Рим

Франческа, стоящая в тусклом розоватом свете крошечной уборной, оперлась на мойку из нержавеющей стали и наклонилась к зеркалу, рассматривая пунцовый блеск, который только что нанесла на губы. Послышался слабый металлический лязг, она ощутила легкое покачивание, когда поезд пошел по дуге. Экспресс Париж — Симплон теперь катил через Швейцарию, высоко в Альпах, и красивый мужчина ждал ее в залитом лунным светом купе за дверью.

Она подняла тонкие бледные руки и пробежала пальцами по густым светлым волосам, вдыхая аромат «Шанель 19», исходящий от ее вздымающейся груди. Черный пеньюар «Галлиано» назойливо прилипал к телу. Она улыбнулась себе и зажмурила на мгновение глаза, опустив длинные ресницы и приоткрыв губы. Она представила себе, как будет играть очередную сцену.

— Милый? — сказала она мягко, остановившись в дверном проеме так, чтобы он видел ее тело, освещенное сзади бледным розовым светом.

— Иди сюда, — сказал он хриплым шепотом, едва слышимым в металлическом скрипе колес по рельсам.

Маленькое, облицованное деревянными панелями купе спального вагона было освещено только светом ночника над дверью. Ник Хичкок, ее американский возлюбленный, лежал на животе, уперев подбородок в ладони, и пристально смотрел в окно на залитый лунным светом пейзаж пролетающих мимо заснеженных горных вершин. Он перекатился на спину и уставился на красивую женскую фигуру, стоящую в дверном проеме.

— Ты тосковал без меня, Никки?

Она провела ладонями по бедрам, разглаживая складки черного шелка.

— О господи, — прошептал он. Даже шорох шелковой ткани на ее теле сводил его с ума.

— Почему ты в пижаме, Никки? — спросила Франческа.

— Я замерз.

— Но ведь здесь так тепло.

— Сейчас будет тепло, — сказал Ник, отдергивая покрывало и предлагая ей прилечь рядом.

Женщина мягко прошла по покрытому коврами полу, сделав три или четыре маленьких шага, присела на край постели и погладила его по щеке. В синевато-фиолетовом свете маленький полумесяц шрама на его скуле казался люминесцентным.

— Очень много шрамов для доктора, милый. Это твои пациенты режут тебя, да?

Он улыбнулся и погладил ладонью туго обхваченную шелком грудь женщины.

— Я не врач, любимая, — сказал Ник. — Я физик. Доктор физических наук.

— Но ведь ты еще и шпион, правда?

— Мы оба шпионы. Только мы не можем определить пока, кто за кем шпионит. Именно поэтому наш медовый месяц будет так интересен.

— Никки, милый, эта поездка — не медовый месяц. Ми аморе, мы ведь не супруги.

— Сначала у нас будет медовый месяц. Так намного интереснее.

Франческа засмеялась, наклоняясь, чтобы поцеловать его в губы, и ее тяжелые груди мягко коснулись его груди. Это был короткий и страстный поцелуй, но когда она почувствовала его язык, то неожиданно снова села и направила пристальный взгляд в окно.

— Ты никогда не женишься на такой, как я. Но это неважно. Я люблю тебя, так или иначе. И я люблю этот старый поезд. Пусть он не идет на восток, пусть это не экспресс, не имеет значения. Тем не менее его называют Восточным экспрессом.

— Давным-давно он ходил в Белград и Стамбул. Это был самый быстрый способ добраться туда из Парижа.

— Ты знаешь все, мой дорогой доктор, — произнесла она, склонившись, чтобы поцеловать его снова. — Когда-нибудь, мой доктор-сердцеед, когда мы станем старыми и наша любовь исчезнет без следа, ты расскажешь мне тайны Вселенной?

— Я могу рассказать тебе одну из них прямо сейчас, — сказал он ей, улыбнувшись. — На самом деле любви во Вселенной гораздо больше, чем мы можем себе представить и испытать. Но это не означает, что мы не должны попробовать заполучить ее всю.

Его рука перемещалась под пеньюаром, он проводил пальцами по теплой коже между ее ног, запуская ладонь все глубже. Удивительно сильным жестом она остановила его запястье и отвела руку.

— Нет, милый, еще рано.

Он привстал, чтобы дотянуться до нее, но она отступала, смеясь.

— Нет, Никки, ты должен подождать. Я хочу видеть все те шрамы, которые ты хочешь скрыть от меня. Я хочу поцеловать каждый и узнать его тайну. Тогда мы займемся любовью.

Она расстегнула его синюю шелковую пижаму и провела руками по туго сплетенным грудным мышцам, задержав пальцы на густых вьющихся темных волосах, которые покрывали грудь. Затем ее руки пробежали вниз по тугому животу, быстро распустив шнурки на поясе, и она ловко стянула шелковые штаны с бедер до колен.

