Как всегда, плановый отпуск наступил неожиданно. И, тоже, как всегда, заранее купить билет на поезд не удалось, потому, что вопрос с отпуском окончательно и положительно решился только вчера. Хорошо еще, что дали отпускные деньги, (редкая удача), совершенно случайно, да и то не полностью, но спасибо моему шефу было и на этом. Однако задерживаться в гарнизоне уж очень не хотелось. Ибо там периодически натыкаешься на свое, погруженное в лично-служебные заботы начальство, которое, заметив твое праздношатающееся состояние и позавидовав ему по-черному, может тебя ласково попросить выйти на службу для решения очередной нерешенной проблемы. Поэтому, собрав походную сумку, в тот же вечер я двинулся на вокзал, подгадав под отправление московского поезда, известного всему населению области как “Арктика”. А было это, надо вам сказать, еще в те славные времена, когда железнодорожные комендатуры старались, по мере сил, помочь служилому люду в его стремлении получить заветный билет в зеленый, как зимняя мечта, вагон столичного поезда. Особенно, если этот самый служилый люд, вдруг и неожиданно, по воле начальства, собрался в командировку, на учебу, в санаторий по “горящей” путевке, в неожиданно – долгожданный отпуск, а также по разным другим, менее приятным и радостным поводам. Комендатуры имели свою “бронь” на такие случаи, и действительно, часто выручали. Лично меня – раза три, за что спасибо нашему славному ВАСО. Почему-то потом этот порядок отменили, решив, что служебные трудности у офицера не должны заканчиваться на службе, и должны продолжаться еще и в отпуске.

А тогда, в тот день, о котором здесь идет речь, убедившись, что в кассах – полная “безнадега” в плане перспективы обретения “пропуска в лето”, спустился к комендатуре. Тогда она располагалась в домике из красного кирпича, сурового вида и очень допотопной постройки, стыдливо спрятавшемся среди деревьев. Не теряя надежды сегодня же уехать, я обратился к скучающему дежурному помощнику коменданта. Как раз в это время “снимали” какую-то “бронь”, и тот, бегло проверив мои документы, куда-то позвонил, а потом выписал мне записку в кассу, подтверждающую мое право на нижнюю полку в купированном вагоне поезда. Его гордое название у меня всегда ассоциировалось не с необъятными просторами “белого безмолвия”, а с более приятными понятиями – “отпуск”, “сладкое слово – свобода”! Настроение сразу поднялось, в душе запели фанфары, а до отхода поезда оставался еще приличный кусок времени, но еще надо было сделать необходимые закупки съестных припасов на дорогу.

Здесь уже уверенно наступила осень, и в воздухе стало сыро, прохладно, если не сказать – холодно, но отпуск – это всегда лучшее, пятое время года, особенно когда едешь на юг, вдогонку за улетающими птицами и убегающим летом… навстречу своему отдыху и свободе – от семьи и начальников. А также от дурных мыслей о службе. Я живо пошел к выходу, на ходу соображая, чем общественно и лично-полезным заполнить время, оставшееся до отхода заветной “Арктики”. И тут же, у выхода из комендатуры, я столкнулся со своим сослуживцем и даже соседом по дому в Загрядье, в котором еще в молодости служил долгое время. Это был заслуженный старший мичман Егоркин Александр Павлович, личность колоритная и заметная. Хоть в прямом, хоть в переносном смысле. В нем было килограмм сто двадцать живого веса, грива вьющихся черных волос, пышные казацкие усы и большие карие глаза. Он был родом из одной кубанской станицы, потомственный казак, как он себя называл, и преданный служака до мозга костей. Но известен был еще и тем, что часто “влипал” в большие и малые неприятности и даже в истории, которые становились фольклором в гарнизоне и даже на целом флоте. При всем при этом, “зеленым змеем” не злоупотреблял, во всяком случае, не больше других, меру свою твердо знал, да и, наверное, трудно было его “удивить” обычной застольной дозой. Он был мичманом старой закалки, отличался порядочностью, честностью, но… Объяснительные записки по разным имевшим место с ним случаям, отличались у него фантазией и представляли собой образец литературы особого жанра. Во время службы в политотделе одного из соединений в Загрядье мне приходилось знакомиться с ними. Надо сказать, они производили неизгладимое впечатление на каждого читающего!

Заметив вдруг, и узнав друг друга, мы поздоровались, как добрые знакомые, обменялись вопросами и ответами о наших былых сослуживцах. А в ходе беседы вдруг случайно выяснили, что мы вместе едем до Москвы, и, мало того, что в одном поезде, но и даже в одном купе, в которое его устроил все тот же дежурный помощник коменданта. Мы искренне обрадовались удачному случаю и пошли по магазинам, наскоро накупив провианта и кое-чего еще. А что делать? Традиция! Нарушишь традицию хоть в чем-то, так и дальше все пойдет наперекосяк, а какие же такие вооруженные силы могут жить без традиций? И неважно – каких, но – традиций. Как гласит народная примета по этому поводу? Если традиция живет долго, значит, она жизнеспособная, и не такая уж плохая, как часто убеждает наше заботливое начальство.

Погрузившись заблаговременно в вагон, (а чего, собственно, ждать в вокзале, когда тебя никто не провожает?), запихнув под полки наши нехитрые походные пожитки, мы, как водится, в нашей стране, переоделись в спортивные костюмы и тапочки. Из недр походных сумок извлекли продукты, разложив их на столе в полной боевой готовности к ужину. А наших соседей по купе долго не было, Мы уж, было, решили, что поедем всего вдвоем, и уже только за пять минут, после объявления о просьбе к провожающим покинуть своевременно вагоны, к нам вдруг вошли взмыленные от спортивного “бега с вещами” майор и подполковник с “пушками” в петлицах. Как и предполагалось, вся публика оказалась военной, так как это было “бронированное” комендатурой купе. Офицеры с явным облегчением, обрадовано, побросали свои сумки на палубу купе, поздоровались с нами и плюхнулись на нижние полки рядом. И в ту же самую секунду, словно получив долгожданное “добро”, наш поезд тихо тронулся с места. И вот уже мимо окон поплыли станционные постройки, дома, затем знаменитая труба Кольского пивзавода, стоявшие на путях товарные вагоны и измазанные мазутом цистерны. Вот, наконец, состав вышел на перегон, а тепловоз облегченно и радостно взревел, и легко увеличил скорость. Мы быстро перезнакомились, тут же единогласно решили, что надо бы поужинать, отметив “вечер трудного дня”. Естественно, вместе, и, конечно же – обязательно запить пищу не одним только чаем. Поводов же для этого была целая куча. Быстро постелили “дастархан” – целый разворот свежей газеты, пожертвованной подполковником, и стали выставлять на стол все съестное, что захватили с собой.

Это европейцам снятся ночные кошмары, когда они плотно поедят калорийной и вкусной мясной пищи перед сном. А когда снятся кошмары нашему соотечественнику? Вот именно! Нашему русскому человеку, и, тем более, военному, все кошмары и ужасы (куда там Голливуду), снятся особенно тогда, когда он ее, эту самую жирную пищу, не поест перед “отбоем”. Причем, как следует – и от души!

Поэтому, на маленьком вагонном столике банкам, сверткам и бутылкам сразу же стало тесно. Появились кружки и стаканы, вилки и походные ножи. Само собой, приняли по первой – за знакомство, закусили, и тут к ПВО-шникам, (а это были слушатели Калининской академии ПВО, возвращавшиеся со стажировки), подошло подкрепление – сокурсники, которые ехали в соседнем вагоне. И у них с собой тоже было….

Наша водка – это такое национальное универсальное средство для упрощения отношений и развязывания языков, что его никогда и ничем не заменят, во всяком случае, в обозримый исторический период. Это средство будет существовать, пока у людей еще осталась потребность к товарищескому, неформальному, открытому общению. Вот бы только “дозу” уметь соблюдать! Да как же ее предварительно рассчитаешь… вот только от этого-то и все проблемы! Во всем хорошем есть свои недостатки!

Старт товарищеского ужина под флагом боевого содружества видов Вооруженных Сил был дан, и, еще где-то до Оленегорска мы все уже были в состоянии легкого возбуждения и тяжелой сытости. Все уже чувствовали себя давними знакомыми, если не друзьями и даже родственниками. Выяснили, с некоторым сожалением, что во всех Вооруженных Силах рассказывают одни и те же анекдоты, лишь слегка приправленные местным или специфическим колоритом в виде особенностей терминологии и сленга. Тут вовсю пошли разговоры, устные мемуары, перерывы между тостами стали больше, пили понемногу и больше для поддержания беседы, спать совсем еще не хотелось, тем более, что и негде, потому что гости из соседнего вагона уверенно заняли наши нижние полки, потеснив нас у столика. Майор же легко взлетел на свое верхнее лежбище и оттуда участвовал в разговоре, периодически требуя подать ему наверх то стаканчик, то закуску. “Горючее” было уже на исходе, бутылки заметно опустели, ракетчики стали прикидывать перспективы пополнения запасов, но …

Тут Егоркин тяжело, с деланным сожалением, вздохнул, залез в свою безразмерную сумку, пошарил там своей широкой дланью и… медленно достал еще одну бутылку, приличного объема, как еще такой тип посуды в то время называли: “утюг”. Этакую вот здоровенную бутылку, литра на два, с ручкой для удобного разливания.

