Ему воздвигнуты два памятника. Один в камне на мраморной гробнице в Вестминстерском аббатстве— Пантеоне английских знаменитостей, в той части, что между органом и западным порталом, в центре «корабля» (нефа) можно прочитать: «Здесь покоится умерший на 85 году Том Кокрейн, десятый лорд Дандо-нальд, барон Кокрейн, Пейсли и Очилтри в пэрстве Шотландии, маркиз Мараньян в империи Бразилия, главнокомандующий и адмирал флота, который, благодаря своей уверенности, знаниям и удивительной, поражающей всех отваге, своим героическим вкладом в дело борьбы за свободу и блистательной службой как своей собственной стране, так и Чили, Перу, Бразилии и Греции, снискал себе великое имя повсюду в мире своим мужеством, патриотизмом и рыцарством. Род. 14 декабря 1775 года, ум. 31 октября 1860 года».

Что касается второго памятника, то здесь надо обратиться к роману Фредерика Марриэта «Питер Симпл». Знаменитый писатель-моряк создал своего капитана Саведжа по образу и подобию реального человека — Тома Кокрейна. Иначе говоря, прославленный мореход послужил прототипом литературного героя. Марриэту тем легче это было сделать, что он не один месяц плавал вместе с капитаном Кокрейном, хорошо знал его, видел в настоящем деле и навсегда сохранил к нему уважение, не переставая восхищаться его подвигами. Впервые будущий писатель поднялся юнгой на палубу фрегата «Повелитель», которым командовал тридцатилетний Кокрейн, в 1806 году. Шла война с Францией. Корабль вышел в море на охоту за французскими судами. Четыре месяца боевых действий в Средиземном море принесли добычу — один бриг, катер и 50 купеческих судов.

Вернулся Марриэт с тремя пулями в желудке, значительной суммой денег и горячим желанием вновь отправиться в плавание под командованием капитана Кокрейна: он стал кумиром молодого моряка. Спустя четверть века будет напечатана его ода о капитане Саведже, в котором без труда все узнали портрет прославленного Кокрейна.

Имя Кокрейна занимает почетное место в списке английских флотоводцев рядом с Нельсоном, Худом, Сент-Винсентом и другими знаменитыми капитанами. Но нельзя не отметить и того, что отличает его от них. Наполеон назвал его «морским волком», а вице-король Перу сущим «дьяволом», к тому же он стал последним англичанином, приговоренным к наказанию у позорного столба. Вряд ли был когда-либо такой моряк, который бы вел непримиримую борьбу не только с врагами на море, но и со своим собственным Адмиралтейством. Всю жизнь он выступал против «истэблишмента». Этого ему никогда не простили. Тем более, что он был аристократом по рождению, потомственным моряком. Но что говорить — в нем сидел дух протеста, и это нередко приводило к конфликтам с начальством. Кроме того, его поступки отличались эксцентричностью, а в глазах досточтимых лордов из Адмиралтейства это выглядело вызовом, противоречило «правилам». Поначалу ему прощали. Да и как иначе, когда у него был истинный талант моряка. В 21 год он стал лейтенантом, в 25 — капитаном. Изобретательный в сражениях, дерзкий и смелый, этот искатель приключений стал кумиром простых англичан и, казалось, надеждой лордов из Адмиралтейства.

Неудобным, доставляющим одни только беспокойства и хлопоты Кокрейн стал с того момента, когда попытался выступить в роли изобретателя. В этом он шел по стопам отца — изобретателя-неудачника, предложения которого не находили практического спроса. Кокрейн-младший предложил использовать смолу для пропитки ею днища судов. Каждому моряку было известно, как быстро дно судна приходит в негодность из-за морской воды и червей, разъедающих древесину. Но Адмиралтейство не поддержало молодого изобретателя, оставаясь верным своей репутации «кладбища новых идей». Тогда Кокрейн решил найти сторонников среди судостроителей. Познакомившись с его предложением, они откровенно рассмеялись: «Мы живем ремонтом, а черви — это наши лучшие друзья. Вместо того, чтобы пользоваться вашим методом сохранения днища, мы намажем его медом, чтобы привлечь этих славных червячков».

Как ни странно, такой цинизм не обескуражил молодого изобретателя, и он еще не раз будет, большей частью, правда, безуспешно, предлагать свои «выдумки» Адмиралтейству.

Упорный и упрямый, нетерпеливый и высокомерный, Кокрейн не мог нравиться начальству и оставался непокорным и беспокойным, одинаково бесстрашно боровшимся с врагами на море и продажными чинушами из Уайтхолла. Он родился спустя 17 лет после Нельсона, и ему довелось лишь однажды встретить великого флотоводца. Но морем заболел еще ребенком, когда как-то стащил из дома пару дорогих простыней и соорудил из них паруса. У родителя насчет сына были свои планы — отец, девятый лорд Дан-дональд, давно имел офицерский чин в пехотном полку и хотел, чтобы его отпрыск поступил именно в этот полк. Но тут вмешался дядя, капитан флота. Он тайно внес имя племянника в судовой журнал в качестве своего стюарда. Так юный Том Кокрейн стал гардемарином, хотя ни разу еще не видел своего судна. Такая практика тогда существовала, хотя официально и не поощрялась. Но вот настал, наконец, день—27 июня 1793 года, когда молодой Кокрейн, сломив сопротивление отца, появился на палубе «Лани», небольшого корабля флота его величества. Видимо, именно в это время он встретил лорда Нельсона и услышал от него совет, которому следовал всю жизнь: никогда не избегать маневра, всегда нападать первым. Вскоре ему представилась возможность на деле воспользоваться этим советом.

После «Лани» Кокрейну доверили командование судном «Фетис», которое входило в эскадру адмирала Мюрреля, не раз ему приходилось вступать в стычки с французскими судами.

