— Уверен, — сказал Хок, — это была самая короткая речь Кастро.

Они сидели в больших кожаных креслах и просматривали пленку с недавней трансляцией кубинской национальной телестанции.

— Пожалуйста, перемотай и включи заново, но немного убавь звук, — сказал Хок. — И еще — не мог бы ты обеспечить мне синхронный перевод, Эмброуз? Можно не дословный.

На экране появился Кастро. Он стоял перед камерой за маленьким столом и выглядел лет на десять старше, чем на недавних фотоснимках, — измученным и уставшим. Вокруг ввалившихся глаз черные круги, руки безудержно тряслись.

Кастро начал говорить, и Эмброуз перевел:

— Он выражает огромную благодарность героическому народу Кубы, принесшему свои жертвы на алтарь борьбы. Он говорит, что знает, какими тяжелыми были эти жертвы, но они послужили великому делу. Он говорит, что революция, хотя и имела большой политический успех, не принесла успехов в экономике.

— Явно преуменьшил, — сказал Хок.

— Он ссылается на свое слабое здоровье. Каждый знает о его недавних болезнях. Он говорит, что хочет идти вперед, но у него больше нет сил продолжать борьбу. Он говорит, что уступает свой пост преемнику по состоянию здоровья и… он говорит что-то еще, но его прерывают.

— Состояние здоровья — это, очевидно, пистолет, направленный ему в голову за пределами объектива, — заметил Хок.

— Скорее всего, — согласился Эмброуз. — Звонил какой-то парень из американского Государственного департамента. По его словам, это военный переворот.

— А кто этот симпатяга с «конским хвостом», которого мы теперь видим?

Эмброуз глубоко вздохнул. Алекс Хок наконец предстал лицом к лицу со своими демонами.

— Это — генерал Мансо де Эррерас, Алекс. Правая рука Кастро. Прежний министр государственной безопасности. Очевидно, он лишь недавно получил звание генерала. Теперь он — главнокомандующий вооруженными силами Кубы.

— Этот мужик смахивает на женщину, — сказал Сток. — Такое ощущение, что он пользуется косметикой.

— И что генерал говорит от своего имени? — спросил Хок, всматриваясь в лицо на экране. Он что-то заметил, подумал Эмброуз, глядя на Алекса.

— Генерал де Эррерас говорит, что он удостоен великой чести, что команданте доверил ему обязанности главнокомандующего.

— Чушь собачья, — сказал Сток.

— И теперь, — продолжал Эмброуз, — он горд быть членом нового правительства, которое приведет Кубу к достойному месту в мире в наступившем столетии. Новое правительство собирается подготовить множество проектов социально-экономических реформ в ближайшие дни, недели и месяцы.

— Нажми-ка на паузу в этом месте, Эмброуз, я хочу посмотреть на него, — попросил Хок.

— Конечно.

Картинка замерла. На ней был крупным планом изображен де Эррерас. Его глаза с приопущенными веками хорошо передавали холодную жестокость, которая таилась за ними.

— Что такое, Алекс?

— Я видел этого человека прежде, — сказал Хок, прижав кончики пальцев обеих рук к сомкнутым векам и издав глубокий вздох.

— С тобой все в порядке, Алекс? — спросил Конгрив.

— Да.

— Мансо де Эррерас знаком тебе?

— Да. Кажется, да. Де Эррерас. Эта фамилия упоминается в письме Блэкхока, не так ли?

Он встал и прошел в конец комнаты, где стюард налил ему чашку горячего кофе. Потом вернулся, подошел к большому экрану и, встав примерно в полутора метрах от него, в течение двух долгих минут смотрел на недвижное лицо.

Конгрив представил, какие ужасные мысли, должно быть, проносятся в голове друга. Хок не ответил, и через несколько секунд Эмброуз снова спросил:

— Алекс? Все хорошо?

— Лучше не бывает. — Алекс не отрывал глаз от экрана.

— Мне так и держать кадр?

— Нет, — сказал Хок. Он снова подошел к своему креслу и рухнул в него. — Пока что я достаточно насмотрелся на этого проклятого ублюдка. Давай смотреть дальше.

— Эта часть довольно интересна, — сказал Эмброуз, снова включив видеомагнитофон. Алекс явно связал Мансо со своим прошлым. Но он еще не был готов психологически, чтобы признать это.

— Что он говорит?

— Куба никогда больше не должна полагаться на помощь ложных союзников, которые обещают много, а потом исчезают. Мощь Кубы испробует на себе каждый, кто попытается угрожать ее интересам.

— Мы, конечно же, знаем, что он имеет в виду, — сказал Хок. — Ту чертову подлодку. Она у него уже есть, иначе он не стал бы раскрывать свои намерения.

