Перенос начала любого наступления опасен не только законным недовольством и гневом высокого начальства. Он также опасен тем, что в оставшееся время противник сумеет обнаружить ваши приготовления и встретит вас, что называется во всеоружии. А то и того хуже, вдруг выясниться, что он сам собрался наступать как раз в те дни, на которые была получена отсрочка и все ваши прежние планы рушатся как карточный домик от дуновения ветра. Или вдруг в дело вступает третья сила, которая так подло и цепко вклиниться в шестеренки вашего механизма, что вместо ожидаемой прыти, он едва-едва работает.
Командующий Западным фронтом генерал армии Жуков сумел добиться от Сталина разрешение передвинуть начало наступления с 30 июня на 2 августа, найдя нужные для вождя аргументы, несмотря на недовольное ворчание Василевского. Новый начальник Генерального Штаба сразу усмотрел в действиях комфронта примитивную хитрость. Зная готовность немцев биться за Ржев, он решил первым пустить в наступление Калининский фронт генерала Конева и получить пусть небольшую, но фору.
Армии соседнего фронта своими наступательными действиями должны были на время отвлечь внимание противника и тем самым помочь Жукову нанести свой сокрушительный удар. Замысел был по своему правилен, но все хитрости комфронта пошли насмарку из-за погоды. Три дня перед наступлением в районе Погорелого Городища шли проливные дожди и когда, пришла пора, идти в наступление, советским солдатам пришлось бороться не только с противником, но ещё и с непроходимой грязью и лужами по ту сторону реки Держа.
Мощная артподготовка, что началась ровно в 6 часов утра и длилась полтора часа, застала противника врасплох. Мины и снаряды уверенно накрывали всю переднюю линию немецкой обороны, разрушая траншеи, уничтожая ходы сообщения, подавляя огневые точки. Особенно сильно нагнали страху на врага залпы гвардейских минометов, феерично завершивших артиллерийскую канонаду советских войск. От каждого разрыва реактивного снаряда земля тряслась, наводя страх и ужас немецких солдат первой линии обороны.
Удар по позициям врага был такой сокрушительной силы, что когда штурмовые отряды на подручных средствах, лодках и паромах бросились форсировать реку Держа, противник оказывал им разрозненное сопротивление. Высадившись на противоположный берег, советские воины быстро и уверенно стали захватывать опорные пункты немецкой обороны.
Благодаря умелым действиям одной из штурмовых групп удалось захватить железнодорожный мост через реку Синяя и предотвратить его взрыв. Охрана моста не успела привести в действие многокилограммовые мины расположенные на бетонных опорах моста благодаря смелости и отваги советских воинов. Смелыми и решительными действиями они смогли нейтрализовать охрану, а затем, ворвавшись на мост, перерезали провода у заложенных врагом мин.
Не подвели и штурмовые группы полка майора Любавина. Наступая вместе с танкистами майора Собакевича, штурмовые отряды быстро прорвали оборону врага, и вышли в тыл немецкому гарнизону, оборонявшему Погорелое Городище. Под прикрытием танкового огня они принялись громить опорные точки вражеской обороны, а там где поддержка танков была невозможна, уничтожали солдат противника в рукопашной схватке.
Многие командиры танков в пылу боя пренебрегали опасностью и, высунувшись из башни для лучшего обзора, руководили стрельбой своих машин.
Столь смелые действия дали свои результаты. После ожесточенного трехчасового сопротивления, немецкий гарнизон Городища большей частью был уничтожен, а его остатки сдались в плен. К вечеру первого дня наступления были захвачены Курьково, Матюгино, Старое и Раково. Оборона 46-го танкового корпуса немцев под напором сил 31-й и 20-й армии рухнула, что стало неприятным сюрпризом для генерала Моделя, уверенно отбивавшего атаки армий Калининского фронта на подступах к Ржеву.
В начале, он колебался, надеясь, что корпус сможет удержать свои позиции, но вечерние доклады полностью похоронили эти иллюзии. Модель моментально понял всю опасность, нависшую над всей Ржевской группировкой 9-й армии, и отдал приказ о немедленном возвращении отправленных под Демянск войск.
Видя, что оборона переднего края полностью рухнула и, стремясь спасти положение, он настоял на том, чтобы войска отправлялись не по железной дороге или автомобильной автостраде, а на транспортных самолетах Ю-52, в район Сычевки.