Над Европой уже нависала тень Наполеона, успешно действовавшего против сардинцев и австрийцев в Италии. Только на море французам не везло. Нельсон оказался более удачливым в морских баталиях. Получил назначение на передовые рубежи морских операций и лейтенант Кокрейн. Его новый корабль «Быстрый» участвовал в блокаде порта Кадис, потом отправился к Мальте, где под британским командованием находился полк французских роялистов. Однажды его офицеры организовали бал-маскарад. Кокрейн купил билет и, нарядившись в шутку английским моряком, в грязной робе явился на бал. В дверях его задержали и не позволили войти в зал. Напрасно он убеждал, что на нем только маскарадный костюм, такой же, как любой другой, будь то наряд паши или турецкого пирата. Появившийся офицер — главный распорядитель бала, вытолкал его взашей за дверь. Это было слишком, и Том пустил в ход свои кулаки. Подоспевшие солдаты его скрутили и посадили под замок. Когда выяснилось, в чем дело и кто он есть на самом деле, от него потребовали извиниться перед офицером. Возмущенный Кокрейн заявил, что лорд никогда ни перед кем не извиняется! В результате последовал вызов на дуэль. Они стрелялись на следующий день. Пуля француза задела ребро Тома. Он же угодил противнику в бедро, не причинив большого вреда. Честь была спасена, сатисфакция состоялась, и они расстались друзьями.

«Быстрый» вновь отправился в море докучать французам и их испанским и итальянским союзникам. За тринадцать месяцев плавания «Быстрый» с экипажем из 6 офицеров и 84 матросов захватил около пятидесяти кораблей и послал на дно примерно столько же, пленив пятьсот матросов и добыв семьдесят пять тысяч фунтов стерлингов.

Но однажды судно постигла неудача. Его окружили три французских фрегата. «Быстрому» не удалось, несмотря на личное мужество и смелость экипажа, оторваться от противника. И тогда Кокрейну пришлось спустить флаг, после чего последовали церемониальные рыцарские жесты, которые в те времена еще были возможны. Капитан-победитель отказался принять шпагу Кокрейна, которую тот начал было отстегивать. Последовали слова: «Я не приму шпагу от офицера, который в течение столь долгих часов вел борьбу с невозможным. Прошу вас сохранить шпагу и остаться при ней, хотя вы и являетесь моим пленником».

У лорда Кокрейна не было в общем-то оснований для стыда из-за постигшей его неудачи. Но лорды из Адмиралтейства думали по-другому. Его осудили за потерю судна. Правда, вскоре оправдали. Поводом к этому послужило письмо его дяди адмирала первому лорду Адмиралтейства Сент-Винсенту, в котором тот напомнил о блестящих победах своего племянника. В частности, о том, как был захвачен им крупнейший испанский фрегат «Эль Гомо». На борту грозного фрегата находилось тогда 319 матросов, у Кокрейна же—54. Талантливый на всевозможные хитрости, он поднял на своем судне флаг США и прежде, чем обман обнаружили, «Эль Гомо» был взят на абордаж. Его матросы, вымазанные сажей, с абордажными саблями в зубах попрыгали на палубу испанца, завязав рукопашную схватку. Тем временем Кокрейн метким пушечным выстрелом сбил флаг на мачте противника. Решив, что командир сдался, испанцы прекратили сопротивление.

Кокрейну было в то время двадцать шесть лет. После трех лет отсутствия он оказался на родной земле, завоевав репутацию отчаянного смельчака и умелого морехода. Мог ли он предполагать, что здесь, на суше, ему придется вести битвы ничуть не менее опасные— за справедливость и торжество правды.

Первая битва Кокрейна с власть предержащими началась из-за его вполне законного требования повысить по службе лейтенанта Паркера с «Быстрого». Его письмо по этому поводу первому лорду Адмиралтейства осталось без ответа. Лорд Сент-Винсент, глава этого морского ведомства, мягко говоря, не симпатизировал Кокрейну, считал его выскочкой, заносчивым и наглым. Не ответил он и на второе письмо. Только после третьего снизошел до ответа. Да и то сообщил лишь, что повышение не может состояться из-за числа убитых, хотя и незначительного, на борту «Быстрого». Том Кокрейн вознегодовал: «Выходит, повышение по службе зависит от числа убитых на борту?!» И не нашел ничего лучше, как напомнить лорду, что в битве при Сент-Винсенте его флагманское судно почти не принимало участие в боевых действиях и все же адмирал получил лордство, а всех членов экипажа повысили по службе. Хотя это была правда, едва ли стоило напоминать об этом самолюбивому и злопамятному первому лорду Адмиралтейства. Тем более, тогда поговаривали, что победа при Сент-Винсенте была одержана командором Нельсоном, а не хитрецом адмиралом.

Надо ли удивляться, что первый лорд не соизволил ответить на этот выпад. Тогда Кокрейн сообщил обо всем Совету Адмиралтейства, чем еще больше усугубил отношения с начальством.

Попутно скажу, что спустя несколько лет, когда лейтенант Паркер оставил флот, Адмиралтейство под напором непрекращающихся попыток Кокрейна добиться справедливости сыграло с несчастным офицером злую шутку. Его назначили капитаном несуществующего судна «Радуга» в районе о. Барбадос. Офицер совершил путешествие на край света и был полностью разорен.

Неугомонный Кокрейн тем временем затеял еще одно дело.

Тщеславие не давало ему покоя. Хотелось совершить что-то великое, вписать свое имя в историю.

Он знал множество фактов, которые, став достоянием публики, вызвали бы в стране настоящую бурю. Достаточно рассказать хотя бы о том, как надувают морских офицеров, лишая их большей части добычи с захваченных ими кораблей противника. Или о том, что повышение по службе зависит не от подлинных заслуг, а от связей и политических симпатий. Горе тому, чьи политические взгляды расходятся со взглядами первого лорда Адмиралтейства! Контракты для строительства новых судов, поставки солонины и канатов — все это попадало в руки его политических сторонников, независимо от их личной честности. Одни без меры обогащались, другие — личный состав флота — влачили жалкое существование. Когда кого-либо из них списывали на берег, то он не получал никакой пенсии или вознаграждения. И многие бывшие храбрые моряки были вынуждены просить милостыню.

Но чем мог помочь им Том Кокрейн? Однажды его осенила идея. Бороться с безобразиями и беспорядком на флоте надо через парламент. Там он получит трибуну и всколыхнет общественное мнение. Но место в парламенте покупалось за деньги (сами ж его члены трудились без какого-либо денежного вознаграждения). Итак, правят деньги! Однако и этого мало. Чтобы иметь возможность выступать с зажигательными речами, необходимо образование.

