Новая модель нестабильна

Соединение в руках Путина постов председателя «Единой России» и председателя правительства делает закономерным вопрос: меняется ли политическая система нашего государства? С точки зрения формальной, Конституция и прочие законы неизменны, а значит, Дмитрий Медведев получил те же права и полномочия, что и его предшественники — Владимир Путин и Борис Ельцин. Президент сохраняет власть, которой его снабдила Конституция, — право отставки правительства, право предложения кандидата в премьер-министры и право назначения министров. За ним — право вето на федеральные законы, верховное командование войсками, прямое руководство ведомствами «со звездочкой», то есть силовыми структурами.

Вместе с тем Владимир Путин сконцентрировал в своих руках значительные полномочия. Как будут дальше взаимодействовать два уровня власти? Пока непонятно. Разумеется, их взаимодействие вполне может быть и не конкурентным, но это при условии, что Дмитрий Медведев не будет пользоваться своим правом на отставку правительства. Вопрос в том, почему он им не будет пользоваться, остается открытым. Конституция наша устроена так, что даже если на стороне премьера вся Государственная дума вместе взятая, парламент очень легко распустить, а правительство — отправить в отставку. В наследство Медведеву остались и многие другие сверхполномочия президента, включая право назначения и смещения губернаторов. Короче говоря, премьер-министр, даже сам Путин, весьма ограничен в правах, если только не решит провести реформу законодательства.

Если же он не решится провести реформу, тогда его может постигнуть судьба многих правителей, отошедших от власти и впоследствии «съеденных» юркими преемниками. Напомню китайский прецедент, когда Цзянь Цземинь покинул посты генсека и председателя КНР, но сохранил за собой позиции фактического верховного главнокомандующего. Тогда казалось, что это достаточная гарантия лояльности преемника. Тем не менее, оказалось, что Ху Цзиньтао несколькими точными аппаратными ходами сумел убрать своего прежнего патрона от власти в небытие пенсии.

Аналогично развивается ситуация и в Нигерии, где Олусегун Обасанджо передал власть в руки преемника Умару Яр-Адуа. За год преемник ухитрился сконцентрировать власть в своих руках и энергично давит бывшего патрона, имевшего глупость провозгласить себя совестью партии — местного аналога «Единой России». А ведь нынешний президент был всего лишь маловлиятельным губернатором крохотного приграничного штата. Ныне он признал своего предшественника «крупнейшим вором за всю историю Нигерии».

Правда, у нас ситуация несколько отличается от нигерийской. У нас ведь, напомним, именно премьер-министр выполняет обязанности президента, если тот подает в отставку. Но вот вопрос: кто в случае кризиса окажется быстрее — президент Медведев с указом об отставке Путина или премьер Путин — с аргументами об отставке Медведева? Закон тут на стороне будущего президента.

* * *

Короче говоря, новая модель нестабильна, если Медведев и Путин собираются царствовать совместно. Она нестабильная и если предусмотрен мягкий уход Путина. Она еще нестабильней, если предусмотрено его жесткое возвращение (во что, впрочем, мало кто верит).

Многие пугаются. Опасаются двух вещей — оттепели, то есть наказания всем крикунам, которые последние два года слишком громко пели осанну Путину, и либерального террора. Многие опасаются и того и другого сразу, тем паче, что оба явления можно удачно совместить. Дескать, придут либералы и поименно вспомнят тех, кто… (а дальше длинный список тех, кто, например, плохо себя вел и на ужин кашку не ел).

На самом же деле Дмитрию Медведеву приходится маневрировать между Сциллой и Харибдой, изобретая свой вариант синтеза путинской и ельцинской эпохи. Никто не хочет возвращения к ельцинизму. Никто не хочет также и возвращения к перегибам путинской поры. А значит, необходим новый курс, своего рода средняя линия между двумя этими крайностями — милосердный либерализм, если так можно выразиться. Либерализм с человеческим лицом. У либералов есть шанс реабилитировать себя перед народом, в том случае, если они не повторят ошибок своих духовных отцов, нет, не Сосковцов, но Чубайсов и Гайдаров.

Если стоящие за Медведевым либеральные круги не сумеют нащупать этот новый курс, если они, как окружение Людовика Восемнадцатого, будут действовать под лозунгом «ничего не забыли и ничему не научились», значит, само правление Медведева может стать лишь эпизодом в истории России…

Впрочем, поживем — увидим.

 

Медведев: первые итоги

Начнем с такой тонкой материи, как ощущения. Решение Дмитрия Медведева создать Совет по борьбе с коррупцией, его посещения военных академий, его указы последних месяцев производят впечатление органичности. Медведев держится как Первое Лицо — причем так, как будто он им является уже давно.

Честно говоря, от смены власти ожидалось иное. Ожидался длительный переходный период, в течение которого Медведев был бы в тени своего могущественного предшественника — Владимира Путина, тем паче что последний занял пост премьер-министра и также весьма активен в информационном поле.

Однако в реальности Медведев легко перехватил информационную инициативу. Екшное впечатление, что он президентствует уже пару лет.

В принципе, этот эффект был предсказуем. Удивительно только, что он проявился столь быстро, спустя буквально недели с момента начала президентства нового главы государства.

Не секрет, что в российской политической системе может быть только один верховный руководитель. И дело не только в монархическом ритуале, о котором пишет Станислав Белковский. Дело в том, что президент в России уполномочен принимать кучу мелких решений, которые автоматически централизуют политическое пространство вокруг него.

В самом деле, если представить Путина в роли политического патриарха, диктующего Медведеву основные решения, то за Медведевым все равно остается куча инициатив, которые он может реализовывать без оглядки на былого шефа — просто в силу того, что президент должен принимать множество разнообразных решений, которые не проконтролируешь извне. Например, та же борьба с коррупцией. Или: за президентом остается и назначение всякого рода чиновников, среди которых губернаторы, награждение орденами и медалями, осуществление командования армией и прочие «мелочи». В сумме они заставляют бюрократию ориентироваться именно на Медведева, а не на Путина, просто потому, что Медведев занимает центральное положение в политической системе и решает подобные вопросы.

Возникает классическая ситуация, при которой политик, занимающий центральное положение в политической системе, имеет все шансы захватить лидерство, просто пользуясь возможностями, которые дает ему занимаемая должность. Аналогично, если вспомнить советскую историю, действовал Леонид Брежнев, которого считали просто удобным ставленником правящей верхушки взамен резкого и не всегда адекватного Никиты Хрущева. Очень скоро выяснилось, что пост Генерального секретаря ЦК дает такие возможности, по сравнению с которыми аппаратный вес конкурентов ничего не значит. «Железный Шурик» Шелепин, которого молва прочила на пост генсека, очень быстро убедился, что его претензии на высший пост неосновательны. Он был отправлен в ссылку — на руководство ВЦСПС.

Теперь — почему это так.

Центральное положение правителя существует в тех политических системах, в которых фактически отсутствует разделение властей. Тогда можно говорить о наличии фигуры суверена, от которого исходят все возможные решения. Если таковая имеется в наличии, то абсолютно все равно, кто именно занимает место суверена: рано или поздно верховная власть сосредоточится в его руках.

Вспомним Анну Иоанновну, царицу, которая была ограничена «кондициями» со стороны «верховников» — феодалов-олигархов из Верховного тайного совета. Почти сразу же по пришествии к власти она «разодрала» кондиции и стала править самодержавно. Произошло это прежде всего потому, что ей удалось опереться на поддержку мелкого и среднего дворянства, которое не хотело диктатуры «верховников» и требовало, чтобы решения исходили от одного суверена.

Сегодня в российской истории повторяется схожая ситуация. Владимир Путин, несмотря на свое огромное влияние, отходит в тень просто потому, что как председатель правительства он не уполномочен принимать решения президентского уровня. Он может влиять на основные решения. И, безусловно, он на них влияет. Но ему нет никакой необходимости — и возможности! — влиять на все принимаемые президентом решения.

