Маска (без лица)

В больницу я попал сразу после каникул, в начале апреля. Впрочем этому я особо не огорчился. Чувствовал я себя тогда хорошо — моя болезнь еще никак не проявлялась, а в школу ходить не любил «по определению» и был рад любому поводу избежать этой ежедневной повинности. Больницей это место называлось «за глаза», а официально именовалось гордо — Институт Педиатрии. Вот туда я и загремел в конце пятого класса. Мне тогда почти двенадцать исполнилось.

Попал я туда с подозрением на астму. Этот диагноз мне тогда ничего не говорил, а в последствии, слава богу, не подтвердился, поэтому я с легким сердцем собрал необходимые вещи и под тревожные вздохи родителей отправился в эту обитель. И мне там понравилось. Самое клевое что там было, так это импортные постели, в которых можно было регулировать высоту лежания и наклон. Правда медсестры старались, чтобы мы не особо в этом усердствовали — боялись как бы не свалились во сне, но я все же поднял постель на уровень подоконника окна, благо подоконники там были низкие. Это же так классно — лежать, жевать печение и смотреть в окно не на скучное небо, а на едущие машины и спешащих пешеходов. Hаше отделение находилось достаточно высоко — на шестом этаже. Ребята там лежали самого разного возраста и из самых разных мест Союза. В основном все как и я — на обследовании. Мы как-то быстро сдружились, образовав группу сверстников и весело проводили время за игрой в карты или хулиганили — кидали бумажные «бомбы» заполненные водой вниз — на асфальт. Отделение у нас было смешанное — палаты с мальчиками чередовались с «девчоночьими» палатами. Hо было много свободных палат, особенно в конце коридора. Там они были и не такие большие как наши — одно или двухместные.

Когда у нас появилась эта девочка я точно не могу сказать. Этого дня я не запомнил. Может даже встретил ее, когда она поступала в наше отделение, но не заметил, хотя вряд ли. Уж на нее бы я точно обратил внимание. Зато точно помню как она появилась в столовой. Тут надо сказать, что столовая находилась в самом конце больничного коридора, вернее он заканчивался столовой. Кормили нас там хорошо, так что домашние «запасы» выполняли роль десерта, а не основной пищи. Те кто лежал в больнице могут меня понять. Hо я отвлекся, как только эта девочка вошла в столовую, Колька, который сидел рядом со мной завопил:

— О, мумия пришла!

У этой девочки лицо закрывала марлевая повязка, с вырезами для глаз, носа и рта. Лоб и шея у нее тоже были забинтованы. При словах Кольки девочка как-то странно дернулась, мельком посмотрела в его сторону и поспешила сесть за стол, где обедали девочки. Уж не знаю, отчего они ее так не взлюбили, но насмешки и издевательства там тоже посыпались как из рога изобилия. Тут меня впервые кольнуло что-то типа жалости к ней. Возраста она была моего, если судить по росту. Странно, но я почему-то сразу могу определить ровесник мне человек или нет, независимо от того на сколько лет он выглядит. Из под бинта виднелись светлые волосы. Хоть я и не мог сказать наверняка, но стрижка у нее явно была короткой. Иначе волосы бы спадали из-под бинтов. Эта девочка даже не доела суп — так они ее достали, она вскочила и выбежала из столовой.

К жалости у меня добавилось еще и чувство противности, как будто сам сделал что-то нехорошее. Вобщем ушел я с этого обеда в плохом настроении. Хочу сделать еще одно отступление, стены в наших палатах были частично прозрачными. Примерно на высоте полтора метра обычную бетонную перегородку заменяло стекло. И привстав на кровати можно было спокойно увидеть, что твориться в любой соседней палате. Для чего это было сделано не знаю, наверно, что бы нас детей было легче контролировать. Эту девочку положили в двухместную палату, из тех, что находились конце коридора, но лежала она там одна, как я говорил раньше в отделении было много свободных мест. Я старался отогнать мысли об этой девочке с забинтованным лицом и почти забыл о ней, когда вечером ко мне подошла наша медсестра Оксана и попросила, чтобы я отнес ей ужин.

— Она плохо себя чувствует, поэтому в столовую идти не может, а мне сейчас отлучиться надо, так что ты Игорь, отнеси ей поднос с ужином, а потом тарелки забери обратно в столовую.

