1. «Нет уз святее товарищества!»

В комнате, где обитал спецпропагандист, оказалось жарко и душно, как и во всех остальных помещениях жилого модуля. Обстановка напоминала спартанскую: нехитрая армейская мебель, семейные фото на стенах, черно-белый телевизор, двухкассетный «Панасоник», электрочайник, банки-склянки, ножи, каска с бронежилетом в углу, рядом — оружие и боеприпасы. Ложем майору Чабаненко служил сколоченный из «градовских» досок широкий топчан, накрытый узорчатым духовским одеялом. Ни матраса, ни подушки не наблюдалось.

— Здрасьте вашей хате! — по традиции прогудел Аврамов, входя. — Слышь, Тайфун, — не удержался он от подколки, — у тебя что, проблемы с интендантской службой? Так я своим вещевикам прикажу, они тебе живо кой-чего помягче организуют!

— Не стоит, Витя, — без улыбки ответил хозяин. — После того подрыва, когда шарахнулся спиной о броню, хребет что-то стал побаливать. Днем еще ничего, пока бегаешь, а вот ночью… — майор со вздохом поставил автомат в угол, — хоть волком вой, только доски и спасают. Полежишь на ровном и твердом, а утром как огурчик!

— Лег бы ты в госпиталь, Павел Николаевич, — сочувственно пробасил гигант, — а то добегаешься! А на боевых как спишь? — поинтересовался он. — Тоже на досках, с собой возишь?

— Да нет, — пожал плечами тот, — хотел было, только все время забываю. Текучка заедает!.. Что-то мы о нашем госте совсем забыли. — Оба разом повернулись к Хантеру, который молча стоял посреди комнаты, прислушиваясь к разговору. — Чего застыл, Шекор-туран? — шутливо рявкнул Тайфун. — Или присаживайся, или выходи!

Шекор-туран рассмеялся, опускаясь на топчан.

Продолжая беседовать, незаметно накрыли стол. Старлей удивил майоров, выставив пару бутылок самогона, — «на югах» со спиртным было туго. Сели, налили по первой — за прибытие. Вторую рюмку замполит ДШБ, верный себе и дедовым заветам, поднял за «плечо друга и бедро подруги», вызвав одобрительный смех. Третью выпили молча, стоя и не чокаясь, помянув погибших на афганской земле, а четвертый тост, как водится, за то, чтобы за всех присутствующих подольше не пили третью…

Не успела четвертая рюмка прокатиться пищеводом, как в комнату Чабаненко ввалилась целая ватага офицеров-десантников. Все они были уже под основательной мухой, а возглавлял их, само собой, десантный комбат — майор Иванов.

— Ты что же это, Павел Николаевич, — загремел он, изображая смертельную обиду, — прячешь у себя моего заместителя? Мы тут с майором, — он указал на маячившего позади Эстонца, который с пьяной улыбкой держал перед собой «генеральскую» полевую сумку, — кое-куда заглянули и теперь готовы внести свой вклад в общее дело… Здорово, спецназ! — не слишком приветливо поздоровался он с Аврамовым. — И ты здесь?

— Привет, десантура! — Поднявшись во весь рост, великан макушкой едва не доставал до потолка. — Присаживайтесь, мужики, вместе отметим прибытие Шекор-турана. — Он опустил тяжелую лапищу на плечо старшего лейтенанта, вызвав недоуменные взгляды комбата и его заместителей.

Только теперь пьянка приобрела настоящий размах. Пошли разговоры «за жисть». Тайфун с Бугаем, перебивая и дополняя друг друга, поведали о том, где и при каких невероятных обстоятельствах впервые встретились Шекор-туран и мушавер Аврамов, он же Бугай, и что из этого впоследствии вышло. Вскоре водка, принесенная гостями, иссякла, и Хантеру пришлось вытаскивать Рейнджеров самогон, поминая товарища добрым словом.

Затем наступил черед Петренко. Уступив просьбам Чабаненко, с которым не виделись с апреля, он рассказал о себе — где был, чем занимался, что видел. От алкоголя язык развязался, старлей быстренько лишился скромности, оттого рассказ вышел содержательным и увлекательным. Кое о чем пришлось умолчать — об отношениях с Афродитой и Ядвигой, о дружбе с полковником Худайбердыевым и некоторых подробностях борьбы с Монстром, а также о возбуждении и закрытии уголовного дела. Старые товарищи и без того все знали, а новых это совершенно не касалось.

Поздней ночью захмелевшей компании захотелось порезвиться на свежем воздухе. Аврамов, успевший слегка опьянеть, загрузил народ в командирский «уазик» и, пренебрегая правилами безопасности, привез к себе в отряд. Там гульба продолжилась с новой силой: со стрельбой по бутылкам, метанием гранат в бассейн, армреслингом, купанием в том же бассейне, шашлыками и прочим.

Лишь под утро офицеры чуток угомонились — рассвет настойчиво напомнил о необходимости привести себя в порядок и в самом скором времени встать в строй. Проснувшись у Тайфуна на спальнике посреди комнаты, когда за окном совсем рассвело, Хантер не на шутку перепугался: почудилось, что прямо сейчас ворвутся политотдельцы, заактируют весь этот беспредел, и тогда все — прощай, новая должность!

Но все оказалось куда проще. Чабаненко, на скорую руку выпив кофе, как ни в чем не бывало побежал по делам. Старший лейтенант в свою очередь, приведя себя в надлежащий вид, поплелся со своей основательно полегчавшей парашютной сумкой в расположение отдельного десантно-штурмового. Он до сих пор еще нигде не приземлился, и этот вопрос предстояло решить.

В батальоне все выглядело штатно — подразделения находились на тактико-строевых занятиях, суточный наряд тащил службу по-уставному. Комбат, чистый и выбритый, словно и не было никаких ночных бесчинств, пригласил зама в кабинет — попить чайку. Тот вошел настороженно, ожидая нагоняя. Вместо этого комбат, направляясь к сейфу, проговорил:

— Садись, комиссар! Опохмелиться не желаешь? Тут у меня классный коктейль — рабочее название «копье». Спирт с «Боржоми» в пропорции семьдесят к тридцати, пробивает насквозь!

Наполнив два стакана, комбат вопросительно взглянул на зама.

— Извините, Виктор Ефремович, — уклонился тот. — Я, как жители туманного Альбиона, — до захода солнца не пью! Хочу только извиниться за вчерашнее, — запустил он пробный шар, так как действительно помнил далеко не все, — и спросить вас как командира — чем, по вашему мнению, я должен заняться в первую очередь?

— Не пьешь с утра… похвально… — Майор не долго думая махнул свои полстакана и запил… тем, что предназначалось новому заместителю. Затем закурил, подвинул пачку гостю и принялся изучать его физиономию. — Хитришь ты, Шекор! — наконец пришел он к неожиданному выводу. — Думаешь, если командир позволяет себе с утра усугубить, так его и нае…ть можно?

— Ну, началось в колхозе утро! — Мозги старлея, еще мутные после вчерашнего, едва не взорвались от возмущения. — Да что ж это такое? Как только появлюсь на новом месте — сразу же обвинения! То чью-то должность из-под носа увел, то веду себя вызывающе, то еще что-нибудь. Да если хотите знать, Виктор Ефремович, Эстонец ваш вчера сам нарвался!

Он вдруг поймал себя на том, что оправдывается, несмотря на то что раз и навсегда постановил себе: оправдываешься — значит виноват.

— Эстонца ты по делу присадил, — спокойно возразил командир части. — Пусть знает — не только мышцы на этом свете все решают. Он, кстати, вчера у тебя прощения просил, помнишь? — усмехнулся комбат.

— А то! — не поведя бровью соврал Хантер, хотя ничего подобного в смутных воспоминаниях не сохранилось. — Вот я и говорю — сам напросился!

— Он давно кого-то там продвигал на первую роту, — небрежно махнул рукой комбат — «копье» явно делало свое дело. — А тут ты со своей кандидатурой… Кстати, запрос на твоего Денисенко уже в Кабуле, Папа (здесь все офицеры называли командира бригады именно так) звонил в кадры, и те обещали, что как только сей старший лейтенант вернется из Герата, они его мигом под белы ручки — и прямиком сюда. Помнят они и о том, что ему через месяц выходит срок на присвоение очередного звания…

С виду уже нетрезвый, Иванов, однако, сохранял ясность мысли.

— Видишь ли, Александр Николаевич, — комбат затянулся и через облачко табачного дыма пристально взглянул на заместителя, — херня какая-то получается. Существует совершенно секретное постановление ЦК КПСС, на основании которого издан приказ министра обороны, оба этих документа с двумя нолямирегулируют так называемые «льготы», положенные тем, кто воюет в Афгане. И вот, по этим самым «нолям» выходит, что офицерам, проходящим службу в Афганистане, для которых вышел срок присвоения очередных званий, разрешается присваивать звания на ступень выше занимаемой должности. А в действительности — видел ты хотя бы одного такого везунчика? Вот и я тоже не видел. Представь теперь ситуацию в подразделении: ротный — капитан, и взводный у него — капитан! Можешь ты такое вообразить? Так ради какого хрена этакую фигню постановлять?! — вознегодовал комбат.

— «Обіцянка — цяцянка, а дурнику — радість!» — по-украински ответил Александр. — Как раз о таких документах и сказано… Между прочим, Виктор Ефремович, — замполит поспешил сменить безнадежную тему, — вчера, в самом начале нашего сабантуя, почудилось мне, что между вами и майором Аврамовым какая-то кошка пробежала. Или я ошибаюсь?

— Все точно, Александр Николаевич. — Иванов быстро взглянул на Хантера и отвел глаза. — Был здесь один момент, незадолго до твоего прибытия. Майор Аврамов, прибыв в Зону ответственности «Юг» из Союза после ранения и вручения Золотой Звезды, сразу же начал активные, даже чересчур активные боевые действия. В результате однажды две группы спецназа противник плотно заблокировал в ущелье Ипхам-Дара. Собственных сил, чтобы разблокироваться, у Аврамова не хватило. По его настойчивой просьбе Папа согласился выручить «спецов». Две моих десантно-штурмовых роты оседлали высоты на северном выходе из Ипхам-Дары и сбили «духов» со скал, откуда те не давали спецназу даже головы поднять, а две мотострелковые роты нашего первого батальона с помощью бронегруппы и артиллеристов-«бражников» как тараном вышибли душманов с юга из ущелья. Таким образом, люди Бугая с минимальными потерями выбрались из окружения.

Комбат с силой расплющил окурок в пепельнице и потянулся за новой сигаретой.

— И тут начинаются «но». Командир нашей первой роты, старший лейтенант Быльский, получив ранение в руку, упал со скалы и сломал позвоночник. Теперь он в Ташкентском госпитале, парализованный, и светит ему глубокая инвалидность до конца дней. Есть также сведения, что жена его, шустрая сучка, бросила мужа на произвол судьбы и, забрав малолетнего сына, выехала из Бреста к родственникам в Москву. Теперь при старлее осталась только старуха-мать. — Майор откинулся и выбросил на стол тяжелые кулаки. — А командир спецназа, обязанный парню жизнью, — герой, на УАЗе раскатывает, водку глушит, и при этом хоть бы копейку Быльскому в Ташкент передал!

По лицу комбата было видно, что вся эта история его и в самом деле сильно задела.

— Так он вчера и передал! — мгновенно среагировал Хантер, напустив на себя вид лихой и придурковатый. — Вы разве не помните, Виктор Ефремович? Мы втроем у бассейна стояли — вы, Аврамов и я… Он, значит, достает пакет, а вы говорите — да нет, отдай лучше Шекору, я еще спьяну потеряю!

Комбат взглянул недоверчиво, но Александр наклонился, пошарил в своей сумке и выпрямился. На стол шлепнулся пакет с деньгами — тот самый, который вручил ему на прощанье Рейнджер перед отъездом с «Победита». Сколько там денег на самом деле, замкомбата не знал, поэтому так и сказал командиру:

— Сумму я не знаю, пакет не вскрывал, передаю, как было сказано, — в целости и сохранности.

Комбат осторожно и с недоверием в нетрезвых глазах взял увесистый сверток, повертел, разорвал хрустящую крафт-бумагу и, высыпав купюры на стол, тщательно пересчитал. Глаза его вмиг протрезвели.

— Здесь две тысячи советских «рябчиков» и полторы тысячи чеков! — выдохнул он. — Хватит, чтобы наш Быльский по крайней мере в ближайшие год-два ни в чем не нуждался! Ты, Шекор, молодец, недаром я вчера кому-то говорил, что с твоим появлением жизнь наша точно не ухудшится! Но каков Бугай!.. — Ухмыльнувшись, майор снова полез в сейф за «копьем». — Боюсь, теперь придется извиняться… Как только кто-нибудь из наших в отпуск полетит, передам с ним Быльскому в госпиталь! — Заговорщически улыбаясь, Иванов поставил стакан перед замом. — Но уж теперь, ценитель английских традиций, ты у меня не отвертишься. — Комбат прошагал к окну и опустил штору светомаскировки, в помещении сразу стало сумеречно. — Будем считать, что солнце уже упало в иранских горах, а по такому поводу можно и выпить. Будем живы! — Он чокнулся с визави.