И Том Кокрейн отправляется в Эдинбург, поступает в местный университет. Не прошло, правда, и года как пришлось оставить учебу. Вновь вспыхнувшая война с Францией призвала на службу во флот. Его назначили капитаном какой-то развалюхи — бывшего французского вспомогательного судна. Было предписано патрулировать побережье в районе Булони. И тут ему повезло. Удалось захватить крупное испанское судно с грузом золота, следовавшее из американских владений. Доля капитана сделала его богатым. Не настолько, насколько, возможно, ему хотелось, но во всяком случае он мог не думать о хлебе насущном. Да и путь в парламент с такими деньгами был открыт.

Случилось так, что, когда его судно стояло на якоре в Плимуте, неподалеку, в округе Хонитон графства Девон, проходили выборы в парламент. Кокрейн решил попытать счастья и выставил свою кандидатуру. Но он действовал честно: не стал выплачивать своим избирателям по пяти фунтов стерлингов каждому. Его противник был менее щепетилен. Что же касается избирателей, то они заботились отнюдь не о том, кто станет их депутатом, а лишь о том, кто лучше заплатит, действуя по принципу: «Не спрашивайте за кого я голосую. Я всегда отдаю голос за мистера Кто Больше Даст!» Кокрейн не заплатил и фартинга. Ведь он намеревался бороться с коррупцией и продажностью. Мог ли он начать карьеру политика с подкупа и взятки?

Справедливости ради надо сказать, что часть избирателей все же проголосовала за него. Каково же было их удивление, когда после выборов он подарил каждому из них по десять гиней! Все решили, что он сошел с ума. Но лорд Кокрейн был далеко не сумасшедший, точно рассчитал свои действия, и был уверен, что не напрасно потратил денежки. Нужно только ждать подходящего момента. И он представился через год.

Летом следующего года его судно встало на ремонт в доке Плимута. Свободное время Кокрейн решил посвятить новой выборной компании в том же округе.

В один прекрасный день он прибыл в Хонитон в карете с шестеркой белых лошадей. За ним следовал кортеж из экипажей, запряженных четверками вороных коней, это были офицеры и матросы с его корабля. Суть затеи объяснялась довольно просто: пустить пыль в глаза избирателей, показать, что он человек состоятельный. Увидев роскошные кареты, те решили, что, если тогда, когда его не избрали, он роздал по десять гиней каждому, кто за него голосовал, то сколько же заплатит он сейчас, если его изберут? После того как Кокрейн одержал победу, у его двери выстроилась очередь за вознаграждением. Каково же было их возмущение, когда лорд заявил, что не даст им ни фартинга: они исполнили свой долг и он не обязан им платить. Да еще: он-то считал их честными и порядочными! Ярость душила их, но что могли они поделать? Ведь никто не обладал монополией на хитрости, а морской волк Кокрейн был в них большой мастер. Единственно, на что он согласился, — это дать ужин в честь своих избирателей. Надо, однако, сказать, что эта шутка с выборами подготовила западню и для самого Кокрейна. Узнав о бесплатном угощении, избиратели созвали своих родственников и друзей со всей округи, и ужин, рассчитанный на несколько десятков человек, превратился в лукуллов пир, который обошелся в астрономическую по тем временам сумму—1200 фунтов стерлингов!

Однако главное было в том, что лорд Кокрейн стал членом парламента. Отныне он мог говорить с чиновниками из Адмиралтейства на официальном языке, а не как обыкновенный проситель.

С чего он начал? Потребовал повышения по службе для двух своих лейтенантов, угрожая в случае отказа разоблачением.

Его просьбу уважили, не преминув, однако, напомнить, что прежде всего он морской офицер, а потом уже член парламента. А по сему ему предписали отправиться к побережью Франции, чем он очень обяжет Адмиралтейство. Реформаторские идеи же его могут и подождать. На море он наилучшим образом проявит себя.

Год спустя, когда он возвратился в Плимут и, взяв отпуск, отправился заседать в парламент, то, увы, его постигла неудача. Парламент был распущен и предстояли новые выборы. Рассчитывать на успех в этот раз он не мог. Избиратели не простили ему обиды! А кроме того, он зарекомендовал себя неподкупным депутатом, отказывавшимся хлопотать за сынков и племянников местной знати и выискивать им тепленькие местечки в Лондоне.

И вот тогда-то Кокрейн принял поистине решение лорда. Он отправится на родину самого парламента, в город Вестминстер, и будет там баллотироваться. Его нисколько не заботил тот факт, что четыре других кандидата были уже там названы и ему придется бороться с самым искусным противником в округе— человеком по имени Ричард Бринсли Шеридан, великим политиком, замечательным оратором и к тому же автором популярных пьес, таких, как «Соперники» и «Школа злословия».

Когда друзья высказали сомнение в успехе его кампании, он ответил, как и подобало лорду Кокрейну: мол, считает себя равным любому противнику, как на море, так и на суше. И оказался прав — вышел победителем.

И вновь загремели его речи под сводами парламента. Призывы бороться с коррупцией, расследовать махинации, к которым прибегали министры и члены двух главных партий, чтобы получить выгодные места. И, конечно, говорил о нарушениях в морской службе. О том, как в море выходят не подготовленные должным образом корабли, какому риску они подвергаются из-за продажности интендантства, о чудовищном воровстве в доках и военно-морских госпиталях, о надувательстве моряков при распределении добычи с захваченных вражеских кораблей. Он выступал смело, без утайки критиковал то, о чем хорошо сам знал.

Те, кого разоблачал, задыхались от гнева, называли его радикалом, анархистом, революционером и искали способы заставить замолчать. Будь он менее важной персоной, не членом парламента, не родовитым лордом, они бы упрятали его в тюрьму — в те времена запросто сажали за решетку писателей, издателей и владельцев типографий за то, что они осмеливались поднять голос в защиту правды. И все же способ был найден — старый, ранее уже использованный. Кокрейну предложили отправиться в море. Они знали куда метить. Ведь Кокрейн в душе оставался моряком. Парламент или море? Он выбрал то, что для него больше значило, и решил оставить парламент. Но тут произошло непредвиденное. Избиратели отказались принять его отставку и предоставили ему взамен бессрочный отпуск как члену парламента.

