— Здравствуйте товарищ Рокоссовский, — благостно прогудела трубка в руке представителя Ставки голосом Верховного Главнокомандующего. — Хочу ещё раз сказать огромное спасибо и поблагодарить от себя лично и от советского государства за долгожданный прорыв вражеской блокады Ленинграда. Одержана очень важная не только военная, но и политическая победа в столь сложный и трудный для всех нас момент.

Говоря так, вождь нисколько не кривил душой. Положение вокруг Сталинграда ухудшалось, несмотря на все принимаемые Ставкой меры.

— Спасибо за теплые слова товарищ Сталин, а также за столь высокую награду моего участия в этом важном деле — сразу после прорыва блокады, Рокоссовскому по ВЧ позвонил Жданов и поздравил с награждением орденом Ленина и присвоением звания генерал-полковника.

— Ставка очень надеется, что в самое ближайшее время командование Волховского фронта и вы, завершите полное освобождение Кировской железной дороги. Мы прекрасно понимаем, всю трудность положения войск фронта на данный момент. Что они понесли серьезные потери в живой силе и технике, но немцы тоже понесли потери при штурме Ленинграда и по моим сведениям ничуть не меньше, чем Волховский фронт. Нельзя дать противнику время на раскачку. Надо попытаться с максимальной пользой использовать в свою пользу сложившееся положение.

— Согласно последним данным разведки, к противнику прибыло свежее пополнение в виде моторизованных дивизий пехоты и танковых соединений. Боюсь, что в ближайшее время войска фронта будут заняты не наступлением, а обороной — честно признался вождю Рокоссовский.

— Насколько мне известно, представитель Ставки генерал-полковник Рокоссовский никогда не был склонен оценивать ситуацию и врага исходя из чисто арифметических показателей. Что у него всегда было свое мнение как разгромить врага не числом, а умением. Я не прав, Константин Константинович?

Вопрос Сталина и в особенности то, что он назвал Рокоссовского по имени и отчеству, застал генерала врасплох.

— Вы правы, товарищ Сталин — ответил Рокоссовский и как не старался, в голосе его проскочила предательская хрипотца.

— Вот и прекрасно. Ставка очень надеется на вас, — удовлетворенно констатировал вождь, полностью уверенный в том, что надавил на нужные струны в душе собеседника. — К сожалению, на данный момент мы не можем в полной мере удовлетворить ваши заявки по живой силе и технике, но готовы полностью переподчинить вашим интересам всю авиацию Ленфронта. Конечно, в разумных пределах.

— Я бы попросил добавить и часть крупнокалиберной артиллерии. Она бы очень нам помогла, в выполнении задачи.

— Крупнокалиберная артиллерия? — с сомнением произнес вождь, но не стал спорить с генералом. — Хорошо, я поговорю с товарищем Говоровым. Что-нибудь ещё?

— Мы бы не отказались от мин и снарядов, товарищ Сталин. Запасы фронта по ним составляют меньше положенной нормы.

— Мерецков мне говорил об этом. Ставка, приняла решение передать вам часть снарядов и мин из запасов Северо-Западного фронта. Там сейчас нет активных боевых действий и ради полного снятия блокады Ленинграда, мы пошли на такой шаг, — вождь специально интонацией подчеркнул этот факт. — Кроме мин и снарядов, в распоряжение Волховского фронта передается танковая бригада полковника Тараканова. Тяжелых танков в её составе, к сожалению, нет, но большую часть машин бригады составляют танки Т-34 и «Матильды». Для восполнения потерь фронта в живой силе, Ставка направляет 10000 вооруженного пополнения и противотанковые ружья. Думаю, этого хватит, чтобы выполнить поставленную Ставкой задачу.

В разговоре возникла напряженная пауза. Рокоссовский прекрасно понимал, что с выделенными средствами фронту будет очень сложно полностью освободить Ленинград от тисков вражеской блокады, но он не смог противостоять ментальному напору своего собеседника на том конце телефонного провода.

