7 марта 2007 — 29 июля 2007

Турция, Грузия, Азербайджан

Горы, горы… Куда ни глянь, везде сплошные горы… Я все глубже забираюсь в Азию, следуя вдоль побережья Черного моря по горному массиву Догу-Карадениз, пересекающему Турцию с запада на восток, и цепи все более и более высоких горных хребтов. Слева от меня причудливыми каскадами низвергаются со склонов водопады, забрызгивая грязью новенькие симпатичные домики, искусно отделанные восточной мозаикой. С противоположной стороны, у моря, старинные деревянные кабестаны [87]Лебедки.
стоят на каменистом пляже в ожидании рыбацких баркасов. Весна уже принялась разукрашивать цветами все вокруг. От великолепия здешних пейзажей, будто сошедших с сувенирной открытки, наверняка могло бы захватить дух. Но дорога уже поработала над этим — дух у меня и без того перехватывает… Облокотившись на ручку коляски, я чувствую, как удушающий кашель снова клокочет в груди, и, отплевываясь прямо на дорогу, все-таки порчу здешнюю красоту отходами своей жизнедеятельности. Сказались многие недели горного путешествия, когда мне приходилось катить свою коляску по бесконечным склонам вверх, а потом изо всех сил сдерживать ее беспечный бег на крутых спусках. Спуск, подъем. Вверх, вниз. Я так больше не могу. И на фоне усталости моя тоска стала совсем невыносимой.

Турция 

В начале апреля я прохожу в районе пролива Босфор, который отделяет Европу от Азии. Удивительно, но этот переход будто бы делит меня надвое. Позади остались моя дорогая Люси и любимая мама, которые приезжали в Стамбул на целых три недели, чтобы повидаться со мной. Но, помимо всего прочего, я снова шагнул на абсолютно иной, отличный от других гигантский материк, чувствуя, что ему не будет конца. Впереди еще пять лет пути, пять лет усилий и преодолений самого себя, вдали от родных людей, вдали от моих берегов, и ради чего все это? Ради данного себе обещания? Идиотского, надо сказать, обещания! С этими словами я спотыкаюсь о валяющийся на дороге булыжник. И опять скриплю, как немазаная телега, кряхчу и напрягаюсь изо всех сил.

Я по собственной воле пустился в эту абсурдную авантюру, полез в это чудовищное нагромождение гор, которые никак не закончатся, и вот теперь неделями — вверх-вниз, вверх-вниз! Сейчас я хочу только одного: пройти все, что запланировал. Только и всего. И потому упрямо иду, не сбавляя шаг, опустив голову, как осел, вынужденный тащить свою поклажу. Иногда я пытаюсь убедить себя, что и на моей улице, точнее сказать дороге, еще будет праздник. К тому же поселки, через которые пролегает путь, встречают меня вполне приветливо. В этих краях типично западные ценности перемешались с арабскими традициями, и я с трудом могу разобраться, к какой этнической группе отнести этих людей, современных турок, земли которых веками бороздили путники из Европы и Азии, оставляя на них свой след. Информационные щиты на улицах пересказывают жителям историю правления великого реформатора Ататюрка, а его портретами завешано все кругом. Эта легкая отеческая улыбка с транспарантов, висящих на зданиях, в школьных дворах, в обычных турецких домах, в каждом парке… «Непререкаемый», на портретах он одет на западный манер, держится очень прямо. Он многолик: кажется, будто разговаривает с каждым. В зависимости от возраста собеседника, времени суток и его настроения: то воинственный и суровый, то добродушный, окруженный женщинами и детьми… На некоторых портретах его волосы убраны назад, а слегка скошенные бакенбарды аккуратно подстрижены. На многих изображениях он смотрит как бы со стороны, в полупрофиль, слегка скосив на предполагаемого собеседника пристальный взгляд. Этот великий человек по праву считается отцом-основателем современной Турции. Он порвал с традициями оттоманского империализма, провозгласил светскую республику, открыл детям двери светских образовательных учреждений, а женщинам предоставил избирательное право. И сделал все это при поддержке армии, используя ее как движущую силу социального прогресса. Чтобы защитить наследие Ататюрка от давления экстремистов, его последователи поступили очень грамотно и создали вокруг него самый настоящий масштабный культ личности, процветающий по сей день. Браво, турки! Я впечатлен. Этот отец нации воплощает собой народный идеал, он стал залогом процветания общества по законам научно-технического прогресса и социального равенства. Без него, пожалуй, Турция находилась бы в руках исламистов. Но какой ценой дается путь к свободе? В Турции незыблемы две вещи: национальный флаг и портрет Ататюрка. Тот, кто проявит неуважение хотя бы к одной из этих икон, будет приговорен к смерти. И пока армия зорко за этим следит, никому не приходит в голову подобное…

