Наступление советских войск в Шлезвиге застало английское командование врасплох. Сделав главную ставку на немецкие дивизии, Джон Буль ждал, когда негодные «колбасники» отработают оказанное им высокое доверие. Привыкшие считать каждый пенс королевской казны, англичане были настроены на определенную отдачу от затраченных средств на содержание пленных ,и до самого конца ждали результатов, но, увы. Ожидания оказались напрасными, и теперь англичанам приходилось впрягаться в это дело самим.

Против войск маршала Рокоссовского были брошены соединения 2-й английской армии, однако они не смогли остановить движущиеся на запад танковые клинья советских войск. Захватив наступательную инициативу, красные неудержимо атаковали врага, не давая ему ни часу передышки, методично перемалывая его разрозненные боевые соединения.

Уже на третий день советского наступления, по ту сторону Эльбы у англичан не было ни одного соединения, способного нанести противнику контрудар и остановить его продвижение. В результате ударов советских войск все было так основательно перемешано, что самым разумным действием был отвод разгромленных войск за Эльбу и Кильский канал.

Для того чтобы отступление британских подразделений не переросло в паническое бегство и для сохранения своего военного престижа, англичане решили ввести в бой свою 7-ю танковую дивизию, с громким названием «крысы пустыни». Его дивизия заработала за разгром войск фельдмаршала Ромеля, во время североафриканской кампании. Её боевой путь начинался от Каира и пролегал через Тунис, Италию, Францию и закончился в северной Германии.

Затевая операцию «Клипер», англичане отводили 7-й дивизии роль тактического резерва на тот случай, если немецкое наступление будет недостаточно успешным. Теперь было принято решение использовать её для нанесения контрудара по русским войскам.

Перебрасывать дивизию через Эльбу и вводить её в бой в Шлезвиге означало растерять и без того скудный запас времени. Самым удачным вариантом, по мнению штаба фельдмаршала Александера, было нанесение контрудара в районе Виттенберге, в Меклебурге. За два дня боев там уже был создан плацдарм, и наступление с него «крыс пустыни», по мнению британских штабистов, могло если не сорвать продвижение русских войск, то существенно затормозить.

Обычно наступлению союзников предшествовала основательная обработка позиций противника посредством авиации. Минимум два дня бомбардировщики утюжили оборону врага и только потом в бой вступали сухопутные соединения, уничтожая все, что ещё только осталось после непрерывных налетов.

Имея значительное преимущество в воздухе и солидный запас боеприпасов и топлива, можно было доказывать всему миру неоспоримое превосходство «доктрины маршала Дуэ». Однако на этот раз англичане были вынуждены отступить от своих излюбленных правил и начать наступление в некомфортных для себя условиях. В районе Виттенберге не было нужного числа бомбардировщиков и истребителей прикрытия, способных эффективно взломать оборону советских войск.

Фельдмаршал Александер уже отдал приказ о переброске к Эльбе дополнительных авиационных соединений, но для достижения необходимого количества самолетов на прифронтовых аэродромах требовалось как минимум полтора суток. Перед англичанами встал трудный выбор — ждать полного сосредоточения самолетов или наступать, используя то, что имелось на данный момент.

По этому поводу в ставке разгорелись жаркие дебаты. Каждый из двух вариантов имел своих ярых сторонников и противников. Ждать и наступать на врага полновесными силами, было предпочтительнее всего, но для этого требовалось время, а его у англичан просто не было. Войска маршала Рокоссовского неудержимо наступали на запад, принуждая бриттов действовать по второму варианту, что сулило королевским войскам большие потери.

Точку в двухчасовом споре поставил фельдмаршал Александер. Действуя в своем «фирменном стиле», он сначала дал выкипеть бушующим страстям спорщиков, а затем объявил свое решение. Тем, кто успел повоевать под командованием Александера, оно было вполне предсказуемо. Вспомнив о судьбе родины и величии империи, фельдмаршал приказал наступать, не дожидаясь полного сосредоточения воздушных сил.

Воспитанный в лучших канонах британской империи, он был готов исполнить полученный приказ, даже если после этого в его подчинении не останется ни одного солдата. «Победителей — не судят!» был девиз Александера, именно за это свойство его души Черчилль и назначил его вместо желчного, всегда имевшего свое мнение Монтгомери.

Вместо привычных двух дней налетов, было решено провести четырехчасовую бомбардировку всеми имеющими на данный момент силами, а потом ударить танковым полком, вооружение которого составляли только «Кромвели» и «Шерманы».

Вечером пятого июля легкий бомбардировщик «Москито» произвел фотосъемку русских позиций в районе Виттенберге. Полученные данные легли в основу боевых заданий для экипажей бомбардировщиков, задействованных в этом наступлении.

Главная беда англичан заключалась в том, что за два дня боев, русские успели окопаться и создали элементы полноценной обороны. У них имелись окопы, блиндажи и прочие инженерные укрытия. Дзоты и доты, пулеметные гнезда и орудийные позиции. В некоторых местах даже имелись вкопанные в землю танки. Единственно чего у них не было в полной мере, так это хорошей маскировки. На полученных снимках отчетливо просматривались наспех развернутые минометные и орудийные батареи, а также открыто стоящие танки.

Все это легло в боевые задания экипажей английских самолетов, поднявших в небо свои могучие машины утром шестого июля. Первую волну королевских ВВС, которой предстояло снять сливки и разрыхлить русскую оборону, составляли тридцать два могучих бомбардировщика «Ланкастер» под прикрытием истребителей. Вслед за ними в дело вступала вторая группа британских бомбардировщиков в составе уже сорока шести машин. Своими многотонными ударами они должны были закрепить полученный успех и продолжить разрушение оборонительных позиций противника.

