1

Следователь оказался порядочным человеком.

Он позвонил в начале сентября. Всё в силе: компания набирает сотрудников, он обо мне рассказал, и они приглашают на собеседование. Продиктовал телефон и адрес. Пожелал удачи. Простился. Исчез.

Без лишних слов сделал доброе дело.

Офис компании располагался в центре столицы в шикарном здании из зеркальных стекол. На стоянке – одни иномарки. В холле – охрана, вежливая девушка-секретарь. Мелодичный лифт. Подтянутые деловые люди, упруго спешащие по беззвучным ковровым дорожкам. Стильные интерьеры в глубине каждой раскрытой двери. Золотая табличка «Nordfarma International».

Собеседование прошло успешно. Я подходила. Они меня брали. Для начала, по временному контракту. Но если я себя проявлю… Они понимают, что я работаю в аптеке. У них свободный график, я смогу совмещать. Но если перейти в постоянный штат, предоставляется машина от корпорации… Чем заниматься? Продвигать препараты компании по аптечной сети столицы. Должность называется «сейлз репрезентатив». В моем контексте – «медицинский представитель». Компания выпускает самые разные препараты. Я буду в команде, продвигающей «Цефаскор». Это антибиотик, эффективный и безопасный, современный высокотехнологичный продукт. Меня обучат. Тренинги – за счет компании. Они заинтересованы в развитии сотрудников. В перспективе – карьерное повышение. Менеджер – мужчина. Оплата – в валюте…

Я шла домой, переваривая информацию. Дело непростое, было слегка страшновато. Уволиться из аптеки, где все знакомо и так привычно? Мотаться по городу, налаживать контакты с чужими людьми?

С другой стороны, торчать за прилавком обрыдло. Среди этих клуш, их вечных сплетен и жалоб на жизнь. А тут – свободный график, движение, перспектива.

Но главное – хорошие деньги.

Почему бы не попробовать совмещать?

Едва меня выслушав, Сладкий выдал свое заключение:

– Работа на два фронта – двойная трата энергии жизни.

Скажите, какие мы умные! А то я не понимала этого без него. Вот посадил бы меня дома, обеспечив достойное содержание, тогда б и критиковал.

Расхаживая по квартире, он принялся разглагольствовать. По его мнению, для нашего счастья уже все есть. Замахиваться на большее, дополнительно себя нагружая, – все равно что пытаться догнать горизонт. Не лучше ли просто спокойно жить? Больше работать – это не значит иметь больше радости. А вот усталость и нервотрепка, очевидно, не поспособствуют благоденствию. Кто знает, как изменятся отношения в нашей семье? Между тревожностью и спокойствием лично он выбирает спокойствие, и мне того же советует.

Иными словами, он заворачивал в красивые фразы свою всегдашнюю мужскую, банальную лень. Но я-то была другой!

– Там платят хорошие деньги.

– А что за работа?

Я в общих чертах объяснила. Он поморщился, почесал нос и сказал:

– Смахивает на проституцию.

Ему, видите ли, претит навязчивость в любом виде. Мотаться по заведениям, предлагая лекарства – все равно что предлагать себя. И он категорически не желает видеть свою жену в таком сомнительном и, на его взгляд, постыдном качестве.

– Постыдном? А тебе самому-то не стыдно, что жена думает, где бы копейку лишнюю заработать, в то время как ты протираешь штаны, изображая ученого?

– Я и есть ученый.

– Ага, взрослый мужик, играющий в скорпиончиков. Кому рассказать – за нищенскую зарплату гробит жизнь в зоопарке. Смех, да и только. А мне предложили работу в иностранной компании. И, между прочим, оплата в валюте! И если на то пошло, кроме денег, это еще и престижно!

Он покачал головой и отвернулся к окну:

– Ты, все же, подумай.

Я подумала. Я думала об этом давно. С начала нашей чудесной супружеской жизни. А всерьез и вплотную задумалась, когда он перестал быть студентом, вышел на работу и принес домой первую зарплату. Тогда я настроилась подождать. Понимала. Жили бедно – но что можно требовать с аспиранта? Он писал диссертацию, с перспективой на кандидата наук, а там, глядишь, и профессором станет. Лет, этак, через… Ох, лучше об этом не думать.

Годы шли. В сфере финансов ничего не менялось. Шла инфляция – деньги таяли прямо в руках. Смешно, но порой приходилось разменивать доллары, немыслимым чудом мною отложенные.

Смешного мало: его все устраивало.

Когда мы наведывались в супермаркет, и я предлагала взять чего-нибудь вкусненького, он выбирал самое неказистое, а остальному обилию выносил приговор: «Разврат». Когда, перетряхивая гардероб, я намекала, что неплохо бы обновиться, он саркастически заявлял: «Лично у меня срам прикрыт». Когда приходили идеи, как можно улучшить интерьер нашей квартиры, он затыкал уши, удовлетворяясь «крышей над головой». Когда я мечтала о южных курортах, ему отпуск не требовался, он «не напрягался и особо не уставал».

Постепенно ко мне пришло осознание: он готов ограничиться минимумом, обеспечив необходимость. За пределами этой примитивной, животной задачи деньги его вообще не интересовали. Более того, он считал себя «настоящим мужчиной», отдавая в семью все до последней жалкой копеечки, а стоило заикнуться, что нам, мягко говоря, не хватает, он раздражался и начинал оскорблять: «Все вы, женщины, алчные».

Я пыталась его убедить, что пол здесь, в общем-то, не при чем. Вне зависимости от пола, любой человек хочет жить достойно. И если вдуматься, женщине нужно то же самое, что и мужчине.

Он неприязненно добавлял: «Плюс все остальное».

Нет, по-своему он был неплохим. Надежным, ответственным, умным. Невозмутимым. Рассудительным. Занудливым. Скучным. Но разве жизнь заключается только в пропитании и оплате коммунальных услуг? В биологическом сером существовании?

А что насчет красок жизни?

В ту осень вышло приложение к «Astrus» – «Astrus-гороскоп». Проходя мимо, я поглядывала, но не покупала. Я не верила звездам. Все это, разумеется, глупости.

Однако вопросы назрели и требовали разрешения.

Остаться в аптеке или отдаться фармацевтической компании? Все ли способы заработка одинаково для меня приемлемы? Смогу ли я совмещать? Могу ли надеяться на понимание моих женских потребностей? И почему это, продвигать современный высокотехнологичный продукт – проституция?

Купила. Пролистала, нашла гороскоп для меня. Ничего конкретного: довериться интуиции, но не делать резких движений… Подождать, но не утрачивать целеустремленности…

Кто все это сочиняет? Бездельники!

Зря только деньги потратила.

 

2

Я подписала временный контракт с «Нордфармой».

Как и было обещано, меня взяли в команду «Цефаскор». За исключением менеджера и двух молодых людей невнятной наружности, наша команда состояла из девушек.

Подобных команд в «Нордфарме» было несколько. Каждая занималась своим препаратом. Все они относились к департаменту «сейлз» и служили единому делу – продвигать на рынке продукты компании.

Мое приобщение началось с серии тренингов. Вместе с другими, только что набранными сотрудниками, по вечерам я приходила в аудиторию, где нам преподавали искусство активных продаж.

Для начала – три составляющие «сейлинг проуцесс»: мы продаем себя, бренд, продукт. Это первое, что требовалось усвоить и в ближайшее время на практике применить. Потом нас обучали типологии личности, доверительным отношениям, работе с возражениями, формированию ключевых заказчиков, принципам управления территорией и всяким прочим хитрым премудростям, нюансам, тонкостям, и коварствам бизнеса.

Особенное внимание уделялось лозунгам. Они были сведены в так называемую «Красную книгу Нордфармы» и являлись чем-то вроде программной декларации, устава, а то и, чем черт ни шутит, Библии.

«Наша миссия – высокотехнологичная продукция, которая помогает вести здоровый и активный образ жизни».

«Наши ценности – люди, честность, превосходное качество».

«Наши нормы поведения – быть хорошим корпоративным гражданином и гордиться репутацией честной компании».

«Наши убеждения – мы являемся высокоэтичной компанией. Мы практикуем бизнес наивысших стандартов. Мы соблюдаем законы, нормативные акты и процедуры. Мы активно конкурируем, честно опираясь на наши достоинства. Мы ведем свою деятельность на принципах уважения к людям, равных возможностей и недопустимости недостойного поведения. Мы строго отслеживаем, чтобы на деловые операции не влияли личные или семейные интересы».

«Наша компания – большая и дружная суперсемья. Мы заботимся о каждом ее члене. Успех индивидуального «Я» – это успех корпоративного «Мы». Залог успеха – всегда соблюдать корпоративные правила».

На одном из тренингов у меня появилась подруга. Мы сидели в аудитории рядом. Она скрупулезно все конспектировала, однако периодически на меня поглядывала, комически улыбаясь, давая понять: серьезность ее понарошку, а на самом деле она игривее и живей.

– Привет, – сказала она в перерыве. – Меня зовут Дашка.

Мне оставалось пожать ее руку и назвать свое имя.

– У тебя есть машина?

Я ответила. У нее тоже не было. А права? Водительских прав не имелось и у нее. А знаю ли я, что постоянным сотрудникам дают машину? Конечно, знаю. А не хочу ли я вместе с ней пойти на курсы вождения?

– Знаешь, Дашка… я пока не уверена… что перейду в постоянный штат… что мне вообще эта работа подходит.

Она скорчила рожицу.

– Чё ж тогда пришла?

– Понимаешь, я решила попробовать… посовмещать… Но у меня такое чувство, что корпорация потребует меня всю, без остатка… А ведь я женщина. У меня ребенок, семья…

– Ну и чё? Я тоже замужем и тоже с бэбиком. А чё толку?

Разговорились. Оказывается, Дашка идет на эту работу именно потому, что у нее и муж, и ребенок – «остоегвоздило». Если бы муж зарабатывал «нормально», еще бы куда ни шло. А так – только нервы трепать и друг друга поедом есть. Семья? Что такое семья? Один из способов выжить. Но в наше время, для того чтобы выжить, нужны только деньги. Давая нам заработать, корпорация делает нас от семьи независимыми. Из порабощенной, забитой бабы корпорация делает свободную личность.

– А вот мой говорит, эта работа смахивает на проституцию.

– Ерунда. Лично я не заморачиваюсь и тебе не советую. – Дашка рассмеялась. Вдруг стала серьезной, даже злой, и добавила: – Если самой зарабатывать, то нахрена они вообще нужны?

– Кто, они?

– Мужики.

В ближайший выходной мы записались на курсы вождения.

Той осенью в журнале «Astrus» мне попалась статья: «У свободы – женское лицо»…

Жизнь женственна. Имя нашей планеты – женского рода. Все материки названы женскими именами. Понятие «Природа» ассоциируется с образом женщины. К сожалению или к счастью, во всяком случае, неспроста, Статуя Свободы – тоже женщина.

На заре времен мужчина и женщина были равноправны. Социальным укладом являлось человеческое стадо или орда. Первобытная деятельность заключалась в совместном добывании пищи: загонной охоте, рыбной ловле, собирательстве растений. В ту эпоху господствовал коллективный труд. Первобытный коммунизм проявлялся и на более поздних стадиях: в противостоянии с дикой природой при наличии примитивных орудий только коллектив давал шанс к выживанию.

С переходом к земледелию ситуация стала меняться. Именно женщина впервые обратила внимание, что случайно оставленные в почве семена прорастают и дают всходы. Пришло понимание необходимости культивировать злаки. Пока мужчина с переменным успехом продолжал бегать за мамонтом, женщина склонялась к оседлости, к укоренению на земле-кормилице. Звероподобный мужчина оказался недальновиден. С риском для жизни отмахав дубиной, он возвращался домой, где его ждала хозяйка и хранительницей очага. То был важнейший момент истории, и мужчина его прозевал.

Женщины обретали все большую самостоятельность, а мужчины все чаще прибегали к их материальной поддержке. Женщины завоевывали влияние на соплеменников, ассоциируясь с идеей плодородия. К тому периоду археологи относят так называемых «Венер» – фигурки из кости или камня: огромные груди, отвислый живот, мощные ягодицы и бедра. Женщина становилась богиней. Принадлежность к роду передавалась по линии матери. Воцарился Золотой век матриархата.

Постепенно экономические условия усложнялись. Уже недостаточно было бросить семена в весеннюю грязь. Требовалось корчевать заросли, копать колодцы, обрабатывать землю с использованием сохи и скота, оберегать посевы от животных и иноплеменников. Физическая сила вновь выходила на первый план. Чем больше мужчины втягивались в производство, тем большее влияние они обретали. К тому же развивалось строительство, появились дома, это была недвижимость. Бразды правления в доме захватывал муж, отец. Наступала эпоха патриархата.

Появление собственности привело к возникновению войн. Выплавка металлов дало человечеству меч. Вооруженный мужчина приступил к переделу собственности, и теперь женщина была ему не соперник. Победители становились господами, а побежденные обращались в рабов. На тысячелетия рабовладение определило историю человечества. На это же время женщина превратилась в рабыню.

Плененные в войнах становились наложницами. Чем богаче мужчина, тем больше он имел женщин. Приобретая жену за выкуп, мужчина становился ее владельцем. Жена не имела никаких прав на собственность, а развод был возможен только по инициативе мужа. В бедных семьях отцы нередко своих дочерей продавали или отправляли зарабатывать проституцией. А в случае смерти царя, например, в Вавилоне, вместе с золотом и скотом погребению подлежали и все его жены.

Любопытно, что в сфере религиозной женские божества почитались наравне с мужскими. В Вавилоне – это богиня Иштар, с которой в день празднования Нового года символически сочетался царь, олицетворявший бога Мадрука. Ассирийский пантеон возглавляла Милитта. В Финикии – это Астарта, в Персии – Митра, у арабов – Алитта. В Древней Греции культ Афродиты намного предшествовал культу самого Зевса. В Древнем Риме достойное место заняла Венера.

Но в общественной жизни права голоса женщина не имела. Ее положение в доме было подчиненным, утилитарным. Брак рассматривался как необходимость, заключался по материальным соображениям и сугубо для воспроизводства потомства. За пределами дома общество не предоставляло женщине никакой работы. Правда, обеспеченные гражданки могли иметь собственных рабов. Малоимущим оставалась лишь проституция. Однако и этой свободе положила предел Новая Эра.

В Европу пришла Христианская Церковь. Шестью веками позднее на Востоке утвердился Ислам. При кажущейся непримиримости обеих религий, они несли общий корень – порабощение женщины. Мусульманке предписывалась абсолютная покорность отцу или мужу. Неподчинение сурово наказывалось. Обнажение лица на улице приравнивалось к измене и каралось забрасыванием камнями. Святые отцы католичества объявили женщину исчадием Ада. Началась повсеместная охота на ведьм. В XIII веке сожгли первую оговоренную. Для женщин Европы Средневековье затянулось до 1807 года, когда в Испании была казнена последняя «ведьма».

Параллельно вызревал и другой социальный процесс. Создавались монастыри, как мужские, так и женские. Помимо богослужения, там обучали грамоте, ремеслам, искусству. Именно монастыри стали колыбелью женского свободомыслия. Достаточно вспомнить знаменитую Хросвиту (935–975). Эпоха Просвещения добавила новые имена. Когда шведский король Густав-Адольф возглавил реформацию, его дочь Христиана отказалась от престола и стала писательницей. Анна Меццолини Моранди заняла в Больнье кафедру анатомии. Мария Магдалина Петраччини оставила сочинение «О физическом воспитании детей». Все больше женщин занимались литературой, медициной, естествознанием, играя все большую роль в интеллектуальной жизни. Но по-настоящему женщина о себе заявила, когда грянула Великая французская революция.

В 1789 г. была провозглашена «Декларация прав человека и гражданина». Однако Конституция 1791 г. отказала женщинам в избирательном праве. В том же году из-под пера Олимпии де Гуж вышла «Декларация прав женщины и гражданки». Появилось «Общество женщин – революционных республиканок», которое боролось за социальное и политическое равноправие. Но уже в 1793-м деятельность общества была запрещена, и автор Декларации отправлена на гильотину. В 1795-м женщинам запретили участие в митингах, демонстрациях и даже просто собираться в публичных местах. А в 1804-м император Наполеон издал строгий указ, лишающий женщину гражданских прав и водворяющий под опеку мужчины.

Термином «emancipatio» у римлян обозначалось освобождение из-под отцовской власти. «Emancipation de la femme» впервые прозвучало во Франции в период революции 1830 г. В ответ сгустились тучи мужской реакции, накрывшие Европу мраком викторианского ханжества.

А тем временем женщина поднимала голову за океаном.

В Северной Америке женское движение началось в период войны за независимость 1775–1783 гг. Первой феминисткой считается Абигейл Смит Адамс, супруга второго президента США. В 1776 г. она пишет мужу письмо с просьбой уделить внимание «дамам» в новом законодательстве. Тот отвечал: «Не могу без улыбки читать твои предложения… Нам твердят, что… дети и школьники отказываются повиноваться… что индейцы режут стражу, а негры бунтуют против хозяев… Из твоего письма я открываю, что взбунтовался еще один народец, гораздо более многочисленный и могущественный…»

Примечательно, что борьба американок за свои права началась с борьбы за отмену рабства вообще. В 1833 г. в Филадельфии образовано «Женское общество борьбы против рабства». 1834 г. – компания сбора подписей. 1836 г. – первый съезд феминисток в Нью-Йорке.

В 1840 г. в Лондоне состоялась «Всемирная Конвенция за Отмену Рабства». В делегацию от США вошли Лукреция Мотт и Элизабет Кейди Стэнтон. Результаты конвенции подтолкнули этих двух активисток к проведению в США конвенции за права женщин.

В 1848 г. в Сенека-Фоллз, штат Нью-Йорк, прошел съезд под лозунгом «Все женщины и мужчины созданы равными». Была принята «Декларация чувств», поднимавшая вопросы равноправия в браке, собственности, выборе профессии, образовании. Вторая половина XIX в. прошла в драматичной борьбе. Она натыкалась на ожесточенное мужское сопротивление. И если «Акт о Собственности Замужних Женщин» был принят еще в 1848 г., то 19-я поправка к Конституции, дающая право на голосование, ратифицирована лишь в 1920 г.

Аналогичные процессы шли во всем цивилизованном мире. XX в. утвердил всеобщее равноправие. Его апофеозом можно считать полет женщины в космос всего через год после первого полета мужчины (1961 и 62 гг. соответственно).

Тем не менее, в 60-е годы XX в. началась вторая волна феминизма, а в 90-е – третья волна движения, докатившаяся до нашего времени. Суфражистки первой волны (от англ. suffrage – избирательное право) добивались политического равенства женщины. Социалистки боролись за равную оплату труда и деятельное участие женщины в профсоюзах. Современные феминистки вынуждены констатировать, что дискриминация по половому признаку продолжается, принимает все новые формы и является отражением сексистских, по-прежнему мужских властных структур.

Когда же наступит подлинное равноправие? Когда будет положен конец гендерному шовинизму? Когда воцарится гармония в человеческом обществе, навсегда разделенном Природою надвое?..

В конце декабря состоялся экзамен по вождению. Инструктор подготовил меня так себе, хотя был мужчиной опытным. Принимающие гаишники – тоже сплошь мужики, естественно. Никто из них не поперхнулся, когда мы с Дашкой согласились не рисковать.

