Затронем социальный аспект преступлений. Криминализация российского общества вполне закономерна. Ведь революция есть ничто иное, как великий криминал. Именно Великая Октябрьская социалистическая революция, кровавый большевистский переворот, в результате которого у миллионов граждан России были отняты деньги и имущество, навела многих людей на мысль: большевикам можно, а нам нельзя? И покатилась волна бандитизма, с головой захлестнувшая страну во время революции, гражданской войны и нэпа. Дошло до того, что 19 января 1919 года бандиты остановили и ограбили автомобиль, в котором ехал глава государства — Ленин! В нападении участвовали матерые убийцы — Волков и Кошельков. Но им была нужна не жизнь вождя, а его кошелек и автомобиль. Останавливая машину, они даже не знали, кто в ней едет. А узнав, не отказались от своих преступных замыслов. У Ильича помимо прочего отняли личный браунинг.

Оба бандита, принимавшие участие в нападении, были позднее ликвидированы. Волкова поймали и расстреляли 12 февраля 1919 года, а Кошельков был убит в перестрелке в июне того же года. У мертвого бандита обнаружили документы убитых им чекистов и браунинг Ленина. Очевидно, ему было трудно расстаться с такой добычей, а может, он мечтал о времени, когда будет создан музей Ленина и он получит возможность передать туда эту драгоценную реликвию. Как видим, слава Герострата и этому преступнику не давала покоя.

Если Листьев пал жертвой нового, информационного маньяка, то важно упомянуть обстоятельства так называемого «витебского дела», по которому на совести тогда еще советского правосудия одного человека оболгали и расстреляли, выдав его за преступника. Ведь вполне вероятно, что следствие может продвигаться очень быстрыми темпами и для успокоения общества убийцу быстро «вычислят» и он предстанет перед правосудием. Также вполне вероятно, что убийца даст показания против себя, то есть признается сам в совершении преступления. Однако нам слишком хорошо известны способы получения таких скоропалительных признаний. Обратимся к «витебскому делу».

Геннадий Михасевич родился в 1947 году в поселке Солоники под Полоцком. Первое убийство он совершил в 1971 году и с каждым годом убивал все больше и больше (жертвами были только женщины). Всего в 1971–1984 годах он убил 36 женщин, причем в 1984 году — 12 человек.

Михасевич совершал убийства, как правило, возле дорог; все его жертвы были задушены одним способом — резко стянутой косынкой, шарфом или пучком травы. Место убийств тоже было определенным — в районе между Витебском и Полоцком, поэтому дело Михасевича и назвали витебским.

До того как преступника разоблачили, по обвинению в совершенных им убийствах осудили 14 человек. Один из невинно осужденных был расстрелян, другой пытался кончить жизнь самоубийством, третий отсидел в тюрьме десять лет, четвертый после шестилетнего заключения совершенно ослеп… Все эти люди признались в якобы совершенных ими убийствах из-за применения к ним милицией и следственными органами пыток и психологического давления.

Михасевич с юношеских лет страдал комплексом сексуальной неполноценности, от которого мог бы вовремя избавиться, если бы обратился к врачу. Но где вы видели в провинциальном маленьком поселке сексопатолога. Их в городах-то днем с огнем не сыщешь… Короче говоря, комплекс порождал агрессию, которая требовала выхода. Первое и второе убийство прошли безнаказанно, у Михасевича появилась тяга к «приключениям», как говорят психиатры, «по принципу закрепления». Убийства стали для преступника, по определению журналиста И. Гамаюнова, «разновидностью спорта».

Внешне Михасевич вел вполне благопристойную жизнь: работал заведующим ремонтными мастерскими, имел семью, жену и двоих детей, и даже был… дружинником, нештатным помощником милиции. Возможно, он еще много лет продолжал бы совершенствовать свой страшный «вид спорта», а в тюрьмы сажали бы невинных людей, если бы не чутье, настойчивость и профессионализм следователя Н. И. Игнатовича, сумевшего доказать, что все убийства женщин в данном районе — дело рук одного и того же человека.

