После этого инцидента для успокоения Педро и гребцов Мелисандра сказала, что не видела ничего, и в самых худших словах описала головокружение, которое у нее случилось от одного лишь взгляда на край бездны.

— Если, конечно, я не приняла за него простое отражение на черных скалах… Как бы не ввести вас в заблуждение своими рассказами, — посетовала девушка.

— А нам незачем их слушать, — вмешался Макловио. Мужчины сколько угодно могли упрекать Мелисандру, подумала Криста, но в глубине души они с Верой ею восхищались. Этой ночью, несомненно, она явится им во сне в образе теллурической силы, Медузы с красными змеями, прорастающими из головы.

Находясь под впечатлением от силы и магнетизма видений, Мелисандра не могла себе представить, что произошло бы, если бы Рафаэль не помешал ей взглянуть на центр водоворота. Отойдя после гипнотического воздействия, которое притягивало ее, она испытала большое облегчение оттого, что осталась жива, но ощутила щемящую грусть и пустоту.

Она растянулась на навесе, думая о дедушке и Хоакине. Ей вдруг показалось, что распрощалась она с ними не каких-то три дня назад, а очень давно. Ее удивило, с какой быстротой растворялись воспоминания, и настоящее, словно водоворот, поглощало звуки и образы самого недавнего прошлого.

Рафаэль, потрясенный, подошел к ней. Перед его глазами все еще стоял образ Мелисандры, готовой броситься с лодки. Он даже не поддался искушению взглянуть на запрещенный объект, когда вскочил, чтобы остановить ее. В первый раз за столько времени его страсть к неизведанному отступила на задний план.

— Пришла в себя? — спросил он девушку.

— Не знаю, был это рай или ад, — восхитилась она. — Но я уверена, что увидела дверь в один из них. Нельзя прийти в себя после такого видения… Спасибо, — добавила она, с нежностью глядя на него. — Ты спас мне жизнь.

— Ах, Мелисандра, Мелисандра! — воскликнул он, притягивая ее голову к своей груди.

Она с силой отстранилась и снова растянулась на навесе. Рафаэль принялся гладить ее по голове, пока она не уснула.

На лодке пассажиры погрузились в молчание. После трех дней плавания нетерпеливое желание скорее прибыть в порт и усталость в пути отчетливо читались на их лицах и в их движениях.

Когда в сумерках показался силуэт порта Лас-Лусес, Рафаэль рассеянно смотрел на сияние огней видневшегося вдали ночного города. Этот городишко походил на зеркало, в котором круглый и красный образ солнца разбивался на тысячу осколков, словно подобие калейдоскопа. Про себя журналист подумал, не был ли Лас-Лусес построен из алюминия, но отказался от этой мысли из-за ее нелепости и дороговизны алюминия. Он повернулся к Моррису, пытаясь выразить свое замешательство. Ученый, лицо которого освещал отблеск от металлической руки, улыбнулся и жестом показал невозможность объяснения этой загадки.

Каракола Педро своим звучанием проводила бонго до причала и привлекла, подобно флейте Гамелина, толпу людей, в которой преобладали дети и подростки, оборванные и чумазые. Они дрались между собой за право первым подойти к прибывшим путешественникам.

Душевное состояние Морриса способствовало тому, что он очень остро на все реагировал. Традиционные жесты приветствия жителей порта; старик, который всегда трубил по этому случаю в горн; крупные женщины с широкими ладонями и круглыми лицами, подносившие к ним свежий душистый хлеб в корзинах; таможенник, молодой и педантичный, раздающий им формы налоговой декларации, скорее ради собственного удовольствия, так как никому больше они не были нужны, — просто ему нравилось читать адреса далеких стран и представлять себе улицы, которые он никогда, наверное, не узнает. От всего этого Моррису захотелось расплакаться. И он растроганно похлопывал по плечу детей и всякого, кто подходил к нему с предложением своих услуг, но вовремя остановился. Ему не нравилось испытывать жалость, и он ненавидел патернализм тех, кто относился ко всем этим людям, вне зависимости от их возраста, как к наивным и беспомощным младенцам.

Моррис смотрел, как аборигены толпились, суетились, обсуждали между собой переноску тюков в гостиницу. Энергично потрепал по голове пару мальчишек, которые увязались за ним.

