Глава 1. Милиционеры въезжают в деревню

Деревушка Верхние Лягуши оказалась довольно глухим местечком. Чтобы попасть туда, Пётр Иванович и Сидоров целых три часа протрусились в машине по страшно каменистой и извилистой, словно змея, просёлочной дороге. Да ещё и в конце пути, у самых Лягуш, старая добрая «Самара» въехала в здоровенную грязную лужу и там застряла. Да так крепко, что пришлось впрягать коня, чтобы вытащить её на сушу. Так прошло первое знакомство с местными жителями, которые, кстати, оказались людьми отзывчивыми. У лягушинцев нечасто бывали гости, но они старались всеми силами помочь редким заезжим.

Возле въезда в деревню на покосившемся и поржавевшем от времени железном столбе покачивалась табличка: «К. лхо… „Кр…сная зве…“». Буквы были грязно-белые на когда-то красном, а теперь сером с чёрными пятнами фоне. Некоторые из них отвалились, поэтому и получилась такая вот ерунда. Эта табличка была криво крест-накрест перечёркнута густо-зелёной краской. А сверху красовалась другая. «Деревня Верхние Лягуши» — всё той же зелёной краской косовато значилось на ней.

В деревне было несколько дач — три, или четыре. А в основном в Лягушах доживали свой век немногочисленные старички и старушки, чьи дети давно уехали в город. Но заброшенных, ничьих домов не было. Кроме одного, большого, но уже ветхого особняка, в котором, по рассказам местных, появляется чёрт. Раньше там жил какой-то Б. И. Гопников, не то бывший разведчик, не то агент КГБ — про замкнутого, нелюдимого и сварливого старика ходили разные сплетни. Даже что, мол, они с чёртом друзьями были. И что Гопников не давал тому хулиганить. Но три года назад престарелый Б. И. Гопников скончался, и чёрт совсем распоясался. Правда, один раз в «чёртов» особняк пробовали заселиться новые жильцы. Но не вышло: первую ночь ночевать остались — часа не прошло, как чуть ли не из окон повыскакивали с воплями: «Спасите, монстры!». Запрыгнули в машину — только их и видели! И больше никогда не возвращались в Лягуши. Всю деревню своими криками перебудили. Люди повскакивали с тёплых постелей и выбежали на улицу. Думали — пожар. А когда узнали, в чём дело — посмеялись только. «Чёрта увидали!» — говорят.

Милиции в Верхних Лягушах не было. В прошлом году случилась какая-то беда: оба лягушинских милиционера куда-то бесследно пропали. А новых всё нет. Буд-то бы все забыли про Лягуши.

Всё это поведала бабка Фёкла, хозяйка того самого коня, который помог выволочь «Самару» из лужи. У неё же Пётр Иванович и Сидоров сняли комнату на неделю.

— А вы, Фёкла Матвеевна, тоже чёрта видели? — спросил Сидоров.

— Да не, я не видала, — отозвалась Фёкла Матвеевна, заводя коня в небольшую конюшенку. — Давай, Пегашик, заходи, — ласково сказала старушка коню, потрепав его по холке.

Пегашик фыркнул и зашёл в стойло.

— А вот наш плотник, Гаврила Семёныч, видал, — продолжала Фёкла Матвеевна, привязывая Пегашика. — Он в грозу спрятался там, в доме этом. И тут чёрт прямо из-под земли появился. Гаврила Семёныч как выскочить на улицу! А дождь лил — о-го-го! Так и скакал бедняга пять километров пешком до самой хаты! Забился туды — три дня вытащить не могли. А потом, как двери сломали — нашли Гаврилу Семёныча. А он под кроватью сидит, иконы целуить да креститься направо и налево. А как его из-под кровати вынули, он так и сказал: «Чёрта увидал».

— А он жив ещё, плотник этот? — поинтересовался Сидоров.

— Гаврила Семёныч? Конечно, жив, — ответила бабка Фёкла. — Только умом тронулся. По хате своей чеснок да кресты развесил… Стал, как та старуха… Заговоры бурчит по углам.

— Скажите, пожалуйста, — начал Пётр Иванович. — А в сельсовете об этом случае бумага имеется?

— У-у, — протянула старушка. — Тогда головой у нас Медведев был. Отличный дядька — честный-пречестный. Он и бумагу составлял, и меры принимал… Но потом ни с того, ни с сего в рюмку стал смотреть и спился. Но сами люди так не спиваются. На него кто-то порчу наложил. Полгода, как нет его — замёрз под собственным забором. А потом нам из Красного нового голову прислали — молодого. Так с тем даже поговорить никто не успел — он свалился с мостика в Лазурное и — всё. Только галстук один нашли. Никто не знает, куда делся. В Лазурном и воды-то — воробью по колено, а всё равно утоп. Потом прислали ещё одного, Кренделёва. Так тот пожар в сельсовете устроил. Пол-архива сжёг и сам угорел. А сейчас у нас — Семиручко, такой мужик противный. Ты ему — слово, а он тебе — гав-гав-гав! — и выгоняет. Вы у него ничего не допроситесь.

— Ну, милиции он не имеет права отказывать, — сказал Сидоров. — Да… Вот, — сержант порылся в кармане. — Вы не знаете его?

Сидоров показал Фёкле Матвеевне фоторобот того, кого называли Тенью.

Старушка долго изучала фото, а потом покачала головой.

— Ой, — сказала она. — Так то ж — городской какой-то… В нас такие не водются. Не знаю.

— А где дом, в котором жил этот Гопников? — спросил Пётр Иванович.

— Далеченько отсюда будет. Я бы вас довела, да заморилась…

— У нас же машина есть, — сказал Сидоров.

— От, як добрэ! Зараз из витэрцэм!

 

Глава 2. Первая вылазка

Пётр Иванович и Сидоров посадили бабку Фёклу в свою «Самару» и поехали через всю деревню к дому Гопникова. Пётр Иванович поворачивал, куда показывала старушка, а Сидоров на заднем сидении жевал чипсы с сыром.

— Он вин! — сказала Фёкла Матвеевна и указала вперёд.

Впереди показался дом. Высокий, старый, серый каменный дом с дырявой черепичной крышей и башенками. Большие стрельчатые окна зияют пустыми рамами. А уцелевшие стёкла — непрозрачные от толстого слоя пыли и грязи. Особняк окружён разваливающимися остатками булыжного забора. Там, где был сад — возвышаются сорняки в рост человека. Повсюду — следы запустения и бесхозности.

Было уже восемь вечера, но ещё светло. Где-то в непомерно разросшихся кустах весело чирикали птички.

— До темноты успеем, — сказал Пётр Иванович. — Саш, фонарик захвати!

— Уже взял! — бодро гаркнул Сидоров и включил-выключил большой красный фонарик.

— А я тут посижу, — проскрипела Фёкла Матвеевна.

Внутри было темно и холодно. Пахло сыростью. По стенам от потолка до самого пола тянулись длинные трещины, из которых вытекали капли влаги.

— Фу ты, чёрт! — послышался сзади выкрик Сидорова.

— Что случилось?! — резко обернулся Пётр Иванович.

Сидоров махал руками и тёр лицо.

— Да ничего, — пропыхтел он. — Просто в паутину впутался… Фонарик лучше зажечь.

— Ладно, зажигай.

Сидоров щёлкнул выключателем, и луч света скользнул по потолку. Вдруг раздался какой-то свист, прихожую заполнили чьи-то скрипучие крики.

— Ложись! — скомандовал Серёгин, и бросился на холодный и сырой пол. Сидоров упал за ним.

С потолка сорвалась целая туча летучих мышей и с противным свистом понеслась наверх, в темноту.

— Фу, какие страшные у них морды! — фыркнул Сидоров. — Брр! Да тут мох прямо на полу растёт! — буркнул сержант, счищая зелёный налёт с брюк и рубашки.

— Ладно тебе, Санька! — сказал, вставая, Серёгин. — Как думаешь, плотник, наверное, дальше прихожей не ходил?

— Да уж, — выдохнул Сидоров. — Ещё бы! Я бы тоже не пошёл дальше! Тут, наверное, все ступеньки прогнили. Как бы ни упасть… А-а-апчхи!

— Будь здоров!

— Сыро тут… Нет, здесь определённо никто не живёт.

— Наверное, остановился там же, где и мы сейчас стоим, — продолжал рассуждать Серёгин. — А ну, Сань, посвети-ка на пол!

Сидоров направил фонарик себе под ноги и повёл его к стене, пока не поймал в круг света явно обозначившуюся на мокром, осклизлом полу крышку погреба.

— У-у-у, да тут подвал! — сказал Пётр Иванович. — Теперь ясно, откуда появляется этот «чёрт».

— Тут замок, — протянул Сидоров.

Серёгин посмотрел на замок. Он был старый и ржавый, как будто его уже лет десять никто не трогал.

— Санька, принеси-ка лом из машины!

— Хорошо, — ответил Сидоров и побежал на улицу к «Самаре».

— Что такое, сынок? — удивилась бабка Фёкла.

— Ничего, Фёкла Матвеевна, — ответил Сидоров. — Мы, кажется, нашли что-то!

Старушка только охнула.

Сидоров открыл багажник, схватил ломик и побежал назад, в дом.

— Ну, сейчас мы собьём этот замочек, — проговорил Серёгин, беря лом в руки. — И, возможно, найдём внизу следы нашего «чёртика». А они, а свою очередь приведут нас туда, куда нам нужно.

— Вы уверены? — заколебался Сидоров.

— В том-то и дело, что нет, — вздохнул Серёгин. — Но это — наша единственная зацепка. Зайцева завербовали именно здесь. Помнишь, что он нам про чёрта рассказывал?

— Ага! Буровил дурь какую-то… Про тракториста.

Серёгин сбил замок и откинул крышку. Сильный запах затхлости и сырости ударил в нос. Сидоров посветил вниз. Из темноты вынырнули осклизлые каменные ступеньки, ведущие куда-то вглубь подвала.

— Ну что, придётся спускаться, — сказал Серёгин. — А я, кстати, и забыл про того тракториста. Как вылезем отсюда — обязательно проработаем.

— Вы уверены, Пётр Иванович, что нужно спускаться? Может, лучше, пойдёмте прорабатывать тракториста? — поёжился Сидоров. — Здесь жутко, как в склепе. Мне кажется, что ещё чуть-чуть, и мы найдём тут чей-нибудь скелет…

— Ну и что? — удивился Серёгин. — Пусть даже мы его и найдём?

— Да я умру со страху!

— Хм… Он же мёртвый, скелет-то. Что он тебе сделает?

— Ничего, он просто страшный.

— Не думал, что ты боишься скелетов… — покачал головой Серёгин. — Ну что, пошли? Чёрта надо искать сразу, пока не успел смыться. А тракторист твой никуда не денется. Дай-ка мне фонарик!

Сидоров отдал Петру Ивановичу фонарик. Капитан взял его и стал осторожно спускаться вниз. Сержант, оглядываясь и цепляясь за покрытые мхом стены, поплёлся за ним. Один раз Сидоров поскользнулся, налетел сзади на Петра Ивановича и они чуть не покатились вниз кубарем. Но Серёгин ухитрился удержаться и удержать сержанта.

— Осторожней, Санька, — сказал он. — Тут упасть нечего делать.

Но вот ступеньки кончились, и милиционеры оказались в самом обычном погребе. Вдоль стен тянулись длинные полки, уставленные позеленевшими, покрытыми паутиной банками. В погребе было так же холодно и сыро, как и в прихожей. Заканчивался погреб глухой замшелой стеной, возле которой ничего не стояло.

— Вот и всё, — с расстановкой сказал Серёгин. — Конец путешествия.

— А-а-а-а! Пётр Иванович! Там! Там! — раздалось за спиной.

— Что такое?

Сидоров тыкал пальцем в угол и дрожал. Серёгин направил туда фонарик. Сначала из угла блеснули злые красные глазки, а потом луч фонарика выхватил из темноты крупную серую крысу. Та в страхе жалась к стене.

— А… Крыса, — выдохнул Сидоров. — Нечего бояться.

— Я думал, что ты храбрее, — разочарованно протянул Серёгин. — А ты пугаешься каждой ерунды.

— А я и, правда, храбрый! — отозвался Сидоров. — Вот бандитов я не боюсь, а эта вся мистическая, как вы сказали, «ерунда», меня пугает.

— Ну, ладно, — сказал Пётр Иванович. — Надо выбираться из этого погреба. Тут пенициллина — завались. А больше — ничего.

— Может, посмотрим, что там, в банках этих?

— Ты что, голодный? — удивился Пётр Иванович.

— Да нет, просто…

— Ну, давай.

Пётр Иванович осветил банки. Они были основательно покрыты пылью и путиной, став почти непрозрачными. Но внутри не было ничего особенного — самые обычные огурцы и помидоры, грушёвое варенье, кабачки и сладкий перец. Никаких заспиртованных рук и голов, или ужей с воронами — ничего, достойного настоящего чёрта.

— Ну что ж, и здесь ничего интересного, — подытожил Серёгин. — Пошли наверх.

— Может, возьмём баночку чего-нибудь? — у Сидорова действительно урчало в животе.

— Здесь давно уже всё несъедобное. Видишь: тут плесень, — Пётр Иванович показал на одну трёхлитровую банку с огурцами. Прямо посередине в ней бесцеремонно расположился огромный, бежево-коричневый плесневый гриб.

— Фу! — отшатнулся Сидоров. — Ну и мерзость!

— Ну, вот, — улыбнулся Пётр Иванович. — А ты хотел это есть. Пусть растёт. Может, эволюционирует во что-нибудь более симпатичное…

— Кишки подвело… — пожаловался Сидоров.

— Ничего, приедем, Фёкла Матвеевна накормит.

Серёгин и Сидоров выбрались из подвала. Ботинки их были заляпаны грязью. На плечах висела паутина.

— И так, здесь мы ничего не нашли, кроме одной крысы и той расчудесной плесени, — сказал Пётр Иванович. — И что там навыдумывал этот плотник?

— А ещё те люди, которые из окон повыскакивали, — добавил Сидоров. — У них, что, была массовая галлюцинация?

— Ну, допустим, их кто-то специально напугал, чтобы не лезли. Да, допустим, дело было именно так. Но. Первый вопрос: зачем пугать? Значит, пугавший должен был охранять что-то, что спрятано в этом доме. Ведь не развлекался же он? Вопрос второй: где он прячется? Ведь не будет же нормальный человек отсиживаться в таком кошмарном подвале годами, чтобы напугать одного-двух любопытных? Вопрос третий: почему он нас не пугает? По выбору, что ли? Мы даже в его подвал залезли, а он даже и не думает препятствовать. И, наконец, последний вопрос: кто это?

— Слушайте, Пётр Иванович, может, это Гопников был? А теперь он умер и — всё — пугать больше некому?

— Отпадает. Гопников умер три года назад, а чёрт появлялся только прошлым летом.

Пётр Иванович прошёлся фонариком по стенам. На одной из них оказалась какая-то небольшая картина в чёрной от времени и постоянной сырости рамке. Она была под непрозрачным от толстого слоя мокрой пыли стеклом.

— А это ещё что?

Милиционеры подошли к ней и Серёгин рукой стёр пыль. Ладонь его стала чёрной. Это была не картина, а фотография. Старая. Не очень качественная. Подмокшая. Вся в жёлтых разводах и потёках. На ней на фоне американского флага стояли двое мужчин. Один был немолодой, совсем лысый, с большим толстым носом и в очках. Второй был повыше, но его лицо почти невозможно было разглядеть из-за обширного потёка. Оба были в пиджаках и при галстуках. На груди у каждого красовалась американская медаль старого образца. Под фотографией была подпись по-английски:

The best intelligence officers of the USA

B. Gopnickoff & H. F. Artherran

Year 1957

— Вау! — выдохнул Сидоров. — Кто бы мог подумать, что он аж Гопникофф? Да в СССР за такое — капут!

Сидоров покопался в своём английском. Знал он его плоховато с самой школы — на тройку еле вытягивал, но всё же припомнил, что «intelligence officers» по-английски означает «разведчики».

— Резидентом был! — сказал он.

— Да уж, — согласился Серёгин. — И в Америке бывал. Надо бы побольше накопать про этого «Гопникоффа» да и про того, второго, что это… Хэ-Фэ.

— Эйч-Эф, — поправил Сидоров. — Но… зачем?

— Я ищу убежище «чёрта», — ответил Пётр Иванович, разглядывая изрядно попортившийся фотопортрет. — Раз Гопников был шпионом, значит, он за чем-то тут шпионил. А раз шпионил, то сообщал… Я о том, что у него где-то, помимо дома, должна была быть ещё и так называемая база, с которой он связывался с Америкой… Может быть, наш «чёрт» её обнаружил… Она должна иметь сообщение с домом. Надо попасть в местный архив. И найти планы дома.

— А Семиручко, противный тот?

— К нему нужно «подъехать» как-то. Тут, Саня, кроется какая-то тайна и мы с тобой должны её распутать, — сказал Серёгин, снимая фотографию со стены. — Это мы с собой заберём.

На этом первая вылазка закончилась. Обходя вывалившиеся камни и закрытую драными отсыревшими чехлами мебель, милиционеры двинулись к выходу.

Фёкла Матвеевна беспокойно бродила вокруг «Самары».

— Ох, родненькие, — охнула старушка, когда Пётр Иванович и Сидоров показались на покрытом большими трещинами крыльце. — Я уже думала, что вас чертяка заел…

— Нас не заест, — сказал Сидоров. — Но мы с Петром Ивановичем напали на чей-то след.

— Фёкла Матвеевна, а от чего умер этот Гопников? — спросил Пётр Иванович, усаживаясь в машину.

Старушка забралась на переднее сиденье рядом со следователем. Сидоров помог ей закрыть дверцу.

— Гопников? Он не просто умер, — ответила она. — Он пропал. Вечером лёг спать, а утром его уже никто не видел. Пустой гроб хоронили. Говорят, чёрт заел, — вставила старушка собственную версию.

— М-м-м… — промычал Пётр Иванович. — А сколько лет было Гопникову?

— Ой, он долгожителем был — уже за сто двадцать перевалило! А всё молодцом трымавсь. Если бы не пропал — жил бы и до сих пор.

Служебная машина быстро домчала до хаты Фёклы Матвеевны.

Старушка достала внушительную связку ключей, взяла один и отперла сени. В сенях было темно. Сидоров случайно налетел на лопату, и, шарахнувшись в сторону, вступил в ведёрко. Лопата грохнулась на пол, а сержант, громыхая ведёрком, чуть не полетел за ней. Серёгин включил фонарик, разогнав мрак. Сидоров стоял на одной ноге, пытаясь стряхнуть со второй злополучное ведёрко, и размахивал руками, чтобы не потерять равновесие. Фёкла Матвеевна невозмутимо перебирала ключи в поисках нужного.

— У нас, в Лягушах, нэма свитла, — сказала она. — Осторожней в сенях, забиться можно. Я-то привычная, а вот вы…

Наконец, Сидорову удалось избавиться от ведёрка, и оно со звоном отлетело в угол.

— Уф-ф! — выдохнул сержант, вставая на обе ноги.

Фёкла Матвеевна наконец-то отыскала ключ и впустила гостей в хату. Засветила каганец. Пётр Иванович выключил фонарик, чтобы не разрядить аккумуляторные батарейки. Неверный тусклый свет залил чистенькую комнату.

— От так и живемо, при свечах, — уныло вздохнула старушка, усаживая милиционеров за стол. — А ранише, помню, молода була — так всё — и радио, и телевизор даже был!..

Серёгин присмотрелся и понял, что покрытая нарядной кружевной салфеточкой тумбочка, на которой стоял аккуратный вазон с дельфиниумом, по-настоящему — старинный телевизор «Берёзка».

— Пойду, состряпаю ужин, — Фёкла Матвеевна удалилась на кухню.

Серёгин достал потрёпанную, исписанную до половины записную книжку и синюю тридцатикопеечную ручку без колпачка.

— Надо составить план действий. За завтрашний день мы с тобой должны многое успеть, — сказал он Сидорову. — Во-первых, архивы. Нужно найти всё о Гопникове.

Пётр Иванович раскрыл блокнот и принялся по пунктам записывать план.

— Надо допросить тракториста, — вставил Сидоров. — Зайцев столько о нём нарассказывал!..

— Верно, — кивнул Серёгин, занеся в свой план очередной пункт. — Тракторист… За трактористом нужно следить. Как Зайцев. Только не хватать и не упускать из виду.

Обсудив план действий, Пётр Иванович сказал:

— Когда вернёмся в Донецк… Нет, нужно позвонить Усачёву сейчас и сказать, чтобы ещё раз допросил Сумчатого. Надо узнать, не слыхал ли Сумчатый про Верхние Лягуши.

Сидоров достал мобильный телефон. Пощёлкал.

— «UMC» не работает, — сказал он. — Нет покрытия.

— Ух! — пробормотал Серёгин. — Вечно они со своим покрытием!

— Но у меня ещё «Киевстар» есть! — бодро заявил Сидоров.

— Ну, давай свой «Киевстар»! — вздохнул Пётр Иванович.

Сержант открыл крышечку телефона и поменял SIM-карточку. Снова включил телефон. «Не обслуживается» — высветилось на экране.

— Чёрт! — чертыхнулся Сидоров. — И «Киевстар» не берёт!

— Хм… — задумался Пётр Иванович. — Надо бы узнать у Фёклы Матвеевны, где тут телефон.

— Скучно… — пробормотал сержант. — Хоть музончик послушать, что ли!

С этими словами Сидоров полез в карман и извлёк оттуда радиоприёмник на батарейках. Попытался настроить. Приёмник кашлял и выл, но, наконец, Сидорову удалось поймать весёленькую песенку Сердючки. И она чистенько играла. Стенные часы в виде домика с кукушкой прокуковали десять. И вот тогда приёмник снова отвратительно захрипел. Из динамика в хоре разнообразных шипящих и свистящих фонов послышался чей-то голос:

— Centre, centre, answer, answer! It’s… Пш-ш-ш-ш! Фр-р-рр! — несмотря на плоховатый приём, было понятно, что таинственный голос говорил по-английски. Но фоны захлестнули его, и голос стал неслышим.

— Ну, что это такое?! — Сидоров вскочил, схватил приёмник, начал постукивать по нему пальцем, ходить с ним по комнате, вертя антенной туда-сюда.

Среди жуткого шипения появился другой голос:

— Report me,… Др-р-р! Пи-и-и! Ш-ш-ш! — но и он тоже был «съеден» шумами.

— Да что это, к чёрту, такое?! — разъярился Сидоров. Казалось, он сейчас закипит.

— Что-то глушит радиовещание, — спокойно сказал Пётр Иванович. — И что-то интересное. А ну-ка, попробуй ещё раз это поймать!

Сидоров снова завертелся по комнате.

— Do you found?.. Кар-р-р! Ф-ф-ф!! — вынырнуло из динамика.

— Ты не мельтеши, а лучше стань там, где лучше всего было слышно, — посоветовал Пётр Иванович.

Но Сидорову больше не везло. Где бы он ни становился, всюду слышались только фоны и шумы. Ровно в десять двадцать всё прекратилось, и по радио опять заиграла музыка.

Однако насладиться ею снова таки не удалось. Ближе к одиннадцати нестерпимо расквакались древесные лягушки, в изобилии водившиеся в окрестностях.

— Да чего они так орут? — проныл Сидоров.

— В нас так завжды, — отозвалась Фёкла Матвеевна.

Она принесла гостям по тарелке горячей гречневой каши с мясом и по кружке молока с мёдом и тёплым, ароматным хлебом собственной выпечки.

Потирая руки, Серёгин и Сидоров принялись за еду. Тихо дрожал огонёк каганца. За окном квакали лягушки. Радио Сидоров выключил: вместе с лягушачьими криками звуки хитов вызывали мигрень.

— Да, Сань, чуть не забыл, — прошамкал набитым ртом Пётр Иванович. — Завтра мы с тобой с самого утра едем к плотнику, берём его с собой и везём в дом. Он должен нам показать, где именно появился «чёрт».

— М-м-м! Какой отличный хлеб! — похвалил Сидоров. — В Донецке такого не бывает. Там одни черствущие батоны… А мёдик! Просто супер!

— Мёдик наш, лягушинский, — довольно улыбнулась Фёкла Матвеевна. — Чистый-пречистый, липовый. А хлебец такой ещё моя прабабка, Анисья Силовна, царствие ей небесное, пекла! Соседки всё ходили к ней, рецепт выведывать, но никому не открыла, только нам, родным!

 

Глава 3. Плотник и черт

На следующее утро Пётр Иванович рано разбудил Сидорова, и они поехали к Гавриле Семёновичу. Первое, что сразу же заметили — резкий запах чеснока и ладана вокруг бедной, покосившейся хаты плотника.

— Ой, ну и вонища! — поморщился Сидоров, размахивая правой рукой перед носом.

Серёгин постучал в дверь. Внутри стояла тишина. Пётр Иванович постучал снова. На этот раз за дверью послышалась возня и чьи-то шаги.

— Чур-чур-чур, прочь, нечистый! — пробормотали в сенях.

— Кто пришёл, праведник, иль грешник?! — сурово пророкотал густой бас.

— Праведник, праведник, — примирительно ответил Пётр Иванович. — Открывайте, Гаврила Семёнович, не бойтесь.

Дверь медленно открылась. За ней стоял рослый и широченный в плечах мужичина с окладистой волнистой бородой и по-детски наивными и испуганными голубыми глазками. При виде незнакомых людей он быстрым движением направил на них большой деревянный крест и отпрянул вглубь дома.

— Ну, не бойтесь, Гаврила Семёнович, — миролюбиво сказал Серёгин. — Нам надо с вами поговорить.

— Про что? — детские «говорящие» глаза выразили недоумение.

— Про чёрта! — выпалил Сидоров, и чуть было всё не испортил.

— Ой, чур вас, чур! — истерически закричал плотник, замахал своим крестом и ка-ак сыпанёт в незваных гостей солью!

— Эх, ты! — фыркнул Пётр Иванович на Сидорова. — «Про чёрта!» Ведь ты же видишь, человек боится чёрта! Извините, Гаврила Семёнович.

Плотник пытался захлопнуть дверь. Милиционерам пришлось изрядно потрудиться, чтобы сладить с медвежьей силой и заячьим испугом последнего.

— Не бойтесь, мы просто хотим обсудить с вами очень важный вопрос, — сказал Серёгин, когда им с Сидоровым удалось убедить трусливого плотника не закрывать дверь. — Да, это касается чёрта, но мы хотим навсегда изгнать его из деревни.

— Чтобы не заедал праведников! — вставил Сидоров.

Гаврила Семёнович переменился. Хитрость подействовала.

— Знаете, что? Лучше вам войти, — сказал он.

Пётр Иванович и Сидоров, не спеша, переступили порог. На дверном косяке с обеих сторон двери висело по чёрному женскому чулку. Каждый из них был плотно набит чесноком, источающим невозможный запах. На всех столах и тумбочках, которые только были в однокомнатной хате плотника, стояли металлические лампадки, в которых курился ладан. На всех стенах плотными рядами висели разнообразные иконы под чисто выстиранными рушниками. Полы аккуратно подметены и чисто вымыты. От природы не особо опрятный, Сидоров в тайне позавидовал небывалой хозяйственности Гаврилы Семёновича. Хозяин принёс гостям тапочки, но прежде, чем впустить их из сеней в комнату, перекрестил каждого и снова сыпанул на них солью. Сидоров сдавленно застонал и принялся тереть кулаком правый глаз.

— Что с тобой? — поинтересовался Серёгин.

— Соль в глаз попала…

Гаврила Семёнович это услышал, смущённо извинился и проводил Сидорова к умывальнику. Пока сержант, пыхтя, промывал свой глаз, хозяин объяснял Петру Ивановичу, как следует правильно отпугивать чёрта. Наконец, пришёл Сидоров. Моргая и тряся головой, он уселся на предложенный стул.

— Ну, как ты? — участливо спросил Серёгин.

— Уже лучше, — пробормотал Сидоров, его глаз покраснел и слезился. — Скоро пройдёт.

— Будете чаю? — спросил плотник.

— Нет, некогда, — ответил Пётр Иванович.

Серёгин рассказал Гавриле Семёновичу о цели их с сержантом визита. И сообщил, что плотнику придётся поехать с ними.

— Куда? — по-девчачьи запричитал плотник. — Опять в тот дом? Нет, никогда!

Он ещё минут десять отказывался, ныл, махал руками, крестился — чего только не выделывал — но потом понял, что милиционеры не отстанут, и согласился. Но только при условии, что Серёгин и Сидоров тоже нацепят на себя кресты и чеснок.

— А, да, да, сейчас приду, — затараторил Гаврила Семёнович и убежал в сени.

Вскоре он вернулся, неся три связки чеснока и три деревянных креста. Один крест плотник надел сам, а два других протянул гостям:

— Вот.

Так же поступил и с чесноком. Милиционеры не отказывались. Они безропотно надели и кресты, и чеснок, понимая, что иначе малодушный трус выставит их за дверь, и они ничего от него не добьются.

Наконец, все трое вышли из хаты и сели в милицейскую «Самару».

Перед тем, как войти в «чёртов» особняк, плотник широким крестом бросил у входа соль. Затем так же широко перекрестился сам и перекрестил своих спутников. Только тогда он отважился переступить порог. Походив по прихожей, он остановился возле старой напольной вазы с давно засохшими цветами и, показав себе под ноги, заявил:

— Чёрт вот тут появляется.

Это было метрах в двух от крышки погреба. Пётр Иванович нагнулся над тем местом, пытаясь разглядеть в свете фонарика хотя бы намёк на какой-нибудь проход. Чеснок на шее ужасно мешал. Но Серёгин терпел, зная, что сними его, и этот сумасшедший плотник снова зайдётся причитаниями и начнёт травить свои глупости про чертей.

Вопреки всем ожиданиям, пол был каменный и абсолютно твёрдый. Ничего, похожего на потайной ход.

Вдруг где-то наверху послышался ужасный шум, будто бы что-то тяжёлое падало на пол. Пётр Иванович и Сидоров ничуть не испугались. Они знали, что на верхних этажах прогнили перекрытия и что они, наверное, не выдержали и где-то обвалились. А вот плотник… Сидоров кусал нижнюю губу, чтобы не расхохотаться. Серёгин сказал сержанту, чтобы тот отвёз Гаврилу Семёновича домой.

 

Глава 4. Загадки без отгадок

Наконец-то, можно снять этот дурацкий чеснок! Ну вот, без него гораздо удобнее! Пётр Иванович ощупывал пол: ничего, все булыжники крепко сцементированы. От досады Серёгин стал на то место и несколько раз подпрыгнул. Вдруг под ним затрещало, и пол провалился. Пётр Иванович полетел вниз и плюхнулся во что-то мягкое. Как ни странно, здесь не было сыро. Поднялась страшная пылюка. Во время падения Серёгин выронил фонарик. Но тот не погас, а лежал рядом с Петром Ивановичем и светил вверх. Серёгин взял фонарик в руку и осветил пространство вокруг себя. Оказалось, что он сидит в стогу сена, налево и направо от него тянется какой-то длинный коридор, а в потолке зияет большая дыра, с краёв которой сыплются вниз мелкие камешки и песок. От пыли следователь чихнул.

— А-апчхи-чхи-чхи-чхи!!! — эхом разнеслось по коридору.