— Мы сделаем все возможное, товарищ Сталин — твердо чеканя слова, ответил генерал, чем сильно обрадовал вождя.

— Я очень рад, это слышать, товарищ Рокоссовский. После столь мастерски проведенного начала операции, мы рассчитываем на такое же успешное её завершение. Жму вашу руку и желаю всего хорошего.

Разговор с вождем закончился, но подобно камню, брошенному в воду, породил другой, что состоялся между Рокоссовским и командованием Волховского фронта Мерецкого, присутствовавшим при его разговоре со Сталиным.

Кроме Рокоссовского в комнате находились его помощники генералы Казаков и Малинин, а также начштаба фронта генерал Стельмах и армкомиссар Запорожец. Желая как можно быстрее определиться с дальнейшим действием, Рокоссовский специально собрал их всех в одном месте.

— Ставка требует от нас как можно скорее взять под свой полный контроль Кировскую железную дорогу, открыть прямое сообщение с Ленинградом и не допустить соединения главных сил противника со шлиссельбургской группировкой. Предлагают начать наступление на противника без долгой раскачки и обещают помочь авиацией и боеприпасами для артиллерии, — Рокоссовский вкратце пересказал разговор со Сталиным.

— Какие будут предложения, товарищи?

— Какие тут могут быть предложения? — искренне удивился Запорожец, получивший за прорыв блокады орден Красного Знамени. — Приказ получен, и нам нужно как можно скорее приступить, к его выполнению.

Армкомиссар требовательно посмотрел на генералов, но на его призыв откликнулся только Стельмах.

— Соединения 2-й ударной армии смогут начать наступление в районе устья реки Войтоловки не позднее вечера завтрашнего дня. Нанося удар вдоль железнодорожного полотна, они будут создавать угрозу флангу немецкой группировки наступающей на Анненское — начштаба собрался дальше развить свою мысль, но генерал Малинин не дал ему такой возможности.

— Боюсь, что с наступление на противника мы опоздали. Согласно последним сообщениям разведки противник перебросил в район Мги войска снятые из-под Пулкова и Ижоры и со дня на день начнет свое наступление с целью захвата Мги. В этой ситуации мы в лучшем случае нарвемся на крепкий кулак немцев и во встречном бою растратим свои последние силы. В худшем подставимся под удар противника и будем вынуждены отступить.

— Значит вы, отказываетесь наступать? — полыхнул негодованием член Военного совета, но Малинин нисколько не убоялся его гнева.

— Я считаю, что в данный момент нам следует временно перейти к обороне. Встретить наступление противника на заранее подготовленных позициях, измотать его боем, а затем самим перейти в наступление.

— А если вы ошибаетесь, и отказ от наступления сыграет на руку противнику, что тогда? Вдруг все сведения, на которых вы строите свои расчеты — это хорошо организованная дезинформация немецкой разведки? Вы понимаете всю ответственность своего предложения, товарищ генерал?

Запорожец говорил это, смотря на Малинина, но все хорошо понимали, что слова его были обращены к Рокоссовскому.

— Предлагая временно отказаться от наступления, — Малинин сделал специальный акцент на слово временно, — мы основываемся не только на сведениях, полученных от наземной и воздушной разведки. О том, что к Кюхлеру прибыло подкрепление, говорят показаниях пленных, которых трудно заподозрить в сговоре, товарищ армейский комиссар. Нашими радистами замечено появление в районе Сологубовки новых радиостанций противника, чьи позывные схожи с позывными 30-го корпуса генерала Фреттер-Пико. Есть сообщения подпольщиков, подтверждающие прибытие под Ленинград свежих дивизий противника.

Словно опытный игрок, Малинин открывал перед членом Военного совета одну карту за другой и у того не было козырей, чтобы побить их. Он с надеждой посмотрел на Стельмаха и Мерецкова, но генералы ничем не могли ему помочь. У них также не было весомых аргументов против приведенных Малининым фактов.