Рафаэль шел следом за Мелисандрой с широко раскрытыми от удивления глазами. Моррис вспомнил свою собственную реакцию в первый раз, когда высадился здесь. Одно дело была река и совсем иное — центральная часть страны. У отправляющегося вверх по течению путешественника после знакомства с дедушкой и внучкой появляется ощущение, что он по ошибке забрел в Страну чудес с рыжеволосой Алисой и Сумасшедшим Шляпником, почтенным и рассудительным. А Лас-Лусес на самом деле был первым оконцем, через которое можно увидеть истинное лицо Фагуаса.

Группа путешественников двинулась по улице в сопровождении оравы оборванных детей и носильщиков, которые тащили тюки. Макловио отделился от всех, бравируя тем, что его пригласили остановиться в доме его друга алькальда.

Из-за дождя и отсутствия мало-мальски качественного покрытия на главной дороге образовались выбоины наподобие кратеров, заполненных каменными глыбами. Какие-то старые модели джипов ЗАМ проезжали на черепашьей скорости, но излюбленным видом транспорта были повозки, запряженные лошадьми. Рафаэль видел также людей на велосипедах, а еще встречались такие, что катили впереди себя поломанные тележки из супермаркета, которые, как объяснил Моррис, были частью трофеев, прибывавших в Фагуас в мусорных контейнерах.

В домах, стоящих вдоль дороги на пути к гостинице, старые ванны служили поильней для лошадей, старые экраны компьютеров выполняли функцию окон, широкие двери из небьющегося стекла служили крышей в гостиных самых больших домов. Двери все были из алюминия: в дело шли крылья самолетов, старые кузова, даже тяжелый люк от подводной лодки.

— В этом весь Лас-Лусес, — улыбнулся Моррис.

— Гораздо логичнее использовать эти материалы, а не древесину, — сказала Мелисандра. — Это важно, ведь деревья производят кислород.

— А что придает домам такой землистый цвет? — спросил Рафаэль.

— Это кирпич-сырец — антисейсмическая смесь. Город грязи и алюминия, подумал Рафаэль. Что-то среднее между средой обитания людей и складом металлолома. Поднимаясь по улице от причала, они дошли до гостиницы «Астронавт», маленькой и оригинальной постройки. Ее крыша состояла из трех старых и огромных тарелок спутниковых антенн, превращенных в купола. Хозяин, мистер Плат, вышел навстречу гостям, спрашивая, есть ли новости от дона Хосе. Мистер Плат приехал в Фагуас много лет назад молодым и робким коллекционером бабочек. Это было в те далекие времена, когда иностранцы еще осмеливались колонизировать поселения на реке.

— Как я рад вас видеть! — повторил он, провожая путешественников внутрь гостиницы, обходя груды разнообразных предметов.

Голландки, Моррис и Эрман увлеченно беседовали, а Рафаэль с Мелисандрой отправились в комнаты. Девушка не раз приезжала в эту гостиницу, но постоянно терялась среди странного имущества мистера Плата, которое он накапливал годами, скупая его у мусорщиков или у рыбаков, некогда ловивших в Атлантическом океане лангустов. Рафаэля поразила коллекция начищенных до блеска подзорных труб, на каждой из которых висела табличка с указанием даты и места ее находки. Мелисандра подозвала его, чтобы показать свой любимый предмет — кресло-качалку, которое было устроено таким образом, что, вместо того чтобы качаться вперед-назад, оно раскачивалось из стороны в сторону, имитируя движение корабля.

Рафаэль выглянул в окно и увидел пыльные улицы, играющих детей, двух женщин, спускающихся к деревенским домам. Все, казалось, было одного цвета: одежда, лица… Пыль летала и в гостинице, придавая комнате освещение цвета сепии, как на фотографиях минувших лет.

— Жарко, — выдохнул он, вытирая рукавом пот со лба.

Мистер Плат провел гостей на второй этаж, где были заметны проведенные ремонтные работы с подкрасками.

Они расположились в трех комнатах: Мелисандра с Кристой и Верой, Рафаэль с Эрманом. Моррису досталась келья, как здесь называли маленькую комнатенку, где с большим трудом умещалась убогая кровать.

После почти четырех дней, проведенных в замкнутом пространстве лодки, Лас-Лусес казался Эрману немногим меньше Парижа. Напевая себе под нос, он заряжал аккумулятор своего коммуникатора. «Сейчас, — сказал он Рафаэлю, — нам следует отправиться в бар "Эквилибрист" и услышать из первых уст последние новости Фагуаса».

