанты выписано 100 млн. рецептов на сумму 19, 5 млн. $. Во Франции каждый седьмой рецепт – психотропные препараты. В Швейцарии расходы на психиатрию выросли за 10 лет в 2,5 раза. В Германии по этой статье тратится 2,6 млрд. $ ежегодно. В США на рубеже веков бюджет психиатрии составил 80 млрд. $ в год.

В нынешней России, по сравнению с 90-ми, число пациентов психиатрических клиник удвоилось. Это только зарегистрированные случаи шизофрении, маниакально-депрессивного психоза и эпилепсии. Что до невротических расстройств, они обрели статус массовых и заняли второе место после сердечно-сосудистых. Таким образом, по уровню психических заболеваний Россия вырывается в мировые лидеры…

Оглянувшись по сторонам, я перелистнула…

Мужской мозг по весу больше женского. Зато у женщин на 15–20 % больше серого вещества. Это позволяет женщинам набрать равное с мужчинами количество баллов в стандартных тестах на уровень интеллекта. Этим же объясняется и равная встречаемость шизофрении – 1 %. На каждую сотню – один свихнувшийся, вне зависимости от пола. Во всех других разновидностях психической патологии судьба меньше щадит именно женщин.

Каждый месяц психически страдают 15 %. В течение жизни заболевает 1/3. Чаще всего у женщин встречаются большая депрессия, сезонные аффективные расстройства, маниакально-депрессивный психоз, булимия, анорексия, навязчивости и фобии, генерализованные тревожные состояния, соматизированные расстройства, болевые синдромы, истерия и суицидальные попытки.

75 % психотропных препаратов прописывают женщинам. У них же чаще наблюдаются побочные эффекты. Из имеющейся психической патологии при первичном обращении к врачу распознается только 50 %.

Мужской гормон тестостерон повышает болевой порог, в то время как женский эстроген его понижает. Также, женщины меньше производят серотонина – гормона «счастья». В сравнении с мужчинами, они в 2 раза больше подвержены депрессии и в 3 – мигрени. У девочек выше риск школьных фобий. Предменструальная дисфория наблюдается в 2 % случаев. В период беременности и после родов у большинства развивается депрессия «baby blues», чаще преходящая, но нередко вызревающая в психоз. Расстройства пищевого поведения – булимия и анорексия – встречаются почти исключительно у прекрасного пола: на 10 женщин всего 1 мужчина. Недовольство фигурой и жесткая диета доводит многих до истощения, и более 20 % аноректиков едва доживают до 33-х лет. В 3 раза чаще, чем у мужчин, у женщин бывают специфические фобии, в 1,5 раза – панические атаки, в 2 раза – генерализованное тревожное расстройство, и во столько же – посттравматический стресс-синдром. Женщины реже злоупотребляют алкоголем, но степень зависимости у них выше мужской, и при развившемся алкоголизме у 20 % больных женщин возникает депрессия с суицидальной тенденцией. Соматоформные и ложные расстройства, в основе которых лежит скрытая депрессия, случаются у женщин в 5 раз чаще. После менопаузы стартует шанс болезни Альцгеймера. Ну а престарелые дамы рано или поздно кончают деменцией…

Уже вышла из офиса, когда вдруг запиликал мобильник. Звонил сейлз-директор, мой новый тиран. Поинтересовался, как мне буклет. Я сказала, что впечатляет. Он хохотнул мелким бесом и сообщил, что этого маловато, он ждет от меня более обширного материала, целевой потребитель – это не только психи, я должна проявить креативность, поскольку зачитать доклад по буклету способен и любой идиот.

Вот прицепился! Как клещ. Одного со мой возраста, а уж раскомандовался, будто Наполеон. Кстати, чем-то похож. Шибздик. Не топ-менеджер, а топик. Так и буду его звать, в отместку – Топик.

Всю дорогу домой думала о докладе. Машина в вечерней пробке еле ползла. Лил дождь. Слепили фары. Да еще и придурки всякие подрезали, норовя обогнать – сплошь мужики, а то как же, естественно. Включила музыку. Обычно слушаю «Русское радио», «Радио-дача» или «Радио-ретро». А тут нашла «Радио-джаз». Его в свое время настроил мне муж. Хоть я не просила. Теперь пришлось весьма кстати. Релаксирует.

В конце каждого часа у них делают вставку: то стихотворение, то цитату из классики.

По спине побежали мурашки, когда я внезапно услышала: «Как бы плохо мужчины не думали о женщинах, любая женщина думает о них еще хуже».

Добралась. Дома – всё как всегда. То есть, нормально. Ребенок спит, муж уставился в телевизор. Даже не поинтересуется, как у меня дела. Ладно, переварю. Сегодня не до обид. Нужно готовить безумный доклад.

Влезла в Интернет. Набрала: женщины, стресс. По результатам поиска, главные источники стресса – семья и работа. Ну, с семьей-то понятно, не маленькая. Тоже мне, открытие. Между прочим, а что у женщин с работой?..

«Женщины, говоря отвлеченно, имеют равные с нами права, но в их интересах не пользоваться этими правами». Талейран.

Нет, нет – для доклада это не подойдет…

Половина экономически активного населения – женщины. Из всех трудоспособных женщин работает большая часть. К сожалению, во всех сферах деятельности наблюдается дискриминация по половому признаку. Позволяя работать, мужчины не допускают женщин к распределению власти, финансов и собственности.

По данным Росстата мужчины и женщины работают поровну: 50,6 % и 49,4 % соответственно. Но большинство женщин выполняют подсобную и техническую работу. В Госдуме их только 10 %, в Совете Федерации на 176 мужчин – 2 женщины. При том что российские женщины в среднем более образованы, их заработная плата в среднем отстает от мужской на 30–40 %.

В странах Евросоюза 46 % рынка труда – женщины. Однако среди руководителей крупных компаний 71 % – мужчины. В возрастной категории 25–45 лет постоянный контракт имеют 4/5 мужчин и только 1/2 работающих женщин. Женщин с низким доходом в 3 раза больше, чем мужчин; со средним – одинаково; а с высоким уровнем мужчины в 2 раза преобладают.

83 % женщин заняты в сфере услуг. 17 % француженок сталкиваются с унижениями и домогательствами. 23 % шведок работают «сверх нормальных физических сил». 5 млн. британок трудятся внеурочно 7 часов в неделю без всякой оплаты, теряя на этом 10 тыс. $ в год. По оценкам Международной Организации Труда (МОТ) во всех странах объединенной Европы разрыв зарплаты между мужчинами и женщинами составляет 15 %.

Схожая картина наблюдается в США. Женщины – 46 % трудящихся. За последние 10 лет женщины заняли половину новых рабочих мест, а за предыдущие 20 лет – 2/3 мест в сфере высоких технологий. За 30 лет занятость американцев старше 65-ти увеличилась на 101 %, причем число работающих мужчин выросло на 75 %, а женщин – на 147 %. В менеджменте 51 % работников – женщины. В фирмах, где в совете директоров есть женщины, продажи выше на 42 %, а доходность капитала – на 66 %. Однако женщины занимают всего 15 % руководящих позиций, и высшие должности экономики по-прежнему в руках у мужчин. По данным бюро переписи населения США средний заработок женщины составляет 77 % от мужского. За всю трудовую жизнь женщины со школьным образованием получают на 700.тыс $, выпускницы колледжей – на 1,2 млн. $, а врачи, адвокаты и менеджеры – на 2 млн. $ меньше мужчин аналогичной квалификации.

Во всем мире женщины работают все больше. Растет и число «работающих бедных» – то есть тех, кто зарабатывает ниже черты бедности (1$ на человека в день). Необходимость посвящать себя детям и дому вытесняет женщин в сектор «нестандартной занятости». Их трудоустройство остается негарантированным, грозит потерей средств к существованию, ведет к работе в качестве прислуги, а нередко и в сферу «секс-услуг»…

Последнее мне показалось откровенной натяжкой. Чисто мужская, на мой взгляд, фантазия. Из укола задетого самолюбия, ну и из любопытства, конечно, я набрала это мерзкое слово…

Проституцией мы называем случайные, внебрачные сексуальные отношения, не основанные на личном влечении и имеющие целью получение платы.

Публичные дома появились в Риме в VI в. до н. э. Ф. Энгельс нашел, что моногамия и проституция неразделимы. К. Маркс доказал, что развитие меновых стоимостей тождественно всеобщей продажности. Г. Зиммель увидел, что в условиях товарно-денежных отношений проституция становится символом человеческого взаимодействия.

В России первый указ по борьбе с проституцией вышел в 1649 г. Спустя 200 лет, в 1843 г. проституция определена «терпимою». К концу XIX в. число домов терпимости составило порядка 1,5 тыс., примерно столько же – тайных притонов, зарегистрированных проституток – более 15 тыс., а одиночек и подозреваемых – более 35 тыс. При Советской власти, в 1919 г. создается «Комиссия по борьбе с проституцией». В 1940 г. официально объявлено, что проституция в СССР ликвидирована. Однако в середине «перестроечных» 80-х при опросе учащихся и студентов, профессия проститутки заняла 11 место среди 20 предпочтительных видов деятельности. Сегодня, по сведениям МВД, «на панели» около 1 млн. женщин. Только в столице ежевечерне работают 200 тыс. секс-тружениц. Среди них 1/4 – несовершеннолетние, а из взрослых 1/4 – замужние. По оценкам экспертов, российский рынок секс-услуг приносит 1 млрд. $ в год.

К легализации проституции в разных странах отношение разное. В США ремесло дозволено в некоторых штатах. А, к примеру, в Бразилии разрешено повсеместно, и на 144 млн. населения приходится 7,5 млн. проституток. Маленькая Латвия подпольно таит до 4 тыс. Греция официально насчитывает 7 тыс. Чехия признает около 25 тыс., и демократическое правительство решает проблему легализации. Во Франции легально работают более 20 тыс., каждый десятый француз начинает познание женщины с проститутки, каждый третий имел с ними дело, при этом мимо бюджета утекает 1,7 млрд. € в год. Проститутки Голландии входят в «профсоюз работников сектора услуг», насчитывают около 20 тыс. тружениц, добывают 1 млрд. € в год и законопослушно платят налоги. А в Германии специализируются на «горизонтальной ниве» приблизительно 400 тыс. женщин, из них 240 тыс. – уроженки других стран, из которых 20 тыс. – жительницы восточной Европы и СНГ, совместными усилиями зарабатывающие 6 млрд. € в год и обманывающие казну на 2 млрд.€.

По подсчетам ООН, незаконный оборот секс-индустрии в мировом масштабе составляет 5–7 млрд. $ в год, что больше, чем военные бюджеты всех стран вместе взятые. После наркотиков и оружия, это самый выгодный бизнес…

Круто. Но в доклад не монтировалось. Если кто-то решил зарабатывать телом, я – не при чем. Для «Релаксама» тут нет приложения. Черт, почему я должна заниматься цифрами?! Зла не хватает! Эх, был бы у меня нормальный муж, не пришлось бы сейчас корячиться…

«Независимая женщина – это женщина, которая не нашла никого, кто хотел бы зависеть от нее». Саша Гитри.

Институт брака появился более 4 тыс. лет назад. За последние 50 лет он менялся быстрее, чем за тысячелетия. Сегодня в США брак считают необходимым 78 % респондентов, в Европе – 61 %, в России – 58 %. Треть опрошенных полагают, что институт брака себя исчерпал, и не желают оформлять отношения. Тем не менее, 71 % мужчин и 68 % женщин называют брак неотъемлемой частью жизни.

75 % людей живет в семье потому, что семья дает им любовь, общение и поддержку. 25 % не прочь из семьи уйти, но не могут из-за детей или других нравственных принципов. Притом что 72 % довольны качеством семейной жизни – для сравнения, жилье удовлетворяет 63 %, а доход лишь 32 % – только 1 % пребывают законном в браке по причине отсутствия достойной альтернативы имеющейся «половине».

20 лет назад распадался каждый третий брак. В наши дни – каждый второй. Разводом заканчиваются 40 % первых браков, 60 % вторых и 75 % третьих. За первые 4 года случаются 40 % разводов, а за 9 лет – 2/3 общего их числа.

В США ежегодно играется 2,2 млн. свадеб. В то же время, 2,3 млн. американских пар не регистрируют отношения. Из состоящих в традиционном браке сохраняют супругам верность 77 % мужчин и 88 % женщин. Гражданский брак предпочитают 60 % разведенных. За последние 50 лет число таких браков увеличилось в 10 раз. Каждая четвертая из женщин в возрасте 25–40 лет сожительствует не с мужем, а с так называемым партнером.

Образование работает на семью. Так, 75 % мужчин-кандидатов наук женаты, а среди мужчин рабочих профессий находят себе жен только 59 %. Среди американок с высшим образованием матери-одиночки составляют 12 %, а окончившие только среднюю школу рожают вне брака в 40 % случаев. У матерей-одиночек в России рождаются 30 % детей, в США – 33 %, в Финляндии – 37 %, в Великобритании – 38 %, в Швеции – 54 %, а в Исландии – 64 %. В целом, чем выше образование супругов, тем ниже уровень разводов. Однако чем более супруги образованны, тем, как правило, меньше у них детей. Получается, что высокообразованная часть населения попросту не воспроизводит самое себя, а в продолжение рода впрягаются те, кого Бог не перегрузил избытком ума.

Из российских женщин половина не замужем. Бездетные чувствуют себя счастливей, нежели матери. В семьях с детьми инициаторами развода в 60–80 % случаев являются именно женщины. На первом месте (42 % разводов) стоит психологическая неготовность к семейной жизни. На втором – пьянство одного из супругов (причину назвали 31 % женщин и 23 % мужчин). На третьем – супружеская неверность (15 % женщин и 12 % мужчин). На четвертом – отсутствие помощи по хозяйству (на это жалуются 9 % женщин). Мужчины жалуются, что нет душевной близости (37 %), повседневной нежности (29 %), регулярной половой жизни (14 %), заботы о нем (9 %), на фоне чего ощущение «веревки на шее» испытывают 14 % сильного пола.

47 % россиян не верят в прочность и долговечность брака. 27 % находят брак устаревшим явлением. Только 70 % считают, что заключать брачный союз нужно один раз на всю жизнь и по большой взаимной любви. На 100 браков сегодня приходится 75 разводов. Из них 1/3 – молодые пары, прожившие менее 5 лет. Большинство разводов приходится на возраст 18–35 лет. Резкий подъем начинается в возрасте 25 лет. В 65 % случаев суд предлагает разводящимся подумать и отводит на это несколько месяцев. Забирают заявление всего 7 %. На повторный брак решаются менее половины. В результате деморализации института брака и тотального распада семей ежегодно теряют одного из родителей (как правило, отца) 500 000 российских детей…

Я почувствовала, что раскалывается голова. Продолжала по инерции тыкать ссылки, но не понимала уже ничего и только углублялась в непролазные дебри, переплетающиеся в одуряющий бред… По статистике, за последние десять лет 12 млн. детей в мире оказались без крова. Ежедневно 24 тыс. человек умирают от голода и болезней. 2/3 из них – дети в возрасте до 5 лет. В слаборазвитых странах до 5 лет умирает каждый третий ребенок… Население Африки – около 1 млрд. Одна африканская женщина рождает в среднем 5 детей… Нет задачи трудней, чем доказывать очевидное: продолжение жизни – в руках женщины! Вот только мужчины… Боже, куда катится мир!.. По статистике, женщина столько же раз в день думает о шопинге, сколько мужчина вспоминает о сексе. Установлено, что у мужчин в 20 раз больше тестостерона, вследствие чего они вспоминают о сексе каждые 6 секунд… 40 % мужчин после сорока имеют проблемы с эрекцией… Нет задачи трудней, чем доказывать очевидное: женщины вынуждены все больше занимать мужские позиции, но по-прежнему находятся под прессингом у мужчин!.. По статистике, за 10 минут беседы человек трижды лжет…

С меня хватит! Не принять ли таблеточку «Релаксама»?..

Последнее, что я прочла перед тем как попробовать успокоиться:

«Есть три вида лжи: ложь, гнусная ложь и статистика». Марк Твен.

Как же достали эти безумные цифры. Вошла в спальню. Он лежал и смотрел телевизор. Взяла пульт. Полистала каналы. На редкость занудливые передачи. Он тяжко вздохнул и уполз на кухню курить.

Все незаметно сползает в безумие. Весь мир. И главное – тишина, как будто так и задумано. Будто все происходит как надо, и не о чем беспокоиться, в крайнем случае, есть «Релаксам». С другой стороны, нужно быть оптимистом. На мужиков-то надежды все меньше. Вот и выходит, что «оптимист» становится словом женского рода.

Только найдется ли хоть одна счастливая пара?

Легла на пол и начала поднимать ноги. По старой привычке подкачать пресс. Я должна всегда оставаться в тонусе, чтобы выглядеть и работать.

Под кроватью, в тумане пыли, заметила пестрый блеск.

Это оказался старый добрый журнал «Astrus». Единственный уцелевший, не выброшенный. Сколько же лет прошло? Я вытащила этот ископаемый артефакт, протерла от пыли, и с любопытством принялась перелистывать. Страницы ничуть не состарились. Реклама – все та же. А вот статьи – ни одной не припомню, хоть заново бери и читай.

Мое любопытство зацепила одна публикация: «Счастливая пара Дали. XX век: от естества – к искусству»…

Жизнь естественна. Упавшее в землю семя выбрасывает росток. Росток – листья, стебель, бутон, цветок, наконец, – зрелый плод. Все, что развивается естественным чередом в цикле продолжения жизни, мы, не задумываясь, называем нормальным. Иногда, однако, происходит мутация, и новый плод отличается от привычного. Обычно мутация бывает спонтанной, то есть, естественной. Но возможно ли считать такой плод нормальным?

Психические процессы сродни природным закономерностям. Чаще всего они протекают в рамках привычного, но порою за рамки выходят, и мы говорим: человек сходит с ума. Можно ли сумасшествие считать продолжением нормы?

Сальвадор Дали утверждает всей своей жизнью – да!

Личность исключительная, центральная фигура сюрреализма, он проторил в искусстве свое, ни на что не похожее направление, и пока другие художники изображали распад формы и смысла, Дали создал реальность за пределом разумного смысла и привычных форм.

Любопытно, что сюрреализм зарождался еще до него. Первая Мировая война потрясла общественный разум Европы. Многие мыслители и художники, разочаровавшись в традициях, пытались найти новые точки опоры. Повсюду возникали кружки экспериментаторов, каждый – со своей концептуальной платформой. Кружок сюрреалистов был, по сути, одной из таких сект. Большинство зачахли в зародыше. Кто сейчас помнит те имена?

Один Дали вознесся на недосягаемую высоту, благодаря чему не только остался в истории, но и при жизни успел насладиться сполна. Какова же причина такого успеха? Талантливых было много, а звание гения снискал Сальвадор Дали. Еще больше было безумцев, а его сумасшествие стало культовым.

Все потому, что тот самый будущий гений угодил в руки нормальной женщины. Ее имя – Гала.

Елена Дьяконова, русская по происхождению, до того как превратиться в Галу Дали, побывала женой поэта Поля Элюара и, одновременно, любовницей художника Макса Эрнста. Некоторое время они делили постель на троих. Это был первый в ее жизни опыт безумия. Все текло нервно и сладострастно, но в Елене росла неудовлетворенность, потому что и муж, и любовник были личностями, не зависимо от нее. Ей же требовался некто, кого бы она вырастила для себя.

Им стал малоизвестный испанский художник с горящим взором безумца.

Когда они встретились, ей было 35, ему 25. Она – раскрепощена, он – закомплексованный девственник. «Она стала рассматривать меня как гения», – признался позже Дали. «Я сразу поняла, что он гений», – вспоминала Гала. На тот момент ее с Элюаром связывала Сесиль 11-ти лет, но ради Сальвадора Гала оставила и мужа, и дочь. Чего было больше в этом порыве: страсти или расчета? Дальнейшее показало, во всяком случае, что Гала не промахнулась. Они прожили вместе долгую и счастливую жизнь – с 1929-го, когда познакомились ненароком, до 1982-го, когда Гала покинула бренный мир, будучи хозяйкой средневекового замка и патронессой мультимиллионной империи Дали.

С появлением Галы в художнике пробудились шальная фантазия и неистощимая творческая энергия. По ее настоянию он порвал с кружком неудачников, заявив как король: «Сюрреализм – это я!». В начале 30-х он изобрел прием двойственного изображения и подписывал свои картины «Гала-Сальвадор Дали», будто он и жена – один человек. По сути, оно так и было. Позднее он сформулировал метод, который назвал «параноидно-критическим». Дали говорил: «Этот метод работает только при условии, если владеешь нежным мотором божественного происхождения, неким живым ядром, некой Гала – а она одна, – единственная на всем белом свете».

Впрочем, за богемным образом Музы художника стояли воля, хватка и работоспособность. При муже Гала выполняла функции менеджера, секретаря, няньки и психотерапевта. Она искала спонсоров, организовывала выставки, продавала картины. Когда не шли картины, находила халтуру: модели шляпок, пепельниц, оформление витрин, реклама товаров. В периоды безденежья сама шила платья. Словом, не сидела, сложа руки.

Уже в зрелые годы, когда деньги потекли к ним рекой, пресса часто выставляла Галу этаким воплощением Зла, упрекала в аморальности, алчности и жестокости, дескать, она выжимает из мужа все, что только возможно.

А между тем ее муж только выиграл. Кем бы он был без Галы? Простым сумасшедшим. Этот безумец, благодаря которому безумие вошло в моду и стало знаком искусства всего XX века, держась за Галу, хоть и выглядел клоуном, однако был далеко не дурак. Ведь это ему принадлежит гениальная фраза, которой он при случае любил эпатировать публику: «Единственное различие между мной и сумасшедшим заключается в том, что я – не сумасшедший».

Я задумалась… Действительно, гениально. В этой фразе – всё. Но остается недоговорка. Мы так никогда и не узнаем всю правду: это он сам сочинил – или ему подсказала она?

 

Слова

 

1

Молодость однажды заканчивается.

Вы это осознаете, когда начинают умирать родители. Даже если покойник для вас не особенно родной человек, вы все равно огорчаетесь.

Весной 2007-го скончался отчим.

Все к тому шло. Он хронически себя убивал. Алкоголизм – популярнейший способ нашего мужика. В последнее время, по жалобам мамы, пил он особенно люто, совсем ненадолго выныривая из запоя, и вновь погружаясь в проспиртованное отсутствие. Похоже, там ему было лучше, чем здесь. Мама измучилась приводить его в чувство, придавать более-менее человеческий вид. Вместо благодарности получала скандалы. Мамина жизнь превратилась в подвиг. Отчима тоже тянуло на подвиги – на свои личные, за пределами дома.

Его нашли в гараже, за рулем остывшей машины. Утром. А из дому он ушел накануне, в ночь. Зажигание было включено. Аккумулятор сел. Бензин – на нуле. Окоченелое тело – сплошь в ярко-розовых пятнах. По заключению судебно-медицинской экспертизы, все свидетельствовало об отравлении выхлопными газами.

Когда мама показала мне эту бумажку, в ее глазах, кроме скорби, остро мелькнуло что-то еще, пострашней.

Да, они поругались. Ничего особенного, как обычно. Пьяный муж, истерзанные нервы жены. Он порывался «пойти погулять», а она его не пускала, потому что «куда в таком состоянии, к тому же на улице – ночь». В нем взыграл дух противоречия. Стал буянить. Полез драться. В конце концов, отшвырнул жену и хлопнул дверью. Ушел. Мама вдогонку не побежала, я ее понимаю, такое бывает, иной раз захлестнет, прямо думаешь: «Чтоб ты, скотина, сдох!» Он шатко доплелся до гаража. Открыл в воротах врезную дверцу, которая тут же за ним и прикрылась от ветра. Плюхнулся на сидение. Вставил ключ и завел мотор. Подняться уже не смог. Уснул незаметно. Много ли пьяному нужно.

Словом, несчастный случай. Нелепый. Закономерный.

И все же, в моих мыслях занозой сидел вопрос.

Когда поминки закончились, я не смогла его не задать:

– Мама, ты подливала ему «Релаксам»?

В ее глазах опять мелькнуло то самое, пострашней. Она тут же глаза отвела. Этого было достаточно. Но мама снова на меня посмотрела и тихо произнесла:

– Ты правильно догадалась. Наверное, дозу переборщила.