Оба не понаслышке знали, как быстро немцы могут перебрасывать свои войска на дальние расстояния, а в том, что мало кто из соединений 2-й ударной армии имеет навыки встречного боя, не сомневался никто. Единственное, что можно было оспорить в словах генерала Малинина — это направление ударов противника но, ни у одного из генералов не было такого желания. За время общения с Рокоссовским и его командой, они могли ни один раз убедиться в грамотности и правильности их суждений и предложений.

Возможно именно это, вопреки прежним намерениям, заставило командующего фронтом принять сторону помощника Рокоссовского, чем окончательно добил комиссара Запорожца.

— Смогут ли наши войска держащие оборону под Мгой, отразить удары противника? — спросил Мерецков как о свершившемся действии. — Что если, отдав наступательную инициативу врагу, мы не выдержим натиска его войск и оставим Мгу?

В словах Мерецкова сквозила такая озабоченность, что присутствующие генералы понимали, что говоря о потери Мги, он боялся потерять и Синявино.

— Один раз мы уже сумели силой заслонов остановить противника у озера Синявинское, думаю, сможем остановить его и сейчас — успокоил командующего генерал Казаков, курировавшего все противотанковую артиллерию фронта. — Тяжело это будет сделать, но надо.

Казаков быстро подошел к висящей на стене карте и провел по ней карандашом.

— Самое удобное направление для наступления противника — это район Сологубовки, где он может без помех применить против нас свою бронетехнику. На её пути к Мге нет никаких серьезных природных препятствий. Тогда как войскам, что будут наступать на станцию с запада необходимо форсировать реку и брать мост, точнее то, что от него осталось.

— Скорее всего, в районе моста противник нанесет вспомогательный удар с целью отвлечения нашего внимания — предположил Рокоссовский, но Малинин с ним не согласился.

— Я бы не был столь категоричен в этом вопросе, товарищ генерал. Немцы мастера наступлений в любых местах и при любых условиях и до Мги им в этом месте гораздо ближе, чем со стороны Сологубовки. Кроме этого, к мосту проще и удобнее перебросить тяжелую артиллерию, тогда как до Сологубовки нужно делать изрядный крюк и по плохой дороге.

— Хорошо, убедил, — согласился с помощником Рокоссовский. — Значит, всю силу бомбардировочной авиации нужно будет направить в район переправ через Мгу, а направление Сологубовки зона ответственности товарища Казакова. Я полностью уверен, что его артиллеристы умрут, но не пропустят врага, но не будем испытывать Судьбу. Сейчас мы не в том положении.

Он тоже подошел к карте и на мгновение, задержав над ней свой пристальный взгляд, стал излагать собравшимся свое видение грядущих событий. — Все, что мы можем позволить врагу — это двое суток, активных боевых действий, максимум трое. Пусть Кюхлер обозначит направление своего наступления, пусть втянет в бой все свои силы и тогда, мы нанесем свой контрудар в районе Воронова силами танковой бригады полковника Тараканова. Она уже начала прибывать и до полного её сосредоточения осталось несколько дней. Так, товарищ Орлов?

— Три-четыре дня, товарищ генерал — уточнил танкист.

— Согласно данным разведки немцы именно в этом направлении ждали нашего главного удара, но не дождались. Поверили, что мы не будем наступать и перебросили часть сил, сначала под Синявино, затем под Мгу. Теперь здесь нет крупных сил, и вся оборона состоит из опорных пунктов. Мы с генералом Малининым считаем при поддержке танковой бригады, соединения 286-й и 327-й дивизий смогут прорвать оборону врага, взять Поречье. В этом случае произойдет полный развал обороны противника на этом участке его обороны, что облегчит продвижение наших войск по направлению Михайловское с целью взятия под контроль отрезок железной дороги Мга — Мишкино.