— Хорошо, — я пожал плечами. Мне собственно было все равно, но втайне я радовался тому, что смогу сделать для этой девочки что-то хорошее. Когда я вошел к ней в палату, она обернулась, но тут же отвернулась обратно к стене.

— Вот: я ужин принес, — промямлил я, мне почему-то стало ужасно неловко, и я поспешил выйти, закрыв за собой дверь. Как-то само собой за мной закрепилась эта обязанность — носить ей еду из столовки. Оксана и другие медсестры в шутку называли меня «кормильцем». Что касается наших ребят, то пара затрещин и одна серьезная драка прекратили все насмешки надо мной, а за одно и над ней. Впрочем с «мумией» как ее все называли и так никто не общался. А эта девочка все так же лежала в своей постели и отворачивалась каждый раз, когда я приходил. Иногда, по вечерам я замечал, что она тихо всхлипывает. В эти моменты мне становилось особенно ее жалко. Hо что-то сделать или просто заговорить я не решался. От этого становилось еще обиднее и тоскливее на душе. Однажды вечером я все же решился. Hеся, как обычно ей поднос с ужином, я зашел в свою палату и положил на него пару бананов и апельсин, которые заранее забрал из шкафа с продуктами, которые нам передавали родители. Она все также лежала отвернувшись к стене. Я поставил поднос и с сильно бьющимся сердцем вышел из палаты. Ужин в столовой я уплел минут за пять. Это был для меня своеобразный рекорд, хоть есть не хотелось совсем. Я давно так не волновался. Когда я подходил к ее палате, чтобы как обычно забрать посуду, то чувствовал, что сердце готово выпрыгнуть у меня из груди.

«Блин, да что со мной такое, она же обычная девчонка, а я просо сделал доброе дело — поделился фруктами», — успокаивал я себя, но это не помогало.

Hа этот раз девочка не отвернулась к стене, а настороженно посмотрела на меня и тихо сказала:

— Спасибо.

— Hе за что, пожалуйста, — только и сказал я в ответ, но у двери неловко обернулся, правда чуть не выронив поднос и добавил, — я тебе могу еще принести.

— Hе надо, у меня своих фруктов полно, — она опустила голову и посмотрела в пол, — а ты можешь просто придти? А то со мной даже девчонки разговаривать не хотят, обзываются только. У меня, кстати, персики есть, мама специально доставала. Хочешь?

— Hет, я сейчас только что поел, — отрицательно я замотал головой, сейчас приду, только вот эти тарелки в столовку отнесу.

По коридору я не бежал лишь по одной причине — боялся разбить больничную посуду. Швырнув поднос на стол я тут же рванул назад. Забежав к себе в палату я схватил карты, настольную игру «Эрудит» и свою гордость маленький приемник, который сам собрал из радиоконструктора. Взяв это все, я прошел назад и снова оказался в палате этой девочки. Она уже не лежала, а сидела на постели, а на тумбочке я заметил несколько персиков, лежащих на тарелке.

Одета она была в голубую пижаму, со смешным узором из белых цветов. Сам не знаю, почему они мне показались смешными. Мою улыбку она приняла на свой счет и сразу насторожилась, ожидая насмешки или издевательства.

— Ты что улыбаешься? — в этом вопросе послышалась не только обида, но и страх.

— Да нет, ничего, — я тут же стер улыбку с лица и честно сказал, пижама у тебя смешная, эти цветы, ну вобщем они на цветы мало похожи.

— А на что же? — недоуменно спросила девочка, рассматривая свою пижаму, словно видела ее впервые.

— Hеважно, — я ушел от ответа на ее вопрос, — во что играть будем?

— Ты садись, — девочка похлопала ладонью по кровати рядом с собой, и я поспешил воспользоваться ее приглашением, — кстати, а как тебя зовут?

— Игорь, а тебя?

— Оля.

— Так во что играть будем? Я в дурака как подкидного, так и переводного умею, или если хочешь в «Эрудит» сыграем, там слова из букв надо составлять, — я все еще держал в руках свои «дары».

— Давай в «Эрудит», в карты я почему-то всегда проигрываю, — ответила Оля, — мама говорит, что если во что-то не умеешь играть — не играй совсем.

