Глава 1. Сидоров дежурит

Это дежурство было на редкость спокойным. Что, кстати не характерно для праздников. А праздник был большой и народный — Первое мая, День солидарности трудящихся, «ДСТ» — сокращённо.

Днём и вечером были гуляния — обыкновенные, шаблонные — с примитивной копией советских демонстраций и всякими концертами на площадях. А на закуску, как ни странно, подкинули салют. Обычно, последний всегда отменяют из-за плохой погоды. Или из-за того, что у отцов города просто-напросто не хватило на огненную феерию денег. А остаток ночи в районе было тихо. За исключением нескольких пьяных потасовок, участниками которых были слегка подгулявшие ради праздника, но на поверку вполне добропорядочные граждане.

После всех демонстраций и концертов люди разошлись по домам. Будут есть праздничный ужин и смотреть телевизор — ординарно, по-обывательски отмечать знаменательную дату. Только молодёжь ещё «тусовалась» на лавочках и бродила по площади Ленина, попивая пивко и лонгеры. И за всю ночь ни одного экстренного вызова!

Сержант Александр Сидоров дремал в жестковатом кресле в дежурной комнате Калининского райотдела милиции. Сюда его перевели из Ворошиловского района. В наказание за то, что Сидоров, будучи тогда лейтенантом, провалил важную операцию по задержанию опасного вора-рецидивиста. Вору удалось сбежать, потому что Сидоров в тот момент, когда нужно было хватать его, засмотрелся на футбол по телевизору в витрине телемагазина. И вор до сих пор «гастролирует» по СНГ и не только. За такой серьёзный прокол бедолагу сначала хотели совсем уволить из милиции. Но начальник Калининского райотдела Недобежкин приходился хорошим другом отцу Александра. Он пожалел незадачливого милиционера и взял к себе. Только в звании Сидорова всё-таки понизили.

И вот теперь сержант, разгадывая кроссворд, задремал на посту. И проспал бы так до конца дежурства, если бы на рассвете — надо же было под конец всё испортить! — в дежурную комнату не вбежал перепуганный человек. Он был в пиджаке, накинутом поверх пижамы.

— Помогите! — закричал он с порога, разбудив Сидорова. — Спасите! Мою машину… — от волнения гость захлёбывался словами. — Машину угнали! — человек метался из одного угла в другой, лепетал и гундосил себе под нос.

— Да вы успокойтесь, присядьте, — сказал, наконец, Сидоров.

Раскрасневшийся, взволнованный потерпевший беспокойно заёрзал на скрипучем стуле.

— Ну… — человек замялся, помолчал, собираясь с мыслями, повертел головой с взъерошенными волосами. — Где-то… э-э-э… в девять вечера я с семьёй на моей машине приехал из кафе.

Сержант внимательно смотрел на потерпевшего и слушал, что он говорит. А тот почему-то смутился и виновато так сказал:

— Вы не подумайте — кафе детское, «Макдональдс» этот. Я не был пьяный… Мой гараж… он далеко от дома. Я не хотел ехать. Поставил её под окнами. Я думал, что услышу, если её начнут угонять… А тут такая история вышла… Досадно…

Человек вытер нос рукавом пиджака и продолжил:

— Когда мы легли спать, всё хорошо было. А потом… потом я проснулся. Часа в четыре проснулся. Пить захотелось… В окно глянул, а машины и след простыл… Что же теперь будет-то? Как я на работу ездить буду? — застонал потерпевший и схватился за голову двумя руками.

Сидоров всё тщательно записал. Проверил. Найдя две ошибки и исправив их, сержант обратился к потерпевшему:

— Какой марки была ваша машина?

— «Жигули», «шестёрка», белая, семьдесят шестого года… И кому только понадобилась рухлядь такая? Весь мотор менять нужно, да денег нет.

— Ваша фамилия? — спросил Сидоров.

— Петров, Николай Степанович Петров. — Быстро ответил потерпевший.

Сержант записал и снова спросил:

— Адрес?

— У…улица Овнатаняна, дом… двадцать восьмой дом, да, двадцать восьмой. Квартира… пятая квартира. Там такой, понимаете ли, тихий дворик. Фонарь один был… Хулиганы разбили. Темно там. И мерзко. Дождь недавно прошёл, лужи стоят. Давно уже переехать хочу, да денег нет.

— Мы найдём вашу машину, — попытался успокоить Петрова Сидоров. — Не беспокойтесь, Николай Степанович. И ещё я должен вас попросить остаться тут и подождать следователя.

— Конечно, конечно, — усиленно закивал потерпевший. — Я отсюда ни ногой, пока не отыщется моя крошка!

Сидоров отлично знал, что в таких случаях действовать надо решительно, чтобы не дать остыть горячим следам. Поэтому сержант решительно схватил старенький красный телефон и принялся героически вращать диск. Сначала сержант позвонил в ГорГАИ и дал план-перехват. А потом вызвал следователя.

 

Глава 2. Пётр Иванович Серёгин

Капитан милиции, следователь Пётр Иванович Серёгин проснулся от настойчивого и требовательного звонка. Сперва звонок долетал до Петра Ивановича издалека, сквозь сон, и следователь никак не мог сообразить, что звонит: будильник, телефон, или же среди ночи пожаловали гости. «Выключил ли я воду в ванной?» — подумал Серёгин. Наконец, проснувшись немного, Пётр Иванович понял, что звонит всё-таки телефон. «Замолкни!» — мысленно приказал аппарату Серёгин, но тот не внял и продолжал звонить. Открыв всего один глаз, следователь неохотно выбрался из-под одеяла и, не включая свет, на ощупь побрёл в зал. По пути, кажется, наступил на хвост коту Барсику. Барсик был престарелым, ленивым животным. Громко заорать он счёл ниже своего достоинства. Лишь недовольно мяукнул и отполз в сторону. Нащупав в темноте телефон, Серёгин снял трубку. Воцарилась вожделенная тишина.

— Алё? — сонно промямлил Пётр Иванович и сам удивился, как это у него так получилось? Было поразительно похоже на мяуканье Барсика.

— Пётр Иванович? — послышался в трубке обеспокоенный голос.

— Щево? — прошепелявил Серёгин и снова удивился.

— Это Сидоров! — чуть ли не крикнул голос. Возможно, услышав бормотание Петра Ивановича, Сидоров решил, что на линии помехи и его плохо слышно. — Есть срочное дело!

Пробудившись окончательно, Серёгин понял, что его вызывают на работу.

— А-а, Саня… — сказал Пётр Иванович в трубку. — Сейчас, иду.

— Жду! — отозвался на том конце Сидоров. В трубке щёлкнуло и пошли скучные, монотонные гудки.

Сон улетучился. Какой может быть сон, когда случилось что-то, что заставило Сидорова позвонить и поднять его затемно?! Наспех одевшись, Пётр Иванович выскочил в подъезд. Сбежал вниз по ступенькам и выскочил на улицу. Идти было всёго ничего — вышел со двора и тут же тебе и работа.

Полгода назад от Петра Ивановича ушла жена, забрав с собой сынишку. Ей надоело, что муж всё время пропадает на работе. Днями и ночами не вылазит из своего райотдела, поднимается даже среди ночи и идёт не куда-нибудь, а опять же на свою работу. «Если бы Наташа не уехала, то наверняка бы устроила мне скандал…» — уныло подумал по дороге Серёгин.

— Что-то серьёзное? — спросил Пётр Иванович у Сидорова.

— А то бы я стал будить вас в такую рань по пустякам! — обиделся Сидоров.

Пётр Иванович не был особенно рад тому, что его вдруг — бах! — и вызвали на работу, прервав сладкие сны. Но, тем не менее, как примерный следователь, он сразу же принялся за дело. Побеседовав с потерпевшим, Серёгин ознакомился с материалами дела. В частности, конечно, с субъективным и весьма импульсивно высказанным мнением гражданина Петрова. Скрупулёзно всё записав и сравнив с записями Сидорова, Пётр Иванович сказал:

— Ну что ж, необходимо осмотреть место преступления.

 

Глава 3. Серёгин и Сидоров начинают действовать

Стрелки часов показали четыре, и дежурство Сидорова закончилось. Сменившись, сержант напросился Серёгину в помощники. Пётр Иванович не возражал.

Петров жил недалеко от райотдела. Можно было и пешком дойти, но решили не терять время и взяли машину: красную служебную «Ладу-Самару».

Потерпевший довольно точно описал свой двор. Он, и, правда, оказался маленьким, захламлённым обёртками от мороженого и пустыми бутылками. Рядом с дорожкой стояла облупившаяся беседка, а чуть дальше, в углу — ржавая горка без лестницы. Занимался рассвет. В балке радом с домом заливались цикады. Лёгкий ветерок приносил ароматы цветущих деревьев. Тихонечко шелестела свежая листва.

— Вот, моя машина тут стояла! — заявил Петров, указывая пальцем на расцвеченный радужными бензиновыми пятнами асфальт.

Серёгин ещё раз оглядел двор. Вышел на Овнатаняна. С улицы двор был не виден: его закрывал дом. Пётр Иванович живо представил, как угонщик вывел машину. Но вот только, куда он на ней отправился?

Сидоров фотографировал то место, где ещё несколько часов назад стояли пропавшие «Жигули» Петрова. Хозяин «Жигулей» бегал вокруг сержанта, досаждая своими догадками о предполагаемом преступнике. Кого он только не подозревал — даже тёщу. Хотя тёща Петрова даже с тостером была на «вы»…

Закончив фотографировать, Сидоров спрятал фотоаппарат в чехол. Он глянул на разноцветные масляные пятна и подтёки на асфальте.

— Очевидно, у вас протекает маслопровод, — сказал Сидоров.

— Да, у неё всё протекает! — нервно выкрикнул Петров, переминаясь с одной ноги на другую. — Тот, кому вздумалось её украсть — просто дурак!

«А вам тогда она зачем?» — хотел спросить Сидоров, но раздумал.

Вообще, ночка была чудесная. В балке заливались цикады, летний ветерок приносил аромат цветущих деревьев, тихонечко шелестя свежей листвой.

— Придётся поквартирный обход делать! — вздохнул Серёгин. — Иначе ничего не выйдет…

— А если так — выйдет? — подскочил к Серёгину Петров.

— Будем надеяться, что кто-нибудь из ваших соседей в это время не спал, — сказал Пётр Иванович.

И Серёгин с Сидоровым пошли по квартирам. В доме было всего двенадцать квартир. Их обитатели крепко спали в тёплых постельках, и добудиться их оказалось делом не из лёгких. Людям не очень нравилось, когда их поднимал среди ночи звонок, или стук в дверь, в квартиру вваливалась милиция и начинала задавать вопросы. Одни злились и ругались, другие пугались, и мямлили, но никто из них ничего не видел.

— У меня — бессонница, но я пью снотворное и сплю, как убитая, — сказала одна пожилая женщина, жившая на втором этаже.

А в другой квартире, вообще, из-за закрытой двери послышался сонный старческий голос, который лаконично сообщил:

— Макулатуры нет! — потом — удаляющиеся шаркающие шаги.

Дальше продолжать разговор с этим субъектом не представилось возможным.

— Какая ещё макулатура, старый пень! — рассердился Сидоров, и они с Петром Ивановичем стали спускаться по лестнице вниз. Подъезд был чистенький, ухоженный. Никаких некрасивых слов — стены сверкали свеженькой побелкой. Входная дверь была покрашена, и Сидоров чуть не вмазался в свежую краску. Отпрыгнул в последний момент, когда рукав его куртки уже коснулся двери.

Не успели милиционеры выйти из дома, как Петров — тут как тут, со своим любимым вопросом: «Ну, что?». Пётр Иванович только вздохнул и покачал головой.

В соседнем доме повезло не больше. Сонные жители обижались на неожиданные визиты, со сна не могли понять, в чём дело. Из одной квартиры на весь дом раздавался мощный, рычащий со свистом, настоящий «молодецкий» храп. В эту квартиру Пётр Иванович и Сидоров даже и не пробовали стучать — всё равно этого храпуна до утра не растолкаешь. А тётенька, что жила этажом выше, не открывая двери, пообещала… вызвать милицию. Но когда осознала, что милиция уже к ней пожаловала, долго извинялась, а потом рассказала, что слышала, как со двора выезжает машина.

— В котором часу это было? — спросил Серёгин.

— Ох, — охнула тётенька. — Я сквозь сон, так, слышала, а потом — заснула. А сейчас вы меня разбудили. Не могу вам сказать, сколько времени прошло…

— Ночью бесполезно обходить квартиры, — прохныкал Сидоров. — Одни спят, другие — ругаются… Может, утром попробуем?

Пётр Иванович покачал головой.

— Утром поздно будет. Машину уже не найдём.

— Я дал гаишникам план-перехват, — сказал Сидоров. — Послал ориентировку. Может, успеют?

— Поздновато, наверное. Часа два уже прошло, не меньше. Та женщина, соседка, сказала, что слышала, как отъезжала машина, а потом заснула. Фаза глубокого сна, обычно, начинается с двух — трёх часов ночи. А за два часа можно не только сбежать из города, но и продать машину. Надо возвращаться и проверить сводки, не было ли других, похожих, угонов.

Разговаривая, Пётр Иванович и Сидоров совсем забыли про Петрова. В это время хозяин машины бродил тихонечко в сторонке. Но потом не выдержал и перебил рассуждения милиционеров:

— А мне что делать?

— А вы идите домой, — ответил Серёгин. — И не беспокойтесь.

— Как же не беспокоиться? — заволновался Петров. — На чём же я теперь на работу ездить буду?!

— Найдётся ваша машина, не переживайте вы так, — успокоил Петрова Сидоров.

Петров нехотя поплёлся домой.

 

Глава 4. Странные дела

По возвращении в райотдел милиционеров ждал ещё один сюрприз. В дежурной комнате сидела полная блондинка средних лет. Она была чрезвычайно взволнована и громко рассказывала дежурному, сержанту Усачёву, про то, как какая-то машина сбила человека.

— Пётр Иванович, — сказал Усачёв, оторвавшись от протокола. — Похоже, это касается вашего угона, — и протянул протокол Серёгину.

Пётр Иванович взял и пробежал записи глазами. Не понял больше половины: у Усачёва был страшно корявый почерк.

— Хорошо, — сказал следователь женщине. — Пойдёмте в кабинет.

— Угу, — кивнула она. И неожиданно легко для своей грузной фигуры спорхнула со стула и охотно потопала вслед за Серёгиным и Сидоровым.

Женщину звали Антонина Казимировна. Работала она детским врачом в первой поликлинике.

— В котором часу произошло ДТП? — задал очередной вопрос Серёгин.

— Где-то в половине третьего утра, — ответила она. — Я по профессии — врач, я вам уже говорила. А у моей подруги заболел ребёнок, Костенька, хороший мальчик, во втором классе учиться. Она его водила вчера на карусели, а он без свитерка был, и простудился там. Температура подскочила — тридцать девять и два — ужас! Мне пришлось всю ночь просидеть у подруги. А сейчас, слава Богу, — Антонина Казимировна перекрестилась. — Температура спала, и я пошла домой, лекарство принести. У меня осталось немного детского «Панадола» — я его назначаю при простудах, и тут — бух! — и сбили того беднягу.

— Понятно, — тихо сказал Серёгин, оглушённый свалившимся на него обилием информации вместо короткого ответа в одно предложение. — А как выглядела машина?

— Белая… Отечественная, — свидетельница замялась. — Извините, я в моделях не разбираюсь.

— Так, белая… А откуда она выехала?

— Ну, я проходила, кажется, мимо двадцать восьмого дома. Кстати, я там, рядом живу, в тридцатом. И вот, я шла-шла мимо дома, — Антонина Казимировна сильно волновалась, рассказывая. Она всё время теребила свои крупные янтарные бусы. — А там двор такой тёмный… Раньше, помню, фонарь горел, а теперь нет: хулиганьё разбило. Их тут много, дурачков. Так вот, я иду, и вдруг эта машина ка-ак вылетит с того двора! Свернула на Овнатаняна, а там как раз человек какой-то переходил. Машина его сбила и — умчалась. А я — сразу за телефон — скорую помощь вызвала. Этого горемыку увезли в больницу, а я сразу же к вам, в милицию, побежала.

— А в какую сторону потом уехала машина? К центру, или к Макеевке? — спросил Сидоров.

— К центру, к центру! — закивала Антонина Казимировна. — Туда, «наверх»!

Пётр Иванович всё тщательно записал, и, проверив, сказал:

— Спасибо, Антонина Казимировна. Думаю, вы больше не понадобитесь.

— Не за что, — улыбнулась Антонина Казимировна. — До свидания!

Женщина встала и пошла к двери. В своём цветастом платье она очень напоминала большущего пёстрого махаона. Когда Антонина Казимировна открыла дверь, та издала пронзительный скрип.

— Опять петли проржавели… — пробурчал Серёгин.

— Пётр Иванович, — сказал Сидоров. — Насчёт дорожного происшествия. Я знаю одного типа, такой странный чувачок. Он всё вампиров в парке и в балке ищет. Может, он видел что-нибудь. Он там ходит постоянно, играет то в Ван-Хельсинга, то в Антона Городецкого. Хи-хи…

Пётр Иванович пожал плечами. Он не очень-то доверял всяким там «вампироловам». И абсолютно не верил в вампиров. Но в такой ситуации любой свидетель был на вес золота.

— Ладно, тащи своего «Антона», — согласился Серёгин, подшивая в папку протоколы.

Сидоров достал из-за пазухи мобильник. Нащёлкал номер.

— Хэллоу, Миха! — гаркнул сержант в трубку. — Подгони ко мне на базу сейчас, о’кей?

Миха на том конце, видимо, испугался.

— Да ты не дрейфь, Михася, не заметут! — успокоил его Сидоров. — Просто побазарить надо…

Сержант ещё долго разговаривал с другом на молодёжном сленге. Потом спрятал телефон и заявил:

— Сейчас, он подъедет. Только вы не бойтесь, он в «доспехах» своих будет — «дежурит»!

Серёгин хохотнул и сказал:

— Ничего, посмотрим на твоего «Ван-Хельсинга»!

Сидоров вышел встретить Миху во дворе. Через десять минут вернулся. За ним плёлся Миха — «Ван-Хельсинг». Выглядел он действительно странно. На нём был камуфляжный костюм и такая же кепка. За спиной болтался болотного цвета рюкзак. А с шеи свисал большой армейский бинокль, фотоаппарат-полароид и ещё какая-то штуковина, напоминающая прибор ночного видения. Миха был подпоясан поясом-патронташем, из которого вместо патронов торчали туповатые деревянные (осиновые, ли?) колья. А его кепка была утыкана неохолюзными ветками с подвявшими кленовыми листьями. Возраст Михи был непонятен: на его подбородке, лбу и щеках красовалось по три жирных чёрных полосы, нарисованные, по всей видимости, пальцами. Дополняли картину большие, толстые круглые очки. Миха был близорук. И — чрезвычайно растерян. Войдя, он даже забыл поздороваться. А только озирался и глуповато моргал из-за очков испуганными голубыми глазками.

— Ну что ж, садитесь, — Пётр Иванович показал гостю стул и достал бланк протокола.

Миха что-то промычал и осторожненько присел на краешек стула, словно тот был из хрусталя.

Серёгин расписал ручку на уголке отрывного календаря и спросил фамилию Михи.

— Брузиков Михаил Никитович, — всё ещё растерянно промямлил Миха.

Когда Пётр Иванович поинтересовался местом его работы, «Брузиков Михаил Никитович» сначала растерялся ещё больше, даже икнул. Но потом оживился и рассказал, что днём работает администратором в компьютерном клубе, а ночью…

— А по ночам я ловлю вампиров, — сообщил он. — Хобби такое.

— И сколько вы уже поймали? — улыбнулся Пётр Иванович.

— К сожалению, пока нисколько, — помрачнел Миха. — Кроме комаров… Их тут целые тучи носятся, искусали всего…

«Так я и знал!» — подумал Серёгин.

— Так вот, чего мы, собственно, вас пригласили, — продолжил он. — Буквально несколько часов назад тут недалеко угнали машину, и преступник сбил человека…

— Это не я… — побледнел Миха.

— А я и не говорю, что это вы. Просто Саня мне сказал, что вы там неподалёку… кхе… ловите вампиров. Не видели ли вы чего-нибудь странного с четырёх до пяти утра?

Миха задумался.

— М-м, я был в балке…

— Не заезжал туда кто-либо на автомобиле?

— Не, не заезжал, но я, действительно, видел! Вернее, сначала слышал. Крик какой-то, визг тормозов… Я из балки вылез и увидел, как по Овнатаняна тачка, как ракета, пронеслась. Вжжжик!

— Куда поехала?

— Туда, в город! — Миха неопределённо махнул рукой. — Я ещё так удивился, куда это типочек рванул…

Сидоров всё ёрзал на стуле. По его виду было понятно, что у сержанта накопилась целая куча мнений по поводу загадочного ДТП. И вот, сейчас он вывалил всё наболевшее на Серёгина.

— Пётр Иванович! — подлетел Сидоров к следователю. — У меня есть предположение! А что, если не было никакого угонщика?

— Как это — не было? — удивился Серёгин. — Куда же тогда машина девалась?

— Не было, — сказал сержант. — Потому что у Петрова могли быть счёты с тем, сбитым. И Петров мог сам взять свою машину, переехать того, а потом оставить её где-нибудь и вернуться домой. А потом — заявить об угоне! Помните, как он всё стонал, какая она у него поломанная и старая? Такой драндулет и бросить не жалко.

— А что, отличное предположение, — заметил Пётр Иванович, — Петров сам специально сбил человека. У него был мотив. Возможно. Ссора какая-нибудь, жена изменила, денег задолжал — мало ли, что! А потом решил переложить свою вину на несуществующего преступника.

— Ага, — кивнул Сидоров.

— Вот что, Саня, — серьёзно сказал Серёгин. — Сейчас нужно проверять любую догадку. Айда к потерпевшему, в больницу!

Пётр Иванович остался в райотделе, а Сидоров на служебной машине отправился в больницу Калинина. Сержанту повезло: потерпевший отделался лишь ушибами и переломом ноги. Он был в сознании и довольно словоохотлив. Узнав, что Сидоров из милиции, он обрушил на него целый шквал недовольства и подозрений.

— Есть у меня братик двоюродный! — заныл пострадавший. — Погодин Леонид он называется. Живёт в Белоруссии, в Гомеле. Приезжал ко мне на прошлой неделе! Такими жадными глазами смотрел! Такими жадными, уй-юй-юй-юй-юй! Это он, наверное, и бахнул по мне тачкой! От зависти, понимаете? Ну да, меня в должности повысили, я теперь — пи-ар-менеджер, а он — как был грузчиком, так и остался! Не виноват я, что Лёнька тупой, как пробка!

Сидоров всё записывал. Только он хотел спросить про Петрова, как пострадавший опять запричитал:

— Или дядька жены ещё, Вячеслав Феклистович, тоже хорош гусь. Он тоже в Гомеле живёт. И завидует! Сколько скандалов уже было! Он жену против меня накручивает, что бы развелась и половину имущества отсудила у меня. А теперь вот, убить решил, что бы ей всё по наследству досталось, а он потом продаст и денежки захапает! Не думайте, что я — мнительный профан. Я каждый день смотрел «Час суда», я знаю, как разводятся!

Наконец, Сидорову удалось вставить слово.

И тут его гипотезе про угонщика — фантома пришёл конец. Оказалось, что среди родственников и знакомых пострадавшего пи-ар-менеджера Форелько нет никого по фамилии Петров. И никого, кто бы имел белые «Жигули». Сидоров ещё поспрашивал пострадавшего про его родственников из Гомеля. Записал их имена, адреса, место работы. Ещё спросил о коллегах Форелько, нет ли среди них каких-нибудь завистников, или конкурентов.

— Разве что, Гулькин, — сказал пострадавший. — Мы с ним в университете учились. Я пошёл на повышение, а он всё курьером бегает. Он мог, а больше я не знаю…

Из больницы Сидоров вышел слегка подавленный, но духом не падал, ведь у него набрался некоторый круг подозреваемых, которых надо было проработать.

 

Глава 5. Где логика?

Серёгин ещё раз позвонил в ГАИ, сказал, что угнанная машина уехала в сторону центра. Потом Пётр Иванович взялся за сводки. Он вытащил несколько пухлых папок — описания преступлений и несчастных случаев за последние полгода.

Угонов машин за полгода набралось, чуть ли не три десятка. Но в основном угнаны были «крутые» иномарки: джипы, «Лексусы», «БМВ», «Альфа-Ромео» попалась… Несколько случаев были раскрыты. Но Серёгина не интересовали иномарки. Тут было совсем другое дело. Угнана старая, поцарапанная развалюха — «шестёрка». Машина совсем не «крутая», даже наоборот. И поэтому Пётр Иванович из всех случаев выбрал именно те, где имели место угоны именно старых машин. А вот таких оказалось совсем немного: всего три. Два раза — «Москвичи» и один раз — старенькая серенькая «Волга». Все три машины на своём веку успели и воду переплыть, и огонь потушить, и протиснуться через медные трубы. Один «Москвич» был с севшим аккумулятором. Но, все машины были найдены. «Москвич» с севшим аккумулятором обнаружили прямо посреди улицы Зверькова. Это — аж в Пролетарском районе, а угнан он был в Киевском, тоже не ближний свет. На машине отсутствовал номер, и были следы замены запчастей. Но ни одна деталь не пропала. Целыми оказались даже фары и магнитола. Второй «Москвич» и «Волга» нашлись в урочище Кучерово. Правда, на разных концах его и с интервалом в полтора месяца. На «Москвиче» оказался совсем другой номер — от давно разбитой, списанной с картотеки машины. Так же обнаружились следы снятия, или замены запчастей. Но всё опять было на месте — только вентилятор исчез. И притащили этот «Москвич» из Петровского района. «Волга» же была перекрашена из серого в голубой цвет. Номер к ней прицепили от «Москвича» с севшим аккумулятором, а запчасти снимались, как и у двух других машин. «Родом» «Волга» была с Пролетарки.

Прочитав всё это и выписав аккуратненько на бумажку, Серёгин удивился. Получалось как-то нелепо. Зачем перекрашивать, менять номера? Что бы просто выкинуть? И зачем, спрашивается, снимать детали и ставить их на место? Ведь ни в одном автомобиле ничего не пропало — только вентилятор этот дурацкий! Цель угонов абсолютно непонятна. Кто только мог так странно, глупо поступить? Подростки, что ли? В суперменов играли малыши? Побаловались и выбросили? Надоела игрушка? А красить зачем? И номера менять? И почему все машины выкидывались именно в Пролетарском районе? Не там ли живут наши угонщики?

Размышления Серёгина прервал пронзительный скрип открывающейся двери. Следователь оторвался от своей бумажки. В кабинет вошёл унылый Сидоров. Пётр Иванович сразу понял, что сержант ошибся со своей гипотезой. Если бы Сидоров оказался прав, то был бы сейчас довольный, как три слона.

 

Глава 6. Свет во тьме

— Ошибся я насчёт Петрова, — грустно сказал Сидоров, садясь на стул.

— Посмотри, лучше, что я в сводках нашёл, — Серёгин протянул сержанту бумажку. — Очень любопытно.

Сидоров прочитал. Пожал плечами и хихикнул.

— Ну и ну! — сказал сержант. — Больные они, что ли? Хобби новое нашли — вместо аниме и календариков?

— Какие календарики? — не понял Пётр Иванович.

— Да это я так, образно говорю, — объяснил Сидоров. — И чего это они ради одного вентилятора целых три машины украли? Выбирали, что ли?

Потом сержант взял сводки и принялся их перечитывать. Причём читал всё. Что попадалось, не только про угоны. И это сослужило ему службу.

— Пётр Иванович! — выкрикнул Сидоров и подпрыгнул на стуле. — Смотрите!

Сержант вскочил и закружился по кабинету, читая на ходу:

— Второго марта две тысячи восьмого года был убит преступный авторитет по кличке Рыжий… Настоящее имя такое-то, родился… тра-ля-ля…

— Что это? Причём здесь авторитет? — удивился Серёгин.

— Вот тут написано, — Сидоров подошёл и сунул сводку под нос Серёгину. — Вот тут написано, что на месте преступления видели ту же «Волгу», которую в Кучеровом нашли!

Пётр Иванович рывком выхватил у сержанта сводку и стал читать: «… Преступники скрылись на голубой „Волге“ старой модели, номер такой-то», от «Москвича», кстати.

— А ну-ка, ну-ка… — проговорил Серёгин, листая страницы.

Оказалось, что оба «Москвича» были замешаны в «мокрых» делах. И убиты в обоих случаях авторитеты, «воры в законе». Один был Сёма (Семён Семёнович), а второй — Короткий (Владимир Коротких). Ни одно убийство, естественно, не раскрыто. Такие вещи, обычно, не расследуют: «заминают» от греха подальше.

— Молодец, Саня! — похвалил сержанта Пётр Иванович. — Кажется, ты пролил свет на наше дело. Кстати, что ты нарыл в больнице?

Сидоров рассказал про родственников Форелько. Пётр Иванович сказал, что их всех следует проверить. Ведь насчёт убийств они с Сидоровым могли и ошибаться. Поэтому Сидоров решил отправиться в Белоруссию и отыскать Леонида Погодина и Вячеслава Феклистовича. Пётр Иванович тем временем проверит курьера Гулькина и разберётся, всё-таки со всеми убийствами.

 

Глава 7. Взлёты и падения Степана Ведёркина

Праздники Первого мая не принёс радости Стёпе Ведёркину. Утром он поругался с матерью. Галина Анатольевна собиралась к сестре, Стёпиной тётке, на целых два дня. Стёпа же не хотел, сочинял отговорки. В конце концов, Галина Анатольевна уехала сама, сказав сыну на прощание, что он — «идиотский ребёнок» (хотя ему было уже двадцать два года). Стёпа только плечами пожал, и снова улёгся в постель. Проспал до часу дня. Встал разбитый. Весь день промучился: сроки поджимали, завтра надо было, как штык, к семи утра привезти Гарику старую машину. Стёпа уже успел тысячу раз пожалеть о том, что согласился на эту работу. Вообще, Ведёркин не был храбрецом, а тут надо было рисковать чуть ли не каждую минуту! Стёпа порылся в холодильнике. Обнаружил вчерашние сырники. Сжевал их прямо так, холодными и без сметаны. Грязную тарелку Стёпа бросил в раковину и даже не подумал вымыть. Расхлябанно, вразвалку, прошествовал из кухни в комнату. Плюхнулся на диван и включил телевизор. По всем каналам передавали праздничные демонстрации и концерты. Какие-то детишки бездарно прыгали по сцене под народную музыку, постоянно сбиваясь с ритма.

— Ух! — поморщился Стёпа и выключил телевизор.

До шести вечера Стёпа слонялся, ничего не делая. Потом пообедал борщом и котлетой. Добавив в раковину ещё две тарелки, Стёпа минут десять бродил по пустой квартире, а потом решил пойти на улицу. Возле дома гулять не хотелось: там было полным-полно знакомых. Не столько его собственных, сколько матери — надоедливых, брюзгливых старушенций, которые всё время нудят и учат жить. Чтобы не попасться им в лапы, Стёпа сразу же поехал на площадь Ленина. Погода выдалась чудесная: светило солнышко, весело шуршали листиками деревья. Птички заливались беззаботными трелями. Вчерашнего ливня — как не бывало. Только кое-где остались маленькие тёплые лужицы, да и земля ещё была сыровата.

На площади Ведёркин проболтался до самой ночи, подрался с каким-то пьяным, получил фингал. После салюта Стёпе вдруг захотелось домой, подальше от толпы и шума. На маршрутки уже успели выстроиться длиннющие очереди. На такси не хватало денег: потратил на пиво, сигареты и чипсы. Потоптавшись немного в хвосте очереди, Стёпа решил идти пешком. Витрины магазинов провожали его весёленькой цветной подсветкой. Стёпа спустился к Кальмиусу. Навстречу ему катилась подвыпившая компашка студентов.

— Эй, Вася, ты чо? — крикнул один из них.

— Я не Вася… — угрюмо буркнул Стёпа.

Студентам было не до него. Они просто шли дальше, оглашая улицу смехом и выкриками. Стёпа перешёл мост. Сначала хотел завернуть на набережную, но побоялся: там часто шатаются всякие бандюги и наркоши, а он, Стёпа, не умел драться. Поэтому Стёпа пошёл дальше, по Ильича. Прошёл мимо салона «Пежо» и шикарного мебельного магазина «Интерио», где никто никогда ничего не покупал и не купит — дорого. Потом были какие-то серые недостроенные дома, похожие на рыбьи скелеты, сверкающие огнями супермаркеты «Домотехника» и «Амстор». Стёпа шёл по стороне больницы Калинина, где ещё сохранился советский выбитый и выщербленный асфальт. Прямо посреди дороги попадались люки, заваленные увесистыми каменными тумбами, а иногда и открытые. Потом Стёпа свернул на улицу Марии Ульяновой. Позади остался закрытый «Фокстрот». Полыхало синими и красными огнями казино «Зигзаг», где проводили время азартные богачи. Живая изгородь из туй вокруг казино мягко благоухала. Правда, больше половины туй следовало выдернуть: они не принялись, и стояли сухие и жёлтые.

Стёпа вышел на улицу Овнатаняна. Хотел пойти ночевать к другу Вадиму, но в темноте заблудился и попал в незнакомый двор. Дворик был тесный, грязноватый. Кое-где виднелись силуэты детских турников. Возле дорожки торчал единственный фонарь, но он был разбит и тёмен. И тут Стёпа увидел машину. Это били старенькие, поцарапанные «Жигули» — «шестёрка». В яблочко! Стёпа посмотрел на дом. Ни в одном окне не горел свет. Жильцы спали, или их не было дома. Пора. Он тихонечко подошёл к машине и аккуратненько, по-слесарному, взломал дверцу. Сигнализация пискнула лишь один разочек, тоненько и жалобно. Угонщик отлично разбирался в автомобилях, и сразу же оборвал нужный проводок. Стёпа уселся в водительское кресло и завёл мотор. Потом задним ходом выехал со двора, развернулся и поехал назад, к центру. Вдруг, откуда ни возьмись, на дорогу выскочил какой-то человек. Стёпа думал о своём, поэтому заметил пешехода слишком поздно. Он со всей силы вывернул руль влево, стараясь объехать человека, но всё же зацепил его крылом. Тот вскрикнул. Стараясь не смотреть назад, Стёпа поддал газу.

Гарик будет ждать его с машиной в парке Ленинского комсомола. На машине до парка он доедет минут за пятнадцать. Стёпа решил нигде не задерживаться. Часа через два автомобиль уже будет в розыске. Как ветер, «Жигули» домчались до парка. В это время, под утро, дороги свободны. ГАИ нет. На такой дороге и Шумахера обогнать — раз плюнуть. Но Шумахер не живёт в Донецке. Он, наверное, и не знает про существование подобного города…

В парке Ленинского комсомола нормально, безопасно гулять можно было только возле Монумента Освободителям и гостиницы «Виктория». Там были ухоженные газончики, симметричные клумбы, удобные дорожки, новые лавочки, детская площадка, фонтан и кафе. А вот, если пройти дальше, вглубь, то там парк постепенно превращается в лес. На кривых и извилистых тропинках человек мог запросто заблудиться. Люди по этим тропинкам никогда не ходили. А если и попадались, то такие, которых следовало бы обходить десятой дорогой.

Стёпа въехал в парк. По правилам машину надо было оставить на парковке. Но, проигнорировав это правило, Стёпа направил ворованного «коня» дальше, под круглый знак с перечёркнутой машинкой. Миновав несколько аллей с мемориальными досками, угонщик повернул «Жигули» в заросли. Машина затряслась на кочках. Заехав в глушь, «Жигули» остановились перед упавшим деревом. Стёпа решил не выходить в «лесную» неизвестность. Запер все дверцы изнутри и решил соснуть часок-другой. Разбудил Ведёркина рокот мотоциклетного моторчика. Он приоткрыл один глаз и увидел в зеркале заднего вида… Нет, не мотоцикл — мотороллер. Неуклюжий такой, синенький. Мотороллер притормозил у какого-то каменного круга, что торчал из-под земли. Наверное, бывший люк. Со «стального ослика» суетливо слез Гарик. Нараспашку весь, без шлема, растрёпанный.

— Молодец, Стёпка! — выпалил он на бегу. — Клёвого «мустанга» достал!

Гарик хлопнул Ведёркина по плечу, и вручил ему плоский газетный свёрток. Стёпа не спеша, повертел свёрток в руках и собрался разворачивать.

— Ты — дура-ак! — сморщился Гарик. — Прячь скорее, дома посмотришь!

Гарик белочкой заскочил в «Жигули» и завёл мотор.

— Можно, я на твоём мотороллере домой поеду? — крикнул ему Стёпа.

— Нет, сожги его — ворованный! — ответил Гарик и ретировался с места встречи.

Стёпа знал, что в свёртке деньги. Теперь он свободен и богат. Но всё же, на душе у Стёпы скребли не кошки, а горные львы. Его неотступно преследовали горькие мысли о том непутёвом пешеходе, который угодил под угнанные «Жигули». Стёпа был новичком в деле угонов, и ему было плохо и страшно.

Мотороллер Стёпа сжёг, хоть жаба и давила. Понурый, с громаднейшим чувством вины, он побрёл домой пешком. И поклялся больше никогда не якшаться с Гариком. Стёпа добрёл до проспекта Гурова, а там сел на одиннадцатый троллейбус.

Вот так «Жигули» Петрова и уплыли из рук Петра Ивановича и Сидорова.

 

Глава 8. Первые и вторые трудности

1. (Приключения Серёгина в городе Донецке).

— Ну, сколько можно?! Глотки бы им всем позатыкать! Тоже мне ещё, певица задрипанная! Поймать бы… Чертей таких бы дала, что родная мать не узнала бы! Всему дому кровь портит!

— Это твои вопли и мерзкое лязганье по батареям всем кровь портят, а девочка — не при чём!

— Да что ты понимаешь, курица ощипанная!

— Захлопни свою гадючью пасть, ведьма подколодная!

И ещё множество других слов, слившихся в глухой, нервирующий гул, похожий на рокот далёкого водопада. Пётр Иванович поднялся с кресла и подошёл к окну. Две его соседки, пожилая и пышная, как сдобный кекс Изольда Макаровна и такая же пожилая, но тощая, как щепка Марфа Тимофеевна снова препирались друг с дружкой на свою любимую тему. Изольда Макаровна извергала свои громы и молнии на двенадцатилетнюю черноглазую Олю — девочку с первого этажа, а сердобольная Марфа Тимофеевна защищала её. Считалось, что эта самая Оля всё время поёт песни, подражая, то ли Селин Дион, то ли ещё кому-то… По мнению Изольды Макаровны, её пение раздражает весь дом. Хотя, сказать по правде, весь дом раздражает именно эта старая ворона. Своим противным карканьем, стуком по батареям и постоянными жалобами в ЖЭК она, наверное, замучила даже деревья во дворе. Что же касается Оли, то Серёгин часто видел её играющей возле дома. Играла она всегда одна, и у неё не было кукол. Редко, когда от неё можно было услышать хоть четверть слова. Только поздоровается шёпотом и снова вернётся к своему занятию. Не то, что бы петь на весь дом! Пётр Иванович, кстати, ни разу не слышал, как Оля поёт. Да и что она, вообще, поёт. Всё та же Изольда Макаровна частенько говорила, что девчонка развлекается, оббивая камнями и палками и без того крошащийся фундамент их полуаварийного дома. Однако все давно знали, что это — враньё, а фундамент оббивает восьмилетний хулиган Эдька, внучек самой Изольды Макаровны. Серёгин вздохнул и отошёл от окна. Стрекотня бабуль раздражала и мешала думать. Вообще, мерзко, когда попадаются такие вот склочные соседи. Ещё у Петра Ивановича был другой, вечно пьяный сосед, который на любой стук выскакивал в подъезд неглиже и с нечленораздельным возгласом: «Водка кончилась, я сегодня трезвый!» громогласно захлопывал дверь перед носом посетителя (если таковой был)…

Дело всё ещё не клеилось. Кому сдались те «Жигули» дурацкие и зачем?!

Сегодня Пётр Иванович решил поехать в Пролетарский район. Он хотел зайти в опорный пункт и попросить у участкового списки лиц, которые состоят на учёте, что бы выбрать из них тех, кто мог бы угнать машину. Правда, списки можно было получить по факсу, но Серёгин хотел лично пообщаться с участковым.

Опорный пункт находился на улице Большая Магистральная. Притормозив около серого трёхэтажного здания, Пётр Иванович вылез из служебной машины и приблизился к двери под табличкой «Опорный пункт». Поднявшись по отбитым кое-где ступенькам, Серёгин открыл дверь и зашёл внутрь. Подошёл к кабинету участкового.

А там шёл допрос с пристрастием. На ветхом стуле сидел какой-то мужичок. Лысоватый. Пьяненький. Типичный. Мужичок виновато смотрел в угол и плаксиво бормотал:

— Я выкинул ёлку в окно, а она повисла на дереве, прямо перед окном моего соседа. А ему вдруг почудилось, что где-то селёдкой пахнет, и он подумал, что это — от моей ёлки селёдкой пахнет. Заявился ко мне домой, начал на меня орать, а я сказал, что ничего не знаю. Он вызвал милицию, вы представляете?

Участковый всё это терпеливо выслушал, но потом вдруг озверел:

— Какая ёлка?! Какая селёдка?! На дворе — май-месяц! За что вы хотели зарезать Сорокина?!

На лице мужичка появился испуг. Он вместе со стулом отодвинулся от напиравшего на него участкового и еле слышно промямлил:

— Я никого не хотел зареза́ть. Это всё ёлка. Из-за неё…

— Поливаев! — взревел участковый. — Говори!

И стукнул кулаком по столу. На столе стоял будильник, пластмассовая подставка для карандашей и засиженный мухами синенький телефончик. Всё это задрожало и жалобно зазвенело от обрушившегося на старый стол медвежьего удара. Серёгин не решался помешать такому интенсивному допросу. Он скромненько стоял в стороночке, ожидая развязки и боясь попасть под горячую руку разъярённого участкового.

— Я же говорю, я выкинул ёлку, а ему показалось, что она селёдкой воняет… — начал, было, Поливаев.

— Говори правду! — отрезал участковый и ещё раз стукнул кулаком, от чего лежавшая рядом с синеньким телефончиком кипа исписанных бумаг разлетелась по всему столу.

— Это и есть — правда, — хныкал Поливаев. — И где вы только эту чушь выцарапали? Не собирался я его зареза́ть!

— Приведите потерпевшего! — во всю мощь своих неслабых лёгких рявкнул участковый.

Тут же невысокий сухонький милиционер с погонами сержанта вывел откуда-то из темноты другого мужичка. Мужичок не успел даже сесть, как участковый выкрикнул ему:

— Сорокин, а ну, расскажите, чем Поливаев вам угрожал?

— Ножом, — ничуть не смутившись, ответил Сорокин. — Этот субъект заманил меня к себе, заставил выпить, а потом ушёл на кухню, и вынес нож, вот такой, — потерпевший расставил ладони сантиметров на тридцать. — Или нет, такой, — и показал все шестьдесят.

— Брешешь! — фальцетом пискнул Поливаев, и вскочил со стульчика.

Соседи готовы были уже сцепиться в драке, но участковый богатырским плечом оттеснил Поливаева обратно, на стульчик. Сухонький сержант оттащил отчаянно махавшего кулаками Сорокина.

— Убийца! — пропитым баритончиком визжал Сорокин.

— Не бреши! — пищал Поливаев, норовя выскочить из-за шкафа-участкового и дать соседу в глаз.

— Уведите обоих, — устало сказал участковый и опустился в своё залатанное кресло.

В кабинет зашёл ещё один милиционер, ухватил под руку взлохмаченного, ругающегося Поливаева и вывел в коридор. Сухонький вытащил упиравшегося Сорокина.

Лишь тогда Пётр Иванович решился выйти из своего уголка и обратиться к участковому. У того была очень необычная фамилия — Подклюймуха.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровался Пётр Иванович с участковым.

— Здравствуйте, — ответил Подклюймуха. — Чем могу быть полезен?

Серёгин представился и объяснил цель своего визита. Участковый полез в сейф и достал папку.

— Вот, — сказал он, положив папку на стол перед Петром Ивановичем. — Тут все голубчики. Я их по характеру преступлений разложил. Вот эти пятеро уже угоняли машины, или пытались это сделать.

Подклюймуха раскрыл папку и вытащил пять дел. Серёгин пролистал их. Выбрал одно, с фотографией беленького худенького паренька. «Коровкин Владислав Тимурович» — значилось под фотографией.

— Что вы о нём скажете, Дмитрий Станиславович? — спросил Серёгин.

— Коровкин? Мопед спёр, — ответил участковый. — Чтобы продать. Ну, не учится нигде, подрабатывает, где попало, выпивает. Живёт с сестрой. Родители умерли. Сестру зовут Катя. Она в магазине «Юта» работает продавцом.

— А этот? — Серёгин показал другое дело, где на фотографии красовался холёный розовощёкий детина.

— Ой! — сморщился Подклюймуха. — Пищенко… Я не знаю, какого рожна ему надо! Отец — бизнесмен, мать — адвокат. Катается, как сыр в масле. Всё у него есть — и жратва, и шмотки! Но «Мазду» стянул с дружком своим, вот с этим, Свеклухиным, — участковый достал ещё одно дело. Просто так, чтобы покататься. Они в столб въехали и сбежали, когда тачка «закипела». Но я их всё равно выловил! Свеклухин тоже не бедняжка: папаша — архитектор, мать — домохозяйка. Терпеть не могу богатых мальчиков!

Серёгин подробно расспросил о каждом из угонщиков и, поблагодарив участкового, отправился их отрабатывать.

2. (Приключения Сидорова в городе Гомеле).

А Сидоров ехал в Беларусь. Позади оставались города и деревни. Погода не подвела: небо было ясное, ветерок лёгенький. У Сидорова в кабине играло радио. И сержант даже подпевал знакомым песням. На дороге было мало машин, всего две, или три штуки. Ехали быстро.

Большая часть пути уже осталась позади: Сидоров миновал Сумы. Не смотря на то, что за окнами полз нуднейший из пейзажей: поле — полоска деревьев — поле, у сержанта было отличное настроение. Потому что, по его мнению, в Гомеле и должен был быть ответ на главный вопрос: кто угнал «Жигули» Петрова и зачем. Но вдруг остановка. Какой-то пастух выгнал на шоссе стадо коров. Сидоров нажал на тормоз. Бурёнки двигались медленно: от жары они разленились. Пастух стегал их длинным хлыстом, кричал что-то, бегал из стороны в сторону. Но это мало помогало. Коровы упрямились и недовольно, сердито мычали. Прошло не меньше часа, пока последняя корова, размахивая хвостом и пыля, перешла через шоссе на другую сторону. Сидорову не терпелось поскорее нажать на газ и поехать. Он ёрзал на сиденье, руки бродили по рулю, а нога не покидала педали газа. Однако пришлось ещё подождать, пока пыль осядет…

На границе образовалась солидная очередь. И стояли они, похоже, долго и без продвижения. Некоторые водители вышли из кабин. Стояли на улице, курили и ругались. Другие курили и ругались прямо в кабинах. Один бродил по обочине и курил. Ещё один бросил сигарету и отправился за кустик. Сидоров не курил, но ругался. Радио выключил: раздражать начало. Кто-то сказал, что на таможне перерыв, или выходной. Тогда Сидоров вспылил: стукнул по рулю двумя руками и громко чертыхнулся. Как же, он тут стопорится, сидит, прозябает, а в Гомеле в это время!.. Однако сержант быстро взял себя в руки.

Очередь Сидорова подошла глубокой ночью, даже, кажется, уже под утро. Часы на магнитоле высвечивали три, или четыре часа. А если учесть, что он встал в эту очередь в «19:23», то проторчал сержант в ней почти полусуток. За это время Сидоров успел сделать некоторые выводы о работе таможни. А именно, что пропускают они не всех и не сразу.

— Ваши документы! — рявкнул усатый громила, протянув богатырскую ручищу.

— Вот, — Сидоров отдал всё, что у него было.

Тот выхватил, надвинул очки на широкий хохляцкий нос.

— Выйдите из машины, — приказал ещё один, подошедший с другой стороны. И лицом, и повадкой он напоминал робота.

Сидоров вышел. Откуда-то взялись ещё трое. И они все, вместе с «роботом», обшарили все закоулки его старенького голубого «Москвичика». Толстый-усатый штудировал каждую бумажечку. Сидоров топтался, не зная, что сказать.

— Хм… — густо хмыкнул он, сдвигая очки на кончик носа. — Что-то у вас не так…

— А? — удивился Сидоров.

— Пройдёмте! — выплюнул толстяк.

Сидоров икнул:

— Н-но?..

— Пройдёмте, пройдёмте! — вторил «робот» и ещё и подтолкнул Сидорова в спину.

Ошарашенный, сержант, молча, поплёлся за ними. Шли по тропинке. Вскоре за соснами замаячило приземистое одноэтажное здание. Над его коричневой деревянной дверью значилось: «Таможенный пост № 3». «Робот» открыл дверь.

— Входите.

Сидоров поднялся по ступенькам. На трёх ступеньках споткнулся четыре раза. Вошёл. Внутри было темно и сыро. Пахло плесенью. Сидоров не успел ничего рассмотреть, как перед ним распахнулась следующая дверь.

— Сюда, — механически показал «робот».

Сидоров сделал шаг из темноты коридора в свет кабинета. Кабинет был заурядный. Обои старые. Мебель — тоже. Большую часть площади занимал письменный стол. За столом сидел дородный седовласый майор.

— Садитесь, — майор указал на стул.

Сидоров тупо сел.

— Сигарету? — поинтересовался майор.

— Я-а н-не курю… — выдавил сержант.

Мимо него просвистел усатый. Отдав честь, он шваркнул на стол перед майором документы Сидорова.

— Подделка, — коротко пояснил он.

— Как это?! — возмутился Сидоров. — Я же сержант милиции! Сидоров Александр Александрович, уголовный ро…

— Не кипятитесь, — спокойно перебил майор. — Сейчас мы пошлём запрос и всё выясним.

— Но, что тут выяснять? — Сидоров встал. — Вот, удостоверение, — он откопал его в куче других документов и протянул майору.

Майор, молча, взял и, не глядя, отложил.

— Садитесь, садитесь, — бесстрастно повторил он.

Делать было нечего. Сидоров сел. За его спиной безмолвно стоял «робот». Майор взял лист бумаги и ручку.

— Сидоров Александр Александрович, говорите? — спросил он.

Сержант кивнул. А майор записал.

— И в каком же отделении милиции вы работаете?

— В Калининском районном, — ответил Сидоров.

Майор опять записал, а потом минут пять что-то списывал с документов сержанта. А Сидоров обалдело наблюдал, хлопая глазами. В зарешеченное окно заглядывали тёплые и приветливые утренние лучи. Разлапистое растение на грязноватом подоконнике цвело. Сквозь приоткрытую форточку в кабинет вливался сосновый аромат, и неслись заливистые трели скворцов. В природе всё было отлично, но…

Майор прекратил писать и отложил ручку. Придвинулся к компьютеру.

— Сейчас, я пошлю запрос в ваше Калининское районное отделение и всё про вас узнаю.

— Я спешу… — промямлил Сидоров.

— Как ответ придёт, так мы вас и отпустим, — майор указательным пальцем тыкал в клавиатуру, набирая по одной букве за несколько минут. — Может быть, — «обнадёживающе» прибавил он.

— А когда придёт этот ответ? — осведомился Сидоров.

— Может, сейчас прямо, а может и через неделю.

— Не-де-лю! — Сидоров обвис на стуле…

3. (Приключения Серёгина в городе Донецке).

Первым Пётр Иванович решил отработать Коровкина. Поэтому от Подклюймухи следователь отправился прямо в магазин «Юта», где работала его сестра. Магазин находился недалеко — на углу улицы Пролетарской и Раздольной. Он был небольшой, но светлый и уютный. Сначала «Юта» была крошечной, но постепенно к ней пристроили ещё два отдела. Об этом расширении напоминала разноцветная плитка на полу магазина. Возле входа, на стенке висело большое зеркало. Посетителей было немного. Возле отдела игрушек, в котором работала нужная Серёгину Коровкина, стояла одна пожилая дама в стандартной одежде для пожилых дам: красная блузка и чёрные брюки. Она усиленно крутила в руках игрушку: щекастую куклу на пони.

— А что, пупс от лошадки не отдирается? — скрипуче изрекла она, брякнув игрушкой о прилавок.

— Э-э-э… — Коровкина пришла в замешательство. Затем покачала головой.

— Какая скучная и отупляющая игрушка! — грубовато сунув пупса Коровкиной, дама удалилась, еле волоча ноги, обутые в туфли на высоких каблуках.

Коровкина выглядела блёкло и устало. Пупс на лошадке — захватанно. Наверное, дама была не первой, кто вернул его назад, узнав, что он «от лошадки не отдирается»…

— Здравствуйте, Екатерина Тимуровна, — поздоровался с Коровкиной Пётр Иванович.

Коровкина, увидав его удостоверение, вся сжалась, побледнела.

— Что-то с Владиком? — испуганно пролепетала она.

— Нет, нет, — возразил Серёгин. — С вашим братом всё в порядке. Я просто хотел узнать, с кем он дружит, какой образ жизни он ведёт. Работает? Учится?

— О-он что-то сделал? Опять угнал? — всхлипнула Екатерина. На глазах у неё выступили слёзы.

— Нет, пока он ничего не угнал, не волнуйтесь, — успокоил Коровкину Пётр Иванович. — Я просто хочу побольше узнать о вашем брате, что бы окончательно исключить его из списка подозреваемых.

Коровина расплакалась.

— Понимаете, — выдавила она. — Владик пропал.

— Как пропал? — удивился Серёгин. — Когда?

— Месяц уже домой не приходит, — Коровкина носовым платком размазывала по круглому лицу слёзы и косметику.

Серёгин обеспокоился. Подклюймуха ничего не говорил о пропаже Владислава.

— Вы заявление в милицию писали? — спросил он.

Коровкина замотала головой в клетчатой пилотке.

— Не писала, — ответила она. — Я думала, что Владик вернётся домой, что он у друзей ночует. У него девушка была, я думала, он у неё живёт… — Екатерина снова разрыдалась и спрятала лицо в платок.

— Вот что, Екатерина Тимуровна, — сказал Пётр Иванович, подумав. — Сейчас вы отпрашиваетесь с работы, и мы с вами едем к Подклюймухе. Вы пишите заявление о пропаже брата.

4. (Приключения Сидорова в городе Гомеле).

Однако Сидорову повезло. Ответ из райотдела пришёл через десять минут после того, как майору удалось закончить и отослать запрос. То есть, через час все уже извинялись перед Сидоровым, вернули ему документы и учтиво проводили до «Москвича». Больше всех расшаркивался усатый, чья фамилия была Онопко. Он сбивчиво, с большим количеством паразитов типа «вы понимаете» и «как бы» объяснил Сидорову, что какие-то мошенники по фальшивым милицейским документам провозили какую-то контрабанду, он по недосмотру принял сержанта за одного из них… В общем, часа через полтора Сидоров смог продолжить свой путь. Правда, настроение у него заметно ухудшилось, да и сон начинал смаривать.

В Гомель Сидоров приехал ужасно сонный и скучный. С трудом отыскав в незнакомом городе гостиницу «Сож», сержант, не обращая внимания ни на что вокруг себя, завалился спать. Даже туфли не снял.

Проснулся Сидоров только под вечер. «18:23» — тонко пищали зелёные цифры на часах «Электроника — 5». Сержант слез с кровати. Чего ему ужасно не хотелось: хотелось только спать и спать до завтра. Но Сидоров заставил себя подняться и даже сжевать бутерброд с копчёной колбасой. Выкарабкавшись, наконец, из сонной ямы, сержант нашёл и раскрыл свой потрёпанный исчёрканный блокнот.

«1) Погодин Леонид Олегович, двоюродный брат, Рогачёвская, 33, кв. 11, грузчик в универмаге „Гомель“. Полина Андреевна, его жена, учитель литературы в школе № 2.

2) Голосилин Вячеслав Феклистович, дядя жены, пенсионер, Добрушская, 8».

Сидорова больше заинтересовал, естественно, Погодин. Голосилин староват будет для «злого бандита». И сержант решил отправиться в универмаг «Гомель», отыскать там грузчика Погодина и хорошенько допросить его. Сев в «Москвич», Сидоров поехал по нужному адресу. А вот карты Гомеля у него не было. Вместо того, что бы оперативно прибыть на место, сержант всё колесил и колесил по незнакомым улицам. Сидоров, конечно же, спрашивал дорогу, ему показывали: «Сначала прямо, потом направо, налево, налево, направо, опять налево, снова направо „и он вас пересечёт“». Сержант заворачивал и налево, и направо, и прямо ехал, и ехал, но ничего, и отдаленно напоминающее универмаг, его так и не пересекло. Заехал Сидоров в какую-то странноватую местность. С одной стороны дороги высились суперсовременные «хай-тек» многоэтажки, с другой же густо сидели старинные рубленые избы. Оглядевшись, сержант понял, что попал куда-то не туда. Сидоров съехал на обочину и припарковал «Москвич». Вышел из кабины — воздухом захотелось подышать. Огляделся ещё раз. Заблудился. Мимо проходили люди. Но что от них толку? Уже помогли, спасибочки! Но он всё же спросил у женщины, которая проползала по дорожке, обвешанная орущими детишками и пудовыми сумками. Та поставила одну сумку в пыль, вытерла о платье покрасневшую руку, и, показав на узенький проходик между двумя «мегаэтажками», сказала:

— Вон, туда пройдёте, а потом налево.

— Мама, а ты купись кукаляцьку?! — капризно пропищала девчоночка лет четырёх и потянула женщину за подол.

— Да, да, Лесенька, куплю, — неожиданно ласково ответила та, а потом сказала Сидорову:

— Не обращайте внимания, маленькая она ещё.

С помощью незнакомой женщины Сидоров добрался-таки до универмага «Гомель». Припарковал машину у обочины. Достал мобильный телефон. Теперь он мог служить только часами и калькулятором: за бугром не принимал ни «Киевстар», ни «ЮМС». 19:55. Сержант взбежал по ступенькам. «До скольки же он работает?» Сидоров хотел застать Погодина на работе: ему не улыбалась перспективка разыскивать одиннадцатый дом по улице Рогачёвской. Универмаг работал до восьми вечера. А часы Сидорова отставали на десять минут. Дверь не открылась, когда сержант дёрнул её на себя. Сидоров чертыхнулся и спустился вниз. Придётся-таки разыскивать дом Погодина. Поглазев на точку мобильного агентства «Велком» в виде пирамидки из коричневого тонированного стекла, Сидоров пошагал прочь.

5. (Приключения Серёгина в городе Донецке).

Пётр Иванович едва уговорил Коровкину написать заявление. После того, как она это сделала и отнесла Подклюймухе, Серёгин смог продолжить работу. Он попросил Подклюймуху сообщить ему, когда Владислав найдётся.

Пётр Иванович вышел из опорного пункта и сел в свою машину, что бы ехать к Пищенко, а заодно и к Свеклухиным, потому что они жили по соседству. Квартира Пищенко встретила Серёгина запертой на четыре замка железной дверью. Пётр Иванович нажал на кнопку звонка. За дверью раздался ужасающий, рычащий лай.

— Хороший пёсик, — пробормотал Серёгин, нажав на звонок ещё раз.

— Не пытайтесь, не дозвонитесь! — прошамкали у него за спиной.

Пётр Иванович обернулся. Из квартиры напротив высунулась сухонькая старушка в голубом платочке.

— На юг они укатили! Месяц уже отдыхают, капиталисты задрипанные! Соседи вон, волкодава ихнего кормят!

— А Свеклухины? — спросил Пётр Иванович.

— А они вместе укатили, дружки ихние, понимаешь, соколик?

Значит, Пищенко и Свеклухин отпадают. Они уже месяц отсутствуют. Остаются ещё двое. Пётр Иванович незамедлительно поехал к очередному подозреваемому.

Серёгин едва разыскал их лачугу. Антошины жили в частном секторе на улице Зверькова, и их жилище даже трудно было назвать домом. Четыре щербатые, закопченные местами, стены. Вместо крыши — просто накиданный, как придётся рубероид. Одно окно забито фанерой, второе — заткнуто подушкой. В третьем сохранились остатки стёкол. В доме был пожар. Отчим нужного Серёгину Глеба Антошина, напившись, закурил в постели и поджёг дом. Забор был сломан. Через дыру Серёгин пролез во двор. Из-под ног следователя выскочила тощая полосатая кошка, неся в зубах крошечного белого котёнка. Пётр Иванович приблизился к дому, и постучал в доску, которая служила дверью. В доме послышалась возня и нецензурная брань. На пороге возник невысокий худенький мужичок.

— Чего?! — выкрикнул он пропитым голосом.

— Здравствуйте, — поздоровался Пётр Иванович. — Я из милиции, ка…

— Я не крал эти покрышки! Не крал! — возопил вдруг Антошин — старший. — Не крал, вот вам крест! Это всё — Сигизмунд и Костяныч, это они, козлы, стырили, а на меня брешут!

— Позвольте, — перебил Пётр Иванович откровения Антошина — старшего. — Я хотел бы побеседовать с Глебом.

Антошин — старший поставил на Серёгина круглые глаза.

— Да? — выдавил он.

Пётр Иванович кивнул. А Антошин — старший почему-то разрыдался.

— Век свободы не видать! Глеб! Глеб! — заревел он, и скрылся в доме.

Потом вышел Глеб. Высокий, сутулый и худенький паренёк вопросительно и беззлобно уставился на Петра Ивановича.

— Вы из-за покрышек? — спросил он. — Это не папка их украл… Вы в дом не ходите, там беспорядок, пойдёмте, лучше, во дворе на скамейке посидим.

Глеб повёл Серёгина через весь двор к низкой покосившейся лавочке.

— Подождите, я газетку постелю.

Глеб убежал в дом и вернулся со стопкой старых газет.

— Садитесь, пожалуйста, — он постелил газеты на лавочку.

Серёгин сел. Глеб положил много газет, и Пётр Иванович устроился на них, как на диване.

— Я не из-за покрышек, — сказал он. — Я хочу узнать, только честно скажи, ты, или кто-нибудь из твоих друзей «Жигули» не угонял на этой неделе?

Взгляд Глеба из вопросительного сделался удивлённым.

— Нет, — ответил он. — Я с машинами завязал. Один раз попробовал — не получилось, и не стал больше. Я на рынке работаю, грузчиком…

Серёгин поверил Глебу Антошину. Его взгляд был таким наивным и бесхитростным. Да он просто не умеет врать!

Пётр Иванович позвонил Подклюймухе и рассказал про украденные покрышки. Пускай разбирается, это его работа. А Серёгин поехал к последнему подозреваемому.

6. (Приключения Сидорова в городе Гомеле).

«Если окна вашего дома выходят на оживлённую трассу, то вы — закоренелый пессимист, консерватор и помешаны на уборке. Потому что вид проносящихся за окном иномарок повергает в глухую тоску из-за беспросветного безденежья. Их шум забивает мозги и лишает всякого воображения. И, наконец, пыль, летящая из-под их колёс, покрывает вашу квартиру таким плотным слоем, что вы вынуждены скоблить её каждый день…»

Сидоров вышел от Погодиных в подавленном настроении. Ноль информации, а только стандартные «большие глаза», лёгкий испуг и ответ: «Я не знаю» на все вопросы. Да ещё и жена Погодина, сросшаяся с пылесосом по типу «Пупс от лошадки не отдирается»… Тьфу! Похоже, что поездка в Гомель оказалась дохлым номером. Просто потратил бензин и время.

7. (Приключения Серёгина в городе Донецке).

Если первые четверо подозреваемых были просто оступившиеся молоденькие парнишки, то последний оказался рецидивистом по кличке Батон. Батон уже не раз попадался на том, что воровал автомобили, а потом продавал их по дешёвке. Серёгин даже сам ловил его однажды. Батон жил не в конуре, и не в лачуге. У него была нормальная квартира и приличная, порядочная жена.

— Кто там? — спросил за дверью Батон голосом пристойного семьянина.

— Это я, Серёгин, — ответил Пётр Иванович.

Батон сразу открыл. Он был чисто выбрит, аккуратно пострижен и пахло от него не сигаретами и водкой, а детским мылом.

— Здравствуй, товарищ капитан! — расцвёл он в улыбке. — Проходи, садись, чайку попьём.

— Юрочка! — донёсся из кухни голос жены Батона. — Кто там пришёл?

— Да вот, друг мой давнишний приехал! — отозвался Батон. — Лиза, давай, накрывай на стол!

Батон провёл Петра Ивановича в зал и усадил на большой и мягкий угловой диван. В квартире был добротный ремонт. Не навороченный, конечно, как у богачей, но аккуратно сделанный своими руками. На тумбочке в углу стоял новенький телевизор. На полу — ковёр. В стороне — книжный шкаф с книгами, посреди комнаты — полированный стол.

Батон сказал, что больше ничего не крадёт.

— Я с грязнухой — всё! Я на ДМЗ сборщиком устроился. И, товарищ капитан, — тс-с! — чтобы Лиза не узнала!

Батон уверял Петра Ивановича, что порвал со всеми «корешами», не появляется более на «малинах», даже как «ботать по фене» и то, забыл! Пётр Иванович слушал, конечно же, но поверить такому закоренелому рецидивисту, как Батон, он ну, никак не мог. Жена Батона оказалась приятной, милой и хозяйственной. Она аккуратно поставила на стол три чистые белые чашечки и заварочный чайник. Принесла конфеты «Наталка Полтавка». Пётр Иванович очень любил именно эти конфеты. Однажды он случайно, во время беседы, съел почти килограмм. Живот, конечно же, потом разболелся…

Лиза налила в чашки ароматный чай и присела за стол. Она улыбалась так беззаботно, как могут улыбаться только счастливые люди. Очень, очень счастливые. А ведь она даже и не знала, кто на самом деле её муж. Она рассказывала разные забавные случаи из детства и юности Батона.

— Да, да, так и было, Юрочка сам мне говорил! — весело кивала она, смеясь.

А ведь все эти истории Батон, скорее всего, выдумал. Серёгин в тайне завидовал ему. Подумать только — какой-то рецидивист, а жена его так любит! А вот жена Петра Ивановича даже не звонит…

От Батона Пётр Иванович сразу поехал на завод «Сармат», где работали Гулькин и Форелько. Гулькин всё время носился то по точкам, то по кабинетам: курьер всегда «в бегах». Серёгин на силу дождался, пока он вернётся из очередного «задания». Несмотря на свою подвижную профессию, Гулькин почему-то оказался человеком рыхлым и каким-то сонным, что ли. Он побледнел, когда узнал, что с ним хочет побеседовать милиционер. Оказывается, Форелько уже звонил ему и «орал дурным голосом, как гамадрил» (это Гулькин так рассказывал), что выведет «его, мерзавца», на чистую воду.

— Да он — карьерист, этот Форелько! — ныл Гулькин. — Он постоянно всех обвиняет в своих неудачах, особенно меня. Он считает, что я завидую его карьере, а я и не завидую. Я специально в курьерах сижу, что бы похудеть. Но не худею почему-то…

— Скажите, а вы не замечали у других ваших коллег зависти к Форелько? — спросил Пётр Иванович.

— Ой, — скривился Гулькин. — Никто ему не завидует. Вы знаете, чем пи-ар-менеджеры занимаются?

— Нет.

— Пи-ар-менеджеры рекламу сочиняют. Слоганы пишут, типа: «Пейте пиво пенное — печень будет здоровенная!» — ну, я не умею придумывать слоганы…

— Да, — улыбнулся Пётр Иванович. — С вашим слоганом никому пива не захочется!

— Так вот, — продолжал Гулькин. — Он ночами сидит, и сидит, что бы эти две строчки написать. У него-то фантазии нету! Приходит на работу — и спит, потому что ночью сочинял две строчки, хи-хи.

«Не это ли зависть?» — отметил про себя Пётр Иванович. Серёгин решил ещё проработать этого голубчика. У него есть машина, он умеет её водить. Сам ремонтирует. А это значит, что разбирается в устройстве. Он вполне подходит на роль угонщика.

8. (Приключения Сидорова в городе Гомеле).

К Голосилиным Сидоров наведался только из чувства долга. Но он понял, что они не виноваты ни в угоне «Жигулей» Петрова, ни в том, что «Жигулями» сбили Форелько. Сам Вячеслав Феклистович еле ходил с палочкой. Его жена, Марфа Агапитовна, тоже старушка, носила очки толщиной в полсантиметра, и ковыляла так же, как и муж. Дом у них был одноэтажный, рубленный. Но старый — престарый. Они жили не богато. У них не могло быть таких денег, что бы нанять человека…

— Ах, он, ирод! — воскликнула Марфа Агапитовна, когда Сидоров рассказал, какого мнения о них Форелько. — Федя ему квартиру нормальную купить помог, а он? Совсем зарвался, кровопивец! Когда он работу не мог найти, кто ему деньги посылал? Мы! Ой-ёй-ёй-ёй-ёй!

— Всё, — изрёк Вячеслав Феклистович. — Не желаю больше знать его, проклятого!..

В общем, Сидоров решил не тратить более времени впустую, а возвращаться в Донецк и проверять остальные старые машины и их связь с убийствами «воров в законе».

 

Глава 9. Копаемся в архивах

— У меня — по нулям, — сказал Сидоров, когда вернулся обратно, в Донецк.

Сержант был унылый и сонный, хотя и спал целые сутки после того, как, наконец, оказался дома. Серёгин тоже был унылый и сонный: пока он обследовал все участки в Пролетарском районе, замотался так, будто всё это время батрачил гребцом на галере.

— Я только в Гулькине сомневаюсь, — произнёс Пётр Иванович. — Да и то — он беззлобный и бесхитростный. Не годится он в бандиты. Всё-таки придётся нам хвататься за дела с убийствами. Из ГАИ мне не позвонили. Видимо, они успели спрятать машину до того, как ты дал план-перехват.

Пётр Иванович встал из-за стола, вытащил из-за шкафа пластмассовую, позеленевшую изнутри, бутылку с водой и полил из неё все растения на подоконнике.

— Тут нужно поднимать из архива все эти дела, — Серёгин спрятал бутылку назад, за шкаф. — И об убийствах, и об угонах. Обязательно разыскать и допросить всех свидетелей.

Сидоров подумал, и сказал:

— Ну, может, сохранились старые протоколы… — так он хотел избежать большой и трудоёмкой работы.

— Это — не то, — возразил Серёгин, кружа по кабинету. — Я должен лично пообщаться с каждым из них. А что касается старых протоколов — их тоже придётся отыскать — для сравнения с новыми показаниями.

Да, да, поиск свидетелей нужно было начинать именно со старых протоколов, где были записаны их имена и адреса. Старые протоколы давно пылились в архиве. И, прежде чем взять их, Серёгину пришлось расписаться в четырёх учётных книгах. А так же выслушать целую кучу наставлений от архивариуса Зинаиды Ермолаевны: «Не засаливайте листы, не загибайте углы, не держите на солнце, не ешьте над бумагами, не оставляйте без присмотра» и ещё целый перечень различных «не». После этой долгой и нудной процедуры нужные папки лежали на столе Серёгина.

«„Не держать на солнце“ будет трудновато», — подумал Серёгин, бросив взгляд на голые окна без штор. Недавно в кабинет заходила техничка Зоя Егоровна.

— Ой, ну и шторы! — всплеснула она руками. — В них скоро клещи размером с кабана заведутся!

Зоя Егоровна сняла шторы и унесла, чтобы постирать. Однако при стирке переборщила с отбеливателем (неужели, и правда клещи были так велики, что она насандалила двойную дозу?!). Шторы разлезлись на хлопья, а кабинет Серёгина теперь озаряет красное солнышко…

И вот, Пётр Иванович и Сидоров начали разбираться. В их распоряжении оказались две папки: об убийстве Сёмы и об убийстве Короткого. Другие преступления были совершены не в их районе, поэтому за делами по ним пришлось рассылать запросы чуть ли, не по всему городу. Сидоров занимался этим, пока Пётр Иванович читал про Короткого и Сёму. В Ворошиловском районе у сержанта было много знакомых. Ему даже позвонил один его друг и испуганным голосом забормотал:

— Саня, не нужно перекапывать Рыжего! Опасно это. У нас следователь был, майор Кораблинский, ты его помнишь, наверное?

— Помню, — согласился Сидоров.

— Так вот, он расследовал убийство Рыжего, и его грохнули! Лучше ты поберегись, а?

Но Сидоров не стал слушать трусливые причитания. Он так ответил:

— Заодно и это убийство мы раскроем. Пришлите и дело майора Кораблинского тоже.

Дружок на том конце забито икнул, но дело, всё же, прислал.

 

Глава 10. Поиск

Самым загадочным из всех трёх оказалось убийство Рыжего. По нему было совсем мало материалов и всего два свидетеля — его охранники. Одного Серёгин пока не смог разыскать: переехал, наверное. А второй говорил, что они дежурили возле кабинета Рыжего, и никого не видели. А потом нашли шефа в кабинете застреленным. Одна пуля угодила ему в глаз, другая — в лоб.

— Марат ещё покурить вышел на улицу, — рассказывал свидетель — внушительных габаритов богатырь. — И сказал ещё мне, что «Волгу» раздолбанную там видел. Она там, рядом с офисом нашим затормозила. Он ещё удивился, потому что такие таратайки к нам не подъезжают — им у нас делать нечего.

— Скажите, вы не знаете, где сейчас Марат? — спросил Серёгин.

— Не знаю, — покачал головой свидетель, которого звали Олег. — После того, как тот Кораблинский его допросил, он сказал мне, что домой поедет. А потом — пропал. И до дома не добрался. Я ему звонил на мобилу — глухо. Оператор что-то там бухтит, что его номер не существует. Вот, я наберу сейчас.

Олег отыскал в записной книжке своего телефона номер Марата и нажал на «Вызов».

— Слушайте, — он поднёс аппарат к уху Петра Ивановича.

— Цього номера не існує, - приятным голосом сообщил оператор.

— Хм, действительно, — хмыкнул Серёгин.

Ещё Пётр Иванович внимательно изучил протокол допроса Марата, составленный покойным майором Кораблинским. Да, он говорил про «Волгу», говорил, что удивился её появлению. Когда майор Кораблинский спросил у него, выходил ли из машины кто-нибудь, Марат ответил: «Нет». «Но не материализовался же убийца из воздуха?!» — подумал Серёгин. То ли они не договаривают чего-то… Пётр Иванович задал несколько вопросов по этому поводу Олегу. Однако тот начал клясться, что не видел никого. Самый интересный вывод по этому поводу сделал Сидоров.

— Знаете, что, — сказал он, когда Олег ушёл. — Я думаю, что этого верзилу нужно засадить в обезьянник и повесить на него, кроме Рыжего, ещё и убийство Марата. Потому что я считаю, что пока Марат выходил курить, Олег поднялся и грохнул Рыжего. А потом ещё и друга своего замочил — для верности…

По Сёме свидетелей было множество. Потому что его застрелили, когда он выходил из банка «Экспресс-банк» на бульваре Шевченко. Обдавая грязью всё вокруг (включая самого Сёму), примчался из ниоткуда старый и чумазый «Москвич». Из него и выстрелили из автомата в Семёна Стрелецкого, он же Сёма. Убийца выкинул автомат в лужу, и «Москвич» умчался в никуда.

Серёгин и Сидоров на опрос всех свидетелей ухлопали целый день. Они рассказывали о том, что видели, но ни один из них не смог ни номер машины назвать, ни описать стрелявшего.

— Номер был грязный, — говорил один свидетель.

— Он слишком быстро проехал, — говорил второй.

— Из-под колёс того тарантаса идиотского мне такая лепёха грязи в лицо плюхнула, что я чуть не окосел! — заявил третий. И тут же:

— Кто мне моральный ущерб выплатит?!

Сидоров еле выпроводил скандалиста в коридор.

Короткого не застрелили. Его «Понтиак» был подрезан старым зелёным «Москвичиком». Водитель Короткого не совладал со «штурвалом», и «Понтиак» слетел с дороги, покатился в балку, и впечатался в дерево. Авария, конечно, была кошмарная. Море крови, три трупа, весь мотор — в кабине… «Москвич» же не пострадал и молниеносно «улетучился» с места происшествия. Случай расценили, как убийство, потому что «Москвич» сначала ехал навстречу «Понтиаку» Короткого, по параллельной полосе. А потом вдруг выпрыгнул перед «носом» «Понтиака», заставив водителя резко свернуть в сторону. А когда «Понтиак» свалился с дороги — «Москвичик»-убийца возвратился обратно, на параллельную полосу.

Свидетелей, опять же, было много, но все — случайные лица. Они только описали аварию, ничего не зная о мотивах водителя «Москвича». Естественно, свидетели выдумывали свои версии. «Сумасшедший», «Пьяный», «Идиот». Или даже: «Это — автоманьяк. Он сначала по правилам едет, а потом как подрежет специально! И — смылся»…

Когда все эти шумные Хомо-сапиенсы, наконец, разошлись, головы Петра Ивановича и Сидорова буквально гудели.

— Надо поспать, — решил Пётр Иванович.

 

Глава 11. День рожденья — грустный праздник…

У Михаила Андреевича Лукашевича сегодня был день рождения. Ему исполнилось шестьдесят лет. Михаил Андреевич Лукашевич был не беден: у него имелось несколько нефтяных скважин. Свой юбилей Михаил Андреевич отмечал с размахом. В ресторан «Дубок» пришло много гостей: родственники, друзья, коллеги по работе. Лукашевич арендовал на вечер весь ресторан. Посетителей пускали только по приглашениям. Звучали тосты, поздравления, на сцене играл живой оркестр. Но в число гостей затесался чужак: за одним из дальних столиков сидел молодой человек в дорогом смокинге. Потягивая коктейль, он внимательно оглядывал банкетный зал, официантов, охрану. Объявили танцы, и чужак пригласил какую-то женщину.

— А что у вас с глазами? — спросила она.

— Ничего, — ответил молодой человек. — Всё в порядке.

— А как вас зовут? — спросила женщина.

— А, а… Сергей, — ответил он, однако это было не его имя.

Женщина недаром обратила внимание на глаза незнакомца: они были разного цвета. Правый глаз — голубой, а левый — карий. «Сергей» станцевал ещё несколько танцев, а затем вернулся за свой столик. Допил, наконец, коктейль. Потом пришло время торта. Погас свет. Четыре повара ввезли на тележке большой торт, украшенный множеством витиеватых кремовых розочек. На торте стояло ровно шестьдесят свечей.

— Ах, какой торт! — восхищались гости.

Гордый своим произведением, шеф-повар подбоченился, высоко подняв усатую голову в белоснежном колпаке.

— А теперь, Михаил Андреевич, задуйте свечи! — торжественно произнёс директор ресторана.

Лукашевич дунул, гости зааплодировали. Зал на мгновение погрузился в полную темноту. Этого времени было достаточно. Разноглазый «Сергей» молниеносным движением выхватил из внутреннего кармана смокинга пистолет с глушителем и два раза выстрелил в именинника. В грохоте аплодисментов никто не услышал два тихих, мягких щелчка. Убийца выбросил оружие под тележку с тортом, тихо отошёл подальше и стал в сторонке, как ни в чём не бывало. Всё это произошло в считанные секунды, никто не успел ничего увидеть и понять. Вспыхнул свет. Гости опешили: ещё минуту назад улыбавшийся и благодаривший всех именинник лежал, уткнувшись лицом в торт. Шеф-повар в ужасе застыл. Он больше испугался за свой торт. Но гости были относительно спокойны: все знали, что у Михаила Андреевича слабоваты сосуды, и он на радостях мог просто грохнуться в обморок.

— Папа! — старший сын виновника торжества, Андрей Михайлович, поспешил к отцу и перевернул его.

Одна пуля попала Михаилу Андреевичу в лоб, вторая — в правый глаз. Гости перепугались. Они все разом отпрянули назад, послышались пронзительные крики.

— Тут убийца! — крикнул кто-то.

Вот тогда-то и началась паника. Кричащая, пёстрая от праздничных нарядов толпа попёрла из ресторана на улицу.

— Он и нас убьёт!

— Помогите! — раздавались перепуганные выкрики.

Девушка в кремовом платье стояла на улице под дверью «Дубка» и плакала. В свете ярких фонарей она заметила, как с парковки отъехали красные «Жигули».

 

Глава 12. Конец. Конец? Концы в воду!

Было прохладное, росистое майское утро. Слоистые светло-серые облака затянули всё небо, не пропускали солнце и не давали высохнуть росе. Двое подростков лазали по оврагам и лесочкам урочища Кучерово. Насмотревшись по телевизору передачи «Необъяснённые тайны», они пытались найти там следы внеземных цивилизаций. А их родители спокойно работали себе в своих офисах, думая, что чада благополучно изучают математику и физику в школьном классе. Вдруг один из мальчишек что-то заметил среди деревьев и показал туда пальцем:

— Смотри!

— «Летающая тарелка»? — удивился второй.

Чтобы не привлечь внимание уфонавтов (несомненно, они там были), мальчишки легли на сырую траву, и на пузе подползли поближе. Рассмотрели внимательнее неопознанный объект. Это оказалась никакая не «тарелка», а просто оставленные кем-то белые «Жигули».

— Тачка! — разочарованно бросил тот, который заметил её первым.

— Слушай, — выдохнул второй подросток. — Может быть, она краденая?

— Откуда ты знаешь? — фыркнул первый.

— Просто так подумал, — отозвался второй. — Надо бы милицию вызвать.

— Ты что, какая милиция? Они сразу же старикам нашим позвонят, а те в школу пойдут… Давай, лучше, оставим её и смоемся, а?

— Давай…

Позабыв о своём намерении отыскать следы инопланетян, мальчишки вскочили с земли и рванули прочь.

— Гэй, куды тикаете, соколики? — вдруг кто-то окликнул их скрипучим старческим голоском.

Подростки не остановились, а припустили ещё быстрее. С одного мальчугана ветром сорвало кепку, и она улетела куда-то в яму. Он обернулся на ходу, но не стал возвращаться за потерей. «Юные уфологи» скрылись.

Из зарослей выпутался низенький седой старичок в соломенной шляпе и с корзиной, полной весенних шампиньонов. Увидел брошенные «Жигули».

— Ой-ой, трэба бабе сказать! — заволновался он и побежал в находящееся неподалёку село.

Прибежал, рассказал всё бабе. Та пошла к соседке, у которой был телефон, а соседка вызвала милицию. Приехал лейтенант ГАИ Лопухов. Старичок показал лейтенанту машину и рассказал про двоих убежавших мальчишек. Лопухов посмотрел на «Жигули».

— Белый «ВАЗ»-2106, номерной знак 322-07 ЕВ… Она значится в угоне, — сказал он. — Никуда не уходите.

Дедушка кивнул. Лейтенант Лопухов позвонил по мобильному телефону. А через полчаса на месте уже были Пётр Иванович и Сидоров.

— Я ходил за грибами. А потом нашёл эту машину, — рассказывал дедушка. — Но когда я пришёл, отсюда два хлопца удирали. Я их окликнул, а они ещё пуще понеслись.

— Думаете, они виноваты? — спросил Сидоров.

— Они, они, бесенята! — закивал старичок. — Ремня на них нет!

— Отбуксируем её в райотдел и сообщим хозяину, — сказал Серёгин. — Спасибо вам.

— А пацаны? — спросил дедушка.

— С пацанами разберёмся, — ответил Сидоров. — Найдём и привлечём к ответственности.

Серёгин хотел привязать найденные «Жигули» тросом к служебной «Самаре» и заметил что-то странное. Под тонким слоем свежей белой краски виднелся слой красной.

— Слушайте, — сказал Пётр Иванович. — По-моему, её перекрашивали.

— Да? — Сидоров подбежал к «Жигулям» и внимательно всмотрелся. — Действительно.

— И она не первая, — Пётр Иванович поднялся с корточек и положил трос обратно, в багажник «Самары». — Ничего здесь не трогайте. Надо вызвать механика и проверить двигатель. Серёгин позвонил в райотдел и попросил прислать в урочище Кучерово эксперта-механика. Сидоров оклеил ближайшие к «Жигулям» деревья жёлтым скотчем.

Механик, рыжий и конопатый Славик Хлебоедов, приехал через сорок минут. Надел перчатки и полез под капот «Жигулей». Повозился немного, потом поднял голову, вытер нос рукавом куртки и заявил:

— Пётр Иванович, мотор вытаскивали и вставляли что-то другое. Вот — следы. Отвёртка у них великовата была, сорвали винтики.

Сидоров заметил в одном из овражков что-то яркое. Подошёл поближе и увидел, что это — кепка. Кепка была совсем чистая, и сержант понял, что она попала сюда недавно. Спустившись по крутому, осыпающемуся склону, Сидоров натянул рукав свитера на пальцы и поднял кепку за козырёк.

— Улика, — сказал сержант, показав находку Петру Ивановичу.

— Да, да, эта фуражка с одного хлопца слетела, когда они тикали! — вмешался стоявший позади Серёгина старичок. — Я видел!

Пётр Иванович положил кепку на капот «Самары» и посыпал козырёк специальным порошком. Аккуратно сняв с козырька отпечатки пальцев, следователь сказал:

— Надо бы Пал Палыча с Шариком пригласить. Пускай ихний след возьмут, хоть узнаем, на какой остановке те два индивидуума в маршрутку влезли.

Шарик был большой немецкой овчаркой-ищейкой. Обнюхав кепку, он фыркнул, навострил уши, понюхал воздух, а потом закрутился на месте, обнюхивая траву и камни. Напав на след, Шарик громко гавкнул и побежал, пригнув голову к земле, пользуясь нижним чутьём. Пожилой кинолог Пал Палыч еле удерживал кожаный поводок. Пётр Иванович и Сидоров догоняли сзади. Шарик добежал до улицы Красной Авиации и остановился. Пал Палыч, Пётр Иванович и Сидоров от бега запыхались, отдувались.

— Молодец, Шарик! — похвалил кинолог и скормил псу собачью галету. Тот схрумал лакомство и завилял хвостом.

— Здесь ходит только одна маршрутка, — сказал Пётр Иванович. — Донецк — Моспино. И судя по тому, с какой стороны дороги остановился Шарик, они поехали в Донецк.

Славик Хлебоедов закончил своё «обследование», составил акт и уехал.

 

Глава 13. Следователь прокуратуры Синицын

Гости Лукашевича, повергнутые убийцей в трепет, вызвать милицию догадались только утром. На место сейчас же приехали эксперты, оперативники и следователь районной прокуратуры майор Синицын. Пока эксперты осматривали зал «Дубка», а оперативники опрашивали гостей, майор Синицын беседовал с директором ресторана.

— Покажите мне, пожалуйста, список приглашённых и данные видеонаблюдения.

— Да, да, конечно, — директор суетливо подбежал к своему столу цвета «под орех» и вытащил папку — скоросшиватель. — Вот.

Синицын взял её, раскрыл. Просмотрел длинный столбец из имён, фамилий, отчеств.

— Хорошо, — сказал он. — Теперь пойдемте, посмотрим, что сняли ваши камеры.

Директор повёл следователя в комнату охраны.

— Дима, поставь-ка вчерашнюю запись, — обратился он к сидевшему там парню.

Дима молча включил один из мониторов. Синицын сел на свободный стул и начал смотреть. Он увидел, как гости заходят в ресторан. Как они веселятся, танцуют, выпивают, кушают, говорят тосты. Потом повар завозит торт. Лукашевич задувает свечи. На миг — тьма, и вот, пожалуйста, Михаил Андреевич Лукашевич лежит в торте. Потом — паника, толпа попёрла на улицу.

— Позовите, пожалуйста, охранника, который стоял на входе и проверял приглашения, — попросил Синицын директора.

Тот позвонил по телефону. Через несколько минут на пороге появился ещё один парень. Вид у него был виноватый, растерянный.

— Скажите, пожалуйста, — обратился к нему Синицын. — Вы стояли на входе в вечер убийства?

— Да, — кивнул охранник.

— В зал пропускали только по приглашениям?

— Да.

— А без приглашения, точно никого не пропустили?

— Точно, никого, — уверял охранник. — Если кто-нибудь бы попытался пролезть, я бы его ухватил…

— Вы не отлучались с поста?

— Нет, что вы! Меня бы уволили сразу же!

— Хорошо. Теперь будем опознавать гостей.

Синицын спустился вниз и отыскал среди остальных Андрея Михайловича, старшего сына погибшего.

— Вы знаете всех гостей, которые присутствовали на вечере? — спросил он.

— Да, — ответил Лукашевич — младший. — Они — хорошие знакомые нашей семьи. Я их знаю, почти, что с детства.

— Хорошо, сейчас вы должны будете опознать людей, которых сняли камеры видеонаблюдения.

Лукашевич — младший пошёл наверх вслед за Синицыным. В комнате охраны Андрею Михайловичу показали запись. Он всех узнал.

— Вы точно не заметили никого чужого? — осведомился Синицын.

Андрей Михайлович покачал головой.

— Нет.

В общем, следователь Синицын вернулся в свой кабинет с пустыми руками и стал дожидаться результатов экспертизы. Эксперты ещё долго работали в «Дубке», мучая директора, персонал и шокированных произошедшим гостей…

Следователь прокуратуры Синицын был человеком очень добрым и справедливым. Он любил собак, детей и комнатные растения. Его кабинет был обставлен «по-домашнему»: мебель приятного цвета «Яблоня», на окнах — занавесочки с чайничками. В углу — высокий фикус. Да и повсюду — на подоконниках, шкафах, сейфах — много-много комнатных растений. По рамам вилась традесканция, на крыше сейфа стояло действительно, что столетнее алоэ. Полно цветущих кактусов. А на столе следователя расположился редкий цветок — радермахера с мелкими, похожими формой на кленовые, красными листочками.

У Синицына была жена и двое сыновей — подростков. Одному — пятнадцать, а второму — двенадцать лет. Всё свободное время он старался проводить с семьёй. Жене дарил цветы и помогал по хозяйству, с сыновьями играл в футбол и занимался математикой. Синицын не курил, не пил. И не любил шашлыки. Сам стирал свои вещи и мыл посуду на кухне.

Работал следователь прокуратуры не по букве, а по чести и справедливости. За всю его карьеру он не взял ни единой взятки, не замял ни одного дела, не посадил ни одного невиновного. Он распутывал даже самые глухие «глухари» и надеялся раскрыть и убийство Лукашевича.

 

Глава 14. Новый старт

Пётр Иванович и Сидоров возвращались в райотдел. На буксире за их служебной машиной тащились «Жигули» Петрова. В салоне «Самары» весело играл радиоприёмник. Но потом вдруг музыка оборвалась, и в эфире возник диктор, который скорбным голосом начал вещать:

— Вчера вечером произошло убийство бизнесмена и известного благотворителя и мецената Михаила Андреевича Лукашевича. Михаил Андреевич был застрелен в ресторане «Дубок», где отмечал свой шестидесятилетний юбилей. Выражаем соболезнования его родным и близким. Прокуратура уже приступила к расследованию этого зверского и бессмысленного убийства. Этим занялся один из лучших следователей майор Григорий Григорьевич Синицын. Михаил Андреевич столько сделал…

Пётр Иванович ехал в «Жигулях», а за рулём «Самары» сидел Сидоров. Сначала он слушал радио вполуха, но когда стали говорить про Лукашевича, прислушался. И тут его поразила внезапная догадка. Вчера вечером застрелили Лукашевича. А сегодня утром вдруг появились угнанные «Жигули»! Перекрашенные, со снимавшимися деталями! Уж, не на них ли?..

Сидоров внезапно затормозил, да так, что «Жигули» Петрова чуть не врезались в «Самару». Благо Пётр Иванович успел вовремя нажать педаль тормоза и застопорить их, буквально, в сантиметре от служебной машины.

— Санька, ты что?! — выскочил из «Жигулей» Серёгин.

— Пётр Иванович, — начал объясняться Сидоров. — Понимаете, по радио передали, что в Дубке пристрелили очередного авторитета — Лукашевича, его ещё Зубром обзывали. Так вот, это вчера вечером сделали, а машину мы нашли сегодня утром.

Мимо, недовольно гудя клаксоном, прополз грузовик «Продукты».

— Хорошо ещё, что час пик уже прошёл, — заметил Пётр Иванович. — А то бы в нас ещё с десяток машин бы встряло…

— Так вот, продолжал Сидоров. — Я подумал, что это на наших «Жигулях» приезжал киллер.

— Кто взял дело? — спросил Серёгин.

— Какой-то Синицын Григорий Григорьевич.

— Гришка, — сказал Пётр Иванович. — Мы с ним вместе на юридическом учились… Вот что, сейчас едем на базу, приглашаем Петрова, что бы опознал свою тачку, а потом я созвонюсь с Гришкой.

— Чего встали посреди дороги, козлы?! — выкрикнули из проезжавшей «Газели».

— Да, поехали, — сконфузился Серёгин, залезая назад, в «Жигули».

Наконец, они двинулись и освободили проезжую часть.

Петров плакал и расхваливал милицию направо и налево. Благодарил, за то, что разыскали его «любимую машиночку». Да, он, прямо, обнимал свои «Жигули»! А потом — Серёгина и Сидорова. Пётр Иванович дал ему расписаться в протоколе и отпустил. Петров долго не хотел уходить, обещал написать благодарность в газету «Вечерний Донецк». Но потом позвонила его жена и потребовала, что бы Петров в срочном порядке прибыл домой. Тогда он, слава богу, уехал.

— Наконец-то, можно работать, — вздохнул Сидоров.

— Точно, — согласился Серёгин, и позвонил Григорию Синицыну.

Они договорились встретиться в парке на скамейке, которая у них ещё со студенческих лет называлась почему-то «Шотландия». На этой «Шотландии» будущие юристы часто целыми группами «толкали» «мусорные» предметы вроде педагогики и экологии…

Синицын был высокий и, как говорится, крепко сбитый, потому что в молодости занимался дзюдо. Он и сейчас, наверное, тоже тренируется дома, что бы быть в форме. Недавно он один задержал аж четверых хулиганов…

— Привет, Гриша! — обрадовался Пётр Иванович, заметив бывшего однокурсника на той самой скамейке среди густой листвы каштанов.

— Ой, Петька! — вскочил Синицын. — Мы с тобой сто лет не виделись! Как дела, выкладывай!

— Дела мои — все на работе, — ответил Серёгин, пожимая руку старому другу. — А ты как живёшь?

— Потихоньку, — отозвался Синицын, присаживаясь на «Шотландию», и как-то погрустнел. — Тут у меня дело с Лукашевичем проклятым… повисло, кажется. Такое впечатление, что убийца прилетел из космоса. Ни камеры его не засняли, ни охранники не видели, ни отпечатков на пистолете нету…

Синицын рассказал, как он несколько раз допрашивал всех гостей и охрану «Дубка», просматривал записи камер, но так и не обнаружил никого такого, кого можно было бы считать убийцей.

— А вот я тут кое-что нашёл, — сказал Пётр Иванович. — Только совсем с дугой стороны…

 

Глава 15. И новый финиш

Сидоров тем временем беседовал с вдовой майора Кораблинского. Эвелина Кораблинская сидела напротив сержанта с платком в руках и вытирала слёзы. Вообще, она была красивая: хорошая осанка, густые длинные волосы, большие глаза. Только какая-то измученная, осунувшаяся. Она знала Сидорова, потому что раньше он работал с Кораблинским в одном отделе.

— Ему угрожали по телефону, — говорила Эвелина Кораблинская. — А он записывал эти звонки на магнитофон, пытался проследить, откуда звонили. А они грубили, обзывались, обещали застрелить его, но он не боялся их. Он говорил, что обязательно найдёт их и посадит. Он ходил в какие-то притоны, разговаривал с информаторами, или стукачами, я не знаю, как они там правильно называются… Я боялась за него, я много раз просила, умоляла, что бы он больше к ним не ходил, а он говорил, что всё будет хорошо. Но однажды… — она совсем разрыдалась. — Однажды мне сказали, что моего мужа больше нет…

Сидорову было очень неловко допрашивать эту женщину, которая потеряла мужа и осталась одна с дочкой. Он сконфуженно лепетал: «Успокойтесь, пожалуйста» и: «Не плачьте».

— Я принесла диски с записями, которые делал мой муж, — продолжала Эвелина Кораблинская. — Я отдам их вам, если они помогут найти тех, кто убил его. Пожалуйста, найдите их.

Эвелина Кораблинская раскрыла сумочку и вытащила три компакт-диска.

— Вот, — она положила их на стол перед Сидоровым. — Это он записал.

Сидоров взял один из них, повертел в руках.

— Скажите, пожалуйста, — осведомился он. — Вы не знаете информаторов, с которыми общался ваш муж?

— Я не уверена, — ответила она, — Но ему звонил какой-то Жорик… Телефон у меня сохранился… Сейчас.

Она опять полезла в сумочку, разыскала блокнот.

— Вот, смотрите, на букву «Ж».

Телефон был мобильный, «Киевстар». Сидоров тут же набрал его на своём мобильном телефоне. Но «Жорик» не ответил. Вместо него ответил оператор с сообщением, что «аппарат абонента выключен».

— Нет, сейчас — бесполезно. Жорик отвечает только после полуночи…

Она вдруг спохватилась, посмотрела на часы.

— Извините, мне нужно кормить дочь, — с этими словами Эвелина Кораблинская встала и заспешила к выходу.

— До свидания, — и она скрылась за дверью.

— До свидания, — сказал Сидоров закрывшейся двери, вставляя диск в дисковод компьютера.

Запись была сделана в формате DVD, а Пётр Иванович почему-то удалил программу для воспроизведения. Сидоров полез в ящик стола, чтобы отыскать установочный диск, как вдруг услышал с улицы визг тормозов и преисполненный ужаса вскрик:

— Помогите!

Окно кабинета выходило во двор. Сидоров сорвался с кресла, подскочил к окну и выглянул. Эвелина Кораблинская почему-то пошла именно в этот дурацкий двор. И теперь какой-то бритоголовый здоровяк тащил её к припрятанной в кустах машине.

— Держитесь! — крикнул ей Сидоров.

С ловкостью обезьяны сержант соскочил со второго этажа и набросился на похитителя. Здоровяк не ожидал нападения. Он на минуту замешкался и получил удар в челюсть. Сидоров выхватил у полуоглушённого громилы Эвелину Кораблинскую и оттолкнул её в сторону. Но похититель быстро пришёл в себя. Сидоров не успел его догнать. Здоровяк запрыгнул в свою машину и поспешно укатил. Номера машины сержант не разглядел: он был заляпан грязью.

— Они следили за мной… — всхлипывала Эвелина Кораблинская. — Они могут обидеть Настеньку. Она одна дома осталась, голодная. Няня заболела, а я… я не могу больше терпеть их угрозы…

— Я сам вас отвезу домой, — сказал Сидоров, и повёл её к милицейским гаражам, где взял служебную «Самару».

А Пётр Иванович тем временем ехал в машине Синицына в ресторан «Дубок». Они решили ещё раз просмотреть записи видеокамер и допросить ещё и парковщика.

— Глянешь свежим глазом, — говорил Григорий Григорьевич. — А то я совсем уже замотался с ними. Не различаю уже, где кто…

Директор обедал, когда к нему в кабинет постучали.

— Войдите, — сказал он, отставив в сторону чашку горячего и очень сладкого кофе. Директор всегда клал себе не меньше шести ложек сахара.

— Опять вы, — недовольно протянул директор, увидав в дверях майора Синицына.

— Мы бы хотели ещё раз посмотреть записи, — сказал Синицын, вежливо поздоровавшись.

Директор со вздохом положил бутерброд с икрой на одноразовую тарелку и грузно поднялся на ноги.

— Идёмте, — он повёл Петра Ивановича и Григория Григорьевича по коридору, в комнату охраны.

— Милиция? — осведомился охранник, который сидел за монитором.

— Ага, — кивнул полуголодный директор, мечтая доесть недешёвый бутерброд и допить кофе. — Включи им день рождения Лукашевича.

Охранник полез в шкафчик, и среди других кассет отыскал нужную. Засунул в видеомагнитофон.

— Смотрите, — безучастно сказал он, и подключил дополнительный монитор.

Пётр Иванович внимательно разглядывал гостей. Синицын запомнил их на память, и показывал, называя фамилии.

— Гриша, а это кто? — спросил вдруг Пётр Иванович, нажав на паузу.

— Где?

— А вот тут, за женщиной, в углу сидит?

Серёгин ткнул пальцем в экран. Заинтересовавший его гость сидел так, что его почти наполовину закрывала очень полная дама, на тарелке которой лежало не меньше пяти пирожных. За столиком он был один, сидел в тёмном углу. Синицын присмотрелся.

— Не знаю, — майор пожал плечами. — Я его и не заметил…

Директор не ушёл к своему бутерброду. Он переминался с ноги на ногу, стоя тут же, рядом с Петром Ивановичем.

— Что-то нашли? — осведомился он, слыша внутри себя недовольное урчание обделённого желудка.

— Кажется, да, — ответил Синицын. — Сейчас.

Майор позвонил Андрею Михайловичу Лукашевичу и попросил его приехать.

Лукашевич — младший явился очень быстро. Не прошло и десяти минут, а его белый «Ниссан» уже остановился на парковке ресторана. Потом Михаил Андреевич бегом пересёк зал, взбежал по ступенькам на второй этаж и вырос на пороге. Он был высокий, но с довольно заметным брюшком. На его макушке уже намечалась лысина, хотя, судя по виду, ему не дашь и тридцати пяти.

— Вы знаете, кто убил моего отца? — он подбежал к Синицыну и взглянул на экран через его плечо.

— Похоже, что знаем, — обернулся к Лукашевичу — младшему Григорий Григорьевич. — Вы знаете это человека в углу? — спросил он.

Андрей Михайлович долго разглядывал загадочного гостя, а потом пожал плечами.

— Впервые вижу, — удивлённо протянул он.

— Нужно его распечатать, — обратился Пётр Иванович к охраннику за монитором. — Вы сможете это сделать?

— Не вопрос, — охранник нажал несколько кнопок.

На тумбочке в углу комнаты заскрипел принтер. Пётр Иванович вздрогнул — так громко он заскрипел. Минуту спустя изображение неизвестного уже лежало перед следователями. Лицо предполагаемого преступника было наполовину загорожено пухлым плечом дамы. Поэтому Серёгин и Синицын досмотрели плёнку до конца, в надежде найти лучший ракурс. Но незнакомец, наверное, каким-то образом узнал, где висит камера, и всё время за кем-нибудь прятался. Они сделали ещё несколько распечаток.

— Охранник, который стоял на дверях сегодня работает? — спросил Серёгин у директора.

— Нет, — покачал головой тот. — У него выходной, но я могу его вызвать.

— Пожалуйста, — сказал Синицын.

Охранник жил далеко, поэтому его пришлось долго ждать. В это время следователи решили допросить парковщика. Парковщик подметал парковку. Он был студентом, подрабатывал в свободное время. Невысокий, худенький, веснушчатый.

— Там много машин всяких было, — говорил он высоким голосом. — «Бумеры», там, «Мерсы», ну и ещё иномарки разные. «Жигули» я как-то не заметил. Ни белые, ни красные…

Пётр Иванович внимательно изучил список гостей. Григорий Григорьевич рисовал галочки напротив тех гостей, которых он допросил.

— А кто такая Максимова Дарья Дмитриевна? — спросил он у Андрея Михайловича, потому что возле её фамилии не стояла галочка.

— Даша? Это девушка моего брата Дениса. С ней, вообще, нехорошая история приключилась. Мать не хочет, что бы Денис на ней женился. Её сначала не включили в список гостей. Но Денис настоял, и ей прислали приглашение. А потом мать сказала ей что-то обидное в ресторане, и она на улицу выбежала в слезах… А что?

— Это — единственная, кого не допрашивали. Галочки нет. Да и она на улице была. Она могла видеть машину преступника.

— Я не смог найти её, — объяснил Синицын.

— Надо Денису позвонить, — сказал Андрей Михайлович.

Григорий Григорьевич уже звонил Денису. Он и лично с ним общался. Они вдвоём ездили к Дарье Максимовой несколько раз, но её никогда не оказывалось дома.

— Даша может не открыть дверь, — пояснил Андрей Михайлович. — Потому что она не хочет, чтобы мать узнала, где она живёт.

— Её надо немедленно найти, — сказал Пётр Иванович.

Сидоров подъезжал к дому Эвелины Кораблинской. Кораблинские жили в девятиэтажке в центре города, на проспекте Богдана Хмельницкого, возле гостиницы «Олимп». Их дом стоял во дворе. Когда Сидоров сворачивал на проспект с улицы Университетской, из-за поворота выскочила очень грязная «Нива» и умчалась куда-то. «Нива» едва не столкнулась с машиной Сидорова. Но сержант вовремя успел увернуться.

— Козёл! — крикнул он в окно. — Пьяный, наверное…

Сержант затормозил у подъезда нужного дома. Эвелина Кораблинская выскочила из «Самары» и бегом бросилась в подъезд. Набрала код. Открыв дверь, она побежала по ступенькам, потому что лифт был занят. Она так быстро бежала, что Сидоров едва поспевал за ней. Квартира Кораблинских находилась на третьем этаже. Эвелина Кораблинская бежала на один пролёт впереди сержанта, и раньше него достигла своего этажа. Сидоров на миг замер на площадке, когда услышал её душераздирающий крик. Выйдя из ступора, он через две ступеньки поскакал наверх. Представшая перед ним картина была ужасна. Железная дверь квартиры Кораблинских снята с петель и прислонена к стенке. Вторая, деревянная, дверь — грубо выбита, и висит на одной петле. В квартире — хаос: все вещи разбросаны, шкафы раскрыты. А маленькой Насти нет. Эвелина Кораблинская взирала на всё это полными страха и отчаяния глазами и шептала:

— Настенька моя…

Потом она повалилась без чувств.

Только тогда Сидоров, наконец, понял, что та грязная «Нива» принадлежала здоровяку — похитителю. Когда ему не удалось украсть саму Эвелину, он забрал её дочь.

 

Глава 16. Внимание! Всем постам!

Молоденький, прыщавый охранник отвечал на вопросы Серёгина и Синицына неуверенно. Мялся, задумывался. Он нервничал, потому что ему заплатили, чтобы он пропустил одного человека без приглашения. Вчера бедняге позвонили домой, и кто-то загробным голосом изрёк:

— Молчи, или — капец…

Поэтому он боялся сознаться и отнекивался.

— Вы видели этого человека? — Серёгин показал ему распечатанный портрет подозреваемого.

— Там их много было… — промямлил охранник.

— Вы должны были пропускать их по одному, и у всех проверять приглашения, — напёр Пётр Иванович.

— Этот чувак закрыт толстой… — изворачивался охранник. — Я не могу его рассмотреть…

И тут у Петра Ивановича зазвонил телефон.

— Алё? — ответил Серёгин.

Звонил Сидоров.

— Пётр Иванович, приезжайте срочно, у меня здесь ЧП, — выкрикнул он.

— Что случилось, Петька? — спросил Синицын, увидев, как изменилось лицо Серёгина.

— Надо ехать, — выдавил Серёгин. — Там у Сидорова ЧП какое-то…

Когда Серёгин увидел развороченную квартиру Кораблинских, ему сделалось нехорошо.

— Я уже вызвал экспертов, — сказал Сидоров. — Надо снять отпечатки, и всё такое.

— Они будут что-то требовать, — сказал Синицын. — Эвелина Ростиславовна, придётся поставить в ваши телефоны жучки, чтобы прослушать разговор и засечь, откуда звонят.

— Делайте, что хотите… — произнесла Эвелина Кораблинская. — Только спасите мою Настеньку…

Пётр Иванович разослал ориентировку на «Ниву» похитителя. Потом с помощью художника из прокуратуры со слов Сидорова составили его фоторобот. К сожалению, в квартире Кораблинских эксперты не смогли найти следов преступника. Нашли только циничную записочку: на засаленном клочке бумаги круглым, «дебильным» почерком нацарапано: «Молчи, клуха, а то малявке — капут!». Увидев эту записочку, Эвелина Кораблинская побледнела.

— Это они, люди Рыжего. Тот, кто мне угрожал по телефону, обзывал меня «клухой».

— Надо позвонить Жорику, — предложил Сидоров, вертя в руках мобильный телефон.

— Какому Жорику? — не понял Пётр Иванович.

Сидоров рассказал про Жорика, и про записи голосов угрожавших, которые делал покойный майор Кораблинский. Хотя до полуночи ещё было далеко, Сидоров позвонил Жорику. Жорик не отвечал, естественно, но Сидоров снова звонил. Потому что телефон информатора был включен, только трубку никто не снимал.

Майор Синицын остался с Эвелиной Кораблинской — ждать, когда позвонит похититель, а Пётр Иванович и Сидоров поехали к себе в райотдел.

Пётр Иванович установил на свой компьютер программу «Пауэр Ди Ви Ди» и прослушивал записи. Угрозы, ругательства; ругательства, угрозы… «Пристрелю…», «Козёл…», «Не рой, мусор…». В общем, ничего ценного Серёгин пока не услышал.

Сидоров ещё раз позвонил Жорику, но тот так и не показался.

Майор Синицын опросил всех соседей Кораблинских. Тех, которые жили на одной площадке с ними, не было дома: они работали допоздна. Соседка сверху оказалась глухонемой. Только сосед снизу сказал, что да, слышал какой-то шум наверху.

— Я думал, что Эвелине Ростиславовне детскую мебель привезли, — говорил он. — Она заказывала на фабрике, а я там работаю…

Теперь Синицын сидел на прослушке в квартире Кораблинских. Пока никто не звонил. Эвелина складывала разбросанные вещи и рыдала, что она во всём виновата, потому что оставила дочку одну.

У них была большая трёхкомнатная квартира. Евроремонт, новая мебель. В углу спальни — пустая детская кроватка с кружевным одеяльцем. На краю кроватки пристроился жёлтый игрушечный медвежонок. А ведь у самого Синицына тоже есть семья…

Вдруг запищал мобильный телефон Эвелины Кораблинской: кто-то прислал СМС-сообщение. Майор со всех ног бросился к телефону, схватил его с детского столика. Из гостиной пришла Эвелина Кораблинская.

«Новое сообщение. Номер не определён» — горело на экране телефона. Содержание сообщения было таким: «Салют, клуха! Готовь четыре штуки баксов и всё, что нарыл твой муженёк. Завтра в семь утра бросишь всё в мусорник возле „Олимпа“. Тогда девчонку отдадим. Притащишь ментов — капут».

— У меня нет таких огромных денег, — прошептала Эвелина Кораблинская.

— Мы сделаем вот как, — сказал майор Синицын. — Вы возьмёте две стодолларовые купюры, а я нарежу старых газет. По цвету они похожи на доллары. Мы сложим их стопкой. Одну купюру положим сверху, другую — снизу. Потом вы всё это хорошенечко замотаете в пакет. Так, чтобы узел был хороший. И возьмите три чистых диска. Завтра утром вы всё это бросите в мусорник, а мы будем наблюдать за тем, кто достанет.

— А у вас выйдет?

— Да. Несите газеты.

Эвелина Кораблинская ушла в гостиную и принесла две купюры и стопку газет. Синицын взял ножницы и вырезал из них прямоугольники. Потом сложил всё стопкой и замотал в пакет. Получилось так, словно в пакете действительно, лежит пачка денег.

— Ой! — изумилась Эвелина Кораблинская. — И, правда, на доллары похоже!

Потом майор Синицын взял цветастый, красочный кулёк, сложил туда диски и фальшивые деньги, и протянул Эвелине Кораблинской.

— Вот, — сказал он, возьмите и держите на виду. Завтра просто, спокойно выйдите и бросьте в мусорник. Не надо оглядываться, искать нас. Мы будем наготове. Вы должны постараться не выдать себя, хорошо?

— Я постараюсь…

— А теперь — ложитесь спать и ничего не бойтесь.

Выйдя от Кораблинских, майор Синицын позвонил Петру Ивановичу и сказал, что похититель позвонил и теперь надо составить план захвата.

 

Глава 17. Спасение Насти

В полседьмого утра все заняли свои места. Сидоров, переодетый бомжём, сидел возле мусорника, делая вид, что не может открыть бутылку водки. Ради этого маскарада сержант сегодня даже не побрился. Майор Синицын и Пётр Иванович в служебной «Самаре» прятались среди таксистов, на пятачке, на проспекте Богдана Хмельницкого. А «Газель» с группой захвата, которой руководил лейтенант Самохвалов, замаскированная под маршрутное такси, притаилась в тупике под раскидистой ивой. Утро выдалось прохладное, моросил дождик, Сидоров замёрз и промок немного. Дворничиха, подметая окурки и обёртки от мороженого, смерила сержанта презрительным взглядом.

— Тьфу! Совсем допился, бомжара! — буркнула она и повернулась к нему спиной.

«Значит, похож!» — довольно отметил про себя Сидоров.

В без пяти семь из-за дома показалась Эвелина Кораблинская с ярким пакетом в руке. Она подошла к мусорнику, опасливо посмотрев на бомжа — Сидорова. Сержанту было велено не подавать ей никаких знаков, поэтому он сделал вид, что не замечает её. Эвелина Кораблинская бросила пакет в один из баков и, не оглядываясь, удалилась. Прислонившись поудобнее к жёлтой сетчатой «пирамидке» для пластиковых бутылок, Сидоров стал ждать, когда за «посылкой» придут.

Прошло около получаса. Никто пока не приходил. Дворничиха скрылась. Сидоров уже продрог под дождевой пылью, даже чихать начал. Но вдруг откуда-то из-за кустов выцарапался другой, наверное, настоящий, бомж. Он не спеша, подошёл к мусорнику и принялся ковыряться в баках. В одном из них он нашёл джинсы. Осмотрев их, бомж довольно крякнул и спрятал джинсы в свой баул. Потом бродяга добрался до того бака, где лежала «посылка». И выволок её!

— Ага, — изрёк бомж и собрался уходить.

— Эй, братуха! — пробухтел Сидоров пьяным голосом. — Давай на двоих, а? Я угощаю!

И повертел своей бутылкой.

— Давай, — согласился бомж. — Я только вот этот кулёк одному чуваку отдам и — сообразим. Он мне целую штуку за него обещал. Айда!

Бомж помог Сидорову встать.

— Ты там, за деревом подождёшь, я мигом обернусь.

Шатающейся походкой они пошли со двора в сторону улицы Щорса.

— Ты вот тут постой, — просипел бомж. — А я — сейчас. Тот чувак сказал, что бы я один был, а то денег не даст.

Сидоров спрятался за деревом, а бродяга поплёлся к стоявшей у обочины грязной «Ниве». Это была та же машина, которая тогда выскочила из-за поворота. Сидоров вытащил рацию и сказал:

— Пётр Иванович, приём! Их машина — на пересечении Щорса и Богдана Хмельницкого, возле «Евросети». Тёмно-зелёная «Нива», очень грязная. Номера не видно — сильно заляпан.

— Понял! — ответил Серёгин. — Едем.

Бомж подошёл к «Ниве» и протянул пакет водителю. Тот выхватил и, оттолкнув бомжа, тронулся. Стоя за деревом, Сидоров видел, как с улицы Щорса заворачивает служебная «Самара» и, не спеша, пристраивается в хвост к машине преступника. Чуть поодаль ехала «Газель» спецназа.

— Вот, братуха, жизнь — малина! — услышал сержант хриплый баритон. — Не дал мне этот сайгак ни гроша!

Это пришёл разочарованный бомжик. Естественно, бандит его обманул. У него самого, наверное, нету «целой штуки»!

— На, вот, тебе бонус, — Сидоров отдал ему так и не открытую бутылку. — Дарю.

Бродяга расплылся в улыбке.

— А ты? — спросил он.

— Я уже завязал, — сказал Сидоров и ушёл.

— Ну и воля! — изумился бомжик.

Пётр Иванович и Григорий Григорьевич ненавязчиво преследовали «Ниву» похитителей. Та петляла, как заяц, по каким-то переулкам. Один раз следователи подумали, что упустили её. Но потом «Нива» всё-таки нашлась в потоке других машин. Наконец, машина похитителей свернула в совсем уж узенький переулочек и остановилась. Остановилась и служебная «Самара». За ней притормозила и «Газель». Из «Нивы» вышел невысокий человек в джинсовой куртке. Держа двумя руками цветастый пакет, он пошёл к маленькому двухэтажному дому. Поздоровался со старушками, которые заполнили две лавочки у подъезда. Пётр Иванович вылез из «Самары» и последовал за бандитом. Бандит поднялся на второй этаж. Достал ключи. Открыл довольно ободранную дверь и скрылся в квартире.

— Он внутри. Третья квартира, — сказал Пётр Иванович в микрофон рации.

А минуту спустя спецназовцы высадили хлипкую дверишку и ворвались в преступное логово.

Когда Григорий Григорьевич и Пётр Иванович зашли в третью квартиру, похититель был обезврежен и лежал в прихожей, носом в пол, прижатый дюжим спецназовцем. Он был всего один. Бандит даже пикнуть не успел, как его скрутили. В другой комнате сидела двухлетняя Настя. Девочка увлечённо «читала» мужской журнал «Максим», держа его вверх ногами. Перед ней были разбросаны доминошные костяшки, наряженные в конфетные фантики. И ещё стояла одноразовая тарелка с большим пирожным. Настя ручками отрывала от него куски и отправляла в рот. Заметив вошедших следователей, она радостно взвизгнула и пролепетала:

— А дядя Клекел обисял показать зывую лисицу!

Потом Настя взяла костяшку, завёрнутую в золотистый фантик от конфеты «Белиссимо».

— Это — плинцесса Лапуцель (она имела в виду сказочную принцессу Рапунцель). Плинцесса тозе поедет смотлеть лисицу!

— Крекер, — поморщился майор Синицын. — Ещё тот фрукт. Три раза сидел.

— Надо забирать ребёнка и увозить домой, — сказал Пётр Иванович, беря девочку на руки.

Настя забрала с собой все доминошки, набив ими карманы платьица. Так же она не пожелала расставаться ни с журналом «Максим», ни с пирожным.

— Ну что, Крекер, допрыгался? — спросил бандита Григорий Григорьевич.

— У-у-у! — ответил Крекер.

— Четвёртый раз сядешь, — заключил майор.

— Мммм!

Крекера в наручниках вывели из дома и проводили к «Газели». Старушки изумлённо глазели, шептались.

— Ула! Мы едем смотлеть лисицу! — весело кричала Настя, когда Пётр Иванович и Григорий Григорьевич везли её в «Самаре» домой.

— Это — плинц Гамлет, — сказала Настя, показав очередную доминошку, в синем фантике. — Он любит плинцессу Лапуцель. А это — она показала костяшку без фантика. — Глаф Нуслок. Он злой, и я не показу ему лисицу.

С этими словами Настя, не задумываясь, выбросила «графа Нушрока» в окошко.

Эвелина Кораблинская обнимала дочку и плакала от счастья.

— Спасибо… — говорила она. — Большое спасибо… Спасибо…

— Мама, а когда мы пойдём смотлеть лисицу? — спрашивала Настя. — Дядя Клекел обисял!

Девочка не понимала, что была похищена, что «дядя Клекел» — преступник. Она радовалась жизни и воспринимала ситуацию, как весёлое приключение.

— Пойдём, пойдём, посмотрим на лисицу, — нежно сказала Эвелина Кораблинская, погладив дочку по головке.

— А когда?

— Сегодня, Настенька. Покушаем и пойдём…

Крекер ныл, потирая бока и голову.

— Зачем ты похитил ребёнка, Крекер? — спросил Синицын, в упор посмотрев на преступника.

— Я с детства мечтал иметь дочь! — пискнул Крекер.

Пётр Иванович хихикнул, записывая его слова в протокол.

— Прямо, с детства? — передразнил Григорий Григорьевич.

— Ага, — кивнул бандит.

— Ой, Крекер, Крекер, — вздохнул Синицын. — Мало было тебе воровства. Теперь киднеппингом занялся. Не бреши мне тут про дочь, а то впаяю тебе сопротивление аресту!

— Упс… — съёжился Крекер. — Хотя, как вам посопротивляешься, когда целая толпа врывается…

Тут пришёл Сидоров. Он радовался тому, что смог, наконец, стянуть с себя вонючую рванину и избавиться от неопрятной щетины.

— Кто это? — поинтересовался сержант, кивнув на Крекера.

— Взяли мы похитителя, — ответил Синицын. — И девочку спасли.

— Молодец, — похвалил Пётр Иванович, — Хорошо сыграл!

— Спасибо, — улыбнулся Сидоров. — Только это — не тот похититель. Тот был толстый. Мы же фоторобот составляли.

Сидоров вытащил из кипы бумаг фоторобот упитанного бандита, и показал Крекеру.

— Знаешь его? — спросил он.

— До… — начал Крекер, а потом «поправился»:

— Не знаю.

— Ну, как это — «не знаю»? — «удивился» Синицын. — Только что ведь знал. Давай, вспоминай. До… Дальше?

— До, ре, ми… — фальшиво пропел Крекер.

— Так! — Синицын стукнул кулаком по столу. — Ты мне тут, Карузо, не выделывайся, а говори, кто твой сообщник!

— Я с детства мечтал петь! — изрёк Крекер.

 

Глава 18. Опять нужна машина!

Люди ходят туда-сюда. Проходят мимо, спешат куда-то. На работу, на рынок, домой. И все кажутся такими счастливыми и беззаботными, словно ни у кого нет проблем. Только у Стёпы Ведёркина. Он стоял на улице Раздольной возле магазина «Универсам» и нервно курил сигарету за сигаретой.

Вообще, Стёпа поступил в университет, жил себе, сдавал лабораторные. И забыл о том, как угнал «Жигули» и сбил кого-то по дороге. И даже понятия не имел, для чего были использованы те «Жигули». Деньги Стёпа не потратил на пустяки: мобильники, флэшки всякие, а припрятал среди хаоса своих учебников и берёг до «чёрного дня».

Сентябрь радовал дончан почти что, летней погодой. Дождей не было, дни стояли солнечные и тёплые — июль, да и только. Была суббота. Стёпа проснулся рано. Привык. Теперь он всегда просыпался ровно в семь без будильника. С утра решил подучить физику, а вечером поедет с одногруппниками на дискотеку в ночной клуб «Гараж».

Мать взяла сверхурочные, и Стёпа был в квартире один. Позавтракав оставленными матерью овсяной кашей и яичницей, Ведёркин отыскал на столе учебник физики. Стёпа раскрыл его и уже собрался погрузиться в удивительный мир формул и законов, как зазвонил его мобильный телефон.

— Ну, вот ещё! — зло буркнул Стёпа.

Он отложил книгу и принялся разыскивать мобильник в грудах конспектов. Когда телефон был разыскан, Ведёркин глянул на экранчик и увидел длиннющий, несуразный номер: звонили с таксофона.

— Алло? — сказал Стёпа.

— Степаха, это я, Гарик! — послышалось на том конце.

— А?.. — огорошенный, Стёпа не знал, что ответить.

— Нам надо встретиться, прямо сейчас! — закричал Гарик в ухо Стёпе. — Приходи на «Универсам», ну который возле тебя, о’кей?

Стёпа отодвинул трубку подальше от уха. По природе своей он был слишком добрый, что бы отказать старому школьному другу. Убедив себя, что Гарик уже не занимается кражами машин, Ведёркин согласился.

Гарик опаздывал. Стёпа смотрел по сторонам, надеясь заметить друга среди крутящихся возле рынка и «Универсама» людей, но не видел его. Неподалёку какой-то маленький мальчик ломал толстую палку. Он положил её одним концом на высокий бордюр и принялся бить по середине палки левой ногой. Потом правой. Палка не поддалась. Надвинув синюю кепку чуть ли не на нос, мальчишка начал прыгать по палке обеими ногами. Но она даже не треснула. Отпустив крепкое, биндюжничье словечко, мальчуган нашёл в траве увесистый камень. Размахнувшись из-за головы, он с силой швырнул камень в непокорную палку. Повторив эту процедуру раза четыре, и не получив ничего, пацан размахнулся ещё больше и швырнул камень, наперев всем своим небольшим весом. Стукнувшись о палку, булыжник раскололся на три больших куска и множество маленьких. Палка же проявила гранитную твёрдость, и осталась целой и невредимой. Паренёк снова ругнулся, схватил палку за тот конец, который лежал на тротуаре, и зашвырнул её подальше. Стёпа наблюдал за ним не без улыбки. А мальчишка, поискав другую палку и не найдя её, убежал куда-то за дом. Гарика всё не было. Возле пункта приёма стеклотары толпились мужички. У каждого из них была полная сумка бутылок. Кажется, двое из них не разобрались, чья сейчас очередь, и выясняли отношения, крича на всю улицу.

— Здорово, Степаха! — это, наконец, появился Гарик.

— Привет, — буркнул Ведёркин. — Чего тебе?

— Понимаешь, такое дело… — заспешил Гарик, воровато озираясь по сторонам. — Но не здесь, народу полно… Пошли, лучше, туда, — он показал в сторону кафе «Клеопатра», отделанного под Древний Египет. — Или нет, там тоже народ. Пошли, лучше, к тебе!

Стёпа в ответ только промычал что-то. И они отправились в его квартиру.

По дороге Гарик всё время подгонял друга фразами, типа:

— Быстрее, времени в обрез!

В лифте Гарик всё никак не мог дождаться, пока кабина доползёт до девятого этажа, суетился так, что Ведёркину казалось, что лифт сейчас, вообще, застрянет. Когда в подъезде Стёпа завозился с ключами, Гарик всё так же нетерпеливо прошипел:

— Ну, давай, открывай быстрее!

Когда Стёпа открыл дверь, Гарик пулей залетел в прихожую, наследив на подметенном ковре. Он схватил Стёпу за плечи, и страдальчески так заглядывает в глаза.

— Горю, Степаха, — залепетал, — выручай!

— А что случилось? — спросил Ведёркин.

— Тачка нужна, — казалось, Гарик сейчас расплачется. — Шеф завалит…

— Нет, — твёрдо отказался Стёпа. — Не проси. Я больше красть не буду, как хочешь. Ищи кого-нибудь другого.

Гарик отцепился от Ведёркина, охлопал свои карманы и выволок пухлый бумажник.

— Вот, задаток, — он вручил Стёпе разом пятьсот долларов. — Остальное — потом. В два, нет, в три раза больше получишь!

Ведёркин неуверенно мял в руках деньги. Те лукаво, заманивающе хрустели.

— Ну, ладно, — согласился он, позарившись-таки на валюту. — Хорошо. Но это — в последний раз.

— Спасибо, дружище! — расцвёл Гарик, и горячо пожал Стёпе руку. — Ну, всё, пока, я не могу задерживаться! — и выскочил в коридор.

Выйдя за дверь, Гарик зло хохотнул. С умиротворяющей мыслью: «Уговорил „чайника“!» вызвал лифт и поехал вниз.

 

Глава 19. Исчезновение майора Синицына

Высокий и полный человек остановился в переулке. Почесал бритый затылок пухлой пятернёй. Закурил. Порывшись в карманах кожаной куртки, нашёл мобильный телефон. Набрал номер.

— Алло, шеф? — тихо сказал он в трубку. — Это я, Додик. Крекер в обезьяннике ментовском захлопнут. Козявку эту они выволокли. Теперь Кораблиниху целая толпа мусоров пасёт — не проползёшь! Ещё этот майор из прокуратуры роет! Что делать?

— День икс! — ответили на том конце, и шеф повесил трубку.

Додик спрятал мобильник, выкинул окурок и пошёл дальше.

Расколоть Крекера так и не смогли. Бандит выпендривался, как клоун в цирке, пел, рассказывал детские стишки. Казалось, что ему нравится быть дурачком и доводить до белого каления тех, кто его допрашивает. Когда Серёгин снова дал ему фоторобот пухлого «До…», Крекер схватил ручку и пририсовал ему усы, рога и ослиные уши.

— Красиво, правда? — спросил он.

Милиционеры кипели, рычали, скрежетали зубами. Но Крекер так и не сказал ничего, кроме своего «До…».

В машине Синицына недавно сломалась коробка передач. Он отдал её в ремонт. После работы следователь прокуратуры обычно заезжал в магазин «Шахтёр», который стоял напротив Калининского рынка. Магазин был ему не по дороге, но там всё стоило дешевле. Так как машины не было, Синицын пошёл в магазин пешком. Пришёл, купил хлеба и колбасы. Потом вышел и пошёл на проспект Ильича, что бы сесть на троллейбус. На улице Владычанского нет ни одного исправного фонаря. Синицын ковылял в сумерках по испещрённому рытвинами асфальту, зорко всматриваясь перед собой, что бы вовремя заметить очередную яму, или открытый люк. За следователем прокуратуры уже следили. Тот самый киллер — разноглазый «Сергей», который «испортил праздник» Лукашевичу, от самой прокуратуры невидимо и неслышно следовал за ним.

Следователь прокуратуры замешкался, обходя большую лужу. И тут кто-то его окликнул хрипловатым голосом:

— Мужик, дай закурить!

Синицын обернулся и увидел худощавого парня в чёрном.

— Хорошо, — сказал следователь прокуратуры, и вытащил из пачки сигарету.

— Спасибо, — буркнул парень, и протянул руку.

Но сигарету не взял, а дотянулся до шеи Синицына и прижал ему сонную артерию. Следователь прокуратуры обмяк и осел на асфальт. Парень коротко хохотнул, подхватил «добычу» под мышки и затащил на заднее сиденье обшарпанной старенькой «Волги», которая до этого скромненько стояла у обочины. Захлопнув дверцу, «Сергей», а это был он, уселся в кабину. Машина завелась и резво укатила в сторону проспекта Ильича.

Но у этого происшествия, всё же, был один свидетель. Он прятался в наметенной на газон куче веток и листьев от недавно срубленного дерева. Это был Виктор Додин, Додик, который случайно проходил мимо.

Пётр Иванович уже спал, когда в его квартире зазвонил телефон. Серёгин видел сон о том, как плывёт на роскошной белой яхте по Тихому океану, удит рыбку — для развлечения, а не для еды — и прикуривает от доллара гаванскую сигару (хотя следователь и не курил). Телефонный звонок тайфуном ворвался в голубой Тихий океан, разом утопив роскошную белую яхту и заставив рыбку залечь на дно. Выплыв из штормящего океана в свою спальню, Пётр Иванович с разочарованием подумал, что он — всего лишь капитан милиции, а не богатый бизнесмен. Яхту жалко… Всё равно не настоящая! Пётр Иванович пробрался мимо кота Барсика к телефону и взял трубку.

Звонил Денис Лукашевич.

— Даша собирается улететь в Австрию, — сказал он. — Она не пускает меня к себе. Я не знаю, что делать. Она говорила, что завтра у неё самолёт в шесть утра. Она только что мне позвонила и сказала: «Прощай навсегда». Я звонил Григорию Григорьевичу и… не дозвонился…

— Я позвоню в аэропорт! — подскочил Пётр Иванович. — Вы ей ничего не говорите. Пускай едет, как хотела. Мы приедем за ней и задержим.

Пётр Иванович сначала позвонил «09», что бы выяснить номер аэропорта. В справочной службе было занято. Серёгин дозвонился только с четвёртого раза. «Чего это всем приспичило узнавать номера телефонов среди ночи?!» — с раздражением подумал Пётр Иванович. Узнав номер, следователь сейчас же позвонил в аэропорт.

— Алло? — ответила дежурная приятным голосом.

— Здравствуйте, — поздоровался Серёгин. — Вас беспокоят из милиции. Капитан Серёгин Пётр Иванович.

— Да? — в голосе дежурной скользнул лёгкий испуг.

— Скажите, пожалуйста, у вас забронирован билет на имя Максимовой Дарьи Дмитриевны?

— Минуточку… Да, Максимова Дарья Дмитриевна, Донецк — Париж, борт номер четыреста сорок три. Вылет в четыре часа утра.

Пётр Иванович машинально глянул на часы. Без десяти три.

«Чёрт!» — он чуть не сказал это слово вслух.

— Задержите рейс на два часа! — крикнул Серёгин.

Дежурная отдёрнула трубку от уха и сморщилась. Она не сказала: «Потише, пожалуйста», только потому, что ей запрещали правила.

— Хорошо, — выдавила дежурная, стараясь казаться бесстрастной.

Пётр Иванович, всё-таки, заметил, что её голос изменился. «Неужели, я так страшно крикнул?» — удивился про себя Серёгин.

Сказав «спасибо», Пётр Иванович повесил трубку. Да, обманула Дарья женишка. Улетает во Францию, а ни в какую не в Австрию. И рейс на два часа раньше — чтобы не прибежал и не забрал из аэропорта. Пётр Иванович принялся звонить Синицыну.

— Зараз, нажаль, відсутній зв’язок з вашим абонентом. Зателефонуйте, будь ласка, пізніше, — бархатным женским голосом ответил «Григорий Григорьевич».

Что такое? Пётр Иванович забеспокоился. У Синицына нет домашнего телефона. Он уже третий год на очереди стоит, а ему ещё не дали. Поэтому Григорий Григорьевич никогда не выключает мобильный. А тут вдруг…

 

Глава 20. Явление «Жигулей»

Дарья впопыхах собирала вещи. В её квартире был жуткий кавардак. Дверцы платяного шкафа распахнуты настежь. Девушка выхватывала вещи, и, скомкав по быстрому, швыряла в большой чемодан. От сильного волнения она часто промахивалась. Вокруг чемодана собралась небольшая груда. Дарья шумно всхлипывала, тяжело дышала, размазывала чёрные от туши слёзы кулаком по всему лицу. Бросив очередную блузку и промазав в который раз, Дарья решила, что этой одежды ей хватит. Она стала на колени около чемодана, сгребла руками валявшиеся на полу вещи. Заткнув их, как попало, Дарья закрыла чемодан и потащилась с ним к двери. Съезжая в лифте на первый этаж, она попыталась вызвать такси по мобильному телефону. Но ей почему-то попалась какая-то тупая диспетчерша, которая твердила:

— У меня на дисплее высвечивается, что вы не с мобильного звоните!

Дарья разозлилась и засунула телефон в карман. Она подумала, что поймает такси по дороге.

На улице ещё было темно. Фонари разгоняли ночную мглу оранжевым светом. Какое такси сейчас по дороге в такую рань?! Таксисты все ещё спят! Дарья снова достала мобильный телефон. Теперь она звонила в другой таксопарк. Там, правда, проезд дороже стоит, но диспетчеры, наверное, не такие идиоты! На этот раз Дарье больше повезло.

— Ждите белую «Хонду», — сообщил диспетчер.

Дарья уселась на скамейку, поставив тяжёлый чемодан на траву. Да, она обманула Дениса. Но так будет лучше. Он обязательно примчится за ней в аэропорт и отговорит улетать. А ведь Дарья так жить не может. Мать Дениса именно её обвиняет в убийстве Михаила Андреевича.

— Да, она заказала! — сказала она следователю тогда, в «Дубке».

Хорошо, что следователь попался толковый. А то бывают такие охламоны, которым лишь бы галочку поставить — хватают, кого попало…

К подъезду подкатила белая «Хонда». Пожилой водитель помог Дарье загрузить чемодан в багажник.

— В аэропорт, пожалуйста, — сказала Дарья. — Постарайтесь побыстрее, я немного опаздываю…

— Это мы — мигом, — ответил таксист.

В салоне такси играла тихая и приятная музыка. Дарья ехала мимо с детства знакомых улиц и магазинов и на глаза навёртывались слёзы. Она уже попрощалась со всеми родными, с подругами. Париж, безусловно, прекрасный город. У Дарьи там — тётка. Но всё-таки, в Донецке прошло её детство, школу она тут закончила… И в Донецке осталась её любовь…

Вдруг такси остановилось.

— Что такое? — забеспокоилась Дарья.

— Авария, — вздохнул таксист. — «Поцеловались».

Дарья глянула в лобовое стекло через плечо водителя. Авария оказалась — хоть куда: тягач «КаМАЗ» столкнулся с джипом.

— Вы только посмотрите, что этот хмырь сделал с моей машиной! — орал водитель джипа.

Одной рукой он держал за воротник водителя «КаМАЗа», а другой указывал на то, что осталось от совсем ещё новенького «Лэнд Крузера». Состояние джипа было плачевным: он напоминал поломанную гармошку. Дарья почему-то присмотрелась к скандалисту. Он был высокий, с правильным и красивым лицом — даже сейчас, когда он рычал от злости.

— Вы меня сейчас задушите, — просипел водитель тягача. — Отпустите меня!

— Заткнись, а то и, правда, задушу! Поверь, моя машина стоит куда дороже, чем твоя жизнь! — с этими словами он встряхнул «КаМАЗника», как тряпичную куклу.

— Лейтенант Воробьёв, — представился подошедший гаишник. — Расскажите, что здесь случилось?

— Вы сами посмотрите! — водитель джипа широким жестом указал на свой разнесенный «Лэнд Крузер» и почти не пострадавший «КаМАЗ». — Этот хмырь разбил мне машину. Я соблюдал все правила, а он с пьяных глаз как выскочил на встречную полосу, и вот — пожалуйста.

— Чего вы всё: «хмырь» да «хмырь»? — возмутился водитель «КаМАЗа», — Я вам не хмырь, а Василий Алексеевич!

Лейтенант Воробьёв покосился на Василия Алексеевича и, покачав головой, произнёс:

— Ну что, Куценко, опять? Давно ль у вас права забирали? Нет. Придётся опять забрать.

Водитель джипа всё ещё держал бедного Куценко за воротник.

— Он у моего тягача дверцу отодрал… — мямлил Куценко.

— Вы не ранены? — спросил лейтенант Воробьёв у водителя джипа. — Я могу вызвать травматологию.

— Этого идиота в психушку надо, а не в травматологию! — пискнул Куценко.

— Нет, спасибо, — ответил водитель джипа лейтенанту, проигнорировав выпад Куценко.

Потом он взглянул на часы.

— Чёрт! Я аэропорт опаздываю! — водитель джипа швырнул Куценко на асфальт. — У тебя есть страховка. Пришлёшь мне компенсацию на этот счёт, — он бросил в Куценко визитную карточку. — Вопросы есть?

Куценко пробурчал что-то невразумительное, типа: «Бы-ы».

— Вопросов нет, — заключил водитель джипа и направился к тому такси, где ехала Дарья, потому что оно стояло в нескольких метрах от места аварии.

— В аэропорт? — осведомился он, заглянув в машину.

Таксист кивнул. Человек уселся рядом с Дарьей и протянул водителю несколько евробанкнот.

— Плачу сверху, что бы с ветерком! Вопросы есть?

Водитель взял деньги, запрятал во внутренний карман и свернул в проулок, объезжая вставшую посреди дороги фуру «КаМАЗа».

— Вопросов нет, — незнакомец довольно откинулся на спинку кресла, абсолютно не замечая Дарьи.

Так и проехали они, молча до самого аэропорта. Дарьин попутчик, который так и остался незнакомым, опять глянул на свои золотые часы. Сунув водителю ещё несколько евробанкнот, он растворился в толпе и исчез навсегда.

— Сколько я вам должна? — спросила Дарья.