Третьими, согласно плану британского командования, в дело вступали двадцать восемь «Лайтингов», тяжелых американских истребителей. Они были полученные англичанами по ленд-лизу и зачастую использовались в качестве штурмовиков, способных поражать цели на земле бомбами и неуправляемыми авиационными ракетами. После этого в дело вновь вступали «Ланкастеры» и все повторялось снова.

Этот план, был типичным шаблоном, по которому англо-американские союзники проводили воздушные атаки, начиная с 1943 года, когда по количеству самолетов они смогли превзойти сражающуюся на два фронта Германию. Единственное, что вызывало вопрос у командования авиацией, с какой высоты наносить бомбовые удары. С излюбленных западными летчиками верхних эшелонов или спуститься ниже?

После недолгих обсуждений было решено все же работать с нижних эшелонов, несмотря на угрозу столкнуться с советскими истребителями. Британский плацдарм на Эльбе был небольшим и потому удары с больших высот не гарантировали безопасность английских войск от своих же бомб.

Солнце уже взошло, когда к Эльбе приблизилась первая ударная волна английской авиации. Надсадно гудя моторами, огромные «Ланкастеры» величественно проплывали в воздухе над древней красавицей-рекой. Сотни лет назад здесь тоже шла ожесточенная битва между славянскими племенами и псами Первого рейха — рыцарями, осуществлявших свой знаменитый «натиск на восток». Прошло время, и теперь уже другая империя готовилась преподать урок малоцивилизованным славянам, кто есть кто.

Двигаясь плотным строем, как некогда тевтонские рыцари наступавшие «свиньей», английские летчики намеревались блеснуть перед врагом всей силой и мощью своих воздушных сил. И пусть некогда первая империя мира переживает далеко не лучшие моменты своей истории. У неё ещё есть силы заставить уважать себя, принудить считаться с собой и уважать свои неизменные интересы.

Ведя свои могучие самолеты за Эльбу, пилоты первой волны чувствовали себя если не богами, то уж точно первыми после них. Эту уверенность им придавало знание того, что по расчетам штаба, русские истребители никак не успевали помешать им дойти до цели и вывалить на неё свои бомбы. Слишком далеки были их аэродромы от Виттенберге и довольно близко находились взлетные полосы англичан.

Гордыня и напыщенность богоравных пилотов значительно уменьшилась, если бы они знали истинное положение вещей, о котором штабные работники предпочли не распространяться, не желая подрывать боевой дух идущих на смерть. И наверняка настрой летчиков упал бы ещё ниже, знай они, что отмеченные на их картах цели — ложные. Готовясь к боевым действиям, в полном соответствии с боевым уставом, советские войска извлекли со своих тыловых складов фанерные макеты танков, пушек, гвардейских минометов и выставили их на обозрение противнику. Вместе с линией пустых свежевырытых окопов, они были отличной приманкой, на которую ранее не раз клевали немцы, а теперь попались и англичане.

Приблизившись к переправе через Эльбу, бомбардировщики распахнули свои люки, чтобы через минуты разнести в пух и прах русские позиции у леса, в самом лесу и за ним, но тут для них начались неприятные сюрпризы.

Первым из них было появление у противника зениток. Их было не так уж много, но грамотно расположенные, они создавали серьезную опасность для идущих крыло в крыло тяжелых самолетов. Для проведения своего коронного «коврового» бомбометания, они должны были придерживаться именно этого строя. В противном случае эффект от удара снижался в разы.

Ох, как было страшно и неохотно англичанам наползать на перистые разрывы зенитных снарядов, возникших прямо по курсу их машин. Плотный строй представлял собой отличную цель, по которой было трудно промахнуться.

Сначала один бомбер, затем другой, третий стали отмечать попадание в свои могучие тела. Попадание в крыло, фюзеляж и даже повреждение мотора не могли уничтожить такую огромную машину как «Ланкастер». Несмотря на полученный ущерб, она продолжала функционировать, и была пригодна для продолжения полета. Было гораздо хуже, когда против одного самолета действовало сразу несколько орудий, тогда его шансы катастрофически падали.

Именно с этим и столкнулись англичане на плацдарме под Виттенберге. Дав им возможность подойти поближе, русские зенитки, словно хорошо выдрессированные охотничьи собаки, атаковали переднюю пару самолетов, быстро и сноровисто разделив их между собой. Нисколько не пасуя перед угрожающе гудящей армадой, зенитные расчеты занялись истреблением врага. Прильнув к перекрестью прицелов, они стремились успеть как можно лучше сделать свою работу, прежде чем разорвавшийся рядом фугас не прервет их службу Родине.

От попавших в смертельные жернова бомбардировщиков градом летели куски обшивки, отчаянно дымили поврежденные моторы, а на борту что-то горело, выбрасывая черный, удушливый шлейф дыма. Картина была столь ужасна, что ни один здравомыслящий англичанин, посмотрев на неё со стороны, не дал бы и жалкого пенса за жизнь несчастных летчиков.

Целых три самолета было потеряно англичанами от огня зенитных расчетов и ещё четыре получили серьезные повреждения во время выполнении этого задания. Один из «Ланкастеров» рухнул, не дотянув до аэродрома, второй разбился при посадке, надолго закрыв своей пылающей массой взлетную полосу.

Другим неприятным сюрпризом было появление в небе над плацдармом советских истребителей. Вопреки всем расчетам и подсчетам англичан они все-таки успели перехватить незваных гостей, взлетев с одного из полевых аэродромов подскока.

Прикрывавшие бомбардировщики истребители попытались связать появившиеся из неоткуда «Яки» встречным боем, но это им не удалось. Уклонившись от боевого столкновения со «Спитфайерами», они атаковали сверху вражеские бомбардировщики, что было очень неожиданностью для тех. Досконально изучив методику боя немецких летчиков, и уже привыкнув к ней, англичане растерялись. Ограниченные в маневренности плотным строем, они не могли эффективно противостоять атакам сверху.

