По улице вечернего города шла Яна. Кто говорил, кто молчал, кто смеялся, распахнулось окно, вынеслись музыка, крики, топот, но ненадолго – окно закрыли. Испанец-зазывала, прожигая взглядом, страстно приглашал зайти к нему в ресторан. А Яна мимо и мимо.
Улица заканчивалась сквером с пышными деревьями. Единственный фонарь освещал скамью, на ней Яна и устролась. Поправила волосы, раскрыла сумочку, достала сигареты, закурила. Наверху закашлялись. Яна удивленно приподняла голову. Вечерняя мгла стала еще более плотной, густой, в ветвях она ничего не заметила.
Не столько сигарета, сколько ее дым всегда навевал грустные размышления о собственной беспомощности, о непостижимости, о значительности и незначительности. Все дым.
Кто-то вновь, но уже рядом, осторожно прокашлялся.
– Вы не могли бы бросить сигарету?
Яна оторопело взглянула на говорящего.
Ворона, с редким пером, хвост потерян, лысая. Яна поспешно притушила о каблук сигарету. Ворона благодарно склонила голову и призналась:
– Чудный вечер сегодня, как раз для знакомства.
– Да, – согласилась Яна, – в ночи спадают покровы с тайн души. И так хочется раскрыться.
– О! Как тонко ты заметила! Не возражаешь? – ворона села на верх скамьи, чтобы быть поближе. – Я уже подумываю все раскрыть миру и с головой в…
– Не надо спешить, – нахмурилась Яна.
– Нет, нет, – ворона нахохлилась, переступила с лапы на лапу и, сдерживая слезы, поведала печальную историю своей жизни.
О матери, которая покинула их гнездо, отец с горя поселился на дереве у ресторана, о подругах, строящих собственные жилища и остервенело разоряющих чужие, о бесстыдных кавалерах, о любимом, заклеванном по приказу вороньего суда, о воронушках, выращенных и потерянных, и сколько их было! О вечных скандалах из-за куска пищи.
– Что мне, детка, оставалось делать? Как все, так и я. Пыталась иначе, но у стаи свои законы.
Яна тоже не стала молчать, рассказала все как есть: как родилась – неплохо родилась, как выросла – неплохо выросла, как выучилась – неплохо выучилась. Но вот томит одно желание – достигнуть и настигнуть, хотя это одно и то же, ускользающую удачу.
– Ах, девушка! – всплеснула крыльями ворона. – Как я тебя понимаю, как я тебя понимаю! Все, все было, – она взволнованно заходила по скамье.
– Ну вот что, милая, я нашла тебя, ты – моя пара.
Яна с недоумением взглянула на ворону, та таинственно зашептала:
– Слушай, сегодня особая ночь. В город втечет заговорная речка, все, кто окунется в воды, выйдут оттуда здоровыми и красивыми навсегда. И более никаких желаний, они исчезнут, утонут, захлебнутся, все другие желания, – в волнении подпрыгнула. – Дар такой выпадает только паре друзей, это мы, – села на плечо.
Яна поднялась и решительно шагнула от скамьи вперед.
Очутились они в необъятном лесу, полная луна висела на небе, тени дерев пересекали редкие поляны. Трава поднималась по пояс и сверкала влажными стеблями. От восторга перехватило дыхание, лес шумел и звал, и подруги пошли.
Там, там в глубине леса река, надо спешить. Яна подивилась, свой город она знала, лесов в нем нет. Ворона пояснила, что эти чудные леса есть в каждом городе, но не каждому дано их узреть, а уж тем более бродить по ним, и в этот лес один раз в году втекает, а затем вытекает река.
Трава расступалась перед ними, шагалось легко, а ворона напевала те песни, которые запомнила с детства.
Из-за дерев вышли двое и распростерли для объятий огромные лапы. Яна обмерла и повалилась, ошалевшая подруга успела взлететь, запричитала и хлопотливо запрыгала вокруг девушки. Та не двигалась.
– Смотри, одна лежит, а вторая скачет, – раздался сиплый голос.
Ворона в ярости каркнула – медведь и волк стояли и посмеивались.
– Что ж вы, проклятущие, делаете! Девицу уронили, меня перепугали, мужичье косолапое и драное!
