Гомес, избитый и окровавленный, вышел из старой полутемной больницы, стены которой разваливались буквально на глазах. На уме у него были только две вещи — секс и убийство. Неважно, что будет первым.

По крайней мере, хоть дождь кончился. С широких, покрытых плиткой ступеней больницы Каликсто Гарсиа, залитых нещадными солнечными лучами, взвивался пар. Господи! Яркий свет заставлял его щуриться, пока он спускался по скользким ступеням в окруженный пальмами внутренний двор, который был заполнен старыми солдатами в креслах-каталках, только что выбравшимися на свежий воздух из помещения, где раньше располагался военный госпиталь. Снаружи было не так уж здорово, но гораздо лучше, чем внутри.

Он увидел неоновые огни маленького бара близ перекрестка улицы Авенида-де-ла-Универсидад. Сейчас бы неплохо опрокинуть парочку кружек холодного пива. Хотя, наверное, лучше было бы все двенадцать.

— У меня денек не задался, — обратился он к какой-то старой проститутке, которая уставилась на его окровавленные губы, когда он выходил из кованых ворот. — А у тебя, наверное, все путем?

Он вышел на охваченную солнечным зноем соседнюю улицу и потрогал ладонью губу. Черт, как больно.

Какими ужасными были те два часа, которые он провел у кровати умирающей матери!

У нее рак. Казалось бы, в лучшей больнице Гаваны для нее должны были найти обезболивающее. Дать ей умереть, черт возьми, спокойно и пристойно. Он даже тайно, под столом, передал лечащему врачу приличные деньги, чтобы тот проявил к ней особенное уважение.

Справляемся с болью — так они называли это, когда он звонил в больницу, чтобы поинтересоваться о ее состоянии. Как ему сказал один из врачей, это все, что они могут сделать на данной стадии. Справляемся с болью, сеньор.

Ну что ж, ее врач быстро превратился в главного врага Гомеса. Побил все рекорды.

Что он дал ей сегодня, чтобы избавить от боли? А вчера? А что давал в течение всего месяца? Ничего. Даже таблетки детского аспирина не предложил. Правительство США здорово позаботилось о Минздраве, наложив свое проклятое эмбарго на питание и медицинское обслуживание. Тем не менее, они должны сделать что-нибудь для нее.

Наконец, он затеял склоку с врачами и медсестрами. Они говорили ему, что ни в чем не виноваты. Все сваливали на Америку. Он чуть не вышиб мозги из проклятого докторишки, да только вот его оттащили. Какой-то урод пнул его в голову, пока он лежал на полу, и рассек губу. Медный привкус крови все еще был у него во рту. Он наклонился и выплюнул кровавую слюну в сточный желоб.

Господи Иисусе, это что, зуб выпал изо рта? Он провел языком по зубам. Да, одного нет. Ну что ж, еще осталось побороться в высшей лиге.

Вот почему сейчас он шел в консульство Швейцарии. Потрепать нервы какой-нибудь большой шишке. Надрать кому-нибудь зад. Старшая медсестра сказала, что там есть американский стол. Стол? Она имела в виду, что там были американские чиновники, хотя это и консульство Швейцарии.

Есть ли в этом здравый смысл? Нет. Ну и какая разница? На Кубе больше ни в чем нет здравого смысла. В любом случае он хотел прийти туда и отыскать одного из Этих проклятых бюрократишек, чтобы отвернуть ему башку.

Убийство. Вот лучший способ справиться с болью.

Так он и планировал. Сначала хорошенько дать кому-то по заднице, а потом подцепить чью-то задницу. У уличного торговца он приобрел туристическую карту и несколько презервативов. Заплатив за все доллар (никто не брал здесь песо, все хотели только баксов), он нашел консульство на карте. Всего-то в восьми кварталах. Он сразу же помчался туда, но его ждала еще одна головная боль.

Добравшись до места, он вскоре понял, что консульство закрыто. Минут десять тарабанил в дверь, пока не вспомнил, что сегодня воскресенье. Ну почему консульства не работают ежедневно, как, например, «Севен-илевен»? А вдруг у кого-то срочное дело? У него чрезвычайно срочное дело. Ему нужны лекарства. Он гражданин США. Черт возьми, он военный! Служит в долбаном ВМФ!

