1. О награждении незаслуженных и наказании непричастных

— Товарищи офицеры! — в шутку скомандовал капитан Лесовой, как только Хантер вошел.

— Вольно, товарищи офицеры, отдыхайте! — подыграл гость. — Расслабьтесь, чувствуйте себя как дома! — Он снова обнимал товарищей, его хлопали по плечам, награждали дружескими тумаками. — Не могу передать, мужики, как я рад вас видеть живыми и здоровыми!

Застольем ведал старшина — на нем громоздились нехитрые «самопальные» и военторговские яства. Не желая выглядеть халявщиком, Хантер вытащил из чемодана НЗ — «крайнюю» банку с дедовским самогоном, бутылку «Арарата» и три бутылки пива, чем чрезвычайно удивил собравшихся, у которых от одного вида редкостных напитков округлились глаза.

— Я, наверное, соком ограничусь, — ротный потянулся к банке «манго». — Печень шалит…

— Ограничься, Володя, ограничься, — невинно поддержал Хантер, подмигивая товарищам.

Лесовой, пробив штык-ножом в жести пару отверстий, ничего не учуял — аромат трав, на которых был настоян напиток, больше напоминал запах вечернего луга, чем тугой выхлоп самогона. Он наплескал с полстакана темно-коричневой жидкости и махнул одним духом. Эффект получился впечатляющим — капитан долго перхал, вытирая слезы, катившиеся по его загорелому лицу.

— Хантер, твою дивизию… — наконец прохрипел он, — что это было? Предупреждать же надо! У меня ж печень! — ворчал капитан.

— Ты ж не нюхаешь, Лесник, что пьешь, — смеясь, проговорил Хантер, — веришь тому, что на банке написано! А ведь сам меня учил: «На сарае одно написано, а там на самом деле — дрова!»

— Ну, Хантер! — отдышался командир. — Наказать я тебя не могу, ты мне больше не подчиненный, а вот уголовную ответственность в случае моей трагической и безвременной кончины будешь нести по полной программе!

Отсмеявшись, уселись за стол. Тосты озвучивались самые простые и задушевные, и все они касались главного: войны и мира, жизни и смерти, мужчин и женщин, отцов и детей… Между делом Хантер уже заученными фразами пересказал свою госпитально-отпускную одиссею, прерываясь на тосты.

— Ну что ж, хлопцы, — тряхнул он головой после очередного возлияния, — спасибо, что не забыли! А ты як ся маешь, гепатитчик? — вскинул глаза на Лесового, которому, судя по всему, пришелся по вкусу «сок манго». — Как самочувствие?

— Понимаешь, Хантер, — отвечал заметно порозовевший ротный, — в первый раз после госпиталя разговелся; сперва думал — дуба врежу, но ничего подобного — такой, понимаешь, подъем! Дед твой — точно кудесник, так что передай старику при случае нашу признательность… А пока послушай, что тут в роте творилось без тебя.

Улыбку словно ветром сдуло с лица Лесового, капитан нахмурился.

…Поредевшая четвертая парашютно-десантная рота по возвращении в ППДвместо орденов и медалей получила сплошные проверки и строевые смотры — Михалкин приказал Почтальону Печкину навести в ней «революционный порядок». И все бы ничего, но когда начались награждения по итогам армейской операции, среди личного состава роты едва не вспыхнул бунт. Помимо заслуженных наград в батальоне и бригаде, сверху хлынул поток совершенно необъяснимых награждений. Орденом Красного Знамени был награжден Циркач, он же подполковник Леонидов. В наградном листе ярко и «правдиво» расписывалось, как умело и самоотверженно Циркач руководил армейским отрядом обеспечения движения и, благодаря его мужеству и героизму, отряд смог справиться с возложенными на него боевыми задачами. Комический персонаж по прозвищу Кролик, он же старший лейтенант Прогнимак из армейского рембата, получил Красную Звезду за мужество и отвагу, проявленные при спасении раненых военнослужащих и прочее в том же роде… Зато представления на капитана Лесового, старшего лейтенанта Денисенко и старшего прапорщика Оселедца были возвращены Монстром без всяких пояснений. А наградной лист на старшего лейтенанта Петренко украсила резолюция буквально следующего содержания: «Вы что там, с ума посходили?!» Подпись удостоверяла, что резолюцию наложил не кто иной, как сам начальник политотдела.

Впрочем, представления на большинство раненых и погибших из состава четвертой роты все-таки просочились сквозь сито политотдела. Ордена Красной Звезды посмертно получили все погибшие, а старший прапорщик Ошейков, лейтенант Редькин и целая плеяда срочников: Лом, Болгарин, Мурьета, Соболь, Христофор Бонифатьевич, Шишка, Будяк, Соколиный Глаз и еще кое-кто получили свои награды уже в госпиталях. С Арой вышел конфуз — Монстр из личной неприязни ко всем армянам вообще категорически отказался подписывать ему представление на орден, завизировав бумажку лишь тогда, когда орден заменили медалью «За отвагу». Такая же награда досталась и Сашкиным спасителям — Зверобою с Еремой. И хоть парни были достойны много большего, с логикой Михалкина спорить не приходилось.

Легендарные ротные персонажи — Шаман, Колун и младший сержант Кувалдин, которого после ранения из банального Кувалды перекрестили в проворного Добермана из-за «купированного» уха — также получили популярную среди срочников «За отвагу». Лейтенант Воронов, подорвавшийся на БМП, когда летел сломя голову на помощь Хантеру, получил всего лишь «За боевые заслуги». «За разгильдяйство» — лаконично резюмировал начальник политотдела, по сведениям, просочившимся из штаба соединения.

Оставшиеся — их было семь человек, в том числе и Кузнечик, — по-настоящему отважно воевавшие, получили от командования по «дежурной» медальке «За отличие в воинской службе», да еще и второй степени.

За радистом Куликом нашлась серьезная «провинность» — он постоянно находился рядом со старшим лейтенантом Петренко. Отсюда вывод: награждая одного, надо награждать и другого. Поэтому Михалкин подписал представление на орден Красной Звезды для Кулика только тогда, когда из 385-го окружного госпиталя Приволжского округа пришло сообщение о том, что Хантер убыл в отпуск по состоянию здоровья…

Не обошлось и без форменного скандала — представление на орден старшему лейтенанту Дубяге, «отважно воевавшему» на Сашкиной должности, завернула военная прокуратура. Не выгорело с награждением и у Пол-Пота — Монстр «зарезал» его за скверный характер и непроверенные доклады в ЦБУ армии.

Зато контрик Иванов за свой «героический» полет вертушкой, чтобы допросить опасного иностранного шпиона, агента всех разведок по кличке Хантер, оторвал себе орден «За службу Родине в Вооруженных Силах СССР» третьей степени, а «специалисты по художественному стуку», комсомоленок Маклаков и псевдосапер Гена Щуп, провертели дырки на куртках под Красную Звезду каждый.

В оправдание Монстра можно было сказать только одно — себя он оставил без наград, а гвардейская отдельная десантно-штурмовая бригада, пожертвовав десятками лучших бойцов, удостоилась цельного Почетного Вымпела министра обороны СССР, отныне навеки сберегаемого рядом с Боевым Знаменем гвардейского соединения…

Выпили не чокаясь за тех, кто погиб. Помолчали.

Затем Лесовой поведал о том, как аукнулась неожиданная публичная известность старшего лейтенанта Петренко в бригаде. Идиотское интервью, взятое у Хантера телезвездой Пищинским и вошедшее в очередной афганский репортаж в программе «Время», было воспринято совершенно правильно. Десантники хохотали, как дети, глядя на то, как старлей откровенно валяет ваньку и разводит надутого Пищинского. Однако у Почтальона Печкина и его подручного Пол-Пота неожиданная всесоюзная известность, свалившаяся на их подчиненного, вызвала ревность.

Ну а статья «Никому не нужный старший лейтенант» породила эмоции совсем иного порядка. Михалкину с Ивановым основательно намылили холку во Дворце Амина, и оба вернулись из Кабула, как побитые псы. А через неделю в четвертой роте появился новый замполит, «заочно» принявший у старшего лейтенанта Петренко дела и должность.

Между тем в бригаде начали распространяться «проверенные» слухи о том, что, мол, у Хантера могущественная «волосатая рука» в Москве, ему приписывали высокие связи чуть ли не в Кремле, ГлавПУре и министерстве обороны. Но прошло две недели, и шумиха поутихла — перед бригадой стояли серьезные задачи, шла война.

Капитан Лесовой, поговорив с офицерами десантно-штурмового батальона, в который перевели его бывшего замполита, убедился в том, что Монстр уже успел побывать там и вылить пару ведер помоев на Хантера. Мол, свалился на вашу голову некий Петренко, ни черта не умеющий и ни на что не годный, кроме склок, которые он вечно затевает, прикрываясь родственными связями жены в Белокаменной.

Ротный, как мог, развеял этот паскудный миф, но осадок, надо полагать, остался. Уже на месте, что называется с колес, предстояло Хантеру устанавливать контакты с личным составом роты, заново завоевывать авторитет и доказывать всем — от последнего рядового-срочника до самого капитана Темиргалиева, — что характера ему не занимать, а в военном деле рубит не хило…

— Еще раз спасибо, ребята, — сказал Александр, как только ротный умолк. — Монстр наш — вроде щуки в реке, не дает нам, карасям, расслабиться, держит в тонусе. Ну что ж, будем работать!..

Спать улеглись уже под утро. После завтрака офицеры четвертой роты направились в подразделение, а Хантер на попутном БРДМотправился к новому месту службы.

Выехали с нарушениями, не дожидаясь колонны или хотя бы второго бронеобъекта. Впрочем, марш обещал быть недолгим — каких-то двадцать километров, а если напрямик по карте — вообще четырнадцать.

Хантеру, однако, было не по себе — никакого оружия, кроме ножа-медвежатника, подаренного отцом Кулика, при нем не было. Кишлаки, которые оставлял позади одинокий БРДМ, выглядели далеко не мирно, хотя всего в нескольких километрах отсюда располагался крупный советский гарнизон. Больше того, в этой провинции Афганистана центральная власть контролировала всего один уезд из двенадцати.

— Не нравится мне все это! — оглядывая окрестности, недовольно заметил командир БРДМ, молодой прапорщик. — Ханумок и бачатна улицах не видно. Ни тебе царандоевцев, ни сорбозни!— кивнул он на полупустые улицы, по которым неторопливо катила боевая машина. — А ты чего без оружия? — неожиданно спросил прапор. — Заменщик, что ли, только из Союза?

— Из Союза, — подтвердил Хантер, — только не по замене, а из госпиталя…

Он хотел добавить еще что-то, когда по броне молотками заколотили пули. Ухо мгновенно уловило характерный звук работы духовского ДШК.

— Гони! — гаркнул прапорщик механику-водителю, а сам нырнул в башенку к пулеметам. Хантеру, слегка растерявшемуся с отвычки, ничего не оставалось, как спрятаться за башенку с противоположной стороны, расчерепашившись в позе эдакого милитаризованного цыпленка табака. Оба пулемета БРДМ ответили нападающим сосредоточенным огнем. В воздухе, несмотря на быстрое движение и встречный ветерок, знакомо и тревожно запахло горелой оружейной смазкой и порохом.

Перестрелка, однако, продолжалась. Хантер не видел, откуда ведут огонь «духи», но по звонким рикошетам по броне догадывался, что БРДМ все еще находится в зоне обстрела вражеских пулеметчиков. Внезапно левое переднее колесо боевой машины, уже основательно изношенной, отвалилось и с поразительной скоростью устремилось вперед. Бронированный корпус резко «клюнул носом», поднимая тучи пыли, взрывая почву и высекая искры из камней. Уши заложило от оглушительного скрежета — словно тормозил тяжелый товарный состав.

Хантер, не ожидавший такого поворота событий, не удержался за башню и кувырком полетел с брони. Инерции хватило, чтобы пролететь несколько метров и затормозить «пятой точкой». Все это произошло почти мгновенно и могло бы выглядеть комически, однако было не до смеха: из-за дувалов по старшему лейтенанту ударили сразу несколько автоматов.

Хантер мгновенно откатился в сторону и укрылся за оторвавшимся колесом: ударившись о дувал, оно вернулось назад и, повертевшись юлой, рухнуло, подняв облако пыли. Все это было на руку старлею.

БРДМ продолжал отстреливаться из обоих пулеметов; немного погодя к ним присоединились два автомата — в бой вступили механик-водитель и наводчик. Хантер вытащил из-за пазухи нож в ножнах, потрогал пальцем острое, как бритва, самурайское лезвие и положил рядом. Теперь оставалось только ждать. «Духи», заметив, что один из шурави не стреляет, решили попытать счастья и взять его живьем: кольцо вокруг постепенно стягивалось, пули кучно ложились совсем рядом.

