Глава первая

ПЕРЕЛЕТНЫЕ СЕСТРЫ

— Все! — повторила Лиза, не замечая от волнения, что сжимает Аленкину ладонь в пушистой варежке слишком сильно. — Мы договаривались ждать еще три дня, последние, до начала каникул. Вот, они прошли, и ничего не изменилось! Что ты все молчишь, молчишь?.. Мы же решили!..

Конец марта в этом году выдался странным. Небывалый холод сдавливал город по ночам. Утром же всходило алое незамутненное солнце и поднимался ветер, гудел, как в топке, нагоняя температуру до плюсовой, потом стихал через час-полтора, словно по команде. День стоял теплым, сияющим, вовсю лепетали капели, но лишь только пряталось солнце, ледяное дыхание темноты мигом замораживало вновь улицы, деревья, дома.

Настроение у горожан портилось, синоптики разводили руками, не в силах предсказать даже ближайшее будущее, а сестры Зайкины среди дня парились в шубах, поскольку родители настрого запретили им надевать весеннюю амуницию.

Сейчас на центральной улице наблюдалось приятное оживление. Прохожие в распахнутых куртках, без шапок жадно дышали синевой и бензином. Двери магазинов были раскрыты, продавцы, вынеся наружу бесчисленные лотки с товарами, подставляли лица солнцу.

Алена с трудом высвободила ладошку, решительно сняла рукавички и расстегнула верхнюю пуговицу на шубе.

— Страшновато мне, Лизка, — тихо сказала она. — Там произошло плохое несчастье. Я точно чувствую.

— Тем более надо действовать! — Лиза говорила громко, почти кричала, на них оглядывались. — У нас есть план, мы же специально из дому вышли. Пойдем и купим немедленно!

У Центрального Дома Книги движение проходящих замедлялось. Кое-кто входил в магазин, но большинство останавливалось перед уличными прилавками, щуря глаза от глянцевой пестроты обложек.

— «Анжелика в дрейфе»… «Анжелика в Хайфе»… «Анжелика в кайфе»… — медленно читала Аленка. — «Хороший мертвый негр»…… «Ужасающий ужас»…… Ой!.. «Мертвые смеются навзрыд»…… Бр-р!.. А где про нас-то?

— Вот они! У, ты, моя прелесть! — Лиза, безошибочно ориентируясь в пространстве, уже невоспитанно тыкала пальцем в знакомые сестрам переплеты. — Скажите, пожалуйста, почем «Печенюшкин»? Вот эта! А эта? Сколько?!!

— Цены скачут, просто жуть какая-то, — вздохнула Алена, как взрослая, и, распахнув полу шубы, достала потертый кошелечек.

Лиза вечно все теряла, поэтому общее достояние, сэкономленное на школьных завтраках, сладостях и жевательной резинке, хранилось у Аленки. Лиза даже не спорила. Последние приключения с картоморами, пещерами, бриллиантами и заточением на острове Люгера сильно укрепили ее доверие и уважение к сестре.

Кстати, бриллиант Коломбы, оцененный в абсолютно фантастическую по российским понятиям сумму, Лиза отдала. Правда, перед расставанием она два вечера плакала украдкой, любуясь на подарок Печенюшкина. Зато на вырученные деньги был построен сказочный городок для Центрального парка, почти как Диснейленд, да еще с Незнайкой, Буратино и Крокодилом Геной. Бриллиант, конечно, сестренки жалели — все-таки память, но уж главный прибыток, вернее, убыток, оставался при Лизе. Убыток носа. Теперь ее красоте завидовали в школе, но редко узнавали на улицах…

Сестры, путаясь, долго пересчитывали разнокалиберные бумажки и монеты. В обрез, едва-едва, но денег хватило. Обе книги, «Вдоль по радуге» и «Смертельную кастрюлю», Алена надежно упрятала в зеленый рюкзачок. Пора было возвращаться домой — подступал полдень, а дел еще предстояла уйма.

К автобусной остановке они шли молча, крепко держались за руки, думая об одном и том же: а вдруг не получится? То и дело навстречу попадались лихие подростки, мальчишки, а порой и девчонки, в специально расстегнутых пальто. Под верхней одеждой у них на свитерах, а у самых морозоустойчивых даже на майках красовались изображения рыжей голубоглазой обезьянки. В народе такие майки и свитера именовались «печенюшками», а их обладатели получили устойчивое прозвище «пиччифаны». В каждом уважающем себя населенном пункте мира существовали теперь клубы поклонников Печенюшкина.

В большинстве своем клубы дружили, переписывались, и даже носилась в прессе, на телевидении и радио идея создать единый, всемирный «Пиччи-клуб». Однако же некоторые клубы враждовали с остальными, считая, что только они поклоняются Печенюшкину правильно. Рассудить их было некому. Вот уже четвертый месяц обитатели Фантазильи никак не давали о себе знать. Никому. Даже сестрам Зайкиным.

Сначала дамы-патронессы, то есть Клара-Генриетта и Фантолетта, появлялись у сестренок по очереди, примерно каждые три недели. И всегда, как назло, родителей во время визита не оказывалось дома. Лиза подозревала, что деликатные волшебницы просто стесняются взрослых, хоть гостьи и утверждали обратное.

Все же на отсутствие внимания к себе мама и папа Зайкины пожаловаться не могли. Маленькие подарки, всегда оставляемые для них, привели бы в восторг кого угодно. Чего стоила одна только помада в серебристом футлярчике! Касаясь губ, она всегда оказывалась именно того цвета, что идеально подходил под сегодняшний наряд и косметику. Эта помада была вечной, светилась в темноте, могла служить ночником, отзывалась на малейший свист и вежливо смеялась даже неудачным папиным шуткам. Или носовой платок для папы — он мигом вылечивал насморк, с легкостью оттирал любые пятна с любой поверхности и сам при этом никогда не пачкался и не мялся…

В последний раз, перед Новым годом, волшебницы появились с поздравлениями вдвоем. Они принесли сестренкам елку — настоящую, чудесную, да еще и складную. Хвойный аромат плыл по всей квартире. Девчонки ходили у елки кругами, млея от подарка.

— Конфеты, орехи, яблоки можно снимать и есть, — объясняла Фантолетта. — Они тут же вырастут снова. А когда праздники закончатся, достаточно снять — вот, видите, сбоку — голубую звездочку.

Фея поднесла руку к игрушке, звезда оказалась в ее ладони, и тут же благоухающее чудо пропало. Аленка с Лизой не сразу и различили на полу маленькую — с авторучку — пластмассовую елочку ядовито-зеленого химического цвета.

— Складная, — напомнила Фантолетта. — В таком виде ее легко спрятать до следующей зимы. Повесите звездочку — оживет снова.

— А это что? — Лиза проворно подняла с пола, из-под елки, резную деревянную шкатулочку размером со спичечный коробок и силилась открыть ее, близко поднеся к глазам.

— С-с-сюрприз…… - прошелестела кобра. — Пропус-с-ск в Фантазилью. Приедете к нам в гос-с-сти, прос-с-сто отдохнуть. Давно ждем.

— Но сейчас еще рановато, — подхватила фея. — Спрячьте куда-нибудь. Шкатулка, кстати, пока и не откроется. Печенюшкин грозился вскоре навестить вас, он объяснит правила.

— Солидно! — восхитилась Лиза. — А когда? До Нового года успеет? Как он там?!

— Вес-с-сь извелс-с-ся…… - Клара-Генриетта жалостливо вздохнула. — Не с-с-спит Ес-с-сть вообще брос-с-сил. Полнос-с-стью. Легенды, волшебные книги, с-с-старинные хроники. С-с-с головой зарылс-с-ся. Надеется вос-с-скресить Мурлыку Баюновича, но ничего не может нащупать, бедный. Да еще эти командировки. То Венера, то С-с-сахара, то аж на дне океанс-с-ском что-нибудь да с-с-стряс-с-сетс-с-ся. К Новому году, пожалуй, и не ждите……

Новый год. Рождество. День рождения мамы. Восьмое марта… Дни шли один за другим со своими радостями и неудачами. Вестей из сказки больше не было. И постепенно становилось ясным — в Фантазилье что-то случилось. У сестер, сникших от неизвестности, в долгих ночных спорах вызрело тайное решение — надо пробиваться на выручку.

Волшебные колечки, сколько ни крутили их на пальцах Лиза с Аленой, не помогали. Видимо, на кольца не стоило рассчитывать — они действовали, только если девочки сами оказывались в беде. Надежда оставалась лишь на подаренную шкатулку — загадочный пропуск в Фантазилью.

— Взламывай! — Лиза махнула рукой. — Хуже не будет! Сами обещали и не едут. Может, им там какое-нибудь чудище зверское уже руки-ноги пооткусывало!

Аленка еще раз оглядела приготовленное на диване снаряжение. Термос с чаем. Сверток с бутербродами. Толстая шоколадка: если придется туго, съедая в день по дольке, можно продержаться немало времени. Отдельный сверток — две книжки в хрустящей бумаге — подарок фантазильцам, вклад наземного автора в летописи Волшебной страны.

По экземпляру обеих повестей с дарственно-благодарственными надписями сочинителя сестрам, изрядно помогавшим в их создании, давно стояли на книжной полке в детской. Автор почти не привирал, был в освещении событий довольно честен, но Лиза втайне считала, что можно было достичь и большей художественной яркости. Не забывайте, она ведь и сама была начинающей писательницей. Последний образец Лизиного словотворчества, придавленный резинкой-слоненком, лежал на виду в гостиной, на журнальном столике.

«Любимые мамочка и папочка!

Пожалуйста, не волнуйтесь, мы отправляемся погостить в Фантазилью, а то сильно соскучились. Во-первых, у нас каникулы и почти все пятерки, во-вторых, мы везем в подарок книжки. За нас не беспокойтесь, скоро вернемся. Мамочка, твои сердечные капли в холодильнике сбоку на второй полке, а то ты их вечно теряешь.

Целуем, Лиза, Алена».

…Аленка с трудом просунула в щель деревянной шкатулки, между крышкой и основанием, самое тонкое из лезвий папиного складного ножа. Крак! Покореженная крышка откинулась на петлях. Внутри на белом бархате лежала… крохотная луковичка. И все. И никаких инструкций, на которые так надеялись сестры…

— Давай разломаем пополам и съедим, — несмело предложила Алена после затянувшейся паузы.

— И окажемся в Фантазилье? — ехидно спросила Лиза. — Получается, что пропуск разовый? Нет уж, по всем сказочным законам луковицу надо посадить. В землю.

— Где ты землю возьмешь?

— Наковыряем из цветков на подоконнике! — Лиза, захваченная идеей, зарылась по локоть в ящик с игрушками сестры и, вывалив на пол добрую половину содержимого, извлекла кукольную пузатую кастрюльку. — Ой! — спохватилась она, виновато глядя на Алену. — Сложишь все, ладно? Я мигом!

— Когда Буратино нашел луковку, он ее, между прочим, съел… — ворчала сестренка, прибираясь. — От тебя, Лизка, в доме одно разорение.

Не переставая бормотать, она, тем не менее, живо навела порядок и даже принесла из кухни полстакана воды. Тут вернулась и Лиза с кастрюлькой. Осторожно упрятав сказочный сюрприз в землю и как следует полив его, юные натуралистки затаили дыхание.

Зеленый росток появился сразу же и, утолщаясь, быстро пополз вверх. Два узких стрельчатых листа появились, вытягиваясь, по бокам его. Достигнув полуметра в высоту, стебель остановился, зеленый бутон на его вершине полиловел, белые прожилки возникли на лиловом, и лепестки раскрылись.

— Тюльпан! — воскликнула Лиза. — Ленка, вот здорово! Какой огромный!

Аленка с интересом следила за превращениями цветка, однако эмоций своих покамест не проявляла.

Между тем чашечка цветка наклонилась, каждый лепесток слегка повернулся под углом, и все вместе, как лопасти пропеллера, они принялись вращаться.

Поток воздуха прилепил к оконной раме пестрые прозрачные шторы.

Так продолжалось с минуту, затем вращение замедлилось, прекратилось, тюльпан вновь поднял головку вверх и застыл.

— Ну и что теперь?.. — голос Алены дрогнул. — Вот и весь сюрприз? Приехали!

— Да замолчи ты! — Лиза больше не могла владеть собой. — Мы же хотели как лучше! Тюльпан-хулиган! Цветочки-василечки! Ломай теперь умную голову! Что нам его — на базаре продавать за два билета до Фантазильи?!.

Злые, неудержимые слезы брызнули у нее из глаз. Девочка яростно мотнула головой, стряхивая капли, и солнце отразилось в них радужными искрами. Сияющие капельки затанцевали в воздухе, сливаясь, вырастая, растягиваясь, и вот уже под ноги сестрам Зайкиным легла широкая семицветная лента. Второй ее конец упирался в окно и подрагивал от натуги.

Словно подхваченные веселым вихрем, Лиза с Аленой собирались в путь. Быстро, слаженно, не делая ни одного лишнего движения, как в танце. Санки. Палка от швабры — мачта. Новая Аленина простынка — парус. Форма одежды — походная: старые удобные куртки, лыжные шапочки, джинсы, короткие сапожки, варежки.

— И все равно, — возмущалась Лиза, пристраивая за спиной рюкзак, — это не дело! Движемся вслепую, методом проб и ошибок…

— Сквозь бури и насморк! — поддержала Алена и распахнула окно.

Радуга вытянулась в небо, пропадая за девятиэтажками. Зябкий ветер выметал из комнаты тепло. Сестры уселись в санки — первой Алена, Лиза с рюкзаком сзади. Между Аленкой и шваброй с простынкой был водружен чудесный цветок.

Лепестки завертелись, сливаясь в полупрозрачный круг, вздулся цветастый парус, и санки с перелетными сестрами заскользили по радуге в небо.

Семицветное полотнище свернулось кольцом, вытягиваясь из комнаты, и створки окна захлопнулись за ним. Сами собой упали в гнезда и повернулись шпингалеты. В углу дивана блестели очки, второпях забытые Лизой.

Поток воздуха от чудо-цветка гасил встречный ветер. Весеннее солнце даже сквозь вязаные шапочки ощутимо припекало макушки сестер. Сани неслись по широкой зеленой полосе радуги настолько плавно, что девочки едва ощущали бешеную скорость движения. Далеко впереди зеленая дорога, окаймленная по бокам голубым и желтым, сливалась с синим окоемом неба. Дрема окутала путешественниц как-то вдруг, оборвав вереницу тревожных неотвязных мыслей. Покрепче прижав к себе Аленку, Лиза откинулась на пологую спинку саней, безуспешно попыталась приподнять левую руку — взглянуть на часы — и уснула окончательно.

— Ну и пускай я взломщица, зато ты — подстрекательница! — защищалась Алена. — Звали нас сюда?! Звали?!! Не надо было шкатулку ломать! Вернемся, пока не поздно. Вспомни, когда мы могли Фантазилью спасти, за нами Фантолетта сама прилетела. А мы, между прочим, почти на два года младше были. Зачем я только тебя послушалась?! Вернемся, Лизка, он же все равно не открывается…

Час назад сестры очнулись от сна на заснеженной просеке. Место, где некогда происходил решительный бой с превосходящими силами картоморов, узнавалось сейчас не без труда. Санки стояли на краю радуги, ее ковровая дорожка, спускаясь с темного вечернего неба, аккуратно вписывалась в ширину просеки. Попытавшись ступить за семицветный ковер, Лиза едва не провалилась в снег и второй попытки не делала.

Нестандартного поведения тюльпан по-прежнему стоял на санках. Чашечка цветка была опущена, наклонный конус света исходил из нее. Там, куда он падал, за самым концом радуги, в снегу протаял круг. На небольшом возвышении в центре его, в полуметре от радужного ковра, хмуро торчал каменный гриб-боровик, стороживший вход в Фантазилью.

Лиза с Аленой, успевшие продрогнуть до костей, грелись поочередно, забираясь в конус света. Время от времени тюльпан поводил головкой в сторону радуги, приглашая сестер вернуться.

— П-п-помнишь, как П-п-печенюшкин за-заставил л-люк открыться? — Лиза приплясывала от холода, язык слушался ее с трудом. — Он этот ч-чертов гриб на-нап-напугал! Бр-р-р!! — Она с трудом протиснулась в тепло, к Аленке, кусая омертвевшие губы.

— Откуда ты жнаешь? — невнятно откликнулась та, жуя бутерброд. Промасленная полуразвернутая газета с провиантом лежала рядом. — Мы же глажа жакрыли.

— Мне Фантолетта потом рассказала! — Лиза больше не заикалась. — Он прямо из воздуха страшную пасть сотворил, она на гриб зубами лязгнула — а зубы, как вот такие сверла, и крутятся — он и струсил, и пропал, и люк открылся. И было это вовсе не по правилам. Просто Пиччи проявил находчивость в походно-полевых условиях… Урр-р-гав!! — Она скорчила боровику отвратительную рожу, растопырив, для пущей жути, синие скрюченные пальцы.

— В-вжж-х-хав!! — Алена, как могла, поддержала сестру.

Очевидно, в данном случае гриб счел запугивания неубедительными. Несколько повторов также не дали эффекта. Теперь и Лиза приуныла окончательно. Тусклый близорукий взгляд ее рассеянно блуждал в пределах светового круга: унылое лицо сестренки, санки, основание мачты с обвисшей простынкой, термос, газета с бутербродами…

— Ленка!.. — У Лизы захватило дух. — Знаешь, это кто?! Вот, на фото!

— А вот и представь себе, знаю! — Рот у Аленки на миг оказался свободным. — Генерал Бракомес. Мама вчера сказала за ужином, что он всю страну сумел напугать.

Даже на черно-белом газетном снимке бывалая морда генерала с разъятым от уха до уха ртом внушала невольную брезгливую оторопь, а маленькие глазки горели яростным фанатичным огнем.

— Мракобес, а не Бракомес, — поправила Лиза, и голос ее зазвенел, почти как у Печенюшкина. — А ну, негодяй, раз в жизни сделай доброе дело!

Одним движением стряхнув бутерброды, она взметнула газету вверх, мордой к каменному стражу.

— А-а-а-а-а!! — Дикий внезапный вопль повис над заснеженной округой. — Только без крови!! Ой-е-е-ей!!.

Гриб-боровик затрясся, побелел, перерождаясь из гранита в мрамор, и растаял в золотом свете тюльпана вместе с черным земляным основанием.

Цветная дорога, сужаясь, влилась в дыру, санки, накренившись, скользнули по радуге, и через миг сестры Зайкины, не успев испугаться, неслись по семицветной спирали вниз, к вершине Тики-Даг, уже в фантазильском предвечернем небе.

— Нам с тобой пока просто везет, Лизочкина, — уверяла Аленка, вытирая пыль с приборной панели троллейбуса Печенюшкина. — Я вообще хотела бутерброды в твой пакет сложить, который с черепашками-ниндзя.

— Ну и сложила бы. Кстати, почему в мой? У тебя такой же есть.

— Мой совсем новый, я его берегу за то, что он нетронутый. А твой грязный, ты в нем в школу кроссовки таскаешь.

— Могла бы и помыть.

— Тогда бы он стал влажный, и бутерброды бы скоро испортились.

— Могла бы и вывернуть.

— Там еще у тебя две дырки большие, а я всегда плачу, когда бутерброды теряются… Только они у меня сроду не терялись, — вздохнула Алена.

— Ну и подумаешь… — Лиза спорила вяло, явно думая о чем-то другом. — Может, гриб и черепашек испугался бы…

— Уж если тебя не испугался!..

— Я же теперь красивая! — удивилась сестра.

— Когда спишь. Или когда Леша твой приходит. Подумаешь, скрипач: пили-пили, пили-пили. Человек-лобзик.

— Ишь ты, — Лиза улыбнулась. — Помнишь, когда он в первый раз пришел, ты махом исчезла, как растаяла, и ровно через две секунды вернулась уже надушенная и с бантом.

— Я… Я от удивления!.. — Аленка сморщила нос, что обычно предвещало слезы. Пряча лицо, она привстала в водительском кресле и запустила руку с тряпкой между выступом панели и ветровым стеклом. — Ой! Бабочка!

Пестрый мотылек выпорхнул из-за панели и тут же исчез за сиденьем у передней двери.

— Гони ее!.. — завопила Лиза. — Скорей! Вдруг она ко мне летит!

— Ну и что! — Аленка, однако же, послушно шуровала тряпкой за сиденьем. — Съест она тебя?

Мотылек, возникнув вновь, пропал за открытыми дверьми.

— Ух!.. — Лиза облегченно вздохнула. — Конечно, издали они красивые. А когда на тебя сядет, лапками в нос вцепится, знаешь, как противно.

— Ладно, нет его уже. — Младшая сестра, завершая уборку, вытряхнула пыльную тряпку вдогонку мотыльку. — Ну и что? Ты у нас водитель, Лизка. Закрывай двери, включай свет. Пора. Куда летим?

Незадолго до этого девочки приземлились на горной вершине рядом с потайным убежищем Печенюшкина, как и в первый раз когда-то. Дверь в комнату, замаскированная в скале, послушно открылась от нажатия потайной кнопки. Рядом на площадке стоял чудесный троллейбус, пустой, как и само убежище. Тонкий слой пыли везде говорил лишь о том, что некоторое время ни комнатой, ни машиной не пользовались. В открытом троллейбусе пыли оказалось больше, чем в наглухо задраенной «каюте» Печенюшкина. Однако же, два дня здесь не было никого, неделю или месяц, — девочки, понятно, сказать не могли.

Шкаф в комнате оказался набитым консервами — мясными, фруктовыми, соками — даже хлеб здесь находился в жестянках с ключами-кольцами, припаянными к крышкам. Ни радио, ни телевизора, ни хотя бы записки с информацией — ничего.

Некоторое время, до сумерек, сестренки просидели внутри, закрывшись, строя невероятные догадки и предположения. Затем было решено, что троллейбус, испытанный друг, не менее безопасен, чем комната в скале. К тому же для возможных врагов он вовсе невидим, да еще и обеспечивает свободу передвижения в воздухе, на земле, а то и еще где-нибудь, под водой, например. Девочки перетащили в машину санки со своим снаряжением и часть консервов из запасов Печенюшкина. Споря — куда лететь? — они все никак не могли определиться.

— Куда-куда?.. — откликнулась Лиза, забираясь в водительское кресло. — Летим в столицу, там покружим, разведаем обстановку, дальше видно будет… Та-ак… Знаешь, здесь на автопилот настроено… Нет уж, я его отключаю! До сих пор мы все делали сами и пока живы-здоровы. Дорогу я знаю. Вперед!

Троллейбус взмыл над вершиной, сделал, как положено, круг и взял на юго-запад.

— …Почему так темно внизу? — беспокоилась Алена. — Еще и не очень поздно. Что, все спят?

— Пролетаем Новоколдуново. — Лиза сверялась с картой, извлеченной из планшета в пилотском выдвижном ящичке. — Миновали Злат-Петушинск, Кисельный Брод и Финтикультяпинск. Двести верст до Семимильного, а там еще пятьсот — и Феервилль.

— Какой Феервилль?

— Ты что? Столица так называется — Феервилль. Город фей, волшебства и карнавалов. Забыла?

Алена потупилась.

— Да, — вздохнула Лиза, — два года прошло… А почему огней нет, я сама не понимаю. Включаю инф… — как их Пиччи называл?.. Вот! — невидимые инфракрасные суперпрожектора!

Под машиной, летящей невысоко, метрах в трехстах от земли, возникли и понеслись вместе с ней два призрачных вертикальных световых потока. В тусклом их мерцании проплыл перед глазами сестер привычный, казалось бы, пейзаж небольшого провинциального городка. Одно- и двухэтажные домики под черепицей с флюгерами на крышах, палисадники с клумбами, парк в неясном розовом цветении. За околицей, близ одного из домов покрупнее, мелькнули мирно пасущиеся корова, мамонт и два бегемота. Потом строения кончились. По равнине, среди островков берез и магнолий, тянулось вперед ровнехонькое, как ниточка, шоссе.

— Точно, всех усыпили! — волновалась Лиза. — Только животных не тронули. Надо расколдовывать. Все банально, как в старых сказках. Но где Печенюшкин? Как допустил?! Алена! Форсируем скорость, подлетаем к столице, на окраине дожидаемся утра, проводим разведку и, если безнадежно, гоним к Драконьей пещере за живой водой. Если будет опасно, проникаем во дворец. Там у меня в хитром месте припрятаны волшебные таблеточки и перстень со скорпионом. Как планчик, солидный?! Ай да я!

Перед Феервиллем встревоженная Лиза резко притормозила. Неясные багровые отблески колыхались внизу, разрастаясь. Очень медленно, невидимый, неслышный, троллейбус перемещался над городом, все ближе и ближе к пламени. Чуть слышное жужжание доносилось до сестер, постепенно нарастая. Порой в нем усиливались басовые ноты, но чаще побеждал нестройный визг, становясь все громче. Природа звука, наконец, прояснилась для девочек, задрожавших от страха, несмотря на надежную защиту.

Это был шум разъяренной толпы.

 

Глава вторая

ФАКЕЛЫ ФЕЕРВИЛЛЯ

Неизвестный скульптор поработал на совесть, возможно, даже перестарался.

Судите сами: нижняя часть памятника представляла собой два обширных водоема с облицовкой из волнистого зеленого мрамора. Каменная перемычка меж ними расширялась, вырастала, и зеленый ее цвет переходил в коричневый. Таким образом, позади чаш бассейна, чуть нависая над водой, высились как бы горные отроги. Заканчивались они метрах в пяти над землей ровной широкой площадкой. Две бронзовые фигуры на постаменте изображали обнявшихся девочек — одну поменьше, в кружевном коротком платьице, другую побольше, в свитере и джинсах — с вдохновенными до глупости лицами.

Свободной от объятия рукой каждая из фигур опрокидывала над своей чашей зеленую, резную, пятиведерную, приблизительно, склянку.

«СЕСТРЫ-СПАСИТЕЛЬНИЦЫ» — гласили огромные буквы, выбитые на облицовке двух смыкавшихся водоемов.

В лучшие времена, очевидно, из склянок в чаши лилась вода, десятки фонтанных струй, подсвеченных лампионами, звенели над зеленью мрамора, и добрые фантазильцы бултыхались в бассейнах, символически повторяя подвиг любимых своих героинь.

Однако сейчас Лизе и Аленке, повисшим в троллейбусе над Главной площадью Феервилля, было не до восторгов.

Смрадные факелы, сами по себе висящие перед монументом, окутывали его подножие багрово-желтым, пульсирующим облаком. Будто птичья стая, садясь на площадь, разом занялась огнем, лишь чуть не достигнув каменной брусчатки. И казалось, сама ночь, простершаяся над городом, жадно заглатывает этот скудный огонь, не давая ему распространиться вверх.

Лишь у площадки постамента отсвет факелов поднимался выше, доходя до пояса «сестрам-спасительницам». Пугающий, непонятный рокот вокруг то ослабевал, то снова и снова взвивался воем, улюлюканьем, беснующимися истерическими воплями.

Никого на площади не было.

Аленка прижалась к Лизе в тесном, не рассчитанном даже на двух тощих девчонок, водительском кресле.

— Я сама боюсь, — шептала Лиза сестренке в ухо, тихонечко пятя машину из опасной зоны. — Но дворец-то — вот он. Когда мы его на воздушном шаре облетали, во время карнавала, я попросилась на минутку выйти, город посмотреть с крыши. Там, у основания шпиля с драконом, один камень неплотно пригнан. Я в углубление и перстень со скорпионом, и таблетки запрятала. Знаешь, как в море, уезжая, монетку кидают на счастье. Чтобы потом обязательно вернуться. Вот и вернулись…

— И никто, кроме тебя, не знает про тайник?

— Я Печенюшкину шепнула, прощаясь. Правда, он так улыбнулся странно — по-моему, и сам догадывался. Но обещал молчать.

— Лизка! Я из троллейбуса выходить не буду. И тебе не дам!

— Глупенькая… — бормотала Лиза, опуская машину в центр огромной, точно взлетная площадка, крыши. — Я же талантливый водитель, Пиччи сколько раз говорил. И не надо выходить. Сядем точнехонько, только руку из дверей протянуть.

Троллейбус замер.

— …Сейчас-сейчас… — твердила Лиза, сидя на нижней ступеньке. Одной рукой она цепко держалась за поручень, другой шарила в углублении, освещенном суперпрожектором, невидимым всяческим бракомесам.

— Что? — переживала Аленка. — Есть? Тебе помочь держаться, Лиза?

— Где же они? Ох! Не может быть. Неужели ветром выдуло?.. Ура-а!!.

Зажав себе рот ладонью и отпустив поручень, Лиза свалилась со ступеньки.

Бдительная Алена, державшая на всякий случай сестру за ногу, едва не вывалилась сама.

Оттолкнувшись от скользкого металла крыши, старшая сестра вскочила на четвереньки, пошатнулась, удерживая равновесие, и в следующий миг была уже в машине, рядом с Аленой, кинувшейся закрывать дверь.

Опасная вылазка завершилась благополучно.

Вновь переживая давние события, сестры разглядывали трофеи. Черный цилиндрик с тремя рядами волшебных шариков-таблеток когда-то подарила девочкам Фантолетта. Красные — таблетки бесстрашия, зеленые — силы, ловкости, быстроты, желтые — хитрости. Всего их было двадцать семь, по девять каждого цвета. Сейчас в цилиндрике оставались двадцать три таблетки. Одну — зеленую — Лиза проглотила перед схваткой в тюрьме со страшными загрызунчиками. Еще три — желтую, красную и зеленую — передала томившейся у Ляпуса сестренке через услужливую дворцовую крысу Мануэлу. Куда они делись, Алена, одурманенная злодеем Ляпусом до полной потери самообладания, вспомнить впоследствии не смогла. В поход по Драконьей пещере сестры брали еще по красной таблетке бесстрашия, но потом вернули обратно. Итак, счет сходился.

Аленка, обожавшая яркие побрякушки, с завистью разглядывала золотой перстень с бирюзовой печаткой. В ночь коронации его подарила Лизе повелительница пустыни. На печатке был искусно вырезан темно-вишневый скорпион. Если долго и пристально смотреть на кольцо, скорпион начинал шевелиться, словно пытался вылезти из печати. Этим перстнем полагалось запечатывать письма, чтобы адресаты девочки знали: пишет им не кто-нибудь, а королева. В торжественных случаях полагалось переодеть кольцо с правого на левый безымянный палец. Тотчас вместо повседневной Лизиной одежды на ней оказывались бы длинное платье, изумрудно-золотые туфельки, а на голове корона. Было и последнее, третье, предназначение. Если сильно потереть камень, скорпион спрыгивал с печати и кусал Лизиного обидчика.

Чудесный перстень, болтавшийся на Аленкином пальчике, был деликатно отобран Лизой, и на ее палец сел, как влитой. В утешение младшая сестренка получила волшебные таблетки — на ответственное хранение. Теперь обе девочки были надежно защищены от неведомых, но явно возможных неприятностей.

— Ну что? — расхрабрилась Лиза, возбужденная первыми успехами. — Сбоку есть лесенка, можно спуститься на верхний этаж. А там балкон с перилами по всему фасаду. Уж какое-нибудь окно, да открыто. Залезем и погоним на разведку. Хоть что-то, да узнаем. Ведь ничегошеньки не понятно, прямо жуть какая-то.

— А если кто сзади схватит? — резонно усомнилась младшая. — Помогут тебе таблеточки? За щекой их держать? Если за горло схватят — и проглотить не успеешь. И перстень надо еще успеть потереть. Нам бы шапки-невидимки… Ох, запишусь я осенью в школу каратэ.

— Шапки-невидимки… — Лиза вдруг подпрыгнула. — У нас же есть одна! Общая! — Она ласково погладила троллейбусный руль.

— Он в дверь-то не пролезет. Ты точно спятила! Надо нормально питаться, Лиза. Как я. А ты утром кофе глотнешь наспех, весь день бегаешь — некогда ей! — а на ночь яичницы налопаешься, как бабуин, и ползешь с выпученными глазами.

— Помолчи! — Лиза отмахнулась. — Если мы с тобой чего-то не видели, Леночкина, это совсем не значит, что такого не может быть. По моему велению, по Печенюшкинскому одобрениию, а ну-ка, троллейбус, миленький, уменьшайся со всей силы, лишь бы нас не задавить!

Не иначе, помог еще и королевский перстень.

Стенки машины, пол и потолок двинулись, сближаясь, пропали задние ряды кресел, и Лиза с Аленой оказались зажаты в крохотном, под их размеры, автомобильчике с двумя узкими боковыми дверками.

— Ха-ха-ха! — торжествовала Лиза. — Кто здесь самый гениальный умник с сияющей головой?! Гони вперед, мой благородный друг, в открытое окно проникни тенью, узнаем все и в схватке победим, у робких простофиль своей отвагой зависть вызывая!..

— У Неровни научилась? — съехидничала Аленка. — Подумаешь, писательница. Зато я борщ готовить умею не хуже мамы, а ты — фиг!

Микротроллейбус поплыл над крышей, удачно вписался в пролет лесенки и, спустившись, медленно двинулся вдоль полукруглого фасада…

Аленка потянула носом.

— Смотри внимательней, Лиза! Скоро появится. Чувствуешь, ветер съедобный!

— Где ветер? Я же двери закрыла.

— Вот! — сестра указала на приотворенную в машине, сбоку от нее, крошечную, с пол-ладошки, форточку. — Грибы, травка какая-то, репа… дальше не пойму, но невкусно. Ни мяса, ни картошечки, — закончила она разочарованно.

— Та-ак, — Лиза прилипла к стеклу. — Мимо… Мимо… Здесь, что ли?.. Нет, мимо… Опять мимо… Ага, вот оно! И даже свет. Только где-то далеко.

Узкое, с темным витражом окно было распахнуто настежь. Чуть видное мерцание, не свет даже, а предвестник света, брезжило в глубине. Вот только запаха Лиза уловить не могла, как ни принюхивалась. Но тут уж ей трудно было состязаться с Аленой.

Машина ткнулась в окно, не прошла, ткнулась еще раз, резче, и начала вдавливаться внутрь, сплющиваясь, как резиновая. Аленку прижало к сестре, постепенно взгромождая ей на колени. Хлоп! Троллейбус тряхнуло, стенки беззвучно расправились, и аппарат-разведчик со всей осторожностью двинулся к источнику таинственного света.

Из комнаты с открытым окном сестры попали в короткий широкий коридор, в конце которого, справа, виднелась слегка приотворенная дверь. Легкий сквозняк едва заметно покачивал ее, и желтая полоса света на полу шевелилась как живая.

Лиза мягко затормозила.

— Что же делать? — шептала она Аленке. — В такую щель не пролезть, а шире открывать дверь опасно, наверняка заметят. Прилепиться к потолку и ждать? Есть у тебя столько терпения? У меня, если честно, то нету.

Девочки смолкли, обдумывая ситуацию. Алена могла бы, конечно, напомнить сестре про умницу с сияющей головой, но спешить не стала. А вдруг Лиза и на сей раз придумает что-нибудь стоящее.

Ожидание затягивалось. Сестры, мрачнея, перебирали мысленно варианты — либо абсолютно негодные, либо весьма сомнительные. Озарения не наступало…

Внезапно за дверью послышался длинный скрип, хрипловатый обстоятельный кашель, и голос, удивительно знакомый девчонкам, задушевно, со слезой пропел:

Лиза сделала импульсивное движение к дверце машины, но Аленка перехватила ее руку.

— Я пойду. — Слова ее более угадывались, чем слышались. — Ты уже раз поторопилась. В штате Нью-Йорк. Помнишь?

Помертвев, Лиза кивнула. Сестренка ее беззвучно выбралась из троллейбуса, медленно, на цыпочках, сделала несколько шагов и приникла к светящейся щели…

Стены небольшой комнатки были грубо, вероятно наспех, побелены; из-под известки выступала кое-где богатая золотая роспись. В углу примостилась русская печь с трубой, уходящей в низкий, беленый фальшпотолок. У некрашеного длинного стола стояла деревянная лавка, и на ней, болтая не достающими до пола ногами, восседал домовой Федя, Великий Маг Фантазильи, видный Алене в профиль. Его перекрашенные волосы казались иссиня-черными.

На столе в глиняной плошке с конопляным маслом горела лучина, в углу под образами теплилась лампада красного стекла. Еще два горящих восковых огарочка были прилеплены прямо к столешнице, на другом ее конце, близ нарисованного окна.

Перед Федей находилось резное деревянное блюдо, заваленное вегетарианской, судя по запаху, снедью. Рядом громоздилась зеленоватая, ведра на два, бутыль с длинным горлом, краником и нежным словом «Душечка» на этикетке. В руках домовой держал гармонику, но не играл, лишь глядел на нее ласково, с давней застывшей улыбкой.

Хоть все это не лезло ни в какие рамки, однако чувства опасности у Аленки не возникло. Приотворив дверь в коридор, она обернулась и махнула сестре рукой: вплывай, мол, — можно.

— …Феденька… — Лиза с силой тряхнула за плечо находящегося в прострации домового. — Федя, да очнись же! Что тут у вас происходит?! Феденька!

Великий Маг неторопливо перевел глаза на сестер.

— Ведь что получается, барышни, — заговорил он неожиданно горячо. — Взрастил я в подполе, в домушке своей, специфический фрукт бананас. Уж как его холил-лелеял, себя не щадил, пасынковал его, мульчировал, соленым потом своим, да желчью медвежьей поливал. И вымахал он, желанный, на осьмнадцать аршин, налился, зазеленел, зажелтел — не нарадуешься. Вот, решил — отведаю! Позвал Чикундру — пасечника, радость свою гордую с ним разделить…

— Где Печенюшкин?! — непочтительно перебила Алена.

Федя потух разом. Будто мокрой тряпкой стерли с его лица блаженную рассеянную улыбку. Судорожно вытащив мятый несвежий платок из плисовых штанов, он промокнул испарину на лбу, на щеках, протер уголки красных, воспаленных глаз.

— Я и-имени его не зна-аю! — пропел вдруг домовой басом и потянулся к деревянной кружке.

— Аленушка, Лизонька, — сбивчиво бормотал он, поворачивая краник трясущейся рукой, подставляя сосуд под мутную струйку со своеобразным запахом. — Езжайте, девоньки, откудова появились, никак нельзя вам здесь находиться…

Твердой рукой Лиза схватилась за кружку и, преодолев вялое сопротивление, выплеснула зелье в печку.

— Федор Пафнутьич! — возмутилась она запоздало. — Да ты, никак, пьян?!

— Пишут, есть в краях заморских дворец, — шептал домовой. Скрюченный указательный палец его быстро-быстро ходил перед лицами сестер. — Сам от земли до неба, красоты невиданной. А построил его для себя хлюст пришлый, расфуфыренный, кому дорога дорогая в те края не заказана…

— Господин Великий Маг! — прокричала Лиза, пытаясь хоть как-то расшевелить горе-собеседника. — И в таком виде вы теперь правите страной?!

Федя соскочил с лавки и встал навытяжку. Он попытался гордо вскинуть голову, но она только дергалась и вновь падала подбородком на грудь.

— Не-е-ет, — хитро протянул он после нескольких бесплодных попыток и вновь плюхнулся за стол. — Устал я нынче за делами, родимые, проку вам от меня мало. Мануэла!! — завопил он вдруг так, что у девчонок заложило уши. — Мануэла! Мануэлина!!

В темном углу за печкой послышалось шуршание. Танцующей походкой, кружась и нежно присвистывая, к девочкам приближалась на задних лапах толстая огромная крыса. Седые усы ее были встопорщены, спутаны, голову украшал венок из увядших лилий.

— Умом тронулась, — пояснил Федя устало и опять потянулся к кружке.

До этого, пока домовой объяснялся с Лизой, кружкой завладела Аленка. Она успела нацедить туда немного жидкости из бутыли, намочив палец, облизнула его, сделала гримаску и вернула деревянную емкость на прежнее место. Смелый поступок ребенка остался незамеченным окружающими.

тоненько пропела крыса, закатив глаза под лоб.

— Печенюшкин!.. — простонала она, заломив к потолку сцепленные передние лапы. — Отец родной!.. Детей моих отец!.. — выкрикнула Мануэла что-то совсем уж несусветное.

Домовой, завладев кружкой, мигом высосал содержимое.

— Вроде, пустая была, — приятно удивился Федя, вновь наклоняясь к кранику.

Лиза, следившая за крысой, махнула, очевидно, на пьяницу рукой.

— Тьма, тьма, тьма… — повторяла Мануэла, танцуя. — Все гуще и гуще… Все дальше и дальше… И зависть, черная как тьма… И легкое как сон безумье. И ненависть черна как ночь, и не видна в ночи, и потому особенно опасна… Лишь лилии мои белы, да тихий огонек вдали не гаснет… Я только факелов боюсь, они…

Плюх! — Федя щедро окатил животное из кружки.

— Под сенью струй, под сенью струй, под сенью нежных струй… — Похоже, в мыслях бедной Мануэлы, как у иглы на заигранной пластинке, произошел перескок на несколько дорожек.

— Или — под нежной сенью струй? — Крыса неожиданно замерла, уставившись на девочек. — Гости! У нас! Боже, я в таком виде! Бегу, надену кринолин… У вас доброе, запоминающееся лицо! — вдруг обратилась она к Аленке. — Мы встречались раньше?.. Ах, нет! Вы поразительно похожи на привидение баронессы Перфектум. Она часто бродит по замку в своем атласном роброне, звеня цепями, как девять веков назад. Но только в безлунные ночи!.. Сейчас я приведу себя в порядок.

Мануэла скрылась за печкой и тут же выглянула снова.

— Нет, рот другой, совсем другой! — выкрикнула она напоследок и окончательно пропала.

— Аленка! — Лиза в сердцах топнула ногой, не стесняясь домового, тем более что тот, видно задремав, застыл на лавке, уронив голову на блюдо. — Что же это?!

— Ничего хорошего, — мрачно ответила сестренка. — Удирать надо. Давай в машину, Лизочкина. Скорее!

Лиза опоздала.

В открытой двери появился и застыл на пороге, напряженно осматриваясь, человечек, в иных обстоятельствах показавшийся бы девочкам достаточно забавным.

Светлые жидкие волосы, взбитые над узким лбом, на затылке заплетены были в косицу с пышным бантом. Алый женский ротик сердечком. Маленькие, цепкие, темные глазки. Мясистый утиный нос, как бы от другого лица. Сухая фигурка с необычно коротким туловищем и длинными, словно у кузнечика, подрагивающими ногами. Белое жабо, кружевные манжеты, черный камзол в лазоревых цветах, лазоревые же панталоны, белые чулки и тупоносые башмаки с пряжками. Короткая шпага на бедре вида более придворного, чем грозного.

На первый взгляд этот человечек казался мерзким и смешным, на второй, несмотря на карикатурный вид, еще и опасным.

— Князь Сморчков-Заморочкин, помощник Великого Мага, — голос был пискляв и походил на женский. — Весьма рад, весьма! Серенькие, как говорится, заюшки к нам пожаловали. — Он тоненько хохотнул. — Сестры Зайкины, я хочу сказать. Вы оценили мой юмор? Это довольно тонко, да… Но как же вы попали сюда? И почему столь внезапно, без предупреждения? К визиту таких важных персон мы бы тщательно подготовились. Кареты, оркестры, цветы. Придворные феи разучили бы кантату, подходящую к случаю. Да… Оркестры, цветы, кареты… — Он перевел на домового быстрые глаза и снова обратился к девочкам.

— Вы должны понять Великого Мага. От государственных дел буквальнейшим образом лопается голова. И лишь рекомендованный мной чудесный напиток, — князь щедрым жестом указал на зеленую бутыль, — помогает обрести ночной покой. Утром же необыкновенная ясность мысли и вновь обретенная бодрость позволяют вернуться к эффективному управлению страной. Да… Итак, обворожительные барышни, за несколько минут вам будет приготовлена достойная опочивальня. А завтра, при лучезарном свете дня, — он почему-то поежился, — все пойдет по традиционной великолепной программе. Цветы, оркестры, кареты…

Придворный воздел руки кверху, дабы захлопать в ладоши, созывая слуг.

— Одну минутку, пожалуйста! — Лиза на несколько шагов отступила к невидимому мини-троллейбусу, стараясь, чтоб это выглядело естественно. Новый знакомец мог решить, что девочка обогнула стол, желая рассмотреть князя поближе. — Мы очень беспокоимся. Вы не расскажете нам — коротко — почему вся страна в темноте? Что за факелы на площади? Сами по себе висят! Почему там шум? И, главное, где сейчас Печенюшкин?

«Да, надо удирать, — размышляла она между тем. — „…Для врага, для того, кто таит злые мысли, мой троллейбус невидим“, — говорил Печенюшкин. А здесь, похоже, его не видит никто. Ну, пусть Федю упоили зеленой дрянью, Мануэла, бедная, рехнулась, но этот утконос хитромордый явно в своем уме…»

Алена, внутренне собранная, в непринужденной позе стояла у открытой дверцы машины, чтобы в решающий миг тут же оказаться внутри.

Сморчков-Заморочкин расплылся в улыбке, показав мелкие, белые, острые, словно у хорька, зубы.

— У тебя блестящий ум, Лиза! Все вопросы в точку и все взаимосвязаны. Мы задумали осушить часть океана, чтобы у жителей Фантазильи стало больше цветущих земель. Потребуется много энергии, просто фантастическое количество. Да… Мы копим электричество, экономим его, но скоро это кончится. Месяц-другой — и все. Кстати, разве здесь так темно? Что это вышито у тебя на кармане куртки? Олененок, точно? Мы ведь волшебники из Волшебной страны — у всех очень острое зрение. Так вот, кто, как вы думаете, мозг и руки этого грандиозного проекта? Ну конечно, наш Пиччи-Нюш!

— Все врет, — беззвучно, не меняя выражения лица, прошептала Аленка Лизе.

«Какое же нужно острое зрение, — думала Лиза, чуть заметно кивая в ответ на реплику сестры, — чтоб вышивку у меня на кармане разглядеть сквозь троллейбус. Я ведь специально за него встала».

— Сейчас Печенюшкин на дне океана, — продолжал князь, — с нашими чудо-инженерами. Вернутся со дня на день. Это такое выражение — со дня на день — а могут и ночью. Понимаете мой юмор, да? Вот и горят на Главной площади огни-факелы, чтоб электричество не расходовать зря. А шум — это крики болельщиков, запись с прошлогоднего футбольного матча между Бубноликими и Шилохвостыми. Дополнительный ориентир. Знаменитый троллейбус нашего Пиччи-Нюша — сейчас он на дне, вместе с героем, — очень четко реагирует на шум… Вот теперь все понятно, да?..

Алена взмахнула рукой, и сестры за долю секунды оказались в машине, той самой, что сейчас должна была находиться на дне океана. Дверки закрылись неслышно.

Внезапно потеряв девчонок из виду, новоявленный знакомец обнаружил недюжинную быстроту реакции и присутствие духа. В тот же миг он отступил, спиной захлопнув дверь, и, вытащив из-за обшлага ключ, запер ее на ощупь, не оборачиваясь.

Настоящих окон в комнате не было.

— Ишь вы как! — зловеще протянул придворный. — Растворились, попрятались. Заюшки серенькие, хитренькие, невидимки вы мои. А вот мы вас пометим!

В руке его оказался аэрозольный баллончик, струя краски вырвалась оттуда, оставив на беленой стене черное пятно.

— Сейчас… — бормоча, Сморчков-Заморочкин медленно продвигался по периметру комнаты, то и дело внезапно оборачиваясь и разбрызгивая краску во все стороны. — Сейчас вы как следует оцените мой юмор, милые сестрицы…

Сестрицы в компактной своей машине плыли за коварным секретарем, почти над его головой. Лиза чудом уклонялась от отметин, лавируя изо всех сил.

«Потолок низкий, — соображала Лиза в тихой панике. — Комната маленькая. Сейчас этот мерзавец догадается остановиться, встанет на самое удобное место — к стене, напротив печки, и непременно нас зацепит. Можно съесть зеленую таблетку и придушить его как куренка. Жаль только, он меня краской перемажет… Пора выпускать скорпиона…»

— Скорпион зловонный!! — взревел Федя. Очнувшийся домовой поднял голову и проясненными округлившимися глазами следил за бесчинствами Заморочкина. — Сморчок ненадобный! Светлицу мою зачернил, благолепие порушил! Вон отсель! На конюшню! И скажи, князь, чтоб дали тебе плетей!

— Федор Пафнутьевич! — бормотал помощник, съежившись. — Иностранные невидимые шпионки! Здесь, в резиденции правителя! Желал пометить, выявить, поймать. Вы так утомлены! Глоток целительной влаги, Великий Маг!

Он пулей метнулся к столу, «Душечка» забулькала, набираясь в кружку.

Федя степенно принял подношение, затем левой рукой прочно ухватил за длинный нос согнувшегося князя и медленно, с удовольствием, вылил зелье ему на голову, стараясь оросить каждую прядку.

После этого Великий Маг пружинисто вскочил на стол и, не без труда подняв бутыль, шваркнул ее об пол.

Бутыль лопнула, глухо, коротко звякнув, распалась на толстые осколки, и на полу растеклась лужа.

Запах «Душечки», смешавшись с едким духом краски, выдавливал глаза из орбит, не давал дышать.

— Нет, я докажу!! — взвизгнул Сморчков-Заморочкин из последних сил и, подняв баллончик, распылил вдоль комнатки длиннющую струю.

Оседающие брызги аэрозоли воспламенились, коснувшись тонких язычков свечей, вспыхнула лужа на полу, и в одно мгновенье светлицу домового объяло жаркое бушующее пламя.

Федя вскинул голову, судорожно раскрыл рот, глотая смрадный обжигающий чад, и свалился без чувств в огонь.

Секретарь, скинув камзол, окутал им голову домового и с трудом, едва не падая сам, дернул заслонку на печи.

Печь отбросило в сторону, открылась узкая щель в стене, и пламя тотчас же выхлестнулось туда.

Шатаясь, вслед за пламенем, Сморчков-Заморочкин пропихнул в щель тело Великого Мага и кубарем выкатился сам.

Невидимые сестры в своем укрытии дышали свободно, но пот лил с них градом. Лиза, страшась потерять сознание, обмахивала сестренку ла-донями. Алена, закусив губу, вжала в панель до отказа, так что побелели пальцы, клавишу автопилота.

Машина сорвалась с места, пробив, как пушечное ядро, фанерную стену выгородки домового, пронеслась сквозь огромный зал, убранства которого девочки не успели даже заметить, ударила в зарешеченное окно и, разбрызгивая вокруг стекло и крошево металла, вырвалась наружу.

Глубоко внизу, в одном из подвалов замка, тихо напевая, кружилась в щемящем, трогательном танце безумная Мануэла. Крыса не ведала, что стальные обручи пышного кринолина, не пустившие хозяйку в щель светлицы Великого Мага, спасли ей жизнь сегодняшней, сумасшедшей, как она сама, ночью.

 

Глава третья

ДОМИК ЗАБЫТЫХ ФЕЙ

Троллейбус, выросший до обычных размеров, тихо плыл над столицей. Дворец и факелы на Главной площади остались позади, внизу лежал город без огней. При включенных прожекторах Феервилль виделся девочкам серым и таинственным, как бы на стыке ночи и чуть брезжащего утра.

— Ну, дали копоти! — волновалась старшая сестра. — Ленка, неужели дворец сгорит? Они же все погибнут!

Аленка закрыла глаза.

— Мне почему-то кажется, что пожар потушили. И все живы. Только этот, противный, вроде бы сильно обгорел. Так ему и надо, сам виноват. Но Федю он спас. И еще… Нет, больше ничего не чувствую…

— Как у тебя получается? — уже не в первый раз допытывалась Лиза. — Ты что, картинку видишь внутри себя или буквы? А может, это как сон? Или голос в голове?

— Да нет, я просто ЗНАЮ. Ну вот, как то, что я — Алена Зайкина, что у нас в квартире три комнаты, что на кухне вверху над плитой обои отстают… Ну как тебе объяснить — ты все пристаешь, пристаешь, — она жалобно скривилась. — Оно само получается, вдруг, так же, как есть захотеваю, только гораздо реже.

— Ясно, что ничего не ясно, — подытожила Лиза. — Как с тобой, так и с Фантазильей. Я, конечно, люблю приключения, но когда тепло, сытно, уютно, не больно и не страшно… Боюсь, что Печенюшкин объявится только если нас с тобой вверх ногами начнут макать в кипящую смолу.

— Почему в смолу? Кто?

— Да это так, для создания образа. Или капать на голову расплавленное олово. Или выдирать чудовищными когтями внутренности, безжалостно при этом воя…

— Перестань! — укорила младшая. — Ты явно успела прочитать на ночь роман «Ужасающий ужас».

— А вот и нетушки. Хотя они все похожи. Можно и не читать ничего — за неделю по ящику до упора «жутиков» насмотришься. Интересно, почему у них все чудища одинаково склизкие, будто их держат в общей бочке с клеем?

— Стой! — перебила Аленка. — Вернись назад! Чуть-чуть, вот так… Видишь?

— Огонек? Точно! Окно светится! И домик такой мирный, будто пряничный… Ты помнишь, что Мануэла бормотала: «…да тихий огонек вдали не гаснет» …Я где-то слышала фразу: «В каждом безумии есть своя система».

— Знаешь, Лизка, — после паузы, неуверенным тоном проговорила младшая сестренка, — там, во дворце, когда никто не видел, я тайком в Федину кружку палец намакнула и облизала. Сама не знаю зачем. Так вот, это была вода.

— Не выдумывай! Она же пахла гадко. И горела.

— Это была вода! — упрямо повторила Аленка. — Не хочешь, можешь не верить! Все ОЧЕНЬ странно.

— Да уж… — Лиза пыталась переварить информацию. — Ну и что, спускаемся?

— Давай, подлетим к окошку и заглянем. Нас же не видно…

Выполнить нехитрый Аленкин план оказалось довольно сложно. Одноэтажный домик окружал забор, свет из невысокого окна падал в крошечный палисадник, на клумбу с желтыми гладиолусами. Заглянуть внутрь, оставаясь в троллейбусе, и не повредить при этом цветы было невозможно, даже если опять уменьшить машину.

— Нам бы бинокль, — горевала Лиза. — Или трубу подзорную. Можно и выйти, но что-то совсем не хочется.

— Нет, выходить не будем! — Алена, в отличие от сестры, обладала орлиным зрением. — Ближе нельзя подобраться? Ладно, пусть, а то страшновато… Слушай, там в комнате две тетеньки. Старушки, по-моему. Одна в кресле сидит с газетой, в очках, совсем седая. У нее такая сзади шишка из волос на голове, а в ней гребень с камушками, потому что блестит. И губы шевелятся, будто она вслух читает. А вторая лежит сбоку, на диванчике. Она стриженая, как девочка, но вроде тоже седая. Или нет?.. Свет неяркий, видно как-то хипло.

— Как? — не поняла Лиза. — Хило?

— Хипло! — повторила младшая. — Ну это примерно как если хило и плохо сразу, только еще немножко по-другому. Тюль мешает, так бы я лучше видела. Та, что на диване, тоже в очках. Но они, кажется, темные. А над самой ее головой в розетку — кругленькое такое, маленькое — радио включено. Ну, в комнате так, — она неопределенно повела рукой, — ну, в общем, красиво. Фотографии там всякие на стенках, много-много. Стол там, стулья, кресла, шкафы, еще один диван. Ну, в общем, неинтересно… Вот и все… — она замолчала.

— Газеты, радио, свет, — размышляла Лиза. — И старушки… Старушки всегда все про всех знают. Но ночью их беспокоить неприлично. Аленка! Садимся за домом во дворике, в машине переночуем, а утром будем знакомиться. Не возражаешь?

Страх уже прошел, Алена не возражала.

Дзи-и-инь, дзинь, дзи-и-и-и-инь!

Пронзительный переливчатый звонок в глубине дома наверняка звучал очень громко. Даже здесь, на крыльце, за толстой дверью девочки вздрогнули от неожиданно сильного шума. И почти сразу же легкие быстрые шаги послышались внутри.

— Кто там?! Кто это?!

Голос за дверью — хриплый, дребезжащий, старческий — мог бы и напугать, если б не интонация: ласковая, необыкновенно доброжелательная и какая-то беззащитная.

Сестры были начеку, мало ли что. Младшая держала у губ, как микрофон, цилиндрик с таблетками. Старшая, обхватив левой ладонью правую, прижимала пальцем печатку со скорпионом.

Услышав вопрос, Аленка помедлила мгновение и сунула таблетки в карман.

Взглянув на нее, Лиза расцепила руки.

— Это Аленка и Лиза Зайкины. — Ответ был приготовлен заранее. — Мы прилетали в Фантазилью два года назад, помогали бороться со злодеем Ляпусом. Может быть, вы слышали о нас?

— Ничего не слышу… — Реплика прозвучала горестно, как вздох.

— Мы! Сестры! Зайкины! — Лиза набрала воздух. — У! Вас! На двери! Глазок! Я! Стою! Перед! Ним!

— Что вы кричите, я же не глухая! — возмутились изнутри.

Дверь распахнулась.

— Входите, пожалуйста, мы очень рады. Так давно никто не появлялся. Уже три недели. Бог знает, что творится в этой стране! Но я вам скажу! Они совершенно, совершенно распустились! Как вам понравилась вчерашняя газета? Нет, не «Рупор леших», а «Волшебный фонарь»…

— Хлоя! Проведи их в комнату, не держи на пороге! — донеслось из глубины дома.

— Флора, я тебя не слышу! — торжествующе объявила старушка. Хрупкая, маленькая, с Аленку ростом, она доверчиво глядела на сестер круглыми блекло-голубыми глазами в тяжелых и морщинистых, как у черепахи, веках. — Закрывайте, пожалуйста, дверь, Флора боится сквозняков, она легко простывает. На улице ветер.

— Ветер северо-западный, семь — двенадцать метров в секунду! — Голос из глубины был тоже каркающим и хриплым, но со своими, более низкими, характерными нотами. — Утром плюс одиннадцать, днем девятнадцать — двадцать три! Солнечно!

— Флора просыпается в шесть утра и сразу включает радио, — шепнула старушка девочкам. — Вы знаете, я неважно слышу, так мне оно не мешает. А Флора совсем плохо видит, я читаю ей вслух, когда могу. Я вам скажу, радио ей очень помогает быть в курсе всех событий. Что где происходит, она знает лучше меня.

— Хлоя! Пусть сестренки раздеваются и проходят! — Голос послышался ближе, а вслед за ним появилась и его обладательница, сгорбленная, коротко стриженная старушка в темных очках, ростом не больше первой. Шла она очень медленно, опираясь на тросточку и приволакивая ногу. Левая рука ее, согнутая, прижатая к груди, похоже, не действовала. — Сейчас будем пить чай. Я поставлю чайник.

Тетушка Хлоя и тетушка Флора. Пожалуй, все жители Фантазильи знали эти имена. Уж обитатели-то Феервилля наверняка, причем с самого рождения.

Тетушки, некогда могущественные феи весны, цветов и плодов, вообще всего растительного, были невероятно стары. Чуть ли не вся история Волшебной страны за многие-многие века прошла перед глазами сестер. Бури и войны, заговоры и мятежи, перемежавшиеся долгими периодами безмятежной счастливой жизни, тысячи и тысячи громких имен и историй, ныне канувших в Лету… Все это хранилось теперь лишь в пыльных томах старинных летописей да в памяти двух старушек, мирно живших на покое уже не одно столетие в маленьком домике на окраине шумного, блистательного Феервилля.

Феи не исчезают из нашей жизни бесследно. Закрыв глаза навсегда, они превращаются в нежное бормотанье лесных ручейков, в ласковый тихий ветер, навевающий сладкую полуденную дремоту, в цветные видения сказочников и теплые, прозрачные грибные дожди. Люди Земли могут лишь позавидовать такой судьбе — растворению после долгого заката в общем бытии планеты. Но к нашим двум феям как будто и сама смерть не решалась подойти вплотную, лишь растроганно, издали, любуясь на прекрасную достойную старость.

Лет двести назад тетушек, по причине невообразимой древности, неслышно покинули самые последние остатки волшебного дара. Здоровье их пошатнулось. Старческие недуги сначала робко, затем все настойчивее дышали в седые затылки сестер. Лучшие медики Фантазильи оказались бессильны вернуть одной из них былую остроту зрения и самый обычный, даже не волшебный, слух — другой.

Совсем недавно, около сорока лет назад, младшую сестру, тетушку Флору, задремавшую в кресле под распахнувшейся форточкой, разбил паралич. Больше года она пролежала без движения, пока Пиччи-Нюш, в очередной раз закопавшись в прошлое по макушку, не отыскал в Швейцарских Альпах целебные луковицы растения, исчезнувшего еще в семнадцатом веке. Лечение подействовало благотворно, но все же полностью здоровье не восстановилось. Печенюшкин частенько навещал двух старых фей, радуя новостями, маленькими подарками, длинными обстоятельными беседами, и уверял всякий раз, что непременно найдет способ вернуть им силы…

— …Садитесь за стол, мои хорошие! — Тетушка Хлоя оборвала самое себя и легонько подтолкнула девчонок, зачарованно слушавших рассказ феи. Не переставая хлопотать, она успела пересказать Лизе и Аленке с различными подробностями все то, что мы описали выше. — Вот чай, торт «Наполеон», рассыпчатые прянички с изюмом и орехами. Только, по-моему, торт нынче невкусный. Мало сахару. И печенье испортила — пересушила. Уж вы простите старуху…

— Сверхсолидно! — Лиза удивленно оглядывалась в поисках третьего куска «Наполеона» на своей тарелке. Она сама проглотила его мгновенье назад и теперь сбилась со счета. — Только что был здесь! Неужели съела? — Ленка, ты УКАЛЫВАЕШЬСЯ от торта?!

— Что, правда, вкусно?! — Старушка робко смотрела на сестер.

— Изумительно вкусно! — воскликнула Лиза. — Вы на Ленку не обращайте внимания. Если вкусно, она никогда не скажет, потому что не может остановиться. Наестся, тогда похвалит.

Аленка быстро-быстро закивала, не поднимая головы.

— Я очень рада! — тетушка Хлоя расцвела, как роза. Без преувеличения! Лицо ее приняло легкий розовый оттенок, морщины как бы сгладились на миг, и помолодели глаза. — Кушайте на здоровье.

— Нет, спасибо, — Лиза вздохнула. — Больше уже стыдно. Вы настоящая волшебница. Так, наверно, и мама не сумела бы приготовить. Разве что баба Люся… Только вы простите, можно вопрос на другую тему? Самый важный для нас! Скажите, где Печенюшкин?!

— Разве вы не от него? — удивилась тетушка Хлоя. — А чей же троллейбус стоит во дворике? Я так обрадовалась утром, выглянув в окно! Конечно, теперь, после клятвы, сам он прилететь не может. Это просто безобразие! Чудовищное, преступное безобразие!

— Мы с Земли прилетели на санках по радуге! — четко объяснила удовлетворенная наконец Алена. — Большое вам спасибо за тортики, бабушка Хлоя! И на вершине горы нашли пустой троллейбус! Около потайного домика Пиччи! Мы на нем сюда прилетели, только сначала во дворец к Феде! Там Мануэла с ума сошла, и Федя совсем дурной и странный, и секретарь его противный нам все время врал, а потом пожар случился, и мы улетели! Вот и все! А какая клятва?

— Флора! — заявила тетушка Хлоя непреклонно. — Я сейчас сама все расскажу. Только ты не вмешивайся, я все равно тебя не слышу! Потом, если хочешь, можешь добавить, только много не говори, у тебя же больное горло. Я совершенно уверена — и ты даже не говори, Флора, здесь ты не права! — все началось, когда Печенюшкин отправился в древний Китай…

Предыстория странных событий в Фантазилье, встретившей сестер Зайкиных неприветливо и хмуро, лежит пока во тьме. Сами же события (здесь тетушка Хлоя не обманулась) начались с того, что Печенюшкин в поисках средства для возвращения жизни Дракошкиусу отправился в Китай — на двадцать столетий назад.

Три недели и два дня отсутствовал он. Когда же Пиччи-Нюш вернулся, Волшебная страна, некогда ставшая ему второй матерью, десятки раз называвшая своим героем, гордившаяся им по праву, превратилась в бешеную оскалившуюся волчицу.

Печенюшкина возненавидел весь народ — от немых пятируких карликов — сучкорубов Циклополя до пестрых и болтливых, обожающих ВООБЩЕ все живое, мухоморных человечков Чурменяполиса.

В каких только грехах не обвиняли несчастную обезьянку! Разные газеты называли Пиччи шпионом различных могущественных государств Земли: грозного Лихтенштейна и агрессивного Монако, закованной в сталь Науру и непримиримой Сан-Марино, взрывчатой Кирибати и вооруженной до зубов, контролирующей весь Тихоокеанский регион Тувалу.

Рыжему герою ставили в укор приобретение в собственное пользование за фантазильские народные денежки двухсот сорока семи дворцов на общую сумму в тридцать шесть триллионов девяносто два миллиарда пятьсот семь золотых дукатов и одиннадцать копеек.

Группа академиков живописи выступила на телевидении с разоблачениями. Почтенные мужи доказали как дважды два, что Печенюшкин летал с картоморами на Запеку лишь для собственного отдыха и развлечения, и к тому же на средства картоморов купил себе там козу. В доказательство художники предъявили свои собственные абстрактные полотна.

Стихийные митинги постоянно возникали в городах и поселках Фантазильи. Выступавшим не было числа, и у каждого из них находился к Пиччи особый, сугубо персональный счет.

Так, например, Лих Одноглазович Фефелов из города Усть-Бермудьевска, продавец клетчатых чернил и глобусов в горошек, поведал следующее.

Шесть лет назад, находясь в зоосаду на отдыхе, он был жестоко искусан огромной рыжей гориллой, к которой Фефелов сперва отнесся с симпатией и даже попытался накормить почти съедобным пирогом с вороньей требухой… Все эти годы глаза продавцу застилал колдовской морок, пелена неведения, и лишь теперь, внезапно, чары рассеялись. Каждому понятно, КТО был этой РЫЖЕЙ ОБЕЗЬЯНОЙ!

(Точно! — кричала толпа. — Знаем!.. Смерть ему!..)

Педро Пельменник, житель поселка городского типа Лешачий Взвизг, рассказывал, плача:

— Полжизни я, братцы, положил, чтобы конно-водолазный техникум окончить. Глубоко науки постигал, каждый семестр лет за десять осваивал. Выстрадал, вымолил диплом… И вот, специалист нешуточный, спускаюсь в скафандре на дно морское. Подводят мне коня — красавца огненного. Я ему в стремя голову сую — НЕ ВЛАЗИТ!! В другое сую — НЕ ВЛАЗИТ! Я хвост его намотал на ладонь, подергал и ласково так говорю: «Кто ж тебе, волчья сыть, сбрую негодную поставил? У тебя, травяной мешок, поди и седло без спинки?..» Он морду обернул, заржал издевательски, а затем и словом оскорбил. «Лягнул бы, — сказал, — да сразу умрешь. Больше на дно не лезь, всплывай, у тебя голова легкая».

Поднялся я, униженный, наверх и мызгаюсь с тех пор, лишенный призвания — служу в арбузолитейщиках…

— Конь-огонь! — гудела публика. — Все верно, рыжий! Казнить без суда!..

Чезаре Каприччио, лучший модельер Фантазильи, публично сжег на Главной площади Феервилля свое гениальное творение — осеннюю коллекцию мод — за преобладание золотых и красно-рыжих оттенков.

Ундина Кошмарич, хозяйка знаменитой сауны «Хвост к услугам», заколотила дверь своего салона пятидюймовыми гвоздями. Пар от раскаленных камней после ковшика ароматного настоя трав всякий раз теперь не рассеивался, а сгущался, принимая вид злобной рыжей обезьяны. Так, во всяком случае, утверждала с телеэкрана звезда массажа, волшебница-русалка Ундина.

Парикмахерские всей страны работали теперь круглосуточно, перекрашивая клиентов, чьи волосы, кожа или мех хотя бы чуть-чуть приближались к рыже-золотым тонам.

Фантазилью охватило безумие.

Домик Печенюшкина в Феервилле поджигали трижды и взрывали четырнадцать раз. То, что дому ничего не делалось, еще более разжигало ненависть обитателей Волшебной страны.

Совет Магов заседал двое суток без перерыва и вынес наконец приговор: ПОЖИЗНЕННОЕ ИЗГНАНИЕ. Произнести слово «смерть» на Совете не решился никто. Правители Фантазильи даже в ослеплении понимали — пока есть на свете зло, должен жить и бороться с ним Печенюшкин.

Впрочем, теперь сам Пиччи-Нюш представлялся Волшебному Совету носителем зла, и маги окончательно запутались.

Тут-то и возвратился к себе в дом недавний герой. Никто, очевидно, не знал о его появлении: ни манифестаций, ни попыток штурма в ту ночь не происходило. Два-три обычных безуспешных взрыва — не больше.

Неизвестно, о чем думал Пиччи-Нюш, что пережил он, ожидая утра. Но с восходом солнца в небе над дворцом Совета Магов возник и опустился перед памятником летающий троллейбус.

Печенюшкин, видимый, как и его машина, всем, кто проходил в эту минуту по Главной площади, вышел из троллейбуса и оказался на пьедестале памятника. Рыжие волосы его неукротимо пламенели в рассветном солнце.

— Граждане Фантазильи! — произнес Пиччи. Голос мальчугана разнесся над площадью и эхом отразился в голове КАЖДОГО жителя Волшебной страны. — Сегодня я прощаюсь с вами! Нас разделила пропасть ненависти и лжи. За самого себя я не умею и не хочу бороться. Но — один раз и навсегда — я заявляю о своей невиновности! Я неповинен во всех тех ужасных, мерзких, смешных преступлениях и проступках, о которых, брызжа слюной, вопит Фантазилья. Сердце мое разрывается от обиды, но я гордо принимаю приговор! К жителям ТАКОЙ страны я не вернусь никогда! Если народ Фантазильи станет прежним и в единодушном раскаянии попросит о прощении, я буду с вами вновь. Прощайте!..

Когда оцепенение, вызванное речью, прошло, случайные ее свидетели — добрые жители Феервилля — яростно потянулись за камнями и палками. Град метательных снарядов обрушился на пьедестал, к ногам бронзовых сестер.

Печенюшкина на площади не было.

— Ничего не понимаю! — Лиза вскочила, глядя на фей с опасливым подозрением. — Вы что, тоже ненавидите Пиччи?!

— Как ты могла подумать такое?! — У тетушки Хлои набежали на глаза легкие старческие слезы. — Я тебе скажу, во всем виновато правительство! Им это зачем-то надо. Вот Флора мне не верит…

— Хлоя, ты вечно держишь меня за ребенка, — безнадежно возмутилась тетушка Флора. — При чем здесь правительство? Оно все было хорошим и вдруг все стало плохим! Правительство одурачили, как и остальных.

— Флора, не говори глупости, я тебя не слышу! Как оно все могло быть хорошим, если летом у нас два месяца не текла горячая вода. Зато зимой протекала крыша. Всякий раз в мороз после оттепелей. И чем помогло нам твое правительство, если Печенюшкин в конце концов починил крышу собственными руками?

— Кому-то понадобилось удалить Печенюшкина из Фантазильи, — продолжала тетушка Флора. — Здесь чувствуется тайная, необыкновенно мощная и злая сила.

— Но это уже было! — удивилась Лиза. — Когда Ляпус отравил все напитки-пирамидки, одурманил народ и стал верховным правителем. И опять народ одурманили. Надо только узнать — кто?

— С Ляпусом было проще, — размышляла младшая фея. — И он был на виду, и отравленный источник. Да и цели злодея сразу оказались ясными. И народ наш сейчас иной, не такой, как при Ляпусе. Злой только к Пиччи-Нюшу. И сейчас, когда его с нами нет, злость эта как-то затухает. В остальном люди такие, как и всегда. Только стали угрюмее и черствее.