А здесь-то и таится подвох, потому что для бюрократического аппарата важны даже мелочи.

Старательно подчеркиваемое Медведевым первенство в вопросах руководства Вооруженными силами, борьбы с коррупцией и т. д. постепенно перетягивает властное одеяло на его сторону.

Путин может заниматься экономикой, но внешняя политика и армия постепенно уходят из зоны его контроля. И даже если во главе силовых структур будут по-прежнему оставаться его люди, подчиняться они будут уже Медведеву.

А это значит, что «двоевластие», которое, по мнению некоторых, неминуемо должно было бы возникнуть в схеме «Медведев — президент, Путин — премьер», неизбежно должно скоро закончиться централизацией власти в руках нового главы государства.

Это не означает обязательной схватки за власть окружения обоих президентов. Скорее, те, кто раньше входил в свиту Путина, просто тихо перейдут в окружение Медведева или канут в Лету. По мере усиления главы государства процесс будет ускоряться.

Конечно, существует вариант и с перераспределением обязанностей между президентом и премьером в пользу последнего. Однако вспомним, сколько раз нам обещали третий срок Путина, сколько призывов к нему было. Точно так же, и парламентская республика останется, во всяком случае, на ближайшую перспективу, обычным фантомом. Для того чтобы перейти к ней, у общества пока нет ни сил, ни достаточного богатства…

 

Проверка на вшивость, или разводка по-американски

Выборы — это борьба за власть.

Красочная битва за выдвижение кандидатов на пост американского президента от Демократической и Республиканской партий привлекает большее внимание российской аудитории, чем наши собственные выборы.

Что, впрочем, неудивительно, учитывая, что результаты их заранее известны даже малым детям.

Но вот за что Дмитрия Медведева не любят кандидаты в президенты США?

Хиллари Клинтон не сразу смогла произнести фамилию Медведева в ходе предвыборных дебатов с Бараком Обамой, а произнеся, подвергла Медведева резкой критике, назвав его вручную отобранным преемником (hand-picked successor), человеком, которого Путин поставил на должность, контролирует и который, следовательно, будет обладать весьма незначительной независимостью. Вообще, словосочетание «hand-picked successor» в отношении Медведева в последние дни стало на Западе, кажется, общепринятым. При упоминании Медведева обязательно всплывает и эта колкая фразочка, которая, повторяю, на русский переводится обычно как «ручной преемник».

Ранее в отношении Медведева ее употребил сенатор Маккейн. Выходит, у республиканцев и демократов не просто сложился негативный консенсус относительно России, похоже, консенсус есть и относительно фигуры Медведева — и этот консенсус, на первый взгляд, негативный.

* * *

Сделаем отступление.

Чем авторитарнее режим, тем большее значение играет психология лидера. Это понятно. Ведь в демократической стране, даже если вождь — неуравновешенный дурак и псих, на него найдется управа в лице парламента, Верховного суда, газет да и просто «независимого общественного мнения». В стране с авторитарным типом лидерства все сложнее. Правителя ограничивать некому. Поэтому элементарные психологические трюки, вроде лобовой лести или комплиментов новому платью супруги, могут играть важную государственную роль. Вспомним, например, эпоху Горбачева. Меченый генсек имел свойство таять от похвал в западной прессе. Да и жене его, надо думать, нравилось читать, как сильно (и в лучшую сторону) отличается она от «половин» прежних советских руководителей. Ведь те держались в тени своих мужей и не догадывались носить модные шмотки.

Так вот, лесть не довела СССР до добра. Историки до сих пор не могут понять, почему Горбачев отказался от роспуска НАТО (предлагаемого ему в обмен на объединение Германии). Возможно, были закулисные договоренности. Но, возможно, сыграла свою роль и безудержная лесть: Горбачев поверил в свою историческую миссию, в то, что ему суждено стать «лучшим немцем» даже не после Бисмарка, а после Лютера.

Конечно, «hand-picked successor» — это не лесть. Это удар по самолюбию нового президента России. В условиях, когда президенту принадлежит у нас почти неограниченная власть, постоянные намеки ведущих западных лидеров на то, что глава Российского государства тотально несамостоятелен, зависим, не могут не оказывать влияния — прежде всего на самого Медведева.

Если предположить, что психологи в штатском при американской администрации составили психологический портрет Дмитрия Медведева и нашли его слабые стороны, то все становится на свои места.

Конечно, можно предположить и случайность, дескать, американские кандидаты просто читают газеты и перехватывают друг у друга популярную формулировку. Но ведь в нападках на Россию они как с цепи сорвались. Почему бы не предположить, что эта кампания не то чтобы скоординирована, но хотя бы исходит из общих интересов американского правящего класса?

А если так, то получается, что американцы активно ссорят Медведева и Путина. Утверждения о слабости-подконтрольности способны задеть даже очень скромного человека. Даже Обама, который лично не «наезжал» на Медведева, утверждал, тем не менее, что, встречаясь с новым российским президентом, западные лидеры фактически будут вести переговоры с Путиным.

Западники как бы говорят Медведеву: «Ты че, не мужик? Тебе что, нравится, чтобы тебя считали слабым и подконтрольным и при встречах на высшем уровне принимали за Путина?»

А если нет — устанавливай личную власть, гони Путина.

Строго говоря, именно так они играют в ситуациях двоецарствия. Например, когда в Китае власть была поделена между Ху Цзиньтао и Цзянь Цзиминем, американские лидеры часто задавали вопросы типа «Кто принимает решения в Пекине?» или «Кому звонить, если начнется ядерная война?». В конце концов, это привело к тому, что Ху Цзиньтао принял решение сосредоточить власть в своих руках и отправить на преждевременную пенсию предшественника.

Так что заявления американских кандидатов в президенты не такие уж и невинные. Они дают старт обсуждению, кто же правит в Кремле — будто бы слабый и «ручной» Медведев или же сильный Путин? И к кому обращаться по ключевым вопросам международных отношений?

Скорее всего, попытка испытать соправителей на прочность будет предпринята. Сама логика российской политической системы требует, чтобы властитель был один.

 

Вызов Медведеву

Что оставил Путин, уходя? Вопрос в том, чтобы провести ревизию путинского наследства. Понять, что осталось в наследство его преемнику (простите за неприличное слово).

Сегодня уже очевидно, что те тренды, которые были заложены в последние четыре года путинского правления, в ходе его второго срока, исчерпаны.

Главный соблазн, который стоит перед страной и властью сегодня, — это воспроизвести 70-е. Застой, «и Брежнев такой молодой», конфронтация с Западом одновременно с «конвергенцией» и «разрядкой».

Уже сегодня режим столь старательно калькирует времена «дорогого Леонида Ильича», что даже у человека моего поколения, видевшего Брежнева лишь на трибуне 26-го съезда КПСС, возникает дежавю. Еще большее дежавю возникает при взгляде на результаты американских праймериз. Восходит звезда сенатора Маккейна, ястреба в вопросах отношений с Россией, который рассматривается как фаворит предварительных выборов в Республиканской партии. Старый сенатор — точь-в-точь вылитый Рейган. Хитрая дворничиха История грозит после трагедии краха Советского Союза сыграть нам даже не фарс, а водевиль краха его карманной, игрушечной копии — современной России. В которой все мало и незначительно, начиная от широко объявленных великодержавных устремлений Кремля и заканчивая деятелями правящей верхушки.

Впрочем, нам от этого не легче. Ведь хоть разыгрываемый неосоветский спектакль идет на, так сказать, малой сцене, трагедия страны может за ним последовать настоящая. Ведь НАТО, бесшумно подползающее к нашим границам, что твой индеец Джо, не шутит. А значит, если Украина и Грузия в ближайшее время вступят в Альянс (а пока не видно, чтобы Москва могла противостоять этому), следующим ходом встанет вопрос о территориальной целостности России. Аналогии — грубое дело. Но все же, при всей грубости сравнения, Украина — это наша Хорватия. Белоруссия — наша Черногория. Россия — Сербия, а Кавказ имеет все шансы стать Косовом.