Мы сдали экзамен за взятку.

Я осознала две вещи: я хочу управлять машиной… и хочу зарабатывать. В наше время любые вопросы решают деньги. От первой меня отделал статус временного совместителя. От второй – моя работа в аптеке.

Выяснилось, что быть медпредставителем, в общем, не страшно. Главное помнить: мы продаем себя, бренд, продукт. С порога – улыбка, сияние оптимизма, потом рассказываешь о всемирно известной «Нордфарме», потом о «Цефаскоре». Схема работает.

Меня приглашали в постоянный штат.

Оставалась небольшая загвоздочка – Сладкий. Наблюдая за мной в течение осени, он морщился, хмурился, зудил, язвил, похихикивал, разражался критикой, замыкался в неразговорчивость. Ему не нравилось, что я разрываюсь на две работы. Ему не нравилось, что меня почти не бывает дома. Ему не нравилось, что я зарабатываю очевидно больше его – и не нравилось ломать голову, где бы самому найти подработку.

В день памятного разговора он как всегда сидел над диссертацией. Я вошла. Он не пошевелился. Меня это не обескуражило. Я уже знала тип его личности, умела налаживать «довериловку», настроилась на работу с возможными возражениями. Начала, разумеется, с улыбки доверия. Расписала радугой карьерную перспективу в «Нордфарме». Подвела к необходимости уволиться из аптеки.

Он угрюмо выслушал и сказал:

– Ну что ж. Это твое решение.

И все? Ни сомнений, ни возражений, ни за, ни против? Отдал инициативу, свалил ответственность, самоустранился. Мужчина.

Только добавил:

– Остается надеяться, твоя новая работа не отравит привычную жизнь.

– Тебе-то что волноваться? На скорпионов антибиотик не действует.

– Как знать.

 

3

В 97-год я въехала на автомобильчике «Поло».

Корпорация свои обязательства выполняла. От меня же, как от постоянного сотрудника штата, теперь ожидалось выполнение плана продаж.

Для начала я угодила на корпоративный «кик-офф». Это такое мероприятие, где-нибудь подальше от привычной жизни. Никаких семей, никаких мужей и прочих детей. Мы должны уйти в отрыв и зарядиться энергией для продуктивной работы. Данное мероприятие называлось «сейлз-митинг», то есть собрание продавцов. Оно проводилось для всех команд департамента «сейлз». Кроме того, внутри каждой команды проводился «тим-билдинг» для воспитания в продавце корпоративного духа.

Нас собрали в отеле за полсотни верст от столицы. Был январь. На фоне искристых снегов отель смотрелся шикарно. Питание в ресторане, тренинги в конференц-зале, вечерние посиделки с командой в баре. Номера на двоих. Я поселилась с моей новой подругой Дашкой. Лежа в свежих постелях после долгого дня групповых изнурений, мы обсуждали наше вхождение в мир современного бизнеса. Нам нравилось. Разумеется, бизнес от сотрудников ждал отдачи, но взамен давал жизнь совсем иного формата и уровня.

А еще мы обсуждали людей, которых видели за окном. В свете фонарей, под веселую музыку, они катались на лыжах с горы. Они жили в нашем отеле. Формально мы с ними считались на равных. Но в реальности нас разделяло нечто большее, чем стекло. Мы-то прибыли по работе, все оплачивала корпорация, а они приехали за свой счет, чтобы просто в удовольствие провести выходные. Мы успели узнать, сколько стоит здесь проживание. Элегантные лыжники будили фантазию, вызывали зависть.

Утром за завтраком мы продолжили болтовню. Дашка вертела головой, с ненавязчивой пристальностью оценивая отдыхающих. Я тоже поглядывала, но без особого смысла, так, за компанию, да из скуки. Внезапно оторопела.

Я увидала его. Следователя.

Он сидел за несколько столиков. Завтрак на двоих. С ним была женщина. Судя по возрасту, отсутствию макияжа и вялому разговору – жена. Он смотрел в чашку кофе, потихоньку потягивая. Вот поднял глаза. Рука с чашкой застыла. Он увидел меня.

Я кивнула.

Он зажмурился, тряхнул головой. Посмотрел осознанно. Глаза потеплели, по губам скользнула улыбка, и он тут же уткнулся в свой кофе. Иногда поглядывал, но никаких знаков явно не подавал.

Я намек поняла. Случайная встреча, не более того.

– Кто это? – Дашка перехватила мой взгляд и развернулась с откровением беспардонности.

– Да так, знакомый. Не надо так пялиться, веди себя прилично.

Вопреки моему призыву она продолжала его изучать, пока не выдала заключение, сверкнув проблеском самки в игривых глазах:

– Интересный…

В первый день мне все нравилось абсолютно. Во второй тоже нравилось, однако появилась усталость. В третий все еще нравилось, но я почувствовала нарастающее раздражение, оттого что даже самую малость не находилась одна. Тим-билдинги, тренинги, ролевые игры. Все мое время поглотила корпоративная вездесущность. Плюс еще Дашка с ее нескончаемой болтовней.

На третий день после обеда я сбежала от всех подышать свежим воздухом.

Желтый солнечный снег расчертили сизые тени. На лазурное небо легли кружева пушистых ветвей. Я прошлась через парк, обогнула отель и вышла к площадке, за которой ландшафт полого спускался вниз, и распахивался простор.

Здесь было людно и пестро. Все двигались, мельтешили. Играла музыка. С ровным скрипучим рокотом вращалась карусель бугельного подъемника. Веселые люди в ярких спортивных костюмах катались на лыжах с горы. Я остановилась у склона. Прикрыла веки. Подняла лицо к заале́вшему солнцу.

Вдруг услышала хруст резко взрезанного лыжами снега. Кто-то подъехал и лихо затормозил. Совсем рядом. Я не слышала, чтобы лыжник двинулся дальше. Он явно остался стоять. Мне показалось, я чувствую взгляд.

Открыла глаза. Это был он.

– Судьба уже в третий раз случайно пересекает наши пути. Глупо делать вид, будто мы не знакомы, согласитесь.

– Здравствуйте, гражданин следователь.

– Зачем же официально?

– Вы так и не представились. Хотя успели повлиять на мою судьбу.

– Извините… Ге рман Ильич. Для вас – просто Ге рман.

В лыжном костюме он был строен и молод, казался моим ровесником. На загорелом лице сияли глаза, светились жемчугом зубы. Сущий красавец с рекламы «лайф стайл» из журнала «Astrus». Меня это, впрочем, никак не касалось.

– Я здесь по работе, с «Нордфармой».

Он понимающе закивал. Поинтересовался, как мне работа. Я поблагодарила. А вот он приехал кататься. Оставалось порадоваться за него. Постояли, поулыбались. Я не знала, о чем говорить. Спросила, где его компания.

– Знаете, – вздохнул он, – иногда так хочется побыть одному.

Его взгляд померк, словно изнутри наползло облако. Я не стала расспрашивать. Он помолчал, озираясь по сторонам. И вдруг начал рассказывать, что приехал с женой, той здесь не понравилось, крутила носом, капризничала, хотя, между прочим, он ее силком не волок, сама навязалась, он предложил ей поехать домой, так нет же, уперлась, осталась, а сегодня вдрызг разругались, она пошла на массаж, а он, наконец-то, на горку, без обузы, без сцен.

Он рассказывал иронично, пытаясь не жаловаться, а посмеиваться. Как бы и меня приглашая к улыбке. Я почувствовала себя неуютно. Зачем мне подробности чужих неурядиц? Ничего в этом нет смешного. Похоже, он понял, умолк.

Неожиданно спросил:

– Вы на горных лыжах катаетесь?

То, что я не умею, он воспринял с восторгом. Предложил научить. Мое вежливое уклонение лишь добавило ему настойчивости. Наконец, в раздевалке, когда я узнала, сколько стоит прокат оборудования, мой ужас безденежья воодушевил его немедленно раскошелиться.

Оказалось, что настоящий ужас еще впереди. Лыжи скользили. Не стояли на месте даже на горизонтальной поверхности. Ну а самый малейший наклон тут же увлекал в ускорение, и я разгонялась, визжа как резанная, пока Герман меня не поймает.

Сам он катался как бог. Я поняла это быстро, оценив дистанцию между моей неуклюжестью и его мастерством. В качестве инструктора он тоже весьма преуспел: за короткое время научил меня тормозить «плугом» и, перенося вес на внутренний кант, уходить в поворот.

Время исчезло. У меня получалось. Мне начало нравиться. Пологая горка для новичков уже не бросала в пот, а вызывала парение радости. Обнаглев, я поперлась на настоящий склон. Герман лукаво посмеивался, не препятствуя. С замиранием сердца я оттолкнулась и осторожно поехала. Поначалу я управлялась: лыжи «плугом», перенос веса, поворот, еще поворот. А в какой-то момент осознала, что разгоняюсь и не могу повернуть, меня несло, я достигла той скорости, где терялся контроль ситуации, и таращилась на летящую мне навстречу толпу в конце длинного спуска. Я в отчаянии закричала…

Вдруг меня подхватило, прижало, скольжение замедлилось. Остановилось. Катастрофы не будет. Меня надежно держал Герма н.

– Поосторожней, не увлекайтесь!

– Я знала, вы меня спасете. Я вам верю.

– Не верь мужчинам. – Он улыбался, глаза лучились.

– Почему? – Дышалось тяжело.

– Потому. – От него исходил жар. – Все будут хотеть от тебя одного. И, в конце концов, обманут.

– Что, и вы? – Сглотнула слюну.

– Я?.. Я в первую очередь.

Опять ирония. Но я видела: за веселой его игрой, в глубине, в самом омуте глаз, лежит темная грусть. И еще обратила внимание: он перешел со мною на «ты». Я почувствовала щекочущее смущение.

Внезапно он объявил:

– Вам осталось пятнадцать минут. Не забудьте сдать лыжи. Держите номерок.

Протянул мне жетон, оттолкнулся и заскользил прочь, даже не попрощавшись. Оглянулся. Но не на меня, а наверх, на начало склона.

На бугре, в стороне от лыжников, стоял наблюдатель. Жена.

Вернувшись домой, купила журнал «Туризм-отдых». Перед глазами романтически запестрило: Домбай, Паландакен, Высокие и Низкие Татры, Червиния, Андорра, Цель-ам-зее, Вальдд′Изер, Шамони, Мерибель, Куршавель. Хотя бы раз в год нужно куда-нибудь вырываться. А по выходным можно кататься недалеко от столицы. Разумеется, при наличии денег.

Решила об этом поговорить с моим Сладким. А то что-то совсем мы закисли. Одно и то же: его родители, мои родители, его работа, моя работа, наша квартира – замкнутый круг и никакого просвета. Пора из этого выбираться.

– Как ты относишься к активному отдыху?

– Нормально.

– А не заняться ли нам горными лыжами?

– Дорого.

– Ну так найди возможность заработать.

– Зачем? Мне хватает.

– Я говорю об отдыхе!

– Так и я о нем же.

В очередной раз мы торчали с ним дома без цели. В очередной раз зря убивали наш выходной. В очередной раз единственным проявлением чего-то общего между нами была всегдашняя, неизбывная скукотища.

– Горы, снег, солнце, лыжи! Неужели не интересно?!

– Я жил без горных лыж и еще столько же проживу.

– Может, и без меня проживешь?

Он посмотрел с удивлением, будто впервые увидел. Его глаза затуманились непонятной мне грустью, а губы скривила усмешка:

– Вот бы хоть раз попробовать.

 

4

Денег «Нордфарма» не жалела. И делала все, чтобы сотрудники их зарабатывали. В марте для эффективной коммуникации нас вооружили сотовыми телефонами. Так началась новая в моей жизни весна.

В то время сотовые едва появились, каждая минута стоила ощутимо. По новой игрушке мне звонил только непосредственный менеджер. За пределами корпорации эфир молчал. Мало кто мог себе позволить почем зря пробалтывать свои кровные. На всякий случай дала номер мужу. Больше мне звонить было некому.

Неожиданно позвонил не менеджер и не муж.

– Как работается?

Сердце вздрогнуло и пустилось бешено колотиться.

– Спасибо, вашими молитвами… Герман Ильич.

– Надеюсь, мне придется молиться на вас. Кстати, я просил звать меня просто Герман.

Оказалось, у него заболела дочь. «Дочура», как он ее называл. По его мнению, ничего страшного, обычная простуда и, кажется, бронхит. Просил совета, чем лучше лечить. Что я могла посоветовать? Естественно, «Цефаскор». Где можно купить? В аптеке. В какой? Да, пожалуй, в любой.

– А нельзя ли купить непосредственно у вас?

Его вопрос меня чем-то смутил. У меня, конечно, были демонстрационные образцы. Но чтобы в розницу продавать? Как-то это не принято.

– А почему бы и нет? – настаивал он.

Не знаю, что на меня нашло. Какой-то импульс. Дочуру было, конечно же, жаль, но не настолько, чтобы встречаться с ее папашей, который подъедет куда угодно в кратчайшее время. Хотя… Заработать? На нем?.. В общем, я согласилась.

Он прикатил на огромном «Лендкруизере». Рядом с блистательным монстром мой симпатичный «Поло» казался букашкой. На Германе было длинное пальто, и сам он тоже казался гигантом. Он меня подавлял. Почему-то мне стало тревожно. Прошил ток сожаления. Напрасно я согласилась на авантюру. Но дело шло своим чередом, я дала ему препарат, а он расплатился и наотрез отказался брать сдачу. Поблагодарил. Сказал, что еще позвонит, доложит о результате. Развернулся уйти.

– А как вы узнали мой номер?

Он оглянулся с лукавством:

– Я, как-никак, следователь.

Почти позабыла об этом случае. Выкинула из головы. А через неделю пришлось вспомнить: у меня самой заболел ребенок. Ничего страшного: немного соплей, немного кашля. Банальная неприятность. Чтоб не ждать осложнений, я назначила Малышу «Цефаскор».

Вообще-то, это был вопрос политический. Вот уж второй год как ребенка растили свекор и свекровь. С одной стороны, для них внучка являлась источником радости. С другой, мне периодически намекали на огромное одолжение. Если бы не они, не видать мне карьеры как собственной, извините, задницы. То, что у ребенка все хорошо, разумеется, их заслуга. Но едва возникали малейшие неприятности, пусть даже естественные, начинались косые взгляды и колкие реплики: где же, собственно, мать? Я не могла им сказать, что простуда случается и при наличии в доме мамаши. Тем более, уточнить, что одеть внучку теплее дед с бабкой способны вполне без меня. Оставалось терпеть изощренные сложности родственной дипломатии и по первому зову лететь через город спасать положение.

Той весной «Нордфарма» предприняла большую экспансию. Поставила целью захватить подавляющую долю столичного рынка. Интенсивность работы существенно увеличилась, от нас требовалась отдача, и я не имела возможности целыми днями торчать с Малышом. Поэтому, когда началась простуда, я назначила «Цефаскор» – современный высокотехнологичный продукт от компании с мировым именем. Лекарство сработало: сопли подсохли, кашель утих.

Но через пару дней у Малыша открылся понос.

Вот тогда я и вспомнила Германа. Вдруг у него – то же самое? Хотела как лучше, а получилось… Нехорошо… Прочла аннотацию. Помимо поноса значился целый список всяческих осложнений вплоть до… страшно подумать.

Я невольно обманула хорошего человека.

Вдобавок, еще и рассорилась со свекровью. В отделе маркетинга мне посоветовали лекарство от диареи. Я взяла, привезла Малышу. На что свекровь с порога сказала:

– Ну вот что, хватит экспериментов. То, что вы работаете на развал отечественной фармацевтической промышленности, это ваш выбор. Но травить нашего ребенка – это уж слишком!

И хлопнула дверью.

Был солнечный мартовский день. Мы с Дашкой вышли из офиса. Солнце уже скатилось за крыши домов, но кромки проталин еще сияли золотистыми вензелями. Мы направились к паркингу, где стояли наши машины.

У шлагбаума поблескивал «Лендкруизер».

Герман. Сдвинул стекло, приветливо улыбался. Мне пришлось, проходя, ответно ему кивнуть.

– Это он? – оживилась Дашка.

– Да. Заказчик. Как-то раз покупал у меня «Цефаскор».

– Уж не на горных ли лыжах простыл? – Она хитро сощурилась. – Мне казалось, сезон окончен.

– Мне тоже.

Он нагнал нас уже у машин. Радостно поздоровался. На случайную встречу это не походило. Я занервничала. Дашка с удовольствием протянула ладошку и назвала свое имя. Он представился, ладошку пожав с прохладцей. Мы потоптались втроем, обмениваясь всякой бессмыслицей, пока, наконец, Дашка не догадалась убраться в свою машину. Тронулась, развернулась и очень медленно укатила, не преминув на прощанье значительно мне подмигнуть.

– Что вы здесь, собственно, делаете, Герман Ильич?

– Вас дожидаюсь. По пятницам вы всегда в офисе. Я не ошибся?

– Откуда вы знаете? Ах, да, следователь… Как дочура?

– Нормально.

– Лекарство помогло?

– Представьте, пока довез, она выздоровела.

Я нервничала, а он улыбался все шире. Я перетаптывалась, а он стоял неподвижно, руки в карманы. Я никак не могла разгадать его странной улыбки, его молчания, его задумчивых глаз, его подлинной цели.

– Зачем вы меня поджидаете?

– Да вот, никак не дождусь, когда вы назовете меня просто по имени.

– А-а… – Я истерически хохотнула. – Так «Цефаскор», это был повод?

– Возможно.

– Ну все, мне надо работать. – Я шагнула к своей машине. Он деликатно схватил мой локоть:

– Скажите, а после работы у вас бывает свободное время?

– Смотря для чего.

– Куда-нибудь сходить, культурно отдохнуть.

– Например…

– Ну, например, в ресторан.

– Я поняла: вы меня преследуете. Вообще-то я замужем. – Я попыталась высвободиться. Но он держал крепко:

– Ничего страшного. Я тоже женат…

Из любопытства – из чистого любопытства с ним поехала. Захотелось понять, что он за человек такой. Что вообще из себя возомнил? Подумаешь, джип! Подумаешь, ресторан! Дело не в этом. В поверхностной его наглости угадывалась сила характера, умение и привычка подчинять обстоятельства и людей. Решила над ним покуражиться. Я ведь тоже с характером, между прочим. За кого он меня принимает? За впечатлительную барышню? Легкомысленную девицу? Тем хуже для него. Ресторанами я, конечно, не избалована, но читать и считать умею. И в ценах сориентируюсь так, что он пожалеть о приглашении не успеет.

К его чести сказать, ни один мускул не дрогнул на довольном лице, когда я тыкала ногтем меню, заказывая самое дорогое. Только вино выбрал сам, вскользь меня просветив насчет некоего «апелясьёна». Я напомнила, что мы за рулем. Он напомнил, что в должности, и если возникнут проблемы с ГАИ, они тут же на месте решатся.

Трудно было сказать, сколько в нем выпендрежа, а сколько реальных возможностей. Во всяком случае, обратно я добралась без дорожно-транспортных неприятностей. Я рулила на «Поло», Герман прикрывал меня с тыла на «Лендкруизере». Так, конвоем, он проводил меня через всю столицу.