Старший лейтенант, однако, чувствовал себя неплохо. Он не беспокоился, что могут ранить, убить или, не приведи Аллах, пленить. Радио в боевой машине работало: он слышал переговоры командира БРДМ со своими и верил, что рано или поздно подоспеет помощь, его отобьют. Однако минуты текли за минутами, пули «духов» ложились все ближе к его укрытию, да и сами звуки выстрелов невидимых душманов звучали заметно громче — теперь они находились в каких-нибудь ста метрах от него.

Хантер занервничал.

— Старлей! — послышалось из БРДМ. — Ты там живой?

— Живой, лежу с одним ножом, — проорал старлей, перекрикивая стрельбу, — жду, когда «духи» поближе подойдут, буду их в ножи брать!

Капитан Аврамов недаром учил его не терять чувства юмора ни при каких обстоятельствах.

— Держи «калаш»! — крикнул прапорщик в короткой паузе между очередями из ПКТ. — Сейчас механик через свой люк тебе его выбросит, к нему — четыре магазина, больше нету! Переползай ближе к машине, ложись за колесо! — посоветовал прапорщик.

Вскоре автомат и подсумок, привязанный к антабкам, шлепнулись в пыль между БРДМ и Хантером. Не теряя ни секунды, старлей сломя голову бросился к оружию, пока «духи» еще не успели пристреляться. Подхватив автомат, мышью юркнул под «броню», а тем временем приближающиеся фонтанчики пыли сообщили, что гостеприимные жители кишлака ну никак не хотят с ним расставаться.

Под защитой бронированного корпуса и уцелевших колес БРДМ почувствовал себя куда увереннее. Уже через несколько секунд он привычно отыскивал знакомые силуэты в просторных шальвар-камизах, паккулях и дишманах, время от времени мелькавших за дувалом.

Он и в самом деле не ожидал такого эффектного и быстрого погружения в боевую повседневность, однако не растерялся, а только слегка удивился: судьба в который уже раз демонстрировала, что самоуверенность и легкомыслие на войне смертельно опасны. Здесь все может радикально измениться в любую минуту. Однако молодой офицер недаром рвался сюда: с первых же секунд огневого боя тело зажило самостоятельной жизнью, как хорошо отрегулированный механизм.

Старлей поймал кураж, в чем-то напоминающий охотничий азарт. Ощущение опасности обострило все чувства, реакции стали точными и мгновенными. У него было всего сто двадцать патронов, и он тщательно выбирал цели и вел огонь короткими очередями — по два-три патрона. Неизвестно, когда и откуда явится помощь, поэтому он не считал минуты, а вел счет лишь патронам…

«Духи» быстро вычислили его новую позицию, их пули снова стали плотно ложиться вокруг, вынудив в конце концов перебраться за корму машины.

В боевом азарте он не сразу расслышал рев двигателей и мощные очереди тяжелых пулеметов, но буквально кожей ощутил, что плотность огня душманов начала слабеть; потом огонь из-за дувалов и вовсе прекратился. К БРДМ-2, кренделем торчащей посреди дороги, приблизились три БТР-70— помощь пришла со стороны той самой «точки», к которой направлялся свежеиспеченный замкомроты. Перепачканный смазкой и запорошенный пылью, весь в пороховом чаду, он поднялся навстречу новым сослуживцам.

— Старший лейтенант Петренко. — Хантер приблизился к коренастому капитану, спрыгнувшему с борта БТР, и приложил черную лапу к уху. — Представляюсь по случаю назначения на должность заместителя командира роты по политической части…

 

2. «Победит»

Капитан Темиргалиев не так чтобы удивился, обнаружив нового зама под аварийной «броней». Через несколько минут на БРДМ завели буксиры из танковых тросов, и один из бэтээров поволок его, как кобель сучку после случки, задом вперед. Хантер, устроившись рядом с новым ротным, опять трясся на броне безоружным — чужой «калаш» пришлось вернуть хозяину.

На «точку», носившую официальное название «сторожевая застава “Победит”» — то ли в честь сверхтвердого сплава, то ли по какой-то иной неведомой причине, — прибыли без приключений. Облик заставы разочаровал замкомроты — он ожидал увидеть нечто вроде тех мини-фортов, разбросанных вдоль автотрассы Кабул — Джелалабад, а здесь картинка нарисовалась совсем банальная. На плацдарме площадью с гектар полоскались на ветру две большие армейские палатки, рядом приткнулась еще одна, поменьше. Перед палатками виднелся обычный постовой грибок, под которым сиротливо торчал дневальный с автоматом. На флагштоке хлопал на жарком ветру выцветший лоскут красной ткани — весь в дырках и с такими краями, словно его драли бродячие псы.

Весь плацдарм перерыли неглубокими капонирами, наполовину осыпавшимися ходами сообщений и мелкими окопчиками. По периметру «точку» окружала реденькая «путанка», не было видно никаких минно-взрывных заграждений, «растяжек» или, на худой конец, сигнальных мин.

Смущало не только обустройство «Победита», но и внешний вид воинства: обмундированные кто во что, некоторые стояли в строю в шлепанцах, словно собрались в баню, оружие держали, как сельскохозяйственный инвентарь.

Ротный оказался лаконичнее Чехова: выстроив личный состав, он кратко представил нового замполита и приказал всем любить его и жаловать. В особенности потому, что как раз завтра капитан намеревался перебраться на другую «точку», где располагался еще один усиленный взвод его роты. Распустив подчиненных, ротный панибратски хлопнул нового заместителя по плечу.

— Ну что, Хантер? Тебя ведь так, кажись, величали в четвертой роте? — спросил он. — Ладно, давай знакомиться поближе. Идем-ка в «гарнизонный дом офицеров», — указал капитан на меньшую палатку.

— Идем. — Вновь назначенному ничего не оставалось, как согласиться.

Там уже собрались офицеры и прапорщики: вместе с ротным и Петренко их набралось семь человек. Тут были командир первого десантно-штурмового взвода старший лейтенант Юрий Старов, командир второго взвода лейтенант Александр Лысенко, командир минометного взвода старший лейтенант Назир Бихкамов, командир пулеметно-гранатометного взвода прапорщик Иван Нефедов и старший техник роты старший прапорщик Виктор Будаев. Из посторонних в офицерской палатке находился только прапорщик — командир БРДМ, на которой поначалу ехал Хантер.

Когда расселись за дощатым столом, ротный кратко охарактеризовал вверенное ему подразделение. В усиленной роте оказалось целых пять взводов, поэтому она отличалась от обычной компактной парашютно-десантной роты, как волкодав от гончака. Основными задачами парашютно-десантной роты считались захват объектов, их уничтожение или удержание и быстрый маневренный отход в случае, если основные силы не в состоянии оказать помощь. Десантно-штурмовая рота выглядела куда мощнее благодаря находившимся у нее на вооружении минометам, крупнокалиберным пулеметам и станковым гранатометам. Все это делало подразделение опаснее для врага, хотя о скорости передвижения и маневренности, присущей парашютистам, не приходилось и говорить.

Всего в роте насчитывалось три десантно-штурмовых взвода, вооруженных БТР-70, минометный взвод на БТР-Ди пулеметно-гранатометный взвод — тоже на новехоньких БТР-Д. Личный состав — сто двадцать пять человек, из них восемь офицеров и три прапорщика. Третий десантно-штурмовой взвод базировался на другой «точке» с позывным «Грозный», расположенной в двадцати километрах от «Победита». Тяжелое вооружение роты было распределено пропорционально, а следовательно, большая его часть находилась на «Победите».

Это было все, что Хантеру удалось запомнить при первой встрече с новыми сослуживцами. Тем более что Темиргалиев не был расположен особо присматриваться к новому заму. Вскоре прозвучала команда «Наливай!», и старший техник тут же извлек из-под койки так называемый «стакан» от солдатского термоса, доверху наполненный мутноватым самогоном-первачом. На закуску шли консервы и теплая вода — если у кого-то появлялось желание разбавить местный «виски».

Причиной пьянки было, на первый взгляд, прибытие нового замполита, но многие косвенные признаки свидетельствовали, что подобные «мероприятия» здесь — вещь повседневная, почти рутинная. Впрочем, прекословить с первых минут ротному Александр не стал — не тот статус. Попойка затянулась надолго, а чем все это время занимались бойцы, старший лейтенант понятия не имел, хотя и догадывался, что и у тех полным ходом идет «релаксация».

Часом позже в «гарнизонный дом офицеров» явился перемазанный солидолом механик-водитель, доложив причину аварии БРДМ: усталость металла. Какую-то там полуось давным-давно следовало заменить, и тогда машина могла бы легко выйти из-под обстрела. Попутно выяснилось, что и с гидравликой проблемы; она могла помочь БРДМ уползти «на подбрюшье» при потере любого из четырех колес, однако не сработало и это. Хантер не вникал, втихомолку благодаря судьбу за очередное спасение…

Первая ночь на новом месте не обошлась без приключений — старшего лейтенанта тяпнула за ногу песчаная, так называемая арыковая, крыса. Это симпатичное с виду животное с бархатистой бежевой шерсткой, темными миндалевидными глазами и круглыми ушками, отороченными бахромой, оказалось на редкость противной тварью. Ночью арыковые крысы атаковали спящих, а днем нагло разгуливали по палаткам, никого не боясь.

В пять утра за ротным прибыли два БТР-70 с заставы «Грозный». Темиргалиев забрался в бэтээр, помахал заму рукой, напомнив, что с этой минуты тот отвечает за все, что происходит на «Победите», и удалился в клубах пыли и реве моторов.

«Закручивать гайки» Хантер начал безотлагательно. Ровно в шесть утра он вошел в палатку, где спали десантники, и скомандовал: «Подъем!» Кое-как поднялись одни «шнуры», а те, кто прослужил дольше, продолжали дрыхнуть. Тут Хантер припомнил, как в таких случаях действовали офицеры 345-го Баграмского отдельного парашютно-десантного полка.

— Переходим к «побудке по-баграмски»! — торжественно объявил новый замполит, одновременно вытаскивая из кармана свою любимую «феньку», попутно выкручивая запал. Затем неторопливо выдернул чеку, отпустил рычаг и… сунул запал под одеяло одному из «мирно спящих» старослужащих.

Боец вместе с одеялом птицей взвился чуть ли не под дырявый брезентовый потолок. Звучно щелкнул запал, вата и тряпье полетели во все стороны, растерзанный матрас тихо затлел.

— Кто следующий? — вежливо поинтересовался замкомроты, наблюдая, как бойцы один за другим вылетают из палатки, не дожидаясь повторения «баграмского» инцидента. — Еще раз увижу подобное, — пообещал старший лейтенант, — вместо запала окажется РГД… — пригрозил он, выходя из палатки. — Общее построение на линейке! — приказал дежурному по роте, изумленно вытаращившемуся на него.

— Да он вообще бешеный! — донеслось сквозь брезент. — Какой там Хантер, блин! — негодовал кто-то из подчиненных.

Выстроив личный состав «Победита», Петренко довел до сознания подчиненных древнюю мудрость: не гоже постоянно держать в руках оружие, от этого кто угодно потеряет человеческий облик. Поэтому десантникам на некоторое время предстояло перевоплотиться в работяг самых разнообразных строительных специальностей.

Этот план у него созрел ночью, когда не спалось после крысиного укуса. Только напряженный график занятий и работ мог вышибить из сознания сержантов и солдат мысль о том, что только стрельба является сутью службы на «точке». Собрав после завтрака офицеров и прапорщиков, старший лейтенант изложил свой план, деликатно предложив активно сотрудничать, а не оставаться в стороне. Нехитрая дипломатия подействовала — должно быть, и офицеры уже успели утомиться от партизанщины и разгильдяйства на заставе. Связавшись по радио с батальоном, Хантер запросил помощь в виде… кота для борьбы с арыковыми крысами и саперной техники для инженерного оборудования позиций. Командование не отказало.

Через сутки на «точку» под охраной бэтээра, загруженного под завязку саперным имуществом, прикатил колесный трактор «Беларус», снабженный экскаваторным ковшом и лопатой. С той же оказией доставили совершенно дикого черного котенка-подростка, который яростно шипел, царапался, не подпуская к себе никого. Бэтээр потащил в расположение бригады истерзанный БРДМ, а трактор остался на «точке».

Потихоньку копаясь в тяжелом, глинистом, пополам с камнями, грунте, саперы-казахи, в одних трусах и тапках на босу ногу, два упрямых трудоголика, за трое суток сотворили почти немыслимое. «Победит» обнесли почти двухметровым земляным валом, с внешней стороны вал плотно прикрыли «путанкой», а перед нею в три ряда натянули «колючку».