Хотя и в самом флоте встречались настоящие крысы. Трое суток он уже успел провести за решеткой в Гуантанамо за то, что проник в три часа утра в служебную аптеку. Там он прихватил морфия и гидроморфона и только хотел выскользнуть во взломанную дверь черного хода, как его задержала военная полиция. То, что он украл лекарства для своей умирающей матери, никого не интересовало.

Нас это абсолютно не колышет, так сказал один из патрульных.

Он сидел на ступеньках консульства, попивая «Столичную» из маленькой бутылки и пытаясь придумать следующий шаг, когда появилась эта странная цыпочка. Светлые волосы, большие красные губы и громадный бюст. Словно рождество в июле. Безрукавка и что-то вроде юбки из черного спандекса, чуть выше колен. Желтые туфли на высоких каблуках.

Должно быть, он умер и попал в рай.

Девушка остановилась и глянула на него, праздно сидящего на ступеньках консульства. Странно — она, казалось, была ему знакома. У нее были по-восточному раскосые глаза, но во внешности — только легкая примесь китайского. Цвет кожи напоминал кофе с молоком, который подавали в «Старбакс» по три доллара за порцию.

Он не мог сказать наверняка, работает эта девица или нет, и все пристальнее оглядывал ее. На шее — золотой ошейник и ожерелье с золотым колечком. Украшения на проститутке? Какого дьявола! Все эти девицы работают, разве нет? Так или иначе, здесь всё и все вокруг продавались.

Довольно странно, но она поднялась по ступенькам и стукнула в дверь. Когда она постучала несколько раз, он наконец сказал:

— Закрыто. Сегодня выходной.

— Что? — спросила она по-английски.

— Хочешь пошиковать?

Она сделала неприличный жест и произнесла не очень ободряющие слова:

— Как насчет бутылки сангрии во «Флоридите» для начала?

О чем-то подумав, она снова посмотрела на него, словно проверяя. Он зевнул и вытянул ноги, невозмутимый, как камень.

— Americano, да?

— Родина смельчаков, детка.

— Вот как. Эрнест младший хочет угостить меня сангрией во «Флоридите», любимом ресторане папы. Ты просто сосунок в стиле Хемингуэя.

— В стиле кого?

— Забудь. Что с твоей губой?

— Тебе бы лучше посмотреть на того типа, — сказал он, обрадованный ее вниманием.

— Знаю. Ты сломал доктору челюсть. Это ведь ты устроил переполох в больнице?

Он пристально посмотрел на нее.

— Ты что, была там? Я так и думал, что где-то тебя видел.

— Моя сестренка работает там старшей сестрой. Это она сказала тебе о консульстве.

— Так ты что — шла за мной следом?

— Не обольщайся, в консульстве у меня дела. Нужно кое-что передать. — Она вынула из сумочки конверт.

— Подсунь под дверь, вот и все.

— Нельзя.

— Почему?

— Там деньги.

— А-а, — протянул он. Вряд ли девица, которая носит наличные в консульство, будет работать.

— Ну, adios, — сказала она, убрав конверт в сумочку.

Интересно, сколько там денег, подумал он. Он мог вырвать его и убежать. Малекон был всего в квартале отсюда. Он мог запросто исчезнуть в толпе. Разве она угналась бы за ним в своих желтых башмаках, так и кричащих «возьми меня»?

— Эй, детка, куда ты идешь?

— На работу.

— Ты что, работаешь по воскресеньям? Господи!

— Мой брат содержит клуб. Я там работаю.

— Да? А кем, если не секрет?

— Кем придется.

— Звучит неплохо. А мне можно заглянуть туда?

— Нет, это позволено только членам клуба.

— Я мог бы вступить.

Она засмеялась так пронзительно, что его даже передернуло.

— Думаешь, я не могу этого себе позволить?

— Я знаю, что не можешь. Это самый дорогой клуб в Гаване. Хотя, с другой стороны…

— Что?

— Ты мог бы понравиться моему брату.

— Почему это?

— Ему нравятся парни вроде тебя, которые выбивают дурь из других парней. Таким всегда работа найдется.

Она заложила два пальца за щеки и свистнула с такой силой, что он поразился. Через пять секунд к ступеням консульства подъехал огромный черный «Крайслер Империал». Водитель, какой-то накачанный тип в черной футболке, перегнулся через сиденье и открыл ей дверь. Она запрыгнула в машину и горячо поцеловала его.

