Как же лучились Шарлотты глаза,

Когда его голос она услыхала,

По щечке скатилась от счастья слеза,

Повозка любимого к двери подъезжала.

Мы прогулялись к Нест Поинт, где я сделала несколько фотографий мощеной дорожки, убегающей в море, и маяка, а еще уединенных бухт, простиравшихся больше чем на тридцать метров под нами. Мы не видели никаких дельфинов или гигантских акул, но встретили много гагарок и черных кайр, которых я пофотографировала.

Когда я сделала несколько кадров природы, мы повернули к дому.

Стоило нам только перешагнуть порог, как я услышала прекрасную музыку. Мне еще в жизни не доводилось слышать подобной красоты. Она была нежной и плавной, тихой и печальной, полной невысказанных слов и полузабытых снов.

— Кэмерон, похоже, решил немного тайком попрактиковаться, пока мы гуляем, — сказала Пайпер.

— Это Кэмерон играет? — спросила я, едва веря в это.

Пайпер улыбнулась.

— Я же говорила тебе, что он хорош. Мы можем пойти и послушать, если хочешь, он не заметит, если мы зайдем. Он никогда ничего не замечает, когда играет. Мне кажется, что даже, если загорится дом, он не заметит, пока не доиграет свою пьесу до конца.

Мы вошли в бывший школьный зал. Кэмерон сидел за фортепьяно, его темная голова склонилась над клавишами, а его левая рука летала туда-сюда над ними. Мне безумно захотелось услышать его игру, когда он мог играть двумя руками, но даже сейчас от музыки захватывало дух. У меня возникло такое ощущение, что я могла бы стоять вот так вечно и слушать, как он играет.

Этот зал днем был совершенно другой. Через большие окна проникали солнечные лучи, которые ловили в свой плен пылинки и заставляли узниц танцевать.

Наконец, когда прекрасный отрывок завершился и Кэмерон снял руку с последнего аккорда, Пайпер взорвалась аплодисментами, а я не могла отделаться от ощущения раздражения, что она выдала тем самым наше присутствие. Кэмерон немедленно отдернул руку от рояля и одарил нас холодным взглядом голубых глаз.

— Уже вернулись? — спросил он. — Я думал, вы дольше будете гулять.

— О, продолжай, пожалуйста, — попросила я. — Это было чудесно.

Мне показалось, что выражение его лица немного смягчилось, но его голос был таким же холодным, когда он сказал:

— Рад, что тебе понравилось.

— Сыграешь что-нибудь еще?

Рука Кэмерона дернулась в сторону клавиш, и я было решила, что он уступит моей просьбе, но Пайпер все испортила, сказав:

— Да, Кэмерон, пожалуйста, сыграй еще. Может «Прелестная Серафина»? Она такая красивая и ты её так хорошо играешь.

— Вряд ли. На самом деле, я больше не могу, — сказал Кэмерон. Он поднялся и со стуком закрыл крышку фортепьяно, заставив клавиши грустно звякнуть. Пианино, будто живое существо печально вздохнуло. — Для этого музыкального произведения требуется две руки, и одной его никак не сыграешь.

— Ой! — Пайпер вздрогнула. — Прости, Кэмерон, я не подумала.

— А разве должна была? — спросил Кэмерон, в его голосе сквозил лед. — Ты же ничего не знаешь о музыке.

— Прости, я всего лишь хотела помочь.

— Хотела помочь?! — повторил Кэмерон. Его голос был полон горечи, которую я не поняла. — Я никогда не просил тебя о помощи, Пайпер, мне она не нужна! Почему бы вам обеим не сходить ягод пособирать или еще чем-нибудь заняться?! Какими там еще бессмысленными делами занимаются девчонки? Я думал, что у меня будет час мира и покоя, но какое там. Видимо это слишком, на что я мог надеяться.

И после этих слов он спрыгнул со сцены и пронесся мимо нас.

— О боже, — сказала Пайпер, как только он исчез. — Я опять его расстроила. Я же предупреждал тебя, что он комплексует из-за своей руки. — Она вздохнула, а потом бодро сказала: — Вот они мальчишки, во всей красе. Вот, почему я так рада твоему приезду. Приятно побыть в обществе девушки, для разнообразия.

Мы вышли обратно в прихожую, и как только мы прошли мимо Темного Тома в клетке он начал напевать. Это был странный звук и, как и его речи, который заставил меня подумать о ребенке, не дружащим с головой. Этот ребенок слишком долго молча сидел в темноте, поэтому не понимал, что означали звуки, которые взрослые издавали и просто пытался копировать то, что говорили взрослые. Он мотал головой вверх-вниз, пока напевал, и переминался с когтистой ноги на ногу на насесте. Не сказать, что у него выходила мелодия, но я узнаю эту песню где угодно. Именно она преследовала меня во снах. Простая мелодия, которая играла на телефоне у Джея в день его смерти.

Я остановилась как вкопанная у клетки, и Пайпер чуть не врезалась в меня.