Пыль поднялась ещё сильнее, заклубилась. Невесть, откуда с кудахтаньем выскочила курица, и в воздухе закрутились перья. Пётр Иванович выбрался из стога. Сено торчало из карманов, кололо за шиворотом, топорщилось в волосах. Серёгин кое-как почистился, подумав, что расшибся бы, не окажись тут этого стога. Потом он решил обследовать коридор. Сначала пошёл направо. По мере продвижения коридор стал заметно сужаться, и потолок становился ниже. Дошло до того, что следователю пришлось ползти, держа фонарик в зубах. И вот, впереди выросла глухая стена. Дальше хода не было. Не было так же никаких поворотов и ответвлений. Коридор никуда не вёл. Чтобы выбраться, Петру Ивановичу пришлось ползти задом, потому что невозможно было развернуться. Серёгин вернулся к стогу. И решил пойти налево. На этот раз потолок не опускался, коридор не сужался, оставаясь таким же широким. Но петлял, извиваясь, как змея. Почти целый час следователь шёл по нему, пока не упёрся в совершенно гладкую, наглухо закрытую металлическую дверь без ручки. Дверь тускло поблескивала в луче фонарика. От удивления Пётр Иванович даже отскочил назад.

— Ух, ты! А это что ещё такое? — вслух сказал он.

Серёгин ощупал дверь. Открыть не смог. «Наверное, нержавеющая сталь» — подумал следователь. Он ещё раз попробовал открыть, но загадочная дверь так и не поддалась его толчкам. Потянуть на себя Пётр Иванович не мог — не было ручки. Пришлось возвращаться назад. Впереди показался знакомый стог. Серёгин влез на него, засунул фонарик в карман. Потом ухватился за края пробитой им дыры и, подтянувшись на руках, вылез. «Сидоров, наверное, извёлся уже!» — подумал он. Однако никакого Сидорова не увидел. Вместо этого послышался старушечий голос:

— Цып-цып-цып, Хохлатушка, где ты? Два часа её ищу!..

Вскоре Пётр Иванович заметил незнакомую старушку в цветастом платочке и с куском хлеба в руках. Серёгин спрятался за вазу: бабуля, наверное, верила в чёрта. Вот показалась та самая курица, что вылетела из стога. Бабка поманила её, но птица рванула от хозяйки, как от огня. «Скорее бы она уже её поймала!» — сидеть за вазой, скрючившись в три погибели, было не так уж удобно. И вот, курица загнана в угол. Старушка нацелилась её ухватить, да так и застыла с поднятыми руками. Постояв с минуту, бабуля вдруг как заорёт:

— Чёрт!!! А-а-а! Здесь чёрт! Люди, а-а-а, люди-и!

Однако она не пыталась убегать. Так и стояла, подняв руки. Курица куда-то скрылась. Серёгин вышел из своего укрытия и подошёл к бабуле.

— Что случилось? — спросил он.

Та понесла ахинею:

— Ой, голубчик, в мэнэ цей чорт курку поцупыв! Я тилькы её вловить хотила, как чорт вхопыв! И вона зныкла! — перепугалась, видно, бабуся, перенервничала.

— Да вы успокойтесь, — сказал Пётр Иванович. — Вам, наверное, показалось.

— Как это, показалось?! — всполошилась старушка. — Ничего, не показалось! А курка моя тоди дэ?

— Убежала, наверное… — бестолково ответил Серёгин.

— Ничого, не убигла!.. — затараторила, было, бабушка, но вдруг замолкла: где-то в соседней комнате послышались чьи-то нарочито тяжёлые, гулкие шаги. Они приближались.

— Чёрт… — простонала бабушка.

Казалось, что кто-то топает прямо перед носом. Серёгин посветил фонариком вперёд и увидел небольшой проход в следующую комнату. Дверь была снята с петель и прислонена к стенке.

— Эй, кто там?! — строго крикнул следователь. — Выходи!

— Я — чёрт! — наглым тоном ответили из соседней комнаты. Пётр Иванович точно расслышал, что звуки исходят именно оттуда.

Старушка крестилась.

Пётр Иванович, не раздумывая, ринулся в темноту соседней комнаты. Это была кухня. С размаху Серёгин чуть не налетел на полуразвалившуюся печку. Следователь зашарил фонариком вокруг, пытаясь высветить предполагаемого «чёрта».

— Выходи, ты арестован, хулиган! — Пётр Иванович вертел головой в поисках «противника».

«Чёрт», похоже, струсил. Он больше не орал и не топал. Забился куда-то. И мог напасть из засады, по-подлому. Серёгин осмотрел печку, заглянул под кухонный стол, пошарил в щепках, ранее бывших посудным шкафом. Никого. Тут откуда-то справа донёсся тихий скрип, будто бы кто-то осторожно пролезал между досками. Пётр Иванович устремился на скрип. Там была дверца чёрного хода. Внизу отсутствовали две доски. Серёгин схватился за ручку и попробовал открыть дверцу — не получилось, он была заколочена снаружи. Тогда он со всей силы толкнул противную дверцу плечом. Та с треском вылетела, и в кухню впервые за несколько лет ворвались лучи солнца. Такое количество света на мгновение ослепило Петра Ивановича, но он всё же успел увидеть нескладную кургузую фигуру, стремительно удаляющуюся в сторону деревни. Серёгин потёр глаза. Догонять хулигана не было смысла — он был уже слишком далеко.

— Чёрт бы тебя побрал! — громко выругался Пётр Иванович вслед убегающему злоумышленнику.

Серёгин вернулся назад, в прихожую. «Кто же это был? — думал он. — Неужели, тракторист?»

Ни той бабушки, ни её курицы уже не было. Пётр Иванович пересёк прихожую и вышел на крыльцо. «Где же Сидоров? Ему давно пора было приехать…» Серёгин заметил, что до сих пор держит в руке включённый фонарик.

— Э-эх! — с досадой выдохнул он и щёлкнул тумблером.

Фонарик погас. Следователь глянул на пыльную дорогу. По ней что-то медленно двигалось. Что-то, запряжённое волами. Когда это что-то приблизилось, Серёгин смог различить красную служебную «Самару», неуклюже ехавшую позади двух упитанных волов. «Упряжка» приблизилась к дому. Из машины выскочил Сидоров. Увидев Петра Ивановича, потрёпанного, пыльного, с сеном в волосах, сержант обеспокоено спросил:

— Что-то случилось, Пётр Иванович?

Серёгин кратко рассказал сержанту о своих приключениях.

— Вот это — да! — выдохнул Сидоров. — Значит, чёрт, правда, существует?

— Да, нет, — покачал головой Пётр Иванович. — Тут — не чёрт, тут — банда орудует! Видел я того «беса» — вылитый алкаш деревенский, что б его черти задрали! Таких тут — пруд пруди, тракторист тот, например!

— Надо бы его поймать… — протянул Сидоров. — Он опасен для общества.

— Надо, — согласился Серёгин. — Надо придумывать новый план.

Пётр Иванович посмотрел на волов, впряжённых в служебную машину.

— А с тобой-то что приключилось? — спросил он.

— Да, дурацкая история… — потупился сержант. — Мотор сгорел…

— Как это, сгорел?

— Я и сам не знаю… Ехал назад… Вдруг она заглохла. Открываю капот, а оттуда дым как попёр! Надо же было на чём-то добраться… Пока выпросил этих волов, пока они дотащили нашу «малютку»…

— Ничего мы с тобой не успели, — вздохнул Пётр Иванович. — Пора на базу.

— А давайте, ещё раз тот коридор исследуем! — предложил Сидоров.

— Поздно уже, — ответил Серёгин. — Это надо с утра, когда солнце в окна светит. А сейчас там темно, хоть глаз выколи!

— Но у нас же фонарик!

— Не поможет тут фонарик. Будешь светить на стену, а сам в яму провалишься! Завтра утром приедем ещё раз, а сегодня надо мотор починить.

— Ну, долго вы там ещё балакать будете? — прикрикнул хозяин волов, худенький седой старикашка. — Мени ще корову доиты трэба!

Пётр Иванович и Сидоров молча пошли к машине и забрались в кабину. Старикашка же уселся на капот, хлестнул волов длинной хворостиной:

— Но, миленькие, живее!

Волы тронулись и, медленно развернувшись, пошагали обратно в деревню, жуя траву на ходу. А дедуля шепеляво и фальшиво затянул «Интернационал».

Пётр Иванович понуро перебирал в голове детали своего сегодняшнего приключения. И тут вспомнил про таинственную закрытую дверь в подземелье.

— Слушай, Санька, — сказал он Сидорову. — Я забыл тебе кое-что рассказать. Когда я лазил там по коридорам, то нашёл одну странную дверь…

— Дверь? — перебил сержант. — А вы её открыли?

— Нет, это была металлическая дверь, и у неё не было ручки. Как будто она вообще не предназначена для того, чтобы её открывали. И к тому же выглядела она так, словно её только что поставили — новёхонькая!

— Коридор, который никуда не ведёт… — зловеще загадочным голосом прошептал Сидоров. — Дверь можно выжечь автогеном, или отжать домкратом… А та глухая стена, ну, которая с другой стороны, может, и не глухая вовсе!

— К чему ты?

— А вдруг там есть такой кирпичик, на который нажмёшь, а стена и откроется? — радостно выпалил Сидоров. — У Агаты Кристи всегда так было!

— У Агаты Кристи много чего было, — пробурчал Серёгин. — Если бы там кто-то ходил, они бы сделали проход пошире! Я еле-еле протиснулся. Там и руку-то поднять невозможно, чтобы этот твой «кирпичик» нащупать. И темно до жути! Я держал фонарик в зубах, а обратно полз задом.

— Да уж, красивенькое положеньице! — хихикнул Сидоров.

— Вот и я о чём! Не будет же нормальный человек ползти на четвереньках и держать в зубах фонарик?

— Пётр Иванович, — Сидоров просительно посмотрел на Серёгина. — Можно, я завтра тоже залезу туда, а?

— Лезь, если брюк не жалко. Да, фонарик не забудь, — разрешил Пётр Иванович.

— Спасибо! — расцвёл Сидоров.

— Но сначала нам нужно добыть у Семиручко планы дома. Чтобы сравнить то, что там нарисовано с тем, что есть в действительности, — серьёзно сказал Серёгин. — Эти «черти» могли здесь что угодно понастроить, чтобы прятаться. А мы, как дураки, ползаем по погребам да по ихним фальшивым коридорам!

 

Глава 5. Архивная пыль

Сельсовет представлял собой жёлтое одноэтажное здание старинного типа. Колонночки с коринфскими капителями поддерживали крышу портика. Пётр Иванович и Сидоров поднялись по ступенькам. Серёгин толкнул облезлую входную дверь. Та со скрипом отворилась. Внутри было темно и прохладно. Когда глаза привыкли к полумраку, милиционеры смогли различить порыжевшие от времени и постоянных протечек обои в мелкий цветочек, несколько кабинетов, ряды стульев с откидными сиденьями, тянувшиеся вдоль стен. С покрытого хлопьями облупившейся краски потолка свисали классические советские люстры. Такие пыльные, что казались однотонно-серыми. Возле правого крайнего кабинета стояло жестяное ведро, куда капала вода из трещинки в потолке. Откуда-то из темноты выплыла грузная дама в коричневом старомодном платье, с подсвечником в руке. Заметив милиционеров, она резко остановилась, повернула к ним накрашенное лицо и не очень-то вежливо крикнула противным голосом:

— Вам кого?

— Простите, — сказал Пётр Иванович. — Нам бы хотелось увидеть Семиручко…

— Константин Никанорович не принимает! — отрезала дама.

Она повернулась и собиралась уже продолжить свой путь.

— Мы из милиции, — сказал Сидоров, вытащив удостоверение. — И нам срочно.

Дама застыла. Потом развернула увесистый корпус и подплыла к Сидорову. Близоруко щуря густо подведенные глаза, дама внимательно изучила его удостоверение.

— А ваше где? — напёрла она на Петра Ивановича.

— Вот…

«Кубышка» всучила сержанту свой подсвечник. Выхватила документ из рук Серёгина, покрутила так и эдак, посмотрела на свет, даже понюхала. Отдала назад.

— Не подделка? — осведомилась она после такого детального изучения.

— Нет-нет, — замотал головой Пётр Иванович.

Дама выхватила у Сидорова подсвечник.

— Кабинет номер три! — бросила она и удалилась.

— Мымра! — буркнул Сидоров.

— Да уж, — выдохнул Пётр Иванович, пряча удостоверение во внутренний карман пиджака. — Такая прожуёт и выплюнет…

Милиционеры отправились на поиски кабинета номер три. На ближайшей от входа двери значилось:

«9.

Бухгалтерия.

Режим работы:

Пн. 9.00–17.00

Чт. 10.00–17.00

Вт., ср., пт. — неприёмные дни.

Сб., вс. — выходные»

Хотя сегодня и был «Пн.», а часы показывали 9.10, окошко «Бухгалтерии» было наглухо захлопнуто, а на приклеенной к нему бумажке корявенько выведено большими печатными буквами: «Ушла».

— Это — не то, — сказал Сидоров, прочитав табличку и бумажку.

Возле девятого располагался шестой — «Архив». На двери «Архива» ясно виднелись следы пожара: левый нижний угол почти весь обуглился, чёрные пятна копоти поднимались вверх, к ручке. Рядом с «Архивом» была узкая дверца без опознавательных знаков, за ней следовал кабинет номер один — «Инвентарная», а потом — четыре — «Отдел кадров». Так, переходя от одной двери к другой, Пётр Иванович и Сидоров добрались до конца коридора. Давно не мытое зарешеченное окно, увешанное кашпо с полузасохшими цветами, пропускало неверный рассеянный свет. На сером подоконнике и под ним — «бычки» и бумажки: мусорной корзины не было.

— Вот он, три — «Глава сельсовета Семиручко К. Н.»! — выкрикнул Сидоров, тыкая пальцем в самую последнюю дверь. — И это, наверное, тот Семиручко, которому Зайцев отправлял своё письмо!

— Ну, наконец-то, — сказал Серёгин и постучал. — А насчёт письма и Зайцева — мы у него спросим — не отвертится.

За дверью — тишина.

— Вышел, что ли? — осведомился Сидоров.

— Не знаю, — пожал плечами Пётр Иванович и постучал ещё раз.

На сей раз из кабинета номер три послышалось недовольное бормотание:

— Ну, кто там ещё? Сколько раз я просил не беспокоить меня сегодня!

«Надо заходить!» — решил Пётр Иванович, храбро открыл дверь и сделал большой шаг внутрь. Сидоров последовал за ним. Интерьер кабинета не блистал роскошью. На стенках — такие же обои, что и в коридоре. По углам и на окне — полно паутины. Паркет на полу затёрт до дыр. Мебели мало: книжная полка, сейф, четыре неодинаковых стула. Посреди кабинета стоял письменный стол, а за ним сидел кургузый человечек со сдобными щеками и сердито, исподлобья смотрел на вошедших.

— Вы кто? — изумлённо выговорил он.

Пётр Иванович вежливо поздоровался и объяснил, кто они и зачем пришли. Семиручко ещё больше нахмурился, сдвинул брови. Схватил короткими пальцами толстую ручку и постучал ею по столешнице.

— Архив сгорел! — выплюнул он.

— Весь-весь? — осведомился Серёгин.

Семиручко кивнул.

— А можно проверить?

Глава сельсовета помялся, промычал что-то, а потом набрал воздуха и рявкнул:

— Клавдия Макаровна!!

В коридоре послышался стук каблучков, и прибежала та самая пухлая дама. Глянула на милиционеров.

— Чего хотят? — справилась Клавдия Макаровна.

— Откройте им архив, — устало протянул Семиручко.

Клавдия Макаровна фыркнула что-то вроде: «Мешают работать!» и вышла, жестом пригласив Петра Ивановича и Сидорова последовать за собой. Подойдя к «6. Архив», она порылась в кармане, извлекла оттуда ключ и открыла им подгоревшую дверь. В архиве пахло гарью, плесенью, мышами и сырой бумагой. Повсюду стояли шкафы, заваленные толстыми папками и отдельными листами. Некоторые листы валялись прямо на полу неопрятными грудами. Пётр Иванович чиркнул спичкой и зажёг маленькую свечку, стоявшую на специальной тумбочке в банке с надписью «Чумак. Солені огірочки. З лану до столу». Светлее от этого почти не стало, но всё же, сделалось как-то уютнее. Милиционеры принялись разгребать горы информации, просматривали все папки, перечитывали всё, что было хоть как-то связано с Гопниковым и тринадцатым домом. Таких документов было маловато. Пётр Иванович нашёл старую книгу регистрации, разрешение на реконструкцию особняка и заселение в него. И всё. О самом Гопникове — ничего. Действительно, сгорело, наверное. В основном в документах говорилось про всякие дела колхоза «Красная звезда». «Сельхозвыставка № 1, 2, 3…», «Корова Маргаритка — победительница по удоям…», «Зюзько Анна Викентиевна — чемпионка среди доярок»… Пётр Иванович только и делал, что отсеивал ненужное. Сидоров обследовал самый дальний шкаф. Чтобы достать до верхней полки, ему понадобилось на что-то залезть. Сержант нашёл стул. А когда потянулся за ним, то заметил в углу ещё одну внушительную груду бумаг. Сверху на ней сидела крупная серая мышь и бесцеремонно грызла большой жёлтый лист ватмана, подгоревший с одной стороны.

— Брысь! — нагнал её Сидоров и топнул ногой.

Мышь испарилась. Сидоров отставил в сторону стул, подошёл и взял ватман в руки. Посмотрел. На старом листе виднелись какие-то чертежи. А аккуратно выведенный заголовок гласил: «Панска усадъба в сЂле ВЂрхние Лягуши. Объщий видъ». Сидоров отложил этот лист, взял следующий. «Панска усадъба в сЂле ВЂрхние Лягуши. Планъ кухни», «Планъ подъвала»… и т. д. и т. п. Сержант переворошил всю груду. То, что его заинтересовало, сложил отдельно.

— Пётр Иванович, — сказал Сидоров. — Я нашёл.

Несмотря на протесты Семиручко, милиционеры забрали всё, что представляло для них хоть какой-то интерес. Свернув чертежи трубкой, они попрощались с Константином Никаноровичем и покинули сельсовет. Как только они спустились с крыльца, откуда-то возник дед Захар Захарыч.

— Ждоровеньки булы! — шепеляво выкрикнул он.

Пётр Иванович и Сидоров тоже поздоровались.

— Я — коммунист! — прошамкал Захар Захарыч. — Всю войну прошёл. Смолоду был за наших, за правое дело! Вы, ребята, бачу, орлы! Даёте жару капиталистам, белякам проклятым! Они думали, что так себе, легко отбоярятся, ан нет! Я вам подскажу, — дед поскрёб подбородок, огляделся. — Только не тут, не на людях. Айда в пивную, там с утреца тихо, можно побалакать.

Милиционерам было неохота тратить время на беседы, но дед настаивал.

— Я-то старой, — говорил он. — Но вы-то молодые. Вам пропадать от них. Они, фашисты, там такое плетут! Вместе с Гопниковым с ихним! Настоящий заговор замыслили. Сами вы не распутаете. Тут знающий человек нужен!

Пётр Иванович понял, что Захару Захарычу что-то известно о Гопникове. Поэтому он согласился.

 

Глава 6. Рассказ деда Захара

В пивнушке «Кафе „Мороженое“» только что закончили уборку. Столы, вытертые мокрой тряпкой, были ещё влажные. Уборщица тётя Дуся стирала с барной стойки липкие следы разлитого пива. С потолка гирляндами свешивались усеянные мухами липучки. Посетителей не было: обычно они появляются по вечерам. Упитанная барменша Лиля удивлённо смотрела на троих человек, усаживающихся за дальний стол. «И чего это Захар Захарыча с утра пораньше принесло?» — подумала она, но ничего не сказала, а продолжала протирать и ставить в металлическую сетку пивные кружки.

Пётр Иванович заказал лимонад для себя и Сидорова, и пиво для деда Захара. Дед сдул пену, отхлебнул, вытер рукавом усы и бороду.

— Я тогда ещё молодой был, — проговорил он. — Работал на заводе «Хозтехник»…

Дед Захар погрузился в воспоминания о своей рабочей молодости. Оказывается, раньше, ещё до войны, Верхние Лягуши были большим, богатым колхозом «Красная звезда». А рядом с «Красной звездой» стоял завод сельскохозяйственной техники «Хозтехник», где дед Захар после техникума работал токарем.

Однажды Захару Захаровичу прислали чертежи, чтобы он выточил по ним детали. Изучив чертежи, токарь понял, что никогда раньше не видел вычерченных на них деталей. И, естественно, не мог сказать, для чего предназначались эти непонятные штуковины. Захар Захарович, конечно же, выполнил заказ, сделал все детали в означенном на чертежах количестве, сдал их по форме. А потом вдруг заявляется к нему в цех директор и говорит, что Захар Захарович украл эти детали. Вернее, что они пропали, и в краже подозревают Захара Захаровича. Вслед за директором топал внушительных размеров милиционер.

Захар Захарович, естественно, только руками развёл.

— Я всё выполнил, сдал, — начал он оправдываться. — Вот, Сан Саныч, приёмщик, подтвердит…

Но оказалось, что приёмщика Сан Саныча вчера арестовали. Тоже за кражу. И Сан Саныч, якобы, показал на него, Захара Захаровича. Бедного токаря заковали в наручники, и повели на улицу под изумлённые взгляды других рабочих. Когда его проводили по коридору, Захар Захарович случайно заглянул на сырьевой склад через приоткрытую дверь, и увидел там заместителя директора, который передавал те самые детали не кому-нибудь, а Гопникову! Он хотел обратить на это внимание милиционера, но тот почему-то стукнул Захара Захаровича пистолетом и не пожелал более говорить с арестованным.

Сначала токаря поместили в следственный изолятор, вместе с тем приёмщиком Сан Санычем. Тот тоже пребывал в растерянности и недоумении, плакал, бормотал, что ничего не крал, ничего не знает, и ничего не говорил про Захара Захаровича, потому что… ничего не знает!

А потом начались какие-то странные вещи. Никакого суда не было. Их обоих ночью снова заковали, бросили в кузов крытой машины и повезли неизвестно куда.

Когда их выбросили из кузова на холодный асфальт, Захар Захарович увидел странные постройки, вроде сараев, или ангаров, огороженные заборами, решётками. Прожекторы ярко освещали всю территорию, не оставив и клочка тени. Сан Саныча потащили в один из этих ангаров. Захар Захарович тогда был очень худой. Поэтому ему удалось стащить наручники через кисти. Освободившись, он стукнул одного из своих конвоиров камнем, и бросился бежать. Вдогонку ему летели пули, кто-то крикнул, что беглеца необходимо изловить живым, или мёртвым. Захару Захаровичу посчастливилось: он добежал до забора и перепрыгнул через него, поцарапавшись о колючую проволоку.

Его так и не смогли догнать. Захар Захарович убежал в другой колхоз. Пролетарскую Правду, ныне Мышкино. И жил там до самой войны. Когда пришли немцы, его призвали в армию.

После войны Захар Захарович вернулся обратно в Красную звезду, женился. На завод он больше не пошёл, а работал на тракторе в поле. От односельчан он узнал, что бывший директор «Хозтехника», тот, который хотел упечь Захара Захаровича в тюрьму, пропал без вести, но не на войне, а уже после неё, возвращаясь с работы домой. Шёл через поле и не дошёл. Его искали. Прочесали поле. Думали, может бандиты какие-нибудь, или немцы остались — убили человека. Но тело не нашли. И бандитов не нашли. Только один галстук на колоске висел…

Сейчас Захар Захарович твёрдо уверен, что его привезли на «Наташеньку».

— Туда, туда! — настаивал Захар Захарович. — Как сейчас помню! Друг мой, Сан Саныч, сгинул там! Я его шукал! Я ходил туды, как фашисты ушли! Но не нашёл! Всё, нема!

Когда Захар Захарович закончил удивительный рассказ, Пётр Иванович и Сидоров увидели, что уборщица тётя Дуся и барменша Лиля пристроились за соседним столиком и внимательно слушают.

— Во дед насочинял! — хохотнула барменша Лиля.

— Когда это тебя, алкаш, в кузове-то возили? — басом вопросила уборщица тётя Дуся, а потом сказала Серёгину и Сидорову: — Вы, ребятки, не слушайте его — ему с пьяных глаз и не такое привидеться может!

— Цыц! — отрезал Захар Захарович и показал тёте Дусе кулак. — Я хоть и старый, но не дурак! Я знаю, шо балакаю, а ты, Дуська, полы чисть и молчи, вот то вот!

 

Глава 7. Соседи

Пётр Иванович и Сидоров жили себе в Верхних Лягушах у Фёклы Матвеевны и не подозревали даже, что у них есть соседи, а вернее — сосед. Через дом от Фёклы Матвеевны торчала из земли низенькая, обветшавшая халупка. Раньше в ней жил старичок по имени Ка́рпович, а потом — старичок перебрался к детям в Донецк, а хибарку свою продал. Купил её человек из города по имени Филипп Георгиевич Масленников, и устроил себе дачу. Масленников был не простой дачник: в Верхние Лягуши он приехал с миссией. А настоящее имя его было — Грегор Филлипс. Филлипс поселился в хате деда Ка́рповича один. Эммочка в Верхних Лягушах не показывалась: она осела в соседней деревушке — в Мышкино. Эта хитрюга и джип себе оставила, а Филлипсу — выделила невесть откуда взявшийся «Жигулёнок» — «копеечку». Грегор Филлипс ездил на этой неновой машине с опаской: слишком уж неожиданно она появилась, как бы ни угнанная. Филлипс старался притвориться обыкновенным дачником: даже огород кое-какой завёл. А спустя недельку, или даже меньше, к нему навязался с дружбой местный тракторист по имени Паша. Паша казался общительным и добродушным. Сначала он заметил, что машина Филлипса перестала заводиться с первого раза, а из-под капота у них периодически плывёт сизоватый дымок. Паша обратил на это внимание новоиспечённого дачника, а потом — продал ему по дешёвке новый стартёр и посоветовал, как лучше поменять масло.

Позже тракторист показал «дачнику Масленникову», где на озере Лазурном лучше всего берут лещи и под какими камнями сидят большие раки. Филлипс притворился, будто бы любит рыбалку, и они вдвоём часто сидели на крутом берегу с удочками и ждали, когда соблазнится опарышем очередной лещ.

— Вообще, рыбнадзору всякому из города мы говорим, что тут ни рыбы нет, ни раков — гадость какая-то с разрушенного завода до сих пор течёт и травит их, вот и подохли, — говорил Паша Гойденко Филлипсу. — А то заделают они наше Лазурное в хозяйство какое-нибудь, будь оно неладно! И тогда ни рыбы, ни раков не наловишь — только покупать придётся!

— Так рыбнадзор же не поверит, — удивлялся Филлипс, подсекая крупную рыбу.

— А я специально вожу их во-он на тот берег, — похохатывая, Гойденко указал грязным пальцем вперёд. Там озеро начинало заболачиваться, и прямо на позеленевшей от ряски воде сидели откормленные лягушки и оглушительно орали своё «Ква!». — Там полное безрыбье, и безрачье — тоже. Они там весь день убивают и — ничего, полный ноль и шиш с дырой! Они и уходят с руганью!

— Здорово! — вздыхал поддельный «дачник» и начинал рассказывать про донецкий Кальмиус, где рыбаки с утра до ночи просиживают на мостах с подхватами. И хоть бы, какой паршивый карасик попался! Иногда, правда, попадаются — малюсенькие, с мизинец, и ядовитые к тому же. И неясно, что с такими «левиафанами» дальше делать — скормить любимому коту, или же пустить обратно в Кальмиус — травиться отходами больницы Калинина?

— В городе паршиво! — фыркал Гойденко. — И чего все они туда прутся? Я, вот, не хочу. Дышать газоном, на многоэтажки снизу вверх пялиться — неохота!

Если днём Филлипс «прикидывался шлангом» и дружил с глуповатым и неотёсанным трактористом, то по ночам он превращался в разведчика. «Раз тут неподалёку была „Наташенька“, значит, есть и шпионские базы американцев, с которых те за ней наблюдали.» — так рассуждал Филлипс. Его внимание привлёк большой заброшенный дом, про который местные жители рассказывали страшные легенды. Будто бы там открывается дверь в преисподнюю, и выходит верхнелягушинский чёрт. Грегор Филлипс истолковал эту легенду по-своему: под особняком как раз и имеется одна такая шпионская база. «Надо бы её найти», — решил Филлипс и отправился лунной ночью в покинутый, нежилой и страшный особняк Гопникова. Вскоре показался вдалеке его серый, угрюмый и изломанный силуэт. Подойдя поближе, Филлипс затих и спрятался в пышных кустах сурепки высотой с человеческий рост. Дальше он продвигался зарослями и как можно тише. Он не стал входить в особняк через дверь, хотя она и была открыта. А вернее — выломана и лежала щепками на крошащемся крыльце. Обойдя дом вокруг, Филлипс отыскал окно, в котором торчало меньше всего острых стеклянных осколков. Подтянувшись на руках, Филлипс запрыгнул в это окно. Спрыгнув вниз, он поскользнулся и едва не шлёпнулся: пол оказался осклизлым и покрытым влажным мхом. Филлипс чудом удержался: ухватился за некую ржавую железяку в последний момент, когда готов уже был растянуться на грязном мху. В железяке Филлипс с трудом признал бывшую трубу отопления. Твёрдо встав на ноги, он отпустил её и осветил фонариком свою руку — рука была покрыта рыжим слоем ржавчины. Подсвечивая себе фонариком, Филлипс осторожно двинулся вперёд. Наверное он попал в мастерскую, или в иное хозяйственное помещение. В углу стоял почерневший верстак. В таком же почерневшем шкафчике рядом с верстаком громоздились банки со ржавыми гвоздями и ржавые инструменты. Всё это было густо заплетено серой паутиной. Если пространство около окна хоть как-то освещала большая яркая луна, то в таинственной глубине дома висел призрачный сумрак. Филлипс направил свой фонарик прямо в этот сумрак, и луч света затанцевал по каменным стенам, вырывая из лап тьмы какие-то полочки, шкафчики и прочую нехитрую мебель. Пройдя узкий и прохладный от сырости коридорчик, Филлипс попал в следующую комнату. Она была несколько светлее мастерской, потому что имела целых три окна. Эта комната оказалась кухней. От русской печи остались только столбики железного каркаса да труба. Рядом с остатками печки валялась чугунная сковородка с дыркой посередине. И прямо в этой дырке торчало бледненькое растение с тремя листочками, которое неким волшебным образом пробилось сквозь плиты пола. Филлипс аккуратно обогнул растение, осветил бывшую печку и с удивлением обнаружил застрявший между щербатыми позеленевшими кирпичами новенький блестящий ломик. Филлипс протянул руку и попробовал вытащить инструмент. Но — дудки — ломик не поддался — так прочно его вогнали в разрушающуюся кладку. Филлипс оставил попытки и отошёл от печки в сторону. И тут на него навалилось некое странное и жутковатое ощущение того, что ему в спину глядят чьи-то пронзительные глаза. Филлипс удивился: в доме никого не должно быть кроме него. Он обшарил отсыревшие углы: пусто — выросла капуста! Но всё же Филлипс, едва ли не кожей чувствовал у себя на спине чей-то взгляд. «Уж не чёрт ли?» — даже такие мысли лезли к нему в голову. Но, как сотрудник ФБР, Филлипс твёрдо знал, что никаких чертей не бывает в природе. Но коленки всё равно начинали меленько, предательски дрожать.

— Эй! — Филлипс даже крикнул. Неужели думал, что «чёрт» ему ответит?!