— Будьмо! — отреагировал визави и проглотил содержимое стакана. Теплое пойло вонзилось в желудок, словно ржавый штык-нож, глаза заслезились и полезли на лоб. — Однако, командир, — сдавленно прохрипел он, прикладываясь к фляжке с водой, — с заменщиками, отпускниками или командировочными деньги переправлять не стоит, их таможня шмонает по полной. Проще передать с теми, кто сопровождает «груз 200». Их не трогают, можно провезти все, что угодно. — Хантер не стал уточнять, что именно спьяну можно провезти через границу на «Черном тюльпане»…

— Ладно, комиссар. — Комбат вернул на место пыльную штору. — Ты вот спрашивал — с чего, мол, начинать свою деятельность, — неожиданно рассмеялся он. — Так ты ее уже начал, еще и как! Поэтому давай, продолжай в том же духе! А к Аврамову-Бугаю как-нибудь вместе съездим и отблагодарим! — С этими словами он крепко пожал Хантерову руку.

Денег трофейных Александр не жалел: как пришли, так и ушли. Направляясь к модулю, в котором предстояло жить, он думал о том, что есть в этом какая-то высшая справедливость — душманская пайса пойдет на то, чтобы поддержать ими же искалеченного офицера.

— А с Бугаем как-нибудь разберемся! — произнес он вслух уже на пороге модуля, перехватив недоуменный взгляд дневального-казаха с автоматом.

Комнату ему выделили угловую, самую жаркую — солнце прогревало две фанерных стены из четырех. Соседями оказались Эстонец и зампотех капитан Трапезников, носивший странное и экзотическое прозвище Сен-Тропез.

Невольно подумалось — а как же разрешить «квартирный вопрос», если приедет Афродита? Мысль суматошная, но приятная, хотя он тут же ее отогнал. Как-нибудь разрешится, лишь бы все состыковалось и их не разбросало по разным концам Афгана.

Кабинет его находился в штабном модуле. Ничего примечательного Хантер там не обнаружил — казенная мебель, несгораемый сейф, решетки на окнах, канцелярская настольная лампа, графин с желтоватой водой, портрет мумифицированного вождя на стене, основательно засиженный мухами, полевой телефон на столе. С потолка свисали ленты липучек, густо покрытые мушиными трупами. Вот и все. Соседом по кабинету оказался подчиненный — прапорщик Веревкин, комсорг.

— Дай-ка мне список БЧС батальона, — велел Петренко едва поздоровавшись, — хочу изучить.

— Вы имеете в виду штатно-должностное расписание? — осторожно спросил комсомолец. — Подождите, я сейчас мигом в штаб сгоняю!

— Точно, «штатку», — рассмеялся замполит, — ты уж извини, в последнее время преимущественно со списками БЧС приходилось общаться…

— Александр Николаевич, — проговорил комсомольский вожак уже на пороге. — Вы, конечно, извините, но вот я хотел вас спросить… — он начал заикаться, — вы, с-случайно, н-не…

— Что ты все обиняками? — рассмеялся новоиспеченный замполит. — Говори прямо! Что я «не»? Нетрадиционной ориентации? Отвечаю — нет! Всей душой люблю женщин, готов за них жизнь отдать! Так что же все-таки «не»? — продолжал он шутливо допрашивать «комсомольца», который уже, должно быть, жалел, что сунулся с вопросом.

— Дело в том… Я просто хотел… товарищ старший лейтенант, — собрался с духом Веревкин. — Вы, случайно, не… не главный герой очерка Шубина «Никому не нужный старший лейтенант»? — указал прапорщик на замусоленную «Комсомолку», лежавшую на столе.

— Вот, блин, ничего от вас не скроешь! — почесал в затылке замполит. — Да, Олег, каюсь: печально известный и никому не нужный — это я, старший лейтенант Петренко!

— Так я и думал! — почему-то обрадовался прапорщик. — Мы тут с мужиками вчера посовещались после того, как вы Эстонца подравняли, и решили, что обязательно вам во всем поможем! Можете не сомневаться!

— Я и не сомневаюсь, Олег. — Замкомбата присел к столу. — Во-первых, у вас и выхода другого нет, — заметил он с улыбкой, — потому как вы обязаны исполнять мои распоряжения, а во-вторых, и у меня нет иной альтернативы, кроме того чтобы работать вместе с вами. Как верно заметил однажды классик марксизма-ленинизма, нельзя жить в обществе и быть свободным от общества, а глас народа трактует примерно так: с волками жить — по-волчьи выть.

Веревкин изумленно вытаращил глаза и улетучился.

Весь день Петренко изучал подчиненных — сначала по бумагам, по примеру полковника Ермолова, перенося все самые существенные сведения о каждом в толстую общую тетрадь. Покончив с этим, замкомбата в сопровождении «комсомольца» отправился изучать «массы» в натуре: в модулях, на занятиях, в парке боевых машин.

Потратив на это целый день, уже перед ужином он обнаружил, что меньше всего его интересуют состояние документации, наглядной агитации, «ленинских комнат» и прочей партийно-политической белиберды. Единственным документом, который принес реальную пользу, оказался тщательно проштудированный журнал учета происшествий, преступлений и грубых нарушений военной дисциплины. Близкое знакомство с военной прокуратурой даром не прошло.

 

2. Баловень судьбы

Дни летели за днями. Хантер постепенно привыкал к новой обстановке, новым людям. Он и сам по себе, от природы, был неплохим «коммуникатором», а специфика военной профессии развила и углубила эти качества. Афган же отсек ненужное и наносное. С помощью первоклассных учителей, асов спецпропаганды Худайбердыева и Чабаненко, он научился рефлексировать, отслеживать и оценивать каждый свой шаг.

Такой самоанализ позволил взглянуть на себя со стороны. Автопортрет удивил молодого офицера, доставив даже некоторое удовлетворение: перед ним предстал молодой военный-профессионал, с одной стороны — настойчивый, грамотный, жесткий, порой жестокий, с другой — наблюдательный, хитрый, изворотливый и, пожалуй, даже мстительный.

Со всеми категориями подчиненных он быстро нашел общий язык, в этом ему помогли боевой опыт, специфическая слава (достопамятный номер «Комсомолки» прочитал весь батальон) и умение держать себя с командирами подразделений на равных. Для этого ему пришлось уже в который раз переучиваться — меньше чем за год он трижды сменил «броню», пересел на старую добрую знакомую БМП-2Д, которую за короткую приставку «Д» в батальоне с мрачным юмором прозвали «братской могилой десанта», хотя так первоначально называли старушку БМД-1.

Ротные пехотные огнеметы «Шмель», «интеллектуальные» системы минирования «Охота», всяческие «лягушки»и прочие смертоносные штуки — со всем этим Хантеру пришлось познакомиться всего за неделю, чтобы не хуже подчиненных овладеть современной техникой и вооружением, которое с недавних пор начало поступать в Сороковую армию и наконец-то добралось до войскового «понизовья».

В начале Афганской кампании это войсковое объединение воевало, используя запасы арсеналов и складов. «Союзные» гарнизоны были буквально завалены вооружением, военной техникой, экипировкой и формой, хранившейся там чуть ли не со времен взятия Берлина и Праги, и все это потоком хлынуло в Афган, быстро доказав свою полную непригодность для современной войны в условиях горно-пустынной местности. Ощутимые потери в людях и боевой технике сломили наконец тупую инерцию плановой экономики и военного чиновничества, и мощный советский военно-промышленный комплекс начал выдавать на-гора довольно удачные образцы оружия, техники, формы. Теперь наши войска в Афганистане резко отличались от своих невоюющих товарищей по ту сторону границы.

К примеру, в самом начале Афганской кампании во многих десантно-штурмовых частях и подразделениях на вооружении снайперов состояли… старые СВТ — самозарядные винтовки Токарева, еще в конце войны снятые с производства из-за сложности механизма и перекочевавшие в арсеналы. Но в горах и пустынях на первых порах старая техника показала себя неплохо, пока ее не заменили на более современные СВД. Самозарядные карабины Токарева, с которыми вошли в Афган некоторые части и соединения ПВО, не выдержали здесь никакой критики, воевать с СКС в пыли и песке мог отважиться только безумец или величайший поклонник оружейного таланта Симонова. И наоборот, интереснейшие метамарфозы произошли с АПС, автоматическим пистолетом Стечкина, давно снятым с вооружения, но настолько хорошо зарекомендовавшим себя во время молниеносных стычек среди дувалов, в «зеленке», в кишлаках, что его производство было немедленно возобновлено (именно «стечкин» спас жизнь старшему лейтенанту Петренко на берегу Вари-руд). Не прошли тяжких испытаний Афганской войной и многие образцы бронетехники, такие как БМД-1, БМП-1, БТР-60ПБ, оказались бесполезными современные танки.

Обеспечивая ОКСВА всем необходимым: вооружением, бронетанковой и автомобильной техникой, вещевым довольствием и продовольствием, — неповоротливый военно-промышленный спрут лишь на седьмом или восьмом году боевых действий начал исправно работать на войну. Неизменным, вопреки отчаянным усилиям отдельных ярких личностей, с которыми судьба свела Хантера в Афганистане, оставался лишь дремучий лес партийно-политической работы…

Среди всей этой массы дел и забот он не забывал и о личном. На второй день после вступления в должность Александр написал родным, известив о перемене полевой почты, а деду, отцу, братьям, а заодно и кое-кому из друзей и однокашников сообщил не без торжества, что в свои неполные двадцать шесть «запрыгнул» на майорскую должность. При этом респондент здраво полагал, что такая новость станет для некоторых полной неожиданностью, поскольку сам он, «закоренелый разгильдяй», ассоциировался у училищных отцов-командиров с разного рода «залетами», одноразовой гауптвахтой, спортивными травмами, нескончаемыми нарядами вне очереди, потасовками и разборами с родителями покинутых «невест».

Однако Афганистан, как это ни странно, пошел на пользу старшему лейтенанту Петренко: тяготы, лишения и смертельно опасные приключения вышибли из его головы молодую дурь и страсть к рискованным забавам. Именно об этом думал он, сравнивая себя прежнего с собой настоящим и удивляясь новому образу…

Однажды утром, после построения и развода на занятия — батальон упорно готовился к боевым действиям, обещанным неделю назад Папой, — к Петренко примчался посыльный из штаба с вызовом к Тайфуну.

— Ну, началось в колхозе утро! — с усмешкой заметил Иванов. — Давай, беги к своему земляку. Я Чабаненко уже изучил — он просто так и на сто граммов не пригласит! Если позвал — жди приключений боевых! Советую сразу взять с собой оружие и бронежилет с каской! Удачи, Шекор! — пожал комбат руку.

Заглянув в свой кабинет, старлей нацепил «лифчик» с полной загрузкой, обул кроссовки вместо офицерских туфель, каску залихватски подвесил на ремешках за спиной, на пояс повесил «макаревича» вместе с «медвежатником» и, взяв автомат, быстрым шагом направился к Тайфуну.

Майор встретил сдержанно, однако взглянул с одобрением. В кабинете Тайфун был не один: за столом сидел типичный афганец, пуштун лет тридцати, с рваным шрамом поперек всего лица, звучно прихлебывая чай из пиалы.

— Знакомься, — представил Чабаненко пуштуна, — наш афганский друг рафик Челак. А этот офицер — заместитель командира десантно-штурмового батальона Шекор-туран!

— Салам алейкум, рафик Челак! — Хантер протянул руку, и они с афганцем обменялись рукопожатием. — Если я что-нибудь понимаю в пушту, «челак» значит «счастливчик», «везунчик», «баловень судьбы», не так ли, себ джигран? — почтительно обратился он к майору.

— Совершенно точно, Искандер, — подхватил тот игру. — Имя это действительно обещает его владельцу удачу, успех и благосклонность Аллаха. И нашему другу действительно сказочно повезло в жизни… Ты позволишь мне, рафик, — учтиво обратился спецпропагандист к афганцу, — поведать турану твою невероятную историю? — Между делом майор успел налить чаю себе и молодому товарищу.

— Бали! — спокойно разрешил пуштун, хотя по его лицу, взмокшему от чаепития, было заметно — он весьма польщен таким вниманием к своей персоне со стороны офицеров-шурави.

— Челак был предводителем одного из многочисленных отрядов непримиримой оппозиции, действовавших на территории нашей провинции, — начал майор. — И вот однажды в «Треугольнике миражей» — так называют безлюдную, с дурной мистической славой, местность, лежащую в страшной пустыне Дашти-Марго, в провинции Нимроз, где сходятся границы Афганистана, Пакистана и Ирана — собрались командиры отрядов оппозиции из афганских провинций, входящих в нашу Зону ответственности «Юг». Между прочим, даже название пустыни Дашти-Марго означает на пушту «пустыня смерти», — отметил Тайфун. — Это была особая встреча — на нее были приглашены представители различных исламских религиозных течений — шииты и сунниты, постоянно враждующие между собой…

Хантер живо представил местность — дрожащее раскаленное марево миражей среди песчаных барханов и сверкающей белизны солончаков. Майор продолжал:

— После встречи и обсуждения плана совместных действий против частей шурави, оперирующих в Зоне ответственности «Юг», и центральной кабульской власти предводители отрядов совершили намаз, отобедали и разъехались. Вот тогда-то Аллах и отметил Челака, — Тайфун указал на темное, как ореховое дерево, лицо пуштуна, на котором отчетливо выделялся более светлый шрам. — Когда наш друг, сидя в открытом УАЗе вместе с братом и охраной, пересекал по диагонали «Треугольник миражей», на них прямо с неба внезапно свалилась… ядовитая змея! — Тайфун сопроводил эти слова таким выразительным жестом, что Хантер невольно отшатнулся, словно змея и в самом деле шлепнулась прямо посреди кабинета спецпропагандиста.