— Н-не сколько… — выдавил таксист, пересчитывая евробанкноты. — Этот безумец меня до конца жизни обеспечил…

Дарья вылезла из такси. Три часа. Она успеет пройти все контроли, и ещё покушать! Дарья не спеша, пошла к зданию аэропорта.

Пётр Иванович и сонный Сидоров приехали в аэропорт вслед за Дарьей. Петру Ивановичу тоже пришлось объезжать фуру задворками. Они вбежали в здание аэропорта.

— Рейс номер четыреста сорок четыре, Донецк — Париж, задержан на два часа по техническим причинам, — сообщил громкоговоритель.

По толпе ожидающих пробежал ропот недовольства. Кто-то ругнулся. Милиционеры пошли наверх, в комнату диспетчера.

— Капитан Серёгин, — представился Пётр Иванович, показав удостоверение. — Вызовите, пожалуйста, Максимову Дарью Дмитриевну.

— Хорошо, — сказала женщина — диспетчер и заговорила в микрофон:

— Максимова Дарья Дмитриевна, подойдите, пожалуйста, в комнату диспетчеров. Второй этаж, кабинет триста три. Повторяю…

Дарья слегка испугалась, когда услышала своё имя. Она сидела в буфете и кушала пирожное со взбитыми сливками, наплевав на фигуру. С тех пор, как у неё начались проблемы с родителями Дениса, Дарья приобрела пагубную привычку заедать горести сладким. Она уже основательно подпортила идеальную талию, набрав почти двадцать килограммов…

Делать нечего. Дарья встала и пошла к диспетчеру. Когда она узнала, что пришла милиция, у неё началась истерика. Дарья кричала, рыдала, отбивалась. Петру Ивановичу и Сидорову насилу удалось вывести её на улицу и усадить в служебную «Самару».

Когда приехали в райотдел, Дарья немного успокоилась. Не бесилась так сильно. Только тихо всхлипывала, что ей не дают улететь. Пётр Иванович с трудом уговорил её рассказать о том, что она видела на дне рождения Михаила Андреевича.

— Я видела, как с парковки уехала машина, — проговорила Дарья. — Это были красные старые «Жигули». Я видела человека, который в них садился… Он такой, худенький, светлый…

— Вы сможете описать его художнику, что бы составить фоторобот? — спросил Серёгин.

Дарья кивнула. Сидоров посмотрел на часы. Художник придёт только через четыре часа, не раньше…

— Ждать некогда, — сказал Пётр Иванович. — Звони ему и гони сюда. После того, как Дарья дала показания, за ней могут начать охоту, как за Эвелиной Кораблинской. Ей надо успеть на самолёт.

Художник Игорь Птичко по прозвищу Карандаш, прошествовал в свой кабинет, как лунатик, вытянув руки перед собой. Он пытался что-то сказать Петру Ивановичу, но вместо слов вырвался только зевок. Сидоров принёс ему чашку кофе. Выпив его, Карандаш взбодрился. Неудивительно, ведь Сидоров растворил аж четыре полных ложки кофе в обычной металлической кружке.

Карандаш подключил свой компьютер. Дарья начала описывать ему того, кто уехал на красных «Жигулях». С фотороботом возились почти, что целый час. Дарья всё критиковала: то нос не похож, то рот не такой, то глаза маловаты… Наконец, получился, по мнению Дарьи, похожий портрет. Карандаш распечатал его и… тут же захрапел, прямо на стуле.

Серёгин посмотрел на фоторобот. Личико почти что, девичье. Аккуратненький носик, большие светлые глаза… Такому бы в модели, а не в киллеры… Потом на фоторобот посмотрел Сидоров.

— Я его знаю! — выкрикнул сержант, выхватив портрет из рук Серёгина. — Это он. Из-за него меня понизили в звании.

— Да ты что? — удивился Пётр Иванович.

— Да, — подтвердил сержант. — Я его упустил, когда в Ворошиловке работал. Это — Николай Светленко по кличке Интермеццо (1)…

— Что-что? — перебил Пётр Иванович. — По какой кличке?

— Интермеццо, — повторил Сидоров. — Это какой-то музыкальный термин… Светленко оперы любит, поэтому так обозвали. Я его выслеживал, почти что, год. А он меня Пончиком за глаза обзывал, потому что я толстый был… А потом, когда пришло время его хватать — я дал, в натуре, маху — вылупился на футбол. А он улизнул от меня… Вот только он не киллер. Он — вор. Музеи обворовывал.

— Санька! — Пётр Иванович аж подпрыгнул от радости. — Ты — гений! Ты продвинул наше дело, как говорится, на сто лет вперёд! Звони к себе в Ворошиловский, поднимай дело Светленко.

— Это Дарья помогла, — сказал Сидоров. — А вот Ворошиловский ещё не работает: только половина пятого утра…

— Надо Дарью везти в аэропорт. А когда вернёмся — обязательно позвонишь в Ворошиловский.

Комментарий к Глава 20. Явление "Жигулей".

(1)Интермеццо (итал. Intermezzo) — промежуточная часть музыкального произведения, играемая между основными частями.

 

Глава 21. Николай Светленко — король воров

Этой ночью Николай Светленко спал плохо. Ему снился довольно неприятный сон. Он видел себя на кухне — на аккуратной, чистой еврокухне. Коля сидел в белой суповой кастрюле, украшенной красивыми цветочками. Вокруг него бурлила и пузырилась вода. Пузыри с шумом лопались, выпуская вверх клубы белого пара. В воде плавали гигантские нашинкованные овощи. Потом Коля увидел повара в безупречном халате и в высоком колпаке. Повар подошёл к его кастрюле и запустил туда огромную ложку. Зачерпнув немного юшки, кулинар подул на неё и отправил в рот.

— Très bien (требьен) (1)! — пропел он по-французски, смакуя своё кушанье.

Потом повар пригляделся и заметил Колю. Поглазел на него хитро так, с прищуром. И расплылся в улыбке.

— Ты — в супе! — изрёк повар тоном, не терпящим возражения.

По-милицейски взяв под козырёк, он схватил с кухонного стола пучок зелёного лука, и принялся крошить его прямо на голову Коли. Коля махал руками, безуспешно пытаясь отбросить сыплющийся на него горький лук в сторону. Повар страшно захохотал, снова взял ложку и начал мешать ею суп. Образовавшийся водоворот мгновенно засосал Николая, и он очутился на дне кастрюли. Коля пытался всплыть, грёб изо всех сил, но ничего не мог поделать. Кусок морковки задел беднягу по голове, и он понял, что сейчас захлебнётся…

Проснулся Коля в холодном поту, с одышкой. В первые секунды он не мог понять, где находится, и искал глазами повара и суп. Но потом потихоньку пришёл в себя, отдышался и понял, что находится дома в кровати. Коля сел, свесив на пол босые ноги. Ужасно!

Коля Светленко закончил ПТУ по специальности «слесарь — универсал». Но эта специальность ничего хорошего ему не дала, кроме умения мастерски взламывать замки и отключать сигнализацию. Ещё Коля с детства посещал секции каратэ и кикбоксинга. Он был мастером спорта по обоим видам, отлично умел драться, а главное — не боялся никаких противников: хоть Геракла выставляй — победит! С таким «багажом знаний» Коля очень быстро добился успеха: из простых домушников перешёл в грабители музеев. Украденное продавал с подпольных аукционов мафиозным «королям». Кличку «Интермеццо» он «заработал» за то, что очень любил классическую музыку. Музыкального образования Коля не имел, однако ему от рождения был дан абсолютный слух. Коля никогда не упускал возможности посетить оперу. Особенно, Венскую. Он, кстати, её тоже обворовал после концерта Монсеррат Кабалье. На своём коротком веку в двадцать три года Коля уже успел обчистить Третьяковскую галерею, Эрмитаж, Лувр, Тауэр… Только вот в Дрезденской галерее его настиг невиданный противник — сыщик Генрих Артерран — немец по происхождению (у него, кажется, титул ещё какой-то был), американец по паспорту, компьютер — по сути. Он Колю, буквально, за руку схватил, отловил с поличным, прямо с украденными картинами! Коле удалось сбежать только случайно, когда водитель автомобиля, в котором его везли в суд, заснул за рулём и врезался в столб. Коля после такого жуткого фиаско убежал назад, в свой родной Донецк. И затаился. Самолюбие было уязвлено, ведь Коля считал, что он — гений от воровства, а тут — ищейка какая-то ухватила… Он думал, что в Донецке спасётся от этого «фашиста», как он про себя его окрестил. Но не тут-то было. Генрих Артерран снова отловил его с поличным. Поэтому Коля и был «в супе»…

Комментарий к Глава 21. Николай Светленко — король воров.

(1) Très bien!(фр.) — прекрасно!

 

Глава 22. Неудача и везение

— Всё сидишь?! Конспекты бы хоть посмотрел! — с укоризной сказала мать, забрасывая в кипящий суп накрошенную картошку.

— Я уже смотрел… — буркнул Стёпа, не глядя ни на мать, ни на картошку, а изучая поблёкшие ромашки на обоях.

— Смотри, опять катишься! — погрозила пальцем мать. — Как бы ни отчислили! Модуль скоро, а он сидит!

«Катишься»! «Отчислят»! «Модули»! не то слово, маманя, не то! Сегодня Стёпа должен был достать машину. Он и так уже пропустил срок. Гарик звонил, чуть ли не каждый час. То жаловался, то угрожал. Часы показывали половину четвёртого вечера.

— Мам, я сегодня у Светки ночую… — бросил Стёпа, вставая с дивана.

— А обедать? — всполошилась мать, видя, что сын направляется к двери.

— Я её в кафе веду.

— Катишься, — покачала головой мать и отвернулась к плите.

По-настоящему никакой Светки не было. Стёпа придумал её, что бы скрыть свои походы в поисках подходящей машины. Постоянные звонки Гарика он выдавал за звонки несуществующей Светки. Даже номер Гарика был сохранён в мобильнике Стёпы под именем «Света».

Мать ещё что-то говорила из кухни, но Стёпа не слушал. Набросив курточку, он покинул квартиру. Лучше уж по улице болтаться, чем выслушивать причитания матери. Только хуже делает…

Стёпа «крейсерским» шагом пересёк двор. Сейчас ему казалось, что все взгляды устремлены на него. Вот-вот кто-то прочтёт его мысли, и сразу же побежит в милицию… Стёпа старался не смотреть на прохожих. Ещё ничего толком не совершив, он казался себе великим злодеем. И думал, что все-все об этом если не знают, то догадываются наверняка. Успокоив себя тем, что земляне пока не обладают способностью к телепатии, Стёпа пошёл уверенней. Ехать решил на троллейбусе: жалко было тратить гривну пятьдесят на маршрутку. Накрапывал дождь. Низко висело серое обложное небо.

В троллейбусе попалась какая-то противнющая старушонка. Хоть в салоне и было пять, или шесть свободных мест, она подкралась именно к Стёпе и скрипучим голосом скомандовала:

— Уступи-ка место! (Ать-два!)

От неожиданности Стёпа вздрогнул. Хотел ругнуться, послать бабулю, но раздумал, что бы ни привлекать к себе внимание. Стёпа молча встал и пересел на другое сиденье. Старушонка, обрадованная лёгкой победой, бодренько плюхнулась на место Стёпы.

Стёпа доехал до магазина «Тэрэзы», который раньше назывался «Комсомолец». Вышел. Ведёркину удалось проехаться «зайцем». Кондукторша к нему так и не подошла. Сначала она долго болтала по мобильному телефону, а потом уселась в углу и принялась пересчитывать деньги и билеты: смотреть, сколько настригла.

Дождик усилился, а у Стёпы не было зонта. Он решил не мокнуть, а зайти в эти самые «Тэрэзы».

Погода испортилась надолго. «Юному угонщику» пришлось до самых сумерек торчать в кафетерии. Несколько раз звонил Гарик-«Света». И жалобно ныл, что шеф его «закосит», если к сегодняшнему вечеру не будет тачки. На последний звонок Стёпа не стал отвечать: надоело слушать. Из торгового зала до Стёпы долетали звуки перебранки между продавщицей и каким-то дедулей. Дедуля вопил фальцетом, что продавщица обвесила его аж на двести грамм…

А в кафетерии было полно народу и ужасно накурено. Стёпе тоже очень хотелось закурить, но, спеша сбежать от матери, он забыл сигареты дома. А купить, или стрельнуть у кого-либо он боялся. Потому как вместе с матерью смотрел детективные сериалы вроде «Следствие ведёт дилетант», «Улицы разбитых фонарей», или «Охота на Золушку». В этих сериалах продавщицы и посетители кафешек так ловко опознавали преступников, что Стёпа опасался и нос высунуть из своего угла. Он смотрел в окно, опасаясь повернуть голову, что бы ни одна душа не заметила его лицо. Оконное стекло запотело, у внешней стороны по нему обильно стекала дождевая вода. Увидеть что-либо сквозь него было невозможно. К тому же, тянуло сквозняком. Но Стёпа и не думал пересесть. И о возможной простуде не думал. Сейчас для него главное — достать машину, не попавшись на этом. Когда начало смеркаться, дождик прекратился. Стёпа, нехотя, выполз на улицу. Похолодало. В лёгенькой курточке Стёпа чувствовал себя неважно. Воровато оглянувшись, он быстро сошёл с проспекта Ильича и пошагал через дворы, вдыхая холодный, сырой воздух. С каждым выдохом из носа вылетало облачко пара: на улице было на больше пятнадцати градусов тепла. Стёпа не замечал, что идёт прямо по мягкой грязи, оставляя глубокие следы. Он вертел головой, пытаясь увидеть машину. Наконец-то он заметил одну — джип «Лексус». И прошёл мимо: такая заметная и дорогая иномарка оказалась ему не нужна.

Стёпа ещё долго блуждал по незнакомым дворам. Нужная машина всё никак не находилась. Люди, испугавшись дождя, запрятали автомобили в гаражи.

Но, что это? Возле одного дома, прямо в луже, мок «Запорожец». «Идеальная машина!» — обрадовался Стёпа. На то, что бы вскрыть «Запорожец» у него ушло не больше минуты — у малыша даже сигнализации не было. Вскоре «Запорожец» покинул лужу и скрылся в ночном тумане…

Пётр Иванович позвонил Григорию Григорьевичу на работу. Но его там почему-то не оказалось. Что ж такое?! Синицыну давно пора было прийти… В чём дело? Серёгин позвонил на мобильный телефон — до сих пор выключен. Сидоров тем временем запрашивал из Ворошиловского отделения дело Коли Светленко. Там что-то мялись, не давали, а Сидоров настаивал, даже выкрикнул:

— Я больше не интересуюсь футболом!

Наконец, он швырнул трубку на рычаг, и отвернулся от телефона.

— Не дают, — буркнул сержант. — Там Карпец сидит, а он такой противный, футболом попрекает…

— А у меня Синицын потерялся, — протянул Пётр Иванович, ухватившись за подбородок. — Надо бы съездить к нему… А потом — в твой Ворошиловский, Карпеца́ уговаривать.

Пётр Иванович надел куртку и вышел из кабинета. По коридору шёл недовольный чем-то лейтенант Казаченко.

— Привет, — сказал Серёгин. — А ты чего такой скучный?

— Пётр Иванович, — пробормотал Казаченко. — Припёрся тут один… дедуля. Плачет, что у него «Запорожец» потерялся, и требует «тревогу бить и всех на уши ставить».

— Если надо, шпиёнов подошлите! — донеслось со стороны дежурной комнаты.

— «Запорожец»?! — подпрыгнул Пётр Иванович.

— Да, — кивнул Казаченко, удивлённо глядя на Петра Ивановича.

— План-перехват давал?!

— Не…

— Давай сюда дедулю, быстро!

Дедуля охотно сел напротив Петра Ивановича.

— Ну вот, хоть один путёвый попался, — прошамкал он беззубым ртом.

Дедуля подробно описал свой «Запорожец». Он знал, где у него какая царапинка, где какая вмятинка. Пётр Иванович сразу же позвонил в ГАИ и дал план-перехват.

— Шпиёнов подошлите, — повторил дедуля на полном серьёзе.

Сидоров за его спиной давился смехом.

Передать машину Гарику Стёпа должен был опять же, в парке Ленинского комсомола. Но на этот раз ему не повезло. Только он подъехал к парку, как дорогу перекрыл полосатый жезл гаишника. «Проскочу» — подумал Стёпа и дал по газам. Но ГАИ не отстала. Стёпа услышал за собою вой сирен. Посмотрев в зеркало заднего вида, он увидел хвост из двух патрульных машин. Стёпа совсем не умел убегать от погони, да и машина у него была не гоночная. Поэтому гаишники быстренько прижали его «Запорожец» к обочине и остановили. Стёпа понял, что попался. Он съёжился за рулём запорожца. Стёпа видел, как к нему, не спеша, подходят два «страшных» гаишника.

— Лейтенант Чижов, — представился один, который был пониже, потолще и постарше.

— Старшина Морозов, — козырнул другой, повыше потоньше и помоложе.

— Ве-ведёркин Степ-пан, — заикаясь от страха, выдавил Стёпа.

— Ты, хоть догадываешься, зачем мы тебя остановили? — с сильным хохляцким акцентом вопросил лейтенант Чижов.

У Стёпы мелькнула неясная надежда на то, что он, наверное, просто нарушил правила, знак не заметил, что ли… Хотя там и не было знака…

— А сейчас узнаешь! — пообещал Чижов.

— Так, «Запорожец» белый, номер «567-09 КН». Числится в угоне, — сказал старшина Морозов. — Капитан Серёгин Пётр Иванович давал план-перехват.

— Поня́л? — осведомился лейтенант Чижов. — Выходи!

Стёпа вывалился из «Запорожца» на нетвёрдых ногах. Лейтенант Чижов развернул его за плечо и надел наручники. Затем усадил в патрульную машину. Старшина же взял на буксир «Запорожец». Ведёркина привезли в дежурную будку ГАИ и усадили на твёрдый табурет, не снимая наручников. Лейтенант кому-то позвонил, а потом Стёпу опять запихнули в патрульную машину и куда-то повезли.

 

Глава 23. «Запорожец» с секретом

Часы показывали шесть часов утра, когда в кабинете Петра Ивановича раздался телефонный звонок. Серёгин снял трубку:

— Алё?

— Алё, — ответили на том конце густым басом. — Капитан Серёгин Пётр Иванович?

— Да.

— Докладывает лейтенант Чижов. Только что возле парка Ленинского комсомола мы задержали «Запорожец» номер «567-09КН». Сейчас привезём.

— Жду! — ответил Пётр Иванович.

— Нашли, да? — спросил Сидоров.

— Нашли, — кивнул Пётр Иванович. — Сработал план-перехват. Сейчас, допросим того голубчика, вернём машину и съездим к Григорию Григорьевичу. Не нравится мне его молчание. Заболел, что ли?

Дедуля радостно ёрзал на стуле, ожидая возвращения своей машины. Он что-то ещё рассказывал про «шпиёнов» и про то, как они «центры берут», и ещё про Штирлица что-то.

Пётр Иванович опять звонил Синицыну на работу и на мобильный, но майор, по-прежнему, молчал.

Наконец, в дверь постучали.

— Войдите, — сказал Пётр Иванович.

В кабинет зашли Чижов и Морозов, ведя за собой арестованного угонщика — белобрысого парня лет двадцати, или, может, чуть больше, высокого и худощавого. Морозов снял с него наручники и усадил напротив Серёгина, рядом с дедулей.

— Так это он мой «Запорожец» свистнул? Бандюга, сейчас ты у меня получишь! — подпрыгнул дедок, смерив взглядом несчастного Стёпу. — Ой, варвар! Был бы я твоим отцом…

— Сань, — сказал Пётр Иванович. — Сходи-ка с гражданином на опознание машины.

— Хорошо, — Сидоров повёл зашедшегося в буре наставлений дедулю в коридор.

Гаишники вышли за ними.

— Ваша фамилия? — обратился Серёгин к угонщику.

— Ведёркин Степан, — грустно прохныкал Стёпа.

— Адрес?

— Улица Коммунистическая, дом тридцать один, квартира тридцать шесть.

— Работаете, учитесь?

— Учусь, — всхлипнул Стёпа. — ДонНТУ, Радиотехнический факультет.

— Учились, — заключил Пётр Иванович. — Зачем вы угнали машину?

— Ка-кататься… — выдавил Стёпа. — Перед девчонками…

— На «Запорожце»? Перед девчонками? — не поверил Пётр Иванович. — А если подумать?

Стёпа побледнел. Фантазии у него явно не хватало. Он не мог придумать «отмазку».

— У… — Ведёркин в который раз запнулся. — У меня мама старенькая… А я учусь… Денег нету…

— Ну, и как вы собирались помочь маме с помощью краденого «Запорожца»? — с улыбкой поинтересовался Пётр Иванович.

— Продать хотел, чтобы деньги… Деньги…

— Как же вы продадите такую старую машину? «Запорожец», без документов? Вы сами подумайте.

И тут Стёпа решил, что ему лучше не сочинять басни, а рассказать правду. Потому что этот следователь всё равно не купится на такое дилетантское враньё.

— Я… я не собирался его продавать, — произнёс Стёпа заплетающимся от испуга языком. — Я расскажу… Тут не простая история…

— Ну-ну, говорите, — подбодрил Пётр Иванович.

— Один мой школьный друг, — начал Стёпа. — Гарик, предложил мне недавно работу. Он большие деньги мне предлагал, поэтому я согласился. Мы бедно живём… Я должен был, когда Гарик скажет, доставать ему старые машины. А он мене деньги отдавал.

— Ну, и сколько машин вы уже достали?

— Пока две, то есть, одну. «Запорожец» вы отобрали…

— И какая же была предыдущая машина?

— По-моему, «Жигули». Я их ещё в мае привёз…

В яблочко! Пётр Иванович понял, что это — Ведёркин украл машину Петрова.

— И я ещё ими зацепил кого-то, пока отъезжал. Мне стыдно…

— Ладно, он уже бегает, — успокоил Пётр Ивановича почти, что разрыдавшегося Ведёркина. — Скажите, зачем Гарику нужны старые машины?

— Не знаю, — честно ответил Ведёркин. — На запчасти, что ли… Я не знаю, что можно сделать с такими драндулетами…

— Хорошо, расскажите мне про Гарика.

— Гарик — мы с ним в одном классе учились. Он ещё в школе, знаете, как делал? Покупал дешёвую жвачку, заворачивал в фантик от дорогой, и продавал одноклассникам в два раза дороже… Мы с ним в одном доме жили. Он меня всё бизнесу научить пытался. Мы цветочные вазоны делали, машины мыли. А потом он уехал куда-то и мы не виделись. А сейчас, вот, объявился. Богатый стал… Хоть и не закончил ничего, кроме школы. И предложил мне, вот, машины красть. Он, наверное, заметил, что на мне шмотки из секонд-хенда.

— Где он сейчас живёт?

— Где-то в центре, я не знаю. Он говорил, что у него пент-хауз, но он любит приврать. Я только знаю, что он всегда ходит в пивнушку, «Корчму». Он в ней сидел, еще, когда жил у нас, на Пролетарке. Он и сейчас каждый вечер туда приезжает.

Да, Пётр Иванович видел «Корчму», когда ездил тогда в Пролетарский район к Подклюймухе. Одноэтажное низенькое здание с пивной кружкой на вывеске. Когда Пётр Иванович проходил мимо «Корчмы» к Батону, из пивнушки на велосипеде выехал какой-то мужичок. Но на повороте велосипед повело, он завихлялся и повалился. А мужичок, прямо под велосипедом, сложил ручки и захрапел. Пётр Иванович тогда ещё аккуратненько его обошёл… Сидоров появился только в конце допроса, когда Стёпа уже рассказал про Гарика и «Корчму».

— Чего так долго? — осведомился Пётр Иванович, — Дедуля машину не узнал?

— Да, он всё просился у меня, что бы я разрешил ему набить морду этому, угонщику. А я не разрешил. Сказал, что оштрафую на пятьдесят гривен. Только тогда он смылся…

— Эй! — сержант вспомнил кое-что.

Сначала он нашёл фоторобот толстого похитителя «До…». А потом — подвинул его под сопливый нос Ведёркина.

— Ты его когда-нибудь видел? — осведомился Сидоров.

Ведёркин покачал головой.

— Нет, а кто это? — всхлипнул, размазывая свои сопли и слёзы нетренированным кулаком.

— Ладно, а этого? — Сидоров показал Стёпе Колю.

— И этого не знаю… — подавленно и сокрушённо, словно его уже повели на плаху, прошептал Стёпа и уронил голову на руки.

 

Глава 24. Где Синицын?

Стёпа занял своё законное место в КПЗ, а Пётр Иванович и Сидоров поехали домой к Синицыну. Поднялись по ступенькам на второй этаж. Вот она, металлическая дверь квартиры Григория Григорьевича, обитая вишнёвым дерматином. Кругленькая лампочка сигнализации, вделанная в дверную лутку, не горела. Значит, в квартире кто-то был. Серёгин нажал кнопку звонка. За дверью послышались шаги.

— Гриша, это ты? — спросил женский голос.

Внутри у Петра Ивановича всё похолодело. Похоже, Григорий Григорьевич не приходил домой.

— Эт-то я, Пё-пётр Ива-ванович, — выдавил Серёгин. — П-помните, мы с вами в лес ездили прошлым летом?

Дверь открылась. На пороге в домашнем халате и в тапочках — «зайчиках» стояла жена Синицына, Люся.

— Гриша на работе ещё? — осведомилась она. — Заходите, не стойте на пороге…

Она отошла в сторону, пропуская гостей. Оба сына Синицына уже ушли в школу. Люся делала уборку в их комнатах.

— Разбросали… — виновато потупилась Люся. — Мальчишки вчера в Джека Воробья играли…

Она привыкла к тому, что Григорий Григорьевич мог задержаться на работе на всю ночь, и даже дольше. Не звонит — значит, много дел. Люся и представить себе не могла, что её муж исчез.

Когда Пётр Иванович, наконец, нашёл в себе силы сказать ей об этом, Люся сначала не поверила. Она принялась звонить Григорию Григорьевичу на мобильный, только когда оператор несколько раз повторил, что с абонентом нету связи, Люся расплакалась.

— Мы найдём его, — уверял Люсю Пётр Иванович, хотя сам был в этом не уверен.

Единственным ключиком к загадке похитителей оставался Крекер. Но он всё продолжает валять дурака. От него не добились ни одного серьёзного слова — всё баловство какое-то…

От Люси Пётр Иванович узнал, что Григорию Григорьевичу никто не угрожал, ничего от него не требовали. По крайней мере, он ничего об этом не говорил. Ни жене, ни самому Петру Ивановичу…

— Он вечером всегда в один и тот же магазин заходил, — говорила Люся сквозь слёзы. — «Засядько», напротив рынка. Вы, наверное, знаете, красивый такой, белый, окна большие. Его сразу видно…

Пётр Иванович знал. Он тоже заходил иногда в этот магазин. И видел, как бедных продавщиц заставляют лезть на крышу и отмывать от грязи его пластиковый купол.

Решив не терять времени, Пётр Иванович и Сидоров отправились прямиком туда, в магазин, который по настоящему назывался не «Засядько», а ПТК «Шахтёр», Магазин номер двадцать семь.

На этот раз на куполе никого не было. Милиционеры зашли внутрь и очутились в плену кондиционера. Он висел прямо напротив входа и дул прохватывающим сквозняком. В хлебном отделе, куда обычно заходил Синицын, выстроилась длиннющая очередь из ругающихся пенсионеров. Низенькая продавщица, которую даже за прилавком не видно, принимала товар. Грузчик приносил ей через служебный вход деревянные лотки с хлебом. Продавщица пересчитывала их по-быстрому и забрасывала в белые металлические сетки.

— Вообще-то вас должно быть двое! — противно верещала одна старушка. — Один должен принимать товар, а второй — отпускать.

Продавщица сунула ей буханку хлеба и городскую булку, швырнув в кассу двугривенный, лишь бы только она ушла.

Пётр Иванович и Сидоров подождали, пока продавщица примет товар. А потом протолкались в начало очереди, осыпаемые недовольными возгласами пенсионеров.

— Вот, лбы, без очереди лезут! А женщин кто пропустит?!

— Так, милиция! — Пётр Иванович достал своё удостоверение.

При слове «милиция» пенсионеры разом отпрянули, посторонились. Продавщица вздрогнула и попятилась вглубь отдела, побледнев, как полотно. Когда Пётр Иванович спросил про Синицына, она слегка ожила, порозовела.

— Да, он каждый вечер приходит. И вчера был, перед самым закрытием, прибежал, хлеб купил.

Значит, где-то около восьми, вечера Григорий Григорьевич ещё не столкнулся с преступником, — отметил Пётр Иванович, выходя из магазина. Они с Сидоровым проголодались, накупили в том же магазине, чего попало: булок, мороженого, шоколадок. Жевали на ходу. Они прошлись тем маршрутом, по которому майор должен был идти от магазина на троллейбусную остановку. Он лежал через улицу Владычанского, где почти не было фонарей.

— Вот тут его вполне могли схватить, — предположил Сидоров, глядя на ряд высоких серебристых тополей.

Пётр Иванович кивнул и сказал:

— Здесь нет ни одного жилого дома, где могли бы быть свидетели. Они тщательно продумали это нападение. Типа, бульк! — с концами. Надо колоть Крекера. А сначала заедем к твоему Карпецу.

 

Глава 25. Карпец и потерянное дело

Ворошиловское отделение милиции представляло собой высокое здание в девять этажей. Вокруг здания разбит небольшой сквер с лавочками и коваными фигурами. А недавно поставили и фонтан. Пётр Иванович припарковал «Самару» на парковке отделения, рядом с чёрным сверкающим «Опелем».

Внутрь отделения пускали только по пропускам. Широкий вход был закрыт решёткой, в которой оставлена лишь маленькая калитка. Возле калитки стоит дежурный и, проверяя пропуска, впускает по одному. Или не пускает вообще.

Старший лейтенант Карпец встретил гостей хмурым кивком. Он сидел за столом и кусал пиццу, когда они зашли. Серёгин знал этого Карпеца — он начинал работать тоже в Калининском отделении. И ничего страшного в нём не было: обычный буквоед.

— Борь, привет, — обратился к нему Пётр Иванович. — Мы тут по поводу дела Светленко. Ты не мог бы нам его передать?

— Нет, — ответил Карпец. — Сидорову не могу. Он уже один раз упустил Светленко. Мы не можем рисковать. Сейчас я занимаюсь этим делом. А подключать Сидорова…

Тогда Пётр Иванович отправился за разрешением к начальнику отделения. И получил его без проблем и волокиты. И с этим разрешением возвратился обратно, к Карпецу. И вот тогда начались странные вещи. Карпец сказал, что дело Светленко пропало из архива.

— Как это? — удивился Пётр Иванович.

— Я тоже хотел его поднять, — оправдывался Карпец. — Там ограбили три ювелирных магазина и один антикварный. Я думал, что это — Светленко. Очень похоже на него. Я пошёл в архив, а дела там нет. Я не знаю, куда оно делось…

— Может, архивариус не нашёл? — предположил Сидоров, и они пошли в архив.

Сзади топал бледный Карпец. Может, действительно, архивариус не нашёл?

Пётр Иванович показал разрешение женщине-архивариусу. Она посмотрела, полезла в книгу учёта.

— Это дело на руках у старшего лейтенанта Карпеца, — сказала она. — Вот, запись.

— Боря, — сказал Пётр Иванович. — Зачем же обманывать?

— Я не обманывал, — пролепетал Карпец. — Я не знаю, куда оно делось. И я не брал его из архива…

— Карпец похитил дело, — фыркнул Сидоров, когда они с Петром Ивановичем спускались в лифте с восьмого этажа не первый.

— Нет, — возразил Серёгин. — Я Карпеца знаю. У него кишка тонка для похищения. Кто-то его подставил. Чтобы написать одну строчку в книге учёта — достаточно небольшой взятки. А Карпец тут не причём.

 

Глава 26. Пиковый король

Девушка по имени Аня пошла в гости к подружке. И просто так, чтобы развлечься, девушки начали гадать друг дружке на картах. Первой гадала подружка на Анину судьбу. Она перетасовала карты, выбрала из них червовую даму, и, хлопнув ею о стол, сказала:

— Вот, это — ты.

Затем снова перетасовала колоду и подала Ане рубашками вверх, раскрыв карты веером.

— Выбирай.

Аня вытащила одну карту. Подружка выхватила карту, и шлёпнула рядом с червовой дамой.

— Ух, ты! — захихикала подружка. — Сейчас за тобой ухаживает «Бубновый валет». А ну, выкладывай, кто! А то щекотаться начну.

Аня пожала плечами.

— Саш, ты же знаешь, что я ни с кем не встречаюсь.

Сашка невозмутимо вытащила очередную карту.

— Странно, а я вижу, что он тебя любит, дарит тебе подарки. У него — богатый отец и большое будущее.

По следующей карте Сашка «определила», что Аня этого жениха полностью игнорирует и не замечает.

— Зря ты так, — заключила она. — Выбирай ещё!

Аня вытащила карту без особого желания. Потому что «Бубновый валет» действительно, имелся. За Аней уже почти полгода ухаживал один пятикурсник из университета, где она училась. Звали его Руслан Вяземцев. У него, и, правда, был богатый отец. Руслан дарил Ане подарки, приглашал в рестораны, но Ане он совсем не нравился. Руслан был ниже её, с большим носом и совсем без плеч. Аня даже стыдилась своего поклонника, за то, что он такой щуплый и носатый…

— У-у! — протянула Сашка. — Скоро ты познакомишься с «Крестовым валетом». Он будет…

Следующая карта сказала, что «Крестовый валет» будет красивым, умным и, опять-таки — богатым.

— А что будет потом? — Сашка снова протянула Ане колоду.

Перехватив выбранную карту, Сашка перевернула её и… сконфузилась:

— Ой, пиковый король выпал… Пора прекращать…

Пётр Иванович вечером поехал в пивную «Корчма» — Гарика выслеживать. Накануне они «нарисовали» его с помощью Ведёркина и художника Карандаша. Оказывается, Гарик был довольно заметной личностью — один нос чего стоил! Папа Гарика — русский. Зато мама — грузинка. Поэтому от папы Гарик унаследовал только фамилию — Белов, а от мамы — всё остальное…

Пётр Иванович специально натянул старую куртку и старые башмаки, которые давно уже собирался выбросить. Так он больше походил на типичного посетителя подобных заведений. Изобразив «пьяную» походку, Пётр Иванович побрёл в «Корчму». Открыв дверь, Серёгин ужаснулся. Внутри висел густой белый туман: это до такой степени там было накурено. Деревянные столы, стилизованные под мебель викингов, покрыты липкими пивными кляксами, ошмётками от колбасы, использованными салфетками.

Пётр Иванович набрал в лёгкие побольше чистого воздуха и нырнул в этот жуткий дымный омут. «Викингов» за столами было не много: погода плоховата, холодно, сыро. Взяв для вида кружку светлого пива, Серёгин выбрал самый дальний стол в углу, где было меньше дыма. Усевшись, он присмотрелся к посетителям. Пьяницы. Одеты в кацавейки, старые, замызганные какие-то, фуражки. Они разговаривали между собой гнусавыми голосами, от чего в зале стоял монотонный гул. Гарика среди них пока не было. Бармен вытирал стойку со скучающим видом. Уборщица не показывалась. Один немолодой выпивоха вскочил вдруг и закричал:

— Вы не поверите! А какая рыба там была — во! — и расставил костлявые ручки на целый метр. — И то, это я ещё маленькую показал! А по настоящему, рыба — во!

— Ага, живая вобла! — буркнул другой, заросший, как орангутанг, рыжими клочковатыми космами.

Пётр Иванович тихо хихикнул. «Живая вобла» — это же надо! Но тут пришёл ещё один посетитель. В кожаном френче, в остроносых туфлях, с хорошей стрижкой. Френч сухой, туфли — чистые, значит, из машины вылез. Пётр Иванович сразу его узнал: такой нос! Это — Гарик. Он осмотрелся. Серёгин состроил «готовое» лицо, начал покачиваться на стуле. Гарик был чем-то огорчён. Он ничего не купил. Просто прошёл через зал и спрятался за один из дальних столов… рядом со столом Петра Ивановича. Наверное, у следователя хорошо выходила роль «отпитого» бражника, раз Гарик счёл его для себя неопасным. А полчаса спустя, пришёл ещё один. Высокий, упитанный, в чёрной короткой куртке. Этого Пётр Иванович тоже узнал: толстый «До…». Толстый «До…» плюхнулся рядом с Гариком и закурил. Пётр Иванович нажал кнопочку диктофона, который лежал в кармане его куртки. Толстый «До…» затянулся сигареткой и выпустил Гарику в лицо облако дыма.

— Где тачка? — осведомился он.

— Будет, будет тачка, — залепетал Гарик, сделав умоляющее лицо.

— Тачка нужна была сегодня. «День икс» из-за твоего дружбана сорвался. Шеф уже изменил план. Он опять своего пошлёт.

— А когда нужна теперь тачка? — спросил Гарик.

В его маленьких чёрных глазках мелькнула надежда на то, что он ещё может исправить свою ошибку. Но толстый «До…» сказал:

— Ты, кажется, говорил, что твой дружбан — профи?

— Да, а что?

— А то, что он до сих пор тачку не пригнал! — пренебрежительно, с издёвкой процедил толстый «До…» — И, не дай бог, его замели…

— Додик, что ты, — заплакал Гарик. — Не замели…

Додик! Вот, значит, как зовут толстого «До…»!

— А если замели, — прошипел Додик. — То мусора его обязательно расколют. А потом заметут тебя. А ты, конечно, пробазаришься! От тебя другого не жди! А шефу такие разговорчивые не нужны.

— Я не пробазарюсь, отвечаю, — пролепетал Гарик. — И вообще, я завтра уеду из страны.

— Смотри, Гарик, а то я сам тебя уберу! — выплюнул Додик. — И не вздумай рыпаться из страны. Твоё рыло, наверное, уже по всему городу расползлось! Ты уже, наверное, на крючке давно! Тебя в аэропорту, на вокзале — всюду заметут! Сиди, вот то вот!

С этими словами Додик встал и ушёл, оставив Гарика дрожать за столиком.

Пётр Иванович внимательно наблюдал за этой парочкой. Похоже, они не поняли, кто он такой. Иначе, не сели бы рядом с ним. Пётр Иванович выключил диктофон. Неплохо было бы дождаться, когда Гарик выйдет и отправится домой. Тогда Пётр Иванович сможет узнать, где он живёт.

 

Глава 27. Герои и злодеи

Сидоров остался в райотделе. Сначала он попытался ещё раз допросить Крекера. Но Крекер до сих пор держался. На этот раз он сначала рассказал мерзкий анекдотик:

— Смотрит мент в букварь и думает: «Какая же тут буква — закона?!» Ответ: буква «Зе-е»! — и расхохотался во всё горло, заставив Сидорова сжать кулаки.

А потом — придвинулся к столу и принялся мастерить голубей из бланков протоколов. Сидоров разозлился, позабирал у бандита бланки и отправил его назад, в камеру. А Крекер только похохатывал над ним! Сидоров упорядочил все протоколы, сложил аккуратненько в папку с надписью «Дело № 37». Потом позвонил загадочному информатору покойного майора Кораблинского, Жорику. Тот не пожелал выходить на связь. Наверное, он не брал трубку, потому что видел незнакомый номер. И тогда Сидоров решил погеройствовать. Сержант отлично помнил, где скрывался Светленко до того, как он вздумал ловить его в первый раз. Поэтому Сидоров взял свой «Москвич», на котором ездил в Гомель, и покатил в тот далёкий, глуховатый частный сектор, забросанный бумажками, населённый пьяницами. Уже почти стемнело: солнце давно нырнуло в тёмную, плюющуюся дождиком тучу, и скоро, вообще, скроется за горизонтом. По дороге Сидоров думал, как бы ему вывести на чистую воду Карпеца. Дворники сбрасывали с лобового стекла дождевую воду. Сидоров проезжал через посёлок Калинкино, мимо элитных коттеджей. Ему в глаза бросились железные ворота одного из них, доморощенно разрисованные уродливыми свастиками, исписанные свирепыми надписями вроде: «Хайль Гитлер!» и «Гитлер капут!» одновременно. Сержант пожал плечами и поехал дальше. Когда он достиг нужного места, было совсем темно. Дождь, правда, перестал. Сержант припарковал машину на обочине дороги и зашёл в частный сектор. Там асфальта не было. Намокшая грунтовая дорожка раскисла. Грязь чавкала под ногами Сидорова. Наконец, он нашёл нужный дом. А в окошке горел свет! Неужели?! Сидоров тихонечко подобрался к дому. Он шёл очень осторожно, опасаясь нарваться на «сюрприз» в виде зубастого волкодава. Никакого волкодава не было. Сержант перелез через забор палисадника и притаился под светящимся окном. Опасливо заглянул в него. Портьера была чуть отодвинута. Но за ней Сидорова ждало разочарование: в комнате на кресле сидел дедушка с остатками седых волос по бокам блестящей лысины, и смотрел новости по телевизору. «Неужели я перепутал дом?» — подумал Сидоров. Ещё раз проверив, сержант окончательно убедился, что это — тот дом. Он снова заглянул в комнату дедушки. Тот, не подозревая слежки, продолжал смотреть телевизор. Новости закончились, и пошёл сериал «Возвращение Мухтара». «Мне бы такого Мухтара!» — вздохнул про себя Сидоров. Он уже собирался уходить, разочарованный, когда у дедушки зазвонил телефон. А старичок так резво подпрыгнул, словно ему было двадцать лет. Подбежав к телефону, он с кем-то коротко переговорил. Жаль, что «кино» без звука! А потом произошло фантастическое превращение. Прямо на глазах Сидорова дедушка снял с себя лысину, отклеил седые брови и морщины. Под фальшивой лысиной оказалась копна пепельных волос, под седыми бровями — обычные, под морщинами — молодая гладкая кожа. А под личиной старичка — Николай — Интермеццо! От удивления Сидоров аж уселся в мокрый чернозём в палисаднике! Николай переоделся в джинсы, футболку и чёрную кожаную куртку. Да он собирается куда-то! Сидя в палисаднике, Сидоров видел, как он вышел из дома и приблизился к низкому дощатому сараю. Открывает дверь. Какой странный у него ключ: он несколько раз поворачивал его в разные стороны, засовывая всё глубже в замочную скважину. Наконец, он сладил с замком и отворил дверь. Не открыл, а именно — отворил, потому что она была тяжёлая, и под слоем досок — железная. Это оказался не сарай, а гараж. Светленко выкатил оттуда машину. Какую — Сидоров не увидел, потому что было темно. Закрыв гараж, Светленко забрался в машину и выехал из частного сектора на шоссе. Сидоров выпрыгнул из палисадника и припустил к своему «Москвичу». Очутившись на шоссе, Николай дал газу, и его машина унеслась прочь. Сидоров залетел в «Москвич» и тоже стартанул, как ракета. Он видел впереди себя свет от фар машины Светленко. Сидоров не терял его из виду, но старался держаться на расстоянии, чтобы бандит не увидел его. Светленко ехал в центр. Промчался по проспекту Ильича, свернул на улицу Артёма, а потом — на Университетскую. С неё он въехал во двор. И там остановился. Сидоров притормозил чуть поодаль, за домом. Чтобы его не было заметно в темноте, выключил фары. Интермеццо вылез из машины и направился в один из подъездов. Когда он скрылся в нем, Сидоров осторожно выбрался из «Москвича». Подошёл к тому же подъезду. Кроме машины Светленко, там стояло ещё две: джип и, судя по очертаниям, «Лада-Самара». Сидоров неслышно зашёл в подъезд. Одинокая тусклая лампочка едва разбавляла мрак. Сидоров слышал, что кто-то поднимается вверх по ступенькам. И последовал за ним. Этот кто-то остановился так внезапно, что Сидоров в полумраке налетел на него. Думая, что это — Светленко, сержант принялся бороться с ним: а вдруг удастся поймать?! Они повалились на пол, и забарахтались на площадке между этажами. Незнакомец дрался, как милиционер. А когда они выкатились под лампочку, Сидоров увидел, что схватил… Петра Ивановича.

Они изумились друг другу.

— Я же тебе сказал в райотделе дежурить, — удивлённо протянул Пётр Иванович.

Сидоров вкратце рассказал, в чём дело.

— Он точно, сюда зашёл? — спросил Серёгин.

— Ага.

— Странно, я не видел… Вот что, я выследил квартиру Гарика. Нужно его хватать. Он по телефону заказывал билет на самолёт. На завтра.

— А как? — поинтересовался Сидоров.

— Вызываем Самохвалова, как же ещё…

Гарик жил на девятом этаже, оцеплять дом и караулить у окон не требовалось. Поэтому Серёгин вызвал только троих спецназовцев и командира подразделения лейтенанта Самохвалова. В квартире Гарика милицию встретила запертая железная дверь.

Гарик был дома. После встречи с Додиком его мучила бессонница. Он ворочался в постели, то и дело, вскакивая, чтобы проверить, хорошо ли закрыта дверь. Услышав звонок, Гарик от страха залез под кровать. Он думал, что это — киллеры, посланные шефом, чтобы убить его. Гарик решил притвориться, что его нет дома. Когда же за дверью раздалось:

— Откройте, милиция! — Гарику стало не так страшно: его жизнь была в безопасности. Но вылезать из-под кровати он не спешил. Серёгин за дверью долго ждал ответа, и, не дождавшись его, сказал:

— Ломайте дверь!

Спецназовцы отжали дверь домкратом и сняли её с петель. Свет был выключен. Серёгин нащупал в прихожей выключатель. Евроремонт и дорогая мебель свидетельствовали о достатке. Хозяина квартиры нигде не было видно. Только когда заглянули в спальню, нашли его под кроватью. Через несколько секунд пыльный и дрожащий от страха, Гарик в пижаме стоял посреди комнаты.

— Вы арестованы, гражданин Белов, — сказал Серёгин. — Одевайтесь.

Гарика привезли в райотдел и закрыли в обезьяннике, а Серёгин с Сидоровым, усталые, пошли домой.

 

Глава 28. Чем чёрт не шутит…

Утром Гарик сидел напротив Серёгина, таращил глаза и всё время повторял, как заведённый:

— За что?

— Гражданин Белов, скажите, для чего вы просили гражданина Ведёркина угонять машины?

— Какие машины? — Гарик всё ещё пытался убедить Серёгина в том, что он ничего не знает.

— Старые, поцарапанные, не привлекающие внимание машины, зачем?

— Не знаю я ни про какие машины. Вы, наверное, ошиблись, я… Я вообще, не понимаю, чего вы от меня хотите? — запищал он срывающимся фальцетом.

— Сидоров, приведи-ка Ведёркина, — сказал Серёгин.

Сидоров вышел, и через несколько минут появился, ведя перед собой Ведёркина. Ведёркин старался не смотреть ни на Гарика, ни на Серёгина.

— Стёпка… стукач! — прошипел Гарик и поднялся, было со стула, но Сидоров его снова усадил.

— Ну что, это тот Гарик? — спросил Пётр Иванович у Ведёркина.

— Да, да это — он, — подтвердил Ведёркин, а потом, обратившись к Гарику, запричитал:

— Гарик, тебе лучше сознаться, лучше рассказать… пожалуйста, так будет лучше…

— Ну, так для чего вы просили Ведёркина угонять машины? — повторил вопрос Серёгин.

— Я не могу сказать, — заскулил Гарик. — Они меня убьют… Шеф и так уже хотел меня убрать, а если… Если я вам проболтаюсь, то я не знаю, что со мной будет…

— Не бойтесь, не убьют, — сказал Пётр Иванович. — Здесь, в милиции вы под защитой закона. Можете всё рассказать.

— Ладно, хорошо, расскажу, только… я, правда, в безопасности?

— Правда, правда. Так, для чего вам понадобилась машина?

— С помощью этих старых развалюх люди шефа проворачивают свои дела.

— Какие дела?

— Козлов убирают, а потом бросают машину, где попало.

— Каких ещё «козлов»? — спросил Серёгин.

— Я не знаю, там что-то с бизнесом каким-то связано.

— С нефтебизнесом, — уточнил Пётр Иванович. — Все ваши убранные «козлы» были весьма влиятельны в этой сфере. Кто такой шеф? Фамилия, приметы, адрес?

— Я не знаю, что у него за фамилия. Просто — шеф. И всё.

— Хорошо, приметы?

— Я его никогда не видел. Он по телефону приказывает. А адреса я тем более, не знаю.

— Ладно, зададим вопрос полегче. Кто такой Додик?

— Какой ещё Додик?

«Опять отпирается!»

— А тот, который разговаривал с вами в пивбаре «Корчма». Я тогда сидел прямо напротив вас, — сказал Пётр Иванович. — У меня даже был диктофон. Я записал ваш разговор.

Пётр Иванович вытащил из ящика стола диктофон и включил запись. Когда плёнка кончилась, следователь в упор посмотрел на задержанного Гарика и повторил вопрос:

— Так, кто же такой Додик?

— Если вы слышали наш разговор, значит, вы должны знать, что со мной будет, если я проболтаюсь. Я ещё жить хочу!

Гарик стукнул кулаком по столу и безнадёжно покачал головой.

— Всё равно я теперь, наверное, труп… — проныл он.

— Ну, я же вам сказал, что здесь вы под защитой закона, — вздохнул Пётр Иванович. — Можете безбоязненно рассказывать всё, что знаете.

— Я их боюсь, — промямлил Гарик, уткнувшись носом в столешницу.

«Ну и плакса!» — отметил стоявший у двери Сидоров.

— На, выпей, — Пётр Иванович налил минеральной воды в кружку и протянул Гарику.

Гарик большими глотками выхлебал воду, отставил стакан далеко в сторону, и, вытерев рот рукавом, произнёс:

— Додик лично знает шефа. Это он всегда передаёт мне его приказы. Всегда. Я — только шестёрка в этом во всём. Таких, как я, полным-полно. Но я их никого не знаю, а Додик знает всех. Если вы его поймаете и расколете, вы сможете накрыть всю эту ужасную банду.

— Насколько я понял, — осведомился Серёгин. — Додик — это кличка?

— Да, — ответил Гарик. — Его зовут Витька. Додин, поэтому — Додик. Только учтите, он очень опасен. Он — киллер. И убьёт любого без сожаления…

— Так, хорошо, — перебил Серёгин. — Что это за «день икс» такой вчера должен был быть?

Ведёркин тоже слушал этот разговор. С каждым словом, которое произносил Гарик, на его лице всё яснее проявлялся испуг. После того, как Пётр Иванович спросил про «день икс», Стёпа подскочил и, размахивая руками, закричал:

— Пожалуйста, я должен позвонить маме, сказать ей, где я! Она волнуется, пожалуйста!

— Сидите, гражданин Ведёркин, — сказал Сидоров, усаживая его обратно, на стул. — Вашей маме уже сообщили, что вы — в милиции, а поговорить вы сможете после того, как закончится допрос. А сейчас посидите и послушайте, куда вы чуть-чуть не вляпались.

Ведёркин съёжился на стуле и обхватил голову руками.

— Так, что же это за день такой, «икс»?

— Сегодня ничего не будет, вы же слышали, что шеф изменил план.

— И на когда он переносится?

— Я не знаю, — прохныкал Гарик. — Вы же слышали, Додик мне не сказал ничего. И шеф пошлёт на дело «специального».

— А что, такое архиважное дело? — поинтересовался Серёгин, вытаскивая из ручки списавшийся стержень.

— Наверное, я не знаю.

— И кто же жертва на этот раз?

— Не знаю, мне об этом никто не говорит.

— Этот вчера к вам не приходил? — Сидоров показал Гарику фоторобот Николая.

Гарик замотал головой.

— Я этого смазливого типа не знаю.

— А вы знаете такого, Крекера? — спросил Пётр Иванович.

— Додик знает, наверное, — пробормотал Гарик. — А я — нет. Моё дело маленькое: тачки доставать.

— Ладно, Белов, на сегодня допрос закончен, — выдохнул Пётр Иванович, потянувшись. — Если надумаете что-нибудь добавить, мы вас с удовольствием выслушаем. Саня, уведи обоих в камеру.

Гарик, поднимаясь, благодарно заулыбался и закивал головой. Да и Ведёркин тоже, видимо, осознал всю серьёзность этой истории, и покорно топал в камеру вместе с Гариком.

«Ну и дельце, — подумал Пётр Иванович, перечитывая протокол, — началось всё с каких-то паршивых „Жигулей“! А теперь ещё и киллеры с авторитетами прицепились… Чем чёрт не шутит! Ну, ничего, распутаем!» — подбодрил себя следователь.

 

Глава 29…пока бог спит!

Рано утром того же дня в квартиру Гарика наведался Додик. Он вчера вечером говорил с шефом, и он приказал ему убрать Гарика. Надеясь застать его дома, Додик несколько раз нажал кнопку дверного звонка. Но ответа не последовало. Тогда Додик принялся стучать в дверь.

Услышав возню в коридоре, из соседней квартиры вышла маленькая худенькая старушка в жёлтом халатике. Додик её сразу не заметил и поэтому вздрогнул, когда старушка тихим, немного скрипучим голосом спросила:

— Что ты здесь делаешь, сынок?

Додик сначала растерялся, но потом взял себя в руки и вежливо ответил:

— Понимаете, бабушка, я — близкий друг вашего соседа. У него заболела тётка, и меня попросили сказать ему об этом.

— Ах, сынок, сынок, — проскрипела старушка. — С твоим другом случилось горе.

— Какое? — оживился Додик.

— Забрали его, сынок, в милицию. Прямо среди ночи. Такие бугаи в масках дверь сняли, и его прямо с кровати увели…

Додик вскипел.

— Врёшь, карга! — взрычал он, и хотел, было броситься на бабушку, но она скрылась в своей квартире.

Додик со злости стукнул кулаком по обшарпанной двери, и побежал вниз по лестнице. Уже на улице Додик достал свой мобильный и набрал номер шефа. Их чего-то долго не соединяли. Пару раз Додик не туда попал: какая-то мымра на другом конце визгливо орала в трубку, что он «ошибся номером», и «больше не названивал, микроцефал!».

Только на третий раз Додик дозвонился до шефа.

— Алло, — ответил шеф.

— Шеф, это вы?

— Не мути, Додик! Выкладывай, пока я не приказал тебя убрать, — шеф был не в настроении.

— Шеф, — сказал Додик. — Гарика замели. Мусора его обязательно расколют. Он пробазарится…

— Заткнись, Додик! — не выдержал шеф. — Ты обязан заставить Гарика замолчать. Если не заставишь — сыграешь в ящик, усёк?

— Но, как? Он же в ментуре…

— Кверху каком! — перебил шеф. — Либо Гарик затыкается, либо ты — труп.

Всё. Сеанс связи окончился. Послышались короткие гудки: шеф повесил трубку. Состояние Додика можно описать строчкой из детского стишка: «Посинел и весь дрожал». Пробраться в милицию, чтобы кокнуть Гарика — физически невозможно. А если не проберётся — бедняге кранты. Так можно, даже, запить с горя. Но Додик не запьёт. Он сильный. Он найдёт способ заткнуть Гарика!

Пётр Иванович и Сидоров решили ещё раз наведаться к Карпецу. Сидоров обзывал старшего лейтенанта «продажным кротом», а Пётр Иванович сомневался. Он хорошо знал Карпеца. Карпец раньше был прикреплён к Серёгину, как практикант. Он сам учил его вести следствие. Поэтому Пётр Иванович знал, на что он способен, а на что — нет.

В Ворошиловском отделении милиции Петра Ивановича и Сидорова огорошили. Оказалось, что Карпец был арестован сразу после того, как они тогда ушли от него. Архивариус доложила начальнику о его путанице с делом Светленко. К нему в кабинет пришли с обыском. И нашли деньги, за которые старший лейтенант это дело кому-то продал. Следователь Матрёшкин пытается узнать, кому. Пётр Иванович договорился с Матрёшкиным, чтобы тот позвонил ему, когда узнает что-нибудь о покупателе дела Светленко.

 

Глава 30. Новый следователь прокуратуры

Оказалось, что пока Пётр Иванович и Сидоров отлавливали Гарика и пытались отыскать майора Синицына, новый следователь прокуратуры, назначенный на место пропавшего майора, успел найти и арестовать убийцу Лукашевича. Узнав об этом, Серёгин страшно удивился. Неужели он до того смышлёный, что смог прищучить Николая Светленко?!

Пётр Иванович и Сидоров приехали в прокуратуру из Ворошиловского отдела. Нового следователя звали Сергей Петрович Зайцев. Он был не очень высокий, и не очень худой, но и не толстый — средний, с небольшими рыжеватыми усиками. Капитан Зайцев был помоложе Синицына. Он сидел теперь в его кабинете. Зайцев убрал все цветы и выбросил мебель, заменив её новой. Занавески с чайничками он сменил на строгие голубые.

— Да, я поймал убийцу, — заявил Сергей Петрович.

Капитан Зайцев смог на видеозаписи разглядеть, что кто-то чужой разговаривал в вечер убийства с парковщиком. Сергей Петрович так же сумел заставить парковщика дать показания. Он узнал, что на записи — его друг, по имени Роман Лейкин, что этот друг узнавал у него, где служебные входы в «Дубок». К Лейкину нагрянули с обыском, и нашли пистолеты и патроны. Зайцев арестовал Романа Лейкина, как убийцу, а парковщика — как сообщника. И закрыл дело!

— Всё, что вы там понавыискивали — несущественно и к делу не относится! — изрёк капитан Зайцев. — Убийца пойман, и ожидает суда. Все ваши Рыжие и Короткие никаким боком не касаются убийства Лукашевича. Можете терять на них время и дальше, если вам так хочется!

Пётр Иванович попросил Зайцева показать фотографию Романа Лейкина. Тот показал без раздумий. Не Светленко. Серёгин с Сидоровым это увидели, но негласно решили не говорить об этом Зайцеву. Парковщика они сами видели: тоже не Светленко.

— А как насчёт майора Синицына? — спросил Пётр Иванович.

— Ищем, — сухо ответил Зайцев.

— Какой-то он странный, — сказал Сидоров, когда они с Петром Ивановичем вышли из прокуратуры. — И этот его «убийца». Это же — не Светленко!

— Он пытается «замять» дело, — вздохнул Серёгин. — Официально у него это получилось. А нам с тобой придётся неофициально продолжать расследование. Надо хватать Додика и выходить на заказчиков. Хорошо ещё, Самохвалов на нашей стороне. И паренька того бедного надо спасать, а то этот «следак», кажется, его лет на двадцать упрячет!

 

Глава 31. Дискотека «Парапет»

Анина подружка Сашка, с которой они тогда гадали, пригласила её на дискотеку.

— Оторвёшься, хоть, от своих учебников, — сказала она.

Аня сначала не хотела. Она жила с бабушкой и с младшим братом Вадиком. Бабушка волновалась даже тогда, когда Аня просто выходила в магазин, а тут…

— Да, какая бабушка! — махнула рукой Сашка, — Она бабушку слушается! Сказала бы ей: «Отвали» — и всё! Пошли, мы тебе парня найдём, будешь счастливая девушка!

Света ещё говорила, что дискотека «такая крутая, что там одни отпадные отрываются». И что там играет настоящая рок-группа с солисткой, которая умеет петь мужским голосом.

И Аня пошла.

Оказалось, что хвалёная девчонками дискотека находится в довольно глухом месте. Эта часть района ещё не подверглась реконструкции, поэтому дома выглядели старо. Не разбитых, целых фонарей — два, или три. Остальные — разворочены, а то и вовсе, сбиты. В светлое время тут ещё безопасно, но как стемнеет, сюда лучше не ходить. В семь часов вечера ещё свело, но всё равно, солнце садилось, и дома бросали на пыльную дорогу с потрескавшимся асфальтом длинные фиолетовые тени.

Наконец девчонки дошли до двухэтажного здания, на первом этаже которого была аптека. А на второй этаж прямо с улицы вела металлическая лестница, выкрашенная «кладбищенской» серебристой краской. Дверь, такого же цвета, была открыта настежь. Возле неё, на небольшой площадке стояло несколько парней и одна очень полная, ярко накрашенная девушка. Они курили и шумно разговаривали. Над дверью красовалась вывеска. На ней желтыми буквами на синем, с белыми звёздочками, фоне значилось: «Парапет».

— Ой, ну и название! — удивилась Аня. — «Парапет» какой-то…

— Классная дискотека! — сказала Сашка, — Полный ажур. И парней отпадных хватает! Пошли!

Они поднялись по этой лестнице. Она была крутая, ступенечки узкие. Сорваться с них и полететь вниз можно в один миг. Если к тебе пристанут на такой лестнице… Аня отогнала эти хмурые мысли и вошла внутрь вслед за подружками.

Внутри оказалось так накурено, что, как говориться, хоть топор вешай — не упадёт. Бешено орала грубая музыка, больше похожая на собачий лай. А солистка, действительно, поёт мужским голосом. Как будущий врач, Аня подумала, что у неё не всё в порядке с гормональным зеркалом…

Сквозь густой туман табачного дыма пробивались разноцветные лучи прожекторов, подвешенных к потолку. Сначала было весело, но потом Ане надоело. От сигаретного смога и громких негармоничных аккордов разболелась голова. А девчонки предлагали выпить. Аня танцевала с каким-то парнем по имени Пашка. Сначала он показался «отпадным», но после десяти минут общения, Аня поняла, что этот Пашка — полный оболтус. Аня посмотрела на часы. Без пятнадцати двенадцать! Ей уже пора идти: ровно в двенадцать часов пройдёт дежурный троллейбус. Надо ещё до остановки добраться! В перерыве между песнями Аня незаметно пробралась к выходу.

 

Глава 32. Бэтмен среди летучих мышей

Как приятно опять вдыхать свежий воздух! Аню даже подташнивало, ведь она не курила. Девушка пошла по дорожке, стуча высокими каблуками новых остроносых босоножек. В наступившей ночной тишине этот стук казался Ане особенно громким. На улице не было ни души. Над головой неслышно пролетали летучие мыши. От какой-то подружки, ещё в седьмом классе, Аня слышала, что летучие мыши садятся на белое. Подружка даже страшилку рассказала о том, как одна девочка шла вечером в белой футболке, и летучая мышь к её футболке так прицепилась, что оторвать её смог только милиционер. Аня почему-то запомнила эту глупую историю и машинально вздрогнула: её блузка тоже была белая…

Впереди послышались пьяные смешки и ругань. Возле подворотни толпилась какая-то подозрительная компания. Аня пошла быстрее, надеясь миновать этих гадких пьяниц, но они заметили её.

— Девушка! — окликнул её один из них заплетающимся языком.

Аня проигнорировала этот оклик и пошла ещё быстрее, но компания двинулась за ней. Один хулиган схватил девушку за руку, один стал впереди, двое — по бокам.

Аня немного знала приёмы. Ей удалось вырваться, но на высоких и тонких «шпильках» далеко не убежишь. Хулиганы быстро догнали Аню и потащили в подворотню. Она закричала:

— А-а-а! Помогите! Кто-нибудь, спасите! Мм-м! — Ане зажали рот.

И тут из одного подъезда вышел человек. Услышав крики, он бросился в ту сторону, откуда они раздавались. Увидев толпу пьяных подростков, которые схватили девушку, он довольно вежливо сказал:

— Ай-яй-яй! Как вам не стыдно обижать такую красавицу!

— Отвали, козёл! — прошипел один из них. — А то и ты получишь!

— А вот, козлом ты меня зря назвал! — интонация незнакомца из вежливой превратилась в какую-то бандитскую.

Хулиганы бросили Аню, переключившись на «наглого» незнакомца. «Господи, да они же убьют его!» — промелькнуло в голове Ани. Не зная, чем помочь неосторожному бедняге, Аня крикнула:

— Бегите!

Но, похоже, «бедняга» справлялся без помощи: трое хулиганов уже лежали на земле, сражённые несколькими сильными и точными ударами. Остальные разбежались, как зайцы. Аня изо всех сил пыталась рассмотреть лицо своего спасителя, но он стоял против света единственного фонаря, поэтому она видела лишь его высокий тёмный силуэт.

— Большое вам спасибо! — робко сказала девушка.

— Не за что, — произнёс незнакомец, поправляя одежду. — Я услышал, как вы кричите, и решил разобраться. Вы в порядке?

Аня кивнула.

— Что вы, вообще, тут делаете одна? — спросил человек.

— С дискотеки возвращалась, а эти вот, на меня напали…

— И вы ходите по этим гадюшникам? — удивился незнакомец.

— Почему, гадюшникам? Это — очень крутая дискотека… По крайней мере, так девчонки сказали…

— Да сюда только отморозки ходят… Вот что, меня зовут Коля.

— Аня.

— Ань, давайте с вами завтра сходим в Театр Оперы и Балета, — предложил Коля. — У меня уже есть билеты. Завтра идёт «Травиата», это — моя любимая опера. Поверьте, вам понравится. Опера — это настоящее искусство, не то, что этот «Парапет»!

Аня удивилась. Посреди улицы, подравшись с целой бандой, этот Коля рассуждает об опере! Вот это — да! И Аня согласилась пойти с ним. Коля улыбался. Он казался Ане очень симпатичным и умным… «Познакомишься с „Крестовым валетом“!» По шоссе прополз дежурный троллейбус.

— Ой! — испугалась Аня.

— Чего ты? — спросил Коля.

— Я троллейбус пропустила… Теперь домой не добраться…

— У меня здесь машина на стоянке, — сказал Коля. — Ты только покажи дорогу — вмиг домчу!

 

Глава 33. Началось неофициальное расследование

Гарик, поняв, что ему некуда деваться, рассказал, где Додик сейчас живёт. Пётр Иванович решил сначала осмотреться, найти его дом, а уж потом приводить к Додику группу захвата.

Это был частный сектор на Буденовке. Мимо проскрежетал, продребезжал зелёнополосатый трамвай. Пётр Иванович свернул с Пролетарской улицы на узенькую грунтовую дорожку между дворами и остановил «Самару». Недавно прошёл дождь. Дорожка размокла вся, раскисла, и больше напоминала болото. Только без камышей. Правда, их с успехом заменяли высившиеся по краям дорожки длиннющие, колосящиеся сорняки.

— Придётся идти пешком, — сказал Пётр Иванович.

Сидоров покосился на грязь и лужи на дорожке и неуверенно протянул:

— Может, всё-таки, поедем?

— Застрянем, — покачал головой Серёгин. — Гляди, развезло как!

Сидоров нехотя открыл дверцу и вышел. Ветерок тут же обдал его классическим деревенским запахом. Сержант поморщился. Пётр Иванович закрыл машину и поставил на сигнализацию. Чавкая ногами по грязи, милиционеры прошли вглубь посёлка. Сидоров с сожалением посматривал на свои новые модные туфли. Они быстренько стали охристого цвета. На дорожке чётко виднелись следы лошадиных копыт и телеги. Мимо прошлёпала бабулька. Она долго разглядывала Петра Ивановича и Сидорова, а потом, отойдя уже далековато, не выдержала и окликнула их:

— Кого шукаете, соколики? — и пошлёпала назад.

— Э-э, скажите, пожалуйста, вы не знаете, где живёт Виктор Додин? — спросил Пётр Иванович.

— А, Витька, оглашённая голова, — скрипуче проговорила бабулька. — Вин там, в Кайдаши́хи хату знима. То пройдэтэ чуток вперёд и на першом повороте завернёте. Дом — пятый, с краю, злива.

— Спасибо, — поблагодарил бабульку Серёгин.

— Не за що, — улыбнулась та беззубым ртом, и пошла своей дорогой.

Пётр Иванович и Сидоров пошли по показанному пути. Сзади оставались разнообразные избушки за разноцветными заборами. Возле одного забора, состоящего из досок и прикрученных к ним проволокой панелей от старых магнитофонов, был привязан крупный телёнок. Увидав чужих, он взбоднул лобастой головой и издал сердитое, басистое «Му-у-у!» Сидоров, увлечённый своими туфлями, не заметил телёнка и вздрогнул. А Пётр Иванович, похихикивая, сказал:

— Не бойся, он не кусается!

Сидоров только фыркнул. «Чуток» до первого поворота растянулся почти на полкилометра. В каждом дворе милиционеров злобно облаивали сторожевые собаки. В угловом дворе, возле поворота, чёрный псище подлетал над забором, рыча, словно лев.

«Дом — пятый, с краю, злива» был чистенький, свежепобеленный. Заборчик, хоть и низенький, но аккуратно выкрашен синенькой красочкой. Из небольшой красной будки выглядывала какая-то совсем не злая, пушистая собака.

Пётр Иванович постучал в калитку. Тут же дверь домика распахнулась и выскочила маленькая, бойкая старушонка в пёстром платке и резиновых сапогах.

— Здоровеньки булы! — бодренько выкрикнула она, подбегая к калитке. — А вы до кого?

— Скажите, у вас живёт Виктор Додин? — поинтересовался Пётр Иванович, показав удостоверение.

— У мэнэ жив! — сказала старушонка (она, наверное, и была Кайдашиха). — Та зараз, учора ввэчери пойихав!

— На долго?

— Выйихав вин вид мэнэ, у город подався. Каже, работу знайшов. Зибрав чемоданы, та й тилькы пьяты засверкали! Да чого вы стоите на вулыци? Заходьтэ, я вас мэдом прыгощу та пырижкамы! — и Кайдашиха принялась отпирать калитку.

— Спасибо, конечно, — выдохнул удивлённый Кайдашихиным гостеприимством Серёгин. — Но мы не можем. Извините нас…

Кайдашиха ещё долго смотрела Петру Ивановичу и Сидорову вслед. А потом взялась колупаться в своём огороде.

— Беспечная старушка, — заметил Сидоров.

— Старушка — старушкой, — покачал головой Серёгин. — А вот Додик ушёл. Надо бы ещё поговорить с Гариком, он сделался сговорчивей. Он должен знать все квартиры Додика.

— Светленко зачем-то приезжал в дом, где жил Гарик, — напомнил Сидоров. Скорее всего, он тоже знаком с Додиком.

Пётр Иванович не видел Светленко. Ну, не растворился же он в воздухе?! Значит, зашёл в какую-нибудь квартиру. Сидоров не слышал, как дверь открывалась? Да сейчас такие двери делают — с дистанционным управлением даже! Пётр Иванович собственными глазами видел такую дверь!

Они подъехали к дому Гарика. Во дворе — пусто: в будний день взрослые — на работе, дети — в школе. Только на лавочке у подъезда сидят три старушки. Пётр Иванович остановил «Самару» рядом с новеньким, блестящим джипом «Лексус». До чего же обшарпанно и тускло выглядела служебная машина по сравнению с этим роскошным атрибутом «красивой жизни»!

Пётр Иванович и Сидоров приблизились к подъезду. Ух, как недоверчиво посмотрели на них старушки! Когда Пётр Иванович показал им милицейское удостоверение, их взгляды сделались ещё более недоверчивыми. Они, наверное, смотрят «Постфактум», где показывают жуликов, притворяющихся милиционерами и «оборотней в погонах». Такие передачи только дискредитируют милицию в глазах людей! Гарика они узнали сразу.

— Так, вы ж его забрали, — произнесла одна бабушка (это была его соседка).

Насчёт Додика та же бабушка сказала, что он «иногда заходил к соседу, но жил где-то в другом месте. А на днях приходил, спрашивал про Гарика, а потом ка-ак кинется на меня, когда я сказала, что он в милиции!»

А вот, Светленко никто из них не видел. Бабули только головами покачали.

На первом этаже милиционеры столкнулись с каким-то мужчиной, который выскочил вдруг из одной квартиры и собирался спуститься по лестнице. На нём была модная сейчас куртка «под гонщика», чёрная, с белыми и красными вставками и с логотипами марок машинного масла. Пётр Иванович и ему показал фотороботы Коли, Додика и Гарика.

— Носатого видел, и толстого тоже, — ответил он. — А этого — нет. Я, вот, только что купил квартиру, ремонт делаю, — он кивнул на новую дверь, которую, судя по отбитой штукатурке вокруг проёма, поставили недавно.

Потом он сказал, что опаздывает на работу, и выбежал из подъезда на улицу.

Сидоров разглядывал подъезд.

— Он где-то тут, на первом этаже пропал, — проговорил сержант, остановившись возле дворницкой.

Пётр Иванович постучал в дверь. Похоже, что дворника не было на месте, потому что в дворницкой висела мёртвая тишина.

— Не стучитесь! — это сказала женщина, которая выбралась из лифта. — Дворничиху уволили вчера. Потому что пила, и двор не убирала! Тьфу!

И женщина двинулась вниз по ступенькам, чтобы выйти из подъезда.

Милиционеры ещё побеседовали со старушками на лавочке. От них они узнали, что этот дом построен на фундаменте разрушенного монастыря, и что в подвале такие запутанные катакомбы, что их даже на план пожарной эвакуации их не смогли нанести. А однажды там пропал сантехник. Иногда в подвале пытались селиться бомжи, но и они тоже пропадали спустя некоторое время.

— Сантехника разыскивали? — поинтересовался Серёгин.

— Да, спускались туда, милиция спускалась. Участковый, и ещё там были, следователь, по-моему, — отвечала, опять же, соседка Гарика. Она, видимо, была самая подкованная в том, что происходило в доме. — Так, они походили минут пять, и вылезли. Сказали, что там, этот, лабиринт.

— И всё, больше не искали?

— Плюнули! Пил сантехник. Они и подумали, что сам потом вылезет.

— И что, вылез?

— Не вылез, родимый, пропал!

— А у кого ключи от подвала? — спросил Сидоров.

— В ЖЭКе ключи. Только вас туда не пустят. Опечатали подвал. Говорят, засыпать будут пещеры те.

Надо же! В обычной, не новой уже, девятиэтажке и вдруг — пещеры! Да, этот дом выглядел несколько иначе, чем все остальные, имел несколько другую форму. Но, можно же списать это на причуду советского архитектора! Сейчас, вон, какие дома строят — и плавучие, и вертящиеся!.. А слазить — придётся. Как-нибудь выбить ключи, и — слазить. И с участковым тем поболтать…

И тут запел мобильный Петра Ивановича.

— Алё? Ну, привет…

Звонил Казаченко из райотдела.

— Пётр Иванович, — сказал он. — Там, у вас, в обезьяннике происшествие.

— А почему — у меня? — не понял Серёгин.

Когда Казаченко объяснил, почему — у Петра Ивановича подогнулись колени.

— Мама дорогая! — выдохнул он. — Саня, гоним на базу…

 

Глава 34. ЧП за ЧП

Когда Пётр Иванович и Сидоров приехали, вокруг камер предварительного заключения собралась небольшая толпа. Серёгин протолкался вперёд. Гарик Белов лежал посреди камеры с простреленным виском. Крекер и Ведёркин дрожали, забившись под нары.

— Вот, пожалуйста, — сказал Казаченко, показав на Гарика.

Сидоров тоже пропихался. Сержант зашёл в камеру и выволок Крекера за шиворот.

— Ты видел, кто это сделал? — сержант встряхнул преступника.

Крекер просипел что-то, кажется: «Пусти, больно», а Ведёркин из-под нар пискнул:

— Мент.

— Мент? — уточнил Сидоров. — Какой мент? А ну, рассказывай, быстро!

Сержант отпустил Крекера. Тот попятился подальше от него. Ведёркин наполовину выполз из укрытия, стоял на четвереньках.

— Молодой какой-то, — пролепетал он. — Он просто открыл окошко и стрельнул в Гарика из пистолета с глушителем. Я заметил его лицо, потому что сидел напротив двери… Мы спрятались, чтобы он в нас не попал.

— А я — не заметил, — протянул Крекер, поправляя смятый Сидоровым воротник.

То, что Гарик убит, первым заметил молоденький новичок, который принёс им в камеру еду. От неожиданности он уронил тарелки на пол (осколки до сих пор валялись) и побежал прочь, поднимая шум. Этого новичка быстро разыскали и привели. Он был обалдевший, его руки тряслись.

— Он? — коротко спросил Серёгин.

Новичок лихорадочно мотал головой: «Не я, не я!».

Ведёркин полностью вылез из-под нар, и подошёл к Петру Ивановичу.

— Нет, — прошептал Стёпа. — Вы мне показывали фотографию, то есть, портрет того, Коли, или Кости… Вот, он на него похож…

Светленко! Он где-то достал милицейскую форму, и… Верно в «Постфактуме» про «оборотней» показывают!

— Так, где ты говорил, Светленко живёт? — осведомился Пётр Иванович у Сидорова.

— Да, за шахтой там, этой, «Двенадцать — Восемнадцать», далеко.

— Вперёд, Санька, погнали туда! — Пётр Иванович выскочил в коридор и помчался на улицу.

Минуту спустя милиционеры ехали в служебной «Самаре» в «конспиративный дом» Николая Светленко. Чтобы сократить путь, Пётр Иванович иногда срезал через дворы. На мосту через железнодорожные пути, около «Мотеля», снова образовалась большая пробка. Мост опять асфальтировали. Они каждый год его асфальтируют! Пётр Иванович объехал эту пробку задворками. Один раз даже проехался по тротуару, но этого никто не видел, кроме Сидорова. Когда они подъезжали к небольшому частному сектору, расположившемуся вокруг шахты, навстречу «Самаре» проехала пожарная машина. Она ехала не быстро: уже что-то где-то потушили, и возвращались назад, в часть. Что и где потушили, милиционеры поняли, когда Сидоров довёл Петра Ивановича до логова Николая. А от логова остались одни головешки. Вокруг пожарища собрались соседи.

— Погиб Парамон Феоктистович, — всплакнула одна женщина, вытерев платочком слёзы.

Пётр Иванович узнал от соседей, что дом «Парамона Феоктистовича» загорелся сегодня днём. Пожарные говорили, что взорвался газовый котёл. Тело хозяина нашли в руинах дома обгоревшим да неузнаваемости. Что же это получается? Сам Николай Светленко просто так взял, и погиб от взрыва какого-то котла дурацкого?! Нет уж! Просто он, наверное, вычислил слежку Сидорова, и сам дом спалил, чтобы скрыться. А насчёт тела — он специально подложил кого-то, как Жоффрей де Пейрак. Может быть, бомжа, а может быть, какого-то пьющего соседа! Сидоров осматривал остатки гаража, который сгорел вместе с домом. Горелые доски, хлам какой-то… Стоп! Он же был внутри железный, сержант сам видел… Машины, кстати, тоже не было.

— Обвёл он нас с тобой, — заключил Пётр Иванович.

 

Глава 35. Тайна Крекера

Карпец никак не желал колоться. Он упрямо бормотал о том, что не брал из архива дело Светленко, о том, что и в глаза не видел денег, и о том, что уж точно не продавал никому никаких дел. И вообще, выглядел он как-то странно, как зачарованный какой-то, что ли… Матрёшкин не смог от него добиться ни слова. Пётр Иванович тоже приезжал, посмотрел на старшего лейтенанта. Карпец был совсем унылый, под глазами — синяки от недосыпа.

— Я ничего не продавал, — твердил он.

— Ну вот, — сказал Матрёшкин — Он только это и повторяет. Никак не могу добиться ничего. Хоть «слоника» на него напяливай… Но не могу же я друга — «слоником», да и противогаза у меня нету…

Серёгин глянул на сидящего перед ним Карпеца. Тот пространно моргал пустыми глазами.

— Ой, не нравится он мне, — вздохнул Пётр Иванович. — Какой-то он «забацанный», понимаешь… Как будто загипнотизировал кто, что ли. Не поможет здесь твой «слоник». Его в больницу надо отвезти и пригласить психиатра.

— Вы думаете? — удивился Матрёшкин.

— Я уверен, — подтвердил Пётр Иванович. — Я однажды расследовал один случай, там цыганки гипнотизировали и обворовывали людей. Так вот, потерпевшие точно так же выглядели. Тоже, вот так моргали и повторяли одно и то же, когда допрашивать начинаешь.

— Но, так, он нормальный был, шутил даже… — неуверенно протянул Матрёшкин.

— Есть такое понятие, как выборочный гипноз, — возразил Серёгин. — Потерпевший ведёт себя как обычно, а вот когда ему начинают задавать определённые вопросы — отвечает то, что ему внушили. Он впадает в транс при определённых обстоятельствах, которые определяет гипнотизёр. А когда эти обстоятельства исчезают, потерпевший возвращается к нормальной жизни.

Матрёшкин без лишних разговоров вызвал врачей. Он и не представлял, что на свете существует этот самый, «выборочный гипноз»…

А потом, напуганный убийством Гарика, раскололся Крекер. Преступник начал стучать в дверь камеры и кричать, что хочет дать показания. Когда его привели в кабинет Петра Ивановича, он выглядел серьёзным, не отпускал более шуточек и не пытался ни рисовать рога фотороботам, ни мастерить голубей из документов. Он смотрел на Серёгина, и говорил медленно, с расстановкой:

— Девочку похитил Додик. А меня просто попросил за ней присматривать. Ну, за гонорар, конечно. Додик хотел получить диски майора. А за четыре штуки баксов вы уж меня простите — это я от себя добавил, потому что знаю, что Додик только обещает деньги, но не платит. Вот та вот «деревня», где Додик хату снимал у бабульки — это просто «явка», а вот живёт он в центре. Улица Розы Люксембург, дом семьдесят один, квартира два. Это я точно знаю. Мы с Витькой в техникуме вместе учились, он меня в гости к себе приглашал. У него ещё любовница есть — Катюха, она с ним живёт, потому что иначе Додик её уроет. Она знает слишком много. Раньше Додик работал сантехником, но потом ему это надоело почему-то. Он в бандиты подался… А ещё Додик однажды попросил меня вот что сделать. Я должен был прийти вечером под магазин «Дик» и передать деньги одному чуваку. Деньги мне Додик дал. А чувак мне папку, так, сунул, деньги схватил и смылся.

— Что за папка?

— Дело какое-то. Додик у меня его отобрал, и велел помалкивать.

— Какой из чуваков?

Пётр Иванович выложил на стол несколько фотографий. Среди них были три рецидивиста, Брэд Питт, Гельмут Коль, Дима Билан, Павел Астахов и Карпец. Крекер, не задумываясь, схватил Карпеца.

— Этот чувак, — заявил он.

— Понятно, — протянул Пётр Иванович. — А кто мог Синицына похитить?

— Ну, Додик мог похитить, — ответил Крекер. — Додик всё может сделать, если ему прикажут. И ещё я знаю кое-что про пещеры у Гарика в подвале. Додик заставлял меня в них лазить, а там так холодно, сыро — брр! Я вылез и больше не полезу.

— А зачем Додик просил тебя лезть в подземелье?

— Там какие-то сокровища где-то спрятаны. Додик меня заставлял их искать.

— Так, — Пётр Иванович встал из-за стола. — Нужно ехать к Додику. Как положено, с Самохваловым. Если его не окажется дома — устроим засаду. Но схватить надо обязательно.

 

Глава 36. Битва и победа

Додик жил в новом доме. Дом — шестнадцатиэтажный, похожий на прилепившиеся к скале ласточкины гнёзда. Квартиры в нём построены по евростандарту: с трёхметровыми потолками и метровыми дверными проёмами. Большие раздельные комнаты, встроенная мебель, полотенцесушители, ниша для стиральной машины… Жилище рассчитано на богачей. Во-первых, чтобы купить такую квартиру нужно не меньше полумиллиона долларов, а во-вторых — квартплата. Квартира Додика на первом этаже — такая, вот, мини-вилла с застеклённой верандой, с собственным входом и двориком. Такие апартаменты называются «дабл», потому что там две кухни, две ванные, два санузла, два холла и шесть комнат. Вот, оказывается, как жил Додик. Один (любовницу можно не считать) в таких хоромах! Не то что, бывает, семья из пяти человек в малосемейке ютится!..

Группа лейтенанта Самохвалова оцепила дом. Они спрятались, чтобы их было не видно. Пётр Иванович и Сидоров зашли в подъезд. У стены притаились трое спецназовцев. Серёгин постучал в высокую железную дверь, потому что звонка нигде не было видно.

— Кто там? — спросил тоненький голосок, какой-то забитый весь, дрожащий.

— Скажите, пожалуйста, — отозвался Сидоров. — А Витя дома?

Голосок промычал что-то. За дверью послышалась возня, бормотание.

— Нет, — крикнул за дверью тот же голосок. — Он ушёл куда-то…

Дома, «гусь хрустальный», никуда не ушёл! Надо брать.

— Отжимайте дверь, — скомандовал Пётр Иванович шёпотом. — Только тихо.

Двое спецназовцев взялись за дверь по бокам, чтобы потом отнести в сторону, третий подсунул под неё домкрат.

— А когда он будет, вы не знаете? — нарочито громко спросил Сидоров.

— Нет.

— Пришлите подкрепление, — сказал Пётр Иванович в рацию. — Мы заходим.

— А вы не могли бы открыть дверь, — попросил Сидоров, — А то через порог не разговаривают — поссоримся!

— Нет.

— Готовность номер один, — сказал Пётр Иванович.

Дверь была почти что, снята. Подкрепление из пяти человек поднималось по лестнице.

— Вперёд!

Дверь оттащили в сторону. И в квартиру ворвались пятеро вооружённых бойцов.

Додик ел. На широком столе перед ним стояли тарелки, доверху набитые всякими деликатесами. Любовница Катя — это она отвечала тоненьким голоском — с Додиком не ела: она должна была сама покупать себе пищу. А денег у неё было не много… Почувствовав, что что-то неладно, Додик бросил окорок в красный соус, заляпав скатерть, и побежал через второй холл на веранду, чтобы через собственный выход выскочить на улицу. Катя заперлась в ванной.

— Стоять, ни с места!

В квартиру полетела шашка со слезоточивым газом. Размазывая по лицу слёзы, кашляя, Додик ломанулся в дверь запасного выхода. Но во дворике его тоже поджидали. Засадив кулак в первое, попавшееся на пути лицо, Додик захлопнул дверь и кинулся назад, в квартиру, разыскивая на ходу пистолет. Но оружия нигде не было. Как загнанный зверь, преступник, топая, метался по комнатам, натыкаясь на бойцов Самохвалова. Бандит пытался драться, бросался в них, чем попало: вазами, книгами, даже музыкальный центр швырнул. Гонимый преследователями, Додик метнулся на кухню. Схватив со стола сверкающий, острый тесак, он приготовился защищаться. Даже, если придётся всех перерезать! Дверь второго входа тоже сняли. Бойцы спешили со всех сторон. У самых ног Додика разорвалась ещё одна шашка. В глазах защипало, в горле запершило. Ослеплённый, Додик слышал шаги преследователей и тыкал тесаком наугад, прислонившись спиной к серванту с посудой. Откуда-то прилетел кулак, угодив Додику в глаз, отбросив его в сторону. Бандит зацепил сервант, посуда полетела на пол. Однако он сумел удержаться на ногах, ещё и пнул кого-то. Но потом возник чайник. От удара у Додика зазвенело в голове, и он повалился ничком, выронив тесак. Тут же на него насели, заломили руки, надели наручники. Додик дёргался, ругался, но освободиться не мог. В ванной тихо плакала Катя.

 

Глава 37. Додик

Додик сидел на стуле, притихший, бледный, с подбитым глазом. Глупо таращился по сторонам и говорил, что ему пора на работу. Перед ним, на столе Серёгина в специальном пакете лежал тот самый тесак, которым Додик пытался защищаться от спецназа.

— Я сантехником работаю… — мямлил Додик и тёр кулаком слезящиеся глаза.

— Слезоточивого газа накушался! — хихикнул Сидоров и протянул арестованному носовой платок. — На, не вытирай руками — хуже будет!

Додик выхватил платок и приложил его к правому, подбитому глазу.

— Бить не будете? — деловито поинтересовался он.

— Не будем, — ответил Пётр Иванович. — Если, конечно, сам не напросишься.

— А чего мне? — якобы удивился Додик. — Я — честный сантехник… Не знаю, чего вы меня прихватили?.. Ой! — он вдруг сморщился и схватился за подбитый глаз. — Чайником меня кто-то из ваших навернул… И газ этот дурацкий!

— Ты уж прости, — протянул Сидоров. — Иначе бы не вышло — убежал бы.

— Ну да, сантехники живут только в элитных квартирах, — сказал Пётр Иванович. — Будешь рассказывать?

— А как же? — ответил Додик. — Мне скрывать нечего! Я — человек честный.

— Сейчас, наверное, будем бить, — тихо сказал Сидоров, услышав очередное враньё Додика.

— Чш-ш! — шикнул на сержанта Серёгин.

Тот что-то буркнул недовольно, отошёл в сторону и уселся на свободный стул. А Пётр Иванович, вооружившись ручкой и бланком протокола, обратился к арестованному:

— Фамилия?

— Додин Виктор Герасимович, — с готовностью ответил Додик.

— Та-ак, — протянул Серёгин, записывая, и снова спросил:

— Где работаем?

— Да, сантехник я! — в который раз выкрикнул Додик.

— Сантехник… — повторил Пётр Иванович.

Заполнив «шапку», следователь перешёл к большой графе «Показания».

— А знаком ли ты с гражданином по фамилии Белов? — спросил он, в упор посмотрев на арестованного.

— Неа, — замотал головой Додик. — Впервые слышу!

— Врёшь! — выкрикнул Сидоров, вскакивая со стула.

— Чш! — ещё раз шикнул Серёгин.

— Ну, ведь, врёт же! — обиделся сержант.

— Не вру, не вру! — заволновался Додик.

— Врёшь, — заключил Серёгин. — Я сам за тобой наблюдал. Да, и видел, как ты, Додик, разговаривал с Беловым в пивбаре под названием «Корчма», пренеприятнейшее местечко, скажу я вам. А в аварийном бюро я узнал, что сантехником ты уже три года, как не числишься.

— А? — до этого уверенный в своей неуязвимости, Додик перепугался, смотрел выпученными глазами.

— И не смотри так, — продолжал Серёгин. — Белова мы задержали, и он всё про тебя рассказал. А тебе остаётся только дополнить. Кстати, ты не знаешь, кто это его пристрелил у нас в КПЗ?

Додик сразу же растерял весь боевой пыл. Больше не пытался ни напирать, ни оправдываться, а только сидел неподвижно, смяв в правой руке носовой платок, и тихонько ныл:

— Му-у-ы…

Потом замолчал, уставился в пол, задумался.

— Я помогу следствию! — внезапно бодренько изрёк он.

— Вот и хорошо, — кивнул Пётр Иванович, и спросил:

— Кто такой шеф?

— Иначе, бить будем! — добавил Сидоров.

На этот раз Серёгин не шикнул, а многозначительно добавил:

— Именно.

— Ладно, — сказал Додик и откинулся на спинку стула. — Знаете, я уже и сам не знаю, что там за шеф такой.

— Правда? — удивился Пётр Иванович. — А Гарик сказал, что ты лично знаком с шефом.

— Да, — подтвердил Додик. — Но только, был знаком. Раньше у меня был один шеф — Сумчатый его звали.

— И что же с ним случилось?

— Ничего. Только он теперь — не шеф. Там какие-то американцы появились… И, в общем, Сумчатый теперь сам у них — шестёрка на побегушках. И ещё Утюг, и Чеснок, они теперь тоже на них работают.

— И кто они, эти Утюг и Чеснок?

— Наши бывшие конкуренты и враги.

— Имена, фамилии?

— Не знаю. У нас никто не говорит имена — только клички.

— Точно? — Сидоров встал и пересел на другой стул, поближе к Додику.

— Угу, — кивнул тот.

— И что это за американцы такие?

— А я и не знаю даже… — мрачно ответил Додик. — Крутые… Всех подминают. Они никогда не показываются, только руководят.

— И это тебе американцы приказали старые машины доставать?

— Ага! — закивал Додик. — Они, они. Американцы. Раньше я киллеров вербовал для Сумчатого. Но они сказали, что я слишком тупой для этого, и сначала хотели от меня совсем избавиться. А потом придумали эти машины.

— А для чего они их придумали?

— Перепродают? — вставил Сидоров.

— Да, не, — ответил Додик. — Они на них новые номера цепляют, перекрашивают, меняют старые моторы на новые. А потом какой-то ихний «жук» едет и убирает авторитетов разных, кого прикажут, понимаете?

— А как же не понять? — сказал Пётр Иванович. — Что за «жук»?

— Американский «жучила», — ответил Додик. — Я не знаю, кто это. Но знаю, что это он в «Дубке» застрелил этого, как его?.. Забыл… Ну, в законе.

— Понятно, — кивнул Серёгин.

— А потом, — продолжил Додик, — из машины вытаскивают новый мотор, ставят тот, что был и бросают где-нибудь.

«Так я и знал! — подумал Пётр Иванович. — Всё сошлось. Утюг, Чеснок, Сумчатый. Нужно узнать, кто такие».

— Расскажи-ка нам про Сумчатого, — сказал следователь.

— Сумчатый — мой шеф… Ой… — Додик запнулся. — То есть, бывший шеф. Как его зовут, я не знаю. Меня с Сумчатым ещё давным-давно познакомил Дантист…

— Кто этот Дантист?

— У Дантиста настоящая фамилия — Зубов…

— Так, Зубов, хорошо, — Серёгин усиленно работал ручкой. — Где живёт этот Зубов?

— Раньше жил на Калинкино, — ответил Додик. — А сейчас… Дантист пропал.

— Пропал?

— Ага, — кивнул Додик. — Американцы, наверное. Они говорили, что Дантист слишком медлительный.

— Опиши мне Сумчатого, — сказал Серёгин.

— Он — толстяк со шрамом на левой щеке, — быстро ответил Додик. — Носит очки от близорукости и ездит на шестисотом «Мерседесе» чёрного цвета.

— Ты не про «Мерседесы», а про Сумчатого рассказывай! — в который раз вмешался Сидоров.

— А, про Сумчатого… — сконфузился Додик. — Он жил — Любавина, сорок. В частном коттедже. А потом продал его и съехал, не знаю пока, куда. Но узнаю обязательно. Вы же знаете, я готов активно помогать следствию, — широко улыбнулся Виктор. — И мне известен один большой-большой секрет.

Додик встал и подался вперёд, ближе к Серёгину, перейдя при этом на таинственный шёпот.

Сидоров, на всякий случай, подошёл с наручниками, чтобы, если что, утихомирить словоохотливого преступника.

— И что это за секрет? — спросил Серёгин.

— Я знаю, что случилось со следователем прокуратуры Синицыным, — загадочно прошептал Додик. — Однажды Дантист, он тогда ещё не пропал, разнюхал где-то, что американцы собираются убрать Синицына. Чтобы не рыл, понимаете?

— И после этого Дантист исчез? — вставил Сидоров.

— Ага, — кивнул Додик. — Вы представляете, он мне рассказал, и на следующий день — фью-ить! — сгинул! Так, это не всё. Я там случайно подвернулся. Я в тот же магазин ходил, что и он. В «Засядько», там хлеб дешёвый. И шёл назад тоже за ним. Но я ещё за пивом зашёл в «Родник», есть там такой, в подвале. И отстал чуток от Синицына. А потом увидел типа какого-то. Он сигаретку у Синицына стрелял. Но я догадался, что что-то не так. Вспомнил Дантиста и — спрятался. Залёг в кучу листьев. Я понял, что тот типочек и есть американский «жучила». Он прижучил Синицына, а потом затащил в машину и уехал. Я знаю, что это была за машина. Я сам угнал эту «Волгу».

— Где и когда это случилось?

— В позапрошлый четверг… Я не знаю, как называется эта улица, но там — больница и парк, а потом пятиэтажки начинаются. И тротуар очень плохой.

— Ясно, перекрёсток Владычанского и Краснофлотской! — выкрикнул Сидоров.

— Тише, Саня! — сказал Пётр Иванович. — И как выглядел «жучила»?

— Темно там было. Морду не заметил. Видел, что тощий такой. Ростом с меня, примерно. Это он, наверное, Гарика кокнул. Больше некому.

Серёгин нашёл на столе фоторобот Николая. Подсунув его под нос Додика, он спросил:

— Это — «жучила»?

Додик долго изучал Колины глаза, нос, рот, уши… Раздумывал, говорить ему, или лучше промолчать. Потом решил говорить, потому что испугался, что его он тоже прижучит в КПЗ, как Гарика.

— Это он, — изрёк Додик. — Он знает всех американцев.

— А что ты там выискивал, в подвале дома, где Гарик жил? — поинтересовался Серёгин, достав новый бланк: старый закончился, испещрённый показаниями.

— Сокровища? — выпалил Сидоров, разглядывая тесак Додика.

— Да, не, сокровища тут не причём, — крякнул Додик. — Там американцы что-то прячут. Их «жучила» часто туда наведывался. А я решил узнать — что. Если бы американцы пронюхали — меня бы урыли тут же, не спрашивая!

— Ну, и как, узнал? — поинтересовался Пётр Иванович, надписывая шапку нового протокола.

— Нет, — замотал головой Додик. Голова у него смахивала на яйцо — страусиное. — Я туда Крекера засылал, а он — трус. Выскочил и пургу какую-то мелет… Так и не смог я его назад загнать…

Крекер — трус! Ха! А Додик что — не трус? Пока на свободе бегал — так всех запугивал, а как попался — сам «базарить» начал!

— Хорошо, а как тот американский «жук» попадал в подвал? Дверь-то опечатана, ключи — в ЖЭКе. Или там есть потайная дверь?

— Есть, — Додик пощупал свой подбитый глаз. Фингал у него был колоссальный. Да и сам глаз заплывать начал. Наверное, нужно будет «Альбуцид» капать, а он такой болючий!..

— Есть там потайная дверь, — продолжал Додик. Сбоку там, под кустиком, она наполовину под землёй. Узенькая. Я туда протиснуться не могу. А Крекер — худой. Поэтому я его туда погнал.

«Точно, нужно будет слазить», — заключил про себя Серёгин. Потайная дверь это — прекрасно. Не надо будет оббивать пороги ЖЭКа.

С потолка слетела маленькая муха и приземлилась на протокол. Согнав её, Пётр Иванович произнёс:

— Додик, что ты знаешь про следователя Зайцева?

— Я не уверен, — пробормотал Додик, — Но, судя по тому, как он «замял» Зубра… Кстати, он упёк не их «жучилу», а чайника какого-то… Он его на улице нашёл. Я знаю, потому что «жучила» на воле пляшет.

— Ты знаешь, откуда он взялся?

— Не, не знаю, — ответил Додик. — Может, ихний, американцев, а может, и государственный. Тоже — чайник.

Сидоров икнул со смеху и прикусил нижнюю губу. «Государственный»! надо же было так сказать!

— А как насчёт дела Светленко, которое ты у Карпеца купил? — спросил Серёгин.

— А я и сам не знаю, для чего оно понадобилось. Я даже не знаю, кто такой Светленко, — хныкнул Додик.

— Да, неужели? — съехидничал Сидоров.

— Не знаю, — повторил Додик. — Мне Сумчатый приказал купить, и деньги выдал. А ему — американцы. Что, да как — никто не сказал. Ни Сумчатый — мне, ни американцы — Сумчатому.

 

Глава 38. Неофициальное расследование продолжается

— И что за бред он несёт? — удивился Сидоров, когда, отведя Додика в КПЗ, вернулся назад. — Американцы какие-то…

— Не думаю, что это — бред, — возразил Пётр Иванович. — Похоже, правда. Что-то у нас беспорядок какой-то творится. — Серёгин покачал головой. — Лукашевич — признанный авторитет… Кому только в голову пришло?

— Конкуренты, — предположил Сидоров. — Как говориться, проруха на старуху!

— Конкуренты… Американцы… — вслух рассуждал Серёгин. — Какой-нибудь филиал интернациональной корпорации… Надо бы узнать, кому Лукашевич перешёл дорогу.

— Поговорим с его женой, — предложил Сидоров. — Она должна что-то знать.

— Ты прав, Саня, — сказал Серёгин и встал из-за стола. — Сейчас ты останешься здесь за меня, а я наведаюсь к Лукашевичам. Если кто-нибудь придёт, или позвонит, скажи, что замещаешь меня. Если будут требовать именно меня, дай мой мобильный. Потом, когда вернусь — слазаем в катакомбы.

— Хорошо, Пётр Иванович, — сказал Сидоров.

Через пять минут Серёгин ехал в служебной «Самаре» к Лукашевичам. Дорогой обдумывал слова Додика и то, что скажет жене Лукашевича. Она, может, боится, не расскажет всего, даже не подозревая, как это важно для раскрытия убийства её мужа.

Лукашевичи проживали в небольшом частном секторе на самом берегу Кальмиуса. Сектор состоял из элитных коттеджей, и Серёгину пришлось нос к носу встретиться со злобным охранником, который битый час не желал пропускать его внутрь. Не убедило его даже милицейское удостоверение Петра Ивановича.

— Знаем мы таких милиционеров! — ворчал охранник. Залезай, лучше, в свою жестянку и катись-ка на все четыре стороны!

Благо, старший сын Лукашевича Андрей Михайлович, возвращался откуда-то домой. Андрей Михайлович знал Серёгина в лицо.

— Здравствуйте, Пётр Иванович! — вежливо поздоровался он в ответ на приветствие Серёгина, и удивлённо добавил:

— А чего вы тут стоите, не проезжаете?

— Да вот, охранник не пропускает…

— Костя, — укоризненно протянул Андрей Михайлович, глядя на охранника.

Охранник ничего не сказал. Только пожал плечами и молча открыл ворота.

Андрей Михайлович залез в белый «Ниссан», и проехал в глубь посёлка, до своего двора. Вслед за ним на «Самаре» проехал Серёгин. Охранник что-то проворчал под нос, и закрыл ворота. Серёгин подождал, пока Лукашевич-младший поставил машину в гараж, и они вдвоём зашли в дом. Дом был полон всяких технических новинок, стены и потолок сверкали евроремонтом, на полу лежали дорогие ковры.

У них была собака. Мелкая такая, косматая болонка. Беленькая. Бантик розовый на головке. С виду — милейшее создание, ангелочек в виде собаки. Но болонку эту с самого щенячества никто никогда не воспитывал. Ей позволялось всё на свете: спать на кроватях, лазать по столам, таскать еду прямо со стола. И за четыре года своего существования хитрая псина поняла, кто в доме хозяин, и превратилась в неуправляемого кусачего монстра. Болонка кусала всех, кого вздумается. Особенно гостей. Прямо, напрыгивала на них, и — давай хватать за лодыжки! Иногда собачонку удавалось закрыть в какой-нибудь комнате. Но тогда она начинала противно визжать и лаять басом. А когда хозяйка, не выдержав, выпускала ее, наконец — снова принималась кусаться. В семье все были за то, чтобы отдать противную болонку кому-нибудь, или просто выкинуть на улицу, но Алла Сергеевна Лукашевич была против. Она всей душой любила этот не в меру зубастый клубок белой шерсти, на что последний отвечал неизменными предательскими укусами.

И вот, эта болонка вдруг как выскочит из-за напольной вазы, да как вцепится Петру Ивановичу в ногу!

— Ай! — завопил следователь, завертевшись, подпрыгивая, чтобы стряхнуть неожиданного агрессора.

— Простите, — сконфуженно пробормотал Андрей Михайлович, — Это — Пупсик. Он всех так. Сейчас, я его в туалете закрою.

Андрей Михайлович оторвал Пупсика от Серёгина и понёс закрывать в туалете. Пётр Иванович услышал взвизг — Пупсик и хозяина тоже цапнул. Заперев болонку, Андрей Михайлович вернулся к Серёгину.

— Матери нет дома, — сказал Андрей Михайлович. — Она с утра уехала к тёте Наташе, и останется у неё на ночь. Но я могу ответить на ваши вопросы.

Лукашевич младший провёл следователя в гостиную и предложил чаю. Серёгин устроился в кресле, и, осторожно попивая кипятково-горячий ароматный чай, спросил:

— Андрей Михайлович, вы знакомы с делами вашего отца?

— Да, — охотно ответил Лукашевич-младший. — Я хорошо знаком с делами. Мы с отцом вместе работали. Я был у него первым заместителем. Сначала у нас была своя компания, но полгода назад отец решил объединиться с американской корпорацией. Они обещали нам инвестиции, новую технику, методы, рекламу, ну, вы понимаете. Это — известная международная корпорация, надёжная. «Росси — Ойл», вы, наверное, слышали?

— А как же, — согласился Пётр Иванович. — По телевизору, из газет. Заправки свои они пооткрывали… Скажите, у вас есть какие-нибудь конкуренты, враги?

— Да, — кивнул Андрей Михайлович. — Самые такие, настырные — ЧП «Луч». Директора — братья Семёновы, а хозяева — американцы. Какие-то Адамс и Смит. «Адамс и Смит Компани».

«Надо бы об этих братьях у Додика спросить» — подумал Пётр Иванович. Из туалета басовито гавкал кусачий Пупсик.

— Тот, новый следователь приезжал ко мне, — продолжал Андрей Михайлович. — Он сказал, что арестовал убийцу…

— Он… ошибся, — сказал Пётр Иванович. — Понимаете, молодой ещё, неопытный, не разобрался до конца. Ему и так влетит теперь. Как бы ни уволили.

Пётр Иванович подумал, что Лукашевичу — младшему совсем необязательно знать о том, что капитан Зайцев — наверное, «оборотень».

— Да, я заметил, что он как-то ну, странно, что ли ведёт себя…

— Волнуется, — Пётр Иванович подул на горячий чай. Вообще, Пётр Иванович не мог пить горячий чай: он всегда обжигал язык. Серёгин любил тёплый, который можно выпить залпом.

 

Глава 39. Компания «Росси-Ойл» в Донецке

Директор Донецкого филиала международной нефтяной корпорации «Росси — Ойл» Фёдор Поликарпович Мезенцев сидел за столом в своём кабинете. Кабинет был большой — сорок два квадратных метра. У обычных людей вся квартира такого размера, а может — и того меньше. Стол директора был сделан из массива красного дерева. Часы, соединённые с подставкой для ручек, которые находились на углу стола — из тёмно-зелёного агата. Перед директором стоял большой жидкокристаллический монитор компьютера. Посмотрев в него, Фёдор Поликарпович взял радиотелефон — «Панасоник» с цветным экраном — и набрал номер.

— Да? — ответил тот, кому позвонил директор.

— Сергей Борисович, — произнёс Фёдор Поликарпович. — Всё готово. Господин Росси дал распоряжение. Отплывайте на «Андрее Качанове» в Саудовскую Аравию. Там вас будет ждать партия нефти. Заполните баки доверху. Из-за пограничников не переживайте. Карту фарватера «Икс» пришлют вам сегодня по электронной почте в семнадцать часов сорок минут. Отплывайте завтра в семь часов утра.

— Хорошо, Фёдор Поликарпович, — отозвался Сергей Борисович. — Жду фарватер «Икс».

Фёдор Поликарпович повесил трубку. И тут раздался стук в красивую лакированную дверь из того же красного дерева.

— Войдите, — сказал Мезенцев.

В кабинет зашёл щупленький секретарь по фамилии Сомов. Он сделал несколько шагов по пушистому вишнёвому ковролину.

— Фёдор Поликарпович, — тихо проговорил Сомов. — Звонили из Америки. Завтра прилетает личный человек господина Росси. Его зовут Мартин Мильтон. Он будет руководить «Операцией А». Он прилетит частным рейсом завтра в шесть часов десять минут в Донецкий аэропорт.

— Прекрасно, — улыбнулся Фёдор Поликарпович. — Я лично поеду встречать господина Мильтона.

 

Глава 40. Археологи. Или спелеологи?

Пётр Иванович, вернувшись в райотдел, подумал, что пока светло, следует съездить к дому Гарика и походить по загадочному подвалу. А вечером они с Сидоровым ещё раз допросят Додика. По дороге Серёгин зашёл домой — покормил Барсика, а то он с самого утра голодает, и разыскал фонарь, ведь в катакомбах, наверное, темно.

Погода улучшилась, потеплело немного. Наверное, началось бабье лето. Надоевший уже дождь прекратился. В небе светило доброе солнышко. Милиционеры несколько раз обошли дом кругом, прежде чем нашли указанный Додиком кустик и дверцу под ним. Кустик оказался низеньким: просто обросший паростками пень. А дверца больше напоминала какую-то нору, а не дверь.

— Придётся лезть в неё, — заключил Пётр Иванович. По его виду можно было сказать, что он совсем не хочет туда лезть.

— Но Интермеццо исчез в подъезде, — Сидоров тоже не хотел становиться на четвереньки и протискиваться в узкий лаз.

Конечно, Додик заставлял Крекера лазить туда: сам бы он застрял, как Винни Пух в норке Кролика…

Но делать было нечего. Первым лез Пётр Иванович с фонарём, а за ним протискивался Сидоров. Лаз внезапно расширился во все стороны, и Пётр Иванович рухнул вниз, на каменную кладку.

— Ай!

Сверху на него повалился Сидоров.

— Ой!

Милиционеры встали, почистились, как могли. Через дырку проникал неверный свет. Но он был очень тусклым, не мог осветить всего подвала, который, видимо, тянулся на километры. Пётр Иванович вытащил из кармана большую катушку толстых белых ниток.

— Воспользуемся способом Тесея, — сказал он, привязав конец нитки к торчавшей из стены железяке. — А то сгинем, как тот сантехник.

Всю катушку Серёгин спрятал назад в карман и застегнул его так, что катушка сможет разматываться, не выпадая.

— Пошли, — Пётр Иванович зажёг фонарь и двинулся вперёд.

В катакомбах, действительно, оказалось сыро и холодно. Милиционеры зябко ёжились. Раз Сидоров чуть не наступил на крысу…

Бабульки на лавочке оказались правы: лабиринт был солидный. Милиционеры петляли по нему, и петляли, заворачивая в загадочные ответвления. На пути попадались кельи с остатками сгнившей от сырости мебели. А потом появились мумии. Когда наткнулись на первую, подумали, что тут кого-то убили. Но в свете фонаря Пётр Иванович разглядел почти уже истлевшую монашескую рясу и большой крест. И лежал «труп» не где попало, а в специальной нише.

— Это — мумия монаха, как в Киево-Печерской Лавре, — сказал он, переводя дыхание. — Ей уже лет сто…

— Интересно, они хоть знают, на чём живут? — рассуждал Сидоров о жильцах дома.

— Нет, наверное, — пожал плечами Пётр Иванович, двигаясь дальше.

Лабиринт уходил куда-то вниз. Сначала — горкой, а потом появились ступени. Милиционеры начали по ним спускаться. И вдруг на одной ступеньке нашёлся ржавый разводной ключ.

— Следы сантехника? — Сидоров вытащил из-за пазухи пакет для вещдоков и засунул туда ключ.

— Правильно, — одобрил Пётр Иванович. — Отдадим на экспертизу, посмотрим.

Наконец, ступеньки кончились. А с ними кончился и подвал: дальше шла настоящая пещера. Пётр Иванович пощупал катушку в кармане: ещё толстая. Луч его фонарика потерялся в таинственной дали.

— Пошли, — сказал следователь.

И они пошли. Если подвал кишел крысами, то в пещере они, вообще, не попадались.

— Странно, — заметил Пётр Иванович. — Животные, обычно, избегают тех мест, где что-то не так…

— Что именно? — в голосе Сидорова прозвучал лёгкий испуг.

— Ну, среда загрязнена, излучение какое-нибудь… — пожал плечами Пётр Иванович, продолжая невозмутимо двигаться вперёд.

— Привидения, — продолжил Сидоров, оглядываясь назад.

Пётр Иванович остановился.

— Какие ещё тебе привидения? — удивился он. — Ты что, суеверный?

— Нет, — покачал головой Сидоров. — Просто…

— Не просто, — отрезал Пётр Иванович — Бывают воры, мошенники, убийцы, маньяки, наконец. Но никаких привидений не бывает! Идём, не застревай.

Сидоров сделал опасливый шаг вслед за Серёгиным. Какой же всё-таки он храбрый! Сидоров уже начинает пугаться своих шагов, однажды сержанту почудилось, что его собственная тень помахала ему ручкой, а Пётр Иванович идёт, хоть бы что! Вот он, настоящий следователь! Нет, тень Сидорова и правда, помахала! Хочешь — верь, не хочешь — не верь, а помахала, сержант сам видел!

— Пётр Иванович, — полушёпотом пробормотал Сидоров. — Вам не кажется, что за вами кто-то следит?

— Саня! — раздражённо прикрикнул Серёгин. — У тебя что, клаустрофобия? Так тут, вроде, широко. Что с тобой?

— Ничего…

— Так пошли!

Пещера, действительно, была метра три в ширину и примерно столько же — в высоту. Никакой клаустрофобии. Из кармана Петра Ивановича тянется нитка. Всё в порядке. Призраков тоже пока не видно. Бояться нечего. Сидоров пошёл смелее. Но только сержант осмелел, как пещера кончилась. То есть, была перегорожена. Блестящая металлическая стена с еле угадывающимися створками двери, встала на пути. Возле стены, прислонившись к ней спиной, сидел мёртвый сантехник. Его синее, в чёрных пятнах, лицо было искажено ужасом. Рядом с трупом валялась потухшая лампа — коногонка.

— Мамочка, — пролепетал Сидоров. — Что это такое?

Внутри у сержанта родился ледяной страх. А вот, внутри у Серёгина родилось милицейское любопытство.

— Похоже, что сантехник просто не смог выбраться обратно, — рассуждал Пётр Иванович, бесстрастно разглядывая труп. — И умер, испугавшись того, что заблудился… А вот, что это за дверь — ума не приложу.

— Может, пойдём назад? — робко предложил Сидоров. Он старался не смотреть на свою тень: а вдруг, опять помашет?!

— Нет, — возразил Пётр Иванович, фотографируя стену и сантехника своим телефоном. — Надо разобраться. Возможно, устроить засаду и подкараулить того, кто сюда приходит. Это всё слишком блестящее, чтобы быть бесхозным.

— Здесь — засаду?! — опешил Сидоров. Его сердце, и так, уже было в пятках — он, прямо, чувствовал, что оно стучится именно там. А тут вдруг — устраивать засаду…

— А, что? — Пётр Иванович опустился на корточки и принялся разглядывать влажную землю вокруг трупа сантехника. — Засаду всюду можно устроить. Тут полно боковых ходов, есть, где спрятаться. Нужно обследовать их и выбрать наиболее подходящий.

Вот он, настоящий следователь! Сидоров восхищался фантастической неустрашимостью Петра Ивановича. У него сердце — не в пятках, а где положено, и ему не кажется, что его тень машет ему ручкой!

Серёгин положил в пакет лампу — коногонку.

— Нужно как-то вытащить труп, — сказал Пётр Иванович, поднимаясь на ноги. — Но мы просто так, по памяти, не найдём входа в эту пещеру. Я оставлю нитку тут. Когда вылезем (наконец-то!), я вызову судмедэкспертов. Мы снова сюда спустимся (нет!) и заберём этого горе-слесаря.

Пётр Иванович вытащил из кармана свою катушку и перерезал нитку перочинным ножиком. Подойдя к выглядывающему из свода пещеры корню, он привязал к нему конец.

— Вот так. Вылазим.

Пётр Иванович, наконец-то повернул назад, перебирая руками натянутую между корнем и железякой нитку. Проходя мимо боковых ходов, Сидоров старался не заглядывать в них, потому что в одном из них ему уже привиделись горящие глаза…

Наконец, они выбрались из жуткого подземелья в подвал, а затем — через лаз — на улицу. Выбрались, благодаря нитке Петра Ивановича. Если бы не она — заблудились бы, как тот сантехник, честное слово! Оказавшись на улице, Сидоров благодарил бога, за то, что вновь видит это доброе солнышко, а Серёгин позвонил в отдел судмедэкспертизы и вызвал специалистов.

 

Глава 41. Нитка оборвалась

Специалисты приехали очень быстро. Стали, по одному, протискиваться в узкую нору. Протиснули и складные носилки. Сидорову тоже пришлось вернуться в подвал, хоть у него и тряслись коленки. Однако сержант не хотел показать себя трусом. Пётр Иванович нашёл свою нитку.

— А это вы здорово придумали, — заметил один из экспертов.

— Это — Тесей придумал, а не я, — скромно ответил Серёгин.

Пётр Иванович обсуждал с тремя экспертами, как они будут выносить сантехника, а Сидоров — опять пугался любого шороха. У каждого эксперта был фонарик. Теперь по осклизлым стенам катакомб плясало множество теней. Они шли, ведомые ниткой, мимо неприятных, костлявых мумий, которые Сидорову казались ужасно зловещими. Сидоров прислушивался к гулким шагам, присматривался к подвижным теням. Ему чудилось, что за ним пристальнейшим образом наблюдает кто-то, кого почти невозможно увидеть, для кого темнота — укрытие, из которого можно внезапно напасть. Он прямо, впивается в спину сержанта своим чудовищным взором! Фонари экспертов были мощнее, чем у Петра Ивановича. Они светили далеко вперёд. И в этом далёком впереди тень Сидорова, та, которая махала ручкой, вдруг отошла от стены и оборвала нитку…

— Любопытный лабиринт, — говорили эксперты, — Надо будет археологов сюда пригласить. Им будет интересно.

— Да, — согласился Пётр Иванович. — Я и сам не ожидал такого.

А потом он поднял с пола конец нитки.

— Странно, — следователь почесал затылок. — Порвалась… Как же так? Такая прочная нитка…

Пётр Иванович поискал на полу второй конец. Но он исчез.

— Вот что сделаем…

Серёгин достал из кармана катушку и привязал к ней оторванный конец.

— Найдём по памяти.

Они двинулись вперёд. Из кармана следователя вновь тянулась нитка. Но, сколько они не бродили по мрачным катакомбам — таинственной пещеры больше не нашли. У Сидорова исчезло ужасающее ощущение жуткого взгляда. Словно чудовище ушло, выпустив жертву…

Наткнувшись на глухую, каменную стену, Пётр Иванович вынужден был повернуть назад, заматывая нитку. И что же здесь могли прятать загадочные американцы Додика? Наверное, тайна скрывается за металлической стеной.

Когда они снова выбрались на улицу, было темно. Часы показывали восемь часов вечера. А ведь когда приехали эксперты, было всего четыре! Неужели, они четыре часа слонялись по подземелью?! Да уж, а люди над этим всем живут… Биопатогенная зона — и только! А этот дурачок купил здесь квартиру!..

 

Глава 42. Куда не заплывали кашалоты

Додик снова сидел на стуле перед Серёгиным.

— Я уже спать лёг, — недовольно проворчал он, глядя исподлобья.

— Жаворонок? — осведомился Сидоров.

— Представь себе! — огрызнулся Додик.

— Так, хватит! — прекратил перепалку Пётр Иванович. — Раз я тебя опять пригласил — значит, у меня к тебе есть важные вопросы.

— Ладно, — буркнул Додик, подавив зевок.

— Додик, а ты знаком с братьями Семёновыми? — спросил Серёгин.

— Так… Семёновы… — Додик задумался. Покрутил головой, разглядывая потолок. Согнал мушку, севшую ему на нос.

— Семёнов. Знаю я одного Семёнова. Это — водитель Сумчатого. Жорик… То есть, Георгий.

Жорик! Не он ли информировал покойного майора Кораблинского?!

— И всё? Больше не знаете?

— Не-а, — Додик покачал головой. — И брата у него нету. Одна сестра и мать.

— А ты про ЧП «Луч» когда-нибудь слышал?

— «Луч»? — переспросил Додик. — Какой ещё «Луч»? Не знаю я никакой «Луч»!

— Будем бить, — тихо пообещал Сидоров.

— Да, бейте, пожалуйста! — «разрешил» Додик. — Я вам врать не собираюсь! Мне это не выгодно. Но про «Луч» я не слышал, честно.

«Откуда ему знать, правда, что, — подумал Пётр Иванович. — Он же — шестёрка. Шестёрок в такие дела не посвящают. Да-а, сколько бились, а дальше шестёрок не пошли… Неужели, — „глухарь“?»

— Ладно, Додик, — сказал Серёгин, подумав о том, что организация, на след которой они с Сидоровым напали, может, и не имеет отношения к нефтебизнесу. — А чем занимается Сумчатый?

— У Сумчатого — сеть автозаправок «Казак» и казино ещё. «Зигзаг», который в парке там, рядом с балкой, бывший «Петушок». Это — тоже его.

— Сеть заправок? — переспросил Серёгин, и подумал: «Неужели, в яблочко?»

— Ага, — согласился Додик. — Только я не знаю, у кого он бензин покупает. По-моему, у разных.

— А у Сумчатого есть враги?

— Ещё как! — выдохнул Виктор. — Кашалот! Самый гад.

— Чем занимается?

— Тем же, что и Сумчатый.

— Понятно. Как зовут?

— Не знаю. Кашалот и всё. У них у всех погонялы. А имена они скрывают.

— Кашалот… — повторил Серёгин, перебирая в памяти находящихся на свободе рецидивистов. — Ты его видел?

— Да, — кивнул Додик. — Он такой невысокий, но коренастый, с усами. С лица, так, неплохой, только нос, хе-хе, будто кто картоху влепил!

— Картоху, это как? Точнее.

— Точнее, большой нос, и такой — у! — Додик приставил к носу кулак. — Бульбой.

— Скажи-ка, Додик, — начал Пётр Иванович. — А ты знал Рыжего?

— Да, — согласился Додик. — Это мой друг был, ещё со школы. Венька Рыжов. Высоко взлетел, хотя и учился плохо: двойки и колы, даже без троек. Но купил себе участок, пробурил скважину и нефтушку качал. Да вот, замочили его американцы. Жалко, хороший парень был… Я вот, ещё что скажу. Майора того, который его дело копал, тоже американцы замочили — чтобы не копал. Земля ему пухом.

— Не переигрывай, — фыркнул Сидоров.

— Додик, а Рыжий не пытался кооперироваться с корпорациями какими-нибудь? — поинтересовался Серёгин.

Додик замотал головой.

— Нет, он всегда был индивидуалистом. И слышать не хотел про корпорации, кооперации. Унитарий чистой воды!

— Хорошо, Додик, ты ложился спать? Саша, отведи его, — сказал Пётр Иванович, откидываясь на спинку своего вертящегося кресла. — Надо бы обезьянник получше охранять, чтобы не проползали всякие…

— Спокойной ночи, Додик, — крикнул следователь вслед уходящему преступнику.

А тот вежливо ответил:

— Спокойной ночи!

Пётр Иванович соединил свой телефон с компьютером и передал снимки металлической стены и погибшего сантехника. Что же это, всё-таки, такое?! Под землёй, в катакомбах бывшего монастыря? Ещё Сидоров почему-то боялся всё время. Чего? Призраки мерещились? Куда же делся конец нитки? Странно это всё, как ни крути, странно. И оборвалась она как-то не нормально. Она даже до пола не доставала. Будто специально кто отрезал… Привидение, что ли? Или Интермеццо? Второе — правдоподобнее. Да, этот голубец мог, он такой. Интересно, пропавший Дантист тоже в подземелье полез?

— Знаешь, Саня, — сказал Пётр Иванович, когда Сидоров вернулся из обезьянника. — Я подам апелляцию в областное управление милиции, чтобы официально разрешили расследовать дело Лукашевича.

 

Глава 43. Прилетает Мартин Мильтон

Рано утром к Донецкому аэропорту подкатил чёрный «Кадиллак». Из него вылез грузный Фёдор Поликарпович. Он прошёлся немного по взлётно-посадочной полосе. В голубом и безоблачном небе показался небольшой самолёт. Он подлетел поближе и пошёл на посадку. Вот, его шасси коснулись полосы. Самолёт сел. Проехав определённое расстояние, он остановился точно напротив «Кадиллака» Мезенцева. Люк самолёта открылся и выдвинулся трап. По нему и сошёл на землю Донецкую Мартин Мильтон — доверенное лицо самого господина Росси. Мартин Мильтон выглядел очень солидно: элегантный костюм безупречно сидел на его подтянутой, спортивной фигуре, волосы были хорошо пострижены, на глазах — узкие прямоугольные очки. И осанка у него — хоть куда! Даже Мезенцев, глядя на него, подтянул своё брюхо. Вообще, Фёдор Поликарпович ожидал, что Мартин Мильтон будет старше. А ему никак не дашь больше тридцати. Он, улыбаясь, сошёл с трапа уверенной походкой. Мезенцев заискивающе поздоровался и открыл господину Мильтону дверцу «Кадиллака».

— Хэллоу, мистер Мезенцев, — ответил он, и сел в машину.

Донецкий филиал корпорации «Росси — Ойл» занимал старинное четырёхэтажное здание в центре Донецка. Теперь оно было полностью отреставрировано. Крышу совсем заменили новой, так же, как водопроводные трубы и электропроводку. Стены безупречно отшлифовали, покрыли гипсокартоном, поменяли старые рамы на экологически чистые деревянные стеклопакеты. Фасад обшили стеклянными панелями — и он сверкал в лучах солнца. Раньше это был жилой дом. Но все перегородки между квартирами снесли и построили новые, формируя просторные офисы. К зданию даже лифт приделали. Прозрачный. Наверное, просто так, для красоты — зачем он нужен, если всего четыре этажа…

Однако господину Мильтону всё это почему-то не понравилось. Даже когда ещё только подъезжали к зданию, он посмотрел на него и сморщился:

— И этот курятник вы называете офисом? — господин Мильтон говорил по-русски, хоть и с акцентом.

— Почему — курятник? — перепугался Мезенцев.

Привыкший к небоскрёбам Мильтон смерил здание презрительным взглядом.

— Вы, наверное, прикарманили деньги на строительство офиса, — выплюнул он. — Купили эту развалину за гроши. Подчистили кое-как и назвали офисом.

— Это — новое здание… — пролепетал Мезенцев, съёжившись.

— Ну что я, слепой?! — вскипел Мильтон. — Архитектурные параметры не соответствуют никаким стандартам. Разве, что «древнесоветским», для бараков!

Когда зашли внутрь, Мартин Мильтон совсем озверел.

— Ага, — изрёк он, заглянув в конференц-зал. — Только, вот, я не понял, где же коровы, овцы, свиньи?!

— Как-какие свиньи? — выдавил обескураженный Мезенцев.

— Насколько я вижу, это — хлев! — надвинулся Мартин Мильтон на дрожащего директора. — А в хлеву должны быть свиньи!

— Но, простите, — лепетал Мезенцев, отступая назад, чтобы господин Мильтон ненароком не обрушил на него кулак. — Это — не хлев, а конференц-зал…

— Ах, это — конференц-зал?! — выдохнул господин Мильтон, воздев руки кверху. — Если это — конференц-зал, то я, чёрт возьми, балерина!

— Нет, что вы, вы не балерина… — в который раз оправдывался Фёдор Поликарпович, но Мартин Мильтон был неумолим.

— Конференц-зал должен быть в два раза шире! — бросил Мильтон.

— Н-но, куда ещё его расширять? — Фёдор Поликарпович топтался у какой-то небольшой двери.

— Что это? — выкрикнул Мильтон, отодвинув директора в сторону.

— Это — подсобка…

— Подсобка?! — прорычал Мильтон и взялся за ручку двери. Действительно, какая может быть подсобка в конференц-зале??

— Она закрыта…

Мартин Мильтон рванул дверь на себя. Замок с треском выломался из деревянной лутки и упал на пол. Подсобка оказалась большая. Вдоль её облезлых стен стояли почернелые, старые швабры, лопаты, мётлы, две стремянки. На полу валялись какие-то лоскуты, ржавый радиатор, два мотка проволоки, обрывки пакли и ещё какие-то грязные кульки. У самой двери стояло красное ведро, наполненное позеленевшей водой. На бортике ведра лежала, наполовину в воде, уже заплесневевшая тряпка… Из подсобки тянуло сыростью и плесенью. Под потолком болталась на сером проводе одна-единственная лампочка без плафона…

— Что это за мусорник? — злобно оскалился Мильтон.

— Э-э… — протянул Фёдор Поликарпович. — Мы просто не могли её открыть…

— Всё это убрать, — приказал Мартин Мильтон. — И расширить конференц-зал за счёт этой комнаты.

— Но, чтобы расширить, нужно сломать стену, — пискнул Фёдор Поликарпович.

— Вот именно, ломайте! И чтобы к следующему понедельнику всё было, как положено.

Мильтон подходил всё ближе к директору, загнав его в злополучную подсобку. Пятясь, Мезенцев вступил в красное ведро, разлив воду. Заплесневевшая тряпка запачкала ему брючину.

— Ну, вы и грязнуля, — фыркнул Мартин Мильтон. — И ещё, увольте дизайнера интерьеров и наймите того, у кого есть вкус.

— Хорошо, господин Мильтон, — промямлил директор. — «Операция А»…

— «Операция Бэ»! — буркнул Мильтон. — Как можно работать в таком хлеву…

— Пожалуйста, «Андрей Качанов» уже отплывает… — Мезенцев осторожно повёл Мартина Мильтона в свой кабинет. Переступив порог, тот вдруг радостно заявил:

— О! А вот этот кабинет мне нравится: и площадь, и декор — всё, как положено. Теперь я буду тут сидеть, а вы поищите себе что-нибудь ещё.

Мезенцев икнул. Когда его выгнали из собственного кабинета, директор совсем растерялся. Забыл даже про «Андрей Качанов».

— Так, что там, насчёт танкера? — осведомился Мартин Мильтон, расположившись в кресле Мезенцева. — Начинаем «Операцию А».

Господин Мильтон схватил телефон Фёдора Поликарповича, и позвонил на «Андрей Качанов».

Капитан Сергей Борисович и его старший помощник, Михаил Цаплин, сидели в рубке и ждали этого звонка.

— Отплывайте, — распорядился Мильтон. — «Операция А» началась.

И танкер «Андрей Качанов», покинув порт Севастополь, отправился в плавание.

 

Глава 44. Обстоятельства выясненные и невыясненные

Пётр Иванович отослал на экспертизу разводной ключ и лампу погибшего сантехника. Распечатал на принтере фотографии из таинственной пещеры. Конечно, они были не лучшего качества, ведь сделаны они были телефоном. Но всё-таки на снимках отчётливо просматривается дверь в металлической стене, и хорошо виден страх на застывшем лице сантехника. Нет, он испугался не того, что заблудился. Такое выражение лица бывает, когда человек погибает от внезапного, и очень сильного ужаса мгновенно, а не бегая в поисках выхода. Пётр Иванович никак не мог взять в толк, что же могло так ужаснуть беднягу? Хотя, если ты — суеверный и боишься привидений, как Сидоров, то можно до смерти испугаться собственной тени, которая вдруг попадётся тебе на глаза…

А ведь сантехника могли прикончить «американцы»… Пётр Иванович узнал, что убийство авторитета Сёмы расследовал старший лейтенант Муравьёв. Пригласил его к себе.

— Да, я выяснял про окружение Стрелецкого, — сказал старший лейтенант Муравьёв. — С виду — порядочные, обеспеченные бизнесмены. А так — бандиты. Просто — мафия. Я до сих пор за ними наблюдаю. Неофициально, конечно же. Потому что на меня напирают из прокуратуры. Там следователь какой-то завёлся…

— Зайцев? — уточнил Пётр Иванович.

— Ага, он, Зайцев, — вздохнул Муравьёв. — Так вот, он мне даже делом о превышении полномочий пригрозил! («Я стремлюсь не только искоренить преступность, но и очистить ряды милиции от недобросовестных нарушителей прав человека!» — так сказал Зайцев.) А я и Сумчатого выследил, и Утюга с Чесноком, как они на бензине всех надувают. Да и с Кашалотом знаком. Он у них там главный.

Старший лейтенант Муравьёв увидел снимки пещеры на столе Петра Ивановича.

— А это у тебя что? — поинтересовался он.

Пётр Иванович рассказал, как они с Сидоровым вчера исследовали катакомбы, и нашли там пещеру, дверь и сантехника.

— Опять это подземелье! — вздохнул Муравьёв. — Кашалот спускал в него неугодных. И они оттуда не возвращались никогда.

Старший лейтенант Муравьёв внимательно просматривал сделанные Серёгиным фотографии.

— Знаешь, Петя, — сказал он. — Я тоже ходил в подвал, но я не лазил в дырку. Я в ЖЭКе ключи три дня выклянчивал. А потом зашёл и вижу — Сумчатый там с каким-то типом разговаривает. Я спрятался. А тип ему говорит: «Сворачивай делишки, или…». А потом я чихнул. В носу чего-то зачесалось. Они меня заметили. Сумчатый начал палить. А я побежал назад, к выходу. Но, наверное, не туда куда-то побежал. Заблудился. А Сумчатый уже почти меня догнал. И тут я схитрил. Когда Сумчатый выстрелил, я сделал вид, что он попал в меня, и притворился, что умер. А тип тот говорит Сумчатому: «Застрелил — прекрасно. Теперь бери его за ноги и тащи вниз». А Сумчатый ему: «А почему — я?». И вот, начали они препираться, кому меня тащить. А я, значит, «мёртвый» лежу. А тут зашла дворничиха и они оба смылись. Она, наверное, шум услышала. Спрашивала ещё: «Кто здесь?» и всё такое. А я прополз у неё за спиной, чтобы не заметила, и выскочил на улицу.

— Сева, скажи, с этим типом? — Пётр Иванович протянул Муравьёву портрет Коли.

Муравьёв только глянул — и покачал головой.

— Нет, — протянул он. — Тот тип куда солиднее был, понимаешь. Не старый, но серьёзный такой, что ли. В общем, не этот. И я не видел никогда такого. Даже и предположить не могу, кто это.

— Фоторобот составить сможешь?

— Ой, темно там было, — снова вздохнул Муравьёв. — Я плохо так видел, в общих чертах. Носа, вообще не заметил. Нет, боюсь, не получится у меня фоторобот.

Сидоров после экскурсии в пещеру, спал очень плохо и видел кошмары. То его душила его же тень, то сантехник вдруг оживал и принимался его душить, то мумии монахов набрасывались на беднягу и, опять же, душили его. Сержант только под утро смог заснуть, а так, всю ночь вскакивал. Заснув, Сидоров не услышал будильник и проспал. На работу пришёл с опозданием.

— А, Сева, привет, — сказал сержант, увидев Муравьёва в кабинете Петра Ивановича.

Муравьёв заметил, какие сонные у Сидорова глаза и спросил:

— Ты что, не спал, что ли?

— Ой! — фыркнул Сидоров. — С этими пещерами… Всю ночь кошмары снились!

Сержант зевнул и взял со стола фотографию двери.

— Мне приснилось, что она открывается, а из неё щупальца как полезут!..

— Мне, тоже, после пещеры кошмары снились, — признался Муравьёв, и продолжил:

— У меня, в окружении Сумчатого, есть информатор…

Старший лейтенант не успел договорить.

— Ребята! — с таким, вот, диковатым криком в кабинет ворвался Толик Усачёв.

Лейтенант был взъерошен, фуражка съехала на бок.

— Что такое? — удивился Пётр Иванович, разглядывая красное, вспотевшее лицо Усачёва.

— Додик ваш сбежал, — выговорил Усачёв.

В камере Додика на нарах лежал лейтенант Казаченко. На него была натянута одежда Додика, а форма Казаченко пропала. Лейтенант был оглушён чем-то тяжёлым, наверное, увесистым кулаком преступника. Когда Казаченко привели в чувство, первое, что он сказал, это:

— Звёздочки летят…

А когда от Казаченко начали добиваться, в чём дело, он рассказал такую историю.

Лейтенант Казаченко услышал в КПЗ какой-то шум, вроде, как копают, или скребут, в общем, шорох какой-то. Этот шорох раздавался из камеры Додика. Казаченко знал, что в этой камере кто-то сидит. Услышав шум, лейтенант подумал, уж не пытается ли преступник сбежать? Заглянув через окошко в камеру, Казаченко никого в ней не увидел. Тогда он решил зайти. Открыл дверь и — всё, «звёздочки летят…».

Испарился Додик. У Ведёркина с Крекером нечего спрашивать: двери сплошные. Из своей камеры они ничего не смогли бы увидеть. Случилось это не больше часа назад. Но за час можно уехать, хоть на край света.

Пётр Иванович разослал ориентировку на Додика по всем опорным пунктам, районным отделениям, повесил его портрет на доске «Разыскиваются».

— Ничего, ребята, — произнёс старший лейтенант Муравьёв. — Я вычислил все «явки» Сумчатого. А Додик на него работает. Мой информатор звонил мне вчера и говорил, что Сумчатый собирается зачем-то ехать на Поляну Сказок в парк Ленинского комсомола. Вы, наверное, в курсе, как там глухо. Туда сейчас, вообще, никто не заходит. Так вот, я думаю, что Сумчатый опять отправится за «левым» бензином. Правда, когда он собирается — я ещё не выяснил. Но, он должен ещё раз мне позвонить.

— Слушай, Сева, — сказал Сидоров. — Твоего информатора, случайно, не Жориком зовут?

— Жориком, а что? — удивился Муравьёв.

— Жорик с майором Кораблинским тоже общался, — ответил Сидоров. — А я тут смотрел его дело и — там тоже какая-то тёмная история. Написано, что Кораблинский взорвался в машине. А был он внутри, или нет — не понятно. Может быть, его тоже украли, как Григория Григорьевича.

А Григория Григорьевича, наверное, всё-таки, украли. Потому что Пётр Иванович разыскивал его и в больницах, и в морги ездил — смотреть на неопознанные трупы — нет, не нашёл. Дали объявления в газеты и на телевидение — пока безрезультатно. Похитители на связь не вышли до сих пор. И где они его держат?

 

Глава 45. Сила сильных, слабость слабых

Аня была на седьмом небе от счастья. Её парень Коля — просто золотой какой-то, что ли! Он её и в театр водит, и мороженое покупает. Да что там — мороженое! Вчера Коля Ане кольцо подарил. Золотое. Да ещё и говорит, что красивый, сверкающий камешек в нём — настоящий бриллиант. А ещё Коля — такой умный, вежливый, никогда не ругается, и столько всего знает! А главное, он независимый. Коля не живёт на деньги папы, или мамы, а имеет свой бизнес. И машину себе он купил сам, а не папа подарил на день рождения.

Они сидели за столиком в ресторане «Донбасс — Палас» и кушали устриц. Раньше Аня думала, что они и не съедобные вовсе, эти устрицы, а по настоящему оказалось, что вкусно. На девушке было новое платье, купленное за баснословную цену в бутике «Прада», новые золотые серёжки и то самое кольцо. Коля сидел напротив неё и говорил, что нужно будет обязательно поехать странствовать по столицам Европы и пожениться в Ватикане. Аня слушала всё это, развесив уши, и думала, что попала в сказку. Вот он — принц, и вот оно — счастье.

И Коля, кажется, тоже впервые в жизни по-настоящему влюбился. Аня — простая, нормальная девушка с человеческим взглядом на жизнь, безо всяких «крутых поворотов», что самое главное. Слово счастье означает для неё — иметь семью и хорошего мужа, а не «управлять планетой всей», сидя на горе из черепов и алмазов. Пообщавшись с Аней совсем немного, Коля, тоже начал думать о семье. Но сначала нужно было избавиться от ненавистного Генриха Артеррана, который у него на хвосте сидит, и сидит. Уже весь хвост отдавил, паразит!

И вот, опять — у Коли зазвонил телефон. Коля сейчас не хочет ни с кем разговаривать! Однако пришлось. И по телефону ему стальным голосом сообщили, что Коля «обязан немедленно прекратить бездельничать и явиться. Вопросы есть? — Вопросов нет». Коля встал.

— Куда ты? — удивилась Аня, жуя устрицу.

— Э-это — по работе, — пробормотал Коля, подозвав официанта, чтобы расплатиться.