Турция

Мужчины повсюду кричат мне «Алло!» в знак приветствия и предлагают чай, имитируя пальцем движение ложки в стакане. «Чай, чай!» — распевно произносят они и улыбаются. Мне часто приходится отказываться от приглашения, иначе я просто ни на шаг не продвинусь. Их язык кажется мне приятным и мелодичным — он вобрал в себя целую гамму ноток из узбекского, арабского и персидского языков, перенял раскатистое журчание диалекта далеких монгольских степей. Удивительное смешение арабских и европейских традиций придает всему, что есть в Турции, какой-то любопытный поэтический порядок. Дома, выстроенные на склонах гор, изобретательно сочетают в себе вековые традиции и современность. Они построены из дерева, покрыты сверху тяжелыми плоскими камнями и по традиции делятся на два уровня, обособленных друг от друга. Нижний этаж представляет собой самое настоящее стойло, в котором ночует скот, при этом современные строительные материалы превосходно защищают жилой этаж от неприятных запахов животных. Чистота и порядок повсюду. На рынках все товары — злаки, масла, рыба — выложены перед покупателем в идеальном порядке, почти по струнке. В процессе подготовки к предстоящему курортному сезону, который вот-вот начнется, кругом тщательно вычищают пляжи и до блеска надраивают рыболовецкие судна. Влияние северных соседей приходит из-за моря. У обочины дороги две белокожие голубоглазые красавицы лущат зеленый горошек. Когда я прохожу мимо, они начинают кокетливо строить глазки: кажется, будто так Россия и Украина передают мне привет с другого берега Черного моря. Я делаю привал прямо у обочины, возле фонтана, брызжущего во все стороны, и без зазрения совести окунаю в воду свои усталые ноги. Эти горы измотали меня до такой степени, что приходится напрягаться из последних сил, чтобы добраться до очередного населенного пункта. Я разбиваю палатку прямо под соснами и засыпаю как убитый. Во сне вершины и склоны гор сами собой покачиваются вокруг меня, будто на адских американских горках. Мои внутренние метания начали напрямую сказываться даже на основных рефлексах, необходимых для выживания: то и дело ловлю себя на том, что опять не продумал и не рассчитал запасы провизии. Встречные лесорубы делятся со мной сыром и хлебом, а я стараюсь припрятать хоть что-нибудь на потом. И продолжаю идти — подниматься, спускаться, издавая хрипы и стоны. От усталости я утратил всякое благоразумие: мне больше не хочется покупать продовольствие и тащить его, потому что кажется, будто я везу с собой как минимум наковальню. Из Канады я вышел с грузом в тридцать пять килограммов, а сейчас приходится таскать по пятьдесят! Но я не могу ни от чего отказаться. Молоток нужен, чтобы укреплять в земле колышки палатки, также в дороге всегда пригодятся инструменты, второй насос, пара запасных рессор… Я всеми силами пытаюсь победить в себе вещизм, зависимость от материального мира, но кое-что все-таки прилипает к моим рукам. Кляну себя на чем свет стоит. Ладно. Решено. Но молоток я оставлю, потому что люблю его безумно. Расставшись с ним, я буду чувствовать себя одиноким и потерянным. Он принес мне столько радости и приятных моментов… Он моя любимая игрушка, души моей отдохновенье… Лучше уж я консервы выкину…