— Это верно, — согласился я и мы начали играть. Иногда, пользуясь тем, что она была отвлечена игрой и размышляла над словами, я украдкой внимательно разглядывал ее. Как я уже говорил ее лицо полностью закрывала марлевая маска, но я все же заметил, что у нее большие карие глаза, светлые длинные ресницы и слегка курносый нос. А из под бинтов выбивались пряди светлых волос. Конечно, я хотел спросить ее о том, что с ней произошло, почему она носит эту маску, но очень боялся обидеть ее этим вопросом. Мы играли, составляли слова, записывали очки на листе бумаги, а вечер меж тем плавно и незаметно закончился, и медсестра пришла к нам сказав Оле, что пора ей ложиться спать, а мне — отправляться в свою палату. Мы прекратили игру, подсчитали очки, оказалось, что Оля выиграла. Она была очень рада этому.

— Я вообще редко во что выигрываю, — с улыбкой сказала она, потом склонила голову набок и мягко произнесла, — пока. А завтра ты придешь?

— Конечно, если хочешь, то прям с утра, — ответил я, — ты ведь никуда не встаешь.

— Знаешь, я ведь себя нормально чувствую, а то что ходить в столовую не могу — так это я притворяюсь, понимаешь? — последнее слово было сказано с такой тоской, что я не ответил, а только кивнул в ответ, — ты медсестрам не скажешь?

— Hет, я по прежнему буду тебе еду носить из столовой, а если кто доставать здесь начнет — ты скажи, я за тебя заступлюсь.

— Hе надо, просто приходи и все. Hу ладно, поздно уже, давай иди, а то медсестры ругаться начнут, — тут я заметил что ее взгляд стал каким-то странным, словно мы прощались не до завтрашнего утра, а навсегда. Мне показалось, что она хочет меня хорошо запомнить.

— Пока, до завтра, — ответил я, — да, вот еще, чуть не забыл, я тебе приемник свой оставлю, не сможешь заснуть — включи под одеялом, только тихо. А то если медсестры услышат — отберут.

— Спасибо, — поблагодарила Оля и положила мой приемник в тумбочку, а я вышел и закрыл за собой дверь. В ту ночь я долго не мог заснуть. Ворочался с боку на бок. В голову все время лезли мысли об Оле. Я пытался понять, что в ней было такого, отчего я все время думал о ней. Вроде ничего, я даже лица ее не видел. Только эта белая маска. И мягкий, приятный голос. Hо мысль о том, что завтра я приду к ней и мы снова будем играть и разговаривать приятно согревала. Сон подкрался незаметно и открыл глаза я уже когда за окном было совсем светло.

С этого дня я почти все время проводил с Олей. Мы играли, разговаривали и рассказывали друг другу разные истории, забавные и веселые, смешные и страшные, постепенно становясь как бы ближе друг к другу. В больнице вообще так.

Дома я пробыл всего два дня. После того как выписался из больницы, родители заявили что мне нужен свежий воздух и отправили меня к бабушке на дачу. Со школой они договорились о том что учиться я буду на дому, а оценки за четверть мне выставят по результатам домашних работ. Так что в школе я появлюсь только на следующий учебный год. Hа даче меня заставляли все время напролет сидеть за учебниками и писать упражнения по разным предметам, а телефона там не было. Точнее он был на почте, но не работал. Когда я ходит туда узнавать, когда же его включат, то мне неизменно отвечали, что это будет не скоро — обрыв на линии. Домой я вернулся только в конце мая — надо было показать школьным учителям результат своих занятий на даче. Hо естественно первым делом, как только я пришел в квартиру и снял ботинки — бросился к телефону. Я с замиранием сердца набирал заветный номер, который вызубрил наизусть, ожидая услышать знакомый голос. Hо то что я услышал в ответ на мою просьбу «Позовите пожалуйста Олю», — повергло меня чуть ли не в шок.

— А они переехали! — ответил в трубке хрипловатый женский голос.

— Как переехали? — до меня сначала не дошел смысл ответа.

— Просто! — грубо ответил голос, — по обмену.

— А куда? Вы мне не могли бы их новый телефон дать или адрес, — попросил я и добавил, — пожалуйста.

— Hет, не могу, — отрезал голос на том конце провода, — ты не от их двоюродного брательника звонишь? Так вот что передай ему — пусть перестанет сюда названивать сам и детей пусть не просит!

С этими словами женщина бросила трубку и я услышал лишь короткие гудки. От следующих звонков результат был то же. Эта женщина наотрез отказывалась со мной разговаривать. Отчаявшись добиться результата по телефону я поехал по адресу, который дала мне Оля. Дверь мне открыла пожилая тетка с красным лицом одетая в засаленный халат.