Перед заграждениями нештатные саперы под контролем офицеров выставили минное поле. Кроме того, Хантер распорядился соорудить в непосредственной близости от дороги выносной пост. Сооружение это состояло из отработавших ресурс колес бэтээров, обложенных сырцовым кирпичом и обмазанных глиной. С виду оно напоминало крохотную крепость, в которой могло держать оборону целое отделение. На выносной пост была проложена заглубленная в почву линия телефонной связи. Острые на язык бойцы прозвали данное сооружение «Кандьор» (сокращенно от слова «кондиционер»), поскольку толстые его стены прекрасно защищали от жары и сухого ветра.

На первых порах новшества, на которых настаивал замполит, десантники приняли в штыки. Однако другого выхода, кроме того чтобы трудиться на общее благо, у них не было, несмотря на то что они даже переименовали нового замкомроты из Хантера в Строителя.

Постепенно «точка» начала менять облик. Однако крысиные атаки продолжались, а полудикий котенок окончательно одичал и бесследно исчез — о нем никто больше и не вспоминал.

Старший техник роты изобрел свой способ борьбы с крысиной опасностью — на пол палатки на свободном месте клали сухарь, вечно голодных крыс тянуло к нему как магнитом, а там они получали вместо сухаря — автоматную пулю, доски пола не давали пулям рикошетировать. Понадобилось немало терпения, чтобы основательно проредить крысиное гнусное племя, но в конце концов проблему разрешили окончательно.

По просьбе Хантера саперы прислали БАТ, вырывший несколько котлованов под строительство полузаглубленных сооружений — нового «гарнизонного дома офицеров», казармы, «бомбоуё…ща», командно-наблюдательного пункта, столовой и бани. Среди «победитовцев» вскоре обнаружилось несколько мастеров на все руки, а минометчик старший лейтенант Бихкамов, как выяснилось, в совершенстве владел среднеазиатской технологией изготовления сырцового кирпича. Глина лежала прямо под ногами, а доски для форм пришлось позаимствовать у артиллеристов — пригодились снарядные ящики.

Постепенно подспудное сопротивление дедов-старослужащих было сломлено. Через месяц строительных работ над поверхностью земли, словно присыпанные листвой шляпки груздей в осеннем лесу, возвышались несколько дзотов. Вместо бревен плоские кровли этих сооружений перекрыли стальными рамами сгоревших «наливников»-КамАЗов, присыпав толстым слоем грунта для защиты от обстрелов.

Кроме того, их амбразуры «смотрели» не только за периметр, но и внутрь «точки» — держать оборону посреди обвалованного пространства в том случае, ежели прорвутся «духи». В то же время все эти сооружения были приспособлены для мирных целей: под жилье для офицеров и прапорщиков, казармы, командно-наблюдательный пункт, пищеблок, столовую и даже что-то наподобие «ленкомнаты».

Впервые на «точке» появился стационарный туалет — до того «победитовцы» бегали по нужде, как и коренное население, куда придется. Но лучшей из Хантеровых идей оказалась баня. Она стала предметом особой гордости доморощенных строителей — обшитая деревом, с самодельной печкой-«поларисом», работающей на солярке. При бане имелся даже бассейн — резиновый саперный резервуар для воды на четыре куба драгоценной влаги. Водовозку «подогнал» батальон, выделив для этого «Урал» из взвода материального обеспечения и оборудовав его четырехтонной емкостью. Еще одну такую бочку, уцелевшую от сгоревшего «наливника», солдаты вкопали в землю возле бани, превратив ее в НЗ на случай нештатных ситуаций. А они назревали — Александр чувствовал это шкурой.

Через неделю после отъезда ротного на совещании офицеров и прапорщиков он поставил задачу — восстановить систему плановых занятий по всем предметам подготовки личного состава. И сам подал пример, возглавив во время марш-броска далеко растянувшуюся колонну десантников. С этого момента занятия приобрели регулярный характер, даже политзанятия, больше похожие на беседы «за жизнь», проводились два раза в неделю. Слухи об этих невиданных делах в подразделении, не замеченном ранее ни в чем положительном, кроме шумных ЧП, достигли сначала батальона, а затем и ушей командования бригады.

На «точку» зачастили гости, и первым из них был комбат подполковник Шлапак, недавно вступивший в должность, вернувшись из Союза, где долго лечился после подрыва на фугасе. С подполковником прибыли и его заместители. В отличие от прежнего Хантерового батальона, все оказались людьми вменяемыми, сдержанными и ни в чем не походили на Почтальона Печкина с Пол-Потом.

Даже замполит, майор Сиденко, не стал вникать в дебри партполитработы, ограничившись беседой со старшим лейтенантом Петренко и его подчиненными. Следом за батальонным начальством нагрянуло бригадное — на «Победите» побывали бригадир Егоров в компании с Монстром-Михалкиным и Ветлой. Егоров похвалил общий порядок и строительные инициативы, Монстр помалкивал, ехидно поглядывая на Петренко, зато Ветла откровенно радовался за подопечного.

Вскоре после отъезда «вождей» заставу посетил и родной командир роты. Прибыв, как правоверный мусульманин, утром, перед намазом, он долго не верил собственным глазам, обходя свою бывшую вотчину. Заместитель молча сопровождал командира. Впрочем, удивление Темиргалиева быстро прошло — он привез с собой целый термос первача — у старшины на «Грозном» имелся самогонный аппарат.

Пьянка растянулась на весь день, а поздним вечером капитан предложил замполиту выйти на свежий воздух, потолковать по-мужски. Хантер последовал за ротным, на поясе привычно болтался «медвежатник», с которым никогда не расставался. Темиргалиев сразу же направился к бэтээру, на котором приехал утром.

— Вытаскивай! — заорал механику-водителю, сонно сидевшему на броне. — Где там у тебя эта обезьяна?

— Какая обезьяна? — не врубился замполит.

— А прихватили по дороге одного связного, — ухмыльнулся ротный, не вдаваясь в подробности. — «Духи» наколоть меня хотели, но я, блин, их перехитрил и перехватил этого субчика, — указал он на избитого и связанного афганца, которого бойцы тем временем выволокли из десантного отсека. — Ну что, Мирзо, будешь говорить? — Пьяно покачиваясь, ротный шагнул к пленному. — Куда тебя направил твой мушаверАли? Молчишь?

Пленный не проронил ни слова, головы не поднял и упрямо смотрел куда-то себе под ноги. Освещенный только карманным фонарем ротного, выглядел он скверно — провести весь день в раскаленной стальной коробке бэтээра — тяжко, кроме того, судя по всему, никто и не подумал ни напоить, ни накормить его.

Неожиданно Темиргалиев резким движением сунул фонарь Хантеру, а сам принялся избивать пленного. Бил жестоко — не только руками, но и ногами. Наблюдая за командиром, старший лейтенант отметил — тот владеет некоторыми приемами восточных единоборств, да и физически очень силен. Спустя какую-нибудь минуту пленный больше походил на труп, чем на живого человека.

— Теперь — ты! — забрав фонарь у замполита и тяжело дыша, велел ротный. На искаженном лице проступило некое подобие улыбки.

— С какой это стати? — возмутился Хантер. — Я его не в бою «на приз» взял, и вообще, как говорил Папандопуло, два раза его вижу: первый и последний. Тебе надо, командир, ты и бей! — С этими словами он развернулся и направился в «дом офицеров».

Однако не успел он ступить несколько шагов, как пьяный ротный жестким ударом сзади между лопаток сбил его с ног. Не сразу сообразив, что происходит, Хантер, уже на лету, автоматически выхватил нож и, когда капитан, навалившись сверху, попытался прижать к земле, молниеносным движением перевернулся на спину, и широкое сахалинское лезвие уперлось в кадык напавшего.

— Ах ты, бл…! — зашипел капитан, явно не ожидавший такого поворота событий. — Шестерка московская, я тебя, бл…, на ноль помножу, в куски порву! Ты строительством сюда приперся заниматься, да? — хрипел он, косясь на клинок, поблескивавший в опасной близости. — На мое место целишься? — Здравый рассудок окончательно покинул Темиргалиева.

— На фиг мне твое место! — прорычал Хантер, левой рукой удерживая нож в прежнем положении, а правой блокируя руку капитана, дабы не перехватил оружие. — Дурак ты, и про шестерку московскую тебе Монстр наплел! Отпускай меня! — закричал с ненавистью. — Не то проткну, как кабана! — Вывернувшись из-под потного, тяжелого ротного, он на всякий случай отскочил в сторону и сразу убрал «медвежатник» в ножны.

И бойцы, и пленный афганец ошеломленно следили за суровыми мужскими разборками.

— Я тебе щас, б…, устрою! — рванулся к строптивому заместителю Темиргалиев, пытаясь применить какой-то одному ему известный прием, но опоздал.

Хантер молниеносным движением сорвал с находившегося рядом бойца автомат. На то, чтобы снять оружие с предохранителя и дослать патрон в патронник, понадобилась доля секунды. Теперь дуло уперлось прямо в мокрый лоб капитана Темиргалиева.

— Только дернись! — прохрипел Петренко. — Пристрелю! — Для вящей убедительности приподнял ствол, нажав на спусковой крючок. Автомат забился, задрожал в умелых руках. Очередь прошла в двадцати сантиметрах от макушки ротного, на что тот никак не отреагировал.

— Хорошо… — негромко проговорил Темиргалиев. — Значит, так ты подчиняешься командиру в боевых условиях?

— Ты мне еще про прокуратуру напомни, — оскалился старший лейтенант, по-прежнему держа оружие наизготовку. — Давай, поехали прямо сейчас! — Он махнул рукой в сторону расположения бригады. — У меня под следствием там уж точно связей насобиралось. — Не к месту вспомнился капитан юстиции Серебряков. — Я тебе и протекцию обеспечу — лет на восемь, с конфискацией! — нервно хохотнул старший лейтенант, откровенно блефуя.

— Знаем-знаем, у тебя везде приятели, — на всякий случай отошел подальше от автоматного ствола капитан. — Ты у нас нигде не пропадешь. Только не здесь…

Хантер невежливо перебил:

— Я тебя, ротный, при свидетелях предупреждаю. — Он покосился на перепуганные лица десантников, которые, кажется, дорого дали бы, лишь бы оказаться подальше от зоны конфликта. — Следующего раза, чтоб ты ко мне прикоснулся хоть пальцем, не будет! Прикончу, как собаку! — с ненавистью выкрикнул старший лейтенант и нажал на спусковой крючок. Синеватое пламя из дульного среза забилось над дурной и пьяной головой капитана. — Запомнил, сволочь?! — хрипло проорал он, перекрывая грохот автоматной очереди.

— Запомнил… — как будто присмирел Темиргалиев — на выстрелы и матюги уже сбежались офицеры и прапорщики. — Но и ты попомни… — Капитан хотел было что-то добавить, но кто-то уже влез между ними, расталкивая в разные стороны, ротного заслонили, и Хантеру опять пришлось орать во весь голос, чтобы тот расслышал.

— И систему твою договорную с «духами» я тоже поломаю! Вместе со всеми твоими муслюмскими штучками!

— Дай килидж!— мертвым голосом произнес капитан, поворачиваясь к механику-водителю командирского БТР, с ужасом наблюдавшему за пьяной стычкой.

Тот стремглав нырнул в люк, извлек из бронированного чрева сверкающую саблю — настоящий турецкий кавалерийский клинок. Когда ротный схватил оружие, офицеры отшатнулись — «килидж» со свистом очертил круг над головой Темиргалиева. Старший лейтенант на всякий случай поспешно перевернул спаренный магазин автомата — «медвежатник» против «килиджа» явно не тянул.

Однако сабля предназначалась не для того, чтобы продолжить поединок. Приблизившись к пленному Мирзо, о котором в пылу потасовки все забыли, Темиргалиев сделал короткий замах и стремительным движением от плеча разрубил пленного пополам… Хрип мгновенно умершего «духа» и сдавленный вскрик одного из бойцов — вот и все, расслышанное окружающими.

Удар был нанесен совершенно профессионально. Рассечь одним движением человека на две полярно одинаковые половинки, от маковки до яиц, — на это способен только опытный кавалерист или… или палач, в котором не оставалось ничего человеческого.

Хантер обернулся — на лицах свидетелей гадкой сцены не было удивления. Надо полагать, Темиргалиев уже не раз позволял себе в их присутствии такие «демонстрации». Однако никто не выразил и одобрения.

— Заводи! — скомандовал капитан механику-водителю, вытирая клинок о труп. — Едем на «Грозный»… А ты, — обратился к заместителю, усаживаясь на броню, — готовься. В ближайшее время сменишь меня на «точке». Я сюда переберусь, а ты — на «Грозный»! Посмотрим, что ты там настроишь, строитель, мать твою!..

Оба бэтээра взревели и покатили в ночь, прорезая глухую тьму вспышками фар.

