Глава 1

Гордая и яркая вывеска «Зеленого какаду» висела в середине длинной улицы Хай-стрит ярмарочного города Шорнфорда, между аптекой «Бутс кэш чемистс» и дорогим обувным магазином. Большие окна по обе стороны двери кафе наполовину скрывали кремовые сетчатые занавески с зеленой вышивкой, так что снаружи были видны ближайшие к окну посетители, но не поглощаемая ими еда. Жители Шорнфорда и его окрестностей не упускали случая сообщить гостям и приезжим, что владелица «Зеленого какаду» – леди. Это значило, что в заведении царила приятная, утонченная атмосфера. Официантки с тихими голосами, в передниках из английского ситца, были такими же леди, что и владелица, порции же подавались значительно меньшие, чем в сетевых кафе, рассчитанных на здоровые аппетиты.

После двух лет войны «Зеленый какаду» неплохо сохранился. Он выдержал первую волну призыва своих клиентов на военные работы, что потребовало от них переезда в Лондон или еще дальше и положило конец приятным и привычным маршрутам: шопинг – ленч – домашний чай. Он пережил наплыв эвакуированных сорокового года, съедавших все подчистую в первые полчаса работы и громогласно критиковавших и еду, и цены. Сейчас жизнь вошла в колею. Новая клиентура в массе своей не слишком отличалась от старой, только средний ее возраст был выше. Исчезновение слуг, нормирование провизии, забитость местных гостиниц – все это заставило людей, чье уютное существование так безжалостно разорвала война, вынести дневную трапезу за пределы дома. Владелица заведения с нежностью относилась ко всем этим пожилым, хорошо воспитанным, беспомощным и страдающим жертвам агрессии. Они ели то, что им давали (зачастую это были излишки с их собственных огородов, собранные энергичной племянницей, заведовавшей в «Зеленом какаду» кухней), и не жаловались, если их заставляли несколько минут ждать, когда все столы бывали заняты утренним наплывом местных важных людей, работавших на войну.

Среди таковых числилась доктор Рейчел Уильямс, хотя она и раньше была известна в «Зеленом какаду» и ходила туда регулярно в течение шести лет, пока вела с мужем частную практику в Шорнфорде. Но поскольку Дик отправился на Ближний Восток с Королевским армейским медицинским корпусом и Рейчел тянула совместную практику одна, при этом участвуя в гражданских медкомиссиях и различных комитетах военного времени, отношение к ней вполне справедливо было особенным со стороны не только владелицы кафе, но и официанток: почти все они являлись ее пациентками по страховке. Для нее всегда за несколько секунд находился стол, и свободные места за ним, если они имелись, заполнялись с разбором, чтобы ей не пришлось соседствовать с шумной юностью, вульгарным бизнесом или озабоченной старостью, ищущей бесплатной медицинской консультации.

Однажды в солнечный весенний день сорок первого года Рейчел, припарковав машину за Хай-стрит, быстро вошла в «Зеленый какаду» и огляделась. Заседание медкомиссии начиналось в тринадцать сорок пять, а было уже тринадцать пятнадцать. Зал, где проводились заседания, находился в нескольких кварталах по Хай-стрит, но после напряженного утра время поджимало. Рейчел надеялась получить свой ленч, хотя вряд ли для нее что-нибудь осталось.

– Доброе утро, доктор Уильямс! Или уже «добрый день»?

Рейчел вздохнула с облегчением, увидев владелицу «Зеленого какаду» – улыбающуюся, гостеприимную, желающую угодить.

– Ах, миссис Сомервиль, как это любезно с вашей стороны! Я в дикой спешке, как обычно. Только что уронила ключ зажигания, и он упал под машину. До чего же мне надоели эти учебные тревоги! Шесть ключей потеряла с тех пор, как они начались. Вставить и вынуть ключ двадцать раз в день – это, знаете ли, многовато.

– Не говоря уже о том, чтобы запереть машину. Наверное, следует ввести какие-то освобождения для врачей.

– Ну, главный констебль думает иначе. И мистер Черчилль, видимо, тоже.

Все это время ястребиные глаза миссис Сомервиль оглядывали занятые столы, оценивая скорость едоков, их возможные требования и степень пригодности как соседей.

– Думаю, доктор Уильямс, мы можем вас втиснуть вон туда, за столик для двоих. Я прикажу поставить еще один стул на несколько минут.

– То есть там, где эти пустые стулья…

– Нет-нет. Они отошли за сигаретами в ожидании кофе. И вернутся.

Пока миссис Сомервиль несла еще один стул, Рейчел глядела на два пустых сиденья. На одном лежала фуражка Королевских ВВС, на другом – дамская сумочка. «Наверное, сигареты покупает летчик», – подумала она. Но тут принесли стул, Рейчел села, стараясь не задеть ногами соседей, и увидела рядом официантку, молча предложившую меню.

– Баранина закончилась, – спокойно сообщила девушка. – И рыба с картофельной запеканкой тоже.

– Дайте то, что у вас есть, – хмуро сказала Рейчел. Утро выдалось утомительное, а после любезности миссис Сомервиль сухое безразличие девушки было неприятно.

– Овощная запеканка или колбаса с картофельным пюре, – предложила официантка, холодно глядя на Рейчел.

– Колбасу и пюре.

– И капусту?

– Да, пожалуйста.

– И булочку?

– Да, пожалуйста. И большой кофе сразу же, поскольку у меня не будет времени на сладкое, – распорядилась Рейчел.

Сидевшие за соседними столами люди подняли от тарелок удивленные глаза. «Надо держать себя в руках, – подумала Рейчел. – Становлюсь раздражительной и грубой. А ведь я сейчас не перетруждаюсь. Это когда Дик работал, свободного времени было слишком много».

Ох, Дик.

Рейчел снова велела себе собраться и оставить подобные мысли на вечер. Сейчас, в середине рабочего дня, они недопустимы. Но откуда миссис Сомервиль взяла эту новую официантку? Девушка совсем не похожа на своих коллег. Те либо слишком молоды, либо слишком стары, либо просто не подходят для военных работ. Все они внимательны, предупредительны, ведут себя как истинные леди – по традиции, созданной миссис Сомервиль. Эта девушка, старательно и умело накрашенная, с сильными сдержанными движениями и едкой иронией в спокойном голосе решительно здесь неуместна. Не ее это дело. Ей бы маршировать во вспомогательных женских войсках, следить за аэростатами заграждения или склоняться над станком на заводе.

Прибыла на широком блюдце булочка с микроскопическим мазком масла. Когда Рейчел с аппетитом занялась ею в ожидании колбасы, ее стул кто-то толкнул. Она подвинулась, насколько могла.

– Ничего, ничего, – прозвучал у нее за спиной приятный мужской голос. – Не беспокойтесь, ради бога. Мы вас случайно задели.

– Я сейчас подвину наш стол, – произнесла женщина, – и вы опять сядете свободно.

Рейчел обернулась. Летчик и его спутница вернулись: подтянутый молодой человек, типичный для своего поколения, и симпатичная девушка с довольно тонкими чертами бледного лица и светлыми волосами. Они стояли возле своего стола, подвигая его на место.

– Боже мой, моя сумочка пропала! – вскрикнула девушка, слишком взволнованная, чтобы заметить, что Рейчел к ней обернулась.

– Да нет, вот она. На стуле, где ты ее оставила, – ответил ее спутник.

– Я же ее на столе оставляла?

– Вероятно, ты ошиблась. А это важно?

– Пожалуй, нет.

– Где эта девица с нашим кофе? Ты же на медкомиссию опоздаешь, если она не поторопится.

Рейчел улыбнулась. Еще одна кандидатка во вспомогательные женские войска. Да, сегодня ведь будет набор в ВААФ. Но больше не стоит оборачиваться, чтобы девушка ее не узнала, когда они вскоре встретятся. Впрочем, вряд ли узнает: бедняжка будет слишком испугана. Они очень серьезно относятся к медкомиссии, даже когда знают, что годны на сто процентов. Видимо, испытывают здоровое недоверие к властям, к силе, которая может ошибиться вопреки любым резонам и здравому смыслу.

Анализ возможных реакций девушки – профессиональная привычка врача Рейчел Уильямс – на самом деле был сейчас излишним. Блондинка была слишком занята своим спутником, чтобы запомнить лицо Рейчел, узнать его среди других посетительниц кафе. Будь у нее хоть малейший интерес к окружающей обстановке, она наверняка заметила бы в дальнем углу своего кузена Реджинальда Фринтона. Он читал газету, прислонив ее к графину с водой. Заметила бы она и их с Реджинальдом старую няню, живущую в их общем доме в почете и на покое. Старуха сидела широкой спиной к выходу, и рядом с ней стояла на полу переполненная хозяйственная сумка.

Вполне вероятно, что их присутствие мало бы заинтересовало Урсулу Фринтон. Ее кузен всегда приезжал в Шорнфорд в базарные дни. Он серьезно относился к своим сельскохозяйственным занятиям, и его усадьба процветала с самого начала войны. Казалось, он вдруг нашел себе цель в жизни, и его усилия в первый же год были вознаграждены успехом, а по мере расширения деятельности лицо не только приобрело здоровый загар, но и стало довольным и решительным, как в ранней юности. Он был явно поглощен собственными делами и получал от них удовольствие. Те, кто оказался внимательнее, чем Урсула, смотрели на него с приязнью и уважением. Вот сидит человек, и по его бриджам, твидовому пиджаку, ботинкам и гетрам видно, что он намерен их накормить. При взгляде на эти большие руки, листающие газету, люди наполнялись уверенностью.

Старуха-няня не была завсегдатаем в «Зеленом какаду». Если бы Урсула ее заметила, то удивилась бы, что няня выбрала неудобное место возле двери, когда могла с обычной бестактностью навязать свое общество Урсуле с Аланом.

Новая официантка принесла и поставила кофе. Алан попросил счет. Урсула, глядя в чашку, из которой пила, держа ее двумя руками, была слишком взволнована, чтобы увидеть, как напряглись его плечи и сурово сжались губы, когда официантка, кладя счет на стол, задела его руку. Девушка тут же повернулась к следующему столу, а Алан, улыбаясь и одновременно хмурясь, салютовал своей чашкой Урсуле.

– Спасибо, милый. Думаю, мне это понадобится.

– Все будет хорошо.

– Дома поднялся такой шум.

– Не обращай внимания. Все козыри у нас.

– Надеюсь.

– Уверен. Покурим?

– Давай. Меня и правда слегка трясет.

– Бедняжка моя милая. Возьми себе сколько хочешь, у меня еще есть. Ты же знаешь, там тебя не съедят.

– Могут провалить.

– Нет, не могут.

Рейчел слушала этот разговор, ожидая, пока ей выпишут счет. Ей было несколько не по себе. Она сочувствовала этой бледной девушке, явно воспринимавшей грядущий медосмотр как дело жизни и смерти. Теперь трудно будет сохранять беспристрастие. Если что-то окажется не так, то Рейчел поведет себя слишком мягко или – коли в последний момент заговорит совесть, – слишком жестко. Каким же неудачным оказалось это место рядом с девушкой и ее молодым человеком! Да еще эта новая официантка так долго выписывает простой счет за простой ленч. Рейчел подняла глаза – и у нее перехватило дыхание.

Новая официантка, занеся карандаш над блокнотом для выписки счетов, с сосредоточенной яростью глядела летчику в затылок. Ее холодное презрение, ее бледность исчезли как не бывало. Лицо горело гневом и ненавистью.

Рейчел была до глубины души потрясена – и возмущена тоже. Какова бы ни была история гнева этой девушки, утонченное заведение миссис Сомервиль не место для его проявления. Пусть даже не произошло прямой вспышки (а какую-то жуткую секунду Рейчел уже мерещились удары ножа и крики), – все равно не может быть, чтобы никто больше не заметил этой странности. Она огляделась – ну конечно. Симпатичный с виду мужчина, похожий на фермера, со смутно знакомым лицом. Он поднял глаза от газеты и смотрел на официантку, приподняв брови и чуть заметно улыбаясь.

– У меня всего лишь одно блюдо и кофе с булочкой, – встала Рейчел, стараясь не толкнуть снова чужой стол. – Боюсь, я уже спешу, так что не могли бы вы…

Выведенная из задумчивости официантка побледнела еще больше и наклонилась к блокноту.

Рейчел отчетливо слышала ведущийся рядом разговор на пониженных тонах:

– Все готово, милая?

– Да.

– Носик там попудрить или что?

– Алан, это медкомиссия. Ты их разве не проходил? Анализы сдать и так далее.

– Прости. Да, понимаю. До меня не дошло, что для женщин…

– Ну ведь должно быть то же самое? В смысле в основном…

– Ты права. Как-то не сообразил. Очевидно, они должны работать тщательно, даже для тех должностей, на которые вас берут.

– Мне это нравится. Там же зенитки и аэростаты? Не все же официантками в столовой и писарями, пусть даже летать нам не дают.

– Да, котенок. Взяла свою сумку? Тогда взлетаем.

– Полминуты еще, Алан. Должна я им сказать?

– Если ты его не наденешь, они не узнают.

– Оно у меня в сумочке. Так что не узнают, как ты и сказал.

Они отошли от стола и извилистым путем пробрались к конторке, где деньги принимала лично миссис Сомервиль. Рейчел дождалась, когда они ушли. Ей было стыдно, что она возилась с мелочью, ища чаевые для официантки, вместо того чтобы сразу достать деньги и пойти к конторке. Но подслушанный разговор ее и развлек, и заинтересовал. Сперва она слушала невольно, но под конец – чтобы узнать побольше. Можно было бы открыться этой девушке, спровоцировав ее на прямое признание. В этом не было бы ничего страшного. В рабочие часы Рейчел постоянно слышала доверительные признания и трактовала их в интересах своих визави. К этим людям у нее было чисто профессиональное отношение, и она едва ли вспомнила бы их за пределами своего кабинета. Такого же рода были и слышанные ею сведения, а также сделанные выводы.

Молодая пара отошла от платежной конторки, и девушка сказала:

– Черт, ну и невезение! Вон там няня со своими покупками. Прикрой меня, она сидит спиной и нас, дай бог, не увидит.

Они тихо направились к двери, и, как только вышли, крепкая старуха с сумкой, на которую показала Алану его спутница, вскочила на ноги, подошла к двери, выглянула на улицу, вернулась на свое место и снова села. На лице ее любопытным образом смешались тревога и удивление.

«Старая няня», – подумала Рейчел, в свою очередь покидая кафе. Ее растущий интерес к делам этой девушки придавал дню странную атмосферу нереальности. Рейчел вышла на улицу и пошла по Хай-стрит в сторону «Методист-Холла», где заседала комиссия.

Она слишком была занята своими мыслями, чтобы оглянуться. Иначе бы увидела, что Реджинальд Фринтон вдруг выпрямился и сунул газету в карман. Она бы увидела, как он посмотрел няне в спину и отвернулся, пристально глядя на стол, где только что сидела молодая пара. Она бы увидела, как он снова повернулся, улыбаясь приближающейся миссис Сомервиль, собственноручно несущей ему кофе. Но она не оглянулась и запомнила лишь, что видела мистера Фринтона всего только раз.

Но миссис Сомервиль ничего не упустила. Она приняла на свой счет эту необычную и совершенно неожиданную улыбку, и она так потрясла ее давно овдовевшее сердце, что хозяйка еще долго после ленча не могла ее забыть. Эта улыбка мерещилась ей в течение всего дневного перерыва, и даже потом, когда в четыре часа заведение открылось для чаепития.

 

Глава 2

Доктор Фримантл вошел в большой зал на втором этаже «Методист-Холла», где проходила медкомиссия для гражданских, и с отвращением посмотрел на пустую сцену. Ни сотрудников, ни председателя, ни доктора Уильямс, ни даже кандидаток – но это как раз неудивительно. Они всегда опаздывают: их держат на расстоянии, пока проверяется их интеллектуальная и психологическая пригодность. Психологическая пригодность для мытья посуды или варки капусты! Доктор Фримантл фыркнул и, закурив сигарету, прошел в кабинку, где выполнял внешний осмотр кандидаток.

Вскоре появилась мисс Покок – старшая из трех клерков – с бумагами в руке. Она улыбнулась и приподняла брови. Доктор Фримантл мельком подумал: «Каждый раз показывает, что сделала бы точно так же, если бы я не сидел здесь и не ждал. Только я всегда тут».

– Вы, как обычно, рано, доктор! – радостно воскликнула мисс Покок. – Я видела, что сэр Иэн уже пришел. И если не опоздает доктор Уильямс, то скоро и начнем.

– Не начнем, если вы не доставите нам девушек на осмотр.

– Они будут через минуту.

И словно в подтверждение ее слов в дверь заглянула сержант ВААФ, сверкнув короткими черными волосами и пронзительно алой помадой:

– Идут.

Мисс Покок провела девушек за ширму, скрывающую ряд кабинок, где им предстояло раздеться. Раздала требуемые правилами халаты тем, кто не принес своих, и вернулась, когда ее подчиненные как раз занимали свои места за столом.

– Они здесь, – коротко сказала она.

Одна из секретарш подошла к концу ширмы, где узкий коридор, идущий мимо кабинок раздевалки, снова открывался в зал, и остановилась, ожидая первую кандидатку, чтобы провести ее на весы и ростомер, запустив таким образом процесс осмотра.

В комнату неспешно вошел высокий седой мужчина. Мисс Покок, услышав, как сержант вспомогательного корпуса встала по стойке «смирно», приподнялась с сиденья.

– Добрый день, сэр Иэн, – отчетливо сказала она.

– Добрый. Набрали на сегодняшнее заседание?

– Да, сэр Иэн. Шестнадцать человек.

Председатель кивнул и подошел к доктору Фримантлу, который сидел, положив ногу на ногу, курил сигарету и ждал. Девушки вошли гуськом, пытаясь скрыть смущение за смешками и перешептываниями, и уселись на поставленные для них стулья.

– Итак, начнем, – сказал председатель. – Я хотел бы показать вам одно странное письмо, пришедшее утром, напомните мне потом. Доктора Уильямс еще нет?

– Пока не видел. У нее сейчас работы выше головы, поскольку муж в армии. Ей бы партнера завести.

– И вам бы тоже.

– У меня есть.

– Но во флоте.

– Не моя вина. Этот чертов тип числился у них в резерве.

Председатель улыбнулся и занял свое место за столом. Он сам был из военных моряков, вышел в отставку за несколько лет до войны, с длинным и почтенным послужным списком. Садясь, он мысленно поблагодарил свою счастливую звезду, что никогда не занимался общей практикой. Вынув из кармана письмо, он прислонил его к стоявшей перед ним чернильнице. Надо будет показать его Фримантлу во время перерыва на чай: странное послание, особенно учитывая подпись на заключении.

Доктор Уильямс вошла с небольшим опозданием, на ходу произнося приготовленное извинение. Она прошла в кабинку второго принимающего врача, вынула стетоскоп, огляделась в поисках мерной ленты, вытряхнула в корзину для бумаг окурки из пепельницы, оставшиеся после утреннего заседания, и подала мисс Покок знак, что готова к работе. К ней направили кандидатку, Рейчел взяла ее документы и задернула штору. Процесс начался.

Первые полдюжины дел у Рейчел прошли гладко. Ничего примечательного: нормальные девушки восемнадцати-девятнадцати лет, пухлые от щенячьего жирка военного времени, который покрыл их более щедрым слоем, нежели старших сестер в предвоенные дни диет и похуданий. Кроме обычных мелких дефектов, особых проблем не было. Рейчел заполняла в документах свою часть, а поскольку доктор Фримантл их уже обследовал, передавала бумаги председателю, думая каждый раз, не окажется ли следующая ее жертва девушкой из кафе. Но еще три кандидатки были осмотрены и отправлены дальше. Близился перерыв, и далекий перестук чашек предвещал чай, который должен был придать сил медицинскому и техническому персоналу для продолжения приема. «Еще одну до перерыва успею, – подумала Рейчел, – если не случится ничего необычного».

Тут появилась Урсула Фринтон – та самая девушка из кафе.

– Садитесь, – приветливо предложила Рейчел.

Она прочитала заключение доктора Фримантла по его части осмотра, заметила, что в анамнезе скарлатина в четырнадцать лет. Читать она постаралась как можно дольше, чтобы дать девушке время на себя посмотреть и, быть может, узнать. Потом подняла глаза и улыбнулась:

– Не думаю, что вы меня помните, но я сидела за соседним с вами столом сегодня в «Зеленом какаду».

Краска бросилась девушке в лицо.

– Я помню, – ответила она. – Мы толкнули ваш стул, но вы восприняли это достойно.

Рейчел засмеялась.

– Очень уж близко сдвинули столы, дальше некуда. Я прямо у вас на голове сидела.

Она продолжила смотреть на девушку и увидела, что до той наконец-то дошло. Краска отхлынула от лица Урсулы Фринтон, и она наклонилась вперед, вцепившись в край стола Рейчел:

– То есть вы слышали, о чем мы говорили?

– Невозможно было не слышать. Мы сидели практически за одним столом.

– Спасибо, что вы мне об этом сказали. А то я могла бы оказаться перед вами в дурацком положении. Посмотрите, я должна показать вам это.

Она достала из сумочки конверт, адресованный «Председателю или члену медицинской комиссии».

– Это значит, мне, – сказала Рейчел, вскрывая послание.

Там было письмо на листке из блокнота с адресом на Харли-стрит. В письме говорилось, что мисс Урсула Фринтон прошла обычный осмотр, сделала рентгеноскопию и электрокардиограмму, и никаких дефектов сердца не выявлено. Подписано было Эндрю Клеггом – одним из лучших, насколько знала Рейчел, специалистов Лондона по болезням сердца.

– Вы знаете, что тут написано? – спросила она, прочитав письмо.

– Да. Он мне сказал. И сказал, что мне у него делать нечего. Что мой врач не должен был диагностировать никаких сердечных болезней. Все мои приступы – это страхи, несварение желудка или еще что-нибудь.

– А их изначально относили на счет перенесенной вами скарлатины?

– Да.

– Расскажите мне про нее.

Урсула кратко описала свою ущербную юность от четырнадцати до восемнадцати, проведенную в основном на диване или на раскладушке в саду. Обрисовала повторения болезни, случавшиеся, стоило ей вернуться к обычному образу жизни. Она объяснила, что с начала войны часто гостит у подруг, но приступ был только однажды – из-за волнений, связанных с помолвкой.

Рейчел выполнила стандартный осмотр, несколько озадаченная. Она не могла сомневаться в вердикте доктора Эндрю Клегга – тем лучше для девушки. Но приступы эти не казались ей чисто психологическими. Судя по описаниям девушки, это были реальные последствия сердечной инфекции. Рейчел вполне понимала сельского врача общей практики, решившего подстраховаться ценой нескольких лет молодости пациентки.

Как бы там ни было, не существовало и тени физических признаков, позволявших предположить, что у девушки нелады с сердцем. Рейчел повесила стетоскоп на шею и встретила взгляд испуганных глаз.

– Да не бойтесь вы так, – ободряюще сказала она. – У вас отличное оружие в виде письма доктора Клегга.

– Для того меня Алан к нему и водил.

Девушка снова покраснела, и краски сбежали ей на шею яркими пятнами. Чтобы снять напряжение, Рейчел сделала ногтем птичку на груди Урсулы. На коже выступила ярко-белая буква V, окруженная красной каймой.

– Симптом Труссо, – пробормотала Рейчел. – Вы знаете, что на вас можно писать?

Девушка взглянула на нарисованную букву и засмеялась:

– Забыла. Реджи, мой кузен, всегда рисовал узоры на моей спине на пляже, когда я была маленькая.

– Надевайте халат и туфли, – велела Рейчел и стала заполнять свою часть заключения.

Когда девушка оделась, Рейчел сама отдала ее документы вместе с письмом кардиолога председателю.

Глаза сэра Иэна блеснули. Он посмотрел на Рейчел с довольной улыбкой и тихо сказал:

– Интрига закручивается все туже. Посмотрите вот на это.

«Это» оказалось письмом, которое он прислонил к чернильнице. Пока Урсула ждала своей очереди у стола председателя, Рейчел прочла сперва письмо от бывшего опекуна девушки, мистера Хьюберта Фринтона, сообщавшее, что к письму есть приложение, однако Урсула отказалась лично представить их комиссии, но ей нельзя разрешать становиться клятвопреступницей. Потом она прочла заключение семейного врача общей практики доктора Шора. В нем излагалась история заболевания скарлатиной и его последствия. И, наконец, заключение доктора Мориса Колмена, члена Королевского медицинского общества, доктора медицины, свидетельствующее, что сердце мисс Урсулы Фринтон поражено стрептококковой инфекцией, имевшей форму скарлатины, и сама мисс Фринтон для службы во вспомогательных женских войсках абсолютно непригодна.

Пока Рейчел дочитывала эти интересные документы, сэр Иэн обратился к кандидатке:

– Хорошо, мисс Фринтон. Идите оденьтесь и возвращайтесь сюда ко мне. Мне нужно еще кое-что вам сказать до вашего ухода.

Девушка прошагала мимо длинного стола в дальний конец комнаты. Рейчел направилась обратно в свою кабинку.

– Перерыв, – твердо заявил сэр Иэн. – Вот несут ваш чай.

Рейчел улыбнулась. Персоналу полагалось одномоментно прерывать работу по команде. Когда на мостик выходил адмирал, никакие споры не допускались. Она пошла предупредить секретаршу, стоявшую у весов, но увидела, что мисс Покок ее опередила, и вернулась обратно. Тут же появилась девушка в синем рабочем комбинезоне с ведром песка в руках. Неуверенно поставив ведро у ряда раздевалок, она виновато посмотрела на мисс Покок, но ничего не сказала.

– Это не к нам, – резко произнесла мисс Покок. – Кто вам вообще велел его сюда принести?

Девушка взглянула на ведро, показала на дверь и молча шевельнула губами.

– Ну оставьте это здесь, раз уж принесли. Но у нас уже есть одно у противоположной двери, и я не вижу в этом никакого смысла. И вообще, во время приема сюда вход воспрещен всем, кроме работников медкомиссии. Пожарная служба это знает не хуже меня.

Она вслед за Рейчел вернулась к столу и возмущенно описала инцидент своим коллегам. Они посмотрели в ту сторону, но девушка из пожарной службы уже исчезла, чай на столе остывал, и интерес к инциденту пропал почти сразу.

– Вот что я хотел вам показать, – сказал председатель доктору Фримантлу, когда тот плюхнулся на стул и стал размешивать сахар. – Есть интересное продолжение, но сначала прочтите вот это. Пришло сегодня утром, не сюда, а на мой домашний адрес. Вам ничего не кажется странным?

Доктор Фримантл прочитал письмо и все три заключения, потом перечитал последнее. И быстро вскинул глаза.

– Минуту, – остановил его председатель. – Я знаю, что вы сейчас скажете, но сперва гляньте вот на это. Это про ту же самую девушку и принесено ею лично.

Доктор Фримантл прочел заключение кардиолога и, вернув бумаги сэру Иэну, приподнял брови, глядя на Рейчел.

– Что-нибудь нашли?

– Абсолютно ничего. Но в любом случае поддерживаю Эндрю.

– Конечно. Вы же сами там работали? В больнице Сент-Эдмунда?

Рейчел кивнула:

– Работала. Но и без того поддержала бы Эндрю, как и любой на моем месте. Кто такой вообще этот доктор Морис Колмен?

– Именно. – Сэр Иэн наклонился вперед и понизил голос: – Не буду скрывать, что этот коллега меня заинтересовал. У нас тут был один человек – неделю назад, да, Фримантл? В общем, не важно. Но он был зарегистрирован в Лондоне, уехал оттуда перед самым своим призывом, был с некоторыми хлопотами разыскан в центральных графствах и вызван там на комиссию. Уехал до того, как извещение его нашло, объявился здесь и предстал перед нами, как я уже сказал, несколько дней назад. У него было заключение о непригодности, подписанное тем же деятелем, Колменом. Мы несколько забеспокоились, поскольку у пациента предполагались проблемы с желудком, но о рентгене ни слова не было сказано. Мы его направили на рентгенологическое исследование, но я не сомневаюсь, что он пропустит его по болезни и опять тихо исчезнет.

– Но не сможет же он так бегать без конца, – заметила Рейчел.

– Не сможет, но это не наше дело. В конце концов, это работа полиции. Меня же больше интересует этот самый Колмен. После хлопот с желудочным призывником я прочитал про нашего выдающегося специалиста в «Медицинском справочнике». Там говорится, что он окончил какой-то провинциальный университет сорок лет назад и последние шестнадцать лет до начала войны провел в Канаде. И я вспомнил, что действительно встречал его там. И теперь мне интересно, почему он вернулся – разве что увидел выгодную возможность занять место кого-нибудь из наших специалистов, призванных в армию.

– Вполне вероятно, – ответила Рейчел.

– А в справочнике говорится о Канаде? – поинтересовался доктор Фримантл.

– Нет, – улыбнулся сэр Иэн. – Но я, видите ли, вспомнил фамилию. Поскольку я действительно был прилично обеспокоен, то дал себе труд навести справки, стараясь не поднимать шума. Я знаю пару человек, учившихся одновременно с ним. Один из них его вспомнил и сказал мне про Канаду. Он стал там профессором медицины в захолустном университете, и это тоже согласуется с моими воспоминаниями. Письмо это пришло ко мне домой. Я искал его, получив эти документы, но найти не смог. Не ожидал, что доктор Морис Колмен так скоро снова проявится, тем более в связи с новым случаем.

К этому времени все уже допили чай, Рейчел загасила сигарету и встала. Последние шесть кандидаток глядели на нее с надеждой.

– С двумя я уже разобрался, – сообщил доктор Фримантл. – Мне не обязательно начинать прямо сейчас. А вы давайте, дитя мое. Старый мастер тем временем выпьет еще полчашечки чая.

Рейчел увидела, что он собрался продолжить разговор с адмиралом.

Во время осмотра третьей девушки Рейчел услышала какую-то суматоху со стороны раздевалки. Звучали возбужденные голоса, слышался истерический смех и суровый голос председателя:

– Девушки, тишина!

Она выглянула из смотрового кабинета. Мимо ширмы, ведущей к раздевалкам, шла мисс Покок.

– Что там случилось? – спросила Рейчел.

– Одной девушке стало плохо, – ответила мисс Покок. – Покраснела, сильно возбудилась, но сказала, что с ней все в порядке. Я велела ей подождать и пока не выходить. Она попросила меня не говорить сэру Иэну.

Рейчел нахмурилась:

– Это которая?

– Блондинка. Та, что долго у вас просидела. У нее, кажется, было письмо от ее врача.

– Заключение? Вы имеете в виду Урсулу Фринтон?

– Кажется – имя я не спросила. Она заверила, что у нее все в полном порядке.

– Скажите, чтобы не уходила, я к ней подойду, когда закончу. Это недолго – осталось всего три человека.

– Хорошо, доктор Уильямс.

Рейчел вернулась к работе, сомневаясь, не слишком ли высоко оценила Урсулу Фринтон. Похоже, у нее серьезная эмоциональная нестабильность. Но нервная система – это по части доктора Фримантла. Она же сделала все необходимое. Обобщить результаты осмотра – работа сэра Иэна.

Когда ушла последняя кандидатка, Рейчел убрала со стола личные вещи, сложила их в портфель и вышла. Она ожидала увидеть Урсулу Фринтон в короткой очереди кандидаток, ожидающих разговора с председателем, но там ее не оказалось.

– Что с мисс Фринтон? – спросила она у первой секретарши.

Мисс Покок, сидевшая за столом чуть дальше, подняла голову:

– Она пока не выходила. – И снова стала писать.

– Пойду посмотрю, – сказала Рейчел и двинулась к ширме.

– Что там такое?

Чуткие уши сэра Иэна уловили ее последние слова.

– Эта девушка с заключениями врачей. По словам мисс Покок, она неважно себя чувствует. Я передала ей, чтобы посидела спокойно.

– Что за девушка? Господи благослови, не ее ли я только что видел? Что с ней? Я помню, мы согласились, что у нее…

– Я ничего и не предполагаю, – произнесла Рейчел. – Пойду посмотрю.

В раздевалках стояла тишина. Почти все входные шторы были открыты – внутри было пусто. Рейчел отодвинула одну задернутую штору, затем другую – и резко шагнула вперед.

Урсула Фринтон сидела на полу, держа руки на стуле, где раньше лежала одежда, голова ее свесилась набок. Она была без сознания, едва дышала, лицо под тоном посинело.

Рейчел бросилась за ширму. Адмирал, взглянув на нее, быстро встал.

Они положили девушку на пол. Рейчел приподняла ей голову и подсунула под затылок халат, а сэр Иэн тем временем щупал пульс. Она была полностью одета, успела накраситься, но губы подвела небрежно, помада по краям размазалась. Рейчел заметила, что девушка то ли при падении, то ли от волнения или боли во время приступа прикусила нижнюю губу. Пятнышко засыхающей крови темнее помады показывало, где прокус.

– Очень плохой пульс, – быстро сказал сэр Иэн. – Стетоскоп с вами?

Рейчел обернулась к портфелю, который принесла с собой к раздевалкам, и вытащила стетоскоп. Потом расстегнула на девушке блузку и сдвинула вверх лифчик. Сэр Иэн быстро послушал.

– Фибрилляция, сердцебиение очень слабое. Скажите мисс Покок, пусть вызывает «Скорую». Да, секунду. У меня при себе ни черта нету, только шприц с морфином – всегда ношу с собой на случай, если понадобится жертве воздушного налета. Но этой девушке он без пользы. У вас что-нибудь есть?

– К счастью, прихватила саквояж, – сказала Рейчел. – Вколю ей дигиталис.

– Боюсь, это не поможет, – вздохнул председатель.

Рейчел поспешно сказала мисс Покок насчет «Скорой» и набрала шприц, распахнув саквояж на столе председателя. Но, вернувшись в раздевалку, увидела, что надежды действительно нет. Все же укол она сделала, села на корточки рядом с девушкой, вглядываясь ей в лицо, и вдруг воскликнула:

– Боже мой!

– Что такое?

– Смотрите, сэр Иэн! На груди. Буквы!

– Буквы! Клянусь святым Георгием, вы правы. Похоже на большие буквы «Р» и «Н», хотя за «Р» я бы не поручился. Как они тут оказались?

– Не знаю. – Рейчел вдруг стало страшно. – У нее был выраженный симптом Труссо. Я ей сказала об этом, чтобы немного развлечь, а то она была очень испугана. Нарисовала большое «V» на груди, и она засмеялась. Может быть, она сама написала эти буквы, чтобы сказать нам что-то важное.

– Возможно.

Сэр Иэн снова сжал ее левое запястье, отпустил его и взял стетоскоп.

– Плохо, – произнес он. – Сердце сдает.

– Надо было мне раньше прийти! – горестно воскликнула Рейчел.

– При таком приступе ничего бы не помогло. Сердце полетело к чертям. Ни на что не осталось бы времени.

– Значит, Эндрю Клегг ошибся, а те были правы? Бессмыслица какая-то.

– Да, – мрачно согласился адмирал. – Бессмыслица.

– У нее венчальное кольцо, – сказала Рейчел, недоуменно глядя на председателя. – Его не было, когда я ее осматривала.

Сэр Иэн посмотрел на руку девушки, потом на Рейчел.

– Вы уверены?

– Определенно. Но, в общем-то, не удивлена. Я сидела рядом с ней и ее мужем в кафе. Я бы его узнала.

Сэр Иэн, видимо, не слушал, хотя дотронулся до кольца, прежде чем снова взяться за пульс. Вскоре Урсула Фринтон тихо вздохнула – и наступила долгая тишина. Напрасно ждала Рейчел следующего вдоха.

Сэр Иэн вернул ей стетоскоп и медленно встал. Лицо у него было суровым. Он вышел в длинный зал, к нему подошел доктор Фримантл:

– Я подумал, что буду работать, поскольку вы вдвоем справляетесь.

Сэр Иэн утвердительно кивнул.

– «Скорая» приехала, сэр, – дрогнувшим голосом сказала мисс Покок.

– Пусть подождет, – распорядился адмирал, подходя к своему столу. – Все присутствующие должны оставаться на своих местах. А вы, мисс Покок, позвоните в полицейское управление.

 

Глава 3

Инспектор Стейнс из шорнфордского городского отделения Управления уголовных расследований прибыл в «Методист-Холл» в скептическом расположении духа. До войны любой намек на крупное преступление пробуждал его энергию, мысль начинала работать точно и четко, в постоянно нарастающем темпе. Теперь, после двух лет проблем с эвакуированными, расцвета черного рынка и махинаций с бензином, а также последствий изоляции и безделья в расквартированных в округе войсках, свежий материал вызывал лишь усталый скепсис, хотя этот случай, похоже, обещал интересные повороты. Инспектор прибыл, уже готовый к разочарованию, сомневаясь, может ли хоть что-то интересное пробиться сквозь толщу официальщины и рутины, характеризующих в глазах постороннего наблюдателя работу гражданских медкомиссий. В комнату он вошел с гордо поднятой головой. Сейчас он покажет этим уклонистам от ответственности, этим паникерам, с кем они имеют дело.

Сэр Иэн быстро вернул инспектору чувство реальности, подозвав к себе спокойным повелительным жестом. Вслед за председателем Стейнс проследовал к раздевалкам и выслушал краткое изложение дела, стоя по стойке «смирно» и ни разу не перебив. Потом, все еще молча, бегло осмотрел тело.

– Главные причины, по которым я сразу вас вызвал, – сказал сэр Иэн, – вкратце таковы. В любом случае будет проводиться дознание, а причина смерти не ясна никому из нас. Мы знаем, что отказало сердце, но не можем установить, отчего это случилось. Дело осложняется еще и двумя медицинскими заключениями, содержащими противоположные выводы о состоянии здоровья этой девушки. Мы с коллегой, присутствующей здесь доктором Уильямс, убеждены в правильности мнения доктора Клегга, но оно очевидным образом опровергается этим катастрофическим приступом. В общем, дознание обещает быть трудным. Я подумал, что следует узнать ваше экспертное мнение о том, могло ли иметь место преступление.

Инспектор Стейнс, присевший около тела девушки, поднял глаза.

– Вы имеете в виду что-то определенное?

– Нет.

– Мужа вы известили?

Сэр Иэн переглянулся с Рейчел.

– В документах у нее девичья фамилия, – ответила та. – И она была без кольца во время осмотра. Но в момент смерти на ее пальце кольцо было. Очевидно, она его надела перед тем, как почувствовала себя плохо. Не думаю, что она собиралась быть в нем перед комиссией. Видите ли, – запнулась Рейчел, – я сегодня случайно оказалась за ленчем рядом с ними, и слышала, что она говорила мужу.

– Вы его видели?

– Я бы решила, что человек, бывший с ней, и есть ее муж. Они вроде бы были друг к другу неравнодушны. А перед уходом она сказала, что-то насчет того, чтобы оставить «это» в своей сумочке и не надевать. Теперь я думаю, что она имела в виду кольцо.

– Ее сумочка у вас?

– Она вон там, на стуле. Когда я обнаружила девушку, сумка лежала на полу. На стул я ее положила, сделав укол дигиталиса.

Инспектор утвердительно кивнул, вставая с пола.

– Я думал, что вы, врачи медкомиссий, не занимаетесь тут лечением.

– Удачно получилось, что у доктора Уильямс был с собой саквояж, – объяснил председатель. – Обычно мы ничего такого не берем. Многие из нас вообще уже на пенсии, как я. В конце концов, мы приходим сюда оценивать пригодность здоровых, а не лечить больных.

Инспектор Стейнс не стал развивать тему. Он видел, что от адмирала мало чего добьется, и только сейчас сообразил, кто такая доктор Уильямс. Она же выступала пару раз в суде с тех пор, как ее муж уехал воевать за границу.

– Думаю, она имела в виду это кольцо, – сказал он вскоре, глядя на разложенные перед ним вещи Урсулы Фринтон. – Никаких других колец здесь нет, и вообще ничего достойного сокрытия.

Вытряхнув содержимое сумочки на стул в раздевалке, инспектор снова ее обыскал.

– Помады нет, – сказал он, оборачиваясь к телу. – Так где?..

Он несколько минут смотрел в лицо мертвой девушки, на кончики ее пальцев, потом медленно оглядел пол в кабинке. Рейчел присоединилась к поискам, начав с другой стороны.

– Вряд ли вы ее там найдете, – заметил инспектор. – Если я правильно понимаю, ее скрутило, когда она красила губы, и не успела закончить. Или же уронила помаду, почувствовав себя плохо, и не смогла найти.

– Но почему именно на этой стороне? А, вы хотите сказать, потому что мы обнаружили ее лицом вниз, опершуюся на стул?

– Нет, я ищу здесь, потому что она левша. Помаду она наносила справа налево, и до левого уголка рта не дошла. А на пальцах правой руки есть небольшие красные точечки.

– Я их не заметила, когда ее осматривала.

– А я видел, когда считал ее пульс, – вмешался сэр Иэн. – Но решил, что это кровь с губы. Она себе губу прикусила или порезала, как вы, наверное, заметили.

Стейнс на это ничего не ответил, продолжая обыскивать кабинку – безрезультатно. Вскоре он оставил это занятие, вышел и сделал несколько звонков с просьбой прислать помощь и полицейского врача.

– Что делать с этими девушками? – спросил председатель, показывая на последних четырех кандидаток, сидевших с испуганным видом. Доктор Фримантл безуспешно пытался их подбодрить.

– Они как-то связаны с покойной?

– Не знаю. Могли с ней говорить. Мисс Покок, быть может, известно больше. В кабинках был какой-то шум, и она пошла посмотреть, что там такое.

Мисс Покок, задыхаясь от волнения, рвалась рассказать свою историю. Она отправилась выяснять причину беспорядка и нашла вот эту девушку у входа в кабинку. Ее лицо покраснело, губы дрожали, она держалась за штору и быстро что-то говорила об успешном прохождении комиссии двум другим девушкам, готовым уходить. Когда появилась мисс Покок, мисс Фринтон посмотрела испуганно и шагнула обратно в кабинку, утверждая, что с ней ничего странного не происходит. Об этом мисс Покок и доложила доктору Уильямс.

– А девушки, с которыми она говорила, еще здесь?

– Нет. Они ушли сразу после этого. Они к тому времени уже прошли комиссию.

– Вы возвращались в кабинку до прихода туда доктора Уильямс?

– Нет, не возвращалась.

– Кто-нибудь из вот этих четырех девушек был в то время в кабинках?

– Две должны были быть. Те, которые уже одеты. Они вышли из кабинок за несколько секунд до прихода доктора Уильямс. И как раз направились к выходу, когда доктор Уильямс позвала сэра Иэна. Доктор Фримантл попросил их немного подождать.

Инспектор взглянул на доктора Фримантла, которого хорошо знал, и кивнул.

– Давайте с ними побеседуем.

Девушки, возмущаясь и нервничая, утверждали, что понятия не имеют о том, что происходило в кабинках. Они даже не знали, что там есть кто-то еще. Они словно давали понять: преступление – тащить на медкомиссию такую безнадежно больную девушку, и Рейчел, глядя в их лица, читала там осуждение этого мира, предвидя длинную цепь непониманий и недоразумений, критики от горячих голов и протеста горячих сердец. Эта цепь потянется через все дознание и следствие, едва история неизбежно попадет в газеты.

Инспектор повернулся к сэру Иэну:

– Кроме девушек, технического и врачебного персонала, кто-нибудь имеет доступ в это помещение и кабинки раздевалки?

– Никто. Обычно там сидит представительница ВВС, куда девушки поступают. Она, как правило, находится за дверью или около нее: говорит девушкам, куда идти, и не пускает посторонних. Сегодня там дежурит сержант ВААФ.

Сержанта вызвали, и она уверенно заявила:

– Никто в зал заседаний комиссии не входил, кроме рекрутов и девушки из пожарной службы.

– Что за девушка из пожарной службы?

Сержант не знала, но предположила, что она из персонала, постоянно находящегося в здании. Инспектору Стейнсу этого было мало. Сержант ВААФ вызвалась все выяснить.

К этому времени к инспектору прибыло подкрепление и расположилось в зале заседаний комиссии: полицейский врач, он же местный врач общей практики, детектив-сержант и констебль в форме. Констебля поставили у дверей, детектива послали вместо сержанта ВААФ искать девушку из пожарной службы, принесшую ведро с песком, а полицейский врач вместе с Рейчел Уильямс пошел выполнять предварительный осмотр тела.

– Когда пришла эта пожарная? – спросил инспектор Стейнс.

Сержант ВААФ не помнила. Снова вышла вперед мисс Покок.

– Как раз когда налили чай, – сообщила она. – Это примерно в четверть четвертого. Я пошла к весам сказать мисс Шоу, и доктор Уильямс подошла туда же. Как раз перед тем, как мисс Фринтон села напротив сэра Иэна.

– Сколько времени пробыла здесь мисс Фринтон?

– Примерно от двадцати минут до получаса.

– Как выглядела эта девушка-пожарная?

– Среднего роста, – прищурилась мисс Покок. – Темноволосая, очень короткая стрижка – ну вот как у сержанта Дженнигс. Жемчужные клипсы, накрашена, темно-синий комбинезон, коричневые замшевые туфли. Больше ничего не помню.

– Этого должно быть достаточно, – доброжелательно улыбнулся инспектор. Мисс Покок смущенно покраснела и отступила.

Пока проходили эти выяснения, Рейчел Уильямс вернулась в зал заседаний и встала рядом с сэром Иэном. Мысли ее были заняты трагическим контрастом между первой и второй встречей с погибшей девушкой. И чем больше она думала об этом, тем сильнее ощущала свою ответственность, потому что сейчас только она как-то соединяла настоящее с недавним прошлым. Когда мисс Покок закончила беседовать с инспектором, Рейчел шагнула вперед.

– Ее родственники уже знают? – спросила она. – Потому что я хотела предложить…

– Мистеру Фринтону из Уэйкли-Мэнор передана просьба приехать и ее опознать. Она указала Уэйкли в документах как свой адрес в настоящее время. Естественно, здесь хорошо известны мистер Фринтон и его племянница.

– Наверное, вы ее узнали, раз видели прежде. Но ее муж? Мы же даже не знаем его фамилии.

– Мистер Фринтон должен быть в курсе.

– Я думаю, – возразила Рейчел, – что она могла не сказать дяде о свадьбе, хотя о помолвке он знал. Я более чем уверена, – продолжила она, понизив голос, – что он приедет сюда встретить ее после комиссии. В смысле ее муж. Я его, конечно, узнаю. Как вы думаете, могу я спуститься и посмотреть, нет ли его на улице? Ужасно будет, если он это узнает потом от мистера Фринтона. Его надо найти и сказать сразу же. Как вы думаете?

– Идите, если хотите, – сказал инспектор, удивившись, что Рейчел так переживает. – Я пошлю с вами человека.