К тому времени возобновилась война на Средиземном море. Наполеон контролировал чуть ли не всю Европу, лишь Адриатика и Королевство двух Сицилий оставались относительно свободными. В начале следующего года Наполеон направил в Испанию стотысячный отряд, но неожиданно там вспыхнуло восстание, на полуострове началась война.

Операции в Средиземном море приобретали исключительное значение, если учесть, что Наполеон подбирал ключи к Востоку.

Капитан Кокрейн получил приказ отправиться в район Кадиса, патрулировать испанское побережье. В августе совершенно неожиданно его «Повелитель» появился в бухте Марселя, вызвав страшную панику. Матросы Кокрейна высадились на берег и разрушили знаменитые семафорные станции, установленные Наполеоном и передававшие важные сообщения из Марселя прямо в Париж в течение какого-то часа.

Сражения на море следовали одно за другим и в большинстве успешно для Кокрейна.

Даже командующий английскими кораблями адмирал Коллингвуд не удержался и написал о Кокрейне такой отзыв: «Ничто не может сравниться с той настойчивостью и с той активностью, с которыми лорд Кокрейн преследует противника и, если можно, всегда его уничтожает. Он держал под постоянной угрозой все побережье, добившись прекращения торговли повсюду, и, несомненно, предотвратил свежие подкрепления от высадки в Испанию».

Это была чистая правда. Кокрейн сделал слишком много. Тем печальнее, что не последовало ни вознаграждения, ни повышения по службе. Он не получил от Адмиралтейства ни одного слова одобрения, ни одной похвалы. Его прошения о повышении в чине отличившихся офицеров оставались без внимания. Газеты молчали о его подвигах, как будто капитана Кокрейна не существовало. Зато во Франции его имя гремело, наводя страх и смятение. Даже сам Наполеон оказал ему честь, присвоив титул «морского волка».

В начале 1809 года его отозвали домой, но он не предполагал, что его ожидает. Чтобы поднять свой авторитет в глазах общественности, Адмиралтейство задумало одну акцию. Решило одним махом уничтожить значительную часть кораблей французского флота, скопившихся в гавани Рошфор. Сделать это можно было только одним способом, направив в гавань, где под охраной береговой артиллерии укрылись французские корабли, специальные суда, так называемые брандеры, начиненные порохом и управляемые добровольцами. Предприятие было слишком опасным, требовался умный и способный моряк, который сумел бы его успешно осуществить. При неудаче вся ответственность легла бы на него. Короче говоря, он стал бы козлом отпущения.

Выполнить это задание предложили Кокрейну. Подумав, он согласился, но с одним условием: командующий флотом Гамье не будет вмешиваться в его действия. Такое обещание, правда, на словах он получил. Это позволило командующему отказать в поддержке Кокрейну, когда это потребовалось. И несмотря на личный героизм адмирала, находившегося на одном из брандеров, операция в целом не удалась, хотя и было потоплено несколько французских судов.

К своему удивлению, вернувшись в Лондон, он узнал, что Адмиралтейство признало операцию «победой» и что ему пожалован Орден Бани. Вскоре стала ясной причина этой «щедрости». Главные лавры достались командующему, тому самому, кто отказал в помощи Кокрейну, можно сказать, в самый критический момент операции. Благодарность тому, кто несет полную ответственность за ее провал? Возмущенный Кокрейн заявил в Адмиралтействе, что выступит и всенародно расскажет правду. Однако командующий флотом Гамье подобрал брошенную ему перчатку. Но дальше действовал далеко не по-джентльменски. И когда Кокрейн потребовал разбирательства в парламенте, дело обернулось против него. Над ним учинили настоящий военный суд, где показания давали сослуживцы и друзья Гамье, а то и просто лжесвидетели.

Лорд Кокрейн эту схватку на суше проиграл, а адмирал Гамье получил благодарность. Жаль, что на суде не присутствовал главный свидетель, который мог бы выступить на стороне Кокрейна, — Наполеон. Спустя несколько лет, уже будучи на острове Святой Елены, он признает, что, «если бы Кокрейну тогда оказали необходимую поддержку, он не только мог бы потопить все наши суда, но и захватить их и вывести из бухты. Наш адмирал оказался дураком, но и англичанин (т. е. Гамье. — Р. Б.) не был лучше».

Адмиралтейство приняло решение отказаться от использования услуг капитана Кокрейна в королевском флоте сроком на тридцать девять лет. Это означало конец его морской карьеры. Впрочем, не в правилах капитана было сдаваться…

Между тем избиратели вновь помогли ему возвратиться на свое место в парламенте. Для многих из них он по-прежнему оставался основой их смутных надежд. Иные продолжали считать его опасным радикалом— возмутителем их спокойствия.

В этот момент Кокрейн окунулся в другую, более приятную жизнь без свиста ядер и пуль, судебных интриг и борьбы с сильными мира сего. Отважный капитан влюбился в шестнадцатилетнюю Китти Барнс, девушку без приданого. Верный себе во всем идти наперекор, он женился на ней, несмотря на протест своего бездетного богача-дядюшки, который лишил его права наследства. Китти была представлена высшему лондонскому свету как леди Кокрейн, будущая графиня Дандональд.

Другой его дядя капитан Джонсон Кокрейн воспринял женитьбу племянника на простолюдинке более легко. Он даже пригласил его на обед. За столом в тот день Том Кокрейн встретился с неким Де Беренгером. Через несколько дней тот явился к нему с просьбой одолжить шляпу и плащ, так как с ним, мол, произошло несчастье и его преследуют за неуплату долгов. Доверчивый Кокрейн исполнил просьбу. А еще несколько дней спустя выяснилось, что Де Беренгер замешан в грандиозной афере с биржевыми акциями. Невольно причастным к ней оказался и лорд: ничего не подозревая, он сорвал солидный куш. За поимку Де Беренгера было объявлено вознаграждение в 250 гиней. Скандал разрастался, как снежный ком. Те, кто потерял на незаконной спекуляции, потребовали привлечь и других виновных. В их числе фигурировало и имя Кокрейна. Его привлекли к суду, и вердикт был вынесен более чем суровый.

