— Бывают ли ночи морозней, не знаю, — 

То Чарли Шарлотте сказал,

Шарлотта сказала: — Я замерзаю, — 

И Чарли поводья еле держал.

Немного погодя нам позвонили из полиции, чтобы сообщить дяде Джеймсу, что они допросили Бретта, но он поклялся, что ничего не делал с пианино, а поскольку доказательств обратному нет, они ничего больше не могут сделать.

Когда настройщик ушел, Пайпер ушла успокаивать Темного Тома, который все еще орал как резаный в коридоре про убийство. От звука его голоса мои нервы натянулись практически до предела, поэтому я решила выйти на улицу, подальше от него.

Ветер по-прежнему дул с моря как ненормальный, и стоило мне выйти из дому, как он испортил мне прическу. Я спустилась в сад и обнаружила там Лилиас, игравшую с её страусом под сожженным деревом. Я не видела её все утро и решила, что она просто пытается держаться подальше.

— Кэмерон будет в порядке? — спросила она, глядя на меня огромными глазами.

— Надеюсь, — сказала я. — Может быть... ваш папа сможет купить ему другое пианино?

Лилиас покачала головой.

— Денег нет, — прошептала она.

Я опустилась рядом с ней и какое-то время мы сидели молча, слушая завывание ветра и глядя на дом перед нами.

— Ненавижу тех кукол! — вдруг разразилась признанием Лилиас.

Я опустила глаза и взглянула на её злое выражение лица.

— Лилиас, но это же не куклы испортили пианино. Даже, если они могут двигаться, они слишком маленькие, чтобы причинить ему столько ущерба.

— Может быть, они и не ломали его, но это все равно их вина, — сказала Лилиас. — Я знаю. Они всегда нашептывают людям всякие гадости. — Я почувствовала, как её маленькое тело содрогнулось рядом со мной, а потом она прошептала: — Убедительно. Они такие убедительные. Они все нашептывают и нашептывают до тех пор, пока ты больше не будешь понимать, что правильно, а что нет. Я не знаю, как они это делают, но как-то они убеждают, что это хорошая идея сделать пакость. Они видят все, видят твои самые сокровенные мысли. Вот почему я больше с ними не разговариваю. Я разговариваю с Ханной. — Она прижала страуса к груди. — Она хочет, чтобы я была хорошей. Она моя настоящая подруга. — Она посмотрела на меня и спросила: — Ты слышишь это?

— Я не слышу ничего, кроме ветра и моря.

Лилиас кивнула.

— Да, только ветер и море. Птицы не подлетают близко к дому, но они здесь повсюду на скалах, до самого Нест Поинта. У нас в саду никогда не водилось кроликов, белок, даже бабочек. Я рада, что бабочки больше не прилетают сюда, — сказала она, дергая травинку рядом с ней.

Теперь, когда она упомянула об этом, сад мне показался странно тихим. Неслышно было ни одной птичьей трели, шороха маленьких животных, копошащихся в кустах, никаких блестящих глаз, смотрящих на вас с верхних веток деревьев.

— Ну, Шелликот, похоже, и так счастлива в доме, — сказала я, пытаясь найти логичное возражение её словам.

— Она никогда не поднимается наверх, — сказала Лилиас. — Никогда. Она спокойно ведет себя внизу, но, если кто-нибудь пытается взять её с собой наверх, она сходит с ума. Кэмерон пытался забрать её наверх, когда внизу постелили новые ковры. Она ему чуть все лицо не расцарапала. И она так выла. Я никогда не слышала, чтобы кошки так орали. Кэмерон сказал, что кошку будто подменили. Он сказал, должно быть её что-то напугало. Но я знаю, что это были Ледышки-Шарлотты. Они никогда не говорят с мальчиками — только с девочками — поэтому Кэмерон их и не слышит. Он просто считает их страшными куклами.

— А что Темный Том? — спросила я. — Его брали наверх?

Лилиас задумалась на долю секунды, а потом пожала плечами.

