1
Молодость однажды заканчивается.
Вы это осознаете, когда начинают умирать родители. Даже если покойник для вас не особенно родной человек, вы все равно огорчаетесь.
Весной 2007-го скончался отчим.
Все к тому шло. Он хронически себя убивал. Алкоголизм – популярнейший способ нашего мужика. В последнее время, по жалобам мамы, пил он особенно люто, совсем ненадолго выныривая из запоя, и вновь погружаясь в проспиртованное отсутствие. Похоже, там ему было лучше, чем здесь. Мама измучилась приводить его в чувство, придавать более-менее человеческий вид. Вместо благодарности получала скандалы. Мамина жизнь превратилась в подвиг. Отчима тоже тянуло на подвиги – на свои личные, за пределами дома.
Его нашли в гараже, за рулем остывшей машины. Утром. А из дому он ушел накануне, в ночь. Зажигание было включено. Аккумулятор сел. Бензин – на нуле. Окоченелое тело – сплошь в ярко-розовых пятнах. По заключению судебно-медицинской экспертизы, все свидетельствовало об отравлении выхлопными газами.
Когда мама показала мне эту бумажку, в ее глазах, кроме скорби, остро мелькнуло что-то еще, пострашней.
Да, они поругались. Ничего особенного, как обычно. Пьяный муж, истерзанные нервы жены. Он порывался «пойти погулять», а она его не пускала, потому что «куда в таком состоянии, к тому же на улице – ночь». В нем взыграл дух противоречия. Стал буянить. Полез драться. В конце концов, отшвырнул жену и хлопнул дверью. Ушел. Мама вдогонку не побежала, я ее понимаю, такое бывает, иной раз захлестнет, прямо думаешь: «Чтоб ты, скотина, сдох!» Он шатко доплелся до гаража. Открыл в воротах врезную дверцу, которая тут же за ним и прикрылась от ветра. Плюхнулся на сидение. Вставил ключ и завел мотор. Подняться уже не смог. Уснул незаметно. Много ли пьяному нужно.
Словом, несчастный случай. Нелепый. Закономерный.
И все же, в моих мыслях занозой сидел вопрос.
Когда поминки закончились, я не смогла его не задать:
– Мама, ты подливала ему «Релаксам»?
В ее глазах опять мелькнуло то самое, пострашней. Она тут же глаза отвела. Этого было достаточно. Но мама снова на меня посмотрела и тихо произнесла:
– Ты правильно догадалась. Наверное, дозу переборщила.
На обратном пути я обдумывала случившееся. Рядом дрых ничего не подозревающий Сладкий. На поминках он с удовольствием назюзюкался с незнакомыми мужиками, виденными в первый и последний раз в жизни. Судя по физиономии, чувствовал он себя прекрасно. А вот меня неотступно мутило и крутило живот. Я была за рулем, ни капли не выпила, и мутило меня оттого, что «Реласкам» поставляла для отчима именно я.
Мы никогда больше с мамой это не обсуждали. Зачем? По умолчанию установилось табу. Тема закрыта. Лишь одно для меня осталось неясным: то была случайная передозировка? – или мама сознательно отравила осточертевшего мужа?
В конце весны мама позвонила мне на мобильник.
– Доченька, как ты там поживаешь?
– Нормально… – Я ответила машинально, но почему-то сразу подумала, что, вероятно, все не так хорошо, как мне кажется.
– У нас тоже все – слава Богу. Живем… Сестричка, вот, шлет огромный привет. Только стесняется… Устроилась на работу вроде твоей. Называется, менеджер по продажам. Ходит теперь со значком «Спроси меня как?»…
Я кашлянула. Не стала маму разочаровывать. Хотя, конечно, обидно. Недалекая женщина искренне полагает, будто дебилка с ярким значком может считаться того же полета, что и специалист с высшим образованием и долгой карьерой.
– Слушай, доченька. В нашем городе никакой перспективы. И я подумала… Ты ведь в столице, знаешь, что там и как… Сестричка хочет к тебе приехать, попробовать свои силы…
– Мама, а где она будет жить?
– У тебя. Для начала…
Повисла пауза. Эта пауза висела давно, все минувшие годы моей жизни в столице, но только сейчас до меня дошло, что провинциальный синдром имеет все шансы никогда не закончиться. Хорошо хоть, мама не знала об отдельной квартире, которая досталась мне в память о личной драме. А то по душевной своей простоте могла б и уверенней замахнуться. С нее станется. С ее материнской любовью. И еще я припомнила, как сама приглашала маму пожить, когда некому было сидеть с Малышом. В то далекое время она не смогла. Опять же, из-за сестрицы. Я не злопамятна. Просто, реалистична.
– Извини, мама – нет.
Мы еще с ней о чем-то поговорили, но как-то фальшиво, только бы разговор закруглить. В душе сгустился мутный осадок. Чужие дети никому не нужны.
Но вот что странно: для чего маме понадобилось остаться одной?
А однажды зазвонил городской телефон. В трубке молчали. Уже было лето. Внезапно подумалось: неужели сестрица? Все более раздражаясь, я несколько раз повторила «Але!»
– Привет… – наконец, прозвучал неприятный мужской голос.
– Кто это?
– Не узнаешь?
– Извините, нет.
– А тебя сразу узнал. Столько лет, а голос все тот же.
– Разве мы с вами знакомы?
– Когда-то мы были на «ты». Такое не забывается… Ладно, напомню. Тебе о чем-нибудь говорит имя Макс?
Меня как ужалило. Жар – и сразу кинуло в холод. Призрак из прошлого. Только этого мне не хватало.
– Как вы… ты… Откуда у тебя телефонный номер?!
– Следователь поделился. Кстати, шлет тебе горячий привет.
Я вдруг вспомнила, как в последнее время, по всякому конфликтному поводу, муж повадился повторять: «Прошлое всегда с нами». Они что, все против меня сговорились?
– Что тебе… вам от меня нужно?
– Встретиться.
Я представила чужого мне человека, разукрашенного блатными наколками, с печатью черного опыта на лице, с колючим взглядом законченного уголовника.
– Мне очень жаль, но я не знаю никакого Макса. И не знаю никакого следователя. Вы ошиблись.
– Не может быть… – Он проговорил точные цифры моего телефона.
– Да, все верно. Но по этому номеру живет совершенно другой человек.
Нажала рычаг, положила трубку, сердце бешено колотилось. Секунды тянулись, складывались в минуты, в десятки минут. Он не пытался перезвонить. По крайней мере, в ближайшее время. А дальше – кто знает.
С того звонка в груди прописалась тревога.
Тем летом вообще была тревожная атмосфера.
На работе начались пертурбации. Кого-то повысили. Многих уволили. По офисным коридорам ползали слухи один неприятней другого. Наметилась тенденция к сокращению штата и ужесточению плана продаж.
Рынок насытился, конкуренция приняла форму удушья. Мы знали, что наш главный соперник «Зюйд лаборэтриз» давно продвигает свою продукцию исключительно на «откатах». Руководство «Нордфармы», в свою очередь, раскошелиться не жалело. Продолжало пудрить мозги старыми сказками о «высокоэтичной компании». Но долго ли можно протянуть на одной «довериловке»? Ключевые заказчики стали циничными, развращенными. У их кабинетов представители фирм едва ли не толкались локтями. Бизнес превращался в давление. Давление нарастало.
Все чаще слышались разговоры о «глобализации». Такое модное, универсальное слово. Кого ни спросишь, что это для нас означает, никто толком не мог объяснить. Потому что сами не знали. Только делали умный вид.
Меня не оставляло предчувствие неизбежности перемен. И похоже, не в лучшую сторону. Когда я накладывала перед зеркалом макияж, в глазах читалось усталое беспокойство. Хотя, ничего страшного, вроде, не происходило. Вообще, выглядела я как-то не очень. Ярко, но без огня. Возможно, напрасно к себе придиралась. Только как же не придираться? – здесь разрыхлилось, там отекло, тут нависло, подернулось сеточкой, прорезалось линиями, собралось в резкие складки.
И еще, я стала бояться подходить к телевизору. Стоило включить, непременно что-нибудь да случалось: то самолет разобьется, то поезд сойдет с рельс, то наводнение, то пунами, то ураган, то вырвет с корнем турбину какой-нибудь сибирской ГЭС, то сплющит в гармонь сотню машин какого-нибудь европейского автобана.
Я понимала, все эти частности между собой не связаны. И в то же время, общее впечатление складывалось угнетающее. Наверное, я просто устала. Расстроились нервы. Надо бы высыпаться получше.
И почему-то «Релаксам» перестал помогать. Хм… Странно.
2
В конце августа перемена случилась.
Новый бизнес-сезон начинается в сентябре, и «Нордфарма» готовилась вклиниться в рынок с ударным новаторским препаратом. Под этот проект формировалась команда из наиболее пробивных продавцов. Требовался и новый тим-лидер.
Руководство избрало меня.
Свершилось! Муки хождения по заказчикам, обивание порогов, выслушивание неприязненных реплик – все это меня теперь не касалось. Мучиться будут другие. Отныне я – менеджер. Моя функция – контролировать. Наконец-то позиция, органичная моему характеру. Не говоря о таких приятных прилагаемых к новой должности, как новая зарплата и новая машина классом выше.
Перед началом сезона для меня, в числе других менеджеров, провели специальный тренинг. Тема учебы – «Менеджер как мотиватор». Помимо лектора присутствовал сам Топик. Нас атаковали словами: «челендж», «ингейджмент», «позитив финкинс». Нас ориентировали на «бизнес-результат». И еще, нас натаскивали на психологическую установку, воплотившуюся в модном слове – «жестко». Мы должны установить жесткую дисциплину. Мы должны вести жесткие переговоры. Мы должны жестко контролировать и жестко промотировать, ибо живем в предельно жесткое время.
– Бизнес – это война! – проповедовал Топик жестко. – Слабохарактерным здесь не место! Или мы, или нас! Конкуренция беспощадна! Мы обязаны оказаться сверху!
Я поймала себя на мысли, что такие мужчины мне нравятся – жесткие, волевые, с блеском агрессии в ярких глазах. Да, смотрелся он вполне ничего: туфли, костюм, вызывающий галстук, голубоватая выбритость, розоватые скулы, прическа – волосик к волосику. Кстати, Дашка о шефе была аналогичного мнения. Мы сидели с ней рядом и периодически перебалтывались. Дашку тоже повысили. Перевели в департамент маркетинга. В связи с новой должностью выглядела она улетно. Шмотки-то ладно, я и без повышения всегда одевалась на зависть. Но Дашка сделала «ботокс», эффект налицо. Может, и мне пора?