Лорда Кокрейна приговорили (вместе с Де Беринге-ром и другими спекулянтами) к выплате тысячи фунтов штрафа (громадные деньги по тем временам!), к году тюрьмы и стоянию у позорного столба напротив фондовой биржи. Более унизительное наказание трудно было вообразить. Против лорда проголосовало и большинство членов парламента, изгнав из своих рядов. Имя его было вычеркнуто из списков морского ведомства, а его знамя извлечено из алтаря рыцарей Бани и сброшено с паперти церкви короля Генриха VII.

В этот драматический момент судьбы опального адмирала неожиданно маятник качнулся в обратном направлении. Избиратели вновь поддержали его, возвратив на законное место в парламенте, продемонстрировав тем самым свое доверие. Он все еще оставался героем толпы, что бы о нем ни говорили его политические противники. Испугавшись, власти отменили наказание у позорного столба (с тех пор оно было вообще отменено навсегда), что, однако, не освободило лорда от заключения. Целую зиму он провел в тюрьме Маршалси. К весне у него созрела мысль о побеге. И он бежал. Верный слуга передал ему веревку, по которой Кокрейн спустился из окна, и, наняв кеб, спокойно отправился в дом своих родственников.

Шум в городе поднялся страшный, будто сбежал сам Наполеон с острова Эльбы. Объявили вознаграждение тому, кто найдет и доставит обратно в тюрьму беглого лорда. Между тем он и не думал скрываться. Как ни в чем не бывало появился в палате общин, вызвав полное оцепенение присутствующих. Прийдя в себя, спикер вызвал констеблей, и Кокрейн был вновь арестован. Его снова поместили в Маршалси, причем в сырую камеру, где с потолка текло, стены были мокрыми, а воздух спертый.

В таких условиях здоровье узника стало быстро ухудшаться. Он мог просто умереть. И тогда он сдался, согласившись уплатить штраф. На тысячефунтовой банкноте написал: «В виду того, что я давно страдаю от одиночного тюремного заключения, а мои угнетатели полны решимости лишить меня либо моей собственности, либо самой жизни, то я повинуюсь грабежу, дабы защитить себя от убийства, надеясь, что доживу до того момента, когда мне удастся поставить этих правонарушителей перед лицом закона».

Эта банкнота долгое время оставалась одним из самых любопытных курьезов Банка Англии, где ее показывали посетителям.

Выйдя на свободу, неугомонный и непокорный лорд вновь начал борьбу против язв британского общества, особенно нападая на юридическую систему, продажных судей и подкупленных присяжных, теперь уже опираясь и на свой личный горький опыт. Чтобы заткнуть рот, ему предъявили новое обвинение. В этот раз его должны были судить за то, что он убежал из тюрьмы, не отбыв своего первого заключения. Приговор гласил — штраф сто фунтов, Кокрейн вновь отказался платить. И снова его упрятали в прежнюю камеру. Вот тут-то и сказалась популярность его в народе. Бедняки-избиратели стали собирать свои жалкие пенни, чтобы внести за него штраф. Суммы, собранной ими, — более тысячи фунтов — с лихвой хватило, чтобы уплатить новый штраф и компенсировать первый. Собиратели этого фонда помощи и избиратели заверили его, что полностью верят в его невиновность и что вся судебная одиссея не что иное, как расплата с ним за его разоблачение махинаций и интриг, особенно морского ведомства. Однако это не помогло адмиралу вернуться на флот. Тем более, что наступили мирные дни после долгих лет непрерывных войн: Наполеон был сокрушен и надобность в огромном флоте отпала. Суда консервировались, экипажи списывались на берег.

В этот неблагоприятный момент неожиданно свежий ветер издалека задул в его паруса. Ему представилась возможность, о которой он мог только мечтать, стать командующим целого флота!

Из далекого Чили в Лондон прибыл представитель этой страны, борющейся за независимость от Испании. Там рассчитывали, что известный всем свободолюбием адмирал не откажет и «станет на сторону угнетенных и несчастных». Предложение было крайне соблазнительным. Вновь выйти в море, возглавить флот борющейся страны, проявить свой гений флотоводца? Он, не раздумывая, согласился.

Перед отъездом Кокрейн произнес свою последнюю речь в палате общин. Он сказал: «Я не стану отнимать у вас много времени. Тому положению, которым я пользовался в течение одиннадцати лет здесь, в палате общин, я обязан целиком избирателям. Самую глубокую благодарность я испытываю к тому, как они вели себя по отношению ко мне. Они спасли меня от отчаянного и злого заговора, который чуть не вовлек меня в окончательную погибель. Я прощаю тем, кто поступал таким образом, и я надеюсь, что они так же простят себя, нисходя в свои могилы…»

Ему было в это время сорок два года и он находился в расцвете сил. Теперь он решил круто повернуть руль, изменив курс.

В ноябре 1818 года, после почти четырехмесячного плавания, лорд Кокрейн со своей женой и двумя сыновьями на торговом судне «Роза», благополучно обойдя мыс Горн, прибыл в Вальпараисо.

В порту его приветствовал залпом 50-пушечный, только что захваченный у испанцев фрегат «Мария Изабелла», переименованный в «О’Хиггинс» — по имени генерала, борющегося за свободу Чили. Спустя несколько дней Кокрейн поднял на этом судне флаг главнокомандующего военно-морскими силами Республики. А еще через несколько дней он вышел в море и взял курс к берегам Перу. Там, в порту города Кальяо, сосредоточился весь испанский флот. Кокрейн поставил перед собой дерзкую задачу — либо захватить корабли испанцев, либо пустить их на дно. Кроме «О’Хиггинса» в эскадру входили 44-пушечный «Лаутару», 56-пушечный «Сан-Мартин» и 20-пушечный «Чакабуко». На борту флагманского корабля находилось шестьсот матросов и пехотинцев. Испанский флот, укрывшийся в бухте, по огневой мощи превосходил чилийскую эскадру. Кроме того, его надежно охраняли береговые батареи.

Несколько попыток Кокрейна ворваться в бухту, перегороженную к тому же цепью, не дали результата. Тогда он решил проникнуть туда под американским флагом, прикинуться нейтралом, а затем атаковать. Густой туман помешал операции. Нужно было ждать нового случая. Тем временем испанцы срочно укрепляли мол, устанавливали дополнительные батареи, сооружали заграждения из бревен и цепей, короче говоря, готовились к длительной осаде. Было ясно, что они и не думают идти на риск открытого морского сражения — слава Кокрейна как искусного адмирала была им известна.