— А работа не может подождать? — слегка обиделась Аня.

Если бы эта работа могла подождать! Если бы эта работа могла пропасть куда-нибудь!

Коля расплатился с официантом и ушёл.

Пётр Иванович поехал в Областное управление милиции — подавать апелляцию на расследование дела Лукашевича, которое закрыл Зайцев. Однако не он один подавал апелляцию. В очереди Серёгин оказался седьмым. А это значит, что ему придётся просидеть под кабинетом чуть ли не весь день. А ведь после него тоже подошли. Были и десятыми, и пятнадцатыми. Они, наверное, вообще, сегодня не достоятся…

Танкер «Андрей Качанов» вошёл в аравийский порт Джидда ночью. Встал на якорь. Полная луна дорожкой отражалась в тёмной воде. Впереди виднелись яркие городские огни, откуда-то неслась этническая музыка. А в порту их уже ждали. Несколько грузовиков с цистернами, полными нефти, стояли под каким-то навесом, в темноте. Громко стрекотали южные насекомые. Пахло незнакомыми цветами. Тёплый ветер приятно обдувал лицо. Из-под навеса вышел низенький и толстый араб в тюрбане и подошёл к сошедшему на берег Сергею Борисовичу. За этим арабом трусил ещё один.

— Нефт! — изрёк араб в тюрбане, показав на грузовики.

Сергей Борисович кивнул. Тогда араб выговорил несколько слов по-арабски. Второй араб — это оказался переводчик — перевёл:

— Цена прежняя.

Сергей Борисович передал арабу кейс, который принёс с собой. Тот быстренько схватил его и раскрыл. Увидев внутри пачки денег, араб гоготнул, и закричал ещё что-то по-арабски.

— Сейчас вас заправят, — пояснил переводчик.

К «Андрею Качанову» подсоединили шланг и перекачали нефть из цистерн в баки танкера. Когда с этим было покончено, все арабы испарились и грузовики разъехались.

— Полный вперёд! — приказал капитан Сергей Борисович.

«Андрей Качанов» покинул Джидду, направившись обратно, по Аравийскому морю, через Суэцкий канал — в Средиземное, а потом — и в Чёрное.

Сергей Борисович, когда «Андрей Качанов» оказался в нейтральных водах, позвонил Мартину Мильтону и доложил об окончании сделки. Он не сделал этого раньше, чтобы этот разговор не засекли пограничники.

— Алло, господин Мильтон? — сказал Сергей Борисович. — «Операция А» прошла второй этап. Переходим к заключительному.

— Прекрасно, — довольно ответил Мартин Мильтон, развалившись в кожаном кресле Фёдора Поликарповича.

Сидоров поехал навестить Карпеца в больнице. Старшего лейтенанта хорошо охраняли, проверяли каждого, кто к нему заходит: будь то врач, или его собственная мама. Сидорову тоже пришлось пройти тщательный осмотр, прежде чем ему, в сопровождении доктора разрешили зайти в палату несчастного Карпеца. Карпец ел суп. Когда Сидоров переступил порог, старший лейтенант поставил на него умоляющие глаза и проговорил:

— Выпиши меня отсюда!

— Да, нет, Борик, не могу, — покачал головой Сидоров. — Мы должны узнать, кто тебя заставил продать дело Светленко.

— Для этого меня совсем не обязательно в психушке держать, — заметил Карпец.

— Гипнотизёр из Киева приедет после завтра, — сказал Сидоров. — Он поможет тебе вспомнить и — всё, тебя выпустят.

— Чего — вспомнить? — проканючил Карпец. — Когда я ничего не забывал! Меня просто подставил кто-то. И… я пропустил матч «Шахтёр» — «Динамо».

— Футбол никого до добра не доводит, — сказал Сидоров. — Ведь сам же кричал на меня, что я — безмозглый болельщик…

Тут дверь палаты приоткрылась, и в щель просунулась голова немолодой медсестры.

— Иван Давыдович, — молвила она доктору. — Там, в четвёртой, «Гарри Поттер» опять бушует. Влез на стол и заклинания выкрикивает.

— Иду, — коротко изрёк доктор и, извинившись, пропал за дверью.

Из коридора донеслось:

— Абра — Кадабра! Да возникнет «Мерседес»! — это в палате-то «Мерседес»!

Сидоров хихикнул, а Карпец поморщился.

— Он каждый день «Мерседес» просит… А ты знаешь, Санька, — продолжил Карпец. — Мне тут один раз сон приснился. Хотя мне кажется, что я и не спал вовсе. Так вот, я лежал ночью, а тут какой-то чувак появился. Не пришёл, а просто возник среди палаты. Подходит ко мне и говорит что-то, я не помню, что. Сказал — и пропал. Не вышел, а пропал просто. А потом я как будто бы проснулся, типа мне всё приснилось. Эскулапам этим я про него не рассказывал: а вдруг, действительно, психом сочтут?

Сидоров сначала хотел посмеяться, что ты, мол, тут фантазируешь. Но вспомнил «своих» призраков в подвале и не стал. Не фантазирует Карпец. Тут какая-то история получилась. Сидоров вытащил из кармана фотографию Додика.

— Не он?

— Да, нет, — буркнул Карпец. — Это — толстяк какой-то… А тот на Светленко больше похож.

Сидоров пошёл поговорить с главврачом насчёт того, не может ли в больницу как-нибудь пробраться чужак. В четвёртой палате никак не могли утихомирить «Гарри Поттера». «Колдун» скакал на столе и кричал на подошедших к нему врачей, выставив вперёд руки:

— Вы все — черви! Это заклинаю я, Гарри Поттер!

Главврач сказал, что ночью все двери, калитки, ворота хорошо закрывают, выставляют охрану. Палаты так же запирают на ключ. Это делают для того, чтобы пациенты не сбежали, ну, и чужие тоже не пролезли. Додика главврач узнал.

— Если бы тут такой прошёл, — сказал он. — Наши санитары его бы задержали, — и указал Сидорову на приклеенный к доске объявлений фоторобот. Рядом с Додиком висел и Светленко.

Да, санитары в психбольнице сильные. Когда Сидоров шёл обратно, мимо четвёртой палаты, «Гарри Поттера» уже стащили со стола за ноги и прижали к полу. Сержант позвонил в Ворошиловское отделение и сказал, чтобы Карпецу выделили ещё одного охранника — в палате дежурить.

— Николай! — серьёзно произнёс Генрих Артерран, разглядывая Колю. — Для чего тебе понадобилось вытаскивать из милиции твоё дело?

Николай стоял посреди роскошного офиса, переминался с ноги на ногу и чувствовал, что он — безнадёжно лишняя деталь его богатого интерьера.

— Говори, для чего? — повторил Генрих Артерран, поднимаясь с кресла из крокодиловой кожи и опираясь руками о стол. На его левом мизинце сверкнуло золотое кольцо с вензелем из букв: «НFA».

— Пончик роет… — оправдывался Коля. — Он хотел поднимать моё дело из архива.

Генрих Артерран вышел из-за стола и подошёл к Коле. Он был на полголовы выше его и смотрел на Николая сверху вниз.

— Вот ты гипнотизируешь, — выплюнул Артерран. — А стирать остаточную память не умеешь. Они гипнотизёра уже вызвали. Он приедет и расколет твоего Карпеца. Ты что, не мог мне сказать? Я бы сам твоё дело вытащил.

Коля молчал. Он разглядывал свои ботинки.

— Ликвидируй теперь Карпеца. Сам напакостил — сам и следы заметай. А то я тебя ликвидирую. Вопросы есть?

Коля отошёл подальше: ему показалось, что Генрих Артерран сейчас схватит его за шиворот и треснет о стенку.

— Как? — воскликнул Коля. — Там полно охранников!

— Вопросов нет, — Генрих Артерран вернулся за стол. — Вперёд.

Коле больше ничего не оставалось, кроме как подчиниться. Он повернулся и вышел, продолжая угрюмо смотреть вниз.

 

Глава 46. Король воров и король сыщиков

Как же Николай Светленко попал в такую кабальную зависимость?

Когда Сидоров пытался поймать Колю в первый раз, ему пришлось скрываться. Тогда он ничего не воровал, и жил в маленьком доме под маской добропорядочного старичка, тратя оставшиеся у него деньги. А потом эти деньги закончились. Коле пришлось даже жить впроголодь. Но ему всё-таки удалось обмануть Пончика и окончательно сбежать от него. Убедившись, что Пончик отстал, Коля решил поправить своё материальное положение. Побродив по городу, он вычислил богатый коттедж. Заприметив, что этот коттедж уже который вечер стоит тёмным, и за воротами не слышно лая собак, Коля подумал, что хозяева уехали. Тогда он и пошёл «на дело».

Коля перескочил через забор. Спрыгнул в сад.

— Уй! — сдавленно произнёс Коля и зажал себе рот руками.

Прямо под забором были посажены шипастые розы.

— Чёрт! — ругнулся вор, и стал как можно осторожнее выбираться из колючего розария.

— Надо же было понасажать такого! — ворчал Коля, собирая с шипов кусочки своей куртки.

Наконец, розы закончились. Коля выцарапался на мощёную плиткой дорожку. Взглянул на дом. В окнах — темно. Обитатели ещё не приехали, или давно спали. Вор был осторожен: в таких богатых домах, обычно, полно охраны. По дорожке Коля не пошёл. Лёг на землю и на пузе пополз прямо через грядку под самым фундаментом. Вскоре Коля заметил открытое окно. И видеокамеру над ним. Медленно, чтобы камера не уловила его движения, достал из кармана рогатку. Нащупал камень на земле. Осторожно натянул резинку и выстрелил. Выстрел был точен: камень сшиб камеру, и она упала куда-то в кусты.

— Есть! — обрадовался Коля, и влез в окно.

«А в этом домике и правда, есть чем поживиться!» — подумал вор, крадучись из комнаты в комнату. Луч его фонарика вырывал из темноты дорогую быттехнику, ковры, эксклюзивную мебель из салона «Интерио», картины (конечно же, подлинники), часто и густо висящие на стенах. Одна из комнат, совсем безо всякого замка, была полна отделанного золотом и драгоценностями оружия неизвестно, каких веков. Коля прокрался в следующую большую комнату. Всю мебель здесь составляли длинный и широкий белый диван и телевизор типа «домашний кинотеатр». Между диваном и телевизором помещался большой круглый бассейн. Вдоль стен располагались стереоколонки от «кинотеатра». Стояла неподвижная, глухая тишина. Вода в бассейне отбрасывала блики на белый потолок. Коля даже не подозревал, что за ним уже следуют четыре человека в чёрном. Они бесшумно отпрыгивали в стороны всякий раз, когда вор оборачивался, чтобы осветить что-нибудь своим фонариком. Коля уже присмотрел, что из этой роскоши следовало бы позаимствовать для себя. Конечно же, он заберёт антикварное оружие, LCD-монитор и DVD-плеер от «домашнего кинотеатра», компьютер, если получится вынести, и несколько картин. Но, обязательно нужно было разыскать деньги. Вор стал прикидывать, где они могли бы лежать. Даже богачи всё равно, не все свои сбережения держат в банках. Что-то обязательно должно было храниться и в доме. Коля присел и протянул руки, чтобы поднять диванные подушки, как на него навалились сзади. Внезапные противники вышибли фонарик, заломили руки, хорошенько ткнули кулаком в солнечное сплетение. Вор не ожидал нападения и не успел защититься. Он согнулся пополам, захрипел и, наверное упал бы на пол, если бы его не держали за руки.

— Хилый, — сказал один из напавших. — Как бы не убить!

— Ничего, ещё трепещется! — сказал другой, и плеснул в лицо Коли водой. Тот закашлялся.

Тут же вспыхнул свет, и Коля увидел вокруг себя четверых здоровяков в чёрном. И понял, что попался охране. Холодная вода привела вора в чувство, и он попытался убежать. Коля был не такой уж и хилый: всё-таки, мастер спорта! Столкнув лбами двоих, что заломили ему руки, он стрелой бросился к двери, но наткнулся на третьего. Ловким приёмом опрокинув его в бассейн — амбал неуклюже плюхнулся, подняв тучу брызг — ворюга ринулся к окну: со стороны двери уже раздавался топот бегущего подкрепления противника. В комнату вбежало ещё несколько охранников. Все вместе, они насели, норовя стукнуть, или схватить. Всё происходило в полной тишине: охранники молчали. Их было слишком много. Коля был схвачен и связан по рукам. И тут же вошёл хозяин. На нём был японский халат и тапочки на босую ногу.

— Что же здесь приключилось? — спокойно поинтересовался он.

— Да вот, домушника схватили, — ответил тот, который побывал в бассейне.

— Ага, — сказал хозяин.

Потом он посмотрел на Колю и спросил у него:

— Ну что, допрыгался?

Вор молчал. Уже не дёргался, понял, что ему не уйти. Потом мельком глянул на хозяина. И узнал. Это и был Генрих Артерран. Коля хотел что-то сказать, но хозяин опередил его:

— А мне твоя мордочка знакома, — правой рукой он ухватился за свой подбородок и прошёлся по комнате взад-вперёд, бросая короткие взгляды на незваного гостя.

— А как же! — презрительно бросил Коля. — Это меня ты со всеми своими «архангелами» никак не мог поймать… В скольких городах? Как я у тебя прямо из-под носа сбегал, помнишь? — вор состроил кривую ухмылочку.

— Ты мне тут не хами, — предостерёг хозяин. — А то живо сейчас отправишься… хе-хе, к архангелам! — и помахал руками, изобразив «ангельские крылышки».

— Ты специально засаду поставил? — просипел Коля, тряся головой в попытках убрать с лица длинную чёлку.

— Шутишь? — ухмыльнулся хозяин. — Я про тебя и забыл уже. Ты сам залез в мой дом. Но так, или иначе, ты попался. И тебе придётся отдать всё, что ты награбил, понял?

— Делай со мной, что хочешь… — бросил вор, и замолчал, увидев занесенный над собой пудовый кулачище охранника.

— Эх, кутузка по тебе плачет… — вздохнул хозяин. — Причём, горькими слезами… И в другое время я бы с радостью отправил тебя туда.

— А в чём же дело? — спросил Коля.

— Ну, это уже не для твоих ушей, приятель, — сказал хозяин. — Сейчас я хочу предложить тебе работу.

— Не на того напал, Артерран, я не собираюсь работать с ищейками!

— Ну, ты уж полегче. В твоём-то положении… Во-первых, не с ищейками, а с сыщиками. А во-вторых, очень жаль, что ты отказался. Пользу бы принёс человечеству хоть раз, а так ты отправляешься в тюрьму. Будешь где-нибудь в Сибири, в снегу и в мерзлоте, ямы рыть, или нефть добывать. И никто не спросит, нравится тебе это, или нет. Так что, любитель Венской оперы, подумай ещё раз!

Коле очень не хотелось в тюрьму. Сидеть там, в тесной, холодной камере с бездарями и неудачниками… Да ещё и ямы рыть в снегу, как сказал Артерран… Ведь Коля был не просто вор, а настоящий король воров! Ограбил столько мировых музеев, и вдруг такой бесславный конец… Однако Генрих Артерран мог с честью носить титул короля сыщиков. И, чтобы не отправиться к бездарям и неудачникам в Сибирь, «королю воров» пришлось принять правила игры.

— Я согласен, — сказал Коля.

— Вот и хорошо, — довольно улыбнулся Артерран. — Отпустите его! — сказал он охранникам.

Те ослабили хватку, и «король воров», теперь же просто застуканный домушник, повалился на колени, растирая затёкшие руки.

— Чайку? — осведомился «король сыщиков».

Коля хотел, было, брезгливо отказаться, но, поймав на себе насмешливый взгляд Артеррана, согласился без лишних слов.

И вот, медленно попивая горячий зелёный чай, Генрих Артерран и рассказал Коле о его новых обязанностях.

— Вопросы есть? — спросил он, когда закончил рассказывать.

— Ты что, «оборотнем» заделался? — изумился Коля.

— Вопросов нет, — заключил Артерран, довольно потирая руки.

 

Глава 47. И снова таинственное исчезновение!

После Карпеца Сидоров поехал в ЖЭК, которому принадлежал дом Гарика. Сержант хотел найти дворника, которую уволили, чтобы узнать у неё побольше о подвале. Выйдя из больницы, сержант почувствовал, что заметно похолодало. Утром ещё было тепло, Сидоров надел джинсовую куртку. Но сейчас температура упала, наверное, не выше десяти градусов тепла. И ветер был какой-то уже зимний…

ЖЭК помещался на первом этаже пятиэтажки. Он представлял собой несколько темноватых коридоров с плакатами на стенах об оказании первой помощи раненым и эвакуации в случае газовой атаки. Вдоль стен стояли ряды откидных стульев, забитых бабушками и дедушками. Больше всего их было возле кабинета с надписью «Бухгалтерия»: ожидали жилищную субсидию. Они причитали о своих болячках, создавая шум. Сидоров прошёл до конца коридора, к кабинету начальника ЖЭКа. Там уже была посетительница.

— Я пишу одно заявление, второе, третье! — слышался из кабинета противный женский голос. — А моя крыша, всё равно, протекает! Когда это кончится?!

— Мы вас поставили на очередь, — говорил другой женский голос: начальником ЖЭКа оказалась женщина, Лилия Васильевна. — Работы начнутся летом…

— Какого года? — ехидно перебила посетительница. — Четырёхтысячного?! Я уже третий год жду!

— У нас не было средств… — начала, было, Лилия Васильевна.

— Я на вас в суд подам! — возопила посетительница.

Потом она выскочила из кабинета, чуть не заехав Сидорову дверью в лоб.

— Смотрите, куда прёте! — выкрикнула скандалистка сержанту, хлопнув дверью так, что на стенке над дверным проёмом появилась трещинка.

— Ого, — обалдело выдохнул Сидоров, глядя вслед удаляющейся даме.

Сидоров нашёл Лилию Васильевну в состоянии лёгкого шока.

— Администрация уже перечислила деньги, — всхлипнула она, увидев очередного посетителя. — Мы починим вашу крышу, только… летом.

— Простите, — тихо сказал сержант. — Я не из-за крыши. Я из милиции. Я хотел бы спросить вас про дворника, которая убирала в двадцать втором доме по улице Университетской.

Лилия Васильевна была блондинкой лет сорока. Не толстая, подкрашенная. Волосы заколоты заколкой «краб». При слове «милиция» она вздрогнула (так все делают!).

— Извините, — пробормотала она, сгребая в кучу бумаги на своём столе. — Тут у нас не было денег на ремонт. Мы три года не чинили крыши. Все жалуются, вот… В каком доме? — с крыш Лилия Васильевна переключилась на дворника.

— Университетская, двадцать два, — повторил Сидоров, садясь на стул для посетителей.

— А, Сабина Леопольдовна, — сказала Лилия Васильевна. — Она уволилась… Она не хотела убирать в подвале. Говорила, что там — «нечисть какая-то кублится, да мазурики» — я не знаю, что она имела в виду, я вам её слова пересказываю.

— А где она живёт? — поинтересовался Сидоров.

— Жила, — вздохнула Лилия Васильевна. — Она пропала. Её муж прибегал ко мне, разыскивал, спрашивал про неё, а я не знаю. Он сказал, что Сабина Леопольдовна вышла на рынок и не вернулась домой. По больницам и моргам звонил, и всё такое…

Сидоров взял у Лилии Васильевны адрес Сабины Леопольдовны и, попрощавшись, ушёл.

Сержант не сразу нашёл жилище Сабины Леопольдовны. Она жила в двухэтажном доме на улице Звягильского, там, в глубине, ближе к шахте имени Кона. «Далековато она на работу ездила!» — подумал Сидоров, зайдя в подъезд. Её квартира была на втором этаже. Сержант позвонил. Дверь оказалась тоненькая. Внезапно раздавшаяся противная басовитая трель чуть ошарашила сержанта.

— О, пожалуйста! — на пороге появился бородатый и лысый гражданин в синих шароварах и в вязаном красном свитере. — Милиция?

— А как вы узнали? — удивился Сидоров.

— А как же? — прогудел гражданин. — Баба пропала, тут вы заявляетесь… Можно уже труп забирать?

— Нет… — глупо изрёк сержант.

— Ещё не вскрыли? — осведомился гражданин.

— Не в этом смысле, — выдавил Сидоров, морщась от запаха перегара, которым «благоухал» этот гражданин.

— Опознать надо? — какой-то кровавый он, однако…

— Да нет, же! — рассердился Сидоров. — Мы её и не нашли даже…

— Вы думаете, я убил?! — вскричал вдруг гражданин, тряся бородой. — Врёте, врёте!

«Пьянь!» — со злостью подумал Сидоров.

Сержанту так и не удалось поговорить с мужем Сабины Леопольдовны. Он продолжал истерично кричать, креститься, даже на коленях ползал…

 

Глава 48. Письмо

Вернувшись в райотдел, сержант застал Петра Ивановича в отличном настроении. Оказалось, Серёгину удалось получить разрешение возобновить расследование дела Лукашевича.

— Это развязывает нам руки, — весело говорил Пётр Иванович. — Мы даже можем Зайцева привлечь за то, что он невиновного схватил. Скверная погодка, да?

— Ага, — вздохнул Сержант, дрожа в джинсовой куртке.

— Обогреватель придётся принести, — сказал Пётр Иванович. — А то закоцубнем. Чего ты такой скучный?

Сидоров рассказал про свой «поход» к Сабине Леопольдовне и про её пьяного муженька.

— Это хорошо, что ты выяснил, где она живёт, — одобрительно кивнул Серёгин. — Мы к ней обязательно сходим…

Придя домой, Сидоров заглянул в почтовый ящик. Вынул рекламную газетку и повесил её на нижнюю ступеньку лестнички на чердак. На лестничке уже набралось штук пять-шесть таких газеток: почти все в доме вешали подобную корреспонденцию на её нижнюю ступеньку. Сержант хотел, было, уйти, но тут увидел, что в ящике лежит ещё что-то. Вытащил — письмо. Разглядывать конверт в полутёмном подъезде Сидоров не стал, а пошёл домой. В прихожей, даже не сняв ботинки, сержант достал из кармана загадочное письмо. Повертел в руках. Адрес получателя был накарябан кое-как, словно левой рукой писали. А на месте обратного адреса красовалась совершенно нечитаемая «кардиограмма» а-ля терапевт. «Кто бы это мог быть?» — удивился Сидоров и разорвал конверт. Содержимое удивило сержанта ещё больше. Письмо выглядело так: на двойном тетрадном листе в клеточку были наклеены вырезанные из разных журналов разношёрстные пёстрые буквы. Написано было следующее: «Пожалуйста!! Приходи завтра в 10 утра в бар „Свинья“. Хотим сказать что-то ОЧЕНЬ важное. Пожалуйста!!» А дальше — приписка от руки таким же корявым почерком, что и на конверте: «Никому пока не говори. Пожалуйста!!» Сидоров перечитал сей шедевр несколько раз. Догадки были всякие. Первая, конечно же, «Ловушка!» Сержант знал, что указанный в письме бар «Свинья» — забегаловка во дворе в Комсомольском переулке. Двор тихий, тупиковый. Бар находится в подвале, а дворик вокруг него уставлен жёлтыми деревянными сооружениями, похожими на свиные кормушки. Сидорову не раз приходилось выезжать туда утихомиривать пьяные драки. «Кому бы это понадобилось заманивать меня в этот свинарник?» — подумал сержант.

 

Глава 49. Щелкунчик

Не смотря ни на что, без пяти десять Сидоров пришёл в указанный в письме бар. Кроме него там было всего два человека: толстяк — грузин, увлечённо жующий жареную картошку, и серый, тихий алкоголик за дальним столиком в углу.

Сидоров снял куртку — он сегодня тёплую надел, потому что на улице оказалось всего три градуса тепла. Сержант даже шапку не забыл: ему не хотелось снова заработать отит…

Повесив куртку на специальную вешалку — рядом с пальто грузина и тулупчиком алкашика — сержант выбрал себе наиболее чистый столик. Тогда и пришёл субъект, который писал ему письмо. Он сразу узнал Сидорова и подсел к нему.

— Ну, привет, — поздоровался сержант.

— Меня зовут Щелкунчик, — представился субъект, не здороваясь.

Тут же к ним подлетел проворный официант и подал меню в папках из коричневого дерматина. Сидоров изучил ассортимент и сказал:

— Бутылочку лимонада.

Щелкунчик долго выбирал, а потом изрёк:

— Шницель с макаронами.

Официант записал всё в блокнотик и скрылся.

— Не видать покоя, понял? — вдруг произнёс Щелкунчик.

— В смысле? — удивился Сидоров.

— А в том и смысл! — цокнул языком Щелкунчик. — Не будет покоя ни вам, ни нам! «Динозавры» с «Королями» схлестнулись! Их Чеснок лбами столкнул. И не успокоятся теперь, пока друг дружку не поотстреливают!

— Во, дела!.. — выдавил Сидоров и сел на стул. — И что же теперь?

— Война, — лаконично сообщил Щелкунчик. — Стрельба, взрывы, трупы… Но вы можете помешать! Скажи своему Серёгину, пускай Сумчатого берёт.

— А почему не Чеснока? — спросил Сидоров.

— Я сказал, Сумчатого, значит — Сумчатого! — рассердился Щелкунчик. — Вот и компромат тебе на него готовый! — он полез в карман замусоленного пиджачка и достал что-то, завёрнутое в тряпку.

Сидоров уставился на предмет.

— Прячь скорее, не глазей! — прошипел сквозь зубы Щелкунчик.

Сержант быстренько сунул «подарок» во внутренний карман пиджака.

Официант довольно быстро справился. Принёс на подносе лимонад и стакан для Сидорова и шницель с макаронами для Щелкунчика. Поставив всё это на столик, официант исчез.

Грузин за соседним столиком покосился на них. Щелкунчик жестом показал ему: «подойди». Грузин повертел крупной лохматой головой, оглядываясь. Потом неуклюже встал, пробежал потрясая телесами, и плюхнулся к ним за столик на свободный стул.

— Санёк, это — Вахо, — сказал Щелкунчик. — Вахо, это — Санёк.

— Здорово, генацвале! — расцвёл Вахо, сжав руку Сидорова.

— Привет, — буркнул сержант, начиная подозревать западню.

— Слюшай ухом! — сказал Вахо с сильным акцентом. — Сюмчатый завтра бензин левий берёт. На этом и словите!

— А где?.. — начал Сидоров.

— Там всё, там, на кассете! — перебил грузин. — А «Короли» и «Динозяври» в «Доме кофэ» калякать будут. Заходы в четьверьк в адинсить вечера. Послюшаешь, про што калякают!

— А что это за «Дом» такой? — поинтересовался сержант.

— Университетка, два-чотиры-А! — пояснил Вахо. — Там вивеску увидишь, красная она!

— Ладно… — бестолково сказал Сидоров. — Зайду… А как узнать, где эти ваши «Короли», а где «Динозавры»?

— Узнаишь! — сказал Вахо и снова оглянулся по сторонам. — Кащалот — холёный тип такой, с усами — в малиновом пиджяке будет. У него на голове, — грузин поскрёб затылок пухлой пятернёй, — сзади волосы бели пятном растут — ни с кем не перепутаишь! А второй, значит, Тень будет, понял?

— Угу… — кивнул Сидоров. Что это за «Тень», сержант слышал в первый раз.

— Пиджяк поприличней надень! — деловито посоветовал Вахо.

— Хорошо, — согласился сержант.

— А теперь — всё, прощай, генацвале. Всё, что зналь, сказяль. Прощай! — Вахо выбежал из-за столика, подхватил с вешалки своё пальто и норковую, давно не модную шапку. Оделся на бегу, бросая по сторонам быстрые, недоверчивые взгляды, и исчез в дверях.

— Хм… — пожал плечами Сидоров. — А почему это вы вдруг решили мне это всё вывалить? Милиции?

— Задницы свои спасаем! — нехотя отозвался Щелкунчик, откусив большой кусок от плоховато прожаренной котлеты. — Если начнётся война, нас первыми и замочат. Лучше, уж, заложить… Ну всё, мне пора…

— Спасибо… — неуверенно поблагодарил Сидоров.

— Благодари не меня, Утюга благодари! — быстро ответил Щелкунчик. — И ещё. Вон, видишь? — он ткнул пальцем в пропитого мужичка. Тот всё ещё сидел за дальним столиком в тёмном углу и топил скудные остатки своего низкого интеллекта в рюмке дешёвой водки.

— Ну и что? — удивился Сидоров.

— Берегись его, — прошептал Щелкунчик. — Ишь, как глазом косит… Как бы не шпик!

— Да это же — алкоголик! — хихикнул Сидоров.

— Притворяется! — возразил Щелкунчик. — Я его знаю, это — Уж. Самый коварный шпион и перебежчик. Он то на «Королей», то на «Динозавров» работает. Смотри, чтобы не хлопнул тебя по дороге. Ну всё, пока. Никому, кроме своего Серёгина, про нас не говори!

— Ага…

Щелкунчик подскочил и был таков. А Сидоров посидел ещё немного, допил лимонад. Глянул в сторону того мужичка, которого Щелкунчик обозвал Ужом. Тот уже почти опустошил бутылку. «Хе-хе, шпик… Алконавт! — весело подумал Сидоров. — Он, наверное, и на ногах не устоит. Один шаг сделает и завалится сразу!»

Сержант, не спеша, встал. Надел свою куртку и застегнул под самый подбородок. Бросив последний взгляд на «шпика» — со стороны того никакой реакции — Сидоров натянул шапку и так же, не торопясь, пошёл по ступенькам наверх. В который раз посмеявшись про себя над «тем, кого следует беречься», сержант открыл дверь и вышел на улицу. Колючий зимний ветер (в октябре-то!) сразу же пробрал разгорячённого Сидорова и он поёжился.

— Бр-р! — вырвалось у сержанта. — Ну и зусман!

 

Глава 50. Схватка с Ужом

Сидоров поднял воротник, засунул руки в карманы и пошёл. Решил спуститься на Гурова и сорок шестым рвануть в райотдел. Сразу же отдаст кассету Петру Ивановичу. Они вместе её посмотрят, а потом отдадут на экспертизу проверить, не поддельная ли. Вся эта история с Сумчатым казалась большой ловушкой. Хотят, чтобы они сами зашли в какую-нибудь глушь, типа этого парка. Одна пулька в лобик — и поминай, как звали… С этими «братками» нужно всегда быть начеку. Сидоров уже почти миновал площадь Ленина, когда заметил за собой хвост. Оказывается, Щелкунчик был прав. «Алкаш», который сидел за столиком в углу, теперь твёрдой уверенной походкой следовал за сержантом. «Совпадение? — подумал Сидоров. — Просто идёт в ту же сторону? Кажется, он совсем и не пьян…» Машинально сержант ускорил шаг. Преследователь, кажется, тоже. И тут же у Сидорова созрел просто конгениальный план. Заманить Ужа в ловушку! Сначала дать напасть на себя, а потом сгрести и притащить в райотдел. Возможно, он что-то знает и сможет поведать немало нового и интересного. Сержант не перешёл на Гурова, а стал пешком спускаться вниз, к Кальмиусу. Надо же — «шпик» шёл следом! Сидоров незаметно, по-милицейски, оглянулся и увидел его позади. Бандит держал дистанцию, позволяя двум-трём человекам вклиниться между ним и его «целью». Так же они перешли мост — между сержантом и Ужом шла небольшая шумная компания молодых людей. А потом, уже на той стороне, Сидоров свернул на набережную. В будний холодный день там было пустынно. Тишину нарушали только громкие крики ворон. Птицы, каркая, перелетали с дерева на дерево, сбивая с веток жёлтые листья. Шумная компания пошла по проспекту Ильича, а вот «шпик» свернул за Сидоровым. Сержант прошёл ещё немного, остановился возле болотца и стал смотреть на скучные пожухлые камыши, наклонившиеся к самой воде. Бандит уже был близко. Он сошёл с дорожки и подошёл почти вплотную к Сидорову. «Как бы нож не достал!» — пронеслось в голове сержанта, но он не боялся, а был готов в любую минуту отразить нападение. Так и есть — мужик полез во внутренний карман засаленного тулупчика и хищно усмехнулся в рыжие прокуренные усы. Но вытащил он не нож, а пистолет с глушителем. И тут же, держа его в согнутой руке, несколько раз в упор выстрелил в Сидорова. Вот когда сержант не пожалел, что надел под свитер тяжёлый бронежилет! Ужа удивило, что «застреленный» милиционер не падает, и бандит замешкался. В эту же секунду, воспользовавшись замешательством противника, Сидоров прыгнул вперёд и молниеносным ударом ноги выбил у рыжеусого оружие.

— Ау! — пискнул тот и замахал правой рукой.

Спустя миг Уж был в наручниках и слабо ворочался лицом в грязи, мыча что-то. А победитель-Сидоров осторожненько, кулёчком, подцепил с земли пистолет. Сержант завязал кулёчек на узел и достал мобильный телефон. Вызвал из райотдела служебную машину.

— Саня? — удивился Серёгин, когда Сидоров вошёл в кабинет. — Ты же отпросился…

— Вот, — сказал сержант, втолкнув перед собой рыжеусого.

Сидоров во всех подробностях рассказал Петру Ивановичу о своих сегодняшних приключениях. Показал «подаренную» Щелкунчиком кассету.

— А этот? — Пётр Иванович указал на пойманного.

— Вышел за мной из «Свиньи», — ответил Сидоров. — А потом попытался застрелить. Вот его пистолет, — сержант достал из кармана и положил на стол завязанный кулёчек. — Щелкунчик говорил, что этого зовут Ужом.

Пётр Иванович взял кулёчек и принялся разглядывать пистолет.

— Ого! — присвистнул он. — Девятый калибр! Нехилый пистолетик…

— Это хорошо ещё, что я был в бронежилете! — сказал Сидоров. — Иначе бы застрелил. Я бы и пикнуть не успел.

Рыжеусый Уж всё это время сидел и молчал. Угрюмо нахмурившись, он разглядывал полустёршийся рисунок на старом линолеуме.

— А ты, Санёк, молодец! — похвалил сержанта Пётр Иванович и хлопнул его по плечу. — Честно говоря, не ожидал я от тебя такой прыти.

— Спасибо, Пётр Иванович, — расцвёл Сидоров. — А как быть с этим?

— Отведи его пока в изолятор. Сначала посмотрим, что там тебе дал тот Щелкунчик, а потом допросим его.

— О’кей! — кивнул Сидоров, взял бандита под локоток и вывел.

А Пётр Иванович пошёл договариваться со сварливой техничкой Зоей Егоровной, чтобы та открыла телевизор.

— Ладно, хорошо, открою, только окурки не кидайте — не наубираешься! — выплюнула техничка, взяла ключ и пошла открывать.

— Спасибо! — радостно поблагодарил её Серёгин.

— Ключ не потеряйте! — проворчала Зоя Егоровна. — Аккуратно закроете и сдадите мне из рук в руки! Карпухину не давайте!

Сидоров вставил кассету в видеомагнитофон и включил телевизор. Сначала появились весёлые, разноцветные помехи. Потом они убежали вниз, дав место отрывку из мультика «Ёжик в тумане».

— Ганчірочка у Їжачка була одна. І він щодня прав її… - добрым, чуть грустным голосом сообщил динамик.

Дальнейшее повествование заглушило противное шипение, и снова заплясали весёлые помехи. Наконец-то появилось то, что надо. Показался Сумчатый. Запись была не очень качественная: слегка тряслась и сверху лениво опускалась жирная чёрная полоска. Сумчатый и какой-то лысый тип сидели где-то за полным разных яств столиком, и договаривались о встрече. Встретиться они должны были в парке Ленинского комсомола, на Поляне Сказок во вторник в девять утра. Там Сумчатый подпишет последние бумаги, а лысый пришлёт через три дня в цистерне «Молоко» первую партию «левого» бензина, ещё через три дня — вторую, и так — одиннадцать раз.

Когда Сумчатый встал и вышел из кадра, запись прервалась на помехи, а дальше пошёл клип на песню «Танцы с волками». Последний был сразу же выключен, и Пётр Иванович с Сидоровым перешли к обсуждению просмотренного «кино».

— Помнишь, Муравьёв говорил, что его информатор рассказал ему про Поляну Сказок? Вот она и всплыла, — заметил Пётр Иванович.

— Мне, вообще, кажется, что это — ловушка, — сказал Сидоров. — Заманят нас в этот дурацкий парк и — всё, утопят в озере.

— Не исключено, — согласился Пётр Иванович. — Надо кассету на экспертизу сдать: а вдруг — подделка? Может, Сумчатый специально клип снял, чтобы нас заманить!

— Может, не поедем? — с опаской спросил Сидоров.

— Нет, поедем, и ещё как! — возразил Серёгин. — Только возьмём с собой группу Самохвалова в полной экипировке! Пускай попробуют в озере утопить!

— Слабо́ им, — сказал Сидоров. — Схватим Сумчатого.

— Да и этих Утюга с Чесноком тоже не мешало бы! — перебил Серёгин. — И в этот твой «Дом кофе» наведаемся. Только замаскироваться надо хорошо. Не нравятся мне эти «Короли» и эти «Динозавры». Если они и правда воевать надумают — погано выйдет.

— А может, схватим их прямо там, в «Кофе», а? — предложил Сидоров. — Обоих?

— Нет, — сказал Серёгин. — Сейчас ты их ни в чём не обвинишь. Если о Кашалоте нам уже рассказывал Додик, то кто такой этот Тень, мы, вообще, понятия не имеем!

— Гангстер, — лаконично сообщил Сидоров.

— Эх! — вздохнул Серёгин. — Аль Капоне тоже был — гангстер! И на свободе гарцевал до последнего, потому что у полиции не было против него ни единой улики.

— А может, та рыжеусая ехидна знает! — выпалил Сидоров.

— Точно. А я совсем про него забыл, — признался Серёгин.

 

Глава 51. История Ужа

Рыжеусый крутил в руках пуговицу от своего тулупчика и по-прежнему молчал.

— Значит, не будем говорить? — спросил Пётр Иванович.

— А что мне говорить? — неожиданно громко и скрипуче выкрикнул бандит. — Он подсунул мне пистолет.

— Подсунул?! — возмутился Сидоров. — Я — подсунул?!

— Ага, — кивнул Уж.

— У, ехидна! — проворчал сержант.

— Тихо, Саня, — сказал Серёгин Сидорову, а потом обратился к задержанному:

— А почему на нём ваши отпечатки пальцев?

— Не знаю, — буркнул рыжеусый.

— А это что? — Сидоров сунул задержанному свой простреленный бронежилет с застрявшими в нём пулями. — Разве, не твоя работа?

Уж только покачал головой и понуро уставился в пол.

— Моё дело — сторона! — фальцетом пискнул он, и опять умолк.

Серёгин надписывал новый бланк протокола допроса — для Ужа.

— И что это вы там пишете? — недоверчиво спросил тот, покосившись на следователя.

— Вот нахал, — покачал головой Пётр Иванович. — Вы, между прочим, в милиции! Мы должны спрашивать, а вы — отвечать.

— Желательно, правду, — вставил Сидоров.

Уж сначала фыркнул, потом цыкнул. Помусолил ещё свою пуговицу.

— Закурить есть? — спросил он.

Сидоров молча протянул сигарету и спички. Уж прикурил. Противно понесло табачным дымом. Потом бандит посмотрел в окно, из которого виднелся пожелтевший каштан с тремя пухлыми, нахохлившимися воронами, ютящимися на одной ветке.

— Три штуки, — задумчиво проговорил он.

Пётр Иванович и Сидоров терпеливо ждали, когда Уж закончит заниматься ерундой и начнёт говорить. Спустя несколько минут Уж всё-таки заговорил и рассказал свою историю.

А история Ужа была не совсем обычной. Даже немного фантастической. Вообще-то, раньше Уж был самым обычным электриком. И звали его просто: Анатолий Кондратьевич Федотов, а ни какой не Уж. У Анатолия Кондратьевича был старенький «Запорожец», доставшийся в наследство от дяди. Анатолий Кондратьевич прилежно ухаживал за своим «коньком-горбунком», и он был в отличной форме. И вот однажды, светлым, но прохладным апрельским утром Федотов на своём «Запорожце» ехал на работу. Было всего полседьмого утра, и дорога была свободна. Однако Анатолий Кондратьевич опаздывал. Впереди показался перекрёсток. Электрик хотел было его миновать, но на светофоре предательски загорелся красный свет. Убедившись, что других машин нет, Анатолий Кондратьевич не стал останавливаться, а продолжил свой путь. И на пролетарской своей машине аккуратненько так впечатался прямо в шедший ему навстречу новенький, сверкающий «Кадиллак». Сердце у Анатолия Кондратьевича, прямо, провалилось в желудок. Противные мурашки так и посыпались бедняге за шиворот. Дрожа всем телом, электрик выполз из «Запорожца». Мурашки превратились в холодный пот, когда из «Кадиллака» не спеша вылезли два высоченных-широченных богатыря с дубовыми, квадратными подбородками. Скрестив на необъятной груди огромные ручищи, Илья-Муромец и Добрыня Никитич сверху вниз глядели на всё больше съёживающегося электрика. Тот покосился на свои цыплячьи мышцы. Маловато… Перед глазами Анатолия Кондратьевича пронеслась вся его жизнь и трёхкомнатная «сталинка». Федотов пытался что-то сказать, но от страха слова застряли. Изо рта вылетало только:

— Мммм…

Даже не «Мммм…», а «М. М. М. М.» — Анатолий Кондратьевич слегка заикался. По природе своей он был не из трусливого десятка, однако по разным, модным ныне злобным анекдотам прекрасно знал, чем заканчиваются подобные встречи. Но вот, из «Кадиллака» вышел третий. Он оказался поменьше двоих первых, но не менее страшным, так как являлся их начальником. Этот третий, лет на десять моложе Анатолия Кондратьевича, внешностью напоминал жителя Западной Европы. И вот, он с широкою открытою русскою улыбкою любезно предложил Федотову работу.

— Придётся отработать, — сказал третий, глядя на вмятину на крыле «Кадиллака». — Или пеняйте на себя. Вопросы есть?

Федотов лишь молчал и пытался унять противную дрожь в коленках.

— Вопросов нет! — довольно ухмыльнулся третий и гостеприимно усадил перепуганного, окончательно растерявшегося Федотова в «Кадиллак».

Так примерный и стеснительный электрик превратился в хитрющего и подлого Ужа.

— И я согласился на него работать, — закончил Анатолий Кондратьевич. — Делал, что приказывали.

— И что приказывали? — поинтересовался Серёгин.

— А то и приказывали, — ответил Федотов. — Наблюдать, разузнавать и мешать.

— И убивать, да? — съехидничал Сидоров.

— Не-а, — замотал головой Анатолий Кондратьевич Уж. — Убивать не доводилось.

— А меня чего надумали? — спросил Сидоров.

— А мне сказали, если случиться что-то «форс-мажорное», как они выразились, действовать решительно, — отозвался Федотов. — А я перепугался. Я слышал, о чём вам говорил тот Щелкунчик. А стрелял я раньше только в тире по зверюшкам деревянным.

— По вам не скажешь! — нахмурился Серёгин, разглядывая лежащий на столе бронежилет Сидорова.

— А драться я вообще, не умею, — заключил Уж.

— И кто же такой ваш работодатель? — спросил Пётр Иванович.

— Шеф, — ответил Анатолий Кондратьевич. — Сказал называть себя шефом.

— А имя, фамилия?

— Понятия не имею. Там у этих субчиков даже имена не приняты — только клички. Они друг друга кличками называют.

— И как они называют вашего шефа? — осведомился Серёгин.

— Э-э…

— Что, «э»? Не знаешь, или врёшь? — надвинулся на Федотова Сидоров.

— Они его тоже шефом называют. Раньше шеф с Кашалотом вместе работали. А теперь чего-то окрысились, делёжку устроили…

— А ты когда-нибудь слышал такую кличку, как «Тень»? — поинтересовался Пётр Иванович, разыскивая в ящике стола корректор: пропустил букву в слове «Кашалот» — получился «Кашалт».

— Ой, — задумался Уж.

— А «Интермеццо»? — вставил Сидоров, не дав Ужу и рта открыть.

— Ой, да крутились там такие, — протянул Уж, снова схватившись за свою пуговицу.

— Крутились? — удивился Пётр Иванович, разыскав, наконец-то, корректор. — Как это — «крутились»?

— Значит, слышал пару раз, — Уж-таки оторвал свою пуговицу. И схватил другую, бросив первую на пол. — Они, там, кажется, блатные какие-то…

Пётр Иванович исправил своего «Кашалта» на правильного «Кашалота».

— Это — Интермеццо? — он протянул Ужу фоторобот Коли.

— Ты про Зайцева слышал? — опять вмешался Сидоров.

— Кажись, да, — покивал Уж и затянулся сигаретой. Он уже шестую курил. Весь кабинет завонял… — Я видел его пару раз. Он — киллером у них. А Тень — это шеф у «Королей». Он против Кашалота воюет. А про Зайца́ вашего я ничего не знаю.

— Да-а, — протянул Сидоров. — Теперь нам этого Ужика нужно в автоклаве держать, что ли? После того, что он тут сказал — его замочат, как Гарика.

— Придётся к нему постоянную охрану приставить, — согласился Пётр Иванович. — Только не Казаченко.

 

Глава 52. Кроты

Сумчатый заметал следы. Он сидел в своём кабинете за столом, и перед ним стояло металлическое ведро для шампанского. В ведре уже плясало весёлое оранжевое пламя: горели две накладные и одна смета. Серебристые, блестящие стенки ведра покрылись чёрной копотью. Сумчатый взял со стола ещё одну бумагу и сунул её в потрескивающий огонь.

— Ай! Блин! — вскрикнул он и затряс рукой: обжёг палец.

Деньги уплачены, бумаги подписаны и… сожжены. Сегодня американец пришлёт бензин. Цена — процентов на двадцать ниже обычной закупочной цены, если бы Сумчатый брал бензин легально. Да ещё и плюс — налоги.

Тут дверь кабинета распахнулась, и к Сумчатому, не стуча, ввалились двое. Сумчатый не ожидал визита. Он попытался залезть под стол: подумал, что нагрянула милиция, или — того хуже — киллер, посланный тем, кто называет себя Тенью.

Но никто его не убил и не арестовал. Только удивлённо спросили:

— Ты чего?

Сумчатый выглянул из-под стола. К нему пожаловали Утюг и Чеснок — давние знакомые, а теперь — приятели. Сумчатый расплылся в улыбке. Он радовался тому, что будет жить, а не визиту друзей.

— Не жги, — пробормотал Утюг. — Столешницу испортишь…

— Ничего, я на асбесте жгу, — Сумчатый вылез из-под стола и уселся в кресло.

— Кашалот опять на меня наседает, — сказал Чеснок. — Звонил мне вчера, и сказал, что взорвёт мои заправки, если я ему платить не буду.

— И сколько он требует? — осторожно поинтересовался Сумчатый, засунув в огонь очередной документ.

— Шестьдесят процентов! — захныкал Чеснок. — Вы понимаете, шестьдесят!

— И ты будешь платить? — осведомился Сумчатый, любуясь тем, как погибают в очистительном пламени грешные улики.

— Нет! — выплюнул вдруг Утюг, дав Чесноку подзатыльник.

— Нннм! — заныл Чеснок.

— Расскажи, что ты сделал! — фыркнул Утюг.

— Я попросил Тень защитить меня, а он… вызвал Кашалота на войну… — промямлил Чеснок, потирая затылок.

— Обалдеть! — выдохнул Сумчатый, чуть не перевернув с горя своё ведёрко. — Да они всех нас в капусту покрошат!

— Пришлось мусорам всё выбазарить, — вздохнул Утюг. — Прости, брат. Пришлось тебя засыпать.

Сумчатый обмер. Его лицо вытянулось, челюсть отпала.

— Кро-кро-кро-кро-крот!!! — выговорив заплетающимся языком такое, вот, замысловатое слово, Сумчатый вскочил с кресла. Подбежав к Утюгу, он вцепился в его пиджак, и принялся трясти, отрывая пуговицы.

— Пусти! — просипел Утюг, пытаясь как-нибудь сбросить с себя пухлые руки Сумчатого.

Чеснок схватил Сумчатого сзади и начал оттаскивать от несчастного Утюга. Наконец, Сумчатый ослабил хватку. Утюг отбежал к дальней стене кабинета, спрятавшись за фикус. Сумчатый уселся на пол и заплакал.

— Крот, — повторял он. — Вы все кроты… И кто из вас придумал меня засыпа́ть?

В кабинет, услышав шум, заглянула молоденькая и симпатичная секретарша Сумчатого Лерочка.

— Что-то случилось, Лев Львович? — обеспокоено спросила она.

— Изыйди, мымра! — взрычал Сумчатый, правда что, как лев, и замахал кулаком.

Лерочка в испуге захлопнула дверь. Даже в кабинете было слышно, как она разрыдалась.

— Зачем ты это сделал? — осведомился Чеснок, помогая Сумчатому встать на ноги. — Бедняжка, наверное, теперь на всю жизнь заикой останется…

— И ты тоже — мымра, — пискнул Сумчатый, отталкивая от себя руки Чеснока. — Мымр. И ты, Утюг, мымр.

— А ты — псих! — ответил из-за фикуса Утюг.

Сумчатый рухнул в своё кресло, уронив голову на руки. Чеснок отодвинул от него подальше ведро с догорающими бумагами: ещё не хватало устроить пожар.

— Мы сначала вот, что придумали, — начал Утюг, выбравшись немного из-за фикуса, — Мы тебя засыпаем, менты берут тебя, а ты — засыпаешь Тень. Когда Серёгин заметёт Тень — мы устроим тебе побег.

— Но моё рыло и пальцы — всё в ментуре останется! — заорал Сумчатый. — Зачем я в ваш кротовник записался?! — и опять уронил голову на руки.

— Так вот, мы об этом тоже подумали, — продолжал Утюг.

— Какие заботливые! — фыркнул Сумчатый.

— И решили, — снова продолжил Утюг.

— Сначала решили Сидорова кокнуть, — перебил Чеснок. — Но его не так-то просто кокнуть. Он один Ужа замёл.

— Ужа?! — подскочил Сумчатый.

— Вот именно, — сказал Чеснок. — Ты не приезжай завтра на Поляну Сказок. Ты на хате своей отсидись. Серёгин приедет и — бах! — никого. Он и уедет.

— А бензин? А поставщик? — не унимался Сумчатый.

— Ты позвони ему и перенеси сделку, — посоветовал Утюг. — Потом купишь бензин, когда дело у них «глухарём» повиснет.

Это всё слышал Жорик, водитель Сумчатого и информатор Муравьёва и покойного майора Кораблинского. Он подслушивал под дверью запасного выхода, которую заложили, когда сделали ремонт и построили офис Сумчатого. Там был коридор, который вёл на улицу. Выход на улицу тоже закрыли, но там отодвигалась одна доска. Через этот лаз Жорик пролезал и слушал разговоры Сумчатого, которые тот вёл в своём кабинете. А потом торговал услышанным.

Жорик выбрался на улицу и позвонил Муравьёву.

 

Глава 53. «Ёлки-палки!»

Сержант Соколов был назначен охранять Карпеца в палате. Он сидел на специально поставленном стульчике и охранял. Вдруг он пришёл в себя. Заснул, что ли? Встрепенувшись, сержант Соколов взглянул на кровать Карпеца. Она была пустой.

— Карпец? — вопросительно, тихо, произнёс Соколов, оглядывая палату.

Карпеца не было. Что такое? Соколов заглянул в туалет — нет. Под кроватью посмотрел: вдруг запрятался со скуки? — и там нет!

— Ребята! — не помня себя, Соколов ломанулся в дверь.

Сержант Борисюк стоял на посту у двери палаты. Он услышал дикий, почти звериный вскрик: «Ребята!» и решил заглянуть в палату и узнать, всё ли в порядке у Соколова. И тут дверь вдруг распахнулась настежь, здорово хватив сержанта по лбу. Борисюк отлетел метра на два и грохнулся на пол.

— Ребята! — из палаты выпрыгнул перепуганный Соколов.

— Господи, — бормотал Борисюк, лёжа на полу. — Ёлки-палки… Что случилось?

На лбу Борисюка уже вскочила шишка. Она надувалась всё больше и болела.

Ещё два милиционера — сержант Нестеренко и лейтенант Никольцев — сидели за столом в конце коридора и играли в карты. Нестеренко собирался, было, подбросить Никольцеву козырного туза, как вдруг раздались крики и грохот. Милиционеры раскидали свои карты и ринулись на них. Соколов, бледный и дрожащий стоял на пороге палаты. Борисюк с шишкой лежал на полу. Карпец пропал. Вокруг палаты уже собрались зеваки: пришло несколько тихих психов, которых выпускают погулять.

— Что случилось? — спросил лейтенант Никольцев.

Борисюк и Соколов были настолько потеряны и ошарашены, что лишь хлопали глазами и бормотали, Борисюк:

— Аааа…

Соколов:

— Ды-ды-ды…

Потом прискакала напуганная шумом сестра-хозяйка и стала ругаться скрипучим голосом, разгоняя тихих психов по палатам. Потом она заметила шишку Борисюка и всплеснула руками:

— Сынок, ай-яй-яй! Надо лёд приложить.

— Ааа, — продолжал тянуть Борисюк.

Но сестра-хозяйка, бойкая такая, уже унеслась куда-то. И быстренько вернулась, притащив с собой кружку Эсмарха, наполненную льдом.

— Вот, приложи — полегчает, — сказала она, суя кружку Эсмарха Борисюку.

— Спасибо, — пробурчал сержант.

Без лишних слов он приложил её к своей шишке. От холодного, и, правда, стало легче.

После такой вот передышки, поняв, в чём дело, лейтенант Никольцев сказал:

— Немедленно звоним Серёгину.

В четвёртой палате громко «колдовал» «Гарри Поттер»:

— Трах — тибидох, исчезни дверь!

Пётр Иванович достал подробный план парка Ленинского комсомола. Вместе с Самохваловым и Сидоровым они отметили основные позиции группы захвата. Большим красным крестом Серёгин отметил единственную уцелевшую на Поляне Сказок лавочку. На ней, по-видимому, должен будет сидеть Сумчатый. Небольшими синими крестами обозначались основные засады. Жирные стрелки от них указывали на лавочку — схема нападения. И, наконец, маленькие чёрные галочки указывали на снайперов — на всякий случай. Вчера до самой полуночи они разрабатывали этот план поимки Сумчатого и его бритоголового поставщика. И сегодня рано утром они снова собрались в кабинете Петра Ивановича, чтобы ещё раз всё проверить, прежде чем поедут захватывать преступников.

Тогда-то и позвонил лейтенант Никольцев.

— Оп-паа, — выдохнул Пётр Иванович, услышав о пропаже Карпеца. — Я даже не знаю, что и делать… сейчас надо ехать Сумчатого хватать, а тут — Карпец сюрприз подкинул…

— Придётся разделиться, — решил Серёгин после недолгого раздумья. — Саша, на тебе — Сумчатый. Смотри, действуй по плану. А я поеду Карпеца искать.

Старший лейтенант Муравьёв ехал в машине, поэтому он не слышал, как у него звонит телефон. Он услышал звонок только тогда, когда остановил машину из-за пробки на мосту (опять асфальтируют! Уже октябрь, а они всё ещё не закончили!).

— Алло? — ответил, наконец, Муравьёв.

— Это я, Жорик, — послышался обеспокоенный голос. — Старлей, говори Серёгину, что Сумчатый не… — голос оборвался, сменившись каким-то топотом, гамом, визгом.

— Алло, алло! — закричал Муравьёв, но телефон молчал. Сначала старший лейтенант слышал шипение, но потом что-то хрупнуло и всё стихло.

Дело было в том, что Жорика вычислили. Когда он выбрался через свой тайный ход на улицу, за углом уже стоял киллер Интермеццо, «бывший» Коля. Когда Жорик начал звонить Муравьёву, Коля ждал, чтобы послушать, о чём он начнёт говорить. Как только Жорик произнёс слово «старлей», Коля всё понял и выстрелил в Жорика. Увидев на асфальте его телефон, Коля наступил на него башмаком и сломал.

Муравьёв так и не узнал, что Сумчатый собирается «не…».

 

Глава 54. Что такое «не везёт», и как с этим бороться?

Сидоров и группа захвата приехали на Поляну Сказок в восемь часов утра. Расположились, согласно плану, и стали ждать. Без Петра Ивановича Сидоров волновался. Но, всё же, был готов преодолеть любые трудности, которые могли бы возникнуть. Сержант прятался в сырых и пожухлых кустах, лёжа на мокрой земле. С неба сыпался меленький дождик. На высоких клёнах кричали вороны. Сидоров надел два свитера и непромокаемый плащ.

Сержант Нестеренко и лейтенант Никольцев никого не впускали в палату Карпеца. Уборщица топталась возле них, а лейтенант Никольцев говорил ей, что пока не приедет следователь, ничего в палате трогать нельзя. Уборщица в ответ фыркала, что ей пора завтракать, а они не дают закончить работу. Сержант Борисюк сидел с забинтованной головой, а Соколов пил воду стакан за стаканом, и никак не мог взять в толк, куда же это мог испариться Карпец.

— Как это произошло? — спросил у них Серёгин.

Соколов, который сидел в палате Карпеца, поставил стакан на стол и ответил, что… ему нужно отойти на минуточку.

— Ладно, — отпустил его Пётр Иванович. — Не надо было столько пить…

Борисюк дотронулся до соей шишки и, почувствовав боль, отдёрнул руку.

— Я услышал, как Соколов крикнул: «Ребята!», и хотел заглянуть в палату. А тут дверь ка-ак раскроется — и прямо мне в лоб… Вот, шишку набила. Это Соколов выскакивает и говорит опять: «Ребята!». А я на полу лежу и вижу, что палата пустая…

Тут возвратился Соколов. Когда Пётр Иванович к нему обратился, он так ответил:

— Я сидел, и вдруг смотрю: Карпец исчез. А ведь только что тут был, бухтел, что ему «надоело пихаться баландой», и что ему «скучно прозябать тут с лунатиками, когда товарищи бандитов отлавливают и зарплату получают». А потом — он пропал.

Тут же стоял ошарашенный происшествием главврач.

— Скажите, не может быть так, что больной сам выходит из палаты? — спросил у него Пётр Иванович.

— Ну, как же? — удивился тот. — Вы же к вашему Карпецу аж четырёх человек приставили… Как же мимо них проползёшь-то?

Пётр Иванович собрал всех медсестер, охранников, врачей — всех, кто мог бы видеть, как кто-либо входит, или выходит из больницы. Начал опрашивать, показывал им Додика и Светленко. Но они только руками разводили. Из четвёртой палаты «Гарри Поттер» громко предлагал найти Карпеца с помощью магии.

— Этот «Поттер» там всё время вопит, — буркнул Нестеренко.

— Послушайте, — сказал Пётр Иванович главврачу. — А кто он такой, этот «Гарри Поттер»?

— Больной… — ответил главврач. — Недавно поступил. Забрали, когда он пытался превратить в жабу соседку сверху… Он её к стулу привязал и хотел напичкать каким-то варевом, которое сам сварил. А что?

— Как-то он хорошо осведомлён обо всём… Знает, что тут есть Карпец… — размышлял Пётр Иванович. — Приведите-ка мне этого «Гарри».

— Его не вести надо, а в смирительной рубашке тащить! — буркнул главврач, но, всё же, дал распоряжение привести «Гарри Поттера».

Два санитара зашли в четвёртую палату. Спустя несколько минут, они открыли дверь и вытащили оттуда «Гарри Поттера», замотанного в смирительную рубашку.

— Заклинаю, изыйдите, гоблины, и, кандалы, спадите! — кричал он, дёргаясь в их руках.

На его носу косо болтались круглые очки — точь-в-точь, как у «настоящего» Гарри из фильма. Когда Серёгин посмотрел на него, он понял, что этот умалишённый кого-то ему напоминает… Выглядел, он, конечно, плохо: волосы растрёпаны, глазами вращает, очки эти дурацкие, но… Настоящие сумасшедшие так не смотрят. Петру Ивановичу показалось, что «Гарри Поттер» притворяется, зацикливая внимание на себе. Да, охранники могли отвлечься, слушая его постоянные вопли. Его посадили в обычную палату, потому что специальные, с войлоком, были все заняты.

— А как его зовут? — поинтересовался Пётр Иванович.

Главврач пожал плечами.

— Соседи говорили, что Васей, — сказал он. — Он туда только в прошлом месяце переехал.

— Вы — жабы, жабы! — крикнул «Гарри», тряхнув головой. Его очки упали на пол.

Батон! Вот на кого он похож — на Батона! Но, неужели этот примерный семьянин, которым Батон недавно сделался… Хотя за деньги Батон мог, с кем угодно, связаться.

— Нет, — сказал Пётр Иванович. — Похоже, я ошибся. Можете увести его.

Серёгин сказал это для Батона, чтобы тот не подумал, что следователь раскусил его. Когда «Гарри Батона» утащили и заперли, Пётр Иванович взял у главврача адрес, с которого его забрали, и поехал туда.

Сидоров ждал Сумчатого, а тот так и не появился. Ни он, ни его загадочный лысый поставщик. Даже напасть никто не пытался. Сержант устал лежать на холодной земле. Глянул на часы: час дня. Нет, не приедет сегодня Сумчатый. Он как-то засёк, наверное, что его собираются схватить, и залёг на дно. Сидоров позвонил Петру Ивановичу, и сказал ему об этом.

— Теперь в наш план только селёдку заворачивать, — заключил Пётр Иванович. — Сумчатый засёк нас. Наверное, понял всё, когда ты Ужа схватил. Отбой — больше тут ничего не сделаешь.

Бойцы Самохвалова, да и сам лейтенант ругались, курили, кто-то ел бутерброд.

— Отбой, — невесело скомандовал им Сидоров. Было ясно, что день потерян.

Сержант поехал домой — переодеться. Он хотел ещё раз заехать к мужу Сабины Леопольдовны — надо же было заставить его говорить.

 

Глава 55. Завершение операции «А»

Танкер «Андрей Кочанов» с грузом нефти на борту успешно прошёл по фарватеру «Икс» и вернулся в Севастополь. Сергей Борисович сообщил об этом по телефону Мартину Мильтону.

— Отлично! — обрадовался американец. — Приезжайте в Донецк. Вас ждёт награда.

А в это время Георгий Семёнов, старший из братьев Семёновых, которые управляли ЧП «Луч», сидел в новом кабинете Мезенцева и беседовал с ним.

— «Адамс энд Смит Компани» была поглощена «Росси — Ойл», — говорил Фёдор Поликарпович. — Так что, вы обязаны передать нам ваши активы.

— Нет, — возразил Георгий Семёнов. — Мы не успели до конца интегрироваться. ЧП «Луч» — это ЧП «Луч», а «Адамс энд Смит Компани» — это «Адамс энд Смит Компани». Наши активы останутся при нас.

— А что по этому поводу думает ваш брат? — осведомился Мезенцев.

— Мой брат по этому поводу ничего не думает, — проворчал Георгий Семёнов. — Я отдал ему половину компании. Он сам управляет ею, без меня. Вы можете пригласить его отдельно от меня и поговорить. Я не знаю, что он скажет.

С этими словами Георгий Семёнов вышел из кабинета Фёдора Поликарповича. И тут же вошёл Мартин Мильтон.

— Не соглашается? — осведомился он.

— Никак не уговорю, — буркнул Мезенцев. — Они интегрированы наполовину и контрольный пакет — у Семёнова. К нам он перейдёт только в случае его смерти.

Мартин Мильтон пожал плечами и вышел из кабинета.

Офис до сих пор ремонтировали. Фёдору Поликарповичу даже стыдно было кого-либо приглашать на эдакую стройплощадку. Подсобку в конференц-зале ликвидировали, но стены его всё ещё были ободраны. Мартину Мильтону не нравился ни один из предлагаемых дизайнерами интерьеров. Он увольнял бедных дизайнеров одного за другим и заставлял Мезенцева находить новых, отвлекая его от работы. Когда Фёдор Поликарпович пробовал возмутиться, Мартин Мильтон говорил так:

— Для успешной работы главное — это рабочая обстановка. А если у вас будет не офис, а коровник, то вы очень быстро обанкротитесь. Вопросы есть?

И Мартину Мильтону было всё равно, что отвечал Фёдор Поликарпович. Он всегда отреза́л:

— Вопросов нет, — и отвергал очередной вариант оформления конференц-зала…

Георгий Семёнов сел в красную «БМВ» и отъехал с парковки «Росси — Ойл Доунетск Репрезентатив Офис». Сейчас он переживал не лучшие времена. Его родной брат обвинил его в мошенничестве и контрабанде (кстати, справедливо), хочет написать на него заявление в милицию. А ведь он такой, этот Робин Гуд! Он обязательно напишет заявление. Ещё в детстве брат Георгия Семёнова, Ярослав, когда Георгий хулиганил, всегда сообщал об этом родителям, или учительнице… Георгий не знал даже, что с ним делать. Тут и эти американцы прицепились. А в четверг, вообще, какой-то бандит пригласил его на разговор в «Дом Кофе» — тоже будет требовать проценты. Ну, уж, нет! Бандит этот, точно, ничего не получит! А с братцем — поговорим по душам!

 

Глава 56. Ловушка для Сидорова

Почему старший лейтенант Муравьёв не позвонил Петру Ивановичу? Дело было вот, в чём. Старший лейтенант спешил на работу. Он не хотел стоять в пробке и опаздывать. Он, как всегда, поехал задворками. Думал, что успеет застать Серёгина на месте и лично всё ему рассказать. Чтобы максимально срезать путь, Сева Муравьёв свернул на улицу Складскую, где находились гаражи и склады, а по другую сторону был обрыв. Он уже почти проехал Складскую улицу, как откуда ни возьмись, возник старый джип «Чероки» и столкнул «Жигули» Муравьёва с дороги, как раз, к обрыву. Старший лейтенант изо всех сил сжал руль. Ему удалось удержаться на обочине. Но джип наехал опять — и тогда «Жигули» не выдержали напора и покатились с обрыва вниз. Муравьёв ухитрился не стукнуться головой и не потерять сознание. Он вылез из помятой машины, которая лежала вверх колёсами, и увидел, как к нему спускается киллер Интермеццо. Старший лейтенант приготовился драться. У Интермеццо не было оружия: видимо, Муравьёва нужно было только похитить, а не убивать. Старший лейтенант не стал ждать, пока киллер нападёт. Он ударил первым. Противник оказался на редкость проворным. Он отскочил в сторону, дав Муравьёву подсечку. Старший лейтенант бухнулся в сырой песок, но вскочил на ноги, и опять прыгнул, стараясь ударить киллера кулаком. Интермеццо поймал руку Муравьёва, и заломил её за спину.

— Не дёргайся, мусор! — процедил бандит на ухо старшего лейтенанта, и поволок его вверх, к своему джипу.

Муравьёву очень не нравилось, когда бандиты стражей порядка обзывают «мусор». Старший лейтенант разозлился и рванулся изо всех сил, порвав киллеру куртку. Освободившись, Муравьёв поднял большую палку, которая валялась у него под ногами, и выставил её перед собой, собираясь отразить атаку противника. А Интермеццо совершил какой-то акробатический прыжок, выбил палку из рук Муравьёва, и поймал её на лету, приземлившись за его спиной. Старший лейтенант и повернуться не успел, как бандит огрел его палкой по голове и оглушил. Вытащив Муравьёва из ямы на дорогу, Интермеццо засунул его в багажник джипа, и уехал.

Пётр Иванович сначала приехал к Батону домой. Позвонил в квартиру. Дверь открыла жена Батона, Лиза. Оказалось, что хозяина нет дома. Лиза сказала, что «Юрочка уехал в командировку в Краматорск — на Краматорский Машиностроительный завод. Приедет через неделю».

— Заходите, Пётр Иванович, — пригласила она следователя. — Я пирожков напекла.

Но Серёгин отказался. Сославшись на то, что спешит, он попрощался и ушёл. Пётр Иванович отправился на «конспиративную» квартиру Батона, где тот жил под именем Вася. Посмотрев бумажку с адресом, Серёгин хмыкнул: «Странно, тоже — на улице Звягильского. Рядом с той Сабиной Леопольдовной». Не теряя времени, Пётр Иванович залез в служебную «Самару», и отправился на Гладковку.

На Гладковке Пётр Иванович заблудился. Сколько ему ни приходилось колесить по городу, а в этом районе он никогда не был. На своей «Самаре» Серёгин заехал куда-то в глушь, к самой шахте имени Кона. Шахта имени Кона закрыта и обнесена высоким, сплошным забором, чтобы туда ненароком не забрёл кто-нибудь и не провалился в ствол. Пётр Иванович притормозил у этого забора, думая, что ему делать дальше. И спросить не у кого — вокруг ни души. Солнце уже садилось — октябрь это тебе не июнь. Забор выглядел серо и мрачно. Пётр Иванович решил ехать назад.

Сидоров приехал к Сабине Леопольдовне. Позвонил. В квартире висела глухая тишина. Сержант опять позвонил — то же молчание. Наверное, её мужа (сержант до сих пор не узнал, как его зовут) не было дома. Сидоров пригляделся и увидел, что дверь квартиры приоткрыта. Щель была сантиметров пять. «Странно, — подумал сержант. — Чего это он не закрыл?». И тут же: «Надо действовать!». Убедившись, что никто из соседей не наблюдает за ним, сержант открыл дверь и зашёл в квартиру. Прихожая, вопреки ожиданиям Сидорова, оказалась аккуратно убрана. Ковровая дорожка — пропылесосена. Сержанту даже неловко было топтаться по ней в ботинках. Сидоров заглянул на кухню. Плита — включена и на ней варится рассольник. Сержант замер. Он понял, что хозяин — где-то в доме, только прячется. А приоткрытой дверью заманил его. В наступившей тишине сержант услышал, как защёлкнули дверной замок. «Сейчас выскочит!» — мелькнуло в голове у Сидорова. Но никто не выскочил. За спиной сержанта щёлкнул затвор.

— Руки вверх! — лаконично сообщил знакомый голос.

Сидоров, глупо моргая, поднял руки вверх.

— Не узнаёшь меня, Пончик? — язвительно протянул голос.

— Светленко! — выплюнул Сидоров. — Ну, что, поймал, да? Рад, небось?

Коля ткнул Сидорова пистолетом в затылок.

— Вперёд.

Сидоров послушно поплёлся. Коля привёл сержанта в гостиную, где сидел на стуле бедный пьющий муж Сабины Леопольдовны. Он был без сознания и его голова бессильно свисала вниз.

— Садись, — Коля пистолетом указал Сидорову на стул рядом со стулом мужа Сабины Леопольдовны.

Сержант сел.

— Я знал, что ты сюда придёшь и купишься на тишину, — довольно хохотнул Коля. — Я даже привязывать тебя не буду. Ваш Муравьёв — у меня. Ты становишься моей пешкой. Если откажешься, или пробазаришься — Муравьёву — крышка, усёк?

— Усёк, — хмуро буркнул Сидоров. Надо же так попасться!

— Я буду тебе звонить, — Коля прошёлся перед побеждённым сержантом, поигрывая пистолетом. — А ты будешь делать то, что я тебе скажу. Ты не сможешь ничего изменить. Если рыпнешься, я уже сказал — Муравьёву — крышка.

 

Глава 57. Находка в штольне

Пётр Иванович отъехал от шахты имени Кона и ехал через Гладковку в поисках нужного ему дома. Дом никак не находился. Пётр Иванович ехал всё дальше и дальше. Глянув на одну табличку, Серёгин подумал: «Это здесь живёт Сабина Леопольдовна. Не наведаться ли мне к ней тоже?». Пётр Иванович притормозил у подъезда. Во дворе было две машины. Джип стоял в отдалении, возле дерева. А «Москвич» — прямо посреди двора. «Так это же Санькин!» — догадался Пётр Иванович. Серёгин вышел из «Самары» и зашёл в подъезд. Сидорова не было. Пётр Иванович подумал, что сержанту повезло, и муж Сабины Леопольдовны впустил его в квартиру. Найдя на стене звонок, Пётр Иванович нажал кнопку.

Коля объяснял Сидорову, что он должен будет делать, когда раздался звон звонка. Коля промедлил, не ожидав, что кто-то мог прийти. А Сидоров наскочил на него, отобрал оружие, выбросил бандита из гостиной в коридор. Коля рванул на кухню, наверное, чтобы найти там нож. Сидоров, с его пистолетом в руке, побежал за преступником. Коля прыгнул на бегу и выбил у сержанта свой пистолет. Оружие отлетело в сторону. Сидоров ударил Колю в ответ, бросив его на пол.

— Откройте, пожалуйста! — послышалось в коридоре.

Сидоров понял, кто пришёл.

— Пётр Иванович! — крикнул он. — На помощь!

Коля уже вскочил и напал на сержанта, ударив ногой, отшвырнул к плите. Сержант рукой задел кастрюлю и вывернул рассольник на линолеум. Коля собирался нанести ещё один удар, но Сидоров перехватил его ногу и шваркнул Колю прямо в горячий рассольник. Бандит завопил, снова вскочил и набросился на сержанта, пытаясь загнать его в угол.

Пётр Иванович разбежался, и плечом вынес дверь. Увидев в квартире Колю, Серёгин насел на бандита и повалил его.

— Вяжи! — крикнул Серёгин.

Коля брыкался, вырывался, стремясь дотянуться до утонувшего в рассольнике пистолета. Сидоров выхватил из кармана наручники и тоже навалился на преступника.

Титаническим усилием Коля поднялся на ноги, сбросив милиционеров, сделал длинный скачок, и выпрыгнул в окошко.

— Догоняем его! — скомандовал Пётр Иванович, выбегая в подъезд.

Чтобы быстрее спуститься, Серёгин съехал по перилам.

Коля спрыгнул во двор и залез в свой джип.

— Саня, садись в «Москвич», будем брать его в клещи! — крикнул Пётр Иванович, заскакивая в «Самару».

Солнце уже село. Район освещали редкие фонари. Коля лихо выехал со двора, обдав грязью «Москвич» Сидорова. За Колей метнулась «Самара» Серёгина. Сидоров чуть было не потерял их из виду, пока дворники счищали с лобового стекла бурую жижу.

Коля петлял в джипе по узким улочкам Гладковки, в надежде оторваться от милиционеров. Зря он затеял эту кашу с Сидоровым! Артерран прибьёт его за это! Пётр Иванович не отставал. Он ехал за Колиным джипом, буквально, попятам. Пешеходы, которые иногда встречались по пути, в испуге разбегались в стороны.

Сидоров уже тут был. Он знал, как обогнать джип преступника короткой дорогой. Коля пытался отстреливаться, целясь в колёса «Самары», но чуть не столкнулся с мусорным баком. Поэтому Коля решил смотреть на дорогу. Шоссе уже совсем близко. Сейчас Коля выедет на него. Но тут перед носом у него выпрыгнул «Москвич» Сидорова. Коля вжал в пол педаль тормоза, пытаясь избежать страшного столкновения. Колёса завизжали, джип застопорился вплотную к «Москвичу». Сзади затормозила «Самара». Пётр Иванович и Сидоров выскочили из машин одновременно, подлетели к джипу и вдвоём выволокли опешившего Колю на улицу. Сидоров надел на бандита наручники. Коля сипел ругательства, а Пётр Иванович посоветовал ему:

— Цыц!

— Он Муравьёва сцапал, — сказал Сидоров.

— Сейчас он нам быстро вывалит, где он его держит! — Пётр Иванович стукнул бандита в солнечное сплетение и ещё сильнее заломил ему руки.

— Выкладывай!

Коля закашлялся. Не в силах больше терпеть боль, он простонал:

— Он там, на шахте, в штольне…

— Спасибо, — поблагодарил Пётр Иванович, сажая Колю в свою «Самару». — Полезай!

Муравьёв пришёл в себя. Он почувствовал, что его руки и ноги стянуты верёвками, рот заткнут тряпкой. Открыв глаза, старший лейтенант увидел, что находится где-то в темноте. Вокруг было прохладно и сыро, пахло землёй. Муравьёв начал ворочаться, пытаясь ослабить путы. Наконец, ему удалось это сделать. Старший лейтенант освободился от верёвок. Вытащив изо рта тряпку, он долго плевался, потому что тряпка была грязная. Потом растёр руки и ноги. Встав, Муравьёв принялся искать выход. И услышал чей-то тихий плач. Старший лейтенант вгляделся в темноту. И различил чей-то смутный силуэт. Подойдя поближе, он понял, что это — женщина. Она тоже связана. Муравьёв развязал незнакомку. Она рыдала, не в силах выговорить ни слова. Старший лейтенант пытался успокоить её, помог ей встать на ноги.

— Сейчас, я вас выведу, — сказал он, хотя и сам не был уверен в том, что найдёт выход.

Муравьёв повёл женщину куда-то наугад. И тут увидел впереди свет. Он приближался: кто-то с фонариком шёл им на встречу.

Пётр Иванович разыскал в Колином джипе фонарик и теперь освещал им тёмную штольню. За ним шёл Сидоров.

— Сюда! — услышал он голос Муравьёва.

Коля, скованный, остался сидеть в служебной «Самаре» Петра Ивановича. Он был побит, перепачкан рассольником и… пойман. Всё, финиш, допрыгался: Пончик изловил! И тут дверца «Самары» открылась. Железная рука вытащила Колю наружу. Другая рука избавила от наручников.

— Идиот! — ругнулся освободитель и толкнул Колю к джипу «Лексус».

— Лезь, давай, пока Серёгин не захлопнул тебя в обезьянник! — та же железная рука засунула Колину голову под крышу джипа.

Джип «Лексус» развернулся и поспешно ретировался.

Пётр Иванович и Сидоров вместе с Муравьёвым вывели плачущую женщину из штольни на улицу. Женщина оказалась среднего возраста, с короткой стрижкой и в очках. А на улице их ждал ещё один сюрприз. Коля исчез. Рядом с «Самарой» валялись сломанные наручники.

— Зараза! — выплюнул Сидоров.

Муравьёв осторожно усадил женщину на заднее сиденье «Самары» и сел рядом с ней. Пётр Иванович подобрал наручники и запечатал в пакетике для вещдоков.

— Сабина, — произнесла женщина сквозь слёзы. — Я — Сабина…

Коля ехал на заднем сидении джипа «Лексус» и смотрел на проносящиеся мимо него городские огни.

— И кто тебя просил? — возмущался Генрих Артерран за рулём джипа. — Ты совсем обалдел. Нет, ты — ненормальный!

Коля молчал.

— Если ещё раз выкинешь что-нибудь подобное — так отхожу, что родная мать не узнает. Неделю выздоравливать будешь! Кстати, на тебе — Ярослав Семёнов, — напомнил Артерран. — Вот, его можно похитить. Даже нужно. А ментов мне больше не трожь. Вопросы есть?

Коля продолжал молчать.

— Вопросов нет, — Артерран вышвырнул Колю из «Лексуса» и умчался.

 

Глава 58. Лерочка

Секретарша Сумчатого Лерочка пришла домой. Разулась. Сняла розовую курточку и повесила её в шкаф. Потом прошла на кухню и принялась вытаскивать из сумки продукты. Персидская кошка Муська дымчатого окраса спрыгнула с обеденного стола и закрутилась у ног хозяйки.

— Вот, хулиганка! — прикрикнула Лерочка на это пушистое животное. — Опять на столе спала! Тебе там, что, мёдом намазано? Нет, скорее «Вискасом»! — улыбнулась девушка, вытаскивая из сумки пачку кошачьего корма.

Ей было двадцать четыре года. Она жила в квартире одна. Родители Лерочки купили домик под Донецком и переехали туда. Мать сказала:

— Дочка, тебе пора выходить замуж и устраивать свою жизнь. А мы тебе только мешать будем.

Но Лерочка почему-то не пользовалась популярностью у мужчин. Она была скромная и не любила компаний. Вечера она предпочитала проводить дома в компании книжки и персидской кошки Муськи. Кошка являлась её лучшей подружкой.

Лерочка насыпала кошке корм в мисочку и посмотрела на часы. Восемь часов. Девушка подошла к телефону и набрала номер.

— Алло, здравствуйте, — сказала Лерочка, когда ей ответили.

— Здравствуйте, — вежливо поздоровался собеседник.

— У Льва Львовича неприятности, — произнесла Лерочка. Она старалась говорить как можно спокойнее, но собеседник, всё же, угадал волнение в её голосе.

— Что-то случилось? — сочувственно, участливо поинтересовался он.

— Да, — ответила Лерочка. — Он уничтожил документы на «левый» бензин: сжёг. И к нему приходили сегодня дружки: Утюг и Чеснок. Они сказали, что засы́пали его и рассказали всё милиции. Лев Львович спрятался дома. Но я не уверена, что милиция не найдёт его там. И ещё… Когда я заглянула в его кабинет, он такой злющий был, «мымрой» меня обозвал. Скажите, он меня вычислил, да? — Лерочка чуть не плакала.

— Нет, нет, — успокоил собеседник. — Всё в порядке. Он просто сердитый был.

— Водителя Льва Львовича сегодня убили, — продолжала Лерочка. — Сам Лев Львович. Я это поняла. Они давно говорили, что он милиции тайны выдаёт.

— Хорошо, — сказал собеседник. — Лерочка, продолжайте наблюдать за Львом Львовичем, и ничего не бойтесь. Если вы окажетесь в опасности, я вас предупрежу.

— Спасибо, — поблагодарила Лерочка. — Чем дальше — тем сильнее я их боюсь.

— Не бойтесь, — заверил собеседник. — Спите спокойно. Я же вам сказал, что если что-то пойдёт не так, я выведу вас из игры. Вы только рассказывайте мне всё, что слышали, и не волнуйтесь.

— Постараюсь, — ответила Лерочка. — До свидания.

— Спокойной ночи, Лерочка, — ответил собеседник и положил трубку.

Он всегда такой вежливый! Лерочка за всё время работы с ним не слышала ни одного грубого слова. Лерочка никогда не видела его, они ни разу не встречались лично. Только по телефону общались. Лерочка даже не знала, как его зовут. Однако, кроме кошки, он тоже был её лучшим другом.

 

Глава 59. Когда приоткрываются тайны

Женщина, которую освободили из штольни, оказалась той самой Сабиной Леопольдовной, дворником из дома Гарика. Ей пришлось у Петра Ивановича ночевать, потому что в её квартире, во-первых, дверь была сломана, а во-вторых бедняжку могли снова похитить. Пётр Иванович положил Сабину Леопольдовну в спальне, а сам прилёг в гостиной на диване. Она немного успокоилась, но всё равно, была сильно напугана и не могла выговаривать слова. Конечно — любой был бы напуган, ели бы его вот так сцапали, связали и бросили в штольню.

Сабина Леопольдовна говорить смогла только утром, уже в райотделе. Она рассказывала, часто сбиваясь, заикаясь немного, со слезами. Сабина Леопольдовна узнала и Колю, и Додика, и Сумчатого. Она сказала, что они все приходили в подвал и спускались вниз, в катакомбы. А потом Сабина Леопольдовна увидела, как «эти жулики» повели туда кого-то связанного.

— Высокий он был, такой, плотный, знаете и осанка такая… Спортсмен, наверное. Лицо я не заметила в темноте. Я притаилась там, за поворотом и ждала, пока они спустятся, чтобы не нашли.

Судя по тому, как описала связанного пленника Сабина Леопольдовна, Пётр Иванович понял, что «жулики» повели в катакомбы Григория Григорьевича. Сабина Леопольдовна сказала, что одежда пленника была в земле. Наверное, он тоже в штольне сидел. И вот, после того, как она увидела, как его спускают в катакомбы, Сабина Леопольдовна уволилась из дворников. А потом вышла на рынок и — всё, очнулась в штольне.

— Это мой муж меня продал, — плакала Сабина Леопольдовна. — Он у меня за бутылку готов кого угодно в могилу свести…

Ещё вчера милиционеры забрали из её квартиры пистолет Коли. Они специально за ним заезжали. Дверь всё так же была вывалена. А муж куда-то ушёл. Пётр Иванович спрашивал о нём у соседей, а они сказали, что «этот алкаш подрался с кем-то с пьяных глаз», а потом — «в окошко скакал».

— Надо, ещё раз, хорошо осмотреть штольню, — сказал Пётр Иванович. — И выставить возле неё часовых. А в подвал тот — пригласить спелеологов. Где-то там они держат нашего Григория Григорьевича.

Спелеологов. Сидоров, наверное, никогда не сделался бы спелеологом. В этих пещерах полно всяких ужасов…

Осматривать штольню поехали вчетвером. Кроме Сидорова, Пётр Иванович взял с собой ещё лейтенанта Толика Усачёва и старшего лейтенанта Севу Муравьёва. Пётр Иванович предполагал, что там могут находиться и другие пленники. Вчера уже было темно, поэтому они никого не нашли. Однако, эти бандиты могли уже увезти их. Они, вообще, очень быстро заметают следы — прямо, как шпионы какие-то!

Днём штольня не казалась такой мрачной, как вчера. Обыкновенная не работающая штольня. Милиционеры оставили служебную машину на дороге, за забором. Вчера, чтобы пролезть на территорию закрытой шахты, Петру Ивановичу и Сидорову пришлось отодрать несколько досок, которыми была закрыта дыра в бетонном заборе. Дыра оказалась открыта — бандиты её или не заметили, или не знали, что она есть. Возможно, у них есть другой проход. Милиционеры зашли в штольню. Вначале в ней было светло — засвечивало осеннее солнышко. Но по мере того, как милиционеры углублялись в штольню, становилось темнее. Наконец, пришлось включить фонарики. Сидоров не очень-то любил всякие там, пещеры, или штольни. После приключений в подвале Гарика он бы, вообще, никуда не лазил. Идя по подземелью, сержант старался не замечать свою тень — на всякий случай.

— Эй! Здесь кто-нибудь есть?! — кричал Пётр Иванович, светя фонариком в темноту.

Эхо отражало его голос, повторяя его многократно, разнося дальше по штольне.

— Есть-есть-есть! — казалось даже, что кто-то отвечает.

Но милиционеры никого не находили. Они шли прямо, не заворачивая в боковые ходы, чтобы не заблудиться. Штольня тянулась далеко вперёд. Где-то там, в темноте, она вдаётся в забой. Пётр Иванович крикнул ещё раз. Никто не ответил, зато с потолка посыпалась земля. Серёгин замер.

— Поворачиваем назад, — прошептал он. — Сейчас обвал начнётся…

Милиционеры развернулись, и стали быстро уходить назад, но Муравьёв вдруг остановился и сел на корточки около какого-то предмета.

— Сева, — поторопил его Пётр Иванович. — Выбираемся.

— Я нашёл что-то, — старший лейтенант поднял предмет пакетиком. — Мобилка.

— Пошли, Сева, потом посмотришь, — сказал Пётр Иванович.

Только милиционеры выбежали на улицу, как где-то в глубине штольни раздался грохот — это потолок обрушился, завалив её навсегда. Из пещеры полетела пыль.

— Фу-ух, еле успели, — отдувался Усачёв.

— Да уж, — согласился Сидоров, глядя на облако пыли и тоже отдуваясь.

Муравьёв вертел в руках мобильный телефон, найденный в штольне.

— А ну-ка, — Пётр Иванович взял находку из рук старшего лейтенанта. — Да это же — телефон Григория Григорьевича!

Ура! Майор Синицын здесь был! Наверное, здесь был и Карпец. И, вот, Муравьёва сюда затащили…

Телефон был давно разряжен. Пётр Иванович и его тоже положил в пакетик для вещдоков.

— Нужно будет снять отпечатки пальцев. А теперь — к Батону!

 

Глава 60. Поимка Батона

Батон, действительно, хотел исправиться. Женился, пошёл работать. Он, и правда, больше ничего не воровал, не похищал машин, не дружил с другими ворами. Но его постигла неудача. Однажды Юрий «Батон» решил развлечься, зашёл в казино и проиграл там в три раза больше денег, чем имели он и его жена вместе взятые. Победитель — молодой человек, хорошо одетый и, судя по виду, любящий только себя, сказал, что простит долг, если Батон его отработает. Батону некуда было деться. Столько денег он никогда не заработает слесарем-сборщиком, а снова идти воровать — не хотелось. Батон согласился. Молодой человек, который назвался Колей, сказал, что Батон должен будет делать то, что он ему скажет по телефону, а «конспирацию он обеспечит».

И вот, этот Коля и приказал Батону сначала переехать и назваться Васей, а потом — притвориться сумасшедшим и попасть в психиатрическую больницу. Это Коля позаботился, чтобы «буйного» Батона посадили напротив Карпеца в палату без звукоизоляции. Батон втайне от всех держал у себя мобильный телефон, с помощью которого связывался с Колей. Сейчас Коля сказал ему сбежать. Батон выполнил приказ. Ночью он не лёг спать, а дождался, когда санитары, которые делают ночной обход, пройдут мимо его палаты. Когда послышались их шаги, Батон завыл:

— Заклинаю именем Хогвартса, откройся, дверь!

Санитары, конечно же, решили успокоить разбушевавшегося пациента, чтобы не перебудил остальных. Их было двое, но Батон был бандит, и умел напасть сзади и оглушить противника. Когда они зашли в тёмную палату и стали нашаривать выключатель, Батон из темноты стукнул стулом одного и второго. Закрыв дверь, он переоделся в форму санитара. На того, который был поменьше, Батон натянул свою пижаму и положил его в свою кровать, укрыв одеялом. Второго — затолкал под кровать так, чтобы его не было видно. Проделав всё это, Батон вышел из палаты и запер её на ключ. А потом прокрался к выходу и был таков. Когда врач делал утренний обход, он заглянул в палату Батона, увидел на кровати оглушённого санитара, и подумал, что пациент спит. Так вот Батон и убежал. Доложив о побеге Коле, он получил приказ «Прибыть на базу». «Базой» считалось то казино, где Батон впервые встретился с Колей. Но, прежде чем «прибыть на базу», Батон решил заскочить в ту квартиру, где он жил под именем Васи — переодеться и забрать заначку в виде двухсот гривен, которые он спрятал под матрас. Такой уж был Батон — жадный. Добравшись до своего «конспиративного жилища», Батон перешёл двор и вошёл в подъезд. Он не обратил внимания на припаркованную во дворе машину — мало ли кто там паркуется! И вот, Батон поднимается по ступенькам на свой этаж, и вдруг — видит возле своей квартиры четверых человек. Одного из них Батон сразу узнал: это был Серёгин. Бандит попятился назад, но милиционеры заметили его.

— Стой, Батон! — закричал Пётр Иванович, догоняя припустившего вниз по лестнице преступника.

Батон выскочил из подъезда и помчался со всех ног, куда глаза глядят. Он думал, что по дороге сможет украсть какую-нибудь машину и на ней оторваться от преследования. Оглядываясь, Батон видел, что четыре милиционера догоняют его. Преступник перескочил через низкий забор и помчался прямо по чьим-то клумбам под окнами очередного дома., топча цветы. Потом он выбежал на пятачок, где бабушки торгуют семечками, и побежал в сторону шахты мимо закрытых ларьков. Снова оглянувшись, Батон увидел, что хвост отстал, и остановился передохнуть. И тут, откуда ни возьмись, перед ним выпрыгивают трое преследователей, а сзади подходит Серёгин.

— Ну, всё, Батоша, ты попался, — сказал Пётр Иванович. — Руки вверх.

Батон увидел, что Сидоров целится в него из табельного пистолета.

— Упс… — простонал он, съёживаясь под дулом. — Не надо… Я больше не буду, — заныл бандит, как маленький мальчик. Батон боялся пистолетов. Однажды в перестрелке его задели за мягкое место, и он почти месяц не мог сесть. Поэтому, опасаясь новой перестрелки, Батон послушно протянул Петру Ивановичу свои руки, чтобы тот надел на них наручники.

 

Глава 61. Появление Додика

— Я… Я в карты проиграл… — мямлил Батон. — Я не хотел…

— Стыдно тебе должно быть, — покачал головой Пётр Иванович. — Такая жена у тебя хорошая, я ты такой вот прохвост.

— Ну, я же говорю, что в карты проиграл, — настаивал Батон. — Какому-то Коле, или Толе… Знаете, сколько продул?

— Нет, — сухо ответил Серёгин.

— Пятнадцать тысяч долларов! — взвыл Батон и схватился руками за взъерошенную голову.

— Ого! — изумился Серёгин. — Как это ты так ухитрился?

— Да, вот, — заныл Батон. Все играл, и играл… И проиграл. Этот Коля сказал мне, чтобы я отработал. И я работал.

— Это Коля сказал тебе прикинуться психом? — поинтересовался Пётр Иванович.

— Он, — затряс головой Батон. — Коля этот мерзкий. Я должен был ему из психушки звонить и говорить, что там тот ваш Карпец делает. А потом я украл у санитара ключи и ночью впустил Колю к Карпецу. Он его забрал куда-то, а я потом закрыл палату и вернул ключи санитару. Незаметно подложил.

— И куда Коля повёл Карпеца? — спросил Пётр Иванович.

— Понятия не имею, — пожал плечами Батон. — Он мне не говорил, куда кого ведёт. И, вообще, он мне велел помалкивать.

— Он всем велит, — фыркнул Сидоров. — Этот Коля? — сержант протянул Батону фоторобот.

— Да, он, окаянный! — зарыдал Батон. — Да чтоб он провалился куда-нибудь!

— И что, Карпец не сопротивлялся, когда этот твой Коля его повёл? — осведомился Пётр Иванович.

— Нет, — протянул Батон. — Карпец какой-то забацанный был. Я даже не знаю. Я сам обалдел, честно говоря. Он шёл, как овца.

— Гипноз, — проворчал Пётр Иванович. — Коля тот ещё фрукт. Ладно, Саня, отведи этого картёжника в изолятор. Глаза бы мои его не видели!

Батон состроил «бровки домиком» и заискивающе так заглянул Петру Ивановичу в глазки:

— А вы меня не отпустите? — виновато так улыбается!

— Нет уж, — отрезал Серёгин. — Придётся тебе отсидеть.

Сидоров схватил Батона под локотки и вывел в коридор.

— Ой! — ойкнул Батон. — Больно!

— Не развалишься! — буркнул Сидоров.

Сержант втолкнул Батона в камеру и запер за ним дверь. Бандит выл что-то про «чёрную несправедливость» и «звериное обращение». «Кто бы говорил про „чёрную несправедливость“!» — подумал Сидоров и повернулся, чтобы идти назад, к Петру Ивановичу. Но тут увидел, как по коридору идёт незнакомый полный и усатый милиционер. Новенький, что ли? Сержант собирался, было, пройти мимо, но присмотрелся к его щекастому лицу. «Это не милиционер. Это — Додик! И усы у него — фальшивые!» — внезапная догадка, как молния, стукнула Сидорова. Вот, Додик подходит к камере Ужа и, не спеша, достаёт пистолет… Сидоров напрыгнул на киллера, как лев. Ногой выбил пистолет.

— Пётр Иванович, — закричал сержант, пытаясь заломить Додику руки. — Тут Додик в изоляторе!

Додик был очень силён. Он отшвырнул от себя Сидорова и помчался прочь. Сидоров вскочил на ноги и ринулся за ним. Тут из-за поворота показался Пётр Иванович и подставил Додику подножку. На полном скаку бандит врезался в пол. Он попытался встать, но Пётр Иванович навалился на него и достал наручники. Додик вырывался, старался сбросить с себя Серёгина. Ему уже почти удалось это сделать, бандит высвободил одну руку, но тут подоспел Сидоров. Сержант заломил эту руку за спину Додика, и на запястьях преступника закрылись наручники.

— Му-у-у! — ныл Додик, слабо ворочаясь лицом вниз. Его накладные усы отклеились и валялись рядом.

Пётр Иванович схватил бандита за скованные руки, Сидоров — за шиворот. Подняв Додика таким образом, милиционеры повели его в кабинет Петра Ивановича — допрашивать.

Додик был какой-то весь перепуганный. У него даже подбородок дрожал, будто бы он сейчас расплачется. Он прятал своё побледневшее лицо в воротник милицейской формы.

— Что такое, Додик? — осведомился Пётр Иванович. — Раскаялся, что ли?

Додик продолжал смотреть в пол и ныть своё «Му-у-у…». Как корова, которую ведут на скотобойню.

— Молчишь? А недавно ты хотел помочь следствию, — напомнил Пётр Иванович.

— Я — труп… — хныкнул Додик. — Мне больше некуда деваться. После того, как вы меня замели тогда, на хате, это был мой последний шанс выслужиться перед шефом. Я должен был Ужа завалить, а… вы меня опять… Теперь меня самого завалят. Му-у-у…

— Прекрати мычать, — поморщился Пётр Иванович. — Ты такой здоровенный, а трусливый, как парнокопытное какое-то… Лучше скажи, где Карпец и Синицын. Мы знаем, что их где-то в катакомбах держат. А ты знаешь, где именно, потому что ты сам их туда вёл.

Додик икнул. Или это он чихнул так? В общем, издал какой-то звук — и побледнел ещё больше.

— Му-у-у…

— В «слоник» хочешь? — припугнул Сидоров. — Сейчас устроим! — и сделал вид, что разыскивает в тумбочке противогаз для «слоника».

Угроза подействовала. Додик бросил мычание и сказал:

— Не надо «слоника» у меня — клаустрофо́бия.

— Не «фо́бия», а «фоби́я», — поправил Сидоров.

— Не надо «слоника», — повторил Додик. — Я, честное слово, не знаю, где они. Да, я их отводил, но только туда, до пещеры. А потом приходили какие-то люди. Тогда я уходил, потому что они меня прогоняли. Я и сам дальше, в саму пещеру, не ходил.

— И что это за люди такие? — спросил Пётр Иванович.

— Не знаю, — выдохнул Додик. — Может быть, Сумчатый знает. А я, знаете, сам в ауте…

 

Глава 62. Спелеологи-профессионалы

Пётр Иванович договорился с начальником райотдела, чтобы тот выделил двоих часовых — чтобы охраняли изолятор и днём, проверяя документы у всех, кто пытается туда зайти. Серёгин не хотел потерять таких ценных свидетелей, как Уж и Додик. Да и Батона жалко, вернее, его жену: она не виновата, что её муженёк — картёжник и бывший вор…

Пётр Иванович пригласил группу настоящих спелеологов, чтобы снова спуститься в катакомбы под домом Гарика. Их было четверо. Руководитель группы, которого звали Афанасий, сказал Серёгину по телефону, чтобы он ехал туда, к дому, а они подъедут сами.

Пётр Иванович и Сидоров на служебной машине отправились к дому Гарика. Погода, наверное, испортилась до следующей весны. Воздух был холодный, как в декабре месяце, часто шёл дождь, и даже какой-то мокрый снег.

— Надо обязательно брать этого Сумчатого, — говорил по дороге Пётр Иванович. — Он, наверное, сейчас затаился. Его, небось, предупредили, что мы собирались накрыть его на Поляне Сказок.

— Да, уж, — согласился Сидоров. — Мы пять часов там проторчали… И как мы теперь его достанем?

— Выбьем у Додика его адрес. Он брешет, про то, что не знает его.

Пётр Иванович свернул с улицы Университетской во двор и остановил «Самару». Спелеологи уже приехали. Во дворе стоял их микроавтобус. Серёгин понял, что это — они, потому что на микроавтобусе было наклеено изображение человека в каске с фонариком и девиз: «Нам покорятся пещеры!». Спелеологи оказались разного возраста. Афанасий был самый старший: ему было лет тридцать. Остальным — от восемнадцати до двадцати пяти. Среди них была одна девушка, по имени Юля.

— Надо сначала просветить его, — сказал Афанасий, принеся из микроавтобуса эхолот. — И составить примерную карту ходов.

Афанасий установил прибор на крышке люка, потому что она была ровная, и включил его. На экране замигали какие-то чёрно-белые пятна и полоски. Афанасий водил высокочастотным излучателем из стороны в сторону.

— Так, — наконец сказал он. — Я вычислил путь к пещере. Но она глубиной всего метров двести. Вот тут — всё, глухо.

— Тут дверь, — сказал Пётр Иванович. — Мы с Сидоровым прошли тогда, точно, метров двести. А потом наткнулись на дверь.

— Надо спускаться, — заключил Афанасий.

— Подождите, — сказал Пётр Иванович. — Там могут быть бандиты. Надо сначала вызвать спецгруппу.

Люди проходили мимо и оглядывались: что это там за сборище такое? В масках даже приехали: убили кого-то в подвале, что ли?

Спускались по одному: по очереди протискивались в найденный милиционерами лаз. Шли тоже гуськом. Получилась довольно длинная цепочка. Но теперь они не наугад лезли, а по карте, составленной Афанасием. С помощью этой карты они быстро достигли ступенек и входа в пещеру. На головах спелеологов были каски с фонариками, как у человека на наклейке на их машине. Они ярко освещали путь. Сидоров вывел собственное правило нахождения в пещере: не смотреть на тень и в боковые ходы — и строго его придерживался. По ступенькам спускались осторожно, потому что они были покрыты скользким мхом. Сидоров таки заглянул случайно в один из боковых ходов. И, кажется, снова увидел там глаза. Но на этот раз они появились лишь на миг и быстро пропали. Вдруг впереди мелькнул какой-то человек и молниеносно шмыгнул в темноту.

— За ним! — скомандовал Пётр Иванович.

Бойцы спецназа вырвались вперёд и побежали за незнакомцем.

— Проверяйте боковые ходы! — кричал Пётр Иванович. — Он мог туда забиться! Осторожнее, у него может быть оружие.

Человек недолго скрывался. Его обнаружили довольно быстро и привели в наручниках. В свете фонарей Пётр Иванович разглядел его хорошенько и увидел, что это — не Сумчатый: у пойманного только начало расти брюшко, и не Интермеццо.

— Отпустите меня, — сказал человек.

— Вы задержаны, — ответил ему Пётр Иванович.

Когда добрались до металлической стены с дверью (сантехника, кстати, уже не было), послышались удивлённые присвисты и бормотание.

— Вот это — да! — выдохнул Афанасий, разглядывая сверкающий голубоватый металл. — Никогда не видел ничего подобного…

Афанасий попытался «прощупать» таинственную стену своим эхолотом. Но она не пропускала ультразвук.

— Что вы об этом знаете? — спросил Пётр Иванович у задержанного.

Тот пробурчал что-то.

— Чего? — переспросил Серёгин.

— Впервые вижу! — выплюнул человек.

— Да, ну? — не поверил Пётр Иванович. — Неужели?

— Выкладывайте, лучше, — надвинулся на пойманного Сидоров.

— Отойдите от меня! — возмутился тот. — Я сказал, не знаю, значит — не знаю!

Спелеологи внимательно изучали металлическую стену. Ощупывали её, фотографировали. Они ещё попробовали открыть дверь, но не смогли. Не помогла ни кирка, ни лом: створки оказались так плотно пригнаны, что под них нельзя было просунуть ни один инструмент.

— Я даже не пойму, из чего она сделана, — произнёс Афанасий, постучав по двери — послышался глухой звук, словно она была в метр толщиной. — Я не знаю, что с ней делать… Придётся исследовать боковые ходы. Они могут привести к тому, что скрыто за этой штуковиной.

Внезапно что-то произошло. За загадочной стеной раздалась серия громких хлопков. Потолок пещеры пошёл трещинами. Посыпался песок.

— Обвал! — перепугался Афанасий, уронив эхолот. — Все наверх!

Вся эта небольшая толпа, которая находилась в пещере, поспешила назад, к ступенькам. Сзади с грохотом и треском обрушался свод. На бегу Юля споткнулась и упала. Её бы накрыло массой земли, если бы не Сидоров. Сержант подхватил девушку на руки и вместе с ней по лестнице выскочил из пещеры в подвал.

— Спасибо, — сказала Юля. — Если бы не вы, я бы погибла.

Сидоров покраснел и еле выдавил слово «Пожалуйста».

Когда вылезли из подвала на улицу, все были в полной растерянности. Кажется, кто-то специально вызвал этот обвал. Уже второй обвал. Задержанный, весь в пыли, топтался рядом с Сидоровым, который его держал. Группа захвата уехала. Тротуар, который находился над пещерой, просел большой пологой ямой. Теперь тут обязательно будет лужа — непросыхайка, глубиной в полметра.

— Это — уникально, — говорил Афанасий. — Сколько пещер я исследовал, а такого ещё, честно, не видал. И то, что её засыпало — огромная потеря для Донецкого спелеологического общества.

 

Глава 63. Сумчатый

Сумчатый затаился. Он безвылазно сидел в своём коттедже. Не выходил даже во двор. Льву Львовичу казалось, что теперь все люди на свете знают его в лицо. И если он высунет нос за бронированную дверь коттеджа — его сейчас же схватят. Сумчатый позвонил своей секретарше Лерочке и сказал, чтобы она говорила, что он болен всем, кто вздумает навестить его на работе. Лев Львович усилил охрану своего коттеджа. Купил ещё четырёх ротвейлеров — чтобы никто, ни один посторонний, не смог пролезть. Сделку с бензином Лев Львович отменил, потому что он даже не знал, на какой день её переносить. Поставщик, конечно, долго ругался, кричал, что «бензин — без сертификата», «ждать не может» и что «его нужно немедленно сбыть». Но для Сумчатого свобода была дороже. Хотя, какая свобода, когда видишь её только по телевизору? У Сумчатого были говорящие попугаи. Так вот, с ними Лев Львович и разговаривал в последние дни.

Лев Львович подошёл к телефону и принялся набирать номер. Набрав, Сумчатый стал ждать ответа. Но в трубке слышались только монотонные гудки. Тот, кому звонил Лев Львович, не подходил к телефону.

— Чёрт! — ругнулся Сумчатый, сбросил этот номер и стал набирать другой.

— Да! — раздражённо выкрикнули на том конце.

— Чеснок, — залепетал Сумчатый. — Привет, это я.

— Я узнал, — проворчал Чеснок. — Только ты умеешь так мямлить.

— Чеснок, ты не знаешь, где Утюг? — спросил Сумчатый, садясь в кресло. — Он не подходит к телефону.

— Я это уже заметил, — фыркнул Чеснок. — Я уже звонил ему вчера вечером и сегодня утром. Хотел обсудить план, как нам тебя спасти…

— Без меня — обсудить?! — перебил Сумчатый. — Я тебе покажу, как обсуждать что-либо без меня! Помнишь, Кашалот обещал тебе взорвать твои заправки?

— Да…

— Так вот, слушай сюда! — воскликнул Сумчатый (Чеснок старался держать трубку подальше от уха). — Я́ это сделаю, если ты ещё что-нибудь будешь «обсуждать» без меня!! Понял, Чеснок?!

— Остынь, — примирительно сказал Чеснок. — Мы же — друзья…

— Какой ты мне друг? — пискнул Сумчатый. — Продал меня ментам… Какой ты всё-таки, Чеснок, трусливый и жадный!

— Может, Утюга схватили? — выпалил Чеснок, не потому что так думал, а чтобы отвлечь Сумчатого от своей персоны.

Сумчатый вздрогнул.

— Ты что? — сдавленно просипел он. — Схватили?

— Подожди…

— Ну, вот, что вы наделали! — завопил Сумчатый. — Нас уже хватают! А я — следующий! И… Додик про Ужа не отчитался…

— Про Утюга — это я так, сказал, — серьёзно начал Чеснок. — А вот Додик, да. Скорее всего, его замели. Он всегда отчитывался. Слушай, я сейчас подъеду…

— А я тебя не пущу! — пискнул Сумчатый. — А вдруг ты ментов наведёшь?!

— Постой…

— Не пущу! — повторил Сумчатый и швырнул трубку.

Из другой комнаты прилетел большой пёстрый попугай, который как-то выбрался из клетки, и уселся на стол Сумчатого, сбросив бумаги.

— Дуррак! Дуррак! — скрипуче крикнул попугай. — Ты — дуррак!

— Кыш! — Сумчатый схватил статуэтку — мини-Венеру — и замахнулся на птицу, вскочив с кресла.

— Дуррак! — бросил попугай, как-то даже сочувственно. И ретировался, прежде чем мини- Венера обрушилась на то место, где он сидел.

— Чёртова курица! — заплакал Сумчатый. Конечно, ведь он разбил статуэтку и пробил вмятину в кедровой, отполированной до блеска, крышке стола.

Лев Львович смахнул с помятой столешницы осколки статуэтки, поднял скинутые птицей бумаги и уселся за стол, подумав, что ещё не всё так плохо, и ему удастся отсидеться.

— Дуррак! — возразил попугай. Теперь он сидел на люстре.

 

Глава 64. Подземный житель

Пойманный в пещере человек провёл ночь в изоляторе, в отдельной камере. Он стучал в дверь, кричал, чтобы его немедленно выпустили. И ещё и извинились перед ним. Однако при этом «подземный житель» категорически отказывался назвать даже своё имя. Поэтому пришлось продержать его до утра, а утром выяснять, кто он такой.

Когда Сидоров привёл задержанного из изолятора, он дёргался, вырываясь от него, и говорил, что «никто не имеет права хватать просто так».

Выглядел этот человек лет на тридцать. На макушке уже проглядывала лысина, спереди висело небольшое брюшко. Одет он был в серый костюм и френч, тоже серый.

— Мне не нравится этот стул! — заявил он, когда Сидоров попытался его усадить.

— Почему? — удивился Пётр Иванович. — Стул, как стул.

— Он в заусенцах! Я себе затяжек на брюках понаделаю!

Сидоров принёс ему другой стул.

— Устраивает?

— Можно было и получше найти! — фыркнул задержанный, усаживаясь.

— Как вас зовут? — спросил у него Пётр Иванович.

— Я не обязан вам говорить, ни как меня зовут, ни как я попал в пещеру — ничего не обязан. У меня есть право хранить молчание, — «подземный житель» сложил руки на груди, как Наполеон, и отвернулся от Серёгина.

— Наглый какой, а? — вздохнул Пётр Иванович. — Саня, приведи-ка Ужа, а то придётся с этим «диггером» до вечера возиться.

— Какого ужа? — запротестовал в свою очередь «диггер». — Я боюсь змей!

Не обращая внимания на эти его выкрики, Сидоров пошёл в изолятор за Ужом.

Уж глянул на сидящего на стуле «обитателя пещеры» один раз.

— Утюг, — бросил Уж. — Он с Сумчатым в одной шайке ползает.

— Ужара! — заорал задержанный и замахал кулаками. — Ах, ты ж, аспид!

Он вскочил со стула и подбежал к Ужу, замахиваясь. Тот отпрянул в сторону. Сидоров схватил Утюга за руки и заковал в наручники. Усадив его на стул, сержант увёл Ужа назад, в камеру.

— Раз вы — Утюг, значит должны знать, куда Сумчатый отправляет похищенных и что скрывалось за дверью в пещере, — заключил Пётр Иванович. — Не хотите поделиться?

— Я — никакой не Утюг! — возразил Утюг. — Этот Уж клевещет! И, вообще, нашли, у кого спрашивать! У Ужа! Вы бы ещё моржа сюда притащили, и у него спросили бы!

— Какого моржа? — рассердился Пётр Иванович. — Вы — Утюг? Лучше говорите правду.

— Уберите эти наручники — мне неудобно!

— Развяжи его, — сказал Пётр Иванович вернувшемуся из изолятора Сидорову.

Сержант освободил руки Утюга. Тот начал тереть запястья так, словно провёл в наручниках не десять минут, а десять дней.

— Так, вы — Утюг, или нет? — повторил вопрос Пётр Иванович, ища скрепку среди груды листов.

— Никакой я не Утюг! — воскликнул «подземный житель». — И не знаю, зачем Тень ментов из ментуры таскает!.. Ой…

Утюг съёжился, зажав себе рот двумя руками: проболтался! От природы Утюг был холериком: вспыльчивым, «горячим». За это и назвали его «Утюг». В сердцах он мог ляпнуть, что угодно. Вот и сейчас — ляпнул.

Бандит виновато заморгал глазками, всё ещё держа руки у рта, выдавил:

— Я-а… совсем не это имел в виду.

— Ага, — съехидничал Сидоров. — Слово — не воробей. Продолжайте, пожалуйста, — вежливо добавил сержант.

— Я… ничего не знаю, — пискнул Утюг.

— Неправда, — заключил Пётр Иванович. — Это же по вашему приказу Щелкунчик рассказал Сидорову про Сумчатого, что он покупает «левый» бензин. Вы знаете Щелкунчика?

— Нет, не знаю я никакого Щелкунчика! — подпрыгнул Утюг. — И, вообще, его уже грохнули!.. Ой… — и опять осёкся.

— Ну, ведь знаете, же, — протянул Сидоров, поливая из бутылки цветущий кактус на окне. — Почему бы вам не рассказать всё нормально?

— Что ты делаешь, Саня? — Пётр Иванович встал и отобрал у сержанта бутылку. — Кактусы в октябре не поливают.

— А я всегда его поливал, — буркнул сержант, садясь на стул — на тот, который отверг Утюг.

 

Глава 65. Сумчатый — «Король ночного Донецка»

Утюг смотрел на Петра Ивановича и Сидорова виноватыми, извиняющимися глазами. Он уже проговорился два раза. Дальше молчать просто не имеет смысла. Поэтому Утюг набрал в лёгкие воздуха и начал:

— Да, я — Утюг, — сказал он. — Я знаю Сумчатого. Это — он спускает всех в подземелье. И меня спустил. Он сказал, что приберёт к рукам весь мой бизнес. А я пытался сопротивляться.

— А какой у вас бизнес? — поинтересовался Пётр Иванович, поставив бутылку под стол.

— У меня — сеть автозаправочных станций. И, кстати, я покупал бензин у Михаила Лукашевича. Пока Сумчатый его не замочил. Это он связался с американцами, и он устроил всю эту заварушку с подземельем.

— А что вы знаете про дверь в пещере? — Пётр Иванович подшил в папку «Дело № 37» несколько листов.

— Это — его, Сумчатого, — не задумываясь, ответил Утюг. — Сумчатый с Тенью договорился, и они вместе в подземелье неугодных морят.

— А как же Кашалот? Додик говорил, что это — Кашалот спускает кого-то в подземелье, — сказал Пётр Иванович, отложив папку.

— Кашалот тоже спускал, — согласился Утюг. — Пока Сумчатый не сказал ему, что спустит туда его самого.

— Так, значит, это Сумчатый во всём виноват? — уточнил Пётр Иванович.

— Он, Сумчатый, — закивал Утюг. — Он, вообще, такой кровавый, безжалостный. Вы знаете, что Сумчатый секретаршу свою к батарее привязал, а потом каждый день приходил и говорил ей, что она — мымра. И знаете, за что?

Пётр Иванович покачал головой.

— За то, что она в его кабинет заглянула, когда он документы сжигал, — ответил Утюг. — А потом освободил её и заставил работать за бесплатно. А если откажется — пригрозил, что тоже спустит в подземелье, как меня. Да если бы не вы, я бы погиб! Спасибо! Я могу вам сказать, где он скрывается, этот изверг. Да, я хотел вам его сдать, чтобы вы… избавили нас от него, — Утюг изобразил на лице выражение мученика. — Этот Сумчатый нас совсем достал. Он обещал нам с Чесноком, что взорвёт наши заправки. У меня уже одну взорвал.

— А что вам известно про банды под названием «Короли» и «Динозавры»? — поинтересовался Пётр Иванович.

— «Короли» полностью называются «Короли ночного Донецка». Это — как в песне — «Короли ночной Вероны». А у нас — Донецк, поэтому — Донецка, — объяснил Утюг. — А «Динозаврами» Кашалот командует. Кто-то сказал, что кашалот в природе — это такой динозавр, поэтому их и назвали — «Динозавры».

— Кашалот — это не динозавр, а морское млекопитающее, — поправил Серёгин. — Дальше?

— Ботанику не изучал, — буркнул Утюг и продолжил:

— Раньше они вместе были, а теперь воюют. Сумчатый — по-настоящему шеф «Королей», — прошептал Утюг. — Я это понял. А Тень — это у него так, для прикрытия. Его, наверное, и не существует даже. Сумчатый придумал его для отмазки. Сумчатого надо вам хватать. Его новый коттедж, — Утюг втянул голову в плечи и прохныкал:

— Только вы не говорите Сумчатому, что это я выдал его убежище, ладно? А то он и из тюрьмы может ко мне киллера подослать.

— Хорошо, не скажем, — пообещал Пётр Иванович.

— Так вот, его новый коттедж — за городом, в посёлке Пески.

— Ого! — присвистнул Сидоров.

— Это он специально так далеко завалил, чтобы не откопали, — сказал Утюг. — Номер дома — сорок четыре. А улица там одна — Советская, он на ней живёт.

Сегодня был четверг. Именно сегодня Кашалот едет в ту забегаловку под названием «Дом Кофе» — беседовать с пока ещё неизвестным милиционерам Тенью. А может — с Сумчатым?

— Пока не будем арестовывать Сумчатого — посмотрим, придёт ли он сегодня в этот «Дом Кофе», — сказал Пётр Иванович. — Раз «Тени» не существует — значит, за него должен прийти Сумчатый. Отведи Утюга в изолятор — только к Ужу не сажай.

 

Глава 66. Банда разбойников «Гроза»

Сегодня, в четверг, Коля должен был похитить Ярослава Семёнова, младшего брата Георгия Семёнова. Ярослав Семёнов собирался ехать за город, на дачу, где ждала его семья. А Коля рассчитывал, как только Семёнов выедет за черту города на автобан — столкнуть его машину в кювет и похитить его самого. Коля наблюдал за Ярославом Семёновым почти неделю. Он даже прокрался к нему во двор с пневматическим пистолетом. И выстрелил в стену его коттеджа специальной липкой пулей, которая несла на себе миниатюрный микрофон. Пуля прилепилась к стене под одним из окон. С её помощью Коля получил возможность прослушивать разговоры Ярослава Семёнова. Из этих разговоров он и узнал о том, что Ярослав Семёнов планирует поездку за город. Коля хорошо подготовился: отремонтировал пострадавший при побеге от милиции джип. Привинтил к нему новый «кенгурятник» — ещё больше прежнего, потому что у Ярослава Семёнова тоже был тяжёлый внедорожник, столкнуть такой с дороги — не так-то просто. В общем, Коля уже был готов выезжать, когда ему позвонила Аня.

— Привет, любимый, — пропела она в трубку. — Пошли сегодня гулять. Я покажу тебе своё любимое место, где мы с мамой в детстве гуляли.

Ярослав Семёнов сразу же выветрился из Колиной головы. Он забыл про свою работу и сказал:

— Конечно, милая. Я за тобой прямо сейчас заеду.

У Ани был младший брат Вадик, который учился в седьмом классе. Вадик был ужасный хулиган. Он всегда выкидывал какие-нибудь коники. Однажды залил клеем замочную скважину в учительской (когда клей счистили — нашли там ещё и пару спичек). А однажды прокрался в школьный подвал и выкрутил пробки, из-за чего во всей школе погас свет. В общем, вся школа рыдала от семиклассника Вадима Лютченко. Бабушка, конечно, наказывала внука, но плохо: жалела. Поставит в угол, а через пять минут уже пряниками кормит!

И вот, однажды Вадик решил из своих друзей — мальчишек сделать пиратов. И начал придумывать разные пакости, которые по его мнению, могли быть достойны настоящего пирата. Вадик после школы собрал своих друзей в беседке во дворе. Там они обсуждали очередную «пиратскую» шалость.

— Слушайте, а давайте во всём доме глазки маркерами замажем! — предложил Вадик. — Это будет по-пиратски.

— И ещё напишем: «Это сделал Фантомас»! — подхватил Вовка.

— Нет, лучше «Банда разбойников „Гроза“» — перебил Пашка. — Так круче будет!

— Слушайте, а может, лучше не будем замазывать глазки? — сказал всегда осторожный Стёпа. — Ведь, всё равно, на нас подумают, как бы мы не подписались…

— Слушай, Стёпа — Лёпа, — сказал ему Вадик. — Если ты боишься — можешь не замазывать. Только смотри, не настучи, а то — глаз подобью!

После таких «обещаний» Стёпа всегда начинал рюмсать, и всхлипывать, но сейчас сдержался и сказал:

— Я с вами не дружу, — и убежал домой.

— Без него — лучше, — сказал Вадик. — Итак, подписываемся: «Банда разбойников „Гроза“»…

— «Фантомас» — круче! — настаивал Вовка.

— «Фантомас» — это — по-детски, — отрезал Вадик. — А мы — пираты.

И вот, «пираты» постановили, что каждый из них принесёт из дому по восемнадцатилистовой тетради и ножницы. Писать «зловещие» записки они будут печатными буквами — чтобы не узнали их почерк.

— Действуем так, — говорил Вадик — «капитан». — Записки кидаем в почтовые ящики. Замазал — кинул. Поняли?

Мальчишки закивали и разбежались по домам — за тетрадями и ножницами.

— Маркеры не забудьте! — крикнул им вдогонку Вадик.

Через десять минут все снова собрались во дворе.

— Писать уходим в соседний двор, — распорядился Вадик.

— Зачем? У нас же тут — беседка со столиком…

— Для безопасности, дурак! А вдруг какая-нибудь бабка нас засечёт и выдаст?!

В соседнем дворе было пусто. Только какая-то девочка играла сама с собой в классики.

— Свидетель, — огорчился Вовка, показав на девочку пальцем.

— Ахь! — махнул рукой Вадик. — Эта малявка, наверное, и читать не умеет! И не поймёт ничего!

Мальчишки уселись в беседке на лавочки вокруг круглого самодельного столика. Ножкой ему служил высокий и толстый пень. С каждой тетрадки была снята обложка, и листы разрезаны напополам. На каждой половинке мальчишки написали: «Банда разбойников „Гроза“». Писать старались одинаковым почерком печатными буквами. Когда с этой работой было покончено, «капитан» Вадик сказал:

— В доме — три подъезда. Каждый возьмёт себе по подъезду. Начинаем с девятых этажей и спускаемся вниз. Поняли?

— Да, — хором ответили Пашка и Вовка.

А потом Пашка спросил:

— И в своих квартирах тоже, замазывать?

— А как же? Если мы в своих не замажем — нас сразу же вычислят!

— А если кто-то увидит? — спросил Вовка.

— Да сейчас все на работе! Всё, пошли.

Мальчишки разбежались по подъездам. Вадик «работал» в первом подъезде, Вовка — во втором, а Пашка — в третьем. Раньше все почтовые ящики находились в связке на первом этаже. Но жильцы сочли, что эта система неудобная (а вот, почтальону нравилась). Они сбросились и купили сто восемь одинаковых ящиков для каждой квартиры.

Вадик поднялся и решил закрасить глазок сразу в своей квартире. Бабушка была дома, и он боялся, что она может увидеть его. Бросив в свой ящик записку, он перешёл к следующей двери. И, так никем и незамеченный, добрался до первого этажа. Так же и Вовка. А вот, Пашке не повезло. На четвёртом этаже из одной квартиры вышел пенсионер и долго возился, запирая дверь, потому что никак не мог угодить ключом в замочную скважину. Пашке пришлось скрываться на площадке между этажами за мусоропроводом. Там было не очень чисто: вокруг мусоропровода лежала гречневая каша и ещё — квашеная капуста. И Пашка, убегая от пенсионера, вступил в эту кашу, поскользнулся и чуть не упал. Когда же пенсионер ушёл, Пашка закончил «дело».

Через полчаса с замазыванием глазков было покончено и члены «Банды разбойников „Гроза“», довольные своей пиратской выходкой, опять собрались в беседке.

— Меня чуть не застукал какой-то чувак, — рассказывал Пашка. — Я из-за него в гречку вступил.

Мальчишки засмеялись, глядя на перепачканный кашей Пашкин кроссовок.

— Где ты её нашёл? — давясь со смеху, спросил Вадик.

— Та, возле мусоропровода лежала…

Вовка и Вадик опять захохотали.

— А я стишок знаю, — сказал вдруг Пашка.

— Какой?

— А вот:

— Суперский стих! — оценил Вадик.

— Да, класс, не то, что этот Пушкин со своей «Унылой порой»!.. Полный отстой! — подхватил Вовка. — А где ты его выучил?

— Да, у нас, на футболе, пацаны рассказали.

— Вот, смеху-то будет, когда все домой вернутся! — сказал Вовка. — А главное — на нас никто не подумает! Ведь мы и у себя глазки закрасили!

— И ещё — наши зловещие записки! — страшным голосом сказал Вадик, подняв руки со скрюченными пальцами.

— Ага, все, наверное, милицию вызовут! Перепугаются. Они ни за что не догадаются, что это — мы!

— Если Стёпка — Лёпка не проболтается, — буркнул Вадик. — Он такой — чуть что — сразу к мамочке бежит!

 

Глава 67. Во имя любви

Когда Коля подъехал к Аниному дому, там уже начался переполох. Жильцы высыпали из квартир, толпились в подъездах. Дом гудел, как улей. Потому что они все галдели.

— Ой, батюшки!

— Да что же это!

— Ух, хулиганьё!

И ещё много разных выкриков. Коля зашёл в Анин подъезд. На полу лежала бумажка, на которой корявыми буквами значилось: «Банда разбойников „Гроза“». Коля пожал плечами и прошёл к лифту. Поднялся на Анин этаж. Когда Коля выходил из лифта, его чуть не сшибла какая-то пожилая дама, весом, наверное килограммов сто. Она возникла из ниоткуда с криком:

— Надо Подклюймуху вызывать! — и забежала в лифт.

Коля вовремя успел отскочить, иначе бы она смяла бы его под собой, как каток.

Когда Аня открыла ему дверь, Коля спросил у неё:

— Что это у вас тут такое?

— Ой, — вздохнула Аня в ответ. — Это мой братец во всём доме глазки замазал. И ещё записок в почтовые ящики набросал…

Аня и Коля шли по набережной Кальмиуса, держась за ручки. Но они шли не по новой, а по старой набережной, где толстые ивы тянулись к самой воде, где ещё сохранилась природа. Асфальт на дорожке выкрошился, прямо сквозь него пробивалась трава. Сегодня был хороший день: солнечный, хоть и прохладный. Солнце, краснея, опускалось к ряду высотных домов на другом берегу. По речке плавали утки. Они даже на зиму не улетают отсюда. Так и сидят в полынье. Аня часто приходила сюда с мамой в детстве. Они собирали каштаны и бросали их с берега в воду. Каштаны смешно подпрыгивали на бетонных плитах набережной и катились вниз, плюхаясь в реку. Аня играла в «гонки», запуская сразу по нескольку каштанов. Она смеялась, когда маленький каштанчик обгонял большой. Она тогда сказала маме:

— Интересно, что будет, если каждый человек бросит в Кальмиус по каштану?

А мама ответила:

— Будет река из каштанов, и она впадёт в каштановое море.

— Тогда его нужно будет «Каштаниусом» назвать! — весело крикнула маленькая Аня.

А зимой папа построил тут огромного снеговика, который был выше Ани, чуть ли не в три раза. Аня раскрашивала его красками, сидя у папы на шее. А потом они все вместе: мама, папа и Аня — забросали снеговика снежками и развалили…

Родители Ани погибли в автокатастрофе, когда ей было десять лет, а Вадику — всего один годик. Бабушка говорила, что они уехали в «Атландию», и вернутся нескоро, через много лет, но обязательно — с подарками. Девочка всё время пыталась найти эту «Атландию» в атласах, на картах. А когда не находила, бабушка успокаивала её:

— Это — новая карта. А «Атландия» — очень старая страна, и очень-очень маленькая, поэтому они просто забыли её напечатать.

— А где она? — спрашивала Аня у бабушки.

— А вот тут, на острове, рядом с Африкой…

Тогда Аня не понимала ещё, что такое «погибли».

А потом девочка узнала, что такой страны, «Атландии», вообще, не бывает… Бывает Лапландия, Ютландия, Шотландия, а «Атландии» — не бывает…

Аня рассказывала всё это Коле, а он, казалось, слушал очень внимательно, даже сочувствовал. Хотя этот бандит и думать позабыл о собственной матери, которая все силы отдавала на то, чтобы прокормить его, когда он был маленьким! Даже не звонит домой!

Потом они перешли через мост, поднялись на площадь Ленина, пошли на бульвар Пушкина, в парк Щербакова…

И вот, в таком настроении Коля провёл весь вечер, и пропустил Ярослава Семёнова.

Когда Ярослав Семёнов выехал за черту города на автобан, с заднего сиденья к нему протянулась рука и легонько дотронулась до его шеи. Ярослав Семёнов обмяк за рулём. Машина завихлялась и выскочила на встречную полосу перед грузовиком. Однако тот, кто оглушил Семёнова, быстро перелез с заднего сиденья на переднее, оттолкнув Ярослава. Он схватил руль, и в последний момент свернул в сторону, избежав аварии. А потом уехал в неизвестном направлении, увезя с собой и Ярослава.

 

Глава 68. «Дом Кофе»

«Дом Кофе» представлял собой небольшой ресторанчик в полуподвале жилого дома. В зале было темновато и разрешалось курить. Ещё здесь по четвергам устраивались конкурсы караоке. Все желающие могли спеть песню.

Пётр Иванович и Сидоров замаскировались: Пётр Иванович натянул на голову фальшивую лысину и наклеил небольшую бородку, а Сидоров прицепил усы Додика и подложил подушку под рубашку, чтобы изобразить пузо.

Милиционеры сидели за столиком и пили кофе. Они хорошо видели широченную спину и жирный затылок Кашалота. Кашалот беспокоился. Он ёрзал на стуле, вытирал платком пот с лица, допивал шестую чашку кофе и, одну за другой, поглощал шоколадные конфеты. Тот, кого Щелкунчик и грузин Вахо называли «Тенью» пока не пришёл. Время шло, и Кашалот всё больше нервничал. Он уже раз пять сходил в уборную — но это больше кофе, чем нервы. И постоянно что-то кушал: к конфетам прибавился мясной салат, жареная картошка и отбивная. Ровно в полночь дверь открылась, и вошёл человек. О нём можно было сказать только то, что он выше среднего роста, и одет во всё чёрное. Сняв чёрное полупальто, он остался в чёрном костюме с чёрной рубашкой. На его руке сверкнули золотые часы. Человек сел напротив Кашалота, лицом к Петру Ивановичу и Сидорову. Лицо у него было обычное, безо всяких особых примет. Глаза — серые, волосы — тёмные, или это так свет падает, что волосы кажутся тёмными? И — всё. Такой пройдёт мимо — и не заметишь, и не запомнишь.

«Тень, и есть — тень» — подумал Сидоров.

Единственное, что милиционеры поняли, это был совсем не Сумчатый.

Говорили тихо, вернее, Тень говорил тихо. Кашалот же что-то булькал и мямлил. А так же, отдувался, будто бы пробежал кросс на два километра.

— Вы подумали над моим предложением? — начал Тень, не здороваясь. — И что же вы решили? — и посмотрел на визави в упор, словно пытался прочитать его мысли.

Кашалот икнул, сглотнул. С отбивной на вилке в левой руке, он молчал и потряхивал рыхлой массой жировых отложений.

— Так, что же вы решили?

— Я-а… попытаюсь сам… — булькнул Кашалот.

— Плохо, — покачал головой Тень. — Я советую вам передумать. И учтите, я не просто советую, а настоятельно рекомендую.

Кашалот вздрогнул, и отбивная свалилась с его вилки. Упав на тарелку, разбрызгала соус.

— Я не согласен… Я с вами не согласен. Я раньше обходился, и сейчас обойдусь.

Кашалот, хоть неуверенно, но верно отказывался от чего-то, что предлагал оппонент. Пётр Иванович перебирал в памяти известных ему воров в законе. Но перед ним было совершенно новое лицо, каким-то образом вдруг выплывшее из неизвестности. А главное, он говорил по-русски безо всякого акцента, как русский. Значит, этот Тень не мог быть американцем. Додик ошибся, или наврал…

— Я обойдусь, — повторил Кашалот, снова подцепив на вилку свою отбивную.

Тень посмотрел на собеседника с лёгкой коммуникабельной улыбкой, какая бывает у иностранных дипломатов.

— Для вас лучше будет, если вы всё-таки согласитесь, — спокойно произнёс он. — Я уже сказал, что настоятельно рекомендую вам это сделать. Вопросы есть?

— Я… согласен! — ответил вдруг Кашалот, как робот, снова уронив отбивную.

— Вопросов нет, — Тень протянул ему какие-то бумаги. — Распишитесь.

Кашалот принялся разыскивать в карманах ручку. Тень галантно протянул ему свою, продолжая так же улыбаться.

Кашалот расписался там, где ему показали. Тень забрал все бумаги, поблагодарил Кашалота «за оказанную любезность» и встал. Подошёл к вешалке для одежды, снял своё полупальто, оделся и ушёл. А Кашалот продолжал сидеть и ковырять вилкой остывшую отбивную. Когда он подцепил её в третий раз и собрался откусить, уже в одиночестве, отбивная опять свалилась. На этот раз — на пол…

— Тихо встаём и выходим за ним, — прошептал Пётр Иванович на ухо Сидорову.

Милиционеры поднялись и пошли вслед за Тенью вверх по лестнице. Сначала они видели перед собой его высокую и подтянутую фигуру, но когда вышли на улицу, то… больше не увидели. «Король ночного Донецка» исчез.

— Хм, куда же он пошёл? — пожал плечами Пётр Иванович, видя перед собой ярко освещённую фонарями, широкую улицу Университетскую.

И ни двора, ни подворотни! Ни единого местечка, где можно спрятаться…

 

Глава 69. Бунт на подлодке

— Где ты вчера весь вечер ходил?! — напустился Генрих Артерран на Колю.

— Я с девушкой гулял, — ответил Коля. — Я имею право на личную жизнь.

— Что?? — Артерран со злостью схватил Колю за воротник рубашки и встряхнул так, что воротник оторвался.

— Слушай сюда, Казанова, — прорычал он Коле в лицо. — Или ты сам сейчас же избавляешься от свидетеля, или я избавляюсь от тебя! И девчонку твою пристрелю, чтобы всю жизнь тебя совесть жрала!

Артерран швырнул Колю на пол. Потом прошёлся по кабинету и сел за стол. Коля уныло разглядывал оторванный воротник. Вот, кто для этого фрица Аня — «свидетель»!

— Как я от неё избавлюсь? — простонал Коля.

— Это твоё дело, — выплюнул Артерран. — Помаши ей ручкой, скажи, что завяли помидоры и т. д. и т. п. Тебе виднее. Даю тебе срок три дня. Не избавишься — всё. Запихну тебя в каталажку. С Косым посажу — будешь знать, а девчонку — грохну. Вопросы есть?

— Ты… — начал Коля.

— Вопросов нет, — перебил с усмешкой Артерран. — Выполнять!

— Но…

— Кругом! Шагом марш! — отрезал Артерран.

Нет, это — не человек! Это — «робокоп» какой-то! Он не родился, его, наверное, сделали где-то там, на заводе «Зингер»!

Коля очень не хотел садиться, тем более, с Косым. Потому что этот Косой был его давним приятелем. Ещё с детства они жили в одном доме, учились в одной школе. Потом вместе начали воровать. Но Косой, в отличие от Коли был слабовольным глуповатым трусом. Он попался сразу — на второй краже. И отсидел, правда, всего полгода вместо пяти, потому что его выпустили по амнистии. Косой любил ныть о том, что жизнь — «беспросветное и гадкое болото», и что «тюрьма — наш дом родной». Он всегда говорил Коле, что его рано, или поздно поймают, и что он всё равно попадёт в тюрьму. А Коля тогда ему поклялся, что не поймают, и сказал:

— Да, клянусь! А если поймают и сяду — буду в тюрьме и твою норму отрабатывать!

Чего Коля больше всего в жизни не любил — так это работать. Ещё и на этого Косого. И слушать постоянно его «камерную» философию.

А Косой хорошо запомнил Колину клятву. Один раз Коля встретил его на улице (на следующий день Косой снова сел). Он сказал Коле:

— Не попался? Ну, смотри, твоё обещание — за тобой!

Поэтому Коля был готов на всё — только чтобы не садиться с Косым. Но, бросить Аню он не мог. Ведь он даже Ярослава Семёнова прозевал ради прогулки с ней. Коля влюбился. Но, что поделаешь: роботам не доступно такое понятие, как любовь!

Вот тогда-то Коля и подумал: а почему бы ему ни пристрелить Генриха Артеррана так же, как Лукашевича, или Жорика того непутёвого? Схема — та же: одна пуля — в лоб, вторая — в глаз. И погибнет «фашист», и освободиться от него Коля. «Генрих — капут!» — так окончательно и бесповоротно решил для себя Николай.

Коля научился выслеживать жертву: выследил уже немало: и бизнесменов этих, и милиционеров. Теперь он принялся выслеживать и Генриха Артеррана. Новых заданий тот пока не давал, поэтому у Коли было много свободного времени, которое он посвятил именно этой слежке. А Генрих Артерран, похоже, и не замечал ничего. То ли он был так занят, что ему некогда было замечать, то ли — как все люди — был беспечным и не думал о плохом. А Коля чуть ли не попятам за ним ходил!

И вот, однажды, Генрих Артерран за чем-то поехал в казино под названием «Волна». Это казино находится на берегу Кальмиуса. Как раз на том, где «ивы тянулись к самой воде, и где ещё сохранилась природа». То есть, там было достаточно глухо и тихо, для того, чтобы застрелить «врага» без свидетелей. И ещё было болото, в котором можно утопить тело. В само казино Коля не заходил. Он топтался возле парковки, скрываясь за деревьями и кустами от охранников. Луна скрылась в тучах. Поднялся ветер. На улице было холодно, даже морозно. Коля замёрз. Он дышал на закоченевшие руки, выпуская изо рта пар, но от этого становилось ещё холоднее, потому что этот пар на руках превращался в капельки воды. От холода Коля даже подпрыгивать начал!

Коля караулил уже, наверное, часа четыре. Глянув на часы, он увидел, что время близится к полуночи. И что он там так долго торчит? В карты играется, что ли?! Коля уже хотел плюнуть и уехать домой — греться, а то ещё простудится, чего доброго! Он уже выбирался из своих кустов к машине, когда увидел, как по ступенькам кто-то спустился. И пошёл не на парковку, а свернул как раз, на набережную. Тут Коля понял, что это — не кто-нибудь, и именно — Генрих Артерран, которого он выслеживает. Коля бесшумно двинулся за ним, нащупав за пазухой рукоять пистолета. По земле, засыпанной опавшими жёлтыми листьями, стелился белый туман, в воздухе висела сырость. Артерран быстро шёл и громко разговаривал по телефону. Но Коля не понял ни слова, потому что он говорил по-немецки, а Коля этот язык не знал. Он, вообще, не дружил с языками. И немецкий — это такой язык, что, по словам и интонациям не поймёшь, что он там кричит — ругательства, или комплименты…

А Генрих Артерран, болтая по своему телефону, заходил всё дальше в глушь. Идя вдоль Кальмиуса мимо отсырелых ивовых стволов, он поравнялся с болотом, и остановился. Коля замер, отошёл за дерево. Болото затянуто тонким ледком. По берегам торчат засохшие камыши. За болотом начинаются густые и тёмные заросли. Артерран прервал разговор резким выкриком и спрятал телефон в карман. А потом принялся молча смотреть на медленно текущую речную воду. Вот, сейчас, как раз, и нужно прикончить его, раз и навсегда, чтобы не спекулировал более Колиной свободой. Из-за своего дерева Коля хорошо видел его, как он стоит там, на берегу, один, беззащитный и слабый против Колиного пистолета. И теперь Коля распоряжается, жить ему, или нет. Если Коля захочет, он проживёт ещё несколько минут, а если не захочет — умрёт сейчас же. Коля был милосерден: дал ему прожить на пять минут больше…

Коля достал пистолет. Долго и тщательно прицеливался, чтобы не промахнуться, выстрелить наверняка. Генрих Артерран продолжал неподвижно стоять у Коли на мушке. В ночном небе бесшумно плыли рваные тучи.