— Ну ты даешь, Александр Николаевич! — приблизился старший лейтенант Старов, ротный авторитет. — Вообще-то, давно пора его на место поставить! — Он сплюнул вслед удаляющейся паре боевых машин. — Хотя, — взводный понизил голос и придвинулся к Сашкиному уху, — у меня такое впечатление, что с нашим Рустамчиком что-то произошло. Раньше он никогда не поднимал руку ни на офицеров, ни на прапорщиков. Орать, оскорблять — это да, бывало. Не то допился до «белки», не то пора уже ему на замену. Он ведь в Афгане уже больше двух лет…

— Не знаю я, в чем тут дело, — отрубил Хантер, — зато другое знаю точно. Хватит нам тут сидеть, как жабы на болоте. Пора с этим кончать, как и с «договорняками» темиргалиевскими. Начинаем воевать, засиделись!

— Вот это по делу! — неожиданно подключился другой взводный — Хантеров тезка, лейтенант Лысенко. — Сколько можно сиднем сидеть! Ротный бакшиши с полевых командиров стрижет, а мы — как сторожа на мясокомбинате. — Крупное лицо лейтенанта сложилось в презрительную гримасу. — И мясо рядом, и колбаски пожрать никто не подкинет.

— С другой стороны, — ввинтился в разговор прапорщик Нефедов, — тихо здесь, спокойно, обстрелов нет, никто не минирует, как там, за перевалом, — махнул он рукою в сторону неблизкого горного хребта, за которым базировался один из батальонов бригады. — Там каждый день что-нибудь да происходит!

— Лучше пусть происходит! — влез в стихийно возникшее совещание командир «гвардейских минометов» старший лейтенант Бихкамов. — Тут уже от всего тошнит, бойцы дурью маются, неуставняк цветет махровым цветом, и ни хрена с этим не поделаешь, пока боевые не начнутся. А там — все по-другому, все жить хотят, и получить пулю в затылок от своих никому не охота…

— Ладно, подвожу итоги. — Хантер не стал тянуть обсуждение. — Послезавтра, в ночь со среды на четверг, — то самое время, о котором у Темиргалиева существует договоренность с «духами». — Он открыто выкладывал карты, больше не было смысла темнить. — Организуем засаду по всем правилам на караванной тропе, которая проходит в мандэхе, то есть по сухому руслу реки Завуль. Сейчас всем отдыхать, кроме дежурных, а с утра начинаем подготовку к ночным засадным действиям!

Но едва начали расходиться, как с минного поля со стороны кишлака прозвучал характерный взрыв — сработала «растяжка».

 

3. «Охотничий ренессанс»

Подсветив «Луной» минное поле, офицеры обнаружили, что посреди него лежит что-то непонятное — размером со среднюю собаку, неопределенного цвета, с серебрящейся не то шкурой, не то чешуей. Дежурный принес бинокль. Хантер присмотрелся — на «растяжке» подорвался крупный дикобраз, в свете прожектора поблескивали его длинные иглы.

Бихкамов объявил, что мясо дикобраза на вкус точь-в-точь крольчатина, ему-де уже случалось под Хостом пробовать его, и тут же выразил желание отправиться на минное поле, эвакуировать тушу безвременно погибшего зверя. Лейтенант-узбек, носивший в роте прозвище Индеец, был основательно навеселе, как и все прочие, поэтому решили вытащить жертву «растяжки» на рассвете, на свежую голову.

Как только рассеялась утренняя дымка, Бихкамов уже был на минном поле. Добравшись до «покойника», он поднял тушку зверя, посеченную осколками, над головой и сотряс утреннюю тишину индейским боевым кличем. Куражу добавил и тот факт, что «растяжку», на которой закончил свои дни осторожный зверь, устанавливал именно он.

Мясо дикобраза решили замариновать, а затем употребить в виде жаркого после засады, если та, конечно, завершится успешно.

Поручив Рейнджеру — прозвище и позывной Старова — вместе с Лысым (он же лейтенант Лысенко) заняться планированием и подготовкой ночной акции, Хантер собрал «дедов»в столовой, на стенах которой висели выгоревшие и засиженные мухами портреты членов политбюро (вопреки всем канонам, помещение совмещало в себе функции ленкомнаты и столовой).

— Я взял себе за правило советоваться с опытными сержантами и солдатами срочной службы перед началом интенсивных боевых действий, — объявил замполит «дедам». — Хочу сразу предупредить: наша сторожевая застава в самое ближайшее время возобновляет активные боевые действия. Я в курсе, что у вас на носу «дембель», поэтому все, кто чувствует неуверенность в себе, страх, желание залечь «на сохранение», — предупредите меня сразу. Никого не буду агитировать, не стану и приказывать, хотя, сами понимаете, согласно устава, такое право у меня есть. Кто не хочет — может отказаться принимать участие в планируемой ночной засаде. И в дальнейшем тоже. Будете стоять в нарядах, нести караульную службу, считая минуты, дабы «дембель стал на день короче». Все, конец связи! — заключил Хантер и, уже выходя из прохладного помещения на солнцепек, добавил: — Кто пожелает что-либо сообщить — подходите в течение дня, потолкуем!

Часа через два заявилась депутация «дедов» в составе трех авторитетных персон с просьбой в самом деле не брать старослужащих на боевой выход, так как «дембель в опасности». Со своей стороны «деды» клятвенно заверили замкомроты, мол, воинская дисциплина и уставной порядок на «точке» будут поддерживаться на уровне на протяжении всего пребывания старшего лейтенанта Петренко на «Победите». Таким образом «деды» намекнули, что владеют кое-какой информацией о том, что он в роте — временщик. Откуда это им стало известно, Александр достоверно не знал, но несложно было догадаться, что «солдатское радио» имеет уши в бригадной роте связи…

Как и договаривались — без обид. Отпустив дембелей, замкомроты занялся подготовкой к ночной засаде. Собрав офицеров и прапорщиков в землянке, развернул на сколоченном из снарядных ящиков столе рабочую карту.

Рейнджер предложил простой, но в то же время хитрый план, о котором ротного командира решили не ставить в известность. Еще засветло, на границе сумерек и ночи, пять единиц бронетехники на хорошей скорости должны были выдвинуться в сторону «Грозного», в направлении, противоположном маршруту движения основных сил. «Духи», постоянно следящие за шурави, этот факт, несомненно, зафиксируют. Затем пешая группа в составе усиленного взвода скрытно, под покровом темноты, преодолевала форсированным пешим маршем четырнадцать километров, отделяющие «Победит» от именно того «мандэха» реки Завуль, по дну которого чаще всего бродили подозрительные караваны. Там, развернувшись подковой в сторону пакистанской границы и замаскировавшись, десантникам предстояло поджидать добычу.

«Ветви» подковы отсекали основные силы противника, вынуждая их залечь — для этого на флангах Рейнджер предполагал установить АГСи «Утес», а также с десяток мин МОН-50, установленных на управляемый подрыв. Чтобы не зацепить своих во время подрыва «монок», десантники, расположившиеся на «ветвях», по сигналу — очередь зелеными трассерами от Хантера — должны залечь в окопах и убежищах. Свои «гвардейские минометы» Индеец-Бихкамов намеревался замаскировать на расстоянии километра, чтобы их огнем воспрепятствовать отходу основной группы «духов» или, наоборот, выставить огневую завесу в том случае, если на помощь каравану подойдут дополнительные силы.

Бронегруппа в составе пяти БТР-70, отвлекая наблюдателей-туземцев, находилась в демонстративной засаде на расстоянии двенадцати километров от места планируемого «забоя» каравана, чтобы по первой же радиокоманде на предельной скорости выдвинуться на помощь основным силам.

Большинство офицеров, прапорщиков, солдат и сержантов хорошо знали тот участок местности, на котором предстояло оперировать, поэтому рекогносцировку сочли излишней. Тут-то Хантера коротко обожгло стыдом: за месяц пребывания на «точке» он умудрился ни разу не побывать на дальних участках своей зоны ответственности, увлекшись восстановлением дисциплины и порядка, а заодно «строительством и архитектурой»… Однако для самобичевания времени уже не оставалось, поэтому он с ходу перешел к делу.

— Слушай боевой приказ! — Сердце туго забилось: вот оно, наконец-то, настоящее дело! — Операцию назовем скромно, но как бы и в мою честь: «Охотничий ренессанс». В целом утверждаю план старшего лейтенанта Старова. Свое местонахождение определяю вот здесь, — он ткнул кончиком карандаша в середину дуги подковы. — Командир первого десантно-штурмового взвода старший лейтенант Старов находится на правом фланге подковы, командир пулеметно-гранатометного взвода прапорщик Нефедов — на левом, командир минометного взвода старший лейтенант Бихкамов — на огневых позициях своих «примусов», — карандаш уперся в небольшую низину, обозначенную на карте.

Заместитель командира роты перевел дух и огляделся: слушали внимательно.

— Бронегруппа под командованием лейтенанта Лысенко находится в районе ожидания в полной готовности к форсированному маршу в район засады. На «Победите» остается командовать резервом старший техник роты прапорщик Будаев, поддерживая в то же время постоянную готовность выдвинуться на броне в район боя. Старшему лейтенанту Бихкамову приказываю согласовать огонь батареи «Град»по наиболее опасным вероятным целям. Корректировать огонь артиллерии буду лично, — удивил он подчиненных. — Позывные: я — Хантер, Старов — Рейнджер, Лысенко — Лысый, Бихкамов — Индеец, Нефедов — Рама, Будаев — Будулай. Организация взаимодействия и сигналы — согласно таблице. Форма одежды: каски и бронежилеты для всех, кто не находится в «броне», обувь — кроссовки. В случае моего выхода из строя старшим начальником назначается старший лейтенант Старов, за ним — лейтенант Лысенко, за ним, соответственно, — Бихкамов, Нефедов и Будаев. Сейчас всем готовиться к бою, доклад о готовности через три часа, после чего — отдыхать! Вопросы есть?

Вопросов не поступило.

Через час из расположения бригады пришли два бэтээра, сопровождавшие пару транспортных «Уралов» с боеприпасами, водой и самым ценным грузом — почтой. Александру повезло больше всех — ему пришло сразу пять писем: три от Афродиты, одно от родителей и еще одно — от Ядвиги.

Выкроив полчаса, старший лейтенант уединился в землянке — почитать без помех. Первым распечатал мамино послание — оно было коротким: только добрые пожелания и перечень семейных новостей. Чувствовалось — мама нездорова. Строки прыгали, некоторые слова ей удавалось написать далеко не сразу. Отец также кое-что добавил своей рукой, просил быть предельно осмотрительным и не лезть в пекло очертя голову.

Письмо жены показалось малоинформативным — скучаю, целую, дочурка растет, высылаю рисунок Ани — это папусь, таким ты ей кажешься. На рисунке, широко расставив ноги, возвышался великан с головой среди курчавых облаков. Улыбающееся солнышко пригревало его бритую макушку, за руку великана держалась маленькая девочка, а ее мать прогуливалась неподалеку…

Сложив рисунок, Александр сунул в карман, поближе к сердцу. Затем, мечтательно улыбаясь, рассортировал по датам на почтовых штемпелях письма из Самары, распечатав самое раннее.

Афродита писала, что ужасно соскучилась, не может найти себе места, но теперь наконец-то покончила с оформлением необходимых документов для работы медицинской сестрой по свободному найму на территории Афганистана. Просила не обижаться и не нервничать, — ведь на этот шаг она решилась только ради него, чтобы быть рядом с ним, что бы ни случилось.

Второе и третье письма оказались такими, что Хантер, читая, краснел, как подросток. Его бросало то в жар, то в холод, а всяческие мысли начисто вылетели из головы — Афродита выплеснула на бумагу кое-что такое, о чем знали только они оба. Погруженный в сладкие воспоминания, он обнаружил в последнем конверте фото — Сашка с Афродитой, Аврамов и Шубин на набережной Волги.

— Это кто тебе пишет? — Голос Рейнджера вернул к действительности. — Можно взглянуть? А то я смотрю — вид у тебя какой-то… малахольный!

— Смотри, конечно, — подал замполит взводному фото.

— Классная у тебя жена! — вырвалось у «потомственного холостяка» (именно так позиционировал себя Старов). — А это кто с вами? — кивнул на офицера с Золотой Звездой на кителе и примечательные усы журналиста.

— Майор Аврамов, — пояснил Хантер. — И собкор «Комсомолки» Шубин. А девушку зовут Галина, но она мне не жена, — грустно улыбнулся замкомроты. — Я, Юра, слишком рано поспешил с этим делом, да промахнулся. Не дождался, пока Галя появится в моей жизни.

— Ну, это дело поправимое! — успокоил Старов. — Доживем до «шести часов вечера после войны», расскажешь, что тут к чему. Я вот об одном только жалею — что ты, Саня, на «Победите» надолго не задержишься…

Рейнджер мимоходом подтвердил то, о чем Хантер уже слышал от «дедов».