— Скорее всего, это была гюрза… — Майор закурил и предложил замполиту ДШБ и афганцу. — У нее, как известно, чрезвычайно большой запас яда. Эту гюрзу, вероятно, схватил орел-змеелов, главный враг здешних пресмыкающихся, и поднял в воздух, направляясь к гнезду. Однако ядовитая тварь укусила птицу в полете, и та выпустила добычу из когтей. Волею Аллаха разъяренная гюрза из когтей орла угодила в открытую машину рафика Челака, — майор снова сделал жест в сторону пуштуна, — и учинила там настоящий шабаш: в течение минуты пять взрослых мужчин получили укусы в самые чувствительные места! Погибли все, кроме Челака, — для него у гадины осталось слишком мало яда. Однако досталось и ему — водитель потерял управление, машина опрокинулась на склоне огромного бархана и несколько раз перевернулась. Челак был ранен в лицо осколком лобового стекла, а помимо того, несколько суток пролежал без сознания — яд все-таки дал себя знать…

Тайфун лукаво улыбнулся, заканчивая рассказ:

— Однако Аллах сохранил ему жизнь и здоровье! Больше того — после этого удивительного случая у него открылись удивительные способности. Теперь Челак с легкостью сочиняет стихи религиозного содержания, может, по его собственному утверждению, видеть будущее, предсказывать погоду, а заодно и ход боевых действий!

— А на нашу сторону рафик Челак перешел тоже после этого удивительного случая? — спросил Петренко замкомбата, с любопытством разглядывая «счастливчика» сквозь завесу сигаретного дыма.

— Себ, — с глубокой серьезностью ответил афганец. — Пака я лежать без себя, пока хоронить мой брат и мой люди, на наш кишлак напаль заклятый враг из саседния уезд, я с ним иметь кровное… оскорблений. — С трудом подбирая слова, Челак тем не менее ясно передавал содержание случившейся трагедии. — С такой вазможност они пастрелять многа мой асокер, изграбит наш дом, ханум «джиг-джиг», забрать наш скот… Хвала Аллах, — он воздел ладони вверх, — я живая! И Аллах подариля мине жизн и ум, подариля бальшой дар, и я поняля, как наказыват свой кровник. Аллах свел меня с наш друг — рафик Тайфун, — он кивнул на Чабаненко, — каторий помогай мине уничтожай обидник.

— Действительно, удивительная история, — согласился Хантер, — и все-таки, товарищ майор, полагаю, позвали вы меня сюда не только ради чая и перекура. Верно?

— Да, Шекор-туран. — Тайфун поднялся с места и прошелся по кабинету. — Челак прибыл, чтобы согласовать некоторые детали будущей операции. Дело в том, что в кишлаке Сумбаши, расположенном вот здесь, в пятидесяти километрах к юго-западу от нас, — майор повернулся к карте, развернутой на столе, — через два дня, то есть в четверг вечером, состоится сходняк главарей бандформирований двух провинций. Там будут присутствовать и кровники Челака, — снова указал Тайфун на афганца, и тот сосредоточенно кивнул.

— Я так понимаю, себ Тайфун, — усмехнулся Хантер, — что и мы с тобой в числе почетных гостей?

— Не только мы, но и твой батальон практически в полном составе, а также некоторые вспомогательные силы. Задача — захватить или уничтожить максимальное число полевых командиров. Головы твоих кровников, Челак, — майор снова обратился к пуштуну, — достанутся тебе, можешь не беспокоиться!

— Иншалла!— склонился тот в полупоклоне.

— Сейчас мы отправимся в Дувабад, родной кишлак Челака, — вот туда нас действительно приглашают, — кивнул майор на «счастливчика». — Но сначала придется переодеться.

— Я вообще-то по-серьезному собрался, — ворчал Хантер, выходя из кабинета вслед за афганцем и Тайфуном. — Предупредили, мол, Тайфун просто так не зовет…

— Александр Николаевич! — резко оборвал его спецпропагандист. — Я тебя прошу: брось эти десантные штучки! Ты замкомбата, находишься в пункте постоянной дислокации, «на базе», поэтому твоя «мабута»здесь совершенно ни к чему!

— И все-таки, Тайфун, я не понимаю! — Александр не обратил внимания на демарш спецпропагандиста. — С какой стати нам тащиться к этому «везунчику»? Не то чтобы я опасался поездки в незнакомый кишлак, но неужели это так важно и необходимо?

— Это Восток, Шекор! — терпеливо пояснил Чабаненко. — Любые договоренности здесь всегда требуют соблюдения множества условностей, а иногда вообще имеют двойной смысл. Тонкости местной дипломатии, так сказать. Наше согласие на визит к Челаку является чем-то вроде подписания нашей стороной протокола о намерениях. Мы приняли его у себя, получили ценную информацию, теперь он хочет убедиться в нашей полной искренности по отношению к нему. То, что мы не боимся его и готовы ехать с ним к черту на рога, для Челака означает очень многое. Если он не будет нам доверять, то сможет тем или иным косвенным способом предупредить «духов». Тогда операция либо сразу сорвется, либо твой батальон будут ждать такие проблемы, что живые позавидуют мертвым, как говорят в Персии! Это ясно, супермен? А раз так — не обижайся! — Майор подтолкнул земляка туда, где их поджидал Челак.

Втроем забрались в «таблетку» с медицинским Красным Полумесяцем и в сопровождении БРДМ добрались до административного центра провинции. Попутно завернули к военным советникам, знакомым Чабаненко, где оба офицера переоблачились в просторные «шальвар-камиз» — традиционную афганскую одежду. Опытный Тайфун ловко намотал вокруг головы длинную белую чалму. Петренко, припомнив, чему учили на курсах Спецпропаганды в Белокаменной, накрутил на себя черную — и едва не опарафинился.

— Кто тебя учил мотать чалму? — нахмурился Чабаненко. — Не приведи Аллах, ты бы появился в таком виде в любом афганском городе, кроме определенных районов Кабула и Джелалабада.

— А в чем дело? — неподдельно изумился Шекор, непроизвольно хватаясь за голову. — Все так, как показывали на курсах…

— Для того чтобы остаться без головы — в самый раз. Так носят чалму индусы, заклятые враги мусульман, — посмеиваясь, объяснил Тайфун и в два счета перемотал по-иному Сашкин головной убор. — Только в Кабуле и Джелалабаде, где есть индийские кварталы, можно днем появиться с такой чалмой. В других местностях, к тому же без хорошего знания языка, можно нарваться на крупные неприятности.

От советников оба офицера вышли натуральными афганцами. Оружие при них было то же, только Тайфун вместо тяжелого АК с «веслом» прихватил хорошо знакомый Хантеру «Узи». Здесь же пересели на «тойоту» Челака и в сопровождении лашкара — охраны — покатили в Дувабад.

Там встретили радушно — свежеиспеченными лепешками и шашлыком из молодой баранины. К удивлению замполита ДШБ, у баловня судьбы, сочинявшего касыдыво славу Аллаха, нашлась неплохая советская водка, которую офицеры пили наравне с хозяином. Обратный путь по тому же маршруту не занял много времени — из кишлака к советникам, переодевание, а затем — на «таблетку» и в бригаду.

Зачем понадобились все эти сложности, замкомбата мог только догадываться. Скорее всего, цель их заключалась в том, чтобы скрыть факт визита офицеров-шурави в Дувабад. Поэтому и беседа между хозяином и гостями велась исключительно на пушту, и Хантер лишь время от времени вставлял в нее отдельные более или менее уместные реплики. В то же время их славянские, хоть и загоревшие до негроидности, безбородые физиономии, явное отсутствие должной набожности и совместное распитие спиртного могли многое поведать внимательному наблюдателю.

В «Южной» бригаде полным ходом шла подготовка к операции по захвату предводителей бандформирований. Возле аэродрома разбили полевой палаточный лагерь, где находился весь личный состав, задействованный в тактическом десанте. На совещании командир бригады четко изложил замысел боя, последовательность действий и порядок взаимодействия подразделений в ходе операции «Бандаж». Откуда взялось это название, никто не знал — очевидно, хитрый бригадир использовал слово, ничего не говорившее постороннему, тем более афганскому, уху.

Хантер волновался — несмотря на то что он много раз принимал участие в учениях с подобными задачами, это был его первый боевой тактический десант, и к тому же в качестве замкомандира батальона. Однако, не подавая виду, он собрал своих «политрабочих» и поставил перед каждым задачи. В итоге Веревкин разобиделся в пух и прах — Петренко на время операции оставил его «на базе», не очень-то представляя, чем может заниматься «освобожденный» комсорг на боевом десантировании.

Замполитам рот предстояло действовать в составе подразделений. Свое место Александр, даже не советуясь с комбатом, определил в передовом вертолете. Майор Иванов, поглощенный делами, никак не отреагировал на это, но, врубившись, не стал возражать и даже похвалил — мол, неплохо, если в передовой машине будет присутствовать замкомбата. Чем вызвана похвала, еще предстояло узнать…

Лагерь возле аэродрома тем временем жил своей жизнью. Составлялись списки «повертолетно» — сколько военнослужащих на борту, кто конкретно, с каким вооружением и экипировкой. Все продумывалось до мелочей, чтобы в бою не случилось проколов и накладок. Офицеры проверяли оружие, наличие боеприпасов, воды, содержимое рюкзаков десантных РД-54. Комбриг потребовал, чтобы военнослужащие, действующие вне «брони», облачились в каски и бронежилеты. Такая экипировка существенно перегружала солдат и офицеров, на которых и без того оказалось огромное количество груза, однако иного выхода не было — безопасность превыше всего.

Вечером перед вылетом на «Бандаж» майор Иванов провел совещание. Старшим «на базе» в этот раз оставался Сен-Тропез, поскольку техника батальона, кроме самоходной батареи, не принимала участия в операции. Эстонец едва ли не впервые шел на боевые и заметно нервничал, задавая неуместные вопросы и задалбывая командиров подразделений лишними согласованиями и докладами. Ввиду дефицита вертолетного парка ротные минометы «Поднос» пришлось оставить «на базе».

Из офицеров с первой «вертушкой» летели командир роты капитан Егерский, командир первого взвода старший лейтенант Зинченко, замкомандира батальона старший лейтенант Петренко и авианаводчик из вертолетного полка старший лейтенант Омельчук; остальные — солдаты первого взвода и радисты. Следующие три машины высаживали огнеметное отделение, боевые расчеты с АГС-17 и «Утесом» и основную часть личного состава роты, в том числе лейтенанта Климова, замполита роты, находившегося в замыкающем строй вертолете.

Главной задачей Хантера комбат определил следующее: взять под опеку авианаводчика и вместе с ним навести остальные «вертушки» в район десантирования, пока ротный организует бой. В самом начале боя, пока не подоспеет комбат, «на привязи» возле замкомбата должны находиться два радиста из взвода связи.

Ночевали вблизи своих вертолетов — имущество «первой волны» загрузили еще с вечера, борттехники остались в машинах, пилотов подвозили с утра, за полчаса до вылета.

Уже в темноте в лагерь десантников прибыл старший лейтенант Виктор Омельчук — своего рода уникум. По всему Афгану о нем ходили самые неправдоподобные и противоречивые легенды. Романтический поэт и бард, автор и исполнитель множества песен об Афганистане, Виктор был своего рода «коллекционером» событий и приключений, а по первой военной специальности… политработником. В свое время, по прихоти судьбы, ему случайно довелось заменить тяжело раненного авианаводчика, и старший лейтенант так им и остался. Его кумиром был Антуан де Сент-Экзюпери, которого Омельчук буквально боготворил, и не удивительно, что имя великого француза стало его позывным и прозвищем.

Людей накормили поздним вечером — утром предполагались боевые действия высокой интенсивности, а на полный желудок, как известно, не воюют. Ранение в живот в таких случаях — неминуемая смерть от сепсиса. Несмотря на колоссальное психологическое напряжение, царившее в лагере, комбат нашел-таки время и собрал у себя в палатке офицеров: заместителей, командиров рот и авианаводчика, чтобы сказать слова напутствия. Каждому «начислили» по пятьдесят граммов излюбленного напитка комбата — все того же «копья».

— Завтра очень важный день, друзья. — Майор Иванов с солдатской кружкой в руке обошел присутствующих, чокаясь с каждым. — Возьмем душманскую верхушку — обезглавим банды на некоторое время. Пока новые предводители объявятся — мы их подчиненных как следует проредим. За победу! — Одним глотком комбат осушил посудину.

Продолжения не последовало — завтра в бой.

 

3. Полет шмеля

В половине пятого команда «Подъем!» всколыхнула лагерь. Началось смутное движение, сначала напоминавшее броуновское, но через несколько минут ставшее осмысленным и целенаправленным. За каждым десантником был установлен многоступенчатый контроль — чтобы никто не ел, не пил и не забыл ничего из снаряжения. За всем этим следили не только офицеры, прапорщики и сержанты, но и сами солдаты. Старослужащие помогали «шнурам» — никакого намека на «дедовщину» Петренко не заметил, бойцы напряженно готовились к десантированию и бою.