Гомес не заметил, что она указала ему на переднее сиденье, поэтому устроился на заднем. Машина казалась абсолютно новой, словно с выставки. Даже запах был каким-то первозданным.

— Какого года машина? — спросил Гомес, когда водитель вырулил на узкую улочку.

— Пятьдесят девятого, — сказал парень и обернулся, улыбнувшись ему. Во рту у него блеснул золотой зуб. — Está bueno, no?

— Это мой кузен Сантос, — сказала девица, потрепав загривок парня. — К сожалению, твоего имени не знаю.

— Гомес.

— А я Лин-Лин, — сказала она.

— Лин-Лин, — мечтательно повторил Гомес. — Я вспомнил, как китайцы дают имена своим детям. Они подбрасывают серебряную посуду и прислушиваются к звуку, который она издает, упав на пол. Лин-Лин. Похоже на вилку для салата.

В молчании они доехали до больших деревянных ворот, пристроенных к высокой розовой ограде. Гомес следил за маршрутом по карте. Они ехали вдоль Малекона, и он наблюдал, как справа от них в бухту Кастильо-дель-Морро входит океанский лайнер. У Пунта-Брава с Атлантики накатывали большие волны, перехлестывая волнолом, и лобовое стекло «Крайслера» забрызгивало морской водой.

Они оказались в тенистом районе Эль-Ведадо, где стояли старинные виллы. Большинство из них были построены незадолго до 1959 года, эры Фиделя Кастро.

Гомес и девица вышли из машины.

— Hasta macana, — сказал водитель, похлопав крупной коричневой ладонью по двери. Должно быть, у этого типа было с десяток золотых браслетов.

Гомес следил, как «Крайслер» ускользает из вида сквозь коридор нависших над дорогой густых зеленых ветвей, касающихся его крыши.

— Ну, вот и прибыли, — сказала Лин-Лин, нажав какую-то кнопку в стене и махнув в объектив одной из видеокамер.

— А как называется клуб? — спросил Гомес, когда массивные створки ворот подались внутрь.

— «Мао-Мао».

Они вошли в ворота, и Гомес заметил:

— Это не клуб, а настоящие джунгли.

— Красиво, правда? Каких только птиц и зверей здесь нет! Даже ягуары и леопарды живут.

— Ну и ну, — сказал Гомес, стараясь придать голосу непринужденный тон. Он, кажется, видел в каком-то фильме, как леопард сожрал человека.

Они достигли еще одних ворот, минут пять пробираясь сквозь заросли деревьев и карабкаясь по корням баньяна, увившим старую тропинку. Эти ворота открылись автоматически. Они вели во внутренний двор, где стоял китайчонок в красном шелковом одеянии. В руках он держал серебряный поднос с каким-то напитком в высоком серебряном кубке.

— Каждый гость выпивает из кубка, — сказала Лин-Лин. — Эта штука называется «ядом». Попробуй.

— Я люблю яд, — ответил Гомес и отхлебнул. Казалось, ничего лучше в жизни он не пил.

— Это ты сделал? — обратился он к мальчику. Тот хихикнул и поспешно скрылся. Наверное, не понимает по-английски, подумал Гомес, нисколько не удивившись.

— Сюда, — сказала Лин-Лин. — Мой брат, наверное, в казино.

Они обошли вокруг бассейна размером с половину футбольного поля, в центре которого бил грандиозный фонтан. Скульптурная группа изображала какого-то парня с вилами в руках, управляющего чем-то вроде римской колесницы, которую тянули дельфины и киты. Одной рукой этот парень обхватил русалку. Ну и буфера у этой русалки — неужели из чистого золота? Вероятно, да.

Гомес услышал пронзительный визг и увидел, как из бассейна выскочила голая девица и какой-то толстяк побежал вслед за ней в одну из купальных кабинок, опоясавших бассейн. На шее у нее висело такое же украшение, как и у Лин-Лин.

Он заметил, что множество кабинок уже заняты и вход в них занавешен плотной полосатой тканью. В дальнем конце бассейна были другие красивые девушки с золотыми ошейниками. Гомес сделал еще один глоток и постарался не смотреть так пристально по сторонам.

В конце широкой, покрытой травой аллеи, вдоль которой тянулись двойные ряды пальм, стояло большое розовое здание с белыми ставнями, кажется, четырехэтажное. Должно быть, когда-то это была гостиница. Или дом какого-нибудь диктатора.