Одновременно с этим, Модель приказал остаткам 46-го корпуса отступать к рекам Гжать и Вазуза, на берегах которых планировалось создать новую линию обороны. Туда же, с согласия фельдмаршала Клюге были отправлены три бронетанковые дивизии 9-й армии, которые должны были отправиться под Ростов.
К концу второго дня наступления, оборона противника была прорвана на фронте 20 километров и в глубину на 30 км. Преследуя отступающего противника, передовые соединения вышли к рекам Гжать и Вазуза, где вступили в бой с подошедшими резервами врага и занявшим оборону остатками 46-го корпуса.
Наступавшие вместе с пехотинцами танкисты генералов Гетмана и Соломатина смогли прорвать наспех созданную оборону врага, и в нескольких местах переправившись на западный берег реки Вазузы создали плацдармы. Вместе с ними, передовые части 31-й армии вышли на подступы к Зубцову. Создались благоприятные условия для наступления на Сычевку и Ржев, но тут сыграла свою роковую роль погода.
Проливные дожди сделали непролазными дороги для артиллерии и машин с боеприпасами, горючим и продовольствием. Захватившие плацдарм войска были вынуждены перейти к обороне. Пока автомобили отчаянно боролись с раскисшими дорогами, мужественно продвигаясь вперед, враг получил столь важную передышку.
Ровно сутки хватило немцам, чтобы подтянуть резервы, создать прочную оборону и 6 августа нанести мощный контрудар. Завязались ожесточенные встречные бои, в которых селения по несколько раз переходили из рук в руки. Благодаря стойкости и мужеству советских солдат, враг не смог ликвидировать их плацдармы. Все они не только остались в руках советских войск, но даже взятие Зубцова после ожесточенного боя — было «лебединой песней» наступления Западного фронта на Ржев.
Во встречных боях его танковые корпуса понесли серьезные потери, которые поставили жирную точку на наступательных планах генерала Жукова. Неожиданным соперником грозных КВ и Т-34 были совсем не привычные панцеры 3 и 4 типа, которые советские танкисты легко громили во встречном бою. Танковый кулак генерала Жукова наткнулся на новинку немецкого танкопрома — самоходные орудия «Штурмгешюц», поступившие в танковые дивизии вермахта. Их 75 мм орудия успешно поражали советские танки на расстоянии в километр.
В ожесточенных боях на подступах к Карамзино, майор Любавин лично наблюдал, как внезапно появившиеся самоходки врага одним за другим выбивали танки с красными звездами, ведущие за собой в атаку цепи пехоты.
За время боев состав полка Василия Любавина заметно поменялся. Те танкисты и те пехотинцы, что в начале сражения, лихо наступали сидя на броне танка и в нужный момент грамотно поддерживали друг друга огнем, давно выбыли из строя. С большим трудом, благодаря оставшимся старожилам, экипажи танков и прибывшее на замену пополнение находили общий язык и продолжали атаковать врага в общем строе.
Карамзино было важным транспортным узлом на пути к Сычевке, и взять его было крайне важно. Лишившись его, немцы должны были отступить к топким берегам Вазузы, где держать оборону было очень сложно.
Подразделения полка Любавина наступали вместе с танковым батальоном, где большинство машин составляли средние и тяжелые танки. Казалось, что ничто не сможет советским солдатам взять Карамзино с наскока и дальше продолжить преследование врага, но тут в дело вмешались пятнистые «шмакодявки».
Неизвестно почему вместо того чтобы вести огонь из засады или какого-либо иного прикрытия, они выкатились на открытую местность и открыли огонь.
Вначале, Любавин не придал их появлению большого значения, решив, что — это шаг отчаяния со стороны противника, пытающегося любой ценой, помешать наступлению советских танков на Карамзино. Однако дальнейшие события, заставили его кардинально поменять свое мнение.
Огонь самоходок нанес серьезный урон рвущимся в наступление советским танкам. Ранее отступавшие с поля боя, попав под огонь зенитных 88 мм орудий, теперь они выходили из строя от попаданий снарядов немецких самоходок. Причем эти попадания были опасны для советских танков не только, когда они поражали их борта, но даже когда попадали в бронированный лоб машин.