Я ехала под хмельком, вспоминая наш разговор в ресторане. О чем говорили? Просто болтали. Разболтались до откровенного флирта. Он дерзкий и деловой. Поймала себя на том, что он мне, пожалуй, нравится. И главное, объективно – платежеспособный мужчина. Да и вообще, джентльмен: прощаясь у дома, поблагодарил за подаренный вечер и попросил разрешения еще когда-нибудь позвонить. И всё! Ни сантиментов, ни пошлостей.

– Герман, а кто вы по гороскопу?

Тут он смутился. Впервые за наше знакомство. Словно я спросила о чем-то интимном.

– Вообще-то… Лев.

Следующим утром, выехав на работу, я подрулила к метро и купила свеженький номер «Astrus-гороскоп»…

ЛЕВ. 23 июля-23 августа.

Летний мужской знак. Ассоциирован с Солнцем. Стихия – огонь. По силе признака – средний. Воплощает волю и индивидуализм. Являясь знаком фиксированным, поддерживает ход событий, охраняет. В колесе Зодиака находится ближе концу инволюции.

Темперамент у Льва холерический, динамичный. Его характеру свойственны властность, напористость, честность, великодушие, щедрость, готовность помочь, широкое сердце и могучие страсти.

Лев считает себя Солнцем, центром вселенной. Излучает величие и любит сам купаться в лучах славы. Он словно актер в сиянии рампы. Его жизнь – большой выход. Он нуждается в зрителях, которым не прочь подпустить пыли в глаза.

Лев – царь зверей. Всегда хочет повелевать, покровительствовать – при условии безусловного ему подчинения и уважения. Стремится руководить, направлять, внушать, защищать, дарить удачу, благодетельствовать, засыпать подарками, развлекаться…

 

5

– Опять начались поздние приходы?

Сладкий произнес это с ледяным безразличием, под которым, я знала, побулькивает вулкан. Стоя ко мне спиной, он выстукивал по подоконнику пальцами дробь.

– Я встречалась с заказчиком. Водила его в ресторан.

– Проституция… – констатировал он. – Ясно.

– Вообще-то, это моя работа.

– Я против такой работы.

– А ты зарабатывай столько, чтобы посадить меня дома.

Развернулся. Крыть ему было нечем. Глаза вхолостую искрили злобой. Ему было известно, что «Нордфарма» выделяет бюджет для работы с ключевыми заказчиками. Я сама об этом рассказывала, как и о многих других коммерческих тайнах. Ну а то, что у его жены ненормированный рабочий день, и вовсе секретом для него не являлось. В данном случае, я сказала практически правду. По крайней мере, часть правды, имеющую к нему отношение. Теперь эта часть неприятно колола мужскую его состоятельность. В последнее время он начал-таки зарабатывать. На своих скорпионах. Продавать их на «Птичьем рынке». Но сколько может стоить на рынке примитивное насекомое? Так, не деньги, а слезы.

Подошел вплотную. Сжимая и разжимая пальцы. Думала, врежет. Нет, не врезал. Кишка на это тонка.

– Ты… Ты… – Даже выругаться не смог. Интеллигенция. Жалкий тип личности.

Если бы он врезал или хотя бы заорал, возможно, я б его зауважала. Ну, или побаивалась бы что ли. Мужик он, в конце концов, или кто?

Он зло вздохнул, прошипев ноздрями, и уполз в свою комнату.

Да, представьте, мы начали с ним встречаться. Не то чтобы часто, но все же. Роман? Нет, не думаю. Необременительное приятельство. И, между прочим, он никак не пытался приятельство усложнить, чего можно было бы ждать от мужчины, представьте себе.

Сотовый телефон – что за прелесть! Созвонились – встретились. Машина, бензин – все за счет корпорации. Вот что значит современное ведение бизнеса! Свободный график работы – это еще и свобода личного времени, неподконтрольного, а значит, тайного. Думала ли я, что случайная встреча в тюрьме со временем выльется в такую свободу? Могла ли мечтать, что клиент захудалой аптеки даст мне снова почувствовать себя привлекательной женщиной?

Нравился ли он мне как мужчина? Пожалуй. Фантазировала ли я о чем-то рисковом? Не знаю. Дело не в этом. От него исходила уверенность в силе, в возможностях. С ним ко мне приходил уют защищенности. Причем, вел он себя исключительно вежливо, демонстрировал ко мне уважение, а держался на равных. Хотя, был меня старше, наверное, лет на десять. Неудивительно, что скоро я начала звать его просто Герман.

Периодически я вспоминала о Максе. Его образ мутнел, делался схематичным. Все труднее давались усилия представить его лицо. Да и остался ли он тем сияющим пареньком? Насколько изменился? Что мне известно о нем сегодняшнем? Возможно ли думать о нашей будущей встрече? Да и нужна ли такая встреча? Поначалу, когда Герман помог мне с работой, я испытывала внутренний дискомфорт. Получалось, я Макса вроде как предаю. А теперь? Меня даже слегка забавлял такой поворот событий. Наверно, это нехорошо. Но, положа руку на сердце: за прошедшие годы не осталось и отблеска былых чувств. Тогда, в зале суда, я не могла еще знать, что если влюбленные расстаются на время, расстаются они навсегда.

Память дергала и о муже. От этого уж не деться. Как ни крути, за его спиной я поигрывала с огнем. Мучила ли меня совесть? Вот еще, глупости. Возможно, я немножко обманывала – но ведь не изменяла. У меня даже в мыслях такого не было. И раз уж на то пошло, на невинные свои развлечения из семейного бюджета я не тратила ни копейки. Ну, а если появился мужчина, которому нравится за меня платить – почему бы и нет? Чего ради отказывать себе в удовольствии?

С появлением Германа жизнь опять заиграла красками. Я сама выбирала цвета, на свой вкус и его кошелек: «Marc О Polo», «Lacoste», «Versace», «D&G», «Roberto Cavalli», «Moschino», «Calvin Klein», «Miss Sixty», «Max Mara», «Gucci», «Chanel», «Miu Miu», «Christian Lacroix»…

Я видела, он все больше мной увлекается. А я? Возможно. Слегка. Не настолько, чтобы терять контроль ситуации. Сквозь эйфорию я трезво осознавала возможности блефа в этой рискованной, азартной игре. К тому же я убедилась в правильности догадки: только с деньгами можно получать от жизни истинное удовольствие. Причем, деньги должны поступать именно от мужчины. В случае с Германом так и было. Меня это завораживало. Он не скупился. Я, как могла, гипнозу сопротивлялась, и в то же время почти физически ощущала, как текущие из его рук деньги перетекают в ток, парализующий мою волю. Хотелось еще и еще.

А вдруг этот Лев меня съест?

Посмотрим еще, кто кого…

Вода рухнула с неожиданностью аварии. Я содрогнулась от этого звука. Тихое утро субботы располагало понежиться в полудреме. Метнувшись в ванную, я увидела мужа.

На полу было сухо. Ниоткуда вода не хлестала. Ничего страшного, похоже, не приключилось. Мой Сладкий стоял в ванне, весь блестящий и красный, держа в руках пустой влажный тазик.

– Что это было?

– Испугалась? – Он расплылся в улыбке. – Все нормально. Я просто решил начать обливаться. В смысле, закаливаться.

– Закаливаться? Что это на тебя вдруг нашло?

– Вовсе не вдруг. Я давно дозревал. И вот, наконец, сделал это.

Бодро начал рассказывать методику обливания: залазишь под душ, чистишь зубы, распариваешься, просыпаешься, доводишь горячие струи до предела терпимости, вырубаешь кран – и опрокидываешь на себя ледяной водопад.

Псих. Ну да ладно, меня это не касалось. Если кто-то решил над собой издеваться, это его дело. Я, зевнув, развернулась шлепать досматривать уютные сны. Тут он бросил вдогонку:

– Я ступил на путь воина!..

Остановилась. Что, собственно, он имеет в виду?

– Понимаешь, я хочу превзойти себя и открыть новые горизонты…

Опять философия. Но что-то в ней было сегодня такое, что заставило меня оглянуться.

– Я готовлюсь пойти с друзьями в поход, – сообщил он.

Вот так новость. Мне это не понравилось. Ломалось привычное для меня течение нашей жизни. Теперь его жизнь намечала собственный курс и норовила утечь в неясную сторону. Возможно, ничего страшного, зря я разволновалась. У людей ведь бывают друзья, это нормально. Но только не у моего. Домосед, отшельник и нелюдим – и вдруг такая заявка. Активный отдых? Как-то все это странно. Подозрительно.

– Да, ты права. Иногда нужно и отдыхать. – С независимым видом он надраивался полотенцем. – Помнишь, ты как-то мне говорила о замкнутом круге? Мол, никакого просвета… пора из этого выбираться…

– Допустим. И что?

– Тут такое дело. Ребята идут на яхте. На Онежское озеро. Зовут меня собой. Под парусом. Представляешь? Грех упускать такую возможность, согласись.

– Согласна. Я поплыву с тобой.

– Не-ет, нельзя. – Он замотал головой едва ли не с радостью. – Собирается сугубо мужской экипаж. Понимаешь?

– Понимаю, не дура. А теперь посмотри мне в глаза… Там будут бабы?

– Да ты что! Какие бабы! Женщина на корабле – к беде!

Похоже, не врал. Глаза таращились с истовой искренностью. Я слегка успокоилась. Однако, не до конца. В его искренности сверкало неприятное для меня откровение: в мужской жизни есть удовольствия, предполагающие отсутствие женщины. Обидно, конечно. Я знала, такое бывает: сперва «жить без тебя не могу», а потом «хочу от тебя отдохнуть». Наверно, это естественно. При долгом супружеском стаже даже необходимо. Между прочим, а сколько он намерен угрохать денег?

Он вскинул палец:

– И, заметь, практически всё бесплатно!

С некоторых пор я регулярно покупала «Astrus-гороскоп». Чисто для себя. Мало ли. Всякое может случиться. Вот уж не думала, что придется мне купить номер журнала ради изучения давно, казалось, изученного…

СКОРПИОН относится к водным знакам. Вода Скорпиона стоячая, в отличие от воды Рыб (океан) или Рака (родник). Управляемый Плутоном, он по большей части философ и созерцатель. Но влияние Марса толкает его на подвиги.

Он таит в себе срасти, дремлющие, но не умирающие. Знает что хочет. Суть натуры – решительность. Вкус к жизни неутомим. Бунтует при любом принуждении, непокорен до анархизма. Если пытаются удержать, проявит неукротимость, и его стремление прочь станет бесповоротным.

Животные этого знака живут под землей или в воде. Среди водоплавающих много рыб с колючими плавниками. Колючками их наделил огненный Марс, они способны больно уколоть под водой, но огонь в воде не горит, поэтому вспышки желаний у людей-скорпионов быстро гаснут, импульса часто хватает лишь на принятие решения, а энтузиазма на реализацию может и не остаться.

На помощь приходят друзья. Они берут его на буксир, дают энергию для движения к цели. Друзей у него мало, поскольку очень немногие индивиды имеют иммунитет к скорпионьему яду. Избранных Скорпион ценит, но, как правило, в деле, а вот отдыхать любит в привольном безлюдье. Для него отдых – это созерцательность, слияние с вселенной, и песнопениям у костра он предпочтет уединение – в одиночку или с близким ему существом…

Как-то мне все это не очень понравилось. Лучше бы не покупала дурацкий журнал. Я ведь почти настроилась сама от него отдохнуть. А тут такая заявка.

Пришлось с ним поехать в яхт-клуб, посмотреть, что там и как.

Проверка не выявила ничего интригующего. Капитан – его старый институтский приятель. Команда – одни мужики. Слегка противоестественно, на мой взгляд. Впрочем, все без обмана, невинно.

И я решилась. Почему бы и нет? Пусть отдохнет. Впервые один. Может, и мне это будет на пользу. А то и впрямь никакого просвета.

И все-таки на душе́ было тревожно, как… как… Как будто мне предстоит облиться из тазика.

 

6

Пришло лето.

Отвезли Малыша к моей маме на дачу. После этого муж отправился в свой поход. Я осталась одна. Впервые нашла в одиночестве удовольствие.

Герман звонил теперь каждый день.

Встречаться каждый день возможности не было. Я работала. Он тоже не бездельничал. Думаю, загруженность, это правильно. В данном, моем, случае.

Всё-таки, как-никак я – замужняя женщина.

В конце недели мы с ним все же пересеклись. Он опять поволок меня в ресторан. Мы сидели на открытой террасе с видом на пруд, где плавали лебеди. Был нежный вечер утомленного солнцем дня. Разговаривали в основном о работе: о моей, о его, о жаре, о пробках, о выхлопных газах, о невозможности и необходимости хоть ненадолго из этого вырываться.

Неожиданно он сказал:

– А не махнуть ли нам с тобой на курорт?

Вдоль позвоночника скользнули мурашки. Расползлись по поверхности стула. Я заерзала. Он осознанно обратился ко мне на «ты». Посмотрела ему в глаза. В них мерцал дьявольский огонек, хотя маска лица оставалась невозмутимой.

– А как вы объясните жене?

– Для меня это не проблема. По работе я часто бываю в командировках. В том числе, за границу. У тебя есть загранпаспорт?

– Нет.

– По своим каналам я могу сделать за пару дней. Ну, что скажешь?

– Даже не знаю…

В тот вечер я не ответила определенно. Он не настаивал, предлагал просто подумать. С учетом крайнего срока, когда должен прийти из похода муж. Последнее он добавил с тонкой ухмылочкой уже у подъезда.

Я задумалась. Курорт, звучало заманчиво. Тем более, заграница. Ведь я по натуре своей – путешественница. И все же, поехать вот так, авантюрно, с мужчиной… К этому я была не готова… Герман ждал моего ответа с неназойливым тактом, лишь изредка о коварной идее напоминая.

И еще я задумалась, насколько легко обманывать жен.

Нет, ну какие же мужики, все-таки, гады! Командировки…

Из похода он вернулся день в день. В точности как мы с ним и договаривались. То ли капитан был надежный, то ли ветер попутный, то ли вся команда работала слажено, то ли зря я навыдумывала женских своих страхов – во всяком случае, меня муж не обманул.

Сказал, что поход удался прекрасно. Подробностями делиться ленился, но и без болтовни было видно, что отдохнул он на славу: энергичный, подтянутый, смуглый, в щетине и запахе зверя. Пока отмокал в ванне, я рассматривала себя в зеркале и отчетливо понимала, что сравнение не в мою пользу: бледная немочь каменных джунглей. Страшно смотреть. Мне жизненно требовалось отдохнуть.

К его возвращению скопились журналы «Туризм-отдых». Я успела их тщательно изучить. Сочи, Анталия, Дубай, Шармэль-Шейх, Хаммамет, Майорка, Ларнака, Афины, Дубровник, Римини, Сорренто, Неаполь, Сен-Тропез, Антиб, Канн, Коста-Брава, Коста-дель-Соль…

– Слушай, мой Сладкий… У тебя ведь остались от отпуска дни… Я тут подумала…

Насторожился.

– Я тоже хотела бы отдохнуть этак с недельку. Взять путевку…

Опасливо покосился.

– Ты ведь у меня водолюб. Давай вместе махнем. Куда-нибудь на море, на пляж, в приличное место. Чтобы отель был нормальный, хотя бы четыре звезды…

– Да ну… – сморщился он. – Тоска смертная.

Выдернул пробку, поднялся, расправился. Принялся не спеша намыливаться. Включил душ. Наглухо спрятался за шумным шипением и, похоже, считал разговор оконченным.

Горы – тоска, море – тоска. Он становился невыносим.

– Ну что мне, одной ехать?

– Хочется, поезжай. А мне – что за дело до чужих баб.

Меня прожгла судорога. Я – чужая?! Или… Что он имеет в виду?.. Неужели о чем-то догадывается? О чем тут догадываться! Да у меня с Германом всего лишь приятельство!

– Не поняла, ты о чем?

– О том, что есть бабы, которым скучно, их требуется развлекать. А кто-то смекнул, что на этом легко заработать, и возник туристический бизнес. И понастроили пляжей с отелями, и заломили безумные цены, и высасывают из людей кровные денежки, соблазняя приманками, которые мне, мужику, и даром не нужны.

Ах вот оно, оказывается, что…

– Да тебе вообще ничего не нужно из того, что я предлагаю!

Он вырубил душ, посмотрел на меня в упор и спокойно сказал:

– Это правда.

Еле уговорила в конце августа съездить за Малышом. Не Бог весть какой, но все-таки отдых вдали от чадящей столицы. Я решила рвануть на машине, пофорсить в родном городе, но в дороге всякое может случиться, поэтому отказать мне в сопровождении он побоялся. Не говоря о том, что приезжать без мужа – попросту неприлично.

Пока ехали, он все больше молчал. Иногда комментировал проплывающие пейзажи, мои же темы поддерживал неохотно и кратко, чтобы при первой же паузе снова уткнуться смотреть за окно. Единственное, что его зацепило, это мое предложение пойти ему выучиться на «права». А то как-то нелепо: жена водит машину, а муж нет. Он согласился. И еще глубже погрузился в задумчивость.

Добрались без приключений. Малыш окрепла и одичала, сдружилась с сестрицей, на нас взирала скептически, однако признала. Мама копалась в грядках. Отчим не пил, строил дачу. Вся семья в сборе, погода ласкает – как хорошо!

Сладкий моего позитива не разделял. За семейным столом был вежлив, немногословен. С моими родными говорил формально и скупо, в самых общих, ни к чему не обязывающих репликах. Даже с дочкой, своею кровиночкой, общался без радости, словно с куклой играл: повертит в руках и отставит в сторонку.

Подавляющую часть времени он проводил в меланхолии: уйдет в лес или в поле и бродит там одиноко. Псих ненормальный.

Я понимала, ему скучно, пыталась развлечь. На мою болтовню он реагировал без энтузиазма. На предложение пойти вместе в поход по окрестностям – морщился. На идею экскурсии по достопримечательностям города – крутил у виска пальцем. Интересовался лишь, когда мы вернемся в столицу. Видите ли, у него там дела. А все, что касалось совместного отдыха в лоне семьи, припечатывал штампом: «Тоска смертная».

Между прочим, тем летом я невольно заметила, что наш секс тоже стал каким-то тоскливым. Не то чтобы раньше он был сногсшибательным. Но все-таки, хоть какая-то регулярность взаимности. Теперь же взаимность разрегулировалась, случалась все реже, всякий раз – исключительно по моей инициативе. У меня даже складывалось впечатление, будто муж интимной близости избегает. Похоже, у него начались мужские проблемы. Я как могла его и соблазняла, и поддерживала, делала все, что в женских моих силах, дабы он не падал лицом в грязь бессилия. Однако его моя снисходительность только конфузила, он нервничал, злился, выказывал грубость, играл в бессердечную лихость, корчил завоевателя, этакого солдата, не знающего слов любви, тыча в меня своей вялой сарделькой, причем, «сарделька» – слишком еще громко сказано.

А ведь он – молодой мужик. К тому же, Скорпион. Самый сексуальный знак. Хм… Все это очень странно…

Кстати, а каков в сексе Лев?..

ЛЕВ – величавый знак мужской доблести. Секс для него – экзальтация, праздник, триумф, самоутверждение. Аппетиты у Льва зверские, желания царские. Он не ведает нерешительности, и не терпит, когда ему встают поперек дороги.

