Попытаемся изложить наиболее значительные проблемы судебной экспертизы и правоохранительной практики, решение которых, на наш взгляд, необходимо в интересах правосудия и, в частности, процесса доказывания*(394) .

 

7.1.1. Назначение экспертизы в стадии возбуждения уголовного дела

Теория уголовного процесса рассматривает возбуждение уголовного дела в качестве первой, начальной стадии уголовного судопроизводства, содержание которой отнюдь не исчерпывается, а лишь завершается принятием решения о возбуждении уголовного дела либо об отказе в нем.

По современным представлениям, содержание этой стадии составляют:

- получение и фиксация первичной информации о готовящемся, совершаемом или совершенном преступлении;

- разрешение вопроса о том, является ли сообщение о преступлении законным поводом к возбуждению уголовного дела;

- принятие мер для предупреждения или пресечения преступления, а равно и для закрепления и сохранения следов преступления;

- установление и проверка возможных обстоятельств, препятствующих возбуждению уголовного дела;

- осуществление действий для проверки:

- наличия оснований к возбуждению уголовного дела, на которые указано в источнике информации;

- наличия признаков преступления в фактах, сведения о которых получены из сообщения о преступлении;

- определение статьи (части, пункта) Уголовного кодекса, по которой может быть квалифицировано преступление;

- определение подследственности (и возможная передача сообщения по подследственности);

- вынесение решения о возбуждении или отказе в возбуждении уголовного дела*(395) .

К этому следует еще добавить, что решение следователя (органа дознания, дознавателя) о возбуждении уголовного дела должно быть, в соответствии с ч. 1 ст. 146 УПК РФ, санкционировано прокурором.

Стадия возбуждения уголовного дела - не одномоментный акт, но процесс, деятельность, продолжительность которой закон (ч. 1 ст. 144 УПК РФ) устанавливает в общем случае до трех суток, но разрешает продлить и до 10 суток; а при необходимости проведения документальных проверок или ревизий прокурор вправе по ходатайству следователя или дознавателя продлить этот срок до 30 суток (ч. 3 ст. 144 УПК РФ). Этот срок предоставлен органу, правомочному возбуждать уголовные дела, для установления достаточных данных, указывающих на признаки преступления.

Такая проверка, предпринимаемая на стадии возбуждения уголовного дела в целях выявления признаков преступления, по закону, как известно, не может осуществляться путем производства следственных действий. Исключение составляет осмотр места происшествия: в случаях, не терпящих отлагательства, осмотр места происшествия может быть произведен до возбуждения уголовного дела (ч. 2 ст. 176). Логическим основанием для такого исключения служит, на наш взгляд, ч. 4 ст. 146 УПК РФ, указывающая на необходимость в стадии возбуждения дела принимать меры к закреплению следов преступления.

Значение осмотра места происшествия для раскрытия преступления и установления виновных не требует доказательств. Для обеспечения его результативности на практике привлекают к участию в осмотре специалиста, чаще всего криминалиста (помимо судебного медика, чье участие в некоторых случаях обязательно по закону). Однако при раскрытии и расследовании преступлений по "горячим следам" такое участие специалиста оказывается недостаточным в силу ограниченности его функций*(396) .

Анализ подобных ситуаций привел Б.М. Комаринца к выводу о необходимости проведения в ряде случаев криминалистических экспертиз на месте происшествия, иногда параллельно с его осмотром. Объектом экспертного исследования становится обстановка места происшествия, подлежащая изучению в своем первоначальном, не нарушенном действиями следователя состоянии*(397) . Понятно, насколько существенными при этом оказываются выигрыш во времени, возможность оперативно использовать результаты экспертизы, реально включить их в комплекс средств и методов раскрытия преступлений "по горячим следам".

Однако реализация рекомендаций о производстве экспертизы на месте происшествия параллельно с его осмотром в большинстве случаев оказывается невозможной по причинам процессуального характера: на практике осмотр места происшествия, как правило, проводится до возбуждения уголовного дела, когда следователь не имеет права назначить экспертизу. Между тем, выявить признаки преступления и закрепить его следы в соответствии с требованиями закона порой невозможно без проведения экспертного исследования. Все это послужило основанием для постановки в процессуальной и криминалистической литературе вопроса о возможности назначения экспертизы до возбуждения уголовного дела.

Инициаторы постановки указанного вопроса (Я.П. Нагнойный, 1967; Р.С. Белкин, 1969; Х. Рооп, 1971; Г. Мудьюгин, М. Похис, 1971; Ю.Н. Белозеров, А.А. Чувилев, 1973; Е.Н. Тихонов, 1985; и др.), исходя из реальностей следственной практики, особенно в области судебно-медицинских исследований до возбуждения уголовного дела, предлагали разрешить по закону наряду с осмотром места происшествия при необходимости или в определенных случаях производство экспертиз в стадии возбуждения дела*(398) .

Естественно, что это предложение вызвало и решительные возражения. В.М. Савицкий (1974, 1975), В.Д. Арсеньев (1976), В.И. Шиканов (1978), И.Н. Сорокотягин (1984) и др. выдвинули ряд соображений против такого изменения закона*(399) . Их доводы в основном сводились к следующему.

Разрешение назначать экспертизу до возбуждения уголовного дела создает опасный прецедент и приведет к тому, что по тем же основаниям начнут проводиться и другие следственные действия: "...не останется решительно никаких оснований - юридических, фактических, логических - для запрета производить до возбуждения дела любые следственные действия... В результате мы окажемся очевидцами и невольными соучастниками постепенной эрозии процесса в его досудебных стадиях"*(400) . Подобная практика повлечет существенное ограничение законных прав и интересов заинтересованных в исходе дела лиц; к тому же для производства экспертизы на стадии возбуждения уголовного дела отсутствуют необходимые процессуальные условия. Кроме того, для возбуждения уголовного дела обычно бывает достаточно данных, указывающих на признаки преступления, для установления которых не требуется производство экспертизы. Производство экспертизы на этой стадии процесса может привести к неоправданной затяжке в принятии решения о возбуждении дела или об отказе в нем.

Проанализируем, насколько основательны эти возражения. Ссылки на возможность возникновения опасного прецедента не имеют под собой почвы. Как справедливо заметил Р.С. Белкин, "таким прецедентом вполне мог бы уже стать осмотр места происшествия, однако этого не случилось в силу императивного указания закона. Почему тогда столь же категорическое указание закона о возможности в исключительных случаях назначать экспертизу до возбуждения уголовного дела окажет противоположное действие на практику?"*(401)

Нередко высказывается мысль, что предложение о проведении экспертизы в целях проверки наличия оснований для возбуждения уголовного дела обусловлено исключительно ведомственными интересами - стремлением следственных органов предельно сократить в своих статистических показателях число прекращенных уголовных дел. В связи с этим дается рекомендация: в случаях, когда без проведения экспертизы отсутствует уверенность в наличии оснований для возбуждения дела, решать этот вопрос положительно, т.е. возбудить уголовное дело; а если в результате проведения следственных действий, в частности экспертизы, будет установлено отсутствие события преступления либо состава преступления, - прекратить его, не придавая значения такому статистическому показателю, как число прекращенных уголовных дел для оценки деятельности следственных органов.

С чисто "технической" стороны такой путь вполне осуществим и закону формально не противоречит. Однако, разделяя мнение о том, что количество прекращенных уголовных дел действительно не может служить показателем качества работы следственных органов, мы все же считаем высказанное предложение неприемлемым. Нельзя забывать, что после возбуждения уголовного дела следователь вправе производить все процессуальные действия, в том числе и такие, которые существенно затрагивают охраняемые законом права и интересы граждан. Следовательно, необоснованное возбуждение дела, даже если впоследствии оно и прекращено, влечет отрицательные последствия для лиц, права которых были ущемлены.

Проведение же экспертизы до возбуждения дела означает только привлечение (причем в процессуальной, т.е. обеспечивающей максимум объективности, форме) сведущего лица к установлению наличия или отсутствия оснований для возбуждения дела путем исследования на основе его специальных познаний определенного объекта или ситуации.

Когда говорят, что для проведения экспертизы в стадии возбуждения уголовного дела нет необходимых процессуальных условий, обычно имеют в виду следующее. Направляемые на исследование объекты еще не имеют статуса вещественных доказательств, нет процессуальной возможности при необходимости провести повторную или дополнительную экспертизу. "Заключение экспертов, как правило, основывается на других доказательствах. Если до назначения экспертизы не будут собраны необходимые материалы, это затруднит формулирование вопросов эксперту и может сделать невозможным само экспертное исследование... Если выполнение этого следственного действия будет разрешено до возбуждения уголовного дела, то никто не вправе запретить следователю использовать для проверки поступившего заявления весь арсенал процессуальных средств, относящихся к производству экспертизы и оценке ее результатов"*(402) . К этому иногда добавляют, что для возбуждения уголовного дела вовсе не требуется достоверно установить обстоятельства преступления, а достаточно лишь предположения о преступлении.

На это можно возразить, что, во-первых, и по возбужденному уголовному делу на экспертизу зачастую представляются объекты, еще не имеющие, строго говоря, статуса вещественных доказательств.

Во-вторых, мнение о том, что заключение эксперта, как правило, основывается на других доказательствах, а их на этой стадии еще нет, едва ли убедительно. Эксперт основывает свое заключение не на других доказательствах, а на результатах своего исследования. К тому же на этой стадии необходимость в экспертном исследовании возникает применительно к таким объектам, которые или были уже обнаружены при осмотре места происшествия, в процессе которого и устанавливаются обстоятельства, значимые для эксперта (характер, расположение, связь с другими объектами обстановки места происшествия и пр.), или для исследования которых не требуется дополнительной информации (поддельный денежный знак, недоброкачественные пищевые продукты, фальсифицированные напитки и т.п.).

В-третьих, для проведения дополнительной или повторной экспертизы и в этом случае нет никаких помех либо после возбуждения уголовного дела, либо, при возможности, опять-таки до его возбуждения. Мнение же о том, что для возбуждения уголовного дела не требуется достоверно установленных обстоятельств, а можно довольствоваться предположениями, едва ли можно считать серьезным аргументом, о чем свидетельствует практика прекращения неосновательно возбужденных уголовных дел.

Следственная практика свидетельствует о том, что без компетентного заключения сведущего лица иногда невозможно решить вопрос о наличии оснований для возбуждения уголовного дела. В связи с этим Я.П. Нагнойный пишет: "Для определения тяжести телесных повреждений, как и для установления половой зрелости потерпевшей по делам о преступлениях, предусмотренных ст. 120 УК УССР, обязательно назначение экспертизы. От характера выводов о тяжести телесных повреждений зависит не только квалификация действий обвиняемого, но и наличие или отсутствие у органа расследования основания для возбуждения уголовного дела вообще... Но как должен поступить следователь, имея в своем распоряжении только заявление о нанесении телесных повреждений? Некоторые работники органов расследования во избежание необоснованного возбуждения уголовного дела сначала направляют потерпевших на судебно-медицинское освидетельствование, а затем в зависимости от его результатов принимают решение о возбуждении уголовного дела или об отказе в нем. Если дело возбуждается, тогда экспертиза назначается официально. Другая часть работников органов расследования назначает в подобных случаях судебно-медицинскую экспертизу до возбуждения уголовного дела"*(403) .

