Стоя у иллюминатора своей каюты, командир корабля капитан-лейтенант Борис Хмарский наблюдал, как большие холодные капли дождя, сорванные ветром с мрачных серых туч, нещадно били по матово-серой надстройке соседнего корабля. Эти всклоченные, как с тяжелого похмелья, тучи плотно закрыли все небо и неподвижно подвисли над свинцово-серыми водами гавани. Настроение тоже было под стать погоде. «Понедельник начинается в субботу» – он мрачно, вслух, процитировал название фантастической повести братьев Стругацких, потер разламывающиеся виски и усмехнулся. «Вот что верно – то верно, и, главное, – ну никакой фантастики!».
Дело в том, что в минувшую субботу в одном укромном «комплексе отдыха» была проведена рядовая «баня» для знатоков и любителей такой божественной процедуры, причем, запланировано было только употребление травяных чаев, кваса и пива – как самого тяжелого напитка. Нет, честное слово, так оно должно было и быть, но …
Эх, вот уж это русское многозначительное «но»! Вот, у одного участника «неожиданно» образовался день рождения. Совсем неожиданно! И, как говорится, «у него с собой было». Причем, в обеих руках по сумке, которые просто физически не могли быть застегнутыми! А день рождения – это именно тот один из немногих поводов, когда отказаться от тоста может совсем не каждый. А тостов бывает много, и все за – виновника. Хоть мы и не кавказцы, но обидеться тоже можем… без замечаний ! Так что…
И в воскресенье состоялось тоже самое мероприятие, абсолютно по тому же поводу, но – в более расширенном кругу, с женами, с официозом и церемониалом в цивильной обстановке на квартире у именинника. На всякий случай, женам не сказали, что репетиция дня рождения у Левы уже состоялась… Они могут не так понять, а юмор у них несколько иной, и реакция не всегда адекватная… Все было по второму кругу, и все было снова весело и здорово!
Но вдруг, да так подло и внезапно взял и наступил понедельник. Прямо, как расплата, как карающая длань Немезиды. (Или кого там еще? О Боже, как туго сегодня открываются крышки сундуков памяти!) По дороге на корабль он клял себя на чем свет стоит за вчерашнюю несдержанность, клялся сам себе что больше так не будет и сам себе же искренне верил. Ситуация! Организм твой отравлен, а ты пытаешься его заставить не только существовать, но и нормально функционировать, притворяясь, как ни в чем ни бывало. А он, бедолага, страдает и отчаянно сопротивляется. К тому же, чтобы не смущать своих начальников и подчиненных утренними напоминаниями о вчерашнем застолье, отчаянно морщась, Борис (древний рецепт, призванный не дать смраду перегара вырваться наружу), проглотил целую столовую ложку подсолнечного масла. И теперь от этого (а может, и не только) его слегка мутило.
Кефир, чай, кофе – слабоватые лекарства против такого «отравления». Но применить радикальные средства не давала совесть. С утра дышать «свежачком» на подчиненных – очень дурной тон! Тем более, требовалось выполнить ряд обязательных для понедельника командирских мероприятий, что уже предполагало общение со многими людьми. При попытке извлечь что-то из памяти, Борис прямо-таки слышал, как эти самые пресловутые шарики, отвечавшие за мыслительный процесс, грохотали, катаясь в опустевшей голове по ржавым логическим дорожкам, вызывая мучительную боль и задерживая ответы на запросы к этой самой памяти. Б-р-р-р! На сигнальном мостике шла предобеденная приборка и над головой невыносимо грохотали сапоги матросов, затеявших какую-то возню. «Здоровье им девать свое некуда!» – завистливо поморщился страдающий Борис. Наконец – то это мучительный для сегодняшнего дня процесс, завершался. Наступал долгожданный обеденный перерыв. Скоро обед, а там – каюту, и спать, спать, спать, – хотя бы минут семьдесят!