Эхо разнесло и многократно повторило этот его выкрик, но ответа не последовало. Кажется, в доме нет ни души, кроме крыс, которые иногда попадались в круг света фонаря. Узрев очередную крысу, Филлипс морщился и отходил подальше — не любил грызунов. Дверь кухни кто-то когда-то снял с петель и прислонил к стене около дверного проёма. Выходя из кухни, Филлипс не заметил её в темноте и едва не сшиб, зацепив своей неуклюжей ногой. Из кухни Филлипс попал в прихожую. А в прихожей тьма оказалась непроглядной — не помогали даже окно и дверь. Возле двери обозначились контуры двух одинаковых напольных ваз с торчащими из них останками цветов. Проведя луч фонарика по полу, агент заметил крышку погреба. «Ага!» — обрадовался. Но, подбежав, словно вихрь, поближе — разочаровался. На крышке висел замок. Очень старый и заржавленный замок, который не открывался, наверное, несколько лет. А сама крышка — деревянная — вся прогнила и покрылась мхом, как и всё здесь. «Хорошо, что не наступил, — уныло подумал Филлипс, отойдя подальше от погреба. — А то ухнул бы вниз и с концами». Филлипс опасливо и тщательно обшарил лучом фонарика весь пол в поисках других подобных «ловушек». Убедившись, что больше таких не имеется, агент продолжил исследование прихожей. Слева и справа возвышались две лестницы, которые вели на второй этаж. Наверху они соединялись наподобие галереи, и Филлипс подумал, что там мог бы быть отличный наблюдательный пункт. Подумав об этом, агент устремился к правой лестнице. Опустив на неё луч фонарика, Филлипс увидел, что две нижние ступеньки провалились куда-то в зияющий чернотой подпол и на их месте — страшноватая дыра. Филлипс разогнал ярким лучом склеповый мрак подполья, но ничего в нём не нашёл — лишь поломанные доски, да вездесущие мох и паутину. «Ух!» — рассердился Филлипс и подошёл к левой лестнице. Левая лестница сохранилась лучше, чем правая. Филлипс только поднял ногу и собрался начать подъём, но тут же раздумал и поставил ногу назад. «А вдруг эта чёртова лестница тоже провалится?» — подумал он и пошёл на улицу — отыскивать палку, чтобы с её помощью проверит крепость антикварных ступенек. Филлипс вышел через дверь и принялся ковыряться в зарослях сурепки и других высоких, древовидных трав. Но палки попадались только мелкие. Под «музыку» цикад и филина Филлипс руками раздвигал колючую сурепку и высоченную голенастую амброзию. Наконец, палка была обнаружена. Неуклюжая такая и суковатая, но зато — крепкая и длинная. Схватив её, Филлипс стрелой ринулся назад. Протоптался прямо по валяющейся двери и она загрохотала по каменному крыльцу. Стараясь не поцарапаться о сучки, Филлипс взял палку за один конец и со всей силы стукнул ею нижнюю ступеньку. Ступенька жалобно затрещала и сразу же провалилась. В лицо Филлипсу брызнули щепки. Тот закрылся от них двумя руками и упустил палку в только что пробитую глубокую дыру.

— Чёрт! — рассвирепел Филлипс.

Он попробовал вытащить палку, однако не смог до неё дотянуться. Филлипс понял, что пути наверх нет. Он даже обрадовался, что догадался проверить лестницу «на вшивость» прежде, чем ступить на неё.

Внезапно Филлипсу захотелось уйти из дома. Он даже не понимал, почему: кажется, здесь и не страшно, и чёрта никакого нету, и призрачный взгляд куда-то исчез. Но ощущение некоей скрытой опасности и желание покинуть заброшенный дом оказались до того сильными, что Филлипс не смог с ними бороться и послушался. Он повернулся к разрушенной лестнице спиной и быстро зашагал к двери. В бесхозном доме было ужасно неуютно: с потолка капала вода, свистели сквозняки, а в грохоте рушащейся ступеньки Филлипсу даже пригрезился ехидный смешок. Нет, пора ему убираться отсюда…

Филлипс покинул «призрачный» дом. Счистил с плеч паутину. Не удивительно, что местным здесь черти мерещатся! Более жуткого места Филлипс ещё не видел. Сейчас он чувствовал себя как-то нехорошо: испуганно и подавленно. Тёплая ночь и добродушное пение живых цикад успокаивали и снимали неприятный осадок, который оставил Филлипсу мёртвый дом. Но неудача всё равно раздражала его и скребла кошкой где-то в пищеводе и в желудке. Со злостью Филлипс поддал ногой валявшуюся неподалёку пустую жестянку. Она подпрыгнула и с дребезжанием покатилась по остаткам мощёной дорожки. Ссутулившись, вразвалку, побрёл Филлипс домой.

 

Глава 8. Сидоров увидел… черта??

Пётр Иванович остался наверху, изучать добытые в сельсовете чертежи, и сравнивать их с имеющимися комнатами и пристройками. А Сидоров через проломленную Серёгиным дыру спустился в подземелье. Проломив потолок, Пётр Иванович нарушил микроклимат коридора. Стог оказался совсем сырым, по стенам стекала вода. Сначала Сидоров шёл и насвистывал, освещая путь фонариком, но потом ход сузился и сержант пополз на четвереньках. Вскоре он достиг глухой стены. С трудом высвободив правую руку, Сидоров принялся ощупывать стену. И вскоре обнаружил, что это — совсем не лёгкая задача. Кроме того, фонарик всё время норовил выскользнуть из зубов. А стена была абсолютно непроницаема. Все попытки Сидорова нащупать «ключ» потерпели фиаско. Провозившись целый час, сержант только запачкал одежду и руки. С ужасно низкого потолка за шиворот Сидорову капала прохладная вода. Наконец, он разочаровался в своих поисках и стал задом вытискиваться на волю. Когда стало возможным идти в полный рост, Сидоров попытался почистить рубашку, но только размазал грязь. Сержанту было очень досадно, что он ошибся насчёт потайного хода. По спине стекали струйки накапавшей с потолка воды, а отсыревшая одежда липла к телу. Было зябко. Вдруг Сидоров услышал сзади какой-то шум. Сразу же стало не по себе. Сначала сержант не оборачивался, убедив себя, что это — льётся вода, или шуршит крыса. Но шум стал громче и повторился несколько раз. Это был тихий, протяжный вой и ещё какие-то звуки, будто человек давится смехом. Сидоров обернулся… и замер. Из темноты коридора на него уставились два белых горящих глаза. Просто два глаза на высоте человеческого роста, без лица, без головы. В первые секунды Сидоров пытался убедить себя, что это — сова, как в «Одинце» Виталия Бианки. Но чей-то страшный, могильный голос протянул:

— Я тебя съе-е-ем!..

Дрожащей рукой сержант направил фонарик на глаза. Лучше бы он этого не делал… Сидоров увидел какое-то серое, полупрозрачное существо, напоминающее человеческий силуэт. Существо, казалось, не имело ни веса, ни объёма. У него не было ни рта, ни носа, только эти глаза. Невидаль двигала руками, дёргала ногами и извивалась, как Рикки Мартин в своих клипах. Потом она подалась вправо и превратилась просто в тень на стене коридора. Затем существо отошло от стены и опять стало посередине, не переставая двигаться. Несмотря на такой странный и пугающий вид, это было что-то… живое!

Сидорова забила крупная дрожь, выступил холодный пот. От страха он не мог бежать — ноги были, как из ваты.

— Я тебя съе-е-ем!.. — повторил тот же самый голос.

— А-а-а-а!!! — во всё горло заорал Сидоров. — Привидение!!! Пётр Иванович, привидение!!! Спасите-е!!

Сержант со всех ног бросился наутёк, выронив фонарик. Световое пятно заплясало по потолку и стенам, ещё больше пугая беднягу. Вдогонку ему неслись крики и улюлюканье, а тот, кто давился смехом, позволил себе расхохотаться от души! Звонкий, заливистый смех казался Сидорову адским хохотом дьявола.

— А, трус, смотри, штаны не потеряй! — кричал кто-то вслед убегающему Сидорову. — Мало каши ел! Давай, давай, улепётывай! Нечего совать нос, куда не надо, ты, Варвара, а то проглочу тебя, и на костях покатаюсь!

Сидоров запрыгнул на стог, птичкой вылетел наверх и чуть не сбил с ног Петра Ивановича.

— П-привидение… — заикаясь, выдавил сержант. — Там, в подземелье!

— Какое привидение?! — опешил Серёгин, разбросав от удивления чертежи и планы.

— Жуткое, кошмарное, глазастое! — кричал Сидоров. — Оно меня съест! Нужно завалить ход, пожалуйста!

— Да погоди ты! — одёрнул сержанта Пётр Иванович, подбирая с пола рассыпавшиеся бумаги. — Расскажи нормально!

— Иду я, и-иду я… и слышу шум… — прокряхтел Сидоров. — Я обернулся и увидел глаза…

— Какие ещё тебе глаза?

— Просто, глаза горящие…

— Ну, чего ты сразу! Может, это и не глаза вовсе, а гнилушки, или светлячки! А ты сразу — привидение!

— Да я сам думал… — не мог отдышаться Сидоров. — Но оно сказало: «Я тебя съем!» И я его осветил… Оно просто кошмарное, это — привидение!

И, как бы в подтверждение слов Сидорова, из подземелья раздалось загробное:

— Съе-е-ем!

— А ну-ка, я сейчас посмотрю, кто это тут хулиганит! — рассвирепел Серёгин, схватил свой фонарик и подскочил к дырке. Просунул голову и руку с фонариком внутрь и давай шарить лучом по подземелью! Ничего не увидел. Только в глубине коридора лежал и светил в сторону фонарик Сидорова.

Милиционеры ещё раз, уже вдвоём, спустились в злосчастное подземелье. Сидоров забрал свой фонарик. «Чёрта» не было. Снова сбежал. С помощью стога они вылезли назад.

— Странное дело, — сказал Серёгин, разглядывая план погребов. — Вот это — подвал, где мы с тобой были в первый день. — Пётр Иванович показал пальцем. Сержант смотрел чрез плечо.

— Ага, — кивнул он.

— А вот это — винный погреб. Видишь, вот тут — проход?

— Вижу.

— А теперь в подвале его нет. Где погреб? Замуровали, демоны. Да и вот этого прохода тут нет, а мы только что по нему ходили.

— И что теперь делать? — поинтересовался Сидоров.

— Что делать, что делать… — проворчал Пётр Иванович. — Может, придётся пробить парочку стенок.

— Пробить? А это можно? — изумился Сидоров и ещё раз с опаской посмотрел на страшную, зияющую дыру в полу, где обитал страшный и плотоядный призрак.

— Можно, ведь за ними скрывается преступник, — твёрдо ответил Серёгин. — Надо только найти лом, или кайло.

 

Глава 9. Филлипс и «Наташенька»

На следующую ночь агент Грегор Филлипс решил слазить на базу «Наташенька». Недавно там снова устроили воинскую часть, отремонтировали казармы, залатали забор и установили прожектора. Миновать воинскую часть для агента ФБР — просто ребячья забава.

Филлипс облачился в комбинезон цвета хаки, взял с собой кусок брезента, чтобы закрыть колючую проволоку и отправился «на дело».

Тихонечко, кустами, агент подкрался к спящей воинской части. Филлипс сразу же приметил местечко, куда не досвечивают вращающиеся прожекторы. Дождавшись, пока часовой скроется за поворотом, Филлипс выскочил из укрытия, подбежал к забору и накинул свой брезент на колючую проволоку. Ловко перепрыгнув через забор, агент упал на землю и затаился: услышал приближающиеся по песку шаги. Мигом Филлипс откатился в сторону и спрятался за какие-то наваленные грудой ящики. Часовой прошёл мимо и даже не оглянулся. Едва он ушёл, Филлипс выбежал из-за ящиков и, увёртываясь от лучей прожекторов, перекатываясь по земле и снова вставая на ноги, моментально пересёк открытый участок и спрятался за ближайшей казармой. Оглядевшись по сторонам и не заметив опасности, он посмотрел на маленький монитор своего наручного микрокомпьютера. На светящемся экранчике горел план расположения «Наташеньки», который Филлипс сфотографировал с документа Эммочки. Вход в подземную часть должен быть прямо под зданием комендатуры. Комендатура чёрным кубиком чётко вычерчивалась на фоне тёмно-сизого неба. Между ней и Филлипсом пролегло открытое пространство длиной метров в десять, пронизанное яркими лучами неспящих прожекторов. Выбрав удобный момент, Филлипс бегом преодолел это пространство, мигом оказался около комендатуры и собрался взломать дверь.

Внезапно кто-то налетел на него сзади, схватил и зажал рот ладонью. Филлипс попытался бороться, но неожиданный противник был настолько силён, что агент не мог даже пошевелиться. «Неужели, часовой?!» — пронеслось в голове у Филлипса, а в следующую секунду он потерял сознание.

Очнулся Филлипс в своём стареньком домике, на не расстеленной постели. Брезент, которым он накануне закрывал колючую проволоку, аккуратненько свёрнутый, лежал рядом с кроватью на табурете. Первые секунды Филлипс никак не мог вспомнить, что с ним случилось. Но потом — начал припоминать, что его кто-то схватил, когда он пытался влезть на базу «Наташенька».

Филлипс сел на кровати. Голова, вроде, не болит… Это значит, что его оглушили очень аккуратно, так, как мог бы сделать некий мастер боевых искусств. «Кто же это мог быть? — стал рассуждать Филлипс. — Если часовой — он бы сразу же поволок меня к командиру. А если выследил кто? Из своих же? Тоже нет. Те бы просто пристрелили и в Лазурном бы утопили… Странно. Я смотрел в оба, и слежки не заметил… А вдруг там, под землёй, на „Наташеньке“, кто-то есть?! — выдумав сию догадку, Филлипс перепугался и даже побелел от испуга. — И они выследили меня? Чёрт, ну и влип же я! Надо прятаться!». Филлипс решил сделать вид, что он съехал с дачи. Продаст он этот домик и переберётся в Мышкино. Перекантуется пока у Эммочки. Плевать на её глупые выпады и нотации!

Филлипс разжёг газ на переносной плитке и поставил на конфорку синенький замызганный чайник. Утро было отличное. На улице пели птички, весёлое солнышко заглядывало прямо в окно, делая весёлым развалившийся веник в углу, клеенную-переклеенную клеёнку на столе, пожелтевший кафель и стёртый линолеум. Деревья сверкали свеженькой росистой зеленью — такой, которую не встретишь в насквозь пропылённом и прогазованном городе. Только одному Филлипсу было не весело. Он пытался придумать новый план, но пока что у него ничего не выходило. Потом у Филлипса, всё же, появилась некая нечёткая мысль, но она провалилась куда-то в глубину сознания, когда по кухне разнеслось пронзительное: «Сви-и-и!» из чайника. Филлипс быстренько сдёрнул с крючка маленькое, подпаленное в нескольких местах полотенечко, подскочил к плите и схватил чайник, одновременно выключив газ. С чайником в руке он подошёл к столу и развёл уже насыпанный в железную кружку растворимый кофе «Нескафе». Медленно попивая кипятковый, парующий кофе, Филипс сел на скрипящий стул с цветастой обивкой и снова стал пыжиться, сочиняя новый план. Ему нужно было учесть все детали, чтобы исключить возможность повторного разоблачения. Раз за ним следили, его схватили, но оставили в живых, то он — рассекречен. А раз рассекречен — ничего более не остаётся, как сматывать удочки.

На следующий день Филлипс съехал со своей дачи и убрался в Мышкино. Эммочка встретила его, ощетинившись, словно колючий дикобраз.

— Ты — неудачник и лох! — выплюнула она, едва он вдвинулся к ней в дом. — Я бы выгнала тебя, но не самой же мне лазать по этим вонючим дырам!

— Заткнись! — прогудел ей Филлипс и, толкнув «драную лисицу» плечом, прошёл из сеней в комнату, не сняв грязные ботинки.

— Слушай, Филлипс! — завизжала ему вслед Эммочка. — Ты в курсах, что сюда два ментика из Донецка прикабанись? За тобой, наверное, тюфяк — кто ещё мог их навести?

— Заткнись! — повторил Филлипс и развалился на Эммочкином диване.

— Ты не агент, а тряпка! — кипела Эммочка, притащившись из сеней и нависнув над ним коршуном. — И зачем ты вообще, в ФБР попёрся?! Работал бы себе ассенизатором, или мусорщиком — больше ты ни на что не годен, слизняк!

Филлипс старался пропускать тирады Эммочки мимо ушей, но её последние гневные слова заставили его задуматься. Да, почему он избрал работу агента? Наверное, из-за одного случая, который произошёл с ним ещё в детстве. Тогда он со своими друзьями отправился в лес. Мальчишки часто играли там в апачей, и у них даже была «секретная полянка», на которой они соорудили из веток и рваной палатки «вигвам». Филлипса послали собирать хворост, он углубился в чащу и набрёл на некий странный холм с дырками вроде пещерок. Около холма Филлипс заметил какое-то непонятное существо. Оно было высотой около полуметра, с гладкой зелёной кожей и с кругленькой, как у человечка лысой головкой. Оно стояло спиной к Филлипсу и что-то там себе ковырялось в траве. А тринадцатилетний Филлипс сдуру подошёл поближе: думал, что это — заяц. А «заяц» вдруг повернул к нему морду — не заячью совершенно… Глаза у него были здоровенные и чёрные-чёрные, безо всяких зрачков; носа сущность не имела вообще, а ротик — тоненький, полосочка какая-то. И вот, невидаль раскрыла этот свой тоненький ротик, который, как оказалось, был полон острющих зубов, и издало звук, похожий на очень хриплое мяуканье, а скорее — на скрежет. Перепугавшись не на шутку, Филлипс завопил. Монстрюся ускакала на двух лапках коленками назад и нырнула в пещерку. А Филлипс, не переставая вопить, просыпал хворост и убежал куда глядели глаза. От страха он пёр, не разбирая дороги, и заблудился в лесу. Нашли Филлипса только спустя несколько дней спасатели на вертолёте. И с тех пор Грегор Филлипс больше не играл в индейцев.

От природы Филлипс был робок. Но любопытен, и любил всякие тайны. Поэтому он и пошёл на такую нелёгкую службу, как служба в ФБР — чтобы раскрыть побольше тайн.

— Знаешь, Филлипс! — не унималась Эммочка, и всё орала своим неприятным писклявым голосом. — Ты не годишься в разведчики. Я сама схожу в эти твои Лягуши и посмотрю, что там такое. А, скорее всего — ничего, а ты просто струсил при виде собственной тени, Филлипс! Ты просто моллюск! Беззубка!

— Дура! — угрюмо буркнул Филлипс, отвернулся к стенке и больше с противной Эммочкой не разговаривал.

 

Глава 10. Черти атакуют!!

Серёгин и Сидоров приехали в покинутый особняк покойного Б. И. Гопникова рано утром — ещё на траве лежала роса. Обогнув валяющуюся на крыльце дверь, они зашли внутрь и Пётр Иванович отдал Сидорову лом, а сам взял кирку.

— Пётр Иванович, — с опаской пролепетал Сидоров, покосившись на зияющую в каменном полу чёрную дырку, в глубине которой обитал страшный серый монстр. — Может, всё-таки, не будем ничего здесь ломать?

— Ты чего? — направившийся, было, к погребу Пётр Иванович застопорился на полдороги и обернулся, воззрившись на Сидорова удивлёнными глазами.

— Мы с вами не знаем, кто здесь водится, — неуверенно протянул Сидоров, прислушиваясь к шороху одичавших яблонь за выбитым окном. — Я, например, видел монстра. Да ещё какого — одни глазищи, как у… терминатора…

— Слушай, Саня, — фыркнул Серёгин. — А что, если бы вместо твоего так называемого «монстра» перед тобой бы выскочил Кашалот, или Сумчатый, или Тень, как бы ты поступил?

— Как это — как бы поступил? — удивился Сидоров — Арестовал бы — схватил, повалил и надел наручники. С бандитами только так и поступают!

— А слабо на твоего «монстра» наручники надеть? — осведомился Пётр Иванович и взмахнул киркой. — Схвати и повали его, как бандита! Представь, что это — бандит, и действуй!

— Но… оно же съест! — перепугался сержант и едва не выронил лом. — Оно плотоядное. Оно само мне сказало: «Я тебя съем».

Пётр Иванович поморгал глазами и ухватил свой нос свободной от кирки рукой.

— Съест, говоришь? — пробормотал он.

— Да, — кивнул Сидоров.

— Я больше, чем уверен, что тебя просто кто-то решил отпугнуть от своей тайны, — безапелляционно заявил Пётр Иванович и возобновил своё прямолинейное движение к крышке погреба. — Будем ломать стенку и посмотрим, что за ней.

Серёгин присел над крышкой погреба и уверенным быстрым движением откинул её.

— А вдруг опять какая-нибудь страхолюдность выскочит? — Сидоров не спешил приближаться к погребу, а оставался стоять на месте.

— Не выскочит! — отрезал Пётр Иванович, проверяя, как работает его фонарик. — А если и выскочит — то ты не пугайся, а подойди, рассмотри. А если понадобится — мы его арестуем! Айда!

— Не думаю, что я смог бы подойти к той штуковине, — пробормотал Сидоров, вспомнив виденное им в подземелье привидение. — Она была такая… как привидение…

— Слушай, Санька, заканчивай фантасмагорию! — Серёгин уже поставил ногу на первую ступеньку. — Нас кто-то пытается испугать, а ты дай им понять, что не боишься! Иначе мы никогда не узнаем, что здесь творится!

— Ладно, — согласился Сидоров и без особого рвения поплёлся за храбрым и прагматичным Серёгиным.

Только они хотели спускаться в подвал, как некий могильный голос из таинственной пустоты произнёс:

— Я вас съе-е-ем!

Сидоров аж икнул от страха. Волосы на его голове зашевелились. Серёгин подумал: «Вышел, родимый!» и быстренько направил фонарик в ту сторону, откуда донёсся голос. Милиционеры увидели то же самое существо, что показывалось Сидорову в подземелье. Оно хищно смотрело на них горящими глазами и двигало призрачными руками и ногами. В ужасе Пётр Иванович выхватил пистолет и выстрелил в «привидение». Пуля прошла сквозь его голову, словно её не было, ударилась о стену и срикошетила в напольную вазу (хорошо, что не в Петра Ивановича). Ваза разлетелась на мелкие кусочки, а привидение расхохоталось.

— А-а-а-аа! — в один голос завопили милиционеры.

В панике, в попытке убежать, они столкнулись лбами, упали, поползли, поднялись. Отталкивая друг друга, они со всех ног побежали к спасительному выходу. На ступеньках Сидоров споткнулся и упал. Пётр Иванович споткнулся о Сидорова, и они кубарем покатились вниз, набивая шишки. Всё это происходило под дикий хохот и улюлюканье призрака.

— Прощайте, недоумки! — кричал он вслед. — Так вам и надо!

Милиционеры уже не искали припрятанную в кустах машину. Они побежали пешком, вопя на ходу. Остановились только тогда, когда дом пропал из виду. Оглядевшись, милиционеры поняли, что убежали далеко от деревни. Место было незнакомое. Невдалеке виднелась балочка, на дне которой плескался ручеёк. За балочкой возвышался большой, поросший низкими, и какими-то скрюченными деревьями холм. Под ногами росли дикие травы, среди которых прятались сусличьи норки.

Сидоров повертел головой, посмотрел на девственную природу вокруг и подумал, что должно быть, до них тут ещё не ступала нога человека. По спине побежали недобрые, пугающие мурашки, и Сидоров поспешил догнать Серёгина, который успел уйти вперёд.

— Пётр Иванович, — сержант опасливо посмотрел перед собой, на возвышающийся в отдалении высокий, но достаточно странный холм, похожий на рукотворный курган, которые насыпают на братских могилах. — А вы уверены, что надо идти именно туда?

Серёгин уверенным шагом направлялся прямо к этому холму, переступая через ямки и кочки.

— Кажется, Саня, — сказал он Сидорову мы с тобой пришли как раз к тому месту, где стоял завод «Хозтехник», видишь вон тот холм? — Серёгин показал пальцем вперёд, на необычное возвышение, покрытое тёмными деревьями.

— Вижу, — кивнул Сидоров и тут же споткнулся, вступив в сусличью норку. — Блин! — сержант едва не упал на сырую землю, но ему удалось устоять на ногах.

— Этот холм называется «Чёртов курган», — продолжал Пётр Иванович, продвигаясь к холму. — Помнишь, как Фёкла Матвеевна говорила, что чёрт именно отсюда, с кургана родом? Так вот, я уверен, что это никакой и не курган, а засыпанные остатки «Хозтехника». Надо поближе подойти и узнать, можно ли как-нибудь попасть внутрь.

Сидоров считал, что уже нельзя — раз завод уничтожили сознательно, то наверняка позаботились о том, чтобы как можно тщательней заткнуть любую щель, через которую можно протиснуться внутрь. Но Серёгин был уверен, что щель должна была остаться: такие заводы просто так не стирают с лица Земли, а только делают вид, что стирают.

Милиционеры наконец-то приблизились к Чёртовому кургану. Холм был высок и крут. Почти у самого его подножья торчал густой подлесок из молодых осинок, а на вершине — чернел целый лес, наполненный птичьим свистом и щебетом.

— Я думаю, что «Хозтехник» снабжал «Наташеньку», — пробормотал Пётр Иванович, и двинулся вдоль травянистого склона. — А раз всё было так серьёзно, значит…

Пётр Иванович прошёл дальше, разглядывая дождевые вымоины, заплетенные длинными стеблями травы, а Сидоров почему-то задержался около высокого и раскидистого куста, покрытого мелкими невзрачными цветочками. Чем он так привлёк его внимание — сержант не знал. Он подошёл к этому кусту поближе, вгляделся сквозь ветки и различил у самого ствола зияющую чернотой неширокую яму. Нет, даже не яму, а некую небольшую пещерку, которая вела… Кажется, у Сидорова разгулялось воображение: скорее всего, это какая-нибудь кроличья, или лисья нора, и она не ведёт никуда, кроме звериного жилища. Однако Сидоров всё же, выковырял из кармана фонарик и включил его, направив в черноту «таинственной» пещерки. Пещерка оказалась глубока: луч фонарика не смог разогнать её мрак и потерялся в нём. «Странное дело», — подумал Сидоров, приподнимая ветки куста, чтобы пролезть в пещерку. Сидоров уже пригнул голову и хотел протиснуться под низким сводом, но тут же его память «вытолкнула на поверхность» ужасный образ «верхнелягушинского чёрта», которого нельзя застрелить из пистолета. Вспомнив о нём, Сидоров тут же почувствовал, каким леденящим, могильным холодом веет из этого подземелья, которое сразу же показалось ему страшным. Сержант собрался уже вынырнуть из густой листвы и разыскать Серёгина, как вдруг услышал некий треск, будто кто-то спускается с холма и движется прямо к его кусту. Сидоров залез обратно под куст и притаился. Запутываясь в траве обутыми в высокие резиновые сапоги ногами, со склона холма спустилась какая-то женщина. Она была нетолстая и одета по-деревенски: мешковатая куртка из коричневой плащовки, тёмно-синие тренировочные штаны непонятного размера, а голова завязана пёстрой косынкой. В руке она несла синее пустое пластмассовое ведёрко. «Кажется, она не опасна, — заключил Сидоров, с ног до головы оглядев „материализовавшуюся“ перед ним неказистую особу. — Доярка, или продавщица из магазина, или учётчица какая-нибудь, мало ли их здесь?»

Спустившись с холма, «доярка» на миг застопорилась, а потом — огляделась, словно воровка, а потом — на полусогнутых медленно потянулась мимо куста, где прятался Сидоров в сторону, противоположную той, куда ушёл Серёгин. Странная какая! Сидоров даже подался вперёд, наблюдая, как эта «доярка-продавщица-учётчица» крадётся, стараясь не наступать на хрупкие ветки, что валялись в траве. Незнакомка поминутно крутила своей птичьей головкой, обозревая окрестности, как радар. Ветерок топорщил её рыженькую чёлку, похожую на паклю. Она повернула лицо в сторону Сидорова, и тут же сержант узнал её! Это никакая не доярка, не продавщица и не учётчица! Это же… «киевская колдунья» Маргарита Садальская! Даже без её «колдовской» чёрной шевелюры — это была она, Маргарита Садальская. Прокравшись дальше, «киевская колдунья» вдруг совершила крутой поворот и занырнула в подлесок, исчезнув среди подрастающих деревьев. «Нужно срочно искать Петра Ивановича!» — решил Сидоров и выбрался из-под своего куста.

Серёгин ушёл совсем недалеко — его остановил какой-то широкий пень, оставшийся от упавшего дерева. Он чем-то заинтересовал Серёгина, и он, присев на корточки, тщательнейшим образом осматривал это бывшее древо. Услышав от Сидорова о Маргарите Садальской, Пётр Иванович опешил и даже вскочил с корточек на ноги.

— Ты не ошибся, Саня? — осведомился он, счищая с рук налипший мох.

— Нет, Пётр Иванович, — выдохнул Сидоров — Это была Садальская. Я бы её из тысячи узнал! Она не успела далеко убежать, мы можем её найти!

— Показывай дорогу! — согласился Пётр Иванович.

Серёгин со всех ног помчался за Сидоровым, и Сидоров привёл его с тому кусту, под которым начиналась холодная и зловещая пещерка.

— Она туда запряталась, — Сидоров показал в подлесок, туда, где скрылась в осинках та, которую он принял за Маргариту Садальскую.

— Полезли, — постановил Серёгин и твёрдо направился туда же, в подлесок.

Сидоров поспешил за ним и врубился в заросли осинника, цепляясь своей курткой за ветки. Серёгин подобрал длинную палку и ею раздвигал тонкие стволы молодых деревьев, поднимаясь всё выше на холм. Да, Чёртов курган был крут. Взлезать на него оказалось ещё труднее, чем казалось снизу. Сидоров уже успел запыхаться, Серёгин — тоже отдувался и двигался вверх всё медленней. Маргарита Садальская, если это, конечно, была она, пропала, словно в воду канула. Пошарив в каких-то колючих кустиках, Пётр Иванович поднял голову и сказал Сидорову:

— Похоже, что мы с тобой её упустили. Сейчас уже бесполезно искать — она могла забиться куда угодно. Делаем вот, что. Где, ты сказал, нашёл пещеру?

Сидорову не очень хотелось лезть в пещеру: она показалась ему зловещей и жуткой, как «подземелье Тени» под домом погибшего Гарика Белова. Но переубедить Серёгина так же тяжело, как столкнуть руками с места танк «Иосиф Сталин». Пётр Иванович вытащил из кармана моток толстых ниток, привязал конец к стволу куста, а потом — зажёг свой фонарик и углубился в холод неизвестной пещеры.

 

Глава 11. Живут ли в Чертовом Кургане черти?

Сидорову ничего не оставалось делать, как пристроиться в хвост к храброму Серёгину и стараться от него не отставать и не наступать на нитку, что тянулась у него из кармана. Для храбрости Сидоров тоже включил фонарик и теперь освещал отсыревшие земляные стенки и довлеющий, низкий потолок. Пещерка была узкая, в некоторых местах приходилось протискиваться бочком. Но Серёгин, видимо, желал достичь её конца, и поэтому даже и не думал возвращаться назад. Сидорова же пещеры пугали — он шёл с опаской и старался не глядеть туда, где темно — а вдруг снова покажутся Горящие Глаза?! Под землёй было необыкновенно холодно, в своей тонкой ветровке Сидоров продрог основательно. Серёгин тоже замёрз — да, эта пещера оказалась на редкость холодна — даже для пещеры. Джинсовая куртка в таком микроклимате проявила полнейшую бесполезность: «могильный» холод вовсю разгуливал по спине и бокам.