— Что за песню он напевает? — спросила я. Мой голос ни с того ни сего прозвучал хрипло.

— Как странно, — сказала Пайпер, уставившись на Тома. — Знаешь, а он ведь сто лет её не напевал. Это была любимая песня Ребекки. Это старая народная песня «Красавица Шарлотта».

— Шарлотта?

— Ну да, она о девушке по имени Шарлотта, которая собирается ехать на бал, но отказывается надеть пальто, потому что хочет, чтобы все видели, как она хороша в своем платье. Она едет со своим женихом Чарли, в открытой повозке, но к тому времени, как они приехали на бал, она уже замерзла насмерть.

Шарлотта замерзает...

Мне вспомнились слова из спиритической доски и меня передернуло.

— Темный Том обычно напевает, когда Кэмерон играет, или копирует последнюю песню, которую слышал. Может Лилиас пела ему?

— Почему она была любимой песней Ребекки? — спросила я.

— О, наверное, из-за кукол.

— Каких кукол?

— Кукол Ледышка-Шарлотта. У Ребекки была собрана целая коллекция. Они созданы на основе песни о мертвой девушке. Она просто обожала их.

— А я могу их увидеть?

— Если хочешь, они у неё в комнате.

Мы поднялись наверх, бросив попугая напевать в одиночестве. Пайпер отперла дверь, и мы вошли в комнату. В спальне Ребекки стояла ужасная духота. Эту комнату определенно давно не проветривали. Я мгновенно вспотела.

Я смутно представляла обстановку спальни обычной семилетней девочки. Как я и предполагала, я увидела кровать, платяной шкаф и прикроватный столик, но мое внимание привлекли не они. Мне сразу же бросился в глаза двухметровый шкаф для кукол со стеклянными дверцами, который позволяли увидеть несметные ряды кукол на полках.

После рассказа Пайпер о народной песне, я думала, что увижу Ледышек-Шарлотт одетых в красивые наряды. Что это будут симпатичные белокурые блондинки, с длинными ресницами, со сложными головными уборами и в изящных башмачках. Но эти куклы оказались совсем не такими. Сказать по правде, я вообще никогда не видела таких кукол.

Сделанные из тонкого белого фарфора, Ледышки-Шарлотты лежали на спине, вытянутые по струнке. Совершенно голые. Единственными их украшениями были короткие крашеные локоны и розовый румянец на смертельно бледных щеках. Бутон губ был не больше красной точки, отчего куклы казались какими-то чопорными и словно смотрели на вас с неодобрением. А вот нарисованные глаза у всех были разными – некоторые были открыты, некоторые закрыты, а у некоторых кукол глаза так сильно выцвели, поэтому было не похоже, что они вообще когда-то были.

Все куклы были очень маленькими, некоторые из них не больше монетки, но большинство были размером в несколько сантиметров длиной. У многих из них имелись трещины и поломки, у кого-то недоставало рук или ног, или даже голов. В отличие от обычных кукол, у них не было мест соединений, поэтому починить, поставив детали от другой куклы, нельзя. Они застыли на месте, лежа на спине, вытянув руки, согнутые в локтях, и их пальцы упирались в воздух, словно когти, тянувшиеся за последним предсмертным вздохом. Они напоминали маленькие тельца, разложенные по койкам в морге. Это не та Шарлотта, которая спешила на бал — это была Шарлотта после смерти.

— Но они мертвые! — выпалила я.

Вид этих протянутых белых рук напомнил мне холодные пальцы из моего кошмара, именно они царапали и щипали меня. Даже сейчас я чувствовала их всей кожей.

— Ну да, знаешь, они, наверное, должны были преподать урок детям... Всегда одевай пальто, как велит мама, и тому подобное. Ребекка нашла их, как только мы сюда переехали. Они были внизу, в подвале. Мы считаем, что они принадлежали тем девочкам из школы времен короля Эдварда. Некоторые Шарлотты были заперты в ящике, но не всем хватило места там, поэтому остальные были зашпаклеваны в стену штукатуркой. Разве это не странно? Какой-то арт проект, наверное, или что-то вроде того. Ты сама можешь убедиться, что они висели на стенах, на них остались кусочки штукатурки. Папа поснимал их всех для Ребекки, когда она их нашла.

Я снова поглядела сквозь стекло на кукол. Большинство из них были совершенно голыми, но у некоторых из них была нарисована обувь или капот, или чулки с голубыми бантами в верхней части.

— Ребекка взяла одну из кукол с собой. Той ночью. Должно быть, она разбилась о скалистый обрыв, когда Ребекка упала. Единственное, что уцелело это голова. Когда Ребекку нашли, она держала её в руке. С тех пор я ношу её с собой... Вот, смотри.

Она потянулась рукой и достала из-под футболки ожерелье на серебряной цепочке, на которой болталась одинокая голова Ледышки-Шарлотты и то, что сначала я приняла за белые бусины. Но, приглядевшись получше, я поняла, что это были кукольные ручки, десятки рук и пара белых рук побольше.