Попытки подменить экспертизу "предварительными исследованиями" не только не решают проблемы, но и, наоборот, могут существенно осложнить ее решение, повлечь за собой прямые нарушения закона. "На первый взгляд, - писал Е.Н. Тихонов о практике предварительных исследований, - ничего плохого в этом нет, кроме задержки сроков предварительной проверки материалов до возбуждения уголовного дела и удлинения сроков предварительного расследования. Однако и этот "законный" путь влечет еще большие нарушения законности. Дело в том, что, как правило, исследуемые объекты в результате такого непроцессуального исследования изменяют свое первоначальное состояние, частично или полностью утрачиваются. В связи с этим практика идет по пути поручения производства экспертизы тому же специалисту, который проводил исследование в непроцессуальной форме, так как в ином случае, когда экспертиза будет поручена другому специалисту, он получит уже измененные в качественном и количественном отношениях объекты и ему нечего уже будет исследовать самому. Но и в таком случае происходит нарушение закона - сначала специалист проводит непроцессуальное исследование, а затем он предупреждается об ответственности за дачу заведомо ложного заключения (ст. 181 УК РСФСР) и дает заключение как эксперт - участник уголовного судопроизводства, не говоря уже о том, что такое "повторное экспертное исследование" влечет неоправданные затраты рабочего времени, сил и материальных средств. Изученные нами материалы экспертной практики свидетельствуют о том, что дважды "исследуется" каждый третий-пятый объект названных категорий (взрывчатые, наркотические и т.п. вещества. - А.Б.)"*(404) .

Как указывает Е.Р. Россинская, "по данным ЭКУ ГУВД г. Москвы, около 80% взрывчатых и наркотических веществ исследуется дважды: сначала при производстве предварительного исследования с оформлением справки, затем в ходе судебной экспертизы. Повторяется около половины технико-криминалистических исследований документов, что при большой загруженности государственных судебных экспертов (от двухсот до трехсот экспертиз и исследований в год) представляется крайне нерациональным"*(405) . Кроме того, эксперт, выполняющий экспертизу, учитывает результаты предварительного исследования (особенно в том случае, когда объект отсутствует), а значит, фактически "при этом он производит оценку предварительного исследования и, если считает его выполненным методически правильно, а результаты его обоснованными, то подтверждает это в выводах. Таким образом, эксперт подменяет собой следователя, что вряд ли можно считать допустимым с процессуальной точки зрения"*(406) .

Теперь, когда новый УПК РФ разрешил сведущему лицу участвовать в процессе в качестве эксперта уже после того, как то же лицо привлекалось в качестве специалиста, нарушения закона в этом уже нет, однако прочие недостатки такого "повторного экспертного исследования" сохраняются. Но сказанным не исчерпывается опасность подобного пути получения оснований для возбуждения уголовного дела. Следователь лишен возможности лично наблюдать за проведением предварительных исследований, принимать необходимые меры при несогласии с их результатами или примененными методиками. Возможности подобных исследований принципиально более ограничены, нежели возможности судебной экспертизы.

С нашей точки зрения, нет никаких сколько-нибудь серьезных препятствий для принятия законодателем решения о возможности производства экспертизы в стадии возбуждения уголовного дела. Естественно, что такое разрешение должно иметь определенные ограничения, прямо предусмотренные в законе. Так, например, закон может содержать перечень ситуаций (и даже исчерпывающий!), при которых экспертиза может быть проведена до возбуждения уголовного дела (например, для установления причин пожара, причин наступления смерти, ответственности тех или иных лиц за наступление последствий дорожно-транспортного происшествия, природы вещества и т.п.) или, напротив, при которых она не может быть проведена (в том числе и такая, которая требует получения образцов для сравнительного исследования в порядке ст. 202 УПК и допускает принудительный порядок их получения, что, как всякое принуждение, требует отдельной законодательной регламентации).

В УПК РФ уже содержатся указания на участие эксперта в производстве осмотра места происшествия (до возбуждения уголовного дела) - например, в ст. 178 указывается, что следователь производит осмотр трупа с участием понятых, судебно-медицинского эксперта (а не специалиста в области судебной медицины, как ранее указывалось в ст. 180 УПК РСФСР). В законодательной форме протоколов многих следственных действий: осмотра места происшествия, предметов и документов, местности, жилища и иного помещения, осмотра и прослушивания фонограммы, следственного эксперимента, проверки показаний на месте - предусмотрено участие эксперта (Приложения N 4, 51, 86, 91, 107, 108 к ст. 476 УПК РФ). Таким образом, можно надеяться, что первый шаг к допущению назначения судебной экспертизы до возбуждения уголовного дела уже сделан.

К сказанному добавим, что УПК Узбекистана (1994) и Казахстана (1998) законодательно разрешили производство экспертизы в стадии возбуждения уголовного дела.

 

7.1.2. Расширение перечня случаев обязательного назначения экспертизы

Ранее мы уже подробно рассмотрели случаи, когда действующий УПК РФ предусматривает обязательное проведение экспертизы (ст. 196), и отмечали, что этот перечень, являющийся исчерпывающим, практикой давно фактически расширен. Так, редкое дело о дорожно-транспортном происшествии обходится без проведения автотехнической или дорожно-транспортной экспертизы, о пожаре - без пожарно-технической экспертизы, о незаконном обороте наркотиков - без экспертного установления природы вещества и т.п. Более того, отсутствие по этим и некоторым другим категориям уголовных дел заключений соответствующих экспертиз почти всегда рассматривается как существенный пробел в материалах предварительного следствия со всеми вытекающими из этого процессуальными последствиями.

Возможны различные варианты решения этой проблемы. Самый простой путь - расширить перечень случаев обязательного назначения судебной экспертизы. Однако такое решение, отвечая потребностям практики сегодняшнего дня, не будет иметь необходимого "запаса прочности": по мере изменения характера преступности и появления новых видов преступлений, по мере расширения возможностей судебной экспертизы в плане решения задач, ныне еще недоступных для решения, и возникновения новых видов и родов экспертиз перечень случаев обязательного назначения экспертиз будет неизбежно "самовольно" расширяться следственной практикой и требованиями суда. В сущности, снова возникнет ситуация сегодняшнего дня.

Другой, несколько более сложный путь - формулирование в УПК правовой нормы, в которой было бы выражено общее требование, общие условия, при которых назначение экспертизы становится обязательным. Сконструировать такую норму непросто, для этого потребуется точнее определить случаи, при которых экспертиза проводится обязательно, но опять-таки в общей форме, без их конкретного наименования.

Наконец, третий, так сказать, комбинированный путь - конструирование нормы, которая в своем содержании объединила бы первый и второй подходы: содержала бы перечень наиболее распространенных случаев обязательного проведения судебной экспертизы и формулу, позволяющую расширять этот перечень в зависимости от обстоятельств дела и его характера.

 

7.1.3. Законодательная регламентация экспертной инициативы

Статья 204 (ч. 2) УПК РФ предоставляет эксперту возможность инициативных действий: Если при производстве судебной экспертизы эксперт установит обстоятельства, которые имеют значение для уголовного дела, но по поводу которых ему не были поставлены вопросы, то он вправе указать на них в своем заключении. Проявление инициативы - право, а не обязанность эксперта.

Право на инициативные действия, несомненно, занимает важное место в системе прав эксперта и отвечает интересам правосудия, но, как и всякое право, оно останется чисто декларативным, если закон не предусмотрит мер реализации этого права, если ему не будут соответствовать чьи-то обязанности по реализации инициативных предложений эксперта. Между тем, существующее положение вещей не влечет за собой подобных обязанностей ни со стороны органа, назначившего экспертизу, ни со стороны кого-либо еще. Закон не предусматривает и обеспечения условий для проявления экспертной инициативы, удовлетворения связанных с нею ходатайств эксперта, пределов экспертной инициативы и т.п.

Наиболее часто экспертная инициатива проявляется в профилактической деятельности судебного эксперта. Эта область экспертной деятельности вообще обойдена действующим законом молчанием.

Профилактические предложения эксперта, содержащиеся в заключении, могут иметь своим источником само экспертное задание, когда соответствующие вопросы об условиях или обстоятельствах, способствовавших совершению преступлений, ставятся перед экспертом органом, назначившим экспертизу. Выходя за рамки экспертной задачи, они могут быть следствием проявленной экспертом инициативы. Но и в том и в другом случае они адресуются исключительно органу, назначившему экспертизу, и их реализация отдается на усмотрение этого органа, что нельзя признать правильным, учитывая социальное значение профилактических мер вообще. При этом орган, назначивший экспертизу, в реализации таких предложений фактически бесконтролен, он не обязан уведомлять эксперта о судьбе его профилактических предложений. И даже если профилактические предложения эксперта будут отражены в представлении следователя или определении суда, это не является гарантией и тем более свидетельством их действительной реализации.

Вопрос об оперативной реализации профилактических предложений эксперта имеет еще один важный аспект: речь идет о выявлении в процессе экспертного исследования таких обстоятельств, которые требуют немедленного устранения, поскольку они свидетельствуют о еще существующей угрозе жизни и здоровью людей, причинении значительного материального ущерба и т.п. (высокая вероятность повторного взрыва на предприятии, выхода из строя жизненно важных систем производства или жизнеобеспечения и др.). Обычный порядок принятия профилактических мер через орган, назначивший экспертизу, в связи с его медлительностью, в подобных случаях может привести к непоправимым последствиям; здесь должна быть узаконена иная процедура, обеспечивающая незамедлительную реакцию на профилактические предложения эксперта.

 

7.1.4. Правовой статус руководителя экспертного учреждения

В действующем законодательстве закреплено право руководителя экспертного учреждения самому выбрать конкретного эксперта (экспертов) из числа своих сотрудников (ч. 2 ст. 199 УПК РФ). Указания на какие-либо иные права в УПК фактически отсутствуют, если не считать упоминания о выполнении им таких, в сущности, формальных функций, как разъяснение эксперту его прав и предупреждение эксперта об ответственности за дачу заведомо ложного заключения. Между тем, экспертная практика требует наделения руководителя экспертного учреждения целым комплексом прав и, что не менее важно, обязанностей. Часть из них определена ведомственными актами, но поскольку они не находят своего обоснования в законе, они не имеют должной обязательной силы и, к тому же, распространяются обычно лишь на одно ведомство.

Среди прав руководителя наибольшее сомнение и споры вызывает его право на контроль за сроками, полнотой и качеством экспертиз. В государственном судебно-экспертном учреждении такое право (и обязанность) руководителю предоставлено ст. 14 Федерального закона от 31 мая 2001 г. N 73-ФЗ "О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации"; однако деятельность негосударственных экспертных учреждений этим законом, естественно, в соответствующем объеме не охватывается.

Вопрос может быть сформулирован так: в каком объеме и в каких пределах руководитель обладает правом контроля за качеством экспертиз и каковы его возможности по обеспечению должного качества экспертных заключений?