Пугающих боковых ходов эта пещера не имела, однако по таинственности не уступала «подземелью Тени». Фонарик Серёгина то и дело вырывал из «вечной темноты» кирпичную кладку на стенах и бетонные плиты на полу. Скорее всего, это не пещера, а некий ход, или коридор, или лаз… куда-то. Сидоров с огромной долей опаски вглядывался в загадочную даль, куда убегал этот таинственный тоннель, и во мраке ему мерещились уже знакомые Горящие Глаза.

Сидоров почему-то боялся идти дальше, он двигался всё медленнее, шаги его делались всё более робкими. Пётр Иванович, не сбавляя шага, уходил в неизвестность подземелья. Сержант видел, как плывёт по стенкам круг света его фонарика, а сам — почему-то застопорился посреди дороги, вперил помутившийся взгляд в стенку, где из-за наростов земли выглядывали ряды зелёных ото мха кирпичей и провалился в некий «сон наяву».

Пётр Иванович шёл вперёд, думая, что Сидоров продвигается за ним следом. Коридор делал достаточно крутой поворот, Пётр Иванович завернул и почувствовал, как откуда-то потянуло сквозняком. А потом коридор сильно расширился, превратившись в какое-то просторное, но, к сожалению, тёмное помещение. Луч фонаря Петра Ивановича не мог больше дотянуться, до стен. Он так увлёкся исследованием возникшего вокруг него пространства, что даже не замечал отсутствие Сидорова.

— Саня, — произнёс Серёгин в пустоту, думая, что Сидоров не отстаёт и слышит его. — Кажется, мы с тобой всё-таки, попали на «Хозтехник».

И, как бы, в подтверждение слов Серёгина луч его фонарика выхватил из холодной и сырой темноты некое нагромождение заржавленного металла, вроде навечно остановившегося конвейера.

Пётр Иванович удивился, что Сидоров не ответил ему.

— Саня? — заволновался Серёгин и наконец-то обернулся.

Сидорова не было. В бывшем цеху, около «мёртвого» конвейера, он был один. Пётр Иванович не привык пугаться — он привык действовать.

— Саня! — крикнул он, в надежде призвать заплутавшего в тоннеле Сидорова.

Вместо Сидорова «разговор» поддержало гулкое эхо, повторив слово «Саня» раз наверное, десять, а то и больше.

— Чёрт! — чертыхнулся Серёгин, не услышав ответа Сидорова. — Саня! — Пётр Иванович двинулся назад, собираясь снова разыскать вход в туннель, чтобы выяснить, куда же всё-таки, подевался Сидоров.

Внезапно где-то наверху, где скрывался во мраке высокий потолок заброшенного цеха, что-то громко треснуло, и потом — тяжело свалилось вниз, на пол. Пётр Иванович вздрогнул и застыл в недоумении — то, что свалилось с потолка, обрушилось в метре от него. В потолке образовалась дыра, сквозь которую в подземелье хлынул неяркий дневной свет, немного разогнав висящий в спёртом воздухе липкий мрак. Не сдвинься Серёгин с места, чтобы вернуться в тоннель, он был бы уже припечатан к сырому бетонному полу и засыпан… Серёгин медленно перевёл взгляд из макрокосма на пол и увидел, что перед ним лежит масса земли вперемежку с опавшими листьями и засохшими ветками. Странно, будто бы кто-то прошёл над ним по верху и нечаянно вступил в «ловушку», своим весом заставив землю осыпаться. Надо было разыскивать Сидорова, но, получив дневной свет, Серёгин принялся разглядывать заброшенный цех — любопытство взяло верх над прагматичным разумом. Цех достаточно велик, двухъярусен — на высоте примерно метров трёх в виде замкнутой галереи тянется второй ярус. На втором ярусе какие-то помещения, скорее всего — конторы с выбитыми окнами. Металлическая лестница, которая ведёт к ним, наверх — сломана, а её остаток висит «на сопле́», не доставая до пола. Из тёмной дыры в стене высовывается покрытая сырой грязью, замшелая лента конвейера, а под самым потолком на цепях висит какая-то хозяйственная машина вроде сеялки. «Хорошо что она не сорвалась», — подумал Серёгин, разглядывая эту сеялку, которая устарела и испортилась, так и не сойдя с конвейера.

И тут Серёгин заметил некое движение на втором ярусе — будто бы в одной из контор быстрой тенью прошмыгнул какой-то человек.

— Стой! — крикнул в пространство Серёгин, устремившись туда, где шевельнулся незнакомец, и ища путь наверх.

Иных путей не оказалось, и поэтому смелый Серёгин рискнул и запрыгнул на остаток лестницы. Вскарабкавшись на второй ярус, Пётр Иванович присел на корточки и затаился под разбитым окном той конторы, в которой он заметил шевеление. Прислушался — тихо, ни шагов, ни шорохов. Будто бы тот, кто там был — затаился тоже.

Серёгин осторожно привстал с корточек и заглянул через разбитое стекло туда, в контору. Сгустившийся в ней сумрак не позволил Петру Ивановичу ничего разглядеть, поэтому он вытащил из кармана фонарик и осветил сгнивший письменный стол, развалившуюся тумбочку, два драных кресла и добротный высокий сейф, который, кажется, и не заржавел даже. Серёгин не увидел ни одной живой души, кроме, разве что, крысы, которая устроилась на столе и что-то грызла, держа передними лапками. Можно, конечно, увиденное шевеление спихнуть на это небольшое животное и успокоиться. Но, нет — тот, кто шевельнулся здесь, был куда больше этой крысы. И, несомненно — это был человек. И может быть, он даже наблюдал за Серёгиным сверху. Не раздумывая более, Пётр Иванович взобрался на лишённый стекла оконный проём, перелез через подоконник и оказался в конторе. Спрыгнув на стёртый и вспучившийся от постоянной сырости паркет, Серёгин снова обвёл небольшое пространство конторы ярким лучом своего фонаря. Испугавшись вторжения человека, крыса сбежала, а Серёгин прошёлся по конторе к прикрытой деревянной двери, обогнул сейф и увидел в кирпичной стене с содранными обоями большую дыру. Дыра была достаточно велика для того, чтобы в неё протиснулся человек и, по-видимому, пробита чем-то тяжёлым. Около дыры кучкой валялся побитый кирпич, а за ней начинался новый тоннель, и именно оттуда и тянуло этим холодным и сырым сквозняком. «Сюда сбежал», — буркнул про себя Серёгин и, не колеблясь, полез в дыру.

 

Глава 12. Сидоров в «Зазеркалье»

А Сидоров тем временем просто стоял и глазел на стенку, даже не подозревая о том, что Пётр Иванович нашёл заброшенный цех, а так же — увидел некого «пришельца», которого сейчас и преследовал. Внезапно Сидоров очнулся. Встрепенувшись, сержант испугался, что отстал от Серёгина и хотел, было, его догнать, но тут же заметил в стене, на которую до этого глазел некую странность вроде наспех замаскированного битым кирпичом лаза. Подсвечивая себе фонариком, сержант осмотрел эти «баррикады» и решил, что они легко разрушатся, если как следует «поработать» каблуком.

Сидорову захотелось, во что бы то ни стало, совершить подвиг. И он разрушил «баррикады», хорошенько залепив по ним башмаком. Битый кирпич обрушился, явив взгляду сержанта низкий лаз, напоминающий нору Белого кролика из сказки об Алисе. Сидоров решил, что заглянет сюда лишь одним глазком, а потом — выползет назад и разыщет Петра Ивановича. Сержант направил вглубь «норы» фонарик, опустился на корточки и совершил первый «гусиный» шаг. Он наступил на что-то мягкое, вроде фанеры и эта фанера под ним треснула. Сержант провалился в какую-то не особо глубокую, но тёмную яму и грузно упал на дощатый пол. Падая, он упустил фонарик и тот откатился в сторонку, осветив нечто, смахивающее на большой расколоченный аквариум.

— Чёрт! — ругнулся в темноте Сидоров, потёр ушибленное место и встал на четвереньки, желая подползти к фонарику и схватить его.

Взяв фонарик в правую руку, сержант обвёл лучом пространство вокруг себя. Сидоров увидел, что угодил в некую тесноватую клетушку, вроде подсобки. Кроме аквариума тут ещё валялась швабра, стоял какой-то шкаф, похожий на посудный, а в дальнем углу навалами громоздились старые пыльные телевизоры. Да, телевизоры были не сырые, не грязные, а именно пыльные. Каким-то образом сюда не проникла влажность, и воздух в покинутой «подсобке» оставался сухим. Сидоров хотел подойти к шкафу, сделал шаг, бросив на пол луч фонарика и тут же замер: прямо перед ним в полу чернела большущая дырка. «Хорошо, что не вступил!» — обрадовался про себя Сидоров, с опаской разглядывая дырку. Кажется, дырка не простая, и даже совсем не дырка, а спуск куда-то ещё, ниже: в свете фонарика Сидоров смог разглядеть каменные ступеньки, убегающие в какое-то другое, более глубокое подземелье. Спускаться туда в одиночестве Сидоров не стал: страшно как-то, да и вообще… Нужно вылезти и найти Петра Ивановича. Где-то в далёкой и мрачной глубине дыры зажглись на миг Горящие Глаза и тут же угасли…

Сидоров взял фонарик в зубы, подтянулся на руках и выпрыгнул из сухой клетушки во влажный коридор. Сержант посветил себе под ноги и увидел, как тянется по полу «нить Тесея» Серёгина. Всё-таки эта нить — отличное изобретение для хождения по лабиринтам. Не выпуская её из виду, Сидоров, словно мифический Тесей, пошёл туда, куда она его вела.

Пётр Иванович полез в дыру в стене конторы и наткнулся на тупик. Вернее, на завал. Потолок лаза когда-то по какой-то причине рухнул и засыпал проход обломками кирпичей. Убедившись в том, что завал непреодолим, Серёгин с досадой повернул назад. Значит, тот, кто скрывался в конторе, сбежал не сюда, а куда-то ещё… Ну да, конечно, там же ещё дверь была! Вот туда он и ушёл, а Серёгин полез в эту дурацкую дырку! Пётр Иванович уже почти выкарабкался из злополучной дыры и достиг конторы, как вдруг снова заметил в рассеянном свете быстрое движение, словно кто-то шмыгнул по конторе мимо его дыры и побежал… Пётр Иванович выключил фонарик и притаился в темноте. Кажется, таинственный «пришелец» никуда не убежал — он ходит там, по конторе, и Пётр Иванович видел в серых сумерках его силуэт. Пора хватать!

— Стой, милиция! — выкрикнул Серёгин и выскочил из укрытия, нацелившись схватить незнакомца.

Силуэт вздрогнул и застыл. Повернув к Серёгину голову. А потом застыл и сам Серёгин: потому что загадочный силуэт принадлежал не инопланетянину, и не чёрту, а всего лишь Сидорову.

— Пётр Иванович? — удивился Сидоров, хлопая изумлёнными глазами, а потом направил свой фонарик прямо на выскочившего к нему из неизвестности Серёгина.

Пётр Иванович сейчас выглядел достаточно нелепо: выпученные глаза и втянутые вперёд руки, собирающиеся хватать.

— Саня? — удивился Пётр Иванович и наконец-то опустил руки. — А… что ты здесь делаешь? — глуповато пробормотал он.

— Вас ищу, — ответил Сидоров, не спуская фонарика с Петра Ивановича.

Едва Серёгин узнал о наличии ещё одного подземного хода, он сразу же постановил, что туда, в ход, надо непременно залезть.

— Веди, — сказал он Сидорову, и сержанту ничего больше не оставалось, как провести Петра Ивановича через зловещий узкий коридор и показать то место, где он провалился в покинутую «подсобку».

Серёгин тщательно изучил весь захудалый «интерьер» клетушки: сначала шкаф, потом наваленные телевизоры, а последним «под раздачу» попал аквариум. В шкафу ничего не было: только пустые полки, покрытые слоем пушистой пыли толщиною в палец. Телевизоры были сплошь «Темп-3» — чёрно-белые, и можно сказать — древние. И кому они тут были нужны в таком количестве??

Скользнув лучом фонарика по осколкам аквариума, Серёгин направился к «чёрной дыре» и начал храбро спускаться вниз, не боясь ничего, что могло бы там его поджидать. Сидоров немного задержался, потоптался в неуверенности около перевёрнутого стула, а потом Серёгин сказал ему:

— Давай, Саня, идём, а то опять потеряешься!

Где-то в глубине этой неприглядной ямы зародилось пугающее эхо и настоящим человеческим голосом повторило слова Петра Ивановича.

Сидоров медленно и робко преодолел несколько первых ступенек и, словно водолаз погружается в пучину, погрузился в холод глубокого подземелья. Серёгин впереди него двигался уверенно и быстро, а сержант, наоборот — тянулся в хвосте со скоростью двустворчатого моллюска и светил фонариком лишь себе под ноги. Сидоров скрупулёзно соблюдал «правило Сидорова» — даже перестарался: он и по сторонам не смотрел, а только под ноги.

Крутые ступеньки закончились, и милиционеры попали в широкую пещеру с ровным земляным полом и потолком, который терялся из виду в вышине. «До чего же похоже на наше „подземелье Тени!“» — удивлялся Пётр Иванович, засвечивая фонариком вперёд в поисках «конца тоннеля».

Храбрый Серёгин смело смотрел вперёд, но ничего там не увидел, кроме мрака бесконечности. А вот Сидоров, глядя в землю, углядел кое-что интересное.

— Пётр Иванович, — вдруг сказал сержант, продолжая светить на пол. — Смотрите!

Заинтересованный Серёгин мигом обернулся, глянул туда, куда показал ему Сидоров и уже не смог оторваться: на земляном полу чётко отпечатался след протектора! Здесь проехала та же неизвестная машина, что бороздила «подземелье Тени»! и что самое интересное — след был свежий, словно бы она проехала только что!

— Ну, ты глазастый! — похвалил Серёгин Сидорова. — Надо идти по следу! Вперёд!

Серёгин нацелил свой фонарик на пол, высвечивая загадочный след, и бегом рванул вперёд, словно след мог от него убежать. Сидоров не отставал, а след всё тянулся и тянулся. «Нить Тесея» у Серёгина вскоре закончилась и выпала из его кармана. Пётр Иванович совершил вынужденную остановку, подцепил пальцами конец нитки и привязал его к торчащему корню, сотворив плотный тройной узел.

— Вперёд! — скомандовал Серёгин, убедившись, что его узел просто так не развязать.

— А как мы назад вернёмся? — поинтересовался Сидоров, который не очень хотел идти куда-либо без связи с внешним миром. Пускай даже эта связь является ниткой.

— По следу! — Пётр Иванович показал пальцем на пол и ринулся вперёд так быстро, словно бы догонял беглеца.

Сидоров постарался не отстать и тоже побежал, по возможности не глядя в боковые ходы. А в одном из ходов снова появились Горящие Глаза, пару раз моргнули и исчезли…

Серёгин застопорился так неожиданно, что Сидоров едва не налетел на него и не сшиб с ног.

— Что случилось? — изумился сержант.

— Смотри, — лаконично сообщил Серёгин и кивнул вперёд.

Сидоров посмотрел. Путь перекрыла блестящая металлическая стена с высокой и широкой двустворчатой дверью — точно такая же, какую находили они в «подземелье Тени». Следы колёс ныряли прямо под дверь и там скрывались.

— Вот это — сюрприз! — присвистнул Сидоров, вытаращившись на эту блестящую стену и на задраенную дверь.

— Сюрприз, — согласился Серёгин и сфотографировал дверь и стену своим мобильным телефоном. — Из этого «сюрприза» вытекает, что здесь водятся те же самые «черти», «духи», или «Шубины», что и в шахте имени Кона и под домом Белова. То есть — банда Тени. Надо бы нам с Краснянским РОВД как-нибудь скооперироваться, сколотить оперативную группу и попробовать вскрыть дверь. А сейчас — полезли ка мы с тобой назад.

Узнав, что всё, можно лезть назад, Сидоров взбодрился и отринул страх. Идти назад куда приятнее, чем лезть вперёд, на остро заточенный рожон. Пётр Иванович развернулся и потянулся в обратный путь, а Сидоров последовал за ним не просто так, а пританцовывая втихаря — так, чтобы Серёгин не заметил.

Когда милиционеры с помощью «нити Тесея» выбрались на поверхность, на западе уже алел закат. Серёгин смотал свою «нить» обратно в катушку и запихнул в карман.

— Нужно найти нашу «малютку», — сказал Пётр Иванович и, повернувшись, зашагал туда, где по его мнению высился надо всем живым «призрачный» дом Гопникова.

 

Глава 13. Искания Филлипса: новая попытка

Вскоре Филлипс осмелел и решил ещё раз нанести визит в гопниковский особняк. Вернее, это Эммочка вынудила его совершать новые подвиги.

— Слушай, Филлипс, — вновь завизжала она, вернувшись из очередной своей глупой вылазки, которые она звала «рекогносцировками». — Что-то ты зависелся на моей шее! Не пора ли тебе искать объект? А то ментики из Донецка уже на «Хозтехнике» роют! Смотри, если будешь тут на боку лежать, они найдут результат раньше, чем ты. И тогда вся наша операция загремит козлу под хвост, а мы сами отправимся на Алькатрас, или на небо! Соображай, «ниндзя-черепашка»!

Вообще, Филлипс не прекращал наблюдение за деревней Верхние Лягуши, и в тайне от Эммочки общался с её жильцами. От своего друга тракториста он уже узнал, что в заброшенный дом пытались поселиться новые жильцы, но им что-то не понравилось и они уехали назад. В этой захудалой деревеньке мало, что может понравиться! Ни воды, ни электричества, лягушки орут. Как выразились бы умные люди из города, полный дискомфорт и антисанитария. Но тракторист Паша рассказывал Филлипсу, что они увидали в доме чёрта…

Филлипс рассчитывал на долгую экскурсию по особняку, поэтому экипировался соответственно: надел куртку, резиновые сапоги, взял мощный фонарик и даже пистолет — на всякий случай.

Филлипс не случайно подумал о том, что на него может кто-нибудь напасть. Очень уж хорошо он запомнил ощущение «глаз на спине», преследовавшее его во время предыдущей вылазки.

— Мура всё это! — отрезала Эммочка, когда Филлипс рассказал ей про эту «невидимую слежку». — Ты просто трус, вот тебя и преследует полтергейст на ровном месте! Давай, собирайся уже и выпихивайся, клуша!

— Сама ты — клуша! — огрызнулся Филлипс, закончив подбор экипировки. — Почему бы тебе самой туда не сходить?

— Я — мозг нашей группы, а ты — руки и ноги! — отпарировала Эммочка, критически осмотрев Филлипса. — Напялился, как в открытый космос!

Филлипс глянул на себя в зеркало. Вроде бы всё — о’кей, только рюкзак с водой и бутербродами, пожалуй, тяжеловат.… Но ничего, по мере расхода провизии, он станет легче.

— Много ты понимаешь, башкаголовая креветка! — буркнул Филлипс. — Я лучше тебя знаю, как подбирать экипировку. А ты — сиди и молчи, пока не вышиб тебя из этой конуры на улицу.

— Это мой дом! — напомнила Эммочка и ушла в другую комнату — спать.

Филлипс вышел из дому, только тогда, когда в неподвижном и тёплом воздухе сгустились плотные сумерки. Идя через степь, он подсвечивал себе фонариком. Но как только показались Лягуши, фонарик пришлось выключить.

В особняк Гопникова Филлипс вошёл через парадный вход, посчитав глупостью своё недавнее влезание через окно. Новый фонарик, бесспорно, светил намного ярче старого. Филлипс смог лучше рассмотреть прихожую. На влажной стенке сохранились крючки для одежды. На низком комоде стоял трёхрожковый бронзовый подсвечник с одной коротенькой свечкой в среднем рожке. Дверь в следующую комнату была снята с петель и прислонена к стенке рядом с дверным проёмом, зияющим, словно чёрная пропасть. Две лестницы на второй этаж сходились вверху, образовав нечто вроде балкончика. Больше всего Филлипса интересовал подвал. Найдя на полу крышку, он подошёл к ней и увидел, что замок сбит и валяется неподалёку. Филлипс понял, что это — работа несостоявшихся жильцов. Наверное, хотели делать ремонт, или ещё что-нибудь. Откинув противно скрипнувшую крышку, Филлипс заглянул вниз. Осторожно поставил ногу на первую ступеньку. Ступенька оказалась ужасно скользкой, и Филлипс едва не покатился кубарем. Но вовремя сгруппировался и устоял. Спускаться пришлось бочком, придерживаясь за холодную, замшелую стену. Это был обычный погреб. Вдоль стен стояли длинные почерневшие полки. А на полках стояли банки. Разной ёмкости — побольше и поменьше. Все зелёные и покрытые плесенью. Филлипс осветил одну из них. В банке плавали в рассоле обыкновенные маринованные огурцы. Другие банки Филлипс не стал разглядывать. Он пошёл дальше, вглубь подвала, ища хоть какие-нибудь следы базы Гопникова. И упёрся в глухую стенку. Однако при ближайшем рассмотрении стенка оказалась не так уж и глуха. Прямо посередине виднелся прямоугольник сравнительно свежих кирпичей, будто бы дверь заложили. А в углу валялось мятое ведро, всё в цементе, и кучка неиспользованных кирпичей. Филлипс подошёл к стенке и принялся ощупывать и простукивать «свежие» кирпичи в надежде узнать их тайну. За стенкой определённо была пустота: постукивания Филлипса гулким эхом звучали в тишине подвала. Но разобрать кладку оказалось невозможно. Досадуя на себя, что не захватил лом, Филлипс отошёл от стенки. С потолка ему за шиворот капнула вода, и он поморщился: «Бр-р-р!» и съёжился. Филлипс только сейчас заметил, как в этом погребе сыро и противно.

Конечно же, заложить дверь могли и новые жильцы. Им просто оказалась не нужна ещё одна комната в подвале. Однако… Филлипс осветил фонариком тёмные закоулки погреба. Там, конечно же, было пусто, но Филлипс, прямо, затылком чувствовал чей-то взгляд. Как и в прошлый раз ему казалось, что за ним следят. И, поверьте — от страха даже не хотелось есть припасённые бутерброды. Филлипс невольно подумал про чёрта. Однако отогнал от себя эту мерзкую мыслишку, которая цепями сковывала мозги и не давала думать и действовать. Инстинкт самосохранения призывал Филлипса бросить всё и выйти из холодного и мрачного погреба под тёплые летние звёзды. Но Филлипс «наступил ему на глотку» и решил так: пока не узнает тайну «чёрта» — ни сделает из подвала ни шагу.

Филлипс достал из рюкзака фляжку и отхлебнул воды. Только собрался сделать второй глоток, как маленький камешек стукнул его по затылку и, отскочив, звонко ударился об пол. От неожиданности Филлипс выронил фляжку, и вода растеклась по полу. Конечно же — камешек мог просто упасть с потолка, ведь развалюха-то какая! — но Филлипс испугался не на шутку.

— Эй, выходи по-хорошему! — захлёбываясь от страха, выкрикнул он в пустоту и бешено зашарил фонариком по полу и стенам.

Никого не найдя, Филлипс попятился к выходу. «Скорее, наверх!» — инстинкт самосохранения оставил в голове лишь одну эту мысль. И тут же с шумом захлопнулась крышка погреба и похолодевшему от страха Филлипсу даже показалось, что щёлкнул замок. «Заперт!» — Филлипса охватила паника и он заметался по погребу, натыкаясь на стены.

 

Глава 14. Спецагент и черти

— Кто здесь?! — это был даже не крик, а скорее — всхлип отчаявшегося и перепуганного.

А потом с полок сами собой начали соскакивать банки, а покорёженное ведро, вылетев из темноты, вышибло из рук Филлипса фонарик. Фонарик откатился к стенке и освещал теперь ноги Филлипса.

— Спасите!!! — заорал бедняга во всё горло и бросился к ступенькам, чтобы вылезти наверх, но оступился и упал вниз.

— Тебя уже никто не спасёт! — провыли где-то под потолком. — Это я пришёл по твою душу!

И правда — чёрт! Филлипс выхватил из кобуры пистолет и несколько раз выпалил наудачу.

— Живым я не сдамся! — крикнул он, обратившись к нелюдской нечисти, что вздумала проглотить его душу. — Убирайся, или пристрелю!

— Чёрта пулей не возьмёшь! — захохотали по-совиному уже откуда-то из-за полок.

Филлипс сжал в кулак всю силу своей воли, заставил себя одолеть страх и бороться до конца…

— Ну, я тебе накостыляю, кто бы ты ни был! — угрожающе пообещал Филлипс, стараясь превратить свой дрожащий голосок в мощный рёв победителя.

Забыв о том, что он боится, Филлипс сделал длинный прыжок, оказался возле стены и схватил фонарик. Зашарил лучом по подвалу, стремясь высветить существо, которое пыталось напугать его. И ему это удалось — на миг. Но и мига хватило, чтобы Филлипс понял, что перед ним не человек, а… Филлипс не смог дать определение тому, что попало в свет его фонарика — слишком уж быстро и бесшумно шмыгнуло оно в темноту. Кажется, его пистолет тут бесполезен — разве можно куском железа уничтожить того, кто пришёл из пекла?! Страх снова навалился, словно мешок, наполненный свинцовыми болванками. «Бежать! Выбить эту крышку и — наверх!» Филлипс со скоростью настоящего гепарда поскакал по осклизлым и замшелым ступенькам, скользил, спотыкался, падал, однако — всё равно скакал! Филлипс скинул на пол свой рюкзак: балласт был ни к чему. Крышка погреба и впрямь оказалась заперта. Однако, трухлявая, она разлетелась в щепки от одного сокрушительного удара, что нанёс ей Филлипс. Агент вырвался наверх и помчался прочь из проклятого дома, гонимый страхом.

На улице бесспорно, было куда лучше: умиротворяющее звенели сверчки, мирно светили звёздочки на небе, тёпленький ветерок ласкал щёки. Выскочив на крыльцо, Филлипс остановился и оглянулся на пустой дверной проём. В серебристом свете мирной луны он казался чёрным провалом. В доме из-за сырости было холоднее, чем на улице. Из прихожей на Филлипса тянуло могильным холодом, в котором обитают различные духи. Филлипс поёжился, однако, выйдя из «чёртового логовища» в «мир людей», он расхрабрился и стал всматриваться в черноту проёма (хотя бежать бы ему надо подобру-поздорову!). Фонарик Филлипс «посеял» где-то в погребе. А без света увидишь не много. Филлипсу почудилось некое движение в прихожей, и тут же его пуля унеслась в темноту. В прихожей, кажется, фыркнули, или чихнули (скорее всего, Филлипс снова промазал по «чёрту»). Агент на всякий «пожарный» случай отошёл подальше, к деревьям, чтобы в момент опасности раствориться среди них и уйти от неравного боя.

Однако из дома никто не вырвался. Чёрт оставил добычу. Или всё-таки Филлипс не так уж плохо стреляет и попал в него? Идти и разыскивать «трофей» Филлипс не стал: побоялся. Мало ли, что это за тварь там обитает? Кричала страшно, как демон. Филлипсу даже удалось увидеть её краешком глаза — если это, конечно, была она, а не его собственная тень.

Постояв немного среди деревьев, Филлипс отправился обратно, в Мышкино.

Он шёл с опаской, оглядывался каждый раз, когда неподалёку хрустнет ветка, или пикнет мышь в траве. С озера Лазурное наползал неприятный сырой туман. Наконец-то Филлипс почувствовал себя в безопасности. От одной мысли о том, что он находился в тесном погребе наедине с неким чудищем, за шиворот сыпались мерзкие мурашки. Нет, больше он не полезет в подвал, особенно ночью. А если Эммочка начнёт бухтеть про трусость — выпихнет её ногой под зад, пускай катится на подобное «задание» сама — узнает, кто такой «верхнелягушинский чёрт». Если он её заест — для Филлипса даже лучше — никто не будет зудеть над ухом и упрекать в трусости.

Филлипс почти что, бежал по росистой траве, ежеминутно оборачиваясь и изучая однообразные древесные стволы, что оставались позади. А вдруг за одним из них… «Похоже, я становлюсь мнительным», — безрадостно подумал Филлипс. Но всё же… Он иногда отчётливо слышал шаги за своей спиной, будто бы за ним кто-то не отставая, идёт. Но сколько он ни оглядывался — сзади были лишь деревья. Вскоре Филлипс добрался до Мышкино.

Миновав поле, бывшее когда-то колхозным, вышел он на окраину деревни. Показались избушки. Мышкинцы давным-давно посапывали себе в тёпленьких постельках и видели десятый сон. Домик Эммочки, где застрял Филлипс, был ещё далеко, на противоположной окраине. Филлипс ещё раз оглянулся на оставшийся позади лесочек в поисках воображаемого (а может, и нет?) преследователя. Никого. Агент уже поравнялся с самой крайней хаткой — старенькой, почернелой, служившей жилищем пьющему столяру Ермолаю Родионникову. Всё, он в деревне, и здесь на него уже никто не нападёт. Филлипс расслабился и попытался насвистеть весёленький мотивчик, однако свистеть он не умел, и поэтому только тихо шипел. Так и дошёл он до самой хаты Эммочки и медведем ввалился в сени.

Мимо окошка, в котором затрепетал свет свечи, медленно проплыло нечто серое, полупрозрачное и зловещее. Оно приблизилось, покрутило почти что невидимым подобием головы и заглянуло в окошко, в щель между двумя занавесками. Увидав, как внутри, в комнате, Филлипс избавляется от маскировочного костюма, нечеловеческая нежить издала хищный смешок и, превратившись в ничью тень, стремительно удалилась в лес…

 

Глава 15. Решено разобраться

Пётр Иванович и Сидоров приехали в Краснянский райотдел милиции и сидели теперь в кабинете его начальника полковника Соболева. Соболев был высок и усат, он смотрел на своих «гостей» удивлённым взглядом, выглядывая из-под густых рыжих бровей.

— Как? — вопрошал он, разгуливая по своему кабинету из одного угла в другой. — Неужели и у вас — черти?? Я понимаю, Зайцеву они мерещились — так у него образования — девять классов и школа милиции. Но вы-то следователь, — надвинулся он на Серёгина. — Институт, наверное, закончили. Какой чёрт, я не понимаю?!

Пётр Иванович пытался объяснить Соболеву, что они с Сидоровым напали на след опасной банды, но пришлось рассказать про «мистический» выборочный гипноз. Соболев в своё время наелся мистикой — Зайцев доводил его до белого каления своим чёртом, которого, по мнению «нормального человека», не существует в природе. Однако выпроводить Петра Ивановича за дверь и попрощаться с ним ему не удалось: Серёгин защитился материалами тридцать седьмого дела и застопорился в кабинете у Соболева надолго.

Полковник Соболев даже расщедрился и выделил Серегину опергруппу из семи человек, компрессор, осветительный кабель, два автогена и циркулярную пилу — чтобы устранить металлическую дверь в подвале «Хозтехника».

Уже через два часа у Чёртового кургана во всю гудел и рычал компрессор, куст над холодной пещеркой был срезан циркулярной пилой, а внутрь пещерки протянут осветительный кабель. Несколько десятков ламп водворили свет в тёмный подвал. Семь человек гуськом спустились по крутой каменной лестнице в неизведанное подземелье и вскоре достигли железной двери. Двоих Серёгин оставил снаружи — наблюдать за компрессором и поддерживать связь. Двое оперов, которых выделил Соболев, несли по автогену, а Сидорову доверили циркулярную пилу.