На обратном пути я обдумывала случившееся. Рядом дрых ничего не подозревающий Сладкий. На поминках он с удовольствием назюзюкался с незнакомыми мужиками, виденными в первый и последний раз в жизни. Судя по физиономии, чувствовал он себя прекрасно. А вот меня неотступно мутило и крутило живот. Я была за рулем, ни капли не выпила, и мутило меня оттого, что «Реласкам» поставляла для отчима именно я.

Мы никогда больше с мамой это не обсуждали. Зачем? По умолчанию установилось табу. Тема закрыта. Лишь одно для меня осталось неясным: то была случайная передозировка? – или мама сознательно отравила осточертевшего мужа?

В конце весны мама позвонила мне на мобильник.

– Доченька, как ты там поживаешь?

– Нормально… – Я ответила машинально, но почему-то сразу подумала, что, вероятно, все не так хорошо, как мне кажется.

– У нас тоже все – слава Богу. Живем… Сестричка, вот, шлет огромный привет. Только стесняется… Устроилась на работу вроде твоей. Называется, менеджер по продажам. Ходит теперь со значком «Спроси меня как?»…

Я кашлянула. Не стала маму разочаровывать. Хотя, конечно, обидно. Недалекая женщина искренне полагает, будто дебилка с ярким значком может считаться того же полета, что и специалист с высшим образованием и долгой карьерой.

– Слушай, доченька. В нашем городе никакой перспективы. И я подумала… Ты ведь в столице, знаешь, что там и как… Сестричка хочет к тебе приехать, попробовать свои силы…

– Мама, а где она будет жить?

– У тебя. Для начала…

Повисла пауза. Эта пауза висела давно, все минувшие годы моей жизни в столице, но только сейчас до меня дошло, что провинциальный синдром имеет все шансы никогда не закончиться. Хорошо хоть, мама не знала об отдельной квартире, которая досталась мне в память о личной драме. А то по душевной своей простоте могла б и уверенней замахнуться. С нее станется. С ее материнской любовью. И еще я припомнила, как сама приглашала маму пожить, когда некому было сидеть с Малышом. В то далекое время она не смогла. Опять же, из-за сестрицы. Я не злопамятна. Просто, реалистична.

– Извини, мама – нет.

Мы еще с ней о чем-то поговорили, но как-то фальшиво, только бы разговор закруглить. В душе сгустился мутный осадок. Чужие дети никому не нужны.

Но вот что странно: для чего маме понадобилось остаться одной?

А однажды зазвонил городской телефон. В трубке молчали. Уже было лето. Внезапно подумалось: неужели сестрица? Все более раздражаясь, я несколько раз повторила «Але!»

– Привет… – наконец, прозвучал неприятный мужской голос.

– Кто это?

– Не узнаешь?

– Извините, нет.

– А тебя сразу узнал. Столько лет, а голос все тот же.

– Разве мы с вами знакомы?

– Когда-то мы были на «ты». Такое не забывается… Ладно, напомню. Тебе о чем-нибудь говорит имя Макс?

Меня как ужалило. Жар – и сразу кинуло в холод. Призрак из прошлого. Только этого мне не хватало.

– Как вы… ты… Откуда у тебя телефонный номер?!

– Следователь поделился. Кстати, шлет тебе горячий привет.

Я вдруг вспомнила, как в последнее время, по всякому конфликтному поводу, муж повадился повторять: «Прошлое всегда с нами». Они что, все против меня сговорились?

– Что тебе… вам от меня нужно?

– Встретиться.

Я представила чужого мне человека, разукрашенного блатными наколками, с печатью черного опыта на лице, с колючим взглядом законченного уголовника.

– Мне очень жаль, но я не знаю никакого Макса. И не знаю никакого следователя. Вы ошиблись.

– Не может быть… – Он проговорил точные цифры моего телефона.

– Да, все верно. Но по этому номеру живет совершенно другой человек.

Нажала рычаг, положила трубку, сердце бешено колотилось. Секунды тянулись, складывались в минуты, в десятки минут. Он не пытался перезвонить. По крайней мере, в ближайшее время. А дальше – кто знает.

С того звонка в груди прописалась тревога.

Тем летом вообще была тревожная атмосфера.

На работе начались пертурбации. Кого-то повысили. Многих уволили. По офисным коридорам ползали слухи один неприятней другого. Наметилась тенденция к сокращению штата и ужесточению плана продаж.

Рынок насытился, конкуренция приняла форму удушья. Мы знали, что наш главный соперник «Зюйд лаборэтриз» давно продвигает свою продукцию исключительно на «откатах». Руководство «Нордфармы», в свою очередь, раскошелиться не жалело. Продолжало пудрить мозги старыми сказками о «высокоэтичной компании». Но долго ли можно протянуть на одной «довериловке»? Ключевые заказчики стали циничными, развращенными. У их кабинетов представители фирм едва ли не толкались локтями. Бизнес превращался в давление. Давление нарастало.

Все чаще слышались разговоры о «глобализации». Такое модное, универсальное слово. Кого ни спросишь, что это для нас означает, никто толком не мог объяснить. Потому что сами не знали. Только делали умный вид.

Меня не оставляло предчувствие неизбежности перемен. И похоже, не в лучшую сторону. Когда я накладывала перед зеркалом макияж, в глазах читалось усталое беспокойство. Хотя, ничего страшного, вроде, не происходило. Вообще, выглядела я как-то не очень. Ярко, но без огня. Возможно, напрасно к себе придиралась. Только как же не придираться? – здесь разрыхлилось, там отекло, тут нависло, подернулось сеточкой, прорезалось линиями, собралось в резкие складки.

И еще, я стала бояться подходить к телевизору. Стоило включить, непременно что-нибудь да случалось: то самолет разобьется, то поезд сойдет с рельс, то наводнение, то пунами, то ураган, то вырвет с корнем турбину какой-нибудь сибирской ГЭС, то сплющит в гармонь сотню машин какого-нибудь европейского автобана.

Я понимала, все эти частности между собой не связаны. И в то же время, общее впечатление складывалось угнетающее. Наверное, я просто устала. Расстроились нервы. Надо бы высыпаться получше.

И почему-то «Релаксам» перестал помогать. Хм… Странно.

 

2

В конце августа перемена случилась.

Новый бизнес-сезон начинается в сентябре, и «Нордфарма» готовилась вклиниться в рынок с ударным новаторским препаратом. Под этот проект формировалась команда из наиболее пробивных продавцов. Требовался и новый тим-лидер.

Руководство избрало меня.

Свершилось! Муки хождения по заказчикам, обивание порогов, выслушивание неприязненных реплик – все это меня теперь не касалось. Мучиться будут другие. Отныне я – менеджер. Моя функция – контролировать. Наконец-то позиция, органичная моему характеру. Не говоря о таких приятных прилагаемых к новой должности, как новая зарплата и новая машина классом выше.

Перед началом сезона для меня, в числе других менеджеров, провели специальный тренинг. Тема учебы – «Менеджер как мотиватор». Помимо лектора присутствовал сам Топик. Нас атаковали словами: «челендж», «ингейджмент», «позитив финкинс». Нас ориентировали на «бизнес-результат». И еще, нас натаскивали на психологическую установку, воплотившуюся в модном слове – «жестко». Мы должны установить жесткую дисциплину. Мы должны вести жесткие переговоры. Мы должны жестко контролировать и жестко промотировать, ибо живем в предельно жесткое время.

– Бизнес – это война! – проповедовал Топик жестко. – Слабохарактерным здесь не место! Или мы, или нас! Конкуренция беспощадна! Мы обязаны оказаться сверху!

Я поймала себя на мысли, что такие мужчины мне нравятся – жесткие, волевые, с блеском агрессии в ярких глазах. Да, смотрелся он вполне ничего: туфли, костюм, вызывающий галстук, голубоватая выбритость, розоватые скулы, прическа – волосик к волосику. Кстати, Дашка о шефе была аналогичного мнения. Мы сидели с ней рядом и периодически перебалтывались. Дашку тоже повысили. Перевели в департамент маркетинга. В связи с новой должностью выглядела она улетно. Шмотки-то ладно, я и без повышения всегда одевалась на зависть. Но Дашка сделала «ботокс», эффект налицо. Может, и мне пора?

Впрочем, я отвлеклась. Главная новость – ей вверили заниматься тем же, что и мне, препаратом. Только с другого конца.

Препарат назывался «Лавеум».

С первой менеджерской зарплаты я решила слегка развлечься. Накупила охапку модных журналов. Позабавило, что их названия теперь писались по-русски: не только фармбизнес вынужден адаптироваться к нашему рынку. Был среди них и давно позабытый мной «Аструс». Взяла его из ностальгического любопытства. Пролистала страницы рекламы, скользнула взглядом по оглавлению.

Мое внимание привлекла статья: «Женщины власти»…

Жизнь агрессивна. Выживание – это борьба. В дикой природе, как известно, выживает сильнейший. Среди коллективных видов животных, где появляется иерархия, самая сильная особь становится вожаком. Как правило, это самец.

В человеческом обществе правят те же законы. Сильная личность стремится взять власть в свои руки. Традиционно на позициях власти тысячелетиями стояли мужчины. Но постепенно дисбаланс выправляется. Все больше женщин ступают на путь карьерного роста, и как результат, достигают серьезных командных высот. Кто сказал, что эффективный руководитель должен быть непременно мужского пола? Вот лишь несколько ярких примеров успешных женщин…

Папесса Иоанна. По слухам, занимала высший пост Ватикана в промежутке между Львом IV (умер в 855 г.) и Бенедиктом III (умер в 858 г.). Официально католическая церковь этот факт отрицает. Было бы удивительно, если бы кардиналы признали свой промах. Легенда гласит, что она родилась в Майнце или Ингельхайме, была дочерью английского миссионера, в 12 лет сошлась с монахом из Фульды и, переодевшись мужчиной, отправилась с ним на Афон. После паломничества обосновалась в Риме, где стала сначала нотариусом курии, затем кардиналом и, наконец, Папой Римским под именем Иоанн VIII.

Жанна д'Арк. Самая легендарная женщина власти. Героиня «Столетней войны» между Францией и Англией. В возрасте 13-ти лет впервые услышала «голоса», которые ей открыли, что ей суждено снять осаду с Орлеана, возвести дофина на трон и освободить страну от захватчиков. В 17 лет объявила об этом, но была высмеяна. Через год, в 1429-м, преодолев Бургундию, оккупированную англичанами, добралась до резиденции дофина Карла VII и убедила поставить ее во главе войска, после чего выдвинулась на Орлеан и наголову разбила захватчиков, выполнив миссию, считавшуюся невыполнимой.

Екатерина Медичи. Уроженка Флоренции. 14-ти лет была выдана замуж за Генриха Валуа, будущего короля Франции Генриха II. Парижская знать окрестила ее «итальянкой» и «купчихой». В 1559-м Генрих II погиб в рыцарском турнире. Медичи стала регентшей при 15-летнем сыне. Двор раздирали интриги. Франция сползала к гражданской войне. Развернулось соперничество между Валуа и Бурбонами, маскированное под конфликт между католиками и гугенотами. С 23 на 24 августа 1572 г. Екатерина Медичи отдала приказ поголовно вырезать гугенотов, утвердив свою власть и оставив истории память о кровавой «Варфоломеевской ночи».

Екатерина II. Период ее правления считают золотым веком Российской империи. Дочь небогатых немецких аристократов. Была выдана замуж за великого князя Петра Федоровича, будущего императора. Муж не проявлял к ней супружеского интереса, имел любовниц, но главное – проводил политику, проигрышную для Российской империи, что вызывало протест у значительной части дворянства. 28 июня 1762 г. в результате переворота под командованием братьев Орловых, Петр III от престола отрекся, и вскоре погиб при невыясненных обстоятельствах, а на царский трон взошла Екатерина II Великая.

Софья Перовская. Член Исполнительного комитета и Распорядительной комиссии подпольной организации «Народная воля». В 1879 и 80 гг. соответственно, участвовала в двух неудавшихся покушениях на Александра II. В 1881 г. возглавила наблюдательный отряд, а после ареста лидера партии, ее гражданского мужа, лично разработала план операции, расставила метальщиков по маршруту и, когда проезжала карета царя, взмахом платка подала сигнал бросить бомбу.

Роза Люксембург. Теоретик и практик революции. Участвовала в основании Демократической партии Королевства Польского и Литвы. Защитила докторскую диссертацию «Промышленное развитие Польши». В работе «Накопление капитала» развила учение самого Маркса. Эмигрировав в Германию, сблизилась с Карлом Либкнехтом. Вместе они основали Союз Спартака, который на съезде 1918 г. был преобразован в Коммунистическую партию Германии.

Клара Цеткин. Вплоть до прихода к власти Гитлера представляла в Рейхстаге германскую компартию. Входила в состав ЦК партии, в Исполнительный комитет Коминтерна, возглавляла Международный женский секретариат и Международную организацию помощи борцам революции. Прежде всего, запомнилась по историческому решению, принятому II Международной социалистической конференцией 1910 г., где после пламенного выступления Клары Цеткин был утвержден Международный Женский день.

Мария Бочкарева. Первая в русской истории женщинакомандир. Полный Кавалер Георгиевского креста. Расставшись с мужем, пьяницей и разбойником, решила поступить на военную службу. Шла первая Мировая война. Бочкареву не приняли. Тогда она подала прошение самому царю, и тот высочайшим повелением разрешил. Вскоре она заслужила звание унтер-офицера, а в 1917-м организовала и возглавила первый «женский батальон смерти».

Александра Коллонтай. Первая в мире женщина-министр. Деятель международного социалистического движения. В первом советском правительстве 1917 г. получила пост народного комиссара государственного призрения. Во время Гражданской войны была направлена на Украину, где возглавила наркомат агитации и пропаганды, а также политотдел Крымской Армии. После войны работала полпредом в Норвегии, позже – посланником в Швеции. Таким образом, она стала и первой в истории женщиной-послом.

Индира Ганди. Дочь Джавахарлала Неру, народного героя, борца за независимость Индии. Когда в 1947 г. Неру стал премьер-министром свободной страны, Индира сделалась его личным секретарем. После смерти отца в 1964 г. ей пришлось включиться в политическую борьбу. Наперекор оппозиции, сорокавосьмилетняя женщина с обворожительной улыбкой добилась самого высокого поста в государстве. Ее сравнивали с Дургой, индуистской богиней власти.

Маргарет Тэтчер. На протяжении десяти лет была самой властной женщиной в мире. Уроженка семьи непритязательного торговца дошла до титула баронессы и поста премьер-министра Великобритании. В 1979 г. страна приблизилась к экономическому краху. Не находилось политика, который мог бы взвалить на себя бремя власти. Им стала Маргарет Тэтчер. Она говорила: «Жестко проложите свой курс, следуйте ему честно, и вас ждет успех». За силу характера снискала прозвище Железная Леди.

Беназир Бхутто. Первая в истории женщина, возглавившая правительство исламского государства. Образование получила в Оксфорде. Ее отец был президентом Пакистана. В 1977 г. случился государственный переворот, и вместе с отцом она угодила в тюрьму. В 1979 г. отца казнили. Бениазир была вынуждена эмигрировать. Лидером Пакистанской народной партии стал ее родной брат. В 1980 г. он убит во Франции при загадочных обстоятельствах. В 1988 г. на первых свободных выборах в Пакистане Бениазир одержала победу и стала премьер-министром, а ее муж – министром финансов.

Ангела Меркель. Ученый-физик, доктор наук, пришла в политику после падения Берлинской стены. Стала депутатом бундестага от ХДС. Канцлер Колль взял ее под свой патронаж. Он дал ей должность министра по делам женщин и молодежи, позже – министра по делам окружающей среды, сделал замом главы и секретарем ХДС. Журналисты прозвали ее «девочка Колля». Когда на место канцлера пришел Шредер, «девочка Колля» возглавила кампанию по свержению бывшего шефа и сама стала главой ХДС, а в 2005 г. – первой в истории Германии женщиной-канцлером.

Карла дель Понте. Генеральный прокурор Швейцарии (1990–2007), Международного трибунала ООН по Руанде (1999–2003) и прокурор Международного трибунала по бывшей Югославии (1999–2007). Известна по ряду инициированных ею громких дел. Более всего прославилась как прокурор Гаагского трибунала, по тщетным попыткам добиться ареста лидеров боснийских сербов, а также по процессу против бывшего президента Югославии Слободана Милошевича, который, не дождавшись приговора, скончался в тюрьме от сердечного приступа.

Индра Кришнамурти Нуйи. Носит имя индуистского богавоителя. В 2006 г. заняла пост генерального директора одной из самых известных в мире компаний – «Пепси». В истории делового мира это событие стало знаковым. Сегодня Индра занимает первое место в рейтинге «50 самых влиятельных женщин США». Второе и третье места – глава компании «Ксерокс» Энн Малакхи и президент аукциона «е-Бей» Мег Уитмен.

Мишель Бачелет. Чилийский политик. Дипломированный хирург, эпидемиолог и военный стратег. В 2000 г. – министр здравоохранения Чили, в 2002 – министр обороны. В 2006 г. одержала победу на выборах и стала первой женщиной-президентом Чили, а также четвертой женщиной-главой государства в странах Латинской Америки после аргентинского президента Марии Эстелы Мартинес де Перон, никарагуанского президента Виолетты Чаморро и панамского президента Мирейи Москосо.

Юлия Тимошенко. Экономист-кибернетик по образованию. В 1988 г. открыла сеть видеосалонов. Через год – коммерческий директор молодежного центра, через два – гендиректор корпорации «Украинский бензин». С 1997 г. народный депутат Украины. Была назначена вице-премьером по топливной энергетике. Попала в опалу. Участвовала в «оранжевой революции». В 2005 г. возглавила «оранжевое правительство», а через семь месяцев лишилась должности. Стала лидером оппозиции и на досрочных выборах 2008 г. завоевала премьерский пост вторично.

А может быть, власть – вообще женское слово?

История продолжается. Кто следующий? Присоединяйтесь…

Новая должность открывала новые перспективы.

Для начала, я перевела Малыша в новую школу. С новой зарплатой у меня появилась возможность дать ей образование поприличней, в сравнении с тем, что она получала по лености рядом с домом.

Потом я задумалась о смене семейной машины. В соответствии с нормативом компании, на работе мне выдали «Джетту», новенький люкс-седан, полагающийся менеджеру моего ранга. Сладкий же продолжал громыхать и дымить на проржавевших доисторических «жигулях». Это выглядело уже неприлично. Я убедила рухлядь продать и подыскать что-нибудь более достойное нашей семьи.

Но тут подвернулся дачный участок. Вообще-то недешево. Но это как посмотреть. Прежде всего – престижное направление, и через каких-нибудь десять лет вложение денег себя оправдает. К тому же, от сбагренных «жигулей» осталась болтаться сумма. К тому же, постоянно идет инфляция. К тому же, в банке «Нордфармы» мне предоставляется беспроцентный кредит.

– Почему бы нам не начать строить дачу?

– Ну уж нет! – взбунтовался Сладкий.

Этот разговор состоялся дома, за ужином. Семейное совещание: он, я и Малыш. Мой муж побледнел, заиграл желваками, глаза вспыхнули озверением, саркастический рот стал плеваться словами:

– За всю жизнь ты мне насквозь мозги проела своими разговорами о нехватке денег. А теперь еще и кредит. Прекрасно! Ты что, белены объелась? Когда ты, наконец, успокоишься? У нас все уже есть: одна квартира, вторая квартира – которую, между прочим, мы договорились сдавать до поры, когда вырастет наша дочь и захочет уйти. Мы нормально живем. Какая тебе еще дача? Между прочим, дача есть у моих родителей. И если на то пошло, дача есть и у твоей мамочки. При единственной-то реальной наследнице! Чего тебе, к черту, еще?!

Ужин финишировал в гробовом молчании. Только вилки позвякивали. Да часы на стене сухо потикивали. А потом он позвал Малыша, закрылся с ней в комнате и принялся что-то, в своей занудной манере, втолковывать. Я подслушала. Поначалу не могла разобрать. Какой-то бубнеж. То ли молитва. То ли стихи. Непонятно…

И вдруг до меня дошло: он читает ей сказку. Пушкина. О рыбаке и рыбке.

Сказочник, блин!

С некоторых пор я начала задумываться о мужчинах. В смысле, о современниках так называемого «сильного пола». Как бы и что бы они из себя ни корчили, всех их объединяет скрытая внутренняя ущербность. На работе, на улице, за рулем на дороге, в очереди к кассе, на лавочке у подъезда – или у стойки бара в шикарном отеле. Не важно. Если не пыжатся, их настоящее состояние – флегма. Иной раз бросишь взгляд – вроде, с виду, здоровый мужик. А присмотришься – человек без желаний. Мужеподобное существо с той мутной пленкой в глазах, что отделяет ожидание от доживания.

Сладкий… Ни к чему не стремится. Просиживает жизнь в квартире. Его устраивает роль домохозяйки. Совсем перестал зарабатывать. А стоит намекнуть, что не худо бы чем-то заняться, начинает целыми днями пропадать в зоопарке. Утверждает, будто занимается собственной фермой. Не фирмой, а именно фермой – по разведению скорпионов! Только денег что-то не видно. А он говорит, ему хватает. Конечно, хватает, с моей-то зарплатой. Хорошо устроился. Фермер. Все заботы – на мне.

Вообще, если вдуматься, семья под угрозой. Не только моя. Любая. Все государство. Ведь государство состоит из семей. И не только у нас. То, что всякая женщина изо дня в день наблюдает у себя дома, происходит во всем цивилизованном мире. Настоящего мужика практически не осталось. Так только, видимость, приличия ради. Почему мужчины во всем мире сдают позиции?

Потому что цивилизация все равно погибает?

Или потому что в них иссякла энергия жизни?

Я сделала себе «ботокс». Признаюсь, довольно-таки неприятно, когда тычут иголкой в самую нежность лица. Но, оценив изменения в зеркале, согласилась, что периодически стоит и потерпеть. Дашка сразу заметила. Поздравила с первым шагом. Ее мысль ушла дальше: не пора ли закачать в губы гель? По ее сведениям, в наше время акцент сексуальности перемещается с глаз на губы.

А вскоре по нашей дружбе прошла трещина.

Новый проект буксовал. Рынок пресытился предложениями. От нас же требовалось выполнение плана продаж. Я насиловала команду двойными визитами. Меня насиловал тройными визитами продакт-менеджер. А в офисе подключался сам Топик. Как увидит меня, сразу бежит расспрашивать, насядет и требует показателей. По-моему, он даже не видел во мне женщины. Его отношение меня огорчало. Может, он не мужик? И эта прическа – волосик к волосику. Подозрительно.

Жесткий прессинг все же принес результат: по итогам года план команды «Лавеума» был выполнен. Но когда объявили план на следующий год, горло сдавила невидимая рука эксплуататоров.

Я пошла к Дашке. Которая работает в отделе маркетинга. Именно она планирует цифры по «Лавеуму».

– Что за план? Я думала, мы подруги.

– Это за столиком в кафе мы подруги, – улыбнулась она. – А здесь – ничего личного, только бизнес.

Помню, села в машину. Вставила ключ, завела мотор. Включила дворники, разгребла по стеклу мокрый снег. На площади перед офисом переливалась гирляндами елка. Новый год. Неужели, есть люди, которые еще радуются?

На сидении справа валялся буклет конкурентов. Топик подсунул. Дескать, противника надо знать изнутри. «Зюйд лаборэтриз» двигала препарат, аналогичный нашему «Лавеуму». У них это называлось «Форсекум». Их реклама строилась на коварных вопросах: «Что вы думаете о современном мужчине?» «Как вы считаете, в чем состоятельность мужской силы?» «Бывает ли слишком много силы?» «Можно ли силу усилить?». По-английски обыгрывалось слово «power». Речь шла о власти над эректильной дисфункцией. А по-нашему – о таблетках, стимулирующих потенцию.

Стало противно. А может быть, бизнес – совсем не моё?

 

3

Я решила поделиться смятением с мужем.

После Нового года потянулся хвост январских каникул. Пьянствовать надоело. Салаты закончились. Мы оба торчали дома. И я подумала: почему бы не поговорить с близким мне человеком? Начала издалека. Заговорила о его скорпионах. Находит ли он в этом занятии удовлетворение?

– Любовь и смерть, – отчеканил он, – две самые важные в жизни вещи. И то и другое присутствует в моем деле.

– В бизнесе то же самое, – подхватила я. – Победа или поражение… Только… В последнее время я сомневаюсь… что это моё. Знаешь, похоже, я уперлась в тупик.

Он взглянул и безжалостно резюмировал:

– Не я заставлял тебя идти на работу, на которой выжмут все соки, а потом выкинут, как использованный презерватив.

