Лили  

Нокс говорит мне, что Джейми Харрисон организовал нападение, и это становится переломным моментом для меня.

Джейми.

Мой брат по духу. Друг и товарищ по глупостям.

Как только у меня начинают литься слезы, я уже не могу их остановить. Я плачу долгое время. Настолько долго, что Ноксу приходится встать и принести мне воды, и поменять простыни на нашей кровати, которые пропитаны моими слезами.

Они просто не останавливаются.

Предательство.

Вот то, что я чувствую. Полное и абсолютное предательство.

Сквозь слезы, я спрашиваю:

— Есть ли шанс, что ты ошибся?

Нокс качает головой, вытирая мои слезы.

— Мне очень жаль, детка. Нет. В его квартире было всё, что нам необходимо, для того, чтобы исключить кого-либо другого. Мы нашли ноутбук, откуда присылались электронные письма. В истории поиска, мы нашли запросы на поиск веб-сайтов, связанных с похищением людей и вымогательством. — Его челюсть напрягается. — В его спальне стена, обвешенная твоими фотографиями, Лили. Сотни фотографий. И что самое худшее — одна из этих фотографий была снята в тот день, когда я пришел за тобой.

Мой желудок ухает вниз. Я не верю в это. Я не могу поверить в это.

Это, должно быть, ошибка. Джейми не поступил бы так со мной. Он и Джетт — мои друзья! Бога ради, да мы жили в одном доме почти год. Он учил меня, как ругаться на ирландском, и даже пошел дальше — брал меня в те места, куда меня не пускал мой отец, разыгрывая карту «она будет в порядке со мной».

Мои слезы льются еще сильнее от осознания того, что его дружба была лишь игрой.

Преданная и обманутая, я не знаю, как смогу пройти через всё это.

Зная, что мне не следует спрашивать, но чувствую, что мне нужно это, я умоляю:

— Расскажи мне, что случилось, когда меня впервые похитили.

Нокс качает головой.

— Лили...

Я обрываю его.

— Пожалуйста. Мне нужно это знать. Может, тогда я пойму всё это. Пожалуйста, помоги мне понять.

Нокс трет лицо рукой и вздыхает.

— Хорошо, малышка. Я не знаю всех подробностей, но расскажу тебе то, что знаю. — Прочищая горло, он начинает: — Твой отец упоминал об этом, когда мы впервые разговаривали по телефону, и когда я не мог найти зацепку исходя из той информации, которую он мне дал. Я думал, что он просто был параноиком.

Звучит похоже на моего отца.

— Он сказал, что тебе было тринадцать, и ты в субботу была на складе с ним. Ты залезла на дерево, потому что, очевидно, в то время это было твоей фишкой. — Улыбаясь мне, он убирает мои спутанные волосы с лица. — И ты упала. Только на самом деле ты не падала.

Я помню это! Я сломала руку и потеряла сознание.

Я запуталась.

Нокс объясняет.

— Тебя столкнули, Лили. Когда ты упала, а упала ты сильно, ты отключилась. Твой отец сказал, что он никогда не отпускал тебя далеко и всегда говорил тебе...

Мы оба заканчиваем.

— Оставаться поблизости.

Мой отец говорил мне это изо дня в день.

Он кивает.

— Он видел, как всё произошло, малышка. И я слышал это в его голосе. Страх. Это как то, что он не может перебороть. Наблюдать за тем, как твоего ребенка накачали наркотиками и погрузили в багажник фургона… я даже не могу представить, на что похоже это чувство.

Мой голос вздрагивает.

— Нет. Нет, это было не так. Я упала. Сломала свою руку и отключилась. Я пришла в себя в больнице.

Нокс берет меня за руку и нежно произносит.

— Малышка. Да, ты очнулась в больнице. Спустя неделю.

Мой желудок скручивает, и у меня отвисает челюсть, с открытым ртом я со свистом учащенно дышу.

Чувствуя, что бледнею, спрашиваю:

— Кто это был?