Ровно в пять пятнадцать команды заняли места в вертолетах, мощно месивших утренний воздух винтами. Взглянув в иллюминатор, Хантер заметил на краю летного поля командно-штабной БТР «Чайка» и «уазик» комбрига. Там собралась группа старших офицеров бригады, наблюдавших за тем, как грузится десант. Сквозь запыленное стекло он разглядел самого Папу, начальника политотдела, Тайфуна и еще несколько знакомых лиц.

Наконец в темное еще небо взлетела зеленая ракета, и вертолеты с десантом, тяжело прокатившись по бетонке, «по-самолетному» оторвались от аэродромных плит и взяли курс на юго-запад. Хантерово сердце снова забилось учащенно — вот оно, настоящее дело! Совсем скоро ему придется бежать, ловить в прицел фигуры врагов, стрелять, укрываться от огня «духов» — короче, заниматься тем, чему учили четыре года в училище и несколько лет упорно натаскивали в войсках.

За себя он не боялся: опыт, приобретенный за десять месяцев, не раз подтверждал, что старший лейтенант Петренко вполне способен воевать и делает это совсем неплохо. Но сейчас он впервые шел в бой в новом качестве; на нем лежала огромная ответственность за жизнь трех сотен подчиненных. Это настолько смущало Александра, что в мыслях он уже не раз упрекал себя — зачем, дескать, сунулся на батальон, сидел бы себе на роте, воевал, как остальные, в цепи, и все было бы привычно и нормально.

Но стоило вспомнить известных ему батальонных замполитов вроде Почтальона Печкина, как его охватило негодование. Ну-ка, попробуй представить этих «политрабочих» в вертушке первой волны с автоматом в руках! Кто их тут видел? Сидит себе такое чмо, замполит парашютно-десантного батальона, безвылазно в «ленинской комнате», царапает протоколы собраний, планы-графики, малюет плакаты, беседы с дневальными проводит, да еще и заносит всю эту мутотень в дневник индивидуально-воспитательной работы. А перед заменой Монстр оформит ему представление на Красную Звезду — и кто потом в Союзе догадается, что этот убогий все время в Афгане, словно Кощей Бессмертный, только чах над своими чеками, да ежедневно подсчитывал, сколько еще успеет заработать и сколько часов осталось до замены…

А, да плевать ему на них! Выбросив пустые мысли из головы, Хантер еще раз проверил себя — все ли в порядке. Подготовился он основательно — на голове каска, обмотанная горной маскировочной сеткой, на ногах — ношеные кроссовки, ступни в носках заранее смазаны вазелином, чтоб не терло где не надо. На себе — комбез КЗС, для краев «южнее южных» — самое то из-за жуткой жары. На поясе бинокль, ПМ в самодельной открытой кобуре и сахалинский «медвежатник». На груди топорщится «лифчик» со всей боевой загрузкой и шприц-тюбиком с промедолом, за спиной — рюкзак десантника, в руках автомат со спаренными пулеметными магазинами (недаром учил легендарный начразведки его экс-бригады, по прозвищу Джеймс Бонд, он же майор Дардин, что первые пять минут боя максимально важны для выживания). В прикладе автомата — резиновый жгут и индивидуальный пакет, сзади на поясе фляга с водой, еще одна — в рюкзаке.

Вопреки приказу комбрига, «броник» замкомбата проигнорировал. Прежде всего потому, что сам он весил сейчас не больше шестидесяти килограммов, тогда как оружие и снаряжение, взваленные на себя, — не меньше тридцати, а его Ахиллово сухожилие, мастерски заштопанное в Куйбышевском госпитале, могло и не выдержать таких перегрузок…

Всей кожей ощущая близость и неизбежность боя, Хантер вытащил дочуркин рисунок и фото Афродиты. Взглянул — и спрятал в карман слева на груди, словно они могли защитить от пуль и осколков надежнее, чем тяжелый бронежилет. На эти его манипуляции никто не обратил внимания; все, кто находился в вертолете, были сосредоточены на своих мыслях и чувствах.

Тем временем от пилотов вернулся неугомонный авианаводчик Экзюпери, облаченный в странноватый вертолетный бронежилет с «воротником», и плюхнулся рядом на лавку.

— «Грачи»уже утюжат там местность. Следом за ними Ми-24 начнут лупить по району десантирования и его окрестностям. А потом — наша очередь! — Зрачки у старшего лейтенанта были расширены, им уже владело боевое возбуждение. — Свалимся как снег на голову «духам», сразу после утреннего намаза!

— Это не есть хорошо! — заметил Хантер, вспомнив утреннюю молитву ихваней на берегу Вари-руд. — Лучше б нам прямо во время намаза явиться. Когда душманы «намазывают», они обо всем забывают, как под дурью!

— Ну ты и стратег! — насмешливо прокричал в ответ Экзюпери, перекрывая гул двигателя. — Сегодня первое сентября, светает уже поздно, а в темноте высаживать десант сложно, да и слишком рискованно. Потому и идем с первыми лучами солнца… — Как раз в это мгновение дневное светило внезапно заполнило утробу «вертушки» розово-золотистым сиянием.

— Готовьтесь, подлетаем! — скомандовал прапорщик-борттехник в каске и бронежилете. Нацепив на нос фирменные солнцезащитные очки, он выдвинул в боковую дверь вертолета гранатомет АГС-17 на каком-то самодельном станке и тут же дернул за тросик, досылая гранату.

— Приготовились! — поднявшись с лавки, во весь голос продублировал команду капитан Егерский, носивший неизбежное прозвище Егерь. В худощавой и по-спортивному стройной фигуре этого офицера чувствовалась незаурядная сила и ловкость. — Порядок десантирования без изменений!

Этот порядок определили заранее, еще на земле: первым борт покидает ротный, за ним — авианаводчик, затем — оба радиста, следом — замкомандира батальона, далее — остальные бойцы. Замыкать десант предстояло взводному Зиме, он же — старший лейтенант Зинченко. На подлете вертушка резко провалилась к земле, а борттехник произвел первые выстрелы из станкового автоматического гранатомета.

Утроба «вертушки» наполнилась пороховым дымом. Послышались тупые удары по корпусу машины, словно обшивку снаружи обрабатывали кувалдой — снизу начался обстрел.

В иллюминатор виднелись крохотные фигурки «духов». Прячась за камнями, они задирали вверх игрушечные автоматные стволики, на которых время от времени вспыхивали огоньки. Вертолет в ответ время от времени вздрагивал — вел огонь из бортового вооружения. Прапорщик-борттехник уверенно поливал цели из своего гранатомета, во весь голос горланя какую-то воинственную песнь. Хантер с удивлением разобрал слова: «Ну и выдался сегодня денек, я летаю бортстрелком на вертолете, я весь продрог, до ниточки промок, холодный пот шипит на пулемете!»

Намереваясь уменьшить проекцию поражения, вертолет развернулся и пошел мордой прямо на душманов, однако это мало помогло. Корпус «вертушки» сильно вздрогнул раз и другой, а металлическая емкость, выпяченная внутрь машины, внезапно зафонтанировала теплым керосином. Откуда-то появились, зашевелились, поворачиваясь, пыльные косые лучики солнечного света… Вертушка тем временем неуклонно приближалась к цели.

Паники на борту не возникло, хотя десантники среагировали на обстрел по-разному: большинство бросились к блистерам, выставили автоматы и открыли огонь по душманам, а радисты, наоборот, попадали на металлический полик. И то и другое в данной ситуации являлось ошибкой.

— Стой, десантура! — заорал авианаводчик, ногами отпихивая автоматные стволы от бортов. — На земле успеешь настреляться, боец, понял?! — Экзюпери с силой оттолкнул следующего стрелка, успевшего высадить целый магазин. — Ты что, блин, Дерсу Узала? За километр белку в глаз бьешь? А ну отошли все от блистеров! Боеприпасы на земле понадобятся, а здесь — напрасная трата патронов! — Его самообладанию можно было только позавидовать. — А вы, связюки! — Он пинком поднял радистов, валявшихся на полике. — Подъем, чего развалились! По нам стреляют снизу, обормоты! Надо было в школе на уроках слушать — площадь поражения, если лежать на днище, минимум удваивается!

В итоге бойцы успокоились, и на борту воцарилось напряженное ожидание неумолимо приближавшейся встречи с негостеприимной землей.

— Зависли! — рявкнул певец-борттехник, оттаскивая от двери назад и в сторону свой АГС. — Земля!!! Пошли! — указал он на совсем близкую теперь землю, по которой ветер от винтов гнал пыль и мелкий гравий. — Удачи тебе, Экзюпери! И вам, десантура, тоже!

— Ур-ра!!! — заголосил Егерь, накручивая себя, и с разбега выскочил из машины, еще в воздухе успев выпустить автоматную очередь. Сгруппировавшись, капитан приземлился на полусогнутые ноги, перекатился и мгновенно занял позицию для стрельбы лежа.

Следом кубарем полетел отчаянный авианаводчик, чей бронежилет остался лежать на дюралевой скамейке, и через миг он уже лежал рядом с командиром десантно-штурмовой роты.

— Связюки, вперед! — подтолкнул радистов Хантер, помнивший дедову фронтовую науку (сейчас начнут валить «прямо в люке»!) — Живее, живее, не задерживаться!

Первый радист, нагруженный до предела, упал неудачно и неуклюже пополз к ротному и Экзюпери, которые упорно отстреливались. Второй радиотелефонист мешкал — пули стучали по обшивке вокруг дверного проема, который ему предстояло преодолеть, и солдат рефлекторно подался назад.

— Вперед, боец! — Замкомбата сообщил подчиненному «солдатское ускорение» коленом. — Прыгай!!!

Однако вместо прыжка солдат, резко дернувшись, завалился на старшего лейтенанта. Звонкий щелчок сообщил — в грудные пластины бронежилета угодила пуля. Не ожидая продолжения и внезапно вспомнив, как совсем недавно вываливался из КрАЗа вместе с раненым водителем, Хантер схватил радиста за горб радиостанции и с силой толкнул вперед. В следующее мгновение они, «вязкой», как лайка с лисой, рухнули вниз.

Следом посыпались десантники. Едва приземлившись, они, с воплями и матом, быстро рассредоточивались и занимали круговую оборону. Каждый знал свой маневр — в отличие от замкомбата, бойцам уже не раз приходилось десантироваться под обстрелом.

Замкомбата пополз вперед, волоча за собой радиста. Тугой ветер от винтов продолжал обдувать его, и снова все вокруг виделось ему как в замедленной съемке: вот от борта оторвался еще один боец, вот черные рифленые подошвы его берцев уже приближаются к земле… И вдруг, прямо на лету, тело солдата обмякло, посреди бронежилета мгновенно возникла дыра, по левой стороне груди расплылось пятно темной крови — из «вертушки» выпрыгивал еще живой и здоровый человек, а земли коснулся труп…

Теперь на борту оставался только взводный Зима — подвижный и сообразительный парень, выпускник Бакинского общевойскового, попавший в Афганистан добровольцем, как и Петренко.

«Выпрыгнет или нет? — напряженно думал замкомбата, лежа рядом с неподвижным радистом. — Только бы уцелел! Не надо сейчас, не прыгай!» — отчаянно телепатировал он взводному.

Но тот решил по-своему: разогнавшись, старлей прыгнул из двери винтокрылой машины «щучкой», держа на вытянутых руках перед собой бронежилет авианаводчика, который тот бросил перед десантированием. Взводный еще находился «в свободном полете», когда в проеме появился борттехник со своим гранатометом и немедленно открыл огонь поверх голов десантников, горланя: «Ой, мороз, мороз, не морозь меня!..»

Вертолет, круто задрав хвост, пошел в сторону и вверх, спеша уйти от столь негостеприимного места. А взводный все еще продолжал падение, сгруппировавшись и согнув ноги. С земли было видно, как пули рвут в клочья камуфлированную ткань тяжелого бронежилета, но Зима держал его мертвой хваткой. Перекатившись несколько раз, он отшвырнул бронежилет в сторону.

— Держи, Экзюпери, ты на борту кое-что забыл! — крикнул он авианаводчику, лежавшему за камнями, выцеливая какого-то особо настырного «духа». — Все руки поотбивали, уроды! — Он встряхнул ладонями, и вдруг одна из них прямо на глазах стала красной от крови — пуля чиркнула по левому предплечью, ранив взводного. Не обращая внимания на кровь, Зима спокойно вытащил из приклада индпакет и быстро перевязал себя.

— Хантер! — вернул Егерь к реальности. — Глянь, как там наш радист, живой? Нужна связь! — Он неторопливо отстреливался короткими очередями, одновременно успевая руководить подчиненными, залегшими широкой цепью. Похоже, ротный что-то задумал.

— Айн момент! — пообещал замкомбата, стаскивая с радиста шлем, расстегивая крепление радиостанции и осматривая бойца. «Потерявшие сознание падают мягко» — вспомнил он медицинские наставления, и они не соврали: переломов не было. На груди броника заметен пулевой след, пуля выбила «гнездо», но выходное отверстие отсутствует — должно быть, расстояние до вражеского стрелка превысило сотню метров и титановая пластина выдержала удар, сохранив жизнь связисту.

— Подъем, Евлампий! — Замкомбата окликнул бойца по прозвищу, отвесив пару пощечин, приводя в чувство. — Просыпайся, связь давай!

— Не могу, товарищ старший лейтенант, я убит! — хрипло пробормотал солдат, не открывая глаза и тяжело дыша.

— А с кем ты сейчас разговариваешь? — едва не рассмеялся Хантер, пригибая голову пониже — пули вокруг жужжали шмелями. — Я тебе кто, Илья-пророк, у которого вся десантура проходит собеседование перед чистилищем?! Подъем, Евлампий, хорош шланговать! Связь давай!!!