— Начинаем, — не мешкая скомандовал Серёгин, косясь на блестящую в электрическом свете дверь.

Из двух автогенов с воем вырвалось пламя, заскользило по гладкому голубоватому металлу. Опера работали не меньше получаса, даже вспотели, таская тяжёлые паяльные лампы, но разрезать монолитную дверь так и не смогли.

— Хватит, — сказал Пётр Иванович, остановив работу.

Серёгин подошёл к двери и отметил, что на ней нет и царапинки, а когда решился дотронуться до неё — обнаружил, что дверь даже ни капельки не нагрелась! Металл оставался холодным и зеркально гладким, словно дверь только что поставили!

— Черти… — раздражённо пробормотал Серёгин, а потом отдал новую команду: — Саня.

Сидоров сделал большой шаг вперёд и включил циркулярную пилу. Пила засвистела и завыла, сержант приблизил её к двери и принялся распиливать. По подземелью распространился запах горелого, из-под пилы Сидорова во все стороны летели искры, но дверь всё не желала поддаваться — даже циркулярная пила не смогла оставить на ней и тоненькой царапинки!

— Вот это — номер! — буркнул Серёгин, когда Сидоров, потерпев поражение, отошёл от «марсианской» неуязвимой двери и выключил пилу. — Не открывается! Что же делать, что же делать… — раздумывая, Серёгин закружился по освещённому подземелью, глядя вниз, на свои башмаки.

Два милиционера из Краснянского РОВД скучали возле ревущего компрессора. Один от нечего делать обдирал на склоне холма одуванчики, а второй — просто сидел и глазел в макрокосм. Внезапно воцарилась тишина: заглох компрессор.

— Эй, Толян, смотри, — пробормотал один, кивнув на затихший агрегат. — Чего это с ним?

— А я знаю? — фыркнул второй и достал рацию, чтобы связаться с Серёгиным.

Команда Петра Ивановича в подземелье погрузилась в полную темноту. Неожиданно погасли все лампы, которые питались от компрессора, и Серёгину пришлось нашарить в кармане фонарик и зажечь его. По серым, покрытым пыльным налётом стенкам заплясали многочисленные чёрные тени. А одна, кажется, помахала Сидорову ручкой…

— Что случилось, что случилось… Да у нас тут темно, как… не буду говорить где! — ответил за Серёгина Сидоров. — Это я у вас хотел спросить, что вы с компрессором сотворили??

— Ничего… — пролепетал милиционер по имени Толян, глядя на «уснувший» по непонятной причине компрессор. — Он сам взял и заглох…

И тут вдруг компрессор как-то странно запыхтел, а потом — из его мотора вырвался маленький язычок оранжево-жёлтого пламени.

— Горит! — пискнул второй милиционер, по фамилии Хомякович, и подбежал к компрессору, пытаясь забросать его землёй.

Сидоров услышал в микрофоне рации его голос и сразу же заволновался:

— А что у вас горит?

— Где горит? — это к Сидорову подбежал Серёгин и вперил фонарик прямо сержанту в лицо.

— Ы… — пискнул Сидоров, отталкивая фонарик, который светил ему в глаза. — У них там, кажется… компрессор загорелся…

— Быстро все наверх! — скомандовал Пётр Иванович, как настоящий адмирал, и поспешил обратно, к лестнице, чтобы вылезти из пещеры.

Сидоров поспешил вслед за Серёгиным, рассекая холодный мрак подземелья лучом фонаря, а за Сидоровым потянулись и милиционеры из Краснянского РОВД, потащили свои паяльные лампы и циркулярную пилу. Сидоров, как обычно, соблюдал «правило Сидорова», но, как обычно, нарушил его и глянул в боковой ход. А из могильного мрака на него плотоядно сверкнули Горящие Глаза, и Сидоров уверен, что на этот раз они ему не померещились…

Когда вылезли из подземелья — от компрессора осталась лишь чёрная кучка оплавленного металлолома, наполовину засыпанная землёй. Это Хомякович засыпал: пытался сбить пламя.

— Что произошло? — осведомился Серёгин, разглядывая то, что всего полчаса назад являлось компрессором.

— Сгорел… — вставил Сидоров, а его фонарик до сих пор был включен.

— Сгорел, — повторил Хомякович. — Я закапывал, а он — никак, вот и сгорел…

— У вас есть эксперт-механик? — осведомился у Хомяковича Пётр Иванович, желая выяснить причину возгорания компрессора.

— Нету, — ответил Хомякович. — Позавчера заявление написал и в город уехал.

Пётр Иванович пред сиим препятствием не отступил: он решил позвонить в Донецк, к себе в РОВД, и вызвать в Верхние Лягуши Хлебоедова. А заодно — и показать ему следы шин в подземелье. Ещё Серёгин запретил переносить куда-либо останки компрессора, а велел Сидорову обмотать жёлтым скотчем ближайшие деревья и отгородить от «внешнего мира» тот участок, где они лежали.

Милиционеры из Краснянского РОВД уехали обратно в Красное, а Пётр Иванович решил ещё раз посетить Семиручко. Председатель сельсовета работал до пяти часов вечера, а часы Серёгина показывали только три, вот Серёгин и решил к нему наведаться и расспросить про Зайцева, про Свиреева, который притворялся Шубиным и про тракториста, чья фамилия из уст «свергнутого» следователя прокуратуры звучала, как «Ме-е-е-е!».

В Верхнелягушинском сельсовете, который нёс на себе все признаки готического замка, то бишь, сырость, мрак и холод, путь к Семиручко Серёгину и Сидорову вновь отрезала дородная Клавдия Макаровна. На ней было надето то же самое коричневое платье, и это платье уже громко трещало по швам на объёмистых боках сей готичной дамы.

— Константин Никанорович не принимает! — с механичностью робота заявила она, столкнувшись лицом к лицу с вошедшими в вестибюль милиционерами.

— Что, опять? — с долей иронии поинтересовался Пётр Иванович.

— Приходите в понедельник! — отрезала Клавдия Макаровна и хотела удалиться, однако Серёгин не позволил ей этого сделать.

— Сообщите Константину Никаноровичу, что к нему пришли из милиции, — с несгибаемостью дерева самшита сказал ей Пётр Иванович, и Клавдия Макаровна, не успев раствориться в готическом сумраке, застряла посреди дороги.

— Ну, — подогнал её Серёгин. — Скажите Константину Никаноровичу, что к нему пришли из милиции.

— Ла-ладно, — выдавила Клавдия Макаровна и, потрясая подсвечником, уползла в сумрачный и сырой коридор, едва не вступив в жестяное ведёрко, в которое с потолка капала мутноватая вода.

Семиручко был какой-то взвинченный: он то и дело ерошил руками свои реденькие пегие волосики и постукивал по ободранной столешнице толстой ручкой.

— Я устал, вы понимаете?? — этими словами он запустил в пожаловавших в его «обитель» «пришельцев».

— Понимаем, — согласился Серёгин. — Уже вечер, конец рабочего дня… Все устают, даже милиция. Но нам просто необходимо задать вам несколько вопросов.

— Я ничего не знаю! — заранее отказался Семиручко, закрывшись от «агрессора» Серёгина пухлой коричневой папкой.

— И про Зайцева — тоже не знаете? — не поверил Пётр Иванович, пытаясь заглянуть за пухлую папку и увидеть бегающие глазки Семиручко.

— Зайцев уехал из Лягуш, и я больше ничего о нём не знаю! — пробормотал из-за папки Семиручко и снова постучал по столешнице ручкой.

— И письма он вам не пишет? — задал наводящий вопрос Пётр Иванович.

— Нет! — отрубил Семиручко, не покидая укрытия за папкой.

— Ай-яй-яй-яй-яй! — покачал головой Серёгин и устроился на шатком стуле для посетителей, приготовившись к долгой беседе. Сидоров примостился на другом стуле и тоже приготовился к долгой беседе.

— И Свиреева не знаете? — Серёгин уже привык «раскручивать» молчунов, и поэтому сохранял спокойствие бронтозавра.

А вот, Семиручко, кажется, почувствовал, что подвергается допросу и начал нервничать, ёрзать в своём кресле и потеть. Поминутно он смахивал пот со лба сначала пятернёй, а потом — выпростал из кармана полосатый платок, по размеру своему похожий на простыню и начал вытираться им.

— Свиреев… — пискнул Семиручко, кажется, мучительно соображая, говорить ли ему, что Свиреев — это местный комбайнёр, или — тоже соврать, что и его не знает.

— Знаете человека по фамилии Свиреев? — настаивал Пётр Иванович.

Семиручко, видимо, сообразил, что милиция его обман обязательно раскроет, и решил не врать, чтобы не влипнуть ещё плотнее, чем он уже влип. Константин Никанорович отворил рот, собираясь раскрыть докучливому следователю личность Свиреева, но тут что-то произошло и вместо слов Семиручко издал мычание коровы.

Серёгин застыл от изумления. Сидоров вперил в «озверевшего» председателя сельсовета удивлённый взгляд и переспросил:

— Что-что?

Было видно, что Семиручко силиться что-то сказать человеческим голосом, но кто-то — наверное, местный чёрт — не даёт ему проронить ни слова, а заставляет тянуть «ноту Му».

— Му-у-у-у! — басовито мычал Семиручко, выронив папку, и взгляд его делался всё более животным.

— Выборочный гипноз, — прошептал Серёгин Сидорову. — И у него — тоже. Значит, мы с тобой на верном пути. Надо и дальше раскручивать эти Лягуши.

Испуганная вырывающимися из кабинета председателя нечеловечьими звуками, из коридора материализовалась Клавдия Макаровна с подсвечником наперевес. Увидев, что Константин Никанорович стоит на четвереньках и бодает кресло, она остолбенела на пороге, ошалело хлопая «нарисованными» глазками.

— Ч-что вы с ним сделали?? — вопросила она у Серёгина.

— Ничего, — просто ответил Серёгин. — Войдите в кабинет и сядьте вот сюда, — Пётр Иванович показал на освободившееся кресло Семиручко.

— Нет… — пискнула Клавдия Макаровна, боясь, что и её превратят в корову.

Семиручко тем временем, отполз от кресла к сейфу и теперь пытался забодать его металлическую дверцу, взбрыкивая ногами, словно молодой бычок.

— Зайдите, зайдите, — настоял Серёгин.

— Нет… — снова отказалась Клавдия Макаровна и хотела совершить попытку к бегству.

Но Сидоров вовремя пресёк эту попытку и проводил дородную особу к креслу Семиручко за локоток. Та едва не выронила свой подсвечник, однако сержант успел перехватить его и поставить на стол.

— Я не хочу!.. — Клавдия Макаровна вовсю отказывалась сотрудничать со следствием. — Не надо! Я не хочу превращаться в животное… сгинь, сгинь, нечистый!..

— Мы не будем вас ни в кого превращать, — пытался успокоить паникёршу Серёгин. — Мы просто хотели узнать, проживает ли у вас в Верхних Лягушах человек по фамилии Свиреев?

Клавдия Макаровна застыла, заглохла и прекратила попытки прорваться к двери.

— Проживает, или нет? — проявляя выдержку Штирлица, добивался своего Серёгин.

— Чего ж вы раньше-то не сказали? — пришла в себя готичная Клавдия Макаровна. — Свиреев, тьфу! — презрительно плюнула она, а потом — собралась сказать, что Свиреев — это местный пьющий комбайнёр, но почему-то не смогла, а вместо этого громко провещала:

— Ме-е-е-е! — и так перепугалась собственного голоса, что хлопнулась в обморок и обвисла на кресле.

— Ну вот, и эту подкузьмили! — с досадой проворчал Серёгин. — Пошли, Саня, будем пушить тракториста!

 

Глава 16. Тракорист и кирпичи

Во дворе тракториста бросалась в глаза пушистая подрастающая амброзия, которая захватила все грядки и норовила влезть на соседний участок, где проживал какой-то дачник. Среди амброзии чинно, словно академики наук, расхаживали толстые породистые куры и крупный пёстрый петух. Когда милиционеры подошли к распахнутой некрашеной калитке, что болталась на одной ржавой петле, петух кукарекнул, сзывая кур поближе к себе и воззрился на незваных гостей подозрительным глазом. Неказистая и слегка покосившаяся хата тракториста забилась вглубь просторного двора, запряталась за стволами старых яблонь. Поэтому Серёгин, не заметив во дворе собаки, решился сделать шаг за калитку и направился прямо к хате, чтобы постучать в дверь. Собаки у тракториста действительно не оказалась, а в будке у крыльца сидела откормленная белая курица.

Серёгин и Сидоров поднялись на высокое крыльцо и остановились у деревянной двери, на вид казавшейся хлипкой. Серёгин поискал глазами звонок, но и звонка у тракториста под оперативным псевдонимом «Ме-е-е-е» тоже не оказалось. Тогда Пётр Иванович сжал кулак и немного потревожил дверь стуком. Сначала в хате висела тишина, а потом — в сенях закопошились, и неприятный, надтреснутый голосок алкоголика нетрезво осведомился:

— Хто там??

— Простите, мы из милиции… — начал Серёгин.

— Из милиции?? — изумился надтреснутый голосок, а потом безапелляционно отрубил: — У нас милиции нету, пишите письма! — и обитатель хаты зашаркал прочь, собираясь удалиться.

— Постойте! — вмешался в не сложившийся разговор Сидоров. — Мы из донецкой милиции!

Шаркающий шаги затихли, а потом — раздались снова: тракторист полз обратно, к двери.

— Доку́менты покажите! — вскоре пробурчал он из-за закрытой двери.

Пётр Иванович разыскал в кармане своё удостоверение и поводил им перед крупной щелью между досками, из которых была сколочена дверь.

— Устраивает? — осведомился он у упрямого и недоверчивого тракториста.

— Ага! — нагло ответил тот, задёрнув носом, и щёлкнул засовом, впуская гостей.

Деревянная дверь со скрипом отвалилась в сторону, и на пороге «нарисовался» небритый и неопрятный хозяин, типичный «минимэн» — на голову ниже Сидорова.

— Здрасьте! — буркнул тракторист, обдав перегаром. — Ну что ж, заходите, — разрешил он, словно император проявил милость.

Милиционеры переступили порог и оказались в сенях, загромождённых не чем-нибудь, а высокими, монолитными штабелями старых щербатых кирпичей. Из-за этих кирпичей сени казались тесными, как какой-то карцер: Пётр Иванович и Сидоров едва поворачивались в них, пробираясь к двери, что вела в комнаты.

Тракторист впустил милиционеров в комнату, которую он сам назвал «залом». «Зал» был достаточно просторен — не то, что сени — вот, только пыли было столько, что на дощатом полу явственно обозначились следы, которые тракторист оставил, следуя в сени.

— Тут диван есть… — таким образом тракторист предложил гостям присесть.

— Спасибо, — вежливо поблагодарил Пётр Иванович.

Серёгин и Сидоров уселись на видавший виды зелёный диван, а диван неожиданно покосился назад и громко бухнул о стенку. Тракторист, нервно теребя низ засаленной тельняшки, примостился на краешек синего табурета.

Когда Пётр Иванович поинтересовался его фамилией, тракторист по-собачьи гавкнул:

— Павел Кузьмич! — а потом, подумав чуток, добавил: — Гойденко!

— Нам стало известно, что вы влезаете в заброшенный дом номер тринадцать, — Серёгин начал допрос издалека, но не очень. — Для чего вам это понадобилось?

Гойденко словно палкой кто ударил: так сильно он перепугался, услышав от МИЛИЦИИ о Гопниковском особняке. Он заметно побледнел и замялся, придумывая, что бы ему соврать. А подумав, решил не врать, а рассказать относительную правду.

— Вы уж меня простите, — Гойденко состроил «бровки домиком» и растянул наивную улыбку ангела. — Я вам признаюсь… Там есть отличные кирпичи и я иногда их вытаскиваю, когда нужно починить забор, или стенку…

— Ну да, я видел, — кивнул Серёгин. — Вы складируете их в сенях.

— Я хочу построить пристройку, — пробормотал Гойденко, уставившись в пыльный пол.

— Ага, — Пётр Иванович сделал вид, что согласился и поверил, а потом — показал трактористу фоторобот бандита по кличке Тень. — Когда вы ходили в заброшенный дом, вы там часом не встречали его?

Гойденко отобрал у Серёгина фоторобот, долго крутил его в руках, рассматривал то одним глазом, то другим.

— Чи на фропессора якогось смахуе… — пробурчал он, а потом — уверенно заявил:

— Нет, не видел! — Гойденко бросил фоторобот на захламлённый гвоздями, шурупами, обрывками старых, грязных газет и какими-то ещё железками стол.

— Хорошо, — Пётр Иванович снова сделал вид, что поверил и спросил про гражданина по фамилии Свиреев.

— А, Максюта! — узнал Гойденко. — Так у нас тут, в Лягушах, обретался, а потом — в Донецк утёк, дурник!

— И не вернулся? — осведомился Серёгин.

— Неа, — помотал нестриженой башкой Гойденко. — Застрял там, в газу да в пыли — по магазинам ходит! Я же говорю — дурник!

Когда милиционеры попрощались и ушли, Гойденко с облегчением выдохнул воздух и обвис на табурете. Смахнув со лба выступивший пот, он со страхом подумал: «Они за мной следят! Да, точно, взяли-таки, на крючок, ментята! Надо выгребать!».

Никто об этом не знал, но, дождавшись темноты, тракторист Гойденко потихоньку выбрался из своей убогой хаты и потрусил не куда-нибудь, а именно к дому номер тринадцать.

 

Глава 17. Гойденко и подземные жители

Пётр Иванович придумал новый план. Сидорову этот план казался невыполнимым, потому что Серёгин придумал посетить «чёртов особняк» ночью.

— Я больше туда не полезу! — попытался отнекаться от «ночного путешествия» Сидоров.

Но Пётр Иванович был непреклонен.

— Никаких чертей, чудовищ и привидений в природе не бывает! — отрезал он причитания Сидорова. — А всё, что мы с тобой увидели — это творение рук ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ! — на слове «человеческих» Пётр Иванович сделал особый акцент.

Сидоров вспомнил неуязвимое и жуткое чудовище, что следит за теми, кто входит в его убежище, и сверкает демоническими глазами, и на его спине возникли холодные и кусачие мурашки тихого ужаса.

— Не думаю, что человек может сделать ТАКОЕ… — опасливо протянул сержант. — Оно было такое реальное, как настоящее привидение…

— Саня, прекращай себя пугать! — проворчал Серёгин и, светя фонариком, первым зашёл в тёмную, демонически холодную прихожую чёртового особняка.

Сидоров, как смог оттолкнул от своей шеи ледяные щупальца страха и небыстро потянулся за Серёгиным.

— Насколько я узнал, — продолжал рассуждать Пётр Иванович, гуляя взад-вперёд по просторной прихожей. — Наш с тобой чёрт запугивает тех, кто сюда заходит в основном по ночам. Так ему удобнее скрываться — в темноте.

— Брр… — съёжился Сидоров, светя своим фонариком на пол и соблюдая «правило Сидорова». А в желудке сержанта уже скомковался мистический страх, поработив милицейскую храбрость.

— У меня тут появилась одна мысль, — сказал Пётр Иванович, освещая стенки, раскисший от сырости комод и «расстрелянную» накануне напольную вазу. — Я думаю, что тот «призрачный голос», который они нам предлагают, создаётся с помощью специальной компьютерной графики и передаётся сюда радиопередатчиком. А передатчик спрятан где-то в подземелье…

Вдруг Серёгин замолк, а Сидоров — как всегда — испугался того невидимого и страшного, кто «заел» Гопникова, кто обладает мистической силой, кто смотрит Горящими Глазами, кто зомбирует людей и превращает их в подобие домашнего скота…

— А ну, Сидоров, прячься! — внезапно прошептал Пётр Иванович и тут же схватил сержанта за рукав и потащил за собой. Милиционеры поспешно спрятались за комод, а Сидоров спросил:

— Что случилось, Пётр Иванович? Неужели, привидение??

— Нет, не привидение! — ответил Серёгин. — К дому идёт Гойденко. Я его в окно увидел.

— За кирпичами лунной ночью, — хихикнул Сидоров.

— Тс-с-с! — прошипел Серёгин и приложил палец к губам.

В прихожую, подсвечивая себе ярким геологическим фонарём (где он только его взял?) вошёл тракторист Гойденко. Кроме этого фонаря у него ничего не было: ни мешка, ни сумки для кирпичей. Тракторист огляделся по сторонам, а милиционеры притаились и затаили дыхание: в гробовой тишине мёртвого дома был отчётливо слышен каждый шорох.

Гойденко широкими шагами проследовал прямиком к пробитому Серёгиным «входу» в загадочный коридор «без конца и без начала» и остановился около него. Заглянул внутрь, снова огляделся и начал расхаживать из стороны в сторону. Сначала он ходил в полном молчании, но минут через десять начал угрюмо бурчать себе под нос:

— Ну почему, когда нужно, его никогда не бывает! У меня же сообщение, вот, чёрт!

— Что это за ахинея? — удивлённо прошептал Сидоров. — «Сообщение»… Какое сообщение?

— Тихо! — шикнул Пётр Иванович. — Спугнёшь ведь!

Сидоров пожал плечами и утих. Гойденко ничего не услышал. Он продолжал расхаживать вокруг дырки и на чём свет стоит поносить кого-то и свою непутёвую жизнь. Искать кирпичи тракторист даже не собирался.

Крыса шмыгнула в угол и зашуршала набросанными там обрывками каких-то бумаг. Гойденко мгновенно оборвал свою цветистую речь, зажал рот обеими руками и принялся всхлипывать и мямлить извинения в адрес неизвестного субъекта:

— Извините, ради бога, это я не про вас, а про одного знакомого…

Однако тракторист быстро сообразил, кто создал испугавший его шорох. Он замолчал и злобно зыркнул в «крысиный» угол. А потом — схватил валявшийся под ногами обломок кирпича и, что было сил, запустил в невинное животное. Камень расшвырял бумаги и гулко стукнулся о стенку. В крысу Гойденко не попал, и она стрелой метнулась прочь.

— Проклятая тварь! — ругнулся тракторист. — Едва не скопытился из-за неё!

— Может, возьмём его? — предложил Сидоров.

— Рано, — отказался Пётр Иванович. — Второй ещё не вышел. Если поспешим — повторим ошибку Зайцева.

Между тем Гойденко снова заглянул в дыру, и опять начал ходить из стороны в сторону, нервно потирая руки. Так продолжалось ещё, минут, наверное, десять, но на этот раз тракторист не проронил ни слова. Потом он в сотый раз огляделся, а потом проворчал сам себе:

— Всё, смываюсь! Нужно мне тут лазать на ночь глядя!

Выплюнув эти слова, Гойденко, крадучись и оглядываясь, пошёл было, к выходу, но тут из злополучной дырки вылетел маленький камень и пребольно стукнул тракториста в спину. Гойденко взвыл от боли и обернулся. Лицо его на мгновение выразило испуг. Тракторист побрёл назад и без особого желания спрыгнул вниз, в дыру.

— Давай! — скомандовал Серёгин.

Милиционеры выскочили из своего укрытия, подлетели к дырке, по очереди спрыгнули вниз, упали на стог, вскочили и побежали вперёд, освещая путь лучами фонарей. Бежали до тех пор, пока коридор не сузился. Как только пришлось встать на четвереньки, они остановились. Серёгин посветил своим фонариком вперёд и луч его упёрся в глухую стену. В коридоре никого не было.

— Куда они подевались? — удивился Сидоров. — Не могли же они так быстро убежать…

— Мне кажется, что тут есть ещё один проход! — предположил Пётр Иванович.

— Где?

— Может быть, даже под стогом. Не зря же он тут лежит!

Милиционеры вернулись назад и, положив фонарики на выступы стен, минут за пять раскидали всё сено в стороны, но никакого хода под ним не нашли. Пётр Иванович даже прыгал на месте — авось ещё что пробьётся? Но проломать новую дырку так и не смог. Звук его прыжков эхом разносился по коридору, порождая всхлипы и стоны. Сидорова эти ненастоящие стоны пугали, и он судорожно водил фонариком по стенам в поисках несуществующих чудищ. Наконец Серёгин перестал прыгать и всё смолкло. Отдуваясь, следователь сказал Сидорову:

— По-моему, мы с тобой опять в пролёте, Саня. Они могли побежать и в другую сторону, где дверь. Возможно, они могут её открыть.

— И что же нам теперь делать? — поинтересовался Сидоров, поняв наконец, что никаких чудищ в этом подземелье нет.

— Надо сейчас быстро собрать весь стог назад. Мы спрячемся в сене и подкараулим их, когда будут идти назад!

Вскоре стог был собран, и милиционеры затаились в сене. Они зарылись с головой и выключили свои фонарики.

— У-у, бррр! — застонал Сидоров после двадцати минут сидения в неудобной засаде.

— Что такое, Саня?

— Сено колется!

— Терпи! Почешись и терпи!

Сидоров завозился и зашелестел в сене.

— Тише!

В стоге время тянулось ужасно медленно, как внутри коллапсара. Казалось, минула целая вечность, но часы Сидорова указывали, что они сидят в стоге всего лишь полчаса. От сырого сена отсырела одежда, Сидоров начал хлюпать носом.

Милиционеры просидели в стоге до полуночи, и никого так и не дождались. Когда на циферблате его электронных часов установилось время «00:25», Пётр Иванович сказал:

— Пора вылезать. Опять нам с тобой не повезло, Санёк.

— Давно бы уже пора! — прогнусавил забитым носом Сидоров. Насморк у него разыгрался. Нос зудел и истекал соплями, из-за чего приходилось ежеминутно сморкаться. К тому же, начинало болеть горло и у сержанта сел голос.

— Я, кажется, заболел… — просипел он. — А-апчхи!

— Будь здоров, — сказал Пётр Иванович, выбираясь из холодного, мокрого сена. — Кажется, у Фёклы Матвеевны есть дома лекарства…

— Спасибо… — закряхтел Сидоров. — А-апчхи! Ну и сырость…

Милиционеры вылезли из подземелья, вышли из дома. Нашли в кустах припрятанную «Самару» и поехали назад ни с чем.

 

Глава 18. Хлебоедов и тайна подземного автомобиля

В Калининское РОВД Серёгин позвонил из Красного. Эксперт-механик Хлебоедов приехал часа через три и сразу же взялся за работу: отправился осматривать «погибший» при загадочных обстоятельствах компрессор. На месте его «гибели» всё оставалось по-прежнему: кучка оплавленного металлолома сиротливо лежала на траве среди желтеющих одуванчиков, а навязанный Сидоровым скотч обвивал деревья, словно паутина Человека-паука.

Хлебоедов подлез под скотчевое заграждение, приблизился к сгоревшему компрессору и принялся тщательнейшим образом изучать его остатки. Хлебоедов разобрал всё, что разбиралось, отвинтил всё, что отвинчивалось, и открыл всё, что могло открыться. При этом он разложил снятые детали на траве вокруг оплавленного каркаса и записывал их названия и состояние в специальный акт.

«Вскрытие» продолжалось около получаса, а потом — Хлебоедов «огласил вердикт»:

— Замыкание электропроводки… — а потом он помолчал и добавил как-то нерешительно, изумлённо вертя в руках толстую ручку на три стержня: — Но, знаете, ребята, даже я не могу понять, каким образом не взорвался бензобак…

А затем Хлебоедов изъявил желание спуститься в пещеру и увидеть следы таинственного автомобиля, что ездит под землёй. Серёгин посмотрел на часы: двенадцать часов. Петру Ивановичу пора было уезжать в Красное: кроме Хлебоедова он вызвал из райотдела ещё и Вавёркина. Гипнотизёр приезжал на электричке в Красное, а Серёгин должен был его встретить и привезти в Верхние Лягуши на встречу с «заколдованными» Семиручко и Клавдией Макаровной.

Поэтому Пётр Иванович сел в служебную «Самару» и покинул «поле брани», оставив Хлебоедова с Сидоровым и с операми из Красного — Хомяковичем и Толяном по фамилии Кошко. На этот раз Соболев пожадничал: другой компрессор не выдал. Поэтому, пускаясь во вторую экспедицию, пришлось обходиться обыкновенными карманными фонариками.

Хлебоедов впервые в жизни спускался в пещеру, и поэтому — вертел головой по сторонам и уже, наверное, раз пятнадцать повторил слова: «Вот это — да-а!». Сидоров же неукоснительно соблюдал «правила Сидорова», и на этот раз старался их не нарушать. Хомякович и Кошко держались в арьергарде — за спиною Сидорова. Зная, что они идут следом, сержант чувствовал себя куда спокойнее, чем, если бы он был, как всегда, замыкающим.

Едва Хлебоедов заметил на мягком земляном полу пещеры отпечаток автопокрышки — он сразу же нырнул вниз и установился на четвереньки, тщательно освещая следы «автомобиля-крота» своим большим металлическим фонариком.

— Странное дело… — пробормотал эксперт-механик и вытащил из внутреннего кармана своей куртки фотографию следов, которую Серёгин сделал в «подземелье Тени». — Кажется, они совпадают… — с этими словами Хлебоедов достал цифровой фотоаппарат и сфотографировал эти новые следы. — Надо будет провести компьютерную диагностику…

Дальше Хлебоедов двинулся «гусиным шагом» — на корточках, не отрывая глаз от следа покрышек. Эксперт-механик продвигался чрезвычайно медленно, Сидоров семенил за ним черепашьим шагом и, от нечего делать, вовсю нарушал «правила Сидорова» и смотрел во все боковые ходы, которые попадались ему на глаза. Кажется, страшное чудовище, что смотрело на него раньше из поземного мрака, куда-то уползло — сержант ни в одном из продуваемых сквозняками ответвлений не заметил Горящих Глаз.

Наконец, небольшая экспедиция достигла непреодолимой преграды — двери, не поддающейся даже автогену. А след автопротектора предательски нырял прямо под эту дверь и надёжно скрывался за ней ото всех любопытных.

— Всё, Славик, конец путешествия, — сказал Сидоров Хлебоедову, кивнув на дверь. — Она даже автогеном не открывается — никак не проникнешь.

— Да? — не поверил Хлебоедов и принялся ладонями ощупывать прохладный и гладкий, как зеркало, металл двери.

— Да, — кивнул Сидоров, чувствуя, как на него по непонятной причине медленно наползает непонятный страх перед… Перед чем — сержант пока не понимал. — Пошли, Славик, — сказал он. — Ты всё равно не откроешь её.

Но Хлебоедов никуда не пошёл, а зачем-то приложил к блестящей двери своё левое ухо.

— Слушайте… — прошептал он, замерев около двери.

Хомякович и Кошко «отставили» разговоры о рыбалке, Сидоров застыл, вперив в Хлебоедова изумлённый взгляд.

— Что там, Славик? — осведомился он.

— Будто едет что-то… — Страшным для Сидорова шёпотом ответил Хлебоедов. — Приближается… Прячемся! — внезапно скомандовал он и шмыгнул в ближайший боковой ход.

Кошко с ловкостью кошки последовал примеру Хлебоедова, а вот на Сидорова напало предательское оцепенение и он застопорился посередине подземного хода, не двигаясь с места.

— Комон! — это Хомякович схватил сержанта за шиворот и отволок вслед за собою в боковой ход.

Милиционеры притаились в темноте узкой пещерки и на всякий случай выключили фонарики. Да, сюда явно едет некий транспорт — даже Сидоров сквозь шипение и рык своего чудовищного страха расслышал шум мотора.