— Мне нравится этот клуб, — сказал Гомес, следуя за Лин-Лин в полумрак здания.

Она остановилась и посмотрела на него.

— Должна заметить, в этом месте есть одно правило. Здесь собирается много знаменитостей. Если узнаешь кого-то, не смотри и не разговаривай. Договорились?

— Понял, — сказал Гомес, тайком присматриваясь к лицам за рулеточными столами в надежде узнать кого-нибудь. Он заметил парня, похожего на Брюса Уиллиса, но не был абсолютно уверен в этом из-за темных очков, скрывавших глаза.

Брат Лин-Лин сидел в углу бара, отделанного красным деревом. Он тихо разговаривал с каким-то мужчиной с длинным черным «конским хвостом».

— Пока, Мансо, — сказал ее брат этому человеку. Мужчина встал и быстро ушел.

— Родриго, — обратилась Лин-Лин к брату. — Это сеньор Гомес. Он тот человек, которого ты, как я полагаю, хотел найти.

Родриго встал и протянул Гомесу руку. Мансо, тот тип, с кем он только что разговаривал, уже был у выхода в казино. Наверное, известный — старается не показывать лицо. Идет, покачивая бедрами. Это что, клуб для голубых? Определенно нет. Слишком много голых задниц, думал Гомес.

— Buenos tardes, — сказал человек. — Добро пожаловать в клуб «Мао-Мао».

Вроде бы все было в нем нормально. Но Гомес опешил, глянув в его глаза.

Они были бесцветными.

С белками все в порядке, а радужная оболочка была абсолютно прозрачна. Как будто у парня в орбитах были не глаза, а мраморные шарики.

— Я что, напугал вас, сеньор? Простите. Тех, кто видит меня в первый раз, это часто шокирует.

— Да нет, я просто…

Парень был высокий, стройный, симпатичный, словно кинозвезда. Одет в белый хлопковый костюм и голубую рубашку. На его шее висела золотая цепочка. У него был такой же кофейно-молочный цвет кожи, как и у его сестры. И такие же светлые волосы. Но эти глаза! Словно из фильма ужасов!

— Чем вы занимаетесь, сеньор Гомес? — поинтересовался Родриго. — Можете не отвечать.

— Служу в ВМФ США. Я моряк. С базы в Гуантанамо.

— И что же привело вас в нашу древнюю столицу?

— Двухдневная увольнительная. Моя мать, видите ли, она в больнице. Она умирает. Рак желудка.

— Вы кубинец, да?

— Да. Моя мать осталась здесь, а мы с отцом переехали из Мариэль Харбор в Майами в восемьдесят первом. В прошлом году он умер от рака простраты.

— Простаты.

— Что?

— Кажется, правильно говорить простаты, сеньор. В любом случае, я очень сожалею о его смерти. Вы не хотите выпить еще? — Он подал знак бармену, и появился еще один серебряный кубок.

— Спасибо, — сказал Гомес. — Замечательный напиток.

Он начал хмелеть уже от первой порции, ну и что. Напиток и вправду был великолепен.

— Насколько я понимаю, о больнице вы получили довольно неприятное впечатление, — сказал Родриго.

— Да. Всему виной это чертово американское эмбарго. Моя мать обречена на такое страдание, что… подождите минуту, а как вы узнали о больнице?

— Моя сестра сказала. Мы с ней говорили по телефону. Вы настроены негативно по отношению к политике США?

— Можно так сказать.

— Americanos пытаются давить на кубинское правительство, а достается лишь женщинам и детям. Вам нравятся азартные игры, сеньор Гомес? Блэкджек? Баккара? Железка?

— Блэкджек — это то же самое, что и игра в очко?

— Верно, — сказал Родриго. Он открыл белую мраморную шкатулку, стоящую рядом. Она была заполнена фишками — стодолларовыми, пятисотдолларовыми, тысячедолларовыми. Он сложил их стопкой перед Гомесом. — За счет заведения, — щедро улыбнулся он, обнажив белоснежные зубы. — Лин-Лин, не хочешь представить сеньора Гомеса нашему главному крупье? Проследи, чтобы к нему отнеслись с особенной заботой, дорогая.

— Конечно, — ответила Лин-Лин. — Пойдемте со мной, сеньор Гомес.

— С удовольствием, — ответил Гомес. — А можно еще порцию этого «яда»?