Подобно злобным гарпиям «яки» принялись нападать на «Ланкастеры», нанося тем смертельные удары один за другим. Полностью презрев при этом угрозу смерти, исходящую, как от истребителей, так и от пулеметов бомбардировщиков, они раз за разом атаковали врага, и успех сопутствовал им. Три «Ланкастера» сложили свои могучие крылья, так и не успев исполнить свой долг перед любимой империей и своим обожаемым королем.

Работать в подобных условиях, когда тебя бьют с земли и воздуха, было совершенно невозможно и невыносимо для любого цивилизованного летчика. Когда перед тобой встает выбор жизни и смерти, вопросы совершенно излишне. Боевой порядок, дающий победу, был сломлен, и снять пенки не получилось.

Такая же судьба была и у второй волны грозных «Ланкастеров». Прибывшие в значительном количестве советские истребители просто не дали англичанам выполнить свою боевую задачу. «Лавочкины», «яки», «аэрокобры» встали надежным щитом над своими позициями.

Оказавшись в столь некомфортных для себя условиях, королевские пилоты превзошли своих предшественников. Если самолеты первого эшелона ещё пытались произвести прицельное бомбометание, то их последователи просто вывалили свой смертоносный груз на зеленый массив леса и были таковы.

Гораздо больше проблем для русских создали «Лайтинги». Верткие и быстрые, в отличие от громоздких и неповоротливых «Ланкастеров», они, как правило, успевали нанести огневой удар по позициям советских войск, прежде чем их атаковали истребители.

В результате воздушной атаки англичане лишились девятнадцати машин и свыше тридцати получили повреждения различной степени тяжести. Ни о каком повторении вылетов бомбардировщиков в этот день никто из командования и не заикался, опасаясь массового отказа пилотов. Получив столь сильную моральную травму, они нуждались в отдыхе и лечении, и командование пошло им навстречу.

Единственными, кто в этот день вновь решил слетать «в гости» к русским, были эскадрильи «Лайтингов». Они меньше всех понесли потерь от зениток и истребителей, и боевой дух у них ещё не полностью угас. После дозаправки и пополнения боезапаса английские штурмовики полетели расчищать путь «крысам пустыни» под командованием генерал-майора Льюиса Лина, чье наступление должно было начаться через два часа.

Малые потери «Лайтингов» были обусловлены не тем, что в распоряжении генерала Вершинина было мало истребителей или они понесли серьезные потери в борьбе с двумя эшелонами «Ланкастеров». Потери, конечно, были, и были достаточно значимые, просто время налета штурмовиков пришлось на так называемую «форточку», когда часть истребителей была вынуждена покинуть поле боя, а вторая только подлетала. К тому же три из восьми русских зениток были приведены к молчанию, что также сыграло свою роль.

Ободренные своим успехом, пилоты «Лайтингов» горели желанием ещё раз пощипать русскую оборону, но на этот раз, пойдя по шерсть, вернулись стриженными. Посты ВНОС вовремя заметили их приближение и немедленно сообщили эскадрилье майора Чекалина, пребывавшей в готовности номер один. Красная ракета, взметнувшаяся в небо, ещё не закончила свой полет, а моторы истребителей уже взревели и они дружно устремились навстречу врагу.

Вместе с эскадрильей капитана Хайрулина, они перехватили англичан на подступах к плацдарму и устроили им горячую встречу. Восемь машин покинули ряды королевских ВВС после этой встречи. Семь самолетов записали на свой счет летчики и один пришелся на долю зенитчиков. Даже в уменьшенном составе они внесли свою лепту в эту маленькую победу.

Вид своих самолетов падающих на землю не очень приподнял настроение у подопечных генерала Лина. Все говорило о том, что оборона у русских была на должном уровне, и для того чтобы прогрызть её «королевским крысам» придется попотеть.

Чтобы максимально облегчить им решение этой задачи, за сорок минут до начала атаки, пушки двух конных артполков ударили по позициям советских войск. Не имея точных целей, они били исключительно по тем квадратам, что были переданы им из штаба.

Сорок минут они утюжили русскую оборону, стремясь доделать ту работу, что не смогли сделать летчики. Гаубичные снаряды с яростью перепахивали цветущую землю, а уткнувшиеся в стенки окопов солдаты в который раз с радостью вспоминали созданные ими макеты. Многим, очень многим из них они спасли жизнь в этот день.

Старший сержант Снегирев Мефодий Павлович был одним из лучших наводчиков в противотанковом полку, на чью долю выпало отбивать атаки танков 7-й моторизованной бригады полковника Фимса. По счастливой случайности ни одно орудие из его батареи не пострадало ни во время бомбежки, ни при артобстреле, и когда был подан сигнал тревоги весь расчет быстро занял свои места.

В лучах поднявшегося солнца было хорошо видно, как на передние траншеи, изрядно побитые бомбами и снарядами, наползали английские танки при поддержке двух пехотных батальонов. Глядя на линию истерзанных окопов, казалось, что там не осталось ничего живого, и англичане должны были легко их преодолеть. Однако это только казалось. В передовых траншеях находились только наблюдатели, основные силы были отведены в тыл, и, как только началась атака, солдаты вернулись на свои места.

Плотным автоматно-пулеметным огнем они отсекли пехоту от танков, заставив её залечь. Несколько раз солдаты 131-й пехотной бригады его величества пытались подняться с земли и догнать ушедшие вперед таки, но каждый раз падали снова. Когда же англичане из своих «Шерманов» и «Кромвелей» попытались принудить окопы к молчанию, по ним сначала ударили из трофейных панцерфаустов, а затем из противотанковых пушек.