– Шило водолазное! Спирт двойной очистки! Чистейший, просто фирменнейший ректификат! – гордо отрекомендовал он свой напиток заметно уплотнившемуся и сразу повеселевшему населению купе. Наверное, для того, чтобы мы все оценили его жертву по достоинству! Это был поступок! Все немедленно решили его попробовать, на столе быстро пополнили понесшие существенные потери запасы закуски, принесли чистую воду. Для наших боевых друзей из ПВО питье спирта было тоже не в новинку, как заверили они. А то бы мы сомневались! Аппаратуры-то у них не меньше, чем на флоте, и там тоже надо чистить контакты и поднимать сопротивление изоляции в неизмеримом множестве приборов и блоков всяких там постов и станций. А так же, снимать стресс после тяжких нервно-психических нагрузок учебных и боевых тревог, плюс организовывать обеспечение приема и ублажения всяких комиссий и инспекций. Короче, никто не отказался попробовать угощения Егоркина. Выпили, оценили напиток, а майор Валера со своей верхотуры даже сказал, что как ему не тяжело это признавать, но флотский спирт явно лучше. Коллеги сразу же проехались в его адрес насчет того, в каких таких случаях даже уксус бывает слаще.

– Да, – удовлетворенно заметил Егоркин, – а я один раз точно таким же “шилом” спас нашу планету и ее население от порабощения или даже чего похуже.

Мы засмеялись, расценив его слова, как шутку.

– Не верите – черт с вами, – благодушно махнул на нас рукой Александр Павлович, никто не верит, я привык уже, но это точно вам говорю! Чтоб мне ни бабы, ни водки бы и не захотелось, и даже не замоглось, коли вру! – поклялся страшной клятвой Александр Павлович! За окном, как мне показалось, даже что-то сверкнуло и грохнуло в небе, после его грозных слов. Майор с верхней полки даже зашелся от смеха:

– Ну, ты, Шура, даешь!

– Так ты расскажи тогда, как это все было-то, спать все равно не хочется, на это есть весь завтрашний день! – попросил серьезный и ответственный подполковник.

– А и расскажу! Раньше нельзя было, я, понимаешь, на пять лет даже подписку давал о неразглашении. Причем, раза три, да все – разным, понимаешь, инстанциям! Да и все равно, мне никто не верил! Бывало, что я хоть иногда легко, как-то, намекал на это событие, но все тогда только закуску мне в таких случаях больше подкладывали, да минералку вместо водки подливали, проявляя, блин, заботу о моем замутившемся разуме. А попробовал как-то рассказать эту историю, когда в госпитале подлечивался по случаю – так только один психиатр и поверил. Он-то всем верит – и Иисусам, и Наполеонам… Ему по штату положено! Я и не обижался! Еще чего не хватало! И то сказать… Между прочим, эти ребята, из соответствующей конторы, так и говорили – будешь болтать – тебе же будет хуже, и даже без нашей помощи. Потому что тебя все будут считать клиентом “желтого дома без ручек”, чудом сбежавшим на волю.

Мы продолжали его уговаривать, он особо не протестовал, и, выждав приличное, с его точки зрения, время уговоров, умело подогрев этим интерес публики. А вот уж тогда благосклонно изрек:

– Ну, так слушайте, раз уж на то пошло: было все это эдак лет с десять назад, в июле, где-то незадолго до дня Флота. В тот день мы с друзьями решили выйти в сопки, на природу. Когда у нас тепло, и редкий выходной вдруг совпадет с погожим днем, то полгарнизона устремляется вдаль на пикники для объединения с природой. За зиму-то стены квартир надоедают настолько, что так и тянет от них подальше. Так что все, кому не повезло с летним отпуском, стараются взять все прелести лета прямо на месте. А что? Летом – и у нас хорошо, особенно в июле и августе. Да и с местом для пикника особых проблем нет, и за руль садиться не надо, опасаясь, что ГАИ ваш выхлоп праздничный учует… Двадцать-тридцать минут неспешного хода пешком – это для снобов, а, если без фанатизма – то и меньше, и вот она, почти девственная мать-природа. (Это как же – девственная мать? – ехидно поинтересовался майор с верхней полки). Кстати, до ближайшего гаишника от нас – 37 километров. Красота! И местность почти не загаженная. И все потому, что свободного от цивилизации места намного больше, чем людей! Все-то даже и не загадишь, даже и если иметь такую цель! Я в Швейцарии, конечно, не был, но говорят, у нас, в Загрядье, пейзажи не хуже…, а в августе особенно. Кто говорит? Нет, они тоже не были, просто в клубе у Сенкевича видели, да и видиков всяких полно, про этих, как их там, сенбернаров швейцарских, да. Здоровые такие собаки, знаешь, они под снегом всяких туристов ищут, когда голодные. Кто, туристы? Нет, собаки, конечно! Попробуй сытую собаку из будки выгони! Ага, очень смешно, туристами они питаются! Сам людоед! А будешь еще… попусту болтать, скажем так, то следующую рюмку пропустишь! (Перед некоторыми словами Егоркин делал заметные паузы. Он старательно подбирал слова для замены слов обычного корабельного мужского лексикона. Дверь-то в купе была приоткрыта, по коридору сновали туда-сюда пассажиры, а ругаться при женщинах и детях старый мичман себе не позволял, да и другим воли не давал. Кстати, и нам тоже – даже не смотря на наше решительное превосходство перед ним в воинском звании)

– И не перебивай меня своими подколками, а то вообще рассказывать ничего не буду! – угрожающе пообещал он. На майора все зашикали, а угроза лишиться очередной рюмки, как сурово пообещал ему подполковник – старший его учебной группы, и удивительно дружно поддержанная всеми остальными офицерами, замаячила перед ним мрачной реальностью. Тогда майор Валера извиняющимся тоном заметил, что ничего такого, обидного-то, он и в мыслях-то не держал. Так, мол, ляпнул, не думая, только для поддержания разговора. Александр, довольный реакцией публики продолжил:

– А у вас, в армии, вообще редко думают! До генерала, считается – так вроде не положено, рано, а с генерала – так оно уже поздно. Чего думать-то? Жизнь удалась! Ибо там уже политики тебе скажут, что должен говорить, а что – делать – заключил старый мичман.

Офицеры задумались, но согласились. Кроме Валеры, который предложил в этом пункте поставить знак равенства между генералом и адмиралом.

– Но, продолжаю! – вступил Егоркин после некоторой паузы. – Так вот, двинули, значит, мы в сопки, человек семь нас было, кто с женами, кто сам по себе…

– А с чьими? – невинно поинтересовался сверху никак не успокаивающийся майор.

– С женами-то? Со своими, конечно! Ты что, я не знаю, как там у вас, в гарнизонах и военных городках, а у нас в поселке, – жены же все друг друга знают, твоя не успеет и вернуться из дальних странствий, как сдадут тебя ей с потрохами, прямо, как пустую посуду. Можно, конечно, так поступать, нагло гулять с чужой женщиной, по гарнизону, корча независимую рожу. Однако, можно найти и менее надежный способ самоубийства. А что, в ПВО не так? Вот уж не думаю! Ну, ладно, слушайте дальше!

– Я тогда утром на своем корабле-то побывал, пришлось, несмотря на редкий выходной, да еще – ни свет, ни заря, – был у меня оповеститель, стук-стук в дверь, и: “На корабль, тащ мичман, пожалте, командир вызывает. Тревога у нас случилась!”. Как потом рассказали, что-то там ПВО-шники непонятное засекли, да и дозорный эмпэк тоже чем-то встревожился. По экрану РЛС непонятная отметка носилась, а потом пропала. То ли видели что-то, то ли нет – толком не поняли, но тревогу по бригаде сыграли, на всякий случай, чтобы и службу проверить и бдительность повысить. Ничего, обычное тогда было дело, “соседи” к нам периодически подлезали, интересовались, как мы живем и что делаем, а уж чтобы в море с “Ориошей” норговским не “поздороваться” – так это значит, что в лесу что-то сдохло. Подумали и сделали как всегда, лучше перебдеть, чем недобдеть, так решило начальство, и понеслись по кораблям звонки колоколов громкого боя. Ну, да ладно. Подбегаю я к кораблю, а там уже пушки сервомоторами воют, что-то в небе стволами ищут, “лопухи” РЛС вращаются, дизеля густым сиреневым дымом полгавани замаскировали – все как положено! Привели мы свой корабль в готовность номер один, доложили. Провернули оружие и технику, народу своему в глаза посмотрели, (а то ведь он, народ-то, когда без нас заскучает, так что-то интересненькое, с приключениями, сразу придумает. От этого народного интереса потом у начальства икота и сердечные приступы случаются! Особенно на подведении итогов со старшими начальниками…Но это я в сторону уже уехал…).