— И все же, почему ВЫ не изменились и любите Пиччи по-прежнему? — Лиза ударилась в анализ. — Может, это как-то связано с отсутствием волшебной силы? Тогда плохо. Значит, у всех-всех остальных мозги отравлены. А если причина другая, то могут и еще остаться пиччилюбы. Но как их найти?..

Алена разглядывала остатки сладостей, потом тетушек. На лице ее читались сомнения.

— Можно мне еще бутербродик? — вдруг попросила она. — С маслом, с сыром. И кофе с молоком. Вы простите, пожалуйста, я, наверно, просто давно не ела.

Тетушки в смятении переглянулись.

— …Это такое безобразие! — взорвалась неожиданно тетушка Хлоя, не поднимая глаз от стыда. — Морить голодом двух одиноких старух! Замолчи, Флора! Раньше разносчик приходил каждый день и все оставлял на крыльце! Все сто сорок лет, с тех пор, как я не выхожу! А сейчас его нет две недели! И что ты теперь скажешь про свое правительство, Флора?!

Лиза медленно привставала со стула.

— Ка-ак?!! У вас нечего есть?! И вы из последних остатков закармливаете нас до отвала?! — У нее покатились слезы. — Торт!.. Печенье… Вот почему вы считали, что сахару маловато…

Алена заплакала еще раньше.

— Надо же угостить… — бормотала тетушка Хлоя, беспомощно разводя руками. — Ой, я так обрадовалась, когда увидела троллейбус. Побежала стряпать… Мне так неудобно, так неловко получилось… Флора, у нас еще булка, она сухая, это ничего, я ее потом освежу в духовке. И есть целый фунт крупы. Нам ведь совсем немного надо.

Девчонок выдуло из комнаты вихрем.

Через минуту, вернувшись, они выгрузили на стол содержимое двух принесенных из машины рюкзачков — припасы Печенюшкина и свои.

— …Что вы… Зачем… — шептали старушки. — Мы бы обошлись. Вам самим не хватит. Такие молодые — в этом возрасте нужно хорошо питаться…

— Разберемся. — Лиза сортировала жестянки. — Не волнуйтесь. Так. Ананасы, ананасы, персики, авокадо, киви, опять ананасы, банановый крем, вишня, манго… все. Это фрукты. Теперь дальше. Говядина в желе, салями, паштет из индейки…

— Молока нет? — робко спросила тетушка Хлоя.

— Сейчас посмотрим. Ага! Вот… Нет. Вот тут!.. Опять не то. Где-то было, по-моему…

— Там нет молока, — подала голос Алена. — Я точно знаю. И у Пиччи не было. Ни сгущенки, ни концен… короче, никакого. Я бы взяла.

— Понимаете, — сникла тетушка Хлоя, — Флора не может без молока. У нее больной желудок, я варю ей кашу по вечерам…

— Нет проблем! — закричала Лиза, чувствуя себя на коне, вернее за рулем. — Мы на машине, сейчас вам корову доставим. Ленка, доить умеешь?!

— Не валяй дурака, — осадила младшая. — Просто сходим за молоком. Расскажите, бабушки, у вас его продают, меняют или так дарят? И вообще, где оно живет, молоко?

— Магазин близко, — ответила тетушка Флора. — Вверх полтора квартала. И платить ничего не надо — приходишь, выбираешь и несешь домой. — Она грустно улыбнулась. — Нам, двум калекам, и это не под силу. Хлоя ходит легко, но у нее совсем слабые руки. Даже литр молока — это же тяжесть. А в магазин ведут семь ступенек: может закружиться голова.

— Разносчик приходил к вам из магазина? — поинтересовалась Лиза.

— Да, конечно. Хлоя ругает правительство, а я думаю, что он просто заболел.

— А связаться с магазином можно? У вас есть телефон или что-то вроде?!

— Вот в том-то и дело! — Тетушка Хлоя расслышала Лизин вопрос. — Уже две недели, как сломан видеотелефон. Я уверена, что это поврежден кабель! Опять где-нибудь роют! Молодежь вечно ищет клады!..

— Две недели нет разносчика. Две недели сломан телефон. — Лиза размышляла вслух. — Печенюшкина когда изгнали?.. Семнадцатый день? Слишком много совпадений… Алена! Я сгоняю за молоком и заодно кое-что выясню. Я быстро. Ты пока оставайся с бабушками.

— Вот уж фигушки! — возмутилась младшая. — Только вместе! А вдруг тебя кто зацапает и ты не вернешься.

— Леночка! — втолковывала сестра. — Лучше я одна не вернусь, чем мы обе. Тогда еще и бабушки без еды пропадут. Да и не случится со мной ничего. Я беру таблетки и перстень, а тебе на всякий случай оставляю троллейбус. И, пока я хожу, — Лиза открыла главный козырь, — ты почитаешь бабушкам вслух книжку про Печенюшкина. Знаешь, как им будет приятно.

Алену, ОБОЖАВШУЮ читать кому-либо вслух, сразил последний Лизин довод, бывший как раз наименее убедительным…

Запомнить обильные наставления тетушек не представлялось возможным, да и вряд ли было необходимо. Добрые феи вели себя так, словно гостья их собиралась по меньшей мере на звездные войны. С плетеной корзинкой и бидоном Лиза выскочила за дверь. Тетушка Хлоя с порога выкрикивала ей вслед все те же инструкции.

— …Как только придешь в магазин, позвони корове! Ты помнишь, ее зовут Цецилия! И если она даст парного, так можно взять сразу бидон. А если сегодня не было надоя, ты бери от нее же две бутылочки и пакетик сухого. Обязательно передай привет от Флоры и Хлои и спроси, как здоровье Пумси, ее теленочка… И телефон, вдруг его там не найдешь! Моргенмильх, шестнадцать сорок! Цецилия!..

«Как бы не так! — думала Лиза, закрывая за собой калитку. — Вот уж приветы я как раз передавать не буду. И, вообще, никому не скажу, кто меня послал. Хорошо бы, конечно, ошибиться, но сильно похоже, что тетушек забыли не случайно».

 

Глава четвертая

ТЕЛЕФОН КОРОВЫ. ЗАГОВОР

Вывеска магазина Лизу очаровала. В пенном молочном океане на розовом, очевидно кисельном, островке как раз хватало места для столика и двух легких кресел. В одном из них восседал зеленый симпатяга-дракон, в другом — фиолетовый, лоснящийся, похожий на чудо-баклажан гиппопотам с честной и открытой физиономией. Сотрапезники чокались огромными резными кружками с молоком. За ними, в кокетливом белом переднике и накрахмаленном кружевном чепце, стояла с подносом голубоглазая красавица корова. Образчики продукции высились на подносе: бутылки и кружки молока, головки сыра, высокие стаканы с йогуртом, груда разнокалиберных творожных сырков в ярких обертках из фольги, вазочки с мороженым и взбитыми сливками…

Над белозубой коровой, нимбом вокруг рогатой обаятельной головы, вилась простая и доходчивая надпись: «Зайди, не ошибешься!»

Лиза решила не ошибиться.

Поднявшись на семь ступенек, она хотела толкнуть массивную дверь, но та неожиданно распахнулась сама, и где-то в глубине магазина заливисто прозвенел колокольчик.

Перешагнув порог, девочка огляделась. Молоком здесь и не пахло. Перед ее глазами оказалась длинная полукруглая стена, разделенная вертикальными полосами десятка на два секций. В центре каждой секции улыбалась с цветного стереофото коровья морда; над фотографией фигурировали имя и телефон производительницы.

Раскрылась боковая внутренняя дверь, незаметная вначале, и оттуда, вперевалку, загребая всеми четырьмя лапами, направилось к юной покупальнице пушистое нелепое существо грязновато-молочного цвета. Величиной оно было с крупного сенбернара, но на собаку походило слабо, как, впрочем, и на медведя. Иные же сравнения Лизе в голову не пришли.

— Пломбир! — назвало себя существо. — Южнокорейский собакомедведь, чтоб ты не напрягалась. Продавец, сторож, директор, дояр, агент по рекламе. Чем могу служить?

— А почему Пломбир? — вырвался у Лизы встречный вопрос.

— Я при молоке состою, — объяснил южный кореец. — Вот и придумал себе имя, чтобы нравилось и в то же время как-то соотносилось с профессией и цветом шерсти. А что? Слишком с претензией, ты думаешь?

— Да нет, — пожала плечами девочка. — Вполне солидно. Только неясно, кто ты? Но прости, может, это обидный вопрос? Тогда не отвечай.

— Ничего обидного, — махнул лапой Пломбир. — Раньше я был куклой. На Земле, наверху. Неопытный мастер сам не понял, кого он сделал. На ярлыке написал: «Животный». А цену в магазине поставили бешеную. И никто не покупал. Целых три года. Внимания-то хватало, но… Стоит ли платить такие большие деньги, — шепнул он Лизе доверительно, — если толком не знаешь, кого берешь!

— Я бы заплатила, — честно призналась Лиза. — Если б были деньги. У тебя глаза добрые-добрые, а в глубине грустные. Ты уютный и смешной немножко.

— Вот спасибо! — обрадовалось существо. — Но слушай, что дальше было. Зашел как-то в магазин добрый волшебник. Стрелолист, ты, наверное, не знаешь, он незнаменитый. Да и давно это случилось. Его в командировку на Землю послали, выдали, как положено — суточные там, квартирные. Ну и зачем они? Волшебник себе сам что хочешь наколдует, и стол, и дом… Вот перед возвращением и купил он меня, пожалев, а здесь оживил. Он меня и определил южнокорейским собакомедведем, — признался Пломбир. — Чтоб родину я имел и происхождением мог гордиться. Вот такая история… Извини, я тебя отвлек. Будем выбирать?

— А что выбирать? — изумилась Лиза. — Фотографию коровы? На память?

— Да ты откуда свалилась? — Собакомедведь посмотрел на девочку подозрительно. — Простых вещей не знаешь.

— Я из провинции. — Почувствовав опасность, Лиза нашлась мгновенно. — Мы только вчера переехали. Хожу, осваиваюсь… Здорово тут у вас.

— А-а, вон оно как. Ну, осваивайся. — Если Пломбир и помнил прежний облик Лизы Зайкиной, длинноносой спасительницы Фантазильи, он явно не связал его с девочкой, стоящей перед ним. Ведь героиня ощутимо выросла за два года, а нос у нее, наоборот, укоротился. — Вот тут стукни ладошкой. Нет, ниже. Не по морде, а под мордой.

От прикосновения Лизиных пальцев панель с изображением коровы стремительно уехала вниз, открыв полностью заставленный стеллаж. Вся молочная продукция, изображенная на вывеске, находилась здесь, и еще куча жестяных, пластиковых, стеклянных, картонных банок, пачек, бутылок, пакетов, коробок.

— Укольно! — одобрила покупательница. — Только я за парным молоком пригнала. Тут, похоже, его не заобнаружить… ну, в смысле, не словить?

— Ох, и язык у вас в провинции, — покрутил кудлатой головой Пломбир. — Ты отойди от полок на шаг. Так. Видишь, панель на место вернулась. Что здесь написано? Ты хоть читать-то умеешь? — спросил он, сочувствуя.

— Или! — обиделась Лиза. — Я уж не совсем тундра! «Амалия» — написано — «Абендмильх, сорок семь-одиннадцать».

— Хорошо читаешь! — одобрил директор-дояр. — Теперь гляди! У нас тут удобств для клиента — страшное дело!

Он дернул за шнурок у входа — из пола выросли журнальный столик и глубокое кожаное кресло. На столике находился старомодный телефонный аппарат без кнопок и без наборного диска. Нижний микрофон трубки представлял собой сияющий никелем металлический раструб.

Пломбир с удовольствием плюхнулся в кресло и, явно рисуясь перед Лизой, манерным жестом поднял трубку.

— Доброе утро, барышня, — произнес он светским тоном. — Да, замечательная погода… Абендмильх, сорок семь — одиннадцать, соедините, пожалуйста, если вас не затруднит. Спасибо, мне, право, неловко… Амалия, здравствуйте, мое сокровище! Как вы спали сегодня? Кошмары? РЫЖИЙ бык?!. Всю ночь гнался за вами?!. Какой ужас! Ну конечно, конечно! Ка-кое там молоко… Я понимаю… Что? Можно из вечернего надоя?..

— Подождите! Не надо!.. — Лиза отчаянно мотала головой, махала руками, изображая отрицание.

— Нет, пожалуй, не стоит вас затруднять. Пусть увезут на сепаратор. — Собакомедведь перестроился на ходу. — Отдыхайте, моя прелесть. Да, настой ароматного лугового сена. По полведра на ночь. Все как рукой снимет. Да, всегда ваш… До скорого свидания!

Опустив трубку на рычаг, Пломбир недоуменно воззрился на покупательницу.

— Я же хочу выбрать! — твердо произнесла Лиза. — Зачем мне первая попавшаяся корова. Да еще с ночными кошмарами. Вон тут у вас сколько кандидаток. Дайте похожу, посмотрю. — Она направилась вдоль секций. — Не забывайте, я осваиваюсь. У меня в детстве была няня — Амалия. К счастью, недолго. От страшных сказок просто тащилась. Читала мне их перед сном и закармливала оладьями из тыквы. А я ненавижу тыкву! Хорошо, что няня быстро рассталась с нами. Пошла служить в пожарные, по призванию. С тех пор у меня от слова «Амалия» вибрирует живот.

— Многие клиенты предпочитают Кунигунду! — Пломбир искренне старался быть полезным. — Симментальская порода. Глаза мечтательные, с поволокой. Нежное, тяжелое, бархатное вымя. Молоко изумительного вкуса с едва уловимым ароматом гречишного меда.

— Это интересно. — Лиза продолжала экскурсию. — Ребекка… Нет, у нее губы бантиком, слишком слащава. Пульхерия… Чересчур чопорна, не находите? О! Цецилия! Какое имя! Нечто легкое, воздушное, с запахом цветов и в то же время чувствуется уют, надежность. И какое славное выражение на морде! Давайте позвоним Цецилии. Только я это сделаю сама! Можно?

— Надо же… — пробормотал себе под нос агент по рекламе. — Любимая корова двух старых перечниц. Интересно, они еще живы?.. Нет возражений! — заверил он девочку с энтузиазмом. — Желание клиента — высший закон, исполнение желаний — умопомрачительная радость! Прошу сюда, за столик, к телефону. Номер запомнила?

— Запросто! Он ритмичный. — Сменив в кресле собакомедведя, Лиза потянулась к трубке.

— Добрый день, — пропело ей в ухо ласковое сопрано. — Слушаю вас со всем возможным вниманием.

— Здравствуйте! Моргенмильх, шестнадцать-сорок, пожалуйста.

— Вы не будете так любезны повторить номер? На линии помехи.

— Моргенмильх, шестнадцать-сорок! Слышно?! Алло!

— Спасибо! Поняла вас. Соединяю…

— …Алло, алло! — голос абонентки был мечтательным и тягучим. — Цецилия на проводе. С кем имею честь?

— Здравствуйте, меня зовут… Бетси. Мы только переехали в этот район, и я впервые в магазине «Зайди, не ошибешься». Мне сразу понравилась ваша фотография. Такая располагающая внешность, а имя просто волшебное. Не могу ли я попросить у вас два литра парного молока?

— Ну конечно, прелесть моя! Чудесный выбор, не пожалеешь. Ты возьмешь с собой утреннюю свежесть, ароматы лугов, тихий звон колокольчика в росистой траве. Уверяю, завтра ты придешь сюда снова — ко мне за молоком. Я отключаюсь, чтоб приготовить тебе посылочку, Бетси! Ку-ку! До завтра!..

— Сиди, сиди. Я обслужу. — Пломбир, заботливо выхватив бидон из Лизиной корзинки, хлопотал возле открытой секции Цецилии. Из запечатанного пакета с надписью «Стерильно» он извлек короткий обрезок шланга веселенькой пестрой расцветки, ловко надел его на блестящий кран, торчащий над нижней полкой, и водрузил на полку — на единственное пустое место посередине — бидончик престарелых фей. Затем услужливый дояр повернул вентиль, отчего вокруг крана возникло перламутровое сияние, и обернулся к девочке.

— Готово! Сейчас польется.

«Пока, вроде, все нормально, — думала Лиза. — Бидон у тетушек самый обычный, белый, таких здесь, наверное, тысячи. Похоже, удастся вернуться спокойно. Но что потом? С чего начать? Где искать Печенюшкина? Кто подстроил эти козни? Ох, одни вопросы…»

Невеселые ее размышления прервало журчание. Вот оно прекратилось, вентиль повернулся, растаял шланг, и крышка сама накрыла бидон.

— Возьми с собою утреннюю свежесть! — пропел собакомедведь. — Тебе далеко нести? Можно вызвать разносчика с самоходной тележкой. Хочешь? Он довезет.

— Нет, нет, нет, я сама!.. Люблю ходить пешком. Места новые, красивые, да и недалеко. — Лиза неопределенно махнула рукой в направлении, противоположном домику фей. — Ну-ка, поглядим на молочко! — она подняла крышку. — О-ой!!

Розовая маслянистая жидкость внутри одуряюще шибала в нос земляникой и еще чем-то, безусловно, парфюмерным.

— Что такое? — Пломбир одним прыжком подскочил к бидону. — Ого! — Он обмакнул в жидкость лапу, тут же облизал ее и немедленно оглушительно чихнул, затем еще раз и еще.

— Сампунь… — бормотал незадачливый рекламный агент, утирая лапой пасть, откуда лезли розовые мыльные пузыри. — Семлянисьный… Фот лассеянная тула! Уфолю!.. Потости, я плополоссю лот!.. — он исчез за боковой дверью, прихватив бидон.

Раздосадованная Лиза вновь подняла трубку.

— Моргенмильх, шестнадцать-сорок, пожалуйста!

— Соединяю! — голос телефонистки показался обиженным.

Когда трубку сняли, Лиза не стала дожидаться реплики абонента.

— Что вы мне подсунули, — прошептала она, чуть не плача. — С ума сошли? Как, по-вашему, я должна этим пользоваться? Прийти и намылить вам шею?

— Миллиард извинений, о богиня! — хриплый МУЖСКОЙ голос в трубке быстро-быстро проговаривал слова. — Вы недовольны моим планом, моими скромными заметками? Да, во главе Совета я наметил Розарио. Но мы же все так решили в прошлый раз! И это только пока! Важно взять власть, сместить неудобных! Едва лишь наша пятерка станет у руля, венец Великого Мага незамедлительно окажется на вашем гордом победоносном челе. Никаких сомнений! Сегодня в девять! У меня, как и договаривались! Лобзаю ваши золотые следы! Жду! Вы придете?

— Договорились… — шепнула похолодевшая Лиза и нажала на рычаг отбоя.

На несколько мгновений она, сжавшись, застыла в кресле, затем подняла трубку опять.

— Простите, это говорят из магазина «Зайди, не ошибешься». Я постоянно забываю номер своего друга. Вы только что соединяли нас. Напомните, ради Бога, если вам не трудно.

— О, пожалуйста! — звук в микрофоне словно качался на невидимых волнах, то нарастал, то затухал, едва не исчезая.

— Моргенмильх, семнадцать-сорок! Это вы извините нас. Колебания магнитного поля — сегодня на линии досадные помехи! Алло, вы слышите меня?!

— Да, спасибо, всего доброго… — Лиза отодвинула аппарат и откинулась в кресле как раз вовремя. В зал торжественно вплывал Пломбир, все с тем же бидоном и потрясающим букетом дымчато-палевых хризантем.

— Абсолютно случайная неувязка! — объявил он, избегая однако смотреть Лизе в глаза. — Одна на миллион! Бидон я лично вымыл ключевой водой. Стерильность гарантирована! Сейчас в нем истинный образец непревзойденного творчества Цецилии. Примите подарок фирмы, — он ловко пристроил цветы под мышку клиентке. — Позвольте, я сам отвезу вас домой!

— Благодарю, — сухо ответила Лиза, — но провожать меня не надо. Не скрою, нашей семье предстоит трудный вечер. Обдумать, отведать, отведать, обдумать… Возможно, я зайду к вам еще. До встречи, господин директор!

— Большой гудбай, Бетси! — произнес собакомедведь, но в вялом его голосе можно было ощутить и легкий отзвук надежды…

Лучшим садовником Фантазильи всегда был Розарио. Одно за другим наслаивались столетья на хищный шампур времени, сменялись чередой поколения, войны и революции сотрясали планету. Леса истреблялись и насаждались, сгорали и возрождались опять, но менялись лишь детали прически, и никуда не исчезала, на счастье всего живого, зеленая шевелюра Земли.

Розарио, искуснейший парикмахер природы, до недавнего времени казался совершенно довольным жизнью…

Очевидно, стоило прибавлять к его имени числительное, Розарио Двухсот Первый, скажем, или Тысяча Сто Семнадцатый. Вот только никто бы не смог назвать правильный номер — к началу летописей Фантазильи род Розарио — потомственных садовников — существовал уже давным-давно.

Непостижимо, как это случалось, но у каждого предыдущего Розарио непременно рождался хотя бы один сын. Если же сыновей было несколько, то талант садовника проявлялся лишь у старшего.

Другие братья становились кузнецами и портными, полководцами и мореплавателями, учеными и художниками — да кем угодно. Их имена, тоже славные порой, в конце концов растворялись в веках. Но тысячу лет назад, как и теперь, сказать «Главный Садовник Фантазильи» означало сказать «Розарио»…

Итак, нынешний Розарио, как и все его пращуры, еще несколько месяцев назад считал себя почти счастливым. Лишь один едва заметный червячок подтачивал его душу. Садовник, занимаясь любимым искусством, постоянно ловил себя на зависти к природе, создающей зачастую еще более прекрасные композиции, чем он сам. Умница Розарио, прекрасно понимая, что Господа Бога ему не превзойти, тем не менее втайне страдал и все реже оставался доволен делом собственных рук.

Когда в Фантазилье был создан Отбеливатель Зависти, Розарио не кинулся туда одним из первых, словно предчувствовал дальнейшую судьбу. Долгое время он прикидывал, взвешивал и только год спустя решился… Хитроумное волшебное устройство утомило садовника до одури: просвечивало, обмеривало, задавало сотни неожиданных, нелепых, казалось бы, вопросов, просвечивало опять…

Приговор машины ошеломил Розарио. «Талант близок к абсолютному. Призвание — устроитель государственных переворотов».

Главный садовник не воспользовался летающей беседкой, отказался от навязчивых услуг говорящей кареты, не сдержавшись, впервые в жизни плюнул в сердцах на развязный, нагло стелющийся под спину ковер-самолет. Домой он приплелся за полночь, со стертыми ногами и, не замечая боли, рухнул на кровать, продолжая думать.

Дело в том, что Отбеливатель Зависти не ошибался НИКОГДА, так уж устроили его лучшие маги во главе с Федей и Печенюшкиным.

Выходов из ситуации просматривалось несколько. Первый — обратиться в Совет Магов, затем к врачам, все забыть, получить в придачу стойкую неприязнь к Отбеливателю и вернуться к прежней, вполне счастливой жизни. Но какой позор! И нет полной гарантии, что тайна, известная столь многим, не выплывет вновь на свет.

Второй выход — броситься с вершины баобаба в знаменитый водопад Холодрыга, ответив ударом о камни на жизненный удар. Этот вариант манил больше, чем первый, но, тем не менее, отпадал. Розарио-младший, единственный сын садовника, был еще слишком юн и не успел получить от отца все секреты фамильного мастерства.

Выход третий — загнать ужасный секрет в глубину сознания и жить дальше, надеясь, что любимый труд излечит от тягостных раздумий. Его и выбрал Розарио, отгоняя мысли о последнем, четвертом, выходе.

Утром он вернулся к хлопотным обязанностям, еще не подозревая, что стал другим за эту ночь… Мелькали дни, текли недели, месяцы шествовали неспешной походкой. Подстригая кусты, разбивая цветники, меняя обустройство парков, Розарио постоянно строил в голове модели нового общественного обустройства.

Он как бы играл сам с собой, решая незаметно, для собственного удовольствия, сложнейшую затейливую головоломку. Вначале она походила на беспорядочную кучу мелких деталей: винтиков, пружин, пластиночек, колесиков, превращаясь с каждым днем — все ближе и ближе — в огромный хитрый механизм. И вот, когда несколько последних крохотных пружинок уже готовы были стать на нужные места, во сне Розарио впервые появилась дама в черном.

Маэстро Мизерабль вовсе не помышлял об Отбеливателе Зависти. Поэт, прозаик, драматург, критик, он работал много и плодотворно. Творческие мучения были ему чужды. Рука с лебединым пером никогда не замирала подолгу над чистым листом бумаги.

Все созданное Мизерабль немедленно издавал. Книги его выходили на прекрасной бумаге, в добротных переплетах, порой даже с талантливыми иллюстрациями. Одна беда — публике они не нравились.

Но несколько читателей (тоже литераторов) у бедняги все-таки имелось. Изредка, устав от создания шедевров, они изучали написанное друг другом, договариваясь о каждом таком случае заранее. Потом коллеги собирались вместе, и каждый долго хвалил приятелей, ругал удачливых соперников и делился планами: как привести фантазильцев к пониманию истинных ценностей.

Перечитав заключительные строчки, Мизерабль вспотел от восхищения и остро позавидовал сам себе. Поэма «Вымах мги», бесспорно, возглавит список его работ. А какова сила последнего созвучия: «шутя — тебя»! Любой удачливый ремесленник срифмовал бы «любя — тебя», но это же плоско! Это лежит на поверхности. Вообще, кумиры толпы легковесны. Он же, Мизерабль, — истинный добытчик литературной пушнины, бережный старатель на золотых приисках словесности. Но время лжепророков уходит. Глупое, счастливое, ничего не зная, оно бежит, приплясывая, к волчьей яме с острыми кольями внутри, замаскированной желтыми фальшивыми цветами. Падение, крик, удар!.. И все… Остались считанные дни, только бы дождаться.

В нормальной жизни, во всем, так или иначе не связанном с литературой, Мизерабль был не глупее других. Вот только жаль, что нервный сочинитель даже самые обыденные вещи умудрялся пропускать через призму своей поэтической фантазии. Простой убегающий гриб в лесу или жареный петух, вылупляющийся из обеденного стола, непременно вдохновляли поэта на создание нескольких метров корявых образов. Сам себя Мизерабль с недавнего времени стал уподоблять ослепительному бриллианту, парящему над толпой слепцов. И вот теперь неземной красоты рука готова убрать повязки, приросшие к глазам обитателей Фантазильи… Да, судьба поэта волшебно изменилась с тех пор, как в его снах впервые появилась дама в черном.

Самый страшный миг в своей жизни Сморчков-Заморочкин отчетливо помнил вот уже двести двадцать лет. Крепостной из Шипиловки, небольшой подмосковной деревеньки, последние два года в ту пору он состоял в услужении у барина.

Михаил Анатольевич Шипилов-Трудный, блестящий лейтенант флота, вышел в отставку после знаменитого Чесменского сражения. Военный талант, мужество, отчаянная, граничащая с безрассудством храбрость — все предвещало ему завидную, стремительную карьеру. Чудом спасшись с взорванного линкора, раненый, Шипилов не оставил поля боя. Перейдя на брандер, молодой офицер, вместе с однокашником, лейтенантом Ильиным, сумел в дерзкой вылазке поджечь вражеский корабль. Вспыхнувший пожар охватил другие турецкие суда, вся неприятельская эскадра запылала. Победа была полной. Русский флот завоевал безраздельное господство в Эгейском море.

Чины, ордена, богатства — милости императрицы щедро осыпали победителей. Всех… кроме Михаила. Контр-адмирал Грейг, невеста которого была неравнодушна к красавцу лейтенанту, из зависти оклеветал удачливого соперника…

Выписавшись из госпиталя, Шипилов подал в отставку, поставив крест на военной карьере.

Пощечина адмиралу, отказавшемуся стреляться, стала единственным его утешением. Любовь обворожительной барышни — увы — оказалась недолговечной. Добровольный изгнанник в расцвете лет, сил и талантов засел в своей Шипиловке и там, чтобы не спиться от тоски, вскоре поставил выписанный из Голландии лесопильный завод.

Энергия и деловая хватка стосковавшегося по активной деятельности отставника совершили необычайное, поставив на уши сонную деревушку с населением в семьдесят восемь душ. Дело, словно на дрожжах, разрасталось. Появились обширные заказы для флота. В Шипиловку на заработки потянулись окрестные мужики, отпущенные хозяевами на оброк. Шипилов-Трудный в считанные месяцы баснословно разбогател, приобретя вместе с деньгами легкие признаки классического русского самодурства…

Князь Пимен Пименович Сморчков-Заморочкин в княжеское достоинство некогда возвел себя сам. Это случилось довольно давно, в обстоятельствах, которые когда-нибудь стоило бы описать отдельно. Древняя и аристократическая (так казалось ее новому обладателю) фамилия Заморочкин тоже упала не с возу, а была самым наглым образом присвоена. Во времена же, о которых мы рассказываем сейчас, Пимка Сморчков, двадцатилетний белобрысый оболтус из Шипиловки, час назад проводивший хозяина по срочным делам в Москву, лежал в сапогах на любимой хозяйской оттоманке и куражился над ключницей Агафьей.

— Да нешто ж это дело — гишпанские маслины трескать! — убивалась сухонькая ключница. — А вино-то рейнское, бутылка по рупь и два алтына, телку за такие деньжищи впору сторговать! А сапогами насвинячил, ой, матушка моя! Пришибет тебя барин, Пимка!

— Нишкни, старая, — лениво цедил сквозь зубы молодой хам. — Я хозяйский любимец! Кому пожелаю, могу по шеям навернуть, потому мне права дадены! Никто, как я, не способен Михал Анатольичу сладко пятки чесать с приговором.

Запустив немытую пятерню в заветную кадушку Шипилова, лакей извлек и ловко забросил в рот полную пригоршню нежных, угольно-черных ягод.

Плюм! — Первая косточка, не попав в Агафью, ударилась о край китайских костяных ширм с монахами и лукавыми красавицами, купленных барином в неопределенных мечтах о прекрасном.

Плюм! Плюм! — Вторая косточка угодила в люстру, третья в фарфоровую тарелку на стене. Подобрав юбки, ключница пустилась наутек.

Четвертая косточка никакого звука не издала, поскольку, вылетев из гостиной, исчезла в распахнувшейся двери, вслед за проворной старушкой. Но вот пятая!..

Плюп!.. Сам барин, Шипилов-Трудный, детина, ростом под притолоку, казавшийся еще огромней в шубе на собольих пупках, застыл в проеме, недоуменно выковыривая из глаза черную влажную косточку.

— Нне по-онял!.. — протянул он любимое присловье, остолбенев перед открывшейся картиной.

Самым малым, что обычно следовало после этих слов, даже сказанных хозяином спокойно, было суровое наказание плетьми. Сейчас же слова раздались с такой страшной, леденящей душу интонацией, что в нижней части костюма у Сморчкова возникла лишняя тяжесть.

— Не по-онял! — повторил Шипилов, переводя бешеный взгляд с косточки на полупустую кадушку маслин. Круглые глаза его, как показалось лакею, источали зеленое пламя. Под правым багровела ссадина.

Пронзительно вереща, Сморчков ринулся бежать, ужом попытался юркнуть между ног у господина, но в последний миг был пойман за косицу и резко вздернут вверх.

— Ванька! Прохор! — зычно выкрикнул барин.

Два дюжих молодца залетели в коридор, немилосердно грохоча подкованными сапогами.

— В холодную его! — Шипилов-Трудный брезгливо кинул холопа под ноги дворовым, понюхал пальцы правой руки и вытер их о полу шубы. — Есть-пить не давать! Отпитался, каналья! За маслины заветные душу из тебя завтра выну!.. Что за день такой окаянный? — пожал он богатырскими плечами. — Возле Белорусовки лошади понесли, под Щербининкой две кошки черных — хвосты трубами — дорогу перебежали. Ну, думаю, шабаш, поворачиваем, не к добру это. И точно!.. Агафья! — позвал хозяин. — Волоки шотландского, освежаться будем!

Белесый зимний свет лился в полутемный коридор из гостиной, и еще несколько мгновений Сморчков, уносимый из коридора навстречу возмездию, видел в дверях темный силуэт господина. Шипилов стоял по-матросски, широко и прочно, словно три года назад, на мостике блаженной памяти линкора «Евстафий»…

Князь Сморчков-Заморочкин, помощник Великого Мага Фантазильи, сморщился, поправляя на лбу повязку с целебной мазью от ожогов. Забыть позорное треклятое прошлое не удавалось никак… В ту ночь, расшатав и выдернув доску, забивавшую крошечное низкое оконце холодной, он, благодаря малому росточку и щуплому сложению, сумел протиснуться в него и бежать. Далее события завертелись, как в калейдоскопе.

Встреча с разбойничками на большой дороге. Вольная, удалая, но почти всегда голодная жизнь в шайке. Захват кареты с погибавшим от чахотки захудалым дворянином поручиком Заморочкиным. Новое бегство — из ватаги — с документами поручика и разбойничьей казной. Знакомство на постоялом дворе близ Санкт-Петербурга с челядью графа Калиостро — знаменитого мага и авантюриста.

Граф оценил ловкача и прохвоста по достоинству, взяв на службу для исполнения мелких, но постоянных поручений, не требовавших излишней щепетильности. Разъезжая с Калиостро по всей Европе, шипиловский крепостной приобрел некоторый внешний лоск и впервые познакомился с тайнами магии.

Спустя несколько лет, в Трансильвании, чудом не попавшись на краже алмазов у графа, Сморчков-Заморочкин вынужден был бежать в очередной раз. Теперь уже он, наняв прислугу, колесил по городам и весям, выдавая себя за бывшего господина. Удача долгое время благоприятствовала негодяю.

И вот однажды, под Толедо, Калиостро, неустанно разыскивавший отъявленного мошенника, настиг его прямо на тракте, у разрушенной мельницы. Граф проклял предателя и, призвав на помощь все свое мастерство, в грохоте стихий и сверкании молний отправил Сморчкова непосредственно в ад.

Однако хитрый слуга сумел многому научиться у господина. Силы черной магии, подвластные проходимцу, смягчили заклятье. В итоге Сморчков-Заморочкин, хоть и исчез под землей, но остановился не в аду, а значительно выше — в Волшебной стране Фантазилье.

Первые годы Пимен Пименович существовал тихо и незаметно. Если им интересовались, прохвост изображал мелкого алхимика, жертву интриг знатных вельмож. Изучение древних магических книг будто бы открыло ему незначительные магические чары, а с ними и путь в благодатную спасительную страну. Обитатели Фантазильи не привыкли без крайней необходимости ворошить чужое прошлое, поэтому жизнь беглеца текла размеренно и спокойно. Почти на двести лет он затаился в глуши, выжидая, накапливая опыт и немалые колдовские познания. Затем начал действовать. Исподволь. Не спеша.

Сморчков перебрался в столицу. Постепенно завел знакомства среди известных лиц, умея оказаться нужным, участливым, заботливым, необременительно интересным. Проявлял самопожертвование так ловко, что никто не чувствовал себя тягостно обязанным новому обаятельному знакомцу. Незаметно лгал, ненавязчиво льстил, подавал, подносил, подсказывал, не унижаясь и не унижая. Умел ждать, но никогда не упускал благоприятный случай. Короче говоря, не прошло и года, как самозваный князь, никому не известный дотоле, оказался ближайшим помощником Великого Мага Фантазильи.

И тем не менее будущее свое Сморчков-Заморочкин не видел вполне определенно. Должность Великого Мага влекла хитреца, но была выборной, а следовательно, не постоянной. Мечтал же он о прочном надежном благополучии на месте возможно более высоком. На таком, где можно было бы, наконец, сбросить маску, не стесняясь выпустить наружу грязную и наглую хамскую суть. Но мечты оставались мечтами, реальной почвы для их воплощения не находилось. Не находилось… до той поры, пока в одну из мартовских ночей во сне помощника Великого Мага не появилась впервые дама в черном…

 

Глава пятая

АРХИВ ПЕЧЕНЮШКИНА

Лиза заметала следы. Выйдя из магазина, она прошла целый квартал в противоположном направлении, все больше удаляясь от домика тетушек. Собакомедведь вполне мог выглянуть в окно. Если б он заметил, что девочка идет не в ту сторону, которую указала, то уж точно навязался бы ей в провожатые. Такой вариант совершенно не подходил Лизе.

Дойдя до угла, она резко обернулась. Вокруг не было ни души, лишь неподалеку, метрах в трех, почти над самой землей, порхала бледно-золотистая, с черными прожилками на крылышках, бабочка.

Путешественница наша слегка успокоилась и, повернув налево, прошла еще полквартала, затем обернулась снова. Странно — бабочка по-прежнему была неподалеку, правда, сейчас уже на другой стороне узенькой, утопающей в зелени улочки.

— Эй, послушай, ты что, следишь за мной?! — вырвалось у Лизы, помимо ее воли.

— Больно надо! — неожиданно возмутилась бабочка. — Я, если хочешь знать, с девчонками вообще не вожусь!

запела она (или он) независимо, в ритме фокстрота, демонстративно располагаясь на розе. -

Вздохнув, Лиза пошла дальше, поминутно оглядываясь, но теперь все было спокойно. Нахальный мотылек, похоже, отстал окончательно. А вот подумать ей хватало над чем.

Таинственный заговор, паутины которого Лиза нечаянно коснулась рукой, точнее ухом, вполне мог затрагивать последние события в Фантазилье, или даже быть их причиной. Имелся телефон безымянного заговорщика — «Моргенмильх, семнадцать-сорок», имя другого заговорщика — Розарио и понимание того, что в заговоре участвовала дама.

«С такими данными Печенюшкин раскрутил бы все за полчаса, — уныло размышляла героиня. — А мы с Аленой, ударившись в сыщики, наверняка кончим тюрьмой. Как всегда. Если не хуже… Нет, надо искать Пиччи. Кинуться, что ли, с горы в пропасть, чтобы спас? Ох, что-то страшновато… Так, последний поворот остался. Надо бы шагу прибавить, а то бидончик что-то потяжелел…»

Благополучно добравшись до домика старых фей, Лиза позвонила в дверь.

— Кто там?! Ты, Лизка?! — шустрая Алена, отодвинув засов, впустила сестру. — Принесла? Молодец! Я уже две главы прочитала. Бабушкам нравится! Будешь слушать?

— Принесла? Какая умница! — Тетушка Хлоя перехватила у Лизы бидончик и чуть не уронила его. Аленка тут же ухватилась за ручку, не дав молоку пролиться. Вдвоем они доставили бидон на кухню.

Вооружившись серебряной разливательной ложкой, тетушка Хлоя живо зачерпнула молока, понюхала его с невероятно подозрительным видом и, наконец, чуть пригубила.

— Вы знаете, это же от Цецилии! — победно воскликнула она, словно сделала замечательное открытие. — Я узнаю вкус! Флора, Лизонька принесла нам парного молока от Цецилии! А как ее Пумси?! — обернулась старушка к девочке. — И что тебе сказали про разносчика? Он действительно болен, или Флора, как всегда, попала пальцем в небо? Ты кого-нибудь встретила на улице? Сегодня сильный ветер? Тебе не надуло в уши?

По дороге Лиза частично подготовила себя к трудным вопросам, придумав убедительную ложь. «Разносчик, — хотела сказать она, — настолько сдвинулся от ненависти к Пиччи, что попал в психушку и там щелчками все время сгоняет с себя невидимых малюсеньких рыжих обезьянок. Хозяин магазина решил по ошибке, что старушки отказались от свежего молока, боясь микробов, и сделали большой запас концентратов. Лиза ошибку исправила, и теперь молоко они с Аленой будут приносить по очереди, так как в их возрасте полезно ходить пешком. К тому же в магазине очень уж вкусное мороженое. Телефон сломан от-того, что под землей появились зубастые железные тараканы и сожрали два километра кабеля. Сейчас их вылавливают магнитом и, когда выловят, тогда и заменят кабель, поскольку раньше менять нет смысла — все равно сгрызут».

Всю эту чепуху Лиза приготовилась выпалить единым духом, но, внезапно, с открытым для обмана ртом остановилась.

«Честность — лучшая политика», — любил цитировать папа кого-то из великих.

«Если не знаешь что сказать — говори правду», — неизменно добавляла мама.

То ли вспомнив родителей, то ли подумав о том, что тетушка Флора могла получить по радио иную информацию, но Лиза резко сменила курс.

— Я не спрашивала о Пумси, — призналась она. — И про разносчика не узнавала, и про ваш видеотелефон. Ни в магазине, ни Цецилии не говорила, что от вас. Сказала — новенькая, мол, приезжая, зовут Бетси, хожу, осваиваюсь, к ним попала случайно. А все дело в том, что мне кажется, будто вас, бабушки, специально забыли. Слишком много совпадений — и телефон, и продукты, и никто к вам не приходит все эти дни. Точно? Пари держу, никто не приходил! Только зачем, кому это надо? Давайте вместе подумаем, вы же столько знаете!

— Хлоя, девочка совершенно права! — тетушка Флора медленно, боком протиснулась в кухню и с трудом, поддерживаемая Аленой, уселась на стул с прямой высокой спинкой. — Пока не стала почти совсем слепой, я больше всего любила разгадывать кроссворды… Очень много вопросов, давайте соберем их вместе. В любой последовательности. Итак, первые два: кому и зачем понадобилось изолировать нас от мира?

— Кто и зачем разжег в фантазильцах злобу на Печенюшкина? — подхватила Лиза. — Где он сам теперь? Какие у него планы? Что происходит с Федей? Почему Мануэла сошла с ума? Что за факелы горят на Главной площади и откуда там гул? Почему вся страна в темноте, а ваш домик — нет? Почему троллейбус оказался в горах, около домика Печенюшкина? Он что, нас видел?.. И еще, помнишь, Алена, ты говорила — что за странная жидкость у Феди в бутылке?

— А что за жидкость у Феди в бутылке? — живо поинтересовалась тетушка Хлоя. — Неужели алкоголь? Боже мой, это так пагубно в его возрасте!

Алена, считая вопросы, загибала пальцы.

Лиза хотела ответить тетушке Хлое, но младшая сестра перебила ее.

— Я насчитала четырнадцать! — объявила Аленка. — Только можно пятнадцатый задать, для круглого счета? Скажите, бабушки, у вас в доме компьютера нету?

— Я всегда говорила: «Флора, зачем нам компьютер!» — воскликнула тетушка Хлоя. — Так она мне отвечала: «А чем мы хуже других!» Он есть у нас, этот самый компьютер, и это, конечно, красивая вещь, но сколько можно бесполезно стирать с него пыль?! Вон он стоит себе в кабинете на письменном столе у Флоры, за которым она сидела в последний раз лет двести назад, а мы не включали его ни разу, и даже не знаем, как это делается!..

Тетушка разволновалась.

— Аленушка, девочка, скажи, ты что, хочешь его включить в сеть? Так там же проходит электрический ток, и пишут, что сила тока смертельна! Я боюсь, там такие толстые провода!..

Алена подняла с пола свой похудевший рюкзачок, запустила руку внутрь и извлекла красную коробку из твердого пластика. Коробка была толщиной со спичечный коробок, длиной и шириной же — сантиметров по пятнадцать. Один из четырех углов скруглялся, другой заканчивался белым треугольником.

— Это же футляр для дискет! — Основы компьютерной грамотности входили в полученное Лизой образование. — Ленка, где взяла? Из дома, что ли?

— Наша мама — программист, — объясняла тетушкам младшая сестренка. — Когда я искала продукты у Пиччи в каюте, в скале, то среди консервов на футляр наткнулась и сразу вспомнила, что это такое. Там есть дискета внутри, а компьютера в комнате у Печенюшкина не было. Вот я и подумала — или он спрятал, или для нас оставил?.. Лизка, ты же не обижаешься, что я тебе сразу не показала? Мы же торопились…

— Самостоятельной становишься, — вздохнула Лиза по-взрослому… — Скоро мы с мамой тебе и вовсе не будем нужны… Ладно, шучу. С этим, во всяком случае, ты без меня пока не справишься. Тетя Хлора, ой, извините, тетя Хлоя, можно на ваш агрегат взглянуть?..

Компьютер тетушек напоминал привычную для россиян «эйтишку». Слоновая кость корпуса выглядела, как пластик. Инкрустации из драгоценных камней — сапфиров, рубинов и изумрудов — сделаны были со вкусом и ненавязчиво радовали глаз.

— Где у вас программа «Антивирус»?! — испугала старушек Лиза, уверенно расположившись за столом. — Нету? Должна быть. Не знаете? Жаль. Первым делом нужно проверить на компьютерный вирус — дискета может быть заражена… Хотя ладно… Я думаю, Печенюшкину можно доверять… Нормально, читаем содержимое…

Всем показалось, что в комнате стало светлее. Экран засиял крамольным оранжево-золотистым светом, и синие яркие буквы проступили на нем. Справа вверху в синем кружке сидела золотистая обезьянка. Текст открывался словами: «АРХИВ ПЕЧЕНЮШКИНА». Тетушка Хлоя, неистребимо любопытная, словно киножурнал «Хочу все знать», прижалась к Лизе, впиваясь сквозь очки взглядом в экран. Верная себе Алена прочитала с выражением, вслух, название первого раздела: «Дракон, как явление».

— Ну-ка, поглядим, — Лиза уверенно давила кнопки.

«Дракон — очень сложное и многообразное явление. Всякие попытки дать ему единое объяснение заранее обречены на неудачу. Общее заключение же всегда сводит разнообразие к единству и тем самым искажает сущность дракона.» Лю-Ци-Фер. «Заметки натуралиста».

Первый раздел состоял только из одного листа и, кроме абзаца, приведенного выше, ничего не содержал.

— В дракона можно только верить… — неглупая Лиза прочла малопонятные фразы дважды, запомнить их все равно не смогла, но все же попыталась выразить увидевшийся смысл.

— Это он искал, как Дракошкиуса оживить! — догадалась Аленка. — Смотри другой раздел, тут хипло!

— Какой возьмем? — сестра ее вернула оглавление.

— Давай… — Аленка ткнула пальцем наугад. — О! «Сотворение мира». Нам про него читали! Включай.

«Хаос (Хунь-Дунь) был подобием яйца. Яйцо раскрылось и небо с землей разделились. Влияя на землю, небо породило сына»… — Лиза заскучала. Предчувствие долгого и, возможно, бесплодного сидения в полутемной комнате не радовало ее.

— Алена, — жалобно позвала Лиза, — ты поняла, как возвращать начало, как нужные разделы вызывать и страницы листать? Ну и ладушки. Можно, я посплю маленько? Если что, буди. Всем привет! — Она перебралась со стула на диванчик, стоявший тут же, в кабинете, свернулась калачиком, зевнула и немедленно растворилась в мягком блаженстве дремы…

— …Это ты?.. — прошептала Лиза, не веря собственным глазам. — Скажи, ты живой?.. Ты живой! Какое счастье!

Медленно-медленно взмахивая крыльями, трехглавый полосатый дракон летел над синей бескрайней гладью. Он был так велик, что девочка, уютно покоившаяся в длинной теплой шерсти на спине исполина, напоминала воробышка в гриве у льва. Молодое солнце всходило над морем.

Рыжая голова спокойно обернулась к девочке.

— Мы с тобой во сне, Лизонька, — тихо проговорил Дракошкиус. Зеленые глаза его смотрели на ребенка грустно и чуть виновато. — Я тебе снюсь. Ты уж не пугайся, родная моя.

— Не может быть! — Лиза пыталась стряхнуть оцепенение. — Не хочу я так! Я проснусь, и ты исчезнешь?! Нет!! Не пропадай, пожалуйста!

— Лиза, она и во сне Лиза, — улыбнулся дракон. — Лучше выслушай меня, милая, времени у нас мало. Очень непросто было попасть в твой сон из небытия.

— Конечно! — девочка немедленно вскочила, покачнулась и села по-турецки, не удержав равновесия. — Что-то нужно сделать? Говорите, Мурлыка Баюнович, я все-все запомню!

— Ни в коем случае, — промолвил Дракошкиус негромко, но очень убедительно. — Наоборот, ты все-все забудешь, когда проснешься. Только один Пиччи-Нюш сможет восстановить то, что я скажу тебе. Это благодаря его стараниям, Лизонька, мы смогли увидеться. Сейчас злая воля, та, что окружает вас с Аленкой и всю Фантазилью, почему-то ослабла. Но едва ли надолго…

— И я у вас приемник-передатчик? Вот интересно! А почему?

— Пиччи, любезный друг мой! — Дракон внезапно заторопился. Слова его звучали удивительно четкой скороговоркой. — Оказывается, при жизни я хранил ужасную тайну, сам не зная о том. В последний миг перед гибелью она открылась мне, прорезавшись нежданно из подсознания. Опасность, чудовищная опасность… И опять ушло из памяти имя зла… А зло возвращается… Времени нет… Запомните: мой дядя, Дракошкиус Базилевс… юность… фамильные предания… Тюнь-Пунь, китайский чародей… Коробочка с гримом, зеленая крас…

Голос дракона становился все тише, и вот пропал совсем. Тело его бледнело, сквозь полупрозрачную шерсть можно было различить море — внизу, в невозможной дали. Лиза поняла, что сейчас упадет и будет лететь долго-долго, вопя и кувыркаясь, пока всмятку не разобьется о воду.

«Интересно, — мелькнула у нее последняя мысль, — волосы за это время успеют поседеть от страха?..»

…Бух! Толстый коврик у дивана смягчил падение, Лиза не ушиблась. Она села на полу, зевая, осматриваясь и почесывая затылок.

Теперь дремали и тетушки. Их мерное хрипловатое дыхание слышалось в комнате, словно два холодильника работали в унисон. Алена водила пальцем по экрану, беззвучно шевеля губами. Неслышно подойдя к сестре, Лиза вгляделась в изображение.

«Древнейшими и универсальными предикатами дракона вне зависимости от того, где рождался этот образ — на Востоке или на Западе, является свет, как таковой, как особая эманация, а также, как видение…»

— Бабушка Флора! — жалобно позвала Аленка. — Что такое предикаты?!

Тетушка Флора дернулась на стуле.

— Предикаты, — громко сказала она неожиданным басом, со сна, — это неразрывно связанные функции и атрибуты! — и вновь задремала.

— Понятно… — невесело протянула Алена.

— А что такое атрибуты? — ехидно прошептала Лиза сестренке в ухо. — А функции? А эманация? Понятно? Ври больше…

— Проснулась! — обрадовалась младшая. — Знаешь, если честно, мне все непонятно. Я и не думала, что Пиччи ТАКОЙ умный.

— Выключи его совсем, — Лиза опять зевнула. — Ой, вроде поспала, а как будто еще больше устала. И сон какой-то видела… Ничего не помню.

— Пойдем на кухню, — внесла Алена деловое предложение. — Надо молоко на холод поставить, а то бабушка Хлоя про него забыла. И перекусим заодно.

— Очень солидная мысль, — одобрила Лиза. — Голосую за персики. Или тебе милее банановый крем?

— Можно и то и другое, — вдумчиво определила сестренка. — Потом колбасы, а на закуску вишни с паштетом…

Переговариваясь шепотом, чтобы не разбудить старушек, сестры Зайкины тихонько выбрались из кабинета тетушки Флоры.

Домовой Федор Пафнутьевич, Великий Маг Фантазильи, которого Лиза с Аленой на правах старых подруг звали просто Федей, страстно мечтал искупить свою вину.

Читатели книги «Смертельная кастрюля» наверняка помнят захватывающее сражение в Индийском океане, близ Мадагаскара, на острове Люгера. В этот день объединенные силы Земли и Фантазильи одержали победу над самозваным вождем картоморов, хитрым и злобным чародеем Очистком. Колдун был уничтожен, сгинул без следа, но в жестокой схватке с ним погиб благородный и мудрый любимец сестер Зайкиных трехглавый кот-дракон Мурлыка Дракошкиус.

Коварный Очисток вызвал дракона на ЧЕСТНЫЙ бой и победил его с помощью подлой увертки, нарушив собственную клятву. Федя же, перепутав время высадки на остров Люгера, позволил тем самым Очистку застать атакующих врасплох. Вот почему нынешний Великий Маг считал себя невольным виновником гибели друга.

Никто не пытался уличить домового в преступной небрежности, смещать с поста и тем более судить народным судом. Деликатные товарищи понимали — в тогдашней тяжелейшей обстановке ни один из них не был застрахован от случайных ошибок. Великого Мага берегли, избегая при нем даже разговоров о Дракошкиусе, и от этого Феде было еще горше.

Иногда ему представлялась неопределенная, но грозная опасность для страны, возможно, вражеское нашествие. Чистое поле, войска, схватка и во главе передовых отрядов он, на белоснежном скакуне, рубающий неприятеля в лохмы. «Да, — скажет Печенюшкин после битвы, — вот, Федор Пафнутьевич, недооценивали мы тебя, сомневались, а ты, герой наш народный, Фантазилью спас!..»

Но не случалось ни нашествия, ни схватки, равномерно текли самые обыкновенные сказочные будни, и повседневное управление страной не давало ни отдыха, ни удовлетворения.

И вот, когда новая беда пришла в Фантазилью, вышло так, что Федя, обостренно ждавший неприятностей и готовый к ним, задолго до прочих почувствовал зловещие признаки несчастья.

Как ни странно, все началось с соленых рыжиков.

Засидевшись за государственными делами допоздна, Федя не успел поужинать вовремя. Перед сном он почувствовал зверский голод, спустился в дворцовую кладовую и нагреб самолично из кадушки миску ароматных рыжиков из Берендеева леса, посоленных с чесночком, укропом, тмином, смородиновым листом и еще кучей всяческих специй. Поразмыслив, домовой богато приправил кушанье лучком, постным маслом, французским соусом корректюр, прихватил ковригу ржаного хлеба, жбан кваса и направился в спальню, где все и употребил. Затем Великий Маг, охая от обжорства, переоделся в роскошную красную пижаму с ярко-зелеными отворотами, выключил лампу и благополучно погрузился в сон.

Посреди ночи Федя вдруг резко сел в постели и зашарил рукой по стене. Несколько мгновений, впотьмах, ему никак не удавалось нащупать кнопку ночника. Ненависть к Печенюшкину захлестывала домового. Почему-то сейчас он отчетливо понимал — это Пиччи, лживое обезьянье отродье, устроил путаницу со временем высадки на остров Люгера. Знал, что Федя ошибается, но не предупредил его. Именно так он погубил Дракошкиуса и сделал невинного домового презренным посмешищем для всей Фантазильи. Устранив же дракона и Великого Мага, Печенюшкин получил стопроцентную возможность самому стать правителем Волшебной страны. Подлец! Негодяй!..

Вспыхнул свет, и наваждение, окутывавшее рыже-седую встрепанную голову правителя, исчезло в один миг. Остался только огонь в желудке и пищеводе — дикая, невыносимая изжога. Она-то и пробудила Федю посередине тяжелого сна.

Прошлепав к столу, он зачерпнул чайную ложку соды из берестяного туеска, всегда бывшего наготове, разболтал лекарство в воде, залпом, морщась, выпил и опустился на стул, протирая глаза.

Казалось совершенно непонятным, как в мысли Феди, даже во сне, могла прийти такая чудовищная, несусветная чушь. Именно Печенюшкин, вообще отсутствовавший тогда на Земле, никаким образом не мог знать о перепутанном времени начала операции. Печенюшкин, которому пост Великого Мага предлагался не один раз, постоянно и искренне отказывался от этой чести. Печенюшкин — предатель?!. Печенюшкин — негодяй?!. Да, Федя частенько обижался на веселого, озорного, любящего дружеское подтрунивание Пиччи-Нюша, но в честности его и добрых помыслах был уверен непоколебимо.

Изжога прошла, оставив тяжесть и нарзанное покалывание в животе. Плюнуть, лечь, продолжать спать? Завтра трудный день. Мало ли что привидится после чересчур острого, избыточного ужина…

Однако тревога не отпускала.

Подойдя к кровати, но не ложась, домовой выключил свет и, не успев досчитать до пяти, включил кнопку снова. Дьявольский морок накинулся на него в темноте, как стая изголодавшихся хищников. Для того, чтобы осветить комнату, вновь потребовалось серьезное усилие.

Этой ночью Великий Маг не рискнул продолжать опыты. Мучимый раздумьями, он уснул с трудом, под утро, при ярко горевшей люстре. Когда приближенные разбудили его, как обычно, в семь, Федя, сославшись на болезнь, поручил все дела на ближайшие два дня помощникам. Доверившись безгранично преданной крысе Мануэле, плутовавшей лишь в отдельных продуктовых вопросах, он принялся за тайные исследования.

Перекусив, Лиза просмотрела «АРХИВ ПЕЧЕНЮШКИНА» до конца. Никто не мешал ей. Тетушка Хлоя, проснувшись, занялась на кухне омлетом и манной кашей. Аленка в гостиной читала тетушке Флоре третью главу книги «Вдоль по радуге». Некоторых героев старенькая фея узнавала и попутно рассказывала из их биографий немало интересного.

А вот Лиза ничего интересного, нужного, в записях Печенюшкина не находила. Конечно, занятные места попадались. Природа северного сияния, например, объяснялась так:

«На Крайнем Севере, куда не заглядывает солнце, есть ЧЖУ-ЛУН, дракон, держащий во рту свечу и освещающий ею темные полярные страны. Когда поднимается ветер, пламя драконовой свечи, делаясь сильнее, становится видным и людям более южных территорий».

Много нового выяснилось о землетрясениях:

«Сокровища земных недр охраняет особый дракон ФУ-ЦЗАН-ЛУН. Родственный ему дракон ЦЗЯО проводит в горах ранний период своей жизни. Достигнув расцвета, он ищет выхода на вольный воздух, прихватив сокровища, и тем самым производит землетрясение».

Отдельные слова, порой даже абзацы, не понимались, хоть убей.

Разумеется, значения непонятных слов могла объяснить тетушка Флора. Однако Лизина интуиция подсказывала, что это не приблизит ее к разгадке ни одного из четырнадцати недавно поставленных вопросов.

— Флора, девочки! — позвала из кухни тетушка Хлоя. — Ужин на столе!

Лиза со вздохом выключила компьютер.

— Я не буду, спасибо! — крикнула она в полуоткрытую дверь. — Мы с Аленкой недавно ели!

— Я не слышу, детка! — раздалось в ответ. — С каким вареньем? С ежевичным? Ой, ты, наверно, не станешь есть, оно немного засахарилось!

Лиза зашла на кухню. Аленка уже крутилась там, пританцовывая, поднимала крышки у кастрюлек и втягивала носом ароматы пищи. Вот появилась и тетушка Флора.

— Мне совсем немного, — сдалась Лиза. — Самую капельку!

— Хватит всем и еще останется. А завтра можно снова принести молока. Теперь у меня две таких чудесных помощницы. — Торжествующая тетушка Хлоя расставила дымящиеся тарелки с манной кашей и бережно водрузила на стол вазочку с вареньем.

— Очень вкусно! — объявила она. — Это из винограда с грецкими орехами. Грузинский рецепт. Флора, тебе нельзя! И не говори ничего, я знаю, что ты скажешь! С твоей больной печенью орехи исключаются. Можешь взять немножко морковного сиропа.

— Это у Хлои больная печень, — шепнула девочкам младшая фея. — Я не очень люблю морковный сироп, но с ней за компанию он кажется мне вкусным. Всю жизнь Хлоя обращается со мной, как с младенцем, а я терплю — ведь своих детей у нас никогда не было. У моей сестры бывают невинные чудачества — не обращайте внимания. До сих пор она боится спать в темноте, и всю ночь у нас горит лампа. Я уже привыкла. Если что-то не понравится, вы не обижайтесь. Она очень добрая.

— Кто добрая? Каша? — Тетушка Хлоя, вынося сироп, расслышала последние слова. — Не может быть! А мне кажется, я пересолила. Нет? Правда? — Она недоверчиво попробовала. — Вы знаете, да! По-моему, можно есть!..

— …Что же делать? — Лиза быстро насытилась. — Дорогие бабушки, мы вас, конечно, ни за что не бросим, только пора и другими делами заняться. Завтра с утра я натаскаю молока и всего, чего нужно, Алену оставлю здесь, а сама погоню разбираться. Появился у меня солидный планчик!

Лизины слова потонули в общем шуме протеста. Алена наотрез отказывалась расставаться с сестрой, аргументируя это заявление ревом. Тетушка Хлоя указывала на внешние опасности и выражала робкую надежду, что все обойдется и так. Тетушка Флора проявила интерес к Лизиному плану, тактично предложив убедиться сначала в его состоятельности.

— Я даже хотела сейчас отправиться, — защищалась Лиза, обладавшая значительно меньшим тактом, чем тетушка Флора. — Здесь все равно сидеть тоскливо.

Аленка пнула ее ногой под столом.

— Конечно! — загрустила тетушка Хлоя. — Какое веселье со старухами?!

— Порой и здесь бывают развлечения, — несмело возразила тетушка Флора. — Сегодня на нашей улице ожидается процессия. И даже с оркестром. В Феервилль приехал новый цирк — только что передавали по радио.

— Цирк! — завопила Алена. — Ура! А почему на этой улице, она такая узенькая?

— Самая удобная дорога, — объяснила тетушка Флора. — От Западных городских ворот — там цирк расположился лагерем со своими фургонами — до Главной площади. На площади будет рекламное представление, потом процессия, с факелами, с музыкой, двинется обратно. Есть возможность посмотреть на них дважды.

— Не криво! — одобрила Лиза. — Отложить, что ли, планчик до завтра? Понимаете, одна я, видимо, смогу уменьшить троллейбус вообще до размеров скафандра. И никто мне ни фига… ну, словом, никто не повредит. И я для всех, кроме друзей, стану невидимой. Лягу на дороге — кто вот-вот наткнется, буду подскакивать. Кто станет обходить — из тех сделаю отряд. У всего отряда найду общее качество и узнаю, как оберегаться от злых мыслей. Расколдую фантазильцев, они прощения попросят, Пиччи вернется, а уж там, все вместе, мы такого шороху среди врагов наведем!..

— Ребенок на дороге! — воскликнула тетушка Хлоя. — На холодных камнях! Этого я категорически не одобряю!

— Буду висеть в воздухе! — нашлась Лиза. — На уровне глаз! Нормальненько?! Ту-ту-ру-рум, трам-там-там-там, та-ра-ра-рам-пам-пам!!

— Ту-ту-ру-рум… — Аленка машинально, не понимая почему, подпела сестре.

— Это же на улице! — вскочила Лиза. — Марш! Слышите?! Цирк приехал!

Стремглав она бросилась в гостиную и навалилась на раму, распахивая окно, выходящее в кукольный палисадник.

Марш загремел оглушительно. Аленка, вбежавшая следом за сестрой, встала у окна. Тетушки, маниакально боявшиеся сквозняков, нерешительно застыли на кухне.

Оркестранты в атласных костюмах арлекинов шествовали впереди. Вот они миновали домик фей, и марш зазвучал глуше. За ними следовали жонглеры, перекидывая друг другу охапки цветов. Жонглеров сменила движущаяся пирамида акробатов. Девочка наверху пирамиды вращала над головой пучок разноцветных лент, переливавшихся в воздухе. Клоуны, сменившие рыжие парики на зеленые, хохотали, подпрыгивая на ходулях…

Замыкал процессию огромный боевой слон с подпиленными до кинжальной остроты бивнями. Серая, чуть осклизлая шкура его блестела на солнце. Тяжелая голова с маленькими, налитыми злобой глазками медленно поворачивалась из стороны в сторону. Тумбообразные ноги животного обматывали тусклые стальные цепи — дюжина силачей по бокам держала их концы. На боку у слона был прикреплен угрожающий плакат: «Не приСЛОНяться!..»

— Стой!! — Зычный голос из мегафона разнесся над улицей, перекрывая оркестр. — Всем стоять! На месте! Музыка — стоп!! Приказ Совета Магов!

Шествие в растерянности замерло.

Возникшую на мгновение тишину тут же сменил гулкий стук в дверь — со двора — и пронзительное дребезжание звонка.

— Именем народа Фантазильи! — раздался с крыльца тот же металлический голос. — Отоприте дверь немедленно! Требую выдать девчонок!

Путь к троллейбусу был перекрыт.

Удирать в окно сестры не решились, слон возвышался в нескольких метрах от них, напротив дома. Торопясь, девочки вытаскивали из тугих карманов джинсов свой арсенал — цилиндрик с таблетками и перстень. Тетушка Хлоя, забывшая страх перед сквозняками, на легких ногах буквально влетела в комнату.

— Там в коридоре подпол! Скорее! Надо прыгать! Такая тяжелая крышка, мне не поднять!

Лиза растерянно провела пальцем по цилиндрику, напрочь забыв от испуга — какая же таблетка дает силу.

Тяжелые удары раздались поблизости — похоже, входную дверь ломали.

Лиза и Аленка переглянулись в панике.

Вдруг со змеиной быстротой голова слона повернулась к ним, серый длинный хобот метнулся в раскрытое окно, толстым кольцом обвил сестер, прижав друг к дружке, и легко выдернул из гостиной.

В следующий миг исполин топнул ногами, вырвав цепи у попадавших атлетов, растопырил уши, как паруса, и взмыл в воздух.

Тетушка Хлоя вцепилась в подоконник, боясь упасть. Еще через несколько мгновений даже ее дальнозоркие глаза смогли разглядеть в небе лишь крохотный, величиной со шмеля, силуэт толстой нелепой птицы, неистово машущей чересчур маленькими крыльями.

 

Глава шестая

«ТВОЙ БРАТ ФИНДЕЛЯБР»

Два дня Великий Маг, сказавшись больным, не выходил из своих покоев. Все это время он и Мануэла беспощадно экспериментировали на себе, сравнивая и дополняя ощущения. Изредка впуская помощников, советников, врачей, Федя узнавал, что ненависть к Печенюшкину, пронизывающая, как ливень в поле, охватила внезапно весь фантазильский народ… На исходе вторых суток домовой подвел некоторые итоги.

Наваждение, возникавшее в темноте, мгновенно проходило у Феди, едва включался свет, у Мануэлы же сохранялось.

Ласковые уговоры Великого Мага, железная логика его построений и деревенское красноречие лишь озлобляли крысу.

Гневные приказы (- Повтори: «Хор-ро-ший Печенюшкин!») вызывали истерику.

Новые погружения в темноту усиливали ярость.

Так продолжалось до тех пор, пока Федя, исключительно ценой своего авторитета, не заставил Мануэлу с омерзением проглотить соленый рыжик из Берендеева леса…

Доев последний кусок и преодолев мучительный горловой спазм, крыса села на задние лапы, передними сильно потерла морду, коротко свистнула в усы и уставилась на правителя прояснившимися глазами.

— Как же он мог детей моих на Рождество утопить, — возмутилась Мануэла, — когда они вчера только по кладовой как молнии шастали, проглотики ненаглядные? Ох, дурь моя бабья!

Федя, спрятавший к тому времени рыжую шевелюру под зеленым беретом, чтобы не тревожить окружение, немедленно вызвал помощников.

Приказ был необычен: в течение восьми часов доставить во дворец ВСЕ рыжики из Берендеева леса, включая и заготовленные населением, с целью последующего их уничтожения. Кроме этого домовой затребовал рыжики из Молодильного Бора, Нарбутовских ельников и Кощеевки — самых урожайных и знаменитых мест.

Грибы, согласно повелению правителя, привозились посоленными на местах, быстрым методом — чтобы не зачервивели перед сжиганием.

Ночью Мануэла с Федей продолжили опыты.

К великому сожалению, лишь берендеевские рыжики действовали эффективно, прочие же едва ослабляли наваждение. Огненные, сочные финтикультяпинские апельсины, которыми Федя запасся втихаря, и рыжая морковка из дворцовых парников, похищенная Мануэлой, вовсе не помогали. Попутно домовой обнаружил, что целебные рыжики улучшают его самочувствие быстрее и надежнее, чем крысиное. Очевидно, немалое значение имел цвет волос испытуемого.

А потом случилось несчастье — доедая третью морковку, Мануэла сошла с ума. Федя, сам чуть не помешавшись от горя, испробовал на ней все доступные чары, но вернуть рассудок несчастной оказался бессилен. Единственное, что удалось домовому — заколдовать крысу так, чтобы она не проболталась в бессвязном бреду, жертвой каких экспериментов оказалась. Теперь Великий Маг вынужден был действовать один.

Апельсины, морковь и неберендеевские рыжики сжигались на Главной площади торжественно, под аплодисменты ликующей толпы. Федя, вынужденный перекрасить волосы, раскланивался, посылая в публику воздушные поцелуи. Печенюшкин все еще не возвращался из прошлого.

Великий Маг издал секретный указ — без шума, по ночам собирать рыжих со всей страны и прятать в обширные дворцовые, давно пустовавшие, казематы. Скрытые рыжие подлежали выявлению и разделению участи явных рыжих. Таким образом их как бы защищали от справедливого народного гнева, причем держали — Федя проверял — в сытости и довольстве.

Волшебные рыжики из Берендеева леса домовой высушил, растер в порошок и спрятал в надежнейшем тайнике. Порошок он понемножку добавлял в винегрет, угощая любимым блюдом членов Совета Магов в перерывах между заседаниями. После этого с коллегами можно было хотя бы некоторое время спокойно общаться и рассудительно принимать решения.

Федя понимал — времени в обрез. Рано или поздно ему не простят прежнего цвета волос и совместных с Печенюшкиным дел. Пока Великого Мага защищал главный в стране пост и — по инерции — уважение сограждан. Долго ли это продлится?

«Очевидно, рыжесть есть внутренняя суть личности, — догадывался правитель. — Отвага, смелость, благородство, глубина и дерзость ума окрашивают также и волосы. Внутренний огонь души перерастает во внешний. Не случайно и сейчас рыжие меньше всех подвержены колдовскому заклятью… Пиччи-Нюш, Мурлыка Дракошкиус — какие фигуры! И ведь рыжие… Да и моя скромная персона… все же немало сделано для народа…»

Федя собрался дождаться Печенюшкина и рассказать ему все, что узнал. Потом, вместе, они, конечно, найдут источник зла, выведут рыжую гвардию из подвалов, достанут из тайника грибной порошок и… спасут многострадальную Фантазилью в очередной раз. Пусть первая роль вновь достанется не ему — это неважно. Ведь главное — общее благо!..

Домовой был совершенно прав. Поступи он так, как собирался, многим героям этой истории удалось бы избежать длинной вереницы опасных и неожиданных приключений. Но обвинять Федю не стоит. Кто мог подумать, что незадолго до возвращения Печенюшкина во сне Великого Мага Фантазильи, спутав все его планы, впервые появится дама в черном?

Со времени удивительных открытий Федя больше не спал в темноте. Ночник в изголовье, две пригоршни порошковых рыжиков да зажатый в кулаке талисман — медный, ярко начищенный пятак — надежно хранили его забытье. Но в эту ночь, в начале новых суток, едва часы на башне дворца прозвонили дважды, ночник в спальне домового вдруг мигнул один раз, другой, третий и сам собой погас. Федя повернулся во сне, разжал кулак, пристраивая ладонь под голову, медный пятак, сверкнув маленькой луной в последнем блике лампы, покатился по постели и упал в щель между стеной и кроватью. Мягкая вкрадчивая тьма заполнила комнату.

— …Что за черт! — домовой одним рывком сел на скомканных простынях. — Почему темень?! — он нашарил кнопку выключателя. — Не горит! Вот напасть бесовская!

Федя вскочил с кровати, босиком, путаясь в длинноватых пижамных штанах, бросился к дверям, туда, где включалась люстра, захлопал рукой около косяка.