И тут прямо на глазах створки «инопланетной» двери мягко и бесшумно разъехались в стороны, и из-за них вырвался ослепительный свет фар. Сидоров зажмурился.

— Вау! — выдохнул Хомякович за его спиной.

Вскоре из неизвестности показалась некая странная машина — вроде гибрида обычного джипа с бронетранспортёром. По размеру и форме механический «монстр» напоминал простой внедорожник, вот только вместо окон у него впереди торчали какие-то узкие амбразуры. Странный «автомобиль» с рёвом пронёсся мимо затихших в укрытии ненастоящих «спелеологов» и направился в ту сторону, где был выход на поверхность. Милиционеры видели, как стремительно удаляется по стенам пещеры круг яркого света восьми его прямоугольных фар. А потом — свет внезапно пропал, словно его источник провалился под землю.

— Что за чертовщина?? — изумился Кошко, глазея в ту сторону, где бесследно растворился «джип-землекоп».

Хлебоедов только плечами пожал — проработав милицейским экспертом-механиком целых семь с половиной лет, он ни разу не видел подобного «геджета».

— Пойдёмте, что ли, посмотрим, куда он задевался… — достаточно робко предложил он и выпростался из бокового хода в широкую пещеру.

Чем ближе они приближались к тому месту, где канул странный «автомобиль», тем больше не по себе становилось Сидорову. Хлебоедов был настроен на следы шин «техночудища», Хомякович и Кошко снова трепались про лещей, которые водятся в озере Лазурном, а вот Сидоров — тащился на автопилоте и машинально освещал фонариком неровные и сырые стенки пещеры. Он сам не понимал, чего так боится, однако боялся всё сильнее.

И вот, наконец, милиционеры достигли того места, где исчезла непонятная машина — оказалось, что она въехала в одно из ответвлений, а там — в полу зияла огромная чёрная дыра, и в неё, куда-то ещё глубже, уходил широкий, забетонированный пологий пандус.

— Идёмте! — решительно скомандовал Хлебоедов, сделал первый шаг и ступил на этот пандус, который казался идеально ровным.

Кошко и Хомякович бесстрашно пошли за Хлебоедовым, а Сидоров — робко потянулся самым последним. Хлебоедов сделал не больше десятка шагов вперёд, когда его фонарик вдруг начал тухнуть, а спустя минуту — совсем потух.

— Магнитное поле, что ли?.. — пробормотал Хлебоедов, пару раз бесполезно клацнув тумблером.

— Призрак… — вырвалось из Сидорова.

— Ты чего, Донецк, всфонарел? — достаточно шумно изумился Кошко, покрутив указательным пальцем у виска. И тут же фонарик, который Кошко держал в правой руке, пару раз мигнул и тоже потух.

— Э? — не понял Кошко. — Ты чего? — осведомился он у «уснувшего» фонарика.

— Призрак… — снова вырвалось из Сидорова.

Хлебоедов же просто молча стоял на месте и размышлял… неизвестно о чём.

— Выходим наверх! — первым из всей компании командирские качества проявил Хомякович. Отдав команду, он решительно повернул назад, спасаясь сам, спасая товарищей, а так же — свой пока что не потухший фонарик от неведомой опасности, что поджидала их в дыре.

Кошко потрусил за Хомяковичем, а вслед за ними потащился и Хлебоедов, досадуя на то, что нельзя продолжить исследование пещеры. Застрял один только Сидоров. На сержанта навалился некий ступор, пригвоздив его к месту — вот он и стоял, словно приклеился.

— Топай, Донецк! — это Кошко совершил разворот и сгрёб Сидорова в охапку, потащив прочь из подземелья.

 

Глава 19. Испытания Вавёркина

Гипнотизёр Вавёркин привёз с собою в Верхние Лягуши свой «волшебный» ноутбук. Он решил применить научный метод и к Семиручко тоже. Ну и к Клавдии Макаровне заодно, в качестве бонуса.

Узрев Верхнелягушинский сельсовет, гипнотизёр Вавёркин сморщился и достаточно брезгливо заметил:

— Гулаг какой-то… Приказная изба…

— У них ещё и света нету, — добавил Пётр Иванович, поднимаясь по раритетным ступенькам «греческого» портика и направляясь к входной двери.

— Ухь! — фыркнул Вавёркин.

На пути к кабинету Семиручко как всегда, попалась Клавдия Макаровна, в своём неизменном коричневом платье и в комплекте с бронзовым подсвечником.

— Константин Никанорович не принимает! — изрекла она свою любимую фразу и пошагала куда-то в сыроватые сумерки коридора.

Вавёркин от неожиданности попятился, столкнул жестяное ведёрко и разлил по полу мутноватую воду, которая в него накапала. Ведёрко загрохотало и укатилось куда-то в пустую нишу для радиатора, а Вавёркин злобно чертыхнулся, разглядывая заляпанный ботинок.

Пётр Иванович ринулся наперерез Клавдии Макаровне и, игнорируя её отчаянное сопротивление, завернул её в кабинет Семиручко.

— Я не принимаю! — фальцетом воскликнул председатель сельсовета, но, разобравшись, что к нему вновь пожаловал Серёгин — стушевался и затих.

Из коридора молча, вдвинулся Вавёркин и водрузил на стол Семиручко — прямо на бумагу, которую тот тщательно исписывал кругленькими буквами — свой «чудо-ноутбук».

— Что вы делаете? — воскликнула Клавдия Макаровна, топчась со своим подсвечником у кресла Семиручко.

— В рамках следствия мы вынуждены подвергнуть вас обоих гипнозу, — спокойно объяснил Пётр Иванович. — Вашего согласия на проведение сеанса не требуется. Почему — я уже сказал: сеанс проводится в рамках следствия.

— Какого ещё следствия?! — Клавдия Макаровна сопротивлялась с такой отчаянностью, будто бы защищала Севастополь от фашистов. — Сегодня неприёмный день, приходите завтра!

Семиручко же просто вжался в кресло и мягкотело молчал, подкатив глазки под потолок.

— Да у вас тут каждый день — неприёмный! — проворчал Серёгин и, усевшись на свободный стул для посетителей, достал из папки бланк протокола и отдал команду Вавёркину:

— Вавёркин, начинайте.

Узрев страшные присоски, которые Вавёркин нацелился прицепить к его голове, Семиручко выпал из состояния студня. Председатель сельсовета подпрыгнул с кресла, отбежал подальше и забился за спину Клавдии Макаровны.

Клавдия Макаровна пыталась выбросить Семиручко из-за своей спины, сердито бухтела:

— Чего вы ко мне пристали?!

Но, устрашённый присосками, Семиручко ничего не желал слушать, а продолжал прятаться и пищать по-мышиному. Пётр Иванович только тогда смог навести порядок, когда припугнул Семиручко тем, что пожалуется в Краснянский исполком на ту волокиту, которую они здесь развели.

— А вы — присядьте! — велел Серёгин Клавдии Макаровне.

Нерадужная перспектива потерять насиженное и тёплое местечко оказалась страшнее присосок Вавёркина. И поэтому Семиручко покинул убежище за спиной Клавдии Макаровны, вернулся в кресло, и отдал свои небольшие мозги гипнотизёру во владение, пользование и распоряжение.

Вавёркин же проворно опутал квадратную голову председателя сельсовета проводками и немедленно начал «психодиализ». Правда, продолжалась вся эта научная процедура недолго. На первом же вопросе, который задал Серёгин, у Семиручко открылась «мегекость». Пётр Иванович спросил у погружённого в гипнотический сон председателя сельсовета:

— Поддерживаете ли вы связь с Зайцевым Сергеем Петровичем?

— Му-у-у-у! — по-бычьи заревел Семиручко и мотнул головой, словно у него были рога и он собирался бодать ими торреодора.

Извилистые линии биотоков его мозга, что змеились на мониторе ноутбука, превратились в параллельные прямые.

— Чёрт! — выплюнул Вавёркин, подскочив к «волшебному» ноутбуку. — Какого ему рожна??

Гипнотизёр застучал клавишами, вызывал какие-то меню, вводил какие-то параметры — наверное, пытался «перезагрузить» Семиручко мозги. Но у «врача-оккультиста» ничего не выходило: Семиручко чувствовал себя всё хуже и, в конце концов, он соскочил с кресла, раскидал по кабинету все присоски и рванул на четверых бодать Вавёркина.

— Да что ж ты делаешь?! — в испуге завизжал Вавёркин, отпихнув «набыченного» Семиручко, и выскочил из кабинета, хлопнув деревянной дверью.

— А-а, сгинь, сгинь нечистый! — квохтала Клавдия Макаровна, забившись в угол, обтирая спиною побелку.

А лишившийся «мишени» председатель сельсовета пару раз стукнул лбом в дверь и направил свою агрессию на неодушевлённый предмет — стул.

Пётр Иванович выключил мигающий красным окном «Error» ноутбук гипнотизёра, бросил сочувствующий взгляд на валяющиеся по полу присоски и не спеша двинулся утихомиривать Семиручко. А последний тем временем опрокинул стул, перелез через него и нацелил виртуальные рога на вжавшуюся в пыльный угол Клавдию Макаровну.

— Уберите его от меня!! — умоляла та. — Он сказывся!

Серёгин поймал Семиручко за руку и оттащил в сторону за секунду до того, как тот решил напрыгнуть на свою помощницу и как следует боднуть её. Заломив пухлую руку Семиручко за его пухлую спину, Пётр Иванович отконвоировал «одичавшего» «подопытного» на его кресло. От боли Семиручко «проснулся», заскулил, прося Серёгина отпустить его. Пётр Иванович ослабил хватку, Семиручко вывалился на пол и всхлипнул:

— Почему?

— По кочану! — рассердился Пётр Иванович и, забрав с собою ноутбук Вавёркина, покинул кабинет.

Чтобы успокоиться, гипнотизёр Вавёркин пробежался по коридору и остановился в его конце у полуоткрытого запылённого окна. Через окно проникал прохладный свежий воздух, и вспотевший Вавёркин просунул голову в щель между рамами, желая остудить закипевший мозг.

Отдышавшись немного, «врач-оккультист» собрался было засунуть голову назад и пуститься на поиски Серёгина, но тут заметил нечто странное. По форме здание сельсовета напоминало букву «П», из окон одной секции виднелась другая. Вот и увидел Вавёркин, как прямо напротив него из окна высунулась чья-то голова, огляделась. Спряталась, а потом — вернулась, но уже «прихватила» с собой и руки. А в руках была небольшая картонная коробка. Незнакомец в кепке, надвинутой на самые глаза, держа коробку на весу, снова огляделся, а потом — передал коробку кому-то другому, кто поджидал его под окном в кустах. Как только его сообщник схватил коробку и вместе с нею нырнул обратно в куст, субъект в кепке перемахнул через подоконник, спрыгнул в траву и — тоже скрылся в том же кусте. Вавёркин не был милиционером, и поэтому не увязал происходящее с чем-либо криминальным, а просто наблюдал за этими двумя странными личностями, как они медленно и осторожно выбираются из-за куста и направляются…

— Вавёркин! — из некой неизвестности возник Серёгин и положил свою руку ему на плечо.

Вавёркин не ожидал, вздрогнул и спешно засунул голову назад, потеряв из виду двоих загадочных субъектов. А они, в свою очередь, скрылись за углом.

— Эти «козлы» и «бараны» совсем меня замучили! — пожаловался гипнотизёр Петру Ивановичу. — Я не знаю, как снять этот выборочный гипноз, — честно признался «врач-оккультист». — Мне кажется, что убрать его сможет только тот, кто его «подсадил»…

— Скажите, Вавёркин, за кем вы так внимательно наблюдали? — поинтересовался Серёгин, заглядывая в окно через плечо Вавёркина.

— Да были там типы какие-то, — пробормотал гипнотизёр. — В окошко вылезли…

— В окошко?? — изумился Серёгин и придвинулся к окну, пихнув Вавёркина в сторонку. — Из какого окошка? Помнишь?

— Аа-э, — замялся Вавёркин и тоже подвинулся к окну и выглянул. — А, вон из того, — гипнотизёр показал на то окно, что находилось над кустом.

— Там архив! — эта догадка огрела Серёгина по макушке и он, не мешкая ни секунды, распахнул полуоткрытую раму и выпрыгнул на задний двор здания сельсовета. — Куда они побежали?! — на бегу крикнул он Вавёркину.

— Туда, за угол… — ответил удивлённый действиями Петра Ивановича гипнотизёр и показал пальцем.

— Семиручко скажите! — распорядился Серёгин и исчез за углом.

Пётр Иванович бежал во всю прыть, прямо по траве, перескакивал через ямки. Он надеялся, что «похитители архивов» не успели далеко убежать и ждал, что ещё немного, и он догонит их. Впереди стала плотная стенка кустов, а потом — Серёгин услышал, как заводится мотор автомобиля.

Пётр Иванович сбавил ход, подкрался к кустам и осторожно отодвинул в сторону ветку. За кустами начиналась мокрая, разъезженная грунтовая дорога, а на ней, увязая в грязи, пыхтел «Жигулёнок». Выбросив сизый выхлоп, «Жигулёнок» взревел и укатил, вышвыривая из-под колёс комки грязи и брызги грязной воды. Машина исчезла за поворотом, но Серёгин успел увидеть и запомнил её номер. Выхватив из кармана свою потрёпанную записную книжку и ручку, Пётр Иванович по быстрому нацарапал цифры номера на первой попавшейся странице и подписал: «верхнелягушинский чёрт?».

 

Глава 20. Завещание Гопникова

— Это только ты могла придумать вламываться в их архив среди бела дня! — Филлипс сидел на переднем пассажирском кресле «Жигулёнка», держал на коленях похищенный ящик и шумно костерил Эммочку.

— Не мешай мне вести машину! — огрызнулась та. — А то впечатаю тебя во-он в тот саженец! — Эммочка имела в виду огромный — и десять человек бы не обхватили — дуб, что рос у обочины дороги.

— Нас видел тот, лопоухий… — буркнул Филлипс, не глядя ни на Эммочку, ни на её толстенный «саженец». — Он обязательно базарнёт Серёгину, и тогда нам с тобой тут «борода» будет!

— Это он тебя увидел! — отпарировала Эммочка, совершив крутой поворот, из-за чего Филлипс едва не стукнулся о приборный щиток.

— Рули по-человечьи! — проворчал Филлипс, поднимая свалившийся на пол ящик.

— А я как рулю?! — фыркнула Эммочка.

— По-Тарзаньи! — рыкнул Филлипс.

— Так вот, слушай сюда, Тарзанчик! — начала Эммочка, завернув за некий пригорок и остановив машину в частом подлеске. — Тот лопоухий придурок заметил тебя, как ты там в кустах копался! И это про тебя он базарнёт Серёгину. И это тебе будет «борода», и не только «борода», но и «усы», потому что тебя в каземате захлопнут и ты там сгниёшь! А я найду всё, что нужно и продам кому следует. Унюхал, Филлипс?

— Заткнись! — прогудел Филлипс и вышел из машины. — Коробка пока что у меня! А «усы» будут тебе, потому что я её не отдам!

— Хы-хы! — невесело и даже злобно хохотнула Эммочка и тоже покинула обшарпанный салон «Жигулёнка». — У тебя, «усатик», только коробка. А документ — у меня. Или ты думал, что я отдам его тебе?

— Ведьма! — Филлипс повернулся к Эммочке спиной и залез куда-то под раскидистый куст бузины, швырнув свою коробку в траву.

— Не горячись, «усатик»! — хихикнула Эммочка и, подобрав коробку, полезла за Филлипсом.

Там, под кустиком, был заброшенный немецкий бункер времён Второй мировой. В одну из своих вылазок на «Хозтехник» Эммочка обнаружила его и залезла туда, решив, что нашла вход в подземные помещения завода. Разобравшись, что бункер не имеет никакого отношения к «Хозтехнику», Эммочка не огорчилась, а сделала из покинутого, но отлично припрятанного и защищённого бронёй помещения тайное убежище. Филлипс пристроил к тяжеленной бронированной двери новый замок — вместо уничтоженного Эммочкой — и теперь эти двое обсуждали в бункере свои секретные дела.

Света, к сожалению, не было, и «люстрами» служили два мощных фонарика: Эммочкин и Филлипса. Они спустились неглубоко — в самое первое помещение, положили фонарики на стол, который Филлипс приволок из особняка Гопникова и уселись на толстые пни, которые Филлипс вырубил в лесу. Эммочка поставила на стол коробку и раскрыла её.

— Вытаскивай, — сказала она.

Филлипс залез в коробку чуть ли, не с головой, начал вытаскивать некие пухлые папки. Их было штук семь, или восемь, и они заняли весь стол.

— Много, да? — ехидно осведомилась Эммочка, когда Филлипс выложил последнюю папку и занял место на пне. — Так вот, дорогуша, всё это не стоит и клочка от вот этой вот маленькой бумажки!

Эммочка полезла рукою в карман и достала пожелтевший от времени лист, свёрнутый в четыре раза.

— Этому маленькому листику нет цены, — продолжала «дифирамбы» Эммочка, помахивая листиком перед неказистым носиком Филлипса.

— Опять какая-то твоя дутая «утка»! — угрюмо протарахтел Филлипс. — Садись, давай и будем разбирать эти архивы и дышать клопами!

— Постой, дорогуша, — не унималась Эммочка и не спешила «дышать клопами». — Это записка, которую написал Гопников перед смертью. И, знаешь, что? — она наклонилась к Филлипсу, установив свои густо накрашенные глаза у него перед носом, выдохнула «морозную свежесть» «Орбита».

— От жвачек язва будет, — флегматично сообщил Филлипс, проигнорировав разрекламированную Эммочкой бумажку. — Если беспокоит запах изо рта — обратись к врачу!

— Тебя забыла спросить! — огрызнулась Эммочка, и тут же продолжила, не теряя пафоса: — Знаешь, что именно Гопников написал здесь?

Филлипс молча, раскрыл первую пухлую папку и начал «дышать клопами».

— Гопников указал здесь истинные координаты «Наташеньки» и даже начертил план, врубон, или тупняк?

Филлипс замер над распахнутой папкой. Дышать клопами враз перехотелось. Довольная эффектом, Эммочка прохаживалась взад-вперёд в свете двух фонариков и кокетливо помахивала своей бесценной бумажкой.

— Ты сможешь залезть на «Наташеньку» сегодня же ночью, — сказала она. — Говори «спасибо» за то, что я отдам её тебе! Ферштейн, или снова — тупняк?

— А ну… — Филлипс сделал неожиданный выпад вперёд, выбросил руку и отнял у Эммочки «завещание Гопникова».

— Ты — дрепанаспис!.. — пискнула Эммочка, но Филлипс оттолкнул её в темноту бункера.

— Сейчас я гляну, на что ты меня накалываешь, гарпия, — он развернул свёрнутый листок и увидел, что на нём — действительно, шариковой ручкой начерчена карта!

— Прости за «гарпию», — пробубнил Филлипс, читая, что там мелкими и корявыми буковками накарябал Гопников.

— То-то! — буркнула из угла Эммочка. — Скунс ты!

— Хорошо, согласен на скунса, — оскалился Филлипс, жадно поглощая каракули Гопникова. — Потому что «усы» будут тебе, «дорогуша»! — жёлчно передразнил он слова и интонацию Эммочки.

— Что б ты провалился! — разозлилась та, схватила со стола свой фонарик и собралась уйти, но споткнулась о какой-то ящик и повалилась носом вниз. Она едва успела выставить вперёд руки, а то бы разбила нос.

— Чёрт! Понаставили же! — если бы Эммочка могла, то сожгла бы злополучный ящик своим испепеляющим взглядом. — Э-эй… — её что-то привлекло в этом ящике, и она откинула его пыльную, металлическую никак не закреплённую крышку.

Ящик был доверху набит бумагами. Все они густо покрылись пылью и пожелтели от безжалостного времени. Эммочка стёрла ладонью серую пыль и, посветив фонариком, заметила на страницах машинописный текст. «Die dichtenwolken» — кто-то когда-то напечатал на этом плотном, потрёпанном по краям листе.

— Филлипс! — позвала Эммочка, не решаясь взять находку в руки.

— Отстань! — отогнал её поглощённый картой Гопникова Филлипс.

— Я что-то нашла! — Эммочка хотела прочитать, что же тут написано, но не понимала ни слова. — Чёрт! — со злостью чертыхнулась она. — Идиотский немецкий язык! Какой кабан только его придумал?!

— Что ты там нашла? — заинтересовался Филлипс и отстал, наконец, от рукотворной карты, подобрался к Эммочке, стараясь ни обо что не споткнуться.

— Дурню какую-то! — ответила Эммочка, не в состоянии прочитать написанное. — Иди, глянь, если хочешь!

Филлипс присел на корточки и взглянул на Эммочкину «дурню».

— Дура ты, — оценил Филлипс умственные способности Эммочки и выхватил у неё из рук пыльную бумагу. — Ты хоть знаешь, что означает слово «дихьтенволькен»?

— А, скунс его разберёт? — огрызнулась Эммочка, пытаясь отобрать бумагу у Филлипса и вернуть её себе. — Я её нашла!

— Отвянь! — Филлипс повернулся к Эммочке спиной и стал так, что она не могла дотянуться до бумаги — Разъясняю для «особо одарённых». «Дихьтенволькен» по-немецки означает: «Густые облака». Ты понимаешь, что это значит? «ГУСТЫЕ ОБЛАКА»!

— Кажется, вникаю, — пробормотала Эммочка, светя фонариком на Филлипса. — Артерран ещё не нашёл эти бумаги, их нашли мы с тобой! А этот чумик получит пинка…

Эммочка разбирала другие бумаги, что лежали в ящике, разглядывала их в свете фонарика и чертыхалась, потому что ничего не понимала по-немецки. Вокруг её головы кружились «густые облака» пыли, Эммочка чихала, но всё не отрывалась от машинописного непонятного текста, который густо покрывал каждый из обнаруженных ею листов.

— Чёрт! — наконец сказала она, оторвав Филлипса от увлечённого чтения. — Какой только морж выдумал такой язык?! Чёрт!

Эммочка швырнула бумагу в ящик и подняла облако пыли.

— Вот и хорошо, что ты не понимаешь! — оскалился Филлипс. — Кабаны с моржами специально договорились и придумали немецкий язык — чтобы позлить тебя.

— Какой ты, всё-таки, Филлипс… — обиделась Эммочка. — Ты лучше, скажи, что там написано. И — давай согласимся на мир, о’кей?

— Ну, да… — буркнул Филлипс, но потом — передумал и выдавил с огромной неохотой: — Ладно, мир…

— А теперь — читай! — капризно потребовала Эммочка.

— Ну, я сам всего не понимаю, — честно признался Филлипс. — Но это — протоколы секретных исследований нацистов по проекту «Густые облака». Насколько я разобрался, все их эксперименты провалились…

— Каких именно исследований? — напёрла Эммочка. — Ты мне конкретно скажи!

— Они хотели создать какого-то суперсолдата, что ли… — начал Филлипс. — Но все их подопытные — кто не выжил, а кто… Тут написано: «Ферэндерн*», а я не знаю, что это значит…

— Лопух! — фыркнула Эммочка, словно рассерженный ёжик. — Давай, вынесем всё это и увезём ко мне на хату — авось бункер этот найдёт кто?

Следующие десять минут Эммочка с Филлипсом, пыхтя, краснея и истекая потом, вытаскивали тяжеленный железный ящик из подземного бункера по крутой лестнице наружу. А потом ещё — загружали его в багажник «Жигулёнка». Ящик не имел не то, что ручек — на нём не нашлось ни малейшей неровности, за которою можно было бы ухватиться. Поэтому Филлипс и Эммочка роняли его три раза, прежде чем донесли. Наконец-то, ящик был загружен, Эммочка втиснулась за руль «Жигулёнка» и собралась уезжать. Но Филлипс почему-то застрял — стоял в траве и озирался на бункер.

— Слушай, — сказал он. — Кажется, мы с тобой ту бумаженцию, первую, где «Густые облака» написаны, там оставили, на столе.

— Ну, ты и чебуратор, Филлипс! — вскипела Эммочка, стукнув по рулю кулаком. — Иди, теперь, ищи! А хотя, нет! Ты черепаха — ползать будешь десять лет, я состарюсь, пока дождусь тебя! Я лучше, сама, а ты в машине сиди!

— Как скажете, «ваше величество», — не скрывая злобного сарказма, процедил Филлипс и нехотя полез в кабину «Жигулёнка».

Эммочка же подцепила с сиденья фонарик и исчезла во мраке бункера.

Комментарий к Глава 20. Завещание Гопникова.

* (нем.) Изменилось

 

Глава 21. Приключения Сидорова

— Ну, наконец-то выбрались! — Хомякович обрадовался, что выкарабкался из жутковатой холодной пещеры и оказался под добродушным жёлтым солнышком, что согревало озябшую спину и разгоняло чертей.

— А всё-таки, нужно было спуститься ниже и узнать, куда поехал этот вездеход, — досадовал Хлебоедов, счищая с одежды липкую сырую паутину.

— Ты что, Донецк, подбесился? — проворчал Кошко, отбиваясь руками от назойливых мелких мошек, что оставляют после себя красные волдыри. — Да ты знаешь, что это — Чёртов курган? Про него такие байки ходят! Вот, например, одна: в прошлом году сюда один дачник забрался, чтобы спрятаться от дождя и не вылез больше, потому что его чёрт заел. Сечёшь, Донецк?

— Нету чёрта! — возразил Хлебоедов голосом Петра Ивановича. — Вбили вы себе в головы, что тут черти, а тут у вас банда какая-то завелась. Что ж вы за милиция такая? У вас бандюки под носом шастают, а вы и в ус не дуете.

— Эй, Донецк, — отойдя подальше от облака мошек, Кошко почему-то как-то странно огляделся и заглянул за спину Хлебоедова. — А где товарищ сержант?

— Сидоров за мной плёлся, — пробормотал Хомякович. — Разве он не вылез?

— Нету, — помотал головой Кошко и снова отошёл в сторонку, потому что облако мошек плавно переместилось поближе к нему — облюбовали, зверюги, сейчас облепят.

— Куда ж он делся-то? — забеспокоился Хлебоедов и подошёл к тёмному входу в наполненное тайнами подземелье. — Саня! — он крикнул, а некто, призрачный, жуткий, кто живёт там, во мраке, прокричал в ответ леденящим эхом:

— Саня-аня-аня-ня-ня-ня!!!

— Чёрт! — чертыхнулся Хлебоедов. — Потерялся, что ли? Никто не видел, где он застрял?

— Неа, — Хомякович развёл руками, а Кошко пожал плечами.

— Погнали, мужики, надо Серёгину сказать! — решил Хлебоедов и шагнул по направлению к припаркованному в кустиках «Москвичу» Хомяковича.

Сидоров шёл в затылок к Хомяковичу, а потом вдруг… Сержант не знает, что заставило его повернуть направо, но он взял и повернул. Повернув, Сидоров сначала шагал, словно во сне, не разбирая дороги. А отойдя на порядочное расстояние, вдруг проснулся. Сообразив, что он остался совсем один, с потухающим фонариком в руках и без еды, сержант поддался коварной панике.

— Спасите! — пискляво всхлипнул он и, испугавшись эха, покатившегося под сводами пещеры, побежал в первую попавшуюся сторону.

Бежал Сидоров недолго: не смотрел под ноги и споткнулся о камень. Растянувшись носом вниз и упустив фонарик, сержант позволил страху съесть себя с потрохами, уткнулся лицом в земляной пол и принялся вопить:

— Помогите! Спасите! Спасите! Помогите!..

…Эммочка углубилась в бункер и начала разыскивать на полу забытую Филлипсом бумагу. Она никогда раньше не бывала тут одна — постоянно под ногами вертелся неудачник Филлипс. Ругаясь с ним, Эммочка не замечала, как в этом чёртовом бункере холодно и жутко — словно бы тут ещё со времён далёкой войны остался чей-то недобрый призрак, который и нацелился сейчас вцепиться в её беззащитную слабенькую шею…

— Да ну их всех куда ненужно! — рассердилась Эммочка, нигде не найдя утерянный лист.

Она уже собиралась уходить, а потом — начистить Филлипсу… лицо. Но вдруг услышала, что где-то там, в пугающей глубине бункера, куда она никогда не спускалась, неизвестная сущность издаёт леденящий вой. В испуге Эммочка застыла, а потом — попятилась.

— Что за чёрт? — прошептала она с дрожью и полезла в карман своей маскировочной старой и давно немодной куртки свободной правой рукой.

В кармане у Эммочки скрывалось не что-нибудь, а грозное оружие — пистолет. Теперь она явила его на свет божий и, держа наизготовку, стала медленно продвигаться в ту сторону, откуда летели нечеловеческие вопли.

Сидоров отчаялся найти выход. Он встал с пола и куда-то плёлся наугад, водя из стороны в сторону тускнеющим на глазах фонариком. Пройдя несколько шагов, сержант почувствовал, что откуда-то спереди подувает лёгкий ветерок. Это означало лишь одно: там выход.

— Ура! — сам не свой от радости, Сидоров забыл все свои беды и страх перед Горящими Глазами, которые то и дело сверкали в боковых ходах, и во всю прыть понёсся туда, откуда тянулся спасительный сквозняк.

Внезапно Сидоров встал, как вкопанный, пригвождённый к месту животным ужасом. Впереди сержант увидел свет, а в этом свете — ужасную фигуру незнакомца, который приближался к нему медленно, но угрожающе неотвратимо. Сидоров понял, что пред ним встал сам верхнелягушинский чёрт, обладатель Горящих Глаз, наводящий «звериную порчу», заедающий тех несчастных, кто посмел хоть немного приоткрыть завесу таинственности над ним!

Чёрт приблизился, Сидоров приготовился к неминуемой и страшной смерти от его зубов и когтей. Однако у этого чёрта не оказалось никаких когтей, зато в правой руке сверкает металлом пистолет! Мистический страх мгновенно рассеялся: это не чёрт, а бандит из банды Тени! Сидоров мигом превратился в бесстрашного мента — ловца бандитов — и крикнул:

— Стоять, милиция!

Одним прыжком сержант оказался возле растерявшегося «чёрта», ударом ноги лишил пистолета и приготовился схватить, скрутить и повалить. «Чёрт» как-то по-девчоночьи взвизгнул и бросился наутёк. Сидоров пустился в погоню, высвечивая «чёрта» фонариком, заключая его в круг света. «Чёрт» проворно скакал к выходу — туда, где заканчивалось подземелье и начинались степные просторы. Он выскочил на солнечный свет — и Сидоров не поверил своим глазам: «верхнелягушинским чёртом» оказалась Маргарита Садальская!

— Стой! — Сидоров решил, что непременно догонит «киевскую колдунью» и поймает её, чтобы потом показать Серёгину.

Однако Маргарита Садальская оказалась быстра и неутомима. Сидоров уже отдувался и задыхался, двигался медленнее и медленнее, а вот, «колдунья» не сбавляя темпа, удалялась туда, где торчал подлесок. Наверное, это колдовская сила ей помогает. А у Сидорова ничего нет, кроме собственных ног и неважной физической формы — как для стайера.

Маргарита Садальская уже нырнула в подлесок, а вот Сидоров — споткнулся о корень и на всём скаку врезался в землю. Он не сильно ударился, потому что повалился в муравейник, но «киевская колдунья» уже была безвозвратно упущена.

 

Глава 22. Черт??

— Эх! — Сидоров выбрался из муравейника, освободился от большущих рыжих муравьёв и с досадой махнул кулаком.