— Темный Том есть Темный Том, — сказала она. — В любом случае, раньше я очень грустила из-за бабочек. Ледышки-Шарлотты отрывали им крылья и разбрасывали их по всему дому. Как-то раз я откинула одеяло, чтобы лечь спать, а моя простынь была вся покрыта их крыльями.

— Что? — я вытаращилась на неё.

— Да, простынь, — сказала я. — Я рассказала об этом Кэмерону, но он мне не поверил, что это куклы. Он подумал, что это сделала Пайпер, и он очень сильно разозлился на неё. — Её голос приобрел почти мечтательный оттенок. — Они были все разных цветов. Красивые. Очень.

Мне в голову тут же пришел непрошеный образ вазы с цветами в моей спальне. Когда я только приехала, букет был свеж и красив, но к окончанию ужина он увял.

— Их лица внутри дерева, — сказала Лилиас.

— Чьи лица?

— Кукол. Их лица внутри дерева. — Она повернулась и ткнула пальцем на дерево позади нас.

Я обернулась и проследила взглядом за её указательным пальцем и на этот раз я увидела то, чего раньше не замечала. В бывшей некогда кроне дерева по-прежнему лежали несколько сожженных досок на ветках, но там же я увидела множество лиц. Чтобы их увидеть, нужно знать, что они там, потому что они были крошечными, почернели от пожара и слились с чернотой ствола. Но теперь я видела десяток голов Ледышек-Шарлотт, взирающих на нас с дерева.

— Как... как они туда попали? — спросила я, задрожав от их вида.

— Папа говорит, что они, наверное, вплавились в кору при пожаре, — сказала Лилиас. — Там когда-то был домик на дереве, и Ребекка играла там с куклами, когда начался пожар.

— А Кэмерон был с ней? — спросила я.

— Нет, он увидел пожар из дома, — сказала Лилиас, — и он выбежал, чтобы спасти Ребекку. Ну, разве он не храбро поступил? Папа говорит, что Ребекка погибла бы в огне, если бы не Кэмерон. Понимаешь, она застряла там, а он вытащил её. Вот почему у него пострадала рука. — Она посмотрела на меня и добавила: — Как думаешь, что лучше: сгореть или замерзнуть насмерть?

— Не знаю, — сказала я.

— А ты бы что выбрала: сгореть, замерзнуть или быть зарезанной?

— Не похоже на выбор, — ответила я. — Я бы ничего не выбрала.

— Я бы тоже, — сказала Лилиас. — Но думаю, я бы предпочла сгореть или замерзнуть, чем быть зарезанной. Мне кажется быть зарезанной больнее всего. У папы много ножей в кухне, — продолжила она. — Он запирает их, потому что думает, что я могу попробовать вырезать себе кости, но я бы никогда этого не сделала. Я сейчас сильнее, чем злой скелет. — Она погладила пальцами шрам на ключице через водолазку, и меня охватило сильное желание взять её за руку и сжать.

— Нет никакого злого скелета, Лилиас, — сказала я нежно. — Есть только ты.

— Это Ледышки-Шарлотты убили Ребекку, — прошептала Лилиас, не обращая никакого внимания на мои слова. — У них не получилось это сразу, поэтому они попробовали еще раз. — Она подняла глаза на дерево и сказала: — Хорошо, что они там. Они в ловушке — они не могут выбраться из дерева. — Затем она серьезно посмотрела на меня и сказала печально: — но есть еще все те в доме.

И тут появилась Пайпер, она шла к нам. Её глаза были сухими, но красными. Это впервые, когда я видела её не идеально красивой.

— Софи, не поможешь мне дома кое с чем? — спросила она.

— В чем дело?

— Да ничего особенного. Пойдем, я покажу.

Я оставила Лилиас под деревом и вернулась в дом с Пайпер, следуя за ней вверх по лестнице в ее комнату. Как только она закрыла за нами дверь, я заметила повязку на её правой руке.

— Что случилось с твоей рукой? — спросила я.

— Ой, да ерунда, правда. Я свалилась с мопеда Бретта вчера ночью и вывихнула её. Вообще-то, именно поэтому мне и нужна твоя помощь.

— Ты свалилась с мопеда? — спросила я взволновано. — С тобой все в порядке?