Потом боевая смена заступила. Посидели мы, кто свободен от вахты оказался, значит, еще с полчаса по каютам, международное положение обсудили, чаи погоняли. Еще через часик отбой дали, и – по домам. Кроме дежурной смены обеспечения, распустили всех допраздновать редкий выходной. Ну, мы всей своей честной кампанией и двинулись в сопки, как запланировано и было, причем, скорей-скорей, пока командование не передумало! Мало ли еще чего взбредет командиром на трезвую голову!

Так вот, значит… Шашлыки тогда мы сделали хорошие – мяса было ведра два, хорошо замаринованного, да еще по новому особому армянскому рецепту, который наш штурман-бакинец от своих предков унаследовал. А к ним были огурчики, помидорчики там, всякие, зелень, целый пакет, кто-то из отпуска привез, водки и вина – тоже всего хватало. Наш механик в соседний город, столицу местных горняков и металлургов, за ней, за водкой-то, специально, с оказией, в пятницу ездил. Потому, как в нашем гарнизонном магазине, на который бронзовый Ильич нам рукой с постамента на главной площади Загрядья, день и ночь показывал, в те времена были только вино, коньяк и ром. А этот ром был, к слову сказать, еще такой, которым негры из-за своей завоеванной независимости напрочь отказались травиться. Так он и назывался – “Ром для негров”. Вот тянуло военторг на экзотику – и ром, и настоящий португальский портвейн, и венгерский токай, и ирландский джин – а водки нет! Водку же почему-то в те времена наш “ванькинторг” не закупал для гарнизонов, наверное, рассчитывал, что ворованное корабельное (или авиационное) шило мы больше уважаем. Или нравственность нашу берег, резонно полагая, что коньяка и джина много не выпьешь. А на трезвую голову совершать аморальные поступки у нас как-то совсем не принято… Списать свою дурь на плохую водку со слабой закуской – это нормально, тебе даже посочувствуют. Кое-кто. А вот “подвиг” по своей собственной дури не простят! Говорят, сам Александр III точно так поступал – пьянство прощал, но и только…

Был, конечно, и обычный портвейн – но он на любителя. Да и качество, извините, но, мягко говоря, там совсем не ночевало! Я сам из казачьих краев, там к вину с детства приучены. Но! – (многозначительно поднял указательный палец вверх и сделал эффектную паузу Егоркин). И продолжил поучающим тоном:

– К вину-то домашнему и хорошему, да за щедрым столом среди родных и друзей. Да и само вино там – это чистейший виноградный сок, напитанный нашим щедрым кубанским солнцем! Для радости своей и своих друзей его казаки делают испокон веку! Поэтому алкашей – синюшников у нас и на порядок поменее, чем в центре среднестатистической России-матушки. Это – если брать в процентах на душу населения.

Тут Егоркин смочил пересыхающее горло стаканом свежайшего “Кольского” пива и продолжил: – У нас, у военных-то, она, водка, тогда в дефиците была, а вот горнякам без нее, без русского национального антистресса, нельзя никак – а то их план добычи и производства в опасности будет. И это их начальство и партийное руководство прекрасно понимало. Вот и снаряжали мы с оказией делегации к ним периодически, и – особенно, перед праздниками. Чем создавали им очереди иногда. Но – ничего, горняки – они мужики с понятием! Тем более, что многие из них в Заполярье, да на Северном флоте срочную службу оттрубили. А вот уж это – как братские узы!

Так вот, отдохнули мы тогда шикарно, никто никуда не торопил, следующий день тоже был выходной – за недавние удачные учения, которые “съели” пару выходных у всего флота. Солнца никто давно за горизонт не закатывал – конец июля, попели мы вдоволь разные песни – и народные, и не очень, поговорили, как всегда, и обо всем, по закону древних викингов. Ага, точно – в море – о бабах, а с бабами о – море. Откуда знаешь? У вас – тоже? А куда денешься? Закон – он на то и закон! И вот, когда заиграл гимн в Мишкином транзисторе, мы только тогда собрались и пошли домой. А со словами, или без слов он был, гимн-то, не помню! Но все же думаю, что без слов – при такой закуске до шести-то утра водка бы давно бы кончилась, а у нас кое-что еще, на наше счастье, как потом оказалось, осталось… Ну, точно говорю, оставалось, просто забыли мы как-то про резерв, потому и не допили. И хорошо сделали, а иначе бы все мы были бы в рабстве, да и вы тоже. У кого, у кого? Да у этих, из созвездия Волопаса, система Сигма – 347 какая-то. Откуда я такие матерные слова знаю? Узнаешь тут, блин…

Ну, вот, идем мы себе, идем, растянулись по старой немецкой дороге, вдоль недостроенных еще в ту в войну тяжелых береговых батарей, разбились по интересам, кто по двое, кто по трое. Кругом – красота, пахнет травой, можжевельником. От залива морской прохладой веет! А я с Мишкой, своим закадычным приятелем, – самые первые, бодро прем шампуры, плащ-накидки, ведра из-под маринованного мяса. И как-то так резво с места взяли, легко оторвались! Груженному-то цветочки нюхать, да природой любоваться не больно-то хочется, быстрей бы добраться до места, да разгрузиться. Или хотя бы оторваться от толпы и встать, сбросив поклажу, чтобы отдохнуть, пока остальные догонят. И вдруг вижу – стоит какая-то хреновина чуть в стороне от дороги, по форме – как кастрюля, даже вроде с крышкой, а размером – явно намного побольше “Камаза” будет. Даже с прицепом… И что интересно, пока совсем не приблизились – не видно, ведь, было! Даже с десяти-то метров – и то, как-то так размыто… Оптическая мимикрия – это мне потом уже рассказали. Хитрая такая штука, точно говорю… Правда, плохо понял, как она работает. Как-то транслирует изображение заднего вида на передний борт, только как – так я и не понял. Так вот, а у этой штуки человек пять мужиков суетятся, одетые в какие-то серо-серебристые комбинезоны. Нет, такой мысли – как она туда попала-то, среди сопок и без дороги, у нас сразу не возникло, водки, наверное, все-таки было много.

– Или мало! – вставил майор

– Или мало! – подозрительно-покорно согласился Егоркин.

– Не отвлекайся, старый, давай дальше! – поощряющее и дружно сказала, почти хором, заинтересованная публика.

– Оставили мы свой груз на дороге, – продолжил он, и только у меня рюкзачок за спиной остался, лень снимать было, да и двинули к ним – может помочь чем, да и узнать, кто они такие и откуда – до норвежской границы – километров-то семь всего было. Захотелось, блин, проявить бдительность, ага… Подходим – а от этой железяки металлом гретым и маслом пахнет, да как-то не по-нашему, запахи летние напрочь забивает. Подошли ближе, глядим, а они насторожились, один даже трубкой какой-то в нас тычет. Мы здороваемся, чего, мол, у вас, мужики, а они молчат, и совсем не радуются нам. И тут вдруг что-то у меня в голове словно щелкнуло и вдруг слышу вроде какие-то голоса, но не ушами, а как-то внутри, прямо в голове, где-то в мозгу, и не словами даже, а сразу образами – кто, мол, вы такие, и что вам надо? Мне тоже потом это объяснили, что это обычная форма общения этих “тарелочников” при встречах с местными аборигенами. Чтобы с переводом не путаться. На пальцах это трудно объяснить, но где-то так…

– Местные мы, – отвечаю, уже вслух, – военные из поселка Загрядье.

Они вроде бы поняли, что я сказал, но как-то нехорошо переглядываются. Гляжу на их морды – мама моя, а они-то у них какие-то бледные, с зеленоватым отливом, и глаза здоровущие, прямо как у совы, нет, скорее как у кошки – косой разрез, и краешки как-то вверх приподняты. Но черные-черные, какой-то невероятной глубины, как колодец в пещере, а зрачков и не видно вовсе. Я даже подумал, что очки это у них, но нет – очки у них тоже были, видно защитные от чего-то, и приподняты к верху, под такие плоские береты. А один, из них, еще поздоровее меня, так и спрашивает:

– Вы что, нас не боитесь?