Продолжая идти, поскольку больше ничего не остается, я задумался: что если моя привязанность к этому дурацкому молотку имеет ту же глубинную природу, которая заставляет человека накапливать блага? Интересно, это врожденное или приобретенное свойство? В процветающей Турции с ее западными нравами много говорят о нищете на юго-востоке страны, где проживают курды. В тех краях местные традиции сами собой приводят население к нищете — там приняты полигамные браки и полагается иметь не менее двадцати детей. Но разве эти не укладывающиеся в голове обычаи могут оправдывать желание людей очертя голову бросаться в другие крайности? В Стамбуле меня сразила неслыханная роскошь в туалете обычного современного ресторанчика: там даже не нужно было ни к чему прикасаться, свет включался автоматически, одноразовая накладка на сиденье выдвигалась сама собой, мусорное ведро и умывальник срабатывали благодаря встроенным датчикам движения. Современный капиталистический порядок навязывает нам искусственную, смешную, надуманную войну между двумя крайностями… Где в этой войне находится Турция? Какой путь изберет дальше? Как-то вечером в деревеньке Айяз мои новые друзья представляют меня одному из местных старожилов, который, по всей видимости, пользуется здесь особым почетом и уважением. Поверх бирюзовой туники он носит жилет из шерсти тонкой выделки, а его белоснежная борода визуально удлиняет худощавое лицо, частично скрытое широкими полями бледно-зеленой шляпы. Он представляется: Якуб Ясшар. Откладывая свою палочку, пожимает мне руку и увлекает в сторону дома. «Давай, иди за ним…» — глазами указывают мои спутники, и я понимаю, что мне оказана большая честь разделить трапезу с этим почтенным человеком. Мы быстро находим общий язык. Его манеры просты, но исполнены достоинства. Его деревянный дом наполнен теплом и комфортом. На стене висит ковер с потрепанной бахромой и изображение Каабы в Мекке. В глубине комнаты на красной эмалированной печке стоит большой пузатый медный чайник, и создается впечатление, будто он ждет следующей зимы. Мы неспешно вкушаем горячую гиорбу [89]То же, что и шурпа, восточный суп из предварительно обжаренного мяса, с добавлением картофеля, лапши, свежих овощей и зелени.
, поливая ее соком лимона, а тем временем жена Якуба ставит на стол две тарелки бараньей кюфты [90]Блюдо из рубленого мяса.
с гарниром из томатов и других овощей. В конце трапезы Якуб по обычаю подает ароматный чай, тонкой струйкой разливая его по изящным бокалам в форме тюльпанов. Он говорит, что его дети разъехались, а потому я могу остаться и переночевать в их втором пустующем доме, который находится по соседству с домом отца. Якуб всерьез гордится успехами своих детей: кто-то уехал жить в столицу, кто-то перебрался в Германию, последовав примеру четырех миллионов турок. Между этими двумя культурами, судя по всему, налаживается прочная связь. Якуб согласен с властями, считая, что Европа обеспечит их будущее… Его внуки слушают рок-музыку и давно на «ты» с интернетом, а его дочери с удовольствием носят джинсы и мини-юбки. Несколько недель тому назад в стране прошла акция протеста против исламизации власти. Разделяют ли дети Якуба эти взгляды? Да, отвечает он. Это стихийное движение в защиту светского государства вывело на улицы огромные толпы турок, которые дорожат своими свободами, и спровоцировало самые массовые манифестации в истории государства. Я не решаюсь продолжать расспросы, но чувствую, что эти события ставят под угрозу спокойную мирную жизнь и процветание в стране Якуба. «Вот опять нам приходится драться, чтобы отстоять светские законы нашей страны».

Продолжая свой путь по весьма приятной и неутомительной дороге, я вновь и вновь возвращаюсь мыслями к судьбам этого народа, живущего на перекрестке двух миров, — к туркам, зависящим от Европы, но в то же время ощущающим гнетущее давление своего могущественного соседа — Ирана… А еще я думаю о грузинах, противостоящих огромной России и ждущих поддержки от НАТО и американцев. На стыке миров всемирная история всегда пытается жонглировать людьми на свой манер…

Через несколько дней истекает моя турецкая виза, и потому я тороплюсь добраться до границы с Грузией. Недавно выяснилось, что власти Туркмении не откроют мне визу и не позволят пройти по своей территории. Так что мне ничего не остается, как идти через Иран. Беда в том, что этот теократический диктаторский режим визы иностранцам не выдает, а как будто выдавливает из пипетки, по капле… Когда я покидаю Аракли, погода стоит жаркая, туманная, влажность повышена. Передохнуть я смогу только в Грузии. Южнее вижу заснеженные вершины Качкар-Дага, достигающие у самой государственной границы высоты в четыре тысячи метров. Пониже на склонах холмов женщины собирают чайный лист, складывая полные мешки в вагонетки небольшой канатной дороги. Спускаясь с горы, эта дорога ведет прямо к складам чайной фабрики. Ветер, дующий с моря, внезапно меняет направление и приносит с материка сухой, с древесной ноткой запах переработанного чайного листа. Видимо, свою следующую чашку чая я выпью только в Грузии.