Гомес преследовал взглядом ягодицы Лин-Лин, играющие под спандексом, пока шел за ней к казино.

— Джек! — произнес он, проходя рядом с каким-то типом в шелковом костюме, который бросал кости. Должно быть, это был сам Николсон. Его прическа и темные очки были точь-в-точь как в журнале «People». — Глазам своим не верю!

— Господи! Ты что, забыл, черт возьми, что я тебе говорила? — прошипела Лин-Лин.

— Да, точно. Извини.

Девица разозлилась не на шутку. Ничего страшного. Разве часто обычный парень вроде него может похвастать встречей с Джеком Николсоном? Не кипятись так, Лин-Лин.

— Я полагаю, об автографе и речи быть не может, — сказал он, петляя за ней сквозь лабиринт столов.

— У тебя есть ручка? — сказала девица, посмотрев на него через плечо. — Я поставлю автограф на твоем члене, если там места хватит.

— Да ладно, остынь. Я ведь извинился.

— Вот твой стол, морячок. Это Франсиско. Он тебя обслужит. О’кей? Ну, удачи. Чао.

Девица собралась уходить. Он схватил ее за руку.

— Постой. Скажи, что у твоего брата с глазами? — спросил ее Гомес. — Просто интересно.

Она обернулась и уставилась на него.

— Мой брат провел двенадцать лет в тюрьме, — сказала Лин-Лин. — Его держали в маленькой темной камере. В полной темноте — без солнца, без электричества, даже без свечки.

— Вот дела. Как же он выкарабкался? Сейчас с ним все в порядке, так ведь?

— Он говорил, что если его выпустят хоть на день, то он сделает все, что они прикажут. Буквально все. Они попросили его сделать что-то крайне неприятное. На следующий день его отпустили насовсем. И вот теперь мы с братом снова вместе.

Он не знал, где очутился, но совершенно ясно, что не в спальне Хью Хефнера в особняке «Плейбоя».

Он сидел в твердом деревянном кресле в комнате, где не было иной мебели. Абсолютно голые стены и пол. Даже окон не было. Его руки были примотаны скотчем к ручкам кресла, а лодыжки — к ножкам. Он не знал, сколько времени уже провел здесь. Наконец дверь позади него открылась.

— А, сеньор Гомес, — услышал он знакомый голос. Это был, как его, Родриго, кажется. — Хорошо отдохнули? Вы проспали почти сутки.

— Что за… что здесь происходит? Я думал, что… вы… — Его язык необычайно разбух и еле помещался во рту.

— Дело в том, сеньор Гомес, что вы должны клубу «Мао-Мао» сто тысяч долларов.

Он вынул откуда-то лист бумаги и подержал перед глазами Гомеса. Тот попытался сконцентрироваться, но так и не смог рассмотреть.

— Я давал вам десять тысяч за счет заведения. Когда вы их проиграли, то взяли в долг у казино сто тысяч. Вот, внизу ваша подпись. Десять тысяч я вам прощаю, ведь вы получили их в дар.

— Какого… что вы…

— У вас ровно неделя на то, чтобы вернуть долг. Вы должны понимать, что я не из тех, кто прощает должникам.

— Я не могу… я… где же я достану такие деньги?

— Вряд ли меня это должно интересовать, сеньор. Поверните-ка свою ладонь вверх.

Мужчина вынул из кармана серебряные ножницы и щелкнул ими несколько раз.

— Эй, подождите! Что вы…

— Двое моих подручных свяжутся с вами через несколько дней. Скажут, куда принести деньги. Я должен вас пометить, чтобы они смогли узнать. Поверните левую ладонь вверх, пожалуйста.

— Я не могу… пожалуйста… лента затянута слишком туго.

— Ну ничего, сейчас помогу.

Родриго разрезал ленту, повернул ладонь и снова прижал запястье к ручке кресла.

— Что же вы делаете?

Родриго, глядя в лицо Гомеса своими бесцветными глазами, начал полосовать ладонь моряка лезвием ножниц. Гомес увидел, как брызги крови полетели на костюм этого типа, и снова потерял сознание.

Сначала Гомес подумал, что зловещие красные буквы, вырезанные на его ладони, читались как WW. Спустя пару дней он понял, что буквы следует читать, скорее всего, сверху вниз — ММ.

Микки Маус? Мэрилин Монро?

Клуб «Мао-Мао»?

Точно.

Может быть, это означало, что он принят?