Эффект весла, сломанного на голове

– Хорошо! – контрразведчик плюнул бычком под Сашкины ноги, запихивая бумаги в полевую сумку. – После допроса в прокуратуре ты у меня запоешь совсем по-иному, – привычно перекинул ответственность с себя на других отпетый негодяй в майорских погонах. – Явишься с повинной, но будет уже слишком поздно! – продолжал он бормотать себе под нос.

– Сомневаюсь, однако! – закусил сигарету зубами Александр, приподнимаясь со стула (они с Оксаной тоже перекуривали в паузе между коитусами). – Поскольку не имею вины, чтобы являться с повинной…

– Ты, сопляк! – подлетел к старшему лейтенанту взбешенный майор, схватив за петельки. – Я ж тебе сейчас чисто по-мужски морду набью!..

На этот раз Хантеру пришлось раньше времени выйти из мира грез (прости, красавица!), возвратившись в «здесь и сейчас».

– Это ты, майор, зря. – Он оттолкнул наглеца с такой силой и злобой, что тот отлетел в противоположный угол палатки. – Я тебя, курву, сейчас порву, как Бобик фуфайку, – вспомнил он полтавскую поговорку. – А когда на твой бабский визг прибегут политотдельцы, заявлю, мол, ты ко мне, безоружному, полез, угрожая огнестрельным оружием! Потомок Берии херов!

– Ты, ты… – задыхался от праведного гнева Гнус. – Ты не понимаешь, салага, с кем связался! Я ж тебя… Да ты у меня…

– А еще, козлик, – Хантеру было нечего терять (Оксанка подалась в генеральский пищеблок), – сдается мне, ты – из Полтавы, землячок мой? Так у меня там полным-полно друзей, которые легко исполнят мою просьбу: донесут твоей жене, как ты Макитру, походно-полевую жену Михалкина, петрушишь в свободное от поисков шпионов время. Как тебе такая перспективка? – гремел Хантер, подступая к испуганному майору.

– Что за шум и гам? – послышался знакомый голос перед палаткой – в клуб зашел Тайфун с довольной физиономией.

– Вот, – начал привычно блефовать Хантер. – Набросился майор Иванов на меня с пистолетом, хотел застрелить! Угрожал, дескать, если не сознаюсь в государственной измене и в покушении на генерала Галушко, он мне яйцо отстрелит! А я ж без оружия… – натурально пожаловался он.

– А я – единственный свидетель! Я все слышал собственными ушами, все видел собственными глазами! Сейчас я направляюсь к генералу Захарову, – поддержал игру Тайфун. – И, по распоряжению члена Военного Совета нашего войскового соединения, проведем партийное расследование по факту превышения служебных полномочий начальником особого отдела, коммунистом, майором Ивановым, на почве бытовой распущенности и беспорядочных половых связей! – Спецпропагандист щедро сыпал перлами персональных партийных дел.

– Слушай, майор, – Гнус хрипло обратился к Тайфуну. – Пусть старлей выйдет, а мы с тобой один на один переговорим…

Хантер вышел из душной палатки, с удовольствием раскурив потухшую сигарету на свежем воздухе. Ветерок высушил пот и успокоил напряженные нервы. Клубные переговоры заняли не больше трех минут – Тайфун оказался настоящим мастером переговорных процессов. Ничего не говоря и не глядя на старлея, Гнус стремглав выскочил из палатки, рванув к вертолетной площадке.

– О чем трепались? – поинтересовался Александр.

– О политике вашего взаимного ненападения, ха-ха-ха! – громко захохотал майор, и только сейчас Хантер понял, что тот основательно «под градусом». – Ты – ничего не помнишь, он – тебя не знает. Если он нарушит свое обещание – я сдаю его по полной программе. В тебе я не сомневаюсь, что смальца в твоей голове хватит, чтобы не лезть поперек батька в пекло, то есть не дразнить спящего тигра, теребя его за усы, – продемонстрировал Тайфун знания украинско-китайского фольклора.

– Добро, – согласился Хантер. – Я к нему теперь ни на сантиметр, пусть живет, шакал!..

– Это правильно, – согласился майор. – А ты молодцом держался, я минут десять вас слушал, удивляясь – как ты вежливо разговариваешь. Афорин! – похвалил он старлея. – А чего в конце сорвался?

– Ночь любви, к сожалению, была очень коротка, – улыбнулся тот. – Была б это зимняя декабрьская ночь, а еще лучше – полярная! На большее смальца, как ты говоришь, не хватило! – засмеялся старлей. – А чего это ты в разгар рабочего дня, на ПКП армии, так на грудь принял? – спросил он земляка, которого потихоньку все больше развозило.

– Мулла Сайфуль – мертв! – пьяно улыбаясь, радостно сообщил спецпропагандист.

– Как это мертв? – задал глупый вопрос Хантер и тут же поправился. – Когда?

– Сразу же после того, как возвратился от нас, – пошатнулся майор. – Приехал наш голубь мира, его обыскали, поскольку возвратился после переговоров с кяфирами, нашли зашитое в халате «подметное письмо» и, не мудрствуя лукаво, сделали служителю Аллаха харап, повесив на дереве…

– Повесили? Муллу? Не может быть?! – наигранно удивился Александр, на самом деле он уже хорошо изучил местные дикарские традиции.

– Даже за шею! – подтвердил Тайфун. – Теперь душе кровожадного убийцы никогда не попасть в райские сады ангела Ридвана!

– Туда ему и дорога! – согласился Хантер, довольный финишем земного пути опасного неприятеля. – Что же теперь?

– А теперь, мой юный друг, – майор применил выражение рафика Давлета, – эту местность на ближайшие полгода ожидает дикая азиатская резня. Найгуль, отец Наваля, будет мстить инженеру Хашиму, чьи люди повесили муллу. Кровавая местная вендетта на несколько месяцев выведет данный ареал пуштунских хейлей из орбиты вооруженного противостояния с шурави и народной властью. Более того, – несмотря на опьянение, мозг Павла Николаевича работал четко, – инженер Хашим уже обратился к нам за помощью, чтобы завалить Найгуля!

– А Наваль? – Хантер поинтересовался судьбой «крестника». – Живой?

– Наваль твой владеет удивительным даром избегать смерти, – пьяно захохотал майор. – Убежав от головорезов Хашима, именно он теперь является командиром отряда гази, воюющих на стороне Найгуля.

– Интересно получается! – хлопнул в ладоши Хантер. – Ты, Павел Николаевич, наверное, иди-ка к моей БМП, приляг там на бережку – отдохни, а то, я смотрю, ты немного подустал…

– Не без того… – согласился Тайфун. – Ввалил на радостях кружак неразведенного медицинского спирта! Да еще ночь не спал, радио внимал, дабы визги-писки ваши котячьи не слышать!

– Кто на что учился, – улыбнулся Александр, поддерживая майора, чтобы не упал.

На их счастье, откуда-то вынырнул замполит охранбата Быстряков, и Хантер быстро передоверил Тайфуна капитану. Вскоре Чабаненко, при бдительном сопровождении Черпака был препровожден на берег ручья, где и вырубился, забывшись богатырским сном, под охраной гвардейского десантного экипажа. Возвратившись к клубу, Александр встретил возле палатки плюгавого капитана в очках, в тяжелом бронежилете и каске. В руках он держал желтый кожаный портфель, что вполне мог бы стать предметом гордости председателя колхоза-миллионера или секретаря парткома «номерного» завода.

– Капитан Серебряков, старший следователь военной прокуратуры, – представился очкарик. – А вы, стало быть, старший лейтенант Петренко?

– Так точно, – согласился Хантер, рассматривая несуразного военюриста, на котором военная амуниция висела, как седло на корове. – Чем могу быть полезным? – не смог удержаться он от подколок.

После душевной беседы с типичным представителем спецслужб, Александр осознавал, что подобная тактика (воспоминания о ночи на воде) уже не принесет ожидаемых плодов. Поэтому решил держаться независимо и несколько нахально – терять все одно нечего.

– А вот это мы с вами, – сообщил следователь, – общими усилиями, и выясним.

– Началось в колхозе утро! – грустно вымолвил старший лейтенант. – Опять за рыбу гроши…

– Следствие покажет, – сухо сообщил капитан, что в травмированных Сашкиных мозгах прозвучало почти как «фирменное» заверение врача-патологоанатома: «Вскрытие покажет!»

Место в клубе оказалось занятым – политотдельцы загнали туда толпу солдат и сержантов срочной службы с целью проведения так называемого боевого и политического информирования. Александр недоверчиво взирал на сие действо – за относительно небольшой отрезок времени пребывания на войне, он, с одной стороны, научился воевать, а с другой – напрочь забыл о партийно-политической бредятине.

Следователю пришлось отыскивать место для проведения допроса. И он его нашел – свой кунг выделил исполняющий обязанности начальника тыла армии полковник Спицин. Будка на базе армейского вездехода ЗиЛ-131 была обставлена великолепно – два небольших кожаных диванчика, однотумбовый стол, печка-буржуйка (как для зимы – неплохо), тумбочка, крутящиеся стулья – все было крепко прикручено к полу…

В уголке что-то скрывалось за занавеской. Более всего старлею понравился так называемый «афганский кондиционер». О нем он много раз слышал от опытных воинов, но вживую увидел впервые. Состояло данное устройство из большого электровентилятора, питавшегося автоэлектрикой, и обрешеченного ящика с плотно запрессованной верблюжьей колючкой.

Специально выдрессированный боец время от времени заливал в «кондишен», торчащий за бортом автомобиля, ведро воды и струя воздуха, насыщенная влажными испарениями, создавала эффект, отдаленно похожий на результат работы настоящего кондиционера.

Полковник Спицин, с сочувствием глянув на Хантера, уступил следователю на два часа свой кунг и, наблюдая, как неуклюжий капитан влезает в будку, легенько похлопал десантника по плечу.

– Все обойдется, сынок, – тихонько промолвил он, отдаляясь от автомобиля.

Такое напутственное слово неожиданно успокоило Петренко. «Действительно, нужно все это пережить, – решил он про себя. – Хуже, чем в кяризах, все одно не будет!»

Расположились по разные стороны стола, благо привинченные к полу стулья позволяли. Тщательно разложив бумаги на столе, Серебряков снял с себя шлем и бронежилет, аккуратно разложив амуницию на диване. Под жилетом у него находилась затрапезная «эксперименталка» с мечами и оралами в петлицах. Вдобавок капитан под броником таскал офицерскую портупею с ремнем. На ремне висела потрепанная кобура, в ней угадывался знакомый абрис ПМ.

– Что же, начнем допрос! – начал следователь, держа какие-то бланки перед собой. – У вас имеется какой-либо документ, удостоверяющий вашу личность? – ошарашил он первым вопросом.

Специфика ситуации крылась в том, что все документы Хантер оставил в ППД, справедливо предполагая – ему придется несладко на этих боевых. О том, что предстоит доказывать, что ты – это ты, и никто иной, Хантеру даже и не приходило в голову… Мысли перепрыгивали с одной зацепки на другую, как вдруг он вспомнил – в полевой сумке еще с лейтенантских времен валяется… удостоверение киномеханика.

Необычность появления этого удивительного документа состояла в том, что в политических училищах по итогам занятий по техническим средствам пропаганды, каждому выпускнику выдавалось такое удостоверение.

Возможно, когда-то, где-то, в каком-то райцентре после Великой Отечественной подобное удостоверение давало возможность некоему отставнику устроиться на довольно непыльную работу киномеханика в сельском клубе, но в годы афганской войны эта корочка являлась уже полнейшим анахронизмом. Но, как оказалось, ничего случайного в жизни не бывает…

– Есть одно удостоверение, – рылся в полевой офицерской сумке старлей. – Вот оно! – Он действительно нашел присыпанную пылью коричневую слипшуюся ксиву – ее никто никогда не раскрывал.

С трудом разодрав корочки, Хантер вгляделся в себя (оттуда с вызовом, в форме курсанта-артиллериста пялил зенки самоуверенный юнец) и всучил корку в руки правосудия. Следователь, взяв удостоверение, внимательно его разглядел.

– Для того чтобы убедиться, что вы действительно являетесь Петренко Александром Николаевичем, это удостоверение подходит, – положив ксиву перед собой, неспешно промолвил военюрист. – Но, чтобы удостоверить ваши биографические данные: должность, воинское звание, личный номер, этого мало.

– Удостоверение личности я не брал на боевые, – сообщил десантник. – Поскольку оно быстро превратилось бы в макулатуру, а личный номер – вот он, – Александр вытянул серебряный самодельный жетон, болтавшийся у него на шее, на серебряной цепочке (подарок Ядвиги).

– Хорошо, – согласился очкарик. – Давайте запишем с ваших слов, к тому же, из вашей бригады я уже получил определенные сведения.

Хантер рассказал капитану о себе – кто он, где родился, учился и служил, вступил в брак, вступил в партию, и всякое такое. Капитан тщательно записывал все в бланк допроса. И здесь старший лейтенант Петренко получил колоссальный удар, даже нокдаун, правду говоря…

– Вы уверяете, что по должности вы – заместитель командира четвертой парашютно-десантной роты по политической части? – спросил Серебряков. – Каким образом это соответствует действительности?

– Это соответствует действительности, – ответил Хантер, не ожидая каверзы. – Вся четвертая рота подтвердит. Однако удостоверение мое, в котором записана моя должность, на это время находится в бригаде, поэтому сейчас я не могу доказать документально и наглядно.

– А вот я имею выписку из штатно-должностной книги вашего соединения, – капитан выложил лист плохонькой бумаги, на которой шрифтом разбитой печатной машинки было что-то напечатано.

Внизу стояла печать с подписью – бумажку заверили.

– Так здесь написано, – читал по-писаному следователь, – вы являетесь… заместителем командира роты материального обеспечения бригады по политической части…

Ежели б Сашку ударили веслом по голове, эффект был бы менее впечатляющим. У Хантера зашумело в голове, перед глазами расплылись белые пятна, из носа и ушей ручьем полилась кровь… Очухался старлей привычно быстро, а вот следователь перепугался не на шутку.

– Дежурный! – громко закричал он, высунувшись из кунга. – Немедленно врача сюда, офицеру плохо!

Пока он орал, Петренко, подсев к ведру с водой для «кондишена», умылся, приводя в порядок себя и свою форму.

Вскоре в кунг влетел капитан-медик с медицинской сумкой в руке, в компании с довольно симпатичной прапорщицей-фельдшерицей. Не слушая никаких объяснений, они положили Хантера на диванчик, приступив к осмотру. Померяли давление, посчитали пульс, помяли живот, осмотрели горло, глаза, нос и уши. После того как старшего лейтенанта проверили на нервные реакции, врач объявил безжалостный приговор.

– Контузия. Средней тяжести. Старшего лейтенанта необходимо немедленно госпитализировать! – Врач был безапелляционен.

Хантер не стал возражать – будь что будет, как говорила Оксана.

– Девушка! – с деланным любопытством обратился он к симпатичному медицинскому прапорщику – Если вы меня лично сопроводите в госпиталь, я полечу с вами не только в Джелалабад, но и на самый край Вселенной!

– Какой проворный десантник! – засмеялась военфельдшер. – А вы говорите, что он сильно контужен, – обратилась она к начальнику.

Тот молчал, записывая что-то на бумажке, которую передал следователю военной прокуратуры.

– Вы уж не сильно мордуйте офицера, – сухо промолвил он, обращаясь к военюристу (очевидно, капитан медицинской службы недолюбливал военную прокуратуру). – Старшему лейтенанту Петренко нервные перегрузки противопоказаны.

После того как медицина ретировалась, Серебряков осторожно подошел к старлею, восседавшему на диванчике.

– Александр Николаевич, вы в состоянии ответить еще на десяток-другой вопросов? – тихо спросил он.

– Конечно, товарищ капитан, – ответил Александр. – Вы уже меня извините, я не хотел…

– Ничего, – впервые улыбнулся следователь, – я не такой уж сухарь, каковым меня считают военные медики. Прошу вас, Александр Николаевич, – снова деликатно обратился он к Петренко, – если вы можете адекватно отвечать на мои вопросы, мы продолжим допрос. Поверьте, что мне, как и вам, весьма неприятно это дело, – Сашкина контузия вынудила даже следователя быть откровенным.

– Как вас по имени-отчеству? – спросил Александр у очкарика, возвращаясь за стол.

– Андрей Павлович, – прозвучало в ответ.

Следователь оказался намного умнее особиста по кличке Гнус и, в отличие от того, сумел наладить определенный психологический контакт с допрашиваемым.