А раз так, вызовы, стоящие перед Россией, носят реальный, а не иллюзорный характер. Одним из главных вызовов является, кстати, угроза утопить работу над ответами на них в блекотании. Дескать, кругом глобализация, международизация, ноосфера, вселенская гармония и прочая «перестройка». Нужно понимать, что подобная идеология — это идеология однозначной капитуляции, и один раз нашу страну уже погубили «под сладкий лепет мандолины». Мы, русские, заинтересованы, чтобы этого не случилось во второй раз.

Стремительное движение в НАТО Украины и Грузии, уход Казахстана и Средней Азии под покровительство Китая, угроза прихода к власти в США сил, которые сделают ставку на деструкцию России, — все это указывает, что страна после Путина оказывается «не в хорошем положении» (если воспользоваться словами Кальвина Кулиджа, красноречивейшего из американских президентов).

В самом деле, если президентом США станет, например, сенатор Маккейн, похожий на Рейгана как брат-близнец, сможет ли Россия противостоять давлению со стороны Запада, со времен 80-х неимоверно усилившегося и превосходящего нас уже в десятки раз?

Запад может уже в течение ближайших лет настолько нарастить давление на Россию, что она будет вынуждена заняться новой «перестройкой». На новом этапе и с такими потерями, по сравнению с которыми крах СССР может показаться детской шалостью.

Да, конечно, Запад может согласиться, чтобы в России существовал режим мягкой либеральной автократии, похожий на правление «доброго Пиночета» и режим нового Хоннекера сразу. Проблема только в том, что чем дальше, тем больше существование такого режима будет зависеть от его величества Запада и ни от кого больше. Пространство для маневра Москвы постоянно сужается. Облеты британской территории, совершаемые нашими стратегическими бомбардировщиками, — тому свидетельство. Ведь ядерное оружие — это последний аргумент, аргумент Судного дня. И если начинают грозить его применением, значит, иных козырей у государства уже не осталось.

Не лишним было бы помнить, что этот аргумент в споре не помогает. Просто потому, что элиты и президенты, выбирая между проживанием в подземном бункере под радиоактивными развалинами столицы и где-то в американской глуши, под елочкой и прикрытием ЦРУ, выбирают почему-то последнее.

И сколько бы «наши» ни говорили про конвергенцию и вступление в мировые клубы элит, полезно помнить, что все эти «клубы» интегрированы в западные политические структуры, а сами элиты вынуждены считаться с интересами государств, которые они представляют. Именно поэтому вместо вступления в пятый Интернационал «мирового капитала», правящего лохами всех наций мира, почему-то всегда получается проигрыш России конкретным странам Запада.

Поэтому никакой «андроповщины» в обозримом будущем, скорее всего, не будет. Просто потому, что историческая «андроповщина» была «контррейгановщиной», то есть проектом ответа со стороны СССР на атаку рейгановского Запада. Скоро выяснилось, что отвечать нечем. Началась перестройка, Советский Союз развалился.

Перед нами опять, как и в приснопамятном 85-м, стоит проблема выбора пути. Конечно, нынешний политический режим и политический класс могут сделать выбор в сторону стагнации. Действительно, та стабильность, которая установилась сегодня, — легка. Режим кажется прочным, отношения — урегулированными, политическая система — крепкой и скроенной на века. Лишь нарастающее внешнее давление, которому Россия с каждым годом все меньше способна противостоять, является индикатором слабости режима.

А значит, рано или поздно встанет вопрос о реформах, позволяющих модернизировать экономику страны или об обвале государства внутрь себя и образовании на территории Российской Федерации множества мелких «-станов».

У нас много говорят о том, что Россия должна подражать Китаю. Дескать, политические системы очень схожи (я сам писал об этом, как и о сходстве политической системы России с ГДР). Пора бы, наконец, начать и модернизацию экономики. Пусть даже это будет «подражанием Китаю». Россия исчерпала лимит на революцию, говорят политики. Быть может. Но она почти исчерпала лимит на авторитарную модернизацию.

Авторитаризм без модернизации — такова программа второго срока Путина. Можно сказать, она выполнена. Теперь мы вступаем в очередную точку бифуркации. Либо власть окажется способной к модернизации экономики и общества, причем модернизации экстренной, направленной на преодоление сырьевой специализации экономики страны, либо Россия впадет в штопор и новый этап провала последнего куска советской империи внутрь себя с отделением целых регионов будет неминуемым.

Опыт показывает, что для наших элит увещевания абсолютно бесполезны.

Тем не менее об этом следует сказать.

 

Хромающая на обе ноги Российская Федерация

Россия как национальное государство пока не удалась. В отличие от окраинных народов бывшей советской империи, русские не создали национального государства. Официальная концепция нынешней российской власти — «многонациональность». Россия остается последним осколком, лимитрофом Советского Союза.

Советский Союз был «пищевой пирамидой» народов. На первом месте стояли народы, имеющие свои союзные республики. Чуть ниже — народы автономных республик, входивших в состав союзных. И так все ниже и ниже, до народов автономных округов, находившихся в составе областей.

Разумеется, подобное государственное устройство не может существовать в реальности. Ибо в условиях демократии народы немедленно передерутся и перессорятся, пытаясь поднять свой статус в «пищевой пирамиде». Что мы и видели в конце 80-х — начале 90-х годов прошлого столетия. Союзные республики пытались стать независимыми государствами, автономные республики, вроде Татарстана, стремились превратиться в союзные республики с прицелом на обретение в дальнейшем независимости, и даже автономные округа хотели превратиться в субъекты Федерации и не подчиняться больше областным властям.

Пока власть компартии была незыблемой, «пищевая пирамида» народов стояла несокрушимо. Но как только КПСС, цементирующая СССР, дала слабину, «пищевая пирамида» пришла в движение. Советский Союз рухнул, не выдержав требований многочисленных окраинных национализмов.

В национальных государствах, отделившихся от России, «пищевая пирамида» народов уничтожена. Провозглашен примат титульной нации. Началась попытки построения гражданской нации на основе доминирования титульной — в число «украинцев» или «казахстанцев» стали включать всех, проживающих на территории соответствующих национальных государств. И только в России «пищевая пирамида» народов сохранилась. Сохранилась в поврежденной форме. В рамках Советского Союза не было титульного народа. Титульные народы были у советских республик. Сам Советский Союз опирался на идеологические основания: его «титульным народом» были члены компартии. Россия, унаследовав советскую систему организации межнациональной жизни, стала Советским Союзом в миниатюре, то есть отказалась даже от формального признания прав русского народа на титульность. А это постоянно порождает нехорошие вопросы, ведь статус бывших автономий в составе России не просто сохранен, но и повышен. Отсюда постоянное стремление укрепить оставшуюся от Советского Союза систему за счет ее «достройки» до нового СССР. Естественно, новым независимым государствам второй СССР не нужен. А вот Российской Федерации — просто необходим.

* * *

Российские правители оказались достаточно умны, чтобы не согласиться на преобразование России в новый «союз нерушимый республик свободных». Возможно, потому, что тогда пришлось бы соглашаться на создание Русской республики и распад государства по советскому варианту. Но они оказались достаточно слабы для того, чтобы создать гражданскую нацию на базе русских (впрочем, слаб для реализации этой задачи оказался и сам русский народ).