Блокада длилась не один месяц. За это время потребовалось отремонтировать корабли и пополнить запасы от канатов до питьевой воды, что приходилось добывать с трудом. Кокрейн решил вернуться в Вальпараисо.

Сделав необходимые запасы, отремонтировав корабли и увеличив состав эскадры еще на один 20-пушечный корвет «Индепенденсия», Кокрейн снова вышел в море. Его видели то к северу от Кальяо, то далеко на юге, около Вальдивии, где у испанцев находилась главная военная база, откуда они осуществляли нападения на Чили. В Гуаякиле он осаждал загнанный в бухту большой испанский флот. Но все это были незначительные операции, а ему нужна была большая победа. Вернуться в Вальпараисо без нее он не мог — это равнялось бы поражению.

И тогда Кокрейн решил прибегнуть к излюбленному своему трюку.

В один прекрасный день на рейде Вальдивии появился корабль с испанским флагом и подал сигнал: «Требую лоцмана». На самом деле это был фрегат «О’Хиггинс». Хитрость удалась, испанцы прислали лоцмана. Арестовав его и сопровождавших офицеров, адмирал потребовал указать проходы в бухте. Лоцман долго не соглашался, затягивая время. Когда же он согласился, было уже поздно. Испанцы догадались, что их хотят надуть, и открыли огонь. Пришлось ретироваться и разрабатывать новый план. Было ясно, что только внезапность поможет овладеть фортами на берегу и открыть путь кораблям в бухту.

Кокрейн отобрал триста солдат, посадил их в три лодки — два баркаса и гичку — и во главе этого десанта ринулся прямо на ближайший форт. Внезапность и быстрота принесли желанный успех. Без шума овладев первым фортом, Кокрейн под покровом ночи захватил второй. Когда чилийцы дали залп, извещая свои корабли, что они ждут их поддержки, среди испанцев началась паника и весь гарнизон следующего форта бежал. Залпы вошедшего в бухту флагмана довершили дело. Вальдивия капитулировала. Кокрейн мог с чистой совестью вернуться в Вальпараисо, он исполнил свой долг. Захват Вальдивии, по сути дела, означал конец испанского владычества в Чили.

На повестке дня стояло освобождение Перу. Здесь в столице Лиме и порте Кальяо все еще хозяйничали испанцы и правил вице-король, угрожая завоеваниям чилийцев.

Порт Кальяо обороняли около четырехсот орудийных стволов, заграждения из железных цепей, в гавани находилось несколько крупных военных судов во главе с флагманом испанского флота 44-пушечным фрегатом «Эсмеральда».

Экспедиция готовилась тщательно, предстояло действовать совместно с наземными сухопутными войсками.

На семи кораблях разместились четыре тысячи человек. Командование предполагалось совместное— лорд Кокрейн и генерал Сан-Мартин. Это сразу же создало определенные трудности — оба отличались своенравием и нежеланием считаться друг с другом.

Высадив по приказу генерала часть солдат к югу от Кальяо, адмирал вернулся к порту, намереваясь блокировать его и тем самым поддержать войска, действовавшие на суше.

Однако Кокрейн предпринял нечто более решительное, чем блокада. Отобрав добровольцев из матросов и солдат, он переодел их в испанскую военную форму. Каждый получил пистолет, абордажную саблю и приказ громко кричать «Да здравствует король!»

Затем Кокрейн посадил всех в семнадцать лодок, сам сел в первую, и эта флотилия, бесшумно скользя по волнам, направилась к гавани.

Отыскав в железных заграждениях проход для лодок и сняв часового, подошли к «Эсмеральде». Первым на борт взобрался сам адмирал, увлекая своим примером остальных. К несчастью, он получил удар мушкетом и, упав обратно в лодку, напоролся на уключину, которая прошила поясницу. Сжав зубы, он все же попытался вновь взобраться на корабль, но тут пуля поразила его в бедро. Перевязав наскоро рану, лорд «со-рви-голова» бросился в гущу сражавшихся. Через пятнадцать минут все было кончено. Испанский экипаж, захваченный врасплох, не смог оказать серьезного сопротивления. Гордая «Эсмеральда» была в руках Кокрейна.

Между тем испанцы, поняв, что флагман для них потерян, открыли по нему ураганный огонь. Чтобы спасти корабль, Кокрейн, по своему обычаю, прибег к хитрости. Он знал, что в гавани стоят два судна— американское и английское, подававшие сигналы о своем нейтралитете. Адмирал приказал поднять на мачтах те же сигнальные огни. В темноте испанцы перестали различать кто есть кто и прекратили огонь. Оставалось вывести прекрасную «Эсмеральду». Однако сделать это самому Кокрейну не пришлось. От потери крови он лишился сознания. Исполнил маневр капитан «Лаутаро» Гиз.

На «Эсмеральде» в качестве пленных находился испанский адмирал, все его высшие офицеры и две сотни хорошо обученных моряков, можно сказать, цвет испанского флота на Тихом океане. Оправиться от такого удара Испания никогда уже не смогла.

Весной 1821 года освобождение Перу от испанцев близилось к завершению.

Оправившись от ранения, Кокрейн продолжал принимать активное участие в сражениях, захватывал суда, атаковал города, поддерживал с моря действия сухопутных частей. Его корабли вошли в бухту Кальяо. Отсюда оставалось вверх по реке восемь миль до Лимы. Он прибыл сюда, чтобы получить благодарность от освобожденных жителей столицы. Затем присутствовал на церемонии провозглашения Перу независимой республикой. После чего вернулся в Чили. Однако оставаться здесь навсегда был не намерен. Его ждали новые приключения.

Перед тем как покинуть Чили, он обратился с посланием к народу, завещал охранять свою независимость и не загрязнять ее распрями и анархией — «это самое страшное из всех зол». И закончил такими словами: «Вы хорошо знаете, что цена независимости лежит на кончике штыка. Вы знаете также, что свобода основывается на вере в доброту и на законах чести, а те, кто посягает на все это, и есть ваши единственные враги, среди которых никогда не будет имени Кокрейна…»

Куда же намеревался отправиться неугомонный моряк? Кому решил отдать свой талант морехода?