Львы – любовники самые щедрые и великодушные. Они не очень нежны, но исключительно страстны, напористы. Они ищут подругу выдающейся романтичности, для которой, по их мнению, рождены, и не могут представить, что какая-то женщина их может отвергнуть.

Мало кто подозревает, что за могучей наружностью может скрываться мужчина, далеко в себе не уверенный. Льву часто кажется, что при малейшей оплошности партнерша подвергнет его осмеянию. Страшась фиаско, он вечно пребывает в состоянии нервного напряжения. Доказывая себе и другим собственную полноценность, Лев склонен пускаться во всевозможные любовные авантюры, сомнительные связи, полигамные эксперименты. В нем есть что-то от павлина, а порой – и от страуса.

С другой стороны, удачный комплимент бросит его к вашим ногам. Мудрая женщина, которая убедит его в том, что он на голову выше других, раскроет его реальную силу и будет по-царски награждена: грозный лев станет игрушкой в руках болонки…

 

7

Осенью наша жизнь начала улучшаться.

Вопреки охлаждению в увядшей природе, в личностном моем статусе обозначились перемены, которые нельзя трактовать иначе как «к лучшему». Листья желтели, небо мутнело, дожди шипели и барабанили, все тяжелей сохранялась укладка недешевой прически, все чаще блеск яркой обуви заляпывался грязью…

Мое личное улучшение определялось работой.

В сентябре меня перевели в новую группу «сейлз». Все то же самое: мы продаем себя, бренд, продукт. Только продукт теперь был другой. Не «Цефаскор», а «Релаксам». Не жалкий антибиотик, а противотревожный антидепрессант. Современный, высокотехнологичный, эффективный и безопасный. Если верить аннотации – без привыкания. Якобы. «Релаксам» позиционировался как приоритетное направление усилий компании. Нам предстояло занять стабильную нишу на весьма нервном рынке.

Профиль работы несколько изменился. Меня не просто перевели, а повысили в должности. Если раньше я называлась «сейлз репрезентатив», то теперь – «сеньора репрезентатив». Сеньора! Изменилась и категория заказчиков. Не аптечная сеть, а госпитальный сектор: ступенька вверх. Не аморфные тетки в подсобках аптек с ненавистью к женщинам помоложе, а галантные мужчины в кабинетах профессоров и заведующих клинических отделений; тоже усталые и неприступные, однако теплеющие глазами, когда я появлялась у них на пороге, откладывающие дела и предлагающие то чаю, а то и чего-нибудь поигривей.

Их игривость работала на меня. Улыбка – первый шаг к доверительным отношениям. Сквозь веселую болтовню я жестко двигалась к цели, вытягивая из болтуна бизнес-договоренность. Моей задачей было формировать так называемых «опинион-лидеров», то есть тех, кто мог повлиять на заказ оптовой партии, тем самым лоббировать долю нашего «Релаксама», потеснив на рынке предложения конкурентов.

В этих играх был какой-то обман, условная правда. Во-первых, заказчикам приходилось верить мне на слово: едва появившийся препарат, не испытанный на наших больных, мог оказаться не таким уж чудесным. Во-вторых, договоренности, достигнутые в ходе визита, со стороны заказчика не являлись его обязательством. И в-третьих, приходилось действовать исключительно на обаянии, ничем существенным «довериловку» не подкрепляя; никаких взяток, откатов, материальной заинтересованности – ведь мы высокоэтичная компания!

С меня же требовались конкретные результаты. Как хочешь крутись, а продажи вынь да положь. Зарплату мне, конечно, прибавили в соответствии с новым статусом. Но не настолько, насколько ждали отдачи.

И в этом тоже был неявный обман.

До́ма шло повышение уровня жизни. Сладкий учился на водительские «права». В конце октября сдал экзамен. Утверждал, что без взятки. Может и правда: водил он неплохо, благодаря тренировкам по вечерам на моем «Поло».

С начала осени он возобновил обливания, и это стало регулярной его практикой. Вообще, надо отдать ему должное, в нем появилась мужская целеустремленность. Если он брался за дело, то, как правило, шел к результату. Мне это импонировало в мужчинах. К слову сказать, его скорпионы, которых он научился-таки продавать, начали приносить небольшой, но стабильный доход.

В стране продолжалась инфляция. Рубли я переводила в доллары. Плюс моя зарплата в валюте. Скопилась приличная сумма. Наша семья могла позволить покупку, о которой раньше только мечтали. Тем более, неизвестно, что будет с деньгами, от этого государства можно всякого ожидать.

Вот так получилось, что в конце октября, после взвешиваний «за» и «против», мы приняли решение в пользу давней мечты: купили семейный автомобиль.

Правда, пока, только «жигули». Цены на иномарки скалили зубы. Сладкий и «жигулям» был рад до соплей: как влез за руль, так практически и не слазил. Раскатывал по делам, а то и без дел, выдумывая поводы покататься. В ближайший выходной захотел съездить в яхт-клуб, похвастаться перед мелко плавающими дружками. Ну сущий ребенок. Конечно же, я его отпустила. Был день закрытия яхтенного сезона. Я втайне надеялась, что и всей яхтенной темы.

Вернувшись из клуба, он меня ошарашил:

– Я берусь восстанавливать разбитую яхту.

Мне подумалось, это хохма. Нет, он не шутил. Начал рассказывать о какой-то брошенной всеми посудине, которая получила пробоину, которую можно заклеить, и к которой он планирует теперь ездить по выходным. Вот так сюрприз.

Такой поворот мне был непонятен. В нем смутно чудилась неполная правда. Уверенность вызывало только самое очевидное: мой муж норовит от меня ускользнуть. Вспомнила, что у меня есть телефон его дружка-капитана. Позвонила. Тот подтвердил: да, все так и есть. Стал внушать, что реставрация яхты – славное хобби для настоящих мужчин, да и вообще, иметь свою яхту, это престижно.

Слегка успокоилась. Но не вполне.

Получалось, я купила мужу машину, чтобы он целыми днями куролесил неясно где, да еще и по выходным уматывал за город. Я подарила ему новую степень свободы? Он не замедлил ею воспользоваться. А ведь раньше, бывало, его из дому пинками не выгонишь. Мой муж на глазах круто менялся и, боюсь, не только из-за машины. Что́ стояло за яхтенным увлечением, выяснить не представлялось возможным. Но я чувствовала: там что-то скрывается, за этой мифической, призрачной декорацией, которую он взялся якобы реставрировать.

В конце концов, я придумала, как поступить. Решение мне далось нелегко. Оно усложняло привычную жизнь, нагружало заботой. Но это был якорь.

Я позвонила его родителям.

– Мы забираем от вас Малыша.

Те изумились, поохали, повздыхали. Однако согласились: ребенка должны воспитывать папа и мама. Я заехала к ним на «Поло», по дороге купив детское кресло в автомобиль. Свекор помог загрузить поклажу. Свекровь обратилась в немой траур.

Сладкий был в шоке, увидев дома собственного ребенка. А чего он хотел? Я тоже умею делать сюрпризы. На глупые междометья и вопросы я его успокоила, что все организовала, пока он неизвестно где прохлаждался. Малыша я устроила в элитный детсад, в котором имелись довольно приличные условия содержания, который находился всего в получасе от нашего дома, и в который папаше предстояло ездить на семейном автомобиле.

Он возмущался, что решение принято без него. Появление Малыша не вписывалось в его планы. Его раздражали слово «элитный», необходимость «куда-то ездить» и вообще тратить деньги «на черт знает что».

Пришлось напомнить, что речь идет о его ребенке. И уточнить, что я зарабатываю и в состоянии оплатить. И «жигули», между прочим, тоже купила именно я. И вообще, что-то он больно вольготно себя в последнее время почувствовал!

С понедельника началась новая семейная жизнь. Детское кресло навсегда утвердилось в машине у мужа. На лицо водителя легла печать пожизненной обреченности.

Так-то оно лучше. А то ишь, настоящий мужчина…

Если честно, искусство обмана – это так просто.

В семье я контролировала ситуацию. На работе же – сама ускользала из-под контроля, и все больше занималась собственными делами.

Утром – доклад у распахнутого окна по сотовому. Это чтобы менеджер услышал шум улицы и не заподозрил, будто я, вместо самоотверженного охмурения «опинион-лидеров», продолжаю лениво нежиться в теплой постели.

Корпоративные деньги на чаепития с заказчиками тратила креативно: чеки – к отчету, продукты – себе. Не Бог весть какая, но все-таки прибавка натурой на фоне экономии семейного бюджета.

Некоторое напряжение, правда, вносили «двойные визиты». Это когда менеджер едет «в поля» с подчиненным, чтобы лично проконтролировать эффективность работы. Но и это я научилась правильно обставлять. Я заранее подговаривала докторов, с которыми сформировалась надежная «довериловка», чтобы они подыграли спектакль в мою пользу, когда я «случайно» нагряну с офисным контролером. Менеджер визитами был доволен, выносил самую высокую оценку. А как-то раз мне сам позвонил и предложил со мною не ездить, а просто ставить галочку в контрольный лист. Наш человек.

Меня веселила западная глупость руководства «Нордфармы». Развал отечественной фармацевтической промышленности? Ха! Они не представляют, куда попали! Неизвестно еще, кто кого первым развалит.

Но сколько может продлиться такая лафа?

Я осторожно поделилась сомнением с Дашкой. Оказалось, она работает в таком же стиле. Посоветовала помалкивать, а в общем-то, «не заморачиваться», на то и свободный график, чтоб особо не перетруждаться.

Однажды заговорила об этом с Германом. Он улыбнулся: «Девочка, ты только взгляни вокруг. В наше время Большого Обмана так живут все умные люди. Так что не парься и выкинь из головы».

Получалось, все нагло обманывали всех, при том, что никто никому откровенно не верил. Обману даже не требовалась опора наивности. Из порока обман превращался в идеологию. Включишь телевизор, а там – сплошная реклама. Или политика. Или мыльная опера. Не говоря уже о прогнозе погоды. Не скажу, что мне это сильно нравилось. Но никто не заморачивался и не парился.

И значит, все было нормально.

 

8

Терпеть не могу меланхоликов. Уважаю конкретных и деловых. Если человек начинает жаловаться мне на жизнь, инстинкт сострадания во мне леденеет. Этому быстро учит «Нордфарма». Доверительные отношения должны работать на бизнес-договоренность. В противном случае – извините, я тороплюсь.

Но что делать, если плачет кто-то из близких?

А если – мама?

Она позвонила на излете зимы. Долго вздыхала и охала, говоря ни о чем и выспрашивая, как у меня дела. У меня-то все было нормально, а вот ее голос вибрировал в очевидно минорном регистре, из чего мне следовало догадаться поинтересоваться ее самочувствием.

– Мама, у тебя что-то случилось?

– Отчим запил.

От близких, даже если они далеко, нельзя отмахнуться. Их проблемы – твои проблемы, как ни крути. Но я не тот человек, чтобы в проблеме вариться попусту. По опыту прошлых лет мне было известно: запой отчима – это надолго, и мама звонить, скорее всего, больше не будет, однако когда я приеду, чтобы угробить свой летний отпуск, непременно ввернет как-нибудь, что «из своей столицы» я совсем ей не помогаю.

О ее несчастье я думала ровно день. В ближайший выходной уже мчалась на «Поло» с готовым решением. Судьбу мамы изменить я никак не могла. А вот усмирить буяна, кажется, шанс имелся. Недаром же я училась на фармаколога.

Когда приехала, отчим полез лобзаться. От него смердело, как от контейнера с мусором в летний зной. Я поднесла ему похмелиться. Он прослезился от задушевности, дескать, я единственная, кто его понимает, «не то, что эти», – с обидчивой злобой махнул в сторону мамы с сестрицей. Через минуту размяк. Через пять – грохнулся на диван. Через десять – раскатисто захрапел.

В аннотации, правда, строго предупреждалось о недопустимости сочетания с алкоголем. Так это у них, на Западе, может и недопустимо. Что для ихнего смерть, то для нашего человека – лечебный эффект. У них и алкашей-то нет настоящих, так, неврастеники, добровольно ходят на лекции в анонимные клубы, смех, да и только. А что прикажете делать со свирепствующим гуманоидом нашей глубинки, который слушается только чертей в приступе белой горячки?

Я рассчитала все верно: ампулу «Релаксама» на стакан привычного пойла.

Форма выпуска – упаковка по десять ампул. Таких упаковок я привезла оптовую коробку, которой меня недавно вооружила «Нордфарма» для распространения промоционных образцов по розничной сети. Такого применения их технологи, конечно, не предполагали. И не могли. Что эти жалкие лаборанты вообще понимают в реальной жизни! Статейки в журналы пописывать да выступать на симпозиумах – вот и вся их наука. Подлинные изобретения, я считаю, рождают практики. Люди де́ла.

Мама была в ужасе. И сразу – в восторге. То, как я одолела запойную несговорчивость отчима, в ее глазах обрело статус чуда. Я провела разоблачение магического сеанса с одновременным тренингом, объяснив, как тайком подливать и какими дозами варьировать, если с первого раза не забрало́. Привезенной коробки должно маме хватить на несколько лет. А там, если что, я еще подвезу. Из «своей столицы».

– Доченька, какая же ты у меня умница! – Мама бросилась мне на шею.

– И красавица! – визгливым довеском прилепилась сестрица.

Мы обнялись втроем. Сквозь слегка истерический смех потекли в три ручья слезы искреннего, непроизнесенного. Долго мы так стояли, всхлипывая да поскуливая, шмыгая да размазывая.

Наше женское трио поддерживал фоном обнадеживающий мужской храп.

На следующий день я уехала снова в столицу. В понедельник – опять на работу. Отчим дрых часов восемнадцать и проснулся, как огурец, – если не свежий, то, по крайней мере, квашеный. Миссия была выполнена.

В минувшую ночь мы с мамой запоздно заболтались. Я вновь почувствовала между нами теплую ниточку связи. Помимо прочего, мама поведала об Анюте, с которой я несколько лет не общалась. Не было повода, времени. Да и желания, если честно. Теперь Анюта, оказывается, большой человек – заведующая аптекой. Шутка ли.

На обратном пути, проезжая на «Поло» через родной город, с легкой сентиментальностью разглядывая измельчавшие улицы, уже вырулив на прямик убегающей на чужбину трассы, я решила к подруге юности заглянуть. Бизнес – прежде всего.

По моей просьбе тетка у стойки вызвала Анну Ивановну. Та жутко обрадовалась, потащила в свой кабинет. Достала конфеты, коньяк. Я ограничилась кофе: все-таки, за рулем. Да, иномарка. Да, за счет фирмы. Бензин тоже оплачивают Прикидик? Да. Ну что мы все обо мне. Ты-то, Анюта, как?

Она была так себе. За годы, что мы не виделись, успела сходить замуж и развестись. Ребенка растит одна. Точнее, с родителями. Да, все в той же квартире. Да никаких перспектив. Да, папа пьет, мама болеет. Хвастаться нечем. А что – аптека? Надо же где-то работать. Старая заведующая неожиданно померла, весь персонал – четыре пенсионерки, вот орготдел и назначил ее. Это в столице, возможно, аптека обласкана фирмачами, и место заведующей теплое, как перина, набитая долларами. Но здесь…

– Слушай, Анюта… – Я придвинулась ближе для углубления довериловки. – А давай мы наладим поставку лекарств от «Нордфармы». «Релаксам», может, слыхала? Современный, высокотехнологичный противотревожный антидепрессант. Думаю, он хорошо здесь пойдет, с учетом общего настроения.

– Сколько?

– Ну… упаковок пятьдесят для начала… Или, может быть, сто?

– Я имею в виду, – Анюта откинулась в кресле, – сколько будет откат?

Кофе встал поперек. Я прокашляла и сглотнула.

– Вообще-то, с откатами мы дел не имеем.

– Да ладно. Так я тебе и поверила.

– Нет, правда. У нас высокоэтичная компания. Мы ведем бизнес честно, опираясь на наши достоинства, предлагаем продукт превосходного качества.

– Ну, а мне-то с этого что?

– Ты серьезно?

– Какие уж тут шутки.

– А что насчет старой дружбы?

– Здесь тебе не общага. – Заведующая сжала губы.

– Ну ты… – Я задохнулась от возмущения. – Ну ты, Анюта, и стерлядь!..

Весь путь до столицы я гнала в мрачной мизантропии. Подруга юности готова со мной работать на общих условиях. Каково?! Она, видите ли, не дура, и знает, что к чему. А у меня, видите ли, иномарка! И прикидик. И муж. И все в шоколаде. По ее мнению. Взрослой, опытной женщины. Завистливой мрази! Ей бы самой порысачить, как это делаю я, каждый день по заказчикам. Только я ведь не жалуюсь, и значит, снисхождения ждать не приходится. И всякая гнусь будет при случае демонстрировать превосходство. Вроде этой паучихи. Анна Иоановна хреньского уезда. Да пошла она!

Подруг юности не бывает.

Я вообще не уверена, могут ли быть подруги у женщины. Хотя бы одна. Такая, чтоб искренняя – и без зависти. Похоже, здесь Сладкий прав: все они алчные. Чего не вынюхают, то домыслят. Особенно – насчет чужих денег.

Стоило вспомнить мужа, позвонил Герман.

Напомнил, что мы давно не виделись. Разве? Поскребла в своей памяти. Да, действительно: где-то в середке зимы пересекались в последний раз. Он соскучился. А я? Даже не знаю. Скучать не приходится. То работа, то заботы. Вот от мамы только приехала. Могу ли я встретиться с ним в ближайшее время? По дружбе? Хм… Почему бы и нет.

В кафе было пусто и зябко. Видать, понедельник – везде день тяжелый. Официант едва шевелился, как муха, разбуженная в феврале. Герман сделал заказ. Бизнес-ланч плюс коньяк. К еде почти не притронулся. Все больше курил, одну за другой, полакивая алкоголь да поглядывая в окно. В своем длинном пальто и в костюме с изящным галстуком он смахивал не на следователя, а на киношного детектива. Пожалуй, даже, на гангстера. Причем, гангстера, за которым охотятся темные силы. Щеки синели щетиной, под глазами темнело коричневым, а сами глаза мутились бесцветной тоской. Плутал все вокруг да около. Что-то его угнетало. Я никак не могла понять. Уловила лишь интонацию: все достало, ни продыху, ни отдушины. И главное, не с кем поговорить по душам.

Уж не собрался ли он жаловаться мне на жизнь?

Внезапно он выдал:

– Знаешь… Я, наверное, с женой разведусь.

Отхлебнув из пузатой рюмки, вновь уставился за окно. Там серел зимний город. Я резко окоченела.

– Понимаешь, осточертела мне эта ведьма. Все мною недовольна. Только и знает что пилить. А сама живет, как хочет. Расхаживает по салонам, разъезжает по курортам. Не работает. Я не гоню ее на работу, нет. Мы вполне обеспечены. Но ведь она и домом не занимается, дочурой не занимается. Служанку, вот, наняла. А от меня ей нужны только деньги. Деньги, деньги!

– Да какие у следователя деньги…

– Не такие уж и малые.

Он вонзил игольчатый взгляд. Я почувствовала себя проколотым насекомым.

– Ты, девочка, просто не в курсе. Я тебе не рассказывал… С некоторых пор я работаю в отделе по экономическим преступлениям. Мои дела – не уголовная мелюзга, а фирмы и банки. Иностранные кредиты, переводы за рубеж. Понимаешь?