Через неделю все мои турецкие переживания растворяются в парах крепкого алкоголя. Какой контраст, какой культурный шок! Едва я пересек границу, как Великая Всемирная История в очередной раз размазала меня по столу. На разбитых в пух и прах дорогах этого древнего государства, некогда входившего в соцлагерь, я видел, как прыткие девушки в мини-юбках старательно избегали встреч с пьяными типами и ловко убегали от них, перепрыгивая с камня на камень. Сидя над тарелкой жареного сулугуни, я всеми силами пытаюсь уследить за полетом мысли местного главы администрации, который составляет список знаменитых людей, посетивших здешние края и поднявших здесь тост за плодотворное сотрудничество. А давай-ка за дружбу между Грузией и Канадой! До дна! А теперь за мир во всем мире! Ну, давай! Мы поднимаем рюмки, чокаемся, выпиваем и снова наполняем их до краев. Чача течет рекой и согревает все — от глотки до самой двенадцатиперстной кишки! Думаю, тосты растянутся до первых петухов, и это меня пугает… Зураб, молодой сотрудник турбюро из аджарского курортного городка Сарпи, что неподалеку от границы, пригласил меня в свой офис отпраздновать встречу. Сегодня вечером он принял на грудь столько, что случайно вывихнул нижнюю челюсть — такого я еще никогда и нигде не видел! Отточенным ударом он сам вправил ее и снова наполнил рюмки. Вывихнутая челюсть все же слегка изменила выражение лица Зураба, что заметно улучшило его разговорный английский. Наутро я покинул это местечко со свинцовой головой, пока мои новые друзья чокались «на посошок» и вопили вслед: «Счастливого пути! Добро пожаловать в Грузию!»

Крест, воткнутый в землю на обочине дороге, указывает на то, что я вступил на земли православные. Ну и хорошо, отмечаю про себя. В ту же минуту сзади громко сигналит какой-то допотопный грузовичок. С перепуга у меня едва не случается сердечный приступ, и дальше я иду очень осторожно, опасаясь ненормальных водителей, гоняющих по трассам и лихо объезжающих разлегшихся на шоссе ленивых коров. Кстати, ни одно животное в ходе гонок не пострадало! Здесь уже начался курортный сезон, и первые отдыхающие на пляжах с готовностью подставили свои бледные тела лучам горячего кавказского солнца. В Батуми, на берегу Черного моря, я знакомлюсь с Бесиком. Он приглашает меня в гости к себе домой. Его квартирка расположена в уродливом здании советской постройки. До нужного этажа мы карабкаемся по видавшей виды бетонной лестнице, мрачноватые стены покрыты подозрительными пятнами. Но прихожая на удивление выглядит очень гостеприимно и дружелюбно. Все члены семьи встают при нашем появлении и по очереди приветствуют меня, а тем временем прямо за их спиной на экране черно-белого телевизора показывают хронику трагедии в Далласе. Сидя за столом, мы один за другим произносим всевозможные тосты и пьем из настоящих рогов. Вдруг Бесик садится за фортепиано, к нему присоединяется его сын Левар. Они в четыре руки исполняют народные грузинские песни, а мы подпеваем и танцуем. Потом вся честная компания, порядком захмелевшая, выбирается на прогулку, чтобы полюбоваться ночным Батуми: восхитительный спектакль, сотканный из музыки, струящихся фонтанов и мерцающих огней, в свете которых город смотрится особенно прекрасно. Величественная сила Средневековья и богатое имперское убранство заставляют на мгновение позабыть о стоящих вокруг нас сиротских постройках советской эпохи. Между тем именно из этих грязных многоэтажек доносятся разудалые песни и смех. А в парках нежные красотки в полупрозрачных нарядах посылают многообещающие взгляды ясноглазым парням. В воздухе пахнет жарким летом, хмельным вином и любовью. Я чувствую, как маленький гордый грузинский народ старается воспрянуть духом, обретает надежду — год за годом, от десятилетия к десятилетию, неловкими крошечными шажками…

Грузия

Утром следующего дня, шагая по прибрежной полосе строго на запад, я снова вспоминаю вчерашнюю водку и вино, гостей и родственников, стариков и детишек, друзей и пропавших без вести. Размышляю о соседних государствах, их нравах, кулинарных и культурных традициях. А еще о недругах и врагах этой семьи — потому что только когда они счастливы, все вокруг обстоит благополучно. Вспоминаю все — вплоть до последнего тоста, когда мы выпили за лягушек. Такой тост наверняка удивил бы американцев с их зацикленностью на этой стране с тех пор, как была поставлена точка в холодной войне… Находясь в Тбилиси, они все время с пристрастием изучают российские энергоресурсы Каспийского моря, которые можно было бы прибрать к рукам. А грузин это забавляет. Неоднократные территориальные притязания, адресованные Грузией своему большому и могущественному соседу, сопровождаются боями и бойкотированием поставок продовольствия, а на средства, выделяемые Всемирным банком, в стране кормится и процветает коррупция. В контексте постоянных волнений и плачевного состояния экономики американский протекторат выглядит для них почти как манна небесная. Тем более что Европа, которую они раньше обожествляли, совсем перестала заботиться об этой маленькой стране, как, впрочем, и о своих бывших колониях.