— Сядьте вы, Федор Пафнутьевич! — женский голос, хоть и раздраженный, сразу запоминался редким бархатным тембром. — Свет не загорится. Где-то провода повреждены. Да и полно, неужели вам меня не видно?

Обернувшись, домовой ахнул. Его уютную качалку напротив камина занимала дама в матовых черных шелках. Две странности в облике гостьи немедленно бросались в глаза.

Сама она была прекрасно освещена, до малейшей складочки на платье, но свет исходил непонятно откуда. Все остальное тонуло в кро-мешной тьме. То, что визитерша расположилась в его любимом кресле, Федя понял лишь по легкому покачиванию силуэта. Вторая же странность заключалась в вуали. Она была совершенно прозрачной и не скрывала великолепный горделивый профиль неизвестной дамы. В то же время ощущение непонятной ряби на поверхности ткани мешало этот профиль запомнить. Гостья повернула голову, и Великий Маг обомлел от ужаса.

Глаза незнакомки, серые, прозрачные, чуть приподнятые к вискам, казалось, впились правителю в душу, до самого дна, наполнив ее запредельным пронзительным холодом. Чувство это тотчас прошло, но дрожь, охватившая Федю, заставила его зубы легонько застучать.

— Кто вы, гражданка?! — завопил Великий Маг, вцепившись в портьеру.

— Я ваш добрый ангел, Федор Пафнутьевич! — отозвалась дама немедля. — Скоро вы это поймете. Садитесь же, поговорим.

Она развернула кресло, и Федя послушно присел напротив. Чувство ужаса забылось совсем. В глаза неизвестной гостьи, чистые, словно два горных источника, хотелось смотреть и смотреть, не отрываясь.

— Давным-давно, — начала рассказ незнакомка, — на юге Волшебной страны правил вольным городом Циклополем мудрец, чародей и воин Охлофил. Многотрудная героическая жизнь, полная трудов и забот о ближних, долгие годы мешала ему обзавестись семьей. Он женился поздно, убеленный сединами, пленившись юной красавицей Арнольфиной. Она же любила его с детских лет — тайно, самозабвенно и беззаветно…

Их брак был на редкость счастливым, но длился всего лишь три года. Видимо, иначе и быть не могло. Блаженные мгновения обычно коротки, редки и прерывисты. Счастье же Арнольфины и Охлофила походило на теплое и ровное пламя очага, не колебавшееся и не затухавшее ни на миг… Двое детей-погодков росло у супругов — неугомонный двухлетний крепыш Финделябр и нежная годовалая крошка Фуриана.

Трагедия Циклополя началась в доме неудачника Бедовара. Горе-ученый, изобретатель и экспериментатор, он постоянно носился с проектами великих открытий, которые должны были невиданно приумножить славу родного города и благополучие его жителей.

Много писали в свое время про «Самодвиг Бедовара», автомобиль без мотора, способный молниеносно продвигаться сквозь воздух, воду, землю и скалы, собирая при этом со встретившихся грядок редиску, а с пальм — кокосы.

Первый и единственный опытный образец ученый испытывал сам. На глазах болельщиков он забрался в машину, хлопнул дверцей, затем дернул какой-то вялый рычаг перед собой, похожий на селедочный хвост. Раздался взрыв, словно лопнула тысяча воздушных шаров, и едкий черный дым окутал полигон. Болельщики зашлись в выворачивающем кашле. Дым понемногу рассеялся, и перед их глазами предстала удручающая картина.

Машина пропала. В центре площадки стоял Бедовар, голый по пояс, босоногий, в грязных меховых трусах до колен. Шевелюра и борода на левой части его головы исчезли начисто. Тем не менее изо рта у него действительно торчал кокос, отчего глаза были выпучены, а левая рука сжимала пучок переросшей редиски. Почему-то в правой руке изобретателя трепыхался неизвестный заяц, отчаянно пытавшийся вырваться и на трех языках виртуозно ругавший судьбу…

Сплав колбасы по реке Помидорке, создание Единого Всефантазильского Сырномышиного Завода, обменный банк «Шарики за Ролики», строительный кирпич-бумеранг — фантазии у Бедовара хватало.

Следовало бы заковать его в цепи, бросить в подземелье, в темницу, навсегда! Все эти идиотские затеи, начиная с самой первой, ничего, кроме вреда, не приносили! — Гостья Великого Мага неожиданно разволновалась. — О боги! Почему не дано нам провидеть будущее?! Так вот, последней затеей дурака стал проект «Травка на троих».

Есть такое растение, точнее, кустарник, называемое базилик. Его листочки источают пряный тонкий аромат и служат неоценимой приправой к пище. Масло же, выжатое из листьев, применяется как основа для изысканных, кружащих голову благовоний, а кроме того исцеляет многие тяжелые недуги.

Но нигде в Фантазилье базилик не рос. Не принимался, как ни старались садовники и маги. Побеги его с темными, отливающими фиолетовым, листочками доставлялись сверху, с Земли, и ценились дороже золота.

Бедовар задумал получать базилик у себя дома охапками, сотнями связок — путем изобретательного, строго научного колдовства. Ему уже виделись три лавровых венка, увенчивающих его ученую лысину, как награда будущему великому кулинару, врачевателю и парфюмеру. Полгода изобретатель рылся в старинных пергаментах, пытаясь на древнехалдейском языке, как было положено, составить магическую формулу добывания из ничего огромного количества «травки на троих». А поскольку на Земле известно около ста пятидесяти видов базилика, Бедовар — для дальнейших экспериментов — решил заказать их все.

И, представьте, на всеобщую беду он добился успеха! Формула, вычисленная горемыкой, оказалась верной. Но по вечной своей рассеянности и недостаточному знанию древнехалдейского, вместо «базилик» Бедовар вывел в тексте созвучное слово «василиск». И вот в назначенный час вокруг дома ученого вместо зеленых кустов возникли во вспышках холодного зеленого пламени маленькие страшные чудовища — василиски.

Полтораста чудищ с петушиными головами, туловищами жаб и змеиными хвостами стремительно расползлись по Циклополю. До рассвета они успели передушить и сожрать всех петухов во всех курятниках. С первыми лучами солнца жуткие твари, выросшие до размеров двухгодовалых быков, появились на улицах города.

Борьба с ними казалась невозможной. Василиски убивали ядом, взглядом, дыханием, от которого сохла трава и растрескивались камни. Десятки жителей Циклополя пали жертвами кровожадных тварей в первый же день внезапного нашествия. Остальные прятались за глухими ставнями, дверьми, засовами, в подвалах, каменных башнях, заброшенных колодцах и холодных погребах. Отряд лучших воинов города, ведомый Охлофилом, полег в схватке весь, сдерживая натиск василисков.

Неизвестно, что бы случилось дальше, но тут высоко в небе на крыльях ураганного западного ветра пронесся воздушный змей, даже снизу кажущийся огромным, словно бы не принадлежащим этому привычному миру. Две точки отделились от него и поплыли вниз, превращаясь в радужные купола парашютов. На стропах одного болтался здоровенный тюк, другой парашют, поменьше, нес рыжеголового мальчишку в зеркальных ослепительных доспехах с обнаженной шпагой в руке.

Коснувшись подошвами брусчатки центральной площади, мальчуган ловко обрубил стропы, увернулся от спускавшегося полотнища, чуть не окутавшего его, и застыл, готовый к бою. Рядом с ним мягко приземлился окутанный веревками тюк.

Несколько василисков, роняя пену с оскаленных морд, со всех сторон кинулись на небесного гостя. Тот не изменил позы, лишь выставил перед собой зеркальный щит, чуть пригнув его вниз, так, чтоб солнце не отражалось в зеркале.

В последний миг, когда чудовища были уже в метре от него, мальчишка лихо крутанулся на каблуках, так что щит его описал полную окружность.

Василиски, увидев собственное отражение, замерли, словно налетев на стену, затем рухнули оземь и с дьявольским воем испустили дух.

Десятка три тварей поодаль медленно и нерешительно наступали, переглядываясь меж собой.

Одним прыжком подскочив к гигантскому свертку, неизвестный герой ухватился за витой шнур, выходивший из стенки, и резко дернул его.

Пронзительное разноголосое кукареканье, многократно усиленное невидимым приспособлением, раздалось изнутри.

Атака василисков захлебнулась. Пошатываясь, воя, запрокидывая морды к небу в агонии, чудовища падали, подыхая и обращаясь в прах.

Окна домов, выходивших фасадами на площадь и тесно лепившихся один к другому, начали распахиваться то тут, то там. Вооруженные мужчины спрыгивали вниз и присоединялись к рыжему мальчугану. Отряд увеличивался. Сдержанные, немногословные благодарности, удивленные вопросы перерастали в нестройный хор.

— Добрые циклопольцы! — заявил наконец мальчишка. Он говорил негромко, но звук его голоса был слышен всем. Несмолкаемые крики петухов служили ему фоном. — Беда застала вас врасплох. От неожиданности вы едва ли задумались, с каким врагом имеете дело. Рано или поздно кто-нибудь заглянул бы в старинные справочники и узнал, что василиски погибают от собственного отражения в зеркале и также от петушиного взгляда и крика. Я лишь сэкономил вам время. В этой коробке три дюжины самых горластых петухов Фантазильи, усилитель звука и кувшин живой воды из Драконьей пещеры для воскрешения погибших. Детей и женщин на улицы пока не выводите. Будьте внимательны, и за пару дней вы уничтожите всех страшилищ. Главное — не смотрите им в глаза. В сущности, — герой пожал плечами, — они чересчур уязвимы, плохо приспособлены к жизни. Не случайно василиски истребили до рассвета всех городских петухов, иначе погибли бы сразу… Извините, мне надо торопиться. Если случатся неприятности, я появлюсь опять…

— Назови свое имя, герой! — выкрикнул кто-то. — Откуда ты родом?!

— Я новенький, — смутился мальчик. — Месяца полтора в стране. Зовут меня Пиччи-Нюш, прозвище — Печенюшкин. Родился в Бразилии, дикой обезьяной. Вот и все…

— Скажи нам, — раздался другой голос. — Кто породил этих чудовищ? Как поступить с преступником?

— Судить — не мое ремесло, — покачал головой Печенюшкин. — Разберетесь сами. Удачи вам, горожане!

Он выхватил из ножен шпагу и с силой метнул ее вниз. Сноп искр растаял над брусчаткой, острие вонзилось в щель между камнями, клинок покачался и замер наклонно, эфес его указывал на солнце.

Лезвие засияло нестерпимо, мешая разглядеть шпагу, и вот уже она пропала, обратившись в золотой луч, уходящий в небо.

Исчез и сам мальчуган. Вместо него на луче, как на канате, повисла над головами воинов голубоглазая рыжая обезьянка. Она помахала хвостом, прощаясь, вскочила на луч, выпрямилась, растопырив передние лапы, и вдруг, раскрутившись пушистым огненным колесом, унеслась ввысь.

Незнакомка сделала паузу. Федя, напряженно слушавший ее, обнаружил, что сидит неудобно, на самом краешке стула, что ноги его затекли, а в пояснице начинается ломота.

— Да-а, были времена… — осторожно протянул домовой, устраиваясь поуютнее и с наслаждением выгибая спину. — История, вестимо, поучительная. Ну а в чем вы, ежели к примеру, смысл ее видите?

— История не окончена. — Дама в черном вздохнула. — Осталась вторая часть. В ней и будет смысл, Федор Пафнутьевич. Вы позволите мне продолжить?

— Давай, гражданка, — согласился Федя, позевывая для виду. — Коли недолго, так чего там, выдержим. Одного я в толк не возьму — по-твоему выходит, что Печенюшкин-то герой, али нет?

— Не хитрите, Великий Маг, — незнакомка тонко улыбнулась. — Вам не так уж хочется спать… Я закончу рассказ, и вот тогда мы приступим к диалогу. Согласны?

— Валяй! — махнул рукой правитель, избегая смотреть в прекрасные глаза гостьи, вовсе не похожей на василиска.

— Как и предсказывал Пиччи-Нюш, жители Циклополя за несколько дней полностью избавились от дьявольских тварей. Вода из Драконьей пещеры вернула к жизни погибших горожан. Громкоголосые петухи дали многочисленное потомство. Бедовар, потрясенный всем случившимся, оставил изобретательство навсегда и стал смотрителем зоопарка. Все могло бы окончиться хорошо, но…

Гордый Охлофил не вынес позора. Правитель Циклополя, считал он, обязан был вовремя предотвратить опасность и не допустить появления василисков. А коль беда произошла, ему, отвечавшему перед богами за жизни и судьбы подданных, а не какому-то пришлому новичку-юнцу следовало вовремя найти средство для защиты.

В считанные недели правитель постарел на сотню лет. Волосы его побелели, спина согнулась, а взор, ясный и проницательный прежде, стал теперь рассеянным и виноватым.

После мучительных страданий Охлофил покончил с собой, пронзив грудь мечом на вершине скалы, нависшей над морем. Тело несчастного упокоила пучина. Недостижимая глубина под скалой не позволила бы найти тело самоубийцы и воскресить его. Да никто и не предпринял таких попыток, уважая последнюю волю Охлофила.

В предсмертном письме правитель молил жену понять и простить его, заботиться о детях, а по истечении времени траура выйти замуж, найдя себе молодого достойного избранника.

Но надежды его не сбылись. Меньше чем через год со дня гибели мужа красавица Арнольфина тихо угасла от горя, оставив дочь и сына круглыми сиротами.

Мальчика и девочку забрала к себе бездетная семья нового правителя города. До совершеннолетия Финделябра дети считали приемных родителей своими настоящими отцом и матерью. Когда же юноше исполнилось восемнадцать, на Совете Старейшин Циклополя брату и сестре сообщили правду об их прошлом. «Никто не может быть лишен истинного происхождения», — решил Совет.

Потрясение, испытанное семнадцатилетней Фурианой, со временем почти рассеялось. Юный же Финделябр унаследовал отцовскую гордость и материнскую неспособность забывать. На могиле Арнольфины он тайно, известив лишь сестру, поклялся отомстить тем, кого считал виновниками гибели родителей: Пиччи-Нюшу, свалившемуся с небес, и злосчастному изобретателю Бедовару.

Девушка пыталась отговорить брата, доказывала ему, что все случившееся — только воля судьбы, что мнимые враги его на самом деле неповинны в участи Охлофила и Арнольфины. Финделябр, тронутый слезами и просьбами сестры, хмуро обещал подумать… Прошло несколько лет.

Неожиданная трагедия всколыхнула мирный Циклополь. Смотритель зоопарка Бедовар, чистивший как и тысячи раз до этого вольер с гиенами, был растерзан в клочья на глазах у посетителей взбесившимися вдруг зверями.

Финделябр в ту пору заканчивал магический факультет в университете Чуденбурга, соседнего с Циклополем города, и как раз в день происшествия сдавал экзамен по многомерной алхимии. Казалось бы, ничто не связывало юношу с гибелью Бедовара, однако в сердце Фурианы надолго поселился тревожный, не отпускающий холодок.

Получив диплом, Финделябр не соблазнился возможностями, открывшимися перед молодым, блестяще образованным талантом. Он выбрал путь кабинетного затворника, обосновавшись в Чуденбурге в своем домике, рядом с богатейшей университетской библиотекой. Очень редко навещая сестру, Финделябр неохотно и скупо рассказывал о своих исследованиях, о работах по теоретической магии, о системе уравнений волшебных пространств, над решением которой он трудился давно и безуспешно.

Фуриана, ставшая известной журналисткой, через несколько десятков лет перебралась из Циклополя в знаменитый Усть-Бермудьевск, город-гигант на другом конце Фантазильи. Усть-Бермудьевск известен был тем, что у жителей его постоянно пропадало все ненужное, от морщин и болезней — до старых тапочек, которые вроде бы и надо выбросить, да жаль. Город, возникший недавно, быстро разрастался. Особенно любила селиться здесь молодежь. Зрелые фантазильцы, с устоявшимися привычками и традициями, предпочитали все же не срываться с насиженных мест.

Сделавшись репортером отдела светской хроники любимой по всей стране газеты «Волшебный фонарь», Фуриана чаще всего находилась в разъездах. Скоропалительный брак ее с популярным магом-гипнотизером Симплициссимусом оказался неудачным и недолговечным. Постоянная суета репортерских будней никак не совмещалась с обязанностями жены. Через некоторое время супруги расстались, сохранив взаимную дружескую приязнь. Фуриана успела, однако, перенять немало из познаний и секретов мужа. Часто, добиваясь интервью с капризной или умученной знаменитостью, журналистка пускала в ход — совсем чуть-чуть, порой и незаметно для себя — гипнотические чары. Редактор отдела не мог нахвалиться лучшей своей сотрудницей, не знающей слова «неудача».

Изредка оказываясь в Чуденбурге, постоянно спешащая Фуриана никак не успевала навестить брата. Он же, со своей стороны, вообще не искал встреч с ней. Все их общение ограничивалось ежегодными поздравительными открытками к дням рождения друг друга.

Пиччи-Нюш, ставший постепенно славой и гордостью Фантазильи, не раз оказывался объектом внимания Фурианы. За три с лишним сотни лет удалая репортерша сумела взять у героической обезьянки несколько десятков интервью. А это было совсем не просто, ведь Печенюшкин, постоянно исчезая по самым невероятным причинам, находился на одном месте еще меньше, чем Фуриана.

Так и протекала жизнь — беспокойная, хлопотливая, беспорядочная, но зато согретая радостью любимого дела. Годы не старили журналистку, седина и морщинки пропадали, едва наметившись, любимое зеркальце, как, впрочем, и все другие зеркала, постоянно отражало все то же прекрасное молодое лицо.

И вот две недели назад, в свой день рождения, Фуриана обнаружила в почтовом ящике вместо привычной открытки плотный запечатанный конверт, надписанный рукою брата.

Лихорадочно вскрыв письмо, Фуриана с бешено колотящимся сердцем присела на пуфик под вешалкой, прямо у дверей прихожей, и развернула большой, в восемь раз сложенный лист.

«Милая сестричка моя, шлю тебе свои прощальные поздравления!

Вероятно, когда ты прочтешь сие послание, меня уже не будет среди живых. Ты — единственная на этой земле, кого я горячо любил и кому хочу исповедаться напоследок.

Знай же, Фуриана, — я никогда не забывал о клятве, которую дал в юности над могилой матери. Ненависть к двум подлецам, погубившим наших родителей, разрывает меня и сейчас. Гиены, разорвавшие Бедовара, не причинили ему тысячной доли мук, испытываемых мной от того, что второй наш враг невредим до сих пор.

Как просто оказалось уничтожить смотрителя зоопарка! Став невидимкой, я переместился в Циклополь, взбесил гиен и, убедившись в возмездии, вернулся через четверть часа к дверям экзаменационного зала.

Остальное было куда сложней. Много раз я расставлял на пути Печенюшкина смертоносные ловушки. И всякий раз мерзавец, словно оберегаемый дьяволом, оставался цел. Я изучил все материалы, связанные с ним (включая и твои интервью), собрал информацию из всех хранилищ страны и свел воедино. Оказалось, что Пиччи-Нюш неуязвим. Неуязвим, пока существует на Земле Зло…

Тогда-то, вероятно от отчаяния, и явилась ко мне гениальная мысль. Зло на Земле может быть уничтожено ВМЕСТЕ С САМОЙ ЗЕМЛЕЙ!.. Если в небытие канет вся планета, Печенюшкин не спасется!

Поняв это, я принялся работать как вол, упорно двигаясь в одном направлении. Время, терпение, воля, талант, цель — отшельник, я не был одинок с этой пятеркой близких…

Труд мой закончен, все готово к последнему аккорду. Я открыл страшную субстанцию, существующую равно во всех четырех стихиях — земле, воздухе, воде и огне.

Наша планета не взорвется в пламени, она мгновенно и тихо обратится в ничто. Начиная с июня, с самой короткой ночи, конец Мира может наступить в любой миг. Раньше этого числа необратимый процесс, запущенный мной, не получит завершения.

Но я не хочу, чтоб все живое погибло зря. Ненавистный рыжий оборотень с легкостью гуляет по Вселенной, словно по родной пальме в бразильских джунглях. Земля исчезнет, как только Пиччи-Нюш, после определенного мной срока, окажется в Фантазилье. Самое сложное как раз и заключается в сопряжении конца света с присутствием Печенюшкина в стране.

Ты сочтешь меня безумцем — пусть! Я раб своей клятвы, жертва ее и верноподданный. Пойми — если б я мог иным путем содеять обещанное матери, не повредив и былинки, я бы не стал уничтожать все и вся. Другого выхода просто нет. Ты можешь не прощать, не понимать меня, Фуриана, знай лишь — я всегда любил тебя и люблю. В последний раз прими мои поздравления с днем рождения.

Твой брат Финделябр.

Р.S. Силы мои истощены. Приготовления к событию потребовали всей жизненной энергии. В моих опытах нужна была живая вода — я отыскал неизвестный никому лаз в Драконью пещеру, закрытую для жителей страны. Сейчас я отправляюсь туда. Повезет — доберусь до живого озера, тогда целебная влага даст мне дожить до конца Земли и убедиться самому в успехе моей мести. Нет — умру там. Есть лишь одно узкое место в моих расчетах. Если тело мое до самой короткой ночи найдут и предадут огню, перемены остановятся, и враг мой останется жить. Зачем я сообщаю тебе это? Хочется перед кем-то открыться до конца. Доказательств нет. Тебе же, сестричка, зная страсть газетчиков к раздуванию фальшивых сенсаций, едва ли поверят. Выживу — дам знать, но это, по-видимому, призрачная надежда.

Прощай».

Фуриана дошла до конца, жадно, не веря себе перечитала письмо еще раз, хотела прочесть в третий, но лист и конверт растаяли в ее руках.

Внезапно она как бы оказалась в черной пустоте, томительной и зыбкой, и там, эхом откатываясь от невидимых стен, повис над ней жалобный умоляющий крик. Вот замерли последние его отголоски, и немыслимое, непереносимое чувство одиночества сдавило сердце Фурианы. Держась за стену, она поднялась на дрожащих ногах, наткнувшись остановившимся взглядом на мертвое, ничего не отражавшее зеркало в передней… Неведомо откуда, но Фуриана совершенно точно ЗНАЛА — это брат позвал ее в последний раз, уходя в небытие.

Федя давно уже бегал по спальне и нервничал, натыкаясь в темноте на мебель. Когда дама в черном печально умолкла, закончив свою историю, Великий Маг, забывшись, больно ударился об угол кровати.

— Ох, черт! — завопил он сгоряча. — Да сплю я или нет! Нешто все правда?! А доказательства где?! Нет! Быть не может! Не верю!

Вместо ответа незнакомка медленно откинула вуаль.

 

Глава седьмая

ОГУРЕЦ, КОТОРОГО СТОРОНИЛИСЬ

Как только слоновий хобот прикоснулся к ним, сестры Зайкины весьма кстати потеряли сознание.

На спине у животного крепилось сооружение в виде полусферы с жестким каркасом, обтянутое розовым шелком и походившее на крохотный шатер. Туда-то, уже на лету, слон осторожно опустил девочек. Сиденья двух креслиц послушно приняли форму тел Аленки и Лизы, подлокотники вытянулись и сомкнулись, надежно и мягко обхватывая их. Постепенно обморок сестер перешел в глубокий и ровный сон без сновидений…

Первой очнулась от забытья Лиза. Осмотревшись, она попыталась выбраться из кресла, чтобы заглянуть за розовый полог шатра. Кресло, не выпуская девочку, само, как живое, продвинулось вперед. Отведя плотную ткань, Лиза вскрикнула от неожиданности.

Слон медленно летел над морским побережьем, совсем низко над кустарником, поросшим крупными синими цветами. Слева уходила за горизонт бирюзовая вода, справа за широкой полосой кустов простирались желто-бурые пологие холмы.

Животное повернуло, сколько могло, голову и попробовало взглянуть на Лизу. Теперь в его облике не было ничего грозного. Исчезли осклизлость кожи, свирепое выражение на морде, а правый, видимый девочке глаз был теперь не красным, а серым, любопытным.

— Проснулась? — голос слона оказался низким и добродушным. — Наверное, еще боишься? Ты уж прости за это похищение — пришлось менять планы на ходу, в последний момент.

— Ты кто?! — согнувшись, Лиза подозрительно ощупывала спину великана. — Кто тебя послал?… Послушай, ты что… не может быть… ты ненастоящий?!.

— Игрушечный я, надувной, — признался слон с готовностью и некоторым даже оттенком гордости. — Зовут Никтошкой. Имя не слишком звучное, но я привык… Конечно, «Гектор» лучше. Это тот настоящий слон из цирка, которого пришлось подменить. Усыпили беднягу, теперь сутки не очнется, представление сорвали, переполох сейчас в Феервилле жуткий… Еще у меня был один слон знакомый, — вздохнул Никтошка. — Громоступ. Тоже красивое имя…

— Сколько можно?! — возмутилась Лиза. — Ты мне про всех знакомых слонов собрался рассказывать? А потом про бегемотов? А потом про крокодилов, да?! Ну что ты время тянешь?! Куда мы летим?!!

— Как куда?! — растерялся Никтошка. — Я думал, ты сама все поняла. Конечно, к Печенюшкину!

Дверь висела прямо над ромашками, невысоко. Покрашенная белой масляной краской, с бежевым косяком, с круглой рифленой металлической ручкой, она походила на дверь в детскую в квартире Зайкиных, разве что была чуть побольше.

— С той стороны ручки нету! — Алена, стараясь не ступать по цветам, обошла полянку кругом. — Она что, легче воздуха? Почему висит? Никтошка, а ты как в нее пройдешь?

— Она в другом измерении. — Голова слона находилась как раз на уровне входа. — Печенюшкин мне объяснял, но я не понял. Что-то про параллельный мир, который здесь соприкасается с нашим. Башка-то надувная, пустая, — пожаловался он. — Да и в школе я не учился. Вы, поди, больше знаете?

Празднично-яркий клочок земли обступали высокие корабельные сосны. За ними — девчонки видели это, подлетая к заветному месту — на много километров вокруг тянулся непроходимый бурелом с островками болот. Сюда от побережья моря, близ которого проснулась Лиза, лежал еще час неторопливого слоновьего полета.

— Вы сначала сами пройдете, — продолжал Никтошка, — а потом меня втащите. За хобот, без ложного стеснения. Я слон легкий, удобный, самонадуваемый и самовоздуховыпускаемый.

Хоботом он негромко постучал в дверь, и та сразу открылась. В раме косяка виднелись светлые стены коридора и высокий белый потолок. Разом подхватив Лизу с Аленкой, Никтошка поставил девочек за порог. В другое измерение сестры перешли естественно и непринужденно.

Затем слон поймал хоботом собственный хвост, кончавшийся красной пластмассовой пробкой, легко вывинтил ее и тут же закинул хобот в дверной проем, уцепившись за прибитую к стене вешалку. Голова его уперлась в дверь, затряслась, уменьшаясь, прошла внутрь, передние лапы обхватили порог и повисли на нем, становясь все площе, как два пустых пожарных ствола.

Пыхтя более от усердия, чем от натуги, девочки втащили за собой нового друга. Лиза аккуратно разложила на полу уменьшившегося Никтошку, не зная, что с ним делать дальше.

Никтошка чуть приподнял плоскую, как у камбалы, голову.

— Я выполнил свой долг, — тихо объявил он. — Полчаса отдохну, потом немножко самонадуюсь. Так, примерно до уровня очень среднего тигра. За шатер не беспокойтесь, в такой глухомани его никто не тронет. Вот только дверь прикройте. А я полежу… вместо коврика.

Слон затих. Лиза, держась за косяк, высунулась наружу, безуспешно пытаясь дотянуться до дверной ручки. Неожиданно умница-дверь сама двинулась ей навстречу и плотно закрылась. Наконец-то сестры смогли начать изучение нового своего обиталища.

Коридор начинался обычной прихожей, с зеркалом, пустой вешалкой и плафоном под потолком, затем под прямым углом уходил вправо. Девочки робко повернули за угол, прошли еще с десяток шагов и, толкнув единственную дверь, неожиданно оказались в квадратном, колоссальных размеров зале. Верхние половины стен и потолок были застеклены, причем солнечный свет лился в зал и сверху, и со всех четырех сторон. Казалось, что пять солнц одновременно висят в небе — одно над головой, два восходят и два заходят, освещая без теней убранство студии. А в том, что сестры попали именно в студию, сомнений не было.

Картины висели на стенах, громоздились по углам и у подножий скульптур, во множестве расставленных по мастерской, стояли там и сям незаконченными на мольбертах. Посередине возвышалась глыба зеленоватого мрамора неопределенной формы, от которой неизвестный мастер, вероятно, не успел еще отсечь все лишнее. Свернутые в трубку холсты валялись порой прямо под ногами. Лиза с Аленой, присмирев, держась за руки, бродили по залу и то и дело тихо ойкали, узнавая изображения друзей.

Бронзовый Диего Морковкин с крыльями, мечущий ядро. Необыкновенно внушительный, написанный маслом, в богатой тяжелой раме — Федя на страусе посреди бескрайних хлебов. Белая мраморная прекрасная Фантолетта с барабаном. Скульптурная композиция из голубых загрызунчиков, протягивающих фее Мюрильде драповый отрез и гроздья винограда. Портрет Глупуса, играющего на арфе, выполненный в манере Сезанна…

Сестрам Зайкиным была посвящена нежная акварель. На ней девочки в воздушных нарядах, с рожицами лукавыми, важными и таинственными в предощущении праздника, украшали новогоднюю елку.

Множество лиц, запечатленных таинственным маэстро, сестры вовсе не знали.

Любопытная особенность характеризовала последний, судя по неоконченным полотнам на мольбертах, творческий период художника. Все предметы изображались им в виде огурцов — зеленых, желтых, белых, фиолетовых, красных — со всевозможными оттенками и переливами.

Надо сказать, что, несмотря на отсутствие рук, ног и лиц, фигурки эти выглядели необычайно выразительными, прекрасно передавая страх и веселье, восторг и гнев, смятение, торопливость, гордость… да все качества живой натуры.

Возле одного из холстов девочки остановились надолго. Поток огурцов радостно двигался под фонарями по широкой улице, обтекая маленькую печальную фигурку с поникшей рыжей верхушкой. Овал темной пустоты вокруг замершего огурца, тянувшегося к собратьям, оставлял у зрителя чувство тоски и невероятной пронзительной безнадежности. Внизу картины было аккуратно выведено название: «ОГУРЕЦ, КОТОРОГО СТОРОНИЛИСЬ».

— Где же он, Лизка? — вздохнула Алена, не отрывая взгляд от полотна. — Думаешь, он нас не видит?

— Может, спрятался? — неуверенно предположила старшая сестра. — Как Златовласка. Только зачем?.. Поди найди его тут…

— Нет уж, поищем… — Аленка, упрямо поджав губы, вернулась к двери, затем медленно принялась обходить зал по периметру, постепенно сужая квадраты. Лиза следовала за сестренкой.

Возле каждой картины, скульптуры, изваяния Аленка задерживалась на несколько секунд, затем двигалась дальше. Так продолжалось долго, но вот она остановилась возле очередной группы фигур и прочно застыла на месте.

Гипсовая раскрашенная композиция, судя по табличке на низком постаменте, называлась «СЧАСТЬЕ». Изготовлена она была в духе примитивного соцреализма и в других условиях Лизу бы не заинтересовала.

Молодая женщина держала на руках рыжеватого голубоглазого младенца и умиленно его разглядывала. Мускулистый человек в кепочке-восьмиклинке, вероятно, отец, обняв женщину за плечо, зубасто ухмылялся во весь рот, взирая на ребенка с еще большим умилением. Пара постарше, стоявшая за скамейкой, на которой восседали родители, явно представляла из себя дедушку с бабушкой. Лица бабули в ситцевом платочке и седоусого почтенного деда излучали умиление прямо-таки невероятное.

Две минуты… три… пять… Алена все молчала, изучая группу «СЧАСТЬЕ» с каким-то печальным недоумением. Наконец она сделала шаг вперед и осторожно, бережно погладила по голове… бабушку в платочке.

— Печенюшкин… — ласково шепнула девочка. — Выходи… Мы тебя нашли…

Незнакомка медленно откинула вуаль.

— Фуриана! — вскричал домовой. — Чувствую, знакомое что-то, а угадать не могу. Странной тряпицей ты личность свою завесила. Вроде она и прозрачная, а все равно струение по ней, понимаешь, идет и взор любопытный туманит. Где брала? Мне бы полог такой в опочивальне изладить.

— Последнее творение феи Мюрильды, — любезно откликнулась журналистка. — Свет погибших звезд, круги по воде и закатное солнце в хрустальной призме — из этого прядутся нити… Сейчас Мюрильде не до пряжи, Великий Маг. Она митингует вовсю, обличает Печенюшкина. Погодите с пологом, Федор Пафнутьевич. Поговорим о спасении героя.

— Так я ведь с дорогой душой, — заторопился Федя. — С полной своей готовностью. Прожект-то есть у тебя какой? Не таи, подруга!

— От вас, правитель, у меня нет тайн, — щеки красавицы тронул слабый румянец. — С доказательствами опасности я сразу пошла бы к Печенюшкину. Но даже письмо Финделябра растаяло, как дым… Наш Пиччи-Нюш слишком смел и безрассуден. Он может недооценить личную угрозу, станет отвлекаться на дела менее срочные, да и нам не позволит заниматься его спасением. Единственный выход — сыграв на самолюбии героя, временно удалить Пиччи из Фантазильи.

Мой бывший супруг Симплициссимус — великий чародей и гипнотизер. Заручившись его помощью, но не раскрывая всех секретов, мне удалось окутать нашу Землю ненавистью к Печенюшкину. Если Волшебный Совет (здесь необходима ваша поддержка) решит изгнать его, Пиччи из гордости немедленно покинет страну. Тогда мы сами справимся с бедой, затем развеем чары, свалившиеся нежданно на бедных фантазильцев, и с извинениями призовем Печенюшкина, рассказав ему все. Эта история несказанно возвысит вас, Федор Пафнутьевич, в глазах народа. Недаром я назвалась вашим добрым ангелом, — Фуриана открыто, подкупающе улыбнулась.

— Стой! — поморщился Федя. — Что ж ты объявилась так по-непутевому? Ночью, в темноте, без предупреждения. Перепугала меня, старика.

— Подумайте, — возразила гостья, — добивайся я встречи с вами открыто, кто допустил бы сюда назойливую репортершу? Всем известно, что правитель болен и не принимает зачастую даже близких помощников. Пришлось пойти на хитрость. Промедление невозможно. Мне стало известно, что дня через два наш солнечный победоносный Печенюшкин вернется в Фантазилью!..

— А-а, — протянул домовой, — вот оно как… Ну что ж, ты концовочку-то задумки своей подытожь. Как это по-книжному говорят — резюмируй.

— На первый взгляд, все просто, — откликнулась Фуриана. — На Совете Магов вы добиваетесь изгнания Пиччи. Далее мы открываем Драконью пещеру, выносим оттуда тело моего злосчастного брата и предаем безумца огненному погребению. Затем я расколдовываю народ, а вы сообщаете фантазильцам правду и встречаете спасенного изгнанника с почестями. Такие заслуги, я думаю, позволят вам остаться Великим Магом пожизненно.

— Ух, сказанула! — Федя подскочил, как на пружинах. — В пещеру попасть никак невозможно! За много лет ее только в прошлом годе открывали, когда останки Дракошкиуса, Мурлыки Баюновича нашего незабвенного, доставляли в усыпальницу. И то Волшебный Совет трое суток заседал без просыпу. Когда маги решение свое прежнее отменяют, у каждого из них десять лет жизни убавляется. Потому и стараемся судить разумно да взвешенно… Год назад все члены Совета убыток жизненный потерпели, нынче и вовсе наотрез откажутся. Тем более причину истинную нельзя им пока объяснить. Да и ненавидят они теперь Печенюшкина!

— Лучше потерять десять лет из тысячи, чем погибнуть, — заметила дама в черном. — Правда, многие Советники уже далеко не юны… Есть и другая возможность, Федор Пафнутьевич. Что, если ПОЛНОСТЬЮ обновить Волшебный Совет?..

— Бунта не допущу! — веско произнес домовой. — На то и поставлен я на пост высокий населением, чтобы, значит, бдить и смут избегать!.. Это что же, и меня побоку?!

— Волшебный Совет мы заменим временно! — Фуриана, казалось, продумала все. — А вы, правитель, получите от новичков расписки с клятвой подчиняться именно вам.

— Мятеж!! — завопил Федя. — И я во главе! Да лучше жизни лишиться, обернуться в старый пень осиновый!..

— Благо народа, — убеждала журналистка, — выше личных тягот. Вы нужны стране, Федор Пафнутьевич. Да и опасен сейчас ЭТОТ, старый Совет. Не простят они вам ни цвета волос, ни хитростей с берендеевскими рыжиками.

— Ты… — домовой задохнулся. — Откуда ведаешь?..

— Собирать информацию — моя работа, — вкрадчиво объяснила Фуриана. — Едва ли не каждый стремится стать героем газетной полосы. Вы не поверите, сколько сведений приходит мне из дворца. Остается лишь сложить картинку из обрывков…

— Эй! — вскричал Великий Маг. — Караул, сюда! Взять супостатку!

— Они будут спать до утра. — Дама в черном даже не изменила позы. — Подумайте, если б я не заботилась о Фантазилье, равно как и о Печенюшкине, могла бы давно выдать вас приближенным. А что касается ареста… Прикоснитесь ко мне!

Разгневанный домовой вскочил, пытаясь схватить за плечи непрошеную гостью, но руки его сомкнулись в пустоте.

— Считайте мой сегодняшний визит неполным, — продолжало видение. — Успокойтесь. Поразмышляйте на досуге. Следующей ночью я появлюсь здесь во плоти, и заверяю, правитель, мы сойдемся в наших помыслах. До встречи…

В назначенную ночь встреча не состоялась.

Не состоялась она и в другую ночь, ту, что следовала за назначенной. Совет Магов заседал двое суток без перерыва, и спальня правителя Фантазильи пустовала. До начала заседания Федя успел лишь раздобыть некоторые сведения о Фуриане.

Все, что можно было проверить, в рассказе журналистки оказалось правдой. Брат ее, ученый-затворник, некоторое время назад бесследно пропал. Идеально прибранная лаборатория Финделябра не позволяла определить, какого рода исследованиями занимался тот. Личная библиотека ученого содержала лишь труды по теории магии общего характера. Часть полок зияла пустотами.

Создавалось впечатление, что, закончив многолетний труд, Финделябр тщательно уничтожил все следы и навел порядок в доме, готовясь к новой работе. Тайна исчезновения брата Фурианы казалась неразрешимой.

Федя, перекрашенная голова которого трещала от сомнений, тщетно пытался установить порядок на Совете. Почтенные мужи заходились в отчаянной перебранке, только что не дрались между собой.

Порошок из рыжиков, тайком добавляемый магам в винегрет, сыграл несомненно благотворную роль. Гибели Печенюшкина советники жаждали вяло. Тюрьма, ссылка на дно океанской впадины, лишение волос навсегда с запрещением превращаться в обезьяну, вывод на околоземную орбиту в качестве спутника связи — эти предложения и еще много всяких других поступали и отвергались в ходе многочасовых дебатов. Настаивал на казни лишь Сморчков-Заморочкин, питавшийся отдельно — молоком и паровыми котлетами. Впрочем, и он, быстро уловив общее настроение, подключился к группе, требовавшей посадить обезьяну в заколдованную клетку, но дать, однако же, бумаги и чернил.

В конце концов вариант изгнания из Фантазильи, предложенный Великим Магом, устроил всех…

Федя надеялся выиграть время. История, рассказанная Фурианой, представлялась ему вполне возможной, хотя и необязательно истинной. Случались в Волшебной стране дела и почище. Домовой надеялся сам отыскать следы Финделябра и, может быть, обнаружить тайный лаз в Драконью пещеру. В случае неудачи оставался еще один шанс проникнуть туда, не упомянутый Фурианой.

Пришлый, живущий в стране не более двух лун, мог проникнуть в пещеру беспрепятственно. В свое время это проделали сестры Зайкины и принесли живую воду для победы над коварным Ляпусом. Ради святого дела можно было вновь прибегнуть к услугам сестренок, хотя подвергать их опасности Феде отчаянно не хотелось. Эту возможность домовой решил оставить на черный день и не сообщать о ней чересчур активной колдунье-журналистке ни при каких обстоятельствах.

В завершение Совета Великий Маг поставил на голосование один незначительный вопрос. Он предложил еженощно зажигать на Главной площади факелы и транслировать из динамиков дикий рев возмущенной толпы, записанный на антипеченюшкинских митингах. Это, по словам Феди, должно было отвлечь жителей столицы от шумных собраний, отнимающих время и силы, и показать, что правительство всецело разделяет народный гнев.

На самом деле домовой хотел как можно ярче осветить окно собственной спальни, надеясь, что свет и шум помогут ему ослабить наваждение, посланное Фурианой.

И вот на третью ночь, уже пережив изгнание Печенюшкина, Великий Маг добрался, наконец, до своих покоев.

Прекрасная заговорщица возникла в его кресле ровно в два часа, как и прежде, но на сей раз домовой не спал. Натерев виски бодрящей мазью, он лежал на высоко подоткнутых подушках в свете ночника и отблесках факелов за окном, перечитывая сентиментальную повесть о приключениях домовенка Кузи.

Федя коснулся губами узкой прохладной руки гостьи, вежливо прервал фразы благодарности и одобрения и решительно потребовал знакомства со всеми участниками заговора.

Ответ Фурианы был мягок, но категоричен. Домовой услышал, что будущая команда еще не сложилась окончательно, и далеко не все кандидаты знают о возможной смене Волшебного Совета. Ему же, Великому Магу, желательно пока заниматься делами страны и стараться больше отдыхать. Недельки через две, когда заговор дозреет, дама в черном появится опять с подробнейшим планом переворота, именами будущих Советников и полным набором сведений о каждом…

После нового исчезновения гостьи правитель Фантазильи, вляпавшийся по уши в весьма сомнительную авантюру, сел в кровати и затосковал. Федя отчетливо понял, наконец, что ум, хитрость и твердая воля Фурианы значительно превосходят его собственные… Действия Великого Мага, предпринятые им со следующего утра, были частично вызваны тихой паникой.

Гласно по тревоге подняв гвардейский полк, он отправил его на коврах-самолетах к Драконьей пещере, приказав осматривать каждую пядь земли вокруг в радиусе десяти верст.

Распоряжение наделало много шума, но вряд ли могло быть выполнено вскоре, а тем более принести плоды. Крутые и каменистые горные отроги изобиловали множеством трещин, впадин, мелких пещер и пещер покрупнее, расположенных в самых труднодоступных местах. Разведать их все, да еще в кратчайший срок, представлялось немыслимым даже для отборных сказочных удальцов. К тому же тайный подземный ход, если он действительно существовал, мог вести в Драконью усыпальницу из любой точки Фантазильи.

Управившись с горем пополам к закату с накопившимися государственными вопросами, Федя почувствовал себя так скверно, как никогда раньше. Вернувшись к себе, он выгородил закуток в зале, примыкавшем к опочивальне, и собственноручно побелил его. Путем несложного колдовства домовой обставил полученную комнатку мебелью — столом и лавкой, соорудил в углу русскую печь и намалевал на стенке фальшивое окно с фальшивым пейзажем в нем.

В этой каморке Великий Маг проводил теперь все свободное время. На второй вечер князь Сморчков-Заморочкин, понимавший как никто проблемы славянской души, притащил хозяину иконы, бутыль зловонной, сшибающей с ног «Душечки» и гармонику-трехрядку.

Увидев такое рвение, Федя понял, чего хочет от него старательный помощник, и попытался оправдать надежды Сморчкова. Все вечера напролет он играл на гармонике, протяжно и заунывно пел, тускло воззрившись на образа, и глушил «Душечку» кружка за кружкой, предварительно обращая ее в воду. Ночи же он проводил в спальне, почти без сна, мучительно пытаясь отыскать выход из запутанного лабиринта, в который завела его дама в черном.

Обнаружив в своем убежище Лизу с Аленкой, Великий Маг страшно растерялся. Сестры могли оказаться ненастоящими, подосланными Фурианой, узнавшей об этом способе проникнуть в Драконью пещеру. Опасаясь ловушки, Федя начал валять дурака, размышляя тем временем — как проверить сестер? Появление Сморчкова и неожиданный пожар смешали все карты домового, внеся окончательный разлад в его добрую простую душу…

Быстро залечив легкие ожоги, домовой следующей за пожаром ночью ворочался в постели, безуспешно стараясь забыться. Новое открытие, сделанное накануне, жгло его, сдавливало, царапало по сердцу когтями. Впервые Федя жаждал встретиться с Фурианой, бросить страшную правду ей в лицо и увидеть реакцию зловещей дамы в черном. Но как найти ее? Повелеть разыскать журналистку и доставить во дворец? Сейчас правитель не был уверен до конца даже в том, что репортерша «Волшебного фонаря» и его таинственная гостья — одно и то же существо…

Часы на башне глухо пробили дважды. Тяжелые шторы поползли навстречу из углов спальни и сомкнулись, закрывая окно и всполохи факелов за ним. Умолк рваный гул на площади.

Фуриана сидела на прежнем своем месте у камина, странно светлые глаза ее смотрели на домового не мигая, с пытливой непонятной жалостью.

— Время пришло, Великий Маг. Все подготовлено, списки у меня. Угодно ли вам ознакомиться с бумагами или сначала прикажете доложить устно?

Федя медленно поднялся с постели, развернул стул и сел на него верхом, обхватив дрожащими руками спинку. Воля его и решимость таяли под взглядом гостьи, сочились вниз ледяными каплями, колющими гортань.

— Прочел я нынче, дурень старый, одну историю, — шептал домовой, хотя впору было кричать. — Давно это случилось, во времена Гореванской Смуты. Не слыхала? Тогда, значит, тоже правительство свергла кучка злыдней осиновых и народом володеть уселась. Ох, нарубили они дел, и посейчас мороз по коже…… Ну, управились с ними все ж, потом все и забылось, за тысячи-то лет. А указ незаметный остался, затерялся в бумагах. И никем до сей поры не отменен. Маленький такой, коротенький, зато смысл в нем глубокий. Ежели кто власть справедливую порушит, да сам править вознамерится, да законы прежние отменит — у того ничего и не сбудется. Не сбудется… если крови невинной не прольет… А мы, фантазильцы, к крови не способны, легче самому голову в петлю. Уж самая лютая казнь — в пень превратить… Вот и скажи мне, гостья незваная, будем мы с тобой все замыслы менять? Молодая ты, об указе том, поди, и не ведала?

— Указ мне известен! — жестко молвила Фуриана, и зыбкий клочок надежды в сердце домового растворился вовсе. — Жаль, что вы, Великий Маг, узнали о нем слишком рано. Ничего не сделаешь… Выбор невелик. Либо с нами, либо гибель.

— Выбираю гибель лютую! — Домовой попытался встать, но не смог.

— Это нам невыгодно, — усмехнулась гостья. — В плане заговора нынешнему Великому Магу отведена завидная роль. А я стану вашим суфлером. Начинаем пьесу. Итак, где меч?!

В руках ее появился, упершись в пол острием, светлый обоюдоострый клинок. Под леденящим взглядом Фурианы Федя медленно поднялся, на негнущихся деревянных ногах прошел к креслу и послушно взял меч.

— Страдать осталось несколько минут, — подбадривала дама в черном. — Потом муки совести прекратятся, и мы наконец-то станем друзьями… Мануэла! — позвала она внезапно. — Мануэла! Мануэлина!..

Спальню озарил призрачный и слабый красноватый свет. Одна из паркетин пола приподнялась, и в отверстие просунулась безумная крысиная морда с выпученными в ужасе глазами и засохшим венком на голове. Вот крыса влезла в комнату и, словно кролик на удава уставившись на Федю, неровными, дергающимися шажками двинулась к нему, напевая тоненько и хрипло:

— Смелее… — шипела Фуриана. — Одним ударом! Пополам! Сумасшедшая, никчемная тварь… Убейте ее, зато спасутся сотни тысяч. Вперед же! Ну!..

— Я боюсь!! — закричала вдруг Мануэла. Огонек сознания забрезжил в ее зрачках. — Я боюсь!.. Не надо!.. Пожалуйста!..

Великий Маг невероятным усилием собрал остатки мужества. Он решил обрушить клинок на колдунью, а если та ускользнет, пронзить собственное сердце. Наивный домовой не знал, что желание его было предусмотрено Фурианой. Взметнув оружие над головой, он полностью лишится воли и неизбежно выполнит приказание дамы в черном.

— Я боюсь!.. — пена показалась на губах Мануэлы. — Пощадите!.. Не убивайте!.. Что я сделала вам?! Не на-адо!..

Федя поднял меч.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ

 

Глава первая

ИМЯ ЗЛА

Скамейку, только и оставшуюся от пестрой гипсовой композиции, занимали сейчас сестры Зайкины и Печенюшкин.

— Похудел… — бормотала Аленка. — Глаза ввалились… Ты голодный, скажи честно? У меня шоколадка в кармане, она растаянная, но питательная. Будешь?..

— Пиччи! — Лиза горела нетерпением. — Так жить нельзя! Ты должен мобилизоваться. Когда меня в третьем классе выгнали на неделю из школы за поведение, я сначала решила бесалолом отравиться, а потом подумала — фиг я вам отравлюсь! Все равно не увижу, как меня, отравленную, все будут жалеть, хвалить и плакать горючими слезами. Всю неделю лежа телевизор смотрела, пока родителей не было, потом вернулась в школу, как героиня, и еще завучу Гоше, который исключал, стол чесноком натерла!

— Лизок, — мягко спросил Печенюшкин, — а почему собственно ты решила, что я скис?

— Привет! Тебя же все возненавидели, такое разве выдержишь? А изгнание твое? А картина про огурец? А прятки эти хиплые, как Аленка говорит? Знаешь, я у картины чуть не разревелась! Ну где твои все… смешинки, чепушинки, печенюшинки?..

— Я исправлюсь! — заверил Пиччи. — Просто не успел переключиться. Не смеялся, точно, давно. И возиться приходилось со всякой мерзостью… Три бочки ненависти, — зловеще произнес он, подражая кому-то, — восемь связок сушеных кошмаров, цистерна зависти, черной, как деготь, сто мешков отборных проклятий и тысяча дюжин склянок со всеми страхами мира. Глаз медузы и пух из крыла сатаны…

— А почему ты так одет? — не унималась Лиза. — Странно, но солидно. Слушай, я начинаю любить огурцы! Тебе кто придумывает костюмы — Сен-Лоран, Карден, Зайцев? Я тоже хочу такую жилетку…

Печенюшкин недоуменно оглядел себя. Наряд его состоял из черно-зеленых башмаков на толстой подошве с тиснеными огурцами, черных, узких в бедрах клешей, белой привычной сорочки с кружевами, длинного зеленого в золотых огурцах жилета и зеленого шейного платка, чуть светлее жилета, с мелкими, тоже золотыми, огурчиками.

— Тебе нравится? — спросил Пиччи с неподдельным интересом. — Вообще, костюм удобный. Это я так, на ходу сочинил. Бедный рассеянный художник, изгнанник, целиком занятый искусством, безжалостно оторванный от родины, от друзей…

— У тебя же Никтошка есть, — Алена протянула на ладони развернутый, подтаявший слегка, но сохранивший форму «Марс». — Откуси! Мама такой в командировки берет, чтобы не отвлекаться на столовые.

— Спасибо! — Печенюшкин честно откусил треть, передав остальное сестренкам. — Очень вкусно! Но шоколада я бы добавил… Да, Никтошка, конечно, замечательный друг. Светлая голова! Внутри он покрыт пудрой, — объяснил изгнанник, — чтобы не слипался после самовоздуховыпускания, пудра содержит фосфор и в темноте светится.

— Здорово! — одобрила Лиза. — Так у него и эта… корма светлая?

— А что плохого?! Спрячешься — не заблудишься. Троянский конь, Феервилльский слон… кто знает, может, и Никтошка когда-нибудь войдет в Историю. Преданный друг одинокого, всеми забытого художника…

— Смотри! — воскликнула Аленка. — Бабочка! Та, с горы, из троллейбуса!

— Бабочка… — растерянно прошептала Лиза. — Та, нахальная, с улицы…

Печенюшкин щелкнул пальцами, из пола перед скамейкой вырос мраморный витой столбик, и знакомый читателю мотылек уселся на него, в полуметре от всей компании.

К несказанному изумлению девочек вблизи мотылек оказался крошечным человечком с крыльями. Это был эльф, хорошенький, словно кукла, со светлыми, почти белыми кудрями до плеч и васильковыми глазами. Новоявленный гость церемонно поклонился сначала сестрам, затем Печенюшкину.

— Фантмейстер, приказ ваш исполнен! — доложил он звонким и нежным, как серебряный бубенчик, голосом. — Стареньких фей — ваших подопечных — я успел обо всем предупредить до того, как стражники выломали дверь. Тетушка Хлоя прирожденная актриса. Как она возмущалась двумя юными бандитками! Обманом проникнуть в дом, уничтожить почти все съестные припасы и запереть двух несчастных старух в кабинете, не дав им радостной возможности немедленно отворить представителям законной власти! Все это она высказала стражникам, во главе с князем Заморочкиным, а под конец раскричалась так, что князь лично починил им замок. Итак, нападавшие убрались восвояси, натащив перед этим кучу продуктов для старушек. Троллейбус ваш переправлен в указанное место. Возле дома тетушек мной оставлена незаметная охрана. Жду дальнейших инструкций, — эльф склонил голову, свел каблуки, коротко звякнув шпорами.

— Значит, мы снова перешли на «вы»? — удивился Пиччи. — Как только начинается работа, — пожаловался он девочкам, — мой коллега становится так официален, что у меня мурашки бегают под коленями. Но это, пожалуй, единственный недостаток. Знакомьтесь, вы его непременно полюбите. Лампусик, принц эльфов, мой давний, надежный друг.

— Фантмейстер льстит мне! — горячо заговорил Лампусик, обращаясь к Алене с Лизой. — Он слишком добр. Начать с того, что я, строго говоря, не принц. Небогатый дворянин, по земным меркам. Замок, приходящий в упадок, клочок земли вокруг и десяток вассалов… Сорок шесть, если считать с чадами и домочадцами. Одиннадцать сабель — это наш летучий отряд.

— И какой отряд! — подхватил Печенюшкин. — Лихие разведчики, мои руки, глаза и уши по всей Фантазилье. Честно говоря, не только они, — добавил он скромно, — но без принца Лампиона Могучего и Грозного, Повелителя Огня в Ночи, мне бы сильно туго пришлось.

— Вот такое имя мне дали при рождении, — смутился Лампусик. — Смешно? Оно гораздо длиннее меня самого. Ну, не ростом, так умением, — он взлетел со столбика. — Все кончится добром, сестренки, вы только не огарчивайтесь… Я буду поблизости, фантмейстер, кликните, если понадоблюсь.

— Лампусик очень деликатен, — объяснил девочкам Пиччи, когда эльф покинул студию. — Чувствовал, что нам надо поговорить, и оставил одних. Хотя от него у меня нет секретов. Как-нибудь я расскажу историю нашего знакомства — иной сочинитель сделал бы из нее роман. Причем лучше расскажу я, чем Лампусик. Его вариант я однажды слышал. Сплошной сироп в мой адрес и почти никаких приключений — в жизни все было наоборот… Ладно, это потом. Рассказывайте.

— Погоди! — перебила Лиза. — Так это он караулил в троллейбусе на вершине Тики-Даг? И за мной на улице он следил? Так ты, выходит, все про нас знаешь?

— Далеко не все. Понимаете, я сразу определил, что лютая ненависть ко мне, охватившая фантазильцев, возникает в темноте. Потом, при свете, она только сохраняется, не усиливаясь. А с новым наступлением темноты — постоянно добавляется… Эльфы светятся во тьме, как фонарики — на них колдовство не действует. Поэтому я просил Лампусика и его приятеля Светолика подежурить в машине — предчувствовал, что вы можете появиться, милые мои взломщицы. Однако Лампусика Аленка выгнала, а Светолик, когда вы уменьшили троллейбус, выпорхнул, чтобы не быть обнаруженным. Потом обжег себе крылья во дворце и потерял вас. Сейчас он выздоравливает.

После этого Лампусик, улетевший поддержать тетушек, неожиданно обнаружил Лизу около их дома. Дальше было проще… Кстати, Лизонька, если бы ты не выключила автопилот, вы бы сразу попали сюда, ко мне.

И последнее, — прищурился Пиччи, — дискета, которую вы просматривали у тетушек, еще и индикатор. Как только ее закладывают в компьютер, я сразу вижу все, что происходит вокруг устройства. Я-то думал, что «Архивом Печенюшкина» заинтересуются неведомые враги и вдруг — бах! — родные лица… Ну и хорошо, остальное после. Давайте все о себе — по порядку…

— Ну вот, больше и добавить нечего… — Лиза слегка устала от длинного рассказа и — в ходе его — постоянных препирательств с Аленкой по поводу деталей. — Теперь твоя очередь. Знаешь, сколько у нас вопросов?!

— Подозреваю, — ухмыльнулся Печенюшкин. — С чего начнем?

— Со всех друзей. Фантолетта, Клара-Генриетта, Морковкин… Потом Мишка-Чемпион, Глупус, Мюрильда. Что с ними? Ты их защитил?

— Пока нет. Я не вижусь с теми, чья дружба со мной всем известна. Не хочу подвергать их лишней опасности. Когда мы найдем и обезвредим врагов, весь колдовской морок растает, как дурной сон. А сейчас пусть лучше ненавидят рыжую мерзкую обезьяну, — губы его горько скривились.

— Фантолетта, между прочим, очаровательна даже в неприязни ко мне. Она решила, что, пытаясь воскресить Дракошкиуса, я подцепил вирус негодяйства и нуждаюсь в магическом исцелении. В итоге добрейшая фея удалилась в горный монастырь и там изучает стародавние, забытые почти секреты медицины. Мурлыка Баюнович и я — две тяжелейшие заботы свалились на бедняжку. Скорей бы избавить ее от этого груза.

Клара-Генриетта в день моего изгнания таинственно пропала. Обнаружить кобру не удалось пока ни обитателям пустыни, ни разведчикам-эльфам.

Морковкин заморожен. Да-да, не удивляйтесь. После истории с Ляпусом чудачества старого дона вошли в поговорку. Когда погиб Дракошкиус, он заморозился в подземелье, в глыбе льда и завещал оттаять себя лишь если дракон, любимый друг его и шахматный партнер, возвратится к жизни. Так что последние наши напасти неведомы дону Диего.

Мишка-Чемпион… Он, как вы помните, поселился в Берендеевом лесу, в глуши. Недавно двухлетнее затворничество кончилось, медведь вернулся к цирковому ремеслу. Вы должны были его заметить… хотя да, сейчас у Чемпиона другой облик. Случайно он избежал общей участи. Именно медведь помогал Никтошке подменить свирепого Гектора, настоящего циркового слона.

Глупус рвется к власти. Организовал политическую партию «Счастье с приветом» и сам ее возглавил. Утверждает, что будущее страны на дне. Ездит повсюду с путаными речами, врет, картавит, пришепетывает, а к трибуне обязательно проходит на водных лыжах. Раньше над ним смеялись, а теперь, после общего сдвига, начали прислушиваться. Сторонников у водяного все больше.

Фея Мюрильда напрочь сорвала голос на митингах. Уверяла, что ГЛАВНАЯ цель жизни Печенюшкина — издевательство над ней — усталым, добрым, справедливым, смертельно больным, но вечно юным существом. Повредив связки, Мюрильда может говорить только шепотом, поэтому в беседе прижимается вплотную, сипит и брызжет слюной… Вот и все. Следующий вопрос?

— Почему бабушек забыли?! — отчаянно выкрикнула Аленка. — За то, что у них свет горел?

— Ох, сестрички, — Печенюшкин почесал в затылке, — тут, вроде, все понятно, но есть какой-то заусенец в глубине… Раньше тетушек каждый день кто-нибудь навещал. А теперь все жители страны стали черствее. Совесть усохла, что ли? Это скверно, но объяснимо. Странно другое. На днях исчез разносчик молока, ослик Хосе-Игнасио. Оставил записку: решил, мол, посмотреть мир, уезжаю путешествовать на неопределенное время. Куда он отправился — никто не имеет понятия. По книге заказов магазина «Зайди — не ошибешься» видно, что молоко для старушек ослик забирал ежедневно.

Дальше не легче. Телефонный провод перерезан. В подполе у тетушек, под землей выхвачен здоровенный кусок кабеля… И для Хлои, и для Флоры спуститься туда вовсе немыслимо, да и зачем им отрезать себя от мира. Посторонних же до вчерашнего вечера в доме не было. Вас я не беру в расчет, — поправился Пиччи, — тем более, что авария случилась гораздо раньше… Ну, а свет горел не только у тетушек. Если бы вы еще полетали в троллейбусе над страной, рано или поздно опять наткнулись бы на огонек. Кое-кто, бывает, и заработается до рассвета…

— Что-то ты мало знаешь, — загрустила Лиза. — Ну а кто и зачем все это над тобой затеял? Догадки хотя бы есть?

— Представьте, — медленно ответил мальчуган, — что есть некто — хитрый, могущественный, коварный — кому ни в коем случае нельзя допустить воскрешения Дракошкиуса. Темный гений. Что он будет делать в первую очередь?

— Попытается убрать тебя, — Лиза не задумывалась. — Погубить или вывести из игры, в смысле из Фантазильи. Удачно, что я в магазине наткнулась на след заговора! Это они?!

— Я полагаю, это только отголоски. Корни сидят глубоко в далеком прошлом… Знаешь, давай вернемся к вашему рассказу. Когда ты вдруг уснула в кабинете у тетушки Флоры.

— А что тут говорить. Уснула и проснулась. С дивана скатилась. И голова потом была тяжелая, словно контрольную писала.

— Попытаемся ВМЕСТЕ увидеть твой сон. Без тебя я не могу этого сделать. — Печенюшкин сорвал с шеи платок в огурцах, вскочил и быстрым движением протер ближайшую к девочкам картину. Краски растворились, чистый холст в простой строгой раме засиял белизной.

Лиза, побуждаемая взглядом Пиччи-Нюша, встала и осторожно прикоснулась к холсту. Белая поверхность посинела, затем в верху полотна показалось солнце, и вот уже стало возможным рассмотреть горизонт, где небо смыкалось с морем.

Медленно-медленно взмахивая крыльями, трехглавый полосатый дракон летел над синей бескрайней гладью. Он был так велик, что девочка, уютно покоившаяся в длинной теплой шерсти на спине исполина, напоминала воробышка в гриве у льва…

Голос дракона становился все тише и вот пропал совсем. Вместе со звуком бледнело и расплывалось изображение. Холст побелел на миг и вновь покрылся уверенными щедрыми мазками краски. Печенюшкин нервно разглаживал на колене свежий шейный платок.

— Ну вот! — объявил он. — Кое-что встало на места. Здесь, сейчас, тоже, конечно, дел хватает, но объявилась у нас с вами надобность гораздо более важная. Аленка! Лиза! Не хотите со мной прокатиться в прошлое?

— Путешествие с Печенюшкиным… — Алена словно попробовала фразу на вкус. — А куда?

— Лет этак на тысячу назад, — беззаботно ответил герой. Похоже, к нему вернулось хорошее настроение. — Отправимся в Портфей — это древнее название Феервилля.

— Не кисло! — Лиза пришла в восторг. — Я бы даже сказала — укольно! С тобой хоть куда! Находим Дракошкиуса-дядю, он, конечно, самых честных правил, — расскажет нам все семейные секреты, заодно исповедуем китайского мудреца… Поехали!

— А Федя?! — возмутилась Аленка. — А Мануэла бедненькая? Ты что их так и бросишь? И я еще про факелы на площади не поняла, и про рев, и про жидкость у Феди в бутылке! Я не хочу, чтобы он оставался с этим Сморчковым противным!

— Ух, интуиция у тебя! — с уважением прищурился Пиччи на Алену. — Друзья наши и впрямь попали в нешуточный переплет. Придется выручать срочно.

В руке его появилась толстая веревка, свернутая кольцом. Размахнувшись, мальчик, будто заправский ковбой, метнул аркан, пропавший в стене, словно та была лишь миражом в пустыне. Конец веревки остался у Печенюшкина.

— Помогайте! — Пиччи тянул аркан изо всех сил, упираясь ногой в прочно стоявшую скамейку. Тонкая синяя жилка у него на виске вздулась от напряжения. — Девчонки! Ну! Бабка за дедку, внучка за бабку!..

— Раз. Два. Три!!. Уф-ф-ф! — Дружно выдохнув хором, сестры Зайкины и Печенюшкин повалились на пол. Возле стены, налетев с размаху на скульптуру «Баба-Яга. Раздумья», застыл Федя, ухватившись за ведьму. Веревочная петля прочно обвязывала его подмышки, ноги стояли нетвердо.

Оценив ситуацию, домовой медленно выпустил бронзовую талию, сполз на четвереньки и ползком же, не спеша, стал передвигаться в направлении друзей, то и дело оглядываясь.

— Пиччи! — взывал он. — Беда!.. Извести тебя хотят, сокол! Самой, значит, короткой ночью в тартарары все полетит!

— Успокойтесь, Федор Пафнутьевич, — рыжий изгнанник опустился на одно колено рядом с Великим Магом, протягивая ему бокал «Ессентуки -17». -Выпейте… Так, хорошо… Теперь расслабьтесь.

Кончиками пальцев он осторожно прикоснулся к вискам домового, пытливо вглядываясь в зрачки его и, казалось, куда-то дальше.

— Понятно… — мальчуган на шаг отступил от Феди, потихоньку приходившего в себя. — Федор Пафнутьевич, скажите, пожалуйста, бабушка ваша жива?

— Померла Ненила Пантелеевна. — Великий Маг пригорюнился, стирая набежавшую слезу. — В синий мох обратилась. Триста лет тому, а все плачу. Добрая была старушка, доверчивая. Постреленком, бывало, с уроков удерешь, на речке цельный день прокувыркаешься, а ей скажешь потом, мол, кикимора заболела, учителка наша, она и не усумнится. Другая бы такой прочихон дала за вранье…

— Да, — согласился Пиччи, — старушки сентиментальны и любвеобильны. Верят внукам… Вам бы эту историю ей рассказать, — рассердился он внезапно. — Все, видите ли, в тартарары полетит! Правителю Фантазильи стоило и побольше на рыжики налегать!

— Ты меня не понял! — всполошился Федя. — В Драконьей пещере тело колдуна-губителя лежит. Сжечь его надо немедля, тут и беде конец!

— Наслушались привидений! — Сестры не видели еще Печенюшкина столь суровым. — Дама в черном, злодей Финделябр! Разве не подозрительно, если истину тебе на блюдечке подносят?

— А коль знаешь правду, так и говори без утайки! — Домовой поднялся, упер руки в бока, вспомнив о собственном ранге.

— Пока у нас в руках лишь кончик нити. — Пиччи опустил голову, видимо сердясь на себя за раздражение. — Работы еще хватит. И в прошлом и в будущем. Обличье зла неизвестно. Сегодня я знаю только имя нашего врага.

— Назови!! — потребовал Федя, придвигаясь ближе.

— Назови… — прошептали сестренки, затаив дыхание.

— Назови… — прошелестело эхо, отражаясь от стен.

Печенюшкин обнял друзей за плечи и едва слышно, одними губами, произнес:

— Тыщенция Кувырк…

Фуриана услышала резкий свист. Веревочное кольцо вылетело, раскручиваясь, из камина, петля упала на Великого Мага и затянулась рывком у него под мышками. Федя упал, выронив меч.

Непреодолимая сила тащила бедного домового прочь. Кресло, оказавшееся у него на пути, попятилось вместе с гостьей. Бессильная Фуриана истерически вопила, но не могла даже пошевелиться. Собственно говоря, вопили все трое — дама в черном, крыса и домовой. Вот Федя исчез в камине, и в тот же миг силы вернулись к колдунье.

Прежде всего она обнаружила, что пропала и Мануэла. Воспользовавшись замешательством, крыса юркнула обратно в лаз и, уж конечно, была теперь вне пределов досягаемости. Меч, упавший к ногам незваной гостьи, оказался на месте, но, едва лишь Фуриана протянула к нему руки, превратился в крупное, голубоватое, нежно светящееся яйцо.

В ладонях колдуньи яйцо задрожало, внутри него послышалось тюканье, трещины сетью подернули оболочку, часть скорлупы отвалилась и на пружинке прямо к носу Фурианы выскочил ехидный игрушечный кукиш.

Вскрикнув в последний раз, дама в черном упала в обморок.

— …Программа наша кажется мне суховатой, — важно заметил Мизерабль. — Мало нюансов. Я в своих творениях привык отображать мельчайшие движения души.

— Что вам неясно, маэстро? — Сморчков-Заморочкин выдвинулся вперед. — Есть замечания, сомнения? Поделитесь. Интуиция художника чрезвычайно важна!

Розарио лишь молча благожелательно кивнул, пригладив длинные седеющие кудри. План переворота, только что оглашенный им в присутствии двух единомышленников, Главный садовник рад был объяснять в подробностях сколь угодно долго. Так молодая мать, светясь от гордости, демонстрирует гостям розовощекого младенца в колыбельке, обложенного погремушками.

Заговорщики встретились за полночь в пригороде Феервилля. Домик князя Заморочкина располагался в живописной местности, среди лугов и молочных ферм. Не случайно здешний его телефон — «Моргенмильх — семнадцать-сорок» всего на единицу отличался от номера небезызвестной читателю коровы Цецилии.

Впрочем, здешние обитатели никакого князя не знали. Господин Плумперникс, чудо-огородник, веселый, приветливый, румяный от свежего воздуха, любезно принимал соседей, щедро делясь помидорной рассадой и семенами необыкновенных малосольных огурцов, растущих, словно виноград, гроздьями. Сморчков, крестьянин по происхождению, копался в земле с удовольствием и в очередной своей личине чувствовал себя уверенно и свободно.

Итак, в то время, когда Фуриана во дворце вынуждала Великого Мага пролить невинную кровь Мануэлы, трое заговорщиков под городом обсуждали детали переворота. Дама в черном обещала прибыть к ним позже, часа в три ночи, однако запаздывала уже минут на двадцать…

— На Совете Магов, — медленно повторял Мизерабль слова Розарио, — глава страны, наш перекрашенный домовой, должен сделать заявление. Волшебный Совет Фантазильи запятнал себя сотрудничеством с Печенюшкиным и слишком мягким приговором злодейской, виновной в многочисленных преступлениях обезьяне. Посему он, Великий Маг, предлагает Совету добровольно уйти в отставку и первый голосует «за». Новый же, временный Совет Магов, составят лица, чья мудрость и безупречное прошлое известны всему народу. Затем Федор Пафнутьевич огласит список известных нам имен. Я ничего не упустил?

— Все именно так, — согласился Розарио. — Но это лишь внешняя сторона событий. Побудительные мотивы скрыты, словно семь восьмых айсберга, находящиеся, как известно, под водой.

— Прежде всего, — литератор сцепил руки на колене, откачнувшись назад, — поясните, о Большом Совете идет речь, или о Малом?

— Разумеется, о Малом, — выскочил опять Сморчков. — Именно он, Малый Совет, называемый еще Семеркой Мудрых, обладает всей полнотой власти между заседаниями Большого Совета, созываемого не чаще раза в год. Он проходил совсем недавно, отправив в изгнание Печенюшкина. С этой стороны к нам не подкопаться.

— Семерка Мудрых, — продолжал Мизерабль. — Федор Пафнутьевич, допустим… А поведение остальных? Очевидно, вы убеждены в каждом? На каких основаниях?