Когда кольцо следствия стало приближаться к месту проживания Михасевича, он заволновался, написал измененным почерком анонимное письмо в областную газету, где утверждалось, что женщин убивают местные мужчины, мстя своим возлюбленным за неверность. Письмо он подписал выспренно: «Патриоты Витебска». Для вящей убедительности после отправки письма поехал в Витебск, убил еще одну женщину и возле тела оставил записку, подписанную теми же словами. Но письмо и записка только ускорили поимку убийцы. Они дали следствию серьезную улику — почерк преступника, хоть и измененный.

Кто-то из свидетелей аидел, как одна из женщин незадолго до смерти садилась в красный «Запорожец». Следователи, проверяя почерки всех владельцев красных «Запорожцев» в окрестных районах, проверили и почерк Михасевича. Поначалу сходства не было обнаружено. Но, затем, когда нашли документы, написанные им второпях, эксперты увидели, что многие элементы письма совпадают. После ареста Михасевича удалось отыскать и ряд других доказательств, включая вещи убитых женщин.

По приговору суда Геннадия Михасевича расстреляли.

Даже если удастся найти предполагаемого маньяка-убийцу Владислава Листьева, совершившего это «телекоммуникационное» убийство, из внутреннего желания, обостренного до патологии, присвоить себе частицу того, что популярно и как бы вхоже в каждый дом, то признания самого преступника не могут быть достаточным доказательством содеянного. Материальные улики должны быть обязательны.

Из всего выше сказанного напрашивается вывод, что внезапно пришедшая к Владу Листьеву слава стала причиной его гибели. Да, он стал знаменит, слава позволила быть ему всегда на виду, но нисколько не вскружила ему голову. Вот мнение о Владе Листьеве и его передачах телекритика Бориса Дюкова:

— Слава есть аргумент абсолютный. Это касается как славы в собственном смысле, так и имени Владислава Листьева, упорно называющего себя Владом (очевидно, чтобы стать совсем уж своим). Ниша народного героя удобна тем уже, что все претензии к программам Листьева автоматически переадресовываются к народу: смотрят «Поле чудес» — так им и надо. Получив аванс любви, он приступил к обсуждению больных вопросов нашей жизни, демонстрируя великолепный эклектизм: в поле зрения «Темы» попадало все — от сексуальных до национальных меньшинств, от абортов до родов, от вундеркиндов до имбецилов. Как ни странно, эта всеядность и обеспечила «Теме» очередной приступ всеобщей признательности.

В «Часе пик» Листьев счастливо продолжил возводить эклектику в принцип успеха — и опять не промахнулся. Он приглашает в эфир кого попало, не заявляя ни своей политической позиции, ни истинного отношения к деятельности гостя. Бог с ним, когда Илья Глазунов утверждает, что художник Кандинский был душевнобольным, что существует даже «синдром Кандинского», а Листьев его не поправляет — Бог с ним: бестактно, согласитесь, было бы указывать мэтру, что Кандинских на свете было как минимум двое. Серьезнее другое: в «Часе пик» Листьев говорит с гостями уже ни много ни мало от имени народа, как его полномочный представитель. С одной стороны, можно только порадоваться: интеллектуалу удалось-таки стать своим — это лучше, чем если бы народную любовь завоевали заведомые ублюдки вроде сами знаете кого. С другой же стороны, такое перевоплощение Листьева-шоумена в Листьева — представителя народа чревато новыми «жертвами качества».

Выражение «жертва качества» звучит непонятно соотносительно к предыдущим посылкам в рассуждении журналиста, но оставим это на совести автора.

Поскольку в печати промелькнули сообщения о том, что есть большая вероятность того, что убийцей или убийцами были профессионалы, наемные исполнители чьей-то злой воли, расскажем о их последующей судьбе. Самое интересное, что почти никто из профессиональных убийц не доживает до старости. Их традиционная судьба — пуля соперника или электрический стул, повешение, газовая камера, расстрел. Но, по мнению Франческо Арагоны, профессора факультета судебной медицины Мессинского университета, они «умирают заживо». Ф. Арагона с 1960-х годов проводит вскрытие всех убитых в итальянском городке Реджо-Калабрия. Многолетние наблюдения позволили ему предложить новый медицинский термин— «стресс наемного убийцы». Это синдром, серьезно поражающий коронарные сосуды, надпочечные железы, щитовидную железу и печень. Такой букет болезней почти стопроцентно гарантирует «куркам» непопадание в число долгожителей.