– Нет-нет, не надо. Давайте я одна. Я его приведу, если он здесь.

Инспектор ее отпустил и через пару секунд послал констебля посмотреть, нашла ли она кого искала.

Рейчел сбежала по лестнице, остановилась у дверей, огляделась и тут же увидела летчика. Он стоял, лениво осматривая витрину на той стороне улицы и время от времени бросая взгляд на часы. Рейчел внутренне сжалась от предстоящего разговора, но преодолела себя. Через несколько минут летчик шагал рядом с ней по лестнице, бледный и безмолвный.

Инспектор Стейнс пододвинул ему стул и жестом пригласил сесть, но Алан Дункан этого не заметил. Сэр Иэн положил руку ему на плечо.

– Пойдемте, – предложил он. – Я расскажу вам, что произошло, и отведу к ней.

Пока их не было, полицейский врач вернулся в зал заседаний и сел рядом с инспектором.

– Ничего определенного сказать не могу, – буркнул он. – Похоже на сердечный приступ, но выяснится на вскрытии.

Инспектор подвинул ему документы Урсулы Фринтон.

– Ваше мнение об этих заключениях, доктор?

Доктор Филлипс прочел их и присвистнул.

– Поэтому старик вызвал вас вместо того, чтобы отослать девушку в больницу?

– Да нет, она умерла еще до прибытия «Скорой». Но это, пожалуй, одна из причин, почему он меня вызвал.

– Подозрение на злой умысел? Но какой? В таком месте? И каким способом?

Инспектор не ответил.

– Кстати, – сказал доктор Филлипс, запуская руку в карман. – Помада лежала у нее в кармане пальто, валявшегося рядом со стулом. Я ее вытащил, чтобы случайно не выпала.

– А что вас подвигло ее искать?

– Решил проверить, что это за тюбик. Вы видели, как нанесена у нее помада, и царапину на губе тоже видели. Сумочки не было – я подумал, что она у вас, – но пальто осталось. Вот я и проверил карманы, прежде чем идти к вам за сумочкой, и нашел помаду. Хочу, чтобы вы на нее взглянули.

– Заляпали весь тюбик отпечатками пальцев?

– Напротив.

Доктор Филлипс развернул платок, в котором была помада, и она покатилась к инспектору.

Тот собирался ее взять, когда в дверь вошли Алан Дункан и председатель комиссии. Инспектор накрыл помаду куском промокательной бумаги и поднял на них глаза.

На этот раз летчик не стал игнорировать предложенный стул, сел и повернул к инспектору Стейнсу злое лицо.

– Спрашивайте что хотите, – сказал он. – Лишь бы это помогло поймать мерзавца, убившего мою жену.

– Вы несколько опережаете события, – медленно произнес инспектор, – но я понимаю ваши чувства. Пока нет никаких свидетельств…

– Найти их – ваша работа.

– Никаких свидетельств преступления. Но вы можете не сомневаться, что мы сделаем все возможное, как только причина смерти будет установлена…

– Она была совершенно здорова. У вас на руках самое авторитетное заключение из всех возможных.

– Могу вас заверить, что слово доктора Клегга достаточно весомо. Естественно, это делает необходимым самое тщательное расследование.

– Это все, чего я хочу. Итак, что вас интересует?

Алан рассказал, что они вступили в брак семь дней назад, и назвал дату посещения доктора Клегга, подтвержденную заключением, полученным от последнего. Дункан был в курсе консультаций Урсулы с другим специалистом и знал, что его заключение совпадает с мнением семейного врача, лечившего ее всю жизнь, но Урсула, по его словам, отвергла вердикт доктора Колмена, имея столь благоприятное заключение от доктора Клегга.

– Я знаю, что Клегг был прав, – серьезно сказал он. – Любой бы согласился с его мнением. Об этом втором я вообще ничего не слышал.

– Я о нем слышал, – спокойно произнес инспектор.

Сэр Иэн бросил на него острый взгляд, но промолчал.

– Теперь простите, если задам болезненный вопрос, – продолжил инспектор Стейнс, – но прошу вас сказать мне одну вещь. Если не считать последствий этого фатального приступа, замечаете ли вы что-нибудь необычное во внешнем виде вашей жены?

– Вы про порез на губе?

– Он ведь свежий? Его не было, когда вы видели ее в последний раз?

– Не было, я уверен.

Рейчел вмешалась:

– Его не было во время осмотра, я вам говорила.

Инспектор не обратил на нее внимания.

– Она плохо накрашена, но это еще не все, – заявил Дункан. – Помада, которой она накрашена, не ее. Такой жуткий цвет она бы ни за что не выбрала. Тут дело не в ее нынешнем виде – я понимаю, что должна быть разница, – но уверен…

Он замолчал, закрыв лицо руками. Инспектор медленно снял промокательную бумагу.

– Вы узнаете футляр, в котором была помада? – спросил он.

Алан Дункан уставился на стол.

– Клянусь, это не ее.

– Можете мне описать ее помаду?

– Не столь яркая, тюбик не такой блестящий. Не новая, хотя использована была только наполовину. И тупее – то есть короче и шире.

– Вы уверены, что у нее не могло быть двух помад?

– В ее сумочке я никогда больше одной не видел.

Рейчел смотрела, как инспектор снял с помады крышечку и осторожно выкрутил красящий столбик.

– Именно этим цветом она была накрашена, когда ее нашли, – сказал он. – Значит, в последний раз она использовала этот тюбик.

Рейчел вдруг вспомнила ярко-алые губы в «Зеленом какаду», свирепые темные глаза, глядящие поверх блокнота со счетами, и по спине ее пробежала дрожь. А инспектор подозвал мисс Покок:

– Расскажите еще раз, как выглядела эта девушка-пожарная, что приходила сегодня.

– Среднего роста, смуглая, коротко стриженная, жемчужные клипсы, довольно большие.

– Вы сказали, она была накрашена. Помните, как именно?

– Ну, такая оранжевая пудра и очень яркая помада, какой мало кто будет пользоваться. Но она смуглая, и получилось эффектно.

И снова холодок страха пробежал по телу Рейчел. Ей придется рассказать, что она видела. Ее роль во всем этом непонятном и печальном деле становилась все значительней, она увязала все глубже. Рейчел взглянула на Алана Дункана, но он, похоже, не услышал описания мисс Покок или не придал ему значения. Инспектор Стейнс снова завернул помаду, видимо на время завершив свое дознание. Так чего же все ждут?

Рейчел вдруг ощутила нетерпение. Этот кошмарный день должен наконец кончиться! Не могут же они толпиться тут бесконечно – сэр Иэн, доктор Фримантл, секретарши, стайка девушек-рекрутов, подтянутая сержант ВААФ и она сама. У всех есть работа, и в любом случае она должна быть дома к шести и начать вечерний прием. А тут все зависло. В сравнении с быстротой трагической смерти Урсулы Фринтон как пусты и пока бесполезны все попытки установить ее причину! Ей вспомнились давние дни резидентуры в больнице, тот дикий случай, когда среди них оказался убийца и его требовалось выследить. Дэвида Уинтрингема бы сюда надо, тогда бы дело сдвинулось с мертвой точки. Надо написать Джилл, его жене, и рассказать, что тут произошло. Конечно, можно лишь попросить совета, поскольку Дэвид по горло занят военной научной работой, но это лучше, чем бездействие.

Инспектор Стейнс вполголоса поговорил о чем-то с доктором Филлипсом, потом тот кивнул Рейчел и сэру Иэну – он был с ними знаком как с коллегами – и вышел. Инспектор же подошел к сэру Иэну.

– Я более не вижу необходимости вас задерживать, сэр, – сказал он. – Ваши фамилии и адреса у меня есть. Мистер Дункан поедет вместе со «Скорой» в морг. Из Уэйкли пока не ответили – видимо, там все еще никого нет. О дознании я вам сообщу. Думаю, участвовать будете вы и доктор Уильямс.

– Естественно, – ответил адмирал. – Надеюсь, вы дадите мне знать о результатах вскрытия, как только они появятся. Нет необходимости вам говорить, что естественные причины удовлетворят меня не более, чем ее мужа.

– Между нами, сэр, и доктора Филлипса. Он сейчас привлекает к делу патологоанатома, и скоро будет готово полное заключение.

– Рад это слышать.

Рейчел, поняв, что ее отпустили, двинулась к двери, но остановилась, подумала секунду и вернулась к летчику.

– Не сочтите меня назойливой, – сочувственно сказала она, – но я, конечно, согласна с вами, что эта трагедия не могла произойти по естественным причинам, хотя не представляю себе, кому и зачем это понадобилось. И, по моему глубокому убеждению, действовать нужно как можно быстрее. Я знаю, как в таких ситуациях страшна потеря драгоценного времени. Может быть, мне только кажется, поскольку это был сильный шок даже для меня, привычной к внезапным болезням и несчастным случаям. Так вот, я знакома с человеком, который мог бы, если он свободен, профессионально нас проконсультировать по поводу случившегося. Если хотите, я попрошу его совета от своего и вашего имени.

– Все, что угодно, лишь бы найти!

– Тогда не дадите ли вы свой адрес? По которому я могла бы через пару дней с вами связаться.

Рейчел записала адрес на обороте какого-то конверта и увидела, что детектив-сержант шагает через зал к инспектору Стейнсу. Ее он, кажется, не заметил, поскольку заговорил еще на ходу громко и возбужденно:

– Пожарная – липовая! Мне сказали, что сейчас девушек на дежурстве вообще нет. Я просмотрел все комбинезоны: те, что в кладовой, и четыре в офисе. Число совпадает, а в кармане одного из тех, что в офисе, я вот что нашел!

Он протянул руку, и Рейчел увидела на ладони пару больших круглых жемчужных клипсов на винтовых зажимах.

 

Глава 4

Джилл Уинтрингем положила в тостер последний кусочек, успела снять с плиты молоко, поднявшееся булькающей шапкой, и крикнула няне, что завтрак готов. Для себя и Дэвида она поставила еду на поднос и понесла его прочь из кухни. Когда она шла через холл, в почтовую щель двери упали письма и рассыпались по коврику.

– Надо будет в ближайшее воскресенье прибить ящик, – сказал Дэвид, спускавшийся как раз в этот момент.

– Ты это каждый раз говоришь при виде почты, которую я не успела собрать, ползая по полу, – улыбнулась ему Джилл, пока он придерживал для нее дверь.

– Пойду сам поползаю. И я правда его приделаю. Присмотрел уже несколько дощечек, а это шаг в правильном направлении.

– Скорее в довоенном, – ответила Джилл. – Но понятно, что ты по воскресеньям усталый после недельной каторги.

– Я совершенно не устаю. Такой увлекательной работы у меня никогда не было. Если бы ты знала, какие потрясающие общие законы начинают прорисовываться на горизонте…

– Иди возьми письма, – сказала Джилл, – и не мучь меня. Ты знаешь, что мне не положено слышать про то, чем ты занимаешься. Начинаю понимать состояние обманутой жены.

Она расставила завтрак на столе, села на свое место и стала наливать кофе. Дэвид принес стопку писем, на ходу их сортируя.

– Три тебе, – сказал он, – а остальные мне.

– Пять из них с грифом «Служебное» – конечно же, секретный отдел по прозвищу «Ни шушу!» – сказала Джилл, отбирая у него корреспонденцию. – Все сильнее чувствую себя обманутой женой.

– Ни-Шу-Шу. Мне нравится это слово, – ответил Дэвид. – Звучит как имя наложницы-китаянки. Никогда у меня не было наложницы-китаянки.

– Это удивительно.

Они сели читать письма и завтракать.

– Ты помнишь Рейчел Уильямс? – оживленно поинтересовалась Джилл.

– Конечно. Дик сейчас на востоке?

– На Ближнем Востоке, да. Так вот, Рейчел написала мне длинное-предлинное письмо о событии, которое она, видимо, считает убийством первого класса. В ее тихом ярмарочном городке.

– Рад за нее.

Джилл уставилась на Дэвида, потом протянула ему письмо.

– Похоже, ты не слышишь, что я говорю. Рейчел пишет об убийстве.

– Убийстве? По-моему, это совсем не в ее характере.

– Кретин. Она не говорит, что совершила убийство, но страшно возмущена, потому что преступление случилось прямо на медкомиссии.

Она ждала, но Дэвид, поглощенный своей официальной корреспонденцией, даже не шевельнулся, чтобы взять письмо. Поэтому Джилл положила его рядом с тарелкой и продолжала есть, улыбаясь. Если война и правда угасила интерес Дэвида к преступлениям, то одно небольшое доброе дело она все же сделала.

И Джилл была настолько в этом уверена, что, провожая уходящего на работу мужа, сунула письмо ему в карман.

– Прочти за ленчем, – сказала она. – Тебе это может быть интересно.

Джилл убрала со стола и пошла в детскую, не сомневаясь, что, когда вечером попросит вернуть письмо, Дэвид с той же вежливой отстраненностью, что и за завтраком, поинтересуется, о чем речь. Тогда можно будет написать Рейчел, что она сделала все возможное, но Дэвид, увы, полностью занят своими военными исследованиями.

Прогноз разлетелся вдребезги примерно через час после ленча – Дэвид вернулся в состоянии заметного душевного подъема.

– Не спрашивай, почему я так рано, – сказал он, широко шагая через всю комнату к телефону, – а дай мне номер Элси Литтл.

Джилл, сделав над собой невероятное усилие, не задала ни одного вопроса, достала записную книжку и открыла на букве «Л».

– Если она все еще на Рекин-Фарм, то вот он. Но в это время ее дома не будет, а дозваниваться туда долго.

– Если ее нет, так нет. Но мне нужно только одно имя, которого я не помню.

Джилл терпеливо ждала, пытаясь вообразить себе, что Элси Литтл, деревенская девушка, может иметь общего с армией, – точнее, с вопросами здоровья, болезней, физиологии служащих или чего-то еще, чем занят сейчас Дэвид. Но дозвониться удалось. Дэвид повесил трубку с таким загадочным, но знакомым огоньком в глазах, что Джилл подобралась.

– Не дашь ли себе труда объяснить? – настойчиво спросила она.

– Мне нужно успеть на пятнадцать тридцать в город, – сказал Дэвид, глядя на часы. – Вернусь завтра. Тут-то и пригодится моя чахлая квота на бензин. Ты отвезешь меня на станцию и вернешься обратно, а если тебя остановят, скажешь, что выполняешь работу, связанную с государственной безопасностью. Тебе не поверят, но это будет правдой – насколько она тебе известна.

– Бери машину и замолчи, – сказала Джилл. – Ты еще успеешь на пятнадцать тридцать, если я тебя соберу.

По дороге на станцию Дэвид вынул из кармана письмо Рейчел.

– Ты это читала, так что, полагаю, помнишь, о чем там говорится.

– Спасибо, милый. Ты очень, очень добр.

– Она пишет, что умершая девушка написала у себя на груди две буквы, похожие на «Р» и «Н». Вторая – четкая большая буква, с первой не все так ясно. Ты помнишь, что Тед и Элси приезжали навестить нас год назад, когда у них были волнения, и Тед рассказывал о шпионской организации, действовавшей под названием «РН». Шорнфорд же находится не более чем в сорока милях отсюда, в центре многих организаций, где гуннам очень хотелось бы иметь свои глаза и уши. Девушка – из семьи, которой принадлежит поместье рядом с Шорнфордом. Она могла быть в курсе всего, что происходит у них в деревне, как минимум, и люди ей, вероятно, многое рассказывали. Допустим, до нее докатилась некая информация, а сообщить кому следует не выпало случая? Или же она даже не осознавала значения этих сведений, но могла бы сообразить, побыв какое-то время в ВААФ. Предположим, организация узнала об этом и устранила ее, но у несчастной хватило времени написать предупреждение для тех, кто сможет прочесть.

– Чтобы так поступить, нужно было осознавать значение этой информации и достаточно много знать о банде.

– Да, верно. У меня разыгралось воображение.

– Ты хочешь об этом доложить?

– Именно. И если сумею сделать это правильно, плюс небольшое везение, мне могут разрешить самому раскручивать это дело с нашей стороны. С точки зрения безопасности это вполне надежно, потому что у меня нет с ними известных связей.

– Дэвид! – резко сказала Джилл. – Почему ты думаешь, будто в такой момент тебя освободят от настоящей работы ради столь фантастической авантюры?

– Могут и не освободить.

– Ты бы не поехал в город, если бы не был уверен на сто процентов. Дэвид!

– Да, моя прелесть?

– Так, ты становишься покорным и медоточивым, значит, что-то задумал. Откуда ты знаешь, к кому обращаться, и почему уверен, что он тебя примет?

– Дорогая, и опять очаровательная Ни-Шу-Шу затыкает мне рот.

– Еще одна Ни-Шу-Шу?

– Или та же самая. Не надо спрашивать.

Они переглянулись. Дэвид улыбался, но его глаза были абсолютно серьезны. Джилл потрепала его по колену. Он вернул ее руку на руль.

– Не въедь в кусты, моя дорогая, иначе вопрос Рейчел останется без ответа.

– Она говорит, дело в руках местной полиции.

– Именно это я и хотел сказать.

– Какой ты недобрый!

Перед самым отправлением поезда Джилл поинтересовалась:

– Если ты застрянешь на праздники в Шорнфорде, можно мне будет тоже приехать?

Дэвид громко рассмеялся:

– Попробую это устроить. Но если все получится, дело будет серьезное. Тебя допустят только как прикрытие.

– Когда ты сегодня уходил, я не думала, что ты вообще прочтешь это письмо. Через столько лет я все еще не могу предсказать твое поведение! Какая я счастливая, трижды благословенная жена!

– Нет. Просто любимая.

Дэвид вернулся домой на следующий день с весьма довольной физиономией. От станции он доехал на автобусе и застал Джилл с коляской и двумя прыгающими сорванцами. Они ждали возле автобусной остановки. Жена поцеловала его и отступила, пропуская детей.

– Няня будет просто в восторге, – сказала она. – Когда нам ехать?

– Завтра, если Рейчел сумеет нас принять. Но ты можешь перенести поездку на послезавтра или на следующий день, если тебе так удобнее.

– Все это достаточно сложно. Но миссис Буш очень любезна, и, думаю, я смогу уговорить ее пожить у нас недельку, если это действительно срочная работа для войны. Она и так уже считает тебя волшебником номер один в этой части страны. Наверняка она рассказывает приятельницам, что ты открыл лучи, которые сожгут рейх в пепел, как только их можно будет пускать в достаточных количествах. Говоря о тебе, она всегда вспоминает лучи.

– Жаль, что ее ждет разочарование, – ответил Дэвид. – Но мы его попридержим. До тех пор, по крайней мере, пока не выполним просьбу Рейчел.

– Я думала, это задание правительства, – задумчиво произнесла Джилл.

– Именно это я и хотел сказать.

– Терпеть не могу эту твою покерную физиономию, – с улыбкой покачала головой Джилл.

Вопреки желанию ехать немедленно Дэвиду пришлось задержаться на работе, и лишь через три дня они с Джилл отправились в Шорнфорд.

Когда они прибыли, Рейчел Уильямс не было дома, но к чаю она вернулась. Рассказала Дэвиду, как пройти в полицейское управление, и повела Джилл наверх – помочь ей распаковаться.

Дэвид пошел в участок, на ходу изучая топографию города. Он прошел по Хай-стрит, отметил «Методист-Холл» и «Зеленого какаду», упомянутые в письме Рейчел. В участке он предъявил официальное письмо, полученное в Лондоне, и спросил, нельзя ли увидеть инспектора Стейнса. Его не заставили ждать.

– Вам может показаться странным, что меня попросили помочь в этом деле, – начал он. – Но я знал одного человека, замешанного в первом явлении этой банды «РН», а до того мне случалось делать кое-что по вашей линии. Как я понимаю, вы получили официальную инструкцию по поводу моего приезда? В том деле, о котором я сейчас говорил, главарь «РН» удрал, и банда с тех пор не функционировала. Поэтому мне так интересно это дело. Кстати, вы видели буквы у девушки на коже?

– Нет. Какие-то штрихи вроде сыпи, но ничего конкретно определимого. Однако их видела доктор Уильямс, и сэр Иэн подтверждает ее слова. Они оба говорили очень уверенно и набросали, как выглядели эти буквы. Вот, смотрите.

– «Н» вполне отчетливая, – сказал Дэвид. – «Р» несколько неправильная, круглая часть выведена с неравномерным нажимом, что естественно, когда рисуешь кривую на коже – она, конечно, морщится. И все же узнаваемо и приемлемо, если рисунок точен.

– Они были сделаны и подписаны доктором Уильямс. Сэр Иэн Фергюсон подтвердил их своей подписью. Присяжные примут.

– Вполне. Так вот, доктор Уильямс, когда писала мне об этом деле, сообщила подробности смерти – те, которые наблюдала сама, – и дала полный список лиц, в это время находившихся в зале или проходивших через него. Я хотел бы сравнить его с вашим, если позволите, и выслушать любые сведения, которые вы можете сообщить мне.

Сопоставив свои записки с записями инспектора, Дэвид снова посмотрел на него:

– Девушку-пожарную выследили?

Инспектор Стейнс нахмурился:

– Еще нет. Никто в пожарном департаменте на первом этаже «Холла» не видел, чтобы молодая женщина в комбинезоне или в иной одежде входила в помещение. И все же в кармане одного из них были найдены жемчужные клипсы. В этой комнате, которая используется как офис, все время находился дежурный. Все прочее снаряжение хранится в другой части здания, и почти вся форменная одежда там же. Но некоторые вешают свои комбинезоны в офисе.

– Что делал охранник?

– Практически все время писал. Графики дежурств и так далее.

– И был очень сосредоточен на своем занятии?

– Очень. Но девушку бы он заметил, поскольку в отряде у них женщин нет.

– Хорошо, оставим ее пока. Я предлагаю потом взглянуть на «Методист-Холл», если вы сможете это для меня организовать. Когда будет дознание?

– Было вчера. Причиной смерти названо отравление никотином, яд был введен неизвестным лицом или лицами.

– Быстрая работа. Никотин! Вот сволочи!

– Первоначальное возбуждение, тошнота, коллапс, фибрилляция сердечной мышцы, окончательная остановка сердца. Так описывает патологоанатом действие этого вещества, что совпадает со свидетельскими показаниями.

– Есть предположения, как ввели яд? Насколько я понимаю, это должна быть небольшая, но очень концентрированная доза.

– Именно так, доктор. Способ мы установили, и чертовски хитрый. Игла для инъекций в губной помаде. Да вот, смотрите.

Инспектор Стейнс достал картонную коробочку и показал Дэвиду ее содержимое. Это был открытый тюбик, и рядом с ним – столбик губной помады, аккуратно взрезанный, так что стала видна игла, вдавленная в помаду сбоку и канюлей соединенная с тонким резиновым пузырьком. Пузырек был приделан так, что при выдвижении помады его содержимое выжималось в иглу. Сама игла, когда столбик находился в исходной позиции, была утоплена в помаде. При вращении игла выдвигалась, преодолевая некоторое сопротивление, создавшее давление на пузырек, и он опорожнялся, когда острие выходило на поверхность. Если помаду в этот момент приложить к губе, давление возрастало, опорожнение происходило полнее и быстрее.

– Тонко, – мрачно заметил Дэвид. – Вас, конечно же, навела на эту мысль поцарапанная губа.

– Естественно. И еще – едва заметный укол на пальце правой руки.

– Правой? Она была левшой?

Инспектор кивнул. Его поведение, поначалу жесткое и формальное, становилось естественнее. Этот посторонний достаточно осведомлен. И должно было случиться что-то по-настоящему важное, если в Лондоне решили прислать сюда человека не из полиции и даже не из специальной службы, хотя, по его словам, он известен Скотленд-Ярду. Да и дело это, судя по всему, серьезное и опасное. И инспектор приветливо сказал:

– Просто в голове не укладывается – как все это удалось сделать. Ее муж клянется, что это не та помада, которой она красилась утром. Конечно, не та, иначе девушка была бы мертва гораздо раньше. Подмену сделали непосредственно перед смертью, возможно, прямо на медкомиссии.

– Вы имеете в виду эту неизвестную пожарную?

– Естественно, она подпадает под подозрение. Мы ее пока не выследили, но продолжаем искать.

– В преступлении чувствуется… назовем это наглостью. Особенно в брошенных в кармане комбинезона клипсах.

– Именно.

– Похоже, преступник настолько был уверен в своей безнаказанности, что даже не стал скрывать свой метод.

– Согласен.

– Но это не похоже на почерк банды «РН», который отличают тщательное сокрытие и преступления, и способа. В основном они занимаются вредительством. Думаю, вам по должности это известно. Убивают они лишь в случае абсолютной необходимости. Должен сказать, что в настоящий момент не вижу мотивов убийства этой девушки, еще даже не вступившей в ВВС.

– У нас есть детальная история ее прошлой жизни. Надеюсь, вы ее просмотрите. Она вроде бы никогда и ни в чем не была замешана. После четырнадцати лет сильно болела.

Дэвид зажег трубку и сел читать историю Урсулы Фринтон. Отметил дату скарлатины и последующих сердечных приступов. Среди других документов были копии заключения медкомиссии и два противоречащих друг другу вывода специалистов. В другой ситуации он бы улыбнулся этому несоответствию, но сейчас оба они казались жалкими и к делу не относящимися. Хотя…

В мозгу Дэвида сформировалась довольно-таки фантастическая гипотеза.

– Эндрю Клегга я знаю, – сказал он. – И его мнение принял бы на веру.

– Так говорят все, – ответил инспектор.

– Ну, так оно и есть. Меня поддержала бы статистика, если бы я дал себе труд ее раздобыть. Но кто этот доктор Морис Колмен?

Инспектор ответил не сразу.

– Мы и сами хотели бы знать, – медленно сказал он.

– В смысле?

– У нас уже было заключение от доктора Мориса Колмена, выданное человеку, пытавшемуся уклониться от военной службы. Поговорите об этом с сэром Иэном Фергюсоном, если интересно. Он рвался посадить этого типа за фальшивки. Очевидно, это была не первая. Мы занимались этим делом, но сейчас оно передано в Скотленд-Ярд. Не сомневаюсь, что стараниями сэра Иэна.

– А вы не думаете, что к этому убийству мог быть причастен доктор Колмен? Если бы одно из его заключений полностью подтвердилось, ему же это пошло бы на пользу? Особенно учитывая, что вокруг него заваривается каша. И вдруг его выводы оправдались, а сэр Эндрю Клегг, оказывается, ошибся.

– Однако вряд ли бы он действовал столь демонстративно, – усомнился инспектор.

– Вряд ли. Но если бы получилось, он оказался бы в выигрыше. И я уверен, что подмененную помаду, являвшуюся столь очевидным орудием, должны были уничтожить. Ни один человек в здравом рассудке не допустил бы, чтобы ее нашли.

– То есть кто-то должен был взять ее прямо на медкомиссии, после использования.

– Вероятно, – согласился Дэвид.

– Тогда Колмен, если это он, должен был иметь сообщника.

– Эту девицу-пожарную или кого-то другого.

– Убийцы не любят аксессуаров, ни до убийства, ни после.

– Видимо, потому-то вы и не можете найти эту пожарную.

– Вы предполагаете, что ее тоже убили?

– Нет. Я считаю, что это вы так предполагаете, – заметил Дэвид.

Они улыбнулись.

– Зря трачу ваше время, – сказал Дэвид со смирением, которого инспектор Стейнс пока не понимал и потому не ужасался. – Пойду и обдумаю все еще раз. А как отреагировал доктор Колмен на эти новости?

– Не могу вам сказать, – ответил инспектор. – Очевидно, он уехал в выходные и адреса не оставил.

– Не может быть! – Дэвид был искренне потрясен. – Как это невероятно грубо с его стороны!

– Грубо или нет, – скривился инспектор, – а этот тип смылся.

 

Глава 5

На следующее утро Дэвид решил ознакомиться с «Зеленым какаду», и особенно с его владелицей, миссис Сомервиль, а также новой официанткой. Ее имени он пока не знал, но имел достаточно полное ее описание, сообщенное накануне вечером Рейчел Уильямс, воспоминания которой о поведении этой девицы и вызвали у нее столь страшное подозрение. Дэвид выслушал Рейчел и воспользовался на следующий день первой возможностью осмотреть место действия с мисс Покок. Мисс Покок рада была снова пережить захватывающие впечатления, связанные с происшествием в «Методист-Холле», и детально и точно описала события, произошедшие на медкомиссии для женщин, и всех их участников. Сопоставляя ее рассказ с рапортом инспектора Стейнса и впечатлениями Рейчел, Дэвид сделал два пока еще теоретических вывода. Первый: весьма маловероятно, что загадочная пожарная имела хоть какое-то отношение к убийству Урсулы Фринтон, и второй: эту девицу можно объединить со злобной официанткой из «Зеленого какаду». Эти выводы еще следовало проверить, а также найти причину злобы, для чего Дэвид примерно в одиннадцать утра и направился на шорнфордскую улицу Хай-стрит.

Придя туда, он заказал себе утреннюю чашку кофе. Попивая его и куря сигарету, он разглядывал других посетителей, в основном пожилых и освобожденных от военных работ – многие из них бросали в его сторону удивленные и презрительные взгляды. Эти люди явно не представляли себе подобную службу нации, без военной формы, позволявшую вот так прохлаждаться поздним утром. Дэвид смог определить и официантку, о которой говорила Рейчел. Девушка перемещалась с неспешной грацией и орудовала тяжелыми подносами с легкостью, говорящей о сильных руках и здоровых мышцах. Он видел, что работа ей совершенно неинтересна, но действовала она эффективно и, насколько можно было судить, вежливо.

Допив кофе, Дэвид понес счет к конторке и удивил миссис Сомервиль, когда, расплачиваясь, решительно попросил обменяться с ней парой слов наедине. Первым побуждением миссис Сомервиль было отказать. Вторым, пока мысли лихорадочно перебирали неоплаченные счета и незаполненные налоговые формы, – потянуть время. И когда Дэвид повторил свою просьбу с ободряющей улыбкой и таким голосом, который она про себя назвала «настоящим», любопытство взяло верх над осторожностью и мисс Сомервиль провела гостя в небольшую гостиную, служившую одновременно и офисом.

Здесь Дэвид объявил собственный официальный статус и показал полученное от местной полиции подтверждение своих полномочий задавать вопросы.

– Вы, наверное, слышали, что мисс Фринтон обедала тут в день своей смерти, – начал он. – Возможно, вы ее знали в лицо. Я бы хотел узнать, какое впечатление она на вас произвела.

Миссис Сомервиль задумалась на несколько минут.

– Это довольно трудный вопрос, – наконец сказала она. – Понимаете, здесь всех Фринтонов хорошо знают. Уэйкли, где они живут, отсюда всего в четырех милях, так что, естественно, для них тут шопинг-центр. Я знала Урсулу с самого ее детства. Ее привез сюда дядя, как вам, полагаю, известно. Ее отец, убитый в прошлую войну, и мистер Хьюберт – братья-близнецы. Бедная мать умерла вскоре после гибели мужа, когда Урсуле исполнилось всего четыре года. Поначалу она приезжала сюда со старой няней – когда мистер Реджинальд уже не нуждался в няньке, та осталась в доме в качестве портнихи. За Урсулой тоже присматривала она. Я так хорошо помню, как по утрам они приходили пить шоколад со взбитыми сливками.

Миссис Сомервиль вздохнула – больше по шоколаду и взбитым сливкам и прошлому великолепию довоенных завтраков, нежели по теперешней трагедии. Дэвид тактично напомнил ей о сути вопроса.

– Но в тот день вы видели мисс Фринтон?

– О да. И других тоже. Но не вместе с ней, конечно же. Она была с этим своим женихом, который оказался мужем. Странно, что они поженились в такой спешке, никому не сказав. Но в нынешние времена молодые люди стали очень независимыми, и, конечно, сейчас не купишь ничего стоящего, поэтому и правда нет смысла в большой свадьбе, раз она не приносит подарков.

Дэвид вежливо согласился. Он чувствовал, что продвигается медленно, а подробности о жизни Фринтонов можно эффективнее собрать в другом месте, например в той же деревне Уэйкли и в самом поместье. С другой стороны, миссис Сомервиль сообщила ему два интересных факта, которые следует уточнить.

– Я не заметила, сколько времени была здесь старая няня, – ответила миссис Сомервиль, обдумав вопрос. – Она сидела у дверей и явно нервничала.

Рейчел назвала ее озабоченной, вспомнил Дэвид. Наверное, старуха сможет лучше объяснить свое поведение.

– Но мистера Фринтона я отчетливо помню.

Миссис Сомервиль сделала паузу, чтобы подчеркнутая интонация дошла до слушателя. Увидев, что все внимание Дэвида посвящено ей, она описала в некоторых деталях явное удовлетворение мистера Реджинальда и его особенную улыбку.

– Вы думаете, это как-то связано с его кузиной? – спросил Дэвид.

– Не могу сказать.

– Может, он узнал о ее свадьбе и ему показалось забавным заблуждение молодой пары, будто ей удастся сохранить секрет?

– Возможно. – В голосе миссис Сомервиль послышалось сомнение.

– Он хорошо к ней относился? Они ладили? Полагаю, у них родственные отношения?

– Нет, это вряд ли. Она намного его моложе, кажется, на восемь лет. А кроме того, мистер Реджинальд сам женился очень рано, когда Урсуле было около тринадцати, если я правильно помню. Ему, значит, двадцать один. Очень был необузданный в молодости и сильно огорчал своего отца.

Миссис Сомервиль опустила глаза, показывая, что есть подробности, которые она могла бы обнародовать с удовольствием, хотя и с приличествующей неохотой. Дэвид ее разочаровал, деликатно вернув к событиям того дня.

– Мистер Фринтон говорил с кем-нибудь или читал что-то, отчего мог быть так доволен?

– Право, не могу сказать, заключалось ли дело в том, что он читал. Он сидел один. У него за ленчем была местная газета, но он ее отложил, когда я принесла ему кофе. Нет, я действительно ума не приложу, что его заставило так улыбнуться, но улыбка была лучезарной, и я помню ее совершенно отчетливо.

– Спасибо. – Дэвид сделал вид, что заглядывает в блокнот, где записал несколько скудных фактов, полученных от миссис Сомервиль. – Не сомневаюсь, что ваши сведения окажутся полезными. А сейчас я хотел бы попросить вас еще об одной вещи. Мне необходимо поговорить с официанткой, обслуживавшей мисс Фринтон. Эта девушка, насколько я понимаю, здесь недавно. Темноволосая.

– Да, – ответила миссис Сомервиль. – Филлис Хилтон. Вам лучше поговорить с ней сейчас, пока не настало время ленча. На следующей неделе она собирается уходить.

– Правда?

– Они то и дело меняют работу. – Миссис Сомервиль явно чего-то недоговаривала. – Конечно, она бы вообще никогда ко мне не попала, если бы ее не уволили из ВААФ по состоянию здоровья, и она ждала вступления в АТС, если ее туда возьмут. Сейчас она, кажется, совершенно непригодна по медицинским показаниям – хотя с виду вполне цветущая, крепче всех моих девушек. Но мне не понять докторов службы.

Дэвид, часто оказывающийся в таком же недоумении, кивнул.

– Вы сказали, ее зовут…

– Филлис Хилтон.

– Не может быть!

Миссис Сомервиль удивилась:

– Так она мне сказала. У вас есть причины предполагать…

– Простите. Это от неожиданности, пожалуйста, не обращайте внимания…

– Я сейчас приведу ее к вам.

Миссис Сомервиль вышла, а Дэвид, оставшись один, встал и посмотрел через застекленную дверь в расположенный позади кафе садик. Он увидел газон с двумя узкими клумбами, а за ним – огородик с кочанами зимней капусты, выбрасывающими свежие листья, и несколько рядов конских бобов, уже показавшихся из земли.

Клумбы окружали острые молодые побеги шалота. Миниатюрный сарайчик для инструментов занимал один угол, а другой – бак с водой и компостная куча.

От созерцания этого пейзажа Дэвида отвлек неприятный голос:

– Вы хотели меня видеть?

Дэвид обернулся, серьезно кивнул:

– Мисс Филлис Хилтон?

– Да.

– Присядем?

Он предложил открытую пачку сигарет, и девушка, поколебавшись, взяла одну. Видно было, что она нервничает, но держит себя в руках. Дэвид кратко рассказал ей, зачем приехал в Шорнфорд.

– Не сомневаюсь, что вы уже читали результаты дознания, – сказал он. – Ваши местные газетчики все для этого сделали. Но меня весьма удивляет, что вас они не нашли.

– Об этом позаботилась миссис Сомервиль. Она бы и с вами не стала разговаривать, если бы вы были из полиции. – Дэвид пропустил это замечание и ждал продолжения. – Это она вам сказала, что я их обслуживала?

– Я это знал и раньше.

– Откуда?

Дэвид улыбнулся.

– Вопросы буду задавать я, – мягко произнес он. – И хотел бы знать две вещи. Мисс Фринтон, выйдя во время ленча за сигаретами, оставила сумочку на столе, а вернувшись, увидела ее на стуле. Вы ее переложили?

– Да, – вызывающе ответила девушка. – Она мешала мне протирать стол.

– Спасибо. И второе: как давно вы знакомы с Аланом Дунканом?

Девушка изменилась в лице. Дэвид подумал, что сейчас она вскочит и убежит, но она взяла себя в руки, только дыхание ее участилось.

– Кто вам сказал, что я с ним знакома? – спросила она, обретя дар речи.

– Я это выяснил. Вам нет нужды беспокоиться, но можете ответить. У меня есть причина думать, что ваши к нему чувства сейчас отнюдь не дружеские.

– Вы были у него на станции?

– Мисс Хилтон, перестаньте задавать мне вопросы и постарайтесь ответить на мои. Мне известно, что вы состояли в ВААФ и знакомы или были знакомы с Аланом Дунканом. Мне известно, что вы определенно в курсе, что он – муж девушки, убитой в этом городе. Каковы бы ни были ваши личные чувства, ваш долг – рассказать мне все, что вы знаете о Дункане и его жене. Да и простой здравый смысл призывает вас к этому.

– Вы говорите не как полицейский, – нахмурилась Филлис Хилтон. – Откуда мне знать, должна я вам что-нибудь вообще сообщать или нет?

Дэвид мысленно взмолился о терпении и отпустил Алану Дункану все грехи неосмотрительности, в которые ввергла его внешняя привлекательность этой девушки.

– Ладно, – сказала вдруг Филлис, приняв решение. – Расскажу. Мы с Аланом были помолвлены – или практически помолвлены. Работали на одной станции. Потом он уехал в отпуск, а вернулся совсем другим. И это меня нервировало. Я не знала тогда, что он познакомился с этой Урсулой Фринтон, но дело было именно в этом. Я стала допускать ошибки в работе, иногда серьезные. Тогда решили, что я больна, и дали мне отпуск. Я не стала далеко уезжать и все пыталась добиться от Алана, что же случилось. Впадала в отчаяние. Как-то вечером устроила скандал, выпила лишнего, потому что он со мной не танцевал, меня послали в госпиталь и потом отчислили из ВААФ. К тому времени я уже видела Алана с ней.

– Вы пошли на эту работу, потому что этот город находился недалеко от места, где она живет?

Девушка побелела.

– Нет, – прошептала она.

– Вы знали, что мисс Фринтон часто бывает в этом заведении?

– Нет, конечно.

– Вы не подстроили так, чтобы она села за ваш стол?

– Нет. Да и как? Рассадкой занимается миссис Сомервиль.

– Вы уверены, что только переложили сумку мисс Фринтон? Случайно не открывали ее?

Мисс Хилтон взглянула на него с внезапной яростью. Дэвид вспомнил рассказ Рейчел и не удивился, что под этим взглядом ее кровь заледенела, а впечатление от него повлияло на дальнейшие суждения.

– Что это все значит? – Девушка вскочила, уже не сдерживаясь. – Куда вы, к дьяволу, гнете?! Вы думаете, что можете вот так людям в лицо…

– Все было бы намного проще, – спокойно перебил Дэвид, неодобрительно глядя на Филлис, – если бы вы научились сдерживать свой нрав. Я должен обсудить с вами еще один вопрос, но если вы каждый раз будете вот так взрываться, процесс слишком усложнится, не правда ли?

Филлис Хилтон снова села.

– Благодарю. Я не задержу вас надолго, только взгляну на вашу помаду, если позволите.

– На… что?

– На вашу помаду.

Девушка сунула руку в глубокий карман длинного ситцевого передника и вытащила расческу, компакт-пудру и помаду. Ее она передала Дэвиду, тот снял колпачок и вывинтил столбик.

– Она у вас недавно?

– Примерно две недели.

– Вы ее здесь купили?

– Да, в соседнем магазине.

– Вы про «Бутс»?

– Нет, рядом. За аптекой, через несколько дверей. Таких оставалось еще полдюжины, когда я покупала. Сейчас, наверное, уже ни одной нет.

– Вы заметили, что у мисс Фринтон тот же оттенок?

– У нее другой! – возмутилась Филлис. – Она мымра, конечно, но ведь не идиотка! К цвету ее лица такой тон не подходящий. У нее был обычный кармин.

– Понимаю. Надеюсь, вы не возражаете, если я на время оставлю эту помаду у себя. К вам она вернется при первой же возможности. А тем временем, если другой у вас нет, я могу предложить вот эту, совершенно новую. Оттенок другой, но подойдет, если чуть поменять цвет пудры.

Филлис ахнула, потом неуверенно протянула руку. На подарок она не взглянула – не отводила от Дэвида озадаченных глаз.

– Вы точно не полицейский, – медленно произнесла она.

– Пусть это вас не волнует. Вернитесь к миссис Сомервиль и скажите, что я вышел подышать в сад и был бы очень ей благодарен, если бы она ко мне присоединилась.

Говоря эти слова, он пристально смотрел на девушку, но недоумение будто приклеилось к ее лицу, и Филлис так и вышла из комнаты с этим выражением.

Дэвид открыл застекленную дверь. Сад был вполне ухоженный, ему явно уделяли внимание даже в это время года, когда нарциссы и желтофиоль радуют глаз, скрывая недостатки, а трава еще не нуждается в стрижке. По боковой тропинке Дэвид подошел к сарайчику. В нем он обнаружил, как и ожидал, содержащийся в полном порядке набор инструментов. Металлические детали блестели, протертые после употребления промасленной ветошью. На крюке болталась связка лыка, на полочке лежал опрыскиватель, и рядом с ним стояла маленькая жестянка.

– Залюбовался вашим сараем, – сказал Дэвид, когда свет закрыла тень миссис Сомервиль. – В нем все то, что я и надеялся найти.

Миссис Сомервиль благодарно улыбнулась. Слов не требовалось.

– Надеюсь, вы не против, что я сюда зашел, – продолжил Дэвид. – Меня заманили ваши конские бобы – так красиво они взошли.

Здесь даже и улыбаться не требовалось, так что миссис Сомервиль просто ждала.

– Однако они слишком легко становятся добычей гнили, – посетовал Дэвид. – Меня это настолько достало, что в нынешнем году я вообще не стал с ними связываться, к великой досаде моей жены. Но они заразили белую фасоль на соседней грядке, и даже огненно-красную фасоль. Хоть я и опрыскивал, – добавил он после недолгой паузы, во время которой снова посмотрел на полку.

– Да-да, – сказала миссис Сомервиль.

Лицо ее было абсолютно спокойно, и она явно приготовилась слушать долгий монолог садовода.

– Вы всегда используете никотин? – поинтересовался Дэвид.

Миссис Сомервиль нахмурила брови:

– Вы имеете в виду – для опрыскивания?

– Да, именно это я и имею в виду.

– Последние года два. Другие средства не дают результата. Никотин слегка обжигает листья, что бы ни писали там на банках, но тлей убивает.

– Точно, – согласился Дэвид. – Убивает он здорово.

Лицо миссис Сомервиль слегка изменилось.

– Да, конечно, – медленно произнесла она. – Я только сейчас вспомнила Урсулу Фринтон. В газете написано про никотин.

Она подошла к полке и протянула руку к жестянке, но Дэвид ее остановил:

– Прошу прощения, что вынужден быть официальным, но я хотел бы одолжить эту банку на время. Вероятно, вы ее получите обратно до того, как она потребуется вашим бобам. Если ничего не случится.

– Но это не может иметь никакого отношения к Урсуле! – возмутилась миссис Сомервиль, краснея. – Что за абсурдная идея! Только потому, что это оказался никотин? Я эти овощи даже не трогала, не то чтобы из них готовить. Этим занимается моя племянница, а она в сад не заходит. Я же исключительно руковожу. Глубоко убеждена, что глава предприятия не должна лично выполнять работу: это серьезная ошибка, ведущая лишь к недоразумениям с персоналом из-за излишней фамильярности. Кроме того, по поводу этой жестянки есть недвусмысленные предостережения и инструкции о том, что делать в случае попадания на кожу или одежду. Ни один человек не взял бы ее в руки, не узнав, что это яд.

– Вот именно, – согласился Дэвид, – я тоже так думаю.

 

Глава 6

Дэвид ушел из «Зеленого какаду» сразу после полудня. Следующие полчаса он провел в аптеке через несколько домов по Хай-стрит, где купила свою помаду Филлис Хилтон. Результаты беседы удовлетворили его больше, чем ожидалось, и следующие два часа он решил провести в комфорте и созерцании. Добиться этого оказалось непросто. Два основных отеля Шорнфорда кишели гостями, мундирами самых разных служб и государств. Но поскольку Дэвид не спешил, сотрудники второго отеля оказались столь любезны, что в четырнадцать часов он уже пообедал, узнал новости дня и составил план своей дальнейшей работы. В четырнадцать тридцать он начал претворять его в жизнь.

В «Методист-Холле» был только один главный вход с Хай-стрит, но с торца здания имелся въезд для фургонов с двустворчатыми воротами. Сейчас они были закрыты и, очевидно, заперты изнутри. Главный вход, расположенный наверху короткой лестницы, открывался в широкий вестибюль. Информационные табло на стендах направляли рекрутов внутрь здания – мужчин направо, женщин налево. Большие двери вестибюля были распахнуты и закреплены, чтобы не мешать проходу, что и обнаружил Дэвид, которого никто не остановил.

Он прошел в двери. Из вестибюля вела наверх центральная лестница. В конце ее большими красными буквами было написано: «ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Но под надписью по обе стороны лестницы висели таблички, указывающие рекрутам соответствующие пути в зависимости от пола.

Дэвид пошел направо и остановился там, где коридор снова сворачивал направо. Перед ним оказалась дверь с надписью «Пожарная служба», а пониже: «Офис. Справки». Деликатно постучав, Дэвид вошел.

В комнате никого не было. Под часами на стене стоял стол. За дверью висели на крючках четыре темно-синих комбинезона.

