Похороны. Условно настоящие.
Сенцов не желал идти на них. Настолько сильно, словно бы его по-настоящему хоронили... Константин решил скрыться ото всех в дальних лабиринтах Базы, чтобы отсидеться... Кто-нибудь другой взял бы игрек-тачку и выскользнул с Базы куда подальше, но Сенцов не умеет водить игрек-тачки, до чёртиков боится игрек-скоростей... и тошнит его сильно от игрек-перегрузок.
- О, привет брат! - этот голос внезапоно возник за сенцовской спиной, когда Константин крался по коридору и думал, что его никто не видит и его шаги бесшумны.
- Ай! - вскрикнул Сенцов, не ожидав, что-то кто-нибудь сможет его обнаружить и прянул назад так, что с кем-то жёстко столкнулся, отпрыгнул и увидал Красного.
Красный хохотал над ним во всё горло, а позади Сенцова грузным медведем топтался Бисмарк - это с ним Константин жёстко столкнулся.
- Ты чего тут слоняешься, как привидение? - этот вопрос Сенцову задали женским голосом, и он понял, что Звонящая тоже здесь...
- Игрек-тачка ждёт, брат! - из-за спины Красного сверкнули очки Репейника.
Все в сборе...
- Я не поеду... - угрюмо буркнул Сенцов, стараясь бочком протиснуться мимо Красного, чьё лицо превратилосьв одну огромную улыбку, и раствориться где-нибудь.
- Нет уж, брат Старлей, у нас план! - весомо возразил ему Бисмарк и ухватил за плечи своими ручищими, лишив Сенцова какой-либо возможности двигаться.
Всё, больше они ничего ему не говорили - только молча тянулись по коридору к стоянке, а Бисмарк молча тащил Сенцова, никак не раегируя на его протест.
***
- Вы толкаете меня... я даже не знаю, как это назвать! - пробурчал Сенцов, а по обе стороны от него салон игрек-тачки заняли два грузных тела: Красный и Бисмарк заблокировали его на сиденье, заставляя смотреть, как бывшие товарищи по Ровд выносят из до боли знакомого, родного подъезда открытый гроб. Сенцов узнал всех четверых "носильщиков": Капитончик, Морозов, Кнопочкин и Ветерков. Овсянкин, сверкая очками, поставил прямо на сыроватый асфальт две табуретки, на которые товарищи установили гроб и отошли, отдуваясь. Вслед за ними выбрался грузный батюшка, оснащённый окладистою бородой и кадилом. Дымя и басовито напевая, батюшка три раза обошёл вокруг гроба и принялся размахивать кадилом над головою покойника. Сенцов прекрасно знал, что труп в гробу - не его, это казнённый опом маньяк Хлам... Но, видя его со свечкою в закоченевших руках, Константин ощущал под ложечкой нечто, что больно кусало и неприятно подсасывало... Наверное, это была его совесть: мучала за то, что родители и тётка убиваются сейчас над гробом, считая, что он мёртв в расцвете лет... а он не может отпихнуть Бисмарка, выйти и сказать им, что всё в порядке, и в гроб положили всего лишь, УСЛОВНЫЙ труп...
- Репейник, поехали отсюда, что ли? - Сенцов не выдержал и плаксиво попросился домой, как какой-то маленький мальчик.
Звонящая на переднем сиденье издала ехидный смешок, безмолвно говоря Сенцову: "Трус!". А Репейник даже не собирался заводить мотор и убираться прочь - он только наградил Сенцова взглядом через плечо и громко заявил:
- Нервы у тебя, брат, ни к чёрту! Чтобы работать в опе - нужно вырабатывать стальные нервы! Учись прямо сейчас, а то так и останешься слизнем!
- Чёрт с тобой! - огрызнулся Сенцов, ёрзая и пихая то Бисмарка, то Красного.
- Мы все видели свои похороны! - отрезала сенцовские мольбы Звонящая. - И ты смотри - до тех пор, пока гроб не закидают землёй!