— О, причины у всех разные, — Розарио лучезарно улыбнулся. — У Мармелинды, к примеру, недавно появился внук, совершенно очаровательный малыш. А родители его еще совсем молоды, им некогда заниматься сыном. Наша почтенная законница Мармелинда только и мечтает, чтобы кто-то освободил ее от бремени власти и позволил уйти с головой в заботы о ребенке. Она проголосует «за» обеими руками…

— Не исключено… — протянул литератор. — Я бы даже сказал — тонко… Про Флюгерона нет смысла и спрашивать. Он смотрит в рот Великому Магу и одобрит любое его предложение. Но как вы справитесь с Вольномахом?

— Силен, могуч, справедлив, свободолюбив, — произнес Розарио скороговоркой. — К тому же умен, что большая редкость при наличии предыдущих качеств. Однако — и об этом мало кто знает — абсолютно не переносит физических мук… В момент голосования его схватит острый приступ мигрени. Вольномах, естетственно, вздернет руку к голове, что будет принято за согласие. Возразить он не сможет, поскольку от боли потеряет дар речи. Когда же придет в себя, дело закончится. Ну кто поверит ему, что такой великан и здоровяк не смог возразить Совету из-за головной боли?.. Все выверено, не сомневайтесь. Если произойдет малейший сбой, я готов своими руками поджечь любимый сад.

— Любопытно еще узнать про фею Барбареллу, — Мизерабль в сомнении покрутил головой. — ОЧЕНЬ жесткая дама. Если у вас и к ней подобран ключик…

— Представьте, да… — Главный садовник с готовностью достал из кармана несколько смятых листков. — Однажды в знаменитых оранжереях Финтикультяпинска…

Фуриана лежала без сознания в кресле Великого Мага. Голова журналистки была запрокинута к потолку, гордое лицо белело в слабом свечении разбитой скорлупы, словно тронутое любимой Фединой известкой. Внезапно черный луч — темнее тьмы — вырвался из противоположной стены и упал в кресло на лик недоброй гостьи. Пластмассовый кукиш, оказавшись на пути луча, исчез, как кролик, проглоченный удавом.

Очень медленно, с закрытыми глазами Фуриана села. Поток темной энергии окутывал ее лицо, не продвигаясь дальше. Чувства постепенно возвращались к журналистке, отчаяние таяло, уступая место гневу и холодной мощной уверенности. Вот луч пропал, и глаза дамы в черном широко распахнулись.

Колдунья взмыла в воздух, черные шелка за ее спиной вздулись крыльями летучей мыши. Бархатные шторы сорвались на пол с карниза, стекла в оконной фрамуге лопнули со звоном, и Фуриана вылетела наружу, освещенная снизу багровыми всполохами факелов Главной площади.

— …Вы гений, Розарио! — Сморчков возбудился до крайности. — Я начинаю задумываться — а есть ли для вас вообще что-нибудь невозможное?! Представляю, что же вы изобрели для Доброхлюпа, шестого члена Совета!

— О, здесь пришлось выкапывать действительно уникальный способ… — садовник хихикнул в смущении от похвалы. — Казалось, зацепиться не за что. Я был в отчаянии, пока не обратил внимание на одну, незначительную вроде бы, деталь. Всегда и везде, со всеми нарядами франт Доброхлюп носит одни и те же грубые желтые башмаки. Более того, выяснилось, что на протяжении последних шестисот семнадцати лет он…

Розарио, необыкновенно чувствительный к запахам, вдруг резко поднял голову, принюхиваясь. История желтых ботинок Доброхлюпа так и осталась недосказанной. Вслед за облачком горьковатых тревожащих духов в маленькой гостиной Заморочкина у двери, запертой на три засова, в струении матовых шелков возникла Фуриана.

— Муза! — прохрипел литератор, воздев ладони к небу. — Ко мне, простому смертному, вы нисходите, как само вдохновение! Делаете гением, творцом!..

— Богиня! — Сморчков-Заморочкин пал на колени. — Сколь вы пленительны этой ночью! Сердце мое тает, немеют уста…

Розарио с достоинством и симпатией поклонился коллеге по нелегкой подпольной работе. Отдавая должное энергии Фурианы и ее безусловному таланту агитатора-пропагандиста, Главный садовник справедливо считал себя основным конструктором переворота.

— Господа! — произнесла колдунья с неуютной улыбкой. — Наш заговор провалился еще до начала. Великий Маг исчез. Замыслы нарушены. Некто, чье имя, очевидно, готово сорваться и с моих и с ваших уст, сумел дотянуться к нам издалека своей рыжей дьявольской лапой. Счет лишь открыт — и он не в нашу пользу.

— Это ничего! — Розарио излучал прежнее спокойствие и благожелательность. — Предусмотрен и такой вариант. Не волнуйтесь. Великого Мага заменит Флюгерон, а он без хозяина во всем послушен милейшему князю Заморочкину.

— Развитие событий должны определять мы сами, — жестко отчеканила Фуриана. — Нельзя плестись в рыжем хвосте у противника.

— И какое же направление вы предполагаете избрать? — полюбопытствовал Розарио не без ехидства. — По компасу? Обнажив мечи? В сторону Печенюшкина?

— Нет, — ответила колдунья. Оттенок неуюта в ее улыбке, теперь казавшейся оскалом, покрыл инеем стены гостиной. — Мы пойдем другим путем!

 

Глава вторая

ПЕЧЕНЮШКИН СТРОИТ БЛИНОМЕТ

— Тыщенция Кувырк? — Лиза фыркнула, не удержавшись. — Смешное имя. Подходит для клоунессы в цирке.

— И верно! — подхватил Федя, счастливый потому, что бремя ответственности разом свалилось с него. Домовой внезапно почувствовал себя школьником на каникулах. — Кувырк! На это и мы способны. — Он неожиданно и ловко прошелся колесом меж статуй.

— Мне бы ваши заботы, господин правитель! — Печенюшкин ничуть не разделял веселья друзей. — За все четыре столетия, что живу на свете, такого врага я еще не встречал. Ваша Фуриана в сравнении с ней безвредна, как талое мороженое.

— Ну и как ты про нее узнал? — Алена была серьезна. — Кстати, имя противное. Невкусное на языке, когда говоришь… От смешных слюны больше. И что с Федей стряслось, расскажите, наконец! Где Мануэла?! Кто такая Фуриана?

— Мануэла невредима, — очень серьезно ответил Аленке Пиччи. — Здоровье душевное мы ей вернем попозже. Пока, может, и лучше бедняжке в таком виде находиться. Дети ее подросли, со своими проблемами без мамы управляются… А Фуриана — журналистка. Самая, пожалуй, известная в стране. Золотое перо Фантазильи. Я ее прекрасно знаю. Как-то близ Тики-Дага, в Форелевке — это селение рыбацкое горное — случился камнепад. Она как раз там отдыхала, рыбу удила… Кинулась в самое пекло, детей спасала, чуть не погибла. Покалечилась — думали, не выживет. Хотя в Волшебной стране медицина, понятно, эффективней. С того света вытащили Фуриану… Вот тебе и злая колдунья, Федор Пафнутьевич.

Впрочем, была другая история. Опять с трагедийным привкусом. У Эскобара, нашего великого танцора, во время спектакля случился инфаркт. Третий по счету. Действие он доработал на одной самоотверженности. Зрители встревожились, лишь когда не вышел кумир на овации. А его, как занавес упал, на носилках унесли со сцены.

Госпиталь, реанимация, приборы — жизнь на волоске. И тут Фуриана. Ей предстояло дать интервью с Эскобаром в завтрашний номер. Представьте, загипнотизировала врачей, проникла в палату — «Умоляю, несколько слов для „Волшебного фонаря!“» Эскобар, бледный как смерть, седые виски, но — сама элегантность, приподнялся на подушках — «Даже в последние минуты я не могу отказать даме.» Наговорили пленку, а еще через час он скончался… Конечно, газету потом из рук рвали…

Медики позже установили, что Эскобара все равно бы не удалось спасти, — продолжал Печенюшкин. — Однако вот вам еще штрихи к облику репортерши…

— Я же говорю — злодейка! — Федя взволновался. — Ну как перед такой устоять, Пиччи, брат ты мой?!

— Злодейка, героиня, жертва… — загадочно пробормотал Печенюшкин. — Хотелось бы жизнь сделать проще, а надо ли, чтоб стала она предсказуемой… Вы, Федор Пафнутьевич, расскажите пока сестренкам о своих приключениях, а я тут займусь делом. И заодно послушаю.

Федя повествовал неспешно, по-актерски, говорил о себе то в третьем лице, то в первом. Следует заметить, что собственную роль домовой не приукрашивал, предпочитая ласковой лжи беспощадную правду. Лиза с Аленкой охали и вскрикивали, сопереживая. Постепенно Федя начал вскакивать с места, то и дело изменять голос, раскачивался в невидимом кресле, описывая даму в черном, пел, подражая Мануэле… но вот его долгий рассказ подошел к концу.

Печенюшкин тем временем крутился в мастерской, не исчезая из поля зрения, и постепенно натаскал к скамейке целую груду разнообразного добра. Многих предметов сестры Зайкины в студии даже не видели, хотя совсем недавно в поисках изгнанника прочесывали ее очень внимательно.

Тут были несколько мощных стальных колес, поддон желтого кирпича, мешки с мукой, сахаром, алебастром и цементом, кусок выделанной кожи, непонятные девочкам железяки и электронные приборы без корпусов. Приличные вещи перемежались с хламом: кусками грязной просмоленной пакли, неровными обрезками жести и фанеры, мятыми рваными холстами-шедеврами, отброшенными взыскательным художником в стремлении к недостижимому абсолюту.

— Все!.. — объявил Печенюшкин, подтащив к куче тяжелую трубу диаметром с тарелку для супа, и устало плюхнулся на скамью.

— Пиччи! — Аленка, дав мальчугану чуть-чуть отдышаться, вернулась к занимавшей ее теме. Вообще, сбить с курса младшую сестренку было крайне сложно. По кругу, по спирали, через час, сутки, неделю, она все равно дожимала свое. — Так ты продолжай! Как ты узнал про Тыщенцию Кувырк? Может быть, это она вселилась в Фуриану?

— Сейчас… — герой протянул руку к мраморному столбику, на котором перед этим сидел эльф Лампусик. Вершина столбика обратилась в поднос с раскрытой коробкой конфет на нем и четырьмя высокими стаканами пенной бело-розовой жидкости. — Дай подкрепиться, Алена! Ты и сама наверняка проголодалась. Коктейль молочно-земляничный, а конфеты — шоколадное ассорти и твои любимые кокосовые. Молоко в коктейле от Цецилии, не тяп тебе ляп! Для Феди, если захочет, найдем и берендеевских рыжиков.

— Нет уж, — пробурчал домовой, — наелся досыта. Да мы и сами кой-чего могем, благодарствуйте.

В руке его появился увесистый ломоть ржаного хлеба с неменьшей толщины шматом копченого мяса на нем. Уловив заинтересованный взгляд Аленки, Федя тут же сотворил и ей половинную порцию. Все надолго замолчали…

— Ну вот! — Печенюшкин поставил пустой стакан на поднос и с сожалением отвернулся от коробки, где еще оставались конфеты. — Опять не избежать истории. По официальной версии перед изгнанием я отправился в прошлое — в древний Китай…

— На самом деле все было немного иначе. В Китай я уже ездил, раньше. Вывез оттуда уйму впечатлений, но для дела почти ничего полезного. Потом в старинных летописях (удалось восстановить несколько листков, почти разрушенных сыростью) выкопал одно любопытное, но невнятное упоминание. О сивилле — предсказательнице судьбы и будущего — знаменитой Трепангии из Чурменяполиса.

Я читал о ней и раньше, но тут оказалось кое-что новое. Писали, что в юности Трепангия, еще никому не известная, жила некоторое время в провинциальном Портфее, ставшем лишь несколько столетий спустя столицей Фантазильи — блистательным Феервиллем. Там она впервые предсказала судьбу великому Дракошкиусу Базилевсу, дяде Мурлыки Баюновича.

Предсказание, упоминал летописец, оказалось столь ужасным, что разгневанный Базилевс повелел изгнать сивиллу из города… После многих лет, событий, приключений та объявилась в Чурменяполисе и под именем Трепангии снискала громкую славу и боязливое преклонение сограждан.

Безымянный автор хроник писал о том, что он — единственный, кто знает подлинное имя Трепангии — Свистония! Именно так звали ее в Портфее… Далее описывались события безынтересные для меня…

Из других источников, да и неоднократно из уст Мурлыки Баюновича я слышал, что дядя его прожил долгую, благородную жизнь и угас дома в глубокой и достойной старости, окруженный домочадцами. Короче, нам бы так!

А у предсказаний Трепангии — подчеркивали все историки без исключения — существовало занятное свойство. Они исполнялись ВСЕГДА.

Итак, появились три загадки, связанные с родом Дракошкиусов. Почему Свистония тайно переменила имя? Что предсказала она Базилевсу? Сбылось ли предсказание?

Захватив с собой восстановленный лист, я отправился в прошлое. В древний Китай. Так думали все, и лишь я сам знал, что путь мой уходит вглубь на пять веков — для начала. Курс — Чурменяполис!

Не стану тратить время на исторический очерк, обычаи и пейзажи. Некогда. Суть в следующем. Трепангия была уже дряхлой старухой, потерявшей в последние годы свой чудодейственный дар, но память ее сохранилась в полном порядке. Горе свалилось на семью. Амиранта, любимая правнучка сивиллы и наследница ее сверхъестественных возможностей, тяжко болела, угасая день ото дня.

Врачи приходили в отчаяние, не находя причины недуга. Знахари скрипели зубами от бессилия, окрестные чародеи погружались в тихое помешательство…

И тут появился я — из будущего, весь в белом, вооруженный новейшими знаниями. В три дня поставил девицу на ноги. Конечно, личные качества здесь ни при чем, — добавил Печенюшкин, скромный как всегда, — помогли современные фантазильские лекарства, но немного пришлось и самому перестроить организм больной. Иначе могла бы… Ну, все хорошо, что хорошо кончается.

Старушка Трепангия пыталась отблагодарить меня своей единственной драгоценностью — золотой статуей кита в натуральную величину. «Детям! — ответил я категорически. — Детям, внукам, правнукам… Это фамильная реликвия, она не должна уходить из вашего рода». Тогда, как вы догадываетесь, разговор естественным образом перешел на семейные тайны и родовые предания. Мы долго бродили вокруг да около, и вдруг без перехода Трепангия неожиданно сказала:

«Я знаю, что вас интересует, благородный Пиччи-Нюш. Амиранта открыла мне главную цель вашего появления в Чурменяполисе. Не забывайте — она провидица. Хотя будущее ваше не кажется ей определенным до конца. В том времени, откуда вы пришли, случатся значительные события. Добро и зло схватятся насмерть, и конец схватки окутан туманом. Даже Амиранта не знает, чем все завершится…

Дни мои сочтены богами. Давно похоронен в Драконьей пещере Дракошкиус Базилевс. И хоть тайны, за которыми вы явились, не принадлежат мне, я открою их спасителю любимой правнучки. Простится мне совершенный грех или нет, выяснится уже скоро — на том свете…

Прежде всего, запомните имя той, с кем вам предстоит померяться силами. Имя зла, исчадия мрака, одной из самых страшных колдуний, рожденных когда-либо нашей планетой — Тыщенция Кувырк!..»

Черный луч, темнее тьмы, ударил, как копье, из окна в спину старухи и, пронзив насквозь, вздернул к потолку. Не успев крикнуть, она умерла мгновенно. А в следующий миг я устремился по лучу вперед, к его основанию, обратившись в стрелу света, мечтая взглянуть на неведомого противника и сразиться с ним. Последнее, что я успел совершить в жилище Трепангии — опустить бездыханное тело сивиллы на ее узкое, монашеское, застланное суровым небеленым холстом ложе.

Строго говоря, пока тело опускалось, я уже был в лесу. Недалеко за особняком прорицательницы начинались деревья — смертоносный луч шел оттуда. Лесок и сам по себе оказался страшноватый. Похоже, значительно позже меня его видел поэт, ушедший от нас рано и трагично, как многие гении.

След от тех лет, положим, остался, — Печенюшкин для убедительности постучал себя по груди. — Вот он я, перед вами. Но спасся еле-еле… Так вот, там был низкий холм в глубине леса. На нем стояла фигура — словно из абсолютной черноты. Метров шесть в высоту. Более всего она походила… на женщину с кошачьей головой… Бр-р-р! — Его передернуло от воспоминания. — Руки ее были подняты над головой, ладони сложены вместе, лодкой, из них-то и выходил луч. Что удивительно, он четко выделялся даже в ночи и пронизывал деревья насквозь.

Я спрыгнул, чуть не ударившись о ладони колдуньи, очертил вокруг нас магический цилиндр, чтоб враг не ушел, и для солидности вырос еще на пару метров выше, чем черная фигура.

— А ты как выглядел? — перебила Лиза. — Обезьянка, мальчик, рыцарь в латах, чудище скользкое из жутиков? Надо было ее покусать для начала!

— Выглядел обыкновенно, как сейчас. Рубашка вообще, по-моему, та же. Конечно, сапоги белые, брюки, шпага. Плащ перламутровый. Посланец из будущего — нельзя же ронять авторитет… Отличная мишень, — он непонятно ухмыльнулся.

— Попытался схватить — пустота. Сам сделался проницаемым. Вот тогда-то мы и обнялись. Ну и сила у нее, скажу я вам! Будто под стальной пресс попал. Да еще луч этот черный меня опутал. Боль такую я только раз в жизни испытывал. Еще будучи обычной обезьяной. Когда меня Кутайра, крокодил-колдун, челюстями ухватил…

Собрал я силы, напрягся и луч проклятый в конце концов порвал. Только хотел за Тыщенцию взяться как следует, смотрю — она сквозь стенку цилиндра просачивается, как вода в песок. Защита Печенюшкина — и та подвела. Пришлось цилиндр бесполезный разрушить, и опять мы схватились — на земле.

Боремся мы, и такое ощущение, что к нам обоим силы прибывают. Ни я не могу верх одержать, ни она. Шпагу выхватить пытаюсь — впервые не удается. Лезвие в ножнах будто заклинило…

Разозлившись, я дернул так, что чуть Землю с орбиты не сорвал. Ножны сломались, клинок засиял, как сто пожаров, но лишь на одно мгно-вение.

Колдунья превратилась в темное облако, окутавшее клинок. Я шпагой вращаю, взбалтываю тьму, как желток для омлета, она сгущается, уменьшается, уплотняется вокруг… и вдруг слышу жуткий скрежет, и облако тает.

Стою на холме один, вокруг все серо, первый солнечный луч, золотой, рассветный, пробивается сквозь чащу, а в руке у меня клинок — весь иззубренный, в дырах, точно ржавчиной обглоданный…

Вот такая встреча… — Печенюшкин поднял руки, предвосхищая вопросы друзей. — Трепангию, провидицу, воскресить не удалось. Одно небогатое утешение — ей и так считанные дни оставались… Шпагу починил. Ответов на свои вопросы не нашел. Единственная польза — Амиранта, правнучка покойной, на похоронах дала мне совет: вызвать Дракошкиуса в сон кого-то из моих друзей и растолковала, как это сделать. Расстались мы дружески, она все понимает, не в обиде… Вернулся домой, и тут второй удар — изгнание. Остальное вы знаете.

— Ты мой хороший… — Аленка, тихо подойдя сзади, ласково обняла мальчугана. — Все пройдет, не обращай внимания. Это полоса невезения. У нас в классе Гошка Клюшкин, маленький такой, взъерошенный, как щегленок, когда пять двоек подряд получит, всегда шепчет: «Непруха катит…» А потом все становится просто замечательно. Недавно ему даже четыре с минусом поставили. По труду. Так мама его заплакала и торт купила.

— А почем ты знаешь, Печенюшкин, — Федя наморщил лоб, — что супротивник у тебя там и здесь один и тот же? Может, и не с Тыщенцией Кувырк ты в Чурменяполисе схватился? Колдунья, поди ж, визитку тебе не оставляла?

— Амиранта подтвердила. — Пиччи пожал плечами. — Да и меня интуиция еще не обманывала…

— Старухе поверил бы! — заявил домовой. — Старуха врать не станет! А девки все молодые да глупые, ветер в голове. Слушай! А ежели обратно туда, в прошлое, отправиться, к Трепотне твоей, то бишь к Трепангии? Лет на пяток пораньше.

— Объясняю специально для правителей, упрощенно… — Печенюшкин скептически покосился на Федю. — Первое: один раз я обжегся, больше не хочу гибели пророчицы раньше указанного срока. Второе: не спаси я правнучку, никто бы мне и слова не сказал. А кроме этой, других трудных ситуаций в жизни Трепангии летописи не сохранили. И третье, теперь, когда есть весточка от Дракошкиуса, путь наш вполне определен.

— Пиччи, — заинтересовалась Лиза. — Вот если б не нужна была тебе разгадка этих тайн, спас бы ты Амиранту?

— Конечно, да! — удивился мальчик. — Причем в назначенный день и миг. Судьба умнее нас. В тех же самых летописях еще РАНЬШЕ описано было чудесное исцеление юной прорицательницы, и Я САМ ЕГО ЧИТАЛ, прежде чем отправиться в прошлое, а до меня читала куча разных историков и краеведов. От судьбы не уйдешь ни в Феервилле, ни в Самарре… А потому давайте собираться.

— У нас все с собой, собирать нечего. — Лиза вскочила на ноги. — Можно только самый-самый распоследний вопрос? Что если мы приедем, а там нас Тыщенция Кувырк уже поджидает и — ам! — загрызает, а потом тщательно с удовольствием переваривает?

Печенюшкин оживился.

— Очень даже возможно! — заверил он Лизу. — Но если я отправлюсь туда, а вас здесь оставлю, еще вероятней, что она сожрет нас по очереди. И начнет с вас, беззащитных, или возьмет заложницами, чтобы вить из меня веревки. Потому и отправляемся вместе. Сами виноваты, сестрички, нечего было рваться в Фантазилью без спроса! Лучше помогите-ка мне, все дружно.

— Давай, командуй! — Федя засучил рукава. — Мы народ мастеровой, ко всему способный. Чувствую, строить ты вознамерился, вот только что — в толк не возьму?

— Замечательная машина будет! — объявил Печенюшкин. — Пока сами не увидите — и не поверите. Называется — блиномет!

Алена заинтересовалась невероятно.

— Блиномет! — завопила она. — Давайте быстро-быстро строить! Я СТРАШНО люблю блины. Один раз из-за них даже «Спокойнной ночи, малыши» пропустила.

Лиза неудержимо расхохоталась, долго не могла остановиться, пыталась начать что-то рассказывать и вновь заливалась смехом.

— Аленка еще совсем маленькая была, — справилась она наконец с собой. — Ходить не умела, говорить почти не умела. А перед «Малышами» всегда музыкальная заставка идет, помните? «Спят уста-лые иг-руш-ки…» Алену порой и не слышно было. Возится тихо в детской или на кухне, не знаем где. Но раздалась музыка — доносится: шлеп-шлеп, шлеп-шлеп. Выползает из коридора к телевизору, ладошки вечно липкие, чпокает об линолеум, головенку задирает и верещит радостно.

— Ты про это смеялась? — удивилась младшая. — А я думала — про блины.

— Ну вот, — продолжала Лиза. — А потом, попозже, ей уже года три исполнилось, случай был. Мама блины пекла и, поскольку дело долгое, малость не рассчитала, как раз к восьми закончила и нас за стол зовет. Аромат из кухни — оттаскивай! А из гостиной — музычка: «Спят уста-лые иг-руш-ки, книжки спят…» Как Алена заметалась в коридоре — вы бы видели! На лице отчаянье — туда-сюда, туда-сюда! Слева звук, справа запах. Наконец заорала отчаянно: — Пьяпущу «малышей»!! — и пулей на кухню к блинам… Папа от хохота даже меньше съел, чем обычно…

— Вечно ты меня вышучиваешь, Лизочкина, — обиделась Аленка. — Мы, между прочим, время теряем. Пиччи, с чего начинать? Вся эта куча для блиномета, и пакля тоже? Ей что, сковородки чистят?

— Построим — все узнаешь, — обнадежил Печенюшкин. — А сейчас все вместе беремся вон за ту железяку. Ну-ка, потащили!.

Спустя час с небольшим, когда Пиччи объявил, что работа закончена, Лиза отошла в сторонку, с сомнением разглядывая получившееся сооружение. Оно не было похоже вообще ни на что. В полном соответствии с указаниями хозяина кучу собранных принадлежностей сложили холмиком и полили жидким цементным тестом. Обрывки и обрезки, схваченные подсохшим раствором намертво, торчали там и сям, придавая постройке вид неприятный и даже раздражающий.

Алена, присоединившаяся к сестре, таращила глаза на холмик с нехорошими подозрениями. Федя даже вскарабкался на плечи бронзовой бабы-яги, чтобы разглядеть сооружение сверху.

— Непруха катит! — с сожалением произнес домовой полюбившуюся фразу. — Не переживай, брат Печенюшкин. Бывает, и впрямь все из рук валится. Значит, не стезя. В другой раз получится. Может, мне за ковром-самолетом смотаться, что гномы-повременщики ткали?..

— Да, — рассеянно кивнул Пиччи, — следующую модель будем парафинить. Пожалуй, для данной конструкции жидкий парафин эффективнее алебастра. Разумеется, с нафталинными добавками… Как вы сказали, Федор Пафнутьевич?! — встрепенулся он. — В другой раз получится? Зачем же?! И сейчас все отлично! Цемент застыл? Раз, два, три!..

Он хлопнул в ладоши, холм осел, вытянулся и приподнялся, вытолкнув колеса на гусеницах… Через несколько секунд перед героями предстало нечто, похожее на длинноватый, как такса, танк с плоской крышей и застекленным окошечком над каждым колесом. Труба, привнесенная конструктором в последнюю очередь, гордо и воинственно торчала впереди.

— Я назвал его БПР! — объяснил довольный мальчуган. — Блиномет Печенюшкина Революционный. Нравится?

— Видуха солидная, — одобрила Лиза. — А почему революционный?

— Ну, по-моему, в производстве блинов эта машина произведет революцию.

— Основательная штуковина, — признал Федя. — Только шибко на танк похожа. Так и замыслено?

— Всякая революция, — процитировал Пиччи на память, — лишь в том случае чего-то стоит, если умеет защищаться. Но это боевой режим. Есть еще два.

Мальчик провернул трубу на пол-оборота, танк загудел, оплывая, как желе на солнце, дрожание воздуха возникло вокруг него, мешая рассмотреть очертания.

— Режим второй, — улыбнулся Печенюшкин. — БПР(м) — блиномет маскировочный. Прошу ознакомиться.

Перед героями возвышался пестрый домик на колесах с острой двускатной крышей. Из одного ската косо торчала труба. Стены были обиты разноцветными обрезками жести, крышу обтягивали куски старых, написанных маслом картин, надежно защищая от дождя. В застекленных оконцах виднелись ситцевые веселенькие занавесочки. Больше всего дом напоминал фургончик бедных бродячих артистов.

— Это мне больше нравится, — обрадовалась Лиза. — Он сам едет?

— Никтошка не войдет, — огорчилась Алена. — Даже безвоздушный он по площади как весь домик. В твоей прихожей здоровенной еле поместился.

— Обманул… — добродушно ворчал Печенюшкин, обходя вокруг блиномет маскировочный. — К монументальности тяготеет. На самом-то деле может сократиться и до кошачьих размеров. И даже самонадуться при этом.

— Я есть хочу! — вспомнила успокоенная Аленка. — Все стройки да разговоры, разговоры да превращения… А где же блины? Я со сметанкой люблю! Сметану он тоже мечет? Из окна?

— Обеденная пауза! — протяжно вскричал хозяин, подражая назойливому усачу с телеэкрана. — Она же — презентация блиномета. Прошу запомнить ключевую фразу: «Угости, родименький!»

Дом содрогнулся, ласковое урчание послышалось в трубе, из нее вылетел светлый ком, размером с футбольный мяч, и плюхнулся на площадку к ногам героев.

— Первый блин? — предположила Лиза.

Алена, открывшая было рот с целью плача, тут же успокоенно закрыла его — ненадолго. Ком распался на пять частей, и те разворачивались сами в обеденный стол со стульями. Цветастая скатерть покрыла стол, на ней возник кипящий самовар, пузатый расписной заварочный чайник, тарелки, чашки, ложки, блюдца, сахарница и глубокие плошки с заманчиво пахнущим содержимым.

— Садитесь же, — тормошил друзей Печенюшкин. — Блинам не след остывать, так, Федор Пафнутьич?! Девчонки, чай разливайте! Берите — сметану, масло, икру, варенье…

Как только все застыли в готовности, из трубы прямо на тарелки посыпались пухлые, румяные поджаристые блины. Аленка с завистью посмотрела на Федю — у него стопка оказалась не в пример больше, но тут же принялась за еду и забыла обо всем…

Пищи хватило в аккурат, подчищая тарелку, Лиза поняла, что съесть больше просто не в состоянии. Аленка, Пиччи и Федя заканчивали со своими порциями, лица их также светились полным довольством.

— Спасибо большое! — Лиза встала из-за стола. — Странно, наелась, как бегемот, а тяжести нет. Бодрость и веселье в организме. Готова посуду вымыть!

— Нет нужды, — благодушно ответил хозяин. — Посуда разовая, как и все остальное. Даже стол со стульями. Все сыты? Подъем! Запомните вторую ключевую фразу: «ОЧЕНЬ ВКУСНО, СПАСИБО ЗА УГОЩЕНИЕ!»

Едва Печенюшкин договорил, как обеденные принадлежности мгновенно пропали. Последней исчезла скатерть, но перед этим повисла в воздухе, как простыня на веревке, и на ней во всю длину проступила надпись: «НА ЗДОРОВЬЕ! СТРАШНО РАД! ВАШ БЛИНОМЕТ».

— А если добавки захочется? — практичная Аленка нарушила довольное молчание. — Или новый гость появится во время обеда? Есть еще волшебные слова?

— Тут и запоминать не надо, — успокоил Пиччи. — Все произвольно. Просто попросить от души. Отказа не будет.

— Действительно, революционное изобретение! — Лиза погладила угол домика. — Слушай, а какой третий режим?

— Блиномет складной! БПР(с). Здесь до трубы не всякий дотянется, поэтому крутим на пол-оборота среднее колесо. Оп-ля!.. — Дрожание воздуха повторилось, стихло, и перед изумленными зрителями посередине пустой площадки предстал… портфель.

Плоский кожаный чемоданчик с цифровыми замками вполне подошел бы респектабельному бизнесмену. Между креплениями ручки была вделана узкая пластинка из полированного золота с выбитыми на ней буквами БПР(с). Нетерпеливая Лиза подбежала и схватила портфель.

— Так вот зачем кожа! — догадалась она. — Как он работает, не пойму? Что-то не могу открыть!

— Правильно, — согласился Печенюшкин. — И не надо. Он так же, как и домик, с голоса работает. Сам распахнется, когда потребуется. Левое среднее колесико провернуть наполовину — обратится в танк, правое среднее — в домик.

— А когда есть захочется?

— Тогда и откроется, если правильно попросить. Запомнили ключевые фразы? Молодцы!

— Прямо барин! — Федя важно прошелся с чемоданчиком в руке. — Эх, еще бы пинжак о двух бортах, да штиблеты-лодочки!.. Даже на стихи потянуло:

— Нельзя говорить «портфель»! — возмутилась Лиза. — Ударение не то.

Вот так правильней. Кстати, Пиччи, а как надо произносить — «Портфей» или «Портфей»?

— Из-за этого когда-то была война, — прищурился Печенюшкин. — Я же теперь заправский историк-архивист, почти год рылся в старых летописях. В спорах о простом ударении — в начале слова его ставить или в конце — целый город разделился на два лагеря, начальников и конечников. И, хоть конечников было больше, естественно, победили начальники. Оказалось, что вся власть в руках именно у них.

Но конечники не сдались. Они просто переменили тактику, постепенно выводя своих детей в еще большее начальство. Те узаконили вопрос об ударении специальным указом. Так что правильно все-таки говорить «Портфей».

— Спорить не стану… — Федя любовно отер рукавом гладкую пластинку. — Лучше скажи, как отправимся: в домике, на танке али с портфелем?

— Я бы предложил домик, — задумчиво произнес Пиччи. — Впряжем в него Никтошку, изобразим бродячую труппу… Звездочеты, клоуны, поэты… Так легче будет попасть во дворец Базилевса. Кстати, Лампусик поет, как ангел… Федор Пафнутьич, конечно, хозяин. Строгий, но справедливый. Будет иногда поколачивать нас палкой в воспитательных целях… В общем, легенда просматривается.

— Можно, — согласился домовой. — А лучше — мы все семья, а Никтошка и Лампусик — домашняя живность. Что ж тут необычного — простое хозяйство: бабочка да слон.

— Решим по дороге, — Печенюшкин жестом успокоил сестер, готовых протестовать. — Не могу вспомнить: блиномет я сначала придумал, а потом решил вмонтировать в него машину времени или наоборот. Собственно, теперь неважно. — Он осторожно забрал у Феди чемоданчик и повернул среднее правое колесико. — Осмотрите домик как следует, сестренки. Привыкайте к нему. Кто знает, на сколько времени он станет нашим постоянным жилищем?..

 

Глава третья

«НАЙДЕННАЯ В КАПУСТЕ»

Балаганчик-блиномет предназначался для уличных представлений. Он мог бы еще пройти в широченные двери замка Базилевса, но протащить домик по лестнице на второй этаж казалось делом невыполнимым. Превращать же фургончик в портфель на глазах у челяди, пялившейся на артистов во все глаза под предлогом помощи, Печенюшкину не хотелось.

Как всегда помогла смекалка. Домик, вместе с впряженным в него Никтошкой, водрузили прямо во дворе на огромный гобелен-самолет. Без усилий поднявшись вверх, точно мощный грузовой лифт, гобелен вплыл в распахнутое окно театрального зала и опустил фургон в глубине его на площадку сцены.

Дружелюбно переговариваясь, Федя с Печенюшкиным устанавливали декорации.

— Что ж ты, Федор Пафнутьич, мне плаху с топором на ногу уронил? — мягко спросил Пиччи. — Если не трудно, больше так не делай.

— Понял, не дурак! — с готовностью ответил домовой. — Волнуюсь перед премьерой, бенефис твою разъешь! Сердце колотится, ровно у молодого. Третье представление, пьеску еще не обкатали. Вчерась на рынке, помнишь, что я сказанул? Вместо слов: «…твою благородную мать!..»

— Помню, — улыбнулся Печенюшкин. — На рынке еще сошло, там публика простая. Но так тоже, пожалуйста, больше не делай…

Заканчивалась вторая неделя пребывания друзей в прошлом. Шумный веселый Портфей, столица одной из фантазильских провинций, принял новую труппу бродячих артистов с безмятежным радушием. Пестрому домику без труда нашлось место на площадке за рыночными строениями, там гнездились десятки похожих фургонов. Шпагоглотатели, менестрели, заклинатели змей, сказители, гадалки, мелкие фокусники-чародеи, жонглеры говорящими рыбами, борцы, дрессировщики, акробаты, бородатые младенцы и крылатые русалки — кто только не населял их.

«Труппа Теодоро» — так назвали себя гости из будущего — немедленно почувствовала жесткую конкуренцию со стороны коллег. Шарманщики, обезьянки, дрессированные слоны и летающие человечки публику не удивляли. Девочки, с которыми Пиччи в дороге серьезно занимался пением, актерским мастерством и основами магических превращений, выглядели на подмостках достойно, но пресновато. Несколько представлений, данных в первые три дня, собирали по жалкой кучке пресыщенных зевак, расходившихся восвояси еще до конца программы. Для того, чтобы завоевать Портфей, прежде всего требовалась идея.

Генератором идеи оказалась Лиза. Видимо, это закономерно. Лишь она представляла в одном лице романтика, аналитика и литератора. Быстро изучив рынок городских развлечений, девочка в четыре бессонных ночи создала пьесу «Найденная в капусте». Мелодрама в трех действиях содержала большинство беспроигрышных штампов, изобретенных мировой драматургией за всю ее историю. Кроме того, сочинение Лизы изобиловало, по ее же выражению, «крутыми наворотами и сопливым криком».

Честно говоря, втайне она немножко гордилась собой. Пусть пьеса была сшита на живую нитку, но, вопреки уйме накладок и несуразностей, а возможно, и благодаря им, могла иметь прочный успех у зрителей.

Несомненно, драматургическую ткань изрядно укрепили тактичные и ненавязчивые поправки Печенюшкина. Он вроде бы увлеченно хвалил Лизу, но после каждого отзыва та немедленно садилась за исправления, обнаружив в рукописи недостатки, пропущенные ранее…

На исходе первой недели жизни в городе пьеса была закончена, выправлена, прочитана труппе, встречена овациями и единодушно принята к постановке.

Чудеса в Фантазилье, как уже отмечалось, дело обыденное. Труппа Теодоро, работая без устали, сделала спектакль за трое суток, включая декорации и костюмы.

То, что девочки, Пиччи и Федя играли по нескольку ролей, неудивительно. Такое часто бывает и в нормальных театрах. Но вот изображать сразу двух или трех персонажей земной артист может только в кино.

С этой трудностью справился Печенюшкин. Система волшебных зеркал, предложенная им, открыла перед исполнителями неограниченные возможности. Массовые же сцены он рисовал прямо на холсте, и народ, мастерски выписанный на полотнах, в нужные моменты двигался, пел, танцевал, негодовал и радовался…

Афиши, расклеенные в городе, собрали на первое же представление под открытым небом несколько сотен зрителей. Все актеры, кроме Пиччи, проглотили по волшебной таблетке бесстрашия. Балаганчик вырос, передняя стена его поползла вверх, оказавшись занавесом. Из-за кулис показался Никтошка, вяло переставлявший ноги, на нем, обхватив старую шарманку, понуро восседал Федя. К спине домового была привязана заплатанная торба, из нее торчали плечи и голова Лизы, выглядевшей ребенком лет трех. Действие началось.

Вместе с друзьями Лиза надеялась на удачу, но такого обвала эмоций от публики даже не ожидала. Бесхитростные жители Портфея стонали и плакали, хохотали и вскрикивали, рукоплескали любой удачной фразе, а после каждого действия нескончаемо вызывали актеров на поклоны, неистово отбивая ладони.

Спектакль закончился полным триумфом. Измочаленных артистов, даже Никтошку, не выглядевшего легким, зрители подхватили на руки и торжественно обнесли вдоль рыночной площади, совершив круг почета…

Неверно было бы сказать, что наутро труппа Теодоро проснулась знаменитой. Уснуть не смог никто. Каждый участник сочиненного Лизой действа вновь и вновь переживал представление. Ночь прошла в нервных восторженных разборках, Никтошка всплакнул, говоря об искусстве, а Лиза твердила, что все дело в режиссере, затыкая уши от похвал, хотя навязчивые мыслишки о собственной гениальности уже начинали крутиться в ее взбаламученной голове.

Утром балаганчик обступила толпа поклонников и посланцев именитых обитателей города с просьбами о домашних спектаклях. Федя и Пиччи принимали визитеров по очереди и вели учет заказам, давая не вполне определенные обещания. В крохотную выгородку внутри фургона, где велись переговоры, улыбчивый китаец по имени Тюнь-Пунь зашел восемьдесят третьим…

После ухода гостя несколько минут Печенюшкин просидел один, вежливо попросив чуть-чуть обождать очередного посетителя.

Китаец отрекомендовался помощником и другом Дракошкиуса Базилевса, знаменитого в недавнем прошлом государственного мужа и полководца, ныне одряхлевшего и ушедшего на покой. Он передал просьбу: сыграть представление в замке Базилевса, поскольку тот в силу старческих немощей не покидает собственный дом.

Свершилось то, чего и добивались друзья. Приглашение к дяде получено. Пиччи поблагодарил Тюнь-Пуня за оказанную честь, посетовал, что очередность спектаклей придется, вероятно, определять жеребьевкой, и обещал к вечеру прислать точный ответ.

Но вот что было загадочным! Китайца, необыкновенно приветливого внешне, Печенюшкину абсолютно не удалось мысленно «прощупать». Под смуглой кожей гостя скрывалась непреодолимая и неосязаемая броня. Это означало, что встреча с Базилевсом, возможно, чревата сюрпризами…

Перед вечерним представлением на площади, вторым по счету, Федя сделал объявление от лица труппы. Он пообещал играть пьесу на рынке через день по два раза — утром и вечером. Свободные же числа будут посвящены частным приглашениям. Первый по жребию визит — во дворец почтенного Дракошкиуса Базилевса — состоится завтра.

Делая на сцене последние приготовления, артисты иной раз осторожно и незаметно выглядывали из-за кулис.

Дракошкиус-дядя, занимавший персональное гигантское кресло в первом ряду, выглядел необычайно представительным. Черный, пушистый, с двумя величественными седыми головами, он сразу привлекал внимание. Головы казались сперва неотличимыми, но у одной не хватало трети левого уха и на носу сидели золотые очки. На левой шее дракона висела тяжелая цепь с непонятным орденом. Другую шею, ту, что подпирала голову без очков, украшал пышный бант в зеленый горох, повязанный с небрежной элегантностью.

Вокруг него и сзади на возвышении сидели обитатели замка и их соседи, представлявшиеся взволнованным актерам единой нестройно шевелящейся массой. Тюнь-Пунь находился справа от Базилевса.

На первые картины спектакля домашняя публика реагировала более сдержанно, нежели уличная.

Сюжет меж тем развивался как положено. Молодая красавица актриса убежала с богатым вельможей в неизвестность, оставив без средств к существованию мужа — шарманщика Теодоро, дочку — малолетнюю Элизу и домашнее животное — слона Никтошку.

Сердце шарманщика разбито. Жестокие слушатели отказывают в подаянии. Слон голодает. Детские болезни беспощадно треплют младенца Элизу. Близится зима.

Речитатив Теодоро-Феди, решившегося на кражу капусты с общественного поля, вышиб у зрителей первую слезу…

Ночь. Поле. Луна. Нагруженный кочанами Теодоро находит в капусте грудного ребенка, завернутого в теплое бархатное одеяльце. Добрый шарманщик приносит найденыша домой в жалкую неотапливаемую лачугу.

Дома Теодоро варит капустный суп на воде, параллельно изучая находку. В пеленках девочки-подкидыша он обнаруживает сверток с десятком золотых и записку. «Бог не даст пропасть моей обожаемой малютке Элен. Ангел-хранитель должен заботиться о ней. Верю, любимая дочь, с тобою мы встретимся вновь. Мама».

На шейке Элен, втягивающей крошечным носиком аромат капустного супа, висит драгоценный медальон на цепочке с портретом прекрасной дамы. Девочка смеется и тянет ручки к шарманщику. «Я воспитаю ее как родную дочь!» — дает Теодоро суровую клятву. Занавес опускается.

Между первым и вторым действиями пьесы, как стало ясно зрителям немедленно после антракта, прошло шестнадцать лет.

Постаревший Теодоро ведет привычный образ жизни. Шарманка. Дворы. Города. Годы. Две его дочери вопреки гримасам судьбы выросли в красавиц. Существование на грани нищеты придает девушкам стройность и одухотворенность. Никтошка ест молодые деревца, ему прожить легче. Иногда, заполняя паузы, вверху сцены порхает мелкий блондин с крылышками. Это ангел-хранитель младшей дочки Элен. «Рад бы помочь, да не могу, сам голодаю» — таков смысл его куплетов.

Брюнетка Элиза девятнадцати лет мечтает стать актрисой. За ней, тайком от отца, ухаживает фат и вертопрах Хиплио. Нехороший ухажер (Печенюшкин в этой роли оказался неузнаваем и блестящ) склоняет Элизу к бегству из родного дома. Хиплио соблазняет девушку в стихах, восклицая о тайном венчании, богатых родителях, открытии собственного театра и блестящей карьере в столице. На самом деле Хиплио охотится за шарманкой. Цыганка нагадала ему, что там спрятаны сокровища. Теодоро с шарманкой не расстается, на ночь привязывает к ноге.

Соблазнитель Элизы действительно отпрыск богатого и знатного рода. Однако родители, недовольные как размерами, так и статьями его расходов, перестали давать деньги сыну. Хиплио надеется разбогатеть с помощью шарманки, но незаметно для себя влюбляется в Элизу…

Блондинка Элен шестнадцати лет чиста, нежна и принципиальна. (Печенюшкин сделал придирчивой Алене восемь париков, семь из которых она отвергла). Ею пленяется благородный разбойник по имени Зерро Гут. Дарит ценности. Их гордая Элен не берет, требуя раздать нищим, а самого Зерро, который, в сущности, добрый малый, уговаривает расстаться с преступным настоящим. Разбойник отказывается, ссылаясь на роковые обстоятельства. (В этой роли Печенюшкин оказался блестящ, но узнаваем).

Тем временем благородного отца Теодоро разбивает паралич обеих ног. Ангел-хранитель таскает по ночам пчел из улья и прикладывает к ступням шарманщика. Это дает некоторое облегчение, но пчелы часто кусают и ангела. В результате тот надолго выходит из строя.

Под конец действия Теодоро, сопровождаемый кредиторами и стражниками, на костылях уходит в долговую тюрьму. Шарманку, как единственное средство к существованию, он передает дочерям. Элен швыряет в лицо разбойнику очередное неправедное золото. Ослепленная посулами Элиза готова бежать с Хиплио и шарманкой. Ангел-хранитель валяется трупом. Соблазнитель безответственно уверяет Элизу, что, обвенчавшись и показавшись его богатым родителям, они будут прощены и обеспечат Элен с Теодоро. Следует побег с шарманкой. Опухший от укусов ангел-хранитель открывает глаза принципиальной красавице Элен. Занавес.

Лиза сама видела, как во время ее патетических монологов растроганный Базилевс сморкался в платки. Сцена прощания Теодоро с дочерьми заставила четыре слезинки скатиться в седую шерсть из зеленых глаз дракона.

Тюнь-Пунь реагировал под стать остальной публике, но сдержанней. Во время рукоплесканий он вежливо сближал ладони. Когда старушки в зале рыдали, изображал на лице уныние и скорбь. Неудержимое бахвальство Хиплио-Печенюшкина вызывало у зрителей хохот — китаец лишь слегка улыбался.

Пиччи, находился ли он на сцене или за кулисами, больше всего думал об одном: главный спектакль еще предстоит играть — за ужином у Базилевса.

Действие третье началось с показа тюремной камеры. Теодоро, посаженный без права свиданий, испытывает небывалые душевные муки, размышляя вслух о будущем дочерей. Тем не менее физически он крепнет. Скудный паек заключенного — изобилие для шарманщика с усохшим желудком.

Положение несчастной Элен значительно хуже. Предательство сестры, потеря шарманки, привлечение отца к уголовной ответственности, страх за участь разбойника и слона — неужели согнутся девичьи плечи под этой чудовищной ношей?

Зерро Гут тут как тут — трясет под окном бриллиантами.

Под стук пересыпающихся камней чахнет от голода Элен.

Ангел-хранитель сидит на трубе, прислушиваясь к жалобам своего отравленного организма.

И никаких вестей от сбежавшей Элизы…

Больше всего потрясала воображение публики сцена голодных мук Алены, то есть нежной красавицы Элен. Алена не плакала, не кричала, не произносила, заламывая руки, нудных горестных речей. Сидя за столом, молча, она смотрела на пустую тарелку, потом — в зрительный зал.

Обычно после этого долгого взгляда приходилось делать краткий перерыв. Зрители меняли носовые платки, приходя в себя от истерических рыданий. Печенюшкин с Федей, пригасив огни, очищали подмостки от фруктов, лепешек и кусков колбасы, градом сыпавшихся к ногам героини.

На этот раз все обошлось спокойней, лишь полустон-полуплач волной прокатился по залу, да подозрительно затрясся впечатлительный Дракошкиус Базилевс, обхватив морды лапами. Постепенно накаляясь, действие продолжалось.

Родители малодостойного Хиплио получают письмо от сына с известием о венчании. Герцог не намерен пускать отпрыска на порог, но герцогиня тайком от мужа решает все же под чужим именем увидеться с молодой.

Благородный разбойник Зерро Гут, переодевшись купцом с Востока, за большие деньги покупает слона. Всю сумму Никтошка передает своей хозяйке Элен. Слезы, объятия, трогательное расставание. Элен спешит в тюрьму с провизией, подкупает стражу, кормит отца, плачет, но внезапно в камеру врывается начальник тюрьмы.

Корыстный негодяй отбирает продукты, остатки денег и заточает хрупкую Элен в соседнюю камеру. Ангел-хранитель произносит гневный монолог о нравах. Зерро Гут готовит налет на тюрьму.

Герцогиня приходит к невестке Элизе, представившись собственной посланницей. Та в отсутствие мужа обнимает шарманку, которую Хиплио не решается потрошить, как вещь, дорогую для любимой. Страстный диалог двух гордых, но любящих женщин. Непонимание. Взаимные угрозы. В доказательство чистоты своих помыслов Элиза целует медальон на цепочке — талисман, подаренный ей к совершеннолетию сестрой Элен. «Откуда это?!!» — от крика герцогини сотрясаются стены. Элиза объясняет.

По ходу бешеной вспышки страстей даже самым тупым зрителям становится понятно, что Элен — дочь герцогини и младшая сестра Хиплио. Некогда, спасаясь с крохотной дочуркой от зловещих бандитов, герцогине пришлось оставить младенца на капустном поле, дабы тот избежал более страшной участи. Все поиски, предпринятые супругами впоследствии, результатов не дали. Горюя о пропавшей дочери, муж с женой запустили воспитание сына. Участь их незавидна, но Бог посылает грешникам очищение. Обнявшись, Элиза и герцогиня торопятся к Элен.

Благородный разбойник со своими друзьями проникает в тюрьму. Охрана связана, узники свободны. Они удирают по крышам, железо лязгает, трещит черепица, но к стражникам приходит подкрепление, и Зерро Гут, прикрывая товарищей, попадает в лапы закона. Суд короток, расправа неизбежна. Завтра казнь.

Сбежавшие Теодоро, Элен и жалкий ангел-хранитель, присоединившийся к ним на крыше, спасаясь от погони, проникают по трубе в роскошный гостиничный номер. Номер не занят. Прячутся до утра в шкафу и под диваном, привычно голодая. Слышат, как герольды разъезжают по улицам, объявляя о предстоящей казни Зерро. Под утро Теодоро и ангела смаривает тревожный сон. Элен, приняв решение перед рассветом, тенью выскальзывает из гостиницы.

Элиза, Хиплио и его родители разыскивают своих. Карета застревает на городской площади, где перед казнью собралась тьма народа — ни пройти, ни проехать. Вынуждены пережидать. Зерро Гут, опутанный веревками, романтически красивый, поднимается на помост.

В гостиничный номер входит величавая дама средних лет. Лакеи, втащив сундуки, кофры и саквояжи, исчезают. Осматривая апартаменты, дама — вдовая маркиза — обнаруживает спящих Теодоро и ангела. Забытое лицо склоняется над шарманщиком, выплывающим из сна. «Ты ли это?..» — бормочет он, не веря. «Ты ли это?..» — вторит она. Последующий диалог объясняет недогадливым, что Теодоро встретился со своей сбежавшей женой, матерью Элизы.

Маркиза кратко сообщает о себе. Жизнь прошла, а счастья нету. Муж-маркиз умер. Любимый сын сбежал, узнав о недостойном поведении мамы в первом браке. Скитания. Раскаяния. Ветер невзгод. Поиски брошенной дочери, первого мужа, которого не переставала любить, и сына, пошедшего в разбойники.

«Где шарманка?» — вопрошает Теодоро решительная маркиза. «Твоя же дочь и сперла.» — «Как ты воспитал ее, негодяй!» — «Сама такая! Я старался. Мы голодали». — «Я же написала, уходя — сломай шарманку! Там были алмазы, дурень! Бабушкино наследство!» — «Откуда же я знал! Шарманка — кусок хлеба!» — «Ты никогда не слушал меня!..»

После рассказа Теодоро о мытарствах семьи изрядно достается от маркизы и ангелу-хранителю. «Я маленький и больной…» — оправдывается тот. В ходе дальнейших объяснений даже маркиза понимает, что преступник, чья казнь вот-вот произойдет, ее сын и брат Элизы. Вся компания бежит на площадь, стараясь попутно разыскать Элен.

Зерро Гут с достоинством кланяется народу и отдает себя в руки палача. «Остановитесь!» — звенит над площадью девичий голос. Прекрасная, растрепанная Элен с сияющей на солнце головой взбегает на помост. Перед напором ее чистоты бессильна даже стража.

«Я объявляю себя невестой этого юноши! — восклицает Элен, приникая к разбойнику. — По законам страны приговоренный свободен, если чистая девушка готова стать его женой!»

Общее замешательство, восторг толпы, к помосту пробиваются остальные герои. Герцог прижимает к сердцу обретенную дочь, обнимает новоявленного зятя с преступным прошлым. «Я новый наместник этого края, — доходчиво объясняет он слугам закона. — Вот грамота короля! Милую всех!» Толпа беснуется от удовольствия, гремит за сценой невидимый оркестр. Бурное всеобщее торжество и две свадьбы в финале. Шарманку решено не ломать — пригодится следующим поколениям. Конец.

Хлебосольство Базилевса подавляло. Десятки блюд за ужином были в диковинку Алене с Лизой, некоторые вызывали опасение, иные — оторопь. Всезнайка Печенюшкин, сидевший между девочками, быстро перечислял исходные продукты, когда лакей с очередной тарелкой почтительно склонялся около одной или другой из сестер. Изумительно красивый паштет из дождевых червей, копченые каракатицы, запеченная ящерица в соусе из чернильных орешков и кардамона, морские свинки под маринадом…

— ЭТО плавает?.. — осторожно спросила Лиза, еще не утолившая даже первый голод.

— Нет… — Пиччи скосил глаза на фарфоровое блюдо в руках официанта.

— Ползает?

— Нет, нет, что ты…

— Прыгает? Скачет?

— Да нет же!..

— Летает? Насекомое?..

— Бог с тобой! Это как раз можно есть. Довольно вкусно. Молодые ростки баобаба с белыми грибами и печенью индюшки. Соус типа майонеза.

— Потянет… — Лиза позволила наложить себе полную тарелку. — М-м-м… Объеденье! Попробуй, Ленка! Слушайте, есть здесь что-нибудь, кроме вина? Крем-сода с ананасным соком? Вон в тот самый большой бокал, пожалуйста!

Федя уминал все с равным аппетитом. Лампусик, сидящий прямо на столе в миниатюрном креслице перед отдельным крохотным столиком, отщипывал крошки пирога с целиком запеченной в нем фаршированной колибри. Печенюшкин ел то, что и сестренки. Возможно, ради компании.

После ужина общество перешло в гостиную, где подавали мороженое и фрукты. Беседа, завязавшаяся за столом, разбилась здесь на отдельные ручейки, обтекавшие несколько групп диванов и кресел.

Пиччи бродил по залу с вазочкой орехового пломбира в шоколадном сиропе, приостанавливаясь то тут, то там. Внезапно чья-то ладонь легла на его плечо. Мальчуган обернулся. Рядом с ним стоял Тюнь-Пунь, улыбаясь по обыкновению.

— Если господин артист не возражает, я был бы счастлив показать ему замок. Зимний сад, верхние галереи, домашний музей, сторожевую башню. У нас собрано немало чудес и из верхнего и из нашего здешнего мира. Я чувствую в вас незаурядное образование — полагаю, ученому гостю будет любопытно…

Печенюшкин оглядел гостиную. Сестры Зайкины примостились на коленях у Базилевса. Лиза тараторила, делясь секретами творческой кухни, Алена играла массивной цепью дракона, походившего на доброго дедушку всех котов мира. Федя среди островка старых дам чувствовал себя как рыба в воде, излагая систему перевоплощения Станиславского. Авторство системы домовой приписывал себе. Лампусик, беззаботно порхая среди цветов апельсинового дерева, росшего из огромной кадки, за ничтожную долю мгновения обменялся с Пиччи понимающим взглядом. В жизни эльф был неизмеримо надежней, чем в той незавидной роли, что отвела ему Лиза в своей первой пьесе.

— Море моей признательности смыкается с океаном вашей любезности, — учтиво поклонился Печенюшкин. — Хозяйское же радушие стирает границу меж ними. Я с величайшей охотой следую за вами…

— …О, я был бы в отчаянии, доведись мне огорчить вас, — неторопливо, чуть нараспев, уверял китаец, — но все же, по моему недостойному разумению, ваза, так восхитившая нашего гостя в музее, принадлежит закату эпохи Хань, но никак не раннему Троецарствию.

— Не смею спорить с истинным знатоком древности… — Пиччи выглянул вниз из окошечка башни. — Да, высоковато. Примерно девяносто два метра и тридцать семь сантиметров до земли. Точнее, до камней. Конечно, сейчас темно, но, по-моему, площадка вымощена фант-фаронским гранитом? Отсюда неприятно падать.

— На сей раз вы совершенно точны. — Тюнь-Пунь прямо-таки расцвел. — И в разновидности камня и в расстоянии. Не сомневаюсь, что вы бы могли упомянуть и миллиметры. Итак, хватит играть, господин артист. Упасть вниз было бы действительно неприятно. И вам и мне. Объясните, чем приглянулся наш замок «труппе Теодоро»?

— Слова любезного проводника расцвечены иронией, — Печенюшкин осторожно забавлялся, словно бы пробуя ногой холодную воду, перед тем как резко нырнуть на дно. — Почему «труппа Теодоро» произнесено с издевкой?

— Божественный огонь! — В лице китайца, впервые сбросившего улыбку, обнаружилось нечто тигриное. — Нет, не так! Скорее, дьявольский. Ваша ремесленная пьеса просто пылает им. Бродячие лицедеи с горсткой волшебных знаний неспособны на это. А постановочные эффекты?! Магия ТАКОГО уровня доступна в Фантазилье единицам.

— Ну… Мы…. Учились понемногу… — Пиччи развел руками. — Вот и это…. доучились… Способные, видно.

— Базилевс доверчив и стар, — с горечью произнес Тюнь-Пунь. — Зоркость изменяет ему в последнее время. А публика, как известно, дура. Тем более наша, провинциальная. Вас будут носить на руках, не задумываясь об источнике пламени… Разговор мог бы пойти иначе, но вы смеетесь надо мной.

— Ни в коем случае! — возмутился Печенюшкин. — Всего лишь дразню!

— Завидная самоуверенность… — китаец отступил на шаг. — Считайте, что я рассердился, любезный артист. Конечно, мне не сравниться с Базилевсом в его лучшие годы, но сил обуздать нахала хватит.

Облик Тюнь-Пуня на глазах менялся. Сходство с тигром, еще недавно чуть уловимое, росло с каждым мгновением. Пропал шелковый вышитый халат, густая полосатая шерсть покрыла тело, руки коснулись пола, превращаясь в лапы, и когтями заскребли о камень.

Грозный хищник, которым обернулся китаец, занимал две трети пространства башенки, умело оттеснив Печенюшкина от единственного окна. Грозно рыча, тигр демонстративно облизывался, обнажая чудовищные, неправдоподобной белизны клыки. Жаркое дыхание зверя обдавало Пиччи, словно пар из кипящей кастрюли.

Не дожидаясь атаки, мальчуган кинулся на противника, точно выброшенный стальной пружиной. Тела их столкнулись, переплелись клубком и рухнули на пол.

Тонкие пальцы Пиччи уперлись в шею животного, с невероятной мощью отжимая от своего горла страшную оскаленную пасть. Тигр обхватил мальчика лапами, стараясь полоснуть когтями по коже. Несколько раз они перекатились, попеременно оказываясь внизу. Когда голова оборотня нависала над лицом Печенюшкина, капли слюны из ужасной пасти падали ему на грудь и подбородок. Яркая вечерняя звезда в узеньком оконце безразлично следила за поединком.

Вот герой снова прижал спину хищника к полу. Мышцы его напряглись, окаменев. Так прошли несколько долгих секунд. Голова тигра медленно поворачивалась набок, зажатая руками Пиччи. Еще миллиметр — и шейные позвонки чудовища готовы были хрустнуть, ломаясь. Напрягая все силы в попытке помешать Печенюшкину, Тюнь-Пунь на мгновение невольно ослабил мысленную защиту. Мозг его предстал перед мальчиком открытой книгой…

Пиччи, не ослабляя хватки, легко вскочил на ноги, взметнув в воздух перед собой полутонное тело зверя. Фигура героя выросла, руки его, удлинившись, опустили тигра в угол и прижали к стене. Двинуться противник не мог, лишь в бессильной ярости колотил хвостом о драгоценный яшмовый паркет.

— Дорогой Тюнь-Пунь… — Печенюшкин говорил отрывисто, переводя дух. — Умоляю вас простить мне эту недостойную выходку юного школяра. Другого средства быстро проникнуть в ваши мысли я не видел. Зато сейчас я знаю главное — мы не враги, а союзники. Теперь и я «открываюсь» для вас — великого чародея. Так мы избежим долгих дипломатических переговоров…

Руки мальчика разжались, он открыто стоял перед китайцем, вернувшимся к прежнему виду. Тюнь-Пунь смотрел на Пиччи, не отрываясь, узкие глаза его постепенно округлялись.

— …Поразительно… — шептал мудрец. — Я не мог и представить себе… Так вот в чем дело… Простите и вы меня. Я глубоко переживаю за Базилевса, стараюсь оградить его от малейших волнений и неприятностей. Его боль, его тревога… Если бы вы знали, сколько боли несет в своем сердце мой несчастный старый господин и друг…

— Девяносто два метра до земли. — Печенюшкин пожал руку китайца, с готовностью протянувшуюся ему навстречу. — Не будем вызывать подъемник. Винтовые лестницы очень пологи. Если не торопиться, мы вернемся к друзьям через полчаса. Время для беседы есть.

 

Глава четвертая

КРАСНОЕ ДЕРЕВО

— Хлоя, ты совершенно напрасно обставляешь нашу поездку столькими предосторожностями! — Тетушка Флора удобно разместилась на мягких кожаных подушках кареты. — Уверяю тебя, я могла бы долететь и на помеле, хотя мне это не было свойственно даже в дни легкомысленной юности.

— С каждым часом я слышу от тебя все больше глупостей, Флора! — возмутилась тетушка Хлоя. — Ну как ты, беспомощная старуха, будешь управлять помелом?

— Ай, Хлоя, что ты говоришь! Сейчас волшебные метлы делают даже с сиденьями и пристяжными ремнями. От седока и не нужно никакого чародейства. Пристегнулся и полетел.

— Флора, твое упрямство и вечные капризы выведут меня из себя. Скромность паче гордости. Помни, в конце концов, мы едем не куда-нибудь, а во дворец, и ты теперь госпожа Советница.

— Вот это и не перестает меня удивлять! — младшая сестра осторожно пристроила на ручку трости парализованную руку. — Почему не нашлось более деятельных кандидатов? Две древние старушенции, давно потерявшие волшебный дар, стоящие на пороге растворения…

— Я тебе скажу — мы нужны им как балласт! — в выцветших глазах тетушки Хлои промелькнула тень прежнего огня. — Энергичные опасны, они могут начать свою борьбу за власть. А с другой стороны, в родной Фантазилье у нас есть кое-какой авторитет. Вдруг появится хоть мелкая возможность сделать что-то полезное? Если б не эти надежды, в ТАКОМ, новом Совете ноги бы моей не было!

Тетушка Флора с удовольствием взглянула на помолодевшую сестру.

— Хлоя, тебе идет общественная деятельность! Дома мы закисли, как столетняя простокваша. Может, и впрямь, наше безумное решение войти в Совет принесет крупицу добра? И потом Розарио, скажем, вовсе не выглядит окончательно потерянной личностью. А Фуриана очень красива!.. Вот такой ты была в молодости, Хлоя…

— Замолчи сейчас же! Она помешанная! А я, слава Богу, была спокойной и рассудительной девицей… Все эти разговоры о погибшем брате-злодее и об очередной угрозе для мира выглядят дешевой сказкой. И главное, где доказательства?!

— Ты кипятишься, Хлоя, потому что мы сразу попали в ловушку. Открытие Драконьей пещеры заберет у нас по десять лет жизни — с таким же успехом можно проголосовать за собственное харакири. А противиться — не по совести. Я не знаю, что выбрать!

— Зато я знаю! Но если стану двадцать раз объяснять одно и то же, у меня сядет голос и во дворце меня примут за облезлую старую ворону. Ты никогда не умела терпеть, Флора!.. Подожди до начала Совета…

Карета плыла по идеально ровному покрытию дороги. Тройка цирковых пони неторопливо везла ее. Пожилой дрессировщик сидел на козлах. Толчки, тряска, бешеная прыть животных — все это категорически исключалось. Здоровье двух престарелых Советниц князь Сморчков-Заморочкин, новый Великий Маг Фантазильи, приказал беречь как зеницу ока.

Любопытно, что Сморчков не мог бы сказать с полной определенностью, для чего ему понадобились две старушки-феи. Познакомившись с ними во время неудачной попытки захватить Лизу и Алену, он после этого еще несколько раз выбирался к тетушкам.

Князь нередко доверялся интуиции, как правило его не подводившей. Некое ощущение подсказывало, что феи могут оказаться полезны. То ли как приманка для сестер Зайкиных, то ли как друзья Печенюшкина, то ли еще каким-нибудь образом… Но того, что произошло после исчезновения Феди из-под самого носа дамы в черном, не предвидел даже гениальный Розарио.

Фуриана, зловеще упомянув о другом пути, ничего больше к этому заявлению не добавила. Расспросы Заморочкина и Розарио не дали им новой информации, лишь усилили гнев колдуньи. План действий Фуриана обещала подготовить за пару дней и на этом чересчур быстро распрощалась с заговорщиками…

Мизерабль с самой первой встречи влюбился в колдунью без памяти. Богиня, муза, жена, возлюбленная — именно такой видел ее литератор в своих грезах, длящихся дни и ночи напролет. Прозы он теперь не сочинял, только стихи. И прятал их в стол, став неожиданно стыдливым, как юноша.

Безупречный семьянин Розарио относился к Фуриане со спокойной симпатией.

Чувства Сморчкова были значительно сложнее. Он безусловно отдавал должное невероятной красоте дамы в черном. В любой более или даже менее удобный момент князь падал на колени перед чаровницей, неумеренно расточая комплименты. И уж только нежелание вовсе испортить отношения с будущим напарником по руководству страной, бездарным Мизераблем, мешало ему пылко намекнуть Фуриане на возможность законного союза.

На самом же деле Заморочкин был холоден, как мороженый карп. Еще граф Калиостро, авантюрист и чародей, проживший не одну тысячу лет, научил слугу так ловко скрывать свои мысли от посторонних магов, что вскоре и сам потерял возможность их читать.

Заверения в любви — это пройдоха Сморчков знал накрепко — приятны всегда и всем. Почувствовать власть над собой он позволял многим и с охотой. Другое дело, что такая власть была мнимой. И вот это последнее обстоятельство давало самозваному князю превосходство над себе подобными.

Некрасивый, даже скорее уродливый, он мог придать себе черты любого писаного красавца. Но гораздо более сложной и интересной представлялась ему задача сделать свой внешний облик не важным по сравнению с внутренним величием и популярностью в стране… В общем, насмешек Фурианы над собой Сморчков не боялся.

Князь боялся другого. Темная сила и мощь, иногда чувствовавшиеся в Фуриане, казалось, принадлежали еще какому-то существу, другому, несравненно более страшному. Заморочкин со своей жаждой прочного могущества находился как бы между двумя полюсами.

С одной стороны это был Печенюшкин, который — мало ли что — всегда мог вернуться «со щитом», командой соратников и, разбросав клочки врагов по закоулочкам, расколдовать Фантазилью.

На другом полюсе маячило нечто грозное, неведомое, злобное и непонятное. Правда, Заморочкин, сам не будучи добряком, предполагал, что со злом всегда договорится. В худшем случае придется уступить первую роль.

И к тому же у князя созрел план.

«Как бы то ни было, — решил он, — время действий настало…»

Провожая Розарио и Мизерабля, Заморочкин назначил им встречу во дворце, утром, в девять.

Сам же Сморчков, едва гости скрылись, оседлал походный сверхскоростной самокат и под покровом ночи отправился прямиком к фее Барбарелле.

Заспанной фее самозванец, не теряя драгоценных секунд, предъявил сотворенный им по дороге и якобы только что захваченный из типографии свежайший номер «Волшебного фонаря». Газета открывалась передовицей «ИСТИННОЕ ЛИЦО БАРБАРЕЛЛЫ. Случай в оранжереях Финтикультяпинска», содержавшей исключительно неприятные подробности о прошлом феи, раскопанные Розарио и перемешанные с еще более гнусными домыслами.

«Завтра днем, — объявил князь, — номер прочтет вся Фантазилья. Арестовать и уничтожить тираж независимой газеты в нашей свободной стране я не имею права. Буду счастлив, если вы сможете опровергнуть всю эту грязь. Если же нет… чтобы не позорить Семерку Мудрых, вам остается лишь превращение в старый осиновый пень».

Фея отбросила пахнувшую типографской краской фальшивку. Белые и красные пятна играли на ее лице в чехарду.

«Я готова, — не дрогнув, прошептала Барбарелла. — Отвернитесь на минуту — эта процедура не радует глаз… Боже мой, как страшно, думая, что прошлое похоронено, увидеть внезапно в раскопанной могиле его мертвый оскал. Ведь вся моя жизнь и до и после этой истории была безупречной…»

Сморчков-Заморочкин молча отвернулся, вытаскивая из-под полы камзола заранее приготовленный мешок…

В спальню Вольномаха, расположенную на втором этаже особняка Советника, князь проник ловко и неслышно, через приотворенную форточку, вскарабкавшись по гладкой стене как паук.

Соскользнув на подоконник, Сморчков замер. Богатырь с присвистом храпел во сне, сотрясая воздух. Могучее тело его, раскинувшееся на постели, вновь поразило своей величиной заговорщика, отлично видевшего в темноте. Храп был опасен, но предусмотрен. Сморчков, не снимая кожаных перчаток, выхватил из кармана сушеного морского ежа и метнул в полуобнаженного исполина.

Потеряв сознание от боли, Вольномах замолк. Но тишина, способная пробудить домочадцев, длилась лишь миг. Теперь рулады своей жертвы стал выводить сушеный еж, вернувшийся словно бумеранг в карман хозяина.

Все решали секунды. Сморчков-Заморочкин хриплым полушепотом, неслышным за раскатами храпа, повторял заклинания, известные единицам и строжайше запрещенные к употреблению в Фантазилье. Преступление совершилось быстро. Корявый осиновый пень лежал на постели…

Пролезая через форточку со вторым мешком, князь чуть не забыл про ежа, шумевшего из кармана. С видимым сожалением, уже будучи снаружи, он вновь бросил на кровать разовую игрушку. Первый луч света — искусственного или естественного — и еж растает бесследно. Следов Заморочкин оставлять не привык.

Приторочив к заднему сиденью самоката второй мешок рядом с первым, негодяй беззвучно взял с места, перемахнув по дуге через высокую ограду. Пять часов утра. Рассвет наступал в шесть. Жилище Доброхлюпа, историю желтых башмаков которого Сморчков так и не успел узнать, находилось на другом конце города. Предстояла самая тяжелая часть плана — импровизация.

Дом Доброхлюпа, жившего одиноко, оказался незапертым. Князь беспрепятственно прошел внутрь и поднялся по лестнице. Спальня и здесь находилась на втором этаже. За полуоткрытой дверью брезжил свет.

Осторожно просунув голову в комнату, Заморочкин увидел трогательную картину. Рабочий стол, освещенный низкой лампой, был завален старыми книгами, географическими картами и листами рукописи, один из которых, едва начатый, лежал в круге света рядом с гусиным пером.

Старое кресло украшал голубой с золотом щегольской фрак Доброхлюпа, повешенный тщательно, без малейшей складочки.