Удалился на кухню. Щелкнул. Протяжно вздохнул. По квартире поползла горькая табачная вонь. Какое-то время висело молчание. Он вдруг вернулся ко мне в комнату, продолжая дымить сигаретой, и принялся философствовать:

– Цивилизация, в которой мы существуем, бесчеловечна. Ее цель – высасывать из людей энергию. Не зависимо от политических лозунгов, энергия стекается к тем, в чьих руках сосредоточена власть. В двадцатом веке мужчин высасывали через идеологии. Но к концу той эпохи идеологии себя развенчали, исчезли утопии, ради которых сто́ило проливать свою кровь. На рубеже веков осталась последняя утопия – общество потребления. Поначалу общество потребления высасывало мужчин, подбираясь к их энергии через женщин, но по мере того, как все больше мужчин отказываются в этом участвовать, высасывание переключается уже на самих женщин. Понимаешь? Это вас завлекают рекламой! Это вы тратите деньги на необязательное и даже вовсе не нужное! Это на вас нацелена система активных продаж, и вы сами же на эту систему работаете! Фактически, вы продаете самих себя, что само по себе омерзительно! Но еще большая мерзость – навязчивость этих продаж, навязчивость, возведенная в принцип, в идеологию и стратегию! Стоит ли удивляться, что женщина твоих лет, отдавая энергию безумному потреблению, оказалась практически высосанной?

– Ну, знаешь… Если б ты зарабатывал нормально, я бы с радостью бросила эту, как ты говоришь, мерзость.

– Нормально? А это сколько?.. Я зарабатываю на жизнь. А ты – на бессмысленные амбиции. – Его сигарета дотлела. Он покрутил головой, плюнул в ладонь и утопил окурок в слюне. – Пойми, от амбиций вполне можно и отказаться. Какое же это наслаждение – сойти с дистанции! Все бегут, задыхаются, глаза навыкат, язык на плече, а ты лежишь на травке и просто смотришь в небо…

– Да уж… Если все мужики станут думать, как ты, ключевые позиции в обществе и впрямь займут женщины.

– Конечно, займут. И это общество вымрет.

– Ты не веришь, что женщины смогут править?

– Я не верю, что мужчины смогут рожать.

Последняя фраза заставила призадуматься. Рожать? А что, возможно, для меня это выход. Отказаться от амбиций… Сойти с дистанции… Лечь на травку и просто смотреть в небо… Стать обыкновенной, нормальной женщиной… Хм… Я размышляла в течение дня, и чем дольше об этом думала, тем больше мне нравилась идея быть матерью. Ребенок? Опять? Почему бы и нет. Один – это маловато. Я вполне бы могла еще родить.

К вечеру я созрела. Выслушав мой энтузиазм, Сладкий нахмурился и ответил весьма странно:

– Рожай. Но без меня. Чтобы постоянно чувствовать свое одиночество, мне достаточно вас двоих.

В конце февраля «Нордфарма» вывезла нас на «кик-офф». Надо признать, что если не с мужем, то, во всяком случае, с корпорацией, удовлетворялась моя страсть к путешествиям. За прошедшие годы где я только не побывала. Турция, Египет, Греция с Кипром, Арабские эмираты, Израиль, Марокко, Тунис, Французская Ривьера, Итальянская Адриатика…

А на этот раз я улетела не только подальше, но и уровнем выше.

«Кик-офф» организовали для узкого круга. Со всех регионов собрали менеджеров по «Лавеуму». Нам устроили тренинг. «Будь лидером!» – таков был ударный рефрен энергичной психологической накачки. Кое-что для меня открылось по-новому. Лидерство – это не вести за собою в атаку. Лидерство – это дисциплина достижения цели. Есть цель, есть срок, а как этого достичь – твое личное дело, хоть вывернись наизнанку, хоть укуси собственный хвост.

Роздали буклеты. Реклама «Левеума» в виде опросников: «Что вы думаете о положении современной женщины?» «Как вы считаете, в чем состоит женская миссия?» «Не пора ли женщине брать ситуацию в свои руки?»…

Между прочим, абсолютное большинство новых менеджеров, которых назначили двигать на рынке «Лавеум», были представлены женским полом. Мужиков – единицы. Что это? Совпадение? Или стратегия? Каждого обязали провести свою презентацию. Я промямлила какой-то пафосный бред. А вот Дашка выступила убедительно, с диаграммами и цифрами, с анекдотами и лирическими отступлениями, и когда доклад завершился, захлопал в ладоши сам Топик, и вслед за ним подхалимский зал грянул аплодисментами. Я даже приревновала. В профессиональном, карьерном смысле. Эффектно подать себя руководству – тоже качество лидера. Да и вообще она молодец. Не побоялась закачать в губы гель. Получилось удачно. Весьма сексуально. Лидер.

Ведь и я на счет губ подумывала. Да передумала. Моему мужу это не нужно. Ему вообще ничего не нужно.

И тут, среди тренинга, меня кольнула далекая мысль: пора брать семейную ситуацию в свои руки.

Если честно, участок под дачу купила еще зимой. Просто, презентацию отнесла на начало весны. Сладкому не сказала. Зачем? Любую мою активность он принимает в штыки. Но уж если я что задумала – так и будет.

Ясным мартовским днем мы отправились за город. Я вела «Джетту», муж сидел справа, сзади – Малыш. Нашу вылазку я обозначила как семейный тим-билдинг. В шутку, конечно. Нельзя сразу пугать мужчину серьезностью намерений. Вообще, если вдуматься, строительство в наше время все больше становится женской прерогативой. Например, по слухам, весь строительный бизнес столицы – в руках жены нашего мэра. Чем я хуже? Дело ведь не в масштабе свершений, а в принципе управления. Ребенка я родила. На второго – муж не отваживается. Что остается? Построить дом, насажать деревьев.

Затормозив напротив участка, я, наконец, объявила смысл нашей вылазки.

– Сумасшедшая, – оценил меня муж.

Приблизительно к такой реакции я приготовилась. Но не к такой едва сдержанной злобе, которая полыхнула в его зрачках. Мы вылезли из машины. Он тут же яростно закурил.

– Вообще-то, я ученый, а не строитель.

– А что, разве ученый не может быть мужиком?

– Можно и микроскопом гвозди забивать… Я не буду в этом участвовать.

– А ты уже участвуешь. Чтобы купить участок, я взяла в банке кредит.

Зря я об этом ляпнула. Но слово – не воробей. Мужа будто раздуло внезапным порывом ветра. Казалось, еще немного, и он взлетит над заснеженным полем. Нет, не взлетел – но обрушился в ругань. При Малыше. Стал обвинять меня во всевозможных смертных грехах, начиная с того, что такие, как я, толкают цивилизацию к катастрофе, и кончая тем, что я загубила всю его молодость, а теперь еще вознамерилась загубить и старость.

Тут и я обозлилась:

– Ты просто ленивый! Не хочешь немного напрячься!

– Я знаю другую правду: жизнь не должна быть вытягиванием жил!

– Я-то всегда была активной, не позволяла душе лениться!

– Да, конечно! Учитывая, где у женщины находится душа…

Начались дерганые перемещения по местности. Он – на участок, я – за ним. Он – на дорогу, я – не отстаю. Он – по периметру, я – режу по диагонали. Он – вокруг машины, я – через салон. В конце концов, он удрапал в чистое поле; остановился, по колено в снегу, в гордой непримиримости, в этакой позе отвернувшегося великого трагика, непо́нятого пошлыми современниками. Но долго ли он мог там актерствовать? Ступая по его же следам, я приблизилась, миролюбиво неся более конструктивное предложение, чем его огульное неприятие жизни. У меня в багажнике были заранее приготовлены: моток проволоки, рулетка, топор. Я попросила его только отмерить, вбить колышки и огородить наш участок, а то, как растает, соседи могут оттяпать лишку. Строить дом-то ему самому не придется. Для строительства я планирую нанять таджиков.

– Приглашай таджиков, узбеков, хоть самого шайтана! – возопил он на всю округу. – Я строить дачу ТЕБЕ не-бу-ду!!!

Размахивая руками, задирая намокшие ноги, он выбрался на дорогу и, не оглядываясь, зашагал. Всем решительным видом своим демонстрировал, что продолжать дискуссию не намерен, и вообще, до города доберется пешком. Мы с Малышом потерянно переглянулись. Мелькнуло острое чувство, будто нас бросил отец семейства. Она кинулась папочку догонять. Я положила топор в багажник, села за руль, завелась и медленно тронула следом…

То, что бизнес – это война, я успела усвоить. Только не предполагала, что линия фронта проходит через семью.

Позиция мужа была мне ясна. Но что за ней кроется – непонятно.

В душе подняла голову и вновь свернулась кольцом подозрительность.

Знаете, как сходят с ума?

Постепенно. А вот сам момент сумасшествия случается вдруг.

Представьте, что вы живете в нормальном мире, где все знакомо, понятно, разумно. А теперь представьте: все те же знакомые вещи, которые вы привыкли определенным образом понимать, постепенно теряют свою однозначность, становятся подозрительными, отчужденными – и вдруг раскрываются в совершенно враждебном, направленном против лично вас, качестве.

Я где-то читала, что окружающий мир подает нам знаки. Сложность в том, чтобы правильно их прочесть.

С некоторых пор я начала критически ко всему присматриваться и прислушиваться, потому что поняла, что ничему нельзя доверять.

И это так страшно.

Помню, накануне 2008-го года гражданам запретили в новогоднюю ночь взрывать петарды. Я настроилась наконец-то нормально поспать. Черта с два – фейерверки грохотали еще больше, чем раньше! Ну разве не бред?.. Я тогда подумала: действительно люди так любят петарды, что готовы рискнуть перед рыщущей злой милицией? Или, на самом деле, им нравится нарушать запрет? А может быть сам запрет – это ловкий маркетинговый ход?

Или взять этот, то ли «птичий», то ли «свиной» грипп. СМИ все уши нам прожужжали: «а-эн-один-аш-один». Это что, действительно такой страшный вирус? Или грамотный промоушн противовирусного препарата?.. Чем питаться? Продукты должны быть экологически чистыми, без консервантов и ГМО. Но где гарантия? Даже вода, которая продается в пятилитровых канистрах, даже фильтры для очистки водопроводной воды – действительно ли это тот самое, что заявлено в аннотации, – или примитивное, циничное надувательство?.. Нет квартиры, которая не может быть взломана. Нет машины, которую не могут угнать. Нет такого людного места, где не может быть взорвана бомба. Даже безопасность компьютера, стоит включить, и та под угрозой…

Но действительно ли настолько все страшно? Или все эти страхи придумали страховые компании, которые искусственно нагнетают общественную тревожность, чтобы делать на страхе свой устрашающий бизнес?

Страшно даже не то, что с вами может что-то случиться, а то, что вы не знаете, где правда, где ложь, в чем конкретно, когда и каким образом вас обманывают, а раз так, значит, все окружающее – подозрительно.

А тут еще муж со своим «Я строить дачу тебе не буду». Я так и не поняла: не будет он? – или не будет мне? Как я его ни пытала, замкнулся что партизан. Я воздействовала и лаской, и истерикой, и Малыша подключила. Муж – ни в какую.

Кстати, с «дачи» в тот раз мы вернулись все же втроем. Он был вынужден сесть в машину. Ехали молча. Я физически ощущала в закрытом пространстве салона высоковольтное поле испепеляющей ненависти.

Уже в столице, на светофоре, на придорожном щите я увидала плакат: бледное лицо женщины с тревогой в глазах. «Неотложная психологическая помощь»… Телефон доверия… Круглосуточно…

Окружающий мир подает нам знаки…

Мне озверело сигналили сзади…

А потом прозвенел тот странный звонок. Я находилась дома одна. Так получилось. Неважно. В последнее время городской телефон звонил исключительно редко, все больше мобильник. Я подняла трубку. Без всякого чувства.

Молчание.

Я сказала «Алё!». Несколько раз повторила. Никто не ответил ни словом, ни звуком. Молчание длилось и длилось, наливалось тяжестью, мрачным смыслом, угрозой… Вдруг захлестнул страх, я нажала рычаг. И долго не отпускала.

Кто это? Макс? Герман? Кто-то еще? Но кто! Что ему нужно? Почему он молчит? Зачем он меня преследует? О Боже, в последнее время совсем расшатались нервы. Реагирую на всякую ерунду.

Однако то, что я про себя назвала ерундой, засело в сознании и продолжало меня отравлять. Словно портрет мертвеца, повешенный на виду, тот звонок день за днем оставался со мной. У меня расстроился сон. Пропал аппетит. Испортилось настроение. Не хотелось ни с кем разговаривать, никого видеть. А периодически накатывало жуткое беспокойство, настоящая паника, стремление куда-то бежать, сделаться маленькой, незаметной, забиться в темную щель, где никто меня не сможет найти.

Такого со мной никогда еще не бывало. Я понимала: это явная патология. Вспомнился придорожный плакат. Лицо у тревоги – женское.

Обратиться, что ли, к психологу? Или само рассосется?

Не рассасывалось…

 

4

Когда-то давно я познакомилась с одним психиатром, еще в мою бытность работы на «Релаксаме». Он показался мне порядочным человеком. И, к тому же, профессионалом своего дела. Теперь я вспомнила о том далеком знакомстве. Нервы напомнили. И продолжали напоминать. Больница, где он работал, называлась «Клиника Неврозов».

И я сдалась. Решила пойти к нему.

Я нашла его там же, все в том же качестве. На двери кабинета висела именная табличка. Виктора Марковича не оказалось на месте, но проходящая мимо сестра сказала, что он в отделении и скоро освободится. Я села на кушетку, как обыкновенная посетительница. Точнее, как пациентка. Еще точнее, как больная на голову. Надо сказать, ожидание не из легких – поглядывать на облаченных в пижамы, слоняющихся по коридору психов.

Рядом сидела неприятная дамочка. Она сразу не преминула мне уточнить, что, оказывается, давно заняла очередь. Очередь состояла из нас двоих.

«Знаете, – неожиданно сказала она с доверительностью, – лично я вообще никогда не нервничаю. А если приходится, делаю вот так!» – и жестко вонзила ноготь в кутикулу другого своего ногтя. Бросилось в глаза, что все ногти у нее разной длины и все кутикулы разворочены до живого мяса. Захотелось немедленно отсюда уйти.

Он шел мне навстречу и смотрел с радостным узнаванием.

«Сколько лет! Сколько зим! Какими судьбами?» Усадил в глубокое кресло. Предложил мне чаю. Засуетился. Пошутил про свой белый халат, которым пользуется исключительно редко: в психиатрии кто первым успел надеть халат, тот и доктор. В общем, держался без всяких барьеров, по-приятельски. Однако когда я сказала, что не с визитом, а с личной проблемой, не удивился ничуть, только перестал балагурить, сел в кресло напротив и подпер пальцем висок.

Я не знала, с чего начать. Ничего определенного. Какие-то впечатления, домыслы, чувства – обрывки, клочки. Но все они складывались в тревожную ауру направленной на меня угрозы. Он посоветовал начать с конца: припомнить, событие, которое встревожило меня в последнее время?.. Событие? Звонок! Кто-то позвонил и молчал!

– Так-так… – Он вдумчиво закивал. – Стало быть, звоночек…

Повисла пауза. Виктор Маркович смотрел на меня взглядом, который я помнила еще по той, прошлой жизни, когда он случайно узрел во мне нездоровье и пригласил, если что, обращаться. Глаза сквозные, отсутствующие. И, одновременно, пронзающие, будто в каждом по рентгеновскому аппарату. Страшно подумать, сколько лет мелькнуло как миг. А сколько ему самому? Пожалуй, лет на пятнадцать старше меня. Высокий лоб с благородным зачесом назад. Штришки седины поверх гладких темных волос. Лицо худощавое, в морщинках характера, но без обрюзглости. И снова глаза – бледно-серое небо в обводке усталых век.

– Нам придется дойти до сути вашей проблемы, – сказал он. – Для начала, я подвергну вас психоанализу.

– Психоанализу?.. Который придумал Фрейд? Этот маньяк?

– Склоняю голову перед вашей начитанностью… – Слегка улыбнулся. – Психоанализ с тех пор ушел далеко вперед. Но кое-что от Фрейда применимо и в наши дни. В частности, его метод свободных ассоциаций. Сейчас вы будете, не задумываясь, произносить слова…

Объяснил мне, в чем сущность методики. В моем подсознании заложена информация, которая изнутри на меня давит, только я этого не осознаю и переживаю конфликт как чувство тревоги. Чтобы выздороветь, нужно разрушить конфликт. А для этого требуется осознать причину. Причина – конкретный образ, но он может по-разному называться, таиться под маской различных слов, которые, в свою очередь, прикрыты другими словами. Этот клубок предстоит распутать. Я должна говорить первое, что приходит на ум, не задумываясь, не останавливаясь, сплошным потоком, каждое слово будет вытягивать за собой следующее – и так далее, по нити ассоциаций.

Он пощелкал клавишами компьютера. Приказал мне сесть поудобней. Затенил жалюзи. Придвинул ко мне микрофон. В последний раз нажал клавишу, а сам расположился в сторонке.

– Готовы? Закрыли глаза, начали!..

Не знаю точно, сколько времени я болтала. Сперва было трудно. Нелепо, неловко, скованно. А потом прорвало, потекло, побежало, ускорилось, все быстрее, все безогляднее. Я расслабилась.

Он прервал меня вдруг. Сел за компьютер. Сосредоточился. Пояснил, что программа обрабатывает информацию и скоро выдаст слова, которые в данном случае наиболее актуальны. Наконец, заключил:

– М-да… Человеческого в вас совсем мало… – Бросив взгляд на меня, тут же добавил: – Не волнуйтесь. Это нормально. Во мне – еще меньше. Все мы – жертвы войны с природой. Притом что в глубине остаемся самими собой… Однако как же вас изнасиловали. Взгляните-ка…

Я взглянула. Лидировало слово «бизнес». Затем – «менеджер», «экшн-план», «челендж», «дитейлер», «тим-билдинг», «коучинг», «ключевой заказчик», «работа на результат», «бонус». Замыкало десятку, ни с того ни с сего, «скорпион».

– Вот уж не думала, что состою из всего этого.

– Не только. Но главным образом. Слова не врут. Это – то, чем забито сознание и вытесняет вас настоящую. Наша задача – вернуть вас к самой себе.

Неожиданно я заметила, что ковыряю ногтями кутикулы. Меня это поразило. Я насильно вцепилась в подлокотники кресла.

– Виктор Маркович, вы мне поможете?

– Если сама захотите помочь себе… Да, и зовите меня просто Виктор.

Мы условились. Я буду приходить к нему по потребности. Свои сеансы он назвал словом «гештальттерапия». Пояснил значение термина: «гештальт» – это целостная структура, в принципе невыводимая из образующих ее компонентов. Жизнь человека – и есть эта целостность. Но в рутине и суете она распадется на обрывки, клочки. Они засоряют сознание, мельтешат, затуманивают, а наша задача – вычленить главное, жизненно важное. Цель психотерапевта – сфокусировать клиента на настоящем, на происходящем именно «здесь и сейчас», пресечь рациональные интерпретации и научить доверию к подлинным чувствам, которые есть индикаторы наших потребностей. В конечном счете, клиент берет на себя ответственность как за реализацию этих потребностей, так за отказ от реализации. Душевное благополучие человека – в его собственной власти. Но только в той степени, в какой он сам на это решится.

Провожая меня, уже у двери, он сказал:

– А что до Фрейда, вовсе он никакой не маньяк. Его последователи, конечно, отвергли своего учителя. Подобно вам, упрекали в чрезмерной акцентуации на сексе. Мол, старик спекулировал этой щекочущей темой… Ну а что им оставалось делать, этим ученым? Каждый хотел сказать в науке свое слово, и они говорили. Только знаете, что любопытно? За прошедшую сотню лет, несмотря на множество новых теорий и школ, никто не смог доказать обратного: будто это – не самое важное в жизни.

– Что именно?

– Либидос и Танатос. Любовь и Смерть.

В июле состоялся очередной «кик-офф». Так далеко нас никогда еще не возили. Похоже, «Нордфарма» решила осваивать южное полушарие. Мы прибыли на экзотический остров Бали.

Снова – отель, рестораны, доклады, сессия тренингов. Запомнилась лекция по «эмоциональному интеллекту». Казалось бы, интеллект и эмоции – противоположные свойства натуры: или ты чувственная, экспрессивная дура, или расчетливая, хладнокровная деспотица. А вот психологи бизнеса обнаружили, что это не так. Человек креативный, а только такие добиваются результата, должен работать, прежде всего, со сферой эмоций. Прикладное актерство, позволяющее увлечь клиента. В этом суть эмоционального интеллекта. Эмоции должны служить достижению цели. Кто управляет эмоциями, тот берет над людьми власть. И, между прочим, подсчитано: 80 % бизнеса делается исключительно на эмоциях…

Перед сном решила пройтись в одиночестве. Стоял бархатный вечер тропической широты. Черные пальмы на оранжевом небе. Ленивый плеск золотого прибоя. Я прошлепала по ступеням каменной лестницы и пошла по песчаной дорожке в сторону пляжа. Кончились фонари, начался сумрак кустов и деревьев.

Внезапно услышала. И почти сразу увидела.

Смех. И две человеческие фигуры. Отчетливо вырисовывались на фоне заката. Они сидели на пляжной лавке под навесом из пальмовых листьев. Смыкаясь, и размыкаясь, и снова смыкаясь. Они целовались.

Развернулась незаметно уйти обратно. К чему зря смущать чужую романтику? Но тут меня словно молнией поразило. О ужас! Это были Дашка и Топик!

Я попятилась, крадучись, точно преступница. Ай да подруга! Ай да топ-менеджер корпорации! Эка она растрепала его прическу. Смотри-ка, и гель в губах не помеха. Ай да высокоэтичная компания! Ай да «Красная книга Нордфармы»! Ничего личного, говоришь, только бизнес? Вот стерлядь!

Когда вошла в номер, меня потряхивало.

Нет, нет, в лицо я ей не скажу. Зачем? Я не дура. Эмоции должны служить достижению цели. Кто управляет эмоциями, тот берет над людьми власть. Пока помолчу, там посмотрим. Нет, ну надо же так водить меня за нос! «Лавеум», блин!

Неожиданно вспомнился муж. Как он там без меня? Эта мысль скребнула по сердцу тревогой. Я прикинула разницу часовых поясов: если здесь уже ночь, то у него… тоже, в общем-то, вечер. Должен быть дома. Набрала номер домашнего телефона. Дома его почему-то не оказалось. Тогда позвонила ему на мобильник: «Ты где?»

Он встречался с клиентом. По поводу скорпиона.

Нас разделяли тысячи километров.

 

5

Осенью опять к нему обратилась.

Во мне продолжала сидеть тревога. Я чувствовала, в моей жизни все как-то не так: вроде, внешние обстоятельства – в рамках нормы, но за рамками угадывался мутный обман, как за доверительностью угадывается коварство, за приличием угадывается скабрезность, или за здоровьем – не выявленная пока болезнь.

Выслушав меня, психотерапевт сказал:

– Да, все не совсем так, как хотелось бы. И совсем не так, как нам, по привычке, кажется. Мы и сами-то не совсем то, чем себе кажемся. Что уж говорить об окружающих? – Он откинулся в кресле и посмотрел в потолок. – Взять меня. Люди думают обо мне не совсем то, что я есть на самом деле. К примеру, находят приятным собеседником, хотя я, по большей части, отмалчиваюсь. Но мое молчание они расценивают как возможность блеснуть красноречием или распахнуть свои недра души, и абсолютно не замечают моего мучительного терпения к их бредовому словоблудию и тоскливым проблемам.

– Это вы обо мне?

– Вам так показалось?

– Да что вы себе позволяете?!