– С чего бы это, говорю, не больно-то вы здоровы, а сейчас еще наши подойдут, и, если что – так вам и мало совсем не покажется! – (со всякими прилипалами надо сразу решительный тон брать, у иных охота к приключениям тогда пропадает – пояснил, между делом, Егоркин).

– А Мишка наш так согласно кивает, хмель от себя отгоняет. Не той реакции они от нас ожидали, сразу видно. Один, длинноносый, прямо говорит другому, у которого нашивок золотых на полрукава:

– Я же вам говорил, командир, наш Мозг выдал анализ, что их всех, то есть местное население, хлебом не корми – а дай подраться, они всю свою недолгую историю только и делают что воюют. (Что интересно, я его тоже вроде бы слышу и понимаю).

Покоробило меня слегка от такой речи. С одной стороны – оно и так, я тоже не далеко от школы жил, учил историю, но все же – обидно. Не дикари ведь мы давно уже. Ну, не все, по крайней мере, и особенно – если трезвые. Это мы – самый нормальный народ. А у политиков, у них со временем ревматизм мозга все же наступает, и чем дольше они сидят на своих постах, так тем уверенней. Так мне тот самый психиатр объяснял, после того, как мы с ним на рыбалке вторую пол-литру “уговорили”. Да и то сказать, последним из известных мне наших правителей, только Петр I лично в сражениях участие принимал, сам на абордаж шведский корабль брал, да и вообще… Короче, что такое война в “живую”, они, современные политики, особо не представляют. Но это – к слову, значит. Слушайте дальше.. . Не надоело? – вопрос этот сам Егоркин считал риторическим, абсолютно не интересуясь ответом, и продолжал:

– А Мишка, значит, наш механик, ей-Богу, патологический фанат всяких железяк и устройств, и любой движок для него, как для нас, простых смертных, – букварь. На их рожи он вообще, как мне показалось, – ноль внимания, и видит только их “кастрюлю”, и удивляется, как же он такой машины-то не знает. Что, говорит, у вас там такое? Их мужик, который все с какими-то приборами бегал, да обшивку у люка раскручивал, какую-то панель снимал, хмыкнул только, да рукой махнул – куда, мол тебе, все одно не дойдет. Потом чего-то мерил, чего-то крутил, да и плюнул, бросил свой инструмент, да и докладывает своему, как мне показалось, офицеру:

– Абзац, говорит этому двигателю, причем – самый большой и полный, надо новый десантный катер с запасным блоком вызывать, или самим эвакуироваться а эту колымагу – тут он презрительно пнул по стойке опоры – взорвать к едрене матери. Ну, может и не совсем точно, но я так уж для себя запомнил его пламенную речь. И тут наш Михаил подошел к открытому лючку под обшивкой, из-за спины что-то разглядывал, затем подвинул их механика в сторону, достал из нагрудного кармана отвертку, с которой он никогда не расставался, быстро ей куда-то ткнул. Да так, что обалдевший “зеленый” не успел ему помешать. Вдруг внутри “кастрюли” что-то мявкнуло, хрюкнуло, затем пошел ровный такой писк, как будто сельсины запели куплеты из оперетты, а по всей верхней кромке корпуса побежали разноцветные огни, а кастрюля стала как-то бледнеть и таять. “Е-К-Л-М-Н! – вдруг прошибло меня, догадкой, словно током, прямо как живых контактов голой рукой хватанул. Так ведь эта “кастрюля” и не кастрюля вовсе – а “летающая тарелка”, НЛО, едрит ее и ангидрид в медный громоотвод, в астрал и в теорию поля! А эти, зеленоватые – их ведь не укачало на волне, и не с перепою они трехдневного, конечно, а, тогда, значит, это – инопланетяне! Во, думаю, сходили на шашлычки-то! Сразу протрезвел, как будто и не пил. Но виду не подаю, посмотрим, думаю, что дальше будет. Но теряться и паниковать никогда негоже! Вот что главное, это я понял на службе. Сам я прикидываю тактические возможности – у меня-то в вещмешке – пару больших банок говяжьей тушенки (не пригодились, закуски хватало и без нее), это уже полтора килограмма! Да бутылка сюда же “ноль-семь”, почти полная, – с шилом (чтобы “компас в башке” утром в меридиан ввести, если приспичит), да хлеб остатки (не выбрасывать же – грех!), пара-другая эмалированных кружек. Общий вес – килограмма три, и если ее за ремни в обе руки взять – палица получится приличная. Это – уж если дойдет дело до мордобоя с превосходящими силами противника. Но лучше бы не дошло, думаю я, ведь их блестящие трубки навряд ли слабее автомата Калашникова. Но в звездный зоопарк или в пробирку с формалином совсем не хочется, ибо вспомнил я сразу вдруг все книги с мрачной фантастикой. Большая, думаю, пробирка-то мне понадобится! Но ведь они-то могут и по кусочкам порезать меня, нашинковать да по маленьким баночкам расфасовать! Кто их знает, что у них там на уме, и какую там задачу им их штаб на эту высадку поставил? Вдруг у них технический прогресс попер вперед социальных и нравственных? Это как если бы рабовладельцам дать танковую бригаду с авиаподдержкой или Дрейку – ракетный крейсер…

Но тут надо было видеть их вытянувшиеся зеленые лица, а у их командира даже берет дыбом встал! Теперь-то я соображаю, это если бы какой-то бушмен с копьем, прямо при мне, починил гирокомпас, я бы тоже ох… ох… ох, и удивился, бы наверное, сильно! Михаил тут говорит своему зеленому коллеге – нечего, дружок, механизм всякой фигней нештатной крепить, проволочками и изолентой детальки прикручивать, себе дороже выходит. Если технику ремонтировать – так основательно, надо расклепать, расточить и оцентровать, что нужно, сразу, и подшипнички нужные найти и поменять! Железо – оно, если не любви, то уважительного к себе отношения требует. Вот! А, вообще-то, у нас бы на флоте за такое твое отношение к матчасти – за борт бы выбросили, и спасать не дали! Это не то, чтобы намек, но на заметку некоторым гамадрилам от маслопупии…

При этих словах их командир сразу же так и загорелся: – какая, мол, интересная и свежая мысль, говорит. Надо тоже взять себе на заметку, как передовое веяние в воспитании инженеров и механиков… Но зеленоватый механик Мишкиной идеи явно не оценил, и стал оправдываться, что времени-то толком не дают сами же эти отцы, блин, командиры. Только встанешь, мол, в ППР, разберешь железо, как тут же орут, давай, шевелись, механик, со своими обормотами, чтоб через час твоя колымага на ходу была, а то на втором катере хаф касдер (наверное, у нас пока аналога нет, я это слово не понял) опять накрылся, а лететь надо. Например, везти командора эскадры со штабом на соседний гравокрейсер задачу принимать… мать-в-перемать! А не то летнего отпуска не увидишь и на классы или в академию какую в центр империи, на учебно-курортную планету точно не отпустят в этом году. А эти хитромордые козлы из второго отряда всегда говорят, что их катера именно сегодня не в строю, и собрать их ну никак не смогут, хоть стреляйся. И никто ни разу их за это самое место не взял – за такие подлые штучки, а мы за них всегда отдуваемся. Особенно – механические силы. Вот и подумаешь, стоит ли становиться лучшим отрядом в нашей межзвездной эскадре еще раз в следующем периоде. Опять же, всякие дурацкие идеи разведчики только на нас и пробуют и во все авантюры суют! Например, сейчас!

Короче, поет он точно такую же песню, как все наши флотские механики – своим командирам.

– Вот здорово! – восхитился Мишка, – точь-в-точь, как у нас! Сколько же у нас общего, не смотря на разный цвет лица. Флот – он везде флот, хоть морской, хоть – воздушный, хоть – космический!

– А запчасти и ремонтников, кстати, дают именно тем, кто чаще ломается и не стесняется верещать об этом на всю Вселенную – вставил к месту “тарелочный” механик, тудыт всех этих распределителей на сковороду сверхновой да в черную дыру!

– И у вас – тоже? – как-то радостно – удивленно воскликнул наш Загрядский гений механического дела. И чувствую я, стало налаживаться кое-какое взаимопонимание и потепление межпланетной обстановки.

– А где стоят ваши гравокрейсера? – как-то вдруг совершенно не к месту, неожиданно и встревожено поинтересовался длинноносый инопланетянин. Он явно как-то не так, уж прямо совсем дословно, понял Криницина.

– Какие такие, на фиг, “гравокрейсера”? Вот еще знать бы, что это такое, хотел сказать я, но вдруг на меня нашло какое-то наитие.