— Одна голова смотрелась странновато, поэтому я добавила руки, — сказала Пайпер. — У большинства кукол отсутствуют конечности. Ну, я хочу сказать, что им больше ста лет, поэтому неудивительно, что они немного потрепанные.

Лично я подумала, что руки делают это ожерелье еще страннее, но вслух говорить ничего не стала, тем более что Пайпер похоже очень гордилась своим ожерельем.

— Мило, — заставила я выдавить себя.

— Благодаря ему, я чувствую себя ближе к Ребекке, — сказала Пайпер, пряча ожерелье обратно под футболку. Она указала на шкаф. — Целые куклы стоят дороже. И те, у которых шляпки и чулки. Ну и разумеется Черная Шарлотта. Она была где-то здесь. Ах, вот она.

Пайпер указала на крошечную куклу, лежащую на одной из полок. Она выглядел так же, как и все другие Ледышки-Шарлотты, за исключением того, что она была полностью черной.

— А почему они все голые?

— Девочки должны были сшить для них наряды из лоскутков тканей и лент. Они крошечные, поэтому нескольких обрезков хватало на наряд. Викторианцы обычно клали их в Рождественский праздничный пирог. Они были вроде оберегов. А летом они морозили маленьких и использовали их в жару вместо кубиков льда в напитках. Ну, разве не прикольно?

Не то слово, думала я, мертвые куклы вместо кубиков льда. Само очарование. Я совсем не находила это прикольным, скорее странным и пугающим, но ничего не стала говорить, а просто кивнула.

— Еще они могут плавать на спинах, — продолжила свой рассказ Пайпер. — Это называется «Купаться с малышами». У Ребекки даже была музыкальная шкатулка «Ледышка-Шарлотта». — Она подошла к туалетному столику. — Папа нашел её в какой-то антикварной лавчонке и подарил ей на Рождество.

Шкатулка на туалетном столике была совершенно белой с бледно-серебряными сосульками, расписанными по трафарету на крышке. Когда Пайпер открыла её, в стиле, характерном для музыкальных шкатулок заиграла песня «Красавица Шарлотта», и две маленькие фигурки закружились в танце. Я сделала шаг вперед, чтобы рассмотреть их ближе и увидела, что это танцуют Чарли и Шарлотта. Они оба были одеты в одежду Викторианской эпохи, но кожа Чарли была розоватой и теплой на вид, а Шарлотты - белой, губы синие, а на платье и волосах виднелись снежинки. Чарли танцевал с покойницей.

— Они ведь так и не станцевали, — сказала Пайпер, резко закрывая крышку шкатулки. — Ну, разве викторианцы не странные?

— Что вы делаете?

Мы обернулись и увидели в дверном проеме Лилиас, с ужасом смотревшую на нас.

— Просто показываю Софи кукол, — ответила Пайпер.

— Ты же не собираешься их выпускать, да? — спросила Лилиас с округлившимися от страха глазами.

— Лилиас, они останутся лежать, где лежали, в шкафу, — успокоила её Пайпер. — Не переживай. Смотри, а ключик все еще здесь, в музыкальной шкатулке.

— Папа хочет, чтобы ты помогла с обедом, — сказала Лилиас, все еще нервно поглядывая на кукольный шкаф.

— Хорошо, сейчас спущусь, — ответила Пайпер.

После её ухода, я проводила Лилиас в её комнату.

— Можно мне войти? — спросила я. Лилиас кивнула, я вошла и сказала: — Прости, что расстроила тебя вчера. Я, правда, очень хочу подружиться с тобой — мы же кузины все-таки.

— Кэмерон говорит, что мы не кузены, — сказала Лилиас. — Он говорит, что мы вообще друг другу не родственники, и тебе не следовало приезжать.

Я почувствовала, как мои щеки запылали.

— О, но твой папа и моя мама — сводные брат с сестрой. Так что мы почти сестры, разве не так? — Я села, скрестив ноги, на полу, чтобы оказаться примерно на одном уровне с ней и сказала: — Знаешь, а я согласна с тобой, думаю, что Ледышки-Шарлотты жуткие куклы.

Лилиас посмотрела на меня, но ничего не сказала.

— Хватит только этих разрисованных мертвых лиц, чтобы напугать кого угодно, — продолжила я. — И мне не нравится, что они такие белые. А тебе что не нравится в них?

Лилиас какое-то время молчала, а потом посмотрела мне прямо в глаза и сказала с вызовом:

— Мне не нравится, что они двигаются по ночам.

Сама того не желая, я удивленно приподняла брови.

— Знаю, ты мне не веришь, — сказала Лилиас. — Никто не верит. Но они шевелятся ночью. Я слышу их, как они царапают стекло, пытаясь выбраться.

— Зачем? — спросила я. — Чего они хотят?

Лилиас сложила руки у себя на груди и уставилась на меня.

— Они хотят меня убить. И тебя они хотят убить. И Ребекка говорит, что она выпустит их.