— О да, я в порядке. Но проблема заключается в том, что я обещала своей подруге Салли написать письмо. Понимаешь, она только переехала в Англию. Только теперь, когда у меня очень болит рука, я не могу этого сделать. Не могла бы ты это сделать за меня?

— Сейчас?

— Если не возражаешь.

— А у тебя разве нет электронной почты?

— Ой, нет, имейлы обезличены. Я предпочитаю писать письма от руки. Ты ведь не возражаешь? А то вдруг она будет переживать, что от меня давно нет вестей.

Я подумала, что странное время, именно сегодня, выбрала Пайпер, чтобы попереживать о таких вещах. Но я взяла ручку и бумагу, которые она мне протянула и приступила писать под диктовку.

Это было довольно скучное письмо, в основном о погоде и разных птицах, которые Пайпер видела у них на утесе во время прогулок. Пока я писала это письмо, раздражение мое нарастало, как кого-то могут вообще волновать такие вещи, когда кто-то испортил бесценный рояль её брата, причем возможно, что это был её собственный парень.

— Значит, ты видела, как Бретт уехал? — спросила я, подавая ей готовое письмо.

— Боже, у тебя неряшливый почерк, не находишь? — сказала Пайпер, вглядываясь в письмо с заинтересованным выражением лица. — Очень надеюсь, что Салли сможет его прочесть.

— Пайпер, ты его видела? — спросила я, не став отвлекаться на её высказывания о моем почерке.

— Кого? — Она подняла на меня взгляд. — Кэмерона?

— Нет, Бретта! — Ты видела, как он уезжал?

— О да, он точно уехал, — сказала она. — Я ни на секунду не поверю, это он разломал пианино. — Она шмыгнула носом и сказала: — Но поделом Кэмерону, если это он.

Я уставилась на неё.

— Как ты можешь говорить такое?!

Она, казалось, искренне удивилась.

— А что? Ты видела в каком состоянии спина Бретта? Разве нападение на другого человека не хуже, чем уничтожение пианино?

Может быть она и права, и все же я находила её поведение странным, если учесть, сколько слез было пролито утром по поводу инструмента.

— Конечно, я чувствую себя опустошенной из-за того, что случилось, — сказала она. — Просто опустошенной. Но я не могу сказать, что он этого не заслужил. Что ж, давай приготовим что-нибудь на обед.

Кэмерон не пришел на обед, а остальные ели за столом молча. Потом я пошла в классную комнату и просмотрела еще раз все фотографии с Ребеккой на стене. В прошлый раз я так была сосредоточена на ее лице, поэтому не заметила, что она держит что-то. Это была кукла Ледышка-Шарлотта.

— Бедная Ребекка, — раздался грустный голос Пайпер у меня за спиной. Я обернулась и увидела, что она стоит в дверном проеме и теребит свое ожерелье. — У нас все сложилось бы иначе, будь она жива.

— Как думаешь, почему она ушла из дома посреди ночи? — спросила я.

— Не знаю, Софи. Ну вот серьезно, зачем кому-то посреди ночи выходить из дома на улицу, где темно, завывает ветер и везде лежит снег? Она знала, что нельзя этого делать. Она должна была быть дома, лежа в постели. — Она вздохнула. — Но я пришла сюда спросить тебя, не хочешь сходить завтра с нами на пляж?

— С нами?

— Со мной, с Бреттом и еще парочкой наших друзей. Мы часто ходим на пляж летом, разводим костер, жарим мясо и спим под открытым небом. Это очень весело. Я могу одолжить тебе спальный мешок.

Я вспомнила, как утром был зол дядя Джеймс. Если бы мои родители поймали меня на том, что я тайком убегала из дома, даже без учета инцидента с пианино, меня, скорее всего, наказали бы на несколько недель.

— Но... но что скажет твой папа...

— О, из-за него не переживай, — сказала Пайпер, отмахнувшись. — Я сказала, что мы затеяли это все ради тебя и ты очень хочешь пойти. Ты же пойдешь, да? В противном случае он меня не отпустит. Я собиралась спросить тебя раньше, обычно я так не поступаю. Никогда.