– Ничего особенного. – Он широко улыбнулся. Но не цинично, а дружески. – Всего лишь продемонстрировал, как можно вызвать определенную эмоцию. В данном случае, гнев… Сегодня мы с вами займемся рациональной психотерапией…

Объяснил на пальцах, что такое «психоз». Всякий психоз – это главенство эмоций над разумом. В психиатрии выделяют две большие группы психозов: «маниакально-депрессивный» и «галлюцинаторно-бредовый»; по старинке последний называют «шизофренией». А по сути, это единый процесс. В первом случае преобладает болезнь настроения, во втором – болезнь восприятия. Но первична, так или иначе, эмоция… В случае депрессии процесс начинается со снижения настроения, которое со временем переходит в тоску, в меланхолию, затем – в отчаяние, затем – в апатию и в конечном итоге – в нежелание жить с выходом в решение кончить самоубийством… При шизофрении процесс развивается аналогично. Классический вариант – паранойя, бред преследования. Все начинается с постоянного чувства тревожности, причину которой человек не может себе объяснить. Затем тревожность переходит в навязчивости и фобии; человеку кажется, будто окружающий мир подает ему знаки, все более враждебные, направленные против него лично, и он пытается эти знаки как-то интерпретировать. И однажды в нем вспыхивает озарение. Человек отвечает себе на вопрос «что происходит?». Все случайные знаки становятся неслучайными, словно пазлы складываются в систему, которая исчерпывающе все «объясняет». Только данное объяснение, увы – бред. Некоторое время человек живет в этом ужасе, пытается с ним бороться, скрыться, куда-то бежать, но, в конце концов, понимает, что «преследователи» сильнее. Выход, как правило, тот же – суицид.

– Что же делать?

– Обнажить правду жизни. – Он опять улыбнулся. Но не дружески, а отстраненно, безжалостно. – Только обнажение не так просто, как нам бы хотелось. Главное препятствие для жизненной правды – мы сами. Желание правды – это желание жить в прозрачном, понятном мире, где все предсказуемо и, стало быть, безопасно. Но готов ли к абсолютной прозрачности каждый из нас? Ведь прозрачность делает беззащитным. Не так ли? Отсюда лживость – стремление победить, пусть даже и подло. Но отсюда же – подозрительность, то есть, ожидание обмана. И отсюда же – постоянное чувство тревожности, ну а тревожность – первый шаг к паранойе. Видите, как все взаимосвязано?.. Когда живешь в мире, где ничему нельзя доверять, приходится создавать собственный мир, логическую систему. Только, что бы человек ни придумал, это, как правило, бред, потому что истина не требует выдумки, она уже есть. Истина – это естество, то есть, природа. Мы познаем ее через всегда чувства, то есть, через наши эмоции.

– Постойте, постойте, вы говорили, главенство эмоций ведет нас к психозу.

– Вот именно! Поэтому эмоцию следует, прежде всего, осознать. Затем, дистанцироваться от переживания – и взять эмоцию под контроль рассудка.

– Но это же… противоестественно.

– Это вопрос власти над собственным «я».

Той же осенью случился глобальный кризис. Мы не успели понять, что такое «глобализация», а процесс уже уперся в тупик. Об этом трубили вездесущие СМИ. Хотя по телевизору я смотрела только концерты, а по радио слушала исключительно музыку, до меня долетали клочки информации, нагнетающей атмосферу тревоги, паршивого настроения и мрачных прогнозов. В Америке рухнула ипотека. В Европе сокращались продажи автомобилей. Во всем мире цены на нефть истерически взмыли, а вскоре упали до биржевой меланхолии. Банкротились банки и страховые компании. Сворачивалось производство, росла безработица. Мировые экономисты говорили о развале спекулятивного, годами создаваемого искусственного мироустройства.

Наше правительство придерживалось иного мнения. Дескать, кризис нас никак не затронет. Это у них там, на Западе, ажитация, а у нас – только легонькая нервотрепка, к которой нашему человеку не привыкать, мы всегда жили скромно, за счет природных ресурсов, и значит, ничего страшного не происходит. От этой лжи становилось еще страшнее. Если допустить, что правительство не лгало, а искренне верило в надуманность беспокойства, это смахивало на патологический оптимизм, характерный для маниакальной эйфории, которая рано или поздно для страны обернется глубочайшей, суицидальной депрессией.

В общем, обстановка была весьма нездоровой.

Похоже, глобализация – это когда с ума сходят все.

«Лавеум» продавался все хуже. То ли кризис наших мужчин усилил, то ли напрочь отбил остатки желаний. Годовой план мы выполнили просто чудом.

Но в январе нового, 2009 года, Топик собрал всех менеджеров по «Лавеуму» и объявил столь чудовищный план продаж, что слова возмущения не смогли одолеть удушья. Оказывается, наша цель в обозримом будущем – ни много, ни мало, побить «Зюйд лаборэтриз».

– Кризис, это только для слабых тупик, – проповедовал Топик жестко. – А для сильных, это шанс прошибить стену!

Вот, псих. Он бы еще Пинк Флойд включил.

Я поглядывала на его сверкающие задором глаза и пыталась понять: он прикидывается или спятил? Мы и так сделали план из последних человеческих сил, так ему теперь подавай сверхчеловеческих. Кровопийца! Неужели этот упырь мог когда-то мне нравиться? Даже как лидер – совершенно несимпатичен. Тем более, как мужчина. В его возрасте не иметь ни залысин, ни седины? Похоже, думает он другим местом. Я знала, каким.

– Дашка! – выпалила я с порога, взорвав тишь да гладь отдела маркетинга. – Вы что тут, совсем с ума посходили?!

– А что такое? – невинно зевнула она.

– Пудрите нам мозги своими лозунгами, «сейлз» вкалывает, а «маркетинг» стрижет бонусы! Всему есть предел! Новые цифры плана – безумие!

– План утвердил Топик.

– Вот и образумь его!

– С чего ты взяла, что я могу на него влиять?

Она взирала абсолютно невозмутимо. Цинично лгала мне – ближайшей подруге. Любопытно, как бы исказилась эта физиономия, если на весь отдел объявить о ее шашнях? Между прочим, по правилам «Красной книги Нордфармы», служебный роман карается увольнением. И между прочим, у Топика – жена и двое детей, обе девочки… Черт с тобой. Присосалась – живи. Там посмотрим… Развернулась и хлопнула дверью.

Я шла через офис, тревожно соображая. Никто никому не открывает всей правды. Поэтому ни к кому никакого доверия быть не может. Выскокоэтичная компания? Ха! Корпоративная паранойя!.. Не так ли вся наша жизнь? Непрозрачность. Ожидание обмана. Подозрительность, домыслы, бред…

Мне вдруг подумалось, необходимо почаще контролировать мужа. Я ему позвонила.

Его мобильник был выключен.

 

6

В январе я снова пришла к нему.

Еще осенью, в последнюю нашу встречу, он рассказывал, как бороться с депрессией или паранойей, если процесс начинает затягиваться. Первое: определиться с причиной. Будь то реальной или бредовой – не важно. А затем, придумать на выбор как можно больше альтернативных причин. Цель – осознать, что, возможно, все не так плохо, как кажется. И второе: осуществлять приятные мероприятия; самые простые, примитивные удовольствия; что-то такое, что, не зависимо от текущего настроения, питает душу позитивной энергией.

Я пыталась. И так, и этак. Не помогало. Искусственные придумки не могли меня обмануть. Гнетущее и нервирующее продолжало во мне сидеть. В том же состоянии к нему и вернулась.

Выслушав меня, психотерапевт сказал:

– Ну что ж… Выходит, эмоции в вас сильней интеллекта… Придется усилить ваш интеллект через внешнюю стимуляцию. – Вонзил в меня взгляд. – Я подключу к терапии гипноз.

Пояснил, что гипноз, в данном случае – это лечебный сон. Через него мы внедряем в сознание определенную информацию, которая должна подавить бредовую доминанту. Фокус в том, что и сон, и бред – родственные состояния. Когда мы видим сон, все происходит здесь и сейчас. И наше прошлое, и ближайшее будущее имеют значение только в той субъективной мере, в какой они вплетены в сюжет сновидения. Всего остального для человека во сне – не существует. Стоит проснуться, сюжет теряет структуру, контур, ускользает в прошлое – и забывается. Остается осадок определенного чувства. Так сказать, эмоциональная квинтэссенция… В бреду – то же самое. Человек в состоянии бреда полностью сконцентрирован только на фабуле бредового вымысла. Причем, он уверен, что фабула, уложенная мозгом в систему, есть открывшаяся ему истина. Все остальное, за пределами этой системы, если оно не работает на поддержание бреда, – слишком зыбко, переменчиво, дробится вероятностями, вариантами, домыслами, – и отвергается как в реальности не существующее… Мы будем действовать на стыке двух состояний. Управлять движением мысли с помощью слов. Это проверенный временем принцип: лечить подобное подобным…

– Клин клином?

– Да, бред бредом.

Он велел мне прилечь на кушетку. В первый момент я почувствовала смущение, но он посмотрел на меня такими пустыми глазами, будто на пути его мысли расположен неодушевленный предмет. Я легла. Он отошел в дальний угол. Двинул стулом, присел. Предложил выбрать любую точку на потолке. Я выбрала. Несколько долгих секунд в кабинете висело молчание. Было немного страшно, немного смешно – и весьма любопытно.

Мне казалось, он должен начать с чего-нибудь вроде: «Вы спокойны… Ваше тело расслаблено… Вам тепло… Вас качает на легких волнах…»

Не угадала. Он начал с другого:

– Представьте себе творческого человека… Художника… Писателя… Ученого… Представьте себе человека, чье занятие необычно, и он посвящает этому всю свою жизнь… А теперь представьте: результат его деятельности для большинства людей оказывается непонятен. Если человек этот признан, он считается гением. Если нет – разумеется, сумасшедшим… Все зависит от внушенной нам точки зрения. А любая точка имеет свойство гипноза. Граница между психической нормой и патологией плавно размыта. Одним словом, ее попросту нет…

Постепенно слова врача начали помогать. Сеансы гипноза тянулись всю зиму, продолжились и весной. Каждая встреча давала импульс к выздоровлению. Я это чувствовала. В противном случае, не стала бы к нему ходить.

Бывали сеансы заведомого внушения. Он что-то говорил, а я в это время где-то витала, словно подвешенная на ниточке его голоса, который длился и длился с усыпляющей монотонностью. Бывали занятия рациональной психотерапией. Он брал для примера какую-нибудь жизненную ситуацию и заставлял меня расчленять ее на простейшие элементы, добиваясь цинизма, который называл объективностью. А бывали и такие, в общем, бестолковые встречи, когда мы просто болтали без всякого направления, как болтают приятели, не особенно близкие в самораскрытии, или коллеги, не особенно загруженные работой.

Его методика, поначалу казавшаяся сумбурной, медленно проявляла свое подлинное содержание. Он с разных сторон подводил меня к одному и тому же, что я должна, в конце концов, осознать. Но – что? Иногда мне казалось, будто я близка к осознанию. Оно то мерцало костерком среди ночи, то дрожало размытым в дожде силуэтом, то мелькало животным за буреломом дикого леса. По-моему, Виктор – он настаивал на исключении отчества – уже знал, в чем корень моей проблемы. Но, когда я спрашивала его напрямую, делался отчужденным Виктором Марковичем и многозначительно качал головой: «Есть я, а есть оно».

А может, не было конкретной цели что-то осознавать? Может, наши беседы и были той самой гештальттерапией, когда целостность невыводима из компонентов, а их совокупность – гораздо больше, чем сумма воспринятого? Не знаю. Во всяком случаем, мне нравилось с ним общаться. Я говорила именно то, что хотела. Он говорил именно то, что считал полезным, и умел чутко молчать, внимательно слушая, глядя в глаза.

Возможно, суть в том, что люди должны разговаривать. То есть, у человека должна быть возможность выговориться – до той степени, до какой вы сами способны решиться.

Как бы там ни было, слово лечит. Это правда.

В конце апреля подсчитали результаты за первый квартал. Продажи «Нордфармы» по всем направлениям значительно снизились. Единственным препаратом, по которому план, невзирая на кризис, был выполнен, оказался чудодейственный «Лавеум».

На собрании офиса Топик вызвал меня на сцену, протрубил в микрофон помпезные поздравления, а затем долго жал и потряхивал мою руку, артистически улыбаясь в сторону зала. Объявил примером для всеобщего подражания. Всем на зависть озвучил внушительный бонус. И уже в кулуарах, с глазу на глаз, накоротке так сказать, окрестил меня «антикризисным менеджером».

Я понимала, это всего лишь слова. Однако слова, произнесенные высоким начальством, имеют свойство удивительно окрылять, даже если ты насквозь видишь весть этот «коучинг» и «мотивацию». Когда вышла из офиса, не чуяла под собою ног. Словно сдала экзамен, который все прочие завалили. Тем более – бонус. Я заработала полное право слегка шикануть. Доставить себе самые простые, примитивные удовольствия.

Села в машину, не спеша прокатилась по центру столицы, припарковалась у брусчатки пешеходного променада. Прошвырнулась по бутикам. Выпила кофе с воздушнейшим круассаном во французской кондитерской. Солнце ласкало. Ворковали и хохлились голуби. На стриженых кронах набухли почки…

А когда добралась домой, эйфория начала улетучиваться. Никого не было. Хотя вечер приблизился, загустел. Я включила свет. По углам сбился войлок из пыли. В раковине – груда посуды. На столе Малыша – разбросанные учебники и тетради. Я позвонила ей на мобильник, она заверила, что уроки сделала и гуляет с подружками на спортивной площадке в школьном дворе. Словом, шлялась. Я сказала, чтоб шла домой. Она стала ныть, затем огрызаться. В конце концов, подчинилась. Или сделала вид? Ее возвращение затягивалось…

Я позвонила мужу. По его словам, он был все еще на работе. Я вслушивалась в эфир. Никаких подозрительных звуков не уловила. Это могло означать, что он действительно в лаборатории, у них там мертвая тишь, скорпионы шума не производят. Но с тем же успехом он мог находиться в любом другом тихом омуте. А как проверишь? Он успокоил, что понимает мое волнение, скоро кончает, собирается домой, планирует без задержек. В его голосе мне почудилась напряженность. Ждать его предстояло куда дольше, чем Малыша…

На душе стало скверно. Конкретных причин, вроде бы, не было, но возникло и нарастало смутное беспокойство. Я неприкаянно слонялась по безлюдной квартире. Время тикало пустотой. За окном наливались лиловые сумерки.

И тут задребезжал городской телефон.

Сердце вздрогнуло и заколотилось, я уже будто знала, еще не подняв трубку, что ничего хорошего этот звонок не может нести.

«Але… Але… Я вас слушаю… Ну говорите же!.. Что за глупые игры?..»

На противоположном конце висело молчание. Потом побежали гудки.

Внезапно сделалось страшно. Бросило в пот, ударило в голову, скрутило желудок и выжалось в рот обильной слюной, тошнотой. Я кинулась к унитазу. Вырвало. Брызнули слезы, в голове слегка просветлело. Но страх продолжал колотить. Я не понимала причины.

Что происходит?!

 

7

Виктор назвал это панической атакой.

Пояснил, такое бывает незадолго до помрачения. Да уж, утешил, нечего говорить. Я пришла к нему после всех майских праздников, и успела слегка успокоиться. Он успел загореть и выглядел отдохнувшим. Мои жалобы выслушал с внимательным оптимизмом. Меня это разозлило. Уловив эмоцию, он тут же заверил: все идет по плану, терапия приблизились к критической точке, в которой я должна сама себя исцелить. В противном случае… Как всегда, мне предлагалось домыслить…

– Вот вы говорите, снова этот звонок… – Он улыбнулся. – Который по счету? Если память не изменяет мне, тревожный звоночек был больше года назад? И с тех пор – ничего. Верно? Теперь вот еще один. Ну и что? Раз в год может быть случайный звонок. Вам так не кажется?

– Это не случайность.

– И кто же, по-вашему, вам названивает?

– Не знаю…

Внезапно он перегнулся ко мне через стол.

– Кто? Кто это? Говорите же!

– Какой-то мужчина.

– Отлично! Круг подозреваемых сузился вдвое… Но почему вы уверены, что это мужчина, а не женщина?

– Я не знаю… Я… я это чувствую.

В глубине его глаз мелькнула холодная искра. Он опять откинулся в кресле. Принялся задумчиво потирать подбородок. Звук получался наждачным.

Принялся мне рассказывать о шизофрении. В дословном переводе, это значит «расщепление души». Такое болезненное состояние человеческой психики, когда интеллект и эмоции перестают дружить и начинают конфликтовать. В сущности, это война человека с самим собой. Она доводит до тяжелейших расстройств, вплоть до безумия. Чтобы не случилось беды, нужно вернуть в душу гармонию. А для этого нужно свои чувства понять… Между тем, при кажущейся сложности человеческих переживаний, в их основе лежат до ужаса примитивные вещи. На уровне насекомых, самых простейших букашек. Все движения жизни, по сути, от дискомфорта – к комфорту. Голод – сытость. Холод – тепло. Энергичность – лень. Одиночество – солидарность. И так далее. Важно понять, что эти движения цикличны, и бороться с ними совершенно бессмысленно… Взять, к примеру, любовь. Когда ее нет, человек ощущает тоску, и бессознательно ищет, кто бы мог утолить это сосущее чувство. Но когда любовь, как свершившийся и ставший обыденным факт, начинает его тяготить – он столь же бессознательно начинает стремиться к противоположности, к нелюбви… Несомненно, любовь – высшая точка жизни всякого существа. Но так уж устроено, что финальная точка, все-таки – смерть. В цикле Либидос и Танатос последнее слово – за смертью; она – конечный, предначертанный всем нам комфорт. И далеко не каждому дана энергия любить до последнего вздоха. Все дело в энергии! Вот почему большинство сдается и умирает задолго до биологического финала. Для большинства оказывается комфортней – заранее умереть.

– Только этот комфорт – не для вас. Верно?

Я не понимала, зачем он все это говорит, к чему клонит. И причем здесь любовь? Какое она имеет отношение к расщеплению души?

Неожиданно до меня дошло: он рассказывает о себе. Он приоткрылся. Он, как и я, одинок и несчастен.

– Виктор, можно откровенный вопрос… Вы женаты?

– Да. Эта социальная нагрузка имеется и у меня.

– Социальная нагрузка?

– Увы… Точно такая же, как и для вас – замужество.

– Неправда!

– Неправда? Что именно – неправда?.. Ваш тревожный синдром? Ваша параноидная подозрительность? Ваш панический страх посмотреть правде в глаза? – Он сощурился. – Вы говорите, первый звонок был больше года назад? А теперь – мой откровенный вопрос… Когда у вас последний раз был секс?

Попыталась припомнить. И с ужасом осознала: последний раз был около года назад. Не то чтобы ставилась конкретная финальная точка, но как-то незаметно само собой прекратилось. Это похоже на капли из водопроводного крана: вода перекрыта, а они еще капают, капают; тяжело наливаются, одиноко так шлепают, все более редкие, паузы все дольше – и однажды пауза становится бесконечной.

Проблема ли это? Или естественное течение жизни? Не знаю. С мужем мы почему-то не обсуждали. Меня все больше поглощала работа. Его – тоже работа, своя, скорпионья… Или… или, все-таки, нет?.. Или у него нашелся какой-то другой интерес, тем более что ощутимых денег от его долгих отлучек я так и не видела, и скорпионы – всего лишь легенда прикрытия для… непонятно, где, с кем и как он проводит время за пределами дома? Кстати, по выходным он снова начал ездить в яхт-клуб. Говорит, яхта – последняя в его жизни отдушина. То, что я ему надоела, это понятно, хотя трудно смириться. Но действительно ли ему женщина не нужна? Или это такой подлый мужской трюк?

Решила проверить. Выбрала время: пятница, вечер. Никаких отмазок типа «устал, завтра вставать на работу». В нашем распоряжении была целая безлимитная ночь для установления супружеской истины. Конечно, я нервничала. Все-таки год перерыва. Шутка ли? Насколько мы изменились? Жизнь ходит по кругу. Опять – первая брачная ночь. С собственным мужем. Да еще наш ребенок: как назло, села играть за компьютер, как всегда усадив рядом вялого папочку. Между прочим, с ним она постоянно делила свои интересы, а со мной – практически никогда. Нет, я не ревновала, но их игры меня раздражали. Только всласть наигравшись, родная разлучница отправилась спать.

– Слушай, – сказала я мужу, спустя полчаса, – у меня жуткая головная боль.

– Прими таблетку от головы.

– Не поможет. Я знаю точно. Постоянно принимаю таблетки, голова у меня болит почти ежедневно, причем, давно, просто я тебе никогда не жаловалась.

– Бедная ты моя Бедняжка… Соболезную…

– Не смогу уснуть, мне плохо.

– Давай вызовем «скорую».

– И «скорая» не поможет. Мне нужна твоя помощь. Понимаешь?

– Э-э… Но я же не врач.

– Я недавно была у врача…

Он, наконец-то, на меня посмотрел.

– И… что сказал врач?

– Мне нужна половая жизнь.

Наверное, сообщи я, что у меня обнаружили рак, он, пожалуй, огорчился бы меньше. Губы – в нить, лицо – в камень, глаза – в безысходность. Такова была первая, то есть, искренняя реакция. В следующий миг он изобразил сожаление, дескать, вот уж год, как живет в импотенции, и пытаться даже не стоит к нему приближаться. Развел руками: с гуся вода, взятки гладки.

Пришлось уточнить насчет моего здоровья. Женский организм может нормально функционировать только при наличии регулярного секса. Так разъяснил мне мой врач.

– Для этого существуют любовники, – отшутился мой муж.

Не хотела, не хотела я это использовать. Хотя лекарства – моя основная профессия, но в глубине души я всегда считала это чем-то абстрактным, к тому же, надеялась, меня никогда это не коснется, как все мы надеемся, что нас минет чаша химиотерапии или операции по замещению органов.

Я предложила ему принять «Лавеум».

Он прямо взбесился. Начал меня оскорблять. Стал выкрикивать пошлости о достоинстве и правах человека. Свою истерику он довел до того, что заперся в туалете и оттуда меня шантажировал, ни много ни мало, самоубийством.

– Вы чего расшумелись?

Я оглянулась. В коридоре стояла Малыш. Сонная, бледная, эфемерная, как привидение. Она была одного со мною роста. Под пижамой круглились два яблочка на груди. Я вдруг поняла, что она давно уже не ребенок и ясно сознает суть родительского конфликта, но, в тоже время, остается ребенком, и я не имею морального права травмировать ее подростковую психику.

– Что с тобой, мама?

– Со мной? Ничего особенного. Просто… просто… – Я не знала, что в данном случае хуже: врезать правду или отравить доверие ложью. – Просто твой папа больше не хочет меня любить.

– Это неправда!

– Неправда? – Я безрадостно хохотнула. – Мне бы тоже хотелось так думать. Но… Пшик!

– Я поговорю с ним.

– Доченька, об этом не разговаривают. Слова здесь ничего не решают. Видишь ли, существует одно интимное дело, которое мужчина, если он любит женщину, делает. А твой папа не хочет этого делать.

– Я поговорю с ним. Он сделает это.

Уж не знаю, о чем она с ним говорила. Для меня было очевидно, что песенка спета. Я прошлепала в спальню и легла на кровать. Посредине. Раскинула руки, словно убитая наповал. Столько лет мы живем под одним одеялом – и я еще должна упрашивать? Унижаться! Да нафига он мне вообще такой нужен! Не было бы ребенка, давно развелась бы и жила беззаботно… Да уж, дети – это, конечно, веревка. Это цепь с ошейниками на обоих концах. Дети – это наказание для родителей за то, что они по наивности когда-то решились на глупость.

Из туалета он все-таки вышел. Я услышала самый финиш переговоров.

– Обещай, что не будешь дебилкой. Не для этого я здесь мучаюсь.

– Обещаю папа. Но и ты мне пообещал.

Он вошел. Прикрыл за собою дверь. Встал над кроватью. Я подвинулась. Он вытянулся на краю. Какое-то время мы с ним лежали беззвучно, прислушиваясь, как в соседней комнате наше продолжение укладывается спать.

– Надеюсь, ты завтра не едешь на свою яхту?

– К сожалению, нет, – мрачно констатировал он.

Я протянула руку и нащупала то, что мне было нужно.

Он весь напрягся. Но уже не препятствовал.

Город приветливо улыбался. Фасады сияли красками жизни. Дорога стелилась навстречу. Автомобили услужливо расступались. Был понедельник, машины – плотным потоком, но я жала на газ и рулила с легкостью беспрепятственной. Меня распирало бойцовское настроение. Я неслась сообщить Виктору о победе.

Все сошлось. Вся его терапия подвела к критической точке, в которой я сама себя излечила: женщине нужен мужчина. Самочувствие стало прекрасным. Ни головной боли, ни подозрительности, ни тревожности, ни бредовых домыслов, ни панических атак. В ту, минувшую, ночь все вернулась к законному месту. Круг замкнулся. Мой Сладкий снова со мной. Если честно, само ощущение – ни рыба, ни мясо; так, тощий хвост скорпиона. Но это не суть. Главное – он опять в моей власти. Я – сверху. Я – лидер. Я – женщина.