И тут он решился. Ей, Богу, только от безвыходности и для восстановления личной боеготовности в послеобеденный период. Из припрятанной в сейфе бутыли налил себе в чайный стакан с фирменным командирским серебряным подстаканником чистого спирта, на две трети объема, и двинулся к умывальнику, открыл было кран, и …
И вот тут раздался вежливый стук в дверь каюты, затем деликатное: «Разрешите?» – и дверь в ту же секунду распахнулась. В проеме стоял замначпо бригады, который зашел на корабль к замполиту по каким-то своим делам, но, как воспитанный офицер, счел своим долгом, как гласят документы, представиться командиру, а, попросту говоря – с ним поздороваться.
Прятать стакан было глупо, доливать стакан водой – еще глупее. Сразу пойдет запах по всей каюте. И Борис героически отхлебнул спирт, не моргнув и глазом, и сделал приглашающий жест. Заходите мол, дорогой Виктор Павлович! Но тот отказался, и офицеры обменялись парой-другой малозначительных фраз, стоя у дверей. Во время этого разговора Хмарский «непринужденно» прихлебывал, как воду, спирт из стакана, выдыхая во внутрь себя. так ему казалось. по крайней мере. Но вот, наконец-то, дверь за капитаном 3 ранга закрылась. Политработник или не обратил внимания на стакан, или дипломатично сделал такой вид. Хотя – вряд ли Кого хочешь передернет, если наблюдать такую пытку воочию, зная суть происходящего. Значит, не обратил внимания – успокоил себя Борис, перевел дух и удивленно покачал головой – ну, надо же, он выхлебал мелкими глотками граммов сто пятьдесят чистого «шила»! Это был поступок, достойный удивления! Ладно бы – залпом, но «смакуя», и мелкими глотками? И тут же, почувствовав пожар внутри себя, он опрометью кинулся заливать пожар в организме водой из умывальника. Все нёбо, щеки и гортань онемели, как от анестезии. Еще бы!
Так, чем бы теперь закусить? Осмотр ящиков стола не дал никаких результатов. Там все было расположено на своих местах, а вот места для закуски в рабочем столе, у аккуратиста Хмарского, естественно, предусмотрено не было. Надо бы вызвать вестового! Рука потянулась к кнопке звонка в буфетную, но тут опять распахнулась дверь, ( о Боже! Это когда-то кончится?», и уже без стука, (какие условности между друзьями?) и, заметно пригнувшись, в нее вошел рослый друг-приятель и командир соседнего корабля Лева, виновник его сегодняшних страданий. Впрочем, резонно опроверг самого себя Борис, никто насильно в него ничего не заливал! Это если быть справедливым к себе до конца…
Лева плюхнулся на свободный стул, и стал жаловаться на головную боль, и сравнивать свое состояние с состоянием кошки, прокрученной в стиральной машине.
– Все! С такой пьянкой я решительно завязываю! – подытожил он свое выступление.
– Оригинально! Уж кто бы говорил! – саркастически поддел его Хмарский.
– Ты тоже не лучше выглядишь – «успокоил» его, парируя выпад. Лева.
– Да нет, я это… у меня … отравился, короче, … или аллергия, какая-то… вот!
А в это время, «шило», продравшись по пищеводу и смешавшись где-то там с проглоченным маслом и со всем тем, что вчера вечером украшало стол, растревожило страдающий желудок. Тот возмущенно взбурлил, потом еще раз, и еще… Борис опасливо покосился на Леву – слышит ли? Заподкалывает ведь своим ироничным сочувствием! Хмарский хотел было поделиться с другом своим недавним «подвигом», но вовремя прикусил язык – Лева, конечно, друг, но ужасно любил разные анекдоты «из жизни», и это могло стать достоянием «широкой общественности». Ведь не удержится же, как пить дать! Ради красного словца не пожалеет и отца – так вот это именно про Леву Птицина!