Стоя у орудия, Снегирев отчетливо видел, как потеряв от огня «панцеров» две машины, танки перемахнули через переднюю линию окопов и, не останавливаясь, двинулись прямо на батарею. Начался смертельный поединок между огромной бронированной махиной и горсткой людей сгрудившихся вблизи приземистого орудия.

Между противниками было чуть более пятисот метров, когда Снегирев попал, а затем поджег свой первый вражеский танк.

— Горишь, сволочь, — удовлетворенно проронил наводчик, глядя на языки пламени, гуляющие по броне «Шермана», — и чего вам всем не хватало. Ведь мир же был. Мир!

Подобный вопрос терзал всех солдат всех шести фронтов. Как? Зачем? Для чего надо снова стрелять и убивать, ведь нет ничего лучше на земле чем мирная жизнь. Что двигает этими людьми, уже успевшими вкусить прелести этой жизни, когда ты просыпаешься рано утром без опасения быть убитым через минуту. Как тут не вспомнишь классовую неприязнь.

— Снаряд, снаряд, — раздавалась команда, и Снегирев принялся ловить в своем прицеле башни, борта, гусеницы неприятельских бронированных машин. Несколько раз рядом с орудием рвались снаряды, и оно больно било своего наводчика. За его спиной кто-то кричал, стонал, хрипел, но все это было для Снегирева неизмеримо далеко, где-то на другом конце света. Полностью захваченный смертельным поединком, он только наводил на вражеские танки и докладывал о готовности командиру.

Он так и не оторвался от орудийной панорамы, когда его сильно ударило по спине и под гимнастеркой побежало что-то горячее. Боли наводчик не чувствовал, руки работали, и значит, не было причин отвлекаться от боя. Да и как было оторваться, если огромный «Кромвель» так удачно подставил под удар свой бок, и нужно было срочно соединить прицел и точку наводки.

Забыв про все на свете, он азартно выкрикнул «готов!». Орудие тут же отозвалось на его слова мягким толчком и несказанное упоение охватило Снегирева от вида своей, хорошо сделанной, работы. Как радостны и велики бывают такие секунды счастья, неизменно сменяющиеся минутами горя.

Снегирев яростно крутил наводку пытаясь высмотреть за клочьями черного дыма своего нового врага, когда рядом с орудием разорвался очередной снаряд и сраженный осколком лейтенант сложился пополам и рухнул на землю.

— Командира убило! — это известие заставило наводчика прекратить охоту и оторваться от прицела. Два года пробыл Мефодий Снегирев в действующей армии, и ему было достаточно одного взгляда в широко раскрытые на солнце глаза лейтенанта.

— Гады! — коротко бросил он и, оглянувшись вокруг увидел, что кроме него из всего расчета имелся в наличие только один подносчик снарядов. Где-то очень глубоко в сердце вспыхнула искра жалости и горести к своим товарищам, но она тут же погасла. Шел бой, и нельзя было тратить на душевные сантименты ни одной секунды драгоценного времени. После оплачем, отгорюем, отдадим должное смелости и героизму своих боевых товарищей, если останемся в живых.

— Что стоишь?! Не зевай! Снаряд! — крикнул Снегирев молодому солдату и, сглотнув шершавый комок в пересохшем горле, вновь прильнул к панораме. Ветер повернул клубы дыма в другую от орудия сторону, и можно было продолжить охоту.

До атакующих танков противника было чуть более трехсот метров, когда в перекрестье прицела попал «Шерман» с разноцветными отметинами на броне. Плохо разбираясь в символах британских танкистов, Снегирев не мог догадываться, какое начальство находится в этом танке, но то, что оно там, определил сразу, и не ошибся. В разноцветном штабном «Шермане» ехал заместитель командира бригады полковник Рамсфилд. Охваченный страстью положить на алтарь родины столь нужную для неё победу, он решил возглавить атаку и лично разгромить большевиков.

Затаив дыхание, наводчик несколько невыносимо долгих секунд плавно вел цель, и только выбрав самый удачный момент для выстрела, дал команду «огонь!». Пушка в очередной раз выплюнула из своего жерла смертоносный снаряд и по прошествии нескольких секунд, он точно ударил прямо под основание башни танка.

— Это вам за нашего лейтенанта! — удовлетворенно констатировал Снегирев, наблюдая как густые клубы черного дыма, поползли во все стороны от вставшего на всем ходу танка. Один из башенных люков откинулся вбок и из него появился танкист, спешивший как можно скорее покинуть поврежденную машину. Он уже наполовину вылез из люка, но в это время на него наползла волна черного дыма, и задохнувшись его ядовитыми парами, танкист рухнул в горящие недра танка.

Снегирева охватила секундная радость и удовлетворение от удачного выстрела, но он сразу подавил её. Поредевшие ряды противника уже выходили на последнюю дистанцию танковой атаки. Смертельная схватка орудия и бронированных машин вступала в решающую стадию, в которой решался главный вопрос атаки. Отступят бронированные монстры англичан восвояси или все же прорвут русскую оборону, и в этот момент каждый выстрел мог стать решающим.

— Снаряд! — потребовал от своего помощника Снегирев, и тот послушно лязгнул затвором орудия, досылая в ствол снаряд. Обостренные до предела чувства подсказывали наводчику, что атакующий враг основательно измотан и силы его уже на исходе. Нужно было лишь ещё раз побольнее дать ему по зубам, и он обязательно отступит.

— Сейчас, сейчас, сейчас, я тебя паразита сделаю, — шептал старший сержант, колдуя у своего прицела. В этом бою Мефодий Павлович сумел подбить целых пять танков противника. Это было очень много для одного боя, и ему полагалась высокая правительственная награда, но Снегирев совершенно не думал об этом. Он спешил успеть сделать свой главный выстрел в этом бою и обратить врага в бегство.