Я простучала по дорожке к центральному входу, твердо процокала по мрамору вестибюля, прошелестела по линолеуму отделения. Нажала ручку двери.

Кабинет оказался заперт.

Сюрприза не получилось. Ладно, позвонила ему на мобильник. «Телефон абонента выключен или находится вне зоны доступа»… Прошлась взад-вперед. Присела на кушетку. Поглазела на психов… Опять позвонила. Безрезультатно.

«Если вы к Виктору Марковичу, его нет, и не будет», – неожиданно бросила проходящая мимо сестра. «А когда он будет?» – «Никогда. Он уволился. Говорят, нашел работу получше… Да, и не пытайтесь ему дозвониться. По старому номеру он больше не отвечает, а новый номер рабочего телефона никому в нашей клинике не оставил».

Вышла ни с чем. Не то чтобы я чего-то ждала от визита, но так хотелось поделиться с Виктором гордостью, радостью – словом, рассказать об успехе его профессиональных усилий, наших сеансов, нашего долгого, интенсивного, откровенного общения по душам… Будто стукнулась о глухую стену.

В вестибюле пестрел киоск с печатной продукцией. Машинально остановилась, поглазела на глянец знакомых журналов. Почему-то мелькнула мысль: «Лживые краски жизни». Настроение омрачилось. И больше всего – оттого что реальной причины для уныния не было. Подумаешь, психотерапевт. Подумаешь, нашел работу получше. Подумаешь, не оставил никому телефона. Подумаешь, больше никогда его не увижу.

Никогда не увижу? Как-то вдруг внутри помертвело.

Это было только мгновение. Но оно меня, непонятно с чего, озадачило.

Прошла неделя, вторая. Я была в норме. По крайней мере, ничто меня не тревожило. Жизнь текла своим чередом, спокойная, блеклая.

То, что со мной что-то не так, заметила Дашка.

Видимо, у нее по-новому раскрылись глаза. Это мы так шутили: она сделала блефаропластику. Довольно удачно. Выглядела теперь лет на десять моложе. Я не сомневалась, ради кого она постаралась. Наверно, у Дашки на мой счет тоже вращались какие-то шестеренки, потому что однажды она подсела ко мне в столовой нашего офиса и между салатиком и горячим полюбопытствовала:

– Ну чё там у тебя за кручина? Колись…

– А что, так заметно?

– Не то слово. Лица на тебе нет. Прямо-таки картина Репина «Приплыли». – Заговорщицки оглянувшись, она придвинулась ближе: – Мужчина?

– Да не то чтобы… Даже не знаю…

Вдруг подумалось, что при всей непростой офисной кухне и некоторых подковерных, а так же интимных нюансах Дашка – моя единственная подруга. С кем мне еще перемолвиться словом?

– Знаешь, Дашка, ты догадалась о том, о чем даже я не догадывалась. Но это не совсем то, что ты, возможно, нафантазировала.

– Извращенец?

– Да нет же. Понимаешь, он влез мне в самую душу.

– Ага, понимаю. Учитывая, где у женщины находится тот самый лаз.

Меня как ошпарило.

– Не смей со мной так говорить!

– А чё я такого сказала?

– Шути свои шуточки знаешь, с кем?

– С кем же? – Она напряглась.

– С тем, с кем ты лобызалась на последнем кик-оффе, для кого делала «Ботокс» и ради кого подлатала свои глазенки!

Дашка отпрянула. Судорожно передернулась, вспыхнула, побледнела, изумленно вытаращилась, злобно сощурилась:

– Не болтай языком.

– Ты тоже следи за своими словами. Ясно?

Две наши порции так и остались не съедены.

Машину, как обычно, вела я. Справа смердел перегаром угрюмый мужик. Иногда я на него поглядывала и со смертной тоской сознавала, что это пожизненное наказание – не кто иной, как мой муж. Ехали молча.

В очередной раз мы свезли Малыша к моей маме на лето. Год, другой, и она совсем уже вырастет в девушку. Отпочкуется в свои интересы, к бабке палкой ее не загонишь. А пока – под присмотром. На каникулах в столице нечего шляться.

Напоследок Малыш сказала, чтоб я берегла папу. Пока мы гостили, он не особенно-то с ней миловался. Все больше бродил по окрестностям, возвращался только пожрать да принять от тещи свои гостевые сто грамм, а то и побо́лее. Тем не менее, именно к папочке она льнула. Меня же, которая одевала ее в дорогущие бренды, снабжала деньгами и вообще, планировала ее будущее – принимала как данность, без сантиментов, без всяких сомнений.

А вот я сомневалась. Общение с Виктором научило меня фокусироваться на происходящем именно «здесь и сейчас». Что я чувствовала? Я, успешная, энергичная женщина, за рулем недешевой корпоративной машины, несущаяся по дороге между детством и старостью?

Я чувствовала: моя жизнь – бред.

Эти люди, которые считаются самыми близкими. Кто я для них? Кто они для меня? Либидос и Танатос… Они не догадываются, что бывает расщепление у души. И какое бывает, в окружении родных, одиночество.

И еще я чувствовала, как мне не хватает Виктора. Наших сеансов. Наших бесед. Наших встреч по потребности. За минувший год он настолько проник в мою душу, что, даже исчезнув, словно продолжал над ней властвовать. Я гнала от себя изнурительное ощущение, но оно являлось, всплывая из глубины подсознания. Чего именно мне не хватало? Соучастия? Сочувствия? Сопереживания?..

Во всяком случае, секс – абсолютно здесь не при чем.

 

Дела

 

8

Летом все нормальные люди отдыхают.

А если работают, то вполсилы и не всерьез. Для «Нордфармы» закон психической нормы, видимо, был не писан. Знойным июньским днем нас согнали в офис на совещание. Нас – это менеджеров по «Лавеуму» со всего центрального региона страны. Во главе заседания, среди бонз, торчала и Дашка. Речь перед нами держал сам Топик.

– Наша цель – стать брендом номер один! Именно сейчас, в разгар глобального кризиса, когда конкуренты измотаны и рынок уснул, мы должны сделать решающий прорыв!..

Не знаю, как конкуренты, а наши, изображая внимание, давили зевоту и потирали глаза. Веяло парфюмом и по́том. Убийственно дул кондиционер.

– Мы должны смотреть в перспективу! Наша стратегическая задача – включить «Лавеум» в список бесплатных лекарств! Тем самым, оседлать госбюджет! Мы решили действовать нестандартно, и пока конкуренты уперлись в урологов, мы ударим им в тыл через психиатров! Эректильная дисфунция – дисфункция психики! Это будет национальный проект: «Лавеум» – каждому гражданину! В эпоху, когда рождаемость критически падает, мы даем государству шанс!.. А для начала, – Топик понизил голос, – мы войдем в деловой контакт с ВИП-заказчиком – Главным федеральным психиатром. Его голос решающий, и он должен стать нашим… Какие будут идеи?.. – Топик уставился на меня.

Я пожала плечами и взглянула на Дашку.

– Насколько я понимаю, это работа маркетинга.

Топик вскользь на нее оглянулся и вернул взор ко мне. И он, и она смотрели ласково и прохладно.

– Для успеха нам нужен опытный продавец. Харизматичный, с максимальной способностью убеждать. Нам нужен антикризисный менеджер. В общем, мы подумали и решили послать на дело тебя.

– Один вопрос. Кто это – мы?

Они снова переглянулись. Мне почудилось, между ними струятся флюиды иронии. Моя подруга змеей ухмыльнулась. Топик нахмурился.

– Те, кому ты подчиняешься.

Да уж, осчастливили высоким доверием. Грудью – на амбразуру. Корпорация требует подвига. ВИП-заказчик. Это, наверное, нечто очкастое, лысое и пузатое, с атрофией мужского начала и циррозом печени в ожидании конца.

Именно поэтому требовалось выглядеть улетно. На подготовку к визиту мне дали несколько дней, которые я использовала, чтобы совместить неприятное с нужным, тем более что я давно потихонечку дозревала, и вот, раз сложилась такая необходимость, я сделала это – отдалась косметологу закачать в губы гель.

«Минздрав» теперь назывался «Минсоцразвития». В этом угадывался прозрачный намек. Государство заботилось о здоровье населения, чтобы продлевать его прозябание. Идея «Нордфармы» в эту концепцию вписывалась органично. Дело за «малым» – ВИП-заказчик должен стать нашим агентом. Я дозвонилась к его секретарше и добилась записи на прием.

В назначенный день губы всё еще были чужими.

Перед кабинетом, рядком, на казенных стульях, томились несколько разнополых пришельцев. Я прибыла вовремя, но секретарша, ходячая мумия стрекозы, усадила меня в хвост ожидания. Среди ожидающих я мгновенно определила двух-трех замаскированных представителей конкурентов. Они косились на меня с антипатией, пыжась принять равнодушный вид, при этом поигрывали пальчиками по своим кейсам. Наконец, подошла моя очередь. Я двинулась к жутковатой двери. На глянце мореного дуба отсутствовала табличка, о чем свидетельствовал прямоугольник с дырками по углам. Вильнув к секретарше, я интимно спросила, как звать-то этого самого Главного психиатра.

Имя-отчество внезапно кольнуло. В таком, проколотом состоянии я, ни жива, ни мертва, вошла в кабинет.

В просторном и светлом… за необъятным… склонив голову… перелистывая, изучая деловые бумаги… не обращая на меня ни малейшего… сидел Виктор.

– Что вам? – безлично спросил он.

– Ну, и о чем вы хотели поговорить? – Он с ленцой пригубил заказанное мной вино. Я пригласила его в ресторан неподалеку от здания министерства, и он соизволил ко мне снизойти.

– Я хотела поговорить, как нам с вами построить дружбу.

– Дружбу? – Он рассеянно улыбнулся. – Дружба – категория обманчивая. В юности – это искренность самораскрытия, то есть, глупость, а в зрелости – манипуляция, то есть коварство. Какой вид дружбы вы мне предлагаете?

Я смутилась. Конкуренты наверняка успели ему «предложить». А «Нордфарма» такого ресурса не отпускала. Не считая представительских бизнес-ланчей, ставка делалась на голую довериловку. Как и всегда. Ну, давай, детка, включай креативность.

– Можно откровенно? Виктор, зачем вы со мной столько возились?

– Откровенно? – Он задумчиво посмотрел за окно. – Вы были частью научной работы. Я собирал материал. Хотел доказать, что человека можно вылечить одной психотерапией. Без лекарств. – Усмехнулся. – Ведь лекарства, если они эффективны, вызывают зависимость. Делают человека рабом, наркоманом. Лекарства придуманы для того, чтобы сосать из него энергию жизни – в виде денег, которые он будет вынужден платить фармбизнесу. Не так ли?

– Доказали?

– Почти. Мне предложили кабинет в министерстве, и весь собранный материал я сдал в научный архив. – Он опять пригубил вино.

– Бросили дело всей жизни. Не жалко?

– Нет. На каком-то этапе я понял, что сопротивляться глобальной тенденции – это безумие. Пусть даже безумна сама тенденция, глобализованное помешательство – уже как бы не патология, а норма, поскольку соответствует ментальности большинства. Ведь большинство всегда сомнет и раздавит любого, самого разумного, безупречного одиночку. Современные технологии позволяют это сделать без крови. Достаточно просто человека объявить… сумасшедшим.

Его глаза остановились на мне. Я осторожно поджала губы. Неужели, он заметил их новую выпуклость? Не отрывая прицельного взгляда, он потянулся к бутылке и ловко подлил вина: мне и себе.

– И еще я понял, что психотерапия – это вопрос власти. Контроля над душой человеческой. Вот только тем, кто правит миром, конкуренты, естественно, не нужны. Да, да, я это прочувствовал на себе. На последнем ученом совете в Большой академии они назвали тему моей работы утратившей актуальность. Не мне вам объяснять, что означает эта игра, сколько фирм, продвигающих препараты, стоит за каждым из академиков. В наше время в фармбизнес вложены такие деньги, что ни один психотерапевт со своими словами не может противостоять тотальной экспансии фирмачей. Они могут доказать все, что угодно. От необходимости понижать давление до полезности пищевых добавок, от важности релаксации до обязательной стимуляции. И люди будут им верить. И покупать их продукт. Такова реальность. Сегодня власть у того, кто выписывает рецепт… – Он приподнял свой бокал и картинно оскалился. – А теперь, извольте видеть, я сам – власть. И целые толпы человеческих душ зависят от одной моей подписи.

– А вы – циник.

– А вы – нет?

Довериловка сложилась не в мою пользу. Выпив, он принялся молча есть. Мне ничего не оставалось, как предложить заплатить за его харчевание.

– Разумеется, – сказал он, жуя. – Это же деловая встреча?

С чувством не то чтобы поражения, но некоторой неприятности по работе, я, наконец, допилила домой. Вечерние пробки дожали меня до кондиции. Полностью выжатой рухнула на кровать. Квартира была сумрачна и безлюдна, и на какое-то время я провалилась в мутное забытье.

И вдруг проснулась. За окном зеленела луна. В квартире – ни звука.

Я осознала, что мужа нет дома…

Достала мобильник. Поинтересовалась, где он до сих пор пропадает.

– На яхте.

– На яхте? Ночь на дворе. Что ты там делаешь?

– Живу.

– Что?!

Он стал плести мне какую-то ахинею, что раз Малыша мы свезли на все лето к бабушке, то эту отдушину мой Сладкий решил использовать, дабы заняться яхтой, которая, оказывается, ни много, ни мало – мечта всей его жизни. Во как!

– Значит, опять яхта…

– Ну, яхта. Что ты так напряглась? Ты же знаешь, я взялся ее достроить.

– Я-то знаю. В прошлый раз ты достроился почти до развала семьи.

– Давай не будем. На твой счет тоже есть что припомнить. Не начинай.

– Ты, домосед, мечтал поселиться в плавучем корыте? Странно… Скажи мне правду.

– Ну что ты постоянно вытягиваешь из меня правду?

– Я хочу контролировать ситуацию!

– Ну что ж… Правда в том, что не нужна ты мне в таких дозах, в каких тебе хочется. Устал я от тебя. Пойми. Смертельно устал.

Вот те здрасти-мордасти. Этого мне еще не хватало. Ну не ехать же сейчас, в темень, за ним!

– Завтра же домой! Слышишь?! И не вздумай выключить телефон! Я могу в любой момент позвонить!

Мои губы свела судорога.

 

9

Топик вызвал меня к себе в кабинет.

Новость мгновенно разлетелась по офису. Во-первых, сплетницам надо чем-то питать фантазию. А во-вторых, все были в курсе, что я поставлена на ВИП-заказчика, и подозревали за этим карьерную перспективу. Когда я цокала по коридору, все поворачивали за мною глаза, поблескивая в них завистливым любопытством. И никто даже не догадывался, что я иду получать нагоняй, поскольку миссию фактически провалила.

Однако Топик не стал меня костерить. Наоборот, сказал, все нормально, с заказчиком налажен первичный контакт, это уже кое-что. После такой вступительной мотивации он запер изнутри дверь. На ключ.

– А теперь займемся делом всерьез.

Я втянула голову в плечи.

Он сел в свое кресло, выдвинул ящик стола и положил передо мной бумажный конверт. Непримечательного дизайна. Довольно плотный на вид.

– Главный психиатр должен это принять. На наших условиях.

Подождал, пока я правильно все осознаю. После чего объяснил технологию моих действий и обрисовал те самые «наши условия», которые я должна буду передать тет-а-тет. Разумеется, ужин в ресторане элитного класса… Разумеется, на бизнес-карту добавят расходных… Я все слушала, все кивала, а в кутерьме путаных мыслей водным знаком проступало единственное – «откат».

– А как же лозунги высокоэтичной компании? – сострила я больше от нервов, чем от досады за многолетнюю лапшу на ушах.

– Лозунги, это для тараканов. А ты у нас метишь выше. Так что, уж ты постарайся, не подведи.

Итак, я должна была сунуть взятку. Чиновнику федерального уровня. Теоретически, вроде, все ясно, но как это сделать на практике – я никак не могла спрогнозировать. На бизнес-карту мне добавили сумму, чтобы я организовала приличествующий ужин. С тяжким сердцем позвонила заказчику. Сказала, что намерена развивать нашу дружбу. Повезло. Виктор согласился без выкрутасов.

Как сейчас помню: светлый июньский вечер. Мы сидим за накрахмаленным столиком. Поигрывают серебристые и хрустальные блики. Чуть колышется пламя свечей. На реке стоит практически полный штиль, иногда лишь – прохладное движение воздуха. Я давно приметила этот ресторан, на верхней палубе теплохода, намертво пришвартованного к набережной в центре столицы.

Разговор клеился ни шатко, ни валко. Виктор из вежливости интересовался моей работой. Я отвечала не без скрытого умысла. Он рассеянно мне кивал, продолжая перелистывать картинки меню. Выглядел он усталым. Пожалуй, угрюмым. Новая должность, видать, вытягивала из него энергию. Официант все ловко подал. Виктор критически изучил этикетку вина. Я не представляла, как подступиться к тому, ради чего затеяла этот ужин.

Мы успели выпить по паре бокалов, поелозить ножами, потыкать вилками.

– Знаете, – неожиданно улыбнулся Виктор, – а ведь там, в министерстве, когда вы вошли в кабинет, я вас сразу и не узнал. Представляете?

– Неужели за месяц я так изменилась?

– Нет-нет, вы выглядите прекрасно.

– Что еще остается брошенной женщине… – Не знаю, зачем брякнула.

– Вы ведь, кажется, замужем? – Он посмотрел с удивлением.

Мне так тоже казалось. Но что-то последнее время моя уверенность в замужестве пошатнулась. Виктор смотрел. Я потупилась. Ну не могла же я признаться, что мой муж, вместо дома, ночует на некой сомнительной яхте.

– А вы? Вы женаты?

– Уже – нет. – Его признание могло показаться игривостью ловеласа, и он счел нужным холодно уточнить: – Я развелся тогда же, когда ушел из клиники. Вот так, представьте, одним махом полностью поменял жизнь.

Мы продолжили ужин в молчании. Довериловка, вроде бы, и сложилась, но в каком-то в слегка неуютном разрезе. Я периодически щупала сумочку. Пора было приступать к делу. Но когда? Прямо сейчас? Нет, невозможно, нелепо.

– Да, вы правильно догадались, – прервал молчание Виктор. – Переход на новую должность – только часть правды. На самом деле, я ушел, потому что иначе не мог оторваться. От этой… женщины. Мы вместе работали. Много лет. Слишком много. Я и моя жена.

– Не смогли остаться друзьями? – ляпнула я.

– Друзьями… – Он горестно хмыкнул. – Когда речь идет о мужчине и женщине, дружба – это сублимация любви. А сублимация, знаете ли, травмирует психику. Я, возможно, и мог бы. Но она не смогла. У нее развился психоз, настоящий бред ревности. Разубедить ее оказалось выше моего врачебного опыта и моих жизненных сил. Пришлось мне с этим кончать радикально.

Он тяжко вздохнул. Меня подмывало его спросить, из-за чего у них разладились отношения. И была ли основа для ревности. Прямо зудело от любопытства.

– Ну, за дружбу! – иронически предложил он. Мы чокнулись.

Внезапно он сам начал рассказывать свою жизнь. Как они поженились еще в студенчестве. Как было трудно. Безденежье. Ребенок, второй. Одна квартира, вторая. Переезды, ремонты. Похоже, ему требовалось выговориться. Слушая его печальную повесть, я ловила себя на том, что ничего нового не услышу, и всякий очередной эпизод убеждал меня в этой банальности. А он длил и длил монолог откровения, и в его глазах все больше зияла черная бездна, где нет никакой защиты, и в мерцающей глубине обнажается ранимое существо человека.

Закончив так же внезапно, он вызвал официанта. Я встрепенулась, схватилась за сумочку. Он остановил меня жестом.

– Спрячьте свои представительские. Могу я позволить себе удовольствие заплатить за ужин с симпатичной мне женщиной?

Пока выходили, он разговаривал по мобильнику. Когда спустились на берег, подъехала темно-синяя, отполированная «А-6». Он уже знал, что я «без руля», и галантно распахнул заднюю дверцу. Я села. Он велел водителю доставить меня домой. А сам пошел вдоль по набережной.

Насчет дела – язык проглотила.

Квартира встретила кладбищенской тишиной. Я прошлась по комнатам, последовательно зажигая свет. Данная ночь ничего не добавила к тенденции последнего времени. Позвонила мужу. Он был в ярости, что я его разбудила. На вопрос, когда он приедет домой, злобно отрезал: его дом – яхта. Псих! Посидела, подкидывая на ладони игрушку мобильной связи…

Неожиданно у меня возникло желание.

Оно не посещало долгие годы. И вот. Захотелось почитать один гороскоп. Кое-что уточнить по поводу человека, чью дату рождения я, между прочим, выяснила, планируя тактику предстоящего дела. Никаких гороскопов в доме давно не водилось. Я сама уничтожила эту бредятину. И все-таки любопытно. Просто взглянуть. Но где среди ночи найти информацию?..

Тут меня осенило: что я ломаю голову? – Интернет!

ВЕСЫ. 24 сентября-23 октября.

Этот знак символизирует равновесие. Характеризуется интеллектом и логикой. По силе признака – сильный. В колесе Зодиака стоит в начале эволюции.

Темперамент Весов экспрессивный, подвижный. Долго колеблется в поисках нужного слова, верного дела. Вежливый, деликатный, честный, интуитивный. Ценит порядок, умеренность. Стремится достичь справедливости и гармонии.

Профессионально реализуется в качестве судьи, архитектора, консультанта, искусствоведа, психолога, педагога. Действует продуктивно, когда на него не давят. Не бывает рабом денег и собственности, но умеет правильно рассчитывать свой бюджет.

В любви Весы сентиментальны, покладисты. Умеют найти общий язык с человеком. Не корчат завоевателя, ждут от партнера первого шага, который бы их сподвиг. При желании Весами легко научиться владеть…

Я улыбнулась. Не знаю, с чего. Просто так. Губы сами расплылись, я чувствовала их натяжение. Странная мысль во мне шевельнулась и тут же прикинулась нежизнеспособной.

Мне вдруг подумалось: не такой уж он и седой…

Никогда еще Топик так не орал. Руки метались, глаза били молниями, рот брызгал ядом. Поделом: вместо того, чтобы просто пред ним покаяться в моей неспособности сунуть заказчику взятку, я сделала ставку на довериловку и сказала, что не смогла заплатить мужчине.

– Разумеется! Вы-то, бабы, привыкли, что платят вам!

Последняя фраза, помимо меня, досталась и Дашке, которая в этот момент открыла дверь в кабинет. Она споткнулась, вспыхнула краской. Ретироваться ей было поздно. На стол сейлз-директора легли бумаги отдела маркетинга.

Топик перекинулся гневаться на нее. В каждой бумаге, просматриваемой секунду, он обнаруживал недочеты, несуразности, некомпетентность – и отшвыривал лист за листом. Некоторые листы Дашка перехватывала на столе, иные отлавливала в свободном полете, а самые неудачные приходилось с шуршанием поднимать с ламината. Краска лица ее распалась на резкие пятна. Когда все бумаги, разной степени изувеченности, были уложены в более-менее стопку, Дашка шагнула к топ-менеждеру, вдохнула побольше воздуху – и вдруг всей пачкой запустила ему в лицо.

Я онемела. Она глянула на меня с ненавистью и по прямой, двинув плечом, покинула кабинет. Я долго смотрела ей вслед, боясь посмотреть на начальника.

– Вопросы?! – гаркнул Топик явно не ей.

Вопросов у меня, в общем-то, не было. Точней, было столько, что в голове бесновался вихрь. Промелькнула неуместная мысль: если бизнес – это война, то глобализация – это война каждого с каждым.

– Мне нужен отпуск.

– Что?! – поморщился Топик.

– Я плохо себя чувствую.

– Нет! У нас горят все дела!

– Я не хочу вас обманывать, поэтому прошу отпуск. Или мне лучше взять больничный?

Топик обессилено рухнул в кресло.

– О, женщины, вы доведете меня до инфаркта!.. Сколько ты хочешь?

– Две недели достаточно.

Он смахнул со лба взмокшую прядь. Ослабил удавку галстука.

– Ох, доведете… Пиши заявление!

 

10

Если честно, я давно к этому зрела.

Дашке можно, а мне нельзя? Чем я хуже? Я – лучше! Складывались и показания, и обстоятельства, чтобы сделать блефаропластику.

