Между тем дон Рафаэль быстро мчался по указанному ему кратчайшему пути к гасиенде Лас-Пальмас.

Мили две он ехал по местности, кое-где поросшей стройными пальмами, тянувшимися к небу своими пышными вершинами, и великолепными гуавами, распространявшими сильный аромат. От мерцания звезд, густо усыпавших все небо и еще не затемненных только что показавшейся луною, было достаточно светло, так что конь и всадник свободно могли различать дорогу и все встречавшееся на ней.

Ночь была тихая, и в этой тишине с особенной резкостью разносился сильный шум, точно от разбушевавшегося моря. Сначала этот зловещий шум доносился издалека и как бы отдельными порывами, теперь же он превратился в сплошной грохот, с каждою минутой все более и более усиливавшийся, и доносился оттуда, куда направлялся всадник.

Индеец предупреждал, что на этой дороге может угрожать опасность наводнения, все сметающего на своем пути. Ожиданием этого наводнения, вероятно, обычного в здешней местности явления, и объяснялись замеченные доном Рафаэлем странности: полное обезлюдение целой области и подвешенные в лесу на деревьях лодки. Очевидно, эти лодки были оставлены и так остроумно размещены на высоких деревьях для злополучных путников, которых могло захватить наводнение.

Дон Рафаэль ехал с востока на запад, то есть как раз навстречу наводнению. Лошадь всадника, судя по охватившему ее трепету, чуяла надвигавшуюся грозную опасность лучше своего хозяина и неслась во всю мочь. Молодой путник надеялся, что ему удастся добраться до гасиенды Лас-Пальмас раньше, чем его настигнет наводнение. Но вдруг, как на грех, его сильная лошадь стала замедлять свой быстрый до сих пор бег, бока ее раздуло и судорожно поводило, дыхание сделалось хриплым. Казалось, еще немного — и бедное животное совсем остановится и упадет.

Как ни был отважен молодой офицер, но и у него невольно дрогнуло сердце, когда он понял весь ужас своего положения, если он лишится лошади. Пока он обдумывал, что тогда ему предпринять, лошадь совсем остановилась и, дрожа всем телом, видимо, готовилась упасть. Точно заявляя, к собственному огорчению, что не в силах более исполнять свою обязанность и прося в этом прощения, она повернула к хозяину голову с умными глазами и жалобно заржала. В это время послышались звуки большого колокола. Это был колокол гасиенды Лас-Пальмас, призывавший под свой спасительный кров путников, застигнутых наводнением.

— Что это вы остановились тут и почему сошли с лошади, кабальеро? Уж не сбились ли вы с пути или не случилось ли чего с вашей лошадью? — вдруг раздался за спиною молодого человека мягкий мужской голос.

Соскочивший с лошади дон Рафаэль поспешил оглянуться. Он увидел перед собою средних лет человека, судя по одежде, погонщика мулов, но сидевшего на хорошей лошади. Погруженный в свои горестные мысли, а отчасти и из-за шума приближавшегося наводнения, офицер не слышал топота этой лошади, поэтому был сильно удивлен внезапным появлением незнакомца. Приятное, умное и вместе с тем открытое лицо этого человека сразу понравилось дону Рафаэлю, и он доверчиво ответил:

— Я остановился потому, что с моей лошадью действительно что-то случилось. Должно быть, надорвалась от долгого и быстрого бега. Не знаю, что мне теперь делать?

— Позвольте взглянуть на нее, — проговорил незнакомец, поспешно соскочив со своей лошади. — Я простой погонщик мулов, — продолжал он, — но хорошо знаю и лошадей и других домашних животных и, между прочим, довольно успешно занимаюсь их лечением.

— Пожалуйста! — поспешил изъявить свое согласие молодой офицер.

Погонщик подошел к его лошади, внимательно осмотрел ее, ощупал ее бока, прислушался к ее тяжелому хриплому дыханию и уверенно сказал:

— Да, как я думал, так и есть: скопление застоявшейся крови в одном месте. Это я сейчас улажу и освобожу ее от этого. Подержите ее покрепче под уздцы и накройте ей глаза платком. Через минуту все будет в порядке.

Когда дон Рафаэль сделал, что ему было сказано, погонщик достал из кармана небольшой складной нож с острым, как бритва, лезвием. Этим ножом он одним ловким движением руки разрезал тонкую перепонку между ноздрями лошади. Испуганное животное с силою мотнуло головою и, громко взвизгнув от боли, взвилось было на дыбы, но, сдерживаемое сильною рукою своего хозяина и его ласковыми словами, тут же успокоилось, вероятно, поняв, что ничего худого ему не сделают, — напротив, даже принесут пользу.

— Ну, теперь ваша лошадь спасена и безостановочно пробежит во весь карьер еще несколько часов, — проговорил погонщик довольным тоном, вытирая о траву свой нож и снова пряча его в карман. — Позвольте узнать, куда вы едете, кабальеро?

— В гасиенду Лас-Пальмас, — ответил офицер и в свою очередь спросил: Скажите мне ваше имя, чтобы я знал, кого мне благодарить за спасение моей лошади и, быть может, меня самого?

— Меня зовут Валерио Трухано, — скромно ответил погонщик и продолжал: Человек я маленький и не совсем удачливый в жизни. Но я утешаю себя тем, что по мере сил и возможности исполняю свой человеческий долг, а все остальное предоставляю на волю Божию… Мне с вами по пути, кабальеро. Поедемте вместе. Но сначала позвольте попросить милосердного Бога избавить нас от надвигающейся опасности, потому что теперь только Он один и может помочь нам.

Пока дон Рафаэль, не решавшийся даже предложить вознаграждение этому славному человеку за его помощь, усаживался на совершенно уже оправившегося своего коня и готовился снова пуститься в опасный путь, Трухано опустился на колени, снял с головы свою широкополую, сильно поношенную шляпу, поднял глаза к ярко сверкавшим на безоблачном небе звездам и громким, проникновенным голосом прочитать псалом, начинавшийся словами:

«Из бездны взываю к Тебе, Господи! Господи, услышь глас мой!».

Затем он также вскочил на свою лошадь, и оба всадника быстро поскакали прямо навстречу грозной опасности. Сквозь зловещий шум и рев разыгравшейся стихии продолжали слабо прорываться призывные звуки колокола, торопившие запоздалых путников.