– Не до конца.

– А до конца и не нужно. – Он, наконец, улыбнулся. – Любопытной Варваре на базаре нос оторвали.

Настоящий укол я почувствовала только теперь. Ему нужны уши, чтобы слить в них отстой личной жизни. К остальному я не допущена. Что со мной? Я обижена? Я ревную? Вот еще глупости. Ни капельки даже не интересно.

Хотя, конечно, с другой стороны…

ЛЕВ – само воплощение непререкаемой власти. Где бы он ни работал, его призвание – подчинять и обстоятельства, и людей. Нетерпим к плохим ассистентам и тем более к тем, кто выказывает своеволие. Сам он не подчиняем, и либо покоряет карьерную лестницу, либо идет по стезе индивидуального промысла.

Ему органичны поприща судьи, администратора, директора, военачальника, политика, президента, вождя. Также подходят бизнес, валютные спекуляции, биржевая игра. Неплох он и в сфере искусств, в качестве артиста или режиссера, владельца галереи, дома моделей или ювелирного предприятия.

Типичный Лев много зарабатывает и еще больше тратит. Часто берет в долг, раздает, транжирит, живет не по средствам. Его влекут риск, ставки, азарт, сомнительные махинации. Из знаков Зодиака у Льва самый высокий индекс успеха, но и самые сокрушительные провалы.

Лев любит деньги. Однако они для него – лишь средство к цели, которой он рано или поздно добьется любой ценой. При этом хочет, чтобы о нем думали только хорошее, и делает для этого все от него зависящее. Не разделяющим его мнения следует действовать осторожно. Играя на его самолюбии, не задев его чести, можно им управлять. Достигнув желаемого, он не усомнится в своем праве на «львиную долю», но если демонстрировать ему почтение, Лев с величием одаряет – вплоть до ущерба себе.

 

9

По примеру мужа я решилась облиться.

Залезла под душ, почистила зубы, распарилась докрасна, довела горячие струи до предела терпимости – и обрушила на себя ледяной водопад.

У мужа отвисла челюсть.

Парящая, жгучая, растертая полотенцем, гордо прошла мимо. Его взгляд приклеился и скользил по плечам, по лопаткам и далее, ниже. Давненько он так не пялился. Что ж, отношения требуют обновления. Тем более что пришла весна.

Раскрыв гардероб, я достала новое платье.

Это платье мне подарил Герман. Еще на 8 марта. Тогда я была смущена: дороговато для необременительного приятельства. Но не взять не смогла. А надеть не решалась. В нем были глянец и стиль, и вызов. Словом, предполагалась определенная смелость позиции. Конечно, я рисковала. Могли возникнуть вопросы. Хотя, для Сладкого это нехарактерно. К моим шмоткам он всегда оставался слеп, и минувший год не стал исключением. Нравилось мне его слепота или нет? Даже не знаю. С одной стороны, моя тайная дружба текла беспрепятственно. Но с другой…

Я натянула платье прямо на голое тело. Вскользь оглянулась.

Он смотрел на меня взглядом мужчины.

– Красивая у тебя жена? – Я очертила ладонями грудь, талию, бедра.

– К сожалению… – Он вздохнул, и в глазах его заблестела печаль.

Муж меня ревновал. Это было приятно. Трепетнуло легкое возбуждение. Я продефилировала через комнату и поставила диск с романтической музыкой.

Сладкий следил неотрывно.

Начала танцевать. Медленно и пластично. С вызовом и гипнозом. С колдовским обволакиванием, с завлечением жертвы в мою ауру женщины. Я физически ощущала свою притягательность, силу, ласкающее коварство, неотразимость, пленительность, ворожбу.

Сладкий оцепенел.

Меня и саму чуть хмелила такая игра. Я, вроде бы, и его. Но если подумать – кто знает, кто знает… В моей жизни – двое мужчин… Дело ведь не в постели, а в том что мужчины – такие веревчатые, пластилиновые. Жалко их, глупеньких.

Я прильнула вплотную.

– Слушай, давай не будем, – смутился он.

Меня позабавила его робость. Словно на первом свидании. Я всегда ему помогала. И теперь помогу. Совью, вылеплю все что нужно, ты только не дрейфь.

– Нам не нужно этого делать, – продолжал он конфузиться. – Я не шучу Давай это прекратим.

Вдруг резко вырвался, грубо меня оттолкнув.

Я оторопела:

– Что происходит?!

Он смотрел исподлобья, дышал тяжело, плечи вздымались. Будто это был бокс. Или борьба. Или что-то жуткое, неподъемное. Облизывал, кусал губы. Наконец, глухо заговорил. Каждая фраза стоила ему сил и ожесточения:

– Давай назовем вещи своими именами… Любовь между нами давно закончилась… Единственное, что нас связывает – общий ребенок. Мы ответственные люди и не хотим травмировать девочке психику, поэтому разводиться не будем… Но давай же не будем травмировать и друг друга. Давай, наконец, прекратим это хроническое изнасилование!

Я ничего не понимала. Нет, я, кажется, поняла. Я отказывалась понимать!

– Тебе что, не нужна женщина?

– Женщина?.. – он как-то странно осклабился. – Нет.

СКОРПИОН изысканно эротичен. Его талант перевоплощения здесь проявляются самым неожиданным образом. Отдаваясь темпераментно и с фантазией, он никогда не расслабляется до конца, ибо ценит свободу и старается не попасть под женские чары.

Наедине со Скорпионом вы должны проявить максимум изобретательности. В противном случае вас ждет разочарование и фрустрация. Классические позиции его увлекают недолго. Он жаждет игры, нетрадиционных подходов. Лицам с зауженным кругозором рано или поздно дается отставка. Эрогенные зоны партнера Скорпион безошибочно знает врожденным инстинктом. Свои же собственные интимные точки предпочитает держать в тайне. Если вы их отыщите, он откликнется пылкой и жертвенной страстью. Если нет, впадет в меланхолию, а отношения упрутся в тупик.

Между тем его эрогенные зоны известны: это спина, поясница, крестец, ягодичная щель – вплоть до ануса и даже прямой кишки. Скорпион ждет от вас чувственной смелости. Ему чуждо ханжество, он открыт для живого творчества. И, хотя он за равноправие, в глубине души мечтает об активном партнере…

Об активном партнере? При моей-то активности? Куда уж активнее? Или… Что, собственно, имеется здесь в виду? Какой такой необыкновенный партнер подразумевается?

Вдруг прошила догадка, от которой сделалось дурно.

С этого момента начала позорче к нему приглядываться. Классно выглядит. Одевается не без стиля. Стал регулярно бриться. Причесочка. Маникюр. Заговоришь с ним в упор – вроде держится естественно, улыбается. А подсмотришь тайком – печально-задумчив. Странно.

И еще, раньше его сотовый валялся где ни попадя, а теперь – всегда на расстоянии вытянутой руки. Иногда ему, конечно, звонили скорпионьи клиенты. Но не настолько часто, чтобы бояться оставить телефон без присмотра.

Однажды, когда он уснул, я к его сотовому подобралась. Влезла в меню. Безымянные входящие номера… Ни одной эсэмэски… Чисто. Слишком чисто. Уж не удаляет ли он компромат?

Во мне побулькивала тревога. И посоветоваться-то не с кем.

Хотя…

Герман был занят. Говорил отрывисто и формально. Встретиться среди дня не имел ни малейшей возможности. В конце концов, продиктовал адрес, куда мне предлагалось подъехать. Через дорогу от его работы – бистро.

Выслушав мои подозрения сквозь дым своей сигареты, он затянулся – и раздавил окурок в пепельнице.

– Ищите женщину.

– Думаешь? – Его уверенность взволновала меня чрезвычайно, и я сорвалась в обращение на «ты».

– Это версия, ее нужно отработать. Но как показывает практика, версия номер один. А у тебя какие идеи?

– Даже не знаю. И думать боюсь.

Самые черные домыслы озвучивать я не стала. Впрочем, версия с женщиной ненамного светлее. Официантка принесла кофе. Я едва пригубила, как чашка выскользнула, часть пролилась на блюдце, остальное на стол. Герман все тщательно промокнул, изведя ворох салфеток.

– Давай так. Ты живи как обычно. Ходи на работу, возвращайся домой. А я аккуратно пробью твоего Сладкого по моим каналам.

– Слежка? – Я вся напряглась.

– Проверка. – Он развалился и принялся растворять в своем кофе ложечкой сахар.

Пожалела, что к нему обратилась. Мы, конечно, приятели. Возможно, друзья. Не доверять же мне свое беспокойство какой-нибудь Дашке. Мне хотелось просто поговорить, требовалось участие мудрого человека – но я не желала, чтобы в моей личной жизни копался циничный следователь.

– Между прочим… – Герман сощурился. – Как у тебя с ним в плане секса?

– Нормально.

– В самом деле?

– Тебя это не касается… Я же не спрашиваю, как у тебя с женой.

– Ну так спроси. – Ухмыльнулся.

– Мне это неинтересно.

– Врешь.

– Отстань.

– Да ладно тебе кукситься. Давай обсудим, мы же друзья, посмеемся…

– Это не тема для смеха, ясно?! Оставь меня в покое!

Я вскочила и бросилась к выходу. Точнее, пошла. С несуетливым таким, гордым достоинством. Абсолютно себя контролировала, но почему-то визжали столики, и с грохотом падали стулья.

У выхода оглянулась. Он остался пить кофе. Только смотрел. Всё посмеиваясь.

 

10

Той весной «Релаксам» продавался довольно успешно.

«Нордфарма» активно расширяла экспансию. Расчет маркетологов, сделавших ставку на противотревожный антидепрессант, оборачивался блестящими результатами. Нас регулярно собирали в офисе для «коучинга», то есть, для похвалы и накачки задором на покорение очередных рубежей. Особо подчеркивались объективные предпосылки в виде растущей социальной тревожности. Это называлось «оказаться в нужное время в нужном месте».

Вообще-то тревожиться народу было с чего. Стоило включить телевизор, оттуда, как извержение из вулкана, вперемежку с политикой, экономикой, ток-шоу и рекламными блоками, грохотали дела́ одно уголовней другого.

Первое громкое убийство прогремело еще в апреле 94-го. На выходе из бань, что неподалеку от зоопарка, был расстрелян в упор глава социального Фонда защиты спортсменов, человек в столице известный и авторитетный… В первый день весны 95-го в подъезде своего дома был застрелен известнейший журналист, суперзвезда, всеобщий любимец, стоявший у истоков нового взгляда на СМИ, а недавно женившийся и возглавивший популярнейший телеканал… В августе того же года главу одного из крупнейших банков доставили в ЦКБ с признаками отравления неизвестным ядом. Следующим днем с похожими симптомами привезли его секретаршу. Вскоре и он, и она скончались… На этом фоне кажется мелочью неприятность, возникшая у Замминистра обороны, главного военного инспектора. Летом 96-го один из генералов, депутат Госдумы, выступил с докладом, в котором обвинил Замминистра в коррупции… А в июне 97-го изрешетили двух женщин. Вторая из них оказалась случайной жертвой. К своему несчастью, она приехала провести выходной на дачу к подруге, которая заняла пост генерального директора футбольного клуба номер один. Финансовые дела клуба давно попахивали криминалом, и новый директор пыталась навести законный порядок. Кому-то она здорово наступила на хвост…

Меня это все никак не касалось.

Я с головою ушла в работу. И без социальной тревожности в моей личной жизни было черт знает что. Герм ан не звонил. Я тоже. Неужели ссора? Или того хуже. Теперь не понятно, что у нас с ним. И не только с ним. Вообще ничего не понятно.

Как-то раз выходила из офиса, и меня нагнала Дашка.

– Чёт ты пропала. Вот и сейчас куда-то бежишь. Может, пообщаемся?

– Не сегодня.

Откровенно недружелюбный ответ ее не смутил. Подладив шажки под мое убегание, она продолжала:

– А шеф-то тебя хвалит. Ставит в пример. Говорит на тебя равняться… А чё? Справедливо. По результатам продаж ты у нас в лидерах. Небось, бонус начислят… – В ее глазах проблеснула ревность. – И когда только все успеваешь? И выглядишь, между прочим, классно. Уж не таинственный ли заказчик способствует?

– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали!

Дашку как ветром сдуло.

Постепенно начала успокаиваться. Ну что я, в самом деле, себя накручиваю? К концу мая установилось относительное душевное равновесие.

Но однажды вечером, выйдя из офиса, я увидела «Лендкруизер».

Он был припаркован рядом с моим «Поло». Мягко щелкнула дверца. Высунулась нога в пижонистом мокасине, лазурные джинсы, гавайская рубаха, сверкнула цепь толщиною с ошейник – и наконец легко соскочил весь сияющий Герман. Ни слова не говоря, однако все улыбаясь, он бросил мне на капот стопку бумаг.

– Что это? – С неприятным предчувствием я взяла непонятное.

– Распечатка телефонных контактов. И тексты эсэмэсок.

Начала машинально читать. Какая-то ерунда. Поначалу так показалось, в свете фонаря. Но вдруг… Вдруг слова стали складываться в осознанную картину, в историю длительной, не без игривости, переписки. В глазах помутилось. Чем ясней проявлялся смысл распечатки, тем труднее зрение наводилось на резкость. Передо мною все плыло, я, кажется, поняла, я не понимала, как такое могло…

У моего мужа есть женщина!

Женщина! Баба! Как все пошло, банально! А я-то думала… Какая же я дура!

Откинувшись на свой джип, Герман с удовольствием закурил и самодовольно заметил:

– Ну что, как следователь я чего-то сто́ю?

Меня затрясло. Я схватилась за дверь и рухнула в «Поло». С трудом попала ключом в замок зажигания. Ничего не видела. Только услышала:

– Что-то мне подсказывает, ты готова махнуть со мной на курорт.

Я стиснула зубы и вжала педаль в пол.

Дорога стремглав летела навстречу. Светофоры едва за мной поспевали. Слева слепило белым. Справа бесило красным.

Ничего-ничего, доеду, только бы не разбиться. Выложу все как есть. Швырну в его поганую морду. Это же надо, так водить меня за нос! Яхтсмен… Хобби… Настоящий мужчина… Интересно, и давно она к нему присосалась?.. Ревность? Черта с два ревность – ярость! Еще чего, ревновать это ничтожество. Этого неудачника, тряпку, слюнтяя, бездельника, бездарь, хронического аспиранта, нищего, импотента, пустое место в семье – так он еще, небось, по ресторанам эту гадину водит! Убью!..

Домчалась. Бросила машину поперек и наискось. Лифт сползал очень долго, а когда разъехался, я едва выходящих не сшибла. Подрагивая, поднялась. Сердце прыгало и выскакивало. Вот и дверь. Вот звонок. Осталось нажать… В последний момент передумала и открыла своим ключом.

Осторожный щелчок…

Сумрачно. Тихо. Совсем уже вечер, практически ночь. Легкий сквозняк окатил знакомым теплом, запахом устоявшейся жизни. Я крадучись ступила внутрь. Неслышно прикрыла дверь. Присмотрелась, прислушалась. В дальней комнате желтел свет ночника. Пробивалось приглушенное бормотание. Изменника.

С кем это он там бормочет? Обычно и слова не вытянешь, а тут, смотри-ка… Журчит, разливается речкой по камушкам. Странно… Непонятно… Долетали обрывки: «новое платье»… что-то про «новое платье»… Уж не про мое ли? Уж не с этой ли дрянью он болтает по телефону!

Кровь ударила в голову, я бросилась, ворвалась:

– Что происходит?!

На меня уставились две испуганных пары одинаковых глаз. Муж и Малыш.

– Ты чего это? – прокашлялся муж.

– Я?.. Я?.. Что вы здесь делаете?!

– Читаем сказку… Про голого короля…

– Приобщаешь Малыша к порнографии?!

– Это такая сказка, детская, Андерсена… Мы читаем перед сном сказку…

Похоже, меня занесло не в ту сторону. Лежа рядышком на диване, они действительно были заняты книжкой. Я стояла как дура и тщетно пыталась наладить дыхание. Окончательно меня отрезвила Малыш, произнеся без участия, но с холодным вниманием:

– Мама, что с тобой?

Хороший вопрос. Стоп. Взять себя в руки. Выложить все как есть – это война. На уничтожение. Нужна ли такая правда, которая разрушит привычный мир? И куда деть ребенка?

– Переутомилась. Нервы шалят. – Я развернулась и поплелась раздеваться.

Что теперь делать? Он – подлец. Бросить все и махнуть с Германом? Но Герман женат. Невозможно. Ненормально. Это не жизнь, а какой-то бред. Вот так, именно так люди сходят с ума. Может, принять «Релаксам»?.. Нет. Нет. Лучше перетерпеть. Стиснуть волю в кулак и взять ситуацию под контроль. Следить, что будет дальше.

Ждать мне пришлось недолго. Каких-то несколько дней. И не думала, что так скоро. В начале июня. В одну из ночей он просто взял и не вернулся домой. Я глаз не сомкнула.

Зато утром он приполз практически на рогах: здрасть…

– Что, был со своей проституткой? – поинтересовалась я между прочим, переодеваясь в домашнее, поскольку сама только что пришла, свезя Малыша в детский сад, и осознавая, что работать сегодня уже не смогу.

– Вообще-то, я был с другом, – заносчиво уточнил он.

Начал что-то плести. Философия. Разглагольствования.

Всегдашнее занудство, только на этот раз – заплетающимся языком. Я терпела. Всю жизнь терпела, и теперь старалась держаться. Меня раздирало, но я себя контролировала. Что возьмешь с пьяного? Покончив с переодеванием, я вдруг увидала, что эта пьяная скотина прямо в уличной одежде, отертой незнамо где, нацелился в спальню. Я встала на пути. Он норовил оттолкнуть. Я стояла принципиально. Он меня оскорбил. Я ответила.

И тут он кинулся меня душить.

Я чувствовала его пальцы на своем горле, я видела налитые кровью глаза, и если хоть что-то в этот момент соображала, так только одно: все происходит всерьез. Минувшая жизнь не неслась предо мною, нет. Одно бесконечное здесь и сейчас длилось и длилось. Я неуклонно приближалась к потере сознания.

И я вонзила в его морду ногти.

А он врезал мне по лицу. Как ужалил. Несколько раз.

Отшатнулся… Я жадно глотала воздух… Он смердел перегаром даже на расстоянии… Горло саднело… Он немного еще поглазел, качнулся вбок, обогнул место схватки, прошел в спальню и рухнул мешком на кровать.

Было больно и душно. До тошноты. Никогда еще не чувствовала себя так отвратительно. Ничего-ничего, раз жива, значит, выживу. Я живучая. Но меня колотило от одной только мысли: он посмел поднять на меня руку!.. На жену, на мать его собственного ребенка, да что там – просто на женщину! И он еще называл себя настоящим мужчиной? Нет. Нет. Я ему не прощу. Что угодно, только не это. Потому что такое нельзя прощать никогда.

Страх исчез. Я решительно двинула в спальню, чтобы заявить ему о своем проклятье.

Завалившись в одежде на чистейшую нашу постель, он размеренно, безмятежно сопел во сне.