Нокс пожимает плечами.

— Кто-то неизвестный твоему отцу. Просто работник со своей женой. Твой отец получил зацепку от другого работника, который подслушал что-то подозрительное, и тебя нашли на следующее утро в коттедже недалеко оттуда. Жена была в истерике, потому что ты не просыпалась. Она бросила тебя на прибывших медиков, умоляя их, чтобы они помогли. Немного иронично то, что человек, который подверг тебя опасности, вообще не хотел причинять тебе вреда.

Он продолжает:

— Но я полагаю, отчаянные времена требуют отчаянных мер. Видишь ли, у них был сын, который был болен и им нужны были деньги на операцию по пересадке органов. Они пытались достать деньги из других источников, но им их просто не хватало. Они обращались к церкви для сбора средств, просили о помощи по телевидению, даже просили денег у твоего отца, который, к слову сказать, дал им двадцать тысяч долларов. Но этого просто не хватало. Поэтому, они попытались потребовать выкуп.

Уже не заботясь о своей истории, я тихо спрашиваю:

— Что с ним случилось? С сыном.

Нокс медленно качает головой, и я неожиданно переполнена эмоциями по поводу семьи, которую даже не знала. Закрываю лицо руками, мое тело трясется от тихих рыданий.

Он добавляет:

— Мужа с женой посадили в тюрьму, но муж взял большую часть вины на себя, поэтому жена с помощью твоего отца получила условный срок. Вскоре после того, как мужа перевели в тюрьму, сыну стало очень плохо, и он не дожил до операции. Жена покончила жизнь самоубийством неделей спустя, а еще через неделю, муж был тоже найден мертвым в своей камере.

Я не могу больше этого слушать. Я заикаюсь от дрожащих вздохов.

— Прекрати. Не нужно больше. Я не могу. Хватит, пожалуйста.

Это трагедия. Чертова трагедия.

Я потрясена этой информацией. И неожиданно, ничего больше не кажется плохим в моей жизни. Всё еще всхлипывая, я шепчу:

— Почему им никто не мог помочь?

Лицо Нокса становится мягче.

— Люди пытались помочь, малышка, но иногда этого просто недостаточно.

Злость сочится из меня, когда я кричу:

— Мой отец мог бы помочь им! Он мог бы дать им деньги! Всю сумму! Мы, бл*дь, богаты, Нокс!

Он смотрит мне прямо в глаза. Он не отвечает. Не может спорить. Ведь знает то, что я только что сказала — правда.

Он обнимает меня, чтобы я уснула, пока я тихо плачу. 

*** 

— Малышка, просыпайся, — шепчет Нокс мне на ухо. Я тихо постанываю и шлепаю по лицу возле своего уха, задевая его щеку. Нокс сдавлено смеется. — Ну, давай же, принцесса. Вставай.

Мои опухшие, будто бы засыпанные песком, глаза открываются, а в комнате полностью темно.

Совсем нет солнечного света. Я смотрю на часы на прикроватной тумбочке и вижу — 5:47 утра.

Какого хрена?

Отталкивая Нокса, я бормочу:

— Отстань. Я сплю.

Его руки обнимают меня за талию, и он хрипло смеется.

— С добрым утром, малышка.

Я говорю с сарказмом:

— Это не утро, Нокс! Это же долбаный рассвет.

Притягивая меня ближе к себе, он говорит:

— Вот сейчас ты проснулась и можешь меня поцеловать.

Хотя это звучит очень даже заманчиво, но действительность напоминает мне проинформировать его.

— Ты знаешь, у меня так пересохло во рту, и мое утреннее дыхание тебя просто вырубит. Поэтому нет. И я уверена, что у меня засохли слюни вокруг рта из-за того, что я проплакала всю ночь.

Прижимая мою голову к своей груди, его тело трясется от беззвучного смеха. И я улыбаюсь, обнимая его. Забавляясь, он соглашается:

— Довод принят. Но как только ты почистишь зубы, я получу свой поцелуй. А теперь поднимайся и иди одеваться. У нас не так много времени.