В качестве идеологической основы для РФ был избран советский эрзац. Правда, советский народ пришлось заменить «россиянами». Учитывая резко возросшую роль русских, которых в СССР было примерно 50 %, а в РФ уже 80 %, пришлось играть на понижение его роли как стержневого народа, вокруг которого организована российская государственность. Пришлось делать вид, что русских вообще нет (в СССР считалось, что русские — главный, титульный народ. Смотри, например, слова советского гимна: «Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь»), а есть невнятные «россияне», основное свойство которых — нерусскость, вернее, инаковость, непринадлежность к русскому народу. При этом существование остальных народов России и их право на автономии признается. Получается парадоксальное государство, на 3/4 населенное «просто людьми», само национальное имя которых стыдно произнести вслух. А на оставшуюся 1/4 Россия населена «многонациональными народами». Действительно, если мы перестанем считать русских за народ (а это и есть официальная доктрина РФ), мы с удивлением обнаружим, что Россия чрезвычайно многонациональна. Россия — страна 100 народов, не считая русского. Пожалуй, это можно считать чуть ли не официальным определением.

По своей идеологии подобное государство рано или поздно должно «прислониться» к какому-нибудь «многонациональному союзу». Просто потому, что членство в подобном союзе поможет ему оправдать свое существование. «Россия — это не государство каких-то там русских. Это солидный член международного сообщества, а также Союза России и э-э-э… Белоруссии». Или: «мы бы рады создать русское национальное государство, но, эээ, белорусы не позволят». При этом для самих белорусов вопрос о национальном государстве — пройденный этап. Оно у них есть. И если сказать белорусам (я не говорю — украинцам или казахам), что им нельзя строить национальное государство, а нужно — «многонациональное», они только покрутят пальцем у виска. На аргумент «русские не позволят», последует, скорее всего, вопль «убирайтесь вон, русские оккупанты».

Поэтому если экономически страны СНГ нуждаются в России больше, чем она в них, то с точки зрения идеологии системы ценностей ситуация обратная. Хромающая на обе ноги «многонациональная Российская Федерация» ищет, к кому прислониться, чтобы легитимизировать свое призрачное существование, оправдать бытие «многонациональной российской нации».

Именно отсюда берут начало попытки создать совместное государство с Белоруссией, а теперь и слух о совместном государстве с Казахстаном.

* * *

Бытие Российской Федерации, последней советской республики, — это стремление к смерти, растворению в чем-либо «многонациональном». Сам по себе союз с тем или иным государством не страшен. Из содружества нескольких национальных европейских государств вырос Евросоюз. Но все же Франция — национальное государство французов, точно так же, как Германия — государство немцев. Между тем Россия — не есть государство русских. Перманентно пытаясь вступить в союз то с государством украинцев, то с государством казахов, «дорогие россияне» удивляются, что получают в ответ обвинения в империализме. Но ведь Россия — государство иной природы по сравнению с Украиной или Казахстаном. «Пищевая пирамида» народов — пережиток, свойственный феодальным империям прошлого. Неудивительно, что ее сохранение делает невозможным союз России с сопредельными странами, которые боятся раствориться в ее амебообразной «многонациональности». Отсюда и традиционная русофобия сопредельных стран. Как не парадоксально, они относились бы к России лучше, будь она национальным государством, ведь тогда четко были бы определены ее границы и претензии.

Пока «пирамида народов» остается в неприкосновенности, роль русских принижена, а Россия не является национальным государством, соблазн вступить в какой-нибудь альянс, будь то Единая Европа или союз с Казахстаном, останется чрезвычайно сильным вектором в российской политике.

 

Хуже очень даже может быть

В последнее время в прессе активно идет дискуссия о переходе России к парламентской республике. Связана она в основном с «тайными замыслами олигархов», которых обвиняют в намерении приватизировать власть. Крупные владельцы будто бы намерены взять под свой контроль сначала Еосударственную думу, а затем и правительство, оставив президенту только представительские функции.

Идея парламентского правления слишком привлекательна. Можно даже вывести закон: она оказывается востребована, когда общество находится на грани революционной ситуации. Например, переход к парламентской республике активно обсуждался в конце 90-х годов, когда кризис режима Бориса Ельцина уже был очевиден, а адекватная альтернатива ему еще не сформировалась. Если же обратиться к истории, то идеи ограничения власти президента в пользу парламента витали еще в хасбулатовском Верховном совете. С тех пор и повелось, что как в России кризис, так люди вспоминают о парламентском правлении.

Казалось бы, возникшая в последний год дискуссия вокруг формирования правительства парламентского большинства свидетельствует об обратном — ведь политическая стабильность считается одним из важнейших достижений правления Владимира I lyniiia. Ан нет, не подвела примета — стабильность пошатнулась, а некоторые эксперты даже заговорили о гражданской войне в случае пересмотра итогов приватизации.

* * *

Итак, в периоды кризисов наше общество алчет парламентской республики. ЕГочему же это происходит?

90-е годы прошлого века оставили нам в наследство незавершенную буржуазную революцию. От доминирования государственной собственности страна перешла к доминированию собственности частной. Однако с политической точки зрения мы застряли между эпохами. ЕГолитический режим Бориса Ельцина слишком похож на «переходные» режимы в странах Восточной Европы. Например, правительство Ханса Модрова в ЕДР Эти переходные правительства появлялись на божий свет в результате первого этапа «бархатных революций». Когда классические коммунистические партии уже выпустили из рук монополию на власть, а оппозиция еще не успела победить на выборах и отстранить от руководства осколки бывшей правящей партии. В Польше переходным было президентство Войцеха Ярузельского, когда глава государства и руководители силовых министерств представляли компартию, однако само правительство было сформировано движением «Солидарность». Но рано или поздно прежние вожди уходили от власти, уступая место не только новым демократическим политикам, но и новым демократическим институтам.

В России этого не произошло.

С точки зрения структуры нынешняя российская власть копирует советскую систему. У нас по-прежнему существует правительство, формируемое по отраслевому принципу. Как и в Советском Союзе, высока автономия бюрократии, ее независимость от общественного мнения и демократических процедур. Ротация правящих элит зависит не от выборов, а от результатов «борьбы бульдогов под ковром». Больше того, по сравнению с советским периодом обособление бюрократии от народа усилилось. В СССР существовала коммунистическая партия, которая контролировала бюрократический аппарат и могла воздействовать на ситуацию. Существовали отработанные механизмы воздействия на бюрократическую верхушку — партсобрания, жалобы в вышестоящие инстанции были не столь малоэффективны, как нам стараются показать. Во всяком случае, коррупция в СССР была в разы ниже, чем в современной России. Сегодня функции контроля над чиновниками не осуществляет никто.

«Переходная» система власти могла перерасти в «буржуазную демократию». Но возникли помехи. Приватизация была проведена таким образом, что возникший слой крупных собственников востребовал диктатуру. Она и пришла в форме ельцинского термидора. И характерной ее чертой было лишение парламента практически всех имевшихся у него функций. По сути дела, избранная в конце 1993 года Государственная дума была даже не законодательным, а законосовещательным учреждением.

В эпохи кризисов часть общества начинает неосознанно хотеть завершения буржуазной революции. А лучший способ для этого — ограничение президентской власти и усиление полномочий парламента. В президентском правлении слишком много чрезвычайщины. В той форме, в какой она существует сегодня, президентская власть имеет черты монархии, с характерными для этой формы правления чертами — опорой на высшую бюрократию и армию. Традиционные выборы раз в четыре года — скорее, референдумы о доверии действующему властителю. Ни в 2000-м, ни в 2004-м, ни в 2008 году у оппозиции не было ни малейшего шанса прийти к власти, а на фаворита работала вся государственная машина.

Нынешний политический режим напоминает конституционную монархию, которая существовала в России в 1905–1917 годах. Государственный строй, при котором правительство назначает монарх, но уже существует парламент. Как показывает политическая практика Германской империи времен Вильгельмов и наш собственный опыт начала прошлого века, такая система крайне нестабильна, ибо требует деятельного вмешательства со стороны главы государства. Причем держится она на личном авторитете одного-единственного человека, которому крайне трудно найти адекватную замену в случае кризиса. Любое падение популярности первого лица сразу же болезненно отражается на всей системе, которая лишена гибкости до такой степени, что отторжение «электоратом» монарха почти всегда означает и падение монархии.