– И кто же де-юре является замполитом четвертой роты? – спросил Петренко, постепенно приходя в себя после неожиданного нокдауна.

– Старший лейтенант Дубяга, – сообщил военюрист.

– Так он же, де-факто, – Хантер продолжал демонстрацию знания юридических терминов, – заместитель командира ремонтной роты по политической части, и вообще его никто никогда на боевых не видел…

– И не увидят, – спокойно ответил Андрей Павлович. – Он – внебрачный сын одного из первых командующих нашего объединения. – Представитель военной прокуратуры владел конфиденциальной информацией о внутренней жизни бригады.

– Ваш начальник политотдела подполковник Михалкин сознательно нарушил организационно-штатную дисциплину, – выдавал на-гора информацию прокурорский сотрудник. – Согласно бригадной штатки, вместо вас, на вашей боевой должности находится небоевой Дубяга, на должности Дубяги – лейтенант Фещенко, замполит РМО, а вы – на должности Фещенко. Военная прокуратура гарнизона уже подготовила представление на имя командира вашего соединения по факту нарушений штатной дисциплины, – успокоил он допрашиваемого.

А тот тем временем тяжело фильтровал большой объем информации, вылитый на него весьма осведомленным служителем Фемиды. Александр знал, что «Тачанка» (рота материального обеспечения бригады), не считаясь со своим тыловым предназначением, являлась подразделением боевым по сути, ибо не было ни одного рейса, чтобы колонну роты не обстреляли, чтобы там кто-то не подорвался, не разбился на опасной горной дороге, не сгорел живьем в бензовозе.

Вооруженные одними автоматами, с парой запасных магазинов и гранат, навесив бронежилеты на дверцы кабин, простреливаемых насквозь, воины РМО были просто вынуждены постоянно демонстрировать чудеса храбрости и изобретательности.

Все это не касалось заместителя командира этой роты по политической части – лейтенанта Олежки Фещенко – одного из домашних любимцев Михалкина. Лейтенант выполнял иные задачи: у него была отработана (согласно всем руководящим указаниям) ленинская комната и именно Фещенко доверял Монстр особые поручения – свозить свою ППЖ (по прозвищу Макитра) по дуканам, организовать шашлычки, баньку для проверяющих и многое другое. Таким образом, на боевой (по сути) должности замполита «Тачанки», находился вовсе не боевой, а тыловой лейтенант Фещенко…

– А зачем Михалкину вот такой организационно-штатный преферанс? – спросил Хантер, поглаживая больную голову.

– Выслуживается перед вышестоящим руководством, – просто объяснил следователь. – А как же – четвертая парашютно-десантная рота упорно воюет, – он постучал пальцем по каким-то бумагам, лежавших перед ним, – нанося врагу значительный урон, сама при этом несет потери, однако наградной лист могут оформить, по итогам боевой операции, не на вас, Александр Николаевич, а на старшего лейтенанта Дубягу.

Таким образом, все становится на свои места: если в чем-то кто-то виноват и нужно кого-то наказать, для этого есть старший лейтенант Петренко – замполит «чепешной» роты материального обеспечения, а если кого-то и наградить, так это – старшего лейтенанта Дубягу, якобы боевого офицера.

«Нужно было пристрелить Михалкина ночью! – мысленно вскипел Хантер, заскрипев зубами. – Вот же идиот, пожалел…».

– Не корите себя, – следователь словно угадал Сашкины мысли. – Копии представления прокуратуры мы отправим рассылкой во все компетентные инстанции (в том числе и кадровые, до Москвы, включительно). Даю вам определенную гарантию – после подобного вмешательства военной прокуратуры наградной лист на Дубягу не преодолеет эти преграды.

Дальше допрос пошел резвее. Как оказалось, Петренко допрашивают в качестве подозреваемого в совершении нескольких военных преступлений, многочисленные эпизоды которых объединялись в одно дело – уголовное дело за номером…, дробь…, от такого-то числа и месяца, года… от Рождества Христового.

Чего только не вменяли в вину старлею! Здесь было и самовольное оставление поля боя, потеря оружия и военного имущества, превышение служебных полномочий, халатное исполнение функциональных обязанностей и даже – попытка убийства… Паскудная история, начатая мерзостным Пол-Потом, развивалась довольно интересно (как для постороннего наблюдателя), по законам отнюдь не приключенческого или детективного жанра…

Допрос длился уже час, Александр окончательно успокоился, время от времени курил вместе со следователем сигареты, вечером принесенные Оксаной. Как оказалось, подтвердить факт ночного боя на высоте «Кранты» сейчас никто не может, за исключением, конечно, самого подозреваемого Петренко. Плохо было то, что никого из стоявших насмерть на «казацкой могиле», не было на территории Афганистана. Капитан Аврамов пребывал в стабильно тяжелом состоянии аж в Москве, в госпитале имени Бурденко.

– Кстати, – сообщил военюрист, глядя искоса, в ожидании Сашкиной реакции, – компетентные источники в штабе армии сообщили: на капитана Аврамова оформлено представление на награждение его высокими государственными наградами – орденом Ленина и медалью Золотая Звезда с присвоением звания Героя Советского Союза. В том числе и за тот бой, – подчеркнул следователь.

– Звезда на плечи, звезда на грудь, звезда на холмик земли! – вспомнил Александр слова афганской песни. – Всегда так было: кому-то звезды, а кому-то пинки под зад. Или уголовное дело, – подначил он прокурорского работника.

В ответ Серебряков тактично промолчал.

Перечисляя остальных фигурантов событий вокруг высоты «Кранты», военюрист зачитал допрашиваемому из бумаги – кто и где находится. Картинка нарисовалась с просторной географией, охватывающей (тоже не в Сашкину пользу) гигантскую территорию.

Лом находился в госпитале в Воронеже, Баскаков похоронен с воинскими почестями в городе Набережные Челны, Диордиева, у которого после ранений и контузии начались осложнения и воспаления, из Ташкента перевезли санитарным бортом в Москву, поместив в тот же госпиталь, где лечился геройский капитан Аврамов. Друга Хантера, старшего лейтенанта Кривобоцкого, погибшего на кургане, похоронили за государственный счет на Украине, в городе Кировограде – он вышел из детдомовцев, и не успел даже обзавестись семьей…

Непрошеные слезы выступили в Сашкиных глазах, когда расслышал черную весть, что и похоронить друга по-человечески не получилось. Капитан заметил это, но не стал лезть в душу со своими расспросами. Хантер по-своему был признателен ему: человек делает свою, пусть не очень приятную, но все-таки необходимую работу. И делает, судя по всему, неплохо, в отличие от особиста Гнуса-Иванова.

Дальше оказалось, что «сверчок» Клыч, он же Володя Кихтенко, единственный, которому повезло больше всех, счастливо обойденный пулями и осколками того боя, наконец решил закончить продолжительную службу в Афганистане, где в общей сложности прослужил шесть лет. Подав рапорт на поступление в Рязанское командное воздушно-десантное училище, он поехал в отпуск на Родину, с таким расчетом, чтобы, не возвращаясь в Афган, прибыть летом на вступительные экзамены уже в Рязань. Попытки, предпринятые военной прокуратурой, отыскать его, не возымели успеха – Клыч загулял где-то на просторах безграничной страны, радуясь молодости и жизни.

Хоакин Мурьета, он же рядовой Хакимов, в это время находился в госпитале в Душанбе: у него, как и у Болгарина, возникли осложнения и воспаления, вызванные грязной водой из кяриза. Наваля обменяли, и он не мог дать никаких показаний. Кинолог и старший лейтенант Игорчук пребывали на излечении в Ташкенте, ротный находился снова в инфекционном госпитале в Кабуле. Выходило так, что все без исключения свидетели или погибли, или ранены, и лечатся в военных госпиталях в самых разных городах необъятного Союза ССР. Все это значительно усложняло проведение следственных действий.

Таким образом, петля небезопасных проблем стягивалась вокруг Хантера все теснее. Большинство тех, кто мог бы оправдать старлея, были или мертвы, или пребывали не в том состоянии, чтобы врачи разрешили их допросить, или же носились где-то за юбками, как Вовка Кихтенко, вне пределов досягаемости военной прокуратуры…

Казалось, у Петренко есть лишь один, офицерский выход из запутанной и сложной ситуации, в которой он неожиданно оказался. Выход был простой – не позорить высокого звания офицера ВДВ подозрениями в трусости и дезертирстве, а посему – выйти из кунга и застрелиться!

Не глядя, он подписывал страницы, подкладываемые неумолимым следователем. Потягивая …надцатую сигарету, Александр безразлично перебирал в голове варианты: каким-таким офицерским способом лучше уйти из жизни, дабы грязные подозрения не запятнали его репутации и мундира.

С сугубо офицерским суицидом нарисовались определенные проблемы – пистолета под рукой не было (все сдуру раздал), стреляться из автомата получалось как-то не по-офицерски, а по-солдатски, именно это обстоятельство более всего смущало благородного самоубийцу…

Вдруг в открытые двери кто-то громко постучал, и в кунг ввалилась… Оксана в свежей, накрахмаленной поварской одежде. Лишь колпак она не нацепила, грива шикарных каштановых волос заманчиво раскинулась поверх белого халата.

– Товарищи офицеры! – лукаво улыбнулась она. – Обед остывает! Меня звать Оксаной, – сообщила она, протягивая Серебрякову руку для знакомства.

Тот ошарашенно осмотрелся по сторонам, тем не менее руку даме пожал, что-то растерянно бормоча под нос. По знаку девушки в машину влез солдатик, в чьих руках шипела сковородка с жареной картошкой, потом появились, словно из воздуха, какие-то салатики, бутербродики и еще что-то. Проворная фея от кулинарии настолько быстро убрала со стола, что военюрист не успел и глазом моргнуть. От одного взгляда на скатерть-самобранку, саму по себе возникшую на рабочем месте, на губах ревностного служителя Фемиды закипела слюна.

 

Недостатки армейской Фемиды

– Прошу помыть руки, – отдернула занавеску в уголке волшебница (очевидно, здесь она уже бывала) – там возник рукомойник с мылом и солдатским белым вафельным полотенцем.

Не споря, офицеры помыли руки, подсев к столу – изнурительный допрос уже давал о себе знать. Оксана примостилась возле них третьей – она тоже не обедала. Мудрая хозяйка не предлагала спиртного, понимая серьезность момента, хотя Сашка прекрасно знал: только намекни и водки будет ведро.

Однако Хантер все же беспокоился – в любую минуту мог появиться хозяин этого мобильного помещения, и тогда возникнут проблемы иного характера. Оксана, уловив тревожные взгляды, направленные на открытые двери, поняла их природу.

– Не волнуйся, дорогой, – тихо сообщила она. – Я все устроила, никто нас не потревожит!

Сообразительный военюрист, услышав такие слова, толерантно уперся взглядом в свою тарелку, не говоря ни слова. Александр ел левой рукой, правая лежала на аппетитной коленке землячки. Вдруг развеялись глупые мысли о самоубийстве, как единственном выходе из ситуации. Жизнь продемонстрировала белую полосу «зебры» – сейчас тебе плохо, а через минуту – небосклон играет всеми цветами радуги! Дождавшись, пока мужчины утолят первый голод, наливая в стаканы прохладный компот, Оксана заговорила, обращаясь к Серебрякову.

– Товарищ капитан, а Саша – мой жених! – сообщила она, прижавшись к Александру.

Жених едва не подавился куском – он недавно сообщил очкарику о своем семейном положении, а тот детально записал в свои бланки. Вежливости, выдержке и воспитанности старшего следователя прокуратуры мог бы позавидовать любой английский лорд – он промолчал, ничем не выказав осведомленности.

– Ему что, – Оксана нахмурилась красивым личиком, – действительно что-то угрожает? Вы знаете, – она пламенно защищала любовника, – он такой бесстрашный! Он вчера первый прыгнул в кяриз, чтобы выкурить оттуда душманов, – выдавала она женское видение недавних событий. – Именно благодаря ему вчера удалось вытянуть и пленить группу «духов», – не замолкала адвокатесса с кулинарным уклоном. – И отобрать у них целый грузовик оружия! Он вчера со своими бойцами атаковал засаду, спасая наших охранбатовцев, подорвавшихся на мине, и беспомощно лежавших под огнем! – Оксана разошлась не на шутку…

– Волшебная хозяюшка! – подал голос капитан, воспользовавшись паузой в горячем монологе. – Мне очень приятно, что ваш жених такой храбрый и смелый воин! Я уже в курсе вчерашних дел, в которых Александр Николаевич принимал самое непосредственное участие.

– Поверьте, Оксана, я не ставлю перед собой цель утопить вашего друга или втоптать в грязь его благородное имя. – Следователь оказался настоящим дипломатом. – Просто я хочу выяснить правду, – кажется, очкарик не кривил душой. – Я лично не верю, что такой человек, как Шекор-туран, – вытянул капитан козырь из рукава, – бросил своих людей на произвол судьбы…

– Спасибо вам, товарищ капитан! – обрадовавшаяся от таких слов Оксана и, стремглав метнувшись к капитану, чмокнула в щеку.

Следователь от таких проявлений чувств покраснел, как паренек-подросток. У Хантера, наоборот, внутри зашевелилась какая-то змея, что-то наподобие ревности, но он усилием воли немедленно задавил ее.

– Ой, – засобиралась молодица, глянув на новенький женский «Ориент», блестевший на ее загорелой руке. – Мне немедленно нужно в генеральскую столовую, сам генерал Галушко меня ждет! – словно случайно, обращаясь к следователю, промолвила она, одновременно подмигивая любовнику. – Сейчас хлопец приберет, – уже на выходе из машины сообщила она, – Саша, я еще приду! – Все сразу уместилось в ее скороговорке.

Дождавшись, пока солдат уберет со стола и отдалится от машины, Александр вытянул сигареты и, угостив следователя, закурил сам.

– Я так понял, Андрей Павлович, – он выпустил дым в сторону, струя из «афганского кондиционера» мгновенно развеяла его, – что вы знаете больше, чем мне казалось. Так?

– Завидую я вам, Александр Николаевич. – Капитан до сих не мог прийти в себя после бурного визита, с удовольствием выдыхая сигаретный дымок. – Столько хороших людей за вас переживает…

– И кто именно? – поинтересовался Петренко.

– Могу назвать поименно, – согласился Серебряков, – как говорится, не для протокола. Хотя для протокола имею письменные свидетельства полковника Худайбердыева. Еще до того, как он попал в госпиталь, – исправился юрист, глядя в удивленные глаза старшего лейтенанта. – Еще имеются показания майора Чабаненко, тоже спецпропагандиста.

Кроме того, не для протокола, – военюристу понравилась игра слов, – за вас ходатайствовал командир охранбата подполковник Гайтанцев, секретарь парткома вашего соединения подполковник Ветла, да еще – ваш начальник разведки майор Дардин. Вы не поверите, но за вас моему руководству замолвил словечко исполняющий обязанности начальника тыла Сороковой армии полковник Спицин, чей кунг мы сейчас занимаем, – по-доброму улыбнулся капитан.

– Понятно, чья это забота! – засмеялся Александр, вспоминая лукавую улыбку Оксаны.

– Эх, – мечтательно потянулся, почти простонав, очкарик, утапливая окурок в пепельницу. – Мне бы такого защитника…

«Бедняга, – посочувствовал в душе собеседнику Хантер. – Видимо, к бабе уже больше как полгода не прикасался…».

– Однако есть некоторые лица, характеризующие вас крайне отрицательно, – очкарик вылил ушат ледяной воды на Сашкину голову. – Это подполковник Михалкин, майор Иванов, командир саперного взвода вашей бригады, старший лейтенант Дубченко, тот же майор Волк, в конце концов…

– Надо было кончать Монстра ночью! – В глазах и мыслях Хантера блеснули вспышки ночных выстрелов. – Пожалел сволочь, какой же я дурак!

– Заканчиваем допрос, – капитан юстиции вернулся на грешную землю. – Большая часть вопросов нами уже отработана…

– Давайте, – не очень весело согласился замполит четвертой роты.

– У меня есть расшифровка радиопереговоров, – военюрист играл уже открыто, – которые велись вами во время ночного боя. Вот она, – он протянул напечатанные на машинке, прошитые, пронумерованные и заверенные печатями листы серого цвета, – можете ознакомиться.

– Благодарю, Андрей Павлович, но не нужно, – спокойно ответил старлей, вновь закуривая. – Это те, что пеленгаторщики поназаписывали? – удивил он осведомленностью.