А, и правду сказать, у волка шерсть висела клочьями, жалкий обрубок хвоста робко свисал, медведь был вровень ему: худющий да кривой.
– Два сапога пара, а если бы я голову расшибла, что тогда?
Яна очнулась и, простонав, встала.
И все разом заговорили: ворона нападала, «мужики» защищались. Яна застыдилась, не знала, что и сказать, – двух стариков испугалась! Кто-то жалобно пропищал прямо под ногами, подняла – синица!
– Ах ты, ах ты, что же это, – сокрушалась ворона.
– Крыло сломано, видишь, – сердито сказал волк.
Яна спрятала птицу за пазуху, вот уж кому река нужна.
– Слышь, ворона, а она что, с нами? – волк указал на Яну.
– Не ты один калека, она мне пара, чего болтать-то, идем.
Яну и жаром обдало, вернулась бы, да помочь надо подруге новой, та доверилась.
Дальше, дальше, а лес не пускал, вставал непроходимой стеной, идти было непросто, не то что вначале. Небо впереди вдруг окрасилось заревом.
– Ребят, а ребят, что это там? – обеспокоенно спросила ворона, указывая крылом на небо.
Медведь вгляделся и участливо сказал:
– Не бойсь, там таких, как ты, сжигают. Вишь, как горят?
– Да ты… – поперхнулась ворона. – Что ж ты мелешь? У меня по каждому перышку мурашки пробежали от твоих слов медвежьих!
– Неделикатно это, – сухо заметила Яна.
– Да ты, Миша, на самом деле деревенщина какая-то, – рассудил волк. – Не видишь, что ли, девушки счастья ищут.
И оба загоготали. Яна смутилась, ворона под ухом проворчала:
– Мужичье и есть мужичье, ничего в нас, женщинах, не понимают, а к реке хромают, тоже желание есть.
Волк с медведем пошептались и напролом, через чащобу, круша все, проложили путь. Шум текущей воды заглушил треск кустов, и открылся берег.
Дождалась их заговорная речка.
Смех, крики, пение звучали отовсюду. Вода текла, блестя гребешками волн при луне, и была густой, словно мед, но, судя по тому, как забавлялись в ней разные звери, и легкой, словно утренний воздух. Всем дана радость.
Вот проплыли две коровы в сердечной беседе, а вот два щенка забавлялись, крутясь в воде и весело потявкивая. Два жеребца, гордо изогнув шеи, проплыли мимо, даже не заметив стоящих на берегу. Вода сверкала всеми возможными и невозможными цветами, и в небе отражалась радуга ее сияния.
Ах, если бы Яна умела рисовать!
– Ну ты первый! – рявкнул медведь, схватил волка за лапу, и оба ухнули в воду.
Исчезли, вынырнули. Волк захлебывался, а медведь хохотал, выбрасывал его из воды в воздух, тот отчаянно кувыркался, падал, брызги летели во все стороны, медведь в восторге бил по воде лапами.
– Давай, давай, – хохот и крики стихли, друзья исчезли в ночи.
– Ох, и шальные, – сказала ворона. – Нырнем, милая.
– Ты знаешь, я не буду прыгать.
– Как не будешь, ты что, зачем шла? – обиделась ворона. – А я, мне же без пары нельзя!
– Прости, но как жить, ничего не желая?!
– Красивая и здоровая – не жизнь? Ты больна!
– Я не больна, это они все были покалечены, – тихо возразила Яна. – А я и красивая, и здоровая, чего и тебе желаю.
Ворона сгорбилась.
– Ничего ты не понимаешь, девушка.
– Наверное, на, возьми! – Яна достала из-за пазухи пригревшуюся птичку. – Плывите и будьте счастливы!
Оживилась ворона, ухватила в клюв синицу:
– Давай, девчонки, – и в воду.
Яна ахнуть не успела, как те уже вынырнули.
Ох, красива стала ворона: перо заблестело, черное, серое, клюв что с картинки, глаза засияли дерзко. И синичка, милая пташка, вольно расправила крылышки.
Яна сидела на скамье, ночь рассеялась. Запела в ветвях синица, высоко над сквером парила ворона, фонарь погас.
Пора, пора домой, к чаю, к печенью, а там и вечер подойдет.