– Тебе расскажи! – неожиданно для самого себя, возмущенно сказал я, – Штирлиц ты хренов! Ты-то про свою эскадру мне тоже не скажешь, как вы ее за темной стороной Луны, где пространство-то не сканируется, вон, крейсер прячете, дежурный, а за Марсом – сторожевые фрегаты, которые валят почти все земные научные станции, которые туда с таким трудом по полгода добираются! Все-то нельзя, чтоб не заподозрили, вы еще так думаете, что хитрые, но мы уже давно это знаем! Мы про ваши все знаем, про свои – ни черта, потому что все у нас от самих себя так секретно, чтобы вам не выдать случайно, под наркозом или “волнами правды”.

Вот уж не знаю сам, что это такое, а травлю все подряд, что под язык попадает – надо же человечество спасать. Да и себя заодно, тоже. Не то чтобы страшно, но как-то неприятно, под ложечкой холод и тяжесть в душу подло заползает. Но сражаться надо…уж больно в пробирку-то даром, и вот так, сразу, не хочется. А вот тут уже наш гениальный механик протрезвел сразу на целых пять рюмок и с уважением взглянул на меня. А меня уже, как самого великого Остапа, понесло! В рядах зеленых я заметил легкую панику! – И приперлись вы, (продолжаю), через гравитационную дыру в пространстве из созвездия… Кита (я вспомнил песню Владимира Высоцкого о космолетчике) и ткнул куда-то в небо не зажженной сигаретой. (Откуда я знаю, где этот самый, небесный Кит? Я что, елки-палки, штурман?) Тем более что звезд-то вовсе не видать по причине белой ночи. Но куда-то попал. Причем почти… Их командир переглянулся с длинноносым, затем они оба посмотрели на парня с нашивкой в форме звездного глобуса, тот нерешительно кивнул. Так, подумал я, дело идет! Опять забрал ветер в паруса словесной травли и попер!

– И вообще, – продолжаю, мы еще утром вас засекли, когда вы тучкой претворились, – (вспомнил я утреннюю боевую тревогу и бессмертного Винни-пуха одновременно). Вы же на фотонном фрегате перлись, говорю, а потом катер спустили. У нас – пикник, и вам, наверное – тоже надоело в прочном корпусе-то сидеть и одни концентраты есть. (При этих словах они дружно поморщились. Угадал я, значит! Как здорово, кстати, что мы им попались после возлияния, на трезвую-то голову точно бы засыпались, или язык проглотили бы от страха).

– Да и выпить всем живым людям иногда надо, расслабиться, стресс с себя снять, – продолжал я, – на борту-то, ни-ни, мы тоже это понимаем, сами такие….

При этих словах, один из них, до этого как-то равнодушно стоявший в стороне и не принимающий участие в разговоре, такой из себя плотный, здоровый с цветными значками на груди, вдруг вздрогнул и заинтересованно посмотрел на меня.

– Ага, клюет! – отмечаю я. Тут вдруг длинноносый стал принюхиваться к нам, потом достал какой-то прибор, вытянул из него щупальце и тот стал урчать и водить им – от меня к Мише, в стороны, и в направлении приближающейся нашей компании, попискивая и моргая какими-то лепестками на панели, и мерцая индикаторами на корпусе блока. На синем экране забегали желтые значки. Длинноносый посмотрел на экран приборчика, тихо свистнул, и спросил: “А что это вы пьете, в смысле какую жидкость имеете в крови?”

– Да так, слышь, разные напитки, но все – на воде, – отвечаю я так лениво и равнодушно.

– Вода-то сама по себе, она у нас хреноватая стала, всякие промсбросы, нефть разная, стоки, опять же, всякие разные, без очистки, испортили-то весь АШ два О на планетке – припомнил я школьный курс химии, – да и вообще…(Читал я где-то, что эти пришельцы запасы воды ищут! Пусть думают, гады, пока, что чистой воды они у нас не найдут!). Кстати, вот, попробуй, что мы теперь пьем – достал я тогда бутылку “шила” из мешка: осталось еще немного!

Я протянул бутылку их командиру. Тот нерешительно взял ее и поднес к своему лицу, внимательно оглядел ее своими тонированными фарами и осторожно понюхал.

– А почему вы эту воду с собой носите? – подозрительно спросил длинноносый, тут же полно разных ручьев и водоемов.

– Что верно – то верно – согласился я, и стал думать, как выкручиваться, но тут нашелся мой товарищ:

– А ты сходи, вот, сам – возьми пробу! – нагло предложил “зеленому” наш механик. А еще лучше – отхлебни! Завтра ты так прод…, запнулся рассказчик, но быстро нашелся: продиарешься (сконструировал Егоркин новое слово), никакими таблетками твои кишки в кучу не соберешь! Не знаю, правда, какой там у вас метаболизм, но, полагаю, все равно наши родные бактерии и химические элементы проймут любую чуждую биологическую систему.

У длинноносого особого желания воспользоваться советом Мишки не возникло, я же храбро отхлебнул из бутылки. Ядреное “шило” обожгло мне все небо и перехватило горло. Но – справился, опыт – ведь его не купишь, верно говорит наш народ! Кроме того, я нашел в мешке еще и полиэтиленовую флягу с теплой и противной водой (на вкус – чистая пластмасса – если ту пробовать жевать!) и украдкой сделал пару глотков, слегка погасив пожар в своем горле.

Командир космолетчиков кивком головы приказал своему толстяку последовать моему примеру. Тот вздохнул, но был, видно, старым служакой. “Жертвует, гад, малоценным членом экипажа!” – подумал я, почти с жалостью глядя на десантника. Он без возражений (видно, привык!) поднял сначала фляжку с водой, которую я ему протянул первой. Пригубил, немного, как дегустатор. Он сморщился и стал плеваться. Затем он взял у меня бутылку с “шилом” и сделал большой глоток. Как я перед ним. Но вот моего опыта у него не было! Он забился в кашле, его здоровенные глазища стали еще больше, прямо слезы, как у некоторых наших в таких случаях, потекли, но зеленая рожа тут же приобрела нормальный, живой, с нашей точки зрения, и к моему удовлетворению, ярко-помидорный цвет.

“Не совсем они потерянные существа для Вселенной, нет!!” – подумалось мне. Но толстяка надо было спасать! Невинно страдает разумное существо! Я так понял – он был у них что-то вроде прапорщика звездной пехоты, а я срочную оттянул в десантно-штурмовой роте, в морпехе, так что этот парень – мой собрат! Подумал я так, и решил его реанимировать.

Сунул я ему снова фляжку с водой, пей, мол, а сам быстро вскрываю банку тушенки водолазным ножом. Он морщился и плевался, но дышать начал. На толстый ломоть свежего белого хлеба я положил ему чуть ли не треть большой банки тушенки.

– Что это? – спросил длинноносый. (Ох, не нравился он мне!)

– Это? Это нейтрализатор всяких вредных веществ конкретно для этого клинического случая – и замедлитель охмельных процессов – очень серьезно сказал наш механик.

– Каких?

– А ты посмотри внимательнее! – Показал он взглядом на их “звездпеха”. (Егоркин легко и быстро создавал новые слова. Никакой дипломированный лингвист за ним бы просто не успел!)

Тот шел к своему катеру, заметно покачиваясь и неуверенно двигая руками, в полный разбаланс шагам.

– Слабак, а с виду не скажешь, – удивленно сказал я.

– Ты с собой-то не равняй! Он шило твое первый раз в жизни видел, а тем более – пил, да еще без закуски. А доза, что он заглотил с твоей подачи, в водочном эквиваленте – со стакан будет. Конечно, чердак сдвинет! – заступился за него наш механик. Тогда я догнал этого зеленого “прапорщика” и протянул ему свое кулинарное творение. Он медленно съел этот чудовищный бутерброд, и по его лицу не было видно, что закуска ему не понравилась. Лицо его постепенно стало принимать нормальный (для него!) бледно-зеленый вид. Еще бы, это ведь ему не питательные таблетки из пробирки жрать!

Я тут обратил внимание, что за нами внимательно наблюдал длинноносый. Точно, Штирлиц он космический – окончательно опознал его я. Знаем мы таких! Потом он торжественно нам сказал: “Мы прилетели на вашу планету, чтобы взять с собой ваших представителей и решить вопрос о том, как мы можем использовать в наших целях и вашу планету, и ваше население. Придется вам полететь вместе с нами!

– Вы должны будете быть счастливы служить нашей великой империи! Ваша планета вольется в империю, и земляне будут сражаться в наших рядах на таких планетах, которые теперь вы даже в телескоп не увидите!