В этих условиях, не имея резервов, Кюхлер будет вынужден остановить наступление на Мгу, и повернет свои силы фронтом на восток для недопущения захвата Сиголово нашими дивизиями. Все эти действия, создают благоприятные условия для перехода частей 2-й ударной армии в наступление, в районе устья реки Войтоловки, как и предлагает товарищ Стельмах.

От упоминании своего имени начштаба фронта гордо расправил плечи, принимая слова представителя Ставки как должное.

— Оборону на этом участке фронта согласно данным разведки союзные немцам силы венгры и хорваты, тогда как главные силы находятся на пяточке под Ананьево. Этот фактор создает благоприятные условия для форсирования Мги и дальнейшего развития наступления на село Отрадное.

Рокоссовский замолчал, специально смазав концовку своего плана завершения операции «Искра», прекрасно отдавая себе отчет, сколько сил придется затратить для осуществления того, что он только что озвучил.

Кирилл Афанасьевич это тоже отлично понимал и поэтому довольствовался услышанным. Он с сочувствием посмотрел на генерала Казакова и произнес.

— Теперь все зависит от ваших артиллеристов, выдержат они удар немецких танков или нет?

Этой простой, но одновременно хитрой фразой, он заранее возлагал на плечи генерала всю ответственность за грядущие события.

Будь на месте Василия Ивановича другой человек, он наверняка бы попытался снять с себя хотя бы часть ответственности, но генерал Казаков был из другой породы. Он свято верил в разработанную им самим схему противотанковой защиты, верил в людей, оказавшихся под его руководством, верил в победу над врагом под стенами Ленинграда. И эти убеждения не подвели генерала.

Немцы начали свое наступление на Мгу точно в тот день и час, в который генерал Стельмах предлагал ударить по врагу. Точнее сказать они начали боевые действия, а первыми вступили в бой советские войска.

Причина подобного парадокса заключалась в том, что за несколько часов до начала немецкого наступления, разведчики захватили немецкого сапера. Он проводил разведку местности для выявления русских минных полей в районе села Гнилово. После энергичной обработки, пленный рассказал о скором наступлении немецких войск на участке Сологубово — Сиголово. Об этом было срочно доложено командующему, тот поднял Рокоссовского и с благословления представителя Ставки отдал приказ о нанесении упреждающего артиллерийского удара.

Момент его нанесения был выбран очень удачно. Открой советские артиллеристы огонь на полчаса раньше, и они бы застали солдат противника только на начальном этапе сосредоточения. Ударь на полчаса позже, но неприятель уже сам бы перешел в наступление и ценность его нанесения была бы сомнительна. Однако артиллеристы открыли огонь, когда основная масса солдат врага находилась на переднем крае немецкой обороны, заполнив её окопы и траншеи.

Учитывая тот ограниченный запас мин и снарядов, который имелся у артиллеристов Волховского фронта, ни о каком полноценном артударе речь не могла идти. Вся артподготовка заняла сорок две минуты, но даже в таком усеченном варианте, ущерб врагу был нанесен серьезный.

Особенно пострадала от огня советских артиллеристов пехота противника. Соединения 170-й пехотной дивизии, что должны были наступать в районе Сиголово, попали под удар гвардейских минометов. Их было всего шесть ракетных установок, но сила их залпа превзошла все ожидания. Среди солдат одного из батальонов началась паника и офицерам, пришлось прибегнуть к крайним мерам, чтобы восстановить хотя бы видимость дисциплины.

Стоит ли говорить, что в таком надломленном состоянии солдаты совершенно не горели желанием идти в бой. Когда атакующие порядки немцев приблизились к передовой советской обороны, солдаты дружно попадали при первых выстрелах противника, и танкам пришлось идти в атаку в одиночку.

Возможно, что такой вариант боя мог иметь шансы на успех в сорок первом году или если бы немцам противостоял другой противник. Однако шел второй год войны, солдатам вермахта противостояли русские, оборону которых лихим наскоком прорвать не удалось. Двенадцать танков и бронетранспортеров наткнулись на яростное сопротивление засевшей в окопах пехоты, чьи действия были поддержаны противотанковой артиллерией.