Впрочем, я отвлеклась. Главная новость – ей вверили заниматься тем же, что и мне, препаратом. Только с другого конца.
Препарат назывался «Лавеум».
С первой менеджерской зарплаты я решила слегка развлечься. Накупила охапку модных журналов. Позабавило, что их названия теперь писались по-русски: не только фармбизнес вынужден адаптироваться к нашему рынку. Был среди них и давно позабытый мной «Аструс». Взяла его из ностальгического любопытства. Пролистала страницы рекламы, скользнула взглядом по оглавлению.
Мое внимание привлекла статья: «Женщины власти»…
Жизнь агрессивна. Выживание – это борьба. В дикой природе, как известно, выживает сильнейший. Среди коллективных видов животных, где появляется иерархия, самая сильная особь становится вожаком. Как правило, это самец.
В человеческом обществе правят те же законы. Сильная личность стремится взять власть в свои руки. Традиционно на позициях власти тысячелетиями стояли мужчины. Но постепенно дисбаланс выправляется. Все больше женщин ступают на путь карьерного роста, и как результат, достигают серьезных командных высот. Кто сказал, что эффективный руководитель должен быть непременно мужского пола? Вот лишь несколько ярких примеров успешных женщин…
Папесса Иоанна. По слухам, занимала высший пост Ватикана в промежутке между Львом IV (умер в 855 г.) и Бенедиктом III (умер в 858 г.). Официально католическая церковь этот факт отрицает. Было бы удивительно, если бы кардиналы признали свой промах. Легенда гласит, что она родилась в Майнце или Ингельхайме, была дочерью английского миссионера, в 12 лет сошлась с монахом из Фульды и, переодевшись мужчиной, отправилась с ним на Афон. После паломничества обосновалась в Риме, где стала сначала нотариусом курии, затем кардиналом и, наконец, Папой Римским под именем Иоанн VIII.
Жанна д'Арк. Самая легендарная женщина власти. Героиня «Столетней войны» между Францией и Англией. В возрасте 13-ти лет впервые услышала «голоса», которые ей открыли, что ей суждено снять осаду с Орлеана, возвести дофина на трон и освободить страну от захватчиков. В 17 лет объявила об этом, но была высмеяна. Через год, в 1429-м, преодолев Бургундию, оккупированную англичанами, добралась до резиденции дофина Карла VII и убедила поставить ее во главе войска, после чего выдвинулась на Орлеан и наголову разбила захватчиков, выполнив миссию, считавшуюся невыполнимой.
Екатерина Медичи. Уроженка Флоренции. 14-ти лет была выдана замуж за Генриха Валуа, будущего короля Франции Генриха II. Парижская знать окрестила ее «итальянкой» и «купчихой». В 1559-м Генрих II погиб в рыцарском турнире. Медичи стала регентшей при 15-летнем сыне. Двор раздирали интриги. Франция сползала к гражданской войне. Развернулось соперничество между Валуа и Бурбонами, маскированное под конфликт между католиками и гугенотами. С 23 на 24 августа 1572 г. Екатерина Медичи отдала приказ поголовно вырезать гугенотов, утвердив свою власть и оставив истории память о кровавой «Варфоломеевской ночи».
Екатерина II. Период ее правления считают золотым веком Российской империи. Дочь небогатых немецких аристократов. Была выдана замуж за великого князя Петра Федоровича, будущего императора. Муж не проявлял к ней супружеского интереса, имел любовниц, но главное – проводил политику, проигрышную для Российской империи, что вызывало протест у значительной части дворянства. 28 июня 1762 г. в результате переворота под командованием братьев Орловых, Петр III от престола отрекся, и вскоре погиб при невыясненных обстоятельствах, а на царский трон взошла Екатерина II Великая.
Софья Перовская. Член Исполнительного комитета и Распорядительной комиссии подпольной организации «Народная воля». В 1879 и 80 гг. соответственно, участвовала в двух неудавшихся покушениях на Александра II. В 1881 г. возглавила наблюдательный отряд, а после ареста лидера партии, ее гражданского мужа, лично разработала план операции, расставила метальщиков по маршруту и, когда проезжала карета царя, взмахом платка подала сигнал бросить бомбу.
Роза Люксембург. Теоретик и практик революции. Участвовала в основании Демократической партии Королевства Польского и Литвы. Защитила докторскую диссертацию «Промышленное развитие Польши». В работе «Накопление капитала» развила учение самого Маркса. Эмигрировав в Германию, сблизилась с Карлом Либкнехтом. Вместе они основали Союз Спартака, который на съезде 1918 г. был преобразован в Коммунистическую партию Германии.
Клара Цеткин. Вплоть до прихода к власти Гитлера представляла в Рейхстаге германскую компартию. Входила в состав ЦК партии, в Исполнительный комитет Коминтерна, возглавляла Международный женский секретариат и Международную организацию помощи борцам революции. Прежде всего, запомнилась по историческому решению, принятому II Международной социалистической конференцией 1910 г., где после пламенного выступления Клары Цеткин был утвержден Международный Женский день.
Мария Бочкарева. Первая в русской истории женщинакомандир. Полный Кавалер Георгиевского креста. Расставшись с мужем, пьяницей и разбойником, решила поступить на военную службу. Шла первая Мировая война. Бочкареву не приняли. Тогда она подала прошение самому царю, и тот высочайшим повелением разрешил. Вскоре она заслужила звание унтер-офицера, а в 1917-м организовала и возглавила первый «женский батальон смерти».
Александра Коллонтай. Первая в мире женщина-министр. Деятель международного социалистического движения. В первом советском правительстве 1917 г. получила пост народного комиссара государственного призрения. Во время Гражданской войны была направлена на Украину, где возглавила наркомат агитации и пропаганды, а также политотдел Крымской Армии. После войны работала полпредом в Норвегии, позже – посланником в Швеции. Таким образом, она стала и первой в истории женщиной-послом.
Индира Ганди. Дочь Джавахарлала Неру, народного героя, борца за независимость Индии. Когда в 1947 г. Неру стал премьер-министром свободной страны, Индира сделалась его личным секретарем. После смерти отца в 1964 г. ей пришлось включиться в политическую борьбу. Наперекор оппозиции, сорокавосьмилетняя женщина с обворожительной улыбкой добилась самого высокого поста в государстве. Ее сравнивали с Дургой, индуистской богиней власти.
Маргарет Тэтчер. На протяжении десяти лет была самой властной женщиной в мире. Уроженка семьи непритязательного торговца дошла до титула баронессы и поста премьер-министра Великобритании. В 1979 г. страна приблизилась к экономическому краху. Не находилось политика, который мог бы взвалить на себя бремя власти. Им стала Маргарет Тэтчер. Она говорила: «Жестко проложите свой курс, следуйте ему честно, и вас ждет успех». За силу характера снискала прозвище Железная Леди.
Беназир Бхутто. Первая в истории женщина, возглавившая правительство исламского государства. Образование получила в Оксфорде. Ее отец был президентом Пакистана. В 1977 г. случился государственный переворот, и вместе с отцом она угодила в тюрьму. В 1979 г. отца казнили. Бениазир была вынуждена эмигрировать. Лидером Пакистанской народной партии стал ее родной брат. В 1980 г. он убит во Франции при загадочных обстоятельствах. В 1988 г. на первых свободных выборах в Пакистане Бениазир одержала победу и стала премьер-министром, а ее муж – министром финансов.
Ангела Меркель. Ученый-физик, доктор наук, пришла в политику после падения Берлинской стены. Стала депутатом бундестага от ХДС. Канцлер Колль взял ее под свой патронаж. Он дал ей должность министра по делам женщин и молодежи, позже – министра по делам окружающей среды, сделал замом главы и секретарем ХДС. Журналисты прозвали ее «девочка Колля». Когда на место канцлера пришел Шредер, «девочка Колля» возглавила кампанию по свержению бывшего шефа и сама стала главой ХДС, а в 2005 г. – первой в истории Германии женщиной-канцлером.
Карла дель Понте. Генеральный прокурор Швейцарии (1990–2007), Международного трибунала ООН по Руанде (1999–2003) и прокурор Международного трибунала по бывшей Югославии (1999–2007). Известна по ряду инициированных ею громких дел. Более всего прославилась как прокурор Гаагского трибунала, по тщетным попыткам добиться ареста лидеров боснийских сербов, а также по процессу против бывшего президента Югославии Слободана Милошевича, который, не дождавшись приговора, скончался в тюрьме от сердечного приступа.
Индра Кришнамурти Нуйи. Носит имя индуистского богавоителя. В 2006 г. заняла пост генерального директора одной из самых известных в мире компаний – «Пепси». В истории делового мира это событие стало знаковым. Сегодня Индра занимает первое место в рейтинге «50 самых влиятельных женщин США». Второе и третье места – глава компании «Ксерокс» Энн Малакхи и президент аукциона «е-Бей» Мег Уитмен.
Мишель Бачелет. Чилийский политик. Дипломированный хирург, эпидемиолог и военный стратег. В 2000 г. – министр здравоохранения Чили, в 2002 – министр обороны. В 2006 г. одержала победу на выборах и стала первой женщиной-президентом Чили, а также четвертой женщиной-главой государства в странах Латинской Америки после аргентинского президента Марии Эстелы Мартинес де Перон, никарагуанского президента Виолетты Чаморро и панамского президента Мирейи Москосо.
Юлия Тимошенко. Экономист-кибернетик по образованию. В 1988 г. открыла сеть видеосалонов. Через год – коммерческий директор молодежного центра, через два – гендиректор корпорации «Украинский бензин». С 1997 г. народный депутат Украины. Была назначена вице-премьером по топливной энергетике. Попала в опалу. Участвовала в «оранжевой революции». В 2005 г. возглавила «оранжевое правительство», а через семь месяцев лишилась должности. Стала лидером оппозиции и на досрочных выборах 2008 г. завоевала премьерский пост вторично.
А может быть, власть – вообще женское слово?
История продолжается. Кто следующий? Присоединяйтесь…
Новая должность открывала новые перспективы.