У «курков» смещены нравственные понятия, которые позволяют им на определенное время хладнокровно исполнять свое черное дело. К смещению нравственных понятий, влекущему за собой убийства других людей, относится и так называемое «исполнение долга» — например, когда палачу приказывают казнить осужденного, а солдату приказывают стрелять в противника (солдата другого государства) или в мирное население собственной страны. Мораль остается за пределами воинского устава, оказывается вдруг недействительной, а человек получает «законное» право убить другого человека. Подавляющее большинство военнослужащих воспринимает это как норму, не занимаясь рефлексией и поисками нравственных основ таких убийств. Правда, судьи на процессах нацистских преступников в Нюрнберге и Токио почему-то не внимали доводам обвиняемых, защищавшихся по классической схеме: «Я солдат. Мне приказывали — я и стрелял». Таким образом, перед нами пример двойной морали: свой солдат, отказавшийся стрелять, — это преступник, а чужой солдат, отказавшийся стрелять, — хороший парень, который ответственности не подлежит.

Данный парадокс как нельзя лучше характеризует лживость нравственных ценностей современной цивилизации. Опять принцип родоплеменной (государственной) выгоды ставится превыше всего. Государство подавляет личность, заставляя быть убийцей (армия, полиция (милиция), палачи — исполнители приговоров). Но отсюда следует и неизбежная реакция личности — раз можно убивать на «законных» основаниях, значит, само по себе убийство — вещь допустимая. «Дело не в том, что нельзя убивать вообще никогда, нигде и никого, — рассуждает такой человек, — а в том, чтобы убийство совершалось на законных основаниях либо… чтобы я не попался». И вот цивилизация пожинает плоды своей лживой морали: тысячи тысяч убитых, и конца краю этому не видно. (Кстати говоря, значительное количество убийств в нашей стране совершается военнослужащими — как в воинских частях, так и на гражданской территории).

Американский генерал Маршалл после второй мировой войны провел исследования среди пехотинцев армии США, вернувшихся с фронта, и установил, что действительно стреляли в противника лишь 30 процентов. С тех пор военные психологи активно ищут способы увеличить процент убийц в армии — и небезуспешно. Ханна Лучак, анализируя организацию «навыков убивания», пишет в немецком журнале «Гео»: «Во всем мире уже опробовано много способов повышения — путем тренировки — «боевой ценности молодых мужчин…» Волшебное слово при этом— «мотивация». Она начинается с хвалебного письма, направляемого командиром родителям солдата, включает такие меры, как внушение известных формул о «справедливой» или «священной» Убивать становится легче, жестокость возрастает, потому что ответственность с каждого отдельного солдата снимают признанные институты — воинская часть, государство, даже Бог.

Таким образом можно совершать жесточайшие преступления, за которые можно не отвечать, то есть быть безнаказанным.

Потрясает изворотливость, с которой некоторые священники и теологи оправдывают нарушение заповеди Христа. Например, архимандрит Никифор в статье «Убийство» («Библейская энциклопедия»), ничуть не стыдясь, говорит о том, что «не всякое отнятие жизни есть законопреступное убийство, и именно в следующих случаях: а) когда преступника наказывают смертью по правосудию; б) когда убивают неприятеля на войне за государя и отечество».

В замечательной книге Ярослава Гашека о Швейке с замечательной едкостью описаны полевые обедни, на которых священники молятся о том, чтобы Бог помог солдатам АвстроВенгерской империи убить как можно больше солдат противника. «Дурачили нас только, — говорит старый солдат из романа. — До войны приезжал к нам один депутат-клерикал и говорил о царствии Божием на земле. Мол, Господь Бог не желает войны и хочет, чтобы все жили как братья. А как только вспыхнула война, во всех костелах стали молиться за успех нашего оружия, а о Боге начали говорить будто о начальнике генерального штаба, который руководит военными действиями».