Целесообразность предоставления руководителю права контроля за качеством экспертиз выглядит очевидной, ибо это один из путей не только своевременного обнаружения экспертных ошибок, но и повышения качества, эффективности экспертизы. Однако предоставление такого права порождает коллизию с принципом независимости судебного эксперта, с критерием внутреннего убеждения эксперта в правильности своих выводов. К тому же, сразу возникает вопрос о путях реализации такого права руководителя, об обязательности его требований к эксперту, о путях разрешения возможных при этом конфликтных ситуаций между руководителем и экспертом.

Каково положение с реализацией этого права руководителя в настоящее время там, где он этим правом располагает?

Если при проверке результатов экспертного исследования руководитель обнаруживает допущенную, по его мнению, ошибку, он обращает на эту ошибку внимание эксперта и предлагает устранить ее, что может потребовать в некоторых случаях проведения исследования заново.

В зависимости от характера замечаний руководителя возможно возникновение различных ситуаций.

1. Если замечание относится к явным упущениям эксперта, которые не могут вызвать со стороны эксперта принципиальных возражений, то ситуация разрешается просто: эксперт устраняет допущенное упущение. Это относится к процессуальным упущениям: отсутствует подпись эксперта о его предупреждении об ответственности за дачу ложного заключения или за отказ от дачи заключения; нет подписи после выводов, не снабжены пояснительными надписями иллюстративные материалы и т.п. Обнаруженная руководителем явная неполнота заключения, когда один или несколько вопросов остались без ответа, также не может вызвать конфликта: требование восполнения заключения, естественно, должно быть выполнено.

2. Замечание относится к примененным методам исследования, которые, по мнению руководителя, менее эффективны, чем те, которые следовало применить. Здесь возможны два пути развития ситуации:

1) если бы были применены указанные руководителем методы, результат оказался бы тем же, но был бы получен быстрее и/или экономнее;

2) применение указанных руководителем методов позволило бы получить качественно иные результаты, расширило бы возможности экспертизы, чего не удалось достичь с помощью методов, примененных экспертом.

В первом случае замечание носит, в сущности, методический характер, преследует цель повышения профессионального уровня эксперта, направлено на его учет в будущем и не должно повлечь за собой конфликта. Во втором случае многое зависит от авторитета руководителя как эксперта, от убедительности его аргументации. При согласии эксперта с доводами руководителя конфликта также не возникает, при несогласии возникнет следующая ситуация.

3. Эксперт не согласен с замечаниями руководителя, которые могут относиться к примененным методам, к самым различным иным элементам исследования, наконец, к самим выводам эксперта, когда, например, руководитель считает, что не было оснований для категорического вывода, а результаты исследования позволяли прийти лишь к вероятному заключению. Возникшая ситуация носит явно конфликтный характер и на практике могла бы разрешаться различными способами:

а) руководитель образует комиссию экспертов с участием эксперта, производившего исследование, и предлагает провести экспертизу заново;

б) при отказе эксперта принять участие в работе комиссии она проводит исследование без него.

Если комиссия приходит к тем же выводам, что и проводивший исследование эксперт, проблемы не возникает: любое из двух заключений может быть направлено органу, назначившему экспертизу. Если же комиссия приходит к иному заключению, то перед руководителем возникает дилемма: направить ли этому органу одно заключение комиссии или и его, и заключение эксперта, проводившего исследование, поскольку в этом случае речь фактически идет о заключении двух разных экспертиз, и это тем более существенно, когда эксперт, проводивший исследование единолично, не согласен с заключением комиссии экспертов. Кроме того, возникает более принципиальный вопрос: имел ли право руководитель назначать сам такую новую комиссионную экспертизу?

По смыслу закона, на этот вопрос следует ответить отрицательно: если проводить экспертизу вновь, то она будет фактически являться повторной, а повторную экспертизу может назначить только следователь (суд, прокурор и т.п.), но никак не руководитель судебно-экспертного учреждения.

Итак, и УПК и Федеральный закон "О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации" недостаточно урегулировали вопрос о последствиях несогласия руководителя экспертного учреждения с выводами эксперта. Закон не наделяет руководителя экспертного учреждения правом назначить другого эксперта (по аналогии с начальником следственного отдела в уголовном процессе, который может отстранить следователя и передать дело другому), коль скоро экспертиза уже произведена*(407) .

Отметим, что, кроме того, та же ст. 14 Федерального закона "О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации" запрещает давать эксперту указания, предрешающие содержание выводов по конкретной судебной экспертизе. Комментируя эту норму, Е.Р. Россинская задается справедливым вопросом: "Как может руководитель осуществлять свои контрольные функции по данной конкретной экспертизе и при этом не давать эксперту указания, предрешающие, как сказано в данной статье, содержание выводов? Руководитель, давая вполне обоснованные и правильные указания эксперту, может заранее предвидеть, что изменение методики исследования повлияет на вывод, а в других случаях не знать, каков будет этот вывод"*(408) .

Итак, представляется, что закон должен для руководителя экспертного учреждения, как минимум, предусмотреть возможность при его несогласии с выводами эксперта назначить другого эксперта и, если в результате их выводы не совпадут, направить органу, назначившему экспертизу, оба заключения.

Аналогичные проблемы возникают и при необходимости, по мнению руководителя, провести не однородную (криминалистическую, автотехническую и т.п.) экспертизу, как значится в постановлении или определении о назначении экспертизы, а комплексную экспертизу и даже, может быть, межведомственную. Вправе ли подобное решение принять руководитель судебно-экспертного учреждения, как это зачастую бывает на практике?

Вопрос о возможности руководителя в указанных случаях назначать производство в своем учреждении повторной либо комплексной экспертизы может быть решен путем введения в закон права дачи заключения от имени юридического лица - экспертного учреждения. В этом случае не возникает вопроса о назначении повторной экспертизы, поскольку речь уже идет не о заключении иных экспертов - физических лиц, а о подготовке заключения от имени учреждения, ответственность за правильность которого несет персонально руководитель учреждения, образовавший эту комиссию. Повторное исследование объектов экспертизы становится не процессуальным актом, а внутриучрежденческим делом.

Вопрос об "учрежденческой" экспертизе не нов. Еще в 1974 г. с подобным предложением выступил проф. А.И. Винберг, который писал: "В экспертном учреждении стирается понятие автономии частного эксперта, которая заменяется коллективным творчеством и ответственностью государственного учреждения как юридического лица, отвечающего за свои профессиональные кадры, за современную научную методику исследования объектов, за качество контролируемых заключений, за комиссионно-комплексную научную организацию труда в области экспертной работы"*(409) . К этому следует добавить, что при таком решении будут исключены конфликты на почве контроля за качеством экспертиз, повысится авторитет экспертных заключений, меньше станет неосновательно назначаемых повторных экспертиз. Причем дача заключения от имени учреждения вовсе не означает ликвидации института эксперта - физического лица, одно будет дополнять другое.

В ряде стран (Чехия, Польша и др.) законодательство признает юридическое лицо субъектом экспертного исследования. Так, учреждения, ведающие эмиссией денег, дают заключения по делам о фальшивомонетничестве, банки - по делам о банковских мошенничествах и т.п.

В качестве субъекта экспертного исследования - юридического лица - следует признать, прежде всего, государственные экспертные учреждения всех ведомств. Такое право по усмотрению законодателя может быть предоставлено и государственным учреждениям, выполняющим разовые экспертные задания - учреждениям Государственного банка РФ, Гидрометслужбе, НИИ и др.

В принципе, такое право может быть предоставлено и негосударственным экспертным учреждениям, возможно, с теми или иными ограничениями. По мере дальнейшей демократизации уголовного судопроизводства, последовательной реализации принципа состязательности, роль таких учреждений возрастает, поскольку защита все чаще привлекает их для дачи экспертных заключений (и заключений специалистов) в противовес заключениям государственных судебно-экспертных учреждений.

Р.С. Белкин в свое время выступил с предложением об учреждении особой коллегии (или гильдии) присяжных судебных экспертов, которое и поныне не утратило своей актуальности: "До революции уголовно-процессуальное законодательство предусматривало статус так называемого присяжного судебного фотографа. Он проводил исследование документов и давал соответствующие заключения. Думается, что следует рассмотреть вопрос об учреждении корпуса присяжных судебных экспертов, включающего наиболее опытных квалифицированных судебных экспертов, независимо от их ведомственной принадлежности, списки которых будут иметься во всех следственных и судебных органах страны. Это существенно облегчит для них выбор нужного эксперта, упростит проблему оценки заключений конкурирующей экспертизы, назначения компетентной повторной экспертизы. В такой перечень могут быть включены и специалисты в области редко используемых областей науки и техники, например математики, астрономии, геологии и пр., когда поиск нужного эксперта в современных условиях сопряжен, как правило, со значительными трудностями"*(410) .

 

7.1.5. Регламентация производства комплексной экспертизы

Действующий УПК РФ о комплексной экспертизе упоминает весьма скупо (ст. 201), но и это уже - шаг вперед: УПК РСФСР о комплексной экспертизе вообще не упоминал*(411) . Расширение возможностей судебной экспертизы непосредственно связано с повышением эффективности комплексного исследования объектов экспертизы. В этом проявляется влияние такого глобального процесса современности, как взаимопроникновение научных методов исследования, интеграция научного знания. Насущные потребности экспертной практики настоятельно требуют регламентации таких вопросов, как:

1) объем компетенции в смежных областях знания экспертов, участвующих в производстве комплексных экспертиз;

2) порядок формулирования выводов участников комплексной экспертизы;

3) порядок производства межведомственных комплексных экспертиз, определение в этом случае ведущего судебно-экспертного учреждения (подразделения);

4) правовой статус ведущего эксперта (эксперта-интегратора) - организатора и руководителя деятельности комиссии экспертов, определение его функций, прав и обязанностей (потребности экспертной практики диктуют необходимость такой процессуальной фигуры, о которой упоминается в ряде ведомственных актов, но законом она не предусмотрена, что порождает обоснованные сомнения в ее правомерности и, как следствие, разнобой в практике);

5) возможность проведения комплексной экспертизы одним экспертом, профессионально владеющим знаниями в нескольких областях науки или техники.

Последний вопрос требует особого пояснения. Не секрет, что нередко судебный эксперт оказывается вполне компетентен сразу в нескольких видах экспертиз. Так, эксперт-почерковед обычно владеет методиками технико-криминалистических экспертиз документов, эксперт-психиатр может оказаться "по совместительству" и психологом и т.д. Вполне логично в подобных случаях поручать, по возможности, производство комплексной экспертизы такому "универсальному" специалисту, способному, к тому же, охватить и рассмотреть поставленную перед ним проблему с разных сторон, сопоставив полученные им разнородные результаты. Как указывает по этому поводу Е.Р. Россинская, "в настоящее время дипломированный эксперт с высшим судебно-экспертным образованием имеет право производить от трех до семи видов судебных экспертиз уже после окончания высшего учебного заведения"*(412) .

