Ослабив кольца, дракон сполз вниз, бурно обрастая шерстью. Молча, не успев еще до конца вернуть себе привычный облик, он выхватил из-под крыла и водрузил на стол сильно уменьшенную — ладони в две величиной — бриллиантовую башню.

Почти все пространство внутри занимал, колотя ногами в стены, здоровенный, красно-бурый картомор. Физиономию его, и так не слишком-то симпатичную, искажала ярость. Цилиндр, сотрясаясь, плясал на краю стола.

— Полковник Ловчила!.. — Печенюшкин присвистнул. Быстро и тревожно он вгляделся в узника, проникая вглубь до печенок. — Точно он! Вот так фокус! Где медальон, Аленка?!

— Не зна-а-ю! — Алена, испугавшись, ощупывала шею. — Все время здесь был, висел. Я не заметила. Ой, что теперь будет?!

— Провели, как маленького! — Пиччи, не сдержавшись, стукнул кулаком по столу. Башенка, подпрыгнув, остановилась. Полковник озадаченно притих, разглядывая компанию.

— Какой же я дурак! Успокоился!.. Растяпа! Слепой, доверчивый идиот!.. — Печенюшкин чуть не плакал в отчаянье.

— Да расскажите же, что случилось?! — Фантолетта встала, обнимая встревоженных сестер.

— Очисток сбежал, — хмуро объяснил мальчуган. Он уже пришел в себя и теперь стеснялся вспышки. — Только сейчас до меня дошло. Вот этого молодца, — Пиччи указал на Ловчилу, — он еще раньше обратил в медальон, чтоб не мешал до поры. А падая с балкона, последним усилием поменялся с ним местами. Так что в башню я заточил полковника в обличье Очистка. Настоящий же колдун, превращенный в золотую безделушку, был все время у нас под носом и, когда счел нужным, ускользнул.

— Он у меня на шее висел?! — Алена перепугалась по-настоящему. — Я его трогала, открывала, целовала. Теперь заболею?.. Кожа облезет, да? Только не обманывайте!

— Краше прежнего станешь! — успокоил Федя. — Колдун, злодей, да еще и заразный — такого букета даже в сказках не бывает. Мне вот иное невдомек. С чего бы этот хват, — он кивнул на полковника, — обратно в свою личину вернулся? Так бы мы опасности и не почуяли. Ну, пропало у красной девицы украшение — так потеряла, с кем не бывает.

— Одно из двух, — раздумчиво промолвил дракон. — Либо сил у него не хватило на прочное колдовство, либо все точно рассчитано. Если верно второе, значит, Очисток дразнит нас, ждет ответного хода.

— Что он может сделать? — фея думала вслух. — Бриллианты в Фантазилье, к ним не подберешься. Испортить ракеты?

— Уверен, что нет! — оживился Печенюшкин. — Допустим, отлет на Запеку невозможен. Что тогда? Или люди, или картоморы. Места для тех и других на общей матери-Земле нет. Значит, война. Люди предупреждены. При нынешней расстановке сил победы картоморам не видать.

— Есть лишь один путь для Очистка, — продолжил мальчик. — Сместить Глака, занять его место и, улетев со своим народом, стать королем целой планеты.

— Лучше умереть! — отчаянно закричала Кожурка. — Эта несчастная Запека будет сплошной тюрьмой. Камерой пыток!

Лиза обвела друзей сонными глазами.

— Ничего не соображаю, — пожаловалась она. — Умоталась. Вздремну полчасика, потом меня разбудите. Ладно?

Аленка уже спала.

— Ни к чему им лишнее слышать, — объяснил Пиччи. — А мы, пока Зайкины-родители на работе, дочек, а значит, и нас на своем экране не видят, можем посовещаться. Я боюсь, что самая большая опасность грозит сейчас как раз Аленке и Лизе.

Оставалось совсем немного времени до вылета на Запеку двух ракет с разведчиками и Печенюшкиным во главе. Несколько дней, прошедших после переполоха в Совете Объединенных Наций, ответственные исполнители трудились без устали. Пиччи не спал вообще, уверяя, что это и ни к чему.

Рыжеволосый герой и его новые соратники — гуманный индиец и старый Перес де Гальерос возникали в самых разных и неожиданных уголках Земли.

Стремительно и неутомимо Пиччи наводил мосты, приводил к согласию нации, народы, племена. Люди, животные, птицы и цветы, деревья и насекомые — он не забывал никого.

Пока Генеральный Секретарь СОН и доктор Брахнамур решали вопросы на уровне континентов, правительств, мэрий и поселковых советов, невероятный Печенюшкин успевал вдесятеро больше.

Фрак, рваные джинсы, набедренная повязка, шкура льва, кора баобаба, изумрудные доспехи кузнечика — свой среди своих, он вихрем носился по планете, латая ее непрочный костюм зеленой нитью надежды.

