Владимиру Путину всегда трудно давалось политическое содержание. Но человеком, талантливым по части формы, его можно было признать. В мириадах обтекаемых, ни к чему не обязывающих фраз каждый слышал то, что хотел слышать, и верил, что Путин — именно его президент.

В этом смысле Шестое Послание весьма показательно. Во-первых, президент уже не пытается ласкать слух и коллективное подсознательное «путинского большинства». Для своего основного электората он не сказал ничего — проехали. Во-вторых, послание представляется гораздо более тусклым, чем предшествующие пять — а ведь и те, по большому счёту, не блистали литературными находками. Перед страной выступил усталый чтец-декламатор, которому, кажется, безумно надоела его официальная роль. Который хотел бы (подобно Л. И. Брежневу весной 1982 года) написать заявление об уходе, и только отсутствие чётких и надёжных гарантий послевластной безопасности — мешает. Пока.

По количеству же банальностей и общей вялости тона послание напомнило тексты уже не Брежнева — Константина Устиновича Черненко. Это — непобедимый симптом того, что поражённый эмфеземой лёгких режим идёт навстречу своему финалу. Причём финалу достаточно близкому: осталось два с половиной — три года. Не меньше, но и не больше.

И главный вопрос, какой в этой связи возникает: как сделать так, чтобы период заката Владимира Путина и в самом деле не закончился распадом России.