Старший сержант успел поймать в прицел танк с красным тушканчиком на борту и стал совмещать точку наводки, когда шестым чувством почувствовал нависшую над собой опасность. Снегирев не видел, что идущий сбоку от «тушканчика» танк остановился и стал целиться точно в его орудие. Он только явственно ощутил на себе взгляд смерти и отчетливо понял, что у него просто нет времени на прицельный выстрел. И потому, он бросил крутить прицел, громко выкрикнул: — «Огонь!» и влепившись в каучуковую накладку прицела, стал наблюдать за результатом своего выстрела.

Снегирев успел заметить, что своим выстрелом он основательно повредил трак «тушканчика» и теперь поврежденный «Шерман» обречен на добивание или оставление его экипажем. Он даже порадовался этому моменту, но в это время у правого колеса орудия разорвался вражеский снаряд. Раздался оглушительный взрыв, и бессильно раскинув руки, наводчик рухнул на пустые зарядные ящики.

Предчувствие Снегирева оказалось верным. Вскоре после его выстрела танковая атака противника захлебнулась и враг отступил, так и не сумев прорвать прочную противотанковую оборону советских войск. Созданная и прошедшая испытание на прочность в борьбе с бронированными армадами вермахта, она устояла и под натиском недавних союзников.

Выстояла она и во время второй атаки, хотя на этот раз англичане продвинулись далеко за линию передних траншей. Пополнив свои атакующие ряды соединениями 22-й бронетанковой бригады и свежими ротами пехоты, англичане вновь пошли в наступление, исполняя приказ фельдмаршала Александера.

К моменту начала наступления противника под Виттенберге уже не было крупных соединений артиллерии, и вся тяжесть по отсечению пехоты от танков легла на плечи минометчиков. Своими героическими усилиями, несмотря на обстрелы конной артиллерии, ротные, батальонные и полковые минометы, остановили продвижение британской пехоты, положив перед её атакующими рядами непреодолимый огневой заслон.

Оставшись один на один с противотанковыми пушками, «Кромвели», «Шерманы» и «Валентайны» все же решили проверить крепость советской обороны. Британцы полагали, что она уже подточена предыдущим боем и последовавшим за ним артобстрелом. Кроме того, над ними довлел приказ фельдмаршала Александера — во чтобы то ни стало прорвать оборону врага и открыть дорогу войскам прорыва.

Воля высокого командования для англичан всегда священна и обязательна для исполнения, но в этот день этого оказалось недостаточно для прорыва русской обороны. Созданный в конце июня для отражения главного удара войск Шернера, противотанковый заслон пушек ЗИС-2 с успехом пригодился против солдат фельдмаршала Александера. Умело расположенные в две линии, своим убийственным огнем русские батареи вновь заставили танки противника отступить. Приказ, конечно приказом, но доблестным Бобби, Эдди и Гарри в этот исторически важный момент почему-то так захотелось жить, что они мигом нашли тысячу и одну причину позволившие им отложить его исполнение.

Разъяренный неудачей, генерал Лин приказал двум полкам конной артиллерии завалить снарядами все русские окопы и траншеи. Одновременно с этим он затребовал поддержку со стороны авиации, и она была предоставлена. Над плацдармом вновь появились «Лайтинги», теперь в сопровождении отряда «Спитфайеров». Все вместе они принялись ровнять и утюжить позиции дивизии генерала Кабанова, по которым уже била английская артиллерия.

На помощь героической пехоте, хотя и с определенным опозданием, пришли истребители 2-ого гвардейского полка. В яростной схватке, не жалея собственной жизни, они заставили противника отступить от берегов Эльбы.

Получив твердый и решительный отпор, королевские истребители ретировались, и в этот момент на поле боя появились новые действующие лица. Как уже отмечалось, в этот момент у советского командования не было под рукой артиллерии, способной заткнуть горло пушкам противника, расположившимся по ту сторону реки. Поэтому, для недопущения разрушения оборонительных позиций, в бой были введены штурмовики «Ил-2».

В этот день конная королевская артиллерия доподлинно узнала, почему немецкие солдаты так боялись русских штурмовиков. Эти крайне живучие машины буквально ходили над головами у привыкших к комфортным боевым условиям королевских канониров. Пули, снаряды и ракеты, выпущенные этими ужасными машинами, нанесли серьезный урон, как материальный, так и душевный.

— Это ад! Просто ад! — истошно жаловались друг другу артиллеристы, которым посчастливилось пережить налет советских «илов», — в таких условиях невозможно сражаться! Где наши истребители! Где «Ланкастеры»!? Пусть сотрут в порошок эти мерзкие самолеты вместе с их летчиками!!

С не меньше силой и накалом в штабе дивизии шли дебаты — продолжить наступление, предписанное фельдмаршалом или нет. Многие из военных выступали за прекращение атак, благо для этого имелась прекрасная причина — налет русской авиации. Однако верх взяли верноподданнические чувства.

— Мой король и моя семья не поймут меня, если, имея хоть один шанс выполнить свой долг перед империей, я проявлю малодушие и слабость, и не воспользуюсь им. Я твердо верю в храбрость и бесстрашие моих солдат. Я верю в их верность идеалам британской демократии, самой древней из демократий в Европе, за которые мы вот уже шесть лет проливаем свою и чужую кровь, — воскликнул генерал Лин и, опустившись на колено, горячо поцеловал край дивизионного знамени.

— Передайте моим солдатам, что русская оборона почти разрушена огнем нашей артиллерии и ударов с воздуха. Нужно всего одно усилие и она падет к их сапогам. Скажите им, что страна, король и премьер Черчилль как никогда нуждаются в победе и ждут её! — генерал козырнул своим подчиненным и, зажав стек подмышкой, собрался идти на командный пункт, чтобы наблюдать за атакой в стереотрубу, как вспомнил ещё одну важную вещь. — Да, вот ещё, что. Передайте солдатам, чтобы, идя в атаку, громко кричали «Боже храни короля!». Это значительно повысит их боевой настрой. И пусть командиры строго смотрят за этим. Те, кто будут отлынивать, подвергнутся телесным наказаниям!