— Иншалла! — усмехнулся он, забирая фото. — На все воля Аллаха!

Вечер тем не менее приближался. Перед закатом рванула обратно в бригаду транспортная колонна, прихватив письма, в то числе и Хантеровы. Затем начались уточнения и согласования — боевая техника и вооружение, связь, ночная оптика. В конце концов все было тщательно выверено и готово к ночному бою. Солнце неумолимо валилось за горный хребет, но никому не хотелось думать, что этот закат для кого-то на этот раз может оказаться последним. Не «крайним», как обычно говорят «афганцы», суеверно избегая слова «последний», а действительно — последним на земле. В ожидании ночного рейда «Победит» словно вымер, и лишь «деды» да суточный наряд вяло передвигались по территории.

В назначенное время застава будто взорвалась — заревели двигатели, бойцы попрыгали на «броню», обсев бэтээры, словно воробьи. У выносного поста типа «Кандьор» наряд оттянул в сторону самопальную «рогатку» — самодельный заслон-шлагбаум, опутанный «путанкой» и «колючкой». Пять единиц бронированных машин, шумно газуя, демонстративно покатили к «Грозному», словно там кипел яростный бой и срочно требовались подкрепления. На «левых» частотах послышались матюги, команды и всевозможные целеуказания.

Через полчаса солнце ушло за горы, и на окрестности сразу, как всегда бывает в Афгане, пала тьма, такая густая, что хоть ножом режь. Под ее покровом усиленный взвод через проход в минном поле форсированным маршем двинулся в противоположном направлении — на восток. Следом потянулись обвешенные минами минометчики.

Старший лейтенант Петренко, в каске и бронежилете, шел в голове колонны. Перед ним двигался только ротный ас-следопыт, рядовой Байсуков. Байсуков носил прозвище Пьянь, хотя никто не мог бы похвастать, что видел его «под газом», к тому же он был и отменным снайпером. За замкомроты шел Рейнджер, за ним по-волчьему, след в след, стараясь как можно меньше шуметь, шагали, отдуваясь, бойцы. Ночь выдалась душная — за день голые склоны и каменистые отроги разогрелись до колоссальной температуры, дышать было нечем.

Когда позади остались первые четыре километра, сзади по цепочке передали (радиостанции сохраняли режим радиомолчания), что один из десантников, рядовой Харитонов, он же О’Хара, получил тепловой удар и выбыл из строя. Возвращаться возможности не было, и Хантер приказал фельдшеру оказать парню на скорую руку помощь, а затем переложить на плащ-палатку и нести, чтобы потом устроить в относительно безопасном месте — на огневых позициях минометчиков.

Следующие полчаса марша свалили еще двоих — на сей раз тяжело груженных минометчиков. Их пришлось транспортировать таким же образом, и в результате скорость движения колонны упала до трех-четырех километров в час, а до места засады оставалась еще почти половина пути.

Каждый метр пути давался с трудом. Хантер клял себя за то, что недостаточно тренировал бойцов, и нервничал, полагая, что караван пройдет «мандэхом» задолго до того, как они сумеют занять позицию, и все их усилия пойдут прахом.

На коротком привале, который пришлось сделать поневоле, приблизился Старов.

— Не спеши ты так, Хантер! Пока камни не остынут, — он потрогал первый попавшийся под руку валун, сохранивший высокую дневную температуру, — «духи» с места не сдвинутся. И не потому, что идти тяжело. — Он усмехнулся, в темноте сверкнули белые зубы. — В этом плане они повыносливее, чем мы с тобой. Просто вьючную скотину поберегут: коней, верблюдов, ишаков. Не спеши, а то хлопцев совсем замордуем!

— Хорошо, — согласился Хантер. — Байсуков, передай: до цели треть пути, потому двигаться тихо, как только возможно. По особому распоряжению оставляем минометчиков с «примусами» и хворыми, а сами тихо, как бы нехотя, уходим вперед и действуем по стратегическому плану Рейнджера.

Медленно, ступая шаг в шаг, теперь уже без всякого форсажа, десантники вскоре приблизились к руслу мертвой в это время года реки Завуль. Лишь ранней весной она оживала, превращаясь на две-три недели в бурный поток, а потом жара и сушь загоняли ее под землю, откуда она только кое-где выбивалась небольшими ручейками. Несмотря на тщательно соблюдаемую осторожность, скорость движения пешей группы заметно возросла — минометчики ушли занимать позиции, забрав с собой пострадавших от теплового удара, а температура наконец-то начала снижаться.

По команде взводных бойцы стали обустраивать позиции — устанавливать «монки» и тяжелое стрелковое вооружение, подыскивать ночные ориентиры и обкладывать свои «схроны» камнями. По всему было видно — первый боевой выход после продолжительного перерыва нелегко дается десантникам: сказывается вольготная жизнь на «точке».

Согласно расхожим представлениям, десантник вихрем носится на «броне», внезапно появляясь в самых горячих точках и столь же внезапно исчезая, когда успех достигнут и закреплен. Однако бойцам с «Победита» пришлось вспомнить и о другой стороне той медали, что зовется «война»: с тяжелой работой, с кровавыми мозолями на ладонях, до седьмого пота. Орудуя малой пехотной лопаткой, не снимая чехла («противошумная» уловка, благо каменистая россыпь позволяла брать грунт насыпью), наблюдая за мокрыми от пота подчиненными, Хантер вдруг вспомнил крылатую фразу легендарного дяди Васи — генерала Маргелова: «Десантник всего пять минут орел, а все остальное время — лошадь!»

Он и сам чувствовал — ночной марш дался нелегко. С непривычки безумно колотилось сердце, ноги противно дрожали, разболелось заштопанное Седым сухожилие. А вот общий тонус оказался на высоте: возбуждение в предчувствии боя завладело всеми мыслями и чувствами молодого офицера. В эти минуты он хотел только одного — сойтись с «духами» и рассчитаться за всех: за Оксану, за Кречета — капитана Быстрякова, за апрельскую засаду, за измочаленное и изодранное свое тело, за ногу Лося, за жизни Джойстика и Чалдона…

Вскоре «мандэх» перегородили «подковой», задуманной Старовым, однако «фарватер» перегораживать не спешили — ждали духовскую разведку. Вскоре все успокоилось — позиции оборудованы, мины выставлены, десятки глаз с помощью ночной оптики наблюдали за местностью в ожидании гостей со стороны пакистанской границы.

В тревожном ожидании прошел еще час — на едва заметной тропе в «мандэхе» так никто и не появился. Стало прохладнее, а по контрасту казалось — чистая Арктика, хотя замкомроты знал совершенно точно — сейчас никак не меньше двадцати пяти градусов тепла. Давал себя знать стремительный перепад в чуть ли не тридцать градусов: люди мерзли, ворочались в своих «схронах». «Не приведи бог кто-то закурит или начнет разминаться!» — нервничал Петренко.

— Внимание, наблюдаю движение! — Шепот Пьяни отвлек старшего лейтенанта от посторонних мыслей. — В районе ориентир-один, — указал снайпер направление стволом винтовки.

Поднеся ночной бинокль к глазам, Хантер сначала ничего не увидел, однако сразу передал радиопредупреждение в виде особого набора щелчков тангентой.

Через минуту оба фланга «подковы» такими же щелчками тангент подтвердили, что видят противника. Супостатом оказались… три всадника. По всем писаным и неписаным правилам, троица конников не могла быть караваном, и Хантер решил пропустить разведку, для чего бойцам первого отделения пришлось бесшумно пятиться подальше от русла — кони могли учуять людей.

Слава Аллаху, тонконогие кони душманов никак не реагировали на десантников, провожавших их из темноты напряженными взглядами. Помог свежий ветерок, в середине ночи внезапно потянувший прямо в конские морды. Пропустив разведку, Хантер, однако, не скомандовал бойцам вернуться на прежние позиции. Что-то подсказывало — «конница» вскоре вернется.

Так и случилось — не прошло и трех минут, как снова послышались негромкие шаги коней (их копыта многоопытные «духи» предусмотрительно обмотали тканью) по камням. «Кентавры» возвращались, тихо переговариваясь, двое покуривали в кулак — ветер донес терпкий запашок чарса. Неожиданно разведчики остановились неподалеку от того места, где только что лежали бойцы первого отделения. Там курильщики остались верхами, один спешился.

— Сейчас нужду справлять будет, — прошептал Хантер, обращаясь к Пьяни.

И действительно, один из «духов», спустив штаны, присел по-бабьи, справляя малую нужду. Закончив дело, он птицей махнул в седло, и разъезд ушел на восток, навстречу каравану.

— Перекрывай! — тихо прорычал Хантер в цепь. — Сейчас начнется!

Через пять-семь минут стала слышна грузная поступь большого каравана — вереницей шли ишаки, кони, верблюды, навьюченные тюками и переметными сумами до отказа. Сосчитать общее количество вьючных животных не представлялось возможным — мешали темнота и поднятая копытами пыль. До пятидесяти всадников охраняли караван с флангов, кроме того, у каждого из погонщиков за спиной болтался автомат или винтовка.

С какой стороны ни посмотри, на каждого десантника, затаившегося в засаде, приходилось по полтора-два «караванщика». Преимущество шурави давали только внезапность и мощные огневые средства. Время «Ч» приближалось неотвратимо мерной поступью флегматичных «кораблей пустыни».

Семь щелчков тангентой ушло на бронегруппу Лысого, спустя тридцать секунд еще пять — «примусам» Индейца. Колесо войны уже вертелось вовсю, хотя не было еще сделано ни единого выстрела и вокруг царила обманчивая тишина: где-то ревели, набирая ход, бронетранспортеры, мины дремали в штабелях, ожидая, дабы разнести в клочья чье-то тело. А караван все приближался — сто метров, семьдесят пять, пятьдесят…

— Фас! — Хантер нажал на спусковой крючок автомата. Зеленые трассера устремились к обреченному каравану.

Фейерверками полыхнули «монки», полетели клочья свалявшейся шерсти с верблюжьих боков, с секундным запозданием с высоток, которые разделяла сотня метров, жутким дуэтом вступили крупнокалиберный пулемет и автоматический станковый гранатомет, рассеивая веером смертоносные «подарки».

С трех сторон кинжальным огнем ударили ручные пулеметы, подствольники, автоматы. Утробный рев животных, предсмертные человеческие вопли, ругань и команды на разных языках, взрывы, очереди — все смешалось в неистовой какофонии. Обезумевшие лошади и верблюды метались под беспощадным огнем, сбивая людей с ног, и, даже сраженные, продолжали биться в конвульсиях, вздымая пыль.

— Индеец! Прием! — закричал в тангенту Хантер, с удовлетворением наблюдая, как после его автоматной очереди исчез силуэт очередного «духа». — Отсекай караван минами, иначе ихванисейчас придут в себя и начнут разбегаться!

Радиоответа не услышал, но увидел разрывы мин позади каравана, похоронившие «караванщикам» надежду на спасение. Спешившиеся «кентавры» и уцелевшие погонщики все еще пытались оказать сопротивление — в «мандэхе» исподволь, время от времени, словно нехотя, мигали вспышки выстрелов. Десантники азартно уничтожали одиночные очаги сопротивления — и те вскоре замолкали, больше не возникая.

Какой-то ишак бешеными прыжками целым и невредимым прорвался сквозь заслон десантников по дну «мандэха» и остановился, укрывшись за скалой — умное животное решило переждать бой, не рискуя жизнью. В течение десяти минут сопротивление духов подавили — в пыли, застилавшей место побоища, не наблюдалось признаков разумной жизни.

— Досмотреть караван! — скомандовал Хантер во весь голос, приподнимаясь, держа автомат навскидку. — Только осторожно, какие-то «комсомольцы» могли уцелеть, поэтому, как учил нас полковник Ермолов, сначала — выстрел в голову, а уж потом проверка документов… Только всех не кончать! Нужен «язык»!

Бойцы, как хоккеисты на вбрасывание шайбы, ринулись досматривать то, что недавно называлось караваном. Там и сям защелкали одиночные выстрелы — бойцы подстраховывались. Хантер молча шагал среди трупов людей и животных, ничего не чувствуя, кроме жестокого удовлетворения. Внезапно прямо у его ног из пыли поднялась смутная тень, короткий ствол автомата блуждал, неуверенно нащупывая туловище.

— Не стрелять! — выкрикнул замкомроты, нырком уходя от короткой очереди, выпущенной в воздух раненым «духом». — Брать живьем!

Ударом левой ноги — правая тупо ныла из-за поврежденного сухожилия — Хантер выбил оружие из рук какого-то седобородого старца.

— У него «окурок», наверное, мушавер какой-то! Взять его! — приказал он бойцам. — Не бить, оказать медпомощь! Айболит, ты где?

— Я здесь! — подбежал фельдшер. — Кто тут у вас?