Именно для этого я взяла двухнедельный отпуск.

С блефаропластикой сразу случилась накладка. Я оформила отпуск довольно-таки неожиданно, и у хирурга, с которым я созвонилась, в его «Клинике Красоте» ближайшие дни оказались расписаны операциями. Пришлось занять очередь только на следующую неделю. Ладно, если что, выйду на работу в темных очках. А пока, томясь ожиданием, я слонялась по душной квартире. Заканчивался июнь.

Сладкий дома не объявлялся.

Я сама объявилась. И не на какой-то там яхте, чего он мог от меня, в принципе, ожидать. Я сделала проще – нагрянула к нему в зоопарк. Он слегка испугался. Я слегка успокоилась: муж возился со скорпионами и, похоже, коротал время один.

От избытка безделья принялась наведываться ежедневно. Не предупреждая заранее, когда приеду. Контроль. Взяла его ключ и сделала себе дубликат – для верности во всех смыслах.

А накануне операции у меня возникло конкретное дело.

Для начала я решила к нему подлизаться. Чтобы он вспомнил: жена – его женщина, и не худо бы ему как мужчине принять непосредственное участие в поддержании ее красоты. В лаборатории царили тишь да безлюдье. Железная дверь изнутри запиралась. Кстати, имелся уютный диванчик. Я подсела. Придвинулась ближе. Прицелилась с поцелуем.

Он стал уклоняться. Вот, недотрога. Скажите, пожалуйста…

В первый момент мне показалось, он просто дурачится. Но нет: он откровенно, гад, воротил свою морду. Мое сердце ужалила подозрительность:

– Для кого ты себя бережешь? Непонятно… Для новой присоски?

– Если тебе нравится верить в бред – твое личное дело.

Решительно высвободившись, он ушел от меня подальше, в сумрачную глубину огромного помещения. Взялся переставлять клетки со скорпионами. Вроде как я отвлекаю его от работы. Пришлось объявить ему напрямую:

– Мне нужны деньги.

Он продолжил фальшиво возиться, будто глухой. Я уточнила, что мне предстоит операция. Он вяло спросил, какая именно. Услышав о «блефаропластике», издевательски хохотнул:

– Ты вполне зарабатываешь, чтобы не привлекать меня к своему безумию.

– Да, но, как тебе известно, я выплачиваю кредит. Или ты хочешь, чтобы я прикрыла твою лавочку с яхтой?

Оглянулся. Я стояла напротив. В его глазах промелькнуло смятение, которое тут же застилось огнем испепеляющей ненависти. Казалось, он готов наотмашь мне врезать. Или хотя бы сорваться в отчаянное сквернословие. Но он постоял, подергивая лицом, и тяжко вздохнул, раздув шаром щёки.

– Черт с тобой. Я финансирую твою сексапильность. Короче, сколько?

Я назвала сумму. Он присвистнул. Почесал свой затылок. Посмотрел на меня долгим критическим взглядом. Вздохнул еще тяжелей.

– Ладно. Только вот что… Выйди-ка из лаборатории. Подожди меня снаружи, позагорай. Договорились?

Загорала я, наверное, минут десять. Я слышала, как он изнутри щелкнул замком. Не осталось малейших сомнений, что он таит от меня заначку. Слепило солнце. Пахло стрижкой газона и раскаленным асфальтом. Наконец, открыл дверь. Мотнул головой. Я вошла. Он показал аккуратную стопочку долларов; только прежде чем мне вручить, демонстративно пересчитал. Купюры шуршали, мелькали, гипнотизировали… Похоже, его ферма действительно приносила прибыль. Сколько же у него, гада, в заначке?

– Но при условии… – Он задержал свою руку с цинично отсчитанным откупом. – Как к мужчине ты ко мне больше не прикасаешься.

Вечером я куковала дома одна. Во мне появилось несвойственное безразличие. Иначе, чем объяснить, что я согласилась с причудами мужа и, в частности, с тем, что он приступит к обязанностям близкого человека только с утра? В принципе, я могла бы его додавить. Только не хотелось перед таким делом вдрызг ругаться. Не каждый день нам делают операции. Тем более – на глазах. Под тощей пленочкой безразличия побулькивал стресс ожидания.

Я подумала, не позвонить ли мне Дашке? Поболтать, обсудить операцию, как-нибудь успокоиться. Все же – подруги… Нет, не буду. Что-то в последнее время в нашей дружбе наметилась трещина.

Зазвонил телефон. Я аж подпрыгнула.

Это была Дашка.

Поначалу я не могла понять, что с ней приключилось. Голос дрожал, слова спотыкались, предложения путались. Кажется, она выпила? Именно – назюзюкалась. Из бессвязной ее речи я уловила только одно:

– Он хочет меня бросить!

Я напряглась. Что-то забрезжило, начало проясняться. Она плакалась мне на злодейку-судьбу. На любовника, который взял да решил оборвать отношения. И этот гад – не кто иной, как наш Топик.

Я испытала необыкновенное удовлетворение. Вдруг осознала, зачем нужна женская дружба. Как бы отвратительно мы себя чувствовали, все не так уж и плохо, если близкая наша подруга чувствует себя существенно хуже. С некоторым воодушевлением, не лишенным садизма, я принялась ее участливо утешать. По сути, я говорила единственное, что могла в этой ситуации, и что ей хотелось сейчас услышать: все мужики – скоты.

– Слушай… – поинтересовалась я, когда та чуть успокоилась, – давно хотела спросить. А какие у тебя отношения с мужем?

– Да причем здесь муж! – опять заревела она. – Какая же ты дура! Неужели не понимаешь! Речь идет о любви!

В день, на который была назначена моя операция, его отец загремел в больницу. Я, в принципе, знала, что свекор нездоров. От подробностей меня оградили. И вот совпадение – у него тоже операция, экстренная, в тот же день.

По этому поводу мы с мужем не то чтобы разругались, но имели позиционный торг повышенной интенсивности. Накануне было оговорено: едем на «Джетте» в «Клинику Красоты», пока меня оперируют, он дожидается в вестибюле, после чего садится за руль и доставляет домой. Не на такси же мне ехать со штопанными глазами. Теперь же ему требовалось мчаться к отцу, и весь наш план ломался непредсказуемо. Притом что отцу он все равно ничем не поможет. В конце концов, поступили по плану, но обоюдно взвинтив нервы.

Блефаропластика прошла, вроде, удачно. Добирались домой довольно мучительно – вечерний час пик. Сладкий вел «Джетту» в угрюмом молчании. С той же каменной мрачностью довел меня до квартиры. Помог раздеться. Уложил на кровать.

И тут же засобирался свалить.

Якобы в больницу к отцу. А как проверишь? Не звонить же мне свекру: вы правда при смерти? Или так? Может, опять умотает на яхту. А может, куда и похуже. С него станется. При практически обездвиженной и ослепшей жене. После операции мои веки едва отрывались, я могла видеть не далее одного шага, хирург обнадежил, что ближайшие двое суток отек будет нарастать, а потом станет рассасываться, но в первую ночь показан абсолютный покой.

И все-таки я увидела. Прыщ. Назревший розовый знак на носу моего мужа. По народным приметам, это значит, что кто-то о нем думает. Глупое суеверие. И все же, закопошились неприятные мысли. Возможно, я не обратила бы внимания, если бы Сладкий не сосредоточился перед зеркалом, не выдавил бы эту дрянь, не прижег бы одеколоном – а после придирчивого рассмотрения еще и не затеял бы бриться, чего никогда на ночь не делал.

Он уже нагнулся и зашнуровывал обувь, когда я преградила собою дверь.

– Что происходит?

– Ничего особенного. Если не считать того, что мой отец при смерти.

– И ты, на ночь глядя, поедешь в больницу…

– Тебе-то что за печаль…

– Я тебе не верю.

– Твои проблемы. Но прошу, не отравляй мне жизнь до полной невыносимости. – Он распрямился и шагнул на меня, нацелившись к выходу.

Я прижалась спиною к двери. Веки пылали.

– Ты останешься дома!

– А вот и не угадала!

– Ты останешься сегодня со мной!

Он мне под нос – шиш.

– Знаю, куда ты намылился! Вижу тебя насквозь!

– Не собираюсь перед тобой оправдываться! А ну отвали, штопаная совесть!

Замахнулся. Я инстинктивно прикрыла лицо. Он одумался, вспомнил: руки со мной распускать нельзя. Ему ли не знать. Стоял, весь дрожа, сжав опущенные кулаки, стиснув губы, тараща налитые черной ненавистью зрачки.

Не знаю, сколько мы так простояли в безмолвии ярости. Наконец, он сказал:

– Тебе нельзя волноваться.

Догадался. Прекрасно! Какой заботливый муж!

– Да пошел ты! – Оттолкнула и слепо двинулась вглубь квартиры.

 

11

В офисе царили тишь да безлюдье.

Уже был июль, многие разлетелись по отпускам. Мое появление в темных очках существенного внимания не привлекло. Это слегка успокаивало. Но только слегка. Я медленно шла по кондиционированным коридорам, поеживаясь от противоестественного холода. Потому что в первый же день окончания моей двухнедельной отлучки позвонил Топик и вызвал на совещание.

Когда вызывает начальник, это, как правило, неприятно. Вдвойне неприятно, когда требует срочно приехать. И уж совсем неприятно, когда выясняется, что совещание пройдет в его кабинете, с глазу на глаз, за плотно закрытой дверью.

Оказалось – ничего личного, только бизнес. Уже хорошо. Только расслабиться все равно не пришлось. Он задумал решающую операцию по секретному продвижению «Лавеума» на позицию национального бренда номер один. Речь шла о поездке, ни много, ни мало, в Майями, Флорида, США. Там собирается Всемирный симпозиум по психиатрии. От нашей страны тоже планируется научное представительство. Ну, и кто профинансирует эту поездку? Мы! «Нордфарме» плевать на всех этих чокнутых профессоров. Наш фокус прицела – Главный федеральный психиатр. В результате вывоза на курорт, под который ему переводится тайная сумма, он должен понять, что «Лавеум» следует ввести в тот самый бюджетный список, а добиться надежного понимания должна будет личная сопровождающая.

– Короче, делай, что хочешь, но чтоб ВИП-заказчик был наш…

Вышла от Топика в некотором оглушении. Меня преследовали последняя его фраза и ледяные глаза безжалостного деляги. Для него люди – всего лишь промоматериал. Упырь. На что он меня, подлец, толкает? За кого принимает? Высокоэтичная компания, да уж… Хотя, с другой стороны… В Америке я еще не бывала… Почему бы и нет? Плюнуть на все – и махнуть. За счет корпорации.

Сев в машину, я позвонила Виктору.

– Куда вы пропали? – Он обрадовался, похоже, искренне.

– Была в отпуске.

– Хорошо отдохнули?

– Не очень. Надеюсь, все впереди. У меня к вам предложение, от которого нельзя отказаться…

Идею с Майями Виктор нашел интересной. Он был в курсе планируемого симпозиума, и даже подумывал полететь туда за свой счет. Ну, а раз «Нордфарма» выступила с инициативой… Это просто чудесно!.. Уточнил, действительно ли сопровождающей буду я. Подтверждение его заметно развеселило, и мы немного еще поболтали не без оттенка легкого флирта.

Позвонить что ли мужу, похвастать Майями?.. Пожалуй, не стоит. Не сглазить бы…

Несколько дней я занималась никчемной работой, не имеющей никакого значения по сравнению с запланированной на август поездкой.

Неожиданно мне позвонила Дашка.

Сказала, у нее серьезное дело. Нетелефонный, секретнейший разговор. Просила пересечься где-нибудь в городе. Я смекнула, что в кафе мне придется снимать очки, поэтому шпионскую встречу назначила у Парка Культуры.

Как я и предполагала, дело касалось Топика. Он решительно вознамерился с Дашкой порвать. Она столь же решительно не собиралась сдаваться, и будет бороться за их отношения до конца. Уж не знаю, какой хеппи-энд она себе рисовала. Между тем конец маячил довольно-таки неприглядный: на ее преследования Топик пригрозил увольнением. Она будет вынуждена встречно его шантажировать: обнародовать их роман. В соответствии с заповедями «Красной книги Нордфармы», интимные связи внутри компании сурово караются. Так что, если дело примет крутой оборот, неизвестно еще, у кого рухнет карьера: у беззащитной женщины или у топ-менеждера корпорации.

Мы брели по красивым дорожкам летнего парка. Визжа, грохотали «американские горки». За рекой безмолвно белел ресторан-теплоход. Тот самый.

Я вдруг осознала, что Майями – под реальной угрозой.

Ведь проект запланировал, собственно, Топик, основное его содержание держится в строжайшем секрете, все еще вилами по воде писано, и если у Топика возникнут проблемы… А они возникнут, в ближайшее время, как пить дать.

– Слушай, подруга… – Дашка сощурилась. – Помнишь последний кик-офф? Ну, как он ко мне лез. В смысле, Топик… Ты же видела, правда?..

Я промолчала.

– Если он и дальше будет козлить, я пожалуюсь в отдел кадров. Посмотрим, как он запляшет…

Я напряглась.

Остановившись, Дашка пристально на меня уставилась. Я поплотнее надвинула темные очки на глаза.

– Если завертится настоящее дело, и соберут этическую комиссию… ты ведь подтвердишь, что он ко мне домогался, правда?..

Виктор начал периодически мне позванивать. Как дела? Как настроение? Как сама-то? Наше общение словно заплутало по призрачному лабиринту, вроде и приближаясь, но не выходя на прямой разговор. Недалекое прошлое, где нас свела психотерапия, с тщательной вежливостью ни мною, ни им не затрагивалось. Но столь же интеллигентно избегалась и тема ближайшего будущего – обоюдно умалчиваемый образ Майями. Иногда мне казалось, что ему просто забавно со мной поболтать; иногда – что он хочет узнать информацию, да стесняется; иногда – что он вовсе забыл про Всемирный симпозиум; а иногда – что поездка оплачена независимо от меня, и возможно – совсем не «Нордфармой».

Наконец он спросил, как там наша поездка? «Наша»! Под угрозой, откровенно призналась я. Не стала вскрывать интимную подоплеку, сказала только, что в «Нордфарме» проблемы, не исключены серьезные кадровые изменения и, как следствие, коррекция стратегических планов.

– Если вы не поедете, я огорчусь, – заключил Виктор.

Он произнес это не с сухостью ВИП-заказчика, но с печалью, как мне показалось, близкого друга. Я внезапно почувствовала: Виктор – мой шанс. Не знаю, на что конкретно – но шанс. В сердце взыграла сладкая и тревожная музыка.

В офисе между тем стояло глухое затишье. Топик меня больше не вызывал, а сама я остерегалась дергать его почем зря. Кто я такая? Да и вообще. На все воля «Нордфармы». Как-то раз мы столкнулись с ним в коридоре, он взглянул сквозь меня, прошел и не поздоровался. Выглядел он осунувшимся, как при болезни. Мне невольно сделалось его жалко.

Иногда я пересекалась и с Дашкой. К шпионскому разговору она тоже не возвращалась. Поболтаем, так, ни о чем, и разойдемся своими дорогами. Будто и не было между нами никакой женской тайны. Но случалось, среди маскировочной болтовни, она полоснет острым пристальным взглядом – и меня обожжет осознание подковерной войны, и бросит в дрожь паутина неизбежного заговора.

Малодушие. Я ей пообещала. Свидетельствовать. Если соберется этическая комиссия. Дружеский долг. Женская, так сказать, солидарность. Я должна подтвердить, что видела факт домогательства. Кто к кому домогался, остается за скобками правды. Голая правда губительна в любом случае. Никогда я не думала, что быть свидетелем почти так же тяжко, как потерпевшей. И уж точно не думала, что, помогая подруге, буду вынуждена вредить самое себе.

И все же, я до конца не верила в худший сценарий. На что-то надеялась. На благоразумие? На гуманность? На умение женщины и мужчины достигать компромисса? На возможность бывшим любовникам остаться друзьями?

Этическая комиссия собралась примерно так же внезапно, как, наверное, внезапно арестовывают преступника в розыске: дни идут, ничего не случается, он расслабляется, привыкает, и вдруг – бац! Предъявите, пожалуйста, документы…

Дашка позвонила в последний момент, вечером накануне. Не хотела заранее нагнетать напряженность. На ночь глядя, напомнила о договоренности.

Я до утра проворочалась с боку на бок.

Комиссия заседала в верхнем этаже офиса, в малом конференц-зале при кабинете главы представительства «Нордфармы». Глава являл собой лубочного американца, эталонного, можно сказать, бизнесмена: седовласый, высокий, подтянутый, с ладной фигурой спортсмена без возраста. с энергичностью в движениях и беседах, со сверкающей улыбкой на кирпичном лице. По-русски он говорил через пень-колоду, а понимал, похоже, и того меньше. Слева приклеилась главный менеджер по персоналу, нашептывала ему перевод, на что тот кивал, вдумчиво и улыбчиво. Справа сидела начальник отдела маркетинга, поигрывая ручкой из рекламной партии «Лавеума». Присутствовали еще несколько начальников разных офисных департаментов – сплошь высокомерные, мизантропичные дамы.

Напротив инквизиции сидели двое – Топик и Дашка. Их лиц я не видела, они находились на линии обороны, а я, как вошла, тихо пристроилась на галерке, в первый раз за известный период – без темных очков. В зале там-сям торчали знакомые головы. Все они имели какое-то отношение к прецеденту. Каждой голове задавали вопросы, и те отвечали, подняв за собой фигуру.

Кроме главы представительства единственным мужчиной здесь был Топик.

Вопросы задавала главный менеджер по персоналу. Разной значимости, но одинаковой неуютности, вопросы упорно укладывались в мозаичную картину рассматриваемого комиссией дела. По совокупности фактов прояснялась общая фабула, в принципе, для каждой из сторон неприглядная, но по мере детализации росла и неоднозначность, которая требовала точной интерпретации. Поскольку дыма без огня не бывает, виделось очевидным, что сейлз-директор компании имел с подчиненной из отдела маркетинга отношения, выходящие за пределы рабочих контактов. Однако можно ли их квалифицировать как интимные? А если да, кто явился инициатором? А если нет, чем объяснить два заявления, почти одновременно поступившие в отдел кадров? Попросту говоря, Дашка обвиняла Топика в домогательстве. Тот обвинял ее в клевете. Кто-то из них лгал. Это понятно. Как понятно и то, что проигравшему будет тут же предложено написать еще одно заявление – об увольнении по собственному желанию.

В конце концов, все сводилось к единственной точке, камню преткновения, гордиеву узлу, откуда уже следовали высокоэтичные оргвыводы. Все сводилось к свидетелю. Все сводилось ко мне.

И вот кадровичка задала главный вопрос. Все притихли. Я поднялась. Тело отсутствовало. Язык склеился с глоткой. Знакомые головы повернулись, наставили скабрезное любопытство, нацелили сочувствующие, мерзкие глазки.

– Нет… – выдавила я.

По залу пронесся тревожный шелест. Дамы в президиуме улыбчиво закивали.

– Вы уверены? – переспросила кадровичка.

– Да. То есть, в смысле, что нет.

– Так да или нет? Выражайтесь точнее. От вашего ответа зависит решение этической комиссии.

Они оглянулись. Одновременно. Дашка и Топик.

– Нет. Я не видела ничего. Ничего. Никакими фактами, доказывающими интимную связь, я не располагаю. Прошу меня извинить.

Что тут началось! Охи, ахи, выкрики, пререкания, глухие стоны, звонкий шлепет аплодисментов. Я не стала дожидаться развязки и пробкой выскочила из зала, дрожа и пылая в дурманящей лихорадке.

Дашка позвонила, когда я успела отъехать. Неслась в плотном потоке и не могла отвлекаться, чтоб в сумочке рыться. Но дело, конечно, не в этом. А она все звонила. Я чувствовала, это она. Разговора не избежать. Так лучше уж сразу. И лучше – по телефону.

– Прости, – сказала я в трубку.

– Ну, знаешь, подруга… Такой подляны от тебя я не ожидала.

– Прости… – повторила я, леденея. – Ничего личного. Только бизнес…

А на следующий день меня опять вызвал Топик. Во все тот же кабинет сейлз-директора. Я опять шла по коридору. В корпорации все было по-прежнему. Не считая отдела маркетинга, где один, знакомый мне стол, пустовал.

Постучалась, вошла. Топик полулежал в своем кресле, вполоборота к двери, отрешенно глядя в окно. Бросилось в глаза, что в его прическе, как всегда – волосик к волосику, серебрятся штришки неожиданной седины.

– Я всегда знал, что ты – лучший сотрудник, – произнес он в пространство.

– Нет задачи трудней, чем доказывать очевидное.

Топик искоса на меня взглянул.

– Надо сказать, у тебя получилось блестяще.

– Просто я всегда соблюдаю корпоративные правила.

Крутнувшись, он остановился напротив. Посмотрел долгим сощуренным взглядом. Усмехнулся. Выдвинул ящик стола и что-то шлепнул передо мной.

– Держи свой шанс. Два билета в Майями.

 

12

От судьбы не уйдешь. Я всегда это знала.

На симпозиуме Виктор появился только три раза. В первый день – регистрация, во второй – его доклад на пятнадцать минут, и в последний – закрытие. Остальные дни он валял дурака. На пару со мной. Гонки на катерах по протокам в мангровых зарослях. Сафари на джипах по просекам в дикой сельве. Посещение заповедника, шоу с аллигаторами. Прогулка на яхте к коралловым рифам, дайвинг.

К последнему дню мы устойчиво перешли на «ты».

Волей-неволей поглядывая на фигуру мужчины в легкомысленных шортах и майке туриста, я с удовольствием отмечала подтянутость, мускулистость, нехарактерные для персон его возраста. Похоже, Виктор относился к тем не сдающимся, что крутят педали по тропинкам городских парков. Или бегают трусцой. Или ходят в фитнес. Или от природы награждены конституцией, которую годы не могут взять на измор. В его облике был сдержанный эротизм зрелости. Я гнала эту мысль, но она, плутовка, покалывала. А возможно, дело не в этом, а в открытии, неожиданно мною сделанном, когда я заметила, как заискивающе нам улыбаются, заглядывая в глаза, все эти профессора и прочая шушера из отечественной делегации: нет большего эротизма, чем эротизм власти.

В последний вечер мы сбежали от всех. Недалеко от отеля был ресторан, устроенный прямо на пирсе. Гирлянды, фонарики, змейки колышущихся отражений. Сверкающее название «Miami Beach Fiesta». Когда мы всходили по дощатому настилу, Виктор усмехнулся и покачал головой. Его позабавила заглавная буква, размашистое красное «М» с лихим трезубцем на загнутом кверху конце.

Вопреки зазывному названию, посетителей было не много. Публика солидная, тихая. И главное – отсутствие наших. Думаю, разгадка таилась в ценах. Лобстеры, лангусты, карибская разновидность мидий, белое вино из категории недешевых. Виктор велел мне расслабиться: платит сегодня он.

Официант все картинно нам подал. Виктор опять усмехнулся.

– Буква «м» меня по жизни преследует. Бывшую жену звать Марина. Теперь, вот, Майями. Смотри-ка, на бейджиках официантов – та же самая «м»…

К букве «м» он вернулся еще раз, когда наши тарелки превратились в живописную свалку из панцирей изувеченных и съеденных морских тварей, а вторая бутылка «Шабли» приближалась к финалу. Он вдруг вспомнил о некоем массажном салоне, в который однажды его затащил приятель. У всех массажисток, чуть выше лобка, имелась татуировка, латинская буква «м» со стрелой. Фирменный знак, так сказать. Массажный салон оказался борделем.

– Ты воспользовался полным спектром услуг? – поперхнувшись, нашлась я.

– Да, – ответил он запросто. – Ты шокирована?

Я неопределенно пожала плечами, и он, как ни в чем ни бывало, добавил:

– Иногда мужчина и женщина случайно встречаются. При тех или иных обстоятельствах. В этом нет ничего противоестественного. Главное – не лгать самому себе.

За десертом я спросила его напрямик:

– Виктор, ты часто жене изменял?

– Жене? Никогда. Пока я был с ней, все мои возможности принадлежали исключительно ей. Абсолютная, тоталитарная монополия.

– Я имела в виду не «все возможности», а одну конкретную вещь.

– Ах, конкретную… – Он улыбнулся не без кривляния. – Та конкретная вещь, которую ты имеешь в виду, сама по себе не имеет смысла. Так же, как и не имеет смысла в этом контексте термин «измена». Измены не существует.

