По улице вечернего города шла Яна. Кто говорил, кто молчал, кто смеялся, распахнулось окно, вынеслись музыка, крики, топот, но ненадолго – окно закрыли. Испанец-зазывала, прожигая взглядом, страстно приглашал зайти к нему в ресторан. А Яна мимо и мимо.

Улица заканчивалась сквером с пышными деревьями. Единственный фонарь освещал скамью, на ней Яна и устролась. Поправила волосы, раскрыла сумочку, достала сигареты, закурила. Наверху закашлялись. Яна удивленно приподняла голову. Вечерняя мгла стала еще более плотной, густой, в ветвях она ничего не заметила.

Не столько сигарета, сколько ее дым всегда навевал грустные размышления о собственной беспомощности, о непостижимости, о значительности и незначительности. Все дым.

Кто-то вновь, но уже рядом, осторожно прокашлялся.

– Вы не могли бы бросить сигарету?

Яна оторопело взглянула на говорящего.

Ворона, с редким пером, хвост потерян, лысая. Яна поспешно притушила о каблук сигарету. Ворона благодарно склонила голову и призналась:

– Чудный вечер сегодня, как раз для знакомства.

– Да, – согласилась Яна, – в ночи спадают покровы с тайн души. И так хочется раскрыться.

– О! Как тонко ты заметила! Не возражаешь? – ворона села на верх скамьи, чтобы быть поближе. – Я уже подумываю все раскрыть миру и с головой в…

– Не надо спешить, – нахмурилась Яна.

– Нет, нет, – ворона нахохлилась, переступила с лапы на лапу и, сдерживая слезы, поведала печальную историю своей жизни.

О матери, которая покинула их гнездо, отец с горя поселился на дереве у ресторана, о подругах, строящих собственные жилища и остервенело разоряющих чужие, о бесстыдных кавалерах, о любимом, заклеванном по приказу вороньего суда, о воронушках, выращенных и потерянных, и сколько их было! О вечных скандалах из-за куска пищи.

– Что мне, детка, оставалось делать? Как все, так и я. Пыталась иначе, но у стаи свои законы.

Яна тоже не стала молчать, рассказала все как есть: как родилась – неплохо родилась, как выросла – неплохо выросла, как выучилась – неплохо выучилась. Но вот томит одно желание – достигнуть и настигнуть, хотя это одно и то же, ускользающую удачу.

– Ах, девушка! – всплеснула крыльями ворона. – Как я тебя понимаю, как я тебя понимаю! Все, все было, – она взволнованно заходила по скамье.

– Ну вот что, милая, я нашла тебя, ты – моя пара.

Яна с недоумением взглянула на ворону, та таинственно зашептала:

– Слушай, сегодня особая ночь. В город втечет заговорная речка, все, кто окунется в воды, выйдут оттуда здоровыми и красивыми навсегда. И более никаких желаний, они исчезнут, утонут, захлебнутся, все другие желания, – в волнении подпрыгнула. – Дар такой выпадает только паре друзей, это мы, – села на плечо.

Яна поднялась и решительно шагнула от скамьи вперед.

Очутились они в необъятном лесу, полная луна висела на небе, тени дерев пересекали редкие поляны. Трава поднималась по пояс и сверкала влажными стеблями. От восторга перехватило дыхание, лес шумел и звал, и подруги пошли.

Там, там в глубине леса река, надо спешить. Яна подивилась, свой город она знала, лесов в нем нет. Ворона пояснила, что эти чудные леса есть в каждом городе, но не каждому дано их узреть, а уж тем более бродить по ним, и в этот лес один раз в году втекает, а затем вытекает река.

Трава расступалась перед ними, шагалось легко, а ворона напевала те песни, которые запомнила с детства.

Из-за дерев вышли двое и распростерли для объятий огромные лапы. Яна обмерла и повалилась, ошалевшая подруга успела взлететь, запричитала и хлопотливо запрыгала вокруг девушки. Та не двигалась.

– Смотри, одна лежит, а вторая скачет, – раздался сиплый голос.

Ворона в ярости каркнула – медведь и волк стояли и посмеивались.

– Что ж вы, проклятущие, делаете! Девицу уронили, меня перепугали, мужичье косолапое и драное!