Вокруг меня все распускается и цветет. В этом субтропическом пейзаже я чувствую себя очень расслабленно и не упускаю ни одной возможности поболтать с гражданами страны, когда-то входившей в Восточный блок, а теперь взявшей неспешный курс на Запад. Я узнаю, что местные девушки, хотя и демонстрируют окружающим свои рискованные наряды, в сущности, остаются очень скромными. Узнаю, что сексуальные отношения до брака по-прежнему категорически воспрещаются в этом консервативном и очень религиозном государстве. С удовольствием наблюдаю, как дети купаются на прелестном пляже в Кобулети.

Если в развалинах Старого города еще можно встретить намеки на нищее прошлое, то на побережье благодаря интенсивной застройке уже подрастают современные гостиницы, клиники, частные виллы… В скором времени владелец Coca-Cola отстроит здесь комплекс класса люкс. Здесь будет грузинская Ривьера. Как далеко ушли они от идеалов коммунистического строя… Остались только обломки прошлого, и, по мере того как углубляешься в эти земли, их становится все больше. В пригороде Кутаиси, одного из древнейших городов на планете, старые «Лады» выпускают черные облака выхлопных газов на улицах, где полным-полно заброшенных заводов и фабрик. По холмистым дорогам в предгорьях Кавказа ездят обшарпанные грузовики, выписывая немыслимые зигзаги. Немного позже я снова встречаю их возле киосков с автозапчастями и моторным маслом — водители пытаются починить и вновь завести свои некстати задымившие раритетные чудеса техники. Время от времени местные полицейские берутся сопровождать меня, но по истечении нескольких дней я снова остаюсь один. Вежливость и мир во всем мире требуют от меня ежедневно вливать в себя все новые и новые порции алкоголя, которые организм уже отказывается принимать, и я очень страдаю от непомерного пития — особенно по утрам. Здесь пьют так много, как будто считают, что легкость бытия заключена на дне рюмки и, чтобы ее достичь, нужно эту рюмку опрокинуть. Тоже мне философы… Я рассматриваю лица женщин, их печальные глаза, примечаю кое-где синяки и ссадины и понимаю, что нередко после моего ухода праздник оборачивается совсем другим «весельем». И с тех пор всякий раз поднимаю со своими новыми друзьями тост «за милых дам» и за тех, кого мы любим. Они от всей души поддерживают мой трогательный тост, и это немного утешает.

После Тбилиси я делаю остановку в краях более сухих и солнечных, будто созданных для того, чтобы выращивать здесь виноград. Прямо между лозами видны крошечные каменные и кирпичные домишки с крышами, украшенными искусной чеканкой. Приятная пожилая пара, Куцу и его жена Мариам, приглашают меня в гости. Он во времена Советского Союза работал инженером, она — биологом, и жили они тогда на Украине. Мариам приносит для меня таз с теплой водой, потому что в их ванной нет воды. Водопроводы по всей стране безнадежно испорчены, так что жителям приходится набирать воду в колодцах или в родниках, а затем нагревать ее на плите или с помощью газовой колонки. Электричество здесь есть только тогда, когда погода стоит абсолютно безветренная, другими словами, очень редко! И хотя меня это поражает до глубины души, мои хозяева, судя по всему, не придают подобным сложностям никакого значения. Они угощают меня яичницей, сыром, помидорами и огурцами. Раздается телефонный звонок, но никто из хозяев не спешит снять трубку: оказывается, у них спаренный телефон — один номер на несколько семей, живущих по соседству, и у каждой семьи свой тип звонка. Так что сейчас звонят не моим новым друзьям. Кстати, чтобы дозвониться наверняка, разумнее всего договориться заранее о том, когда именно вы будете звонить…

29 июня я прихожу в Азербайджан и уже нервничаю, потому что впереди меня ждет Иран. Вопреки всем ожиданиям, это государство предоставило мне визу сроком на целый месяц и заверило, что в случае необходимости я смогу ее продлить, дойдя до Тегерана. Я следую дальше по горам Кавказа, по стране золотозубых улыбок, то и дело встречая на своем пути нефтяные разработки и портреты «избранного президента» Алиева, набравшего немыслимое количество голосов: 88,73 процента. Вот это республика! Бедные жители Азербайджана очень обрадованы неожиданным приходом иностранца и готовы следовать за мной по пятам, разглядывая содержимое моей коляски, подсматривая через плечо, что же я записываю в своем путевом дневнике. Они радостно улыбаются во весь рот, демонстрируя золотые коронки на зубах.

Азербайджан

А я наконец вступаю на территорию Ирана.

В «империю зла».

По крайней мере, так говорят.