«Всё, эндшпиль!» — произнёс про себя Коля и нажал на ку…

Внезапно кто-то схватил Колю сзади за руку, вывернув её так, что затрещали кости. Коля бестолково выстрелил в воздух, заверещав от боли. Неожиданный противник ударил его так, что Коля, описав в воздухе немыслимый кульбит, плюхнулся в то самое болото, в холодную грязную воду. Николай нырнул с головой, хлебнув хорошенечко этой мутной, воняющей тиной и лягушками, воды. Хорошо ещё, что в холод лягушки спят, а то бы точно проглотил одну! Бедняга пошёл ко дну, потому что одежда быстро набрала воду. Коля пытался вынырнуть, но ноги завязли в иле на дне болота. Насилу ему удалось освободить их и всплыть на поверхность, поднимая брызги. Леденистая вода, как иголки, впивалась в тело. И рука болела ужасно, будто бы была вывихнута, или даже сломана. Гребя здоровой рукой, шумно отплёвываясь и кашляя, временами барахтаясь и скрываясь под водой, Коля добрался до берега. Когда горемыка очутился на мелководье, он пополз на четвереньках, прямо по липкой, мягкой грязи. А потом поскользнулся и шмякнулся в эту грязь лицом вниз.

— Ну что, червяк, нахлебался, да? Выпустил пар? — услышал Коля голос того самого Генриха Артеррана, которого собирался застрелить.

— Ы-ы-ы… — ответил Коля, слабо ворочаясь в грязи.

Генрих Артерран поднял Колю за шиворот и поставил на шаткие ноги.

— Фу, мне даже противно марать об тебя руки! — брезгливо фыркнул он, скривившись, вытирая пальцы о Колину куртку. — Почему тебя до сих пор не приучили к чистоте?

— Ы-ы-ы… — ответил Коля.

Генрих Артерран дёрнул Колю за вывихнутую руку. Сустав хрустнул, встав на место. Коля опять закричал.

— Небось, не будешь больше махать пистолетом? — осведомился Артерран. — До свадьбы заживёт.

Коля повалился на колени, держась за больную руку.

— Никуда тебе не деться с подводной лодки. Вопросы есть?

— Ы-ы-ы…

— Вопросов нет. Ползи теперь домой сам, как хочешь! — и Артерран удалился, оставив Колю сидеть на земле, стонать и мёрзнуть в промокшей одежде.

Да, Коля, конечно, предполагал, что Генрих Артерран быстро бегает, но не до такой же степени! Коля даже пикнуть не успел, как уже всё проиграл и искупался в болоте. Да и с какой силой нужно было стукнуть?! Ведь Коля пролетел по воздуху, наверное, метров десять, прежде чем обрушиться в воду! А на руку пришлось наложить гипс и месяц, вообще, не заниматься никаким спортом. А так же, сидеть дома тише мышки и врать Ане, что попал под машину…

 

Глава 70. Опять этот Зайцев!

Ярослав Семёнов пропал. Его жена Ирина написала заявление в прокуратуру. И дело это взял ни кто иной, как следователь Сергей Зайцев. Сергей Зайцев скрупулёзно опрашивал всех родственников и знакомых Ярослава Семёнова. Даже его брата Георгия, который делал вид, что безутешно скорбит. Зайцев аккуратно записывал все показания, подшивал их в аккуратную папочку. Он даже у Лукашевичей побывал.

А спустя несколько дней в кювете, на том самом автобане, по которому Ярослав Семёнов ехал на дачу, нашли его сгоревший «Ленд Ровер». На место сейчас же прибыл, конечно же, следователь прокуратуры капитан Зайцев. Он так же скрупулёзно осмотрел место аварии, обгоревшее тело, которое извлекли из-под обломков. А потом экспертиза быстренько признала это тело останками Ярослава Семёнова, а Зайцев откопал где-то каких-то свидетелей (или ему кто-то другой их откопал?). В общем, в тюрьме оказался водитель грузовика, перед которым тогда выскочила машина Семёнова. Как Зайцев разыскал его — тоже остаётся загадкой. Он, кажется, даже из кабинета своего не выходил! А обставил всё так, что будто бы, этот водитель своим грузовиком столкнул с дороги в кювет джип Семёнова и скрылся. Довольный своей работой, капитан Зайцев оформил дело в надлежащей форме — это было его любимое занятие — и передал в суд. «Ещё одна тайна раскрыта благодаря стараниям следователя прокуратуры капитана Зайцева С. П.!» Сергея Петровича даже поздравили с успешно раскрытым преступлением.

— Молодец, — сказал ему по телефону Таинственный Голос. — Продолжай работать. Только смотри — Серёгин тоже не спит.

— Да, хорошо, я буду внимателен, — ответил Зайцев. — А…

— Смотри мне, Зайчик-побегайчик, — перебил Таинственный Голос. — Действуй. Вопросы есть?

— Нет-нет! — поспешил заверить Зайцев.

— Вопросов нет, — произнёс Таинственный Голос, и растворился в гудках.

Пётр Иванович и Сидоров уже съездили в посёлок Пески — на разведку. Они сразу же разыскали сорок четвёртый дом, потому что это был не дом, а за́мок. Четыре этажа, три веранды, пять балконов. Ещё — башенка на крыше, и что-то, похожее на площадку для вертолётов… А забор — как вокруг крепости какой-то, которая должна выдерживать осаду за осадой! Да, и колючая проволока сверху! Когда милиционеры проходили мимо этого колоссального забора, со двора доносился громоподобный лай сторожевых псов. Их там — не меньше десятка! Ворота — тоже «противотанковые»: высокие, железные. Не распахиваются, а отъезжают в стороны. Колючей проволоки, кстати, над ними ещё больше, чем над самим забором.

— Да, — протянул Пётр Иванович, уныло разглядывая логово Сумчатого. — Это — не коттедж, это — цитадель какая-то…

— И как же мы туда прорвёмся? — спросил Сидоров.

— Не сможем мы туда прорваться, — вздохнул Пётр Иванович. — Придётся как-то выманить Сумчатого. А то он тут засел, как в бункере… Сюда, разве что, с вертолёта спуститься можно.

В Калининском райотделе милиции, конечно же, не было вертолёта. Его, наверное, ни в одном отделении не было, даже в областном! Это только — у МЧС арендовать придётся. Да ещё не известно, умеют ли бойцы обычного милицейского спецназа десантироваться с вертолёта? Может быть, и умеют (Пётр Иванович сам когда-то умел), да только вертолёта всё равно нету!

И вот, Пётр Иванович и Сидоров стали придумывать, как им всё-таки, выманить Сумчатого из его убежища. Потому что сокрушить такую твердыню, всё равно, не удастся! Да ещё и эти собаки. Ротвейлеры, наверное, съедят — и не подавятся! Вот тогда Петру Ивановичу и позвонил Андрей Лукашевич. И сказал, что погиб Ярослав Семёнов, а расследует эту гибель капитан Зайцев.

— Он и к нам приходил, — говорил Андрей Михайлович. — Выспрашивал у меня про дела компании, как будто бы это его больше всего интересует. А когда я спросил его, подозревает ли он кого-нибудь, Зайцев только плечами передёрнул… А Пупсик и его тоже укусил.

«Пупсик»! Это — не Пупсик, это — цербер! Он кого угодно укусит!

Опять этот Зайцев! Как только дело касается местного нефтебизнеса — появляется Зайцев! Наверное, уже раскрыл всё по горячим следам!

— Дело закрыто, — объявил Зайцев, когда Пётр Иванович позвонил ему. — Я уже нашёл виновного, и передал дело в суд. Я, в отличие от вас не трачу время зря! — самодовольно сообщил следователь прокуратуры. И тут же ляпнул:

— Вопросы есть? — это он за Таинственным Голосом повторил, который звонил ему по телефону.

— Нету, — быстро ответил Серёгин и положил трубку.

«Вопросы есть?» — Пётр Иванович уже слышал где-то эту поговорку. Ну, конечно, же! — это Тень у Кашалота так спрашивал!

— Саша! — выкрикнул Пётр Иванович, поражённый внезапной догадкой.

Сидоров вздрогнул, и выпустил из рук журнал кроссвордов и толстую, неважно пишущую ручку.

— А? — отозвался он.

— Саша, знаешь, что сказал мне Зайцев по телефону? — снова выкрикнул Пётр Иванович.

— Нет, а — что? — удивлённо пробормотал Сидоров.

— Он спросил у меня: «Вопросы есть?». А помнишь, как этот Тень в «Доме Кофе», тоже, у Кашалота так же спросил? А у Зайцева и интонация была такая же!

— Ну, я видел Зайцева, — сказал Сидоров. — Он не похож на того чувака — «Тень». Зайцев — рыжий…

— Нет, я не говорю, что Тень — это Зайцев, — замотал головой Серёгин. — Просто, я думаю, что они знакомы. И Зайцев случайно за ним повторил, понимаешь?

— Ага, — закивал Сидоров. — Надо разобраться ещё, кто он такой, этот Зайцев. И знаете, что я думаю?

— Что?

— Что Ярослав Семёнов не погиб, а его тоже похитили, а тело — не его, — Сидоров попробовал расписать на настольном календаре свою толстую ручку, но она писала через раз и царапала бумагу. Возможно, она когда-то упала «носом вниз» и шарик забился в стержень.

— Возможно, что ты прав, — согласился Пётр Иванович. — Только нужно это доказать. А тут только генетическая экспертиза поможет. У меня есть знакомый эксперт… Выкинь ты её! — вставил Серёгин, увидев, как сержант елозит ручкой по календарю (ручка-то была одноразовая; она Сидорову досталась в подарок от акции в магазине «Амстор»).

— Придётся, — вздохнул Сидоров и пошёл к мусорной корзине.

— Но, тело уже похоронили, наверное, раз дело — в суде, — сказал Сидоров, отправив свою ручку в мусор.

— Нет, тело тут не обязательно, — возразил Пётр Иванович, разглядывая не догаданный Сидоровым кроссворд. — Достаточно и автомобиля. На нём обязательно должны сохраниться частички генетического материала со сгоревшего тела. Если нам удастся выбить эту машину… Она, наверное, на свалке… Но нам нужно ещё что-то от настоящего Ярослава Семёнова. Волосы, например — они, тоже ДНК содержат. Нужно съездить к Семёновым.

Пётр Иванович бросил кроссворд на стол и встал.

— Едем прямо сейчас, — сказал он, выходя за дверь.

…В доме Семёновых было шумно, людно. Собралась вся семья — даже старенькие родители Георгия и Ярослава приехали из Новосибирска (а самого Георгия не было!). Настроение у Семёновых было никудышнее. Все — в шоке, в трансе, в ауте… Лопочут что-то про «безвременную кончину» и «бесчеловечного убийцу за рулём». Пётр Иванович старался разговаривать с ними как можно корректнее, чтобы не обидеть их чувства. Но Семёновы больше жаловались, чем отвечали на вопросы. Если они сейчас в таком состоянии, то чего смог от них Зайцев добиться тогда?!

— Нет, не осталось у нас его волос, — причитала Ирина Семёнова. — И рубашечки мы все уже постирали… А вы, правда, думаете, что Яричек живой?

— Вполне возможно, — кивнул Пётр Иванович. — Мы думаем, что тело в машине — не его. Только без генетической экспертизы это никак не докажешь…

На этот раз Пётр Иванович и Сидоров ушли от Семёновых не солоно хлебавши. Шли, хмуро, глядели в асфальт. Пётр Иванович угрюмо открыл дверцу служебной «Самары» и угрюмо уселся за руль. Сидоров был не менее угрюм.

— Да, здорово Зайцев всё подчистил, — ворчал Сидоров, разглядывая проносящиеся за окном деревья. — И не подгребёшь никак!

— Да, — вздохнул Пётр Иванович. — Если так и дальше пойдёт — придётся собирать все волосы в их доме, и сравнивать ДНК со всеми членами семьи и знакомыми, чтобы выбрать те, которые могли бы принадлежать Ярославу…

 

Глава 71. Личные интересы

Георгий Семёнов переживал, но не из-за гибели брата. Ведь жена Ярослава, Ирина, обалдевшая от горя, почти бесплатно передала ему его пакет акций «Триест» АТП. Ну и что, что выложил каких-то там триста тысяч долларов — это одинаково, что квартиру купил! А этой курице, всё равно, компания не нужна: у неё образование — торговое училище! Теперь Георгий Семёнов стал владельцем и второй доли компании. Ярослав при жизни назвал её «Триест» АТП — чтобы не иметь ничего общего с предприятием брата. Хотя, как — стал? Стал бы, если бы не передал все акции ЧП «Луч» и «Триест» АТП — совсем бесплатно — тому, кто называет себя Тенью. Георгий Никанорович «Кашалот» (именно, он и был Кашалотом) даже не помнит, как подписывал те злосчастные документы, но он лишился всех скважин «Луч», и всех заправочных станций «Триест», не получив за них ни копейки. Доходы Кашалота сразу же упали в десятки раз. Хорошо ещё, что сеть ресторанов «Наша кухня» осталась за ним! Хотя, наверное, этот Тень охотился только за «Лучом» и «Триестом». Однажды, проезжая мимо одной из своих бывших заправок, Кашалот увидел, что теперь она называется «Росси — Ойл». «Так вот, чьих это рук дело!» — догадался он и поехал прямо в Донецкое представительство корпорации. В холле до сих пор продолжался ремонт. Кашалот прошёл через этот развороченный холл, переступая через какие-то палки и камни, обходя ковыряющихся повсюду рабочих.

— Вы куда? — спросил его охранник.

— К директору! — злобно выплюнул Кашалот, оттолкнув его. — Пропустите!

— Вы записаны? — пискнул охранник, оставшись за толстой спиной Кашалота.

Но Кашалота не интересовал этот писк. Он двинулся к прозрачному лифту, который работал, не смотря на ремонт. Проигнорированный охранник вызвал подкрепление. Откуда ни возьмись, появились другие охранники — человек пять. Они быстренько догнали и скрутили Кашалота.

— Как ваша фамилия? — бесстрастно спросил первый охранник.

— Семёнов, — прохрипел толстый Кашалот. — Георгий Семёнов.

— Сейчас я о вас доложу.

Охранник вытащил из кармана служебный радиотелефон и позвонил Фёдору Поликарповичу.

— Семёнов? — переспросил тот. — Ладно, впустите его, а то, всё равно, не отстанет!

Кашалота отпустили.

— Ну, и сервис, — буркнул он, снова направившись к лифту.

— Сервис — в магазине, — заметил охранник. — А тут — международное предприятие.

Кашалот ворвался в кабинет Мезенцева, как ракета, едва не сокрушив дверь. Директор от неожиданности аж к стенке прижался. А Кашалот подскочил к столу Фёдора Поликарповича и принялся стучать по нему обоими кулаками, заставляя подпрыгивать монитор компьютера, и кричать:

— Я вам покажу, как облапошивать людей, вы, каталы!

— Простите… — пролепетал Мезенцев, ещё больше прижимаясь к своей стенке.

— Не прощу! — рявкнул Кашалот. — Вы украли у меня бизнес, ворюги! Подайте мне сюда этого вашего Теня́, я ему сейчас в лобешник накостыляю! По стенке размажу, ей-богу!

— Простите, — повторил Мезенцев. — Но у нас таких нет…

— Как это — нет?! — оскалился Кашалот. Казалось, что он вот-вот слопает Фёдора Поликарповича, как настоящий кашалот.

— Ну — нет… — прошептал Мезенцев. — Ничем не могу помочь…

Кашалот ещё раз стукнул по столу Мезенцева кулаком, а потом опёрся о столешницу своими ручищами и уставился на директора выпученными от ярости глазами.

— А такой, хитрющий, противный, как крокодилина?! Чёрный такой, как крот — разве, не у вас работает?! — гневно вопросил Кашалот, задыхаясь от своего гнева и лишнего веса.

— Простите, но вы описываете невразумительно, — Фёдор Поликарпович взял себя в руки и тоже надвинулся на наглого визитёра. — Имя, фамилия? Я должен знать, кого вызвать!

Кашалот скривился, будто выпил уксуса.

— Те-ень, — простонал он, опускаясь в кресло для посетителей. — Чтоб его пара́лич скрутил!..

— Давно бы так присели, — заметил Мезенцев. — Но у нас нет никого с фамилией «Тень», или с другой похожей фамилией. Вы, наверное, ошиблись, господин Семёнов.

— А мой бизнес? — не отставал Кашалот. — Вы стырили мой бизнес…

— Прошу не оскорблять нашу корпорацию, — бросил Мезенцев. — Что значит — «стырили»? Мы вам не «негробанк», чтоб «тырить»!

С этими словами Фёдор Поликарпович вызвал охранников. Те снова заломили Кашалоту руки и выпроводили — теперь уже, на улицу.

Кашалот уехал из «Росси — Ойл», униженный и оскорблённый. Ему заламывают руки, как шпане какой-то!

Кашалот заперся в своём особняке. И вот, сидя в своём любимом антикварном кресле с высокой спинкой и куря гаванскую сигару, Кашалот решил прихлопнуть этого «Теня́», «противного, как крокодилина» и «чёрного, как крот». Киллера он быстро нашёл. Этот человек пришёл к Кашалоту сам. Он стоял перед Георгием Семёновым, одетый в джинсы и поношенную зелёную куртку. У него на лбу был длинный поперечный шрам. Кашалот смерил его недоверчивым взглядом.

— А вы, хоть, стрелять умеете? — ядовито осведомился Семёнов. — А то мне тут мазилы не нужны!

Киллер ничего не ответил. Он только достал пистолет с глушителем и выстрелил куда-то над головой Кашалота. Тот обернулся и обалдел: сидевшая на стене бабочка — совка оказалась пробита насквозь пулей киллера.

— Вы приняты! — довольно крякнул Кашалот.

 

Глава 72. План Серёгина

— Нам придётся сделать вот, что, — говорил Пётр Иванович Сидорову, сидя в кабинете. — На время выпустить Утюга, и попросить его связаться с Сумчатым. А мы должны будем следовать за Утюгом попятам. Он выманит Сумчатого на улицу, в кафе какое-нибудь поведёт. А мы его там и схватим. Только надо Утюга хорошо проинструктировать, чтобы не выдал нас.

— А он согласиться? — спросил Сидоров.

— Ну, судя по тому, что он рассказал нам про Сумчатого — он будет только рад, если мы поймаем его, — ответил Пётр Иванович. — Хотя, он, наверное, и наврал больше половины.

Утюг испугался, когда Пётр Иванович объяснил ему, что от него требуется.

— А если я пострадаю? — пискнул он, съёжившись. — Если Сумчатый раскусит меня и завалит?

— Ну, во-первых, мы будем за вами наблюдать, и вмешаемся, если что-то пойдёт не так, — ответил Серёгин. — А во-вторых, вы, я вижу, — хороший артист и сможете сделать так, чтобы Сумчатый вас не раскусил. Вам обязательно смягчат наказание, если вы поможете задержать Сумчатого.

Утюг подумал, глядя в потолок, а потом сказал:

— Хорошо. Я попробую. Сумчатый этот так нам всем нагадил, что я постараюсь вам помочь. Мне станет легче, если он сядет.

И вот, Пётр Иванович отпустил Утюга на свободу. Они с Сидоровым решили, что следить за Утюгом будут вдвоём, но с разных сторон, по отдельности, чтобы Сумчатый не понял, что ведётся слежка.

Сначала Утюг потребовал, чтобы его отвезли в его гараж, где он возьмёт свою машину. Когда это было сделано, Пётр Иванович установил в «Фольксвагене» Утюга микрофон.

— Зачем это? — осведомился Утюг.

— Так нам будет легче наблюдать за вами, — объяснил Пётр Иванович. — Когда мы возьмём Сумчатого, я его сниму.

Утюг влез за руль «Фольксвагена» и отъехал. За ним отъехали «Москвич» Сидорова и «Самара» Серёгина.

Отъехав подальше от гаража, Утюг притормозил у обочины и вытащил мобильный телефон.

— Аллё, Лёва, привет, — сказал он в трубку, когда Сумчатый ответил.

Сумчатый всё ещё скрывался в своём укреплённом коттедже. Он даже на звонки отвечал с опаской. Ему казалось, что кто-нибудь бомбу подкинет через телефонную трубку!

— Утюг?! — вскричал Сумчатый. — А ты что, на свободе, что ли?!

— А где же ещё? — якобы удивился Утюг.

— А Чеснок сказал, что замели тебя! — не поверил Сумчатый, согнав попугая с компьютерного монитора.

— Брешет твой Чеснок, — обиделся Утюг. — Он, вообще, брехливый, как ящер!

— А чего к телефону не подходил? — осведомился Сумчатый.

— Я, вот так вот, решил отдохнуть чуток, забыть все эти дрязги, и махнул в Карелию. И там я придумал, как тебя спасти.

— Как? — оживился Сумчатый. — А ну, выкладывай давай!

— Ну, не по телефону же… — начал Утюг.

— А я тебя не пущу в дом! — отрезал Сумчатый. Его попугай кружил по комнате. Лев Львович так и не смог поймать его и загнать в клетку.

— А тебе и необязательно меня впускать, — сказал Утюг. — Пойдём с тобой, посидим где-нибудь, там и покалякаем. А то ты всё торчишь дома, как в камере. Ну чем твоя хата лучше тюряги?

Да, Сумчатый устал уже сидеть дома. Ему надоел плазменный телевизор с экраном «два на два», который включается по хлопку. Он не выносил более этого гадкого попугая, который кроме «Дуррака» ни одного слова не знает. Вырвался, зверюга, из клетки, летает теперь, где хочет! И гадит! Лев Львович даже кушать не мог дома: так опротивели ему все эти лобстеры да равиоли, которые готовит его личный повар! Даже дышать не хочется! И гольф этот на крытой площадке — тоже в печёнках! Сумчатый был бы рад выйти куда-нибудь! И вышел! Если тот попугай вылетел — почему бы ему самому не просвежиться?!

— Клюнул Сумчатый, — сообщил Утюг в микрофон, когда повесил трубку. — В «Ё-моё» поедем. Вы знаете, где это?

— Знаем, — согласился Пётр Иванович. — Следуем за вами.

 

Глава 73. «Ночной Донецк» остется без «Короля»

Ресторан «Ё-моё» называется «этнорестораном», потому что он оформлен в виде рубленной избы из толстых тёмных брёвен. Вокруг ресторана есть садик, украшенный валунами, которые привезли из крымских каньонов, и детская площадка. На площадке стоят аттракционы, так же, деревянные, сделанные, как традиционные ярмарочные качели и карусели. «Ё-моё» находится на проспекте Ильича, тоже рядом с речкой Кальмиус. Только, там, в глубине, подальше от дороги. К ресторану через садик ведут мощёные дорожки, по бокам которых, вместо бордюров, тоже торчат короткие брёвна. Ресторан «Ё-моё» имеет, так же, свой причал, с которого на прогулку по Кальмиусу отправляется диковинный корабль, больше похожий на этажерку какую-то, или мостик. А возле причала огорожена запруда, в которой плавают белые и чёрные лебеди.

В ресторане подают традиционные украинские кушанья, приготовленные по древним рецептам. Даже в настоящей русской печи готовят, в казанке!

Рассчитано это заведение, конечно же, на богачей. Провести здесь выходной (и на корабле покататься тоже) стоит почти что, пятьсот долларов.

Утюг развернул свой «Фольксваген» и поехал к этому этноресторану. За ним двинулись машины Петра Ивановича и Сидорова.

Сначала в этноресторан зашёл Утюг. Он выбрал себе столик, подальше, в уголочке, уселся и стал ждать Сумчатого. Пётр Иванович и Сидоров зашли за Утюгом по одному и сели за разными столиками. А потом ввалился Сумчатый. Лев Львович был бледный, осунувшийся, в помятом каком-то пиджаке. Сзади него топали два телохранителя. Сумчатый разыскал Утюга и подсел к нему. Телохранители остановились за стулом Льва Львовича.

— Ну вот, вылез, наконец-то, — похвалил его Утюг. — Сидеть дома — это не выход, сам знаешь.

— А что же мне делать? — промямлил Сумчатый.

— Сделай вот, что…

Пётр Иванович подмигнул Сидорову один раз левым глазом. Это означало: «Группа захвата не нужна. Его можно и так взять». Сидоров подмигнул правым глазом: «Понял». Пётр Иванович почесал нос: «Внимание!».

А потом Пётр Иванович встал и подошёл к столику Утюга и Сумчатого. Сидоров тоже встал и подошёл к входной двери: а вдруг Сумчатый сбежать вздумает?

— Лев Львович Сумской? — обратился Пётр Иванович к Сумчатому, вытащив удостоверение. — Милиция, капитан Серёгин.

Сумчатый ойкнул и задрожал весь крупной дрожью.

— Я-я-я-я… — протянул он, подняв перепуганное лицо.

— Вы задержаны.

— Не хочу! — пискнул Сумчатый.

А потом вдруг вскочил, схватил свой стул и с размаху запустил им в Серёгина. Пётр Иванович едва успел отскочить. Стул треснулся об пол и развалился на куски.

— Не поймаете, волчары позорные! — заорал Лев Львович и бросился к выходу, сбив официанта с полным подносом тарелок.

Сидоров сразу же поймал его и скрутил, потому что Сумчатый драться совсем не умел. Да и, вообще, пробежав всего мера четыре, он уже запыхался и отдувался, как после марш-броска на пятнадцать километров.

Охранники Сумчатого попятились подальше. Да, они могли набить морду хулигану, грабителю, киллеру, наконец. Но, связаться с милицией никто из них не решился. Утюг просто сидел и смотрел.

Сумчатый слабо дёргался в руках Сидорова, пока тот надевал на него наручники, и лепетал что-то.

— Кро!.. — икнул Сумчатый, пошевелив скованными руками. — Кро!.. Крот ты, Утюг! — выдавил он, наконец. — Сыграл на моих чувствах, выманил, сдал! Крот. Крот и мымр…

— Прости, Лёва, — виновато вздохнул Утюг. — Меня самого повязали. Я не хотел тебя закладывать.

Официант собирал с пола осколки тарелок.

Сидоров повёл Сумчатого на улицу и посадил в свой «Москвич».

— Знал же, знал, что я дома не могу сидеть! — плакал Сумчатый, — И — вот, как! Спасти меня хотел… Спас! Кротяра паршивая!

Утюг нехотя поплёлся к «Самаре» Петра Ивановича. Он ещё постоял немного рядом с ней, раздумывая, быть ли ему паинькой и полезать внутрь, или же, попробовать сбежать. Он решил быть паинькой, потому что всё равно его догонят и поймают. Ещё и побьют в придачу. А так — не побьют.

— Полезай уже! — буркнул Пётр Иванович, и Утюг послушно залез а «Самару»

 

Глава 74. Каша с Чесноком

— Льва Львовича арестовали сегодня, — говорила Лерочка по телефону. — И его друга, Утюга — тоже. Но его ещё раньше. Он просто выманил Льва Львовича из дома. В ресторан заманил, а там его арестовали.

— Хорошо, — ответил собеседник. — А что с Чесноком?

— Чеснок сейчас управляет делами Льва Львовича, — сказала Лерочка, насыпая своей кошке корм в мисочку. Муська тёрлась о её ноги. Лерочка погладила её.

— Ты — моё солнышко, — сказала она.

— Что? — удивился собеседник.

— Ой, простите, — сконфузилась Лерочка. — Я — кошке… Она, тут, возле меня крутиться, есть просит…

— Так, что вы там про Чеснока говорили? — спросил собеседник.

— А, про Чеснока, — Лерочка ушла в гостиную, чтобы Муська спокойно кушала и не мешала ей разговаривать. — Чеснок управляет делами Льва Львовича. Он меня не уволил, потому что я хорошо знаю всё его делопроизводство. Он со мной советуется пока, а потом — я не знаю. Он так хорошо ко мне относиться. Чеснок куда лучше Льва Львовича. И разговаривает вежливо, и не кричит. Даже подвёз меня.

— Внимание! — серьёзно сказал собеседник. — Лерочка, будьте начеку. Чеснок что-то заподозрил. Завтра у вас поменяется домашний номер телефона. А вы, пожалуйста, купите ещё один мобильный телефон и подключите его на новый номер. Даже на другой оператор подключите. За деньги не волнуйтесь, я вам потом компенсирую. Я завтра вам сам позвоню. И впредь буду сам звонить.

— Хорошо, хорошо, — закивала Лерочка. — Я всё сделаю. И компенсировать мне не нужно — я подержанный телефон куплю.

— Нет, — возразил собеседник. — Купите новый, в салоне. Телефон должен быть не засвеченный, понимаете?

— А, да, хорошо, — согласилась Лерочка. — Я не подумала… Я не разбираюсь в этом во всём. Я куплю новый телефон.

— И — ничего не бойтесь. Постарайтесь не выдать Чесноку, что вы волнуетесь.

— Я постараюсь.

— Всё, сообщайте мне новости и не волнуйтесь, хорошо?

— Да, до свидания…

А Чеснок, действительно, заподозрил Лерочку. Ему не понравилось то, что она слишком усердно занимается работой, с такой готовностью посвящает его в дела Сумчатого. Спрашивает, подсказывает. Вообще, Чеснок по натуре был очень ушлым и подозрительным человеком. Он замечал малейшие странности в поведении других людей. Мотал на ус и делал выводы. Поэтому Чеснок ещё никогда не засвечивался со своими нелегальными сделками. А Лерочка, кажется, его кому-то сдаёт. Уж, не Серёгину, ли? Что-то быстро он и Утюга прихватил, и Сумчатого — тоже… Не с её ли подачи? И вот, Чеснок решил набиться Лерочке в друзья, чтобы выяснить всё, как есть.

Лерочка приехала на работу. Прошла в свой закуток перед офисом директора, сняла куртку и убрала в специальный шкафчик. Села за стол, включила компьютер. И тут вдруг из директорского офиса выходит Чеснок с букетом цветов!

— Это — вам, — сказал он, с улыбкой протягивая цветы удивлённой Лерочке.

— Спа… спасибо… — выдавила Лерочка, взяв букет. — Надо его… в воду поставить…

Леночка стала разыскивать вазочку, но вспомнила, что разбила её ещё на прошлой неделе, и Лев Львович вычел её стоимость у неё из зарплаты.

— Я… разбила вазочку… — глуповато протянула Лерочка, уставившись на букет. Он состоял из гербер. Дорогие цветы, однако…

— Я вам свою отдам, — сказал Чеснок, скрывшись за дверью директорского офиса.

Появился он минут через десять, с паутиной какой-то на ушах и — с вазочкой.

— Вот, — сказал он, возьмите… Знаете, она там за шкаф завалилась. Пока нашёл…

— У вас паутина на ухе повисла, — улыбнулась Лерочка, беря у Чеснока вазочку. — Я — сейчас, наберу воды.

Лерочка убежала в туалет наполнять вазочку, а Чеснок снял с уха паутину и подумал: «Ага. Теперь птичка — в клетке!».

Лерочка вернулась со своей вазочкой, налив в неё воды. Засунула туда букет и поставила на стол, любуясь свежими, золотисто-розовыми герберами.

— Прекрасно! — улыбнулся Чеснок. — Эти цветы так подходят к вашим волосам!

Лерочка покраснела от смущения.

— Спасибо, Родион Робертович, — выдавила она, чувствуя, как горят её щёки.

Чеснок выдержал галантную паузу и сказал, не переставая улыбаться:

— Леночка, вот, вы всё дома сидите по вечерам. А почему бы нам с вами не сходить сегодня вечером в кафе, или ресторан? Я, кстати, знаю одно. Там так уютно.

— А… Муська? — пролепетала Лерочка. — Я… должна покормить её…

— Ну, покормите Муську, переоденетесь, а я заеду за вами. Я вас даже сегодня раньше с работы отпущу, чтобы вы успели всё поделать. Идёт?

— И… идёт, — пробормотала Лерочка, опустив голову, разглядывая бежевую плитку на полу.

 

Глава 75. Импичмент для «Короля»

Сумчатый ныл и повторял только одно слово: «Крот». Да, этот малодушный, рыхлый, как студень, толстяк совсем не похож на «короля преступности». Обычный делец, прогоревший на нечестном бизнесе. И не имеет ничего общего с тем высоким и стройным джентльменом, которого Пётр Иванович и Сидоров видели в «Доме Кофе». На все вопросы, которые задавал ему Серёгин, Сумчатый отвечал так:

— Утюжара — крот!

Или так:

— Ух, ехидная ехидна!.. Мерзкий попугай!

Когда Сидоров осведомился, не хочет ли Сумчатый «познакомиться» со «слоником», тот серьёзно так заявил:

— Мне негде его держать… Да и купить уже не за что!..

— Тронулся, — посочувствовал Сидоров. — Сидел там безвылазно, в своём этом коттедже — вот и поехал.

— Придуривается, — заключил Пётр Иванович, разглядывая жалкого, рюмсающего, как девчонка, Сумчатого. — Запахло палёным, вот и придуривается. Не станет же он сразу нам выкладывать, куда деваются те, кого он в подземелье спускает!

Сумчатый смотрел вокруг своими заплывшими жиром глазками с удивлением, словно всё ещё не мог понять, где находится.

— Утюжара — крот! — повторил он.

— Сумчатый, хватит ныть, — сказал ему Пётр Иванович. — Для вас будет лучше, если вы сами расскажете нам правду.

— Истина в вине! — изрёк вдруг Сумчатый.

Пётр Иванович решил, что его пока нужно в изолятор отвести, чтобы успокоился. А допросить потом, когда перестанет плакать.

— Только отдельно посади его, а то ещё подерётся с кем-нибудь.

Сидоров потащил Сумчатого в изолятор. Часовой, охранявший его, когда услышал, что Сидорову снова нужна свободная камера, произнёс:

— Не могу. Мне начальник сказал, чтобы вам отдельных камер больше не выделяли. Потому что у вас они — каждый по четыре места занимает.

Делать нечего: Сидоров пока посадил Сумчатого к Крекеру с Ведёркиным. А когда Пётр Иванович пошёл потом к начальнику отделения, сказать ему, что эти люди не могут друг с дружкой сидеть, начальник отрезал:

— Да на ваших этих… фигурантов и камер не напасёшься! Скоро весь изолятор ими заселите! И где это видано, чтобы в четырёхместной камере один человек сидел?!

Сумчатый ещё кричал в изоляторе, что его окружают одни кроты, да ехидны. И… «мерзкий попугай».

И тут зазвонил телефон.

— Здравствуйте, — произнёс на том конце грустный голос старушки. — Это я, мать Ярослава Семёнова. Я вспомнила, что Ярослав хранил свои молочные зубы. Он никому об этом не говорил, только мне. Ярик хранил их, потому что они у него выпадали именно в те дни, когда ему везло. Они у него где-то в доме спрятаны. Приезжайте, может, найдёте…

 

Глава 76. Бал Золушки

Лерочка прихорашивалась перед зеркалом, собираясь идти в ресторан с Чесноком. Она нашла в шкафу своё вечернее платье, которое не надевала ни разу с тех пор, как его купили. Платье была чёрное, шёлковое, украшенное настоящими жемчужинами. Лерочка выложила за него почти четыре свои месячные зарплаты, в надежде на то, что кто-нибудь когда-нибудь пригласит её в ресторан. И вот, появился, наконец, этот «кто-нибудь» и наступило это «когда-нибудь». Платье было очень маленького размера. Чтобы купить его, Лерочка откладывала каждую копеечку, отказывая себе даже в еде. Из-за этого она тогда сильно похудела, и продавщица едва смогла отыскать настолько маленький размерчик. Достав платье из шкафа, Лерочка испугалась, что вытолстилась из него, ведь она иногда грешила, всё-таки, булочками. Но дело оказалось не так уж плохо: платье налезло. Но сидело, всё же, по фигуре, а не болталось, как раньше. Уложив волосы, Лерочка принялась за макияж, когда зазвонил её новый мобильник. «Странно, — подумала Лерочка. — Я купила его только сегодня. И номер никому не давала…».

— Алё? — сказала Лерочка, не в силах побороть любопытство.

— Здравствуйте, Лерочка, — услышала она знакомый голос.

— А как вы узнали мой номер? — удивилась Лерочка. — Я же вам его ещё не говорила…

— В салоне я мог стоять в очереди за вами, — ответил собеседник.

Лерочка попыталась вспомнить, кто стоял за ней в очереди. Полная дама в рыжей шапке? Нет. Сутулый и худой гражданин с редкими усиками? Не хотелось бы… Девушка с выжженными осветлителем волосами? Тоже — нет.

— Родион Робертович пригласил меня в ресторан, — весело сообщила счастливая Лерочка собеседнику, подкрашивая реснички.

— Он вычислил вас, — заключил собеседник. — Никуда не ходите. Вообще, не выходите из дому. Заприте хорошо дверь и не отвечайте никому, кто бы к вам ни пришёл, или позвонил по телефону.

— Ну, для чего всё это? — недовольно протянула Лерочка. — Я просто понравилась Родиону Робертовичу, вот и всё. Да, и он мне нравится: он такой добрый…

— Он — бандит, — отрезал собеседник. — И, если…

Дверной звонок запел песню «Торреодор».

— Это — Родион Робертович! — обрадовалась Лерочка, бросив телефон на туалетный столик.

Она подбежала к двери и открыла её, не спрашивая даже, кто там. Это и, правда, был Родион Робертович «Чеснок». Этот элегантный дорогой костюм так ему подходит!

— Добрый вечер, Лерочка, — в который раз улыбнулся Чеснок. — Вы готовы?

— Да, да, — подтвердила Лерочка, натягивая плащик на своё превосходное платье.

— Вы великолепны! — оценил Чеснок.

Лерочка зарделась, потупившись.

Чеснок повёз Лерочку в самый дорогой ресторан в городе — «Донбасс Палас». А какая у Родиона Робертовича машина! «Мицубиси — Харизма». Лерочка такие только иногда видела на улице.

Припарковавшись на парковке рядом с белым лимузином, Чеснок подал Лерочке руку, помогая выйти из машины. Швейцар учтиво открыл перед ними дверь, и Лерочка в первый раз за свою жизнь окунулась в золотую с красным роскошь ресторана. Лерочка была восхищена и восторженна. Да это же — настоящий бал в королевском дворце! Все нарядные. На небольшой круглой сцене играет живой оркестр. По просторному залу, освещённому огромной хрустальной люстрой, кружатся танцующие пары. У стен стоят белые скульптуры под античность. Круглый свод зала поддерживают ионические колонны.

Чуть в стороне, в нежном полумраке, стоят столики. Родион Робертович повёл Лерочку к VIP-столику на две персоны. Они сели друг напротив друга. Тут же появился ловкий официант и подал им меню. Лерочка читала названия блюд. Многие из них она видела впервые.

— Я на диете, — сказала Лерочка, поборов робость. — В такое позднее время я могу позволить себе только капустный салат без заправки и минеральную воду без газа.

Насчёт капусты Родион Робертович не возражал. А вот, когда услышал про минералку, сказал:

— Лерочка, но почему же — минералку? Тут такие прекрасные вина. Попробуйте, например, «Божоле» семьдесят четвёртого года. Или…

— Я не пью, — перебила Лерочка. — Моя диета запрещает алкоголь.

Чеснок согласился с Лерочкой, сказав, что уважает её взгляды и не хочет навязывать ей ничего. Официант записал заказ в книжечку и растворился.

Беседуя с Родионом Робертовичем об искусстве и поэзии, Лерочка никакого внимания не обращала на тихого и незаметного человека, который сидел за соседним VIP-столиком и пил безалкогольный коктейль. Да она даже и не смотрела на эту серую личность! Ведь перед ней был блистательный Родион Робертович! Какой он образованный, начитанный! Сколько всего знает о поэтах и художниках! А Лерочка не знает ничего: в школе училась плоховато, институт закончила едва-едва…

А потом он пригласил её танцевать. Родион Робертович танцевал прекрасно. У него оказалось потрясающее чувство ритма и ловкость, как у настоящего танцора. А вот, Лерочка не дружила с танцами: она даже один раз на ногу наступила Родиону Робертовичу. Но он вежливо сделал вид, что ничего не произошло. Хотя про себя — дико заорал и покрыл всё матом, ведь Лерочка каблучком наступила!

Лерочка очень не хотела покидать бал. Но у неё был режим дня. Она жила по часам и уже и так нарушила все свои правила, пропустив вечернюю гимнастику и время ложиться спать.

— Простите, пожалуйста, Родион Робертович… — начала она.

— Можно просто — Родион, — перебил Чеснок. — И на «ты».

— Про… сти, но мне уже пора домой. У меня… режим дня…

— Я так не хочу расставаться с вами, — огорчился Родион Робертович. — Вы так прекрасны.

— В понедельник я приду на работу… — пролепетала Лерочка.

— Я обязан уважать желание дамы, — произнёс Чеснок, подозвав официанта.

Когда Родион Робертович и Лерочка выходили из «Донбасс — Паласа», серый и неприметный человек вышел за ними. Как только они отъехали с парковки, этот человек влез в стоявшую поодаль, у подземного перехода, старую «Ниву» и тоже выехал на дорогу.

 

Глава 77. Опасности и приключения

Серого и незаметного водителя старой «Нивы» звали Генрих Артерран. Он видел перед собой «Мицубиси» Чеснока и неотступно следовал за ним. Лерочка жила далеко от центра — в Пролетарском районе. Поэтому ехать пришлось довольно долго. «Мицубиси» свернул на короткую прямую дорогу, идущую мимо большого террикона через обширный незастроенный пустырь с маленьким озером в сторонке.

И вдруг старой «Ниве» преградил путь самосвал с полным кузовом камней. Генрих Артерран едва успел затормозить, а так бы врезался в этот самосвал. «Что за чёрт?» — удивился Артерран. И тут же увидел, как из кабины самосвала выпрыгнул человек и пошёл прямо к его «Ниве», вытащив пистолет. Пуля пробила лобовое стекло, пролетев у самой головы Артеррана. Артерран выскочил из машины на улицу. А незнакомец снова целился. Артерран перескочил через свою «Ниву», спрятавшись за ней. Вторая пуля незнакомца ударила в машину, пробив бензобак. Из дыры фонтаном хлынул бензин. Артерран неожиданно появился за спиной напавшего и стукнул его, швырнув на землю. Падая, незнакомец случайно выстрелил, роняя пистолет, и попал в лужу бензина. Бензин мгновенно вспыхнул, обдав жаром, а за ним загорелась и «Нива». Человек хорошенько треснулся об асфальт, разбив лицо, однако, оставался в сознании и тянулся к своему пистолету. Но Артерран оказался проворнее. Он схватил пистолет из-под носа незнакомца, и со словами:

— Не играй с огнём! — скрылся в самосвале, и рванул прочь.

Только он отъехал, как «Нива» с грохотом взорвалась, разбрасывая пылающие ошмётки. Камни в кузове замедляли движение, а ведь сейчас дорога каждая секунда, ведь в каждую из этих секунд могла погибнуть Лерочка! Поэтому пришлось свалить камни прямо на шоссе…

Чеснок проводил Лерочку до её квартиры. Прощаясь, он изысканно поклонился и поцеловал ей ручку.

— До свидания, Родион Ро… — начала Лерочка и осеклась. — Просто — Родион, — засмеялась она.

— Спокойной ночи, Лерочка, — сказал Чеснок.

Он уехал на лифте вниз, а Лерочка ещё долго смотрела ему вслед, прежде чем закрыть дверь.

Чеснок вышел на улицу, сел в свою машину и отъехал от подъезда Лерочки во двор. Там он вышел из машины, заперев дверцу. Забрался на детский турник и вытащил мобильный телефон.

— Вован, Ростик, подваливайте на хату к наседке! — распорядился Чеснок. Как, однако, изменились его манеры! И куда подевались образование и изысканность?!

А потом он позвонил по другому номеру:

— Тимур, подгоняй «Фаршированный».

Вован и Ростик — бывшие боксёры-тяжеловесы. Оба уже сидели по разу за разбой.

А «Фаршированным» назывался чёрный «Запорожец», в который заложена бомба, наполненная болтами и гайками. В «Запорожце» установлен фотоэлемент и сканер с мини-компьютером, который должен был выделить Лерочку и взорвать бомбу, как только она пройдёт мимо машины. Это был запасной вариант, если жертва как-то сбежит от боксёров и выскочит из подъезда. «Запорожец» специально сделали чёрным, чтобы Лерочка не заметила его в темноте…

Дома Лерочку ждал сюрприз: отключили свет. Ей пришлось разыскивать в темноте свечку и спички. Проделывая это, она несколько раз натыкалась на стенки и мебель. Даже наступила на хвост кошке Муське. Та взвизгнула, напугав Лерочку.

— Прости, — пробормотала девушка кошке, найдя спички и продолжая нащупывать в ящике кухонного стола свечку.

Наконец, ей это удалось. Вспыхнул весёлый огонёк, тускло осветив кухню. Тогда Лерочка начала искать подсвечник. И вдруг в дверь позвонили. «Кто бы это мог быть в так поздно?» — удивилась девушка и пошла к двери с горящей свечкой в руке… Лерочка жила в том же доме, что и Аня Лютченко. Глазок в её квартире был замазан «пиратом» Вадиком. А в почтовом ящике до сих пор валялась записка: «Банда разбойников „Гроза“». Глянув в глазок, Лерочка увидела тьму.

— Кто там? — с опаской спросила девушка.

И услышала за дверью тоненькое и жалобное мяуканье котёнка. Похоже, что у Муськи «родится» малыш! Лерочка обожала кошек. Да, она непременно возьмёт котёнка к себе. Лерочка, не задумываясь, открыла дверь.

Никакого котёнка не было. В её квартиру молча, вдвинулись Вован и Ростик.

— Гы-гы! — дебильно гоготнул Вован, захлопнув дверь.

— А! — закричала Лерочка, выронив свечку, отступая вглубь квартиры.

Свечка упала на ковёр и подожгла его. От ковра вспыхнули текстильные обои.

Лерочка споткнулась о ту же кошку Муську и упала. Боксёры, освещённые заревом пожара, наступали на бедняжку.

— Помогите!

Кошка Муська забилась под кровать.

Он появился внезапно. Проскочив через стену огня, Генрих Артерран саданул боксёра Вована ногой на бегу. Тот отлетел в сторону и стукнулся о стенку, отбив порядочный кусок штукатурки, который бухнулся ему на голову.

— Ай! — Вован потерял сознание и обмяк.

Ростик замахнулся кулачищем на съёжившуюся на полу Лерочку, и уже собирался бить. В тот же миг Артерран схватил его за занесенную руку, рывком развернул и, ударив ладонью в грудь, вышвырнул в подъезд. Ростик снёс дверь своей спиной и покатился кубарем вниз по ступенькам. Увидев, что огонь уже распространился по всей квартире, Артерран подхватил перепуганную, плачущую Лерочку на руки и вместе с ней выпрыгнул в окно, разбив стекло собой. Холодный, сырой ветер зашумел в ушах. Этаж был четвёртый — не высоко. Он приземлился на ноги, попав в лужу.

— Чёрт! — грязная жижа заляпала его ботинки и брюки.

Сверху сыпались стеклянные осколки. Из окна с шумом вырвалось пламя, озарив улицу. Артерран побежал во двор, прикрывая рукой голову Лерочки. И тут сработал фотоэлемент в «фаршированном» «Запорожце». Бомба рванула, оглушив на миг, раскидывая болты и гайки далеко в стороны. Они застучали о стену дома. Артерран бросился на землю, закрыв Лерочку своим телом. Бедняжка от страха потеряла сознание. И тут откуда-то прилетела пуля и ударила в грязь, рядом с его лицом.

Артерран вскочил, метнулся прочь, на ходу выхватив из-за пазухи пистолет незнакомца. Мимо его виска просвистела ещё одна пуля. Тогда он выстрелил в ответ, продолжая бежать. Из темноты послышался сдавленный крик: попал. Добежав до первой попавшейся машины, Артерран открыл дверцу универсальным электронным ключом и забросил в кабину Лерочку. Потом запрыгнул сам и нажал на газ. Машина развернулась, выбрасывая из-под колёс комья грязи, и умчалась. По иронии судьбы это был «Мицубиси» Чеснока.

 

Глава 78. После драки кулаками не машут

1.

Утра в ноябре холодные. И это утро тоже — не исключение. Небо затянуто серыми слоистыми облаками, из которых сыплет дождик. Ветерок несёт эту водяную пыль в глаза прохожих. Под окнами девятиэтажного дома ходит и громко мяукает серая персидская кошка. Её шерсть намокла и свисает сосульками.

У подъезда валяется обгоревшая груда металлолома. Она вся покрыта пожарной пеной. Пожарная пена, так же, клочьями лежит на окне одной из квартир на четвёртом этаже. Даже с улицы видно, что стенки этой квартиры обугленные, чёрные. Тут же, возле сгоревшей машины стоит большая толпа. Здесь жильцы дома, которые проснулись среди ночи от страшного грохота и от того, что кто-то крикнул: «Пожар!». Они высыпали из квартир, в чём попало, не обращая внимания на холод, и до сих пор тут торчат. Тут много милиционеров и карета «Скорой помощи». Все они галдят, как галки, из-за чего не разберёшь, что они говорят.

— А я видел…

— Да, не бреши! Ты с пьяных глаз, что угодно увидишь!

— Не пил я вчера, ей-богу! Я курить выходил и своими глазами видел, как из квартиры той, сгоревшей, мужик какой-то с девчонкой на руках сиганул! С четвёртого этажа!

— Ага, в прошлый раз ты так же божился, что дедулю — покойничка на футболе видел!

— Заткнись!

— Ага, и не на трибуне, а в команде! Да, и божился, что это он гол решающий забил… в свои ворота!

— Да, я сейчас тебе наваляю!

— Так! — разнял скандалистов участковый Подклюймуха. — Без рук. Расскажите, что вы видели! — обратился он к тому, который выходил курить.

— Так, я и говорю, что мужика видел, который из окошка сиганул!

— С четвёртого этажа? — не поверил Подклюймуха.

— С четвёртого! — подтвердил свидетель. — И не пил я, пусть этот меринос не брешет!

— Сам ты меринос: гляди, какой курдюк висит! — завопил оппонент, тыкая пальцем в небольшой животик свидетеля.

— Так! — оттолкнул его Подклюймуха. — Продолжайте, свидетель.

— Он сиганул и побёг, туда, во двор. А потом тот «Запор» у подъезда как бахнет!

2.

Пётр Иванович с Сидоровым возвращались в райотдел на служебной машине. Они уже успели побывать у Семёновых и разыскать в хаосе вещей молочные зубы Ярослава. Пётр Иванович и Сидоров уже сдали зубы на экспертизу. Теперь нужно было только дожидаться результата. Серёгин решил ещё раз попытаться допросить Сумчатого, а после этого, они с Сидоровым поедут на кладбище машин за «Лэнд Ровером» Ярослава Семёнова. В служебной «Самаре» работал радиоприёмник. Шла передача «Крепкий орешек». Суть её заключается в том, что радиодиджей звонит на какое-нибудь предприятие и бесстрастным голосом начинает задавать ответившему одни и те же вопросы. И задаёт их до тех пор, пока собеседник в гневе не бросает трубку. Когда «Крепкий орешек» закончился, пошли новости. И в новостях сказали, что в доме номер тридцать два по улице Коммунистической произошло ЧП. Диктор рассказал и про пожар в квартире, и про взрыв припаркованного у подъезда автомобиля.

— Коммунистическая… — сказал Пётр Иванович. — Это же «владения» Подклюймухи. Надо бы поговорить с Дмитрием Станиславовичем.

За рулём «Самары» сидел Сидоров. А Пётр Иванович вытащил свой мобильный телефон и позвонил участковому Подклюймухе.

— А, Пётр Иванович! — крикнул в трубку участковый, стараясь перекричать гвалт голосов. — Да, тут история какая-то приключилась. У меня уже и свидетели объявились. Один говорит, что там мужик какой-то из окошка сиганул… А под подъездом… чёрный «Запорожец» стоял. И это, якобы, он и взорвался. Чёрный. Ну где же вы видели чёрный «Запорожец»?

— Да, странно, — согласился Пётр Иванович. — Скажите, Дмитрий Станиславович, какой-нибудь следователь приезжал?

— А, да-да, приезжал, — закивал Подклюймуха. — Только, почему-то из Калининской прокуратуры. Звериная фамилия… Волков, или Белкин…

— Зайцев? — догадался Пётр Иванович.

— А, да, точно — Зайцев, Зайцев, — подтвердил Подклюймуха. — Так этот Зайцев даже и не расследовал ничего толком. Только так, глазом кинул, и укатил.

— Дмитрий Станиславович, — сказал Серёгин. — Мы сейчас подъедем.

3.

Лерочка пришла в себя. Открыв глаза, она увидела, что находится в большой белоснежной комнате, где всё белое: стенки, потолок, диван, на котором она лежит. Перед диваном стоит низенький столик из прозрачного стекла. Посреди комнаты — круглый бассейн, в котором плещется вода.

Где она? «Умерла?!» — пронеслось в Лерочкиной голове. Да, да. Конечно же, это — рай. Только рай может быть настолько белым! И воздух тут такой чистый и тёплый!

— Проснулась? — спросил кто-то сзади.

— Да, — ответила Лерочка в пустоту. — Вы — бог? — догадалась девушка.

— Да нет, — хихикнул этот кто-то. — Ещё не дослужился.

Лерочка повернула голову и увидела, как из-за дивана вышел какой-то человек в халате и в спортивных брюках. На его лице было несколько царапин, и он что-то держал в руке.

— Гайка, — сказал он, положив на прозрачный столик большую металлическую гайку. Она была диаметром сантиметра полтора.

— Что? — не поняла Лерочка.

Человек присел на краешек дивана, рядом с Лерочкой.

— Гайка, — повторил он. — Она могла в вас угодить, но, к счастью, попала в меня…

— Ой! — испугалась Лерочка, покосившись на эту страшную гайку. — Больно, наверное… Здоровенная такая.

— Да, ничего, ерунда, — отшутился человек. — Как говорится, до свадьбы заживёт.

Лерочка уселась на диване, подобрав под себя ноги, внимательно разглядывая незнакомца.

— А кто вы? — поинтересовалась девушка, вспоминая всех, с кем каким-то образом была знакома.

— А это я вам звонил. Неужели вы меня по голосу не узнали? — он схватил свою гайку и принялся подбрасывать её на ладони.

— Ой, точно! — воскликнула Лерочка. — А вы, наверное, в милиции служите?

— Ага, — кивнул человек. — Знаете, кто на вас наслал этих мордоворотов?

Лерочка молча, покачала головой. Она не могла и предположить — кто.

— Ваш глубокоуважаемый Родион Робертович. Я же вас предупреждал. А вы, вот, не послушались меня, пошли с ним в ресторан. А он вас — бомбой.

— Простите… — пробормотала Лерочка, опустив глаза. — Я и подумать не могла… А вы из-за меня гайку получили… А вы мне не можете сказать, как вас зовут, а?

— Ну, полное имя моё вы не запомните, — улыбнулся человек. — Фамилию, вообще, не произнесёте… Называйте меня просто — Гена, идёт?

— А… а, — замялась Лерочка. — Геннадий… а отчество?

— Зачем нам это отчество, — махнул рукой «Гена», — Мы же не пенсионеры… И зачем вы дверь открыли?

— Я услышала, как там котёночек мяучет… — всхлипнула Лерочка, обхватив коленки руками. — А я люблю кошечек… Ой, Мусенька… потерялась, маленькая. Она, наверное, сгорела, бедняжечка, — девушка разрыдалась, уткнувшись носом в ладошки.

— Ну, не плачьте. Кошки — существа живучие. Выскочила, наверное, бродит где-то во дворе.

— Правда? — оживилась Лерочка.

— Правда. Я сейчас завтрак приготовлю, вы покушаете, а потом пойдём, поищем вашу кошку.

— А я не смогу в таком виде выйти… — Лерочка пыталась разгладить своё помятое вечернее платье. Она так и не успела снять его вчера.

— Да, прохладно вам будет… — «Гена» схватился за подбородок, размышляя. — Вы пока моё что-нибудь наденьте, а потом поедем в бутик и купим вам что-нибудь, — пообещал он. — Что вы любите на завтрак?

— Я… на диете… Мне можно только творог нежирный, без сметаны. Я, вообще, такая жуткая толстуха… — вздохнула Лерочка, оглядывая себя настолько уж критично, будто бы весила тонну.

— Толстуха? Да в вас не больше пятидесяти кило… Я по сравнению с вами — ужасный толстяк. Мне, прямо, стыдно, ей-богу! — «Гена» встал и похлопал себя по животу. — Во, какое пузо, — и снова плюхнулся, как слоник.

Лерочка удивилась. И нету у него никакого пуза! Мог бы быть и потолще…

— Вы — толстяк? — засмеялась она. — Разве? А мне кажется, что вам нужно больше кушать — конфет, пирожков… Я сама люблю пирожки. Особенно — жареные, со сгущёнкой.

— Ну, вот, уже смеёмся, — улыбнулся «Геннадий без отчества», подскочив с дивана. — Попробую разыскать вам этот нежирный творог. И… пирожки со сгущёнкой. А ты пока телик посмотри.

Только сейчас Лерочка заметила, что на противоположной стене комнаты висит плазменная панель. Милиционер «Гена» включил её и отдал дистанционный пульт Лерочке.

— Там много каналов, — сказал он, выходя. — Тысяча… хотя, я сам не считал.

 

Глава 79. Новые тайны

— Я ожидал, что вы справитесь с первого раза, — разочарованно буркнул Кашалот, презрительно воззрившись на стоящего перед ним киллера.

— Вы понимаете, — оправдывался тот. К шраму на его лбу прибавились ещё и ожоги на щеках. — Тут — не простое дело. Этот Тень…

— Так! — перебил Кашалот, закуривая от волнения уже третью сигару, — Вы мне тут не мямлите оправдания! Вы так себя представили, а оказалось, что не можете убить какого-то дохлого салагу!

Киллер переминался с ноги на ногу, глядя в пол.

— Понимаете, Георгий Никанорович, — начал он. — Если вы обзываете этого человека «дохлым салагой», то вы о нём ничего не знаете…

— Я всё знаю! — рявкнул Кашалот. — И знаю то, что вы, уважаемый, способны только по бабочкам стрелять! За это я дам вам прозвище — Муравьед. Поверьте, вы его заслуживаете!

Киллер оторвал глаза от пола и посмотрел на толстяка-Кашалота, как он курит, развалившись в кресле. До чего же он рыхлый, тупой и эгоистичный! Как… кашалот.

— В следующий раз я не промахнусь, — заверил киллер «Муравьед» Георгия Никаноровича.

— Хотелось бы! — фыркнул тот. — И пистолет не потеряйте — не напасёшься!

Киллер ничего не ответил. Он молча повернулся и вышел. А про себя подумал: «Вот пойди и сам застрели его, если ты такой умный!».

Чеснок был сам не рад, что затеял всю эту заварушку с Лерочкой. Родион Робертович кружил по своему кабинету и размышлял, как это так получилось, что его тщательно продуманный план мог так бесславно провалиться?! У «наседки» не было никаких шансов против Вована и Ростика. А тем более — против «Фаршированного». А тут вдруг буквально из ниоткуда выползает какой-то, извините за выражение, скунс и выхватывает Лерочку прямо у них из-под носа! Да ещё и выстрелил в самого Чеснока, попав, куда не следует! Чеснок был в ярости. К тому же, он не мог сесть. И потерял машину, потому что тот чувак на ней уехал!! По гороскопу, как и Батон, Чеснок являлся Овном. А Овнам не везёт по пятницам. Да и по субботам — тоже.

Ростик, весь в синяках и ранах, сидел перед ним в кресле. Он тупо пялился на бегающего мимо него Чеснока и бубнил какие-то невразумительные отговорки. Что якобы «этот чувак оказался здоровенный, как паровозина» и «на терминатора похожий».

— Хватит! — воскликнул Чеснок, не в силах более переносить это слабовольное нытьё. — Ты ни на что не способен! Ты только называешься боксёром, а сам — просто трусливый слабак! Глист!

Какой же «глист», когда Ростик весит все сто пятьдесят кило, имеет рост в двести один сантиметр и огромные квадратные мускулы?!

— Вован угорел, — прогнусавил Ростик, вытерев нос рукавом.

— Значит, он был ещё тупее и хуже тебя! — выплюнул Чеснок. — Катись отсюда, пока цел. Хоть, грузчиком работай! Мне такие, как ты, не нужны!

Ростик тяжело поднялся с кресла и заковылял к двери, сильно хромая на левую ногу.

Когда Пётр Иванович и Сидоров подъехали к дому, в котором случилось это загадочное происшествие, толпа не только не рассосалась, а даже увеличилась. Потому что к милиционерам, врачам и жильцам дома добавились ещё и посторонние зеваки. Серёгин еле пробился в центр этого пёстрого плотного круга из самых разных людей, где находился Подклюймуха. Сидорова, вообще, затёрли, и он оказался выброшен за пределы круга.

— А, приехали, наконец-то! — оживился участковый, заметив в толпе Петра Ивановича. — Посмотрите-ка на это — он указал на остатки взорвавшегося «Запорожца». — Тут и гайки с болтами разбросаны. Эксперты, вот, сказали, что они из бомбы выскочили! Представляете, в машине бомба была!

— А где тот свидетель? — поинтересовался Серёгин, разглядывая шумную толпу зевак.

— Вот он! — Подклюймуха выволок из общей массы пьющего неспортивного мужичка.

— Вы свидетель? — спросил его Пётр Иванович.

— Я, я! — с готовностью согласился тот. — Поливаев моя фамилия.

Пётр Иванович узнал его. Это был тот самый Поливаев, который ёлку выбросил в июне-месяце. Поливаев с большим количеством подробностей в который раз пересказывал свою полуфантастическую историю про «мужика», который будто бы выпрыгнул с четвёртого этажа, держа ещё на руках кого-то, а потом с этой ношей «во двор шмыганул».

Сидоров, оттёртый толпой в дальнюю сторону, топтался у толстой берёзы, разглядывая почему-то пушистую серую кошку, которая пристроилась на тёплой крышке люка. И тут к этой кошке подбежала девушка, и подхватила животное на руки, словно это была не кошка, а её родная дочь, которую она не видела несколько лет.

— Мусенька, ты жива! — воскликнула девушка и с кошкой на руках убежала к припаркованному в стороне джипу.

Девушку сержант видел впервые. А вот выглянувший из джипа мужчина показался Сидорову знакомым. Да, почти половину его лица скрывали тёмные очки, но всё же, Сидоров его уже где-то видел. Сидоров хотел рассмотреть его получше, но мужчина быстро скрылся за тонированным стеклом, и автомобиль уехал, как только девушка с кошкой залезла в салон.

Пётр Иванович не слишком верил свидетелю Поливаеву. Хотя бы потому, что невозможно удержаться на ногах, спрыгнув с четвёртого этажа. Даже одному. Спрыгнув с такой высоты — почти пятнадцать метров — человек просто раздробил бы себе ноги. А загадочный «мужик» Поливаева ещё и на руках кого-то нёс!

— Да я видел его, как сейчас вас вижу! — уверял Поливаев. — Вот вам крест!

Да, Пётр Иванович слышал когда-то по телевизору, что ли, про агентов особого назначения, которых учат прыгать, не чувствовать боль, бить как-то по особому, так, что удар задевает не того, кого бьёшь, а того, кто стоит за ним… Но Пётр Иванович всегда считал всё это дутой сенсацией и обманом народа. Да и что будет делать такой вот, особый агент тут, в Донецке?!

Нет, не поверил Серёгин Поливаеву. Тем более тот имел репутацию буйного пьяницы.

— Скажите, пожалуйста, а кто жил в этой квартире? — спросил Пётр Иванович у участкового.

— Девушка жила, — неуверенно ответил Подклюймуха. — Приводов не имела. Я и не знаю её толком.

— За то, я знаю! — скрипучим голосом выкрикнула пышная дама в термобигуди.

Она пропихалась к Петру Ивановичу, оттеснив всех, кто вздумал оказаться на её пути.

— Валерией звали. Работала секретаршей. Я — матери её подруга. Так родители за город жить уехали, а квартиру ей оставили. Она тихоня была. А потом вдруг квартиру спалила…

— В квартире, кстати, тело нашли, — вставил Подклюймуха. — Тоже — мужик, угорел…

— У неё не было мужа! — выкрикнула дама. — И хахаля не было. Не могли вы там мужика найти!

— А где она, Валерия? — поинтересовался Серёгин.

— А нету её! — сказала дама. — Пропала. Ходила куда-то вечером. Домой пришла — и пропала.

— Да её мужик тот унёс! — вмешался Поливаев. — Я же видел, почему вы мне не верите?

— Цыц! — оборвала его дама.

— Скажите, а где именно Валерия работала секретаршей? — спросил у неё Пётр Иванович.

— В частной фирме… «Казак», что ли?

«Казак»! Это же — лавочка Сумчатого! Уж не Сумчатый ли прислал за ней кого-то? Хоть он в камере, но Утюг сказал, что он и из тюрьмы способен…

— А кто забрал того угоревшего? — осведомился Серёгин.

— А, Заяц тот и забрал, — ответил Подклюймуха. — Он только это и сделал, что забрал его. И — всё.

Раз «Заяц» забрал — значит, уплыло с концами…

Пётр Иванович схватил бесцельно топтавшегося Сидорова и рванул с ним в райотдел — Сумчатого допрашивать.

Лев Львович немного успокоился, не обзывал более никого «кротом», И, вообще, вёл себя более адекватно, чем в первый раз.

— Я тут не причём, — горячо убеждал Сумчатый Серёгина. — Это Утюг наврал вам. Он — мой конкурент, и ему выгодно, если меня в клетку упрячут. В подземелье я никого не спускаю. И не знаю, где держат ваших ментов. Я, да, я разговаривал там с одним — Тенью себя обзывает — новенький какой-то, требовал, чтобы я отдал ему свои заправки. А я — не отдал. Тогда он взорвал одну. А потом — вторую взорвал. А потом — Утюг с Чесноком придумали засыпать меня и подставить, чтобы с дороги убрать. Тогда Тени достанутся мои заправки, и он не будет пока ничего взрывать. Они боялись, что Тень на них переключится. И это Тень похитил всех. Больше — не кому. А заправляет всем этим — Чеснок. Это он всё придумал — засыпать меня. Только Утюг раньше меня попался.

— И вы не спускали Утюга в подземелье? — уточнил Серёгин.

— Да, нет! — воскликнул Лев Львович. — Он сам лазит! Он с Тенью в товарищах. И сам лазит. А кто вам сказал, что Утюга спустили?

— Утюг и сказал, — ответил Сидоров. — И сказал, что это вы его туда спустили.

— Брехло! — пискнул Сумчатый, подскочив, как мячик со стула. — Ух, брехло кротовое! Как попадётся мне — накостыляю! — он так разбушевался, что Сидоров еле успокоил его.

Боже мой, что это за бандит такой ужасный — Тень?! И то взорвал, и этого убил! Прямо — «коза — ностра», честное слово!

— У вас была секретарша? — спросил Пётр Иванович. — Вы её ещё к батарее привязывали, да?

— Да, была, — согласился Сумчатый. — Но к батарее я её не привязывал. Это — Утюжара вам опять набрехал. Леркой её звали. А что?

— А вы, часом, не знаете, кто её квартиру вчера сжёг? И похитил её саму? — осведомился Серёгин, в упор глянув на Сумчатого. Тот съёжился.

— Нет, — пролепетал Лев Львович. — Точно уж, не я. Я сидел… Может, Чеснок? Он сейчас, наверное, моими делами управляет, потому что я на него доверенность написал, пока скрывался. У него тоже левого бензина полно. И, поверьте, он куда больше знает про подземелье, чем я. А Утюг — и того больше. Только вы его не расколете. Это ещё то брехло.

— Знаете их? — Пётр Иванович дал Сумчатому фотографии Додика и Коли.

— Это — Додик, — признался Сумчатый. — Он у меня работал. А вот этот вот, — он показал Колю. — Работает на Тень. Он Зубра завалил. Я знаю. Там у нас был такой шпион, Дантистом «погоняли». Так вот, он следил за ними и узнал, что Тень будет Зубра валить. Он ещё что-то узнал, но Тень его в подземелье спустил. Он так и не успел нам сказать.

— А как насчёт Кашалота? — Пётр Иванович забрал у Сумчатого обе фотографии и положил в ящик стола. Нечего мацать — они и так захватаны!

— Разорился Кашалот, — буркнул Сумчатый. — У него Тень всё поотбирал. Кашалот даже ездил ко мне — денег занять. Но я не пустил его в дом. Кашалот на мели теперь. Вы, лучше, Чеснока хватайте. Он знает больше, чем тот Кашалот.

Серёгин решил, что нужно не хватать Чеснока, а установить за ним слежку. Потому что если схватить — он тоже врать начнёт, как Утюг и Сумчатый. А так Чеснок может привести к Тени. Пётр Иванович выбил у Сумчатого адрес Чеснока. Хотя у него могла оказаться такая же крепость, как и у Сумчатого. А Чеснок осторожен. Не выпрется в кафешку!

 

Глава 80. Срывы и провалы

Кладбище машин представляло собой огромную стоянку, на которой чуть ли, не грудами были свалены покорёженные автомобили. Покупали их очень редко. Они годами тут валялись, никому не нужные, ржавели под дождём, парились под солнцем, обдувались ветром. Некоторые, недавно прибывшие, ещё напоминали автомобили. Остальные являлись просто бесформенными кучами, уже вросшими в асфальт. У входа торчал толстый и низкий бетонный постамент, на котором красовалась донельзя побитая машина и надпись: «Осторожнее за рулём!». В сторонке, в углу стоянки, возвышалась сторожка. Пётр Иванович и Сидоров пролезли через металлические завалы, и подошли к этой сторожке. Возле неё был огороженный решёткой закуток, в котором сидела пребольшая псина и, рыча, грызла пребольшую кость. Как будто тут есть, что охранять! Зря кормят только тушу такую!

В сторожке за двумя отдельными столами сидели два человека. Один был молодой и накачанный, а второй — постарше, с животиком. Этот, с животиком, и был директором стоянки. Когда Пётр Иванович спросил его про «Лэнд Ровер» Семёнова, он ответил:

— А его купили.

— Кто?? — изумился Пётр Иванович.

— А такой, высокий, с усами рыжими. Только не с усищами, а с маленькими усами. Он ещё на той неделе его купил. Сразу после того, как его доставили.

Зайцев купил! Опять этот Зайцев! Хоть заваливай к нему в прокуратуру и силой вытряхивай правду!

— Я вот, что думаю, — сказал Пётр Иванович Сидорову, когда они покинули кладбище машин. — Нам просто необходимо съездить в эту «Росси — Ойл». Всё упирается именно в эту компанию. Зубр туда влился? Туда. Этих «Адамса и Смита» они поглотили? Они. Так что, едем!

Милиционеры быстро разыскали Донецкое представительство корпорации «Росси — Ойл». Это здание просто невозможно не заметить, потому, что оно сразу же бросается в глаза своим необычным дизайном, огромной неоновой вывеской и мини-парком на крыше. Пётр Иванович и Сидоров поднялись по широкой мраморной лестнице. Стеклянная тонированная дверь разъехалась в стороны перед ними.

— Вау, круто! Техника на грани фантастики! — заметил Сидоров.

— А как же? — кивнул Пётр Иванович. — Это — уже территория Америки.

Но, когда милиционеры зашли на эту «территорию Америки», начались приключения. Сначала их захлестнула волна ужасающего шума, прямо, грома какого-то! А потом пошла полоса препятствий. Пётр Иванович споткнулся о кирпич, а Сидоров поскользнулся на чём-то, похожем на клей. Они насилу устояли на ногах! Выручила милицейская сноровка. Холл оказался просторным, но буквально всё в нём находилось в состоянии, просто, какой-то большой стройки. Стены — серые, ободранные, пол — голый, заваленный обломками кирпичей и плитки, кусками какого-то кабеля. Повсюду — каменщики, штукатуры, шлифовщики, плиточники, сварщики. Где-то в глубине холла отделочник с грохотом сверлит стену электродрелью. Рабочие перекрикиваются между собой, пытаясь прорваться сквозь этот всезаглушающий гул.

— Что здесь творится! — изумлённо выкрикнул Серёгин и его слова потонули в грохоте дрели и кувалды.

— Ремонт! — лаконично сообщил вынырнувший из клубов белой пыли коренастый рабочий, и принялся долбить пол отбойным молотком.

Сидоров заткнул уши, чтобы не слышать, как ревёт этот отбойный молоток. А Пётр Иванович насилу расслышал голос подкравшегося к нему охранника.

— Куда вы идёте?! — кричал этот охранник, наверное, во всё горло, но казалось, что он только открывает и закрывает рот.

— Мы из милиции!! — крикнул в ответ Серёгин, показав удостоверение. — Нам надо поговорить с директором!

— Сейчас я ему сообщу, а вы тут постойте! — крикнул охранник и хотел, было удалиться.

— Но… — начал Сидоров.

— Ладно, идёмте со мной!

Лифт был отключён, и его шахта зияла чёрной пропастью. Охранник повёл милиционеров к лестнице. Лестницу тоже ремонтировали. Рабочий укладывал на ступеньки плиты из стукко. Сидоров чуть было, не оступился и не покатился вниз, обходя этого рабочего и его инструменты.

Они поднялись на четвёртый этаж. Однако, там оказалось ничем не лучше, чем в холле. Стенки тоже — ободраны, штукатур намазывает на одну из них свежий раствор. Окно в конце коридора было вытащено. Из дыры с улицы дул ветер и слышался шум машин.

— Подождите, пожалуйста, я скажу директору, — охранник исчез за обтянутой полиэтиленовым мешком дверью.

Наконец, он появился вновь и сообщил:

— Фёдор Поликарпович готов вас принять.

Милиционеры зашли в кабинет директора. Он тоже был весь разворочен, и там возились рабочие. Посреди кабинета стоял покрытый плёнкой стол, за которым сидел грузный человек. Рабочий сверлил потолок прямо над его головой.

— Здравствуйте, Фёдор Поликарпович, — поздоровался Серёгин. — Мы бы хотели…

— Мне уже сообщили, — произнёс Мезенцев, смотря не на Серёгина, а на рабочих. — Задавайте свои вопросы, если они у вас есть… А то, видите, какой бедлам?

Рабочий закончил сверлить потолок и вытащил сверло из проделанной дыры. Цементная пыль посыпалась на Фёдора Поликарповича. Тот промолчал: привык уже.

— Я точно не осведомлён об интегрированных в нашу корпорацию компаниях, — ответил он, когда Пётр Иванович спросил про Лукашевича — Зубра. — Но у нас сейчас находится господин Мильтон, доверенное лицо генерального директора. Он занимается расширением корпорации и… вот этим ремонтом. Пойдёмте, — Мезенцев встал и повёл милиционеров по тому же ободранному коридору к другому кабинету. Дверь его тоже была затянута в плёнку.

Мезенцев постучался, но за дверью было тихо. Тогда директор подёргал дверь. Она оказалась заперта.

— Хм… Нету, — буркнул Мезенцев. — А, он, наверное, в конференц-зале! — оживился он. — Там новый интерьер представляют. Пойдёмте.

Фёдор Поликарпович спустился на второй этаж. Дверь с надписью «Конференц-зал» распахнулась и вышла бледная и заплаканная девушка с папкой.

— Он уволил меня, — всхлипнула она. — Ему не понравилось! — с этими словами бедняжка заковыляла вниз по лестнице.

— Семнадцатая, — пробормотал себе под нос Мезенцев.

— А? — переспросил Сидоров.

— Господин Мильтон уволил семнадцатого дизайнера, — пояснил Фёдор Поликарпович.

Пётр Иванович открыл дверь конференц-зала. Там тоже всё ободрано, отбито, сломано. Посреди зала расположились макеты интерьеров. Авторы стояли около них и по очереди объясняли свои задумки высокому энергичному молодому человеку в костюме-тройке и в узких прямоугольных очках. Тот задавал им по несколько вопросов, а потом начинал громко, с английским акцентом перечислять недостатки проектов. Когда очередной отвергнутый макет был собран, и его автор вышел в коридор, Фёдор Поликарпович приблизился к этому молодому человеку и что-то тихо сказал ему. Тот пожал плечами, оставил на время дизайнеров и макеты, и подошёл к милиционерам. Это и был Мартин Мильтон.

— Да, мы приобрели компании «Луч» и «Триест» в рамках расширения корпорации, — сказал американец. — Все документы составлены в соответствующей форме, никаких нарушений нет. Бывшие владельцы добровольно реализовали свои предприятия. Если хотите, мы можем пройти в мой кабинет, и вы проверите. Господин Лукашевич добровольно интегрировался в нашу корпорацию. После его смерти все активы перешли к нам в соответствии с условиями контракта, который мы составили совместно с господином Лукашевичем и тремя пассивными совладельцами его компании. Все они добровольно отказались от своих прав и передали их нам, «Росси — Ойл».

— И все были убиты, — заметил Сидров.

— После передачи компаний мы прекратили отношения с их бывшими владельцами, — спокойно сказал Мартин Мильтон. — И их дальнейшая судьба мне не известна.

— Пожалуйста, — произнёс Пётр Иванович, — вы можете показать нам документы о передаче компаний?

— Разумеется, — согласился господин Мильтон. — Пойдёмте.

С этими словами американец вышел из конференц-зала, оставив всех дизайнеров и проекты, и направился к своему кабинету. Отперев дверь, он пропустил Серёгина и Сидорова, а потом зашёл сам. Как ни странно, кабинета господина Мильтона не коснулся этот, можно сказать, «генеральный» ремонт. Там было чисто и уютно. Ничего не разбросано, не облуплено, никто ничего не сверлит.

— Присаживайтесь, — американец вежливо показал на глубокие бордовые кресла.

— Спасибо, — сказал Пётр Иванович, усаживаясь.

Сидоров примостился в соседнем кресле. Мартин Мильтон снял со стеллажа толстую чёрную папку и подал Серёгину.

— Здесь оригиналы договоров. Можете просмотреть их и убедиться, что все документы подлинные.

Пётр Иванович раскрыл папку и начал листать толстые, хрустящие листы. Каждый договор был составлен на нескольких языках, подробно оговаривал все условия, занимая чуть ли не по двадцати листов. Серёгин увидел множество подписей, голографические и простые печати. Договор Лукашевича и Семёнова даже на просвет посмотрел. Да, бумага содержала водяные знаки в виде волнистых линий и эмблемы корпорации «Росси — Ойл»: буровой вышки на фоне восходящего солнца. Серёгин, конечно, не разбирался в документах. Но, судя по их солидному виду, договора были настоящими.

— Спасибо, господин Мильтон, — пробормотал Серёгин, возвращая папку американцу.

— Не за что, — Мильтон поставил папку обратно, на стеллаж. — Рад был вам помочь. Чем я ещё могу быть вам полезен?

— Боюсь, что больше ничем, — ответил Пётр Иванович, поднимаясь из мягкого, удобного кресла. — Благодарю вас, господин Мильтон, до свидания.

— До свидания, Пётр Иванович, — вежливо попрощался американец. — Если возникнут вопросы — звоните по этому телефону, — он протянул Серёгину пластиковую визитную карточку. — А теперь, прошу прощения. Я должен вернуться к делам.

Пётр Иванович и Сидоров покинули кабинет Мильтона. Американец вышел за ними, заперев дверь, и пошёл на второй этаж в конференц-зал — забраковывать очередной проект.

— Он ни один не одобрит, вот увидите, — это появился Фёдор Поликарпович.

И, как бы в подтверждение его слов, из конференц-зала вышел ещё один унылый дизайнер. И послышался недовольный голос Мартина Мильтона:

— Я выделял средства на натуральные материалы. Почему ступеньки обшиваются стукко? Вы уволены.

Пётр Иванович и Сидоров преодолели ремонтирующийся холл, и вышли на улицу.

— Эти монополисты на всё пойдут, чтобы захватить монополию на рынке, — сказал Пётр Иванович Сидорову. — Возможно, они и знают что-то но, ни за что не скажут.

— Этот американец чем-то на Тень похож, — заметил Сидоров. — Такой же, понимаете, как робот заведённый, вежливый. И лицом смахивает. Если бы не эти очки…

— Он, скорее немец, чем американец, — сказал Пётр Иванович, заводя мотор «Самары». — Мы на юридическом изучали физиогномику различных рас… Но, дело не в этом. Дело в том, что Тень по-русски разговаривал, как русский. И артикуляция у него была — тоже русская. А у этого Мильтона — сильный акцент, который подделать нельзя даже артисту. А так же — полностью английская артикуляция. Он просто не в состоянии произнести русские слова, как следует. И никогда не научится.

 

Глава 81. Капитан Зайцев — гениальный следователь

Капитан Зайцев раскрыл таинственное происшествие в тридцать втором доме на Коммунистической улице всего за четыре дня. Согласно его версии, квартиру секретарши Сумчатого Лерочки по ошибке сожгли террористы-расисты, которые хотели уничтожить негра, живущего на этаж ниже. И «фаршированный» «Запорожец» они тоже для негра подготовили. И, выстроив цепочку довольно странных умозаключений, следователь прокуратуры совершил «набег» на местный скинхедский клуб, и арестовал всех его членов. Хотя это был довольно мирный клуб. Подростки, которые в него входили, ограничивались лишь рисованием свастик на своих бритых головах и прослушиванием тяжёлой музыки. Глупые мальчишки оказались на скамье подсудимых, а капитан Зайцев С. П. получил государственную награду за оперативность и повышение раскрываемости преступлений. Его даже по телевизору показали, как мэр вручает ему эту самую премию и новую служебную машину — «Опель». Сидоров аж зубами скрежетал, когда увидел его «довольную рожу» в кабине этого «Опеля».

Да, — вздохнул Пётр Иванович. — Зайцев у нас — специалист, рекордсмен по… «заминанию». И это его: «Вопросы есть?»… Вот, только, не докажешь ничего. Надо за Чесноком следить. Подключать к этому делу Муравьёва и — следить.

Старший лейтенант Муравьёв придумал дерзкий план: внедриться в окружение Чеснока.

— Ну, смотри, осторожнее, «Шарапов», — предупредил его Пётр Иванович. — Да, и как ты это сделаешь?

— Я слежу за Чесноком, — сказал Муравьёв. — И узнал, что он ищет водителя. Я решил, что замаскируюсь, и попробую к нему устроиться.

— Ну, дерзай, — разрешил Пётр Иванович. — Только, я уже сказал — будь осторожен!

Капитан Зайцев неспроста купил тот сгоревший «Лэнд Ровер» на кладбище машин. Ему опять звонил Таинственный Голос и сказал, что «уроет» Зайцева, если тот не помешает Серёгину доказать, что тело, которое выдали за останки Ярослава Семёнова — вовсе не его тело. «Гений» испугался и помчался на это самое кладбище. И купил там бывшую машину за свои деньги. Две тысячи гривен — можно было бы телек приличный прикупить! Зайцев поместил «Лэнд Ровер» в свой гараж на две машины, рядом с подаренным мэром «Опелем». Что с ним делать дальше — Зайцев не знал. Зато Таинственный Голос похвалил его.

Вообще, карьера Зайцева стремительно шла в гору. Начальник прокуратуры уже подал ходатайство о том, чтобы ему дали майора. Все — от коллег до мэра — видели в нём гениального следователя, с отличной логикой и железным знанием законов. В личном деле Сергея Петровича появлялись новые и новые благодарности, ему повысили зарплату, выплачивали премии. Даже приглашали на лекции по правоведению в университеты. Сергей Петрович купил двухкомнатную квартиру в новом доме, и, вообще, жил припеваючи. Однако был этому не рад. Потому что все свои «гениальные» расследования он проводил под руководством Таинственного Голоса, и с его подачи. Зайцев боялся, что рано или поздно раскроется тайна его гениальности, и пытался как-то освободиться от этого «Голоса», просился, чтобы тот отпустил его. Когда он снова позвонил, Зайцев сказал ему:

— Да, вы мне всю жизнь сломали!

— Да, кто тебе жизнь ломал?! — удивился Таинственный Голос. — У тебя — что, семеро внебрачных детей по лавкам плачут? Нет. Так, что, никто тебе ничего не ломал. Продолжай работать, как работал.

— Они роют — и накроют меня, — заныл «гений от следствия». — И тогда мне в тюрьму только дорога!

— Мы с тобой не в том положении, чтобы ныть! — оборвал Зайцева Голос. — Так что, не разводи мне тут нюни, а выполняй… мои поручения. Вопросы есть?

— Да! — крикнул Зайцев.

Но, Таинственный Голос не внял.

— Вопросов нет, — хохотнул он. — Вперёд! — и повесил трубку.

Вот так, и приходилось следователю прокуратуры сажать невиновных, в угоду этому «Голосу».

 

Глава 82. Западня бе входа и без выхода

Лерочка вышла из джипа и пошла к дому своих родителей. Дом оказался небольшой, каменный, с невысоким деревянным забором. В руке Лерочка держала пластмассовую клетку, в которой сидела её кошка. Девушка подошла к калитке. Генрих Артерран сначала наблюдал за Лерочкой, сидя в машине, но, посмотрев на дом, тоже вышел и последовал за ней.

Во дворе тихо. Шторы на окнах — задёрнуты. Дым из трубы не идёт. Калитка — приоткрыта. В углу двора торчит собачья будка, но собаки не видно. «В дом, наверное, забрали», — подумала Лерочка, взявшись за ручку калитки.

— Спасибо вам большое, — сказала Лерочка, повернувшись к своему другу. — До свидания.

Она открыла калитку и беспечно зашла во двор.

— Подождите, — остановил её Артерран. — Мне это не нравится.

Лерочка насторожилась. Обернулась. Но всё-таки, решила, что опасаться нечего, и пошла дальше, по тропиночке, к дому.

— Но, здесь же никого нет, — сказала она. — Спокойно…

— В том-то и дело, — сказал Артерран и зашёл во двор вслед за Лерочкой. — Стойте, я, пожалуй, первым пойду. И — тихо.

Лерочка пожала плечами и хотела, было, сделать ещё один шаг. Однако Артерран поймал её за руку.

— Стой. Я же говорю, что первый пойду.

Лерочка недовольно надулась, но осталась на месте. Муська в клетке плаксиво мяукнула: мол, выпусти меня.

Артерран медленно и тихо приблизился к синей, обитой жестью двери дома. Какая-то там странная возня в прихожей. Будто кто-то крадётся. Тихо крадётся, чтобы с улицы не услышали… Артерран выбил дверь ногой. Там, действительно, кто-то был. Вылетев, дверь стукнула его в лоб, швырнула на пол. Пистолет незнакомца отлетел в сторону. Тут же из прихожей выскочили ещё двое, набросившись на незваного гостя. Один выстрелил. Артерран мгновенно нырнул вниз, одновременно выбив у бандита пистолет. Пуля пролетела над головой Лерочки. Девушка вскрикнула, бросила клетку с кошкой и выскочила за забор.

Второй бандит тоже полез за пистолетом, но не успел его вытащить. Артерран дал ему подсечку, сразу же заехал кулаком в челюсть. Бандит опрокинулся и сбил товарища. Они забарахтались на полу. Третий ворочался под дверью. Артерран прошёлся по этой двери и зашёл в прихожую. Бандит взвизгнул и затих. А победитель поднял двух других за шиворот, выволок во двор.

— Это — твоя мама, — сказал он выглянувшей из-за забора Лерочке, встряхнув одного бандита. — А это — папа, — и встряхнул другого. — Не уверен.

Муська в клетке громко мяукала.

— Охранники Чеснока… Как вы узнали? — изумилась девушка, моргая испуганными глазами.

— Такая работа, — хихикнул Артерран. — Верёвка есть?

Лерочка кивнула. Бандиты слабо шевелились, ныли.

— Связывай. Не бойся, они мирные.

Он бросил обоих бандитов на каменистую тропиночку. Они лишь застонали. У одного была сломана рука, у другого — вывихнута челюсть. Они корчились в грязи и даже не пытались бежать. Лерочка принесла из сарая крепкую верёвку. Артерран отшвырнул в сторону выбитую дверь и поднял за воротник лежавшего под ней бандита. Это был Ростик.

— Опять ты? — они сказали это вдвоём, одновременно.

— Мало, значит, получил, — заключил Артерран, выкинув его на улицу, к двоим остальным. — Этого — тоже свяжи!

Он прошёл дальше, в дом. В комнате сидели, привязанные к стульям, пожилые родители Лерочки. Их рты были заклеены полосками широкого скотча.

— Ну и напутали! — проворчал Артерран, пытаясь развязать узлы. Но ему это не удалось, и он разрезал верёвки ножом.

Рты старичкам он отклеил в последнюю очередь, когда справился с верёвками.

— Я связала, — это Лерочка появилась на пороге комнаты. — Мама! Папа! — она подбежала к обалдевшим от испуга родителям. Принялась обнимать их, целовать.

Те бормотали:

— Доченька, милая…

— Какой ужас… Бандиты… Ворвались, схватили. Мы и крикнуть-то толком не смогли.

Генрих Артерран стоял на пороге комнаты и терпеливо ждал, когда они закончат обниматься.

— Вы знаете, что вам нельзя оставаться в этом доме? — осведомился он, когда они успокоились настолько, чтобы что-нибудь понять.

— Ой, а что же нам делать-то, сынок? — закудахтала мать Лерочки. — Как…

— Ты сначала женись на нашей дочери, — выступил вперёд отец, коренастый такой, усатый. — А потом указывай, кому что следует делать! Откуда я знаю, что ты — не с этими бандитами? А то сейчас ружьё достану!

«Да, очень оно вам помогло!» — скривился про себя Артерран, однако Лерочкиному отцу ответил очень вежливо:

— Простите, пожалуйста, но вас выследила преступная организация. А я работаю в милиции, — он даже удостоверение вытащил из кармана. Но не своё, а как говорится, «условно настоящее» то есть, напечатанное на фабрике, по технологии, но не содержащее правдивых сведений.

— Ой… Милиционер… — Лерочкин отец отодвинулся на шаг. — Извините, ради бога… Преступники, говорите?

— Вот именно, — подтвердил Артерран. — И вам придётся сменить место жительства.

— Но, куда? — прошептал Лерочкин отец.

Мать спряталась за Лерочкину спину.

— Хотя бы, в соседний посёлок, — протянул Артерран. — А ты, Лерочка, наверное, сказала Чесноку, где твои родители живут, да?

— Я в анкете написала… — призналась Лерочка. — Ещё когда ко Льву Львовичу устраивалась… Я же не знала…

— Но, куда нам переезжать? — не унимался отец, собирая с пола куски разрезанных верёвок. — К колодцу привязать хотел, так испортили, гады! — проворчал он.

— Тут, рядом с вами — Кременец. Туда и поменяйтесь. Только безо всяких риелторов, чтобы не знал никто.

— Ой! — всполошилась вдруг Лерочкина мать. — Чего же это мы стоим тут просто так, а?! Я сейчас, на стол накрою. Я же пирог испекла, и курочка уже изжарилась… остыла только.

— Да, некогда мне, — отказался Артерран. — Надо ещё бандитов забирать. А то они у вас тут, во дворе валяются…

Он повернулся и вышел из комнаты.

— Лерочка! Кошку свою забери! Она тут, в клетке лежит до сих пор! — крикнул он с улицы.

 

Глава 83. Секретные агенты

Старший лейтенант Муравьёв хорошо замаскировался, прежде чем устраиваться водителем к Чесноку. Во-первых, он покрасил волосы, во-вторых, отрастил усы. И ещё — похудел на семь кило. Идя к Чесноку, Муравьёв нахлобучил фуражку, которую никогда не носил и куртку кожаную, которую тоже — не носил. Ещё Муравьёву соорудили фальшивый паспорт и трудовую книжку, в которой написали, что он — Соловьёв Эдуард Юрьевич, и работал в таксопарке таксистом. Муравьёв взял свою старую машину, которую из отпуска в отпуск ремонтировал в гараже, но она всё равно, барахлила, и на ней поехал в офис компании «Казак», которой теперь единолично управлял Чеснок. К пиджаку Муравьёва прикрепили мини-передатчик в виде пуговицы — его сам начальник райотдела выпросил в СБУ. С помощью этой хитрой штуковины «разведчик» и будет «телеграфировать на базу».

Муравьёв поехал к Чесноку, а Пётр Иванович с Сидоровым остались в райотделе — принимать передачу.

Муравьёв поднялся по лестнице на третий этаж. Подошёл к кабинету с надписью «Директор».

— Вы записаны? — спросила немолодая секретарша: это Чеснок свою тётушку устроил — для надёжности.

— Нет, я — по объявлению, — ответил старший лейтенант. — Тут у вас, кажется, водитель требуется, на фирму, да?

— Да, Родион Робертович ищет водителя, — согласилась секретарша. — Заполните анкету.

Она подала Муравьёву скрепленные между собой степлером опросные листы.

— Вон, за столик садитесь и пишите!

Муравьёв пошёл за столик, уселся в кресло, достал ручку.

Сначала шли типичные и простые вопросы: ФИО, адрес, телефон… Но потом начались какие-то странные, например, такой: «Как вы считаете, почему мы должны взять вас на работу?». Или, такой: «Что вам больше всего нравится в этой жизни?» — прямо, как в секте какой-то… Старший лейтенант не знал, что нужно отвечать на подобные вопросы, но всё же, взял себя в руки и, как альпинист достигает вершины горы, достиг конца этой титанической анкеты.

Закончив сей странный труд, он подал её секретарше.

— Идите, вам позвонят, — бесстрастно изрекла она, запихнув анкету в ящик своего стола.

Она так запихнула, что Муравьёв подумал, что они её, вообще, читать не будут! А в жеватель отправят — и дело с концом!

Постояв немного, Муравьёв ушёл.

Он уже потерял всякую надежду на то, что его кандидатуру рассмотрят, когда зазвонил его телефон.

— Гражданин Соловьёв? — раздалось в трубке.

Старший лейтенант уже забыл о Соловьёве. Он хотел сказать: «Извините, вы не туда попали», но вовремя спохватился и ответил:

— Да, это — я.

— Эдуард Юрьевич, — это говорила та же немолодая секретарша. — Ваша кандидатура подошла. Вы приняты на должность водителя. Сегодня в десять часов Родион Робертович ждёт вас для личной беседы.

«Ура, клюнул!» — обрадовался старший лейтенант и, позвонив Петру Ивановичу, отправился в офис «Казака».

Пётр Иванович тоже обрадовался и подключил свой приёмник и магнитофон.

Чеснок сидел за столом Сумчатого и нетерпеливо стучал пальцами по папке с накладными. Родин Робертович ждал звонка от Ростика, а тот всё не звонил. Неужели эта гадкая секретарша до сих пор не объявилась?! Ей же, кроме родителей и идти-то некуда! Чеснок сам позвонил Ростику. Но тот как-то странно, глухо молчал. «Что такое, в самом-то деле?!» — разозлился Чеснок. Родин Робертович уже выздоравливал: мог сесть, и ходить стало не так больно. Но резких движений, он, всё же, избегал. Он, конечно, пытался найти того, кто выкрал Лерочку: у Чеснока были некоторые связи и в милиции, и в прокуратуре. Но никто ничего не знал. По крайней мере, нигде не было сотрудника, способного прыгнуть и четвёртого этажа…

— Войдите! — уныло бросил Чеснок, услышав стук в дверь.

Это пришёл Муравьёв.

— Простите, — сказал старший лейтенант. — Мне тут, позвонили и пригласили прийти. Я хотел водителем устроиться…

— А, да-да, — закивал Чеснок. — Вы — единственный, кто ответил на все вопросы анкеты. Наш соционик совсем зарвался… Я и то не смог на всё это ответить.

Муравьёв делал вид, что мнётся в нерешительности. Он топтался с ноги на ногу у двери и крутил в руках свою фуражку.

— Присаживайтесь, — предложил ему Чеснок.

Муравьёв прошёл и сел в кресло напротив стола Родиона Робертовича.

Чеснок почти не задавал ему вопросов. Сразу сказал:

— Проходите медкомиссию, а завтра — к восьми утра на работу.

Муравьёв, конечно, не ожидал, что всегда подозрительный и осторожный Чеснок так проколется и возьмёт на работу именно его. Но Чеснок, наверное, купился на то, что Муравьёв единственный из всех кандидатов, «победил» хитрого соционика, ответив на все его вопросы. Хотя старший лейтенант даже плохо представлял себе, кто он такой, этот «соционик».

 

Глава 84. Кашалот и «китобойный сейнер»

У Кашалота была горничная по имени Эммочка. Она ходила, всегда такая чистенькая, опрятненькая, вежливая. Эммочка ненавязчиво делала вид, что убирает, или вытирает пыль, или застилает постель. А по настоящему внимательно наблюдала за Георгием Никаноровичем. Она успела полазить во всех столах, шкафах и сейфах Кашалота. Даже кое-что стащила. Но уже давно вернула назад, так как ознакомилась с содержанием украденных документов, нужное скопировала и передала, кому надо. Кашалот даже и подумать ничего не мог про свою горничную. Она была неброская, трудолюбивая, в меру кокетливая, не болтала и кофе варила отлично.

Когда Кашалот в очередной раз отчитывал киллера за очередную промашку, Эммочка подслушивала под дверью и записывала слова Георгия Никаноровича на портативный диктофон. Она, вообще, с диктофоном никогда не расставалась и не упускала возможности записать на плёнку что-нибудь интересное. А так же — продать это интересное куда-нибудь налево, в обход своего начальства. Эта хитрюга даже с Бен-Ладеном торговала, правда, едва не попалась.

— Ещё раз вы промахнётесь — я вас вышвырну обратно, на ту помойку с которой вы явились! — гаркнул за дверью Кашалот.

Киллер залепетал какие-то отговорки и обещания. Эммочка тихо хихикнула и подумала про себя: «Да, этот дурак и слизняка не выследит!».

Когда раздосадованный и обиженный киллер вышел из кабинета Кашалота, Эммочка, естественно, давно убежала в гостиную и смахивала пыль со скульптуры упитанного купидончика. Кашалот угрюмо засел в кабинете, звонил кому-то, бурчал что-то недовольным голосом. Эммочка не подслушивала: в телефоне Кашалота уже почти, что целый год стоял её жучок. Она случайно зацепила тряпкой стрелу, которую держал тот самый гипсовый купидончик, и тут произошло что-то необычное. Статуя повернулась, сдвинувшись с места, и под ней обнаружился некий тайник, закрытый, как сейф, на кодовый замок.

— Ух ты, а это уже интересно! — обрадовалась Эммочка, открывая этот самый кодовый замок. Она с ним быстро справилась: она уже много таких открыла. Сняв тяжёлую металлическую крышку, Эммочка увидела стопку старых, пожелтевших бумаг. На них были нарисованы гербы СССР, портреты Ленина, красные звёзды. Эммочка прочитала заголовок одной из бумаг: «Донецкая область, секретная база № 4, „Наташенька“. Описание эксперимента „Густые облака“ …».

«Ну, наконец-то!» — обрадовалась горничная и, не задумываясь, вытащила все бумаги и закрыла тайник так, как он был закрыт.

Принеся документы к себе в комнатку, Эммочка скопировала их, все до одного, а потом отнесла обратно, в гостиную и спрятала под того же купидончика. Кашалот всё ещё разговаривал с кем-то по-английски, ругался, кажется. Эммочка немного поелозила тряпкой по постаменту купидончика, а потом вернулась в свою комнатку.

Ей было ужасно интересно, о чём же, это таком говорит по телефону Кашалот. Да ещё и по-английски! Эммочка включила магнитофон, на который записывались телефонные разговоры Кашалота.

— Здравствуйте, господин Росси, — по-английски произнёс голос Кашалота. — Всё готово, я собрал все нужные бумаги.

— Прекрасно, — довольно крякнул пожилой и тучный господин Росси. (Эммочка знала, что он — пожилой и тучный). — Завтра вы передадите их господину Мильтону в девять часов утра в холле представительства корпорации. Тогда мы вернём вам ваши компании.

«Господину Мильтону! — фыркнула про себя Эммочка. — Знаю я, что там за Мильтон! Ну уж, нет! Этот гадёныш ничего не получит!».

Сначала Эммочка хотела сдать этого поддельного «Мильтона» господину Росси. Но потом решила, что лучше ей не делать этого, ведь тот, кто занимает сейчас место доверенного лица Росси — далеко не дурак. И, если она перейдёт ему дорогу — он всё сразу же поймёт и из-под земли её достанет! А тогда Эммочка будет — ух, как бита!

 

Глава 85. Сбитый спутник

— Неделю назад мы уже сообщали о падении спутника «Ричард Никсон». На спутнике произошёл взрыв. Он сошёл с орбиты, опустился слишком низко, и был притянут Землёй. Падая, спутник пронёсся над архипелагом Каргадос — Карахос, и обрушился в Индийский океан, подняв огромную приливную волну. Сегодня утром его разыскали и подняли на поверхность. Спутник сильно обгорел в атмосфере, но экспертам, всё-таки, удалось установить причину взрыва. Ею оказалось попадание в спутник снаряда неизвестного происхождения. Снаряд так и не нашли. Эксперты ломают головы над этой загадкой. Напомним, что на острове Мадагаскар нет никаких стратегически важных объектов. Спутник «Ричард Никсон» снимал подземные галереи пещеры Цируаномандиди…

Это показывали в шестичасовых новостях. Новости смотрели почти что, все. Но кто-то смотрел просто так, а кто-то делал выводы. Киллер, которого Кашалот прозвал Муравьедом — точно, делал.

Этот человек никогда не являлся киллером. Кашалоту он сказал, что его зовут Руслан, но он соврал. Кашалот оказался прав, что «Руслан Муравьед» умеет стрелять только по бабочкам. Да, по сути, он являлся неудачником. Его настоящее имя было — Грегор Филлипс, и его часто обзывали «Жуком», по аналогии с Грегором Замзой. «Жук», «Муравьед» — эти «насекомые» клички до чёртиков надоели бедняге — Филлипсу. Тем более, что он знал гораздо больше о спутнике «Ричард Никсон», чем кто-либо ещё. Филлипс даже догадывался, кто его сбил. И сам выяснил, что пушка, из которой стреляли по спутнику, стояла на Мадагаскаре. Сразу же после выстрела она взорвалась. Хитроумный изобретатель этой самой пушки поставил её в заповедной зоне. И из-за этого президент Мадагаскара Раваламанана запретил Филлипсу и его людям приезжать туда и что-либо там разыскивать.

Филлипс подсмотрел, как Эммочка прятала назад, под статую, документы с базы «Наташенька», и выкрал их, когда горничная ушла. Вообще-то говоря, за этим он и устроился на работу к Георгию Семёнову — чтобы узнать, где он эти документы прячет.

И вот, теперь секретные бумаги с советской базы «Наташенька» лежали на столе перед довольным Филлипсом. И он надеялся, что они приведут его на саму базу.

Пётр Иванович тоже смотрел эти новости, но больше размышлял о том, справится ли Муравьёв со своим заданием. Серёгин даже подумывал, что Чеснок специально взял именно его, чтобы потом — разделаться со «шпионом». Когда Пётр Иванович сказал об этом Муравьёву, храбрец пожал плечами и ответил:

— Поживём — увидим!

Но, Пётр Иванович, всё же, дал Муравьёву в помощь лейтенанта Усачёва. Тот должен будет всё время находиться неподалёку от «разведчика» и, если что — выручить его самостоятельно, или же сообщить в райотдел, куда его повезли.

 

Глава 86. Проблемы начинаются

Разъярённый Кашалот бегал по всему своему коттеджу. Заглядывал во все щели, а именно — под диваны, под технику, даже, в мусорное ведро на кухне. Статую Купидона в гостиной он, вообще, отодрал от постамента. Теперь она, наполовину разбитая, валялась на полу. Кашалот искал документы, которые выкрал у него Грегор Филлипс. Они были нужны ему как воздух, ведь если он не отдаст их сегодня Мартину Мильтону, Росси не вернёт ему «Луч» и «Триест». А тогда Георгий Семёнов совсем обнищает, и «Динозавры» перестанут ему служить. А ведь уже ходили слухи о том, что эти самые «Динозавры» собираются взять своим главарём Чеснока…

Эммочка подкралась к Кашалоту тихо и незаметно.

— Георгий Никанорович, — промурлыкала она елейным голоском. — Я вчера видела, как тот человек, который вышел из вашего кабинета, лазил, чего-то вот, под статуей…

Кашалот рыкнул, как тигр, испугав Эммочку, и сжал кулаки. Он догадался, кто вор. Кашалот начал названивать «Руслану Муравьеду», но он почему-то не отвечал, а оператор рассказывал, что «такой номер не существует».

Чеснок тем временем ехал в представительство корпорации «Росси — Ойл». За рулём его новенькой «Альфа — Ромео» сидел водитель Соловьёв. А Пётр Иванович и Сидоров сидели в райотделе и ловили каждый звук, который передавала его пуговица — передатчик. Как оказалось, Чеснок тоже каким-то образом связан с «Росси — Ойл», и собирается передать им какие-то «важные бумаги» — это он так по телефону говорил.

Чеснок оставил водителя в машине, а сам направился к зданию «Росси — Ойл». В руках у него была толстая папка, из которой торчали какие-то странно жёлтые листы. Чеснок поднялся по ступенькам. Вот, створки автоматической двери сомкнулись за его спиной. Муравьёв тихо подкрался к окну и заглянул в холл. Ремонт там уже почти закончили. Рабочие привешивали подвесной потолок. Чеснок остановился у мини-фонтанчика и стал задумчиво смотреть на его весёлые струйки. И тут к нему подошёл молодой человек в элегантном костюме. Они, кажется, поздоровались — Муравьёв не слышал, что они там говорят. Потом Чеснок отдал ему свою папку. Незнакомец что-то произнёс — поблагодарил, наверное. А после Чеснок быстро пошёл назад. Муравьёв едва успел ретироваться от окна и забиться обратно, в машину. Чеснок чуть не накрыл шпиона, честное слово!

— Поехали обратно! — недовольно буркнул Чеснок, развалившись на заднем сиденье новенькой машины.

Видимо, его не устроили результаты беседы с Мартином Мильтоном — именно он взял у Чеснока папку с бумагами.

«Соловьёв» без лишних слов отъехал с парковки и выехал на шоссе.

Кашалот так и не смог разыскать ни документов, ни киллера. Он звонил господину Мильтону. Пытался объяснить ему, что документы украли. Но тот лишь вздохнул в трубку и спокойно сказал:

— Вам известны условия. Пока вы не передадите нам бумаги, ваши компании останутся у нас. Думайте.

Кашалот чуть не разрыдался от безнадёги.

 

Глава 87. Чеснок попал на мушку

Колину руку уже освободили от гипса. Он даже начал потихоньку заниматься в спортзале. Коля продолжал встречаться с Аней, несмотря на то, что Артерран грозился застрелить её. Они опять гуляли вдвоём по парку. Катались на аттракционах, кушали сладкую вату и мороженое. Аня не очень-то заботилась об идеальной фигуре. Она была сладкоежкой и не скрывала этого. Листья с деревьев почти облетели. Они лежали на сырой земле коричневым пожухлым ковром. Даже не шуршали, потому что промокли. Сегодня выдался тёплый день — один из последних тёплых дней, которые дарит осень перед наступлением зимних холодов.

Аня отыскала где-то кленовый лист, золотой, чистенький. Она крутила его в тоненьких пальчиках и серьёзно, сдвинув бровки, рассказывала Коле о пожаре в квартире соседки, о взрыве автомобиля возле их подъезда. А так же — о таинственном исчезновении самой соседки. Слушая Анин рассказ, Коля всё больше хмурился, мрачнел. Когда Аня сказала, что другой её сосед, пьющий грузчик Поливаев, видел «мужика, который с четвёртого этажа скакал», Коля похолодел.

— Правда? — переспросил он, стараясь ничем не выдать своё беспокойство.

— Ну, — пожала плечами Аня. — Это тот Поливаев рассказывал. Сначала — участковому. Потом — следователю… Он клялся, что видел. Но у него такая слава, что, скорее всего, ему почудилось. Он же пьёт… И одеколон даже — пьёт. У этого Поливаева — «белочка». И ему уже зелёные чёртики мерещатся — так бабушка сказала… Да я и сама вижу…

Аня засмеялась. А Коля ещё сильней нахмурился. Поливаев не врёт. У него — не белая горячка. Он видел не «зелёного чёртика». Он видел Генриха Артеррана.

После того, как Аня закончила рассказывать, Коля серьёзно сказал ей:

— Я предлагаю тебе переехать жить ко мне. У меня — большой дом, там нет никаких соседей. Там ты будешь в полной безопасности.

Аня покраснела от смущения и ответила ему, что подумает, потому что ей действительно, страшно. Тем более, что следователь говорил, что квартиру той девушки по ошибке сожгли, вместо негра. А от взрыва бомбы в машине мог пострадать кто угодно.

— Я должна как-то рассказать бабушке, — мялась Аня. — Ты, лучше, не ходи, а то она выгонит тебя.

И, сколько Коля ни настаивал на том, что поговорит с Аниной бабушкой, Аня всё же, отправила Колю восвояси. Коля стоял у дороги и смотрел, как его любимая подходит к своему подъезду. Вот, она встретила подружку, остановилась…

— Так, значит, это и есть твоя пассия! — услышал Коля сзади знакомый голос.

Коля обернулся. Артерран вышел из джипа «Лексус» и подошёл к Коле.

— Не смей её трогать! — прошипел Коля.

— Спокойно! — оборвал Артерран. — Кстати, кхе-кхе, совсем неплохо. Такую даже стрелять жалко. Но ты всё равно от неё избавишься. Иначе её тоже могут, хи-хи, упечь в кутузку, как подельницу.

Коля стиснул зубы и сжал кулаки. Артерран ухмылялся.

— Совсем неплохо, — повторил он. — Видно, что вкус у тебя хороший. Не зря кулаками махал.

— Ты ей ничего не сделаешь! — Коля окинул Артеррана испепеляющим взглядом. Он бы врезал ему обязательно, не будь этот чёртов Артерран сильнее его раз в десять…

— Садись, и поехали, — выплюнул Артерран. — Делу — время, а потехе — час, — он запихнул Колю в «Лексус».

— Я больше не буду на тебя пахать! — просипел Коля. — Сажай меня, если сможешь, а ведь не сможешь — я сбегу, как и раньше сбегал!

— Смогу, — заключил Артерран, заводя мотор. — Не работать — это твоё право. Но девочка — вон она, — он показал пальцем на Аню, которая стояла во дворе дома и разговаривала с подружкой. — Пистолет у меня есть, и я хорошо стреляю. Как бы мне ни было жаль её, придётся с ней расстаться.

— Я тебя ненавижу!.. — Коля взбоднул головой, растрепав волосы.

— Хм, это твоё дело. Тебя никто не просит меня любить. Вопросы есть?

Коля смотрел вниз, на свои коленки.

— Вопросов нет! Так что, слушай сюда. Вижу, что ты уже барахтаешься. Поэтому пора выходить на работу, — Артерран свернул в тихий двор и остановил машину.

Во дворе никого не было. Только один раз прошла, видимо, из пекарни, очень упитанная, прямо, как облако, женщина с полным пакетом трубочек и слоёных язычков.

Коля продолжал разглядывать свои коленки и молчать.

— И ты даже не хочешь спросить, что тебе придётся сделать? — ухмыльнулся Артерран, повернувшись к Коле.

— Мне всё равно, — буркнул тот.

— Прекрасно. Тогда на тебе — Чеснок. Он слишком много знает. Поэтому придётся и с ним расстаться.

Коля оторвался от своих коленок и глянул в упор на этого гадкого, ухмыляющегося «недополицейского». Какая же всё-таки противная у него улыбочка!

— Я ничего не буду делать, — с расстановкой произнёс Коля. — С меня хватит. Хочешь — сам избавляйся от своего Чеснока.

Артерран расхохотался, услышав от Коли эти слова. Прямо, до слёз расхохотался!

— Слушай, — выдавил он, поборов смех. — За этот цирк я тебе штуку-другую накину…

— Это — не цирк, — серьёзно перебил Коля. — Если ты меня не отпустишь, я расскажу, кто ты на самом деле — «обратившийся» мент! И тогда ты сидеть будешь, а не я!

— И где ты это расскажешь? — спокойно осведомился Артерран. Надо же, он даже не испугался!

— Там, где ты служишь, — ответил Коля.

— Ты даже не знаешь, где я служу, — вздохнул Артерран.

— В гестапо… — буркнул Коля себе под нос.

— Тебе, наверное, ещё понадобятся руки, — весело продолжил Артерран, пропустив мимо ушей Колины слова. — Так что, не пыли мне тут, а выполняй приказы. Вопросы есть?

Да. Коле понадобятся руки. Он хорошо запомнил свой «заплыв» в холодном и топком болоте. Он хорошо запомнил, как тащился потом домой пешком, потому что кондуктор вышвырнула его из троллейбуса! И Коля хорошо запомнил, что значит, вывихнутая рука. Придётся ему заняться Чесноком!

— У меня нету вопросов, — покорно пробормотал Коля.

— Вопросов нет, — хохотнул Артерран. — К работе приступить, и — вылазь с машины.

Коля молча открыл сверкающую чёрную дверцу и вылез из джипа, глядя на сырой серый асфальт. Он так и побрёл, глядя вниз, под грустным осенним солнышком, пиная мелкие камешки, отколовшиеся от бордюра. Мимо него пронёсся джип Артеррана и выскочил на Коммунистическую улицу. Проезжая, джип попал колесом в лужу, забрызгав немного Колины брюки и плащ. Коля, конечно, рассердился, хотя какой в этом смысл? Он же просто раб…

 

Глава 88. Заговор

Чеснок, конечно же, ничего не знал о том, что с ним кто-либо желает «расстаться». Да, он был не доволен своей короткой беседой с Мартином Мильтоном. В свой офис он вернулся подавленным, расстроенным. Мильтон ничего не заплатил ему за бумаги, которые он в своё время купил за несколько тысяч долларов у одного бывшего КГБ-шника. Смысл их Чеснок так и не понял, речь в них шла о некоем веществе под кодовым названием «Густые облака», которое якобы синтезировали советские учёные в какой-то секретной лаборатории, и вещество это как будто бы повышает физические возможности человека. Но Чеснок отлично понял, что они достаточно ценные, чтобы за ними кто-либо охотился. Например, этот Мильтон со своим Росси. Чеснок давно осознал, что тут что-то затевается. Он связался с лысым поставщиком Сумчатого, так тот за эти же документы обещал десять партий левого бензина. Но Мильтон давал дороже. Поэтому Чеснок отдал всё Мильтону. То, что этот аферист оставил его с носом, Родион Робертович понял только оказавшись в машине. К тому же ещё договор купли — продажи бумаг, составленный по форме, подписанный, заверенный печатью, лежал у Чеснока в кармане. Юридически он получил все деньги, и теперь никакой суд не отсудит у этого Мильтона ни одной копейки в его пользу! А Тень взорвал у Родиона Робертовича ещё одну заправку. Тоже — проценты требует…

Чеснок взял телефонную трубку и позвонил Кашалоту.

Кашалот в это время сидел на полу у той самой статуи Купидона и тихо ойкал. Горничная Эммочка принесла ему валерьянки. Георгий Никанорович осушил стакан залпом и застонал от горя.

— Я не хочу ни с кем разговаривать! — проныл он, когда Эммочка, подняв телефонную трубку, узнала, что его просят к телефону.

— Какой-то Родион Робертович звонит. Он сказал, чтобы я позвала вас «в любом случае», «обязательно», и так далее.

Кашалот оживился. Он заставил себя встать и подойти к телефону.

— Да? — булькнул он в трубку.

— Слушай, Кашалот, — затараторил Чеснок. — Тебя ведь, тоже в «Росси — Ойл» обули?

Муравьёв нашёл тот лаз, через который Жорик пролезал к кабинету Сумчатого и подслушивал его разговоры. Старший лейтенант тоже залез в этот лаз и слушал разговоры Чеснока, который обосновался теперь в кабинете своего бывшего партнёра.

— Тень работает на «Росси — Ойл», — говорил Чеснок. — Я это понял. Слушай, Кашалот. Я вот, что предлагаю тебе. Давай вызовем его на стрелку в «Ленинский комсомол», на Поляну Сказок. А в «Росси — Ойл» бомбу подложим.

Что отвечал Чесноку Кашалот, Муравьёв, естественно, не слышал, но судя по тому, что говорил Чеснок, Кашалот соглашался с ним.

— Там, на стрелке, — говорил Чеснок. — Мы грохнем его, а потом — взорвётся наша бомба. Тогда мы сможем потребовать у «Росси — Ойл» всё обратно…

Эммочка слушала разговор Кашалота и улыбалась, что называется, в усы. Да, такой заговор ей на руку. Теперь у неё появился хороший козырь против её врага. Только бы этот дурачок Филлипс не вмешался!

— Прекрасно! — радовался Кашалот. Да он прямо танцует! Да так, что пол дрожит: вес-то килограмм сто, не меньше!..

Когда Чеснок закончил свой разговор с Кашалотом, Муравьёв выбрался из лаза и сразу же позвонил Петру Ивановичу.

— Да, я предполагал, что Тень может работать на «Росси — Ойл». Я уже заметил, что заправки «Триест» — теперь «Росси — Ойл». Можно будет подкатить на эту самую «стрелку» и схватить всех троих. Ты, Муравьёв, слушай, нам очень важно знать, когда она состоится. И — осторожнее, чтобы не накрыли, как Жорика.

— Понял, — ответил Муравьёв. — Чеснок пока не разобрался, что я слежу. Он обязательно будет ещё разговаривать с Кашалотом. Я подслушаю и сообщу.

 

Глава 89. Аня

До Коли у Ани было ещё два парня. С первым, Димой, она училась в одном классе. Приглашая её на свидание, он сказал:

— Встречаемся на мосту через Кальмиус в три часа дня, о’кей?

Аня за свои деньги проехала в маршрутке до набережной. Потом ещё ждала его на том самом мосту. Гад Димка опоздал на целых полчаса! Отмазался так: искал цветы. Искал! Сунул ей букетик дешёвеньких астрочек, которые сейчас, осенью, бабули на каждом шагу продают за гривну!

Тот день был холодный и дождливый, улицы — грязные. Дул холодный ветер и даже начинался снег. Они проболтались у Кальмиуса до темноты. Поднялись на площадь. Там болтались ещё часа два. Димка даже в «Макдональдз» Аню не повёл, потому что у него не было денег. Он только семечки на площади купил. И сам же их и слопал все! А потом Дима вдруг сказал: «Пока», и удалился. А Ане пришлось одной, в темноте, по ухабам и лужам, добираться до дома. После этого «свидания» Аня рассталась со своим первым парнем.

Второго звали Павлом. Это был Анин сосед по этажу. Он пригласил её на дискотеку. За цветы тогда сошли три лежалые розочки. А у двух из них, как потом выяснилось, головки оказались приклеены скотчем.

На дискотеке было, как обычно, бывает: танцульки под какой-то жуткий вой и грохот, кажется, там даже «Слипнот» включали. Точно, это был он, «Слипнот». Потом — курево и выпивка. А Аня не курила и не пила. Она уговорила Павла уйти. Сначала он вызвался проводить её домой. Но потом вдруг вспомнил какое-то своё «важное дело» и — тоже упорхнул мотылёчком. Ане снова пришлось идти одной. После этого Аня даже здороваться с Павлом перестала! В университете за Аней пытался ухаживать какой-то пятикурсник Руслан Вяземцев. Но Аня даже и не собиралась знакомиться с этим носатым заморышем! Ну и что, что у него богатый папа?! Сам-то он и гроша ломаного не стоит! Уже сейчас в рюмку заглядывает. А потом — вообще, сопьётся, как Поливаев!..

Конечно же, Коля по сравнению с этими охламонами был настоящим принцем! Аня согласилась переехать к нему. Вопреки ожиданиям, бабушка не возражала против Аниного переезда. Она даже обрадовалась, что внучка нашла себе кого-то «путёвого», как она сказала.

Аня собирала свои вещи, укладывая их в сумку. С минуты на минуту приедет Коля и увезёт её «в сказку»…

А тем временем к дому подходил Пётр Иванович. Оставив Сидорова за старшего — слушать передачи Муравьёва, Серёгин приехал сюда, чтобы ещё раз опросить жильцов и узнать, не объявилась ли секретарша Сумчатого.

Переходя через двор, Пётр Иванович заметил припаркованный у подъезда джип. Чем-то он знаком Петру Ивановичу… И тут же из того самого подъезда вышел ни кто иной, как Николай Светленко с какой-то девушкой! Пётр Иванович притаился за углом. Девушку он раньше тоже видел. Она живёт тут же, в доме, кажется, на восьмом, или на девятом этаже…

Можно было бы подойти к ним прямо сейчас, но Серёгин не был уверен, что задержит Николая сам. А если упустит — то спугнёт. Нужно побольше узнать о девушке. Серёгин подождал, пока джип Светленко скроется за поворотом — чтобы не заметил — и заскочил в подъезд. Сначала Пётр Иванович поднялся на восьмой этаж. Позвонил в первую попавшуюся дверь. Портрет Коли Серёгин всегда имел при себе — на всякий случай. Женщина, которая открыла ему дверь, посмотрела на портрет и сказала:

— По-моему, он на девятый ходил… Да, да, когда у нас лифт сломался, он с девятого спускался, с девушкой из тридцать третьей. Это — её парень.

— Спасибо, — протараторил Серёгин и с прямо-таки, спринтерской скоростью взлетел на девятый этаж. Позвонил в ту самую тридцать третью квартиру.

— Сейчас, сейчас, — произнёс за дверью старческий голос.

Это — бабушка. Пётр Иванович уже заходил в эту квартиру. Там живёт бабушка.

Бабушка глянула в глазок. Она запомнила Серёгина и знала, что он — из милиции. Поэтому открыла сразу.

— Здравствуйте, — произнесла она с некоторой опаской, и удивлённо уставилась на гостя сквозь свои толстые очки.

Пётр Иванович поздоровался с ней и показал Колин портрет.

— Знаю, — кивнула бабушка. — Это — Анин жених. Колей звать. А что? — старушка немного побледнела.

— Он… не платит алименты бывшей жене, — выкрутился Серёгин. Не будет же он вываливать этой старой и, наверняка, больной женщине, что жених её внучки — вор и киллер?!

Бабушка покраснела и сжала кулаки.

— Ах он, негодник! — воскликнула она. — Я думала, что он — хороший такой… В гости к нам приходил. А он — вон, как! Сейчас же звоню Аньке…

— Не нужно, — перебил Пётр Иванович. — Спугнёте. Так мы его по-тихому накроем. А если вы позвоните — он снова сбежит.

— А, ага, ага, — закивала бабушка. — Вы проходите, не стойте тут, как истукан… Я, вот, эклеров наделала…

Старушка отодвинулась в сторону, пропуская Петра Ивановича в прихожую. Там было чисто убрано, пол вымыт. Пётр Иванович аккуратно снял свои ботинки и сунул ноги в предложенные тапочки. Только тогда он решился ступить на выметенную ковровую дорожку. Бабушка потащила Серёгина на кухню и усадила на мягкий стул с самодельной цветастой обивкой. Старушка принялась хлопотать у плиты, наливая чай, одновременно ворча что-то про неверных мужей. Она поставила перед Серёгиным чашку на блюдце и тарелку с эклерами. Она целых четыре штуки ему положила! А ведь эклеры были большие. Посмотрев на них, Пётр Иванович подумал, что сможет осилить максимум два.

— А когда я смогу поговорить с Анной? — поинтересовался Пётр Иванович, запивая чаем первый эклер.

— Ой, — вздохнула бабушка. — Она только что к этому супостату Николаю уехала жить. Может, появится ещё…

— А где он живёт? — осведомился Пётр Иванович.

— Ой, не знаю, — покачала головой бабушка и тоже взяла себе из жёлтой миски эклер. — Она говорила, что у него — свой коттедж, а где — не говорила. Только телефон её у меня остался. Сейчас. Подождите минутку.

Бабушка встала и, прямо с эклером в руке, убежала куда-то в прихожую, кусая на ходу.

Пётр Иванович разглядывал кухню. Обычная кухня, чистая, убранная как говорится, по бабушкиному. Вся посуда — на своих местах. Холодильник старый — «Донбасс». Печка — «Электа» газовая, тоже не новая уже. Ну, тарелки в сушке, миска эта, с эклерами, на кухонном столе. Пётр Иванович уже после первого почувствовал удавью сытость — ведь он позавтракал дома, а бабушка ещё и заполнила эклеры масляным кремом. Поэтому Пётр Иванович в тайне от бабушки отложил два пирожных обратно, в миску, и снова накрыл салфеткой, как было.

Через несколько минут бабушка вернулась с синей записной книжкой с надписью «Добруш».

— Вот, — сказала она, открыв её на букве «А» и положила блокнот перед Петром Ивановичем.

«Анна Лютченко, внучка моя любимая», — прочитал Пётр Иванович, и переписал длинный мобильный номер.

Бабушка внимательно наблюдала за Серёгиным, а потом вдруг всплеснула руками:

— Ой, милый… Скушал уже, голодненький, наверное… Сейчас, сейчас.

С этими словами бабушка выхватила из жёлтой миски два отложенных Петром Ивановичем эклера и вернула обратно, в его тарелку.

— Кушай на здоровье, сынок. А то совсем осунулся.

Бабушка рассказывала, что Аня учится в Медуниверситете. Уже на третий курс перешла. Что у них со следующего года начинается специализация, а она ещё не знает, на кого пойти.

— И ведь был же у неё в университете поклонник, — сетовала бабушка, с фантастической лёгкостью уплетая третий эклер, в то время, как Серёгин вяло запихивал в себя только второй. — И папа у него — с деньгой, и сам вежливый. Вышла бы за него — так и помогли бы ей на работу хорошо устроиться. Нет, не нравился он ей. То нос не нравился, то рост… На этого супостата клюнула. А он, оказывается, с «хвостом»!

— А можно я посмотрю на комнату Анны? — Пётр Иванович, наконец, нашёл, как спастись от этих эклеров.

— Да, да, — поспешно разрешила бабушка, доставая из миски уже пятое пирожное (вот это — аппетит! И где только та больная поджелудочная, которая бывает у всех старушек?!)

Она повела Петра Ивановича по коридору и указала на белую дверь.

— Вот.

Серёгин вошёл. Ничего особенного. В глаза ничто не бросается: просто письменный стол, кровать, пианино «Беларусь», чёрное, блестящее, карта мира на стене… Пётр Иванович подошёл к столу. На столе стояла настольная лампа. А к ней была прикреплена небольшая фотография. На ней Аня стояла, обнявшись с Николаем Светленко так, будто у них была любовь до гроба. Серёгин перевернул фотографию. С другой стороны красной ручкой большими буквами выведено: «Аня + Коля = Любовь». Пётр Иванович решил забрать фотографию в райотдел, чтобы там увеличили эту Аню, и сделали отдельный портрет.

— Сынок, чай стынет! — напомнила бабушка, когда Пётр Иванович вышел из Аниной комнаты.

— Я… спешу, — пробормотал Серёгин, направляясь к двери. — Извините, пожалуйста, но мне уже пора…

И тут Пётр Иванович вспомнил одну важную вещь.

— Ой, — он остановился. — Скажите, пожалуйста, Анна не общалась с девушкой из пятнадцатой квартиры?

— А, это та, что сгорела? — переспросила бабушка.

Серёгин кивнул.

— Дружила она с Валерией. Одногодками были, — быстро ответила старушка и тут же убежала на кухню.

Вернулась с пакетиком, наполненным всё теми же эклерами.

— Вот тебе, сынок на дорожку, — бабушка подала пакетик Петру Ивановичу. Сама она жевала уже шестой, или, даже, седьмой.

Пётр Иванович взял пакетик без особого энтузиазма, но поблагодарил.

— А, Валерия, — продолжала бабушка. — Как тогда квартира её погорела, и пропала совсем. Этот алкоголик Поливаев, вы его видели, пропитой такой, уже всем уши прожужжал со своим этим «мужиком летающим»! Как ни попадётся во дворе, или в подъезде — так давай травить про него! Вчера сказал, что он был с рогами и с чёрными крыльями! Это ему по пьяни черти грезятся! Если хотите, я могу дать вам адрес её родителей, они за город перебрались, — бабушка опять ушла за своим блокнотом и — за очередным эклером.

— Вот, гляньте, — она подсунула блокнот под нос Петра Ивановича.

«Вероника Александровна и Валерий Брониславович Ершовы. Посёлок Александровка. Дом 3» — Серёгин тщательно записал этот адрес. Надо будет обязательно съездить к ним, решил он.

Пётр Иванович вышел из подъезда с пакетиком эклеров, с фотографией Анны Лютченко в кармане и с тяжестью — в желудке. Во дворе, за доминошным столом, сгрудились мужички. Они забивали козла, оживлённо беседуя друг с другом. «Руководил» беседой знакомый Серёгину Поливаев. Он снова рассказывал про своего «мужика», правда, «вспомнив» новые подробности.

— И ка-ак вдарит хвостом по асфальту! — с лёгкой руки Поливаева «мужик» уже успел превратиться чуть ли не в демона.

— Слушай, Игорёша, — басом прогудел другой мужик. — Пойди-ка проспись. Знаем мы, что тебе черти мерещатся!

— Ах ты!.. — взвился худенький Поливаев.

Обладатель гнусавого баса поднялся из-за стола. Он был раза в полтора шире Поливаева и ростом выше его на целую голову. Поливаев стушевался и поспешил сделать ноги, спешно попрощавшись с товарищами по игре.

— Простите, — остановил Поливаева Пётр Иванович, когда тот собрался пробежать мимо него в подъезд.

— А? — удивился тот, подняв на следователя покрасневшие от выпивки глаза.

— Я хочу попросить вас ещё раз, подробно рассказать мне о том, что вы видели, — сказал Пётр Иванович.

— Ага, гражданин начальник! — обрадовался выпивоха. — Поверили-таки!

— Ну, поверили, — кивнул Серёгин. — Посмотрите внимательно, это тот мужик?

Поливаев долго и внимательно разглядывал предложенный ему портрет Николая Светленко, а потом сунул его в руки Петра Ивановича.

— Не, не этот, — отрезал он. — Этот — сопливый ещё. А тот — не сопливый… Там, правда, темно было, и сбежал он шибко, но всё равно, не он. Как хотите!

Потом Поливаев принялся пересказывать уже знакомую Серёгину историю.

— И я был не пьяный! — добавил он в конце.

Да, Пётр Иванович действительно, готов был поверить в загадочного «мужика». Кем бы он ни был — бандитом, суперагентом, чёртом… Всё как-то нелепо получалось. Окно Валерии разбито, квартира сожжена. В ней ещё одного «мужика» нашли… Правда, Зайцев опередил их с Сидоровым. Но, вероятно, что это — Чеснок послал кого-то, чтобы устранить эту самую Валерию. Возможно, что она была лазутчиком. Надо бы найти того, кому она передавала информацию. А для этого надо найти её саму… И интересно, что там Муравьёв нарыл про Чеснока?

 

Глава 90. Страсти накаляются

Чеснок разговаривал с тем самым лысым поставщиком левого бензина, который работал с Сумчатым. Он сидел напротив Родиона Робертовича и пристально смотрел на него своими колючими чёрными глазами. Чеснок даже слегка ёжился под таким вот нагловатым взглядом. Этот человек был американцем. Он назвался Альфредом Мэлмэном, хотя, не показал ни одного документа. Да, это было странное имя: человек — однофамилец жирафа из мультика «Мадагаскар»…

Однако Чеснок не видел этот мультик. Поэтому ему было всё равно, как зовут этого субъекта, главное, чтобы он помог ему уничтожить Тень и расквитаться с «Росси — Ойл». Оказалось, что Альфред Мэлмэн знал, как незаметно пронести бомбу в здание «Росси — Ойл», и куда её там можно спрятать.

— Там у них — камеры слежения и сканеры на входе, — говорил Мэлмэн с едва заметным акцентом. — Но я выявил «слепую зону». Камера, когда поворачивается, не достаёт в тот угол, поэтому его не видно. Ещё я могу продать вам экранированный корпус для бомбы, в котором сканеры не смогут идентифицировать её.

— Прекрасно, — ответил Чеснок с чуть заметным дрожанием в голосе. — А кто пронесёт туда эту бомбу?

— Я сам, — сказал американец. — У них там — до сих пор ремонт. Утром я переоденусь рабочим и войду туда. Потом — пристрою бомбу в «слепой зоне» и так же незаметно выйду. Но это всё — не бесплатно. Три тысячи евро — это задаток.

Чеснок икнул и выпучил глаза: такие расходы были ему не по карману. Но если «Росси — Ойл» уберётся восвояси хотя бы на время, он выиграет куда больше евро, чем сейчас потратит! И Кашалот, наверное, поможет…

Старший лейтенант Муравьёв сидел в замурованной комнатке, где раньше сидел Жорик, и слушал этот сверхсекретный разговор. Чеснок, естественно, ничего не подозревал. А вот Мэлмэн забеспокоился.

— Вы уверены, что нас никто не подслушивает? — осведомился он.

— Уверен, — подтвердил Чеснок. — Дверь и окна — со звукоизоляцией, секретаршу я отпустил… Нас просто некому подслушивать…

Мэлмэн подошёл к стене, за которой как раз сидел Муравьёв и прислушался.

— Что за ней? — спросил он.

— Ничего. Улица, — ответил Чеснок.

— Не уверен, — протянул Мэлмэн, снова прислушавшись.

Чеснок пожал плечами. Ведь там, определённо никого не может быть…

Муравьёв понял, что этот американский «дружок» Чеснока каким-то образом вычислил его. Он быстро вылез из той комнатки и хотел было спуститься вниз, но не успел. Мэлмэн дёрнул за полочку для цветка и выдрал гипсокартонный лист, который загораживал эту потайную комнатку.

— Шпион?! — изумился Чеснок, заметив сверкнувшие в узком лазе пятки Муравьёва.

Мэлмэн неожиданно быстро и ловко прыгнул в этот лаз, вслед за Муравьёвым, целясь схватить его сзади за шиворот. Старший лейтенант проворно увернулся от руки американца и выпрыгнул на улицу, на задний, глухой двор. Мэлмэн тоже выскочил, набросился на старшего лейтенанта. Муравьёв стукнул его кулаком и шмыгнул в узкую дыру в заборе. Старший лейтенант выскочил на улицу и помчался прочь. Солнце уже закатилось за горизонт, редкие уцелевшие фонари отражались в бензиновых лужах. Но американец не отстал. Оглянувшись, Муравьёв увидел, что он гонится за ним. И догоняет. «Какой быстрый» — подумал Муравьёв, ныряя в очередной двор.

Толик Усачёв уже среагировал на его призыв, и во всю прыть мчался на помощь. Муравьёв попал в тупик и застрял, прижавшись спиной к сырому грязноватому забору. Мэлмэн догнал его и медленно подходил всё ближе и ближе. Старший лейтенант приготовился драться. Но американец драться не собирался. Он медленно вытащил из-за пазухи пистолет с глушителем.

— Гуд бай, наседка, — прошипел Мэлмэн на смеси английского языка с воровским. И прицелился.

Муравьёв приготовился к смерти: кто же сможет потягаться с пистолетом?! Но тут из темноты выскочил Усачёв. На бегу он сбил бандита на мокрый асфальт, отшвырнув ногой его пистолет. Мэлмэн тут же вскочил и навернул Усачёва ногой с разворота. Лейтенант отлетел в сторону и ударился о ствол дерева. Мэлмэн подбежал к своему пистолету, собираясь поднять его, но тут же получил от Муравьёва удар в челюсть. Отброшенный в сторону, бандит врезался в землю, разбив нос о какой-то камень. Муравьёв метнулся к нему и заломил его руки за спину. Потом принялся разыскивать наручники в кармане. «Далековато же я их забил!» — досадовал старший лейтенант. Мэлмэн сделал вид, что потерял сознание и не шевелился, дожидаясь, пока Муравьёв ослабит на время хватку.

— Блин! — выругался старший лейтенант. Он действительно, немного выпустил преступника, роясь в карманах.

Тогда Мэлмэн мгновенно «очнулся», вскочил и ринулся прочь.

— Стой! — Муравьёв побежал следом.

Но не догнал: Мэлмэн с лёгкостью птички перемахнул через забор, который не мог преодолеть старший лейтенант, и исчез. Усачёв потирал ушибленный затылок. Визжа тормозами, появилась «Самара» Петра Ивановича.

— Ушёл, — прокряхтел Усачёв, отойдя от своего дерева — это была старая, раскидистая липа.

Сидоров нашёл в луже пистолет Мэлмэна и поднял его пакетиком. Муравьёв рассказывал Петру Ивановичу об этом новом преступнике.

— Он через вон тот забор перепрыгнул, — сказал старший лейтенант, указав на забор высотой метра под три.

— Высоковато, — заметил Серёгин. — Говоришь, американец?

— Ага, — кивнул Муравьёв. — Альфред какой-то, как Хичкок. Фамилию прослушал. Одно ясно, — вздохнул старший лейтенант. — «Миссия» моя накрылась…

 

Глава 91. Новые обстоятельства старого дела

Да, конечно, «миссия» Муравьёва действительно, накрылась. Он рассекречен и теперь ему даже на глаза Чесноку попадаться опасно. Но что же это за «Альфред» такой прыгучий? Уж не он ли секретаршу Сумчатого выкрал?

— Они там с Чесноком говорили, что он ещё Сумчатому левый бензин поставлял, — говорил Муравьёв.

И тут Пётр Иванович вспомнил про видеокассету, которую Сидорову подарил Щелкунчик. Серёгин отыскал её в ящике стола и сказал:

— Пойду с Зоей Егоровной про телевизор договариваться.

Зоя Егоровна вышла в магазинчик. Сейчас, она накупит сладеньких булочек, шоколадочек, мороженого порции две и будет жевать всё это часа два. В её закутке Пётр Иванович нашёл дворника Карпухина.

— Слушай, Федоша, — сказал ему Пётр Иванович, — Дай-ка ключи от телевизора, я Зое Егоровне не скажу. Не бойся.

Карпухин подумал минутку-другую. А потом махнул рукой:

— А, берите, я на эту квочку и не смотрю давно!

Пётр Иванович поблагодарил дворника, взял ключи и пошёл открывать телевизор.

Муравьёву достаточно было одного взгляда на поставщика Сумчатого, чтобы узнать в нём «своего» Альфреда. Даже чёрная полоска не помешала!

— Он! — выкрикнул старший лейтенант, посмотрев запись, — Точно, один в один — и лысина такая же!

— Нужно распечатать! — решил Пётр Иванович. — Кажется объявился «мужик» Поливаева!

Пётр Иванович остановил кадр, в котором Альфред получился лучше всего и перенёс изображение на компьютер. Распечатав его, Серёгин выключил телевизор и забрал свою кассету.

— Надо ключи побыстрее вернуть, — сказал он, закрывая дверь телекомнаты. — Я их у Карпухина добыл.