Ну, вот, приехали! Нет, так мало нам своих собственных великих империй, и всяких там развеликих вождей богоизбранных народов, так нет, еще эти зелененькие лупоглазки хрен знает откуда со своими собственными старыми идеями приперлись! И ведь серьезные-то какие у них намерения! Все, думаю, скончалась наша человеческая цивилизация! По уровню оружия, уж верно, приличной драки мы с ними не выдюжим! Обстановка заметно накалялась! Тем более, что звездная кастрюля стала пищать значительно увереннее. От движков пошел ровный гул, и ее видимость вообще растаяла, даже почти в упор.

И тут один из этих зеленоватых звездолетчиков вдруг сказал взволнованным тоном:

– Командир! Посмотрите, что показали приборы!

Командир подошел к экрану, за ним опять увязался и длинноносый. Я прислушался. Они быстро заговорили между собой, удивленно восклицая. Перевести (или понять) то, что говорят, мне никак не удавалась. Даже голова заболела! Если бы я так удивился, меня бы тоже минут пять никто бы не понимал. Даже земляки! Или даже – десять? Во всяком случае – дословно. Я, конечно, не старый боцман парусного флота, но если меня, как следует, “достать”, так меня тоже раздирает на матерные конструкции несколько минут, пока мои чувства окончательно не восстановятся… Вот тогда бы их компьютерный полиглот точно бы взорвался, на фиг!

Наконец, заговорил командир пришельцев, с выраженным удивлением и некоторой озадаченностью:

– Вы тут, оказывается, все выдыхаете из себя сплошной яд – продукт разложения растительного белка, который вырабатывают какие-то микроорганизмы, грибовидного типа – летучие соединения углеводорода и кислорода. Это – запах смерти! Вы умирающие особи! Это запах самой смерти! – вещает он страшным таким загробным голосом: – И вы можете нам совсем не подойти!

Его последняя фраза меня, конечно, совсем не огорчила, наоборот. Но все равно – даже как-то неуютно стало. И где-о – даже совестно и стыдно за человечество, как чистое когда-то Божье создание. Но сейчас так надо было – в жизненных интересах этого самого человечества.

Я дополнил:

– И особенно – по выходным и праздникам, а что выдыхаем потом по понедельникам – ни лавровым листом, ни мускатным орехом не отшибешь! Только импортный антиполицай помогает, и то – ненадолго! Но если кто у нас и умирает, хоть буквально, хоть фигурально, так это только тот, кто нормы совсем не знает, и дозу рассчитать не умеет, и когда еще похмелиться нельзя по служебной необходимости – чтобы замполит и подчиненные не унюхали. Но до пятницы почти все полностью реанимируемся самостоятельно. Но некоторым это делать нельзя – по состоянию здоровья или из-за скрываемой личной вредности и подлости. Я в том смысле, что нельзя вам пить эту самую жидкость, что из продукта микроорганизмов.

Вот тут один из них попросил меня дать ему каплю моей крови на анализ. А что? – Да запросто! – ответил я. То, что мгновенно выдал им их умный прибор, лизнув моей крови, космическим гостям совсем не понравилось.

– А это – у отдельных особей, или как-то распространяется? И каким путем?

– Да, конечно, говорю, распространяется. И я бы так сказал – прямо умственным путем! Вот, бывает, грустно, как-то, стрессы там мучают, или наоборот – удача какая, и радость тебя обуревает. Тогда – то и берешь ты емкость побольше с этим жизненно-опасным напитком, и идешь к друзьям. Даже если они вроде бы и не хотят, то все равно, в конце – концов, помогают тебе справиться с ним. Потом оказывается, что его не хватает, и кто-то приносит или достает еще! А в одиночку у нас пьют только самые пропащие люди! Так что – шило флотское, это инфекционная болезнь. Особенно – с хорошей закуской. Тогда от него вообще редко кто отказывается! А если еще и на дармовщину…

– А долго продолжаются приступы этой болезни? – поинтересовался Штирлиц.

– Да пока не кончится источник выпивки – плюс еще кое-какое время на преодоление последствий и уяснение вопроса, на каком ты сейчас свете обретаешься.

Зеленые задумались и как-то загрустили! Не думаю, что они меня буквально поняли, но смутились здорово! И вот, в этот самый момент их “прапорщик” незаметно подошел ко мне и попросил отхлебнуть еще из бутылки. А мне что – жалко? Я объяснил ему, на этот раз, технологию питья “шила”, давно уже отработанную на нашем флоте, плеснул ему в кружку. Разбавил в пределах разумного (чистый он без практики не потянет, я это уже понял), подготовил ему закуску – дал ему вскрытую банку и ложку. Я ему пояснил, что пить просто так – это прямой путь к алкоголизму и признак бескультурья. Сначала нужно сказать хоть самый простой тост. Например, чтоб вас всех быстрей сдуло с нашей планеты к вашему кораблю! Он согласно закивал, сказал – что сам давно уже об этом мечтает, бодро выпил и закусил. Вот на этот раз на лице его отобразилось блаженство. “Во пробрало!” – думаю! А спирт-то в самом деле хороший – чистый, медицинский, двойной ректификат, специально для легководолазных спусков выдавали. Сэкономил вот… Да совсем и не жалко, лишь бы для пользы дела!

Их механик, тем временем, внимательно смотрел на экраны приборов, цокал языком и повторял:

– Командир, да ну их на хрен, спиртодышащих этих! Что, других планет нам мало, мотаем отсюда поскорее, а? Командир, мотаем отсюда, пока чего не подцепили. А то поздно-то каяться и жалеть самих себя будет!

– Так, значит, говоришь, болезнь эта заразная? – спросил меня зеленый Штирлиц.

– Еще какая! – говорю. Только решишь “завязать” с этим делом, так припрется какая-то зараза со своей бутылкой – и плакали твои благие намерения. А на утро – башка болит, работоспособности никакой… И ведь сам потом достаешь запасы на “черный день”, и уже только утром понимаешь, что вчера у тебя был еще не черный день, а светлый вечер. А вот черный день начался сегодня, и прямо с утра! Да и, опять же, жена в таких случаях отказывает в половой близости, способствующей размножению нашего вида… Вымрем, блин, совсем на хрен, когда-то, по этой самой причине! – искренне забеспокоился я.

Отвлекшись от сюжета, Егоркин обратился к нам:

– А вот теперь скажите товарищи офицеры, разве концептуально не прав я в этом вопросе, в смысле основного инстинкта, который жены глушат в случае злоупотреблений? Вот, то-то!

Но продолжаю: тут в разговор с командиром “зеленых” и их “Штирлицем” вступил наш механик – башковитый мужик. И пошла между ними одна терминология из физики и химии, и я заскучал, подзабыл уже многое, да честно сказать – и не знал еще больше. Танцы и всякий спорт в школе я любил явно больше физики. И как, и чем меня только батя не вразумлял по кормовой-то части да по хребту – а все до мозгов не доходило. Уж видно тягу к учебе не привьешь ни ремнем по заднице, когда в младших классах, ни колом из плетня по хребту – когда уже в выпускных. Тут либо – дано, либо нет, во всяком случае, все лентяи у нас считают именно так! А больше десятилетки-то я нигде потом и не учился. Но читать люблю. Особенно на вахте и в дороге. Но тут, вдруг, чувствую, под общий шумок, пока отцы-командиры не видят, тянет меня “прапорщик-звездпех” этот за рукав – пойдем, мол, зайдем за катер. Мы тихо слиняли с глаз долой от начальства, и тот тип мне говорит:

– Как называется то, чем ты меня поил?

– Шило флотское, говорю, а то, что ты после ел – это закуска.

– Что ты хочешь за бутылку ШИЛОФЛОТСКА и закуску? – деловито спросил толстяк. Я понял, что ему понравился, если не сам напиток, то – эффект.

– А что у тебя есть? – так же деловито заинтересовался я в ответ, сразу как-то отвлекшись от тяжелых мыслей. А что? Может быть, это первая в истории человечества меновая сделка с представителем иного разума!

Тут зеленый толстяк предложил мне на выбор какие-то железяки, про одну я понял – размножитель какой-то, а вторая – вроде батарейка для фонаря, размером с пять копеек, с солнечной подзарядкой. Я замялся для виду (что мне, “ворошиловки” этой жалко? Или банку тушенки?), а тот, подумав что этого мне кажется мало, тут же добавил пакетик с таблетками разного цвета – сказал – еда, но больше одной за раз нельзя! Ударили мы по рукам, он земные образцы куда-то лихо спрятал в комбинезон, да так, что вообще со стороны незаметно. “Опыт!” – уважительно подумал я.