– Да, – согласился капитан. – Я смотрю, вы не такой простой, как мне показалось в начале допроса…

– Не обижайтесь, товарищ капитан, – обратился к собеседнику Хантер. – Но я действительно владею определенной информацией, но сейчас я просто не в состоянии читать, что бы то ни было. Из-за контузии я не могу сфокусировать взгляд на мелких деталях.

– Да, конечно-конечно, – быстро согласился капитан юстиции. – Я помню медицинские рекомендации.

В дальнейшем допрос продвигался еще быстрее. Определенные зацепки возникли только однажды – каким образом (на какой волне) покойный старший лейтенант Кривобоцкий связался со старшим лейтенантом Петренко, поскольку этот обмен пеленгаторщики не зафиксировали? И тут Александр мастерски повернул минусы, недавно игравшие против него, в свою пользу.

Не моргнув глазом он сообщил, что, дескать, связались между собой на каких-то волнах сначала радисты, а уже потом – замполиты. Радисты спецназа полегли в ночных боях, Болгарин лечился в далекой Москве, и вопрос был закрыт.

Правда, еще в одном месте пришлось попотеть – когда военюрист спросил о Пол-Поте, точнее, о стрельбе по нему из трофейного оружия. Наученный майором Чабаненко, Хантер стоял на своем, дескать, стрелять не стрелял, все это клевета, оружие (АПС) было, но он отдал пистолет спецпропагандистам, а те раздерибанили и передали, в свою очередь, сотрудникам КГБ для передачи семье погибшего майора Аникеева… Капитан тщательно записывал все, что говорил старлей, а тот, не читая, подписывал бумаги.

Оказалось, что свидетелей позорной для Пол-Пота сцены, когда тот обмочился, словно и не существовало в природе. Показания взводных, Кузнечика, других срочников раскрывали исключительно картину огневого боя с душманами, обстреливавшими подорванный посреди реки танк, на котором и находились Аврамов, Петренко со своими подчиненными – живыми и мертвыми. Письменных свидетельств эпизода стычки с Волком не существовало по определению – Хантера не сдали, Кузнечик сдержал слово…

– Вот и все, – удовлетворенно заключил капитан юстиции, осматривая горку исписанных листов. – А вы боялись, Александр Николаевич!

– Андрей Павлович, – с каверзой в голосе ответил тот. – Я свое отбоялся в ту ночь, возле высоты «Кранты», – беззастенчиво глядя в глаза следователю промолвил старлей. – Давайте уже заканчивать это сфальсифицированное дело!

– Пожалуй, – согласился Серебряков. – Отныне согласуем некоторые формальности. Вы не волнуйтесь, – опасаясь, как бы Хантер своими причудами не спровоцировал новый приступ. – Наши юридические термины звучат жестко, однако не содержат в себе такой страшной угрозы, как кажется поначалу.

Выходило так: поскольку Петренко является подозреваемым в совершении им преступлений по статьям Уголовного кодекса таким то… (Саня не запоминал, следуя совету очкарика – не нервничать), пунктам таким-то…, то капитан юстиции Серебряков, в полном соответствии с такими-то положениями Уголовно-процессуального кодекса, переводит старшего лейтенанта Петренко в иной статус – из подозреваемого Александр перевоплощался в… обвиняемого!

Дабы Хантер не избежал ответственности (не убёг, что ли?!), следователь избрал для него очень интересную превентивную меру – подписку о невыезде! Расписываясь под этим документом (спровоцировавшим у старшего лейтенанта невеселый смех), Хантер подколол капитана.

– И это – в воюющем Афганистане! – кисло усмехнулся он. – Вы помните, как в кинофильме «Служебный роман» главная героиня говорила: «Анатолий Ефремович! Вы в своем уме?»

Чрезвычайно серьезный следователь, ничуть не обидевшись, успокоил обвиняемого, дескать, это лишь формальная процедура, на самом деле, к нему будет применена иная превентивная мера, применяющаяся в Союзе к солдатам и сержантам срочной службы – оставить при исполнении служебных обязанностей под надзором и под ответственность командира войсковой части (в Сашкином случае – командира соединения). Хантер для вида согласился с военюристом, но через миг вновь взбунтовался.

– Андрей Павлович! – обратился он к старшему следователю, удовлетворенному тем, что изнурительная и неблагодарная работа, наконец, заканчивается. – Я, конечно, извиняюсь, нам в Свердловском высшем военно-политическом танко-артиллерийском училище имени «дорогого» Леонида Ильича Брежнева давали лишь так называемые Основы советского военного законодательства, и у меня, к сожалению, нет университетского юридического образования, в отличие от вас.

Но я немалое время у себя в бригаде, на Украине, исполнял обязанности внештатного военного дознавателя, тесно сотрудничая с представителями Полтавской гарнизонной прокуратуры. И как человек любознательный, я всегда старался выучить особенности того дела, которое мне поручали. Скажите честно, – старлей упер глаза в следователя, – вы же знаете, что буквально по всем эпизодам в обвинениях относительно меня содержится сплошной бред. Не так ли?

– Так, – согласился капитан, отводя взгляд от контуженных глаз. – Но вы же понимаете…

– И я о том же, – давил Хантер. – Так почему вы не прикроете все эти эпизоды, предварительно объединив их в одно дело? Разве нельзя было прикрыть это дело на этапе так называемой прокурорской проверки? Почему вы квалифицируете меня как обвиняемого? По моему мнению, – продолжал Александр сквозь сильный шум в ушах, – у вас есть свои ведомственные, так называемые показатели и вам нужно доложить по команде о печально известном «проценте раскрываемости», не так ли?

– К сожалению, вы правы. – Следователь, в свою очередь, тоже стал откровенным. – Я с первого момента нашего знакомства предполагал, что с вами будет нелегко. Да, печально известный «процент» имеет место быть, – оправдывался очкарик, – к сожалению, это последствия обвинительного уклона в нашей правоприменительной деятельности.

Даже в том случае, когда мы оправдываем человека, мы обязаны отработать так называемое обвинительное заключение (именно так называется этот формализованный документ) …

Так, вы действительно угадали, – военюрист овладел собой и заговорил четко и без эмоций. – Против вас возбуждено уголовное дело, однако должен вам сообщить (без протокола), что мой начальник является давним товарищем полковника Худайбердыева.

И мой шеф пообещал ему, что дело будет закрыто на стадии досудебного следствия под любым предлогом: по формальным признакам, ввиду отсутствия состава преступления, или же – в связи с тем, что у следствия недостаточно доказательств, относительно причастности вас к совершению вышеупомянутых преступлений, или же…

– Благодарю за откровенность. – Хантер вновь перебил чересчур разумного очкарика, не желая повторения приступа. – Надеюсь, ваш шеф останется офицером и выполнит обещание?

– Знаете, Александр Николаевичу, – твердо заговорил Серебряков. – Даю слово офицера (поскольку ваше дело поручено мне), что я в самом скором времени благополучно развалю это дело. Вас устраивает такая постановка вопроса? – Глаза под очками у капитана возбужденно блестели, а рука, поданная обвиняемому, слабо дрожала (от физического напряжения – столько написать! Или – от напряжения нервного?).

– Что ж, – согласился Александр. – Могу лишь надеяться, что офицеры военной прокуратуры держат свое слово! – Он пожал вспотевшую узкую ладонь военюриста.

– И на прощание, – снова обратился капитан к Александру. – Сообщаю, что вам необходимо выполнить еще одну формальность. Хотя для вас это уже не формальность, а вынужденная необходимость, – запутался в трех соснах Андрей Павлович. – Вот вам направление в Джелалабадский военный госпиталь. – Он протянул какой-то заполненную бумажку с печатью и подписью. – Вам предстоит пройти углубленное медицинское обследование и, если возникнет потребность, – квалифицированное лечение!

– Благодарю, – грустно проговорил Хантер, запихивая бумажки вместе с удостоверением киномеханика в полевую сумку. – Очевидно, госпиталь мне все же придется посетить…

– Конечно-конечно! – согласился капитан, собирая свои бланки.

Александр молча наблюдал, докуривая последнюю сигарету, с ужасом понимая – за время разборов с военной прокуратурой, он (со слабой помощью со стороны слепой Фемиды) выкурил три пачки!.. В конце военюрист вновь удивил Александра.

– Скажите, Александр Николаевич, – как-то по-детски, заливаясь краской в лице, спросил он старшего лейтенанта. – А вообще, как оно… в бою… бывает?..

– То есть? – не въехал Хантер. – Вы о чем, Андрей Павлович?

– Вообще – страшно? – спросил капитан, глядя в упор в контуженные глаза. – Особенно там, под землей? – Он показал пальцем в доски пола кунга.

– Конечно, страшно, – не стал выделываться старлей. – Иногда даже очень, особенно – сначала. Потом мозг работает на автоматическом режиме, на подкорке, а тело лишь выполняет команды…

– Выходит – нет абсолютно бесстрашных людей? – как-то с облегчением выдохнул капитан Серебряков.

– Почему не бывает? – пошутил Петренко. – Бывает. Идиоты, наркоманы обдолбанные, например. Продолжить?

– Благодарю вас, – пожал вторично военюрист Сашкину руку. – А то я несколько раз попадал под обстрелы, и так страшно! Думал, что я какой-либо один такой… трус… – стыдливо признался он.

– Страх, – вспомнил Александр чье-то выражение, – точнее, чувство самосохранения, свойственно любому живому организму, но дело в том – как быстро человек может его преодолеть!

– Я горжусь, – расплылся в улыбке капитан юстиции, – что в моей следовательской практике встретился такой подследственный! Недавно мне пришлось вести одно очень неприятное уголовное дело по вашим коллегам – десантникам. Десантную роту разоружили на так называемой «договорной» территории такие же самые «договорные» бандформирования. Командир сдал все оружие, имевшееся в наличии, личный состав подразделения был, если можно так выразиться, интернирован басмачами, впоследствии – передан советскому командованию, избитый и деморализованный…

– Как это?! – У Петренко перехватило дыхание от негодования. – Роту разоружить?!

– Бывает и такое, – грустно подтвердил старший следователь. – Это – чистая правда, подтвержденная материалами уголовного дела.

– А что за подразделение? – заинтересовался Александр. – Из какого соединения? Где этот позор случился?

– Если вы не знаете, – избежал прямого ответа капитан, – то я не имею права открывать секреты следственных действий. Единственное, о чем могу сообщить – вышеуказанный командир подразделения попутно совершил еще одно воинское преступление. Когда на горном хребте роту окружили многочисленные отряды душманов, он организовал отход подразделения за счет… артиллерийской корректировочной группы, приданной его подразделению.

Пока басмачи добивали корректировщиков, рота отошла на «договорную» территорию, где и была интернирована. Под следствием ротный прямо заявил, дескать, не хотел большой крови, поэтому и бросил корректировщиков на произвол судьбы, а потом – приказал подчиненным разоружиться…

– Теперь я начинаю вас понимать, Андрей Павлович, – призадумался Хантер. – Точнее, понимать причину того, почему вы так тщательно меня проверяете. Десантники, оказывается, тоже бывают разными…

– Да, Александр Николаевич, – сняв очки, оголив близорукие глаза, военюрист протирал стекло несвежим платком. – Специфика моей профессии требует тщательнейшей проверки любого факта. В юриспруденции нет места понятиям: как будто», «вроде бы», «приблизительно» и тому подобное.

– Благодарю, – засмеялся Хантер. – Но все же смею напомнить о вашем честном слове и обещании вашего шефа! Такие понятия как «офицерская честь», «достоинство», «верность слову», имеют место в словаре военной юстиции?

– Слово офицера! – подбросил руку под кепи капитан, одевая поверх него стальной шлем.

После шлема очкарик с трудом напялил на себя броник, и, помахав рукой, зашагал к вертолетной площадке. Уставший Петренко остался в машине, собираясь с мыслями…

Возле родной БМП царствовал покой и порядок. Ерема караулил, остальные лениво жарили картофелины на костре, прошампурив их шомполами. Тайфун, уже протрезвев, откисал в ручье. Увидев Хантера, срочники подбежали, забросав вопросами. Чабаненко, помахав в знак приветствия из воды мокрыми руками, продолжал прием естественных ванн.

– Не переживайте, мужики! – успокоил всех старлей. – Я живой и невредимый и пока еще на воле!

Бойцы удовлетворенно загудели, услышав благую весть, и это было приятно. В скором времени из воды вылез и спецпропагандист – поджарый, мускулистый, загорелый. Пожав Сашкину руку, отвел земляка в сторону, чтобы их не подслушали.

– Что там прокуратура? – прозвучал первый вопрос. Выглядел майор довольно трезвым, и лишь специфический спиртовой выхлоп напоминал об утренних событиях.

В ответ Петренко, не торопясь, в деталях рассказал о своем допросе. Тайфун слушал молча, время от времени задавая уточняющие вопросы. История с Оксаниным штурмом кунга развеселила его, похоже было, что он искренне симпатизирует землячке. Но общее расположение духа у майора все же было минорным.

– Понимаешь, Саня, – начал он медленно, после того как старлей закончил свой пространный рассказ. – То, что ты теперь не подозреваемый, а обвиняемый, это очень плохо!

– Почему? – не разделил тревоги старлей. – Я ж не задержанный! Я под подпиской о невыезде! – засмеялся он. – Вот здесь расположусь лагерем, возле Оксаны и ее кухни, и стану невыездным! – потянуло его на оседлую жизнь.

– Ты пойми, что сейчас полетят доклады во все инстанции, – Тайфун не разделял его радости. – Против политработника возбуждено уголовное дело! По таким-то статьям! – майор стал очень серьезным. – А в уставе партийном черным по-русски записано, что коммунист, против которого возбуждено уголовное дело, не может таковым являться!

– Так уголовное дело, – напряг мозг и Хантер. – Это ж как мужской член: сначала возбуждают, а потом неожиданно и…

– Ты мыслишь логически. – Тайфун не стал обижать младшего товарища. – Но партийно-политическое руководство не умеет мыслить логически, оно мыслит исключительно догмами, застывшими догмами. – Было заметно, что у протрезвевшего майора в голове происходит борьба мыслей. – Пока прокуратура закроет уголовное дело против тебя, – вслух соображал он, – Михалкин вместе с Почтальоном Печкиным и Пол-Потом тебя быстро из партии вычистят, даже Ветла не поможет! А потом докажи, что ты – не ишак!

– И что мне делать? – растерялся неопытный в аппаратных играх старший лейтенант. – Может, партийная организация все же таки разберется? – выказал он слабую надежду.

– Эге ж! – грустно улыбнулся Тайфун. – Знаешь, есть такой бородатый анекдот. Бежит в панике по лесу заяц, навстречу ему медведь.

«Куда так быстро, косой?» – спрашивает он.

«Да приехала комиссия из Москвы, из ЦК, – сквозь дрожь отвечает тот, – удаляют всем зайцам в нашем лесу пятую лапу!»

«Так чего ты боишься? – изумился косолапый. – У тебя же их четыре!»

«Но они сначала отрезают, – причитает косой, – а потом считают!»

Хантер невесело засмеялся, а Тайфун продолжал рассуждать вслух.

– Ты говоришь, что у тебя на руках направление в госпиталь? – негромко спросил он.

– Да, – согласился Александр, чья голова уже отказывалась воспринимать большое количество разновекторной информации. – Ты что, – пробило его на догадку, – предлагаешь мне на госпитальной койке перепрятаться?

– Конец с концом! Все же дождался от тебя, хоть что-то путное услышал! – подморгнул обсохший на солнце майор. – Ты же знаешь, на войне бывают не только победоносные времена, иногда нужно отойти, перегруппироваться, отдохнуть, или же – оторваться от противника! На высоте «Кранты» – что вас спасло? – неожиданно спросил он. – Не только и не столько храбрость и огневая мощь, как военная хитрость и умение грамотно рисковать! – майор, как опытный оратор, закончил заданный вопрос подтверждением собственной правоты.

– Именно так, а еще – фортуна! – согласился Хантер, понимая, к чему упрямо ведет специалист по психологическим операциям.

– Значит так, – подвел итог майор Чабаненко. – Поступаем следующим образом: ты завтра ложишься в госпиталь, и находишься там как можно дольше! Эх, – сплюнул на землю, наблюдая Сашкину реакцию, – забыл, с кем имею дело! Ложишься в госпиталь, и находишься там, сколько находишься, – исправился он, смотря в возмущенные глаза. – Судя по неадекватному поведению, продержат тебя там не меньше месяца.