- Господу помолимся-а-а!! - толстым голосом тянул батюшка, пытаясь отпеть грехи маньяка Хлама... Если где-то на небесах и есть бог - эти песни, скорее всего, Хламу не помогут, ведь место маньяка - только в аду...
***
- Ты куда собралась?? - грозным голосом взрычал Степан, выскочив в прихожую и увидав, что Катя обувает туфли, готовясь покинуть квартиру и куда-то идти.
- На похороны Константина! - громко огрызнулась Катя, схватив сумочку.
- Да у тебя совсем пустая голова! - вспылил Степан и постучал кулаком по собственному лбу. - В доме - грязища, а ты тащишься на похороны чужого человека! Я тебе запрещаю!
Степан двинулся к двери, собираясь загородить для Кати выход, однако та его опередила. Катя схватилась за дверную ручку, выскользнула в коридор, и, бросив вместо прощания:
- Это у тебя голова пустая! - быстро побежала вниз по лестнице.
- Стой!.. - заорал, было, Степан, но быстро захлебнулся и замолк, осознав, что привлечёт внимание соседей и снищет на свою голову кривотолки.
- Ты мог бы и сам уборку сделать! - заявила снизу Катя. - Хоть раз в жизни!!
Степан хотел броситься за ней вдогонку и затащить жену в квартиру насильно, однако снова испугался соседей, засунулся в прихожую и запер дверь на все замки.
- Сухарь! - обругала его Катя, быстро шагая через двор к улице Владычанского, стараясь пройти быстрее, чтобы Степан не высунулся в окно и не принялся невменяемо кричать гадости ей вслед.
- Стой, дура, куда ты лезешь?? - послышался за Катиной спиною озлобленный голос Степана - так и есть: она не успела минуть двор, и её муж высунулся в окно, позоря её перед всеми соседями... Вон, как старушки на лавочках сверлят её пристальными глазками!
- Я к маме пойду ночевать! - Катя разозлилась так, что рявкнула эти слова тигриным голосом, заставив старушек вздрогнуть. - Хватит меня на цепи держать - я тебе не собака!
Степан там, позади, в окне, рычал и захлёбывался своим рыком, а Катя едва ли не бежала по залитой асфальтом дорожке. Если бы не высокие каблуки - она бы и побежала, чтобы не ощущать на своей спине испепеляющие взгляды Степана и навязчивых старушек. Сейчас она пожалела, что бросила доброго Сенцова - Сенцов не стал бы орать на неё на весь двор...
***
Пятиэтажный дом, в одной из квартир которого проживал Сенцов, становился всё ближе - Катя двигалась по асфальту улицы Владычанского крейсерским шагом, опасаясь опоздать... Цветочный ларёк, хлебный ларёк... Катя десятки раз проходила этим путём, когда шла в гости к живому Константину... Она видела эти тополя, которые каждую весну сбрасывали облака пуха, знала в асфальте под ногами каждую щербинку, дырочку, ямку... Почти автоматически Катя свернула в знакомый двор... и её сковал страх. Она - предатель, она бросила Константина, ни разу не навестила Сенцова живого, и может быть, даже не имеет морального права навестить его гроб...
Уже издалека Катя заметила, что во дворе Сенцова собрались люди - много людей, в основном, затянутые в серую милицейскую форму, а прямо посередине двора установили трибуну. Сенцовские коллеги по очереди поднимались на эту трибуну, впереди украшенную деревянным гербом, и изрекали громовые слова. Катя давно забыла про свой "крейсерский" шаг - она едва семенила мимо самодельных клумб, а потом - застопорилась в стороночке, за толстым стволом старого трухлявого каштана. Отсюда Катя видела только гроб - чёрный, с белыми лентами, вместо покрывала накрытый государственным флагом. Лица Константина она не могла разглядеть... и это, может быть, к лучшему: Катю терзали страх и стыд. Идя сюда, она хотела поговорить и с родителями, и с соседями Сенцова... Но передумала. Пускай лучше никто из них не узнает её, не заметит и не подойдёт к ней - она ничего хорошего не сделала для Константина - только предала его в тот момент, когда, возможно, больше всего была нужна ему. Она лишь тихо посмотрит, мысленно попрощается с Сенцовым, а потом - исчезнет... Поедет ночевать к своей маме, потому что видеть Степана и выслушивать его вопли она хотела бы в этот пасмурный вечер меньше всего...