Для начала, я перевела Малыша в новую школу. С новой зарплатой у меня появилась возможность дать ей образование поприличней, в сравнении с тем, что она получала по лености рядом с домом.
Потом я задумалась о смене семейной машины. В соответствии с нормативом компании, на работе мне выдали «Джетту», новенький люкс-седан, полагающийся менеджеру моего ранга. Сладкий же продолжал громыхать и дымить на проржавевших доисторических «жигулях». Это выглядело уже неприлично. Я убедила рухлядь продать и подыскать что-нибудь более достойное нашей семьи.
Но тут подвернулся дачный участок. Вообще-то недешево. Но это как посмотреть. Прежде всего – престижное направление, и через каких-нибудь десять лет вложение денег себя оправдает. К тому же, от сбагренных «жигулей» осталась болтаться сумма. К тому же, постоянно идет инфляция. К тому же, в банке «Нордфармы» мне предоставляется беспроцентный кредит.
– Почему бы нам не начать строить дачу?
– Ну уж нет! – взбунтовался Сладкий.
Этот разговор состоялся дома, за ужином. Семейное совещание: он, я и Малыш. Мой муж побледнел, заиграл желваками, глаза вспыхнули озверением, саркастический рот стал плеваться словами:
– За всю жизнь ты мне насквозь мозги проела своими разговорами о нехватке денег. А теперь еще и кредит. Прекрасно! Ты что, белены объелась? Когда ты, наконец, успокоишься? У нас все уже есть: одна квартира, вторая квартира – которую, между прочим, мы договорились сдавать до поры, когда вырастет наша дочь и захочет уйти. Мы нормально живем. Какая тебе еще дача? Между прочим, дача есть у моих родителей. И если на то пошло, дача есть и у твоей мамочки. При единственной-то реальной наследнице! Чего тебе, к черту, еще?!
Ужин финишировал в гробовом молчании. Только вилки позвякивали. Да часы на стене сухо потикивали. А потом он позвал Малыша, закрылся с ней в комнате и принялся что-то, в своей занудной манере, втолковывать. Я подслушала. Поначалу не могла разобрать. Какой-то бубнеж. То ли молитва. То ли стихи. Непонятно…
И вдруг до меня дошло: он читает ей сказку. Пушкина. О рыбаке и рыбке.
Сказочник, блин!
С некоторых пор я начала задумываться о мужчинах. В смысле, о современниках так называемого «сильного пола». Как бы и что бы они из себя ни корчили, всех их объединяет скрытая внутренняя ущербность. На работе, на улице, за рулем на дороге, в очереди к кассе, на лавочке у подъезда – или у стойки бара в шикарном отеле. Не важно. Если не пыжатся, их настоящее состояние – флегма. Иной раз бросишь взгляд – вроде, с виду, здоровый мужик. А присмотришься – человек без желаний. Мужеподобное существо с той мутной пленкой в глазах, что отделяет ожидание от доживания.
Сладкий… Ни к чему не стремится. Просиживает жизнь в квартире. Его устраивает роль домохозяйки. Совсем перестал зарабатывать. А стоит намекнуть, что не худо бы чем-то заняться, начинает целыми днями пропадать в зоопарке. Утверждает, будто занимается собственной фермой. Не фирмой, а именно фермой – по разведению скорпионов! Только денег что-то не видно. А он говорит, ему хватает. Конечно, хватает, с моей-то зарплатой. Хорошо устроился. Фермер. Все заботы – на мне.
Вообще, если вдуматься, семья под угрозой. Не только моя. Любая. Все государство. Ведь государство состоит из семей. И не только у нас. То, что всякая женщина изо дня в день наблюдает у себя дома, происходит во всем цивилизованном мире. Настоящего мужика практически не осталось. Так только, видимость, приличия ради. Почему мужчины во всем мире сдают позиции?
Потому что цивилизация все равно погибает?
Или потому что в них иссякла энергия жизни?
Я сделала себе «ботокс». Признаюсь, довольно-таки неприятно, когда тычут иголкой в самую нежность лица. Но, оценив изменения в зеркале, согласилась, что периодически стоит и потерпеть. Дашка сразу заметила. Поздравила с первым шагом. Ее мысль ушла дальше: не пора ли закачать в губы гель? По ее сведениям, в наше время акцент сексуальности перемещается с глаз на губы.
А вскоре по нашей дружбе прошла трещина.
Новый проект буксовал. Рынок пресытился предложениями. От нас же требовалось выполнение плана продаж. Я насиловала команду двойными визитами. Меня насиловал тройными визитами продакт-менеджер. А в офисе подключался сам Топик. Как увидит меня, сразу бежит расспрашивать, насядет и требует показателей. По-моему, он даже не видел во мне женщины. Его отношение меня огорчало. Может, он не мужик? И эта прическа – волосик к волосику. Подозрительно.
Жесткий прессинг все же принес результат: по итогам года план команды «Лавеума» был выполнен. Но когда объявили план на следующий год, горло сдавила невидимая рука эксплуататоров.
Я пошла к Дашке. Которая работает в отделе маркетинга. Именно она планирует цифры по «Лавеуму».
– Что за план? Я думала, мы подруги.
– Это за столиком в кафе мы подруги, – улыбнулась она. – А здесь – ничего личного, только бизнес.
Помню, села в машину. Вставила ключ, завела мотор. Включила дворники, разгребла по стеклу мокрый снег. На площади перед офисом переливалась гирляндами елка. Новый год. Неужели, есть люди, которые еще радуются?
На сидении справа валялся буклет конкурентов. Топик подсунул. Дескать, противника надо знать изнутри. «Зюйд лаборэтриз» двигала препарат, аналогичный нашему «Лавеуму». У них это называлось «Форсекум». Их реклама строилась на коварных вопросах: «Что вы думаете о современном мужчине?» «Как вы считаете, в чем состоятельность мужской силы?» «Бывает ли слишком много силы?» «Можно ли силу усилить?». По-английски обыгрывалось слово «power». Речь шла о власти над эректильной дисфункцией. А по-нашему – о таблетках, стимулирующих потенцию.
Стало противно. А может быть, бизнес – совсем не моё?
3
Я решила поделиться смятением с мужем.
После Нового года потянулся хвост январских каникул. Пьянствовать надоело. Салаты закончились. Мы оба торчали дома. И я подумала: почему бы не поговорить с близким мне человеком? Начала издалека. Заговорила о его скорпионах. Находит ли он в этом занятии удовлетворение?
– Любовь и смерть, – отчеканил он, – две самые важные в жизни вещи. И то и другое присутствует в моем деле.
– В бизнесе то же самое, – подхватила я. – Победа или поражение… Только… В последнее время я сомневаюсь… что это моё. Знаешь, похоже, я уперлась в тупик.
Он взглянул и безжалостно резюмировал:
– Не я заставлял тебя идти на работу, на которой выжмут все соки, а потом выкинут, как использованный презерватив.
Удалился на кухню. Щелкнул. Протяжно вздохнул. По квартире поползла горькая табачная вонь. Какое-то время висело молчание. Он вдруг вернулся ко мне в комнату, продолжая дымить сигаретой, и принялся философствовать:
– Цивилизация, в которой мы существуем, бесчеловечна. Ее цель – высасывать из людей энергию. Не зависимо от политических лозунгов, энергия стекается к тем, в чьих руках сосредоточена власть. В двадцатом веке мужчин высасывали через идеологии. Но к концу той эпохи идеологии себя развенчали, исчезли утопии, ради которых сто́ило проливать свою кровь. На рубеже веков осталась последняя утопия – общество потребления. Поначалу общество потребления высасывало мужчин, подбираясь к их энергии через женщин, но по мере того, как все больше мужчин отказываются в этом участвовать, высасывание переключается уже на самих женщин. Понимаешь? Это вас завлекают рекламой! Это вы тратите деньги на необязательное и даже вовсе не нужное! Это на вас нацелена система активных продаж, и вы сами же на эту систему работаете! Фактически, вы продаете самих себя, что само по себе омерзительно! Но еще большая мерзость – навязчивость этих продаж, навязчивость, возведенная в принцип, в идеологию и стратегию! Стоит ли удивляться, что женщина твоих лет, отдавая энергию безумному потреблению, оказалась практически высосанной?
– Ну, знаешь… Если б ты зарабатывал нормально, я бы с радостью бросила эту, как ты говоришь, мерзость.
– Нормально? А это сколько?.. Я зарабатываю на жизнь. А ты – на бессмысленные амбиции. – Его сигарета дотлела. Он покрутил головой, плюнул в ладонь и утопил окурок в слюне. – Пойми, от амбиций вполне можно и отказаться. Какое же это наслаждение – сойти с дистанции! Все бегут, задыхаются, глаза навыкат, язык на плече, а ты лежишь на травке и просто смотришь в небо…
– Да уж… Если все мужики станут думать, как ты, ключевые позиции в обществе и впрямь займут женщины.
– Конечно, займут. И это общество вымрет.
– Ты не веришь, что женщины смогут править?
– Я не верю, что мужчины смогут рожать.
Последняя фраза заставила призадуматься. Рожать? А что, возможно, для меня это выход. Отказаться от амбиций… Сойти с дистанции… Лечь на травку и просто смотреть в небо… Стать обыкновенной, нормальной женщиной… Хм… Я размышляла в течение дня, и чем дольше об этом думала, тем больше мне нравилась идея быть матерью. Ребенок? Опять? Почему бы и нет. Один – это маловато. Я вполне бы могла еще родить.
К вечеру я созрела. Выслушав мой энтузиазм, Сладкий нахмурился и ответил весьма странно:
– Рожай. Но без меня. Чтобы постоянно чувствовать свое одиночество, мне достаточно вас двоих.
В конце февраля «Нордфарма» вывезла нас на «кик-офф». Надо признать, что если не с мужем, то, во всяком случае, с корпорацией, удовлетворялась моя страсть к путешествиям. За прошедшие годы где я только не побывала. Турция, Египет, Греция с Кипром, Арабские эмираты, Израиль, Марокко, Тунис, Французская Ривьера, Итальянская Адриатика…
А на этот раз я улетела не только подальше, но и уровнем выше.