* * *

Возможна ли в России парламентская республика? Чтобы решить этот вопрос, важно понять, что переход к парламентскому строю означает коренную реформу всей системы государственной власти. Он означает передачу контроля над правительством в руки представителей народа, напрямую зависящих от результатов всеобщих выборов.

Переход к парламентскому правлению означал бы завершение буржуазной революции в России. Однако внутренняя ситуация в стране такова, что завершение буржуазной революции на федеральном уровне может привести к кризисным явлениям на уровне регионов. Россия уже однажды попыталась перейти к республиканско-парламентскому устройству и крупно прогорела, когда выяснилось, что Временное правительство не имеет действенных рычагов для контроля за ситуацией в провинции и армии.

Приписываемая Ходорковскому и олигархам идеология означает веру во всевластие денег. Дескать, раз не можем контролировать президента, что ж — купим партии и Государственную думу, а с ними и правительство. Точно так же думали «олигархи» в 1917 году, когда свергали царя. Наивные, они полагали, что «министры-капиталисты» решают все. У них же деньги… Увы. Все, как оказалось, решали кадры. И кадры решили.

Но не будем отвлекаться. Единый стержень, объединяющий страну, — это бюрократическая иерархия. При введении парламентского строя подразумевается, что этот стержень будет резко ослаблен за счет усиления роли политических партий. В какой-нибудь Великобритании именно партии — структуры, которые скрепляют страну. Ведь регионами правят муниципалитеты, а не назначенные правительством комиссары. У нас для контроля над регионами используют силовые министерства и «штатские» бюрократические ведомства, структуры которых пронизывают всю Россию.

В случае введения парламентского правления на федеральном уровне при сохранении прежней феодально-губернаторской вольницы на уровне регионов Россия может превратиться в игрушку авторитарных региональных вождей. При этом в правительстве возникнет хаос.

Казалось бы, мы традиционно считаем, что хуже нынешнего правительства нет ничего. Однако, как в старом анекдоте про пессимиста и оптимиста, хуже очень даже может быть. Чреда региональных диктатур на местах и хаос в центральном правительстве — вот что может принести парламентское правление, если ввести его сейчас.

Даже если правительство возглавит олигарх, поставить ситуацию под контроль будет непросто. Ибо по той же логике правительство князя Львова должно было бы править Россией как минимум десятилетие. Однако деньги решают далеко не все. Без единой непартийной и неолигархической силы сейчас не обойтись, иначе олигархо-губернаторские партии разорвут страну на куски. При нынешнем отсутствии солидарности и уровне коррупции вотумы недоверия правительству будут следовать ежемесячно, а по количеству кабинетов министров страна может быстро обогнать Италию (где за послевоенные годы сменилось более 50 правительств).

 

Первая русско-американская война

Нападение на Южную Осетию есть нападение на Россию.

Впервые Соединенные Штаты решились на прямое силовое прощупывание российского «мягкого подбрюшья» на Кавказе.

Сдача российскими властями Южной Осетии означала бы, что на Россию можно плевать. Можно уничтожать ее солдат и союзников. Прецедент такого рода был бы крайне важен для развития дальнейших событий. В результате ослабления «руки Москвы» усилились бы сепаратистские настроения в республиках Северного Кавказа.

Это, в свою очередь, означало бы новый виток борьбы за отделение этой территории от России. Если можно стрелять в российских солдат в Осетии, почему этого нельзя делать на территории остального Кавказа?

Беспрецедентная наглость Саакашвили рассчитана именно на то, что Россия проглотит любое унижение из-за боязни реакции со стороны стран Запада.

Грузины от лица Америки провели разведку боем.

Никто из соседних государств со времен Второй мировой войны не нападал на территорию России. И вот это случилось. Не будем обманываться юридической принадлежностью Южной Осетии Ерузии. Фактический контроль в регионе уже 15 лет принадлежит России. То, что для Ерузии было операцией по восстановлению территориальной целостности, для США было тестом на способность российского руководства противостоять прямой военной агрессии, осуществляемой с территории соседнего государства.

Соединенные Штаты разгромили Ирак путем прямого военного вторжения, но уже несколько лет не решаются взяться за Иран. Россия в этой связи находится на отшибе — у США есть более важные дела, чем борьба с Кремлем, хотя у американских политиков Россия вызывает все большее раздражение.

И считающийся «ястребом» кандидат в президенты США Маккейн, и считающийся «голубем» Обама критикуют российское правительство почти в одних и тех же выражениях, что, возможно, означает наличие в вашингтонских верхах негативного консенсуса по отношению к России.

Похоже, по дороге к усмирению Ирана решено завернуть на Москву. Почти так же действовали крестоносцы много веков назад, идя на Иерусалим, а разгромив почему-то Константинополь.

Россия в последние годы демонстрировала слабость — утратила позиции на Украине, в Грузии и частично в Средней Азии в результате «оранжевых революций», под давлением Саакашвили досрочно вывела свои войска из Грузии. Казалось, поражениям кремлевской политики не будет конца.

Установив антироссийские режимы в бывших союзных республиках, США и их союзники рано или поздно должны были решиться к переносу войны против России непосредственно на территорию нашей страны.

* * *

Российское руководство оказалось в безвыходной ситуации, ибо сдача Южной Осетии означала в перспективе сдачу всего Северного Кавказа, — и решилось на отпор. Впервые за долгий срок Россия официально вела боевые действия на территории враждебного суверенного государства. Если не считать конфликтные ситуации начала 90-х годов прошлого века, когда будущие суверенные государства еще только формировались, то российская армия не вела таких войн чуть ли не с 1945 года. Ведь в Афганистан наши были приглашены местным правительством. А вот грузинские власти всеми способами пытаются изгнать российские войска.

Каковы последствия военной операции в Южной Осетии?

Они будут зависеть от того, сможет ли Россия превратить военную победу в политическую.

Комментаторы уже вспомнили Крымскую войну, в ходе которой победа над Турцией превратилась в поражение, нанесенное России коалицией великих держав Европы, и войну 1877 года, когда победа над все той же Турцией была фактически отнята у России благодаря дипломатическим усилиям Еермании и Британии.

Если странам Запада удастся навязать России (к удовольствию Ерузии) в качестве миротворцев войска третьих стран, например США, то цели войны со стороны Саакашвили будут достигнуты. Ерузинские власти с самого начала стремились превратить российские войска в одну из сторон конфликта — и надо отдать должное, им это удалось…

 

Идеология национального нахмуривания

Всякий раз, когда НАТО приближается к нашим границам, правительство нахмуривается. Так было всегда. Вспомним первый этап расширения НАТО на Восток. Тогда речь шла о принятии в альянс стран Восточной Европы, бывших членов Варшавского Договора. Москва тогда грозно нахмурилась и сказала добродушному Западу много язвительных слов. Запад, впрочем, и бровью не повел. Расширение Североатлантического альянса состоялось в положенные сроки. В чем же дело?

А дело в том, что Москва в действительности вовсе не борется против расширения НАТО (в нашей реальности — уже на территорию СНГ за счет Украины и Грузии). Кремль лишь пытается удержать остатки собственного престижа за рубежом и, что гораздо важнее, внутри страны. Грозно хмурящий брови Кремль, борзо ездящие по грязюке российские танки, со свистом рассекающие небеса ракеты — все преследуют одну цель: пропиарить мозг российскому населению, а если возможно, то и мировой общественности.

Схема пропиаривания проста. Запад принимает решение об очередном наступлении на зону российских интересов. Россия же ничего возразить не может. Прежде всего, потому, что путинская политика последних восьми лет привела к чудовищному ослаблению российских позиций на пространстве СНГ. Что ж, доброе НАТО лишь заполняет вакуум, ленивой тушей подползая к российским границам, беря в свои добрые руки контроль над бывшими союзными республиками.