Пока ты там будешь лечиться, – майор мыслил четко, – я с прокуратурой проведу работу, абы они быстренько твое дело развалили. А с Ветлой переговорю, чтобы большевиков наиболее «принцовых» (как говорят у нас на Полтавщине), придержал, чтобы те харап тебе не организовали, заочно!

– А разве заочно это возможно? – не поверил старший лейтенант Петренко. – Что-то не помню я такого в руководящих документах!

– Партия может все! – отрезал спецпропагандист. – Таких случаев до хрена и больше! Биографию Героя Советского Союза, замполита роты, Ботникова знаешь? – спросил он невеселого Петренко.

– Знаю, – грустно кивнул Александр. – Уже знаю, доподлинно, до последней детали! Много похожего…

– Поэтому делай то, что говорят! – давил майор. – Пока там будешь валяться в госпитале, многие проблемы отпадут сами по себе. Как говорил пресловутый Лаврентий Берия: «Нет человека, нет и проблемы». К тому же, я здесь, – он показал на плато, где разместился ПКП, – имею земляков и друзей, они не откажут в помощи.

– Хорошо, – согласился Хантер. – Ты, Тайфун, и мертвого уломаешь!

– Так точно! – согласился и спецпропагандист. – А то ломаешься, как девочка-целочка!

Пока точили лясы, вверху заскулили специфическим визгом тормоза уазика. Облако мелкодисперсной пыли дало понять – машина остановилась где-то рядом. В облаке обозначились две фигуры, неспешно спускавшиеся к воде. Тайфун быстро облачился в форму, представ в своем обычном виде.

Пылища улеглась, а вновь прибывшие люди медленно приблизились. Одного Хантер узнал: в пуштунской одежде шагал хадовец, которому Тайфун передал под роспись «мирных дехкан», выкуренных из кяриза старшим лейтенантом Ерофеевым.

За ним спускался славянин, лет тридцати пяти. Был он невысок, крепкого телосложения, одет в вертолетный камуфляж без знаков различия, в таком же кепи. Ноги обуты в черные ботинки с дырками для вентиляции, виденные Александром на ЧВС армии. Вооружены мужики были серьезно – автоматы, пистолеты, «лифчики», ножи – все, как и должно быть у серьезных людей.

– Салам алейкум, саиб Тайфун! – поздоровался с майором неизвестный в камуфляже, они обнялись.

– Привет, Кондрат Васильевич! – поздоровался в ответ майор. – Прошу любить и жаловать – знаменитейший Шекор-туран! – представил он Сашку.

Александр пожал сильную руку «дядьки Кондрата» (так он окрестил незнакомца, на западно-украинский манер, где это прозвище частенько лепят ко всяческим мутным персонажам. Российский аналог – Аника-воин).

После поздоровались с пуштунским контрразведчиком. Подпольщик «в миру» звался подполковником советской контрразведки Вагановым, базировался в Кабуле, курируя деятельность структур Сороковой армии, имевших отношение к Спецпропаганде. То, что Тайфун находится в приятельских отношениях из Вагановым, Хантер заметил сразу.

Это обстоятельство приятно поразило его, наученный событиями последних дней, он уже научился считать каждый штык, который мог понадобиться в экстремальной ситуации, наподобие того переплета, в который он и попал с подачи позорного Волчары.

Настроены контрразведчики были очень и очень мрачно.

– Александр Николаевич! – удивил Подпольщик вежливым обращением. – Я вам очень признателен за все, связанное с моим погибшим другом, майором Николаем Аникеевым! – он повторно протянул Хантеру загорелую руку. – Мы с ним вместе учились в училище погранвойск, в Алма-Ате.

– Не за что, товарищ подполковник, – просто ответил старлей. – Ежели б довелось снова пристрелить этого Сага, я б с удовольствием сделал это еще раз!

 

Полмиллиона за голову

– Дело не в этом, – продолжал кэгэбист. – Рафик Захир, – отныне узнал Хантер, как звать афганца, – хочет передать тебе важное сообщение!

Встревоженный вид обоих спецслужбистов сигнализировал – важное сообщение не содержит ничего приятного.

– Саиб туран! – почтенно сказал рафик Захир. – Мы тибе очин блягодарний за всьо, что ти для нас зделат, – (Восток остается Востоком, – подумал Хантер, – заходят издалека). А рафик вел разговор дальше, – однако я иметь тибе придупридит, на тибе идьот ахота! Тибе искат!

– Кто? – легкомысленно улыбнулся Хантер. – Сага я локализовал, мулла Сайфуль тоже мертв!

– Нис! – не согласился Захир. – Однака его брата Найгуль – живаяй! Он подумаль, что ти зашиль его брата Сайфуль в халята дакумент ат шурави, а там – ташакур за хароший слюжба. Сегодня рано Найгуль правьоль джирга, там он сообщиль награда за голова Шекор-туран. Наваль ми завербовать за тот время, кагда вон у нас биль, он сагласие дават на сатрутничезтво. Наваль иметь присутствие на джирга, он прислать к мине человек придупридит тибе!

– Отрабатывает, «крестник»! – с удовлетворением заметил Хантер. – А насколько дорого оценили мой лысый череп? – спросил он, где-то в глубине души польщенный вниманием неприятеля к своей скромной персоне.

– Тот, каторий даставерна дакажить, чьто правда убить Шекор-туран и пакажит доказания, – серьезно продолжал хадовец, – палючит балшой пайса – палавина милийон афгани!

– Как выглядят доказательства? – по инерции продолжал улыбаться Хантер, хотя нехорошие мыслишки кошками уже заскреблись в душе. – Это же немалые деньги, почти семнадцать тысяч чеков! Трехкомнатная кооперативная квартира в Киеве, на бульваре Леси Украинки! – неудачно пошутил старший лейтенант.

– Доказательства в этих краях весьма специфические, – жестко влез в разговор подполковник Ваганов. – Они бывают прямые и косвенные. К прямым относятся: голова врага или его труп целиком. К косвенным – фото трупа, видеосъемка казни, или же показания независимых свидетелей, подтверждающих факт смерти того, за чью голову объявлено вознаграждение.

Поэтому рафик Захир настоятельно рекомендует максимально сократить программу вашего пребывания в этом уезде – в частности, и в провинции Нангархар – вообще. Ваши дальнейшие передвижения целесообразно осуществлять только в составе подразделения. – Подпольщик говорил ровно, твердо и лаконично, словно проводил инструктаж.

– Вашу БМП-2Д, – он показал на машину, стоящую поперек ручья, – лучше поменять, поскольку этот номер известен моджахедам. Также вам не помешает каким-то образом изменить внешность – надеть темные очки, нацепить тяжелый бронежилет и шлем стальной, а главное – поменять обычную для вас модель поведения, то есть – не лезть поперек батьки… – подполковник не выдержал и улыбнулся, заканчивая инструктаж.

– Этого у него не отнять! – засмеялся Тайфун. – Я уже собирался предложить поменять ему оперативный псевдоним – с Хантера на Коктейль Молотова!

– Кстати, позывной и радиоволны, которыми вы по обыкновению пользуетесь в эфире, – уже серьезно заговорил Ваганов, – тоже нужно поменять.

– Говорите, духовские ханумки уже интересуются у своих мужиков: «Чайнд кеймат аст, Шекор-туран?» – сколько стоит его горячая голова? – криво ухмыльнулся уже разнервничавшийся Петренко. – Еще немного, и останется одно – эвакуироваться в Сибирь!

– К сожалению, – без улыбки продолжил кэгэбист, – это не в наших силах, но, если бы такая возможность у нас имелась, не сомневайтесь – мы ею воспользовались бы обязательно! Хотя вы довольно легкомысленно отнеслись к сообщению рафика Захира, – продолжал он давить на старшего лейтенанта. – Но, поверьте мне на слово – опасность вокруг вас на данный момент времени уже настолько реальна, что стала практически осязаемой, ее можно даже потрогать руками. Может быть, вас эвакуировать отсюда вертолетом? – задал он глупый вопрос.

– Это исключено! – категорически отрезал Александр. – Я обязан вернуть этот гвардейский экипаж, – он указал на бойцов, сидевших в тени бронированной машины, – в свое подразделение, а уже потом – прибыть в Джелалабадский госпиталь для обследования и лечения, согласно предписанию военной прокуратуры.

– Госпиталь? – задумчиво переспросил Подпольщик. – Неплохой вариант! Должен вас предупредить – этот вариант необходимо реализовать как можно быстрее! В этих краях полмиллиона афгани – огромная сумма, которую платят за сбитый вертолет, поэтому из желающих ее получить может выстроиться очередь до самого Пешавара!

– Утешили! – невесело пошутил Хантер. – Благодарствую…

– Не за что, – улыбнулся Ваганов. – А пока я возьму с вас, Александр Николаевич, и ваших подчиненных, подписку о неразглашении сведений, содержащих государственную и военную тайну, – тихо, почти на ухо сообщил он старлею, пока хадовец о чем-то говорил с Чабаненко.

Не разбираясь, Александр подписал прямо на полевой сумке нового знакомого какие-то серые бумажки с массой мелкого печатного текста. Следуя его примеру, то же самое сделали и бойцы – каждый на своем бланке. На прощание Хантер пожал спецслужбистам руки, Тайфун – привычно обнялся.

Залезши на броню, Александр вышел на связь с Дыней. Стараясь не называть себя Хантером, выяснил, что ночью рота вновь перестреливалась с душманами, а после утреннего намаза состоялся обстрел эрэсами. В целом, в подразделении все было нормально, за исключением того, что ночью снайпер тяжело ранил сержанта Шишкина, и того пришлось утром эвакуировать вертолетом.

Вспомнив бдительного Шишку, разглядевшего в сумерках и тумане процесс охоты дикого кота-хауса, Александр с болью почувствовал ностальгию по своему привычному окружению: по сорвиголовам-взводным, по суровому и даже где-то вредному, но все же справедливому ротному, по смекалистому и хитроватому Оселедцу, по огрубевшим, но почти родным сержантам и солдатам четвертой многострадальной роты.

Решили так: Хантер пригонит БМП в роту, переночует там, а утром, на попутной броне доберется на ПКП, откуда и вылетит в Джелалабадский госпиталь. Дыня с радостью согласился: очевидно, они с Грачом уже успели соскучиться за «нескучным» замполитом.

– Что там? – поинтересовался Чабаненко, когда Александр спустился с брони.

Старлей вкратце рассказал о событиях на СТО, а потом потихоньку стал заводиться.

– Знаешь, Тайфун, – у контуженого Хантера наблюдалось определенное движение крыши, – наверное, я какой-то ненормальный! Пока я здесь трахаюсь, как мартовский кот, подчиненных моих отстреливают, подразделение занимается хер знает чем и хер знает где! Я вообще-то представлял себе, что буду воевать в составе бригады или батальона – «чесать» кишлаки, отлавливать караваны, брать господствующие высоты, в засадных действиях участвовать, – понесло его по кочкам. – А на самом деле я: то «призы» меняю, то что-то-кому-то зашиваю, или «соляру» охраняю, или охранбат обороняю, или вообще «духов» из норы выкуриваю! Рота без меня там умирает, уже половина от штатного состава осталась, а я здесь лясы точу и бумаги подписываю!

– Все сказал? – спокойно спросил спецпропагандист, выслушав длинную тираду. – Или еще что-то накипело?

Хлопая по карманам, майор нашел дохленькую уже пачку «Ростова» и предложил земляку закурить.

Александр отказался – от табачного передоза во время допроса у него пекло губы и перчило в горле, все время хотелось пить. Схватив чайник, Хантер основательно приложился к носику, жадно и громко глотая.

– Да! – с чайной пеной на губах, выдохнул Хантер. – Хочу в строй, хочу к своим, хочу заниматься своим делом!

– Понимаешь, мой юный друг, – в отсутствие полковника Худайбердыева, Тайфун не только взял на себя его обязанности, но и перенял манеру поведения. – Ты не обижайся, послушай меня внимательно, я все ж таки почти два года в этой местности сайгачу. Воевать в составе бригады и батальона это, конечно, дело достойное офицера, занятие почетное и ответственное.

Однако, – закурил он, выдыхая дым в сторону от собеседника, – не обижайся, но большого ума для этого не требуется. Вокруг херова туча командиров и начальников всякого калибра, есть штаб, который планирует, и организовывает боевые действия. В составе больших военных организмов воевать куда проще – за тобой проследят, тебя подправят, тебе посоветуют, а коль возникнет нужда – помогут и выручат. Если ты, конечно, не кретин какой-нибудь, – сквозь дым вставил Тайфун. – Но только в самостоятельных действиях проявляется настоящий профессионализм офицера любого уровня, – старший продолжал учить младшего, – когда надеяться можно лишь на себя и своих подчиненных.

И то, что ты в этих, крайне неблагоприятных условиях, смог своими силами, по-волчьему, не только уцелеть, но и сохранить жизни своим подчиненным, к тому же вырасти, как профессионал военного дела – это говорит о том, что ты – на правильном пути. А повоевать еще успеешь! Знаешь, есть одна поговорка об Афгане, придуманная заменщиками: «В Афганистане хитрый сделает карьеру, жадный – награбит, а простой – настреляется!»

– Я пока что настрелялся до рыгачки! – вновь занялся самокритикой старлей. – Ни тебе бакшишей, ни наград! Только уголовное дело и приобрел!

– Что ты на себя любую ситуацию передергиваешь?! – пришел в негодование майор. – Считаешь, свет клином именно на Петренко сошелся? Ляжешь завтра в госпиталь, а там что-то где-то громыхнет, где-то какое-то громкое ЧП случится – и забудут о тебе, как и не было никогда! А прокуратура тем временем твое дело развалит!

– Ты, Тайфун, как всегда прав, – потихоньку успокаивался Хантер. – Не спеши, не спеши, не спеши, – вспомнил он пуштунскую мудрость. – Не так ли?

– Начал дружить с головой, хвала тебе, Господи! – с иронией посмотрел на старлея Павел Николаевич. – По отношению к себе ты не прав. Госпожа Фортуна щедро демонстрирует тебе свою благосклонность – ты жив, почти здоров, даже красотку успел отбить у какого-то генерала!

– Что есть, то есть – самодовольно потянулся Хантер, припоминая бурную ночь в объятиях Оксаны.

– Относительно своего участия в боевых действиях на стороне шурави, – майор продолжал подзуживать земляка, – так знай, что твое участие в специальной психологической операции «Иголка», нанесло душманам значительно больший урон, чем огневое воздействие вертолетного полка на тот же кишлак Темаче …

– Благодарю, друже! – искренне улыбнулся Александр, пожимая руку Тайфуну. – Ты, как всегда, умеешь быть убедительным!

– Такова моя работа… – скромно прозвучало в ответ. Внезапно за Чабаненко прибежал запыхавшийся гонец из политотдела армии, вызвав к какому-то начальству.

Через миг после того, как проворный полтавец в полной боевой готовности рванул наверх, к ручью скатился запыленный БТР-70, с опознавательными знаками одного из десантно-штурмовых батальонов бригады. На броне восседал сам Монстр, рядом теснились незнакомые десантники.

– Что здесь у тебя? – вместо приветствия спросил начпо, спрыгивая с брони.

Он неуклюже переминался с ноги на ногу, очевидно, дорога была неблизкой.

– Смирно! – зычно подал команду старший лейтенант Петренко, демонстрируя преданность воинским ритуалам.

Дождавшись, пока подчиненные отреагируют согласно строевого устава, Александр почти парадным шагом (насколько позволил рельеф под ногами) приблизился к начальнику политического отдела бригады и отрапортовал, приложив правое копыто к уху.

– Товарищ подполковник! Личный состав малой бронегруппы четвертой парашютно-десантной роты в количестве шести военнослужащих находится на отдыхе, в готовности отправиться в пункт временной дислокации подразделения – населенный пункт Темаче! Докладывал заместитель командира роты материального обеспечения бригады по политической части, старший лейтенант Петренко!

Ежели сейчас на ПКП с неба рухнула ядрёная империалистическая бомба, она б не произвела такого эффекта, который возымел Сашкин рапорт. Монстр застыл с рукой, приставленной к черепу, от несусветного нахальства у него спарализовало язык.

Пауза затягивалась, бойцы обоих экипажей, застывшие навытяжку после команды «Смирно!», недоуменно уставились на офицеров-политработников. «Охотничья команда» с тревогой косилась на своего предводителя: то ли контузия сказалась, то ли нервные перегрузки так коварно действуют? К тому же, по обыкновению, во время боевых действий, учений и тренировок в Советской Армии не подавали команду «Смирно!»…

– Вольно! – прохрипел, в конце-концов, начпо, сердито осматривая подчиненного.