— А теперь, — сказала она, рассматривая его бледную кожу, — никаких больше тайн, Никки.

— Никаких тайн, — согласился он, когда она прижала губы к длинному шраму, который начинался от левого плеча и заканчивался чуть ниже левого соска.

— Расскажи мне о нем, — сказала она, проводя губами вдоль шрама.

— Хорошо. Это было довольно опасное ранение, должен признаться. В меня попала стрела, — сказал Ник Хичкок. — Мы играли в ковбоев и индейцев в Сент-Луи, Миссури. Тысяча девятьсот семьдесят пятый год. Мне было десять лет, когда ко мне подкрался тот храбрый апач и пустил в меня стрелу.

— А этот? — спросила она, проводя языком по упругому плоскому животу.

— Этот я сделал сам. Мы с кузиной играли в банальную детскую больничку, и она держала пари, что я не смогу вырезать свой собственный аппендикс.

— Лгунишка, — сказала она. Затем опустилась ниже. Дерзкие движения ее языка заставили Ника стонать и выгибать спину.

— А что ты расскажешь об этом шраме, на самом кончике? Какая-то неуемная старая подруга кусала моего Никки?

— Это с бойскаутских времен, — сказал Хичкок, возбужденно дыша. — Я торопился надеть форму, чтобы успеть на сбор бойскаутов, и неудачно дернул застежку-молнию. И это, любимая, абсолютная правда. Ну все, достаточно!

— Нет, милый, недостаточно. Расслабься, я должна сделать кое-что.

Ее рука исчезла между бедрами, и у него перехватило дыхание.

— У меня есть кое-что для тебя, — сказала женщина.

— Да, — проговорил он, закрывая глаза.

— Это не то, что ты думаешь, — продолжала она, и он услышал, как у нее между ног раздался металлический щелчок. Что за…

Она держала в руке маленький серебряный пружинный нож, который мерцал в фиолетовом свете.

— Я держу его в себе, Никки, как раз для таких случаев.

— Что? Это ведь просто шутка, правда? Извращенная игра?

Он хотел резко откатиться в сторону, но она все еще крепко сжимала его член в своем кулаке, и теперь ее хватка стала настолько безжалостной, что он вскрикнул от боли.

— Никки? — сказала она все тем же теплым и соблазнительным голосом.

Он ощутил холод острого лезвия у мошонки. Женские пальцы натянули кожу, сжимая яички.

— Никаких тайн, милый, — сказала она, — никаких больше тайн…

— О господи, ты и вправду сошла с ума? Что ты делаешь?

— Ты когда-нибудь видел человеческие яички? — спросила она спокойным голосом. — Они отделяются очень легко, такие блестящие и розовые. Их удерживает лишь одна тонкая белая трубка. Один надрез моего маленького ножика — вот и все, что требуется для полного счастья.

— Ты рехнулась! Остановись! Что ты хочешь? — испуганно повторял Хичкок. Его голос был наполнен страхом, и он едва сдерживался, чтобы не издать дикий вопль ужаса, подкатывающийся к горлу.

— Я ведь уже сказала тебе, Никки. Я хочу, чтобы больше не было тайн.

Безудержный крик уже был готов вырваться из его губ, и он широко открыл рот, когда она…

— Стоп! Стоп! Стоп! Снято! — выкрикнул Витторио де Пинта и, спрыгнув со стрелы с установленной на ней большой 35-миллиметровой камерой «Панавижн», подбежал, чтобы обнять ее.

— Франческа, мой ангел, это… это было блестяще! Замечательно! Это было превосходно! Великолепно!

Режиссер хлопнул в ладоши, на съемочной площадке сцены в «Восточном экспрессе» зажглись индикаторы звукового оборудования. Вся съемочная группа взорвалась аплодисментами, когда Франческа небрежно поцеловала в лоб партнера по фильму и повернулась ко всем, играя изящной улыбкой.

Витторио, высокий, изящный мужчина с мягкими карими глазами и светлыми волосами, ниспадающими до плеч, тоже повернулся к съемочной группе и поклонился. Итальянская съемочная группа, некоторые участники которой работали с де Пинтой раньше — до того как он подался в Голливуд, бешено зааплодировала, когда известный режиссер распростер объятия. Он начал хлопать им в ответ изо всех сил. Вот и миновали эти изнурительные двенадцать месяцев. Из-за съемок они вынуждены были путешествовать по всему миру — от Вашингтона до Большого Барьерного рифа, где они снимали сцены с акулами; они работали в Гонконге, Венеции и в Альпах, где вторая группа снимала пейзажи для сцен в самом восточном экспрессе. И вот эта съемка, наконец, завершена.

И теперь в старой студии «Синеситта» в Риме отработаны заключительные эпизоды последнего и, возможно, самого смелого из шпионских триллеров про Ника Хичкока «Мертвые не лгут». Исполнительный продюсер сказал, что интерес зрителей к фильму привлечет эта итальянская секс-бомба — благодаря ей картина поднимется в рейтингах гораздо выше, чем напичканные дешевыми спецэффектами предыдущие триллеры про шпиона Хичкока.