Для нас подобные рассуждения необходимы для того, чтобы понять, если убийство Владислава Листьева не будет раскрыто, то это может открыть дорогу к целой цепи еще более ужасных преступлений.

Мне никоим образом не хотелось принижать роль церкви в современном обществе, но к сожалению, оправдывание убийств происходило и происходит и в католических костелах, и в православных храмах, и в молитвенных домах иных конфессий. Поразительно, но факт: Христос завещал нам: «Не убивай», а мы не только убиваем, но и благословляем эти убийства именем Христа. Е мирное же время наши пастыри освещают армию, которая изначально призвана убивать людей. Неважно, с какой целью, нападения или защиты, но — убивать. Не менее агрессивны в этом плане и мусульмане. Но ревнители ислама, по крайней мере, не противоречат учению Мухаммеда: ведь он вовсе не говорил, что любая жизнь, и уж тем более жизнь неверных священна и неприкосновенна.

Искажение нравственных понятий в современном мире приводит к тому, что убивать начинают… даже медицинские работники. Убивать больных и раненых. Но это уводит нас от темы.

Обстоятельства гибели Влада Листьева таковы, что целесообразно рассмотреть и предположение, что убийство мог совершить и обыкновенный завистник. Люди всегда радуются, когда творческим людям страшно невезет, они срываются в пьянство, в наркоманию, завидуют талантам, особенно таким, которые удачливы.

Если мы сравним обстоятельства смерти Владислава Листьева с обстоятельствами смерти другой известной и популярной личности, заранее выбрав для аналогии человека, кончина которого наступила в результате болезни, катастрофы и т. д., то есть такой случай, когда имеет место ненасильственная смерть, то мы придем к интересным наблюдениям, могущим пролить свет на характерные особенности личности убийцы.

Да, смерть Влада Листьева отличается от ухода из жизни, скажем, Владимира Высоцкого. Однако от известия о смерти известного и талантливого тележурналиста мы испытали такое потрясение, если не большее, смешанное с чувством возмущения, связанного с насильственным характером смерти, как и от безвременной кончины не менее известного поэта и актера. Трагичность ситуаций основана на том, что и Владимир Высоцкий, и Владислав Листьев обладали высочайшими человеческими качествами.

Если бы убийцам нужно было просто физически устранить генерального директора ОРТ, то в арсенале преступников нашелся бы способ устранения по крайней мере не такой демонстративный и наглый. Очевидно, что способ умерщвления выбран не случайно.

Давайте вспомним обстоятельства последних дней и часов жизни Высоцкого. Нам нужно приведение описания его смерти еще и для того, чтобы убедиться: если причина смерти определена и связана с ненасильственным ее характером, то почвы для кривотолков почти не существует.

14 сентября 1979 года Высоцкий выступал на Пятигорской студии телевидения. «Какой вопрос вы бы хотели задать самому себе?» — спросил его ведущий. Высоцкий ответил: «Я вам скажу… Может быть, я ошибусь… Сколько мне еще осталось лет, месяцев, недель, дней и часов творчества? Вот такой я хотел бы задать себе вопрос. Вернее, знать на него ответ».

К сожалению, ответ на этот вопрос был бы неутешителен. До смерти Высоцкого оставалось чуть более 9 месяцев.

В последние годы жизни он часто «уходил в пике» — то есть злоупотреблял алкоголем, а потом и наркотиками. Как считают друзья Высоцкого, эти срывы были для него какой-то формой разрядки. К сожалению, они же стали причиной его ранней гибели. Врач Анатолий Федотов, который не раз спасал Высоцкого от верной смерти, вспоминает:

«18 июля 1980 года я с сыном был на «Гамлете» — меня нашел Валера Янклович (еще один врач, помогавший Высоцкому).

— Володе очень плохо.

Я за кулисы. Вызвали скорую. Сделали укол — он еле доиграл. А на следующий день ушел в такое «пике»! Таким я его никогда не видел. Что-то хотел заглушить? От чего-то уйти? Или ему надоело быть в лекарственной зависимости. Хотели положить его в больницу, уговаривали. Бесполезно! Теперь-то понятно, что надо было силой увезти.