Тяжелым сердцем, сжав бинокль руками и нещадно костеря неизвестно откуда взявшиеся у врага быстрее и подвижные штурмовые орудия, Василий смотрел, как они безжалостно кромсают броню тяжелых и неповоротливых «Климов». Почти каждый второй снаряд, выпущенный немецкими самоходками, либо выводил танк из строя, либо наносил ему повреждение, либо косил бегущие за танком цепи пехоты. При первых выстрелах солдаты моментально залегли, и снова поднять их в атаку было очень трудным делом.
Немного в лучшем положении были тридцатьчетверки и остальные легкие танки. Обладая большей подвижностью и маневренностью, они временно избегали попаданий вражеских снарядов, но когда это случалось, машины гибли безвозвратно.
Ответный огонь советских танкистов также наносил урон противнику. Остановившись, они смело вступали в единоборство с противником, но общий счет потерь боевых машин был в пользу немцев. К тому же эти потери были неравнозначными по своей ценности.
Стремясь хоть чем-то помочь наступающим танкистам, Любавин попытался по радио связаться с приданым полку гаубичным дивизионом, чтобы артиллеристы своим огнем накрыли зловредный вражеский заслон. Однако для выполнения этого приказа нужно было время, к тому же связь постоянно «барахлила». Командир дивизиона постоянно переспрашивал Любавина, и вражеские самоходки продолжали свое черное дело.
Неизвестно чем бы закончился этот бой, если бы в него не вмешалось звено штурмовиков «Ил-2». По чьей милости, начальства или счастливого случая они оказались в этом квадрате и, обнаружив скопление вражеской бронетехники, смело её атаковали.
Их пули и снаряды разрушительным градом обрушились на немецких танкистов, которые не выдержали удар с воздуха. Уже после первого же захода штурмовиков, самоходки дружно развернулись и покинули поле боя, хотя потери от огня советских летчиков были не столь уж велики.
Сидевшие за штурвалами «Илов» пилоты не имели достаточного опыта точной стрельбы неуправляемыми реактивными снарядами, но даже этого оказалось достаточным, чтобы испугать фашистских танкистов. Мощные разрывы снарядов вблизи самоходок сильно воздействовали на нервы немецких танкистов, и они отступили, удовлетворенные тем, что сократили численность атакующих сил противника.
В этот день советские солдаты смогли достичь Карамзино и в ожесточенном сражении выбить засевших в селении немцев. Однако об их преследовании и продвижении дальше, не могло быть и речи. Слишком серьезными были потери от боев с противником.
Однако не только «Штурмгешюц», доставил много проблем для советских наступающих соединений. Не менее неприятным сюрпризом было появление у немцев 75 мм противотанкового орудия ПАК-97/38. Его снаряды в отличие от прежних «дверных колотушек» могли пробивать броню советских машин на расстоянии километра и также как штурмовые орудия снимали свой процент в борьбе с механизированным корпусом генерала Соломатина и Гетмана.
Все эти «сюрпризы» помогли немцам остановить наступление советских дивизий на топких берегах Вазузы. С каждым днем встречные бои приобретали черты позиционного сражения. Идущая вместе с танками пехота несла неоправданные потери от огня вражеской артиллерии, неподавленных огневых точек и противопехотных мин, которые немцы обильно установили перед своими позициями.
Выбывших из строя бойцов заменяли необученным пополнением, которое не умело действовать в наступлении вместе с танками. В результате чего прорвавшие вражескую оборону танки действовали в тылу противника самостоятельно, а прижатая огнем неподавленных пулеметов пехота не могла продвинуться вперед.
Для продолжения наступления, можно было создать из потрепанных корпусов один мощный кулак и ударить на Сычевку, а затем и на Ржев, перерезав важную дорогу между этим двумя пунктами, как и замышляла Ставка, благо оборона врага не была крепкой и монолитной. Однако после недолгого размышления генерал Жуков отказался от этой идей.
На левом фланге его наступавших войск создалось опасное положение в районе Карманова. Согласно немецкой штабной классификации, Карманово было «угловым столбом», местом, откуда можно было нанести удар во фланг наступающим армиям Западного фронта и разгромить их, что модель и намеривался сделать.