«Охранник всегда на дежурстве, – подумал Дэвид, – кроме тех случаев, когда выскакивает на пару минут перед самым закрытием».

Вроде бы в этом офисе засады не было, и Дэвид снова вышел, закрыв за собой дверь, и последовал по коридору в глубь здания. Примерно через десять ярдов он очутился в широком вестибюле, двери которого пестрели указателями. Очевидно, первичный прием рекрутов происходил на этом этаже, а потом их направляли по узкой лестнице наверх, в зал заседаний комиссии. Дэвид счел, что расположение вестибюля предполагает такое же помещение по другую сторону от главной лестницы, а два задних пролета выводят на общую площадку рядом с залом заседаний. Из-за дверей доносились голоса, и Дэвид заключил, что идет медкомиссия для мужчин. У подножия задней лестницы он обнаружил еще один коридор вдоль фасада здания, освещенный лишь синей лампочкой посередине, куда выходили только две двери. Одна была без надписи, другая с указателем: «Для дам». Дэвид открыл первую дверь и нашел за ней небольшую кладовку с умывальником и деревянными полками. На полу неряшливой кучей валялись коробки.

Покинув это помещение, Дэвид с облегчением вздохнул. Пока все укладывалось в его теорию. Как и распоряжение Министерства труда о проведении сегодня медкомиссии для мужчин.

Он расправил плечи и уверенно направился к двери с надписью «Для дам».

Через пять минут он снова оказался в коридоре и пришел к подножию задней лестницы с женской половины здания.

– Тебе на другую сторону, приятель, – сказал ему грубоватый дежурный. – Читать не умеешь?

Дэвид зашагал по коридору обратно и в его конце оглянулся. Дежурный глядел ему вслед.

– Вот туда, наверх, – махнул он рукой.

Дэвид свернул на лестницу и сел на вторую ступеньку. Несколько минут он раздумывал, не сэкономит ли время, если позовет на помощь инспектора Стейнса. Но голоса на верхней площадке заставили его встать: часть рекрутов уже прошли комиссию и спускались вниз. А один из этих голосов был ему знаком. Следовало действовать быстро.

Дэвид неслышно пробежал по темному коридору к подножию другой лестницы, схватил примеченное заранее ведро с песком и быстро понес его в сторону кладовой, расположенной в середине коридора. Там он высыпал содержимое ведра на пол и выругался себе под нос. Время потеряно, а Стейнсу все-таки придется вмешаться.

В разочарованном настроении он покинул «Методист-Холл» и двинулся прямо в полицейский участок.

Инспектор встретил его довольно желчно.

– Что-то вы сильно взбудоражили миссис Сомервиль, – сообщил он. – Она мне долго объясняла по телефону, как вы ее обвинили, будто она в своем милом «Какаду» никотин людям в еду подмешивает.

– Она меня неправильно поняла, – лучезарно улыбнулся Дэвид. – Вот он, тот самый никотин, и можете с ним делать что захочется. Одна из официанток в этом заведении имеет серьезный зуб на Алана Дункана, а никотин стоял в садовом сарае, бери – не хочу.

– Та банка, насчет которой беспокоилась доктор Уильямс? – уточнил инспектор.

– Вот именно. Однако не она изображала пожарную, потому что у нее волосы не той длины. Пожарную Рейчел Уильямс не видела, но с ней говорила мисс Покок, и она уверена, что волосы у девушки короткие – почти итонская стрижка ежиком.

– Оставим в стороне пожарную, как вы ее называете. Что-то есть по этой официантке?

– Ее зовут Филлис Хилтон. Но мы не знаем, была ли знакома с ней мисс Фринтон. Вероятно, Дункан может нас об этом проинформировать.

– Я думал, «РН» – название банды диверсантов?

– В этом можно не сомневаться, – отозвался Дэвид. – Но вроде она пока в деле не слишком фигурирует?

– Насколько я понимаю, – заметил инспектор, – это по вашей линии, и пусть, ради бога, так и останется.

Наступила короткая пауза, пока Дэвид набивал и раскуривал трубку.

– Я еще в «Методист-Холл» заглянул, – заговорил он наконец, – и это было очень интересно.

Инспектор ждал.

– Вы не могли бы выполнить для меня одно расследование? – продолжил Дэвид. – Вам было бы куда легче его организовать, чем мне.

– Зависит от того, какое именно.

– Просмотреть песок во всех пожарных ведрах в зале заседаний и в коридорах первого этажа.

– Что вы там рассчитываете найти?

– Окурки и прочий мусор. А если мне повезет и я угадал – то помаду.

Инспектор Стейнс выдвинул ящик стола.

– К вашим услугам, – сказал он, кладя перед Дэвидом тюбик. – Сержант Уиллс принес ее сегодня утром. Но толку в ней мало – цвет не тот.

– Можно взглянуть?

– Сделайте одолжение.

Дэвид выдвинул и осмотрел столбик помады, потом закрыл крышечку.

– Я надеялся найти ту, что вынули из сумочки мисс Фринтон, – пояснил инспектор. – Это уже было бы что-то.

– Не согласен, – возразил Дэвид. – Я бы сказал, что именно эту помаду вы и хотели найти. Во всяком случае, я хотел.

– Но она не того цвета – очень похожа на ту, что была у девушки на губах, – ярко-алая. А ее муж уверенно говорит…

– Простите, что перебиваю, – спокойно произнес Дэвид. – Но мисс Покок определенно сообщила, что у девушки была очень яркая помада. Я даже думаю, та же, что и у Филлис Хилтон.

Он вынул из кармана помаду официантки и сравнил ее с найденной сержантом Уиллсом.

– Сами видите, – сказал Дэвид. – Цвет тот же.

Инспектор Стейнс поморщился.

– Сперва вы мне рассказываете про официантку с инициалами РН, имеющую доступ к никотину и отличный мотив для убийства Урсулы Фринтон. Потом говорите, что не в ней дело, поскольку она не могла быть той пожарной, а сейчас утверждаете, будто она оставила в «Методист-Холле» свою помаду. К чему вы ведете?

– Прошу прощения, – повинился Дэвид. – Боюсь, что и правда излагаю несколько путано. Сказать вам, что я думаю насчет девушки-пожарной?

– Говорите.

– Ну так, по-моему, это не девушка. Это мужчина.

Инспектор Стейнс презрительно фыркнул.

– Это было бы очень просто, – продолжил Дэвид. – В офисе пожарных все время полагается находиться дежурному, но сегодня там никого не было. Хватило бы полминуты, чтобы туда заскочить, взять комбинезон и выйти. У проходящих по коридору рекрутов человек с комбинезоном в руках интереса не вызовет. Далее. Он заходит в темный коридор позади двух черных лестниц, ныряет там в кладовку, надевает комбинезон и пару жемчужных клипсов и зачесывает волосы как девушка, стриженная под мальчика. Такие волосы довольно длинны для мужчины, но есть еще гражданские, которые держатся этого стиля. Потом он смело входит в туалет с надписью «Для дам». Если занято, то у него есть время подождать, пока освободится. Если все чисто, он поправляет перед зеркалом прическу, пудрится и красит губы принесенными пудрой и помадой. Оттенок выбирает яркий для компенсации синеватой челюсти: вы помните, что он темноволосый. А дальше прямым курсом: возникает в виде девушки, хватает ближайшее ведро с песком, несет его по женской лестнице, надеясь, что форменный комбинезон позволит ему пройти мимо сержанта ВААФ у дверей, делает что собирался – что бы это ни было – и уходит той же дорогой. И то же самое в обратном порядке.

– А пудру он куда дел?

– Вы не нашли ее в ведрах с песком?

– Нет.

– Тогда должна быть вот эта. Обнаружил в женском туалете. Там она внимания не привлекает – ну повезло нашедшей. Как видите, здесь едва ли что-то осталось. Обычные посетительницы уборной могли счесть это удачной находкой.

– Если вы правы, то странно, что он оставил клипсы в таком очевидном месте, как карман комбинезона.

– Наверное, хотел их тоже пристроить в пожарное ведро. Может быть, ожидал, что получится уйти вместе с ведром. Мисс Покок испортила ему игру, и он не решился использовать какое-нибудь ведро на открытом месте в коридоре.

После слов Дэвида наступила пауза. Потом инспектор устало выпрямился на стуле.

– Вы уверены, что этот пожарный – не женщина, а мужчина. И все же предполагаете, что офис пожарных был пуст, как сегодня, во время вашего визита. А они говорят, что там целый день кто-то был.

– Но мы знаем, что кто-то туда входил, поскольку клипсы нашли там. Естественно предположить, что комбинезон, в котором они оказались, использовался для прохода наверх. Никто не станет вторгаться в кабинет, чтобы пристроить пару клипсов на виду у обитателя комнаты, если таковой будет.

– Нет, здесь вы правы. Но допустим, кабинет на самом деле был пуст, почему вошел именно мужчина, а не женщина?

– Потому что в тот день шла медкомиссия для женщин. Я же вам сказал: меня развернули, когда я подошел сегодня к женской лестнице. Наверняка приняли за рекрута. Если бы этот фокус с комбинезоном попыталась выполнить женщина, ее бы тоже возвратили, появись она возле мужского коридора.

– Но ведь ее могли принять за пожарную, если бы она остановилась возле их офиса?

– Я выяснил, что женщин-пожарных в «Методист-Холле» нет. И думаю, персонал здания не мог этого не знать.

– Да, должен был знать. – Инспектор Стейнс уставился на свой стол. – И что это нам оставляет? Имеющая мотив официантка, которая могла бы подменить помаду в «Зеленом какаду», и неизвестный мужчина, который мог бы это сделать в «Методист-Холле». Но закавыка в том, что найденная помада не принадлежит Урсуле Фринтон. А та все еще не найдена.

– Как же вы не понимаете? – напористо заговорил Дэвид. – Помаду, которую вы нашли в пожарном ведре, использовал ряженый. Вполне мог купить ее специально для этого случая. Девушки помаду одалживают редко, особенно в наши дни, когда тюбик на вес золота. И я знаю чуть больше: помада Филлис Хилтон куплена в аптеке на Хай-стрит почти напротив «Зеленого какаду». Аптекарь сказал мне, что в прошлом месяце у него была дюжина тюбиков этой помады, и все – ярко-алые. Он помнил, как продавал помаду мисс Хилтон. К тому времени их осталось шесть. И еще он помнил, что точно такую же купил один молодой джентльмен. Продавала его помощница и потом ему рассказала. У вас должны быть возможности все прояснить. Я лично думаю, что это окажется побочным следом, хотя и небезынтересным.

Инспектор завернул каждый тюбик помады отдельно, надписал их заново и убрал со стола. Потом холодно посмотрел на Дэвида.

– У вас, любителей, должна быть очень интересная жизнь, – заметил он не без сарказма. – Боюсь, что не могу тратить свое время на «небезынтересные побочные следы», как вы их называете. Не надо думать, будто дело Фринтон – единственное, которое сейчас у меня на руках. И вообще… – Тут он взорвался: – Какого черта вы наворотили мне целую историю про какого-то плейбоя, если думаете, что она пустая?

– Я такого не говорил, – вежливо возразил Дэвид. – Все довольно серьезно, я не сомневаюсь, даже если окажется, что дело не уголовное. Я только хотел сказать, что мы должны разъяснить этот инцидент с пожарной, и не потому что он находится в центре всех этих событий, а потому что самым вопиющим образом там не находится.

– Что вы имеете в виду?

Дэвид с серьезным видом подался вперед.

– У вас нет ощущения, что в этом убийстве что-то вышло совсем не так? Что оно пошло совершенно не по плану? Что произошло оно в таком месте и таким образом, каким не стал бы действовать по своей воле ни один убийца, если он не маньяк?

Инспектор Стейнс кивнул.

– Почему вы сразу этого не сказали? – буркнул он неласково. – Да, меня это беспокоило с самого начала. Никто не стал бы так изобретательно и тщательно вставлять иглу с ядом в помаду, чтобы потом бросить там, где ее сразу найдут. И никто не стал бы ждать с этим фокусом до тех пор, пока три доктора…

– Четыре, – деликатно поправил Дэвид.

– Вы имеете в виду специалиста-кардиолога?

– Более чем остальных трех, вместе взятых.

– В общем, пока три доктора подтвердят то, что написал кардиолог. И дадут ей умереть прямо у себя под носом.

– Именно так, – согласился Дэвид. – Уже одна только профессиональная гордость заставила бы их подозревать злой умысел, верно? Нет, я думаю, смерть должна была случиться раньше или позже.

– Позже быть не могла, – сказал инспектор. – Тот, кто планировал все это, знал, как реагируют девушки, иначе бы вообще отбросил эту идею с помадой. Так что он не сомневался: она обязательно подкрасит губы, как только доктора с ней закончат. А должна была умереть она вообще до того, как попадет на комиссию.

– Значит, нужно как следует проанализировать все это утро. Мы знаем, что за ленчем у Урсулы была собственная помада и она не подкрашивалась перед выходом из кафе.

– Знаем?

Дэвид повторил разговор, подслушанный Рейчел Уильямс, пока она ждала счет.

– Понимаю. Доктор Уильямс в своих показаниях этого не говорила. Но звучит разумно.

– Более чем. Надо теперь проверить другие занятия Урсулы в то утро.

– Нам нужны два факта, – сказал инспектор. – Когда она в последний раз красилась своей помадой. И когда ту изъяли из ее сумки, подменив отравленной.

– Вот именно, – согласился Дэвид. – Узнав это, мы сможем собрать новый урожай подозреваемых.

– Вы про эту банду «РН», если я правильно вас понял? – вежливо осведомился инспектор.

– О, я всегда про них думаю, – ответил Дэвид. – А ваш пунктик – это тот, другой специалист, если я не ошибаюсь.

– Доктор Морис Колмен, – сказал инспектор. – Уже не первый месяц он не дает мне покоя. От него неприятностей больше, чем от полного грузовика солдат и целого поезда эвакуированных. Если бы я думал, что нет ни малейшего шанса повесить на него это дело, то все равно бы попытался. Но сейчас я иду по его следу, и у меня есть серьезные основания надеяться на успех.

– Разумеется, – отозвался Дэвид. – Должен сказать, звучат ваши речи мстительно, но это отличный способ поддержать боевой дух. Если каникулы у знаменитого доктора закончатся, дайте мне знать – уж очень мне хочется побеседовать с ним о сердце Урсулы Фринтон. А я тем временем постараюсь не тормошить вас больше, чем будет необходимо. Следующие несколько дней я проведу в основном в Уэйкли.

– Что вы там хотите найти? Историю девушки я вам рассказал.

– Установить кое-какие контакты, – неопределенно ответил Дэвид. – Общая атмосфера, только и всего.

– Ну если влипнете во что-то, то знаете, где меня найти, – ободряюще сказал инспектор.

– Вы слишком добры, – вполголоса поблагодарил Дэвид и вышел.

 

Глава 7

Но на следующий день Дэвид все еще оставался в Шорнфорде. Его настойчивые попытки связаться с Аланом Дунканом увенчались успехом в результате долгой беседы в полицейском участке. Таким образом, летчик смог встретиться с ним на следующий день в доме у Рейчел. Джилл была там же, когда он приехал, и изо всех сил старалась уменьшить болезненное напряжение до уровня некоторой формальной сдержанности. Достигнув некоторого успеха, она оставила мужчин наедине: главным образом потому, что дело Дункана касалось только Дэвида, да и тяжело было смотреть на осунувшееся лицо летчика и его неподвижные глаза.

– Я не хочу задавать докучных вопросов, – начал Дэвид, когда они остались одни. – Вам наверняка хватило этого в полиции. Но судя по способу, которым сотворили эту мерзость, она была замыслена довольно давно. Способ сложный и изобретательный. Надо было продумать, уточнить и экспериментально усовершенствовать детали, а такие вещи не делаются под влиянием момента. Но к счастью для нас, в плане вышла осечка. Нет необходимости указывать вам, что место, выбранное для убийства вашей жены, определенно не было залом заседаний медкомиссии в «Методист-Холле». Чтобы его найти, необходимо очень тщательно, поминутно проследить весь последний день миссис Дункан, все ее передвижения и, если возможно, предыдущие несколько дней. Большая часть информации, которая нам для этого требуется, может быть получена от вас, и только от вас. Я прошу рассказать мне все так, как вам будет удобно, заняв для этого столько времени, сколько нужно. Расскажите, что вы делали, вы оба, в день медкомиссии до того момента, когда вам сообщили о смерти жены.

Дункан медленно кивнул.

– Да, вы правы. Я тоже думал об этом и перебирал тот день и каждую минуту с тех пор, как познакомился с Урсулой, пытаясь вспомнить всех, кого мы знали, их слова и поступки. В один из этих моментов к нам должен был подойти убийца. Мне бы сейчас вспомнить что-нибудь важное, чтобы начать, а дальше пойдет само.

– Ну тогда давайте.

– Я познакомился с Урсулой в Лондоне четыре месяца назад, когда был в отпуске. Она жила у своих друзей Каррингтонов. Мы с Роем Каррингтоном приятели, Урсула была знакома с Марджори, его сестрой. Каррингтоны иногда гостили в Уэйкли и сказали мне, что у Урсулы бывают сердечные приступы, если она слишком переволнуется, и поэтому они не особенно любят выходить. Сдружились они несколько лет назад, Рой тогда довольно сильно ею увлекся. Но его охладила болезнь Урсулы, да и вообще это было не так уж серьезно, так что вскоре прошло. Урсула в прошлом году много ездила в город и останавливалась у Марджори, потому что ей до смерти надоело жить в деревне и ничего не делать. Ее отпускали в магазин местной Женской добровольной службы в Шорнфорд раз в неделю, но это, естественно, не соответствовало ее идее работать ради нужд войны. Наконец она прошла свое призывное собеседование и сказала, что хочет трудиться в какой-нибудь из служб. Однако ее родные это дело прикрыли с помощью жесткого письма от семейного врача в Уэйкли. Именно тогда Урсула поклялась, что больше ни дня не будет жить в доме, ничего не делая. Она намеревалась поехать в Лондон к Каррингтонам и попробовать поступить в какое-нибудь подразделение ПВО. Вы, наверное, помните – тогда под Рождество резко усилились налеты на город. Все родственники говорили, что ей не миновать фатального сердечного приступа, но она не реагировала. Несколько раз выходила с Марджори Каррингтон, работавшей в передвижной столовой, и делала что-то полезное, пока ее не заметили и не отправили домой. Мы в то время много с ней виделись и почти сразу заключили помолвку. У меня создалось впечатление, что она совершенно здорова, и я был твердо намерен выяснить этот вопрос раз и навсегда. Я отвел ее к доктору Клеггу, и он осмотрел Урсулу по всем параметрам – по полной программе. Как я и думал, сердце у нее оказалось не хуже моего, а меня на медосмотры гоняли столько, что на всю жизнь хватит – на мою, надеюсь, точно. Вооруженная результатами осмотра, она вернулась в Шорнфорд тайно от родственников, предъявила заключение Клегга и попросила пересмотреть ее дело. Она была старше двадцати одного года, могла действовать без согласия Уэйкли. Местная биржа труда дала ей возможность подать заявление в ВААФ, и первое собеседование прошло хорошо. У нее были все шансы пройти медкомиссию. Мы так радовались, что решили съездить в Уэйкли и огласить нашу помолвку.

Алан замолчал, глядя перед собой, сквозь Дэвида, куда-то за пределы комнаты, где они сидели.

– И новости были восприняты благосклонно? – ровным голосом спросил Дэвид.

– Вежливо, скажем так. Ее дядя, старый Хьюберт, в первый вечер прочел мне лекцию о больном сердце вообще и о его влиянии на Урсулу в частности. Я ответил контрлекцией по тезисам, предложенным Эндрю Клеггом, но не сказал, что водил Урсулу к специалисту. Он заявил, что имеет куда более долгий опыт жизни и болезни, чем у меня, но понимает мои чувства.

– Ему было неприятно, что вы сделали собственные выводы по поводу сердца Урсулы?

– Напротив. Он даже сказал, что это убеждает его в серьезности моих намерений и я первый из ее поклонников, который не исчез, выяснив общее состояние ее здоровья.

– Это было до того, как у нее произошел приступ во время вашего визита?

– Это было в первый вечер. А так называемый сердечный приступ у нее случился через два дня.

– И дядя Хьюберт сказал тогда: «Я вам говорил».

– Потом сказал. Когда это произошло, его не было. Дома находился Реджинальд, взявший выходной на своей ферме. – Дункан при этих словах сурово посмотрел на Дэвида.

– У вас есть какие-то основания подозревать Реджинальда? – поинтересовался Дэвид.

– Ничего определенного. Просто с самого начала мне этот зануда не понравился. Но мне было совершенно не к чему придраться, кроме того, что он все время болтался в доме и в саду, и мы с Урсулой то и дело на него натыкались. Она тоже заметила, что он будто лез на глаза, и это ей действовало на нервы. В детстве он плохо с ней обращался. Она на восемь лет моложе, и, приезжая из школы, он немилосердно дразнил ее. Видимо, от скуки, ну и есть в нем что-то от обыкновенного хулигана. Она сказала, что с началом войны он изменился в лучшую сторону, но все равно никогда ей не нравился, и мне, наверное, это отчасти передалось. В общем, мне хотелось бы узнать о нем чуть больше. Это единственный человек, которого хоть как-то можно назвать врагом, из всех обитателей Уэйкли.

– Вы готовы так его назвать? Ведь дразнилки в детстве вряд ли могут перейти в постоянную серьезную вражду. Чтобы быть врагами, нужны нешуточные травмы для обеих сторон и взаимная неприязнь. Может быть, у вашей жены и осталась детская антипатия, но у Фринтона точно никакой.

– Осталась, и еще какая! Приличных размеров. Вы, вероятно, не знаете, но Уэйкли – целиком и полностью – принадлежало Урсуле.

Дэвид уставился на собеседника. Он и правда не знал, а это меняло всю картину. До сих пор не хватало мотива, если не считать притянутые за уши идеи инспектора Стейнса по поводу доктора Мориса Колмена да его, Дэвида, собственные неясные теории насчет неуловимой банды диверсантов, «РН». И вдруг появляется типичный мотив – выгода, главная пружина любого убийства. И не важно, материальная она или психологическая, акры имения или свобода для души. Убийство – безжалостное устранение всех мешающих обязательств, препятствий или людей, доведенное до логического конца, снятие последнего человеческого барьера. Он вспомнил, что говорила ему миссис Сомервиль по поводу отца Урсулы и Хьюберта Фринтона. Они были близнецами, а поскольку Реджинальд – сын младшего, то на его глазах Уэйкли-Мэнор, где он вырос, чью землю знал и любил и изо всех сил благоустраивал, отойдет по праву майората к его маленькой кузине, Урсуле. Как же это должно бесить человека, в детстве видевшего в ней назойливую мелочь, которую надлежит мучить, а в молодости раздраженного ее постоянным нездоровьем. Как возмущало его ее желание гостить у лондонских друзей, жить и работать вдали от родового гнезда. Как было унизительно держать свою ферму ее милостью, даже не милостью отца, обязанного своей племяннице, хотя его труды по ее воспитанию придавали его претензиям и естественность, и некоторое достоинство. И если старший не до конца осознавал свое положение, то младший, похоже, понимал его полностью, и, судя по словам Дункана, Урсула своего кузена и не любила, и опасалась.

Эти мысли быстро пронеслись в голове у Дэвида, и после короткого молчания он заговорил:

– Вы сказали «так называемый сердечный приступ». Можете его описать? Он происходил при вас?

– К большому моему сожалению, нет. Я зашел в дом из сада взять сигарет – у меня в портсигаре закончились, – а она собралась появиться через несколько минут, сказала, что хочет взглянуть на пруд с лилиями, уже два года не чищенный из-за недостатка рабочей силы. Я ее попросил не задерживаться, потому что рано начинало холодать. Когда она не вернулась домой, я вышел на ее поиски. Возле пруда Урсулы не было, и наконец я нашел ее на скамейке под большим каштаном, на лужайке за домом. Она раскраснелась, была взволнована и сказала, что сердце взбрыкнуло. Я тут же взял ее руку и нащупал пульс – естественно, частота была бешеная. Я решил, что она перевозбудилась, и это нечто вроде истерического припадка. В саду уже холодало, и я помог ей перейти в дом и уложил на диван. В этот момент вдруг появился Реджинальд и заявил, что знает, как и что делать. Тут же принес флакон специальных таблеток, позвал старуху-няню, и Урсула начала потихоньку оправляться. Она тогда рассердилась и на себя, и на них – за то, что ругали ее, будто она слишком перетруждается. Вызывать доктора Шора – это семейный врач в Уэйкли – она отказалась, а когда Реджинальд ей напомнил, что с сердцем придется считаться всю жизнь, она совершенно разозлилась и сказала, что все это чушь, с ней что-то совсем другое и никогда у нее не бывает сердечных приступов нигде, кроме как в Уэйкли. Реджинальд на нее взглянул и вышел из комнаты.

– Вот как? И что было дальше?

– Ничего. Хьюберт в этот вечер вернулся поздно, и до утра никто из нас его не видел. После ленча они с Урсулой поболтали наедине. Именно тогда она ему сказала, что поступает в ВААФ, и он так огорчился и взволновался из-за этой новости, что она согласилась посетить предложенного им врача. Естественно, она думала, что заключение будет такое же, как у Клегга. Доктор Колмен ее удивил и озадачил. Он обращался с ней как с ребенком, велел быть осторожной, ни в коем случае не заниматься никакой определенной работой и не стал ее слушать, когда она попыталась объяснить, что уже идет добровольцем во вспомогательные службы. Урсула заявила дяде, что не собирается следовать рекомендациям доктора Колмена, и ушла. Видимо, дядя остался, чтобы получить заключение, которое впоследствии переслал на адрес медкомиссии. Урсула уехала поспешно и без него. Вся эта история ей совершенно не нравилась, да и вообще она ехала на встречу со мной. Мне тогда показалось, что у нас единственный правильный выход: тут же пожениться и избавить себя от надоедливых родственников. Поэтому мы так и поступили.

Услышав об этом простом и смелом окончании истории, Дэвид пожалел о случившемся вскоре несчастье. Несправедливо, что их постигла такая злая судьба и так скоро. У них была достаточно рискованная жизнь, они рассчитывали свои шансы и крепко за них держались. Внезапная смерть ударила из-за угла.

Он встал и начал ходить по комнате. Дункан смотрел на него, и Дэвид, заметив это, стал размышлять вслух:

– С этими сердечными приступами нужно тщательно разобраться. У нас теперь только свидетельства очевидцев и этого доктора Шора в Уэйкли. Похоже, он написал честно, но на его суждении, вероятно, сказались положение и образование. Все шумы рассматривались как показатели болезни сердца, а сельская практика весьма и весьма зависит от умения поддерживать хорошие отношения с немногими процветающими семействами округи. При наличии автомобилей сильнее обостряется конкуренция с ближайшими городами. Мне бы надо повидать доктора Шора. Надеюсь, время от времени он делает клинические заметки по своим пациентам. Из отчета патологоанатома, достаточно детализированного, мы знаем, что сердце Урсулы было неповрежденным. Значит, это не были сердечные приступы. Тогда что же? Вы считаете, что видели истерический припадок, но он во многих отношениях напоминает начало фатального приступа. Никотин. Предположим, ей давали никотин каждый раз, когда требовалось обескуражить ее друзей, каков бы ни был мотив этой необходимости. Кто мог организовать такие приступы и каким образом? Ответы на эти вопросы я должен найти в Уэйкли – если смогу. Но последний приступ случился здесь, в Шорнфорде. Чтобы выявить его причину, мне нужно знать все, что Урсула делала в этот последний день. Вы мне поможете?

Дункан выпрямился на стуле.

– Все, что смогу. У меня было увольнение на двое суток, когда мы поженились. Мы жили в доме Каррингтонов. Марджори с родителями уехала, и мы были одни. Потом Марджори к концу моего увольнения вернулась, и я возвратился на службу. Урсула должна была на следующей неделе проходить комиссию. Я сумел в тот день освободиться с двенадцати и до шести вечера. Встретились мы в «Ред стар». Она мне сказала, что вышла в десять – пройтись по магазинам и зайти к парикмахеру.

– Почему она стриглась здесь, в Шорнфорде? Я бы предположил, что, живя в городе…

– С момента нашей помолвки она не все время жила там. Три-четыре дня в неделю. Готовилась к переезду, проверяла одежду, собирала личные вещи, разбирала, что куда. Не знаю. Девушки при каждой перемене места находят себе неимоверное количество занятий. Видимо, она за пару недель до того договорилась с парикмахером. Очевидно, нарушить такую договоренность не смеет никто.

– Никто, – согласился Дэвид. – Парикмахеры, как считает Джилл, применяют самые суровые репрессии, даже если клиентка опоздает на пять минут. – Он подошел к окну и выглянул наружу. – Когда вы встретились с женой в «Ред стар», цвет помады у нее был обычный?

– Да, конечно. До того самого момента, как я расстался с ней перед комиссией.

– Вы не помните, ее губы были недавно накрашены? Помада была свежая?

– Не помню.

«Какого черта, – подумал Дэвид, – я все это спрашиваю? Это действительно важно? Да, и очень. Вероятно, она подкрасилась перед уходом от парикмахера. Вероятно, тамошняя помощница это может знать. Если так, то подмену выполнили вскоре после этого, потому что в «Ред стар» она направилась из парикмахерской».

– Я понимаю, что вы имеете в виду, – медленно проговорил Дункан. – Но парикмахерскую вам придется искать самому, я не знаю ее названия. Урсула не говорила, а мне этот город не слишком хорошо знаком.

– Уверены ли вы, что миссис Дункан между парикмахерской и встречей с вами ни с кем не виделась, в том числе и в «Ред стар»?

– Определенно сказать не могу. Она никого не называла. Совершенно точно не виделась ни с кем, кроме меня, в гостинице, потому что там я ее встретил у входа, и вошли мы вместе.

Дэвид терпеливо перебирал уже собранные факты, но безрезультатно. Когда стало очевидно, что Дункан больше ничем не может помочь, он свернул беседу, и они вышли из дома – Дункан искать свою машину на парковке, а Дэвид – инспектора Стейнса.

Инспектора на месте не оказалось, и пришлось почти полчаса ждать его возвращения. Все это время Дэвид размышлял над услышанным. Все-таки рассказ Алана Дункана мало его продвинул. Муж плохо знал биографию своей жены, у него на это не хватило времени. Единственное, что он сообщил ценного, был визит к парикмахеру. Это помогло точнее определить время, когда подменили помаду, но нового света на дело не пролило. Это все равно могло быть делом рук Филлис Хилтон из «Зеленого какаду».

– Или Реджинальда Фринтона, – предположил инспектор, выслушав рассказ Дэвида.

– Вот я и думаю.

Дэвид вспомнил слова миссис Сомервиль о Реджинальде. Она знала, что он делал в ресторане, и, конечно же, заметила бы, подойди он к столу Урсулы.

– Мотив у него имелся, – продолжил инспектор. – Девяносто пять акров мотива плюс георгианская резиденция и две фермы.

– Я знаю.

– В молодости он был тот еще подарок. Старик его пару раз выручал из довольно противных историй.

– Это до женитьбы?

– И после. Жена недолго это терпела. У них родился ребенок, девочка, потом жена вернулась к родным и с тех пор здесь не появлялась.

– И все же несколько диких поступков в молодости не обязательно ведут к убийству, иначе мы жили бы в кромешном аду, – заметил Дэвид.

Инспектор Стейнс сменил тему:

– Я проверил все эти помады в магазине. Результат может вас заинтересовать. Одну купила Филлис Хилтон, как она сказала. И действительно, тогда их оставалось только шесть. Из остальных пяти одна ушла к продавщице, две – к ее подругам, одна – к молодому человеку, которого мы пока не выследили, но продавщица знает, как он выглядит, поскольку ее удивило, что парень покупает помаду, и…

– Именно об этом мужчине мне и говорили, – прервал Дэвид. – Он был брюнет?

– О да, брюнет. Мы его со временем найдем. А последнюю помаду купила сама Урсула Фринтон и записала на свой счет в аптеке.

– Значит ли это, что кто-то купил помаду на ее имя и ей подсунул? Не мог это быть, скажем, Реджинальд?

– Нет, – подчеркнуто едко ответил инспектор. – Реджинальд это сделать не мог. Помаду купила лично Урсула: попросила, получила и унесла. Обслуживала ее эта продавщица. Она всех Фринтонов знает и спутать не могла. Урсула приобрела помаду за десять дней до смерти, как записано в бухгалтерских книгах.

– Но она же не того цвета! – возразил Дэвид. – И если Урсула купила помаду сама, как та могла попасть к кому-то другому?

– Филлис Хилтон ее не брала, – сказал инспектор.

– Нет, Филлис полностью исключается. Но все вместе это просто смешно. Бессмысленно.

– А я вижу смысл, – возразил инспектор. – Урсула купила помаду лично. С этого момента у нее два тюбика. Новым она не пользуется – только однажды, после того как помаду зарядили.

– Но ее собственная была использована лишь наполовину, как говорит Дункан. – Зачем ей покупать помаду не того цвета, если она даже в крайнем случае не станет ее использовать?

– Может быть, инстинкт собирательства. Помада сейчас вещь редкая; послушали бы вы, что по этому поводу говорит моя жена. Можно подумать, это бриллианты. Но жаль, что Урсула помаду купила. Похоже, это подало кому-то идею.

– Не знаю, – усомнился Дэвид. – Думаю, идея у кого-то возникла еще раньше. Отчего эта кажущаяся телепатия со стороны Урсулы ужасает еще больше.

На инспектора это впечатления не произвело.

 

Глава 8

В Уэйкли Дэвид и Джилл поехали на автобусе. Он был уютно пуст, но, как объяснила кондуктор, радоваться тут нечему, просто они едут не в ту сторону. Нормальные люди утром отправляются в Шорнфорд, а в Уэйкли – днем, и не наоборот. Джилл и Дэвид были пристыжены своим эксцентричным поступком, но надеялись, что правило будет еще действовать ближе к вечеру, когда им предстоит возвращаться.

Они вышли из автобуса возле «Уэйкли-Армз», нового краснокирпичного здания на месте старой гостиницы, сгоревшей дотла лет пятьдесят назад. Вокруг здания беспорядочно сгрудились несколько домов и лавок. Рядом с соседним гаражом, пораженным чумой войны и брошенным персоналом, на доске бесполезной информации мелом было написано: «Ремонт. Бензина нет».

– Это и все? – спросила Джилл, глядя на сей не внушающий бодрости пейзаж.

– Если верить картам Рейчел, то нет, – ответил Дэвид. – Наиболее старая и важная часть этой деревни находится в низине, у поворота дороги. Как бы то ни было, именно там, очевидно, располагается церковь, дом священника стоит рядом с ней, по словам Рейчел, а доктора Шор – еще через несколько домов. Есть и другой паб, «Плуг и борона», куда мы могли бы заглянуть, как ты думаешь?

– Мы уже заглянули в «Уэйкли-Армз», – возразила Джилл, – и ее внешнего вида мне вполне хватает, даже если там принимают постояльцев, в чем я сильно сомневаюсь. Но, полагаю, ты вряд ли замечаешь окружающий мир, пока идешь по следу?

– К сожалению, сейчас нет следа, от которого не оторваться, но даже если бы и был, я достиг того почтенного среднего возраста, когда тяга к комфорту одолевает энтузиазм – ну кроме крайних случаев. Если бы это не причиняло Рейчел слишком много хлопот, я предпочел бы остаться в Шорнфорде. Но нельзя же, чтобы она нянчилась с нами параллельно со своей практикой на полный рабочий день.

– Я понимаю. Конечно, ей нравится, что мы тут, – это отвлекает ее от мыслей о Дике. Но так больше нельзя, согласна. Как будем действовать? Ты поедешь прямо к доктору Шору, а я посмотрю, что нам может предложить «Плуг и борона», или же пойдешь со мной?

– Думаю, стаканчик чего-нибудь в пабе даст нам больше свободы. Потом я оставлю тебя на переговоры, если вообще есть какая-то надежда.

– Хорошо.

Они стали молча спускаться. По обе стороны дороги стояли сельские дома, так же редко, как и на вершине холма. Но за углом открылся вид на собственно Уэйкли: церковка у возвышенности, домик священника в разросшемся саду, ряд крупных домов напротив. Дальше несколько лавок и мастерских, более процветающих, нежели те, что окружали «Уэйкли-Армз», а за ними – вывеска «Плуга и бороны», болтающаяся на ветру на вертикальном столбе у обочины.

Дэвид и Джилл медленно шли по улице. На втором доме справа висела на воротах медная табличка доктора Шора. Гараж рядом с домом был открыт и пуст.

– Куда-то уехал, – сказала Джилл.

– Очень может быть, – отозвался Дэвид. – Одиннадцать тридцать утра – не то время, когда велика вероятность застать врача дома. Но он сказал по телефону, что будет около двенадцати, так что у нас хватит времени спокойно выпить.

В гостинице «Плуг и борона», как ни удивительно, готовы были приютить доктора Уинтрингема с супругой на пару дней. Когда Дэвид пошел на обговоренную встречу с доктором Шором, Джилл оглядывала комнаты и беседовала с хозяйкой, с большим искусством внедряя идею, что Дэвид из-за своей невероятной загруженности медицинской работой находится на грани срыва и нуждается в полном покое и свободе. Долгое отсутствие отдыха, внушала она, – его самая главная на данный момент проблема. Он, вероятно, будет много выходить, дружить со всеми, с кем познакомится. Пока не спадет напряжение, в котором он находится, неплохо было бы ему потакать. Хозяйка удивленно кивала, и Джилл сменила тему, начав рассказывать про детей. Не стоило слишком уж много говорить о Дэвиде, чтобы не создать впечатления, будто он полный чудак. Хотя, видит бог, иногда именно таким он, голубчик, и выглядит.

Дэвиду не пришлось долго ждать доктора Шора, и это время он провел не без пользы, разглядывая приемную, в которую его провела пожилая горничная в форменном платье. Дом, как и можно было предположить по его внешнему виду, был хорошо меблирован. Газеты и журналы на столе в приемной оказались вполне свежими, хотя медицинские тома, выстроившиеся за остекленными дверцами шкафов и поражающие своими размерами, современными назвать было бы трудно. Но Дэвид вспомнил собственную библиотеку, где со студенческих лет обновлялись только специализированные книги, и решил не судить доктора Шора по его фолиантам. В любом случае вряд ли он хранит более современную литературу в приемной, а не в библиотеке.

Эти размышления прервало появление самого доктора Шора, и Дэвид немедленно был усажен в кресло для пациентов в кабинете, угощен сигаретой и вежливо, но настороженно приглашен изложить свое дело.

Доктор был пожилым седовласым человеком, с обветренным лицом и худощавым, все еще подвижным телом. «Не какой-нибудь старый тюфяк, – подумал Дэвид. – Он умеет поставить себя с местной знатью и весьма уважаем и востребован в деревне».

– Я не сомневаюсь, что причина смерти миссис Дункан, обнаруженная на дознании, стала для вас огромным потрясением, – осторожно начал Дэвид.

– Миссис Дункан? А, вы имеете в виду Урсулу Фринтон?

– На момент смерти она была замужем.

– Да-да. Мне как-то трудно называть ее иначе, нежели девичьей фамилией. Я ее знал с рождения.

– Ее смерть была для вас, очевидно, неожиданностью и потрясением, – вернулся к теме Дэвид.

– Разумеется. Хотя, заметьте, я всегда считал, что ее жизнь висит на волоске. Что вы на это скажете, я знаю: обследование и заключение доктора Клегга, мнение медкомиссии и так далее. Естественно, я не оспариваю тот ужасный факт, что ее отравили, но я наблюдал сердце этой девушки в течение десяти лет и убежден: оно поддалось никотину куда легче, чем любое здоровое сердце.

– Доза, – сухо возразил Дэвид, – была такова, что ее хватило бы для летального исхода у владельца самого здорового сердца, так что обосновать ваше утверждение никогда не представится возможным.

– И я это не оспариваю, – спокойно ответил доктор Шор, – оставляя за собой право на собственное мнение.

Наступило короткое молчание; собеседники смотрели друг на друга. Дэвид решил, что перед лицом такого неприкрытого упрямства результаты может дать лишь дипломатический подход.

– Я был бы очень вам благодарен и обязан, – начал он, – если бы вы позволили мне ознакомиться с вашими записями в медицинской карте миссис Дункан. Это было бы полезно в оценке, если она возможна, природы тех приступов, которые у нее бывали перед этим летальным. У нее случился весьма похожий приступ в Уэйкли-Мэнор в присутствии ее жениха вскоре после помолвки.

– Поскольку я не присутствовал при этом случае, никакого мнения, естественно, высказать не могу.

– Конечно. Но, может, вы позволите мне посмотреть…

– Я не веду подробных записей, – сказал доктор Шор. – Я принадлежу к поколению, которое учили полагаться на память, а не на систему каталожных карточек. Это относится как к числу моих визитов, так и к природе моих случаев. Счета у меня на бумаге, а случаи – в голове. Кроме, конечно, тех, в которых используются результаты рентгеновских и лабораторных исследований. Их я сохраняю.

– Тогда не расскажете ли вы мне сами историю болезни Урсулы Дункан?

– Да, молодой человек. Я расскажу, хотя не вижу, чем это вам поможет в данных обстоятельствах. Я считаю, что причина насильственной смерти Урсулы заключена в образе жизни, принятом ею в последнее время, а источник – кого-то из ее знакомых, появившихся в этот период. Мир находится в состоянии хаоса, и старые ценности теряют свое значение. Когда разрешены массовые убийства, молодые люди утрачивают чувство меры. Я совершенно уверен, что Уэйкли и его обитатели, ушедшие в сельскохозяйственные материи, не ощутили полной силы этой волны, неспособны на планирование и тем более исполнение подобного убийства.

– Никого в данный момент не обвиняя, – сказал Дэвид, – мы не упускаем из виду, что мотив может быть связан с тем, что миссис Дункан была владелицей Уэйкли-Мэнор.

– Что предполагает виновность одного из родственников. Это немыслимо! После смерти матери Урсула была взята на воспитание дядей, Хьюбертом Фринтоном, с полной охотой и такой же полной привязанностью. Я помню, что был приглашен для тщательного осмотра девочки, как только он здесь поселился. Одновременно передо мной поставили вопрос, стоит ли отдать ее на попечение няни Реджинальда, учитывая разницу двух детей в возрасте и тот факт, что придется снова открыть детскую. Реджинальд уже несколько лет как был отправлен в школу, так что няня стала швеей и помощницей домоправительницы. Я посоветовал вернуть няню на ее прежнюю работу, поскольку она преданно нянчила Реджинальда. Она женщина пожилая, и ее методы достаточно старомодны, но чужого человека в доме, более молодую и современную воспитательницу, она приняла бы в штыки. Ее позицию в Уэйкли, ставшую пожизненной, ничто не могло бы поколебать, и в результате мы получили бы процессию уязвленных молодых нянек, со злобой покидающих дом. А я считаю, что для ребенка старомодное спокойствие предпочтительнее современной научности, выдаваемой в мелких порциях разными лицами.

Дэвид кивнул. Перед ним был семейный врач в своем лучшем виде, к психологическим потребностям Урсулы подходящий не с помощью сложных анализов, а на основании своего понимания обстоятельств и потребностей семьи как единого целого.

– Естественно, – продолжил доктор Шор, – вы хотите узнать о перенесенной скарлатине. Она была типичной, с шелушением после шести недель. Наблюдался угрожающий средний отит, не имевший последствий, но основным осложнением стало увеличение сердца с выраженным систолическим шумом над верхушкой и раздвоенностью тона на клапане легочной артерии.

Он сделал столь длительную паузу, что Дэвид сообразил: от него ждут комментария.

– Никоим образом не думаю, что кто бы то ни было готов или в малейшей степени желает оспаривать ваши утверждения о последствиях этой скарлатины. Такие явления при инфекции гемолитическим стрептококком всегда возможны, как все мы знаем. Доктор Клегг говорил Урсуле, что у нее нет никаких оснований сомневаться в вашем исходном диагнозе. Проблема в том, что он считал ее выздоровевшей – несомненно, благодаря вашему превосходному и тщательному лечению. Вы же считали, что остаточная сердечная недостаточность имеется.

– Я считаю пораженное сердце пораженным сердцем, и эти новомодные толки о несущественности шумов для меня ничего не значат.

– Есть шумы и шумы, – примирительно заметил Дэвид. – Есть также рентген и электрокардиограмма.

– Я об этом слышал, – не без надменности произнес доктор Шор. – Предпочитаю верить тому, чему меня учили и что сам наблюдал за сорок лет практики.

На это ответить было нечего, да Дэвид и не собирался. Вместо этого он заговорил о последних проявлениях сердечного нездоровья Урсулы.

Череду этих приступов доктор Шор помнил совершенно ясно. Первый случился вскоре после восемнадцатилетия девушки и был вызван возбуждением от участия в игре в шарады на небольшой вечеринке в усадьбе. Симптомами стали учащенный пульс и нарушение ритма, потом нарушение дыхания с обмороком и частичным коллапсом.

– В какой момент приступа появились вы? – поинтересовался Дэвид.

– В тот раз достаточно поздно. Урсула не жаловалась, пока ей не стало плохо по-настоящему, и тогда родственники и друзья начали пробовать самые разные неподходящие средства в течение примерно часа, пока не послали за мной.

– А в период между скарлатиной в четырнадцать и этим приступом в восемнадцать было что-то подобное?

– Нет. Ее здоровье существенно улучшилось, и я уже порадовался, несмотря на оставшийся едва заметный систолический шум над верхушкой, когда это случилось и в корне изменило все мои оценки.

– К какому выводу вы пришли?

– Очевидно, клапан оказался поврежден сильнее, чем показывали внешние признаки, плюс серьезная деградация самой сердечной мышцы. Я считал, что есть опасность наступления мерцательной аритмии.

– Понимаю. Вы могли бы рассказать, как ее лечили?

– Изначально – дозы дигиталиса для контроля сердечной деятельности. Полный покой, потом курс бромидов. Предупреждения родным и самой Урсуле. Соответствующая диета, строго дозированная физическая деятельность.

– Иначе говоря, жизнь хронического инвалида.

– Именно им она и стала.

И здесь дискуссия тоже была невозможна. Дэвид ждал дополнений доктора Шора к этому вердикту, но тот, видимо, не считал их необходимыми.

– И Урсула охотно подчинилась этим новым условиям? – спросил Дэвид.

– Никоим образом. С этого времени она стала весьма непокорной пациенткой. Конечно, между приступами она чувствовала себя хорошо, и поэтому Урсуле трудно было признать свою инвалидность. Вопреки моим предупреждениям и усилиям родственников она пыталась делать слишком много. Когда ей исполнился двадцать один год, стало все труднее ее сдерживать, хотя самый тяжелый приступ случился у нее во время танца – она настояла на том, чтобы отметить свой день рождения. Несколько ее друзей гостили тогда в усадьбе, в том числе молодые Каррингтоны, о которых вы, может, слышали.