— Это… Сейчас, я мигом… — окончательно очнулся тот, ошалело оглядываясь по сторонам. — Мухой, товарищ старший лейтенант! — Связист подтащил к себе радиостанцию.

— Вот это другое дело! — обрадовался Хантер. — Наладишь связь, цепляй все на себя, — он кивнул на каску и бронежилет, — и дуй к ротному, я там тоже рядом буду. И не тяни! — С этими словами Александр пополз к солдату, которого снайпер снял «прямо в люке».

Рядовой Ковалев был мертв — это было очевидно и без всякой медицины. Пуля пробила бронежилет, угодив прямо в сердце. Голубые глаза парня спокойно и с легким удивлением смотрели в бездонно-синее афганское небо — очевидно, он даже не успел ощутить боли. Опустив ладонью веки убитого, старлей с тяжелым сердцем вернулся к своим.

Там складывалась невеселая картинка — на посадку заходили сразу пять вертолетов первой волны. Душманы, недавно всем скопом азартно охотившиеся на их «вертушку», теперь не решались безнаказанно проделать то же самое с другими винтокрылыми машинами — группа капитана Егерского сковала их боем. И тем не менее, как заметил Хантер, вертолеты пока еще не могли высаживать десант безопасно — каждый из них, зависнув, все равно попадал под огонь автоматического оружия.

Внезапно послышался характерный гул: два «крокодила»с подлета утюжили мощным вооружением окраины кишлака. После них два других Ми-24 обработали цели в кишлаке «капельками», мощные разрывы больно ударили по барабанным перепонкам. Заступничество «крокодилов» позволило пятерке транспортных «мишек» высадить десант более или менее спокойно — и только с замыкающей «вертушки» бойцы сыпались воробьями с опасной высоты, да так, что «крайнему» пришлось прыгать чуть ли не с семиметровой отметки.

Теперь, когда десантно-штурмовая рота собралась в полном составе, Егерь начал действовать по заранее утвержденному плану. Однако душманы с этим не согласились — стоило вертушкам удалиться, как моджахеды открыли такой огонь, что минут пять нельзя было даже голову поднять. Послышались крики раненых, фельдшер пополз оказывать первую помощь. У тех, кто оборонялся в кишлаке, оружия и боеприпасов оказалось с избытком: вскоре заговорил тяжелый ДШК, на флангах появились гранатометы, и все это не сулило десантированной роте спокойной старости.

Подобравшись к Егерскому, Хантер услышал, как тот советуется с комбатом по радио. Одновременно Экзюпери на крутых матюгах общался со своим вертолетным начальством — те не желали рисковать экипажами и техникой. Авиационное руководство категорически не соглашалось на высадку десанта ближе, чем в километре от места десантирования третьей роты. Заметив рядом старшего лейтенанта Петренко, ротный оживился.

— Что будем делать, Хантер? — спросил он, передав гарнитуру радиостанции «чудом воскресшему» Евлампию. — Вторую волну вертолетчики готовы высадить только в километре от нас, вон на той гряде — указал он на цепочку холмов на востоке. — С одной стороны, это неплохо — там они перекроют «духам» пути отхода, а с другой — нам надо что-то предпринять, пока нас не перебили, как куропаток. Комбат говорит — мол, принимайте решение вдвоем с Хантером. Выкручивайтесь, пока я не прилечу, а там и броня подоспеет.

— Какие потери? — неожиданно спросил замкомбата и закурил, лежа на боку, угостив ротного.

— «Двухсотый» — один, рядовой Ковалев, — доложил Егерь то, что Хантер знал и без него. — «Трехсотых» двое. Зима легко ранен, еще двое травмированы во время десантирования, повредили ноги — вертуны, сволота, чуть не с высоты пятиэтажки их бросали! Но это еще не все: мой замполит, старший лейтенант Климов, при высадке из вертушки, похоже, сломал обе ноги…

— Вот же козлы винторогие! — Замкомбата с остервенением выплюнул окурок. — Ей-богу, после этих боевых накатаю заяву в прокуратуру!

— Ничего ты не добьешься, Хантер! — невозмутимо заметил Экзюпери, лежавший рядом с ротным и постреливавший одиночными куда-то вдаль. — Вертуны предъявят инструкции и наставления, согласно которым, если их исполнять, в Афганистане вообще в воздух подниматься нельзя! Не строй иллюзий, давай лучше думать, как нам «духов» обложить, пока они не расползлись по своим схронам…

— Что предлагаешь, ротный? — Замкомбата, по обыкновению, начал с опроса общественного мнения.

— Думаю, стоит разделиться на три группы и начать охватывать душманов полукольцом, одновременно сдерживая их в центре. Но тут возникает одно «но». — Он вприщур взглянул на замполита батальона. — У меня не хватает третьего взводного, он в госпитале после тифа, а командовать его группой должен Климов, замполит роты. Теперь и он вышел из строя, а в третьей группе у меня как раз огнеметчики…

— Тогда слушай сюда! — Хантер привычно ухватил быка за рога. — Твой план я утверждаю, группу огнеметчиков беру на себя и иду вместе с ними. Но кое-что тут надо бы подрихтовать. Здесь, — он хватил кулаком по разогретой земле, — оставляем раненых и травмированных под началом Парапета, — неожиданно на ум пришло батальонное прозвище Климова. — Сейчас ему вкатят дозу промедола, а я по себе знаю — после такой «прививки» можно даже без ног бегать и прыгать. Думаю, в самое ближайшее время он будет в состоянии организовать огневой бой. Пусть все, кто способен держать оружие, стреляют из всех видов оружия по «духам», сковывая их, пока две группы будут прорываться с двух сторон к кишлаку.

Ему пришлось снова пригнуться — огонь со стороны кишлака явно усиливался.

— АГС и «Утес» также предлагаю оставить Парапету вместе с боевыми расчетами, потому как таскать их за собой по камням и между дувалов— дело гиблое. Таким образом, пусть весь этот «медсанбат» лупит по дувалам Сумбаши, пока мы будем его обходить. Я с группой огнеметчиков пойду левым флангом по краю полей вон до той гряды, — Петренко показал на местности, — займем там позицию, и ежели на нас кто-то выскочит, постреляем или загоним их обратно в кишлак. А вы, большей группой, — продолжал он, следя, как лицо ротного становится все более удивленным, — тем временем пробьетесь к южной окраине кишлака и заблокируете выход из него. Хуб? Фемиди, себ?

— Себ! — кивнул головой в каске Егерь. — Хитрый ты, замполит, однако, — засмеялся он. — Ловко так все повернул! Хотя все грамотно — тяжелое вооружение останется здесь, оно оттянет на себя внимание «духов», а мы тем временем их обойдем! Годится! Радист, волну комбата! — скомандовал ротный.

Пока перестраивали боевые порядки, ставили задачи и уточняли их на местности, Хантер навестил Парапета, лежавшего неподалеку вместе с другими ранеными.

— Что ж ты так, Роман? — огорченно спросил Александр. — На кой хрен десантировался с такой высоты? Ну прилетел бы со вторым эшелоном, делов-то!

Лицо старшего лейтенанта Климова, совершенно мокрое от пота, перекривилось, глаза округлились от боли.

— Совестно стало, Александр Николаевич… — забормотал он. — Потом тот же Эстонец будет доставать — мол, струсил замполит, смылся…

— Ты, Роман, не городи х…ню! — вспыхнул Хантер. — Одно дело, если в Ташкент улетел. А высадиться со второй волной — не трусость, а вынужденное обстоятельствами действие! И вообще — не в том дело… Промедол тебе вкололи? — деловито поинтересовался он.

— Только что… — Климов отвернулся. — Хреново все это, — с сожалением и обидой выговорил он. — Люди воюют, а я здесь как чурбан…

— Не спеши, не спеши, не спеши! — Петренко прервал причитания. — Командовать-то ты в состоянии. Вот и останешься здесь, в самом центре нашей позиции, с тобой — все раненые и травмированные, а также расчеты «примусов». Ваша задача — связать «духов» огневым боем, не дать им возможности «просчитать» наш маневр. Да и прикрыть нужно наши группы, ежели нас вычислят. Понял, Парапет? В запасе у тебя около часа — пока промедол действует. Продержишься? Или назначить старшим вместо тебя сержанта Асмолова? — сама собой всплыла в голове фамилия командира расчета автоматического станкового гранатомета.

— Никак нет, Александр Николаевич! — проговорил старший лейтенант, приподнимаясь на локтях. — Пока я в сознании, буду руководить боем! Можете не сомневаться!

Торопливо пожав руку подчиненному, Хантер пополз в цепь, где перестрелка разгоралась с новой силой…

 

4. Чья правда и чья кривда?

Сложилось так, как планировали: «медсанбат», возглавляемый старшим лейтенантом Климовым, оттянул на себя все огневые средства душманов. Не ожидая активных действий со стороны малочисленной группы шурави, «духи» упорно поливали свинцом центральную часть боевого порядка роты, а в это время две группы десантников упорно продвигались вперед, охватывая кишлак слева и справа.

Хантер шел с группой огнеметчиков — восемь человек, у каждого за спиной — по два РПО (реактивных пехотных огнемета) «Шмель»; прикрывало их десять десантников. Командовал огнеметчиками прапорщик Марченко, позывной — Чернобылец, тащивший на себе, кроме «Шмелей», вдобавок и радиостанцию. Не встречая сопротивления и постоянно поддерживая связь с группой Егеря и с Климовым, огнеметная группа за полчаса подобралась к заранее условленному месту.

Впереди, перед кишлаком, лежали не очень широкие кукурузные поля, в двухстах метрах позади десантников тянулась невысокая каменистая гряда, поросшая редким кустарником. Перед тугаями и залегли, изготовившись к бою.

Замкомбата, вытащив «медвежатник», копнул раз-другой — грунт, к счастью, оказался податливым — и тут же распорядился оборудовать окопы для стрельбы лежа, предварительно выставив наблюдателей. Вскоре с северо-востока послышался низкий гул вертолетов — приближался второй эшелон тактического десанта, которому предстояло высадиться на соседней гряде в километре от «медсанбата», что вел активную перестрелку с «духами».

Но вскоре к звукам этой перестрелки добавились пулеметные очереди совсем в другой стороне — и почти сразу по радио пришло сообщение: бойцы группы Егеря вступили в огневой контакт с противником, оседлав караванную тропу.

Бой там, судя по всему, разгорался не на шутку, однако группа Хантера не наблюдала перед собой противника. Поля низкорослой кукурузы, редкие тугаи, молчаливые дувалы, плоские крыши — вот и вся панорама.

Подразделения батальона, высадившись из вертолетов, окружали кишлак с трех сторон, с ходу вступая в бой. Сумбаши отчаянно отбивался автоматическим оружием, где-то глухо стучал ДШК, однако со стороны огнеметной группы пока никто не появлялся.

— Хантер, прием! Я — Дядя! — Марченко-Чернобылец протянул наушник с тангентой. — Где ты есть? — Комбат разыскивал заместителя в эфире.

— Там, где и должен быть, — на северной окраине деревеньки, — ответил Александр, понимая, что шифроваться нет смысла. — Наблюдаю, но здесь пока тихо. Никто ко мне в гости не хочет!

— Не волнуйся! Мы их сейчас со всех сторон подожмем! — пообещал комбат. — А ты пока не обнаруживай себя, замаскируйся и жди! Не спеши. Может, как раз на тебя какой крупный зверь и выскочит. Конец связи!

— А куда мне спешить? — ответил заместитель, по-прежнему вглядываясь в заросли кукурузы и дувалы.

Людей у него немного — вместе с ним, девятнадцать бойцов. Ежели в прорыв рванет большая банда, с обычным стрелковым оружием позицию без больших потерь не удержать. Но у них есть «Шмели» — новейшие реактивные огнеметы, мощное оружие, имеющее к тому же колоссальный морально-психологический эффект. Поэтому применять их следовало внезапно, залпом, используя все преимущества над обычным стрелковым вооружением.

Окруженный кишлак кое-где уже горел, перестрелка то затихала, то снова вспыхивала в других местах. Тем временем прибыл третий эшелон тактического десанта — не встретив серьезного огневого воздействия, вертолеты высадили его прямо над «медсанбатом». Теперь появилась возможность окончательно замкнуть кольцо вокруг Сумбаши. Комбат сообщил по радио — батальонная тактическая группа в составе мотострелкового батальона, усиленного танковым взводом, самоходной батареей «Нон» и взводом «Васильков», уже на подходе — осталось всего несколько километров.

Замкомбата взглянул на часы — с момента, когда он вывалился из вертолета, прошло уже два с половиной часа. Это свидетельствовало о том, что в тщательно проработанных штабных планах случился какой-то сбой.

Неожиданно с каменной гряды, расположенной позади позиций группы Хантера, посыпались камни. Хантер едва успел отдать команду не стрелять: с кручи торопливо спускались запыхавшиеся бойцы взвода резерва. Комбат, нюхом почуяв, что на позиции огнеметчиков вскоре обрушатся основные силы озверевших душманов, принял решение усилить его воинство. Во главе взвода прискакал насквозь мокрый от пота Эстонец в каске и бронежилете.

Не произнося ни слова, одними жестами, он разделил своих бойцов пополам, отправил одну половину на правый, другую — на левый фланги. Сам Эстонец переместился на правый фланг, а левый возглавил штатный комвзвода прапор Савраскин, носивший «колхозное» прозвище Мул.