На этот раз он взял курс к берегам Бразилии. Сам император Педро пригласил его принять участие в той борьбе, которую вела эта страна против Португалии. «Вас зовет свобода», — писал он Кокрейну. И тот поспешил откликнуться. Ситуация в Бразилии, в отличие от Чили, была иной. Только что она сбросила ярмо португальской короны, объявила о независимости и избрала не президента, а своего собственного императора. «Но может ли быть борцом за свободу император?» — думал озадаченный Кокрейн. Такова, однако, была воля народа, решившего отстоять свою молодую независимость от португальцев, пытавшихся вернуть былое владычество.

В начале марта 1823 года Кокрейн прибыл в Рио-де-Жанейро вместе с несколькими английскими морскими офицерами, служившими под его командованием в Чили.

В тот момент положение в Бразилии было таково: южные провинции выразили свою лояльность новому режиму, а северные находились под полным контролем португальских военных гарнизонов, сохранявших верность Лиссабону.

Таким образом, власть на море становилась решающим фактором. Только благодаря ей можно было помешать переброске подкреплений этим гарнизонам. Но у Бразилии имелось всего несколько кораблей и не было опытных моряков. Поэтому, когда Кокрейна назначили главнокомандующим флота, то это лишь звучало громко. На деле под его командование передали всего восемь судов, из которых только два оказались пригодными для ведения военных действий, — небольшой ЛИнейный корабль «Педро Примейро», который стал флагманом Кокрейна, и фрегат «Пиранга». Что касается экипажа, то, по его словам, все это были бродяги.

Тем не менее Кокрейну и прибывшим с ним офицерам удалось навести кое-какой порядок на флоте, укрепить дисциплину. И уже в апреле эскадра вышла в море, взяв курс на север, к штату Баийя. Там в бухте находился португальский флот, значительно превосходивший силы, которыми располагал Кокрейн. Но громкая его слава вынуждала остерегаться встречи с ним в открытом сражении.

Скоро португальцы убедились в том, что Кокрейн не склонен играть с ними в бирюльки. Однажды ночью он предпринял дерзкую вылазку вверх по реке Парана, где в семи милях от устья португальские корабли чувствовали себя в полной безопасности под прикрытием мощных береговых орудий. Этот маневр Кокрейна считается образцом морского судовождения. Под покровом темноты, когда португальские офицеры беззаботно веселились на балу, суда Кокрейна подошли к неприятелю, готовые к атаке. Вдруг внезапно упал ветер, обмякли паруса. Пришлось срочно убираться прочь, вниз по течению, чтобы не попасть под огонь береговых орудий. Только это спасло португальцев от разгрома. Теперь они поняли, что спокойной жизни у них не будет.

Кокрейн тем временем решил переменить тактику — выманить португальцев из их логова, заставить покинуть свое укрытие. Он вновь прибег к своему излюбленному способу. Распространил слух, что собирается атаковать их брандерами, то есть начиненными взрывчаткой вспомогательными судами. Причем позаботился, чтобы слух этот наверняка дошел до противника. И тот клюнул на приманку. Тем более, что перевес был явно на стороне португальцев: тринадцать отлично оснащенных судов с хорошо обученными матросами против двух или трех кораблей Кокрейна.

Осмелев, португальцы покинули свое убежище и устремились в открытое море. Вместе с боевыми кораблями и под их прикрытием шел целый караван транспортных судов. Кокрейн милостиво пропустил всех. Затем начал с конца отсекать по одному судну. К утру, когда португальцы заметили, как общипали их хвост, разъяренный их адмирал двинул все свои три-наддать мощных кораблей против «Педро Примейро». Однако Кокрейн с помощью искусного маневра избежал грозившей опасности. И противнику ничего не оставалось, как продолжать плыть вперед. В результате многодневного плавания у португальцев под конвоем осталось не более тридцати судов. Половина транспортного каравана была пленена. Могуществу противника в Южной Атлантике был нанесен ощутимый удар.

После этого Кокрейн отправился в устье реки Ма-раньян, где располагался сильный гарнизон португальцев, держа под контролем целую провинцию. Но атаковать в лоб мощный форт и укрывшиеся за молом корабли было безумием. Кокрейн приказал поднять португальский флаг. Противник, обрадовавшись, что наконец пришла помощь, отправил навстречу «соотечественникам» военный бриг с поздравлениями и донесениями. Так в руки Кокрейна попали португальские планы, а с ними вместе и капитан судна. Но игра не была закончена. Капитану брига продемонстрировали всю мощь флагмана, заявив, что сильный бразильский флот вот-вот подойдет и тогда заговорят пушки. Затем капитана отпустили, передав ему письмо для португальского командования с предложением капитулировать. На следующий день на борту «Педро Примейро» капитуляция была подписана. Кокрейн стал полновластным хозяином провинции Мараньян.

Во власти португальцев все еще оставалась провинция Пара, лежащая в устье Амазонки. Не долго думая, Кокрейн направил туда свои корабли и вскоре и здесь добился успеха.

Это означало по сути конец войны Бразилии за независимость. Она была выиграна едва ли не одним человеком и одним единственным кораблем. При этом не был потерян ни один матрос.

В Рио-де-Жанейро Кокрейна ждал настоящий триумф. Сам император поднялся на его корабль, чтобы принести благодарность отважному адмиралу от имени всей нации. Его наградили титулом маркиза Ма-раньяны и орденом Крузейро.

Года два после этого Кокрейн оставался в Бразилии. С родины поступали малоутешительные вести. Там был принят закон, который запрещал английским военнослужащим в какой-либо форме принимать уча-стає в военных действиях на стороне иностранных государств или просто служить в составе зарубежных вооруженных сил.

Возвращаться было рискованно, но Кокрейн отважился на это. Он давно уже скучал по дому. Впрочем, в Англию он прибудет не как блудный сын, умоляющий о милости, а как первый адмирал Бразилии, представитель императора. Когда на рейде Портсмута появился его фрегат с бразильским вымпелом и его личным, адмиральским, в порту начался невиданный ажиотаж. А когда гость потребовал салюта, впали в шок. И тем не менее решили согласиться — как-никак надо уважать иностранный флаг. Так Англия, первая европейская держава, салютовала бразильскому стягу. Это означало, что она первая в мире признавала Бразилию в качестве независимого государства. И это было победой того дела, за которое Кокрейн сражался в далекой Атлантике.