— Вот этот аксакал, — замкомроты указал на старца, которого двое здоровенных бойцов держали на весу над землей, пока третий обыскивал пленного. — Окажешь первую помощь, ладно? Только не последнюю!

— Организуем, товарищ старший лейтенант! — Айболит направился к пленному.

Неожиданно метрах в двадцати от них сухо треснул разрыв гранаты, закричали раненые.

Бросившись к месту взрыва, Хантер увидел паршивую картинку — на земле валялся человек, вернее то, что от него осталось после взрыва РГД, с виду — китаец. Рядом бился в агонии, уже затихая, прапорщик Нефедов, двое раненных бойцов сидели на земле, приходя в себя от контузии. Мощное, накачанное тело прапорщика приняло на себя практически все осколки, когда китаец подорвал себя и шурави последней гранатой.

— Как же так вышло? — подлетел Рейнджер. — Почему не добили узкоглазого?

— А, блин, Иван хотел его живьем взять, — морщась от боли в раненной руке, ответил сержант Артемьев. — Вспомнил, что когда-то полковник Ермолов обещал представить к герою того, кто возьмет языком китайского советника. А тот, паскуда, на груди эргедешку держал, и как только прапорщик его схватил, он и рванул…

В целом потери среди десантников оказались невелики: кроме двух «трехсотых» и одного «двухсотого», обнаружилось еще трое «легких», случайно задетых шальными пулями и осколками.

 

4. Два лика Фортуны

Тем временем из недр расстрелянной ночи донесся рев двигателей.

Вскоре сполохи фар сообщили о прибытии к месту засады бронегруппы под командованием лейтенанта Лысенко. Окружив побоище, бэтээры высветили лучами фар горы трупов и вьючной поклажи. Трупы «духов» выложили в ряд, заодно обнаружив еще одного живого — его придавил павший верблюд, и он провалялся без сознания весь бой.

«Языка» привели к Хантеру. Перед старшим лейтенантом предстал дехканин лет сорока, босой и в рваном халате. Мозолистые ладони свидетельствовали о привычке к каждодневной работе с кетменем. Заголив правое и левое жилистые плечи пленного, старлей не заметил ничего похожего на маленькие «засосы» — характерные признаки у человека, регулярно ведущего автоматный огонь. За ухом не нашлось ничего похожего на ожог — «язык» не был и гранатометчиком. Понюхав ладони перепуганного крестьянина, Хантер снова-таки не обнаружил признаков пороховой копоти — самые обычные чабанские запахи: верблюжья шерсть и навоз. Вероятно, рядовой погонщик.

— В «броню» его! — привычно скомандовал Хантер, потеряв всякий интерес к пленному. — Передадим ХАДу, пусть сами с ним разбираются.

— Ташакур, себ командор, — вдруг залопотал афганец. — Я карашо знай твоя началник Темир-туран, он у нас часто биль.

— Вот ХАДу об этом и расскажешь, — равнодушно отмахнулся Петренко. — Свяжите, чтобы гранату часом не слямзил!

Затем привели старика, пытавшегося продырявить замкомроты из своего «окурка». В отличие от погонщика, старик был одет богато — белая шелковая чалма, дорогой халат, расшитые остроносые чувяки, как у старика Хоттабыча. Разговаривать аксакал ни с кем не пожелал, поэтому бойцы по-быстрому упаковали его в бэтээр. Вскоре подтянулись и минометчики со своими БТР-Д.

Собрались офицеры и прапорщики, стали совещаться — как быть с поклажей, оставшейся от каравана. Добыча оказалась немалой — около ста килограммов тротила в ящиках, примерно столько же героина в кожаных бурдюках, мешок с деньгами, в котором вперемежку лежали советские рубли, афгани, доллары и пакистанские рупии. Вез караван и оружие — два десятка ящиков с китайскими автоматами и ручными пулеметами, около полусотни мин-«итальянок». Под тушами мертвых верблюдов уцелело несколько упакованных в плотный картон магнитофонов «Шарп» и «Панасоник». А на хитроумном ишаке, пережидавшем заваруху за скалой, обнаружили сумку с документами какого-то исламского комитета.

В итоге было решено поступить следующим образом: перебитых «духов», которых в общей сложности оказалось семьдесят два человека, собрать вместе и заминировать, тюки с содержимым, имевшим хоть какую-то ценность, разместить на броне и доставить на «Победит», прихватив заодно труп китайского военного советника. Доложить по команде о ночных событиях надлежало заместителю командира роты, ему же выпало распределить трофеи среди подчиненных.

Поклажу на сей раз навьючили на броню, от чего бэтээры стали похожи на афганские бурубухайки. Ишака, тут же прозванного Масудом, что на языке Омара Хайама и означает «счастливчик», единогласно решили взять с собой.

Однако упрямое животное никак не желало лезть на броню, поэтому Масуда пришлось привязать к следовавшему в замыкании бэтээру, чтобы тот трусил за ним все те километры, которые этой ночью десантникам пришлось поливать собственным потом. Механику-водителю приказали не газовать, дабы Масуд поспевал.

Таким вот цыганским табором десантура явилась на «Победит», где в это время «деды» кидались на стенки, кляня себя за проявленную в присутствии Хантера слабость.

Электронику, деньги, наркотики и оружие бойцы затащили в «ленинскую комнату», свалив в кучу. Тело прапорщика Нефедова, завернутое в плащ-палатку, осталось лежать на броне, подплывая уже чернеющей кровью.

Поручив Старову заняться личным составом, Хантер вышел на связь с бригадой с докладом о ночных событиях.

«Штабные» сперва не поверили собственным ушам — «чепэшная» рота начала воевать, да еще с таким успехом и минимальными потерями! За следующие полчаса Петренко успел переговорить с кучей бригадного и батальонного начальства: всем хотелось разузнать об обстоятельствах успешного «забоя» каравана из первых уст. С утра на «Победите» ожидалось нашествие «вождей» — разобраться с бакшишами, пленными и самим замкомроты, поскольку операция прошла, будучи ни с кем не согласованной.

Странное дело — но судьба раненых почему-то никого не волновала, и Александру только с матом и криком удалось уломать «штабных», чтобы с рассветом их, а также погибшего и пленных афганцев забрали «вертушкой». Утомленный переговорами и злой как черт, он вернулся в ленкомнату, она же и столовая, а там в ноздри ударил запах шашлыков — пока шли боевые действия, «победитовский» кок успел приготовить дикобраза.

Не теряя времени, сели за стол; откуда-то возникла бутылка самогона. До предполагаемого приезда руководства оставалось часа три, поэтому одна бутылка на всех, да еще и под такую закуску, никак не могла повредить голодным и вымотавшимся гвардейцам-десантникам. Выпили, помянули погибшего товарища, закусили дичиной, действительно напоминавшей по вкусу крольчатину.

Но ни еда, ни спиртное не радовали. Смерть прапорщика оставила тяжелый осадок, несмотря на то что десантники с полным правом могли бы гордиться своим успехом.

— Товарищ старший лейтенант! — вбежал в столовую дежурный радиотелефонист. — На связь вышел командир роты капитан Темиргалиев. Сообщает, что через полчаса прибудет в расположение.

— Началось в колхозе утро! — поморщился заместитель.

— Мы за тебя, Хантер, будь спокоен! — заверил Старов. — Так, мужики?

— Еще бы! — Ответ прозвучал вполне единодушно.

Тут подал голос Индеец:

— А вообще-то, надо бы до его появления бакшиш поделить. Уважаемый Темир-туран никому ничего не оставит, а про стервятников из бригады и говорить нечего, — заметут все подчистую!

— Якши! — с легкостью согласился Хантер. — Быстро пересчитываем и решаем — кому и сколько.

Оживившись, офицеры приступили к банковским операциям. Пайсувывалили из мешка прямо на стол, убрав остатки трапезы. Один считал советские рубли и чеки внешпосылторга, второй — афгани, третий — доллары, четвертый — пакистанские и индийские рупии.

Дело пошло быстро, и вскоре каждый из «кассиров» доложил о своей сумме. Результат оказался поразительным: советских рублей набралось около пятнадцати тысяч, чеков — на три тысячи. Кроме того, в мешке оказалось двадцать пять тысяч долларов (кое-кто вообще видел их впервые), сто тысяч афгани и по пятнадцать тысяч рупий Индии и Пакистана.

Никто из присутствующих никогда не держал и малой доли такого богатства в руках. Напряжение сразу возросло, а между тем времени оставалось в обрез — в бойницах землянки уже начинало сереть, стелилась предательская предутренняя дымка. Действовать следовало незамедлительно, и Хантер решил взять ответственность на себя.

— Значит так, товарищи офицеры. — Старший лейтенант опустил ладонь на груду купюр, образовавшуюся на столе. — Если других предложений не будет, распределяем бакшиш следующим образом. Тысячу чеков и пять тысяч рублей передаем семье погибшего сегодня прапорщика Нефедова. Возражения есть?

Возражений не последовало. Ободренный молчанием, новоявленный «главбух» продолжал, вытирая взмокший лоб:

— Пять тысяч рублей делим поровну между присутствующими, пять откладываем в НЗ и туда же — две тысячи чеков. С афгани предлагаю поступить следующим образом: тридцать тысяч передаем бойцам, пусть сами распределят их между собой, тридцать тысяч — опять-таки в НЗ. Остальную валюту — афгани, доллары, рупии — предлагаю сдать особистам. Те нагрянут через час — и пусть подавятся!

Электронику распределим так: офицерам по магнитофону, еще две штуки — во взводы, пусть музыку крутят! Из трофейного оружия пусть каждый возьмет, что понравилось, остальное сдадим в бригаду. То, что в ящиках, в смазке, — не трогать. Мины, наркоту и тротил — передаем как есть. Кто не согласен — земля ему пухом! — мрачно пошутил Хантер, вглядываясь в лица подчиненных.

Выглядели они вполне удовлетворенными. Через пять минут деньги и прочее были распределены и рассованы по «нычкам», «общак» десантников и два «Шарпа» замкомроты лично вручил раненому сержанту Артемьеву по прозвищу Зуб, самому авторитетному из младших командиров роты, не считая «дедов». Не успела закончиться «раздача слонов», как с «Кандьора» раздался звонок полевого телефона: на одиночном, в нарушение всех порядков и правил, бэтээре к «Победиту» мчался капитан Темиргалиев.

Офицеры тревожно поглядывали на своего предводителя, но тот невозмутимо прохаживался взад-вперед в ожидании прибытия командира подразделения. «Броня» затормозила, развернулась, и Темир-туран, спрыгнув на землю, направился к своему заместителю.

— Товарищ капитан… — Старлей по-уставному кинул ладонь к виску, но капитан не был настроен на соблюдение церемоний.

— Не хрен тут докладывать. — Ротный выглядел озабоченным и даже слегка испуганным. Шлейф перегара свидетельствовал — вечер на «Грозном» прошел довольно бурно. — Значит, говоришь, Нефедов погиб и пятеро ранены? — торопливо спросил ротный.

— Так точно, — ответил Хантер. — Старов все спланировал — комар носа не подточит! Семьдесят два «духа» легли, захвачено значительное количество трофеев, взяты в плен двое. Один, похоже, ценный, — важный аксакал, был вооружен «окурком». Не знаешь, случайно, кто такой? — спросил, подводя командира к бэтээру, где содержались аманаты.

— Нет, с этим не знаком. — Ротный заглянул в десантный отсек, где томились пленные. — Хотя издали видно — птица редкая… А это кто? — ткнул он пальцем в погонщика, ерзавшего со связанными за спиной руками.

— Темир-туран, это я — Хафизулло! — обрадованно заорал пленный при виде капитана. — Ты меня в кишлак еще пистолета подариля — когда я на верблюд-скачка первый приходиль!

— Слушай, Хантер… — Ротный вдруг изменился в лице и понизил голос. — Этого аманата нельзя передавать в ХАД! Никак нельзя, слышь, Сань? — Капитан впервые назвал заместителя по имени.

— Допустим, — согласился заместитель, которому вдруг стало жаль этого человека, заблудившегося на войне. — Ну так и забирай к чертям этого Хафизуллу. — Он постучал кулаком по бронированному борту БТР. — Только бойцам сам скажи, что они его отродясь не видели!

— Спасибо, замполит! — обрадовался Темиргалиев, стискивая в мокрой ладони Сашкину руку. — Этого пленного — в мой БТР, — обернулся он к сопровождавшим его бойцам. — А ко мне — всех «дедов»!

— Не стоит беспокоить старичков, — усмехнувшись, посоветовал Хантер. — Они у нас сегодня в отказе, в «чмыри» невоюющие подались. Поэтому ночью работал совсем другой контингент.

— Построение личного состава! — рявкнул ротный дежурному. — Бегом!