Однако ст. 201 УПК упоминает субъектов комплексной экспертизы только во множественном числе, что на практике обычно трактуется как прямой запрет на производство такой экспертизы одним экспертом-"многостаночником". Тем же дефектом страдает и ст. 23 Закона "О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации". На наш взгляд, это категорически неправильно, и соответствующая норма явно нуждается в семантическом уточнении: комплексная экспертиза совсем не обязательно должна быть комиссионной, но может выполняться и одним экспертом, обладающим познаниями в необходимых родах судебной экспертизы. Эту точку зрения разделяют многие другие авторы*(413) .

 

7.1.6. Определение правового статуса участников экспертного исследования

Одна из современных тенденций развития судебной экспертизы заключается в ее математизации и компьютеризации. На современном этапе эксперт зачастую вынужден прибегать к помощи специалистов - математиков, программистов, системщиков. Однако их правовой статус законом не регламентирован, что порождает на практике самые различные толкования: от признания указанных лиц экспертами до игнорирования вообще всякого упоминания о них в заключении эксперта. Следует также определить статус технических в собственном смысле этого понятия помощников эксперта, а также привлекаемых иногда для разъяснения отдельных вопросов или применения некоторых специальных методов исследования других сотрудников данного или иного экспертного учреждения, экспертами в буквальном смысле в данном конкретном случае не являющихся. Требуется установить, в каком качестве они при этом выступают, за что несут ответственность, какое отражение их участие должно получить в заключении эксперта.

Необходимо определить и правовой статус следователя, которому закон предоставляет право присутствовать при производстве судебной экспертизы, получать разъяснения эксперта по поводу проводимых им действий (ч. 1 ст. 197 УПК).

Никак не конкретизируется, в каких случаях и при производстве каких судебных экспертиз вправе участвовать следователь, что он при этом может делать и чего делать не должен. Может ли он по ходу исследования вмешиваться в работу эксперта, ставить перед ним вопросы, помимо указанных в постановлении о назначении экспертизы, изменять их, требовать применения определенной методики, экспертных методов, разъяснений от эксперта - либо он должен лишь наблюдать за его работой, ни во что не вмешиваясь? К сожалению, и новый УПК ответа на эти вопросы не дает.

Комментируя эту статью УПК, О.С. Орлова и С.П. Щерба указывают, что "присутствие следователя при производстве судебной экспертизы может быть вызвано необходимостью: а) разъяснить эксперту цели и содержание экспертного исследования; б) выяснить непосредственно у эксперта, не требуются ли дополнительные материалы или сравнительные образцы; в) удостовериться в сохранности объектов и сравнительных образцов, переданных для исследования; г) обратить внимание эксперта на сохранение объектов, имеющих значение для дела; д) поставить эксперта в известность о получении дополнительных доказательств, касающихся предмета судебной экспертизы; е) оказать содействие эксперту в получении и фиксации объяснений обвиняемого (подозреваемого), участвующего в производстве судебной экспертизы; ж) получить от эксперта промежуточные (предварительные) результаты исследования для проверки версий; з) уяснить содержание и полноту используемых экспертом методик исследования и др."*(414) .

Многие из этих положений выглядят далеко не бесспорными. Цели экспертного исследования (а) эксперт-профессионал наверняка понимает не хуже следователя. Чтобы выяснить, не нужны ли дополнительные материалы или образцы (б), достаточно связаться с экспертом, а присутствовать при самом производстве экспертизы особой нужды нет. То же относится и к извещению эксперта о получении дополнительных доказательств (д) - следователь может сделать это по обычным каналам связи.

Удостовериться в сохранности (в) - как это понимать? Лично привезти пакет с материалами и присутствовать при его вскрытии? Пусть даже и так, но это вовсе не означает присутствовать при производстве судебной экспертизы (и совершенно не требует закрепления на уровне нормы УПК).

Обратить внимание эксперта на его обязанность следить за сохранностью объектов и образцов (г)? Но это и так входит в обязанности эксперта, что прямо подчеркивается ч. 4 ст. 57 УПК РФ и ст. 16 Федерального закона "О государственной судебно-экспертной деятельности в Российской Федерации". И опять же, для этого не требуется присутствия следователя при производстве экспертизы.

Получение от эксперта каких-то промежуточных или предварительных результатов исследования (ж) в чисто оперативных целях, вероятно, может принести определенную пользу; однако возникает вопрос: не противоречит ли это ч. 1 ст. 205 УПК, прямо запрещающей допрос эксперта до представления им заключения?

Наконец, способность следователя уяснить содержание и полноту используемых экспертом методик (з), в общем случае, сомнительна в связи с тем, что специальные познания, составляющие содержание этих методик и используемые экспертом, могут оказаться весьма далеки от сферы компетентности самого следователя.

Итак, реально остается лишь п. "е": содействие эксперту в получении и фиксации объяснений обвиняемого (подозреваемого), участвующего в производстве судебной экспертизы - реально это имеет смысл в тех случаях, когда эксперт нуждается в этих объяснениях и сам просит об этом. Отметим, кстати, что интерес для эксперта могут представлять и пояснения самого следователя, но права получать их от присутствующего следователя закон в явном виде эксперту не предоставляет.

Ничуть не менее интересны и важны для эксперта могут быть и текущие пояснения потерпевшего и свидетеля, однако их присутствие при производстве экспертизы вообще законом не предусмотрено, ст. 198 допускает это только для подозреваемого, обвиняемого и защитника.

Не все ясно и с правом подозреваемого, обвиняемого (и защитника) присутствовать с разрешения следователя при производстве судебной экспертизы, давать объяснения эксперту (п. 5 ч. 1 ст. 198). Имеют ли они право давать эти объяснения по собственной инициативе или только в ответ на вопросы эксперта? И почему бы им не разрешить задавать эксперту вопросы - что могло бы прояснить какие-то подробности и детали экспертизы сразу - вместо того, чтобы post factum заявлять ходатайства о допросе эксперта либо о назначении дополнительной или повторной экспертиз?

 

7.1.7. Соотношение "обычных", "профессиональных" и "специальных" познаний

Упоминая специальные знания, которыми обладает эксперт (и специалист), законодатель не дает определения этому понятию, считая, очевидно, его понятным интуитивно. Между тем, вопрос о соотношении обычных и специальных познаний представляет отдельный интерес.

С дальнейшим проникновением специфической научно-технической информации в широкие массы населения, с внедрением технических новинок в быт общества, знания, ранее доступные лишь сравнительно узким слоям научно-технической интеллигенции, становятся все более обыденными. Так, Е.Р. Россинская отмечает, что в конце 1980-х гг. "на разрешение экспертизы вполне мог быть поставлен вопрос, каково предназначение клавиатуры или магнитного диска, входящих в комплект ЭВМ"*(415) , ныне решаемый на уровне обычного знания.

Из общедиалектических соображений ясно, что возможен и обратный процесс, - и он тоже имеет место. Новые научные идеи и направления сменяют обыденные представления, базирующиеся на рутинном здравом смысле, - так появляются новые специальные знания; однако этот обратный процесс субъектами доказывания зачастую игнорируется. Так, нередко следователи для установления субъективной стороны состава преступления анализируют поведение лица в стрессовой ситуации, полагаясь на свой житейский опыт и здравый смысл и игнорируя возможности использования специальных познаний в области психологии.

Отнесение знаний к обыденным либо специальным зависит от образовательного и интеллектуального уровня субъекта, его жизненного и профессионального опыта. Каждый конкретный случай требует анализа характера требуемых познаний, причем то, что кажется простым и обыденным, может на самом деле оказаться сложным и требовать внимания специалиста.

Особый интерес представляет вопрос о том, могут ли считаться специальными познания в области юриспруденции, и вытекающая из него проблема назначения так называемой юридической (или даже судебно-юридической экспертизы).

До недавнего времени практически все специалисты сходились во мнениях: юридические знания не являются специальными, но представляют собой знания профессиональные, которыми субъект доказывания должен обладать по определению*(416) . Однако закон отнюдь не указывает, что юридические знания не могут быть специальными, так что подобные трактовки, по сути, опираются на неявно действующую в процессуальном праве презумпцию: "Судьи знают право"*(417) .

Отметим, прежде всего, что подобная презумпция заведомо не касается многих субъектов доказывания, отнесенных выше ко второй группе: потерпевшего, обвиняемого и др. Для них юридические, правовые познания вовсе не являются профессиональными, так что попытка привлечь лицо, таковыми специальными познаниями обладающее (в качестве эксперта или специалиста), вполне естественна. Но и для судьи, прокурора, следователя, дознавателя в современных условиях подобная презумпция оказывается опровержимой.

Пленум ВС СССР в постановлении от 16 марта 1971 г. N 1 "О судебной экспертизе по уголовным делам" разъяснял, что "суды не должны допускать постановку перед экспертом правовых вопросов, как не входящих в его компетенцию (например, имело ли место хищение либо недостача, убийство или самоубийство и т.п.)".

Однако далеко не все правовые вопросы доступны для непосредственного понимания суда (следователя, прокурора) - и следует безусловно согласиться с Е.Р. Россинской, считающей такой подход устаревшим.

Процессы дифференциации научного знания, сопровождающие развитие науки вообще, не обошли стороной и юридические науки, тем более что с момента вынесения вышеуказанного постановления Пленума ВС СССР прошло более тридцати лет. В настоящее время судья, прокурор, следователь, дознаватель уже не в состоянии в необходимой степени ориентироваться во всех тонкостях современного законодательства, обширного и постоянно изменяющегося. В этих сложных условиях в каждой из отраслей права можно условно очертить круг общеизвестных для практикующих юристов, наиболее часто востребуемых ими знаний и специальных знаний. В то же время знание тонкостей современного законодательства может оказаться существенным для правильной квалификации деяния и постановления справедливого приговора*(418) .

Анализ практики рассмотрения дел в Конституционном Суде РФ показывает, что во многих случаях в качестве экспертов вызываются высококвалифицированные юристы (доктора и кандидаты юридических наук), и на их разрешение ставятся вопросы чисто правового характера, касающиеся трактовки и использования отдельных норм материального и процессуального права. Сведущих в отдельных отраслях права лиц уже давно привлекают для дачи консультаций по уголовным делам, фактически используя их специальные познания и оформляя их мнение в виде письменного заключения специалиста; причем привлечение таких специалистов может производиться не только защитой, но и стороной обвинения.

Чем сложнее дело, тем чаще для его успешного разрешения нужны специальные юридические знания. Незнание следователями и судьями тонкостей современного законодательства зачастую приводит к "развалу" уголовного дела, и причина здесь не в их некомпетентности, не в том, что они не воспользовались какой-то справочной литературой. Она в том, что для ответов на возникающие вопросы недостаточно найти нужный нормативный акт и изучить его, но во многих случаях необходимо провести исследование, основанное на специальных знаниях.

По мнению Е.Р. Россинской, "эти исследования уже обладают двумя необходимыми чертами судебной экспертизы: исследование, основанное на использовании специальных знаний; дача заключения, имеющего статус источника доказательств. Остается только оговорить возможность назначения таких экспертиз, но, как было показано выше, в законе нет запрета на их производство. Представляется, что назрела необходимость узаконить производство правовых (или юридических) экспертиз в тех случаях, когда для установления истины по уголовному делу необходимы исследования с применением специальных юридических знаний", которыми не обладают следователь и суд. Эти экспертизы "должны иметь свои задачи, предмет и объекты, методы и методики исследования, которые еще предстоит разработать"*(419) .