— Надеюсь, нас в такую погоду не смоет? — сказала я, поглядывая на деревья за окном, которые гнет ветер.

— О, погода завтра будет спокойнее. Я посмотрела прогноз. — Она улыбнулась мне. — Я думаю, тебе пойдет на пользу время вне дома. Знаешь, ты выглядишь уставшей, даже папа это заметил, а он вообще ничего не замечает. Мне кажется, ты спишь не очень хорошо. Ночь на пляже, на свежем воздухе, скорее всего, успокоит тебя.

На самом деле с прошлой ночи все, чего я хотела — это вернуться домой. После того, что случилось в комнате Ребекки, и я узнала секрет Пайпер, а потом инцидент с пианино Кэмерона — мой дом казался мне таким уютным, теплым, безопасным и нормальным. Но ночь, проведенная вдали от Ледышек-Шарлотт и этого душного, непроветриваемого дома уже кое-что.

— Ладно, — сказала я. — Спасибо.

— Круто. Мы собираемся идти на пляж около шести. О, Софи, не упоминай о том, что Бретт там тоже будет, хорошо? Я, вроде как, пропустила эту часть в разговоре с папой. Ну, ты же сама знаешь, какими могут быть родители.

Я простонала. Ничего не смогла с собой поделать — не сдержалась.

— Пайпер, слушай, я не стукачка, но я бы предпочла не обманывать твоего отца.

— А ты и не будешь его обманывать, — сказала Пайпер. — Не переживай, он не будет тебя расспрашивать об этом. Ты просто будешь держать рот на замке, вот и все. Это ведь ты можешь сделать, да? Прошу тебя, Софи? В качестве личного одолжения?

Я вздохнула.

— Хорошо.

Она просияла.

— Я знала, что могу на тебя рассчитывать.

После её ухода я поднялась наверх и увидела, что мама прислала мне ответ на письмо, которое я отправила ей ночью. Я не стала отвечать ей сразу, а пошла в ванную. Но даже притом, что вода была горячей, когда я опустила в неё свое тело, похоже, она очень быстро остыла. Нахмурившись, я протянула руку, собираясь увеличить поток кипятка. Но когда моя рука была на полпути к крану, у меня сперло дыхание — вода в ванной не просто остыла, она стала ледяной. Я схватилась за края ванной, собираясь вылезти.

Стоило мне только опустить руки, как воду вокруг меня начал сковывать лед. Лед, потрескивая, разбегался по всей поверхности, обжигая мою кожу жутким холодом. У меня было такое чувство, что холод пронизал мое тело до костей, что мое тело больше не представляло собой плоть и кровь — теперь оно было фарфоровым и могло разбиться от легчайшего прикосновения.

Несмотря на то, что мои руки были свободными, я не могла выбраться из ванной, потому что мое тело полностью сковал лед, точно так же, как Ледышек-Шарлотт пригвоздили к стенам подвала шпаклевкой. Когда я попыталась взять себя в руки, то почувствовала, что моя кожа рвется, и по льду разлился красный цвет. Алый смешался с белым, и это было пугающе красиво.

Я открыла рот и закричала.

Или, по крайней мере, попыталась.

Но я не могла издать ни одного звука, потому что горло вдруг чем-то забилось, чем-то, угрожающим задушить меня. Моя грудь напряглась, и я обнаружила, что откашливаюсь черным песком, мокрые комья которого, приземляются на ледяную корку.

И затем все было кончено. Так же быстро, как и началось, все пропало – лед и песок, и я снова лежала в горячей ванной.

Разбрызгивая воду повсюду, я выползла из ванной и приземлилась дрожащей массой на коврик. Даже несмотря на то, что вода вновь была теплой, я по-прежнему чувствовала, как кожу обжигал лед. Холод пронизывал меня насквозь до костей, и как бы я ни старалась, не могла перестать клацать зубами, чувствуя, как болит обмороженная кожа.

Наконец, когда мне удалось подняться на ноги, я увидела два слова на запотевшем зеркале:

Шарлотта замерзает...