— О, да, — хихикнул Сидоров. — Достанется Федоту Евсеичу!

— Неохота подставлять старика, — Пётр Иванович умчался вниз, на первый этаж, чтобы отдать ключ.

Но не успел: Зоя Егоровна вернулась раньше. Она, правда, накупила море вкусностей. На её столе лежали три плюшки, плитка молочного шоколада, пачка печенья «Пчёлка» и порция мороженого. А в углу съёжился несчастный Карпухин. Зоя Егоровна надвинулась на дворника со шваброй наперевес, оскалившись, и почти что, рычала.

— Где ключи от телезала? — вопрошала она, потрясая своей шваброй.

Карпухин бормотал что-то и трясся, как осиновый листик.

— Ты хочешь, чтобы опять телевизер стянули?!

— Простите, Зоя Егоровна, — осторожно вмешался Серёгин.

— А? — обернулась техничка, опустив швабру.

— Представляете, Пётр Иванович, — захныкала она. — Карпухин снова ключ от телезала посеял…

— Это я взял, — сказал Пётр Иванович, протягивая ключи техничке.

— Что?! — подпрыгнула она, а потом вдруг обрадовалась:

— Ой, как хорошо, что это вы… А то я думала, он опять телевизер пропьёт…

— Тьфу! — буркнул Карпухин, вылезая из своего угла. — У меня уже пять лет, как язва — ни капли не можно! И потом — в милиции служу, где же мне воровать-то?

Пётр Иванович поднялся обратно, в свой кабинет, где его ждали Сидоров, Муравьёв и Усачёв.

— Я вот, что решил, — начал Пётр Иванович, разглядывая портрет того Альфреда, — Во-первых, нужно показать этого голубца нашему Поливаеву — может, узнает. А во-вторых нам необходимо съездить в Алексеевку к родителям Валерии, вдруг она у них? Я бы хотел узнать, кому она передавала информацию, может, с ним связаться можно. Ну и надо предупредить, всё-таки, этого Мильтона, что Чеснок ему бомбу подсунуть хочет! А сейчас, Саня, приведи-ка Сумчатого, — сказал Пётр Иванович Сидорову.

Лев Львович похудел. Его щёки не висели более, как два мешка. Живот подтянулся. Сумчатый был совсем грустный, уныло смотрел перед собой. Сидоров даже наручники на него не надевал: настолько он был смирный и вялый.

— Кроты, — прохныкал Сумчатый своё любимое слово.

— Хорошо, кроты, — согласился Серёгин и дал Сумчатому портрет лысого Альфреда.

Тот выхватил, уставился на него и фыркнул:

— Крот!

— Вы его знаете? — осведомился Пётр Иванович.

Сумчатый шмыгнул носом и пригладил редкие бесцветные волосики на макушке.

— Ага, — булькнул он. — Этот кореш мне бензин продавал за полцены. Он тоже америкашка, как и эти все «Росси — Ойлы» и так далее. Мэлмэном его звали, Альфредом. Он привозил мне бензин без налогов. И я знаю, что этот субчик как-то с Тенью связан, — заговорщицки прошептал Сумчатый, сощурив правый глаз. — Он тоже в подземелье лазил. Я случайно подсмотрел! И с Утюжарой болтал, как старый друг! Я спрятался, чтобы не заметили, и слушал. Так вот, он сказал, что даст Утюжаре бабки, чтобы он Тень замочил, вы представляете? Замочил! А Утюг не замочил! Он и снайпера подсылал. И козла какого-то на самосвале, но нет, не замочил! Тень как-то снайпера засёк и первым выстрелил, прикиньте? А самосвал ему только тачку помял. А сам он целёхонек!

Муравьёв и Усачёв тихо сидели в сторонке, внимательно слушая рассказ свергнутого «короля преступности», Сидоров снова поливал цветущий кактус.

— Скажите, — обратился к Сумчатому Серёгин. — А этот Мэлмэн не мог стащить вашу секретаршу?

— Неа, — замотал Сумчатый своей плешивой головой. — Он бы её не стаскивал, а просто замочил. Я, вообще, думаю, что это кто-то из ваших ментов стащил. Слишком уж это по-ментовски как-то. Братки так не делают.

Из «наших ментов» никто не стаскивал — это Пётр Иванович точно знал. Сейчас они с Сидоровым отправились к Поливаеву, а потом — пока светло — смотаются в Александровку.

Дворники счищали с лобового стекла налипающий мокрый снег. В такую погоду обычно никто не хочет выходить из тёплой квартиры. Предпочитают валяться на диванчике с бутербродом, или с пачкой чипсов — кому что нравится (только не с эклерами!). А вот, для милиции — непозволительная роскошь валяться на диванчике!

Поливаев тоже сидел дома, как и все нормальные люди в этот сырой и холодный субботний день. Поливаев лежал на диване, кусая бутерброд с колбасой, и смотрел футбольный матч. Ещё пред ним стояла на журнальном столике банка шпрот. Он, время от времени, вынимал из неё за хвостик по рыбке и отправлял в рот. «Шахтёр» играл против московского «Спартака». Пока что играли вничью «ноль — ноль». И вот, наступил «опасный» голевой момент. Джулиус Агахова отобрал мяч у москвича и уверенно повёл его к воротам соперника. Поливаев застыл на своём диване прямо со шпротой в руке, не донеся её до рта.

— Агахова прорывается вперёд! Обводит защитника, приближается к воротам… — вещал с экрана комментатор. — И… бьёт мяч выше ворот! Какая досада!

— Дурак! — Поливаев аж подпрыгнул на диване, задел ногой журнальный столик, вывернув на себя ту самую банку шпрот.

— Чёрт! — ругнулся он, счищая масло и рыбу со своих штанов на диванную обивку.

А потом зазвонил дверной звонок.

«И кого это чёрт принёс?!» — удивился Поливаев и пошёл к двери, напялив на ноги очень растоптанные домашние тапочки.

— Хто? — вопросил Поливаев, приблизившись к двери.

Когда Поливаев услышал голос Петра Ивановича, он сразу же открыл.

— Именные часы вручите? — поинтересовался он, глядя на зашедших в прихожую милиционеров.

— Да, нет пока, — ответил Серёгин. — Вот, опознайте.

Сидоров тихо хихикнул: он сразу заметил пятно от шпрот на штанах Поливаева. В комнате кричал телевизор: кажется, там снова кто-то пытался забить кому-то гол…

— Ой, — скривился Поливаев, глянув на портрет Альфреда Мэлмэна. — Тот мужик — ух! — какой был, а вы мне всё гавриков каких-то показываете. Этот чумик — лысый, как коленка. А у того мужика волосы были.

Когда милиционеры ушли, Поливаев поплёлся обратно, к своему телевизору. Он досадовал на то, что ему не подарили часы и на то, что последние шпроты вывернул на диван. К тому же, оказалось, что московский вратарь успел прозевать один мяч, и счёт теперь стал «ноль — один» в пользу «Шахтёра».

— Ну, вот, как всегда, — пробурчал Поливаев. — Так и не увидел, кто забил, когда забил! Ну, что это за футбол?!

— А почему к бабушке Лютченко не зашли? — спросил Сидоров, когда они с Петром Ивановичем вышли из подъезда на улицу.

— А зачем? — удивился Пётр Иванович. — Я уже у неё всё узнал…

— У неё такие классные эклеры! — облизнулся Сидоров. Он уже опустошил весь пакетик, который бабушка Лютченко дала тогда Петру Ивановичу.

Красная служебная «Самара» притормозила на пригорке, у указателя, на котором чёрными официальными буквами было написано: «Александровка».

— Большой посёлок, — заметил Сидоров, глянув вниз на расстилающиеся пред ними кварталы частных домов.

— Ничего, — сказал Серёгин — Они живут в третьем доме. Будем ехать по нечётной стороне — думаю, быстро отыщем.

«Самара» соскользнула с пригорка по раскисшей от таящего тут же снега грунтовой дороге и въехала в Александровку. Вместо ожидаемого первого дома на самом въезде находился почему-то стодевятнадцатый. Это был маленький домишко, с почернелым шифером на крыше и облупившимся фасадом. Ставни на его окнах оказались закрыты. И вообще, выглядел он так, словно в нём никто не жил уже лет пятнадцать.

— Не с того края, наверное, въехали… — пробормотал Серёгин, направляя «Самару» в переулок между этим самым домишкой и его соседом на чётной стороне улицы — роскошным богатырём-особняком с новенькой красной крышей.

— Пётр Иванович! — сказал вдруг Сидоров, тыча пальцем в раскрасивый особняк. — А на нём — четвёртый номер!

— Четвёртый? — удивился Серёгин, присмотревшись к особняку — а номер и правда, четвёртый! — Ишь, ты! Новая застройка, наверное… Придётся попетлять.

Александровку начинали строить самозахватом — первые домики вырастали в степи где придётся, как грибы. И нумеровались эти «шампиньоны» по мере постройки. Александровка расширяется и по сей день, то тут, то там вырастают современные «шампиньоны» — роскошные дорогие коттеджи и виллы — и так же нумеруются по мере постройки.

Премерзкая погода, кажется, ещё больше ухудшилась. Мокрый снег налипал на стекло служебной «Самары», пытаясь залепить его совсем, чтобы Пётр Иванович не видел, куда едет, и сошёл с дистанции, остановленный забором. Серёгин рулил по неким кривым улочкам между низкими старыми избушками, Сидоров зорким глазом выхватывал их номера, но оставался недоволен: нужный третий он так и не зафиксировал. Колёса «Самары» часто увязали в мягкой и глинистой грязище. Машина начинала отчаянно буксовать, расшвыривая грязищу в стороны. Иногда она выбиралась сама, но случалось и так, что Сидорову приходилось вылезать наружу и толкать «грязевую пленницу» сзади. А Пётр Иванович сидел за рулём и буксовал, буксовал, силой мотора помогая Сидорову выцарапать застрявшую машину из очередной ловушки. Одежда Сидорова уже покрылась грязными плюхами, но, что поделаешь — если не толкать — загрязшую в размокшей глине «Самару» не выволочь.

На этот раз машина застряла особенно прочно. Заднее колесо попало в какую-то особо глубокую яму, застопорив «Самару» посреди грязно-глинного коричневого озера-болота. Сидоров выбрался из машины, стал под грязные плюхи, летящие из-под буксующих колёс, упёр руки в крышку багажника и в который раз начал пихать. Серёгин за рулём буксовал, буксовал, ревел мотором, крутил колёсами, заляпав Сидорова с головы до ног. Но ловушка не выпускала.

— Всё, — сдался Сидоров.

Сержант прекратил толкать и отошёл подальше от летящих из-под прокручивающихся колёс служебной машины лепёшек глины. Пётр Иванович выпростался из кабины и сразу же угодил обеими ногами в грязную зыбь.

ЧВЯК! — «сказала» грязь, и ноги Серёгина моментально утонули в ней по щиколотку.

— Чёрт! — ругнулся Пётр Иванович, выковыривая из плена глины ногу за ногой и вновь увязая, набирая в туфли грязную воду. Он ещё хотел проворчать, что заляпался, но, заметив Сидорова, промолчал.

Сидоров тёр одну руку о другую, размазывая грязь. Мокрый снег вылетал из серой низкой тучи и мягко налипал на плечи и на голову.

Серёгин обошёл «Самару» вокруг и обнаружил предательскую ловушку. Это была не просто яма, а открытый колодец, заваленный массами мусора, но достаточно глубокий, чтобы надолго пленить машину.

— Придётся вызывать эвакуатор, — заключил Пётр Иванович, узрев западню.

Промокший Сидоров только топтался и бурчал:

— Дыы… Может, вернёмся домой? Кажется, сегодня мы их не найдём…

Серёгин уже и сам отчаялся разыскать дом Ершовых. Очень уж бесповоротно он был затерян среди других домов, да и машина обездвижена, да и погода… шепчет…

— Эй, робято! — вдруг раздалось из-за ближайшего забора, разорвав мокрую тишь. Наверное, хозяин дома услышал, как они тут буксуют в грязи и выглянул в окошко.

Мобильный телефон Серёгина в Александровке не находил сети и жаловался, что может дотянуться лишь до номера «112». У Сидорова наблюдалась та же история. Поэтому, по обоюдному согласию милиционеры решили отозваться на призыв «аборигена».

Серёгин подошёл к воротам. Во дворе стоял пожилой человек под зонтиком и с сочувствием взирал на тонущую в грязи служебную машину.

— Застряли? — осведомился он, отпирая ворота.

— Застряли, — кивнул Пётр Иванович.

— И чего вы здесь разыскивали в такую-то погоду? — пробурчал человек под зонтиком, выйдя со двора на раскисшую улицу. На ногах у него красовались высокие резиновые рыбацкие ботфорты. Он-то уж не наберёт воды!

— Третий дом! — пискнул из-за спины Серёгина мокрый и обляпанный Сидоров. Снег лежал у него на плечах, напоминая белый воротник Деда Мороза.

— Так у меня ж третий! — сообщил человек под зонтиком и тут же поинтересовался: — А зачем вам?

Серёгин проверил свой карман на наличие милицейского удостоверения. Убедившись, что оно там есть, следователь извлёк его на свет и предъявил обитателю третьего дома.

— Мы из милиции, — объяснил он. — Ищем Ершова Валерия Брониславовича и…

— Ну, я — Ершов! — перебил обитатель третьего дома. А потом, подумав, добавил почти что шёпотом:

— А, вы, наверное, насчёт дочки… — идёмте, — Ершов повернулся и повёл промокших и мёрзнущих гостей в свой сухой и тёплый дом.

На пороге возникла пожилая женщина в тёплом халате — неверное, это была жена хозяина.

— Валерик, кто это? — вопросила она, всплеснув руками, едва увидала перепачканных гостей.

Ершов коротко объяснил, кто пожаловал, а Ершова потребовала, чтобы они оставили в сенях свои куртки и ботинки.

Получив вместо ботинок тапки, Пётр Иванович и Сидоров получили пропуск в дом. Планировка дома была не совсем удачна: из сеней попадали сразу на кухню. Из огромной проходной кухни куда-то в неизвестную глубь дома вели четыре белые сплошные двери. Но хозяева не пожелали отворять ни одну из них, и оставили гостей в кухне, усадив их за обширный обеденный стол. У печки хлопотала девушка в спортивном костюме — она что-то там варила в огромной белой кастрюле. Судя по несъедобному химическому запаху, в кастрюле кипела не еда, а бельё. У ног девушки вертелась серая персидская кошка. Едва Сидоров заметил это лохматое животное, его словно током ударило — именно эту кошку он видел у дома Валерии Ершовой. А девушка, которая её унесла — была Валерия, и никто другой. Именно она стояла у плиты и вываривала в кастрюле бельё.

— Лялька, — сказал Ершов дочери. — Вот, пришли к нам из милиции.

Валерия Ершова обернулась, смущённо поздоровалась и присела за стол. Пётр Иванович решил сразу действовать.

— Скажите пожалуйста, — начал он, доставая из внутреннего кармана распечатку с фотографией загадочного лысого Альфреда. — Вы работали у Льва Львовича Сумского?

— Да, — утвердительно кивнула Валерия. — Я была его секретарём. А потом, когда вы арестовали Льва Львовича — его место занял его компаньон, Родион Робертович Чесноков. — Ершова-младшая уверенно рассказывала Серёгину и Сидорову всё, что знала. — У него есть кличка, он — Чеснок. Родион Робертович оставил меня на фирме, потому что я знала о делах Льва Львовича. А потом — ко мне каких-то этих… качков подослали, наверное, Родион Робертович заподозрил, что я с милицией связалась, — Валерия поджала под себя ноги в серых толстых носках. — Спасибо, вы спасли меня, а то бы они меня растерзали… Я звонила вашему сотруднику, Геннадию… Он мне фамилию не назвал.

Слушая рассказ Валерии Ершовой, Пётр Иванович напряжённо раздумывал, кто бы у них в райотделе мог быть Геннадием. Кажется, у них нет Геннадия… По крайней мере, Серёгин не припомнил. Может быть, он в Ворошиловском работает? Надо будет у Сидорова спросить.

— Этот Геннадий, — вмешался Ершов. — Предлагал нам поменяться на Кременец. Нет, не предлагал, а настаивал. К нам тоже какие-то бандюки заявились, связали нас с женой… Едва этот Геннадий нас отбил! Но я пока не нашёл обмена… Мне самому страшно, куда это дочурка моя непутёвая ввязалась-то!

— Скажите, это — Геннадий? — спросил Серёгин и протянул Валерии фотографию загадочного лысого Альфреда.

— Ой, нет, что вы, — отказалась Валерия, едва взглянув на этого Альфреда и сразу отодвинув его в сторону. — Это не он. Геннадий не такой был.

— Не такой, — подтвердил Ершов. — Тот Геннадий был такой… солидный и представительный. Не старый, но такой, серьёзный, как следователь. А этот больше на «братана» смахивает — лысый, как яйцо.

Значит, Альфред не похож на загадочного Геннадия, которого нет у них в райотделе.

— Но я его видела, — продолжала Валерия. — Он заходил и ко Льву Львовичу и к Родиону Робертовичу. Они там в кабинете обсуждали поставки незаконного бензина. Этот человек был поставщиком сначала у Льва Львовича, а потом — у Родиона Робертовича.

Валерия Ершова пересказала все разговоры её шефов про «левые» сделки, рассказала про тот план, который Утюг с Чесноком придумали, чтобы засыпать Сумчатого.

— Кто такой Тень я не знаю, — говорила Валерия, не замечая, что съедает уже седьмое печенье. — Но они все его действительно боятся… И я боюсь, — прошептала она, и запихнула восьмое печенье в рот целиком. — Как они там про него говорят, этот Тень просто убийца и вымогатель: заправки взрывает, спускает всех в какое-то подземелье… Всё требует деньги и у Льва Львовича, и у Чеснока…

— Скажите, а Лев Львович сам не спускает никого в подземелье? — спросил Сидоров и тоже от голода схватил печенье.

— Нет, — Валерия не говорила, а шептала. — Они подземелья, как огня боятся — говорят, там люди пропадают… Они и сами не знают там ничего. Говорили, что там то ли клад какой-то зарыт, то ли монстры живут… Я не знаю, где подземелье, говорят, что под каким-то домом. Я всё это Геннадию рассказывала, вы у него спросите, он наверное, уже что-то узнал…

Ну, да, как же — спросите. Если бы ещё найти того Геннадия! Валерия не узнала таинственного «милиционера» ни в Светленко, ни в Додике, ни в Батоне. Казалось, что этот Геннадий просто прилетел из космоса. А как же — настоящий уфонавт — и с четвертого этажа спрыгнул и бандитов всех уложил баиньки, и бегает, как Соник Икс, и исчезает, как Фантомас… А тем временем бельё в кастрюле булькало в воде, парило, издавая химический запах отбеливателя. Что-то отбеливатель как-то уже очень распахся, прямо на всю кухню. И вдруг из сеней прибежала хозяйка с визгом:

— Лера! Бельё-оо! — она спринтером подлетела к кастрюле, схватила щипцы и подцепила ими простыню. Она была белая, но на белом красовалась чёрное прогоревшее пятно. Оказывается, пока Валерия рассказывала про тайны «Королей ночного Донецка», вода в кастрюле вся испарилась, а простыня прижарилась ко дну кастрюли. Хорошо ещё, что не загорелась!

Валерия тоже перепугалась, глядя на эту дымящуюся простыню.

— Мам… — пискнула она.

— Горюшко, — протянула хозяйка. — И когда я тебя чему научу? Придётся выкидывать… — а потом она со всех сторон осмотрела непострадавшие части простыни и бросила: — Всё равно она уже посерела — вываривай, не вываривай!

— Мяу! — подтвердила кошка. Она сидела, окружив себя пушистым серым хвостом, и осмысленными человечьими глазами взирала на хозяйку, как она размахивает перед собой белым флагом-простынёй.

Пётр Иванович позвонил от Ершовых в автосервис и вызвал эвакуатор, чтобы спас затонувшую в грязи служебную «Самару». А Сидоров пошёл на риск и обман. Он сказал, Ершовым, что если к ним придёт человек по фамилии Зайцев и представится следователем прокуратуры, то они не должны рассказывать ему правду, а поскорее выпроводить, потому что он «оборотень в погонах».

 

Глава 92. Страшная месть

Чеснок согласился отстегнуть американцу Альфреду Мэлмэну три тысячи евро за то, что тот поможет спихнуть с его криминально-делового пути того, кто называет себя Тенью. Американец сделал бомбу в экранированном корпусе и сегодня понесёт её в «Росси — Ойл». Чеснок был дома. Он посмотрел на антикварные часы, которые он купил с аукциона и увидел, что всего четыре часа утра. Чеснок не мог больше спать — сегодня для ненавистной «Росси — Ойл» наступает «час икс». Осталось только договориться с Кашалотом, о том, когда он вызовет на стрелку Тень.

Рабочие, которые делали ремонт в офисе «Росси — Ойл» начинали работу в семь часов утра. В полседьмого к зданию компании подобрался незаметный неновый «Фольксваген». Машина не заезжала на парковку, а проехала чуть дальше и притормозила в тихом непроходном дворе. Из «Фольксвагена» пока никто не выходил. Альфред Мэлмэн, переодетый в рабочую робу ждал. Подсунуть бомбу в здание «Росси — Ойл» он решил сам, никого не нанимая, чтобы не создавать лишних свидетелей. Альфред Мэлмэн покинул машину только в без четверти семь и обыкновенной мужицкой походкой зашагал к зданию «Росси — Ойл». В руках он держал чемоданчик для инструментов и походил на простого рабочего, который просто идёт на работу. Но в чемоданчике Альфреда Мэлмэна не было не одного инструмента — там покоилась специальная бомба. Альфред Мэлмэн смешался с другими рабочими и слился с их массой. Вместе с ними зашёл в здание «Росси — Ойл». Да, в вестибюле сидел охранник, но он привык, что каждое утро приходят рабочие и начинают здесь всё терзать, и поэтому — просто разгадывал кроссворд в журнале «Ярмарка кроссвордов». Сразу же вестибюль наполнился шумом и гамом — рабочие начинали работу. Мэлмэн шмыгнул в тот угол, где была «слепая зона» камеры слежения и как бы невзначай поставил туда свой чемоданчик с бомбой. А потом — схватил рулетку и принялся измерять длину стены вместе с другим, настоящим рабочим. Он немножко поработает, чтобы не привлекать к себе внимание — а как наступит обеденный перерыв — «выскочит в магазин за пирожком», нажмёт на красную кнопку и — исчезнет.

Кашалот сидел, подавленный и угрюмый. На полу под его ногами валялись какие-то осколки. Похоже, Тени мало его «Луча» и «Триеста». Только что по электронной почте пришло наглое до ехидства сообщение:

«Как здоровье, Кашалот? Я знаю, чем ты олухов кормишь в своих гадюшниках. Просрочкой и отходами. У вас в пойле — напитками не назовёшь — микробов больше, чем в унитазе, а одноразовую посуду моют и опять подают на стол. Объедки собирают с тарелок и готовят снова. Если котлета упала на пол — её подбирают и несут клиентам. И, накормив бедняжек этим ядом, вы ещё и обсчитываете их. Это ли — НАША кухня?! Подумай о продаже ресторанов. Все видеозаписи из твоих забегаловок имеются, химический анализ жрачки и пойла проведён и запротоколирован. В случае отказа всё появится в СМИ. Вопросы есть? Тень».

Кашалот взвыл, как дикий волк, когда прочитал сие послание. Он сразу же наклацал и отправил очень некорректный, преисполненный бранных слов и угроз, свирепый ответ. Буквально, через минуту Тень, не смущаясь, написал: «Вопросов нет. Когда сделка?». Кашалот со злости так трахнул по бедному своему ноутбуку, что смахнул его со стола, как букашку. Ноутбук брякнулся на пол и нашёл там свою кончину.

— Муравьед, — сказал Кашалот своему киллеру. — Чтобы сегодня же этот козёл зажмурился! А не то я зажмурю тебя!!!

Грегору Филлипсу пришлось опять вернуться на работу к Кашалоту. Перечитав стащенные из-под носа горничной Эммочки документы, он понял, что это далеко не все бумаги с базы «Наташенька» и того, что он сейчас имеет, катастрофически не хватает для того, чтобы разыскать эту секретную базу. Выслушав лживые объяснения Грегора Филлипса, Кашалот поверил и сделал только то, что выгнал Эммочку на улицу и пригрозил, что зажмурит, если она не уберётся из города. Кашалот не очень его ругал — он был рад тому, что Муравьед возвратился и согласился работать за ту плату, которую он ему предложил. Для того, чтобы нанять кого-нибудь другого, у Георгия Семёнова просто не хватало денег — он был на грани абсолютного банкротства.

Муравьед промямлил, что это очень трудное дело, и зажмурить Тень «сегодня же» он не сможет, что нужно начинать какую-то долгоиграющую слежку…

— Да кому нужна твоя слежка?! — закипел и забурлил кипятком Кашалот, щёлкнув челюстями на пятящегося Муравьеда. — Мне нужно немедленно…

И тут Георгий Семенов вспомнил свой недавний разговор с Чесноком. Чеснок предлагал назначить Тени стрелку в укромном местечке и там его просто по бандитски грохнуть в стиле «лихих девяностых». Ждать, тянуть время и выдумывать некие хитрости Кашалот не мог — у него на это не хватало ни времени, ни денег. И поэтому он решился на отчаянный шаг — поймать Тень на самого себя.

Кашалот пригласит его на стрелку туда, где точно не будет свидетелей. А потом появится Муравьед и тихо пристрелит Тень.

— Только в меня не запуляй! — предупредил он Грегора Филлипса. — А то морду набью.

Кашалот распаковал другой ноутбук: у него их много было, потому что он часто их ломал.

«Я согласен, я продам вам сеть „Наша кухня“. Встретимся сегодня в шесть вечера в ресторане „Дубок“. Кашалот» — такое письмо написал Кашалот своему врагу.

Ответ пришёл незамедлительно: «Вопросов нет» — написал Тень. Как считал Кашалот — этот голубчик подписал себе смертный приговор.

Едва Тень ответил на его согласие, Кашалот схватил мобильный телефон и позвонил Чесноку.

Чеснок сидел в офисе Сумчатого и дожидался, когда в здании «Росси — Ойл» рванёт бомба Альфреда Мэлмэна. В ожидании Родион Робертович нервно мусолил настольный отрывной календарь. Он уже семь листов замусолил и оторвал, швырнув на пол. Теперь пострадавший календарь дезинформировал всех, показывая на неделю вперёд. Когда зазвонил его телефон, он подумал, что звонит Мэлмэн и ответил вот так:

— Ну, что?? — Чеснок не сказал, не спросил, а выдохнул вопрос в телефонную трубку, оглушив Кашалота на правое ухо.

— Чеснок, — сказал Кашалот, поднеся трубку к здоровому левому уху и потирая правое, в котором теперь звенели соборные колокола. — Я заставил Тень выползти на стрелку. Он придёт в «Дубок» сегодня в шесть вечера.

— А, это ты… — разочарованно протянул Чеснок, услышав на том конце не Мэлмэна, а всего лишь нищающего банкрота-Кашалота.

— Ты понял, что я тебе сказал? — не унимался Кашалот, услышав, что Чеснок абсолютно не обрадовался его звонку, а только что-то там мычит.

— А что ты сказал? — раздражённо фыркнул Чеснок. — Давай быстрее, Кашалот, я жду важного звонка!

— Ты — жираф, а не Чеснок! — рассердился Кашалот. — Я сказал, что мне удалось выковырять Тень на стрелку. Он сегодня в «Дубок» припрётся, а там его мой «жук» и зажмурит, усекаешь, Родиоша, или снова не врубон?!

Наконец-то Чеснок вылез из «собственного пупка» и внял словам Кашалота.

— Усекаю! — обрадовался он. — Чего же ты сразу не сказал-то?! Мэлмэн бомбу в «Росси — Ойл» уже подсунул. А если ты Тень зажмуришь — они там сдрейфят и сразу же нам всё назад отдадут, чтобы мы их больше не трогали! Молодец!

— Наконец-то дошло! — пробормотал Кашалот и повесил трубку.

 

Глава 93. И страшный прокол

«Превратившись» в рабочего, Альфред Мэлмэн вынужден был работать. Сначала его заставили вбивать какие-то огромные гвозди в стену вестибюля, потом обязали штукатурить потолок на втором этаже в коридоре, а затем — вынудили клеить плитку на пол в конференц-зале. Она работал, словно какой-то рабочий вол, выполняя все эти задания, испачкался весь и устал не на шутку. Завозившись с этой плиткой на полу, он и не увидел, как в вестибюль со второго этажа спустился американец Мартин Мильтон и пошёл прямо в тот угол, где стоял чемоданчик с бомбой. Окинув скептическим и недоверчивым взглядом пустой серый угол, Мильтон развернул толстый журнал «Архитектура и строительство», который до этого держал в руках свёрнутым в трубку, поглазел на его глянцевые страницы и изрёк:

— Вместо этой стены необходимо установить аквариум по этому проекту, — он показал бригадиру рабочих и новому дизайнеру интерьеров разворот, где изображался огромных размеров стеклянный аквариум, занимающий всю стену в комнате на фотографии. — Вопросы есть?

Дизайнер интерьеров заспорил с бригадиром рабочих, а потом вынес вердикт:

— Прошу прощения, господин Мильтон, но это весьма проблематично. Стена…

— Вопросов нет! — отменил вердикт дизайнера Мартин Мильтон и вынес новый, свой вердикт: — Приступайте!

Делать было нечего, пришлось приступать, иначе вредный иностранный директор мог просто взять и уволить. Стена была разрушена, и чемоданчик Альфреда Мэлмэна случайно угодил в кучу строительного мусора, предназначенного для того, чтобы его вынесли на свалку. Мусор погрузили на носилки и вынесли на свалку незамедлительно, потому что Мартин Мильтон не терпел никакого мусора и распорядился все отходы незамедлительно выносить и отправлять на свалку.

Альфред Мэлмэн едва дождался обеденного перерыва. Покрытый цементной пылью и потом, он «выскочил за пирожком» и поскакал к себе в «Фольксваген». Забившись за руль и перепачкав цементной пылью сиденье, он поспешил убраться подальше от этой жуткой, каторжной работы, которую он должен был делать, скрываясь под маской рабочего. Мэлмэн поехал напрямик, мимо домов, а потом — через небольшой замусоренный пустырь, превращённый «Росси — Ойл» в свалку строительных отходов. Поравнявшись с этой масштабной и пёстрой свалкой, автомобиль Альфреда Мэлмэна сбавил ход и завернул за большую груду битого кирпича. Мэлмэн заглушил мотор и выглянул в окно. Отсюда он видел два верхних этажа здания корпорации «Росси — Ойл». Два нижних этажа скрывали деревья. Убедившись, что вокруг нет ни души — только одна беспородная собака присоседилась у чёрного пакета с некими обрезками — Мэлмэн вытащил из бардачка тонкое чёрное устройство с одной кнопкой — пульт от бомбы. Всё, сейчас он подпортит настроение наглым захватчикам, которые «тырят» чужой бизнес! Большой палец Альфреда Мэлмэна с силой вдавил красную кнопку.

Взрыв прогремел неожиданно сильно и… в метре от «Фольксвагена» взрывателя. Груда битого кирпича взлетела на воздух, плюясь кирпичными осколками и огнём. Осколки застучали по машине, разбивая стёкла, огонь перекинулся на капот и съедал краску. Опешивший, оглушённый Мэлмэн сделал скачок, высадив дверцу, упал и покатился по каменистой земле, закрывая руками лысую башку.

«Фольксваген» полыхал, а Альфред Мэлмэн, не понимая, что это такое произошло, отползал от него подальше, зная о полном бензобаке. Не дожидаясь, пока бензин взорвётся, он вскочил на ноги и припустил прочь бегом.

Чеснок ждал-ждал, когда же Мэлмэн позвонит и скажет, что их «подарок» «развеселил» американцев, но дождаться не смог. Схватив двумя руками мобильный телефон, он кое-как, ошибаясь и сбрасывая, набрал номер и придвинул трубку к уху в ожидании ответа.

— Зараз, нажаль, відсутній зв’язок з вашим абонентом, зателефонуйте, будь ласка, пізніше! — отчитался за Мэлмэна женский голос оператора.

— Что за чёрт?! — зашипел Чеснок и швырнул мобильник в мусорную корзину, не зная, что телефон Мэлмэна взорвался вместе с его машиной.

 

Глава 94. Движение вперед

Сабина Леопольдовна до сих пор жила в квартире Петра Ивановича. К себе домой она возвращаться боялась: а вдруг муж снова кому-нибудь её продаст? Или те бандиты за ней вернутся? Сабина Леопольдовна практически не выходила на улицу — тоже боялась. Пётр Иванович не знал уже, что с ней делать. Хорошо ещё, что квартира двухкомнатная — он может спать на диване. У Сабины Леопольдовны было хобби — выпечка. Всё свободное время, а у неё теперь всё время было свободным, Сабина Леопольдовна посвящала именно этому занятию, заваливая буфет и холодильник Серёгина пирожками, печеньем, тортами, пирожными и булочками. Печка выключалась только на ночь — но пару раз случалось и так, что Сабина Леопольдовна пекла и ночью. На кухне у Петра Ивановича было жарко и душно, словно в кокой-то кочегарке, а духовка напоминала паровозный котёл — до такой степени она была раскалена, что не успевала и остыть. Серёгин в этом месяце заплатил за газ в два раза больше, чем в предыдущем. А сколько маргарина надо на её «творчество»?! Услышав любой намёк на то, что пора перебираться домой, Сабина Леопольдовна пугалась и пищала, что:

— Мой муж, он уже отпетый… отпитый алкаш. За бутылку он готов продать всё и жену, и мать родную, и родных детей. Не хочу я снова к нечисти этой да к мазурикам в шахту… Погубит меня ирод непутёвый!

Однажды Серёгин позвонил домой к Сабине Леопольдовне — хотел поговорить с её мужем. Трубку никто не снял — Пётр Иванович слышал только монотонные, скучные и однообразные гудки. Гу-гу-гу… — неизменно «отвечала» пустота в квартире Сабины Леопольдовны. Серёгину даже как-то жутко сделалось от этой гудящей пустоты. Но, возможно, что ничего жуткого и нет — просто её муж вышел за чем-то из дома: устроился на работу например, надо же на что-то жить?!

Когда Серёгин собирался утром на работу — Сабина Леопольдовна внезапно материализовалась перед ним, покинув на кухне дрожжевое тесто, и стала слёзно умолять:

— Пётр Иванович, заклинаю, не уходите из квартиры…

— Это ещё почему? — изумился Серёгин, застыв на одной ножке и с ботинком у руке.

Сабина Леопольдовна сделала такое жалостливое лицо, словно потеряла всю зарплату на базаре.

— А я как ночью спала — так в окно кто-то стукнул — бух! — я, прямо, проснулась. Это они, мазурики, меня ищут…

Серёгин прекрасно знал, что перед окном спальни у него растёт не в меру раскидистый каштан, и его ветки иногда задевают стекло. ЖЭК спиливает их постоянно, но дерево всё разрастается и разрастается.

— Это ветка была, — прагматично пояснил Пётр Иванович, надвинув ботинок на носок. — Там дерево перед окном — завтра отпиливать ему будут лишние ветки, оно и стукнуло. Нету никаких мазуриков, Сабина Леопольдовна.

Но Сабина Леопольдовна продолжала не пускать Серёгина на работу.

— Телефон среди ночи зазвонил, — причитала она. — Я трубку сняла, а там: «Ууууууу!» — и всё. Нечисть мне звонит, о смерти воет. Убьют…

— Плохое соединение, — буркнул Серёгин, надевая куртку — Вот и вся «нечисть»! Не бойтесь, Сабина Леопольдовна, здесь вас никакая нечисть не тронет.

Кажется, у неё там что-то уже подгорает… какие-то подозрительные флюиды вылетают из кухни… К счастью Серёгина Сабина Леопольдовна обратила на них внимание и побежала спасать свои пирожные от пригорания. Воспользовавшись этим, Серёгин выскользнул из дома.

Пётр Иванович созвал совещание. В его кабинете вокруг стола расположились Сидоров, Муравьёв, Усачёв и Казаченко. А на столе лежали бумаги: результаты экспертизы зубов Ярослава Семенова и разводного ключа погибшего в катакомбах сантехника, протокол вчерашней беседы с Валерией Ершовой и фоторобот Альфреда Мэлмэна.

— Я считаю, — говорил Пётр Иванович, — что в первую очередь нам нужно поймать Светленко, и — параллельно с этим — разыскивать «Геннадия» Ершовой.

Ершова должна была подъехать сегодня к ним, в райотдел и помочь составить фоторобот таинственного Геннадия.

— Чеснока тоже можно взять, — предложил Муравьёв. — Одного того, что он сжёг квартиру Ершовой достаточно, чтобы упрятать его.

— Рано пока хватать Чеснока, — возразил Серёгин. — Он ещё не навёл нас на Кашалота. А сейчас мы сделаем вот что — выпустим Батона и заставим его связаться со Светленко. Пускай наш «Гарри Поттер» выманит его из логова — тогда мы сможем его накрыть.

Казаченко притащил из изолятора Батона. Батон был грустен и угрюм. Он сидел, глядя в пол и рюмсал, что бедная его жена «останется вдовой при живом муже».

— Не бойся, Батон, не останется, — заверил Серёгин. — Если поможешь следствию, тебе, может быть, условно дадут.

— То есть, выпустят? — произнёс Батон и взглянул на Петра Ивановича полными надежды большими глазами.

— Можно и так сказать, — кивнул Серёгин, складывая валяющиеся в беспорядке бумаги в аккуратную стопку. — Выпустят.

— А что я должен сделать? — казалось, Батон согласен проявить отвагу матроса Железняка и прыгнуть на любую амбразуру, лишь бы его не сажали, и «бедная жена» не приходила на позорный суд.

Пётр Иванович объяснил Батону его задачу. Батон задумался и стал похож на Софокла, или на Эммануила Канта — до того интеллектуальное лицо имел этот рецидивист и закоренелый картёжник.

— Это — как Штирлиц, что ли? — изрёк он, закончив скрипеть мозгом. — Значит, я, как бы, на «папашу Мюллера» работаю, а сам — на вас?

— Ну, в общем, да, — согласился Пётр Иванович. — Ты должен будешь дозвониться до своего Коли и договориться о встрече, а потом — сообщить мне.

— Я-а попытаюсь… — протянул Батон. — Бежать не буду, — заверил он после паузы. — Мне семья дороже нар.

— Вот и хорошо, — одобрил Серёгин. — Приступаешь сейчас же.

А потом Пётр Иванович, взяв с собою Сидорова, отправился на квартиру Сабины Леопольдовны. Очень уж Серёгин хотел поговорить с её мужем и добиться от него, кому он сдал жену — наверняка, похитителям Синицына.

Первое, что бросилось в глаза ещё на улице — это то, что окно в нужной квартире до сих пор оставалось выбитым — как Светленко разбил его, когда бежал — так никто стекло и не заменил.

— Странно, — пожал плечами Серёгин.

Но они с Сидоровым, всё же, поднялись на второй этаж и… Дверь до сих пор оставалась сломанной и валялась в прихожей кучкой досок. Квартира была абсолютно пуста. Сидоров хотел сделать шаг и переступить порог, но Пётр Иванович его остановил и присел на корточки.

— Смотри, — сказал он, показав на коричневый пол прихожей.

— А? — удивился Сидоров и тоже присел.

— Пыль собралась ровным слоем, — объяснил Серёгин. — Значит, сюда не заходят. Муж Сабины Леопольдовны не возвращается домой уже достаточно давно.

— У друзей, наверное, завис, — пробормотал Сидоров, разглядывая эту сломанную дверь и пыльный пол. — А может… Всё равно они свою пещеру закопали. Спускать теперь некуда.

Пётр Иванович постучался в соседние квартиры. Двери в них были такие же плохие, как и в этой. Скорее всего, соседи такие же пьяницы, как и муж Сабины Леопольдовны. В двух квартирах висела ватная тишина, словно там все вымерли ещё в эпоху динозавров, а из третьей выпростался худой мужичок в какой-то непомерно огромной жёлтой футболке с надписью «Sun kid». Почесав щетинистый подбородок, он ответил на вопрос Серёгина так:

— Лёха? Так вин як с окошка скакал, так и не явилси… С бомжём Васей наверное, торчит.

— А где живёт этот бомж Вася? — поинтересовался Серёгин.

— «Мой адрес — не дом и не улица, мой адрес — планета Земля»! — пьяно и бухтяще пропел сосед и добавил: — Всюду.

Понятное дело, раз бомж — значит и живёт «всюду». Квартира Сабины Леопольдовны пока не пригодна для жилья, а значит, она продолжит жить у Петра Ивановича, пугаться каштана в спальне и раскочегаривать плиту на кухне.

Сидоров считал, что разыскивать бомжа Васю бесполезно — где там его найдёшь? Но Пётр Иванович всё-таки, решил искать. Первым делом они с Сидоровым отправились в опорный пункт к участковому. Опорный пункт «поселили» на первом этаже девятиэтажного дома. Снаружи он выглядел так: металлическая дверь неопределённого сизого цвета, к которой ведёт невысокая лестничка из восьми металлических ступенек — тоже неопределённого сизого цвета. Рядом с дверью к серой стене дома привинтили табличку — тоже сизую — а на ней белыми буквами сообщалось: «Опорный пункт милиции № 23».

— Приехали, — сказал Серёгин, довольный тем, что опорный пункт он нашёл быстрее, нежели жилище Ершовых в Александровке, и вылез из кабины под нетёплое осеннее солнышко.

Сидоров вышел из служебной «Самары» в след за Петром Ивановичем и так же, за ним, поднялся на высоту восьми ступенек к сизой металлической двери. Пётр Иванович взялся за ручку двери, собираясь открыть её, как дверь распахнулась сама собой, и оттуда выскочила некая дородная пожилая дама в балахонистом, мешковатом платье, цвета «вырви глаз». Серёгин едва успел отпрыгнуть назад, иначе был бы стёрт и размазан по земле тяжестью двери и дамы. Испуская слово «Ох!», дама усеменила во двор, шаркая по лужам растоптанными галошами. Огорошенный её появлением Пётр Иванович медленно подполз к болтающейся на петлях открытой двери и осторожно заглянул за неё, опасаясь новых сюрпризов. Из-за его спины выглядывал не менее огорошенный Сидоров. Не заметив опасности, Серёгин решился на первый шаг и переступил порог. Сидоров немного потоптался на металлической площадочке перед дверью, но, увидев, что Пётр Иванович углубился в темноватый и сырой коридор, поспешил сделать то же самое. Оказалось, что пожилая дама, выскочившая из опорного пункта, была там далеко не одна. Все стулья вдоль стены коридора заполняли разногабаритные и разноцветные старушки, которые галдели, словно на птичьем базаре, и даже замахивались друг на дружку посошками и котомками. А иногда — пытались без очереди ворваться в кабинет, крайний слева.

— Штурмуют, — заметил Сидоров, наблюдая, как пышнотелая и высокая мадам, отпихнув парнишку с повязкой дружинника на рукаве куртки, рывком устранила со своего пути серую дверь и проникла в тот самый кабинет.

— Что-то у них уже случилось, — констатировал Пётр Иванович, слыша, как она там орёт писклявым голоском:

— Та, до каких пор это будет продолжаться?!

— Кажется, мы не вовремя пришли, — заметил Сидоров, когда у того же кабинета плотной толпой сгрудились остальные старушки и разгалделись так, что могли заглушить старт ракеты, где громкость звука 190 децибел.

Пётр Иванович пошёл на прорыв. Вытащив из кармана своё удостоверение, он вклинился в эту шумную ораву, внеся в её ряды существенное замешательство. Крики становились всё тише, и, наконец, смолкли. Старушки очистили пространство перед дверью в кабинет участкового, заняли стулья, взяли на колени котомки и придвинули поближе посошки, чтобы не выпирали в проход. Когда Пётр Иванович «рассёк» агрессивную толпу и добрался, наконец, до нужного кабинета — вслед за ним «в струе» двинулся и Сидоров.

Участкового нашли взъерошенным. Он ёрзал, сидя за своим неновым столом и, нервничая, размашисто и коряво выписывал на листке принтерной бумаги некий текст. Едва узрев Серёгина, он устало поднял унылое лицо, выкруглил глазки и простонал:

— И у вас черти?

— Что? — удивился Пётр Иванович и тоже, в свою очередь выкруглил глазки.

— Они ко мне с самого утра выстроились и жалуются, что у них по ночам черти в домах возникают, — плакался участковый, калякая на своём листке ужасные каракули и перечёркивая написанный текст. — И вчера, и позавчера, и… С того момента, как обвалилась штольня — никак не успокою…

Едва услышав слово «штольня», Серёгин встрепенулся. Встрепенулся и Сидоров, который до этого топтался у двери и разглядывал постер группы «Любе» на стенке, рядом с коричневым стареньким шкафом.

— Вы сказали: «Штольня?!» — шумно выкрикнул Сидоров и подбежал к столу участкового, заставив его испугаться и чиркнуть через весь свой текст жирную прямую линию.

Пётр Иванович шикнул на несдержанного сержанта, а потом объяснил изумлённому участковому, кто они такие и назвал цель визита.

— А, — облегчённо выдохнул участковый, скомкав испорченную бумагу и достав новую. — Как только штольня в шахте Кона обвалилась, так все с улицы Грабовского приходят и талдычат, что у них в домах какие-то черти возникают. Я уже не знаю, что с ними делать… Только что одна ворвалась и начала костылём по столу стучать…

— Фью-ить! — присвистнул Сидоров, разглядев отчётливые вмятины на столешнице.

— А бомжи, — продолжал участковый, переписывая всё, что написал на испорченной бумаге в чистую. — Они в каждом подвале торчат. И почти все они — Васи, хотя по паспорту и не Васи никакие — им так удобно, Васями быть. Хотя, можно в заброшенный дом сходить, — участковый снова что-то напортачил в своих записях и теперь осторожненько срезал ошибку бритвочкой. — Они там себе тюленью лёжку организовали. Сколько раз уже вышибали и заколачивали, нет, всё равно, возвращаются…

У участкового была очень гуманная фамилия — Мирный. И выглядел он тоже гуманно — невысокого роста и нетолстый — не то, что здоровяк Подклюймуха. Он оставил свои записи в кабинете и поехал вместе с Петром Ивановичем и Сидоровым в заброшенный дом. Старушки на стульях у стены недовольно роптали, когда он проходил через их «строй», но Мирный им гуманно соврал:

— Мы едем осматривать штольню и выгонять чертей.

Заброшенный дом присоседился около самой шахты имени Кона. Вернее — через дорогу от неё, напротив забора, которым шахта была обнесена. Выглядел он, как и все заброшенные дома — ободранный, выщербленный временем и непогодой двухэтажный домишко с грубо заколоченными окнами и чёрными, замшелыми подтёками под дырявой крышей.

Оказавшись у логова бомжей, Мирный спрятал гуманизм подальше и занялся работой. Сначала он громогласно забухал в зелёную облезлую дверь, а потом — распахнул её и ворвался внутрь. Потревоженные бомжи недовольно бухтели, поднимаясь с вонючих драных тулупов — другой мебели тут не водилось.

— У, гражданин начальник… — вырвался из темноты дрожащий, перепуганный взвизг, и бухтение тут же прекратилось, водворив под прохудившуюся крышу развалюхи гробовую тишину.

— Фу… — Сидоров заткнул нос и дышал ртом.

Пётр Иванович тоже решил дышать ртом: витающие в этом воздухе ароматы бедности просто сводили с ума и лишали сознания.

Тут, во чреве покинутого строения, было сумрачно, словно в склепе, и поэтому Мирный выхватил фонарик и включил его, явив из темноты колоритного бомжару — заскорузлого такого, всего в бородище и в грязи. Освещенный, он барахтался на тряпках, как выловленный тритон, и одичало мычал.

— А ну, Грибок, колись, где Вася?! — напёр на бомжару Мирный, направив фонарик прямо в его оглупевшую физиономию, «украшенную» громадным фингалом.

— Бэээ, — заблеял Грибок, закрывая пропитые глазки чёрной от грязюки горилльей ладонью.

— Давай, давай, рассказывай! — поторопил его Мирный, пихнув ботинком в бок.

— На рыбалку умотылял, мутантов ловить! — выдохнул вместе с перегаром Грибок, отползая в темноту от фонаря участкового. — Жрать ему нечего, да и никому из нас — жрать нечего, вот и жрём мутантов. А сегодня его очередь мутантов ловить! И — если мало наловит — мы ему всей бражкой навешаем «медалей» в глаз и в рыло, и по уху впаяем, и буцать будем булками в печень, и накостыляем по почкам … Я дрын возьму, а Куздря́ — камень!.. Грызло начистим так, чо хлебало не раззявит, чо зенки не размылит…

— Цыц! — остановил разговорившегося Грибка Мирный, не давая ему уползти в темноту. — На каком берегу сидит?

— На «нижнее-еем»! — взвыл бомж, словно шакал, которому отдавили хвост.

Грибок, отползая от слепящего луча яркого фонарика участкового, забился в угол и скукожился там, влипнув в сырую, почерневшую стенку. Тут, в углу, он был в ловушке — Мирный прочно захватил бомжа в круг света и теперь допрашивал с пристрастием о «чертях», которые возникают в домах добропорядочных граждан. Пётр Иванович и Сидоров просто молчали, стоя поближе к забитому гнилыми досками окошку, откуда сочился спасительный свежий воздух. А обложенный Грибок завывал, что ничего не знает ни про каких чертей и мотал руками, словно перевёрнутый жучок мотает лапками.

— Э-э, гражданин начальник, — выплыл из сумерек ещё один голос, хрипатый такой, похожий на женский.

Мирный моментально среагировал, снял осаду с Грибка и направил фонарик куда-то влево, обнаружив там некое существо в серой рубахе, с торчащими пегими космами и с рыбьими глазами.

— А ну, Куздря, выкладывай, что там у тебя! — строго потребовал от существа Мирный, а по его виду было понятно, что он сам хочет отсюда поскорее убраться.

— Э-э, гражданин начальник, — провыло существо по имени Куздря, пытаясь сделать самокрутку из куска газеты и нескольких подмокших окурков. — Зямыч вчерася пропал. Он к шахте за чем-то ходил, и всё — с концами. Черти твои схавали… Мы тут все на рогах стоим — авось и нас схавают? Чи учудят чегось — все кверх копытами попереворачиваемся?

 

Глава 95. «Мутант» Вася и «черти» из штольни

Закончив трясти бомжей, Мирный повёл Петра Ивановича и Сидорова к небольшому и загрязнённому водоёмчику, что плескался позади закрытой шахты, за железной дорогой, и пестрел на солнышке бензиновой плёнкой. По берегам живописно раскинулись… пустые бутылки — стеклянные и пластиковые; разнообразные обёртки — от всего на свете: от мороженого и игрушечного китайского робота «Exterminator» до коробок от компьютера. У самой воды чинно возлежали автомобильные покрышки, а чуть поодаль — покоился наполовину в воде трёхногий пластиковый стул вульгарного красного цвета. Вот здесь-то и рыбачили местные «человеки без адреса», а выловленную рыбу величали «мутантами».

Над ядовитой водой, каркая, носились вороны — «донецкие чайки» — а под неказистой ивой расположился неказистый человечек с неказистой самодельной удочкой в правой руке.

— Вот он, — Мирный показал рукой на рыбака. — Ловит.

Когда к нему подошли целых три «гражданина начальника», Вася стушевался и выронил удочку. Она упала в водоёмчик, а в это время клюнул «мутант» и утащил Васину удочку под мутную воду.

— Ээээ!! — заревел Вася, не успев схватить руками украденную удочку, и плюхнувшись животом и носом на раскисший грязный берег.

— Уууу!! — разочарованно протянул Вася, поднявшись, глядя вниз, на свои древние рваные кеды.

— Послушай, Вася, — обратился к бомжу Мирный, не дав ему сбежать и усадив железной рукой на торчавший неподалёку пень.

— Аааа? — откликнулся пойманный Вася, глазея на собравшихся вокруг себя детскими голубенькими глазками.

«Интересно, он согласные буквы знает?!» — подумал про себя Сидоров, услышав, каким образом общается с окружающими бомж Вася. А Мирный подошёл к «ловцу мутантов» вплотную и вопрошал:

— Ты знаешь такого Алексея Алексеевича Кубарева? — так звали мужа надоевшей Петру Ивановичу Сабины Леопольдовны.

— Это вам Грибок выбазарил, шо я мутантов подсекаю?! — пьяно изрёк Вася, показав, сколько букв он знает кроме «Э», «У», и «А». — Ну, я ему, кажись, развалю лобешник… Репу расшибу, тыкву разнесу, мухомору! — заревел он, стиснув испачканные кулаки, поднявшись с пня, чтобы идти колотить Грибка.

— Ты мне тут не реви, а то упрячу за ограбление пятого дома по улице Радужной! — свирепо пригрозил Васе участковый, и снова усадил агрессора на пень. — Знаешь Алексея Алексеевича Кубарева, или нет?

Похоже, что Вася испугался. Он сразу же утопил свою наглость в мутной водичке безымянного водоёмчика, умыв ею небритое лицо, и признался:

— Знаю, в собутыльниках.

— А где он сейчас, знаешь? — осведомился Мирный, нависая над съёжившимся под угрозой срока за чужой «глухарь» Васей.

— Я его с Шубиным познакомил, — пробухтел Вася. — Он его и свистнул.

«Похитили! — догадался про себя Сидоров. — Этот „мутант“ Вася связан со Светленко и его бандой похитителей! Уж не Светленко ли этот „Шубин“?!».

— Имя, адрес Шубина давай! — требовал в это время Мирный, тряся Васю за плечо.

— Нет у него имени, — нехотя буркнул Вася. — А живёт он в штольне. По крайней мере, жил, пока её не засыпало!

Сидоров подбежал к Васе бегом, едва не поскользнувшись на грязюке и не рухнув в воду. Пётр Иванович тоже подбежал и сразу же обратился к Васе:

— А ну-ка, поподробнее, кто это у тебя в штольне проживает?

Вася поведал некий фантастический рассказ, что в штольне, якобы, жил «один чувак», у которого имени нет, но ему дали кличку Шубин — окрестили, как шахтного призрака. Иногда Шубин приходил из штольни и «давил бутылку» вместе с бомжами. Бутылку Шубин приносил сам, за что и прослыл у бомжей благодетелем. Однажды он подошёл к Васе, притащив с собой целую тысячу гривен, и потребовал отдать ему жену Кубарева Сабину Леопольдовну. Половину суммы Вася отстегнул Кубареву, а Кубарев за пятьсот гривен продал свою жену Шубину. Но потом Шубин принёс две тысячи гривен и потребовал самого Кубарева. И Вася заманил собутыльника на территорию шахты под предлогом «задавим на троих с одним корешем?». «Корешем» оказался Шубин. У Шубина было с собой целых три квадратных бутылки «Старки Патриаршей» и одна — овальная, с белым червячком на синей этикетке — «Мягкова». После первой бутылки — «Мягкова» — Вася незаметно удалился, оставив Кубарева наедине с Шубиным глушить «Старку». И всё, больше он ничего не знает.

Васю под конвоем сопроводили к штольне, чтобы он показал, где именно они тогда пили с таинственным «Шубиным». Вася показал — это было около входа в заваленную пещеру, и сейчас там лежала солидная масса земли.

— Да уж, негусто, — пробурчал Пётр Иванович, глядя на наваленный перед ним «террикон». — Эксперты тут уже ничего не установят. Придётся, наверное, и этого голубца на базу, к Карандашу тащить — пускай фоторобот составляют «Шубина» этого.

 

Глава 96. Движение назад

Вернувшись в райотдел, Пётр Иванович и Сидоров привезли с собою бомжа Васю и Мирного. Участковый был нужен для того, чтобы опознал по фотороботу таинственного Шубина и сказал, появлялся ли он у него на участке. А Карандаш в своей «изостудии» уже вовсю пыхтел над портретом «милиционера Геннадия». Около его стола сидела на стуле Валерия Ершова и… не могла вспомнить, какое у её «Геннадия» было лицо. Она держалась двумя руками за голову и пыжилась, пыжилась… Но образ загадочного «Геннадия» из её памяти полностью улетучился, не оставив ни единого шанса на фоторобот. Карандаш пускал в ход и компьютер, и бумагу с ручкой, делал наброски, показывал их Валерии. Но она никак не могла разобраться, похоже ли нарисованное лицо на лицо её недавнего знакомца, или нет. Карандаш изменял компьютерный портрет и так, и эдак: то пристраивал к нему лупатые «анимешные» глазищи, то свинячьи глазки, двигал носы и уши, то надстраивал шевелюру, то оставлял лысым. Однако Ершова так и не сообразила, получился её «Геннадий», или нет. Даже когда Карандаш надвинул на предполагаемого «Геннадия» шнобель, такой, как был у Гарика, и подрисовал дурацкие «гитлеровские» усики, Ершова сказала:

— Может быть и так…

На столе Карандаша уже прудился пруд замаранных листов, а сам он был достаточно взъерошен. Увидав такое положение вещей, Пётр Иванович предложил Ершовой пока вспомнить получше лицо Геннадия, а на её место посадил бомжа Васю — описывать Шубина. Вася достаточно быстро пояснил Карандашу портретные особенности Шубина, а Карандаш сотворил фоторобот.

— Он! — радостно прогудел Вася. — Вылитый!

Шубин оказался неказист и неопрятен — обычный бомж, как все другие бомжи. Глазки пропитые, щёки небритые, нос немного подвёрнут на сторону — ломали, наверное. Такой может жить хоть в штольне, хоть на свалке, хоть в жерле вулкана — и ничего ему не будет.

— Он вам встречался? — осведомился Серёгин у Мирного.

А Мирный лишь плечами пожал.

— Наших бомжей я практически всех знаю… Но этого, «Шубина», впервые вижу…

Выходит, что Шубин скрывался от милиции. Жил в штольне, к другим бомжам приходил редко… Присмотревшись к фотороботу, Пётр Иванович понял, что сам видит его впервые.

— Саня? — обратился он к Сидорову. Сержант глянул и покачал головой:

— Неа…

И тогда Серёгин решил спросить о Шубине у обитателей изолятора. Сидоров и Казаченко приводили их по очереди. Кинув глазом на предложенный портрет, они отвечали:

Ведёркин:

— Не знаю.

Крекер:

— Не тусовался.

Додик:

— Алкаш. По катакомбам не ползал, у Сумчатого не вертелся. Не знаю, наверное, Кашалотова «наседка».

Уж:

— Да не вешайте вы на меня мокруху, я не убивал этого типа́!!

Утюг:

— Чего вы мне бомжей пихаете?! Я приличный человек!

Сумчатый:

— Крот!

Ответ Сумчатого заинтересовал Серёгина больше других. Пётр Иванович даже достал бланк протокола и отыскал в ящике стола пишущую ручку, отбросив три непишущих.

— Крот? — переспросил он, приготовившись записывать показания.

— Все — кроты, все — кроты, — запыхтел Сумчатый, трясясь, словно медуза. — Все кроты, ехидные, как мымры… Все кроты в ихнем кротовом кротовнике… мерзкий попугай!

— Хватит притворяться! — рассердился Серёгин, начёркав в протоколе. — Вы его знаете, или нет?!

— Крот! — пискнул Сумчатый.

— Всё ясно, — вздохнул Серёгин и скомкал испорченный бланк. — Саня, спрячь этого «крота» с глаз долой…

Сидоров потащил Сумчатого обратно, в изолятор, и из коридора слышались вопли:

— Кроты-ыы! Мымры все, ехидные!! Ехидны кротовые!.. Мерзкий попугай!

Мирный уволок бомжа Васю обратно, на Гладковку — наверное, будут разыскивать там пропавшего Зямыча, да изгонять чертей из частного сектора. Не клеилось только с Валерией Ершовой. Едва она отходила от стола Карандаша и садилась на диванчик для посетителей — в памяти начинали проступать кое-какие черты Геннадия. Но едва она пыталась начать его описывать — всё сразу же улетучивалось, и она не могла назвать ни единой приметы своего знакомого.

— Вот, когда я не говорю о нём — я вспоминаю, каким он был, — жаловалась Ершова Серёгину после очередной неудачной попытки составить фоторобот «Геннадия». — А как только мы начинаем его рисовать — всё забывается, и я не могу ничего сказать…

«Как такое может быть? — удивлялся про себя Серёгин, беседуя с заплаканной Ершовой. — „Когда отхожу — вспоминаю, начинаю описывать — забываю“…». И тут Петру Ивановичу вспомнился Карпец. Так он вёл себя нормально, но едва его начинали спрашивать о пропавшем деле Светленко — он проваливался в некий транс. В тот же миг с высоты небес явилась догадка, стукнув Петра Ивановича по голове. Выборочный гипноз! Такой же, как был у Карпеца, только уровень, пожалуй, повыше, потому что Ершова не впадала в транс и не глупела, а просто забывала. И, если у Ершовой тоже — выборочный гипноз — значит, её Геннадий каким-то образом связан со Светленко и… с Тенью! Они с Сидоровым уже рисовали фоторобот Тени. Получилось, конечно, не «да Винчи», но узнать можно. Серёгин нашёл этот фоторобот в ящике стола и предъявил Валерии со словами:

— Это — Геннадий?

Да, этот тип был больше всех похож на Геннадия. Валерия Ершова узнала в нарисованном лице черты того странного человека, который победил двоих крепышей-киллеров, который прыгнул вместе с ней с четвертого этажа, и который получил из-за неё гайку… Но едва Ершова раскрыла рот, чтобы ответить утвердительно, её рот сам по себе изрёк:

— Нет, я его не знаю.

И при этом Валерия выглядела совершенно спокойной, будто бы она просто — не знает. Хотя по-настоящему она изо всех сил старалась заставить себя сказать правду, или подать хоть какой-нибудь знак о том, что она врёт не по своей воле. Но «не своя» воля оказалась настолько сильна, что Ершова не могла справиться с собственным туловищем, и оно позволяло себе только те движения, которые позволил ему таинственный гипнотизёр.

И только выйдя из милиции на улицу, Валерия Ершова почувствовала, что «не своя» воля сошла на нет, и она может управлять собой. Она хотела броситься к первому встречному, рассказать ему всё, а потом — уговорить его пойти за неё к Серёгину. Она даже подбежала какому-то парню с прямоугольной коробкой, которую тот тащил в жёлтом пакете.

— Извините! — крикнула она, и незнакомый человек остановился, уставившись на Ершову с удивлением.

Но едва Валерия собралась сказать ему всё, что хотела, её язык сам по себе выговорил:

— Извините, я перепутала вас с одним своим знакомым.

Парень с коробкой пожал плечами и двинулся дальше, а Валерия Ершова просто осталась стоять посреди дороги.

 

Глава 97. Всплытие Кашалота

Кашалот хорошо подготовился к предстоящей смертельной стрелке с Тенью. Сначала он долго стоял перед зеркалом и внушал себе, что не должен подписывать ничего, что будет подсовывать ему Тень. Потом нашёл в ящике своего стола пистолет, почистил его, зарядил и — засунул в карман — для верности, если Муравьед промажет. Вообще, Кашалот пожалел о том, что выгнал Эммочку — без неё его обширный особняк начал потихоньку зарастать серой грязью и аллергенной пылью. У Кашалота даже начался аллергический насморк…

Муравьеда Кашалот взял с собой под маской охранника. Если Тень спросит — он ответит, что боится сам куда-либо выезжать из-за Чеснока. Кашалот приехал в ресторан «Дубок» первым. Его золотые часы показывали, что до шести вечера, до «часа икс» остаётся десять минут. Кашалот сразу же поднялся на второй этаж, в пустынный VIP-зал и уселся там на просторный красный диван, за самый дальний столик. Муравьед взял Кашалотово пальто и отнёс к вешалке. По вечерам в VIP-зале всегда дежурил директор и приветствовал всех VIP-клиентов. Перед Кашалотом он тоже раскланялся, узнав его в лицо, пропел:

— Добрый вечер, Георгий Никанорович!

— Привет, — буркнул Кашалот, потому что в этот момент думал о том, как бы неуклюжий Муравьед не промахнулся в Тень.

Муравьед тихим серым призраком пристроился за спинкой Кашалотового стула. А у Кашалота от волнения не на шутку разбушевался аппетит. Разом почувствовав себя оголодавшим волком, хотя дома сгрыз полкило песочного печенья и закусил его окороком, Кашалот подозвал официанта, выхватил у него меню и заказал сразу шесть наименований блюд. Дожидаясь, пока всё это приготовят, ведь в VIP-зале всегда подают всё с пылу с жару, Кашалот вынимал из кармана и потихоньку трескал прихваченное из дома печенье.

Тень явился точно в тот момент, когда секундная стрелка тикнула на цифре «12» и часы показали ровно шесть вечера. Выглядел он так же, как и тогда, когда Кашалот видел его в «Доме Кофе» — одет во всё чёрное, волосы зачёсаны назад, лицо ничего не выражает. Посмотрев, как Кашалот выгрызает наваленные перед ним пищевые излишества, Тень брезгливо сморщился, но секунду спустя вновь превратился в бесстрастного робота. Директор и перед ним подхалимски залепетал приветствия, а Тень просто свалил с себя пальто, и велел директору унести его и повесить. Не желая навлечь на себя гнев «сильных мира», директор проблеял:

— Разумеется, господин Тень, — и растворился в изысканном полумраке VIP-зала.

Тень не спеша подошёл к столику Кашалота и уселся напротив него. Бросив быстрый взгляд на «призрака»-Муравьеда, он криво ухмыльнулся и осведомился:

— Ваш секретарь?

Кашалот застыл с полной ложкой супа «Минестра».

— Да, — пискнул он, пролив суп на столик. — Секретарь! Вы больше у меня ничего не стырите!

Тень сдержанно промолчал, а потом так же сдержанно произнёс:

— Ну что ж, думаю, господин Семёнов, вы излили эмоции. Теперь пора перейти к делу.

Так же, как и в прошлый раз, в «Доме Кофе», Тень достал из кожаного кейса бумаги и дорогую ручку «Паркер» с золотым пёрышком вместо простого шарикового стержня.

Других посетителей в VIP-зале не было. Тень и Кашалот были здесь вдвоём, если не считать незаметного и молчаливого Муравьеда. Где-то в глубине зала, скрытый полумраком, живой оркестр играл Ференца Листа.

Если Кашалоту меню подавал официант, то Тени — принёс сам директор. Подав ему чёрную папку, директор застыл за спинкой его стула и ждал, пока Тень сделает заказ. Тень не спешил. Он медленно перелистывал глянцевые страницы меню, изучая содержание, и изредка косился на Кашалота равнодушным, недобрым глазом. По спине Кашалота гарцевали обжигающие мурашки, в желудке засел страх и требовал себе новые и новые порции пищи, от чего толстяк, не переставая, лопал и заказал вторую порцию супа «Минестра». «Когда же этот Муравьед снесётся?!» — нетерпеливо размышлял Кашалот, волнуясь, почему же Муравьед не стреляет. Он дёргал плечом, подавая своему горе-киллеру знаки стрелять. Наверное, Муравьед опасается этого запуганного «авторитетами» директора — думает, что он свидетель. Нет, директор не свидетель — он никогда не заложит милиции своих VIP-клиентов…

Тень ел мало — наверное, он не был подвержен стрессам — он заказал чашечку кофе-латте и всё. Директор мигом испарился, проявив невиданную проворность — он был рад тому, что можно, наконец, убраться со страшных глаз того, кто называет себя Тенью.

— Ну что ж, — сказал Тень, проводив взглядом сбежавшего директора. — Вы согласились передать нам сеть ресторанов «Наша кухня». Все бумаги готовы, и вам остаётся только подписаться в графе, которая отмечена галочкой. Вопросы есть?

Кашалот впихнул в рот целую котлету по-донбасски. С набитыми круглыми щеками он охлопал свои карманы и промямлил, не прожевав:

— У меня нету ручки…

Тень снисходительно улыбнулся и подал ему свою.

— Снова вы забыли ручку, Георгий Никанорович, хорошо, что у меня всегда наготове запасная! Так что, вопросов нет! — сказал он, наблюдая за тем, как Кашалот, с трудом жуя котлету, подносит золотое пёрышко «Паркера» к договору купли-продажи сети ресторанов, собираясь продать их бесплатно.

Едва пёрышко Кашалотовой ручки коснулось плотного белоснежного листа бумаги, киллер Муравьед выхватил из-под пиджака пистолет и два раза нажал на курок. Навинченный на ствол глушитель почему-то не сработал и в VIP-зале ресторана «Дубок» прогрохотали два выстрела. Кашалот вздрогнул и уронил с пера кляксу. Оркестр сразу же замолк. Послышался писклявый визг и звон разбитого стекла. Тень скрылся — никто даже и не заметил, как, когда и куда он спрятался. Застреленный директор повалился навзничь, отброшенный назад двумя пулями, и разбил чашечку кофе-латте для Тени.

— Ты-ы!!. - взвыл Кашалот, перепугавшись того, что наделал его киллер.

Муравьед стоял в неком ступоре и держал в руке пистолет, с дула которого слетал лёгкий дымок. Со всех сторон уже слышались шаги — это сбегались те, кто услышал гром выстрелов. Сообразив, что сейчас в VIP-зале соберётся добрая толпа, Кашалот вскочил, сбросив столик, бросился наутёк и потащил за шкирку замешкавшегося Муравьеда. Столик треснулся об пол и развалился на куски. Стоявшие на нём тарелки превратилась в груду осколков.

— Бежим, тупица! — шипел Кашалот, скрываясь в VIP-полумраке и спеша к лестнице.

Муравьед топал за боссом, спотыкаясь на ступеньках. Пистолет он не выбросил, а забил назад, в кобуру под пиджаком. Кашалот вылетел из ресторана во двор с той скоростью, которую только позволяли развить короткие ноги и лишние килограммы. Муравьед его обогнал и первым забивался в «Мерседес» Кашалота. Отпихнув Муравьеда, Кашалот втиснулся за руль. Муравьед нашел лазейку за раздавшейся вширь спиной босса и сумел втиснуться на заднее сиденье уже на ходу. Кашалот изо всех сил вжал в пол газовую педаль и повернул ключ зажигания. «Мерседес» взревел своим немецким мотором и стремительно ретировался с ресторанной парковки, оставляя позади себя демонический серый хвост выхлопов. Кашалоту из-за отсутствия средств приходилось ездить на девяносто втором бензине. Один раз его «Мерседес» едва не расцеловал забор, потому что его занесло на скользкой мокрой дороге. Кашалот насилу выровнял железного своего коня и вернул обратно, на шоссе. И лишь приехав домой, Кашалот охлопал свои карманы, опасаясь, что потерял некую свою вещь на месте преступления. Во внутреннем кармане пиджака Кашалот обнаружил подписанный им договор купли-продажи, согласно которого сеть ресторанов «Наша кухня» переходила в собственность корпорации «Росси — Ойл». И ни копейки денег.

Парковщик «Дубка» убирал на парковке. Услышав выстрел на втором этаже ресторана, он испугался и съёжился на миг. Потом же, когда мимо него пробежал взъерошенный Георгий Семенов, он понял, что «авторитет» Кашалот там уже кого-то зажмурил и теперь — делает ноги. У парковщика сохранилась визитка Серёгина. Едва машина Кашалота скрылась — он разыскал её у себя в кармане, расчехлил мобильник и, не мешкая, позвонил по указанному в карточке следователя номеру.

 

Глава 98. Необъяснимо, но факт!

Пётр Иванович разослал ориентировку на «дух штольни» Шубина по всем отделениям милиции. Теперь он сидел за столом, и перед ним лежали те варианты фоторобота «Геннадия», которые удалось составить с выборочно загипнотизированной Ершовой. Всё это были разные лица — семь абсолютно непохожих друг на друга людей. Кто из них «Геннадий»?! Да, никто, наверное!

Серёгин вздохнул и смахнул все «портреты» в ящик стола. Нет, кажется, с ними сейчас ничего не выйдет. Пётр Иванович придумал другой план: поехать в Медицинский университет и добыть там адрес Анны Лютченко. Студенты обязаны информировать деканат в случае, если у них изменится адрес. Серёгин надеялся на то, что Лютченко это сделала и дала адрес коттеджа Николая Светленко. Только они с Сидоровым собрались покинуть кабинет, сержант уже распахнул скрипучую дверь, как навязчивый телефон снова стал требовать внимание к своей неновой персоне.

— Ну, чего? — недовольно пробормотал Сидоров, вздрогнув от неожиданного и громкого звонка.

— Звонит кто-то… — Пётр Иванович вернулся к столу и почтил, наконец, вниманием телефонный аппарат, сняв трубку и сказав:

— Алё?

На том конце послышался некий дрожащий в страхе лепет, срывающийся на таинственный шёпот.

— П-приезжайте, пожалуйста… Только, быстрее… — некто отчаянно хныкал там, в таинственной неизвестности, запинался, заикался. — В «Дубок»… Там Кашалот… убил…

— Кашалот?! — выкрикнул удивлённый Серёгин, заставив хнычущего собеседника икнуть в телефонную трубку. — Едем!

Швырнув трубку на рычаг и получив от вредного телефона недовольное «Дзынь!», Серёгин потащил Сидорова в коридор бегом.

— Что случилось, Пётр Иванович? — вопросил изумлённый Сидоров.

— Там в их «Дубке» снова что-то стряслось. Он сказал, что там Кашалот убил кого-то, — на ходу ответил Серёгин.

Застреленный директор ресторана «Дубок» лежал посередине VIP-зала, раскинув ручки и ножки в стороны, словно гигантская морская звезда, которую вышвырнуло на берег приливной волной. Его даже не догадались ничем накрыть, и он лежал так, на виду, облитый кофе. VIP-полумрак разогнали, включив свет на всю мощность. Вокруг тела, освещённые этим ярким светом, толпились ошарашенные официанты, музыканты из оркестра, охранники и парковщик. Едва Пётр Иванович и Сидоров переступили порог VIP-зала, парковщик отскочил от толпы и стрелой подлетел к ним.

— Нашего директора застрелил Кашалот, — прошептал он и показал на пёструю толпу вокруг тела. — Он там лежит.

— Кто, Кашалот? — не понял Сидоров, косясь на парковщика, переступая через разбросанные по полу осколки посуды и куски разрушенного Кашалотом столика.

— Да нет же, директор! — возразил парковщик и поскользнулся на валяющейся на полу котлете, едва не бухнувшись носом. — Я понял, что его убил Кашалот, потому что он выскочил от нас, как угорелый, и сразу же уехал! — продолжил он, выровнявшись на ногах.

Пётр Иванович насилу протолкался через толпу собравшихся к телу застреленного директора. Толпа вокруг галдела, Сидоров даже заткнул уши, чтобы как-то смягчить для своих ушей пронзительные вскрики. А Серёгин сразу же начал выискивать из толпы непосредственных свидетелей случившегося. Музыканты отнекивались.

— Вообще-то в VIP-зале темно, — сказал один. — Поэтому я никого не разглядел.

— Их там было трое, но я не понял, кто там кого застрелил, — сказал второй.

Разобравшись, что с «деятелями искусства» разговора не получится, Пётр Иванович разыскал охранника, который сидел за монитором видеонаблюдения. Охранник топтался позади толпы, около парковщика и Сидорова.

— Покажите мне, пожалуйста, съёмку камер видеонаблюдения, — потребовал от него Серёгин, налетев, как ураган.

Оглушённый напором, охранник молча согласился, повернулся и потопал в свой закуток.

По-машинному равнодушной камере видеонаблюдения было всё равно, светло в зале, или темно. Она просто беспристрастно снимала всё происходящее и надёжно фиксировала на плёнку.

Увиденный «боевик» озадачил Петра Ивановича. Он пересмотрел его три раза и сейчас смотрел в четвёртый. Сначала Кашалот — да это был тот же толстый Кашалот, который приходил в «Дом Кофе» — сидел за столиком один и наворачивал за обе щеки деликатесы. За спинкой его стула просматривался некий долговязый и совсем нетолстый субъект, который взирал на кушающего Кашалота, казалось, безучастно, словно креветка. Серёгин попросил распечатать ему этого «креветочного» субъекта, а потом стал смотреть дальше. И увидел, как к тому же столику подходит ещё одна личность — некий высокий и тоже нетолстый гражданин с кейсом — и присаживается напротив Кашалота.

— Это же Тень! — подсказал из-за спины Петра Ивановича Сидоров.

И верно, Тень — Серёгин тоже его узнал. Сам директор протянул Тени меню. Сделав заказ и отправив директора, словно какого-то «гарсона», Тень вытащил из кейса некие бумаги и пихает их под нос кушающему Кашалоту. Кашалот прекращает кушать, ищет что-то по карманам… Ах, да, он ищет ручку. Тень ему протянул свою. Кашалот собрался что-то там написать… И тут же «креветочный» тип, что до этого неподвижно стоял и не ел, вдруг вытаскивает пистолет и…

— Остановите! — крикнул Серёгин в тот момент, когда Кашалотова «креветка» собралась стрелять.

Охранник тыкнул в кнопку «стоп» и чёрно-белая картинка замерла на экране монитора. Наконец-то Пётр Иванович догадался, в чём дело. Директор был ни в чём не виноват. Человек Кашалота целился в Тень. Но потом произошло что-то странное.

— Вот тут покажите, пожалуйста, по кадрам, — попросил Серёгин охранника, и они с Сидоровым внимательно уставились в монитор, чтобы не пропустить ни одной маленькой детальки. Итак, человек Кашалота стреляет в Тень. Поднял руку, нажимает на курок… А потом — Тень внезапно и загадочно исчезает из кадра, а пуля убийцы попадает в директора. Именно — Тень исчезает! В одном кадре он сидит за столиком, а в следующем — его уже нет!

— Что за чертовщина… — пробормотал Серёгин и попросил охранника перемотать плёнку назад. — Неужели успели смонтировать?! Но как? За такой короткий срок это невозможно…

— Я отсюда не выходил… — пролепетал охранник и тут же осёкся: он вышел, когда директор был уже застрелен, и глазел на него вместе с остальными.

Но сколько он там простоял? Минут десять. Нет, за это время никто бы не успел ничего тут смонтировать. Пётр Иванович разыскал на плёнке самый удачный кадр, где Тень виден лучше всего, и тоже получил от охранника и его принтера распечатку.

Ещё Серёгин изъял видеокассету с «фантастическим фильмом», чтобы отдать её на экспертизу и обнаружить монтаж. Положив её аккуратненько в пакетик, чтобы не испортить отпечатки пальцев, Пётр Иванович покинул охранника и решил ещё раз допросить парковщика: его интересовала машина Тени.

Но парковщик загадал очередную загадку. Оказывается, Тень, вообще, на машине не приезжал.

— Моя работа, — говорил парковщик. — Принять автомобиль у хозяина и отогнать на стоянку, а потом — вернуть. У Кашалота был чёрный «Мерседес» — я запомнил, потому что отгонял его на стоянку. А вот, как приехал Тень — я вообще, не видел…

Слушая «ребусы» парковщика, Сидоров вдруг припомнил слова бесследно исчезнувшего из психбольницы Карпеца: «Он даже не зашёл, а просто появился в палате…».

— Как уезжал Тень я тоже не видел, — продолжал парковщик. — Я, вообще, не видел, как он выходил.

«А потом — пропал не вышел, а именно — пропал…» — вот так рассказывал исчезнувший старший лейтенант милиции Борис Карпец. Сидоров всё больше убеждался в правдивости слов Карпеца, а Пётр Иванович даже был готов поверить в «Поливаевского мужика» — настолько озадачили милиционеров рассказ парковщика и видеосъёмка из VIP-зала «Дубка». Вызванные Серёгиным врачи Скорой помощи вывозили по ступенькам носилки, где покоилось тело «безвинно убиенного» директора, закрытое белой простынёй.

По дороге обратно в райотдел Сидоров рассказал Петру Ивановичу о том, что говорил ему Карпец про загадочного «чувака» в палате.

— Я думаю, что это как-то связано с Тенью и с «Геннадием» Ершовой, — заключил сержант.

Но Серёгин не был склонен к верованиям в «очевидное — невероятное». Он пытался найти рациональное объяснение как истории с директором, так и фантастическому рассказу Карпеца. Однако ни тому, ни другому рационального объяснения не находилось. Что-то тут было не так и единственный способ узнать, что именно — это схватить Николая Светленко.

 

Глава 99. Внедрение «разведчика»

Трамвай номер десять остановился на остановке «Набережная». И вместе с другими людьми из салона вышел человек в коричневой кожаной куртке и в клетчатой фуражке. Подняв воротник, он немного спустился вниз, к речке Кальмиус, и пошёл вдоль сырого песчаного берега около самой холодной речной воды. Пройдя дальше, он поравнялся со старым, давно списанным кораблём, в котором устроили ресторан под названием «Летучий Голландец». Коло него он остановился и огляделся па сторонам. Вроде, тихо, людей нигде не видно. Корабль-«пенсионер» стоял на вечном приколе одиноко и сиротливо, скучая по морям и странствиям. Навязанные на его мачты разноцветные пёстрые флажки трепетали на промозглом ветерке и мокли под мелким дождиком. Человек в коричневой куртке не стал долго задерживаться у «Летучего Голландца», а быстро зашагал ещё дальше, ко дворцу спорта «Динамо». Подойдя к его зданию, обшитому синим сайдингом, человек запрятался за угол, ещё раз огляделся и извлёк из внутреннего кармана коричневой куртки мобильный телефон модели «Моторола Л-6» и набрал чей-то номер. Когда на том конце из гудков выплыло бесстрастное и безликое:

— Слушаю! — он снова огляделся и полушёпотом заговорил:

— Алё, это я, Батон…

— Где ты столько времени торчал?! — недовольно осведомились из трубки.

— Ну, надо же было к семье наведаться, — оправдывался Батон, зорко прослеживая обстановку вокруг себя.

— Какая семья? — раздражённо фыркнул собеседник. — Отрабатывание долга для тебя сейчас должно быть важнее, чем твоя собственная голова, Батон!

Батон постарался обидеться.

— Понимаете, Коля, — начал он, нахмурившись. — У вас нету семьи, вот вы и бухтите! А у меня жена. Что она подумает?

— Пускай думает, что хочет! — отрубил Коля. — Сейчас же приезжай. Только не на «базу», а в парк Ленинского комсомола! Я буду ждать тебя под монументом!

— Далековато… — протянул Батон, не спуская глаз с набережной.

— Одна нога — здесь, вторая — там! — рыкнул Коля и вновь утонул в гудках.

«Клюнул!» — обрадовался Батон.

Он спрятал «Моторолу» обратно в карман и достал другой мобильник — неновый ободранный кое-где «Сименс А-52». И начал опять кому-то звонить.

Пётр Иванович сидел за компьютером. Он просматривал милицейскую базу данных, выясняя, нет ли случайно «креветочного» киллера Кашалота среди рецидивистов. Распечатка его лица из «Дубка» была не лучшего качества и темновата, да и стоял он к камере вполоборота. Серёгин зорко всматривался в эту распечатку, стараясь заметить у «Кашалотовой креветки» хотя бы одну особую примету. И заметил — шрам на лбу. Теперь просматривать картотеку «засветившихся» стало куда легче: вместо того, чтобы разглядывать каждую бандитскую физиономию и сличать её с лицом таинственного незнакомца, Серёгин просто ввёл в графу «Поиск» слова «шрам на лбу» и нажал «Найти». Программа-поисковик сразу же выдала несколько вариантов. Пётр Иванович посмотрел первый. Да, личико не из приятных — таково было мнение Серёгина, стоило ему взглянуть на возникшую на мониторе фотографию. Глаза бешеные, зубы оскаленные, уши оттопыренные, волосы всклокоченные. Нос крючковатый и свёрнут на левую сторону, шрам на лбу — рваный, будто бы битой бутылкой кто-то полоснул. Звали сие страшилище Антон Антонович Цветиков по кличке «Чикатилло». А пояснение под его живописным портретом гласило: «Серийный убийца. Задушил 27 девушек и 1 бомжа. Характерная особенность — на лбу жертв вырезает букву „Ч“. Арестован 16.05.2004, осуждён на пожизненное заключение. Сбежал 03.11.2006». Нет, кажется, этот не годится.

— Да, не катит, — подтвердил Сидоров, заглянув через плечо следователя и увидав «Чикатилло» своими глазами. — Страшенный слишком — настоящий Шредер.

— Кто? — удивился Пётр Иванович, для которого слово «Шредер» ассоциировалось с аппаратом для уничтожения документов.

— Это такой злодей из мультика, — объяснил Сидоров. — Он вот такой был, — сержант свирепо сдвинул брови, сморщился и закрыл руками нос и рот.

— А-а, — протянул Пётр Иванович, не припоминая такого мультика, где бы показали кого-либо, похожего на Цветикова — «Чикатилло».

Серёгин открыл следующий файл. Только собрался познакомиться со вторым «кандидатом в креветки», как вдруг ожил мобильный телефон и принялся громогласно напевать замысловатую заливистую трель.

— Алё? — Пётр Иванович снял трубку.

Звонил ему Батон.

— Я внедрился к Коле, — прошептал Батон таинственно, словно Штирлиц. — Он заставил меня приехать в парк Ленинского комсомола под Монумент Освободителям. Мне приезжать?

— Приезжай, — ответил Серёгин. — И постарайся выведать как можно больше. А главное — адрес Коли, понял?

— Алекс — Юстасу: понял! — «доложил» Батон, продолжая игру в Штирлица. — Выполняю.

Услышав такой доклад, Пётр Иванович не удержался и хихикнул, закрыв рукой микрофон мобильника.

— Если так, — сказал он Батону. — То тогда я — «Алекс», а ты — «Юстас»: «Алекс» у них в центре сидел. Но, это не важно. Главное, чтобы ты достал его адрес и не допустил нового убийства.

— Юстас — Алексу, — «поправился» Батон. — Сделаю всё возможное. Отбой?

— Отбой, — кивнул Серёгин.

Сидоров тем временем приехал на вертящемся офисном кресле ближе к компьютеру и разглядывал второго рецидивиста со шрамом на лбу — по имени Эммануил Викторович Голубко, а по кличке «Эмо». Этому молодчику от роду стукнуло всего девятнадцать, но он уже успел загреметь на пятнадцать лет за разбой с тяжкими телесными повреждениями и — тоже сбежать.

— Батон отзвонился, — сказал Пётр Иванович, оторвав Сидорова от созерцания бандита «Эмо». — «Штирлиц» наш, сумел-таки навязаться к Светленко.

— Клёво! — обрадовался Сидоров.

— Теперь будем ждать, что из этого выйдет, — заключил Пётр Иванович и тоже глянул на Голубко — «Эмо». — Нет, этот «зелёный» какой-то, — забраковал он Эммануила Викторовича. — Давай листать дальше.

Дальше явился некий лысеющий пожилой тип с картошечным носиком и с выражением глухой тоски на немужественном личике. Это был не рецидивист, а бухгалтер, который не свёл дебет с кредитом и попался на «чёрном нале», получив пятак в колонии общего режима и конфискацию всего, что «настриг». Бухгалтер был забракован и отметен, а Пётр Иванович принялся листать дальше.

Коля топтался около Вечного огня под Монументом Освободителям в ожидании Батона. Он не случайно принял этого ворюгу и плохого картёжника так радушно: у Коли было к нему дельце. Светленко не хотел связываться с Чесноком — и так уже едва не попался Пончику. «Как хорошо, что этот Батон подвернулся! — размышлял Коля — Интермеццо, прячась от противного дождика под чёрным зонтом. — Будет на кого свалить „зажмуривание“ Чеснока».

Батон добирался очень медленно и долго, потому что пожадничал тратить деньги на маршрутку и поехал на трамвае — сначала на десятом, а потом пересел на первый. Коле уже порядком надоело «плясать» под противным и холодным дождиком, но он всё же, дождался, пока этот «черепаший» Батон наконец, приползёт. Когда Батон подполз поближе, Коля не стал костерить его за «улиточный ход», а обнял рукою за плечи, словно старого друга и повёл в дорогое кафе «Виктория», что стоит на ухоженной детской площадке и украшено фонтаном с искусственной речкой. Узнав о новом задании от Коли Батон на секундочку сдрейфил. Но, вспомнив о том, что он теперь — «Штирлиц» — постарался ничем не выдать возникший в его душе животный страх, а только молча согласился выполнить то, что повелел ему Коля — то бишь, устранить Чеснока.

 

Глава 100. «Операция „Кооперация“»

Кашалот тащил за собой неудачника — Муравьеда только потому что не желал, чтобы этот лопух угодил в лапы милиции. Когда же Георгий Семенов наконец-то очутился в безопасности, под крышей своего добротного коттеджа, окружённого высоким забором, охраняемого свирепейшими волкодавами, он устроил Муравьеду сокрушительный разнос.

— Ты ни на что не способен! — ревел Кашалот, как горбатый кит, бу́хая заплывшим кулачищем по деревянной крышке своего стола. — Ты даже не муравьед — ты дизентерийная амёба, зелёная эвглена… Нет — зелёная сопля! Убирайся с глаз моих и больше не возвращайся! — он так орал, что казалось, сейчас начнёт громко рыдать и извиваться в истерике.

Муравьед не знал, куда бы задевать своё несчастное существо. Он опять напортачил — и даже, кажется, серьёзно: застрелил того, кого не нужно. Оглушаемый воем Кашалота, Грегор Филлипс пытался мямлить оправдания, но куда там оправдываться — из-за собственного рёва Георгий Семенов сейчас не слышит ничего — даже самого себя. Филлипс решил просто переждать, когда этот мощнейший фонтан ругательств и оскорблений иссякнет. И тогда — предлагать новый план устранения Тени.

— Я тебе говорил, что если ты запорешь дело — я тебя зажмурю?! — громогласно напомнил Кашалот, свирепо вращая взбесившимися покрасневшими глазами. — Так вот, Муравьедка, я это сделаю, и я не шучу!!!

Дело приняло серьёзнейший из оборотов: Кашалот выхватил из-за пазухи приготовленный для Тени пистолет и в сердцах стал палить по Грегору Филлипсу. Тот испугался и рванул прочь, спасаясь от летящих в него пуль. Кашалот не переставал нажимать на курок — и портил вазы, картины, мебель и ремонт. Муравьед выскочил во двор, и под ногами у него свистели пули, рикошетя о тротуарную плитку. Кашалот грузно скакал позади, размахивая пистолетом. Пробежав мимо бассейна, проворный Грегор Филлипс прыгнул, перелез через забор и был таков. Кашалот всё терзал курок, хотя обойма у него давно уже опустела и пистолет лишь бесполезно щёлкал. Поравнявшись с бассейном, Кашалот споткнулся о бордюр, не удержался на ногах и свалился в воду. Он плюхнулся подобно пухлому мешку, полному тяжёлых камней, и вода перехлестнула за бортик бассейна и подмочила шезлонг.

— Ааа-буль-буль-буль!! — забулькал Кашалот, погрузившись на обложенное белым кафелем дно.

Бросив пистолет, Георгий Семенов стал выплывать и грести к металлической лестничке, чтобы выбраться на сушу. Когда удалось выползти из воды на постриженный приходящим садовником газончик, Кашалот повалился на ухоженную траву и принялся тяжело и шумно хватать ртом огромные порции воздуха и заглатывать их. Отдышавшись, Кашалот сел. Что ему теперь делать? Весь бизнес потерян, киллера прогнал… Застрелиться что ли? И то — нечем — пистолет утонул и покоится ныне на дне бассейна. Чистильщику бассейнов теперь платить нечем — скоро «мини-Каспий» Кашалота зарастёт тиной и превратится в «мутно-зелёную реку Лимпопо». Садовник тоже больше не придёт — отказался работать бесплатно — и газон разрастётся, превратившись в джунгли. Кашалот среди всего этого одичает и станет в джунглях газона огромным, жирным, косматым приматом… Нет! Надо всё менять — нельзя становиться приматом, а надо налаживать дела.

Поэтому Георгий Семенов быстренько переоделся в чистый и сухой костюм и отправился к Чесноку.

Чеснок был дома и готовился лечь спать пораньше, чтобы завтра пораньше встать. Неудача Альфреда Мэлмэна с бомбой для «Росси — Ойл» очень огорчила Родиона Робертовича, он пригласил Мэлмэна к себе в офис на завтра — придумывать новый план мести. Чеснок надеялся на то, что Кашалот не оплошает и сумеет застрелить Тень на стрелке в «Дубке». Часы показывали восемь часов вечера — наверное, Тень уже мёртв. Как хорошо!.. И тут радость Чеснока прервал звонок домофона. «Ну, кого там нелёгкая притащила?!» — недовольно подумал Чеснок и двинулся к домофону, чтобы узнать. Сняв трубку, Родион Робертович фыркнул:

— Кто там?!

А там, за воротами, кто-то заплакал в микрофон домофона:

— Чесно-о-о-ок!

— Что? — изумился Чеснок, чувствуя, как холодеют пальцы у него на ногах.

— Это я-а!! — снова раздался тот же плач.

— Кто — я?! — изумился Чеснок, не узнавая этот перекошенный обидой и отчаянием молящий голос.

— Кашало-от! — хныкнули на том конце, и Чеснок едва не хлопнулся на пол.

— Т-ты чего? — пролепетал Родион Робертович.

Кашалот принялся долго и слёзно повествовать о своих неудачах и бедах, а потом вдруг принялся проситься:

— Впусти меня, а, Родиоша?

Чеснок не хотел впускать к себе Кашалота. Ну и что, что срезался с Тенью? От этого ещё никто не умирал — можно другого киллера найти, свет клином не сошёлся. Взяв себя в руки, Чеснок холодно ответил:

— Да зачем ты мне здесь нужен? Ныть будешь, как мокрая курица? — и тут Чеснока поразила новая догадка насчёт Кашалота: «А вдруг с ним уже пожаловали менты по его „чесночную“ душу?!». — Тащись домой! — посоветовал униженному и оскорблённому Кашалоту Чеснок. — Я спать хочу.

— Спать? — взревел Кашалот. — Кто же спит в такую рань?! Не гони меня, а помоги лучше!

— Одалживать деньги не буду и не проси! — отрезал Чеснок и собрался швырнуть трубку на рычаг.

— Эта гадюка тебя валить намылилась! — пискнул Кашалот, желая хоть чем-нибудь застращать несговорчивого Чеснока.

Чеснок замер и едва снова не хлопнулся на пол.

— Чего-чего? — пролепетал он Кашалоту.

— Валить, — ответил Кашалот. — Так и сказал мне в «Дубке»: «Чеснока зажмурю, и его заправки отберу».

Напуганный Чеснок велел охранникам запереть собак и открыть калитку. Набросив на домашний халат пальто, он выскочил встречать Кашалота собственной персоной — прямо в домашних тапках.

Приведя гостя домой, Чеснок забрал его промокшее пальто, усадил в мягкое кресло у камина и отдал распоряжение кухарке приготовить чай «мате». бухая запдывшим кулачищем по ельный разнос. джа, окружённого высоким забором.

Продрогший под промозглой моросью Кашалот стучал зубами, согреваясь. А когда кухарка подала на подносе готовый чай «мате», Георгий Семенов схватил двумя руками калебас, словно какую-то пивную кружку, и принялся глотать экзотический чай, щедро приправленный горьким ромом, громадными глотками.

Чеснок терпеливо ждал, когда Кашалот, наконец, справится со стрессом, и включил успокаивающую музыку — «Левантис». Георгий Семенов опустошил калебас, выхлебав весь чай и отставил его на прозрачный стеклянный столик.

— Тень тебя зажмурит, — сказал он Чесноку в упор.

— Предлагаю объединить наши активы и вместе бороться с ним, — заключил Чеснок, хотя чай «мате» уже застрял у него поперёк горла.

В другое время Чеснок никогда бы не объединился с этим гадким ехидным Кашалотом. Но сейчас, когда невиданный и мощный противник Тень почти всех их уже задавил, Чеснок был согласен на всё, чтобы только остаться в живых и оставить в живых свой бизнес.

— Лысый американец завтра придумает новый план устранения Тени, — сказал Чеснок Кашалоту. — Поедешь завтра со мной в мой офис, и, может быть, тоже кое-какую идейку подкинешь.

Вышибленный Кашалотом Грегор Филлипс вернулся к себе домой. Жил он небогато и неброско — в простой двухкомнатной квартире на третьем этаже пятиэтажного дома на улице Восточной в Калининском районе. Перед окнами у Филлипса торчала шумная девяносто пятая школа, а над головой жила многодетная соседка, чьи дети постоянно прыгали ему «по мозгам». Подходя к подъезду, Грегор Филлипс заметил, что около него крутится некая личность, смахивающая на побитую драную лисицу. Присмотревшись, Филлипс узнал «драную лисицу» — Эммочка, завёрнутая в коротенькую подмокшую косматую шубку. Он не хотел встречаться с этой не в меру нахальной и меркантильной особой — поэтому решил погулять пока по магазинам, дождаться, когда она уйдёт. Но Эммочка заметила Филлипса до того, как он успел свернуть за угол. Она поскакала к нему, колотя тротуар острыми высокими каблучками.

— Стой! — пискляво потребовала она, заставив Филлипса застопориться в грязном газоне.

— Чего? — недовольно буркнул Грегор Филлипс, смерив сырую Эммочку с испорченной причёской презрительным и недовольным взглядом.

— На улице я тебе не скажу! — зашипела Эммочка в лицо Филлипсу. — Смотри, сколько тут микроцефалов ползает! — она имела в виду обычных прохожих, которые иногда проходили по проходному двору Филлипса. — Пошли к тебе в квартиру.

— Ещё чего! — отказался Филлипс, отодвигаясь, чтобы не задохнуться в удушливом облаке тяжёлых, «вечерних» духов.

— Пошли! — настаивала Эммочка, тряся своим подмокшим мехом и брызгая в лицо Филлипса дождевой водой. — Я уже не прошу, чтобы ты придвинул ко мне зонтик.

— Растворись! — буркнул Филлипс, желая лишь одного — чтобы Эммочка провалилась в преисподнюю.

— Нет! — огрызнулась Эммочка, не собираясь никуда проваливаться. — Я смогу помочь тебе провернуть дело!

— Да-а? — саркастически протянул Филлипс, отойдя от Эммочки, которая упрямо и нагло лезла под его одноместный зонтик.

— Да, — кивнула Эммочка, не переставая пристраиваться под зонтиком Филлипса. — Мы же оба хотели прибрать Генриха Артеррана, ты забыл? — прошептала она Филлипсу прямо в лицо, обдав «морозной свежестью» «Дирола».

— Брысь! — буркнул Филлипс, убирая зонтик в сторону и не давая нахалке присоседиться под ним.

— Один ты с ним не справишься, как и я, — настаивала Эммочка и всё же присоседилась под зонтиком, загнав Филлипса в угол между стеной дома и низким серым гаражом. — У него кое-какой фокус в кармане. А я даже знаю, как он его получил, но тебе не скажу.

Филлипс подумал. Да, он не справится с Генрихом Артерраном в одиночку — слишком уж этот лис хитёр, силён, изворотлив, а так же — имеет слишком много связей для того, чтобы устроить ему, Филлипсу, «сокращение с работы». А Эммочка, несмотря на всю свою гадючью продажность, кажется, сможет ему помочь в его нелёгком деле.

— Ладно, — согласился Филлипс, разрешив «драной лисице» пребывать под своим зонтиком. — Идём, постелю тебе на… коврике у двери!

— Фырр! — обиженно фыркнула Эммочка и посеменила за Филлипсом, вытолкнутая из-под его зонтика на милость мокрой природы.

 

Глава 101. Возвращение при невыясненных обстоятельствах

Пётр Иванович и Сидоров ездили в Медицинский университет — добывать там новый адрес Анны Лютченко. С этим делом у них не выгорело: в деканате её факультета до сих пор пылился старый, бабушкин адрес — Лютченко не поставила никого в известность о своём переезде. Тогда Серёгин решил изменить тактику — пообщаться с подружками и одногруппниками Анны. Пётр Иванович тщательно изучил расписание занятий группы Лютченко и вместе с Сидоровым подкараулил всех нужных студиозусов, когда те возвращались в главный корпус университета с хирургической практики в больнице Калинина. Узнав, что в их ряды вклинился настоящий следователь из настоящей милиции, весёлые студенты оборвали все разговорчики и все разом состроили «рыбьи» глаза, мол, ничего не знаю, не спрашивайте. Лютченко среди них не было — Серёгин узнал бы её по фотографии. И тогда он стал спрашивать. Оказалось, что Анна не особо дружила с другими студентами. Личную жизнь она держала в тайне. О Светленко, вообще, не распространялась. И кроме всего прочего — уже неделю не приходила на занятия. Домашнего телефона у неё (вернее, у её бабушки) не было, а когда звонили на мобильник, то приятный голос автоответчика повторял:

— Набранный вами номер не существует.

Услышав это, Серёгин опешил. Сидоров над его ухом пробормотал:

— Похитили…

И тогда Серёгин похолодел. Неужели и Лютченко перешла дорогу ихним «Шубиным» и «Теням»?! Но куда они её-то заграбастали?! Штольня и страшная пещера засыпаны… У них, наверное, есть другие потайные места, о которых Серёгин, к сожалению, не знает. Пётр Иванович сам звонил на мобильный номер Анны Лютченко. Но в ответ услышал только:

— Набранный вами номер не существует, — механическим и бесцветным голосом повторяла не Анна.

«НЕ существует»!

У старшего лейтенанта Муравьева сегодня был выходной. Жена ушла на работу, сын — поплёлся в школу за двойками. Поэтому Муравьев мог спокойненько лежать на диванчике, просматривать телик и заниматься ничегонеделаньем. По телевизору показывали передачу «Постфактум» — про жуткие убийства и необычные ограбления. Муравьёв смотрел её одним глазом — на убийства и ограбления он успел насмотреться на работе. Другим глазом он пытался читать «Братьев Карамазовых» — жена-филолог сказала ему, что у него недостаточный уровень образования, и ему необходимо читать больше классики. Она специально достала ему в библиотеке произведения классических авторов и каждый вечер заставляла пересказывать содержание прочитанного. «Братья Карамазовы» наскучили Муравьеву уже на пятой странице. Слишком уж там всё медленно — современный человек не приспособлен к мышлению в таком затянутом темпе. Отложив «Братьев» на журнальный столик, Муравьёв свесился с дивана и выволок из-под него «Сумеречный дозор».

— Неделю назад на сто двадцатом километре Красноармейского шоссе водитель-дальнобойщик обнаружил неизвестного человека… — вещал телевизор голосом Михаила Пореченкова.

А в интересной и динамичной книжке Муравьева Антон Городецкий в сумраке пытался победить злобного Завулона с помощью огненных шаров и «боевых» заклинаний. Старший лейтенант глянул на экран телевизора случайно, а когда глянул — не смог оторваться. Там показывали того «найдёныша» — его отправили в милицейский приёмник-распределитель. Найдёныш что-то невнятно гундосил про то, что ничего не помнит, и «родился» там, на шоссе, как только «взошло солнышко». Но это был не простой «найдёныш» — не бандит и не бомж — это был старший лейтенант милиции Борис Карпец.

— Карпец! — выкрикнул Муравьёв, уронив книжку.

Он забегал по квартире в поисках ручки, чтобы записать адрес приёмника распределителя и номер его телефона. Все целые ручки почему-то куда-то запрятались. На полу в комнате сына около рогатки лежала одна — разломанная и развинченная. Муравьёв кое-как сгрёб эти куски в руку, соединил, и огромными шаткими валкими буквищами и цифрищами нацарапал на форзаце «Сумеречного дозора» адрес и телефон приёмника-распределителя, в который упрятали беднягу-Карпеца.

Пётр Иванович и Сидоров по сигналу Муравьёва примчались по указанному адресу быстрее ветра. Они опознали «найдёныша» Карпеца сразу же, как только увидели его, сидящего возле двух бомжей. Карпец же не узнал ни Серёгина, ни Сидорова. Он взирал на них тупо, как кальмар, и гугнявил, гугнявил себе под нос непонятные слова:

— Му-му-му, бу-бу-бу…

— Карпец? — Сидоров приблизился к Карпецу, игнорируя запах двух бомжей, и тронул его за плечо. — Борик?

— Агу-у, — провыл Карпец, как большой, но годовалый ребёнок. — Бы-ыы…

Пётр Иванович и Сидоров забрали «забацанного» Карпеца и отвезли к себе в райотдел. Но и там ему лучше не стало: он продолжал неподвижно сидеть, пялиться в одну точку и бубнить то «бу», то «му». Не добившись от несчастного Карпеца ни одного человечьего слова, Серёгин принял решение водворить его обратно в психбольницу, из которой его украли.

— А если его опять стащат? — спросил Сидоров — Что мы будем делать?

Но Пётр Иванович добился для Карпеца палаты с видеокамерой. И, прежде чем поместить его туда — сам ходил и смотрел на всех соседей, которые находились рядом с палатой Карпеца. Не заметив среди них симулянтов и преступников, Серёгин разрешил привести больного Карпеца и оставить его в палате под наблюдением пяти милиционеров-охранников и врача Ивана Давыдовича.

Врач Иван Давыдович, осмотрев Карпеца, вынес достаточно оптимистичный диагноз:

— Вылечим.

— Гы-гы! — сказал Карпец.

Утром Чеснок поехал к себе в офис — на встречу с Альфредом Мэлмэном, и повёз с собой Кашалота. Кашалот сменил внешность: сбрил усы. Ещё он яростно решил худеть, чтобы его не смогли опознать по лишнему весу. Он за ночь каким-то образом ухитрился отыскать принадлежащий Чесноку пояс для похудения «Ап жимник». И даже как-то изловчился надеть на себя. Чеснок, конечно, возмутился, попытался вернуть назад украденный «мини-спортзал», но Кашалот заныл, что пояс не снимается, и Чеснок махнул рукой:

— Ладно, таскай, всё равно уже растянул мне его на три кило́метра!

Альфред Мэлмэн ещё не приезжал. Перед своим кабинетом Чеснок обнаружил лишь свою немолодую секретаршу — она всегда является на работу ни свет, ни заря и начинает работать. Сначала она красится. Потом она завтракает принесёнными из дома печёночными котлетами и овсяной кашей. А потом — берёт вязание и вяжет, вяжет, вяжет… что-то длинное и полосатое.

Сейчас Чеснок застал секретаршу на стадии макияжа: она выщипала под ноль собственные брови, а потом — схватила чёрный-чёрный карандаш и принялась рисовать на перепудренном лице другие — на сантиметр выше настоящих и тонюсенькие, словно две ниточки. Чеснок держал её только потому, что она была его двоюродная тётка. Секретарша выкруглила свои густо подведенные глазки: Родион Робертович никогда не являлся в офис в такую рань. Закованный в пояс для похудения Кашалот только хмыкнул при виде того, что сия немолодая особа сотворила со своими бровями, и посеменил в кабинет Чеснока. Едва они с Чесноком зашли в кабинет, как внезапно раздался взрыв — несильный — хлопок, да и всё. Стол Чеснока подбросило вверх, треснуло об пол и развалило на части. На полу осталось чёрное пятно. Перепуганный Чеснок упал на пол, закрывая руками все части тела, какие мог закрыть. Кашалот — тоже упал, и забился за шкаф. Тут же раздался писклявый вопль секретарши и звон разбитого стекла: она уже принялась завтракать и от неожиданности уронила тарелку, размазав кашу по ламинату. На том месте, куда попала горячая и редкая овсянка, моментально вздулся солидных размеров бесформенный пузырь.

Чеснок открыл один глаз и медленно поднял голову, стараясь оценить размеры бедствия. Пострадал один только стол — он лежал посреди роскошного кабинета кучкой чёрных обломков. И компьютер — он стоял на столе, а теперь — тоже лежал кучкой таких же чёрных обломков. Кабинет заволокла мутная пелена беловатого, едкого и противного дымка.

— Тю, блин! — рассвирепел Чеснок, вскочив на ноги и сжав кулаки. Он понял, что это — «подарок» «Росси — Ойл» в отместку за бомбу Мэлмэна. Они, наверное, как-то заметили её и специально вынесли на свалку вместе со строительным мусором.

В дверях топталась перепуганная секретарша. Её редкие и жёсткие волосы поднялись на голове дыбарком, словно у мавра. Она ничего не могла выговорить, а только пискляво охала, хватаясь рукой то за рот, то за сердце, размазывая по лицу и по блузке овсяную кашу. На левом плече секретарши, как погон, пристроилась печёночная котлета.

 

Глава 102. «Добрый» Шубин

Квартира Сабины Леопольдовны, наконец-то, получила новую дверь. Средства выделило Областное отделение внутренних дел, как потерпевшей от нападения опасного преступника.

Сабина Леопольдовна запаковывала свои нехитрые пожитки в два огромных клетчатых баула, а Пётр Иванович ликовал. Наконец-то его перестанут будить по ночам с заявлениями типа:

— Вставайте быстрее, за мною уже мазурики ползут!

Или:

— Спасите, в окно ломятся, слышите, как бухают?! — хотя стучит всего лишь длинная ветка каштана.

Печка тоже наконец-то отдохнёт, кот Барсик вылезет из-под дивана и сходит в туалет куда положено, а не в тапочки Сабины Леопольдовны. Сам Пётр Иванович, наконец-то отплюётся от переслащенной и жирной выпечки, и на работу сможет уходить тогда, когда ему нужно. А вот, сама Сабина Леопольдовна, кажется, вовсе и не радовалась возвращению в «родные пенаты». Она собиралась медленно, носила по одной вещи и долго складывала в сумку. Вытаскивала и опять складывала. Потом она отрывалась и пыталась напичкать Серёгина только что испечёнными пряниками. Пётр Иванович отказывался и подвизался помогать Сабине Леопольдовне собираться.

Выпроводить её удалось часа через три, а то и больше — через три с половиной. Серёгин погрузил два её баула в багажник служебной «Самары». Первый баул влез без проблем, а вот второй пришлось уминать чуть ли, не ногами. Машина марки «Лада-Самара» имеет кузов «хетчбэк», а это значит, что второй баул Сабины Леопольдовны довлеющей массой нависал над задним сиденьем.

Сабина Леопольдовна ехала в машине и выглядела так, словно едет не домой, а на виселицу. Неужели она так боится своего выпивоху-Кубарева? Серёгин, оценив комплекцию Кубарева и Сабины Леопольдовны, пришёл к выводу, что она будет пошире его раза в два. А если не в два — то в полтора — это уж точно. Сабина Леопольдовна оживилась, только когда увидела свою новую дверь — железную, блестященькую, новенькую.

— Ой, какая куколка! — умилилась она, окинув новую дверь довольными глазами.

— Через такую дверь к вам никакие мазурики теперь не пролезут! — заверил Серёгин, пыхтя и поднимая вверх по лестнице сразу оба баула.

Сабина Леопольдовна отомкнула три замка своими ключами. Пётр Иванович занёс её сумки в квартиру, попрощался, взял из вежливости большой пакет, доверху набитый выпечкой Сабины Леопольдовны и ушёл, считая, что его невыполнимая миссия выполнена.

Оказавшись дома, Сабина Леопольдовна Кубарева принялась за уборку и стирку. Первым делом она замочила все вещи, которые считала грязными, и у неё оказалась полная ванна и два больших таза. Потом Сабина Леопольдовна отскребла от кухонного пола присохший рассольник и вымыла заскорузлую без хозяйки посуду. Покончив с этой работой, Кубарева пролезла в узкую щель между стенкой и книжным шкафом и попала в чулан. Там, в тёмном и сыроватом чулане, она прятала пылесос «Шмель». Кубарев не знал про чулан — женившись на Сабине Леопольдовне, он переехал жить к ней в квартиру, а чулан уже был загорожен. Сабина Леопольдовна скрывала пылесос не от «нечисти» и не от «мазуриков», а от самого Кубарева — чтобы не пропил.

Закончив пылесосить, Сабина Леопольдовна решила выйти на улицу, к мусорным бакам и вытряхнуть «Шмеля», потому что, вычистив ковры, маленький пылесосик переполнился мусором.

Мусорные баки стояли далеко от дома — в маленьком глухом закоулочке между подстанцией и старинным каменным забором. Сабина Леопольдовна понесла туда пылевой мешок. Только стала вытряхивать, как услышала за спиной некие таинственные шаги. Сабина Леопольдовна являлась пуганой вороной, и поэтому сразу же резко обернулась, заслышав этот подозрительный топот. Сзади к ней подходили два бомжа. Один был весь покрыт клочковатой спутанной бородищей, а второй — зарос щетиной, и нос у него был немного кривой, будто бы сломанный.

— Мазурики! — взвизгнула Сабина Леопольдовна и попятилась назад.

Один бомж прыгнул прямо к ней и попытался схватить. Сабина Леопольдовна отпрянула в сторону, грязная ручища бомжа просвистела у неё перед носом, но схватить не смогла — не дотянулась.

— Помогите!! — заверещала Сабина Леопольдовна на всю улицу и побежала прочь так быстро, как только могла, размахивая на бегу пылевым мешком «Шмеля».

Бомжи оказались на редкость быстроноги, они быстро настигли выбившуюся из сил женщину и загнали её в клещи: спереди возник бородатый, сзади путь к отступлению перекрыл бомж со сломанным носом. Сабина Леопольдовна металась между ними, кричала, а они медленно, методично и молча приближались. Едва ручища бородатого снова потянулась к ней — Сабина Леопольдовна, что было сил, хлопнула ладонью по пылевому мешку от пылесоса, выбив густое серое облако удушливой пыли. Бомжи, ослеплённые, заметались в этой непрозрачной пелене, а Сабина Леопольдовна снова бросилась бежать, вопя во весь голос, привлекая к себе внимание прохожих.

А в это время мимо, по параллельной улице проходил участковый Мирный. Услышав за домами вопли страха и призывы о помощи, участковый ринулся на них, приготовившись спасать. Проскочив двор, Мирный увидел такую картину: по узкой дорожке прямо в глухой тупик неуклюже бежит Сабина Леопольдовна Кубарева, а за ней громадными скачками несутся двое чумазых замшелых бродяг.

— Стоять, ни с места! — Мирный засвистел в свисток и устремился наперерез бомжам. Одного он сбил, бомж забарахтался на щербатом асфальте лицом вниз.

Второй бомж резко изменил направление, прибавил скорости и нырнул куда-то за дома. Насев на пойманного бродягу, Мирный заковал его в наручники, а потом — достал мобильный телефон и позвонил Серёгину.

— Кажется, я поймал «Шубина»! — быстро сказал он в трубку. — Их там двое было — один закован, второй, гад, сбежал! Они едва не схватили Кубареву.

Пётр Иванович был совсем недалеко — он сидел в опорном пункте и дожидался Мирного, чтобы побеседовать с ним о «чертях» в домах по улице Грабовского. Услышав, что участковому удалось захватить Шубина, Серёгин подпрыгнул на стуле, переполошив собравшихся на очередной «фольксштурм» старушек. А как только Мирный сказал ему, где находится, Пётр Иванович вприпрыжку выскочил из опорного пункта, забился за руль «Самары» и рванул туда. Вдруг он увидел, как на дорогу прямо перед «Самарой» выскочил некий незнакомец бездомного вида и, отдуваясь, шмыгнул куда-то в сторону. Серёгин сразу же сообразил, что это один из сбежавших от Мирного «Шубиных». Развернув машину на полном скаку, взвизгнув тормозами, Пётр Иванович пустился догонять беглеца. «Самару» немного занесло в сторону, левое заднее колесо выскочило на бордюр, но Серёгин успел повернуть руль, и машина вернулась на дорогу, не успев перевернуться. Беглец вспрыгнул на припаркованный у обочины неказистый синенький мотороллер и, заведя его, покатил куда-то в сторону шахты Кона. Сейчас, ещё чуть-чуть, и он выскочит во-он на ту узкую тропинку, и Пётр Иванович не сможет проехать за ним на машине, потому что деревья там растут слишком близко друг к другу. Тогда Серёгин решился на опасный и запрещённый ход: поддав газу, он обогнал на своей машине мотороллер беглеца и легонько зацепил крылом, столкнув с дороги на газон. Скутер упал на бок, его колёса крутились, разбрасывая в стороны комья бурой земли с остатками пожухлой травы. Седок вылетел из седла и покатился в мягкую грязь. Ему повезло ни обо что не удариться, беглец вскочил на ноги и собрался бежать прочь — туда, где высились густые деревья. Если добежит — Серёгин не сможет протиснуться туда на машине и придётся разыскивать этого «пещерного духа», чуть ли, не способом Мухтара, вынюхивая след. Пётр Иванович выскочил из кабины и бегом бросился вдогонку за убегающим бродягой. Тот оглядывался и, видя погоню, пытался бежать быстрее и ругался. Едва бомж хотел шмыгнуть в кусты и в них раствориться, Серёгин напрыгнул на него, словно бы ловил голубя, повалил и прижал к грязной земле, уткнув носом в лужу.

— Пусти-и-и! — булькал в лужу пойманный бродяга и пытался ворочаться.

Но Серёгин насел на него верхом и не выпускал. Убедившись, что копошащийся под ним бомжик не может вырваться, Пётр Иванович позвонил Мирному и сказал:

— Схватил я второго Шубина. Тащим их к тебе в ОПОП.

Бродяга, которого поймал Мирный, оказался уже знакомым Серёгину Грибком. Бородатый, замаранный и ободранный Грибок качался на стуле, куда усадил его Мирный, и по-обезьяньи ревел дебильные угрозы в адрес отсутствующего Васи. Если бы Грибок когда-нибудь воплотил все свои обещания в жизнь, Вася, наверное, был бы уже разложен на атомы и распылён по вселенной. Мирный даже надел на него наручники, чтобы не вздумал никуда податься из ОПОПа.

А вот дружок Грибка заинтересовал и Мирного, и Серёгина. Мирного — потому что он раньше у себя на участке такого бездомного не видел, а вот Серёгин заинтересовался этим «новичком», потому что это был Шубин. Дружок Грибка был поразительно похож на фоторобот, который составил бомж Вася и назвал «Шубиным».

Сабина Леопольдовна Кубарева сидела тут же, в кабинете, на дальнем стуле у самой стены и перебирала в руках подол своего толстого фланелевого халата.

— Вот, видите! — скрипнула она, сердито косясь на Серёгина. — Вы прогнали меня в это логово нечисти, а ко мне мазурики сразу же пожаловали! Это они! Да, они хотели меня сцапать! Я из-за них мешок от пылесоса потеряла! Я прятала своего «Шмелёнка» от Кубарева, чтобы не пропил, а разве он может теперь без мешка пылесосить?! На, забери его теперь и отдай Кубареву, паразит! — Сабина Леопольдовна внезапно подскочила и, прежде чем Серёгин и Мирный успели сказать: «Пи», запустила нижней частью пылесоса в Грибка.

Тяжёлый кусок коричневой пластмассы едва не разбил бродяге голову. Грибку повезло, что Сабина Леопольдовна промазала на сантиметр и угодила в стенку, расколотив деталь «Шмеля» на две части.

Мирный хотел как-то успокоить разбушевавшуюся Кубареву, но она разошлась так, что чуть ли не лезла в драку, и её пришлось, вообще, выпроводить за дверь — пускай остынет, и тогда зайдёт.

Грибок был дик, словно вырос в джунглях Амазонки. Он только гнусавил невнятным пропитым голосом, что ему «Шубин бутылку поставил, и надо было отблагодарить» — поэтому он согласился ловить у мусорника Сабину Леопольдовну. А вот Шубин был какой-то непростой. Да, он повторял все действия Грибка, пытался выглядеть таким же диким и так же гугнявить. Но Серегин видел, что он только пытается, как Батон пытался казаться психом. Но как же его разговорить? Серёгин почесал затылок, глянул на Мирного — участковый всё возился с Грибком, желая добиться от него членораздельной человечьей речи. Но одичавший в подвалах и на свалках каменных джунглей Грибок лишь ухал, словно был гориллой и сидел посреди тропического леса, а не в опорном пункте милиции.

Шубин сидел, глядел в пол и молчал по-партизаньи. И тогда Пётр Иванович пошёл ва-банк.

— Шубин, — сказал он, изображая ледяное спокойствие инспектора Фроста, и прошёлся взад-вперёд мимо стула задержанного, как лейтенант Коломбо. — Вчера вечером мы арестовали Николая Светленко по прозвищу Интермеццо, — Серёгин врал не спеша и с расстановкой, как делают сыщики в американских детективах. — Он уже дал все необходимые показания и то, что скажешь ты, в принципе уже не важно.

По мере того, как Пётр Иванович всё это говорил, Шубин съёживался в комочек. Бомж втянул в сутулые неспортивные плечики растрёпанную башку, а взгляд его становился всё более затравленным, как у загнанной в угол лисицы, к которой со всех сторон подступают гончие псы. Мирный отстал от Грибка и наблюдал за «театром Серёгина» широко раскрытыми глазами.

— Но, твои показания могут спасти тебя самого — если ты напишешь чистосердечное признание, суд тебе, может быть, смягчит приговор. Если же не напишешь — то впаяют на всю катушку за похищения людей, — закончил Пётр Иванович, внешне оставаясь «инспектором Фростом», а про себя посмеиваясь над побледневшим и скукожившимся на стуле Шубиным. — Так кто тебя подослал?

— А-ааээ, — протянул Шубин, но уже не дико, а испуганно. — Меня подослал Кашалот, — выдавил он, совершив усилие титана Гиппериона, а Серёгин, услышав сие заявление, просто округлил глаза и едва не отвалил челюсть: бродяга какой-то — и знает Кашалота! — Да, он, Георгий Семенов, Кашалот, — продолжал в свою очередь Шубин. Бомжик внезапно взбодрился и прекратил гудеть и мямлить. Теперь он изрекал свои показания уверенно и со знанием дела, всё больше удивляя Серёгина.

Георгий Семенов и есть — Кашалот?! Когда Серёгин приезжал к Семеновым и расспрашивал про Ярослава — там у них в доме было множество всяких родственников. Кроме старшего брата Георгия. Он всегда отсутствовал — потому что был Кашалотом!

— Кашалот? — переспросил Серёгин, не выдавая волнения и сохраняя маску инспектора Фроста.

— Он, он, — с готовностью подтвердил Шубин, кивая головой. — Толстый, усатый и волосы на затылке растут белым пятном! Кашалот спускал всех в подземелье. А кого ему для этого подсылать? Конечно же, нас, бомжей!

Шубин не гугнявил, как Грибок — он разговаривал чётко и внятно и, кажется, даже был трезвым. Он с удовольствием и взахлёб изобличал Кашалота, и то, что он о нём рассказывал, было похоже на рассказ Утюга про «кровавого и безжалостного» Сумчатого. Интересно, откуда он всё это знает — бомж?! При всём при этом Шубин наотрез отказывался назвать свою настоящую фамилию, утверждая, что он, и по паспорту Шубин. Никакого паспорта у сего субъекта не оказалось. Отсутствие документа «дух штольни» объяснил так:

— Да продал гусю́ одному за бухалку. Выпить хотелось — прямо черти жрали, убил бы кого, а бабла ни копейки: раньше пропил. Хотел уже грабить идти — так выпить хотел, гражданин начальник! А тут вдруг мужик подвернулся и продал мне три бутылки за ксиву мою!

— И что же это был за мужик? — поинтересовался Пётр Иванович, окончательно расставшись с образом «инспектора Фроста».

— Интермеццо! — не раздумывая, выпалил Шубин.

— А что, он прямо так тебе и сказал: «Я — Интермеццо»? — не поверил Серёгин.

— Не, — замотал головой Шубин. — Мне потом Кашалот так сказал, то есть, он ему сказал: «Интермеццо», а я запомнил, бо раньше никогда не слышал такого словечка.

«Надо бы с ним в отделении поработать» — решил Серёгин, наслушавшись весьма странных показаний этого не менее странного «человека без адреса».

Грибок остался в опорном пункте у Мирного, а закованный в наручники Шубин, пройдя под конвоем Петра Ивановича через строй сидящих на стульях старушек, был посажен в служебную «Ладу-Самару» и отвезен в Калининский райотдел.

 

Глава 103. Небольшая тайна капитана Зайцева

Недавно Сидоров получил письмо из Киева в большом красивом конверте. Его прислало издательство «Ридерз Дайджест» с взлетающим Пегасом на эмблеме. В письме говорилось, что он, Сидоров А. А., прошёл конкурсный отбор среди всех жителей Украины, получил шесть шансов на выигрыш суммы в сто тысяч гривен и является их лучшим подписчиком. Хотя, как Сидоров мог быть лучшим подписчиком, когда он только из этого письма впервые узнал о существовании издательства «Ридерз Дайджест»? Сержант внимательно прочитал всё, что было напечатано на красивых и дорогих глянцевых листах. Красочные картинки рисовали заманчивые перспективы выиграть ещё и круиз по Средиземному морю, золотые часы, плазменный телевизор, автомобиль «Шкода-Октавия» и трёхкомнатную квартиру в Киеве. Для этого нужно было только заказать книгу из приложенного каталога, приклеить к купону заказа несколько наклеек, и расписаться там, где было отмечено. В письме лежало ещё два конверта. На одном чёрным шрифтом — почти что траурно — значилось: «Конверт для ответа „НЕТ“. Нам искренне жаль, что вы упускаете такой шанс!» На другом — весёленьким красным: «Конверт для ответа „ДА“. Спасибо, что согласились на наши условия!»

Сержант понимал, что это всё — обман народа, чтобы народ покупал книги (в каталоге цена самой дешёвой книги равнялась ста двадцати гривнам), но такой выигрыш… При его милицейской зарплате сто тысяч — целый капитал, да ещё и квартира в Киеве… Сидоров недолго думая, заказал книгу «Тайны исчезнувших цивилизаций» (сто пятьдесят гривен), наклеил все наклейки, расписался, сложил купон заказа пополам и запихал его в «Конверт для ответа „ДА“». Сержант вышел из дому на час раньше, чтобы по дороге на работу заскочить на почту и отправить свой «Конверт…» в Киев.

На почте было всего два человека. Один — какой-то незнакомый старичок в белой матерчатой фуражке. Старичок стоял в кассе у закрытого окошка с надписью «Выплата пенсий» и что-то бормотал себе под нос. Второй посетитель сидел за столом и выводил адрес на конверте «По Украине». Сидоров присмотрелся и узнал в этом втором… следователя прокуратуры Зайцева. Сержант на цыпочках подкрался к Зайцеву и украдкой глянул через его плечо. Тот дописывал адрес: «Семиручко К. Н., ул. Революционная, д. 10, д. Верхние Лягуши, Краснянский р-н, Донецкая область, Украина, 83197». Сидоров выхватил из кармана ручку. На обратной стороне «Конверта для ответа „ДА“» он быстренько, на весу, нацарапал имя и адрес получателя Зайцевского письма. Так, чтобы следователь прокуратуры его не заметил, сержант покинул почтамт и выбежал на улицу. До райотдела было всего два квартала, но Сидоров поймал маршрутку и заплатил за проезд гривну пятьдесят. Выскочив на «Черёмушках», сержант бегом помчался по короткой дороге, через дворы. Примчавшись в райотдел, Сидоров разыскал Петра Ивановича. Серёгин возился с Шубиным. Казаченко по очереди приводил обитателей изолятора, а Пётр Иванович заставлял их опознавать Шубина. Никто из них — даже Крекер с Додиком его не узнали. Утюг по своему обыкновению заявил, что он — «приличный человек», Уж буркнул, что «не мочил такого, и вообще, вы мне его уже толкали, я не знаю». А Сумчатый пискляво взвизгнул:

— Крот!

— Сам ты крот! — огрызнулся в ответ Шубин.

Серёгин сделал вывод, что «дух штольни» не знает Сумчатого, раз так ему заявил. Сумчатый тоже, скорее всего, не знает Шубина, он всех обзывает «кротами» — просто так, потому что озлобился.

— Смотрите, ехидный какой! — подал голос Сумчатый, тыкая пальцем в сидящего напротив него Шубина. — Настоящий крот!

— Да, сам ты ехидный! — не выдержал Шубин. — Вон, толстый какой — не пахал, наверное, никогда! А я раньше…

Шубин внезапно замолк и застыл, будто бы его выключили, как робота. Серёгин взглянул на него и понял: выборочный гипноз! Глаза у него сделались такими же оглупевшими, как у Карпеца, когда его спрашивали о похищенном деле Светленко. Вот откуда такое «исключительное знание» Кашалота — ему внушили, что он должен его изобличить. Пётр Иванович вчера снова вызвал из Киева гипнотизёра — спасать Карпеца. Вот гипнотизёр и Шубина этого расколет, а так с ним бесполезно говорить.

Замученный перипетиями и баталиями, Пётр Иванович решил пока немножко отдохнуть и попить кофе. Он отправил Шубина в изолятор — пришлось и его подселить к Ведёркину, Крекеру и Сумчатому — и опустил кипятильник в керамическую кружку белого цвета с весёлым жёлтым смайликом. Пока кипятильник нагревал воду, Пётр Иванович полил из бутылки растения на подоконнике, подшил в распухшую папку «Дело № 37» протокол допроса Шубина и стал ждать, когда приготовится кофе. В коридоре слышались чьи-то бегущие и топающие шаги.

— Я кое-что нарыл! — выпалил Сидоров, неожиданно возникнув на пороге кабинета. — Вот! — и сунул под нос Серёгину свой конверт.

— «Конверт для ответа „ДА“. Спаси…» — начал читать Пётр Иванович.

— Да нет, вот тут, — Сидоров показал пальцем на свои записи.

— Да тут ничего не разберёшь… — сказал Серёгин, пытаясь прочитать каракули Сидорова.

Сержант рассказал Петру Ивановичу про то, как он видел Зайцева на почте.

— Так, значит, как называется эта деревня? — переспросил Серёгин.

— Верхние Лягу́ши, или Ля́гуши. Краснянский какой-то район. Вообще, странное название… Там что, лягушек полно? — хихикнул Сидоров.

— Хм… — хмыкнул Пётр Иванович. — Может, и полно. Надо бы навести справки об этом голубчике. Не нравится он мне всё больше и больше. Тут было дело о заказном убийстве, а он просто так взял его и захлопнул.

Сидоров сел за компьютер.

— Я попробую влезть в картотеку Калининской прокуратуры по Интернету, — сказал он.

— Зачем влезать? — опешил Пётр Иванович. — Ты же не хакер, в конце-то концов! Можно просто послать запрос. Они ответят!

— Тогда Зайцев обо всём узнает! — настаивал Сидоров. — А если тайно влезть, то они не разберутся ни в чём!

— Ладно, влезай, — согласился Пётр Иванович. — Только смотри, там первый пароль — «собака» — «Красное» «собака» — «дерево» — «собака», а второй — три амперсанта и «Первое июня». — Серёгин даже записал оба пароля на бумажке. Вот так: «@Красное@дерево@» и «Первое июня».

— А откуда вы знаете? — удивился Сидоров.

— Да, работал я с ними, и подсмотрел, — сказал Серёгин.

— Здорово!

Сидоров зашёл в Интернет. Пробрался в картотеку. Нашёл в списке нужную фамилию.

— Копируй быстрее! — подогнал сержанта Пётр Иванович. — У них время обнаружения — три минуты.

Сидоров выделил фамилию Зайцева и нажал «Копировать». Скопировав данные, сержант «выскочил» из сайта прокуратуры и закрыл Интернет Эксплорер.

— Фу-ух, — выдохнул он, откинувшись на спинку стула. — Шесть секунд осталось.

— Молодец! — похвалил Сидорова Пётр Иванович. — А теперь посмотрим, что там есть.

Сидоров открыл появившуюся на рабочем столе папку «Зайцев». Данные нового следователя прокуратуры были такие: кроме года рождения, мамы, папы и т. д. оказалось, что Зайцев Сергей Петрович родился в Киеве, всю жизнь прожил в Киеве, все родные и близкие — в Киеве, закончил с отличием юридический факультет Киево-Могилянской академии, а потом был направлен на работу в Донецк. Про «д. Верхние Лягуши, Краснянский р-н» ни слова.

— Интересно, — сказал Пётр Иванович, перечитывая электронное досье. — Надо бы послать запрос в Генпрокуратуру Донецкой области. Что-то мне это досье не нравится.

Серёгин послал запрос. Через пятнадцать минут пришёл факс. Прочитали — то же самое.

Пётр Иванович позвонил в справку. И выяснил, что название Краснянский район, куда входят Верхние Лягуши, происходит от названия села — Красное. Ещё Серёгин попросил диспетчера дать ему номер телефона и факса Краснянского райотдела милиции. И только записав услышанные по телефону цифры, Серёгин понял, что абсолютно забыл про свой кофе. Бросив быстрый и опасливый взгляд на кружку, Пётр Иванович увидел, что вода в ней выкипела больше, чем на три четверти: только на донышке ещё плещется. Хорошо, что кружка была керамическая, а не железная. Иначе, нагревшись, она бы уже подожгла стол.

— Шубина мы с Мирным утром поймали, — сказал Пётр Иванович, выдернув кипятильник из розетки и предотвратив пожар.

— Правда? — удивился Сидоров, комкая в руках «Конверт для ответа „ДА“». — А?..

— Забацанный, как и Карпец, — вздохнул Серёгин, залив раскалившийся кипятильник порцией холодной воды. — Хорошо они защищаются своим этим выборочным гипнозом! Допрашиваешь его, а он всё на Кашалота спихивает. И не понятно, врёт, или не врёт… Гипнотизёр завтра приедет — вот пускай он и разговаривает.

— А может, схватим Кашалота? — предложил Сидоров. — За убийство директора «Дубка»?

Пётр Иванович сделал вторую попытку сделать кофе — налил в кружку чистой воды и снова опустил в неё кипятильник.

— Эх, — вздохнул он и поставил кружку на стол прямо у себя перед носом — чтобы не прозевать. — Прежде чем хватать Кашалота — нужно изловить его киллера, он должен показать, что работает именно на Кашалота, а не просто так присоседился.

В картотеке «креветочного» типа так и не нашли — его там не было. Перебрав всех, у кого был шрам на лбу, Серёгин сделал вывод, что все они — не он.

 

Глава 104. Двойной агент

Николай Светленко заставлял Батона расправиться с Чесноком. Но Батон, естественно, делать этого не собирался и, чтобы как-то выкрутиться, решил тянуть время до тех пор, пока Серёгин не арестует Николая. Чтобы обмануть Колю и заставить его подумать, что выполняет задание, Батон устроился уборщиком в компанию «Казак». Коле он объяснил свою новую должность так:

— Теперь мне будет легче за ним следить и выбрать подходящее время.

Светленко, кажется, не уличил «киллера» во лжи, согласился с его планом и даже выдал Батону поддельный паспорт.

Выследить Чеснока оказалось совсем не просто. Он, после того, как ему подсунули под стол бомбу, спрятался в свой коттедж, как делал Сумчатый. Делами «Казака» руководил Кашалот. Георгий Семенов так страстно желал отомстить Тени за своё разорение, что презрел всякий страх и согласился на то, чтобы испуганный Чеснок выписал на него доверенность. Сам Чеснок в офисе практически не показывался, а из своего коттеджа выезжал раз в неделю, по четвергам — в гипермаркет «Амстор», чтобы закупить продукты. Чеснок был гурман и очень придирался к продуктам. Он даже сейчас никому не доверял их закупку, не заказывал готовых ресторанных блюд, а всё — от соли до мяса — покупал лично собственной персоной. Обо всех своих действиях Батон непрерывно докладывал Серёгину.

Пётр Иванович был даже рад тому, что его агент прокрался и к Кашалоту с Чесноком — будет и за ними следить, только чтобы не срезался, как Муравьёв. А Муравьёв объяснил Батону, где в офисном здании компании «Казак» потайной лаз к директорскому кабинету. Батон попробовал туда проникнуть — но не вышло: после обнаружения Мэлмэном Муравьёва лаз уничтожили, а вход в него с улицы надёжно забетонировали. Но Батон приспособился подслушивать под кабинетом. Клушу-секретаршу он обманывал так: дарил ей конфетки с цветочками, говорил комплиментики, она развешивала уши, а хитрый Батон в это время вслушивался во все разговоры, что велись за дверью директорского кабинета. И всё, что услышал, передавал Серёгину. Пётр Иванович всё ожидал, что к Кашалоту зайдёт его «креветочный» товарищ, но Батон о нём не заикнулся — киллер растворился в некой неизвестности. Скорее всего, Кашалот «положил» его на дно — чтобы не попался и не выдал шефа.

Единственное, чего Батон никак не мог добиться — это узнать адрес Николая Светленко. Светленко вызывал его на «явки» то в казино, то в парк Ленинского комсомола, то в некую древнюю, вросшую в землю лачугу на самой окраине посёлка Калинкино. Батон, конечно, передал Серёгину адрес этой развалюшной избы. Батон понимал, что богатый и имеющий некие связи Светленко живёт совсем не здесь, а где-то ещё, но упрямо не желает выдавать своей настоящей берлоги.

С морозного ночного неба слетали хлопья холодного снега и падали вниз, освещаемые светом уличных фонарей. Земля побелела, припорошенная снегом, который, ложась, уже не таял. Повсюду было тихо — трамваи и троллейбусы «заснули» до четырёх утра, автомобили не попадались, да и люди не ходили — спали. Батон тоже спал в своей новой конспиративной квартире, которую ему выделил опять же, Николай Светленко. Батону снился сон, что он опять ворует и украл из банка сейф, который по габаритам был больше его самого. Выходя из «виртуального» банка, Батон нёс во сне этот сейф так же легко, как порцию сахарной ваты. Внезапно в банке заверещала сигнализация, сейф сделался тяжеленным и упал, придавив Батона своей тяжестью. Батон вскочил, разбуженный кошмарным сном и… сигнализацией, которая и наяву продолжала трезвонить. Батон сел на постели, продрал глаза и уставился в пространство, не понимая спросонья, как это «виртуальная» сигнализация из воровских грёз перекочевала в реальную жизнь. Батон помотал головой, силясь прогнать задержавшийся сон, но это не помогло: сигнализация пищала и пищала… сейчас копы понаедут и схватят… Проснувшись окончательно, Батон, наконец, сообразил, что тишину нарушает на «виртуальная» сигнализация, а вполне реальный домашний телефон.

— Блин, кто это ошибся номером-то среди ночи?! — угрюмо пробормотал Батон, сползая с кровати и ползя на кухню, где поселился его шумный и беспардонный телефон.

А возмутитель спокойствия и гонитель сна никак не желал успокаиваться и замолкать, а всё орал и орал, требуя от Батона немедленного разговора.

Добравшись в потёмках до кухни, Батон сорвал с голосистого наглеца трубку, собираясь наорать на того, кто вздумал ему позвонить.

— Послушай, Батон, — послышался на том конце страшный и могильный голос Николая Светленко.

С Батона мигом слетела вся спесь, он выпустил набранный воздух и превратился в кроткого и смирного «бычка на привязи».

— Да, — сказал он, изображая безвольный голосок раба.

— Батоха, — леденящий голос Светленко, казалось, ну о-очень не доволен. — Приезжай сейчас же на «пункт четыре».

Батон глянул на светящиеся в темноте электронные часы на микроволновой печке.

— Ты что? — протянул он. — Три часа ночи! Даже трамваи ещё не ходят!

Николай хмыкнул, помолчал и немного сжалился:

— Выезжай в четыре, когда ходить начнут, и ползи на «четвёртый пункт»! Жду!