Сам хозяин спал в тени на неразобранной кровати в брюках, белой сорочке и длинном халате-шлафроке свекольного цвета. Очевидно, Доброхлюпа сморило, когда он неторопливо прохаживался по комнате, обдумывая следующую фразу. Желтые башмаки стояли рядом, на полу…

Вместо того, чтобы немедленно приступить к своим черным заклинаниям, Сморчков совершил ошибку. Неодолимое любопытство заставило его тихо разуться и сунуть ноги в башмаки Доброхлюпа, которые были явно велики князю.

В то же мгновение Сморчков подпрыгнул как бешеный и зашелся диким криком. Башмаки жгли его адским пламенем, кололи тысячью ножей. Суча ногами, негодяй безуспешно пытался сбросить проклятую обувь. Доброхлюп, внезапно разбуженный, вскочил, ничего сначала не понимая. Длинные светлые усы его висели, как у моржа, маленькие серые глаза растерянно мигали.

Судорожно нашарив рядом с собой очки в узкой золотой оправе, Советник вздел их на нос и рассмотрел, наконец, незваного гостя.

— Почему вы здесь, князь?! Чрезвычайное происшествие?! Великий Маг послал за мной?! Силы небесные!.. Кто вам позволил брать мои башмаки?!!

— …Нечаянно… Случайно… Недоразумение… — лепетал самозванец, с невероятным трудом сдерживая новые вопли. — Не могу… Снять… Спасите… Умоляю…

Доброхлюп, обхватив Сморчкова одной рукой за пояс, как младенца, быстро стащил с него ботинки, чуть повернув каблуки вкось. Освобожденного гостя он поставил на пол, а сам с привычной легкостью влез в башмаки и вернул каблуки на место. Лицо его не выдало навалившейся боли, лишь почти незаметная под стеклами очков пелена занавесила зрачки.

Сморчков в свою очередь обулся.

— Князь, вольно или невольно вы проникли в мою тайну, — заговорил слегка успокоившийся Доброхлюп. — Могу ли я просить вас, чтобы ни одна живая душа более не узнала о ней?

— О, разумеется! — обещания Заморочкин давал легко. — Клянусь честью. Теперь откройтесь мне до конца, Советник, вам будет легче! Что заставляет вас идти по жизни, как по раскаленному железу?

— В юности я солгал… — через силу, едва слышно произнес Доброхлюп. — И от лжи этой чудом не пострадал невинный… Имя его неважно сейчас… Сначала я хотел погибнуть, но потом решил искупать грех до естественного конца дней своих. Так появились желтые башмаки. Я снимаю их только на ночь, и то лишь потому, что спать в обуви негигиенично… Ну и конечно во время процедур омовения…

— Да вы святой! — искренне поразился князь. — Ваше место на небесах, Советник Доброхлюп.

— Не смейтесь надо мной, Пимен Пименович, — взмолился страдалец в желтых ботинках. — Мучения мои неописуемы. Я дошел до предела и нет больше сил терпеть боль. Как я мечтаю о прощении своей вины, как хочу упокоиться с миром, растаять в воздухе, раствориться в океане, в земле, слиться с природой, исчезнуть. Даже превращение в осиновый пень осчастливило бы меня… Но кто отпустит мой потаенный грех… если я не решаюсь в нем признаться?..

Сморчков не верил своим ушам. Пальцы его сами собой переплетались за спиной под расстегнутым как бы в волнении камзолом, образовывая сложные фигуры, сжимались и разжимались, и вот свернутый лист пергамента лег в них.

— Все тайное становится явным! — назидательно произнес Заморочкин избитую фразу. — Ваша история узнана и обсуждена на Совете, милейший Доброхлюп. Я появился здесь немедленно, едва был готов Указ, избавляющий мученика от страшной ноши. Простите, что я проверял вас и без спросу влез в вашу шкуру, вернее в башмаки. Теперь уважение еще более переполняет меня… Вот послание ваших друзей — шестерых Мудрых.

Доброхлюп сорвал печать и, развернув свиток, впился глазами в содержание.

— Неужели так бывает? — растерянно пролепетал он, дочитав до конца. — Сбылась мечта жизни, я должен кричать, петь, восторгаться, но чувствую лишь опустошение и усталость…

— А что там написано? — елейно поинтересовался Сморчков. — Я ненадолго покидал Совет, полное содержание Указа мне неизвестно.

— Мне доверяют и прощают, — ошарашенный Доброхлюп забегал по комнате. — Позволяют превратиться в старый осиновый пень! Какое счастье! — Он мгновенно сбросил башмаки. — Верите ли, я боялся, что пройдет неделя, месяц, и я, обезумев, выброшу их в окно, и не дай Господь, попаду в случайного прохожего. Все позади… Чем я могу вознаградить вас, незабвенный друг? Что-нибудь из моего дома? На память! Самое ценное!

— Ваши башмаки!

— Вы шутите?!

— Никоим образом… — пальцы Сморчкова нащупали под полой пустой мешок — третий и последний. Импровизация удалась. — Я поставлю их дома на каминную полку, буду подолгу смотреть на них вечерами и — надеюсь — навсегда останусь безгрешным…

Розарио и Мизерабль, собравшиеся во дворце, в покоях Заморочкина, успевшего передохнуть, были потрясены услышанным. Удача плыла в руки сама, оставалось лишь не упустить ее.

Вместе с Федей, Великим Магом Фантазильи, в ту же ночь таинственно исчезли члены Семерки Мудрых Барбарелла, Вольномах и Доброхлюп.

Три письма, предъявленные князем, походили друг на друга и были явно написаны по сговору.

Вот их примерное содержание.

«Я, Барбарелла (Вольномах, Доброхлюп), совершила недопустимое преступление, отправив в изгнание Печенюшкина, и раскаиваюсь в содеянном. Ухожу на поиски несчастного героя, чтобы стать ему опорой в скитаниях. Больше не считаю себя членом Семерки Мудрых и прошу принять мою отставку. Подпись».

По совету князя заговорщики решили не тревожить до поры впечатлительную и трепетную Фуриану. Основные вопросы были решены без нее — по-мужски. Мармелинда, вызванная «на ковер», узнав о событиях в освещении Заморочкина, свалилась без чувств. Придя в себя, оглушенная Советница мгновенно попросила об отставке, тут же ее получила и убежала домой к внуку.

Далее трое ловкачей составили обращение к народу. Не станем приводить его здесь целиком, ограничившись выдержками.

«…Бывший Великий Маг, перекрашенный рыжий домовой Федор, сбежал к изменнику Печенюшкину, нарушив клятву верности сказочно свободной республике Фантазилье.

Вместе с ним, нарушив ту же самую клятву, сбежали недостойные члены так называемой „Семерки Мудрых“: Барбарелла, Вольномах и Доброхлюп.

Советница Мармелинда, не вынеся измены, ушла в отставку в состоянии тяжелой продолжительной болезни, поскольку здоровье у нее кончилось.

Лишь достойнейший князь Сморчков-Заморочкин и неподвластный злым ветрам Флюгерон остались верны долгу до конца…

Отныне обновленная Семерка Мудрых, не щадя сил, станет служить народу Фантазильи.

Единодушно Великим Магом избран князь Пимен Пименович Сморчков-Заморочкин.

Посты Советниц и Советников заняли те, чьи имена с детства известны каждому жителю страны.

Тетушки Флора и Хлоя — феи цветов и весны с многовековой практикой. Фуриана — знаменитая обозревательница „Волшебного фонаря“. Маэстро Мизерабль — великий писатель земли нашей. Розарио — Главный садовник Фантазильи. Флюгерон — Изучатель Хорошей Погоды, неоднократно проявивший себя.

Сестры и братья! Сделаем же все вместе нашу жизнь еще светлее и краше…»

Вот так примерно было написано. Надо сказать, идею насчет тетушек, высказанную князем тихо и мимоходом, с удовольствием подхватили оба партнера. Мысль иметь в правительстве честных и порядочных, но бессильных соратниц пришлась им весьма по душе. Мизерабль вообще парил в тумане восторга и мелочей не замечал.

Иное дело Розарио. Он был раздосадован ломкой собственной конструкции заговора и втайне подозревал Сморчкова в интригах и лжи. Уж очень сомнительным выглядело бегство троих членов «Семерки». Но осторожный садовник решил сперва оглядеться, узнать как можно больше и без необходимости не рисковать собственной головой…

Между утром, когда троица составляла воззвание к согражданам, и утром, когда тетушки осторожно двигались во дворец, прошло около двух недель.

— Поймите меня правильно, милая Фуриана, никто не сомневается в вашей искренности. Но последнее время у нас в Фантазилье творятся странные дела, и история эта могла быть внушена вам каким-либо таинственным недругом. — Тетушка Хлоя попросила слова, едва на Совете зашла речь о Драконьей пещере. — Тем не менее, если есть хоть доля вероятности, что стране угрожает гибель, мы просто обязаны все проверить. Мы с Флорой и так задержались на этом свете. Потерять десять лет — означает для нас просто красиво уйти. И все же вы знаете, — она, часто, по-старчески моргая, обвела всех доверчивым взглядом, — так хочется жить…

Сморчков участливо кивал, изображая на лице полное понимание. Тетушка Флора и Розарио с интересом ожидали заключения. Флюгерон застыл, тревожно всматриваясь в лицо князя, чтобы по его поведению определить собственное. Мизерабль воспринимал цепко, но своеобразно. К слову «жить» он тут же придумал великолепную рифму «любить» и сейчас составлял в уме двустишие на тему верности отчизне и возлюбленной. Фуриана была непроницаема.

Со времени переворота журналистку будто подменили. Она спокойно заняла предложенный ей пост, держалась замкнуто, скромно, тихо и не проявляла собственной инициативы. Казалось, что в ней погас неведомый запал. Даже говорила Фуриана лишь в том случае, если об этом просили. Впрочем, Мизерабль любил ее и такой.

— У нас до дня катастрофы еще около двух месяцев, — продолжала тетушка Хлоя. — Если мы откроем пещеру, значит, какое-то время доступ туда будет свободен для всех. Хорошо ли это?.. Есть еще один путь, но все ли знают о нем?

Фуриана чуть подалась вперед, как бы вспомнив что-то, прочие слушали, не шелохнувшись.

— В Драконью пещеру может беспрепятственно войти любой, проживший в Фантазилье меньше двух лун — так гласит древний закон. Сейчас это могли бы сделать только сестренки Зайкины — Лизонька с Аленкой. Но, во-первых, бедняжки неизвестно где; во-вторых, просто бессовестно и жестоко заставлять их искать и выносить труп колдуна…

Пауза затянулась. Все ждали дальнейших слов, но старая фея молчала, полузакрыв глаза. Сморчков, сосчитав про себя до пяти, кашлянул.

— Простите, я, наверно, не до конца понял!! — прокричал он старушке в самое ухо, вспомнив про ее глухоту. — Вы предлагаете что-то конкретное?!

— Ой, извините! — Тетушка Хлоя вновь растерянно заморгала. — А мне казалось, что все совершенно ясно… Я должна вам добавить только три слова. Нам нужен ПРИШЕЛЕЦ!

Совет кончился, и Сморчков остался один в полумраке зала. Сегодня князю предстояла работа, которую даже он предпочел бы отложить надолго. Да и мысли не радовали самозванца, присвоившего себе кроме титула еще и пост Великого Мага Фантазильи.

Дело в том, что перенести выбранного пришельца с Земли в сказочную страну могли только ДОБРЫЕ волшебники. В Совете же, кроме тетушек, благородных личностей не наблюдалось, а сами старушки уже не были волшебницами. Во всей стране, одурманенной ненавистью, сложно было сейчас найти хотя бы одного доброго чародея. Тем более Сморчкову, оказавшемуся на новом посту совершенно беспомощным.

Со стороны новая власть выглядела красиво и пышно. Принимались решения, издавались указы, герольды на коврах-самолетах с мегафонами оглашали их по городам и весям, надрывались газеты, телевидение и радио, маршировала гвардия, красуясь золотым шитьем мундиров — и все это был обман.

На самом деле ни одно повеление князя не исполнялось. Даже если он просил лакея принести воды, тот на обратном пути непременно ронял и разбивал стакан. Когда это случилось в первый раз, Сморчков-Заморочкин выгнал слугу. Во второй раз негодяй задумался. После третьего — изменил поведение.

Отныне он приказывал делать лишь то, что совершилось бы и без его участия. Все решения Совета князь организовывал таким образом. Обслуживал себя Сморчков теперь сам. И все ночи напролет, получив наконец полный доступ к потайным хранилищам дворца, изучал старые архивы…

За две недели кропотливого труда князь ничуть не приблизился к разрешению своих проблем. Спальню предшественника — домового Феди — Сморчков догадался обыскать только вчера. В щели между изголовьем кровати и высоким упругим матрацем самозванец обнаружил книгу о приключениях домовенка Кузи и толстую папку из телячьей кожи с историей Гореванской Смуты.

Теперь причина неудач его на новом посту была ясна. Оставалось устранить причину — пролить невинную кровь. К новой задаче князь отнесся как всегда — творчески.

Совесть, доброта, милосердие — эти качества не обременяли Сморчкова. Им владел лишь страх упустить жертву, ведь беспомощность незаконного правителя могла сослужить ему дурную службу. А у Заморочкина со времени захвата власти исчезли все способности чародея.

Негодяю повезло в том, что за долгие годы маскировки он в совершенстве овладел искусством намеков, недомолвок и ненавязчивых, словно не от него исходящих, подсказок. Даже повеление доставить тетушек на Совет бережно, точно стеклянных, исходило вроде бы от камердинера. Тот после краткой беседы с хозяином о пустяках неожиданно для себя отдал слугам конкретное деловое распоряжение…

Идея озарила князя внезапно, словно черно-багровый парашют раскрылся перед глазами, заслонив спускающееся к горизонту солнце. Пройдя из зала Совета вниз, в обширные дворцовые кладовые, он через некоторое время вернулся в свои покои с аккуратным чемоданчиком.

Потайная дверь из кабинета Сморчкова вела в небольшую комнату без окон, скупо и просто обставленную. Узкая кровать, письменный стол, стул, умывальник, зеркало, скромная люстра в три стеклянных, в виде лилий, плафона, да невысокий платяной шкаф. Открыв его дверцы, Заморочкин быстро переоделся в глянцевый черный комбинезон и натянул кожаные перчатки. После этого, подхватив чемоданчик, он щелкнул выключателем люстры четыре раза подряд.

Заработал скрытый механизм, и часть стены ушла вглубь, образуя проход как раз по росту хозяина.

Следующее помещение выглядело безвкусно, зато роскошно. Опущенные, полузакрытые шторами жалюзи маскировали отсутствие окон. Тяжелые хрустальные светильники во множестве украшали стены и лепной с росписью потолок.

Диванчики, пуфики и кресла с обивкой из серебристой парчи, резные с гнутыми ножками столики, белый рояль и вишневый клавесин, старинные картины, драгоценные вазы и статуэтки на камине… Все это Сморчков в свое время натаскал из разных уголков дворца, благо Великий Маг Федя вовсе не знал мудреного слова «инвентаризация».

Пимен Пименович споро, как в юные годы, растопил камин, оттащил от него подальше шкуру белого медведя и с трудом водрузил перед самым огнем массивное, больше него самого, серебряное блюдо.

Сняв с шеи связку ключей, князь выбрал наименьший, походивший на металлического скрюченного человечка, и просунул его в замочную скважину огромного флорентийского ларя шестнадцатого века. Пара оборотов — и крышка откинулась с мелодичным звоном.

Под ней была хромированная стальная поверхность сейфа с двумя наборными дисками. Набрав сложный код, Заморочкин открыл и эту, вторую, дверцу.

Все пространство внутри, раскорячившись корнями, словно в судороге, занимали три осиновых пня.

Распахнув чемоданчик, негодяй извлек из внутренних гнезд части содержимого, быстро и умело собирая их в единый механизм. Через минуту в руках у него оказалась портативная электрическая пила на батарейках. Острые, как бритвы, зубья отливали мертвящей холодной синевой.

Корни пней спутались и переплелись. Отчаявшись вытащить их по одному, князь, в конце концов, багровея от натуги, грохнул всю груду дерева на блюдо перед камином. Стон серебра пронесся по овальному залу и затих, поглощенный стенами.

Злодей нажал пусковую кнопку, пила хищно взвыла и тут же, найдя пищу, заурчала ровно и алчно, как насыщающийся зверь. Верхушка первого пня отскочила ровным кругляшом, покатилась, наткнувшись на край блюда, упала на него, вздрогнула, как живая, и замерла. Белый осиновый срез внезапно порозовел и засочился алыми каплями…

Все было кончено, камин догорал, поглотив страшные дрова. Сморчков отправил туда же комбинезон и перчатки, дав пламени еще одну краткую утеху. С неудовольствием он оглядел испорченное блюдо и белую медвежью шкуру, край которой покрывали подсыхающие брызги, словно брошенная пригоршня брусники запуталась в густой и длинной шерсти.

Пимен Пименович не привык оставлять следов, но теперь их уничтожение не составляло труда. Несколько фраз себе под нос да быстрый хлопок в ладоши решили дело. Невредимое блюдо сияло на прежнем месте, шкура побелела и вернулась к холодному камину, в котором аккуратной стопкой были сложены сухие березовые поленья. Сейф и ларь закрылись, чемоданчик с пилой вернулся в хозяйственный отсек кладовых. Сам Заморочкин, раздевшийся перед тем до белья, стоял у зеркала в великолепном камзоле и, доверительно улыбаясь, подмигивал своему отражению.

Отныне Великий Маг Фантазильи был действительно готов к исполнению нелегких обязанностей правителя.

 

Глава пятая

ИСПОВЕДЬ БАЗИЛЕВСА

Лизу одолевали видения. Отравленная сладким ядом успеха, она невольно думала о следующей пьесе. На сей раз помыслы одиннадцатилетней драматургини влекла к себе трагедия. Ей грезились рыцари в вороненых латах, осажденные замки, брань маркитанток у повозок, принцы, злоумышляющие против королей, взволнованная красавица, влекомая карликом вдоль мрачного подземелья, два брата-близнеца, бьющиеся насмерть… словом, было из чего навертеть сюжет.

Сочинение романов Лиза решила оставить: там часто приходилось делать работу необходимую, но скучнейшую, описывать, например, пейзаж или долгие размышления героев. То ли дело пьеса, сплошь состоящая из диалогов и кратких замечаний автора: «ломает ногу», «хохочет», «закалывается», «убегает»… Одно удовольствие! Вот только времени для творчества не хватало.

Труппа Теодоро давала по два представления ежедневно, без выходных. Лишь раз в неделю, в день частных приглашений, шел только один, вечерний, спектакль. Можно было бы играть пьесу и реже, но не хотелось огорчать столь любящих искусство портфейцев.

Войти в образ, выйти из образа, загримироваться, разгримироваться — думаете, все это так быстро? А общение с друзьями? А ежевечерние, вошедшие в обычай, посиделки у доброго Дракошкиуса Базилевса?

Фургончик-блиномет прочно поселился во дворе у престарелого вельможи. В домашнем театре Базилевса спектакль «Найденная в капусте» давали уже трижды. Общее же количество представлений помнил наизусть только один Федя, с удовольствием копивший денежки.

— Зачем тебе золотые, Федор Пафнутьич? — подтрунивал Печенюшкин. — У нас в Фантазилье деньгами больше не пользуются, монисто тебе не пойдет, а золотую статую в полный рост и так отольем. Хочешь — верхом на Никтошке?

— Наколдовать-то ты можешь хоть черта в ступе, — обижался домовой. — Эти деньги трудом заработаны, понимать надо. У нас две девицы-красавицы подрастают, оглянуться не успеешь, как в возраст войдут. Вот и будет им на приданое.

Насчет возраста Федя, возможно, был прав. По крайней мере у Алены УЖЕ появился таинственный поклонник. Каждое утро ворота поместья Базилевса распахивались, впуская мальчика-посыльного с букетом свежих роз. Цветы неизменно опоясывались тонким золотым браслетом, а в ворохе полураспустившихся бутонов покоилась влажная от росы записка: «Для прекрасной Элен».

Пока браслетов у Аленки накопилось пять — с кораллами, гранатами, сапфирами, рубинами и аметистами. Посыльный на вопросы не отвечал, старательно изображая немоту. И хоть друзья, поднаторевшие в актерском мастерстве, сразу раскусили вранье, применять чародейские методы дознания считали нетактичным.

Лиза, довольная успехами сестры, отчасти ревновала. Алена решила подарить браслеты сестре. После долгих уговоров Лиза выбрала два, с сапфирами и кораллами. Печенюшкин, одолеваемый просьбами сестренок, пообещал, ухмыляясь, разобраться с поклонником. Лампусик заявил, что у фантмейстера есть и другие заботы, и предложил взять расследование на себя. «Все будет хорошо, — заверил он, как всегда, — вы только не огарчивайтесь».

Никтошка заболел театром очень серьезно. Каждый раз он привносил в свою роль новые элементы. В сцене расставания с Элен слон вначале сморкался в огромный красный платок, потом счел это неубедительным и стал рыдать в зеленое ведро, а в платок заворачивал деньги, полученные за собственную особу. Затем Никтошка вообще перестал рыдать и сморкаться, решив, что сухая отрывистая речь лучше передает страдания. Теперь деньги он складывал в ведро и накрывал его платком.

Первое время слон ходил за Лизой по пятам и умолял написать трагедию, где его роль была бы главной. Узнав, что на свете есть еще и другие пьесы, причем довольно много, Никтошка очень удивился и обрадовался. Печенюшкин неведомым путем добыл для него красочное издание «Гамлета» в переводе Пастернака. С этой поры самонадуваемое животное с Шекспиром не расставалось, восторженно зубря монологи принца Датского.

Федя обзавелся пудовой книгой отзывов. Таскать ее с собой постоянно было тяжело, поэтому домовой особо трогательные фразы выписывал для себя на клочках бумаги, все время терял их и ругался.

Пиччи часто общался с Тюнь-Пунем. При всех они говорили обычно о китайских древностях и парадоксах истории, темы же их бесед наедине никто не знал. На робкие вопросы Феди и сестренок — когда же, мол, обратно? — мальчуган неизменно отвечал, что скоро все определится…

Интереснее всего проходили вечера. В уютную гостиную, кроме самого Базилевса и труппы Теодоро, допускался лишь Тюнь-Пунь. Помимо дружеских, китаец выполнял при старом драконе еще множество функций. Советник, врач, повар, секретарь, парикмахер, массажист… казалось, что мудрец умел делать все на свете. Он сам накрывал на стол и потчевал гостей экзотическими, необыкновенно вкусными кушаньями. Насекомые, каракатицы, ласточкины гнезда и все остальное, что могло бы вызвать у девочек неприятие, навсегда пропали из меню. Другое дело, что курица, приготовленная Тюнь-Пунем, напоминала по вкусу сахарную кукурузу, а тушеный папоротник — белые грибы. Зато когда Алена заскучала по окрошке и пельменям, на следующий же вечер она получила и то и другое. Причем пельмени были совершенно такими же, как у бабы Люси, что не удавалось больше никому из многочисленной родни Зайкиных.

Базилевсу и его доверенному Печенюшкин открыл почти всю правду. Хозяева знали, что гости их — из будущего, скрывалась только цель путешествия. Хотя Тюнь-Пунь, судя по его отношениям с Пиччи, знал и это.

Изгнанник с друзьями спасается в прошлом — так выглядела версия для дракона. В последнее время здоровье старого полководца изрядно ухудшилось, и полную информацию решено было открыть ему только после неспешной подготовки. Даже во время спектаклей китаец порой незаметно исчезал и, вернувшись, заботливо подносил Базилевсу лакированную чашу с целебным питьем или несколько ярких драже, начиненных лекарственными травами.

Кстати об изгнании. Как-то Лиза сильно удивилась неожиданно пришедшей мысли. «Пиччи! — закричала она тут же. — Как же так?! Тебя ведь изгнали из страны, а мы сейчас пусть в прошлом, но в Фантазилье!» «Ну и что? — невозмутимо отвечал Печенюшкин. — Я же здесь ДО ТОГО, как меня выгнали!» Лиза задумалась, с сомнением покачивая головой, но временно вопрос был исчерпан…

После ужина обычно рассказывались истории с приключениями. Большинству героев находилось о чем вспомнить, даже сестры Зайкины, несмотря на нежный возраст, испытали не мало. Слушая Базилевса, Лиза всегда закрывала глаза. Ей казалось, что на воздушном корабле под тугими парусами она вплывает в яркий, прекрасный, суровый и нежный мир, полный надежд и света. Расставания и встречи, звон мечей и клятвы красавиц, солнце, всходящее над полем синих цветов, и ласковая теплая ночь, пронизанная томительной грустью о прошлом, которое невозвратимо, даже если тебе всего одиннадцать лет…

В свою очередь, хозяин дома и Тюнь-Пунь заслушивались воспоминаниями героев о будущем. Даже история Гамлета была им внове. В повествовании талантливого Никтошки грань между рассказчиком и несчастным принцем постепенно стиралась, так что к финалу потрясенные слушатели обалдело смотрели на слона, словно бы чудом воскресшего из мертвых.

Тему гибели Мурлыки Дракошкиуса Печенюшкин и его команда договорились не трогать. Базилевс также, по неизвестной причине, вопросов о племяннике не задавал. Проболталась на пятый день, конечно, Лиза.

— …Велел мне Гоша, завуч наш мерзковатый, после уроков остаться, — тараторила она увлеченно. — Ты, говорит, загордилась! Ничего я не загордилась, говорю, это вы бы на моем месте от гордости четыре обеда в столовой съедали бы каждый день, а так только три и булочку. Хорошо считаешь, говорит, а почему же тебя с контрольной по математике выгнали? Потому и выгнали, говорю, что хорошо считаю. Я еще пятерым контрольную решила, потому что это несправедливо, если у человека способностей нет, ему двойку ставить. Ладно, говорит, пусть для кого-то ты героиня, а для меня пока ноль без палочки. Исключаю тебя из школы на три дня до педсовета, а там поглядим. Ну и глядите, думаю, своими очочками, они у вас вечно мутные, дальше носа ничего не увидите! Вышла в коридор, а там Аленка ходит, волнуется. Первый класс, банты-фартук, фу-ты ну-ты, важная вся. Я ей рассказала, она как заревет! В сто ручьев! Такая несчастная… Я говорю, Ленка, ты по-моему так же убивалась, когда Дракошкиус погиб, а тут дело-то пустяковое… Ой!.. То есть не погиб, а окаменел… То есть ранили и выздоровел…

Лиза спрятала красное лицо в ладонях, не в силах поднять глаза на Базилевса.

— Милый Печенюшкин, — тихо проговорил дракон, когда Лиза уже успела сосчитать про себя до двадцати шести, — не сердитесь на ребенка. Надо сказать, что рано или поздно я ожидал скорбной вести. Ваше появление у меня не вполне походило на случайность. Будем откровенны до конца. — Он машинально принял и осушил — каждая голова по глотку — сосуд, поднесенный Тюнь-Пунем. — Я прошу вас сообщить мне все до самых незначительных подробностей о смерти племянника.

Федя бочком стал уходить в тень…

После того, как Пиччи замолчал, Базилевс долгое время оставался неподвижен. Зрачки его зеленели, как молодая трава под дождем. Кроме седины, ничто больше не выдавало возраст.

— Позвольте мне остаться одному, — сказал он. — Сегодня у нас не самый веселый вечер. Завтра будет легче. Пожалуйста, оставайтесь моими гостями и дальше. Не грусти, Лизонька. Возможно, твоя оговорка поможет нам. До завтра!

На следующий вечер Базилевс не вышел к ужину. Тюнь-Пунь, цветисто извинившись от имени хозяина, развлекал гостей, как мог. «Ничего страшного, — объяснил он, — легкий приступ ревматизма. Дают знать о себе старые раны. Сегодня моему господину лучше полежать. После чая, дорогой Пиччи-Нюш, если вас не затруднит, Базилевс просил заглянуть к нему».

Когда трапеза закончилась, остальные члены труппы, слегка встревоженные, решили вернуться в балаганчик и в ожидании Печенюшкина собираться ко сну. Все почему-то чувствовали, что беседа их командира с драконом может затянуться. Проводив актеров, китаец вернулся к ожидавшему его Пиччи. Вместе они прошли в опочивальню Базилевса.

Кровать дракона занимала треть немалого зала. Две головы хозяина утопали в подушках, тело закутывал клетчатый плед, в который спокойно можно было завернуть фургончик труппы Теодоро. Печенюшкин учтиво поклонился больному.

— Садитесь, друг мой, — негромко промолвил Базилевс. — Еще раз простите — недомогание лишило меня возможности уделить сегодня должное внимание вам и вашим спутникам. Но в лежачем положении я чувствую себя не так уж плохо и хочу исповедаться перед вами. Ценю вашу деликатность, дорогой Пиччи. Иной нетерпеливый гость с налета взялся бы требовать от старика признаний в былых грехах и необходимых сведений. Вы же щадили меня и не торопились, хотя каждый лишний день, проведенный здесь, возможно, отягощает обстановку в будущем, в вашем времени… Молчите, оправдываться следует мне. Сейчас вы поймете, почему. Итак, слушайте…

В очень-очень давние времена молодой Дракошкиус Базилевс считался в Фантазилье неотразимым красавцем. Страна жила нелегко и почти всегда находилась в состоянии обороны. То на востоке поднимали головы злобные колдуны-землееды, то с запада тучей прорывались в центр орды диких клоподавов. Едва успевали покончить с одной напастью, как тут же надвигалась новая.

«Герой — это профессия», — так хотелось сказать, глядя на Базилевса. Юный полководец неизменно оказывался на переднем крае каждой битвы. Он планировал операции холодно и точно, как математик, после чего, очертя голову, кидался в самое пекло схватки. За ним, неуязвимым и бесстрашным, солдаты шли в огонь и воду, ничего не боясь.

После очередной победы герой принимал положенные почести — всякий раз без особой охоты. Когда он, величественный и пушистый, под треск фейерверков въезжал в Портфей на боевой колеснице, запряженной шестеркой могучих коней, многие дамские сердца бились учащенно. Однако сложное положение родной Фантазильи совсем не оставляло Базилевсу времени на личную жизнь.

И вот однажды в сурового воина безудержно и пылко влюбилась фея тьмы Горгулья.

Внезапная страсть могущественной волшебницы не сулила дракону ничего хорошего. Горгулья была зла, настойчива, мстительна и уродлива, как бес. Недолго думая, она предложила Базилевсу союз — наступательный и оборонительный.

Полководец не умел обращаться с дамами. Следовало, вероятно, наговорить влюбленной фее комплиментов и, сославшись на тяжелые для родины дни, отложить объяснение на неопределенное время. Во всяком случае, нельзя было лишать Горгулью хотя бы малой надежды на возможное ответное чувство.

Вместо этого усталый герой напрямик высказал фее ряд невеселых истин. Волшебница узнала, что здравствующая матушка Базилевса намного моложе ее, что собственная внешность не позволяет ей надеяться на симпатию даже со стороны безносого пятирукого карлика-сучкоруба и что лучшим союзником для повелительницы ночных кошмаров был, есть и будет осиновый кол.

Юности свойственна категоричность. Искусством дипломатии Базилевс овладел позже. Ошеломленная и униженная, Горгулья вылетела из дома полководца, как ощипанная ворона. Ненависть, проросшая в ее сердце, слилась с оскорбленной любовью, породив чудовищный и прекрасный бутон — замысел мести. Для того, чтобы его лепестки раскрылись, требовалось время. Но колдунья была терпелива и умела ждать…

Прошло много лет. Базилевс так и не женился — не хотел оставлять после себя вдову и сирот. Жизнь проходила в сражениях, а смерть, единственная его спутница женского рода, состояла при драконе почти неотлучно, покидая лишь изредка, в мирные дни. Оставались боевые товарищи, но их число постепенно редело. Заводить же новую дружбу в зрелом возрасте не просто.

Одержав триста пятьдесят четвертую победу, на сей раз над безумными древовидными шаманами севера, полководец спешил домой на короткую побывку. В пути его догнало известие: у младшего брата, Баюна Дракошкиуса, родился первенец — сын Мурлыка.

В мирное время главе фантазильской армии пристало передвигаться лишь на колеснице. Но Базилевс никогда не страдал излишним самоуважением. Услышав новость, он свечкой взмыл в небеса и в полном боевом облачении с поражающей воображение скоростью устремился в Новоколдуново, к брату.

Рождение Мурлыки Дракошкиуса отмечали пышно. В разгар пира, подойдя к колыбельке очаровательного трехголового племянника, расчувствовавшийся Базилевс отстегнул свой грозный меч и повесил над изголовьем малыша.

— Мне совестно за скромность подарка! — объявил он громогласно. — Я прямо из похода — не было возможности подобрать что-либо достойное. Обещаю при всех: к восемнадцатилетию моего юного родственника я преподнесу ему самое ценное из всего, чем буду к этому времени обладать!

— Да! — разнеслось вдруг, едва победитель умолк. — Это будет поистине королевский подарок! Но — и в том порукой мое слово — воспользоваться им твой племянник сможет лишь после собственной гибели!

Резкий, почти мужской голос никак не вязался с нежными чертами лица феи, вставшей из-за праздничного стола. В считанные секунды облик ее изменился на глазах растерявшихся гостей. Розовое шелковое платье превратилось в грубую черную рубаху до пят, белокурые локоны стали полуседыми космами, рот ощерился, щеки ввалились и красное бешеное пламя заплясало в глазах.

— Горгулья… — выдохнул Базилевс.

Обнажив подаренный меч, он застыл на месте, защищая кроватку спящего красавца новорожденного.

— Ты отверг и оскорбил меня когда-то, — продолжала колдунья, — теперь я проклинаю тебя и весь ваш род! Своей жизнью ты не дорожишь, но отныне тебе есть кого любить и за кого бояться. Так пусть же не будет вам на этой земле ни радости, ни покоя!

Выкрикнув последние слова, Горгулья растаяла без следа…

Не стоит и говорить о том, что праздник был безнадежно испорчен. И хотя гости честно досидели до конца вечера, обсуждая чудовищную выходку злой феи, веселье за столом угасло.

Разгневанный Базилевс большей частью молчал, переваривая случившееся. У дракона, всю жизнь защищавшего рубежи страны, никогда не было времени узнать, что же происходит внутри нее. Новые познания весьма озадачили полководца.

Доморощенная нечисть, которой в ту пору развелось немало, изрядно отравляла существование добропорядочных фантазильцев. Некому было обуздать злодеев, ведь лучшие воины охраняли границу.

Колдуны и ведьмы с Горгульей во главе совершенно распоясались. Они портили питьевую воду, срывали крыши с домов, насылали град, болезни и ночные кошмары, воровали младенцев у матерей и воспитывали из них таких же злых чародеев, как и сами.

Силы внутреннего порядка, а их в Фантазилье было явно недостаточно, с работой не справлялись. К тому же в рядах защитников у колдунов хватало своих шпионов. Горгулья и ее приспешники ловко уходили от опасности и казались непобедимыми…

В тот вечер Базилевс поклялся себе уничтожить злодеев. Обстановка благоприятствовала замыслу. Главный полководец страны лучше всех знал, что в борьбе с внешними врагами близится затишье. Он надеялся отдохнуть, насладиться миром, покоем, развить пропадавшие впустую способности живописца, может быть даже жениться и продлить старинный род Дракошкиусов… Увы, исполнение желаний опять пришлось отложить…

Подготовка к решающему удару заняла несколько лет. Преодолевая гнев, Базилевс действовал рассудочно, хитро, тайно. Горгулья, раздраженная цепью неудач и провалов, казавшихся случайными, собрала все свое воинство на секретный ночной съезд. Сеть, которую дракон и его соратники сплели незаметно, ячейка за ячейкой, готова была затянуться.

Полуразрушенный, древний, как земля Фантазильи, замок Четырех Королей возвышался у залива Самого Синего моря. К стене, окружавшей замок, примыкала с одной стороны заброшенная, невероятно разросшаяся апельсиновая роща, с другой несла свои воды в море великая река Помидорка. Перед рассветом, когда силы зла, собравшиеся здесь, договорились о новых действиях и хотели уже разлетаться, на них, перерезав все пути к отступлению, обрушилась рать Базилевса.

История страны знает немного сражений столь кровавых и жарких. Настал полдень, солнце, остывая, коснулось моря, ночь пришла и ушла, растаяв в свете нового утра, под взглядом следующего полдня укоротились и исчезли тени…

Дракошкиус Базилевс, стоя перед развалинами замка, машинально коснулся лапой левого уха правой головы, только сейчас почувствовав боль. Треть уха безвозвратно исчезла в бою. Кровь запеклась, шерсть вокруг раны превратилась в твердые сосульки… В сравнении с остальными, эта потеря была невелика.

Бойцы Базилевса вели счет раненым и погибшим, вытаскивая товарищей из-под развалин. Когда скорбная работа завершилась, дракон, расправив крылья, медленно взмыл над неровной грядой обломков, навсегда скрывшей Горгулью и ее демонов.

Зеленые лучи из его глаз протянулись вниз, и там, где они касались камней, те оседали, рассыпаясь в прах. Гряда сровнялась с землей вокруг, затем просела еще и постепенно превратилась в неглубокий овальный ров, сплошь поросший цепкой и колючей ежевикой.

Павших воинов схоронили на берегу Самого Синего моря. Тела их поместили в непроницаемые саркофаги, чтобы уберечь от подземных вод. Подхватив раненых, непобедимая армада Базилевса скрылась в небесах.

На следующий день дракон вернулся. С собой он привез Пушинтия, лучшего скульптора страны. Вдвоем с ним полководец хотел определить место и внешний вид будущего памятника погибшим…

Лодку на отмели Базилевс заметил еще сверху, подлетая. Строго говоря, это была даже не лодка, а крупный рыбачий баркас. Выброшенный на берег приливом, покосившийся, со сломанной мачтой и разбитым об острые камни днищем, он не мог появиться здесь раньше вчерашнего вечера.

Приземлившись, дракон и Пушинтий осмотрели находку. Баркас был пуст. Сколько пассажиров находилось в нем и какова их судьба — оставалось только догадываться. Цепочка странных следов отходила от баркаса и тянулась вверх, пропадая там, где подсохший песок сменяла плотная травянистая почва. Похоже, что кто-то передвигался на нескольких конечностях и нес с собой груз, то волоча его по песку, то поднимая вверх.

Обеспокоенный Базилевс, показав скульптору место захоронения, отправился на разведку. След вскоре потерялся — нюху драконов далеко до собачьего, но полководец тщательно и методично обследовал треугольник земли между морем, рощей и устьем Помидорки.

Двигаясь вдоль рва, заросшего ежевикой, дракон неожиданно услышал внизу легкий шорох и едва уловимое сопенье. Замерев, он навострил все четыре уха. Звук постепенно усиливался: кто-то пробирался сквозь кустарник в сторону Базилевса.

Колючие побеги раздвинулись, и на свет, прямо перед бесстрашным, готовым к сокрушительному отпору полководцем, появился ребенок! Нескольких месяцев от роду, он был одет в короткую рубашонку из той же плотной, вылинявшей до бледной голубизны ткани, что и парус найденного баркаса.

Сшитая на скорую руку одежда походила на мешок с тремя прорезями для головы и рук. На плечах, на голых крепких ножках ребенка, на лбу и щеках — всюду багровели свежие царапины. Подхватив младенца мягкой лапой, Базилевс поднес его поближе к глазам.

Физиономия малыша, оказавшегося девочкой, была перемазана темно-фиолетовым, почти черным ежевичным соком. Увидев перед собой огромные головы дракона, она не разразилась плачем, как боялся Базилевс. Наоборот, девочка внезапно рассмеялась и, разжав кулачок, протянула к нему ладошку с несколькими смятыми, полураздавленными ягодами.

Базилевс, вдруг обмерший от нежности, какой не испытывал даже к племяннику, успел заметить, что зрачки у девочки, сначала показавшейся черноглазой, были темно-фиолетовыми, того же цвета, что и сок ежевики.

Перебрав десятки имен, полководец назвал приемную дочку Азалией. Он прочно обосновался в Портфее, в родовом поместье, и так же обстоятельно и талантливо, как делал все остальное, занялся воспитанием девочки.

Пять лет, прошедшие со дня находки, стали лучшими в жизни Базилевса.

В Фантазилье наступили мир и покой. Зло растворилось, как дым. На внешних фронтах царило прочное длительное затишье. Немногочисленные обессиленные враги, отступив от границ, считали полученный урон и восстанавливали хозяйство. Дракошкиус Базилевс рисовал батальные полотна и не мог налюбоваться дочкой, расцветавшей день ото дня.

Конечно, в свое время он постарался узнать, кому принадлежал разбитый штормом баркас. Оказалось, что в рыбачьем селении, расположенном на другом берегу устья Помидорки, пропали муж, жена и ребенок. Вот только никто не смог объяснить, зачем им понадобилось в шторм, на ночь глядя, пускаться в море, да еще брать с собой грудного младенца. Но уж наверное причины были. Семья жила нелюдимо и с другими жителями поселка почти не общалась. Соседки, которым Базилевс показал найденыша, узнали девочку.

Смирившись с невозможностью выяснить что-либо о последних минутах родителей Азалии, дракон покинул приморскую деревушку… С нежной улыбкой он вновь и вновь вспоминал появление малышки из колючих зарослей, личико, перемазанное соком, и собственный провал в качестве следопыта.

Странные следы у лодки объяснялись просто. Девочка то передвигалась на четвереньках, помогая себе локтями и коленками, то ползла по песку, и тогда на нем оставались полосы, словно что-то тянули волоком…

Базилевс изменил свою жизнь весело и решительно. Суровый полководец стал нежным, заботливым отцом. Он проводил с ребенком все свободное время, сам забавляясь и радуясь, как дитя. Явно переусердствовав, дракон пригласил для девочки трех нянь и трех кормилиц, выбирая их долго и придирчиво. Работа была посменной — каждая пара неотлучно находилась рядом с крошкой Азалией по восемь часов в сутки.

Девочка подрастала здоровой, умной и озорной. Точной даты ее появления на свет Базилевс не знал, поэтому, отсчитав назад полгода со дня находки у ежевичного рва, стал отмечать день рождения дочки двадцатого мая. Если принять эту дату за основу, получается, что Азалия в десять месяцев встала на ножки, пошла и в тот же день сказала свою первую фразу. Фраза была очень длинной и, хоть звучала нечетко, все же дракон и кормилица разобрали: «Папа, дай, спасибо, надо!..»

Года в два Азалия получила новое имя. Необыкновенно живая, подвижная, она обожала бегать, прыгать, играть в мяч, лазить по деревьям, но больше всего любила кувыркаться. В своей детской, устраивая которую Базилевс велел сломать стену, разделявшую две огромные комнаты, среди ковров, подушек, игрушек необычных гимнастических снарядов девочка резвилась, как обе-зьянка.

Эльжбета, одна из нянь, молодая смешливая колдунья, попавшая в Фантазилью из далеких славянских земель, прозвала свою подопечную Тыщенцией Кувырк. Тысяча кувырков — вот как это переводилось с языка Эльжбеты. Девочка радостно подхватила прозвище и с тех пор не называла себя иначе как «Тысенса». Базилевс все, что нравилось дочке, принимал с восторгом, и, таким образом, имя, данное няней, прижилось.

С трех лет малышка стала заниматься с учителями, проявляя удивительные способности. Начала магии дракон преподавал ей сам, никому не доверяя столь важное искусство. Тыщенция усваивала познания на лету и к пяти годам напоминала по развитию двенадцатилетнего ребенка, оставаясь веселой, добродушной и ласковой.

За это время спокойная жизнь страны почти не нарушалась. Базилевс отлучался из дома всего три-четыре раза, страшно скучал по дочери, находясь в отъезде, и, едва закончив дела, вихрем летел обратно.

Так уж получилось, что день рождения маленькой Тыщенции Кувырк совпадал с датой основания Портфея. На пятилетие девочки дракон пригласил всех соседских детей — друзей общительной малышки, заводилы в любых играх. Веселье и смех, бушевавшие в доме Базилевса, были все же лишь слабым отзвуком того, что творилось на центральной площади. Суматошный Портфей шумно отмечал круглую дату — городу минуло очередное столетие.

Вечером, проводив вместе с дочкой гостей, Базилевс уложил ее в кроватку, расцеловал и, оставив под присмотром внимательной Эльжбеты, вернулся в свои покои. Некоторое время он размышлял: не взглянуть ли на городские торжества? Но усталость победила, и дракон, размягченно улыбаясь мирно отошел ко сну…

Солнце клонилось к западу, и день рождения Азалии продолжался, когда в ясном небе над городом появилась пухлая серо-фиолетовая туча. Низко нависнув над домами, она вдруг просыпалась хлопьями мягкого пушистого снега, покрывшего в несколько минут толстым слоем улицы и дворы. Наклонные солнечные лучи освещали эту невиданную в конце мая картину, придавая всему происходящему нереальный даже для Фантазильи вид.

Дети, высыпав из дома, с радостным визгом бросились играть в снежки, потом так же дружно взялись лепить снеговика. Умиленный Базилевс стоял на крыльце, наблюдая.

Холода не чувствовалось. Волшебный снег не таял и не морозил пальцы. Белая фигура во дворе росла, один ком громоздился на другой. Метла в снежных руках, черные угольки — глаза, нос — красная морковка, черный рот, намалеванный углем, распахнутый от уха до уха. Голову снеговика венчал пучок раздерганной пакли, прихлопнутый маленьким ведерком и напоминавший нечесаные полуседые лохмы.

Хохоча и приплясывая, именинница подбежала к фигуре, чтобы поправить покосившуюся метлу. Внезапно руки снеговика, легко отделившись от туловища, схватили девочку и с силой прижали к нижнему кому, служившему уроду основанием.

Все остальные дети куда-то пропали. Базилевсу отказали силы — беспомощный, он не мог даже пошевелиться, не мог закричать.

Азалия, не переставая хохотать, исчезала в снежном чреве. Черты лица ее приобрели пугающее сходство с мордой снеговика. Вот хохот, теперь скорее напоминавший лай, захлебнулся, и ребенок скрылся полностью. Постепенно изменился и вид снегового урода. Ошеломленный дракон узнал Горгулью — фею тьмы, побежденную им и канувшую в небытие.

— Ты забыл, забыл о моем проклятии! — Призрак завывал как вьюга в трубе. — Гордый, красивый, сильный — думаешь, ты одолел меня? Я бессмертна, и сражение наше лишь в самом начале! Запомни это, полководец!.. Запомни это!..

Базилевс рывком вскочил с ложа, встряхнул головами, медленно освобождаясь от власти ночного кошмара…

 

Глава шестая

ТЫЩЕНЦИЯ КУВЫРК

Едва придя в себя, дракон накинул халат, стремительно и неслышно пробежал на дочкину половину, сунул в замочную скважину коготь, чуть повернул его, и дверь спальни тихо отворилась. Девочка, укутанная одеялом до подбородка, мирно посапывала. Рядом в изголовье лежала любимая игрушка — плюшевый львенок. Пожилая няня, дремавшая в глубоком кресле рядом с кроваткой, мгновенно очнулась и кинула вопросительный взгляд на Базилевса.

Приложив лапу к губам, дракон успокаивающе кивнул, попятился в коридор и закрыл дверь. Он вернулся к себе, уселся за рабочий стол, подпер головы лапами и попытался сосредоточиться.

Страшный сон не мог появиться сам по себе. Он означал только одно — злые силы не погибли окончательно. Несмотря на все старания Базилевса, под пеплом уцелел тлеющий незаметный уголек, и пламя, рожденное им, незаметное до поры, как торфяной пожар, первым языком выплеснулось на поверхность земли…

Днем полководец узнал еще одну тревожную новость. Массовое гулянье на центральной площади Портфея в честь юбилея города затянулось надолго. Большая часть народа глубокой ночью разошлась по домам, но несколько десятков самых ретивых портфейцев продолжали веселиться. Они пускали ракеты, танцевали и пели, покачиваясь от усталости, и все прихлебывали из козьих бурдюков легкие, чуть хмельные, газированные напитки.

Внезапно, совсем незадолго до рассвета, оставшихся на площади жителей в один миг поразила слепота.

Непонятная болезнь длилась каких-нибудь полчаса. С первым солнечным лучом ко всем гулякам до одного вернулось зрение. Однако последствия случившегося были неприятны.

Несколько портфейцев передрались, столкнувшись во тьме и заподозрив друг друга в авторстве недоброй шутки. Два мирных горожанина упали в фонтан и чуть не захлебнулись. Один юноша поседел от страха, другой стал заикой. Трое, перебрав радующих сердце напитков, свалились в яму. Хорошо, что пострадавшие, перемазавшись в грязи, отделались лишь синяками и вывихами…

Портфей охватила легкая паника, но прошла неделя без происшествий, другая, и жители постепенно успокоились.

Встревоженным оставался лишь Дракошкиус Базилевс. Он по-прежнему был уверен, что уничтожил Горгулью, но, очевидно, фея тьмы перед смертью сумела оставить для полководца мину замедленного действия.

Дракон внимательно следил за самыми незначительными событиями в Фантазилье. Град, уничтоживший посевы, рудокоп, настигнутый в шахте обвалом, эпидемия желудочных кровотечений в маленькой деревеньке, сумасшедший кочевник с востока — все это могло быть дыханием недобитого зла.

Каждое отдельное происшествие казалось случайным. Расследования не позволяли выявить кого-либо, намеренно вызвавшего беду. И тем не менее, первые пять лет после битвы в замке Четырех Королей фантазильцы ВООБЩЕ не ведали неприятностей.

Все началось со снега над городом — с предутреннего видения дракона…

Базилевс вновь, как и пророчила колдунья, лишился радости и покоя. Сложив с себя обязанности Верховного полководца, он с головами ушел в новое тайное занятие.

Испокон веков род Дракошкиусов славился в Фантазилье не только военными талантами, но и феноменальными способностями к волшебству. Много великих чародеев дал он истории. Дарования предков не минули и Базилевса, другое дело, что, избрав путь воина, он не пользовался в полной мере возможностями кудесника.

Дракон решил выиграть сражение со злыми силами ночи за своим рабочим столом. Объявив, что готовит обширную работу «История фантазильских войн», он затворился в кабинете, выходя оттуда первое время лишь для еды и сна. Родственники, близкие друзья, слуги — никто не допускался в святилище. Даже приемной дочери, любимой больше всего на свете, вход в кабинет не был разрешен.

Покидая комнату, дракон запечатывал ее тремя дюжинами отборных заклятий, изобретенных им самим и, следовательно, абсолютно надежных. К тому же записывал он мало. Все находки и открытия, сделанные на многотрудном пути, бережно покоили в себе седеющие головы Базилевса…

Гений и воля дракона победили. Неполные десять лет — всего лишь один листок, уносимый ветром из необозримого сада Вечности. Очевидно, Базилевса вдохновляли усопшие предки и нерожденные потомки, невидимо роясь над ним и подбрасывая мысли. Труд, равного которому не было еще под солнцем, завершился в небывало короткий срок.

Невозможное произошло. Предмет, лежащий на столе перед глазами чародея, давал его обладателю полную власть над всеми исчадиями мрака. При этом изобретение Базилевса внешне не отличалось от тысяч подобных вещей, используемых как фантазильцами, так и обычными людьми с самого начала цивилизации.

Существовала, правда, одна тонкость. Для того, чтобы уничтожить зло, необходимо было сначала вычислить и встретить его носителя. Зато предмет, сотворенный драконом и обращенный против ГЛАВНОГО источника бед, сразу заставил бы сгинуть без следа и всю остальную нечисть.

Итак, требовалось отыскать наследника Горгульи. Решив основную задачу, Дракошкиус Базилевс надеялся справиться и с этой, гораздо более легкой…

Несмотря на колоссальную занятость, время для дочки у Базилевса находилось обязательно. В первые три года своих трудов он ежедневно проводил в детской по часу утром и вечером. Девочка, привыкшая видеться с папой чаще, сердилась, иногда даже плакала, но постепенно новые друзья, учителя, няни и книги целиком заполнили ее дни.

Когда Тыщенции исполнилось восемь, приемный отец стал все чаще задумываться об ее образовании. Учителя, ходившие в дом, дали ей немало, но способности к языкам, рано проявившиеся у ребенка, следовало развивать серьезно.

Городок Русалочий Плес, больше всего знаменитый своим пансионом для девочек, находился в нескольких сотнях миль западнее Портфея. Светлый просторный дом стоял на самом берегу тихого озера с голубыми лилиями. Двадцать воспитанниц феи Камиллы собрались в него с разных концов страны.

Хотите верьте, хотите нет, но фея Камилла знала ВСЕ языки, наречия и диалекты Фантазильи. Вот только точное их количество она никак не могла подсчитать. Ведь даже головастики из разных прудов говорят не вполне одинаково, хотя в случае необходимости отлично понимают друг друга. А язык дуба существенно отличается от языка березы, несмотря на то, что они одной группы.

Конечно, не только Камилла занималась с пансионерками. Несколько ее воспитанниц после завершения учебы остались здесь преподавать. Но самых способных девочек фея обучала сама.

Пансион славился еще и уроками домоводства. Выпускницы в обязательном порядке умели готовить три тысячи блюд, не считая волшебных, вроде нарастающих тортов, колбас вдохновения или музыкальных салатов. Уборка квартиры также была настоящим искусством. Девочки могли, наводя порядок, сделать жилище похожим на что угодно — от поляны в лесу до морского грота… Вообще, о каждом предмете, изучавшемся в заведении феи Камиллы, стоило бы написать отдельную книгу.

В этот пансион и попала маленькая Тыщенция Кувырк.

Базилевс, одинокий в притихшем замке, тяжело переживал разлуку. Работа заглушала тоску, но перед сном и ранними пасмурными утрами она подступала вновь и царапала сердце исподтишка. Дракон с трудом дожидался воскресенья, вскакивал до рассвета, когда слуги еще спали, и, собравшись за сорок пять секунд, как солдат по тревоге, вылетал в Русалочий Плес.

Он появлялся в пансионе как раз к пробуждению дочки. Чаще всего целый день проходил за отдыхом, на берегу озера. Шум, возня, солнце, смех, брызги — взгромоздившись на безропотного великана, девочки готовы были часами резвиться на нем среди воды, как на плавучем острове.

Тыщенция блестяще успевала по всем предметам, но охотнее всего занималась волшебными превращениями. Она выбегала к прилетавшему Базилевсу то в облике шаловливого ангорского котенка, то в виде румяного краснощекого гнома в полосатом колпаке. Иногда маленькая колдунья появлялась из-за деревьев прекрасным юношей, скачущим во весь опор на горячем скакуне, порой неожиданно с ветвей спускалась на плечо дракона болтливым картавым попугаем. Чаще всего девочка, страдавшая из-за непохожести на дракона, показывалась ему в обычном своем виде, но с кошачьей головой, хвостом и пушистыми крыльями. Бывало так, что даже приемный отец не мог распознать ее среди других воспитанниц, тоже перевоплотившихся в птиц, зверей и смешных необычных человечков.

Жизнь в пансионе текла размеренно и спокойно. Редкие неприятности и досадные случайности фея Камилла объясняла для себя проказами живущих в озере русалок. Пропажа вставной автоотвечающей челюсти у воспитательницы Шарлотты. Внезапная потеря голоса в день экзамена умницей Вентуриной, лишившейся безусловной возможности стать первой ученицей. Гибель в одну ночь всех комнатных растений в горшочках, выращенных самой феей Камиллой. Катастрофическое облысение воспитательницы Гортензии, заслуженно гордившейся своими пепельными кудрями, такими густыми, что о них в два дня ломались гребни… Если покопаться в памяти, за последние годы пришлось бы вспомнить немало таких историй…

Почти все няни и кормилицы Тыщенции Кувырк по-прежнему коротали свой век в замке Базилевса. Работа по дому, чтобы не скучать от безделья, находилась всегда, а добрый хозяин рад был тем, кто помнил и любил его дочку. Только две кормилицы нашли себе другие места, и то лишь потому, что пожалели оставшихся без материнского молока новорожденных.

А вот от Трефилия, старого конюха Базилевса и возничего его боевой колесницы, чья нелепая трагическая смерть до сих пор была в замке предметом обсуждений, остался лишь зеленый холмик с мраморной плитой на тенистом кладбище Портфея.

Со времени своего появления в замке малютка Тыщенция стала любимицей Трефилия, бывшего, как и его хозяин, одиноким и бездетным. Девочку, еще не умевшую ходить, возничий осторожно привязывал поближе к центру повозки. Горячие кони летели вскачь, от скорости шумело в ушах, Тыщенция счастливо хохотала и, распахнув ручонки, ловила ладонями ветер.

Шестерка скакунов Базилевса почему-то долго не могла привыкнуть к девочке. Кони шарахались, фыркали, тревожно ржали, когда она заглядывала в конюшню. Трефилию, искусному дрессировщику, потребовались многие недели ласковых уговоров, чтобы приучить своих питомцев к юной дочке хозяина… Из всей челяди Базилевса Тыщенция особенно привязалась к старику-конюху. Они по-настоящему дружили и, когда девочка отправилась в пансион, расставание было необыкновенно тяжелым для них обоих.

Обитатели замка нередко ездили в Русалочий Плес, навещая девочку. Как-то вечером Трефилий вернулся домой после очередного визита к любимице, а утром его нашли бездыханным в полутемной, с крохотным оконцем под потолком каморке, служившей конюху кладовой.

Вместо успокаивающего настоя — Трефилий всегда пил его перед сном — он глотнул стоявший на той же полке концентрированный яд от насекомых, очевидно перепутав впотьмах одинаковой формы бутылки.

Яд подействовал мгновенно, тело нашли утром, и все попытки Базилевса спасти несчастного оказались безуспешны.

Конюх единолично хозяйничал в кладовой, а ключ от нее носил на шее, так что никто больше не мог войти внутрь и поменять местами бутылки. Допустить же, что застенчивый добряк Трефилий решился на самоубийство, было немыслимо. Пришлось объяснить все случайностью, но с этого времени в душах большинства обитателей замка появился неприятный саднящий осадок.

Смерть Трефилия долго скрывали от Тыщенции. Только вернувшись домой на каникулы, она все-таки узнала правду. Несколько дней девочка рыдала не переставая. Чары Базилевса постепенно смягчили горе, однако до самого отъезда Тыщенция часами просиживала на кладбище у могилы, а улыбаться, казалось, разучилась навсегда.

Но детская грусть не может быть бесконечной. В конце концов время и трогательная забота близких излечили девочку. Сначала дракон ухитрялся навещать ее в пансионе дважды в неделю, потом, когда дочка робко, изредка, неуверенно начала смеяться, он облегченно вздохнул и перешел на обычный режим. Труд Базилевса близился тогда к завершению, и каждая лишняя минута была для него драгоценна.

Мурлыка Дракошкиус, племянник полководца, рос здоровым, умным и крепким. Детские болезни обходили его стороной, ходить и летать он начал даже раньше обычного срока, науки постигал охотно, радуя своих учителей.

Несмотря на отменную физическую подготовку, военными дисциплинами юный дракон особо не увлекался, хоть и получал по ним отличные оценки. Философия, магия, основы управления предметами живыми и неживыми — вот чему он уделял основное внимание. Старинные же истории, во множестве читаемые Мурлыкой, придали его уму несколько романтический склад.

Редко видя своего занятого дядю, молодой Дракошкиус тем не менее был с ним очень дружен. Он души не чаял в Тыщенции, которую считал младшей сестренкой, кузиной, и всегда привозил ей кучу гостинцев, когда вместе с родителями приезжал в гости в Портфей.

После того, как Тыщенция поступила в пансион, Мурлыка порой прилетал туда с дядей. В такие дни встречи проходили особенно весело. Купанье, полеты, игры в чехарду и в прятки, состязания в превращениях, составление букетов и чтение наизусть рыцарских баллад у ночного костра — даже взрослые участвовали в этих забавах, с удовольствием вспоминая молодость.

Несмотря на всю симпатию, проявляемую подростком-драконом к сестренке, трудно было не заметить его чувств к другой особе, скрываемых тщательно и безуспешно. Подружка Тыщенции, беззаботная Ноэми — Принцесса Ветров в один миг покорила сердце Мурлыки Дракошкиуса, сама этого не заметив.

Мечтательной Ноэми нравился пушистый трехголовый великан, такой внимательный и неуклюжий. Никогда не имевшая старшего брата, она даже завидовала Тыщенции. Но охотно проводя время в компании с Мурлыкой, девочка от расставания до новой встречи почти не вспоминала о нем.

В ту пору, когда молодому Дракошкиусу исполнилось восемнадцать, Тыщенции и ее ровеснице Ноэми оставалось провести в пансионе еще около года.

Базилевс получил у феи Камиллы разрешение забрать обеих девочек с собой на выходные. Именинник прислал каждой персональное приглашение в стихах, написанное на роскошной бумаге каллиграфическим почерком со множеством завитушек. Пансионерки собрались мигом, радуясь еще и возможности ненадолго сменить обстановку.

Примерно половину расстояния до Новоколдуново девочки летели на драконе, потом, чтобы размяться, принялись и сами резвиться в воздухе. Ноэми, не слишком искушенная в магии, обернулась лебедем — только в эту птицу она умела хорошо превращаться. Тыщенция то вырывалась вперед, то отставала, играя, то кружилась над подругой, как бы нападая на нее в шутку и ежеминутно меняя облик. Она становилась беркутом, соколом, кречетом, орлом, даже уродливым грифом. Потом баловство наскучило ей, и в образе крылатой персидской кошечки девочка вновь опустилась на широкую спину дракона, сладко продремав там до самого конца пути…

Когда празднество закончилось и гости частью разъехались, частью отправились спать в отведенные им покои, Базилевс с племянником прошли в комнату Мурлыки, заваленную подарками. Там полководец и вручил имениннику самое ценное, чем обладал — созданный им для уничтожения зла магический предмет.

Надо сказать, что первую часть проклятья Горгульи, слова ее о королевском подарке Базилевса, который племянник его сможет использовать лишь после своей смерти, все бывшие тогда в зале, включая самого дракона, начисто забыли, едва колдунья исчезла. Очевидно, Горгулья, смотревшая далеко вперед, так и задумала.

Базилевс, делая свой подарок, искренне желал, чтобы Мурлыка Дракошкиус завершил дело, начатое им, и прославился в веках. Он рассчитывал на помощь Мурлыки в обнаружении источника зла — новая сеть, которую дракон наде-ялся изготовить и раскинуть по стране, как не когда раньше, никак не сплеталась в одиночку.

Дядя рассказал племяннику все, что знал сам, объяснил, как воспользоваться подаренной вещью, и несколько раз повторил чудесное заклинание — ключ к предмету — пока именинник не затвердил его наизусть.

Убрав подарок, растроганный и взволнованный Мурлыка распахнул лапы, дабы обнять Базилевса, и внезапно застыл на месте. На всех его трех физиономиях проступили недоумение и растерянность.

Шерсть непобедимого полководца встала дыбом. Отвратительное, безумное ощущение, что кто-то, подняв верхушки его голов, как крышки сахарниц, старательно и грубо водит мокрой тряпкой по мозговым полушариям, возникло на миг и тут же пропало. Но пропало не только оно одно.

Базилевс НЕ ПОМНИЛ, что представляла из себя вещь, подаренная племяннику! Он НЕ ПОМНИЛ, как с ней надлежало обращаться!! И, наконец, магическое заклинание, им же изобретенное, без знания которого подарок был лишь незначительной безделушкой, он тоже НЕ ПОМНИЛ!!!

Судя по выражению физиономий Мурлыки, он испытывал сейчас те же самые чувства.

Зато только теперь, спустя восемнадцать лет, в головах Базилевса отчетливо всплыло начало проклятия Горгульи…

Всю ночь дядя и племянник обыскивали комнату, дружно высказываясь по поводу ее огромных размеров. Здесь находилось множество подарков, которые Мурлыка не успел еще даже рассмотреть, и любой из них мог оказаться магическим изделием Базилевса. Да и имели ли поиски смысл? Ведь заклинание было утрачено.

Загадочную фразу колдуньи о том, что молодой Дракошкиус сможет воспользоваться подарком после смерти, оба родственника расшифровать не смогли и сговорились считать ее просто издевкой. Пока. Чтобы окончательно не сойти с ума от непосильных раздумий.

Базилевс не находил себе места оттого, что загубил многолетнюю работу и второй раз испортил именины племяннику. Мурлыка утешал его, уверял, что в тесном союзе они снова примутся за борьбу с силами мрака и уж на этот раз обязательно добьются успеха. Молодым всегда кажется, что от удара их богатырским плечом развалится любое препятствие…

Дружба Ноэми и Тыщенции, хоть и начала давать трещины, все же продолжалась весь последний год перед выпуском из пансиона. На взгляд Принцессы Ветров подруга ее была чересчур требовательной и ревнивой. Она считала Ноэми своей собственностью, не позволяя ей сближаться с другими воспитанницами.

Весной, во время цветения яблонь, Принцесса Ветров все дни напролет мечтательно бродила одна в старом саду на задах пансиона, вдыхала тонкие запахи цветов и грезила наяву, никого не желая видеть.

Тыщенция, мягко отвергаемая подругой, бывала в эту пору особенно зла и раздражительна.

Вообще весной в пансионе и вокруг часто происходило что-нибудь неприятное. Хищные зверьки разоряли птичьи гнезда под крышей. Кожа у многих девочек от первого яркого солнца покрывалась густой малиновой сыпью. Дождь с градом обрушивался на яблоневый сад, и лепестки осыпались раньше времени. Половицы в доме немилосердно скрипели, и ни с того ни с сего во всех кранах надолго пропадала вода…

Яблони отцветали и Ноэми вновь становилась неразлучна с Тыщенцией, прося у нее прощения за недолгое чудесное забытье. Лучшей спутницы все равно не находилось. Почему-то те девочки, с которыми Принцесса Ветров хотела бы дружить, не задерживались у феи Камиллы, покидая пансион по разным причинам. То климат оказывался неподходящим, то дома что-либо случалось, то пропадали внезапно способности к языкам, и родители переводили детей в другие школы.

Но вот обучение закончилось, Тыщенция и Ноэми получили дипломы и всю ночь вместе с другими выпускницами танцевали на прощальном балу. Расставаясь, они поклялись видеться часто, тем более, что Замок Ветров, где жила Ноэми, находился близ Новоколдуново, недалеко от поместья брата Дракошкиуса Базилевса.

Тыщенция Кувырк вернулась домой шестнадцатилетней девушкой. Приемный отец ее был счастлив, не видя того, что постепенно заметили домочадцы — характер их юной госпожи несравненно ухудшился. Она подолгу беспричинно молчала, глядя на всех исподлобья своими прекрасными, ежевичного цвета глазами, в которых проступали тогда красноватые искорки, часто и незаслуженно бранила слуг, а раз даже дала пощечину своей старой няне.

Дошло до того, что обитатели замка облегченно вздыхали, когда Тыщенция улетала к Ноэми погостить.

Базилевс ничего не подозревал. Вместе с племянником он напряженно работал, пытаясь снова отыскать лекарство от зла. Раздосадованный цепью неудач, дракон мало что замечал вокруг. Брат его дрался на Севере — оттуда наступали на Фантазилью живые льды. Более серьезная, чем ожидали, опасность заставила и Мурлыку Дракошкиуса вылететь на подмогу отцу. Базилевс тоже рвался в бой, зная, что его опыт наверняка ускорит победу. Надо было только завершить очередную серию исследований…

Когда за ужином слуги донесли хозяину о том, что в Портфее объявилась молодая прорицательница по имени Свистония, дракон пожелал увидеться с ней. Немало прожив на земле, он знал, что свет на запутанные проблемы проливается иногда из самых неожиданных мест. Молва о чудесном даре сивиллы могла оказаться правдой, а вопросов у Базилевса хватало.

Тыщенции не было дома. Несколько дней назад она отбыла к любимой подруге, собираясь заодно навестить тосковавшую без мужа и сына матушку Мурлыки Дракошкиуса. Свистонию, согласившуюся встретиться с Базилевсом, он принимал один.

Юную провидицу дракон представлял иначе. Перед ним оказалась типичная горожанка — опрятная, спокойная, миловидная, в простом скромном платье, с русой косой, собранной венцом вокруг головы, и ясным добрым взглядом. На первые незначительные вопросы она отвечала тихо, как бы стесняясь, однако сообщала такие подробности о детстве и юности Базилевса, которые, кроме его самого, не мог знать никто. Постепенно дракон проникся к сивилле доверием и — слово за слово — неожиданно для себя рассказал ей всю историю о проклятье Горгульи…

Базилевс, говоривший более двух часов без перерыва, прихлебывая лишь время от времени подносимое китайцем питье, неожиданно замолк. Старый дракон дышал учащенно, глаза его полузакрылись, и слышно стало, как в груди глухо тукает сердце.

Тюнь-Пунь вскочил на ноги.

— Успокойтесь, господин! Я запрещаю вам продолжать, может случиться приступ. Перенесем окончание на завтра.

— Нет, нет… — с трудом возразил хозяин. — Физическое здоровье мое вполне приемлемо… Мне тяжело говорить совсем по другой причине…

— Если Базилевс позволит, — почтительно вмешался Печенюшкин, — я доскажу историю сам. Осталось немного. То, что случилось дальше, можно теперь понять. Потом вы добавите все, что сочтете нужным.

Дракон печально кивнул.

— Я полагаю, — неторопливо начал мальчуган, — что хозяин наш задал Свистонии следующие вопросы. Что означает фраза колдуньи о посмертном использовании подарка Мурлыкой Дракошкиусом? Как выглядит созданный Базилевсом предмет? Где он? Как восстановить заклинание? Удастся ли племяннику и дяде победить силы мрака? Как разыскать наследника Горгульи?

Я думаю также, что на первые четыре вопроса провидица ответить не смогла. Горгулья надежно скрыла истину, иначе вся ее колдовская затея не имела бы смысла. Удастся ли победить зло? Скорее всего Свистония сказала «да». Интуиция и природный оптимизм не должны были подсказать ей другое. Однако разъяснений, полагаю, не последовало.

Ответ же сивиллы на последний вопрос привел хозяина в неистовство. Наследница Горгульи — заявила прорицательница — это приемная дочь Базилевса Тыщенция Кувырк и найти ее отныне и до конца дней его дракону не удастся…

— Великие боги! — вырвалось у китайца, обычно невозмутимого, как камень. — Бедный мой господин!.. Столько лет… В одиночку с этой чудовищной ношей.

Владелец замка слабым жестом прервал Тюнь-Пуня.

— Не сердитесь, дорогой мой. Удел слабых делить с друзьями собственные беды и вины. А вы, Пиччи, продолжайте. Все же легче, когда обжигающие истины произносят за тебя чужие уста.

— Остаток истории я сжимаю в конспект, — заверил Печенюшкин. — Нечего бередить раны. Итак, Базилевс обвинил Свистонию во лжи и приказал выгнать ее из города. Затем он отправился в Новоколдуново, где к ужасу своему узнал, что Тыщенция не появлялась там. Все попытки разыскать ее оказались тщетны. Сопоставив факты, на которые раньше он невольно закрывал глаза, хозяин наш понял, что Свистония, видимо, не ошиблась. Отвергнув Горгулью, полководец, как птица над подкинутым в ее гнездо кукушкиным яйцом, сам высидел и взлелеял чудовищное отродье колдуньи.

Разбитая лодка на берегу, гибель рыбацкой семьи, парусиновое платьице найденыша — все эти заранее продуманные детали призваны были усыпить недоверие Базилевса. Становилась понятной и внезапная смерть конюха Трефилия. Очевидно, в гостях у своей любимицы он неожиданно проник в тайну Тыщенции Кувырк и, потрясенный, покончил с собой.