– Вольно! – согласился замполит неизвестно какой роты, громко втягивая воздух носом, и разминая плечи, как перед рукопашным спаррингом.

– Вот ты как заговорил! – грозно начал Монстр, приближаясь вплотную. – Ну-ну!

Что-то очень похожее было в его поведении с повадками особиста Гнуса – те же слова, интонации и манера вести себя по отношению к тому, кто ниже тебя по статусу.

– Я что-то неправильно доложил? – картинно изумился Хантер, переводя тумблер в положение «Д». – Согласно штатно-должностного расписания нашего гвардейского соединения, я сейчас есть никто иной, как старший лейтенант Дубяга, который сейчас сидит в ППД и оформляет образцово-показательный конспект лекций по проблемам солдатского ускорения…

– Та-а-а-к… – на загорелом фейсе Монстра угадывался хоровод нехороших мыслей. – Прямо сейчас, на боевых, я не могу отстранить тебя от исполнения служебных обязанностей, – наконец ровно заговорил он. – Но завтра, по моему приказу, сюда прилетит старший лейтенант Анциферов, штатный заместитель командира твоей роты по ВДП, он уже прибыл из Союза.

Передашь ему роту и прибудешь в ППД. Завтра же! – прозвучало жесткое распоряжение. – А потом партийная организация должна разобраться с тобой и, поскольку ты сейчас находишься под судом и следствием, тебе не место в рядах КПСС, да и в партийно-политических структурах вообще!

– Ошибаетесь, товарищ подполковник! – заскрипел зубами Хантер (почему Монстр до сих пор жив?!). – Под судом я никогда не был, а уголовное дело в любую минуту может быть закрыто! И даже если дойдет до суда, трибунал меня обязательно оправдает!

– Трибунал может, – мерзко улыбнулся Монстр. – Но, чтобы партийная организация оправдала – сомневаюсь!

– Поспешу вас огорчить, – продолжал выделываться неугомонный старший лейтенант. – Я не смогу завтра прибыть в пункт постоянной дислокации, поскольку обязан выполнить предписание военной прокуратуры, убыв в Джелалабадский госпиталь для обследования и лечения!

– Что, б…, решил на больничной койке от партии спрятаться?! – заорал начальник политического отдела, налившись кровью и покраснев, как бурак. – На сохранение залечь, пока другие воюют и кровь льют?!

– Вы почему-то запамятовали, – Хантер не ответил на бессмысленное обвинение, – что минуту тому назад, в присутствии многочисленных свидетелей, вы отстраняли меня от исполнения служебных обязанностей в боевых условиях и отправляли домой, на базу! А теперь орете, что я прячусь на госпитальной койке, пока Дубяга здесь кровь канистрами проливает!

Я собираюсь выполнить распоряжение старшего следователя военной прокуратуры, а не прятаться! Если это в вашей компетенции – запретите мне проходить обследование, предварительно поставив в известность военного прокурора гарнизона!

Неожиданно начпо успокоился, врубившись, что нахрапом Хантера не взять.

– Хорошо, товарищ старший лейтенант, – промолвил он голосом, не обещающим собеседнику ничего хорошего (по обыкновению, обращаясь ко всем подчиненным, кроме Ветлы, начпо нахально «тыкал», но когда он переходил на «вы», сие означало приближение крупных неприятностей). – Проходите обследование, предписанное вам следователем. Обо всем мы поговорим после вашей выписки!

– Это совсем другое дело! – накрученному Петренко было решительно начхать на тонкости этикета и нюансы в голосовых интонациях начальства. – Разрешите убыть в подразделение?

– Ни хера себе, какой быстрый! – возразил Монстр. – Я сюда не для того приехал, чтобы ты мне х…ю всякую порол. Хотя ты уже почти и не политработник, – на всякий случай (между делом) сакцентировал начпо. – Но явишься, вместе со мной, на организационно-методические сборы по вопросам подготовки к Девятнадцатой партийной конференции, проводимые офицерами Главного политического управления СА и ВМФ…

– Куда?! – Хантеру сдалось, что он попал неожиданно в дурдом. – Какие-такие сборы?! Какой ГлавПУр?!

– Тебя точно что контузило! – ответил на его вопрос Виктор Федорович. – В самом скором времени сюда, на ПКП, – начал он медленно чеканить слова, дабы бестолковый подчиненный понял их правильно, – прилетит группа генералов и офицеров ГлавПУра СА и ВМФ. Они собирают всех офицеров-политработников на ПКП, и проведут здесь, в полевых условиях, организационно-методические сборы. Тематику я тебе довел. Вопросы есть?

– Я не могу здесь надолго остаться, – слабая надежда мелькнула в Сашкиных глазах. – Мне в роту прибыть надо, как можно быстрее. Вдобавок я – репрессированный…

– Что, уже штаны мокрые? – Монстр перешел к своей обычной тактике, к оскорблениям. – Какой же ты Охотник, если темноты боишься?

Объяснять, что на него охотятся голодные душманы, чьи ханумки уже решили, на что потратят шальные бабки, полученные за голову Шекор-турана, совсем не хотелось. Доказывать, что ты не ишак? Зачем? С тяжелым осадком в душе Александр поплелся за начальником политотдела.

– Ты садись в самом уголке, – распорядился Монстр. – Подальше от начальства, а то начнешь какую-нибудь херню нести!

– Не хочу я ни с кем общаться! – огрызнулся старлей. – Хватит на сегодня общения с вами, с прокуратурой и Гнусом!

– С кем?! – аж остановился подполковник, всем корпусом оборачиваясь к Петренко. – А это кто такой – Гнус?

– А вы что, не знаете? – Александр изобразил на физиономии нечто, наподобие улыбки. – Так все в бригаде зовут нашего главного особиста, майора Иванова.

– Гнус, говоришь? – неожиданно захохотал начпо. – Ха-ха-ха! Классно придумали! Вот я его подколю!

– Душевная у них дружба, – подумал старлей. – Прям как журналисты пишут: «друзья-соперники»!

Возле уже знакомой палатки полевого клуба шарахалась толпа политработников самого различного калибра. Большей частью это были представители политотдела армии и политработники частей и подразделений, расположенных поблизости от передвижного командного пункта Сороковой общевойсковой армии.

Общее число коллег достигало тридцати-сорока человек. Из бригады присутствовало всего двое – Монстр и Хантер. Среди знакомых лиц Петренко идентифицировал Тайфуна, майора Гольцова, капитана Быстрякова, незабываемого Кролика с синелиловым синяком под темными очками и того самого сонного мотострелкового замполита, сопровождавшего их с Монстром той ночью, когда непредсказуемо чудил Кролик.

Со спортивно-пивным майором Гольцовым они молча и безразлично разошлись встречными курсами, с капитаном Быстряковым по-дружески обнялись, с «Сонным» перекинулись двумя-тремя дежурными фразами. А вот Кролик, увидев Хантера, засуетился, не зная куда деваться.

Пока политработники слонялись – курили – чесали языками, армейские связисты устроили целое радиошоу: протянув от машины связи провода, присобачили громкоговорители на специальные колья, чтобы слушать эфир – как приближаются в пространстве и времени героические сотрудники Главного политического управления Советской Армии и Военно-Морского Флота…

Лучше бы они этого не делали – кто-то из армейских полиотдельцев облажался…

Эфир сначала злобно шипел, потом заговорил непонятным языком.

– Баттерфляй, я – Почин! – прозвучали позывные. – Докладывайте – какая у вас обстановка?

– Я – Баттерфляй, – ответил кто-то из числа наземных авиаторов, дежуривших на армейском ЦБУ. – Докладываю – обстановка спокойная.

– Ты меня не понял, Баттерфляй! – почему-то заверещал невидимый Почин. – Докладывай – есть ли боестолкновения с противником?

Столкновений вокруг быть не могло просто потому, что не могло быть вообще, по определению – на десяток километров вокруг стояли наши и «зеленые» войска, контролировавшие каждую козью тропу вокруг ПКП.

Вопрос-крик вызвал веселое ржание в среде политбратии, собравшейся на организационно-методические сборы. Все же, при всех недостатках армейской партийно-политической системы с ее несовершенством и откровенной бюрократией, народ, собравшийся вокруг клуба, продолжительное время провел на войне, в боевых условиях.

Не считаясь с негативным отношением значительной части армейского люда к партийно-политическому бреду, офицеры-политработники находились не на арбатских паркетах, даже не в Кабуле, оттого особенно остро чувствовали фальшь и ханженство официального мероприятия залётных гостей.

Через пять минут, среди шипения эфира вновь раздался знакомый перепуганный голос.

– Баттерфляй, я – Почин! Докладывайте обстановку в вашей зоне отвественности! Есть ли у вас боестолкновения с неприятелем? – в интонации ощущалась серьезная тревога, имевшая все шансы перерости в настоящий психоз.

Спокойная и уравновешенная «мадам Баттерфляй» флегматично ответила – на земле, де, все спокойно, под контролем, противника нет и в помине. Сразу же среди политработников обнаружились видавшие виды боевики, откровенно насмехающиеся над главпуровцами – летят, мол, голуби, за орденами-медалями, а сами в штаны наложили со страху.

Смех волнами закачался среди политической братии, вместе с клубами сигаретного дыма – спектакль удался на славу. Никто не додумался выключить трансляцию – начальник, отдавший распоряжение на прослушку, вероятно, пребывал где-то в другом месте.

Тайфун молча курил, Хантер тоже молчал, курить не было желания, он нервно смотрел на часы, не зная – как надолго затянется организационно-методическая бодяга. Чабаненко уловил его нервозность.

– Ты чего не поехал на СТО? – спросил он негромко. – Монстр помешал?

– Да, б…, – старлей пнул крашенные хлоркой камешки, – пришлось с ним столкнуться по полной программе. Приказал назавтра отбыть на ППД, роту передать другому штатному заместителю, который от бабы едва в Союзе оторвался, «на сохранении» там четыре месяца томился. Едва отбился предписанием военной прокуратуры.

– Садись в самом конце палатки, в уголке, – Тайфун повторил мысль Монстра. – На глаза главпуровцам не попадайся, тебе это не нужно, глупых вопросов им не задавай. Вижу, – он покрутил головой, – здесь сыщутся балагуры и без тебя. Разница в том, что у них нет подписки о невыезде!

– Я и не собираюсь, – вяло отмахнулся Хантер. – Мне уже надоело общение с начальством…

– Вот и хорошо! – улыбнулся Тайфун. – Послушаешь этот бред минут десять – пятнадцать и тихонько, крадучись, просачивайся сквозь полог палатки. После чего свяжись по радио со своими на СТО. Пусть вышлют навстречу броню. А потом на максимальной скорости (с соблюдением всех мер безопасности!) летишь белым лебедем туда. Мне по радио дашь знать, когда будешь у своих. Связь через капитана Быстрякова. Радиоволну его батальона и его позывной знаешь?

– Вроде бы… – безразлично ответил Хантер, недовольный юношеским инструктажем. – Волна у меня в блокноте записана, позывной его специфический – Кречет, тоже знаю!

– Ты не выкаблучивайся! – разозлился спецпропагандист. – Я тревожусь за тебя и твоих бойцов! Полмиллиона пайсы как раз хватит, чтобы тебя где-то ловко перехватить и подстрелить, или поджарить на броне. В тутошних местах таких тайников хватает! Ладно – ты пострадаешь, бойцов твоих жаль! – подтолкнул он старлея локтем под дых, подмаргивая.

– Хорошо, я «на мигах» обучен! – не обиделся Александр. – Как только сей бред начнется, я быстренько исчезну, пусть Монстр от ора задохнется, мне жизнь дорога!

Ответить Тайфун не успел – матюгальники сквозь радиопомехи обозначили нечто, очень похожее на SOS.

– Баттерфляй, я – Почин! Я – Почин! Я – Почин! – истерически орал в эфире неизвестный, словно его сбили «Стингером» и он валится с высоты в три тысячи метров. – Докладывайте о наличии противника вокруг вас! Есть ли у вас боестолкновения? Если нет – занята ли вокруг вас круговая оборона? Баттерфляй, я Почин! Прием!

Тирада Почина вызвала громовой хохот политбратии. Смеялись, держась за животы, все, даже самые идейные и закомплексованные – Монстр-Михалкин, офицеры политического отдела армии, майор Гольцов, даже старший лейтенант Прогнимак (он же Кролик) – и тот потешался с московских перестраховщиков.

А флегматичная «мадам Баттерфляй» тем временем отвечала – все вокруг спокойно, нет никакого повода для беспокойства. Это была чистая правда: следовало б поднять, вероятно, всю пакистанскую армию, дабы на равных поспорить с огромным, вооруженным до зубов, спрутом, занявшим гигантское плато, обхватив горные перевалы, кишлаки и ущелья.

Последний раз истеричний Почин вышел на связь уже под рев огромного количества вертолетных двигателей, приближавшийся со стороны Джелалабада.

– Баттерфляй, я – Почин! Я – Почин! Я – Почин! – выкрикивал попугаем динамик, висевший недалеко от Тайфуна с Хантером. – Организуйте круговую оборону во время работы комиссии народного контроля! – он неудачно завуалировал цель прилета и ведомственную принадлежность группы московских будущих «орденопросцев и медалистов», вызвав очередной шквал веселья.

Баттерфляй в который раз равнодушно ответила, мол, все уже готово – «комиссию народного контроля» давно ждут. Мощный гул большого количества вертолетов вынудил присутствующих переключить внимание на небо. Там во всей своей мощи и красе летел Джелалабадский вертолетный полк, в полном составе.

 

Пусть и душманы знают!

Перед прилетом вертолетного полка, в небе промелькнули какие-то шустрые аэропланы, средь белого дня повесив над ПКП световое поле (наверное, чтобы заманить на себя ПЗРК противника, которых тут быть не могло). Эскадрилья «Грачей» стремительно прошла в вышине хищным боевым порядком, демонстрируя полную боевую загрузку на внешних подвесках.

Винтокрылы, привычно отстреливая тепловые ловушки, выстроили в небе над ПКП уже знакомую «этажерку», прикрывая посадку четверки Ми-8, на которых прилетели «народные контролеры».

На вертолетной площадке специалист по «солдатскому ускорению» держал вытянутую вверх руку, из которой валил оранжевый дым – показывал направление несуществующего приземного ветра. В конце концов все четыре машины счастливо приземлились, а вертолетный полк и далее крутил «этажерку», переведя двигатели в режим дросселирования.

Из четырех «восьмерок» на землю сошло аж пятнадцать человек – по три с половиной на мощную воздушную машину (очевидно, всерьез опасаясь, чтобы всех вместе не завалила шаровая молния – обычное явление для этих широт).

Выглядели «народные контролеры» инопланетными пришельцами – на их, мягко говоря, неспортивные фигуры, кто-то напялил новенькие «эксперименталки» с берцами, тяжелые бронежилеты и каски. У каждого на плече болтался «окурок» с двумя огромными (для такого миниатюрного автоматика) пулеметными магазинами, перевязанными черной изолентой.

Контролерский вид был настолько несуразным, что туземная политическая братия ошалела, потеряв на некоторое время возможность разговаривать. Пока армейское начальство рапортовало и здоровалось с гостями, прозвучала команда – всем политработникам зайти в полевой клуб.

Из него предварительно вытянули все стенды, расставив вдоль лагерной линейки, под охрану часовых. Зашли и расселись – согласно иерархии. Александр, легко растолкав конкурентов при помощи локтей и специфического десантного мата, занял предписанное ему место.

На узкую лавку рядом с Хантером напихалось несколько загорелых и веселых старлеев и летёх, замполитов батарей из АПА (армейского артполка), явно не горевших желанием встречи с «народным контролем». Подполковник Михалкин сел в первых рядах, рядом с политотдельцами армии и напыщенным майором Гольцовым. Тайфун сидел там же. Кролик тоже влез в первые ряды и, вытянув колоссальный гроссбух, подготовился тщательно записывать.

После непродолжительного ожидания в палатку торжественно ввалилась куча элитного военного люда – ЧВС армии в своей «фирменной» форме, два полковника явно афганского вида и главпуровцы… толстые, с пузами, незагорелые, в солдатской форме (в панамах с зелеными звездочками, с солдатскими ремнями, с зелеными «партизанскими» бляхами)…

Непривычной была сама их походка, поскольку заскорузлые, неношеные берцы, с соплями шнурков, угрожали падением их носителям… Броники, каски и оружие с пришельцев сняли, дабы с непривычки не потеряли сознание от физической и психической перегрузки, не учинили пальбу.