Федя, механик-самоучка, облетал в троллейбусе военные базы, переделывая ракеты. Ведущие атомщики мира — группа содействия, — затаив дыхание, смотрели на волшебные пальцы домового. Молоток, кусачки да лобзик — других инструментов Великий Маг не признавал.

За работой он, как правило, напевал любимые песни, хотя порой позволял себе и философские обобщения.

— Поглупел народ, доложу я вам, — вздыхал домовой. — Дети малые и то смышленей. Карапуз тайком мороженое слопает — так он хоть скрывает, стесняется, знает, что простыть, заболеть, значит, может запросто. А взрослые только удовольствие свое понимают. Уж вроде знают — нельзя! — и опять грязнят, истребляют, травят. Ведь стихов одних сколько написано, — окончательно загрустил Федя. — «Если каждый сорить перестанет, то на рынке чисто станет.» Или вот это: «We always kill the one we love.» — он ненавязчиво блеснул фразой из Уайльда.

— Ну проводим картоморов честь по чести. Мы ведь, чародеи, опять под землю уйдем. Колдовство наше на людей после шестнадцати лет не действовало. А сейчас что? Нешто вся планета в детство впала?

— Много в газетах, конечное дело, врут. — Великий Маг отряхнул с ладоней крошки мирного уже атома и передвинулся к следующей ракете. — Читал, к примеру, намедни, будто я, Федор Пафнутьевич, в петровские времена боярином был. Лес рубить и корабли строить не хотел. Противился царю, потому как природу берег. За то, значит, и кончил на плахе, но силой волшебной возродился. Клевета это.

Я в ту пору уже к фантазильской земле прибился. Из родной-то деревни нас, домовых, колдуны выкурили, вот и пошел куда глаза глядят. А они вниз глядели. Огляделся, обосновался и открыл пекарню на пару с Дракошкиусом-младшим, с Грызодубом Баюновичем. Славно дело пошло. Я тесто замешу, в печь хлебы поставлю, он дохнет разок-другой — и готово. Булки пышные, сладкие, калачи румяные. А потом. ну, это долгая песня.

— Я ведь про газеты, — напомнил домовой физикам. — Тут как-то и полезная попалась статья. Доктор Реймерс такой есть, не слыхали? Понятно пишет, не заковыристо, за это уважаю. Земля — это вроде как кастрюля, которая на огне стоит, а в ней лягушата плавают. Бранятся лягушата, кричат, что свариться недолго, а сами все через края перегибаются да огонь раздувают. Смертельная кастрюля. — Федя поднялся. — Ну, здесь все. Айда на другую базу, господа хорошие.

Алена и Лиза без устали отдыхали. Своим любимицам, немало потрудившимся и пережившим, планета решила устроить веселые каникулы.

Фантолетта, Дракошкиус и четверка картоморов не оставляли сестренок одних ни на минуту. Даже ночи дракон и фея проводили у постелей девочек, неспешно выкладывая яркие картины из глянцевой мозаики воспоминаний. А утром заверяли, будто бы тоже продремали до рассвета.

На людях Дракошкиус принимал вид обычного кота, крупного, трехцветного, без намордника, но все же на поводке. Фантолетта преображалась в почтенную гувернантку средних лет. Картоморы становились щенятами в корзинке. Сестры надевали темные очки и шапочки, менявшие внешность.

Такая вот маскировка позволяла с легкостью ускользать от дежуривших внизу восторженных поклонников, журналистов и безобидных, но назойливых психопатов.

Автоконцерны всего мира стремились предоставить героиням в пользование лимузины своих фирм. Победил знаменитый «Мерседес-Бенц». Печенюшкин выбрал для Лизы с Аленой последнюю модель — «Мерседес-700», только что прошедшую испытания и еще не запущенную в массовое производство.

Каждый день, несмотря на сумасшедший график, Пиччи выкраивал для девчонок два полновесных утренних часа. Фантолетта и Дракошкиус могли в это время расслабиться и передохнуть.

Лимузин внезапно исчезал из гаража отеля, возникая в непредсказуемом месте города. И сразу же в машине оказывались Аленка, Лиза и Пиччи.

Печенюшкин учил сестренок водить. Алена оказалась органически неспособной к технике. Лиза же быстро освоилась за рулем и справлялась с автомобилем довольно лихо.

Дабы не привлекать внимания в людных местах, «мерседес» с помощью Печенюшкина мог изменить номер, цвет, а то и просто обернуться заурядным «фордом» или не первой свежести «тойотой».

О посещении Диснейленда можно было бы написать отдельную главу. Сестры провели там два дня, с утра до вечера. Печенюшкин начинал экскурсию, потом его сменяли фея и дракон, потом. нет, не будем затягивать книгу.