Что?

В данный момент, моя растерянность настолько постоянна, что люди могут подумать, что я «особенная».

— Куда мы идем?

Выбираясь с кровати, он говорит:

— Это сюрприз. Поэтому собирай свои вещи. И побыстрее.

Выкатываясь из кровати, я говорю своим лучшим похотливым голосом:

— Ох, малыш. Я обожаю, когда ты отдаешь приказы.

— Лили, — звучит строгое предупреждение.

Мы оба принимаем душ и одеваемся в мгновение ока. Я надеваю спортивные штаны и майку, но Нокс берет одну из своих курток и накидывает ее мне на плечи. Он одет в свои обычные черные штаны-карго и черную футболку, но еще надевает куртку и бейсбольную кепку. Я вздыхаю, он выглядит так, будто бы сошел со страниц спортивного журнала.

Я подхожу и переплетаю наши пальцы. Он сжимает мою руку и шепчет:

— Нам нужно быть тихими.

Мы крадемся по дому, и как только достигаем двери главного входа, я прищуриваюсь, когда вижу, как Нокс поднимает заранее приготовленную сумку, которую он оставил в холле. Выходим в дверь, он ведет нас к жутко черному сталкерскому фургону, и мое сердце замирает.

Мы уезжаем отсюда. Я имею в виду — на свободу! Я не могу стереть улыбку со своего лица.

Я бегу вприпрыжку к фургону, а Нокс широко улыбается, покачивая головой, будто бы я ненормальная. Мне даже разрешают сесть на переднее сиденье. И без повязки на глазах!

И как только я пристегиваю ремень безопасности, Нокс достает что-то из кармана, и моя радость заканчивается.

— Нет!

Нокс аккуратно притягивает меня к себе, нежно целует в губы и завязывает повязку на моих глазах.

Вот дерьмо. А я думала, что мы уже прошли этот этап.

Я дуюсь и скрещиваю руки на груди, и Нокс говорит:

— Ты можешь дуться сколько хочешь, но как только мы выберемся из машины, тебе бы лучше быть со мной поласковее. — Он добавляет: — Ты даже не представляешь, чем я рискую, вытаскивая тебя из дома.

И вот тогда я осознаю, какой я низкий человек. Вытягиваю руку и пытаюсь нащупать Нокса. Нахожу его предплечье, пробегаю по нему вниз, беру его за руку и переплетаю наши пальцы. Я тихо извиняюсь:

— Прости, малыш. Я знаю, что несправедлива. Просто я так легко забываю о том, что меня всё еще защищают. Иногда я просто снова хочу быть самой собой

Прижимая мою руку к своему рту, он целует мою ладонь и молча везет нас.

Мы едем примерно полчаса. Я знаю это, потому что Нокс не дал мне включить радио, из-за того факта что я с легкостью пойму, где мы находимся, поэтому я провожу время, считая секунды в уме.

Всего я насчитала двадцать семь минут и три секунды, прежде чем фургон останавливается, и Нокс выходит из машины. Он открывает мою дверцу, и я поднимаю руки, чтобы снять повязку, но он останавливает меня.

— Терпение, малышка. Я скажу тебе, когда ты сможешь снять ее.

Как только выхожу из фургона, я слышу это. Ветер. Шум. И мягкое жужжание в воздухе.

Глубоко дыша, я ощущаю и запах тоже. Огромная улыбка расплывается на моем лице, и я возбужденно прыгаю. Нокс говорит, пародируя строгость в голосе:

— Ах. Ты портишь мой сюрприз.

Держа обеими руками его руку, я быстро умоляю:

— Поторопись! Быстрее! Быстрее!

Он наклоняется, чтобы снять мои ботинки и носки, мы проходим немного вперед, пока мои ноги не ступают на прохладный, мягкий песок. Я мысленно пронзительно визжу, а вот вслух смеюсь.

Неожиданно Нокс останавливается и строго говорит:

— Не снимай повязку, Лили. Я тебя предупреждаю.