КЛАЦ! — Светленко повесил трубку.

— Гадюка! — буркнул Батон, удалившись от своего телефона в спальню. — Такой сон хиповый снился, а досмотреть не дал!

«Четвёртым пунктом» у них называлась та халупка на Калинкино. Её так назвал Светленко — для конспирации, а Батон — просто согласился.

 

Глава 105. Ошибка резидента

Батон избавился от пижамы и принялся одеваться, готовясь ехать и получать от Светленко очередной нагоняй. Натягивая штаны, Батон вдруг замер: небеса послали ему озарение: не надо ехать и получать нагоняй, а нужно доложить Серёгину, что Светленко будет в избушке! Тогда Серёгин приедет и схватит бандита, а Батон получит вожделенную свободу!

Со штанами на одной ноге, путаясь в них, Батон поскакал назад на кухню и начал названивать Серёгину домой.

Пётр Иванович тоже спал. Наконец-то ему можно поспать спокойно: после того, как поймали Шубина, Сабина Леопольдовна осталась у себя дома и не будила Серёгина среди ночи из-за того, что ветка каштана стукнула в окно. Кот Барсик тоже спал спокойно — в ногах Петра Ивановича, а не за холодильником.

Разбуженный телефонным звонком, Серёгин притащился в прихожую к телефону, отодрал трубку от рычага и промямлил сквозь сидевшую в голове ватную полудрёму:

— Эээээ?

Батон решил, что на линии помехи и поэтому закричал погромче:

— Пётр Иванович! Светленко потребовал от меня приехать на Калинкино прямо сейчас! Вы можете его поймать, потому что он тоже там будет!!

— А! — испугался Серёгин вырвавшегося из телефонной трубки страшного вопля и отпрянул от телефона. — Щево? — пробормотал он после недолгой паузы.

Батон решил, что его не слышно и прокричал всё ещё громче. Насилу Серёгин поборол накопившийся недосып и сумел понять, кто ему звонит, и что он ему говорит.

— Батон! — закричал он в трубку, разобравшись, наконец, что подвернулся шанс схватить Светленко. — Едь туда же — будешь показывать дорогу!

Теперь испугался Батон, крикнул:

— А! — и отдёрнул трубку от уха.

— Троллейбусы ещё не ходят, — прохныкал он. — Как я приеду?

— Ладно, жди у своего подъезда, мы заедем за тобой! — сказал Серёгин, вспомнив, что у Батона нет машины.

Кот Барсик проснулся от криков в прихожей и сидел теперь на пороге кухни, недвусмысленно глядя на хозяина и предъявляя немое кошачье требование:

— Есть давай!

Но Петру Ивановичу было некогда заниматься котом. Он оделся, как солдат — наверное, и спичка не успела бы догореть, как он уже выскочил из дома, одновременно названивая Сидорову, а потом — Самохвалову.

Батон натянул штаны, съел из холодильника куриную ножку, потом — подумал и съел ещё одну, оставив курицу без ног. Жуя на ходу, он не спеша пошёл в комнату и продолжил одеваться, думая, что пока Серёгин за ним приедет, он успеет не только одеться, но ещё съесть и куриные крылышки. Но не успел Батон натянуть и майки, как под окнами раздался рёв автомобильного клаксона. «Оперативно!» — подумал про себя Батон, выскочил в прихожую и надвинул пуховик прямо на майку.

— Чего так долго копаешься? — фыркнул на Батона Серёгин, когда тот залез в служебную «Самару» и устроился на заднем сиденье около сонного Сидорова.

— Ну-ы, — неопределённо ответил Батон. — Дела…

А «Самара» уже мчала по забросанной снежком ночной дороге в направлении посёлка Калинкино, рассекая сыплющуюся с неба снежную крупку. За ней, «в струе», поспевала «Газель» Самохвалова. Теперь Светленко уж точно не открутится — будет схвачен и водворён на законные нары.

На полном ходу машина Серёгина ворвалась в спящий посёлок, разбросав комья рыхлого снега. Батон показывал Петру Ивановичу, куда следует ехать, «Самара» петляла по извилистым и узким улочкам посёлка, словно заяц. За ней заворачивала и «Газель», похожая на зайца побольше. Серёгин держал руль, чтобы не поскользнуться на снегу и не совершить «жёсткую посадку» возле чьего-нибудь забора. А Сидоров — просто спал, и во сне постоянно опускался Батону на плечо.

— А теперь — направо, — сказал Батон, в который раз отодвинув от себя сопящего в две дырочки Сидорова.

Серёгин повернул в некий закоулок. Фары «Самары» являли из ночной мглы неказистые низкие избухи, в которых обычно проживают алкоголики, да покосившиеся щербатые заборы. Батон уверенно вёл в самый «не престижный» район Калинкино — избухи стояли всё реже и выглядели всё неказистей. И вот, наконец, Батон сказал:

— Стоп!

Пётр Иванович нажал на тормоз и выключил фары, служебная машина застопорилась и затерялась в темноте, притаившись у какого-то низкого кособокого домика. То же самое сделала и «Газель» позади неё. Как только перестали двигаться — Сидоров мгновенно встрепенулся и шумно вопросил:

— Уже всё?

— Всё, всё, — закивал Батон и показал вперёд. — Вон она.

Серёгин посмотрел, куда указывал Батон и увидел одинокую, щербатую лачужку, темнеющую на фоне белого снега. Вокруг этого убогого подобия жилища и забора-то не было — так, торчали кое-где какие-то кривые палки, ничем не соединённые между собой. В единственном малюсеньком окошке различался тусклый свет, а в тени лачужки, у самой стены, присоседился джип. Светленко был внутри. Пора!

— Запускаем Самохвалова! — решил Серёгин. — Давай, Вовик!

Едва «Газель» спецназа объехала «Самару» и направилась к избушке, как из этой ветхой постройки выскочил человек. Он проворно запрыгнул в джип, и джип, взревев мотором, сорвался с места и рванул прочь прямо по ухабистому бездорожью.

— В погоню! — скомандовал по рации Пётр Иванович и тоже нажал на газ, заставив служебную машину сорваться с «низкого старта» и припустить механическим «галопом».

Батон не ожидал от неновой машины такого рывка и едва не навернулся головой о переднее сиденье.

— Пристегнись, — посоветовал ему пристёгнутый Сидоров.

Батон собрался, было огрызнуться, мол, не учи учёного. Но подумав, внял совету и молча, пристегнул себя к креслу ремнём безопасности. «Самара» соскочила с дороги и понеслась по ухабам и кочкам, преследуя внедорожник преступника. В свете фар мелькала корма «Газели» спецназа, которая тоже уселась Светленко на хвост. Серёгин дал команду стрелять по колёсам, и из «Газели» палили, уничтожая спокойную ночную тишину резкими хлопками выстрелов. Батон держался за сиденье всеми конечностями, которые у него были, чувствовал, что даёт о себе знать морская болезнь, и жалел о своём обжорстве куриными ножками.

— Ребя-я-ята! — заблеял он, не выдерживая полосу ландшафтных препятствий. — Сейчас вы увидите всё, что я сегодня съел!

— Крепись, — вздохнул Сидоров. — Выпустить тебя мы всё равно не сможем. Считай, что катаешься на американских горках.

— Бы-ы, — икнул в ответ Батон, в который раз заглатывая свои куриные ножки обратно в желудок.

Убегающий преступник ловко лавировал джипом, не давая прострелить себе колёса, и мчался всё дальше, мимо редких деревьев, желая выехать на Макеевское шоссе. Пётр Иванович старался срезать путь и зайти Светленко спереди, но неприспособленная к езде по бездорожью «Лада-Самара» то и дело ныряла в выбоины и застревала в них, отставая всё больше и больше. Выскочив из очередной ямы, Серёгин увидел, что джип Светленко и «Газель» спецназа умчались далеко вперёд, и беспомощная без асфальта «Самара» ни за что их не догонит.

— Всё, — сказал Пётр Иванович и нажал на тормоз. — Самохвалов его поймает. А мы вернёмся и осмотрим пока его хижину.

Служебная «Самара» повернула назад и направилась к покосившемуся и разваливающемуся «четвёртому пункту». На фоне белого снега, среди искрящихся в свете фар снежинок лачужка Светленко казалась хижиной сказочного деда Коковани. Вот, сейчас на её крыше появится олень Серебряное Копытце…

Машина ещё не успела приблизиться к избушке, как громыхнул взрыв, и маленький домик исчез в волнах огня.

— Упс! — выдохнул Сидоров, в который раз просыпаясь.

А хижина Светленко превратилась в гигантский пионерский костёр. Батон, просто молча, смотрел, схватившись руками за спинку переднего сиденья, а Серёгин по мобильному телефону вызвал пожарную команду — надо же потушить.

— Как же он узнал-то? — удивлялся Батон, наблюдая за тем, как пожарники заливают бушующее пламя. — Я же ничего ему не говорил…

Серёгин подумал и спросил:

— Батон, как тебе досталась та квартира, в которой ты сейчас живёшь?

— Ну, Коля подкинул, а что? — ответил Батон и пожал плечами.

— А то, — сказал Пётр Иванович. — Что Коля тебе в телефон, скорее всего, забил жучка и слушает, что и кому ты говоришь. Я же тебе сказал, чтобы ты с нами по мобильному телефону связывался. А ты? Забыл?

— Денег жалко, — признался Батон, сообразив, в чём была его ошибка.

— Эх, ты! — вздохнул Серёгин. — «Юстас — Алексу»! Хтирлиц ты, Батон, вот и всё!

Коля уже выехал на Макеевское шоссе, но всё никак не мог сбросить с хвоста настырную «Газель». «Газель» уже не раз пыталась прижать Колин джип к обочине, однако сообразительный и быстрый Коля ухитрялся увернуться. Хорошо ещё, что как только выехали на шоссе — преследователи прекратили палить по колёсам — а то бы точно пробили, и «безлошадный» Коля был бы неминуемо схвачен. Переехав мост, Колин джип выпрыгнул на проспект Ильича с односторонним движением. Проспект был пустынным — ни одной машины — только светят ровным оранжевым светом безучастные одинаковые фонари. Коля не реагировал на дидактические сигналы светофора и игнорировал наставительные дорожные знаки. Он то и дело жал на педаль газа и улетал по ночному проспекту, словно на ракетомобиле. Сирена преследователей приближалась, а датчик горючего в Колином джипе показывал, что железный конь в скором времени запросит овса. Колей уже овладевала лёгкая паника: на пустынном проспекте было решительно негде спрятаться, и для преследователей он был, как на ладони. Стрелять по ним Коля не решился: мог не справиться с управлением и почить не в бозе, а в траншее, недавно вырытой у самой дороги. Здесь меняли канализационные трубы, вокруг траншеи валялись ржавые толстые патрубки и лежали горы земли. И тут Коля, глянув в зеркало заднего вида, заметил, что по параллельной полосе «плывёт» «Титаник» — тягач «КаМАЗ» с длиной синей фурой. Вот он обгоняет Колин джип и вырывается вперёд «на полкорпуса»… Сзади, ревя оглушительной сиреной, сверкая страшной мигалкой, скачками приближается «Газель» спецназа. Увидев, что расстояние между этой «Газелью» и его джипом неумолимо сокращается, Коля презрел страх, поддал газу, обогнал тягач и выпрыгнул прямо перед его носом. Не желая смять легковушку, водитель тягача вывернул руль, отворачивая в сторону. Тяжёлый «Титаник» повело, он завертелся и поехал боком, расшвыривая патрубки, сшибая земляные горы. А потом — попал передним колесом в траншею и застопорился, перекрыв проспект собой и своей длинной фурой. Один заржавленный и дырявый патрубок катился по дороге, гудя и лязгая на асфальте.

Выскочив из-под надвигающегося на него «КаМАЗа», увёртываясь от катящихся под колёса патрубков, Коля рванул вперёд. Оглянувшись, он с удовольствием увидел, что преследователи отстали, пойманные в ловушку между фурой и траншеей.

Уезжая всё дальше, к центру, Коля со злостью думал о том, что следует проучить предателя Батона. Вообще, Коля догадывался, что этого горе-картёжника могла «завербовать» милиция. Поэтому он не оставил Батона без присмотра, а снабдил его домашний телефон надёжным «жучком». Прослушав его последний разговор с Серёгиным, Светленко понял, что следователь обязательно нагрянет к нему на «четвёртый пункт», и решил замести следы — сжечь хижину. Коля соорудил посредине её единственной комнатёнки некое подобие очага, разжёг в нём костёр и поставил прямо над открытым огнём баллон с газом. Когда баллон нагрелся — газ взорвался, оставив от ветхого жилища лишь одну-единственную закопченную стенку.

Вот эту единственную стенку и обнаружил Пётр Иванович, когда пожарники, наконец, загнали «жареного петуха» в «клетку» из воды и пены.

 

Глава 106. Спасение утопающих

Утро выдалось солнечным и, даже можно было сказать, что тёплым. Солнечные лучи заставляли таять выпавший ночью снег, превращая его в коричневую мокрую слякоть. Светленко ускользнул из-под самого носа, а обнаруженная «агентом Батоном» «явка» превратилась в черное пепелище.

Понурый Серёгин сидел за столом у себя в кабинете и пытался систематизировать другие сведения о Николае, полученные от Батона. Сидоров пытался дозвониться до Краснянского райотдела милиции, но там почему-то никто не брал трубку. Сидоров пытался дозвониться в Красное каждый день по нескольку раз — с утра до вечера, но в ответ постоянно слышал длинные воющие гудки.

Накрытый Батон «фон Хтирлиц» сидел тут же, на стуле для посетителей, перед Петром Ивановичем и комкал в руках некую бумажку, взятую со стола следователя. Он оставался в пуховике, потому что стыдно было показаться чужим людям в запятнанной и прорванной домашней майке. Батон наблюдал, как Пётр Иванович что-то пишет на тетрадном листке, а потом тихо и осторожно пролепетал:

— Э-э, мне можно идти, да? — и хотел, было встать и направиться «на выход с вещами».

Серёгин оторвался от листка, глянул на привставшего со стула Батона и сказал:

— Хтирлиц, а вас я попрошу остаться!

— Это ещё зачем? — недовольно протянул Батон. — Я думал, что я вам больше не нужен… Или вы меня снова… туда? — он имел в виду изолятор.

— Придётся — «туда», — кивнул Серёгин, хлопнув ручкой о столешницу. — Ради твоей же безопасности. Светленко у нас голубец не простой — он будет пытаться избавиться от тебя, потому что ты знаешь о его планах насчёт Чеснока.

— Оп-паа, — присвистнул Батон. — Вот это я и влип… — он съёжился на стуле, который так и не успел покинуть и наставил на Серёгина перепуганные глазки. — Где же мне теперь пересидеть-то?

Сидоров всё вращал и вращал диск телефона, пытаясь обратить на себя внимание работников Краснянского отделения, но они никак не хотели внимать и молчали, молчали…

— Что, никак? — осведомился у него Серёгин, встав из-за стола.

— Глухо, — пробормотал Сидоров, воюя с телефонным диском. — Семь часов уже. А мне даже дежурный не ответил…

Пётр Иванович обошёл свой стол и потянулся к пластиковой бутылке с отстоянной позеленевшей водой — чтобы полить цветы. Батон повернулся вместе со стулом, не спуская с Серёгина умоляющих больших глаз.

— Как же мне быть? — пискнул он.

— Придётся у нас в изоляторе жить, — лаконично ответил Серёгин, поливая кактус, который не поливают осенью и зимой. — До тех пор, пока Светленко не будет схвачен…

— Но?.. — вставил Батон.

— Ты говорил, что Чеснок по четвергам вылезает из «подполья»? — продолжал Серёгин, проигнорировав это плаксивое «но». — Светленко не оставит попыток уничтожить Чеснока, и поэтому придётся нам в «Амсторе» по четвергам выставлять «почётный караул». Подключим Муравьева — пускай формирует отряд — и пускай каждый четверг переодеваются в гражданское и ходят по торговому залу.

Сидоров стоял у телефона с лицом Сократа и держал трубку у уха, ожидая ответа от далёких Краснянских коллег. Но те продолжали упорно молчать, не желая связываться с телефонными разговорами.

— Да что там у них?! — не выдержал Сидоров и хлопнул трубку на рычаг.

— Никак? — поинтересовался Серёгин, полив все цветы и убрав бутылку под стол.

— Никак, — вздохнул Сидоров, покинув не желающий сотрудничать телефон.

— Саня, уведи Батона в изолятор, — сказал Пётр Иванович, натягивая куртку. — А потом поедем, посетим психушку. Интересно, смог ли гипнотизёр чего-нибудь добиться от Карпеца и Шубина?

 

Глава 107. «Дух штольни» приоткрывает тайны бытия

С Карпецом гипнотизёр работал недолго — уже на второй день Карпец вспомнил, кто он, как его зовут, где он живёт и где работает. Всего за два сеанса Борис Карпец вышел из «младенческого» периода и сделался вполне нормальным, словно бы полностью излечился. Только вот осталась у него одна беда: про пропавшее дело Светленко он так и не вспомнил. А когда Сидоров попросил его рассказать про таинственного «исчезающего чувака», что посещал его в палате — Карпец установил на него выкругленные глазки и выдал следующее:

— Ты чего, Санчо, за психа меня держишь? Не видал я никакого «чувака»!

Гипнотизёр уже много раз погружал Бориса Карпеца в транс, желая выведать, где же он пропадал. Но, даже в гипнотическом полусне, Карпец молчал — его память оказалась будто бы полностью стёртой, и ни одно ухищрение опытного столичного «врача-оккультиста» не дало результата.

С Шубиным дела обстояли и того сложнее: за две недели работы бедный «врач-оккультист» абсолютно ничего от него не добился и зашёл в абсолютный тупик. Да, он определил, что Шубин под гипнозом, но снять установленный неизвестно, кем барьер никак не мог. Мучаясь с Шубиным, гипнотизёр даже похудел на пять кило и перестал спать, выискивая новые методы «раскола» молчаливого бомжика.

Пётр Иванович разыскал гипнотизёра в больничной столовой: пыхтя над Шубиным, он растерял все калории и стремился восполнить запасы «бензина», уплетая рассольник и добрый шмат подового хлеба. Гипнотизёр обладал иссиня-чёрной шевелюрой, бакенбардами, ассирийским носом и «демонической» бородкой, напоминая некоего обитателя преисподней. Сидорову казалось, что этот «бес» — родня древнеегипетским жрецам Анубиса, и сержант даже нарёк его про себя «Мефистофель Фаустович Воланд». Однако, несмотря на адскую внешность и колдовскую профессию, сия «демоническая личность» имела достаточно простенькое ФИО: Дмитрий Валентинович Лисичкин.

Едва увидав Серёгина, гипнотизёр Лисичкин прервал обед, состроил «бровки домиком» и принялся эмоционально и многословно объяснять, что Шубин совсем не поддаётся его «колдовству», а Карпец каким-то образом заработал стойкую амнезию и напрочь позабыл всё, что происходило с ним за последние несколько месяцев.

— Я погружаю его в сон, задаю вопросы, а он только блеет, как овца, а иногда — кукарекает, — оправдывался гипнотизёр Лисичкин, описывая состояние Карпеца. — Но, когда я командую ему проснуться — он просыпается и становится абсолютно адекватным… Домой просится…

Раньше Карпец и Шубин «жили» через этаж друг от друга. Но потом, дабы не гонять по ступенькам тощающего на глазах Лисичкина, их поселили в соседние палаты.

Сначала Пётр Иванович решил посетить Карпеца. Старший лейтенант был под надёжной охраной. Стоявший около двери сержант Борисюк долго проверял документы и Серёгина, и Сидорова, и Лисичкина. Сержанту Борисюку уже надоело проверять одни и те же документы, он давно зазубрил наизусть их содержание и прекрасно знал в лицо тех, кто их предъявлял. Но Борисюк боялся, что некий таинственный «Тришка» снова наложит на него тёмные чары, умыкнёт Карпеца, а Соколов — снова выскочит и набьёт ему шишку дверью…

Лисичкин удалился: у него по расписанию были занятия с Шубиным. Карпец сидел на кровати по-турецки и читал толстую газету «Комсомольская Правда».

— Ребята, ну, сколько можно?! — вопросил он, отбросив «Правду», и воззрился на пришедших к нему Петра Ивановича и Сидорова. — Мне этот «Кашпировский» совсем уже плешь проклевал. Колдует и колдует! Не пойму, чего он от меня хочет-то?! Не крал я дела вашего Светленко! Сколько можно меня с «Наполеонами» держать?!

Карпец вскочил, забегал по палате взад-вперёд. А, набегавшись, застопорился напротив Серёгина, заискивающе заглядывая ему в глаза, излучая немую мольбу:

— Выпустите…

Только Пётр Иванович собрался открыть рот, чтобы ответить на эту мольбу, как вдруг распахнулась дверь, и на пороге палаты нарисовался гипнотизёр Лисичкин.

— Ребята! — выдохнул он, приглаживая всклокоченные волосы.

— А? — все обернулись и уставились на взъерошенного «врача-оккультиста» — даже Карпец.

— Шубин говорит! — чуть ли не крикнул Лисичкин. — У меня получилось убрать барьер!

— Да? Срочно ведите меня к нему! — встрепенулся Серёгин, выталкивая Лисичкина за дверь, подпихивая его к палате Шубина.

Лисичкин перешёл коридор и отворил дверь. Пётр Иванович залетел внутрь, словно ураган торнадо, за ним впрыгнул Сидоров, а уж потом, когда оба урагана пронеслись, заполз ошарашенный Лисичкин.

Шубин лежал на кровати в состоянии гипнотического сна, неподвижный, словно манекен. Лисичкин пролез мимо Серёгина и приблизился к нему, безучастному и безвольному.

— Вот, смотрите, — сказал он и «могильным» голосом жреца вопросил у «подопытного»:

— Как тебя зову-ут?

Серёгин и Сидоров внимательно смотрели на загипнотизированного Шубина, а тот вдруг ожил, подвигал руками и сказал:

— Свиреев Максим Максимович.

Пётр Иванович вытащил из кармана свой мобильный телефон и включил его на режим диктофона. Свиреев — Шубин продолжал отвечать на вопросы гипнотизёра Лисичкина, вещая при этом следующее:

— Мне тридцать семь лет, работаю на комбайне, живу в Верхних Лягушах…

— Вот это мы приплы-ыли… — пробормотал Пётр Иванович, схватившись пальцами за подбородок.

Оказывается, что Шубина по настоящему зовут Максим Свиреев и живёт он «В Верхних Лягушах»!! Именно там, а не в какой не в штольне!

— Вот это — да! — выдохнул Сидоров. — Это же — деревня Зайцева!

Да, да, «Шубин» сказал, что он живёт в … Верхних Лягушах! Выходит, что он и правда — земляк Зайцева!

— Дмитрий Валентинович, — обратился Серёгин к Лисичкину, едва услышал от «Шубина» слова «Верхние Лягуши». — Спросите его, не знает ли он человека по фамилии Зайцев.

— Ладно, — с готовностью согласился Лисичкин.

«Мефистофель» Лисичкин прочно установился напротив сомнамбуличного лица загипнотизированного Шубина и начал пытать его на предмет знакомства с Зайцевым. Но Шубин почему-то не отреагировал — он молчал.

— Чёрт! — рассердился Лисичкин, отвернувшись от безразличного к его вопросам Шубина. — Чего это его снова запёрло-то?!

Сидоров пожал плечами — он не умел гипнотизировать и не знал, чего это Шубина вдруг «запёрло».

— Возможно, на Зайцева у него стоит какой-то другой, более сильный барьер, — предположил Серёгин, глядя на мятущегося в негодовании Лисичкина.

— Вроде бы уже и базарить начал… — бурчал «на своей волне» Лисичкин. Наверное, этот Шубин — Свиреев уже успел довести его до белого каления.

— Простите, — извинился, наконец «Мефистофель Фаустович», плохо скрывая раздражение. — Мне нужно выпить кофе!

— П-пожалуйста, — пробормотал Пётр Иванович, жалея про себя донельзя уставшего «врача-оккультиста». Должно быть, работа гипнотизёра чрезвычайно нервная, раз он такой взвинченный.

— Проснись! — щёлкнул пальцами Лисичкин и удалился.

Свиреев распахнул глазки, оторвался от подушки и уселся, поджав под себя коротенькие кривоватые ножки.

— Здорово, граждане начальники, — пробухтел он Серёгину и Сидорову, вытаращившись на них, как на двух клоунов.

— Привет, Шубин, — сказал ему Серёгин, усаживаясь на деревянный твёрдый стул для посетителей. — Так значит, тебя по-настоящему зовут Максим Свиреев? — спросил Пётр Иванович, внимательно глядя на своего подследственного.

— Нет, не зовут, — отказался разгипнотизированный Шубин. — Шубин моя фамилия. Вы меня, наверное, с кем-то перепутали!

— И ты ничего не знаешь про Верхние Лягуши? — вмешался Сидоров.

— Какие лягушки? — буркнул Шубин — Свиреев. — Не ем я лягушек! Я мутантов ем из лужи!

Серёгин надеялся, что избавившись от гипноза, «дух штольни» сделается сговорчивее. Но, похоже, ошибся — выбравшись из-под волеизъявления «Мефистофеля Фаустовича» Лисичкина, Шубин снова превратился в молчащего партизана. И теперь, что бы ни спросил у него Серёгин — Свиреев продолжал «партизанить» и врать. Слушая нелепые ответы Шубина, Пётр Иванович почувствовал, что сам начинает потихоньку свирепеть. Тогда он решил бросить этот бесполезный допрос. Да, работа с такими субцами и, правда, очень нервная. Тут и «Мыслитель» Родена взвинтится, не то, что живой человек!

— Пошли, Саня, — сказал Пётр Иванович Сидорову. — Я думаю, что пора выпустить отсюда нашего Карпеца, а то он тут и правда тронется. А вот с этим Свиреевым пускай Лисичкин ещё поработает.

Оставив Шубина — Свиреева на попечение рослого санитара, Серёгин и Сидоров отправились к главврачу договариваться о выписке Карпеца.

 

Глава 108. Миссия невыполнима

После освобождения из «психиатрического плена» Карпец уехал в Крым — подлечиться в санатории. Какие благодарные у него были глаза, когда, договорившись с главврачом, Серёгин зашёл к нему в палату и сказал, что Карпец может собираться! Пускай теперь там отдохнёт — может быть, и припомнит чего-нибудь.

Накануне Петру Ивановичу удалось-таки дозвониться до Краснянского райотдела. Оказывается, у села Красного поменялся код — поэтому Сидоров и не мог никак пробиться туда. А Серёгин случайно догадался позвонить в справочную по кодам. Однажды у них в доме сменили код замка на двери в подъезд. Пётр Иванович не знал об этом, и пришлось ему куковать под дверью с полной сумкой продуктов до тех пор, пока не пришла соседка — пышная Изольда Макаровна — и не открыла хитрый замок. И тогда, впихнув в квартиру раздутую сумку, Серёгин и предположил, что в Красном тоже могли сменить код. Серёгину ответил дежурный. А когда Пётр Иванович объяснил цель своего звонка — его сразу же соединили с начальником Краснянского РОВД полковником Соболевым.

— Полковник Соболев у аппарата! — вынырнул из потрескивающей трубки густейший бас.

И этот же густейший бас, не спеша и основательно рассказал, что:

1) Да, у них работал такой Зайцев Сергей Петрович.

2) Он был участковым в деревне Верхние Лягуши.

3) Год назад он уволился из органов и уехал из Краснянского района.

4) Судьба его не известна.

И, наконец:

5) Человек по фамилии Семиручко работает в Верхнелягушинском сельсовете заместителем председателя.

Пётр Иванович всё это тщательно записал на «Конверте для ответа „ДА“», который принёс Сидоров. Выходит, что Зайцев не утратил связи с родными Лягушами, раз пишет Семиручко письма. А вся его «интеллигентная» биография с окончанием Киево-Могилянской академии — всего лишь, как сейчас говорят, «пиар». Теперь же остаётся выяснить, каким образом он затесался в ряды следователей прокуратуры и как состряпал себе вышеуказанную биографию.

Серёгин снова созвал совещание — на этот раз обсуждали, что у них имеется против вездесущего следователя Зайцева, который упрятывает невиновных и, оказывается, пишет письма Верхние Лягуши. Сидоров, Казаченко, Муравьёв и Усачёв снова собрались в кабинете следователя, заселив все стулья и потеснив большой столетник в кадке на полу, что стоял около стола Серёгина.

— Итак, что у нас есть по Зайцеву? — говорил Пётр Иванович, исписывая своими рассуждениями лист за листом. — Во-первых, свидетельство Ершовой. Мы доказали, что сжечь собирались именно её квартиру, а не негра. Во-вторых — свидетельство Дарьи Максимовой: Зубра застрелил Интермеццо Светленко, а не друг парковщика, которого наш «Заяц-побегаец» запрятал в каталажку. Однако на нас с вами ещё висит Ярослав Семенов. Мы не имеем доступа к его автомобилю, потому что его купил Зайцев. Если мы как-нибудь получим к нему доступ и докажем, что ДНК погибшего в нём человека не принадлежит Ярославу Семенову — то можно будет смело предъявлять ему обвинение в том, что он сажает невиновных, покрывая настоящих преступников.

— А как же мы автомобиль-то достанем? — поинтересовался Усачёв, разглядывая лежащий на столе Серёгина фоторобот Тени. — Наверное, Зайцев его к себе в гараж запрятал…

«В гараж запрятал»! Серёгин думал, что Зайцев выбросил его где-нибудь, взорвал, разобрал… в общем, уничтожил. То, что Зайцев мог держать остатки внедорожника Кашалотового братца у себя в гараже, как-то не приходило Петру Ивановичу в голову.

— Постой-ка, Толик, — Серёгин отложил ручку, встал со стула и принялся разгуливать по кабинету, выписывая неровные круги, чтобы легче думалось. — Раз Зайцев не уничтожил его, то мы сможем к нему пробраться.

— Как? — спросил Сидоров, следя глазами за движущимся из угла в угол Серёгиным.

Пётр Иванович застопорился около кадки со столетником и схватил свой подбородок.

— Где живёт Зайцев — знает весь Донецк, потому что его по телевизору показывали. Гараж у него возле дома — я сам видел, по тому же телевизору… А вот, как пролезть… я и сам не знаю, — выкладывая все свои соображения на уши и мозги собравшихся, Серёгин не замечал, как мусолит рукой мясистый сочный лист большого столетника. — Но, возможно, что мы сможем обойтись и без этого. Ярослав Семенов — это родной брат Георгия Семенова, а Георгий Семенов это у нас Кашалот. У него с Ярославом был конфликт из-за бизнеса, и он мог запросто избавиться от братца сам. Если Кашалот попадётся — мы сможем от него узнать, за что и каким образом он устроил исчезновение Ярослава. Но Кашалота нужно как-то взять с поличным, потому что кроме весьма путаных рассказов наших «Сумчатых Утюгов» у нас ничего против Кашалота нету. Но у нас есть Батон.

— Батон? — удивился Сидоров — Но он же провалил…

— Светленко провалил, — согласился Пётр Иванович, отойдя от столетника и вернувшись обратно, к себе за стол. — Но он всё ещё числится уборщиком в «Казаке». И поэтому мы снова выпустим его, и пускай наблюдает за Кашалотом и дальше.

Кашалот немного разбогател. Заведуя «Казаком» вместо забившегося в крепость Чеснока, Георгий Семенов умудрился наладить деловой контакт с Альфредом Мэлмэном, получить от него партию «левого» бензина и продать её в обход бухгалтерии и положить прибыль к себе в карман. Чеснок от последней сделки компании «Казак» получил только постный кукиш. Да, какая разница — ведь он всё равно об этом не знает!

А сам Георгий Семенов не знал о том, что тихий, серый и незаметный уборщик Василич неусыпно следит за каждым его шажочком и не забывает поделиться своими наблюдениями с «Алексом» Серёгиным. Пётр Иванович восстановил Батона «фон Хтирлица» в должности «супершпиона», и Батон продолжал, как ни в чём не бывало выходить на свою неприметную низкооплачевамую работу уборщика, завешивать центнерами лапши уши немолодой и одинокой секретарши и — зорким глазом и чутким ухом улавливать все действия Кашалота. Батон старался — не желал завалить новую «миссию», а желал обрести, наконец-то вожделенную свободу.

Агент Батон шёл по длинному коридору, подталкивая перед собой тяжелый жёлтый полотёр. Поравнявшись с приёмной директора, он толкнул полотёром дверь и вместе со своей машиной вдвинулся внутрь, оторвав секретаршу от длинного полосатого вязания. Она, наверняка уже успела влюбиться в достаточно интеллигентного для уборщика Батона. Секретарша живо забросила вязание в дальний ящик стола и уставилась на вошедшего в компании полотёра «Василича», часто-часто заморгав густо накрашенными глазками, захлопав накладными ресницами.

— Вы сегодня просто ослепительны, Пелагея Викентиевна! — пропел Батон, сразу же зациклив внимание «пожилой девы» на своей персоне.

К тому же «агент» пришёл не с пустыми руками — он принёс с собой гламурный и кокетливый букетик розочек с большими головками и с короткими стебельками. Протянув их зардевшейся Пелагее Чесноковой, он прислушался к тому, что творилось за дверью кабинета директора. Кашалот явно с кем-то беседовал и на весьма повышенных тонах. Воркуя с Пелагеей Чесноковой, «Хтирлиц» во все уши пытался расслышать слова, которые яростно выкрикивал толстый Кашалот.

Георгий Семенов разговаривал по телефону. Да, он был зол, как тридцать три голодных волка, и даже что-то крокодилье в нём временами проступало. Кашалот стучал кулачищем по новому столу, заставляя подпрыгивать монитор нового компьютера, и иногда выплёвывал некрасивые, но крепкие слова.

— Вы меня просто уже достали! — слышал Батон сквозь болтовню секретарши. — До каких пор вы будете ко мне приставать?!

СТУК! — тяжёлый кулачище Кашалота опустился на исстрадавшуюся под богатырскими ударами столешницу.

— Неужели вам мало того, что вы отобрали у меня всё до последней копейки?! Я совсем, совсем банкрот! — СТУК!! — Я скоро буду жить на свалке, и просить милостыню, а вы ещё смеете что-то от меня требовать!! — СТУК!! — Как только у вас на это совести хватает?! А?! — СТУК!! — Кашалот ревел медведем-гризли, и болтовня влюблённой Пелагеи не могла заглушить его свирепейших восклицаний, представлявших для Батона исключительную ценность. «Агент Ноль-Ноль Хтирлиц», утопая в выкриках Кашалота, был так же счастлив, словно бы утопал в золотых монетах.

— Вот, что я вам скажу! — тигром взрычал Кашалот. — В воскресенье в семь часов вечера на «нижнем» берегу Кальмиуса я с вами встречусь и выскажу всё, что о вас думаю! — СТУК!! — Что? Вы спросили «Что?»?! Куриное капшто! Я назначаю вам стрелку, и останется только один! — СТУК!! — заявил Георгий Семёнов тоном Дункана Маклауда и хлопнул телефонной трубкой, окончив разговор.

«Хы-хы!» — подумал про себя Батон, надёжно зафиксировав «на корочку» каждое словцо Кашалота. Кажется, сегодня «Юстасу» будет, чем поделиться с «Алексом»!

 

Глава 109. Пончик против Интермеццо

— Коля, а давай сегодня по магазинам пройдёмся, а? — Аня наряжалась перед зеркалом в новое фирменное платье и… просила невозможного.

Именно сегодня Николай Светленко нацелился «сокрушить» «неустранимого» и набившего ему уже ни одну оскомину Чеснока. Интермеццо знал, в котором часу этот несъедобный овощ приползёт в «Амстор» и будет нагребать тонну съестного, он знал, как именно он пройдёт по торговому залу — ведь он сам уже не раз следил за ним. Полночи Коля убил на то, чтобы подготовить пистолет — разбирал, смазывал, заряжал, навинчивал новый, укороченный глушитель. А потом ещё нанёс на рукоятку специальный состав, который не давал остаться отпечаткам пальцев. Он хотел сказать Ане, что уедет сегодня по делам, но она и так уже на него обиделась за то, что он однажды не ночевал дома. Она даже напёрла на него с вазочкой в руках и свирепо заявила:

— Ну, и как же её зовут?! Если будешь врать — я собираю вещи и возвращаюсь к бабушке, а ты — тусуйся с ней!

Никакой «её» не было — в ту ночь он всего лишь взрывал избушку «четвёртый пункт» и просто-напросто убегал от милицейской погони. Но надо же было что-то врать — не будет же Коля говорить ТАКУЮ правду?!

— «Её» зовут Генрих Артерран! — ответил Коля, стараясь казаться спокойным. — Это мой партнёр по бизнесу из Америки. Сделка с ним очень выгодна, а если я провалю её, то потеряю огромную сумму.

— Так значит, тебе этот Генрих постоянно названивает?! — не унималась Аня, взмахивая вазочкой и заставляя Колю отползать всё дальше в угол.

— Да, — кивнул Коля.

Николай сказал правду. Ему действительно названивал «партнёр по бизнесу» Генрих Артерран. Вот и сегодня позвонил в четыре часа утра. «Робокоп» сказал только:

— Чеснок! Вопросы есть?

Не успел сонный Коля и рта раскрыть, чтобы хоть что-то промычать в ответ, как Артерран с неумолимостью механического «терминатора» отрубил:

— Вопросов нет! — и повесил трубку.

Вот и придётся Коле сегодня же устранить Чеснока, жертвуя собственной личной жизнью.

— Да, любимая, конечно же, пойдём! — ответил Ане Коля, а сам был угрюм, как старый филин.

Придётся ему несчастную, ни в чём не повинную Аню тащить за собой в «Амстор» и уничтожать Чеснока, чуть ли, не у неё на глазах…

Сегодня был четверг — а значит — команда под руководством Муравьёва неусыпно и бдительно контролировала необъятный торговый зал гипермаркета «Амстор», что на проспекте Ильича. Именно туда приходит за покупками Чеснок, и именно туда, как считал Серёгин, и подастся Светленко для того, чтобы его устранить. Пётр Иванович и Сидоров не покидали райотдела — сидели на телефоне и ждали известий от Муравьева. Тут же наготове дежурил и Самохвалов — чтобы если что — сразу же выехать на место и обезвредить Светленко.

В ожидании отчёта Муравьёва Серёгин и Сидоров систематизировали сообщение «агента» Батона о Кашалоте и разрабатывали план его поимки там, на «нижнем» берегу Кальмиуса. Пётр Иванович был уверен, что Кашалот назначил «стрелку» именно Тени, и поэтому сказал Сидорову:

— Если повезёт — то схватим и Тень. Никуда он от нас не смоется.

Ещё — в изоляторе возникли проблемы. Ушлый Крекер каким-то образом сторговался с дворником Карпухиным и наладил через него «поставку» водки к себе в камеру. Крекер и Ведёркина тоже поил. Проведав об этом, Казаченко хорошенько отходил Крекера по всем местам и отсадил от Ведёркина в отдельные апартаменты. А про Карпухина доложил Серёгину. Пётр Иванович пожалел пожилого дворника и не выдал его начальству, однако предупредил:

— Федоша, на первый раз прощается. Но, если ты снова выкинешь подобный коник — придётся доложить про тебя Недобежкину, ты уж меня прости…

Муравьёв «отзвонился» в семь вечера, когда за окнами уже стемнело, и холодный воздух заполнили ранние зимние сумерки.

— Это точно они? — спохватился Серёгин, услышав, что Муравьёв засёк в гипермаркете Светленко и Лютченко.

— Да, сто процентов! — уверенно отчеканил в ответ «агент» Муравьёв.

— Ты уверен, что они следят за Чесноком? — осведомился Серёгин, нечаянно смяв лист, на котором составлял план поимки Кашалота.

— Они за ним попятам ходят! — заверил Муравьёв. — Просто так, со стороны, не видно, они делают вид, что выбирают товары. Если бы я не знал их, я бы тоже так подумал.

— Хорошо, мы выезжаем! — коротко ответил Серёгин, а потом крикнул сидевшему рядом с ним Сидорову:

— Санька, наши клиенты всплыли — в «Амсторе» Чеснока «пасут»! Погнали! — следователь вскочил со стула, натягивая на ходу куртку.

Пётр Иванович и Сидоров бегом выскочили из кабинета и побежали по коридору.

— Погнали! — крикнул Серёгин лейтенанту Самохвалову, который сидел в вестибюле, дожидаясь команды.

Самохвалов вскочил, и тоже побежал. Догнав Серёгина, он спросил:

— Есть контакт, Пётр Иванович?

— Ещё какой! Собирай ребят! Едем в «Амстор» — пропыхтел на бегу Серёгин, выцарапывая из внутреннего кармана куртки ключи от служебной машины.

— Есть! — отчеканил Самохвалов.

Во дворе райотдела уже стояла «Газель» спецназа.

— Вперёд! — крикнул он в микрофон рации. — На седьмую позицию, быстро! Оцепите магазин и ждите. Без нас не начинать!

«Газель» сорвалась с места и рванула по снегу.

Серёгин, Сидоров и Самохвалов заскочили в служебную «Самару».

— Я — с вами! — крикнул Усачёв.

Лейтенант запрыгнул в отъезжающую машину и уселся на заднее сиденье рядом с Самохваловым.

— Ребята, — сказал Пётр Иванович, разворачивая «Самару», выезжая на улицу Антипова, чтобы потом проехать на проспект Ильича. — Брать придётся прямо в магазине.

— Почему? — спросил Сидоров. — Это же очень опасно, там полно людей.

— Я тоже не хочу, — отозвался Серёгин. — Но когда они выйдут, Светленко кокнет Чеснока, и смоется. Лютченко, мы, может быть, и возьмём, но что она нам даст?

— А почему бы не скрутить их на выходе? — предложил Самохвалов. — Чеснока пропустить, а этих — бах-бах! — и всё!

— «Бах» не получится, — возразил Серёгин. — Не получится просто «бах». В магазине они — как в аквариуме, а если выпустить их на улицу — там множество лазеек. Светленко может ускользнуть.

— Может, — подтвердил Сидоров, вспомнив, как упустил его первый раз.

Чеснок, набрав полную тележку дорогих деликатесов, двинулся к промтоварным отделам — хотел прикупить кое-каких ёлочных игрушек, пока на них не взвинтили цены. Светленко ненавязчиво повернул Аню в ту же сторону.

— Идут к отделу новогодних подарков! — передал по рации Муравьёв.

— Вас понял, — ответил Серёгин. — Мы подъезжаем!

Милицейская «Газель» и служебная «Самара» въехали на обширную парковку перед «Амстором» и остановились ближе к дверям.

— Они — в отделе новогодних подарков! Внимание! Чеснок идёт к кассе!

— Сейчас! — скомандовал Серёгин.

Раздвижная дверь милицейской «Газели» открылась, и из-за неё посыпались спецназовцы. Самохвалов выскочил из «Самары» и помчался вперёд. Спецназовцы оцепили супермаркет, а Серёгин сказал Муравьёву:

— Собирай своих в отдел подарков! Сейчас главное — взять Светленко с поличным! На Лютченко не отвлекайтесь — мы её на выходе подхватим.

— Вас понял, — ответил Муравьёв.

Тут же два милиционера в штатском подбежали к Светленко и заломили ему руки за спину. Но Коля оказался сильнее их обоих, и вырвался, столкнув их лбами. Милиционеры упали на пол.

— Коля, что происходит? — запищала Аня.

— Беги! — крикнул Коля, стукнув ногой третьего милиционера.

Тот отлетел в овощные ряды, перевернув на себя ящик с картошкой. Покупатели заволновались.

— Что такое?

— Что-то случилось? — звучали их недоуменные возгласы.

Тут под потолком магазина раздалось:

— Дун-н-нь! Внимание, охрана, в отделе новогодних подарков драка!

Аня, растолкав смешавшихся в кучу людей в очереди, заторопилась к выходу.

Милиционеры в штатском наседали на Колю, он отчаянно отбивался. Со всего магазина в отдел подарков сбежалась военизированная охрана. Один охранник бросил шашку со слезоточивым газом. Но Коля вовремя задержал дыхание. Люди, которые оказались рядом с ним, закашлялись, одна женщина даже упала, но Коле это замешательство и белое облако газа послужило ширмой. Он метнулся в сторону, однако, попался людям Муравьёва. Они бежали к нему скачками, кричали что-то вроде: «Стой, сдавайся, руки вверх!». Коля схватил тележку для продуктов и запустил в них. Нескольких тележка сшибла, остальные отпрыгнули в стороны.

Коля швырнул очередного милиционера, и попытался убежать к выходу, но тут же один охранник стукнул его прикладом по спине. Коля умел не замечать боль. Нечеловеческим усилием он сбросил с себя схвативших его трёх милиционеров и юркнул за стенд с соками.

— Залетаем, орлы! — распорядился Самохвалов, вбегая в магазин.

Коля швырял в противников всё, что попадалось ему под руки: консервы, маринованные огурцы в банках, яблоки.

— Стоять! — закричал Самохвалов.

И тут же спецназовцы в бронежилетах и касках наскочили на него, схватили, пытаясь повалить. Коля не сдавался. Он прыгнул, ударил ногами двоих, державших его за руки, и выхватил пистолет. Выстрелив пару раз наугад, Коля побежал через торговый зал, в надежде достичь отдела кулинарии, где был служебный выход. Коля расталкивал встречавшихся ему на пути растерянных покупателей. Те вскрикивали, падали, но Коле было всё равно.

В магазине началась паника. Услышав сухие хлопки выстрелов, покупатели и продавцы, подгоняемые страхом за свои жизни, смешались в кричащую толкающуюся толпу, и все разом попёрли на улицу. Впереди всех, растеряв накупленное, удирал Чеснок.

— Пётр Иванович, — сказал Сидоров. — Я должен задержать Интермеццо. Выпустите меня.

— Что ж, — согласился Серёгин. — Давай. Только, будь осторожнее!

Сидоров выскочил из «Самары» и понёсся в «Амстор», лавируя между разбегающимися людьми.

— Усачёв, хватаем Лютченко, — Серёгин покинул машину вслед за Сидоровым, Усачёв вышел за ним.

— Я иду туда, к служебному выходу, а ты — к парадному, давай! — сказал Серёгин и побежал к маленькой двери служебного выхода.

— Есть! — ответил Усачёв, притаившись у парадного.

Коля добежал до отдела кулинарии, и тут ему наперерез выпрыгнул охранник с автоматом. Коля с размаху налетел на него. Стукнул, выхватил у него оружие и дал очередь по догоняющим его спецназовцам. Те залегли на холодную белую плитку. В тот же миг перед Колей возник Сидоров. Сержант с разворота ударил Колю ногой, вышибив автомат, а потом сделал прыжок, намереваясь сшибить преступника с ног. Коля отскочил назад, одновременно стукнув Сидорова кулаком.

— Ну, вот мы и встретились, Пончик! — выплюнул он, запустив в Сидорова двухлитровой бутылкой кока-колы.

Сержант откатился под рыбный прилавок. Бутылка лопнула, врезавшись в твёрдый пол, кола фонтаном ударила вверх.

Ане удалось протиснуться к выходу, отпихнув какого-то орущего толстяка. Она выбежала в трескучий мороз, и тут же попалась Усачёву. Усачёв с помощью специального милицейского приёма сомкнул Анины руки за спиной.

— Я поймал её, Пётр Иванович! — крикнул Усачёв, и потащил Аню к служебной «Самаре».

Никем не ожидаемый, к парковке подкатил чёрный джип «Лексус». Он тихо притормозил неподалёку от служебной «Самары», и из него вышел ни кто иной, как Генрих Артерран.

— Чёрт! — выдохнул он, увидав заварушку в супермаркете. — Он обалдел совсем!

И тут ему на глаза попался Усачёв, надевающий наручники на Аню. Артерран подошёл к нему сзади и хлопнул по плечу.

— Мужик, дай закурить! — сказал он.

— А? — рефлекторно обернулся лейтенант.

Артерран сделал быстрое движение, и Усачёв обмяк, выпустив задержанную. Артерран схватил девушку за локоть, насильно запихнул её в джип, сел за руль и нажал на газ.

— Кто вы такой? Куда вы меня везёте? — вопила Аня на заднем сиденье, ударяя кулачками по передним креслам, по дверям.

— Тише, истеричка, ты мне всю машину разнесёшь, — спокойно заметил Артерран, продолжая невозмутимо вести джип подальше от «Амстора».

— Выпустите меня! — громко вскрикнула Аня. — Не…

Артерран включил музыку.

— Райн! Раус! — заревели динамики, заглушив Анины мольбы.

— Что это за ужас? — захныкала девушка.

— «Раммштайн», чтобы не слышать, как ты голосишь, — бросил Артерран, не оборачиваясь. — Поговорим, когда успокоишься.

Коля стрелял в Сидорова из своего пистолета, скрываясь за витриной с кормом для кошек «Пушок». Сидоров отстреливался из-за овощного стенда. Пули попадали в банки с кормом, оставляя на них вмятины, пускали снопы искр, рикошетили, куда попало. Одна искра обожгла Коле щёку. Он ругнулся, снова выстрелив в сержанта. Но пистолет только щёлкнул: в нём закончились патроны.

— Вперёд! — закричал Сидоров, выскочив из-за стенда.

К Коле мчались все: охранники магазина, спецназовцы Самохвалова, милиционеры Муравьёва.

Коля бросился бежать, перемахнул через прилавок отдела «Кулинария» и помчался к служебному выходу. Высадив дверь, он выскочил на улицу. А там поджидал Серёгин. Увидев Колю, Пётр Иванович рефлекторно выбросил кулак. Коля не ожидал сюрприза, не успел увернуться, и удар следователя попал в цель. Коля был отброшен назад, прямо в руки напиравших сзади преследователей. Спустя несколько секунд «король воров» (и киллеров — тоже) был скручен дюжими спецназовцами, и Сидоров торжественно заковал его в наручники.

— Ну, вот, — довольно сказал сержант. — Кто из нас теперь Пончик?

Коля ничего не ответил. Только злобно плюнул.

— Уводите его, — сказал Пётр Иванович, потирая кулак, которым навернул Колю.

Кондиционеры были включены на полную мощность, и слезоточивый газ постепенно выветрился. Продавцы и покупатели, которые оставались в магазине, потихоньку вылезали из своих укрытий. Тяжело дыша, перепугано хлопая глазами, они оглядывались по сторонам, убеждаясь, что опасность миновала. Громадный повар с рыжими усами поспешно выключил гриль, в котором вертелись уже почерневшие, распространяющие нехороший, горелый запах, куры. По полу катались рассыпанные овощи и фрукты, с молочной витрины капал кефир.

Поверженного Колю потащили к служебным машинам, чтобы везти в СИЗО. И тут заметили Усачёва. Лейтенант лежал на снегу возле «Самары», раскинув руки. Лютченко нигде не было.

— Усачёв, что с тобой, брат? — подбежал к нему Пётр Иванович.

Они с Сидоровым и Муравьёвым усадили лейтенанта, прислонив спиной к «Самаре».

— Увозите Светленко! — сказал Серёгин Самохвалову.

Колю затолкали в «Газель», и микроавтобус, лихо развернувшись, укатил прочь.

Усачёва насилу привели в чувство. Он стонал и просил воды. Муравьёв дал ему прихваченную в «Амсторе» бутылочку «Миринды». Усачёв хлебнул и закашлялся.

— Фу, что за пойло? — выдавил он, отплевавшись.

— Что случилось, Толян? — спросил Сидоров.

— Не знаю, — прохрипел Усачёв. — Я Лютченко схватил, а потом… Потом — не помню. Всё исчезло, и я лежу.

 

Глава 110. «Анна и „король“»

Аня уже не колотила по сиденьям и дверцам. Она, молча, смотрела на ночное шоссе через плечо водителя. Не в силах больше слушать рёв «Раммштайна» (а этот тип ещё и подпевает!), она взмолилась:

— Выключите, пожалуйста…

— Успокоилась, да? — осведомился Артерран.

— Угу… Выключите, а то у меня сейчас мозги выскочат.

— Тогда машину придётся выбросить, — проворчал Артерран, заглушив музыку.

Аня с облегчением вздохнула и откинулась на мягкую кожаную спинку.

— Ну, и как звать храброго рыцаря? — поинтересовалась она.

Артерран притормозил, и «Лексус» съехал на обочину. Потом он выволок Аню из салона и захлопнул дверцу.

— Слушай, — сказал он. — Нету никакого рыцаря. Ты, дорогуша, влипла в историю. Я вытащил тебя оттуда, чтобы этот дебил Светленко окончательно не испоганил тебе жизнь. Его уже повязали. А тебя сейчас все менты разыскивают.

— И что же мне делать? — всхлипнула Аня.

— Развела нюни… — фыркнул Артерран. — За границу уезжать, «что делать»!

Аня плакала.

— Коля…

— «Коля»! — передразнил Артерран. — Сопли подбери! Выезд за границу я тебе устрою. Впихну тебя в программу защиты свидетелей. Будешь под чужим именем жить, пока срок давности не истечёт.

Аня огляделась. Темно, пустынно. Только вдалеке виднеется чей-то коттедж. От морозного ветра щипало нос и щёки. Снег искрился в свете фар «Лексуса».

— Где я? — спросила Аня. — Куда вы меня привезли?

— В безопасности. Вон там вон — мой дом. Ночь тут отсидишься…

— С вами? — опасливо прошептала Аня.

— Нет уж. Мне кое-куда съездить надо. Охрана хорошая, никто тебя не тронет. Хочешь — спи, хочешь — смотри телик. Еды в холодильнике полно: пицца там всякая, картошка фри, бигмаки, чизбугеры, пирожные…. Объедайся на здоровье. А завтра смотаемся к твоей бабуле, заберёшь всё необходимое. Потом — в аэропорт, и — до свидания, мама, не горюй. Понятно?

— Мои вещи и документы — в доме Коли, — проговорила Аня, подавив рыдания.

— Я сказал, возьмёшь всё необходимое, а не вагон дорогих шмоток. А паспорт твой тебе вообще не понадобится. Завтра у тебя будет новый паспорт. Вопросы есть?

Аня, молча, покачала головой.

— Вопросов нет. Садись, поехали, — бросил Артерран и скрылся в джипе.

Аня тоже залезла обратно, в «Лексус», только не на заднее, а на переднее сиденье.

— Вы Колю тоже спасёте? — тихо спросила она.

— Посмотрим.

Аня повернулась лицом к собеседнику и так заискивающе на него посмотрела.

— Ну, скажите мне, пожалуйста, как вас зовут, а? А то вы про меня всё знаете, а я не знаю даже, как вас называть…

— Зови Владиком, — безразлично буркнул Артерран, не обращая никакого внимания на Анины «бровки домиком».

Генрих Артерран направил свой джип по узенькой заметенной снегом дорожке прямиком к коттеджу, торчащему в гордом одиночестве посреди снежной равнины. Подъехав ближе, Аня в лобовое стекло разглядела превысокий, монолитный забор из белого кирпича. На его верху в свете мощных прожекторов страшно, по-казематному поблескивала ощетинившаяся иглами колючая проволока. За забором, словно хищные африканские львы рычали сторожевые собаки. Артерран притормозил у широченных ворот из чёрного железа и вытащил из кармана своего пальто некое устройство с кнопочками. Нажав одну из них, он заставил эти непреодолимые ворота легко разъехаться в стороны и пропустить их машину. За воротами оказался настоящий шлагбаум и настоящая контрольная будка — прямо как в военной части какой-то!

— Добрый вечер, шеф! — учтиво сказал секьюрити-«часовой» и шлагбаум тут же поднялся открыв доступ на просторнейший двор. По сравнению со двором «Владика» Колин двор казался нищенским и тесным. Снег тут был тщательно убран, фонари ярко светили, создавая чуть ли не дневной свет. Аня видела изысканный ландшафтный дизайн, широкий, как Банное озеро искусственный пруд с альпийскими горками и мостиками, мощёные тропинки. Она на минуту забыла обо всех своих горестях и прилипла к стеклу, разглядывая всё, что видела в окно. Потом впереди вырос и коттедж — да, он больше Колиного раза в два, да и выглядит куда современнее.

«Владик» остановил машину, вышел из кабины, а потом — открыл Анину дверцу и подал ей руку, помогая выбраться наружу. Едва Аня вышла, как откуда ни возьмись возник некий неприметный человек. «Владик» бросил ему ключи, человек забрался в его «Лексус» и повёл его к высокому двухэтажному четырёхместному гаражу, похожему на отдельный коттедж.

У «Владика» имелся и швейцар. Поздоровавшись, он распахнул дверь, и Аня попала… во вторую сказку. Прямо в холле был фонтан — его струи взлетали к высокому потолку, а освещение было устроено так, что появлялись искусственные радуги. В холле «Владик» помог Ане снять шубку и отдал её подоспевшему лакею вместе со своим пальто.

— Весь второй этаж — в вашем распоряжении, — сказал он, ведя Аню вверх по широкой лестнице из белого мрамора.

Аня не могла выдохнуть ни слова — такое великолепие она видела лишь на открытках «Прага эпохи барокко».

— Мой дворецкий вам всё покажет, — сказал «Владик». — А у меня ещё есть кое-какие важные дела.

Дворецкий у «Владика» оказался солидный — по возрасту даже старше его самого. Одет он был во фрак, который Аня раньше тоже видела только на картинке.

— Мадемуазель, — сказал он с явным французским акцентом.

— А-а… — выдавила Аня, поражённая тем, насколько роскошно живёт её новый знакомый «Владик».

— До скорого, — откланялся в свою очередь «Владик» и растворился в неизвестности.

 

Глава 111. «Король воров» в лапах закона

Грубые сильные руки затолкнули Колю в одну из камер обезьянника и захлопнули дверь. По инерции он пробежал несколько шагов и шлёпнулся на сухой и холодный бетонный пол. Всё тело ныло. Даже встать не было сил. Проклятый верзила чуть не вывихнул Коле руку. «Ну, и кто из нас теперь Пончик?» — вспомнилась ехидная насмешка гадкого Сидорова. Коля сморщился от злости. И вскочил на ноги, потому что злость придала ему сил. «Где Аня? — подумал он с беспокойством. — Неужели и её тоже схватили?» Коля оглядел камеру, в которую его упрятали. Голые серые стены, наглухо задраенная дверь, под самым потолком — подслеповатое зарешеченное окошко. В дальнем конце камеры — двухъярусные нары. А на нарах кто-то сидит.

— Здорово, кореш! — пробухтел этот кто-то. — За что замели, родимый?

Коля присмотрелся к соседу. Типичный неудачник. Обрюзгший, небритый, руки грязные, разит спиртным. На голове его красовалась чёрная шапка — «носок» с логотипом группы «Оникс». Такие шапки были в моде лет десять назад, и то — у подростков.

— Крекер — моё погоняло. А ты кто? — сосед пытался, во что бы то ни стало продолжить беседу.

— Я — Коля, — уныло бросил Коля.

— Побили? — осведомился Крекер.

Коля молча кивнул.

— Меня — тоже, — вздохнул Крекер. — Казаченко бил, а рука у него — ух! Садись, Колян, чо стоишь?

Коля присел на краешек нар. Крекер внимательно оглядел его с ног до головы.

— У, да ты — холёный! — протянул Крекер, пялясь на Колин френч и дорогой, правда, прорванный в нескольких местах, костюм. — «В законе» да?

— Да, — согласился Коля.

— Чего смурной такой? — не отставал Крекер.

Коля молчал-молчал, я потом не выдержал, и вывалил на Крекера все свои обиды и страданья. Тот слушал, открыв рот.

— Слушай, — сказал он, когда Коля закончил. — Тот мусор — гад из гадов, а девочку — жалко… Я тебе нижние нары уступлю.

Крекер посмотрел на Николая со слезами сочувствия и полез на «второй этаж», проявляя ловкость истинного альпиниста. Коля со вздохом улёгся на «подаренные» Крекером «престижные» нижние нары. Твёрдо, подушки нет, холодно и… в тюрьме. Он — в тюрьме, как предсказывал ему Косой. «Ты все равно рано, или поздно сядешь!!!» — эти слова пронеслись «мессершмиттами» и застучали бомбами по несчастной Колиной репутации. Коля лежал, подсунув руки под свою пленённую голову, испытывал муки совести и голода и всё пытался… проснуться, желая, чтобы этот демонический кошмар наконец-то прошёл. В тщетных попытках проснуться Коля не заметил, как заснул. И увидел сон. Во сне «король воров» дрожал, забившись в некий угол. Над ним носились чёрные, как уголь облака и висело низкое, свинцового цвета давящее небо. Он знал, что со всех сторон на него наседает погоня. За Колей гонятся все: прохожие с улиц, продавцы из магазинов, дворники, почтальоны, дружинники, кондуктора… а ещё — пыльные мумии в серых бинтах, некие чудовища с зелёными хвостами и с челюстями, полными зубов, а также склизкие фиолетовые спруты. Все они, даже спруты, кричат жуткими электронными голосами:

— Ты — ВОР! ВОР! ВОР!

Спасая своё жалкое существо от чудовищной погони, Коля забился в некую щель, но там оказался непролазный тупик. В глухой и безнадёжной безысходности Коля привалился спиной к холодной и твёрдой стене и теперь видел, как на него, мигая мигалками и воя сиреной, надвигаются танки жёлтого цвета с синей поперечной полоской и надписью на бортах «Міліція». Коля вжался в стенку, но понимал, что танки его сейчас раздавят. Его охватил дикий ужас, а потом — из среды жёлтых танков вырвался один, блестящий и чёрный с большой латинской буквой «L» на решётке радиатора. Танк — «Лексус»! Из люка танка — «Лексуса» торчит довольная физиономия Генриха Артеррана в фашистской чёрной фуражке.

— Ты — ВОР! ВОР! ВОР! — страшными голосами выли чудища, а чёрные облака обсыпали градинами размером с куриное яйцо.

Танк — «Лексус» наводил на Колю свою демоническую блестящую пушку с оптическим прицелом. БУ-БУХХХ! — это выстрел… Всё, Коля мёртв…

Открыв глаза и рывком вскочив, Николай обнаружил, что вовсе не мёртв, а только свалился с нижних нар на пол. Вокруг стояла тюремная мгла. На стенке перед его носом было криво нацарапано: «Здесь был Рэкс 20.XII.2005. О себе ещё заявит питбуль!».

— Ты — ВОР! ВОР! ВОР! — звенело в несчастном мозгу.

Коля затряс головой, стараясь выкинуть из неё проклятия монстров. Когда они все высыпались на сухой пол, и звон улёгся — Николай заполз на нижние нары, словно мягкотелый слизнячок, и снова попытался уснуть.

Утром Колю выковырял из сна грубый выкрик:

— Светленко, на выход!

Коля встрепенулся, рассеивая плотную пелену страшных сновидений. В камеру «вставился» богатырских размеров «мусор» и громогласно требует, чтобы он выходил. Коля оторвался от нижних нар и пополз к двери. Оглянувшись, он увидел сочувствующий взгляд Крекера.

— Шевелись быстрее! — не выдержал богатырский «мусор» и ускорил Колино движение, протащив его за шиворот.

Выдворив Николая из камеры, богатырь развернул его и уткнул носом в стенку. А потом — заковал в наручники и отконвоировал в кабинет следователя.

В кабинете сидел один настоящий следователь, а так же — мерзкий «недомент» Пончик. Пончик ехидно сверлил Колю глазками победителя и хихикал над его позорным поражением. Богатырь определил Колю на стул и освободил от наручников. Проделав это, он никуда не ушёл, а водворился рядом с Колей, иногда взирая на него с высоты своего роста. Под его уничтожающими взглядами Коля растёкся по стулу, словно подтаявший снеговик, и в голове у него всё звучали ужасные изобличающие слова:

— Ты — ВОР! ВОР! ВОР!

Следователь что-то вопрошал, но Коля из-за этих звенящих адским эхом слов не мог расслышать, что.

— Ы-ы-ы! — по-бычьи заблеял Коля в ответ на все вопросы.

Следователь ещё что-то говорил, а Пончик что-то подзуживал, но слова:

— Ты — ВОР! ВОР! ВОР! — не давали Николаю их услышать.

Коля поворочался на стуле, который шатался и поскрипывал в такт его движениям. А потом решил, что всё — он больше не будет молчать и прятаться. Не будет выполнять нелепые приказы. А просто выдаст Генриха Артеррана настоящему следователю… ну, и «недоменту» Пончику — как бонус.

Всё, настал Колин звёздный час, а «компьютерный» сыщик-оборотень Артерран засядет надолго в сырой и тёмный каземат. Страшные сновидения потихоньку оставляли Колю и отползали во мрак тёмной ночи. Звенящие слова: «Ты — ВОР! ВОР! ВОР!» потихоньку умолкали. Коля приходил в себя и уже мог анализировать окружающую его обстановку. На столе следователя, около телефона стояла искалеченная пулями банка корма для кошек «Пушок». Настоящий следователь и «недомент» Пончик глазели не на Колю, а на эту банку и что-то бормотали друг другу. Милицейские «звероловы» наверняка ждали, когда Коля вынырнет из «собственного пупка» и поэтому переговаривались между собой.

— Они в этот корм сырой перловки набили, — вещал настоящий следователь, подозрительно косясь на пострадавшую банку. — Барсик у меня есть не стал. Пришлось собаке дворовой выкинуть — да и та не съела.

— Я всё скажу! — взвизгнул Коля, прервав обсуждение вкусовых качеств корма для кошек «Пушок» и заставив «звероловов» повернуться в свою сторону.

— Очухался! — довольно определил настоящий следователь, окинув пойманного Колю оценивающим взглядом.

— Я всё скажу! — повторил Коля, а настоящий следователь с акульей алчностью склонился над бланком протокола.

Пончик продолжал сверлить поверженного Интермеццо своими хищными глазками — конечно, ведь «заметённый» сейчас начнёт «колоться»!

Коля открыл рот, намереваясь рассказать им всю правду про Генриха Артеррана. И тут, неожиданно его язык повернулся и сам собою выдал:

— Я сам! — изумив и «звероловов» и самого Колю.

— Что — сам? — удивился настоящий следователь Серёгин, оторвав взгляд от протокола и переместив его на скорчившегося на стуле Николая. А Пончик просто выкруглил глазки.

Николай помимо своей воли бормотал несусветную чушь:

— Сам застрелил… И похитил сам… И в подземелье отправил, чтобы гнили… Я — маньяк… — немилосердно оговаривал Колю его «заколдованный» язык.

Колины показания звучали, наверное, чрезвычайно нелепо, потому что следователь Серёгин шваркнул ручку на бланк протокола и вопросил:

— Ты что тут буровишь?

Коля хотел закричать, что всё это неправда, а правда в том, что…

— Я говорю правду, — изрёк Колин (или уже не Колин?) предатель-язык.

Пончик взял со стола кривую банку с кошачьим кормом и с задумчивым видом Диогена вертел её в руках.

— Кажется, ему необходим «врач-оккультист», — заключил Серёгин, в упор посмотрев на несчастного Колю. — Все, кто связался с Тенью, получают от него выборочный гипноз…

Да, что ни говори, а Генрих Артерран хорошо поработал над Колиным мозгом. Сейчас, здесь, на допросе в милиции Коля не мог даже шевельнуться невпопад, а делал только то, что предписывал ему коварный выборочный гипноз — сидел и нагло врал. Пётр Иванович решил наслать на жертву гипноза «Мефистофеля Фаустовича» Лисичкина — авось «расколет»? Хотя Лисичкин до сих пор не мог справиться с Шубиным.

Колю не стали водворять в психушку. Пётр Иванович опасался, что его, как архиважного свидетеля могут оттуда выкрасть, и поэтому оставил Светленко в изоляторе. А «врача-оккультиста» к новому пациенту пригласили «на дом», то есть, в камеру.

 

Глава 112. Анна сбежала из капкана

Едва Казаченко уволок Колю в изолятор, Пётр Иванович позвонил Подклюймухе и велел ему выставить дружинников около дома, где проживает бабушка Анны Лютченко.

— Как только она появится, — говорил Серёгин. — Пускай отзвонятся, но не хватают — мы быстро приедем.

У участкового Подклюймухи сегодняшний день выдался каким-то необычайно свободным. Нарушители не попадались, и Подклюймуха занимался тем, что наряжал старой мишурой низенькую и лысоватую ёлочку — готовился встречать Новый год. Когда ему позвонил Серёгин — Подклюймуха живо встрепенулся, покинул ёлочку и отправил на «секретное задание» пятерых дежурных дружинников. Те пошли с радостью, потому что до этого они прозябали на пустующих стульях для посетителей, зевали, и один даже заснул.

Дружинники расположились во дворе многоэтажки, где на девятом этаже проживала старенькая сладкоежка-бабушка Анны Лютченко. Двое стали у подъезда, делая вид, что обсуждают компьютерные игры, двое других «оккупировали» лавочку и взяли в руки пивные бутылки, наполненные простой минералкой. Один делал вид, что дремлет в машине. Во дворе, в беседке, среди нарядов для кукол Барби сидели три девочки. Две были помладше — класс, наверное, второй, а третья — старшенькая — в пятом, может быть. Сначала девочки играли — делали вид, что Барби пришла в гости к Кену и увидела там другую Барби. Кен в лице старшенькой девочки «оправдывался» и говорил, что вторая Барби никакая не Барби, а его новая домработница. Две Барби по игрушечному набросились друг на дружку и принялись обзываться и драться. А вслед за куклами поругались и сами девочки. Ругались две младшие, а старшая просто сидела, смотрела в пространство и ждала, когда же, наконец, это закончится.

— Свинья! — взвизгнула одна девочка.

— Переводишь на другого — не забудь, что ты — корова! — возразила вторая, с длинной беленькой косичкой, которая выглядывала из-под яркой шапки.

— Корова лучше, чем свинья! — отпарировала первая девочка и начала запихивать свою куклу и её наряды в пакет.

— А чем это она лучше? — осведомилась девочка с косичкой и тоже начала запихивать в пакет свои вещи.

Первая девочка на миг замялась.

— Ну, свинья грязная, — начала она.

И тут в разговор вмешалась молчаливая старшая девочка.

— А свинина на базаре дороже стоит! — поставила она в споре жирную точку, подхватила всё своё и убежала домой.

Лютченко пока не появлялась. Когда девчата, собрав «пожитки», разбежались по домам, в пустом заснеженном дворе сделалось совсем скучно. Дружинники у подъезда начали по настоящему обсуждать компьютерные игры, а тот, кто дремал в машине — действительно, заснул. Дружинники на лавочке выхлебали быстро остывшую минералку, замёрзли и нахохлились, не зная, в какой карман бы запихнуть руки.

Уставшая и напуганная Аня могла бы проспать до полудня, но в шесть часов утра к ней в сон ворвался Владик и разбудил.

— Давай, вставай! — он принялся трясти Аню за плечо. — Дорога каждая секунда!

Анина голова была заполнена дремотой, она не сразу сообразила, где она, что происходит и к чему такая срочность? Она вяло заворочалась на широкой (наверное, не двух, а трёхместной) кровати и пролепетала сонным голосом:

— Коля… Я потом проснусь…

Пока-то она разобралась, где находится, и что будит её совсем не Коля, и что её Коля…

— Одевайся! — не сказал, а скомандовал ей бесстрастный, словно робот, «Владик». — У тебя на всё про всё пять минут. Вопросы есть?

— Но?… — начала Аня, ведь когда она собиралась выйти из дому, ей требовалось минимум два часа, чтобы привести себя в порядок.

— Вопросов нет, — отрезал «Владик» все Анины объяснения и удалился.

Пришлось привыкшей к гламуру Ане наспех натягивать помятое платье, кое-как успокаивать вздыбившиеся за ночь волосы и красить губы на бегу. Потому что, едва Аня успела достать из сумочки большую розовую косметичку, в её комнату неумолимо вдвинулся её новый знакомый, ухватил её за руку и поволок за собой, как стальной буксир волочет безвольную баржу.

— Подождите… — просилась Аня, желая закончить макияж.

Но «Владик» не реагировал, а вывел её на улицу, под утренний ледяной морозец и затолкал в стоящий у входа джип «Лексус».

— Сейчас мы должны будем заехать к твоей бабуле — и ты заберёшь необходимые вещи, — сказал он, забравшись за руль. — У тебя — не больше десяти минут.

— Но я должна собраться… — пискнула Аня.

— Десять минут! — металлически отрезал «Владик». — Вопросы есть?

— Есть, — ответила Аня.

— Вопросов нет, — кивнул «Владик», проигнорировав Аню.

А джип «Лексус» уже мчался по улице Нижнекурганской, рассекая мелкий белый снежок, врубаясь в негустую утреннюю дымку. За окном птичками пролетали голые серые деревья и усталые замёрзшие дома. На перекрёстке с улицей 230-ой Стрелковой дивизии светофор зажёг красный глаз и потребовал:

— СТОЙ!

Однако «Владик» проигнорировал и этот призыв, проскочив строгий светофор, не сбавляя скорости. Ехавший по улице 230-ой Стрелковой дивизии троллейбус недовольно гуднул клаксоном, но остался далеко позади, захлебнувшись своими претензиями.

Аня пристегнула ремень безопасности, схватилась рукой за ручку, что торчала из белого потолка около дверцы и старалась не смотреть в окно. Этот странный тип мчал, словно проигрывающий Шумахер, и немилосердно нарушал ПДД.

— Вы не могли бы ехать осторожнее? — робко попросила Аня, вжавшись в мягкую кожаную обивку.

«Владик» ничего не ответил и скорости не сбавил. Пролетев по шоссе, словно ветер, или гоночный болид, его «Лексус» притормозил не в Анином дворе, а на Коммунистической улице напротив белого магазина ПТК «Шахтёр».

— Пошли, — лаконично сообщил «Владик» и покинул «Лексус».

Ане ничего больше не оставалось, как послушно потянуться за ним. Она ещё была сонная-сонная, да ещё и замёрзла, потому что щипучий холодок быстренько пролез под коротенькую шубку. «Владик» широкими шагами уверенно шагал к Аниному двору. Он откуда-то узнал, где она живёт, и закончил своё равномерное прямолинейное движение лишь у запертой на замок металлической двери Аниного подъезда. Там, во дворе топтались какие-то парни, разговаривали про компьютерные игры и теребили в руках пустые бутылки из-под пива. Аня, прибежав вслед за «Владиком» на высоких каблучках, подумала, что никогда раньше не видела во дворе своего дома таких парней…

— Открывай! — скомандовал «Владик», кивнув на дверь, едва поспевшей за ним Ане.

Девушка порылась в сумочке, в карманах шубки, но ключей там не было.

— Э-э… простите, Владик… — пролепетала Аня, виновато взглянув на своего недавнего знакомца. — Я потеряла… Надо бабушке позвонить… — она достала мобильный телефон и собралась набрать бабушкин номер.

— Нет! — остановил её «Владик».

— Или подождать, пока кто-нибудь ещё зайдёт… — застенчиво предложила Аня.

— Нет! — возразил «Владик» и вытащил из кармана некую небольшую вещь, похожую на ключик с кнопочкой.

Он засунул ключик в замочную скважину, нажал большим пальцем на кнопочку, и замок поддался и открылся на глазах удивлённой Ани.

— Что это? — Аня не успела спросить, как следует, потому что «Владик» снова ухватил её за руку и поволок в подъезд, захлопнув дверь свободной рукой. Аня не поднялась, а взлетела вверх по ступенькам на цокольный этаж. На недавно побеленной стенке неизвестный «Пикассо» выцарапал сфинкса, похожего на собаку чау-чау, сидящего около косоватой пирамиды, и подписал свой шедевр так: «Я, я, дастиш фантастиш». По почерку Аня догадалась, что сей «шедевр» принадлежит «кисти» её любимого братика.

Приехал изрисованный маркером лифт, и «Владик», сделав широкий шаг, вдвинулся в тесную кабину.

Бабушки дома не оказалось — наверное, она уехала с утра на Колхозный рынок, чтобы купить свежего мяса.

— Бабушки нет дома… — пролепетала Аня, тщетно нажимая на кнопку дверного звонка.

«Владик» не говоря ни слова, опять применил свой «золотой ключик» и «уговорил» обе двери в Анину квартиру открыться и пропустить его.

Аня вошла в квартиру, в которой прошло её детство. Здесь всё было по-прежнему, так, как она привыкла видеть с тех пор, как помнит себя саму. В прихожей — тумбочка и овальное зеркало над ней. В Аниной комнате — старенький письменный стол, за которым делала уроки ещё её мама, кроватка, на которой Аня спала с детства, на стенке — политическая карта мира. Аня помнила, как она приклеивала её клеем к жёлтым бумажным обоям. А потом — нарисовала на ней маршрут лайнера «Титаник» и отметила, где он затонул…

— Десять минут! — сухой окрик «робота»-Владика вырвал Аню из розового облака детских воспоминаний и вернул в суровую реальность.

Аня подошла к полированному светло-коричневому шкафчику, что стоял около пианино «Беларусь», и начала вынимать из него свои старые вещи.

За шкафчиком присоседилась огромная клетчатая сумка с Аниными игрушками — она до сих пор не выбросила ни одной и считала, что у каждой игрушки есть душа. Когда она была маленькой, то «изобрела» целую игрушечную страну с областями — «Поддивания», «Подстулия», «Малая Ящия»… На сумке сидела Анина кукла по имени Солянна…

— Уходим! — донёся из прихожей приказ Владика и Аня обязана была покинуть «Поддиванию», забрать чемодан с вещами и выйти в прихожую.

— Куда мы едем? — осведомилась Аня у Владика, когда он снова вёз её в своём джипе с головокружительной скоростью.

— Я никуда, а ты — в Канаду, — сообщил Владик, окончательно огорошив Аню.

— А?.. — пискнула она.

Владик достал из внутреннего кармана пальто пластиковую карточку и потянул её Ане.

— Вот, — сказал он, не отрывая равнодушного взгляда от ровного полотна Макеевского шоссе. — Канадский паспорт. — Называется «Ай-Ди».

Аня протянула дрожащую руку и осторожно взяла эту странную карточку, приблизила её к глазам.

— Согласно официальной версии для Донецка — тебя вызвали на стажировку в Монреаль, — продолжал «Владик». — А согласно официальной версии для Канады — ты живёшь в Оттаве под именем Тереза Смит. Я посажу тебя на самолёт, а в Оттаве тебя встретят мои люди и дадут дальнейшие рекомендации. Вопросы есть?

Ошарашенная Аня лишь раскрыла рот и выдавила:

— Ч-что всё это значит??

— Вопросов нет, — заключил «Владик» — Артерран.

Дружинники Подклюймухи ждали появления Анны Лютченко до тех пор, пока не стемнело. Четверо из них продрогли, а пятый — вволю выспался в машине. В десять часов вечера они, высмаркивая сопли на снег, отправились по домам — парить ноги, принимать аспирин и ложиться в постель. А тот, кто спал в машине — будет смотреть телевизор всю ночь. А на следующее утро — они снова придут и опять установятся на «почётный караул». И никто из них даже и не догадывался, что Анна Лютченко уже сошла по трапу самолёта на Канадскую землю.

 

Глава 113. Кашалот обретает челюсти

Чеснок тоже не желал более задерживаться в Донецке. После чудовищного происшествия в «Амсторе» он решил, что милиция хотела задержать не кого-нибудь, а именно его, Родиона Робертовича Чеснокова. Наверняка «крот» Сумчатый, или болван Утюг сболтнул Серёгину, что это он сжёг квартиру бывшей секретарши Валерии Ершовой — сами попались, вот и его тоже решили засыпать. Чеснок по Интернету обнулил все свои банковские счета, забрал оставшиеся денежки, собрал вещички, засунулся в новую машину и ехал в аэропорт, готовясь к отлёту в тихую и спокойную Лозанну. С утра шёл снег, дорога была уже вся заметена, а Чеснок так и не удосужился «переобуть» машину и ехал по снегу на летней резине. На поворотах его новый «Альфа-Ромео» заносило и закручивало. Преодолевая каждый из них, Родион Робертович приобретал ещё один седой волос. А потом — на перекрёстке перед парком Ленинского комсомола — машина, вообще, застопорилась. Шоссе основательно замело. А снег всё шёл, наваливая сугробы. Оснащённая программным обеспечением «Альфа-Ромео», проанализировав состояние дороги, решила, что дорога не пригодна для езды, остановилась сама и даже не позволяла хозяину завести свой мотор. Чеснок вертел-вертел ключ зажигания, но противная машина посредством жидкокристаллического монитора сообщила, что «Внимание, дорога не пригодна к езде. Покиньте салон и вызовите эвакуатор». То бишь — не поедет, тарантас, несчастный!

— Да что б тебя! — выплюнул, рассердившись, Чеснок и начал искать на приборном щитке кнопку, которая выключает программное управление. — Сейчас, я, кажется, прочищу тебе мозги!

— Ну, чего застрял, козёл?! — этот злобный окрик прилетел сзади, вынырнув из недовольного рёва клаксонов.

Застряв на дороге, машина Чеснока создала пробку. Из-за невозможности проехать, другие машины выстроились в длиннющий ряд и гудели, гудели, желая подвинуть Чеснока куда подальше.

— Да что б вы провалились! — свирепствовал Чеснок, нажимая подряд все кнопки, которые видел на приборном щитке.

А потом один из обиженных им водителей покинул синенькую девятку, подтащил внушительное тело к лобовому стеклу Чеснока и принялся колотить по стеклу кулаком, желая вызвать водителя-неудачника на «мужской разговор». Сообразив, что сей верзила может запросто разбить стекло, Чеснок выковырялся из кабины и, не закрывая дверцу, чтобы запрятаться, если что, вопросил:

— Ну, чего вам?!

— Отползай на обочину! — проревел недовольный верзила, а другие водители из скопившихся на дороге машин загалдели воронами, поддерживая «исковые» требования.

По свирепому виду насевшего на него «брата по дороге» Чеснок понял, что его сейчас же будут бить. Вот, кулачище с татуировкой «Веня» уже заносится…

— Хорошо, — примирительно пискнул Родион Робертович Чесноков и смиренно пополз толкать застрявшую иномарку на обочину.

«Альфа-Ромео» оказалась тяжела. На морозном ветерке Чеснок вспотел, пока ему удалось освободить проезжую часть и водворить заглохший автомобиль на обочину. Пробка быстро рассосалась, а Чеснок, глянув на часы, обнаружил, что до вылета его самолёта остаётся всего лишь сорок минут.

— Вот, черти! — вскипел Чеснок и от злости хватил кулаком по блестящему чёрному капоту «Альфа-Ромео».

Пришлось Родиону Робертовичу вызвать такси и уехать на нём, оставив капризную итальянку скучать в одиночестве на заснеженной обочине.

В аэропорт Родион Робертович добрался за десять минут до вылета. Он бегом рванул по выложенному светлой плиткой коридору, намереваясь добраться до взлётно-посадочной полосы до того, как его самолёт покинет землю и взмоет в небо. Чеснок хотел проскочить металлодетектор, но противный прибор зазвенел, едва голова Чеснока оказалась под его аркой.

— Выложите из карманов ключи, монеты, шариковые ручки и другие предметы из металла, — механическим голосом посоветовал безучастный контролёр, завёрнутый в синюю форму.

Чеснок фыркнул носом, словно рассерженный ёжик и принялся освобождать карманы. Когда на специальную тарелку улеглись три связки ключей — две больших и одна маленькая, горсть жёлтых полтинников, длинненькая змейка из сцепленных друг с дружкой скрепок и ручка «Паркер», Чеснок снова попытался прорваться под аркой дотошного металлодетектора, но снова был пригвождён к месту противным и оглушительным звоном.

— Проверьте, пожалуйста, свои карманы, — перевёл контролёр требование въедливого детектора.

Чеснок запустил руки в карманы, принялся шарить, выискивая «яблоко раздора», но карманы оказались пусты. Металлодетектор и в третий раз не дал Родиону Робертовичу пройти, и тогда, охлопав пальто, Чеснок понял, что под подкладку завалилась мелкая монетка, вроде копейки, или десятки. Снова запустив руку в карман, он обнаружил, что в дырочку не пройдёт и палец. Потеряв надежду выудить монетку из-под подкладки, Чеснок отгрузил и пальто на тарелку для металлических предметов. Контролёр удивился, а металлодетектор, наконец-то разрешил Чесноку продолжить движение к взлётно-посадочной полосе.

Родион Робертович доскакал до эскалатора и пристроился на нижней ступеньке, поднимаясь вверх. Перед ним стояли люди — шумная семья с тремя детьми. Дети что-то там капризничали, требовали не то жвачку, не то кока колу… Чеснок старался не раздражаться, слушая их визг.

— Заканчивается посадка на рейс номер 144 «Донецк — Лозанна»! — объявили по радио, а потом — повторили всё это на трёх языках.

— Чёрт! — перепугался Родион Робертович и поскакал вверх по движущимся ступеням эскалатора, нарушая правила и распихивая всех людей, которые попадались ему по дороге.

И тут ему на плечо легла чья-то не в меру тяжёлая рука. Чеснок застопорился и испугался: неужели его задержала милиция. «Нашли! Арест! Тюрьма!!» — вот, что пришло ему в голову в первую очередь.

— Ну, Чесночок, куда намылился? — услышал у себя за спиной Родион Робертович и, похолодев, со скрипом повернул одеревеневшую шею.

Позади Чеснока стояли двое в кожаных куртках. Плечи каждого по ширине были равны ширине дверного проёма в офисе Родиона Робертовича. Явно не милиционеры.

— Шеф приказал тебя доставить, — сухо выплюнул один здоровяк, а второй ощутимо сжал гигантской лапищей плечо Чеснока, помяв его дорогое пальто.

— Что? Куда? — Чеснок попытался отпихнуть схватившую руку, но та оказалась железной.

— Идём, не рыпайся, — добродушно посоветовал первый здоровяк, а второй ненавязчиво, но уверенно потащил Чеснока за собой вниз по поднимающемуся эскалатору.

Чеснок топал, спотыкаясь, и бормотал:

— У меня… самолёт… Мне надо лететь…

— Улетел твой самолёт, — сказал первый здоровяк, не теряя добродушия. — Вон он.

Чеснок воззрился туда, куда указал пухлый палец, обтянутый чёрной перчаткой. Там было большое окно, а за окном самолёт № 144 «Донецк — Лозанна» закончил движение по полосе и лёгкой бабочкой взлетел под небеса, улетая без Чеснока.

Родион Робертович был выведен из здания аэропорта и посажен на заднее сиденье джипа «Хонда». Рядом с Чесноком втиснулся молчаливый тип, который вёл его за плечико, а за руль запихнулся добродушный здоровяк, который так ласково с ним разговаривал.

Чеснок стал догадываться, что, скорее всего, попал в плен к Тени. Всё, сейчас его отвезут куда-нибудь на заброшенный и безлюдный пустырь и — всё, спустят в некое смертельное подземелье. Осознав всю трагичность происходящего, Чеснок состроил бровки домиком, воззрился на «палачей» умоляющими глазками и заплакал:

— Не убивайте меня-а!

— Ну, что ты, — хохотнул добродушный «палач», не оборачиваясь, чтобы не выпускать из вида заполненную автомобилями дорогу. — Убивать мы тебя не будем… пока.

Молчаливый по своему обыкновению молчал.

Чеснока привезли не на пустырь, а к офису компании «Казак».

— Во, дела! — удивился Родион Робертович, узрев до боли знакомое двухэтажное здание, покрашенное водоэмульсионной краской в приятный персиковый цвет.

Чеснока отконвоировали в его собственный офис, а там встретил его Кашалот. Увидав «на ковре» Чеснока, вчерашний разорившийся банкрот довольно улыбнулся в отрастающие усы, показав золотой зуб, и произнёс:

— Так не честно, Родиоша!

— Ка… ша… — пролепетал съёжившийся Чеснок.

— Сбежать решил? — осведомился Кашалот, восседая за столом Чеснока и глядя на него сверху вниз взглядом победителя.

Чеснок наконец-то освободил своё плечо от ручищи молчаливого верзилы, подошел ближе к Кашалоту и возмутился:

— Это ещё кто из нас нечестный? Я тебя выволок из нищеты. Написал на тебя доверенность… А ты?

— Ну, — протянул Кашалот, потягивая из изящной фарфоровой чашечки кофе-латте. — Я никогда ничего не делаю просто так. Ты написал на меня доверенность? Значит, я могу управлять «Казаком». Вот я и управляю в то время, когда ты, Родиоша, отсиживаешься в «бункере». Господин Мэлмэн помог мне с поставками, я получил прибыль и восстановил своё влияние. Но Тень-то никуда не делся, он продолжает нас доставать. А ты слинять вздумал в самый ответственный момент. Но, не думай, Родиоша, что это тебе просто так удастся — «Динозавры» всегда найдут! И придётся тебе отвечать Тени за свой гнилой базар.

— Ах, ты ж, бронтозавр! — рассвирепел Чеснок, замахал кулаками по-боксёрски и ринулся было к Кашалоту, чтобы поколотить нахала.

Родион Робертович не успел продвинуться ни на миллиметр — его схватили и скрутили два здоровяка — Добродушный и Молчаливый.

— Родиоша, Родиоша… — покачал горловой Кашалот и опрокинул кофе-латте в рот залпом.

— Крот! — пискнул скрученный Чеснок, уткнувшись носом в ковролин на полу собственного офиса.

— Уведите его, — устало вздохнул Кашалот и взял с одноразовой тарелки большущий бигмак. — Родиоша, — сказал он, откусив от бигмака кусок и жуя. — Можешь забрать свой «Ап жимник», он мне больше не нужен.

— Ты у меня ещё пожалеешь! — пригрозил уводимый верзилами Родион Робертович. — Бомжевать будешь, Кашалот!

— Ага, как же! — съехидничал Георгий Семенов, доедая калорийный бигмак.

Вырывающийся и дёргающийся Чеснок был опущен в сухой и душный подвал, где проходили серые отопительные и водопроводные трубы. Молчаливый верзила молча приковал руки Родиона Робертовича наручниками к одной трубе — к холодной.

— Прости, Чеснок, — извинился Добродушный. — Видишь, ты пока что жив.

— Ааа! — взревел оскорблённый таким некорректным обращением Чеснок и залязгал наручниками по холодной трубе.

Но верзилы просто удалились, не пожелав тратить своё время на разбушевавшегося пленника.

— Кро-о-от! — верещал в подвале Чеснок.

 

Глава 114. «Бой с Тенью»

Набережная Кальмиуса была пустынна. Над безлюдными заснеженными тропинками свистел морозный ветерок и гнал позёмки. С бульвара Шевченко на набережную свернул «Кадиллак», а за ним — гуськом тянулись два джипа. Снежная пыль курилась под колёсами, автомобили проследовали по тротуару туда, где набережная начинала превращаться в лес, и там остановились напротив болотца — старого русла речки Кальмиус. Засевший в густых жухлых камышах на берегу болотца Усачёв видел их. Он высовывался на секунду, а потом — снова прятался за высокий пологий сугроб. Вообще, у Усачёва было достаточно неудобное укрытие: он вынужден был сидеть на снегу, свернувшись калачиком, а его правая нога постоянно сползала к холодной серой воде. В «Кадиллаке» Кашалота сидел ещё и Чеснок. Кашалот чуть ли не силой выпихнул его наружу, придав ему момент движения. Родион Робертович пробежал несколько шагов, поскользнулся на замёршей луже и бухнулся на пятую точку. Вскочив на ноги, он зашумел, начал грозить кулаком.

— Тише, Родиоша, — булькнул толстый Кашалот, грузно выбираясь из салона «Кадиллака». — Не поднимай кипеш. Ты базарил? Вот за базар и ответишь Тени, ферштейн?

Тени! Кашалот сказал: «Тени»! Значит сюда ещё приедет Тень! Усачев сообщил об этом Петру Ивановичу и сразу же спрятал телефон, затаившись под защитой белоснежного ледяного сугроба, словно белый медведь, поджидающий у полыньи тюленя. В воздухе сгущались ранние зимние сумерки.

Чеснок ещё суетился, выстреливал в Кашалота длинными тирадами, но тот лишь отмахивался и смотрел на дорожку в сторону бульвара Шевченко, откуда, как он думал, должен был появиться Тень. Из джипов выбирались плечистые и рослые «Динозавры». Да, кажется, «агент» Батон был прав, что Кашалот решил устроить Тени «экстремальную встречу» — Усачёв хорошо видел, как «Динозавры» проверяют свои пистолеты, а у одного даже на плече болтается обрез автомата. Интересно, с чем же приедет Тень? Скорее всего, «Короли ночного Донецка» тоже придут не с пустыми руками. И, если «Динозавров» всего восемь, то этих «Королей», если верить рассказам Утюга и Додика, должно быть минимум раза в два больше…

Тень был просто эталоном точности — прямо, какой-то ходячий «Биг-Бен», а не человек. Едва электронные часы Усачёва показали «19:00», а секундная стрелка «Роллекса» у Кашалота финишировала на отметке «XII» — на дорожку въехал неновый джип со снятыми номерами, оставляя в снегу две колеи. Вопреки ожиданиям, Тень был один, и оружия у него, кажется, не было. Как только Кашалот его увидел — так аж слюнки пустил в предвкушении того, что съест сейчас врага с потрохами. Усачев опять позвонил Серёгину.

— Тень приехал, — сказал он. — Сейчас, начнётся.

— Понял! — ответил на том конце Пётр Иванович.

Усачев знал, что всё, они уже выехали и направляются сюда.

А Тень только бросил быстрый и бесстрашный взгляд на Кашалотову «армию» и осведомился с хорошей долей сарказма:

— Вы ожидали нападения, господин Семенов?

Кашалот пытался сохранять спокойствие ледяного тороса, но, при появлении Тени глаза у него начали бегать, а лоб и затылок взмокли. Георгий Семенов выволок из внутреннего кармана пальто носовой платок и вытер им вспотевший лоб. «Динозавры» были готовы в любую минуту начать стрелять. Тень же был подчёркнуто спокоен и смотрел куда-то в пространство прямо перед собой. Чеснок неловко топтался на месте, не зная, куда бы ему отойти, лишь бы исчезнуть с глаз.

— Послушай, Тень, — начал Кашалот, пытаясь спрятать стук зубовный. — Ты больше от меня ничего не получишь. Я — Кашалот, и я никогда никому ничего не платил. Запомни это и убирайся туда, откуда возник. А если нет — молись Аллаху, потому что зажмуришься вместе со своей «Росси — Ойл». Я найду способ вернуть свой бизнес назад, только тебе, Тень, он не понравиться.

— Неужели? — язвительно усмехнулся Тень, ничем не выдав своего настроения. — Если вы решили, что можете устранить меня с помощью примитивных пистолетов — вы ошиблись, Кашалот. А что здесь ваше, а что — моё — я знаю лучше вас.

— «Казак» принадлежит Чесноку! — буркнул Кашалот, вытолкнув побледневшего Родиона Робертовича перед собой. — Вот его и спускай в подземелье, если так нужно.

Чеснок икнул и заскочил назад, за «Кадиллак» Кашалота.

— Не мне, а Сумчатому! — пискнул он, высунув нос из-за капота.

— Ну, да, конечно же, — кивнул Тень.

А Кашалот тем временем моргнул глазом, подав знак своим «Динозаврам». Те пригнулись за джипы и полезли за оружием. Всё, сейчас Кашалот зажмурит Тень и освободит Донецк и себя от него.

Реакция человека в такой ситуации понятна: скрыться и убежать. Но Тень не собирался делать ни того, ни другого. Он невозмутимо раскрыл кейс и вытащил бумаги.

— Я думаю, что сделка состоится, — сказал он, положив бумаги на капот Кашалотового «Кадиллака».

Кашалот поймал себя на мысли, что ему нестерпимо хочется найти ручку и где-нибудь расписаться. А Чеснок уже шарил по своим карманам. Кашалот отогнал от себя навязчивую мысль о ручке и махнул рукой, призвав свою армию к бою. Но «Динозавры» не стреляли, несмотря на приказ Кашалота. Они держали в руках пистолеты и торчали с ними, как тополя на Плющихе, не шевелясь и даже не моргая.

— Ну, давайте же, господин Семенов, — поторопил Кашалота Тень. — У вас просто нет другого выхода… Вопросы есть?

Кашалот утратил остатки воли и принялся охлопывать свои карманы, разыскивая ручку. Чеснок уже нашёл у себя письменную принадлежность и выполз из-за «Кадиллака», готовый расписаться там, где для него подготовили галочку. Тень взирал на них довольными глазами победителя и повелителя, а «Динозавры» продолжали неподвижно стоять.

— Вопросов нет, — заключил Тень.

А в следующий момент между джипом Тени и «Кадиллаком» Кашалота врубилась, завывая сиренами, милицейская «Газель». Тут же «Динозавры» разом вздрогнули и стали палить из своих пистолетов, куда придётся, а тот, что был с автоматом, принялся усердно поливать воздух очередями. С деревьев с карканьем соскакивали вспугнутые вороны, сбивая с веток массы снега. Дверцы милицейской «Газели» распахнулись и из неё посыпались бойцы Самохвалова. Один из них бросил шашку со слезоточивым газом.

— Что это такое?! — перепугался Кашалот, выронив с трудом найденную ручку.

Чеснок пискнул, отскочил в кусты и опрометью бросился наутёк, поднимая ногами снежные облака, надеясь скрыться за болотцем, в камышах. Но тут ему наперерез выпрыгнул из засады Усачёв. Наскочив на удирающего бандита, лейтенант повалил его в сугроб и скрутил. Чеснок мычал, набрав в рот снега, но Усачёв не собирался выпускать его, и надел на его руки наручники.

Кашалот выхватил у своего подчинённого обрезанный автомат и пальнул очередью в пространство перед собой. Самохвалов швырнул в «большого Динозавра» другую слезоточивую шашку, обескуражив и обезвредив его и всех его бандитов. Кашалот хлебнул «газку» и теперь катался по снегу, кашлял и размазывал водопады слёз по сдобным щекам. Тут же на него налетели двое богатырей, и Кашалот оказался в наручниках.

Четверо бойцов набросились на Тень и схватили его за руки, приставив к голове пистолет.

— Не рыпайся, убью, — привычно сообщил ему самый крепкий из них, Коваленко.

— Попробуй поймать тень, — спокойно сказал Тень.

Не обратив внимания на эти слова, бойцы потащили схваченного «Короля ночного Донецка» к «Газели», но вдруг обнаружили, что держат друг друга.

— Что за чертовщина? — глупо спросил Коваленко у мироздания, озираясь по сторонам. — Куда он подевался?

Тут же подъехала служебная «Самара», из неё выскочил Серёгин и вылетел Сидоров, доставая на бегу пистолет. Муравьёв и Казаченко выпрыгнули из подъехавших следом за «Самарой» «Жигулей».

Но бороться уже было не с кем: бойцы Самохвалова обезвредили всех «Динозавров». Бандиты в наручниках шагали к «Газели» и по одному запихивались в неё богатырской ручищей Коваленко. Усачёв выволок из сугроба закованного и покрытого снегом Чеснока.

— Кроты-ыы, — ныл Чеснок, совсем как мягкотелый и рыхлый Сумчатый.

На затоптанном снегу сиротливо ютились побитые пулями бандитские автомобили, в свете уцелевших фар кружились, искрясь, снежные хлопья.

— Тень сбежал., - доложил Самохвалов Серёгину. — Мы схватили его, а он вдруг… пропал. Не вырвался, а просто — как бы рассеялся, что ли?..

— Где это было? — быстро спросил Сидоров.

— А, вон там, — Самохвалов кивнул на неновый джип без номеров.

Сидоров ринулся туда, но ничего там не нашёл, кроме снега.

К нему подошёл Серёгин и заглянул под джип. Не найдя там никого, следователь выпрямился, почесал под шапкой затылок.

— Ну не в снег же он зарылся-то?! — изумлённо проговорил он.

— Ч-чух-х! — выдохнул Сидоров и снёс ботинком сугроб.

Снежная пыль заклубилась на ветру и облепила сержанта с головы до ног.

— Чёрт! — чертыхнулся Сидоров, стряхивая снег. — Как же это человек, и вдруг — рассеялся?!

— Тьфу! — со злостью сплюнул Казаченко, обшаривая бандитские иномарки. — Трэба шукаты. По кустам посмотрите…

Бойцы Самохвалова зашарили в кустах, но их голые ветки и кошки бы не скрыли — не то, что человека!

Серёгин отдал приказ оцепить набережную, однако в успехе сей операции он был абсолютно не уверен.

— Ничего не понимаю, — пробормотал Пётр Иванович. — Как же это — рассеялся-то?

 

Глава 115. Правда о кошках и собаках

Кашалот сидел, размазавшись по твёрдому стулу, и содрогался в рыданиях. Он весь трясся и дёргался, а недовольный нагруженной массой стул жалобно под ним скрипел. Кашалот громко сморкался и портил салфетку за салфеткой, которые подсовывал ему Сидоров, чтобы он не сморкался на стол.

— Я пропа-ал! — ныл обрюзгший Кашалот, выкидывая очередную салфетку мимо корзины. — Тень отобрал у меня и «Триест», и «Луч», и рестораны… Мне на свалке жить оставалось, вот я и вызвал его на стрелку с безнадёги-и!

Кашалот почувствовал, что его нос снова наполнен соплями и слезами, и полез в карман пиджака в поисках носового платка, потому что салфетки у Сидорова уже закончились.

В кармане оказалось пусто, как в пустыне Атакама.

— Высморкаться!.. — прогнусавил он в нос.

— Все ваши вещи здесь, — сказал Серёгин, кивнув на стол, где Сидоров разложил изъятые при обыске вещи бандитов.

Вещи были сложены в несколько отдельных кучек и каждая кучка подписана — чтобы не перепутать, где чьи. Кашалот потянул пухлые ручки к кучке с табличкой: «Георгий Семенов» и выволок из неё внушительных размеров клетчатый платок.

— Ого, какую скатерть таскает! — буркнул Сидоров, узрев сей гигантский платок. — А я ему все салфетки поотдавал!

— Вслед за платком потянулся и лист плотной бумаги, сложенный вчетверо. Увидав бумагу, Кашалот выронил платок на пол и схватил её. Развернул и едва не хлопнулся в обморок прямо тут, в милиции перед следователем. Это был договор передачи компании «Казак» во владение «Росси — Ойл». Под договором красовались подписи его, Кашалота, и Чеснока.

— Вот, видите?! — взвыл Кашалот, как старый, умирающий волк. — Смотрите, как они надувают меня!! — и стал тыкать договором в нос Серёгину. — Тень работает на «Росси — Ойл»!

Пётр Иванович заинтересовался предлагаемой бумагой и взял её из рук Кашалота. Рассмотрев документ, Серёгин понял, что уже видел такие — в папке, которую показывал им с Сидоровым Мартин Мильтон.

— Видали?! — подал голос Кашалот. — Это только сегодня так! А раньше — и «Луч», и «Триест», и рестораны-ы!..

— Сегодня? — удивился Серёгин. — Но тут стоит вчерашнее число.

— Вчерашнее? — опешил Кашалот. — Как, вчерашнее?! Когда я только сегодня… я даже подписать тут ничего не успел — вы налетели…

— Смотрите сами, — пожал плечами Серёгин и отдал договор обратно, Кашалоту.

Кашалот выхватил, вытаращил глаза на печатный текст договора. Почитал немного и опять возопил:

— И Чеснок тут же, со мной торчал — сегодня, а не вчера! И тоже подписать не успел! Наду-ули-и!

Пётр Иванович написал несколько слов в бланке протокола допроса и сказал, оторвавшись от написанного:

— Саня, приведи-ка Чеснока.

Сидоров ушёл в изолятор за арестованным Родионом Робертовичем. А Кашалот, завывая, снова заголосил:

— Он тоже не подписывал, он подтвердит!!

Чеснок играл в Сумчатого. Ещё из коридора слышались его крики:

— Кроты! Кроты-ыы!!

Сидоров втолкнул Родиона Робертовича в кабинет. Чеснок споткнулся о порожек и едва не полетел носом вниз. Сидоров схватил его за локоток, помог сохранить шаткое равновесие, а потом — водрузил на другой стул, рядом с Кашалотом. Чеснок ссутулился, втянул голову в плечи и затравленно, словно пойманная котярой мышка, пискнул в адрес Кашалота:

— Крот!

— Ы-ы-ы! — ответил Кашалот, сморкаясь в свой необъятный платок.

Едва Серёгин обратился к Чесноку, тот вспрыгнул вверх, заставив Сидорова усадить себя обратно, и выдал:

— Я — не Чеснок! Я ничего не знаю, не знаю, не знаю!!

— Не ври! — всхлипнул Кашалот. — Лучше правду расскажи, что ты не подписывал договор с Тенью!

— Я не Чеснок! — повторил Чеснок. — Я… мимо проходил…

Чеснок продолжал отказываться от собственных имени, фамилии и отчества до тех пор, пока Сидоров не привёл из изолятора Сумчатого — чтобы опознал. Изрядно похудевший в камере на баланде Лев Львович глянул на Чеснока и булькнул:

— Крот!

— Крот! — булькнул в ответ Чеснок.

Пётр Иванович шикнул на Чеснока и сказал Сумчатому:

— Хорошо, крот. Как зовут «крота»?

— Чесночара! — буркнул Сумчатый, отвернувшись от бывшего партнёра. — Я на него доверенность написал, а он меня засыпал! Это он всех в подземелье спускает! Вот он, главарь бандитов!!

— Что?? — взвился Чеснок. — Да ты, Сумчатый, брехло кротовое! Ты что, окосел, кротяра ехидная?! Это твоё подземелье, а не моё!

Чеснок вскочил и набросился на Сумчатого с кулаками, стараясь залепить ему оплеуху и сшибить с ног. Сумчатый отбежал в дальний угол, едва не перевернув кадку со столетником, обвешанным блестящей мишурой и «дождиками».

— Спасите! — пискнул Лев Львович, спрятавшись за синий сейф. — Это — псих!

Сидоров ринулся наперехват Чесноку, схватил его и заломил руки. Чеснок заныл и осел на пол. Сумчатый решил взять реванш, вылез из-за сейфа и тоже выставил кулаки, подбежав к обезвреженному Чесноку. Тут же в кабинет заскочил Казаченко и поймал Сумчатого, заковав его в наручники. Сидоров и Казаченко растащили «боксёров» в разные углы «ринга», а Серёгин, вытерев рукою пот со лба, сказал:

— Всё, опознание закончено. Ребята, упрячьте этого Сумчатого в изолятор, а Чеснок пускай пока останется.

— Кро-от! — визжал Сумчатый, выпихиваемый Казаченкой за пределы кабинета. — Скажи им, что ты крот, Чесночара!

— Сам ты, Сумчатый, крот! — рычал удерживаемый Сидоровым Чеснок и вырывался, чтобы догнать Сумчатого и, всё-таки, влепить ему парочку затрещин. — И это было твоё подземелье!!

— Нет, твоё-о! — раздавалось из коридора, по которому Казаченко пихал Сумчатого к изолятору.

А Кашалот просто сидел и молчал, не желая зря «нарываться».

Сидоров едва водворил Чеснока обратно на стул и заставил перестать вырываться, припугнув «слоником». Родион Робертович всё ещё оставался в наручниках. Он затих и выглядел теперь банальным бандитом, которого банально «замели». Чеснок окинул печальным взглядом стол Серёгина и обнаружил на нём кучку вещей с тетрадным листком: «Родион Робертович Чесноков».

— Верните мне мои вещи… — всхлипнул он, поёрзав на стуле.

В вещах Чеснока тоже лежал такой же лист бумаги, как и у Кашалота. Наткнувшись на него помутневшим взглядом, Родион Робертович изумился.

— Что это?

— А вы посмотрите, — разрешил Серёгин. — И скажите, ваше это, или нет.

Сидоров получил разрешение освободить Чеснока от наручников. Чеснок протянул обретшую свободу руку к бумаге и выхватил её из грудки полтинников, скрепок и измятых билетов на самолёт. Развернул, пробежал глазами и тоже едва не свалился со стула на пол.

— Я это не подписывал! — возопил Родион Робертович и вместе со стулом надвинулся на Георгия Семенова. — Это ты подстроил, Кашалот!

Сидоров отодвинул стул Чеснока от Кашалота, а Кашалот сказал:

— Ты, Родиоша не кипешуй зря, а расскажи всё, как есть. Как ты попросил Тень защитить тебя от меня, и как он отобрал у меня весь бизнес, и за твоим потянулся. Сечёшь, Родиоша, что сейчас нужно всю правду им выбазарить, а не запираться.

Кажется, речь Кашалота возымела на Чеснока эффект. Родион Робертович перестал вопить и дёргаться, уселся и задумался. А потом вытянул из плеч растрёпанную голову, поправил пиджачок и сказал:

— Во-первых, вот, что. Кашалот наслал на меня качков, а потом три дня в подвале держал прикованным и кормил одними шпикачками. А я их не перевариваю — у меня гастрит. Вы ему за это срок набавьте, я не вру!

Кашалот молчал.

— А про бизнес — правда, — продолжал Чеснок. — «Росси — Ойл» пытается всех местных по миру пустить. А тех, кто не давался — просто стреляли. Сначала — Рыжего, потом — Короткого, потом — Сёму… а за ними и Зубр подвернулся. Тех, кто хоть что-нибудь знал об их делишках, Тень спускал в подземелье. Сумчатый набрехал вам, что это моё подземелье. Подземелье принадлежит только Тени. А мы туда спускались только потому, что Тень назначал нам в нём стрелки и пугал, что если мы не предадим ему свой бизнес — он отведёт нас дальше, где пещера. Дантиста отвели и дворничиху из ЖЭКа тоже — потому что она подслушала разговор. И майора из прокуратуры — тоже спустили, чтобы не рыл.

— Майора Синицына? — уточнил Серёгин, покрыв лишённый линеечек бланк протокола мелкими буковками и змеящимися словами.

— Его, его, — подтвердил Чеснок. — Что с ними в пещере делается, я не знаю, и никто не знает, кроме тех, кто там побывал. А те, кто побывал — уже не вернулись, вы в курсах?

Ну, один всё же, вернулся — Карпец тоже, кажется, был в подземелье. Но вот только, возвратившись «из тартара» на бренную землю — крепко запамятовал свою экскурсию в преисподнюю.

— Тень, наверное, это дьявол — вмешался в разговор Кашалот, заставив Чеснока закрыть открытый рот и выпустить воздух. — Он прикидывается человеком, а сам — оттуда, — Георгий Семенов ткнул указательным пальцем вниз, имея в виду ад. — Как Воланд, помните «Мастера и Маргариту»? Я никаких документов ему не подписывал, а потом — находил у себя заключённые договора и ни копейки денег. Он заколдовывал меня, и… Я не помню ничего.

Да, Пётр Иванович с Сидоровым видели, как изменился Кашалот тогда, в «Доме Кофе» — сначала активно отказывался, а потом, когда Тень сказал: «Вопросы есть?» — уронил отбивную и расписался в бумаге Тени, словно безвольный робот.

— Только в «Росси — Ойл» вы не ходите — всё равно ничего не докажете, — продолжал между тем Кашалот, поминутно высмаркивая свой нос, который действительно походил на розовую картофелину. — Эти американцы такие хитрые, так прячутся, что к ним и рылом не подроешься. Я уже сам ходил, хотел «Триест» отвоевать обратно. А там такой Поликарпович торчит. Он поднял меня на смех, вы представляете? Заявил, что не знает никого по имени Тень, и вызвал охрану. Они выкинули меня на улицу, как шелудивую шавку! Я уже совсем всю надежду потерял! Вот и нанял киллера, чтобы он зажмурил проклятого Теня́! — впавший от безысходности в глухую депрессию, Кашалот уже ничего не скрывал, а рассказывал всю правду и выдал свою «креветку». — А киллер неудачником оказался — мазал и мазал, мазила, тьфу! Вот и зажмурил директора вместо Тени! Я едва не сбомжевался, да подвернулся тут «Казак» Чеснока — вот и вырулил и решил устроить Тени стрелку с «Динозаврами»!

Серёгин показал Кашалоту фоторобот лысого Мэлмэна. Кашалот не молчал — так ему хотелось побыстрее упечь Тень на нары.

— Этот гусёк, — говорил он. — Нам всем бензин продавал за полцены. Откуда он пришкандыбал — я не знаю, но из Америки — это точно, как и Тень — из Америки проклятой с её фаст-фудами!

У Сидорова родилось интересное предположение — а что, если лысый Альфред связан с таинственным Тенью? Он специально продавал всем бензин без налогов, чтобы их за это всех упрятали? Тоже вариант… Сидоров потом расскажет об этой догадке Серёгину.

— Да, да, — подтвердил Чеснок. — Продавал. И мне, и Сумчатому, и Утюг там у него подвизался. Я уговорил Мэлмэна помочь нам от Тени отделаться, за три тысячи евро. Я ему даже отстегнул, а у него «кикс» вышел.

Серёгин записывал показания обоих в один протокол — потому что запутался с двумя. Теперь они всех «собак» вешают на Тень. Они уже в дьяволы его записали и в аду поселили… «И ка-ак вдарит хвостом по земле!» — вспомнились Петру Ивановичу слова алкоголика Поливаева. Надо бы Поливаеву фоторобот Тени показать — авось узнает? Для начала Пётр Иванович показал фоторобот Тени Чесноку и Кашалоту.

— Тень, — подтвердил Чеснок.

— Тень, — воскликнул Кашалот. — Он, кротяра подколодная!

— Я договорился с Тенью, — шёпотом начал Чеснок, оглядевшись по сторонам, словно выискивал нежелательных свидетелей. Наверное, это у него такая «профессиональная деформация сознания». — Что он купит у меня старые документы с какой-то военной базы, понимаете? Я ещё давно купил их у одного чувака — он умер уже от старости. А Тень договорился, что купит за полмиллиона евро — а они дешевле и не стоят. Я у нотариуса был, и договор мы подготовили по форме. А Тень мне в «Росси — Ойл» сделку назначил, в фойе. Я приехал, привёз документы, а потом — не знаю, что случилось — как провалился куда-то. Очнулся в машине, ни документов, ни денег, понимаете? Только договор подписанный. И претензий я по нему не имею… Это я вам по секрету рассказал, — прошептал Родион Робертович и опять воровато огляделся. — Тень точно в «Росси — Ойл» работает. Мы его очень боимся. Его «жуки» даже в тюрьмы заползают и подчищают всех, кто раскололся.

Серёгин кивал-кивал, записывал-записывал, а потом поменял ручке списавшийся стержень и задал такой вопрос:

— Скажите-ка, Чесноков, а зачем вы сожгли квартиру вашей секретарши Ершовой?

— Оп-па… — съёжился Чеснок: вот это подковырнул! Пока Чеснок сидел в обезьяннике вместе с каким-то сопливым подростком — он уже заготовил речь, которую хотел произнести Серёгину. А вот про Валерию Ершову он как-то и запамятовал даже… Пришлось импровизировать.

— Она была связана с Тенью, — выдал Чеснок только что придуманное враньё. — Она все мои дела Тени выдавала. А я так боялся, так боялся, что от страха решил от неё избавиться… Я не знаю, что на меня нашло такое — инстинкт самосохранения, наверное, простите…

— Ну да, конечно, — съехидничал Серёгин, зная, что Ершова была связана не с Тенью, а с «милиционером Геннадием». А хотя, может, Чеснок и прав: у Ершовой выборочный гипноз, из-за которого она забывала лицо своего «милиционера». Но она не узнала его ни в одном из предложенных ей фотороботов. И… показания Чеснока доказывают, что негр, который живёт под Ершовой, не имеет отношения к пожару в её квартире. А значит и арестованные Зайцевым «нацики» — тоже не причастны к Ершовой. И Зайцев «замёл» их, чтобы выгородить… кого? Чеснока? Сумчатого? Или Тень, который загипнотизировал Ершову? Зайцев сказал Серёгину по телефону: «Вопросы есть?». Точно так же, как Тень спрашивал в «Доме Кофе» у Кашалота.

— Георгий Никанорович, — обратился Серёгин к Кашалоту, взяв новый бланк — четвёртый по счёту. — Что вы знаете о судьбе вашего пропавшего брата?

— Ничего, — пискнул толстый Кашалот и уронил голову на руки. — Я сам не знаю, что с ним случилось. Следователь из прокуратуры говорил, что он сгорел в машине… Его уже похоронили…

— Вы получили контрольный пакет акций компании «Триест» АТП после смерти вашего брата, — напомнил Кашалоту Серёгин.

— Получил… от его жены, — не врал Кашалот. — Она мне сама их отдала, потому что ничего не смыслит в бизнесе. А как именно он сгорел — я, честно, не знаю… Может быть, его Тень сковырнул с шоссе, чтобы с дороги убрать, как Короткого…

— Следователь был — Зайцев? — уточнил Серёгин.

— Зайцев, — кивнул Кашалот. — Он сказал, что Ярика грузовик какой-то подрезал, и водилу засадил в кутузку. Вот и все дела.

«Хорошо бы эксгумировать тело того, кого похоронили вместо Ярослава Семенова, — подумал Серёгин, слушая рассказ Кашалота. — Вот только, чтобы получить разрешение на эксгумацию — нужно доказать, что захоронили не то тело. Всё упирается в автомобиль…».

Настоящего имени Тени ни Кашалот, ни Чеснок не знали. Тень не распространялся насчёт своего имени. Джип со снятыми номерами, на котором он приехал на встречу с Кашалотом, пока идентифицировать не смогли — в сводках угонов он не значился. Серёгин надеялся, что может быть, ещё всплывёт. Кашалота и Чеснока оформили в изолятор — пришлось посадить их в одну камеру и подселить к соскучившемуся в одиночестве Ведёркину. Вообще, Серёгину было по-человечески жаль Ведёркина — он не бандит, а просто оступившийся глупый мальчишка. Но, закон — есть закон — Ведёркину придётся «отмотать» срок за два угона.

Пётр Иванович разбирал те каракули, которые сам же накарябал на пяти бланках протоколов допроса Чеснока и Кашалота. Он старался записать за ними всё, что они сказали — и стенографировал «со скоростью света». Поэтому и получились у него не записи, а некие витиеватые кружева.

Сидоров поливал цветы и поправлял сорванную Сумчатым со столетника мишуру.

Услышав версию Сидорова насчёт связи Тени с Мэлмэном, Пётр Иванович сказал так:

— Тень все свои концы под землю прячет. Помнишь, как стремительно они начали закапываться, когда мы с тобой в пещеру и в штольню залезли? Обвал за обвалом. Так вот, я решил, что нам нужно раскопать подземелье под домом Гарика Белова.

— Но, там всё снегом замело, и мороз на улице — ни один экскаваторщик не станет копать такую мёрзлую землю, — пробормотал Сидоров, полив последний цветок.

— Ты прав, — вздохнул Серёгин, подшив все пять протоколов в папку «Дело № 37». — Придётся ждать оттепели. Завтра нужно будет ещё раз к Поливаеву смотаться и показать ему фоторобот Тени — это раз. Потом заскочим к Подклюймухе и выясним насчёт Лютченко — что-то его дружинники молчат… И ещё надо к Мирному заглянуть, узнать, как там его «шахтные черти».

 

Глава 116. Вранье о кошках. Неизвестность о собаках…

В этом году Поливаев ёлку вообще, не ставил: боялся, что на него снова наедет склочный Сорокин. Да, Поливаев лентяй и пьяница — обсыпавшаяся новогодняя ёлка, бывает, застаивается у него с декабря по декабрь. Вынести её на мусор Поливаев тоже ленился — вот и выкидывал в окно. А ёлка, бывало, и повисала на тополе перед окнами соседа снизу Сорокина…

На работу Поливаев сегодня не пошёл — вчера малость перебрал в компании того же Сорокина, и сегодня чувствовал себя неважно и лечился рассолом. Он позвонил начальнику и взял отгул. Когда раздался звонок в дверь, Поливаев лежал на неопрятном старом диване со стянутым покрывалом и уныло пялился в телевизор на опостылевшую, зомбирующую рекламу.

— Кого это ещё принесло?! — пробурчал Поливаев, поднимаясь с дивана так тяжело, будто бы ему за шиворот наложили свинцовых слитков.

Продвигаясь по лабиринту пустых бутылок к двери, которая всё беспокоила его навязчивым звоном, Поливаев рассуждал, кто бы мог к нему прийти. Сорокин вызвал Подклюймуху? Нет, они, вроде бы, вчера не дрались. Залил соседей? Ага, чем? Уже третий день нет никакой воды, и ванная начинает превращаться в пустыню Гоби, а на кухне собрался Эверест из грязных тарелок. Страховые агенты? Тоже не катит — по одной двери Поливаева видно, что в его квартире страховать нечего… Так и не найдя ответа на взбудораживший его вопрос, Игорь Поливаев открыл дверь.

— Опа! — обрадовался Поливаев, увидав на пороге Серёгина и Сидорова. — Часы вручите? Только через порог не вручайте, а то поссоримся! — добавил он, отодвигаясь в сторонку и пропуская гостей в своё «логовище».

Пётр Иванович не стал лавировать мимо бутылок, а остановился в прихожей. Сидоров случайно зацепил ногой одну и она со звоном покатилась по не прикрытому линолеумом бетонному полу куда-то в сторону кухни.

Увидав предложенный ему фоторобот Тени, Поливаев выхватил его из рук Серёгина, повертел — даже вверх ногами — глянул, подумал, подумал и изрёк таковы слова:

— Ну-у, а вот этот, пожалуй, больше похож… — Поливаев снова повертел фоторобот в перепачканных картофельным пюре руках. — И не сопливый, и не толстяк, и волоса́ на голове имеются… Уже лучше, граждане начальники. Только вот, понимаете, тот больше, ну, как чёрт настоящий, что ли, был…

Серёгин так и не понял, узнал ли Поливаев своего «мужика», или нет — только весь фоторобот какой-то пищей заляпал. Забрав у него захватанный лист, Пётр Иванович свернул его вчетверо и предложил такой выход:

— Сейчас вы с нами в отделение проедете…

— Я-а не хочу! — шумно отказался Поливаев и попятился назад, вглубь квартиры, столкнув целых четыре бутылки. — Вы меня не арестуете, я никого не убивал, не грабил, не нападал, не облапошивал…

— Тише! — шикнул Серёгин. — Я вас не собираюсь арестовывать. Вы просто поможете нам составить фоторобот вашего «мужика».

— А-а, — расплылся в улыбке Поливаев. — Это другое дело. А часы вручите?

— Вручим, — кивнул Серёгин, размышляя, где бы ему достать часы для Поливаева, чтобы тот согласился описывать «мужика».

Пришлось пока забыть про Подклюймуху и Лютченко, и вести Поливаева в райотдел к Карандашу и составлять с ним фоторобот его «демонического» и «хвостатого» «мужика».

Усевшись рядом с Карандашом, Поливаев сначала достаточно нагло заглянул через его плечо в компьютер и присвистнул:

— У-у, техника на грани фантастики!

А потом они принялись составлять фоторобот. Карандаш возился с Поливаевым достаточно долго — наверное, не меньше часа. А когда, наконец, фоторобот был готов — Поливаев одобрил «портрет» словами: «Во, катит!» — Карандаш распечатал его и показал Серёгину. Пётр Иванович глянул и удивился. Созданное Поливаевым лицо больше всего походило не на человека, а на гибрид Кота Бегемота из нового сериала «Мастер и Маргарита» и индийской кобры. Хотя в нём и прослеживалось некое сходство с таинственным «рассеивающимся» Тенью.

— Он ещё хотел, чтобы я ему рога пристроил! — проворчал Карандаш, косясь на Поливаева. — А тут, в программе, такой опции нет, чтобы рога пристраивать. Всё-таки, человеческие фотороботы составляем, а не коровьи.

— А я правду говорю! — невозмутимо отпарировал Игорь Поливаев. — Что же это за демон-то без рогов?

— А что, если очеловечить немного вашего «демона»? — предложил Поливаеву Серёгин, разглядывая начерченное на листе «исчадье ада», которое выпросталось из пропитой фантазии «свидетеля». — Убрать эти уши торчком, да и клыки тоже ни к чему, да и змеиный язык можно стереть…

— А он такой был, вот вам крест! — не унимался Поливаев, подскакивая вместе со стулом. — И я был не пьяный!

Серёгин вздохнул и положил сюрреалистический «шедевр» Поливаева на стол Карандаша.

— Попробуй, всё-таки, очеловечить, — сказал Пётр Иванович художнику. — Посмотрим, что получится.

Карандаш снова принялся колдовать над «милиционером Геннадием»: освободил его от змеиного языка, удалил клыки и опустил уши. Потом ещё — поменял причёску с пекинесовой на человечью, «сбрил» козлиную «дьявольскую» бородку и «выщипал» кустистые чернющие брови, заменив их обычными.

Поливаев, конечно, вносил коррективы, но Карандаш теперь слушал только разумные, вписывающиеся в рамки человеческого образа. И пропускал фразочки типа:

— Чешую не забудьте!

— Кажется, пятачок у него на носе́ торчал!

И:

— Крылья, крылья-то прилепи ему на зад! А то, как же он без крыл-то летает?

— Во, теперь точно — катит! — возликовал вдруг Поливаев, тыкая пальцем в монитор компьютера. — Он, мужик!

Серёгин оценил результат. Странное дело: Поливаевский «мужик», растеряв демоничность и обретя человеческий вид, стал подозрительно смахивать на…

— Ой, да это же Мильтон! — Сидоров озвучил догадку Серёгина предельно точно и ясно. — Только очков не хватает и улыбки такой, во! — сержант принялся зубоскалить, стараясь показать американскую улыбку «вечной коммуникабельности».

— Понял, — кивнул Карандаш и тут же надвинул на получившееся лицо прямоугольные интеллигентные очки и немного растянул рот именно в той улыбке, которую тщетно пытался изобразить Сидоров.

— Катит, катит! — радовался Поливаев, словно ребёночек, получивший леденец. — Только вот, крылья надвинь — точно он будет — как пить дать, зуб даю!

— Так, значит, ваш «мужик» был в очках? — уточнил Серёгин.

Поливаев задумался, наморщив невысокий лобик.

— Нет, — сказал он, завершив мыслительный процесс. — Очки снимите. Тогда покатит, зуб даю, как пить дать, мужики!

Пётр Иванович и Сидоров были удивлены и даже ошарашены таким поворотом дела. Это что же получается? Американец Мартин Мильтон, представитель совета директоров международной корпорации «Росси — Ойл», спасает от киллеров секретаршу Сумчатого и Чеснока, спрыгивает с четвёртого этажа и представляется «милиционером Геннадием»?! Глупости какие! Но всё-таки не с потолка же его взял этот Поливаев! Он, хоть и алкаш, а знает, что говорит… Надо бы поспрашивать о нём у «населения» изолятора — может, узнают?

Казаченко и Сидоров снова занялись тем, что приводили и уводили пойманных «Королей» и «Динозавров», а Серёгин по очереди показывал им «Поливаевского мужика». Каждый из них снова отвечал по-своему.

Ведеркин:

— … - и пожимание плечами.

Крекер:

— Не тусовался.

— Додик:

— Не знаю, но по морде — авторитет.

Уж:

— Да и этого гуся́ я не жмурил, харэ мокруху вешать!

Сумчатый:

— Крот!

Серёгин не стал разговаривать с Сумчатым — ему хоть кого покажи и каждый будет — «крот».

Чеснок:

— Крот!

А вот, Чесноком Серёгин заинтересовался: Родион Робертович был куда рассудительнее мягкотелого моллюска Сумчатого. И поэтому Петру Ивановичу показалось, что он кого-то в этом фотороботе узнал.

— И что же это за «крот»? — переспросил Серёгин.

— Ой, — ойкнул Чеснок. — Где-то я его видел… Кажется, в «Росси — Ойле» вертелся… Но вы же знаете, как они там колдуют! У них какой-то «Хогвартс», а не корпорация! Они на меня порчу навели-и!

Поняв, что Родионом Робертовичем овладевает истеричная паника, Пётр Иванович решил, что пора прекратить его мучить и увести в спокойный и лишённый стрессов изолятор.

Потом был Кашалот:

— Крот!

Пётр Иванович уже наелся «кротами», поэтому и Кашалота тоже удалили.

Но больше всех отличился в показаниях Утюг:

— Тень!

— Те-е-ень?? — в один голос опешили Серёгин и Сидоров, а Серёгин едва не упал назад вместе со стулом.

Утюг, слегка напуганный реакцией на свои слова, похлопал глазами и изрёк:

— Ну, да, вот, похожий, только прича другая у Теня́ была, а так он — Тень… А может и не Тень, а мент ваш какой-то, — Утюг поскрёб макушку и заключил: — Не знаю.

— Так, Тень, или «не знаю»? — не унимался Сидоров, кружа по кабинету вокруг стула Утюга.

— Тень, — буркнул Утюг. — Или… «не знаю»… Не знаю.

Кажется, что Утюг врёт. Любит он врать. Вообще, Утюга лучше было бы и не спрашивать. Серёгин сделал запрос по всем донецким отделениям милиции разыскать сотрудника с данной внешностью, а потом — они с Сидоровым снова отправились в Пролетарский район: закинуть домой Поливаева и навестить Подклюймуху.

Поливаев требовал часы.

— Они мне по закону положены! — визжал он, пока ехал с Серёгиным и Сидоровым в служебной машине. — Я помог бандита найти? Помог! Часы давайте!

Уже все уши прожужжал!

— Я от вас не вылезу, пока не вручите часы! — заявил Игорь Поливаев, когда Пётр Иванович остановил «Самару» на небольшой стоянке во дворе его дома.

— Игорь Игоревич, — сказал Серёгин, наевшись этим нытьём о часах. — Понимаете, часы — это премия, награда. Их не вручают просто так, во дворе. Мы вас вызовем в райотдел, соберём торжественное собрание, и там вам торжественно вручат часы.

— Правда? — вмиг оживился Поливаев, перегнувшись с заднего сиденья на переднее, поближе к Серёгину.

— Правда, правда, — заверил Пётр Иванович, чтобы как-нибудь отвязаться от такого навязчивого «героя».

Только тогда Поливаев согласился выпростаться из «Самары» и проследовать к подъезду. На закрытой металлической двери кто-то написал губной помадой: «Приф, чувихи! Я — Моркофка — дефа4ка-ЭМО4ка! 4моки-4моки!».

— Вот, видите, благодаря мне справедливость восторжествовала! — радовался Поливаев, выписывая ногами на снегу неровные широкие зигзаги.

Около подъезда дежурили дружинники Подклюймухи, маскируясь под простых парней, вышедших покурить. Денёк выдался морозный, и они уже успели замёрзнуть. Дружинники подняли воротники, закутавшись по самые носы, надвинули шапки на глаза и пританцовывали, выпуская из-за воротников облачка пара. Один замёрзший дружинник практически примёрз к пустой бутылке из-под пива, но продолжал старательно изображать веселье по поводу удачно сданного зачёта.

Пётр Иванович посмотрел на них, как они кутаются в свои куртки, пожалел их и решил зайти в гости к бабушке Лютченко.

Бабушка опять что испекла. В квартире пахло свежей выпечкой и дрожжами, из кухни прилетал жар духовки. Недавно так же было и у Петра Ивановича — пока у него жила Сабина Леопольдовна Кубарева.

— Ой, ребятки, — заскрипела бабушка Лютченко, увидав Серёгина и Сидорова. — А ко мне гости придут — сестра двоюродная с мужем Илюшенькой. Напекла вот им печеньечка и тортик. Попробуйте, вот, печеньечка!

Бабушка Лютченко схватила Петра Ивановича и Сидорова за рукава курток и потащила сразу же на кухню, не дав даже задержаться в прихожей и снять ботинки.

«Печеньечко» оказалось песочным, и, к тому же — украшенным взбитыми сливками тридцати пяти процентной жирности. Бабушка энергично выставила на стол две немаленькие тарелки и принялась наполнять их этим жирным «печеньечком». Пётр Иванович и Сидоров сидели за столом в куртках и думали о том, что, наверное, не съедят и двух штук, а в тарелке у каждого появилось уже штук по семь.

Бабушка Лютченко ещё что-то варила в кастрюле и жарила на сковородке. Она, не прекращая, рассказывала о своей двоюродной сестре, которая приехала из Москвы, а Серёгин и Сидоров пытались впихнуть по третьему «печеньечку».

— Анечка приходила, — сказала вдруг бабушка Лютченко, сняв с плиты кастрюлю. — Так даже и не дождалась меня — собрала потихоньку вещи и всё — ни слова, ни полслова. Что сделалось с девкой — ума не приложу…

Сидоров замер с наполненными круглыми щеками, а Серёгин уронил все взбитые сливки на стол, промахнувшись мимо тарелки.

— А-а, когда? — выдавил Серёгин, чувствуя, что «печеньечко» застряло у него в пищеводе непроглатываемым комком.

— А вот, в пятницу и приходила, — вздохнула бабушка Лютченко, переворачивая лопаткой шкварчащие в масле куриные окорочка. — И даже с рынка меня не дождалась…

Вот те ра-аз! Выходит, дружинники Подклюймухи прозевали Лютченко! Но, как?! В пятницу они с утра торчали на посту… Бабушка Лютченко ходила на рынок рано — ушла в семь утра, пришла — в десять. И в это время Анна как-то прошмыгнула перед самым носом дружинников, которые дежурили под дверью подъезда с пяти часов.

Подклюймуха устроил проштрафившимся дружинникам просто генеральский разнос. Он построил их у себя в кабинете, в шеренгу по росту, и принялся рычать на простуженных бедняжек, словно лев. Дружинники в ответ чихали и кашляли, а Подклюймуха вовсю старался:

— Разве вам можно что-нибудь поручать?! Вы же дальше собственных носов не видите! Мимо вас хоть слона проводи — в упор не заметите! — он кричал настолько мощно, что мишура на сейфе и на шкафу колыхалась и взлетала вверх, а потом — опускалась вниз.

Возражать участковому Подклюймухе сейчас было бесполезно: он ещё больше злился и мог даже написать рапорт начальству. Поэтому все дружинники стояли навытяжку и прерывали молчание лишь простуженным «собачьим» кашлем. Подклюймуха ходил из стороны в сторону, заложив за обширную спину богатырские руки. А потом, круто повернувшись на каблуках, подошёл вплотную к неровной, топчущейся шеренге своих подчинённых.

— Вы никогда никого не видите! — гаркнул он так, что вошло в резонанс и зазвенело оконное стекло. — Вам хоть телескопы выдавай — не увидите! И ещё будете оправдываться, что никого не было, а он был, был, был!!

Кажется, дружинники уже начинают дрожать от страха. Да, их волосы уже шевелятся на головах, и шевелятся всё сильнее с каждым выкриком участкового. Серёгин и Сидоров сначала молча ютились на стульях для посетителей. Сидоров, как и дружинники, тоже пугался и вздрагивал, едва Подклюймуха набирал воздуха и начинал очередную атаку децибелами. А Пётр Иванович старался-старался абстрагироваться от львиного рыка Подклюймухи, но, глянув на несчастные, и болезненные лица чихающих дружинников, решил вмешаться в разговор.

— Дмитрий Станиславович, — осторожно начал Серёгин, поднявшись со стула.

— А?!! — ответил Подклюймуха, позабыв убавить громкость, и на миг оглушил Петра Ивановича.

— Ы-ы, — прокряхтел Серёгин, потерев пострадавшие уши. — А давай их просто допросим, что они вообще видели в пятницу утром, а?

Подклюймуха почесал затылок.

— Н-ну, — протянул он, перестав орать. — Давай…

Дружинники стали припоминать, кого же они видели в пятницу утром. Дворничиху — подметала, ходила, снег чистила с крыльца, собирала раскиданные около мусорного бака очистки от картошки и ругалась.

— Брысь, шантрапа! — крикнула она тогда скрипучим и пронзительным голосом.

Ещё — бомжа Парамоныча. Бродил около мусорки, выудил из бака грязный пуховик и несколько бутылок… Дворничиха стукнула его снеговой лопатой за то, что доставая пуховик, он вывернул на снег чей-то мусорный пакет и раскидал мусор.

— Крыса отмороженная! — огрызнулся бомж Парамоныч, убегая и уволакивая по скользкому свалявшемуся снегу отрытый в мусоре пуховик.

Бабушку Лютченко они тоже видели — выходила с чёрной рыночной кошёлкой, покрытой принтом в виде мелких и очень ярких розочек.

Кого ещё видели? Да много их входило, выходило… Только Анны Лютченко среди них не было.

Как-то странно всё получается. Прозевать Анну впятером просто невозможно — кто-нибудь бы и заметил. И тогда Серёгин предположил, что за Анну в её квартиру мог прийти кто-то другой — например, подружка — и забрать её вещи. Лютченко дала ей ключи, она зашла и — забрала…

Рассуждения Петра Ивановича оборвала и рассеяла весёлая песенка, которую спел ему его мобильный. Серёгин вынырнул из «тонкого» мира гипотез, вернулся на прагматичную Землю и взял трубку.

— Алё? — спросил он.

Звонили из психбольницы, а то, что сообщили — едва не свалило Серёгина в глубочайший из обмороков. Пётр Иванович даже зашатался на ногах — это даже Сидоров заметил и подставил стул, чтобы он сел. Даже Подклюймуха прекратил ворчать на своих прошляпивших дружинников и воззрился на плюхнувшегося на стул Серёгина.

— Саня, погнали в дурку… — это всё, что смог выдавить ошарашенный полученным оттуда сообщением Пётр Иванович.

 

Глава 117. Тупик для «врача-оккультиста»

Пётр Иванович и Сидоров примчались в психбольницу со скоростью настоящего торнадо — Серёгин даже мигалку прилепил на крышу «Самары» и подключил орущую сирену, чтобы без проблем проезжать на красный свет.

В коридоре их встретил взъерошенный Никольцев и сразу повёл на второй этаж, где была палата Шубина — Свиреева. Серёгин не шёл, а скакал через две ступеньки, Сидоров делал огромные шаги и перелазил сразу через три. «Начальник охраны» Шубина лейтенант Никольцев едва поспевал за ними. А там, на втором этаже Серёгина и Сидорова ждал настоящий «гризайль».

Борисюк и Соколов сидели на полу, привалившись к бледно-зелёной стенке, и спали рядышком, словно две горлинки. Около них в полном замешательстве топтались уборщица, сестра-хозяйка и врач Иван Давыдович. Дверь палаты Шубина была распахнута. Серёгин подполз к этой двери на тяжелеющих ногах и заглянул за неё. В палате всё было нормально: чисто, ничего не раскидано, не украдено, не поломано… Всё было нормально — только Шубин — Свиреев куда-то «испарился».

— Никак не можем их растолкать, — подала голос сестра-хозяйка, кивнув на спящих Соколова и Борисюка. — С этими друзьями всегда истории случаются: то шишки набивают друг другу, то, вот ещё…

— Ыгы, — пробормотал Серёгин и сделал шаг в злополучную палату, проглотившую Свиреева — Шубина.

За ним «крёстным ходом» последовали Сидоров, врач Иван Давыдович, лейтенант Никольцев и сестра-хозяйка. Уборщица же не пожелала входить в «мистическое обиталище» и осталась в безопасном коридоре.

Пётр Иванович тщательно обследовал пол, кровать и табурет около кровати, пытаясь найти хоть что-нибудь мало-мальски подозрительное и указывающее на то, что могло здесь произойти. Ничего подозрительно, всё обычное.