Дэвид кивнул.

– Я всегда считал, что они особенно вредно влияли на Урсулу. Они поощряли ее своеволие и предлагали занятия, превышающие ее силы.

– Вы говорите, тот приступ во время танцев был особенно серьезен. Вас вызвали достаточно рано?

– Да, в этом случае вышло удачно. Разумеется, у Урсулы с собой были ее срочные лекарства – точнее, я выдавал их ее дяде, поскольку она возражала против лечения. В общем, домашние знали, где их найти, и все было сделано правильно – и в этом случае, и во всех последующих. Но бедная девочка была в очень серьезном состоянии, и несколько часов я боялся ее потерять.

«В день совершеннолетия, – мрачно подумал Дэвид. – В день, когда она унаследовала поместье Уэйкли, с домом и садами, землями и фермами. Приступ почти фатальный».

– Эта болезнь ее напугала, – продолжал доктор Шор. – Она наконец-то прислушалась и начала жить разумно. Приступы стали намного реже и не столь суровы. А потом эта война снова сбила ее с толку. Урсула не желала довольствоваться малой ролью, соответствовавшей ее силам. А хотела, подобно тысячам здоровых девушек, поступить в какую-нибудь службу. Патриотично с ее стороны, конечно, но невозможно.

– У нее никогда не бывало никаких приступов в Лондоне, а там достаточно будоражащих моментов, насколько я понимаю.

– У нее случился приступ, когда она ненадолго сюда заглянула. И это могло стать последствием пережитого в Лондоне. Или же она скрывала тот факт, что в Лондоне у нее были приступы. Мы знаем только ее слова и этой самой Каррингтон, которой я не верил и не верю. Для последнего здешнего приступа не было никаких причин: ни вечеринки, ни чего-либо другого.

– Просто возбужденное состояние при объявлении о помолвке – таком сюрпризе для родственников.

Доктор Шор улыбнулся и покачал головой:

– Помолвка для мистера Фринтона неожиданностью не была, хотя брак, наверное, стал. Слухи о помолвке дошли от друзей Каррингтонов в нашей деревне. Мистер Фринтон говорил со мной об этом, когда я его встретил, выходя из дома садовника в Уэйкли. Разрешено было остаться только одному из старших слуг, и он, естественно, перетруждался, имея в помощниках лишь несколько мальчишек. Мистер Фринтон – хороший хозяин и хороший работодатель, и он решил навестить старика садовника, услышав, что тот заболел. Естественно, я сказал, что со стороны Урсулы это весьма немудрый шаг, но она теперь сама себе хозяйка, а советовать ей всегда было непросто. Он ответил, что ему кажется разумнее всего не вмешиваться, а полагаться на риск войны.

– Имеется в виду риск для ВВС? Не слишком добрая мысль.

– Он беспокоился о жизни Урсулы, а не о ее мимолетных привязанностях.

– Не все привязанности мимолетны, – мягко заметил Дэвид.

– Урсуле уже случалось увлекаться. Не было никаких причин считать, что на этот раз все серьезнее, чем раньше.

Дэвид вздохнул. Сорокалетнюю уверенность в себе не поколебать. И не пробиться лучу света сквозь тяжелые шторы десятилетних тщательных, неравнодушных, благонамеренных, но неверных наблюдений. Он поднялся, собираясь уходить.

– Я очень благодарен вам за эту беседу, – произнес он со всем доступным ему почтением. – Вы щедро уделили мне свое драгоценное время, и могу сказать, что весьма помогли.

– Хм… – Доктор Шор тоже встал. – На самом деле вы хотели сказать, только воспитание не позволило, что Урсулу Фринтон в течение долгих лет травили, а я старый замшелый идиот. Что ж, вполне возможно. Теперешние события учат не удивляться самым фантастическим извращениям здравого смысла. Но пока вы не докажете этого, я вам не поверю, и даже когда докажете – еще подумаю. Не тревожьтесь: я не буду никоим образом предупреждать обитателей усадьбы. Держать свое мнение при себе я умею. В противном случае сельский врач и месяца не усидит на своем месте, а перед вами – сорокалетняя окаменелость. Нет, не говорите мне ничего. Есть у стариков такая привилегия – смущать молодых. Единственная, пожалуй, наша защита. Я считаю, что вы зря тратите время, но вы это делаете неназойливо. Всего вам хорошего.

Дэвид нашел Джилл в столовой гостиницы «Плуг и борона». Она спросила его, как дела, и он повторил ей финальную речь доктора Шора как можно ближе к тексту.

– Он отлично резюмировал ситуацию, не правда ли? – любезно сказала Джилл. – Думаю, тебе должно быть приятно – почувствовать, что тебя поняли по-настоящему.

Дэвид подозрительно на нее уставился, но она с невинным видом стала читать меню, а вскоре к ним подошла официантка, чтобы принять заказ.

 

Глава 9

После ленча Джилл встала в очередь на полуденный автобус в Шорнфорд. Ее задачей было собрать чемодан и привезти его в «Плуг и борону», сообщив Рейчел об изменении планов и попросив разрешения оставить прочий багаж у нее в доме до своего возвращения. Джилл планировала вернуться в Уэйкли к чаю, чтобы не тесниться в набитом вечернем автобусе из Шорнфорда.

Дэвид проводил ее до остановки и пошел дальше, до следующего поворота, который должен был привести его в поместье Уэйкли. Он собирался также остановиться возле Мэнор-Фарм и, если получится, побеседовать с Реджинальдом Фринтоном, но главной его целью в этот день было ознакомление с усадьбой.

Погода выдалась ясная и солнечная, в воздухе витало первое приятное тепло начала лета, вдоль дороги цвел терновник. Дэвид уже поэтому готов был восхищаться пейзажем, но с удовольствием отметил также подстриженные изгороди, отлично выкопанные канавы, полностью обработанные поля Уэйкли. Общее впечатление было верным. Реджинальд Фринтон умел работать на ферме; недаром о нем так хорошо отзывались в Шорнфорде, а хозяин «Плуга и бороны» перед ним чуть ли не благоговел.

Бо́льшая из двух ферм усадьбы, Мэнор-Фарм, лежала вдоль дороги, по которой шагал сейчас Дэвид. Он миновал широкие ворота хозяйственного двора и прошел через ухоженный цветник, ведущий к передней двери уютного фермерского дома.

Везение ему не изменило. Все утро мистер Реджинальд был на старой ферме, но к ленчу пришел домой и находился где-то во дворе. Буквально через несколько минут он уже принимал Дэвида в гостиной.

После довольно холодной беседы с доктором Шором Дэвид был приятно удивлен дружелюбием Реджинальда Фринтона и его искренним стремлением помочь расследованию.

– Бедная маленькая Урсула! – сказал он с чувством, когда Дэвид изложил цель своего визита. – В жизни не слышал о поступке настолько мерзком. И никогда в жизни не испытывал такого потрясения, как в тот вечер. Я видел ее за ленчем, если вы знаете, хотя не думаю, что она меня заметила. Она была слишком занята своим женихом – то есть, наверное, надо говорить мужем.

– Вот как раз об этом ленче я и хотел с вами поговорить в первую очередь, – ответил Дэвид. – Вы заметили, как они выходили? Они вышли за сигаретами в середине ленча или в конце.

– Да, я видел, как они выходили и возвращались.

– Вы не обратили внимания, подходил ли кто-нибудь к их столу, пока их не было?

– Вряд ли. Кроме, конечно, официантки.

– Да, официантка. Можете описать ее действия?

– Ну, не слишком детально. Я одним глазом поглядывал в газету и лишь мельком отмечал, что вокруг меня делается. Она унесла их грязные тарелки, махнула салфеткой по столу – довольно небрежно, как делают ленивые официантки, вместо того, чтобы тщательно смести крошки. Потом, кажется, переставила на этот стол пепельницу с соседнего. Больше ничего не помню.

– Они переворачивали стулья, чтобы показать, что места заняты? Может быть, накрыли их чем-то или понадеялись, что персонал заведения никого туда не посадит?

– Не помню.

«Пробел, – подумал Дэвид. – Очень естественно – не помнить сумочку Урсулы. Или очень мудро. Что из этого? Невозможно сказать».

– Вряд ли я смогу вспомнить подробнее, – продолжил Реджинальд, – меня интересовала только официантка. Боюсь, тогда ее поведение показалось мне забавным.

– Чем именно?

– Кажется, у нее имелся зуб на Дункана. Никогда не видел такой яростной гримасы, как та, с которой официантка смотрела ему в спину, выписывая счет.

– А он ее узнал?

– Бровью не повел. Заказывал, почти не глядя на нее. Неудивительно, что она разозлилась, если они знакомы. Знаете, я с тех пор задумался… не хочу, чтобы у девушки были неприятности, но мне сейчас пришло в голову…

– Не только вы заметили эту гримасу, – ответил Дэвид. – Но я рад получить от вас подтверждение. Естественно, что ее поведение вас позабавило. И оно продолжало вас забавлять через несколько минут, когда миссис Сомервиль принесла вам кофе?

Палец Реджинальда Фринтона, сбивавший с сигареты пепел, на миг замер.

– Я бы не удивился, – согласился он.

– Ну, с «Зеленым какаду» разобрались, – жизнерадостно произнес Дэвид. – Теперь еще три вопроса про то утро. Вы не видели миссис Дункан в Шорнфорде до ленча?

– Нет. – Ответ был произнесен спокойно, но решительно.

– Вы знали, что ваша кузина уже замужем?

– Нет, не знал.

– Вы знали, что ей в этот день идти на медкомиссию?

Короткая пауза.

– Да.

– Тогда, думаю, это все, что вы могли мне сообщить, – сказал Дэвид, вставая и собираясь уходить.

– Вам говорили о больном сердце Урсулы, я полагаю? – между прочим спросил Фринтон, провожая его к двери.

– Да, и много противоречивого, – ответил Дэвид. – Надеюсь побеседовать об этом с вашим отцом, если мистер Фринтон согласится со мной увидеться.

– Конечно, он с вами увидится, – загорелся идеей Реджинальд. – Это самое лучшее, что можно сделать. Послушайте, я сейчас ему позвоню, и вы пройдете в дом. Есть тропинка вокруг полей, она вас приведет туда гораздо быстрее, чем обходной путь по дороге. Я так понимаю, вы пешком?

– Как вы узнали? – улыбнулся Дэвид.

– Сейчас здесь машин немного. Я бы услышал, если бы возле фермы остановился автомобиль. И еще я видел, как вы входили в ворота. Один момент, я позвоню домой.

Результаты звонка оказались благоприятными, через десять минут Реджинальд простился с Дэвидом, указав ему тропу к Уэйкли-Мэнор, и дальше Дэвид пошел один.

Ему было о чем подумать. Под проявленными Реджинальдом искренностью и готовностью помочь угадывалось некоторое беспокойство. Урсула могла его не заметить – но почему он не подошел к ней поздороваться? Это было бы вполне естественно, раз он знал, что сегодня у нее медкомиссия. Хотя бы сказать несколько ободряющих слов. Или Реджинальд нарочно держался поодаль? Зачем, если он не предполагал необычного развития событий? И что его так развеселило? Не только же поведение официантки. Нет, у его хорошего настроения имелась иная причина, и он совершенно не собирается ее раскрывать. Миссис Сомервиль была искренне поражена этим, а случилось все как раз после того, как Урсула ушла из кафе. Возможно, простодушный фермер не столь достойная личность, каковой хочет казаться.

Дэвид, шагая через поля, отломил от изгороди веточку и содрал с нее кору. Показался Уэйкли-Мэнор – хороший георгианский дом, не слишком большой, размещенный над террасами лужаек. Полевая тропа вела вокруг кирпичной стены огорода и, видимо, выходила на дорогу на некотором расстоянии от главной аллеи. Дверь в кирпичной стене означала краткий путь для членов семьи, но не для Дэвида.

Дойдя до ворот, он отбросил ошкуренную веточку. С Реджинальдом дело еще далеко не кончено. Но к этому кусочку пазла будет время вернуться, а пока надо посмотреть на все другие. Дэвид с надеждой подумал, что их все же удастся сложить в картинку, которая уже туманно маячила в глубине сознания.

Пожилая горничная провела его в небольшую чудесную библиотеку с высокими окнами, выходящими на боковую террасу. Дэвид полюбовался открывающимся видом и обернулся к книжным полкам. Собрание, хотя и классическое, было не просто декорацией, но подтвердить это впечатление не хватило времени, поскольку появление мистера Фринтона положило конец осмотру.

Отец Реджинальда оказался гораздо ниже сына и с сильной склонностью к облысению, но сходство было заметно. Старшему мистеру Фринтону на вид было что-то между пятьюдесятью и шестьюдесятью, и в его походке наблюдалась некая скованность, тут же привлекшая профессиональный взгляд Дэвида к его рукам и ногам. Увеличенные суставы пальцев, деформированные кисти рук, удобные просторные туфли из мягкой кожи. Типичный подагрический хабитус. Не инвалидность, но явно ограничение движений.

Мистер Фринтон усадил гостя и придвинул кресло для себя.

– Мне нужно сидеть к вам поближе, – улыбнулся он, – потому что я стал плоховато слышать. Непрогрессирующая глухота, как мне было сказано. Во всяком случае, не молниеносная. Проявление унаследованного мной проклятия подагры, которую вы как врач наверняка уже заметили. Вы согласны?

Дэвид отделался ничего не значащим ответом. Заявление мистера Фринтона, хотя и краткое, вело к весьма обширным выводам, а Дэвид не хотел отвлекаться от своей цели ради бесплатной консультации.

– Вы хотите навести справки о моей бедной племяннице, – продолжил мистер Фринтон, оставив тему собственного здоровья, будто она ему совсем неинтересна. – Но с полицией вы не связаны. Это так?

– Совершенно верно.

– Видите ли, сегодня здесь был ее муж. Думаю, он еще не ушел, поскольку я с ним не попрощался. Он рассказал мне о вас. Я готов ответить на все вопросы, которые вам захочется задать, но все равно несколько озадачен вашим появлением на сцене.

– Боюсь, я не смогу рассказать вам об особых аспектах этого дела, – ответил Дэвид. – Но они требуют сведений, не входящих в компетенцию местной полиции, и потому решено было прибегнуть к моей помощи. Мне уже случалось выполнять подобную работу, хотя она, строго говоря, не в рамках моей профессии.

– Так я и понял, – отозвался мистер Фринтон, глядя на визитную карточку Дэвида, которую держал в руке.

Он потянулся было к мусорной корзине, но передумал и убрал карточку в карман пиджака.

Дэвид заколебался. Похоже, инициатива перешла от него к мистеру Фринтону, что может быть удачно, а может, и нет. В любом случае это интересно. Он решил принять роль, мягко ему отведенную, и ждал продолжения.

– Вы будете сейчас, конечно, задавать вопросы, – слегка улыбнулся мистер Фринтон. – Как я уже говорил полиции, поисками преступника я озабочен не меньше, чем они. – Выражение его лица изменилось, он отвернулся и тихо сказал: – Урсула была мне как дочь.

– Конечно, я понимаю, – серьезно произнес Дэвид. – Вы ее воспитывали с раннего детства, как мне известно.

– С момента, как умерла ее мать, а ей тогда было четыре года. Отца бедная девочка никогда не видела. Его убили во Франции в семнадцатом году, за три месяца до ее рождения.

– Он был вашим старшим братом?

– Мой брат-близнец. Мать Урсулы так и не оправилась от потрясения, вызванного его смертью. Ей не нравилось жить здесь после войны, но она не переезжала в дом поменьше, не приглашала ни родственников, ни друзей, кроме моего сына Реджинальда. Я сам был в армии и демобилизовался только в двадцатом году. Реджинальд находился у родственников своей матери в начале войны, но когда в пятнадцатом году мой брат женился, то поселился в этом доме, и его жена предложила мне прислать к ней Реджинальда. Я был рад это сделать. Это ведь и мой родной дом, а кроме того, родственники моей жены жили в Лондоне, а это не место для детей. Особенно во время войны.

– Согласен. А после демобилизации вы тоже сюда приехали?

– Не сразу. Я жил в Лондоне, пока не умерла моя свояченица, пытался восстановить профессиональные умения до уровня шестилетней давности и занимался этим до тех пор, пока не оказался опекуном Урсулы, согласно завещанию ее матери. С тех пор я делал все, чтобы оправдать доверие. Поведение Урсулы после ее совершеннолетия меня очень огорчило. Я чувствовал, что где-то в ее воспитании потерпел неудачу. Пытался оправдать это обычным образом – изменение традиций и взглядов. Может быть, я слишком консервативен. Но так или иначе, а неудачу я потерпел. И искренне себя обвиняю в том, что частично повинен в ее смерти.

– Не понимаю, в чем вы можете себя обвинить, – негромко сказал Дэвид.

– Вероятно, это покажется надуманным, но я не могу избавиться от мысли, что если бы она продолжила полагаться на мои суждения, как было до последних нескольких лет, то жила бы здесь и жизнь ее – да, была бы спокойной, но не значит скучной.

– У вас никогда не возникало причин усомниться в реальности ее болезни сердца?

Мистер Фринтон приподнял брови:

– Нет, конечно. С чего бы это? Я не медик. Полагался на лучший совет, который мог получить.

– Здесь – да. Но вы не спрашивали второго мнения – например, лондонского врача-специалиста?

– Не с самого начала. Доктор Шор поддерживал ее здоровье на достаточно высоком уровне. Ее сердечные приступы всегда следовали за факторами, запрещенными его режимом и осуждаемыми им. Не было никакой видимой причины выслушивать второе мнение, пока не возник вопрос о службах, и тогда я именно это и посоветовал. Доктор Колмен подтвердил мнение доктора Шора. Не мне было его оспаривать.

– Естественно, вы бы не стали этого делать. По вашим словам я заключаю, что миссис Дункан вырвалась из домашнего окружения и прошлого контроля и сделала это после того, как началась война, а не в обычном протестном возрасте восемнадцати-девятнадцати лет.

– Этот возраст действительно сложный, – пробормотал мистер Фринтон.

– Таким образом, вам мало известны подробности ее жизни с тех пор, как она почти все свое время проводила у лондонских друзей?

Мистер Фринтон кивнул. Лицо его стало жестче, и сквозь горечь проступил некоторый гнев. Свои обязанности приемного родителя дядя воспринимал очень серьезно. Почему? Подлинная любовь к маленькой племяннице, которую он воспитал? Вряд ли. Истинная родительская любовь обычно порождает ответную. Урсула же не проявляла заметной преданности или почтительности к своему дяде, как и особого желания ему угодить. А она была приятной и нормальной девушкой. Нет, по какой-то другой причине дядя Хьюберт был заинтересован в благополучии своей племянницы. Одиночество? Его собственная жена, очевидно, умерла или ушла от него до предыдущей войны, поскольку Реджинальд жил у ее родителей, пока его не забрали в Уэйкли. Вот этот момент надо будет прояснить. Но и одиночество недотягивает до полного объяснения. Любовь к власти, желание доминировать над больной девушкой, оставаться ее советником, не допустить ее до управления усадьбой, ей принадлежащей? Наиболее вероятно, но этот мотив должен был бы возникнуть, когда Урсула выросла, а не в ее детстве. Разве что Хьюберт Фринтон – человек исключительно предусмотрительный.

Дэвид прервал свои размышления. Сейчас его задача – задавать вопросы, а не обдумывать ответы. Для этого еще будет время.

Вежливое внимание мистера Фринтона начало рассеиваться, и Дэвид решил, что пора закругляться.

– Насколько я понимаю, независимость Урсулы скрыла все дальнейшие ее действия, – сказал он, подбирая слова. – Я имею в виду, что никто не знал о ее свадьбе, кроме ее друзей, Каррингтонов. Вам она сказала?

– Нет.

– Вы услышали о ней из других источников?

– Нет.

– И о помолвке узнали лишь спустя некоторое время?

– Только когда Урсула и Алан приехали мне о ней сообщить.

Чистая ложь, если верны показания доктора Шора, а в них нет резона сомневаться. Если же это так, то не ложь ли, что мистер Фринтон не знал о свадьбе?

– Вы были удивлены и даже шокированы, я думаю, услышав об этом впервые после ее смерти?

– Весьма шокирован и вряд ли удивлен. Такие вещи то и дело случаются во время войны. Все вожжи ослаблены, все приличия отменены. В прошлую войну было то же самое. Мой брат…

Он резко замолчал, с усилием усмирив явно захлестнувшее его чувство.

– Ваш брат? – переспросил Дэвид.

– Мой брат тоже женился весьма неожиданно, не советуясь с родными и не ставя никого в известность. Это было в пятнадцатом году, как я вам уже говорил. История повторяется. Я не удивлен.

Мистер Фринтон выглянул в окно, показывая, что Дэвиду нет необходимости продолжать расспросы. По его мнению, беседа подошла к логическому концу.

Дэвид распрощался и вышел, унося обильную пищу для домыслов и несколько более четких мыслей. Его проводила из библиотеки пожилая горничная, которую мистер Фринтон пригласил с едва скрываемым облегчением.

В холле к ним двинулась массивная фигура с явным намерением побеседовать с Дэвидом. Он остановился. Это, видимо, няня: она полностью подходила под все слышанные им описания. Значит, ей сообщили о его приезде, хотя вряд ли она может знать его цель.

Но женщина, к его удивлению, всмотревшись в него, отступила.

– Прошу прощения, сэр, – смутилась она. – Я думала, это мистер Алан. Тот же рост, но без мундира. Совсем другой джентльмен. Вижу теперь. Извините меня, сэр.

– Это старая няня миссис Дункан? – спросил Дэвид у горничной. Та держала дверь открытой и явно хотела выпроводить Дэвида.

– Да, сэр. Няня мисс Урсулы, а до того – мистера Реджинальда. Наша утрата ее очень потрясла, как вы, наверное, заметили.

– Да, разумеется.

Дэвид печально и сочувственно наклонил голову и вышел из дома. Если няня здесь бродит, чтобы поймать Дункана, то следует предположить, что летчик еще в Уэйкли. Любопытно, что мистер Фринтон как-то туманно о нем говорил. Но он вообще ни в чем не был особенно точен или информативен. Вещал достаточно бегло, но к чему все это сводится, если отобрать факты? И Дэвид начал это делать. Список если и рос, то не быстро.

Не успев дойти до ворот, он услышал за спиной торопливые шаги и обернулся к Алану Дункану, спешившему по аллее.

– Старый Фринтон сказал мне, что вы здесь. Я только что от него вышел. Как понимаю, ничего нового?

– Вероятно. Это же мой первый день в Уэйкли. Сегодня утром я виделся с доктором Шором, днем – с Реджинальдом и его отцом. Пока не было времени разобраться с полученной информации.

– Понимаю. Но все это движется чертовски медленно.

– Извините.

– Да-да, это с моей стороны неразумно… только…

– Не совсем неразумно. – Дэвид медленно двинулся вперед. – Вы пешком?

– Нет, я оставил машину возле Мэнор-Фарм и пришел через поля. Хотел увидеться с Реджем, но его не было утром на ферме. Курите?

Дункан вытащил портсигар.

– Спасибо. Я вашей машины не видел, когда был на ферме.

– Мне позволяют поставить ее в гараж, если Редж уезжает на своей.

– Вы не переехали? В смысле телефон, который вы мне дали, все еще действует?

– Вполне. Если будет что-нибудь новое, дадите мне знать?

– Конечно.

Дункан убрал портсигар, так и не закурив, и резко повернул обратно. Дэвид пару раз оглянулся по пути к воротам, но летчик вскоре пересек лужайки и скрылся в огороде. Дэвид вышел на дорогу. Может быть, дверь в стене все же не заперта. Или Дункану одолжили ключ. Может быть…

Дэвид остановился, чуть не дойдя до больших ворот, и бросил сигарету в канаву. Впервые с начала этого дела до него дошло, что по естественному порядку вещей Дункан – наследник владений своей жены и весь Уэйкли-Мэнор с его домами и землями, полями, фермами и обитателями является теперь собственностью вот этого человека в синем мундире, только что скрывшегося за дверью в кирпичной стене.

 

Глава 10

Дэвид снова двинулся в путь, направляясь к «Плугу и бороне». Дорога, по которой он шел, судя по всему, должна была привести его именно туда. Она была прямая, деревьями не затененная, и солнце благодаря длинному летнему дню стояло еще высоко. Дэвиду стало жарко. Он остановился, чтобы снять пуловер, надетый под пиджаком, и вдруг почувствовал потребность сесть под изгородь и отдышаться.

Удивление его перешло в тревогу. Дорога ровная, шел он не быстро, но сердце колотилось, и деревья вдаль поплыли перед глазами. Недомогание нарастало, подступившая тошнота заставила его склониться над кюветом, где валялся брошенный прохожими мусор.

Сквозь стук сердца и туман перед глазами явилось воспоминание – его вызвал сигаретный окурок в кювете. Никотин. Именно так чувствовала себя Урсула. Это было начало. И на несколько секунд острые болезненные ощущения сменились торжеством. Кто-то его боится, кто-то пошел на риск, чтобы его устранить. Ему предстоит умереть на дороге, тихо, не причинив убийце хлопот, а потом будет инсценирован несчастный случай. На этих пустынных дорогах военного времени всякое возможно. Пульсирующий мозг отказывался рисовать достоверную картинку, но Дэвид не сомневался в своей правоте.

Кто же его отравил? Где? Когда?

Его скрутил новый приступ рвоты. Когда судорога отпустила, Дэвид вгляделся в кювет. Сигарета, напомнившая о никотине, вызвала еще одно воспоминание. Он увидел другую сигарету в траве под изгородью. Ту, что дал ему Алан Дункан: он выкурил треть и отбросил ее прочь, когда его взволновала мысль о наследнике имения Уэйкли.

Обливаясь потом, преодолевая дрожь, Дэвид заставил себя сесть. Он должен подобрать эту брошенную сигарету, пусть даже ее найдут зажатой в мертвой руке. Он прикинул шансы, глядя на часы затуманенными глазами, пытаясь заставить работать одурманенный мозг. Десять минут симптомы оставались неизменными. Это мог быть самообман, но многолетняя практика позволяла надеяться на лучшее. Сердце все еще колотилось, но в достаточно хорошем ритме. У Дэвида было два выхода. Добраться до «Плуга и бороны» и послать Джилл на поиски недокуренной сигареты или же вернуться к тому месту на дороге, где он ее бросил, и поднять самому. Риск потерять или важную улику, или жизнь.

Дэвид усмехнулся. Будто услышал спокойный и любящий голос Джилл: «Как же тебе нравятся огни рампы, милый». Ну ладно, он рискнет. В конце концов, он выкурил всего треть этой чертовой штуки. Значит, две трети шанса у него есть? Или нет? Он чувствовал, что расчеты эти так же туманны, как идущая рядом дорога, и сосредоточился на поставленной задаче.

Обратный путь оказался долог. Несколько раз ему чудилось, что он миновал нужное место и вскоре снова окажется у ворот Уэйкли-Мэнор. И все время пугала мысль, что вот сейчас появится местный констебль на велосипеде и обязательно арестует его за появление в пьяном виде и безобразие на королевской дороге.

Но его ждал успех. Помогли тренированная наблюдательность и хорошая память. Он остановился возле извитого падуба, стоящего в живой изгороди, вернулся на несколько шагов и после недолгих поисков нашел искомое.

Джилл сидела в зале «Плуга и Бороны» и читала утреннюю газету, когда ввалился Дэвид и рухнул в кресло рядом с ней. Джилл перестала улыбаться и посмотрела на мужа.

– Дэвид!

– Все в порядке, дорогая. Или скоро будет. Пусть мне принесут чайник крепкого чая, побыстрее, и смени выражение лица, пока его никто не заметил.

– Давай я вызову…

– Нет, не надо. Я с ним виделся утром, и на сегодня с меня хватит. Дневную норму смирения я исчерпал. Чай, милая, а потом телефон.

Джилл принесла чай сама, налила его и села, наблюдая за лицом Дэвида. У него был уже не такой мертвенный цвет, как когда он вошел, шатаясь, но тревога ее не покидала.

– Могу я сделать что-то еще? – озабоченно спросила она. – Мне кажется, чай не совсем…

– Кофе было бы лучше, – слабым голосом ответил Дэвид, – но наверняка это был бы «Кемп», так что я предпочел чай.

– Пойду взгляну, нет ли у бакалейщика настоящего кофе.

– Нет, не уходи. На тебя смотреть – лучшее лекарство.

– Дорогой, как бы я хотела, чтобы ты ничего этого не делал!

– Возмутительно с моей стороны – так тебя пугать. Но клянусь, я был воплощенная осторожность. Слышала бы ты меня в имении. Нет, я думаю, это предназначалось не мне. Может, и мне, но тогда мозг, породивший эту интригу, действует с неприятной быстротой. Однако, по-моему, это не так. Вот почему я должен немедленно позвонить, как только мой пульс перестанет так деликатно трепетать и вернется к обычному невоспитанному стуку.

Джилл облегченно вздохнула. Если Дэвид достаточно оправился, чтобы снова выпендриваться, значит, опасность миновала. Но колени у нее все еще дрожали от пережитого страха. Она наклонилась подлить ему чая и сама отпила пару глотков.

Первый звонок Дэвида был на аэродром. Не может ли доктор Уинтрингем – да-да, это его фамилия, но его тут не знают, – поговорить с капитаном авиации Дунканом? Его нет? Вы совершенно уверены, что он еще не вернулся?

После долгой паузы, во время которой Дэвид пожалел, что по телефону не поговоришь сидя, ответ остался прежним. Капитан Дункан должен был возвратиться около семнадцати часов, сейчас семнадцать тридцать. Он может появиться в любой момент, так что не мог бы доктор Уинтрингем перезвонить, скажем, через пятнадцать минут?

Дэвид позвонил инспектору Стейнсу. Голос инспектора звучал относительно дружелюбно.

– Я говорю из «Плуга и бороны» в Уэйкли, – пояснил Дэвид. – Мне нужно срочно вас видеть.

– Я еще как минимум час буду на месте.

– Я имею в виду, увидеть вас здесь. К вам я приехать не могу, мне нехорошо.

– Вам – что?

– Нехорошо. Я внезапно заболел и вынужден лечь.

– Слушайте! – взорвался инспектор. – У меня на ваши шуточки, по телефону или как-то иначе, нет времени!

– Это не шуточка – для меня, хотя могла бы быть для моего недоброжелателя, если таковой имеется. Я совершенно серьезен. У меня для вас есть некоторое вещественное доказательство, и привезти его сам я не в силах. Если не можете приехать лично, пришлите кого-то, с кем я смогу говорить.

– Я буду в течение получаса.

– Хороший вы человек. Не вешайте трубку. Я вам дам занятие на эти полчаса. Есть ли у вас сообщения об автомобильных авариях в последний час в радиусе двадцати миль от Шорнфорда?

– Нет, а что?

– Я имею основания полагать, что вы можете найти одинокую машину ВВС в канаве и ее владельца в очень плохом состоянии где-нибудь между Мэнор-Фарм, Уэйкли и аэродромом «Х». Я не знаю местных дорог, так что вам придется самому сообразить, где это возможно. Можете послать патруль? Если повезет, то удастся туда попасть до того, как какой-нибудь благонамеренный проезжий испортит картину.

Инспектор Стейнс прибыл в «Плуг и борону» даже раньше, чем обещал, и спросил миссис Уинтрингем.

– Хотел сперва с вами перемолвиться словом, доктор по телефону сказал, что болеет. Он может со мной увидеться?

– Он заболел вполне серьезно, если вы об этом хотите меня спросить, – ответила Джилл. – Пришел в половине пятого белее простыни и едва мог передвигаться. Сейчас ему лучше, но вызвать врача он мне не позволил. Очень хочет видеть вас.

– И я очень хочу его видеть, – заметил инспектор.

Дэвид полулежал в постели очень бледный, но в остальном с виду вполне нормальный.

– Вы не выглядите так уж плохо, – ворчливо отметил инспектор.

– Мне намного лучше. Все это скорее предосторожность, чем необходимость. И еще я должен был позволить жене мною покомандовать после того страха, что она испытала, когда я вошел. Да и почему бы не отдохнуть в конце рабочего дня со всем возможным комфортом?

Инспектор пододвинул стоявший у стены стул с прямой спинкой, сел рядом с Дэвидом и сурово заговорил:

– Откуда вы узнали, что Алан Дункан погиб в автомобильной катастрофе близ Спиндлбери-Копс?

– Я не знал и не говорил, что знаю. Я сказал, что у меня есть причины подозревать. Оказалось, я прав.

– Вы мне дали не только время, но и место – Спиндлбери-Копс.

– Я вам указал примерное время и расстояние от Мэнор-Фарм. О Спиндлбери-Копс я даже не слышал до сих пор. Он погиб, бедняга?

– Да. Наверное, не удержался на дороге. Машина врезалась в дерево и сплющилась в лепешку. Жуткая каша, вы такого не видали, наверное. Он вылетел через ветровое стекло и тоже ударился о дерево. Опознали по документам.

– Понимаю… Надеюсь, – сказал Дэвид после минутного размышления, – его портсигар у вас.

– Зачем?

Дэвид рассказал, как встретился с Дунканом на аллее Уэйкли-Мэнор и взял у него сигарету, описал симптомы отравления и последующие свои действия. И, наконец, отдал инспектору конверт.

– Вот, – сказал он. – Отдайте на анализ. Может, я получил полную дозу, дозу-предупреждение, но вряд ли. Летальной дозы я избежал, выбросив недокуренную сигарету, и остаток никотина будет обнаружен.

– А сколько времени прошло у вас до этого приступа?

– Минут десять.

– Так почему же у Дункана, если он действительно был отравлен, что нам придется проверить, приступ случился не в поле на пути к Мэнор-Фарм? Там пешего ходу минут пятнадцать.

– Когда мы расстались, он не курил. Достал портсигар, но мы говорили об Урсуле, и он забыл, что хотел закурить, и убрал портсигар.

– Так что мог закурить уже возле фермы или когда сел в машину?

– В любом случае – через некоторое время после того, как мы расстались.

– Вы не заметили, много было сигарет в его портсигаре?

Дэвид задумался.

– Пять или шесть, кажется. А что? Сколько вы нашли при нем?

– Ни одной.

Они посмотрели друг на друга.

– Ошибка убийцы номер один, – тихо сказал Дэвид. – Ему следовало заменить их обычными.

– Или Дункан сам их выбросил, – отозвался инспектор. – Естественно, мы отметили, что Дункан стал единственным наследником Уэйкли, и мне даже приходило в голову, не женился ли он именно с этим расчетом и с планами от нее избавиться. Похоже, он увяз в долгах. Если помните, то в «Зеленом какаду» у него с собой не было сигарет и он вышел купить их. Мог вложить туда отравленную для Урсулы. В конце концов, была же у него интрижка с Филлис Хилтон. Оказалось, она виделась с ним два дня назад. Я так понял, что на аэродроме. Хотя он дал нам понять, что решительно ее бросил, познакомившись с будущей женой.

– Так и есть, – ответил Дэвид. – И не его вина, что леди отказалась быть брошенной. Вряд ли та встреча была примирением. Девушка его ненавидит до печенок, если я хоть что-нибудь понимаю.

– Но полагаю, сигареты – не ее работа? – с надеждой спросил инспектор.

– Два дня назад. Не слишком вероятно.

– Так кто же их туда подсунул?

– Это было сделано сегодня, – твердо сказал Дэвид. – Но пока мы не узнаем, курил он до ленча или после, не сможем решить, где это наиболее вероятно произошло: в доме или на ферме.

– Пока мы не проведем анализ, мы вообще не сможем решить, произошло это или нет.

Дэвид промолчал. Чувства инспектора были ему хорошо понятны.

– Если это убийство, а не самоубийство… – начал тот.

– С чего бы это могло быть самоубийство?

– Горе и все такое прочее – или угрызения совести, если мы получим доказательства, что это он убил Урсулу. Столкновения не было, заноса тоже. Машина просто съехала с дороги прямо в дерево.

– Наверное, он был уже мертв.

– Если это не самоубийство, – твердо повторил инспектор. – Он мог отравиться тем же ядом, которым убил жену, или намеренно съехать с дороги на полной скорости. Если же убийца появился на сцене, чтобы забрать отравленные сигареты, то он шел на значительный риск.

– Не думаю. Проезжий или прохожий увидел бы, что он занят спасательными работами, стал бы помогать и был бы так потрясен несчастьем, что ничего бы не заметил, кроме жутких ран погибшего. Вспомним, что никотин и сигареты не должны были обнаружиться. Мое вмешательство не предусматривалось – что, естественно, дает нам солидное преимущество.

– Если ваши предположения верны.

Дэвид поклонился – насколько это было возможно в полулежачем положении. Похоже, тема Алана Дункана была исчерпана. Дэвид подумал, с чего бы это инспектор остается сидеть у постели больного, сурово на него глядя.

– Вам, может, будет интересно узнать, – сказал наконец инспектор Стейнс, – что мы нашли юного кретина, изображавшего пожарную во время заседания медкомиссии.

– Отлично! – Энтузиазм Дэвида был неподдельным, но инспектор продолжал смотреть на него подозрительно. – И кто же это?

– Бойфренд одной девицы из проходивших комиссию. Я ее расколол. Намекнул, что ее могут задержать за убийство Дункан. Тогда она показала мне записку, которую он оставил у нее в раздевалке – знал ее одежду, сами понимаете. Все эти молодые одинаковы. Не представляю, куда мы катимся.

– И что было в записке? – спросил Дэвид.

Инспектор Стейнс достал из блокнота конверт и передал ему. Там лежала половина листа дешевой почтовой бумаги с надписью: «Кто говорил, что у меня не выйдет? Так-то, лапонька. Где мои пять бобов?»

– Девчонки останутся девчонками, – заметил Дэвид, отдавая записку.

– И мальчишки, судя по всему, тоже.

– Вот именно.

Инспектор встал и аккуратно приставил стул обратно к стене.

– Вы бы отдохнули как следует, – участливо предложил он. – Отложили бы на какое-то время эту работу.

– Понимаю, что вы говорите искренне, – согласился Дэвид. – И определенно приму ваш совет на несколько дней.

Он сдержал слово. Персонал в «Плуге и бороне» относился к нему внимательно и сочувственно. Джилл всем сказала, что Дэвид переутомился на прогулке в первый день и должен восстановиться. За это время они с Дэвидом узнали много интересного об обитателях Уэйкли – прошлых, настоящих и будущих.

В конце недели инспектор Стейнс пригласил Дэвида на совещание в Шорнфорде, в котором приняли участие суперинтендант и главный констебль. Анализ дал положительные результаты. Причиной смерти Алана Дункана стало отравление никотином. Охота была в разгаре, а поле сузилось до усадьбы Уэйкли-Мэнор. Хозяева или слуги, но кто-то подложил Дункану отравленные сигареты и вовремя появился на месте преступления, чтобы убрать неиспользованные. Как было выполнено это последнее действие и кем? У кого имелось время доехать до Спиндлбери-Копс или незаметно следовать за Дунканом? У кого есть машина и бензин для такой цели? Ведь не мог же убийца без машины вовремя успеть на место? Как вышло, что и Хьюберт, и Реджинальд оставались на территории поместья все интересующее следствие время, при этом Хьюберт за руль давно не садится, а машина Реджинальда, используемая на ферме, стояла у всех на виду во дворе Мэнор-Фарм весь день?

– Как бы там ни было, это исключает вашего лондонского подозреваемого, – медленно произнес Дэвид. – Доктор Морис Колмен на этом этапе из картинки выпадает?

– Надеюсь, что нет, – отозвался инспектор. – Я пока держу его в поле зрения.

– И думаю, вы правы, – серьезно сказал главный констебль.

– Есть о нем новости? – спросил Дэвид.

– Ничего такого, что могло бы вас заинтересовать, – ответил инспектор Стейнс.

 

Глава 11

Слегка уязвленный этим пренебрежительным ответом, Дэвид вернулся в деревню Уэйкли. У Джилл были для него новости.

– Рейчел организовала для нас посещение. Приглашение пришло сегодня утром. На нас обоих завтра к чаю.

– И на меня тоже?

– Сказано – обоих. Смысл ведь в том, чтобы ты увиделся с викарием?

– Несомненно. Но я был готов, что усилия окажутся бесплодными.

– У тебя подавленный вид.

– Инспектор Стейнс неласково со мной обошелся.

– Бедняжечка. Но ты ему ответишь тем же. Обычно ведь так и бывает.

Преподобный Томас Хеншоу служил викарием в Уэйкли уже тридцать пять лет. Это был простой, добрый, не педантичный человек, лет под семьдесят, преданный интересам своего прихода и мало чем озабоченный за его пределами. Жена его, по сути очень на него похожая, обладала куда более подвижным умом. Это ее усилиями прекраснодушные замыслы викария воплощались в жизнь. Без нее его душевная доброта оставалась бы во многом бесплодной.

Дэвид и Джилл увидели, что входная дверь дома викария открыта и подперта щеткой для чистки обуви. На звонок никто не откликнулся, и они стали искать дверной молоток, но тут в дальнем конце прихожей появилась миссис Хеншоу.

– Доктор и миссис Уинтрингем? – дружелюбно спросила она. – Ну заходите же! Звонок на прошлой неделе сломался, и я никак не могу добиться, чтобы кто-нибудь пришел и починил его, и еще месяц не смогу как минимум. Так я держу дверь открытой и обычно слышу, когда приходят люди.

Она провела гостей в симпатичную светлую гостиную, где на широком подносе, поставленном на низенький трехногий стол, уже был сервирован чай. Четырехъярусная стойка для пирогов радовала разнообразием закусок.

– Прошу садиться, – предложила миссис Хеншоу. – Мой муж придет буквально через секунду. Он возился в саду и сейчас переобувается. Конечно же, доктор Шор запрещает ему копаться в земле, но если нет садовника, то что поделаешь? Нашего призвали сразу после Рождества. Такой хороший парнишка; он был первым ребенком, которого Том крестил после нашего сюда приезда. Вы не будете возражать, если я пойду заварить чай? Сейчас к нам только миссис Уайт приходит по утрам. Горничная наша, Вера, в прошлом месяце ушла в АТС.

Она вышла, прикрыв за собой дверь гостиной, но не до конца. Вскоре дверь снова распахнулась и появился викарий, держа в одной руке заварной чайничек, а в другой чайник с кипятком.

– Приношу свои извинения, что приветствую вас со связанными, так сказать, руками, – добродушно поздоровался он. – Как видите, я – рабочая лошадь. В сфере домашнего хозяйства мне дозволены лишь функции чернорабочего.

Поставив свою ношу, он церемонно обменялся с гостями рукопожатием.

– Зато в саду вы – высшая власть, – вежливо ответила Джилл.

– К сожалению, да. Нам повезло, что Альфред прослужил у нас так долго. Но он, конечно же, старше многих, хотя для нас все равно юнец.

– В деревне люди взрослеют медленно, – сказала вошедшая миссис Хеншоу и стала разливать чай.

– Да, не правда ли? – поддержала ее Джилл. – Я сама из деревни.

Миссис Хеншоу обрадовалась. Гостья, начавшая с такого гамбита, выгодно отличалась от эвакуированных из города и деревенских, приходящих со сложными проблемами. И хозяйка с энтузиазмом погрузилась в поиски общих знакомых.

Тем временем Дэвид тактично переключил разговор с викарием с садов на фермы, а с ферм – на Уэйкли-Мэнор.

– Трагический род, – скорбно произнес мистер Хеншоу. – Человек суеверный мог бы допустить, что на нем лежит проклятие. Не припомню времени, когда в усадьбе не было той или иной беды.

– Прошлая война почти во все семейства внесла разлад, – заметил Дэвид.

– О нет; я о временах куда более давних: мы сюда приехали в девятьсот шестом. И вся деревня бурлила сплетнями о Фринтонах. Конечно, в сухом остатке оказалась достаточно обычная, если проанализировать, история. Оба мальчика – теперешний Хьюберт Фринтон и его брат – учились тогда в университете. Хьюберт хотел жениться на дочери управляющего. Уэйкли в те времена было куда больше теперешнего; часть земли пришлось продать после смерти старого мистера Фринтона. Ушли четыре фермы, если я правильно помню, и вся земля в сторону Биркингтон-Ридж. Естественно, отец Хьюберта не поддержал его намерений. Он был еще несовершеннолетний, и в любом случае как младший сын должен был освоить профессию, что лишь через много-много лет дало бы средства, достаточные для содержания своего очага. В деревне это всем было отлично известно. Моя роль в той истории оказалась любопытной, и сейчас о ней можно рассказывать уже без вреда. Бедная девушка умерла много лет назад, а ее родители уехали из Уэйкли. А было вот что: отец девушки пришел ко мне в великом гневе, угрожая страшными карами своему нанимателю, мистеру Фринтону, отцу Хьюберта. Очевидно, его дочь обвинили в попытке запутать Хьюберта в свои сети и его попросили положить конец встречам Хьюберта и дочери – или же считать себя уволенным. Он был в ярости, и нельзя сказать, что беспричинной. Управляющий сообщил, что в ответ сам немедленно объявил о своем увольнении, но, главное, его дочь Хьюберта ни в грош не ставила и была его вниманием весьма раздосадована. Естественно, я взял на себя роль миротворца. Молодые люди были тогда еще совсем дети, и я решил, что прискорбно раздувать до скандала всего лишь неуместную телячью влюбленность. Прежде всего я повидался с девушкой и убедился, что настроена она именно так, как описал ее отец. Потом я пошел к мистеру Фринтону и уговорил его отнестись к делу не столь серьезно. Я его заверил, что брак в любом случае невозможен, поскольку леди твердо намерена отказать, и потому все как-то рассосется само собой. И наконец я увиделся с Хьюбертом и попытался возвать к его здравому смыслу. Боюсь, это удалось мне лишь частично.

– Представляю, как он может быть упрям, когда ему перечат, – сказал Дэвид. – Я его видел пару дней назад.

– Трудный характер, – вздохнул викарий. – Хотя возраст и испытания его изменили. Смягчающее влияние оказало прибытие Урсулы: он был к ней привязан. По ассоциации, наверное.

– Что вы имеете в виду?

– А, вы же не знаете продолжения. Ссора с семейством управляющего была заглажена, Хьюберт вернулся к учебе и на каникулы приезжал редко. В двадцать два года, едва заняв свою первую постоянную должность, он женился. Через год родился Реджинальд, а жена Хьюберта умерла.

– Старый мистер Фринтон тогда очень переживал, – вмешалась миссис Хеншоу, возвращая Джилл в общий разговор. – Хьюберт ему не сказал, что женился. Узнал он об этом из телеграммы, сообщившей о рождении внука.