Пока две танковые дивизии сдерживали наступление советских армий на Вазузе, две другие танковые дивизии стали атаковать наступательные порядки советских войск в районе Карманова и с каждым днем, их натиск становился сильнее. Нужно было принимать решение, и Жуков его принял.
Прекратив наступление на Сычевку и Ржев, он развернул свои главные силы на юг и обрушился на атакующего врага. Встречные бои, как правило, бывают жесткими и бескомпромиссными. Каждая из наступающих сторон пытается переломить исход боя в свою пользу, не останавливаясь перед затратами.
В течение недели войска 20-й армии и танкисты Соломатина буквально прогрызали немецкую оборону по направлению к Карманову. В яростных и ожесточенных боях с непрерывно атакующим противником советские войска продвигались по 1–2 километру в день. К исходу 17 августа советские войска с трех сторон подошли к Карманову, но враг не собирался отступать. Генерал Модель приказал своим солдатам держать «поворотный столб» до конца и засевшие в Карманово немцы были готовы выполнить приказ своего любимого генерала.
Солдаты и офицеры 35 пехотной дивизии свято верили, что с юга подойдут главные силы 39 танкового корпуса, и они помогут им отбросить противника от Карманова. Силы действительно шли, но русские опередили их появление буквально на день.
Совершив перегруппировку сил, группа генерал-лейтенанта Тюрина в составе танкистов Соломатина и 2-го кавалерийского корпуса, утром 20 августа с трех сторон атаковала Карманово и к полудню, полностью очистило город от немецко-фашистских оккупантов.
После взятия «углового столба» противника, Жуков умело создал у врага иллюзию того, что намерен продолжить наступление на Гжатск, а сам тем временем повернул свои силы на Сычевку. Комфронтом очень надеялся, что сможет выполнить план Ставки, но это ему не удалось.
Пока главные силы фронта брали Карманово, противник смог создать полноценную оборону на берегах Вазузы и Гжати, подтянув пехотные соединения. Два дня непрерывных боев не привели к прорыву обороны противника и Жуков, был вынужден отдать приказ о прекращении наступления.
Обе стороны в сражении под Ржевом понесли серьезные потери. Войска Западного фронта не могли наступать, но и 9-я армия Моделя не могла исполнить честолюбивые замыслы своего командующего. Для отражения наступления Жукова, фельдмаршал Клюге был вынужден не только задействовать все имеющиеся у него резервы, но и запросить у Гитлера дополнительные силы.
— Мой фюрер, если группа «Центр» в ближайшие дни не получит подкрепление, мы будем вынуждены оставить Ржев. Оборонять город у нас практически нечем — заявил по телефону командующий начальнику ОКХ во время очередного разговора. — Это не только мое мнение. Его полностью разделяет генерал Модель. Многие батальоны его дивизий обороняющих Ржев по своей численности являются ротами. Неприятель атакует наши боевые порядки, не считаясь с потерями до шести раз за день. Наши гренадеры держат свои позиции, но число их неуклонно растет.
Клюге сумел мастерски нарисовать трагическую картину, и Гитлер был вынужден откликнуться на его призыв. Фюрер отдал приказ о переброске под Ржев соединений элитной дивизии «Великая Германия», так необходимой под Сталинградом.
К этому времени, события возле города, носящего имя вождя Страны Советов, принимали отчаянный оборот. Немецкие войска под командованием генерала Паулюса неудержимо рвались к Волге, и Сталин решил задействовать своего кризис-менеджера в лице генерала Жукова. 24 августа он передал командование Западным фронтом генерал-полковнику Коневу, а сам спешно вылетел из Москвы в Сталинград.
Бои за Ржев вступали в новую фазу. Новый командующий, чьи войска сумели приблизиться к Ржеву с севера на расстояние в семь километров, решил продолжить наступление. Уже через два дня, перегруппировавшись, войска 30-й армии начали наступление к северу от освобожденного Зубцова и медленно, но верно стали теснить врага.
Под ударами советских войск, немцы были вынуждены очистить северный берег Волги и отойти к Ржеву. Бои вокруг города носили крайне ожесточенный характер. За каждую деревню, за каждую высотку шли упорные бои, часто переходящие в рукопашные схватки.