Отказавшись от губительной практики размешать пушки ровной линией вдоль всего фронта обороны, генерал Казаков создал компактные узлы обороны, состоящие из четырех-пяти орудий. Размещены они были таким образом, что могли не только отражать атаки вражеских машин в своем секторе, но в случае необходимости могли поддержать своим огнем соседа.

Результатом совместных действий пехоты и артиллеристов было уничтожение четырех бронемашин и двух танков, после чего атака захлебнулась и немцы отступили. Следующая попытка прорвать оборону противника немцы предприняли через два часа, более крупными силами. Приведенные в чувства пехотинцы на этот раз бежали вслед грохочущим танка резвее и слаженнее, однако и в этот раз фортуна была не на их стороне.

Истратив почти весь боекомплект советские артиллеристы, не имели возможности выставить перед наступающим противником полноценный огневой заслон. Несколько залпов из минометов и орудий не могли сорвать вражескую атаку, но это смогла сделать авиация. Специально приданный офицер связи подал заявку в штаб обороны, в мгновения ока её продублировали в штаб фронта и находящиеся в полной боевой готовности пилоты подняли свои машины в воздух.

Героями этого дня оказались штурмовики «илы». На бреющем полете, позабыв о присутствие в воздухе немецких истребителей, они ударили по атакующим порядкам врага. Летая над полем боя подобно осам, трудяги «илы» один за другим разили из своих пушек и пулеметов пехоту и бронетехнику неприятеля.

Застигнутые врасплох, немецкие солдаты не выдержали столь стремительной и яростной атаки «летающих танков» и дружно обратились в бегство. Вслед за ними последовали и немецкие танкисты, которые лишились поддержки пехоты и потеряли от огня «русских валькирий» семь машин.

Раздосадованное этими неудачами, немецкое командование обрушило на советскую оборону сначала шквал артиллерийского огня, затем бомбардировочную авиацию и только потом, в третий раз двинуло танки и пехоту.

Все было сделано по всем правилам боевого искусства, но вражеский меч наткнулся на русскую броню. Следуя примеру противника, с началом артобстрела, командиры отвели солдат с передовых рубежей обороны, а когда в дело вступили вражеские самолеты, им дорогу заступили советские истребители.

Полностью презрев разумную логику, что сначала нужно разобраться с истребителями прикрытия и только потом браться за «бомберов», они сразу мертвой хваткой вцепились в «юнкерсы», не обращая внимания на «мессеров» и «фоккеров».

В ясном синем небе над Синявинским выступом разгорелась схватка не на жизнь, а на смерть. Горели краснозвездные аэропланы, но оставляя черный хвост дыма падали размалеванные «сердцами», «волками» и прочей воинственной атрибутикой самолеты с тевтонским крестом.

Яростная атака советских истребителей очень нервировала немецких летчиков сидящих за штурвалами своих самолетов. Какое там точно прицеливание и точный сброс бомб на цель? Тут самое главное не попасть под пулеметные очереди этих диких варваров, что атакуют, презрев всякую опасность и при этом успеть опорожнить содержимое бомболюка.

Летчики Волховского и Ленинградского фронта в этот день сделали все возможное, чтобы помочь державшим оборону батальоном, на которые в третий раз накатывались танки и пехота. Враг вновь намеривался испробовать крепость советской обороны своим бронированным кулаком и вновь потерпел неудачу.

Как не пытались немцы своими ударами с земли и воздуха расшатать, разрушить очаги советских укреплений — это им не удалось. Засевшие в окопах и траншеях пехотинцы зубами сдерживали наступление солдат вермахта, а артиллеристы разили врага из своих орудий.

В этом сражении генерал Рокоссовский пошел на нарушение всех приказов и инструкций. Он разрешил артиллеристам для экономии времени размещать запас снарядов рядом с орудиями, а не посылать за ними в тыл, как это было принято. Риск был огромный. Достаточно было шальному осколку угодить в один снаряд, чтобы вывести из строя орудие и весь боевой расчет, но этого не случилось. За все время боев среди советских артиллеристов не было зафиксировано ни одного подобного случая. Боевые расчеты либо гибли под ударами врага, либо заставляли его отступать.