И все же удар судьбы не сломил полководца. Седой, с разбитым навеки сердцем, он снова встал во главе фантазильской армии. Одно его имя обращало в трепет врагов. Очистив границы и надолго вернув стране мир, Базилевс занялся внутренними делами.

После исчезновения Тыщенции демоны зла разгулялись в Фантазилье, как матросы в портовом кабаке. Попадая в лапы трех Дракошкиусов, они гибли десятками, но свою неуловимую предводительницу не выдавали, сами не зная, где она скрывается и как выглядит теперь.

Базилевс делал все возможное для того, чтобы найти приемную дочь, но втайне, не признаваясь себе, рад был, что встречи не происходит. Без колебаний уничтожив Тыщенцию, дракон, вслед за этим, неизбежно покончил бы и с собой.

Снилось ему теперь всегда одно и то же. Жаркий день, солнечное марево, запах прогретой травы и девочка с замурзанной, исцарапанной, перепачканной черно-фиолетовым соком рожицей, выбирающаяся из зарослей ежевики и тянущая к нему, Базилевсу, ручонку с несколькими полураздавленными ягодами…

— Вы все рассказали верно, милый мой Пиччи. — Дракон, мобилизовав силы, вновь говорил спокойно. — Осталось добавить чуть-чуть. Через несколько лет пропала и подруга Тыщенции Ноэми. В отсутствие ее родителей к берегу, близ их замка причалил корабль, ведомый неизвестным красавцем рыцарем. Вдоль бортов его вместо пушек стояли кадки с вечноцветущими яблонями. На другой же день, будто обезумев, Принцесса Ветров обвенчалась с загадочным капитаном, и судно отплыло в штормовой океан… Больше никто ее не видел. Ходили слухи, что корабль разбился о скалы и все пассажиры его погибли, но доказательств этому нет.

Неоспорим другой факт. После исчезновения Ноэми буйство сил мрака сразу пошло на убыль и вскоре почти прекратилось. Уже немало лет все мы живем спокойно. Я и сейчас не знаю, есть ли связь между этими событиями.

С тех пор я пережил немало приключений и здесь и наверху. Возраст дает о себе знать все чаще. Если бы не друг мой Тюнь-Пунь, я, вероятно, не дожил бы до сегодняшнего дня. Наша случайная встреча когда-то в Китае и моя незначительная помощь мудрецу обернулись долгой и плодотворной дружбой. Остаток жизни моей протекал безрадостно, но ваше появление, дорогой Пиччи-Нюш, заронило в мое сердце надежду… Скажите, каким образом надеетесь вы в будущем, в вашем времени, оживить моего племянника?

— Когда Мурлыка Дракошкиус явился Лизе во сне, — медленно произнес Печенюшкин, — он упомянул о волшебной коробочке с гримом, принадлежащей Тюнь-Пуню, о зеленой краске. Я прошу врачевателя рассказать нам — в чем заключается чудесное действие грима?

— Есть древняя легенда, — неуверенно начал китаец. — Если живописец изображает дракона, нельзя полностью прорисовывать глаза. Стоит коснуться его зрачков зеленой краской — дракон оживет и улетит. Быть может, в этом и заключается секрет воскрешения племянника Базилевса? Но вы, Пиччи, должны найти ЗДЕСЬ Мурлыку Баюновича и передать ему мой рассказ о коробке с красками. Тогда круг замкнется. Мои знания — через вас, дракона, Лизу — снова попадут к вам в будущем. Мурлыка Дракошкиус оживет, вспомнит тайну предмета, побеждающего зло, и вы, все вместе, расправитесь с силами тьмы.

— Вы забываете о главном, — печально возразил мальчик, — о том, чего нельзя восстановить. Пробито сердце дракона. К великому сожалению, мы оказались в тупике…

Базилевс пружинисто сел на постели.

— У меня хватит сил прорубить выход! — воскликнул он, позабыв о болезни. — Только не перебивайте, прошу вас! Уверяю — другого выхода не найти. Подойдите ко мне поближе, друзья! Слушайте же…

 

Глава седьмая

СПЕКТАКЛЬ С СЮРПРИЗАМИ

— Кто тебе, Печенюшечкин, дороже — какой-нибудь китайский мудрец или, например, я?! — Лиза серьезно обиделась. — Почему поехал Тюнь-Пунь? Я, может быть, больше всех хотела Дракошкиуса увидеть!

— Ты хоть во сне с ним встречалась, — грустно заметила Алена. — А я вообще никак. Уже и голос его стала забывать. Пиччи! Ну теперь-то ТОЧНО все будет нормально? Почему ты нам мало рассказываешь?

— Ничего себе, мало! Часа три болтаю. Даже охрип… Тюнь-Пунь поехал предупредить Мурлыку Баюновича, потому что они прекрасно знакомы. Дракон ему доверяет. К тому же задача у мудреца непростая. То, что он скажет Дракошкиусу, тот должен забыть и вспомнить лишь после смерти, явившись Лизе во сне. Это, конечно, слишком уж мудрено. Но проще у нас не вышло, делать нечего.

— Ну и что! — не сдавалась Лиза. — Отправились бы все вместе. Как интересно! Мы его знаем, а он нас нет. Ты как считаешь, мы бы ему понравились? Слушай, он же меня и не видел с коротким носом!

— Поспешать надо, Лизавета! — Узнав, что пора домой, Федя стал заметно нервничать. — Делов — край непочатый. Меня, поди, лиходеи уже и с поста сковырнули. Вернусь — душу из них выну. Ух, Печенюшкин, и наведем мы с тобой шороху!

Пиччи рассеянно кивнул.

— Можем и шороху навести, — заметил он, глядя на домового с легким оттенком сомнения, — и тень на плетень… Это мы запросто… Вот только мне, изгнаннику, из своей мастерской не выйти. Как доставить туда тело Мурлыки Баюновича из Драконьей пещеры? Тыщенция Кувырк смертельно напугана. Его воскресение — это ее погибель. Она всеми силами будет нам мешать, а мы даже не знаем, где скрывается колдунья.

— За Дракошкиусом мы с Аленой слазим, — уверенно объявила Лиза. — Нам к пещерной жизни не привыкать. То в Фантазилье за водичкой гоняли, то в Бразилии за бриллиантами. Только надо фонарики. В Драконьей пещере сильно уж темно. Пиччи! А мы его унесем, каменного? Тяжелый ведь! Что, если Дракошкиуса прямо там живой водой из ведра полить? Вот честно скажи — ты об этом думал?!

— Ну, если честно, так даже поливал. Увы, не тот случай. Если пробито сердце дракона, не помогает и живая вода. Воскресить дракона еще никому не удавалось. Мы с вами первопроходцы.

— А ты до конца теперь будешь темнить? — Лиза укоризненно поморщилась. — Что за манера? Ведь явно, у тебя программа действий выстроена. Что, приятно нас за слепых котят держать?

— Лизонька, милая, не обижайся! — взмолился Печенюшкин. — Во-первых, программа у меня еще с пустотами. Нерешенных вопросов уйма. Во-вторых, чем меньше вы знаете, тем меньше можете случайно выболтать. Нет, нет, вы девочки умные и осторожные. Но больно уж враги у нас серьезные, могут и обманом разговорить… Алена, а ну улыбнись! Я смотрю, ты заплакать собралась — это, во всяком случае, преждевременно. Давайте лучше уточним планы на вечер. Тюнь-Пунь обещал вернуться после обеда, в семь у нас последний спектакль на площади — закрытие сезона. Прощаться с Базилевсом будем до представления или после?

— Я хочу после, — жалобно протянула Аленка. — А то мы все впопыхах живем. Лампусик, мы вечером уезжаем, а ты так и не узнал, кто мне цветы с браслетами присылает?

Эльф замялся, даже покраснел от смущения.

— Аленушка, я выясню, если хочешь, — пробормотал он, запинаясь. — Только стоит ли? Вдруг ты будешь разочарована? Может, твой поклонник маленький, или толстый, или лысый, или какой-нибудь гномик с красным носом. А то еще, скажем, тролль или водяной…

Алена задумалась над сомнительной радостью обладания истиной.

— Ладно! — объявила она. — Не буду торопиться. Только, чур, давайте сюда еще вернемся, если все хорошо кончится. С новой пьесой. У Лизки давно руки чешутся. Как ты ее назовешь? «Затерянная в картошке»?

— Остроумной себя считаешь? — обиделась Лиза. — Конечно, оскорбить творческую личность ничего не стоит. Я бы критиковать разрешала только тому, кто сам талантливый мастер. Да еще и удачливый, чтоб никому не завидовал. А следующую пьесу я назову просто. Например, так: «Коварство низменных злодеев и трепетной красавицы любовь».

— Дельно! — одобрил Федя. — На такое народ повалит. И то — надо о приданом не забывать. На один домик мы уже, почитай, сколотили. Хотя и без убранства: машина-стиралка нужна, диванчик какой-никакой, в кухню буфет да табуретки, люстры-лампочки, начнешь покупать — не кончишь… Однако, Лизон, тебе этих пьес штук пяток придется накатать.

— Конечно, — задумалась Лиза, — заманчиво отдаться творчеству целиком. Школу можно бросить… хотя английский жалко, и физкультуру я люблю… Но это что же, тогда, выходит, Машка Кудрявцева по литературе первой в классе станет? Нет, буду учиться. Да и завуч Гоша без меня зачахнет — с кем ему иначе бороться, бедненькому…

— Лето не за горами, — подсказал Печенюшкин. — Я, ребята, уже лет сто мечтаю о каникулах. Если управимся здесь с делами, может, махнем на июль в Австралию, в город Люгера. Все вместе, а? Возьмем Фантолетту, Морковкина разморозим… Ларри давно зовет. Пишет, что построил для нас чудесный дом, прямо на берегу, в начале улицы Просвещенного Дракона…

— А как его письма к тебе попадают? — удивилась Аленка. — С Земли в Фантазилью, как в сказке? Он же не маленький!

— Ну, — улыбнулся Пиччи, — Ларри Люгер человек незаурядный. Талантов и решительности не занимать. Для него невозможного мало.

Лиза с Аленкой, обнявшись, мечтательно уставились вдаль. Им виделся сказочный домик на берегу океана, чудесный город, полный выздоравливающих детей, и, конечно же, пушистый добрый великан, выглядывающий сразу из трех окон первого этажа…

— Будешь вставать рано, Лизок, — продолжал Печенюшкин, — и, пока все спят, два-три часа работать под шум прибоя, на террасе. Романтично? Писать черной тушью на шелковистой, плотной, голубой бумаге… А потом общее пробуждение, веселье, купанье, завтрак и развлечения до заката… Эх, неужели доживем?!

— Не огарчивайтесь, фантмейстер! — забеспокоился Лампусик. — Непременно доживем! Все беды преходящи, пока мы молоды и дружны. Еще не раз предстоит жмуриться от солнца, звенеть булатом, восхищаться красавицами и бросаться, очертя голову, в новые приключения.

— Приходится огарчиваться. — Печенюшкин неожиданно нахмурился. — И красавицы не всегда несут добрые вести. Боюсь, милый друг, ты накликал нам очередную проблему. Взгляни в окошко. Вон та фигура, что спешит к нашему балаганчику. Нет, не торговка рыбой. Та, что в лиловом балахоне, в надвинутом платке. Видишь? Вот она поравнялась с палаткой шпаго-глотателей…

Фургончик с труппой Никтошка привез на рыночную площадь заблаговременно, чтобы артисты могли спокойно подготовиться к прощальному спектаклю. Перед этим Пиччи долго пересказывал друзьям ночную исповедь Базилевса. Секрет предстоящего оживления Дракошкиуса он так и не раскрыл. Собратья по профессии привыкли к недомолвкам мальчугана, но все же Лиза, Федя и Никтошка слегка обижались.

Лиза еще ко всему основательно запуталась в сложностях путешествий во времени. Ей было неясно, например, почему Печенюшкин не может переместиться к ежевичному рву в момент появления из него крошечной Тыщенции Кувырк. Заманчивая возможность пресечь зло в зародыше не давала девочке покоя.

Сначала Пиччи говорил ей что-то про временные петли и парадоксы. Затем, видя, что глаза собеседницы тускнеют от непонимания, попробовал объясниться проще.

В итоге Лиза определила для себя следующее: если расправиться с колдуньей в прошлом, нельзя будет воскресить Мурлыку Дракошкиуса в настоящем. И все же хитросплетения доводов Печенюшкина остались недоступны ей до конца.

«Ладно, — успокоилась Лиза любимой поговоркой. — Делай, что должен, и будь, что будет! Нельзя жить в сказке с земными мерками. Но вырасту — обязательно во всем разберусь…»

Сейчас же, прервав мечтания о каникулах в городе Люгера, обе сестренки нервно выглянули из окна туда, куда указывал Пиччи.

И сразу же раздался снаружи осторожный стук. Федя, уловив кивок Печенюшкина, распахнул дверь, впуская таинственную гостью.

— Немедленно бегите! — Умоляющий нежный голос раздался прямо с порога. — Я хотела отправить письмо, но испугалась, что вы ему не поверите! У меня есть четверть часа, от силы двадцать минут, потом ОНА может вернуться и погонится за мной. Тогда вы опоздаете непоправимо!

— Кто ж это — ОНА? — изумился всполошенный Федя. — Ты нас не пугай, мы ребята храбрые. Да и билеты все распроданы, как я денежки верну?

— Остановись, Федор Пафнутьевич, — попросил Печенюшкин. — Сядьте, милая Ноэми! Я много слышал о божественной красоте и прелести Принцессы Ветров, но не предполагал, что нам доведется познакомиться. Не бойтесь. Не спешите. И если здесь нам не будет хватать времени, в моей машине найдется способ его замедлить.

Дверь затворилась, незнакомка села и, распутав узел платка, почти скрывавшего лицо, позволила грубой ткани упасть на плечи. Волосы гостьи, сколотые наспех, расплелись и закрыли платок шелковой волной. Лиза с Аленкой ахнули, рассмотрев пришелицу.

Даже Фантолетта в лучшие свои минуты не казалась им такой прекрасной. Отвести взгляд от лица Принцессы Ветров было невозможно. Очарованная невиданным зрелищем, труппа Теодоро в полном составе забыла о правилах хорошего тона, надолго разинув рты.

— Ну вот, и вы тоже… — жалобно протянула гостья. — Проклятая красота! Превратиться бы навсегда в уродину. Я пробовала, только не получается… А ОНА уже и не скрывает ничего. «Ты, — говорит, — моя вещь. Живая статуэтка. Никуда от меня не денешься». Знаете, ведь и замужество мое ложное тоже ОНА подстроила.

— Тыщенция Кувырк… — медленно проговорил Печенюшкин. — Конечно, я догадывался… Заморский рыцарь был ее слугой?

— Трувор его зовут, — объяснила Ноэми. — Но он вообще НЕНАСТОЯЩИЙ. Как ожившая кукла… Я тогда словно в каком-то дурмане была. Эти яблони, запах… Очнулась на корабле, далеко от берега. Шторм, скалы, крушение. Мы трое в шлюпке спаслись. Она над волнами как ковер-самолет летела. Ничего удивительного — у Тыщенции и гора полетит. «Как ты здесь оказалась?» — спрашиваю. Она смеется: «Где ты, там и я!..» С тех пор мы больше чем на день не разлучались.

— Да ты охолонись, родимая! — Федя пожалел принцессу, дышавшую неровно, как в лихорадке. — Водицы вон испей, освежись. Ишь, как тебя колотит. И не гони коней. Старшой говорит — успеем.

— Понимаете, я и ненавижу ее, и жалею. — Ноэми выговаривалась впервые за много лет. — Как будто два существа живут в одном. На могиле у Трефилия, конюха, она до сих пор слезы льет. Тот, узнав кто его любимица, руки на себя наложил. Мы ведь сюда опять на кладбище приехали. Про вас Тыщенция случайно узнала. Донесли ей. Вчера на спектакль нас повела. Переоделись горожанами. Я хлопала — все руки отбила, а она шипит: «Ну, доиграются твои любимцы, погоди…» После спектакля исчезла, улетела встречаться со слугами своими, нечистью здешней. Сама Тыщенция Портфей не трогает. Она Базилевса, отца приемного, до сих пор любит и почитает. Да только натуру черную ничем не вытравишь…

— Как же вам удалось сбежать? — Лампусик всплеснул руками. — Вас сторожат? Запирают? Заколдовывают?

— Столько лет… — принцесса улыбнулась устало. — Я на всякий случай хорошо изучила привычки Трувора, но до сих пор не пробовала убегать. Лучше уж оставаться с Тыщенцией. Порой мне удается смягчить ее сердце. Без меня она бы наделала куда больше зла.

Вчера, вернувшись глубокой ночью, Тыщенция разговаривала с Трувором. Они думали, что я сплю. Сказано было мало, но я поняла вот что. Кто-то из ее шпионов дознался, что вы прибыли из будущего и позже, в своем времени, хотите расправиться с Тыщенцией Кувырк… Я еще не помню ее такой испуганной. Короче говоря, она со своими прислужниками намерена покончить с вами этим вечером, во время спектакля, прямо на сцене. Только я не знаю, как. Она сказала, что зрители ничего и не заметят…

Я промучилась остаток ночи, все утро, а потом, когда Тыщенция отправилась на кладбище, тайком убежала к вам. Трувор каждый день после обеда — хотя он и не ест ничего — часа два начищает свои латы. От блеска стали рыцарь дуреет и в конце концов отключается. Ровно на сорок минут, я проверяла по часам.

Вот и все. Вы предупреждены, а мне пора возвращаться. Если вам удастся избавить мир от Тыщенции, сделайте ради меня так, чтобы она исчезла без страданий. И помолитесь у себя в будущем за бедную Ноэми… Прощайте.

— Погодите! — закричала Лиза. — Вы что, с ума сошли?! Оставайтесь с нами! Печенюшкин, хватай ее, держи, она не понимает, что делает!

— Она понимает, — откликнулся мальчуган печально. — Удержать Принцессу Ветров нам не дано. Парадоксы времени, Лизонька, вырастешь — поймешь. Но не станем прощаться навсегда. Как знать — быть может, мы увидимся в будущем…

Растаял уже и след прекрасной гостьи, а в домике на колесах, не затихая, велись дебаты.

— Ты, брат Печенюшкин, умом трехнулся! — орал Федя, топая ногами. — Девушка-красавица, нас спасая, жизнью рискует, а тебе все побоку! Какой смысл оставаться? Китайца дождемся, с драконом простимся и айда! Пока Мурлыку Баюновича не оживим, с Тыщенцией все одно не справимся! Посражаться захотелось, герой?! Ради чего?! Ради блеску да искр сабельных?!

— Я всегда иду навстречу опасности! — отвечал Печенюшкин холодно. — Это мой принцип! Слабонервных, Федор Пафнутьевич, можем вывезти загодя. Спектакль обещан, публика ждет. Господ актеров просят на подмостки.

— Умру, но сыграю! — воскликнул Никтошка молодецки. — Будет что вспомнить. Не нам, так потомкам.

Лиза попыталась представить себе — какое потомство может быть у резинового слона?

— Дайте все же разобраться, — проговорила она умоляюще. — Если в будущем уже есть все мы и есть Тыщенция Кувырк, значит, здесь, в прошлом, ни мы, ни она погибнуть не можем. Так?

— Вот именно! — остывая, подтвердил Пиччи.

— Значит, решающее сражение все равно позже, в Феервилле. Если мы удерем, она поймет, что нас предупредили, и, возможно, доищется, что это сделала Ноэми. Тогда Принцессе Ветров грозит… ой-ой-ой!

Федя обеими руками заскреб голову, соображая.

— Выходит, — продолжала девочка, — хотя бы ради Ноэми мы должны остаться. И выйти из драки без потерь. Я совсем не хочу оставить Аленку в прошлом заложницей колдуньи. Но мы предупреждены, и Тыщенция об этом не знает. Один-ноль в нашу пользу. И наконец, раз мы ОБЕЩАЛИ, как мы можем отменить спектакль?

— Умница моя! — обрадовался Печенюшкин. — Хоть ты меня поняла. Пусть даже речь идет о пустяке — нельзя обманывать тех, в ком заронил надежду…

Первым сюрпризом, одинаково неожиданным как для Тыщенции Кувырк, так и для команды Печенюшкина, оказалось присутствие на спектакле Базилевса.

Наиболее желанным местом для выступающих на рыночной площади была деревянная площадка на возвышении, чуть в стороне от торговых рядов. Перед ней несколькими ярусами уходило вверх нечто вроде трибуны для зрителей. Сооружение, сколоченное из толстых досок, под зрительской массой слегка пошатывалось, несмотря на надежность, и при этом немилосердно скрипело. Артисты выступали без микрофонов, даже для шепота им приходилось изрядно форсировать голос.

За право играть на площадке с бродячих актеров обычно взимались деньги. Труппе же Теодоро, привлекавшей на рынок кучу народа, после первого же представления такая возможность была предоставлена бесплатно. Фургончик-блиномет вкатывали на возвышение по боковому наклонному скосу, и, таким образом, сцена находилась метрах в двух над землей. Поэтому, кроме тех, кто купил билеты, с боков огороженного канатами пространства еще около сотни неприхотливых зрителей могли наслаждаться зрелищем.

Базилевс восседал перед трибуной, у самой сцены, на специально доставленной низкой скамье с мягким сиденьем в виде обширного полуовала. Несколько слуг примостились за ним, там, откуда, кроме спины дракона, не было видно почти ничего.

Старый вельможа, не желая кому-либо мешать, скупил все места, с которых его представительная фигура заслоняла сцену. Слуги же, хоть и смотрели пьесу не раз, выпросились на нее снова — не пропадать же билетам! — и теперь как могли вытягивали шеи, изгибались и привставали.

Тыщенция Кувырк, Принцесса Ветров и Трувор, закутанные в плащи, сидели в одном из верхних рядов трибуны, неразличимые в толпе.

Первое и второе действия прошли без неожиданностей. Тыщенция, сжимая ладонь Ноэми, была неподвижна, и, казалось, совсем не следила за игрой.

Действие третье развивалось как и всегда… Благородный разбойник Зерро Гут, освободив из тюрьмы прекрасную Элен и превозмогающего паралич шарманщика Теодоро, убегал вместе с ними и примкнувшим к ним ангелом-хранителем по крышам. Стражники нагоняли.

Расправившись с полудюжиной врагов, доблестный Зерро силой запихал девушку и ее отца в дымовую трубу гостиницы, швырнув туда напоследок верещащего ангела. Первый стражник из новой партии, забравшись по водостоку, поднял над краем крыши любопытную голову. Костыль, пущенный меткой рукой задержавшегося шарманщика, угодил в цель — голова в гребенчатом шлеме пропала, глупо ухмыльнувшись напоследок.

Зерро Гут остался один. Но отступать было поздно — новые фигуры вырастали на крышах, с трех сторон окружая разбойника. В этот момент Зерро сдавался в плен, чтобы спасти друзей.

Неожиданно подпрыгнув, беглец ухватился за шнур, болтавшийся, как и всегда до того, под потолком фургона. Оттолкнувшись от черепицы, он, словно маятник гигантских часов, перелетел со сцены к зрителям — на верх трибуны. Публика ахнула, вставая с мест.

Теряя равновесие, актер ухватился за плечо рослого горожанина, оказавшегося рядом. Плащ, скрывавший лицо и фигуру, упал от внезапного рывка. Под заходящим солнцем ярко сверкнули латы.

— Ага! — закричал Зерро. — И здесь вы пытаетесь достать меня, убийцы! Не бывать этому!

Обхватив рыцаря, он вновь оттолкнулся и, описав в воздухе слепящую глаза дугу, перемахнул со своей ношей обратно на крышу. На какой-то миг публике вдруг почудилось, что вместо разбойника Зерро на сцену, цепко держась за громадного противника, летит маленькая рыжая обезьянка. Но это наваждение, едва возникнув, тотчас и пропало.

Зерро опустился так удачно, что телом рыцаря сумел сбить с крыши всех стражников, сгрудившихся там. От последнего удара подручный колдуньи наконец опомнился. Он отшвырнул от себя благородного разбойника, выхватил меч и принял боевую стойку.

Артист, как кошка, приземлился на ноги, причем в руке его оказалась обнаженная шпага. Клинок ее нестерпимо сиял, как пламя сварки. Распрямляясь после падения, Зерро Гут сделал мгновенный выпад, и сталь ударилась о сталь. Никто больше и носа не высовывал на крышу. Место для боя было свободно.

Тыщенция следила за происходящим со странным ощущением. Она поняла, что вмешиваться в ход событий сегодня ей более не дано. Мысль о предательстве Ноэми не приходила в голову колдунье — та слишком долго была покорной и безучастной… Враг перехватил инициативу, значит, нынче ЕГО чародейская мощь победила. Присутствие рядом Базилевса спутало все планы Тыщенции Кувырк.

Вначале она предполагала похитить Элен за кулисами после бегства девушки из гостиницы. Спрятать трофей было бы делом нехитрым. После этого, в сцене с палачом, колдунья хотела взбежать на помост под видом Элен и, обнимая Зерро-Печенюшкина, пронзить его сердце отравленным кинжалом. Яд, завещанный Горгульей, разил наповал всех, включая и самых могучих чародеев. Исчезнуть в первые секунды замешательства Тыщенция смогла бы без труда.

И все же колдунья не знала, что выйдет из ее затеи. Она не особенно надеялась на успех. Шпионы Тыщенции с огромным трудом сумели подслушать лишь жалкие обрывки беседы в спальне Базилевса. Из них было понятно только то, что гости дракона прибыли из будущего, и их появление связано с какой-то тайной, протянувшейся через века.

Наследница Горгульи, созданная ею в предсмертный миг, знала с самого рожденья, что жизнь ее связана с жизнью и смертью Мурлыки Дракошкиуса. Если он погибнет, следовало разы-скать его тело и уничтожить, распылить на атомы безвозвратно, чтобы никто не мог воскресить дракона, иначе пропадет она сама и с ней все силы мрака в Фантазилье.

Тот чудовищный заряд зла, что несла в себе малютка из ежевичного рва, еще не расцвел во всем траурном великолепии, хотя легкие, редкие всполохи злодейского огня стали появляться давно. Но жизнь в доме Базилевса, воспитание, данное вельможей обожаемой приемной дочурке, смягчало эти выплески. В ее сознании как бы поселилось второе существо, противящееся дьявольским страстям первого. Жаль, что в последнее время исконная суть Тыщенции Кувырк все чаще одерживала верх.

Увидев приемного отца, она отменила свой план, чувствуя — решающая встреча с членами труппы Теодоро предстоит в будущем. Тыщенция была еще совсем молода, старики дорожат жизнью гораздо больше. «Истина приходит в твой дом на закате»- колдунья понимала это. Главное — что Ноэми, без которой она не представляла свое существование, сидела рядом, и никто не посягал на ЭТУ собственность Тыщенции Кувырк.

Впрочем, совершив поступок быстрее, чем обдумала его, Тыщенция успела незаметно вложить в пустые ножны Трувора отравленный кинжал.

Рыцарь не знал усталости, как новенький грузовик с полным баком. Артист юлой вертелся перед ним. Там, где шпага касалась Трувора, на его броне вспыхивали красные огоньки. Постепенно сливаясь один с другим, они стали походить на елочные гирлянды, оплетающие тело рыцаря. Вот кусок доспехов отвалился, громыхнув о черепицу. «Так его, так!!» — веселились зрители, хлопая в ладоши. Те, кто видел пьесу раньше, решили, что эта сцена введена в прощальный спектакль для пущего эффекта. И мало кто заметил одно тревожное обстоятельство. Пядь за пядью рыцарь наступал, неуклонно оттесняя Зерро в угол, туда, где сходились две стены и крыша соседнего дома нависала над ними…

Мало-помалу Трувор остался без брони, в одном черно-красном полосатом трико. По всей крыше за его спиной валялись части панциря с оплавленными зубчатыми краями. Зажатый в угол артист был почти не виден, фигура рыцаря скрывала его. Публика замерла, предчувствуя недоброе.

До поры Печенюшкин играл с противником, ощущая свое превосходство. Даже сейчас он нагнетал драматизм сцены. Вырваться из ловушки можно было в любую секунду.

Вдруг Трувор сделал неуловимое движение, изящное, как в балете. Меч его пробил кирпичную стену, лезвие застыло под подбородком актера. Запертый клинком, намертво застрявшим в камне, Пиччи не мог пошевельнуться без риска перерезать себе горло. Красивое, пугающе неподвижное лицо рыцаря впервые озарилось улыбкой. Удерживая правой рукой эфес меча, левой он медленно вытянул из ножен кинжал Тыщенции.

Впервые за весь поединок герой обеспокоился. В роли разбойника он не мог позволить себе сверхчеловеческих поступков. Испепелить клинок взглядом, пройти невредимым сквозь сталь, смять грозный меч, как кусок пластилина… но что скажут зрители?

Испытывать на себе действие яда Печенюшкину тоже не хотелось. Береженого Бог бережет. По запаху мальчуган сразу определил разновидность отравы. Произведение Горгульи не поддавалось обезвреживанию, и противоядия ему не существовало.

Не ломая образа, Пиччи-Нюш ударил ногой в стену позади себя. Часть кирпичей обвалилась внутрь. Мгновенно нырнув в проем, герой ушел от лезвия.

Трувор, с натугой высвободив оружие, застыл, пригнувшись, в напряженной стойке, сжимая меч и кинжал.

Печенюшкин выскочил из дыры, как черт на пружине. Налетел на противника, оттеснив его к краю, увернулся от меча, изогнулся, ударил.

Кисть руки Трувора вместе с кинжалом отлетела далеко в сторону. Лезвие воткнулось в ствол огромного платана, росшего около трибуны. На глазах у публики листья дерева почернели, высохли и обратились в пыль.

Рыцарь продолжал обороняться, убрав за спину искалеченную руку, из которой почему-то вовсе не текла кровь. Тыщенция закусила губу. В следующее мгновение она и Ноэми пропали с трибуны. Зрители, сидящие рядом, так увлеклись зрелищем, что не заметили их исчезновения, с облегчением размещаясь посвободнее.

Трувор поскользнулся на обломке собственных доспехов; это неудачное движение окончательно решило его судьбу. Шпага Печенюшкина сверкнула, опускаясь, как секира, и от рубящего удара механический человек развалился на две части.

— Глядите! — воскликнул Зерро Гут. — У жестоких слуг закона нет сердца, нет души! Даже человеческая кровь не течет в их жилах. И все же этим людям вверяю я свою молодую жизнь, дабы спасти любимую Элен! Эй вы там, внизу! Вяжите меня! Если б не роковая страсть к благородной красавице, только б вы и видели Зерро!..

Пьеса покатилась к финалу.

Труппа Теодоро прощалась с Базилевсом и Тюнь-Пунем в неполном составе. Печенюшкин, Федя и Лампусик сидели на Никтошке. Портфель-блиномет домовой держал в руках.

— Конечно, я довольно стар, — мягко говорил дракон, — но до сих пор не особенно глуп. Уж слишком нежно Аленка с Лизой ластились ко мне днем. И это несмотря на то, что расставание ждало нас только после ужина. Я понял — больше мы не увидимся. Это означало, что девочек вы увозите отдельно, поскольку вечерний, последний спектакль чреват опасностями. Все мы знаем, КТО может быть опасен для труппы. Вот почему я, изменив привычкам, появился на представлении…

— Теперь пьесу можно играть и без нас. — Взволнованный Печенюшкин никак не мог найти подходящих слов для прощания. — Система волшебных зеркал отлажена — запускайте и смотрите. Все оборудование наверху, в театральном зале. Это вам на память, Базилевс.

— Спасибо, друзья мои! — Дракон отвернулся на миг, скрывая слезы. — Ого, солнце уже заходит. Пора. Не будем тратить время на нервные разговоры перед дорогой. Удачи вам! И спасибо! Еще раз! Вы привезли с собой надежду и, уезжая, оставляете здесь ее зеленый росток. Прощайте…

Федя быстро, чтобы сохранить в последний миг достойное выражение лица, набрал нужные цифры на кодовых замках портфеля. Застежки щелкнули, и слон пропал вместе с седоками. Опустив огромную лапу на плечо верного Тюнь-Пуня, Базилевс долго оставался неподвижен.

КОНЕЦ ВТОРОЙ ЧАСТИ

 

Глава первая

КОСОГОЛОВЫЙ ПРИШЕЛЕЦ

— Я могу и обидеться, любезный Мизерабль! В последнее время, стоит нам остаться вдвоем, вы тут же устраиваете мне сцены недостойной и беспочвенной ревности. Повторяю в последний раз: я люблю свою супругу, все прочие дамы мне безразличны!

— Не лгите, Розарио! Я вижу, какими жадными глазами вы смотрите на Фуриану… Жалкий садовник! Окапыватель кустов!

— Опомнитесь! Убогий стихоплет! Ничтожество! Даже названия ваших поэм чудовищны: «Исструение»… «Вымах мги»… Никто не читает ваши опусы, кроме кучки литературных бездарей!

— Наш народ туп и ограничен, как вы. Гений заговора… Ха-ха-ха! Ваш план лопнул! Да-да! Погорел! Если бы не решительные действия князя…

— Довольно! — Розарио побагровел, сжал кулаки, зажмурился, делая попытку успокоиться. — Вы ищете ссоры — уверяю, она нам не пристала. Государственные мужи не принадлежат себе. Простите мои запальчивые слова, продиктованные раздражением.

— А чем продиктовано это?! — Мизерабль бросил в лицо садовника смятый бумажный лист. — Враль! Интриган-неудачник! Я нашел письмо на полу, в зале Совета. Уверен, что Фуриана выбросила его, не читая.

Главный садовник разгладил бумагу. По мере того, как он изучал второпях набросанные строчки, лоб его озадаченно морщился.

— «Богиня… — бормотал Розарио. — Сгораю без остатка… Готов на все… Мизерабль — тряпка, слюнтяй, тюфяк… Лишь в моем райском саду вы станете царицей…» Чушь, бред! Я не писал этого!

— А почерк?! Чей это почерк, Советник Розарио?!

— Почерк мой. — Розарио пожал плечами. — И, тем не менее, здесь ошибка. Я не страдаю провалами памяти……

— Не в моих правилах убивать безоружных! — Мизерабль швырнул через стол дуэльный пистолет, который садовник машинально поймал. Второй пистолет литератор вытащил из-за пояса. — К стене! Пусть нас рассудит поединок! Земляной червяк! Крот! От вас смердит удобрениями!..

Розарио взвел курок, не помня себя от бешенства. Два выстрела слились, звук их потонул в кожаной обивке стен. Противники рухнули по оба конца длинного стола для заседаний.

Убедившись, что Советники неподвижны, Сморчков-Заморочкин, наблюдавший дуэль из соседней комнаты через искусно замаскированную смотровую щель, открыл потайную дверь и появился в зале.

— Вот и чудненько, — шептал он, изучая коллег заботливо, как врач. — Надо же, прямо снайперы… И один наповал, и другой. Вот и правильно. А то вы, ребятки, слишком быстро вошли во вкус управления государством. Мне же слуги нужны, а не советчики. — Он поднял старомодную трубку переговорного устройства. — Немедленно разыскать Советника Флюгерона. Жду его в зале Малого Совета. Больше никому не входить. Все.

Домик тетушек более всего напоминал теперь неофициальную дачу для правительственного отдыха. Старушек, щадя их здоровье, редко вызывали во дворец. Как правило, вся новоявленная верхушка Фантазильи — вместе или порознь — каждый день навещала фей. Атмосфера любви и благожелательности, царящая здесь, покоряла даже Сморчкова-Заморочкина, бывшего уж точно самым отъявленным злодеем. Возвращаясь от фей в состоянии умиления и покоя, он порой ловил себя на желании сделать доброе дело, но всякий раз вовремя одумывался.

По общему согласию пятерки самозванцев, правивших страной, все благородные предложения тетушек принимались к исполнению, но большинство из них тонуло потом в бумажной волоките. Некоторые мелочи выполнялись сразу, давая всем газетам Фантазильи обильную пищу для славословия. Старушки, похоже, искренне поверили в собственную значимость и даже слегка ожили.

— Нет-нет, спасибо огромное! — Фуриана с сожалением отодвинула пустую чашку. — Я выпила уже три! А ваш миндальный пирог с цукатами просто тает во рту. Боюсь, стану толстой, как бочка. Журналиста, как и волка, кормят ноги. Хотя бы по этой причине надо беречь фигуру.

— Не говорите так, деточка! — огорчилась тетушка Хлоя. — Мы с Флорой в вашем возрасте очень любили покушать. Молодой организм требует питания — это совершенно нормально! Я положу вам ломтик бисквита со сливочным кремом и орехами. Совсем маленький, не возражайте, пожалуйста. И глоток настоящего кофе, смотрите, какая пенка! Попробуйте, он вас снова взбодрит!

— Помнишь, Хлоя, как понравился твой кофе Лизоньке с Аленкой? — Тетушка Флора легко, как птичка, отпила из своей чашки. — Алена сказала, что запишет рецепт — так и не успела…

— Как ты можешь сравнивать, Флора! — вскипела сестра. — Я же им делала вовсе некрепкий, без кофеина. По способу Колумбуса, ты помнишь, он когда-то ухаживал за тобой. Как, не помнишь? Повелитель талой воды и весенних капелей. Верзила, черный, как цыган, с громовым басом… Мне-то, положим, он никогда не нравился, но кофе варил отменный. А ты все хохотала и отказывалась, предпочитая земляничный чай… Это было… было… короче, очень давно. Лучше скажи мне, где теперь девочки, сестренки Зайкины? Или нет, не надо, откуда ты можешь знать!

Эту тему старушки предпочитали обсуждать наедине. Ведь по официальной версии девочки заперли фей в подвале и сбежали, ответив неблагодарностью на гостеприимство. Алена с Лизой — два ключика от Драконьей пещеры — живо интересовали и Фуриану и нового Великого Мага. Но с тех пор, как Лампусик после исчезновения сестренок успокоил фей, новых сведений о Печенюшкине и его друзьях к тетушкам не поступало.

Фуриана вновь отставила чашку, готовясь высказать свои соображения о пропавших детях, но в это время кто-то продолжительно и бесшабашно зазвонил в дверь.

— Сидите, я сама! — Фуриана, грациозно вскочив, побежала открывать. — Кто там?!

— Переулок Тысячи Удовольствий, дом семь?! — Зычный и веселый голос за дверью, казалось, принадлежал подростку, несмотря на низкие баритональные ноты. — Ура, наконец-то добрался! Тетушки Флора и Хлоя здесь живут?

— Безусловно! — журналистка возилась с непослушным замком. — А кто вы? От кого?

— Я Косоголовый! — раздалось с крыльца. — Красивая фамилия, правда?! Посланец с Земли к сестрам Зайкиным. Да вы в глазок гляньте, у меня лицо располагающее!

— Фуриана, прижмите дверь, деточка! — крикнула из кухни тетушка Хлоя. — И ручку замка потяните на себя, вперед, иначе там язычок заедает. А дверную ручку подайте чуточку вверх, это очень просто! Потом немножко боком навалитесь на левую створку и отпирайте. Запор совсем легкий, нам же некого бояться!..

Дверь распахнулась.

Рослый детина в пятнистом комбинезоне десантника и ярчайшем желтом берете, обтягивающем голову не вполне обычной формы, застыл на пороге, разглядывая Фуриану.

— Перекрасилась!.. — ахнул он. — Как вы узнали, Фантолетта, что я обожаю брюнеток? Постойте… Ставлю всю свою коллекцию живописи — это не она! Но какая красотка! Вы не замужем — скажите сразу? Я чувствовал: Фантазилья — страна для меня!

— Объяснитесь, мой друг! — Журналистка отступила на шаг, давая гостю войти. — Кроме чародеев, попасть в Волшебную страну могут лишь дети. А вам, держу пари, давненько минуло шестнадцать.

— Сказали, что у меня детский ум. — Косоголовый расплылся в улыбке. — Около года назад мы неплохо поработали на Земле, все вместе. Фантолетта, Лиза с Аленкой, Печенюшкин, Дракошкиус, Федя, Клара-Генриетта… Слыхали про заваруху с картоморами?

— Я вас сразу же узнала! — торжественно объявила тетушка Хлоя. Старушки успели появиться в прихожей, встречая неожиданного посланца. — И в первую очередь по головному убору! Я вам скажу, мы с Флорой прочитали книжку «Смертельная кастрюля». Вы знаете, это уже вторая книжка про Печенюшкина, девочки оставили нам обе. Вам очень к лицу желтый цвет, Джон Кузмиш! Когда-то у меня была похожая шляпка…

— Невероятное спасибо, мадам! — Косоголовый расцвел от комплимента, чмокая ручки тетушек, затем от полноты чувств расцеловал их еще и в щеки. — Берет нравится всем! Только Ларри Люгер, мой родственник и друг, критикует расцветку. Стоит посочувствовать ему. Понятная зависть! В его возрасте одежда ярких тонов уже неуместна.

— Прошу вас в комнату! — старые феи обожали принимать гостей. — Поговорим не торопясь. Вот хорошо, чай еще горячий. Есть торт, пирог, печенье, сейчас я принесу. Мы с Фурианой сидели на кухне, по-домашнему, но для всех там маловато места. Располагайтесь же!..

Косоголовый пил чашку за чашкой, хрустел печеньем, уминал бисквит, восхищенно косился на Фуриану и умудрялся при этом говорить не переставая.

— …Сейчас у Ларри маленький продых, — рассказывал гость, держа берет на коленях и украдкой вытирая им пальцы. — Мы выстроили город для детей в Австралии. Город Цветных Теней — это я придумал название. Неплохо, правда? Поэтическая натура выплескивается через край. Так вот, выдалась пара недель свободных. Люгер решил их провести в океане, на своей яхте «Настасья Филипповна». В компании самых близких. Очаровательное плавание… И вдруг, в разгар удовольствий, не знаю, каким чудом, приходит радиограмма от Печенюшкина. «Лиза с Аленкой в Фантазилье. Обстановка тревожная. Прошу срочно выслать Косоголового на подмогу. Явка в Феервилле: переулок Тысячи Удовольствий, дом семь, тетушки Флора и Хлоя…» Ну, дальше были подробности, как попасть в Фантазилью.

Отдых прервали, ринулись в дорогу. Вертолет, самолет, Сибирь, радуга, парус, ветер, просека, гриб-боровик… Попугали, конечно, не без этого, и я в полном снаряжении прыгнул вниз с парашютом. Сначала пробовали Ларри с Ужастиком, но у них не получилось. Словно там не дыра, а пробка прозрачная. Пришлось раскинуть временный лагерь в условиях сибирской тайги. И вот, они на Земле, а я здесь. К вашим услугам. Что с девочками?

Тетушки робко воззрились на Фуриану, соображая, о чем можно говорить при ней. Ласковое обхождение колдуньи-журналистки не обманывало фей, умудренных редким жизненным опытом. Но помня, что гость — священен, всех новых Советников и Советниц они принимали у себя с неподдельным радушием, пытаясь ненавязчиво склонить их к добрым делам.

Красавица обворожительно улыбнулась гостю.

— Слишком много событий случилось у нас в стране. Трудно все изложить последовательно. Меня восхищает ваш мужественный стиль речи, краткость и точность языка, стремительное продвижение к сути. Увы, я не блещу талантами, но если вы проводите меня во дворец, помогу скоротать дорогу рассказами. Кстати, там найдутся для вас достойные апартаменты. Тетушкам пора отдыхать после обеда, вечером мы вновь навестим их. И главное, чтоб вы не волновались — я уверена, что сестры Зайкины живы и здоровы.

Косоголовый вскочил, едва не опрокинув стол.

— Надеюсь, дорога длинная?! — воскликнул он. — Прекрасные рассказчицы из Фантазильи наполняют струением поэзии жизнь усталого холостяка. Я буду долго гнать велосипед! Вы сядете на раму?

— Сначала вымою посуду, — откликнулась журналистка. — Наши хозяйки устали. Так вы передвигаетесь по стране на велосипеде? С вершины Тики-Даг до Феервилля?

— Складной велосипед-вертолет — неотъемлемая принадлежность десантника, — объяснил Косоголовый. — Компактное, экологически чистое горючее в таблетках совершенно не загрязняет атмосферу. Мы воспарим над городом и будем делать круги, круги, круги, круги…

— Пощадите мою бедную голову, — нежно прошептала Фуриана. — Я могу упасть…

— Я удержу вас! — заверил бравый пришелец. — Вы видите эти руки — они крепки, как сталь!..

Старенькие феи беспомощно наблюдали за картиной ухаживания. Тетушка Хлоя сначала на-деялась задержать гостя у себя, предложив ему отдельную комнату, и, в отсутствие Фурианы, рассказать всю правду. К сожалению, ее ожидания не сбылись. Посланник судьбы, тот, кому был открыт вход в Драконью пещеру, сразу угодил под цепкий присмотр прелестной дамы в черном.

— …Облава на рыжих? — встрепенулся Косоголовый. — Ничего не понимаю!

— Мне пришлось временно оклеветать Печенюшкина, чтобы его же спасти, — щебетала журналистка. — Вы не помните? Я же все рассказала вам — только что, там, над городом.

— Я думал о вас, — честно ответил десантник. — Мысли туманились. Но погодите… Необходимо отыскать в Драконьей пещере тело колдуна Финделябра, вашего злосчастного брата. Спасти планету.

— Моя благодарность превзойдет все ваши ожидания, — голос Фурианы журчал, как полуденный, пронизанный солнцем ручеек. — Сестренки Зайкины у Печенюшкина. Я думаю, он опять пошлет малюток в пещеру. Если вы встретитесь, не подвергайте детей опасности, отошлите назад. Крошки не осилят дело, для которого нужен настоящий мужчина.

— Этот мужчина — я! — застенчиво признался Косоголовый. — Когда в поход? Не скрою, я привык к роскоши. Убранство дворца магов напоминает мою стокомнатную хижину. Но я тяготею к импрессионистам, а здесь преобладают старые голландцы. Собирательство обогащает ум. Многие не знают, что есть, к примеру, два разных художника — Мане и Моне, и, несмотря на похожие фамилии, они даже не братья… И все же на горной круче, перед пропастью, мне уютнее, чем на бархатном канапе. Лишь свет ваших дивных глаз, трепет узкой ладони…

— Ни звука, мой рыцарь… — душистые пальцы колдуньи прикоснулись к губам пришельца. — Я оставлю вас ненадолго, отдохните с дороги. Быть может, запереть дверь, чтоб никто не помешал?

— Конечно, да! — вскричал посланец, влюбчивый, как гимназист. — Иначе сердце мое, словно олень, выскочит из груди от восторга и вскачь помчится за вами! Вы скоро вернетесь? Я не сплю больше десяти часов подряд!

— Очень-очень скоро… — Фуриана ласково дотронулась до небритой щеки Косоголового. — Не страшно, если разбужу вас через девять с половиной часов?

— Хоть через восемь! — Гость с Земли пошел на небывалую жертву. — Приснитесь мне во сне, фея моя!

— Вот это я обещаю твердо! — Порхнув к дверям, Фуриана выскользнула наружу и, прижав створки, неслышно повернула ключ.

Советник Флюгерон прибыл во дворец почти в одно время с Косоголовым и Фурианой, но не встретил их, пройдя с другого входа. Сейчас он метался между телами дуэлянтов, заламывал руки и, стеная, косился на Сморчкова, пытаясь определить по его холодному взгляду — правильно ли ведет себя.

Высокий, бледный, до омерзения тощий, с блеклыми косыми глазами, в свободных бело-голубых развевающихся одеждах, Флюгерон походил на излишне суетливое привидение. Золотой браслет на его худом запястье, в виде змейки, изогнувшейся спиралью, от движений руки позванивал, и звон этот неизменно раздражал князя.

Все же приходилось терпеть. Благополучие Флюгерона впрямую зависело от золотой змеи. Фамильная драгоценность безошибочно определяла погоду, всегда поворачиваясь головой по направлению ветра. Цвет камешков-глаз менялся в зависимости от того, что ожидалось завтра — дождь, снег, солнце, переменная облачность или низкие обложные тучи. Расположение чешуек говорило о температуре воздуха. Были и еще более сложные признаки, позволявшие Советнику составлять долгосрочные прогнозы.

Лишенный змейки, Флюгерон ничего не стоил бы как специалист. Держать же при себе явную бездарность Сморчкову не улыбалось. В очередной раз поморщившись от дребезжания браслета, он резким жестом прервал беготню подручного.

— Брось трепыхаться, как стрекоза на булавке! — Наедине с Флюгероном князь не церемонился. — Меня интересует погода на завтра! Что предсказывает твоя железяка?

Советник напряженным взглядом впился в прибор, беззвучно зашевелил губами, с явным трудом производя подсчеты. Сморчков, рассеянно гулявший от окна к столу и обратно, вдруг остановился, прислушиваясь.

— Соображай, тугодум! — бросил он Флюгерону. — Сейчас я вернусь. И чтобы отсюда — никуда!

Спиной князь прикоснулся к шторе, растаял, перенеся на ткань собственный силуэт, и тот проворно, словно в мультфильме, принялся карабкаться вверх, то причудливо растекаясь в складках материи, то собираясь воедино. Достигнув потолка, силуэт перетек к его центру и втянулся в крохотное отверстие над люстрой.

Флюгерон едва успел закончить вычисления, как князь появился снова — из воздуха, прямо перед ним.

— Солнечная погода! — заторопился Советник. — На небе ни облачка! Утром и вечером восемнадцать-двадцать, днем — все двадцать пять тепла.

— Неплохо! — одобрил Сморчков. — Я чувствую, что ты все понял, шельмец! Доблестные Розарио и Мизерабль погибли, геройски защищая дворец от вылазки скрытых печенюшкинцев. Оттеснив охрану, рванулись в бой, ибо души их переполняла ненависть к врагам. Оповести газеты, радио и видеослужбы — всех! Завтра устроишь на площади траурный митинг. Речи, проклятия, народный гнев, море цветов — не мне тебя учить. А по окончании церемонии тайно сожги тела — к чертовой бабушке! Захоронишь пустые гробы. Иначе проходимцы могут похитить павших героев и надругаться над ними. Все понял? Зови помощников, выполняй!.. Да! Найди во дворце Фуриану. Я приму ее немедленно, в своем кабинете…

Князь стремительно выскочил. Цокот его каблуков, высоких, как у дамы, разнесся по коридору, постепенно затихая. Флюгерон опустился на колени перед телом Розарио и, расстегнув сорочку на груди садовника, осторожно рассматривал входное отверстие, проделанное пулей. Сейчас, когда никто не видел его, выражение лица Советника было мягким и скорбным.

— …И все же, каким чудом этот дурень оказался здесь? — Сморчков заставил Фуриану дважды повторить рассказ, жадно впитывая мельчайшие подробности. — Радиограмма от Печенюшкина? Допустим… Но для чего нашему рыжему недругу отправлять пришельца прямо к нам в объятия? Причем долгожданного пришельца… Необыкновенно желанного пришельца… Я не верю, что Пиччи-Нюш сошел с ума и решился сделать нам с вами по-королевски щедрый подарок.

— Теряюсь в догадках, — журналистка пожала плечами. — Знаю только одно — он не лжет. Человека несложно «прочитать». А этот, вообще, весь как на ладошке. Бесхитростен, прямолинеен, глуповат, добр… Кстати, хороший материал. Обманом можно склонить его к чему угодно…

Против ожидания князя, к известию о гибели Розарио и Мизерабля дама в черном отнеслась почти равнодушно. Выдумка о нападении, преподнесенная Сморчковым, была принята как непреложная истина. Конечно, не обошлось без обязательных «ах» и «ох», в какой-то миг на прекрасные глаза Фурианы даже набежали слезы, но так и не пролились. Теперь стало очевидным, что своего воздыхателя-литератора колдунья воспринимала совершенно безразлично. «Бедняга Мизерабль, — лицемерно думал Заморочкин, — должен благодарить меня с того света за оказанную услугу. Каково художнику, пускай и бесталанному, жить с разбитым навеки сердцем?..»

Скомкав положенные соболезнования, Фуриана немедленно перешла к повествованию о Косоголовом. Весьма сложные чувства обуревали князя. Мечтая о власти и славе, готовя почву для своего возвышения, он, бесспорно, был счастливей, чем ныне. Предстояло удержать завоеванное, лавировать, угадывая опасности, грозящие с двух сторон.

Пропавший Печенюшкин, исчезнувшие сестры Зайкины, Великий Маг Федя, канувший в неизвестность, — сопротивление с этой стороны, казалось, отсутствовало вовсе. Но сам коварный, как дьявол, Сморчков и от врагов своих ожидал не меньшего коварства. Он не сомневался, что команда Печенюшкина, затаившись, готовит разя-щий удар.

Всеобщая ненависть к рыжим, дурман над страной помогли князю забраться на самый верх, приобрести пусть ограниченное, но все же невиданное ранее могущество. «Все вертится вокруг камня, — понял он давно. — Застывший дракон в пещере не дает покоя ни тем, ни этим».

Заморочкин ощущал, что некая темная, похожая на его собственную, сила не желает допустить воскрешения Дракошкиуса. В этом случае единственный выход для нее — уничтожить каменного дракона, взорвать, растереть в порошок, смешать его с песком на берегу. Истории с колдуном Финделябром он не верил. Почти не верил, скажем так… Но кто же тогда Фуриана — само Зло, или кукла в его руках?

Князь решил играть собственную партию. Любой ценой он должен извлечь из пещеры окаменевшего дракона и надежно спрятать его. А потом можно спокойно торговаться и с этими и с теми. Пусть обе стороны открывают карты. Изучив их, он сделает выбор — к кому примкнуть.

Косоголовый пришелец! Ловушка? Случай? И если ловушка, то для кого? Пусть даже для Сморчкова! Но можно попробовать предугадать ее и хитростью одолеть противника…

— Любопытно… — протянул князь, усмирив вихрь мыслей. — Весьма любопытно! Буду рад познакомиться с вашим подопечным. Так он понравился вам? Должен признаться, что я ревную.

— Настоящий мужчина силен не мускулами, — отозвалась красавица. — Ум, влияние, слава — вот что искала бы я в своем избраннике. Но прежде всего, конечно, забота и нежность.

— Обворожительная!.. — Заморочкин скатился с кресла, припал к руке Фурианы. — Ответьте — свободно ли ваше сердце? Клянусь, это не пустое любопытство!

— Ах, — шепнула колдунья, не отнимая руки. — Ко мне опоздала весна — так считала я до этой минуты. Говорите. Звуки вашего голоса, как теплые волны, омывают меня всю…

Князь мысленно подмигнул сам себе.

— Простите за грубую прозу, любимая, — шептал он в свою очередь. — Нас так мало. Розарио и Мизерабль ушли в иной мир. Старушки феи настолько хрупки, что могут присоединиться к ним в любой час. Флюгерон — не более чем исполнитель. Кто остается? Вы и я. Почему бы не основать династию? Королева Фуриана и Пимен Первый. Наши потомки будут вечно править Фантазильей.

Фуриана широко раскрыла глаза.

— Я верю, вы не шутите… — медленно проговорила она. — На счастье, на горе, на долгую жизнь, навсегда… Я согласна! Но…

— Что?! — Заморочкин тревожно выпрямился. — Согласен на любые условия… Я так люблю вас!

— Моя подруга. Ольвия. Я никогда не упоминала о ней. Мы познакомились давно, вместе делали репортажи. Она фотограф, последнее время неразлучна со мной. Можно сделать так, чтобы мы не расставались и впредь?

— Нет ничего проще, — облегченно вздохнул князь. — Мы сделаем ее первой фрейлиной… Вашего Величества!

— Звучит непривычно, но сладко, — Фуриана порывисто встала, как бы преисполненная благодарности, ловко уклонившись от поцелуя, казавшегося неизбежным. — Дорогой, вы так легко устраняете все препятствия с моего пути…

— Теперь это мой радостный долг! — Сморчков также поднялся, ничуть не расстроившись. — Наш договор недолго будет секретом. Осталось разыскать тело вашего брата. Ведите меня к пришельцу, побеседуем вместе…

Войдя в комнату, Фуриана растерянно застыла у порога. Сморчков-Заморочкин нетерпеливо прошмыгнул сбоку, примяв пышные юбки своей невесты. Он все понял, взглянув на лицо колдуньи, но тем не менее суетливо обежал зал, заглядывая под диван и за шторы.

— Окно закрыто изнутри, потайных дверей нет, прошмыгнуть некуда даже мыши! — Сморчков топнул каблучком, узким, как копытце. — Может, он все-таки чародей, ваш Косоголовый?!. Да что это с вами?!.

Фуриана, лишившись чувств, медленно повалилась на руки князя.

 

Глава вторая

ОДИННАДЦАТЬ САБЕЛЬ

Едва лишь сестры Зайкины простились с Печенюшкиным, торопившимся обратно в Портфей, и остались в студии одни, как Лиза, не объясняя своих действий, залезла под скамейку.

— Ты что?! — встревожилась Алена. — Сдвинулась?! Штаны порвешь!

— Фигушки! — сдавленно отозвалась Лиза. — Я очень осторожный человек. Хотя му-усора тут!.. Но больше, понимаешь, он никуда не мог деться.

— Да кто — он?

— Погоди ты!.. Неужели дохлый номер?.. Темновато, да еще без очков. Ой, нос оцарапала! Вроде не такой уж длинный теперь… Так, а это что?.. Ура-а-а-кха-кха-кха!

Немилосердно кашляя, Лиза выбралась наружу, вся перемазанная белой гипсовой пылью. Приплясывая, она вертела перед носом у сестренки блестящий предмет.

— Твой перстень со скорпионом! — ахнула сестренка. — Так он здесь был? Я думала, ты его просто спрятала!

— Потеряла! — сказала старшая с вызовом и тихо добавила: — А признаться стыдно было. Мне, думаю, такую ценность доверили, а я, раззява, посеяла где-то. Стала вспоминать, и выплыло, что последний раз его на пальце вертела, когда здесь сидели, уже после блинов. Ну, перед тем, как в прошлое рванули.

— Дай, я тебя отряхну, — Алена, морща нос, принялась обрабатывать сестру.

— Не так сильно! Больно ведь!.. Не понимаю, как он мог с пальца свалиться? Очень туго сидит.

— Что с тебя взять, — вздохнула младшая. — Если ты умудрилась как-то майку потерять, не снимая свитера…

— Ничего подобного! Я потом разобралась. У нее был ворот разорван после физкультуры, а я, машинально, не только голову, но и руки вместо рукавов в него засунула. Она и упала на пол. Потом ее тетя Дуся, техничка, в раздевалке нашла.

— Что ж ты ее домой не принесла — оправдаться? Папа ведь тогда сказал, что будет презирать тебя всю жизнь.

— Притащить домой? После того, как ей в школе пол помыли?.. А вечером я вспомнила, что надевала майку, а потом уже свитер. Ну и вырвалось как-то, мол, свитер вообще не снимала. Нехорошо, конечно… Слушай, где же они? Пиччи сказал, что появятся буквально сразу же… Только ты не говори, что я кольцо теряла.

— Я, по-твоему, ябеда?

— Где здесь ябеда?! — грозно вопросил Федя, потрясая портфелем. Никтошка с Печенюшкиным, домовым и Лампусиком на спине возникли перед сестрами внезапно, из ничего. — Нам ябед не надобно, у нас дела секретные!

— Да это мы так, — заторопилась Лиза, — вспоминаем школьные годы. Вы целы, не ранены? Что было на спектакле? Удалось перехитрить Тыщенцию Кувырк? Пиччи! Ты с ней сражался?.. Послушай, Базилевс на нас не обиделся?..

Печенюшкин обстоятельно пересказал события, случившиеся в Портфее за последний вечер.

— …Может, и не стоило затевать драку с Трувором, — закончил он честно. — Сильно уж захотелось показать Тыщенции, что мы ее не боимся. Взять реванш за будущее — за поединок в заколдованном лесу. Было бы лучше ухватить не рыцаря, а саму колдунью, да только смысла не имело. Раз она вредит нам здесь, сейчас, значит, в прошлом ее не уничтожить.

— Трувор, Тру-вор… — задумчиво повторяла Лиза. Новые непонятные слова она часто воспринимала как аббревиатуры. Так называются сокращения, образованные из начальных букв или элементов словосочетания. Например, БПР — Блиномет Печенюшкина Революционный. Или сельмаг — сельский магазин.

— ТРУдный ВОР! — выпалила девочка. — Нет, ТРУсоватый ВОР… А лучше ТРескучий УВОРовыватель.

— Трувором звали одного из варягов, призванных править Русью в стародавние времена, — сообщил Печенюшкин.

— Совпадение, — отмахнулась Лиза. — А вот, послушай: Тыщенции Робот Универсальный Ворующий Одиноких Рабынь! Здорово?

— Много говоришь… — заметил Пиччи. — Нервничаешь?

— Нет!.. То есть да… Скажи, а может Тыщенция сбежать от нас в будущее? Или молодая, из прошлого, прийти на помощь старой, в настоящем?

— А вот это — тютюшки! — беззаботно отвечал мальчуган. — Или — фигушки? Как вы с Аленкой чаще говорите? На всей планете машину времени способен придумать только я.

— Ну-ка, докажи, браток! — немедленно встрял в разговор Федя.

— Доказать не могу, — серьезно сказал Печенюшкин. — Просто ЗНАЮ. Когда меня боги-пришельцы вернули к жизни и наделили необычными способностями, одной из них была эта. Способность путешествовать во времени. И если еще кто-то на Земле, что, сразу скажу, невероятно, построит такую машину, я это немедленно ПОЧУВСТВУЮ. Пока можете спать спокойно. Я ведь, в некотором роде, еще и инопланетянин! — гордо добавил он.

— А где твои пришельцы сейчас? — спросила Алена. — У них-то есть машина времени?

— Давно улетели… — Пиччи устремил взгляд куда-то в потолок. — Мне довелось еще раз встретиться с ними. Но это совсем другая история… Как-нибудь в следующий раз.

— Печенюшечкин… — Аленка робко теребила мальчика за полу огуречного жилета. — Знаешь, мне грустно… Ты дашь нам с Лизкой когда-нибудь блиномет — навестить Базилевса? Он такой печальный и, хотя с ним Тюнь-Пунь, все равно одинокий…

— Мне тоже грустно, — признался мальчуган. — Непременно съездим, обещаю вам, сестренки. Сделаем работу, кончится учебный год, соберемся… В любом случае, для Базилевса много времени не пройдет.

— Кстати, — вспомнила Лиза. — Я все хотела у тебя узнать. Во всех сказках, что читала, драконы похожи на крылатых ящериц. А здесь, в Фантазилье — на котов. Это почему?

— Дракошкиусы — очень древний род. Еще египетская богиня Хатор изображалась в виде льва. Это соответствует и стариннейшему облику китайских драконов. Их рисовали с тигриными мордами. Давным-давно, когда еще людей на земле не было, семейство кошачьих и драконы произошли от общих предков. Потом некоторые виды драконов, развиваясь дальше, приобрели «ящеричные», как ты говоришь, черты… Да вы же помните Грызодуба, младшего брата Мурлыки Баюновича. У него шерсти уже нет, чешуи еще нет, но красавец — хоть куда!

— Он славный, потому что добрый! — упрямо заявила Алена. — Но я больше люблю Базилевса и Мурлыку… Пиччи! По-моему, там кто-то в дверь стучит. Тихо-тихо.

— Если тихо-тихо, значит, Фитилек, — улыбнулся Печенюшкин. — Знаменитая деликатность эльфов… Влетай! — крикнул он, сделав рукой движение, словно поворачивал ключ в замке.

Крошечный эльф, на первый взгляд, сильно походил на Лампусика, разве что волосы были потемнее. Присмотревшись, зоркая Алена заметила и другие различия. Черноглазый, с орлиным носом и гордой осанкой, этот крылатый человечек выглядел взрослее. Он сделал отдельный поклон сестрам, затем общий всем собравшимся и застыл в некотором сомнении, лишь крылышки его трепетали, удерживая тело в воздухе.

— Есть проблемы? — понял Пиччи-Нюш. — Тогда не будем мешать друзьям разговорами. Двигаем, Фитилек, туда, в дальний край мастерской, где мраморный кулак возвышается. Это моя первая работа, бросовая, мастерство на ней оттачивал. «Одинокий изгнанник дает клятву верности немеркнущим идеалам». Там среди идеалов и разместимся.

— Простите меня, — шепнул он, когда эльф взял курс на кулак. — Фитилек стесняется компании, я потом вам все объясню. Минут десять-пятнадцать потерпите, ладно?..

— А почему вы все такие стеснительные? — неделикатно обратилась Лиза к Лампусику, едва Пиччи уединился с вестником. — Послушай! Слабо рассказать, как вы с Печенюшкиным познакомились? Только без сентиментальностей, договорились?! Жестко, весело, немногословно, с грубоватым, но мужественным юмором. Можешь?

— Попробую… — Лампусик покраснел. — Ты у нас литератор, все равно найдешь, к чему придраться… Слушайте… Но я тогда буду не от себя, а как бы от автора. Разрешаешь, Лиза?

— Давай! Так даже интересней. А я постараюсь тебя не перебивать. Ну, поехали…

— Неподалеку от Злат-Петушинска на опушке Молодильного бора, под корнями громадной сосны, наполовину вывороченными из земли бурей, прилепилось небольшое поселение эльфов Ведуницы.

Сорок шесть жителей Ведуниц поселились здесь недавно. Беда пригнала их из окрестностей Чуденбурга и называлась она Фордыбан. Это было имя колдуна, бурого карлика, невзлюбившего эльфов. Какие только пакости не устраивал он маленькому народу.

В любимое озеро эльфов, единственное в округе, размерами всего-то в беличий прыжок, Фордыбан каждую ночь подсыпал соль и перец. По утрам, когда все еще спали, он взбирался на ветку акации, повисал над человечками вниз головой и, что было сил, играл на барабане. На поляне, где эльфы устраивали хороводы, карлик вырвал все васильки и ромашки. Теперь он сваливал туда мусор из своего жилища.

Гордым и стеснительным человечкам неловко было жаловаться на Фордыбана, а сами справиться с ним они не могли. Крохотным эльфам карлик казался великаном, да и по колдовской силе, даже объединившись вместе, они не могли сравниться с негодяем. С трудом продержавшись несколько месяцев, в одну из лунных ночей, когда храп Фордыбана разносился на всю округу, эльфы собрались и улетели…

Постепенно они выстроили новое поселение, назвав его Ведуницами, привыкли к нему, полюбили, но, едва жизнь полностью наладилась, как Фордыбан появился опять, разыскав ненавистный ему народ…

В жизни Печенюшкина, полной тревог, опасностей и приключений, всегда хватало места для подвигов, но для отдыха почти никогда. Едва заканчивалось одно дело, как тут же другое требовало участия отважного героя. В лучшем случае он успевал на часок выбраться в Молодильный бор, вдохнуть напоенного сосновыми запахами воздуха. Обычно Пиччи долго сидел на опушке, осторожно трогая ладонями прогретый солнцем хвойный ковер, и думал о родине — далекой Бразилии. Это занятие неизменно давало ему новые силы.

Рыжая обезьянка медленно брела по лесной опушке, подняв голову, наслаждалась, купаясь в солнечных лучах, и вдруг бах! — провалилась в яму, замаскированную высохшими еловыми веточками. Сквозь небольшое отверстие, проделанное упавшим героем, пробивался свет. Сидя на дне, Печенюшкин ухмылялся своей беспечности и ждал, что же произойдет дальше.

Вот наверху, над краем ловушки, показался силуэт, напоминавший мотылька, и тоненький звонкий голосок воскликнул:

— Сдавайся, подлый Фордыбан! Иначе я подожгу сухую хвою и сброшу на тебя! Это говорю я, Лампион Грозный!

— Лучше спускайся, Лампион Грозный! — доброжелательно откликнулся Пиччи. — Жаль тебя огорчать, но ты поймал не того, кого надо. Заодно и познакомимся. Я бы выбрался сам, только это будет неуважением к твоему труду. Полагаю, вы очень долго копали эту яму?

— Презренный хитрец! — раздалось сверху. — Не пытайся менять голос! Мы выпустим тебя, если поклянешься больше не причинять зла эльфам из Ведуниц!

— Он не поклянется, — заметила обезьянка. — У вас серьезный просчет, Лампион. Все знают, что эльфы больше всего боятся огня. Крылья пожароопасные. Так что номер с хвоей не пройдет. Стоит придумать другую угрозу.

— Фордыбан! — в отчаянии закричал эльф. — Предупреждаю! Сейчас я брошусь на тебя с быстротой молнии!..

— Самоубийца! — грустно признал Пиччи. — Ну давай, бросайся.

Эльф спикировал вниз. Сверкнула сабля величиной со спичку. На середине пути крошечный воздушный вихрь внезапно подхватил отважного человечка, завертел, как падающий кленовый «самолетик», и бережно опустил на колени к обезьянке.

— Убей меня, — хмуро произнес Лампион Грозный. — Я не вынесу унижения.

— Посмотри внимательней! — настаивал Печенюшкин. — Разве я похож на твоего врага?!

Дно ямы поехало вверх, словно клетка лифта, вынося двух собеседников на поверхность земли…

— Как могли мы так ошибиться?.. — убивались эльфы, роясь вокруг Пиччи. — Дело в том, что Фордыбан тоже пушистый и в солнечных лучах кажется рыжим. Прости нас, незнакомец! Страшней всего то, что мы невольно причинили тебе вред.

— Пустое, друзья, — отмахнулась обезьянка. — Вреда никакого. Хорошо, что мы встретились — я с радостью помогу вам.

— Он выпил родник… — всхлипнула малютка с розовыми крылышками.

— Украл невесту Фитилька Эстреллу, — добавила другая, в кисейном платьице. — Посадил на цепочку от часов, как собачонку. Поселил у себя в логове, в пустом кокосовом орехе, а там сыро. И заставляет танцевать перед ним после обеда, а то, говорит, крылышки оборву…

— Вы слишком деликатны! — возмутился Печенюшкин. — Перед негодяями реверансы ни к чему. А вы каждый раз предупреждаете карлика, планируя наступление. Куда это годится — даже о ловушке сказали! Конечно, он будет обходить ее стороной и мучить вас до скончания века.

— Иначе мы не умеем… — печально отозвались эльфы.

— Записывайтесь в школу выживания имени Печенюшкина, — предложил герой. — Первое занятие проводим немедленно! Все готовы?..

Фордыбан медленно крался ночной опушкой. Он проведал, что запасы воды человечки хранят теперь в кувшине, подвешенном к нижнему суку огромной сосны. Эльфам понадобилась неделя, чтобы наполнить кувшин до краев, летая к дальнему источнику с ведерками размером в полнаперстка.

Карлик неслышно полез наверх по стволу, глубоко вонзая в мягкую кору кривые острые когти. Вот он перелез на сук, добрался до веревки, на которой крепился сосуд, плотно закрытый крышкой, поднял его и перевесил к себе на шею.

Спустившись и отойдя на десяток шагов, Фордыбан содрал крышку, запрокинул голову, раскрыв зубастую пасть от уха до уха, затем, подняв кувшин вверх на вытянутых руках, выплеснул его содержимое прямо в глотку. «Хороша водичка!» — успел он еще подумать.

В следующий миг вода в животе у колдуна забурлила громче, чем знаменитый водопад Холодрыга. В ужасе, собравшись бежать, он задел ногой пустой упавший сосуд и растянулся на земле. Поднимаясь, карлик обнаружил, что все его мохнатое тело — в светящихся пятнах. Брызги воды пометили вора.

Шум в животе нарастал, грозя переполошить весь бор. Фордыбан кинулся вперед, надеясь унести ноги, но тут одиннадцать эльфов выступили из-за деревьев, окружая колдуна. Все как один они были ростом с Фордыбана.

Эльфы всегда светятся в темноте — словно крохотные фонарики. Сейчас же казалось, что ушедший день краем плаща зацепился за опушку Молодильного бора. Одиннадцать рук метнулись к ножнам и одиннадцать сабель засверкали вокруг. Карлик взвыл, мечтая о яме, которую еще недавно с хохотом обходил стороной.