– А старший брат тогда уже был женат? – спросила Джилл.

– Нет, – ответил Дэвид. – Мистер Фринтон рассказал мне об этом при встрече. Его брат женился в прошлую войну и был убит за несколько месяцев до рождения Урсулы.

– Он вам говорил, на ком женился его брат?

– Нет.

– Он женился на дочери управляющего – девушке, которую хотел взять в жены Хьюберт за девять лет до того.

– Правда?

Дэвид был так изумлен, что даже изменил своему обычному спокойствию.

– А вся деревня говорила, что она была влюблена в него все эти годы и потому и отвергла Хьюберта, – добавила миссис Хеншоу.

– Кто знает. Определенно известно, что она так и не оправилась от потрясения после смерти мужа, даже когда родила Урсулу. Но она сделала Хьюберта опекуном девочки, и они с Реджинальдом вернулись сюда.

– И со старой няней, конечно, – уточнила миссис Хеншоу.

– И со старой няней.

– Все же детство Урсулы было довольно бедно событиями, – заметил Дэвид. – До начала ее болезни, разумеется.

– Да, но Реджинальд был на восемь лет старше. И еще до окончания школы стал доставлять неприятности. Дикий, непредсказуемый мальчишка. То очаровательный, то вдруг просто бесенок. Был много лет в центре всех деревенских сплетен.

– Только пока жена от него не ушла, – добавила миссис Хеншоу. – Это его сильно отрезвило, а с началом войны его вообще стало не узнать. Всем известно, как он блестяще управляет двумя фермами. Любит хозяйство, любит каждый дюйм своей земли.

Эти слова вернули викария к теме сада, и он предложил гостям его осмотреть. Дэвид и хозяин пошли в сад, а Джилл помогла миссис Хеншоу отнести на кухню посуду.

Вскоре все они встретились у калитки: гости уходили, хозяева их провожали.

– Вы, наверное, думаете, что мы завзятые сплетники, – сказала миссис Хеншоу, – но это страшное убийство бедной девочки больше ни о чем не дает нам думать.

– Нет, дорогая, – возразил ей викарий. – Все-таки следует быть более откровенными и сознаться, что доктор Филд объяснила нам истинную причину приезда в Уэйкли доктора Уинтрингема и просила оказать ему всяческое содействие в смысле ознакомления с местным колоритом.

– По отношению к некоторым из наших людей она была просто ангелом, – сказала миссис Хеншоу. – Кое-кто тут время от времени предпочитает ездить к врачу в Шорнфорд, знаете ли.

Дэвид вполне мог в это поверить, но промолчал.

– Вы очень нам помогли, сэр, – сказал он мистеру Хеншоу. – Услышанное от Фринтонов и ваш сегодняшний рассказ позволили мне увидеть определенную картину жизни этой семьи, а это – существенная часть работы, которую я стараюсь выполнить.

– Надеюсь, она будет успешной, – произнес мистер Хеншоу. – Но результат меня заранее ужасает.

– Как и всю деревню, – добавила миссис Хеншоу. – Сперва ни о чем другом не говорили, потом перестали. С тех пор, как погиб молодой летчик.

– А что им об этом известно? – удивился Дэвид. – Дознание было отложено!

Викарий переглянулся с женой:

– Все удивляются, что он погиб такой смертью. Люди начинают складывать два и два, и им не нравится результат. Поэтому они перестали говорить на эту тему со мной, хотя между собой, думаю, продолжают.

Дэвид и Джилл медленно удалялись от дома викария.

– Милая пара, – сказал Дэвид, когда они проходили мимо церкви.

– Очень милая. Мне понравилось, как они объяснили, почему мы их разговорили с такой легкостью. Я-то получила не очень много, но видела, что ты пил информацию бочками.

– По местному колориту и делам прошедших дней – да. Но ничего наводящего на версию и мало такого, чего я еще не знал бы. А что удалось узнать тебе?

– В основном деревенские сплетни, описание характера старой няни из усадьбы. Она тут явно в курсе всех дел и часто бывает причиной скандалов, давая непрошеные советы молодым служанкам, чьим матерям это совсем не нравится.

– Домашний тиран. Неудивительно, что Урсула ее обошла тогда в ресторане.

– Не думаю, что дело было в этом. Урсула, похоже, была очень привязана к старушке. Когда она бунтовала против дяди Хьюберта, то только со старой няней еще как-то считалась. Миссис Хеншоу думает, это потому, что няня чудом выходила ее после скарлатины и ухаживала за ней во время этих приступов. Какие-то положительные качества у нее наверняка есть.

– У нас складывается отчетливая картина, – задумчиво сказал Дэвид. – Как будто весь Уэйкли и даже Шорнфорд твердо решили не загромождать наш ум излишними аргументами и фактами. С одной стороны, мы видим необычайную любовь к Урсуле, выражаемую дядей Хьюбертом и старой няней, с другой – неприязнь к ней Реджинальда и его же переменчивость. В молодости он был, как намекнул наш викарий, повесой, затем перевоспитался – но. Это самое «но» никто не произносит, однако в глазах оно читается без усилий.

– А с другой стороны, насчет Хьюберта и няни – никаких «но». Привязанность дяди, видимо, перенесена на Урсулу с ее матери, насколько я могу понять.

– Это обыкновенный взгляд на вещи. С тем же успехом можно было бы предположить, что он будет к ней безразличен или даже возненавидит. Безразличен – поскольку женился вскоре после утраты всех надежд на свадьбу с матерью Урсулы, испытывать неприязнь – поскольку это брат-близнец увел его прежнюю любовь. Можно принять любую гипотезу, зависит от точки зрения. А Хьюберт сам ничего не выдает.

– Выдает няня, – сказала Джилл. – Давай еще погуляем, если ты не устал. Вечер такой прекрасный. Можем пройтись по полям, по той тропе, что проходит вблизи Мэнор-Фарм?

– Это значит – снова через деревню. Если кто-нибудь заметил наши передвижения и увидит, что мы через полчаса следуем обратно, нас сочтут чудаками.

– Я старалась утвердить тебя в этой роли, – ласково сказала Джилл. – Умный-умный, но слегка со странностями – перенапрягся, выполняя военную работу невероятной важности.

– Очень старалась?

– Я решила, что это хорошее прикрытие для тех придурковатых занятий, за которыми тебя время от времени будут заставать.

– Твоя система ценностей весьма своеобразна, но оттого не менее мне дорога.

– Помолчи, милый, и послушай. Я хочу тебе рассказать о старой няне. Или она совершенно здесь не важна?

– Не знаю. Но не исключаю. Могла положить отравленные сигареты в портсигар Алана Дункана, но, думаю, ее использовали втемную для передачи ему уже готовых сигарет.

– Она никому не позволит вытирать о себя ноги. Миссис Хеншоу сказала, что у нее есть воля и действенные способы настоять на своем. И она не выносит, чтобы о ней думали как о пенсионерке. В деревне она берет шитье, чтобы немножко подзаработать, и определенно чувствует, что свою долю обязанностей тянет полностью, еще и за некоторых служанок. Кроме того, она не признает свой почтенный возраст.

Они прошли через перелаз, оставив дорогу за спиной. Тропа за полем соединялась с той, что вела за усадьбу.

– Так что же с ее возрастом? – произнес Дэвид.

– Миссис Хеншоу сказала, что, когда они с Реджинальдом только сюда приехали после замужества матери Урсулы, она казалась средних лет, под пятьдесят. Но при переписи, случившейся через несколько лет, она указала тридцать. Вся деревня от души посмеялась. Это что такое?

Услышав выстрел, они остановились на тропе, оглядываясь. Поля вокруг были пусты, впереди виднелась Мэнор-Фарм.

– Реджинальд, полагаю, – ответил Дэвид. – Охотится на кроликов.

Они пошли дальше.

– Это еще не конец, – продолжила Джилл. – Самый смех был потом. Миссис Хеншоу однажды разговорилась с Урсулой и няней, встретившись в Шорнфорде за покупками. Как всплыла тема возраста, она не помнит, но это было через много лет после переписи. И няня, глазом не моргнув, сказала: «Конечно, мне было только двадцать, когда я стала работать у Фринтонов». Миссис Хеншоу так опешила, что едва не ахнула вслух. Когда Фринтоны сюда переехали, Реджу было восемь, так что мистер Фринтон ее нанял как минимум в сорок. Это очень удобно – после утраты жены поручить маленького сына пожилой женщине. Но она совершенно спокойно сняла себе десять лет по сравнению с указанными в переписи и почти тридцать со своего истинного возраста! Даже Урсула едва удержалась от смеха, говорит миссис Хеншоу, хотя она была тогда еще совсем маленькой. Они даже не решились переглянуться.

– Да, это персонаж, – согласился Дэвид. – Вот интересно…

Его речь оборвали два неожиданных и тревожных звука: хлопок выстрела и сразу – отрывистый звук, будто кто-то хлестнул бичом по живой изгороди. Дэвид перекинул пиджак через руку, потому что было жарко, и сейчас медленно поднял его с озадаченным лицом.

– Великовато для охоты на кроликов, – мрачно сказал он, показывая две дыры от пробивших сложенную ткань пуль.

В следующую секунду он потащил Джилл через просвет в изгороди в сухую канаву за ней.

– Пригнись! – прошептал он и, осторожно выглянув, стал смотреть и слушать.

Со стороны фермы послышались шаги. Человек нерешительно помедлил и двинулся обратно. Дэвид увидел, как мелькнули большие сапоги под брючинами форменных штанов ополченца.

Когда шаги стихли, Уинтрингемы поднялись и отряхнули от мусора волосы и одежду.

– Кто это был? – спросила Джилл. Она побледнела и дрожала.

– Реджинальд. Слава богу, что без собаки. – Он поднял пиджак на вытянутой руке и, хмурясь, ощупал дыры. – Но зачем, не могу понять? Конечно, мундир ополченца – отличная предосторожность, триумф воображения. Но я не вижу смысла.

Он посмотрел на Джилл и, широко улыбнувшись, обнял жену за плечи и притянул к себе.

– А волноваться совершенно не о чем, дорогая. Разве что я загубил твою прическу. Очень повезло, что он промахнулся. Дал нам много пищи для ума, а вреда не нанес.

– Если бы тебе пришлось штопать эти дырки, – дрожащим голосом ответила Джилл, – ты бы так не говорил.

 

Глава 12

Когда Дэвид показал инспектору дыры в пиджаке, тот отнесся к истории скептически.

– Да нечего и думать, будто это стреляли в вас. Наверняка шальная пуля на излете. У ополчения там где-то неподалеку тир.

– Тогда кто-то сильно промахнулся, – возразил Дэвид. – И эта вот пуля была совсем не на излете. Пробила пиджак и по изгороди хлестнула с весьма убедительной скоростью.

– Вы опознали человека, прошедшего по тропе, как Реджинальда Фринтона?

– Я не видел его лица. Сапоги и брюки как у него.

Инспектор фыркнул.

– Он нес с собой оружие?

– Да.

– Откуда тогда вы знаете, что это именно он стрелял?

– Я этого не знаю. Вы всегда приходите к поспешному выводу, что я делаю поспешные выводы. Я их не делаю. Я излагаю вам факты и иногда выдвигаю гипотезу. Но весьма осторожно – смею вас заверить.

– Я думал, вы пытаетесь доказать, что это было второе покушение на вашу жизнь.

Дэвид взялся за голову:

– Первого не было. Меня слегка зацепило покушением – успешным покушением – на Дункана. Совершенно случайно. Я думал, что хотя бы это мы установили.

– Я счел, что вы решили вернуться к этому вопросу – после перенесенного испуга.

Дэвид холодно посмотрел на инспектора Стейнса и закурил сигарету.

– Вам не пришло в голову поинтересоваться, – спросил он после короткого молчания, – кто из наших подозреваемых мог бы проделать такие изобретательные фокусы с никотином? Кто установил тщательно отрегулированную и точно сбалансированную иголку в помаде? Кто пропитал сигареты в портсигаре Дункана? Это должен быть человек с умными пальцами. Но наша публика в Уэйкли вряд ли подойдет под такую спецификацию. У Реджинальда руки хороши для сельского хозяйства, несомненно, но для тонкой работы подходят вряд ли. Хьюберта сразу можно исключить – руки у него деревянные от подагры. Старуха-няня практически в старческом слабоумии; она была волшебной швеей в детстве Урсулы, как мне рассказывали, но это в далеком прошлом, хотя жена слышала от миссис Хеншоу, что она помогает деревенским чинить одежду. Кроме того, у нее бы не хватило ума понять, что нужно сделать, даже если бы она на это согласилась, в чем я сомневаюсь. Как говорит Джилл, няньки обычно фанатично привязаны к своим питомцам.

– Не удивлюсь, если все ваши подозреваемые в конце концов окажутся пшиком, – заметил инспектор Стейнс. – Видите ли, меня потрясло отравление Дункана, не стану от вас скрывать. Но своей первоначальной идеи я никоим образом не бросил.

– Какой? Про доктора Мориса Колмена?

– Да, именно. В Лондоне за ним гоняются по двум делам. Конечно, Шорнфорд не упоминается. Но там ребята настояли на осмотре его блокнота и откопали еще одного человека из Шорнфорда – по крайней мере, изначально отсюда, пока он не переехал в Лондон. И как вы думаете, кто его представил или записал на прием?

– Кто-то из Фринтонов?

– Реджинальд.

– Вот как? А до визита Урсулы к доктору Колмену или после?

– До.

– Так-так-так. И что было дальше с этим другом Реджинальда?

– Получил четверку в заключении Колмена.

– И где он сейчас?

– Мы не знаем. С работы в Лондоне он ушел. Но я его возьму. В смысле возьму под контроль. Действовать мы пока не можем.

– Вы хотите найти этого человека?

– Конечно же, хотим.

– Тогда советую посмотреть вашу местную газету за ту неделю, когда убили Урсулу. Он где-нибудь там обнаружится, и вы его засечете – назначен туда или сюда, принял такой-то и такой-то пост, или что-то в этом роде. И тогда вы поймете, почему так веселился в тот день в «Зеленом какаду» Реджинальд.

– Откуда вы знаете, что это было в местной газете?

– Я – не знаю, – раздраженно ответил Дэвид. – Просто предлагаю вам занятие, на случай если вы почуяли слабину. Кстати, Урсула этот недостающий час действительно провела у парикмахера?

– Да. Парикмахерская Мэри Макмиллан, на Восточной улице. Но это ни к чему не ведет.

– Полагаю, что не ведет. Но все равно спасибо.

На следующее утро Дэвид вышел из «Плуга и бороны» сразу после раннего завтрака, чтобы успеть на первый автобус до Шорнфорда и на скорый поезд до Лондона. Джилл поехала с ним – походить по магазинам и пообедать с подругой.

Первый свой визит он нанес в дом Каррингтонов. Марджори Каррингтон была подругой Урсулы и могла бы рассказать и о ней, и о сердечных приступах в Уэйкли, и о полном здоровье за пределами усадьбы.

Оказалось, что Марджори поджидала его и не ложилась спать после ночного дежурства.

– Извините меня за причиненное неудобство, – сказал он, пожимая ей руку. – Я понятия не имел, когда звонил.

– И не должны были иметь. И вообще, если человек долго не ложится после работы днем, почему не может быть того же самого после ночной смены? И я готова на все, только бы найти мерзавца, отравившего Урсулу.

– И ее мужа.

– Алана? Что с ним?

Он рассказал ей. Она про так называемую аварию не слышала.

Марджори взяла сигарету дрожащими пальцами и закурила, повернувшись к Дэвиду спиной.

– Что я могу сделать, чтобы помочь вам? – тихо спросила она.

– У Урсулы в Уэйкли было несколько приступов, предположительно сердечных. Я твердо убежден, что их вызвали малые дозы никотина. Но мне непонятно, как они были ей даны, чтобы она ничего не заподозрила и чтобы никто другой тоже не сложил два и два.

– А как можно дать этот яд? В смысле подмешать в еду или сделать укол?

– Именно уколом, как вы, наверное, знаете, ее и убили. Но можно его проглотить или вдохнуть.

– Урсула все время принимала тонизирующее, разные таблетки и всякие сердечные средства. Никогда не видела, чтобы она в Уэйкли доела еду до конца, не приняв чего-нибудь. Дядя всегда хлопотал около нее, и если она забывала, тут же напоминал.

– А ее кузен Реджинальд?

– А, этот мало бывал дома, когда я там гостила. Несколько лет прожил вдали от Уэйкли. Вернулся незадолго до войны, вести хозяйство на фермах. В доме появлялся нечасто, разве что там намечалась вечеринка.

– Но наверняка именно в это время у Урсулы бывали приступы?

– Да, верно. Если мы танцевали или играли в какие-нибудь подвижные игры. Уэйкли-Мэнор – отличное место для игры в сардинки.

– Могу себе представить, хотя наверх не заглядывал. Как думаете, могли бы вы уточнить? Понимаю, это трудно, поскольку прошло слишком много времени, особенно если в вашей памяти эти сердечные приступы не связаны с каким-либо предшествующим событием. Но попытайтесь припомнить в деталях вечеринку, когда у Урсулы был приступ.

Марджори свела брови, задумалась. Потом заговорила:

– Однажды это случилось во время танца, но я сидела с кем-то на улице, и когда мы вернулись, приступ уже закончился.

– Это было до ужина или после?

– У нас обычно постоянно работал буфет – ну, выпить можно было когда угодно, а еду подавали через приличное время после обеда.

– Дядя Хьюберт хорошо к вам относился?

– Очень. Ничего не жалел для Урсулы. Он боготворил племянницу.

– Вы в это искренне верите?

– Полностью.

– Другие ее приступы вы не помните?

– Ну, был еще один… да, но совсем не на вечеринке. Это случилось, когда мы с братом приехали погостить на выходные. Они с Урсулой пошли погулять. Я в последнюю минуту отпала. Дело было зимой, и дул жуткий ветер, а я его терпеть не могу. Так что они отправились вдвоем, и брату пришлось практически нести ее обратно. Мы все решили тогда, что это от холода и ветра, поскольку веселья перед этим никакого не было.

– Вы помните, как они выходили? Попробуйте восстановить все детали от той минуты, когда вы отказались составить им компанию.

– Ну, мы все сидели в библиотеке. Дядя Хьюберт сказал, что очень разумно с моей стороны не ходить, а если кто-то все же хочет гулять, пусть сперва выпьет что-нибудь горячее. – Она запнулась и повторила: – Выпьет что-нибудь горячее. А вы говорили…

– Продолжайте, – перебил Дэвид. – Прошу вас, рассказывайте точно так, как это было.

– Дядя Хьюберт позвонил и приказал принести горячего, а няня сказала, что Урсула должна как следует закутаться и…

– А что в комнате делала няня?

– Она пришла по звонку.

– Понимаю. Продолжайте.

– Урсула пошла за пальто, и до ее возвращения вошел Реджинальд с подносом. Он сказал, что встретил в холле няню и отослал ее за своим стаканом.

– Насколько я понимаю, чашки и блюдца стояли на подносе все вместе. И каждый взял себе ближайшую чашку?

– Мы дали дяде Хьюберту его личную особую чашку, у Урсулы тоже была своя – еще с детства.

– Слишком легко, – раздраженно бросил Дэвид.

– Вы думаете, что ей что-то положили в чашку?

– Возможно. Боюсь, этот метод не поможет нам продвинуться с какой-либо точностью. Но очевидно, что в тех случаях, о которых вы говорите, Урсула могла бы легко получить дозу как от дяди, так и от кузена или старой няни.

– Няня мухи не обидит! Да и вообще, она уже ку-ку.

Дэвид не стал спорить по этому поводу и сменил тему.

– Согласно рассказу Дункана, Урсула была очень расстроена визитом к доктору Морису Колмену. Она уехала раньше дяди и не пыталась получить заключение, которое доктор готов был для нее написать.

– Разумеется, нет. Она знала, что с таким заключением ей медкомиссию не пройти. Кроме того, у нее уже было заключение доктора Клегга, хотя о своем визите к нему Урсула дяде не сказала.

– Вы в этом уверены?

– Полностью. Мы с ней обсуждали, как ей вести себя на комиссии. Кажется, мы предполагали, как и очень многие, что докторам на комиссии ничего известно не будет.

– Это довольно распространенная ошибка, должен признать. Урсула вам говорила что-нибудь о визите к доктору Колмену?

– Сказала, что ничего даже сравнимого не было с тем, что делал доктор Клегг. Колмен только послушал сердце в одной-двух точках, и все.

– И после этого прочел ей наставление о здоровье?

– Именно так. Она сказала, что он еще хуже старого Шора – а это многое значит. Вы не знаете доктора Шора?

– Знаю. И сочувствую Урсуле. Зачем мистер Фринтон ездил с ней к доктору Колмену?

– Убедиться, что она пошла на прием, я думаю.

– Но она же не возражала против осмотра? Она была уверена, что он только подтвердит заключение доктора Клегга?

– Дядя Хьюберт этого не знал. Он думал, что она бунтует против него и доктора Шора. Должна сказать, он всегда был с ней очень мил. А она с ним иногда очень груба.

– У нее же было решающее преимущество? Могла просто выставить его из Уэйкли.

– Она бы никогда так не поступила. Всегда говорила, что ему это имение гораздо дороже, чем ей.

– Или Реджинальду.

– А Редж любит возиться в земле, но не думаю, что ему так уж важно, где это делать.

– Вы не считаете, что он привязан к Уэйкли не меньше своего отца?

– И близко нет.

«Вот тебе и все», – мысленно усмехнулся Дэвид, вспоминая слышанное из других источников. Но разрабатывать тему не стал, а поднялся, чтобы проститься.

– Большое вам спасибо за ценную помощь. Не стану больше отнимать у вас время.

– Вы это так естественно сказали! А очень многие думают – правда, сейчас таких уже меньше, – что в ночной работе есть что-то комическое.

– Врачи так не считают – совсем напротив. Их, можно сказать, не няньки растят, а ночные сестры.

Следующая встреча у Дэвида была с адмиралом Фергюсоном, но она должна была состояться только после ленча. Остаток утра он провел, прогуливаясь по Харли-стрит и ее окрестностям, снова и снова проходя мимо таблички доктора Мориса Колмена в надежде, что покажется какой-нибудь пациент или даже сам врач. Но либо в его бизнесе выдалось затишье, либо Дэвиду не везло со временем. Дверь была закрыта каждый раз, когда он проходил мимо, и ничье лицо в окне не привлекло его взгляда и не возбудило любопытства. И параллельно с этим Дэвид сделал еще одно неприятное открытие: полицейского наблюдения за кабинетом доктора Колмена не велось.

Сэр Иэн Фергюсон принял Дэвида в своем клубе и провел в уединенный угол, где их не могли подслушать.

– Сразу вам скажу, что у меня был насчет вас разговор со Стейнсом, – начал адмирал. – Я хотел выяснить положение вещей.

«И не выдать ничего, что хочешь оставить при себе», – подумал Дэвид, которого сразу восхитил этот шотландец.

– Да, может показаться, что я здесь человек совершенно лишний, – согласился Дэвид. – Но меня подключили к этому делу в несколько необычном аспекте, что, впрочем, пока не дало результатов, на которые я надеялся. С другой стороны, у меня нет ощущения, будто я зря трачу время, и чем дальше заходит расследование, тем интереснее оно выглядит.

– Я не имел намерения намекнуть, что вы зря тратите свое время или чье-нибудь еще. На самом деле Стейнс сообщил мне, что вы дали ему пару полезных наводок.

– Очень любезно с его стороны, – вежливо кивнул Дэвид.

– Ну, он вообще неплохой человек. По-своему умный и невероятный трудяга. Сразу уловил смысл, когда я обратился к нему по поводу этого врачебного заключения. Вы же тоже по его поводу?

– На самом деле я по поводу доктора Колмена. Мне все известно о медицинских заключениях Урсулы Фринтон, точнее, миссис Дункан. Но, как я понимаю, вы встревожились еще до того.

Сэр Иэн рассказал ему о желудочном больном, избежавшем призыва.

– Полагаю, вы об этом доложили властям Шорнфорда, сэр Иэн?

– Да. Но, конечно, у дела были далеко идущие последствия, и его передали в руки Скотленд-Ярда. Доктор Колмен выдал немало заключений, но большая их часть подлинная. В том смысле, что у соответствующих пациентов на медкомиссиях обнаруживались диагнозы, им поставленные. Пока только в четырех случаях его диагнозы были взяты под сомнение, а потом признаны неверными.

– Но это же слишком много для выдающегося специалиста?

– С нашей точки зрения – да, слишком много. Но, как я понял, не с точки зрения суда.

Дэвид закурил сигарету, отметив про себя горестную правду последнего утверждения.

– Из слов Стейнса следует, что вам что-то известно о докторе Колмене помимо этих случаев, – сказал он после короткой паузы.

– Да. Тот факт, что мы с ним виделись однажды, когда я был в Канаде. Сколько-то там лет назад. Я тогда еще состоял на действительной службе. Меня интересовали больницы и их организация, и я ездил по стране, видел много интересных вещей и встречался с интересными людьми. В числе которых был и профессор Морис Колмен с его отлично организованным учреждением. Лаборатории были превосходны, и в их числе жемчужина: частная, укомплектованная собственным персоналом – лаборантом и секретарем. Потом он мне однажды прислал экземпляр своей статьи по вторичной анемии. Я его поблагодарил, конечно, но с тех пор он никак не проявлялся.

– И вы удивились, наверное, когда его имя появилось на заключениях и стало известно, что он в Англии?

– Более чем удивился. Я узнал почерк прежде, чем дошел до подписи. Попытался с ним связаться, но не получилось.

Сэр Иэн откинулся в кресле и посмотрел на Дэвида серьезно и мрачно.

– Вы хотите сказать, что он отказался с вами увидеться?

– Не так определенно. Мне позвонила его секретарша, когда я отсутствовал, и сообщила, что его сейчас нет в Лондоне. Я вновь попытался, но на этот раз вообще никто не ответил. Тогда я связался с парой его сверстников и однокашников, узнал, что с одним из них он обедал. Другие не подозревали о его возвращении, и им это было неинтересно. Конечно, я не очень хорошо его знал, и он не был в Англии много лет. Но все же мне это показалось странным. Думаю, вы знаете от Стейнса, что одного из держателей фальшивых заключений привел за ним к Колмену Реджинальд Фринтон. Случайно я выяснил, что человек, рекомендовавший Колмена Фринтону, – член вот этого клуба. Я думал, он поможет мне связаться с нашим специалистом, но ничего не вышло.

– Но почерк был действительно его? И, полагаю, полиции известно, провожали ли его друзья из Канады, ну и так далее?

– Думаю, все это было проверено или проверяется сейчас. Почерк верный. Я дал Стейнсу письмо, которым он сопроводил экземпляр статьи, и почерк совпал.

– Скотленд-Ярд его видел?

– Я так понял, что да. Очевидно, Ярд устроила его идентичность, все документы и паспорт в порядке. Поскольку приехал он за год до войны, трудностей с переездом не возникло. Хотя я думаю, что Ярд ждет сообщения из Канады. Но кабинет на Харли-стрит он открыл лишь с началом войны. Фактически он принял дела другого врача, ушедшего в армию, так что ему сразу досталась готовая практика, хотя из-за войны не очень активная. У него есть и английский, и канадский дипломы, так что здесь затруднений не было. По-моему, этот человек понимает, что делает, ведь выдача таких заключений за деньги есть государственная измена или очень близко к тому, и вряд ли он станет рисковать, встречаясь с кем-либо, знавшим его раньше или как-то связанным с медкомиссиями.

– Вы не пытались встретиться с ним, так сказать, случайно, где-нибудь на улице возле его кабинета?

– Такого рода вещи я оставляю полиции, – холодно ответил сэр Иэн.

Дэвид почувствовал, что настало время попрощаться с адмиралом.

 

Глава 13

Через день после поездки в Лондон Дэвид снова посетил Шорнфорд. У инспектора Стейнса свежих новостей не было, зато он смог сообщить подробности о парикмахерской, где Урсула провела часть утра в день своей гибели.

– Вам много труда стоило это выяснить? – спросил Дэвид.

– Никакого. В усадьбе все всё знали. Это одно из трех главных заведений, куда ходят все Фринтоны.

– Как это – все?

– Большая парикмахерская на Восточной улице, владелец – Макмиллан. Магазин и мужское отделение на первом этаже, дамское на втором.

– Понимаю. Мужчины семьи Фринтонов на первом этаже стригутся и покупают лезвия, а дамам моют и причесывают головы на втором.

– Именно так. Но это нас ни к чему не ведет.

Дэвид подумал, что надо бы самому это подтвердить, вышел из участка и направился на Восточную улицу.

По обе стороны двери парикмахерской Макмиллана располагались витрины, где на сиреневом атласе были выложены туалетные аксессуары. Они явно не предназначались для продажи. У конторки молодая женщина с ярко-желтым вихром в темно-русых волосах исполняла одновременно функции продавца и кассира. Кроме того, она отвечала на телефонные звонки, и разговаривать с ней, как вскоре обнаружил Дэвид, было непросто.

– Что вы хотите знать? Минутку. Алло! Да? Записаться? Нет, мадам, только на третьей неделе следующего месяца. Очень сожалею. Нет, мадам. Когда в последний раз стригся мистер Фринтон? Вот уж чего не помню. Минутку. Да, сэр, вот сюда, прямо, там мужское отделение. А зачем вам? Нет, мадам, нет помады. Спасибо, мадам, возьмите сдачу. Спасибо, мадам.

– Я вижу, вы очень заняты, – сказал Дэвид, отчаявшись навести справки нормальным способом. – Но мистер Фринтон особенно хотел бы знать, может ли он записаться на то же самое время в тот же день, а у меня, боюсь, хватило глупости забыть день и час, которые он мне назвал.

– На какой день недели хотите? Извините. Да, сэр, ваши шесть лезвий. Только сейчас смогла их для вас сберечь. Но друзьям не показывайте, ладно, сэр? Ну, никогда ведь не знаешь. Ваша сдача. Спасибо, сэр. Что вы сказали? А, ну да, наверное, в книге есть, раз это мистер Фринтон. Постоянных клиентов мы всегда готовы записать, особенно если они живут не в городе. Вы не посмотрите сами? Боюсь, у меня нет на это времени.

Дэвид с большим энтузиазмом воспринял это предложение и отступил к краю конторки с книгой записи мужского отделения. Вскоре он нашел там Реджинальда и не удивился, что тот был записан на дату смерти Урсулы. Когда парикмахерская наконец опустела, он показал эту запись девушке за конторкой.

– Вот она. Только я опять забыл, глупый человек, хотел он на следующую неделю или через неделю. Придется опять его спрашивать. Надеюсь, вы эту дату помните. Миссис Дункан тоже ведь была здесь в то утро?

– Миссис Дункан? А, вы про мисс Фринтон? Да, эту дату мы не забудем. Сюда приезжала полиция, и мы уж запомнили, можете мне поверить. – Она задумчиво посмотрела на Дэвида: – А вы тоже оттуда?

– Не совсем. А вы помните, как мисс Фринтон сюда приходила в то утро?

– Конечно, помню. После того как полицейские устроили мне вечер воспоминаний, я до мелочей знаю, что здесь случилось от чердака до подвала.

– Нет, мне не надо, чтобы вы вспоминали все. Меня интересует только встретились ли здесь Реджинальд Фринтон и Урсула. Они столкнулись при входе или он поднимался наверх с ней побеседовать? Он знал, что она здесь, и знала ли она о его присутствии?

– Он здесь был не так долго, как она. Но о ней спрашивал.

– Правда?

– Я сказала именно это. Минутку. Алло. Да, мадам. Нет, боюсь, не могу перенести на другое время. Это прискорбно слышать, мадам. Надеюсь, вы скоро поправитесь. Мне перенести ваш визит на четыре недели вперед? Нет, боюсь, что раньше никак. Спасибо, мадам. До свидания. Мистер Фринтон меня спросил, здесь ли мисс Фринтон, когда вошел постричься. Я сказала, что здесь. Он кивнул.

– Вы уверены, что он не поднимался к ней наверх?

– Не уверена. Видите, как у нас тут? Все время ходят люди, и телефон звонит. Я вот что вам скажу. Вы вон туда тихонько поднимитесь и попросите, чтобы вам дали поговорить с Джоан. Мисс Фринтон всегда стригла она. И Джоан вспомнит, поднимался он или нет.

Дэвид безо всякого желания поднялся по лестнице, но оказалось, что его цель достижима куда легче, чем он опасался. Джоан поговорила с ним очень охотно. Да, она в последний раз стригла мисс Фринтон и была этим фактом неприятно горда. Она уверенно заявила, что мистер Фринтон сюда не поднимался.

Дэвид дал обеим девушкам чаевые и ушел недовольный.

Реджинальд не давал ему покоя. Он все время был поблизости, но недостаточно близко. Ни одного события, которое позволило бы прямо поставить его под подозрение, но на каждом шаге Урсулы к смерти Реджинальд оказывался рядом. Это раздражало и сбивало с толку. Загадок Дэвид не любил. Выругавшись про себя, он двинулся к аптеке на Хай-стрит.

Продавщица, помнившая первое посещение Дэвида, обрадовалась новому перерыву в однообразии дня. Молниеносно отпустив двух покупателей, она доверительно перегнулась через прилавок и поощрительно улыбнулась:

– Чем сегодня мы можем вам помочь? Или вы просто хотите что-то купить?

– Новую батарейку для фонарика, если у вас есть, – попросил Дэвид.

– У нас нет, но я вам скажу, у кого есть, и у него почти всегда имеется одна запасная. Но лучше возьмите от меня записку с адресом, потому что чужому там могут не продать.

Дэвид взял у нее листок бумаги и положил в карман.

– Только не говорите, что это все, зачем вы пришли, – разочарованно продолжила девушка. – Я надеялась, вы еще за какой-нибудь зацепкой.

– А вы можете предложить?

– Откуда я знаю, если пока вы ничего не спросили?

– Я подумал, а вдруг вы размышляли над этим делом.

– Конечно, размышляла. Но что толку?

Дэвид улыбнулся. Трудно найти ответ, не прозвучавший бы грубо.

– Я хотел знать только одну вещь, – сказал он. – Вы не помните, какого числа покупал здесь мыло молодой мистер Фринтон?

– Мыло? Я думала, вы спросите про помаду. Они все спрашивают.

– Вы имеете в виду, все полицейские?

– Не только они. Темноволосая девушка из кафе, которая купила тогда помаду, говорила, что хочет такую же, как раньше. Сказала, что потеряла свою, а та, что одолжила подруга, не годится, потому у нее другой оттенок. Девушка жутко расстроилась, услышав, что все проданы. Спрашивала, кто их купил. Кажется, ей не понравилось, когда я ответила. Она почти выбежала отсюда.

– А кто еще про них спрашивал?

– Еще одна девушка. В день, когда опубликовали результаты дознания. Она хотела узнать, кто покупал эту помаду. Я ей рассказала, она тоже расстроилась и говорит: «Никогда не думала, что у него хватит на такое глупости».

– Но мистер Фринтон о помаде не спрашивал?

– Нет, он тогда не приходил. Я его давно не видела. Вас мыло интересует? Сейчас посмотрю.

Она вышла из-за прилавка и скрылась за ширмой, ведущей в рецептурный отдел. Пока ее не было, зашли несколько покупателей, но появился провизор и обслужил их. На Дэвида он не обратил внимания и скрылся за ширмой, как только аптека опустела. Дэвид заключил, что продавщица попросила ее подменить, пока она смотрит счет Фринтона. Вскоре девушка появилась и поманила Дэвида к концу прилавка, подальше от двери.

– Это было недавно, – сказала она. – Вот, запись на ту же дату, когда мисс Урсула Фринтон покупала помаду. Но я не помню, чтобы видела их здесь вместе. Наверное, приходили в разное время.

– Это можно проверить?

– Я спрошу. И есть же кассовый аппарат.

– Он не поможет, если они оба покупали в кредит.

– Тогда не поможет.

Она снова скрылась, а появившись, взглянула на Дэвида с таинственным видом.

– Пройдите к нему, – прошептала она. – Я должна обслуживать покупателей.

Но провизор ничего интересного не открыл. Реджинальд приобрел мыльные стружки и мыльные палочки для бритья. Когда Урсула Фринтон покупала помаду, его в аптеке не было. После ее смерти он ни разу сюда не заходил.

Из аптеки Дэвид пошел в магазин, который порекомендовала ему продавщица. Купил батарейку, с неудовольствием обнаружил, что забыл фонарик в Уэйкли и не может сразу ее вставить. Успел на последний утренний автобус и прибыл в «Плуг и борону» как раз к ленчу.

Когда после еды он сидел в холле, глядя в газету и продолжая мысленно прослеживать действия Реджинальда Фринтона, его отвлекли слова Джилл:

– Не хочется мешать твоему чтению, видимо, очень увлекательному, поскольку ты уже четверть часа смотришь на отчет о жизни двора, но, думаю, тебе интересно было бы знать, что сегодня утром приходил мистер Фринтон и хотел тебя видеть.

Дэвид резко выпрямился.

– Который мистер Фринтон?

– Реджинальд. Это сын, если я правильно понимаю?

– Он не сказал, чего хочет?

– Только поговорить с тобой.

– А не извиниться за то, что прострелил мой лучший твидовый пиджак?

– Этого он не сказал.

Дэвид задумчиво посмотрел в окно.

– Пожалуй, надо сходить к нему на ферму, – произнес он, помолчав. – И пиджак я тоже надену – пусть ему станет стыдно.

– Не похоже, что его легко можно устыдить, – ответила Джилл. – А пиджак не очень хорошо зашит. Мне пришлось поставить заплатки с изнанки подола, а там ткань не выцвела, так что эффект получился довольно причудливый.

– Тем лучше. Надеюсь к чаю вернуться.

– Ты должен это сделать, Дэвид. Я пригласила викария с женой в ответ на их прием. И нельзя оставлять меня справляться в одиночестве.

– Постараюсь изо всех сил. Но если я не вернусь до ужина, поисковую партию организовывать не надо. Да, кстати, если выдастся минутка – смени батарейку в моем фонарике.

Он чувствовал себя виноватым, шагая через деревню к повороту на Мэнор-Фарм. Детективной работы ему не выпадало с начала войны, и он знал: Джилл надеется, что так будет и впредь. И сейчас по его вине ей приходится скучать, и беспокоиться о нем, и ждать, когда он решит свою проблему. Может быть, лучше ей было бы остаться дома, с детьми, занимавшими ее свободное время. Мало толку от отдыха, если он представляет собой смесь скуки и тревоги.

Он так погрузился в свои полные угрызений совести размышления о жизни, которую приходится вести Джилл, что не заметил Реджинальда Фринтона, пока тот не заговорил с ним через изгородь у края дороги.

– Добрый день! Я пытался связаться с вами утром, но ваша жена сказала, что вы в Шорнфорде.

– Я был там, вернулся к ленчу.

– Успешно съездили?

Дэвид ответил не сразу. Фринтон стоял на поле, расположенном выше уровня дороги, поэтому живая изгородь, доходящая от дна кювета до высоты человеческого роста, была ему едва по пояс. У него под мышкой было ружье, и до Дэвида вдруг дошло, что дорога пустая, ни одна машина не обогнала его с той минуты, как он сюда свернул, и Фринтон вполне мог несколько раз воспользоваться его рассеянностью, когда он оказался на расстоянии выстрела. На последний вопрос фермера он отвечать не стал.

– Я тоже хотел вас видеть, – сказал он. – Но вы, наверное, здесь на работе?

– Ничего срочного. Можете со мной пройтись, если хотите. Калитка в двадцати ярдах от вас.

– Зачем вы меня сегодня искали? – спросил Дэвид, когда они обошли поле и через другую калитку вышли на следующее.

– Хотел извиниться за неудобство, доставленное вам моей пулей на излете, полетевший в вашу сторону, когда я тренировался в тот вечер в тире ополчения.

– Не настолько она была на излете, чтобы не нанести приличный ущерб, – мрачно произнес Дэвид, показывая дыры в пиджаке.

Фринтон повторил свои извинения и с улыбкой добавил:

– Мне показалось, я вас узнал, когда вы лежали в канаве по ту сторону изгороди. Даже думал было остановиться и спросить, не в вашу ли сторону полетела пуля. Но увидел, что вы не один, так что не стал.

– Естественно, мы с женой бросились в укрытие, обнаружив, что являемся мишенью, – сухо ответил Дэвид. – Мне казалось, вы говорили, что эта тропа находится на общинной земле.

– Это определенно так. Могу только извиниться еще раз, что мой выстрел ушел далеко от цели.

– Примерно так же, как диагноз доктора Мориса Колмена.

Реджинальд Фринтон остановился как вкопанный, переложил ружье под другую руку и снова двинулся в путь, но уже медленнее.

– Кто вам рекомендовал отвести друга на осмотр к доктору Колмену? – продолжил Дэвид, не замедляя шага.

– Другой мой друг. Его имени я вам не назову, и это абсолютно не ваше дело.

– Совершенно верно. Вы с ним ходили на эту консультацию?

– Да. Он меня попросил об этом.

– Кто попросил? Друг или доктор Колмен?

– Конечно, друг.

– Тут неуместно «конечно». Вы могли быть уже знакомы с доктором Колменом какое-то время.

– Я его увидел впервые. Мне сказали, что он всего два года как в Англии.

– Кто вам это сказал?

– Приятель, который его рекомендовал.

– Так что вы поехали со своим другом, у которого очень удачно заболел желудок как раз перед медкомиссией, и доктор Колмен ему сказал, что у него язва, что и подтвердил выданным заключением. Вас не удивило, что рентген не был предложен?

– Нет. Я решил, что доктор Колмен знает и так. И не понимаю, куда вы клоните. Я был в курсе, что мой друг негоден к армейской службе, и потому не удивился. От него гораздо больше пользы здесь, в военном сельскохозяйственном комитете, чем на армейском плацу. Солдата бы из него не вышло.

Слова Фринтона звучали открыто и честно, и Дэвид, глядя на него, склонялся к мысли, что он говорит правду и действительно считает болезнь друга подлинной, а доктора Колмена – специалистом, мнение которого не оспаривается. Но он помнил впечатление, оставленное Реджинальдом у миссис Сомервиль, и его странную веселость. Что ж, возможно, Фринтон говорит правду в том, что касается его друга, поскольку интрига его лежит глубже и относится к Урсуле. После знакомства с этим специалистом организовать консультацию для кузины было легче.

– Вы молчали о своем посещении Колмена вместе с другом или говорили об этом публично?

– Я болезни своих друзей публично не обсуждаю, – холодно сказал Реджинальд. – Но я определенно не пытался скрыть ни посещение доктора Колмена, ни его причину. Зачем? У парня язва желудка, его не сочли пригодным для армии и дали работу здесь, вот и все.

Дэвид понял, что тот решил держаться полного доверия доктору Колмену. Позиция, которую трудно атаковать, но прояснить необходимо.

– То есть вы сохранили эти сведения про себя?

– Болезнь друга – да. Но из посещения специалиста я секрета не делал. В доме все знали.

– И Урсула тоже?

– Разумеется, Урсула тоже.

– А ваш отец?

– Знал. Думаю, это из-за меня он решил показать Урсулу Колмену.

– Видимо, так.

Дэвид подтвердил свою точку зрения, но дальше, как оказалось, не продвинулся. Без дальнейших доказательств невозможно было бы обвинить Фринтона ни в помощи другу в получении фальшивого заключения, ни в организации такового для Урсулы. На основании этой информации невозможно было заключить, кто принял решение показать Урсулу доктору Колмену – Фринтон или его отец.

У поворота тропы Дэвид попрощался с фермером и двинулся к перелазу, ведущему на дорогу, чувствуя, что за ним наблюдают. Он надеялся, что к нему больше не прилетят шальные пули, но заставил себя не оборачиваться и не ускорять шага. Дойдя до перелаза, он оглянулся. На тропе и лежащих за ней полях было безлюдно и тихо. Только несколько ранних ласточек пикировали к земле и взмывали вверх, навстречу свету весеннего солнца.

 

Глава 14

На следующий день погода была изумительная, а Дэвида все еще мучила совесть из-за Джилл. Поэтому после ленча на скорую руку он повел ее гулять по холмам к юго-западу от Шорнфорда. Физическая нагрузка и беззаботная беседа вернули ясность мысли, и Дэвид вернулся в «Плуг и борону», рассчитывая найти сообщение от Стейнса с дальнейшим развитием дела, связанным с Колменом.

Но его ждало разочарование. Сообщение и действительно имелось, но от Хьюберта Фринтона. Не был бы доктор Уинтрингем столь любезен, чтобы посетить усадьбу после обеда и услышать некоторые новости, возможно, имеющие отношение к трагической гибели капитана Дункана?

Дэвид был и удивлен, и заинтересован. Он считал свои подозрения в отношении семейства Фринтонов весьма обоснованными, но сбивало с толку определенное несоответствие их фактического поведения и предположительных действий в совершении преступлений, которые он расследовал. Ни Хьюберт, ни Реджинальд не проявляли неординарности ни в речи, ни в манерах, а смерть Урсулы была примером дерзости, демонстративного презрения к риску и изощренной изобретательности. Приглашение было вполне обычным. Какую информацию может сообщить Хьюберт, не выдав при этом слишком полного знания фактов? Дэвид помнил, что в отложенном дознании по поводу смерти Алана Дункана никотиновое отравление не упоминалось. Множественные травмы, полученные им, были достаточной и непосредственной причиной смерти. Он не умер от никотинового отравления, хотя с дороги съехал благодаря действию этого вещества. Возможно, Фринтонам неизвестно, что именно знает полиция. Интересно было бы это выяснить.

В библиотеке усадьбы Уэйкли, куда провели Дэвида в половине восьмого, не было ничего необычного. Стеклянные двери полуоткрыты, шторы отдернуты, и газон казался черным на фоне темной синевы вечернего неба. Мистер Фринтон сидел у небольшого камина, рядом с ним на столе горела настольная лампа.

– Можете закрыть шторы, уже, наверное, настало время затемнения, – сказал он горничной, когда поздоровался с Дэвидом и подвинул ему кресло.

Горничная подошла к окну и задернула гардины так, что они перекрылись примерно на фут.

– Но дверь в сад мы оставим открытой, – произнес мистер Фринтон, обращаясь к своему гостю, – потому что вам может быть слишком жарко от огня. Я всегда топлю долго, больше обычного, из-за моего ревматизма. Для меня вечером важно согреться.

– Могу понять, – ответил Дэвид. – И сочувствую, хотя мне повезло не иметь этого заболевания.

– В вашем возрасте еще и не полагается, – любезно заметил Фринтон.

– Боюсь, это не слишком зависит от возраста, – возразил Дэвид, понимая, куда тот собирается повернуть разговор, и решил подыграть для экономии времени. – И чем моложе, тем серьезнее его проявления.