К 1 сентября советские войска сумели переправиться на южный берег Волги и ударив в стык державшим оборону немецким дивизиям и ворвались в город. К этому времени, немцы превратили Ржев в настоящую крепость. Каждый дом был приспособлен к круговой обороне, а улицы были перегорожены надолбами, проволочными заграждениями или баррикадами из мешков с песком.
Начались кровопролитные уличные бои, в которых медленно, но верно брали вверх русские. Их штурмовые группы при поддержке огня 76-мм орудий, сначала подавляли огневые точки немцев опорных пунктов обороны, а затем брали их штурмом.
Казалось, что судьба города предрешена, но присланные Гитлером подкрепления смогли остановить наступление советских частей. После многочасовых кровопролитных боев пехотные соединения немецких дивизий при поддержке танков и САУ «Великой Германии», к 6 сентября восстановили свой контроль над городом Ржевом и его пригородами.
Пыл сражений под Москвой угас и полностью сошел на «нет», тогда как бои на севере и юге уверенно набирали обороты. Подобно Ржевской операции, наступление на Синявино также не началось в назначенный срок.
На Военном совете фронта 13 августа между Рокоссовским и Мерецковым произошло серьезный конфликт, который не перешел во что-то большее только благодаря такту и выдержки генерал-лейтенанта. Причиной разногласия между комфронта и представителя Ставки стал доклад генерала Казакова, согласно которому выходило, что артиллерия фронта все ещё не была готова к проведению операции.
— У нас всего один неполный комплект боеприпасов на орудие или миномет. Для успешного проведения операции необходимо минимум полтора комплекта. Без этого нет смысла начинать операцию, надо просить её отсрочки — высказал свое мнение на военном совете Рокоссовский, чем породил дружное негодование у комфронта и члена Военного совета.
— Вы понимаете, что вы говорите!? — возмущался Мерецков. — У артиллерии фронта хватит сил прорвать оборону противника и открыть дорогу наступающим подразделениям танков и пехоты. Это я заявляю со всей ответственностью!
— Второй раз просить Ставку о переносе срока наступления — это значит признаться в собственной неспособности руководить войсками! — уверенно вторил ему Запорожец. — Подобные действия не достойны коммуниста и командира.
— А достойно коммунисту и командиру оставлять идущих в бой солдат без огневой поддержки!? Фронт они прорвут, а вот как будут брать Синявино и Мгу? — засыпал вопросами оппонентов Рокоссовский. — Чем будут подавлять оборонительные пункты немцев? Стремительным броском на их пушки и пулеметы с громким криком «Ура!»? Доклад генерала Казакова прямо говорит, что артиллерия фронта не сможет помочь им в течение недели.
— Танки помогут наступающим войскам взять опорные пункты врага под Синявино и Мгой. Ваш генерал Орлов усиленно занимался подготовкой их взаимодействия друг с другом, вот и посмотрим, чему и как он их научил! — с обидой выпалил комфронта.
— Как бы хорошо они не были бы подготовлены, без поддержки артиллерии, взять хорошо подготовленные позиции очень и очень трудно.
— У меня складывается впечатление, что вы заранее пытаетесь подвести базу под неудачные и неумелые действия своего подчиненного. Вы, что не верите в силу и храбрость советских солдат и офицеров, товарищ Рокоссовский? — грозно спросил Запорожец. Вопрос был очень и очень щекотлив, но первому комиссару фронта не хватало харизмы мучителя генералов Льва Захаровича Мехлиса. Ну не нагонял вид члена Военного совета страха и отчаяния на представителя Ставки.
— Тут дело не в вере в храбрость наших солдат и офицеров, товарищ Запорожец. Главное сделать все для быстрого разгрома врага и при этом попытаться сохранить жизни людей, как этого требует в своих приказах товарищ Сталин.
— Товарищ Сталин говорит по возможности, ставя на первое место разгром врага и освобождение нашей Родины от немецко-фашистских оккупантов! Это надо понимать, товарищ Рокоссовский. Именно в этом и заключается наш главный коммунистический долг — Запорожец привычно завел любимую пластинку, но Рокоссовский не позволил ему перевести заседание Военного совета фронта в партийное собрание.
— Свою главную задачу как коммуниста и командира, я вижу в том, чтобы умело соединить первое со вторым. И для этого считаю необходимо перенести начало наступления фронта ещё на семь дней.