Во мне забурлило холодное бешенство. Его спина бросала вызов, дразнила. Ничего не стоило отлучиться на кухню, чтобы тут же вернувшись, застать эту наглую самоуверенность неизменной. Подойти, едва сдерживая ненависть… Поднять руку – нет, обе руки, с двойной силой, чтоб уж наверняка… Намертво зажать вспотевшую рукоятку – и с размаху всадить в него нож.

Эту фантазию я с содроганием отложила. Ребенок. Кто его вырастит, если меня посадят в тюрьму? Очертив головокружительную петлю, мысль вернулась к исходной точке. Должен быть еще вариант. Не может не быть.

Я отыскала сотовый и вышла в подъезд.

Герман слушал тактично. Когда мой рассказ дошел до удушья, он не выдержал:

– Да я собственными руками его порву!

– Не надо. Руками не надо. – Я взяла эмоции под контроль. – Лучше придумай, как сделать так, чтоб эта тварь из моей жизни исчезла.

 

11

Я собрала Малыша и отправилась к маме.

Ребенка необходимо куда-то девать. Удачное совпадение: каждое лето мы его отвозили к бабушке с дедушкой. В этот раз я пилила на «Поло» как мать-одиночка.

Погода стояла – микроволновка плюс гриль. Машина с кондиционером мне по статусу не полагалась. Я приспустила стекло. Ветер жег. Периодически окатывало дымом от фур. Чихание, кашель, нытье Малыша. Музыка. Оглушенность. Полубредовое практически забытье.

У мамы все было благополучно. Сестрица окончила минимальную среднюю школу. К осени собиралась определиться с колледжем. То есть, по-старому с ПТУ. А пока пропадала на речке с парнями. Что, скорее, неплохо. Здоровое, как-никак, начало. Отчим тоже, скорее, радовал, нежели огорчал. Пить он не бросил, об идее «закодироваться» отзывался скептически. Но благодаря моему участию в тайном сговоре с мамой, в запои уже не впадал. Чуть выпьет – и спать. С утра на работу. «Релаксам» свое дело делал.

В относительной этой идиллии я надеялась отрешиться. Не получалось. Привезенные мысли тянули обратно, выкручивая мозговые извилины. Сладкий… Не прощу… Настоящий мужчина… Подлец… Что теперь делать?.. Злая фантазия прорабатывала варианты.

Вариант один. Уничтожить… Надо подумать.

Вариант два. Хорошенечко проучить… Надо подумать.

Вариант три. Уничтожить его потаскуху… Надо подумать.

Хотя, из второго и третьего следовала теоретическая возможность нашего с ним примирения. Еще чего! Нет. Нет. Ни за что. Никогда!

С другой стороны, если подумать совсем без эмоций, из каждого варианта могла получиться неприятность для Германа. Вдруг что-то пойдет не так и в результате выльется в криминал? Своими проблемами я фактически его подставляю.

А в один из дней в воспаленном сознании всплыл еще вариант. Альтернативный. Или компромиссный? Даже не знаю.

Я вышла на речку. На старый мой школьный пляж. Собственно, это был не пляж, а так, отдаленное гладкое место, где мы еще девчонками, с парнями, конечно, валяли дурака два-три последних года все более последних летних школьных каникул. От ближайшей дороги место отделяли лес и бурьян. По над рекой нависали заросли ивняка. Среди непролазности имелась полянка, укромная, поросшая дерном, который у самой воды обрывался в чистейший песочек заводи.

Как я и ожидала, здесь не было никого. Имелась только серая плешь костровища. Давно, впрочем, умершего, судя по бутылкам с линялыми этикетками да консервным банкам, проржавленными в труху.

Я разделась. Вошла в воду, поплавала. Потом растянулась на травке позагорать. Солнце ласкало. Мне стало уютно и нежно. Я самую малость себя погладила. Немножко потрогала. Мысли расплавились и поплыли в мечту.

Пригрезилось, будто Герман и Сладкий знакомы. Они друзья. Ходят друг к другу в гости. Иногда выпивают. Шутят, смеются. Похлопывают по плечам. И оба одновременно меня любят. Жизнь празднична и легка. Гармонична. Никакого конфликта. Никого не нужно уничтожать…

Я вдруг очнулась. Рывком села, оглядываясь. Бурьян стоял недвижим. Река текла с монотонной беззвучной ленью. Насекомые заливались скрежетом.

Что со мной? Похоже, что-то пригрезилось. Ну и фантазия у меня.

Потому что, если это не фантазия, значит, я просто схожу с ума.

ЛЕВ в конфликте воистину страшен. Чувство опасности у него редуцировано. При малейшем намеке, что кто-то посмел покуситься на его царствование, он бросается в бой с душераздирающим рыком.

Его сила – открытость, вера и правда. Все темное и скрытное Лев считает недостойной рыцаря подлостью. Старается жить по соседству с огнем, горячими точками, военными катаклизмами. Если ничего такого явно не наблюдается, не прочь сам инициировать обострение.

Солнечный знак, он будет пылать в любом положении. В случае проигрыша у Льва могут проявиться злобливость, обидчивость, капризность, чрезмерная гордость, упрямое своеволие, неистовая агрессивность, тираническое самодурство – вплоть до комплекса Наполеона с мечтой о реванше и маниакальной мстительностью.

Львиная месть часто ужасна и сокрушительна. В самом мягком варианте, он наглядно продемонстрирует, что противник – ничтожество. Впрочем, остановиться Льву очень трудно. Он легко переходит границу достаточного и впадает в чрезмерность с безрассудной звериной яростью и жестокостью.

Благоприятное партнерство: Весы, Овен, Стрелец.

Максимальный конфликт: Телец, Скорпион…

СКОРПИОН – воинственный знак любви и смерти. Рожден под негармоничным небом. Внешне невозмутим и как будто бы равнодушен, он презирает браваду, пустую задиристость, но всегда готов мгновенно прийти в боевую готовность.

Стоит кому-нибудь задеть его интересы, он тут же вскидывается, выпустив жало. Может, сгоряча, и убить. И все же главная его цель – нанесение противнику максимально глубоких моральных увечий, с которыми бы тот мучился до конца своих тяжких дней, проклиная момент, когда по неосмотрительности зацепил Скорпиона, и мечтая о смерти как о единственном выходе.

Знойный Марс придал Скорпиону агрессивную вспыльчивость. Плутон – изощренность души, достойную дьявола. Жесткий, неистовый, импульсивный характер, он никогда не психует, но делает выпад резко и беспощадно. Его сущность практически не меняется. Знак стихии огня и, одновременно, воды, Скорпион бросает врага корчиться с ожогами той или иной степени, а сам то ли испаряется, то ли утекает сквозь пальцы.

Даже раздавленный Скорпион остается страшным противником. Известны случаи внезапной активизации, ставшей для многих фатальной. Легкомыслие быстрой победы может вдруг обернуться бедой, ибо Скорпион способен вставать из пепла наподобие птицы Феникс.

Благоприятное партнерство: Рыбы, Весы, Дева.

Максимальный конфликт: Водолей, Лев…

 

12

Герман позвонил неожиданно.

– Как быстро ты сможешь приехать из своей тьмутаракани?

– Это срочно?

– Да. Ты нужна здесь, без тебя не получится.

– Ты… что-то придумал?

– Не телефонный разговор.

Вообще-то, его звонка я ждала. Но не такого таинственного и нетерпеливого тона. Мне стало не по себе. По спине пробежал холодок сожаления, пересчитал позвонки и разрядился судорогой в плечах.

– Ге рман, только скажи… это серьезно?

– Очень. – Он рассмеялся непонятно чему. – Ты обратилась, я проблему решил. Приедешь, увидишь сама. Короче, когда тебя ждать?

– Даже не знаю… Завтра.

Остаток дня бродила как оглушенная. В голову лезли всякие ужасы. Зашла в церковь, хотела поставить свечку, да опомнилась, что готовлю себя ко греху. Да и безбожница я. В том смысле, что атеистка. В любом случае, уже не хотелось никого уничтожать. Однако Герман – мужчина серьезный. Просто так дергать не станет. Я перезвонила. Он бросил, что занят. Я повторила попозже. Несколько раз. Он не отвечал.

В животе заурчало дурное предчувствие.

Ближе к вечеру я начала собираться. На утренней зорьке предстояла дорога в страшную неизвестность. Сели ужинать. Мама, Малыш, дурашливая сестрица, поддатый отчим с каплями «Релаксама» в тарелке супа. Нормальная, можно сказать, жизнь. Семья. Боже, на что это я замахнулась? И что меня ждет, если Герман «проблему решил» как-нибудь… радикально? Что он замыслил?

Я сбежала из-за стола, придумав необходимость пораньше лечь спать.

Уже ночью, когда дом посвистывал и похрапывал, а я продолжала в потемках скрипеть, ворочаясь с боку на бок, ко мне заглянула мама:

– У тебя что-то случилось?

– С чего ты взяла?

– Вижу по лицу.

– Как ты можешь видеть в такой темноте?

Моя шутливая интонация ее не разубедила. Она опустилась со мною рядом на край кровати.

– Больно резко ты уезжаешь… Неприятности?.. С мужем?..

Я с трудом проглотила слюну.

– Да нет, мама… Просто дела.

– Не томи, Герман. Что ты придумал?

Мы сидели с ним в «Поло». Солнце пекло. Я текла по́том. Он прикатил на «Лендкруизере», но почему-то свой джип оставил, чтобы перебраться в мою душную маломерку.

– Ты хотела, чтоб эта тварь из твоей жизни исчезла?

– Ну… В некотором смысле…

– Да или нет? – Он смотрел пристально и лукаво.

– Не пугай, говори прямо.

– Ладно… – Он расплылся в особенной, хорошо знакомой улыбке, которая посещала его в моменты самодовольства. – Как ты посмотришь на то, чтоб исчезнуть тебе?

– Мне?!

– Да, тебе. Из жизни твоего Сладкого.

– Куд а?!

– В отдельную квартиру.

Чувство было такое, будто земля подо мною разверзлась, и я с ужасом падаю в эту нежданную бездну – и вдруг воспарила, расхлопнулся парашют, взявшийся непонятно откуда, а кошмарная бездна обернулась бескрайностью солнечной перспективы.

Квартира… Я, конечно, хотела от мужа избавиться. Но исчезнуть самой?.. Квартира… Об этом я даже не думала. При бесчеловечности цен на жилье… Квартира… Такое чудо не могло со мною случиться, потому что в душе я мечтала о независимости с первого дня замужества, и, если бы было куда, давно б из неволи сбежала, и значит, случиться не могло никогда.

Не помню, как я ехала через всю столицу. Ге рман указывал, где сворачивать, я выполняла. Мы остановились возле многоподъездного дома, весь первый этаж которого пестрел табличками. Одна из табличек сообщала о некой риэлтерской фирме. От меня Герману требовался только паспорт. У меня просто не было слов, а он уже вел меня, словно дочуру, одной рукой взяв мою встревоженную ладонь, а в другой неся спортивную сумку. Оформление заняло некоторое время. Я находилась в аморфном безволии, как под гипнозом. Окончательно меня парализовало, когда Герман прожужжал молнией сумки и одну за другой начал выкладывать пачки долларов, просовывать под окошечко кассы, а кассирша, снимая резинки, вставлять в аппаратик, который лихо шуршал, пересчитывая купюры с завораживающим потрескиванием.

Я опомнилась, только когда мы вышли на улицу.

– Герман… Ты просто взял и купил квартиру?

Он улыбнулся. Развел руками. Достал сигаретку, щелкнул огнем. Поднял лицо к солнцу и, щурясь, сказал:

– Ну что, поедем смотреть?..

– И… и ты оформил ее на меня?

– Ты как будто не рада? – Он вздернул брови.

– Но… но ведь это не шутки. Почему ты не оформил недвижимость на себя?

– На меня нельзя. – Он пыхнул дымом, отрывисто затянулся и снова пыхнул. Так несколько раз. – Я ведь на службе. И это значит, под колпаком.

До «Поло» дошли в молчании. Сели. Я вставила ключ. Мотор стрекотнул и мягко завелся. Смотрели вперед. Мои мысли никак не могли стронуться с места, буксуя на скользком и неуютном вопросе.

– Герман, откуда такие деньги?

– Одолжил. У знакомого банкира. От него не убудет.

– А как отдавать?

Он медленно повернулся. Расплылся в улыбке. Протянул ко мне палец, коснулся носа и нежно провел по губам.

– Любопытной Варваре на базаре нос оторвали… Поехали!

Что мною двигало? Покорность? Признательность? Морок? Продолжающийся гипноз очевидно невероятного? Это находилось за пределами понимания. Ясно только одно: покупка оформлена и, стало быть, дело сделано.

Новостройка. Свеженькая громада демократичной серии. Рыжая глина. Запах цемента. Налет побелки, чего ни коснись. Лифт еще не пустили, пришлось долго топать по гулким ступенькам. Пока дошли до нашего этажа, одежда взмокла и облипла все тело.

Квартира. Довольно просторно для однокомнатной. Или так казалось без мебели? Или это бескрайний вид за окном? Я вышла на балкон. Высоко, дух захватывает. Лучше вниз не смотреть, только вдаль. Жаркий ветер лохматил волосы, обнимал, ласкал плечи.

Из ванной раздался упругий плеск. Герман радостно сообщил, что воду, оказывается, уже подключили, весьма кстати. Вскоре появился, по пояс голый и мокрый, промакивая торс рубашкой. Повесил ее на фрамугу. По мышцам стекали капли. Выглядел он весьма рельефно.

Поинтересовался, нравится ли мне квартира. Что я могла ответить, кроме глупого «да». Для приличия очертила пустую комнату взглядом, словно могла обнаружить нечто, чего поначалу не разглядела. Наверное, требовалось выказать бо́льший восторг. Не знаю. Мне виделось это нелепым. Ведь я не просила его покупать. Помолчали. Экскурсия подошла к концу.

Я подумала, не худо бы и мне сполоснуться. Перед дорожкой. Такая жара. Да еще лифт не работает. Вполне естественно. Надо быть проще.

Вода шуровала, скрыв за шипением все прочие звуки. Я даже не услышала, когда… только почувствовала…

Его руки легли мне на плечи, а губы коснулись спины.

Меня передернуло.

Я судорожно напряглась, боясь шевельнуться, ужаснувшись от мысли, которую следовало бы предположить, да вот не предположила, а теперь уже поздно, и все так ясно, и откровенно, и непоправимо, и то ли сопротивляться, то ли… Боже, что со мной происходит… что-то я поглупела, то ли от нежданной покупки квартиры, то ли от нервного перенапряжения последнего времени, то ли от противоборства с этим гнусным ничтожеством-мужем, то ли от неудовлетворенности моей жалкой женской судьбой… и все же нельзя, что это он из себя возомнил… думает, раз он мне, то я ему… какой же настырный, настойчивый, самоуверенный… нельзя… уверенный в себе мужчина… нельзя, нельзя, нельзя…

Но что-то во мне всколыхнулось, требовательное, вопреки «нельзя».

Наши рты жадно сомкнулись. Мы рухнули в ванну.

Все мгновенно намокло – остатки одежды, волосы, тело, душа, с лихорадочной спешкой мы освобождали друг друга от лишнего, от ненужного, что осталось где-то там, за пределами нашей освобожденности, абсолютной свободы безусловного, подлинного, здесь и сейчас. Вода била, хлестала, мы скользили, барахтались, утопали, сливались. Было нежно и жестко, романтически поэтично и неудобно до комической невозможности. Наконец, мы сумели, в безумии страсти нашли точки опоры, как-то шатко приладились – и Герман меня пронзил.

Во мне взорвался фонтан энергии жизни…

Представьте, что вы давно зрели облиться холодной водой. Суть не в температуре, а в том, что решиться вам очень страшно. Кажется невозможным переступить этот жуткий барьер. Вдруг, сердце не выдержит? Вас буквально сковывает инстинкт самосохранения.

А теперь представьте: вы решились и сделали это. И не умерли. Наоборот, по телу дивно заструилась энергия.

Подобный эффект, только насыщенней, ярче, я испытала в пустой квартире, в девственной ванне, с новым мужчиной.

Кстати, тревожность последнего времени как рукой сняло.

 

13

В июльском номере «Astrus» мне попалась статья, которая взволновала меня чрезвычайно. Давно я с таким вниманием не читала. Назывался материал «Великие любовницы»…

Жизнь любвеобильна. Любовь – красная нить существования. Все самые страстные стремления души мы называем «любовью». Любовь мужчины к женщине, к деньгам, к искусству, к родине, к истине. В известном смысле, история человечества – история любви. По традиции, летописцы акцентируют наше внимание на выдающихся исторических личностях мужского пола. Но как знать, возможно, история сложилась бы по-другому, не будь в жизни великих мужчин близких им женщин. Иными словами – великих любовниц.

Из глубины времен до нас доходят впечатляющие примеры коренного влияния женской любви на мужские дела. Взять миф о Далиле, которая очаровала богатыря Самсона и смогла выведать секрет его силы, заключавшейся в густых волосах, после чего опоила вином и остригла все семь его кос, и враги схватили его, и выкололи глаза, и бросили в темницу. Или подвиг Юдифи, спасшей родной город от вторжения ассирийцев, которыми предводительствовал грозный Олоферн. Войдя к нему в шатер, она осталась с врагом на ночь, а после того, как тот крепко уснул, его же мечом отсекла ему голову. Или безумство Саломеи, потребовавшую в награду за свой танец ни много ни мало – голову Иоанна Крестителя. По косвенным признакам, причиной столь жуткого каприза царевны стала любовь, отвергнутая плененным отшельником.

Известнейшие семьи древней Александрии носили имена Митрионы, Мнезис и Потинии, хотя две первые были флейтистками, а третья начинала с диктериона (публичный дом). Ламия принадлежала Птолемею, но перешла к его победителю царю Дмитрию, причем настолько подчинила своей воле, что венценосец дошел до эротических галлюцинаций. Гетера Аспазия соблазнила законодателя Афин Перикла, тот развелся с женой и сочетался с гетерой браком, а когда ареопаг признал образ жизни Апазии оскорбляющим пантеон, законодатель лично вымолил у суда для нее прощение. Герпелис, будучи любовницей Аристотеля, родила на радость старику позднего сына, и великий философ, мудрец, воспитатель Александра Македонского, объявил ее своей единственною наследницей. Сам же Александр, могущественный завоеватель античного мира, сдался чарам наложницы Таис Афинской. В результате устроенной ими оргии дотла сгорел Персеполис, а покоренный император признал наложницу законной женой, и та впоследствии нарожала ему троих детей.

В лаконичном экскурсе мы не можем охватить всей бездны примеров, тем более что история продолжается и в наши дни, поэтому ограничимся наиболее показательными, сведя их в единый рейтинг, где каждая из любовниц – самая-самая в своей номинации.

САМАЯ ИЗВЕСТНАЯ любовница всех времен – Клеопатра. Она не была красавицей, но обладала царственной чувственностью и такою же ненасытностью. По слухам, лучшие офицеры становились игрушками на одну ночь, после чего прямиком спроваживались в мир теней. Вошла в историю благодаря романам с Юлием Цезарем, а позже – с блистательным военачальником Марком Антонием. Чрезмерная любвеобильность довела царицу до депрессии с суицидом: на грани отчаянья она приняла смерть от укуса змеи.