– Вы имеете в виду болезни сердца?

– Их, и другие осложнения.

– В случае Урсулы, – сказал мистер Фринтон, направляя разговор в нужное русло, – источником была скарлатина. Но я думаю, последствия те же.

– Да, вполне вероятно.

– Урсула, видимо, осознавала свое состояние куда полнее, чем давала основания думать кому-либо из нас, – твердо продолжил мистер Фринтон. – Я только что получил экземпляр ее завещания. Не имея прямых наследников, она завещает свою собственность – вот эту усадьбу, – Национальному фонду, занимающемуся охраной памятников. У меня на нее пожизненное право.

– Понимаю, – вежливо сказал Дэвид, ожидая продолжения.

Мистер Фринтон сидел лицом к огню. Дэвиду показалось, что морщины на нем стали глубже после его первой встречи с их обладателем, но, возможно, подобный эффект создавало мерцание горящих дров. В то же время для Хьюберта Фринтона не могло не стать разочарованием всего лишь пожизненное право на усадьбу и невозможность передать ее сыну – тем более если устранение Урсулы, планируемое много лет, имело целью расчистить себе путь к владению.

– Мне неприятно приписывать дурные мотивы умершим, – продолжил мистер Фринтон, – но я невольно задумываюсь, знал Алан Дункан об этом завещании или нет.

– Какая разница? – спросил Дэвид.

– Видите ли, – сказал мистер Фринтон, тщательно взвешивая слова, – я не могу избавиться от подозрений, что Дункан женился на Урсуле по расчету. Около нее вилось много молодых людей – она была очень обаятельна, – но все они оставляли мысли о браке, узнав о болезни сердца. То есть все – кроме Алана. Я его, естественно, предупредил, но это не подействовало. И мне показалось очень странным и страшным, что Урсула вдруг умирает так скоро после заключения брака. Более того, у меня есть контакт с солиситором, составлявшим ее завещание, и от него я узнал, что он был информирован о ее браке и после ее смерти ознакомил мужа с завещанием. Урсула могла сказать ему, в чем оно состоит, но могла и не сказать. И вот меня не оставляет мысль: не была ли гибель Дункана связана с осознанием, что преступление, которое он совершил, не принесло ему выгоды?

– Но ведь он ближайший родственник, – возразил Дэвид. – И был бы прямым наследником.

– Урсула сделала оговорку для прямого наследника – своего ребенка, – ответил мистер Фринтон. – Мужу она оставила пожизненное право владения, если детей не будет, а коли он умрет первым – то пожизненное право мне или моему сыну в случае моей смерти. После чего усадьба поступает в собственность Национального фонда.

– Вы предполагаете, что Дункан, осознав крах своей мечты завладеть имением, совершил самоубийство? Потому что до этого убил жену, чтобы усадьба перешла к нему?

– Я просто не могу себе представить, кто иначе мог бы убить Урсулу.

– Вы считаете, что он покончил с собой, намеренно съехав с дороги?

– Предполагаю.

– Вам может быть интересно узнать, – медленно сказал Дэвид, глядя, как сжались на колене ревматические пальцы Хьюберта Фринтона, – что авария Алана Дункана была вызвана никотиновым отравлением. В его теле обнаружили достаточное количество этого вещества.

Пальцы дернулись, но лицо, обращенное к камину, осталось неподвижным.

– Это не противоречит моей гипотезе по сути, – сказал Хьюберт Фринтон. – Если он убил жену, отравив никотином, то, естественно, вспомнил бы о том же яде, обдумывая собственный уход.

– Нельзя сказать, что эта гипотеза укладывается в рамки известных фактов, – ответил Дэвид. – Но вы вправе предложить ее полиции, если считаете это своим долгом. Вы ее строите исключительно на своем недавнем знании о завещании Урсулы?

Мистер Фринтон повернул голову. Их взгляды встретились.

– Я, пожалуй, пойду, – сказал Дэвид. – Простите, но насчет Алана Дункана не могу с вами согласиться. Вы больше ничего не хотели обсудить, касающееся этого дела?

– Есть еще одна вещь, – нахмурился мистер Фринтон. – Полиция беспокоит моего сына по поводу специалиста, к которому я возил Урсулу. Реджинальду этого человека рекомендовали для его друга, страдающего болезнью желудка. Вы об этом тоже слышали?

– Да, – ответил Дэвид. – Я знаю, что идут какие-то расследования, но ко мне они никакого отношения не имеют. Меня интересует исключительно смерть миссис Дункан, причем в некотором специальном аспекте, обсуждать который с вами, боюсь, у меня нет полномочий.

– Понимаю. – Голос мистера Фринтона был холоден. – В таком случае связь между моим сыном и доктором Колменом вас не интересует. Но Реджинальд, естественно, прежде всего рассказал полиции, как ему рекомендовали обратиться к этому специалисту, и вы, несомненно, понимаете, что эту рекомендацию он передал мне.

– Да, он мне говорил.

– Рад, если так.

Дэвид ждал, что мистер Фринтон разовьет свое замечание, но он больше ничего не добавил. Дэвид снова поднялся, и на этот раз хозяин не пытался его остановить, а подвел к стеклянной двери.

– Если выйдете отсюда, – сказал он, – окажетесь на террасе. Идите вниз по ступеням, потом по тропе вокруг газона и через рощицу, и окажетесь на подъездной аллее почти у самых ворот. Мне тогда не придется открывать входную дверь, которая сейчас уже надежно заперта. Горничные нервничают, хотя знают, что эта стеклянная дверь у меня обычно открыта допоздна. Я придержу шторы, чтобы не нарушать затемнение, а вы проскользнете между ними.

Дэвид попрощался с мистером Фринтоном и выполнил его инструкции. Ветра не было, и, когда он распахнул стеклянную дверь и снова ее притворил, тяжелые бархатные шторы даже не колыхнулись.

Он оказался в кромешной тьме и вздохнул с облегчением, нащупав в кармане фонарик. Дэвид нажал на выключатель – и выругался про себя, когда ожидаемый круг света на тропинке не появился. Значит, Джилл забыла сменить батарейку. На нее не похоже, но даже лучшим из жен иногда случается допускать промахи.

Направление Дэвид помнил, а гордость раздувала в нем упрямство. Легко было бы вернуться и попросить фонарь, но это не укладывалось в избранный им образ частного сыщика. У него было неприятное чувство, что он не произвел серьезного впечатления ни на Фринтонов, возможных преступников, ни на полицейских, борцов с преступностью. И он не опустится в их глазах еще больше, продемонстрировав элементарное разгильдяйство.

Вглядываясь в темноту, Дэвид двинулся прочь. Тщательно нащупывая ногой дорогу, сумел не оступиться, сходя с террасы, и оказался на тропинке, идущей краем газона. Теперь он видел достаточно, чтобы узнать траву слева и конец террасы справа. Но когда тропинка ушла от границы газона и свернула в рощицу, над головой снова сомкнулась темнота, и Дэвиду пришлось идти на ощупь. Рощица должна быть невелика: он помнил ее и по первому посещению усадьбы, и то место, где дорожка, по которой он сейчас пробирался, выходила на подъездную аллею. Но если идти так медленно, как сейчас, добираться придется долго. Глупо он поступил, заколебавшись возле стеклянной двери. Надо было смело вернуться, раздвинув тяжелые шторы, и потребовать, чтобы его выпустили через парадный вход. Надо было…

Мысли, связанные с неизбежной опасностью, вылетели из головы, когда его нога, исследуя путь, провалилась в пустоту. Другая, все еще твердо стоявшая на земле, послужила опорой для отчаянного прыжка. Падая вперед со вскинутыми руками, Дэвид подумал, что споткнулся о какую-то кочку или ухаб. Но тут он уперся в землю и инстинктивно за нее схватился, всем телом ударившись в сплошную вертикальную стену. Сила столкновения едва не оторвала его руки от земли, но грудь и руки до плеч остались на поверхности, и он отчаянно цеплялся, пытаясь нащупать ногами опору на твердой стене. Далеко внизу раздался плеск оторвавшихся комьев. В затуманенном мозгу мелькнула неясная мысль: почему же не слышалось плеска, когда земля под ним просела? Правая нога нашла опору, Дэвид подтянулся, уперся коленом, снова подтянулся и упал, тяжело дыша, на безопасной твердой поверхности, только ноги болтались над пустотой.

Через несколько секунд он перевернулся и сел. Взяв горсть земли, бросил ее вниз и считал, пока не услышал всплеск. И мрачно усмехнулся. Ничего себе кочка или выбоина. Колодец, вместо верхних венцов которого набросаны палки, а вместо металлической крышки – земля. Опасная яма прямо посередине часто используемой тропы усадебного сада! Ждущая, пока в нее шагнет неосторожный гость без фонаря.

Дэвид тихо засмеялся. Эти преступники сами себя перехитрили. Если бы они оставили ему фонарь, он бы не ощупывал дорогу на каждом шагу, топал бы бодро и весело и сейчас или потерял бы сознание от удара о стены колодца, или месил бы воду и орал пустому саду и дому, где спят за закрытыми дверями горничные, сидит у огня сказавшийся глухим старый ревматик и ждет, пока затихнут крики.

Дэвид встал на колени, нащупал край колодца и медленно обогнул его по траве.

Почувствовав, что начинается тропа, он встал и отряхнул одежду. Обратный путь будет легче, поскольку он идет к газону, оставив деревья за спиной. И много интересного должно его ждать в конце пути.

Мистер Фринтон повернулся к шторам, когда Дэвид осторожно их раздвинул и вошел в комнату. Лицо было белым, настороженным и неподвижным, но книга на его колене не шевельнулась, и руки держали ее твердо.

– Прошу прощения, что вернулся, когда вы уже думали, что избавились от меня… на этот вечер, – коротко усмехнулся Дэвид. – Но, боюсь, кто-то очень беспечно обошелся с колодцем у вас в рощице. Его не закрыли, и я чуть туда не упал.

– Колодец? – медленно повторил мистер Фринтон. – Насколько мне известно, в этом саду колодца нет.

– Есть один посреди рощи недалеко от главных ворот, – ответил Дэвид. – Я думаю, раз вам он неизвестен, то, наверное, будет лучше, если я его покажу.

Мистер Фринтон нехотя встал.

– Едва могу поверить вашему рассказу, – сказал он. – Но я, конечно, пойду и посмотрю. У вас, полагаю, есть фонарь.

– Боюсь, у него села батарейка.

– Тогда я возьму свой. Подождите минутку, я надену пальто.

Прибыв к краю зияющей дыры на тропе, мистер Фринтон сделал все уместные замечания, которые можно ожидать от человека, увидевшего смертельную западню в своем саду, после чего Дэвид снова с ним попрощался и пошел дальше по дороге.

Дойдя до «Плуга и бороны», он хотел первым делом позвонить инспектору Стейнсу, но передумал. Тот не дал себе труда понять его предыдущие заключения. Решил, что Дэвид считает их покушениями на собственную жизнь, хотя, проанализировав все предположения, он пришел к убеждению, что это были случайности. Так же неверно было бы понято настоящее покушение на его жизнь, а это могло бы замедлить расследование. Поэтому он пошел не к телефону, а поднялся наверх к Джилл, которая, как он знал, предпочитает сомнительный уют плетеного кресла в их номере сравнительно более удобной, но шумной роскоши гостиничного холла, где обычно собирались по вечерам солдаты разных служб и их подруги.

Джилл, смирившаяся с постоянными опасностями и радуясь, что Дэвид все же легко отделался, согласилась с предложенным планом атаки, и они вместе спустились в бар, чтобы претворить его в жизнь.

– Кстати, – сказал Дэвид, когда они подходили к лестнице. – Ты мне заменила батарейку в фонарике?

– Заменила.

– Сегодня оказалось, что она села. Но это спасло мне жизнь.

Лицо Джилл белело в свете звезд и казалось осунувшимся.

– Как ее могли подменить? Я заменила ее в комнате и оставила на столе, чтобы ты положил фонарь в карман, когда будешь выходить.

– Кто-то, знающий этот паб и его владельцев, должен был проникнуть сюда, когда мы спускались на обед.

– Фонарь уже был у тебя.

– Да, у меня. Ну, значит, днем. В любой момент до обеда.

Они были улыбчивы и дружелюбны, облокачиваясь на стойку бара в холле, болтали с женой хозяина, служившей барменшей, поскольку всех молодых женщин в деревне призвали. Дэвид навел разговор на садоводство, старые сады и, наконец, на расположенные в садах колодцы. Джилл поняла очевидный намек и пересказала недавнее приключение Дэвида, описав его опасность и подчеркнув неведение мистера Фринтона о собственном доме.

– Садовники должны были знать о колодце, – сказал Дэвид. – Даже если мистер Фринтон этого не знал.

– Я позову мужа, – предложила хозяйка. – Если кто и в курсе, так это он.

Чарли вышел из паба, впустив клубы дыма и аромат пива, шум грубых голосов, прерываемый стуком дротиков по доске.

О колодце в усадьбе Чарли никогда не слышал, но как раз сейчас в баре сидели единственный оставшийся садовник и местный констебль, и он их попросит сюда подойти, если доктору интересно, а бар отеля все равно пуст.

Садовник был возмущен. Ни о каком колодце никто ему никогда не говорил, а он в усадьбе работает без малого сорок лет, начинал еще мальчишкой. То, что на колодце вместо крышки были ветки, присыпанные землей, – безобразие. Кто угодно мог бы провалиться в любой момент, особенно эти трое мальчишек, которыми ему приходится командовать, хлопот с ними больше, чем толку от них, он давно уже хотел, чтобы мистер Фринтон пригласил для работы на огороде девушек из «Земледельческой армии». Никогда и разговора не было в Уэйкли-Мэнор ни о каких колодцах. Иначе он бы знал: он родился и вырос в Уэйкли. С детства знаком с мистером Фринтоном. Он учил Хьюберта и его брата, которого убили на прошлой войне, ставить силки на кроликов и хорьков натаскивать на крыс. И никогда ни про какой колодец от них не слышал. А мальчишки всегда расскажут друг другу про такие вещи, если о них знают. Вот на старых планах усадьбы эта штука должна быть, наверное.

Дэвид и Джилл переглянулись. Конечно же, Хьюберт не стал бы изображать неведение, если бы в семейных архивах о колодце говорилось ясно. Но кто еще мог о нем знать? Кто мог сказать ему?

Местный констебль пришел примерно к тому же заключению.

– Если уж Джордж об этом не знает, – медленно сказал он, – то не могу придумать, кто бы в Уэйкли мог быть в курсе. У нас тут не много теперь старожилов, да и молодежи тоже не очень. Так, горстка пожилых из самообороны да несколько матерей. Так ведь сейчас у нас, Бесси?

Жена хозяина кивнула.

– Вот так. Но как-то живем. Самая старая тут Беатрис Браун из усадьбы. Можно ее спросить. Она мне сегодня приносила домой белье, которое брала в починку. Иглу держит по-прежнему изумительно и немножко шьет для меня в обмен на каплю бренди или бутылку сидра, когда есть лишняя. Но она не коренной житель. Приехала с сыном мистера Фринтона, Реджинальдом, когда тот был маленьким. Сразу после прошлой войны.

– Нет, он приехал, когда мистер Артур женился. А это было в пятнадцатом. Но у нее в этих краях родня. Эта ее племянница из Хилмингтона.

– Это да. Она к ней наезжает. Моя жена много раз попадала с ней на один автобус.

– Она здесь поблизости родилась? – поинтересовался Дэвид.

– Не могу сказать, мне самому не девяносто и даже не восемьдесят.

– Чарли, не будь дураком. Старая няня, как ее называют, никак не старше семидесяти пяти. Ей было около пятидесяти, когда она сюда приехала, хотя любит делать вид, что меньше. Двадцать шесть лет прошло, как она здесь.

– Брата мистера Хьюберта убили в семнадцатом. Да, она тут уже была года два.

Джилл возбужденно дернула Дэвида за рукав. Он допил свой стакан, и они вышли из бара, поблагодарив всех за полученные сведения.

– Что такое? – спросил Дэвид, когда их уже не могли услышать.

– Ты помнишь, как мы в первый раз пришли к викарию на чай и его жена рассказала нам про няню и перепись и как у нее возраст становился все меньше и меньше?

– Помню, ты мне что-то такое говорила.

– И однажды она сказала, будто в двадцать лет начала работать у Фринтонов?

– Да.

– Ну так вот, это вполне могло быть. Тогда она и начала.

– Что начала?

– Работать у Фринтонов. Когда ей было всего двадцать.

– Как это возможно? Ей бы сейчас было всего пятьдесят, а она никак не моложе семидесяти пяти.

– Я же не говорю, что няней Реджинальда. Если она приехала в Уэйкли-Мэнор в двадцать лет, то вполне могла сперва нянчить Хьюберта.

У Дэвида перехватило дыхание. Это была потрясающая мысль из тех, что только Джилл и могла придумать.

– Блестяще, любимая, – тихо сказал он. – И может быть – кто знает? – она в те далекие дни слышала о древнем колодце возле главных ворот. Но как нам это выяснить?

– Только найдя кого-нибудь, жившего в усадьбе в то время, когда родился Хьюберт Фринтон и его брат-близнец.

– Не думаю, что инспектор Стейнс бросится работать в этом направлении.

– Но ему придется это сделать! – нетерпеливо воскликнула Джилл. – Ты сам слышал, что старая няня приходила сюда сегодня с бельем. И я готова держать пари, что это она подменила тебе батарейку в фонаре. Расскажи это инспектору, и про колодец тоже, и ему придется завязать себе узелок. Я не допущу, чтобы тебя убили на моих глазах из-за сентиментальной щепетильности в отношении старых женщин!

 

Глава 15

Нежелание Дэвида посвящать инспектора в свои последние приключения к утру не рассеялось, а, наоборот, укрепилось. Ко времени ленча он придумал иной план и начал осуществлять его, позвонив доктору Шору и попросив о краткой беседе. Ему предложили прийти около двух и быть пунктуальным.

– До меня доходили кое-какие экстравагантные слухи о ваших похождениях, – сказал доктор Шор с легкой улыбкой, когда Дэвид вновь уселся на место посетителя в его кабинете. – Вы определенно произвели впечатление на нашу деревню, и ее жители, естественно, догадались о природе вашей миссии. Единственная их ошибка состоит в том, что они сочли вас тайным сотрудником Скотленд-Ярда.

– Вот как? – удивился Дэвид.

Он подозревал, что хозяйка гостиницы подслушивает его телефонные разговоры по отводной трубке в баре, но не предполагал, какое количество информации ей удалось наскрести.

– Они думают, что на вашу жизнь было три покушения. Вероятно, от того сумасшедшего летчика, в котором видят убийцу Урсулы и ее мужа.

– Им кажется, что они знают убийцу?

– О да. Этот бедняга – отставной военный летчик, попавший под бомбы в ангаре на аэродроме, где базировался Дункан. Он получил сильную контузию и по временам становится буйным. Из ВВС его уволили, и он живет дома. Для всех деревенских неприятностей он служит козлом отпущения. Молва приписывает ему снятие крышки с усадебного колодца вчера вечером – с намерением, естественно, вас утопить и прекратить вашу нежелательную деятельность. Я убедил беднягу лечь в постель. Он страшно встревожен: уж не делает ли что-то, сам того не зная?

– А его в этом уверяют, так я понимаю?

– Конечно. И это весьма ухудшает его состояние.

– Само собой. Я как раз хотел с вами поговорить насчет этого случая с колодцем. Вам, я вижу, уже рассказали. А описали ли подробности?

– Да. Ваши открытые допросы в «Плуге и бороне» разошлись далеко и широко, как вы могли ожидать. Колодца никто не помнит, и меня засыпали вопросами о нем. Садовник и его подручные мальчишки попытались сегодня его закрыть, а Хьюберт Фринтон поговаривает о необходимости его засыпать, но в наши дни вопрос рабочей силы и материала стоит остро.

– Я к вам пришел, – отчетливо произнес Дэвид, – рассчитывая, что вы помните о существовании колодца. По-моему, вы говорили, что живете здесь сорок лет.

– Это правда. Я приехал сюда молодым человеком, только что получившим диплом, ассистентом к доктору Милсому, моему предшественнику. И с тех пор живу здесь.

– Но до сих пор не слышали об этом колодце?

– Нет, никогда.

– Мистер Фринтон был тогда подростком?

– Обсуждать с вами возраст мистера Фринтона я не вправе, поскольку он – мой пациент. Но вы легко можете сами это выяснить.

– Да. Я имею в виду момент вашей встречи он уже вырос из тех лет, когда за мальчиками смотрит няня?

– Няня? – На худом лице доктора Шора отразилось удивление. – Конечно, ее уже не было. Они с братом жили в школе.

– И колодец был забыт. Тогда еще один вопрос, если вы позволите, сэр. Не знаете ли вы случайно, кто пользовал миссис Фринтон, когда родились близнецы?

– Не сомневаюсь, что доктор Милсом, мой старший партнер.

– Да-да, я этого ожидал. Но ведь была и акушерка, конечно? Роды проходили в усадьбе?

– Наверняка. Если хотите, могу сказать вам точно. У него на все роды были записи.

Дэвид вздохнул с облегчением. Упоминание о записях вселило в него надежду.

Доктор Шор покопался в шкафу под книжной полкой и вытащил стопку старых бухгалтерских книг. Он разложил их на столе и сверил даты, тисненные на корешках золотом.

– Вот оно, – наконец сказал он.

Запись нашли. Дата, характер родов, размер и вес обоих младенцев (Дэвид отметил, что почти одинаковые), а в конце – имя и адрес принимавшей акушерки.

– Вот эта женщина мне и нужна, – радостно произнес Дэвид, переписывая данные.

– Сомневаюсь, что вы ее найдете, – заметил доктор Шор. – Ей сейчас около восьмидесяти, если она вообще жива.

– Могу только попытаться.

– Возможно, я вам еще немного помогу, если это та женщина, которую вы ищете, – проявил наконец доктор Шор интерес к поиску. – У доктора Милсома была книга с фамилиями и адресами сестер, где она может упоминаться до ухода на покой.

И снова записи помогли. Сестра Андерсон значилась в книге со всеми своими адресами в Шорнфорде или поблизости. Последняя запись была датирована тысяча девятьсот тридцатым годом с пометкой: «Можно приглашать сиделкой к умирающим и обряжать покойника. Только разовые работы».

«Странный конец карьеры для повитухи», – подумал Дэвид, прочитав эту запись. Конечно, пенсия по старости оказалась недостаточной для прожития, а сбережений она так или иначе лишилась. Таким образом, в тридцатом году, обуреваемая множеством воспоминаний о громкоголосых, возмущенных пришельцах, которых принимала в этот мир, она лишь время от времени смотрела, как покидают его уходящие.

– Это было уже в ваше время? – спросил он.

– Да. Я не помнил ее среди старых акушерок, но сейчас вспоминаю. Она мне писала с этого адреса в Шорнфорде. Не думаю, чтобы у меня когда-нибудь нашелся для нее случай. Бедняки обычно обходятся своими силами. У богатых – обученные сиделки, или же они умирают в домах престарелых. Но если она здравствует, то вполне может жить там до сих пор.

Дэвид поблагодарил доктора за помощь и первым же автобусом уехал в Шорнфорд.

К своему большому удовлетворению, сестру Андерсон он нашел. Ей было за восемьдесят, и она проживала с племянницей по адресу, сообщенному доктором Шором.

Она готова была обсуждать свое прошлое, ничуть не обеспокоенная сомнениями, имеет ли Дэвид право ее допрашивать. Он завел разговор о ее работе в давние дни, когда она была связана с ассоциацией сестер, расположенной в Лондоне.

– Я всегда любила трудиться в этих краях, – пояснила сестра Андерсон, – потому что мой дом в Шорнфорде. Моя сестра – мать племянницы, с которой я живу, – вышла замуж в Шорнфорде и прожила здесь всю жизнь. А я вот не такая. Я много разъезжала. У меня хорошие связи с самыми важными семействами округи. Вот так я и попала принимать роды у миссис Фринтон в Уэйкли-Мэнор. О чем вы меня хотели спросить в связи с ней?

– Я врач, как уже сказал, – ответил Дэвид. – И меня интересуют близнецы. Насколько я понимаю, когда вы принимали роды у миссис Фринтон, у нее родились близнецы.

– Да, именно так. Одного убили на войне, а другой живет сейчас в усадьбе, хотя она ему не принадлежит. Владелица – дочь убитого брата, Артура.

– Она сама умерла, бедняжка, не так давно. Но вам, может быть, не сказали.

– Я что-то слышала. Отравили ее, да? Ужасно. Но сейчас эта семья меня не очень интересует. К ним я больше никогда не ездила. А близнецов помню. Пережитое в Уэйкли-Мэнор я вряд ли когда-нибудь забуду. Один из самых трудных случаев в моей работе, и дом какой-то странный, надо вам сказать. Вы не поверите, что иногда происходит в этих больших домах.

– А чем был так труден случай Фринтон? Осложнения в связи с двойней?

– А, нет, с родами все было в порядке. Трудности начались потом. Конечно, мне пришлось помогать обихаживать двух младенцев. Доктор Милсом определил двойню заранее, и миссис Фринтон отлично подготовилась к появлению младенцев на свет. Она решительно вознамерилась сама руководить воспитанием детей и, вопреки советам свекрови, наняла молодую неопытную няньку, практически уборщицу в детской, хотя она четыре года работала помощницей няньки в хорошей семье. Девушка должна была стать их единственной воспитательницей под руководством миссис Фринтон.

– Вы не помните, как ее звали? – спросил Дэвид, стараясь скрыть волнение.

– Отлично помню, на это у меня есть причина. Беатрис Браун, девчонка едва ли старше двадцати лет. Настолько самоуверенная, что трудно найти таких даже сегодня.

– У вас были с ней трудности?

– Конечно же, были, доктор. Все началось с первого купания близнецов. Я обмотала старшему кусок бинта вокруг лодыжки, чтобы не перепутать. И кроватку тоже пометила. Ну так эта девчонка подходит прямо к кроватке старшего и берет его. «Нет, – говорю, – не трогайте. Я отвечаю за все в первый месяц, и старший – моя обязанность. А вы, – говорю, – берите младшего». Она на меня злобно зыркнула, но ничего не сказала. Мы их выкупали, и я приколола старшему на пеленку специальную розетку, которую сшила для него миссис Фринтон. Детки были совсем одного размера, пять фунтов две унции каждый – до сих пор помню.

– Превосходная память, – заметил Дэвид. – Именно эти цифры я видел в книге доктора Милсома. Мне это кажется очень интересным.

– Злобная девчонка была эта Беатрис, – продолжила старая сестра, пропустив мимо ушей фразу Дэвида. – Вообразила, будто ее унизили, не дав заниматься старшим. Это была ее первая работа – единственная няня у миссис Фринтон. Я такого никак не могла одобрить. Она была всего лишь помощницей, младшей нянькой, а миссис Фринтон – совершенно невежественная, да еще и нервная. И она не послушалась моего совета – пригласила к Беатрис настоящую главную няню. У нее были свои идеи, а она за них держалась. А Беатрис – вы не поверите, попыталась на третий день поменять детей. Взяла Артура из кроватки и положила на его место Хьюберта, тоже с розеткой на распашонке. Думала, я не замечу. Ну, я ей эту игру испортила, потому что сразу запомнила у Артура родинку на спине возле крестца. В форме хлебного каравая. Пришла купать ребенка, вынула его из кроватки, смотрю, а родинки нет, тут я сразу поняла, что она задумала. А родинка была как раз на том ребенке, которого купала Беатрис. Миссис Фринтон тогда еще не оправилась, так что я ничего ей не сказала. Но Беатрис выложила все, что о ней думаю, и забрала у нее Артура. Она после этого не решалась больше плутовать, и к концу месяца даже привязалась к Хьюберту. А это нехорошее дело она хотела сотворить просто из зависти ко мне. Это могло изменить наследование имения.

– Действительно могло, – согласился Дэвид и подумал: «Может, даже теперь изменило».

– Я была рада, когда мой месяц закончился, – продолжила сестра Андерсон. – С этой девицей я потом не разговаривала после ее гнусного поведения. Она считала, что это я совершила подмену, забрав Артура обратно, хотя отстаивать свое мнение передо мной не смела, и я уверена: даже себе не созналась в содеянном. Думаю, она хорошо смотрела за детьми, но оставалась там недолго. Ее вспыльчивость и властность, наверное, сыграли свою роль. И она уехала перед тем, как мальчиков отправили в школу. Хотя, как я знаю, мистер Хьюберт потом пригласил ее к своему сыну, значит, с ним она хорошо обращалась, раз он ее запомнил и позвал снова. В каком-то смысле этого можно было ожидать: его она нянчила с самого начала. Но лично я ни за что не стала бы доверять ей после того, что она пыталась сделать. Прямо под носом у миссис Фринтон она могла ввести мальчиков в заблуждение, сказать Артуру, что он младший, а Хьюберту – что на самом деле он старший. Артур вряд ли был бы склонен ей верить, но Хьюберт вполне мог – считая, что из них двоих он важнее.

– Я бы совершенно не удивился, если бы вы оказались правы, – мрачно ответил Дэвид.

Старая дама улыбнулась и закрыла глаза. Рассказывать свою долгую историю ей было приятно, но усилие ее утомило. Она откинулась на спинку кресла, надеясь, что теперь молодой доктор уйдет. Дэвид это предвидел: он знал по опыту, что обычно энергия оставляет стариков внезапно. Поблагодарив сестру Андерсон за согласие его принять, он ушел.

Следующий его визит был к аптекарю, продавшему те тюбики помады. Его провели за прилавок в глубины аптеки, где владелец составлял лекарства по рецептам. Визит Дэвида был для него неожиданным, и он не стал этого скрывать:

– Я думал, вы и инспектор Стейнс уже выяснили все, что хотели знать. Инспектор тут у нас устроил опознание – парад из шести молодых людей, чтобы выбрать того из них, кто купил помаду. Моя помощница его опознала, и они вроде бы этим удовлетворились.

– О да, это мы выяснили, – сказал Дэвид не совсем искренне. – Но я пришел за некоторыми дополнительными сведениями по поводу остатка этой партии помады. Кажется, вы мне говорили, что миссис Дункан – то есть мисс Урсула Фринтон – купила один тюбик, и он был записан на ее счет. Вы совершенно уверены, что она покупала его сама? Я уже об этом спрашивал и предполагал, что кто-то из ее родственников мог для нее купить, и вы тогда сказали: нет, она сама приходила за помадой. Вы не могли бы вспомнить какие-нибудь детали этой продажи?

– Мисс Фринтон обслуживал не я. Вы лучше поговорите с моей помощницей, я пришлю ее к вам.

Помощница провизора была мрачна.

– Не понимаю, зачем вы все время задаете вопросы про эту самую Урсулу Фринтон, – угрюмо сказала она. – Пора бы вам уже знать, кто ее убил. Многие говорят, это был ее муж, а потом он покончил с собой из-за угрызений совести. А то и правда странно, что его нашли после аварии в машине, где он был совершенно один.

– Вспомните, пожалуйста, то утро, когда вы продали помаду мисс Фринтон, – спокойно попросил Дэвид. – Это было за некоторое время до ее смерти, но вы наверняка не забыли, потому что знали, кто она.

– Естественно, – заговорила девушка все еще неприветливо. – И шум, который она подняла, что оттенок не совсем такой, как ей нравится. Могла бы вовсе ее не купить, если бы та старуха, с которой она ходит, не встряла бы и не сказала, что лучше купить сейчас, пока есть, потому что она теперь редкость.

– Вы имеете в виду старую няню? – спросил Дэвид, скрывая удовлетворение.

– Она ее всегда так называла – няня. Психом надо быть, чтобы ходить в таком возрасте с няней.

– Так это няня уговорила ее купить помаду?

– Я думаю, да.

– Мисс Фринтон сама унесла помаду или отдала ее няне?

– Положила к себе в сумочку. Старуха всегда ходит с плетеными сетками, из такой бы помада выпала.

– Большое вам спасибо.

Дэвид ушел из аптеки, чувствуя, что обрел почву под ногами. И ругал себя, что не докопался до подробностей, когда был здесь в прошлый раз. Очевидно, няня была настолько знакомым зрелищем, такой постоянной спутницей при походах по магазинам, что никто ее специально не упомянул, пока не был к этому подведен наводящими вопросами. Дэвид тут же направился в парикмахерскую – применить эту тактику и там.

И снова возникла старая няня. Она сопровождала Урсулу в парикмахерскую Макмиллан, проводила наверх, получила инструкции о дальнейших покупках и ушла.

– Она вернулась со своими покупками? – уточнил Дэвид.

– Да. Как раз перед тем, как я выключила у мисс Фринтон фен. Это я запомнила, потому что мисс Фринтон торопилась: у нее была назначена встреча за ленчем, и время уже поджимало, так что мне пришлось оставить ей волосы чуть длиннее обычного, а капризная клиентка в соседнем кресле никак не могла решить, какой она хочет стиль. Так что я заканчивала с мисс Фринтон несколько поспешно, и эта старая няня – как они все ее называют – кудахтала, как курица, пока мисс Фринтон не послала ее вниз заплатить по счету. Это сэкономило ей немножко времени, а заодно старуха перестала путаться у меня под ногами.

– Няня платила из своего кошелька? – спросил Дэвид.

– Нет-нет. Она взяла с собой сумку мисс Фринтон. Няня уже не в первый раз оплачивала счет, мы ее все тут знаем. Управляющий помнит, что она еще девочкой привозила ее сюда стричь. Какая трагедия! Погубить свою жену и потом погубить себя! От этих полетов у них крышу сносит, правда?

Дэвид медленно шел по Хай-стрит. Значит, вот как все было. Возможность подменить помаду в сумке Урсулы, привычная тень, которую никто не замечает и вспоминает, лишь когда спрашивают. Сколько раз появлялась эта незаметная тень, ненавязчиво несущая в руках смерть? Он вспомнил крепкую фигуру в холле Уэйкли-Мэнор. Она приняла его за Дункана. Значит, хотела говорить с летчиком. Он уже тогда ее подозревал. Теперь точно известно, что отравленные сигареты Дункана – ее работа. Но как она вложила их в портсигар? Каким-то очевидным, дерзким, простым способом. Таким наглым, что оказался успешным. Как наполнение помады никотином.

Нет, няня не могла этого сделать. И Хьюберт не мог. Возможно, Реджинальд. Но сын Фринтона все меньше и меньше вписывался в картину. Разве что это он последовал за Дунканом на место аварии? Он мог объезжать фермы на своей машине и оставить ее во дворе Мэнор-Фарм, где был припаркован автомобиль летчика.

Всю дорогу до Уэйкли в голове Дэвида крутились три эти фигуры: Хьюберт Фринтон, его сын и нянька. Жадность, скупость, обида? Каков же истинный мотив смерти Урсулы? Странное поведение няни – когда в молодости она пыталась сделать Хьюберта наследником вместо брата. Мысль об этом вернулась и тоже озадачила Дэвида. Сестра Андерсон до сих пор с возмущением вспоминала этот инцидент. Он произвел на нее глубокое и неизгладимое впечатление. Какая же должна быть сила воли, какой порочный характер, чтобы девушка решилась перестроить чужую жизнь по своему разумению! Такая женщина в старости готова добиваться любой преступной цели. Либо же Хьюберт или Реджинальд годами таили зависть. Между ними и наследством, которое они считали своим, стояла лишь юная Урсула. Кто же исполнитель? Кто главное действующее лицо? Все они, или только Фринтоны, или только старуха? Или двое из них, и если так, то кто именно?

Свои бесплодные размышления он выложил Джилл. Она слушала с обычным тихим вниманием, и у него прояснялись мысли, как всегда в ее обществе. Инспектору Стейнсу нужно сообщить последние новости, и пусть он снова подключится. Работа полиции – выяснить, следовал ли Реджинальд за летчиком в своей машине. Работа полиции расследовать – если она еще этим не занялась, – как попали в портсигар отравленные сигареты. Работа полиции – узнать все о колодце.

– Я вот о чем думаю, – сказала Джилл. – Не странно ли, что Урсула, узнав от доктора Клегга, что сердце у нее здоровое, не заинтересовалась, отчего у нее прежде бывали эти приступы?

– Может, и заинтересовалась. Насколько мне известно, она ни к чему не пришла. Ничего не сказала Дункану. Они оба знали, что приступы бывали только в Уэйкли. Но Урсула, похоже, не подозревала…

Дэвид осекся, глядя на Джилл.

– Ну? – спросила та. – Что ты сейчас вспомнил?

– «РН».

– Ах это! Я думала, это уже полностью забыто.

– Так это была не Филлис Хилтон. И не банда Теда и Элси. Пока даже следа их не проявилось. Но это что-то значило. Это была последняя отчаянная попытка сказать нам, кого подозревала Урсула. И ключ к разгадке был у нас под носом.

– Что за ключ?

– Тот, что Урсула Фринтон была левшой.

– А! – Лицо Джилл порозовело от волнения. – Тогда она писала не «РН». Она написала – что там получится левой рукой?

– Я думаю, – медленно проговорил Дэвид, – в такой отчаянной крайности человек будет писать так, как писал в детстве, когда его, левшу, только этому учили. Буквы будут следовать в обратном порядке и вверх ногами. Она хотела оставить на коже что-то такое, что сразу бы было понятно, пока не выцвело. Но выводила буквы на своей груди. Я видел картинку, которую срисовала Рейчел, и они с адмиралом ее подписали. Думаю, она именно так и начала. С буквы Н. Она и так, и так выглядит одинаково. Букву F написала справа от нее, для себя вверх ногами, чтобы читающие прочли правильно. Но перевернула ее влево.

Он вытащил конверт и нарисовал на нем:

– Она глядела себе на грудь, скосив глаза, и видела вот такое. Буква F поплыла, потому что она уже плохо владела рукой. А Рейчел и председатель комиссии увидели вот что:

Естественно, они прочли это как «РН». А надо было прочесть как «HF». Хьюберт. Фринтон.

– Выходит, Урсула знала что-то конкретное?

– Что-то жизненно важное. И это заставило ее пойти к солиситору и составить завещание, отобрав Уэйкли у Фринтонов и оставив его Национальному фонду. Чтобы ни Хьюберту, ни Реджинальду не досталось.

– Но почему она не сказала об этом Дункану?

– Не была уверена. Или доказательства ее не удовлетворяли.

– Если бы меня хотели убить, я бы не стала ждать, пока доказательства меня удовлетворят, а вцепилась бы в тебя с воплем.

– Ты никогда не опустилась бы до такой вульгарности, как вопль. Хотя порой мне этого хочется, если тебе не удается совладать со своими чувствами.

– Она должна была ему сказать. Если любила, то не могла умолчать.

– Мало кто из женщин умеет любить, как ты. – Дэвид выдержал паузу и через несколько минут добавил: – Поеду повидаюсь с ее адвокатом. Вдруг он сможет помочь.

 

Глава 16

Офис старой и обладающей давней репутацией фирмы «Тимблтон, Смит и Тимблтон, солиситоры» располагался над несколькими магазинами на Хай-стрит в городе Шорнфорде. Фундаменты этих магазинов, выступавшие на тротуар, создавали помеху пешеходам и были очень древними. Когда заменяли старинные окна в дубовых переплетах и с мелкими стеклами, в местном совете требовали отодвинуть назад и сами лавки. Аргументы были такие, что фундаменты никто не видит и ими не интересуется, и если уж все равно новый фасад кричаще современный, то нет смысла делать вид, будто оказывается уважение прошлому. Строители, а также близкие друзья строителей и подрядчиков все же оказались в совете в меньшинстве, а председатель – любителем старины. С тех пор страсти улеглись, и господа Тимблтон, Смит и Тимблтон не были принуждены как-либо менять свои офисы, хотя сквозь новые большие окна проникало много света, обнаруживая на стопках папок гораздо больше пыли, чем подозревала уборщица.

Когда Дэвида провели в небольшой зал ожидания, где все кресла были завалены светло-синими папками, перевязанными официальной красной тесьмой, оказалось, что единственным действующим сотрудником фирмы на данный момент является секретарь-управляющий мистер Грегори. Последний, однако, не заставил Дэвида долго ждать и извинился, что его нанимателей сейчас нет.

– Мистер Тимблтон-старший в прошлом году ушел на покой, – пояснил он. – И хотя мистер Тимблтон-младший уже не в призывном возрасте, у него очень много работы, особенно в суде.

– А мистер Смит? – вежливо осведомился Дэвид.

– Мистера Смита в фирме нет с тысяча восемьсот тридцать шестого года, – улыбался мистер Грегори.

Дэвид объяснил свое дело. Мистер Грегори достал папку, где сверху лежало недавнее письмо Дэвида, и уверил доктора Уинтрингема, что тщательно изучил вопрос вместе с мистером Тимблтоном перед тем, как тот отбыл в суд.

– Так что, думаю, я вполне могу дать вам все сведения, которые вы запрашиваете. Я хорошо знал миссис Дункан. Юридические дела Уэйкли-Мэнор всегда находились в наших руках, и, когда она достигла совершеннолетия, ей требовалось время от времени консультироваться с нами по поводу дел усадьбы. Часто в этих случаях ее принимал я вместо мистера Тимблтона.

– Понимаю, – ответил Дэвид. – Первое, что я хотел бы знать, – точную дату, когда она составила завещание.

– За неделю до смерти.

– За неделю до смерти она вышла замуж, – медленно произнес Дэвид. – А завещание составила до или после этого события?

Мистер Грегори бросил на него острый взгляд.

– Понимаю, что вас интересует, – сказал он. – Пункт насчет прямых наследников. На самом деле она сперва не упоминала свой грядущий брак в тот день, когда составила завещание. Оно подписано девичьей фамилией. Однако она хотела вставить этот пункт о прямых наследниках, и мы ей указали, что таковыми являются мистер Фринтон, а потом его сын Реджинальд, но Урсула явно собиралась оставить свои владения не им. Потом она сообщила, что завтра выходит замуж. Мы предложили оставить завещание до следующего ее приезда в Шорнфорд, но она настояла на том, чтобы закончить в тот же день. Поэтому завещание было составлено и подписано ее девичьей фамилией, а затем она приехала еще раз, в день гибели, и подписала другое завещание уже новой фамилией.

– Но своего мужа Урсула в завещании обошла, оставив ему лишь пожизненное владение. Так было можно?

– Она оставила ему достаточно иного имущества, чтобы в этом отношении закон не имел к ней претензий. Если бы у нее были дети и она умерла раньше мужа, то к нему бы перешло пожизненное право владения Уэйкли, хотя ребенок в конце концов унаследовал бы имение. Однако я думаю, что шансы мужа пережить ее Урсула оценивала ниже, чем свои – пережить его. Это же, по правде говоря, рациональная точка зрения. Нынешние молодые люди не боятся смотреть правде в глаза. Но она определенно не хотела, чтобы Уэйкли отошло его родственникам, если с ней что-нибудь случится. И не хотела оставлять имение своим родственникам. Поэтому оставила его лишь прямым наследникам, а в случае их отсутствия – Национальному фонду.

– Насколько быстро вы сообщили условия завещания Алану Дункану после смерти Урсулы?

– Сразу же после дознания. Но вопрос о его утверждении должен был затянуться надолго из-за ведущегося полицейского расследования.

– Вы имеете в виду, что не готовы были ввести Дункана в права владения Уэйкли, пока не убедитесь, что это не он убил жену?

– Не нам принимать решение по этим вопросам, – ответил мистер Грегори официальным тоном, чопорно глядя из-под очков.

– А теперь то же самое относится к Фринтонам, я полагаю? – продолжил Дэвид.

– Завещание еще должно быть утверждено, – отозвался мистер Грегори.

– Информировали ли вы мистера Фринтона о завещании после смерти миссис Дункан? – поинтересовался Дэвид.

– Не сразу. Думаю, по этому поводу была некоторая переписка. – Мистер Грегори полистал папку и перегнул ее на написанном от руки письме на бумаге Уэйкли. Молча прочитал его и снова закрыл папку. – Мистер Фринтон в письме спрашивал, в порядке ли дела его племянницы, и предлагал свои услуги в любых вопросах, относящихся к имению. Конкретно о завещании он не осведомился, но явно пытался что-нибудь выведать. Мы ответили… – Мистер Грегори снова обратился к папке и проглядел отпечатанное под копирку письмо, лежавшее под письмом мистера Фринтона. – Ответили, что дела миссис Дункан, по-видимому, в полном порядке, и мы будем рады воспользоваться его предложением, если представится случай.

Дэвид посмотрел на мистера Грегори. Секретарь-управляющий поправил очки и поднял глаза на Дэвида.

– Алан Дункан был в Уэйкли в день своей смерти, – сказал Дэвид. – Вы, наверное, читали об этом в газетах.

Мистер Грегори кивнул.

– Он, вероятно, приехал рассказать мистеру Фринтону о своем положении по завещанию Урсулы и обсудить с ним организационные меры, которые следует принять по этому поводу. Мистер Фринтон дал показания на дознании по поводу смерти Дункана, но не думаю, что сообщил что-нибудь об этом визите.

– Тема не поднималась. Мистер Фринтон лишь свидетельствовал, что Дункан казался нормальным и в здравом рассудке. Как вы понимаете, свидетельство не в пользу самоубийства.

– Совершенно верно. Можно даже высказаться более определенно: свидетельство в пользу… убийства.

Мистер Грегори быстро взглянул на Дэвида.

– Несколько поколений Фринтонов были нашими клиентами.

– Ну понятно! – ободряюще улыбнулся Дэвид. – Но это же внутреннее дело Фринтонов, верно? Фринтон против Фринтона, или кто унаследует имение? Разумеется, в Средние века один Фринтон сунул бы другого Фринтона в подземную темницу, а мистеру Тимблтону пришлось бы разбираться и гасить шум?

– Осложнения иногда бывали, – признал мистер Грегори.

– Естественно, бывали. И обе стороны, несомненно, в вас верили. Я не собираюсь вмешиваться в дела мистера Фринтона. Я пытаюсь выяснить, кто убил Урсулу. Поэтому скажу вам одну вещь, которую не следует повторять: Урсула знала, кто ее убийца. Но оставила только свое подозрение. Улик, его подкрепляющих, она представить не могла. А я должен их найти.

Брови мистера Грегори приподнялись над краем очков. Он пару раз нервно ткнул карандашом в промокательную бумагу.

– У нее бывали сердечные приступы – так называемые сердечные приступы – в течение нескольких лет, – продолжил Дэвид. – Вам это известно, и мне нет необходимости о них напоминать, кроме как отметить, что в протоколе дознания указано отсутствие сердечных болезней. Не вдаваясь в детали, могу сказать: Урсула подозревала, что эти приступы в Уэйкли были вызваны некоторыми преступными тайными средствами. О своих подозрениях она попыталась сообщить, когда умирала. К несчастью, ее сообщение интерпретировалось неверно, пока вчера мне не открылось правильное объяснение. Теперь я знаю, кого она подозревала, но не знаю, как пришла к этому выводу. Сумев до этого докопаться, я построю обвинение против убийцы.