Таковы были наставления генерал-майора Лина своим солдатам, и все они были полностью выполнены. Ведь нет ничего страшнее для британского солдата, чем командирский стек или пеньковая кошка для лупцевания. Что поделать, святые традиции, хотя на дворе уже и двадцатый век.

В утверждениях английского командующего о слабости русской обороны присутствовала своя правда. Как бы хорошо ни были укрыты орудия с минометами, и крепки были окопы, но советские войска от предыдущих атак понесли серьезные потери. И когда вновь англичане двинулись на штурм их позиций, положение очень осложнилось. Оставшиеся в окопах солдаты не могли остановить идущую вслед за танками вражескую пехоту, и угроза прорыва обороны стал реальна, как никогда прежде.

Людских резервов, способных устранить нависшую опасность, у генерала Кабанова не было, но один козырь у него в рукаве все же нашелся. После недолгих раздумий и уточнений, он приказал бросить в бой дивизион гвардейских минометов.

Существенного ущерба для танкистов полковника Рэткинса выкаченные на прямую наводку «катюши» не нанесли, но вот британскую пехоту потрясли основательно. Мало кто из людей останется спокойным, когда на него в упор, с шумом и грохотом разрывая воздух, летят реактивные снаряды. При виде этого ужаса, тело само падает на землю вопреки воле человека. И уж совсем не найдется смельчаков, которые после их оглушительных разрывов и мощных сотрясений земли, изъявят готовность продолжить наступление и не останутся разумно лежать на земле.

Попав под обстрел гвардейских минометов, англичане дружно залегли и никакие приказы и призывы не смогли поднять их в атаку. Встреча с очередной русской легендой полностью лишила сил подданных его королевского величества.

Если у попавшей под обстрел пехоты было законное право не выполнять свой долг перед нацией, то у танкистов полковника Рэткинса такой возможности не было. Долг перед былой славой обязывал их идти вперед, и они упрямо ползли на русские окопы.

Танкисты не пели «Боже храни короля!», а были полностью сосредоточены на предстоящей схватке. Многие из них свято верили или надеялись, что они, грозные «крысы пустыни» смогут добиться успеха и с чистым сердцем отрапортовать командованию о выполнении приказа. И чем ближе они приближались к советским позициям, тем радостнее начинали биться их сердца — число противотанковых орудий у противника заметно уменьшилось.

Это открытие вселило уверенность в умы англичан, но она там продержалась недолго. Быстро выяснилось, что коварству русских варваров нет конца. Они заранее приготовили земляные укрытия для танков и самоходок, до поры до времени прятавшиеся в густом лесу, невидимые сверху.

Теперь, они заняли укрытия и стали вести прицельный огонь по ничего не подозревавшим англичанам. Присутствие танков и самоходок, а также место их расположения было обнаружено экипажами машин слишком поздно. Очень многие из них заплатили за это открытие своими жизнями.

Перед пылкими островитянами и их союзниками из доминионов встал очень острый вопрос —  повернуть назад или отважно продолжить наступления без твердой надежды на успех. И тут им на помощь пришла пехота, или вернее отсутствие её. Наступать без неё было чистым безумием, и английские танки с чистой душой повернули назад.

— Мы сделали все, что было в наших силах и даже больше. Но прорывать оборону врага без пехотной поддержки, это нонсенс, сэр. Такого нет ни в одном уставе империи, — так доложил генералу Лину полковник Рэткинс и примерно в том же ключе был рапорт командира «крыс» фельдмаршалу Александеру. Все было сделано с соблюдением всех формальностей, и ни один из вышестоящих командующих не смог упрекнуть своих подчиненных, включая самого премьера Уинстона Черчилля. Таково было положение дел в британской армии.

Впрочем, ничто не помешало начальству выразить свое неудовольствие отсутствием результата и, стремясь смыть позор со своих боевых знамен, «крысы пустыни» намеревались на следующий день попытать счастья ещё раз. Своим упорством и настойчивостью они не раз заставляли строптивую фортуну повернуться к себе лицом, но утром 7 июля у них случился досадный сбой.

Солнце ещё не поднялось из-за горизонта, когда эскадрилья советских бомбардировщиков в дребезги разбомбила переправу через Эльбу, по которой осуществлялось снабжение плацдарма. Хитрые русские продолжали изумлять простодушных англичан своим коварством. Мало того, что они подошли к переправе не с севера, а с юго-востока, сделав изрядный крюк, так на это задание они отправили полученные по ленд-лизу «бостоны».

Стоит ли удивляться, что охрана моста приняла эти бомбардировщики за свои машины и спокойно пропустила их к переправе. Когда маски были сброшены и бомбы уже падали на забитый до отказа людьми и техникой мост, было уже поздно. Сделав свое черное дело «бостоны» быстро ушли на север, под огнем проснувшихся зенитчиков.

Согласно утверждению командиров батарей им даже удалось сбить один или два самолета противника, но это было слабым утешением. Связь с северным берегом была прервана всерьез и надолго, что самым трагическим образом сказалось на положение дел на плацдарме.

Людей охватил страх и, когда русские только нажали, возникла паника. Солдат не смогло успокоить ни наличие у них противотанковых орудий и зенитных батарей, ни появление в воздухе родной авиации, ни заверения командиров, что саперы уже начали возведение переправы через Эльбу.

После налета русских бомбардировщиков мост через Эльбу рухнул, но по капризу судьбы, с одной стороны уцелела узкая боковая кромка. По ней невозможно было проехать на танке или машине, но можно было свободно пройти трем людям. Казалось бы, всего лишь малозначимая деталь, но именно она стала причиной стремительного разрушения дисциплины среди солдат.