«Кик-офф» организовали для узкого круга. Со всех регионов собрали менеджеров по «Лавеуму». Нам устроили тренинг. «Будь лидером!» – таков был ударный рефрен энергичной психологической накачки. Кое-что для меня открылось по-новому. Лидерство – это не вести за собою в атаку. Лидерство – это дисциплина достижения цели. Есть цель, есть срок, а как этого достичь – твое личное дело, хоть вывернись наизнанку, хоть укуси собственный хвост.
Роздали буклеты. Реклама «Левеума» в виде опросников: «Что вы думаете о положении современной женщины?» «Как вы считаете, в чем состоит женская миссия?» «Не пора ли женщине брать ситуацию в свои руки?»…
Между прочим, абсолютное большинство новых менеджеров, которых назначили двигать на рынке «Лавеум», были представлены женским полом. Мужиков – единицы. Что это? Совпадение? Или стратегия? Каждого обязали провести свою презентацию. Я промямлила какой-то пафосный бред. А вот Дашка выступила убедительно, с диаграммами и цифрами, с анекдотами и лирическими отступлениями, и когда доклад завершился, захлопал в ладоши сам Топик, и вслед за ним подхалимский зал грянул аплодисментами. Я даже приревновала. В профессиональном, карьерном смысле. Эффектно подать себя руководству – тоже качество лидера. Да и вообще она молодец. Не побоялась закачать в губы гель. Получилось удачно. Весьма сексуально. Лидер.
Ведь и я на счет губ подумывала. Да передумала. Моему мужу это не нужно. Ему вообще ничего не нужно.
И тут, среди тренинга, меня кольнула далекая мысль: пора брать семейную ситуацию в свои руки.
Если честно, участок под дачу купила еще зимой. Просто, презентацию отнесла на начало весны. Сладкому не сказала. Зачем? Любую мою активность он принимает в штыки. Но уж если я что задумала – так и будет.
Ясным мартовским днем мы отправились за город. Я вела «Джетту», муж сидел справа, сзади – Малыш. Нашу вылазку я обозначила как семейный тим-билдинг. В шутку, конечно. Нельзя сразу пугать мужчину серьезностью намерений. Вообще, если вдуматься, строительство в наше время все больше становится женской прерогативой. Например, по слухам, весь строительный бизнес столицы – в руках жены нашего мэра. Чем я хуже? Дело ведь не в масштабе свершений, а в принципе управления. Ребенка я родила. На второго – муж не отваживается. Что остается? Построить дом, насажать деревьев.
Затормозив напротив участка, я, наконец, объявила смысл нашей вылазки.
– Сумасшедшая, – оценил меня муж.
Приблизительно к такой реакции я приготовилась. Но не к такой едва сдержанной злобе, которая полыхнула в его зрачках. Мы вылезли из машины. Он тут же яростно закурил.
– Вообще-то, я ученый, а не строитель.
– А что, разве ученый не может быть мужиком?
– Можно и микроскопом гвозди забивать… Я не буду в этом участвовать.
– А ты уже участвуешь. Чтобы купить участок, я взяла в банке кредит.
Зря я об этом ляпнула. Но слово – не воробей. Мужа будто раздуло внезапным порывом ветра. Казалось, еще немного, и он взлетит над заснеженным полем. Нет, не взлетел – но обрушился в ругань. При Малыше. Стал обвинять меня во всевозможных смертных грехах, начиная с того, что такие, как я, толкают цивилизацию к катастрофе, и кончая тем, что я загубила всю его молодость, а теперь еще вознамерилась загубить и старость.
Тут и я обозлилась:
– Ты просто ленивый! Не хочешь немного напрячься!
– Я знаю другую правду: жизнь не должна быть вытягиванием жил!
– Я-то всегда была активной, не позволяла душе лениться!
– Да, конечно! Учитывая, где у женщины находится душа…
Начались дерганые перемещения по местности. Он – на участок, я – за ним. Он – на дорогу, я – не отстаю. Он – по периметру, я – режу по диагонали. Он – вокруг машины, я – через салон. В конце концов, он удрапал в чистое поле; остановился, по колено в снегу, в гордой непримиримости, в этакой позе отвернувшегося великого трагика, непо́нятого пошлыми современниками. Но долго ли он мог там актерствовать? Ступая по его же следам, я приблизилась, миролюбиво неся более конструктивное предложение, чем его огульное неприятие жизни. У меня в багажнике были заранее приготовлены: моток проволоки, рулетка, топор. Я попросила его только отмерить, вбить колышки и огородить наш участок, а то, как растает, соседи могут оттяпать лишку. Строить дом-то ему самому не придется. Для строительства я планирую нанять таджиков.
– Приглашай таджиков, узбеков, хоть самого шайтана! – возопил он на всю округу. – Я строить дачу ТЕБЕ не-бу-ду!!!
Размахивая руками, задирая намокшие ноги, он выбрался на дорогу и, не оглядываясь, зашагал. Всем решительным видом своим демонстрировал, что продолжать дискуссию не намерен, и вообще, до города доберется пешком. Мы с Малышом потерянно переглянулись. Мелькнуло острое чувство, будто нас бросил отец семейства. Она кинулась папочку догонять. Я положила топор в багажник, села за руль, завелась и медленно тронула следом…
То, что бизнес – это война, я успела усвоить. Только не предполагала, что линия фронта проходит через семью.
Позиция мужа была мне ясна. Но что за ней кроется – непонятно.
В душе подняла голову и вновь свернулась кольцом подозрительность.
Знаете, как сходят с ума?
Постепенно. А вот сам момент сумасшествия случается вдруг.
Представьте, что вы живете в нормальном мире, где все знакомо, понятно, разумно. А теперь представьте: все те же знакомые вещи, которые вы привыкли определенным образом понимать, постепенно теряют свою однозначность, становятся подозрительными, отчужденными – и вдруг раскрываются в совершенно враждебном, направленном против лично вас, качестве.
Я где-то читала, что окружающий мир подает нам знаки. Сложность в том, чтобы правильно их прочесть.
С некоторых пор я начала критически ко всему присматриваться и прислушиваться, потому что поняла, что ничему нельзя доверять.
И это так страшно.
Помню, накануне 2008-го года гражданам запретили в новогоднюю ночь взрывать петарды. Я настроилась наконец-то нормально поспать. Черта с два – фейерверки грохотали еще больше, чем раньше! Ну разве не бред?.. Я тогда подумала: действительно люди так любят петарды, что готовы рискнуть перед рыщущей злой милицией? Или, на самом деле, им нравится нарушать запрет? А может быть сам запрет – это ловкий маркетинговый ход?
Или взять этот, то ли «птичий», то ли «свиной» грипп. СМИ все уши нам прожужжали: «а-эн-один-аш-один». Это что, действительно такой страшный вирус? Или грамотный промоушн противовирусного препарата?.. Чем питаться? Продукты должны быть экологически чистыми, без консервантов и ГМО. Но где гарантия? Даже вода, которая продается в пятилитровых канистрах, даже фильтры для очистки водопроводной воды – действительно ли это тот самое, что заявлено в аннотации, – или примитивное, циничное надувательство?.. Нет квартиры, которая не может быть взломана. Нет машины, которую не могут угнать. Нет такого людного места, где не может быть взорвана бомба. Даже безопасность компьютера, стоит включить, и та под угрозой…
Но действительно ли настолько все страшно? Или все эти страхи придумали страховые компании, которые искусственно нагнетают общественную тревожность, чтобы делать на страхе свой устрашающий бизнес?
Страшно даже не то, что с вами может что-то случиться, а то, что вы не знаете, где правда, где ложь, в чем конкретно, когда и каким образом вас обманывают, а раз так, значит, все окружающее – подозрительно.
А тут еще муж со своим «Я строить дачу тебе не буду». Я так и не поняла: не будет он? – или не будет мне? Как я его ни пытала, замкнулся что партизан. Я воздействовала и лаской, и истерикой, и Малыша подключила. Муж – ни в какую.
Кстати, с «дачи» в тот раз мы вернулись все же втроем. Он был вынужден сесть в машину. Ехали молча. Я физически ощущала в закрытом пространстве салона высоковольтное поле испепеляющей ненависти.
Уже в столице, на светофоре, на придорожном щите я увидала плакат: бледное лицо женщины с тревогой в глазах. «Неотложная психологическая помощь»… Телефон доверия… Круглосуточно…
Окружающий мир подает нам знаки…
Мне озверело сигналили сзади…
А потом прозвенел тот странный звонок. Я находилась дома одна. Так получилось. Неважно. В последнее время городской телефон звонил исключительно редко, все больше мобильник. Я подняла трубку. Без всякого чувства.
Молчание.
Я сказала «Алё!». Несколько раз повторила. Никто не ответил ни словом, ни звуком. Молчание длилось и длилось, наливалось тяжестью, мрачным смыслом, угрозой… Вдруг захлестнул страх, я нажала рычаг. И долго не отпускала.
Кто это? Макс? Герман? Кто-то еще? Но кто! Что ему нужно? Почему он молчит? Зачем он меня преследует? О Боже, в последнее время совсем расшатались нервы. Реагирую на всякую ерунду.
Однако то, что я про себя назвала ерундой, засело в сознании и продолжало меня отравлять. Словно портрет мертвеца, повешенный на виду, тот звонок день за днем оставался со мной. У меня расстроился сон. Пропал аппетит. Испортилось настроение. Не хотелось ни с кем разговаривать, никого видеть. А периодически накатывало жуткое беспокойство, настоящая паника, стремление куда-то бежать, сделаться маленькой, незаметной, забиться в темную щель, где никто меня не сможет найти.
Такого со мной никогда еще не бывало. Я понимала: это явная патология. Вспомнился придорожный плакат. Лицо у тревоги – женское.
Обратиться, что ли, к психологу? Или само рассосется?
Не рассасывалось…
4
Когда-то давно я познакомилась с одним психиатром, еще в мою бытность работы на «Релаксаме». Он показался мне порядочным человеком. И, к тому же, профессионалом своего дела. Теперь я вспомнила о том далеком знакомстве. Нервы напомнили. И продолжали напоминать. Больница, где он работал, называлась «Клиника Неврозов».
И я сдалась. Решила пойти к нему.
Я нашла его там же, все в том же качестве. На двери кабинета висела именная табличка. Виктора Марковича не оказалось на месте, но проходящая мимо сестра сказала, что он в отделении и скоро освободится. Я села на кушетку, как обыкновенная посетительница. Точнее, как пациентка. Еще точнее, как больная на голову. Надо сказать, ожидание не из легких – поглядывать на облаченных в пижамы, слоняющихся по коридору психов.