Эрман провел рукой по своим белокурым с проседью волосам, чтобы убрать со лба мешающую прядь. Он выглядел возбужденным, и было очевидно, что он очень привязан к этому городку, затерянному в сказочных тропических лесах.

— Ты готов? — спросил он, поворачиваясь к Рафаэлю. — Тебе стоит пойти со мной в бар.

Бар «Эквилибрист» назывался так в честь попугая Лоло, который напивался из стаканов завсегдатаев, а потом с опасностью для жизни раскачивался на алюминиевой балке, закрепленной под потолком. Днем Лоло распевал старинные народные мексиканские песни своим гортанным голосом довольной птицы, но ночью сразу умолкал, как только алкоголь попадал в его кровь, и принимался расхаживать по гладкой алюминиевой балке, выделывая акробатические пируэты, или свешивался с нее над головами посетителей, будто огромная оранжевая летучая мышь.

Когда Рафаэль и Эрман вошли, посетители сразу обратили на них свои взоры. Как и дон Хосе, жители Лас-Лусеса с нетерпением ждали прибытия контрабандистов.

— Когда я прихожу сюда, — сказал Эрман Рафаэлю, — у меня появляется всегда одно и то же ощущение, как, наверное, у межпланетного путешественника, прилетающего в какую-нибудь колонию на Луне. Люди жаждут знать, что произошло там, во внешнем мире, хотя они совершенно не способны воспринять эту информацию.

Сегодня была пятница, в баре толпился народ. Эрман подошел к стойке, пожимая старым знакомым руки и отвечая на приветствия.

— Идите сюда, идите сюда!!! — позвала с другого конца стойки огромных размеров женщина.

— Флорсита, как поживаешь? — сердечно приветствовал Эрман.

— Иди сюда, Эрман, и представь меня этому молодому человеку. Давно уже мои глаза не видели ничего стоящего.

Рафаэль подошел, очарованный любезностью, которую источала пышнотелая Флорсита, и пожал ее пухлую и удивительно мягкую руку.

— Вы же не коммерсант, — сказала она без обиняков.

Он улыбнулся, застигнутый врасплох, и замысловато ответил, что все зависит от того, как и с какой стороны смотреть на вещи.

— Рафаэль — писатель, — вмешался Эрман. — Журналист. Он хочет написать о Васлале… если найдет ее.

Рафаэль почувствовал огонь взглядов, окружавших его в этой затхлой атмосфере бара, пропахшего дымом, водкой и остановившимся временем. Слово «Васлала» спровоцировало коллективный вздох.

— Хесус, — приказала Флорсита бармену, — подвинь-ка стул этому мальчику.

В то же самое время все, кто сидел возле барной стойки, предложили свои стулья.

— Как здесь дела? — спросил Эрман.

— Все так же, любовь моя, все так же, — философски заметила Флорсита. — В этой стране всегда что-то происходит… Эспада по-прежнему у власти, а мы все обороняемся как можем. Если найдешь Васлалу, вернись и расскажи нам, — сказала она, поворачиваясь к Рафаэлю.

— Я не знаю, почему вы все думаете, что найти Васлалу значит найти какой-то выход, — сказал Эрман.

— Потому что живущие там — счастливы, — заключил человек у стойки с отсутствующим взглядом.

— В Васлале нет войны, — уточнил Хесус, бармен.

— Дети там даже не знают, что существует насилие, — добавила женщина с мозолистыми руками, поправляя собранные под платком волосы. — Они никогда не дерутся.

— Им удалось подавить низкие человеческие инстинкты, — отметила Флорсита. — Васлала — место, где живут спокойные благодушные люди.

— Поэтому они живут до двухсот лет, — сказал какой-то мужчина. — И не боятся смерти.

— Они не болеют, — заверил Хесус.

— Но откуда вы всё это знаете, если никто из вас там не был? — допытывался Рафаэль.

— Неправда, что никто из нас там не был, — возразила Флорсита. — Одни не смогли там остаться, но были там. Других изгнали из Васлалы. Они умирают от тоски через какое-то время, увядают, как растения без воды, но они не уходят, не рассказав перед смертью удивительные вещи.

— Но вы были знакомы лично с этими людьми? — не отступал Рафаэль.

Почти все в баре отрицательно покачали головами, но этот жест скорее означал, что подобный факт никак не умаляет истинности их убеждений.