А о зрительском успехе Витторио мечтал. Его карьера замерла со времен глупой костюмированной драмы «Слишком много, слишком рано». Он опоздал с выходом картины и не рассчитал бюджет. Все, чего она удостоилась, был лишь краткий заголовок в газете «Кино недели». Он понимал, что фильм «Мертвые не лгут» был его последней попыткой, его единственной и последней возможностью, una ultima probabilita, как говорила Франческа.

— Благодарю вас, дамы и господа, — сказал Витторио, все еще приветствуя всех под яркими прожекторами, установленными на подиумах студии. — Grazie mille tutto, mille grazie!

Появилась маленькая армия техников и поставщиков провизии, устанавливающих столы и несущих тарелки с икрой и крабами, подносы с бокалами и бутылками холодного шампанского на съемочную площадку «Восточного экспресса». Витторио наполнил бокалы сначала для Франчески, а затем для суперзвезды Иэна Флинна, мужественно красивого ирландского актера, сыгравшего Ника Хичкока, а в настоящее время занятого тем, чтобы поскорее затянуть шнурок на штанах пижамы и скрыть тот факт, что не так уж и много ему приходилось скрывать.

Поднимая бокал, режиссер сказал:

— За легендарного Иэна, который сыграл, как всегда, великолепно! И конечно же, за новую любовницу Хичкока, талантливую и прекрасную синьорину Франческу д’Аньелли!

Она подняла свой бокал, выпила шампанское и быстро распрощалась со всеми. Ей нужно было успеть на самолет.

Приблизительно восемь часов спустя Франческа услышала легкое постукивание в дверь. Она села на кровати в полной темноте, прислушиваясь к отдаленному унылому реву, и не сразу сообразила, где находится. Дверь приоткрылась, и она увидела, как на фоне мягкого света возникла фигура девочки. На ней был белоснежный передник и черное платье — обычная форма женской части экипажа частного «Боинга-747», принадлежавшего Паше.

— Синьорина д’Аньелли? — позвала веселая англичанка по имени Фиона.

— Да? — отозвалась она, протирая глаза. — В чем дело, Фиона?

— Мне очень жаль, что потревожила вас, синьорина, но старший помощник Адэйр сообщил мне, что мы приземляемся примерно через час. Я подумала, возможно, вы не откажетесь от легкого завтрака? Кроме того, вам, наверное, нужно освежиться.

— Да, принеси мне чашечку чая и гренок, и приготовь горячую ванну, пожалуйста.

Девочка закрыла дверь, и Франческа снова откинулась на подушки. Горячая ванна. Восхитительно.

«Паша был чрезвычайно щедр, — думала она, — отправив за мной личный самолет в Рим сразу после окончания съемок». Он поступил так впервые. Он был доволен ею. Ее последнее задание было выполнено безупречно. Теперь его великодушие не знало границ. Но и гнев Паши не знал границ, если кто-то вызывал его неудовольствие.

Это была одна из причин, по которой ее так притягивал этот мужчина, несмотря на растущие объемы в области талии.

Франческа встала с кровати и прошла по ворсистому ковру к отделанной мрамором ванной. Покрутив золотые краны, наполнила ванну водой, добавила масло, соль и цветочные лепестки из хрустальных графинов и флаконов. Она улыбнулась. Класс обслуживания «Эйр Паша» был, конечно же, несравненно лучше первого класса «Алиталия».

У дверей появились две девочки с чайным подносом и стопкой роскошных белых полотенец.

— Grazie, — сказала Франческа, когда светловолосая девочка налила ей чашку травяного чая, а другая проверила температуру воды и перекрыла золотые краны. Франческа кивнула, ожидая, когда они уйдут. Они поклонились и ушли.

Сбросив пижаму на пол, она посмотрела на свое отражение в зеркале и улыбнулась; ее глаза все еще блестели от шампанского, выпитого на заключительном банкете и в лимузине по дороге в аэропорт. Профессия киноактрисы имела свои приятные стороны. Она позволяла ей свободно перемещаться по земному шару, входить в беспорядочные связи со всеми, кого она желала. Никто в мире не был полностью защищен от синдрома звездной развратности.

Но только не та самодовольная звезда.

Франческа подняла правую ногу и опустила ее на дно просторной ванны из зеленого мрамора. Правой рукой она потянулась к треугольнику вьющихся светлых волос между ног и вынула оттуда фарфоровые ножны с лежащим внутри кинжалом. Как бы она хотела испробовать свой маленький кинжал на этом высокомерном Хичкоке. Противный ирландский козел.

Воображаемый бульварный заголовок поплыл перед ее глазами, когда она погрузилась в горячую воду.

«Хичкок лишился петуха».