— Где Лисичкин? — осведомился Серёгин у ютящегося в углу врача Ивана Давыдовича.

— Да, вот, — пробормотал тот, переступив с одной ноги на другую. — У этого, из шахты, как раз и был сеанс с вашим Лисичкиным. А потом вдруг лейтенант ваш ко мне подбегает, и давай голосить и выспрашивать, куда подевался этот Свиреев.

— Я на посту сидел, — оправдывался Никольцев под тяжёлым взглядом помрачневшего Серёгина. — Никуда не отходил…

— Кроссворды решал, небось? — угрюмо проворчал Пётр Иванович, глядя на лейтенанта исподлобья.

— Нет, — покачал головой Никольцев. — Следил. Видел, как Лисичкин к нему пошёл… А потом вдруг — отвернулся на секундочку — не больше… Поворачиваюсь, а Борисюк с Соколовым у стенки сидят. Я подумал ещё, чего это они спят-то на посту? Подошёл, давай толкать — не просыпаются. Я дверь в палату приоткрыл — а там — ни Шубина, ни Лисичкина…

— Грррмм! — рассерженно хмыкнул Серёгин, а потом налетел на врача Ивана Давыдовича: — Разыщите мне Лисичкина!

— Угу, — кивнул тот и, не мешкая, отослал на «задание» троих санитаров.

— Ничего не трогайте! — Пётр Иванович отогнал уборщицу, которая хотела взяться за ручку двери. — Отпечатки не уничтожьте!

Уборщица недовольно буркнула что-то себе под нос и удалилась, гордо помахивая тряпкой на швабре. А Пётр Иванович выставил всех из палаты, чтобы не затаптывали следы, и снова основательно и придирчиво осмотрел всё алмазным глазом сыщика. Он даже под кровать заглянул и… остолбенел.

— Вот те на! — выдохнул за спиной Серёгина Сидоров.

Под кровать Шубина кто-то аккуратненько затолкал «врача-оккультиста» Лисичкина. «Мефистофель Фаустович» лежал на левом боку, спиной к окружающим и лицом к стенке. Пётр Иванович пихнул Лисичкина в спину.

— Лисичкин! — позвал он достаточно громко, но «врач-оккультист» остался глух и нем.

— Что за чёрт?! — поскрёб макушку Серёгин. — Лисичкин! — и снова пихнул гипнотизёра — посильнее.

Но и сейчас Лисичкин ничего не сказал и не вылез. Тогда Пётр Иванович и Сидоров совместными усилиями выволокли пыльного «Мефистофеля» из-под кровати и усадили на полу, прислонив спиной к стенке. Он был живой, но выглядел так, будто бы спит. С носа Лисичкина свисала клочковатая серая паутина — кажется, под кроватями гордая уборщица вообще не убирала.

— Оглушили, что ли… — пробормотал Сидоров.

Пётр Иванович похлопал «оккультиста» по щекам — не помогло. Тогда он дал врачу Ивану Давыдовичу санкцию на вход на «место преступления» и на осмотр потерпевшего.

— Навернули по башке, — поставил диагноз врач Иван Давыдович и вытащил из кармана своего халата пузырёк с нашатырным спиртом.

Нюхнув нашатыря, Лисичкин громко чихнул и пришёл в себя.

— Гы-ы-ы! — заревел он, словно орангутанг в зоопарке, окинув собравшихся вокруг себя пустым звериным взглядом.

— Лисичкин? — опешил Серёгин, увидев этот дикий взгляд.

Однако в следующий миг в глазах Лисичкина проклюнулся интеллект, он заморгал и даже узнал Серёгина.

— Где я? — вопросил он, уставившись на Петра Ивановича, словно только что проснулся не у себя на работе, а в лондонском Тауэре.

— В психушке, — буркнул в ответ Серёгин, заметив, что на лице Лисичкина не видно ни единого синяка — значит, по лицу не били.

— За что?? — перепугано вскричал Лисичкин и вскочил на ноги, но потом — снова упал, потому что ноги у него затекли.

Пётр Иванович еле-еле объяснил устрашённому неизвестной силой гипнотизёру, что его не упрятали сюда, как психа, а он просто здесь работал с Шубиным. Лисичкин, наконец, прекратил панику, подвигал ногами и сморщился: по ногам скакали жгучие «колючки».

— Куда делся Свиреев? — потребовал от гипнотизёра Серёгин.

— Э-э, — протянул Лисичкин, растирая покрытые «колючками» ноги. — Я пришёл к нему в один час пополудни, начал сеанс… А потом — вы меня разбудили. Я не знаю…

«В один час пополудни»! Серёгин сверился со своими часами «Полёт»: половина третьего — поздновато — похититель Шубина — Свиреева уже успел далеченько ускакать.

Борисюка и Соколова тоже растолкали с огромным трудом. Они даже на нашатырный спирт не реагировали. Врач Иван Давыдович уже притарабанил солидных размеров многоразовый шприц, наполненный чем-то мутным.

— Экстракт элеутерококка — подскочат, как миленькие, — плотоядно изрёк он и нацелил шприц на Борисюка.

И в тот же миг оба, как по команде, разлепили глаза и одновременно, как роботы, встали на ноги. Соколов собрался, было, невозмутимо откочевать в пустую палату Шубина, но Серёгин преградил ему сей «путь миграции» словом:

— Куда? — и заступил дорогу.

Соколов выглядел странно, словно сомнамбула. Но, когда Серёгин вырос у него на дороге — он ожил окончательно и изумлённо застопорился на полпути к палате.

Соколов никак не мог понять, каким образом он покинул свой пост в палате и очутился в коридоре. А Борисюк — не понимал, каким образом заснул — ведь ночью он прекрасно выспался.

Серёгин снова собрал в вестибюле всех медсестёр, докторов, санитаров, охранников, уборщиков. Чтобы опросить их, ушло часа три. Но и этот долгоиграющий допрос не дал ничего, кроме пустопорожних ответов: «Не знаю», «Не видел(а)», «Не проходил». Не выходил Свиреев — Шубин из палаты сам, и никто не выводил его насильно — словно в воздухе растаял. Пётр Иванович даже показывал им фоторобот «адского» «Поливаевского мужика». И получил то же самое: «Не знаю», «Не видел(а)», «Не проходил». Словно бы действительно, Шубин этот не человек, а какой-нибудь дух или призрак.

 

Глава 118. Грибок под соусом «Наскоста(1)»

На следующий день Пётр Иванович уже просматривал результаты всех экспертиз, которые были проведены в палате Шубина — Свиреева, а так же — результаты медицинского обследования Соколова, Борисюка и гипнотизёра Лисичкина. А результаты были ошеломляющими… нет, они просто разили наповал! Эксперты не нашли никаких следов того, кто бы мог похитить Свиреева! Он не оставил ни единого отпечатка — даже на ручке двери — и не наследил на полу. Вообще, будто бы не пришёл, не зашёл, как заходят люди, а материализовался из ниоткуда. И сразу же в голову Петра Ивановича начала забираться невероятная фантастика: «Он не пришёл, а просто появился» — так говорил Карпец. Потом появился «Поливаевский мужик», который будто бы умеет летать, и Анна Лютченко, которая мистическим образом преодолела дружинников и — опять затерялась, забрав вещички. А потом — вспомнилась видеосъёмка из «Дубка», где Тень вдруг исчезает из кадра до того, как до него долетит пуля «Кашалотовой креветки». Кстати, экспертиза плёнки монтаж не нашла — всё верно и, если верить этой записи, то мистический незнакомец по кличке Тень умеет растворяться в пространстве…

А может быть, в палату и не проникал посторонний. Тогда Шубин самостоятельно дематериализовался, поборов запертую дверь и охрану.

Лисичкина никто не бил — так же, как и Борисюка с Соколовым. Ни у кого из них не осталось никаких побоев, и головки у всех троих оказались здоровые и чистенькие. То есть, их не оглушили, а просто заставили заснуть. Серёгин скрипел мозгами, а гипнотизёр Лисичкин в это время, несмотря на то, что сам оказался потерпевшим — сидел в свободном кабинете и пытался добиться от Борисюка, Соколова и Никольцева каких-нибудь показаний. Плохо, что он не умеет гипнотизировать сам себя…

Пётр Иванович подпёр голову двумя руками и уже глядел на разложенные перед собою на столе бумаги, как на каких-то проклятых врагов, которые не дают ему полноценно жить и работать. Надо же такое — привидения проказничают…

Вдруг где-то в коридоре внезапно зародился некий гвалт, началось хлопанье дверей, затопотали шаги, загудели голоса. Потревоженный Серёгин вздрогнул, вскинул голову, и тут же гвалт из коридора ворвался к нему в кабинет, начавшись с громкого скрипа двери. Порождал его гипнотизёр Лисичкин. Столкнув с дороги дверь, он неожиданно вырос на пороге и, размахивая руками, начал кричать:

— Да что же это такое, господи, боже мой?! Я уже ничего не понимаю! Я уже ничего не могу!

Он подскочил к столу Серёгина и шваркнул некую захватанную и мятую бумагу прямо на результаты экспертизы из палаты Шубина.

— Что случилось, Лисичкин? — опешил Пётр Иванович, привстав из-за стола.

— А вы посмотрите! — пискнул Лисичкин, сделав такое лицо, словно бы наелся протухших яиц.

Серёгин осторожно взял бумагу Лисичкина и поднёс её к глазам. С одной стороны листа шариковой ручкой нацарапан корявенький рисунок: свинюшка с лисьим хвостом и подпись: «Лисичкин».

Серёгин не нашёлся, что сказать, и только вопросительно уставился на взмокшего гипнотизёра.

Лисичкин принялся отчаянно объяснять, выкрикивая и жестикулируя. Пётр Иванович понял его с трудом. Оказалось, что «Мефистофель Фаустович» пытался заставить Борисюка под гипнозом нарисовать того, кто заходил в палату пропавшего Свиреева — Шубина. А Борисюк изобразил вот эту карикатуру.

— А теперь переверните её! — потребовал Лисичкин, скрестив руки на груди, словно император Бонапарт.

Пётр Иванович послушно перевернул и увидел, что с другой стороны листа Лисичкин плохим, пропускающим стержнем нацарапал заявление об уходе.

— Но?.. — попытался спросить Серёгин, но Лисичкин опередил его, издав такую речь:

— Я здесь уже совсем выдохся! Я похудел на восемь килограммов! Я не могу понять, что с ними сделали, я не знаю, почему они исчезают! У меня теперь кошмары! Этот ваш Интермеццо только блеет, а меня едва не убили из-за вашего бомжа! Я увольняюсь, потому что не могу работать в таких условиях!!

Пётр Иванович пытался объяснить Лисичкину, что он не рассматривает заявления об уходе, что с таким заявлением нужно идти к начальнику. А ещё — посоветовал обиженному гипнотизёру переписать заявление хорошей ручкой на чистый лист. Начальник райотдела Недобежкин страдал дальнозоркостью, читал в очках и не переносил блеклые чернила. Но Лисичкин никак не хотел внимать голосу разума в лице Серёгина, а твердолобо настаивал:

— Подпишите, я больше не могу!

Серёгину ничего больше не оставалось, кроме как накарябать под косолапым текстом Лисичкина витиеватую безликую козюлю и выдать её за свою подпись.

— Я вас уволил, — пробормотал Серёгин, возвращая невменяемому гипнотизёру «подписанное» «заявление». — Но, всё равно, когда успокоитесь — вы должны будете написать второе заявление на имя начальника отделения.

Пётр Иванович был уверен, что, успокоившись, Лисичкин одумается и не станет более писать заявлений, а примется за работу. Взяв свой мятый лист, Лисичкин уковылял обратно в коридор, из которого возник, а Серёгин снова склонился над результатами экспертизы из палаты и принялся искать рациональное решение в океане небывалых «уфологических» гипотез. А ведь Шубин так и не сказал — ни Серёгину, ни Лисичкину — куда он задевал исчезнувшего пропойцу Кубарева.

Сидоров опаздывал на работу уже на полчаса, и Серёгин собрался звонить ему и спрашивать, куда он запропастился. Пётр Иванович только протянул руку к телефонной трубке, как телефон ожил самостоятельно и выдал звонкий весёлый звонок. Серёгин от неожиданности даже испугался и отдёрнул руку от телефона, словно тот, действительно, сделался живым и начал прыгать по столу. Взяв трубку, Серёгин поинтересовался:

— Алё?

Звонил Петру Ивановичу не Сидоров, а Мирный. Участковый с Гладковки рассказал Серёгину интересную историю. «Макромицет» Грибок, которого Мирный до сих пор держал у себя в обезьяннике, надеясь вытрясти из него правду о «чертях» из штольни, начал вести себя крайне странно. Временами он впадал в некий транс и начинал цитировать Уголовный Кодекс.

— Уголовный Кодекс? — изумился Серёгин.

— Ага, — подтвердил из телефонной трубки Мирный. — И знаете, что? Когда он цитирует, он не гугнявит и не использует «паразиты», а болтает, как Цицерон — у него слова песней льются! А когда прекращаются у него эти «припадки» — снова: «бэ — мэ», как бык какой-то.

— И давно с ним это происходит? — поинтересовался Пётр Иванович.

Оказалось, что недавно. В обезьяннике Грибок сидел в одной камере с двумя агрессивными фашистоподобными рокерами — потому что больше не было места. Эти два мандригала частенько «стучали» бомжику по «тыкве». Вот и «камлания» у него начались с тех пор, как рокеры, не рассчитав силушки, залепили Грибку так, что лишили его сознания на полчаса.

— Я его уже отсадил от них, чтобы не покалечили совсем, — говорил Мирный. — Но вот, с тех пор, он и «шаманит» потихоньку.

Пётр Иванович заинтересовался неадекватным поведением полудикого бомжика Грибка. И поэтому взял служебную машину и поехал к Мирному.

Бородатый Грибок сидел в отдельном зарешеченном закуточке, словно африканский примат в клетке зоопарка. Сейчас он выглядел вполне нормально — для бомжа — и шумно сёрбал из алюминиевой миски «Швидкосуп» из пакетика.

— Вот, — сказал Мирный, указав на кушающего Грибка. — Смотрите: он обычно, где-то в полдень «шаманит».

Из соседнего «загона» хищно зыркали и скалились два покрытых пирсингом неформала. Один был брит налысо, а второй — имел косицу, как у Варвары-Красы. Кожаные куртки у обоих трещали на могучих плечах — такие любят «таскать железо» под тяжёлую музыку. Интересно, каким образом совсем не крупный участковый Мирный ухитрился их изловить?

Грибок съел весь растворимый суп и отставил миску в сторонку прямо на пол. Потом — встал с лавки и потоптался на месте с ноги на ногу.

— Уух! — сказал он, увидев Серёгина около своей «клетки». — Кормёж — у! — и выставил вперёд большой палец, мол, круто. — Это те не мутанты, горькие, как змей! — Грибок похлопал «передней лапой» по впалому животу, завешенному грязноватой рваной футболкой и такой же курткой.

— Хайль Гитлер! — гавкнул «на своей волне» один мандригал из соседнего загона.

— Зиг Хайль! — излаял второй, подняв вверх правую руку.

— Тоже «шаманят», — пояснил Мирный, кивнув на соседей Грибка. — Они тут все двинутые — кто на чём.

— У, репу разнесу! — пригрозил неформалам отгороженный решёткой и коридором Грибок. — Ещё хлебало раззявишь — развалю грызло! Грызть не будешь, а только блеять и соплю гонять, сайгак мороженный!

Неформалы разъярились, зарычали, затрясли решётку, собираясь высадить её и добраться до Грибка, который из своей камеры крутил им дули.

— Цыц! — прикрикнул на всех троих Мирный. — А то парочку краж пришью и упрячу далеко и надолго!

Мандригалы сразу же приструнились, умолкли и отползли от решётки к дальней стенке своего «загона».

— Во, во, ползи! — одобрил Грибок, издав отрыжку. — А то грызло…

Потом он раскрыл рот, собираясь, видно, ещё что-нибудь сказать, но вдруг подкатил глазки, рухнул на пол, раскидав ручки с ножками, и изрёк каким-то не своим голосом:

— Часть первая статьи сто пятой Уголовного Кодекса: «Убийство» — от пяти до двадцати пяти лет… — потом он как-то весь затрясся на полу, пару раз мукнул и снова продолжил изрекать: — Часть четвёртая статьи сто одиннадцатой Уголовного Кодекса: «Умышленное причинение тяжкого вреда здоровью, опасного для жизни человека» — от пяти до двадцати пяти лет…

— Вот, видите, — пробормотал Мирный, разглядывая лежащего на полу Грибка. — «Шаманит».

— Действительно, — Серёгин почесал голову. — И говорит так… Не по-бомжицки…

Неформалы опять приблизились к решётке и молча, наблюдали за переменившимся Грибком.

— Снова быкует! — прокомментировал один.

— Козлит! — подтвердил другой.

— Цыц! — буркнул Мирный, прислушиваясь к речам Грибка.

— Часть вторая статьи двести двадцать восьмой Уголовного Кодекса: «Незаконное изготовление, приобретение, перевозка, либо сбыт наркотических средств» — от двух до пяти лет, — снова проявил свои знания Грибок.

Серёгин уже не ведал, что и думать. Человек не может рассказывать то, чего никогда не знал. Грибок имеет некий секрет — это уж точно.

— А кем он раньше был? — осведомился Серёгин у Мирного, в то время, как Грибок от уголовного кодекса перешёл к цитированию юриста Кони.

— А я и не знаю, — пожал плечами Мирный. — Он вообще-то недавно у меня на участке появился — года не прошло…Я пытался добиться от него, кто он и откуда. А он что-то мычит и мычит — не поймёшь. То ли — «ку-ку», — участковый повертел указательным пальцем у виска.

— «Нет такого падшего, в котором был бы безвозвратно утерян человеческий образ», — выскочило из Грибка заумным тоном настоящего юриста.

Пётр Иванович только выкруглил глазки и думал о том, что надо бы показать этого субъекта Лисичкину.

Грибок вдруг замолк. Мирный сказал, что он сейчас выйдет из транса, но бомжик почему-то не вышел. Он продолжал лежать на полу, сучил ногами и дёргал руками, крякал, как какой-то дикий селезень, потревоженный охотником.

— Не везите меня в Верхние Лягуши! — прорвалось вдруг сквозь кряканье. — Нет, нет, не хочу, оставьте меня в покое… Что происходит… Кто вы такие?! Я не поеду в багажнике — это нарушение прав человека!.. Меня возили в Верхние Лягуши… Возили! — орал Грибок, явно превратившись в кого-то другого, чей словарный запас был в несколько раз больше, чем тот, какой был у стандартного Грибка.

Услыхав слова «Верхние Лягуши», Пётр Иванович лишь укрепился в своём желании показать его Лисичкину. Эта деревушка уже столько раз «засветилась»: и Шубин, и Грибок, и… Зайцев!

Между тем Грибок приходил в себя. Он опять затих, потом — сел, захлопал глазками и выплюнул свое типичное слово:

— Уух!

— Раскозлился! — встрял со своим замечанием лысый неформал.

— Ага, пробыковал! — подтвердил имеющий косицу.

— Цыц! — цыкнул на них Серёгин, а потом сказал Мирному: — Я его к себе, в райотдел отвезу. Там у нас гипнотизёр есть. Похоже, что этот твой Грибок под гипнозом, как и Шубин. А у нас «галдовальник» толковый — из Киева пригласили — может, расколет.

Серёгин чуть ли не сгрёб Грибка в охапку — так усердно он конвоировал бомжика из обезьянника в коридор. Под гыгыканье мандригалов, мол, «на зону отправляют козлика», бомж Грибок в наручниках покинул ОПОП и уселся на заднее сиденье «Самары» Серёгина.

 

Глава 119. Задан новый поиск

В изолятор Грибка не приняли. Охранник по фамилии Белкин, критически осмотрев нового «постояльца», нашёл его непригодным к жизни в коллективе и позвонил в медпункт. Из медпункта притащился габаритный доктор Виталий Агафонович и тоже критически осмотрел издающего обезьяньи звуки Грибка.

— Его необходимо постричь и побрить: вшивый он. Весь изолятор от него запаршиветь может! — пробормотал доктор, завершив предварительный осмотр, и поставил Грибку диагноз: — Педикулёз!

Заклейменного диагнозом Грибка поволокли в медпункт, а Серёгин решил пока разыскать Лисичкина. «Врача-оккультиста» нигде не было. А потом оказалось, что Лисичкин написал настоящее заявление об уходе, ему успели выдать обходной лист и он уже отправился в «экспедицию».

— Эх! — уныло вздохнул Пётр Иванович, жалея об утерянном гипнотизёре, и поплёлся к себе в кабинет. Придётся, наверное, другого «оккультиста» вызывать, раз этот такой слабонервный…

Сидоров, слава богу, пришёл на работу. Он в гордом одиночестве сидел за компьютером и просматривал электронную почту. Своё опоздание он объяснил очень просто:

— Проспал…

А проспал вот, почему. Оказалось, что вчера Сидоров встретил своего друга — «вампиролова» Михаила Брузикова. «Донецкий Ван-Хельсинг» затащил Сидорова с собой на «потустороннюю» охоту. Сначала они, обвешанные биноклями, фотоаппаратами и чесноком, обутые в огромные валенки-бахилы, почти что, до полуночи болтались в балке, лазали там, в сугробах да под корягами. Вампиров не было, Сидоров замёрз. А вот его друг «Ван-Хельсинг» наоборот, был бодр и весел в своей сумасбродной уверенности в том, что вампиры обязательно найдутся. Сидоров бурчал и хотел идти домой, но Брузиков всё просил его остаться. И тут вдруг из-за сугроба выпростался некто живой.

— Я же говорил! — обрадовался «Ван-Хельсинг». — Они здесь водятся!

«Вампир» шатающейся походкой плёлся со стороны улицы Овнатаняна в самую балку, оставляя за собой змеящуюся цепочку следов. Брузиков сначала сфотографировал его цифровым фотоаппаратом, а потом — выскочил из засады и набросился на «объект», словно на голубя. Сидоров понял, что его друг может быть побит неизвестным — а вдруг этот «Дракулита» — вооружённый преступник?! Сержант тоже выскочил из засады и помог «Ван-Хельсингу» повались «упыря» и скрутить ему руки. «Дракула» слабо ворочался, глотал снег и мычал по коровьи. Сидоров поднял его за шиворот, а «вампиролов» Брузиков — осветил фонариком. При ближайшем рассмотрении оказалось, что «упырь» по настоящему — всего лишь поддатый панк, и из кармана его широченной цветной куртки торчит розовая дамская сумочка. Сидоров конфисковал у «вампира» его «улов», а потом — они вместе с Брузиковым сдали его в райотдел дежурному.

— Он в нашем обезьяннике сидит, — сказал Сидоров. — А сумочку мы Казаченке отдали — он дежурил.

Да, Пётр Иванович видел сегодня утром — приходила какая-то заплаканная девица, строчила Казаченке заявление. Наверное, её сумочка была…

— Это всё понятно, — буркнул Серёгин, просматривая электронную почту через плечо Сидорова. — Ну почему ты на работу опоздал?

— Так я домой пришёл только в три часа ночи, — виновато оправдывался Сидоров и теребил в руках остов от сломавшейся ручки. — Лёг спать, а проснулся на три часа позже…

— Проспал, значит, — проворчал Пётр Иванович. — А тут во-первых Лисичкин уволился, а во-вторых — Грибок у нас тоже «зачарованный».

— Да? — изумился Сидоров.

— Да, УК цитирует, — кивнул Серёгин и уселся за свой стол, не найдя среди электронной почты ни одного интересного письма — писали из разных отделений, что «милиционер Геннадий», похожий на их фоторобот, у них не работает.

— Кто — Грибок?? — подпрыгнул Сидоров и задел стол, от чего монитор компьютера закачался и едва не повалился «носом вниз».

— Грибок, — подтвердил Пётр Иванович. — При мне даже — в обморок какой-то свалился — и давай статьи перечислять. Я его от Мирного к нам притащил. Думал, Лисичкину покажу, а Лисичкин уволился… Так вот, кроме УК, Грибок ещё говорил, что его кто-то возил в Верхние Лягуши в багажнике.

— В Лягуши — это… к Зайцеву, что ли?? — выдохнул Сидоров, забыв об Интернете и компьютере и уставившись на Серёгина.

— К нему, родимому, к Зайцеву, — вздохнул Пётр Иванович. — Думаю, придётся снова в Киев трезвонить и другого гипнотизёра выпрашивать. И ещё вот, что. Помнишь, где мы с тобой Карпеца нашли? — вдруг спросил Пётр Иванович, листая справочник по кодам в поисках кода Киева.

— Ну, в распределителе для бомжиков, — ответил Сидоров — А что?

Серёгин, наконец, отыскал код Киева и выписал его себе на бумажечку — чтобы не рыться лишний раз. Кажется, придётся ещё не раз беспокоить Киев поиском нового гипнотизёра…

— А то, — сказал Пётр Иванович. — Что Карпец побывал в нашем «подземелье ведьм» и вернулся в распределитель, лишившись памяти. Я думаю, что они могут так же и Синицына выбросить. Карпецу ещё повезло, что его Муравьёв заметил по телевизору. А вот наш Синицын может томиться там с бомжами да с пьянью, а потом — и правда, сделаться бомжём… Как Грибок… — добавил Серёгин после небольшой паузы, задумавшись над тем, кем же раньше был Грибок, и какие изменения в сознании он претерпел, что превратился в такого одичавшего бродягу?

— Ну, раз УК цитирует — значит, был милиционером, — предположил Сидоров. — Или там, адвокатом каким-нибудь. Надо в сводках на пропавших без вести порыться — авось нароем?

Идея была неплохая, только вот база данных по пропавшим без вести была огромна, как Тихий океан и, чтобы найти там кого-то одного по таким скудным приметам, как у Грибка, нужно, наверное, неделю искать. Но хотя, спасибо программистам — за то, что можно всё-таки задать критерий поиска. Пётр Иванович нащёлкал в соответствующей графе слова «Милиционер» «Юрист» и «Следователь» и нажал кнопку «Найти». Компьютер, который некий юморист нарёк «Лариса Ивановна», заскрипел чем-то внутри своего корпуса (наверное, мозгами), вытаскивая из своей забитой картотеками памяти личности, подходящие под заданный критерий. А Серёгин тем временем обзванивал все городские приёмники-распределители, давал им приметы пропавшего следователя прокуратуры Григория Синицына и пересылал им по факсу его фотографию.

Сидоров чрезвычайно заинтересовался проявившим «потустороннюю сущность» Грибком и пошёл в изолятор, чтобы на него посмотреть. Грибка уже выпустили из медпункта, хорошенько обработав при этом дустом и фукарцином. Сидоров даже и не узнал его сначала. Обритый налысо, покрытый малиновыми писягами фукарцина, бомжик сидел в гордом одиночестве в пустой камере прямо на полу, словно собака, и пел:

— Ку-у-у! Ку-у-у! Ы-ы-ы! Ку-ку-ку-ку! Ы-ы-ы! — прямо, как чатланин с планеты Плюк.

Сидоров заглядывал в его камеру через окошечко, пытаясь понять, кого же он ему напоминает без бороды-то? Кажется, никого… Лицо совсем пропитое, побитое и исчёркано этим дурацким фукарцином. Лысая черепушка — тоже вся в фукарцине… Пение это обезьянье… Кажется, у Сидорова нет таких знакомых. Сержант всё ждал, когда же Грибок надумает впасть в своё загадочное «камлание» и начнёт цитировать Уголовный Кодекс. Но Грибок всё оставался «чатланином» — сидел и гнусил, гнусил, пока ему не надоело. Тогда бомжик поскрёб обстриженными ногтями обритую башку и завалился спать — тоже на полу, не подумав даже залезть на нары.

 

Глава 120. Экскаватор и «преисподняя»

Оттепель наступила примерно через неделю после того, как отгремели новогодние праздники. «Забортная» температура подскочила с семи градусов мороза до пяти тепла, и белоснежный искрящийся и хрустящий снег быстро превратился в жидкую серо-бурую слякоть. Если температура снова вернётся в минус, то шоссе и тротуары превратятся в поле для хоккея. А если тепло продержится на улицах Донецка ещё недельку — можно будет попробовать раскопать подземелье под домом Гарика Белова! Пётр Иванович уже договорился насчёт экскаватора — ждали только, когда же сойдёт снег.

Посмотреть на то, как «камлает» Грибок, уже собиралось практически всё отделение. Даже начальник приходил — и удивлялся, ухватив рукою нос! Малюсенькое окошечко на двери камеры не позволяло заглянуть внутрь больше, чем одному лицу. И поэтому, когда начинали раздаваться «шаманские» возгласы Грибка, охранник просто открывал дверь и впускал в камеру всех желающих — как в театр, или в цирк. Грибок во время своих «камланий» обнаруживал широченный кругозор: кроме УК и Кони он знал ещё и дифференциальные уравнения, и гомологи метана, и исторические даты. А однажды выдал целую университетскую лекцию по юриспруденции в Киевской Руси!

Серёгин так и не отождествил Грибка ни с одним из тех, кого выцарапал из электронной картотеки компьютер по имени «Лариса Ивановна». Пётр Иванович жалел, что уволился Лисичкин. Нового гипнотизёра из Киева он уже выпросил. В столице на второй запрос откликнулись с громким скрипом, и Серёгин даже не знал, как будет выпрашивать у них третьего гипнотизёра, когда не выдержит и уволится второй.

Оттепель держалась уже вторую неделю, и снег почти, что весь растаял. Только кое-где на газонах сохранились чёрные от грязи и мазута, мокрые, заледеневшие сугробы. С самого утра Пётр Иванович и Сидоров подъехали к дому, где жил убитый в изоляторе Гарик Белов. Оба были одеты так, словно бы собрались на рыбалку: в непромокаемых куртках цвета хаки и в высоких резиновых сапогах. Ещё Пётр Иванович взял с собою «нить Ариадны» — только на этот раз не нитку, а тонкую леску — чтобы «тень Сидорова» не сумела её перегрызть.

В глубокой пологой яме, которая образовалась над осыпавшейся пещерой, болотцем стояла бурая талая вода с кусками прозрачного льда. С неба улыбалось почти что, весеннее солнышко, на голых отсыревших деревьях собирались стайки чирикающих воробьёв.

Вскоре подъехал и экскаватор — тарахтящий такой, жёлтенький, с ковшом наперевес. Казалось, что он двигается неуклюже на своих больших колёсах, переваливается, словно индюк. Около ямы он застопорился и перестал гудеть мотором. Из кабины выпрыгнул человек в рабочем комбинезоне с оранжевыми флуоресцентными вставками — это был экскаваторщик по фамилии Свиридов. Пётр Иванович объяснял ему, где и каким образом следует копать, а Сидоров быстренько замотал ближайшие деревья жёлтым скотчем, отгородив «место раскопок» от внешнего мира и превратив его в закрытую зону. Вокруг, конечно же, собирались праздные зеваки. Они стояли небольшими группками у самого импровизированного заграждения из скотча и глазели, как экскаватор, пыхтя, запускает ковш в землю, увеличивает яму и уничтожает невзрачный, покрытый остатками слякоти, газон. Пётр Иванович и Сидоров тоже внимательно наблюдали за тем, как заново открывается таинственная пещера, ведущая в…

— Подождите, я здесь, я здесь! — этот крик раздался откуда-то со стороны улицы Университетской, перекрыл пыхтение экскаватора и заставил всех зевак, а также Серёгина и Сидорова оторвать глаза от ямы и посмотреть, кто же это так кричит.

Из-за «мистической» девятиэтажки выбежал человек и скачками приближался к месту раскопок. На нём болталась какая-то «лесная» куртка болотного цвета, а так же — фотоаппарат, бинокль и рюкзак.

— Миха бежит, — хихикнул Сидоров, узнав своего друга, «Донецкого Ван-Хельсинга».

— А он-то что тут забыл? — проворчал Пётр Иванович, видя, как Миха «Ван-Хельсинг» путается ногами и рюкзаком в жёлтом скотче, пытаясь преодолеть заграждение.

— Ляпнул я ему про наше подземелье, — признался Сидоров. — А он на вампирах своих повёрнут, и вообразил, что тут логово Дракулы, вот и притащился…

— Вы не знаете, как правильно защищаться от вампиров! — это Брузиков преодолел, наконец, заграждение из скотча и приблизился к яме, которая с каждым копком экскаватора становилась всё глубже, всё шире.

— Пожалуйста, выйдете за заграждение! — попытался отогнать «Ван-Хельсинга» Серёгин.

Но Брузиков так настаивал, чтобы его оставили и позволили спуститься в подземелье, что Пётр Иванович махнул рукой, лишь бы только не слышать его нытьё.

Пещера оказалась глубока: экскаватор Свиридова выкопал яму глубиной метров пять и длинной метров десять. Тарахтя мотором, машина спустилась по земляному осыпающемуся склону на дно ямы и продолжила копать дальше, в длину и в глубину. По «берегам» образовавшейся траншеи выросли горы чернозёма, а Сидоров срывал скотч, чтобы открыть ход продвигающемуся вперёд экскаватору. Засыпанный вход в загадочную «пещеру Тени» всё не находился, земля лежала плотным слоем, а раскопки тем временем уже стремились выйти за пределы газона и выплеснуться на тротуар. Портить тротуар Серёгин совсем не хотел, потому что потом нужно будет класть новый асфальт за счёт райотдела.

Друг Сидорова Михаил «Ван-Хельсинг» нетерпеливо топтался около ямы и всё заглядывал внутрь, стараясь рассмотреть что-либо за роющимся экскаватором. Зевак собралось ещё больше, и они уже окружили жёлтое заграждение из скотча плотным кольцом. Они галдели и лезли друг дружке на головы, чтобы получше видеть, что происходит. Ковш экскаватора выкидывал землю наверх.

И тут Свиридов перестал копать. Он наполовину высунулся из кабины и громко крикнул:

— Эй, тут пустоты начинаются! Машина не пройдёт!

«Пустоты»! Нашли! И не пришлось ломать асфальт! Серёгин и Сидоров, словно две молнии ринулись к яме, заглянули за экскаватор. Брузиков, подпрыгивая, заглядывал через плечо Сидорова. Да, там, впереди виднелась неширокая тёмная пещера. Но человек не пролезет — пещера слишком низкая и узкая.

— Дальше копать? — осведомился Свиридов.

— Да, да, копайте, — разрешил Серёгин, оттаскивая за куртку Брузикова, который поскользнулся и едва не свалился в яму.

Свиридов с рычанием завёл мотор, и ковш механического землекопа вновь врубился в землю, расширяя вход в обнаруженную пещеру. Пещера становилась всё шире — ещё немножечко — и можно будет спускаться. Серёгин проверил исправность геологического фонаря — он специально купил такой в отделе «Экспедиция» в центре «Золотое кольцо».

И тут что-то произошло: экскаватор Свиридова как-то странно рыкнул мотором, потом издал какой-то вздох и его ковш замер на весу, так и не выкинув землю.

— А? — удивился Серёгин, слыша, что минуту назад гудевший мотор затих, превратив машину в железную груду.

Сидоров молча чесал голову.

— Что, чёрт возьми, такое?! — ругался Свиридов на забастовавший двигатель, вертя ключ зажигания и нажимая на педаль газа.

Экскаватор оставался неподвижен и глух. Свиридов посмотрел на датчик горючего — оставалось ещё три четверти бака. С таким количеством бензина можно было ещё работать и работать, но экскаватор по каким-то своим соображениям упорно отказывался работать.

— В чём дело? — Серёгин подошёл к краю траншеи и вопросительно посмотрел на заглохший экскаватор. Кроме того, что прекратил работать двигатель — корпус машины наглухо загородил открывшийся вход в «подземелье ведьм».

— Не заводится! — проворчал Свиридов. — Чего ему надо — ума не приложу!

— Дракула… — таинственно прошептал над ухом Серёгина «Ван-Хельсинг» Брузиков.

— Какой тебе ещё Дракула! — буркнул Пётр Иванович и безнадёжно махнул рукой. — Шёл бы ты домой, «Брем Стокер»!

— Да нет же, правда! — не унимался Брузиков и ходил за Петром Ивановичем по пятам. — Товарищ следователь, понимаете, когда человек натыкается на логово вампира, то потусторонняя энергетика вампира высвобождается и ломает человеку технику, чтобы сделать его беспомощным. А потом — естественно, вампир приходит и выпивает у человека кровь.

— Нету вампиров! — отрубил прагматичный Серёгин, пытаясь найти объективную причину поломки экскаватора.

Между тем Свиридов всё не мог заставить машину снова копать, он даже не мог вывести её из траншеи, потому что двигатель никак не заводился. Экскаватор застрял.

— Не йдёт! — пробормотал Свиридов и выбрался из ямы, взобравшись на жёлтую крышу «уснувшего» экскаватора.

Зеваки за заграждением изумлённо переговаривались. Экскаваторщик Свиридов с сожалением взирал на свою попавшую в беду машину. Яма потихоньку наполнялась грязной водой.

— Тут кран нужен, — буркнул он себе под нос. — Иначе не вытянешь. Экскаватор это вам не легковушка.

Раскопки продолжались с девяти утра до полудня. Потом — в течение часа — Свиридов ещё пытался завести экскаватор, а потом, поняв, что ничего не выйдет, пришлось-таки, вызывать МЧС и подъёмный кран. Привередливый экскаватор был подцеплен на крючок, осторожно вытащен из мокрой ямы и приподнят над землёй. С его грязных колёс капала мутная вода. Кран повернул башню и перенёс «пленника ямы» на тротуар, не пострадавший от «экстремальной археологии» Серёгина. Едва выбравшись из злополучной ловушки, экскаватор подал признаки жизни и самостоятельно завёл мотор.

— Чудеса! — изумился Свиридов, глядя на свою внезапно ожившую машину.

— Угу, — неопределённо пробормотал Серёгин.

Сидоров только молча взирал на зияющую в траншее тёмную бездонную пещеру. Сержант уже уверился в том, что здесь, да, случаются некие чудеса… И обитают Горящие Глаза и тень, которая умеет махать ручкой.

— Ну, я же говорил — Дракула! — выкрикнул Брузиков, ещё больше напугав Сидорова. — Когда экскаватор освободился от действия потусторонней энергетики вампира — он завёлся сам!

Сидоров думал, что Серёгин не станет спускаться в подземелье, что он испугается происшествия с экскаватором. Но, когда экскаватор и подъёмный кран покинули двор и вернулись «на базу», Пётр Иванович пнул рыбацким сапогом маленький камень и бодро сказал:

— Ну, что, Саня, полезли?

 

Глава 121. Пещера Дракулы

Пётр Иванович слез в яму первым. За ним нехотя тянулся Сидоров. А за Сидоровым в своих бахилах скользил и падал увешанный приспособлениями для ловли вампиров Брузиков. Пётр Иванович на несколько минут остановился у входа в устрашающее подземелье, привязал к выпирающему из-под земли корню конец лески, засунул моток в застёгивающийся карман и ещё раз проверил исправность своего фонаря. Посчитав, что фонарь работает нормально, Серёгин махнул рукой, призывая следовать за ним, и скомандовал:

— Пойдём, ребята. — Брузикова тоже пришлось зачислить в состав команды: слишком уж усердно он просился.

Серёгин вошёл в пещеру первым. Вторым оказался проворный «Ван-Хельсинг», а роль замыкающего досталось не особо храброму Сидорову. Едва Сидоров сделал первый шаг из мира живых в мир мёртвых, его сразу же пробрал неприятный, пугающий могильный холодок. Сидоров съёжился и даже вспомнил свой кошмарный сон, в котором воскресали мумии монахов и душили его своими коричневыми костлявыми руками. Сержанту даже показалось, что из-за во-он того выступа на миг выглянула черепоподобная голова мумии, пару раз лязгнула острыми оскаленными зубами и снова скрылась в темноте.

Геологический фонарь своим ярким лучом загонял готический мрак в дальние глухие углы, вырывая из него земляные стены и потолок пещеры. Пещера была широка — метра три шириной, и потолок высокий — тоже, метра три. Тенденции к сужению пространства пока не наблюдалось, но Сидоров чувствовал, что его потихоньку одолевает тяжёлая клаустрофобия. Серёгин светил вглубь пещеры, но свет геологического фонаря тонул в необъятной дали и терялся в ней. Пока что было не понятно, добрались ли они до того места, где была когда-то металлическая стенка, или ещё не добрались? Или, может быть, то место уже осталось позади и теперь вся небольшая экспедиция прямой наводкой направляется… к чёрту, или к Дракуле, или к Шубину, или непонятно к кому — кто там может жить под землёй? Пещера изобиловала узкими боковыми ходами, из которых тянуло сквозняком и сыростью. Но Пётр Иванович пока что не собирался в них сворачивать, а шёл прямо, по широкой пещере. Брузиков то и дело фотографировал стены, пол и потолок, сверкая вспышкой фотоаппарата, а Сидоров просто шёл и смотрел перед собой, чтобы снова не увидеть в боковом ходе призрачные (или вампирские?) Горящие Глаза. Сержант даже не оглядывался — какой-то дикий, суеверный страх подспудно нашёптывал на ушко, что если он оглянется, то «станет соляным столпом».

И вдруг Пётр Иванович остановился. Нет, не остановился, а просто внезапно застрял посреди дороги и идущий сзади Брузиков едва не врезался в его спину, но вовремя застопорил ход и избежал столкновения. А вот Сидоров — налетел на Брузикова, потому что именно в этот момент некая мистическая сила заставила-таки его обратить взгляд в боковой ход.

— Полегче, слонопотам! — всхлипнул «пострадавший» Брузиков, отойдя от Сидорова.

— А ты не застревай на дороге! — огрызнулся Сидоров. Из бокового хода сверкнули белым огнём Горящие Глаза и тут же потухли. Или это у Сидорова снова воображение разыгралось?

— Ребята. Не ссорьтесь, а лучше посмотрите сюда, — сказал обоим Серёгин.

Пётр Иванович присел на корточки и внимательнейшим образом изучал пол пещеры, направив на него всю мощь геологического фонаря.

Сидоров и Брузиков вмиг прекратили грызню и тоже уставились на пол. Ничего особенного — пол, как пол, обыкновенная сырая земля, даже мумии нету…

— Видите, вот тут, — Серёгин показал на пол пальцем. — Да и повсюду земля даже не утоптана, а укатана, будто бы здесь на машине ездили.

Да, правда, присмотревшись, Сидоров и впрямь, заметил след протектора — не лысого, новенького и с шипами. Брузиков сразу взял этот след под прицел фотоаппарата и нащёлкал целых пять снимков.

— Современный у вас, гражданин Брузиков, «Дракула», — сказал «Ван-Хельсингу» Серёгин. — На авто разъезжает. Ну, что ж, теперь пойдём по следу.

Пётр Иванович поднялся на ноги и уверенно двинулся в пугающие недра подземелья, куда уводили загадочные следы «дьявольской» машины. Брузиков тоже бодро зашагал «дьяволу на ужин», а Сидоров — не пошёл, а поплёлся и снова глянул в боковой ход, из которого подувал холодный ветерок. В непроглядной темноте, кажется, что-то шевельнулось, и сержант поспешил догнать Серёгина и Брузикова.

Пётр Иванович был увлечён визуальным анализом следов неизвестного «вездехода», Брузиков — их фотографированием а вот Сидоров был занят только своими страхами. Ступив ещё один робкий шажок, сержант вдруг ощутил на своей спине чей-то сверлящий взгляд. До того сверлящий, что казалось, тот, кто смотрит, стоит тут же, позади! Сидоров не оглядывался: какое-то шестое-седьмое-восьмое чувство твердило, что смотрит на него василиск, от чьего вида простой смертный человек каменеет. Сидоров быстренько засеменил поближе к Брузикову и Петру Ивановичу, чтобы не попасть своему василиску в пищу. Пробегая мимо следующего бокового хода, сержант решил, что слышит там грохот костей. Сдавшись перед беспочвенным испугом — ведь не было ни василиска, ни костей — сержант подал дрожащий голос:

— Ээ-а, а вам не кажется, что кто-то смотрит вам в спину?

— Да нет, — пожал плечами Брузиков. — Если бы тут появился вампир — мой уловитель сразу бы его засёк и подал бы мне сигнал через наушник.

А, вот, что представляет собою этот маленький наушник-«невидимка» в левом ухе «Донецкого Ван-Хельсинга» — уловитель вампиров! А Сидоров решил, что это плеер…

— Ребята! — проворчал Пётр Иванович, оглянувшись (кажется, он не заметил василиска — потому что до сих пор не окаменел). — Хватит чертей выдумывать! Нету тут вампиров, а есть следы бандита. Идёмте дальше — нам позарез необходимо узнать, куда они ведут!

С этими словами, Пётр Иванович отвернулся от пугающегося Сидорова и выдумщика Брузикова и уверенно зашагал вперёд и только вперёд.

Вскоре на пути появилась развилка: пещера делилась на две. Серёгин посветил фонарём на пол и увидел, что след протектора убегает в правый ход, однако он плотно завален массой глинистой земли и камнями.

— И тут — зарылись! — угрюмо буркнул Серёгин. — Не спускать же нам сюда экскаватор?!

— Всё, идём назад? — с надеждой поинтересовался Сидоров, заметно оживившись от перспективы вылезти из пугающего мира злых мёртвых назад, к добрым живым.

Подумав немного, Пётр Иванович принял решение: не поворачивать назад, а идти в свободный от завалов правый ход.

— Ммм, — тихо возроптал Сидоров, но пошёл, чтобы его не сочли трусом.

Правый ход был узким — не больше метра в ширину, а потолок нависал над самой головой и давил, давил на психику. Брузиков уже ничего не фотографировал: потерял интерес, ведь вампиров всё равно нет. Серёгин продолжал исследовать пол — авось найдутся ещё какие-нибудь следы? Сидоров ёжился от пронизывающего сквозняка, что прилетал из недосягаемо далёкого конца подземелья. А мистическая сила так и поворачивала его голову, заставляя нарушать своё первое правило хождения по подземельям и заглядывать в боковые ходы.

И тут Брузиков снова застопорился посреди дороги, заставив Сидорова столкнуться со своей персоной.

— Опять? — возмутился Сидоров. — Предупреждай, когда стопоришься, ты, «упыролог»!

Брузиков молчал. А потом выдавил дрожащим голосом:

— Т-товарищ следователь, мой уловитель что-то… кого-то уловил!

Невозмутимо двигавшийся вперёд Серёгин остановился и нашёл прагматичное объяснение активности псевдонаучного прибора:

— Наверное, тут есть электромагнитное поле, или радиоволны — смотря, на что он у вас настроен.

— На вампиров! — пискнул Брузиков с огромной долей страха, а Сидоров тут же представил, как в его беззащитную и мягкую шею вонзаются вурдалачьи клыки…

— Нету вампиров! — строго повторил Серёгин, обернувшись и сдвинув брови при виде кислого «Ван-Хельсинга». — И… дайте-ка мне ваш этот «уловитель», я должен проверить, откуда исходит сигнал! — потребовал он от Брузикова.

— От вампи-ира! — чуть ли, не плача, не унимался Брузиков, а Сидоров уже воображал, как чудовищный вурдалак высасывает у него последние капли кровушки…

Брузиков не долго сопротивлялся — выволок из рюкзака и отдал Серёгину свой уловитель вампиров. Прибор оказался громоздок и тяжёл: Брузиков взял корпус от старого радиоприёмника «Океан» и напихал туда неизвестно чего, а так же — пристроил вот эти маленькие наушники от плеера и толстый кожаный ремень. Серёгин надел этот ремень на шею и пристроил «уловитель» так, что он повис у него на груди. Всунув в ухо наушник, Пётр Иванович принялся кружиться, пытаясь найти то место, где Брузиков «уловил» некий сигнал «от вампира». Наконец, Серёгину повезло, и наушник выплюнул ему в ухо громкое: «Пик! Пик!», а потом — пошло какое-то шипение, словно фоны в расстроенном радиоприёмнике. Сидоров взирал на действия Петра Ивановича с удивлением, Брузиков — с лёгким испугом.

— Ну что, засекли вампиров, товарищ следователь? — робко поинтересовался он.

— Кое-что засёк, — не скрывал Серёгин, вертясь на месте вокруг своей оси. — И, если отбросить вампиров, то можно сказать, что где-то здесь есть радиостанция. Вперёд! — Пётр Иванович уверенной походкой двинулся дальше по подземному коридору.

Брузиков тоже пополз дальше, оглядываясь, и в спешном порядке нацепив на шею связку чеснока. Сидоров — потянулся за Брузиковым.

Вскоре перед «подземными робинзонами» вырос тупик.

— Приплыли, — буркнул Серёгин, освещая фонарём возникшую стенку. Она оказалась сложенной из шлакоблока — ненового, покрытого зелёным мхом. Стенка была не глухая — в ней угадывалась обшитая жестью дверь. Она была совсем не такая монолитная, как та, первая, у которой нашёл своё последнее пристанище погибший сантехник, а простенькая и ржавоватая.

— Сигнал исходит из-за этой двери, — сказал Пётр Иванович, прислушиваясь к «дыханию вампира» в наушнике уловителя.

— М-может, не будем открывать, а пойдём назад? — предложил всерьёз испуганный Брузиков. — Возможно, что за этой дверью находится камера с гробом Дракулы…

Серёгин приложил к двери свободное от наушника ухо и прислушался.

— За ней слышится какой-то шум, — сказал он. — Надо открыть — зачем же тогда мы сюда спускались — чтобы просто уйти назад? Нет.

— Иногда лучше просто уйти и не тревожить… — предостерёг уверенный в существовании вампиров Брузиков.

— Да, — подтвердил Сидоров, тоже уверенный в существовании вампиров, а так же — привидений, чертей и «Поливаевского мужика».

— Нет, — возразил Серёгин, пытаясь открыть дверь и потревожить спящего вампирского графа.

У двери имелась металлическая ручка. За неё-то и схватился Серёгин, стараясь оттолкнуть заклинившую дверь и войти… в неизвестность.

— Прикипела, — пробормотал Пётр Иванович, поняв, что дверь не поддаётся. — А ну-ка, ребята, подналяжем! — распорядился он и взял разбег, чтобы высадить привереду плечом.

Брузиков остался топтаться в сторонке и бубнить свои любимые байки про вампиров, а вот Сидоров презрел страх и тоже взял разбег.

— На счёт три! — скомандовал Серёгин. — Раз! Два! Три!

Дверь не выдержала напора и сломалась. Поднялась какая-то пыль, в воздухе завертелась труха. Преодолев последнюю преграду на пути к тайне «подземелья Тени», Серёгин и Сидоров попали в… подземный переход. Какая-то полноватая дама отпрянула к дальней стенке и громко икала, взирая на вылетевшую дверь выкруглившимися глазками, подведенными голубым карандашом. Чуть поодаль играл на гитаре для народа «народный певец», соперничая с радиоприёмником в газетном ларьке. Наверное, этот радиоприёмник и явился для «уловителя» «дыханием вампира». Продавщица из ларька запряталась подальше и захлопнула окошко, узрев троих чумазых «шахтёров» (или троллей?), выбирающихся из некоей тёмной дыры. Серёгин тут же сориентировался на местности: если пойти направо — попадёшь в парк Щербакова, а если налево — поднимешься на бульвар Пушкина.

Проходившие по переходу люди останавливались около троих странных типов, обутых по-рыбацки, обладающих старым приёмником и до сих пор включённым геологическим фонарём. Даже «народный певец» прекратил играть и тоже подошёл. Кто-то кинул полтинник, ещё кто-то — целую гривну. Было ясно, что экспедиция зашла в тупик.

 

Глава 122. Замена Лисичкину

Серёгин понял, что обитатели подземелья никогда не впустят в свои владения милицию — они плотно и основательно закопали путь в тайну, и выводили любопытных просто в подземный переход. Раскопки на газоне перед домом пришлось закопать — Пётр Иванович едва уговорил Свиридова ещё раз приехать со своим экскаватором. Они даже и не знали, что чудом не повредили водопровод. Снимки Брузикова Серёгин напечатал, увеличил и теперь — пытался выяснить, какой машине могли бы принадлежать такие колёса. Пётр Иванович отдал фотографии эксперту-механику Хлебоедову. Глянув на них, Хлебоедов сказал:

— Похоже на внедорожник, или на минивен — колёса слишком широкие для седана, но узковаты для грузовика.

А потом — Хлебоедов унёс фотографии к себе — подбирать конкретную марку автомобиля, которому подошёл бы сфотографированный в пещере след.

А ещё — над Серёгиным сжалился Киев. Сегодня приехал новый гипнотизёр. Увидав его, Пётр Иванович удивился: новоиспеченным «врачом-оккультистом» оказалась женщина по имени Маргарита Садальская, имеющая пронзительные чёрные глаза и очень высокий рост. Волосы у неё тоже были чёрные — крашеная брюнетка — а чёлка пострижена клинышком. Всё это в сочетании с длинными красными ногтями и губами, накрашенными красной помадой, придавало ей сходство с настоящей ведьмой. Да и имя такое — Маргарита… Но Пётр Иванович сильно засомневался в том, что эта особа задержится тут надолго: такая чистюля могла побрезговать Грибком.

Маргарита Садальская сразу же приступила к работе — она вознамерилась навестить томящегося в заточении «короля воров» Интермеццо. «Точно, побрезгует Грибком!» — заключил Пётр Иванович, когда она выбрала своим первым пациентом чистенького и относительно красивого Николая Светленко. Серёгин даже хотел спросить у неё: «А Грибок?» — но удержал себя от такого поступка и решил понаблюдать за её дальнейшими действиями. Наспех перечитав отчёты Лисичкина о результатах, которых удалось добиться от Николая, она только хмыкнула и удалилась в изолятор. Проводив Маргариту Садальскую недоверчивым взглядом — ведь не станет же с Грибком работать! — Пётр Иванович подумал, что пора ему заняться делом.

Ершовы поменялись-таки на Кременец, но оставили Серёгину свой телефон. Пётр Иванович позвонил им и вызвал Валерию Ершову — пускай с ней поработает Маргарита Садальская. А заодно и «Поливаевского мужика» надо ей показать, чтобы определила, «Геннадий» это, или нет. Ершова пообещала подъехать часа через три — всё-таки Кременец не близко. Автобусы оттуда ходят только раз в час — опоздал и кричи: «Ку-ку!». А потом ещё — от Южного автовокзала до райотдела сколько добираться!

Вдруг с громким писклявым скрипом распахнулась дверь и из коридора возникла голова Сидорова.

— Пётр Иванович, бегите скорее, там опять наш Гриб «шаманит»! — крикнула голова и снова спряталась в коридоре.

Серёгин не пропускал ни одного «камлания» Грибка — а вдруг удастся из его бормотания выловить крупицы его утерянной личности?! Пётр Иванович вскочил из-за стола и помчался в изолятор вслед за Сидоровым.

Грибок «камлал». Он, как обычно, валялся на полу и «с учёным видом знатока» вещал:

— Псевдооператор «О Эр Джи» изменяет счетчик адреса, внутренний указатель, который сообщает Ассемблеру, в каком месте памяти надо хранить команды и данные. Обычно Вы оставляете решение о распределении памяти на усмотрение операционной системы «Би ноль пять», но команда «О Эр Джи» дает Вам возможность принять это решение самому…

— Ну, даёт! — тихонько свистнул Серёгин.

Оказывается, этот «подберёзовик» знает ещё и программирование на языке ассемблера. Эрудит, однако! Серёгин и то, не знает, как программировать на языке ассемблера! Хоть бы Маргарита Садальская от него не отказалась! С некоторых пор Пётр Иванович был уверен в том, что при правильном гипнозе от Грибка можно узнать гораздо больше, даже чем от Интермеццо.

Грибка до сих пор пытались исцелить от педикулёза: он оставался покрытым фукарцином, от него несло какой-то достаточно едкой мазью, и череп ему обривали каждый день.

Под изумлённые возгласы и свистки собравшихся вокруг него «зрителей», небывало эрудированный бомжик выдавал «на гора»:

— Например, если Вы хотите использовать свою программу как файл типа «точка Ком» операционной системы «Пи ноль пять», то перед первой командой программы вставьте оператор «О Эр Джи единица ноль, ноль, Аш».

— Интересно, он был в нашей «пещере Тени»? — пробормотал Сидоров, прослушивая «лекцию» Грибка о псевдооператорах управления трансляцией.

Серёгин только пожал плечами: он ещё никогда не встречал бомжа с такими уникальными и широкими знаниями, какие наблюдались у Грибка.

— Этот оператор сообщает Ассемблеру, что размещение команд программы в памяти надо начать, пропустив 256 байт от начала сегмента команд, — закончил между тем Грибок.

Полежав минуточку спокойно и молча, Грибок дёрнул руками и закрякал, как там, в обезьяннике у Мирного. Кажется, сейчас он начнёт вещать про Верхние Лягуши. Пётр Иванович достал из кармана мобильный телефон и включил его на режим диктофона.

— Вы не имеете права! Меня будут искать! — заорал Грибок в каком-то бешеном страхе, словно бы внезапно ему встретился голодный тигр. — Учтите, вам это так не сойдёт, меня всё равно найдут! — бешено взвизгнул бомжик, сотрясаясь и подскакивая на твёрдом бетоне. — Вас арестуют и… — тут его голос сделался монотонным и безразличным, содрогания прекратились. — Вам инкриминируют статью сто двадцать шестую Уголовного Кодекса «Похищение и незаконное удержание человека» и назначат от трёх до семи лет лишения свободы с отбыванием наказания в колонии общего режима… — Грибок затих, потом покрякал и добавил к вышесказанному:

— Условные псевдооператоры заставляют Ассемблер либо транслировать, либо пропускать группу исходных операторов в зависимости от того, «истинно» или «ложно» в момент трансляции определенное условие.

Всё, это было последнее сообщение, сделанное Грибком в состоянии очередного «камлания». Придя в себя, бомжик фыркнул, запахнул курточку и пополз на четвереньках к миске с кормом, вернее, с обедом, которая стояла на специальном столике. Добравшись до миски, он взял её правой рукой и уселся на полу, как обедающий янычар. Грибок выбросил ложку и начал шумно хлебать суп, засовывая в миску голову, словно не человек, а павиан.

 

Глава 123. Трудности перевода

Пока Серёгин наблюдал за «атипичным» поведением заточённого в одиночную камеру Грибка, гипнотизёр из Киева и старший лейтенант Муравьёв работали над подпорченной выборочным гипнозом памятью Николая Светленко. Теперь Светленко сидел в камере один, Крекера от него отсадили и присоседили к Сумчатому и Ведёркину.

Николай ещё не оставил намеренья отдать Генриха Артеррана в руки донецкой милиции, и поэтому изо всех сил пытался сотрудничать с Маргаритой Садальской, ну и с Муравьёвым заодно. Только вот, у него ничего не выходило. Как только Маргарита Садальская ввела его в транс — Коля заснул. То есть, погрузился в гипнотический сон, в состоянии которого сознание человека раскрывается, освобождается от психических барьеров, и загипнотизированный человек легко и правдиво отвечает на все вопросы, которые ему задашь.

Старший лейтенант Муравьёв взял бланк протокола, заполнил шапку и начал допрашивать сомнамбулу-Колю. Сначала по совету Маргариты Садальской старший лейтенант задавал простые, «подготовительные» вопросы, чтобы проверить глубину гипнотического сна.

— Как тебя зовут?

— Николай Николаевич Светленко, — монотонно, как робот с голосовым чипом и динамиком, отвечал Интермеццо, и это была правда.

— Где ты родился?

— В Донецке, — правда.

— В какую школу ты ходил?

— В двенадцатую, — правда.

Потом Маргарита Садальская задала такой вопрос, на который бы не ответил ни один человек, не будь он загипнотизирован:

— Какая задача была задана на семнадцатой странице методического пособия «Алгебра в таблицах по новой программе» в пятом варианте контрольной работы под номером два?

Пособие «Алгебра в таблицах» было издано и введено в список школьных учебников в двухтысячном году. Все, кто с двухтысячного года и по наши дни ходил в седьмой класс, по нему учились. Но вот ответить на вопрос, какая же там задача была на семнадцатой странице, не сможет никто. А Коля открыл рот и бодро, слово в слово воспроизвёл её условие:

— Периметр треугольника АВС равен 22 сантиметра. Сторона АВ в два раза меньше, чем сторона ВС и на 2 сантиметра меньше, чем сторона АС. Найти длины сторон треугольника.

— Фантастика! — выдохнул Муравьёв, даже не замечая, что разбирает руками ручку — уже пружинку вытащил, и она свалилась со стола и потерялась на полу.

— Не уничтожайте письменные принадлежности, — сухо заметила Маргарита Садальская, сделав карандашную пометку в сером блокноте. — Это не фантастика, а парапсихологическое считывание долговременной памяти. Мозг человека никогда ничего не забывает. Проблемы возникают только в извлечении информации из памяти.

— Ну, дела! — изумился Муравьёв и полез под стол — разыскивать убежавшую пружинку.

— Вы решили эту задачу, гражданин Светленко? — спросила Маргарита Садальская у Коли тоном школьной математички.

— Эта задача была на двенадцать баллов, — откровенничала «парапсихологически считываемая» память Николая. — А я решал контрольную на семь — первый вариант, а не пятый. Я не дружил с математикой, и получил тогда всего четыре балла.

— Прекрасно! — улыбнулась Маргарита Садальская, решив, что всё, память «подопытного» подготовлена для детального считывания.

Муравьёв ещё копался под столом. Пружинка куда-то закатилась и никак не желала отыскиваться.

— Ну, давайте же, начинайте допрос! — поторопила его Маргарита Садальская. — Чего вы туда залезли?!

— Сейчас, — пробормотал ей Муравьёв. — Ручка сломалась…

Маргарита Садальская фыркнула носом и одолжила Муравьёву свою ручку. Николай Светленко казался спящим. Он лежал на нарах неподвижно, только глаза у него были открыты. Муравьёв поднёс к этим открытым глазам фоторобот «Поливаевского мужика».

— Вы знаете, кто это? — спросил он, не спеша и с расстановкой.

Интермеццо помолчал, а потом открыл рот и сказал:

— Ме-е-е-е!

— Что?? — изумилась Маргарита Садальская, растеряв свою колдовскую самоуверенность и самоуверенную чёрствость. У неё даже волосы взъерошились!

— Ну, вот, он и у вас блеет, — обыденно сказал Муравьёв, подперев щёку правой рукой, потому что записывать в протокол было нечего.

— Что значит — и у меня?! — заметно свирепела Маргарита Садальская, изминая в руках свой аккуратный серый блокнот.

— До вас с ним Лисичкин занимался, — так же обыденно сообщил Муравьёв. — Тоже и спать заставлял, и цитировать учебники. Только он литературу заставлял, а вы — математику. Так он и у Лисичкина тоже мегекал и бекал. Лисичкин из-за этого и уволился. Вот и у вас он тоже заблеял.

— Ух! — фыркнула Маргарита Садальская, согнув серый блокнот пополам, но взяла себя в руки и сказала:

— Давайте продолжать. Повторите ещё раз.

— Ладно, — пожал плечами Муравьёв. — Только вы не расстраивайтесь, если он опять забекает — для него это нормально.

Старший лейтенант снова предложил загипнотизированному Интермеццо опознать «Поливаевского мужика».

— Бе-е-е-е! — ответил Светленко.

— Да что с ним такое?! — вскипела Маргарита Садальская. — Надо заново в транс ввести! Проснись! — крикнула она и щёлкнула длинными пальцами над Колиным ухом.

Интермеццо вздрогнул, заморгал и сел.

— Я вам что-нибудь сказал? — осведомился он голосом только что проснувшегося человека.

— Не переживайте, кроме «бе» и «ме» — ничего, — хихикнул Муравьёв — не столько над Колей, сколько над Маргаритой Садальской.

— Спать! — скомандовала между тем Маргарита Садальская, и Коля вновь повалился, как мешок картошки. — Запомните, — напёрла она на Муравьёва. — Человеческий мозг никогда не забывает то, что когда-то видел и знал. Нужно только подобрать правильный метод гипноза, чтобы наладить считывание.

— Ме-е-е-е! — возразил Интермеццо.

Маргарита Садальская едва не чертыхнулась. В самый последний момент она проглотила слово «чёрт» глубоко в желудок и, не роняя достоинства, начала заново гипнотизировать Колю. Коля впал в сомнамбулический транс в третий раз. Но не успела Маргарита Садальская и рта раскрыть, чтобы задать ему вопрос, как Николай дёрнул головой и изрёк:

— Ме-е-е-е!

Маргарита Садальская второй раз проглотила слово «чёрт» и опять принялась колдовать над мозгами Светленко. А результатом «колдовства» явилось то, что Николай теперь издавал овечьи и козьи звуки постоянно, не замолкая ни на миг.

— Ме-е-е-е! Бе-е-е-е! Ме-е-е-е! Бе-е-е-е! — блеял «король воров», дёргаясь на нарах, и едва не падая на пол.

Муравьёв молча сидел над пустым протоколом и наблюдал за тем, как звереет Маргарита Садальская. Она уже вся покраснела, стиснула кулаки, а её блокнот валялся в дальнем углу камеры, где обосновался солидных размеров пёстрый паук. Маргарита Садальская больше не глотала слово «чёрт», а позволила ему вырваться наружу. Интермеццо прекратил подражать голосам мелкого рогатого скота и перешёл на крупный:

— Му-у-у-у!!! — быком заревел преступник, после очередной попытки Садальской развязать ему язык.

— Чёрт! — выплюнула Маргарита Садальская.

— Му-у-у-у! — поддержал её Интермеццо.

Муравьёв молча нацарапал в протоколе всего одну строчку: «На допросе с гипнотизёром преступник блеет и мычит».

— Мне надо выпить кофе!!! — громовержцем громыхнула выведенная из терпения животным поведением преступника Маргарита Садальская и покинула камеру Николая Светленко, громко хлопнув дверью. Оттолкнув милиционера-охранника, она понеслась вперёд по коридору. Там она и столкнулась нос к носу с Серёгиным. Пётр Иванович специально её разыскивал — хотел, чтобы она посмотрела на Грибка.

— Маргарита Модестовна… — начал Серёгин.

— Мне надо выпить кофе! — рявкнула Маргарита Садальская в лицо Петру Ивановичу и унеслась на крыльях молний, словно фурия.

«Ну вот, и эта взвинтилась, — уныло подумал Серёгин, глядя, как Маргарита Садальская быстро удаляется, высекая каблучками-шпильками искры из бетонного пола. — Точно, придётся делать третий запрос в Киев…».

Не выведенный из транса Коля продолжал мычать и блеять. Муравьёв ничем не мог ему помочь, и поэтому он сделал только то, что вышел из камеры и сказал обиженному Садальской милиционеру-охраннику запереть дверь. Из-за железной двери по коридору эхом разносилось:

— Ме-е-е-е! Бе-е-е-е! Му-у-у-у! Ме-е-е-е! Бе-е-е-е! Му-у-у-у!

В коридоре Муравьёв встретил Серёгина. Увидев составленный старшим лейтенантом протокол очередного допроса Светленко, Пётр Иванович покачал головой и невесело пробормотал:

— Да уж, теперь я понял, почему она такая взбешённая была. Как бы, не уволилась, а то Киев нам точно не вышлет третьего «оккультиста».

— Она его даже из транса не вывела, — сказал Муравьёв, кивнув головой назад, где в камере остался в животном состоянии Коля. — Так и продолжает мегекать, «Бемби». Я думаю, она успокоится и спасёт его, а то мне даже его жаль.

 

Глава 124. Все упирается в… Зайцева??

На то, чтобы покрыть расстояние от посёлка Кременец до Калининского РОВД, Валерия Ершова потратила три часа и девятнадцать минут. Она вбежала в кабинет Серёгина, стряхивая с пушистой шапки и с воротника куртки мокрые комки снега. Во второй половине дня опять похолодало, подмёрзли лужи, а низкие серые облака начали плеваться огромными хлопьями сырого снега.

— Я не опоздала? — спросила она, запыхавшись — наверное, бежала бегом.

— Нет, нет, вы как раз вовремя, — успокоил её Серёгин.

Да, Валерия Ершова подоспела вовремя — потому что Маргарита Садальская только что пришла в себя после неудачи с Интермеццо. Нахлебавшись кофе — она в буфете проглотила не меньше, чем четыре чашки — «колдунья» «улетела» в отведённый для неё кабинет и заперлась там. Все три часа, пока Ершова тряслась по автобусам, Маргарита Садальская что-то там себе медитировала и курила некие благовония — Казаченко, когда проходил мимо её кабинета, слышал, как оттуда доносятся какие-то песнопения, и из-под двери сочится запах лавандового масла. Кажется, сейчас ей стало лучше — она уже покинула «затворническую обитель», причесалась и, наверное, собирается приступить к работе. Муравьёв хотел пойти к ней и напомнить про оставшегося в «нирване» Светленко — из-за его мычания и блеяния можно подумать, что в милиции занимаются разведением рогатого скота разной величины — но побоялся. А вдруг Маргарита Садальская ещё не до конца успокоилась и «заколдует» его самого?!

Валерия Ершова «Поливаевского мужика» не узнала. Она посмотрела на его фоторобот и сразу же его отвергла:

— Нет, это не Геннадий, Геннадий был другой.

И Пётр Иванович по спокойному лицу Ершовой даже не мог догадаться, что по настоящему её мысли звучали так: «Этот портрет ещё больше похож на Геннадия, чем предыдущий… Только я, почему-то не могу об этом сказать!».

Когда Серёгин предложил ей поработать с гипнотизёром — Валерия Ершова сразу согласилась, потому что хотела побыстрее избавиться от не своей воли, которая не давала ей и слова сказать про «милиционера Геннадия». С некоторых пор Валерия Ершова начала думать, что её загадочный знакомый Геннадий вовсе никакой не милиционер, а… Придумать, кем бы мог быть Геннадий у Валерии Ершовой почему-то не хватало фантазии. Валерия Ершова видела Геннадия только один раз — когда он спас её от киллеров Чеснока и отвёз к родителям в Александровку. Затем же Геннадий канул в неизвестность, и в ней растворился, не проявляя «признаков жизни» уже, наверное, полгода.

Петру Ивановичу показалось, что Маргарита Садальская приняла Валерию Ершову куда охотнее, чем приняла бы Грибка. Не ожидая никаких подвохов и сюрпризов, крашеная брюнетка Садальская предложила достаточно робкой Ершовой присесть на мягкий стул и расслабиться. Несмотря на свою робость, Ершова была любопытна. Она быстренько уселась на предложенный стул и предоставила свои мозги в распоряжение «врача-оккультиста» Маргариты Садальской. Маргарита Садальская делала свою работу — она отправила Ершову в состояние сомнамбулы и подсунула ей под руку лист бумаги и ручку.

— Нарисуйте портрет вашей классной руководительницы, — потребовала Маргарита Садальская в качестве проверки.

Валерия Ершова схватила ручку и начала елозить по бумаге. Буквально минут через десять на чистом листе возникло симпатичное женское лицо, правда, слегка подпорченное химической завивкой и неподходящей формой очков.

Серёгин сидел тут же, в кабинете, наблюдал за действиями «оккультистки» и думал о том, что после Ершовой нужно будет знакомить её с Грибком, хочет она этого, или нет.

— Прекрасно! — Маргарита Садальская взглянула на рисунок Ершовой и убедилась в том, что настроила её на нужную «волну».

Подсунув Валерии другой лист, Садальская распорядилась:

— А теперь — рисуйте Геннадия. Геннадия рисуйте, — Маргарита Садальская наклонилась к «подопытной», заглядывала ей в глаза, словно пришелец из страшной фантастики, зомбирующий человека.

Ершова снова схватила ручку и принялась чиркать по белизне чистого листа. Она не блеяла и не мычала, а легко и просто изобразила некое лицо. Всё! Можно считать, что коварный выборочный гипноз, который так тормозит следствие, побеждён и развеян!

Серёгин с нетерпением потянулся через стол и схватил «шедевр» Валерии Ершовой. Рисунок выполнен на уровне архитектора. Интересно, заканчивала она что-то, или нет?

Глянув на портрет «милиционера Геннадия», Пётр Иванович просто не поверил собственным глазам! Нет, это был не Тень, не Мильтон, не вампир, и не дьявол. С нарисованного простой синей шариковой ручкой портрета на Серёгина взирал ни кто иной, как… Сергей Петрович Зайцев, следователь Калининской районной прокуратуры!

Вот, оказывается, кто такой «милиционер Геннадий»! А они с Сидоровым связались с этим пьющим Поливаевым, ловили вместе с ним «чертей»… Даже портрет его «мужика» по отделениям рассылали, в надежде на то, что где-нибудь отыщется такой сотрудник, а ведь его не существует в природе! «Милиционер Геннадий» — это Зайцев!

Маргарита Садальская косилась на Петра Ивановича каким-то странным недобрым взглядом и незаметно усмехалась «в усы». Ошарашенный новым и неожиданным «появлением» в этой запутанной истории Зайцева, Серёгин её взгляд не замечал, а разглядывал портрет «кисти» Ершовой, словно лишний раз желая убедиться в том, что её «Геннадий» — действительно, Зайцев.

Валерия Ершова смогла с помощью «оккультистки» покинуть «нирвану» и переселиться обратно, в реальный мир. Узрев на столе свои рисунки, она изумилась и выдохнула:

— Это что, я нарисовала?

— Да, это ваши рисунки, — подтвердила Маргарита Садальская.

— Но… я никогда не умела рисовать… — пробормотала Ершова. — Я даже белочку в школе, и то на тройку нарисовала…

Серёгин решил проверить качество работы Маргариты Садальской, показал Ершовой нарисованный ею портрет Зайцева и спросил:

— Это Геннадий?

— Да, это он! — с видимым оживлением воскликнула Валерия. — Он, Геннадий!

Около изолятора уже сгрудилась небольшая толпа. В общей массе выделялась могучим торсом, шваброй, и серой телогрейкой техничка Зоя Егоровна, а так же — приплёлся дворник Карпухин. Причиной сего собрания явились некие странные выкрики, что раздавались именно из изолятора. И кричал словно бы не человек, а какая-то коза… Или, нет, там не только коза: там, кажется, есть ещё и корова… И баранов стадо…

Собравшиеся надоедали вопросами милиционеру-охраннику, а тот только пожимал плечами — он сам был крайне изумлён «материализовавшимся» в изоляторе зверинцем. Пойти и посмотреть, что там такое случилось, охраннику не позволял пост, который нельзя было покидать. Вот и приходилось бедному пятиться от наседающей со шваброй Зои Егоровны.

— А ну, рассказывай, у кого там коровник?! — требовала Зоя Егоровна, потрясая шваброй и брызгая с тряпки грязной водой.

А молоденький милиционер-охранник, который служит в милиции всего вторую неделю, пятился назад до тех пор, пока не упёрся лопатками в прохладную твёрдую стенку.

Муравьёв знал, что в изоляторе нет зверинца — в изоляторе есть не разгипнотизированный Садальской Интермеццо. Это он, «король воров», издаёт все эти животные звуки и пугает отделение. Муравьёв набрался храбрости и решил-таки шагнуть за порог «колдовской пещеры Гингемы», то бишь, зайти в кабинет Садальской и напомнить ей про Николая Светленко. Постучавшись, Муравьёв приоткрыл дверь и просунул в кабинет Садальской только голову. Заметив, что в кабинете есть ещё и Серёгин, Муравьёв расхрабрился и даже зашёл внутрь.

Услышав о том, что преступник остался в «нирване», Маргарита Садальская бросила виноватый взгляд на Петра Ивановича и отправилась в изолятор — утихомиривать «короля воров». Серёгин отправился туда вместе с ней — ему было интересно взглянуть на «камлающего» Интермеццо.

Николая Светленко обнаружили в весьма странном положении. Он валялся под нарами, временами пытался ползать на четвереньках и бодать стенку, а так же — не переставая, орал нечеловеческим голосом:

— Ме-е-е-е! Бе-е-е-е! Му-у-у-у! Ме-е-е-е! Бе-е-е-е! Му-у-у-у!

— Он всегда так делает, когда его гипнотизируют, — сказал из-за спины Садальской Муравьёв.

— Хм… — хмыкнул Серёгин, ухватившись за собственный подбородок, наблюдая за тем, как Интермеццо в очередной раз пытается забодать стенку несуществующими рогами. — Карпец у Лисичкина вёл себя точно так же…

— Му-у-уы-ы-ы!!! — заревел «король воров», взвившись на дыбы, словно резвый жеребец.

Маргарита Садальская с помощью Муравьёва впихнула «дикаря» на нары, а потом скомандовала ему проснуться. Николай Светленко распахнул вмиг прояснившиеся глаза, сел на нарах, как человек, и сказал по-человечески:

— А… я вам что-то рассказал?

— Извините, только «му», — Муравьёв снова хихикал не над Колей, а над «Гингемой» Садальской.

Интермеццо заметно помрачнел и поджал под себя ноги. Кажется, он изо всех сил старался что-то сообщить, но ему не позволял выборочный гипноз. Но Маргарита Садальская же справилась с Ершовой! Пётр Иванович надеялся, что она так же «поборет» и Интермеццо. Только сначала она должна посетить Грибка — надо же вернуть ему личность, в конце-то концов!

 

Глава 125. И мертвые воскреснут…

— Я решила, что уговорю родителей разрешить мне вернуться обратно в Донецк, — говорила Ершова, сидя в кабинете Серёгина. — Сделаю в квартире ремонт и найду работу по специальности. Раз Чеснок арестован — кого мне теперь бояться?

Серёгин одобрял смелое решение Валерии Ершовой и параллельно размышлял над тем, как бы ему добраться до сгоревшего автомобиля Ярослава Семенова. Если экспертиза докажет, что найденное в нём тело не принадлежит Ярославу — то у Петра Ивановича окажется набор доказательств, достаточный для того, чтобы предъявить Зайцеву обвинение а злоупотреблении служебными полномочиями.

Ершова подписала протокол опознания «Геннадия» — Зайцева и заторопилась назад в Кременец. Маргарита Садальская сейчас занималась Борисюком и Соколовым, в который раз «отложив» Грибка в долгий ящик. Серёгин проводил Ершову до выхода и вернулся в кабинет, чтобы упорядочить новые материалы «Дела № 37» и подшить их в папку. У изолятора снова собирались зеваки — начал «камлать» Грибок.

Пётр Иванович зашёл к нему в камеру и увидел, что на этот раз Грибок ведёт себя не так, как всегда при «камлании». «Яйцеголовый» бомжик ходил кругами по камере, заложив за спину руки, и ревел голосом Глеба Жеглова:

— Я тебе уже сказал, что тебя ждёт, Копчёный! Смотри в глаза, я ещё не таких р-раскалывал! — рыкнул Грибок и наклонился над пустотой, словно заглядывал в глаза кому-то, кто сидел перед ним на воображаемом стуле. — Если ты, Копчёный, не расскажешь, как ты взял кассу, тебе придётся познакомиться со слоником! Ты сполна узнаешь, на что способен «слоник», Копчёный!

Грибок разыгрывал целый этюд. Он достал из ящика несуществующего стола мнимый противогаз и принялся напяливать его на голову виртуального преступника. Серёгин даже представил себе, как обитающий в параллельном мире «Копчёный» вырывается из рук Грибка и начинает задыхаться в «слонике». Грибок сделал резкое движение рукой, словно сдёрнул со своего «Копчёного» противогаз, а потом снова заревел в пространство:

— Ну, что, Копчёный, понравилось? Нет? Ну, тогда колись, кто ещё с тобой брал кассу?!

Со всех сторон летели смешки, кто-то аплодировал, восхищаясь артистичностью бомжика, а у самого уха Серёгина раздался изумлённый шёпот:

— Слу-ушайте… Когда я в Ворошиловском работал — у нас Кораблинский точно так же допрашивал воров… — Это Сидоров пробился мимо собравшихся зевак в камеру Грибка и стоял теперь у Петра Ивановича за спиной.

— Кораблинский?? — обернулся Серёгин.

— Ага, — кивнул Сидоров, наблюдая за Грибком с видимым интересом и с долей некого мистического ужаса. — Он иногда пользовался «слоником», когда воры не хотели колоться. Только у Кораблинского был не Копчёный, а Солёный… Копчёный был у братьев Вайнеров. А Кораблинский любил читать братьев Вайнеров…

— Подожди, Саня, — шёпотом перебил Серёгин. — Кораблинский же погиб…

— Так вот, и я об этом, — пробормотал Сидоров. — Но Эдуард Всеволодович допрашивал Солёного именно так. Я сам присутствовал на этом допросе. Он «слоника» сдёрнул, а Солёный ему в лицо плюнул, а Кораблинский за это заехал Солёному под дых…

Серёгин видел, как Грибок действует точно по рассказанному Сидоровым «сценарию» — сначала отпрянул назад от виртуального стула, а потом — с разъярённым видом подскочил и с размаху залепил кулак куда-то в макрокосм. Неужели, этот перемазанный фукарцином, полудикий маргинальный элемент — действительно «реинкорнация» погибшего майора Кораблинского??

— Ну а лицом он на Кораблинского похож? — осведомился Пётр Иванович у Сидорова, который видел настоящего Кораблинского собственными глазами.

— Ну, — протянул Сидоров, вглядываясь в спившееся и покрытое малиновыми пятнами фукарцина лицо «камлающего» бомжика. — Если бы Эдуард Всеволодович полгода пил горькую и не просыхал ни дня, то, наверное, сделался бы похожим на Грибка.

— Зови Садальскую, — распорядился Серёгин. — Пускай расколдовывает!

— Есть! — согласился Сидоров и принялся пропихиваться к выходу, чтобы разыскать киевскую «колдунью».

Маргарита Садальская под надзором Муравьёва пыталась снять наваждение с Борисюка и Соколова. У неё получалось не совсем то, что нужно: Соколов бешено ржал, словно дикий, необъезженный мустанг, а Борисюк калякал карикатуру за карикатурой, изображая Садальскую то в ступе и с метлой, то в обличии некоей готичной вампирши. Маргарита Садальская кипела, и с её макушки поднимались клубы пара, а Муравьёв вновь сидел над девственно чистым протоколом и пытался подавить смешки и усмешки.

Сидоров поглазел немного на происходящую в кабинете гипнотизёра картину и осторожно сказал:

— Маргарита Модестовна, вас Серёгин вызывает в изолятор.

Садальская встрепенулась, фыркнула и хотела выйти из кабинета. Она собралась идти с Сидоровым в изолятор, но Муравьёв вовремя спохватился и сказал:

— А они? — и кивнул в сторону невменяемых Борисюка и Соколова.

Соколов, не умолкая, ржал, а перед Борисюком уже скопилась целая кипа немыслимых карикатур на Маргариту Садальскую.

— Вот ещё… Чёрт! — буркнула Садальская, уже безо всякого стеснения плюясь «чертями». — Проснись! — выкрикнула она сразу обоим, и они, покинув состояние Бодхисаттвы, вернулись в свои не просветлённые и неказистые тела. Хорошо, что они не помнят ничего, что делали под гипнозом, а то бы заработали какой-нибудь «комплекс».

Грибок продолжал «камлание» — он уже почти что, целый час «камлал». Бомжик превратился в некоего «злого следака» и всё допрашивал, допрашивал каких-то невидимых бандитов, иллюзорных потерпевших и паранормальных свидетелей. Копчёный уже был отправлен в гипотетическую камеру, его место на воображаемом стуле занял некий Марат. Серёгин навострил уши: Маратом звали пропавшего охранника убитого «авторитета» Рыжего, дело которого и расследовал настоящий Эдуард Кораблинский!

— Ну что, Марат, будешь отпираться? — осведомился у Мироздания разозлённый молчанием потустороннего Марата Грибок и замер напротив пустоты. — Ты же знаешь, кто замочил твоего шефа. Ведь это был ты, Марат, и твой напарник так сказал!

Если верить Грибку, то выходит, что напарник обвинил пропавшего Марата в убийстве и сказал об этом Кораблинскому… А вот Серёгину этот напарник говорил совсем другое.

— Какая ещё «Волга»?! — взрычал между тем Грибок, замахнувшись сжатым кулаком.

И тут пришла Маргарита Садальская. Окинув взглядом специалиста «камлающего» Грибка, она сначала сморщилась — да, он ей не понравился — а потом сказала:

— Типичный случай навязчивых галлюцинаций… Наркоман?

— Нет, — возразил Пётр Иванович и объяснил Садальской, в чём дело.

Услышав всё о Грибке, Маргарита Садальская чуть приуныла: а вдруг и он превратится в домашний скот, подмачивая её репутацию?! Тем временем «камлание» Грибка подошло к концу. Бомжик потерял из виду «призрак» Марата, бросил на собравшихся вокруг себя «зрителей» отупевший диковатый взгляд и, буркнув:

— У, поначапали! — сел на полу и принялся гнусить свою любимую чатланскую песню:

— Ку-у! Ку-у! Ку-у! Ку-у! Ы-ы-ы!

Зеваки стали расходиться: теперь Грибок стал неинтересным. Вскоре в его камере остались только Серёгин, Сидоров, и Маргарита Садальская.

— Мне нужно, чтобы он улёгся вон туда! — сказала Маргарита Садальская и показала пальцем на нары в углу камеры. Да, она смотрит на Грибка с явным брезгливым отвращением — хоть бы не отказалась…

Сидоров толкнул поющего бомжика и приказал ему:

— Лезь на нары!

— Ы! — огрызнулся Грибок. — Мне и тут хипово!

— Лезь, лезь! — подпихнул его Сидоров носком ботинка. — А то выкинем назад, на помойку, и будешь там опять ловить своих мутантов!

— У, не хочу, меня Куздря бьёт! — завыл Грибок и на четвереньках пополз в угол камеры к нарам. — Чуть грызло не разнесла! А я ей тоже в рожу залепил, а потом камень взял, чтобы грызло ей припечь, а она меня как повалит, и давай утюжить булками… Всю печёнку отходила!

— Давай, давай, лезь молча! — подогнал его Сидоров.

Грибок залез на нары, а Маргарита Садальская, посмотрев на Серёгина, мол, спрашивая: «Не заразный?», медленно двинулась к ворочающемуся Грибку.

— Ему уже вылечили педикулёз, — сказал Садальской Пётр Иванович.

Маргарита Садальская молча проглотила слова Петра Ивановича и приблизилась к Грибку. Серёгин и Сидоров видели, как она достала из кармана пиджака маятник в виде гайки, привязанной на верёвочку, и, качая им перед носом Грибка, вводит его в транс. Решив, что Грибок «дошёл до кондиции» и готов к «парапсихологическому считыванию памяти», Садальская снова сморщилась и сказала:

— Всё, можете допрашивать.

Грибок спал с открытыми глазами. Серёгин и Сидоров подошли к нему поближе. Сидоров всмотрелся в его лицо. Теперь, когда бомжик «спал», не корчил гримас, не пел и не «камлал», он сделался до нельзя похожим на погибшего Эдуарда Кораблинского! Да, это он, только лысый!

— Как вас зовут? — спросил Серёгин у Грибка — Кораблинского.

Грибок дёрнул головой, пару раз хрюкнул по-свиному, из-за чего Садальская впихнула в рот таблетку валидола, а потом разинул рот и произнёс:

— Гриб… — он замолчал, снова хрюкнул, а затем выдал: — Я — Эдуард Всеволодович Кораблинский, мне 37 лет, родился в городе Докучаевске Донецкой области 12 января 1972 года…

— Вот это — да! — выдохнул Серёгин, услышав откровение Грибка. — Кажется… Где вы были в течение последнего года? — обратился он к Грибку — Кораблинскому.

— Ездил в Верхние Лягуши… — рассказывала освобождённая от «дьявольского» наваждения память Кораблинского. — В багажнике… автомобиля… Меня похитили… люди…

— Какие люди? — Серёгин подсунул Кораблинскому под руку ручку и клочок тетрадного листка. — Нарисуйте хотя бы одного.

Кораблинский схватил ручку, начал что-то малевать. А, намалевав, бросил ручку под нары. Серёгин выхватил получившийся рисунок, словно спасительную соломинку, и увидел, что «воскресший» Кораблинский выполнил техничный и качественный портрет… свиньи. Видимо, выборочный гипноз ещё не до конца выветрился из его головы, и Кораблинский не мог пока изобразить похитителя.

— Нельзя его больше в камере держать, — заключил Пётр Иванович. — Нужно отправить к Давыдовичу на излечение… Только чтобы не украли…

 

Глава 126. Таинственное посещение

Пётр Иванович вызвал в райотдел Эвелину Кораблинскую. Найти её оказалось нелегко: после того, как Крекер с Додиком похитили её дочку, Кораблинская перебралась к своим родителям и запряталась у них, не отвечая на звонки. Сама Эвелина на связь так и не вышла. А Серёгин потратил почти что, целый час на то, чтобы убедить её престарелого и недоверчивого отца в том, что он не бандит «из шайки Рыжего», а следователь из Калининского РОВД.

Сидоров тем временем полез в сейф, желая разыскать диски, на которые Кораблинский записывал голоса бандитов, что угрожали ему. Сидоров взял ключ и хотел отпереть синюю металлическую дверцу сейфа и обнаружил, что замок поломан. Ключ утонул в замочной скважине, а сам замок просто вывалился и упал внутрь сейфа. Сидоров остолбенел. Секунду он стоял неподвижно, а потом выпрямился и пробормотал:

— Пётр Иванович…

— Что случилось? — Серёгин повернулся к Сидорову, потому что его испугал странный полушёпот сержанта.

— Кто-то свернул «проворотником» замок в нашем сейфе, — выдавил Сидоров, держа в руке уже не нужный ключ.

Услышав такое, Серёгин вскочил из-за стола, перевернув стул, и ринулся к пострадавшему сейфу. Замок окончательно и бесповоротно «погиб». Какой-то весьма косолапый «медвежатник» вывернул его «с мясом» универсальной отмычкой. Когда Сидоров прикоснулся к державшемуся «на соплях» замку, он выпал. И теперь в дверце сейфа зияла дыра. Серёгин открыл дверцу сейфа пакетиком, чтобы не испортить отпечатки пальцев, и порылся внутри. Как ни странно, ничего не пропало. На месте оказались и диски Кораблинского, и видеокассета с записью Мэлмэна и Сумчатого, пистолет Ужа, два пистолета Коли, накладные усы Додика, документы — в общем, всё, что там лежало, осталось нетронутым!

— Кажется, он искал не наши вещдоки, а что-то ещё, — пробормотал Серёгин, поднимаясь с корточек.

— А что? — удивился Сидоров. — Что ещё можно найти в нашем сейфе?

— Не знаю, — пожал плечами Пётр Иванович. — Нужно узнать, не залез ли он к кому-нибудь ещё.

Разыскивая таинственного визитёра, посетившего его сейф, Пётр Иванович поднял на уши всё отделение. Все сейфы были тот час же проверены на предмет взлома, а здание РОВД — оцеплено: а вдруг таинственный «гость» ещё не успел убежать?! Пётр Иванович аккуратно снял отпечатки пальцев со своего «поруганного» сейфа и, рассмотрев их, не обнаружил «чужаков». Если поверить результатам дактилоскопии, то сейф трогали только два человека: Пётр Иванович Серёгин и Александр Александрович Сидоров. А если верить здравому смыслу — то ни одному из них, чтобы получить доступ к содержимому сейфа, абсолютно не нужна универсальная отмычка, или попросту — «проворотник»: каждый из них имеет свой законный ключ. Поиски аналогичных случаев по отделению тоже не увенчались успехом — пострадавшим оказался только лишь сейф Серёгина.

После того, как Додик пробрался в изолятор и пристрелил там Гарика Белова, в отделении ввели сверхстрогий контроль пропусков. К обычной книжечеке-удостоверению добавили ещё и электронный пропуск — пластиковую карточку для сканирования специальным терминалом. Терминал в вестибюле конечно же установили — на его покупку собирали деньги всем РОВД, а начальник отделения Недобежкин даже поскрёб резервы. И, если вы забудете ваш электронный пропуск дома, или потеряете, или даже элементарно засалите сканируемое поле — то перед вами просто не откроется турникет, и вы не попадёте на работу. Так что теперь чужак, ограничившись одним лишь «маскарадным костюмом» в виде милицейской формы, не сможет пройти незамеченным мимо грозного электронного робота и проникнуть в отделение просто так. Даже если дежурный пойдёт «в цирк», то бишь, смотреть, как «камлает» Грибок. Тогда Серёгин предположил, что кто-нибудь по рассеянности мог потерять свой пропуск, а преступник его нашёл… Но, нет — такого быть не может: когда техническое ноу-хау только установили на турникет, начальник РОВД провёл суровейшее собрание, на котором чётко дал понять, что терять электронный пропуск нельзя под страхом отправиться на биржу труда. Совершить такое невесёлое путешествие не хотел никто, вот и берегли свои пропуска пуще собственной зарплаты…

Или кто-то как-то изготовил поддельный пропуск? А на чьё имя? Нет, такого тоже быть не может… Но, кто же тогда влез-то?! Черти? Призраки? Вампиры? Гоблины? «Поливаевский мужик»??.

Пока Серёгин юлой вертелся, разыскивая «мистического гостя» — «убийцу» сейфа, в отделение приехала Эвелина Кораблинская. Когда Пётр Иванович вернулся в кабинет с пустыми руками, она уже сидела там и беседовала с Сидоровым. Вместе с ней приехал ещё и её отец — Ростислав Глебович Кругликов. Он был невысокого роста, седой, как Санта Клаус, и носил добродушные круглые очки. Но на лице гражданина Кругликова прочно закрепилась неснимаемая маска сварливости, от чего он был похож совсем не на Санта Клауса, а на сурового третейского судью. Заметив, что появился Серёгин, Кругликов установил на него свой судейский взор и сухо хмыкнул:

— Грррмм! — а потом достаточно скептично осведомился:

— Значит, вы утверждаете, что муж моей дочери жив?

— Вот именно, жив! — подтвердил Пётр Иванович, стараясь не тушеваться под стопудовым взглядом Кругликова, а выглядеть, как уверенный в себе квалифицированный специалист. — Я предлагаю вам пройти со мной и опознать его.

Кругликов опять сухо хмыкнул, а Эвелина Кораблинская всхлипывала и ничего не говорила. Когда пошли в изолятор — Кругликов ворчал, почему они идут в «кутузку», когда муж Эвелины следователь? И был не доволен тем, что новенький охранник провозился с ключом на минуту дольше, чем хотелось бы Кругликову.

Узрев спящего на нарах Грибка, Кругликов взвился, словно его припекли кочергой куда не нужно, и заголосил на весь изолятор:

— Чего вы мне здесь Ваньку валяете?! Да разве он похож на Эдуарда?? Этот алкаш похож на бомжа, а Эдуард погиб! Я сам его хоронил!!

Серёгин молчал и ждал, пока Кругликов выговорится, а Эвелина Кораблинская тем временем подобралась к Грибку поближе и внимательно так всматривается в его «раскрашенное» фукарцином лицо.

Выкрики Кругликова разбудили Грибка, и он разлепил глаза и уселся на нарах, вытаращившись на Эвелину Кораблинскую.

— Эля, пошли! — Кругликов вцепился в рукав Кораблинской и принялся оттаскивать её к двери, пытаясь покинуть камеру и вытащить дочку в коридор.

Но Эвелина вдруг вырвалась и снова вернулась к Грибку.

— Э-эдик?.. — пробормотала она, разглядывая Грибка всё внимательней. — Эт-то ты?..

Грибок глуповато моргал и тихонько ухал.

— Какой он тебе Эдик?! Эля, пошли! — не унимался Кругликов, топчась около тяжёлой железной двери камеры. — Я понимаю, ты в стрессе, но не хватало ещё, чтобы ты начала собирать бомжей! Всё, Эля, идём!

— Подождите! — вмешался Серёгин, вставая между Кругликовым и Кораблинской.

— Что с тобой, Эдик, скажи хоть слово! — требовала заплаканная Кораблинская от Грибка.

А Грибок посучил ногами, понюхал стенку, и выдавил:

— Э-эля? — так робко, вопросительно, словно изо всех сил боролся со своими забитыми гипнозом мозгами. — Эля…

Услыхав от сидящего на нарах существа имя «Эля», Кругликов наконец-то «выключил фонтан», притих и замер.

— Но он мог за мной повторить! — он всё же, попытался опровергнуть тождество между Грибком и Эдуардом Кораблинским.

А Грибок уже безо всяких напоминаний выговорил:

— Настя…

Теперь замолчали все. Сидоров даже рот раскрыл: Настей звали маленькую дочку Кораблинских, которую они с Петром Ивановичем и с пропавшим майором Синицыным спасали от Крекера и Додика! О Насте ещё никто не говорил при Грибке, но Грибок назвал именно это имя! Значит, он что-то вспомнил из своей жизни, и он — Кораблинский!

 

Глава 127. Тайна взломщика сейфа

«Воскресшего» Эдуарда Кораблинского в сопровождении жены и Кругликова отвезли в психиатрическую больницу и оставили там, на попечение врача Ивана Давыдовича. Осмотрев нового пациента, врач Иван Давыдович сделал свой любимый оптимистичный и обнадёживающий вывод:

— Вылечим!

На этот раз охранять Кораблинского оставили четверых бойцов спецназа, которых природа щедро одарила силушкой и ростом; ну, и лейтенанта Никольцева — надо же, чтобы кто-то направил силушку в нужное русло! Кругликов тоже остался в палате — хотел окончательно убедиться, что полудикий, покрытый «боевой раскраской» из фукарцина человек действительно Эдуард Кораблинский. Эвелина же «схватила» такси и рванула домой — за постельным бельём и домашним супом для вновь обретённого мужа.

Убедившись, что Кораблинский устроен, Пётр Иванович и Сидоров возвратились назад — к блеющему Интермеццо, ржущему Соколову, вскипающей чайником Маргарите Садальской и эфемерному взломщику, «осчастливившему» их сейф.

Маргарита Садальская, довольная удачной работой с Грибком, решила ещё раз попробовать заставить Соколова говорить по-человечески и объяснить, кто же, всё-таки похитил Шубина. Муравьёв отнёсся к очередной попытке «исцеления бесноватого» скептически. Но, зарабатывая зарплату, в который раз уселся над пустым протоколом.

Проходя по коридору к своему кабинету, Серёгин снова услышал из кабинета по соседству, где базировалась Садальская, безудержное игривое ржание молодого резвого жеребца. Тянувшийся в хвосте у Серёгина Сидоров хихикнул. Оба знали, что там, за закрытой дверью с надписью «Доктор медицинских наук профессор психиатрии Маргарита Садальская», нет никакого жеребца, а заливистое ржание издаёт Соколов. Да, кажется, «доктора медицинских наук профессора психиатрии» постигает одна неудача за другой… Петру Ивановичу было не до смеха: его ждала «охота за привидениями» — кроме «исчадья подземелья» Тени, нужно ещё разыскивать и «мистического» медвежатника.

С медвежатником Серёгин и Сидоров провозились до вечера. Убили столько времени, а тайна сейфа так и не раскрылась — наоборот, возникло ещё больше мистического и непонятного. Тщательно изучив все накопленные за полдня материалы «дела о сейфе», Серёгин смог сделать только то, что пожал плечами: выходило, что «визитёр» упал с неба, или прилетел с Марса, или же материализовался из параллельного мира. Но такого же не бывает! Ржание Соколова очень мешало думать, а в конце рабочего дня Маргарита Садальская вломилась к Петру Ивановичу в кабинет и на повышенных тонах заявила, что её «доводят до мигрени». Серёгин, чтобы водворить ущемлённую тишину, отпустил Садальскую домой — пускай отдохнёт, а завтра начнёт сначала. Садальская с благодарностью выдавила улыбку и уползла прочь. А потом заглянул Муравьёв и отдал Петру Ивановичу очередной протокол допроса Соколова и Борисюка. Серёгин пробежал его глазами. Муравьёв не стал переводить слова Соколова с лошадиного языка на человечий и написал просто: «Соколов: на все вопросы: „Иго-го“, Борисюк: 72 карикатуры и молчание».

— Эх, — вздохнул Пётр Иванович, положив протокол в папку «Дело № 37».

Маргарита Садальская дошла до остановки «Улица Разенкова». Покрутившись там немного, пропустив несколько маршруток и проигнорировав два троллейбуса, киевская «колдунья» огляделась так, будто бы что-то у кого-то украла, а потом — пошла по снегу вдоль проспекта Ильича в сторону школы номер девяносто пять. Погода была неважная, небо бросалась снежком. Солнце давно уже отправилось спать, переложив свою обязанность светить и освещать на «плечи» уличных фонарей. Дойдя до школы, Маргарита Садальская остановилась под ярким оранжевым фонарём. В школьном дворе было людно: недавно закончилась вторая смена, и родители забирали домой детей-семиклассников. Поглазев немного, как мамы и папы выводят из школьного вестибюля и уводят своих «двоечников и отличниц» по домам, Маргарита Садальская совершила крутой поворот на девяносто градусов и бодро зашагала по улице Восточной к парку. Но до парка Маргарита Садальская не дошла. Пройдя где-то половину улицы, она завернула в пустынный тёмный двор. Потом — подобралась к одному из подъездов. Железная дверь оказалась заперта. Кодовый замок остановил её движение, Маргарита Садальская приблизилась к микрофону домофона и нажала кнопки «1» и «3», то бишь, собиралась прорваться в тринадцатую квартиру. Домофон испускал монотонные отупляющие гудки, а снежок постепенно заносил Садальской воротник и шапку. Наконец, кто-то внял её «мольбам», и микрофон забурчал недовольным голосом, не поздоровавшись:

— Тебя что, впустить?

— А ты как думаешь? — угрюмо огрызнулась «доктор медицинских наук профессор психиатрии», отряхивая с шапки снежную пыль.

— Я думаю оставить тебя на улице, — невозмутимо отпарировал житель тринадцатой квартиры. — Выроешь себе в снегу берлогу, и будешь там спать, как полярный медведь.

— Ещё одно слово и считай, что отправился кое-куда и безвозвратно… — змеёй зашипела Маргарита Садальская, заставив обитателя тринадцатой квартиры быстренько вжать в корпус внутреннего домофона кнопку «Open», и открыть ей дверь.

Маргарита Садальская взлетела вверх по лестнице и ворвалась в квартиру, словно некое стихийное бедствие, грубо спихнув с дороги неказистую коричневую дверь. Она набросилась на хозяина, который вышел к ней в прихожую в халате и в домашних шаркающих тапочках. За рабочий день у Маргариты Садальской накопились тонны негатива. Вот она и принялась выплёскивать его, пытаясь поколотить хозяина тринадцатой квартиры кулаками.

— На кой чёрт тебе понадобилось влезать в сейф Серёгина?!! — вопила Маргарита Садальская, стараясь прорваться сквозь глухую боксёрскую оборону человека в тапочках и подбить ему глаз.

В пылу отчаянной схватки с Садальской слетел парик и упал на пол. Под париком у неё оказались невыразительные и тусклые рыжеватые волосики. Она замахнулась, совершив очередную попытку залепить хозяину тринадцатой квартиры оплеуху. Но человек в тапочках, видимо, наевшись её свирепыми выпадами, умело блокировал нацеленный ему в челюсть хук слева и опрокинул разъярённую и потерявшую волосы Садальскую на потёртый линолеум пола. Она сидела на полу, запыханно дышала и пыхтела, отплёвываясь от лезущих в рот волос, а хозяин квартиры взирал на неё сверху вниз, а потом потребовал:

— Хватит тут мельтешить, лучше вываливай, что ты нарыла в их полиции?

Маргарита Садальская рыкнула слово «чёрт» — кажется, это её любимое слово — выплюнула волосы, взяла себя в руки и проговорила:

— Этот тупачок Интермеццо ничего мне не выболтал. Когда я ввожу его в транс — он блеет, как какая-то коза драная… и всё! Эти ихние менты ржут, как ненормальные… я ничего не смогла от них добиться!

— Эх, зря я тебя впустил к себе в квартиру! — буркнул хозяин и ушаркал в своих тапочках на кухню.

Он там что-то куда-то наливал и, кажется, разлил. Чертыхнувшись, он продолжил свой выговор Садальской:

— От тебя я вижу, толку, как от козла молока. Зря приобретал тебе все эти новые тряпки и парик. Давай, компенсируй и выметайся. Твою драную шубку я тебе верну.

— Что?? — подскочила Маргарита Садальская, и тоже побежала на кухню, где её визави переливал из кастрюли в банку кипячёное молоко.

Сбросив парик, «доктор медицинских наук профессор психиатрии» превратилась в бывшую горничную Кашалота, наглую шпионку Эммочку. А хозяином квартиры был неудачник Муравьед, или Грегор Филлипс.

— Ведь это тебе дали задание уничтожить результат эксперимента «Густые облака — 1»! — зашипела Эммочка, толкая Филлипса в бок и мешая переливать молоко — он из-за неё уже на стол набрызгал. — А ты даже палец о палец не ударишь, а только всё портишь! На кой чёрт тебе понадобилось влезать в сейф Серёгина, а? Я у тебя спрашиваю, или у колоды?! — она пнула ногой стол, от чего банка с молоком улеглась на бок, выплеснув на пол всё содержимое. По полу потекли молочные реки.

— Что ты наделала?! — взвизгнул Филлипс, отставив кастрюлю в сторону. — Убирай теперь, если ты такая умная! И вообще, я думал, что должен буду пристрелить гориллу, а не гоняться за Генрихом Артерраном!

— Гориллу они и сами пристрелили! — фыркнула Эммочка, и прямо в сапогах, потопала в комнату. — Пойду, поглазею на телек! — бросила она на ходу. — А ты, жук навозный, если хочешь, сам убирай!

— Э-эй! — крикнул Филлипс вслед Эммочке, которая затоптала ему ковёр и залила пол.

А она не ответила: включила телевизор и поддала громкости. Пришлось Грегору Филлипсу сжимать волю в кулак, приносить из ванной тряпку и самому стирать с линолеума бестолково пропавшее молоко.

В сейфе Серёгина Филлипс искал документы с базы «Наташенька», которые Чеснок бесплатно «продал» Мильтону. Он не знал, что документы проданы, и «Казак» Чеснока и Сумчатого заграбастан неким Тенью. Филлипс думал, что Серёгин обыскивал офис «Казака» и нашёл там нужные ему документы — вот и полез в сейф, надеясь их там отыскать. Выдав себя за гипнотизёра, Эммочка получила электронный пропуск и могла беспрепятственно проникать в здание Калининского РОВД. Она-то и провела «медвежатника» Филлипса внутрь, а Пётр Иванович решил, что он «материализовался», или «возник».

Эммочка смотрела телевизор Филлипса краем глаза — там показывали скучные «Звёздные танцы» — нечего смотреть, чушь полная. Однако, сидя у телевизора, она успокаивалась и начинала припоминать, какие же зёрна истины удалось ей выскрести из бессвязной болтовни тех несчастных, кто подвергся чудовищному гипнозу Генриха Артеррана. Завшивленный бомж Грибок, у которого нашлись следы личности якобы убитого следователя Кораблинского, проболтался, что его возили в какие-то Верхние Лягуши… Уж не там ли находится то, что они с Филлипсом ищут? Ещё Эммочка вспомнила, каким образом у Грибка нарушилось наведённое Артерраном состояние выборочного гипноза — его побили. И у неё родился коварный план: уж не залепить ли ей парочку зуботычин Интермеццо, пока Муравьёв не видит? А как? В крайнем случае, можно загипнотизировать самого Муравьёва!

— Эй, Жук! — крикнула она из комнаты возящемуся на полу кухни Филлипсу.

Тот молчал: не терпел, когда кто-либо обзывал его «Жуком», особенно эта Эммочка.

— Филлипс! — гаркнула Эммочка, перекричав музыку из телевизора.

— Чего? — неохотно отозвался Филлипс, выкручивая тряпку.

— Сюда иди! — потребовала Эммочка, не желая отрываться от дивана.

— Ещё чего! — огрызнулся Филлипс и взялся за пылесос — чистить затоптанные Эммочкой ковры.

Эммочка же не пожелала сползать с дивана и принялась орать на всю квартиру, перекрывая рёв несовременного и нефункционального пылесоса «Витязь»:

— Узнай, что это за место такое — Верхние Лягуши!! И побыстрее — я уже хочу уволиться и не слушать, как эти идиоты в их ментуре ржут и блеют!!

Филлипс пылесосил в прихожей и молчал. Сначала его пылесос мерно гудел, но потом начал как-то натужно выть и кашлять. Эммочка слышала, как Филлипс, чертыхаясь, проделывает ему «искусственное дыхание», отчего несчастный прибор ещё более натужно выл и кашлял совсем как умирающий туберкулёзник. Потом вой пылесоса стих, и Филлипс вырос на пороге той комнаты, где Эммочка смотрела телевизор.

— На, не раскидывай тут свои вещички! — сказал он и протянул Эммочке её чёрный парик. Засосанный в трубу пылесоса и вытащенный из неё по принципу перетягивания каната, наэлектризованный, он походил теперь на очень драную кошку.

Узрев свой безвозвратно погубленный предмет маскировки, Эммочка впала в депрессию и стащила с правой ноги сапог, запустив его в голову Филлипсу.

БУХ! ДЗЫННЬ! — она промахнулась мимо Филлипса и сшибла вазу за его спиной.

— Давай, давай, круши мне весь дом! — разозлился Филлипс.

Он собрался схватить Эммочку в охапку и вытолкать взашей из квартиры в подъезд. Пускай бредёт, куда хочет — хоть на улице спит, ему всё равно.

— Я тебе сказала: узнай, что это за место такое — Верхние Лягуши! — остановила его Эммочка и стащила второй сапог, положив его на диван рядом с собой.

Филлипс застопорился на полдороги с протянутыми руками и изрёк:

— Чего?

— Повторяю в третий раз — специально, для глухонемых и туподоходящих, — проворчала Эммочка. — Узнай, что это за место такое — Верхние Лягуши! И ещё — опусти руки: тебе, такому, никто никогда ничего не подаст!

— Р-рр! — фыркнул со злости Филлипс, но опустил руки и прислушался к Эммочке: кажется, эта «драная лисица», всё-таки, что-то нарыла. — Как ты сказала? — переспросил он. — Верхние Лягуши?

— Они, голубчик, — пропела Эммочка, не убирая с дивана сапог. — Узнай о них побольше и побыстрее. И, кстати, что там у нас на ужин, а?

— У меня спагетти, а у тебя — ослиный хвост! — буркнул Филлипс и ушёл на кухню, швырнув Эммочкин парик под диван.

— Ой, ну и подумаешь! — огрызнулась Эммочка, лениво переключая каналы. — Тебя воспитывали скунсы, Филлипс, раз у тебя не хватает любезности предложить даме поесть!

 

Глава 128. Охота на зайцев: сезон открыт

Временно забросив «призрачного» взломщика сейфов в долгий ящик, Серёгин решил пока заняться личностью более земной и реальной — Зайцевым. Пётр Иванович, в который раз уже собрал совещание у себя в кабинете — Сидорова, Казаченко, Усачева и Муравьева, и поднял всё, что у него имелось на Зайцева. Данных на него скопилось множество, плюс — поддельная биография и Верхние Лягуши, куда кто-то насильно отвозил Кораблинского.

— Из всего этого следует, — заключил Серёгин. — Что Зайцев каким-то образом связан с похитителями Кораблинского, Синицына, Шубина и Карпеца. И ещё — это не простая банда, а кто-то весьма и весьма влиятельный. Смотрите, — Серёгин взял половинку тетрадного листа и ручку. Участники совещания приблизились к столу, чтобы видеть, что Пётр Иванович собирается написать, или нарисовать.

А Серёгин нарисовал широкую окружность и подписал её: «Верхние Лягуши».

— Смотрите, — сказал он и нарисовал в центре широкой окружности небольшой эллипс и подписал его: «Зайцев». — Зайцев служил участковым в Верхних Лягушах, а потом кто-то, — Пётр Иванович начертил рядом с эллипсом-Зайцевым солидный жирный крестик. — Дадим ему никнейм «Икс», его нашёл, помыл, побрил и причесал, а затем, — Серёгин чиркнул длинную стрелочку от «Верхних Лягуш» и нарисовал другую окружность с подписью «Донецк». — Затем отправил к нам в Донецк и каким-то образом впихнул на место пропавшего, а если быть точным — похищенного — Синицына. Так же Зайцеву «подарили» диплом Киево-Могилянской академии, которую он и в глаза не видел, а это тоже, скажу я вам без определённого влияния не сделать. Так что, если нам с вами удастся подковырнуть Зайцева, то мы сможем добраться и до того, кто за ним стоит. А я думаю, что за ним стоит ни кто иной, как Тень — именно за ним Зайцев повторил фразу «Вопросы есть?». Вот только всё по-прежнему упирается в автомобиль Ярослава Семенова — он для нас закрыт.

Все приуныли, задумались. Сидоров безо всякого интереса и пользы перебирал протоколы допросов Интермеццо, Борисюка и Соколова — те, в которых написано: «Ме», «Му», и «Иго-го», Усачев вертел в руках свой электронный пропуск. Да, добраться до автомобиля Семенова, заточённого в гараже Зайцева, было так же трудно, как разыскать Атлантиду на дне океана. И тут некий Бодхисаттва из глубин мироздания решил оказать помощь следствию и сбросил на голову Муравьева одну гениальную идею.

— Пётр Иванович! — вскочил вдруг Муравьёв, когда «дар Бодхисаттвы» стукнул его в макушку. — А что если…

Все повернулись в сторону Муравьева. Усачев от неожиданности выронил электронный пропуск на пол. А Муравьёв взахлёб пояснял суть своей догадки, подаренной свыше.

— А что, если мы снова запустим Батона? — предложил он. — Батон же гаражи вскрывал?

— Вскрывал, — кивнул Серёгин, калякая в окружности «Верхние Лягуши» пятиконечные звёздочки. — И что?

— А пускай вскроет гараж Зайцева и добудет что-нибудь из автомобиля Семенова! — выпалил Муравьёв и снова уселся на стул. — А потом — закроет, как было и убежит, а?

— Ну, ты гений! — выдохнул Усачёв, ползая по полу в поисках своего пропуска, который нельзя терять.

— Голова, — подтвердил Казаченко.

— Круто! — обрадовался Сидоров.

— Слушай, Сева, — произнёс Серёгин после недолго раздумья и закалякал все звёздочки «кудрявой линией». — А это идея! Батон так вскрывал гаражи, что даже и не поймёшь, вскрыт гараж, или нет. На его работе даже эксперты срезались! Так что, решено — засылаем нашего «Хтирлица» — пускай пошустрит. Это хоть и не очень законно, но другого выхода у нас попросту нет.

За стенкой кабинета снова раздавались звериные звуки — там Маргарита Садальская пыталась справиться с Борисюком и Соколовым. Обязанность фиксировать сказанное с Муравьёва пока перебросили на магнитофон. Хотя, какая разница? Всё равно, запись, которая потом получится, можно будет, наверное, отнести к звукам живой природы — не более. К бодрому ржанию Соколова прибавилось ещё и басовитое кряканье — это Борисюк показал голос, и теперь крякал, не умолкая ни на секундочку. Маргарита Садальская там, наверное, уже выкипала. Потому что сквозь голоса «утки» и «жеребца» прорывалось громкое, искажённое досадливой бессильной злобой слово «Чёрт!».

Серёгин согласился с Муравьёвым и решил снова использовать своего «суперкрота». Батон «фон Хтирлиц» был тот час же доставлен Казаченко из камеры «на базу» и получил инструктаж от «Алекса» — Серёгина. Выслушав инструктаж «центра» до конца и разобравшись, что от него требуется, «суперкрот» поёрзал на стуле — Казаченко почему-то поместил его на самый плохой, просиженный посередине до дырки — и сдавленно изрёк:

— Я… завязал… И вы обещали выпустить меня на свободу сначала после Коли, потом — после Кашалота… А всё не выпускаете…

«Суперкрот» отказывается работать? Ничего, не таких уговаривали! Серёгин понял, что уговоры по типу «пряника» тут бессильны — значит, нужно пользоваться «кнутом», то бишь, пришло время стукнуть кулаком по столу. Пётр Иванович так и поступил. Стукнув кулаком по столу, он беззлобно, но обстоятельно пообещал, что Батон отмотает весь срок за содействие в похищении человека, если не выполнит поручение и не проникнет в гараж Зайцева. Батон заметно стушевался, съёжился на стуле и мигом «запел» другое:

— Я согласен!

— Ну, вот и молодец! — одобрил Серёгин. — Можете приступать, «Юстас»!

Батон вместо того, чтобы отчеканить: «Есть!», прогудел:

— Угу, — и был отпущен на относительную свободу.

Из кабинета он вышел, оглядываясь, а дверь назидательно скрипнула ему вслед:

— Работай, Батоша, или загремишь!

«Цыц!» — про себя огрызнулся Батон в адрес двери и пошёл по коридору туда, где был уготован ему выход, но с возвратом. В соседнем кабинете слышались некие звериные вопли, словно бы там играли анималистический спектакль, либо действительно, были звери. «Конячка и утак» — определил для себя Батон и побрёл дальше — разыскивать гараж Зайцева и подбирать метод, с помощью которого его будет легче всего вскрыть.

Пётр Иванович закончил совещание и отпустил всех его участников по делам. Муравьёв отправился вести протокол допроса Борисюка и Соколова, у Усачева подошла очередь заступать на дежурство. Казаченко уто́пал на оперативное задание — пытаться разыскать следы «призрачного» медвежатника, а Сидорову было поручено позвонить врачу Ивану Давыдовичу и справиться о здоровье Кораблинского.

— Иго-го-го!!! — ржал за стенкой Соколов.

— Кря-кря, кря-кря! — вторил ему Борисюк.

— Чёрт! — «подпевала» Маргарита Садальская.

Серёгин подумал, что надо будет потом дать «колдунье» задание — поработать с Кашалотом, с Чесноком и с Утюгом — а вдруг удастся побороть их склонность к вранью и узнать что-нибудь новенькое про «подземелье Тени»?

Закончив разговор с врачом Иваном Давыдовичем, Сидоров попрощался и повесил трубку. Эдуард Кораблинский ещё оставался Грибком. Вёл себя полудико: стульев не признавал, когда ел — сидел на полу. Ложку тоже не праздновал — обычно выбрасывал её и хлебал прямо из миски, как животное. Спать тоже пытался на полу, но его насильно укладывали на кровать. Иногда у Грибка — Кораблинского случались просветления: он вспоминал имена жены и дочки и просился домой. Но это длилось недолго — спустя несколько минут Грибок опять дичал и начинал петь:

— Ку! Ку! Ку! Ку! Ы-ы-ы!

— Всё ясно, — кивнул Серёгин, узнав о состоянии Кораблинского.

Маргарита Садальская уже ездила к Кораблинскому в больницу и пыталась снять с него гипноз. Кораблинский не поддавался и упрямо оставался Грибком, что весьма и весьма злило «киевскую колдунью». Обычно она возвращалась из больницы в состоянии «ядерного взрыва» и сразу же неслась в буфет — «накачиваться» кофе. В отчётах Садальской о Кораблинском чаще всего встречались такие слова: «Индивид по имени Грибок (Эдуард Кораблинский?) при погружении в состояние гипноза издаёт звуки, похожие на те, которые издаёт домашняя свинья». То бишь, хрюкал Кораблинский, вместо того, чтобы отвечать на вопросы и выходить из-под пагубного влияния воли «неведомо существа», которая заставила его из следователя превратиться в бомжа.

Сначала Пётр Иванович досадовал на бессилие милицейских гипнотизёров против «злых чар» «исчадий подземелья», но потом ему в голову пришла одна интересная мысль. А что, если и Ярослав Семенов мог оказаться среди бездомных, и ночует теперь в каком-нибудь полуразрушенном доме, или в канализационном колодце?! Получив свыше сие озарение, Серёгин, не мешкая ни секунды, разослал данные Ярослава Семенова по городским опорным пунктам — пускай ищут, это их работа.

 

Глава 129. «Семнадцать мгновений» Батона

В просторном дворе нового высотного дома по проспекту Ильича было безлюдно. Часы показывали полдень — самый разгар рабочего дня, когда взрослые «угорают» на работе, а дети «парятся» в школе. Заметенные лёгким холодным снегом скамейки пустовали, одинокие карусели скучали без детей. Только в беседке, стилизованной под избушку Бабы Яги, сидел, нахохлившись, один человек. Он поднял воротник коричневой неновой куртки, защищая шею и уши от нетёплого пронизывающего ветерка, несущего твёрдые, смёрзшиеся где-то там, в небесной вышине, скомковавшиеся снежинки. Посидев немного на месте и посчитав, сколько всего ворон гуляет по пустынной, словно тундра, детской площадке, человек выбрался из беседки и пошёл вглубь двора, к высившимся в отдалении элитным гаражам.

Гаражей насчитывалось штук десять — далеко не для всех жильцов. Все гаражи были одинаковые — бежевого цвета, высокие, закрытые коричневыми роллетами. Каждый гараж вмещал по две машины, имел свой номер и красненький глазок сигнализации МВД. Покрутившись у гаража с номером три, человек заметил, что к подъезду многоэтажки движется фигура достаточно неуклюжей пожилой дамы, одетая в пальто в стиле «винтаж». Едва она подползла к задраенной на кодовый замок железной двери, человек в коричневой куртке быстрой бесшумной тенью двинулся за ней. Он вошёл в подъезд на шаг позади дамы и пристроился около неё, ожидая лифт. Её «винтажное» пальто нестерпимо воняло нафталином — наверное, ему было от роду лет тридцать. Когда дама недоверчиво скосила на него «лиловый глаз», мол, спрашивая, кто таков? — человек повесил улыбку и дружелюбно удовлетворил её любопытство:

— Я страховой агент.

— Выкладывай вам денежки! — скрипуче выплюнула «винтажная» дама и уехала на лифте одна, оставив на память о себе облако нафталинового «аромата».

Человек в коричневой куртке недовольно плюнул прямо на выскобленный уборщицей пол подъезда и снова вдавил в стенку кнопку лифта.

Дождавшись, наконец, кабинку, человек в коричневой куртке приехал лишь на четвёртый этаж — мог бы и пешком дойти спокойно. Попав на площадку, он внимательно оглядел добротную и дорогую дверь квартиры номер шестнадцать — около неё тоже мигал красным «адским» огоньком глазок сигнализации.

Покинув подъезд, человек в коричневой куртке закурил сигаретку и отправился прочь со двора в сторону гипермаркета «Амстор».

Третий гараж принадлежал Зайцеву, так же, как и квартира, номер шестнадцать на четвёртом этаже. А человек в коричневой куртке был ни кто иной, как «секретный агент» «Алекса» Батон «фон Хтирлиц». Батон уже не раз приходил сюда и прогуливался во дворе и около гаражей. Он определил, что Сергей Петрович Зайцев обладает именно третьим гаражом, и не каким другим. А так же заприметил, где на ночь «бросает якорь» машина охранников из МВД, которые «пасут» гаражи. Охранники прячутся за углом дома, и со двора их не видно, да и они не видят, что творится во дворе.

Батон влезет в гараж Зайцева сегодня же ночью — и для этого у него уже заготовлен хитрый план.

Батон купил в «Амсторе» бутылочку водки «Немирофф — премиум», две пачки крабовых палочек и тортик. С таким набором продуктов он отправился на остановку и поймал жёлтое маршрутное такси номер сорок шесть.

Едва маршрутка выскочила на улицу Зверькова, Батон набрал в лёгкие пару литров воздуха и мощно гаркнул в ухо соседки по креслу:

— На светофоре остановите!

Побритый налысо водитель прикрутил музыку-шансон и переспросил:

— Шо?

— Вот тут, на светофоре! — засуетился Батон, видя, что нужный ему светофор уже остался позади.

Соседка по креслу — девушка блондинка в коротенькой розовой шубке, наверное, студентка — отодвинулась от шумного Батона подальше к окну. Водитель наконец-то разобрался, на каком светофоре желает выйти пассажир, и совершил «экстренное торможение». Маршрутка дёрнулась, тормоза завизжали, пассажиры повалились вперёд. Они раскричались, ругая водителя «безруким» и «безмозглым», а водитель тихо огрызнулся под нос и затих.

Позвякивая бутылочкой водки, Батон аккуратненько выбрался из салона на скользкий гололёд и захлопнул дверь.

«Суперкрот», поскальзываясь, шагал к частному сектору. А, войдя в него, разыскал наполовину сгоревший домишко, вместо крыши кое-как прикрытый рубероидом. Сквозь покосившийся, дырявый забор Батон видел, что во дворе намело сугробы. Калитки не было, Батон пролез в самую большую дыру и таким образом попал во двор. Собираясь постучать в окно, он приблизился к домику. Из одного окна торчала отсыревшая и грязная, потрёпанная, серая подушка. Отличный звукоизолятор — стучи, не стучи — не достучишься. Батон обошёл домишко кругом и нашёл другое окошко — грубо заколоченное занозистой фанерой. В эту фанеру он и постучал кулаком — погромче, чтобы его услышали наверняка. Дав о себе знать, Батон снова обошёл домишко кругом и застопорился у серой доски, которая заменила дверь.

— Хто? — вскоре поинтересовались из-за этой импровизированной двери. Голос того, кто жил в полусгоревшем домике, был до того пропитой, что казалось, запах перегара слышен и через доску-дверь.

— Эй, Чубук, открывай, это я, Батон, — добродушно сказал Батон.

Чубук отвалил скрипучую дверь-доску и возник на пороге. Он был довольно неказист: низенький такой, невзрачный, словно гриб-сморчок. На его маленькой усыхающей головке криво сидела побитая молью порыжевшая старая (тоже, небось, «винтажная») ушанка.

— Чего тебе, Батон? — подозрительно осведомился Чубук, косясь на гостя недобрым глазом, и Батон услышал удушливый запах перегара не «во сне, а наяву».

— Выпить принёс, Чубучок, — улыбнулся Батом и вытащил из жёлтого фирменного пакета бутылку «Немирофф — Премиум». — Дельце одно есть.

При виде водки Чубук оживился, превратился в дружелюбного весельчака и посторонился, пропуская Батона в свои пропахшие сигаретным дымом и таранкой «хоромы». С некоторых пор Чубук остался «один, совсем один» — жена и приёмный сын бросили его и его подобие жилища, и переехали в Авдеевку. У Чубука теперь постоянно торчали гости-собутыльники: бомжи, пьющие соседи и случайные знакомые — тоже пьющие.

Чубук провёл Батона по узенькому, замусоренному коридорчику с серыми ободранными стенками в крохотную кухоньку. Печка была разобрана и «светила» внутренностью. Из мебели — синий колченогий стол, покрытый объедками, окурками, липкими пивными лужами и плевками, да три табурета. Окурки и плевки покрывали так же и чёрный от грязи пол, соседствуя с невероятным сонмом всевозможных пустых бутылок — от шампанского до корвалола. Два из трёх табуретов были заняты двумя дружками Чубука. На одном восседал прямоугольный и небритый Сигизмунд с перекошенными на «бухгалтерский» манер плечами. А на втором примостился длиннющий и худосочный, как Кощей, Костяныч. Дымя дешёвыми сигаретками «Прима» без фильтра, дружки Чубука скучали над пустыми гранёными стаканами и лениво «забивали козла». Заметив у Батона в руках непочатую бутылку, оба сразу же разожгли в своих потускневших, как у мумий, глазах огонь жизни и даже забросили домино.

— Ооо! — заревел Сигизмунд.

— Ы-ы-ы! — заблеял Костяныч.

Батон поставил бутылку на загаженный стол и любезно предложил:

— Раздавим? — а потом по очереди выложил обе пачки крабовых палочек и тортик.

Из неизвестного пространства возник Чубук и галантно подвинул Батону четвёртый табурет. Батон осторожно уселся на краешек, боясь замарать брюки, и принялся распечатывать свой «Немирофф — Премиум». Сквозь сквозную дыру в щербатой крыше тоскливо глядело низкое серое зимнее небо, и влетал кусачий и противный ветерок, принося снежную крупку.

— А ты же завязал, Батоша? — просипел Сигизмунд, жадно «облизывая» взглядом бутылку недешёвой водки, нетерпеливо ёрзая на табурете, бычкуя одну сигаретку за другой.

— Дельце есть, — загадочно протянул Батон и вынул пробку. — Квартирки в элитном доме. Проспект Ильича, 29-в. Как почистите — так на целую сотню бутылок хватит, и на закуску останется! Нам повезло — сегодня ночью на четвёртом этаже все квартирки пустые стоят… хи-хи!

— Э, дык там — замочище — во! — пробухтел Чубук, глотая слюнки, когда водка потекла в стакан.

Батон достал из кармана электронный чип-ключ с брелоком из пачки чая «Ахмад». Он стащил его у той «винтажной» дамы с ароматом нафталина, которая впустила его в подъезд Зайцева.

— Замочище ты вот этим открой, — благодетельно пропел Батон и положил ключ на стол, присоединив его к стакану Чубука.

Чубук схватил чёрными от грязюки пальцами неожиданный «подарок» и приблизил его к одичавшим глазам, словно бы видел такой впервые. Сигизмунд и Костяныч тем временем уплетали тортик, отрывая от него куски, прямо так, руками, и запивая водкой.

— Э, а мне?! — обиженно взревел Чубук, выкинув бесценный чип-ключ под табурет.

— Перебьёшься, куздырь! — хохотнул небритый Сигизмунд, отправив в свой огромный рот большущий кусок бисквита, да с розочками!

— Грызняк распушу, крокодитель!!! — вспищал озлобленным фальцетом Чубук, вскакивая с табурета. — Печень сожру!!

Он вступил в битву за тортик, накинувшись на Сигизмунда, словно лев на кабана. Схватив свой табурет двумя руками, тщедушный Чубук замахнулся из-за головы, нацелившись огреть им Сигизмунда по квадратной башке. Сигизмунд уронил на пол следующий кусок торта и тоже вскочил, собравшись залепить дружку по черепу. Тут же к Чубуку подбежал на ногах-ходулях Костяныч, перехватил табурет в полёте и начал отнимать.

Трезвый Батон просто подобрал с пола чип-ключ и принялся спокойно ждать, пока закончится «третья мировая» и «страны-агрессоры» рассядутся по своим местам. Наконец, они утихли. Костяныч просто отобрал у Чубука табурет и выкинул его на улицу, выбив единственное застеклённое окно. Сигизмунд «простил» жадного до еды дружка и теперь отрешённо запихивал в ненасытное чрево крабовые палочки — по четыре штуки сразу. Присмиревший при виде водки Чубук кротко присел на пол со стаканом в руке и больше ни с кем не дрался: кто же будет драться, когда есть выпивка?!

Над городом висела густая мгла безлунной ночи. Погода снова подкинула оттепель, снег уже почти весь растаял, оставив на городских дорогах мокрый чёрный асфальт. Свет уличных фонарей боролся с плотным сырым туманом, чёрные влажные деревья слабо шевелили безлистыми ветками, поддаваясь несильному ветерку.

Заслуженный и давно уже не блестящий жёлтенький «Запорожец» свернул с проспекта Ильича во двор высотного дома номер двадцать девять и пристроился там, в темноте, за элитными гаражами, куда не доставал свет фонарей. Четыре призрачные тени бесшумно выплыли из салона неновой машины и направились к подъезду двадцать девятого дома. Около подъезда одна тень отделилась от общей массы и застопорилась около высокого крыльца. Три остальные стали расхлябанно подниматься по ступенькам, выдыхая в атмосферу облака перегара. Устранив дверь с помощью чип-ключа, они попали в подъезд и понесли на четвёртый этаж «проворотник».

Тенью, которая осталась «на шухере», был «агент» Батон «фон Хтирлиц». Едва его дружки скрылись в подъезде, он испустил смешок и потянулся обратно к гаражам. Спрятавшись за нужный ему гараж номер три, «суперкрот» начал ждать. Он же не сказал дружкам ни слова про сигнализацию МВД, которую здесь имела каждая квартира. И про то, что все квартиры будут пусты — Батон тоже наврал, чтобы отвлечь охранников от гаражей.

Реакция не заставила ждать: едва «проворотник» был всунут в замочную скважину первой двери, сработала сигнализация. Батон видел, как из-за угла дома вырвалась, гремя сиреной, машина охраны МВД и шумно затормозила у подъезда. Её дверцы распахнулись, из салона выскочили люди, взбежали по ступенькам и ворвались в подъезд.

Всё, настал «час агента». Пока охранники будут возиться с его пропойцами-дружками, «Хтирлиц» выполнит задание «Алекса». Батон осторожно вылез из-за угла и принялся ковырять отмычкой замок роллета в третьем гараже. Замок поддался быстро, и роллет приподнялся. Сигнализация не успела и пикнуть, как ловкие кусачки Батона «перегрызли» нужный проводок. Всё, «шпион» попал на объект. Прикрыв роллет так, чтобы снаружи никто не заметил, что он открыт, Батон прижал его каким-то ведёрком и включил фонарик. Быстрый луч запрыгал по стенкам, выхватывая из темноты то блестящее крыло новенького «Опеля», то металлический стул, то полки, на которых покоились какие-то запчасти, то… Вот, кажется, здесь, нашёл! В углу просторного гаража спала вечным сном та закопчённая груда металлолома, которая осталась от «Лэнд Ровера» Ярослава Семенова. Батон приблизился к этим мёртвым и бренным останкам, обошёл их кругом, выискивая, что бы он мог отсюда прихватить. Ах да, кажется, нашёл! «Суперкрот» втиснулся в сплющенную чудовищным ударом грузовика кабину и острейшим перочинным ножичком аккуратненько срезал полуобуглившуюся обивку с водительского кресла. Всё, задание выполнено, пора уходить. Батон выпихнулся из кабины и собрался покинуть «могилу» внедорожника Семёнова. Как вдруг заметил, что под днищем безжизненных останков дорогого автомобиля валяется что-то белое. Кажется, бумага. Батон присел на корточки и схватил находку свободной от фонарика левой рукой. Джек-пот! «Суперагент Хтирлиц» обнаружил договор купли-продажи сгоревшего джипа, заключённый между Зайцевым и директором автосвалки! Зайцев поступил крайне неосмотрительно: он не спрятал договор, а бросил тут же, в гараже под машиной. Наверное, Зайцев считал, что его гараж неприступен, как Брестская крепость. Как же, однако, он ошибся! Договор тоже надо прихватить! Запихав бумагу в карман коричневой куртки, Батон погасил фонарик, выбрался из гаража на улицу, замкнул роллет и нырнул за угол, в темноту, где прятался механический пособник дружков-домушников — «Запорожец». Всех троих дружков уже успели обезвредить — подоспевшие вовремя охранники из МВД выводили их, скрученных и побитых. Батон не стал задерживаться. Забившись за руль «Запорожца», он ретировался с места преступления. «Суперкрот» Батон «фон Хтирлиц» потратил на вскрытие гаража ровно семнадцать секунд. Семнадцать секунд он находился внутри и собирал данные, и за семнадцать секунд с проспекта Ильича доехал до Калининского рынка.

 

Глава 130. Охота на зайцев: сезон в разгаре

Пётр Иванович уехал в больницу к Кораблинскому, а Сидоров остался в кабинете «за старшего». Серёгин дал ему задание: рассортировать и упорядочить всё, что удалось собрать про Зайцева. Сидоров раскрыл папку «Дело № 37» и выискивал там нужные бумаги. Маргарита Садальская за стенкой допрашивала Утюга. Чтобы заглушить дикие обезьяньи крики, которые издавал загипнотизированный «киевской колдуньей» бандит, Сидоров включил радиоприёмник. Динамик жалобно запричитал голосом популярной у подростков Марии Максимовой по прозвищу Максим: «Как не нести вдоль ночных дорог пепел любви в руках, сбив ноги в кровь?!.». У Сидорова от подобных музыкальных «опусов», обычно, ныли зубы, и звенело в ушах, но это хоть музыка, а вот Утюг за стенкой, вообще, визжит, как подстреленная макака! Бедный Муравьёв — как он всё это выносит?!

— Чёрт! — голос Маргариты Садальской перекрыл плаксивое, надрывное пение приёмника и понёсся по коридору — наверное, снова побежала «лечиться» лошадиными дозами кофе, бросив Утюга в состоянии диэволюции до примата.

Замученный «зверьём» Муравьёв ввалился в кабинет и, не глядя, сунул Сидорову свежий протокол. Прочитав его, сержант обнаружил лишь одно слово: «Одичал».

— Он ещё и на стенку дрался, и катался на шторах, — вздохнул Муравьёв, распластавшись на стуле для посетителей. — Пришлось привязать, чтобы шторы не оборвал… Тишина тут у тебя, везучий ты, Санчес!

— Клопами дышу! — буркнул в ответ Сидоров и кивнул на наваленные перед ним бумаги. — Уже запутался, где какая!

— По Зайцеву? — поинтересовался Муравьёв, наслаждаясь попсой, которую насаждал радиоприёмник. Да, после верещания Утюга, и попса покажется музыкой.

— По Зайцеву, — кивнул Сидоров и отложил в отдельную стопочку очередной протокол. — Пётр Иванович сказал всё про него выбрать.

Серёгин вернулся в райотдел в отличном настроении. Только что отзвонился «агент» Батон и сообщил, что задание выполнено, и скоро он «прибудет на базу». Маргарита Садальская торчала в буфете и топила свою некомпетентность в крепком чёрном кофе. А привязанный к стулу Утюг тем временем дёргался, пытаясь высвободить хоть какую-нибудь конечность, и верещал, верещал, как настоящая макака в настоящих джунглях. Пётр Иванович покачал головой и прошёл дальше, к скрипучей двери своего кабинета. Сидоров уже успел рассортировать все бумаги и отобрал те, в которых упоминается Зайцев. Нужные бумаги лежали аккуратненькой стопочкой около леченого телефона с заклеенной скотчем трубкой. Сидоров сидел над ними, пил из одноразового стаканчика воду и слушал радио на полную громкость. Плывшая из динамиков песня больше напоминала некий триллер: «Она плавает в формалине, двигаясь постепенно в мутном белом тумане. У меня — её лицо, её имя — никто не заметит подмены, ключи проверяю в кармане». Действительно, неожиданные слова для тоненького, елейного женского голоска. Сидоров до того заслушался, что даже не заметил, когда заскрипела дверь, и зашёл Пётр Иванович. Сержант испугался, услышав позади себя некий голос, и даже выронил стаканчик.

— Эх, Саня, Саня, — вздохнул Голос, и Сидоров, наконец-то узнал в нём голос Петра Ивановича. — Нервы у тебя, дружище, ни к чёрту! И это не удивительно — слушаешь такую музыку… — Серёгин подошёл к обнаглевшему радиоприёмнику и попросил его замолчать, выдернув из розетки штепсельную вилку. — Ну и репертуарчик у них пошёл! — проворчал Пётр Иванович и залез за свой стол — смотреть, что там Сидоров навыискивал.

В кабинете за стенкой неистовствовал Утюг, превращая всё отделение в какой-то зоопарк.

Ночь Батон переждал в ночном клубе «Вирус». «Тусовался» там с подвыпившей молодёжью, делал вид, что ему весело, и медленно сосал пиво «Славутич — Айс». Когда на циферблате его электронных часов установились цифры «04:00», Батон покинул клуб, оставив уже порядком осовевших студентов купаться в звуках «синтетической» клубной музыки. Выйдя в сырую мглу предрассветных сумерек, отгоняя от себя пронизывающий и промозглый ветерок, Батон запихнулся в кабину «Запорожца», вывез его на пустырь за гипермаркетом «Ашан», облил бензином из канистры и поджёг. Механическая «кляча» ярко вспыхнула, как весёлый бенгальский огонь. Не дожидаясь взрыва, Батон поспешил прочь. Уже добежав до троллейбусной остановки, он услышал в отдалении раскатистый грохот и увидел поднимающееся в ночное небо зарево — это «Запорожец» окончательно погиб, поглощённый волнами огня.