САМОЙ РАСПУТНОЙ признана Мессалина. Жена императора, она устраивала оргии, сделавшие ее имя в веках нарицательным. Несмотря на пресыщенность, в ней продолжало биться женское сердце, и однажды она полюбила молодого аристократа Гая Силия. Все бы ничего, да вот взбрело ей в хмельную голову возвести любовника на имперский престол. Узнав о такой фантазии, либеральный муж потерял терпение и в гневе приказал распутницу порешить.

САМОЙ НАГЛОЙ стоит признать госпожу Монтеспан. Людовик XIV отвел ей в Версале 12 комнат, причем, на первом этаже, в то время как королева ютилась всего лишь в 11 – ти, горестно шлепая на второй этаж. А вот маркизу де Помпадур, фаворитку Людовика XV, мы назовем САМОЙ ВЛИЯТЕЛЬНОЙ. Король Фридрих II, эрцгерцогиня Мария-Тререзия и царица Екатерина II считали уместным преподносить ей подарки, а когда фаворитка начала увядать, то сама стала подбирать фавориток, сохраняя тем самым будуарное влияние на Людовика.

САМАЯ ЗАСЕКРЕЧЕННАЯ – легендарная Мата Хари. Уроженка Голландии, жена алкоголика-капитана, губившего ее молодость в Индонезии, сбежала от мужа в Париж, где вскоре снискала широкую славу как исполнительница экзотических танцев. Была куртизанкой, состояла в связи с рядом военных, политиков и других высокопоставленных лиц. Оказалась завербована германской разведкой, а когда началась Первая мировая война, сдалась французским спецслужбам и стала двойным агентом под кодовым именем Н-21.

САМАЯ РЕВОЛЮЦИОННАЯ, наверное, Иннеса Арманд. Она познакомилась с Лениным на глазах у законной жены Крупской в Париже. Через всю жизнь протянулась сердечная связь, Ленин подумывал даже развестись, однако Партия недвусмысленно намекнула, что вождю пролетариата подавать тлетворный пример строителям коммунизма не стоит. Любовница померла от холеры, а Крупская дожила до глубокой старости рядом с безутешным, но ответственным мужем.

САМАЯ ЭРОТИЧНАЯ, конечно, Мерилин Монро. Она же лидирует в номинациях САМАЯ ЗАГАДОЧНАЯ и САМАЯ ОПАСНАЯ. Ее роман с Джоном Кеннеди сомнению не подлежит, хотя свечек, как говорится, никто не держал. Разве что Гувер, шеф ФБР, установивший круглосуточное наблюдение, полагая, что связь президента с алкоголичкой и психопаткой угрожает государственной безопасности США. Государство, однако, не рухнуло. А вот Мерилин повезло меньше: тридцатишестилетняя дива была найдена мертвой, и тайна ее гибели по сию пору покрыта мраком.

По части опасности с ней может поспорить Эдвина Карри, в нашем рейтинге завоевавшая титул САМАЯ МСТИТЕЛЬНАЯ. Она возглавляла здравоохранение Великобритании, но на очередных парламентских выборах не прошла. И дернул же черт премьера Джона Мейджора зааплодировать ее политическому провалу. Та не замедлила шокировать соотечественников публикацией в The Times, где поделилась подробностями долгого романа с бывшим начальником. Как ни открещивался бедняга Мейджор, но скандал свое дело сделал, и консервативные британцы не сочли возможным прикрыть на это глаза: по традиции, все бывшие премьеры награждались орденом Подвязки, ну а прохвосту Мейджору вместо высшей награды родины досталось клеймо неудачника.

Кстати, об удаче. САМОЙ УДАЧЛИВОЙ можно считать Уоллис Симпсон. Внешностью так себе, жена выпивохи, без пенни в кармане, она охмурила принца Британской Короны Эдварда VIII. Как известно, все могут короли, кроме одного. В знаменательный день, когда Эдварду предстояло взойти на престол, он мужественно обратился по радио к нации: «Я не вижу возможности нести возложенные на меня обязанности без женщины, которую люблю». И отрекся от престола. Корону – за любовь. Такие дела.

Столь радикальное благородство, все-таки, редкость. Валери Жискард д’Эстен предпочел оставить Сильвию Кристель романтической пассией. Роман начался еще до того как Валери стал президентом Франции, но когда это произошло, исполнительница роли «Эммануэль» стала САМОЙ ОФИЦИАЛЬНОЙ любовницей. Она приглашалась на важные мероприятия, бывала хозяйкой протокольных приемов, сопровождала президента в заграничных поездках. Открытость позиции исключало интригу, и ни один журналист не счел роман президента с актрисой темой, достойной печати.

Зато буржуазная пресса не спустила греха Анн Пенжо, которую Франсуа Миттеран поселил в Елисейском дворце. Вместо того чтобы купить ей квартиру, он предоставил президентское содержание, а таких вольностей налогоплательщики не прощают. Когда Миттерана сменил на посту Ширак, первым его приказом было – вышвырнуть содержанку на улицу. Бывший любовник не принял участия в дальнейшей судьбе Анн Пенжо, и это снискало ей славу САМОЙ НЕСЧАСТНОЙ любовницы.

Существует, впрочем, и САМАЯ СЧАСТЛИВАЯ. Это Бланш Дапульже, любовница премьера Австралии Боба Хоука. Они познакомились, когда Дапульже решила написать его биографию. Завязался роман, быстро ставший достоянием гласности. За популярного политика австралийцы только порадовались, поскольку знали, что тот с первой женой давно не живет. Пребывая у власти, Хоук развод отвергал: личные проблемы не должны отвлекать от государственных дел. В конце концов, Бланш и Боб поженились и жили вместе долго и счастливо.

Трудно поверить, но не всякая женщина стремится к замужеству. Для такой мудрости следует замужем уже побывать. Ирландская журналистка Терри Кин своим примером доказывает: можно оставаться САМОЙ ДОВОЛЬНОЙ именно как любовница. Ее роман с видным политиком Чарльзом Хохи, одним из лидеров партии «Солдаты удачи», при том что и он, и она состояли в браке, длился 27 лет. Кто из замужних похвастает без лукавства столь долгой взаимностью?

САМАЯ ДАЛЬНОВИДНАЯ – стажерка Белого дома Моника Левински. Ее роман с Биллом Клинтоном длился всего несколько месяцев. Однако скандал прогремел на весь мир, едва не стоил Биллу президентского кресла, ну а для Моники обернулся многомиллионными дивидендами. Вступив с президентом США в интимные отношения, стажерка цинично документировала все подробности, даже сохранила для истории платье, несущее следы их бурной любви, а когда Клинтон солгал под присягой, дескать, ничего не было – выложила доказательства. Уволенная из Белого дома, Моника написала о своем приключении книгу, а чуть позже выпустила и документальный фильм, собрав гонорары, обеспечившие ей безбедное существование вплоть до самой почтенной старости.

Наконец, САМОЙ ЧЕСТНОЙ мы назовем Элизабет Тейлор. Звезда Голливуда неоднократно романтически увлекалась, но если уж случалась Большая Любовь, непременно заключался брачный союз. Все по-честному. И так – семь раз. В ее мужьях побывали: отельный магнат, актер, продюсер, певец, снова актер, сенатор и простой рабочий-строитель. «Если он – настоящий мужчина, – говорила Элизабет, – то создан для того, чтобы возбуждать нашу кровь. В своей жизни я не была обижена вниманием красивых мужчин. Они любили меня. Я отвечала им тем же».

Мы не знаем, в каком месте конкретного случая проходит граница между любовницей и женой. Узаконивание отношений, будь то венчание или «штамп в паспорте», дает формальное разделение этих понятий, но не экзистенциальную однозначность. Единственное, в чем нисколько не приходится сомневаться – всякая женщина, выбрав мужчину, хочет сделать его своим. Но вот существует ли рецепт неразлучности на всю жизнь?

История продолжается. Всегда оставайтесь с нами…

Это было самое долгое лето в моей жизни. Каждый день безразмерно растягивался, как чулок. До обеда я ездила по больницам, но без упорства – большинство заказчиков разлетелись по отпускам.

Зато, обедала я теперь всякий раз с Германом.

По праву мужчины место встречи он выбирал сам. Какой-нибудь ресторан, иногда уже знакомый, а чаще новый, поэкзотичней. Старался разнообразить. Мне это нравилось. Чувствовала себя женщиной. Для меня желали сделать приятное – и желали меня.

А потом мы с ним ехали на квартиру свиданий.

Он купил кое-какую мебель. Кухонный стол, стулья. Холодильник. Пару глубоких кресел с низким широким столиком в единственную комнату. Музыкальный центр. Телевизор с видиком. И конечно, главная, культовая покупка – широкий диван, в сложенном виде уютный, а в разложенном будоражащий кровь и срывающий все одежды.

Да, это была она. Каждый день. Как ни пыталась я избегать точного определения, как ни старалась не думать, но с каждым очередным вечером, поднимаясь с дивана и собираясь домой, я все более убеждалась: да, это любовь.

Странно. Он ведь не был моим первым мужчиной. Какой-никакой, а все-таки опыт. Я могла сравнивать. Но почему-то не вспоминалось. То есть, я могла, конечно, но не хотела, а если бы захотела, то, пожалуй бы, не смогла. Если прошлое и всплывало, то оставалось бесплотной картинкой, не возбуждающей и слабого отголоска тех подлинных чувств, которые я испытывала в живых объятьях уже не юного, слегка оплывшего, слегка тяжелого, но вполне крепкого, бугристого и скользкого, пахучего и мшистого, моего нового, впервые познанного, мужского тела. Я увлекалась. Все неистовей. Прогрессировала раскрепощенность, а вместе с ней росла и жадность, ненасытность. Он становился мне необходим. Жизнь без него теряла содержание, и только с ним все обретало смысл. Он был мужчина. Настоящий. Мой.

Однажды он не смог приехать. Позвонил и сообщил, что у него наклюнулось большое дело. В подробности не посвятил. Заверил, что все будет хорошо. Затем исчез на двое суток. Всего каких-то пару дней, но в них я потеряла аппетит и даже вроде бы осунулась.

Мы встретились 15-го июля. Дату я запомнила, поскольку Герман объяснил, что случилось за два дня до того, 13-го. В тот день Международный валютный фонд выделил нашей стране неотложный кредит – 22 миллиона долларов. Ге рман сиял непонятной мне радостью. Пересел ко мне в «Поло» и, пока я рулила, пустился разглагольствовать. Дескать, жизнь напоминает кредитную систему: самое лучшее, а именно – счастье, мы получаем в молодости и сразу в полном объеме, а потом до старости выплачиваем долг со все возрастающими процентами.

– Или не выплачиваем… – Он странно оскалился. – Заверни в магазин, купим шампанского. Надо это дело обмыть.

В квартире он водрузил бутылку на стол, дополнив парой фужеров, соучастников свиданий, купленных с первой мебелью. Скинул с плеча спортивную сумку и шлепнул ей рядом с шампанским.

Мое сердце дрогнуло.

Он хрустнул молнией.

Там были доллары.

Передо мной все поплыло – и тут же собралось в фокус. Герман вытаскивал пачки, раскладывал на столе и громко считал: «Раз… два… три… четыре…» Их было не так много, но мне показалось, будто время застыло и падает тяжелыми долгими каплями. На три вещи можно смотреть бесконечно: на огонь, на воду, на чужой труд. И еще на четвертую – как кто-то считает деньги.

– Ну вот, – подытожил Герман, – завтра я выплачу долг. И квартира окончательно станет твоей.

– Я ничего не понимаю…

– Зачем тебе понимать? Думать должен мужчина. Женское дело – любить.

Он весело подмигнул и хлопнул шампанским. Вспенилась, заискрила пара фужеров. Герман свой поднял на уровень глаз и торжественно возгласил:

– Ну, за твою квартиру!

– За нашу… – поправила я.

Если честно, я ждала этого. Все к тому шло. Но не думала, что это случится так скоро. Не прошло и полгода с его первых жалоб на жизнь и одного месяца нашего счастья, как Герман сказал:

– С меня хватит!

Заявление родилась не на голом месте. Хотя, прозвучало, когда мы с ним были именно голыми. Мы лежали в обнимку и болтали о всякой всячине вроде смысла жизни или переменчивости эпох, в общем, о том, над чем лично я никогда не стала бы ломать голову, искренне относя высокие материи к уделу меланхоликов. Болтал, в основном, Ге рма н. Я только поддакивала. Точнее, припечатывала поцелуем любую его идею. Чего бы он там ни плел, мне нравилось целоваться. И вот он выдал:

– Не могу жить во лжи. Пора оттуда сваливать. Приютишь?

Первая моя мысль: «Какие же мужики, в сущности, жалкие». И сразу – радость: он теперь мой, окончательно, безраздельно. С некоторых пор меня начала раздражать его половинчатая принадлежность.

По телу дивно заструилась энергия…

Вспоминается день, когда он действительно сделал это. Мы не стали тратить время на ресторан, а поехали сразу домой. В багажнике «Лендкруизера» покачивались два объемистых чемодана и несколько разнокалиберных сумок. Я словно видела его поклажу сквозь заднюю дверь, следуя хвостиком на резвящемся «Поло». Мне даже чудилось выражение лица. Во всяком случае, когда мы прибыли, оно осталось таким же: каменная тяжесть свершенного преступления. С этим же выражением он перетаскивал все к подъезду. Потом к лифту. Наконец, в квартиру. И только здесь, опустившись на табурет, он улыбнулся:

– Вот так это делается. Раз – и все. По-английски. Иначе – смерть.

Нагнулся к сумке и вытащил бутылку «Хеннесси». Плеснул в два бокала. Не чокаясь, выпил. Закурил. Подлил себе снова, в два-три глотка осушил. На лбу проступила испарина. Вытер ладонью. Набулькал еще и хмуро уставился в свой коньяк.

Я не вмешивалась. Понимала, ему сейчас трудно. За компанию держала бокал, но сама едва пригубила. Ему-то можно сегодня напиться. Даже нужно. Все-таки – стресс. А мне возвращаться домой. Домой?

Герман поднял глаза:

– Тебе осталось сделать последний шаг.

С мужем мы практически не общались. С того злополучного дня, когда между нами случилось побоище, он замкнулся в себе и на любые вопросы отвечал исключительно «да» или «нет». А по большей части и вовсе отмалчивался. Только морщился да сопел, выразительно намекая, что говорить нам с ним более не о чем, все уже сказано, сделано, сожжено и развеяно по ветру.

Я была аналогичного мнения.

И все-таки, неужели, конец? Вот так взять и все разом перечеркнуть?.. А с другой стороны, что, собственно, перечеркивать? Затянувшееся расставание? Хроническое раздражение? Нетерпимость? Ненависть? Ложь?..

Когда я сказала, что уезжаю, он никак не отреагировал. Я разложила чемодан, начала укладывать вещи. Одного оказалось мало, пришлось взять еще чемодан, но даже в два весь мой гардероб не желал умещаться. Нажитое непосильным трудом и романтической дружбой в бессчетном количестве оставалось болтаться на плечиках, громоздиться на полках, тесниться по ящикам и валяться разбросанным где только возможно. Требовалось что-то оставить. Принести в жертву.

Но – кому?

А вдруг, в мое отсутствие здесь объявится его присоска? А она объявится, это уж как пить дать, судя по наглости эсэмэсок. И все достанется ей? Ну уж нет! Держи карман шире. Не на ту напали. В этом доме будет только одна хозяйка – я!

Но – как?

В конце концов, решила не горячиться. Перееду частично, а там посмотрю, как дело пойдет. Оформим развод. Разменяем квартиру. Ребенок – со мной. Изменнику – комнату в коммуналке. Только все не так просто.

Да и Герману я пока, строго говоря, не жена…

Я уточнила, что уезжаю на «сейлз-митинг». То есть, ненадолго. Когда вернусь – еще точно не знаю. Сообщу эсэмэской. Специально придумала так, чтоб он не больно-то расхолаживался. Похоже, поверил. Во всяком случае, раньше он никогда меня не проверял. Было немного обидно. То, что когда-то казалось доверием, теперь обнажило его откровенное безразличие. Даже не встал проводить, остался лежать на диване, демонстративно уткнувши нос в книжку, когда я загромыхала, как говорится, с вещами на выход.

Сквозняк гнилого подъезда. Прощальный щелчок двери. Всё.

Герман ждал за углом соседнего дома. Любопытно, что пригрезилось случайным свидетелям, наблюдавшим странную сцену под покровом вечернего сумрака, подальше от оранжевого фонаря? Суровый мужчина вытащил из малолитражки два чемодана и с вороватой поспешностью загрузил к себе в джип, а из джипа извлек шелестящий букет и просунул в окно малолитражки.

Потом летели через сияющую столицу. Я гнала во всю прыть, Герман висел на хвосте, прикрывая сзади. В одном месте остановил гаишник, объявил мне превышение скорости и затеял намеки на возможность не писать протокол, но подъехавший Герман показал свою «корочку», они поболтали, поулыбались и пожали друг другу руки.

Целоваться мы начали еще у машин. А в лифте сплелись уже посочней, поголовокружительней. Случайно нажали на «стоп». Без времени застряли в нигде. С жадностью упивались, отпуская контроль, давая волю инстинкту. Включили сознание, когда кто-то внизу застучал по дверям и начал браниться. Мы расхохотались, словно нашкодившие малолетки. Тронулись выше, доехали, дотянули, выплеснулись на площадку, расхристанные, горячечные, ввалились в квартиру, спотыкаясь, опрокидывая чемоданы, теряя цветы. Полубредовые, полураздетые, ринулись в комнату, обрушились на диван – и наконец, окончательно, на всю глубину, конвульсивно слились…

– Ну, вот мы и вместе, – произнесла я, когда все закончилось.

– Ничто нас не разлучит, – отчетливо прошептал Герман.

А потом мы пили коньяк и смеялись, не помню чему. А потом снова любили до вторичного измождения. А потом, совсем уже ночью, он вставил в видик кассету, потому что силы иссякли, но спать все еще не хотелось. Так чудесно было лежать, уютно переплетясь, и просто смотреть кино.

Назывался фильм «Криминальное чтиво».

 

14

В некотором смысле для меня это был курорт.

Ни мужа, ни ребенка, ни грызни, ни забот. Чемоданное настроение. Я хотела даже оформить отпуск, чтобы релаксироваться по полной. «Нордфарма» не отпустила. Кстати, Германа его служба – тоже.

Каждое утро мы разъезжались по своим делам. Вечером – дома. С ресторанами как-то заглохло. Да и поднадоело. К чему тратить деньги на романтическую бутафорию, когда налаживается настоящий семейный быт? Между прочим, с наладкой возникла легкая неприятность. В семье Германа роли разделялись традиционно. А вот у меня обнаружился досадный пробел в некоторых навыках, обычно приписываемых к женским обязанностям. Если купить продуктов в супермаркете худо-бедно могла, то приготовить так, чтобы любимый не морщился, не получалось. Опять же, мойка посуды. Да и уборка. Накапливалась и стирка. Герман обещал раскошелиться на соответствующие машины. Он позиционировал себя нормальным мужчиной и ждал от меня привычной бытовой женственности. Ну не могла же я признаться, что в прошлой моей жизни роль домохозяйки много лет исполнял муж.