При виде «контролеров» среди политработников-туземцев пошло гулять своеобразное эхо – шепот, сдержанный хохот, старательное шипение старших начальников – все соединилось в этом гуле. Команду «Товарищи офицеры!» не подали – война ж! Представились, сообщив – кто есть кто среди прибывших генералов и офицеров ГлавПУра.

Слышимость была паскудной – грохот вертолетных двигателей и стригущий звук их лопастей давали о себе знать, поэтому некоторые, наиболее заинтересованные и принципиальные политработники попросили первого заместителя ЧВС армии, абы выступающие прибавили звуку.

В ответ появился солдат с микрофоном, другой боец затащил в палатку динамики, веселившие военную публику рассказами о воздушных приключениях Почина и то, что говорилось с трибуны, нашло живой отклик в массах.

Хантер так и не успел врубиться – кто есть кто среди главпуровцев, кто у них закоперщик. Дождавшись, когда станет хорошо слышно всем, из пришельцев выделился невысокий, седой и дородный «народный контролер», заговоривший хорошо поставленным голосом, с обычным набором стандартных фраз, выдававших в нем профессионального партийно-политического болтолога.

– Товарищи офицеры-политработники! – задушевно начал он. – Все советское общество…

Дальше в течение десяти минут «контролер» рассказывал об успехах перестройки, о партии, которая обновляется и от этого крепнет, о победоносных успехах армейских политработников на этой трудной, но благородной стезе…

Хантер тревожно смотрел на часы – уже приблизилась пора линять, а он никак не мог отважиться. Решил выждать удобный момент. В конце своего пламенного спича «контролер» захотел поиграть в очень модную игру под названием демократия, предложив кому-то из политработников первичного звена выйти к трибуне, и поделиться опытом – как продвигается перестройка в армейском понизовье, чем живут в первичных партийных и комсомольских организациях, каковы успехи «солдатского ускорения» в ротах, батареях и эскадрильях?

Сразу же старлей ощутил на себе два взгляда – жесткие и, вместе с тем, с просьбой – это смотрели Тайфун с Монстром, каждый со своего места, уперев глаза в контуженую башку неугомонного Хантера. На их счастье, у того в тот момент была совсем иная цель – он строил планы побега из клуба.

Как оказалось, полог палатки с внешней стороны завалили камнями, опасаясь коварного ветра-«афганца». Теребя сначала легонько, потом сильнее и сильнее, Александр расшатал весь шатер, чем привлек к себе внимание окружающих…

Убедившись, что Петренко занят чем-то своим, оба надзирателя успокоились. Тем более – на трибуне обозначилась колоритнейшая фигура, собиравшаяся рассказать об успехах перестройки и перспективах «солдатского ускорения».

Не обращая внимания на вытянутую в жесте первоклассника руку Кролика, горевшего желанием поделиться с высокими гостями передовым опытом, к трибуне пробился крепкий мужик лет тридцати пяти, в затасканной форме с опознавательными знаками капитана-мотострелка.

– Капитан Соломонов, – назвался он, вставая за трибуну. – Помощник начальника политического отдела шестьдесят шестой мотострелковой бригады по комсомольской работе.

Политработники возбужденно загомонили, ожидая – что же выдаст комсомолёнок? Народ тихонько перешептывался, обсуждая кандидатуру оратора. Всех смущало то, что в его возрасте можно уже быть подполковником и, закончив ВПА имени В. И. Ленина, служить замполитом полка или даже занимать должность начальника политотдела бригады.

– Я хотел бы поделиться своим опытом, – громко начал капитан. – Как мы в боевых условиях продвигаем вперед перестройку. Это дело не такое простое, как иногда кое-кому кажется…

– Абзац! – выдохнул рядом веселый старший лейтенант-артиллерист. – Начнет мозги е…ть!

Однако комсомолец из Джелалабада не стал никому ничего насиловать, после двух-трех дежурных фраз о «солдатском ускорении» и жизни первичных комсомольских организаций он выдал такое, от чего товарищество схватилось за животы.

– Вы не смотрите, товарищи, что я, как это говорится: «Волосы выпали, зубы торчком, старый дурак с комсомольским значком!» – Он продемонстрировал свою огромную лысину.

Политбратия ответила взрывом смеха, когорта «контролеров», не ожидая подвоха, снисходительно усмехалась, мол, все нормально – демократия в действии!

– Я хочу рассказать о том, как мы в тяжелейших условиях горных боев с душманами проводим занятия по политической подготовке! – продолжал старый комсомолец. – Мы заранее планируем не только ход боевых действий, – нес он сущую ахинею, – но, вместе с тем, планируем: где, когда и каким образом мы сможем проводить политические занятия!

– Так, так! – оживились главпуровцы. – Правильно, молодец – капитан, продолжай!

Реакция политработников-аборигенов была иной – они весело загудели, предчувствуя продолжение спектакля, начатого Почином.

– И вот, – настойчиво продолжал Соломонов, размахивая руками для вящей убедительности. – Когда в горах, я, например, вижу, – он показал на свой «Ориент», вызвав неподдельный интерес в глазах московских гостей, – что настало время проводить политзанятие, я подаю команду: «Стой! Занять круговую оборону! Подготовиться к политзанятиям!», – громогласно завопил он, как-будто действительно шарахался где-то в горах.

Местные политработники заткнули рты руками, другие молча стискивали зубами панамы и кепи, пытаясь их жевать, чтобы не вырвалось жеребячье ржание. Начиная с передних столов, катилась волна – мужики бились в судорогах немого смеха.

Генерал Захаров на сборах не присутствовал – он в самом начале извинился и куда-то отлучился, а полковник, его первый зам, сидел молча, до сих пор не врубаясь – куда гнет помощник по комсомолу боевой бригады?

– Потом, – заговорщицки продолжал капитан преклонного возраста, – я оставляю достаточный для охраны и обороны минимум бойцов, остальные садятся вокруг меня в пещере, где на стене уже растянута полевая ленинская комната. – Снова тихий взрыв мекания и бекания, и новая волна пошла гулять клубом. – Все они вытягивают из рюкзаков или вещевых мешков конспекты лекций для политзанятий и ручки, я достаю из полевой сумки свой конспект, заранее утвержденный вышестоящим руководством. – По клубу прокатилась свежая волна, а мекание и бекание прибавило в звуке.

– В то же время специально выделенный из первичного актива боец выпускает боевой листок, в котором пишет о наших победах и достижениях. Я проверяю содержание, расписываюсь на обратной стороне боевого листка, и редактор боевого листка немедленно вывешивает его посреди пещеры!

Капитан Соломонов оказался большим актером, становилось очевидным – в своей молодости он ошибся дверью – ему следовало поступать в Щучинку с Гнесинкой, а не в военное училище. «Контролеры» заворожено слушали капитана, некоторые что-то записывали в блокнотах, а часть клуба, состоявшая из аборигенов, корчилась от смеха. Характерный вертолетный вой и стрекот служил отличным маскировочным фоном, помогая великому артисту в капитанских погонах.

– Когда я вижу, что время, запланированное на проведение политзанятий, уже исчерпано, я ставлю задачу на самоподготовку, после чего подразделение готовится к дальнейшему ведению боевых действий. Личный состав закрывает конспекты, сворачивает походно-полевую ленинскую комнату, и мы отправляемся дальше, в горы! – закончил обмен опытом доблестный носитель комсомольского значка.

В клубе было тяжело найти зрителя, которого бы не «проняло» это проникновенное выступление. У некоторых просто свело животы, у Сашки от смеха болели челюсти, губы и язык, артиллеристы рядом с ним просто лежали на столе и молча всхлипывали, судорожно дергая плечами.

Но представителей ГлавПУра интересовало нечто другое.

– А боевой листок? – спросил кто-то из них. – Что, он так и остается висеть посреди пещеры?

– Так точно! – не повел глазом капитан. – Пусть и душманы знают о наших победах и достижениях!

– Ха-ха-ха!!! – не выдержала аудитория, взорвавшись злым смехом, похожим на ржание стада одичавших жеребцов.

Хантер, наконец вспомнив, что у него в полевой сумке лежит опасная бритва, вытянул ее, склонился под столом, разрезал жесткий брезент, быстро выскочив сквозь дыру – прочь из душной палатки. В клубе, кажется, никто не заметил его бегства, там царствовал здоровый хохот.

Не обращая внимания на часового, ошалело уставившегося на старшего лейтенанта, выскочившего из дырки как черт из табакерки, Александр спокойно направился к себе, вон из штабного городка.

Почему-то он не очень радовался жизни, несмотря на колоссальный заряд положительной энергии, полученный от бесплатной комедии. Дурные предчувствия травили его неспокойную душу. Старлей быстро спустился к ручью, где стояли два аппарата, принадлежавшие гвардейской десантно-штурмовой бригаде. Зверобой, увидев его, соскочил с брони, где играл в карты с дедами из экипажа бэтээра, и подбежал к офицеру.

– Что-то не так, товарищ старший лейтенант? – встревоженно спросил он. – На вас лица нет!

В ответ Хантер сообщил о разговоре с хадовцем и подполковником Вагановым (избегая деталей, связанных с халатом покойного Сайфуля), о том, что на эту БМП с ее славными бойцами и их оторванным замполитом охотятся дурноголовые и жадные до денег душманы.

Ничуть не перебарщивая степень опасности, Сашка говорил с опытным сержантом на равных, как с товарищем, а не как старший с младшим. Опытный Зверобой понял все – не пытаясь переступить грань между доверием и панибратством, он глубоко задумался.

– Знаете что, товарищ старший лейтенант, – проговорил он, наблюдая за громадной стаей вертолетов, неспешно круживших над ПКП. – Я размышляю так: за шесть километров ускоренного марша, даже в сумерки, с нами ничего не произойдет. Передадим своим, чтобы встретили в районе того кишлака, Асава, кажется – там, где мы «духов» из-под земли вытянули. Номер БМП замажем глиной, все как один, наденем комбезы химические, шлемы и бронежилеты. Боезапас почти полный, пока вы ходили, старший прапорщик Черпак заправил нас соляркой, подбросил всяческих боеприпасов. Даже на каждого по шприц-тюбику промедола выдал под роспись. Воевать мы умеем, я полагаю, не так уж страшен этот местный шайтан, как его малюют!

– Добро! – согласился Хантер. – Отправляемся через двадцать минут! А пока что, по старой дружбе, – взял он сержанта за локоть, – пригласи, пожалуйста, Оксану сюда, проститься хочу.

– Запросто! – с пониманием усмехнулся Зверобой, и стремглав помчался на горку.

Пока он бегал, бойцы затерли глиной бортовой номер, Александр переоделся в КЗС, обул кроссовки шелудивого пса Сага. Оказалось, что Ерема, умевший, кроме всего, еще и хорошо шить, пришил к каждому комбинезону специальный кармашек из остатков чьей-то парадной солдатской рубашки.

Это было очень удобно – именно туда Хантер положил шприц-тюбик и автоматный патрон – на край, для себя. Вот прибежал Зверобой, за ним в каньон спустилась Оксана. У Сашки радостно забилось сердце, когда увидел ее стройную фигурку. Глупые мысли и дурные предчувствия сразу отступили куда-то за высокий берег. В руке девушка, как и всегда, держала очередной объемистый сверток.

– Не может она без этого! – по-доброму улыбнулся Хантер, наблюдая за искусительной походкой. – Все считает – путь к сердцу мужчины лежит через желудок, на самом деле путь этот проходит ниже!

Это было полнейшей правдой в отношении Хантера. Выросший в военной семье, с младых ногтей таскаясь за родителями по гарнизонам и военным городкам, он сызмала привык к солдатской пище. Для него, непритязательного, лучшим угощением часто выступала «просто еда», то есть что угодно съедобное. Даже мама, жена и теща иногда обижались на него, когда на вопрос «Что тебе приготовить?», он отвечал поговоркой беспризорников периода двадцатых-тридцатых годов: «Шо дадите, тетенька!»

Соскочив навстречу любовнице, Александр, не стыдясь, при всех крепко поцеловал ее в губы вместо приветствия. Девушка ответила взаимностью.

– Что случилось, дорогой?! – всполошилась она. – Ты какой-то не такой, грустный… Заболел?

Объяснять, что душу переполняют нехорошие предчувствия, что небо видится затянутым тучами (на самом деле там живо светило уже несильное солнышко, пробиваясь сквозь вертолетные винты), что не хочется почему-то отправляться в это путешествие, Хантер не захотел – не позволила гордость. Он привлек Оксану крепче к себе и молча замер в объятиях, втягивая в себя аромат волос и запах свежевымытого тела.

– Должен ехать, – невесело объяснил он. – Завтра утром буду здесь, а потом – лечу в Джелалабад, в госпиталь.

– Ты смотри там, – как-то нервно хохотнула девушка. – В госпиталях знаешь, какие медсестры! Как щуки голодные бросаются на молодых и красивых офицеров, разглядев все, что можно, пока те, беспомощные, голяком на операционных столах валяются, и ам…, – щелкнула она зубами в воздухе как настоящая щука. – И нет офицера!

– Думаю, что до операционного стола дело не дойдет, – не очень уверенно проговорил Хантер. – Потому как принадлежать я буду только тебе! – применил он дедовский метод охмурения девчат.

Метод этот передал ему… собственный дед по маме. Когда-то, будучи еще молоденьким курсантом Свердловской политуры, Сашка приехал в летний отпуск к своему деду в Полтаву и тот, под рюмочку, не отвлекаясь на легкое неудовольствие со стороны бабушки, под вишнями учил внука искусству ухаживания (охмурения, по деду).

– Главное, Санька, – учил захмелевший дед, – обещай каждой, что ты обязательно женишься, что ты будешь принадлежать только ей одной с первого момента вашей встречи и на всю жизнь! Женщинам нравится, когда им мозги цветочной пыльцой опыляют и нектаром заливают!

Метод этот никогда не давал осечек, прибавляя в Сашкину копилку мужчинских подвигов блестящие победы и новые девичьи имена, и лишь однажды, когда Александр, по молодости да сдуру, всерьез увлекся экзальтированной Ядвигой, дедов метод дал сбой – внук скоропостижно окольцевался…

На Оксану дедовский метод произвел неожиданное впечатление – она заплакала.

– Почему так всегда? – по-детски всхлипывала она на Сашкиной груди. – Только встретишь красивого и толкового мужика и все, баста, разлука? Почему так, а?

– Не знаю, звезда моя, – гладил ее по волосам Александр. – Как поет Алла Пугачева: «Расставанье – маленькая смерть».

– О смерти не нужно! – высохли слезы на милом личике. – Что-то ты мне не нравишься! Какой-то ты фаталист сегодня! Может, никуда не поедешь? – не на шутку встревожилась красавица. – Я здесь, в штабе все устрою!

– Нет, спасибо! – рассмеялся Хантер, глядя, как горячо раздулись ноздри хрупкого носика. – Я приеду завтра, и мы все устроим лучшим образом, хорошо?

– Хорошо! – согласилась женщина. – А как ты относишься к Витебской десантной дивизии? – вдруг спросила она.

– Как говорят в Одессе, – перевел в шутку Петренко, которому становилось все более неудобно обниматься с женщиной под обстрелом десятка голодных мужских глаз, – я не отношусь к славной Витебской дивизии ВДВ, хотя уважаю витебцев за храбрость и отвагу. Хотя и гонористые они – до одури!

– А я здесь, – показала женщина на вертолеты, выкидывающих, в буквальном смысле, народные деньги на ветер, – переговорила с некоторыми начальниками, они говорят, мол, в принципе, тебя возможно перевести в Витебскую дивизию ВДВ, в Кабул… – Она виновато посмотрела на Сашку снизу, лукаво пряча хитрые зеленые глазки.

– Я тебе искренне за все благодарен, зорька моя ясная! – привлек он к себе девушку. – Давай я приеду завтра, и мы обо всем переговорим, лады?

– Лады! – согласилась она, обнимая старшего лейтенанта, прижимаясь всем упругим телом. – А ты точно вернешься?

– Чтоб я сдох! – засмеялся Хантер, вспоминая «клятву Штирлица».

– Не надо! – заслонила она ему рот мягкой, чуточку загрубелой ладонью. – Ей-богу, не нравится мне твое настроение!

– Имеем то, что имеем! – собрался с силами Хантер. – Мне пора, пока мой долбодятел не подскочил оттуда, – он показал рукой на ПКП, вспомнив Михалкина.