Прижимая указательный и средний палец к своему лбу, отдаю ему честь и терпеливо жду. Минуту спустя он ведет меня, прижимая руку к спине. Я слышу, как он садится и затем аккуратно усаживает меня на покрывало между своих ног.

Он стягивает с меня повязку, и я открываю рот от изумления.

Океан.

Я люблю океан.

Улыбаясь как идиотка, я прижимаюсь спиной к его телу. Он крепко обнимает меня за талию и прижимается в поцелуе к моей щеке. Его дыхание греет меня.

— Всё хорошо, малышка?

Я тихо отвечаю:

— Это лучшая вещь, которую кто-либо когда-либо для меня делал.

Он также тихо отвечает, еще сильнее прижимая меня.

— Всегда пожалуйста, принцесса.

Мы сидим и смотрим на океан, позволяя виду и звукам поглотить нас и забрать прочь от реальности.

Только сейчас мы просто Нокс и Лили.

Не защитник и защищаемый.

Пляж безлюдный. И это наше счастливое место.

Наш пузырь, защищающий нас от всего мира.

Неожиданно ко мне на ум приходит мысль.

— Как тебя зовут?

Он напрягается позади меня, и мне интересно, испортила ли я всё, задавая этот вопрос. Я считаю, что это справедливый вопрос.

Нокс ворчит:

— Это не важно. Я уже не тот человек.

Поворачиваясь, я целую его в подбородок и осторожно признаю:

— Это имеет значение. Это важно для меня. Я хочу знать тебя.

Следует долгое молчание.

Затем, наконец, он произносит:

— Адам Кристиан Тэйлор. Родился восемнадцатого марта 1984 года в Уайт Дир, штат Техас у матери-одиночки — Клэр. — Южный акцент, который я слышала в его голосе так много раз, полностью поглощает его речь.

Вау.

Ух, вау!

Оборачиваясь, я встаю на колени между его ног и обхватываю ладонями его лицо. Он настороженно смотрит на меня, но я улыбаюсь, затем снимаю его бейсболку. Наклоняясь, я нежно его целую и говорю между поцелуями:

— Здравствуй, Адам. Я Лили.

Его руки обхватывают мои бедра, он прижимается своими губами, углубляет наш поцелуй и просто говорит:

— Привет.

Мы нежно, неспешно целуемся на протяжении долгого времени, и мы за пределами реального мира. Но что-то меня беспокоит. Немного отстраняясь, я спрашиваю:

— Это плохо, что мне всё еще хочется называть тебя Ноксом?

Он качает головой и отвечает:

— Плохо ли то, что тебе всё еще хочется называть меня Ноксом? — я пожимаю плечами, и он говорит. — Адама больше нет, принцесса. Он для меня лишь воспоминание. Я очень долгое время был Ноксом. Я и есть Нокс.

Кивая, я честно говорю:

— Мне всё равно, как ты называешь себя. — Положив руку на его сердце, я добавляю: — Ты всё еще тот же мужчина здесь.

Закатывая глаза, он громко кричит:

— Лили! — это настолько не похоже на него, что я замираю.

Я не имею представления, что сделала не так, поэтому отстраняюсь, но он ловит меня. Он указывает на меня пальцем.

— Нет. Не делай этого. — Затем он вздыхает. — Бл*дь. — Заправляет мне волосы за ухо и шепчет с благоговением: — Так много прекрасного скрывается за жесткостью. Я не знаю, что мне делать с тобой, малышка. Ты меня убиваешь.

Я моргаю. Мой ответ сочится сарказмом.

— Хочешь, чтобы я плюнула на тебя, чтобы тебе было легче?

И он улыбается. Широко — во весь рот. И я хочу утонуть в этой улыбке. С этого момента и до окончания жизни.

Я шепчу:

— Было бы абсолютной глупостью влюбиться в тебя.

Его улыбка меркнет, но всего лишь немножко. Он кивает в знак согласия.