Лампион шагнул в центр круга. Этой ночью он действительно выглядел грозным.

— Мы не нападаем скопом! — отчеканил эльф. — Дай ему саблю, Светолик!

Подхватив брошенный клинок, Фордыбан ринулся на врага. Но в фехтовальном искусстве карлик годился Лампиону разве что в подмастерья. Рев чудодейственной жидкости заглушал сабельный звон, и только искры летели во все стороны снопами.

— За Эстреллу! — кричал эльф. — За погубленный родник! За Чуденбург, откуда ты выгнал нас! За васильковую поляну!..

Сабля его, касаясь тела противника, каждый раз, словно инструмент брадобрея, снимала клочья свалявшейся шерсти, обнажая серую кожу. Карлик выл, бесился, наносил в пустоту страшные удары, падал, вскакивал, прыгал, пытаясь хоть единожды достать Лампиона, но только оголялся все больше и больше.

Когда последний бурый клочок исчез с тела Фордыбана, эльф мощным ударом выбил у него саблю.

— А теперь вон отсюда! — приказал он. — И помни — осталась еще кожа! Встречу опять — сниму с тебя и ее!..

В темноте, ломая кусты, исцарапанный с головы до пят, колдун продрался к своему логову. Спрятавшись там и все еще дрожа от ненависти и страха, он вспомнил о пленнице. Криво ощерясь, Фордыбан стал вытягивать из пустого ореха цепочку, одним концом прикрепленную к столу. Странно — та не поддавалась. Ударом кулака карлик расколол орех и сразу взвыл так страшно, что заглушил, наконец, шум в животе. Маленький, в две ладони, крокодильчик впился в его кисть, неистово колотя по столу хвостом.

Фордыбан дернул рукой изо всех сил, но только оторвал цепочку от стола. Не переставая орать, он кубарем вылетел из берлоги и, голый, стремительно понесся в чащу, безуспешно пытаясь избавиться от крокодила. Крик его и шум бурлящей воды становились все тише, пока не пропали совсем.

С тех пор никто в Фантазилье о Фордыбане не слышал…

— Весьма солидно! — одобрила Лиза рассказ Лампусика. — Круто, с наворотами, есть места вообще укольные… Может, пьесу сделаем, как считаешь? Будешь сам себя играть. А Федю я прямо вижу в роли Фордыбана…

— Ишь ты! — обиделся домовой. — Нешто у меня тело в шерсти али морда злодейская? Не ожидал, Лизок!

— Да что ты, Феденька, конечно, нет! Просто из нас ты по актерскому темпераменту к этому типу ближе всех. А внешность?.. Грим, естественно, понадобится. Однако, не Никтошке же его играть.

— Я тебе, Лиза, больше хобота не подам! — оскорбился слон. — Да, у меня необычный типаж! А в этой истории мне никакой роли не светит… Если только ввести туда Гамлета, как персонаж?..

— А кто будет Офелию играть? Слониха? Разве что Пиччи тебя превратит в надувного резинового мальчика. Никтошечка! Давай, карлик обернется слоном и в таком виде будет вытаптывать цветочную поляну.

— Эпизод не хочу! — заупрямился Никтошка. — Я сильно вырос в мастерстве! Созрел для главного героя!

— Так и поссориться недолго. — Оказывается, Печенюшкин давно стоял за ближайшим мольбертом, прислушиваясь к разговору. Быть может, он даже захватил конец рассказа. — Пьеса дело будущего, друзья. Успеем ее обсудить, если Лиза не передумает. Тут в настоящем у нас события почище шекспировских. Семерка Мудрых обновилась почти полностью. А Великий Маг теперь — ваш, Федор Пафнутьевич, старый друг — князь Сморчков-Заморочкин.

— Шею сверну поганцу!! — взревел домовой. — Ножонки выдерну!.. Сапоги ведь лизал, мозгляк!

— Столь откровенное проявление симпатии, — ехидно заметил Пиччи, — должно было вас насторожить. Порядочный чародей не опустится до уровня подлизы.

— О-хо-хошеньки… — Федя почесал макушку. — Возомнил я о себе, дурень старый. Как же — князь в подручных! Поделом мне… И то — гуталин у меня едкий, ядреный. А этот, хмырь худосочный, ажно заходился от восторга. Кричал, что пахнет, как роза!..

— Тему запахов мы тоже пока оставим. — Печенюшкин был серьезен. — Дальше еще хуже. Мармелинда в отставке. Барбарелла, Вольномах и Доброхлюп якобы сбежали. Подозреваю худшее. В совете из прежнего состава остались лишь Сморчков и Флюгерон. Остальные: Фуриана, Розарио — наш садовник, Мизерабль — с этим я даже не знаком и, не поверите, наши старые приятельницы — тетушки Флора и Хлоя.

— Вот-те на! — слабо воскликнул домовой, оглушенный новостями. — Что делить-то им с этими прохиндеями? Тетки славные, да толку с них — ни на грош. Силы на нуле…

— Видимо, взяты для количества, — предположил Пиччи. — И авторитет у них в народе немалый. А повредить Сморчкову ничем не могут. Старушки добрые, но несколько легковерные. Думаю, он наплел им с три короба. Возможно также, что они вошли в Совет, надеясь хоть как-то тормозить козни заговорщиков… Интересно, что пауки уже дерутся за власть. Розарио и Мизерабль погибли, вчера их хоронили. По официальному сообщению — защищали дворец от набега моих сторонников. Стопроцентное вранье!

— Ничего себе страсти! — поразилась Лиза. — Почти как у нас в России! Печенюшкин! Разве можно такое допускать?! По-моему, это уже перебор!

— По-моему — тоже, — согласился герой. — Времени остается в обрез, а еще не решен очень серьезный вопрос. Как попасть в Драконью пещеру?

— Что значит — как?! — хором закричали сестры. — А мы?!

— Стыдно раз за разом использовать детский труд, — Пиччи-Нюш грустновато улыбнулся. — Не исключено, что сейчас там опасно. Есть у меня идея… — открыв портфель-блиномет, он извлек бумагу, ручку и мигом набросал на листочке несколько слов.

Скрутив бумагу трубочкой, мальчик вложил ее в металлический цилиндрик, подойдя к стене, вывинтил из нее пробку-заглушку и кинул цилиндрик в дыру.

— Пневмопочта, — объяснил он. — Я написал Ларри Люгеру, просил отправить к нам Косоголового. Взрослый, здоровый, с навыками гангстера и детским незамутненным умом. Второго такого на Земле нет. Вот он бы и доставил сюда Дракошкиуса.

— Не доверяешь… — Лиза загрустила. — Слушай, мы ведь теперь даже волшебству обучены. Таблетки, перстень, еще что-нибудь для защиты придумаешь. До сих пор мы здесь с Аленкой ничего героического не совершили. Откуда ты знаешь, я, может быть, коллекционировать подвиги хочу для будущих мемуаров!

— Тебе надо кукол собирать, Лизочек! — возразил мальчуган печальным, необидным тоном. — Не место детям среди напастей.

Пробка в стене, засветившись зеленым, начала коротко попискивать.

— Вот и ответ. — Печенюшкин вывинтил крышку, и алюминиевый цилиндр упал ему в ладонь. — Как дела у Ларри?.. — он развернул послание Люгера. — Идиот!..

— Ларри?! — Федя встревожился. — Не сказал бы так. Мужик деловой, сурьезный…

— Я идиот! — Пиччи прочел вслух: «Вероятно, произошла ошибка. Получив вашу радиограмму, отправил Косоголового в Фантазилью два дня назад. Обеспокоен ситуацией. Жду разъяснений. Люгер».

— Шу-точ-ки… — протянула Лиза. — А кто еще мог знать о качествах Косоголового?

— Да кто угодно, — Печенюшкин выглядел раздраженным и усталым. — Наши газеты обсасывали историю с картоморами месяца два. Фантолетта совершенно зря сообщила журналистам столько подробностей. Говорил я ей…

— Обманут сердешного, — пригорюнился Федя. — Вокруг пальца обведут. Ой, лихо нам!..

— Все, Пиччи, больше нет выбора! — настаивала Лиза. — У меня тоже появилась идея. Никтошка верно говорил, что эта твоя мастерская находится в параллельном мире?

— Вовсе нет! Он просто не понял. В параллельный мир забираться хлопотно. Такой вариант я держал на крайний случай. А мы с вами находимся в помещении земного посольства. Только оно еще не открыто — мы хотим, чтоб послами были дети, а люди не могут решиться. Но тем не менее территория не принадлежит Фантазилье. Скрываться здесь я имею полное право. Откровенно говоря, про это помещение подзабыли. Я перенес его в другую часть страны, и никто даже не хватился.

— Вот видишь! Даже перенес! Значит, можно перенести его еще раз — к Драконьей пещере! Впритирочку, вход к входу. Опасностей будет в сто раз меньше. Думаю, стены или потолок в твоей студии нелегко проломить.

— Совсем невозможно! — глаза у мальчика заблестели. — Какая ты умница, Лизонька!.. Нет, все равно тревожно мне вас посылать.

— Вдруг я пробьюсь?! — вызвался Никтошка. — Без воздуха я предмет, считай, что вообще неживой. А в пещере надуюсь.

— Не стоит и пробовать, — отверг Печенюшкин замысел слона. — Ты и ненадутый живехонек. Дальше входа не пройдешь.

— Некогда прикидывать! — Лиза встала. — Я одна пойду, Аленкой не будем рисковать. Давай фонарь, рисуй карту, объясняй, как с места стронуть Мурлыку Баюновича. Пиччи! У меня волшебное колечко на пальце, в случае чего — поверну. Ты же друзей от всех бед спасаешь! Пока я там вожусь, наверняка что-нибудь придумаешь.

Сморчков-Заморочкин у входа в Драконью пещеру провожал глазами спину удалявшегося во тьму Косоголового…

Во время беседы с Флюгероном чуткие уши князя легко уловили — через несколько комнат — звуки голосов. Ринувшись сквозь потайные щели напрямик, князь успел подслушать окончание беседы Фурианы с прищельцем. Опытному мастеру интриги этого оказалось достаточно.

После расставания с предсказателем погоды и до появления в своем кабинете Сморчков, через замаскированный люк, неизвестный журналистке, проник в комнату, где спал уставший Косоголовый. Переместить верзилу в свои тайные покои со зловещим камином не составляло труда. После сожжения осиновых пней чародейская мощь князя необыкновенно усилилась. Успокоившись за судьбу пришельца, он спокойно поджидал Фуриану у себя в кабинете. Дальнейшее объяснение с колдуньей было комедией, хотя Сморчков и не исключал до конца возможность союза с ней.

Очнувшись после исчезновения Косоголового, Фуриана будто взбесилась. Она шипела, как кошка, бросалась на стены, пыталась царапать князя… Затем разразилась потоком слез и бессильно утихла. В угоду журналистке Сморчков объявил розыск по всей стране, рвал на себе жидкие волосы, топал каблуками, ползал на коленях, лобзал туфельки Фурианы…

В конце концов сбивчивые восклицания жениха и невесты приняли определенную форму. Украсть с Земли крепкого подростка, заморочить ему голову и отправить в Драконью пещеру — такой план казался вполне реальным. Дело в том, что попасть в Фантазилью добровольно можно лишь по приглашению благородных чародеев. Похищать же ребенка и силой, обманом переправлять в Волшебную страну до сих пор никому и в голову не приходило. Строго говоря, полной ясности — осуществима ли такая затея? — не было. И Сморчков, и Фуриана, в тайне друг от друга, рассчитывали совсем на другой поворот событий.

Князь поработал с пришельцем на совесть. Под гипнозом он внушил Косоголовому подробную и четкую программу действий. Очнувшись, посланец Люгера вовсе не высказывал удивления по поводу новых перемен в своей судьбе. Про Фуриану он и не вспоминал, со Сморчковым же обходился как преданный слуга с господином… Отойдя в глубь пещеры на десяток шагов, Косоголовый оглянулся и, освещенный фонарем, висевшим на груди, помахал князю на прощание.

Фуриана удобно примостилась в расщелине скалы, за сотню метров до усыпальницы драконов. Сквозь стекла подзорной трубы она видела удалявшегося посланца так же ясно, как и Сморчков. Действия самозваного Великого Мага колдунья предугадала. Значительно раньше князя, кружа с незадачливым поклонником над Феервиллем на десантном велосипеде, Фуриана внушила ему собственную программу. После этой обработки любое влияние извне должно было растаять, как только Косоголовый достигнет окаменевшего дракона.

Пока все складывалось удачно.

 

Глава третья

ТАРАНТУЛ И ТАРАНТЕЛЛА

— Готово? — Лиза приоткрыла дверь и отшатнулась. — Ух, как темно!

Свет из прихожей проникал в глубь пещеры на несколько шагов, перерастая сначала в сероватый сумрак, затем в полную черноту.

— Будете видеть в темноте, как днем, — обнадежил Печенюшкин.

После тяжелых и долгих объяснений было решено, что сестренки отправятся вдвоем. Поколебать Аленкину решимость не смог даже Пиччи. Девочка заявила, что никогда не простит, если он волшебством заставит ее подчиниться. Лиза нервничала, злилась, но не могла отрицать, что две головы лучше, чем одна.

Честно говоря, нервничали все. Необычные качества сестер Зайкиных, без которых волшебники опять не могли обойтись, вынуждали Печенюшкина с командой задуматься о собственной неполноценности.

— Что снаружи делается? — поинтересовалась Лиза. — Ну, совместили входы. Дом в пещеру, что ли, упирается? Его всем видно?

Федя, уже выяснивший втихомолку этот вопрос, охотно взялся ответить.

— Снаружи, Лизок, военная хитрость находится вперемешку с чародейством. Помещение наше заколдовано до полной, значит, прозрачности и бестелесности. Хошь ходи скрозь него посторонний злодей, хошь смотри в любые пенсне, хошь радарами защупайся — все одно, просчитаешься. Невидимые, неосязаемые — нас как бы и в природе нет.

— А в подземелье? Мы там не провалимся, неосязаемые?

— Знамо дело, нет! Порог перейдете, станете нормальными. Ежели обратно, так наоборот, — закончил домовой не очень-то понятно.

— Значит, любому, кто может войти в пещеру, мы не мешаем?

— Вы с Аленкой не мешаете, — отозвался Пиччи-Нюш. — А вот мы, остальные, еще как помешаем! Только я боюсь, что Косоголовый уже там. Потому и прошу вас об ОСОБЕННОЙ осторожности. И снаряжение, все что я вам собрал, может пригодиться.

— Нашел кого бояться. Хвастун, да еще глуповатый. Я ему мозги запудрю только так!

— Ему могут вложить ЧУЖИЕ мозги. Разве не догадываетесь, в чьих руках он наверняка побывал?

— Расколдуем! — не сомневалась Лиза. — Ты же нас учил!

— Магия, Лизонька, должна опираться на прочный фундамент. А у детей мозг еще не «включается» на полную мощь. Организм должен созреть… Потому и от Тыщенции в первые годы вреда почти не было… Я тебя умоляю — никакой самодеятельности.

— Все учат, учат, — проворчала девочка. — Лучше расскажи, почему нас в троллейбусе посылаешь, а не в блиномете? Тот ведь еще и кормит. Алена не одобрит твой выбор!

— Замолчи, Лизка! — возмутилась младшая сестра. — Вечно ты меня с едой изводишь! Надоело!.. У меня в карманы восемь булочек напихано и еще колбаса.

— Под сиденьем газировка и термос с кофе, — напомнил Печенюшкин. — Отправляетесь в троллейбусе, потому что врага он внутрь не запустит. А попади случайно в чужие руки блиномет — неприятностей не оберешься. Это, кстати, недоработка. Потом я его переплавлю, а следующую модель усовершенствую…

— Фантмейстер! — Лампусик неожиданно робко приблизился к Пиччи. — Вам письмо. От меня.

— Зачем? — изумился мальчуган. — Сказать не можешь?

— Не решаюсь, — признался эльф. — Взгляните, это недолго.

Пока Печенюшкин разворачивал плотный лист бумаги, эльф, вскинув ко рту ладонь, быстро проглотил что-то, зажатое в ней. В следующий миг краска отлила от его лица, ноги подкосились и Лампусик упал замертво.

Крылья человечка обвисли, окутав его тело траурным полотнищем.

Потрясенный герой, выронив письмо, схватил друга на руки, прикоснулся к холодеющему лбу…

— Мертв… — Пиччи-Нюш был не румяней эльфа. — Мальчишка, безумец… Хорошо же мы начинаем… Аленушка! Прочти письмо, если сил хватит.

— «Фан… фан…» — Аленка разрыдалась, Лиза вторила ей.

«Фантмейстер! — прочел Федя после того, как долго откашливался. — И вы, друзья! Не удивляйтесь, я все обдумал. Живым мне в пещеру не попасть. Мертвый же эльф почти не занимает места. Если чудесный источник воскресит меня, помощь Лампиона, ученика Печенюшкина, может оказаться нелишней. Главное — сделать все, что должен, правда? Не огарчивайтесь, сестренки. Ваш Лампусик».

— …Дай мне. — Алена приготовила чистый платок, чтобы завернуть человечка. — «Над цветком мотылек порхал…» Помнишь, Лиза, ты рассказывала… Печенюшечкин, успокойся, а то у меня слез не хватит — они все катятся и катятся. Мы его ОБЯЗАТЕЛЬНО оживим.

Пиччи побагровел от стыда.

— Клянусь, — произнес он, — что больше не допущу такого! Лампусик, Аленка, Лиза… Великий чародей — что я стою без вас? Мурлыка Баюнович… Всю жизнь раздаю друзьям долги, а они все не кончаются.

— Замолчи! — испугалась Лиза. — Не смей унывать! Всемогущ только Бог, а я его ни разу не видела. Мне бы хоть тысячную долю твоей силы!

— Чем ее больше, — печально отозвался мальчик, — тем больше осознаешь, что ее все равно недостаточно. Ну почему мне не дано самому отправиться за Дракошкиусом?!. Спрячь платок, Аленушка. Вот единственное, что я могу сделать пока для друга.

Он взглянул на эльфа, и тот оказался заключенным в прозрачный саркофаг.

— Как свирель в футляре. — Лиза бережно приняла невесомую ношу. — Я его положу сюда — в отделение для карт. Пусть ведет нас и принесет удачу. А мы — ему! Печенюшкин! Кто учил нас помнить, что герои не умирают?!.

Как и тогда, во дворце Великого Мага, троллейбус сжался до размеров детского педального автомобиля. Нырнув в темноту, он подождал немного, затем медленно двинулся над каменным полом.

— Давай повыше, — тихо-тихо шептала Аленка, хотя изнутри машина не пропускала звук. — И не торопись. Наткнешься на что-нибудь, тут нас и услышат.

— Ох, какая ты нудная, — огрызалась Лиза. — Не умеешь со старшими разговаривать — сиди и молчи. Навязалась мне… Есть тут и поумнее тебя.

Фонариков сестры не включали и троллейбусными прожекторами не пользовались. Как и обещал Печенюшкин, глаза их отлично видели во тьме. Окружающие предметы серели в легчайшей дымке. Так бывает на Земле перед грозой или в начале рассвета.

— Если ты умнее, зачем все себе захапала? Таблетки, перстень, может, еще колечко мое заберешь? Умных из школы не выгоняют. И не смотри на часы без толку, они у тебя опаздывают!

— Отвяжись. — Не выпуская руля, Лиза стащила с пальца перстень, вынула цилиндрик с таблетками из нагрудного кармана куртки. — На. Играй. Лучше бы дома над куклами сопела, дите малое.

— Я осторожная. А ты сначала делаешь, потом думаешь. Помнишь, нас Очисток из-за тебя украл. Бросилась к машине, как дура. Не могу забыть, как нас голодом морили.

— Хватит! — завопила Лиза в полный голос. — Надоело от первоклашек сопливых поучения слушать! Ползи в своем футляре по-черепашьи, а я вперед тебя управлюсь!

Не помня себя от гнева, она рванула дверку и спрыгнула на ходу, прежде чем Алена успела ей помешать.

— Сейчас же вернись!.. Лизка!.. Ладно, я больше не буду!.. — Младшая сестренка накренила троллейбус, вглядываясь в пустоту. — Куда ты спряталась?! Ли-и-за, вернись! Хочешь, я прощения попрошу?! Ли-и-и-за-а!..

Пол в пещере устилали квадратные, массивные на вид плиты. Та из них, на которую попала девочка, внезапно повернулась от толчка, встала ребром, и Лиза соскользнула в углубление под полом. Камень тут же вернулся на место, поэтому Алена, как ни пыталась, не отыскала и следов сестры.

В первый миг Лиза хотела закричать, но что-то ей помешало. Полость, где она очутилась, была небольшой и вроде никуда не вела. Сверху торчало железное кольцо — чуть потянув за него, беглянка обнаружила, что плита легко поддается ее усилиям. Значит, выбраться из тайника не представляло труда.

Прыгая вниз, Лиза и не думала разделяться с сестренкой. Ей было бы достаточно просьбы о прощении. Но, вдохнув несколько раз воздух пещеры, она неожиданно почувствовала, что ей ДЕЙСТВИТЕЛЬНО не хочется возвращаться. Крики и плач Алены раздражали, словно комариный звон. Вздорная, сварливая, вечно голодная сестра опять набросится и начнет донимать ее. Вместо того, чтобы двигаться прямо к Дракошкиусу, придется делать огромный крюк к источнику живой воды и оживлять Лампусика. Бестолковый эльф! Хочет воскреснуть, стать героем, а возиться с этим должна Лиза. Да она в тысячу раз лучше их всех! А Печенюшкин? За что она его любила? Рыжий веснушчатый неудачник! Враль! Даже в пещеру, видите ли, не суется, отправляет слабых детей. Разве это мужской поступок?.. Ничего, она им всем покажет! Она их никогда не простит! Сейчас она доберется до Дракошкиуса, а там… Теперь она сама, без подсказок всякой сказочной мелюзги, разберется с трехголовой окаменелостью…

Аленка искала сестру долго и безуспешно. Наконец, проплакавшись, она решила лететь к чудесному водоему. Может, Лампусик сообразит, что могло приключиться с Лизой? План пещеры, нарисованный Пиччи-Нюшем, лежал перед девочкой на панели управления.

Вскоре дорога должна была разветвиться. Прямой путь вел к волшебному озерку, обозначенному пятиконечной звездой. Левое ответвление — к каменному дракону. На месте его захоронения Печенюшкин поставил две буквы «МД». Дальше правая дорога сливалась с левой, вместе они образовывали вытянутое кольцо. Волнистые линии изображали драконов, упокоившихся в пещере. Заштрихованная часть рисунка означала толщу горы.

Примерно там, где пропала Лиза, Аленка поставила жирную букву «Л»…

Вереницы каменных исполинов по обе стороны пути девочка старалась не разглядывать. Она торопилась вперед, но троллейбус слушался плохо. Стрелка спидометра как будто застыла на отметке «пятнадцать». Лиза управлялась с машиной гораздо лучше.

Наконец-то показался водоем. Аленка собралась опуститься пониже и вдруг ойкнула, разглядев, ЧТО преграждает дорогу к озерку. Фигура в два человеческих роста со страшным оскаленным лицом и неподвижными безумными глазами в последнем усилии вытягивала руки, почти касаясь воды жадными, скрюченными пальцами. Лежащая на боку, она казалась живой, замершей лишь на мгновение.

«Финделябр! — догадалась Алена. — Значит, все, что рассказывала Фуриана — правда! — Что же делать? Вдруг на него попадут брызги, и он оживет?.. Ага!.. Перстень!»

Повиснув над жутким колдуном, она чуть приоткрыла дверцу и сильно потерла печатку Лизиного кольца.

Скорпион прыгнул, так резко оттолкнувшись, что рука девочки дернулась. Падая, он вырос до размеров бульдога и с ходу вцепился в горло лежащего. Аленка зажмурилась…

— Открой глазки, хозяюшка! — почти тут же донеслось до нее. Девочка неохотно открыла один глаз, потом второй.

— Все думают, что я скорпион, а мой папа был тарантул! — словоохотливо сообщил защитник, сидя на груди перевернутой на спину фигуры. — Мама-скорпиониха познакомилась с папой на карнавале. Она обожала плясать тарантеллу. Это итальянский танец — быстрый, стремительный, под гитару, тамбурин и кастаньеты. Папа влюбился без памяти, отбил мамочку у жениха. Друзья звали их «тарантул и тарантелла». Я — любимый сын у мамуси. Единственный среди многочисленных братьев и сестер, кто похож на нее как две капли воды. И то же чувство ритма, тот же абсолютный слух! Как славно, что ты меня выпустила, засиделся я в перстне. Прыгай — в пять минут обучу тебя любимому танцу.

— Погоди, а как же этот? — недоуменно спросила Алена. — Страшный ученый колдун Финделябр?

— Ложный вызов! — скорпион гулко отбил чечетку на груди у фигуры. — Кто-то хотел вас напугать. Это же кукла, внутри она пустая.

Он вцепился в ухо лежащему и с неожиданной легкостью оторвал его.

— Ничего не весит, — сообщил тарантулов сын. — Хочешь, нос оторвем, или руку?

— Интересно, он горит? — Алена думала вслух. — Наверное, мы с Лизкой попытались бы его сжечь, не приближаясь. Так, кажется, говорилось в письме Финделябра… Пиччи нам в машину столько всякого добра защитного насовал… И решили бы, что настоящего колдуна спалили… Теперь ясно, что и письма-то никакого не было.

— Люблю огонь! — скорпион, подскочив, как мячик, оказался в кабине, рядом с девочкой, невольно съежившейся от отвращения. — Что, неприятно? — он мигом уменьшился. — Ох уж эти мне встречи по одежке! Зажигай, я только гляну и вернусь в перстень. А так хотелось общения, долгих, задушевных бесед… Кстати, меня зовут Эпидифорд…

Алена бросила вниз зажигательный шарик.

Огонь полыхнул высоченным языком, так, что троллейбус сам собой подпрыгнул. Очевидно, куклу сделали из целлулоида — она сгорела быстрее тополиного пуха. Аленка, вовремя закрывшая дверку, не чувствовала едкого химического запаха гари. Скорпион, незаметно для девочки, вновь оказался всего лишь резным изображением на камне перстня.

«Я же не сказала ему своего имени! — вспомнила вежливая Алена. — А второй раз вызывать — некогда. Да и не стоит, пожалуй, если нет опасности. Так и будет думать, что я невоспитанная…»

Троллейбус опустился и замер посреди озера, над самой водой.

Простой и бесхитростный, Косоголовый тем не менее оказался совсем необычным человеком. Фуриана не только прочно внушила ему программу действий в пещере, но и сообщила некоторые чародейские способности на время ее выполнения.

В обязанности Косоголового входило сотворение у водоема фальшивого Финделябра, превращение в прах каменных останков Дракошкиуса, сбор праха в урну и раскидывание по пещере «страшилок». Затем следовали бурение дыры в условленном месте и выход на поверхность в объятия Фурианы. В случае встречи с девочками их было необходимо уничтожить.

Князь Сморчков-Заморочкин также повозился с пришельцем от души. И он тоже наделил гостя определенной волшебной силой на время осуществления своего проекта. Раскидывание «страшилок» по пещере, перенос тела дракона на тончайший шелковый платок-самолет, бурение дыры в условленном месте и выход с багажом в объятия Сморчкова. В случае встречи с сестрами Зайкиными их надлежало пленить, связать и вывезти с собой.

Оказавшись внутри Драконьей пещеры, дополнительный выход можно соорудить где угодно, лишь бы позволяли силы и средства. К тому же проделанная дыра не будет заколдована, через нее внутрь может попасть любой. Это понимали и Сморчков и Фуриана, готовясь к вылазке, если Косоголовый чего-то не доделает. Мест, где толщина стен пещеры не достигала и двух ладоней, было немало. Другое дело, что снаружи камень не поддавался никакому инструменту, никакому колдовству…

Так вот, Косоголовый оказался не совсем обычным человеком, что спутало карты пославших его негодяев. Внутри косой головы скрывались косоватые мозговые полушария. В их глубинах инструкции князя причудливо смешались с инструкциями дамы в черном, составив немыслимый винегрет.

Надвинув очки ночного видения, пришелец бодрой спортивной трусцой устремился к источнику. Там он бойко сотворил лже-Финделябра, допустив при этом незначительные ошибки. «Фигура должна быть страшной и хорошо гореть», — подчеркивала колдунья. Это Косоголовый исполнил в точности.

Придать телу колдуна полное сходство с человеческим он не успел, сообразив вдруг, что забыл разбросать «страшилки». Бывший гангстер опрометью бросился назад, все сильней и сильней распространяя вокруг волны ненависти к Печенюшкину, доставшиеся от Фурианы, запахи неприязни к друзьям Пиччи — от Сморчкова и ароматы любви к симпатяге и умнице Косоголовому — от себя лично. Кстати — на самого бравого десантника, против ожидания, весь этот букет не действовал.

«Страшилок» имелось в запасе порядочно. Бодро напевая негритянскую спиричуэлс «We shall overcome…», служившую ему в детстве колыбельной, посланец вновь устремился от входа вглубь, по прямой. Новые игрушки он решил разбросать — для начала — слева, за развилкой дорог.

Лиза быстро добралась до развилки, разминувшись с Косоголовым на какие-нибудь полчаса. Только она вознамерилась свернуть на левую дорогу, как что-то большое, шерстяное, страшное ударило ее справа и сшибло с ног, обдав еще заодно и душным тяжелым запахом.

Лиза откатилась в сторону, сгруппировалась, как учили в спортивной секции, вскочила на ноги.

В метре от нее, до звона натянув толстую веревку, била копытами в пол здоровенная коза, угрожающе нагнув рогатую голову. Очень нехорошее выражение застыло в красных глазах животного.

— Идет коза рогатая за малыми ребятами, — бормотала она с откровенной неприязнью к Лизе. — Кто кашу не ест, молока не пьет, забодает, забодает, забодет.

«Счастье, что я сбоку шла, почти у стены, — сообразила девочка. — Чуть правее — и конец. Правую и среднюю дороги она полностью контролирует, а до края левой чуть-чуть не дотягивает. Но если бы бросилась на пару секунд позже — точно, достала бы меня».

— Потягушеньки… — бубнила коза, не меняя интонации. — Иди ко мне, милая, иди. Молочка попьешь…

«Держи карман шире! — отозвалась Лиза про себя. — Разбежалась! Как же я ее сразу не заметила?! Ну да, она серая, со стеной сливалась. Ну почему все на меня кидаются? Дня не могут прожить без Лизы Зайкиной. В пещере коз развели! Безобразие!.. Но как же ее обойти? Стоп! А магия?! Уроки Печенюшкина — хоть какая-то от него польза… Так… Кем обернуться? Надо мысленно видеть существо, в которое превращаешься. Кого козы боятся? Волков, разумеется. Волки какие? Похожие на немецких овчарок, только серые. Нет, толком не вижу… Во! Попробую в собаку Баскервилей».

Собаку Баскервилей Лиза никогда не видела. Тем не менее, под влиянием знаменитого автора, она представляла себе чудище, как живое. Неслышно произнеся волшебные слова, девочка увидела, как вдруг попятилась от нее коза, запуталась в веревке и упала, судорожно блея.

Одним прыжком Лиза проскочила опасный участок и побежала по левой дороге, ощущая в теле невиданную легкость и мощь. Она глядела прямо перед собой, избегая опускать глаза на свои новые конечности. Двигаться в собачьем облике было гораздо приятнее, но внезапно Лиза почувствовала, что ей овладевает неотвязная мысль о белых сахарных костях с большими кусками сырого мяса на них…

«Фу! Разве можно так забываться! — Она с некоторым усилием вернула себе нормальный вид. — Насколько тяжелее идти стало! И каменные драконы теперь кажутся зловещими. Да еще Алене, плаксе несчастной, перстень и таблетки отдала сдуру. Какие там дальше ловушки?..»

Теперь девочка помнила об осторожности. Она тихонько кралась у ног драконов, готовая при малейшей опасности спрятаться в складках крыльев любого из них. Иногда ряд почивших исполинов перемежался пустотами. Их Лиза пробегала быстро, тщательно осмотревшись сначала.

Вот впереди появился свет, по мере продвижения становившийся все ярче. Лиза охотно стала бы невидимкой, тенью, мышью, ветерком, серой крохотной птичкой, мухой, в конце концов. Но ее познания в области магии не были пока столь обширны.

К следующему пустому промежутку с ослепительными лампами по стенам и неровному своду девочка приближалась чуть ли не ползком, не выходя из тени последнего дракона. Пробравшись вдоль чешуйчатой ноги, она спряталась между огромными когтями, слегка высунула голову наружу и едва не обомлела.

Прямо на нее шел неопрятный старик высотой с телеграфный столб в сером залоснившемся плаще, подпоясанном драным галстуком, с пустым рогожным мешком в руке.

Рваная соломенная шляпа на голове, седые усы щеточкой, красные воспаленные глаза, лютая, опухшая, в неопрятной щетине физиономия…

«Он меня не заметил, — поняла Лиза с облегчением, прежде чем старик, поравнявшись с каменными лапами, свернул назад. — Но кто же это? И как с ним справиться?..»

— Ста-а-а-рье берем! — неожиданно выкрикнул толстяк, размахивая мешком. — Но-о-вье берем! Воруем, покупаем, отбираем, ловим!! Детей сдаем-принимаем!!

«Старьевщик! — сообразила беглянка. — Я их только в кино видела и в книжках о них читала. Веселенькая встреча… Ну-ка… Раз я мимо козы собакой прошмыгнула, а та не превратилась, скажем, во льва и меня не слопала, значит, у этих чудищ только одна-единственная роль. Думай! Кого боятся старьевщики? А, может, он неповоротливый — вон какой жирный?»

Как бы отвечая на Лизины мысли, старик неожиданно прыгнул вбок, перекрыв сходу половину пустого пространства. Хлоп! — мешок его точно накрыл воображаемую цель.

Лирический тенор старьевщика разливался по пещере свободно и красиво, но у Лизы от ужаса мурашки пробегали даже по ступням ног.

Толстяк, видимо, нуждался в разминке. Он носился по площадке исполинским кузнечиком, падал, вскакивал и кружился, будто на пуантах, вздымая мешок, как флаг.

«Вот бы позавидовал Михаил Барышников, — мрачно думала Лиза. — Куда уж тут проскочить! От такого мышь не уйдет. Понаделали нечисти! Неужели это Косоголовый устроил? Добрый, сильный, доверчивый, подло обманутый Косоголовый! Но я раскрою ему глаза! Только сначала надо пройти… Чего же боятся старьевщики? Огня? Креста? Чеснока? Осины?»

Тут же в голове у нее как бы высветилась книжная страница. Даже не вся страница, а прямоугольник текста на ней. Остальные строчки тускло расплывались по бокам светового пятна и были практически неразличимы.

«„Старьевщик обыкновенный, — читала Лиза с закрытыми глазами, не зная, кого благодарить за неожиданную помощь. — Торговец старыми подержанными вещами. Вымирающий тип. Страшился городового, впоследствии милиции“. Ну и что? Где я на тебя дядю Степу найду?.. Стой, тут и дальше написано…»

«„Старьевщик волшебный полевой. Жулик, вымогатель, похититель детей. Является продуктом деятельности злых сил. Активен в течение двух суток. Страшится вишневого компота и белой кочерги“. Час от часу не легче!.. А это о ком?»

«Старьевщик волшебный пещерный. Значительно крупней полевого. Отдельные экземпляры достигают восьми метров в высоту (с подметками). Особенно коварен за день до полнолуния. Не переносит удар левой пяткой».

Страница погасла. Сколько ни напрягалась Лиза, больше ей ничего не светило.

«Надо решаться! — уговаривала себя девочка. — Как удачно, что у меня толчковая — правая. Но если подсказка неверная, тогда… Лучше об этом не думать».

Толстяк опять приближался к драконьим лапам, где притаилась Лиза. Внезапно он остановился, дернул головой и засопел, явно почуяв добычу. Тут же, спохватившись, старьевщик придал лицу рассеянно-наивное выражение и стал, пританцовывая, продвигаться на человеческий запах.

— умильно мурлыкал он теперь.

Рука его метнулась в щель между драконьими когтями. Лиза, бывшая начеку, выскочила из своего убежища на долю секунды раньше. Конечно, уроки магии помогли ей, иначе она не допрыгнула бы огромному страшиле и до колена. Сейчас же, как истинная мастерица каратэ, девочка взвилась в воздух тугой пружиной. Ее левая пятка поразила нагнувшегося старика точно в солнечное сплетение. Перекувыркнувшись, Лиза приземлилась на ноги и тут же укрылась за лапой дракона.

Пещерный старьевщик рухнул, как подкошенный.

— Неужто, левая пятка?! — хрипло закричал он, вращая глазами.

— Именно она! — Девочка выступила на свет из укрытия.

— Тогда надежды нет! — Толстяк вытянулся на спине, сложив руки по швам. — Ступай дальше, победительница… Кто же тебя надоумил?..

Фигура его побледнела, расплылась и пропала. Потускнели лампы на площадке. Очередное испытание кончилось, но сколько их еще ждало впереди? Осторожно, хотя и не слишком медленно — время приходилось беречь — Лиза продолжила путь.

На темной дороге Лизу Зайкину подстерегали еще две неприятные встречи. Вначале она столкнулась с Соловьем-разбойником, Одихмантьевым сыном, а затем и с самим папой Одихмантием. Соловей, лишенный головы в старинной былине, в пещере оказался вновь наделен ею. Понятное дело, свистел он громко и противно. Если б не новая помощь неведомого друга и свежеприобретенные магические знания, девочке пришлось бы туго.

Выяснилось, что Соловей необыкновенно охоч до шоколадного пломбира. Увидев у Лизы в руках пакет с двумя десятками порций, он мгновенно сожрал их, тут же осип, потерял голос, затемпературил, и никакой опасности больше не представлял.

Одихмантий-папа был орешком покрепче. Он нашел место, где проход сужался, соорудил там невидимую перемычку и бодро ожидал гостей в засаде, подогревая для них бочку смолы.

Не без приключений, но все обошлось и здесь. Сейчас Лиза приближалась к цели своего путешествия, оставив позади разрушенную преграду и разочарованного Одихмантия, прикрученного к бочке смоленой веревкой. Ну кто бы мог подумать, что опасный хулиган полностью теряет силы от ласкового обращения.

Кстати, Лиза, раздраженная почти на весь свет, связывая соловьиного папу, ласковые слова произносила с трудом. Она потому лишь справилась с задачей, что мысленно адресовала эти комплименты Косоголовому. Именно его подозревала беглянка в неожиданной спасительной помощи.

И вот долгожданный миг настал. Замерев у трехглавой каменной фигуры, Лиза не сразу и заметила посланца Люгера. Косоголовый сидел на пьедестале, в известной позе мыслителя, почти полностью скрытый опущенной на лапы, будто спящей, белой головой Дракошкиуса. Погруженный в раздумья, пришелец, казалось, не видел девочку.

 

Глава четвертая

ПЕЩЕРНЫЕ СТРАСТИ

Алена приоткрыла дверку машины, наклонилась, не вставая, и зачерпнула пригоршню живой воды. Крышка саркофага откинулась сама. Надув щеки, девочка обильно, как белье перед глажением, сбрызнула эльфа. Лампусик порозовел, отчаянно зачихал и приподнялся, озираясь.

— Аленушка! — обрадовался он. — Я жив! Значит, получилось! А где Лиза?

Аленка быстро и хмуро, не тратя лишних слов, рассказала о приключениях в пещере.

— Есть одна идея! — встрепенулся эльф. — Погоди-ка!

Он расправил крылышки, выпорхнул из троллейбуса, медленно пролетел с десяток метров назад и вдруг опрометью вернулся и плюхнулся в озеро.

— Вылазь! — закричала девочка. — Некогда купаться!

Лампусик выскочил из воды, как дельфин. Теперь он был ростом с Алену — ванна явно пошла на пользу.

— Понимаешь, — зашептал эльф, отряхнувшись и сев рядом с девочкой, — здесь воздух отравлен. У источника испарения живой воды его оздоравливают. А стоит чуть-чуть отлететь — голова моментально пухнет. Начинаешь весь мир ненавидеть. И обожать Косоголового, кстати… Видно, он это и устроил. Хорошо, что я отлетел недалеко — хватило сил вернуться. Сестренка твоя, похоже, сразу надышалась, от тебя спряталась, а потом побежала к бандиту в лапы.

Аленка с тревогой, но и с уважением посмотрела на Лампиона.

— Я бы не сообразила! Летим скорее Лизку спасать!.. Слушай, а у тебя голова работает. Это потому, что она выросла?

— Ну что ты! Школа фантмейстера! А вырасти мне живая вода помогла — так удобнее сражаться. Надо ее запасти.

— Не во что! — Девочка предъявила термос, полный кофе, и двухцветную пирамидку с газировкой. — Пустой посуды нет. Не выливать же!

— Сколько можем, выпьем. — Лампусик глотал горячий кофе, торопился, обжигался. — Давай, тебе в чашечку налью. Остынет пока.

— Не надо, я газировку буду… Ты совсем большой стал, наверное, проголодался? Бери булочку! Колбасы хочешь?

— Мяса мы не едим. — Эльф застенчиво принял булку и проглотил в два укуса. — Вот и недостатки большого роста… Хватит, иначе вам не останется.

— Нечего стесняться! У меня знаешь сколько!.. Лично я на голодный желудок не люблю сражаться.

— Тебе и не придется! — Переполошившись, Лампусик вскочил на ноги и стукнулся макушкой о низкий потолок кабины. — Дальнейшие действия — за мной. Теперь у вас есть защитник.

— Вот он — защитник! — Аленка постучала по перстню. — Лучше головой работай, а не саблей. Эх, плохо без Лизки, она все-таки умная…

Наполнив живой водой освободившуюся посуду, герои двинулись обратно. Некоторое время их путь протекал без неожиданностей, но у развилки…

— Слышишь?.. — хором прошептали Алена и эльф, одновременно дергая друг друга за рукава.

— Придет серенький волчок! — Металлический, лязгающий бас за поворотом не пел, а скорее рассказывал, бахвалясь. — Он ухватит за бочок! Он утащит во лесок! Под ракитовый кусток! Он клыками «чок-чок-чок!». То-то будет пикничок!..

Алена задрожала.

— Ничего не бойся. — Лампусик робко обнял девочку. — Мы невидимы. В троллейбус никому не прорваться. Лучше поглядим, кто там смеет пугать ребенка?

На максимальной высоте машина свернула за угол.

Матерый, неправдоподобно огромный волчище разлегся, перегородив левую дорогу во всю ширину. Глаза его, будто сошедшие с ума светофоры, разметывали во тьме зелено-красно-желтые всполохи. Ноздри зверя подозрительно нюхали воздух.

— Будет мною дурачок разгрызаем, как стручок! — честно предупредил волк.

— Это «страшилки», — шептал Аленке Лампион. — Мы — фантмейстер и я — встречались с такими. Можно поверху проскочить, он вряд ли достанет, даже если почует. Но не стоит оставлять зло на потом. Вдруг на обратном пути мы все не поместимся в машину. Его надо победить, и он исчезнет. Кого боятся волки?

— Иванов-царевичей, — ответила девочка, не раздумывая.

— Молодец! Сбрызни меня, пожалуйста, живой водой.

— Зачем?

— Это профилактика от дурного воздуха. Забыла?

— Сейчас! — Алена, набрав в рот воды из термоса, старательно обрызгала Лампусика. — У тебя нос не такой.

— Спасибо. Не волнуйся. И главное — не высовывайся. — Лампусик, мгновенно хлопнув дверцей, спрыгнул.

На земле крылья его пропали, нос покурносел, а сам эльф изрядно вырос и расширился в плечах. Костюм его сменился на алую рубаху с пояском, золотистые шаровары и сапоги из сафьяна. В поднятой руке застыла обнаженная сабля.

— Никак, Иван-царевич? — Волк с хрустом зевнул и неохотно поднялся. — Вечно ты не вовремя. Садись, хозяин ласковый. К Марье-царевне поскачем, али к Елене Прекрасной? По мне, так к Марье бы — у нее овчарня неподалеку.

— Не видать тебе ягнят, серость хулиганская! — гаркнул Лампусик, замахнувшись на животное саблей. — Трудом пора жить, а не разбоем! Защищайся!

— Опомнись, сокол! — Зверь растерянно отступал. — Отродясь я моралей от тебя не слышал. Или выпил чего? Сабелькой-то сильно не маши, так и поранить недолго. Поспи лучше, а завтра приходи. Прощевай покуда…

Он обхватил морду лапами, тоненько завыл от недоумения и исчез.

Алена, снизившись, приняла в кабину довольного Лампиона.

Троллейбус едва успел разогнаться, как путников встретил новый сюрприз.

На обширной площадке, там, где отважно сражалась со старьевщиком Лиза, стоял, растопырив руки, крепкий и веселый милиционер. Красно-синяя форма старого образца удивительно подходила к его красным глазам, ко всему большому, решительному и непреклонному красному лицу. Ростом страж порядка был не меньше старьевщика пещерного.

Хорошо, что Аленку милиционером никогда не пугали. Скорей всего, конструкторы «страшилок» опять воспользовались устаревшими сведениями. Тем не менее девочка узнала фигуру по давним книжкам, сохранившимся еще от папиного и маминого детства. Лампусик же оказался в затруднении — в его жизни это было первое свидание с милицией.

— Пробел в знаниях, — загрустил эльф. — Вот досада! Алена, как ты думаешь, милиционеры бесстрашны?

— Абсолютно! Но не совсем… Я случайно знаю. У нас в старой квартире был сосед милиционер. Дядя Леша. Боялся только жену. Слушай, ты вот так можешь сделать?..

Красно-синий представитель власти стоял незыблемо, как скала. Время от времени молчание надоедало ему, тогда он свистел в свисток, словно зазывая слушателей, а затем пел.

Алена, вновь оросив спутника живой водой, распахнула дверку невидимого троллейбуса.

Перед блюстителем закона откуда ни возьмись выросла худая и злобная, как ведьма, тетка в халате и облезлых шлепанцах с гигантским баклажаном в руке.

— Распелся, Шаляпин! — пронзительно заорала она, взмахивая баклажаном. — Третьи сутки не ночевал! В избе печка дымит, компьютер гавкнулся, огород без полива!.. Живо домой!

— Уймись, Матильда… — простонал милиционер, теряя молодцеватость. — Я на боевом дежурстве стою!

— Как стоишь, так и потопаешь! Теми же ногами! Триста лет тебе, дураку, а не три, стыдно за детишками бегать!

Она внезапно и ловко треснула мужа по шее баклажаном.

— По голове не бей!! — завопил несчастный. — Фуражку испортишь! Лечу, ненаглядная, быстрее ветра лечу!

— Через погреб! — приказала супруга. — Без корнеплодов не возвращайся! А то я тебе устрою — сам вместо морковки туда запросишься!..

Уронив свисток и честь мундира, милиционер растворился в желтом, затухающем мареве ламп.

— Джон! — Лиза бросилась к пришельцу. — Джон Кузмиш! Косоголовенький! Как я рада! Ты заметил — мы почему-то все время в пещерах встречаемся!

— Лиззи! — десантник словно очнулся. — Сразу и не узнал. Ты — как с картины Ренуара! Выглядишь на миллион долларов!

— Да ну его, миллион! Просто у меня нос укоротился. Что с нами было — не поверишь! Во-первых…

Едва Косоголовый увидел девочку, произошло непостижимое явление. Инструкции Фурианы и Сморчкова, перемешанные в неправильной голове, будто стекляшки калейдоскопа, сложились в новый понятный рисунок.

«К черту Сморчкова! — думал экс-бандит. — Фуриана — божество моей мечты! Но я не стану поступать так, как она велела. Я сделаю лучше! Доставлю ЕЙ каменного дракона и живых девчушек. Иначе красавица может мне не поверить. Мои старания она наверняка оценит поцелуем!.. Или даже двумя… Нет, тремя — по числу трофеев!..»

Читатель не должен осуждать Косоголового. Орудием в руках злодеев способен оказаться любой. Личные качества здесь ни при чем, это несчастье, а не позор. Конечно, характер у помощника Люгера мог оказаться потверже. И все же давайте простим его — он не ведает, что творит…

Лиза закончила рассказ.

— Только я не знаю, как быть потом, — сказала она виновато. — Ну, когда найдем Дракошкиуса. Как его оживить без Печенюшкина? Все секреты, секреты… Вечно он выдрючивается!

— Мы им докажем! — соврал Косоголовый. — Сами, вот этими вот руками вынесем дракона и оживим! То-то Печенюшкину стыдно станет!

— И Алене — плаксе сварливой! И всем остальным!

— Точно! И, все же, эльфа надо спасти. И сестру твою забрать из пещеры. Наказать, но выручить. Сама говоришь, что без тебя она ничего не умеет.

— Ничегошеньки! — До справедливости ли тут, когда злоба и раздражение туманили голову Лизе. — Она там в непробиваемом троллейбусе с кучей волшебных приспособлений все равно беспомощна, как котенок новорожденный! Мяу! Мяу! Водить машину до сих пор не научилась!

— У меня есть предложение! Надо ее разыграть, но необидно. Пусть поймет, что до старшей сестры ей — как до Уругвая пешком! А план вот какой…

Дверь из прихожей Печенюшкина в Драконью пещеру была распахнута. Герой сидел на пороге по-турецки, запустив обе пятерни в рыжую шевелюру и напряженно уставившись в черноту невидящими глазами. Федя, сам того в рассеянности не замечая, ходил кругами по потолку. Никтошка лежал на полу ковриком, безвоздушный — так ему было легче переживать.

— Ну как?! — не выдержал домовой. — Что чувствуешь?

— Опустошение… — Пиччи не оборачивался. — Либо у них все нормально, либо им так кажется… Почему Лиза покинула троллейбус, хотел бы я знать?.. Трижды ей оказывалось настолько плохо, что я ощущал это здесь. Трижды посылал ей информацию. Похоже, помогло, но что дальше? Пещера нашпигована дрянью, как минное поле! А мы здесь сидим! — он дернул себя за волосы, чуть не вырвав клок.

— Вот и принимай законы! — горестно поддержал Федя. — Заколдовали драконью усыпальницу, потому как добра хотели больше. А оно, того и гляди, лихом обернется. Что делать-то?

— Ты еще спроси — кто виноват? — отозвался Печенюшкин. — Вопросы на засыпку… Что делать? Ждать и надеяться, как граф Монте-Кристо. И быть наготове… Между прочим, предстоит еще одна вылазка. Я должен передать Тюнь-Пуню блиномет…

— Князь?! Каким чудом?! Я никогда не подозревала в вас склонности к альпинизму!

— Обожаемая!.. — Сморчков чуть не сорвался с уступа. — Откуда вы появились? Я… Да… Я прирожденный скалолаз, знаете ли. Но покорить неприступную вершину гораздо легче, чем ваше сердце, хе-хе-хе…. Неужели вы следили за мной, богиня?! Недоверие?.. Быть может, ревность? Льщу себя надеждой, и все же…

Подлетая к крохотной горной площадке, Фуриана обнаружила самозваного Великого Мага. Князь в походном снаряжении бодро взбирался наверх, забивая костыли в скалу. Колдунью возмутило мелочное лицемерие Сморчкова. «Зачем тратить время и силы, наивно пытаясь выглядеть спортсменом? — раздраженно подумала она. — Не проще ли добраться к нужной точке, как все нормальные чародеи? Похоже, князь заигрался сам с собой, отрабатывая ненужные детали. Справиться с ним едва ли будет сложно».

Фуриана уже поняла, что Сморчков и она, не сговариваясь, выбрали для встречи с Косоголовым одно и то же место — с наименьшей толщиной пещерной стены. Мысленно упрекнув себя за ошибку, колдунья попыталась представить, чем грозит ей присутствие жениха?

В случае удачи — ничем. Дракошкиус исчезнет, сестры тоже, а ненужный более Косоголовый быстро сорвется с кручи и замолчит навсегда. Сморчков-Заморочкин лишится основных козырей и станет еще усердней добиваться ее руки. Пусть. Она не откажет. Став королевой, через некоторое время можно и овдоветь.

Если же глуповатый десантник не сумеет точно выполнить приказ, если приведет девчонок или притащит дракона, вот тогда князь очень сильно помешает ей. Удалить его? Бесполезно и пытаться! Больше шансов одержать победу в бою. А пока, до появления Косоголового, необходимо выждать…

Фуриана чувствовала, как темные яростные силы закипают у нее внутри. Она готова была справиться с полудюжиной Сморчковых. И пора, наконец, поставить князя на место. Время нежностей кончилось.

— Да! — заявила колдунья. — Я вас ревновала! Но это чувство исчезло три часа назад, когда я увидела, какую «даму» вы провожаете в пещеру. Вы обманули меня! Значит, и ваши любовные клятвы лживы! Я требую объяснений, Великий Маг!

— Сперва уделите мне малую толику скалы у ваших ног… Уф-ф… — Сморчков взобрался на каменный пятачок и сел, переводя дух, рядом с невестой. — Волховство, колдовство, чародейство — все это дело обыденное, а вот закалка физическая еще никому не вредила. Здесь вам не равнина, любимая, здесь климат иной…

Бормоча чепуху, цитируя классиков, князь лихорадочно собирался с мыслями. Плохо, если Фуриана выследила его здесь. Но еще хуже, если она успела обработать Косоголового до встречи того со Сморчковым. Не исключено, что и место свидания с посланцем Люгера выбрано колдуньей то же самое.

«Загубил себя, Пимен! — внезапно дошло до Сморчкова. — Двести лет с лишком к богатству да власти крался, ан опять, выходит, мимо. Давным-давно, еще в ватаге удалой, разбойничьей было говорено: бабу в дело не брать! Пропащим то дело станет!.. Поспешил — теперь расхлебывай. Спасай, что можно спасти…»

Уставясь в странно светлые, дивные глаза Фурианы, Заморочкин ощутил ужас. Ему померещилось вдруг, что барин, Шипилов-Трудный, почивший ста двух лет отроду и упокоенный в Москве на Новодевичьем, сейчас придвинулся вплотную и смотрит ему в душу молодым, бешеным, крыжовенно-зеленым взглядом…

Сморчков встряхнул головой, и наваждение сгинуло.

— Не скрою, обманул, — вымолвил он тихо. — Жалеючи обманул. Ваше ли это занятие — в крови и в грязи лилейные руки пачкать. Такое я на себя возьму, отныне и впредь… Ну, а клятвы любовные — истинные. И про династию не лгал… Вот я, милая, перед вами. Испытывайте. За вас и в пропасть готов, прикажите только…

— В пропасть?! Это правда?!

— Как на исповеди!

— Прыгайте!

Троллейбус летел вперед. Алена жевала булочку. Лампусик, гордый успешным превращеньем в милицейскую жену, тихонько напевал слова полузабытого фокстрота.

Вот герои оказались у перемычки, разрушенной Лизой. Папы Одихмантия здесь больше не было. Широкий проход затягивала плотная серая паутина, взявшаяся неизвестно откуда. Алена притормозила, тревожно переглянувшись с эльфом.

— Рви! — махнул рукой Лампусик после секундного раздумья. — В машине — что нам сделается.

Паутина поддалась совсем легко. Часть ее налипла на лобовое стекло, но «дворники» мигом расчистили скучный узор. Остаток пути протекал без приключений и неожиданностей…

— Стой! Аленка, вот оно, место. Погляди на план, если не веришь! Только где Дракошкиус?

Подняв троллейбус под самый свод пещеры, Алена включила прожектора.

— Видишь пятно большое? Пол как бы темнее. Наверное, он здесь был. Украли!

— Двигаем дальше по кольцу! — взволновался эльф. — Вдруг нагоним! Старой дорогой возвращаться бессмысленно, мы бы их не пропустили.

— Правильно! А если не найдем, от развилки вернемся к Печенюшкину. Пусть придумает что-нибудь. Знаешь, как я за Лизу боюсь!..

Путь занял не больше получаса. Можно было двигаться и быстрее, но тогда внизу все сливалось. Жаль только, что наблюдения не принесли результатов. К разветвлению дорог девочка и эльф прилетели в изрядном унынии. Возвращаться в земное посольство — студию Печенюшкина без Лизы, без Дракошкиуса, да еще с просьбой о помощи им было очень стыдно.

Вывернув на развилку, Алена и Лампусик не поверили глазам. Дорогу назад загораживала грандиозная каменная фигура трехглавого дракона-кота. На спине его сидели Лиза и Косоголовый.

— Ура-а-а! — Увидев троллейбус, они принялись кричать и размахивать руками.

— Скорее! К ним! — Лампусик схватился за ручку двери.

— Погоди! — Алена, которой еще сильнее хотелось броситься к сестре, сделала над собой усилие. — А вдруг это опять «страшилки»?!

— Ты что?! Они же нас заметили! А для злодеев машина невидима! — Эльф решительно выскочил и кинулся к встречающим.

Алена сама не смогла бы объяснить, почему осталась внутри. Что-то удерживало ее в троллейбусе. Неприятное ощущение, ускользающая догадка, которую девочка отчаянно старалась поймать… Лампусик бежал к друзьям, держа у носа платок, смоченный в живой воде. Оставалось несколько метров…

— Лампио-он! — закричала Аленка, приоткрыв дверцу. — Немедленно оберни-ись! Взгляни на маши-и-ну!

Лампусик, не задумываясь, послушно обернулся на бегу и, сделав по инерции еще два-три замедляющихся шага, замер, оторопев.

Весь троллейбус, кроме лобового стекла, покрывала ярко-оранжевая светящаяся сетка.

«Паутина… — понял эльф. — Перед Аленкой я опозорен навсегда…»

Он вновь повернулся к встречающим и мгновенно выхватил саблю.

Не было больше дракона, не было Косоголового и Лизы. На спине у буро-зеленого Змея Горыныча, скалящего десяток пастей и потихоньку разминающего перепончатые лапы, восседали Кощей Бессмертный и Баба-Яга.

— Лети обратно!! — вопила уже охрипшая Аленка. — Сейчас же вернись! Он же тебе крылья спалит!!

Лампусик, тайно влюбленный в Алену, не мог перенести унижения. Он атаковал первым, до того, как Змей взлетел. Сабля сверкнула один раз и другой, две головы чудища покатились по земле, но вместо них тут же появились новые.

Баба-Яга с Кощеем запели торжественную хвастливую кантату:

Змей взвился в воздух, жмурясь от удовольствия.

— Сдавайся, паренек! — благодушно прорычал он десятью глотками. — Помучаю, конечно, а потом, глядишь, и отпущу! Куда вам, мелюзге, против меня!

Лампион поцеловал саблю, прошептал что-то, похожее на заклятье, и вновь ринулся в бой. Кощей и Баба-Яга не успели ахнуть, как еще три головы Горыныча упали вниз. Две головы, взамен потерянных, выросли на обрубках шей, а с третьей, похоже, не получалось. Осиротевшая шея, похожая на огромное гофрированное щупальце, беспомощно дергалась, разбрызгивая зеленую кровь.

Встревоженный Кощей вытянул из ножен длинный обоюдоострый меч.

Змей, невероятно обидевшись, свел четыре головы вместе и выдохнул язык дымного алого пламени.

Эльф резко ушел вверх, но огонь, успев задеть тонкие прозрачные крылья, в один миг сжег их до основания. Камнем, словно подстреленная птица, Лампион устремился к земле.

Прежде чем Горыныч успел зацепить добычу когтистой лапой, Алена, на крутом, немыслимом вираже, подхватила Лампусика. Змей лязгнул зубами, но опоздал. Выйдя из мертвой петли, троллейбус попятился, утягиваясь в средний тоннель.

— Как стыдно… — шептал эльф девочке, заботливо протиравшей его лицо целебной водой. — Теперь ты за меня будешь всю жизнь огарчиваться…

— Не болтай глупости. — Алена вела машину, неплохо управляясь одной рукой. — Спиной повернись! Я тебе остатки крыльев смажу… Ого!.. Они сразу начали расти. Вот бы для кукол моих прихватить водички!.. Ты не переживай. Здесь тоннель узкий, сквозь него Горыныч быстро не продерется. Есть время передохнуть.

— Да, но как их победить? Смерть Кощея на конце иглы, игла в яйце, яйцо в утке, утка на дубе… Дальше и вспомнить не могу.

— Под сиденьем, в тряпочке, есть пять крутых яиц. Федя в дорогу завернул. Иголку я всегда с собой ношу. Может, напугать его? Сказать, чтоб убирался восвояси, если жить хочет… Слушай! А как ты сделал, что у Змея голова не выросла?

— Есть специальное заклинание против нечистой силы. Фантмейстер научил. Только к нему еще мертвая вода нужна. Поэтому из трех голов две опять появились… Алена! Давай я к дверце снаружи привяжусь! Тогда и крыльев не надо — расправлюсь с Горынычем.

— Пока с ним биться будешь, тебя Кощей мечом достанет. Или Баба-Яга с тыла уцепит. Видел у нее помело в руках? Можно драться, сидя в троллейбусе. У него всякие руки вырастают с топорами и дубинами. Только я не знаю, какие кнопки нажимать.

— Ох и глупец я! Мне же фантмейстер показывал. Там даже есть нож, смазанный мертвой водой. Длиннющий, как бульдозерный. Но воды лишь на раз хватает. Всех троих не положить одним ударом…

— Вот он, лезет! — быстро проговорила Алена. — Слышишь? Погнали вперед. Быстрее разбирайся с кнопками, а то он нас в угол загонит и живьем зажарит в машине.

Отравленный воздух пещеры сыграл с Лизой и с Косоголовым чудовищную непредсказуемую шутку. Обернувшись нечистой силой, они хотели лишь напугать Алену и Лампусика. Потом Лиза надеялась принять свой нормальный вид, помириться с сестренкой и с высоты возросшего авторитета вдоволь посмеяться над ее страхами.

Не думал о сражении и Косоголовый. Обмануть доверие детей и маленького эльфа, добраться всем вместе до точки бурения, провертеть дыру и героем предстать перед Фурианой. Именно такую задачу ставил перед собой бравый десантник.

Правильнее всего было бы прекратить розыгрыш, когда Лампусик, потеряв крылья, исчез в кабине. Эта мысль оказалась для Косоголового последней. Попытавшись вернуть прежний облик, пришелец вместо этого в следующий миг сделался Кощеем окончательно. Кровожадный, неистовый, он впился шпорами Змею в бока, гоня его за сладостной ускользающей добычей.

Та же история произошла и с Лизой. Страшная ведьма, в азарте колотящая Горыныча помелом, ничего общего не имела со взбалмошной, но доброй и умной старшей дочкой мамы и папы Зайкиных. Вот к чему приводит иногда непослушание, милый мой читатель.

Злобно ругаясь, трое нечистых двигались вперед за поживой по узкой горловине пещеры.

Выбравшись из тоннеля, Змей радостно взвыл, углядев вдалеке троллейбус в слабом оранжевом свечении. Машина летела рывками, неровно гудела, то и дело припадая почти к самому полу, будто что-то сломалось в ней. Каменные драконы по сторонам невидящими глазами провожали беглецов.

Совсем рядом с чудесным водоемом троллейбус вдруг замер, дребезжа, и с трудом развернулся капотом к противнику. Два суставчатых рычага, словно две руки, выдвинулись изнутри. Один заканчивался сучковатой дубиной, конец другого походил на ухват. Оба рычага подергивались со скрежетом.

Кощей с победным воплем выхватил из-под Яги помело, оседлал его, пришпорил и, в мгновение ока подскочив к машине, перерубил дубину у основания. Тут же ухват опоясал злодея, надежно прижав его локти к бокам. Озадаченный Горыныч замер в воздухе, как вертолет, поднимая ветер хлопками перепончатых крыльев.

Лампусик, обвязанный веревкой, чтобы не упасть, высунулся из кабины. Эльф сделал самую мерзкую гримасу, какая только получилась у него. Звонко хохоча, он продемонстрировал трепыхавшемуся Кощею самое крупное из яиц, выданных заботливым Федей.

Трюк удался. Злодей издал отвратительный крик и уронил меч. Горыныч, вытянув одну из шей, зубами перехватил клинок.

Лампусик раздавил яйцо, исчезнувшее затем в рукаве, поднял над головой Аленину тускло блеснувшую иголку и — крак! — переломил ее. Кощей захрипел и бессильно обвис на ухвате.

— Неужели умер? — изумленно прошептала Аленка?

— Сам удивляюсь, — тихонько отозвался Лампусик. — Наверное, припадок или обморок…

Змей вцепился когтями в рукоятку Кощеева меча и, что было сил, рубанул по ухвату. Тело негодяя свалилось на спину нырнувшего под него Горыныча.

Освобожденный от ноши троллейбус свечой взмыл до самого свода и, обойдя Змея, перекрыл выход из тупика. Разом выросшая машина не дребезжала и не дергалась больше. Из дуги ее веером разлетались молнии. Над передним бампером выросла механическая трехпалая рука, сжимающая гигантский резак с двухметровым зеленоватым лезвием.

Алена непрерывно давила на клаксон. Троллейбус надвигался, оттесняя Горыныча с пассажирами к дальней стене — за волшебным озером. Баба-Яга вытащила помело, стиснутое коленями Кощея, и втихаря попыталась удрать. Еще одна рука, мгновенно выросшая из машины, сломав помело, как спичку, швырнула ведьму назад.

Сам Горыныч после Кощеева припадка как будто испортился. Он двигался вяло, сучил шеями и, держа в лапе меч, больше не делал попыток воспользоваться им.

Но вот Кощей, лежавший у Змея на спине неподвижно, как старая рухлядь, пошевелился и издал чуть слышный стон. Промедление могло стоить героям жизни. Пальцы эльфа затанцевали над пультом управления. Он поднял резак, стараясь так расположить его, чтобы под разящий удар попали все трое нечистых.

Алена, расплющив нос о лобовое стекло, вглядывалась в змеиных пассажиров.

Наконец Лампусик прицелился точно. Правой рукой он схватился за рычаг и…

— Не-е-е-ет!!! — Аленка, стоявшая на сиденье ногами, вдруг лягнула эльфа в плечо, так, что тот охнул и повалился на бок. — Ли-и-и-и-за-а-а!!

Машина накренилась. Лампусик, заваливаясь вбок и держась за рычаг, как за опору, выжал его до отказа. Лезвие, смазанное мертвой водой, опустилось как раз между Ягой и Кощеем, развалив Змея пополам.

Обе половины Змея пропали, не успев отделиться друг от друга.

Баба-Яга и Кощей шлепнулись в чудесный водоем.

Брызги окатили троллейбус доверху, смывая оранжевый узор паутины.

 

Глава пятая

ВОСКРЕСЕНИЕ ВО ВТОРНИК

Алена не умела плавать. Иначе она кинулась бы в озеро следом за Ягой и Кощеем.

Пока девочка сажала троллейбус на поверхность воды, пока приходил в себя от неожиданного удара Лампусик, рядом уже вынырнули головы Лизы и незадачливого пришельца.

Достигнув берега в несколько гребков, Косоголовый и его спутница выбрались на широкий каменный парапет. Аленка подрулила к ним.

Одежда горе-чародеев высохла вмиг. Холода они вроде бы не чувствовали. Похоже, купание в живой воде кроме очевидных имело еще и ряд других преимуществ.

Косоголовый беззвучно рыдал, впервые за последние двадцать лет. Слезы десантник ронял на берег — боялся замутить драгоценную влагу озера. Пережитые нравственные испытания оказались слишком значительными для него. Наступил час раскаяния.

Лиза страдала по-своему.

— Алена, знаешь, кто из нас самый умный? — Она беспощадно наступила на собственную гордость. — Это ты! Хочешь, я теперь всегда и во всем буду тебя слушаться? Прости старую дуру!

— Вы спасли две жизни! — всхлипнул Косоголовый. — Мой долг неоплатен! Быть может, небольшая коллекция живописи?.. Лотрек, Сезанн, Шагал, Мане и Моне, Руссо и Пикассо?.. Картины очень развивают.

— …Как повезло, Лизка, что я тебя почувствовала, — вздохнула, наконец, Алена. — Скажи честно — что, Дракошкиус пропал?

— Целехонек! — выкрикнул Косогололовый. — Тут, неподалеку спрятан! Возле развилки. Мы хотели ямку вырыть и наткнулись на пустоту под плитами. Он как раз поместился.

— Скорее! — заторопился Лампусик. — Все в троллейбус! Столько времени потеряно… Ну и удар у тебя, Аленка. Уважаю!

— Надо воды набрать, — Алена достала почти пустые пирамидку и термос. — Что бы еще наполнить? Нас четверо — значит, мы можем четыре сосуда назад пронести.

— Снаряжение десантника! — Косоголовый протянул две пятнистых металлических фляжки. — Здесь ром! Здесь коньяк! — Жидкость, булькая, пролилась на землю. — Навсегда отказываюсь от спиртного. Хватит с меня дурмана…

Троллейбус мчался обратно. Лиза сидела за штурвалом, Аленка рядом. Лампусик и Косоголовый устроились в салоне. Посланец Люгера, узнавший от сестер о ложной радиограмме, охал, каялся, ругал злодеев и быстро расколдовывал последние «страшилки» и воздух пещеры. Остатки волшебной силы, сообщенной ему Сморчковым и Фурианой, пришлись как нельзя кстати.

Остановка у развилки дорог была короткой. Сейчас каменное тело Мурлыки Дракошкиуса, помещенное на тончайший платок-самолет, управляемый из машины эльфом, плыло впереди героев. Косоголовый вполголоса рассказывал о своих приключениях в Фантазилье.

— Погубят тебя красавицы, Джон! — ехидничала Лиза, у которой состояние раскаяния не могло продолжаться долго. — Остепениться пора. Хочешь, подыщем тебе невесту в Сибири? В нашей школе много учительниц незамужних.

— Я готов жениться, — вздыхал любвеобильный десантник. — Без хозяйки в моем стокомнатном бунгало недостает уюта. — Он вдруг живо глянул на Лизу, задумался, затем посмотрел еще раз, гораздо дольше и внимательней.

— Что? — всполошилась девочка. — Опять нос грязный?

— Ты настоящая красотка, Лиззи! — торжественно объявил Косоголовый. — Это судьба! Как я был слеп! Это ее указующий перст! Вижу в тебе редкое сочетание красоты физической и духовной. Познакомь меня с родителями — моими будущими тещей и тестем! Мы повенчаемся в пещере, в горах Бразилии! Как романтично! Третья и завершающая встреча под землей!

— С ума сошел! — Ошеломленная Лиза выпустила руль. Машина дернулась, подбросив пассажиров, как на ухабе. — Мне одиннадцать лет! Какое замужество?! До свадьбы лет шесть, а то и семь! Это почти полжизни!

— Подожду… — Косоголовый умиротворенно прикрыл глаза, откинулся на спинку сиденья в плену идеи. — Расти, время есть. Я же еще совсем молодой…

Переход в убежище Печенюшкина был неощутим. Сначала Дракошкиус, потом троллейбус, разорвав черную пелену — границу между входами — очутились в ярко освещенном, увеличившемся так, чтобы вошел и дракон, коридоре.

Жаркие объятия, вскрики, смех, сбивчивые обрывки рассказов…

— Полный бред!.. — неожиданно возмутился Печенюшкин, услыхав о планах Косоголового по бурению дырки с выходом на поверхность горы. — Будь такое возможным, девочкам не пришлось бы делать от входа больше пары шагов. Включить бур, сделать отверстие — потом я бы проник туда и сам вывез дракона!

— Они просчитались вновь! — радостно заявил Федя. — Обмишурились, лиходеи! Раньше-то возможность такая была, а как упрятали мы с Пиччи Мурлыку Баюновича, так и заколдовали все внутренности, значит. Промеж себя договорились, никто боле о том не ведал. Ты бы, мил-человек, — обратился он к десантнику, — по гроб жизни камень долбил без результату. Запутался бы в своих ходах, а на свежий воздух так и не попал. Ой, горы у нас толстые, ба-альшие!..