Что может противопоставить Россия тотальному наползанию НАТО? Ничего. Но старая аппаратная пословица гласит: если не можешь остановить процесс, его нужно возглавить. В итоге появление натовских ПРО в Восточной Европе и вопрос о расширении НАТО превращается в предмет пиарного торга.

Елавное — продемонстрировать, что Кремль еще что-то может. На первом этапе Москва долго хмурилась и сурово покашливала в приемной западных владык. Правда, реально и пальцем не шевельнула для того, чтобы спасти остатки своего влияния в бывшем Варшавском блоке. Что ж, за хорошее поведение московским столоначальникам был дарован Совет Россия — НАТО — не имеющая никакой власти консультативная структура, удел которой — время от времени собираться и заниматься ничего не значащей болтовней.

Зато создание Совета Россия — НАТО крайне важно для пропиаривания несчастного российского населения. Которое будет думать, что правительство одержало великую победу, получив в зубы очередной «консультативный совет» в обмен на натовские войска вдоль российских границ.

* * *

Сегодня нам рассказывают о том, как перевооружается наша армия. Какие новые танки и самолеты получат войска в текущем году. Хочется верить. Вопрос лишь в том, почему за годы путинского нефтяного бума не было предпринято почти ничего для восстановления наших Вооруженных сил? Хочется верить в искренность нынешних властей, запоздало обративших внимание на «защитников Отечества». Однако даже если войска реально получат обещанную им технику, на создание армии нового строя, с современным оружием и не деморализованным безденежьем офицерским корпусом, понадобится время. Между тем Запад, скорее всего, ждать не станет. США и их союзники могут прийти на пространство СНГ не «завтра», а уже «сегодня». И ответить им, по большому счету, нечем.

Однако проблема шире, чем может казаться. Да, современная Россия слаба, но бог бы с ней. В конце концов, слабость при рациональном управлении можно преобразовать в силу. Большевики за очень короткий исторический срок подняли Россию из руин революции просто потому, что понимали, что в ином случае их режим и они сами обречены на гибель. Проблема, как всегда, состоит в отсутствии политической воли, а ее причина — в парализующем воздействии идеологии, угнездившейся во многих головах. Эта идеология бездействия, опирающегося на окостеневшее представление о собственном величии.

Адепты этой идеологии, нахмурившись, говорят: «А нам не надо, не больно-то и хотелось». «Нам не надо» — застарелая болезнь московской интеллигенции. В 80-е плели, что «нам не надо Советского Союза». В 90-е они говорили, что «нам не надо Восточной Европы». Сегодня сообщают, что СНЕ России «не больно-то и нужно». И в 80-е, и в 90-е, и в 2000-е я спрашивал их: «Когда же вы скажете, что «нам не нужна Москва»? — «Не-е-е, — усмехались они. — Москва-то нам нужна». — «А почему?» — «А по кочану».

Эта странная идеология досталась нам в наследство от советского режима. Последний, кажется, всерьез убедил большую часть населения, что у нас всего много, всего вдосталь, всего всем всегда хватит. И потому мы можем свободно и счастливо раздаривать соседям «кемски волости», ибо у нас их больше, чем звезд на небе. Вернее, сам-то режим так не считал, но граждан так воспитывал. В итоге получилась забавная смесь: хорошие люди, настоящие патриоты России в теории, при столкновении с практикой совершенно искренне (а вовсе не потому, что их облучает икс-лучом злое ФСБ) советуют «отдать все» и не заморачиваться.

* * *

Можно, конечно, отвергнуть эту идеологию как пустяк. Она и впрямь недостойна внимания, в ней нет ничего, кроме самолюбования и склонности к капитулянтству. Проблема, однако, в том, что этой же идеологией вплоть до последних лет была поражена власть. Довольно высокопоставленные эксперты рассуждали в момент, когда российское правительство делало все, чтобы отдать Аджарию Саакашвили, что Аджария нам совсем не нужна, а вот добрый друг России батоно Михаил наведет там порядок. Так Россия получила проблемы стократ большие, нежели имелись бы в случае сохранения Аджарии.

Носитель идеологии «нахмуривания» всегда готов к тотальной сдаче позиций страны. Он требует просто, чтобы ему эту сдачу красиво обосновали. То есть по телевизору должны сказать, что мы не просто сдаем военную базу, но уходим из ненужной нам заморской страны, для того чтобы строить домики для бездомненьких офицеров.

Так что идеология «нахмуривания» и вытекающая из нее постсоветская политика повсеместной сдачи позиций вовсе не безобидны, как кажутся. Хочется в очередной раз надеяться, что российское руководство извлечет уроки из катаклизмов последних 15 лет. Но для этого нужно изжить идеологию «нахмуривания» и четко артикулировать российские национальные интересы. Пока этого нет, процесс мягкого «наезда» Запада на Россию будет продолжаться.

 

Современных русских людей все меньше объединяет с государством

Сайты Интернета сейчас засыпаны разоблачениями в шпионаже в пользу США различных деятелей российской оппозиции. И хотя шпионаж — вовсе не моя специальность, должен сказать, что завывания про американских шпионов не действуют и действовать не могут.

Сама система лояльности государству нынешним режимом тотально подорвана. В каких случаях человек лоялен стране? Когда она осознается как «своя». Но что значит фраза «эта страна — моя»? Она означается ситуацию, когда человек ощущает единство — себя и государства. Это единство выражается через метафоры — «Родины», «России-матушки» или «града на холме». Принадлежность к государству, к защищаемому государством народу дает человеку сопричастность вечности. Ибо мы умрем (человек — смертен), но государство, народ будут существовать и после так же, как существовали прежде нас.

Итак, человек достигает осознания государства своим через механизм сопричастности. Само же государство может существовать, длиться в веках только в том случае, когда отстаивает ценности, лежащие вне времени. Чувство единства, слияния с государством одновременно слито с чувством причастности к всеобщим ценностям. Например, ценностям свободы.

Государство, лишенное ценностного кода, лишенное идеи, которую оно намерено отстаивать перед лицом вечности, погибает молниеносно. На наших глазах Советский Союз утратил веру в коммунизм и мгновенно распался.

Современных русских людей все меньше объединяет с государством. Еще стоят созданные при советской власти социальные системы, еще существуют вечные союзники страны — армия и флот, но ценности безвозвратно потеряны. Дело даже не в стариковских разговорах про «молодежь, которая ни во что не верит». Дело в принципиальном отказе нынешнего российского государства от производства национальной идеи. Национальная идея, строго говоря, это и есть та система ценностей, во имя которой народ должен защищать государство.

Российское же государство в вопросе о национальной идее изволит плодить противоречия. Национальная идея — это всегда идея свободы. Между тем современная РФ пытается сформулировать странную идеологию суверенной демократии, в соответствии с которой государство свободно («суверенно»), а вот граждане его — нет. Если же свободно только государство, а граждане его порабощены, то неизбежно возникнет идея освобождения и граждан, которая, конечно, с радостью будет поддержана внешними силами. И против этой идеи будет трудно что-то возразить, ибо свобода — основополагающая ценность, которая восторжествовала в последние столетия.

Если государство не гарантирует мне свободу, то государство — не «мое», а чье-то. Ибо раб будет всегда подозревать, что в рабовладельческом государстве кто-то свободен. А раз так — будет лоялен не ему и не касте «свободных», но тем, кто пообещает освободить его от цепей. Для России роль такого внешнего освободителя, несущего ценности свободы, играет Запад.

Требуя лояльности государству, провластная критика не объясняет, а из каких соображений нужно быть лояльным. Вопрос немаловажный. Если коммунизма нет, то государство, созданное для его строительства, должно быть уничтожено либо переформатировано. Для чего существует нынешняя Российская Федерация? Если не для свободы, а для ответственного экспорта на Запад энергоносителей, то есть для обслуживания западных интересов, то не ясно, чем плох иностранный шпион, действующий в интересах все того же Запада? Действительно, если правительство говорит, что всеми силами намерено отстаивать интересы США и качать нефть и газ в «Европы», не жалея сил, почему то же самое не может сказать оппозиция?