Старший лейтенант, больше не оборачиваясь, направился в офицерскую землянку. На построение он не вышел, поэтому не знал, о чем говорил с бойцами Темиргалиев. Слышал только, как отъехал БТР, увозя в последний путь бедолагу Хафизулло, победителя верблюжьих скачек.

А еще через час на «Победит» случилось нашествие начальства — из бригады, из батальона, из ХАД, а еще и какие-то там советники. Вертолет, который пришлось выклянчивать ночью, так и не прибыл. Забрав трофеи, пленного аксакала, раненых и убитых, а с ними и старшего лейтенанта Петренко — для разбора полетов, — колонна бронетехники двинулась по направлению к административному центру провинции.

Первую половину дня Хантер провел в бригаде. Его пасовали, как футбольный мяч, из кабинета в кабинет, и в каждом приходилось сызнова рассказывать о ночных событиях и растолковывать, как и в какой последовательности осуществлялся «забой» каравана. Взвинченный и уставший, он отправился в офицерскую столовую перекусить и там нос к носу столкнулся с сапером Генкой Щупом. Выглядел тот отменно — упитанный, загорелый, словно с курорта, на куртке — планка ордена Красной Звезды. Специфическое выражение лица сигнализировало — перед обедом Генка основательно разговелся.

— А, Хантер! — сапер нехорошо улыбнулся и поманил Сашку за свой стол. Свободных мест в зале не было, пришлось присесть. — Давай, угощайся!

— Спасибо, Гена, — не стал лезть в бутылку Петренко. — Завтрак сегодня был шикарный — шашлычок из дикобраза, так что я не особо голоден…

— А на ужин у тебя, Саня, думаю, будет что-нибудь из узбекской кухни… — ехидно промолвил Щуп, напуская на себя важность — мол, кое-что нам известно из самых высоких сфер.

— Да говори уже, темнила, — усмехнулся Хантер, болтая ложкой в тарелке с серым гороховым супом. — Вижу — владеешь ты военной тайной, о которой буржуины проклятые еще не ведают.

— Михалкин решил погнать тебя в командировку в Ташкент — сопровождать труп прапорщика, которого, по его твердому убеждению, ты же и загубил, — выдал Генка, пристально наблюдая за реакцией соседа по столу.

— В Ташкент так в Ташкент, — равнодушно кивнул тот. — Взволновали молодицу колбасой…

После обеда настроение слегка приподнялось — комбат приказал оформить наградные листы на военнослужащих роты, отличившихся во время ночных действий. Хантер сел за стол и взялся за дело. На покойного Нефедова написал представление на Красную Звезду, то же самое — раненым бойцам, офицерам и прапорщикам роты, кроме лейтенанта Лысенко и старшего техника Будаева. Потом, поразмыслив, переписал представление на старшего лейтенанта Старова — на орден Красного Знамени, так как был совершенно уверен, что только благодаря его плану операции был уничтожен караван. Пьянь, Айболита, еще некоторых сержантов и солдат подразделения Хантер представил к медалям «За отвагу» и «За боевые заслуги».

Вернувшись в кабинет комбата, он обнаружил там замполита батальона майора Сиденко. Оба о чем-то спорили, но с появлением Петренко вдруг умолкли. Комбат тут же объявил, что, по решению командования бригады, старший лейтенант Петренко откомандировывается сопровождать труп погибшего в ночном бою прапорщика Нефедова на его родину — в Ташкент. Александр удивил «вождей», мол, уже в курсе и готов к командировке.

Перечитав представления на «победитовцев», комбат с замполитом вместе подписали бумаги, хотя высокий статус награды для Рейнджера несколько озадачил обоих. Посовещавшись, батальонное начальство все же решило завизировать документ, поскольку такой ошеломляющий успех редко выпадал на долю обычных подразделений.

— А на себя почему не пишешь? — поинтересовался Шлапак, подозрительно разглядывая старшего лейтенанта.

— Вы же сами знаете, товарищ подполковник, я «непроходной» для любых наград, — усмехнулся в ответ Хантер. — Я ж «репрессированный», находился под следствием…

— Под следствием он был! — рассмеялись оба. — Ты ему одно, а он, как дятел: «Репрессированный, непроходной»! Запомни, старлей, у Фортуны два лица — одно приветливое, другое не очень, задницей называется. Так вот, пока она к тебе «передницей» — мастери себе представление на Красную Звезду!

— Не буду! — уперся Петренко. — Прошу меня простить и понять, товарищи офицеры, — я против собственных принципов не пойду!

— Ладно, сейчас вызовем комсомольца, — усмехнулся замполит. — Он накатает под мою диктовку.

Пока прапорщик — секретарь комсомольского бюро батальона — описывал ночные похождения старшего лейтенанта Петренко, тот попил чайку с комбатом. Потом представление подписали все, кому положено: комбат, замполит, секретарь партбюро. Но тут пошли непонятки: комбата вызвали на одно совещание, замполита и секретаря — на другое. Так что нести представление на подпись Монстру пришлось самому Хантеру.

— Удивительное у них тут расписание движения поездов! — растерянно бормотал он, переминаясь с ноги на ногу перед штабом бригады и сжимая в руке пачку бумаг. — А, да хрен с ним, в конце концов, — наконец решил старлей. — Пойду, а там — будем посмотреть, как говорят в портовом городе Одесса.

— В Одессе еще говорят: перестань сказать. — Рядом неожиданно возник подполковник Ветла. — Молодец, Саня! — Он еще раз пожал его руку. — Умеешь выживать в любых условиях! Дуй к Монстру и ничего не бойся, правда и партком за тобой! — Он легонько подтолкнул младшего товарища вперед.

Войдя в штабное здание, Александр решительно постучал в дверь кабинета начальника политотдела.

— А, это снова ты? — вместо приветствия буркнул Монстр из-за стола. — Показывай, что там у тебя! — Подполковнику и в голову не пришло предложить подчиненному присесть.

Хантер только сейчас въехал, что на плече у него все еще болтается автомат — с тех пор как прибыл с «точки». Оружие странным образом прибавило ему уверенности в разговоре с давним и заклятым врагом.

— Представления к наградам. — Он шлепнул на стол начпо пачку бумаг и без приглашения опустился на стул, положив автомат на колени.

Монстр нехорошо покосился на старшего лейтенанта, всем видом давая понять, что возмущен его поведением, но все же принялся просматривать наградные материалы. И чем дальше он читал, тем больше его разбирал смех.

— Ты, вообще-то, все это всерьез? — Михалкин швырнул прочитанные наградные на стол. — Или у тебя на «точке» мозги от жары поплыли?

— Что вы имеете в виду, товарищ подполковник? — напрягся Хантер.

— А то, что всю эту галиматью, которую ты тут понаписывал, я подписывать не стану! — отчеканил Монстр. — Какие подвиги? Рота запущена донельзя, партийная и комсомольская организация не функционируют, воинская дисциплина на нуле. Откроем журнал учета происшествий, преступлений и нарушений воинской дисциплины. — Он отработанным движением извлек из ящика письменного стола пухлый гроссбух. — Вот она, твоя рота, смотрим: преступлений — два, чрезвычайных происшествий — два, грубых нарушений воинской дисциплины — восемь. И это только за зимний период обучения! Какие, к лешему, награды, товарищ старший лейтенант?! Возьмем теперь подразделение старшего лейтенанта Дубяги, которого ты недавно оскорбил в присутствии свидетелей: преступлений и происшествий нет, грубых нарушений — одно, да и то относится к периоду, когда замполит находился в отпуске!

— Сдается мне, товарищ подполковник, — сцепив зубы, проговорил Хантер, — что за время моего пребывания на должности замполита в моей роте тоже не зафиксировано ни одного происшествия, не говоря уже о преступлениях! Люди участвовали в боевых действиях, отважно выполняли воинский долг, нанесли врагу существенные потери…

— А мне по херу ваши боевые действия! — Монстр с безразличным видом откинулся на стуле, прикуривая сигарету. — Для меня главное — воинская дисциплина, уставной порядок, дневники социалистического соревнования, партийная и комсомольская документация, состояние ленкомнат! Я провожу в жизнь партийные установки, а на эти твои жалкие потуги мне плевать! Может, ты и себе орденок нарисовал? — желчно поинтересовался подполковник, щурясь сквозь сигаретный дым на подчиненного.

— Представление на старшего лейтенанта Петренко написано не мной, — ответил Хантер. Он был весь мокрый от ненависти и напряжения и едва сдерживал себя, чтобы не схватиться за оружие. Сделав нечеловеческое усилие, он все же сумел взять себя в руки.

Начальник политотдела порылся в бумагах, нашел нужное представление, прочитал его с ухмылкой, а затем разорвал и отправил в корзину.

— Из всей этой кучи дерьма, — продолжая усмехаться, проговорил он, — я подпишу только посмертное представление на прапорщика Нефедова. Чей труп ты повезешь в Ташкент и будешь там оправдываться перед его родными. Будет честнее, если прямо расскажешь, как ты человека угробил! А теперь — забирай всю эту макулатуру, и чтобы я тебя больше в своем кабинете не видел! Не люблю, когда такие типы, как ты, Петренко, являются ордена выпрашивать!

— Ладно! — Хантер мгновенно успокоился, как бывало с ним в самые критические минуты. — Но запомни, — он плюнул на субординацию и перешел на «ты», — весь остаток своей жизни я буду жалеть, что тогда, в апреле, пощадил тебя, мразь… — С ненавистью глядя в округлившиеся от изумления глаза подполковника, он отчетливо выговаривал каждое слово. — Была у меня мысль кончить тебя, когда мы вдвоем рядом с «духами» лежали, но взял на душу грех — в живых тебя оставил! — Рука старлея до боли стиснула ремень автомата. — Но ничего, земля — она круглая! Да и война еще не закончилась, на ней всякое бывает! — Он развернулся, прихватил со стола пачку бумаг и зашагал к выходу.

— Т-ты, да я… да я тебя… — растерялся начальник политотдела. — Я тебя, сучонок, на порох сотру!

— Хер ты мне чего сделаешь! — спокойно проговорил Хантер, уже взявшись за ручку двери. — Не в твоей это власти! Иди на х…! — Последние слова он произнес уже за порогом.

Только в коридоре Александр почувствовал, как его колотит крупная дрожь, а куртка насквозь промокла от пота. По пути к «дежурке» он едва не столкнулся с Ветлой.

— Ну как, переговорили? — Опытным глазом подполковник мгновенно отметил состояние старшего лейтенанта. — Ничего не подписал?

— Только на убитого прапора. — Старлей показал документ. — Мое представление разорвал, на остальных наложил вето. А в целом — да, переговорили. Душевно так…

Он усмехнулся, вспомнив смертельно испуганный взгляд Михалкина.

— Ладно, не беда! Давай сюда представления, может, все-таки сумею его уломать… А на тебя, дружище, — он наклонился поближе к Сашкиному уху, — уже с полмесяца лежит выписка из приказа по армии. Идешь ты на повышение — замполитом на отдельный десантно-штурмовой батальон, в Зону ответственности «Юг». Даже Монстр ничего поделать не смог, потому и выпрыгивает сейчас из штанов. Но против приказа командарма не попрешь, кишка тонка… В общем, поздравляю! — Ветла увесисто хлопнул старлея по плечу.

— Выходит, Тайфун все же решил забрать меня к себе… — в некоторой растерянности пробормотал Хантер. — Держит слово земляк… Молодец!

— Молодец! — весело согласился Ветла. — Я всем говорю — и он молодец, и ты тоже парень не промах! Высший пилотаж! Ни хрена Монстр уже не сделает. Хотя в эту печальную командировку тебе все равно придется смотаться, — предупредил подполковник, — вопрос уже решен.

— Что ж, видно, придется полетать и на «Черном тюльпане», — пожал плечами Хантер. — Соединим неприятное с приятным. Назначу-ка я кое-кому в Ташкенте свидание!

С этими словами он пожал руку секретарю парткома и отправился на узел связи.

 

5. Летающий морг

Не без помощи начальника связи майора Красилова Хантер созвонился с дежурным по политотделу Сороковой армии. Фортуна и тут улыбнулась — собкор «Комсомолки» Шубин как раз в ту минуту оказался неподалеку от дежурного.

— Салам, Шекор-туран! — закричал в трубку Шубин. — Ты куда это пропал? Тайфун уже весь на нервах! Приказ полмесяца как подписан, выписку с нарочным в бригаду в тот же день отправили! И где же ты?