— Фуриана, князь… — поежилась Лиза. — Еще неведомо кто… Они народ дурят, нам страшные козни строят. Печенюшкин! Хватит терпеть!

— Терпеть недолго, — подбодрил хозяин. — Отдохни, Лизонька. Вам всем в пещере крепко досталось. Думай пока, чего бы вы с Аленой хотели в награду за подвиги?

— Вот уж, разберемся! — махнула рукой девочка. — Разве что маме немного здоровья. Она почему-то в последнее время все худеет. А тут еще мы сбежали…

— Награда за нами! — Печенюшкин встал. Портфель-блиномет оказался у него в руках. — И о маме не беспокойтесь. Я отвечаю за ваших близких… Даже не знаю, стоит ли прощаться? Дело минутное.

— Ты куда? — забеспокоилась Аленка.

— К друзьям, — ответил Пиччи, набирая код времени и места. — Базилевс и Тюнь-Пунь ждут меня.

Замки щелкнули, мальчуган исчез и тут же появился снова без портфеля.

— Уже оттуда? Базилевс здоров? Он сильно скучает? — Сестры задавали вопросы наперебой. — Как Тюнь-Пунь? Чем он тебя угощал? Они смотрят пьесу? А где блиномет? Как ты без него добрался?

— Я могу колесить во времени и без машины. — Печенюшкин нервно взглянул на часы. — Базилевс здоров, скучает. Спектакль они смотрят почти каждый вечер. Вспоминают вас, передают приветы. Чем угощали?.. Как-то не до этого было… Да где же он?

— Кто — он?

Тюнь-Пунь возник рядом с собравшимися, чуть поодаль. Труппа Теодоро с трудом узнала китайца. Седой, постаревший на много лет, сгорбленный — в одной руке он держал портфель, другой прижимал к груди матовый белый цилиндр, величиной с небольшую кадушку.

Печенюшкин бросился к мудрецу, бережно приняв у него тяжелую ношу.

— Скорее, мой друг, — прошептал китаец. — Все готово?

Лицо его, обычно невозмутимое, казалось сейчас темной маской скорби.

— Мужайтесь… — Пиччи тронул старика за плечо. — Смерти нет, вы знаете это лучше меня. Будущее и прошлое связаны через настоящее, через нас. Я рассчитываю на вашу помощь, милый Тюнь-Пунь. Коробочка с гримом здесь?

— В портфеле. — Китаец выпрямился. — Я готов, простите. Показывайте — куда идти.

— Вперед. — Печенюшкин двинулся по коридору, указывая дорогу. Цилиндр плыл в воздухе за ним. Тела Дракошкиуса не было больше в прихожей. Сестры Зайкины не заметили, как оно исчезло.

На закрытой двери в мастерскую висела эмалевая табличка «Хирургия Печенюшкина».

Пиччи остановился перед дверью и обернулся к друзьям, гуськом следовавшим за Тюнь-Пунем.

— Мы справимся вдвоем, — сказал он мягко. — Пожалуйста, обождите здесь. Все кончится хорошо, я верю. И пожелайте нам удачи…

Глина, бронза, гипс, мрамор, холсты — непонятно, куда все делось. Стерильно чистая операционная, яркий, бестеневой свет, куча мудреной аппаратуры и тело дракона на огромном столе посередине зала.

— …Он был в сознании до самого конца, — тихо рассказывал китаец, натягивая перчатки и облачаясь в халат. — Ясный ум, воля… Базилевс угас от старости… Но благодаря комплексу упражнений, который мы разработали втроем, сердце его абсолютно здорово. Словно у юноши. Знаете, он очень гордился этим. После встречи с вами мой господин неусыпно берег свое здоровье и всегда подтрунивал над собой.

— Странно, — промолвил Печенюшкин, завязывая тесемки халата на спине у Тюнь-Пуня. — Я обещал девочкам когда-нибудь свозить их в прошлое еще раз — к Базилевсу в гости. Нам предстоит увидеться. Значит, действительно смерти нет! Отчего же больно так, словно мое сердце рвется на куски?..

— Лучше не задумываться, — прошептал мудрец. — А от горьких, неотвязных мыслей работа — единственный целитель… Скажите, Пиччи, как вы рассчитываете побороть эффект окаменения тела нашего пациента?

— С помощью этого устройства, — мальчуган указал на один из аппаратов. — Позвольте вкратце рассказать вам о некоторых деталях операции. Вы дополните меня, если сочтете нужным…

Заплаканные сестры Зайкины сидели в коридоре на выдвижных стульях. Только сейчас они узнали подробности предстоящего воскрешения Дракошкиуса. Этот неблагодарный труд мужественно взяли на себя Федя с Никтошкой.

— Сам он все и придумал, в смысле Базилевс, — в который уже раз беспомощно твердил Федя. — Ему все одно, срок подошел, никуда не деться. Пускай хоть племянник жив будет. А в прошлом и дядюшка жив-здоров, съездим еще все к нему. Кроме Мурлыки Баюновича, понятное дело. В один и тот же момент ни человек, ни животный, ни даже чародей дважды существовать не может, чтоб сам с собой, значит, не встретился ненароком.

— А Печенюшкин? — выдавила Алена сквозь слезы.

— Этот — запросто, — отвечал домовой с неудовольствием. — Только ему закон не писан. И то, скажу, ежели ты один не такой, как все, ох и грустно, чай, бывает порой… Ну, это второе дело. А вы, девоньки, глазки-то утрите, да щечки подрумяньте, ладошками по ним похлопайте. Нешто хотите Мурлыку Баюновича нашего драгоценного сразу и огорчить?

— …Шейте!.. — Печенюшкин, насквозь мокрый от пота, бессильно уронил руки. — По-моему, все отлично! Я передохну полминуты? Сейчас уже можно… Здесь три зеленых краски, в коробочке. Разные тона. Какую брать?

— Среднюю. Цвет молодых изумрудов ветреным зимним полднем. Разведите совсем чуть-чуть. По мазку на каждый зрачок. Легчайшим прикосновением… Смотрите, за каждым моим стежком кожа мгновенно зарастает шерстью. Не видно и следов шва.

— Это хороший признак. — Пиччи осторожно приподнял веко рыжей головы дракона. — Вот так. И еще раз. Теперь белую голову… На всякий случай я развел краску живой водой.

— Думаю, это лишнее, — Тюнь-Пунь закончил работу. — Хотя, безусловно, не повредит… Что это? Вы слышите?!

— Бьется! — Печенюшкин, опустив кисть, замер у черной головы великана. — Мы победили! Жизнь продолжается! Можно, я вас обниму, дорогой мой Тюнь-Пунь?!.

— Пиччи, мой друг! — Дракошкиус приподнялся и сел. От движения могучего тела лопнули ремни, привязывавшие дракона к столу. Медицинские приборы разлетелись по полу. — Где мы? Где Очисток — коварный негодяй?! Тюнь-Пунь?! Каким чудом вы здесь, милый наставник? Ожили и помолодели! Неужели я вижу сон?!

— Ожили вы, учитель! — Глаза Печенюшкина сияли. «Цвет молодых сапфиров ясным весенним утром» — сказал бы китайский мудрец. — Прошел без малого год со времени боя на острове Люгера…

— Очисток жив?! — Шерсть на загривках дракона встала дыбом.

— Этот мертв бесповоротно. — Пиччи-Нюш жестко улыбнулся. — Пусть я не успел к началу сражения, но закончить его сумел. За свою подлость он расплатился сполна… Учитель! Рассказывать обо всем слишком долго. Я бы хотел, чтоб вы прочли мои мысли, так, как в детстве, помните? Зная вашу деликатность, я сам прошу об этом и с готовностью открываюсь перед вами.

Дракошкиус пытливо вгляделся в мальчугана тремя парами глаз…

— Боги милосердные!.. — вздохнул он, наконец. — Как все переварить? Прочесть в книге — не поверил бы… Могу я увидеть девочек, Пиччи? Девочек и остальных наших друзей.

— Конечно! Я только приберу здесь. — Печенюшкин щелкнул пальцами, и операционный зал снова превратился в студию. — Но стоит ли торопиться? Вам лучше передохнуть, собраться с мыслями, с силами.

— Вы забываете, что три головы лучше, чем одна, — невесело усмехнулся дракон. — Я в отличной форме. Так вот какой подарок достался мне от Базилевса в итоге. Чистое сердце философа и воина. Самое ценное, чем владел дядя… Как причудливо сбылось пророчество Горгульи. Богатый наследник — я должен расплатиться по своим счетам. Зовите всех, Пиччи!

Алена и Лиза плакали опять. На сей раз, после долгого перерыва, слезы были счастливыми. Отдых на коленях Дракошкиуса казался сестрам лучшей наградой за все фантазильские мытарства.

Федя сразу же честно рассказал о путанице со временем в сражении на острове, получил прощение и теперь заливисто, облегченно хохотал, повествуя об актерских приключениях.

Лампусик ненавязчиво держался в отдалении. Никтошка почтительно вторил домовому. Печенюшкин, едва общее внимание к нему ослабло, незаметно отвел в сторону Косоголового и Тюнь-Пуня.

— Я разделяю ваше нетерпение, — тихо сказал он мудрецу. — Базилевс лежит в замке, непогребенный, двери его спальни заперты, и слуги не знают еще о кончине хозяина. Но опасаться нечего. Скоро мы расстанемся. Вы вернетесь к своему господину и другу в тот же миг, из которого поспешили сюда. А пока задержитесь ненадолго — это в наших общих интересах. Дело в том, что на часок мне спешно нужна машина времени, нужен блиномет.

— Не смею спорить, — просто ответил китаец. — Делайте то, что необходимо, Пиччи. Я верю вам, как себе.

— Спасибо! — Мальчуган обернулся к Косоголовому. — Джон, можно неделикатный вопрос? Как вы теперь относитесь к Фуриане?

— Словно к ядовитой гадюке! — Десантник не знал полутонов. — Ее чары не страшны мне больше. Согретый новым чувством, я переродился. Долой дурман! Трезвость — норма жизни!..

— Что бы вы сказали, — Пиччи прервал излияния, — в ответ на просьбу наведаться еще раз, одному, в Драконью пещеру?

— Незабываемый позор я смою кровью! Приказывайте!

— Могу только просить. Дело нешуточное. Но крови не потребуется, надеюсь. Представьте: вы добираетесь к месту, указанному Фурианой, и сверлите дырку в стене…

— Это невозможно! Вы сами сказали!

— Мы с Федей заколдовали пещеру, мы и расколдуем. Точнее, объясним, как это сделать. Девочки слишком малы, им такое не под силу. А у вас детский ум, но далеко не детский возраст. Подробности утомляют, обойдемся без них. Поедете в блиномете, я настрою его так, чтобы внутри пещеры он сдвинул время на два часа назад. Иначе мы рискуем не обнаружить дамы в черном на месте встречи. Самое сложное — обмануть ее. Попросим у Алены таблетку хитрости. Скажете Фуриане, что с девчонками справились, но Дракошкиус перемещен к самому входу и, вероятно, заколдован. Не уничтожается, хоть лопни! Царапины не остается. Кстати, где ваше снаряжение?

— В троллейбусе.

— Перегрузим в блиномет. Когда достигнете цели, заберете все необходимое. Велосипед-вертолет и так далее. Затем машина времени сама вернется ко мне. Не обижайтесь — страшна даже малейшая вероятность, что она попадет в руки Фурианы.

— Не попадет! — убежденно воскликнул Косоголовый. — Пока я жив, этому не бывать!

— Вот-вот, — согласился Печенюшкин. — Живите долго и счастливо. Именно для этого я и настрою машину на возвращение порожняком. Тем более, что колдунья не поняла бы, откуда она у вас. Обратно доберетесь с красавицей на велосипеде. Не боитесь снова попасть во власть ее очарования?

От возмущения десантник потерял дар речи. Пиччи и Тюнь-Пунь услышали лишь яростные нечленораздельные крики.

— Вам бы не повредила практика в труппе Теодоро, — заметил мальчуган. — Ну да полагаю, что таблетка не подведет. Кое-что добавлю и от себя… Недалеко от входа не забудьте соорудить фальшивую каменную фигуру, полузасыпанную обломками камней. Развал и хаос, одним словом. Только не завалите проход. Вы за рулем, увидев дракона, прибавляете скорость, все логично. Настоящий мужчина тормозит с шиком, перед самой целью — это колдунья понимает. Вместо тормоза жмете на газ и попадаете к нам. Две-три секунды — Фуриана не успеет опомниться… Таков план, но вы, конечно, вольны отказаться.

— Шутки долой! — взревел Косоголовый. — В дорогу!

Печенюшкин извинился перед мудрецом и, в обход остальных друзей, дабы избежать лишних расспросов, повел бравого пришельца на задание. Незапланированное явление Косоголового в Фантазилье получило шанс послужить правому делу.

— Так скоро? — Китаец вежливо удивился. — Мне показалось, что не прошло и четверти часа?

— Двадцать минут, — уточнил Пиччи-Нюш. — Пятнадцать из них ушло на сборы, последний инструктаж и оснащение волшебными средствами защиты от Фурианы. Я не могу допустить, чтобы наш друг подвергался серьезной опасности. Еще пять минут я ждал блиномета. Специально задал ему низкую скорость возвращения. Все рассчитано точно. Вот он.

— Благодарю вас. — Тюнь-Пунь взял портфель. — Следовало бы проститься со всеми… Не могу, признаюсь вам. Внутри пустота. Кажется, что умер я сам.

— У вас впереди долгая старость, — почтительно возразил Печенюшкин. — Долгая старость и способный ученик. Тот, кому вы привезли вторую жизнь.

— Время стирает боль, — кивнул головой мудрец. — Но сейчас мне лучше уйти не прощаясь. Я тороплюсь отдать Базилевсу последнюю дань. Машину зарою там, где мы и договорились. Извинитесь от моего имени перед Мурлыкой, перед девочками… перед всеми. Объясните им. Миссия в будущем закончена, мне пора. Прощайте, Пиччи. Я полюбил вас — как брата, как сына — неважно. Прощайте…

— До свидания… — Печенюшкин обнял старика. — Вот цилиндр. Пробитое сердце дракона. Судьба мудра, предназначив знаменитому полководцу упокоиться с ним… Я верю, что мы еще увидимся. И пусть в следующий раз встречу нашу не омрачат никакие печали. До свидания… Вам неудобно, позвольте, я сам наберу код…

Сестры Зайкины, Пиччи-Нюш, Федя, Лампусик, Никтошка — труппа Теодоро сидела напротив Дракошкиуса в полном составе. Шесть пар глаз смотрели на дракона серьезно и выжидательно.

Дракошкиус нервничал.

— Разве мы в цирке? — не выдержал он. — Ждете, что я выну секрет Базилевса, как фокусник кролика из шляпы? Да, я вспоминаю: был предмет, дающий власть над силами зла, и было заклинание, без которого талисман — обычное украшение.

— Украшение? — насторожился Пиччи. — Об этом ваш дядя не говорил.

— И, по-моему, дамское… — великан напрягся. — Нет, не могу! Проклятье! Головы разламываются от боли. Все тонет в ней, едва я пытаюсь воскресить тот вечер. И, тем не менее, крутится что-то. Еще бы усилие… О-ох! — он сморщился и даже затряс передними лапами.

— Боль можно снять! — Печенюшкин, обернувшись обезьянкой, вскочил на черную голову друга, приник к затылку, к макушке, затем перескочил на рыжую голову… на белую.

— Попробуйте снова.

— О-о-ох!! Пиччи?! Едва воскресив, вы хотите погубить меня? — Алые прожилки выступили на белках глаз дракона. — Погодите. Давайте подумаем вместе. Должен быть выход.

Алена что-то прошептала Никтошке.

— Ты не так все делаешь, Печенюшечкин! — заявила она. — Смотри!

Слон обхватил девочку хоботом и поднес к груди сидящего исполина. Когти дракона спрятались в подушечки пальцев. Мягкой лапой он бережно прижал Аленку к себе. Всем боком, ухом, щекой она утонула в нежной мягкой шерсти, слушая, как гулко и ровно стучит новое сердце Дракошкиуса.

— Вот теперь вспоминай! — важно скомандовала Алена.

— Ни в коем случае! — всполошился Печенюшкин. — Минуточку!

Обезьянка подняла лапу, и в нее метнулся гибкий металлический кабель в оплетке изоляции, уходивший другим концом в ближайший угол мастерской.

— Это болеотвод! — Пиччи надел на запястье петлю из блестящей проволоки. — Ты, Аленушка, умница, спасибо, но с жизнью расставаться ни к чему. Никтошка! Подними хобот!.. Ах, нет, отойди в сторону, ты же резиновый! Лови хвост, Алена! Держись! Обеими руками!

Хвост обезьянки удлинился, завился в пружинистую спираль и, распрямившись, как выстрелив, обвил кисти рук девочки пушистым клубком.

— Запускай мысли! — разрешил Печенюшкин. — Мурлыка Баюнович, раз, два, взяли!

С легкой опаской дракон сделал новое усилие. Синеватый пар, выходя из ушей, заклубился над его головами. Тела Дракошкиуса, Алены и Пиччи-Нюша сотрясала вибрация. Кабель задергался на полу, словно рассерженная змея…

— Вспомнил!.. — закричал воскресший. — Виват, Аленка! Ура-а-а!

Руки и лапы расцепились. Исполнивший свое предназначение болеотвод втянулся в угол. Пиччи с Зайкиной-младшей вернулись на прежние места и замерли в ожидании. Один Никтошка недовольно хмурился.

— Магический перстень Базилевса! — громогласно произнес дракон. — Золотое кольцо, печать из бирюзы с резным скорпионом… — Лиза с Аленкой подскочили, разинув рты, уставились друг на друга. — На внутренней стороне гравировка «ДБ» — монограмма дяди. Слова заклинания: «Как пух с тополей, как…»

— Достаточно! — быстро перебил Печенюшкин. — Волшебное заклятье нельзя произносить без нужды. Может потерять силу.

Лиза, сорвав кольцо с пальца, близоруко щурилась. Алена деликатно перехватила талисман, заглянула внутрь…

— Я узор не разбираю! — пожаловалась она. — Пиччи! Дракошкиус! Неужели оно? Его же Лизке насовсем подарили!

— Какое счастье! — воскликнул дракон, рассмотрев перстень. — Это дар судьбы! Много лет назад, не зная истинного назначения кольца, я преподнес его Кларе-Генриетте. Где бы мы сейчас разыскивали кобру?..

— Ну, я-то, положим, догадываюсь, где, — тихо пробормотал Печенюшкин. — Долго искать не пришлось бы… Лизок, дашь поносить? Напрокат.

— Оно, между прочим, работает! — Лиза все еще не верила в случившееся. — Жаль, я сама не видела. Расскажи, Алена!

Аленка рассказала.

— Это побочное назначение, — кивнул Дракошкиус. — Я знаю о нем. Открыл случайно. Потому и вручил кобре. В ознаменование заслуг перед страной. Тогда я был еще новоиспеченным Великим Магом. В Фантазилье такое свойство у перстня неудивительно. Кто бы подумал, что оно — всего лишь маскировка истины!

— Нам везет! — обрадовался Лампусик. — Осталось найти Тыщенцию Кувырк. Ведите нас, фантмейстер!

— Легко сказать, — поморщился Печенюшкин. — Я же изгнанник. Воля народа и моя клятва — покинуть эти стены не могу. Разве что… — он сделал паузу в сомнении, — колдунья появится здесь сама…

Услышав команду Фурианы, Сморчков облегченно вздохнул, оттолкнулся и полетел в пропасть. Глубоко внизу он замедлил падение, немного не достигнув дна, и спрятался в стороне, за нависающей глыбой поросшего мхом камня. Высокий, наклонно росший кустарник, сквозь кроны которого пролетел Сморчков, помешал даме в черном увидеть приземление князя.

Фуриана не рассчитывала, что пылкий ее жених разобьется всмятку. Заморочкин раздражал колдунью, хотя бы временное его отсутствие давало все же передышку. Между тем время шло, и с каждой минутой таяли надежды, а беспокойство нарастало.

Дама в черном уже собралась покинуть выступ горы, сидя на котором напоминала издали мрачную фигуру грифа. Неожиданный, едва слышный скрежет в глубине скалы прозвучал для нее божественной музыкой. Бур работал тихо. Шум почти не увеличился, когда ближайший к Фуриане камень треснул, брызнули в стороны осколки, и заостренная, сине-багровая верхушка сверла появилась наружу.

Желтый берет расцвел над отверстием. Десантник хотел выбраться весь, но плечи мешали ему. Фуриана жадно подалась к Косоголовому.

— Приказ выполнен на шестьдесят семь процентов, — выдохнул бурильщик. — Около трех десятых я округлил, простите, любовь моя. Двое уничтожены. Это девчонки. Третий не поддается — это дракон. У негодяя крепкие крылья — ни царапинки… Собственно, все остальное не слабее. Почему-то он оказался ближе к входу, чем вы…

— Молчите, — шепнула дама в черном, помня о коварном Сморчкове. — Я лезу к вам. Пол далеко?

— Метрах в трех. Прыгайте, я подхвачу вас. Сожму в объятиях… — желтый берет утонул в дыре.

Фуриана простерла над отверстием руки, затем подняла их вверх, сомкнула ладони и, солдатиком, бросилась, как в воду, в темноту пещеры. Едва исчезла колдунья, дыра в камне заросла.

Князь Сморчков-Заморочкин, обладавший собачьим нюхом, все-таки опоздал. Поднявшись с другой стороны скалы, он достиг выступа за площадкой почти к самому концу разговора. Не раздумывая, Сморчков бросился в дыру вслед за Фурианой. С размаху ударившись лбом о камень, чародей взвыл и, подпрыгнув, словно мяч, болтая руками и ногами, полетел в пропасть снова.

 

Глава шестая

СТАНЦИЯ ПЕРЕД ПРЕИСПОДНЕЙ

«У нас есть все, кроме ума и денег…»

Фразу эту лет двести назад частенько бормотал Кильдым Шалманов, ближайший подельник Сморчкова в разбойничьей шайке. Деньги в удалой ватаге точно не задерживались. Что касаемо ума, видно, и его недоставало у горячего, вспыльчивого Кильдыма. Доверившись Пимену во хмелю, после удачного грабежа, той же весенней ночью он успокоился навеки с разбитым тяжелым кистенем черепом. Разбойники нашли тело часового утром, неподалеку от лагеря, на заснеженной, в черных редких прогалинах, поляне. Сморчков в это время был уже далеко.

«…Все, кроме ума и денег…» — Князь Сморчков-Заморочкин мерял шагами тайное убежище во дворце. Находясь во власти тяжелых неотвязных мыслей, он смутно помнил, как добрался сюда от Драконьей пещеры. «Деньги — сор, их давно нет в Фантазилье. Бог наказал меня, лишив ума. Вылез раньше времени, поторопился. Бежать, находясь на вершине власти! Немыслимо!..»

Нюх говорил о том, что исчезать надо срочно. Отход на всякий случай был заранее подготовлен. Люк под флорентийским ларем вел в подземный ход, выходящий на поверхность далеко за городом. Не запачкав рук, Сморчков вырыл его сам, пользуясь недавно обретенным могуществом.

Поспешив, можно было к следующему утру оказаться в далеком, густонаселенном, бурно растущем Усть-Бермудьевске. Затеряться там, сменив биографию и внешность, вновь затаиться на долгие годы — не представляло сложности для опытного негодяя. Хождение во власть закончилось плачевно? Пусть! Следующая попытка окажется удачней…

Заморочкин снова и снова обводил глазами краденое великолепие зала. Отодвинуть ларь, нажать тайную пружину, исчезнуть… Не хватало последней капли решимости…

На бешеной скорости Косоголовый мастерски вписался в поворот, влетел в студию, затормозил. Вертолет тряхнуло.

— Попалась, птичка! — Федя бросился к машине. — Слазь! Все злодейства твои налицо! Держи ответ немедля!

Приземлив транспортное средство, десантник спрыгнул. Фуриану, боком сидевшую на раме, он подхватил с легкостью, как амазонку с седла, и осторожно поставил на ноги. Даму в черном пошатывало.

— Что со мной было?.. — Она скользила по студии невидящим взглядом. — Сон? Наваждение?.. Заговорщики, дворец, страшные сказки, переворот?..

— Ври больше! — Домовой жаждал мести. — Овечкой прикинулась! А кто мне в руки острый меч пихал?! Кто душу невинную погубить уговаривал?!

— Да… Я вспоминаю… Какой ужас… — Журналистка, выпущеная Косоголовым, свалилась бы на пол, но оказалась в кресле, сотворенном неизвестно кем. — Постепенно, исподволь, чужое существо завладевало мной. Я не могла противиться. Фурианы оставалось все меньше. С каждым днем, с каждым часом. В последние дни совсем другое имя чудилось мне, бремя иной судьбы становилось моим собственным… Тыщенция Кувырк…

— У талисмана, изготовленного Базилевсом, есть весьма полезное свойство, — проговорил Дракошкиус. — В присутствии главного носителя зла камень, если произнести начало заклинания, лучится красным огнем. Перстень Елизаветы — я полагаю, мы вправе называть его так. Испытайте нашу гостью, Пиччи.

— Безусловно! — Перстень со скорпионом красовался теперь на безымянном пальце Печенюшкина. — И все же, я думаю, мы отрабатывали ложный след. — Он пытливо взглянул на Фуриану. — Хороший санаторий — вот что необходимо нашей гостье. Бедняжка еле жива. Здоровье ее расшатано. Сейчас влияние демонических стихий нарушилось, сюда, в мастерскую, им не проникнуть…

— Необходимо исключить даже тень подозрения! — Казалось, грозный дух полководца-дяди витает над драконом. — Протяните руку, Пиччи-Нюш! Смотрите на камень! «Как пух с тополей, как торосы из льда…»

Дракошкиус привстал, расправляя крылья. В студии потемнело. Лиза не могла различить сидящую рядом сестренку. В наступившей тишине нервно закашлялся слон.

— Мимо! — закричал непосредственный Косоголовый. — Подозреваемая оправдана! Ну и темень, господа! Включите солнце!

Свет залил мастерскую.

— В глубине своей чистой души, — не унимался десантник, — я догадывался, что красота безгрешна. Теперь мое сердце отдано другой, но Фуриану я буду обожать, как сестру. Точнее, как кузину! Ты позволишь мне это невинное чувство, Лиззи?!

— Запросто! — хмыкнула Лиза. — Тем более, что других обещаний я тебе и не даю. Поклонничек! У меня папа ненамного старше!

— Это нас и сблизит, — заверил Косоголовый. — С нетерпением жду знакомства. Скорее бы обратно, на Землю! Хотя, разумеется, я готов совершить десяток-другой подвигов!

Фуриана тихо спала в кресле. Дыхание ее было ровным, лицо порозовело — по-видимому, душевные силы возвращались к журналистке.

— …Фитилек должен появиться вот-вот, — объяснял Дракошкиусу Пиччи, едва слышный из-за трескотни Косоголового. — Пока я даже не хочу говорить вам о своих подозрениях.

— Дядюшкин талисман не даст ошибиться, — возражал дракон. — Время идет впустую. Что если ваш разведчик захвачен врагом?

Лиза прислушалась.

— Ты ждешь Фитилька? А куда он постучится? Или ты уже разъединил входы студии и пещеры?

— Конечно, нет! — Печенюшкин расцеловал девочку. — Может, и я старею? Ты первая вспомнила, Лизонька, мой долг растет.

— А сколько я прокалывалась? — созналась Лиза. — Произведем взаимозачет долгов. Чувствую, авторские права на пьесу тебе достанутся. Там, наверное, половина — это твои поправки.

— Глупости! — Пиччи с ходу отверг соавторство. — На готовеньком легче всего советы давать. А в следующий раз они тебе и вовсе не понадобятся… Ладно, прости, я отвлекусь на минутку…

Едва Печенюшкин закончил свою короткую, но хлопотливую работу, как снаружи послышался тихий, настойчивый стук. Выяснилось, что Фитилек, не найдя двери в студию на прежнем месте, провел больше часа в терзаниях и неизвестности. Сведения, доставленные эльфом, оказались столь важными, что Дракошкиус мгновенно засобирался в дорогу. Он захватил фляжки с живой водой — иначе фантазильский воздух мог, чего доброго, внушить и ему стойкую ненависть к Пиччи-Нюшу.

Федя, Никтошка, Лампусик и Фитилек сопровождали дракона.

— И не выдумывай, Флора! Слава Богу, что я привыкла к твоим глупостям! Я тебя не слышу, повторяю, не слышу! Хочешь раньше времени свести меня в могилу?!

— Хлоя, я поеду одна! Не желаешь, оставайся дома! Два часа по радио играют Чайковского. «Лебединое озеро». И никаких новостей. Значит, в Волшебном Совете что-то случилось.

— А ты поможешь?! Приедешь и разберешься? Парализованная старуха спасает Фантазилью? Флора, я сейчас буду громко смеяться, держи меня!

— Самоходные метлы очень удобны. Кажется, моя стоит за дверью, в коридоре, — тетушка Флора с трудом поднялась и упрямо заковыляла к порогу.

— Я поеду с тобой! — Тетушка Хлоя всплеснула руками. — Пускай это будет последнее путешествие в моей жизни! Как вы думаете, могу я оставить сумасшедшую сестру?!

— У тебя доброе сердце, Хлоя! Только не говори мне «нет»! Кто знает, вдруг мы чем-то поможем поглупевшим фантазильцам?

— Все лекарства я кладу в сумку под сиденьем. И немедленно выпей двадцать пять капель кардиостата! Сейчас я приготовлю… Вот, возьми… Боже мой, звонят! Два дня никого не было… Кто там?!

— Откройте, пожалуйста! — тонкий жалобный голосок послышался снаружи. — Мой друг сильно обгорел. Мальчишки попали в него ракетой. Много ли нужно эльфу?!.

— Одну секундочку! — Дверь распахнулась. — Где вы? Я не вижу! Ах, вот, простите! Я сразу не заметила, вы так малы!

Трое эльфов, как радужные мотыльки, впорхнули в коридор, держа неподвижное тельце четвертого.

— Сюда! — распорядилась тетушка Хлоя. — Кладите его на стол в гостиной. Сейчас я надену очки, посмотрим, что можно сделать.

— Хлоя, боюсь, мы опоздаем! — Тетушка Флора беспокойно стучала палкой в коридоре. — Оставь их здесь, дай нужные медикаменты, пусть дождутся нас. Полетели!

— Ай, Флора, помолчи! Присядь пока, ты натрудишь ногу! Я наложу мазь, дам крупицу униспаса, сделаю перевязку. Пять минут! Ну, от силы, семь!

Семь минут обернулись получасом. Эльф был очень мал, а старческие руки дрожали. Тетушка Флора все беспокоилась и даже один раз демонстративно зазвенела щеколдой, но сестра ее не могла бросить больного. Тем более что друзья пострадавшего мало смыслили в медицине — их неумелая помощь скорее мешала престарелой фее.

— Мое терпение кончилось! — объявила тетушка Флора. — Хлоя, я улетаю! Жди, я скоро вернусь или пришлю за тобой!

Здоровой рукой она успешно отперла дверь и сделала несколько шагов обратно, в глубь коридора, чтобы прихватить метлу.

— Здесь открыто?! Дома ли хозяйки? — Дракошкиус, хоть и сильно уменьшенный, едва протиснулся внутрь. Шум, поднятый им, достиг ушей тетушки Хлои, опасливо выглянувшей из комнаты.

— Кто это?.. Мурлыка Баюнович?!! Вы живы?!! Я упаду в обморок!.. Нет, не падаю! Какое счастье! Флора, я всегда говорила, что добро победит! Ты слышишь?! Как побледнела! Ловите ее, это Флора падает в обморок! Ой, крышка подпола открыта, сейчас она рухнет вниз!..

Резиновый хобот, метнувшись из темной глубины, поддержал теряющую сознание старушку. Фею перенесли в гостиную, уложили на диван. Эльфы, неловко рассыпаясь в благодарностях, улетели, неся перевязанного товарища. Тетушка Хлоя суетилась над сестрой, понемногу возвращавшейся в сознание.

— Тяжелая обязанность привела меня к вам! — Дракошкиус ощутимо волновался. — Если произошла ошибка, я буду счастлив тысячекратно умолять о прощении. Все станет ясно через минуту!

Он вытянул правую лапу. Один из когтей дракона украшал безразмерный талисман Базилевса — перстень Елизаветы.

— Как пух с тополей… — прошептал Дракошкиус.

Малиновый огонь брызнул из перстня снопом. Неодолимая сила подбросила вверх худенькую фигурку младшей феи, окутала туманом, бешено завертела…

— Остановитесь, братец! — Чужой, глубокий голос умоляюще простонал из вихря.

Потрясенный дракон замолчал. Не пряча когтей, он прикрыл талисман левой лапой. Федя и рой эльфов, окружавший домового, прильнули снаружи к стеклу окна. Вместо тетушки Хлои за спиной Дракошкиуса стояла, держась за штору, печальная красавица. Зажав рот ладонью, широко распахнув глаза, она не могла вымолвить ни слова.

Туман рассеялся. Напротив дракона оказалась дама средних лет, сидевшая на диване, не приминая подушек. Жесткое лицо ее с правильными чертами и двумя глубокими складками у рта озаряли необыкновенно лучистые глаза — цвета спелой ежевики.

— Как я устала… — проговорила Тыщенция Кувырк.

Мелодия короткой фразы не имела ничего общего с добродушным карканьем тетушки Флоры.

— Можно было сопротивляться дольше, — заметила колдунья после паузы. — Я старалась, но в последние дни делала все без души. Не знаю причин — возраст, судьба, разочарования, сломанная жизнь? Что мне помешало уйти отсюда раньше? На свете хватит места и доброму и дурному. Ваш рыжий герой — кстати, личной ненависти я к нему не питаю — зачахнет без борьбы. Победит все зло на планете и вскоре тихо умрет, обожравшись сладкого…

— Поторопись, сестра! — мрачно перебил Дракошкиус. — Коварство твое известно, прекрати изображать жертву. Времени на длинные речи нет!

— Ответь, все же, на несколько вопросов! Женщины любопытны, братец. Что с Фурианой? Я неожиданно потеряла связь.

— Мы спасли ее. Но после твоей обработки лечить придется долго. Яд Тыщенции… Скольких ты убила, сколько искалечила душ, свела с ума, поставила на дыбы страну!..

— Я боролась за жизнь, это право каждого. Где Сморчков?

— Это наши проблемы!

— Значит, они есть. Чудесно. Как девчонки?

— Подросли, загорели. Хотела услышать другое? Стали опытнее и умнее. Здоровье в полном порядке, веселы. Да, тебе привет и поцелуи! Они же не знают, кто готовил им смерть в Драконьей пещере.

— Жаль, что они живы. Ненавижу детей! Ладно, достаточно. Последнее. Как вы узнали меня?

— Долго рассказывать. Но главное — вот. Разносчик молока, ослик Хосе-Игнасио. Как-то на рассвете он задержался у вашего дома, в кустах, поправляя сбившуюся подкову. Случайно ослик обернулся и увидел, как беспомощная тетушка Флора выплывает из окна, хватает бутылки, выпивает залпом, затем, пустые, швыряет в небо, где они благополучно пропадают. Для среднего чародея трюк обычный. Но возможности бедных тетушек знали все. К тому же, ты была без всегдашних темных очков и, случайно посмотрев на кусты, чуть не встретилась с осликом глазами. Хосе-Игнасио утверждает, что этот взгляд будет сниться ему всю жизнь. Он сбежал тем же утром. Спрятался так, что эльфы смогли разыскать его только сегодня.

— Как глупо… — Тыщенция скривилась. — Показания осла… Молоко Цецилии оказалось слишком целебным. К дурочке Ноэми могла вернуться память. Пришлось придумать сказку для нее. Я обрадовалась, когда перестали носить молоко, а уточнить причину не догадалась… Как глупо!.. Эльфы?! Так их сегодняшний прилет не случаен?

— Конечно! Дом был оцеплен. Вас бы не выпустили. Постарались бы задержать до нашего появления. Но я ответил тебе на лишний вопрос. Скажи мне за это — где настоящие феи?

— Ни за что! Мучайся до конца дней!

— Спасибо за заботу. Семейный разговор заканчивается. Узнай же, что талисман, перстень Базилевса, целые сутки был рядом с тобой, на пальце Лизы.

— А-а-а-а-а-а!!. — Колдунья с перекошенным в ярости лицом бросилась на дракона.

Голос Дракошкиуса прогремел, многократно отражаясь от стен, перекрывая вой Тыщенции Кувырк. Перстень со скорпионом взлетел под потолок, взорвался огнем — вишневым, рубиновым, алым. Облако пламени окутало колдунью, перехватив ее у самого горла дракона.

— Ноэми!.. Твою любимую Ноэми я забираю с собой… — донесся из центра огня слабеющий голос Тыщенции.

Облако толчками переместилось к неподвижной фигуре у шторы, лизнуло, не зажигая, ткань и потянулось к Принцессе Ветров.

Раздирая уши, в коридоре завизжали, заскрипели доски пола и, переломившись, обрушились в подпол. Освободившийся Никтошка взгромоздил на порог передние ноги и щедро окатил Ноэми из хобота живой водой. Сгусток огня запульсировал, уменьшаясь, неясные тени мелькнули внутри, вот огонь сжался в точку, ослепительно вспыхнул и пропал.

Принцесса Ветров смогла, наконец, пошевелиться и убрать с губ ладонь.

— Здравствуй! — сказала она.

Сморчков отодвинул ларь и ахнул от неожиданности.

На крышке люка лежал золотой браслет Флюгерона.

Ошибки быть не могло, случайности — тоже. Князь сам не единожды разглядывал волшебную змейку и даже примерял ее, лениво расспрашивая подобострастного советника о деталях угадывания погоды. Конечно, широковатый браслет вполне мог упасть с тощего запястья Флюгерона. Но как он оказался здесь? Тайну убежища Сморчков-Заморочкин оберегал так же ревностно, как собственную жизнь.

Ужасное слово «измена» забилось в голове самозванца. Он протянул руку к змейке, тут же отдернул ее и, устыдившись собственной трусости, протянул опять. Коснуться браслета Сморчков не успел.

Беззвучно открылся потайной вход, и в низкий проем, сгибаясь, шагнул Флюгерон.

— Прошу прощения, Великий Маг, — робко заговорил он, глядя одним глазом на князя, а другим куда-то мимо. — Я забыл тут прибор, мне он очень нужен.

— Кто… поз-зволил?!. — Оторопь била Сморчкова, заставляя зубы лязгать. — Ты следил з-за мной, под-длец?!

— Все преданность моя, — невнятно заговорил Флюгерон, не отходя от двери. Одеяние его колыхалось, как балахон пугала под ветром. — Поминутно видеть вас желал, повсюду следовать за вами. Улыбку уст благосклонную, а также движение глаз ловить раскосыми очами. Пред вами в муках замирал неоднократно, бледнел и гас, опасаясь сиятельного гнева…

— Во-о-он!! — Сморчков нагнулся, хотел запустить в Советника браслетом, но не смог даже оторвать его от пола.

Охваченный паникой, князь заметался по комнате, ища малейшую лазейку, куда мог бы ускользнуть тенью, комаром, дымом… Тщетно! Волшебный дар покинул его.

— Где оно, внимание к подчиненным? — грустно вопрошал Флюгерон, не обращая внимания на беготню Сморчкова. — Нет бы поинтересоваться: «Как живешь, старина? Что дома? Чем увлекаешься в свободное от работы время?» Нам участие дорого… Я вот, к примеру, имею страсть фокусы показывать. Вы видите эту флейту?

Достав флейту прямо из воздуха, Советник заиграл однообразный заунывный мотив. Сморчков остановился и, как завороженный, уставился на золотую змею, начавшую расти под звуки музыки. Тело ее медленно, ритмично извивалось, увеличивалось в обхвате, спираль за спиралью живая башня возводилась над недоступной Заморочкину крышкой люка. Голова огромной кобры, чуть покачиваясь, остановилась перед самозванцем.

— Что ты на меня с-с-смотришь? — прошипела она с укоризной почти ласковой. — Ты на него пос-с-смотри. Вот где фокус-с-с…

Попятившись от страшной змеи, Сморчков обернулся к двери.

Музыка продолжалась. Советник не отрывал флейту от губ, но облик его изменился неузнаваемо. Красный медведь с человеческим, размалеванным гримом лицом, в длинных, до колен, трусах, усыпанных зелеными бабочками, прочно стоял на толстых могучих лапах, загораживая вход.

Потрясенный князь узнал знаменитого некогда клоуна, года два назад, после запутанной и неблаговидной истории, исчезнувшего с цирковых подмостков.

— Явись, герой! — Федя торжественно выкрикнул фразу, заготовленную по пути.

— Фантазилья кается, — подтвердил Дракошкиус. — Мы задержались ненадолго, но обстановку вполне оценили. Феервилль бурлит. На Главной площади не продохнуть. Жители плачут, посыпают головы пеплом. У нас в стране на все реагируют быстро. Многие отмылись, куча народу перекрасилась. В РЫЖИЙ цвет! Сверху зрелище чрезвычайно яркое. У вас хватало популярности, Пиччи, но теперь она попросту необъятна. Принято обращение к изгнаннику с просьбой вернуться. Вот оно, взгляните!

— Такое длинное? — Печенюшкин ужаснулся.

— Всего полстраницы. Остальные четыреста двадцать восемь листов заняты подписями. Ну, что, вперед?! Или будете дуться, для солидности?

— ТОЛЬКО вперед! — Сияющий Печенюшкин припал к груди дракона. — Спасибо, учитель! Собственно, остались пустяки. Большую часть дел в этот раз выполнили вы, друзья. Я сидел взаперти.

— А путешествие к Базилевсу? — напомнила Алена.

— А разработки? — Лиза загибала пальцы. — А руководство? Кто Федю вытащил? Кто эльфами командовал? Кто мне, дуре нахальной, в пещере подсказывал? Кто…

— Мелочи! — Пиччи-Нюш пытался стать серьезным, согнать радостную улыбку — не получалось. Глаза его ярко синели, как встарь. Ликование мальчугана заражало. Глядя на бывшего изгнанника, все улыбались в ответ, даже Ноэми.

— Я же говорил, что мы встретимся с Принцессой Ветров! — вспомнил Печенюшкин. — Теперь она свободна, молода, прекрасна. Многие годы стерлись в вашей памяти, Ноэми, но с помощью любящего брата вы быстро заполните пробел.

— Брата?! — поразился Дракошкиус. — Почему я не знаю о нем?

— Нет проблем! — ответил Пиччи. — Поглядите в зеркало. Только выбирайте большое, иначе целиком не увидите. Конечно, вы не родные, условно говоря, троюродные. Прародителем ветра вообще, как движения воздуха, был «дух-дракон» Шэнь-Лун — он ваш общий предок… Изучать прошлое весьма полезно, я столько интересного раскопал за этот год…

— Сестра… — Дракон взглянул на Принцессу Ветров, наконец-то, не скрывая обожания. — Вы еще раз подарили мне жизнь, Пиччи!

Ноэми прижалась к плечу Дракошкиуса…

— Мне не терпится выйти отсюда! — Печенюшкин протянул руку, и стена мастерской растаяла. — Какой воздух!.. Обождите меня полчаса, хорошо? Вместе закончим дела. Аленушка, Лизонька, отвечу на все-все вопросы, до последнего… Когда-то старинный знакомый просил меня об услуге. Пора выполнять обещания. Федор Пафнутьевич, не составите компанию? Мы мигом…

Поток золотого света пронизал убежище Сморчкова. Померкли светильники. Клоун, змея и князь на мгновение ослепли. Когда зрение вернулось к ним, на белом рояле обнаружились сидящие в обнимку, беззаботно болтающие ногами в воздухе Федя и Печенюшкин.

— Вс-с-се хорошо? — Кобра облегченно вытянулась на полу. — Надеюс-с-сь, недос-с-стойный балаган в с-с-стране закончилс-с-ся? Я вс-с-сегда верила в вас-с-с, Пиччи.

Мишка-Чемпион молча поклонился. Флейта выпорхнула из его руки, взмыла к потолку, превратившись в огромный воздушный шар на веревочке. С поверхности шара — рот до ушей — ухмылялась смешная веселая рожа.

— Спасибо, Чемпион! — просто сказал Печенюшкин. — Я рад. Прошлое забыто. Не знаю, как благодарить вас, Клара!

— Мне повезло, — заговорил медведь. — Я жил в лесу. За два года весь пропитался берендеевскими рыжиками. Клара-Генриетта и эльфы нашли меня. На время мы с Советником Флюгероном обменялись внешностью и местом жительства.

— А я пропиталас-с-сь рыжим с-с-солнцем пус-с-стыни, — отозвалась змея. — Ос-с-ставим реверанс-с-сы. Докладывайте, Чемпион.

Хитрый Сморчков давно стоял на коленях. Федя обжигал самозванца тяжелыми взглядами, но тот, опустив голову на грудь, делал вид, что не чувствует их.

— Всех рыжих мы осторожно переправили из дворцовых подвалов, — рассказывал Мишка. — Поселили в заброшенной Мерлиновке — деревня такая. Розарио и Мизерабля я заморозил. Сжег пустые гробы. Воды бы живой немного.

— Это есть, — похвастался Федя. — Какой-никакой запасец сделали. Про Мурлыку нашего Баюновича чего ж не расспрашиваете?

— Раз Печенюшкин здес-с-сь, — прошелестела кобра, — для чего вопрос-с-сы? Дракошкиус-с-с с-с-сам поделитс-с-ся впечатлениями.

— Три осиновых пня, — продолжал Чемпион, — нам с Кларой удалось выкрасть. Сейф не простой, конечно. Пригодилась моя профессия. Заменили на бутафорию, пропитанную томатным соком. Ее и спалил Заморочкин. А чтоб не догадался, пришлось ему взаймы дать силы волшебной чуток.

— Восстановим ли советников? — закручинился Федя. — Дело тягомотное, нелегкое. Хотя жизнь, понятно, дороже…

— Двенадцать дней обратный процесс идет, — успокоил Пиччи-Нюш. — Как новенькие станут, помолодеют даже… Что за башмаки у вас на камине, господин Сморчков? Знакомый фасон.

— Пощадите! — Самозванец, понимая, кто здесь главный, бухнулся Печенюшкину в ноги. — Сучком осиновым, гнилушкой оставьте в Фантазилье!

— Естественно, — брезгливо отозвался мальчуган. — Обратно на Землю вам хода нет. Преступления ваши, равно как и заклятье графа Калиостро, срока давности не имеют.

Сморчков похолодел. Глаза его сразу ввалились, в затылке словно заработал отбойный молоток.

— Я ж не навреди-и-ил, — заскулил мерзавец. — Беспомощный на полу валяюсь, а вы сверху, великие да могущественные, судьбу мою, бахвалясь, решаете. Эх, саблю бы мне и в честный поединок…

— Саблю? — удивился Пиччи. — Мне казалось, что вам привычней разбойничий кистень. А что касается дуэли — то драться принято с равными. Клоун, змея, обезьяна, домовой — разве есть здесь противник для сиятельного князя?.. Честный поединок!.. Разве хоть когда-нибудь у вас была честь, Сморчков?

— Оста-авьте в Фантазилье… — Самозванец быстро пополз к туфлям Печенюшкина.

— Да! — вспомнил, увернувшись, Пиччи. — Обувь! — Он поднял палец, Сморчкова отбросило, прижало к стене. — Предстоит дальняя дорога. Что у вас на ногах? Щегольские сапожки? Несерьезно. Башмаки Доброхлюпа вполне подойдут. Наследство палачу от жертвы.

Грубые желтые башмаки сдавили ступни предателя. Шевельнуться Пимен не мог, закричать — тоже. Прижатый к стене холодной невидимой ладонью, он лишь непрерывно жужжал, как овод, попавший в западню.

Волосы Сморчкова медленно поднимались дыбом.

Федю передернуло.

— Не могу его больше видеть. Кончай, Пиччи, пойдем.

— Давно пора! — согласился Печенюшкин. — Граф Калиостро рассказал мне когда-то о мерзавце, которого отправил в ад. Он не был уверен, что тот достиг цели, и просил, в случае чего, довершить начатое. Вы непозволительно задержались здесь, Сморчков. Фантазилья для вас — всего лишь станция перед преисподней. Вниз, негодяй!

Пол провалился, из дыры понесло серой. Ледяная рука выпустила Сморчкова. Последние минуты ему предстояло провести в падении — в пути за окончательным расчетом.

 

Глава седьмая

РОЗА, СЕРДЦЕ, КОРАБЛЬ

— Флора, не смей возражать! Я расстроюсь, и ты знаешь, чем это грозит! Забуду выключить духовку, яблочный пирог сгорит, а гости наши останутся голодными. Ты этого добиваешься?! Пей молоко немедленно!

Тетушка Хлоя (НАСТОЯЩАЯ тетушка Хлоя!), подбоченившись, встала перед сестрой.

— Ай, Хлоя, что ты такое говоришь? — тетушка Флора ОБЕИМИ руками приподняла дымящуюся чашку. — Там же кипяток! И это третья порция за сегодня — я не в состоянии выпить столько молока.

— Мы сорок лет провели на болоте! Без сознания! В сырости и холоде! Два трухлявых осиновых пня, как мы окончательно не развалились? Прогреваться необходимо, Флора! Посмотри, ты выздоравливаешь на глазах, рука уже действует, сгибаются пальцы!

— Нога еще не работает, но я начинаю ее чувствовать, — сообщила тетушка Флора. — Мурашки бегают. Неужели я смогу расстаться с клюкой? Просто чудо!

— А где ты живешь?! — осадила старшая сестра. — Я тебе скажу, ты живешь в Волшебной стране! И это счастье, что мы накоротке с чудесами. Спасибо Печенюшкину! Разыскать нас в болоте, вернуть к жизни за сутки — в рекордный срок!..

— Пиччи сказал, что ему помогла Алена, — поправила тетушка Флора. — В старом осиннике среди множества обычных пней он вначале запутался.

— Вафельные трубочки с заварным кремом я приготовила для Аленки! Персонально! А для Лизы — малиновые пирожные со взбитыми сливками. Она замечательная девочка, я так полюбила ее! Веселая, остроумная, а какой аппетит!.. Но если бы Пиччи-Нюш не обнаружил в подполе, под землей, книгу — дневник этой ЧУДОВИЩНОЙ особы — мы бы и сейчас продолжали гнить в сотнях миль отсюда.

— Какая низость! — вздохнула тетушка Флора. — Она казалась нам такой симпатичной. Месяца три приходила сюда каждый день, помогала по дому, выспросила все твои кулинарные рецепты…

— Мы слишком доверчивы. И не сомневайся, Флора, это хорошо. Жить иначе противно, главное — не ожесточиться сердцем… Ой! Подгорел! Флора, ты что, не чувствуешь запах?!

Тетушка Хлоя проворно выхватила противень из духовки.

— Ты знаешь, нет! Ох, я так испугалась… По-моему, он совершенно готов. Сейчас накрою полотенцем, чтобы отмяк. На полчасика, как раз до их прихода…

Гостиная старых фей чудесным образом выросла в размерах. Неудивительно — народа собралось много и почти все были серьезными чародеями. Угощения хватило с избытком. Производительность тетушки Хлои поражала, не говоря уже о качестве сладостей. Только печенильный автомат с блинометом могли, пожалуй, конкурировать с ней, да и то лишь в тесном союзе.

Мануэла исцелилась от безумия полностью и пришла со всеми родственниками.

Обширное крысиное семейство угощалось на кухне. Феи так и не сумели вытащить многодетную мать за общий стол. Манеры детишек, разболтавшихся за время ее болезни, беспокоили Мануэлу. Деликатные пинки и частые заботливые подзатыльники не были слышны обществу в гостиной.

У окна на этажерке тетушки накрыли специальный стол для одиннадцати эльфов. Форточку плотно закрыли, чтобы сквозняк не помешал человечкам пировать. Эльф Светолик, тот, что поджег себя спичкой, лишь бы задержать бегство Тыщенции Кувырк, выздоровел. Сейчас он уписывал один за другим крохотные слоеные пирожки, начиненные изюмом и орехами. Лампусик недоумевал: куда столько входит? Ведь каждый пирожок казался ему таким же, как, скажем, Алене — плюшка величиной с блюдце.

Цветы стояли везде — гости принесли их столько, что у тетушек не хватило ваз. Волшебникам пришлось быстро создавать новые. Наиболее красивая получилась, как ни странно, у дона Диего Морковкина. Ваза сама напоминала цветущую ветвь на матовом хрустальном постаменте. После долгих восторгов ее признали главным украшением и водрузили в центр стола.

Приняв успех, как должное, Морковкин тем не менее ворчал без остановки. Чародею казалось, что его разморозили позже, чем следовало, и без соблюдения должных предосторожностей. Теперь дон Диего ощущал колики в боку, томление под лопатками, легкую дрожь в коленях и ветер в голове. Хотя, скорее всего, это были всегдашние безобидные причуды старого мага.

Косоголовому досталось место между Фантолеттой и Ноэми. Окруженный красавицами, десантник потерял аппетит, и безостановочно крутил головой то влево, то вправо. Лиза ревности не испытывала.

Никтошка отказался от чая и сладостей, но вовсю поддерживал разговор. Самонадуваемый слон, побоявшись, что не войдет за стол, уменьшился до размеров таксы. Хоботом он ловко подкладывал Аленке, сидевшей рядом, все новые куски торта.

Клара-Генриетта кольцом свернулась на стуле. Над скатертью виднелась лишь голова змеи. Мишка-Чемпион, справа от нее, большей частью отмалчивался. После двухлетнего затворничества медведь стал немногословным.

Сестры Зайкины поместились рядом, по левую руку от Дракошкиуса. Справа от великана сидела Ноэми — Принцесса Ветров. Видя смущение гостьи, сорок лет бывшей в этом доме невольной хозяйкой, тетушки обходились с ней особенно ласково.

Вот первоначальная суматоха улеглась. Старые феи заняли свои места, вслед за ними уселись и Печенюшкин с Федей, помогавшие накрывать на стол. Беседа замедлилась и угасла на время. Молчание прерывалось лишь отдельными краткими репликами. Все сосредоточенно жевали. Лица собравшихся надолго приняли выражение благоговейного изумления…

— Пиччи! — вымолвила Лиза после того, как опустел шестой самовар. — Мы уже наелись, когда же лекция?

— Что ты хочешь услышать? — Печенюшкин притворно удивился.

— Монолог главного детектива. В романах и пьесах со всякими тайнами герой-сыщик под конец разъясняет лопухам оставшиеся непонятности. Не знаю, как остальные, но я — точно, лопух. И, думаю, не я одна. Ты поклялся ответить на все-все вопросы! Задавать по одному? Как тебе удобней?

— Я попробую рассказать всю историю целиком. Такую, какой она мне представляется сейчас. То, что всем известно, опущу. Потом вопросы — если они еще будут. Годится?

— Договорились! — Лиза кивнула головой под одобрение присутствовавших.

— Тыщенция Кувырк — порождение Горгульи — явилась на свет в момент гибели старой колдуньи. — Печенюшкин рассказывал медленно, глядя в пустую чашку, словно в книгу. — Правильнее всего назвать ее новым воплощением Горгульи на земле, сохранившим прежнюю память. Многое прояснил дневник Тыщенции, как я его нашел, расскажу позже. Итак, вначале малютка действовала, как робот — слепо и полуосознанно.

Она уничтожила рыбацкую семью и в платьице из парусины возникла перед Базилевсом из ежевичного рва ребенком, спасшимся в шторм… Когда была выполнена первая часть задачи, Тыщенция забыла о прошедшем, став, до поры, до пятилетнего возраста, такой, как все дети. Незадолго до именин силы и память Горгульи начали понемногу возвращаться к ней.

Для простоты в записях своих Тыщенция Кувырк называла Горгулью матерью, хотя и сознавала, что это не совсем верно. Она любила Базилевса, мечтала быть его настоящей дочкой, мучительно страдала от раздвоенности, но… С каждым прожитым годом злое начало усиливалось, разрастаясь, как опухоль.

Честно говоря, мне жаль ее. Появиться на свет колдовским орудием, творить зло даже против желания, заслужить ненависть близких, разбить жизнь приемному отцу и сгинуть по его воле — кто бы пожелал для себя такого?

Много лет назад, прокляв Базилевса в день рождения племянника, Горгулья и представить не могла, что в будущем кому-либо удастся воскресить дракона. Концовку она явно ввернула для эффекта, для пущей красивости. Так что от Тыщенции и ее прихвостней мы, по сути, избавлены благодаря неосознанной тяге старой колдуньи к прекрасному.

В нынешнем веке наука осуществляет то, что раньше казалось невероятным на Земле и даже в Фантазилье. Теоретически воскрешение дракона стало возможным событием. Тыщенция понимала это. Все силы злой волшебницы уходили теперь на то, чтобы следить за Дракошкиусом и, по возможности, верите или нет, беречь его от гибели. Тот, кто не умер, кто жив — понятно, не воскреснет. Жизнь Дракошкиуса гарантировала жизнь Тыщенции Кувырк.

Стараясь оказаться к дракону поближе, но не вызывать подозрений, Тыщенция решила подменить двух тихих старушек фей. Именно ей тетушка Флора обязана внезапным параличом. Втершись к старушкам в доверие, колдунья превратила их в два осиновых пня и спрятала в Турахтиновом болоте. Потом она обернулась тетушкой Флорой, а в тетушку Хлою превратила несчастную, полностью лишенную воли Ноэми.

Трагедию на острове Люгера Тющенция переживала вместе со всей страной. Она неустанно казнила себя за то, что не решилась последовать за Дракошкиусом на Землю, не уберегла его. Все же, пока Мурлыка Баюнович находился в Драконьей пещере, недоступной ни для кого, колдунья могла чувствовать себя в относительной безопасности.

Ее спокойствие было недолгим. С тех пор, как я начал искать средство воскресить Дракошкиуса, Тыщенция стала пытаться избавиться от меня. Кстати, она, как и я, не задумалась над одним существенным фактом. Дракошкиус Базилевс — единственный из драконов, кто упокоился в склепе, во дворе собственного замка, а не улетел, по традиции, умирать в Драконью пещеру.

Тыщенция сумела отправить меня в изгнание, но не успокоилась. Уничтожение тела Дракошкиуса — вот единственное, что развязало бы ей руки, лишило страха, освободило дорогу во власть и в вечность.

Подыскивать возможных заговорщиков она начала давно. Колдунья сумела изменить на часок действие Отбеливателя Зависти, выдавшего ложный диагноз гениальному садовнику Розарио. Она раньше нас обнаружила подлую и низкую душу в Сморчкове — незаметном поначалу слуге Великого Мага. Тыщенция следила за его карьерой и оказывала негодяю поддержку, в тайне даже от него самого. Колдунья отметила явно чрезмерную напористость известной репортерши Фурианы и частую ее неразборчивость в выборе средств для достижения успеха.

Новый Волшебный Совет должен был либо открыть Драконью пещеру, либо, в случае неудачи, вызвать огонь на себя, послужив для колдуньи ширмой. Не утерпев, Тыщенция внушила Сморчкову идею пригласить тетушек в Совет. Здесь чувство меры ей изменило. Именно после этого я стал серьезно подозревать лжефей. Уж слишком ко многим событиям оказались постепенно причастны бессильные старушки.

Лиза с Аленой опустились во дворик тетушек, как подарок с небес. Прочтя первую книгу из привезенных ими — «Вдоль по радуге», Тыщенция поняла, что ключ к пещере у нее в руках. Если б Никтошка не выкрал сестренок, на другой день колдунья, заморочив им головы, погнала бы детей в пещеру и уничтожила там вместе с Дракошкиусом.

Упустив девочек, Тыщенция принялась форсировать заговор. Идея вызвать Косоголового пришла ей в голову от отчаяния. Колдунья внезапно догадалась о детском уме нашего друга. Сообрази она раньше об этом — события могли бы выйти из-под контроля Клары-Генриетты и Чемпиона… Хотя, пожалуй, вряд ли — дыру он бы не прорубил, а за входом Клара на всякий случай приглядывала.

Тыщенция опасалась, что к Ноэми после целебного молока вернутся, хотя бы частично, прежние силы и память. Она решила спрятать дневник, который, рискуя, вела многие годы. Закопав его глубоко в подполе, колдунья обратила внимание на кабель видеотелефонной связи. Отрезать и выбросить кусок — минутное дело. Кто подумает, что парализованная старушка спускалась в подпол и вгрызалась, как Железный Крот, на три метра в землю? Зато глуховатая Хлоя сможет теперь узнавать новости только от сестры. И Печенюшкин, если получит информацию о бедствиях тетушек без пищи для ума и желудка, наверняка пришлет на помощь друзей. Значит, будет случай разведать его планы.

Подозревая фальшивую тетушку Флору, я, как мог, подыгрывал ей. Фитилек рассказывал о нашем путешествии в прошлое — якобы в предгорья Тибета, за целебным отваром для воскрешения дракона. Возвращение все оттягивалось. Если Тыщенция поверила эльфу, она ждала нас только через неделю.

После смерти колдуньи я обследовал дом. В подполе, когда чинил кабель, заметил вдруг, что земля под ним рыхловата. Я возился полдня, как сапер. Ожидал любого, самого неприятного сюрприза, но вместо этого нашел дневник… Никому бы не посоветовал читать его на ночь!.. Тыщенция подробно описывала свои злодейства, затем для самооправдания доказывала их необходимость. Так я узнал, где искать тетушек…

— Мурлыка Баюнович! — Лиза нарушила долгое молчание. — Наверное, глупо спрашивать? И все-таки — тебе не жаль Тыщенцию? Ведь она родилась чудовищем, мучилась и ничего не могла с собой поделать.

— Я никому не рассказывал о проделках сестры, — тихо проговорил Дракошкиус. — Как-то я гостил у дяди, а ей еще не было четырех — она незаметно приклеила мой хвост к полу столярным клеем… Когда я спал, малютка любила обрезать мне усы — от этого драконы теряют нюх. Лет семи она подсыпала в мой завтрак пригоршню толченых иголок, чуть не отправив на тот свет. В двенадцать Тыщенция повесила мне на шею подарок — колокольчик. Он взорвался, и я на полгода оглох… В семнадцать она исчезла, украв ту, которую я любил больше жизни… Жалею ли я ее? Если честно, Лизонька, то… да!

На Главной площади Феервилля, стоя на пьедестале памятника сестрам Зайкиным, Печенюшкин принимал парад. Обнаженная шпага в его руке была вытянута вперед, солнечные лучи отвесно падали на клинок.

Рыжеголовые колонны тянулись нескончаемо. На втором часу парада Лизе стало казаться, что где-то за площадью демонстранты замкнуты в кольцо, и перед ней уже в который раз проходят одни и те же. Девочка тихонько поделилась сомнениями с Федей.

— Это тебе, Лизок, сплошная рыжесть глаза застит, — развеял ее подозрения домовой. — Миру тут не счесть. Треть страны, почитай, в город съехалась. Народ у нас восторженный, дружный. Ну и краски, знамо дело, не жалеют. Рыжим быть нынче в моде.

— Почести, почести — даже неприятно. Скоро ему начнут хвост облизывать. Пиччи же независимый, зачем он согласился на такое?

— Первый и последний раз дал себя уговорить. Самому стыдно. — Печенюшкин возник рядом с друзьями, в замке, у окна, выходящего на площадь. — Все равно учиться приходится на собственных ошибках.

Аленка сделала недоуменную рожицу.

— Пиччи, а там — тоже ты! На улице, со шпагой. Это фокус?

— Вроде того. Очередная кукла. Парад закончится, она пропадет. Но сначала я сам стоял, по правде! Надоело, да и некогда. Сестренки! Судя по зареванным физиономиям, вы уже со всеми попрощались? Нам по пути. Хотите, подброшу домой?

— Ты куда?! — испугался Федя. — Дел еще не считано не меряно! Как друга прошу — возьми бразды! Глазом моргнуть не успеешь, как мы тебя Великим Магом изберем. Сними груз с души! Мне, опосля всех ошибок, перед народом неловко!

— Ошибки исправлены, — утешал Печенюшкин. — Народ по новой встал на единственно верный путь. Я быстро вернусь, Федор Пафнутьевич, помогу, если что. Добьем дела — и на каникулы! Лет двести я не отдыхал? Не помню… Аленка, Лиза, тут у нас вроде неплохая компания сколачивается. Поедете летом в город Люгера? Тогда обещайте хорошо учиться.

— Клянемся! — торжественно ответили сестры Зайкины.

— Задержитесь хоть маленько! — убивался домовой. — Завтра честь по чести проводы устроим. С музыкой, с речами, с хороводами!.. Куда собрались на ночь глядя?!

— Эпидемия в Там-Тарантасии! — огорчил Печенюшкин. — Если поспешить, можно оборвать в зародыше. Сестренки, поглядите, тут подарки для вас!

— А Косоголовый? — вспомнила Лиза. — Мы совсем недавно от Дракошкиуса. Он там был. Давай и его подбросим.

— Уже отправлен. — Пиччи-Нюш деликатно подталкивал сестренок к столу, где были сложены подарки. — Другой дорогой. В Австралии наверняка с ним увидимся. Смотри, Лиза, тебе это, кажется, нравилось?..

— Ну, коли так!.. — Федя раскрыл объятия и решительно надвинулся с поцелуями.

Палец, ушибленный молотком, и два согнутых гвоздя. Мелочи, правда? Третий гвоздь победно торчал из стены, и Лиза, напевая марш рыжих демонстрантов, вешала на стену картину «Огурец, которого сторонились».

Второе, короткое путешествие с Печенюшкиным осталось позади. Мальчуган действительно очень спешил. Во дворце, среди подарков, каким-то образом оказались все пожитки сестренок: санки, простынка, швабра, куртки, рюкзаки. Тюльпан опять превратился в луковицу и лежал на бархатной подстилке в кастрюльке. Весь багаж сам собой аккуратно упаковался, обернутый в простыню тюк опоясала, завязавшись наверху бантом, атласная рыжая лента.

Груз лег на санки, сверху Пиччи усадил девочек, помахал Феде, прощаясь, и решительно намотал на руку веревку от саней.

— Поехали-и-и! — закричали четверо.

Глянув вниз, Лиза обнаружила, что пол под ними не виден. Санки и Печенюшкин стояли на огромной призрачной ладони, светящейся всеми цветами радуги.

Ладонь сомкнулась в горсть, сияние вокруг нестерпимо усилилось, и Лиза с Аленкой невольно зажмурили глаза. Когда же девочки рискнули открыть их, то оказались… Правильно! Дома, посреди детской.

Алена шевельнулась, тюк накренился, падая с санок, сестры полетели в стороны и счастливо очутились на своих диванчиках. Печенюшкина в комнате не было.

— Солидно! — Лиза, отойдя к противоположной стене, разглядывала полотно. — От такой картины любой уколется! Аленка, погляди, не косо?!

— Даже не хипло! — одобрила сестра. — Слушай, на часах половина третьего. Записка твоя на месте. Если б не подарки, никто бы и не узнал, что мы уезжали.

— Зачем скрывать? Раз мы живы-здоровы, родители волноваться не станут. Мы их покормим и за блинами все расскажем. Кстати, сейчас масленица.

— Здорово! Ух ты, мой славненький! — Алена погладила портфель-блиномет. — Это сколько же мы денег сэкономим! Попросим, чтобы часть нам дали на шоколадки?

Блиномет, зарытый Тюнь-Пунем тысячу лет назад в заранее условленном месте, Печенюшкин успел откопать. Машину времени он размонтировал, но все прочие свойства портфель сохранил. Теперь Алена с Лизой на равных стали владелицами транспортно-кормильного средства. Девочки предвкушали удовольствие от будущего появления в школе. Они вот только не решили еще, во что превратить портфель сначала — в танк или в балаганчик. Лиза опасалась, что сам, без Никтошки, балаганчик двигаться не будет.

— Лизочкина, что если маме браслеты подарить? — Два обруча Аленка застегнула на правом запястье, три на левом и сейчас разглядывала камни, терла их, послюнив палец. — Или дареное не дарят? Ты как считаешь?

— Они твои… — Лиза все любовалась картиной. — Ты их и мне не имела права передаривать. Отдай маме в пользование. Лет на семь или пятнадцать.

Аленка кивнула, соглашаясь.

— Так я и не узнала — от кого. Все обещали, и никто не выяснил. А когда прощались, я забыла спросить.

— Подумаешь, секрет! — улыбнулась Лиза. — Для тебя одной. Это Лампусик, глупая! Он в тебя по уши влюбился! Краснел, вздыхал, стеснялся. Тоже, нашел Дюймовочку…

— Лампусик!.. — Алена неожиданно всхлипнула. — Вот дурачок! Он такой хороший, Лизка. Почему мне его сделалось жаль?

— Потому что ты его иначе любишь. Как верного друга. — Лиза рассеянно глядела на открытую «кукольную» полку в мебельной стенке. Там, среди игрушечной мебели, стояли, сидели и лежали главные сокровища сестер.

Красавица блондинка Барби с дочкой Нэнси, мужем Дэном и подругой-брюнеткой Ниа — прошлогодние американские трофеи. Ляпус-Петя в плаще до пят. Китайский пес из Лондона и китайский медвежонок из Стамбула. Плюшевый гном в красном колпаке. Стеклянная змея в короне, похожая на Клару-Генриетту. Розовая длинношерстная обезьянка без хвоста… Перечень лучше оборвать, иначе не хватит страницы.

— Он для тебя ненастоящий, как эти куклы, — продолжала старшая сестра. — Точнее, не как они, но все равно, сказочный… Ну, словом, не подходящий тебе. Ты это понимаешь, оттого и жалеешь Лампусика… Ох, в голове-то я понимаю, а словами выразить трудно. Короче, не задумывайся, тебе еще рано.

На удивление присмиревшая Аленка лишь робко покачала головой, сомневаясь.

— Давай, лучше я тебе стихи почитаю, — предложила Лиза. — Те, которые Пиччи мне посвятил.

— В четвертый раз? Зачем? Я их почти выучила.

— Тогда отсюда. — Лиза сняла с книжной полки потрепанный томик. — Марина Цветаева. Печенюшкин сильно рекомендовал почаще читать настоящую поэзию. Открываем наугад…

— Покажи! — Алена, подлетев к сестре, уставилась на страницу. — Нет, это другое. А я испугалась…

— Чего ты испугалась, трусиха?! — тормошила сестренку Лиза.

— Так, сама не знаю… Уже прошло…

Алене было хорошо и немножко грустно. Полчаса назад, когда Лиза выходила в ванную, она, выдвинув нижний ящик шкафа с нехитрым своим добром, приклеила скотчем к его дну сложенный вдвое и упрятанный в конверт листок. Вот что было на нем: шестнадцать строчек неравной длины, летящая быстрая подпись и, как три росчерка, рисунок внизу — роза, сердце, корабль.

Год назад она была младше и глупее. Теперь же — Алена знала — она не станет огорчать сестру. Пусть листок, подаренный вчера Печенюшкиным, спокойно лежит в тайнике. Аленка не покажет его НИ-КО-МУ…

— Ленка! — разбиравшая рюкзак Лиза выдернула руку, словно наткнулась на ежа. — Забыли!! — Треугольная призма светилась у нее на ладони. — Последнюю пирамидку забыли! С живой водой! Что мы будем с ней делать?! Неужели, вернем?! Как ты думаешь, она не испортилась?!.

Аленка, поворачивая голову, внезапно задержалась взглядом на «кукольной» полке. В коричневых, круглых ее глазах заблестели хитрые золотые искорки. На лице — сосредоточенном, серьезном — медленно расцветала улыбка.

КОНЕЦ

1993–1994 гг