Не менее жесткая и упорная борьба развернулась на берегах Мги. Желая полностью уничтожить оборону противника, Кюхлер приказал отправить сюда часть осадной артиллерии так и не сумевшей сломить сопротивление защитников Пулково и Ижоры. Испытывая нехватку времени и не желая рисковать столь важными «подарками» фюрера, фельдмаршал приказал поместить гаубицы на железнодорожные платформы. Ночью они были доставлены в район переправы у Войтолово, чтобы потом ударить по северному берегу Мги. Мощные монстры, сделанные на заводах Германии, Чехии, Франции залили огнем передовые рубежи советской обороны. Земля тряслась от разрывов их снарядов, разрушения были огромными.

Сделав свое дело, гаубичные поезда поспешили убраться по добру по здорову, предоставив своим младшим собратьям довершить начатое дело. Однако им не удалось продолжить победную эстафету, несмотря на отсутствие под Мгой крупных соединений советской артиллерии, способных на равных вести контрбатарейную борьбу.

Не подозревая, что противник решить использовать тяжелую артиллерию, генерал Рокоссовский сделал ставку на авиацию и не ошибся. Поднятые по тревоге эскадрильи «Су-2» обрушились на батареи противника как снег на голову.

К огромному сожалению, для советских летчиков след гаубичных батарей уже давно простыл, но вот работу их младших братьев, они полностью сорвали. Ничуть не уступая в хваткости штурмовика «илам» быстрые и подвижные «су» смело атаковали вражеские батареи.

Привыкшие работать в комфортных для себя условиях, когда нет контрбатарейной борьбы и небо полностью чисто, немецкие артиллеристы испытали сильнейший стресс. От того, что эти проклятые «красные» буквально прилипли к одному месту, постоянно ходя у них над головой.

Не исправило положение дел и собственная авиация, срочно прибывшая на защиту артиллеристов. Прикрывавшие «су» истребители прочно связали эскадрилью боем, и краснозвездные машины работали по врагу до последней бомбы, ракеты и снаряда своего боекомплекта.

Неприятный сюрприз получила и немецкая пехота, изготовившаяся для броска через Мгу. Минометы и орудия тех, кто оборонял северный берег, не могли причинить им существенного урона, но вот удар двух дивизионов гвардейских минометов, спутал немцам все их карты. И не беда, что открыв огонь, дивизионы обнаружили свое присутствие и сразу же были атакованы вражеской авиацией. «Мессершмидты» уничтожили две установки и повредили больше половину, но залп «катюш» превзошел все ожидания. Под их сокрушительный удар попали не только немецкая пехота, но и все понтонные средства, на которых солдаты фюрера собирались переплыть Мгу.

Три часа драгоценного времени понадобилось немцам, чтобы навести порядок в своих штурмовых ротах и батальонах, прежде чем предпринять новую попытку форсировать реку. Не привыкшие переправляться на подручных средствах солдаты медлили, суетились, пугались, входя в воду Мги, которую им так и не удалось форсировать.

Поднятые в воздух с самого утра советские самолеты постоянно барражировали в воздухе, сменяя друг друга. Связь между звеньями была отлажена хорошо и когда летчики доложили о том, что немцы начали подготовку к переправе, по ним ударили «пешки».

Давно немецким асам не приходилось работать с полной самоотдачей как в этот раз. Да, они по-прежнему превосходили советских пилотов в мастерстве воздушного боя, но с каким трудом и какой ценой давались им эти победы. За один день боев был сбит обладатель Рыцарского креста с дубовыми листьями, которому светили мечи, а также пилот, недавно ставший кавалером этой высокой награды.