Сержант ещё видел, как мелькает вдалеке удаляющаяся спина «киевской колдуньи», однако спустя минуту и спина исчезла среди подрастающих осинок. Тут же Сидоров вспомнил, что отстал от своих товарищей. «Наверняка они меня ищут! — подумал про себя сержант. — А этот Кошко наверняка начнёт болтать, что меня, якобы, ихний „чёрт“ заел! Суеверный, как старуха! Надо найти их…». Сидоров решил не спускаться больше ни в какие пещеры, а отыскать Чёртов курган просто так, идя по верху. Сержант огляделся, попытался сориентироваться на местности и решил, что Чёртов курган должен быть к северу отсюда, а на север он попадёт непременно — если пойдёт направо. Сидоров так и сделал: пошёл туда, куда указывала его правая рука.

Филлипс был доволен тем, что наконец-то оставил противную Эммочку с носом и сумел уехать от неё со всеми документами. Ведь это он ей специально сказал, что потерял бумагу — чтобы Эммочка отправилась на поиски, позволив ему сбежать. Филлипс ехал в кашляющем и трясущемся «Жигулёнке» по вязкой грунтовой дороге и думал о том, что пока Эммочка будет петлять по лесам и степям, он успеет заехать в Мышкино, забрать из её гаража джип, а потом — он уедет в Красное и будет действовать оттуда. А Эммочке он «подарит» на память разбитый «Жигулёнок» и большой, горячий привет в виде добротного кукиша.

Впереди уже показалось похожее на большую лужу озеро Лазурное, Филлипс готовился въехать на хлипенький мостик. И тут, откуда ни возьмись, словно бы из-под земли, перед его «Жигулёнком» выскочила какая-то странная машина. Похожее на внедорожник, но с огромным бампером и узкими щелями вместо окон, механическое чудовище на полном ходу смело малосильную машинку Филлипса с дороги в кювет, и «Жигулёнок» скатился под мост и задними колёсами бултыхнулся в мутную коричневую воду.

Филлипс навернулся головой о руль и теперь словно сквозь дымку видел, что железный монстр остановился около моста, его передняя дверца не открылась, как обычно бывает у машин, а поднялась вверх и из-за неё показалась фигура человека. Незнакомец в кепке с низко опущенным козырьком и в рыбацких сапогах проворно спустился по крутому берегу и приблизился к поверженному «Жигулёнку». Филлипс оторопел: он подумал, что водитель чудовищной машины сейчас пристрелит его, безоружного, как пташку. Но этот странный «рыбак» сделал только то, что полез «Жигулёнку» в багажник и выволок из него железный ящик, который Филлипс и Эммочка обнаружили в покинутом нацистском бункере. Они вдвоём его едва тащили, а вот этот незнакомец, не снимая кепки, выхватил ящик, как соломенную корзинку, взобрался вместе с ним назад, на дорогу и закинул в свою устрашающую машину. Затем он вернулся и вытащил ещё и картонную коробку, где лежали похищенные из сельсовета документы. Вместо того, чтобы броситься героически отбивать бесценные бумаги, Филлипс просто притворился мёртвым — испугался. Но не столько самого незнакомца, сколько его страшного вездехода. Филлипс дождался, пока этот «бронетранспортёр» исчезнет с горизонта, и только тогда решился выползти из изувеченного и ограбленного «Жигулёнка», и свалился на илистый мокрый берег. Голова гудела — хорошо стукнулся — и на лбу, кажется, начала надуваться шишка. Филлипс увидел, что на левом крыле его пострадавшей машинки красуется огромнейшая вмятина — в одном месте металл даже пробит насквозь и из дыры торчат ошмётки двигателя. Нет, с такой «раной» «Жигулёнок» уже не заведётся. Придётся Филлипсу ползти к Эммочке ползком и пресмыкаться перед ней часа два, выпрашивая прощение и право залезть под крышу её лачужки.

Сидоров заблудился: вместо того, чтобы отыскать Чёртов курган, Хлебоедова, Кошко и Хомяковича, он увидел впереди шпили Гопниковского особняка. Возвращаться обратно Сидоров не стал: наступал вечер, ноги гудели, желудок требовал «бензина». В общем, нашлось несколько причин, из-за которых Сидоров повернулся и направился в Верхние Лягуши, к Фёкле Матвеевне, чтобы, наконец, отдохнуть и поесть. Обогнув покинутый дом, сержант отыскал глазами тропинку и пошёл по ней, затаптывая ботинками сурепку и амброзию. И тут Сидоров заметил на заднем дворе особняка автомобиль. Вернее, нет — не автомобиль, а тот страшный, бронированный вездеход, который ездил по подземельям! Сидоров испугался: а вдруг хозяин вездехода поблизости и заметил его?! Сержант отпрянул за ближайшее дерево и притаился за ним. Он не решался выглянуть из-за шершавого ствола несколько минут — а вдруг «подземный вездеходчик» заметит его нос, или глаз? Потом Сидоров всё-таки пересилил страх и высунулся из-за дерева. Когда взгляду сержанта снова открылся задний двор Гопниковского особняка — никакого вездехода там уже не было! Словно «чёртова таратайка» убралась обратно в ад! Сидоров решил как можно быстрее рассказать об увиденном Петру Ивановичу и побежал в Верхнелягушинский сельсовет, где Серёгин в компании Вавёркина работал с Семиручко.

Пётр Иванович в это время занимался Верхнелягушинским архивом. Серёгин обязал Клавдию Макаровну открыть кабинет «6. Архив» и принести туда как можно больше свечей. А на плечи Семиручко Пётр Иванович возложил обязанность перетрусить все регистрационные журналы, а после — просмотреть все бумажки и бумажечки, которыми были забиты полки архива, и определить, что пропало, а что — нет. Вавёркин сидел тут же, в архиве, пытался починить свой «колдовской» компьютер и ныл, что некуда подключить паяльник. Клавдия Макаровна притащила последний подсвечник и тут же была «передана» в подчинение Семиручко — начала вместе с ним сличать имеющиеся в архиве дела с записями в журнале. Семиручко сидел с журналом и «кричал» номера и заголовки дел, а Клавдия Макаровна отыскивала их на пыльных полках. Так и работали они в дрожащем свете многочисленных свечей, а потом в архив ввалились трое. Кошко, Хомякович, а последним явился Хлебоедов. Серёгин прервал наблюдение за Семиручко и Клавдией Макаровной и вперил в вошедшую троицу удивлённый взгляд. Пётр Иванович сразу же заметил, что с ними нет Сидорова.

— Где Сидоров? — осведомился Серёгин у всех троих.

А в ответ все трое, сбивчиво, перебивая друг друга, рассказали, что сержант потерялся в подземельях «Хозтехника».

— Что? — подпрыгнул Серёгин, и едва не свернул на пол целых два подсвечника. — Что значит — потерялся??

— Он за мной шёл, — оправдывался Хомякович. — А потом — я не знаю, куда он делся. Я вылез, а он — нет. Я думал, что он всё это время за мной идёт…

— Поехали на поиски! — скомандовал Серёгин и ринулся к двери.

— Куда, сейчас уже стемнеет! — предостерёг Кошко. — А когда заходит солнце — из Чёртового кургана выходит чёрт…

— Нету чёрта! — отрубил Серёгин. — А до сумерек мы успеем разыскать его!

Пётр Иванович решительно распахнул дверь и сразу же лоб в лоб столкнулся с Сидоровым.

— Саня?? — изумился Серёгин, застряв в дверях.

— Ага, — кивнул Сидоров. — Что-то случилось?

— Хлебоедов сказал мне, что ты в пещере потерялся, — выдавил Серёгин.

— Суслик он, — буркнул Сидоров. — А я в пещере Маргариту Садальскую видел.

Сержант подробно рассказал Серёгину о своём «волшебном» приключении в подземельях «Хозтехника» и про вездеход на заднем дворе Гопниковского особняка. Разговаривая, Пётр Иванович вывел Сидорова в коридор, и позвал туда же и Кошко с Хомяковичем и с Хлебоедовым — чтобы Семиручко не подслушал разговор.

— Мы эту штуковину сначала в пещере видели, — говорил Сидоров. — Она там ещё куда-то поехала, вниз. А потом — я случайно вышел к «тринадцатке», — так Сидоров называл дом покойного Гопникова, — и там же снова на неё наткнулся!

— Следы колёс этой машины совпадают со следами из пещеры из Донецка, — вставил Хлебоедов. — Можно сказать, что это была одна и та же машина.

Серёгин стоял, ошеломлённый сообщением и тут же из-за двери архива возникла голова Семиручко и изрекла:

— Мы нашли то, что пропало. Пропали документы Гопникова.

Оказалось, что после того, как похоронили Гопникова, вернее, закопали пустой гроб — его дом обыскали и забрали в архив все обнаруженные там документы. Их держали на отдельной полке, надеялись, что объявится хоть какой-нибудь родственник Гопникова и заберёт их, но никто так и не явился, а документы покрылись пылью и заросли паутиной. Бумаги Гопникова были зарегистрированы в журнале, Семиручко дошёл до этой записи, а Клавдия Макаровна, подойдя к полке, обнаружила на месте документов только свободный от пыли квадратик.

— Спасибо, — поблагодарил Семиручко Серёгин.

Пётр Иванович отправил Хомяковича и Кошко обратно в Красное, и вместе с ними уехал и Вавёркин, потому что ему не терпелось найти паяльник и припаять обратно оторванные присоски. Хлебоедов тоже уехал — в Донецк — потому что Недобежкин дал ему командировку всего на один день. А Серёгин и Сидоров поехали «на базу», к Фёкле Матвеевне — чтобы придумать новый план.

— Ой, ребятки! — обрадовалась Фёкла Матвеевна, когда Серёгин и Сидоров переступили порог и вошли в хату. — А я уж волноваться почала!

Ужин у Феклы Матвеевны, как всегда, был отличным. Заморив изголодавшегося червячка, Пётр Иванович и Сидоров засели за составление плана.

— Я обратил внимание на стену в погребе, — сказал Серёгин. — Она кирпичная, замшелая такая. А вот посередине там есть такой участок, как будто бы из более свежих кирпичей. Дверь там была когда-то, что ли…

— В винный погреб? — подсказал Сидоров, вспомнив старый чертёж.

— Да, в погреб, в погреб, — согласился Серёгин. — Я считаю, что нам стоит ещё раз попробовать сломать её. Скорее всего, база шпионов была именно там, в винном погребе. И скорее всего, именно там обосновался наш с тобой «чёрт».

— Ну, шпионов пускай СБУ выкуривает, — протянул Сидоров, потому что вспомнил прозрачное чудовище, что живёт в доме и снова испугался его. — Это не наша работа…

— Ну, наша — не наша, но прежде, чем вызывать СБУ, нужно сначала доказать, есть там кто-нибудь, или нет. А то — СБУ приедет, а там — ёк! И тогда нам и премия — ёк, и, может быть, в личное дело впаяют.

— Мне уже впаяли один раз, — буркнул Сидоров, имея в виду ту вселенскую взбучку, которую он получил за то, что упустил Светленко. — А что если опять появится монстр?

— Ну и плюнь на него! — отрезал Серёгин. — Нету монстров, это просто уловка. Давай спать, завтра вставать рано!

 

Глава 23. Черт лишается жилища

Пётр Иванович и Сидоров приехали к «жилищу чёрта», можно сказать, с первыми петухами — часы Сидорова показывали «05:37». Оба были сонные, Серёгин вертел руль почти что машинально, а Сидоров — тот вообще посапывал в две дырочки на комфортном месте пассажира. Пётр Иванович притормозил у развалившегося забора и растолкал Сидорова:

— Пора, Саня, приехали!

Сидоров разлепил глаза и пробормотал в полудрёме:

— Ээ-ы, ку-куда приехали?

— Вылазь! — Пётр Иванович вышел из кабины на росистую траву.

Сидоров потянулся за ним с большой неохотой. Прохладный утренний ветерок забрался сержанту под одежду и мигом разбудил.

— Брр! — поёжился Сидоров. — Чего по утрам так холодно?

Пётр Иванович тем временем вытаскивал из багажника железный лом и хорошую, крепкую кирку.

— Идём, — решительно заявил он и махнул рукой, призвав Сидорова следовать за собой.

Сержант огляделся по сторонам и молча потопал туда, где обитает тот, кто…

Милиционеры спустились в погреб без приключений: «чёрт» тол ли спал, то ли ушёл куда-то. Пугать их никто не собирался, Серёгин и Сидоров прошли мимо заставленных банками полок и подошли к той стенке, которую они собирались сломать.

— Так и есть, — заключил Пётр Иванович, внимательно осмотрев осклизлые кирпичи, покрытые пушистыми мхами. — Тут, посередине, кладка свежее. Видишь? Все кирпичи совсем зелёные, а вот эти только начали покрываться мхом. Будто бы дверь заложили!

Сидоров постучал по «свежим» кирпичам своим ломом.

— А здесь, действительно, пустота! — сказал он.

— Эх, раззудись плечо! — выдохнул Пётр Иванович, и со всего размаху стукнул киркой в стену.

Послышался гул, во все стороны брызнули мелкие камешки.

— Давай, Санька, помогай!

Сидоров замахнулся и ударил ломом. Потом ещё раз и ещё. Вскоре стена поддалась, и лом Сидорова, пролетев лишние метра полтора, лязгнул о металл. Тогда милиционеры прекратили долбить, и Пётр Иванович посветил фонариком в образовавшуюся дыру. Но увидеть не удалось ничего, кроме блеска металла. Тогда Пётр Иванович принялся киркой отковыривать оставшиеся кирпичи. Сидоров помогал ломом. Через полчаса кирпичи были отодраны, и их обломки захламили пол. Взглядам милиционеров открылась металлическая дверь. Точно такая же, как та, которой кончался длинный извилистый ход налево от стога, такая же, как в «подземелье Тени», такая же, как в подвале «Хозтехника»!

— Фью-ю-ть! — присвистнул Сидоров. — Вот это да! Похоже, вы были правы!

Сидоров ликовал, но Пётр Иванович покачал головой.

— Так, или иначе, — совсем невесело начал он, — но эта дверь застроена. И никто не может ни зайти в неё, ни выйти.

— Значит, мы опоздали? — с лица Сидорова сразу же исчезла улыбка.

— Не меньше, чем года на два, — сказал Серёгин. — Даже если за этой дверью и прятался кто-то, то он давно ушёл и замёл следы.

Однако Сидоров не сдавался.

— Мы видели призрака только на этой неделе! А вездеход мне попался только вчера! — возразил сержант. — Наверное, дверь здесь для отвода глаз, чтобы чужие подумали, что они ушли. А по-настоящему у них есть другой выход! А дверь можно открыть… вашей киркой!

Серёгин отдал кирку, и Сидоров кое-как засунул самый краешек в крохотную щель между створками двери. Затем налёг на рукоятку, как на рычаг. Но попытка оказалась крайне неудачной. Железная часть кирки соскользнула и звякнула об пол, а крепкая дубовая рукоятка осталась в руке сержанта. На двери не появилось ни царапинки.

— Хм, ну вот, сломалась… — угрюмо буркнул Сидоров и взялся за лом.

— Нет, так ты её не откроешь, — сказал Пётр Иванович.

— А что же делать? — перебил Сидоров.

— Пошли за автогеном. Разрежем её — и дело с концом!

Милиционеры вылезли из погреба, и вышли во двор. Их машина стояла в кустах сурепки и ещё каких-то непомерно разросшихся цветов за домом. Пётр Иванович открыл багажник и стал рыться в нём в поисках автогена. Внезапно земля под ногами задрожала и загудела, словно начиналось землетрясение. По угрюмым серым стенам особняка поползли глубокие трещины. Сверху посыпались обломки кирпича и куски лепнины. Штукатурка лопалась и отлетала от стен.

— Бежим, Санька! — крикнул Пётр Иванович, схватил сержанта за руку и побежал прочь от рушащегося дома.

— А как же наша «малютка»?! — кричал Сидоров и топал за Серёгиным.

Милиционеры выскочили из зарослей, как на крыльях пролетели по пересечённой местности, что раньше именовалась двором, и запрыгнули в пересохший овражек, где когда-то плескался пруд и плавали белые лебеди. Сидоров высунул голову наружу и глянул в сторону дома. Скульптурное изображение Пегаса сорвалось с карниза и, исполнив изящное сальто, угодило прямо в крышу «Самары», смяв её. Автомобильные стёкла брызнули во все стороны, раскрошившись на тысячи крохотных кубиков…

Фасадная стена вся пошла разломами. Оконные рамы вылетали, осыпались лепные украшения. Вся растрескавшаяся, стена не выдержала давления и рухнула. В мгновение ока особняк сложился шалашиком, будто карточный домик, и стал медленно уходить под землю, как тонущий «Титаник» уходил в глубину атлантических вод почти сто лет назад… Фронтальные стены под весом друг друга развалились на части, и обрушились окончательно и бесповоротно, поднимая гигантские столбы пыли. Из какой-то прорвавшей трубы мощным фонтаном хлынула ржавая вода. Воздух был наполнен грохотом сыплющихся где-то камней, лязгом и скрипом железа, криками перепуганных птиц. Гнилые доски разлетелись далеко от места катастрофы. Одна из них чуть не хватила Петра Ивановича по макушке. Они с Сидоровым были потрясены эффектной, а главное, внезапной и совершенно необъяснимой гибелью огромного дома. Пыль заволокла всё вокруг, мешая видеть и дышать.

Когда пыль осела, Пётр Иванович и Сидоров выбрались из овражка и пошли осматривать обломки. Вода больше не хлестала. Зато посередине свалки, в которую превратился памятник архитектуры, стояла большая ржавая лужа.

— Ну и ну! — выдохнул Сидоров. — Как это получилось?

— Не знаю… — пожал плечами Пётр Иванович. — Может, грунтовые воды… или прогнило что-то…

— И это землетрясение… Помните, как задрожала земля?

— Ещё бы… — начал Пётр Иванович и замолчал: в нескольких шагах от них стояло то, что осталось от служебной «Самары». Теперь она напоминала смятый, покорёженный блин на колёсах, наполовину засыпанный всякими обломками. Прямо в центре «блина» красовалась целёхонькая скульптура Пегаса. Как говорится, ремонту не подлежит.

— Бедная «малютка», — вздохнул Сидоров. — На чём же мы назад поедем?

— Придётся идти пешком в Красное, а там — садиться в электричку, — ответил Пётр Иванович. — Тсс, прислушайся!

Сидоров напряг слух. Откуда-то слева доносились приглушённые крики:

— Помогите, кто-нибудь, выпустите меня отсюда!

Милиционеры пошли на голос и вскоре наткнулись на треугольный обломок крыши, засыпанный штукатуркой. Голос исходил именно из-под него.

— Никак, чёрт просится, — невесело пошутил Пётр Иванович.

— Поднимем? — спросил Сидоров.

— Ага, — кивнул Пётр Иванович.

Они вдвоём взялись за обломок с одной стороны.

— Переворачиваем! — прокряхтел Серёгин, налегая изо всех сил.

Сидоров тоже поднажал, и тяжёлый обломок перевернулся. Поднялась небольшая тучка цементной пыли. Тот, кто был под обломком, закашлялся. Потом, скользя ногами по камням, неуклюже поднялся. Охая и ахая, сказал «спасибо». Тучка пыли растаяла, и Серёгин с Сидоровым увидели тракториста Гойденко.

— Вы? — удивился сержант. — Что вы-то здесь делаете?

— Я? — промямлил тракторист. — Я ходил за кирпичами… Опять ходил… Лисы, понимаете? Курятник… Я только один кирпичик потянул, а это всё ка-ак развалится! Чаял, всё.

— Ага, — кивнул Пётр Иванович, а сам подумал: «Свежо преданьице!»

Тракторист отряхнул брюки и футболку. Поскрёб пятернёй подбородок.

— Если бы не вы, меня бы никто отсюда не вытащил! — с благодарностью в голосе пропел он. — Мешок потерял…

Гойденко огляделся по сторонам. Но мешок исчез навсегда.

— Теперь вам тут — кирпичное раздолье! — хихикнул Сидоров. — И отковыривать не надо — так валяются.

Тракторист закивал, а потом быстренько попрощался, сославшись на то, что ему пора доить козу.

— Слушайте, Пётр Иванович, а по-моему, у него нет козы, — заметил Сидоров. — Я у него во дворе только куриц одних видел. Может быть, опять попробовать его распушить?

— Эх, Саня, Саня! — вздохнул Пётр Иванович. — Даже если он как-то и связан с «бандой Тени», то у него обязательно будет «звериная порча». Даже если мы его и схватим, и начнём пушить — он начнёт блеять, бодаться, лягаться, и — чего ещё там они делают? В общем, мы от него ничего не добьёмся. Эти «черти» хорошо свои тайны защищают! Здесь нужно как-то этого «вездеходчика» подковырнуть — раз ему вездеход доверили — значит, знает больше других. Нужно ещё раз в курган слазить. Наверное, даже сегодня. Да, пошли прямо сейчас, отсюда не далеко до кургана — быстро дойдём.

 

Глава 24. Гибель «Наташеньки»

А в это время Филлипс готовился к новому походу на базу «Наташенька». Да, ему пришлось приползти к Эммочке на коленях и проситься, чтобы она впустила его в свой дом. Эммочка огрызалась до вечера, но Филлипс не уходил, и как только стемнело — Эммочке пришлось открыть ему дверь, чтобы он не привлекал к себе внимание.

Притом, что водитель вездехода забрал ящик вместе со всеми бумагами, Филлипсу удалось сохранить записку Гопникова вместе с картой, которую тот начертил. Филлипс, чтобы обмануть Эммочку и заставить её вернуться в бункер, спрятал карту во внутреннем кармане своей куртки, и она там так и осталась.

Изучив эту карту внимательно, Эммочка сделала одно интересное открытие: она не совпадала с официальной картой, начерченной на документах с базы «Наташенька». «Только я знаю то место, где она была, — писал когда-то Гопников под своей картой. — И только я могу показать, как на неё пройти. Военные составили миллионы ложных карт, и этим только запутали след. Но я начертил верный путь, и только моя карта единственно правильна. И даже если мне самому не суждено найти её снова и узнать тайну, пускай это сделает тот, кто получит моё завещание».

— Ну что ж, действуй! — в приказном порядке потребовала от Филлипса Эммочка.

Филлипсу больше ничего не оставалось, и он начал действовать. Сначала он решил составить хороший план действий. Филлипс любил записывать свои мысли, и поэтому — вынул из кармана кусочек мела и начал писать прямо на стенке, выкрашенной неприятной синей краской.

— Что ты творишь? — Эммочка изумилась, когда пришла из кухни с тарелкой крекеров и кружкой кофе. — Ты же портишь мне стены!

— Эти стены трудно испортить, — отпарировал Филлипс. — А творю я здесь план своих дальнейших действий.

— А ну-ка, посмотрим, что ты тут сотворил, — Эммочка поставила свои тарелку и кружку и подошла к Филлипсу.

«Существование чёрта — доказано», «Относится ли он к „Наташеньке?“», «Знал ли о нём Гопников?», «Жилище чёрта — за заложенной дверью», «Не это ли Гопниковская база?», «Интересно, как чёрт оттуда выходит? (и заходит?)», «Чёрт мешает исследованию», «Как устранить чёрта?», «Взять чёрта „языком!!!“» — подобные фразы заполнили весь простенок. Прочитав их Эммочка лишь презрительно фыркнула, сдвинула бровки и достаточно жёлчно заметила:

— Какой чёрт? Неужели, ты веришь в чёрта? Какой-то чувак на бульдозере сбил тебя в болото и ограбил — и ты уже поверил в чёрта?? Я чего-то не пойму, Филлипс!

— Дело не в чуваке и не в бульдозере! — огрызнулся Филлипс. — Дело в доме! Чёрт появляется там, он сначала следит за тобой, а потом — пытается убить. Но не просто убить, а убить страхом! — заключил он зловещим шёпотом.

— Вяжи! — перебила Эммочка. — Ни одного умного слова и ни одной светлой мысли! Нету чёрта! Чертей НЕ БЫВАЕТ! Или ты начинаешь пользоваться мозгами, или выметайся!

— Иди, ешь своё печенье и толстей! — отогнал Эммочку Филлипс и снова принялся писать.

— Ну и подумаешь! — обиделась Эммочка. — Кто это из нас ещё толстый?!

Она уселась за стол, поглощая крекеры горстями.

— Плохо, что тут нету телика! — буркнула она.

А Филлипс всё писал, не обращая на неё внимания. «Кто же такой чёрт?» — нацарапал он меленькими буковками, а потом — добавил огромными: «ВЫЯСНИТЬ!!!», — да, и три восклицательных знака. Потом Филлипс начал подбирать экипировку, писал на той же стенке, что ему понадобиться прежде всего. Одно за другим на унылой синей краске стены появлялись слова: «Верёвка», «Пистолет с усыпляющими пулями», «Шипованные кроссовки», «Шахтёрская каска с фонариком», «Боевой пистолет (на крайний случай)».

«Но я же не хочу никого убивать, — подумал вдруг Филлипс. — Даже — чёрта», — и зачеркнул «Боевой пистолет».

Эммочка всё ела и пила свой кофе, а Филлипс тем временем полез в шкаф.

— Эй, это мой шкаф! — вмешалась Эммочка. — Что ты там забыл? У тебя порвались колготки?

— Исчезни… — взмолился Филлипс и обнаружил в шкафу рюкзак — жёлто-сине-красный, не маскировочный.

— Эй, ты собрался переходить автомагистраль в тёмное время суток? — снова подала голос Эммочка.

— Ты о чём? — удивился Филлипс.

— Для «особо одарённых», — фыркнула Эммочка. — Это не рюкзак, а фликер! Тебя с таким рюкзаком за километр заметят!

— Другой рюкзак я потерял. У меня есть только этот, — Филлипс поставил рюкзак на табурет и раскрыл его.

— Ты собираешься в поход на неделю? — не отставала Эммочка. — Что ты туда положишь? Подушку, палатку, и десять килограммов хот-догов?

— Ладно, убедила! — согласился Филлипс и зашвырнул рюкзак обратно в шкаф.

— Аккуратнее клади, это мой шкаф и мой рюкзак!

— Отстань! — Филлипс нашёл в шкафу каску и включил-выключил лампу.

Лампа работала, и тогда Филлипс нашёл усыпляющий пистолет.

— Эй, а ты мне компенсируешь амортизацию имущества?

— Нет! — отрезал Филлипс и нахлобучил каску себе на голову.

— Ты похож на диггера, или на чёрного копателя! — выплюнула Эммочка. — Если там будет Серёгин — он сразу же тебе ручки закрутит! Убери ради бога эту дурацкую каску!

Филлипс подумал. Да, действительно, каска — белая, с красной поперечной полосой — бросается в глаза. Придётся отказаться и от каски.

Наконец, Филлипс был готов: из всей амуниции у него были только усыпляющий пистолет и фонарик.

— Ну всё, иди уже, копуха! — Эммочка буквально, вытолкнула Филлипса за дверь и уже собралась вернуться назад, к своему печенью.

— Эй, а машина? — напомнил Филлипс. — Ключи от гаража гони!

— «Жигули» ты развалил, а свой джип я тебе не дам, — отказала Эммочка. — Пешком бреди!

— Это мой джип!.. — начал было Филлипс, но Эммочка захлопнула дверь прямо у него перед носом.

— Дура! — плюнул Филлипс и пошёл пешком.

Если верить карте Гопникова, то база «Наташенька» находилась совсем не там, где сейчас стоит воинская часть, а на километр севернее. Филлипс старался идти быстрым шагом, но высокая трава запутывала ноги и тормозила ход. Наконец, он достиг некоего пологого холма, что поднимался на небольшую высоту над землёй. Если верить карте Гопникова — именно на этом месте была когда-то сверхсекретная база коммунистов «Наташенька», на которой русские продолжали работать над проектом «Густые облака». Филлипс остановился под деревом около холма и развернул карту. Гопников нарисовал вход с восточной стороны. Филлипс посмотрел на компас, отыскал восток и двинулся туда, обходя холм кругом. И тут в глаза ему бросилась дыра, или нора, что зияла в пологом склоне в полуметре над землёй.

«Ой, а вот и вход!» — обрадовался Филлипс и залез в эту дырку, предвкушая, что сейчас он найдёт сокровища «Наташеньки» и не поделится ими с Эммочкой!

Дырка, вопреки ожиданиям Филлипса, оказалась совсем не глубока — пещера быстро кончилась достаточно тесной комнаткой. Но никаких сокровищ не было. На полу валялась зелёная кастрюлька, с отбитой ручкой и вся в плесени. Рядом с кастрюлькой стояло такое же заплесневелое ведро. На дне ведра сидела серая пучеглазая жаба. И всё.

Филлипс опешил. Он осветил фонариком стены и увидел, что в одной из них имеется затянутое пыльной паутиной и заколоченное крест-накрест грубыми досками окно. Сейчас в это окно можно увидеть лишь массы земли. Неужели это и есть сверхсекретная база коммунистов?? Или это всё, что осталось от неё?? Филлипс со злостью поддал ногою ведро. Раздался хрипатый лязг, ведро опрокинулось на помятый бок, и жаба выскочила на стёртый пол и поскакала прочь. С улицы через недлинный коридор просачивался жиденький лучик света, который тускло освещал зелёную кастрюльку.

Филлипс принялся ползать по полу искать какой-нибудь вход в подземную часть базы. Он светил фонариком, изучал каждый миллиметр, но ничего и отдалённо похожего на вход в подземелье не нашёл. Филлипс уже хотел выдирать из пола доски, но тут услышал, что с улицы раздаются некие голоса. Кажется, его сейчас застукают, потому что голоса становились всё громче.

— Кажется, это — не тот курган, — говорил один голос. — Чёртов курган был куда выше и шире…

— Похоже, что ты прав, — соглашался второй. — Кажется, мы с тобой сильно вправо взяли и прошли его. Нужно назад идти.

Филлипс притаился, но ему всё равно казалось, что в этой мелкой дыре его заметно с улицы. И поэтому он решил незаметно выскользнуть из пещерки и скрыться в зеленеющем за холмом лесу.

Пётр Иванович понял, что они с Сидоровым заблудились и досадовал на себя за то, что не взял компас. С гибелью верной «Самары» их передвижение ощутимо замедлилось, милиционеры ползли по степным просторам со скоростью двух улиток и уже устали ползти. Серёгин уже собрался поворачивать назад, когда услышал, как в нескольких десятках метров от него зашуршали листья. Пётр Иванович резко обернулся и заметил, как из дыры, что чернела в склоне «Нечёртового» кургана, выскользнул какой-то человек и шмыгнул в кусты. Неспроста он тут лазает — местные жители избегают подземелий.

— Стой! — крикнул незнакомцу Серёгин и со всех ног поскакал его догонять.

— Милиция! — добавил Сидоров и тоже пустился в погоню.

Человек же выскочил из куста, словно вспугнутый вальдшнеп, и попытался упорхнуть от преследования, затерявшись в близком лесу.

— Стоять, милиция! — Серёгин постарался обогнать незнакомца и забежать спереди, перепрыгнул через толстое упавшее дерево, взобрался на пригорок и на всём ходу ворвался в густые заросли калиновых кустов.