— А Военный совет фронта единогласно против этого! — горячо воскликнул Мерецков, и Запорожец поддержал его, энергично тряся россыпью звезд армейского комиссара первого ранга на своих петлицах.
— Подобные действия просто недопустимы! — комиссар требовательно посмотрел на начштаба и Стельмах поспешил высказать аналогичное мнение. — Ну, совершенно недопустимы, товарищ Рокоссовский.
— Очень хорошо, — неожиданно для своих оппонентов произнес Рокоссовский. — Стороны высказали свое мнение, остается доложить об этом разногласии выше.
Красавец литвин говорил это без всякой рисовки, пытаясь своим высоким положением оказать давление на несогласных с ним командиров. Он решительно подошел к столу с телефонами и взял трубку аппарата обеспечивающего прямую связь со Ставкой.
Когда Рокоссовский заговорил со Сталиным, на лице у комиссара появилась плохо скрываемая улыбка. Запорожец был просто уверен, что на голову заносчивого генерала обрушиться топор гнева вождя, однако этого не случилось.
Возможно, вождь высоко ценил мнение своего представителя и полностью ему доверял в военных вопросах. Однако может быть, что на него повлияла тревожная обстановка на юге страны и он решил не демонстрировать генералу свое недовольство.
В том, что Сталин недоволен новым переносом начала операции «Искра», Рокоссовский ощущал всеми фибрами своей души. Это недовольство сквозило в том, как говорил вождь. В том, как растягивал слова, задавая Рокоссовскому вопросы, как покряхтывал, слушая ответы своего представителя.
Все это было, но оно так и не сложилось в категоричный отказ со стороны Сталина. Выслушав доводы генерала, вождь не разразился гневной тирадой в адрес Рокоссовского как того ожидали члены Военного совета фронта. Он только категорично заявил: — Думаю, для исправления всех проблем вам хватит и шести дней, товарищ Рокоссовский, — чем несказанно его обрадовал.
— Да, товарищ Сталин, мы обязательно уложимся в это срок — заверил Рокоссовский, до конца не веря в свой успех.
— Я на это очень надеюсь — холодно отчеканил Сталин. Затем, выдержав паузу, чтобы собеседник проникся недовольством вождя в его адрес, он сдержанно спросил: «У вас ко мне все?», после чего попрощался и повесил трубку.
Звонок Рокоссовского очень расстроили вождя. И дело тут было совсем не в звонках и докладах Жданова о тяжелом положении Ленинграда. На всей фронтах, где Красная армия сражалась с врагом, не было громкого и однозначного успеха. Не было победы, которую можно было торжественно явить своему народу и без стеснения показать господам западным союзникам. С началом немецкого наступления на юге России, они подобно ужам на сковородке извивались вокруг начала открытия второго фронта, упорно не желая назвать не только конкретную дату, но даже приблизительный срок.
Вопреки ожиданиям, Западный фронт под командованием Жукова не оправдал возложенных на него надежд. Южный и Юго-Западный прекратили свое существование, и из всех важных направлений огромного советско-германского фронта оставался только Волховский фронт.
Острое чуть политика подсказывало Сталину наличие у Рокоссовского больших полководческих способностей. Хорошо показав себя под Москвой, он попал в когорту перспективных военных, а успехи в Крыму и Севастополе открывали ему дорогу в плеяду новых советских полководцев. Именно его прежние победы и успехи заставили Сталина согласиться на повторный перенос начала операции, несмотря на жесткий цейтнот, который он испытывал.
Вождь верил в военный талант своего представителя, но при этом строго взвешивал на своих весах благодеяния оказанные ему. Давая одной рукой просимый Рокоссовским перенос, другой рукой, вождь без колебания придерживал приготовленное ему поощрение.
Закончив разговор, он переложил из одной папки в другую, подписанный им проект приказа о присвоении Рокоссовскому звания генерал-полковника. Верховному Главнокомандующему не было жалко для своих полководцев ни наград, ни званий, ни почестей. В высокой политике, где он вращался — это по большому счету не имело большого значения. Просто товарищ Рокоссовский слишком высоко поднял ставки, и проявлять к нему благосклонность без получения с его стороны весомых результатов было совершенно неправильным делом. Следовало немного подождать, а терпением товарища Сталина бог не обидел.