Иногда наличие слабой надежды бывает во сто крат хуже, чем её полное отсутствие. Когда человек полностью предоставлен сам себе, когда мосты сожжены и только от тебя самого зависит собственное спасение. Для зажатых на плацдарме войск, наличие возможности отхода стало тем моральным искушением, которое быстро разрушило простые души английских солдат.

Вид покореженного моста породил в чьей-то памяти рассказ, смененных на плацдарме, немцев об одной русской притче. Сами господа тевтоны услышали её под стенами Сталинграда и, в качестве обмена опытом противостояния советам, поведали своим новым союзникам. Притча гласила об одном охотнике, который сумел схватить медведя, но потом никак не мог сдвинуться с места, из-за крепких объятий зверя.

Островитяне очень любят рассказы об охоте на зверей, а про охоту на медведей в особенности. Обычно воспоминания об охотничьих удачах бодрят душу и будоражат кровь, но только не в этот раз. «Сталинградская» притча оказала прямо противоположный эффект на умы зажатых на северном берегу Эльбы англичан. Услышав её, бравые Тэдди только мрачнели душой, хмурились и принимались искать всевозможные предлоги, чтобы как можно скорее перейти по хрупкой жердочке на противоположный берег. И чем сильнее грохотала подтянутая русскими к Виттенберге артиллерия, тем больше возникало желающих сделать этот неблаговидный поступок.

Ещё больше усилил негативное настроение солдат империи налет на плацдарм эскадрильи русских пикирующих бомбардировщиков. И хотя их целью был вовсе не огрызок мост, а скопление людей и техники перед ним, а зенитчикам и в самом деле удалось сбить один из самолетов и повредить другой, страх среди англичан стал разрастаться в ужасающей прогрессии.

Весь плацдарм превратился в развороченный улей, который только и делал, что отчаянно гудел. Невзирая на чины и звания, все энергично обсуждали положение дел на плацдарме. И если офицеры сдержанно называли его сложным, то простые солдаты и сержанты говорили о «втором Дюнкерке».

Появление у русских дальнобойной артиллерии, которая принялась бить по саперам наводящим переправу, только увеличило градус накала среди британских военных. Не имея точных координат переправы и корректировщиков, советские артиллеристы били исключительно по площадям, но даже это вгоняло в отчаяние и уныние островитян. С каждым разрывом русского снаряда на том берегу, в сердцах и душах островитян усиливался страх попасть в плен к этим «страшным советам». И хотя обстрел продолжался около часа, этого вполне хватило, чтобы страх с хрустом и треском пожрал их мужество.

Последней каплей переполнившей чашу терпения, стал налет русских бомбардировщиков поздним вечером. Сброшенные с больших высот бомбы не нанесли больших повреждение понтонной переправе, уже достигшей средины Эльбы. Однако сам факт бомбежки подстегнул англичан к бегству, сломав последние препоны в их сердцах. Посчитав, что они сделали все, что могли сделать во благо родине и короне, «крысы пустыни» решили ретироваться. Бросив все тяжелое вооружение, ночью они стали переправляться на противоположный берег, благо русские этому никак не препятствовали. Когда расцвело, подавляющее большинство британских солдат уже было по ту сторону реки. На этой стороне остались только те, которым просто не повезло убежать от своей горькой судьбы.

* * *

Исход англичан за Эльбу только начинался, а в тихий и мирный город Стокгольм прибыл один очень важный человек. Западный мир хорошо знал его по громким московским процессам 30-х годов, когда он умело проводил чистку рядов советских руководителей самого высшего ранга от пресловутой «пятой колонны».

Это был Андрей Януарьевич Вышинский. Сразу после первого открытого процесса, газеты свободного мира окрестили его сталинским инквизитором, но у него имелись ещё и другие таланты. За годы войны Вышинский проявил себя весьма грамотным дипломатом на встречах с союзниками. Он не только твердо отстаивал интересы своей страны, но и неукоснительно следовал линии Сталина, что было редким явлением в дипломатическом корпусе, доставшемся Молотову в наследство от Литвинова.

Именно такому человеку можно было поручить начать переговоры с британцами о прекращении боевых действий, без опасений, что он сорвет их из-за своего видения политической ситуации. Раньше с этой целью Сталин отправлял Молотова, так как был совершенно уверен, что он сделает все так, как ему было сказано. Подчеркивая его полную несамостоятельность и покорность воле вождя, дипломаты за глаза называли Вячеслава Михайловича говорящим письмом Сталина. При этом полностью забывалась та польза, которую получила страна благодаря подобной деятельности советского наркома.

Сталин охотно бы отправил в Стокгольм своего старого соратника, но он мог подключиться к переговорам только на их конечной стадии. Появление министра иностранных дел в нейтральной стране сразу давало противоположной стороне серьезное преимущество, что было совершенно недопустимо. За годы своего правления Сталин хорошо усвоил подобные азы дипломатии и строго придерживался их.

Другой, весомой кандидатурой на роль переговорщика, был легендарный посол Советского Союза в Швеции Александра Коллонтай. Она пользовалась заслуженным уважением в кругах мировой дипломатии. Благодаря её усилиям, Швеция так и осталась нейтральной во время войны, несмотря на все усилия немцев сделать эту скандинавскую страну своим военным союзником. Кроме того, госпожа Коллонтай смогла убедить несговорчивых финнов выйти из состояния войны с СССР и выдворить со своей территории все соединения вермахта. Начать процесс умиротворения англичан было вполне ей под силу, но к огромному сожалению вождя, серьезный недуг полностью приковал Александру Михайловну к инвалидному креслу. Она могла помочь советом и словом, и на этом её участие в этом важном деле заканчивалось.