Эмброуз продолжал переводить.

— Куба больше не допустит той несправедливости, что она перенесла за время оккупации американцами. Он требует, чтобы американская блокада Кубы была снята немедленно. Еще он заявляет, что американская военно-морская база в Гуантанамо подрывает суверенитет Кубы и этого больше нельзя допускать. Америке будет предоставлен определенный срок, чтобы эвакуировать базу, или же придется прибегнуть к крайним мерам. Более точная информация по этим вопросам будет обнародована новым правительством завтра.

— Бог мой, — сказал Хок. — Экстремистское государство обладает невидимой субмариной, несущей на борту сорок самонаводящихся ядерных боеголовок, и все это добро находится в девяноста милях от Майами.

— Жутко подумать, да? А вот он представляет и нового президента Кубы, — сказал Эмброуз. На экране появилось новое лицо.

— Что это за тип? — сказал Сток. — Похож на Зорро в костюме-тройке.

— Это, — ответил Эмброуз, — новый президент Кубы, Фульгенсио Батиста. Внук человека, которого Кастро сверг почти сорок лет назад.

— Где они его откопали? — спросил Хок.

— Он вырос в Испании. Учился в Гарварде, потом в финансовой школе Уортона. Отказался от американского гражданства и шесть месяцев назад переехал с семьей на Кубу. До того был партнером фирмы «Голдман и Сакс» на Уолл стрит. Имел ферму в Гринвиче, штат Коннектикут, и играл в гольф каждую субботу в клубе Стэнвича.

— Вот как? Из партнеров Голдмана — в кубинские президенты? Неплохой карьерный ход, — сказал Хок. — И что Батиста-младший говорит от своего имени?

— Продолжает пламенные речи о заре нового дня.

— И все? — спросил Хок.

— В основном да.

— А как же сторонники Фиделя?

— Наиболее вероятно, их казнили или заключили в тюрьму.

— А какова реакция кубинского народа?

— Алекс, после сорока лет лжи, страха и пыток эти люди не верят ни единому слову, кто бы его ни сказал. Они не доверяют собственным детям. Жизнь будет продолжаться. Я с абсолютной уверенностью скажу тебе и не ошибусь, что они не будут обсуждать эти политические события даже с самыми близкими друзьями. Разве что со своей мамой, если на нее действительно можно положиться, да и то вряд ли.

Хок щелкнул выключателем, и в потолке зажглись невидимые лампы. Он повернул свое большое кожаное кресло, сев лицом к Эмброузу, Стокли и Сазерленду.

— Откуда ты столько знаешь об этой бандитской клике, Эмброуз?

— Госсекретарь позвонила мне сразу после кубинской радиопередачи. Мы беседовали долго. Ты спал. Я рассказал ей о трагедии. Она попросила, чтобы я передал тебе ее глубочайшие соболезнования. Она не хотела тревожить тебя, но попросила, чтобы ты позвонил ей, как только посмотришь эту запись.

— Уже посмотрел.

— На завтра запланировано совещание на борту авианосца «Джон Кеннеди», который в настоящее время направляется в Гуантанамо. Она знает, что ты не хочешь присутствовать, но настаивает, чтобы ты все-таки приехал.

— Почему, позволь спросить? — Хок явно впадал в бешенство.

— Очевидно, советник министра иностранных дел Великобритании по вопросам Латинской Америки обратился непосредственно к президенту. Так как именно ты предоставил информацию, он и предложил твою кандидатуру. Президент утвердил тебя в качестве главного представителя оперативной группы.

— Он никуда не поедет, — сказал Стокли. — Мы должны найти Вики. Он сядет в самолет, я возьму «Зодиак». На рассвете снова начнем искать.

— Совещание на борту «Кеннеди» завтра в пять часов, Алекс, — сказал Эмброуз.

— Черт бы все побрал, — пробормотал Алекс. — Росс, можно посадить гидросамолет на палубе авианосца?

— Почему бы нет? В поплавках «Киттихока» предусмотрены выдвижные шасси. Чего не хватает, так это хвостового крюка. Но я немедленно установлю его.

— Да, капитан.

— Сколько до восхода? — спросил Хок.

— Несколько часов.

— Хорошо. На рассвете я снова попытаюсь найти Вики. Эмброуз, ты не возражаешь, если мы с тобой уединимся на корму?

— Нисколько.

— Эмброуз, я снял фото со стены в клубе.

— Да?

— Можешь ли ты выяснить — кто на этом фото?

Алекс вынул из кармана старый, пожелтевший от времени снимок и вручил его другу.

— Думаю, смогу, Алекс.

— Спасибо, Эмброуз. Ты самый замечательный друг на свете.

Он ушел, не дожидаясь ответа.