— Привет, Миша! — дождавшись, когда поток вопросов иссякнет, проговорил Александр. — О приказе этом я вообще только сегодня узнал. Где я, спрашиваешь? Воюю, как в автошколе учили. Буквально сегодня ночью забили такой караван! Мешок героина, куча бакшишей, «духов» целую банду положили, мушавера живьем взяли, ишака Масуда захватили, а с ним сумку с документами какого-то исламского комитета… А я вскоре вылетаю в Ташкент — сопровождать «двухсотого». Этой ночью прапорщик погиб. Должность передам, как только вернусь из Союза…

— Молодцом, Хантер! — похвалил журналист. — Попробую выбить командировку в твою роту — продолжу тему о «никому не нужном». Думаю, кое-кому будет любопытно…

— Я вот о чем тебя попрошу, Миша, — перебил старший лейтенант. — Будь добр, позвони в Куйбышев Афродите, тебе, я думаю, будет несложно. Я сейчас продиктую ташкентский номер Худайбердыева — пусть Галя свяжется с ним, если раньше меня прилетит в Ташкент. Скажи, чтобы ждала меня у полковника. Жена у него, Светлана, — замечательная женщина, она с радостью ее примет. Сделаешь, Миш?

— Об чем звук?! Всенепременно! — заверил собкор по-одесски. — Прямо сейчас и перезвоню. До встречи, дружище!

— До встречи! — утомленно проговорил Хантер и привычно добавил: — Конец связи!

Как развивались дальнейшие события, старший лейтенант запомнил смутно. Будто что-то щелкнуло у него в голове, и из разумного, живого и остро на все реагирующего человеческого существа он превратился в тупо выполняющего поставленную задачу робота, лишь внешне похожего на себя самого.

Первым делом он побывал на «точке» — «духи» уже успели обстрелять ее реактивными снарядами — и собрался в командировку, прихватив с собой необходимые вещи и деньги, предназначенные для семьи погибшего.

Вернувшись в расположение бригады, Хантер получил комплект документов, в том числе и справку о смерти, необходимую для преодоления всевозможных препятствий, которые ожидали беднягу покойника и его сопровождающего. В финчасти старшему лейтенанту передали под расписку вкладную книжку Нефедова, чеки, которые тот не получал почти полгода, и сверх того — кучу справок. Мысленно уже находясь далеко от Афгана, Хантер делал все автоматически, но, чтобы не упустить какую-нибудь мелочь, фиксировал каждый свой шаг и каждую полученную бумажку в блокноте.

Строевики и финансисты, наслышанные о взрывном темпераменте и сложном его характере, приятно удивились, обнаружив в нем полное понимание своих задач и ангельское терпение.

«Робот» внутри Хантера отключился всего один раз: когда начмед капитан Елькин спьяну начал городить, что, мол, Петренко и без того недавно вернулся из отпуска по состоянию здоровья, а посему справку о прививках и заболеваниях, необходимую для пересечения госграницы, он ему не выпишет. Александру ничего не оставалось, как вплотную приблизиться к нетрезвому эскулапу и слегка врезать по разбухшей печени, посулив продолжить, если проблема не будет снята. С перепугу Елькин забаррикадировался в своем кабинетике и стал названивать комбригу с жалобами на Петренково самоуправство.

Чтобы не терять время впустую, Хантер плюнул и решил лететь в Союз без медицинской справки — все равно пропустят, никуда не денутся.

Единственным обстоятельством, вызвавшим некоторые опасения, были пять тысяч рублей, спрятанные в личных вещах покойного, и его собственные две тысячи. Поразмыслив, старлей пришел к выводу, что снаряд дважды в одну и ту же воронку не попадает, а значит, шмонать его, как прежде, Тузельская таможня не станет.

На аэродроме, куда доставили цинковый гроб, заколоченный в здоровенный деревянный ящик и засыпанный опилками, Хантера с его двумя чемоданами уже поджидал комендант службы ВОСО в звании капитана и майор-медик, сопровождавший в Союз тело коллеги, отравившегося шаропом.

Вскоре приземлился «Черный тюльпан». Не новый АН-12 внешне ничем особо не отличался от других транспортников, и тем не менее каждый мог безошибочно отличить его от других таких же бортов. Полет его отличался некоторыми особенностями: он не отстреливал тепловых ловушек, не ложился на крыло, сбрасывая высоту, чтобы быстрее приземлиться, и вообще, складывалось впечатление, что его пилотам решительно все «монопенисуально».

Как только «Тюльпан» открыл рампу, специальная аэродромная команда под руководством коменданта загрузила гробы. Затем комендант проверил документы на живых и мертвых, пожелал всем мягкой посадки и по-шустрику удалился.

Только оказавшись во чреве воздушного судна, Хантер почуял характерный трупный запах. Как ни дезинфицировали медики «Тюльпан», перепады давления и высокая температура все равно делали свое дело — дух смерти и тления был весьма ощутимым.

Вскоре показался экипаж — пятеро уже основательно нетрезвых и привыкших ко всему авиаторов. Стали знакомиться, но Хантер почему-то не запомнил ни лиц, ни имен. Одновременно выяснилось, что «Тюльпану» предстоит сутки болтаться над Афганом, собирая на борт скорбные ящики, обильно поставляемые войной.

Взлетели благополучно, следующая посадка предстояла в Баграме. Но не успел самолет набрать высоту и лечь на курс, как даже в барокамере, где летели сопровождающие, резко запахло моргом.

— Задышали мальчики! — прокомментировал сей факт нетрезвый пилот, вваливаясь в барокамеру из кабины. — Ну что, служивые, сотку бахнем? — предложил он.

Оба офицера не отказались — надо же было как-то снять тягостное напряжение, в котором пребывали. Пить начали прямо в воздухе, закусывая консервами, которых у экипажа оказалось хоть завались, и в Баграме приземлились почти весело — экипажу «Тюльпана» к тому времени вообще все уже было по пенису.

На аэродроме, с которого, собственно, и начиналось советское вторжение в Афганистан, на борту добавилось еще два гроба — один из 345-го парашютно-десантного полка, другой — из батальона обеспечения Баграмской дивизии. С «двухсотыми» следовала пара сопровождающих — майор из штаба дивизии и старший лейтенант, командир парашютно-десантной роты. Когда перезнакомились, выяснилось, что штабной везет труп прапорщика, погибшего от никому не известной болезни — здоровый мужик ни с того ни с сего сгорел буквально за сутки, а старлей сопровождает останки солдата-огнеметчика, раненым угодившего в плен и зверски замученного духами.

Снова — взлет, набор высоты, и снова — пьянка. Следующая посадка была запланирована в Зоне ответственности «Юг», где вскоре предстояло служить Александру. Приближаясь к этому «осиному гнезду контрреволюции», летчики по радио получили запрет на посадку — аэропорт обстреливали душманские реактивные пусковые установки. Экипаж, однако, гордо презрел запрет, и «Тюльпан», опасно кренясь на левый борт, развернулся и стал заходить на полосу. Обстрел закончился за минуту до того, как колеса АН-12 коснулись бетонки.

Зону ответственности «Юг» покинули еще три гроба — запойный суицид из вертолетного полка, несчастный случай у артиллеристов, воевавших на «Гиацинтах», и погибший в бою солдат из «пустынного» батальона. Потом «Тюльпан» садился в Шинданде — два гроба — и, уже под конец, в Кабуле, где принял еще одного «двухсотого».

В кабульском аэропорту пришлось ждать почти шесть часов. Чтобы как-то убить время, майор-медик Дмитрий, у которого повсюду находилась куча приятелей, вызвал «таблетку» со станции переливания крови, и нетрезвые сопровождающие все скопом отправились на многолюдные и шумные кабульские базары. Из оружия Хантер имел при себе только гранату Ф-1, подаренную водителем медицинской машины.

За три часа хмельная ватага успела скупиться и подзакусить местными шашлыками. Блюдо это оказалось довольно оригинальным: множество хорошо прожаренных мелких кусочков мяса продавец горкой высыпал на свежеиспеченный нан, лепешка сворачивалась и вручалась покупателю. Затем можно было рукой отрывать куски лепешки вместе с мясом и отправлять в рот, получалось очень вкусно. Возвращаясь на аэродром, сопровождающие прихватили несколько таких свернутых лепешек для экипажа «Черного тюльпана», скучавшего без собутыльников.

Из Кабула взлетели, даже не дождавшись команды диспетчера. Труповоз еще не занял свой эшелон, а пилоты уже зазвали Хантера с Дмитрием в пилотскую кабину — отведать так называемой «массандры», закусить шашлыком, а заодно и поглазеть с высоты на древний город, помнивший Александра Великого и Чингисхана. Однако воздушной экскурсии не получилось — курс «Черного тюльпана» внезапно пересекли дымные трассы летающих «телеграфных столбов»: из-под горки на окраине афганской столицы среди бела дня, со всей пролетарской ненавистью, лупила реактивная батарея «Ураганов». Резко свалившись на крыло и едва не столкнувшись с «Боингом» «Индийских авиалиний», АН-12 на минимальной высоте, складками местности, кое-как выбрался из зоны обстрела армейской артиллерии и наконец-то взял курс на север.

Летчики от такой передряги моментально протрезвели, но не надолго: вскоре командир экипажа выдал привычную команду: «Начисляй!» И опять в барокамере стало людно, шумно и тесно, а запасы спирта у экипажа все не иссякали. В какой-то момент Хантер заметил, что самолет летит сам по себе, кабина пилотов пуста, а весь экипаж пьет и закусывает вместе с сопровождающими. Тут уж и он протрезвел.

— Авиация, мать вашу! — заорал стралей, сразу покрывшись холодным потом. — А кто бортом управляет?! Вы же все здесь, все до единого!

— Успокойся, десантура! — Командир экипажа даже не шелохнулся. — Там автопилот включен. Он и без нас знает, куда лететь…

Словом, за сутки таких перелетов старший лейтенант устал, как последняя скотина. Голова трещала, хотелось только одного — похоронить беднягу Нефедова, а затем рухнуть в какую-нибудь речку или арык, да поглубже, чтобы смыть с себя трупный запах, которым, казалось, пропиталось все вокруг: одежда, вещи и сам самолет. И только спирт пах спиртом.

Через сутки безумного воздушного круиза афганский «Черный тюльпан» приземлился в Ташкенте, причем пилоты зачем-то отстреляли весь запас тепловых ловушек над мирной узбекской землей.

Таможенники приблизились к самолету, брезгливо прикрывая лица носовыми платками. Затем в брюхо воздушного катафалка был отправлен молоденький стажер со знакомым Хантеру спаниелем. Собака ничего примечательного не обнаружила, и вскоре таможня дала «добро» на пересечение границы.

Здесь, в Тузеле, заканчивалась зона ответственности афганского «Черного тюльпана». Заколоченные в ящики цинковые гробы перегружали на другие воздушные машины, и те везли скорбные «подарки войны» дальше — по всей стране Советов. И только для покойного прапорщика Нефедова и более-менее живого старшего лейтенанта Петренко путешествие закончилось. Именно в Ташкенте двадцать семь лет назад начался жизненный путь неугомонного Рамы — и ровно столько же отмерила ему судьба.

На аэродроме пограничники проставили необходимые печати в документах.

Но пока старлей таскался по кабинетам, гроб… исчез. Растерявшись, он кинулся в комендатуру — ругаться и выяснять, но не пришлось: возле здания уже стоял ГАЗ-66, а запашок, сочившийся из кузова, ясно свидетельствовал: «груз 200» находится именно там.

Навстречу вышел хмурый «красноперый» капитан.

— Заместитель военного комиссара Ю…кого района города Ташкента капитан Новоселов, — представился он.

— Заместитель командира десантно-штурмовой роты по политической части старший лейтенант Петренко, — бросил ладонь под околыш фуражки Хантер. Он был в «союзной» форме, которую старший прапорщик Оселедец собрал частями по всей бригаде.

— Пора ехать, — озабоченно поторопил капитан, — там уже все готово… Вы впервые хороните подчиненного? — поинтересовался он.

— Впервые, — не стал врать Хантер. — И в этом деле, если честно, ни хрена не соображаю.

— А мне уже двенадцатого приходится хоронить, — вздохнул капитан. — Чистый дурдом! И когда этот Афган закончится?

— Наверное, лучше здесь хоронить, чем там свою шкуру подставлять?

С этим язвительным вопросом Александр прокололся.

— Это ты напрасно, старлей, — снова нахмурился военкоматчик. — Я в Файзабаде почти два года комбатом минометной батареи протрубил. Получил ранение, комиссовали, а в заключении ВВК написали, козлы, что-то вроде: «В мирное время не годен, в военное — опасен!» Вот так на военкомат и попал…

— Извини, друг. — Хантер крепко пожал капитанскую руку. — После этих перелетов — голова кругом…

— Это ничего, поправим, — пообещал капитан. — Давай в машину!

Ехали колонной — во главе, на «уазике», капитан, Петренко и какой-то старший лейтенант милиции с монгольской физиономией. За рулем сидел боец-узбек. Далее следовал ГАЗ-66 с гробом, за «шишигой»— автобус с почетным эскортом и военным оркестром. Замыкала все это шествие машина «скорой помощи».