Мимо неё проползли три грузные женщины, наградили Катю убийственно злобными взглядами и остановились в отдалении, разговаривая о чём-то. Катя почувствовала здесь себя крайне неуютно: это сварливые соседки Сенцова, они собрались в недобрый кружок и время от времени прожигают её своими ехидными глазками... Из-за громкой скорбной музыки, которая иногда срывалась с тональности, она не могла слышать, что они говорят, однако понимала, что ничего хорошего - возможно даже, что они именно её обвиняли в смерти Константина. Сейчас на ободранной трибуне высился широкоплечий, усатый начальник Калининского Ровд и громогласно рычал в пищащий фонами микрофон:
- ... собрались здесь, чтобы проводить в последний путь одного из наших лучших оперуполномоченных, который за время своей службы доказал, что существуют на земле такие смелые и разумные люди, которым под силу борьба с несправедливостью...
Так происходит всегда: когда человек умирает - все поют ему диферамбы, расхваливают, произносят речи... А пока он жив - гоняют в хвост и гриву, заставляя работать днём и ночью... Сейчас, стоя в сторонке от сенцовского гроба, Катя остро ощутила на себе свинцово-тяжёлую вину: Константин пропадал на работе, выполняя опасные задания, а она эгоистично кричала на него, требуя внимания только к себе и отключала телефон - тоже только из собственного эгоизма, не желая понимать, как мучается Сенцов...
Вокруг грохотали выстрелы: коллеги Сенцова подняли в воздух ружья и производили в его честь последний салют. Этот салют вполне мог звучать в честь их свадьбы, если бы Катя хоть немного прикрутила свой эгоизм...
***
Тетёрко самозабвенно грохотал и грохотал в микрофон, но Сенцов отвернулся и заткнул внутренние уши. Он не мог более созерцать условно свой проклятый гроб, поэтому - бестолково пялился поверх головы Красного на разлапистую липу. Липе этой, наверное, уже лет сто - Константин лазал по ней ещё будучи мальчишкой, а во вдоре ходила легенда о том, что некий умирающий солдат во время Второй Мировой нацарапал на её толстом стволе послание своей невесте... Это послание давным-давно стёрло беспощадное время, однако липовый ствол хранит другое послание - сам Сенцов, в один из мрачных дней без Кати, дождался вечерних сумерек, вышел из квартиры с перочинным ножиком и написал на дереве письмо для утраченной своей невесты, лелея странную надежду на то, что она когда-нибудь пройдёт здесь, прочитает неказистые строчки и разведётся с окаянным своим бухгалтером... придёт к Сенцову, и всё у них будет по-прежнему... Даже отсюда, из окна игрек-тачки, из-за башки Красного, Константин прекрасно видел буквы, которые старательно, до мозолей, вырезал на шершавой плотной коре. Он знал это письмо напамять, слово в слово...
- Эй, брат! - внезапно Красный разинул рот, схватил сенцовское плечо своей лапищей принялся бесцеремонно трясти Константина, вышибая из его головы все мысли.
- Эй, та чего тебе? - разозлился Сенцов на то, что Красный встревает в его личную жизнь - пускай даже и в мысленную.
- Ты не туда смотришь! - сообщил ему Красный и расплылся в непонятной улыбке, оснащённой по-американски отбеленными зубами. - Ты повернись и туда смотри! - с этими словами он нагло схватил голову Сенцова обеими руками и насильно повернул её в другую сторону, к Бисмарку.