 

7.1.8. Эксперт и специалист в процессе исследования доказательств

Существенные поправки, внесенные в УПК РФ уже после его вступления в силу, сделали вопрос о соотношении полномочий и обязанностей эксперта и специалиста особенно актуальным. Спектр возможностей специалиста отныне стал значительно шире, появились и возможности состязательного привлечения специалиста для оценки тех или иных доказательств*(420) .

Охарактеризуем вкратце те изменения, которые произошли в процессуальном статусе и положении специалиста.

Уточнение процессуального статуса специалиста выразилось, в первую очередь, в появлении в российском уголовном процессе понятий заключения и показаний специалиста. Статья 80 (ч. 1) УПК РФ определяет заключение эксперта как представленные в письменном виде содержание исследования и выводы по вопросам, поставленным перед экспертом лицом, ведущим производство по уголовному делу, или сторонами. В то же время ч. 3 той же ст. 80 определяет заключение специалиста как представленное в письменном виде суждение по вопросам, поставленным перед специалистом сторонами. Отметим три важные особенности так определяемого понятия.

Во-первых, законодатель недвусмысленно указывает, что вопросы специалисту ставятся не лицом, ведущим производство, а именно сторонами. Это отражает возросшую роль состязательности в уголовном процессе - стороны обладают свободой привлечь именно того специалиста, которого считают нужным, и задать ему именно те вопросы, которые сочтут уместными.

Отметим, что и ранее ст. 53 (п. 3 ч. 1) УПК РФ разрешала защитнику самостоятельно привлекать специалиста, однако ни о каком письменном заключении в УПК речь не шла и этот документ не имел никакого официального статуса. Неясен был даже вопрос, кто конкретно должен определять, является ли данное конкретное лицо специалистом или нет. Нам известны случаи, когда судья, к которому обращались с ходатайством допустить к участию в судебном следствии специалиста, явившегося в суд по инициативе защиты (в порядке ч. 4 ст. 271), отклонял это ходатайство, мотивируя это тем, что допрос специалиста в УПК не предусмотрен, а кроме того, лично он не видит оснований считать данное лицо специалистом. Понятно, что защита, стремясь заранее застраховаться от подобных отказов, предупреждала специалиста о необходимости принести с собой возможно больше документов, подтверждающих его квалификацию: авторских свидетельств, аттестатов, дипломов*(421)   и пр. Формальность подобной процедуры тем более очевидна, что УПК говорит не о квалификации специалиста (подтверждаемой всевозможными документами), но о том, что он обладает специальными знаниями, а это далеко не то же самое.

Теперь же ситуация должна измениться. Допрос специалиста хоть и не выделен в отдельную регламентирующую его статью УПК, но прямо упомянут в ч. 4 ст. 80, специально разъясняющую в том числе и его применение в судебном следствии в порядке ч. 4 ст. 271. А поскольку сторона имеет право привлекать специалиста самостоятельно, и вопрос о том, является ли данное лицо специалистом, также должен решаться именно привлекающей его стороной.

Во-вторых, заключение специалиста получило важнейший официальный статус - статус доказательства (п. 3.1 ч. 2 ст. 74), что неминуемо повлечет за собой серьезные процессуальные последствия. Представленное защитником заключение специалиста следователь, прокурор или суд обязаны будут приобщить к делу и подвергнуть проверке и оценке наравне с другими доказательствами.

Наконец, в-третьих, отметим продолжающийся процесс сближения понятий "эксперт" и специалист.

До принятия нового УПК РФ многие криминалисты указывали на неразумность законодательного запрета привлечения в качестве эксперта лица, уже привлекавшегося в качестве специалиста по тому же делу (и наоборот), - запрета, вынуждавшего искать на практике искусственные обходные пути его преодоления*(422) . В новом УПК этот запрет снят; однако теперь, признав доказательственное значение суждений специалиста, нашедших свое воплощение в его заключении и показаниях, законодатель фактически признал и то, что специалист может не только участвовать в собирании, закреплении и исследовании доказательств, но и - подобно эксперту! - сам создавать новый источник доказательств.

Итак, эксперт и специалист в рамках одного уголовного дела уже могут быть одним физическим лицом; однако если ранее процессуальный статус этого лица как эксперта либо специалиста существенно различался, то теперь это различие стало куда более зыбким.

Действительно, вернемся к определению этих понятий:

Эксперт - лицо, обладающее специальными знаниями и назначенное в порядке, установленном настоящим Кодексом, для производства судебной экспертизы и дачи заключения (ч. 1 ст. 57 УПК РФ). Специалист - лицо, обладающее специальными знаниями, привлекаемое к участию в процессуальных действиях в порядке, установленном настоящим Кодексом, для содействия в обнаружении, закреплении и изъятии предметов и документов, применении технических средств в исследовании материалов дела, для постановки вопросов эксперту, а также для разъяснения сторонам и суду вопросов, входящих в его профессиональную компетенцию (ч. 1 ст. 58 УПК РФ).

Мы видим, что и эксперт, и специалист суть лица, обладающие специальными знаниями. Профессиональный их статус в этом качестве одинаков, более того, в рамках одного дела физически эти роли в разные моменты времени может исполнять один человек. Основная разница между процессуальным статусом эксперта и специалиста, имевшая место до недавнего времени, заключалась в том, что:

- эксперт проводит исследование, дает заключение, создавая тем самым новый источник доказательств;

- специалист содействует в собирании и фиксации доказательств, дает пояснения, не проводя исследований, новых источников доказательств не создает, дача им заключения не предусматривалась;

- эксперт назначается судом (следователем, прокурором) по собственной инициативе или по ходатайству сторон; специалист привлекается судом или сторонами по собственной инициативе.

Теперь же полномочия и статус специалиста изменяются настолько сильно, что столь четкую границу провести между ним и экспертом становится заметно труднее.

Специалист теперь сам вправе дать заключение, которое должно быть признано полноценным источником доказательств. Что же, основная разница теперь заключена в том, что эксперт проводит исследования, а специалист - нет?

Действительно, очевидно, цель законодателя была именно такова. Однако ст. 58 прямо упоминает применение специалистом технических средств в исследовании материалов дела, и формулировка эта достаточно расплывчата, чтобы под нее можно было многое "подтянуть". Например, документ, приобщенный к делу, сам становится одним из "материалов дела", так что выходит, что специалист вправе по просьбе следователя при помощи технических средств сам произвести его почерковедческое исследование (точнее, оказать следователю содействие в этом, но сути дела это не меняет), и даже составить соответствующее заключение!

Таким образом, мы приходим к парадоксальному выводу, что в ряде случаев специалисту можно, позволено даже больше, чем эксперту: он, как и эксперт, проводит исследование "материалов дела", он составляет заключение - и он же мог участвовать в собирании и фиксации доказательств (далее становящихся материалами дела); а вот эксперту самостоятельно собирать материалы для экспертного исследования категорически возбраняется ст. 57 УПК (п. 2 ч. 4).

Думается, правовой статус специалиста должен быть очерчен в законе более четко - с тем, чтобы подобных казусов не возникало.

Хотелось бы обратить внимание еще на одно важное следствие изменившегося процессуального положения специалиста - возможности использования его познаний для оценки экспертного заключения. Подробнее этот вопрос будет рассмотрен ниже.

 

7.2.1. Внутреннее убеждение судебного эксперта

Проблема внутреннего убеждения судебного эксперта привлекла внимание криминалистов еще в 50-х гг. Одним из первых высказал свои взгляды по этому поводу В.П. Колмаков. Он считал, что внутреннее убеждение эксперта - "это не инстинкт, не безотчетная интуиция; это сознательное и свободно сложившееся убеждение, имеющее объективные основания, позволяющие сделать только один - истинный - вывод". К числу этих оснований он относил установленные экспертом при исследовании фактические данные и общие данные той отрасли науки, на основании которой производится исследование. "Решающее значение в формировании заключения, - писал он, - таким образом, приобретают следующие факторы: 1) высокая подготовленность по своей специальности и практический опыт эксперта; 2) мотивированность и логичность суждений эксперта, изложенных в обобщающей (синтетической) части акта экспертизы так, чтобы следователь и суд могли проследить ход его мысли; 3) достаточный объем и надлежащее количество представленного на исследование материала; достоверные обстоятельства, установленные по делу"*(423) .

В дальнейшем исследование проблемы внутреннего убеждения эксперта шло, в основном, по двум направлениям: гносеологическому и психологическому. В первом случае анализировался преимущественно механизм познавательной деятельности эксперта, на базе которого формируется его внутреннее убеждение, во втором - процесс формирования самого внутреннего убеждения и его структура.

Внутреннее убеждение эксперта - категория субъективная. Его содержание составляет уверенность эксперта в правильности и единственной возможности сделанных им выводов. Это - своеобразное эмоционально-интеллектуальное состояние эксперта как познающего субъекта, наступающее в итоге всей его деятельности по решению конкретной экспертной задачи. В специальном доказательстве объективной основы внутреннего убеждения эксперта нет необходимости, поскольку субъективное вообще не может не иметь объективной основы, и внутреннее убеждение эксперта в этом отношении не является исключением.

Объективные основания внутреннего убеждения судебного эксперта составляют в своей совокупности систему, элементами которой являются:

- профессиональные знания эксперта, в содержание которых с необходимостью входят его мировоззренческие принципы и установки, научные познания, знание им коллективной экспертной практики в этой области, необходимые навыки в применении нужных методов и методик исследования, знание критериев и путей проверки полученных результатов; наконец, личный экспертный опыт (несомненно, на уровне профессиональных знаний положительно сказывается участие эксперта в научных исследованиях по своей специальности, систематическое знакомство со специальной новой литературой, осведомленность о ведущихся разработках в смежных областях);

- профессиональные качества эксперта: наблюдательность, внимание, глубина, гибкость, логичность и критичность ума, самостоятельность мышления, способность преодолеть предубеждение, предвзятость и т.д.;

- "фактические данные, признаки и свойства изучаемых экспертом объектов, обстоятельства дела, относящиеся к предмету экспертизы и указывающие на происхождение и реальные условия существования изучаемых объектов"*(424) ;

- весь процесс экспертного исследования, его условия, промежуточные и конечные результаты, их оценка с точки зрения полноты, логической и научной обоснованности, достоверности как единственно возможных в данных условиях.

С содержательной стороны имеется некоторое различие между внутренним убеждением эксперта, дающего категорическое заключение, и эксперта, формулирующего свои выводы в вероятной форме. В первом случае - это убежденность в том, что выводы истинны, однозначны и не допускают иного толкования. Во втором - убежденность в невозможности по тем или иным причинам дать категорический ответ на поставленный вопрос. Общепризнанным является положение о том, что внутреннее убеждение - это не критерий правильности заключения, а результат оценки доказательств, о чем в литературе писалось неоднократно.