Рядом сидела неприятная дамочка. Она сразу не преминула мне уточнить, что, оказывается, давно заняла очередь. Очередь состояла из нас двоих.
«Знаете, – неожиданно сказала она с доверительностью, – лично я вообще никогда не нервничаю. А если приходится, делаю вот так!» – и жестко вонзила ноготь в кутикулу другого своего ногтя. Бросилось в глаза, что все ногти у нее разной длины и все кутикулы разворочены до живого мяса. Захотелось немедленно отсюда уйти.
Он шел мне навстречу и смотрел с радостным узнаванием.
«Сколько лет! Сколько зим! Какими судьбами?» Усадил в глубокое кресло. Предложил мне чаю. Засуетился. Пошутил про свой белый халат, которым пользуется исключительно редко: в психиатрии кто первым успел надеть халат, тот и доктор. В общем, держался без всяких барьеров, по-приятельски. Однако когда я сказала, что не с визитом, а с личной проблемой, не удивился ничуть, только перестал балагурить, сел в кресло напротив и подпер пальцем висок.
Я не знала, с чего начать. Ничего определенного. Какие-то впечатления, домыслы, чувства – обрывки, клочки. Но все они складывались в тревожную ауру направленной на меня угрозы. Он посоветовал начать с конца: припомнить, событие, которое встревожило меня в последнее время?.. Событие? Звонок! Кто-то позвонил и молчал!
– Так-так… – Он вдумчиво закивал. – Стало быть, звоночек…
Повисла пауза. Виктор Маркович смотрел на меня взглядом, который я помнила еще по той, прошлой жизни, когда он случайно узрел во мне нездоровье и пригласил, если что, обращаться. Глаза сквозные, отсутствующие. И, одновременно, пронзающие, будто в каждом по рентгеновскому аппарату. Страшно подумать, сколько лет мелькнуло как миг. А сколько ему самому? Пожалуй, лет на пятнадцать старше меня. Высокий лоб с благородным зачесом назад. Штришки седины поверх гладких темных волос. Лицо худощавое, в морщинках характера, но без обрюзглости. И снова глаза – бледно-серое небо в обводке усталых век.
– Нам придется дойти до сути вашей проблемы, – сказал он. – Для начала, я подвергну вас психоанализу.
– Психоанализу?.. Который придумал Фрейд? Этот маньяк?
– Склоняю голову перед вашей начитанностью… – Слегка улыбнулся. – Психоанализ с тех пор ушел далеко вперед. Но кое-что от Фрейда применимо и в наши дни. В частности, его метод свободных ассоциаций. Сейчас вы будете, не задумываясь, произносить слова…
Объяснил мне, в чем сущность методики. В моем подсознании заложена информация, которая изнутри на меня давит, только я этого не осознаю и переживаю конфликт как чувство тревоги. Чтобы выздороветь, нужно разрушить конфликт. А для этого требуется осознать причину. Причина – конкретный образ, но он может по-разному называться, таиться под маской различных слов, которые, в свою очередь, прикрыты другими словами. Этот клубок предстоит распутать. Я должна говорить первое, что приходит на ум, не задумываясь, не останавливаясь, сплошным потоком, каждое слово будет вытягивать за собой следующее – и так далее, по нити ассоциаций.
Он пощелкал клавишами компьютера. Приказал мне сесть поудобней. Затенил жалюзи. Придвинул ко мне микрофон. В последний раз нажал клавишу, а сам расположился в сторонке.
– Готовы? Закрыли глаза, начали!..
Не знаю точно, сколько времени я болтала. Сперва было трудно. Нелепо, неловко, скованно. А потом прорвало, потекло, побежало, ускорилось, все быстрее, все безогляднее. Я расслабилась.
Он прервал меня вдруг. Сел за компьютер. Сосредоточился. Пояснил, что программа обрабатывает информацию и скоро выдаст слова, которые в данном случае наиболее актуальны. Наконец, заключил:
– М-да… Человеческого в вас совсем мало… – Бросив взгляд на меня, тут же добавил: – Не волнуйтесь. Это нормально. Во мне – еще меньше. Все мы – жертвы войны с природой. Притом что в глубине остаемся самими собой… Однако как же вас изнасиловали. Взгляните-ка…
Я взглянула. Лидировало слово «бизнес». Затем – «менеджер», «экшн-план», «челендж», «дитейлер», «тим-билдинг», «коучинг», «ключевой заказчик», «работа на результат», «бонус». Замыкало десятку, ни с того ни с сего, «скорпион».
– Вот уж не думала, что состою из всего этого.
– Не только. Но главным образом. Слова не врут. Это – то, чем забито сознание и вытесняет вас настоящую. Наша задача – вернуть вас к самой себе.
Неожиданно я заметила, что ковыряю ногтями кутикулы. Меня это поразило. Я насильно вцепилась в подлокотники кресла.
– Виктор Маркович, вы мне поможете?
– Если сама захотите помочь себе… Да, и зовите меня просто Виктор.
Мы условились. Я буду приходить к нему по потребности. Свои сеансы он назвал словом «гештальттерапия». Пояснил значение термина: «гештальт» – это целостная структура, в принципе невыводимая из образующих ее компонентов. Жизнь человека – и есть эта целостность. Но в рутине и суете она распадется на обрывки, клочки. Они засоряют сознание, мельтешат, затуманивают, а наша задача – вычленить главное, жизненно важное. Цель психотерапевта – сфокусировать клиента на настоящем, на происходящем именно «здесь и сейчас», пресечь рациональные интерпретации и научить доверию к подлинным чувствам, которые есть индикаторы наших потребностей. В конечном счете, клиент берет на себя ответственность как за реализацию этих потребностей, так за отказ от реализации. Душевное благополучие человека – в его собственной власти. Но только в той степени, в какой он сам на это решится.
Провожая меня, уже у двери, он сказал:
– А что до Фрейда, вовсе он никакой не маньяк. Его последователи, конечно, отвергли своего учителя. Подобно вам, упрекали в чрезмерной акцентуации на сексе. Мол, старик спекулировал этой щекочущей темой… Ну а что им оставалось делать, этим ученым? Каждый хотел сказать в науке свое слово, и они говорили. Только знаете, что любопытно? За прошедшую сотню лет, несмотря на множество новых теорий и школ, никто не смог доказать обратного: будто это – не самое важное в жизни.
– Что именно?
– Либидос и Танатос. Любовь и Смерть.
В июле состоялся очередной «кик-офф». Так далеко нас никогда еще не возили. Похоже, «Нордфарма» решила осваивать южное полушарие. Мы прибыли на экзотический остров Бали.
Снова – отель, рестораны, доклады, сессия тренингов. Запомнилась лекция по «эмоциональному интеллекту». Казалось бы, интеллект и эмоции – противоположные свойства натуры: или ты чувственная, экспрессивная дура, или расчетливая, хладнокровная деспотица. А вот психологи бизнеса обнаружили, что это не так. Человек креативный, а только такие добиваются результата, должен работать, прежде всего, со сферой эмоций. Прикладное актерство, позволяющее увлечь клиента. В этом суть эмоционального интеллекта. Эмоции должны служить достижению цели. Кто управляет эмоциями, тот берет над людьми власть. И, между прочим, подсчитано: 80 % бизнеса делается исключительно на эмоциях…
Перед сном решила пройтись в одиночестве. Стоял бархатный вечер тропической широты. Черные пальмы на оранжевом небе. Ленивый плеск золотого прибоя. Я прошлепала по ступеням каменной лестницы и пошла по песчаной дорожке в сторону пляжа. Кончились фонари, начался сумрак кустов и деревьев.
Внезапно услышала. И почти сразу увидела.
Смех. И две человеческие фигуры. Отчетливо вырисовывались на фоне заката. Они сидели на пляжной лавке под навесом из пальмовых листьев. Смыкаясь, и размыкаясь, и снова смыкаясь. Они целовались.
Развернулась незаметно уйти обратно. К чему зря смущать чужую романтику? Но тут меня словно молнией поразило. О ужас! Это были Дашка и Топик!
Я попятилась, крадучись, точно преступница. Ай да подруга! Ай да топ-менеджер корпорации! Эка она растрепала его прическу. Смотри-ка, и гель в губах не помеха. Ай да высокоэтичная компания! Ай да «Красная книга Нордфармы»! Ничего личного, говоришь, только бизнес? Вот стерлядь!
Когда вошла в номер, меня потряхивало.
Нет, нет, в лицо я ей не скажу. Зачем? Я не дура. Эмоции должны служить достижению цели. Кто управляет эмоциями, тот берет над людьми власть. Пока помолчу, там посмотрим. Нет, ну надо же так водить меня за нос! «Лавеум», блин!
Неожиданно вспомнился муж. Как он там без меня? Эта мысль скребнула по сердцу тревогой. Я прикинула разницу часовых поясов: если здесь уже ночь, то у него… тоже, в общем-то, вечер. Должен быть дома. Набрала номер домашнего телефона. Дома его почему-то не оказалось. Тогда позвонила ему на мобильник: «Ты где?»
Он встречался с клиентом. По поводу скорпиона.
Нас разделяли тысячи километров.
5
Осенью опять к нему обратилась.
Во мне продолжала сидеть тревога. Я чувствовала, в моей жизни все как-то не так: вроде, внешние обстоятельства – в рамках нормы, но за рамками угадывался мутный обман, как за доверительностью угадывается коварство, за приличием угадывается скабрезность, или за здоровьем – не выявленная пока болезнь.
Выслушав меня, психотерапевт сказал:
– Да, все не совсем так, как хотелось бы. И совсем не так, как нам, по привычке, кажется. Мы и сами-то не совсем то, чем себе кажемся. Что уж говорить об окружающих? – Он откинулся в кресле и посмотрел в потолок. – Взять меня. Люди думают обо мне не совсем то, что я есть на самом деле. К примеру, находят приятным собеседником, хотя я, по большей части, отмалчиваюсь. Но мое молчание они расценивают как возможность блеснуть красноречием или распахнуть свои недра души, и абсолютно не замечают моего мучительного терпения к их бредовому словоблудию и тоскливым проблемам.
– Это вы обо мне?
– Вам так показалось?
– Да что вы себе позволяете?!