На остановке никого не было. Батон забрался под синюю пластиковую крышу и спрятался под ней от мокрого снега, которым вздумало бросаться невоспитанное небо. Когда к остановке подполз неуклюжий и лязгающий первый троллейбус, Батон влез в него и взгромоздился на одно из сидений, около которых написано: «Места для детей и инвалидов». Кроме Батона в салоне утреннего троллейбуса была только пустота и сонная дама-кондуктор. Заметив, что из тёмной и мокрой уличной неизвестности возник пассажир, она мигом оживилась, стряхнула сон и потрусила к нему, требуя оплатить проезд. Батон, не глядя, сунул ей двугривенный, а взамен получил сдачу в виде звонкой мелочи и яркий красивый билет. Дама-кондуктор надорвала его совсем немножечко — надеялась получить билет обратно, когда Батон вздумает покинуть её троллейбус. Но билет был «счастливый»: с номером «478478». Поэтому Батон не отдал его назад, а забрал себе: авось повезёт, и Серёгин, наконец-то выпустит его на свободу?

Остаток ночи и утро Батон скоротал в игровом клубе «Максбет», скармливая там «одноруким бандитам» свои последние гроши. А когда настала очередь давать отчёт «Алексу» — «Юстас» отклеил мозги от разноцветного и мигающего дисплея очередного «бандита» и поехал в «центр» — в Калининский райотдел милиции.

«Хтирлиц» не смог сразу попасть к «Алексу» — путь ему преградил суровый и бдительный электронный страж, не поддающийся никаким уговорам, кроме специального сканируемого пропуска. Пришлось «суперкроту» топтаться в вестибюле у закрытого турникета и отвечать на вопросы дежурного: «Вы куда?» и «Кто вам нужен?».

— К Серёгину, Серёгин нужен! — объяснил Батон, заглядывая к дежурному в окошечко.

— Ладно, — пожал плечами дежурный, окинув Батона недоверчивым взглядом. — Сейчас, позвоню… Как ваша фамилия?

— Батонов, Юрий, — ответил Батон, поймав себя на том, что выискивает глазами, что бы он мог стянуть из дежурной комнаты РОВД.

Дежурный приставил к уху телефонную трубку и тыкал в чёрные кнопки, набирая нужный номер.

— Проходите, — сказал дежурный, позвонив Серёгину, и получив от него санкцию на то, чтобы дать Батону «зелёный свет». Нажав на своём пульте пару кнопок, он заставил сурового «привратника» повернуть турникет и пропустить Батона.

Мысленно показав дежурному и его роботу ехидный язык, Батон прошёл за турникет и зашагал по коридору. Идти здесь в одиночестве и без наручников было непривычно для Батона. Мимо проходили милиционеры в форме, но не арестовывали, а где-то там, в глубине коридора, пронзительно верещала какая-то обезьяна. «Да у них там зоопарк!» — изумился Батон и едва не столкнулся с некой брюнеткой, которая, громко чертыхаясь, внезапно выскочила из одного кабинета и побежала куда-то бегом.

«Агент» Батон «фон Хтирлиц» уселся на стул для посетителей напротив «Алекса» — Серёгина и с довольной улыбкой выложил на стол кусок обивки с кресла из джипа Семенова и договор купли-продажи остатков его машины.

— Юстас — Алексу: задание выполнено! — по-солдатски отрапортовал Батон и приготовился навсегда покинуть казённые стенки милицейского изолятора и выпорхнуть на свободу.

«Алекс» посмотрел на добытые «Юстасом» вещественные доказательства, бодро продекламировал:

— Прекрасно!

А потом вдруг повернулся к своему помощнику Сидорову и лишил Батона надежды освободиться:

— Ну что, Саня, проводи нашего друга в изолятор.

— А-а?? — изумился Батон. — Но??

Некий порыв, инстинкт выживания, или самосохранения даже подвигнул Батона на дерзкий побег, он вскочил со стула с криком:

— Не-е! — и метнулся к двери.

Но Сидоров этот порыв заглушил, скрутив мятущегося Батона по рукам и потащил в коридор.

— Кроты-ыы!! — орал из коридора Батон, подражая Чесноку и Сумчатому. — Век свободы не вида-ать, кроты-ы-ы!

Пётр Иванович, даже если бы и хотел, не мог отпустить Батона на свободу просто так. Батон участвовал в похищении Карпеца, и поэтому, по закону должен был отправиться в зал суда, а не на свободу.

Серёгин про себя даже пожалел преданного «агента Юстаса», которого, скорее всего, осудят и отправят в колонию.

Теперь Серёгин получил часть автомобиля Ярослава Семенова — осталось только сделать экспертизу и сравнить оставшиеся на куске обивки следы ДНК с настоящей ДНК Семенова, и всё, можно будет ехать в Генпрокуратуру и выбивать санкцию на арест Зайцева.

Отпив из кружки немножко кофе, Серёгин выдвинул ящик стола и обнаружил в нём, около коробки со скрепками, белую пластмассовую баночку, где хранились молочные зубы Ярослава Семенова. Выхватив эту баночку из ящика и взяв со стола принесенный Батоном кусок обивки, Пётр Иванович собрался идти к экспертам и просить сделать срочную экспертизу. Но не успел Серёгин и шага сделать за порог кабинета, как распахнулась дверь и из коридора прилетела Маргарита Садальская. Она едва не сшибла Петра Ивановича с ног — он даже зубы уронил, и они укатились за шкаф.

— Вот! — взвизгнула она, ероша руками свои растрёпанные волосы, и шваркнула на стол измятый и засаленный лист. — Расписывайтесь, я ухожу!

«Ну, вот, и этой плешь проклевали…» — со вздохом подумал Серёгин и пополз обратно, к столу. На засаленном листе Садальская нацарапала заявление об уходе. Бросив на «прыгающие», косолапые буквы беглый взгляд, Пётр Иванович заметил четыре орфографические ошибки.

— Ну, чего застыли?! — воскликнула Маргарита Садальская, раздувая ноздри, словно разъярённый мандарил. — Расписывайтесь, я здесь ни на минуту не останусь — я сойду с ума!

Сквозь приоткрытую дверь за творящимся в кабинете Серёгина «цирком Садальской» наблюдал Сидоров и с трудом подавлял рвущийся на волю гомерический хохот.

Что-либо объяснить Садальской в данный момент не представлялось возможным: она была так же предельно взвинчена, как и её предшественник Лисичкин. Поэтому Серёгин просто взял ручку и накалякал под змеящимися рядами слов и неправильной датой такую же безликую козюлю, которую «подарил» когда-то Лисичкину, и сказал, что Садальской нужно будет написать второе заявление на имя Недобежкина.

Маргарита Садальская схватила своё заявление в кулак и собралась выскочить обратно в коридор, но её перехватил возникший на пути Муравьёв.

— Маргарита Модестовна, — засуетился он, не давая ей проскользнуть мимо себя и скрыться. — Пожалуйста, перед тем, как уволиться, верните Утюгу человеческий облик!

Садальская застопорилась в дверях кабинета, потом с виноватым видом выдохнула:

— Ах да, конечно, — и исчезла, отпихнув Сидорова.

А Серёгин полез за шкаф — разыскивать убежавшую от него баночку из-под аскорбиновой кислоты, в которой хранились зубы Семенова. Утюг за стенкой издал несколько пронзительных, диких воплей, а потом затих — наверное, Садальская всё-таки, спасла его, вернув к виду «Гомо сапиенс». А предоставленный Муравьёвым протокол его допроса выглядел вот так: «Аркадий Константинович Филимончиков по прозвищу Утюг на все вопросы орёт, как обезьяна гиббон и не говорит ни слова». А как ещё не знающий обезьяний язык Муравьёв сможет записать показания Утюга?! Только так!

«Гениальный следователь» Сергей Зайцев этой ночью спал без задних ног. Он не слышал, что происходило на его этаже, и не знал ничего ни о подосланных «агентом Хтирлицем» домушниках, ни о ночном визите «суперкрота» в собственный гараж. Утром он, как обычно, встал, проспав на полчаса дольше, нежели велел будильник. Вскочив, испугавшись опоздания — наспех проглотил чашку пустого кофе, натянул костюм, накинул куртку и рванул на работу на новом «Опеле», позабыв проведать покойный джип Семенова. И поэтому не увидел, что на почерневшей от пламени обивке водительского сиденья красуется вырезанная Батоном аккуратная дыра.

Вообще-то яркая белая полоса в жизни «лучшего следователя» подошла к концу — ему прекратил помогать Таинственный Голос. Больше не раздавался у Зайцева ни в кабинете, ни дома таинственный звонок с неподвластного АОНу номера, и никто не пугал его демонической, не терпящей возражений категоричной фразой «Вопросы есть? — Вопросов нет!». И, естественно, никто не помогал ему вести расследования. Зайцев пытался выкручиваться сам, но без подсказок Таинственного Голоса метод дедукции давался ему со скрипом, и на работе начали поговаривать, что «гений начал терять хватку». И никто даже и не догадывался, что никакой особой «хватки» у Зайцева и не было: «гений от следствия» являлся заурядным деревенским участковым, не очень-то и способным на подвиги. И образование он получил в школе милиции Краснянского района.

Зайцев продвинулся вдоль по коридору, стараясь игнорировать косые взгляды настоящих следователей, и запрятался в одинокую благодать своего современного хай-тек-кабинета. Несмотря на промозглый холод на улице, Зайцев обливался потом. На своём столе он отыскал пульт от кондиционера и пустил освежающую струю искусственного ветра с ароматом «Альпийских вершин». Над головою «гения» довлели три папки с делами, которые он сам загнал в «глухари». Зайцев попытался засесть за них, и открыл одну — самую пухлую. Но тут же закрыл: его слабоватые мозги не могли сдвинуть с мёртвой точки такую сложную задачу, как серия ограблений. Подставной следователь прокуратуры начал нестерпимо скучать по вездесущему и всеведающему Таинственному Голосу. И даже беззвучно молил Мироздание о том, чтобы оно шепнуло его обладателю, что тут, в дебрях «оглохших» дел, пропадает его «верный слуга» Сергей Зайцев и остро нуждается в «спасательном круге» в виде неожиданной и точной подсказки. Но Мироздание не вняло слёзной мольбе Зайцева — телефон остался глух и нем, как пленный партизан. Только неизвестно откуда взявшаяся серая комнатная мушка надоедливо крутилась у носа и мешала думать. Зайцев пару раз хлопнул в ладоши, надеясь прихлопнуть докучливое насекомое. Но мушка оказалась куда более вёрткой, чем он ожидал и, не попав под пресс, продолжала летать и жужжать. Месяц заканчивался, уже пора закрывать и готовить отчёт, а у него целых три «трёхтонных» «висяка» висят на шее, и тянут, тянут беднягу на самое дно, туда, где среди молчаливых рыб покоится утопленная ведьмой сестрица Алёнушка…

Из тёмной пучины надвигающейся депрессии Зайцева вырвал переливчатый звонок современного радиотелефона. «Гений от следствия» вынырнул из «мутной воды» и взял трубку, не ожидая услышать ничего хорошего.

— Зайцев! — выплюнула трубка зловещим полушёпотом, и Зайцев узнал: это Таинственный Голос снова явился из ада, чтобы…

— Сегодня же собираешь вещи, и чтобы ровно в час ночи уже был на вокзале и ждал меня в платном зале ожидания! — Таинственный Голос был непреклонно железен, не терпел возражений и требовал беспрекословного подчинения.

Зайцев опешил и застыл с трубкой в кулаке. Наглая мушка села на его неподвижный нос.

— А-а… как я вас узнаю? — прокряхтел он, едва выдавливая буквы. — И ку-куда я поеду??

Таинственный Голос презрительно хмыкнул, а потом изрёк, не меняя приказного тона:

— Я сам к тебе подойду, и сам решу, куда тебя везти. Вопросы есть?

После этих слов к Зайцеву медленно подкрался холодный склизкий страх и опутал его своими зелёными мокрыми щупальцами. Куда он его повезёт?! Зачем?!

— Я не поеду… — попытался отказаться Зайцев, незаметно для себя вращаясь на офисном кресле вокруг своей оси.

— Вопросов нет! — определил в беседе жирную точку Таинственный Голос и отполз обратно, в ад, оставив после себя нескончаемую цепочку монотонных гудков.

Зайцев всё ещё по инерции вращал себя на офисном кресле, опутанный спрутом-ужасом пред тем таинственным, кто говорил Таинственным голосом. Зажатая у него в кулаке телефонная трубка испускала жалобные гудки.

«Нет, — решил для себя Зайцев. — Не поеду я ни на какой вокзал, не стану больше слушаться их, а займусь-ка, лучше распутыванием своих „глухарей“. Авось оставят меня в прокуратуре, и начну я честную жизнь, свободную от Таинственных Голосов и их нечестный игр!».

Весь рабочий день Сергей Петрович Зайцев честно и со стремлением к ускользающей истине пытался расследовать серию ограблений, которую совершил на улице Антипова неизвестный, вооружённый ножом грабитель. До самого вечера Зайцев занимался тем, что опрашивал потерпевших, составлял фоторобот и искал свидетелей. Свидетели попадались разные: одни боялись неизвестно чего и отказывались говорить. Вторые пытались урвать некую награду за бдительность, и несли ахинею, которую сами же и выдумали, лишь бы только дать хоть какие-нибудь показания. А один даже сказал, что грабитель, будто бы, являлся негром, и одет был в жёлтую куртку…

Да, работать в большом городе куда труднее, чем в маленькой деревушке! В конце дня голова Зайцева гудела, словно медный таз, в который ударил Мойдодыр. Бедняга не мог более воспринимать человеческую речь, а слышал только бессвязный ничего не значащий гул. Выпроводив всех свидетелей, Зайцев подшил в папку все составленные за сегодняшний «жаркий денёк» протоколы и отправился домой.

Поставив в гараж свой «Опель», он снова-таки даже и не подумал «проведать» «погибший» джип Семенова, а опустил роллет и удалился, чавкая ботинками по бурой мокрой слякоти. Мозги в голове продолжали жалобно гудеть и просить тайм-аут. Поэтому, придя домой, Зайцев даже не стал есть, а опрокинулся поперёк дивана и провалился в сонное царство.

Зайцев проснулся в десять часов вечера, и разбудил его Таинственный Голос. Только раздавался он теперь не в телефонной трубке, а в его собственной голове.

— Пора! — скомандовал Таинственный Голос Зайцеву, и Зайцев послушно разлепил глаза и поднялся с мягкого ленивого дивана с чётким осознанием того, что ему необходимо куда-то ехать.

Зайцев выволок из-под дивана чемодан и начал собирать вещи. Он двигался методично, и точно, словно какой-то робот, которым управляют с помощью дистанционного пульта. Зайцев не скомкал ни одной вещи — он всё сложил аккуратно, словно бы нёс на продажу, и чемодан у него закрылся легко.

После того, как вещи заняли «походные» места в чемодане, Зайцев избавился от милицейской формы, водворил её в опустевший шкаф и ушёл на кухню. На кухне он принялся готовить: варить овсянку. Когда она сварилась — Зайцев не спеша съел всё, что положил на тарелку и помыл посуду. И это при том, что Сергей Петрович Зайцев овсяную кашу ещё в детстве вместо того, чтобы съедать, выливал за диван, или из окошка, когда мама уходила из комнаты. Едва настенные часы сообщили, что до полуночи осталось полчаса, Зайцев надел пальто, взял чемодан и покинул свою новую, большую и дорогую квартиру. Выйдя из сухого подъезда в сырую ночь, он направился прямиком к гаражам. А через минуту уже мчался по ночному шоссе, рассекая фарами мглу, и торопился на вокзал.

Впереди показался мост и сверкающий в свете городских огней древний медленный Кальмиус. Зайцев крепко держал руль и, не моргая, глядел на дорогу, объезжая попадавшиеся на пути лужи и остатки гололёда. Вдруг, откуда ни возьмись, из темноты заросшей старыми ивами набережной выпрыгнул джип. Незнакомец пронёсся перед «Опелем» Зайцева, в нескольких сантиметрах от его капота, а потом вдруг застопорился посреди дороги, громко взвизгнув тормозами. Зайцев видел его в свете своих фар, и, избегая жуткого таранного столкновения, вывернул руль впарво. Новенький, сверкающий «Опель» сбился с курса, завихлялся и, свалившись с дороги покатился в придорожный кювет. Зайцев в испуге сжался, стараясь избежать удара головой, но всё же, стукнулся о потолок и… мгновенно проснулся.

«Опель» лежал на боку, застряв в глубокой сырой дренажной канаве. Сергей Петрович Зайцев съёжился на полу под водительским сиденьем и судорожно пытался… сообразить, как он сюда попал, ведь он лёг спать. Зайцев попытался вытолкнуть искорёженную, заклинившую дверцу и вылезти наружу, но дверца проявила неподчинение и упрямство и не пожелала выпустить Зайцева из автоловушки. Паника подкралась незаметно, словно охотящаяся куница подкрадывается к беззащитному мышонку. Зайцев вдруг понял, что застрял и не сможет выбраться без посторонней помощи. А когда-то его найдут?! Наверное, только утром! Зайцев прекратил барахтаться в металлическом плену и попытался успокоиться. Сырой ветер хлестал растрескавшееся лобовое стекло и засыпал его мокрыми непрочными снежинками. Автоматические дворники во всю «подметали», стараясь очистить стекло от крупных мутноватых капель, в которые эти снежинки потом превращались. И тут в свете одной уцелевшей фары Зайцев заметил, что к его раненому автомобилю кто-то небыстро приближается. Зайцев всмотрелся в ночную темень, прорезаемую светом его фары и отдалённым светом уличных фонарей. К покалеченному «Опелю» приближался человек. Его голова была закрыта низко надвинутым капюшоном, а в руке был некий недлинный предмет. Зайцев попытался понять, что этот предмет ему напоминает, а когда понял — похолодел: незнакомец сжимал в кулаке пистолет.

— Помогите! — заверещал Зайцев, став добычей животного страха, такого, какой испытывает зайчик, стоя пред голодным зубастым волком.

Свободной от пистолета рукой незнакомец пытался отковырнуть заклинившую дверцу, чтобы добраться до забившегося под сиденье Зайцева. Джип незнакомца всё ещё возвышался на шоссе, пристроившись под мощной опорой рекламного щита. Зайцев забился в испуге, когда дверца начала поддаваться усилиям страшного похитителя, (или убийцы?). Наверняка его подослал Таинственный Голос, чтобы навсегда отделаться от него, ненужного, нежелательного свидетеля, Зайцева.

В кустах около этноресторана «Ё-моё» притаилась патрульная машина автоинспекции. Скрываясь в ночи, гаишники охотились за нарушителями, которых на проспекте Ильича хватает даже ночью. Заметив, что произошла авария, оба гаишника оторвались от «радаров» и поспешили туда, куда свалился подрезанный джипом неизвестного бандита «Опель» Зайцева.

А Зайцев уже приготовился к смерти, когда заметил, что к нему в кювет слезают два дорожных инспектора, покрытые светоотражателями. Тёмный силуэт, пытавшийся выцарапать Зайцева из «панциря» разбитого автомобиля, тоже заметил приближение посторонних и мгновенно нырнул в темноту пустынной диковатой набережной и там растворился, оставив свой джип в одиночестве на дороге.

Зайцева выручали из машины почти, что три часа. Сами гаишники решить эту задачу не смогли. И поэтому вызвали спасателей из МЧС. Спасатели отрезали дорогому немецкому автомобилю крышу огромными специальными ножницами, а потом — и дверцу. Только тогда Зайцева смогли извлечь из автоплена на свет божий. Вокруг пострадавшего сразу же собрались врачи, желая определить, получил ли он травму. Зайцев был здоров — только мозги, кажется, подверглись некому внушению, которое и заставило его покинуть на ночь глядя уютную новую квартиру и зачем-то ехать на вокзал. Мгла была рассеяна светом фар, миганием сине-красных мигалок и лучами фонарей, которыми спасатели и гаишники «ощупывали» разбитый «Опель». Констатировав, что потерпевший не пострадал, врачи удалились, записав в каком-то своём журнале, что Зайцев «От госпитализации отказался». А Зайцев битых три часа заплетающимся языком давал показания, описывая, каким образом покинул проезжую часть и занял достаточно неприятное место в канаве. Гаишники окружили виноватый джип, что-то там записывали к себе в блокноты. Хотя самого главного у этой машины-призрака всё равно не было — её хозяин снял номера.

Зайцев попал домой в четвёртом часу утра, когда одолевает сладкая дремота, переходящая в фазу быстрого сна, когда человек видит сновидения. Не избежал этой дремоты и Зайцев. Едва в поле его зрения появился диван — Зайцев повалился на него, не раздеваясь, и сразу же уснул.

 

Глава 131. Блуждающий в сумерках

Пётр Иванович Серёгин получил результаты сравнительной экспертизы ДНК зубов Семенова и следов на обивке с кресла из его сгоревшего автомобиля. Результат был таков: представленные образцы ДНК принадлежат разным людям. То есть гипотеза Серёгина подтвердилась: вместо Ярослава Семенова в его джип подсунули кого-то другого. Серёгин схватил полученные результаты и сделанную Сидоровым подборку документов, и с этим увесистым «багажом» на всех парах поскакал в Генпрокуратуру Донецкой области — добиваться санкции на арест Зайцева за подлог и злоупотребление служебными обязанностями.

Сидоров снова остался за старшего — скучать в одиночестве в кабинете. После того, как «разоблачили» Грибка и уволилась Маргарита Садальская — в отделении сделалось скучно, как в склепе, а быть «за старшего» — и того скучнее. Радуется, наверное, один только Муравьёв — не надо больше записывать «зверские» показания загипнотизированных преступников и «попорченных» Борисюка и Соколова.

Сначала Сидоров поливал цветы. Потом — ходил взад-вперёд по кабинету, представляя, что он наловил несколько опасных бандитов и допрашивает их с пристрастием. Когда ему наскучило и это занятие — сержант сел на стул и стал придумывать, чем бы ему ещё заняться. Может быть — поиском «призрачного» медвежатника? Неплохая идея — надо будет спросить у Казаченки, как там с ним дела и, если что, помочь…

Внезапно дверь распахнулась, испустив страшный скрежет, и в кабинет ворвалось некое существо. Сидоров от неожиданности выронил неинтересную книжку «Идеальный огород. Современный пчеловод», которая каким-то образом завалялась в ящике стола, и воззрился на непонятного зелёного «пришельца».

— Санчес! — заверещал он каким-то звериным фальцетом. — Санчес, ты же мент!

— А? — вытаращился Сидоров, начиная узнавать в «брате по разуму» своего друга Брузикова «Ван-Хельсинга». Интересно, как же он пробрался-то мимо грозного роботурникета??

— Санчес, выручай! — метался по кабинету «Ван-Хельсинг», опрокинув на бок бутылку для полива цветов.

— Ты чего, Миха? — изумился Сидоров, подобрав с пола «Современного пчеловода».

Брузиков, казалось, не слышит его. Он метался, словно вспугнутый голубь, размахивая руками, засунутыми в болотно-зелёные рукава «лесной» куртки.

— Да сядь ты! — рассердившись на паникёра, Сидоров поднялся на ноги и железной рукой пригнул напуганного неизвестно чем Брузикова к стулу с дырой посередине. — Рассказывай, давай, что там у тебя опять стряслось?!

Брузиков дёргался на стуле, и стул под ним качался и скрипел. Его куртка была вся перепачкана землёй, а кепка сбилась на затылок. «Ван-Хельсинг» глянул на Сидорова вытаращенными, вращающимися глазами и пробормотал дрожащим, срывающимся голосом:

— Са-санчес… Дракула разбужен! Он восстал… князь тьмы! И загрыз Бежиха!

«Ван-Хельсинг» подскочил со стула, схватил Сидорова за воротник и принялся яростно сотрясать и орать в лицо:

— Санчес, сделай что-нибудь, ты же мент!

— Миха ты чего, с дуба рухнул?! — опешил Сидоров, высвобождая помятый воротник из грязных пальцев Брузикова. — Что за Бежих? Какой Дракула?!

Брузиков никак не хотел отрываться от воротника Сидорова, и обиженный воротник уже начинал трещать, не выдерживая стальной хватки.

— Бежих — это мой брат по поиску! — клекотал, словно птица, Брузиков, временами встряхивая Сидорова. — Мы через подземку полезли с ним в твою яму, а там… там… Дракула… сожрал Бежиха! Схомячил, как гуску! Санчес, скорее, врубай свою мигалку, погнали туда!! — молил Брузиков, и едва ли не валялся на коленях, дёргая Сидорова снизу за пиджак.

Сидоров застыл и стоял, как статуя, пропуская мимо ушей душераздирающий вой устрашённого неизвестным монстром Брузикова. Из его завываний сержант понял только то, что Брузиков прихватил некоего своего дружка-паранормальщика, и они отправились с ним в «подземелье Тени», а потом… Сидоров ощутил в желудке тяжёлый комок страха. Сразу же вспомнились и Горящие Глаза, и тень, которая машет ручкой… А вдруг там, действительно, обитают некие монстры, и они напали!..

— Поехали, Санчес! — подгонял Брузиков, и уже топтался у двери.

Сидоров не желал выглядеть трусом, ведь он, действительно, мент. Поэтому сержант выпихнул Брузикова в коридор, запер дверь кабинета на замок и двинулся навстречу трудностям и опасностям, стараясь не семенить, а делать широкие уверенные шаги.

Взяв в милицейских гаражах свой «Москвич», Сидоров втолкнул Брузикова на заднее сиденье и поехал туда, к подземному переходу между бульваром Пушкина и парком Щербакова.

Мокрый снег сменился холодным и противным дождиком. Дворники освобождали лобовое стекло от крупных капель и сбрасывали их на асфальт. Доехав до места, Сидоров свернул на обочину и заглушил мотор. В дождливый будний день никто не хотел идти в парк Щербакова, и поэтому в переходе было безлюдно — даже «народный певец» не давал концертов. Заржавленная дверца, что вела в «обитель Дракулы», была чуть приоткрыта, и за ней жутко чернела пустота зияющей бездны.

— Миха, давай, показывай, где там твоего Держиха заграбастали? — небрежно спросил Сидоров, пытаясь скрыть гримасу испуга под маской «бравого рейнджера».

Брузиков застопорился у приоткрытой дверцы и остановил Сидорова.

— Открой ухо, Санчес, — прошептал он ещё более таинственно, чем рассказывал о пропаже своего друга Бежиха. — Ты помнишь, тут такой чувак на гитаре бренькал?

— Ну? — нетерпеливо фыркнул Сидоров. — Бренькал, и что теперь?

— Это Гоха был, — прошептал Брузиков, всё ещё удерживая Сидорова от шага в «логово чудовищ». — Он каждый божий день тут бренькал. И не потому, что у него бабла нету, а потому что у него душа поёт. Гоха йогом был, и ни дня не пропускал — он своими песенками с Буддой общался, сечёшь?

Сидоров пожал плечами: он не верил ни в Будду, ни в йогов.

— А теперь, — продолжал Брузиков, и на спине Сидорова одна за другой возникали леденящие мурашки. — Гоха уже пятый день не вылезает…

— Откуда? — удивился Сидоров, пытаясь призвать силу воли и согнать мурашки со своей дрожащей спины.

— Не знаю, — буркнул Брузиков. — Где он там ночует я не в курсе, но я думаю, что и Гоху тоже Дракула прожевал, как и Бежиха, сечёшь, Санчес?

Сидорову уже надоели глупые причитания Брузикова. Сержант отринул страх, оттолкнул проржавевшую низкую дверцу и нырнул в сырой, могильный холод подземелья.

Брузиков оказался «оснащён» мощным фонариком, луч которого рассёк «потусторонний» мрак и вырвал из него земляные стены пещеры. Сидоров опасливо огляделся вокруг, стараясь не отходить далеко от дверцы, чтобы, если вдруг возникнет опасность в виде… Дракулы? — выскочить назад, в переход. Но Дракула пока не показывался — затаился, наверное, поджидает — и Сидоров решился-таки сделать второй шаг — вглубь подземелья.

— Веди, Миха, — сказал он Брузикову, и Брузиков, выставив перед собою фонарь и осиновый кол на всякий случай, небыстро двинулся вперёд, показывая дорогу. Брузиков шагал робко, часто оглядывался, и один раз чуть не выбил Сидорову глаз своим дурацким колом. В последний момент, увернувшись от занозистой деревяшки, Сидоров перехватил кол на лету и отобрал его у Брузикова.

— Смотри, куда тычешь, ты, Баффи! — проворчал Сидоров, отшвырнув кол куда-то в темноту. — Едва глаза не лишил! И давай, ползи быстрее. Сколько я буду наступать тебе на пятки?!

— М-м-м! — мукнул в ответ Брузиков и поплёлся чуть быстрее, но всё же, чрезвычайно медленно.

Вскоре появились зловещие боковые ходы, из которых вырывались холодные призрачные ветерки, и в любой момент могли возникнуть Горящие Глаза. Сидоров соблюдал «правила Сидорова» — не смотрел ни в боковые ходы, ни на свою длинную, чёрную тень. Пройдя несколько шагов, сержант вдруг споткнулся обо что-то в темноте и от неожиданности упал прямо на идущего впереди Брузикова. «Ван-Хельсинг» испустил перекошенный ужасом свинячий взвизг, выронил фонарик и повалился носом вниз на сырую мягкую землю. Брузиков забарахтался, перебирая ручками и ножками, словно жучок, перебирает лапками, заканючил в землю. Его фонарик откатился в сторону и светил теперь в лицо Сидорову. Сидоров поборол испуг быстрее Брузикова. Отдышавшись, он уселся, подобрав под себя ноги, и попробовал успокоиться и внушить себе, что тут, в этой пещере нет ни вампиров, ни привидений, а исчезновение этого Бежиха можно объяснить вполне обыденно: заблудился без «нити Тесея». Повернув голову, Сидоров увидел в свете фонарика то, обо что он споткнулся. На полу пещеры валялся разбитый «уловитель вампиров», изготовленный из радиоприёмника «Океан». Наверное, этот неудачник «Ван-Хельсинг» уронил его, когда улепётывал от… От кого, Сидорову, наверное, предстоит узнать. Загнав свой страх перед сверхъестественным поглубже в «собственный пупок», Сидоров поднялся на ноги и пихнул распластавшегося на земляном полу Брузикова носком ботинка.

— Давай, Миха, подъём! — скомандовал Сидоров, стараясь не смотреть в боковой ход, что зиял перед его лицом.

Брузиков поднялся на шаткие ноги и, покачиваясь, сделал шаг, поднял фонарик и направил луч света куда-то влево.

— Разуй глаза, Санчес, — прошептал он, явив из тьмы широкий коридор, убегающий куда-то в неизвестность.

Сидоров посмотрел в этот коридор, в его непроглядную чернильную мглу, в которой прочно увязал луч мощного фонаря и понял, чего так испугался «Ван-Хельсинг» Брузиков. Сержант узнал развилку из двух ходов, которую он видел в первый раз, когда они лазали сюда с Серёгиным. Только сейчас тот ход, который тогда был плотно завален массами камней и земли, оказался полностью расчищен и зиял чёрной бесконечной дырой. Сидоров остолбенел от вмиг набросившегося на него ужаса и попятился назад.

— Его сюда затащили, — прогудел над ухом Брузиков, и Сидоров еле устоял на ногах, едва не «свалившись в штопор» и не усевшись на пол.

Спина Сидорова вновь покрывалась мурашками — они так и гарцевали, словно бы играли на его спине в футбол. В конце коридора на миг вспыхнули Горящие Глаза, или Сидорову показалось от страха?!

— Его туда затащили, — повторил Брузиков, тыкая своим корявым пальцем туда, в коридор, где живут они, Глаза. — Ты будешь расследовать, Санчес?

Сидоров уже ничего не хотел расследовать — он теперь страстно желал вернуться в райотдел и снова сделаться старшим по кабинету, пока Серёгин будет добывать в Генпрокуратуре санкцию на Зайцева. Но он опять-таки не хотел показаться трусливее Брузикова. Что это за мент, если он — трус?!

— Да, пойдём, — сказал Сидоров, не столько Брузикову, сколько подбодрив самого себя и внушив себе храбрость.

Сидоров забрал у «вампиролова» фонарь и уверенно шагнул туда, где, кажется, обитал тот самый страшный, кто похищает, лишает рассудка, и может быть ещё и пожирает того, кто повкусней…

Они уже достаточно много прошли, а пещера всё не желала заканчиваться, а тянулась неизвестно куда, и иногда делала некрутые повороты. Здесь тоже было много таинственных боковых ходов, в глубине которых слышались некие странные шорохи, будто бы в них скребутся мыши, или кто-то трётся боком о стенку. Сидоров старался не бояться — скорее всего, все звуки порождают сквозняк и эхо. А в одном из ходов снова адским белым огнём вспыхнули таинственные Глаза. Заметив их, Сидоров едва не побежал назад. Но, увидев, что Брузиков шагает позади него в полном спокойствии удава, и сам успокоился, решив, что у страха глаза велики, и чудище ему просто померещилось.

Никаких следов пока не обнаружилось. Сидоров специально всматривался в пол, чтобы заметить хоть что-нибудь, например, отпечаток протектора, как в прошлый раз. Кстати, Хлебоедов так и не смог определить, какой именно машине мог принадлежать подобный протектор… Однако, на этот раз следы не попадались. Зато Сидоров снова ощутил на себе чей-то пристальный, сверлящий взгляд, словно за ним наблюдает кто-то почти в упор. Брузиков позади него вдруг замедлил шаг, а потом заклинился посреди дороги, вертя головой, озираясь, озираясь… Сидоров увидел, как меняется его лицо — в глазах появляется животный страх перед неизвестно, чем…

— Дай мне фонарик! — набросился «Ван-Хельсинг» на Сидорова. — Санчес, я засёк кого-то, во-он там, в боковом ходе, он там бы-ыл!

Брузиков коршуном налетел на Сидорова, выхватил из его похолодевшей руки фонарик и быстро нацелил его луч туда, в боковой ход. В свете фонаря мелькнула некая серая тень и мгновенно нырнула в темноту. Послышались частые удаляющиеся шаги. Брузиков побледнел и съёжился.

— Дракула… — всхлипнул он, и в руке у него, откуда ни возьмись, возник новый осиновый кол.

А вот Сидоров, наоборот, сбросил с себя страх и понял, что в боковом ходе прячется не Дракула и не чёрт, а вполне материальный человек — кто ещё может так топотать, убегая?

— За ним! — крикнул Сидоров, вырвал у Брузикова фонарик и помчался вслед за беглецом, освещая пол пещеры, чтобы ненароком не споткнуться о какой-нибудь торчащий корень.

В отдалении всё ещё слышались убегающие шаги. Кажется, «пещерник» прибавил шагу — Сидоров никак не мог догнать его и захватить в круг света. Сзади пыхтел и отдувался плохой бегун Брузиков.

Пещера снова сделала поворот, и убегающий незнакомец внезапно попал в луч фонаря. Да, это человек — Сидоров успел различить подбитые железом ботинки и куртку из плащовки болотного цвета.

— Стой! — крикнул вслед беглецу Сидоров, стараясь не выпускать его из виду. — Стой, милиция!

Кажется, «Дракула» перепугался, потому что его пятки засверкали ещё проворнее: он, во что бы то ни стало, стремился оторваться от погони.

— Стой, стрелять буду! — пропыхтел на бегу Сидоров, и сбил себе дыхание.

«Вампир», кажется, что-то взвизгнул, а потом… пропал! Незнакомец внезапно вильнул в сторону, выскочил из кружка света и, будто бы растворился в темноте! Сидоров добежал до того места, где неизвестный «канул», и остановился, светя фонариком вокруг себя и тяжело дыша. Здесь один ход делился на три. Наверное, «пещерник» забежал в один из них, и скрылся там. Всё, теперь бесполезно искать — убежал. Брузиков — тот, вообще, споткнулся и теперь лежал где-то в темноте и ныл. Поняв, что разыскивать «пещерного духа» бесполезно, Сидоров возвратился к «Ван-Хельсингу» и обнаружил его, ползающим на животе и дышащим ртом, словно перегревшийся косматый сенбернар.

— Давай, тюлень, вставай! — Сидоров подал ему руку и потянул на себя.

— Кто из нас ещё тюлень, — обиделся Брузиков, неуклюже поднимаясь и хватая сырой и затхлый воздух подземелья. — Я же говорил, что тут кто-то есть, а ты не верил, Санчес!

— Это не вампир, это чувак какой-то! — пробурчал Сидоров. — Кацавейка на нём какая-то… бомжицкая! Уж не твой ли это Гоха тут всех подчищает, а, Брузиков?

— А, чёрт его знает?! — огрызнулся Брузиков, вращаясь вокруг своей оси в кружке света. — Кстати, Санчес, как мы назад-то вылезем? Ты дорогу запомнил?

— Упс… — Сидоров похолодел. Только сейчас он, наконец, сообразил, что совсем позабыл о способе Тесея, с помощью которого находил обратный путь Серёгин, и не привязал на входе нитку.

— Так как мы вылезем?! — почти, что визжал Брузиков, испытывая, наверное, некий мистический страх пред несуществующим Дракулой, который, по его мнению, тут обитает.

— А-а… эээ… — протянул Сидоров, не находя вразумительного ответа. — Пошли… вперёд?

— В какой перёд?! — погружался в панику Брузиков. — Надо назад идти-и!

— Вперёд! — отрубил Сидоров, залепив паникёру увесистый подзатыльник. — Никаких задов!

Сержант повернулся и пошёл вперёд, унося фонарь и заставив Брузикова тянуться за собой. И тут же натолкнулся на тройную развилку. Не определив, в какой ход ему следует направиться, Сидоров застопорился и задумался. Брузиков тоже застопорился и проканючил:

— Я же говорил, назад, а ты: «Вперёд, вперёд»!

Едва Сидоров прекратил движение, как в него снова вцепился страшный наблюдающий взгляд, и сверлил, сверлил его беззащитную спину своими невидимыми и страшными глазами…

— Пошли назад, — сдался Сидоров, холодея и потея холодным потом под этим жутким взглядом, наверное, какого-нибудь недоброго призрака и монстра.

— Наконец-то, допетрил! — фыркнул Брузиков, празднуя маленькую победу.

Сидоров нехотя поплёлся назад. Сержант всё ускорял шаг — его буквально, подгонял в шею взгляд «адского исчадья», которое всё следило и следило за ним, как за добычей. У Брузикова в третий раз появился осиновый кол, и он крался на цыпочках, держа своё деревянное оружие наизготовку, как кинжал. А Сидорова так и подмывало достать пистолет, но он не делал этого, боясь испугаться тени, или глаз, и ненароком застрелить Брузикова.

Они всё петляли и петляли по зловещему «лабиринту Минотавра», и никак не могли отыскать выход. Сидоров не помнил, куда именно он заворачивал, гонясь за этим «добрым Шубиным» в болотной кацавейке, и поэтому сейчас сворачивал наугад, полагаясь лишь на свою интуицию. Но, похоже, до Вольфа Мессинга ему было далековато: кажется, Сидоров уже несколько раз свернул не туда и заблудился. Брузиков послушно плёлся за скверным поводырём Сидоровым, надеясь на то, что «мент» обязательно выведет его к вожделенному выходу. И тут чуткое ухо Сидорова уловило в темноте подземного коридора некий шум. Сержант остановился сам и шёпотом скомандовал Брузикову:

— Стой! — чтобы тот случайно не натолкнулся на него и не пронзил своим средневековым колом, как того вампира.

— Что? — осведомился Брузиков с явным испугом.

— Там кто-то есть, — пояснил Сидоров, вслушиваясь в могильную тишину и всматриваясь в непробиваемую кромешную темноту.

— Дракула… — пискнул Брузиков и замахнулся колом. — Я прикончу его! — тут же расхрабрился он, словно настоящий Ван-Хельсинг и даже выдвинулся вперёд, пихнув Сидорова.

— Нет! — Сидорову пришлось снова скрутить друга и освободить его от кола.

— Руку вывернул! — захныкал Брузиков, вырываясь из самбистского захвата Сидорова.

— Цыц! — отрезал Сидоров, отбросив кол и выпустив Брузикова. — Это не Дракула… это кто-то рыдает, будто бы на помощь зовёт…

В тёмной глубине подземелья снова раздался чей-то слабеющий голос. Кажется, он испуганно и жалобно стонал:

— Помогите-е!..

Сидоров молча двинулся туда, откуда неслись эти отчаянные мольбы. Чем больше он приближался, тем отчётливее слышался жалобный зов о помощи, кто-то звал, желая, чтобы его спасли.

— Слушай, Санчес, — пробормотал вдруг Брузиков «в хвосте» у Сидорова. — Это же голос Бежиха… Неужели он жив?

— Выходит, что жив, — ответил Сидоров, освещая пещеру перед собой, желая поскорее увидеть этого самого Бежиха своими глазами.

Бежих был уже близко, казалось, что он хнычет тут, у самого уха.

— Мы идём к вам, не сходите с места! — крикнул в пустоту Сидоров, и его голос тот час же разнесло зловещее пещерное эхо. — Не бойтесь, я вас выведу, я из милиции!

Голос во тьме что-то простонал, но Сидоров пока не различил слов. Он двинулся дальше, приближаясь к заблудившемуся Бежиху, но тут Брузиков ощутимо схватил его за плечо и заставил остановиться.

— А? — удивился Сидоров.

— Не ходи туда… — почему-то взмолился «Ван-Хельсинг» и наставил на Сидорова умоляющие глаза под «бровками домиком».

— Это ещё почему? — скептично удивился Сидоров.

— Санчес, я понял… — Брузиков опять перешёл на свой любимый таинственный шёпот. — Когда вампир съедает человека и чувствует, что рядом есть другие люди, он может прикинуться съеденным и начинает призывать других людей его голосом, сечёшь?

— Хватит травить баланду! — разозлился Сидоров. — Нету вампиров! — он попытался сказать эту фразу таким же уверенным голосом, как говорил Серёгин.

— Можно я всё-таки первым пойду? — попросился Брузиков, пытаясь протиснуться между Сидоровым и влажной земляной стеной пещеры.

— Нельзя! — не позволил Сидоров, заметив, что Брузиков вынимает из-за пазухи очередной кол. Обезоружив «Ван-Хельсинга», сержант отпихнул его обратно, в арьергард. — Ещё не хватало, чтобы ты порезал кого-нибудь!

— Но, он вампир! — воскликнул Брузиков, разыскивая в потёмках свой утраченный кол — наверное, это был последний.

— Тебе лечиться надо, Миха, — серьёзно заметил Сидоров, носком ботинка отшвырнув кол Брузикова подальше в темноту. — Ты, кажется, прочно встрял в свой вампиризм — так и до шизоида не далеко!

— Сам ты шизоид! — огрызнулся Брузиков. — Я о вампирах знаю куда больше тебя!

— Я тоже знаю! Их не бывает! — отпарировал Сидоров, не пуская Брузикова вперёд.

И тут на полу коридора нашёлся Бежих. Он сидел, опершись спиной на стенку, и ныл, как зубная боль какие-то невнятные фразы. Сидоров осветил его фонариком, и он закрыл ладонью свои глаза. Сидоров, вообще, не был уверен в том, что нашёлся именно Бежих — ведь он его раньше никогда не видел. Но сержант понял, что обнаруженный ими с Брузиковым человек — это не тот беглец в болотном плаще. Найденный был завёрнут в некий полушубок, на голове у него была нахлобучена лохматая ушанка с ушами, завязанными под подбородком.

— Люди!! — радостно взвился Бежих, завидев перед собой свет фонарика и два человеческих силуэта. — Я спасён, спасё-ён!!

«Найдёныш» едва не полез на радостях обниматься с Сидоровым, но сержант увильнул от его объятий и строго потребовал:

— Говорите, вы — Бежих?

— Бежих, — «найдёныш» немного успокоился, но всё ещё оставался чем-то испуган, дрожал, оглядывался. — Вы, вы представляете, — залепетал он дрожащим голосом и вцепился-таки в Сидорова своим трясущимися руками. — Оно схватило, схватило меня… И утащило… А потом — бросило… Но не укусило!

— Успокойтесь! — прикрикнул Сидоров и стряхнул с себя руки Бежиха. — Сейчас мы выведем вас наружу, и вы поедете в Калининское отделение милиции и опишете того, кто пытался вас похитить, вам ясно?

Бежих поёрзал на сыром полу пещеры, но вставать не спешил.

— Я — не вор… — всхлипнул он и попытался отползти в темноту.

— Никто не говорит, что вы вор, — буркнул Сидоров, схватил «найдёныша» за руку и заставил подняться на ноги.

Брузиков тем временем молча расхаживал от одной стенки к другой и пристально-пристально пялился на своего отысканного «брата по поиску». «Ван-Хельсинг» пытался определить на глаз, уж не превратился ли его дружок Бежих в вампира?

— Идёмте! — скомандовал Сидоров и пошёл наугад, рассекая темноту лучом фонаря.

Пока сержант возился с ноющим Бежихом, «подземное чудище» куда-то скрылось. Освободившись от его пугающего взгляда, Сидоров осмелел, позабыл о мистических страхах и теперь думал лишь о том, как бы ему выковырять этих двоих неудачников из «тартара» в добрый мир живых, и выковыряться самому. Бежиха сержант вытолкнул перед собой и заставил идти первым, а из Брузикова сделал замыкающего. Так и шли они гуськом туда, куда вело их подземелье.

 

Глава 132. Подъем из глубины

Холодный серый Кальмиус лениво плескался, бросая прозрачные куски тающих льдин. Над тёмной водой возвышался грязный крутой берег, покрытый остатками запачканного снега и бурыми пучками прошлогодней пожухлой травы. В осклизлом склоне зияла толстая бетонная сливная труба. В трубе послышался какой-то шорох, а потом — медленно и неуклюже из неё выбрался человек, одетый в неновый плащ цвета хаки и обутый в высокие резиновые сапоги рыбацкого типа. Выбираясь из трубы на свежий воздух и под моросящий промозглый дождик, человек чертыхался и тяжело дышал, словно бы пробежал хорошую дистанцию. Покинув трубу, человек спрыгнул вниз и угодил ногами прямо в воду. Поскользнувшись на скользком илистом дне, он едва не упал, но чудом устоял на ногах, удержавшись за бортик трубы. Отдышавшись, человек выковырял из-за пазухи мобильный телефон и кому-то позвонил.

Спустя несколько минут на берегу прямо над ним затормозил внедорожник. Вылетевшая из-под его колёс грязюка шлёпнулась на голову человека, испачкав ему кепку.

— Ну что, нашёл? — из джипа выпросталась Эммочка, бывшая Маргарита Садальская, и наклонилась, глядя вниз, на человека в плаще.

— Тормози аккуратнее! — огрызнулся человек в плаще, выкинув испорченную кепку в воду.

— Нашёл, Филлипс? Я тебя спрашиваю, или это дерево?! — Эммочка нетерпеливо бродила взад-вперёд около раскидистого дуба, что рос тут же, на берегу.

— Нету тут ничего! — глухо прогудел Филлипс, пытаясь выбраться наверх и достать кулаком до зубоскалящей под дубом Эммочки. — Какой скунс тебе кукарекнул, что именно в этом подземелье базируется объект?!

— Не твоё дело, губошлёп! — фыркнула Эммочка. — Профан! Я в их полиции торчала, а не ты, вот и знаю! А твоё дело было полезть, разведать и взять заложника!

— Да я схватил одного типа — так это уфолог какой-то — они там вампиров, что ли выслеживают! Ну и бросил я его, потому что он ни мне, ни тебе не нужен!

— Ух, ну и кто из нас ещё неудачник?! — угрюмо рыкнула Эммочка и носком сапога сбросила с берега ком грязного снега.

Ком попал Филлипсу по макушке, и он скатился вниз и сел в воду.

— Ах, ты ж, зараза! — вскипел он, словно гейзер, и замахал кулаком.

— Зайцева не смог вытащить, теперь с дырой с этой прокололся… ты полный ноль, Филлипс. Я с тобой больше не работаю! — с этими словами Эммочка влезла обратно в кабину джипа и укатила в неизвестном направлении.

— Эй, куда, это моя машина! — засуетился мокрый Филлипс, разбрасывая вокруг себя грязные брызги, и снова скатился с крутого берега и опять оказался в воде.

В Генпрокуратуре Петру Ивановичу стоять в очереди не пришлось. Серёгин смог оформить своё дело, как срочное и пройти мимо других ожидающих, срывая их завистливые взгляды, в загороженный вишнёвой дверью кабинет начальника.

Санкцию на арест Зайцева Петру Ивановичу сразу не выдали, а вместо этого дали помощника — следователя по особо важным делам по фамилии Курятников. Полковник Курятников должен будет ещё раз изучить все материалы, которые Серёгин и Сидоров «накопали» против Зайцева, а так же установить, является ли срезанный Батоном кусок обивки частью «покойного» джипа Ярослава Семенова.

Сергей Петрович Зайцев сидел в своём кабинете, писал отчёт и даже не подозревал, какие крупные неприятности нависли над его головой. Когда зазвонил его радиотелефон, Зайцев подумал, что это или обыкновенный служебный звонок, или — Таинственный Голос решил ему что-то сказать. Для Таинственного Голоса у Зайцева был заготовлен шаблон ответа, который выглядел примерно так: «Я не собираюсь больше вам потакать, оставьте меня в покое» — Сергей Петрович больше не хотел сотрудничать с таинственным обитателем пекла.

— Зайцев Сергей Петрович? — осведомилась телефонная трубка официально и равнодушно.

— Да, — неуверенно ответил Зайцев, удивляясь, что это ещё за «конторский робот» ему позвонил.

Когда этот «официально-деловой» голос механически, как дитя роботехники, сообщил Зайцеву следующие слова:

— Вас беспокоят из Генпрокуратуры. Просьба оставаться на месте, к вам приедет наш следователь по особо важным делам, — Зайцев почувствовал, как его тело превращается в мягкое желе и медленно сползает под стол.

Вот чем закончились его якшанья с Таинственным Голосом — кто-то разнюхал, что он, Зайцев, «заминает» громкие дела и сажает невиновных. Зайцев стал лихорадочно соображать, кто бы это мог быть, и — сообразил: Серёгин! Конечно же, он. Кто звонил и спрашивал про Лукашевича? Серёгин. Вот Серёгин и докопался…

Зайцева охватила липкая паника. Не послушавшись приказа «конторского робота», Зайцев не минуты более не оставался на месте, а вскочил из-за стола и что было прыти, рванул к двери. Он пробежал по коридору, словно пуля, бросая на бегу удивленным коллегам, что у него срочный вызов. Не помня себя, он вырвался на улицу, запрыгнул в служебную машину, которую выделили ему вместо «погибшего» «Опеля», и дал по газам.

Серёгин и полковник Курятников уже подъехали к Калининской прокуратуре. Пётр Иванович собирался припарковать «Самару» на стоянке, когда дверь прокуратуры внезапно распахнулась, из-за неё выскочил человек и поскакал к машине.

— Зайцев! — узнал Серёгин.

— В погоню! — скомандовал деятельный Курятников.

Серёгин дал резчайший задний ход, и почти что въехавшая на парковочное место «Самара» стрелой рванула обратно на шоссе, едва не задев какие-то «Жигули».

Зайцев удирал с космической скоростью, не обращая внимания на предписания и запреты строгих дорожных знаков, и сигналы дотошных светофоров. Пешеходы так и выскакивали врассыпную из-под колёс его шального автомобиля, а другие машины опасливо прижимались к обочине. Серёгин прилепил на красную крышу «Самары» мигалку, подключил воющую сирену, и теперь рассекал просторы автомагистралей, применяя искусство Михаэля Шумахера, чтобы вовремя сделать поворот и не повстречаться фонарным столбом.

— Внимание всем постам! — вещал в микрофон рации полковник Курятников, связываясь с автоинспекцией. — Задержать серебристую «Деу» номерной знак «АН 3312 МИ». Направляется по проспекту Ильича в сторону центра.

Зайцев не знал, куда он едет, и зачем. Все его действия сейчас были лишены всякой логики и смысла, Зайцев не ведал, что творит, потому что его вёл животный страх перед… арестом? Тюрьмой? Позором? Или чем? Зайцев не знал, от чего именно он убегает, нарушая ПДД и распугивая пешеходов, но сейчас за ним гнались с мигалкой и сиреной, и поэтому Сергей Петрович знал, что надо убегать. Доехав до больницы имени Калинина, Зайцев судорожно выкрутил руль и завернул на некую кривую, засорённую осколками кирпичей, улочку между территорией больницы и неоконченным строительством и помчался в неизвестность, подскакивая на ухабах и кочках.

Видя, что Зайцев съехал с дороги, Серёгин тоже покинул проспект и шмыгнул на неизвестную узкою тропинку. Асфальт здесь был взрыт, местами — убран на обочину, а местами — просто топорщился и мешал ехать. «Самара» не являлась внедорожником, и поэтому Серёгин крепко сжимал руль и всматривался в каждую неровность, чтобы ненароком не слететь с дороги и не лечь на крышу.

Зайцев, стремясь оторваться от погони, мчал, не разбирая пути. Он уже не ехал по дорожке, а завернул в какие-то дворы, лавировал среди детских каруселей и горок. Но тут на пути встал тупик: Зайцев не знал местную «географию», и въехал в непроходной двор. Окружённый домами, он оказался в «клетке». Из-за низкого жёлтенького здания подстанции, гремя сиреной, вылетела красная машина преследователей.

Страх схватил Зайцева за горло, вырвал из кабины и бросил наутёк куда-то в сторону балки.

— Туда, туда, там ты затеряешься! — шептал над ухом мистический голос дьявола, что сидит у человека на левом плече, и на которого плюют.

А Зайцев не плевал на дьявола, а слушался его и бежал сломя голову, как какой-то мазурик, углубляясь всё дальше и дальше в страшную неизвестность заросшей лешими кустами, заваленной остатками мокрого снега балки.

— Чёрт! — чертыхнулся Серёгин, видя, как следователь прокуратуры Зайцев неизвестно зачем делает ноги и, поскальзываясь, мчится к балке.

Курятников даже ничего не сказал, а просто выскочил из «Самары» и ринулся в погоню.

— Чёрт! — снова чертыхнулся Серёгин и поскакал за ним.

Надо было вернуть этого Зайцева. Он почему-то взбесился, что ли? Бежит куда-то, будто бы убил пятерых и пытается скрыться от правосудия… А ведь никто его пока арестовывать не собирается…

Над балкой сгущались мокрые ранние сумерки, а неадекватный от страха Зайцев нёсся, как ураган, скользя на мокром тающем снегу.

— Беги, беги, а то тебе грозит расстрел! — пугал с левого плеча коварный дьявол, и загонял несчастного всё дальше и дальше в непролазную глушь балки.

А Зайцев бежал, как заяц, и чувствовал, что по его свежему следу во всю прыть несутся два зубастых волка, которые, если догонят, то прожуют его при первой же возможности!

Серёгин удивлялся невероятной скорости следователя Генпрокуратуры полковника Курятникова. Он бежал, как настоящий спринтер, или гепард, а ведь был уже не так уж молод. Ботинки Серёгина имели стёртую подошву — всё никак не доходили руки наклеить профилактику — и поэтому отчаянно скользили. Пётр Иванович едва не падал, но не желая показаться увальнем, старался не отставать от Курятникова.

— Вот он! — послышался впереди громкий выкрик Курятникова, видимо он заметил убегающего Зайцева. — Серёгин, попробуем взять его в клещи, постарайтесь зайти справа!

Слушаясь старшего по званию, Пётр Иванович попытался «зайти справа». Он соскочил с широкой тропинки на параллельную узенькую, на полном ходу врубившись в частокол сухих стеблей прошлогодней травы, и едва не повалился навзничь — тропинка была покрыта льдом. В темнеющем небе появился тоненький молодой месяц. Можно было бы показать ему пятак, но Серёгину было не до того. Он пытался различить среди высоких жухлых камышей контуры ускользающего Зайцева и примеривался, как бы зайти к нему справа. В лицо дул холодный и сырой ветер, и нёс колючие мокрые снежинки. Серёгин как мог, отплёвывался от них и искал глазами прячущегося в камышах «зайца» Зайцева. Вон он, там, словно призрак, мечется. И так неуклюже скачет — поймать его — раз плюнуть.

Зайцев, и правда, неуклюже скакал — на ногах у него были туфли. Спотыкаясь о невидимые из-за камышей кочки, скользя, он пытался убегать от «волков», которые уже дышали в его несчастную спину. Серёгин видел, что он запутался в камышах и движется всё медленней. Всё, можно… хватать? Петру Ивановичу было неудобно хватать Зайцева, но он всё же, совершил длинный прыжок и напрыгнул на него, словно бы ловил птицу. Зайцев затравленно пискнул и упал носом вниз. Тут же появился Курятников и остановился в двух шагах от ворочающегося в грязи и хнычущего, словно девчонка, Зайцева. Даже Курятникову было неудобно его хватать. Серёгин поднялся на ноги и как мог, стряхнул с куртки грязный снег. Зайцев вставать не спешил, а всё лежал и ныл некую чепуху вроде:

— Не убивайте меня! Не сажайте меня! Я не хочу в карцер!! — слово «карцер» он пискнул так, будто бы его вели даже не в карцер, а на расстрел.

Насилу Серёгину удалось объяснить поглощённому непонятной паникой Зайцеву, что нету никакого карцера, что его никто не собирается никуда сажать, и даже не собирается ловить. А тем более — не собирается убивать.

Зайцев сидел на грязной земле, и одет был в одну лишь рубашку. Лицо у него было невменяемое, словно бы его кто-то страшно напугал.

— У нас есть ордер на обыск вашего гаража, — сказал ему Курятников. — Пожалуйста, проедемте с нами и покажите нам ваш гараж.

— Ка-ка-какой га-гараж?? — опешил Зайцев, не понимая, что они от него хотят.

«Неужели и у этого — выборочный гипноз?» — уныло подумал Серёгин, помогая Зайцеву подняться на нетвёрдые ватные ноги. Они вдвоём с Курятниковым довели качающегося и едва не падающего Зайцева до служебной «Самары» и поместили его на заднее сиденье. Зайцев запихнулся туда с таким обречённым видом, будто бы его втолкнули в газовую камеру. А Серёгин так и не смог понять, чего именно он так смертельно боится? Кушать его никто не собирается — просто едут посмотреть на гараж. А вдруг и не найдут там ничего?

Зайцев открывал свой гараж, совершая нехитрый набор механических движений. Роллет поднялся, Зайцев вполз за него с низкой скоростью гусеницы, нашарил выключатель. Вспыхнула белесая люминесцентная лампа, и глазам Серёгина и Курятникова открылись две груды металлолома, что покоились одна подле другой. Первая груда, уже покрытая пылью, что лежала поодаль, в глубине гаража представляла собой остатки джипа. А вторая — посвежее — являлась разбитым на днях «Опелем» Зайцева.

— Прекрасно, — оценил Курятников. — Серёгин, — обратился он к Петру Ивановичу. — Найдите, пожалуйста, двух человек для присутствия на опознании.

Пока Серёгин занимался поисками понятых, Курятников раскрыл свою кожаную папку, извлёк из неё договор купли-продажи остатков джипа Семенова и бланк протокола. Зайцев топтался у стенки, словно зайчик, которого настигла хищная рыжая лисица.

Поиск понятых отобрал у Серёгина около десяти минут. Часы показывали шесть часов вечера, через двор шло много людей — возвращались с работы. Но становиться понятыми почему-то, никто из них не желал. Только две весьма любопытные и габаритные дамы изъявили желание и готовность помочь следствию.

Дамы стали в сторонке и наблюдали за тем, как дотошный, смахивающий на вычислительную машину, Курятников сличает валяющиеся в гараже запылённые остатки джипа с фотографией, что находилась в договоре купли-продажи джипа Семенова. Обе бесформенные груды — реальная и виртуальная — оказались похожими, словно близнецы, а следовательно — это была одна и та же машина. Серёгин занёс результаты сравнения в протокол. Затем Курятников извлёк из специального пакета кусок обивки и попросил зелёного от некоего ужаса Зайцева отвалить дверцу бывшего джипа. Зайцев послушался, отодрал искорёженную дверцу и пискнул:

— Всё!

— Подойдите, — не сказал, а скомандовал понятым дамам Курятников, и втиснулся в деформированный салон.

Дамы приблизились, навострили любопытные глазки, а Курятников приложил вырезанный «агентом» Батоном кусок и дыре, что красовалась на обивке водительского кресла. Кусок вписался в дыру идеально, а значит — был вырезан именно отсюда.

Зайцев становился всё зеленее: он никак не мог взять в толк, кто, когда и как проник в его охраняемый гараж, выкрал договор купли-продажи этой развалюхи и выстриг из неё кусок обивки кресла?! У Сергея Петровича даже ноги подкосились, и он медленно осел на пол около пустой канистры. Вокруг люминесцентной лампы хаотично крутилась проснувшаяся в тёплом гараже муха.

— Распишитесь, — сказал Курятников дамам и подвёл их к Серёгину, который держал протокол опознания джипа, подложив под него папку.

Дамы задавали глупые вопросы, вроде:

— А он что, наркоту прячет?

Или:

— Убил кого?

Курятников обтекаемо ответил:

— Нет, мы просто расследуем ДТП, а он — потерпевший, — и выпроводил обеих дам из гаража, после того, как они намалевали под протоколом свои кудрявые «сигнатуры».

Зайцев уже был готов к аресту. Но, не имея на руках соответствующего ордера, Серёгин и Курятников ограничились лишь тем, что взяли с Зайцева подписку о невыезде и отпустили его домой. Замёрзший в рубашечке Сергей Петрович накарябал подписку скачущими и дрожащими буковками, подписался некоей призрачной завитушкой и потащил свои ноги домой, не зная, как ему теперь спастись.

После этого Курятников вызвал машину и отправился к себе в Генпрокуратуру — теперь он будет заниматься делом Зайцева и решать, арестовывать его, или нет. А Пётр Иванович решил ещё заскочить к себе в РОВД.

Сидоров, Бежих и Брузиков медленно тянулись по пещере, что казалась им бесконечной и жуткой в своей бесконечности. Бежих ныл, что он хочет есть, канючил, что он хочет пить, а Брузиков постоянно задавал ему один и тот же вопрос:

— Так ты мне правду скажи, Васюха, тебя не обратили?

— Да нет же! — отбивался Бежих. — Он меня бросил и не укусил! Сколько раз тебе повторять, что я человек?!

У Сидорова у самого уже кишки подвело под самый пищевод, а во рту пересохло, как в Сахаре, но он держался молодцом, как настоящий мент и старался не обращать внимания на дурацкую перепалку этих двух «вампироловов». Батарейка в фонарике уже начала садиться, луч становился всё слабее и бледнее. Сидоров боялся, как бы фонарик не потух совсем — иначе они застрянут и сгинут тут, в кромешной темноте.

Брузиков временами хотел наброситься на Бежиха, но не мог, потому что между ними стоял Сидоров и распихивал «братьев по поиску» в разные стороны, едва они хотели сблизиться. Фонарик почти совсем уже потух, трое «спелеологов»-неудачников пробирались почти на ощупь. И чем темнее становилось — тем крепчал их страх перед могильным холодом пещеры и тем невидимым и страшным, кто в нём обитает. Снова появилось ощущение «глаз на спине», и оно преследовало не только Сидорова, но и Брузикова с Бежихом тоже. Оба начинали жаловаться на то, что им страшно, и пищать, что сейчас вылезет вампир. Сидоров тоже видел Горящие Глаза — скорее, в собственном воображении, чем по настоящему — и спина его была сплошь заселена ледяными «могильными» мурашками. Но сержант не подавал виду. Что ему страшно: он, всё-таки, милиционер, а не какой-нибудь глупый и суеверный уфолог!

Тут откуда-то спереди потянуло свежим ветром улицы, и Сидоров возликовал: нашёлся выход.

— За мной! — бодро скомандовал сержант Брузикову и подтолкнул вперёд Бежиха. — шевелитесь, кажется, мы спасены!

Все трое прибавили шагу, и вскоре впереди забрезжил вожделенный «свет в конце туннеля» и долгожданный выход. Они добежали до выхода вприпрыжку, но и все разом остановились, как вкопанные. Сидоров налетел на Бежиха, а на Сидорова наскочил Брузиков и едва не повалил всех на земляной пол. Выход оказался закупорен толстой и тяжеленной металлической решёткой. Отпихнув Бежиха, Сидоров приблизился к этой решётке, поднялся на цыпочки и просунул нос в неширокую квадратную ячейку. Сержант понял, куда они пришли — на проспект Ильича — к мосту через Кальмиус — и находятся в водоотводной канаве. Сидоров изумился тому, какую чудовищную длину и разветвлённость имеет эта ужасная пещера — прямо, как какой-то каньон, что ли? Уж не соединяется ли она с шахтой имени Кона, в штольне которой обитал исчезнувший из психушки Шубин?

Над головой с рычанием проносились автомобили, обдавая Сидорова удушливыми выхлопами. Сержант решил сдвинуть решётку и выбраться из плена подземелья на поверхность.

— А ну, навались! — приказал он топчущимся сзади Брузикову и Бежиху.

— Я оголодал! — отказался Бежих. — Если я тут вам буду таскать железо, со мной случится голодный обморок! Я вам не Геракл!

— Давай! — подпихнул его Сидоров. — А то останешься тут насовсем, твои кости найдут археологи далёкого будущего, и классифицируют тебя, как разновидность крота!

— Му! — проявил недовольство Бежих, но всё же, подполз и взялся руками за решётку, не желая, чтобы эти самые археологи в своём далёком будущем записали его в кроты.

Брузиков потянулся вслед за Бежихом. Последним за решётку взялся Сидоров, и отдал генеральский приказ:

— Раз, два, взяли!

Все трое «подземных пленников» поднатужились, попытавшись спихнуть решётку в сторону и освободить себе путь. Но решётка оказалась неожиданно тяжела, отодвигаться и не думала, а только глухо стучала: «Стук-стук! Стук-стук!». Проходившие через мост девушки, обернулись и удивлённо уставились на «живую» решётку.

— Раз, два, взяли! — не сдавался Сидоров, напрягая все свои мышцы в попытке сдвинуть проклятую решётку.

«Стук-стук!» — повторила упрямая решётка, но не сдвинулась ни на йоту. Сидоров чувствовал, как с него градом сыплется пот. «Стук-стук!» — решётка и в третий отказалась выпускать людей из ловушки на свободу. А заинтересованные девушки остановились, с опаской глядя на шевелящуюся и стучащую решётку, а одна сказала:

— Слушай, Машка, там кто-то есть…

— Пошли, лучше, — поторопила вторая с явным испугом в голосе и толкнула подругу, призывая двигаться дальше.

— Да она тонну весит! — скрипуче крикнул Бежих, не желая больше толкать решётку. — Мы её и до конца жизни не сдвинем! Всё, прощай жестокий мир! — взвизгнул этот малодушный тип и повалился на бок, собираясь умирать.

— Васюха! — подпихнул его ногой Брузиков. — Подрывайся и айда толкать, если ты не хочешь застрять тут навечно!

— У меня не приёмный день — я умер! — огрызнулся Бежих и остался лежать.

Сидоров отцепил пальцы от холодного и грязного металла решётки и принялся думать, как бы им выбраться отсюда другим способом. Сдвинуть такую тяжесть, кажется, действительно, не удастся. Брузиков уже «умер» вместе с Бежихом: они оба валялись на боку в полном депрессивном отчаянии, и не шевелились. Солнце уже отправилось «на боковую», и Донецк зажигал вечерние огни.

Внезапно на голову сержанта упало озарение. У него же мобильник есть! Сидоров выхватил его из кармана, словно спасительную соломинку и позвонил Петру Ивановичу.

Серегин уже подъезжал к райотделу, когда его мобильный телефон потребовал срочного внимания к своей персоне, издав пронзительную трель.

— Алё? — взял трубку Пётр Иванович, в нарушение правил, не переставая вести машину.

Выслушав объяснения Сидорова, что принеслись с другого конца виртуального «провода», Серёгин едва не врезал служебную «Самару» в стенку ближайшего дома. Чудом увильнув от столкновения и съехав на обочину, Пётр Иванович в изумлении воскликнул:

— Я же тебя в кабинете оставил дежурить! Что ты делаешь в этой яме-то??!

Сидоров рассказал, как к нему ворвался Брузиков, и что случилось потом, а Серёгин только вздохнул в ответ:

— Сейчас, приеду, — и «положил трубку», чтобы сделать другой звонок и вызвать подъёмный кран.

Через полчаса решётка была сдвинута краном, и трое «диггеров» оказались на свободе. Сидоров помог выкарабкаться Брузикову, а потом — они втроём с Серёгиным выволокли на свет божий и Бежиха.

 

Глава 133. «Подземный Дракула» снимает маску

Спасённый от мистического подземного «вампира» Бежих изъявил непреклонное желание поехать в милицию и составить фоторобот того, кто его схватил.

— Только я вас предупреждаю: это был вампир, — загадочно шептал он всю дорогу до Калининского РОВД. — И глазищи у него горели, и когти были стальные. Вы не поймаете вампира без осинового кола. Ещё его можно на огне спалить, а ещё — он спирт не выносит, разлезается, и солнца боится. Он от солнца в этой яме и прячется. Знаете, какая легенда ходила? А такая, что жил тут, в Донецке, один помещик — злобный — батраков своих пожирал, как людоед. А потом — как коммунисты его раскулачили — в лес убежал, и там полесун его в упыря и обратил. И с тех пор он в подземелье живёт и пожирает тех, кто туда проваливается. А когда Донецк был оккупирован — он питался фашистами. Вот и меня чуть не утащил… — Бежих был достаточно косноязычен.

Серёгин и Сидоров старались не обращать внимания на бредни Бежиха — где он в ДОНЕЦКЕ-то лес видел?? Лес есть только возле Докучаевска, а так кругом одни степи… Да и с историей у него нелады — крепостное право отменили в 1865 году, а тогда ещё никаких коммунистов и в помине не было — разве что марксисты одни.

Пётр Иванович позвонил художнику Карандашу и попросил его немного задержаться «на посту», пока они с Сидоровым не привезут к нему Бежиха. Карандаш, как всегда, фыркнул, что ему некогда, но Серёгин знал, что кто-кто, а Карандаш всегда готов хоть до ночи работать, лишь бы оказаться полезным. Ну да, за это ему и платят премию!

Бежих, едва оказался за столом Карандаша — сразу же начал с огромным обилием подробностей описывать, как выглядел тот неизвестный, кто пытался похитить его в «подземелье Тени». У бедного Карандаша аж голова пошла кругом от стольких «гигабайт» информации. Не в силах обработать такое обилие данных, Карандаш «завис» и замахал рукой, выдав «звуковое сообщение»:

— Прошу вас, помедленнее.

Тогда Бежих сбавил обороты и, не спеша, обстоятельно, начал описание своего «похитителя» с носа:

— Нос у него был — уткой! Я ещё ни разу не видел такого вампира, у которого нос был — уткой! У них, обычно, арийские, или ассирийские идеальные носы, а тут — уткой! Нет, вы представляете?!

Карандаш старался отбрасывать «спам» про вампиров, чтобы не забивать себе «оперативную память». Он молча вызвал на компьютере специальную программу и начал подбирать из библиотеки похожий нос.

— О, вот такой! — подскочил Бежих, когда Карандаш явил на монитор неказистый, толстенький и курносый носик. — Ну, что я вам говорил? Разве у вампиров такие бывают?!

Карандаш возился с Бежихом около получаса, а потом Серёгин смог увидеть результат. Полученный фоторобот выглядел так: типичная причёска Дракулы — с бакенбардами и лобными залысинами; острые раскосые глазки, замалёванные красным фломастером; изо рта вылазят длиннющие и острые клыки; но вместе с этим — кругленький простоватый овал лица, и этот нос «уткой».

— Хих! Вот это засандалил! — хохотнул, жуя бутерброд, за спиной Серёгина проголодавшийся в подземелье Сидоров.

— Точно, что засандалил… — вздохнул Серёгин, и сказал Карандашу: — Попытайся приблизить эту личность к человеку. Авось, что и выгорит?

Карандаш принялся лишать фоторобот загадочного «диггера» признаков вампира, а Серёгин решил «потрясти» Бежиха.

— Скажите, пожалуйста, — серьёзно произнёс он, глядя на «вампиролова» в упор. — А каким образом вам удалось разглядеть лицо похитителя, когда в пещере было темно?

Бежих раздумывал над ответом не больше минуты.

— У него фонарик был! — выпалил он. — Он светил в меня, и на себя тоже, вот я его и увидел!

— Вампиры с фонариками не ходят, — заметил Сидоров, доев первый бутерброд и доставая второй.

— Это раз, — продолжил за Сидорова Пётр Иванович. — И вампиров не бывает — это два. В пещере поселился кто-то материальный — то есть, человек. И я думаю, что он схватил Бежиха только потому, что перепутал его с кем-то. Возможно, с тобой, Саня, — сказал Серёгин Сидорову, — а может, и со мной.

— Оп-паа, — выдохнул Сидоров, не донеся бутерброд до рта. — А что же…

— Не откликайся на зов! — посоветовал из своего угла «уфолог» Бежих.

— Ага, — кивнул с ехидцей Сидоров. — Так и поступлю! И чесноком намажу шею…

— Готово! — подал голос Карандаш. — Объект очеловечен по максимуму.

Серёгин взял только что распечатанный на листе фоторобот — ещё тёплый после принтера — и вгляделся в изображённое на нём лицо. Результат оказался ошеломляющим, словно взрыв, или известие о том, что ваш лотерейный билет сорвал джек-пот. С листа на Серёгина чуть глуповато глазела «Кашалотова креветка»!

— Да это же он в «Дубке» в Тень стрелял! — подпрыгнул Сидоров, едва не определив свой бутерброд на пол маслом вниз. — Это же Кашалотов киллер!

— Он, — кивнул Серёгин. — Придётся нам побеседовать с Кашалотом.

Бежих был отпущен домой, а Кашалот — приведен из изолятора и усажен на дырявый стул напротив Петра Ивановича. Услышав о своей «креветке», Кашалот поставил на Серёгина выкругленные глазки и разразился следующей тирадой:

— Откуда я знаю, с кем он ползает?! Я вообще, невкурсняк, откуда вылез этот крот! Знаю только, что его Русланом звать, и больше ничего! Я в осадке! Кроты, кроты! — взвизжал, наконец, Кашалот, задёргавшись на стуле в некоей невменяемой истерике.

«Кашалот сошёл с ума, — решил про себя Сидоров, наблюдая за поведением преступника. — Попортили бедного в проклятом подземелье!» Да, плохо, что Маргарита Садальская уволилась! Так бы попробовала «раскрутить» этого Кашалота! Хотя, не исключено, что и он будет блеять, мычать, или подражать тарпану — скорее всего, выборочному гипнозу подвергся каждый, кто каким-то образом общался с Тенью!

— Вы кроты! — не унимался Кашалот и подскакивал на стуле, заставляя беднягу всё больше расшатываться и трещать. Кажется, они там все заразились от Сумчатого «кротовой болезнью»! — Тень украл мой бизнес! А вы что — меня загребли и успокоились?! Да я — жертва, а не преступник!!

— Ой, Саня, избавь меня от него! — фыркнул Серёгин, морщась при виде этого распустившегося, полусумасшедшего толстяка, который тут доламывает и без того не очень то и целый стул своим катастрофически лишним весом.

Сидоров спихнул дёргающегося в истерике Кашалота со стула и потолкал в коридор — к изолятору.

«Спасибо!» — благодарно скрипнул спасенный стул, а Серёгин подшил в изрядно раздобревшую папку «Дело № 37» фоторобот «пещерного Дракулы» и подписал его: «Руслан?».

 

Глава 134. мышеловка захлопнулась

Зайцев уже третий день сидел дома. От работы его отстранили, Таинственный Голос новых указаний не давал — вот и не знал Зайцев, что ему делать: дожидаться решения полковника Курятникова, или же по быстрому делать ноги? Зайцев сидел, приклеившись к дивану, сонно жевал пиццу и таращился на телерекламу пустыми глазами, видя только макрокосм. Сергей Петрович Зайцев ещё не был осведомлён о том, что рука начальника Генпрокуратуры Донецкой области поставила жирную и размашистую подпись под ордером на его арест.

Все эти три дня Курятников напряжённо работал. Он изучил предоставленные Серёгиным документы, опросил бывшую секретаршу Чеснока и Сумчатого Ершову, нашёл свидетелей по делу об убийстве Лукашевича — Зубра, а так же — вызвал из мест заключения тех, кого Зайцев незаслуженно туда упрятал. Дружок парковщика из «Дубка», которого «гений от следствия» «случайно» перепутал с Интермеццо и навесил на него Зубра, выглядел, словно подбитый камнем воробышек. Конечно — ему, студенту-первокурснику вместо пяти лет учёбы «отвалилось» десять лет тюрьмы! С жалким выражением на измождённом несправедливым заключением лице он тихо подтвердил, что да, он заметил человека, который вышел из зала ресторана последним и спрятался в красные «Жигули». Он, как смог описал его, и получившийся фоторобот оказался донельзя похожим на физиономию Николая Светленко! Так же Курятников беседовал и самим Светленко, приезжал к нему в изолятор. Коля до сих пор нестерпимо хотел выдать милиции своего «заклятого друга» Генриха Артеррана. А когда к нему в камеру впустили следователя из Генпрокуратуры — человека серьёзного, чуть лысеющего и длинноногого — так просто вспорхнул ему на встречу и заявил, что готов во всём признаться. Коля подробно и с расстановкой рассказал, что он, действительно застрелил Лукашевича — Зубра, пересиливая нестерпимое желание закричать козой. Но, едва Коля раскрыл рот, чтобы разболтать, кто являлся заказчиком, как кто-то, кто сидел внутри него — противный такой, наверное, дьявол — заглушил его волю и навязал свою. Николай говорил так:

— Да, я́ застрелил Зубра, а не тот, кого вы вместо меня засадили. А заказал это всё… — и тут вмешался «дьявол»: вместо ключевых слов «Генрих Артерран» у Коли вырвалось безликое и не человечье: — Ме-е-е-е!!

— Что?? — изумился Курятников, вытаращив на Колю непонимающие глаза и отложив немецкую ручку фирмы «Staedtler». — Вы что, издеваетесь??

— Да нет же! — оправдывался Коля, краснея от смущения — надо же выдать такое следователю из Генпрокуратуры! — Я хотел… Я должен сказать! Я в рабстве… Ме-е-е-е!!! — коварный «дьявол» снова не дал Коле выразить свои мысли и заставил спуститься по эволюционной лестнице на несколько ступеней вниз.

— Что?? — окончательно опешил Курятников, машинально смяв в кулаке бланк протокола. — В рабстве? У кого? Давайте же, продолжайте!

Курятников настаивал на том, чтобы Коля говорил, и говорил правду, но Коля уже не мог говорить. «Дьявол» окончательно поработил его ослабевшую личность и превратил в некое парнокопытное. Интермеццо свалился на пол со стула, на котором сидел, встал на четвереньки, опустил голову, будто бы собрался бодаться и, раскрывая рот, заверещал:

— Ме-е-е-е! Бе-е-е-е! Му-у-у-у! — даже не понятно стало, в какого именно зверя он превратился.

Курятников вскочил со своего стула, отбежал подальше — к двери камеры — и заскрёбся в неё, требуя, чтобы его выпустили из «загона» в коридор. А Интермеццо взвился на дыбы и «поскакал» на четвереньках прямо к нему, желая не то забодать, не то затоптать. Курятникову даже пришлось отпихнуть его от себя. Оказавшись в безопасном коридоре, полковник Курятников захлопнул железную дверь камеры, отгородившись от скачущего «в атаку» Светленко, и напустился на стоящего тут же, в коридоре, Серёгина:

— Что тут у вас происходит? Этот Светленко что, сумасшедший?!

— Выборочный гипноз, — уныло вздохнул Пётр Иванович, прислушиваясь к несущимся из камеры звериным воплям «Бе» и «Ме». — Тут почти все им «заражены». С ними уже два гипнотизёра занимались — и ничего, оба уволились. Светленко работал на «авторитета» по кличке Тень — вот этот Тень и «осчастливил» его такой вот, напастью…

— Вы говорите — Тень? — переспросил Курятников, забыв про «бешенство» Светленко и схватив свой подбородок.

— Тень, — кивнул Пётр Иванович. — Вы его знаете?

— Нет, — отказался Курятников. — Никогда не слышал про такого авторитета… А насчёт гипноза вы разберитесь, — распорядился он, глядя на Серёгина в упор. — Если нужно будет — я сам пошлю запрос в Киев — от имени Генпрокуратуры.

Ещё Курятников побеседовал с водителем грузовика, который, якобы, подбил джип Семенова.

— Я не сталкивал его с дороги, — говорил «пленённый» в колонии строгого режима дальнобойщик. — Он вывернулся прямо у меня из-под колёс и поехал дальше по шоссе. И я — тоже поехал дальше. Я вам говорю чистую правду, но мне, почему-то никто не поверил — и даже в суде засудили…

— Вы не заметили, сколько людей было в машине? — осведомился Курятников у немолодого начинающего седеть водителя.

Дальнобойщик задумался.

— Кажется, один… — протянул он. — А хотя нет, двое! — выкрикнул вдруг заключённый шофёр и даже привстал со стула. — Я, конечно, в кабине у себя был и рулил… Но видел, что там сначала двое их сидело, а потом… один, вроде, под сиденье повалился.

— Что?? — удивился Курятников и подвинул свой диктофон поближе к несправедливо «усевшемуся» дальнобойщику.

— Да, как сейчас помню, — продолжил тот, похлопав глазками. — Водитель повалился под сиденье, а пассажир подвинулся на его место. И вот, пока они возились — этот ихний джип едва под тягач ко мне не занесло. Ихних лиц я, естественно, не видел — слишком уж шибко они пронеслись. Вжик! — и выскочили. Я всё это первому следователю рассказал — Зайцеву. А он мне не поверил и сказал, что я пытаюсь, как он мне выдал, «увильнуть от ответственности за совершённое преступление». И как я ни распинался, что ни в чём не виноват — ему хоть кол на голове теши — передал дело в суд…

Потом ещё Курятникову пришлось повозиться со всеми малолетними скинхедами, которые, якобы, «охотились» на негра и по ошибке сожгли квартиру Ершовой. Всего их было семеро. «Великолепная семёрка» — так окрестил про себя Курятников этих не весьма благополучных оболтусов. Самый старший из них имел от роду семнадцать лет, а младшему стукнуло лишь четырнадцать. А Зайцев убедил суд «заточить» всех мальчишек в колонию и «впаять» каждому по три года строгого режима.

Желая обстоятельно во всём разобраться, Курятников опрашивал их по одному. Сленг заменил этим трудным подросткам русский язык, а на руках и головах у каждого синели татуировки со свирепой фашистской символикой.

Курятников с трудом понимал их «марсианский», засорённый паразитами лепет. Но, всё же, выслушав седьмого сопливого «гитлеровца», который распустил нюни прямо перед ним, полковник Курятников чётко уяснил себе, что сжигать негра никто не собирался, а собирались только «попугать», подкидывая ему в почтовый ящик злобные записочки. Содержание «депеш» было примерно следующим:

«Хайль Гитлер, черномазый! Если ты вывалишь на улицу — мы тебя забуцаем, укокошим по чайнику и размозжим утюгом, а потом — уроем в мусорке, в шелухе от картошки, в гнилой капусте и в червях. Нация не умрёт! Хайль Гитлер!

Желаем удачи, Четвёртый рейх».

Ну, чем не милая детская шалость?

Кроме того, Курятников тщательно изучил биографию Сергея Петровича. Он связался с Краснянским РОВД и с Киево-Могилянской академией. В академии сообщили, что такого выпускника у них нет, а вот в Краснянском РОВД подтвердили, что да, у них работал Сергей Петрович Зайцев, но он уволился по собственному желанию — и «исчез с горизонта».

А Зайцев тем временем просто «общался» с телевизором и думал: «Авось, пронесёт?». Но, нет, не пронесёт — по его душу уже мчался в машине следователь Курятников.

Когда раздался требовательный звонок во входную дверь — Зайцев почти что механически отлип от дивана, водворился на ноги и потопал в прихожую.

— Кто там? — спросил он, не ожидая ничего худого для себя.

Но, узнав, что за гости к нему пожаловали, Зайцев по какому-то непонятному и неумному наитию пискнул через дверь:

— Нет! — и побежал прятаться почему-то в ванную.

Звонок ещё несколько раз зашёлся в заливистой трели, а потом — послышался страшноватый скрежет. Это, не дождавшись того, что Зайцев откроет сам, помощники Курятникова начали устранять дверь при помощи домкрата.

Когда дверь уступила пред мощностью инструмента, в прихожую ворвалось аж шесть человек, затоптав вычищенный пылесосом ковёр. Курятников зашёл последним — не спеша, словно Юлий Цезарь, въезжающий в Грецию. Зайцева нигде не было видно.

— Рассредоточиться! — скомандовал Курятников, и его подчиненные рассеялись по новой трёхкомнатной квартире, разыскивая её незадачливого владельца.

Зайцева обнаружили не сразу — он запрятался в ванной комнате под ванную, забился там, среди моющих средств и стиральных порошков, нахлобучив на голову розовый пластмассовый таз. Зайцев дрожал крупной дрожью, от чего таз стукался о металлическое дно ванны.

Пройдя в ванную комнату и обнаружив Зайцева в таком несолидном положении, Курятников прикрикнул на него:

— Зайцев, вылазьте!

Зайцев не внял, а продолжал скрываться от самого себя в своём тазу.

— Зайцев! — повторил Курятников, не желая вытаскивать своего, хоть и бывшего, но всё-таки, коллегу под ручки, словно бандита.

Однако обезумивший от страха Зайцев всё ещё считал, что таз его спасёт, и никак не хотел с ним расставаться.

— Эх, — вздохнул Курятников, не в силах разглядеть за розовой пластмассой таза лицо Зайцева. — Придётся выволакивать за черти: на человеческую речь не реагирует.

Тот час же два милиционера освободили трясущегося Сергея Петровича от таза, в который он достаточно прочно вцепился, и вытащили из-под ванны на свет божий. Зайцев брыкался, как какой-то козлик, и опрокинул ногой одну из бутылок с бытовой химией. Густой полупрозрачный «Доместос» образовал на кафельном полу обширную склизкую лужу. Когда Курятников увидел Зайцева — то даже немного испугался. Лицо Сергея Петровича было таким бледным и перекошенным, словно он только что увидел привидение. Зайцев невменяемо таращился мимо Курятникова куда-то в космос и лопотал по-заячьи.

— Выводите, — снова вздохнул Курятников и невесело поплёлся прочь из квартиры.

На Зайцева даже наручники не надевали — настолько он был вял и заторможен своим удушливым страхом. Его провели через двор — по бурым лужам — и усадили на заднее сиденье служебного автомобиля — на то место, которое отгорожено клеткой.

 

Глава 135. Из мышеловки извлекают мышь

Оказавшись в кабинете Курятникова, Зайцев не проявил никаких эмоций кроме некоего затравленного мышиного писка. Он всё ещё оставался бледным, словно был отлит из гипса и трясся так, будто бы побывал в ледяной воде. Курятников не испытывал к этому субъекту ничего кроме сочувствия, и даже накапал своему подследственному сорок капель корвалола. Зайцев машинально взял предложенную чашку с надписью «BOSS» и механическим движением робота опрокинул в рот невкусный корвалол. Прошло не меньше получаса, прежде чем Зайцев покинул состояние ступора и из статуи превратился в человека.

— Я не хотел сажать невиновных… — прошептал Зайцев, кося глазом на раскидистую пальму Мерцалова в углу кабинета. — Мне приказывал… — Сергей Петрович хотел сказать «Таинственный Голос», но почему-то не смог выговорить этих слов. Из раскрытого рта вылетел голос животного.

— Бе-е-е-е! — сказал Зайцев, по неизвестному наитию не в состоянии рассказать ничего из того, что хотел.

— Чёрт! — подпрыгнул Курятников, не опасаясь даже, что его «Чёрт» оставит отпечаток в диктофонной записи допроса. — Да что с вами такое?!

— Бе-е-е-е! — повторил Зайцев, кажется, перепугавшись теперь уже самого себя.

Он вместе со стулом отъезжал подальше от сидящего напротив него Курятникова, стыдясь своего дикого поведения и. не замолкая, изрекал:

— Ме-е-е-е! Бе-е-е-е! Ме-е-е-е! Бе-е-е-е!

Помня об одичавшем Николае Светленко, Курятников, не мешкая ни секунды, позвонил Серёгину.

— Вот, послушайте, как он блеет! — сказал Курятников Петру Ивановичу и поднёс трубку к беспрестанно мекающему Зайцеву.

— Ясно! — ответил на том конце Пётр Иванович, услышав «тирады» Зайцева. — Еду!

Серёгин снова оставил Сидорова за старшего, а сам — со скоростью молнии прискакал в Генпрокуратуру — поглядеть на очередное «камлание» — теперь уже Зайцева.

Зайцев всё никак не мог взять себя в руки и закрыть рот.

— Ме-е-е-е! Бе-е-е-е! Ме-е-е-е! Бе-е-е-е! — эти нечленораздельные звуки сыпались из него, словно из рога изобилия, и их поток никак не хотел иссякнуть.

Серёгин и Курятников в четыре глаза наблюдали, как он дёргается на мягком офисном стуле, ездит на нём из стороны в сторону и блеет, блеет, блеет.

— Зайцев! — резко обратился к Сергею Петровичу Серёгин.

Этот оклик, кажется, возымел на «бесноватого» Зайцева кое-какое действие — он заглох, прекратил хаотичное движение и воззрился в одну точку где-то за гранью реальности.

— Умолк, — констатировал Курятников.

— Я уже дал третий запрос в Киев, — сказал Серёгин. — Они обещали выделить нового гипнотизёра. У него такой же выборочный гипноз, как и у Светленко, и у всех, кто общался с этим Тенью. При определённых обстоятельствах, когда нужно рассказать о нём — начинает действовать установка, и они дичают.

Между тем, Зайцев помолчал немного, а потом — снова обрёл собственную волю вместо чужой, опять сжал её в кулак и выдавил срывающимся голосом:

— Я… не могу…

Серёгин хотел «раскрутить» Зайцева как можно быстрее. И поэтому — пошёл на крайние меры. Он вспомнил, каким образом повредили гипнотические установки Грибку — Кораблинскому: его побили неформалы в обезьяннике у Мирного. Пётр Иванович, конечно же, жалел Зайцева, и у него самого не поднималась рука залепить ему зуботычину. Рассказав Курятникову о свих соображениях, Серёгин предложил перевести Зайцева в Калининский РОВД и подсадить там к какому-нибудь маргиналу — пускай немного поработает на благо Родины и, как сможет, разрушит «Тёмные чары» парочкой оплеух.

— Ну что ж, давайте попробуем… — согласился загнанный в тупик Курятников. — Если этот способ помог один раз — то почему бы ему ни сработать снова?

В Генпрокуратуре не было подходящих условий для «расколдовывания» Зайцева, потому что там не было такого «обезьянника», где сидели бы хулиганы, или неформалы.

— Придётся его к нам, в РОВД тащить, — заключил Серёгин. — У нас там, в изоляторе много таких сидит.

— Ну что ж, — не возражал Курятников. — Вижу, у вас уже есть опыт «лечения» этой «звериной порчи». Если это поможет, то — тащите.

«Заколдованный» Зайцев был снят со стула и снова посажен в автомобиль. Сергей Петрович совсем не сопротивлялся и молчал, как бессловесная рыба. Он ни слова не произнёс даже тогда, когда его провели по коридору в изолятор и втолкнули в одну из камер.

Оказавшись в тесном и прохладном помещении, Зайцев огляделся. Серые стенки, узенькое, забитое толстенной решёткой окошечко, деревянные нары. На нижних нарах режутся в карты два дубоватых «братка» богатырских габаритов, а на верхних — отдыхает некий субъект.

— А… а-ээ, здравствуйте… — выдавил Зайцев окаменевшим языком. — Ээээ.

Субъекты с нижних нар мгновенно оторвались от карт и установили на вновь прибывшего свои пустые и злобные глазки динозавров.

— Гы-гы, — по дурацки гоготнул один, что сидел справа. — У, чайничек!

— Мясцо! — булькнул второй.

Оба поднялись, заставив нары жалобно скрипнуть, расправили свои могучие плечи, сбрасывая гиподинамию. Не спеша, направились они к съёжившемуся к комочек Зайцеву, сжимая железобетонные кулаки.

Насмерть перепуганный таким агрессивным поведением соседей, Зайцев вжался в холодную металлическою дверь и хотел, было, позвать на помощь охранника. Но его язык окаменел до такой степени, что вообще, отказался слушаться, и не смог выговорить ни буковки.

Тип на верхних нарах зашевелился и приподнял свою голову, украшенную блестящей лысиной.

— Кулак, Камень, — обратился он к двум своим соседям. — Не нужно его трамбовать. Помните, что я вам про гуманизм рассказывал? Делайте добро, и вам зачтётся!

Кулак и Камень переглянулись и с виноватым видом убрались назад и забились обратно на нижние нары. Тип с лысиной слез со второго этажа, подрулил к ютящемуся у двери Зайцеву и положил руку ему на плечо.

— Здорово, корешок! — добродушно сказал он. — Меня зовут Батон.

— Зайцев, — представился Зайцев.

— Скажи мне, Заяц, — вздохнул этот самый Батон. — Есть ли на свете справедливость?

А тем временем джип марки «Ниссан — Патруль 4Х» нёсся по Маккеевскому шоссе, рассекая слякоть. Проскочив светофор на красный свет, джип выехал за черту города, промчался мимо запыленной таблички с перечёркнутой надписью «ДОНЕЦК», и поехал теперь по территории Макеевки. За рулём сидела Эммочка, а рядом с ней — на месте пассажира примостился Грегор Филлипс. Филлипс комкал в руках карту, а Эммочка, вертя руль, время от времени бросала на него сердитые взгляды и настойчивейшим образом вымогала:

— Ну, давай, рожай, в какую сторону мне сворачивать?!

— Сейчас! — пыхтел Филлипс, не в силах справиться с похожей на скатерть картой Донецкой области. — Подожди секундочку!

— Ух, болван! — вскипела Эммочка. — Ты же карту вверх ногами держишь! Что ты там поймёшь, оболтус?!

Она протянула руку, чтобы отобрать у Филлипса карту и самой определить, в какую сторону ей следует направить «Ниссан». При этом она выпустила из виду дорогу и ослабила захват руля. Тяжёлый джип вильнул в сторону и едва не спихнул в кювет небольшую машину «Жигули», что катила по встречной полосе.

— Козлы, смотрите, куда прёте! — возмутился водитель «Жигулей», чудом увильнув от страшного удара мощного «кенгурятника» джипа.

— Завали орало! — огрызнулась Эммочка и показала кулак. — Филлипс, дай сюда карту — ты всё равно не умеешь ей пользоваться!

— На дорогу смотри, водила! — оттолкнул её Филлипс. — А то я смотрю, что ты машиной не умеешь пользоваться! И вообще, я не понял, зачем ты этой чувихе-секретарше навязала образ Зайцева?

— Ты просто сундук какой-то! — фыркнула Эммочка, совершив джипом Филлипса достаточно крутой поворот на полном скаку.

— Полегче! — предупредил её Филлипс. — Не забывай, что это — моя машина!

— Не развалится! — отпарировала Эммочка. — А этой секретарше я Зайцева всучила для того, чтобы зациклить Артеррана на Зайцеве и на ментах из их ментуры! Пока он будет со всем этим возиться, мы спокойно себе скатаемся в Верхние Лягуши! Усёк, сундучок?

Вот так, ругаясь и немного дерясь, они ехали прямиком в деревню Верхние Лягуши. Что именно эти двое хотели там разыскать — они и сами пока не уяснили, но считали, что это что-то придётся обоим, как нельзя кстати.

 

Глава 136. Зайцев допрыгался

Зайцев из следователей прокуратуры мгновенно перескочил в разряд преступников. Он хмуро сидел на твёрдом табурете перед Серёгиным, и угрюмо молчал. Сидоров нетерпеливо ёрзал в вертящемся офисном кресле и ездил на нём туда-сюда.

Зайцев молчал не потому что не хотел говорить, а потому что обдумывал такой ответ, который не вызвал бы у него «озверения». Зайцев давно уже хотел во всём признаться, рассказать про Таинственный Голос, который диктовал ему условия, а после — сдаться в руки правосудия. Первый раз Зайцеву не удалось явить на свет божий правду — Таинственный Голос снова зазвучал у него в голове и заставил, вместо слов, говорить «Бе» да «Ме».

— Так вы не знаете ничего про Синицына? — спросил Пётр Иванович, испытующе посмотрев на бывшего следователя прокуратуры.

— Не знаю, — буркнул тот, повинуясь внезапному порыву утаивать правду, чтобы снова не потерять разум. — И Синицына никакого не знаю.

Сидоров пробурчал что-то себе под нос, но вслух не сказал.

— И в деревне Верхние Лягуши никогда не были?

— Что вы от меня хотите? Какие ещё Лягуши?! — вскричал вдруг Зайцев. — Так сразу и сказали бы, что перепутали меня с кем-то! Меня в ваш дурацкий Донецк из Киева назначили, а вы схватили, как бандита, допрашиваете! Только авторитета лишаете и биографию портите! — Сергей Петрович кричал всё это от безнадёги: вздумай он сказать правду — снова превратится в некую овечку.

— Авторитета вы себя уже давно лишили. И свою биографию испортили сами, — спокойно сказал Серёгин. — Следователем прокуратуры вас уже никто не восстановит. Самый лучший выход для вас — всё рассказать.

— Иначе, мы снова посадим вас к Батону, — не вытерпел Сидоров.

Угроза подействовала. Зайцев замахал руками и замотал головой, не желая более выслушивать лекции Батона на тему гуманизма и жалобы на «людей, не ведающих о человечности». За всё время, которое Зайцев провёл в изоляторе, его и пальцем не тронули, однако, зубы у него ныли. Не от побоев, а от слезливых откровений гориллообразных «адептов» Батона Кулака и Камня, да и самого Батона.

— Я не хочу к Батону, — заныл бывший следователь прокуратуры.

— Тогда, в чём же дело? — улыбнулся Сидоров.

— Хорошо, я всё расскажу, — напуганный Батоном, Зайцев стал сговорчивей. — Да, я родился и всю жизнь прожил в Верхних Лягушах. Работал там участковым. И Киева ни разу в жизни в глаза не видел. У нас, в Лягушах, есть заброшенный особняк. А людям казалось, что в нём… чёрт живёт! — Зайцев сделал такое кислое лицо, что Сидоров прямо почувствовал во рту вкус клюквы.

— Чёрт? — удивился сержант и подъехал на своём кресле ближе к Зайцеву.

— Угу, — понуро кивнул Зайцев. — И все без конца жаловались, что чёрт их пугает и может заесть. А меня начальство всё время грызло за этого чёрта!

— Постойте, — перебил Серёгин. — Это всё очень интересно, но никак не относится к делу. Чёрт какой-то… Причём здесь чёрт?

— Это вы постойте, — обиделся Зайцев. — Чёрт этот, как раз, и относится к вашему делу!

— Ладно, — пожал плечами Пётр Иванович. — Рассказывайте дальше.

— Так вот, — продолжил Зайцев. — Грызло, меня, значит, начальство за чёрта. А я всё время думал, что это — не чёрт, а жулики. Я, наверное, раз двадцать туда ходил, в особняк, но всё было бесполезно: никого никогда я там не находил. Но вот, в один прекрасный день, мне вдруг «посчастливилось»… Э-э-эх! — Зайцев безнадёжно махнул рукой. — Чего говорить! Пришёл ко мне в ОПОП тракторист, самый, скажу я вам, дрянной человек во всех Лягушах: пил, дебоширил, водился с кем попало, топил в озере трактор за трактором… — в общем, вы понимаете.

Пётр Иванович и Сидоров кивнули: как им было не понимать, когда у них на учёте стояла чуть ли не целая рота таких голубчиков.

— Он пришёл ко мне и сказал, что со мной хочет поговорить какой-то человек. «Замечательный», как он выразился. Я сразу понял, что жульё это собралось мне взятку дать. Думал накрыть их всех. Тракторист сказал мне прийти в тот особняк, где этот чёрт дурацкий. Я пошёл. Лучше бы не ходил! Да что теперь говорить! — Зайцев горько покачал головой. — Прихожу, а он сидит, хлыщ такой высокомерный, точное жульё. Начал «воду лить», наобещал мне горы золотые. А я ему: «Пройдёмте в отделение!» Да так и не удалось мне его взять! Поработил он меня в полном смысле слова. В общем, я до сих пор у этого хлыща в услужении. Он сказал мне тогда, что вызовет меня, когда понадоблюсь. Уверял, что никакого криминала, всё законно. А оно — жульё. Хоть под чёрта маскируется, хоть под кого угодно!

— Подождите, Зайцев, — сказал Пётр Иванович. — Вы его всё «хлыщом», да «жульём» обзываете, а вы знаете про него что-нибудь?

— Эх! — вздохнул Зайцев. — Практически, ничего. Как зовут, не знаю, он сказал, чтобы я называл его «шеф». И вообще, я его видел только один раз, в особняке. А потом только по телефону с ним общался, — эти слова Сергей Петрович произносил просто с усилием титана, потому что могучая чужая воля опять начинала одолевать его слабые мозги и потихоньку превращать мелкий рогатый скот.

— Отлично! — обрадовался Пётр Иванович. — Номер телефона?

— Не знаю, — пожал плечами Зайцев. — Я ему не звоню. А когда он мне звонит, написано: «Номер не определён».

— А с кем-нибудь ещё из этой компании вы общались? — спросил Пётр Иванович.

— Нет, — сказал Зайцев. — Только с шефом. Он мне звонит и говорит, какое дело «заминать», а какое — нет.

— Фамилия тракториста?

— Я-а не помню… — сипло выдавил Зайцев, выпучив глазки так, словно находился в тихом ужасе.

— Ну, же, постарайтесь! — подогнал его Серёгин.

Зайцев прекрасно помнил, какая у тракториста фамилия, а так же — знал его имя и отчество. Он уже хотел рассказать обо всём, сжал в кулак свою волю, набрал в лёгкие воздух, раскрыл рот и громко, отчётливо выговорил:

— Ме-е-е-е!!

— Зайцев! — Серёгин уже понял, каким образом можно вырвать Зайцева из лап гипноза.

Зайцев замолк, а Пётр Иванович спросил:

— А зачем же вы выкрали Ершову?

— Что? — Зайцев в изумлении выкруглил глаза. — Я не знаю никакую Ершову…

— Ну, как же? — не согласился с ним Серёгин. — А кто же тогда выходил с ней на связь? Кому она передавала информацию о делах Чеснока и Сумчатого?

Зайцев прекратил ёрзать на стуле, поморгал большими глазами и выдавил сквозь изумление:

— Какой Чеснок?.. Вы что-то перепутали…

Серёгин и Сидоров переглянулись.

— А Ершова указала именно на вас, — Пётр Иванович обнаружил в папке фоторобот, который Карандаш «сотворил» со слов Валерии Ершовой, и подсунул его Зайцеву под нос. — Она называла вас Геннадием и описала вас. С её слов составили фоторобот. Это вы, безо всякого сомнения.

Зайцев вытаращился на своего «виртуального двойника», изучил его, и пришёл к выводу, что да, это лицо, действительно, похоже на его собственное.

— Вы… что-то путаете, — повторил Зайцев. — Я рассказал вам всё, что смог… Но вашу Ершову я не знаю… И я никого не похищал… Они заставили меня быть следователем прокуратуры, а не похитителем людей… И Чеснока никакого я тоже не знаю…

Выслушав лепет Зайцева, Серёгин пришёл к выводу, что, должно быть, его недостаточно побили в обезьяннике, раз отказался от Ершовой. Ну, ничего, скоро из Киева приедет третий гипнотизёр — и тогда Зайцеву придётся вынырнуть из лап таинственного «чёрта» и признаться во всём.

 

Глава 137. Невероятные чудеса

Киев расщедрился спустя недели две. Третий гипнотизёр приехал в среду, и ему сразу же выдали электронный «ключ» от бдительного роботурникета.

— Виктор Павлович Вавёркин, — представился новый гипнотизёр. В отличие от Лисичкина и Маргариты Садальской, внешность Вавёркина не содержала никаких черт колдуна, или дьявола. Он больше походил на румяный добродушный колобок, нежели на представителя «колдовской» профессии. И, если бы Серёгин просто встретил его на улице — ни за что бы не подумал, что Вавёркин является гипнотизёром.

— Меня прислали вместо Лисичкина, — заявил вдруг пухленький Вавёркин, и Пётр Иванович едва не лишился дара речи.

— Ка-как это — вместо Лисичкина? — едва выдавил он деревянным от изумления языком. — А Маргарита Садальская??

— Кто? — улыбнулся Вавёркин дежурной улыбкой психиатра.

— Маргарита Садальская, — повторил Серёгин, машинально вырывая листы из тетрадки в клеточку, что лежала перед ним на столе.

— Хм, не знаю такой… — хмыкнул Вавёркин, не снимая с лица свою дежурную улыбку. — Так, кто там у вас нуждается в помощи гипнотизёра?

— Пя-пятнадцатая ка-камера, Николай Светленко, — Пётр Иванович титаническим усилием заставил себя говорить, Сидоров переминался с ноги на ногу у двери кабинета и хлопал глазами, не понимая, как это Вавёркин, и вдруг не знает «киевскую колдунью»!

— Отлично! — улыбнулся «колобок» Вавёркин и «подкатился» к Сидорову.

— Проводите? — осведомился он, установив на сержанта свои пронзительные голубые глазки.

— Саня, проводи… — икнул Серёгин.

— Ид-дёмте, — пробормотал Сидоров и вышел в коридор.

Сидоров проводил Вавёркина в камеру к «парнокопытному» Светленко, а «поднятый на уши» Серёгин послал в Киев срочный факс, в котором спрашивал о Маргарите Садальской.

«Такого сотрудника у нас никогда не было», — вот что пришло через несколько минут из Киева в ответ на срочный факс. Прочитав этот ответ, Пётр Иванович аж подпрыгнул.

— Чё-ёрт! — чертыхнулся Серёгин и ещё раз прочитал пришедший из Киева факс.

«Такого сотрудника у нас никогда не было», — да, да, Киев написал именно так! Пётр Иванович не ошибся — в Киеве не знали ничего о Маргарите Садальской!

Кто же тогда попал к ним в отделение вместо гипнотизёра?! Уж не Маргарита ли Садальская влезла в сейф? А вдруг она — сообщница Тени? Уж не она ли наводит «звериную порчу»?!

Где-то в архиве должно храниться её личное дело — если оно у неё ещё было…

Серёгин, перескакивая через две ступеньки, примчался в архив. На его коричневой деревянной двери висела аккуратная табличка «Соблюдайте тишину» — как в библиотеке. Пётр Иванович с бега перешёл на шаг и подкрался к молчаливому архиву, почти что, на цыпочках.

Архивариус Зинаида Ермолаевна обедала: пила чай с ватрушками. Пётр Иванович подобрался к ней едва ли не на цыпочках, чтобы не нарушать тишину: Зинаида Ермолаевна очень не любила, когда у неё в архиве шумели. Когда она заметила Серёгина — то сразу же отложила свою ватрушку на тарелку и отставила в сторонку чашку.

Зинаида Ермолаевна порылась на полках, в картотеке, в ящике стола…

— Ничего не понимаю… — пробормотала она, подняв голову из-за стопки пыльных папок, что покоились тут, на полке, наверное, со времён царя Гороха.

— А? — не понял Серёгин, едва удерживаясь, чтобы не чихнуть от архивной пыли.

— Я не могу понять, куда я его засунула… — изрекла Зинаида Ермолаевна и снова нырнула куда-то в пыльное море «древних» дел.

— В смысле?! — перепугался Пётр Иванович и спрятал за спину руки — чтобы Зинаида Ермолаевна не заметила, как он, нервничая, крутит пальцами.

— Нету! — поставила точку Зинаида Ермолаевна, снова показавшись над «волнами» «уснувших» папок. — Я не понимаю, что могло произойти… Личные дела сотрудников хранятся пять лет… А тут — нету…

— Скажите, пожалуйста, — заволновался Серёгин, проглотив в желудок испуг, скомкавшийся в горле. — Его никто не брал на руки?

— Ой, я и не знаю теперь… — Зинаида Ермолаевна надвинула на пуговичный вздёрнутый носик тяжеленные толстые очки и полезла в журнал регистрации. — Записи нет. Смотрите, — она уже с явным испугом и дрожью в руках повернула журнал регистрации к Серёгину и показала пальцем на последние записи.

Да, действительно, личное дело Маргариты Садальской никто не брал — да и кому оно могло понадобиться?! Записи нет… Но и о пропавшем деле Светленко тоже нигде не было никакой записи, а кто-то стибрил его прямо из-под носа Карпеца. А самого Карпеца — «заколдовал» до такой степени, что он едва не сбомжевался, бедняга… А что если с делом Садальской приключилась та же история?!

— А вы поищите ещё, пожалуйста, — чуть ли не взмолился Пётр Иванович, всеми фибрами души отвергая возможность похищения дела Садальской.

— Ладно, поищу, — пожала плечами Зинаида Ермолаевна.

Избавившись от очков, она снова спряталась в «пучину» «спящих» дел. Но нужного Зинаида Ермолаевна таки не нашла.

— Пропало! — всполошилась она, — окончательно вынырнув из-за своих полок. — Это надо акт составлять — о пропаже!

«Надо бы напустить на Зинаиду Ермолаевну нашего Вавёркина. Заодно и проверим, какой он гипнотизёр», — решил про себя Серёгин.

А Вавёркин тем временем познакомился со Светленко — Интермеццо. В сопровождении Сидорова и Муравьева он зашёл к нему в камеру и увидел «короля воров» лежащим на нарах лицом вниз. Его сосед по камере хлебал их пластиковой миски суп «Мивина» и то и дело бросал на Николая полные сочувствия короткие взгляды.

— Депрессия, — лаконично сообщил сосед Светленко Вавёркину, ткнув в сторону Николая большим пальцем. — У него сегодня не приёмный день — ушёл в «собственный пупок».

— Саня, отсади-ка Крекера, — проворчал Муравьёв, расписывая ручку на краешке протокола. — А то сейчас начнёт тут анекдоты свои травить!

— Я с детства мечтал увидеть, как гипнотизируют! — пискнул из своего угла Крекер, вытирая губы своей шапкой с логотипом группы «Оникс».

— Пойдём! — прикрикнул на Крекера Сидоров, скрутив ему руки за спиной.

— Ай, больно! — обиделся Крекер и обмяк в руках сержанта, превратившись в некий студень.

— Не развалишься! — отпарировал Сидоров, выталкивая бандита в коридор. — Давай, выпетривайся уже, мечтатель!

Крекер был выведен, и дверь камеры закрылась.

— Переверните его, — сказал Вавёркин Муравьеву, кивнув на не подающего признаков жизни Колю.

— Давай, поворачивайся! — Муравьёв пихнул Светленко в бок.

Коля сел на нарах, вытаращил на своих «гостей» покрасневшие глаза и произнёс хриплым голосом:

— Опять гипнотизируете? У вас всё равно ничего не выйдет — вы же знаете, что я окозлеваю, когда вы колдуете. Я хочу во всём признаться, но не могу…

— Отставить! — отрезал нытьё Николая Муравьёв, и достал бланк протокола. — Вавёркин, начинайте.

Действия Вавёркина отличались от действий Лисичкина и Садальской. «Колобок» раскрыл свой чёрный кейс, вытащил из него ноутбук и установил его на столе, рядом с протоколом Муравьёва. Ноутбук был непростой — наряду с обычным шнуром питания к нему присоединялись некие змеящиеся тонкие проводки с какими-то присосками на концах. Муравьёв с удивлением наблюдал, как гипнотизёр Вавёркин пристраивает эти самые присоски на «зверообразной» голове понурого Светленко.

— А для чего это? — решился спросить Муравьёв, имея в виду присоски.

— Тут необходим научный подход, — пояснил Вавёркин, присоединяя последнюю присоску. — Я буду контролировать изменения биотоков его мозга и постараюсь выяснить, на каком этапе у него начинается эта «мегекость». А потом — постараюсь исключить из хода сеанса этот этап. Тогда, возможно, удастся разблокировать его память для считывания.

«Ну, давай, давай, — съехидничал про себя Муравьёв. — И ты так же чертыхаться начнёшь, как Садальская!».

Вавёркин включил свой ноутбук, подождал, пока загрузиться «Виндоус», а потом — нашёл в меню программу собственного составления. На экране появились извилистые линии — заработали присоски, и биотоки мозга Светленко отобразились на мониторе в виде этих вот линий. Затем Вавёркин, так же как и Лисичкин, и Садальская, заставил Колю цитировать свои школьные учебники, и при этом — тщательно фиксировал то, что показывал его «волшебный» компьютер, и делал некие пометки у себя в блокноте.

— Опыт проходит нормально, — заключил Вавёркин, нацарапав на белоснежной странице недешёвого блокнота заумное слово «Психодиализ». — А теперь — перейдём к делу. Задавайте вопросы.

— Спасибо, — сказал Муравьёв и обратился к погружённому в сомнамбулическое состояние Николаю: — Назовите имя вашего шефа.

Вавёркин, не отрываясь, смотрел на жидкокристаллический дисплей своего ноутбука и видел, как извилистые линии медленно превращаются в прямые, словно выведенные под линеечку.

А Интермеццо дёрнулся на нарах, раскрыл рот и издал бараний звук:

— Бе-е-е-е!

— Что за чёрт? — изумился Вавёркин, не отрывая взгляда от диаграммы биотоков мозга Светленко. — Показатели абсолютно прямые, будто бы… Его показатели тождественны показателям животных! Будто бы его в одночасье лишили интеллекта! Ничего не понимаю.

— А я понимаю, — буркнул Муравьёв, записав в протоколе слово: «Бе». — Дичает он, когда его про шефа спрашивают. И Зайцев тоже будет дичать — вы не пугайтесь, Серёгин говорит, что это — выборочный гипноз.

Вавёркин оторвался от дисплея, где прямели «мозговые извилины» Николая Светленко и уставился на Муравьёва.

— Да? — не поверил он.

— Да, — кивнул Муравьёв.

— Выборочный гипноз может наложить только специально обученный профессионал, имеющий удлинённое биополе, — серьёзно и обстоятельно заявил Вавёркин, в упор глядя на Муравьёва. — И, чтобы наложить такой вот, выборочный, гипноз — нужно несколько дней, вы об этом знаете?

— Ну, я не знаю, что там знаете вы, — проворчал Муравьёв, машинально рисуя в протоколе крестики и нолики. — А мы знаем, что наш «галдовальник» накладывает выборочный гипноз минуты за две, а то и быстрее. Мы уже в этом убедились — у Борисюка и Соколова спросите.

— Это не возможно, — отрубил Вавёркин. — Но что странно, — он бросил быстрый взгляд на «подопытного» Колю. — Изменения в его биотоках начинаются сразу же, при введении в транс, и таким образом, что не возможно скорректировать ход сеанса.

— Я же говорю вам, что это неизлечимо, — обыденно протянул Муравьёв. — Вот, смотрите. Как зовут вашего шефа? — спросил он у Светленко.

— Ме-е-е-е! — ответил тот.

— Ну, вот, — безнадёжно вздохнул Муравьёв. — И чем больше мы будем его «пытать» — тем сильнее он одичает. И, в конце концов — поскачет, как бык на корриде, и попытается вас забодать.

— Придётся лечить электрошоком, — заключил Вавёркин. — Кажется, тут тяжёлый случай.

— Бе-е-е-е! — подтвердил Интермеццо тяжесть своей патологии.

А Серёгин тем временем «перелопачивал» архив. Вместе с Зинаидой Ермолаевной они передвигались от полки к полке и просматривали одну пыльную папку за другой. Пётр Иванович беспрестанно чихал от клубящейся вокруг его носа «пыли веков». Потом к ним присоединился ещё и Сидоров. Перекапывание архива завершилось к вечеру, но личное дело «киевской колдуньи» словно бы испарилось — его нигде не было.

И тогда исчихавшийся в облаках архивной пыли Серёгин постановил следующее: составить с помощью Карандаша фоторобот Садальской, и разослать ориентировки на эту «ведьмочку» по всем отделениям милиции. А если надо — объявить её в республиканский розыск. А Зинаиду Ермолаевну — показать Вавёркину.

Закончив с рассылкой ориентировок, Серёгин вызвал гипнотизёра. Вавёркин зашёл к нему в кабинет, и Пётр Иванович по его виду догадался, что и его постигла неудача на «фронте» снятия «звериной порчи». Колобковые щёчки Вавёркина лоснились от пота, а взмокший воротник был неопрятно расстёгнут. Услышав о предстоящей работе с архивариусом, Вавёркин едва не чертыхнулся — Пётр Иванович понял это, заметив, как дёрнулась его нижняя челюсть.

— Опросите с Муравьёвым Зинаиду Ермолаевну, а протокол потом мне принесёте, — распорядился Серёгин. — А потом — приступите к Зайцеву.

 

Глава 138. Абдукция, или похищение??

Часы в вестибюле Калининского РОВД показали половину второго ночи. Дежурный Казаченко, убаюканный книжкой «Сержант милиции», посапывал в кресле в дежурной комнате. Тёмные коридоры были пустынны, запертые кабинеты спали, а бодрствовал лишь бдительный и неспящий электронный страж турникета, готовый в любую секунду, попытайся чужак миновать его, остановить его резкой сиреной.

В один из ближайших к Калининскому РОВД дворов, не включая фары, заехал внедорожник и тихо притормозил в тени двухэтажного дома, около палисадника. Из внедорожника тенью выскользнул человек и двинулся по безлюдной улице Овнатаняна, направляясь к спящему отделению милиции. Человек не спеша подошёл к закрытой двери отделения милиции и остановился перед ней. Постояв немного, он шмыгнул в чёрную тень растущей около здания РОВД ели и в ней растворился…

Коридоры по-прежнему оставались пустынными и тёмными, Казаченко храпел. Посапывали и охранники изолятора. Один из них уселся на холодный бетонный пол…

Пришло солнечное мартовское утро. Проснувшийся Казаченко продрал глаза и, мотая башкой, прогонял остатки сна, чтобы никто не заметил, что он спал.

— Здорово, Казак! — весело крикнул ему пришедший на работу пораньше Сидоров.

Молодой начинающий милиционер разносил по камерам изолятора невкусный завтрак из недоваренной перловой каши и дешёвых магазинных сосисок.

— Зайцев! — крикнул он, открывая окошко камеры, где сидели Батон, Кулак, Камень и бывший следователь прокуратуры Зайцев.

Зайцев не ответил. «Спит, наверное», — решил начинающий милиционер и крикнул соседям Сергея Петровича:

— Разбудите Зайцева!

А ответ ему дали такой:

— Тут нету Зайцева!

— Как это — нету?! — изумился начинающий милиционер, просунув конопатую и лопоухую башку в узкое окошечко. — У меня чётко написано, что тут сидит четыре человека: Батонов, Кулаков, Твёрдиков и Зайцев!

— Я думал, что его от нас ночью отсадили… — пробормотал Батон, слезая с нар за своей порцией невкусного завтрака.

Серёгин едва не уселся на пол посреди коридора, когда его разыскал Казаченко и обрушил на его мозги жутковатое известие:

— Зайцев исчез!

— Как, из изолятора?! — опешил Серёгин, привалившись спиною к покрытой голубой водоэмульсионной краской стене, чтобы не сесть на бетон пола.

— Ага, — кивнул Казаченко. — Я дежурил, мимо меня не проходила даже мышка — я бы и таракана заметил. А наш «робокоп», вообще, заволав бы на всю ивановскую, бо включенный он так!

Казаченко проорал Петру Ивановичу уши, ноги Петра Ивановича почти, что не слушались, но он всё же устоял, включил опешившие мозги и смог дать Казаченке следующие указания:

— Принеси мне съёмку видеонаблюдения из изолятора, снимите с Сидоровым все отпечатки с двери камеры и распушите хорошенечко соседей Зайцева — авось что видели?

В изоляторе поле убийства Гарика установили «продвинутую» систему видеонаблюдения — к стандартным видеокамерам присоединили ещё и инфракрасные, реагирующие на тепло. Пока Сидоров с Казаченко «вылизывали» камеру, где ещё вчера «восседал» Зайцев, Серёгин торчал за компьютером и внимательно просматривал всё, что записали на DVD-диск видеокамеры на протяжении ночи. «Кино» было достаточно скучным: пустынные, словно галереи пещеры Шове, коридоры, спящие обитатели изолятора. Вот и Зайцев — мирно посапывает на нижних нарах и даже не пытается сбежать. В углу монитора отображалось время. «01:31.59» — ничего не происходит, «01:32.00» — ничего не происходит… «01:32.01» — Зайцев пропал! То есть, в тридцать две минуты второго он крепко спал, а секунду спустя — его и след простыл!

— Эй, да это невозможно! — вслух выдохнул Серёгин, приподнимаясь со стула.

Он просмотрел запись снова — на мизерной скорости — но всё равно так и не смог заметить тот интересный момент, когда сбежал Зайцев!

— Что за чертовщина?! — Серёгин уже не верил своим глазам.

Правда, как же так?! Ещё вчера вечером Зайцев дико блеял под гипнозом у Вавёркина, Муравьёв принёс Серёгину протокол его допроса. Протокол был достаточно лаконичен: «Ме» — стандарт, клише. А сегодня — его нет, и пропал он в течение одной-единственной секундочки! Фантастика, мистика… Да это же — настоящая абдукция!

Серёгин снова принялся просматривать видеозаписи из коридоров, просматривал и инфракрасные записи… Никто теплее воздуха тут не появлялся… Часовые, правда, спят… Ну, раз их никто не разбудил, значит, никто и не проходил мимо них… И тут Петру Ивановичу попался один любопытный кадр обычной съёмки. На одной из стен коридора изолятора, на фоне светлого пятна, отбрасываемого окном, чётко обозначилась человеческая… ТЕНЬ! А в следующую секунду она шмыгнула в темноту и исчезла в ней! Серёгин перемотал запись чуть назад, и остановил тот кадр, который запечатлел эту странную тень. Глаза Петра Ивановича скользнули в нижний правый угол монитора и зафиксировали время «01:32.00»! То же самое время, когда «растворился в воздухе» Сергей Петрович Зайцев! Возможно, это его тень… Но, как же так получилось, что камера сняла одну только тень, не запечатлев того, кто её отбрасывает?! Да уж, ракурс совершенно немыслимый, дурацкий! Где же, интересно, он прошёл? Чтобы отбросить такую тень нужно пройти точно напротив окна. А напротив окна невозможно пройти так, чтобы не попасть в поле зрения видеокамеры… Чертовщина, ей богу! Пётр Иванович разыскал соответствующую инфракрасную запись — если в это время в коридоре появлялся человек — он обязательно появится на записи инфракрасной съёмки — в виде тёмного пятна…

«01:32.00», тот же коридор, та же стена… пустая! Или человек, который прошёл мимо неё — не теплее воздуха, при том, что температура это самого воздуха — плюс шестнадцать градусов по Цельсию. Да, не бывает в природе такого холодного человека! Просмотрев видеозаписи, Пётр Иванович погрузился в замешательство: ну, не призрак же выкрал Зайцева-то?! Или это сам Зайцев — призрак? Нет, стоп, какие призраки? Что-то Серёгин совсем зарапортовался… Надо проветриться, а то ещё инопланетяне мерещиться начнут!

Пётр Иванович вышел из кабинета, запер на ключ скрипучую дверь и не спеша, двинулся по прохладному коридору, раздумывая над увиденным «фантастическим фильмом». Серёгин направлялся в изолятор — узнать, как там идут дела у Сидорова и Казаченко. Из пятнадцатой камеры неслось отупевшее, дикое блеяние — там Вавёркин «тасовал мозги» Николаю Светленко.

Сидоров лазал вокруг двери, снимая с неё все отпечатки всех пальцев, а Казаченко — «пушил» Батона.

— Так говоришь, что никого не видел?! — настаивал он, поднимая богатырский кулак и вертя им перед ровненьким носиком Юрия Батонова.

Батон съёжился на нарах, стараясь отодвинуться подальше от висящего над ним кулака, и плаксиво ныл, как зубная боль:

— Я вам клянусь мамой, папой, дедом, бабкой, внучкой и Жучкой, что не видел! Я спал, как все нормальные люди ночью спят! А куда делся ваш бешеный Заяц, я вообще, невкурсняк и неврубон! Хватит меня бить, я и так уже весь побитый… жизнью!

— Да кто тебя бьёт?! — огрызнулся Казаченко. — И пальцем не тронул!

— Неврубильштейн, корешняк! — булькнул из дальнего угла Камень, почесав выбритую до состояния коленки макушку.

— Заглохни, Твёрдиков! — цыкнул на него Казаченко, продолжая беседу с Батоном. — Ну, Батонов, рассказывай правду!

Серёгин стоял на пороге открытой камеры, слушал этот допрос и думал, думал, каким же это удивительным образом, а главное — кто — смог похитить Зайцева из милицейского изолятора. Зайцев исчез из кадра так же… как исчез Тень на видеосъёмке из «Дубка»! Странное дело — Серёгин видел того, кого зовут Тенью собственными глазами и может точно сказать, что это был не Зайцев! Зайцев рыжий и с усиками, а тот — светло-русый, кажется, да и усиков никаких у него нету…

— Ну что, Саня? — поинтересовался Серёгин успехами Сидорова.

— Отпечатков полным-полно, Пётр Иванович! — ответил Сидоров, пыхтя над дверной ручкой. — Всякие-всякие — целый Клондайк!

— Хорошо, — кивнул Серёгин, не зная, что именно тут хорошего. — А у тебя, Василь? — спросил он у Казаченки.

— Молчат, мов рыбы! — пробормотал Казаченко, отцепившись от Батона. — Кажись, и не бачили никого!

— Не бачили! — подтвердил Батон. — Я спал, а он меня пытает! Уже всего испытал, «Мюллер»! Так и норовит паяльником припечь!

— Да никто тебя и пальцем не тронул! — рассердился Казаченко. — Что ты тут брешешь, Батонов?!

— Эх, — вздохнул Серёгин. — Вот это будет нашему Вавёркину работка — раскручивать «шайку-лейку»…

Единственным, кого Вавёркину удалось «раскрутить» — была архивариус Зинаида Ермолаевна. Она, правда, поначалу отказывалась от услуг гипнотизёра — в силу своей набожности. Но потом — ей пришлось согласиться. Вавёркин живо усыпил эту немолодую и незамужнюю женщину, а она, в свою очередь, без волокиты и идиотского блеяния поведала такую историю. Будто бы накануне своего увольнения — за день до того, как подписать обходной — к ней в архив зашла сама Маргарита Садальская и потребовала отдать ей на руки её личное дело. Зинаида Ермолаевна, конечно же, отказалась — отдавать личное дело запрещали инструкции. Но «киевская колдунья» с помощью всё того же гипноза на время поработила архивариуса и заставила её вынуть из шкафа её папку и отдать.

Когда Зинаида Ермолаевна «призналась», Серёгин понял, что Маргарита Садальская не является «наводчицей» «звериной порчи» — иначе она бы обязательно «запрограммировала» бы Зинаиду Ермолаевну на дикое поведение…

Вавёркин работал с Казаченко, а Пётр Иванович просматривал результаты дактилоскопии двери «обители Зайцева», которую этот «мцыри» так загадочно покинул. Обнаруженные на двери отпечатки уже были классифицированы и подписаны. Изучив все подписи, Серёгин пришёл к небывалому выводу, что дверь не трогал ни один чужак. Ну, что же он, в замочную скважину, что ли, просочился?! Нет, скорее всего, просто был в перчатках. А на видеозаписи вообще — около камеры Зайцева за всю ночь не появилось ни души! Настоящая мистика!

Вавёркин в соседнем кабинете с новой табличкой: «Психотерапевт Вавёркин» заставил своего «подопытного» лейтенанта Казаченко рассказывать подряд всё, что происходило с ним ночью.

— Иду я по улице, а навстречу мне — танк, — вещал за стенкой Казаченко, утомляя Муравьёва. — А из танка Сидоров вылезает и говорит мне: «Братуха, Наполеон прорвался с правого фланга, запустил истребители „Стелс“!», — это, наверное, он рассказывал сон, приснившийся ему на дежурстве.

 

Глава 139. Собираются «Густые облака»

Мартин Мильтон улетел в Америку в начале апреля. Мезенцев провожал его до аэропорта, а сам — словно ребёночек, радовался тому, что, наконец, вернул себе утраченную свободу, не ограниченную заборами из слов «Вопросы есть? — Вопросов нет!».

Наконец-то в офисе «Росси-Ойл» закончился этот ужасный, стихийнобедственный ремонт. Рабочие наконец-то оштукатурили стены, вставили окна, положили на пол плитку, включили лифт и убрались, забрав с собою весь свой гвалт и беспорядок. Обновлённое офисное здание просто сверкало роскошью небывало дорогого ремонта, однако Федор Поликарпович перестал узнавать место своей работы. Он действовал по старинке: то пытался зайти в замурованный коридор, то натыкался на стенку там, где раньше была дверь его кабинета. А так же — Мезенцев теперь по нескольку раз в день пугался амазонских рыб арапайм, которых напустили в гигантский аквариум, в который превратили в вестибюле целый простенок. Арапаймы — рыбы хищные и размером с хорошего сома. Их необходимо три раза в день кормить мясом. Вот и приходится каждый день закупать для них по три целых коровы — арапаймы едят только свежее мясо. Обязанность кормить вальяжных зелёных чудищ, а потом выуживать из аквариума неэстетичные обглоданные кости возложили на начальника охраны Лободу. Тот роптал и грозился, что уволится, если эту «дурацкую» по его мнению, обязанность не переложат на кого-нибудь другого.

Мезенцеву, вообще, хотелось убрать проклятых хищников с глаз и вылить их хотя бы, в Макеевский ставок — пускай там охотятся себе на кого хотят! Федор Поликарпович не очень любил рыб — ему больше нравились автомобили. И ещё — то, что он, наконец-то может занять свой кабинет, который отобрал у него бессовестный американец.

Кажется, для Серёгина следствие зашло в тупик — сколько не бились, а к загадочному незнакомцу, что избрал своим псевдонимом слово «Тень» — они не подползли ни на миллиметр. Вавёркин тоже терпел поражения — Интермеццо блеял и бодался, Соколов ржал, Борисюк покрывал стол гипнотизёра карикатурами, где изображал его, похожим на некую глуповатую белку с очень редкими, но крупными зубами и драным, лысоватым хвостом. Вавёркин взвинтился из-за них и теперь — временами тоже делал «налёты» на буфет — заправлялся крепчайшим кофе.

Единственной лазейкой для глохнущего следствия оставалась деревня Верхние Лягуши. Пётр Иванович убедился в том, что им с Сидоровым просто необходимо поехать в эту таинственную деревушку со странным и смешным названием. И поехать срочно, пока ведущие туда следы ещё достаточно горячи.

Сидоров раскопал дома какой-то старый журнал.

— Где ты его взял? — удивился Пётр Иванович. — Ему уже почти два года!

— А, валялся! — ответил Сидоров. — Вы, лучше, вот это прочитайте!

Сержант полистал журнал, нашёл нужную статью и отдал Серёгину.

— «Верхнелягушинский призрак, или Как рождаются легенды о чертях» — прочитал Пётр Иванович заголовок.

Справа от заголовка было изображено весьма неприятное создание, мало напоминающее призрак. Скорее оно было похоже на крокодила, который почему-то встал на задние лапы и напялил рыцарские латы.

— Это же «утка», Сань, — сказал Серёгин и отложил журнал. — В такой прессе всегда печатают одни «утки».

— Я сам сначала думал, что «утка», — возразил Сидоров. — Но ведь Верхние Лягуши существуют…

Пётр Иванович начал читать статью о призраке. Она была напечатана белым по тёмно-коричневому с красными и синими пятнами, от которых рябило в глазах. Серёгин насилу добрался до конца. Там рассказывалось о том, как какие-то уфологи долго бродили по заброшенному дому с сырыми стенками и гнилым потолком. Сначала они ничего не находили, а потом вдруг увидели настоящего призрака, или инопланетянина (уфологи так и не разобрались), здорово напугались и со страху разбежались кто куда. Далее шли разъяснения, что это был либо «неправильный» призрак, либо представитель негуманоидной расы. «Чудо» не запечатлелось на инфракрасном снимке и не оставило никаких очевидных следов.

— Ну, что? — поинтересовался Сидоров.

— «Утка», — отрезал Серёгин. — Притом, явная. Откуда они, к примеру, знают, как призрак должен выглядеть на инфракрасном снимке?

— Так уже ж фотографировали привидений, — ответил Сидоров. — Они холоднее воздуха, и видны, как светлое пятно.

— Ерунда это всё! — сказал Серёгин. — Но нам с тобой придётся туда ехать.

— В Верхние Лягуши? — удивился Сидоров.

— Да, — кивнул Пётр Иванович. — Туда ведут следы. И заодно узнаем, есть ли там призрак.

— А где они находятся? Лягуши те? Мы же не знаем…

— Это мы сейчас посмотрим, — Пётр Иванович полез под стол и выволок оттуда большую раскладную карту Донецкой области.

Серёгин расстелил её, и карта заняла весь стол. Даже немножко свисала вниз по краям. Верхние Лягуши пришлось искать долго. Они оказались на востоке области, на самой границе с Россией. Электричка туда не ходила. Она доезжала только до села Красное, которое было в двадцати километрах от Лягуш.

— Придётся ехать на машине, — сказал Пётр Иванович.

— Раз плюнуть! — обрадовался Сидоров. — Возьмём «малютку» и мигом домчимся!

Распечатанный Серёгиным кадр из съёмки видеонаблюдения за изолятором, где запечатлелась странная бесхозная тень, каким-то образом попался на глаза начальнику отделения Недобежкину. Недобежкин чрезвычайно заинтересовался «ничейной» тенью, унёс распечатку себе. Интерес начальника отделения был отнюдь не праздным. Раньше Недобежкин служил в СБУ. Однажды произошёл у них один загадочный случай: бесследно исчез секретный документ. Расследование этого таинственного исчезновения не принесло никаких результатов: похититель словно бы вылез из пекла и туда же уполз. А вот изучение видеосъёмки выявило нечто необычное и даже фантастическое — в одном из кадров, в хранилище для документов с грифом «с\с», появилась тень, которую никто не отбрасывал. Её ноги заканчивались на уровне пола и… не соединялись с ногами человека! Расследование сразу же засекретили: а как же — к ним в хранилище проник… инопланетянин? Призрак? Дьявол? Ответа на этот вопрос так и не нашли. Недобежкин и его коллега по фамилии Смирнянский пытались сами расследовать это «паранормальное» явление. Однако им очень быстро подрезали крылья: Недобежкина перевели на должность начальника Калининского РОВД и загрузили работой. А вот, Смирнянскому повезло куда меньше — его, вообще, турнули из органов. Кажется, он узнал больше, чем Недобежкин, и его решили поплотнее изолировать. Сейчас Смирнянский жил в посёлке Богоявленка и работал там всего лишь слесарем-сантехником и по совместительству — электриком, имея высшее юридическое образование.

Заперев дубовую дверь своего кабинета на замок, начальник отделения Недобежкин снял телефонную трубку и позвонил не кому-нибудь, а именно — Смирнянскому.

— Игорь, помнишь «нашу» тень в хранилище документов? — в лоб спросил Недобежкин, когда Смирнянский ответил ему и узнал его голос.

— Нас из-за неё турнули, разве не помнишь? — проворчал в далёкой Богоявленке Смирнянский а потом заинтересованно осведомился:

— А что?

— Работа сантехника тебя не испортила, — довольно заключил Недобежкин, а потом продолжил: — Так вот, Игорь, у меня в РОВД тоже такая же дрянь проказит. Уже нескольких задержанных стибрила из изолятора. Ты, кажется, что-то нарыл про неё? Поэтому тебя в слесари упрятали?

— Не по телефону, ладно? — заговорщицки прошептал Смирнянский, и Недобежкин даже увидел у себя в воображении, как его бывший коллега воровато оглядывается, ища того, кто мог бы его подслушать. — Ты лучше ко мне приезжай. У меня домик неприметный, маленький, вот тогда я тебе и расскажу.

Домик Смирнянского ютился на окраине Богоявленки и утопал в зарослях дичающих яблонь. Деревья росли беспорядочно, местами с них свешивались поломанные сухие ветки.

Смирнянский не пил — вместо водки, или пива он предложил Недобежкину обезжиренный кефир.

— Садись, — Смирнянский показал Недобежкину неказистый табурет.

— Слушай, дружище, — оглядевшись, прошептал Смирнянский, когда Недобежкин сел на этот табурет, придвинулся к столу и отпил глоток кефира. — Когда я копал про нашу тень, я пролез в секретную картотеку и выкопал там один проект, его называли «Густые облака». Им коммунисты занимались при Хрущёве, потом Брежнев всё это закрыл, а при Андропове — снова крутиться начали. До коммунистов — там ещё фашисты подвизались, а до них — американцы… В общем, старая история. Я, конечно, всего не узнал — там одна бумажечка валялась, и та — подпаленная, но я понял, — Смирнянский ещё раз огляделся, потом встал и задёрнул пёструю занавеску на маленьком окошке. — Так вот, дружище, — продолжил он, снова усевшись за стол на скрипучий стульчик и одним огромным глотком уничтожив свой кефир. — Я понял, что они там, на людях какие-то опыты толкали — пытались создать какого-то сверхсолдата, что ли…

— Сверхсолдата? — удивился Недобежкин, едва не подавившись кефиром.

— Да, — кивнул Смирнянский и закусил кефир… малосольным огурцом. — Слушай дальше. «Густые облака» вышли из-под контроля — какой-то «пельменьчик» их завалил. И тогда проект совсем закрыли, но я прочитал, что его результат вырвался на волю и до сих пор где-то гуляет, сечёшь, дружище?

Недобежкин застыл на своём табурете. Какой проект? Какой сверхсолдат? Какой результат?? Неужели этот ихний «результат» влез к нему в райотдел в изолятор?

— Лаборатория у коммунистов стояла в глуши — там колхозик был — Красная Звезда, — возобновил рассказ Смирнянский. — А сейчас там деревня Верхние Лягуши. Я успел это прочитать до того, как у меня конфисковали копию бумажки. Я думаю, что там до сих пор что-то есть — не спроста они всё это так секретят…

А вот теперь, когда из уст Смирнянского выскочили слова «Верхние Лягуши», Недобежкин испугался. Именно туда поехал в оперативную командировку Серёгин — в погоне за исчезнувшим Зайцевым. А что, если Зайцев — и есть — «результат»?? Он же родом из Верхних Лягуш…

Конец второй части.