– Чем я могу вам помочь? – спросил мистер Грегори.

– Я подумал, не поделилась ли она своими подозрениями с мистером Тимблтоном.

Казалось, слова Дэвида шокировали мистера Грегори.

– Считаю это крайне маловероятным, – ответил он. – В любом случае это могло быть только устное заявление, иначе я себе не представляю. И вряд ли я о нем бы услышал.

Дэвид подумал над сказанным.

– Не затруднит ли вас узнать у мистера Тимблтона, не звучало ли подобное заявление?

– Хорошо, я это сделаю.

– Полагаю, – продолжил Дэвид, – что после смерти миссис Дункан вам было переадресовано некоторое количество корреспонденции делового характера? Или с ней разобрался ее муж?

– Ее письмами занимался он, – сказал мистер Грегори, снова открывая папку. – Но если я правильно помню – да, вот оно. Солиситор капитана Дункана переправил нам несколько счетов на имя миссис Дункан для оплаты. Все они от торговцев из Шорнфорда, за исключением портного и аптекаря из Лондона.

– Аптекаря?

Для Дэвида это было неожиданностью.

– Да. А, вот оно. Фирма занимается химическими анализами и находится в Далстоне, Восточный Лондон.

– Можно мне посмотреть этот счет?

Дэвид говорил как человек, имеющий должные полномочия, и мистер Грегори подчинился и вынул лист из папки. Документ был предельно лаконичен: «27 марта был произведен анализ содержимого флакона «Е76», гонорар равен двум гинеям, отчет прилагается».

– Отчет был приложен? – осведомился Дэвид.

– Нам – нет. Только счета, вместе с другими.

– Интересно, получил ли отчет Дункан? В этом случае он передал бы его полиции, если не… Нет, это нас никуда не ведет. – Он заметил, что мистер Грегори смотрит на него, приподняв брови. – Вам бы стоило хранить эту папку в сейфе, – посоветовал Дэвид, вставая. – Полиция наверняка захочет ее увидеть, а содержащиеся в ней улики могут оказаться основой всего дела. Спасибо вам за помощь и всего хорошего.

В участок он шел так быстро, что даже запыхался. Инспектор Стейнс был свободен, готов к разговору и встретил Дэвида протянутым отчетом.

– Канада, по доктору Колмену, – пояснил он. – Может вас заинтересовать. Здесь изложена возможная причина отъезда Колмена сюда, причем, похоже, внезапного. Его лаборанта Стивенсона не могут найти. Он, как считается, уехал с Колменом, но на самом деле, конечно, нет. Колмен занимался какими-то опасными экспериментами и заставлял этого лаборанта помогать – против его воли, по сообщению секретарши. Репутация у Колмена была человека беспощадного. И сейчас все ищут этого лаборанта. Наводит на мысли?

Дэвид не ответил, потому что еще не успел перевести дыхание. Инспектор Стейнс внимательно посмотрел на него и положил отчет на стол.

– Пытались арестовать убийцу или что-то вроде? – сочувственно спросил он.

– Нет, – ответил Дэвид. – Мне было откровение. И что куда более важно: в сейфе у Тимблтона лежит вещественное доказательство – реальное. Ждет, пока вы его запросите.

– Выкладывайте, – произнес инспектор.

Дэвид рассказал.

– То есть Урсула Фринтон послала этим химикам флакон с чем-то, что они должны были проанализировать?

– Похоже на то.

– Но что они нашли, не говорится?

– В счете не указано. Написано «Отчет прилагается».

– И что в этом отчете?

– У Тимблтона его нет. Искать придется вам.

– Понимаю, – слегка высокомерно проговорил Стейнс. – А могу я попросить у этих химиков дубликат?

– О да. Таким образом вы узнаете, что было в том флаконе. Но об этом мы и так догадываемся. Интересно здесь то, куда девался отчет. Его могла уничтожить Урсула. Если нет и она держала его среди бумаг в шкатулке, оказавшейся у Алана Дункана, он бы его нашел. И сообщил. Но он этого не сделал. Значит, отчет не мог быть в шкатулке.

– Почему? Лично я еще не до конца отказался от подозрений на Дункана.

– А, да. Я забыл вам рассказать.

Дэвид изложил свою теорию насчет букв, которые Урсула написала на себе. Инспектор вроде бы не впечатлился, и Дэвид продолжил рассказ, описав приключение в рощице в усадьбе и свои находки относительно прошлого старой няни.

– Вы целое дело против Хьюберта соорудили, – задумчиво сказал инспектор Стейнс, когда Дэвид закончил свое повествование. – Так вы полагаете, что он заполучил этот отчет и потому решил покончить с Урсулой?

– Если отчет попал к нему в руки, то Хьюберт не мог бы оставить ее в живых. Хватило бы того, что она добралась до его флакона с никотином. И это куда более простой и императивный мотив, чем обычная жадность.

– Я добуду копию отчета, – сказал Стейнс. – Когда увижу этот счет. Фирма химиков-аналитиков, говорите? Название вы, случайно, не записали?

Дэвид показал ему название.

– Забавно, – заметил инспектор. – Хьюберт Фринтон до того, как поселился в Уэйкли, работал химиком-аналитиком. И одно время, перед прошлой войной, именно в этой фирме.

– Вы мне этого не говорили.

– А вы не спрашивали. Я вам сказал, что до войны он жил в Лондоне. И я не знал, что он химик, пока не навел справки.

– Это свидетельство в пользу никотиновой теории, – произнес Дэвид.

– И самое худшее в этом деле. Масса свидетельств и ни одной решающей улики. Пусть мы даже получим отчет, где говорится о никотине, что это нам даст? Мы не знаем, где нашла флакон Урсула Фринтон. Даже не знаем, в Уэйкли или нет.

– Нам известно, что она подозревала Хьюберта.

– На основании надписи на груди? Присяжным вы это не скормите. Любой адвокат разнесет в клочья.

– Согласен, все это достаточно туманно, – подтвердил Дэвид, утрачивая былой энтузиазм.

– Я тоже считаю, что родственники тут как-то замешаны, – ободрил его Стейнс. – Возьмем, например, смерть Дункана. По показаниям свидетелей в конце обеда в Уэйкли в день его гибели горничная видела, как он протянул свой портсигар мистеру Фринтону – тот извинился, что забыл свои в библиотеке. Фринтон отметил, что серебро крышки почернело, и предложил отдать его почистить. Горничная унесла портсигар и говорит, что сама почистила, но отдала его Дункану старая няня в холле.

– Да-да, – подхватил Дэвид. – Она пыталась вручить его мне – по крайней мере, подошла. Вероятно, для этой цели. Но оказалось, что я не тот, кто ей нужен, и она удалилась, бормоча себе под нос.

– Именно поэтому, – согласился инспектор, – горничная и заметила, что она вышла проводить Дункана.

– Значит, старуха-няня, знавшая о завещании, должна быть как минимум орудием Хьюберта, если не сознательной его сообщницей.

– И еще одно. На Мэнор-Фарм оказалось, что Хьюберт приехал через несколько минут после того, как Дункан врезался в дерево, и Реджинальд потом отвез его на машине фермы по дороге, по которой поехал Дункан. Реджинальд направился на старую ферму, и потому взял машину. Его не было всего пятнадцать минут.

– Вы раньше говорили, что машина вообще в тот день не выезжала с Мэнор-Фарм.

– Так Реджинальд утверждал в первый раз. Но один рабочий с фермы заметил его отсутствие, и Реджинальд согласился, что да, ошибся. Был совершенно открытым.

– Он всегда такой.

– Дальние поля старой фермы окружают тропу, которая ведет к Спиндлбери-Коммон, а оттуда напрямик к Спиндлбери-Копс, где погиб Дункан. Дорога там делает большой крюк вокруг общинной земли.

– Думаю, Хьюберт поехал к Мэнор-Фарм, как только Дункан покинул усадьбу, чтобы выяснить, как идут дела, и прикинуть, если получится, приблизительное расстояние, на которое успеет отъехать Дункан, пока не подействует никотин и не случится авария.

– Вполне вероятно, – согласился инспектор. – И Дункан действительно закурил еще на ферме. Так сказал Реджинальд и не мог вспомнить, взял он у Дункана предложенную сигарету или нет. Хотя обычно предпочитает трубку.

– Слабо, – сказал Дэвид. – Но, как всегда, уклончиво. Хьюберт свои действия признал?

– Конечно. Объяснил, что ехал к друзьям пить чай, что верно и друзьями подтверждено. Сказал, что мимо Спиндлбери-Копс не проезжал, но согласился, что мог оказаться где-то рядом в момент аварии.

– Скользкий, гад? – усмехнулся Дэвид.

– Я такого не говорил. – Инспектор встал и потянулся. – Сейчас я прямо к Тимблтону. Но имейте в виду: даже если мы получим отчет лаборатории с предполагаемым результатом, это нас все равно не продвинет в вопросе о том, где миссис Дункан взяла этот материал. Если они свое дело знают, то сохраняют контейнер, в котором было вещество, но даже это может оказаться для нее бесполезным.

– А если обыскать Уэйкли-Мэнор с целью обнаружения потайного шкафа со снадобьями? Того, в котором Урсула нашла этот флакон?

– Я не хочу выдавать, что именно ищу.

– Боитесь их спугнуть? – проницательно спросил Дэвид. – Или попасть в колодец?

– Ни то ни другое. Имейте в виду, я отношусь к этому серьезно. Даунс, констебль в Уэйкли, мне звонил насчет происшествия в тот вечер, когда вы рассказали о нем в пабе. И я был удивлен, что наутро вы сами об этом не сообщили. Я послал туда несколько человек, чтобы они взглянули на колодец. Ваша повитуха на пенсии тоже может быть полезной. Предлагаю нам вдвоем взяться за дело, когда я получу отчет лаборатории, – якобы осмотреть колодец, естественно. А после этого в доме один из нас поговорит с Хьюбертом или соберет горничных для дополнительного допроса, а другой пошарит вокруг. Это, я думаю, будете вы.

– Инспектор! Неужто вы хотите сказать, что наконец-то мы начнем действовать заодно!

Инспектор мрачно на него взглянул, нахлобучил шляпу и вышел из комнаты первым.

 

Глава 17

Прошло несколько дней, прежде чем Дэвид получил от инспектора Стейнса следующее приглашение.

– Я счел необходимым попросить вас прийти, – сказал инспектор, – потому что хотел показать вам вот это.

Он кивнул на маленький медицинский флакончик на столе.

– Из химлаборатории, насколько я понимаю? – уточнил Дэвид.

– Именно. К счастью, они его сохранили. Как видите, снаружи сигнатура провизора, слева от напечатанной инструкции указана доза, справа стоит имя мисс Фринтон. Похоже на старый пузырек с лекарством.

– Маленький пузырек, – уточнил Дэвид. – Две унции. Наверняка тут был сироп от кашля или что-то в этом роде. Прописанная доза на прием – одна чайная ложка.

– Микстурка от кашля, думаете? А не может это быть лекарство на случай сердечного приступа?

– Менее вероятно. В нем был никотин?

– Был.

Дэвид взял письменный отчет. В растворе присутствовал никотин в достаточной концентрации, чтобы чайная ложка вызвала отравление.

– Обычная семейная аптека Шорнфорда, как я вижу, – произнес он, ставя пузырек на стол. – Что сказал ее владелец?

– Флакон был изготовлен согласно рецепту, отпущен позапрошлой зимой и содержал сироп от кашля.

– Так я же так и говорил.

– Мне только интересно, не этот ли флакон был использован для якобы сердечной микстуры, которую давал Хьюберт.

– Которая на самом деле никотин? Ну да, могли взять любой флакон, попавшийся под руку, если нужен был свежий раствор. В аптечке Урсулы наверняка было много пустых.

– Но как вы не понимаете? Мы же не можем доказать даже того, что флакон был обнаружен в Уэйкли! – простонал инспектор. – Его выдали мисс Фринтон полтора года назад, она его недавно послала этим химикам. Полагаю, их адрес она знала по старой связи Хьюберта с данной фирмой. Но насколько нам известно, она никому не сообщила, где его взяла. Иначе ее муж попер бы как танк.

– Меня поражает эта странность, – заметил Дэвид, – что она не рассказала Дункану. Разве что ее ужасала мысль обвинить дядю Хьюберта, пока нет полной уверенности. Но она получила отчет за два дня до смерти. И я не могу понять, как ей позволили завладеть флаконом. Да, и я полностью согласен с вашим аргументом. Строго говоря, он верен. Но вы же не полагаете всерьез, что флакон с раствором никотина Урсула получила в Лондоне? А только это возможно, если исключить Уэйкли. Надеюсь, аптекарь в Шорнфорде не допустил ошибки?

– Опять же мы вынуждены это предполагать. Но насчет Лондона ничего доказать не можем. Хотя я не так уверен. Один вероятный источник яда там имеется.

– Какой же?

– Доктор Морис Колмен. Вот он выдает липовое заключение другу Реджинальда, а вскоре после этого – липовое заключение для Урсулы. Хьюберт Фринтон знал, что заключение для друга Реджинальда фальшивое, и наверняка решил не упускать шанса показать Урсулу тому, кто его выдавал.

– Прямо как в романе, – сказал Дэвид. – Давайте дальше.

– Что могло помешать Хьюберту шантажировать Колмена тем, что ему известно? Он мог бы привести угрозу в действие, никак за себя не опасаясь, поскольку даже обычного для шантажиста затруднения у него не было бы.

– Это мысль. Хьюберт после приема Урсулы задержался у доктора Колмена. Марджори Каррингтон говорит, что Урсула выбежала оттуда, так ее разозлил Колмен, чей диагноз противоречил диагнозу доктора Клегга. Можно бы узнать у секретарши Колмена, сколько времени пробыл у него Хьюберт Фринтон после ухода Урсулы.

– Я узнал. На этом и основываю свои мысли. Фринтон оставался там полчаса и с тех пор еще три раза являлся на прием под предлогом своего ревматизма.

– Кстати, о ревматизме, – подхватил Дэвид. – Почему бы не Колмену вставить иглу в помаду? При хороших руках человеку, привыкшему работать с тонкими инструментами, смастерить такую смертельную западню нетрудно. Пока у нас нет ответа на вопрос, кто это сделал.

– Может, вы и правы. Я подумал примерно то же самое. Сперва Хьюберт Фринтон – не будем забывать, что он профессиональный химик, – сам приготовил слабый раствор никотина и время от времени давал племяннице несмертельные дозы, рассчитывая когда-нибудь дать летальную. Но для этого ему требовался крепкий раствор и иной способ.

– Именно. Подкожная инъекция вернее и быстрее.

– И был еще дополнительный мотив, – продолжил инспектор. – Известие о ее помолвке и перспективе замужества. Он говорит, будто не знал об их скорой женитьбе, но должен был понимать, что это вполне вероятно. Сейчас молодые люди после помолвки женятся, как правило, быстро.

– И он определенно знал о ее помолвке, хотя в разговоре со мной отрицал это, – подхватил Дэвид. – Точно так же он мог знать и о браке.

– Это могло дать ему повод завершить многолетнюю интригу убийством.

– Это – и то, что она нашла слабый раствор, вызывавший промежуточные приступы. Тут уж убить ее стало абсолютно необходимо. Если бы она даже не заподозрила, что во флаконе яд, то могла в любой момент принять его как микстуру от кашля и получить приступ, который наверняка связала бы с приемом.

– Правдоподобно, – согласился инспектор. – Но точно ли мы знаем, будто Хьюберту стало известно, что Урсула взяла флакон?

– Не знаем, – подумав, ответил Дэвид. – Но у меня есть чувство, что это очень важно. Если бы только я мог понять, чем именно.

– Факт есть факт, – сказал инспектор, – и состоит он в том, что, если мы хотим что-нибудь повесить на Хьюберта Фринтона, нам нужны конкретные улики. Урсула под конец его подозревала и имела для того основания. Если бы она сообщила Дункану про этот флакон и место, где его нашла, у нас бы уже просматривался арест. А так мы должны найти хоть что-нибудь: пропавший отчет лаборатории, другой флакон – что-то, ведущее прямо к Фринтону. Беда в том, что после смерти Урсулы прошло достаточно времени, чтобы замести все следы.

– Сразу после смерти все улики уничтожить было невозможно, – ответил Дэвид. – Потому что какой-то никотин в доме был. Или, что вероятнее, кто-то заранее приготовил для Дункана пропитанные сигареты, чтобы отдать ему, когда он приедет посмотреть на свои новые владения и обсудить дела с дядей покойной жены.

– Это верно, – подтвердил Стейнс. – В таком случае они повели себя чертовски беспечно, и меня бесит, что я не могу найти стопроцентные улики, указывающие на преступника. Вот почему я собираюсь поехать в Уэйкли и взять вас с собой.

– Что вы хотите там сделать?

– Встретиться с Хьюбертом и сказать ему прямо в лоб, что флакон в наших руках и оригинал отчета не обнаружен среди бумаг Урсулы, находившихся у Дункана.

– Может быть, Урсула его уничтожила.

– Она не стала бы.

– Могла бы, если бы боялась, что дядя Хьюберт его найдет. Всегда можно попросить в лаборатории дубликат.

– Тоже верно. В любом случае я не рассчитываю обнаружить отчет. Если Хьюберт виновен, то он ждет, что я в конце концов отыщу флакон. Коли знает, что Урсула его взяла. Он заранее приготовился имитировать полную неосведомленность и наверняка начнет обычные осторожные намеки на Дункана.

– Да, он намерен развивать эту идею.

– Я ему скажу, что Урсула могла найти флакон в Уэйкли или же иметь его в своем распоряжении в усадьбе, когда там был сироп от кашля, и увезти с собой в Лондон. Я потребую, чтобы мне дали допросить всех слуг. Их соберут, пока я буду разговаривать с Хьюбертом, а потом я поговорю с ними по одному, пока остальные вместе с Хьюбертом будут сидеть под наблюдением. Ваша работа – найти в доме тайник для этого флакона.

– Вы хотите сказать, что уже искали? – уточнил Дэвид.

– Я дважды обошел дом сверху донизу. Там шесть аптечек и медицинских шкафчиков. Один в главной ванной, другой в комнате домоправительницы, третий в старой спальне Урсулы плюс стенные шкафы в комнате Хьюберта (это сейф, но хранит он там не ценности, а лекарства), один в спальне горничной и один в коридоре, ведущем к задней двери. В последнем лишь средства первой помощи для кухонного и наружного персонала – бинты, пластыри, йод и так далее.

– А в комнате старой няни?

– Нет. Там я искал особо тщательно. У нее один выдвижной ящик полон всяких патентованных средств и пилюль, но шкафчика нет.

– Среди этого мусора она вполне могла бы держать яд, – задумчиво произнес Дэвид. – А Урсула вряд ли там смотрела, если подозревала Хьюберта Фринтона.

– Да, верно. И не могла заглянуть в сейф Фринтона, не взяв у него сперва ключ. Так что и там тоже он мог хранить яд.

– Так где же она его нашла?

– Вот и попытайтесь это выяснить. У вас, похоже, есть талант случайно находить верные ответы там, где пасуют усердная работа и тщательный анализ.

– Спасибо на добром слове, – скромно сказал Дэвид, и они направились к машине инспектора.

При подъезде к Уэйкли-Мэнор Стейнс велел шоферу остановиться сразу за воротами. Они с Дэвидом вышли и, пройдя по тропе через рощицу, нашли трех подчиненных инспектора, все еще работавших у колодца.

– Нашли что-нибудь? – поинтересовался Стейнс.

– Пока нет, сэр. Мы откачали воду до четырех футов, и Джо говорит, что на дне еще ила на фут, а под ним уже твердый предмет – он полагает, это может быть пропавшая крышка. Свалилась, когда стенка разрушилась.

– Как я и думал, – ответил Стейнс и поманил к себе Дэвида: – Не хотите ли взглянуть?

Он показал на дальнюю от ворот стену колодца – ту, по которой шел Дэвид, когда земля поддалась под ногой.

– Видите, венечные камни у края колодца отсутствуют. Ну, это я велел их вынуть, чтобы показать экспертам. Но у них изнутри были разбитые края.

Инспектор двинулся к подъездной аллее и, когда его люди уже не могли подслушать, добавил:

– Вы видели, как эта тяжелая крышка, поддерживаемая венцами из перекрывающихся кирпичей, протерла края и едва держалась. К тому же земля, листья и ветки добавляли ей тяжести. Она в любой момент должна была упасть; ваш вес оказался последней соломинкой, сломавшей спину верблюду.

– На самом деле я не добавил ей никакого веса, потому что осторожно нащупывал ногой дорогу, и всплеска тоже не последовало.

– Вы могли забыть об этом от неожиданного потрясения, – возразил инспектор.

– Я знаю, что вы считаете меня очень нервным, – сказал Дэвид. – У других людей иное мнение, но пусть будет так. И все равно могу вас заверить, что я слышал только легкое бульканье и ничего похожего на удары металлической крышки о каменные стены. Это неизбежно, пусть бы она даже встала вертикально и утонула без всплеска.

– Так вы думаете, она упала или была унесена заранее?

– Я считаю именно так. Но делать это заранее нет никакой необходимости. И по количеству ржавчины вы ничего не сможете заключить, если об этом подумали.

– Не об этом, – ответил инспектор. – А о тех кирпичах, что велел вчера вырезать. Интересно будет узнать, настоящие они или фальшивые. С виду совершенно настоящие.

– А мне интересно, когда их сюда поставили и кто, – сказал Дэвид. – Наверняка ночью, когда можно работать без помех. Горничные ночью побаиваются, так мне сказал мистер Фринтон, и после затемнения сидят дома – естественно, с закрытыми окнами. Имея нормальной длины ломик, чтобы поднять крышку и разбить кирпичи, можно сделать это без особых усилий. Потом крышка летит в колодец, отверстие перекрывается палками, землей и мхом, и вот у нас ложное покрытие. – Он нахмурился. – Хотя и опасно было готовить ее за день до срока.

– Не так опасно, как кажется, – ответил инспектор. – Садовник и мальчишки работали в огороде, выполняли какое-то специальное задание мистера Фринтона в теплице и до обеда там возились. А после обеда все они были выходные.

– Все сразу?

– Да. Старик не доверяет молодым и без своего пригляда до работы не допускает. Говорит, они только балуются и вреда приносят больше, чем пользы, если его нет. Так что мистер Фринтон дает им выходной в один и тот же день.

– Вы ни одной детали не упустите! – восхищенно сказал Дэвид.

Инспектор хмыкнул и двинулся по аллее.

Когда он вел свои отвлекающие беседы, Дэвиду представился еще один шанс восхититься тщательностью его работы. Слуг, включая старую няню, резко возражавшую против нарушения ее дневного отдыха, собрали под караул детектив-сержанта, приехавшего отдельно на полицейской машине. Сам мистер Фринтон принимал инспектора в библиотеке в своем обычном кресле возле камина. Как только предварительные приготовления закончились, Дэвид вышел из библиотеки и вернулся в холл.

Двери были закрыты, и гул голосов из-за одной из них свидетельствовал, что сержант пасет там свое стадо потенциальных свидетелей. Дэвид поднялся по широкой лестнице.

Он обошел поочередно все помещения на первой площадке, определяя их по превосходному описанию инспектора Стейнса и меблировке. Стенной сейф в комнате мистера Фринтона был заперт, но сейчас в нем определенно не имелось никаких изобличающих предметов, что бы ни успело тут побывать.

Второй этаж состоял в основном из свободных спален. В большой комнате окнами на террасу, видимо, когда-то была детская. Дэвид увидел старую и довольно потрепанную лошадку-качалку у стены и закрыл дверь, направившись к черной лестнице и комнатам слуг.

У горничной аптечкой служил привинченный к стене белый крашеный шкафчик с двумя полками. В нем содержалось большое разнообразие слабительных, флакон аспирина, витамины для пожилых «Филлосан» и согревающая шерсть, завернутая в носовой платок. В верхнем ящике у старой няни, отведенном под лекарства, нашлись две пачки листьев стручков сены, коробка порошков Зейдлица, темно-зеленый флакон масла гаультерии и россыпь старых рецептов на тонизирующие средства, микстуры от кашля и тому подобное. Дэвид проглядел несколько, поражаясь объему работы, который проделывали провизоры до наступления эры патентованных средств и стандартных микстур.

В этой части дома он не нашел ничего особо интересного. Обойдя по очереди все комнаты, Дэвид спустился на площадку второго этажа и отчасти из любопытства, отчасти из сентиментальной памяти о спальне собственных детей в Хэмпстеде – ее пришлось оставить с началом войны, а скоро она вообще станет ненужной, – открыл дверь детской и вошел.

У качалки, привлекшей его внимание, пружины давно ослабли, и она стояла прислоненная к стене. Несколько детских стульчиков вокруг низенького стола, на столе коробка с кубиками. Мебель когда-то была покрыта желтой краской, но выщербилась и поцарапалась за годы интенсивного использования. Решетка вокруг камина, высокий комод с выдвижными ящиками, буфет с полочкой под фарфор. В буфете не было печенья, но в ящиках нашлось несколько старых мягких игрушек, когда-то бывших кроликами, собачками или мишками и постепенно превратившихся от любящих объятий в бесформенные тряпки с висящими на ниточках глазами.

Все было знакомо и вызывало ностальгию, а в теперешних обстоятельствах – еще и печаль. Но это детская, царство старой няни, и именно здесь должен быть ключ к роли старухи во всей этой странной истории. Привязанность к Урсуле или ненависть к ней? Сообщничество по незнанию в преступлении, которого она не понимала, или страшная и неожиданная странная злоба?

Разговор с сестрой Андерсен произвел на Дэвида сильное впечатление. Он обдумывал ее рассказ, и мысли все время возвращались к старухе, сидевшей сейчас наверху.

Конечно же! Как он не подумал? Аптечка, шкафчик или полка должна быть во всякой порядочной детской. А здесь нет.

Дэвид оглядел стены. Картинки, старые и невыразительные, в основном зверюшки или дети викторианской эпохи, с развевающимися волосами, неумело играющие в мяч. Карта мира на гвозде напротив окна, рядом с камином – дартс, на котором был прикреплен бесхвостый ослик. Хвост – пучок перепутанной, поеденной молью шерсти – был приделан к дротику, воткнутому в ослика примерно в середине шеи.

Решив, что этот предмет интереснее картинок, Дэвид подошел поближе и сразу заметил, что обои по обе стороны дартс темнее, чем вокруг. Он быстро прикинул размер с помощью извлеченной из кармана веревочки и определил, какая из картин в комнате подходит по длине. Снял ее со стены и обнаружил под ней квадрат поменьше. Кто-то когда-то поменял местами ослика и эту картину. Прислонив ее к стене, Дэвид обнаружил под дартс дверцу шкафа, открывающуюся небольшим кольцом, утопленным в выемке.

Она была не заперта и поддалась легко. На первый взгляд за дверцей было пусто, но пробудившийся интерес и внимание к деталям не позволили Дэвиду отступить. Он ощупал небольшой шкафчик по углам, обнаружил лишь пушистые комки пыли и поднял измазанную белую бумажку, лежавшую на дне. Наградой за эти труды стал комок потверже пыли, но неотличимый от нее по виду. Отодрав его, Дэвид увидел, что это остаток ириски.

Первым побуждением было ее выбросить, но он этого не сделал, достал из кармана конверт и положил находку туда. Потом закрыл дверцу, повесил ослика на место и задумался, глядя на него, о своей находке.

Этот шкафчик, вероятно, служил когда-то аптечкой. Стейнс его не нашел, иначе указал бы в списке. Имеет ли это какое-либо значение? Не столь надежное место, как сейф Хьюберта, поскольку замка нет, но более удобное, чем верхний ящик в комнате няни. Был ли здесь когда-нибудь раствор никотина, замаскированный под что-то вроде сиропа от кашля, которым отравили Урсулу? Ириска в его кармане содержит тот же раствор или это древний реликт какого-то хранилища конфеток в детской? Тянучка домашнего приготовления – удобный носитель для снадобья. И вот этот сердечный приступ во время помолвки, когда Алан Дункан нашел Урсулу в саду. Она тогда ела тянучки, предложенные, может, преданной няней или протянутые в коробке дядей Хьюбертом перед тем, как он уехал на целый день? Урсула ничего не говорила про тянучки, но вообще была девушкой довольно скрытной.

Дэвид выдернул дротик, отступил на несколько шагов и закрыл глаза. Бедная Урсула. Скрытность, выработанная, вероятно, годами бунта против ненужных ограничений, стала последней каплей, решившей ее судьбу. Ее подозрения, несомненно, возбудили бы любопытство Алана и страх за ее безопасность, а это могло бы спасти ей жизнь.

Дэвид шагнул вперед и метнул дротик в доску. Когда он открыл глаза, чтобы посмотреть, куда попал, послышался скрип двери за спиной, и Дэвид резко повернулся. В комнате появилась старая няня.

Она держала руки за спиной и, наклонив голову, смотрела на Дэвида блестящими глазками из-под морщинистых век.

– Детство, конечно, – засмеялся он, – но не могу устоять против азартной игры. Сколько же лет назад этот ослик был новым?

– Это был подарок для мисс Урсулы, – медленно произнесла старуха.

– А шкафчику за ним сколько лет? – тем же тоном спросил Дэвид.

Старая няня ахнула, втянула ртом воздух и выпрямилась.

– Во времена мисс Урсулы им не пользовались.

– Он всегда был закрыт?

– Насколько я знаю, да.

– Тогда откуда вам известно, что он там есть?

Снова пауза.

– Видела, когда здесь клеили обои.

– А во времена мистера Реджинальда тут был шкафчик?

– Нет. Тогда он был закрыт.

– Но не осликом, который появился после мисс Урсулы.

– Картиной.

– А, да. Он был закрыт картиной с тех пор, как рабочие его вам открыли. Это видно, если посмотреть на стену. Так он, значит, и до того был закрыт картиной?

– Да.

– Той же самой?

– Возможно.

– А использовался ли шкафчик во времена мистера Хьюберта Фринтона? Я имею в виду – в его детстве?

– Да. Нет… я не знаю! По какому праву вы, молодой человек, вламываетесь ко мне в детскую и задаете вопросы? Вам здесь нечего делать. Сперва полиция, потом, даже не дав передохнуть, снова задают вопросы. Убирайтесь, вам нечего здесь делать!

– Что я здесь делаю – спросите у полиции. Но хочу задать вам еще один вопрос, сестра Браун. Обои вокруг ослика не выцвели, как повсюду. Значит, он висел не здесь, когда его подарили мисс Урсуле. А вот тут! – Дэвид показал туда, где стояла прислоненная им к стене картина. – Вон та картина и висела над шкафчиком. С того времени, как снова открыли детскую, и до самых последних дней. Зачем вы ее сняли и заменили осликом?

Старая няня втянула голову в плечи, будто ожидая удара.

– Вам нечего тут делать, – повторила она. Голос, слабый от старости, нес в себе такой заряд ненависти и злобы, что Дэвид отшатнулся. – Совсем нечего. Убирайтесь отсюда, молодой человек, и чем скорее, тем лучше и для вас, и для всех.

 

Глава 18

Визит в усадьбу дал много пищи для размышлений, но никаких определенных выводов. Инспектор Стейнс отвез Дэвида в «Плуг и борону», где после краткого совещания они расстались. Инспектор поехал обратно в Шорнфорд, увозя с собой кусочек тянучки из шкафчика в детской, а Дэвид отправился искать Джилл. Она только вернулась от миссис Хеншоу, где окрестные дамы собрались с ней познакомиться. Это было привычно для Джилл, и она имела возможность о многом подумать за время мероприятия. Ее обрадовало появление Дэвида сразу после возвращения в гостиницу.

– Очень скучала, котенок? – спросил у нее Дэвид.

– Значит ли это, что у тебя был неудачный день?

– Не нужно такой проницательности. И да, и нет. Я думал, что раздобыл ключевую улику, фактически целый флакон никотинового раствора, а все оказалось не так конкретно, как мы надеялись, поскольку невозможно установить, где Урсула ее взяла. Сейчас по приказанию Стейнса изучают край колодца, чтобы проверить, износился ли он за долгие годы под воздействием людских ног или за короткие минуты под воздействием чьей-то руки, вооруженной ломом. Есть основания полагать, что крышка колодца лежит в иле на его дне.

– Стейнс получит нужные доказательства от изучения края колодца, потому что мы знаем, какую дьявольскую ловушку на тебя поставили.

– Надеюсь, что получит.

– Расскажи про никотин.

Дэвид поведал о визите к солиситору и о поисках в усадьбе.

– Шкафчик в детской – вероятное место, где няня могла бы спрятать никотин. Особенно если этим хранилищем долго не пользовались, – задумчиво проговорила Джилл.

– Именно. Может быть, яд найдется в этой тянучке. Конфеты – идеальное средство, чтобы его использовать. Лучше, чем подмешивать в пищу, потому что конфетки уносят и сосут где угодно, и яд действует не сразу.

– Ее приступ после помолвки могла спровоцировать конфетка.

– Согласен. И на танцах няня наверняка могла подсуетиться, пока Урсула пудрила нос между вальсами. Наверняка няня распоряжалась, в какой комнате девушки оставляют пальто. Надо проверить, но это очень вероятно.

– Чем дальше продвигается дело, тем сильнее проступает няня.

– В каком-то смысле да. Но приказы, думаю, отдавал Хьюберт. И я убежден, что наш приятель-специалист, доктор Колмен, взял на себя механику. Не вижу, кто еще мог бы так хорошо установить иглу, если нет других сообщников, которых мы пока не нащупали, а это маловероятно. Хотя я допускаю любые возможности на случай, если мне придется оправдывать свое участие в работе над делом. Кроме того, как говорит Стейнс, это было бы слишком легко. Хьюберт знал, что Реджинальд водил своего приятеля получать фальшивое заключение. Оба Фринтона клянутся, будто этот тип на самом деле болен, но я уверен, что они знают правду. Хьюберт Фринтон может шантажировать Колмена, абсолютно ничем не рискуя. Это значило бы в случае разоблачения подставить друга Реджинальда, но Хьюберта это не волнует, а доктору совсем не нужно. Разоблачить Колмена было бы достойным и патриотическим поступком. Для Хьюберта – никакой опасности. Более того, Стейнс утверждает, что Колмен может и без того быть преступником. Похоже, он перед отъездом из Канады разделался с одним своим работником. Так это или нет, но пропавшего до сих пор не разыскали, хотя известно, что они с Колменом поссорились за каким-то экспериментом чуть не до драки, а вскоре после этого Колмен уехал, не сказав даже ближайшим друзьям. Жены или родных у него нет, так что ему легко было сбежать поспешно.

– Кто-нибудь уже беседовал с доктором Колменом?

– Скотленд-Ярд должен проверить и расследовать эти фальшивые справки, но ждет, чтобы канадцы сперва сделали свою работу. Мне бы очень хотелось допросить его лично, – признался Дэвид.

– Лучше подожди, пока Стейнс организует новую операцию.

– Наверное, ты права.

Только через четыре дня Дэвид получил вести из Шорнфорда – он уже начал беспокоиться. Его коллеги интересовались, чем он занят, когда вернется, зачем вообще уехал и как им, черт побери, переходить без него к следующему этапу? Дело усадьбы Уэйкли задерживало его со всех точек зрения, и все же он не мог устраниться, не получив нужных доказательств, хотя и чувствовал, что намерения и цели уже раскрыл.

Но когда Стейнс заговорил, открылось много интересного.

– Мы движемся к цели, – сказал инспектор, приехавшему в Шорнфорд Дэвиду. – Первое: этот флакон мисс Фринтон послала с почты в Уэйкли. Приемщица помнит пакет, а в лаборатории сохранили обертку, готовую к утилизации. Если кампания экономии бумаги имеет какие-то положительные последствия, то вот они. Итак, Урсула предположительно завладела флаконом в Уэйкли. Бумага, на которой написано сопроводительное письмо, взята там же, но это не стопроцентное подтверждение – девушка могла прихватить с собой пачку. Второе: край колодца был сложен из прочных кирпичей и разрушен металлическим инструментом. Никаких следов не обнаружено – вероятно, орудие закопали где-то в рощице, но мы постараемся его найти. Таким образом, на вас было совершено покушение, из чего следует, что жильцам Уэйкли-Мэнор есть что скрывать. Сходится с уликами вокруг Дункана и его жены. Третье: канадцы нашли скелет предположительно пропавшего лаборанта, Стивенсона. Так что, похоже, Колмен был убийцей и до приезда в Англию.

– Что делает его еще более уязвимым для шантажа. Будет ли Скотленд-Ярд разрабатывать данный след из Канады?

– Не раньше, чем разберемся с этим делом, если получится. Моя мысль – свести Колмена с Хьюбертом, выложить, что у нас есть, и посмотреть на реакцию. Хьюберта я могу привлечь по подозрению в разрушении колодца и отравлении сигарет Дункана.

Дэвид доверительно наклонился вперед:

– У меня есть идея получше. Я – врач, так что знаю, как симулировать болезнь, которой у меня нет. Я бы попробовал проделать это у Колмена и посмотреть, что он предпримет. Скажу, что мне нужна справка, освобождающая от призыва, и сошлюсь на рекомендацию Хьюберта. Может получиться очень интересно.

– Может получиться очень опасно. Фринтон его предупредит. Он способен вас узнать.

– Я рискну, если вы позволите. Конечно, под другим именем.

– Это неплохая мысль, – задумчиво сказал Стейнс. – Подсадить в кабинет свидетеля, я, естественно, не могу, однако вы получите письменное заключение. Это мы сможем использовать. Но все равно, я не дам вам у него пробыть больше четверти часа.

– Ему понадобится полчаса.

– Ладно, полчаса. Потом я вваливаюсь с Фринтоном, и мы с этим достойным специалистом открываем карты – если Канада подтвердит его преступное прошлое. И что-нибудь получим. Думаете, он с вами провозится все полчаса? Ну так что, организуем?

Через несколько дней Дэвид входил в приемную доктора Колмена. О приеме договорились по телефону, без упоминания Фринтонов, но, пожимая специалисту руку, Дэвид негромко произнес:

– Я не сказал, когда звонил, но рекомендует меня вам мистер Хьюберт Фринтон, владелец Уэйкли.

– Само собой, – улыбнулся доктор Колмен, и они сели.

В докторе Морисе Колмене ничего не выдавало убийцу или человека отчаянного. Он был среднего роста, непримечательной внешности, с седеющими волосами и длинным тонким носом. Глаза сообразительные и умные, в речи – легкий канадский акцент. Дэвид вспомнил, что он прожил там много лет.

– О чем вы хотели со мной проконсультироваться? – поинтересовался доктор Колмен, первым нарушая молчание.

– Последнее время я не очень хорошо себя чувствую, – ответил Дэвид.

– Расскажите, на что жалуетесь.

– Постоянная сильная жажда. Пять месяцев мне приходится пить между приемами пищи. Не алкоголь, разве что не могу достать воды. И худею. Иногда покалывает в пальцах, они немеют, бывает, плохо вижу. Все время чувствую крайнюю усталость, и нарывы идут по всему телу, был даже карбункул. Я работаю, и тяжело, на военном заводе, и это занятие не для меня. А сейчас мне прислали бумаги на призыв, и я не чувствую себя годным. И решил, пусть меня как следует посмотрит специалист перед медкомиссией. Мистер Фринтон посоветовал вас.

Доктор Колмен, делавший записи в карточке, нажал кнопку звонка на столе. Появилась секретарша.

– Подготовьте мне историю болезни для мистера Эйвелинга, – сказал он, протягивая ей карточку.

Она вышла, а врач обернулся к Дэвиду:

– Мне бы хотелось вас осмотреть. Разденьтесь, пожалуйста, за ширмой. И мне нужно немного вашей мочи на анализ. Возьмите вот это.

Он дал Дэвиду баночку, и тот, зайдя за ширму, выполнил распоряжения доктора Колмена. Когда врач вошел туда же, пациент лежал на кушетке, накрытый приготовленным одеялом.

Осмотр прошел быстро, удивив Дэвида и повысив степень его интереса. Когда он снова оделся, доктор Колмен зажег спиртовку на приставном столике и провел какие-то анализы с предоставленным материалом. Дэвид же занял прежнее место, с удовлетворением отметив, что в одной из пробирок выпал тяжелый красно-золотистый осадок.

Вскоре доктор Колмен вернулся к столу и медленно сел.

– Боюсь, дружище, – сочувственно сказал он, понизив голос, как перед сообщением тяжелого известия, – у вас довольно серьезное заболевание. Симптомы, которые вы мне изложили, наводят вас на какие-то подозрения? Друзья не предполагали, отчего вам хочется пить?

– Это диабет?! – вскрикнул Дэвид, надеясь, что не пережал с испугом.

– Боюсь, что именно так.

– Вы уверены?

– Полностью. Осмотр вместе с анализом мочи не оставляют и тени сомнения в вашей болезни.

«Лживая сволочь, – с негодованием подумал Дэвид. – Он ведь даже не видел выданного образца! Не выполнил самых элементарных предосторожностей, которые в любой страховой больнице соблюдают во избежание жульничества. А уж клинический осмотр!»

Вслух он сказал:

– Это для меня серьезные новости. Видимо, предполагается долгий курс лечения?

– Конечно. Наверняка ваш личный врач сможет вам его назначить. Но еще это значит, что вы совершенно непригодны к военной службе. Вы это, надеюсь, понимаете?

– Боюсь, что да. Но в таком случае вы дадите мне заключение, которое я предъявлю на медкомиссии?

– Разумеется.

Доктор Колмен снова нажал кнопку на столе, секретарша появилась почти сразу, неся историю болезни уже в обложке. Доктор Колмен взял у нее карту, прочел свои заметки, которые она переписала с карточки, и стал что-то строчить под ними.

«Старый жулик, – подумал Дэвид. – Не может же не знать, что анализировал чужой образец и шансы повторить такой номер на медкомиссии невелики. Но готов выписать заключение – и получить гонорар». Прочитать, что пишет доктор Колмен, Дэвид не мог и не пытался это сделать. Его интересовало не столько докторское заключение, сколько процесс, к нему приведший. Рассеянным взглядом он обвел стены кабинета. Мебель, конечно, принадлежит не доктору Колмену, а отсутствующему специалисту, которого тот заменяет. Ничего необычного или незнакомого. Кабинет – как сотни других таких же, стол, как все столы на Харли-стрит, обширный, отлично оснащенный письменными принадлежностями, календарь, пресс-папье, ртутный тонометр для артериального давления, за ширмой – кушетка для осмотра, все как обычно. Но необычен, очень необычен доктор Морис Колмен.

Дэвид услышал шорох выдвигаемого ящика и перевел взгляд на врача.

Доктор Колмен действительно был очень необычен. У Дэвида екнуло сердце, когда он увидел в его руке небольшой револьвер, направленный ему в лицо.

– Не такой уж он умный, оказывается, этот доктор Дэвид Уинтрингем, – сказал Колмен, не повышая голоса.

– Более точным было бы слово «осторожный», – ответил Дэвид. – Полагаю, дрессированная секретарша уже звонит вашим друзьям в Уэйкли.

– Полагать можете все, что хотите. Только вам на это почти не осталось времени.

Дэвид посмотрел на часы. Инспектор должен прибыть без малого через десять минут. Что лучше: рискнуть и броситься в драку или же попытаться его разговорить, чтобы трепался до прибытия подкрепления? Вспомнив, что секретарша в игре, а вид у девушки вполне спортивный, Дэвид остановился на втором варианте.

– Скажите, – начал он непринужденно, – вы полностью доверились сообщению из Уэйкли или же заметили в моем поведении что-то необычное во время осмотра?

Доктор Колмен ответил не сразу. И когда он заговорил, Дэвида поразила перемена в его голосе. Он явно злился и старался сдержать злость.

– Я отказываюсь обсуждать вымышленную болезнь, которую вы мне тут изобразили. Вы не хуже меня знаете, что специально добавили сахар в анализируемую жидкость.

– Конечно же, добавил. И по всем правилам вы должны были присутствовать, чтобы не дать мне такой возможности.

– Я доверяю своим пациентам, пока не доказана их недобросовестность.

– Точнее, доверяете им самим симулировать свою болезнь. Разумно. Окупается без усилий.

– Молчать! – Доктор Колмен возвысил голос и поднял руку с револьвером. – Закройте рот и слушайте. Вы слишком много знаете, чтобы позволить вам выйти из этого дома, и живым вы не уйдете, я обещаю. Но сперва я должен узнать, кому и что известно. Много ли вы рассказали той шайке олухов, что называет себя полицией Шорнфорда?

– Да все, – виновато развел руками и улыбнулся Дэвид. – Понимаете, я не сумел бы заставить их сделать самую тягомотную часть работы, если бы не рассказал им все, что уже обнаружил.

– Про колодец в Уэйкли сообщил Стейнсу местный констебль.

– Определенно. Но констебля просветил я – в пабе, сразу после того, как чуть туда не рухнул.

– Для вас лучше было бы рухнуть. Я в вас стрелять не буду. Не потому, что может переполошиться Харли-стрит: у меня револьвер с глушителем. Нет, стрелять я не стану. Моя секретарша сделает вам укол. Я склоняюсь к стрихнину. Вы мне заплатите за все доставленные хлопоты.

– Не валяйте дурака, – отозвался Дэвид. – Не думаете же вы, что я буду тихо сидеть, пока ваша мускулистая подруга тычет в меня иглой? Да у вас, я смотрю, страсть к шприцам. Вы же приготовили тот, который убил Урсулу Фринтон?

У доктора Колмена дернулся глаз.

– Не докажете. Ничего не докажете!

– Кроме одного: мисс Фринтон не страдала болезнью сердца. Это уже доказано. И умерла она от никотинового отравления. Что тоже доказано. Ее вы осматривали так же тщательно, как меня? Может, она и не заметила, что вы выслушивали сердце не в тех межреберьях? Не обратила внимания, что вы не проверили те полдюжины симптомов, которые свойственны ее предполагаемому состоянию. Вы же не слишком тщательно искали у меня признаки диабета? Изменения сетчатки не смотрели? Поражения нервов? Дополнительные анализы, сахар в крови, сахарная кривая и так далее? Нет. Вы заметили щедрую порцию моего недельного сахарного пайка, который я сыпанул в материал перед тем, как отдать вам, и этого хватило. Потому что, естественно, мне нужно заключение, освобождающее от призыва. Что очень благоприятно для вашего кошелька. Кстати, сколько вы берете? У меня с собой чековая книжка.