Требовалась новая кандидатура, по своим деловым и моральным качествам мало в чем уступавшая, а в чем-то и превосходившая самого Молотова. От услуг советского посла в Лондоне Майского, Сталин отказался сразу. Уж слишком длинен был за ним шлейф нареканий, связанных с несдержанностью господина посла на язык. После тщательных и взвешенных размышлений, вождь решил поручить столь важную и секретную миссию Андрею Януарьевичу. Перед отправкой специального эмиссара в Стокгольм, дал ему следующее напутствие.

— Не стоит думать, что англичане встретят вас с распростертыми объятиями и сразу станут обсуждать условия мирных переговоров. Это очень хитрые и расчетливые люди, у которых на первом месте всегда стоит не забота о сохранении мире, а только выгода и защита собственных интересов. На этих принципах строилась вся английская политика, начиная со времен Ивана Грозного и спустя триста лет мало что изменилось. Вот на этих интересах вам и предстоит сыграть в первую очередь, — Сталин многозначительно покачал синим карандашом, крепко зажатым в руке.

— В первую очередь необходимо заставить их задуматься о целесообразности и выгоде для британской империи той авантюры, что затеял Черчилль и стоящие за его спиной круги. Быстрой победы у них не получилось и теперь уже не получиться, а вести долгую и продолжительную войну слишком разорительно для английской казны. Доведите до их сведения, что советский народ сможет выдержать ещё один год войны. А вот для экономики Великобритании, чье положение давно уже далеко не блестяще, даже полгода ведения боевых действий на два фронта может привести к необратимым для неё последствиям. Простой народ вряд ли согласиться ещё туже затянуть свой пояс.

— Англичане всегда стараются делать хорошую мину, как бы скверно не шли их дела, товарищ Сталин. Никак не могут расстаться с лаврами первой империи в мире, — с горькой иронией заметил Вышинский. — Пытаясь спасти лицо, они наверняка будут преуменьшать свое трудное экономическое положение и будут говорить о помощи со стороны доминионов и США.

— Напомните им, что главный бриллиант британской империи Индия, с нетерпением ждет исполнения обещаний господина Черчилля относительно своей независимости. То же самое обстоит и с так называемыми доминионами британской империи. Канада, Австралия и Южная Африка уже давно самостоятельные государства, у которых есть свои национальные интересы. Они конечно готовы поддержать английского короля людьми и оружием, но вряд ли захотят полностью разделить все экономические тяготы новой войны. Что касается помощи американцев, то каждый день новой войны только усилит и без того огромные задолженности Англии перед Вашингтоном. Это неоспоримые факты и с их помощью нужно убедить англичан в пагубности, для интересов Британии, продолжения нынешнего военного конфликта.

— Может быть, для ускорения процесса переговоров следует открыто сказать англичанам, что нам известны планы операции «Клипер»? — Вышинский вопросительно посмотрел на вождя, но тот решительно покачал головой.

— Мысль довольно интересная, но на мой взгляд, не вполне своевременная, товарищ Вышинский. Пока ещё рано бросать такой козырь на стол переговоров. Пока будет достаточно той наглядной агитации за мир, что к вашему приезду провели войска маршала Рокоссовского. Одержанные им успехи в ратном деле, скажут свое веское слово в переговорных делах, можете не сомневаться, — хитро прищурился Сталин и поставил карандашом пометку в блокноте лежавшем на столе.

— Кроме угрозы выгоде и интересам, англичане также очень чувствительны к вопросам потерь, понесенным их войсками в результате боевых действиях. Публикации в газетах списков погибших, пропавших без вести или попавших в плен солдат и офицеров, это своеобразная ахиллесова пята любого британского правительства, постоянно открытая для критики со стороны политических оппонентов. При этом потери на фронтах их интересуют не из человеколюбия и сострадания. Нет, им важен только один вопрос — хватит ли сил для защиты метрополии, на случай внезапного вторжения на остров. Это очень важный политический аспект. Поэтому, постарайтесь выжать из него максимальную для нас выгоду.

— С вопросом о способах принуждения англичан к миру все ясно, товарищ Сталин. Теперь хотелось бы знать, на каких условиях мы готовы сесть за стол переговоров?

— В этом конфликте у нас нет, и не может быть никаких интересов, поскольку мы втянуты в него помимо своей воли. Единственно чего мы добиваемся, это немедленное прекращение военных действий и начало переговоров по установлению мира между нашими странами. В знак искренности своих стремлений, мы готовы остановить свои войска на рубеже Кильского канала и нижней Эльбы и не переходить его на все время переговоров. Как только конфликт будет прекращен, и мы получим твердые гарантии невозможности его повторения, мы готовы отвести войска на линию разграничения оккупационных зон, утвержденных ялтинскими договоренностями, — Сталин сделал многозначительную паузу, после чего продолжил.

— Но пусть, господа англичане не считают наши миролюбивые предложения признаком слабости. У нас есть силы и возможности ответить ударом на удар, не зависимо от того, кто его нанесет. Мы мирные люди, но мы всегда стоим на страже интересов нашей многонациональной Родины.

Вождь подошел к Вышинскому и, тронув его плечо рукой, доверительно сказал:

— Я очень надеюсь, что вы все правильно сделаете, товарищ Вышинский. Точно также как делали это ранее. Не стоит унывать, если первый блин будет комом. В этом я почти уверен. Главное начать переговоры, заставить англичан думать, торговаться, считать выгоду. Сделаем это — значит, сделали половину дело. Всего вам доброго.

Полным подтверждением правильности сказанных Сталиным слов, стала телеграмма, пришедшая в Москву воскресным вечером из Стокгольма. Она гласила следующее: «Дядя серьезно болен, но доктора надеются на успех от начатого лечения».