– Только никому не говори и ничего не показывай! – сказал он. Особенно длинноносому – его даже командир боится! А то и тебя с нами на эксперименты в их развединститут загребут, и мне холку начистят – за распространение передовых технологий низкоразвитым расам А я эти штуки сразу же, как только на фрегат прилетим, спишу по акту, как разбитые и уничтоженные при аварии во время посадки на зараженную планету, и все будет шито – крыто. Комар носа не подточит! – гордо сказал этот “звездпех”. И скажу вам, товарищи офицеры, повеяло от него чем-то родным. Вот ведь, простой народ всегда между собой договорится, хоть ты со Средней Азии, хоть с Африки, хоть даже с этой самой Сигмы-347, будь она трижды через нитку проклята. И еще проще это сделать, если под рукой есть что выпить, и чем закусить! (Тут подполковник предложил всем нам именно это и проделать – пауза в ужине сверх нормы приличия затянулась. Его инициативу все поддержали единогласно.

– Я так и сам понял, про этого длинноносого. Режим, наверное-то у них – полицейско-диктаторский, а этот длинноносый и есть из политической полиции, приставленный к войскам соглядатай, чтобы ни левых, ни правых мыслей ни у кого не допускать. Проходили мы это уже всей нашей страной, несмотря на отсталый наш научно-технический прогресс. И подумал вдруг я – а что, если нам уже по новой, на новом, межпланетном витке развития цивилизации пройти придется? А прапорщик-звездпех мне понравился! Наш человек, хоть и слегка зеленый!

Тут повернулся я, и смотрю внимательно. Вижу, у них на катере-кастрюле, по всему видно, “приготовление” сыграли. Лампочки вовсю мерцают, повеяло разогретой пластмассой, металлом и горячим маслом, движки подвывают на разных режимах, между днищем и травой стали проскакивать искры, трещать разряды, запахло грозой и дождем, экипаж приборы свои и инструменты бегом затаскивают в люк, иллюминаторы по тревоге задраивают. Знакомая обстановочка! “Прапорщик” это увидел, услышал – и тоже рванул вверх по аппарели.

Они нам машут – отойдите, мол. Брать с собой нас они передумали, намотали мы им на уши по пакету лапши, с тем эти атиллы недоделанные и отбывают!

Мы резво отбежали, и тут вдруг ударила плотная воздушная волна – камни полетели в разные стороны, иван-чай полег, Мишка упал. Я сам еле выстоял! А эта галактическая гравокастрюля резко взмыла вверх, зависла на пару секунд и тут же исчезла, как ее и не было, и, даже не разворачиваясь, изменила курс на девяносто градусов. И только где-то в бездонном, голубом с проседью, небе появилась на мгновение и пропала яркая круговая радуга, прогремел глухой раскат звукового барьера.

– Все! – сказал Михаил, полетели они докладывать начальству о полной непригодности нашего населения к использованию в военно-производственных целях, а планеты – даже для маневренной базы космофлота ввиду вероятных инфекционных заболеваний, вызываемых грибками брожения. Спиртовыми дрожжами, то есть!

Они у меня тоже кровь взяли на анализ, я представляю, сколько там алкоголя, и какие выводы можно сделать. Ну, вроде того: “в вашем спирте попалось немного крови!”, как говорил один ехидный доктор. И еще, у них большой мордобой намечается по утечке их информации, про которую ты им “проговорился” о крейсерах и фрегатах всяких... “Штирлиц” аж на каку весь изошел, так ему докопаться хотелось, откуда земляне про них столько знают. Хотели тебя с собой даже прихватить, но они панически боятся заразиться нашими “вирусами брожения”, поэтому так быстро и смотались, что, не смотря на научно-практический интерес, больше, наверное, не сунутся и другим своим дорогу к нам закажут!

Тут Егоркин перевел дух, разлил “напиток свободы” по стаканчикам, и предложил выпить за то, чтобы эти внеземные империалисты забыли к нам дорогу. Возражающих, понятное дело, не нашлось, и пластиковые стаканы глухо щелкнули.

– Фантастику надо читать! – философски заметил мой сосед-подполковник, – а жена – то меня все время на смех поднимает, когда я такие книжки читаю. Вон ведь, как Палычу-то пригодилось! – восхитился он.

Закусили. Александр Павлович снова выдерживал загадочную паузу, подогревая интерес к продолжению. После восклицаний: “а что дальше?”, он неторопливо повел караван своих слов по тропе повествования:

– Когда в небе растаяли последние бледно-лиловые клочки облаков – продолжил он, – я взял свой опустевший мешок, и мы вместе с другом потопали к дороге. Михаил сосредоточенно молчал. К повороту каменистой дороги с осыпающейся насыпью, где мы оставили наш груз, еще только подходила остальная наша компания. Пойдем быстрее, ребята, – говорят они, – дождь, верно, собирается, пару раз уже гром гремел!

Какой там гром, тут мы такое… а, оказалось, что они не видели ничего, ну совсем-совсем ничего, только “грозу” слышали, да озоном вроде пахнуло с неба.

Обидно! Тут, понимаешь, человечество для потомков спасли, а вам не то, чтобы слова признания, но даже слово “спасибо” никто не скажет, и свидетелей совсем нет, чтобы хоть за вранье-то не оборжали нас с Михаилом! Одно остается, молчать обо всем. Но – обидно! Да и ладно, переживем, думая я себе. А механик наш молчит совсем, видно, просчитывает и переваривает случившиеся. Слава богу, подумал я, хоть Криницин был, а иначе бы я и сам решил, что на чердаке все гайки поотдавались, и крышка сама по себе сползла с моего “котелка”.

А дальше было вот что: дошли мы домой, помылись (по случаю выходного в гарнизоне была горячая вода), стал я разбираться, что же мне этот “звездпех” понадавал, махнувшись со мной “не глядя”. Съел я одну “звездпеховскую” таблетку, думаю, что же будет? Сел – не сидится, лег – не лежится. Прямо как Илья Муромец – к-а-а-к взял бы и всю-то Землю-то на уши и поставил бы враз! Пошел к себе в гараж, там у меня движок старый лежал, так я его без труда взял с палубы и перенес на верстак в угол – шагов за пять. Даже отдышка не появилась! Безо всякого помощника! Сам себе удивился. Припрятал я эти таблетки подальше… Взял я их “батарейку”, присоединил к лампочке – та загорелась. Взял пылесос – тот ровно заработал, электрокамин гаражный – тоже. И что интересно, напряжение дает именно то, какое прибору нужно. И ток переменный! Я из любопытства все промерил своим тестером. И захотелось мне узнать, какой же все же у этой “батарейки” предел и как скоро она “сдохнет”. Стал тут пробовать размножитель, но ничего не получалось. Не дали зеленые начальники “звездпеху” объяснить мне его инструкцию по эксплуатации.

Наутро пошел я на корабль, позвал я с собой Криницина в каюту, объяснил ему, в чем дело. Стали мы проводить эксперименты с батарейкой. Мех ее даже к валопроворотке пристроил – устройство такое, здоровенный электродвигатель, который вал корабля поворачивает в разных там эксплуатационных целях.. Вертит ее батарейка, как ни в чем ни бывало! Еще кое-что придумали – справляется, чудо внеземное, мать его так! Но через некоторое время она выдохлась. А размер-то – не больше спичечной коробки! А полежала минут пятнадцать на солнце – опять в строю, крутит вал! Удивились мы, а механик задумался. Вторую железку стали мы опробовать – вроде кошелька старого с защелкой. Что такое – не знаю. Но только потом дошло до нас, что эта штука без затрат энергии любой мусор, который туда помещается – на атомы раскладывает, полная утилизация называется. Михаил посчитал, что этот прибор должен из них, из этих атомов и молекул, и что-то еще собирать, но вот как это сделать? Сколько полезного можно было бы натворить! А водку синтезировать в каких бы количествах! Или спирт, или пиво баночное... Его тогда у нас было не достать, только в “Лоботрясе” за “боны”…

Но нам тогда и попробовать размножитель уже не дали… Потому, что тут вдруг все в гарнизоне зашевелилось. Очень этак заинтересованно. Мужики из заступающей смены, которые шли на корабли мимо штаба, сказали, что там стоит несколько серьезных машин. И такие оттуда важные дяди в пиджаках вышли, что наши комбриги, цари и боги местного разлива, сияя шевронами, перед ними навытяжку стоят, а оперативный ОВРы, мол, уже сигнал “Паника” по всему гарнизону объявил, дорогу метут, бордюры красят, и кругом, куда взгляд ни кинь – очень большая приборка. Траву красить начинают! Только этим дядям наш камуфляж – по барабану!