Не успел резерв занять позиции, как кукурузное поле зашевелилось. Взглянув в бинокль, Хантер похолодел — прямо на них валила огромная толпа вооруженных людей. «Духи» шли молча, держа оружие наизготовку, среди высохших стеблей кукурузы маячили лишь чалмы, дишманы и паккули.

— Передай вправо-влево, — прошептал он Чернобыльцу. — Огонь открывать только после залпа «Шмелей»! Команда на открытие огня РПО следующая: «Полет шмеля!» Без команды — ни единого выстрела!

Бывалый прапорщик (принявший на себя удар чернобыльской радиации в июне 1986-го и отправленный в Афган «на оздоровление») передал команду в цепь. Бойцы нервно зашевелились в своих окопчиках. «Духи» неуклонно приближались, до них оставалось не более трехсот метров.

— Дядя, я Хантер! — Замкомбата снова взял гарнитуру у Чернобыльца. — Тут у нас сабантуйчик намечается. К нам движется целая куча гостей! По моим подсчетам, не менее двух эскадронов. Сейчас до них двести пятьдесят — триста метров. Прием!

— Я Дядя! — немедленно отозвался комбат. — Выдвигаюсь к тебе с разведвзводом. Держитесь. Конец связи!

— Только бы Эстонец удержался и не открыл огонь! — Старший лейтенант сплюнул, и слюна мгновенно свернулась в пыльный комочек.

Жара зашкаливала, дышать было почти нечем. Даже Хантер, экипированный легче всех — без броника, в сетчатом комбезе КЗС и кроссовках, — пребывал, мягко говоря, в дискомфорте. Солдаты в полной экипировке мужественно терпели пекло.

«Еще пару часов — и начнутся потери от тепловых ударов, скорее бы “махра” подошла!» — подумал замкомбата, зная при этом, что до развязки еще далеко.

— Товарищ старший лейтенант! — негромко окликнул Чернобылец. — «Духи» притормозили!

На поле действительно что-то происходило. Душманы в большинстве присели, скрывшись в кукурузе, словно чего-то опасаясь или выжидая. Нервы у десантников натянулись до предела — огнеметчики, держа на плечах свои «шайтан-трубы», обливались потом от напряжения и жары. Неожиданно подал голос «духовский замполит». Его призыв не менялся в этой стране в течение последних нескольких столетий:

— Аллах акбар!

— Аллах акбар!!! — поддержала его толпа, поднимаясь во весь рост и начиная поливать все перед собой из автоматов, винтовок и пулеметов.

Моджахеды ринулись в прорыв. Они знали, что где-то здесь укрываются шурави, они их заметили, духовская разведка сработала, однако они не знали и не могли знать, с каким именно оружием их ждут.

— Внимание, полет шмеля! — заорал Хантер, надсаживая глотку. — Фас!

— Двести двадцать два! — не менее громко подхватил Чернобылец, нажимая на спусковой крючок своей «шайтан-трубы». Восемь «шаровых молний» с гулом врезались в толпу афганцев.

Какие-то невиданные бело-оранжевые глухие разрывы толкнулись в барабанные перепонки. Земля дрогнула, и слитная толпа тут же рассыпалась, бессмысленно закружила по полю. Восемь термобарических зарядов вновь ударили в разрозненные боевые порядки противника. Запылали кукуруза и почва, казалось, сам воздух горит там, где только что находились «духи». Атака захлебнулась, уцелевшие откатились к дувалам и лишь оттуда принялись отстреливаться. Ситуация резко изменилась — от стрельбы с расстояния в несколько сот метров толку немного.

— Ну что тут у тебя? — Рядом плюхнулся запыхавшийся и мокрый комбат, которого сопровождали несколько звероподобных разведчиков. — Держишься?

— Классная вещь эти «Шмели»! — Хантер указал на выгоревшие пятна, продолжавшие дымиться там, где только что гремело «Аллах акбар!».

— Нормально, Хантер, молодца! — Комбат пребывал в приподнятом настроении. — Вот-вот основные силы подойдут, вместе будем «духов» на фарш перемалывать!

Словно подтверждая его слова, послышались звуки моторов — по проселку двигалась колонна техники, окружая Сумбаши вторым кольцом. Артиллерия, танки и БТР выходили на прямую наводку. Через несколько минут все должно было закончиться. Однако вышло иначе.

— Мовезебат, мовезебат!— прогремели над равниной и постройками кишлака слова, усиленные мощной аккустической системой.

Хриплый голос, произносивший пуштунские слова, показался знакомым. Тайфун! И действительно — на горке невдалеке от кишлака уже стояла «Алла Пугачева» — громкоговорящая установка на базе БРДМ-1, с динамиками, обращенными к окруженному кишлаку. Напрягая память и припоминая все, чему учили на курсах спецпропаганды, Александр разобрал смысл энергичной речи Чабаненко.

Исходя из того, что в кишлаке, помимо очага душманского сопротивления, имеется также мирное население, Тайфун предлагал жителям Сумбаши выйти с личными вещами к одинокой чинаре на южной окраине, чтобы хадовцы смогли отфильтровать мирных от боевиков. Всем мирным майор обещал сохранить жизнь и даже возместить убытки за уничтоженное имущество, потерянный урожай и убитый скот. В случае невыполнения этих требований, вещал он, кишлак сотрут с лица земли, а со всеми уцелевшими поступят по законам военного времени. Спецпропагандист знал по опыту — на таких выгодных условиях дехкане обязательно пойдут на переговоры.

В бинокль было видно, как возле раскидистой чинары начинают скапливаться люди — преимущественно старики, женщины и дети, навьюченные узлами и мешками, некоторые — с козами, ишаками и баранами. Прошло еще несколько минут, и к чинаре приблизились хадовцы, которые, соблюдая все меры предосторожности, вывели мирных жителей из зоны боевых действий.

Снова в знойной тишине оглушительно загремел металлический голос Тайфуна, предлагавший моджахедам сдаться. В ответ ударили несколько гранатометов и ДШК — «духи» пытались дотянуться до «Аллы Борисовны», давая понять, что теперь, когда мирных в кишлаке не осталось, говорить будет только оружие.

Так и вышло — едва истек срок ультиматума, по кишлаку ударили артиллерия и танки, и он «растворился» в туче пыли и дыма.

После двадцатиминутной артподготовки в Сумбаши вступили свежие силы — мотострелковый батальон, прибывший на «броне». Впереди бойцов по разбитым улочкам двинулись бэтээры, ведя огонь из бортового вооружения. Мотострелки забрасывали гранатами опустевшие жилища и уничтожали все живое, оказавшееся в поле зрения. Десантников в кишлак не пустили — они контролировали внешний периметр окружения на тот случай, если остатки душманов снова попытаются прорваться. Через тридцать минут баталия закончилась — пыль начала медленно оседать, стрельба, взрывы и рев моторов мало-помалу сошли на нет.

— Комбриг в кишлак вызывает, — сообщил комбат, неожиданно появившись позади заместителя. — Идем, посмотрим, что же такое мы здесь штурмовали…

От приглашения Хантер не отказался. На всякий случай попытался хоть немного привести себя в порядок, но сразу понял, что дело это безнадежное. Комбез весь в пыли и глинистой грязи, лицо и руки слоем покрывала та же пыль — только глаза и зубы блестели. Оружие более-менее в порядке, но два спаренных магазина куда-то бесследно исчезли. Повесив каску за плечи, Петренко поспешил за командиром, которого сопровождали радист и трое битюгов-разведчиков.

— Какие у нас в целом потери? — спросил у комбата на ходу. — Я в этой кукурузе вообще потерял связь со всем миром.

— Двое погибло — рядовой Ковалев и сержант Христенков из третьей роты — пулевое в голову; три тяжелых, семь — легко раненных, травмированы четверо — и все по вине вертолетчиков при десантировании, — сообщил Иванов.

— Не так уж плохо, — кивнул Александр. — Я, признаться, когда в обнимку с Евлампием вываливался из «вертушки», думал, потерь будет куда больше.

— И я тоже, — не стал юлить и комбат. — Когда услышал по радио, что тут у вас творится, думал — придется роту эвакуировать. И только позже понял, что вы с Егерским нашли-таки выход. А с «медсанбатом» вообще маневр вышел нестандартный — он действительно оттянул на себя внимание «духов», и это при том, что командовал там Климов с переломами обеих ног! Его, кстати, эвакуировали, он уже в госпитале. Обязательно подам на награду! — пообещал комбат.

— Парапет заслужил! — согласился замкомбата. — Если ты, командир, не против, — он неожиданно для себя перешел на «ты», — я уже завтра на него и всех погибших, раненых, травмированных и отличившихся в ходе «Бандажа» сам подготовлю наградные листы!

— Ладно. Сейчас послушаем, что нам Папа скажет, потом обсудим детали.

Приблизились к центру кишлака, где стояла «Чайка» — командно-штабная машина на базе «трахомы», то есть безнадежно устаревшего, как для Афгана, БТР-60ПБ. Подполковник Никулин беседовал с начпо, подполковником Елавским и Тайфуном. Тут же приткнулась «Алла Борисовна», ее запыленная броня была сплошь в отметинах от пуль и осколков — «духи» все-таки дотянулись до передвижной вещательной станции.

— Товарищ подполковник! — бросил ладонь к шлему комбат, намереваясь отрапортовать по всей форме, однако командир соединения жестом остановил официоз.

— Хорош, Виктор, выделываться! — утомленно проговорил Папа. — Давай, рассказывай: какие потери, как развивались события, пока мы к этому долбаному Сумбаши пробивались?.. Как тебе, кстати, новый замполит? — неожиданно спросил он, взглянув на Петренко.

— Офицер, достойный высокой награды! — отрекомендовал комбат заместителя. — Десантировался с передового вертолета под огнем в числе первых, оказывал медпомощь, вместе с командиром третьей роты капитаном Егерским воплотил в жизнь нестандартное тактическое решение, позволившее ввести противника в заблуждение…

— Ну, раз такое дело, — комбриг пожал Хантерову руку, — придется выполнять обещание, которое я тут недавно дал майору Аврамову. Комбат, — повернулся он к Иванову, — ты не тяни, а оформляй на своего замполита документы на присвоение «капитана» досрочно. Пусть и в самом деле будет Шекор-туран! Александр Иванович! — обратился он к начальнику политотдела. — Не возражаешь, если твой подчиненный слегка «подрастет»?

— Конечно нет! — улыбнулся начпо, полноватый крепыш с круглым лицом, посеченным осколками. — Нашего брата вечно вычеркивают из всяческих реляций и поощрительных списков — дескать, политработников не за что награждать, только штаны протирают по «ленинским комнатам»!

— Мы этот вопрос решим однозначно! — вмешался Иванов. — Если понадобится, и «концы» найдутся… — Он многозначительно указал пальцем куда-то вверх.

— А что это у тебя замполит без бронежилета? — нахмурился комбриг, глядя на Александра, но обращаясь к комбату. — Он что, мой приказ игнорирует? То, что пистолет с собой таскает, — молодец, конечно. Я вам сколько, товарищи офицеры, твержу: пистолет — оружие второго, а не последнего шанса! Вот за пистолет хвалю, а за отсутствие бронежилета могу и взыскание наложить!

— Товарищ подполковник! — вступился комбат. — В бою старший лейтенант Петренко был в бронежилете, я своими глазами видел, а снял он его только после того, как в кишлаке прозвучал последний выстрел.

— Ну, допустим, — поостыл комбриг. — Знаю, врете, прохиндеи, но и проверить не могу. Но запомни на будущее, туран, — обратился он к Хантеру, — мои приказы выполняются всеми, точно, в срок и беспрекословно! С памятью порядок?

— Так точно! — отчеканил тот, не желая втягиваться в полемику, где при любом раскладе он был бы проигравшей стороной.

— Тогда дуй к своему приятелю Чабаненко. — Папа слегка подтолкнул проштрафившегося офицера в нужном направлении. — Он уже давно тебе какие-то тайные знаки посылает, но ты — ноль внимания.

— Привет! — кивнул Тайфун. — Идем, поглядим на нашего друга Челака. — Он отвел Хантера подальше от начальства, и как только они оказались за пределами слышимости, свирепо зашипел:

— Что ты выпендриваешься?! Что ты все время хочешь доказать? Что невъе…й герой? Так об этом здесь было известно и до твоего прибытия! Бронежилет он, видите ли, не носит, на вертолетах он летает в первой волне, под огонь лезет тоже первым! Опять за свое, Шекор? Ты ведь уже не какой-то там ротный замполит! Головой надобно думать, а не шлемом стальным!

— Все сказал? — рассмеялся Хантер, дождавшись, пока Тайфун израсходует свою разрушительную энергию. — Так где там твой Челак, ты же к нему звал?

— Ну, идем, — мгновенно унялся спецпропагандист, все еще неодобрительно косясь на старлея.

— Ты, наверно, знаешь одного жутко вредного майора, полтавца, моего друга Павла Николаевича Чабаненко? Чему он меня всегда учит? Тысячелетней пуштунской мудрости: не спеши, не спеши, не спеши! Так чего ты раскипятился, как электрочайник? Сначала выслушай меня, а потом начинай бурлить!.. Во-первых: броник я и в самом деле не надевал, в чем каюсь, — признался он, закуривая и угощая Тайфуна. — И не потому, что такой уж я герой или законченный кретин, а потому, что мое заштопанное в госпитале сухожилие могло и не выдержать такой нагрузки. Прикинь: шестьдесят кило собственного веса, плюс тридцать кило груза, плюс высота три — четыре метра, а под ногами камни и прочие неровности грунта. У обычного человека от таких нагрузок и здоровый ахилл к чертям лопнет!