Можно ли из субъективного характера внутреннего убеждения делать вывод, что оно носит исключительно индивидуальный характер, что не может быть коллективного внутреннего экспертного убеждения?

В такой прямой постановке этот вопрос был рассмотрен в фундаментальном "Курсе криминалистики" Р.С. Белкиным, сделавшим вывод о правомерности его постановки*(425) . В самом деле, при производстве комиссионной экспертизы, когда эксперты приходят к одинаковым выводам и формулируют общее заключение, налицо как раз коллективное внутреннее убеждение, формулирующееся при оценке полученных результатов, обмене по их поводу мнениями, уточнении отдельных положений. Оно выражает общую убежденность всех экспертов - субъектов данной экспертизы, что повышает степень уверенности каждого из них в правильности сделанных выводов, а как следствие - авторитетность коллективного заключения. Если заключение в допустимых законом случаях будет исходить от экспертного учреждения как юридического лица, то в таком заключении найдет свое выражение коллективное внутреннее убеждение эксперта (или экспертов) и руководителей экспертного учреждения.

 

7.2.2. Понятие и виды экспертных ошибок

Существенным условием повышения судебно-экспертной деятельности является предупреждение экспертных ошибок, сводящих на нет или ставящих под сомнение доказательственное значение заключения эксперта.

В общем виде экспертную ошибку можно определить как не соответствующее объективной действительности суждение эксперта или его действия, не приводящие к цели экспертного исследования, если и искаженное суждение, и неверные действия представляют собой результат добросовестного заблуждения. Последнее и отличает ошибку от заведомо ложного заключения. Осознание ложности своих выводов или неправильности действий исключает заблуждение, как такое психологическое состояние, при котором субъект не осознает неправильности своих суждений или действий. Такое заблуждение является добросовестным: эксперт искренне полагает, что он мыслит и действует правильно, он честен.

Причина ошибочного заключения эксперта не всегда заключается в допущенных экспертом ошибках. Экспертное исследование может быть проведено безупречно, и сделанные экспертом выводы могут полностью соответствовать полученным результатам; но если исходные для экспертизы данные были ошибочными или исследуемые объекты не имели отношения к делу, были фальсифицированы и т.п. - заключение эксперта в аспекте установления истины по делу окажется ошибочным. В этом случае мы имеем дело не с экспертной ошибкой: причиной ошибочного заключения служит либо ошибка органа, назначившего экспертизу, либо его умышленно неправильные действия, правонарушение. Исходя из этого, в дальнейшем речь будет идти лишь об экспертных ошибках в том смысле, в каком мы определили это понятие.

По своей природе экспертные ошибки неоднородны и могут быть разделены на три класса:

1) ошибки процессуального характера;

2) гносеологические ошибки (логические и фактические);

3) деятельностные (операционные) ошибки.

Ошибки процессуального характера заключаются в выходе эксперта за пределы своей компетенции и, в частности, вторжении в сферу вопросов правового характера, в несоблюдении по незнанию процессуальных требований к заключению, в выражении экспертной инициативы в не предусмотренных законом формах, в обосновании выводов не результатами исследования, а материалами дела и т.п.

Гносеологические ошибки коренятся в сложностях экспертного познания. Как известно, познание может быть содержательным и оценочным. Соответственно и ошибки могут быть допущены при познании сущности, свойств и признаков исследуемых объектов и при оценке содержательного познания, итогов экспертного исследования, их интерпретации.

Гносеологические ошибки можно подразделить на логические и фактические (или предметные).

Логические ошибки - это "ошибки, связанные с нарушением в содержательных мыслительных актах законов и правил логики, а также с некорректным применением логических приемов и операций"*(426) .

Предметные, или фактические, ошибки - искаженное представление об отношениях между предметами объективного мира. Как справедливо отмечает Н.И. Кондаков, "если логические ошибки, как правило, могут быть открыты и исправлены без знания предмета, о котором идет речь, то предметные ошибки, которые относятся к содержанию умозаключения, могут быть замечены и исправлены только тем, кто знаком с самим предметом, о котором идет речь"*(427) . О подобных ошибках пишет В.Ф. Берзин, указывая, что в практике имеют место "случаи необоснованного использования для обоснования экспертного вывода признаков, "нейтральных" для решения поставленной задачи. Например, в совокупность признаков, которые являются основанием для установления исполнителя рукописи, включаются признаки, характеризующие автора рукописи. Вывод об одной совокупности предметов основывается на признаках состава материалов предметов. Орудие взлома идентифицируется не только по признакам следа-отображения, но и по частицам краски"*(428) . Естественно, что подобные фактические ошибки может обнаружить лишь лицо, компетентное в подобного рода вопросах.

Деятельностные (операционные, операциональные) ошибки связаны с осуществляемыми экспертом операциями и процедурами с объектами исследования и могут заключаться в нарушении предписанной последовательности этих процедур, в неправильном использовании средств исследования, в получении некачественного сравнительного материала и т.п.

 

7.2.3. Причины экспертных ошибок

Причины экспертных ошибок могут быть двоякого рода: объективные, т.е. не зависящие от эксперта, и субъективные - коренящиеся в образе мышления и/или действиях эксперта. Разумеется, такое деление причин экспертных ошибок носит условный характер, поскольку и сами субъективные причины имеют объективное основание.

Дать исчерпывающий перечень объективных и субъективных причин экспертных ошибок не представляется возможным, поэтому ограничимся указанием наиболее часто встречающихся или типичных.

1. Объективные причины экспертных ошибок:

1) отсутствие разработанной экспертной методики;

2) несовершенство используемой экспертной методики;

3) применение ошибочно рекомендованных методов;

4) отсутствие полных данных, характеризующих идентификационную ценность признаков, устойчивость их отображения в следах;

5) использование приборов и инструментов, неисправных или не обладающих достаточной разрешающей способностью.

2. Субъективные причины экспертных ошибок:

1) профессиональная некомпетентность эксперта;

2) профессиональные упущения эксперта;

3) дефекты органов чувств эксперта, преимущественно органов зрения;

4) неординарные психологические состояния эксперта;

5) характерологические черты личности эксперта (неуверенность в своих знаниях, умении, опытности; повышенная внушаемость; мнительность и т.п.);

6) логические дефекты умозаключений эксперта;

7) дефекты в организации и планировании экспертного исследования. Они могут быть следствием неправильной деятельности руководителя экспертного учреждения при организации производства комиссионных и комплексных экспертиз; дефектными могут быть организация и планирование экспертного исследования самим экспертом, его осуществляющим. И в том и в другом случае причины носят субъективный характер, но относятся к разным субъектам: в первом случае они лежат как бы вне самого процесса экспертного исследования, во втором - коренятся в самом этом процессе.

 

Вопросы моделирования процесса рассуждений человека-эксперта, проблемы извлечения экспертных знаний традиционно находятся в центре внимания специалистов в такой далекой от криминалистики области знания, как теория искусственного интеллекта и практика построения интеллектуальных экспертных систем и систем поддержки принятия решений. Здесь мы позволим себе небольшой экскурс в эту дисциплину, что позволит по-иному взглянуть на возможности человека-эксперта и причины экспертных ошибок*(430) .

Задавшись целью построения интеллектуальной системы, призванной в той или иной мере заменить человека, мы неминуемо вынуждены пытаться как-то формализовать его практический опыт и знания в конкретной предметной области. К настоящему моменту вопрос о том, как именно должна производиться подобная формализация, нельзя считать исследованным достаточно подробно. Предложено немало конкретных методов и схем*(431) , предпринимались и попытки их классификации*(432) ; однако в конкретных приложениях, при построении реальных интеллектуальных систем, и в первую очередь экспертных систем и прикладных систем поддержки принятия решений, разработчики уделяют преимущественное внимание построению изощренных математических процедур обработки и/или структуризации полученной от эксперта информации, сравнительно редко задаваясь вопросом о том, можно ли считать эту информацию адекватной и пригодной для дальнейшей обработки, а если да, то до какой степени.

 

7.3.1. "Идеальный" эксперт - желаемое и действительное

"Идеальный" эксперт, с точки зрения лица, задающего ему вопросы или ставящего перед ним некую проблему, требующую экспертного разрешения (в искусственном интеллекте - это разработчик прикладной интеллектуальной системы, именующий себя инженером по знаниям; в контексте же судебной экспертизы - это лицо или орган, ее назначающий), кроме всего прочего, призван отвечать целому ряду условий.

Рассмотрим, например, некоторые высказывания, характеризующие процесс "извлечения" необходимых знаний из эксперта. При этом имеет смысл сразу оговорить, что по умолчанию их обычно принимают в качестве безусловных истин, тогда как на самом деле справедливость их, в лучшем случае, сомнительна. Нижеследующие "желательные" качества человека-эксперта приводятся по работе автора*(433) , хотя мы, конечно, не претендуем на приоритет в открытии всех указанных ниже особенностей человека.

Итак, во что мы напрасно верим, обращаясь к эксперту?

I. Недостающую информацию обычно можно получить от эксперта, задав ему необходимые вопросы.

II. Эксперт обычно четко осознает границы своих познаний.

III. Эксперт обычно способен ответить на поставленный вопрос, если он лежит в этих границах.

IV. Эксперт обычно не ошибается.

V. Эксперта можно попросить оценить значение некоторого параметра, не поддающееся прямому измерению, и доверять этой оценке.

VI. Эксперт обладает некоей (хотя бы неявной) моделью предметной области, так что ответы, даваемые им на различные вопросы, более или менее согласованы между собой. В частности, на один и тот же вопрос эксперт, как правило, отвечает одинаково.

VII. Эксперта можно попросить объяснить причины и/или мотивы его решений, ответов, рекомендаций - и он обычно в состоянии это сделать.

VIII. Чем более подробны задаваемые эксперту вопросы, тем лучше: больше будет информации.

IX. Эксперт обычно может сравнить пару (или даже больше) различающихся между собой ситуаций (вариантов, альтернатив и т.п.), указать, в чем их различие, принципиально ли оно и к чему оно приводит.

X. Эксперт обычно способен учесть одновременное влияние сразу нескольких независимых или взаимозависимых факторов (параметров, критериев и т.д.).

XI. Эксперт рационален и последователен в своих концепциях и предпочтениях, так что его выводы, решения, заключения и рекомендации базируются на разумной основе, в принципе поддающейся аксиоматизации.

XII. Ответ эксперта слабо зависит (или даже совсем не зависит) от формы и последовательности задаваемых вопросов.

XIII. Эксперт обычно отвечает искренне и не заинтересован явно или неявно вводить в заблуждение тех, кто его опрашивает.

XIV. Эксперт обычно вполне беспристрастен.

XV. При работе с группой экспертов обычно возможно в той или иной форме обобщить, согласовать и интегрировать их мнения, и в свете этого несколько экспертов обычно лучше, чем один-единственный.