А, и правду сказать, у волка шерсть висела клочьями, жалкий обрубок хвоста робко свисал, медведь был вровень ему: худющий да кривой.

– Два сапога пара, а если бы я голову расшибла, что тогда?

Яна очнулась и, простонав, встала.

И все разом заговорили: ворона нападала, «мужики» защищались. Яна застыдилась, не знала, что и сказать, – двух стариков испугалась! Кто-то жалобно пропищал прямо под ногами, подняла – синица!

– Ах ты, ах ты, что же это, – сокрушалась ворона.

– Крыло сломано, видишь, – сердито сказал волк.

Яна спрятала птицу за пазуху, вот уж кому река нужна.

– Слышь, ворона, а она что, с нами? – волк указал на Яну.

– Не ты один калека, она мне пара, чего болтать-то, идем.

Яну и жаром обдало, вернулась бы, да помочь надо подруге новой, та доверилась.

Дальше, дальше, а лес не пускал, вставал непроходимой стеной, идти было непросто, не то что вначале. Небо впереди вдруг окрасилось заревом.

– Ребят, а ребят, что это там? – обеспокоенно спросила ворона, указывая крылом на небо.

Медведь вгляделся и участливо сказал:

– Не бойсь, там таких, как ты, сжигают. Вишь, как горят?

– Да ты… – поперхнулась ворона. – Что ж ты мелешь? У меня по каждому перышку мурашки пробежали от твоих слов медвежьих!

– Неделикатно это, – сухо заметила Яна.

– Да ты, Миша, на самом деле деревенщина какая-то, – рассудил волк. – Не видишь, что ли, девушки счастья ищут.

И оба загоготали. Яна смутилась, ворона под ухом проворчала:

– Мужичье и есть мужичье, ничего в нас, женщинах, не понимают, а к реке хромают, тоже желание есть.

Волк с медведем пошептались и напролом, через чащобу, круша все, проложили путь. Шум текущей воды заглушил треск кустов, и открылся берег.

Дождалась их заговорная речка.

Смех, крики, пение звучали отовсюду. Вода текла, блестя гребешками волн при луне, и была густой, словно мед, но, судя по тому, как забавлялись в ней разные звери, и легкой, словно утренний воздух. Всем дана радость.

Вот проплыли две коровы в сердечной беседе, а вот два щенка забавлялись, крутясь в воде и весело потявкивая. Два жеребца, гордо изогнув шеи, проплыли мимо, даже не заметив стоящих на берегу. Вода сверкала всеми возможными и невозможными цветами, и в небе отражалась радуга ее сияния.

Ах, если бы Яна умела рисовать!

– Ну ты первый! – рявкнул медведь, схватил волка за лапу, и оба ухнули в воду.

Исчезли, вынырнули. Волк захлебывался, а медведь хохотал, выбрасывал его из воды в воздух, тот отчаянно кувыркался, падал, брызги летели во все стороны, медведь в восторге бил по воде лапами.

– Давай, давай, – хохот и крики стихли, друзья исчезли в ночи.

– Ох, и шальные, – сказала ворона. – Нырнем, милая.

– Ты знаешь, я не буду прыгать.

– Как не будешь, ты что, зачем шла? – обиделась ворона. – А я, мне же без пары нельзя!

– Прости, но как жить, ничего не желая?!

– Красивая и здоровая – не жизнь? Ты больна!

– Я не больна, это они все были покалечены, – тихо возразила Яна. – А я и красивая, и здоровая, чего и тебе желаю.

Ворона сгорбилась.

– Ничего ты не понимаешь, девушка.

– Наверное, на, возьми! – Яна достала из-за пазухи пригревшуюся птичку. – Плывите и будьте счастливы!

Оживилась ворона, ухватила в клюв синицу:

– Давай, девчонки, – и в воду.

Яна ахнуть не успела, как те уже вынырнули.

Ох, красива стала ворона: перо заблестело, черное, серое, клюв что с картинки, глаза засияли дерзко. И синичка, милая пташка, вольно расправила крылышки.

Яна сидела на скамье, ночь рассеялась. Запела в ветвях синица, высоко над сквером парила ворона, фонарь погас.

Пора, пора домой, к чаю, к печенью, а там и вечер подойдет.