Хантер перевел дух и обстоятельно продолжал, время от времени поглядывая на друга:

— Во-вторых: насчет самого боя ты, Тайфун, совершенно неправ. У меня ведь первый боевой выход в новой должности, на меня все смотрят — как я себя покажу? Ты по себе знаешь, что первые боевые, как рентген, — просвечивают человека насквозь, ничего не спрячешь. Поэтому я и сунулся в первую волну. Ну, и в-третьих, — я сегодня действительно впервые больше командовал, чем воевал. Поверишь: я только сейчас сообразил, что за весь бой израсходовал всего три магазина по 45 патронов каждый, не использовал ни одной гранаты и, вероятно, лично не завалил ни одного «духа»! И все потому, что в голове у меня было совсем другое, чем просто бегать, ползать и стрелять, что, собственно, я и делал, будучи замкомроты. В итоге ничего страшного не произошло, зато я показал всем — начальству, подчиненным, а заодно и себе, — что могу быть не только толковым исполнителем, но и организатором в бою.

— Предположим, — задумчиво протянул Тайфун, отшвыривая погасшую сигарету, которую так и не удалось раскурить. — Похоже, что ты не выкручиваешься, как обычно, а говоришь правду. Понемногу взрослеешь. Но не думай, что этими твоими умозаключениями ты меня убаюкал. Еще раз увижу без бронежилета — сдеру эпидермис по полной, как говаривал твой бывший комбриг полковник Ермолов…

Между тем они уже подходили к не очень разбитому дувалу, за которым виднелась знакомая «тойота» Челака с открытым грузовым отсеком. Присмотревшись, Хантер понял, чем заняты охранники и водитель пикапа: сияя улыбками, они таскали окровавленные человеческие головы, забрасывая их, словно арбузы, в грузовой отсек автомобиля.

Александр слегка оторопел — он успел всякого навидаться в Афгане, но картинка была из ряду вон: в кишлаке полным-полно советских войск, а эти башибузуки режут головы убитым кровникам, словно баранов разделывают. Будто на дворе тринадцатый век…

— Правильно молчишь, — поймав выражение его лица, заметил спецпропагандист. — Зайдем? — пригласил он земляка.

— Зайдем, — согласился земляк, лишь секунду поколебавшись: он уже почувствовал, что Тайфун пристально следит за его реакциями, и за этим стоит какая-то цель. — Хотя и так могу представить, что там внутри…

Внутри все действительно напоминало бойню. Люди Челака отсекали и уносили головы трупов, сваленных посреди тесного дворика. Наполовину свернувшаяся черная кровь стекала на утоптанную глину, образуя лужицы, над которыми с жужжанием роились мухи. Челак только что с удовлетворенным видом обезглавил еще два тела: очевидно, застрелены они были совсем недавно — кровь из перерезанных артерий ударила фонтаном и была еще алой.

— Салам алейкум, себ джигран! — радостно приветствовал афганец майора. — И тебе салам, себ туран! — Не вытирая окровавленных рук, он обменялся рукопожатиями с офицерами. — Ташакур тебе, себ Тайфун, чьто ти разрешит мине забрат галава мой обидник! — «Счастливчик» склонил голову перед Чабаненко. — Но многа, многа душман ушоль в горы! — махнул он рукой в сторону ближайших отрогов. — Ви многа их упустиль!

— Не беда, — пожал плечами майор, — все еще впереди! Надеюсь, ты еще не раз нам подскажешь, где и когда ждать душманских мушаверов?

— Себ! — с воодушевлением согласился Челак.

Распрощавшись, офицеры вышли на улицу. Дышать стало легче. Закурили, минуту постояли молча.

— Вот такие рабочие издержки, — наконец проговорил Тайфун, сплевывая на землю и оттирая кровь с рук носовым платком. — И ничего тут не поделаешь. Челак выполнил свои обязательства — сообщил место и время проведения сборища своих кровных врагов. По самым предварительным сведениям, противник потерял более сотни человек погибшими, тридцать взято в плен, захвачено много оружия, боеприпасов, снаряжения, а также документация нескольких банд. Хотя, что греха таить, наш «Бандаж» оказался не слишком плотным — часть главарей умудрились просочиться сквозь кольцо окружения и ускользнули.

— Это, должно быть, когда мы пытались их взять в кольцо, да сил не хватало? Еще до подлета второго и третьего эшелонов? — предположил Хантер. — Хотя, Тайфун, я все равно чего-то не догоняю: зачем нам с тобой понадобилось переодеваться в афганский прикид? Ради чего этот маскарад? Вон, гляди, — он кивнул на дувал, за которым продолжал свою кровавую работу «разделочный цех», — Челак, без всякой маскировки, режет головы «духам», как курам! На уровне бреда! — Он с отвращением сплюнул на землю и брезгливо вытер руки о комбез. — Неправильно это…

— Положим, несколько местных полевых командиров все-таки попали в наши руки — их головы ты только что видел. — Тайфун не стал отвечать на максималистский выпад младшего офицера. — Не повезло им. И почти весь так называемый спецназ духовский, «собикадори джанг», охранявший это сборище, мы сегодня положили. Что само по себе хорошо. Ну, а насчет того, правильно или неправильно, давай не будем кривить душой. Дело сделано, а чья правда, чья кривда и чьи мы дети, — вспомнил майор бессмертного Кобзаря, — не нам решать…

Хантер сквозь силу оскалился, понимая, что уже не в силах забыть увиденное.

 

5. Новый алтарь для богини

Назад возвращались быстрее — вертолеты один за другим забирали десантников, перебрасывая на аэродром. По радиосвязи сообщили — колонна техники своим ходом возвращается «на базу»; лишь пару раз «по ходу пьесы» артиллерии приходилось разворачиваться, чтобы накрыть цели, известные только Центру боевого управления и Аллаху.

Замкомбата, довольный тем, что не придется трястись в колонне, глотая пыль и выхлоп движков, вместе с комбатом погрузился в замыкающую «вертушку». Через полчаса, уже на аэродроме, выстроив свое воинство, пересчитали всех «по головам», — дабы никого не забыть «на боевых».

На взлетке неожиданно задул «афганец». Температура за считанные минуты повысилась на несколько градусов, солнце «погасло», глаза забило пылью, все полеты немедленно прекратились — известный на всю Азию злой ветер «афганец» во все времена приостанавливал любые боестолкновения. Отплевываясь и закрывая лица, десантники погрузились на тентованные «шишиги» и без особой спешки покатили «на базу».

Все были довольны отсутствием значительных потерь и неплохими результатами операции. Каждый планировал немного расслабиться после пережитого напряжения. Зампотылу майор Ярошкин обещал всему личному составу баню, а офицерам — еще и «круглый стол».

Еще в Союзе Хантер взял за правило — после учений или стрельб никогда не покидать расположения, не проверив, все ли в порядке в подразделении. Все бойцы должны находиться на месте, оружие разряжено, вычищено и сосредоточено в ружейном парке. Только после этого он мог позволить себе отдых.

Этим и занимался замкомбата, когда неожиданно появился запыхавшийся и озабоченный зампотех Трапезников и направился прямо к нему. Вид Сен-Тропеза не предвещал ничего доброго.

— Александр Николаевич! — еще издали окликнул он. — Уж не знаю, что стряслось, но звонили из отряда спецназа и передали, чтоб ты срочно прибыл в гарнизонный госпиталь! Не теряя ни минуты!

— Что там такое?! — Сердце старшего лейтенанта сжалось. — Кто-то ранен, погиб?

— Ничего не могу сказать! — виновато пожал плечами зампотех. — Оперативный передал только одно: чтобы ты немедленно выезжал. Я уже подготовил дежурный БРДМ… Да ты не нервничай — может, ничего особенного, ложный аларм…

— Надеюсь. — Хантер сразу же направился в парк боевых машин, где поджидала броня. — Лишь бы с Бугаем все было в порядке!

Не успев ни умыться, ни сменить пропыленный комбез, старший лейтенант прихватил только несколько снаряженных магазинов вместо своих опустевших, погрузился в машину и вскоре уже был в госпитале.

Там не обошлось без скандала — за шлагбаум «броню» не впустили, мол, только по пропускам. Петренко, по своему обыкновению, разоружив дневального на КПП, направился в приемное отделение, где на него набросилась целая свора вооруженных караульных во главе с командиром взвода охраны. С этими он обошелся просто — вытащил из «лифчика» гранату Ф-1, выдернул чеку и помахал ею перед госпитальными лоботрясами.

— Ну, у кого очко железное?! — осведомился он. — Давай, подходи! Автомат вашего болвана лежит на «броне», — он кивнул на БРДМ, — заберите, он мне ни к чему. Я трезвый, как видите, и приехал сюда не на гулянку, а выяснить, что с командиром спецназа майором Аврамовым. Еще вопросы есть? — Криво усмехаясь, он вставил чеку на прежнее место и отогнул усики.

— Так ты к Аврамову? — опустил пистолет командир взвода охраны. — Он здесь, с командиром нашим общается. Все с ним в порядке…

— Не ты, а вы! — резко оборвал Хантер. — Я, прапор, с тобой на брудершафт не пил, не свел Аллах. А в то, что с Аврамовым все благополучно, не поверю, пока своими глазами не увижу! Меня сюда срочно вызвал оперативный дежурный спецназа. Давай-ка, веди меня по-шустрику к вашему командиру! — Растолкав сбитых с толку бойцов, опустивших стволы, он приблизился к прапорщику.

Комвзвода безропотно повел буйного гостя к кабинету начальника госпиталя. Хотел было войти первым, чтобы доложить, но Хантер отстранил его той же рукой, в которой сжимал автомат.

— Разрешите, товарищ подполковник? — Дверь оказалась приоткрыта, и Александр без стука ввалился в помещение. — Старший лейтенант Петренко, заместитель командира отдельного… — На этом слова у него закончились.

В кабинете, кроме начальника госпиталя, находились Бугай и… Афродита!

Все трое мирно чаевничали.

— Саша! — стремительно вскочила Галя, как только он возник на пороге.

Опрокинув чашку, она бросилась к нему, целуя и плача; ее слезы смывали пыль с Сашкиных щек, и в мгновение ока лицо девушки оказалось перепачканным до неприличия.

— Ты жив, жив? — Словно не веря себе, Галя осматривала его с ног до головы, гладила руки и грудь, прошлась по каске.

— Вполне, о рахат-лукум моего сердца! — осторожно обнимая любимую за плечи, отозвался все еще не пришедший в себя старший лейтенант. — Успокойся, милая! Все нормально! Когда ты прилетела?

— С час назад, — сообщил начальник госпиталя, худощавый и сутуловатый подполковник лет сорока. — Позвонили из Кабула от самого генерала медслужбы Локтионова — мол, в самом скором времени прибудет к вам такая красавица, какой Южный Афганистан еще не видывал, — улыбнулся он. — Приказано встретить и разместить, как даму королевских кровей. Вот она и здесь, десантник!

— Ну, здорово, Саня! — Из-за стола, раскинув могучие ручищи, поднялся Бугай. — Поздравляю с приездом госпожи Афродиты! — Он, по обыкновению, стиснул другана в объятиях. — А заодно и с боевым «Южным» крещением! — Майор-спецназовец понизил голос: — Как оно? Я слыхал — вам там досталось…

— Сперва было немного, а потом — ничего! — Хантер не хотел беспокоить Галю, тревожно ловившую каждое слово. — Не хуже, чем у людей!

— Ну, я бы так не сказал! — вмешался начальник госпиталя, вытаскивая из холодильника бутылку с соком и водружая на стол. — Два «двухсотых», четверо тяжелых и больше десятка легких, — безапелляционно сообщил он, не поведя бровью.

— Нор-рмально! — Аврамов обеими руками обнял Сашку и Афродиту. — Главное — теперь вы снова вместе… Николай Петрович, — обратился он к начальнику госпиталя, — поручаю тебе этих молодых, потому что жить им, скорее всего, придется, — он подмигнул медику, — у невесты, поскольку «Южная» бригада, к сожалению, не сможет обеспечить условия для семейного счастья. Найдется у тебя отдельная комнатка для них? Воздвигнем новый алтарь для твоей богини, Саня, — Афродиты Афганской! Так как, Николай Петрович? — дожимал спецназовец.

— Что-нибудь найдем обязательно. — Подполковник разлил сок по стаканам. — Присаживайтесь, отметим такое событие! Не каждый день в Зоне ответственности «Юг» рождается новый семейный союз. Выпьем за жизнь! — Он поднял бокал.

— Будьмо! — Хантер махнул стакан с загадочным, но явно спиртным напитком. — А теперь, с вашего позволения, я бы хотел умыться, потому что до сих пор больше похож на кочегара, чем на парашютиста!

— Умывальник в углу, — подсказал хозяин. — Милости просим!

Хантер снял наконец стальной шлем и умылся с удовольствием, фыркая конем, старательно оттирая лицо и руки от въедливой пыли и пороховой копоти. Раковина умывальника при этом стала чернее ночи. Наконец, не поднимая головы, он попытался ощупью найти, чем бы вытереться, и вдруг почувствовал ласковое прикосновенье — Галя стояла рядом, протягивая полотенце. Она сама заботливо вытерла его лицо и вдруг улыбнулась:

— Ну вот… А теперь можно тебя наконец поцеловать по человечески?