- Во! - изрыгнул Бисмарк и ткнул пальцем куда-то за окошко.
Сенцов сначала не понял, зачем всё это нужно, стряхнул со своих ушей руки Красного... Но минуту спустя его взгляд вырвал из безликой толпы разевающих рты соседок тонкий силуэт в чёрном траурном платье. В тот же миг для Сенцова исчезло всё остальное - и его коллеги по опу, и соседки, и горластый Тетёрко... У каштана неподвижно стояла Катя - вся в чёрном, в чёрной кружевной косынке, с бледным заплаканным лицом. Она, казалось, закрывалась носовым платком, но Сенцов узнал бы её из сотни миллионов! Катя пришла на его условные похороны! Она не забыла Сенцова... и вырвалась от постылого бухгалтера!
Его милицейские коллеги палили из ружей, заставляя грохотать похоронный салют, а Сенцов внезапно рванулся в неистовой попытке выпрыгнуть из игрек-тачки и поскакать к Кате...
- Стой, куда намылился? - удивился Красный, а Бисмарк ухватил Сенцова поперёк туловища и не дал больше пошевелиться.
- Я скажу ей, что я жив! - неумолимо постановил Сенцов, пытаясь вырваться из стальных объятий, в которые заключил его могучий Бисмарк.
- Ты что, рухнул с липы? - громыхнула впереди Звонящая и обернулась, свирепо сдвинув брови. - Башкой вниз, на камень, точно!
- Катя! Катя! - завопил Сенцов, словно бы враз лишился ума. - Катя, ты меня слышишь???
Игрек-тачка звуконепроницаема - как бы в ней ни кричали, ни стучали, ни гремели - с улицы никогда и никто этого не услышит. Но Константин Сенцов об этом словно бы забыл - он безумно копошился и орал, не слыша сам себя, до тех пор, пока Звонящая не плюнула на пол и не зарычала так же сурово, как рычит уссурийский тигр:
- Всё, Репейник, мы уезжаем! Слизень этот меня задолбал за десять минут!
- Зря мы ему её показали! - негромко заметил Красный, заламывая Сенцову правую руку, в то время, как Бисмарк молчаливо вцепился в левую.
Репейник завёл мотор и заставил игрек-тачку подняться в воздух. Едва Катя исчезла из поля зрения Константина - последний будто бы вернулся "с небес на землю". Он осознал, что устроил глупейшую истерику, и товарищи решили увезти его прочь из-за этого, не дав ни похороны досмотреть, ни насмотреться на Катю. Константина буквально, задушили слёзы, он весь обмяк, затих и негромко плаксиво попросил:
- Репейник, вернись, а?
- Нетушки! - строго отказалась за него Звонящая, агрессивно сопя. - Ты нам чуть фингалов всем не налепил! Мы летим на Базу, и ты будешь весь день в боксе сидеть, понял?
- Пожалуйста... - тихо пискнул Сенцов...
- А если выползешь - я сама влеплю тебе фингал! - завершила тираду Звонящая и отвернулась к окну.
- К тому же, мне ещё Рыбкина этого искать! - угрюмо пробурчал Репейник, таращась на сверкающие воды Тихого океана. - Чёрт, угораздило же его нажать эту дурацкую кнопку!
- Надо было смотреть за ним! - рычала ему Звонящая, а на Сенцова они больше не обращали внимание - решили игнорировать, гады... Репейник, наверное, сичтает, что Сенцов таким образом успокоится. Сенцов же сидел, зажатый с двух сторон и кипел так, что из его ушей, буквально, пар валил, как из парового котла. Он бы разнёс тут всё на части... если бы все его попытки шевельнуться не заблокировали Красный и Бисмарк. Подёргавшись пару минут, Сенцов почувствовал, как из него, словно бы, вышел обжигающий пар, и он тут же "сдулся", обмяк и затих, впав в апатию.