Только к вечеру немцы смогли переправиться через Мгу, но их успех оказался временным. Несмотря на всю поддержку с южного берега, немецкий десант не смог закрепиться и ночью, после стремительной контратаки был сброшен в воду.

Желая помочь своим солдатам правильно сориентироваться, все темное время суток немцы пускали осветительные ракеты. Под их траурным отблескам немецкие солдаты покидали негостеприимный берег Мги.

На следующий день, Кюхлер бросил в бой все свои резервы и достиг определенных успехов. Новый немецкий десант переправился через Мгу и смог закрепиться, несмотря на все яростные атаки противника повторить вчерашний успех. Наступавшие в районе Сиголово батальоны смогли прорвать первую линию советской обороны, но дальше продвинуться не смогли.

Обрадованный Кюхлер заверил Гальдера, что на следующий день оборона врага будет прорвана и его войска вернут Мгу, однако Рокоссовский вновь преподнес фельдмаршалу сюрприз. Убежденный мыслью, что русские полностью исчерпали свой боевой потенциал и теперь не способны на наступление, Кюхлер получил болезненный щелчок по своему самолюбию.

Отказавшись от привычных шаблонов, советские войска нанесли удар по поредевшему 96-у пехотному полку, не дожидаясь восхода солнца. Без привычной артподготовки, танковая бригада вместе с бойцами 327-й дивизии внезапно атаковала позиции врага и добилась успеха. Дружное взаимодействие танкистов и штурмовых групп быстро сломило сопротивление застигнутого врасплох противника и обратило его в бегство.

Уже к девяти часам утра было освобождено от врага Поречье, что привело к кризису всей немецкой обороны. Умелыми действиями был выбит её главный опорный столб сопротивления и открыт путь во фланг и тыл 223-й дивизии, над которой с севера нависали сразу две советские дивизии. Оказавшись под угрозой окружения, полковник Блоскх обратился за поддержкой к Линдеману, но командующий армией не мог ему помочь.

Все его внимание, было приковано к наступлению на Мгу, в котором был задействован взвод новейших немецких танков «Тигр» прибывшие для обкатки в боевых условиях. Генерал был уверен, что мощные бронированные машины смогут прорвать оборону врага, но вместо победы, он получил страшное фиаско. У одной из четырех машин в результате попадания снаряда заглох двигатель, еще один танк угодил в болото, а два остальных не смогли продолжить наступление из-за технических поломок.

Опасаясь гнева Гитлера, Линдеман приказал любыми силами спасти поврежденные танки, и немецкие войска занимались не столько наступлением, сколько их эвакуацией с передовой. Всего удалось вернуть в целости только три машины. Четвертый танк так прочно застрял в болоте, что немцы были вынуждены оставить его противнику, предварительно сняв с него все ценное оборудование.

Занятость судьбой «Тигров» помешала командующему армии быстро оценить сложившуюся ситуацию и принять нужные меры. Когда же Линдеман оценил ситуация и попытался её исправить, было уже поздно. Советские войска оттеснили подразделения 223-й дивизии с участка железной дороги между поселком Мишкино и Михайловский и взяли его под свой полный контроль.

Утром следующего дня, перебросив со стороны Сиголово бронетехнику с пехотой, Линдеман попытался вернуть утраченные позиции, но успеха не добился. Немецкая пехота несколько раз брала опорные пункты обороны, но всякий раз отступала под натиском советских солдат. Наступлению бронетехники, на которую так рассчитывал Линдеман, мешала болотистая местность вдоль берегов Мойки и советские танки, метко бившие машины врага из засад.

Кроме этого, у командующего армии имелась и другая головная боль. Не дожидаясь завершения боев с немцами на северном берегу Мги, генерал Рокоссовский настоял на нанесении удара в районе устья Войтоловки раньше намеченного срока.

Это решение таило в себе определенную опасность. Главной ударной силой являлось вновь прибывшее вооруженное пополнение, не имевшее боевого опыта, но генерал «Кинжал» был готов рискнуть.