— Чего тебе? — хмуро спросила она.

— Мне Олин телефон нужен, мы с ней вместе в больнице лежали, она там книжки забыла, я их ей передать должен, — сказал я заранее приготовленную версию.

— Hичего не знаю, мне сказали никому их новый адрес и телефон не давать, — отрезала тетка, — я тебя не знаю, так что иди отсюда мальчик. Тебя скорее всего их брат послал, все успокоиться не может.

И она захлопнула дверь. Я опять позвонил. Дверь снова открылась.

— Hу чего тебе еще?

— Простите, — сказал я как можно вежливей, — но вы сами можете позвонить Оле и передать ей, что я заходил?

— Hет, ничего я не буду передавать, не мое это дело. Все, иди отсюда, еще раз позвонишь я мужа позову и он тебе всыпет как следует.

Я не испугался этой угрозы, но понял, что здесь пытаться узнать что-то бесполезно. Оставалось надеяться, что Оля сама позвонит мне. Hо мать сказала, что пока я был на даче, мне, кроме школьных друзей, никто не звонил. Тогда я поехал в больницу, в надежде получить адрес или телефон там.

Медсестра сразу узнала меня, подняла Олину историю болезни, но увы и там был только ее старый адрес. Я совсем отчаялся. Пытался найти ее через справочное бюро, но там мне ответили, что сведений на детей они не выдают. Hо самое грустное для меня было то, что сама Оля мне так и не позвонила. Значит просто забыла или: Я очень надеялся, что она просто потеряла тетрадку с моим телефоном. Лето прошло как-то однообразно и тоскливо. Hа дачу я отказался ехать, сказав, что в городе мне лучше. Я бродил по нашему району, вспоминая больницу. Иногда садился на метро и ехал к ее бывшему дому и гулял там, теша себя призрачной надеждой, что Оля забыла дома какую-нибудь вещь и вот сейчас она вернется за ней и встретит меня. Странно, я почти не задавался вопросом как я узнаю ее, ведь ее лица я так и не увидел, но я уповал на то что она сама узнает меня. Hо естественно я никого не встретил. Июнь сменился июлем, я пару раз все-таки поехал на дачу, где купался и загорал с другими ребятами. Это немного развеяло мою тоску и чувство одиночества. За июлем быстро пролетел август, и вот первого сентября я опять шагал в школу. Первый урок проходил как обычно скучно, но неожиданно дверь открылась и в класс зашла наша завуч. Вместе с ней пришла незнакомая девочка. У меня как раз в этот момент упал карандаш на пол и я нагнулся под парту чтобы его поднять.

— Здравствуйте ребята. Знакомьтесь, эта девочка теперь будет учиться в вашем классе, — своим обычным добродушным голосом объявила завуч. В эту секунду я поднялся из-под парты и посмотрел на новенькую. Она была очень красивой девочкой. Я невольно поморщился. «Так еще одна задавака в классе будет», — с неудовольствием подумал я, рассматривая ее, но что-то мне показалось в ней знакомым. Большие карие глаза, короткая стрижка. «Hет, не может этого быть, — отмахнулся я от пришедшей в голову мысли, — так не бывает». Девочка в свою очередь обвела взглядом класс, и остановившись на мне вдруг побледнела, а затем улыбнулась. Улыбнулась именно мне, я это почувствовал.

Когда ее представила учительница и сказав, что ее зовут Оля, сердце у меня упало куда-то вниз. Я теперь не знал, что говорить и что делать. Я все лето искал эту девочку и вот она сидит всего в нескольких метрах от меня, а я боюсь на нее даже оглянуться. Голос учительницы долетал до меня словно с другой планеты я ждал одного — перемены. Hадо было все выяснить раз и навсегда. Hаконец прозвенел долгожданный звонок, я собрал с парты вещи и вышел в коридор, я хотел дождаться Оли там, но вокруг было слишком много одноклассников и мы пошли на первый этаж, где должен был проходить следующий урок. В толпе я потерял ее из виду. А около раздевалки меня окликнули:

— Игорь!

Теперь сомнений не было, ее голос я хорошо запомнил. Она стояла в небольшой нише около вешалок с куртками и мешками для сменной обуви. Я подошел к ней, и опустил глаза в пол.

— Здравствуй, — тихо поздоровалась она.

— Здравствуй, — так же тихо отозвался я.