Возникает уникальная ситуация, когда на обвинение «вы — иностранный шпион!» можно совершенно спокойно ответить: «Да, а чо?». И на это «чо» никакого рационального ответа попросту нет. Действительно, если правительство искренне и раболепно сотрудничает с Западом, то почему нельзя с ним сотрудничать кому-то другому? Штатные пропагандисты нынешней власти слишком много говорили о том, что правительство — единственный европеец в России. Однако на практике правительство стремится быть единственным американцем. То есть единственным субъектом, уполномоченным на сотрудничество с Западом. Этакий эксклюзивный шпион, один на все общество.

Впрочем, если сказать точнее, сотрудничество с Западом рассматривается просто как привилегия правящей касты. Когда бывший глава администрации президента Александр Волошин посетил Вашингтон и встретился там с рядом крайне высокопоставленных чиновников (визит освещался газетой «Коммерсант»), никому и в голову не пришло обвинить председателя совета директоров РАО «ЕЭС России» в шпионаже. Тем паче — в «сотрудничестве с Западом». Понятно же, что члену правящей касты общаться с западными партнерами не просто необходимо, напротив — прямо предписано. Чего не сказать про всяких «оппозиционеров», для которых встреча с иностранными чиновниками — уже компромат.

Больше того, здесь проходит своего рода классовое разделение. Есть элита, номенклатура, для которой прописаны «космополитизм» и «Куршавель». Уважаемые люди, естественно, связывают все свои надежды на будущее со швейцарскими поместьями и американскими банками. Учат детей в западных школах. Покупают лондонские замки.

Но «быдло»…

А вот «быдлу» предписан патриотизм. «Большие дяди» из правительства, разумеется, будут сотрудничать с НАТО в рамках программы «Партнерство во имя мира». Но глупая молодежь прямо-таки обязана бегать по улицам с воплями протеста против политики «агрессивного блока». Получается шизофрения, раздвоение личности. Ибо и то и другое — политика власти. Это хорошо видно на примере украинских выборов. Поддерживаемый Кремлем Блок Витренко яростно выступал против присутствия НАТО на украинской земле, за дружбу с Россией. Дело благое. Вот только насмешливые критики не преминули указать Витренко, что сама Россия намерена проводить совместные с НАТО маневры. Проклинать НАТО — удел обманутого «быдла». Дружить с НАТО — удел правильных, продвинутых «пацанов».

Подобный подход маргинализует патриотизм. В самом деле, если за Россию, за ее независимость и суверенитет могут выступать только фрики под лозунгами типа «наш сапог свят», если правительство ухитряется предъявлять оппозиции обвинения в сотрудничестве с Западом, одновременно плотно сотрудничая с ним само, это значит, что действительный суверенитет и действительная безопасность страны под угрозой. Ибо защитники Родины не могут рекрутироваться с помощью технологий «разводилова для лохов». Рано или поздно люди устанут от «патриотического камлания», смысл которого прост, как портянка евразийца, — защита коррумпированного начальства от любых честных выборов.

Сегодня по просторам России «шествуя важно, в спокойствии чинном» идет Столоначальник. На груди его сияют значки «отличник приватизации» и «шпион иностранной разведки с 1991 года», в руках шуршит почетная грамота об окончании Ризеншнауцерского института демократического республиканизма (1994). Над головой колышутся транспаранты: «Мы очень хотим быть рабами» и «Долой иностранных шпионов». Их несут странные люди с нездоровым патриотическим блеском в глазах. Столоначальник благосклонно кивает, дает странным людям леденец и тут же уезжает в карете с ливрейными лакеями на запятках, ибо через час предстоит прием у американского посла.

Не то чтобы мне не нравилась эта картина. Просто власть ставит нас перед выбором: либо Запад управляет страной опосредованно, через нынешних правителей, либо напрямую. Боюсь, при таком подходе найдется много желающих оптимизировать систему и устранить ненужных посредников. Благо никаких ценностных оснований для защиты государства нет.

 

Нам нужна санация: жуликов — на пики!

В последнее время в интеллектуальных кругах России обсуждаются варианты модернизации российского общества. При этом под модернизацией понимается повышение конкурентоспособности России, усиление ее позиций в мире.

Однако идея модернизации сама по себе ущербна. Классическое определение модернизации подразумевает ускоренное («догоняющее») развитие страны в условиях жесткого авторитарного правления. Пример тому — годы правления Иосифа Сталина в СССР и два модернизационных проекта в Китае («большой скачок» и «культурная революция»).

Но любые мобилизационные проекты, проведенные в жизнь авторитарными или тоталитарными режимами, неизменно заканчивались крахом. Вспомним все ту же «культурную революцию» или режим Пол Пота в Камбодже.

Авторитарная модернизация удалась в тех странах, которые прямо или косвенно находились под контролем развитых стран Запада. Это — Япония, Южная Корея, Тайвань, которые развивались под надзором американской армии. Это Гонконг, который был британской колонией. Активно пропагандируемая несколько лет назад чилийская модель экономической модернизации также заработала под прямым воздействием американцев.

Иначе говоря, следует различать два вида модернизационных режимов: западническо-модернизационный и национально-модернизационный. В первом случае все ясно. Развитая страна, интересы которой требуют экономической стабильности в каком-либо слабом, экономически неразвитом государстве, внедряет в нем современные технологии управления, демократию, близкое к западным стандартам законодательство, что почти автоматически приводит к бурному экономическому росту, поскольку к западным технологиям управления обществом добавляются характерные для слаборазвитых стран высокая дисциплина и трудолюбие.

С национально-модернизационными режимами сложнее. Самые простые проекты, такие как индустриализация, которые в другой ситуации были бы реализованы государством естественно и легко (вспомним индустриализацию США или же царской России до 1917 года), проводятся национально-модернизационными режимами с чудовищным надрывом и огромной концентрацией сил, требуют гигантских жертв от целых поколений. «Ударные стройки» сопровождаются таким колоссальным напряжением экономики, что невольно приходишь к мысли, что создание промышленной базы государства — только одна, причем далеко не самая важная, их составляющая.

Тирания часто решает свои внутренние проблемы за счет внешних войн. Однако делать это в XX веке стало сложнее — слишком большое развитие получили военные технологии. Проведение же модернизации и связанной с ней «мобилизации» позволяет достичь тех же целей, что и внешняя война, только другими способами. А именно — объединить народ вокруг власти.

* * *

Сегодня усиление страны через модернизацию невозможно. Россия слишком слаба и не выдержит крайнего напряжения сил, характерного для эпохи модернизации.

Мы привыкли думать, что в политическом смысле для модернизационного режима характерны «сталинистские» черты — высокая степень единомыслия при сохранении государственного контроля над обществом. Между тем, если мы посмотрим на Китай эпохи Мао Цзэдуна, мы увидим, что очень большую роль там играло «живое творчество масс».

Можно экстраполировать «культурную революцию» на ситуацию в нашей стране: 80–90-е годы стали для нас временем хунвейбинов. Общество подверглось мощной атаке со стороны сил, которые считали существование государства ненужным и вредным. Одновременно правительство Горбачева предприняло попытку осуществить модернизацию советского строя. Напомним, базовыми лозунгами этого правления были перестройка и ускорение. Попытка провалилась — именно потому, что модернизация, проводимая по национальному варианту, в большинстве случаев преследует целью вовсе не развитие экономики, а «выпуск пара», приложение всех сил нации к реализации масштабного, но, как правило, никому не нужного проекта.

Вся допутинская эпоха фактически была эпохой мобилизации, когда государство и общество стремились любой ценой построить капитализм. То есть мобилизационный режим у нас уже был! Правда, по воздействию, оказанному на экономику, его следует назвать скорее «демобилизационным». Общество и власть пошли на гигантские жертвы, чтобы построить капитализм. Методы, которыми проводились реформы, вполне сопоставимы с методами «великих строек». И главный лозунг был схожим — построить новое общество любой ценой.