— Но мы и не такие упрямые, как святой Томас, — сказала Флорсита. — Ты мне будешь рассказывать, что нужно увидеть что-то своими глазами, чтобы поверить? Мне не нужно прикасаться руками к ранам Христа, чтобы убедиться, что они настоящие. Есть очень серьезные люди, которые видели и рассказали нам. Дон Хосе был там.

— Но дон Хосе — поэт, — проговорил Рафаэль, лукаво улыбаясь. — Поэтам свойственно фантазировать.

— Здесь мы верим в поэтов, — без тени усмешки сказал мужчина с отсутствующим взглядом, уставившись на Рафаэля.

— Во всяком случае, там, откуда я приехал, уже никто не верит тому, что говорят поэты, — добавил Рафаэль.

— Кто знает! — игриво воскликнула Флорсита. — Возможно, они не верят, но хотели бы верить. Кроме того, это не просто фантазия поэтов. Есть другие люди помимо дона Хосе, которые свидетельствовали об этом, но если вы нам не верите, — она сделала широкий жест, указывая рукой на дверь, — возвращайтесь в свою страну завтра же: зачем вам рисковать в этой глуши? Это место опасно.

— Я вам верю. Верю, — улыбнулся Рафаэль. — Но мне не платят за веру. Мне платят за сомнение, за то, чтобы заставить людей усомниться.

— Ну, так мы сомневаемся во многом, что видим, — не отступала Флорсита. — Но в Васлале, хоть мы ее и не видели, у нас сомнений нет. Другие поверили в более глупые и невозможные вещи, — добавила она, делая глоток водки. — Мы верим в Васлалу. В конце концов, во что-то мы должны верить в этой несчастной стране.

Попугай снова балансировал на алюминиевой балке, пытаясь пройти ее до конца.

— И как, вы полагаете, лучше туда попасть? — спросил Рафаэль.

Женщина закатилась заливистым смехом, из-за чего ее огромное тело задрожало, словно озеро, в которое упал камень.

— Этим вопросом задаются миллионы, сынок! — только и смогла выговорить она между смехом, который бурлил, словно вода в реке. Смех прекратился почти так же внезапно, как и начался. Вызывающе глядя на молодого человека, она сказала: — Ты должен верить.

— Хватит, Флорсита, — бросил Эрман. — Избавь нас от этих глупостей. Помни о том, что мы приехали из тех мест, где вера — это лишь слово, давно вышедшее из употребления, Лучше дай парню какой-нибудь дельный совет.

— Ну, какая здесь может быть логика, — ответила женщина, протягивая свой стакан бармену. — Не все вещи можно отыскать на карте. Нет такой карты, чтобы добраться до Васлалы. Что ты хочешь, чтобы я сказала? Какую-нибудь ложь?

— Ты говорила мне о женщине из Синерии, — напомнил Эрман.

— Энграсия. Все, что можно узнать в Синерии, знает Энграсия.

— Моррис знаком с Энграсией, — сообщил Эрман Рафаэлю. — Энграсия занимается распределением того, что приходит в мусорных контейнерах.

— Дон Хосе уже рассказывал нам об Энграсии, — ответил Рафаэль.

— Энграсия — наш лидер, — сказала Флорсита, быстрыми темпами приближающаяся к фазе счастливого опьянения. — Она будет очень рада познакомиться с иностранцем, который ищет Васлалу. Да, сеньор, она будет вами очарована.

— Она будет рада познакомиться также и с Мелисандрой, — вмешался в разговор Эрман.

— Мелисандра? Та, что с реки? — подняла голову Флорсита. — Только не говори мне, что эта девушка наконец решилась оставить своего деда.

— Точно, — сказал Эрман. — У них с Рафаэлем один и тот же маршрут.

— Мелисандра будет искать Васлалу? — вмешался мрачный человек, рассеянно наблюдая за пируэтами попугая, которому удалось наконец одолеть балку.

— Она в гостинице «Астронавт», — подтвердил Эрман. — Завтра отчаливает с нами на «Королеве».

— Что ж, я пью за ваш успех! — подняла свой стакан Флорсита, в то время как Хесус наполнял его.

— Я тоже, — сказал мужчина.

— И я, — присоединился к ним Хесус.

— А теперь, Эрман, расскажи нам о последних фильмах, — заулыбалась Флорсита. — Выпей и скажи, что нового происходит в мире.