– А я тебе на дорожку собрала, – подняла сверток с земли Оксана, словно ему предстояло ехать куда-то в Ташкент. – Даже тортик «Наполеон» испекла! Ты любишь «Наполеон»?

– Это мой любимый торт! – умело солгал Александр, безразличный к сладостям. – Большое тебе спасибо! – Он забрал сверток из рук красавицы.

– Я тебя буду ждать, – она крепко поцеловала его в губы. – Я буду, как та Ярославна, молить Бога, чтобы ты остался живым и невредимым!

– Я вернусь… – вновь не очень уверенно заявил Александр (предчувствия червями точили его душу). – Жди, Ярославна!

– Вперед! – он залез на броню. – На СТО! Бронированная машина резко крутнулась посреди ручья, едва не разувшись, и рванула на горку. Хантер, оглянувшись, смотрел на стройную фигурку в белом халате, пока та не исчезла, махая рукой, в пыли.

Вертолеты еще барражировали, а возле полевого клуба уже толпились офицеры – организационно-методические сборы… закончилось. Вспоминая веселого капитана Соломонова, старлей захохотал, прокрутив в памяти его сольное выступление. Не желая видеться с Михалкиным, он демонстративно отвернулся от штабного городка, дабы, даже разглядев Сашкину броню, Монстр не смог остановить стремительный бег мощной машины.

Пока все шло хорошо – БМП подлетела к шлагбауму, охранбатовцы, для которых десантники за этот небольшой срок стали чем-то наподобие фетиша, радостно приветствовали их, задрав древесину вверх.

Оставив позади ПКП, Александр вздохнул с облегчением: с одной стороны, здесь была Оксана, вкусная еда, относительная безопасность, а с другой – казарменный порядок, суровый контроль, куча дурноголового и тщеславного начальства, будто не в Афгане воюешь, а в Союзе служишь, в какой-нибудь «придворной» части.

Не тратя времени, Хантер вышел на связь с Дыней, предупредив – они выдвигаются на пределе допустимой скорости к Темаче, просил встретить перед разбитым кишлаком Асава. Денисенко, удивленный просьбой, все же согласился выслать навстречу Грача с двумя БМП. Машина летела быстро, ветер свистел в ушах, забираясь под шлемофон.

– Может, поедим? – спросил сквозь грохот двигателя Зверобой, указывая на Оксанин сверток. – На СТО пожрать не дадут, налетит голодное зверье со всех закутков, вмиг все заточат!

– Нет! – отрезал замполит роты. – Пока не доберемся до СТО, ни крошечки никто не съест! Что-то мне не по душе это путешествие, – поделился он с сержантом предчувствиями.

– Да фигня все это! – махнул пренебрежительно рукой Зверобой. – Проскочим те холмы – он показал место, где огонь «Градов» смешал с землей духовскую засаду, – а там и Асава вскоре!

– Лось! – крикнул Хантер, обращаясь к Кулику. – Вот тебе частота, – он подал бумажки экс-сержанту. – Выйди на охранбатовцев, проверь связь!

Лось умостился на башню рядом с офицером и, взяв бумажку, на ходу налаживал связь, вызывая радистов батальона охраны. Зверобой, уступивший место радиотелефонисту, молча курил на корме, усмехаясь в усы.

Очевидно, он с иронией относился к чересчур осторожному старлею, чья перестраховка раздражала срочников. Ерема тоже с улыбкой смотрел на замполита, сидя рядом с земляком, и ласково, как девушку, держа перед собой снайперскую винтовку с пристегнутым оптическим прицелом.

– К бою! Дослать патроны! Всем надеть каски и бронежилеты! – неожиданно скомандовал Хантер, предчувствуя близкую опасность.

Как и в тот раз, когда возвращались из Сапамхейля, его кололи со всех сторон острые иглы, вдруг стало холодно…

– Прав Ваганов, – размышлял Александр, натягивая поверх шлемофона каску. – Опасность сейчас можно даже пощупать руками!

Бойцы, криво ухмыляясь, отвернулись от него – такого от Хантера-турана никто не ожидал…

– Чего рты пооткрывали?! – загремел на них замполит. – К бою!!!

Бойцы лязгнули предохранителями. Проверил свой автомат с подствольником и старлей. Все было как надо, все готово к бою, в неотвратимости которого он не сомневался. Пушка БМП повернулась к холмам, готовясь дать отпор невидимому врагу.

Арсентьев проворно преодолел участок пути, где когда-то пряталась засада – нападение не состоялось. Бойцы снисходительно взирали на офицера, дескать, что с него возьмешь, контузия мозги разжижила, а женщина – лишила, через место оное…

 

Буру-бухай, Афганистан!

Но самого виновника аларма предчувствие беды не покидало, наоборот, оно стремительно нарастало. Перед подчиненными было как-то неудобно, поскольку старший лейтенант своей холодной и трезвой головой прекрасно понимал – это не проявление страха или нерешительности, что-то таки должно произойти.

БМП шустро скатилась с горки и, поднимаясь на следующую, сбавила скорость на извилистой дороге. Слева вздымалась высотка, где они ночью нашли полузасыпанные окопы (там сидел и не дождался Кролик). Приближаясь к высотке, Хантер внезапно понял каким-то шестым чувством – засада именно там! Сорвав с плеча автомат, ничего не говоря, старлей нажал на спусковой крючок, целясь в самую макушку горы.

– Огонь!!! – дико заорал он.

Пули устремились к высоте, вдруг земля перед броней стала на дыбы, прозвучал взрыв такой силы, что разметал всех, сидевших сверху, как пылинки. Взлетая птицей в воздух, Хантер успел заметить, как его автомат летит рядом с ним, отдельно, сам по себе, уже без спаренных магазинов…

Сильнейший удар в правую ногу пронизал все его молодое и сильное тело разрядом электротока большой мощности. От лютой боли замерло сердце, в ответ мозг выключил сознание, спасая организм от болевого шока…

Хантер пришел в себя, очевидно, довольно быстро. Он лежал навзничь, без каски, в шлемофоне, за каким-то камнем. Рядом лежали Кулик и Челадзе. Развороченная морда БМП закопалась в огромную воронку и курилась дымом. Присмотревшись, старлей заметил – на своем месте нет механика-водителя, вокруг люка все забрызгано кровью и чем-то еще, наверное, мозгами…

Любознательный и дисциплинированный (хотя и несколько флегматичный) Чалдон погиб, в этом не было никакого сомнения. Неожиданно к Хантеру вернулся слух, и первым, что он услышал, естественно, была стрельба. Справа от раненых лежал Ерема, отстреливаясь из своей СВД.

К его удивлению, снайпер был не только не ранен, он даже сохранил свое оружие. Прокрутив назад хронологию событий, Александр врубился – взрыв произошел впереди и слева, остановив БМП, поэтому сидевшие спереди пострадали больше.

Ерема и Зверобой в то время шушукались на корме, наверное, осуждая неофицерское поведение заместителя командира роты по политической части. Обильное кровотечение из ушей, рота и носа стало для него уже обычным явлением, однако сильная боль в ноге говорила Хантеру, что он ранен.

Первым делом он решил выяснить – целы ли гениталии, что он сразу же и сделал. На его счастье, все было на месте, в том самом порядке, в каком он запомнил свое богатство после непродолжительной эрекции во время «прощания славянки».

Раскалывалась голова, хотя соображала хорошо, руки были на месте, на кровь, залившую лицо, он не обратил внимания. Левая нога была целой, а вот правую пронизывала такая боль, от которой останавливалось сердце. Посмотрев на правую ступню, Александр заметил, что она неестественно торчит куда-то в сторону, и не намерена подчиняться командам головного мозга, чтобы выравняться. Не контролируя себя, Хантер изловчился и, схватив себя за ступню, порывисто поставил в естественное положение. Бешеная боль вновь пронизала все тело, старлей повторно вырубился…

Очнувшись, расслышал выстрелы: стрельба стала громче, очевидно, вражеские стрелки приблизились. Ерема умело отстреливался, время от времени грамотно меняя позицию, дабы по нему не пристрелялись. Возможно, он не хотел притягивать к себе вражеский огонь – рядом были раненые. Зверобоя нигде не было видно, но с другой стороны горящей БМП сквозь шум боя доносились короткие автоматные очереди и характерное отхаркивание подствольного гранатомета – Зверобой был жив и упорно воевал!

Мысль о своей беспомощности прибавила старлею сил. Припомнив, что у него в кармане есть шприц-тюбик с обезболивающим и противошоковым, он вытянул его, поспешно сломал «целку» и левой рукой вонзил в правое бедро. Вскоре полегчало – отпустило сердце, дышать стало намного легче, чуть попозже отпустила боль в правой, порванной взрывом, ноге, словно ее обернули чем-то прохладным.

Решив, что теперь он – казак и герой, Хантер попытался найти хоть какое-то оружие. К сожалению, ничего, кроме эсэсовского штыка и «лифчика», он не нашел, правда, в «лифчике» были гранаты, осветительные ракеты и огни с дымами. Немного, однако живым в плен он уже не попадет!

На удивление, голова работала четко и ясно, болевой шок прошел, и мозг послушно вернулся на свое место. Осмотрев своих коллег по несчастью, застывших неподалеку, старший лейтенант решил оказать им первую помощь. Джойстик был явно не жилец – ему разорвало грудь и живот, в середине туловища булькала кровь, сокращались какие-то мышцы и сосуды, и не нужно было быть врачом, дабы понять – такие ранения не совместимы с жизнью.

Не считаясь с этим заключением, Александр наугад шарил пальцами по остаткам окровавленного комбинезона, отыскивая шприц-тюбик с наркотой. Карман уцелел – в нем и находился искомый прибор. Не глядя на солдата, хрипевшего и булькавшего в кровавой каше, Хантер решительно вонзил иглу в грудную мышцу, вводя жидкость.

Следующим пациентом стал бессознательный Лось. Кровь, вытекающая из ушей, носа, рта, и даже глаз, указывала на тяжелейшую контузию. Это обстоятельство встревожило офицера, вспомнившего, как кто-то из видавших виды воинов утверждал: тяжело контуженным нельзя вводить промедол, поскольку препарат может вызвать нежелательные последствия.

Последующий осмотр радиотелефониста восстановил в памяти остатки знаний по военно-медицинской подготовке: «…особенность минно-взрывной травмы состоит в том, что практически всегда она является политравмой…» Ниже колена левая нога лежала почти отдельно от тела и держалась на лоскутах кожи и сухожилиях. Кровь быстро пропитала лохмотья комбинезона и обувь, толчками покидая тело дальневосточника – через минуту-другую тот мог умереть от потери крови и болевого шока.

Не теряя времени, Петренко разыскал на солдате тот же самый спасательный промедол, через миг доза лекарства попала в разорванную конечность… В поисках бинтов-жгутов старлей натолкнулся на… торт «Наполеон», размазанный по земле рядом с бессознательным радистом. Недалеко веером раскинулись привычные для «охотничьей команды» деликатесы: колбаса, хлеб, огурцы – помидоры – лук и… бутылка водки, чудом не разбившаяся при падении.

Подобно ребенку, обрадовался старший лейтенант, увидав автомат радиста – оружие лежало неподалеку, присыпанное землей. Накопив силы, он подполз к нему, потянул за ремень. Автомат поддался, и, довольный собою Хантер, поволок его за собой, недоумевая – вокруг появились какие-то веселые фонтанчики. Лишь возвратившись в свое плохонькое убежище, он въехал – по нему стреляли!

Опасность вынудила трезво оценить ситуацию. Взяв в руки оружие, офицер сначала впал в отчаянье – автомат оказался напрочь разбитым, даже ствол погнулся… Но кое-что полезное из него все же можно было извлечь – в прикладе Лось всегда носил индивидуальный перевязочный пакет и резиновый жгут.

Обрадовавшись возможности помочь хотя бы одному раненому, Александр быстро набросил жгут на колено Лося, плотно стянул узлом, остановив кровотечение. О том, чтобы забинтовать рану, не было и речи, на это потребовалось бы море времени и пол-мешка бинтов. Закончив с медицинскими делами, замкомроты решил заняться делами командирскими.

Хантер подполз к Ереме, высматривающему цель в оптику. Выждал пока тот нажмет на курок. Выстрел, судя по всему, был точным – гуцул ласково погладил ложе винтовки, как колено девушки.

– Что здесь у нас? – прокричал старлей сквозь стрельбу, наполнившую, в ответ на точный гуцульский выстрел, окрестности. – Какова наша диспозиция?

– Диспозиция х…я! – прокричал снайпер, пригибаясь – вражеские пули хищно долбали камни. – Зажали нас с обеих сторон! Думали, что нас управляемым подрывом всех поубивает. Наверное, минер занервничал, когда вы стрелять начали, и поторопился замкнуть контакты! – выдал довольно правдоподобную версию событий.

Видимо, предчувствия недаром терзали душу старлея, все же какая-то польза из этого вышла.

– «Духов» немного! – кричал снайпер, переползая от камня к камню. – Но завзятые, чморота! – он в кого-то целился. – Ёбтать! – неожиданно воскликнул он, прячась за камень, глядя на офицера ошалевшими глазами. – Знаете, кого я только что видел в прицел? – спросил он.

– Явно не Монстра, – нашел силы на шутку замполит роты. – И не майора Гнуса!

– Того хадовца, что сегодня с вами разговаривал, – сообщил снайпер. – В той же самой одежде, стреляет из автомата, козел!

– Решил себе деньги забрать! Ха-ха-ха! – нервным идиотским смехом зашелся Хантер. – Такие деньги на дороге не валяются! Как далеко тот шакал? – спросил он у Еремы.

– Да уже недалеко, – ответил тот, – от вас метров сорок пять будет, – снайпер сменил позицию, выстрелив три раза подряд.

Точный гуцульский огонь эффективно сдерживал ихваней, уже опасавшихся подставлять башки под безжалостные карпатские пули. С другой стороны БМП доносилось, как Зверобой, экономя патроны, ведет свой огневой бой. Сколько так могло продолжаться, Хантер не знал, сумерки подкрадывались со стороны Пакистана, афганская, западная сторона наоборот, пока еще маячила розовым вечерним свечением.

Вдруг донесся характерный стрекот вертолетов, и душманский огонь замолк. Подведя голову, Александр увидел, как от ПКП на Джелалабад потянулась рукотворная туча – вертолетный полк, забрав главпуровцев, отправился в обратный путь.

– У меня же есть ракеты, огни и дымы! – радостно заорал старлей, судорожно выпуская вверх осветительные ракеты, потом запалил и выбросил в сторону сигнальные огни, вечерний ветерок колыхнул оранжевые дымы. – Не дрейфь, спасение близко! – возбужденно кричал Хантер.

Воздушная армада почему-то не заметила праздничных фейерверков, мерцавших всего в четырех километрах от основного курса – отстреливая тепловые ловушки, вертолеты безнадежно потерялись в вечернем небе… Душманы по-шакальему радостно завыли.

Но самым опасным оказалось другое – прозвучал специфический выстрел, реактивная граната прошла над камнями, где держал оборону одинокий снайпер, попав в недвижимую броню. Взрыв лишь ускорил процесс горения, не нанеся никому никакого вреда.

– Слушай, земляк! – проговорил Хантер, вытягивая из «лифчика» свою любимую Ф-1. – Делаем так – я попытаюсь заговорить с Захиром, потом брошу гранату, гранатометчик попробует меня завалить, тут-то – ты его и снимешь! Добро?

– Добро, – зло ощерился солдат. – Давай!

– Захир! – завопил Хантер. – Это я, Шекор-туран! Слышь меня? Не стреляй, давай поговорим!

– Мине с табой, саг, – сразу же откликнулся лже-хадовец, – нет о что гаварит! Вси равно тибе уббют и галава твой палажит перет Найгуль!

Стрельба все-таки прекратилась, стало слышно, как трещит горящая бээмпэшка.

– Да я знаю, что мне не жить! – снова закричал старлей, вытягивая усики чеки из «феньки». – Зачем мои асокеры должны страдать? Они здесь не при чем!

– Вси равно ми уббьом всех! – прозвучало в ответ. – Ми вас не зват на наш земля!

– Давай так, по-мужски! – Александр перекинулся на живот. – Я сдаюсь, а вы отпускаете моих асокеров с оружием! Зачем тебе лишние трупы? Тебе ж полмиллиона афгани надо? Давай, соглашайся!

– Ты, туран, обманнеш! – сердито закричал Захир. – Я тибе изучат, ты что-та есть придумаль! Тибе не избежат!