– Вот как? Что-то новое…

– Пока мужчину и женщину друг к другу притягивает, никто третий между ними возникнуть не может. Если даже кто-то и ошивается рядом, все равно изменить невозможно. То, что мы называем любовью – ограда, стена. Легче перепрыгнуть через собственную голову, чем переступить через этот барьер. Любовь – это замкнутый мир. И в нем могут быть только двое.

– Ну а если все же случилось?

– Это значит только одно: той любви, которая была, больше нет. Как ни трудно нам это принять. Да. А раз так, то и случившееся – просто дальнейшее течение жизни. Естественное.

– А как же верность?

– Верность? Самообман. Иллюзия идеалистов. Утопический лозунг для обывателей. Под лозунгами высокой морали у обывателя прячутся трусость и лень, то есть, нежелание что-либо менять в привычной картинке мира. Ведь если отбросить фальшивые лозунги и назвать вещи своими именами, придется делать следующий шаг – действовать.

Когда вышли из ресторана, я чувствовала себя захмелевшей, раскрепощенной и немного напуганной. В откровениях Виктора была завораживающая простота. И одновременно, кощунственная беспощадность. Впрочем, по дороге к отелю наш разговор свернул в нейтральную сторону, и скользкой тропинки взаимоотношения полов тщательно избегал. Я все больше молчала о своем, потаенном, смятенном. Виктор тоже все реже ронял слова, и все больше – так, ни о чем. Мы брели мимо пальм, эвкалиптов и сосен. Мимо кактусов и кустов с диковинными цветами. Небо – бархатно-черное. А звезд – совсем мало. На фасаде отеля светилась гигантская «М» – «Marriott».

Прошли вестибюль. Долго скользили в лифте. Виктор смотрел на бегущие цифры. Наконец, звякнуло. Наш этаж. Моя дверь среди прочих, его – в конце коридора, ВИП-номер.

– Ну что ж… – Виктор развел руками. – Как говорится, спасибо за чудесный вечер… – Развернулся и быстро пошел. Щелкнул карточкой в электронном замке – и исчез. Даже не оглянулся.

Как-то все это было… Неожиданно?.. Скомкано?.. Формально?.. Не знаю. Я чего-то ждала? Да особенно – нет. И все же. Какой-то обрубок эмоций.

Вошла в свой номер, идеально прибранный, качественный и пустынный. Добро пожаловать в высокий стандарт одиночества.

Всё с себя скинула, влезла под душ. Струйки покалывали. Намылилась гелем, постояла, поглаживая. Выключила. Шипение продолжалось. Похоже, это в моей голове, я пьяна. Но не настолько, чтобы не сознавать ситуации. Последний вечер. Завтра – аэропорт. На этом, собственно, всё. Финита фиеста.

Из зеркала на меня взирало распаренное тело с прекрасно вылепленными формами ухоженной женщины. Я завернула ее в свежую белизну махрового полотенца. На полотенце – герб с маниакальной буквой. На тапочках – тоже. И на халате. Какой-то бред преследования.

Прошлепала через номер. Открыла балкон. Влажная духота. Дыхание океана, размыто переходящего в плотное небо. Линия пляжей, теряющихся во тьме вперемежку с огнями. Кое-где на воде – вертикальные яркие иглы, поодиночке и группами, – спящие яхты.

Это был импульс.

Я едва ли соображала, что конкретно намерена сейчас сделать, но во мне всколыхнулось что-то давнее, дикое, требовательное, вопреки «нельзя». В голове внезапно проплыла цитата: дружба – это сублимация любви. Измены не существует. К черту дружбу. К черту самообман. К черту все пустые слова.

Пора – к делу.

– Заходи… – просто сказал он, открыв дверь на мой стук.

Отступил. На нем был такой же халат, как на мне. Я вошла.

ВИП-номер состоял из двух комнат: передней-гостиной и спальни. Постель успела примяться. На широком низком столе в окружении кресел стоял одинокий стакан, бутылка рома, пузырь колы и ячейки со льдом.

– Что, не спится?

– Так же, как и тебе. – Я кивнула на натюрморт. – Пьешь один. Почему меня не позвал?

– Боялся отказа.

– Или согласия?

Его губы выгнулись в смайлик. Во втором таком же стакане запузырился карамельный гейзер, потрескивая ледяными кубиками…

Мы сидели в бездонных креслах наискосок через угол стола. Завтра, стало быть, улетаем? Да, с утра на ресепшн. Автобус в аэропорт. Гуд бай, Америка. Да. Как же быстро. Как миг. Так и вся наша жизнь. А была ли она? Да, была ли? Или это только приснилось? Сегодня последняя ночь. Да, последняя. Ночь. Да. Что? Нет, пустое. Еще рому? Пожалуй, да.

– Виктор…

– Да? – Он взглянул особенно настороженно.

– Помнишь, ты говорил, если сопровождающей буду не я… если я не поеду… ты огорчишься.

Он промолчал. Только смотрел, настороженно и внимательно.

– И вот, все сложилось. Мы здесь. Мы вдвоем… Ты… удовлетворен?

Он смотрел так же молча, внимательно и страшно.

– Ну помоги же мне. Ты же мужчина. Видишь, я не нахожу слов.

– Я помогу тебе, помогу. Не волнуйся. Проект «Лавеум» состоится.

– Да причем тут «Лавеум»! – сорвалась я.

Мгновение – и мы вскочили друг против друга.

Он взял мои плечи. Я не сопротивлялась. Он слегка сжал. Я не чувствовала себя, только парализующий жаркий ток по всему телу. Он был совсем близко, почти навис, почти расплавил, почти держал меня, обезволенную, гипнотизируя пронзительным и жестким взглядом властителя.

– Твои глаза… – произнес он.

– Что? Что мои глаза?

Он покачал головой, продолжая меня вблизи рассматривать.

– Что с моими глазами? Что-то не так?

– Нет, они красивой формы и все такое… но… Нет. Нет. Ничего у нас с тобой не получится. Извини.

Разжал, выпустил. Отступил на шаг. Еще на шаг. Медленно развернулся и отошел к балкону. Застыл, превратившись в сплошную спину.

– Ты сильно-то не расстраивайся. Дело не в тебе – во мне. Я старый. К счастью, женщина мне уже не нужна.

– К счастью?

– Конечно… Я недосягаем для женской надо мной власти. Если тебе будет от этого легче, можешь назвать меня импотентом.

Мне подурнело. Вот, что означает ВИП – ве́ри импо́тент персон. Я ведь это знала. На что поперлась? Чего нафантазировала? И самое противное – его равнодушный, преспокойнейший тон, которым он сообщает о том, что для мужчины должно быть стыдом и ужасом. Или я чего-то не понимаю?

– И все же, что с моими глазами?

– Забудь. На месте твои глаза.

– Нет уж, договаривай, раз начал.

– Ты уверена, что хочешь услышать правду?

– Да.

– Ну что ж… – Он развернулся, заложив руки в карманы. Протяжно вздохнул. – У тебя глаза… как бы помягче выразиться… пожившей женщины.

– То есть, старой.

– Ну, зачем же старой? Просто, очень взрослой. Ты прекрасно выглядишь, ухоженная, холеная, но… В твоих глазах… в них весь твой жизненный опыт. Понимаешь? Никакой загадки. Никакого света. Никакого тепла. К таким глазам я уже не смогу притянуться. Никогда.

Я как под дых получила. Это был крах. Все мучения – прахом. Начиная с «ботокса» и кончая блефаропластикой.

– Неужели женщина… взрослая женщина… не вызывает у тебя никаких чувств?

– Абсолютно. – Он покачал головой без малейшего сожаления.

Я попятилась. Чуть не споткнулась. Взялась за дверную ручку. Он все так же стоял, самодостаточный и невозмутимый.

– А впрочем, одно чувство осталось.

– Какое? – Во мне всколыхнулась надежда.

Он расплылся в улыбке.

– Чувство юмора.

Чемоданы, трансфер, аэропорт, дьюти-фри, перелет через пол планеты навстречу ночи, звон в голове, подташнивание, замызганная хмурая родина, пробки, дорожное хамство, алкаши у подъезда – квартира.

Судя по нетронутости, муж дома не появлялся. Судя по мобильнику, даже не пытался мне позвонить. А ведь ему было известно, что именно сегодня я должна прилететь. Не случилось ли чего? В легкой тревоге набрала его номер.

Оказалось, ничего не случилось, все хорошо. А на его вкус – так просто прекрасно. Он проводит лето на яхте, и возвращаться пока не намерен. Именно об этом он мечтал всю свою жизнь. Двусмысленность мечты дошла до меня с опозданием, когда он закруглил разговор и отключился от связи. Так или иначе, сегодня он не приедет. У него, видите ли, отпуск. Как-то все это… не по-людски.

Распаковывание багажа на время меня заняло. Живописный бардак создавал иллюзию заполненности пустоты. Но когда каждая вещь получила свое место – на балконе, в шкафу, в стиральной машине, – пустота обнажилась с раздражающей очевидностью. Ночь. Тишина. Я одна. Ребенок – у бабушки. Муж – в отдаленном, практически недоступном, черт знает где. Никто не то чтобы не встречает, а даже просто – лениво не ждет.

И тут на меня навалилось и стало душить.

Всё, что накопилось в последние дни, месяцы, годы; вся усталость, гонка за результатом, хроническая нервотрепка; нечеловеческие нагрузки системы активных продаж, современного бизнеса, Глобального Кризиса; и наконец, ночь в отеле, в Майями, во всех тусклых подробностях моего поражения – все это засвербело в глазах и горько задергалось в горле. Я сидела, тупо уставившись на мобильник. На престижный ай-фон последней модели с фантастическими «возможностями». Я вдруг осознала, как это может быть страшно – всегда доступная мобильная связь, – бесстрастный индикатор твоей личной ненужности.

Отдышавшись, я еще раз ему позвонила. По-человечески попросила приехать сегодня домой. Мне одиноко, тревожно, ну сдалась ему эта яхта… Он посоветовал принять мне какую-нибудь из таблеток.

– Скажи, почему я такая несчастная, а?

– Наверное, потому что боишься посмотреть в глаза правде. Ты постоянно живешь во лжи. А счастье – награда для храбрых.

– Ну и в чем твоя храбрость? В чем?!

– Назвать вещи своими именами.

Неожиданно я почувствовала: там, на яхте, он не один. Уж больно красуется высокопарными фразами. Да и на яхте ли? Сверкнувшее молнией ослепительное подозрение, что там у этого гада, разлилось по моим нервам сотрясающей дрожью.

– Ты, все-таки, приезжай.

– Послушай, хватит меня терроризировать!

– А я говорю, ты должен приехать!

– А я говорю – нет! Я – свободный человек!

– Свободный человек?.. – Подозрение вспыхнуло и всё озарило безжалостным светом. Меня охватил огонь. – Ты об этом горько пожалеешь…

Яхта? Да видела я его яхту. Пустое корыто без малейших удобств. Похоже, пока я отсутствовала, он совсем тут расслабился, гад.

Лучи моих фар уперлись в шлагбаум зоопарка.

Долго сигналила. Наконец, вылез сонный охранник.

– Извините, что разбудила! У меня здесь работает муж! Позвонил, говорит, стало плохо! Сейчас, вроде бы, отпустило! Но я должна его забрать на машине! Ну, быстрее, быстрее, открывайте шлагбаум!

Через минуту я подрулила к лаборатории. Которую он гордо именовал «скорпионьей фермой». Которая представляла собой мрачный ангар, горбом вздымающийся над кустами, и в котором сейчас… Я выключила фары, заглушила мотор. Пригляделась, прислушалась… Темный горб не подавал признаков жизни. Ни света, ни звука. Это еще ничего не значит. Я тихо щелкнула дверцей, так же тихо открыла багажник – и осторожно вытащила вдруг потяжелевший топор.

Ангар был огорожен колючей проволокой. Перед входом имелась калитка с врезным замком. Порывшись в сумочке, я достала ключи. Не зря их когда-то сделала. Открыла калитку и двинулась к входной двери. Приложилась ухом. Явных звуков не доносилось. Постояла, воровато оглядываясь. Слегка жутковато. Вставила ключ, крутанула – и рванула дверь на себя.

Черная тишина дыхнула животным теплом.

Явных звуков по-прежнему не было. Покрепче перехватив топор, я шагнула внутрь. Нашарила выключатель. Электрический свет заставил сощуриться, а когда глаза пригляделись, я обнаружила отсутствие кого бы то ни было.

На всякий случай обошла все подсобные закутки. Никого. Только клетки, во много рядов, со спящими скорпионами. В странной смеси разочарования и облегчения я утомленно присела на скрипучий диван.

На стене висел идиотский плакат: красноармеец, тычущий в меня пальцем. Его мессидж провозглашал довольно странную установку:

ОНТОГЕНЕЗ ЕСТЬ КРАТКОЕ ПОВТОРЕНИЕ ФИЛОГЕНЕЗА.

Я бессмысленно пялилась на грозного соглядатая. Чем-то он меня смутно нервировал. Что-то нервы в последнее время и впрямь стали ни к черту. И чего я приперлась? Какой бред от расстройства надумала? Сладкий, он, конечно, подлец, но, во всяком случае, в лаборатории его нет. Выходит, предчувствие обмануло. Я вздохнула, медленно опустила глаза.

Внезапно в глаза словно впилось яркое жало.

На полу, почти под диваном, у изголовья, лежала крохотная, почти неприметная глазу… заколка. А ведь никаких женщин в лаборатории давно не работает! Это осознание ослепило мгновенной яростью. Вскочив, я кинулась изучать обшивку дивана в поисках уж не знаю чего конкретно, и тут же нашла неопровержимые, отвратительные – несколько длинных волос, разумеется, крашеной, пошлой блондинки! Я с грохотом опрокинула мерзкое ложе. Постельного белья внутри не имелось. Только казенное одеяло и подушка с засаленной наволочкой. Я, морщась, принюхалась. Засаленность смердела духами!

Ах вот оно, значит, что! Так мы, значит, работаем! Такие, значит, дела! Ферма, значит, по разведению скорпионов! Прекрасно!

Я схватила топор и с размаху обрушила. Первая клетка хрустнула оглушительно. И вторая. И третья. А дальше я уже ничего не слышала…

 

13

Прошла неделя. Я работала в обычном режиме. Отмужа – ни весточки. Я тоже подчеркнуто ему не звонила. Ничего, ничего, сам приползет на брюхе, стыдливо виляя хвостиком. Когда не на что станет гадине жить.

А как-то раз в квартире раздался звонок. Среди дня. Я отдыхала после съеденного обеда. По работе мне звонили исключительно на мобильный, поэтому городской я могла поднять без всякого риска, что начальство обнаружит меня дома. Подняв трубку, сказала «але».

Ответом было молчание.

Я повторила «Але! Я вас слушаю!» несколько раз. Молчание разговаривать не желало. В какой-то момент во мне забрыкалась назойливая тревога, но я заставила себя вслушаться в пустоту, надеясь понять, кто бы это мог быть. Так и не поняла. Да и плевать. Я положила трубку.

С чего я решила, что звонок адресован именно мне? Вообще-то, теоретически, в квартире прописан и он. Может, это его присоска? Во мне полыхнуло: сколько можно терпеть, пора с этим кончать.

На следующий день поехала в ЗАГС и подала на развод.

Гора с плеч. Я – свободная женщина, лидер, менеджер собственной жизни. Я заработала право пожить, наконец, для себя. Ну а он? Взрослый мужчина, и то, что он делает – его осознанный выбор. Если так нравится, пусть подыхает. Псих.

В замечательном настроении прошвырнулась по бутикам. Приобрела несколько просто улетных шмоток. Накупила журналов: «Власть», «Недвижимость», ну и, раз уж на то пошло, «Аструс». И на культурный десерт – ди-ви-ди, фильм «Дьявол носит Прада».

Перед сном взяла полистать любимый мой «Аструс». Ласкающий глянец приятно шуршал, радовал глаз, убаюкивал. Внезапно я вздрогнула. На случайной странице мне попалась статья, враз согнавшая сон: «Самые дорогие разводы»…

Жизнь беспощадна. Рождение и взросление, любовь и карьера – судьба не спрашивает, хотим мы этого или нет. Существование дается в кредит, который мы должны отработать. И, в конце концов, за все придется платить. В череде неизбежностей для многих из нас стоит и развод. Хорошо, если женщине попался настоящий мужчина.

Вот вам рейтинг самых мужественных разводов за последние 25 лет.

Пол Маккартни. Спустя четыре года по кончине первой жены Линды, рискнул жениться на бывшей модели Хизер Миллс. Однако, спустя, опять же, четыре года, начался бракоразводный процесс. В результате экс-модель отсудила у экс-битла 24,3 млн. фунтов стерлингов (37,6 млн. $), а по негласным подсчетам за пределами вердикта суда – до 60 млн. $.

Грустная история не миновала и Кевина Костнера. Причиной развода, по слухам, стала измена. Всей правды, конечно, не знает никто, но результат объективно таков: 80 млн. $ в пользу бывшей жены Синди Сильвы.

Еще один звездный актер – Харрисон Форд. После 18-летнего брачного марафона его супруга решила, что может претендовать на львиную долю состояния мужа. Суд насчитал долю в 90 млн. $.

В круглую сумму обошелся развод Стивену Спилбергу. Знаменитейший режиссер, легенда не одного голливудского поколения, оставил бывшей жене актрисе Эмми Ирвинг ни много, ни мало 100 млн. $.

Да что – Голливуд! Композитор Нил Даймонд, словно оправдывая «бриллиантовый» псевдоним, по итогам бракоразводного процесса проиграл своей Музе 150 млн. $.

И все же, его обошел Майкл Джордан. По оценкам суда состояние баскетболиста превышало 300 млн. $. Его верной болельщице и жене Хуаните Ваной в результате развода досталась законная половина.

Рейтинг звездных разводов возглавил, с позволения сказать, россиянин. Роман Абрамович, чье состояние оценено в 18, 5 млрд. $, будучи самым богатым человеком в России и на 16-м месте в мире, как сообщает журнал Forbes, в результате развода «обеднел» на 300 млн. $. Сюда вошли денежная выплата, а также движимое и недвижимое имущество. Что касается алиментов, их размер соглашением не ограничен, и Абрамович будет оплачивать все фактические расходы детей. Тем не менее, отставная жена Ирина считает, что адвокаты мужа ее дешево «развели».

Впрочем, не все упирается исключительно в деньги. Есть же и власть, и статус в глазах соотечественников. Сильвио Берлускони в свои почтенные 72 «спалился» на дне рождения у 18-летней модели. И это – только последняя горькая капля, переполнившая чашу терпения 52-летней Ларио, второй жены Берлускони, с которой итальянский премьер прожил 30 лет, и имеет троих взрослых детей, не считая двоих отпрысков от первого брака. Берлускони, миллиардер, «сделавший себя сам», занимает 2-е место в списке самых богатых людей Италии и 70-е в мире по версии журнала Forbes. Ему предстоит судебная тяжба за состояние в 6,7 млрд. $.

Тактично заметим, что одиозный премьер Италии – далеко не единственный из политиков мирового масштаба, чье сердце мужчины не знает возраста и покоя.

История продолжается. Следите за новыми «Аструс…

В конце августа свершилось знаковое событие, грандиозное по масштабу и перспективе. Об этом давно поговаривали, но никто до конца не верил, и вот оно, наконец, действительно грянуло: «Зюйд лаборэтриз» и «Нордфарма» подписали протокол о слиянии с образованием гиганта «Норд-Зюйд фармасьютикалс».

Офис бурлил. Началась реорганизация. Кадровые перемещения в режиме боевых действий. Кто-то взлетал на практически генеральскую должность, кто-то подыскивал новое, хоть бы какое место для службы. В этой кутерьме кое-что прояснилось сразу. Во-первых, «Лавеум» оказался в списке бюджетных лекарств. А во-вторых… вводилась позиция уровня топ-менеджера – продакт-менеджер нашего бренда номер один, супервайзер по «Лавеуму» всего евро-азиатского региона.

На эту позицию выдвинули меня!

Мне теперь полагались кабинет в верхнем этаже офиса, другая зарплата и приличествующая машина. Предлагали огромный «Пассат» в самой топовой комплектации, но за те же деньги я выбрала маленький скромный «Лексус». Опосредованно на выбор повлиял Топик. Он давно предрекал: «Будущее – за Азией». Кстати, сам он в эти жаркие дни упаковывал чемоданы: новая корпорация дала ему назначение в Китай.

Прощание – это всегда грустно, хоть плачь. За несколько лет командировки в нашу столицу Топик и сам превратился в достаточно «нашего». Перед отъездом накрыл в кабинете «поляну». Пришли и начальство, и множество подчиненных. Все говорили слова, желали успехов в делах. Однако подлинной кульминацией стал тост самого Топика, когда он наполнил бокал, побренчал звонкой вилкой и попросил тишины.

– Я хочу сказать о человеческих отношениях. Это – основа успешного бизнеса. Взаимодействие между людьми – могучий источник энергии. Она проявляется в трех ипостасях: любовь… деньги… власть… Я понимаю бокал за прекрасную женщину, в которой воплотились все три ипостаси энергии, за бывшую мою подчиненную, а с этого дня – нового топ-менеджера корпорации!

Я утонула в звоне бокалов и поздравлениях…

Вот так получилось, что проводы сейлз-директора перетекли и в мои проводы тоже. Как «полевой командир» я расставалась со столичной командой. Верные «бойцы» едва по мне не рыдали. На мое место взяли нового мальчика. На вид – лет тридцать, не больше, зато – образование эм-би-эй, что предполагало непременный карьерный рост. А что толку? Опыта – ноль. Эх, не завалил бы работу… На фуршете у Топика он все время крутился рядом со мной, пополнял мой бокал, говорил приятные глупости, норовил заглянуть мне в глаза. Сделал музыку громче. Пригласил танцевать. Наглец. Далеко пойдет. Под аплодисменты и улюлюканье мы слегка покружили по вестибюлю.

Я уже распрощалась и стояла в ожидании лифта, когда он догнал и предложил меня проводить. По его заверениям, он пил только сок, и его машина – к моим услугам. Я, поблагодарив, отказалась: внизу – такси за счет корпорации.

Тем не менее, он шагнул со мной в лифт. На мою вопросительную, должно быть, физиономию, сказал, что проводит хотя бы до выхода. Довольно настырный молодой человек. Ехали молча. Он пялился преданно и восторженно.

По праву лидерства, ответно его разглядывала, пытаясь понять: я нравлюсь ему как женщина, или он клеит, подлец, довериловку? В любом случае, очень удачно, что надела на вечеринку недавно приобретенные цветные контактные линзы.

На первом этаже он опять затеял болтать. Восхищен моими успехами в цифрах продаж «Лавеума»… Счастлив работать под непосредственным руководством… Надеется оправдать возложенное доверие… А уже у такси он вконец меня огорошил: не смогу ли я как-нибудь выкроить время, чтобы встретиться с ним тет-а-тет, где и когда мне будет удобно, для передачи, так сказать, драгоценного опыта?

Оглянувшись, я с прищуром на него посмотрела:

– Между прочим, а кто вы по зодиаку?

Он, смутившись, ответил… Я уселась в такси. Вот ведь нахал! Что значит энергия молодости… Кстати, сложен неплохо. Хм…

– Я подумаю…

Вернулась домой в расплывчато-радужном настроении. Легкий хмель продолжал вальсировать в голове. Никого нет. Тишина. Я устала. Возраст не при чем, просто, бессонная ночь, за окном брезжил рассвет. Высвобождение: что-то скинула прямо в прихожей, что-то в гостиной, что-то вообще не помня где. У зеркала в ванной отлепила цветные линзы. Сквозь слезу проморгалась. Да уж, быть женщиной – еще то искусство…

Но каков, однако, нахал! Непосредственный подчиненный. Я ему нравлюсь? Ха! Нет большего эротизма, чем эротизм власти… Ну а выгляжу я, пожалуй… не на тридцать, наверное. Но вполне. Очень даже. Скажем так, тридцать с хвостиком. Все еще может быть…

Стягивая последнее, что на мне оставалось, перед тем как забраться под ласкающий душ, я ветрено прокружила, пританцовывая, до спальни. Раскинулась на кровати. Фантазии щекотали…

Внезапно обожгло ягодицу.

Как ужаленная вскочила – что за чушь, без всяких там «как»! – я была ужалена, в самом деле, моментально все осознала, всю нелепость, некрасивость, неприятность, непоправимость…

На примятой простыни чернело гаденькое чудовище.