Беглец улепётывал с проворностью бурундука, не реагируя ни на «Стоять!», ни на «Милиция!». На ногах у него были шиповки, он цеплялся шипами за траву, словно кошка и ловко взбирался вверх по холму. Туфли Сидорова оказались совершенно непригодными для «гонок» по бездорожью. Их облысевшие подошвы скользили на траве, сержант даже пару раз упал. Беглец отрывался. Ещё немного, и он исчезнет в чаще! Нужно как-то догонять его, но Серёгин и Сидоров отставали всё сильней. И тут дорогу беглецу преградила речка. Она была узенькая, не речка, а какой-то ручей. Однако перепрыгнуть её беглец не смог. Он остановился на берегу и повернулся лицом к своим преследователям, выставил вперёд руки, приготовившись к драке. Пётр Иванович и Сидоров выскочили из-за кустов и тоже остановились.

— Милиция, — отдуваясь пропыхтел Серёгин. — Вы задержаны.

— Рекомендуем вам не сопротивляться, — добавил Сидоров, тоже отдуваясь.

Но беглец, похоже, не спешил сдаваться: он оставался в позе боксёра, готовый в любую минуту задвинуть зуботычину любому, кто рискнёт к нему приблизиться. Из-под надвинутой кепки волком глядели его недобрые глазки.

Постояв так немного, незнакомец пару раз махнул кулаками, а потом — вдруг сорвался в «галоп» и побежал вдоль речки.

— Быстрее, сейчас уйдёт! — закряхтел уставший от бега Серёгин и, открыв второе дыхание, рванул за беглецом. Не отставал и Сидоров.

Незнакомый тип бежал куда-то в чащу. На толстых ветках деревьев висел безлистый сушняк, и приходилось пригибать голову, чтобы с размаху не выбить себе глаз. Сидоров нырял, словно дельфин, однако, всё же, пару раз зацепился воротником куртки.

Серёгину удалось обойти убегающего незнакомца справа, на бегу он крикнул Сидорову:

— Давай, Санек, берём его в клещи!

Под ногами беглеца трещали сучья. Он старался бежать быстро, пятки его сверкали. Но вдруг под его правую ногу попал предательский камень, беглец споткнулся и грузно обрушился на лишённую травы сырую чёрную землю.

— Попался! — Серёгин подскочил к повалившемуся беглецу и собрался хватать его, но тот вдруг выхватил пистолет.

— Все назад, — прошипел незнакомец, поднимаясь на ноги. — Или вышибу обоим мозги.

Серёгин и Сидоров попятились, подняв над головою руки.

— Да, да, мы уходим, — пробормотал Пётр Иванович, делая испуганный вид, и моргнул Сидорову левым глазом.

Этот знак означал «Действуй», и тут же Сидоров прыгнул вперёд, схватил беглеца за руку с пистолетом. Беглец нажал на курок, но вместо пули из дула вылетел какой-то дротик и встрял в древесный ствол.

Беглец попытался отбиться, стукнул Сидорова ногой. Тот отлетел в сторону и бултыхнулся в речку. Потом он выстрелил из пистолета в Серёгина, однако промазал, а Пётр Иванович напрыгнул на него сзади и снова повалил. Намокший Сидоров выбрался из воды, схватил выскальзывающего от Серёгина беглеца за дрыгающие ноги, а Пётр Иванович тем временем лишил его пистолета. Оказавшись безоружным, незнакомец прекратил сопротивляться и затих, уткнувшись носом в грязь. Серёгин перевернул его и удалил кепку.

— Вот это — уло-овчик! — присвистнули милиционеры в один голос: перед ними лежал человек, которого Пётр Иванович прозвал «Кашалотова креветка»!

Сидоров, не раздумывая, упаковал руки пойманного в наручники. «Креветочный» киллер Кашалота даже не ныл: молчал и пялился в одну точку, как какой-то йог.

— И что теперь с ним делать? — осведомился Сидоров у Петра Ивановича.

— В Лягуши поведём, — твёрдо ответил Серёгин. — Там сейчас дачник сидит, Иванов, кажется. Мы у него машину возьмём, довезём его до Красного, а из Красного нашу служебную вызовем, и к нам его, в РОВД.

Пётр Иванович тщательно обыскал пойманного преступника. Кроме этого ненастоящего пистолета с дротиками, оружия у него не оказалось. Во внутреннем кармане запачканной куртки Серёгин нашёл какие-то бумаги, и ещё — карманный фонарик и полиэтиленовый кулёк с напечатанными цветами и надписью «Lilly». Бандит не сопротивлялся, а только угрюмо и мужественно молчал. Серёгин забил его пистолет в пакет для вещдоков.

— Вставай, сердешный, — Сидоров поднял его на ноги за воротник и толкнул перед собой. — Чапай давай.

Вот так Пётр Иванович и Сидоров отконвоировали пойманного киллера по кличке «Кашалотова креветка» в Верхние Лягуши.

 

Глава 25. «Автомобиль-беглец»

А в Верхних Лягушах тем временем произошло такое событие. Рано утром, едва Серёгин и Сидоров уехали в гопниковский дом, прибежал дачник Иванов. Фёкла Матвеевна, обычно, встаёт засветло и идёт кормить своих кур. Она первая заметила дачника, когда тот только вбегал во двор. Он был растрёпан, небрит, в одной пижаме. Своим появлением он распугал всех кур. Птицы в страхе попрятались кто куда, а одна курица проявила небывалую летучесть и вспорхнула на высокий забор.

— Что случилось, сынок? — опешила Фёкла Матвеевна.

— Фёкла Матвеевна, — зарыдал Иванов. — Мой «Москвич» пропал! — дачник схватился за голову.

— Ай-яй-яй! — покачала головой Фёкла Матвеевна. — Ну, пошли в дом. Трэба Петра Ивановича дочекаться.

Иванов не мог никого ждать, ведь в это время его машина уезжала всё дальше и дальше. Дачник чуть ли не кожей чувствовал, как она от него отдаляется.

— Давай я тебя пирожками угощу, — предложила старушка, заводя дачника на кухню.

— Моя машина!.. — убитым голосом стонал Иванов.

Фёкла Матвеевна ещё раз покачала головой, и, поставив на стол тарелку пирожков с капустой, присела рядом с унылым дачником на свободный табурет.

Пётр Иванович и Сидоров ничего не знали об исчезновении машины дачника Иванова. Они зашли в сени, затолкнули туда же обезвреженного и связанного бандита и тут же столкнулись с Фёклой Матвеевной.

— Ой, соколики, — запричитала старушка. — Прыйшов до вас дачник с Донецка. Машину в нього поцупыв хтось. Вас чекае.

— Машину? — удивился Пётр Иванович, а про себя подумал: «Чёрт, на чём же мы повезём эту „креветку“ в Красное??».

— Машину, — кивнула Фёкла Матвеевна.

— А ну-ка, посмотрим, — сказал Серёгин. — Саня, оставляем этого голубца в сенях…

— Ой, а кого ж вы мэни привезли-то, соколики? — это Фёкла Матвеевна увидала, наконец, «Кашалотову креветку».

— Архив в сельсовете ограбил, — сказал Пётр Иванович первое, что пришло ему в голову.

— Ой, батюшки! — охнула Фёкла Матвеевна и сбежала на кухню к Иванову.

Серёгин усадил «Креветку» на холодный пол, а Сидоров — разыскал где-то среди огромного количества всяких вещей тяжеленную подставку для ёлки. Подтащив подставку к пойманному бандиту, сержант привязал его к ней колодезной верёвкой.

— Маловато, — решил Серёгин и положил около ног бандита медвежий капкан, найденный тут же, в сенях.

Оставив «Креветку» в сенях, милиционеры зашли на кухню и увидели грустного дачника.

— Ой, Пётр Иванович! — встрепенулся Иванов. — Моя машина исчезла без следа сегодня, или вчера… — дачник забегал по кухне, огибая мебель. Один раз ему это не удалось, и стул с цветастой обивкой со скрипом и стуком полетел на пол.

— Успокойтесь, Владимир Денисович, — сказал Серёгин. — Расскажите по порядку.

Сидоров поднял сброшенный дачником стул и вновь поставил его на все четыре ножки.

— Да, да, — закивал Иванов, и присел на краешек белой кухонной табуретки. — Я перенервничал.

Потом он продолжил свой рассказ.

— Встал я утром, — заявил он весьма эмоционально. — На рыбалку хотел. Червей вчера весь вечер копал… А гараж у меня не достроен. Глянул я на гараж, а машины в нём и нету! Ума не приложу, кто мог украсть.

— Действительно, — буркнул под нос Пётр Иванович — Кто?

Затем Иванов принялся подробно описывать все приметы своего «Москвича». Не забыл ни про царапину на левой передней дверце, ни про трещинку на фаре правого поворота.

— Мы тут всех знаем, — сказал Сидоров. — Так что, не волнуйтесь, Владимир Денисович, мы сейчас пойдём и всё выясним. Правда, Пётр Иванович? Это же просто, как два пальца…

— Саня, — перебил Сидорова Серёгин. — Ну, разве можно так говорить?

— Упс… Простите, — пробормотал Сидоров. — А, скажите, Владимир Денисович, вы ничего странного не слышали? Там, шаги, мотор завёлся, или ещё чего-нибудь?

Иванов левой рукой рьяно крутил пуговицу от своей пижамы, а правой громко постукивал по столу. Потом он бросил наполовину оторванную пуговицу, вытер нос и произнес:

— Знаете, ничего не слыхали. Ни я, ни жена моя… Тихо было. Если бы хоть Верная залаяла… Она всегда лает, даже тогда, когда чужие просто мимо забора идут…

Пётр Иванович решил, что сначала они с Сидоровым отвезут молчаливого «Креветку» в Красное и определят его там в изолятор, а потом уже — займутся «Москвичом» Иванова. Изловленный киллер никуда из сеней не делся: он сидел на полу, привязанный к подставке для ёлки и с недоверием и опаской косил глазом на расположенный перед ним огромный зубастый капкан. Сидоров разрезал верёвку, Серёгин поднял преступника на ноги за шиворот и толкнул на улицу.

Фёкла Матвеевна у конюшенки впрягала Пегашика в телегу.

— Вот и «кабриолет» вам готовенький! — прошамкала она, заметив, что Серёгин и Сидоров вывели пойманного преступника из её сеней на улицу. — Так уж и быть, отвезу вас в Красное на Пегашике!

Пётр Иванович и Сидоров водрузили «Креветку» на телегу и уселись сами. Фёкла Матвеевна заняла место возницы: ведь ни Серёгин, ни Сидоров не умели управлять лошадьми. И таким образом, словно партизаны везут в лагерь пленного немца, повезли они «пленного» бандита в Красное.

Полковник Соболев был совсем не рад появлению у себя в отделении пойманного Серёгиным и Сидоровым преступника.

— Только не говорите мне, что выловили верхнелягушинского чёрта! — проворчал он, окинув «Креветку» суровым взглядом.

Бандит стоял, как истукан, не шевелясь, и изучал рисунок на линолеуме пола.

— Мы его временно в изолятор посадим, а потом — отвезём в Донецк, — сказал Серёгин.

— Нет, — не разрешил Соболев. — Если он вам так нужен — вы сейчас от меня позвоните в Донецк, и пускай за ним приедут!

Серёгину пришлось согласиться со стальной непоколебимостью Соболева и вызвать из Донецка машину прямо сейчас. Да, так наверное, лучше. У них там Вавёркин — наверное, он уже починил свои присоски — он его допросит и узнает всю правду. Машину пришлось ждать часа два. Всё-таки, до Верхних Лягуш не так уж близко, да и найти их нужно.

Когда «Кашалотову креветку» под конвоем усадили в подъехавшую «Шкоду» и увезли — только тогда Пётр Иванович и Сидоров смогли вернуться в Верхние Лягуши и заняться «сбежавшим» автомобилем Иванова.

 

Глава 26. Тайна исчезнувшего «Москвича» и «киевская колдунья»

Что ни день — то очередная загадка. Проклятая деревушка! Пётр Иванович и Сидоров обошли все Лягуши, опросили всех жителей. Обыскали гараж Гойденко. Но там стоял только его новый трактор. Сарайчик у тракториста был малюсенький: даже мотоцикл не влез бы. А из техники — только красная сломанная газонокосилка да самогонный аппарат. Тоже сломанный…

Без служебной «Самары» оказалось нелегко: дома стояли далеко друг от друга. Путешествовать от одного жилища к другому по мокрым и грязным тропинкам было долго и утомительно. На странствия по деревне милиционеры убили весь день. Но ничего нового об исчезнувшем «Москвиче» так и не узнали. На вопрос «Кто?» получили два типа ответов: «Да хто ж його зна?» и «Чёрт, конечно». Чёрт… Главным виновником всех приключающихся в Лягушах несчастий до сих пор остаётся чёрт! Милиционеры брели в вечерних сумерках по Революционной улице, которая была сейчас настоящей трясиной. Их брюки были по колено в грязи.

— Да-а, — сказал Пётр Иванович. — Машина нужна тому, кто на ней ездит. А местные… Местные тут не причём.

— Угу, — согласился Сидоров. — Этим старушкам машина ни к чему. А главное, у Владимира Денисовича собака молчала…

— Плохая собака, значит! — сказал Пётр Иванович. — Хорошая собака чужого во двор не пустит!

— Может, и плохая, — вздохнул Сидоров.

— Надо бы отпечатки проверить в гараже Иванова, — сказал Серёгин.

— Ну, это уже утром, — зевнул сержант.

— Нет! — отрезал Пётр Иванович. — Надо сейчас. Ты же знаешь, что в нашей работе время — дороже всего!

Сидоров невесело кивнул. К тому же, засмотревшись по сторонам, сержант угодил ногой в глубокую лужу. Набрал полный кроссовок грязной воды и забрызгал не только брюки, но и куртку. Ещё и поскользнулся и чуть не упал. Пётр Иванович вовремя подхватил его под руки.

— Уф, спасибо, Пётр Иванович, — выдохнул Сидоров, выходя на твёрдую землю.

— Осторожней, Сань, — сказал Серёгин. — Не упади.

— Ну и грязища! — буркнул Сидоров. — Надо же, как развезло. Асфальту бы!

До дачи Иванова милиционеры добрались примерно через час. Они ещё не успели подойти к калитке, как сторожевая овчарка залилась басистым лаем и запрыгала, гремя увесистой цепью. На шум выскочила жена Иванова. Подошла к забору. Но, увидев двоих перепачканных незнакомцев, не открыла, а бросилась в дом, визжа на бегу:

— Вовик, Вовик, там!.. Ну, стоят!.. В общем, ружьё захвати!

— Подождите… — промямлил Серёгин, но женщина уже скрылась в доме.

Вскоре, на смену жене, вышел сам Иванов. В домашних шароварах, в тапочках, в пиджаке на голое тело и с ружьём наперевес, он направился к калитке.

— Кто там? — грозно спросил Иванов и вскинул ружьё.

— Это я, Серёгин! — ответил Пётр Иванович.

— И Сидоров! — крикнул сержант.

— А-а-а, — Иванов сменил гнев на милость и виновато пробурчал:

— Простите… Мне Зинка такого наплела…

С этими словами дачник открыл калитку.

— Проходите.

Серёгин и Сидоров вошли во двор. Сторожевая собака всё ещё оглашала окрестности громоподобным лаем, и норовила сорваться с цепи и покусать чужих.

— Верная, цыц! — прикрикнул на неё Иванов.

Овчарка тут же замолчала и уползла в свою конуру.

— Мы бы хотели осмотреть ваш гараж, — сказал Пётр Иванович.

— Конечно, конечно, — охотно согласился Иванов.

Дачник повёл милиционеров к своему недостроенному гаражу. Он всё не мог придумать, куда деть ружьё: то вешал его на плечо, то прятал за спину. Хоть ружьё и было заряжено всего лишь солью, но Иванову всё равно было неловко: милиционеры согласились ему помочь, а он в них — из ружья…

«Недостроенный гараж» — было мягко сказано: он представлял собой три зубастые стены и всё. Из такого гаража угнать машину — раз плюнуть. Но вот, собака… Это было странно. Они с Сидоровым ещё даже не подошли к калитке, как овчарка залаяла так, что земля задрожала, а тут — кто-то проник во двор, вывел из гаража машину, а она… молчит! «Здесь определённо что-то не так!» — размышлял Серёгин, разглядывая гараж. Своими мыслями он поделился с сержантом.

— Может быть, собаку усыпили, — предложил Сидоров. — Дали колбаски со снотворным, как про Шурика, и собака заснула!

— В «Шурике» собака не съела таблетки, — вздохнул Серёгин. — Нет, тут что-то похлёстче происходит. Уж не собирается ли наш товарищ Тень опять кого-нибудь зажмурить?

— Чего вы так решили? — удивился Сидоров, ощупывая руками зубастые стены недостроенного гаража.

— Тень подсылает своих «жуков» на драндулетах, — напомнил Серёгин. — А у нас с тобой — снова драндулет уплыл. Я боюсь, что мы с тобой не успеем спасти жертву, если она, конечно, есть…

…Эммочка ждала, что Филлипс с минуты на минуту вернётся, но его всё не было. «Уж не нажухал ли меня этот гусь?» — с досадой подумала она и решила сама пуститься на поиски своего вынужденного напарника. Эммочка оделась по колхозному: мешковатая куртка, заляпанные штаны, косынка с цветочками. Натянув на ноги резиновые сапоги она вышла из дома во двор и остановилась на полпути к калитке. Куда же она пойдёт, когда она вытолкала Филлипса взашей с картой Гопникова, а сделать копию для себя так и не удосужилась?! «Тупая индюшка!» — ругнула сама себя Эммочка и, плюнув на Филлипса, решила сходить в Верхние Лягуши и узнать, как там дела.

Эммочка пробралась в Верхние Лягуши осторожно, окраинами, потому что боялась попасться на глаза вездесущему глазастому Сидорову, который обязательно её узнает. Проходя мимо двора тракториста Гойденко, она вдруг подумала, что он не спроста набивался в друзья Филлипсу. Когда уедет Серёгин — Эммочка обязательно этого тракториста вспушит.

И тут она заметила Серёгина, потом — и Сидорова. Они почему-то топтались во дворе одного из дачников около какой-то незаконченной постройки и что-то там обсуждали. Эммочка действовала по принципу «пуганая ворона и куста боится», — то есть, подумала, что они непременно обсуждают её, и решила подобраться поближе. Пригнувшись, чтобы милиционеры не заметили её, она подкралась к покрытому заусенцами забору дачника и начала пробираться к тому месту, где Серёгин и Сидоров прохаживались около трёх щербатых стен. Она остановилась только тогда, когда услышала, что они говорят. А говорили они про угон машины. «Неужели это Филлипс тачку слямзил, чтобы убраться на ней в Донецк, или ещё куда-нибудь?! — изумилась Эммочка. — Вот, дундук! Они же найдут его!» — она же не знала, что Филлипс уже пойман и отправлен в Донецк. Эммочка стояла, прижавшись к забору, глядела в щёлку и слушала, стараясь ухватить каждое словечко. Кажется, Серёгин пока не знает, кто стащил машину, это хорошо — пускай они пока замкнутся на неё. А Эммочка решила вернуться в свою «конспиративную лачугу» в Мышкино, перебрать оставшиеся у неё документы Гопникова и найти там ещё какую-нибудь подсказку про «Наташеньку». Она уже оторвалась от забора и собралась уйти, ей не повезло: Эммочкин сапог наступил на сухую ветку и переломил её. Ветка громко треснула, и Сидоров обернулся!..

Сидоров услышал в стороне треск и обернулся машинально. Он увидел некую особу в косынке, и сначала подумал, что никогда раньше не видел такую в Верхних Лягушах. Сумерки скрывали лицо незнакомки, однако Сидоров увидел её косынку и тут же вспомнил, что такая же косынка — с аляпистыми цветами — была завязана голове Маргариты Садальской, когда он видел её в пещере!

— Пётр Иванович, — шёпотом сказал Сидоров. — Здесь — Маргарита Садальская! Вон она, — сержант кивнул головой в ту сторону, где бегом убегала к лесу особа в цветастой косынке.

— Стой! — Серёгин среагировал мгновенно: он перемахнул через забор и рванул за Садальской, которая, заметив погоню, поддала ходу и прыжками удалялась, стремясь раствориться в сумерках. Сидоров тоже перелез через забор. Зацепившись курткой за торчащий гвоздь, он вырвал из неё целый клок. Участок Иванова примостился на небольшом холме, сержант с высоты лицезрел удаляющиеся пятки Серёгина и старался догнать его, но тут увидел, что хитрая «колдунья» сделала круг и бежит теперь обратно, в деревню, только по другой улице. Сидоров спустился с холма с другой стороны, бросился Садальской наперерез. Она не ожидала, что сержант возникнет у неё перед носом и была поймана. Сидоров схватил «киевскую колдунью», завёл ей руки за спину.

— Больно… — плаксиво простонала она, слабо вырываясь.

Сидорову стало стыдно делать больно тому, кто слабее его, он немножко ослабил хватку. А Маргарита Садальская повернула к нему свое колдовское лицо и сказала загадочным магическим шёпотом:

— Сидоров, стой!

Сидоров замер. Для него как будто бы выключили свет, и сержант погрузился в какой-то ступор. «Киевская колдунья» легко высвободилась из застывших рук Сидорова и исчезла в тёмных зарослях.

Серёгин потерял из виду беглянку, но всё равно бежал вперёд, думая, что ещё немного и снова её увидит. Но Садальская исчезла. Вместо неё Пётр Иванович увидел Сидорова. Сержант стоял посреди улицы по щиколотку в большой луже и не шевелился. Серёгин добежал до него и остановился.

— Саня? — удивился он, видя, что Сидоров никак не реагирует на его появление.

Сидоров молчал и продолжал стоять, как статуя. Руки сержанта замерли так, словно он держал кого-то невидимого.

— Саня! — крикнул Серёгин и хлопнул Сидорова по плечу.

Сержант сразу же ожил заморгал глазами и изрёк:

— Пётр Иванович, я поймал эту ведьму.

— А? — удивился Серёгин.

И только теперь Сидоров заметил, что пойманная им на кануне «колдунья» испарилась, не оставив ни следа.

— Чёрт! — ругнулся Сидоров, догадавшись, что Маргарита Садальская обвела его вокруг пальца. — Она меня заколдовала, кажется…

«Киевская колдунья» была снова упущена. Над деревней Верхние Лягуши уже повисла ночь. Где-то в густой листве кустов и деревьев пели цикады, в небе, освещённом луной и звёздами, бесшумно метались летучие мыши, отлавливая насекомых. Серёгин и Сидоров побрели назад, к Фёкле Матвеевне — пора ложиться спать, а то совсем уже осовели оба. Когда проходили мимо двора Иванова, Серёгин заметил одну странную вещь: как раз напротив выезда из недостроенного гаража в заборе зияла дыра, и от неё по грязи вниз с холма вели две глубокие колеи.

Сонный мозг Серёгина отказался что-либо анализировать, и Пётр Иванович просто прошёл мимо. «Завтра, — решил он. — Завтра мы будем думать и действовать. На завтра у нас богатая программа».

 

Глава 27. Конец путешествия

Утром приехал из Красного почтальон и принёс телеграмму для Петра Ивановича.

Пётр Иванович и Сидоров ещё спали, и почтальон отдал депешу Фёкле Матвеевне. На телеграмме красными чернилами поставили пометку: «Срочно». Фёкла Матвеевна повертела телеграмму в руках. Читать сама не стала, а пошла будить Серёгина и Сидорова.

— Ну, что такое? — проворчал сонный Сидоров.

— Вставайте, — затормошила его Фёкла Матвеевна. — Там до вас телеграмма прыйшла! «Срочно» написали, бо мабуть важлыва!

Пётр Иванович встал и быстро привёл себя в порядок. А Сидоров ещё ворочался в постели и мычал:

— М-м-м, зачем будить так рано?

— Вставай, Санька, — сказал Пётр Иванович. — Тут опять что-то случилось!

Пётр Иванович взял у Фёклы Матвеевны телеграмму и пробежал глазами. Содержание было следующим: «Серёгин зпт хватит валять дурака зпт берите Сидорова срочно Донецк тчк Недобежкин тчк».

Начальник даже денег не пожалел на девять слов и доставку. Это значило только одно: начальник в ярости и приезжать надо немедленно. Читая телеграмму, Серёгин живо представлял себе рыжеусого полковника, когда тот, разозлившись, ругается на чём свет стоит и то и дело со всего маху бухает кулачищем по столу. А ещё придётся отчитываться за погубленную «Самару»… И всё ещё не нашёлся «Москвич» Иванова. «Кто же его, всё-таки, чёрт возьми, прихватил?!» — разозлился следователь. Местным он ни к чему. А чужие… Чужих, вроде бы и нету совсем! Из дачников один Иванов этот несчастный… Опять пошли эти угоны! Наверное, хотят ещё кого-нибудь убить… Серёгин вспомнил неудачника Ведёркина. Но этот новый угонщик — просто ас! Ни одного следа. Очередной «висяк». Пока «Москвич» не выбросят — не найдётся. А человека не станет. Что такое «не везёт» и как с этим бороться? А за «Самару» Недобежкин заест!..

Накрылась богатая программа. Придётся выполнять распоряжение начальства, и собираться в Донецк. Верная «Самара» героически погибла под Пегасом, и поэтому Пётр Иванович и Сидоров пошли пешком в село Красное.

— Ой, соколики, — выбежала из хаты Фёкла Матвеевна. — Чего ж вы пишки-то пойдёте?! Я вас на Пегашике отвезу!

Однако Пётр Иванович отказался. Попрощавшись с Феклой Матвеевной и расплатившись за комнату, милиционеры вышли со двора и направились в Красное. Позади остался двор дачника Иванова, которому они так и не смогли помочь, его недостроенный гараж, дырка в хлипком временном заборе…

— Подожди-ка, Саня, — Пётр Иванович остановился и внимательно всмотрелся в эту самую дырку.

— А? — удивился Сидоров.

— Видишь дыру? — осведомился Серёгин.

— Ага, — кивнул Сидоров.

— Она как раз напротив гаража, — заметил Пётр Иванович. — И проделана явно не специально: видишь, как доски по краям торчат. Как будто бы пробили… Автомобилем! — внезапно догадался Серёгин. — Когда он уезжал, он протаранил забор, чтобы не проезжать мимо дома… Хотя собака всё равно бы разлаялась, — скис Пётр Иванович. — Не годится… Идём, Саня, мы должны успеть в Красное до темноты.

Пётр Иванович и Сидоров спустились с холма на грунтовую дорогу и пошли вдоль обочины. И тут на глаза попалась машина. Неновый поцарапанный «Москвич» стоял у придорожного дерева. Передок его был обращён к дороге, а задок — смят о древесный ствол. Буд-то бы автомобиль ехал задом наперёд и со всего размаху врезался в дерево. Милиционеры приблизились к разбитому «Москвичу» — а вдруг там кто-то пострадал?

— Эй, да это же — машина Иванова! — догадался Сидоров.

Как оказалось, «Москвич» дачника никто не угонял. Просто Иванов забыл поставить его на тормоз, и ночью машина сама по себе съехала по склону холма, пробив забор, и остановилась только тогда, когда встретила по дороге клён.

— Сколько я вам должен? — не унимался Иванов, узнав, что его машина нашлась.

— Нисколько, — сказал Серёгин, и они с Сидоровым продолжили свой долгий и невесёлый пеший путь в село Красное.

 

Глава 28. Один в поле не воин

Эммочка видела, как Пётр Иванович и Сидоров уходили из Верхних Лягуш по грунтовой дороге. А ночью, убедившись в том, что они действительно, ушли, отправилась в гости к трактористу Гойденко. Эммочка стучать в дверь не собиралась. Она просто извлекла из кармана скрепку и запросто открыла примитивный замок. Тракторист жил один: с недавних пор он снова начал пить, и его жена Авдотья Загорная развелась с ним и уехала назад к родителям в Мышкино. Эммочка прошла захламлённые сени, освещая себе путь карманным фонариком, чтобы не споткнуться ни обо что в потёмках. Мастерски обойдя кирпичные баррикады, Эммочка той же скрепкой отомкнула другую дверь и попала в тесную и неубранную переднюю. «Чёрт, ну и берлога! — сморщилась про себя Эммочка. — У бродяги Филлипса наверняка такая же конура!». Зайдя в комнату, Эммочка встретилась с заграждением из пустых водочных бутылок. Она сначала не заметила их, споткнулась и сшибла пару. Бутылки со звоном покатились по полу. Но тракторист не проснулся. Он крепко спал и громко храпел, развалившись… под диваном — наверное, свалился во сне.

— Давай, просыпайся, отход! — достаточно громко прикрикнула Эммочка и грубо пихнула спящего Гойденко носком резинового сапога.

— Аууррр, — забухтел, выпав из сна, тракторист и заворочался на полу.

— Давай, подрывайся! — настаивала Эммочка, тормоша Гойденко сапогом. — Быстрее! — и светила своим фонариком прямо ему в лицо.

— Хто? Шо? — подпрыгнул Гойденко, наконец-то проснувшись, закрывая небритое лицо запачканной ладонью.

— Не шо, а подорвался! — Эммочка ухватила тракториста за тельняшку, оторвала его от пола и поставила на нетвёрдые сонные ноги.

— Ва-ва… — бухтел тракторист, не понимая, что, собственно, произошло и почему ему необходимо вставать среди ночи.

— Давай! — Эммочка швырнула тракториста на диван, а потом — принесла из кухни ведро воды и с размаху выплеснула холодную воду ему в лицо.

— Ааа!! — подскочил облитый тракторист, мигом протрезвел и проснулся. — Кто ты, чего надо? — хрипато вопросил он у Эммочки, вперив в неё покрасневшие тупые глаза.

— Сел! — Эммочка пихнула тракториста и он повалился на диван, заставив сей предмет мебели перекоситься назад и стукнуться спинкой о стенку. — Давай, базарь, морда тракторная, кто тебя подсылает?

— Куда?? — гавкнул тракторист, выпучив пропитые глазки.

— В дом заброшенный лазаешь? — рыкнула Эммочка, направив фонарик на растёкшегося по дивану Гойденко.

— За кирпичами, — прохныкал тракторист. — Убери свет, чувачок!

— Нетушки! — отказалась Эммочка, отшвырнув ведро. — Пока ты мне всю правду вот сюда вот не выложишь, будешь у меня освещённый, как бактерия под микроскопом!

Гойденко почувствовал себя обреченным. Всё, закончилась его светлая жизнь под крылышком «верхнелягушинского чёрта», и кто-то пришёл, чтобы… Тракторист испугался смерти и решил признаться. Он раскрыл рот, и Эммочка подумала, что сейчас узнает правду, ведь она была уверена в том, что этот тракторист что-то знает. Гойденко набрал воздуха, открыл рот и выговорил:

— Бе-е-е-е!

— Чёрт! — озверела Эммочка, не желая поверить, что и тракторист испорчен «звериной порчей». — Давай, говори мне, хватит валять дурака!

Тракторист, может быть, и рад был что-то сказать, но кто-то, чья воля забила его собственную, позволял ему говорить только по-овечьи:

— Бе-е-е-е! Бе-е-е-е! Бе-е-е-е!

А потом он вскочил с дивана, встал на четвереньки, опустил голову, выставив вперёд потусторонние рога, и со всех воображаемых копыт понёся к Эммочке.

— Чёрт! — перепугалась Эммочка, отпрянула из комнаты в коридор и захлопнула некрашеную дверь.

Тракторист гулко стукнулся о дерево двери и, продолжая дико блеять, всё бухал и бухал своим тупым «чугунным» лбом, пытаясь прорваться. Эммочка, не желая быть побитой внезапно озверевшим трактористом, поспешила ретироваться из хаты и замкнула дверь скрепкой.

Конец третьей части.

Пётр Иванович и Сидоров корпели над разгадкой тайны «верхнелягушинского чёрта», а что же в это время происходило в Донецке?