– А что? Вполне может быть! Консервы там, опять же рыба копченая и соленая, вполне может быть с какими-то бактериями на маленьком кусочке, который именно тебе и достался. Сколько хочешь таких случаев! В прошлом году у этого… как его… ну из тыла кап-лей, так две недели в госпитале… дальше чем видел…, слышал, ведь, небось? – у Левы жена была врачом в местном госпитале, и на этом основании он любил вставить к месту и не к месту свое «авторитетное медицинское мнение». – А может, … ботулизм ? – достал он из уголка памяти научное словечко.
– Ну, ты сравнил, ага! Нечего было столетний окорок на закуску-то пускать…
– А где ты видел, чтобы свежий давали? Они его специально держат до последней возможности, а уж потом…
– Ну, уж для себя-то могли бы… Слушай, ты вот нашел время, и без твоих красочных картин плохо… Бурлит вон внутри, сейчас своего фельдшера вызову, таблетку какую, или чего!
– А на фига тебе фельдшер? – искренне удивился Птицын, и уверенно добавил: – Сейчас я тебя сам вылечу! – оживился Лева и достал из кармана новенькой «канадки» фирменную «северодвинскую» фляжку из «нержавейки», на которой была нарисована выпуклая фигура охотника, спешившего, наверное, к привалу. Говорят, эта фляжка была кем-то спроектирована как раз под внутренний карман флотской офицерской шинели.
– Глотни-ка вот, полечись!
– Да ну тебя, только этого не хватало – отказался Хмарский. Запах спирта, и так густо витавший в каюте, раздражал его и вызывал тошноту.
– Впрочем, верно! Опохмеление – верный путь… и, наверное, даже уже признак какой-то там стадии алкоголизма, я где-то читал! – Лева решительно, но с сожалением завернул крышечку на фляжке.
– Да какое опохмеление?! – внезапно озлившись, проворчал Борис. – Говорят тебе – аллергия или отравление.
– Слушай, у врачей есть такая фишка профессиональная. Надо последовательно представить себе все, что ты ел, и когда будет тот продукт, который и вызвал отравление, то тебя сразу замутит…
Выбор для представления у Бориса был совсем не богатый, точнее – его не было вовсе. И представилось оно само по себе, безо всяких усилий…
Не успел Лева закончить свою тираду, как Хмарского точно замутило, тем более, что запах спирта, по его мнению, уже плотно заполнил всю каюту.
Он бегом бросился в командирский гальюн и захлопнул за собой дверь.
«Их – тии-а-а-ндр-р-р!» – примерно так раздалось из-за двери. Затем: «Лева, сволочь!» и опять: «Ииих – ти-и-и – а-а-а-ндр!», и снова: «Садист, гад!». И – еще!
Через несколько минут он появился из-за двери гальюна, обшитой «под красное дерево», и на ее фоне выглядел лицом белее школьного мела.
– Ну вот, я же говорил – изрек Лева, довольный результатами своего медицинского эксперимента. – Полегчало, ведь? А ты все – фельдшер, фельдшер…, скажи «спасибо», что у тебя друг такой… разносторонне подготовленный!
– Спасибо…, … твою маман! – галантно, почти по-французски ответил Хмарский. – Эх, знал бы ты…. Но – полегчало, факт, это точно! Только флягу свою убери с глаз долой, да и вот еще что… – тут Борис достал из сейфа свою бутыль с «шилом», сунул ее в темный пакет и вручил другу.
– Унеси ее к себе, от греха подальше, до лучших времен… видеть не могу, а вылить – тоже рука не поднимется! Не фашист же я какой, а природный русский!
Хмарский действительно «шила» больше не пил. Целую неделю! А Лев Птицин все-таки догадался и, конечно, проболтался, якобы об одном знакомом, но «вся деревня» догадалась – о каком. А Борис Хмарский потом долго ловил на себе сочувственные, а когда и ехидные взгляды.