23 июля при мне приезжала бригада реаниматоров из научно-исследовательского института скорой помощи им. Н. В. Склифосовского. Они хотели провести его на искусственном аппаратном дыхании, чтобы перебить дипсоманию. Был план, чтобы этот аппарат привезти к нему на дачу. Наверное, около часа ребята были в квартире — решили забрать через день, когда освобождался отдельный бокс. Я остался с Володей один — он уже спал. Потом меня сменил Валера Янклович.

24 июля я работал… Часов в восемь вечера заскочил на Малую Грузинскую, где жил Высоцкий. Ему было очень плохо, он метался по комнатам. Стонал, хватался за сердце. Вот тогда при мне он сказал Нине Максимовне:

— Мама, я сегодня умру…

Я уехал по неотложным делам на некоторое время. Где-то после 12 звонит Валера:

— Толя, приезжай, побудь с Володей. Мне надо побриться, отдохнуть.

Я приехал. Он метался по квартире. Стонал. Эта ночь была для него очень тяжелой. Я сделал укол снотворного. Он все маялся. Потом затих. Он уснул на маленькой тахте, которая тогда стояла в большой комнате.

Я был со смены — уставший, измотанный. Прилег и уснул — наверное, часа в три.

Проснулся от какой-то зловещей тишины — как будто меня кто-то дернул. И к Володе! Зрачки расширены, реакции на свет нет. Я давай дышать, а губы уже холодные. Поздно.

Между тремя и половиной пятого наступила остановка сердца на фоне инфаркта. Судя по клинике — был острый инфаркт миокарда. А когда точно остановилось сердце — трудно сказать… Вызвал реанимацию, хотя было ясно, что ничего сделать нельзя. Вызвал для успокоения совести. Позвонил в милицию, чтобы потом не было слухов о насильственной смерти.

Смог бы я ему помочь? Трудно сказать, но я бы постарался сделать все. До сих пор не могу себе простить, что заснул тогда… Прозевал, наверное, минут сорок.

Однако же все повторяется. «Пободрствуйте со мной», — просил Христос апостолов. Не пободрствовали.

Мы видим, что обстоятельства смерти В. Высоцкого достаточно прояснены, потому что известен предполагаемый внутренний мотив поэта, отрицающий жизнь, из-за целого клубка неразрешенных внутренних и внешних конфликтов.

Ничего подобного у Владислава Листьева не было. Хотя о бесконфликтности его душевной жизни мы не можем говорить. Поэтому его внешнее олимпийское спокойствие могло стать сильнейшим раздражителем как для его врагов, так и стимулом, подталкивающим к совершению преступления для убийцы-маньяка.

Вполне вероятно, что после окончания следствия по делу смерти Владислава Листьева убийца предстанет перед правосудием. Но в истории судебной практики известны случаи, когда вину подозреваемого в убийстве доказывали, казалось, неопровержимо, и убийца приговаривался к смертной казни, и лишь спустя некоторое время после приведения приговора в исполнение, новые обстоятельства опровергали поспешные выводы и еще раз подтверждали, что истина настолько проста и настолько ужасна, что правосудие не только беспомощно, как и поспешно, но и само по себе преступно. Еще раз следует подчеркнуть, что нельзя делать выводов на основании признаний самого подозреваемого.

Из судебной практики можно привести не только пример по так называемому «витебскому делу». Задолго до мрачной трагедии, разыгрываемой психопатом-маньяком в Витебске, подобное представление устроил в Лондоне некий Джон Кристи. В 1953 году в Лондон приехал достаточно немолодой человек по имени Тимоти Иване. Он женился и у четы родился ребенок. Проживали Ивансы в доме, владельцами которого являлись Джон Кристи и его жена Этель Кристи. Будучи стесненным материально, Ивансы принимали помощь от семьи Кристи. Этель Кристи ухаживала за ребенком Ивансов — Лилиан. Когда жена Иванса забеременела вновь, а появление второго ребенка было нежелательным в стесненных материальных обстоятельствах, Джон Кристи предложил своим постояльцам помощь с абортом.