На берегу Кокрейна приветствовали толпы народа, в театре публика устроила ему горячую овацию и актеры приостановили спектакль, чтобы выразить благодарность за подвиги, совершенные во имя свободы.

И даже в парламенте раздались голоса, предлагавшие забыть его прошлое и все простить.

Но сам герой ничего не хотел забывать — ему нечего было прощать, и он не нуждался в этой милости. Напротив, хотел восстановления своего доброго имени, а не извинений.

Уже через неделю пребывания в Англии он отправил премьер-министру письмо, требуя нового разбирательства причин его увольнения с морской службы.

В этот момент прошел слух, что Кокрейн принял приглашение Греции возглавить ее освободительную борьбу на море против турок. В Адмиралтействе возмутились: этот строптивый Кокрейн вновь намерен нарушить закон о заграничной службе. Но привлечь его к ответу не было возможности — ведь он как-никак оставался бразильским адмиралом.

Сам же Кокрейн не стал ждать развития событий на родной земле. Он дал согласие Греции и в апреле 1827 года был назначен первым адмиралом всех ее военно-морских сил.

На месте Кокрейн обнаружил, что под его командованием оказался флот, состоящий всего-навсего из од-ного фрегата, одного парового судна, двух небольших кораблей и множества невооруженных каботажных судов и рыбацких лодок. Что касается личного состава, то это были неквалифицированные, недисциплинированные моряки, требовавшие денег вперед буквально за каждый свой шаг, еще до того, как дотронутся до каната.

Что и говорить, с такой «грозной» морской силой трудно было помышлять о победах, а тем более об освобождении всей Греции.

Первой задачей Кокрейна было снятие с Афин жестокой блокады, длившейся не один месяц.

Ему удалось пустить на дно все турецкие корабли, принадлежавшие осаждавшим и доставлявшие им подкрепление и припасы. Затем он высадил своих солдат на берег и приказал пробиться в город. Но вместо того чтобы выполнить приказ и спасти осажденных, среди которых было немало женщин и детей, они окопались и стали ждать нападения турок. Кокрейн, вооруженный одной только подзорной трубой, ворвался в траншею и попытался увлечь свое воинство в атаку. Напрасно он старался. Осада осаждающих был их единственный метод войны.

То же разочарование ожидало его и на море, невозможно было заставить матросов подчиняться, соблюдать дисциплину, устав. Неудивительно, что он потерпел фиаско, когда попытался неожиданно напасть на Александрию, где формировался турецкий флот. Затем, узнав, что турецкие корабли стоят возле Наварино, на юге Греции, ринулся туда. К тому времени ему удалось раздобыть приличный фрегат «Хеллас», команда которого состояла, к сожалению, из бывших пиратов и юнг. Прибыв к Наварино и оценив обстановку, он убедился, что его шансы на успех равны нулю. Будь у него хотя бы три-четыре фрегата с отважными экипажами, он, ему казалось, мог бы спасти Грецию.

Но с одним кораблем да еще при таком экипаже было безумием тягаться с турками. На это отважились объединенные флоты России, Англии и Франции — 20 октября у Наварино они разгромили турок. Это способствовало освобождению восточной Греции.

Кокрейн, убедившись, что с греками каши не сваришь, широким жестом отказался от звания первого адмирала, подарил Греции корвет «Гидра» и шхуну «Афинец», отбитые им у противника, передал паровое судно «Меркурий» и отказался от двадцати тысяч фунтов стерлингов своего жалования, передав все деньги на нужды раненых и родственников убитых.

Когда он уезжал из Греции, ему предоставили какой-то обшарпанный бриг с командой из темных личностей. И только русские, которые не были ему ничем обязаны, пришли на помощь и доставили его на Мальту, оказав подобающие воинские почести.

Несколько лет Кокрейн прожил вне родины. Но память о выдвинутых когда-то против него обвинениях терзала его. Он должен был восстановить свою честь и вновь написал первому лорду Адмиралтейства, требуя пересмотреть его дело. Никакого ответа.

Тем временем в Англии происходили благоприятные перемены: к власти пришли реформаторы. Погода на политическом горизонте способствовала его возвращению.

И Том Кокрейн, к тому моменту унаследовавший после смерти отца титул десятого лорда Дандональда, потребовал, во-первых, очищения его имени от клеветы в связи с биржевым мошенничеством; во-вторых, восстановления на действительной военной морской службе в королевском флоте; и, в-третьих, выплаты причитающегося ему жалованья за все время с момента увольнения в 1814 году. Четвертое его требование состояло в восстановлении его прав на Орден Бани. Кокрейн добился своего. Все требования, кроме выплаты жалованья за многие годы, были удовлетворены. Мало того, ему присвоили звание контр-адмирала, и даже дали назначение. Через несколько дней после того, как он отметил свое 72-летие, ему доставили пакет из Адмиралтейства. Первый лорд писал: «В ближайшем времени мне предстоит назначить главнокомандующего Северо-Американской и Вест-Индской военно-морских баз королевского флота. Не пожелали бы вы взять на себя эту работу? Сочту за честь и удовольствие назначить вас на этот пост; я особенно доволен тем, что это назначение приходится по душе Ее величеству королеве Виктории, как и всей стране, и, особенно, нашему флоту».

Стоило ли сомневаться в ответе. Конечно, он согласился, жаль только, что в то время не было военных действий на море. И все же это было признание и извинение одновременно. Это был, хотя и запоздалый, триумф!

Мало кто уже помнил, как он непримиримо боролся за справедливость, за свободу. Для нового поколения Кокрейн, этот великий старец моря, был заслуженным героем. Газеты рассыпались в славословиях по его адресу, премьер-министр открыто благодарил за службу родине и подвиги во время войны. И даже сама королева Виктория изъявила желание встретиться с ним. Судьба воздала ему то, в чем отказывала в свое время, — славу национального героя.

Ему было 85 лет, когда уже на покое он решил запечатлеть на бумаге правдивую историю всех своих злоключений. За месяц до своей смерти закончил «Автобиографию моряка» (два увесистых тома) и «Рассказы о службе по освобождению Чили, Перу и Бразилии». Это был еще один памятник, воздвигнутый Кокрейном самому себе.