Вновь повторим, что на практике при назначении экспертизы все эти утверждения (а список их можно бы и пополнить) неявно предполагаются если и не полностью истинными, то, во всяком случае, вполне правдоподобными; тогда как некоторые из них в лучшем случае спорны, иные - сомнительны и принимаются только "за неимением лучшего", многие же и вовсе неверны. И дело здесь не только в том, что реальный эксперт совсем не идеален: даже и идеальный эксперт, будучи человеком, не свободен от специфических, чисто человеческих свойств и особенностей, накладывающих свой отпечаток на его восприятие и поведение.

В этой связи немалый интерес представляет учет этих свойств и особенностей, осуществляемый в моделях процесса переработки информации и принятия решений человеком, целью которых является экспликация и формализация тех соображений, которыми он руководствуется, а также поиск и построение наиболее адекватных форм и методов сбора и представления экспертной информации, процесса переработки информации экспертом, формулировки и оценки им тех или иных выводов и вариантов решений, а также, до известной степени, формализация имеющегося у него опыта и его знаний в данной проблемной области.

В свете вышеизложенного имеет смысл подробнее остановиться на некоторых общих особенностях человека как субъекта принятия решений и переработки информации, рассмотрев основные достоинства и недостатки человека-эксперта. Излагаемые ниже соображения, в основном, следуют работам автора*(434) , хотя некоторые из них уже указывались ранее*(435) .

Рассмотрим сначала особенности "идеального" человека-эксперта, понимая под ними непосредственно его достоинства как эксперта и присущие ему как человеку характерные ограничения.

1. Эрудиция. Грамотного, квалифицированного эксперта обычно отличают обширные познания в соответствующей проблемной области, понимание взаимосвязи отдельных ее частей.

2. Способность к отбору информации. Являясь специалистом в данной конкретной области, эксперт обычно наделен способностью выделить нужную информацию в нужный момент и для нужной задачи.

3. Трудности при экспликации правил. Эксперт нередко с трудом способен (а то и зачастую неспособен вовсе) сформулировать в общем виде те правила, которыми он руководствуется. При построении интеллектуальных систем такие правила приходится строить опосредованно, на основе обработки способов решения многих "сходных" проблем; применительно же к задачам судебной экспертизы это создает большие проблемы в случаях, когда задача, поставленная перед экспертом, оказывается не полностью стандартизованной.

4. Способность к "грубому" сравнению альтернатив. Как правило, для эксперта несложно, сравнив две или несколько проблемных ситуаций, указать на их сходство или достаточно сильное различие (иногда удается указать и причину различия). Судя по всему, при сравнении двух альтернатив человек обычно способен достаточно адекватно определить, у какой из них рассматриваемый признак выражен сильнее, а в ряде случаев - и оценить грубо (вербально), насколько велика разница между наблюдаемыми у двух альтернатив значениями.

5. Ограниченность в сравнении альтернатив. Человек реально способен сравнивать между собой лишь однотипные, "не слишком различающиеся между собой" ситуации, варианты, альтернативы, имеющие достаточно много общего, помимо видовых отличий. Вопросы, задаваемые эксперту, должны это учитывать и не требовать от него сравнивать несравнимое во избежание появления неадекватных ответов.

Заметим, что в судебной экспертизе возможность эксперта замечать тонкие различия в сравниваемых объектах базируется на наличии хорошо разработанной системы признаков, по значениям которых и судят о сходстве/различии представленных на экспертизу объектов, а также о степени этого сходства/различия. Проблема построения такого набора классифицирующих и/или дифференцирующих признаков сама по себе достаточно сложна и вряд ли может быть решена в общем виде. В то же время для имеющихся конкретных родов и видов судебной экспертизы подобные системы признаков построены и используются в практической деятельности*(436) , хотя вопрос об их полноте, достаточности и адекватности практически всегда требует отдельного дополнительного исследования.

6. Конкретная компетентность. Не всегда будучи в состоянии сформулировать свои правила в общем виде, эксперт, однако, умеет найти особый подход к каждой проблеме, наделен знанием (зачастую не осознаваемым) того, когда от общих правил надлежит отступить.

7. "Активное" владение своими знаниями. Эксперт "активно" владеет знаниями в своей области: он способен к творческим действиям и к получению новых знаний, легко адаптируется к изменениям условий задачи, способен к обучению, самообучению и тренингу, отличается быстротой и легкостью когнитивных процессов; в рассуждениях ему присуща способность упрощать сложности и абстрагироваться от излишних подробностей.

8. Трудности в экспликации своих знаний. Эксперт обычно знает больше, чем осознает; ему трудно отвечать на вопросы, касающиеся причин принятия того или иного решения (т.е. эксплицировать свои знания), еще менее он способен к четкому описанию своего процесса принятия решений. Поэтому при общении с экспертом нередко рекомендуется ограничиваться косвенными вопросами*(437) , что нежелательно в процессуальных интересах, требующих четкого ответа на четко поставленный вопрос.

Кроме того, границы своих знаний эксперт обычно представляет достаточно нерезко, поэтому он не всегда способен распознать свою недостаточную компетентность в поставленном конкретном вопросе.

9. Способность к сегментации пути решения задачи. При решении плохо структурированных, неформальных проблем человек склонен неявно ставить промежуточные подзадачи, решение которых продвигает его по пути основного решения. Число их обычно невелико, и переход к очередной подзадаче нередко сопровождается перекодировкой анализируемой информации, использованием новых форм ее представления. Отметим, что даже в том случае, когда всего пути решения изначально не видно, квалифицированный эксперт способен интуитивно почувствовать большую или меньшую перспективность тех или иных предлагаемых шагов, а нередко - и оценить ее в достаточно грубой вербализованной шкале.

10. Коммуникативность. Хороший эксперт сам заинтересован в диалоге, его отличает открытость, коммуникативность, стремление к совместному поиску истины.

11. Профессионализм. Хороший эксперт, являясь профессионалом в своей области, отличается уверенностью (в том числе и внешней) в своих решениях и чувством ответственности за свои действия.

В то же время эти качества способны сыграть и отрицательную роль в случаях, когда эксперт действует вблизи границы своих знаний, но не осознает этого (см. выше, п. 8 ).

12. Невозможность работы с детальными шкалами. Человек-эксперт плохо воспринимает излишне детализированные шкалы значений признаков. Психофизические данные указывают на то, что человек уверенно различает не более 7 + 2 градации на шкале некоторого признака (параметра)*(438) . Если число градаций (делений) на шкале превосходит 7 + 2, то соседние градации начинают сливаться и уже не могут быть с уверенностью разграничены*(439) .

13. Неуверенность в условиях многокритериальности. Человек неуверенно себя чувствует при необходимости давать оценки и принимать решения в условиях многокритериальности.

Практика показывает, что при необходимости принятия решений и формулирования в условиях многокритериальности реально учитываются и воспринимаются не более 3-5 критериев (параметров); если же число их оказывается большим, то возможны следующие варианты:

- либо (обычно) неявно выделяются несколько ведущих критериев и решение фактически опирается на учет только их значений, значения же прочих принимаются во внимание только в тех случаях, когда они претерпевают резкие изменения и/или выходят за некоторые "разумные" пределы (при этом соответствующий критерий неявно включается в число ведущих, что часто сопровождается исключением из этого списка чего-то другого);

- либо (реже) также неявно формируются новые, укрупненные критерии, число которых значительно меньше, и каждый из них является некоторой комбинацией или функцией исходных;

- либо (еще реже) имеет место и то и другое*(440) .

Заметим, что вопрос о выборе судебным экспертом нескольких конкретных критериев для принятия им своего решения и об обосновании именно этого конкретного выбора - требует пристального внимания и отдельного изучения.

14. Трудности при анализе слишком обширного множества альтернатив. Человек не способен к прямому рассмотрению и перебору слишком большого множества альтернатив. Если множество альтернатив достаточно обширно и плохо структурировано, то даже простой выбор наилучшей (или наиболее характерной для какой-то внешней ситуации) альтернативы превращается в тяжелую для практического решения проблему.

15. Непоследовательность. В своих суждениях, высказываниях и предпочтениях человек непоследователен. Это приводит к тому, что получаемая экспертная информация может оказываться противоречивой. Вопрос о том, в каких случаях противоречия, обнаруженные в ответах эксперта или вытекающие из этих ответов, должны устраняться обязательно с его участием (что не всегда возможно и всегда обременительно), а в каких случаях могут быть устранены и без его участия, заслуживает самого пристального изучения.

16. Нерациональность. Выбор, осуществляемый человеком, нередко не является рациональным, и его мотивы и основания могут и не поддаваться логической аксиоматизации.

Заметим, что это утверждение резко контрастирует с известными постулатами о наличии у человека некоей функции ценности (полезности) и его стремлении максимизировать ее значения. Козелецким*(441)   было убедительно показано, что в реальных ситуациях выбора в условиях риска субъект очень часто не затрудняет себя подобными соображениями, выбирая в итоге заведомо не самую оптимальную стратегию*(442) . Частично это можно объяснить и тем, что математико-статистическая идеология, видимо, плохо укладывается в человеческом подсознании, подверженном склонности к персонификации предполагаемого противника*(443) . Это свойство человека зачастую недооценивается в ситуациях, когда для принятия решений эксперт вынуждается к использованию жестких пороговых вероятностных значений, плохо согласующихся с размытой, не стохастической логикой человека.

17. Трудности в получении количественных оценок. Человек во многих случаях не способен непосредственно оценить численное значение того или иного критерия (параметра) с удовлетворительной, стабильно малой погрешностью (что опять же связано с чрезмерной детальностью шкалы). Ситуация осложняется еще и тем, что рассматриваемый экспертом критерий часто не поддается непосредственному измерению, шкала, предлагаемая эксперту, нередко искусственна, отдельные ее градации не имеют четкого физического смысла и т.д.*(444)

18. Некатегоричность. В своих суждениях человек обычно не категоричен, склонен к использованию нечетких категорий, расплывчатых понятий, определений и выводов. Отметим, что человек обычно хорошо сознает, что пользуется нестрогими правилами, нечеткими понятиями, не полностью обоснованными выводами; однако представляется некорректным требовать от него, чтобы он сам оценил в достаточно детальной шкале степень своей уверенности, вероятность того или иного следствия при данных посылках и т.п. С учетом всего сказанного выше, ответ, получаемый от него, немногого стоит.

Мы уже касались выше вопроса о соотношении понятий "категорически достоверного" и "весьма вероятного", однако обратим внимание, что в свете последнего свойства это соотношение приобретает особое значение.

 

7.3.2. "Неидеальные" эксперты в реальных условиях

Как было показано выше, даже "идеальный" эксперт достаточно далек от идеала, если же в роли эксперта выступает реальный человек, получаемая от него информация неминуемо несет на себе отпечаток его собственного состояния и личностных характеристик. Рассмотрим теперь вкратце некоторые особенности реального человека-эксперта, которые неминуемо приходится принимать во внимание при постановке перед ним вопросов и оценке получаемых от него ответов.

1. Профессиональная гордость. Эксперт нередко склонен в душе поглядывать свысока на тех, кто задает ему вопросы, не являясь специалистом в его области.