– Ничего особенного. – Он широко улыбнулся. Но не цинично, а дружески. – Всего лишь продемонстрировал, как можно вызвать определенную эмоцию. В данном случае, гнев… Сегодня мы с вами займемся рациональной психотерапией…
Объяснил на пальцах, что такое «психоз». Всякий психоз – это главенство эмоций над разумом. В психиатрии выделяют две большие группы психозов: «маниакально-депрессивный» и «галлюцинаторно-бредовый»; по старинке последний называют «шизофренией». А по сути, это единый процесс. В первом случае преобладает болезнь настроения, во втором – болезнь восприятия. Но первична, так или иначе, эмоция… В случае депрессии процесс начинается со снижения настроения, которое со временем переходит в тоску, в меланхолию, затем – в отчаяние, затем – в апатию и в конечном итоге – в нежелание жить с выходом в решение кончить самоубийством… При шизофрении процесс развивается аналогично. Классический вариант – паранойя, бред преследования. Все начинается с постоянного чувства тревожности, причину которой человек не может себе объяснить. Затем тревожность переходит в навязчивости и фобии; человеку кажется, будто окружающий мир подает ему знаки, все более враждебные, направленные против него лично, и он пытается эти знаки как-то интерпретировать. И однажды в нем вспыхивает озарение. Человек отвечает себе на вопрос «что происходит?». Все случайные знаки становятся неслучайными, словно пазлы складываются в систему, которая исчерпывающе все «объясняет». Только данное объяснение, увы – бред. Некоторое время человек живет в этом ужасе, пытается с ним бороться, скрыться, куда-то бежать, но, в конце концов, понимает, что «преследователи» сильнее. Выход, как правило, тот же – суицид.
– Что же делать?
– Обнажить правду жизни. – Он опять улыбнулся. Но не дружески, а отстраненно, безжалостно. – Только обнажение не так просто, как нам бы хотелось. Главное препятствие для жизненной правды – мы сами. Желание правды – это желание жить в прозрачном, понятном мире, где все предсказуемо и, стало быть, безопасно. Но готов ли к абсолютной прозрачности каждый из нас? Ведь прозрачность делает беззащитным. Не так ли? Отсюда лживость – стремление победить, пусть даже и подло. Но отсюда же – подозрительность, то есть, ожидание обмана. И отсюда же – постоянное чувство тревожности, ну а тревожность – первый шаг к паранойе. Видите, как все взаимосвязано?.. Когда живешь в мире, где ничему нельзя доверять, приходится создавать собственный мир, логическую систему. Только, что бы человек ни придумал, это, как правило, бред, потому что истина не требует выдумки, она уже есть. Истина – это естество, то есть, природа. Мы познаем ее через всегда чувства, то есть, через наши эмоции.
– Постойте, постойте, вы говорили, главенство эмоций ведет нас к психозу.
– Вот именно! Поэтому эмоцию следует, прежде всего, осознать. Затем, дистанцироваться от переживания – и взять эмоцию под контроль рассудка.
– Но это же… противоестественно.
– Это вопрос власти над собственным «я».
Той же осенью случился глобальный кризис. Мы не успели понять, что такое «глобализация», а процесс уже уперся в тупик. Об этом трубили вездесущие СМИ. Хотя по телевизору я смотрела только концерты, а по радио слушала исключительно музыку, до меня долетали клочки информации, нагнетающей атмосферу тревоги, паршивого настроения и мрачных прогнозов. В Америке рухнула ипотека. В Европе сокращались продажи автомобилей. Во всем мире цены на нефть истерически взмыли, а вскоре упали до биржевой меланхолии. Банкротились банки и страховые компании. Сворачивалось производство, росла безработица. Мировые экономисты говорили о развале спекулятивного, годами создаваемого искусственного мироустройства.
Наше правительство придерживалось иного мнения. Дескать, кризис нас никак не затронет. Это у них там, на Западе, ажитация, а у нас – только легонькая нервотрепка, к которой нашему человеку не привыкать, мы всегда жили скромно, за счет природных ресурсов, и значит, ничего страшного не происходит. От этой лжи становилось еще страшнее. Если допустить, что правительство не лгало, а искренне верило в надуманность беспокойства, это смахивало на патологический оптимизм, характерный для маниакальной эйфории, которая рано или поздно для страны обернется глубочайшей, суицидальной депрессией.
В общем, обстановка была весьма нездоровой.
Похоже, глобализация – это когда с ума сходят все.
«Лавеум» продавался все хуже. То ли кризис наших мужчин усилил, то ли напрочь отбил остатки желаний. Годовой план мы выполнили просто чудом.
Но в январе нового, 2009 года, Топик собрал всех менеджеров по «Лавеуму» и объявил столь чудовищный план продаж, что слова возмущения не смогли одолеть удушья. Оказывается, наша цель в обозримом будущем – ни много, ни мало, побить «Зюйд лаборэтриз».
– Кризис, это только для слабых тупик, – проповедовал Топик жестко. – А для сильных, это шанс прошибить стену!
Вот, псих. Он бы еще Пинк Флойд включил.
Я поглядывала на его сверкающие задором глаза и пыталась понять: он прикидывается или спятил? Мы и так сделали план из последних человеческих сил, так ему теперь подавай сверхчеловеческих. Кровопийца! Неужели этот упырь мог когда-то мне нравиться? Даже как лидер – совершенно несимпатичен. Тем более, как мужчина. В его возрасте не иметь ни залысин, ни седины? Похоже, думает он другим местом. Я знала, каким.
– Дашка! – выпалила я с порога, взорвав тишь да гладь отдела маркетинга. – Вы что тут, совсем с ума посходили?!
– А что такое? – невинно зевнула она.
– Пудрите нам мозги своими лозунгами, «сейлз» вкалывает, а «маркетинг» стрижет бонусы! Всему есть предел! Новые цифры плана – безумие!
– План утвердил Топик.
– Вот и образумь его!
– С чего ты взяла, что я могу на него влиять?
Она взирала абсолютно невозмутимо. Цинично лгала мне – ближайшей подруге. Любопытно, как бы исказилась эта физиономия, если на весь отдел объявить о ее шашнях? Между прочим, по правилам «Красной книги Нордфармы», служебный роман карается увольнением. И между прочим, у Топика – жена и двое детей, обе девочки… Черт с тобой. Присосалась – живи. Там посмотрим… Развернулась и хлопнула дверью.
Я шла через офис, тревожно соображая. Никто никому не открывает всей правды. Поэтому ни к кому никакого доверия быть не может. Выскокоэтичная компания? Ха! Корпоративная паранойя!.. Не так ли вся наша жизнь? Непрозрачность. Ожидание обмана. Подозрительность, домыслы, бред…
Мне вдруг подумалось, необходимо почаще контролировать мужа. Я ему позвонила.
Его мобильник был выключен.
6
В январе я снова пришла к нему.
Еще осенью, в последнюю нашу встречу, он рассказывал, как бороться с депрессией или паранойей, если процесс начинает затягиваться. Первое: определиться с причиной. Будь то реальной или бредовой – не важно. А затем, придумать на выбор как можно больше альтернативных причин. Цель – осознать, что, возможно, все не так плохо, как кажется. И второе: осуществлять приятные мероприятия; самые простые, примитивные удовольствия; что-то такое, что, не зависимо от текущего настроения, питает душу позитивной энергией.
Я пыталась. И так, и этак. Не помогало. Искусственные придумки не могли меня обмануть. Гнетущее и нервирующее продолжало во мне сидеть. В том же состоянии к нему и вернулась.
Выслушав меня, психотерапевт сказал:
– Ну что ж… Выходит, эмоции в вас сильней интеллекта… Придется усилить ваш интеллект через внешнюю стимуляцию. – Вонзил в меня взгляд. – Я подключу к терапии гипноз.
Пояснил, что гипноз, в данном случае – это лечебный сон. Через него мы внедряем в сознание определенную информацию, которая должна подавить бредовую доминанту. Фокус в том, что и сон, и бред – родственные состояния. Когда мы видим сон, все происходит здесь и сейчас. И наше прошлое, и ближайшее будущее имеют значение только в той субъективной мере, в какой они вплетены в сюжет сновидения. Всего остального для человека во сне – не существует. Стоит проснуться, сюжет теряет структуру, контур, ускользает в прошлое – и забывается. Остается осадок определенного чувства. Так сказать, эмоциональная квинтэссенция… В бреду – то же самое. Человек в состоянии бреда полностью сконцентрирован только на фабуле бредового вымысла. Причем, он уверен, что фабула, уложенная мозгом в систему, есть открывшаяся ему истина. Все остальное, за пределами этой системы, если оно не работает на поддержание бреда, – слишком зыбко, переменчиво, дробится вероятностями, вариантами, домыслами, – и отвергается как в реальности не существующее… Мы будем действовать на стыке двух состояний. Управлять движением мысли с помощью слов. Это проверенный временем принцип: лечить подобное подобным…
– Клин клином?
– Да, бред бредом.
Он велел мне прилечь на кушетку. В первый момент я почувствовала смущение, но он посмотрел на меня такими пустыми глазами, будто на пути его мысли расположен неодушевленный предмет. Я легла. Он отошел в дальний угол. Двинул стулом, присел. Предложил выбрать любую точку на потолке. Я выбрала. Несколько долгих секунд в кабинете висело молчание. Было немного страшно, немного смешно – и весьма любопытно.
Мне казалось, он должен начать с чего-нибудь вроде: «Вы спокойны… Ваше тело расслаблено… Вам тепло… Вас качает на легких волнах…»
Не угадала. Он начал с другого:
– Представьте себе творческого человека… Художника… Писателя… Ученого… Представьте себе человека, чье занятие необычно, и он посвящает этому всю свою жизнь… А теперь представьте: результат его деятельности для большинства людей оказывается непонятен. Если человек этот признан, он считается гением. Если нет – разумеется, сумасшедшим… Все зависит от внушенной нам точки зрения. А любая точка имеет свойство гипноза. Граница между психической нормой и патологией плавно размыта. Одним словом, ее попросту нет…
Постепенно слова врача начали помогать. Сеансы гипноза тянулись всю зиму, продолжились и весной. Каждая встреча давала импульс к выздоровлению. Я это чувствовала. В противном случае, не стала бы к нему ходить.