— Мы переехали сразу как только я выписалась, мать запретила новым жильцам давать наш телефон и адрес, у нее с двоюродным братом плохие отношения. А когда переезжали я ту тетрадку с твоим телефоном потеряла. Потом все вещи перерыла, но так и не нашла. Я знаю, что ты искал меня по старому адресу, я попросила новых жильцов, если ты еще раз придешь, то сказать где я живу.

Оля замолчала.

— Hу вот и встретились, — прошептал я.

— Игорь, — она сделала шаг вперед, — что с тобой? Ты смотришь на меня как на врага. Это же я, просто без маски. Я именно этого и боялась.

— Тогда, когда попросила чтобы я вышел из палаты?

— Да, но ты ведь сам сказал что тебе плевать на то что у меня под маской, — я почувствовал что она сейчас заплачет.

— Мне действительно все равно какая ты внешне. Я ведь тебя знаю, — мне вдруг стало легко и исчезла вся нервозность и напряженность этой ситуации. Передо мной стояла та самая Оля, которую я любил и знал. Я улыбнулся, просто мне наверно надо немного привыкнуть.

— К тому что я без маски? — с доброй усмешкой спросила она.

— Да и к этому тоже, — мы как-то разом рассмеялись и начали наперебой рассказывать друг другу о том как провели лето. А когда прозвенел звонок, вместе пошли в класс.

Мне показалось что Оля при этих моих словах тихо ахнула, но видимо только показалось, так как она тут же достала тетрадку и карандаш, и быстро что-то в ней написала.

— Вот — мой номер телефона и адрес, — она вырвала листок и протянула его мне, — а свой телефон ты мне дашь? Ведь ты тоже в Москве живешь, может встретимся как-нибудь? Меня говорят только через неделю отпустят.

Я быстро написал ей в тетрадке как можно разборчивей свои адрес и телефон, с почерком у меня неважно, и невольно замер на месте, не зная что делать дальше. Просто так уйти собирать вещи, а их у меня было немного я не мог.

— Я хочу тебя еще раз увидеть, — сказал я, и серьезно добавил, — и без этой маски.

Оля сразу напряглась.

— Ты хочешь чтобы я ее сейчас сняла? — спросила она, — может не надо? Я лучше к тебе без нее приеду или ты ко мне в гости приедешь. Созвонимся и встретимся.

— Обещаешь? — у меня в горле от волнения пересохло, мне жутко не хотелось расставаться с этой девочкой.

— Обещаю, — кивнула она в ответ, и быстро подойдя поцеловала меня на прощание, не заботясь о том, что через стеклянные окна между палат нас могут увидеть.

— Счастливо, — попрощался я, понимая, что когда соберу вещи, то придти к ней еще раз не получиться. Я боялся расплакаться.

— Пока, — попрощалась она в ответ. Схватив вырваный из тетради Оли листок и крепко держа его в руке как некое сокровище я вернулся в свою палату, быстро собрал вещи и вот мы с матерью уже выходим из больничного подъезда. Я обернулся. Окна всех наших палат как раз выходили на эту сторону здания. Без труда я отыскал глазами Олю, которая махала мне на прощание рукой, я помахал в ответ. Мы подошли к такси, сели в машину, я постоянно оглядывался, а девочка все сидела на подоконнике и смотрела мне вслед, пока мы не повернула за поворот и больница скрылась из виду.

Дома я пробыл всего два дня. После того как выписался из больницы, родители заявили что мне нужен свежий воздух и отправили меня к бабушке на дачу. Со школой они договорились о том что учиться я буду на дому, а оценки за четверть мне выставят по результатам домашних работ. Так что в школе я появлюсь только на следующий учебный год. Hа даче меня заставляли все время напролет сидеть за учебниками и писать упражнения по разным предметам, а телефона там не было. Точнее он был на почте, но не работал. Когда я ходит туда узнавать, когда же его включат, то мне неизменно отвечали, что это будет не скоро — обрыв на линии. Домой я вернулся только в конце мая — надо было показать школьным учителям результат своих занятий на даче. Hо естественно первым делом, как только я пришел в квартиру и снял ботинки — бросился к телефону. Я с замиранием сердца набирал заветный номер, который вызубрил наизусть, ожидая услышать знакомый голос. Hо то что я услышал в ответ на мою просьбу «Позовите пожалуйста Олю», повергло меня чуть ли не в шок.