Следствием этого может стать ситуация, когда эксперт, получив вопрос, в ответе на который он не уверен, напротив, акцентирует свою уверенность, стараясь "не потерять лица". В отличие от ситуации, рассматривавшейся выше, в п. 8 и 11 предыдущего подраздела, здесь эксперт может и вполне осознавать свои сомнения по поводу ответа на поставленный вопрос, но не придает этому должного значения. Ответить же просто "не знаю" или "не могу сказать определенно" ему мешает профессиональная гордость.

2. Чрезмерная любезность. Ситуация, вполне аналогичная предыдущей, может возникнуть и в том случае, когда эксперт, напротив, очень стремится к диалогу. Стремление непременно ответить на поставленный вопрос может помешать эксперту отказаться отвечать, даже если он не вполне уверен в ответе.

3. Зависимость ответа от контекста и формы вопроса. Ответ, даваемый экспертом на поставленный вопрос, может сильно зависеть от контекста диалога (т.е. от того, какие вопросы были поставлены перед этим) и от формы самого вопроса. В форме самого вопроса или в предшествующем контексте могут содержаться неявные или даже явные "наводки", оказывающие определенное воздействие на мнение эксперта и на его ответ.

4. Умолчание. Эксперту свойственно забывать, что его партнеры по диалогу сами не являются специалистами в данной области. Пытаясь объяснить ход своих рассуждений или причины тех или иных решений, он "по умолчанию" опускает многие детали, представляющиеся ему элементарными или очевидными. Необходимость доводить все объяснения "до азов" для него весьма обременительна.

5. Недопонимание. На практике не так уж редка ситуация, когда эксперт не вполне понял поставленного перед ним вопроса или понял его неадекватно по тем или иным причинам (даже если он осознает, что смысл вопроса ему не вполне ясен, уточнить вопрос ему может помешать профессиональная гордость). При этом ответ его, по сути, относится к совсем другому вопросу (а партнеры по диалогу - не специалисты! - этого могут и не распознать).

6. Конформизм. Страх "не угадать". Мнение эксперта, к сожалению, не всегда можно считать вполне независимым. Определенное воздействие на него оказывает и точка зрения партнеров по диалогу (особенно если среди них есть руководящие работники). Это может привести к тому, что эксперт не ищет правильного ответа на поставленный вопрос, а пытается "угадать" или прогнозировать, чего от него ждут, - и отвечает соответственно. Справедливости ради, отметим, что зачастую именно этого от него и ждут*(445) .

Особо укажем на нередкую ситуацию, когда по ответам эксперта в дальнейшем, возможно, будет проводиться некая аттестация его собственного профессионального уровня. Это может привести к формированию у него своеобразной боязни "не угадать" и страху перед возможными негативными последствиями для него самого ("эффект экзамена"). Центр внимания эксперта переносится уже не на то, чтобы разобраться в существе вопроса, но на то, чтобы, по возможности, оправдать свои ответы и решения перед руководителем экспертного учреждения или неким супер-экспертом старшего уровня, который будет их впоследствии анализировать. Эксперт становится осторожнее, отказывается от шагов, которых "могут не понять", его ответы приобретают обтекаемость и уклончивость, уверенность в себе падает.

7. Когнитивная защита. Эксперт может по тем или иным причинам оказаться не очень заинтересованным в полном раскрытии своих познаний и методов (например, по приоритетным или профессиональным соображениям), что заставляет его маскировать свои знания, причины и мотивы тех или иных своих решений, не раскрывать возможные варианты действий и т.п. Мотивы такого поведения могут быть самыми разнообразными и не всегда осознаются им самим.

8. Собственные интересы эксперта. Эксперт как участник диалога вовсе не обязательно беспристрастен. Решения, принимаемые на основе его выводов и советов, модели предметной области, конструируемые с его помощью, могут тем или иным образом затрагивать его собственные интересы. Естественно ожидать, что эксперт при этом становится активным, т.е. модифицирует свои ответы и рекомендации, пытаясь добиться изменений в лучшую сторону*(446) .

В контексте судебной экспертизы личная заинтересованность эксперта в ее результате признается абсолютно недопустимой, хотя реальные меры по ее обнаружению и исключению могут оказаться трудно находимыми.

9. Зависимость ответа от состояния эксперта. Ответ, даваемый экспертом на поставленный вопрос, зависит не только от вопроса, но и от состояния самого эксперта. Тем самым на один и тот же вопрос, заданный, к тому же, в одной и той же форме, эксперт может дать совершенно различные ответы*(447) .

10. Усталость. С течением времени эксперт устает и эффективность его ответов снижается. Хоть это и очевидно, однако в реальных процедурах экспертного опроса какие-либо "противоусталостные" мероприятия обычно не предусматриваются, а эксперт, увлеченный своей задачей, может и не заметить вовремя, что устал.

11. Торопливость. В условиях ограниченности времени эксперт может не успеть достаточно хорошо осмыслить вопрос и продумать свой ответ.

 

7.3.3. Комиссионная экспертиза: "за" и "против"

Вопрос о том, какая экспертиза предпочтительнее в данном конкретном случае: индивидуальная или групповая - требует, разумеется, более подробного анализа, далеко выходящего за рамки настоящей работы. Здесь же мы ограничимся рассмотрением лишь некоторых аспектов групповой экспертизы, не претендуя на полноту обзора.

Не вызывает никакого сомнения полезность и необходимость групповой экспертизы в задачах генерации альтернатив. Группа экспертов значительно лучше справляется с порождением различных вариантов решения, причем для практической реализации групповой экспертизы в задачах такого рода разработаны самые разнообразные методы*(448) .

Бесспорна и необходимость в группе экспертов при назначении комплексной экспертизы. Действительно, каждый участник в группе при этом решает свою собственную задачу своими собственными методами. Как правило, это приводит к ликвидации почвы для конфликтов в группе, ибо выводы экспертов относятся к разным вопросам. Впрочем, не исключена и такая практически возможная ситуация, когда перед экспертами - специалистами в различных видах и/или родах судебной экспертизы - ставятся сходные (или даже одни и те же вопросы) с тем, чтобы ответ на них они искали своими методами. Вопрос согласования мнений при этом должен разрешаться экспертом-организатором или руководителем экспертной группы и может оказаться весьма трудным для практического решения.

В то же время при использовании эксперта (или экспертов) для оценки и сравнения ситуаций, вариантов, альтернатив, что для судебной экспертизы достаточно типично, использование сразу нескольких экспертов в рамках комиссионной экспертизы может встретить определенные возражения.

1. Трудности в формировании согласованного мнения. Трудности такого рода начинаются уже при попытке выяснить, какое же групповое мнение надлежит считать согласованным. Ответ на этот вопрос, естественно, зависит от того, какая именно задача поставлена перед экспертами*(449) .

Если перед экспертами поставлена задача оценки значения того или иного параметра, то под согласованным мнением группы часто понимается некая усредненная интегральная оценка типа среднего арифметического, среднего геометрического, моды, медианы и т.п. В то же время различные способы усреднения приводят зачастую к совершенно различным итогам, а вопрос о выборе нужного и наиболее приемлемого в каждом конкретном случае способа весьма мало исследован.

На практике выбор способа усреднения обычно достаточно произволен и далеко не бесспорен. Кроме того, используемая экспертами шкала может и не допускать подобных усреднений (например, при использовании достаточно грубой шкалы с вербальными градациями, что в свете изложенного выше повышает адекватность получаемой от эксперта информации, вычисление таких усредненных оценок, по меньшей мере, весьма спорно). Наконец, разные эксперты могут использовать для одного и того же критерия различные шкалы, что еще более осложняет ситуацию.

Некоторой альтернативой можно полагать разнообразные многошаговые схемы типа "Дельфи", в которых мнения экспертов в группе понемногу изменяются, пока, наконец, не вырабатывается некая общая, интегральная оценка*(450) .

Но, во-первых, сходимость таких процедур к единому мнению отнюдь не гарантируется (и на практике достигается не всегда); во-вторых же, изменение первоначального мнения эксперта под действием мнения других членов экспертной группы вполне может быть и проявлением уже упоминавшегося конформизма, что вряд ли стоит горячо приветствовать. Мнение группы экспертов нередко пытаются сформировать на базе мнения большинства, однако мажоритарный принцип формирования группового мнения чреват серьезными противоречиями (отметим хотя бы широко известный парадокс Кондорсе*(451) ). Кроме того, нужного большинства в группе может и не оказаться, что вынуждает вновь применять многошаговые схемы, нередко малоэффективные*(452) .

2. Неудовлетворительность группового мнения с точки зрения каждого эксперта. В случае, когда экспертные мнения сильно варьируют, построенное тем или иным способом "усредненное" групповое мнение может также в итоге сильно отличаться от мнения любого отдельного эксперта.

В случае, если перед экспертами стоит задача оценки значения некоторого критерия, такая ситуация более редка, но также вполне возможна*(453) .

3. Неравноправие экспертов. В свете известных идей К. Эрроу*(454) , эксперты в группе далеко не равноправны. Одни из них могут оказаться скрытыми "диктаторами", мнение других может вообще игнорироваться, что, на наш взгляд, несколько дискредитирует саму идею коллективной экспертизы.

4. Взаимоотношения экспертов в группе. Вследствие взаимных контактов экспертов в группе их индивидуальные особенности, перечисленные выше, в подразделе 7.3.2 , могут дополнительно усиливаться и обостряться. Особенно это относится к таким характеристикам эксперта, как конформизм, профессиональная гордость, когнитивная защита. Личные взаимоотношения отдельных членов экспертной группы также оказывают определенное влияние на занимаемые ими позиции.

5. Технические трудности. Групповую экспертизу обычно значительно труднее организовать, сбор информации требует большего труда, а для построения результирующего мнения могут потребоваться сложные, трудоемкие методики. Наконец, она занимает гораздо больше времени и обходится значительно дороже.

Все сказанное здесь, разумеется, не претендует на то, чтобы зачеркнуть групповую экспертизу как таковую; однако с нашей точки зрения, этого достаточно, чтобы с определенными оговорками принять презумпцию предпочтительности индивидуальной экспертизы.

Для использования групповой экспертизы в каждом конкретном случае необходимы веские причины. Распространенное на практике назначение комиссионной экспертизы просто с целью устранить разногласия и противоречия между первичной и повторной экспертизами, по нашему мнению, не слишком эффективно, ибо шансы на то, что члены группы не придут к единому согласованному выводу, достаточно велики.

Несмотря на все свои особенности, щедро критикуемые выше, эксперт-человек незаменим. Однако учет описанных особенностей человека-эксперта, принятие их во внимание могут значительно повысить степень адекватности получаемой информации.

К сожалению, выработка подробного списка конкретных рекомендаций по организации и проведению диалога с экспертом выходит далеко за рамки данной работы. Отметим еще, что целью настоящего параграфа вовсе не была дискредитация самой идеи экспертизы, но лишь предостережение против некритического подхода как к ее проведению, так и к личности эксперта, и к получаемой от него информации. Нашей целью было всего лишь огородить, пометить на карте сомнительные, плохо исследованные территории с тем, чтобы, грубо очертив их границы, надписать поперек сакраментальное предупреждение: "Здесь могут водиться тигры!"