Бывали сеансы заведомого внушения. Он что-то говорил, а я в это время где-то витала, словно подвешенная на ниточке его голоса, который длился и длился с усыпляющей монотонностью. Бывали занятия рациональной психотерапией. Он брал для примера какую-нибудь жизненную ситуацию и заставлял меня расчленять ее на простейшие элементы, добиваясь цинизма, который называл объективностью. А бывали и такие, в общем, бестолковые встречи, когда мы просто болтали без всякого направления, как болтают приятели, не особенно близкие в самораскрытии, или коллеги, не особенно загруженные работой.
Его методика, поначалу казавшаяся сумбурной, медленно проявляла свое подлинное содержание. Он с разных сторон подводил меня к одному и тому же, что я должна, в конце концов, осознать. Но – что? Иногда мне казалось, будто я близка к осознанию. Оно то мерцало костерком среди ночи, то дрожало размытым в дожде силуэтом, то мелькало животным за буреломом дикого леса. По-моему, Виктор – он настаивал на исключении отчества – уже знал, в чем корень моей проблемы. Но, когда я спрашивала его напрямую, делался отчужденным Виктором Марковичем и многозначительно качал головой: «Есть я, а есть оно».
А может, не было конкретной цели что-то осознавать? Может, наши беседы и были той самой гештальттерапией, когда целостность невыводима из компонентов, а их совокупность – гораздо больше, чем сумма воспринятого? Не знаю. Во всяком случаем, мне нравилось с ним общаться. Я говорила именно то, что хотела. Он говорил именно то, что считал полезным, и умел чутко молчать, внимательно слушая, глядя в глаза.
Возможно, суть в том, что люди должны разговаривать. То есть, у человека должна быть возможность выговориться – до той степени, до какой вы сами способны решиться.
Как бы там ни было, слово лечит. Это правда.
В конце апреля подсчитали результаты за первый квартал. Продажи «Нордфармы» по всем направлениям значительно снизились. Единственным препаратом, по которому план, невзирая на кризис, был выполнен, оказался чудодейственный «Лавеум».
На собрании офиса Топик вызвал меня на сцену, протрубил в микрофон помпезные поздравления, а затем долго жал и потряхивал мою руку, артистически улыбаясь в сторону зала. Объявил примером для всеобщего подражания. Всем на зависть озвучил внушительный бонус. И уже в кулуарах, с глазу на глаз, накоротке так сказать, окрестил меня «антикризисным менеджером».
Я понимала, это всего лишь слова. Однако слова, произнесенные высоким начальством, имеют свойство удивительно окрылять, даже если ты насквозь видишь весть этот «коучинг» и «мотивацию». Когда вышла из офиса, не чуяла под собою ног. Словно сдала экзамен, который все прочие завалили. Тем более – бонус. Я заработала полное право слегка шикануть. Доставить себе самые простые, примитивные удовольствия.
Села в машину, не спеша прокатилась по центру столицы, припарковалась у брусчатки пешеходного променада. Прошвырнулась по бутикам. Выпила кофе с воздушнейшим круассаном во французской кондитерской. Солнце ласкало. Ворковали и хохлились голуби. На стриженых кронах набухли почки…
А когда добралась домой, эйфория начала улетучиваться. Никого не было. Хотя вечер приблизился, загустел. Я включила свет. По углам сбился войлок из пыли. В раковине – груда посуды. На столе Малыша – разбросанные учебники и тетради. Я позвонила ей на мобильник, она заверила, что уроки сделала и гуляет с подружками на спортивной площадке в школьном дворе. Словом, шлялась. Я сказала, чтоб шла домой. Она стала ныть, затем огрызаться. В конце концов, подчинилась. Или сделала вид? Ее возвращение затягивалось…
Я позвонила мужу. По его словам, он был все еще на работе. Я вслушивалась в эфир. Никаких подозрительных звуков не уловила. Это могло означать, что он действительно в лаборатории, у них там мертвая тишь, скорпионы шума не производят. Но с тем же успехом он мог находиться в любом другом тихом омуте. А как проверишь? Он успокоил, что понимает мое волнение, скоро кончает, собирается домой, планирует без задержек. В его голосе мне почудилась напряженность. Ждать его предстояло куда дольше, чем Малыша…
На душе стало скверно. Конкретных причин, вроде бы, не было, но возникло и нарастало смутное беспокойство. Я неприкаянно слонялась по безлюдной квартире. Время тикало пустотой. За окном наливались лиловые сумерки.
И тут задребезжал городской телефон.
Сердце вздрогнуло и заколотилось, я уже будто знала, еще не подняв трубку, что ничего хорошего этот звонок не может нести.
«Але… Але… Я вас слушаю… Ну говорите же!.. Что за глупые игры?..»
На противоположном конце висело молчание. Потом побежали гудки.
Внезапно сделалось страшно. Бросило в пот, ударило в голову, скрутило желудок и выжалось в рот обильной слюной, тошнотой. Я кинулась к унитазу. Вырвало. Брызнули слезы, в голове слегка просветлело. Но страх продолжал колотить. Я не понимала причины.
Что происходит?!
7
Виктор назвал это панической атакой.
Пояснил, такое бывает незадолго до помрачения. Да уж, утешил, нечего говорить. Я пришла к нему после всех майских праздников, и успела слегка успокоиться. Он успел загореть и выглядел отдохнувшим. Мои жалобы выслушал с внимательным оптимизмом. Меня это разозлило. Уловив эмоцию, он тут же заверил: все идет по плану, терапия приблизились к критической точке, в которой я должна сама себя исцелить. В противном случае… Как всегда, мне предлагалось домыслить…
– Вот вы говорите, снова этот звонок… – Он улыбнулся. – Который по счету? Если память не изменяет мне, тревожный звоночек был больше года назад? И с тех пор – ничего. Верно? Теперь вот еще один. Ну и что? Раз в год может быть случайный звонок. Вам так не кажется?
– Это не случайность.
– И кто же, по-вашему, вам названивает?
– Не знаю…
Внезапно он перегнулся ко мне через стол.
– Кто? Кто это? Говорите же!
– Какой-то мужчина.
– Отлично! Круг подозреваемых сузился вдвое… Но почему вы уверены, что это мужчина, а не женщина?
– Я не знаю… Я… я это чувствую.
В глубине его глаз мелькнула холодная искра. Он опять откинулся в кресле. Принялся задумчиво потирать подбородок. Звук получался наждачным.
Принялся мне рассказывать о шизофрении. В дословном переводе, это значит «расщепление души». Такое болезненное состояние человеческой психики, когда интеллект и эмоции перестают дружить и начинают конфликтовать. В сущности, это война человека с самим собой. Она доводит до тяжелейших расстройств, вплоть до безумия. Чтобы не случилось беды, нужно вернуть в душу гармонию. А для этого нужно свои чувства понять… Между тем, при кажущейся сложности человеческих переживаний, в их основе лежат до ужаса примитивные вещи. На уровне насекомых, самых простейших букашек. Все движения жизни, по сути, от дискомфорта – к комфорту. Голод – сытость. Холод – тепло. Энергичность – лень. Одиночество – солидарность. И так далее. Важно понять, что эти движения цикличны, и бороться с ними совершенно бессмысленно… Взять, к примеру, любовь. Когда ее нет, человек ощущает тоску, и бессознательно ищет, кто бы мог утолить это сосущее чувство. Но когда любовь, как свершившийся и ставший обыденным факт, начинает его тяготить – он столь же бессознательно начинает стремиться к противоположности, к нелюбви… Несомненно, любовь – высшая точка жизни всякого существа. Но так уж устроено, что финальная точка, все-таки – смерть. В цикле Либидос и Танатос последнее слово – за смертью; она – конечный, предначертанный всем нам комфорт. И далеко не каждому дана энергия любить до последнего вздоха. Все дело в энергии! Вот почему большинство сдается и умирает задолго до биологического финала. Для большинства оказывается комфортней – заранее умереть.
– Только этот комфорт – не для вас. Верно?
Я не понимала, зачем он все это говорит, к чему клонит. И причем здесь любовь? Какое она имеет отношение к расщеплению души?
Неожиданно до меня дошло: он рассказывает о себе. Он приоткрылся. Он, как и я, одинок и несчастен.
– Виктор, можно откровенный вопрос… Вы женаты?
– Да. Эта социальная нагрузка имеется и у меня.
– Социальная нагрузка?
– Увы… Точно такая же, как и для вас – замужество.
– Неправда!
– Неправда? Что именно – неправда?.. Ваш тревожный синдром? Ваша параноидная подозрительность? Ваш панический страх посмотреть правде в глаза? – Он сощурился. – Вы говорите, первый звонок был больше года назад? А теперь – мой откровенный вопрос… Когда у вас последний раз был секс?
Попыталась припомнить. И с ужасом осознала: последний раз был около года назад. Не то чтобы ставилась конкретная финальная точка, но как-то незаметно само собой прекратилось. Это похоже на капли из водопроводного крана: вода перекрыта, а они еще капают, капают; тяжело наливаются, одиноко так шлепают, все более редкие, паузы все дольше – и однажды пауза становится бесконечной.
Проблема ли это? Или естественное течение жизни? Не знаю. С мужем мы почему-то не обсуждали. Меня все больше поглощала работа. Его – тоже работа, своя, скорпионья… Или… или, все-таки, нет?.. Или у него нашелся какой-то другой интерес, тем более что ощутимых денег от его долгих отлучек я так и не видела, и скорпионы – всего лишь легенда прикрытия для… непонятно, где, с кем и как он проводит время за пределами дома? Кстати, по выходным он снова начал ездить в яхт-клуб. Говорит, яхта – последняя в его жизни отдушина. То, что я ему надоела, это понятно, хотя трудно смириться. Но действительно ли ему женщина не нужна? Или это такой подлый мужской трюк?
Решила проверить. Выбрала время: пятница, вечер. Никаких отмазок типа «устал, завтра вставать на работу». В нашем распоряжении была целая безлимитная ночь для установления супружеской истины. Конечно, я нервничала. Все-таки год перерыва. Шутка ли? Насколько мы изменились? Жизнь ходит по кругу. Опять – первая брачная ночь. С собственным мужем. Да еще наш ребенок: как назло, села играть за компьютер, как всегда усадив рядом вялого папочку. Между прочим, с ним она постоянно делила свои интересы, а со мной – практически никогда. Нет, я не ревновала, но их игры меня раздражали. Только всласть наигравшись, родная разлучница отправилась спать.