– Правда с собой? Вы думали, я такой глупец, что буду беседовать с вами как ни в чем не бывало после того, как вы сослались на мистера Фринтона? Друг мой, вы действительно очень низкого обо мне мнения.

– Не низкого, – возразил Дэвид. – Вполне определенного мнения, но не низкого, могу вас заверить. Инспектор Стейнс тоже это оценит. И можете все-таки взять свой гонорар. Он входит в мой отчет по расходам, вот почему я так щедр. И вам он очень поможет в расходах на адвоката. Как вы собираетесь оправдать мое исчезновение? Вряд ли вам нужно, чтобы по этому адресу нашли мое тело?

Доктор Колмен снова поднял револьвер:

– Уберите чековую книжку! Вы меня психом считаете?

– Нет, но, думаю, вы теряете хватку. Например, вы позволили мне достать из кармана чековую книжку, а ведь там мог оказаться пистолет. Его там, конечно, нет – я редко им пользуюсь. Все это показывает, что у вас отсутствуют навыки преступника, хотя искусством ремесленника вы владеете. Но о ссылке на мистера Фринтона. Он и правда сообщил вашей секретарше, что ваш пациент – я?

– Он не давал рекомендаций. И сразу все понял.

– Мистер Фринтон?

– Мистер Фринтон.

– Это необычайно интересно.

Дэвид не сводил глаз с доктора Колмена, но мысленно просчитывал дальнейшие шаги. Пока он говорил, послышался шум мотора, и на улице остановилась машина. Дэвид чуть подался вперед, увидел, как пальцы Колмена сжались на рукояти, и уверился, что полностью владеет вниманием оппонента.

– А сейчас я объясню вам, – проговорил он, – почему это так интересно. Вы не сказали, с каким именно мистером Фринтоном говорила ваша секретарша, но я случайно узнал, что мистера Хьюберта сегодня нет дома, так что это должен был быть мистер Реджинальд, и если он мог сообщить вам…

Колмен сидел спиной к двери. Он мог бы видеть ее в зеркале над каминной полкой – для того оно там и висело, – но его взгляд не отрывался от Дэвида. Доктор понимал, что тот тянет время, но был слишком растерян, чтобы предвидеть следующий шаг. Поэтому не заметил, как в дверном проеме бесшумно появился инспектор Стейнс из Шорнфорда.

– Положите оружие, – резко сказал инспектор. – Вы у меня на мушке.

Дэвид на всякий случай нырнул под стол, но ничего не произошло. Когда он вылез, Колмен сидел и таращился – нет, не на инспектора Стейнса, в два шага оказавшегося рядом с ним, не на Хьюберта Фринтона, которого ввели в кабинет двое полицейских, – а на вице-адмирала сэра Иэна Фергюсона, стоявшего в дверях с горящими глазами и мрачной улыбкой на лице.

– Ну, Стивенсон, – медленно заговорил адмирал, – я и не рассчитывал увидеть вас здесь.

Человек за столом врача съежился.

– Вот оно что, – произнес Дэвид. – То-то мне показалось, что медицину он знает не очень, – слишком много ошибок допустил при осмотре.

– Вы мне потом расскажете, – вмешался инспектор Стейнс. – Сэр Иэн, опознаете ли вы в этом человеке Эдуарда Стивенсона, лаборанта покойного доктора Мориса Колмена?

– Определенно опознаю.

Инспектор обернулся:

– Признаете ли вы свое настоящее имя?

Стивенсон замялся, и в этот момент Хьюберт Фринтон на него бросился. Как он оторвался от своих конвоиров, никто не видел, но занесенную руку и блеснувший в ней нож увидели все. Стивенсон схватил лежавший на столе револьвер и навскидку выстрелил в нападавшего. Через миг два человека сплелись в молчаливой, смертельной, но очень короткой схватке. Возраст и нездоровье, преодоленные на краткий миг яростью открытия, позволили Фринтону собрать силы для нападения – но и только. Стивенсон стряхнул его с себя и тяжелым ударом свалил на пол. В падении Фринтон ударился головой об угол массивного стола, скатился на ковер и остался неподвижен.

Трясущегося и тяжело дышащего Стивенсона тут же скрутили констебли, инспектор подобрал нож и револьвер, а Дэвид с адмиралом перевернули Фринтона на спину.

– Начисто отключился, – заметил сэр Иэн. – Неудивительно, учитывая силу удара.

Дэвид расстегнул на Фринтоне рубашку, взял со стола стетоскоп. Вынув из ушей наконечники, мрачно кивнул.

– Отключился навсегда, – сказал он. – Не будет суда над Хьюбертом Фринтоном по обвинению в убийстве племянницы.

Стейнс грозно обернулся к задержанному, но Дэвид опередил его, не дав начать:

– Убийство по неосторожности, инспектор. Если вообще не чистейшая самозащита – Фринтон напал первым. Но должна быть пуля, хотя могла пролететь мимо.

– Давайте проверим, – предложил адмирал.

Пока инспектор осматривал помещение, ища следы пули, а Стивенсон сидел между двумя конвойными, опустив голову на руки, Дэвид и сэр Иэн обследовали убитого, ища возможную рану. Когда они дошли до поясницы, Дэвид громко вскрикнул.

– Рану нашли? – спросил Стейнс, подходя к ним.

– Нет, – ответил Дэвид. – Он невредим, если не считать треснувшего черепа.

– А что тогда за шум?

– Так, ничего особенного, – медленно произнес Дэвид. – Только у него на спине родимое пятно, имеющее форму деревенского каравая.

 

Глава 19

Следующий час инспектор провел, разъясняя свои вопросы на Харли-стрит. Стивенсона и секретаршу, которую нейтрализовали, как только стражи порядка вошли в дом, передали столичной полиции, сопровождавшей инспектора Стейнса по приемным врачей. Тело Хьюберта Фринтона, осмотренное местным полицейским врачом, доставили в районный морг. На телефонный звонок на Мэнор-Фарм никто не ответил, хотя звонили дважды.

– Колмен… то есть Стивенсон сказал, что его секретарша говорила обо мне с мистером Фринтоном, – сообщил Дэвид, когда инспектор принялся звонить в третий раз. – Какой это мистер Фринтон, он не уточнил, но поскольку Хьюберт был с вами в машине, очевидно, имелся в виду Реджинальд.

– Все равно не отвечает, – сказал инспектор. – Давайте-ка мы туда поедем.

– Может, секретарша сперва позвонила в усадьбу? – предположил Дэвид. – Тогда старая няня об этом точно должна помнить, а может, и сама ответила на звонок. И предупредила Реджинальда.

– Если Реджинальд сообщил липовому доктору ваше имя и описал вас, он тоже в деле.

– По самую маковку, – согласился Дэвид.

– Нас интересует только шея, – мрачно пошутил инспектор.

Закончив дела на Харли-стрит, Стейнс повез Дэвида в Уэйкли. По дороге они обсудили свои следующие действия. Стейнс должен был поехать прямо в Мэнор-Фарм, арестовать Реджинальда за соучастие в получении фальшивого медицинского заключения от самозваного врача и привезти в усадьбу. Дэвиду надлежало найти старую няню и по возможности добиться у нее признания до того, как инспектор устроит ей очную ставку с арестованным Реджинальдом.

К «Плугу и бороне» полицейский автомобиль подъехал под вечер. Стейнс выходить не стал, и Дэвид позволил себе улыбнуться ему через окно машины.

– Не слишком торопитесь там с Реджинальдом. Если я должен что-то вытянуть из старухи, мне потребуется время.

– Оно у вас будет – в разумных пределах. Но ее я тоже собираюсь взять за шиворот. Сейчас, после смерти Хьюберта, оставлять кого-то из них на воле небезопасно. Они готовы будут глотки друг другу перегрызть, чтобы выгородить себя.

– Все?

– Нет, думаю, участники только Реджинальд и старуха. Но рисковать не стану.

– И это правильно. В вашей профессии рисковать нельзя. Но я врач, и к риску привык – естественно, рискуя другими. Кстати, это мне кое-что напомнило: не возражаете, если я на разговор с няней возьму жену? Она выведет старую леди из равновесия, поможет ей раскрыться и заговорить.

– Согласен. Но будьте аккуратны: я думаю, что слуги непричастны, но вы должны быть готовы ко всему.

– После сегодняшних событий вы могли бы этого и не говорить, – обиженно заметил Дэвид.

Вместо ответа инспектор закрыл окно перед его носом, дал сигнал водителю и уехал с довольной физиономией.

Старая няня была в детской. Пожилая горничная провела Дэвида и Джилл наверх, но объявить о себе предоставила им самим. Она оставила их перед дверью и поднялась по лестнице. Джилл постучала и вошла первой.

Старуха сидела в кресле-качалке возле камина, где горело небольшое полено. Она зашивала льняное полотенце, поднося его к глазам и медленно водя иглой поперек неровного разрыва. Удивленно взглянув на идущую к ней Джилл, старая нянька отложила работу и встала.

– Вы меня не знаете, – заговорила Джилл, – но с моим мужем, доктором Уинтрингемом, знакомы, я полагаю.

– Вас я знаю, – сообщила старуха, вглядываясь в Дэвида. – Вы влезли ко мне в детскую. Интересно, мистер Фринтон и эта гнусная полиция разрешает подобные вещи? И позволила вам меня побеспокоить?

– Нет, – спокойно ответила Джилл, подходя к старухе и сурово на нее глядя. – А теперь приготовьтесь к сильному потрясению. С мистером Фринтоном случилась беда.

Старуха протянула руку к креслу и медленно в него опустилась.

– Беда? – прошептала она. – Что с ним? Его же не арестовали? Какие у них могут быть доказательства? Это я сделала! – крикнула она, снова вставая. – Все сделала я! И мисс Урсулу убила, и мистера Алана. Пусть мистера Хьюберта не трогают! Он ничего не делал, это все я! Пусть меня спросят, я все расскажу. Но его не трогайте – первого ребенка, которого я растила, моего ребенка!

– Старшего из близнецов, – вмешался Дэвид. – Того, кто родился Артуром и был крещен Хьюбертом. Того, чье право первородства вы уничтожили своей гордостью и злобой.

Старая няня пошатнулась и рухнула в кресло. Глаза у нее закрылись, голова свалилась на плечо. Джилл озабоченно нагнулась к ней, а Дэвид взял за запястье.

– Все в порядке, – сказал он. – Лучше всего было сделать это быстро. Теперь она будет говорить.

– Ужасно, – прошептала Джилл.

– Вся история ужасна. Ну, сестра Браун, я знаю, что вам уже лучше. Сумеете ответить на мои вопросы? Это единственное, чем вы можете помочь себе и другим.

Старуха облизнула сухие губы.

– Что вы хотите знать? – прозвучал ее надломленный голос.

Дэвид пододвинул кресла для себя и Джилл, и они сели возле старухи.

– Наверняка вы помните сестру Андерсон, – начал Дэвид. – Она все еще живет в Шорнфорде и рассказала мне о вашем поведении после рождения близнецов Фринтонов. Рассказала, как вы пытались их подменить, чтобы на вашем попечении оказался старший, но она вас поймала на этом и поменяла их обратно. У старшего было родимое пятно у копчика.

– У младшего, – прошептала нянька.

– Сестра Андерсон сказала – у старшего. Она знала, хотя не сообщила миссис Фринтон, которая еще не оправилась, что пятно у старшего. Полагаю, вы снова подменили младенцев, когда сестра Андерсон покинула дом.

Старая нянька теребила платок.

– Я не хотела ничего такого, – наконец откликнулась она. – Просто не думала, что миссис Фринтон вдруг войдет. А она мне сказала сразу после отъезда сестры Андерсон, что Артура заберет к себе в комнату, а в моей будет Хьюберт. И вышла. Я не думала, что она вернется так быстро. Я взяла Артура на руки, испугавшись, что его теряю, а любила я всегда его, не другого. Я начала его переодевать и услышала, что она идет. Мне было страшно, и не оставалось времени закончить переодевать Артура, и я положила Хьюберта в кроватку Артура и села рядом, как раз когда вошла миссис Фринтон. Она увидела, как я присыпаю Артура присыпкой, и заметила родинку. «Сестра Андерсон мне не говорила, что у Хьюберта есть родинка», – сказала она, а я не знала, что делать. Если бы я сообщила ей, что только что положила Хьюберта в кроватку Артура, она бы из меня все вытащила, и я бы потеряла место. А я не могла. И тогда я проговорила: «Да, миссис Фринтон», и она взяла настоящего Хьюберта и увезла его с кроваткой в свою комнату. На следующей неделе их окрестили не так, как надо, и с этого дня я ни одной живой душе этого не рассказала.

– Даже самому мистеру Фринтону?

– Никогда! Разве бы он меня простил, если бы все узнал? – Няня резко оборвала свою речь, дико глядя то на Дэвида, то на Джилл. – Что вы мне сказали, мэм, про мистера Фринтона? Какая беда? Скажите, что с ним… Это все я сделала, это я убила…

– Спокойно, – положил ей руку на плечо Дэвид. – Я вам скажу, но приготовьтесь услышать плохие вести. С мистером Фринтоном случилось большое несчастье. В это время он был под арестом. Но предстать перед судом ему уже не придется.

– Вы хотите сказать… что он умер?

Дэвид молча кивнул. Старуха закрыла руками лицо и закачалась в пароксизме горя.

– Мистер Фринтон за свои преступления уже не ответит, – продолжил Дэвид. – Но вам придется ответить за соучастие. Полиция едет сюда, однако я избавлю вас от некоторых повторений, если вы изложите мне главное о своих действиях. Исходная идея этого злодейства принадлежала мистеру Фринтону или вам?

– Ему. Я знала, что он любит этот дом и эту землю, и они ему и правда принадлежали бы, если бы я не вмешалась. И когда он стал подмешивать что-то в чашку Урсулы после ее болезни – у нее была скарлатина, – я дала ему понять, что поддержу во всем.

– Вам казалось, что вы искупаете свою вину перед ним, – тихо произнесла Джилл.

– Да, мэм. Я испортила ему жизнь и готова была отрезать себе руку, чтобы все исправить.

– Но вы не сознались миссис Фринтон, не рискнули сообщить мистеру Фринтону правду и попытались доказать ее.

– Я не могла! – ужаснулась старая няня. – Я бы нигде не нашла работу! Я бы умерла с голоду!

Дэвид поймал ее блуждающий взгляд и скомандовал:

– Продолжайте!

– Мистер Хьюберт никак не мог собраться и закончить то, что начал, – вновь заговорила нянька. – Он мне как-то сказал, что ослабляет ей сердце, так что приступы возобновятся и смерть станет естественной. Но он лишь обманывал себя, заставлял поверить, что не его в итоге будет вина. А я хотела увидеть конец. Ничего не имела против мисс Урсулы, но она стояла между мистером Хьюбертом и его собственностью. Мне тяжело было смотреть, как она страдает, нет, правда. Я всегда старалась облегчить ей эти приступы.

Джилл вскрикнула от ужаса, и старуха удивленно на нее посмотрела:

– Вы мне не верите, мэм. Но это правда, уверяю вас.

– Ужасная правда, – произнес Дэвид. – Вам рассказать конец, или вы сами?

– Когда мисс Урсула заключила помолвку, я ему сказала, что он потеряет свой последний шанс, если не будет действовать быстро, но он все равно медлил. Не мог решиться, говорил, что не знает, как сделать состав покрепче, чтобы она не заметила или ее не вырвало раньше, чем яд подействует на сердце.

– Значит, это вы заставили его сделать последний шаг, – уточнил Дэвид. – Я вам расскажу, что вы совершили. Вы положили флакон с раствором в старый шкафчик в детской, который не использовался с младенчества мистера Фринтона. Ослика вы заменили картиной, так что, войдя в детскую в следующий раз, Урсула ее заметила и осмотрела стену, как это сделал я, и тоже нашла шкафчик. А на этот раз там ее ждал флакон. Тогда вы сказали мистеру Фринтону, что она его нашла и действовать он должен немедленно, если хочет спасти свою шкуру.

– И он понял, что настало время, – мрачно подтвердила нянька. – Он еще с детства был тяжел на подъем, но уж когда что-то начинал, его было не удержать. Он всегда был умнее Артура, во всем становился заводилой. Как это было сделано, вы знаете.

– Да, знаю. Запасная помада у нее в ящике, и вы знали, что ей не нравится цвет, пользоваться ею Урсула не будет и потому не хватится. Вы ее подменили в парикмахерской, пока оплачивали ее счет, и надеялись, что из-за волнения перед медкомиссией она не заметит разницы: какая-то помада есть – и ладно. Вы думали, что она подкрасит губы после ленча в «Зеленом какаду».

– Так я сказала мистеру Хьюберту. Я бы пошла за мисс Урсулой в гардеробную и, когда у нее начался бы приступ, забрала помаду. Тогда бы решили, что она умерла от волнения.

– Но план не удался.

Старая нянька помолчала, потом подняла глаза и посмотрела на Дэвида.

– Она все равно умерла.

– Но мистеру Фринтону это не помогло. Хотя вы избавились и от Алана Дункана – сигаретами, которые подложили в его портсигар.

– Да, я это сделала. Не нужны нам тут чужие.

– От вас это не зависит. Мистер Реджинальд тоже не является наследником.

Старая нянька вцепилась в подлокотники кресла, лицо ее окаменело.

– Мистер Реджинальд – не наследник?

– Нет. По условиям завещания после его смерти имение переходит в Национальный фонд.

Нянька выпрямилась в кресле, вновь охваченная ненавистью и гневом.

– Вот же злобная тварь! – крикнула она. – Нет, я не жалею, что сделала. Мистер Хьюберт был мой ребенок, и я должна была дать ему то, чего он хотел. Но мистер Реджинальд…

Няня осеклась, закусила губу.

– Да? – подтолкнул Дэвид. – Что вы хотели сказать о мистере Реджинальде?

– Не важно. Я отвечу на ваши вопросы, но сама ничего не скажу.

– Вы уже много сказали и вряд ли можете себе навредить. Но осталось прояснить еще один пункт. Вы ведь знали, где находится колодец?

– Да.

– Почему мистер Фринтон отрицал, что вообще о нем знает? Он лгал, будто никогда не видел его в детстве?

– Нет, он говорил правду. Его отец приказал, когда мальчикам был год, завалить колодец землей. Он боялся, что они начнут с ним баловаться, когда подрастут, и смогут снять крышку. Поэтому дал садовым работникам строгий приказ не говорить мальчикам ни слова, и они не сказали. Когда я приехала сюда к мистеру Реджинальду, садовники уже поменялись. Я узнала это место в роще по расположению деревьев, но по колодцу пролегла тропа, и никто не догадывался, что там под ней.

– Кто его раскопал?

Нянька ответила сразу же, без колебаний:

– Я сама.

– Чушь. У вас бы не хватило сил.

– Я говорю, что я. И никто меня не заставит сказать иное.

В коридоре послышались шаги.

– Кажется, сюда идет инспектор, – поднялся Дэвид. – Лучше ему не лгите. Он захочет узнать, что вы мне рассказали.

Старуха начала вставать, но Джилл ее удержала.

– Сидите, – мягко сказала она. – Вы сейчас не в том состоянии, чтобы стоять.

Нянька благодарно на нее посмотрела.

– Вот вы меня понимаете, мэм, – произнесла она, глядя на Джилл в поисках сочувствия.

– Понимаю, – ответила та. – Но то, что вы сделали, все равно чудовищно.

– Мистера Хьюберта больше нет! – всхлипнула нянька. – Больше нет! И я теперь за это расплачиваюсь и буду расплачиваться до конца дней!

Джилл поднялась навстречу входящему инспектору, кивнула ему и Дэвиду и, выйдя из детской, прошла по коридору к скамейке у окна на площадку. Там она села и стала ждать, распахнув окно. Прохладный ветерок из сада развеивал тяжесть зла, содеянного старухой.

Инспектор Стейнс быстро повторил няньке вопросы Дэвида. Она впала в апатию и отвечала вяло, но суть была та же. Когда она дошла до конца своего рассказа, инспектор закрыл блокнот, произвел формальный арест и передал ее своим помощникам. Няня ушла молча. Известие о смерти Хьюберта Фринтона лишило ее желания сопротивляться.

– Что-нибудь накопали на ферме? – спросил Дэвид, когда они с инспектором остались одни.

– Нет, – хмуро ответил тот. – Какие-то совершенно неожиданные дурацкие осложнения. Хотел сгрести за воротник Реджинальда по делу о ложном заключении, а заодно вытрясти из него правду насчет звонка Стивенсона. Но оказалось, что сегодня на ферму никто из Лондона не звонил.

– Не звонил? Значит, Стивенсон звонил сюда, в этот дом.

– Нет. Не было сегодня звонков из Лондона ни в усадьбу, ни на ферму.

– Но Хьюберт был с вами в машине, значит, Реджинальд…

– Реджинальд в Шорнфорде. Сегодня с девяти утра, это очевидно. Наши люди его ищут, но пока не засекли.

Дэвид вытаращился на него в изумлении.

– Но если Реджинальд весь день в Шорнфорде, а из Лондона никто не звонил ни на ферму, ни сюда, тогда… тогда!.. – заорал он, устремляясь к двери. – Я шляпа! Я такое здоровенное сомбреро, которое не носили ни Бог, ни Гэри Купер, ни мистер Черчилль… Джилл!

– В чем дело, дорогой?

– Где Рейчел? В смысле, когда она вернется?

– К приему в шесть. А что?

– Стейнс, слепая вы сова, поехали быстрее в Шорнфорд! Времени терять нельзя, но сперва я должен увидеться с Рейчел!

– Какая вас муха укусила? – тяжело дыша, спросил инспектор, едва поспевая за Дэвидом. – Что за шум?

– Вы не поняли? – спросил тот, дергая дверцу машины инспектора и втаскивая за собой Джилл. – Если Реджинальд сегодня в Шорнфорде, ест свой ленч в «Зеленом какаду», как обычно…

– Ни черта я не понял, – перебил инспектор, заводя машину, – кроме того, что человек уже взрослый и вроде бы с головой вдруг начнет вести себя как какой-то псих. Извините, миссис Уинтрингем, увлекся. С вашим мужем часто такое бывает?

– Только когда он знает, что раскрыл дело, – ответила довольная Джилл.

 

Глава 20

В офис инспектора в полицейском участке Шорнфорда набилось столько народу, что стало тесно. Инспектор сидел за столом, по бокам стояли два его сержанта. Дэвид расположился на стуле возле стола, рядом с ним устроилась Рейчел Уильямс. По другую сторону от нее сидел доктор Шор из Уэйкли. Напротив них – сэр Иэн Фергюсон и доктор Фримантл. Их не очень интересовало происходящее, и они обсуждали будущие заседания медкомиссии, сравнивали даты и время, написанные на листках. Рядом с ними устроились два лондонца из Скотленд-Ярда, бдительно окидывая взглядами собравшихся. У двери стоял констебль в форме.

Воздух в кабинете был спертый, потому что действовало затемнение – окно загораживал сплошной лист фанеры, не пропуская ни ветерка. От резкого света трех лампочек на лица людей ложились острые тени.

– Он уже должен быть здесь, – сказал Стейнс, не поднимая глаз от доклада, который читал.

Констебль открыл дверь и что-то спросил у коллеги, стоявшего за ней.

– Уже подходит, сэр, – доложил тот, тщательно притворяя дверь.

– Тогда впустите его, – произнес инспектор, морщась. – Не оставляйте в коридоре.

Констебль отворил дверь, и в кабинет неуверенно вошел Реджинальд Фринтон.

Он явно не ожидал увидеть столько людей, многим из которых, оказывается, был известен. После темных улиц и тускло освещенных коридоров участка он моргал и щурился.

– Садитесь, мистер Фринтон, – спокойно предложил ему инспектор. Подождал, пока Реджинальд усядется, и продолжил: – Мне жаль, что пришлось вызывать вас сразу после вашего приезда домой, но мне нужно закончить дознание сегодня, а причину этого вы уже слышали.

Реджинальд Фринтон наклонил голову.

– Когда вашего отца случайно убил человек, выдававший себя за доктора Колмена…

– Выдававший?

Голос Фринтона прозвучал резко, но не от страха, а от удивления.

– Выдававший себя за доктора Колмена, – продолжил инспектор, будто его и не перебили, – я попытался дозвониться до вас в Мэнор-Фарм. Мне было сказано, что вы здесь, в Шорнфорде. Также мне сообщили, что неизвестно, где именно вас можно найти. Но я в курсе, что утром вам звонили по телефону, и вы ответили на звонок. Где именно этот звонок вас застал?

Реджинальд Фринтон молчал, оглядывая поочередно лица собравшихся в комнате. С видимым усилием он снова обернулся к столу инспектора и ответил:

– Мне не звонили. Этого не могло быть. Я ездил по Шорнфорду, по делам.

– Останавливались ли вы там, где есть телефон? Поесть или что-нибудь в этом роде?

– Я выпил чая в «Зеленом какаду».

– В котором часу это было?

– Около пяти.

– На ленч вы заезжали туда же?

– Да.

– Когда вы оттуда ушли?

– Примерно в два.

– Вы не могли ответить на телефонный звонок оттуда, ну, скажем, в половине третьего?

Реджинальд подумал и ответил решительно:

– Нет.

Доктор Уинтрингем подался вперед, облокотившись на стол инспектора.

– Вам сообщили об обстоятельствах смерти вашего отца? – серьезно спросил он.

Фринтон холодно посмотрел на него:

– Мне сказали, что полиция забрала отца в Лондон по обвинению в получении от доктора Колмена фальшивого заключения о плохом здоровье Урсулы. И что у него была стычка с доктором: отец на него напал, в драке ударился головой о стол и погиб от удара.

– Вам не говорили, почему он напал на доктора Колмена?

– Думаю, он счел, что доктор Колмен как-то подставил его по поводу этих медицинских заключений.

– Верно. Как именно, по-вашему, он подвел мистера Фринтона?

– Полагаю, не поставив Урсуле правильный диагноз.

– Вы признаете, что Урсула не страдала болезнью сердца?

– Я ничего не могу признавать. Я должен полагаться на мнение специалистов в области, в которой сам полностью невежествен.

– Но до того вы поверили бы слову Колмена о болезни? Вы ему доверяли как врачу?

– Конечно.

– Хотя на самом деле он врач не больше, чем вы.

Фринтон молча смотрел на Дэвида.

– О чем это вы? – наконец медленно спросил он.

– О человеке по фамилии Стивенсон, – сказал инспектор Стейнс, – который был лаборантом у доктора Мориса Колмена и убил его. Тело доктора обнаружено в пруду возле его жилища. Колмен ушел из дома пешком, заранее отправив багаж на станцию. Он попрощался с друзьями и поехал в Англию в годичный отпуск. Стивенсон его убил, избавился от тела, переоделся в его одежду и, будучи примерно одного с ним роста и веса, сумел неузнанным пробраться в поезд. Дальше все было просто. Со службы у Колмена он был уволен за неделю до того. Считалось, что у них с доктором произошла ссора по поводу некоторых опасных экспериментов, против которых Стивенсон возражал. Но дело было не в этом. Ссору вызвало то, что Стивенсон подделал чеки доктора Колмена и так мастерски имитировал его подпись, что она стала неотличима от подписи доктора.

Дэвид многозначительно обернулся к адмиралу, и тот мрачно кивнул.

– Вы всерьез утверждаете, что не знали об истинной личности Колмена? – продолжил инспектор.

– Абсолютно, – покраснел Фринтон. – Уж не думаете ли вы, будто я, зная, что он липовый…

Он осекся, несколько раз беззвучно открывал рот, крепко сжал губы и замолчал, глядя в пол.

– Я закончу вашу фразу, – сказал Дэвид. – Если бы вы знали, что этот врач – самозванец, никогда бы не привели к нему вашего друга за фальшивым заключением. Весь смысл был в том, что это заключение известного врача.

Фринтон молчал, не поднимая головы.

– Ваш отец тоже считал его настоящим, – продолжил Дэвид. – Вот почему он шантажом вынудил его сделать приспособление, которым убил свою племянницу.

Фринтон молчал, пряча глаза.

– Ваша старая нянька созналась в своей роли в этом отвратительном преступлении, – продолжил Дэвид. – Она нам сказала, почему это сделала и как хотела восстановить вашего отца в правах владельца имения, которых сама лишила его своим безумным поведением в молодости. Думаю, все это было вам рассказано и вам известно доказательство, на котором все основано. История старой няньки правдива. Я обнаружил это, когда осматривал вашего отца в кабинете врача на Харли-стрит, где он встретил смерть.

Впервые после того, как чуть не проговорился, Фринтон поднял глаза.

– Вы там были? – недоверчиво спросил он. – В кабинете Колмена? Что вы там забыли, ради всего святого?

Голос его был полон такого искреннего удивления, что инспектор Стейнс приподнялся в кресле и двое из Скотленд-Ярда подались вперед.

Дэвид встал. Он медленно прошел по комнате и остановился позади лондонцев, опершись руками на спинки их кресел.

– Спасибо, Фринтон, – сказал он. – Вы абсолютно прояснили дело. С разрешения инспектора Стейнса я сейчас задам несколько вопросов, и либо я, либо кто-нибудь из присутствующих на них ответит.

Он замолчал, оглядывая помещение. Доктор Шор и Рейчел переглянулись, адмирал посмотрел на доктора Фримантла, приподняв брови.

– Кажется совершенно ясным, – заговорил Дэвид, – что Стивенсон не звонил в Уэйкли навести обо мне справки. Звонить Хьюберту Фринтону он не мог, а сидящий здесь Фринтон отрицает, что звонили ему. Мы знаем, что ему не звонили в «Зеленый какаду», не звонили и в иные места, где он был. Таким образом, это оставляет нам две возможности. Либо Фринтон находился еще в каком-то доме, телефон которого был известен Стивенсону, равно как и факт, что Фринтона можно найти по этому телефону, либо же Стивенсон вообще Фринтону не звонил.

– Кому же он тогда звонил? – медленно спросил Фринтон, в свою очередь оглядывая собравшихся.

– Очевидно, кому-то, кто меня знает, – ответил Дэвид. – И кто имел некоторое понятие о моих намерениях в этот день. Рейчел, где ты была? – спросил он вдруг.

– Я? На приемах. А что?

– Я спрашиваю всех. Доктор Шор?

– Я тоже отсутствовал дома. Но мне было несколько местных звонков по телефону, сообщения записаны в блокноте. Из Лондона звонков не поступало.

– Да, из Лондона вам не звонили. Доктор Фримантл?

– В больнице, давал наркоз.

– Сэр Иэн?

– В городе, в клубе, где по договоренности должен был меня забрать Стейнс и повезти опознавать Стивенсона. Мне определенно звонили, пока я ждал. Звонок был от друга с предложением вместе пообедать.

– Конечно, – небрежно продолжил Дэвид, передвинув руки на спинках кресел, – конечно, Стивенсон мог звонить кому-то, принимающему сообщения по договоренности с Фринтоном или его отцом. Этого не следует упускать из виду. Но пока я отложу вопрос о телефонном звонке и задам другой, давно уже не дающий мне покоя. Вопрос о власти Хьюберта Фринтона над Стивенсоном. Когда Фринтон потребовал от самозваного специалиста средство для убийства своей племянницы, он, по-видимому, воспользовался шантажом – пригрозил выдать Стивенсона, выписавшего ложное заключение другу Реджинальда Фринтона. Но разве он при этом не подставлялся под куда более серьезный и опасный шантаж со стороны Стивенсона? Убийство – вещь пострашнее подложных справок. Так почему же Стивенсон не раскрыл карты с Фринтоном к своей выгоде? Почему так кротко согласился приготовить шприц с никотином и искусно вставить его в помаду? Почему сунул в петлю собственную шею? Казалось бы, у него и так хлопот полон рот.

– Возможно, – предположил адмирал, следивший за Дэвидом с неослабевающим вниманием, – Стивенсон боялся, что, если разоблачит Фринтона, копнут его прошлое, а этим он рисковать не осмеливался.

– Или же, – добавил доктор Шор, – Стивенсон решил, что Хьюберт Фринтон знает о его самозванстве и использует эту угрозу вместе с другой.

– Я думаю, вы оба правы. Стивенсон вполне мог подумать и так и этак. Но мне кажется, он не боялся разоблачений Фринтона. По-моему, он знал своего врага, и управлял им именно этот враг.

– Управлял? – удивленно спросил инспектор Стейнс, внимательно оглядывая лица присутствующих, и глаза его выдавали, что удивление неискреннее.

– Я думаю, – медленно и отчетливо заговорил Дэвид, – что прошлое преступление и нынешнее самозванство Стивенсона были известны человеку, который использовал его для выдачи подложных заключений с целью, известной лишь ему и неизвестной Стивенсону. В конце концов, – Дэвид сменил тон на более непринужденный, с улыбкой поворачиваясь к адмиралу, – доктора Мориса Колмена знали несколько человек в Лондоне. Вы мне сами так говорили. Один-два из них встречались с фальшивым Колменом, но не были знакомы с настоящим, потому и приняли подмену. Вы, мне кажется, пытались установить с ним контакт, но безуспешно.

– Так и было, – согласился сэр Иэн.

– Так что у вас не имелось подозрений, когда вы вошли со Стейнсом и Хьюбертом Фринтоном в кабинет, где увидели Стивенсона?

– Никаких.

– И при этом, – задумчиво продолжил Дэвид, – вы практически не удивились, когда он к вам повернулся. Торжество, удовлетворение – да, но удивления я не помню. И вы его сразу узнали. Хотя по всем сведениям он не так уж отличался с виду от Колмена, а вы много лет ни с тем, ни с другим не встречались. И мое присутствие вас тоже не удивило.

– Я знал, что вы там, – напряженно сказал сэр Иэн.

Дэвид стиснул спинку стула, и сидевший на нем сотрудник Скотленд-Ярда сунул руку в карман пиджака.

– Вы ему говорили, инспектор Стейнс? – отстраненно спросил Дэвид.

– Нет, – ответил инспектор, вставая. – Я не говорил.

– Как же вы узнали, что я там буду? – резко обернулся Дэвид к сэру Иэну. – По телефону?

Адмирал не шевельнулся, только лицо его посуровело. Но когда Дэвид заговорил, он расплылся в улыбке:

– Мне сказал Хьюберт Фринтон, когда мы входили в дом.

– Откуда он знал?

– Это вам выяснять. Или настоящей полиции.

Дэвид слегка поклонился.

– Рейчел, – сменил он тон, – давай вернемся ко дню убийства Урсулы Фринтон. Ты ведь нашла ее первая?

– Да.

– Она упала, и видно было, что ей плохо?

– Да.

– Ты тогда подумала, что она умирает?

– Тогда – нет. Плохое общее самочувствие, нерегулярный пульс, но не агональный.

– Ты заметила царапину у нее на губе?

– Да. После того, как позвала сэра Иэна.

– На пальцы ее ты смотрела?

– Я смотрела на правую руку, когда щупала пульс, а сэр Иэн слушал сердце.

– Но ты не видела царапин на пальцах?

– Тогда – нет. Потом, когда мне показал на них инспектор Стейнс.

– Именно так. Ты не заметила этих царапин, когда позвала сэра Иэна к больной, но увидела их, когда она была мертва.

– Да. Но мне их показали.

– Вы очень честны, – улыбнулся, глядя на нее, доктор Шор.

– Когда ты оставила с больной девушкой сэра Иэна и пошла готовить инъекцию, – продолжил Дэвид, – думала ли ты, что у нее есть шанс?

– Да, – ответила Рейчел. – Я честно так думала.

– И, как только что сказал доктор Шор, ты необычайно честна для врача. Когда ты вернулась в кабинку, что ты увидела?

– Увидела, что она умирает.

– Вот именно. Потому что пока ты ходила и готовила укол, сэр Иэн тем шприцем, который тебе показывал и где был не морфин, как он говорил, а раствор никотина на всякий случай, сделал Урсуле дополнительную инъекцию в пальцы правой руки и, возможно, в вену на руке. На вскрытии ничего этого не было найдено, но и не искали, так что могли пропустить. Про пальцы я уверен.

– Вы с ума сошли, – коротко бросил сэр Иэн. – Какой у меня мотив для таких ужасных поступков? Я не знал эту девушку, никогда раньше не видел. Вы доказали вину ее дяди и наполовину доказали причастность его сына, и тут вдруг выступаете с таким фантастическим обвинением против меня? Назовите мне мотив, и все мы сердечно посмеемся.

– С удовольствием, – сказал Дэвид. – Самый лучший в мире мотив – самосохранение.

– От чего сохранение, ради всего святого?

– Урсула Фринтон написала у себя на груди две буквы. – Дэвид стоял прямо перед адмиралом, и тому приходилось задирать голову, чтобы на него смотреть. – Хотела написать «HF», обвинение против своего дяди. Но вместо этого написала себе смертный приговор, потому что вы их прочли как «РН».

В наступившей тишине слышалось только учащенное дыхание сэра Иэна.

– Я привлекла его внимание к этим буквам, – сказала Рейчел. – Когда сделала ей укол. Он заметил, что они похожи на «РН». Я согласилась.

– Он их уже видел в тот момент, – ответил Дэвид. – Наверняка видел, когда осматривал ее в первый раз. Естественно, он подумал, что Урсула раскрыла его тайну. В силу этого и вопреки своему первоначальному намерению он вынужден был сделать ее смерть неминуемой.

– Я не представляю, что значит эта абракадабра из двух букв, – презрительно бросил адмирал. – Что за «РН» такое? Что эти буквы символизируют? И почему они имеют ко мне хоть какое-то отношение?

– На первые два вопроса вы знаете ответы, – сказал Дэвид. – И здесь есть люди, которым об этом знать не положено. Но на третий вопрос я отвечу. Я случайно оказался личным другом человека, близко столкнувшегося с «РН» на одной ферме в Шропшире меньше года назад.

Сэр Иэн сунул руку в карман и вытащил носовой платок. Но не успел поднести его к лицу, как двое полицейских из Скотленд-Ярда вскочили из кресел и набросились на него. Адмирал не сопротивлялся. Они вцепились с двух сторон в его руки, а он лишь тяжело дышал, как после бега.

Дэвид снова отошел к окну, держа руки за спиной.

– Ну, – сказал адмирал, – похоже, вы разочарованы. Я так понимаю, вы ожидали найти у меня в платке ампулу с ядом или какую-нибудь подобную чушь. И не нашли ничего.

– Кроме письма, – сказал один из полицейских, передавая письмо начальнику. – Видимо, призыв к благотворительности.

– Кроме письма, которое я случайно вытащил вместе с платком.

– Дайте взглянуть, – резко шагнул вперед Дэвид.

Ему подали письмо в конверте. Адресовано оно было вице-адмиралу сэру Иэну Фергюсону, а после имени стояли все почетные титулы – F.R.C.S., Ph.D., M.D.

– Ph.D., доктор философии? – негромко уточнил Дэвид. – Вряд ли, сэр Иэн.

Он подал письмо инспектору Скотленд-Ярда со словами:

– «РН» на конверте предупреждает сэра Иэна, что письмо прислано из их центра и написано шифром. Я это, конечно, оставляю вам.

– Хватайте его! – вдруг заорал Стейнс, перепрыгивая через стол на середину комнаты.

Сэр Иэн вырвался из рук державших его полицейских и рванул закрывавший окно лист фанеры. Тот со стуком полетел на пол, а адмирал подхватил его и бросил назад, в лица трех бегущих к нему преследователей.

Все, бывшие в комнате, крикнули в один голос:

– Затемнение!

Подчиняясь недавнему, но неодолимому рефлексу, стоявший у дверей констебль выключил свет.

На несколько минут воцарился хаос, и когда Дэвид ощупью добрался до двери и зажег свет, то выяснилось, что доктора Шора скрутил полицейский из Скотленд-Ярда, одного из местных детектив-сержантов арестовал Стейнс, а Рейчел, доктор Фримантл и Реджинальд Фринтон укрылись за столом инспектора. Сэр Иэн Фергюсон исчез, но открытое окно точно указывало путь его отступления.

– Объявить в розыск! – рявкнул инспектор Стейнс. – Затемнение вернуть на место. Кретин, выключивший свет, доложит суперинтенданту. Все свободны, можно по домам. Поедете со мной, доктор?

– Он сейчас далеко не уйдет, – заявил Дэвид, стоя у дверей участка. – Я слышал, как по Хай-стрит проезжала колонна.

– Только что сообщили об аварии, сэр, – сказал дежурный в справочном бюро.

– Где?

– Хай-стрит, сэр. Грузовик сбил человека. Вызвали «Скорую» из больницы Святого Иоанна.

– Поехали туда, – коротко бросил Стейнс.

Сэр Иэн лежал на обочине, под головой у него был свернутый пиджак. В темноте рядом с ним стояла небольшая группа людей. Поблизости находилась «Скорая» и у тротуара – армейский грузовик, а рядом – его водитель, еще кто-то из автоколонны и молодой полицейский.

– Прямо на меня вылетел! – взволнованно рассказывал водитель. – Они же про затемнение не думают. Будто у нас зрение кошачье в темноте. Вот этих пешеходов бы посадить за руль да посмотреть, как им это понравится.

– Отставной корабельный врач, – сказал врач «Скорой» из больницы Святого Иоанна. – Отчетливо сообщил мне свое имя. Перелом руки и ноги. Мы его сейчас увезем. Просил меня ввести ему дозу морфина – она у него как раз нашлась, носит для жертв воздушных налетов. Я ему вколол.

– Что? – задохнулся от бессильной ярости инспектор Стейнс.

– Отлично сыграно! – радостно произнес Дэвид с явным облегчением. – У него же с собой был шприц, Стейнс, вы не забыли? Я так понял, что забыли. И на этот раз, думаю, там на самом деле был морфин, причем в очень подходящей дозе.

 

Глава 21

В поезде из Шорнфорда Дэвид рассказал Джилл конец истории.

– У адмирала был приказ использовать Стивенсона для выписки подложных заключений, – пояснил он. – В рамках программы «РН» по саботажу нашей военной деятельности. Приказы он получал шифрованными письмами из центра, расположенного в нашей стране, – этот центр еще предстоит найти. Очевидно, кто-то из их агентов в Канаде раскрыл маскировку Стивенсона еще до его отъезда оттуда. Видимо, наши люди знают об этом что-то такое, что не сочли нужным мне сказать. Когда Фринтон начал шантажировать Стивенсона, чтобы тот смонтировал шприц в тюбике помады, Стивенсон посоветовался со своим шефом, и сэр Иэн придумал хитроумный план. Стивенсону надлежало согласиться, но дозу дать недостаточную для смерти. Таким образом достигалось несколько благоприятных для банды результатов: Урсула выздоровеет, но подтвердит точность заключения Колмена. Хьюберт ничего не сможет сделать, потому что сам отдал себя под власть Стивенсона. Сэр Иэн сумеет в любой момент от Стивенсона избавиться. Если помнишь, он уже открыто намекал, что Колмен – лицо нежелательное, я думаю, банда достаточно его использовала. А может быть, из Канады пришло известие, что расследование продвигается и придется с Колменом распрощаться.

– Так что Стивенсон вел с Хьюбертом Фринтоном двойную игру?

– Да. Это не давало мне покоя с самого начала: почему было допущено убийство на медкомиссии? Удивляло, что время выбрали так неорганизованно, так случайно. А дело было в том, что оно вообще не планировалось никем, кроме Фринтона и старой няньки, а они неуклюжие дилетанты.

– Да, ты постоянно это твердил. Сочетание профессиональной техники и любительской безрукости, хладнокровный расчет и полная беспечность. Теперь я понимаю почему.

– И еще одно беспокоило меня с самого начала: отчего адмирал не старался активнее установить контакт с Колменом? Если он его реально подозревал в выдаче подложных заключений, то естественно было бы ожидать, что сперва он его обвинит в глаза, а не пойдет в полицию за его спиной. Но сэру Иэну никак не удавалось с ним встретиться. И меня это тоже заинтересовало. Причина была проста: сэр Иэн не хотел выдавать, что он и есть тот самый человек, который отдает приказы о выдаче фальшивых заключений. Куда лучше ему было в положении неизвестного – голос в телефоне, которого надо бояться и с которым советоваться. Это объясняет и то, почему Стивенсон так легко пошел на шантаж Хьюберта. С виду кажется, что Стивенсон мог бы в любой момент поменяться с ним ролями и отказаться играть. Но он сам выполнял приказы в страхе разоблачения совершенного им убийства. Что объясняет его поведение куда более убедительно.

– Ты все это знаешь или просто строишь заключения?

– Стивенсон сознался. Но все еще не подозревает, что адмирал и был «РН». Я мог бы и сам этого не узнать, если бы не история с телефонным звонком. Стейнс привез адмирала на Харли-стрит, и я подумал, что инспектор и сказал ему, что я там буду, чтобы они спланировали, как провести опознание Стивенсона. Когда стала ясна непричастность Фринтона, Реджинальда и няньки, мне пришла в голову мысль, что помимо полиции о моем визите к Стивенсону мог знать только сэр Иэн. Тут и все другие кусочки начали становиться на места. На самом деле Стейнс ничего не сказал адмиралу, и это еще раз доказывало, что звонили по телефону ему. Проследили все телефонные звонки с Харли-стрит и выяснили, что звонок был в клуб адмирала.

Джилл молчала, глядя на проплывающие за окнами вагона поля.

– Как удалось сэру Иэну удрать из полицейского участка? – спросила она. – Казалось бы, невероятно – из комнаты, набитой народом.

– Выключили свет, когда он сорвал затемнение.

– Оно не было закреплено?

– Не слишком надежно, – ответил Дэвид.

Они посмотрели друг на друга.

– У него отличный послужной список с прошлой войны, – вызывающе сказал Дэвид. – Это было какое-то сумасшествие.

– Хорошо, что затемнение не было затянуто намертво, – тихо произнесла Джилл.

Поезд замедлил ход перед станцией.

– Как это теперь просто, когда ты все раскопал, – улыбнулась Джилл. – Тебе дали орден Британской империи?

– Нет. Наверху были разочарованы, что главный агент пока не найден.

– Хотят, чтобы ты его нашел?

– Боюсь, что нет. К тому же Ни-Шу-Шу простирает ко мне руки, а против ее зова я устоять не могу.

– Чертова Ни-Шу-Шу! Насколько счастливее я без нее была, даже со всеми этими потрясениями. Вот, кажется, впервые за все время я реально предпочла бы, чтобы ты занимался детективной работой.

– Любимая, что за волна ревности может подняться в женской душе! Я тебе обещаю: после войны найду себе работу под крылышком нашего старого друга инспектора… пардон, суперинтенданта Митчелла в Скотленд-Ярде и ничего больше делать не стану.

– После этой войны мы будем респектабельными пожилыми обитателями такого тесного угла, где руки-ноги не вытянуть.

– Милая, ты никогда не будешь пожилой.

– Дэвид, отпусти меня! Сейчас станция, войдет кто-нибудь! А ты никогда не будешь респектабельным!