– Да нет! – закричал Хантер, удачно имитируя настоящую мужскую истерику. – Вертолеты улетели, про нас забыли, шансов у нас нет! Я сдаюсь!

– Тагда вставай с поднятий рука! – скомандовал Захир. – И хади к нам!

– Эге ж! – прокричал старлей, делая знак снайперу. – А ты потом из моих людей ремни порежешь?! Да и идти я не могу, у меня прострелена нога, я лишь стоять могу! Мне нужны гарантии, что мои солдаты не пострадают!

– Тагда стоят на место, а твой асокер пускай атпользай, как змея! – заорал пуштун. – Ми не хотеть искат такой трус, пуськай спасат свой жизн, как ханум! Слово пуштун!

– Это совсем другое дело! – прокричал Хантер. – Давно бы так! Сейчас, я встаю! – С этими словами он, встав на колено, быстро размахнулся и бросил тяжелую «феньку», вложив в бросок все, чему учили в родном училище на занятиях по военному троеборью, где габаритно-весовой аналог Ф-1 бросали на точность и на дальность.

Граната еще летела, когда вспыхнула стрельба, и Хантер, ожидая выстрела из гранатомета, резко перекатился, не обращая внимания на тупую боль в истерзанной ноге. Вражеские пули прошли на этот раз мимо, а вот «фенька» рванула посреди духовских боевых порядков.

Поднялся визг и отчаянная ругань. Долгожданная граната из РПГ, не нанеся вреда, попала туда, откуда Хантер метнул «феньку». В ответ бахнул громкий и короткий выстрел СВД, и Ерема вновь ласково погладил свою «гуцулочку», продемонстрировав замполиту большой палец левой руки. Александр в ответ продублировал жест, поняв – гранатометчик находится где-то в пути к райским кустам ангела Ридвана.

На этот раз рафик Захир уже не выходил на переговоры – то ли его зацепило «эфкой», то ли он обиделся на такую неучтивость с Сашкиной стороны, то ли просто опасался воинственного и непредсказуемого турана. Но радоваться было рановато – вражеский огонь прижал бедного Ерему к земле, не позволяя поднять головы.

У старлея осталась всего одна граната РГД. На той стороне Зверобой перешел на одиночный огонь. Помощи ждать не приходилось: Грач не имел связи с ними, мог не слышать боя, к тому же на его пути тоже могли возникнуть как мины, так и засады…

– Ползите к раненым! – крикнул под огнем Яремчик, пытаясь отстреливаться, лежа на боку. – У них в «лифчиках» есть гранаты! Не дайте «духам» взять их живьем! Возьмите мой промедол! – Он бросил шприц-тюбик. – Вам нужно быть в сознании!

– Держи эргэдэшку! – Замполит бросил гранату с чекой на рычаге (которую солдат ловко, как обезьяна, поймал). – Как приблизятся – бросай! Смотри, чтоб в «пионербол» с тобой не сыграли!

– Не сыграют, – оскалил зубы снайпер. – Не успеют! Оглядываясь на непослушную свою ногу, Александр пополз к раненым. К его удивлению, оба были при памяти – промедол и адреналин сделали свое дело. Приблизившись к Джойстику, Хантер понял – тот при смерти, жить ему осталось всего-ничего. Помочь храброму воину не было никакой возможности, промедол продолжил бы его мучения всего на несколько минут…

– Дай мине випить чаче! – вдруг попросил грузин, упершись неподвижным взглядом в бутылку, валявшуюся на земле – целую и невредимую…

Александр подполз к бутылке и зубами сорвал «бескозырку», порезав губы и язык. Не чувствуя боли, приложил горлышко бутылки к окровавленным губам так, чтобы спиртное лилось само по себе – обессиленный грузин не мог глотать. Водка полилась, в умирающем организме что-то захрипело, через дырки в грудной клетке хлынула кровь. Водка все же сделала свое дело – Джойстик снова пришел в себя.

– Есч-чо! – прохрипел Челадзе, и Хантер влил еще дозу.

Глаза у умирающего округлились, сквозь кровь на лбу проступил густой пот, зрачки расширились до размера двухкопеечной монеты, видно было, что солдат терпит страшные физические муки, обезображенное тело тряслось в конвульсиях.

– Павезльо тибе. – Кровавые слезы потекли из грузинских глаз. – Такой женщина атарваль! – Даже в такую минуту кавказский мужчина оставался мужчиной. – Ты, зампалит… – захрипел солдат в последнем напряжении. – Ты… маладець, женщин тибе любьят…

Хрип стал продолжительным, потом напряженное тело обмякло, лишь затухающие судороги волнами проходили вдоль истерзанного взрывной волной тела. Слезы набежали на Сашкины глаза, он вытер их грязной рукой. Накрыв лицо погибшего пустым «лифчиком», Хантер подался к Лосю, лежавшему неподалеку.

Лось выглядел неплохо, хотя был очень бледен, он едва заметно улыбнулся, когда старлей приблизился к нему. Поймав взгляд сержанта, понял, в чем причина улыбки – в руках Хантер и до сих пор крепко держал початую бутылку водки.

– Будешь? – спросил он полусознательного радиста, на что тот лишь одобрительно кивнул.

Хантер подвел его голову и начал заливать в него водку, когда противотанковая граната пролетела над камнями, влупила в многострадальную броню, которой все равно нечего было терять.

– Одного гранатометчика положили, – вслух размышлял офицер, – а шайтан-труба осталась!

– Отрежь мне ногу! – неожиданно попросил Кулик, показывая на свою конечность, лежавшую под острым углом, почти рядом с ним. – Я потерплю!

Вспомнив, что у него есть еще один шприц-тюбик промедола, старлей вытянул его и молча вонзил в бедро левой ноги дальневосточника, после чего залил в него алкогольную дозу и, вытянув из ножен немецкий штык, перекрестившись, решительно отрезал кровавые ошметки ниже разрыва… Радист ничего не почувствовал – от психологического шока он просто потерял сознание…

Хантер забрал у радиста из «лифчика» обе РГД, прикрыв голову разбитой радиостанцией, а поверх Лося, помня уроки Бугая-Аврамова, положил тело погибшего Джойстика.

Цель такой маскировки была двойной – во-первых, защитить солдата от шальных пуль и осколков, а во-вторых, надвигался вечер и басмачи, увидев в темноте обезображенный труп шурави, скорее всего, не искали б под ним еще живого Лося, для порядка выстрелив в мертвого уже Джойстика…

О себе Александр не думал, твердо решив живьем не даваться. Следуя примеру подчиненных, он приложился к горлышку и выпил водку до дна, ощущая вкус теплой водки с солоноватым привкусом крови.

Ихвани постепенно сжимали кольцо, они больше не хотели жертв со своей стороны, действуя осторожно, без решительных атак. До них оставалось совсем немного, отчетливо слышались их возбужденные голоса…

Гранатомет больше не стрелял – то ли меткий гуцул вновь положил гранатометчика, то ли у душков закончились гранаты. На другой стороне сгоревшей бээмпэшки автомат Зверобоя отгавкивался одиночными выстрелами. Вскоре раздался взрыв, но чья это была граната – Петрика или духовская, – никто не знал, и сержант продолжал воевать своими силами.

– Все, Челадзе отмучился! – подползши к земляку, прокричал сквозь выстрелы Александр. – Лось живой, я ему твой промедол вколол, лежит, я его Джойстиком накрыл, может, «духи» не заметят в темноте?

– Может, – легко согласился снайпер, глядя в прицел. – А у меня одна обойма патронов осталась и две гранаты! – на всякий случай сообщил он, словно рассказывал о том, как отдохнул в отпуске.

– Давай «духам» спектакль устроим? – Водка все же достучалась в дважды (или трижды?) контуженную Сашкину башку. – Дуэтом будем визжать «Аллах акбар!», басмачи обрадуются, мол, к нам ихние уже ворвались, а мы гранатами устроим им «Воистину акбар!». Меня Лом такому приемчику научил!

– Давай! – почти весело согласился гуцул. – Устроим уродам «Воистину акбар!». Все одно хуже не будет!

Перевернувшись лицом вверх, Александр набрал в легкие воздуха побольше и, подготовив обе свои гранаты к бою, приложил руки ко рту рупором.

– Аллах акбар!!! – заголосил что было мочи старлей, словно от этого вопля зависело их спасение.

– Аллах акбар!!! – со всей молодой дури добавил снайпер.

Стрельба мгновенно замолкла, очевидно, этот лозунг каким-то чудным образом влиял на закоксованные религиозным фанатизмом головы ихваней – они повставали со своих убежищ, пытаясь рассмотреть – что же там, у шурави происходит…

Стремительно вскочив на левую ногу, Александр вновь продемонстрировал, чему учили на кафедре физподготовки и спорта в далеком Свердловске – обе гранаты попали точно в цель, взрывы подбросили правоверных в просторных одеждах в вечернее небо, дабы удобнее и скорее добраться к таким желанным гуриям… Гуцульские гранаты также не обошли жертв стороной, сделав свое убийственное дело.

Не успел Хантер отползти, как с душманской стороны прилетело неприятное известие – граната Ф-1, в китайском ее исполнении. Не долетев до Хантера, она упала на землю и начала крутиться, как то ядро, из «Войны и мира». Александр не заканчивал Пажеских корпусов, по крайней мере Андрей Болконский не был его любимым героем – он, забыв про боль в ноге, котом прыгнул на вражеский подарок и, схватив ребристое тело гранаты (почему ее назвали лимонкой? – промелькнула в голове глупая и несвоевременная мысль, – никакого сходства с лимоном!), почти на лету откинул за камни, прикрывавшие от обстрела.

– Беги!!! – закричал Сашка, пригибаясь.

Ерема успел спрятаться, а вот Хантер оказался весьма близко от вражеской посланницы – мощный взрыв поднял в воздух большой камень и ударил старшего лейтенанта по голове в зеленом шлемофоне (на свое счастье, он его так и не снял).

Искры посыпались из Сашкиных глаз, на них упала темная пелена, промелькнули милые сердцу женские образы: мама, дочурка Аня, Оксана, а потом наступила долгожданная тишина…

…Сколько и где пролежал без сознания, Сашка не знал. Очнулся в страшном возбуждении. Над ним дрожала серебристая металлическая поверхность, уши слышали глухое гудение, голова была обмотанная толстым слоем какой-то белой материи (чалма, или что?!), лишь сквозь узкую дырочку он смог что-то разглядеть.

Глаза заплыли синяками, на то, чтобы их отворить, ушло минуты полторы драгоценного времени. Руки были опутаны, как ему показалось, чем-то на манер шнурков.

Первая бесшабашная мысль, посетившая травмированную голову, была такой: «Захватили в плен, везут в Пакистан! Не дамся! Зубами перегрызу горлянки козлам пакистанским, вырву оружие, умру с автоматом в руках, не дамся замучить!».

– А-а-а!!! – заорал он, выплевывая загубник, соскакивая и разрывая на себе путы. – Шакалы, уроды, где мой автомат?! Поубиваю!!!

– Наталья! – прозвучал над ним сердитый женский голос. – Иди-ка сюда! – женские твердые руки уложили его назад. – Здесь этот десантник безымянный очухался, развоевался не на шутку! Помоги, придержи, а я пока его вырублю… – женщина назвала умопомрачительное название какого-то медицинского препарата.

– Не надо! – прохрипел Хантер, покоряясь магии женского голоса, чувствуя боль, растекавшуюся по телу, заполонив каждую его клеточку. – Я просто испугался, что в плен попал и меня в Пакистан везут! – Он через силу лег навзничь, упершись взглядом в ту же самую вибрирующую поверхность.

– Нет, сокол, ты живой, просто очень травмирован, – успокоила невидимая медичка, профессионально кладя прохладную ладонь на его горячую руку. – Ты на борту санитарного самолета, и летим мы в Кабул, там тебя перегрузят на другой, большой и современный борт, и полетишь ты, сокол, прямо в Союз. – Колыбельная звучала из ее уст.

– А как закончился тот бой? – занервничал Александр. – Кто еще жив остался?

– Это мне неизвестно, – мягко объяснила женщина. – Окровавленных, тебя и твоего друга какой-то капитан, вместе с женщиной такой симпатичной, перекинули с вертолета на наш борт прямо на Джелалабадском аэродроме. Документов при вас не было никаких, друг твой без левой ноги и потерял много крови, он в тяжелом состоянии, но будет жить, – продолжала женщина плести кружева увещеваний, постепенно возвращая Александра к жизни.

– У меня все там, – Сашка показал рукой в пах, – нормально?

– А ты потрогай! – дуэтом засмеялись приятными голосами женщины. – И нам сообщи! Ох, уже эти мужчины! Словно дети малые!

Привыкший (как и большинство украинцев) доверять лишь тактильным ощущениям, по правилу «Не помацаю – не поверю!», Хантер засунул непослушную руку под простыню (одежды на нем не было никакой, Оксана оказалась провидицей…) и проверил – действительно все было на месте, ничего там не болело, не хотелось…

– Что, все на штатных местах? – прозвучал веселый женский голос. – Ничего душманкам не оставил?

– На месте, – умиротворенно проговорил старлей. – Отныне я спокоен, везите меня, куда хотите!

– Мы сделаем тебе успокоительный укол, – ласково сказала женщина, и Хантер ощутил, как в вену на правой руке вошел холодный шприц. – Вот так, молодец, хороший мальчик, – женщина погладила по его руке, словно школьника начальных классов, ужасно боящегося прививки. – А ты скажи мне – кто ты и откуда, а Наталья запишет, так как впереди трудный перелет, тебе нужно отдохнуть, границу и таможню за тебя другие пройдут, – снова запела она колыбельную под мощный и ровный шум двигателей.

– Я, – ровно, как на допросе, свидетельствовал Хантер, одурманенный лекарством и изможденный болью, – старший лейтенант Петренко Александр Николаевич, личный номер П-945813, 1962 года рождения, уроженец населенного пункта Калиновка, Камышловского района Свердловской области, заместитель командира четвертой парашютно-десантной роты по политической части N-ской отдельной гвардейской десантно-штурмовой бригады. Принял вместе с группой подчиненных в составе шести военнослужащих бой, не доезжая двух километров до нежилого населенного пункта Асава, уезд Ширавай, провинция Нангархар. БМП была подбита, двое моих подчиненных погибли, я и еще один – ранены. Двое моих бойцов, – сквозь близкое забытье он почти ничего не чувствовал, – остались отстреливаться от душманов, потом мы обивались гранатами, больше ничего не помню…

– Хорошо, – в женском голосе послышались слезы. – А кто твой товарищ без левой ноги, помнишь его?

– Рядовой Кулик Евгений Николаевич, из моей роты, – методически тарахтел дятлом старший лейтенант, вспоминая детали биографии радиотелефониста.

– Память тебе не отбило, молодец, – похвалила его вторая женщина (очевидно, Наталья). – Твой личный номер, что при тебе на цепочке, я проверила: ты действительно правильно его вспомнил. Не волнуйся, все остальное устроится, будешь бегать и прыгать, до свадьбы заживет…

– Я уже женат, – прохрипел Хантер, тяжело раскрывая непослушные глаза. – У меня и дочурка есть, Аня, ей два года…

– Вот и молодец, – похвалила медичка. – Будут у тебя еще дети!

– Как здесь наши герои? – сквозь шум двигателей послышался бодрый мужской голос. – Не буянят? Заходим на посадку в Кабул, глухая ночь и прохладно, накройте ребят одеялами, чтобы не простыли!

Что ответили женщины, Хантер не расслышал, он находился в состоянии нирваны, где-то между небом и землей, как в прямом, так и переносном смысле. Главное, что он жив и все это закончилось – война, кровь, кретины из ГлавПУра, Михалкин с Гнусом, допросы, кяризы…

На грани ускользающего сознания вспомнилось… он вдруг проснулся. Там, внизу остались друзья-товарищи – Тайфун, Дыня, Грач, Оселедец, Лесник. Там осталась нежная Оксанка… Однако там где-то бродят душманы, ночью летают «черные аисты», которым предстоит ответить за погибших – Ромку Кривобоцкого, Джойстика, Чалдона, Зашибися, Татарина, Земелю…

– Нет, Афган, – тяжко прохрипел Хантер. – Я еще вернусь! Не прощай, а до свидания, страна за Гиндукушем! Еще будет для меня команда «Фас!». Буру-бухай, Афганистан!

– Наталья, вколи ему еще одну ампулу! – услышал он медицинский голос над ухом, впадая в спячку.

А санитарный борт, разрезая посадочными огнями плотную тьму, заходил на посадку в международный аэропорт Кабула….