Скорпион? Но откуда?! Боже, как больно. Теперь и неважно, каким лихом его сюда занесло. Важно только одно: что с этим делать? Что же мне теперь делать?! Боже, как страшно. Нет, нет! Не хочу умирать!

Мысли заметались, панически разбегаясь, но тут же закрутились в сходящуюся спираль, и вихрем исчезли в единственной точке. Мой шанс – сыворотка. Как-то он рассказывал об антискорпионьей сыворотке… Опрокинула сумку, высыпала дребедень, схватила мобильник. Выскользнул. Бросилась. Настигла его на полу, зажала дрожащими пальцами. Кнопки плясали. Опции издевались. Буквы увертывались. Вот, получилось: буква «М» – «Муж»… Бесконечное ожидание… Длинные позывные… Наконец – сонное «Да».

– МЕНЯ УЖАЛИЛ СКОРПИОН!!!

Должен приехать… Немедленно… До́ма… Одна… Умираю… Единственный, кто в этой ситуации может реально помочь…

Он молча выслушал мое сбивчивое… И вдруг заорал невообразимое:

ДАПАШЛАТЫБЛЯДЬНАХУЙПИЗДАЗАЕБЛАТЫМЕНЯ!!!

И побежали гудки…

Опять ему набрала. Абонент был недоступен. Я тыкала кнопки, снова и снова, пытаясь пробиться сквозь мертвый эфир, пока не осознала всей безжалостной правды: он выключил телефон.

Меня кинуло в жар и начало колотить.

Рассчитывать я могла исключительно на себя. Нечеловеческим усилием воли взяв себя в руки, я поднялась с леденящего пола. Огляделась. Мой убийца, как ни в чем ни бывало, сидел на постели. Нога быстро немела. Доковыляла до кухни. Вооружилась веником и совком. Вернулась в спальню. Ядовитая тварь даже не сдвинулась с места. Я сжала совок, замахнулась и, что есть ярости, шмякнула. Чудовище хрустнуло. Расплющенный трупик исчез в бурлении унитаза.

Не то чтобы меня в этот миг оставили силы, но как-то неожиданно все сделалось безразлично. Добрела до кровати, рухнула навзничь. Эмоции дотлевали. Остались мысли, липкие и холодные, словно капельки пота на лбу.

Мужчины. Похоже, и впрямь все они одинаковы. Каждый появлялся в моей женской судьбе, чтобы когда-то уйти. Макс… Герман… Виктор… Никто не остался. И даже тот, что женился – и штамп в паспорте, и семья, и квартира, – все равно ускользает. Жизнь – карусель. Движение по кругу в случайной точке. Вы можете начать с любого конца, и это ничего не изменит. Центробежная сила будет выбрасывать вас. Только цепи и держат. Мама права: всем им нужно только одно.

Боже, как холодно.

Мама. А ведь и тебя судьба не жалела. Ведь и тебе не хватило единственного – на всю жизнь. Ты не смогла сохранить то самое, главное, что согревает и придает сил. И уж тем более, не смогла передать это мне, своей дочери. Я это чувствовала как сосущую пустоту, как отсутствие. Не понимала. А теперь поняла: я была тебе в тягость. Ты меня родила по животной случайности, и продолжала искать женское счастье, а едва я созрела – просто выпихнула в столицу, надеясь на инстинкт выживания. И я выжила. Только, мама, этого недостаточно. Я не дополучила того, чего в детстве требует сердце ребенка. И теперь я недодаю уже в следующем поколении – своему Малышу. Все дело в тепле.

Как же меня знобит.

Малыш. Отдыхаешь у бабушки? Даже не позвонишь. Я тебя понимаю, в твоем возрасте кажется, что мама уже не нужна. Только если я сегодня умру, ты осознаешь. Но будет поздно. А ведь я умираю? Я умираю? Я не могу умереть! Не имею права! Каюсь, да, я всегда мечтала пожить для себя, но материнский долг не позволял пуститься в личные вольности. А теперь оказалось, не только пожить – умереть нельзя без оглядки. Ведь если это случится, ребенка ждет исковерканная судьба. Ты, Малыш, по наивности, не знаешь еще своего папаши. Не подозреваешь, кто может с ним, вместо меня, здесь появиться.

О, как же трясет!

Где телефон? Вот… Набираю…

Вне зоны доступа. Гадина.

В жизни всего два периода. Ожидание Любви и ожидание Смерти.

Похоже, я умираю…

Я очнулась оттого, что звонит телефон. Разлепила глаза. В комнате было светло. За окном монотонно серел пасмурный день. Телефон дребезжал. Размеренно и настойчиво. Не мобильный, а городской. Я с трудом дотянулась.

В трубке возник незнакомый жизнерадостный голос:

– Здравствуйте! Вас беспокоят из центра опроса общественного мнения. Что вы думаете по поводу глобального кризиса? Как вы считаете: кризис закончился?.. Кризис только начинается?.. Кризис – это выдумка СМИ?..

Я рухнула на подушку и забилась в истерике:

– НЕ-НА-ВИ-ЖУ!!!

 

14

Капли… Это первое, что я вижу. Капли падают в прозрачном пластиковом цилиндрике… Что со мной? Где я? Потолок, незнакомые голые стены… Капельница… Я в больнице?..

Неожиданно различаю его лицо.

Он сидит, потеряно уставившись в никуда. Вдруг заметив, что я очнулась и смотрю на него, изнутри как бы озаряется сиянием радости. Его губы дрожат, расплываясь в улыбке. Мой Сладкий…

– Ты вернулся… Ты вернулся, чтобы меня спасти…

– Я привез антискорпионью сыворотку…

– Ты думаешь, я выживу? Ты веришь? Скажи мне правду…

– Ужаление скорпиона редко бывает смертельным…

Он устало проводит ладонью по своему лицу. Протирает. Лицо блестит. Влага. Откуда? Его глаза – буквально на мокром месте. Он взволнован. Он плакал? Он плакал по мне?

– Ты где… Ты где пропадал?

– Так сразу не объяснишь.

Мне вдруг становится очень легко, просто воздушно. Словно парю в наполненном светом пространстве, и всё здесь отчетливо, ясно и правильно, ну а всё, что внизу – непролазный, покинутый мною, бред. Ведь и правда неважно, где он был, чем занимался. Главное – он каждый миг оставался рядом со мной. На расстоянии зова. Я – жена ему. Он – мой муж. Хоть все и непросто, но ничто не способно нас разлучить. Никогда.

Открывается дверь. Заходит девица в белом халате. Сообщает, что я слишком еще слаба, и моему мужу лучше подождать, пока полегчает. Наверное, она – медсестра, раз так уверенно тут командует. Сладкий смотрит: то на нее, то на меня. Порывается встать, и всё мешкает, не может решиться. Я слабо машу ему, дескать, чего уж, иди, остальное – не в нашей власти. Он приподнимается.

Внезапно я тянусь к нему изо всех сил.

– Мы ведь переживем этот кризис?

Он берет мою руку:

– Неизбежно…

– Деньги… Власть… Это всё эфемерно. Тебе не кажется?

Он сжимает ладонь:

– Уверен…

– Единственное, что действительно важно, это чтобы людей связывала любовь. Ты так тоже считаешь? Правда? Ведь правда же?

Он сдержанно всхлипывает:

– Двух мнений здесь быть не может.

Вскоре мне действительно полегчало. После капельницы медсестра предложила судно, но я отказалась, побрела в туалет сама. Немного штормило, и все же, я героически справилась. Вернувшись в палату, легла пластом на кровать. По-настоящему сил еще не было. Это неважно. Главное – я жива. Медленно выкарабкиваюсь.

На тумбочке поблескивал телефон. Мой мобильник.

Вдруг нахлынули – и продолжили наплывать, целая радуга переливчатых чувств – радость, грусть, сожаление, счастье, тревога, веселье. Я осознала, что должна позвонить. Немедленно. Прямо сейчас. Моему продолжению. Моему смыслу. Моему Малышу.

– Малыш, привет. Как ты там, у бабушки?

– Всё нормально.

– С тобой ничего не случилось?

– Почему должно что-то случиться?

– Да нет, это я так. Ерунда всякая в голову лезет… Тебе скоро в школу. По дому-то скучаешь?

– Мама, ты чего?..

– Да, действительно, что-то я совсем поглупела. Просто, не видела тебя целую вечность. Соскучилась. Я звоню… чтобы сказать… что я тебя… что мы с папой… Мы с папой тебя очень любим.

– Мама, да что с тобой?..

– Я говорю, мы с папой тебя очень любим! Очень-очень! Понимаешь?

– И я вас люблю. Тебя и папу.

– Здо́рово!

– Передавай ему от меня привет.

– Обязательно передам! Непременно!

– Ну всё, что ли, мама? Пока?..

– Пока…

Сентиментальность, видать – не моё. Ладно. Пора приступать к делам. Бизнес – прежде всего. Первым делом позвонила секретарю главы представительства, чтобы сообщить о временной нетрудоспособности. Его секретарь – дама жесткая, как наждачка. Я не стала рассказывать содержание скорпио-ньей драмы, а просто доложила, что слегка приболела. Разумеется, будет больничный. Всё – по закону. Как только смогу, сразу выйду на службу.

Вопреки ожиданию, та отнеслась неожиданно мягко:

– Ничего страшного. Бизнес потерпит. Лечитесь. В конце концов, деловая женщина вашего возраста имеет право иногда поболеть. Не так ли?

Какое-то время я переваривала эту двусмысленность. С одной стороны, меня как топ-менеджера уважают. Даже дают пофилонить. Но с другой… Да нет же, глупости. Не стоит зацикливаться. Просто, старая швабра решила кольнуть с изысканно-женской, завистливой изощренностью.

Тем более. Я им покажу, как надо работать. А то ишь – расселись по кабинетам, жопы прислоня, корчат из себя королев. Да у меня хватит здоровья еще увидеть их всех в своих подчиненных. Расшаркивающихся лапками, метущих хвостами.

Кстати, о подчиненных…

Почему бы не начать работать прямо сейчас? Обзвонить, запросить текущий отчет, раздать целевые мессиджи. Дать понять, что ситуация под контролем.

Итак, с кого мы начнем?..

Хм… Пожалуй, с него…

Эх, жалко, нет под рукой гороскопа…

 

15

Я снова была дома, с моим мужем.

Мы лежали на нашей кровати в спальне. Он читал толстенную книгу, которую, сколько я помню, периодически брался читать всю свою жизнь. От нечего делать я тоже решила что-нибудь полистать. Взяла журнал «Власть», купленный еще до болезни. Начала неспешно страницами шелестеть…

Неожиданно в рубрике «Мифы» мне попалась статья: «Скорпион. Утверждение власти богов»…

Древний миф, связанный со скорпионом, повествует о том, как простой человек бросил вызов богам – за что был наказан.

Жил-был легендарный охотник Орион. Как-то раз он похвастал, что ему по силам убить любое животное. Боги Олимпа были разгневаны такой заносчивостью, и озадачены потенциальной угрозой для своей власти. Посовещавшись, они подослали к смельчаку скорпиона, которого не мог еще одолеть ни один смертный. Скорпион ужалил охотника, отчего тот скончался в страшных мучениях. И того, и другого боги поместили на небо в назидание остальным.

Орион – одно из наиболее заметных созвездий. В наших широтах его лучше всего видно осенью и зимой. Созвездию Скорпиона принадлежит самая яркая и зловещая звезда небосвода Антарес, что в переводе с греческого означает «противник Марса». Римляне называли Антарес сердцем Скорпиона, китайцы – сердцем Великого Дракона, а персы еще 5 000 лет тому назад причислили его к сонму Царских звезд – стражей неба. Этот красный гигант в 15 раз больше нашего Солнца и в тысячи раз его ярче. В паре с гигантом Альдебаран (Глаз быка) из созвездия Тельца, Антарес образует так называемую «ось катастроф».

Я улыбнулась. Опять Скорпион. Статья позабавила. В ней прослеживается изящная аллегория: каким бы героем человек себе ни казался, выпендриваться перед властью не сто́ит.

Тут мне вспомнилось, что еще в больнице хотела кое-что уточнить. Отложив «Власть», взяла с тумбочки «Аструс-гороскоп». Если честно, возник интерес почитать кое о ком.

И вдруг – статья: «Звездный час Скорпиона»…

Именем скорпиона названо одно из зодиакальных созвездий. Согласно греческой мифологии, охотник Орион, любимец Артемиды, являлся сыном бога морей Посейдона. Иными словами, был не совсем простым человеком.

Возгордившись, Орион заявил, что ему нет равных, и он способен убить любое животное, которое встретится на пути. Едва он произнес эти слова, к нему незаметно подполз скорпион и вонзил в пятку жало, отравив гордеца смертным ядом.

Жуткую гибель на него наслала Гера, жена Зевса. Когда дело было сделано, она поместила Скорпиона на небо. По просьбе безутешной Артемиды Зевс увековечил в небе и Ориона, отведя его памяти один из секторов небосвода.

Этот миф повествует о том, что гордыня – тяжкий грех, неизбежно караемый смертью. Он также рисует нам образ женской безжалостности, женской сентиментальности – и мужской божественной снисходительности. А еще, пожалуй, это единственная история, рассказанная за последние несколько тысяч лет, где на роль положительного героя привлекли одиозного Скорпиона.

Вторая статья на одну и ту же колкую тему, случайно попавшуюся в разных журналах, всколыхнула во мне волнение. Невольно поверишь: окружающий мир подает нам знаки. Помимо прочего, заинтриговало сообщение об участии в судьбе Ориона двух богинь – Артемиды и Геры. Здесь угадывалась какая-то недосказанность. Что таится за словом «любимец»? А особенно – за эпитетом «безутешная»? И с какой стати вмешалась Гера? Странно…

В голове засвербело женское любопытство. Где бы, где бы еще почитать поподробней?.. Что я мучаюсь! Цивилизация! – Интернет!

Я взяла ноутбук и дала задание поисковой системе…

Артемида. Вечно юная богиня охоты, целомудрия, плодородия, оказывающая помощь при родах, покровительница всего живого на Земле. Дочь богов Зевса и Лето, сестра-близнец Аполлона. Вооруженная луком и стрелами, проводила время в лесах и горах в окружении нимф. Строго следила за порядком в мире животных и растений. Несмотря на грациозную хрупкость, имела агрессивный характер. С провинившимися расправлялась без сожаления.

Возможные переводы имени: медвежья богиня, владычица, убийца…

Гера. Покровительница брака. Дочь Кроноса и Реи. Сестра Деметры, Гестии, Аида и Посейдона. Самая могущественная из богинь Олимпа. Жена самого Зевса, который приходится ей родным братом.

Зевс полюбил Геру, когда та была девушкой. Превратившись в кукушку, он был ею пойман. 300 лет они сожительствовали в тайном браке, пока Зевс открыто не объявил Геру супругой и царицей богов. Будучи единственной законной женой на Олимпе, Гера выказала упрямый, сварливый характер. Причина банальна – ревность: детей у них не было, а Зевс не отличался супружеским постоянством.

Гера жестоко преследовала любовниц и отпрысков. К примеру, на остров, где обитала Эгина и ее сын от Зевса Эак, она натравила ядовитых змей. Гера также сгубила Семелу, родившую от Зевса бога Диониса. Выкармливала собственным молоком Гермеса, не подозревая, что сын плеяды Майи рожден, опять же, от Зевса, а когда узнала – в ярости оттолкнула, и из расплескавшегося молока возник Млечный Путь. Но более всех она ненавидела героя Геракла, сына Алкмены, жены фиванского царя Амфитриона, то есть, не богини, а земной женщины, к тому же – замужней, родившей богатыря от всё того же Зевса! Когда Геракл возвращался на корабле из Трои, Гера усыпила Зевса с помощью бога сна Гипноса и, временно встав у кормила власти, наслала на море смертоносную бурю…

Эти данные расширялимой кругозор, атакже характеризовали участниц конфликта. Обе богини, конечно, – те еще штучки. Но какова их роль в зацепившем меня вопросе? Я долго плутала в поисковых виртуальных дебрях и, в конце концов, мне попалась статья, чей заголовок обещал ключ к разгадке интриги.

«Орион. Любовь и Смерть. Разные версии одной легенды»…

Жизнь – Вселенная. Бытие и Ничто суть два модуса единого мироздания. Мы все включены в эту величественную систему, и путь каждого прописан на небесах. Неслучайно, сколько существует род человеческий, взоры людей были прикованы к небесным светилам. Среди головокружительной, туманной россыпи звезд мы пытаемся отыскать логические цепочки.

Самым красивым созвездием южного полушария, которое можно видеть и северных наших широтах, является созвездие Ориона. Так звали сына бога морей Посейдона. По легенде, Орион был охотником. Однажды боги поручили ему очистить от диких зверей остров Хиос. Орион справился. Исполненные благодарности жители острова устроили для героя пышное чествование.

Праздник сопровождался подношением дорогих подарков, звучанием гимнов и танцами девушек. Среди танцовщиц Орион узрел красавицу Меропу, как выяснилось – дочь местного царя. Молодых людей потянуло друг к другу, и герой попросил у царя руки его дочери. Царь отказал. Тогда, сговорившись с возлюбленной, Орион ее дерзко похитил.

Пустившись в погоню, царь задумал коварство. Когда беглецы, наконец, были пойманы, он прикинулся, будто дает согласие на их брак. Однако ночью, опоив героя, ослепил его. Отец-Посейдон, узнав о трагедии, страшно разгневался, а затем попросил Гелиоса, бога солнца, вернуть сыну зрение. Скандал был замят. Все шло к царственной свадьбе.

И тут неожиданно в дело вмешалась Гера.

Когда-то давно Орион, по нелепой случайности, убил любимого быка главной богини Олимпа. Зная, что Орион – храбрый и ловкий охотник, которому нет равных в искусстве поимке зверя, она напустила на него скорпиона. Его жало оказалось для Ориона смертельным.

По просьбе Посейдона Зевс поместил Ориона на небо и сделал так, чтобы тот не мог встретиться со своим убийцей. И действительно, едва восходит созвездие Скорпиона, Орион сей же час уплывает за горизонт…

Далее автор статьи задается вопросом: а действительно ли все было именно так? Не в мифическом, а в логическом смысле. Или данный сюжет – лишь одна из возможных интерпретаций?

Изучая происхождение символов Зодиака, автор наткнулся на следующее сказание: грек Орион, сын Посейдона был убит скорпионом, которого разбудила (по другой версии – создала) Артемида за то, что Орион пытался ее изнасиловать (по другой версии – отверг).

Этот нюанс привносит неожиданную пикантность.

Итак, Орион – простой смертный охотник. Однако он – сын бога морей Посейдона. Ничего особенного: согласно мифологии, коитус между людьми и богами у древних греков считался делом обычным. А стало быть, возможно и романтическое томление. Как это случилось между Артемидой и Орионом. Всей правды мы, конечно, не знаем, но что-то такое произошло, отчего возник сексуальный конфликт. Что ж, бывает…

В свою очередь, Орион (то ли отвергнутый, то ли избегающий) предпочитает богине земную девушку – Меропу. Отец девушки, местный царек (то ли из корысти, то ли из снобизма) пытается его ослепить (уж не метиловым ли спиртом он подпоил женишка?). Вмешательство бога-отца, с подключением связей, к счастью, возвращает влюбленному олуху зрение. Готовится свадьба.

И вдруг Гера, якобы мстя за убитого когда-то быка, шлет скорпиона, снаряженного Артемидой.

Возникают вопросы…

Почему Артемида, очевидно мучаясь ревностью, не послала скорпиона «на дело» сама? Действительно ли она желала погибели Ориону? Ему ли предназначалось ядовитое жало?

Почему Гера, хозяйка Олимпа, привлекла «киллера»? Неужели, из-за какого-то там быка? Слабоватая мотивация для убийства. Уж не отверг ли красавец-Орион, в свое время, тайные домогательства самой Геры? Ведь она была женщиной, как говорится, в соку, но законный муж, похоже, не слишком-то ее радовал. Кстати, Артемида – одна из многочисленных его внебрачных детей.

А был ли в курсе всех этих интриг сам владыка Зевс?

Между прочим, одно из земных воплощений Зевса – бык. Так возникает дополнительная линия для расследования. Может быть, со своими охотничьими замашками, Орион угрожал главному богу Олимпа? Учитывая факт, что Орион – сын Посейдона, одного из трех равновеликих богов (Зевс, Посейдон, Аид), не являлась ли вся эта лирика маскировкой куда более сложной игры – борьбы за верховную власть?

Загадки, домыслы, сплетни…

В завершение, автор приводит любопытные данные, которое получил, анализируя список интерпретаторов. Оказалось, что субъективное восприятие мифа имеет четкую корреляцию с половой принадлежностью. К версиям романтического толкования легендарных коллизий больше склоняются, как правило, женщины. Циничное же содержание мутных хитросплетений преимущественно находят мужчины.

«Мы никогда не узнаем всю правду. Ведь она по природе своей двупола, и значит, двулика. Остается утешиться тем, что мы сами себе объяснили – и тем, что преподносит как правду противоположная сторона», – заключает автор.

 

О

Топор взмывает и обухом ставит точку.

В данном случае, точка – только начало. Удары следуют один за другим, размеренно, твердо. Первый колышек накрепко входит в землю.

Утвердив первый, Сладкий берется за следующий. Вгоняет его с тем же любовным ожесточением. Затем, еще один. И еще. И еще. И еще. Так – по всему периметру будущего фундамента. Сентябрь в этом году выдался на редкость теплым. Сладкий вспотел, молодецки разделся до пояса. Его торс золотится в лучах нежного бабьего лета.

Закончив с разметкой, вытирая ладонью лоб, подходит ко мне.

– Видишь, – говорю, – все не так уж и страшно. Сто́ило ли упираться? Зря трепать нервы себе и другим. В ближайшую неделю рабочие зальют фундамент, до весны здесь будет нечего делать, и я отпущу тебя навестить мечту всей твоей жизни.

– Мечты больше нет, – вздыхает, – я продал ее за долги. Я был должен Андрону. Он вложил деньги в мою скорпионью ферму. А что случилось с фермой, тебе прекрасно известно… – Стреляет в меня колким взглядом.

Осторожно кладу руки на его поникшие плечи.

– Прости меня. За скорпионов – да и вообще…

– Давно простил… Такова уж природа женщины…

– Все – к лучшему. Тебе больше незачем отлучаться. Ты всегда теперь будешь с семьей, правда?

– Правда… Святая правда… – Слегка отстраняется. – Вот только…

– Что?..

Опускает глаза, хлопает по карманам, достает, зажимает губами, чиркает. Втягивает, выдыхает. Облако дыма расползается между нами.

– По выходным я буду ездить туда… Ну не могу я без нее, ты же знаешь. Просто, все теперь усложнилось… Я больше не хозяин своей мечты…

Смотрит в небо. В глазах – бесконечность, усталость, печаль. Сигарета дымит. Щеки втягиваются, выделяя скрытый под кожей череп. Вдруг становится очевидным, что старость – не за горами.

Тут возникает Малыш:

– Папа! Мама! Идите сюда!

Призывно нам машет с дальнего края пустого участка. Клюет ноготком по своему фотоаппарату. Вдоволь нащелкав на цифровик видов природы, теперь, вот, решила запечатлеть и родителей. Подходим. Ребенок приказывает нам сесть на лавочку у хозблока – единственная пока постройка, задел будущей дачи. Велит взяться за руки. Смущенно переглянувшись, подчиняемся композиции.

– Улыбаемся шире! Сейчас вылетит птичка!..

Критически смотрит в дисплей. Первый кадр ее не удовлетворяет. Делает дубль. Хмурится. Снова – не то. Опять и опять заставляет нас улыбаться. Еще. И еще. И еще…

Солнце слепит. Начинаю томиться. Мысль уплывает…

Если погода задержится на недельку, неплохо бы здесь устроить осенний пикник. Пригласить моих бывших, с кем с нуля поднимала «Лавеум». Я ведь, как следует, не простилась со столичной командой. Почему бы и нет? Организовать, так сказать, прощальный тим-билдинг. В неформальной обстановке представить нового менеджера, моего преемника. Моего непосредственного подчиненного.

А заодно и прощупать: на что он способен?..

Ох, зачем мне все это?..

Хотя… с другой стороны…

Ссылки

[1] Здесь и далее: названия торговых марок не являются ни рекламой, ни антирекламой, а своевольно использованы как субъективные впечатления автора от объективно существовавшего мира ( прим. авт ).

[2] Приведенные данные не заслуживают доверия, поскольку взяты из открытых источников (прим. авт).