Когда Тимоти Иване ушел на работу, Джон Кристи поднялся в комнату к жене Иванса и приступил к делу.

Вечером, когда муж возвратился, Джон Кристи поведал ему, что аборт был неудачен и «пациентка» скончалась от кровопотери. Озадаченный муж решил было заявить в полицию, но Джон Кристи отговорил его, обещав взять на себя сокрытие тела умершей. Через некоторое время Джон Кристи предложил Тимоти Ивансу взять на себя все хлопоты с Лилиан, дочерью Иванса. Тот также согласился. Некоторое время от соседей скрывали отсутствие жены Иванса тем, что она якобы уехала гостить к родителям. Чтобы избежать подозрений, Тимоти Иване был вынужден уехать из Лондона и заняться распродажей недвижимого имущества.

Тем временем, соседям Иванса в Лондоне показались подозрительным долгое отсутствие его жены, ребенка и неожиданный поспешный отъезд его самого. Последовало заявление в полицию. Дом обыскали и на первом этаже был найден труп несчастной жены Иванса. Тимоти Иване был арестован, а вместе с ним и Джон Кристи — хозяин дома, в котором был найден труп. Следствием было установлено, что убийцей был именно Тимоти Иване, который признался в совершении преступления, чтобы выгородить истинного преступника — Джона Кристи, который пообещал ему вознаграждение. Следователи были так ослеплены чудовищностью преступления, что не поверили Тимоти Ивансу, когда тому «засветила» виселица, и он начал говорить правду. Иванса осудили и привели приговор в исполнение. Буквально через месяц в доме Джона Кристи был случайно найден обезглавленный труп женщины. Нагрянувшая полиция под полом отыскала еще несколько трупов. Джон Кристи сумел бежать, но деваться ему было некуда, и он сдался властям. Теперь уже после его признаний не было сомнений в том, кто является истинным преступником, и что жизнь Тимоти Иван-са лежит на совести следователей и судей.

Через все наши рассуждения проходила мысль, что, вероятнее всего, преступник не будет найден. Обратимся еще к одному примеру — к убийству Улофа Пальме (1927–1986) — премьер-министра Швеции, председателя социал-демократической рабочей партии. Мне лично кажется весьма странным, что убийца политического и государственного деятеля такого ранга до сих пор гуляет на свободе.

До 28 февраля 1986 года Швеция почти 200 лет не знала покушений на национальных политических деятелей. Последнее убийство такого рода произошло в 1792 году; тогда офицер Анкарстрем убил короля Густова III. Единственное громкое покушение, которое могли вспомнить шведы до убийства Пальме, это смерть югославского посла в Швеции, застреленного хорватскими эмигрантами в 1970-х годах. Вот почему Улоф Пальме, как, впрочем, и другие руководители страны, никогда не пользовался охраной, хотя получал немало писем с угрозами в свой адрес. Но он с традиционным северным хладнокровием игнорировал их, то ли считая эти письма пустым бахвальством, то ли действительно не боясь смерти. (Кстати, это обстоятельство весьма схоже с обстоятельствами по делу об убийстве Листьева.) Мало того, что премьер не имел охраны — он частенько ездил на обхцественном транспорте, доступный не только террористу-профессионалу, но и сопливому юнцу, закомплексованному сумасшедшему, пьяному хулигану и тому подобной публике.

В эту несчастливую пятницу 28 февраля 1986 года Улоф Пальме вместе с женой Лисбет отправился в кинотеатр «Гранд», расположенный на центральной улице Стокгольма Свеавэген. Посмотрев фильм, супруги вышли из кинотеатра, обмениваясь впечатлениями, пересекли улицу и направились к метро. Судя по всему, убийца следил за ними еще до того, как они приехали сюда, и ждал их выхода из кинотеатра. Он шел поодаль за ними, сжимая в кармане крупнокалиберный револьвер.