Исполнилась, кстати, еще одна Лизина мечта. Они с Аленой попали на концерт популярнейшей рок-группы «Ремонт верблюдов». Зал бесновался, свет гас, вспыхивал и рвал глаза осколками, когда на эстраду с воплем: «Оле-оле-е!!» выскочил великий Лелик, ударник рокового труда, кубинский эмигрант, сын флейтиста-малайца и норвежки, баронессы Хильденхрюндиг.

— В пустыне чахлой и скупо-о-о-ой!! — завели «ремонты» свой непобедимый шлягер, чемпиона всех хит-парадов последних лет.

Аленке концерт не понравился. Всю обратную дорогу девочки спорили, чуть не поссорившись.

— Ты до гениальной музыки просто не доросла, — уверяла Лиза, прижимая к груди фотографию группы с автографами «ремонтов».

— Что попало, — тихо защищалась Алена. — Орут и орут. Я спокойные песни люблю и чтоб все слова разбирались.

— Это АБСОЛЮТНО разные вещи! — настаивала сестра. — Даже сравнивать нельзя. Пиччи, скажи ты!

— Я Окуджаву люблю, — признался Печенюшкин. — Выходит, Аленкин вкус мне ближе. Но спорить не о чем. Дороги этой дальней на вас обеих хватит. Лишь бы всегда был рядом синий троллейбус.

— Но сейчас ведь Федя в нем ездит. — Лиза не поняла спутника. — Печенюшечкин! Ты ведь и сам можешь превратиться в троллейбус. Помнишь?

— Я же не всегда рядом, — вздохнул Пиччи, останавливая «мерседес». -Это тоже хорошая машина. Сейчас мы ее только чуть-чуть усовершенствуем.

Он поднял капот и, засучив рукава, принялся копаться в моторе. Пальцы его гнули металл, как пластилин, разрывали, соединяли, изгибали, разглаживали.

— Готово! — захлопнув капот, мальчуган уселся и круто взял с места. — Теперь, Лизонька, вы и без меня шутя оторветесь от любой погони. Запоминай.

Пиччи объяснял, Лиза повторяла, Аленка хлопала ресницами, глядя на чудесные штуки, вытворяемые машиной.

— Да-а. — Лиза вытерла вспотевший лоб. — Слушай, а сколько бы тебе заплатила фирма за переделку модели?

— Ну, — задумался Печенюшкин, — миллиард бы, наверное, дали.

— Рублей?! — ахнула Алена.

Лиза фыркнула.

— Я думаю, долларов. Правильно?

— Дали бы и в золотых дукатах, — Печенюшкин рассмеялся. — Но, вообще, машина классная. Эту модель легко было подправить. Поехали домой, а то мне время исчезать.

— А когда по-настоящему домой? — Аленка шмыгнула носом. — Здесь очень хорошо, но я уже по всем скучаю. Раз в день с мамой-папой по видеотелефону — это же мало. Я во двор наш хочу, и к бабушкам, и к дедушкам, и в квартиру нашу, и на дачу.

— Скоро уже, не горюй! Проводим картоморов, вернетесь домой с почестями. Завтра я улетаю на Запеку, значит, осталось дел недели на две. Будете без меня скучать?

Алена внимательно смотрела на мальчика.

— Ты что-то нехорошее знаешь, а нам не говоришь, — сказала она неожиданно. — Почему мне так все время кажется?.. Лиза, что я сейчас спрашивала?

— Когда нам домой? — старшая сестра, похоже, пропустила напряженный момент мимо ушей. — Я тоже хочу, только я обещала солиста «ремонтов» в гости к нам в отель пригласить. Пол о'Мойкин, вот он на фото — курчавый, разрисованный. Ленка, дадим ему автографы? Можно, Пиччи?..

На райском островке близ Мадагаскара в штаб-квартире гангстеров бурлили перемены. Ларри Люгер, творец и глава преступного синдиката, объявил о намерении ликвидировать дело. Сам хозяин и его подручные — Ужастик и Косоголовый, появившись в небоскребе на несколько часов, тут же исчезали вновь. Лишь изредка Ларри вызывал заместителя по радио и отдавал приказы, повергавшие того в недоумение и панику. Но ослушаться всесильного шефа Чарли Бимбом боялся.

Чарльз Бэдмен Бимбом, несомненно, был блестящим джентльменом. Сверкали его напомаженные волосы, пробор, масленые ласковые глаза, усики, зубы, галстук, булавка в галстуке, запонки, ботинки, цепочка на жилете, костюм мягко отливал серебром. Подчиненные прозвали его Сияющим Чарли.