Тут вдруг “Уазка” комбриговская шустро так прямо к нашему борту – шасть, оттуда начальник штаба – прыг! Как обычно, кричит, как в … укушенный, маманю командира корабля и дежурного по дивизиону через слово вспоминая, требует найти старшего лейтенанта Криницина и мичмана Егоркина живыми или мертвыми, иначе он за себя не отвечает! Потому, что грызуны из самой Москвы с утра доели у него те нервы, что после воспитания таких уродов, как все мы, все же еще оставались. Он кричал на весь причал, рассказывая, где он видал все то, что наш комдив называет “уставным порядком”. Я стал догадываться, откуда ветер дует – “кастрюльку” не только наши РЛС засекли, а узнать в нашей деревне, кто, где и когда и куда ходил – это как в аквариуме про рыбок – все на виду, знай только, у кого спросить! Да и спрашивать не надо – сами невзначай расскажут! И наперебой! Вот жаль, что наши сограждане – не рыбки! Или не слепоглухонемые…

Начпо наш рядом с ним, тоже суетится, еще бы! Местное партийное начальство из райцентра, за компанию с москвичами, тоже припожаловало, делает вид, что что-то понимает… Ну, мы вышли сами, взяли нас под белые ручки и отвезли в штаб ОВРы, старое здание еще финской довоенной постройки, окрашенное в голубой цвет. Там нас ждали. У “гостей” наши гарнизонные начальники не котировались вообще никак, и их достаточно бесцеремонно выдворили из кабинета, где сидел какой-то ученый и два полковника с общевойсковыми эмблемами. И стали они нас расспрашивать вдоль и поперек! Мы им рассказали, как все было, они стали задавать вопросы. И так часа два! Потом мы должны были это все нарисовать на бумаге, нам предъявили кучу фотографий, схем, и сказали найти что-то похожее. И точно, на этих фотографиях была точно такая же “кастрюля”.

– Тарелка – уточнил кто-то.

– Нет, кастрюля, ну никак она на тарелку не тянула! Большая, суповая кастрюля! – И даже с ручками! – упорствовал наш рассказчик. И Палыч продолжал:

– Взяли же они нас в оборот! Оформили нам быстро командировку, мы сели вместе с “пиджаками” черепастыми в “вертушку”, которая села у нас на площади Ленина, и полетели сначала на аэродром, а потом, на специальном “борте” куда-то в Сибирь, в тайгу, в один из хитрых НИИ.

Вот там я случайно встретил земляка из нашей станицы, прапорщика ВДВ, он там спортивно-оздоровительным комплексом, а по-русски говоря – баней с бассейном и баром, в этом генштабовском исследовательском институте заведовал. Так вот, он подслушал нечаянно, что на межпланетной станции, на базе у наших “зелененьких друзей” с созвездья Кита, произошло ЧП. Прямо на следующий день после нашей исторической встречи. Оказывается, этот “прапорщик” со стрекозлинными глазами, при помощи “размножителя” наготовил из моего “шила” крепкой выпивки без меры, а из тушенки и хлеба – горы закуски. Собрал втихую, в одной из нижних кают веселую кампанию своих корешей, научил тосты говорить, выпили они немного, для пробы, и им понравилось. Но им-то про норму никто даже не говорил! Но не успел я их просветить в этом вопросе и предостеречь! Хотя… тут некоторых по сто раз предупреждают, а толку – как от гексавита в деле предотвращения беременности! Так вот, нормы они ее не знали, поэтому потом выпили больше, чем могли, но меньше чем хотелось. Подозреваю, что, этот хренов размножитель работал, не выключаясь! Потом они стали орать бравые военные песни, перебудили всю станцию, затем добавили на старые дрожжи свежее произведение размножителя с растворенными в нем фруктовыми таблетками. Башни у них посрывало, наверное, у всех, и основательно и предметно. Хорошо еще, что у нас пива не оставалось, а то бы они и его бы освоили! И вот, нет бы тогда взять и залечь где-то в уголке до подъема и отдохнуть! Но нет! И у наших дураков так бывает, сплошь и рядом! Если нажрались – так надо же это всем показать, чтобы вокруг вдрызг обзавидовались!

Ребята были здоровые, но дурные, и спокойно вырубившихся, без разгульного фестиваля, почти не было. Как и полагается в период группового помешательства. Вот не люблю такого принципиально, питье дано нам для радости, а не для разгула агрессии! Вот не можешь водку пить, так ешь манную кашу! У нас тоже такие встречаются. А то – нет? И не так уж, чтобы редко! Думать им было особенно нечем, десант все же, мозги касками натерты, от прыжков извилины спутались, и поэтому думали они больше руками, дикари галактические! Тогда они дружно пошли “гонять” молодых кадетов, прибывших на стажировку из военной школы, которые им чем-то не понравились. Какой показательный, грамотный и по-десантному организованный мордобой они учинили! И пилотам местных эскадрилий перепало, пока разнимать этот мордобой пришла вся дежурная десантная рота. Но недооценили они разгулявшихся прапорщиков, пришли совсем налегке. Тогда досталось и ей! Причем, всей роте сразу, и довольно крепко. Спецы-профессионалы высочайшего класса же были! Несколько звездных часов по всей станции поднятые по тревоге войска вылавливали друзей “прапорщика” с обломками титановых табуреток, выломанных из корабельной палубы, в руках – как оружие самообороны и самонападения. Лазареты были переполнены, как после боевой высадки! На следующий день, по приговору военного суда Главной базы, их всех сослали на какие-то дальние пограничные планеты командовать взводами обезьян и обороняться от бешенных гигантских пчел. В столице метрополии тут же был срочно созван Верховный совет империи, который, рассмотрев материалы дела, счел это проявлениями инопланетного вируса. Постановил огородить эту хренову планету, то есть – Землю, если по-нашему, атомными маяками, с желтым цветом излучения, чтобы все корабли цивилизованной Вселенной облетали ее за сто световых лет десятыми окольными путями, как зараженную страшным. неизлечимым и ураганно-заразным вирусом ШИЛОМФЛОТСКИМ.

В доказательство приводились мои пояснения, и кое-кому здорово влетело, что им сразу не вняли и не изолировали всех,. кто это “шило” хотя бы даже нюхал. Это трудно произносимое название удалось установить по материалам разведывательной экспедиции, записавшим отдельные высказывания и мысли Егоркина и Криницина! Всех, кто был на Земле в этой группе, наградили высокими орденами и заперли в карантинной межпланетной базе, прекратив с ними всякие контакты. Так что несогласных с решением совета командира злополучной “кастрюли” и “Штирлица” уже никто не мог услышать! А население нашей планеты признали совершенно непригодным ни для каких практических целей!

– А откуда все это-то узнали? – удивленно спросил майор Валера.

– Э-э-э, штабные прапорщики некоторые нужные вопросы и всякие пикантные новости знают всегда лучше и больше, чем сами начальники этих штабов – философски изрек сосед-подполковник.

– Кроме того, бывали там и наши – Ханлайн, например, откуда все про космофлот и звездную пехоту-то он узнал? Да и есть где-то зелененькие, обиженные своим начальством, которые где-то и “стучат” в наше ГРУ Ну, просто не может быть иначе! – убежденно заверил их коллега, пришедший из соседнего вагона.

– Да, подытожил Егоркин, – Вот так оно все и кончились… Меня наградили, разрешили купить “девятку” по персональному талону, премию щедро отвалили, да взяли с меня расписку на пять лет о неразглашении. Я поменял свой облезлый “москвич” на престижную тогда машину, а дальше – видно, меня и забыли. А Мишка резко стал капитан-лейтенантом и его забрали в этот самый хитрый НИИ. Они там таких интересных вещей и машин для армии и флота наделали! Но, как обычно, все – в одном экземпляре, на второй и последующие у наших правителей денег нет, да и уверили их, что инопланетяне к нам не сунутся, а на местных есть у нас крепкая броня на быстрых танках. Да и забыли, поди, про этот затерянный НИИ после развала Союза. Но мужики там крепкие собрались – ни один со своими наработками за бугор не подался.

– Вот и так бывает! – заключил один из офицеров, а ведь, похоже, именно эту кастрюлю засекли тогда именно мои радары, наверное. В то время я как раз в дивизионе на перевале, недалеко от Загрядья , служил.

– Ну, Палыч, умеешь ты заливать! – восхищенно сказал майор с верхней полки.

Тебе даже Зилятдинов поверил, уж больше него-то никто так фантастику ни в грош не ставит! Вот в чем флот не переплюнуть нам никогда, и всем другим видам наших славных Вооруженных Сил, хоть вместе, хоть порознь, – так это в количестве трепачей на душу населения!

Ну, тогда – за флот! – сказал я. Мы чокнулись пластиковыми стаканчиками и кружками. Поезд медленно и осторожно вползал между перронами большой станции…