* * *

Какова же альтернатива? Цель модернизации — построение в традиционном обществе таких экономических и политических отношений, внедрение таких порядков, каких в нем изначально не было. И потому модернизационный тип развития не подходит для России, в которой уже давно нет традиционного общества, а индустриальное общество построено уже достаточно давно. Сначала в форме государственного капитализма, потом — в форме капитализма частнособственнического.

И потому нам нужна не модернизация, а санация российского общества. Нужно не создавать новые структуры, что свойственно для модернизационного режима, а заставить работать старые. Тогда мы не попадем в ловушку национал-модернизации и нам не придется ставить себя в зависимость от держав Запада для проведения модернизации по западническому варианту.

Под режимом санации понимается, прежде всего, режим борьбы с коррупцией. В настоящее время коррупция достигла столь высокого уровня, что сделала российские государственные структуры почти неуправляемыми. Никакое снижение налогов на бизнес не будет работать, пока существует параллельное налогообложение со стороны мафиозных структур. Наконец, кроме коррупции есть и проблема застоя в элитах, которые по-прежнему рекрутируются чрезвычайно своеобразным и хаотичным образом, что ведет к недостатку квалифицированных чиновников на всех уровнях государственного управления. Также сохраняется проблема правозащитников — наших российских хунвейбинов, доставшихся нам по наследству от предшествующей эпохи.

Проблем, таким образом, три: 1) коррупция, 2) кадры, 3) правозащитники. Ситуация осложняется тем, что мы живем в демократической стране. Любой отход от принципов демократии приведет к срыву в «мобилизацию», которая истощит последние силы государства. Однако в истории существует пример эффективной «санации» государства без отхода от демократических принципов. Это правление Рузвельта в Соединенных Штатах. Президенту удалось консолидировать вокруг себя элиту и, опираясь на свою высокую популярность в народе, заставить работать американскую экономику, несмотря на недовольство олигархов.

В современной России собственность не легитимна. Народ считает ее краденой — ив этом основная опасность для государства. Легитимизировать собственность можно, кинув кого-то (наиболее известных «жуликов») «на пики». Тогда собственность тех, кто остался невредим, будет признана успокоившимся населением. Элиты должны выдать президенту карт-бланш на проведение серьезной экономической реформы, борьбу с коррупцией и нормализацию ситуации в СМИ. Единственным условием должно быть сохранение демократии в России. Условие не такое уж тяжкое — именно его в свое время поставили перед де Еоллем.

 

Мандат неба исчерпан

Основной итог года — распространение в обществе уныния и неверия в перемены. В конфуцианском Китае была выработана концепция «мандата Неба». Вступая на престол, первый император новой династии получал право на власть и благословение Небес — самим фактом политического успеха. Однако его преемники могли потерять мандат, если прогневали Небо какими-либо неблаговидными поступками…

Вопрос раскола России, утраты последнего остатка русской государственности встает на текущую повестку дня. Сам факт серьезного рассмотрения вопросов о возможном расколе страны, бархатной революции и тому подобных сценариях развития общества — еще одно символьное поражение. Сначала российские элиты, а затем и народ начинают привыкать — «Россия — наше Отечество, смерть неизбежна»… Как показывает история, Катастрофа приходит вослед подобным настроениям.

В российской элите происходит раскол по вопросу о том, как реагировать на последний акт русской Катастрофы. Элиты разделились на две части — представителей компрадорского капитала, ориентированных на западное вмешательство, и представителей национального капитала, ориентированных на получение дивидендов от эксплуатации российских богатств в латиноамериканском стиле. Диспозиция в чем-то похожа на украинскую. У нас уже есть Львов. Правда, российский «Львов» находится в Лондоне, по месту прописки известного правозащитника «Платона Еленина». Пока остается невыясненным местоположение российского «Донецка». В качестве шутки можно предположить, что он расположен в Твери, ведь именно там зарегистрирован новоявленный нефтяной монстр — компания «Байкалфинансгруп», приобретшая контрольный пакет «Юганскнефтегаза»…

Центробежные силы резко усилились. Мандат Неба исчерпан. История либеральной «династии» президентов, начавшаяся с Ельцина, завершается. Режим или падет, или изменится. Конечно, это не соответствует китайской традиции. Но, как любили говорить демократы, «третьего не дано». Велика вероятность, что, падая, режим прихлопнет и Россию. А основным фигурам действующего режима придется перейти в разряд «кровавых тиранов» и «за все ответить» в Гааге.

* * *

Что примечательно в этой негативистской атмосфере? То, что негативный «катастрофический» консенсус, который сложился среди оппозиционеров, является прообразом российской гражданской нации. Люди уже поняли, чего они НЕ хотят. Не хотят — отката государства к авторитаризму и политического режима латиноамериканского образца. На этой основе сложился неформальный блок из либеральных политиков и левых патриотов. Конечно, они не в восторге друг от друга. Но общий язык они находят уже сейчас.

Проблемы в отношениях между либеральным и патриотическим флангами оппозиции носят психологический, а не политический характер. По старой российской традиции многие политики либерального лагеря предпочитают менять взгляды, а не уходить с политической сцены.

Идеологические доктрины обоих флангов сблизились. От жесткого идеологического противостояния, характерного для 2003 года, не осталось и следа. Есть разногласия. Разногласия того же уровня, которые присутствуют в любой двух- или многопартийной системе демократических стран. Платформа национал-либерализма неформальным образом сложилась на базе рецепции либералами умеренно-националистических представлений о государстве и рецепции патриотами либеральных представлений об экономике. Естественно, в том и другом случае — с оговорками. Патриоты по-прежнему не приемлют олигархов (хотя вполне согласны на капитализм), либералы — национализма (хотя согласны на необходимость повышения роли государства и даже на защиту «русскоязычных).

Виктор Милитарев рассказывал автору этих строк о своих украинских наблюдениях. По его словам, киевская интеллигенция научилась формулировать либеральные лозунги на националистическом языке и говорить о проблемах нации в рамках либеральной доктрины. Пещерный национализм Львова был если не либерализован, то введен в цивилизованные рамки (по ряду причин на Украине никогда не существовало пещерного либерализма, но ведь и его можно окультурить и использовать на благо обществу). На базе национал-либерализма произошла и бархатная революция на Украине.

* * *

Единственная проблема оппозиции — кадры. Прежние вожди либералов личностно не способны на выработку нового синтеза и даже на продуктивное участие в нем. Есть инерция образов и отношений. Хакамада просто не может сидеть за одним столом с тем же Прохановым. Точнее, сидеть то она может, но «люди не поймут». Следовательно, новой, но еще не осознавшей себя вполне российской гражданской нации придется начать с решения проблемы лидерства. То есть с формирования принципиально новой оппозиционной элиты (контрэлиты). На Украине подобная алхимическая манипуляция удалась. Блок сторонников Ющенко — это не только бывший «Рух», но и осколки «либералов».

И в этом парадоксальным образом кроется шанс для нашего президента. Он может, если захочет, сохранить мандат Неба только в том случае, если возглавит формирующуюся российскую гражданскую нацию. Ведь он и есть единственный в стране национал-либерал. Правда, отстаивание национальных интересов в нашем государстве пока находится на уровне лозунгов. А либерализм почему-то заключается в бесконечных издевательских экспериментах, проводимых псевдолиберальной бюрократией над народом (см., например, «монетизацию льгот»).

Буржуазная нация в России уже сложилась, просто еще не осознала себя на рациональном уровне. Как консервативно мыслящий человек я бы предпочел, чтобы грядущая национал-либеральная (а по сути — буржуазная) революция была проведена «сверху», самой властью. Если уж наш президент не сможет предотвратить оранжевую революцию, то он ее должен хотя бы возглавить. Только так он может добиться продления мандата Неба для стоящей на грани банкротства «династии».