Сейчас на самой маленькой из своих яхт, в полном одиночестве, Чарли, в который уже раз, лихорадочно обдумывал ситуацию. Волны чуть покачивали драгоценную скорлупку, стоящую на якоре близ островка, у входа в коралловую лагуну. Беспощадное солнце вынудило гангстера сменить привычное облачение. В майке из тончайших золотых нитей и джинсовых шортах с заплатами, собственноручно пришитыми самым знаменитым из парижских модельеров, он бессильно откинулся в шезлонге, рассеянно поглаживая пальцами неподвижный штурвал.

Крах, разорение, нищета, быть может, и арест — вот что виделось Чарли на горизонте. Безумная затея Люгера означала конец синдиката. Конечно, ареста можно было избежать и даже спасти при удаче кое-какие средства. Но для Сияющего Чарли, Симпомпончика, как звала его покойная ныне мамочка, жизнь все равно кончалась.

Он привык швырять миллионы на любую прихоть, дарить целые цветочные магазины девушкам, случайно приглянувшимся на набережной, каждую неделю покупать новые, самые дорогие, машины. Кроме того — втайне от Люгера — он запустил руку в казну организации, надеясь вскоре покрыть недостачу, однако запутывался в долгах все больше и больше.

«Утопиться? — размышлял Симпомпончик. — Но до чего ж я буду уродлив, если тело найдут! Тьфу!.. Пригоршня снотворного? Черт, как хочется жить! Черт?.. Как легко все решалось в сказках. Продаешь душу черту, живешь на всю катушку, а на остальное наплевать!..»

— Душу не покупаю! — визгливый голос послышался внезапно за спиной бандита. — Такой мерзав-ав! — ав! — мерррзавец нужен мне живым! Трусливый, жадный, кровав-ав! — рр-гав!!! — голос захлебнулся в лае.

Чарли стремительно развернулся вместе с креслом. Пальцы его сжимали тяжелый «люгер» — заместитель неосознанно подражал шефу. Пять пуль в упор, они должны были отбросить пришельца к рубке и заставить сползти на настил, истекая кровью.

Фигура не сдвинулась. Более того — на кремовом костюме незнакомца не обнаруживалось и следа от выстрелов. Ошеломленный Симпомпончик понюхал дуло, скривился и, пряча оружие, наконец-то оглядел незваного гостя.

Тот был одет безукоризненно элегантно — дорого и неброско. Лицо его казалось заурядным сначала, но при ближайшем рассмотрении обнаруживало странное сходство с собачьей мордой. Толстый, чуть лиловатый нос, сильно выдвинутая вперед челюсть, рот до ушей с чересчур темными губами. Серые влажные кудри выбивались из-под шляпы. Лишь глаза были явно не собачьи — белые, бешеные, с мутью в зрачках.

Пришелец вытянул руку перед собой, ладонью вниз, и золотой дождь посыпался на палубу. Куча монет быстро росла. Чарли укусил себя за палец, охнул от боли и, нагнувшись, подобрал желтый кругляш, подкатившийся к ногам.

— Французские луидоры, — определил он. — А в шляпе у вас, конечно, кролик и в желудке у него бриллиант с мой кулак?

— Хва-ав!.. перестань паясничать, — теперь незнакомец тщательно подбирал слова. — Наши интересы сходятся на некоторое время. Будешь послушен, я решу все твои проблемы и в придачу набью золотом до крыши ваш дурацкий небоскреб.

Чарли следил за прессой, знал о последних невероятных событиях в Нью-Йорке и охотно поверил в новое чудо. Опытнейший пройдоха, он почувствовал несомненную связь между главной сенсацией мира и невозможным, казалось, появлением на яхте «собачьего сына» — так Симпомпончик мысленно окрестил пришельца.

— Я собираюсь выкрасть двух девчонок из отеля Гринпис в Нью-Йорке, — заявил незнакомец без предисловий. — Ты читал газеты, все, что нужно, знаешь. План мой, исполнение в основном мое, но для некоторых деталей мне нужен ты и твои люди. Понятно?

Чарли расхохотался.

— А русский Кремль не хотите стащить втихаря? По-моему, больше шансов. Этих матрешек охраняет, считай, вся планета.

«Собачий сын» быстро пригнулся, заглядывая в глаза бандита, и Чарли взвыл от дикой непереносимой боли.

— У тебя нет выбора, — медленно говорил пришелец. — Есть лишь счастливый шанс, подаренный мной. Будущий великий король картоморов, я улечу из этого позорного мира. Ты же останешься, и тронуть тебя не посмеет никто. Бросай на ветер свои глупые миллиарды — их хватит тебе до скончания дней. Слушай и повинуйся!

— Слушаюсь, сэр. — запекшимися губами прошептал Симпомпончик.

— Ты никто! — заклинал незнакомец. — Ты воск, глина, дуновение зла, яд, что станет мне лекарством, ты инструмент в моих руках. Я же обману всех, накажу всех, одержу победу над земными и подземными силами. Я покину эту планету, торжествующий и неуязвимый, потому что я — Очисток, мастер невозможного!..