— Это было бы абсолютной глупостью. — Он целует меня в губы один, второй и третий раз. Отклоняясь, я смотрю в его темно-голубые глаза и не вижу в них ничего, кроме искренности. Он мягко добавляет: — Невозможно контролировать то, в кого ты влюбляешься, принцесса.

Вот дерьмо.

В носу покалывает. Мои глаза наполняются слезами, и я кусаю губу, пытаясь не расклеиться. Я хлюпаю носом.

— Это лучший день в моей жизни.

Нокс смотрит на мое лицо широко раскрытыми глазами.

— Да уж, со всеми слезами и прочим дерьмом.

Смешок вырывается из меня. Я шлепаю его.

— Задница. — Затем добавляю: — Ты хотел бы быть сегодня кем-то другим? Только сегодня?

В его глазах пляшут смешинки, и он говорит своим самым южным акцентом:

— Конечно, дорогая. Я буду Хэнком, а ты можешь быть Муди.

Я прыскаю со смеху. Смеюсь так сильно, что сгибаюсь пополам и кладу свою голову на его трясущееся плечо.

Он разворачивает меня и садит спиной между своих ног. Его руки замыкаются на моей талии, и он прижимается лицом к моей шее. Он говорит приглушенно:

— Я не хочу тебя отпускать.

Мое сердце разрывается, и я шепчу ему в ответ:

— Тогда не отпускай. 

*** 

Вбегаю в комнату Бу и захлопываю дверь за собой.

Она оборачивается ко мне и выглядит при этом ошеломленной. Задыхаясь, я шепчу ей:

— Как нужно заниматься сексом?

Шокированное выражение на ее лице исчезает. Она направляется к кровати и широко улыбается.

— Присаживайся. Нам надо много чего обсудить. 

*** 

Я уже в постели и жду Нокса, я расправила простыни, чтобы всё было идеально.

Сегодня ночь, когда отдам свою девственность. Поэтому это довольно особенный день. Мне, наверное, следовало что-то сделать, чтобы отметить это событие.

Ну, типа, испечь торт.

Или надуть шарики.

Транспарант был бы тоже неплох.

Бу была чертовски взволнована по этому поводу. И, о боже, вещи, о которых она мне рассказала! Я читала много эротики, но когда тебе не с чем сравнивать эти вещи, они сбивают с толку. Поэтому не относитесь предвзято.

Побритые ноги?

Есть.

С подмышками всё в порядке?

Я обнюхиваю себя.

Так себе. Сойдет.

Почищенные зубы?

Есть.

И как только я тянусь вниз, чтобы привести в порядок свое нижнее белье, Нокс заходит в комнату. Поэтому я быстро вытаскиваю свою руку из-под одеяла. Но слишком поздно.

Дерьмо!

Нокс широко открывает глаза и говорит:

— О, пожалуйста, не дай мне тебя остановить, малышка. Продолжай.

Да уж. Это выглядело так, будто бы я трогала себя.

Мое лицо заливается краской, и я выпаливаю:

— Я не это делала.

Он крадется к кровати, упирается коленом в матрас, нагибается ко мне и тихо говорит:

— Это был чертовски долгий день, и мне нужен этот ротик.

Я тянусь вверх к нему, и наши губы соприкасаются. Он запускает руку мне в волосы и со стоном углубляет наш поцелуй. И как только поцелуй становится более страстным, он отстраняется и говорит:

— Нет. Я не хочу увлекаться. Мне нужно принять душ, а то если мы продолжим в том же духе, мне будет лень делать это позже.

Он улыбается мне.

— Ничего если мы продолжим то, что начали минут через десять?

Мой голос хрипит, когда я отвечаю:

— Десять минут. Не дольше, или я приду за тобой.

Выбираясь из постели, его глаза темнеют, он прищуривается.

— Просто попробуй держаться на расстоянии. — Он идет в ванную, и я со шлепком откидываюсь назад на кровать.

Да уж, а соблазнение тяжелее, чем я думала.