Зато, ночью все вставало на места. Ролевое разделение было естественным и ненасильственным. Разве что иногда, в порыве страсти, Герман делался чуть грубоватым, однако мне это, в приливе нежности, даже нравилось. А то и я, случалось, перехватывала инициативу, и уже он оказывался у меня в подчинении, и как бы он ни стонал, ни молил и ни отшучивался, я беспощадно доводила дело до кульминации. Такая интенсивность для него была тяжеловата. Я это чувствовала. Он не привык, чтоб каждой ночью – рай. Но не отлынивал, и виду не подавал. Я, в свою очередь, не заикалась про шалаш. Зачем о грустном?

Вот только Герман изо дня в день, по-моему, всё грустнел.

Придет с работы, сядем ужинать, общаемся. Расскажет анекдот, курьез из практики, посмеемся. Но стоило мне отвернуться и случайно подсмотреть – его глаза мутнели далью напряженной думы.

Однажды запиликал его сотовый. Герман подскочил. Чертыхнулся, что забыл выключить. Он выключал? Я и не думала. Хотя, пожалуй: за весь период уединения по вечерам никто не нарушал покой и тишь нашей идиллии… Я слышала, как он сказал «привет», потом «да», «нет», «да» и несколько «нет» подряд, все более раздраженных. И вдруг сорвался в крик: «Звоните днем, когда я на работе! Сейчас я отдыхаю! Да, отдыхаю! Оставьте меня в покое хотя бы по вечерам!»

Вырубив связь, схватился за сигарету. Мрачно задымил. Покрутил головой, нашел – плеснул себе коньяку. Выпил. Глаза замутнели не просто думой – реальной опасностью.

Я нежно прижалась к его плечу.

– Проблемы?

– Да.

– С долгом?

Он помедлил. Невесело усмехнулся.

– Да, с долгом.

В эту ночь он напился. Завалился спать, отвернувшись.

Я не стала допытываться. Любопытной Варваре не базаре нос оторвали.

Следующим вечером в квартиру он не вернулся. Прождала его, как на иголках. Иголки впивались все глубже. Я все чаще тыкала «вызов». Даже ухо вспотело.

Его сотовый оставался вне зоны доступа.

Прошли сутки. Протянулись вторые, третьи… Я забрасывала эсэмэсками. Он на связь не выходил. Каждый вечер я приезжала, чтобы сидеть в четырех стенах. Стены медленно сдавливали череп. Я пыталась понять. Мысли путались. Как нелепо. Что я знаю о его ситуации там, в отдалении, за пределами нашего тайного райского уголка? Что я знаю вообще о его делах?

Вдруг он влип в криминал? Не хотелось так думать, но все догадки сводились к тому. Перелистывая в памяти странички нашего лета, я трезвела, мне делалось дурно, меня холодил страх. А вдруг – и я вместе с ним? Что тогда? Бежать? Но куда? По месту прописки заявиться никак не возможно. Первый же участковый выпишет мне повестку. Да и не могу я там быть, для мужа я – на «сейлз-митинге». А если дернут через «Нордфарму»? Тогда уж точно достанут. Я каждый день на работе, и сотовый выключать не имею права. Корпоративная дисциплина. Минимум, что грозит – увольнение. Один звонок из милиции – и высокоэтичная компания помашет мне ручкой.

Такого жуткого одиночества никогда еще не испытывала. Поговорить-то не с кем. Посоветоваться. Какую-нибудь бы подсказку.

Дошла до киоска. Купила «Astrus-гороскоп». Что там про меня обещают?

На ближайший период звездная перспектива была тревожна…

И тогда я впервые сделала это. Раньше не позволяла. Хотя нервы нет-нет, да подзуживали. Современный, высокотехнологичный, эффективный и безопасный.

Я приняла «Релаксам». Одну таблетку. А через полчаса – еще одну.

На работу ходила пришибленным привидением. Не представляю, как я общалась с заказчиками. Наверное, тренинги выручали. Болтаешь на автомате. Можно не думать. Вообще ни о чем.

Как ни странно, именно тогда я впервые задумалась: работа – больше чем просто деньги. Работа позволяет забыть, что творится у тебя дома. Пусть ненадолго, но все-таки облегчение. Нервной системе необходимо переключаться. Иначе рискуешь повредиться рассудком. В наше свободное, высокотехнологичное время ничто так не успокаивает, как рабский труд на износ.

А еще, мне раньше наивно казалось, будто работаю я ради семьи. Теперь же все чаще осознавала, что, на самом деле, вкалываю на корпорацию. Корпорации плевать, что у тебя на душе. Ей плевать, как ты себя чувствуешь. Ей не нужна ты сама. Ей нужна энергия твоей жизни. Хочешь денег – расплачивайся здоровьем.

Хорошо хоть, встречались нормальные люди. К примеру, мой менеджер. В его задачу входили двойные визиты. Он должен был меня контролировать. Но у нас сложились правильные отношения. Он мне доверял и на визиты почти не ездил. Однако за попустительство требовал показателей. Вывернись наизнанку, а продажи вынь да положь. Оправдывая доверие, я сжимала нервы в кулак и с утра до вечера капала заказчикам на мозги.

Только, похоже, получалось у меня так себе. Хорошая мина при плохой игре не обманывала. Помню даже, один психиатр, зав отделением в «Клинике Неврозов», мой давний заказчик и опинион-лидер, пригляделся ко мне озабоченно, когда в очередной одинокий визит я пыталась прогнуть его на заказ крупной партии «Релаксама». Опытный доктор и порядочный, наверное, человек, он прямо сказал, что в таком состоянии мне не стоит работать. «А какое у меня состояние?» – спросила я дурочкой. «Что вы приняли?» – в упор пригвоздил он.

У него были такие глаза, сквозные, отсутствующие и, одновременно, пронзающие, будто в каждом по рентгеновскому аппарату. И еще, в них угадывалось такое знание жизни, от которого таиться бессмысленно.

Я сразу созналась: «Приняла успокаивающее». Как-то стало полегче, груз с плеч, хоть с кем-то да поделилась. «Релаксам?» – спросил он. «Что-то нервы шалят». – «Не увлекайтесь, это путь к привыканию», – остерег он. «Ничего, доктор, справлюсь. Сейчас у меня тяжелый период. Переживу, а там брошу лекарства».

Собралась уходить, когда он меня у двери задержал:

– Если совсем туго прижмет, обращайтесь.

– Я столько не зарабатываю.

– Проведем вас через бюджет.

– Спасибо, доктор. Правда, спасибо… Но я не верю в бесплатные отношения.

К середине августа окончательно пала духом. Зарядили дожди. Лето сразу резко остыло. По всем признакам пришла пора возвращаться с «курорта».

Однажды пропав, Герман так и не объявился.

Наметила день возвращения: 17-го, понедельник. Начинать нужно всегда с понедельника. Но в преддверии выходных мне показалось – не переживу…

В пятницу я пошла к нему на работу.

Я помнила адрес. Однажды мы там встречались, напротив, в бистро. Все было на месте: и бистро, и казенный дом с подъездом, герб, золоченые буквы. На входе выродок в сером затребовал пропуск, пытался меня не впустить. Сочетание звуков «Герман Ильич» паролем для него не являлось. Я добилась, чтобы он позвонил начальнику. Развязный начальник меня промурыжил, но так же не обнаружил знакомства с Германом Ильичом. Тогда я их припугнула вышестоящим руководством. И только вышестоящий проявил компетентность. Только спросил, кто я Герману Ильичу… Кто, кто… Жена!

Выродок выписал пропуск. Пояснил, как найти кабинет. Несовпадение фамилий его не смутило. С замиранием сердца я поднялась на этаж и тяжелеющим шагом приблизилась к кабинету.

Германа на месте не оказалось. Но коллеги заверили, что он точно на службе и, скорее всего, в столовой, обедает. Вот, значит, как? Жив и здоров? И даже не пострадал аппетит? Славно, славно… Я присела у кабинета, ждать.

Мысли роились и жалили. Я их гнала, но они увивались, облепливали, слепили, впивались, отравляли, жгли, лихорадили, выкручивали нутро, доводили до бешенства.

Наконец, появился.

Он шел по коридору легкой походочкой человека, у которого чистая совесть и отменное пищеварение. Лицо светилось сытой умиротворенностью. Вдруг увидел меня.

Его словно судорогой передернуло.

– Как ты меня нашла? – Поспешная его радость чуть запоздала прикрыть его явное замешательство.

– Для меня важнее, как потерялся ты?

Он спрятал глаза, зашарил по сторонам.

– Да, ты права. Нам нужно поговорить. Только… давай, не здесь…

В бистро он заказал два кофе и один коньяк. Когда официантка уже отвернулась, спросил: может, и я хочу выпить? Нет, я хотела быть трезвой. Ему принесли. Он схватился за рюмку, едва пригубил, и она тут же, выскользнув, разлилась. Он отряхивал руки. Я холодно накидала ему ворох салфеток.

– Ну, и?..

– Понимаешь?.. – Он принялся суетливо вытирать стол. – Все не так просто, как я думал… как мне казалось… Они меня дергали, доставали все эти дни. Просто сводили с ума… И, в конце концов, она приперлась ко мне на работу.

– Она?

– Да… – Он предательски глянул. – Жена.

Все версии криминала, изводившие мои нервы, мгновенно сошлись к единственной, довольно-таки жалкой пошлости.

– Ты не представляешь, что она тут устроила… – Он невротически закурил. – Валялась в ногах, ползала на коленях, голосила… Просила прощения… Клялась измениться, быть впредь образцовой женой… И еще… еще… – Он курил уже фильтр. – Сказала, дочура плачет… Понимаешь?.. Я нужен им.

Я понимала, понимала. С самого начала. Да вот только поверила. Дура. Чтобы снова обжечься и окончательно, черт возьми, повзрослеть. Боже, как это зябко – отходить от дурмана влюбленности. И как это больно – понимать, что мужчине от женщины нужно только одно.

Он раскрыл портмоне. Доверительно мне протянул. Там была фотография: Герман, его ровесница и нечто среднее между ними, юное, с оптимизмом в лице.

– Дочура… – Он улыбнулся с сентиментальностью слизняка.

И тут запиликал его телефон.

По вороватому взгляду и натужно-спокойному голосу я сразу поняла, от кого исходит звонок. Пока он извивался, дескать, работает, и обещал не задерживаться, я разглядывала фотографию в портмоне. Наконец, он освободился.

– Красивая. – Я вернула ему икону. – Наверное, умная. Переживает.

– Будь спокойна. – Безрадостно усмехнулся. – Я за это уже заплатил.

– Дочуру родила. На коленях, опять же, ползает. Да ты просто счастливчик!

– Прошу тебя, не ерничай. У меня самого на душе – хоть в петлю! А жена… Она всего лишь возвращает мне то, что я по молодости за нее переплатил. К счастью, с возрастом приходит понимание, что женщина столько не стоит.

– Любопытно… Вот с этого места, пожалуйста, поподробней…

Заткнулся. Закусил губу. Затравленно закурил.

Я улыбалась. С беспощадностью к его малодушию. С хладнокровным сознанием всего, что он может еще сказать. С непроизносимой болью глубинного моего, личного. С презрением. С жалостью. С отчаяньем. Улыбалась.

– Слушай… – В его тусклых глазах засинела надежда. – Давай все оставим, как есть. Будем встречаться, как раньше. Ведь нам было хорошо? Правда?.. Возможно, когда-нибудь, позже, я найду возможность с ней развестись. Чтобы быть с тобой… Но сейчас очень неспокойное время, я не могу их оставить, в стране вот-вот что-то произойдет, один мой знакомый банкир…

Я перебила:

– Короче… Или она – или я.

Он медленно, очень медленно и мучительно покачал головой. Глаза налились, заблестели. Спрятался в дым последней затяжки. Потыкал окурком в пепельницу, раздавил, размазал табачные крошки с пеплом. И окончательно покачал головой.

– Я не смогу… Прости.

Резко поднявшись, он быстро пошел на выход.

– Ключи!

На мой окрик он обернулся в недоумении.

– Ключи от квартиры! – Я порылась в сумочке и швырнула на стол.

Он опять покачал головой… Попятился… Развернулся…

И зашагал, уже не оглядываясь.

 

15

Я вернулась.

Застала все на привычных местах. Только пыли прибавилось на мебели да по углам. Муж производил впечатление музейного экспоната: лежал в той же позе и в том же месте, где я его бросила. Похоже, он даже не догадался о нашем разрыве. «Как съездила? – и не дожидаясь ответа: – Обед на плите». Будто не было между нами никакого конфликта. Вот я и дома. Есть не хотелось. Силы оставили. Жизнь невозможна. Плакать – нельзя.

Не разобрав чемоданов, не раздевшись, рухнула на кровать. Он пролеживал диван в другой комнате. Я – в спальне. Между нами висела мертвая тишина. Шелестнула страница… Может и мне чего полистать?

Подвернулась стопка журналов – так быстро старящихся журналов.

Взяла один. Свежий номер, прошлого месяца. Буквы плыли, текли, не желали складываться в слова. Хотела закрыть, когда на последней странице вдруг наткнулась на объявление. Огромными буквами: «МАГИЯ № 1».

Вгляделась, вчиталась. Подобной рекламы здесь было немало: «Академия любовной магии и семейной конфликтологии», «Потомственная ясновидящая», «Парапсихолог», «Маг высшей категории силы», «Опыт работы», «Гарантия 100 %», «Цены снижены»… И дальше: «Возврат любимого за 1 сеанс в самых тяжелых случаях», «Приворожу любимого. Верну неверного мужа в семью», «Восстановлю прежние счастливые отношения», «Устраню соперницу. Навсегда. Он будет ее ненавидеть!»…

Я чуть не расхохоталась. Сдержалась, боясь разрыдаться. Рынок услуг обнаруживал явный спрос. Больше всего поразило то, что я не нашла ни одной рекламы с формулировкой типа «Верну любимую».

Были здесь и менее шарлатанские объявления, адресованные более реальному сектору рынка: «Студентки», «Девчата», «Красавицы», «Леди», «Стервочки», «Лучшие девушки», «VIP-досуг», «Скучно? Звони!»…

Боже, что происходит? Куда катится мир? Есть ли в нем место для нормального женского счастья? А впрочем, какое мне дело до огромного сумасшедшего мира, когда мой личный мирок так предательски рухнул. Наверное, это правда: в жизни всего два периода – ожидание любви и ожидание смерти.

Любви я уже не ждала. Сгребла все журналы, какие были в квартире, вышла на лестницу и спустила в мусоропровод.

«В стране вот-вот что-то произойдет». Пророчество Германа я вспомнила в понедельник, 17 августа 1998 года. Хотела снять с банкомата денег, но операции были заблокированы.

В моем банке сообщили, что Центробанк объявил дефолт.

Руководство «Нордфармы» сказало не паниковать. Это временная, чисто техническая задержка, и в ближайшее время они найдут способ выплатить зарплату, в соответствии с договором, как и раньше, в валюте. Мы должны сосредоточиться на работе, а не забивать голову проблемами финотдела. Только как тут не забивать: если платежеспособность населения рухнет, продавать лекарства по мировым ценам окажется невозможным!

Именно это случилось ровно через неделю. 25 августа курс доллара на ММВБ в результате торгов вырос к рублю сразу на 10 % – и мы услышали о траурном «Черном вторнике». После этого рублевые цены поехали вверх, но догнать их народ не спешил, не было шанса. Большинство поджимали хвосты и затягивали пояса. В особенности – бюджетные служащие.

Герман… А ведь он тоже бюджетный служащий. Хоть и деляга. Он поступил благородно. Хоть и подлец. Не бросил семью в нищете. Накануне дефолта. Он их пожалел, все правильно, настоящий мужчина.

А меня? Кто пожалеет меня?

Как же подмывало ему позвонить! Или послать эсэмэску. Кольнуть, как-то дернуть, напомнить. Но я била себя по рукам. Он молчит – значит, все кончено. Да и что, собственно, «всё»? Была ли это любовь?

Не знаю. Возможно. Наверное. Да. Не всякой любви суждено быть до гроба. Увы. Я его, как могла, покорила, он, как мог, за меня заплатил. Поделился энергией жизни. Но не всей. Далеко не всей.

И тут меня озарило: все дело в энергии жизни! Вот только жизнь – долгая штука, дольше любовных романов. Однажды роману приходит конец, ничто не держит, ты снова свободна – иными словами, можешь гордо идти по́ миру. Хорошо, если сама зарабатываешь. А если потеряешь работу? Что тебя ждет? И что ждет твоего ребенка? Что? Нет, нет, мужчина должен быть рядом, каждый день, каждый год, независимо от дефолтов, смены правительств или катаклизмов природы. Любовь конечна, деньги условны, все может случиться, не зарекайся, а энергия жизни нужна тебе вплоть до смерти. Поэтому нужно быть замужем. Нужна надежная для мужчины привязь. Нужно, чтобы мужчина постоянно принадлежал. Нужны законные основания мужчину себе подчинить.

Нужна безраздельная над мужчиной власть.

Я снова жила с моим Сладким. Семья. Было горько осознавать, что он прохвост. А что делать? Не выгонять же из дому. Как-никак, отец Малыша. Да и вел он себя теперь прилично. Похоже, остепенился. На яхту больше не ездил, с работы возвращался пораньше. Я нет-нет, да заглядывала в его глаза. Там зияла мертвая пустота. А что подсказывало мое сердце? В сердце висело безмолвие склепа. Как ни крути, по всем признакам выходило, что присоска отпала, роман завял. Неудивительно – после дефолта он мог заработать, благодаря своим скорпионам, лишь на поддержку собственных жалких штанов.

К концу года доллар стоил уже двадцать один рубль – против шести «деревянных» минувшего лета. Мы ползли в тьму нищеты. Навстречу ползла депрессия. Из развлечений бесплатным остался только лишь телевизор.

Помню, смотрели передачу, посвященную декабристам. Эти романтики хотели сделать жизнь лучше и подняли мятеж, пытаясь свергнуть тогдашнюю законную власть. Развязка известна: зачинщиков ждала виселица, а остальных соучастников сослали в Сибирь. Передачу вел занудливый дядька, имеющий склонность к лирическим отступлениям, а также к вольной трактовке исторических фактов с проведением параллелей и утверждением собственных выводов. Он, в частности полагал, что царский режим был весьма либеральным. Для сравнения взял тиранию эпохи Сталина. Когда декабристы пошли по этапу, за ними поехали верные жены, и «души прекрасным порывам» царский режим не препятствовал. А вот в чудовищные репрессии сталинизма, когда стали арестовывать жен высшего руководства страны, ни один из высоких мужей не дерзнул за супругу вступиться и, уж тем более, отправиться с ней в лагеря…

Внезапно мой муж начал мелко трястись. Я даже перепугалась: что это с ним такое случилось? Схватившись судорожно за живот, подтягивая колени, он медленно скрючивался, лицо исказилось – и вдруг толчками посыпался смех:

– Идиот! Какой же он идиот!.. Вроде, взрослый мужик, а так… так ничего и не понял!.. Считает… считает, что они не поехали, потому что… боялись Сталина… Ну, идиот! Полнейший кретин!..

Я не поняла, чему он смеется. Спросила. Он не ответил, только покатывался, аж на пол сползал. Я переключила канал, а он продолжал сотрясаться в истеричном, рыдающем хохоте. И потом, в течение дня, еще несколько раз, ни с того ни с сего, начинал похохатывать. В этих всплесках звучала нотка безумия. Мне сделалось жутко.

Я не знала, чего от него ожидать.