— Не можно, а нужно! — Сашка покосился на Аврамова и начальника госпиталя, которые покуривали, уставившись в телевизор, и притянул к себе девушку, жадно ища ее губы. Наконец он оторвался от своей Афродиты и перевел дыхание. — До чего же я счастлив, что ты здесь! Я так соскучился!

— Ты бы хоть доспехи свои снял! — рассмеялась Галя. — До тебя же добраться невозможно!

И в самом деле: Александр до сих пор был обвешан целой кучей снаряжения. С грохотом сбросив с себя автомат, бинокль и «лифчик» и оставив лишь ПМ и «медвежатник» на поясе, он вернулся к столу и предложил тост за верховного главнокомандующего «Южной» медицины гостеприимного Николая Петровича.

Выпили, и только теперь старлей понял, что за напиток в его стакане — не что иное, как медицинский спирт, разбавленный вишневым соком, продающимся в «чекушках». А поскольку кроме печенья закусить было нечем, хмель без промедления шибанул в голову — со вчерашнего вечера Хантер ничего еще не ел.

— Жилье будет, но и жениху придется потрудиться, — с улыбкой заметил начальник госпиталя. — Единственная комната, которую я смогу выделить Галине Сергеевне, — угловая, очень жаркая, без кондиционера. Нет там ни телевизора, ни холодильника…

Жених пропустил эти слова мимо ушей — они с Афродитой молча сидели рядом, прижавшись друг к другу тесно, как воробьи на морозе, и, судя по всему, внешний мир в эти минуты для них просто не существовал.

— Да чепуха все это, — пробасил Аврамов. — Кондиционер у меня есть, почти новый. Холодильник мой начальник тыла изыщет, а вот двухкассетник и цветной телевизор я им лично подарю, поскольку у меня перед Хантером должок, и немалый! — Он не без хитрецы покосился на товарища. — Комбат твой, Саня, недавно так меня благодарил, что я только после третьей бутылки въехал — за какие такие дела и что за деньги я кое-кому передал! — Майор раскатисто захохотал.

— А я со своей стороны, Николай Петрович, — заверил Хантер, — беру на себя обязательство помогать госпиталю всем, чем смогу. Все медицинские трофеи, захваченные моим батальоном, будут разделены, по слову пророка Мохаммеда, в пропорции один к пяти и переправлены к вам. Если, конечно, особый отдел не помешает! — усмехнулся он.

— А вот это стоящее дело! — оживился медик. — Не усматриваю повода не выпить! — Он снова наполнил стаканы.

Выпили по молчаливой третьей. Афродита поднялась вместе со всеми и пригубила — здешние застольные ритуалы ей были знакомы. А после четвертой в Сашкиной голове все перемешалось, сказались многовекторные перегрузки, нервы, физическая усталость и жара. Чтобы не мешать собеседникам, они с Галей перебрались на диван, отодвинув в сторону арсенал.

Пока Аврамов с подполковником толковали о своих делах, время от времени прикладываясь к «соку», который не переводился в холодильнике, девушка рассказала о том, как добралась в края «южнее южных». Полковник Худайбердыев настоял, чтобы все свои действия она согласовывала с ним, оставив ей массу телефонных номеров. Сплошь и рядом эти номера оказывались телефонами каких-то дежурных: по политуправлению округа, политотделу армии, еще какие-то. И повсюду эти офицеры точно знали, где в данное время находился рафик Давлет, и извещали полковника о ее перемещениях. Таким образом, Худайбердыев был постоянно в курсе и как бы незримо сопровождал ее на всех этапах большого пути.

В Ташкенте Галя провела три дня у Худайбердыевых. Даже в Тузель рафик Давлет, чуть ли не на взлетную полосу, доставил ее на своей служебной «Волге». Мало того — в обход таможни передал через экипаж «горбатого» для Шекор-турана десяток бутылок киргизского коньяка. Груз получился немалый, но на всем пути «на юга» находились раритетные «рыцари», помогавшие даме тащить неподъемный чемодан.

Получив в Кабуле предписание в Южный госпиталь, девушка в тот же день вылетела к месту назначения. На кабульской пересылке знаменитый на весь Афган старший прапорщик, «визитная карточка воздушных ворот Кабула», он же «в-передок-смотрящий», кавалер всех возможных наград, заранее предупрежденный о последствиях, к Афродите даже не приблизился. А на «Южном» аэродроме, к ее удивлению, уже ждал майор Аврамов, предупрежденный Михаилом Шубиным.

Журналист, верный «союзническим обязательствам», настойчиво пытался дозвониться до Хантера. Но тот, как на грех, в это время вместе с батальоном штурмовал кишлак Сумбаши, а Тайфун перся с колонной техники на помощь десантникам. На месте оказался только Бугай.

Встретив Афродиту, Аврамов решительно двинулся к начальнику госпиталя, с которым поддерживал давние и небесполезные для обеих сторон отношения. Пока представлялись и знакомились, попивали чаек, на территории госпиталя с гранатой в руке объявился Шекор-туран, а «квартирный вопрос» с подачи Бугая разрешился как бы сам собой…

Для Петренко остались открытыми два вопроса — под каким соусом избавиться от служебных нагрузок в ближайшие несколько дней, пока не будут решены «семейные проблемы», и где провести сегодняшнюю «ночь на меду».

Но решать их ему не пришлось. Через два часа после Хантерова вторжения к начальнику госпиталя ввалился Тайфун. Познакомившись с Афродитой и слегка спрыснув это дело коньяком, майор Чабаненко загорелся желанием помочь «молодятам» обустроить семейный очаг.

— Значит, действуем следующим образом. — Спецпропагандист взял инициативу в свои руки. — Сейчас, Саня, все вместе едем к тебе в батальон. У комбата накрыт стол и ждет только тебя — отметить боевой успех. Виктор обидится, если вы с Галиной сегодня у него не побываете. К тому же лучшего повода устроить все так, чтобы в ближайшие дни тебя никто не дергал, и придумать нельзя, — уверенно строил комбинацию майор. — У Иванова мы самую малость погуляем, решим эти вопросы, а потом вернемся в госпиталь, где молодежь и заночует!

— Посмотри ты на него! — обиделся Аврамов. — А ведь я еще в Самаре поклялся на Коране, что, когда они воссоединятся в Афгане, — устрою самый настоящий праздник! Поэтому план твой, Тайфун, нуждается в усовершенствовании и, так сказать, расширении и углублении. — Глаза спецназовца заблестели, словно он планировал дерзкий рейд на пакистанскую территорию. — Значит так: после десантно-штурмового батальона мы все вместе переезжаем ко мне в отряд и там продолжаем в том же духе. Молодым приготовят баню, у меня они и заночуют, а утром, на свежую голову, подумаем, как им поуютнее оборудовать свое гнездышко, — закончил он, рубанув воздух ручищей.

На том и порешили.

Начальник госпиталя, извинившись, отказался от поездок по ночным дорогам, ссылаясь на занятость, однако обещал быть гостем на новоселье молодых, как только они устроятся. Дважды в этих краях никто никого не приглашал, поэтому Аврамов с Тайфуном и счастливые «молодята», простившись с гостеприимным госпитальным начальством, направились к КПП, прихватив все еще увесистый чемодан с коньяком.

Уже стемнело, когда маленькая колонна, состоявшая из УАЗа майора Аврамова и БРДМ, на которой примчался в госпиталь Хантер, пересекла кордон «Южной» бригады.

В жилом модуле из-за дверей комнаты комбата доносился специфический шум и гул перебивавших друг друга голосов. Судя по всему, замполита не дождались. И Александр, любивший еще с училищных времен устраивать друзьям всевозможные розыгрыши, еще в коридоре мгновенно принял решение. Жертвой розыгрыша предстояло стать его собственному командиру. Остановившись, Александр коротко переговорил с Галей — ей отводилась главная роль в маленьком спектакле. Затем коротко описал, как выглядят сослуживцы, чтобы девушка не перепутала комбата с подчиненными. Афродита коротко кивнула и рассмеялась.

Со стороны это выглядело довольно странно — два майора и старший лейтенант прижались к стене по обе стороны от двери комнаты комбата, а красивая и хорошо одетая девушка с увесистым чемоданом, не постучав, распахнула дверь и смело шагнула в полное табачного дыма и голосов помещение. На мгновение зависла полная тишина.

— Разрешите, товарищи офицеры? — с обиженным видом спросила Галя, не закрывая за собой двери. — Кто из вас майор Иванов Виктор Ефремович?

— Я, — послышался слегка ошеломленный голос комбата. — Э-э… А вы, прелестная незнакомка, кем, в сущности, будете?.. То есть… э-э… с кем имею честь? — Будучи не совсем трезв, комбат с трудом припоминал обороты, которыми надлежит пользоваться истинному джентльмену. Затем послышался грохот упавшего стула. Звук шагов сообщил, что майор поднялся, вышел из-за стола и приблизился к неизвестной даме.

— Я — Макарова Галина Сергеевна, старшая сестра травматологического отделения 385-го окружного военного госпиталя в Куйбышеве, — с вызовом представилась Галя и опустила чемодан на пол. — Разыскиваю замполита вверенного вам батальона старшего лейтенанта Петренко Александра Николаевича. На аэродроме мне сообщили, что он скрывается в вашей части. Вы могли бы сообщить мне, где он находится в данное время?

Голос девушки звучал с такой трагической серьезностью, что Хантер едва удержался, чтобы не заржать. Галя оказалась не только чудесной возлюбленной, но и замечательной актрисой.

— В настоящее время он… в госпитале. То есть, не то чтобы в госпитале… я имею в виду… в общем… э-э… он поехал в госпиталь и в самое ближайшее время вернется… А зачем он вам? — Комбат судорожно пытался разобраться в ситуации.

— Старший лейтенант лечился у нас в Куйбышеве после ранения, — сухо сообщила Афродита. — А потом рванул в Афганистан, и я совершенно уверена, что с одной-единственной целью — скрыться от меня. Но напрасно этот ловелас и пройдоха рассчитывал, что я его здесь не найду! — Послышался недобрый смешок. — Через обком комсомола я взяла комсомольскую путевку и прибыла сюда…

Это уже была чистая импровизация — ничего подобного Александр не просил озвучивать.

— Нет уж, — почти грозно продолжала девушка, — пусть даже не надеется — от меня, голубчик, не убежишь!

После такого спича алкоголь моментально испарился из разгоряченных голов. Послышалось позвякивание, какой-то скрип, шарканье — офицеры поднимались из-за стола. Затем послышались восклицания, в которых восторг смешивался с недоумением, обрывки фраз. Галя тем временем продолжала стоять в дверях — так, чтобы в коридоре было слышно каждое слово.

— А… зачем вам, милая девушка, понадобился этот самый Петренко? — среди общего гула прорезался звучный голос Эстонца. — Насколько я понимаю, для того, чтобы приехать за ним в Афганистан, нужны были, так сказать… серьезные причины…

— Он обещал на мне жениться, — тихо произнесла Афродита, но так, что, казалось, еще миг — и она разрыдается. — На всю Волгу-матушку меня ославил, а сам… А сам скрылся в Афганистане!.. А что с ним, скажите, ради бога, почему он в госпитале? Ранен, контужен, травмирован?! — Она мгновенно переключилась, превратившись из уязвленной невесты в старшую медсестру травматологического отделения.

— Да вы, пожалуйста, не волнуйтесь. — Комбат предложил девушке стул и шагнул к двери, чтобы прикрыть ее, не подозревая, что за ней скрываются три чрезвычайно довольные физиономии. — Александр Николаевич в данный момент совершенно здоров, уверяю вас… — Он потянул дверь к себе, но она на поддалась — за нею стоял Аврамов, держась за дверную ручку.

— Так вот же он, беглый женишок, Галина Сергеевна! — пробасил спецназовец, толкая Хантера перед собой. — Задержан доблестным спецназом и доставлен под конвоем! Теперь никуда не денется!

— Ни фи… — начал было комбат, но осекся и уставился на хохочущие физиономии в дверях. — Так это, что ли, розыгрыш, Хантер?! — наконец сообразил он, следя за тем, как заместитель, приобняв, ведет девушку к столу.

— Розыгрыш, Виктор, что ж еще! — пожимая руку комбату, ухмыльнулся Чабаненко. — Твой замполит говорит — живете вы тут как-то скучновато, мол, надо бы взбодрить ваши посиделки!

— Прошу любить и жаловать! — во всеуслышание представил девушку Александр. — Перед вами — декабристка последней четверти двадцатого века Галина Сергеевна Макарова, она же Галочка, она же Афродита — кому как нравится. А прибыла она в самом деле из города Самары: с одной стороны — ради вашего сослуживца, с другой — с целью усиления медицинской службы Зоны ответственности «Юг». Будет работать старшей медицинской сестрой в хирургическом отделении нашего госпиталя…

Собравшиеся за столом — заместители комбата, командиры рот и авианаводчик Экзюпери — слушали его молча.

Первым молчание нарушил комбат. Покачав головой, он потянулся за бутылкой и, глядя странно увлажнившимися глазами на обоих «декабристов», проговорил:

— Ну вы, ребята, и даете! Я, вроде, всякое видел и слышал, но чтобы такое…