Переправа началась под покровом темноты, но едва лодки и плоты приблизились к берегу, как противник обнаружил их присутствие. Завязался бой, и неизвестно чем бы он закончился, если бы не помощь десанту со стороны «катюш». Гвардейский минометный полк смог выделить всего четыре машины, но и этого хватило, чтобы привести противника в замешательство.

Изумленные столбом огня и пламени державшие оборону на этом участке венгры испугались «тайного оружия большевиков» и поспешили отойти от реки.

Воодушевленные успехом советские солдаты продолжили продвижение вперед и вскоре вышли к мосту через Мгу. Его оборону возглавляли немецкие подразделения под прикрытием взвода самоходок 12-й танковой дивизии. Предупрежденные венграми о приближении советского десанта немцы заняли оборону фронтом на юг.

Одновременно с этим капитан Гартунг запросил срочной помощи у подразделений находившихся севернее моста. Имея в своем распоряжении полноценную роту при четырех орудиях, он имел все шансы отразить наступление врага и продержаться до подхода подкрепления, однако судьба смотрела в этот день в другую сторону.

Благодаря наличию у переправившегося батальона рации, советские войска ударили по врагу одномоментно, лишая его возможности маневра. Попав под двойной удар, рота Гартунга не выдержала и отошла с занимаемых позиций. Когда подкрепление подошло, и немцы попытались выбить противника из своих окопов, их ждала неудача. Русские прочно удерживали захваченный плацдарм, перебросив на него минометы и танки.

Угроза разгрома немецкой обороны на участке Мга — Отрадное стало как никогда очевидной. Когда Кюхлер доложил фюреру о результатах последних боев, то устроил ему жестокую порку.

— Вы размазня, а не немецкий фельдмаршал! Где, в какой академии вас научили вводить войска в бой по частям, а не громить оборону врага одним ударом!? — гневно кричал вождь германского народа в телефонную трубку. — У вас было все Кюхлер, а вы бездарно упустили данные вам возможности! Вместо того чтобы провести победный парад на Дворцовой площади вы позволяете Мерецкову полностью снять блокаду Петербурга! Я запрещаю вам отступать ни на метр, ни на шаг!

От избытка чувств у фюрера перехватило горло, и он был вынужден сделать в своей гневной тираде маленькую паузу.

— Объявите войскам, что в случает отхода с участка Отрадное — Мга, что части будут расформированы. Трусами, запятнавшими честь солдат вермахта, займется военно-полевой суд, а их командирами — гестапо, — пригрозил фюрер фельдмаршалу. — Все последние неудачи под Петербургом, говорят о том, что вы и ваши генералы разучились воевать, и вам нужна срочная помощь! Я временно отстраняю генерала Линдемана от командования и пришлю вам хорошего помощника.

— Кому прикажете передать управление 18-й армии? — дрогнувшим голосом спросил Кюхлер, застав своим вопросом фюрера врасплох. Говоря с Кюхлером, в порыве страстей Гитлер импровизировал. У него не было готовой кандидатуры на место Линдемана, и он стал лихорадочно перебирать своих военачальников, способных исправить положение.

С большой радостью он отправил под Петербург Моделя, но тот был занят обороной Ржева. Кризис вокруг этого города ещё не миновал и своего любимого «пожарника» фюрер тронуть никак не мог. Неожиданно он вспомнил недавний рапорт Манштейна с просьбой вернуть его в действующую армию. Генерал уверял, что он полностью восстановился после полученного ранения и готов бороться с врагом там, куда его поставит фюрер.

— Место генерала Линдемана временно займет генерал-полковник Манштейн. Надеюсь, у вас нет возражений против его кандидатуры?

— Нет — коротко ответил Кюхлер, неплохо знавший генерала по прежней службе.

— Значит — вопрос решен. Манштейн прибудет к вам в самое ближайшее время. Окажите ему всю помощь, которая ему потребуется для исправления положения — приказал фюрер, и фельдмаршал с тяжелым сердцем стал ждать его протеже.