– Слушай, – сказала я мужу, спустя полчаса, – у меня жуткая головная боль.
– Прими таблетку от головы.
– Не поможет. Я знаю точно. Постоянно принимаю таблетки, голова у меня болит почти ежедневно, причем, давно, просто я тебе никогда не жаловалась.
– Бедная ты моя Бедняжка… Соболезную…
– Не смогу уснуть, мне плохо.
– Давай вызовем «скорую».
– И «скорая» не поможет. Мне нужна твоя помощь. Понимаешь?
– Э-э… Но я же не врач.
– Я недавно была у врача…
Он, наконец-то, на меня посмотрел.
– И… что сказал врач?
– Мне нужна половая жизнь.
Наверное, сообщи я, что у меня обнаружили рак, он, пожалуй, огорчился бы меньше. Губы – в нить, лицо – в камень, глаза – в безысходность. Такова была первая, то есть, искренняя реакция. В следующий миг он изобразил сожаление, дескать, вот уж год, как живет в импотенции, и пытаться даже не стоит к нему приближаться. Развел руками: с гуся вода, взятки гладки.
Пришлось уточнить насчет моего здоровья. Женский организм может нормально функционировать только при наличии регулярного секса. Так разъяснил мне мой врач.
– Для этого существуют любовники, – отшутился мой муж.
Не хотела, не хотела я это использовать. Хотя лекарства – моя основная профессия, но в глубине души я всегда считала это чем-то абстрактным, к тому же, надеялась, меня никогда это не коснется, как все мы надеемся, что нас минет чаша химиотерапии или операции по замещению органов.
Я предложила ему принять «Лавеум».
Он прямо взбесился. Начал меня оскорблять. Стал выкрикивать пошлости о достоинстве и правах человека. Свою истерику он довел до того, что заперся в туалете и оттуда меня шантажировал, ни много ни мало, самоубийством.
– Вы чего расшумелись?
Я оглянулась. В коридоре стояла Малыш. Сонная, бледная, эфемерная, как привидение. Она была одного со мною роста. Под пижамой круглились два яблочка на груди. Я вдруг поняла, что она давно уже не ребенок и ясно сознает суть родительского конфликта, но, в тоже время, остается ребенком, и я не имею морального права травмировать ее подростковую психику.
– Что с тобой, мама?
– Со мной? Ничего особенного. Просто… просто… – Я не знала, что в данном случае хуже: врезать правду или отравить доверие ложью. – Просто твой папа больше не хочет меня любить.
– Это неправда!
– Неправда? – Я безрадостно хохотнула. – Мне бы тоже хотелось так думать. Но… Пшик!
– Я поговорю с ним.
– Доченька, об этом не разговаривают. Слова здесь ничего не решают. Видишь ли, существует одно интимное дело, которое мужчина, если он любит женщину, делает. А твой папа не хочет этого делать.
– Я поговорю с ним. Он сделает это.
Уж не знаю, о чем она с ним говорила. Для меня было очевидно, что песенка спета. Я прошлепала в спальню и легла на кровать. Посредине. Раскинула руки, словно убитая наповал. Столько лет мы живем под одним одеялом – и я еще должна упрашивать? Унижаться! Да нафига он мне вообще такой нужен! Не было бы ребенка, давно развелась бы и жила беззаботно… Да уж, дети – это, конечно, веревка. Это цепь с ошейниками на обоих концах. Дети – это наказание для родителей за то, что они по наивности когда-то решились на глупость.
Из туалета он все-таки вышел. Я услышала самый финиш переговоров.
– Обещай, что не будешь дебилкой. Не для этого я здесь мучаюсь.
– Обещаю папа. Но и ты мне пообещал.
Он вошел. Прикрыл за собою дверь. Встал над кроватью. Я подвинулась. Он вытянулся на краю. Какое-то время мы с ним лежали беззвучно, прислушиваясь, как в соседней комнате наше продолжение укладывается спать.
– Надеюсь, ты завтра не едешь на свою яхту?
– К сожалению, нет, – мрачно констатировал он.
Я протянула руку и нащупала то, что мне было нужно.
Он весь напрягся. Но уже не препятствовал.
Город приветливо улыбался. Фасады сияли красками жизни. Дорога стелилась навстречу. Автомобили услужливо расступались. Был понедельник, машины – плотным потоком, но я жала на газ и рулила с легкостью беспрепятственной. Меня распирало бойцовское настроение. Я неслась сообщить Виктору о победе.
Все сошлось. Вся его терапия подвела к критической точке, в которой я сама себя излечила: женщине нужен мужчина. Самочувствие стало прекрасным. Ни головной боли, ни подозрительности, ни тревожности, ни бредовых домыслов, ни панических атак. В ту, минувшую, ночь все вернулась к законному месту. Круг замкнулся. Мой Сладкий снова со мной. Если честно, само ощущение – ни рыба, ни мясо; так, тощий хвост скорпиона. Но это не суть. Главное – он опять в моей власти. Я – сверху. Я – лидер. Я – женщина.
Я простучала по дорожке к центральному входу, твердо процокала по мрамору вестибюля, прошелестела по линолеуму отделения. Нажала ручку двери.
Кабинет оказался заперт.
Сюрприза не получилось. Ладно, позвонила ему на мобильник. «Телефон абонента выключен или находится вне зоны доступа»… Прошлась взад-вперед. Присела на кушетку. Поглазела на психов… Опять позвонила. Безрезультатно.
«Если вы к Виктору Марковичу, его нет, и не будет», – неожиданно бросила проходящая мимо сестра. «А когда он будет?» – «Никогда. Он уволился. Говорят, нашел работу получше… Да, и не пытайтесь ему дозвониться. По старому номеру он больше не отвечает, а новый номер рабочего телефона никому в нашей клинике не оставил».
Вышла ни с чем. Не то чтобы я чего-то ждала от визита, но так хотелось поделиться с Виктором гордостью, радостью – словом, рассказать об успехе его профессиональных усилий, наших сеансов, нашего долгого, интенсивного, откровенного общения по душам… Будто стукнулась о глухую стену.
В вестибюле пестрел киоск с печатной продукцией. Машинально остановилась, поглазела на глянец знакомых журналов. Почему-то мелькнула мысль: «Лживые краски жизни». Настроение омрачилось. И больше всего – оттого что реальной причины для уныния не было. Подумаешь, психотерапевт. Подумаешь, нашел работу получше. Подумаешь, не оставил никому телефона. Подумаешь, больше никогда его не увижу.
Никогда не увижу? Как-то вдруг внутри помертвело.
Это было только мгновение. Но оно меня, непонятно с чего, озадачило.
Прошла неделя, вторая. Я была в норме. По крайней мере, ничто меня не тревожило. Жизнь текла своим чередом, спокойная, блеклая.
То, что со мной что-то не так, заметила Дашка.
Видимо, у нее по-новому раскрылись глаза. Это мы так шутили: она сделала блефаропластику. Довольно удачно. Выглядела теперь лет на десять моложе. Я не сомневалась, ради кого она постаралась. Наверно, у Дашки на мой счет тоже вращались какие-то шестеренки, потому что однажды она подсела ко мне в столовой нашего офиса и между салатиком и горячим полюбопытствовала:
– Ну чё там у тебя за кручина? Колись…
– А что, так заметно?
– Не то слово. Лица на тебе нет. Прямо-таки картина Репина «Приплыли». – Заговорщицки оглянувшись, она придвинулась ближе: – Мужчина?
– Да не то чтобы… Даже не знаю…
Вдруг подумалось, что при всей непростой офисной кухне и некоторых подковерных, а так же интимных нюансах Дашка – моя единственная подруга. С кем мне еще перемолвиться словом?
– Знаешь, Дашка, ты догадалась о том, о чем даже я не догадывалась. Но это не совсем то, что ты, возможно, нафантазировала.
– Извращенец?
– Да нет же. Понимаешь, он влез мне в самую душу.
– Ага, понимаю. Учитывая, где у женщины находится тот самый лаз.
Меня как ошпарило.
– Не смей со мной так говорить!
– А чё я такого сказала?
– Шути свои шуточки знаешь, с кем?
– С кем же? – Она напряглась.
– С тем, с кем ты лобызалась на последнем кик-оффе, для кого делала «Ботокс» и ради кого подлатала свои глазенки!
Дашка отпрянула. Судорожно передернулась, вспыхнула, побледнела, изумленно вытаращилась, злобно сощурилась:
– Не болтай языком.
– Ты тоже следи за своими словами. Ясно?
Две наши порции так и остались не съедены.
Машину, как обычно, вела я. Справа смердел перегаром угрюмый мужик. Иногда я на него поглядывала и со смертной тоской сознавала, что это пожизненное наказание – не кто иной, как мой муж. Ехали молча.
В очередной раз мы свезли Малыша к моей маме на лето. Год, другой, и она совсем уже вырастет в девушку. Отпочкуется в свои интересы, к бабке палкой ее не загонишь. А пока – под присмотром. На каникулах в столице нечего шляться.
Напоследок Малыш сказала, чтоб я берегла папу. Пока мы гостили, он не особенно-то с ней миловался. Все больше бродил по окрестностям, возвращался только пожрать да принять от тещи свои гостевые сто грамм, а то и побо́лее. Тем не менее, именно к папочке она льнула. Меня же, которая одевала ее в дорогущие бренды, снабжала деньгами и вообще, планировала ее будущее – принимала как данность, без сантиментов, без всяких сомнений.
А вот я сомневалась. Общение с Виктором научило меня фокусироваться на происходящем именно «здесь и сейчас». Что я чувствовала? Я, успешная, энергичная женщина, за рулем недешевой корпоративной машины, несущаяся по дороге между детством и старостью?
Я чувствовала: моя жизнь – бред.
Эти люди, которые считаются самыми близкими. Кто я для них? Кто они для меня? Либидос и Танатос… Они не догадываются, что бывает расщепление у души. И какое бывает, в окружении родных, одиночество.
И еще я чувствовала, как мне не хватает Виктора. Наших сеансов. Наших бесед. Наших встреч по потребности. За минувший год он настолько проник в мою душу, что, даже исчезнув, словно продолжал над ней властвовать. Я гнала от себя изнурительное ощущение, но оно являлось, всплывая из глубины подсознания. Чего именно мне не хватало? Соучастия? Сочувствия? Сопереживания?..
Во всяком случае, секс – абсолютно здесь не при чем.