Вечерело. Прохожих на улице было уже мало. Зрители, вышедшие из кинотеатра вместе с четой Пальме, разошлись по сторонам. Убийца выждал, пока супруги дойдут до места, где Свеавэген пересекает Туннельгатан, ускорил шаг и, приблизившись почти вплотную, выхватил револьвер. Один за другим прозвучали несколько выстрелов, направленных в спину премьеру. Одна из пуль пробила аорту, и Пальме рухнул. Кровь хлынула из ран. Потрясенная Лисбет наклонилась над мужем, а убийца бросился бежать по Туннельгатан к крутой лестнице. Там ждала его спасительная тьма лабиринта верхних кварталов.

За пять лет следственные органы так и не смогли установить убийцу. Арестованный по обвинению в убийстве премьер-министра 43-летний Кристофер Петтерссон, за спиной которого длинный список преступлений, был осужден судом первой инстанции, но в следующем суде оправдан — за недостатком улик. Козырем обвинения было опознание Петтерссона вдовой премьера. Однако этой карты оказалось недостаточно.

В феврале 1991 года корреспондент «Известий» взял интервью у руководителя следственной группы по делу об убийстве Улофа Пальме полицейского комиссара Ханса Эльвебру. Вот несколько вопросов и ответов из интервью комиссара.

— Вы возглавляете группу с марта 1988 года, то есть уже три года. Какое впечатление у вас лично складывается — это заговор каких-то темных сил или действия маньяка?

— Мне не хотелось бы связывать себя с какой-либо одной версией, пока не разработаны до конца многие другие. Продолжаем трудиться над всеми.

— А не возникали ли в последнее время «горячие следы»?

— Мы стараемся избегать термина «горячий след», потому что он подразумевает, что разгадка рядом, а это, к сожалению, пока не так. Если же говорить о том, получили ли мы новые интересные факты, то тут я могу сказать, что да, получили. И мы над ними работаем.

— В разное время печать Швеции и других государств сообщала как о сенсациях новости о возникновении версий, связанных с зарубежными организациями, например, с охранкой Пиночета, спецслужбами ЮАР, курдскими объединениями, итальянской масонской ложей «П-2»…

— Я мог бы добавить к этому перечню ЦРУ, КГБ и еще кое-кого. Все эти организации фигурировали, но до сих пор нам не удалось найти ни одного человека, которого можно было бы связать с ними. Это касается всех перечисленных организаций.

— Следователи группы много сил потратили на то, чтобы найти револьвер «Смит-Вессон», из которого был застрелен Улоф Пальме. Удалось ли вам его обнаружить?

— Нет, не удалось, хотя мы исследовали десятки вариантов.

Большинство шведов склоняется к мысли о том, что самое громкое политическое убийство двадцатого века так и останется нераскрытым.

На мою мысль, если сейчас провести социологический опрос с вопросом о вероятности раскрытия преступления и выявления виновников убийства, то большинство россиян также выскажется однозначно — виновников не определят, убийцу не найдут.

В завершение изложения своей версии, приведения примеров из истории криминалистики, добавим следующее: в первых же комментариях по случаю совершенного преступления было неоднократно и загадочно сказано, что его последствия непредсказуемы. Это красивое предположение. Однако в таком случае нам придется согласиться, что люди, решившие убить Листьева, клинические идиоты, просто не понимающие, чем именно они занимаются.

Упоминание о непредсказуемых последствиях слишком мрачно. Последним примером из истории убийств выдающихся людей мне бы хотелось привести гибель Петра Аркадьевича Столыпина (1862–1911) — председателя совета министров и министра иностранных дел России в 1906–1911 годах.

Столыпин боролся с первой русской революцией и ее последствиями. Его гибель, как доказывают многие исследователи, обезглавило русское правительство, способствовало приближению страны к катастрофе. Если Владислав Листьев пал от руки фанатика-маньяка, то Россия действительно стоит на пороге «непредсказуемых последствий», грозящих окончательной гибелью России.

В своей жизни Столыпин частенько ходил рядом со смертью. Начать с того, что он, женившись на невесте своего брата, убитого на дуэли, затем стрелялся с убийцей брата. В бытность Столыпина губернатором Саратова на него набросился какой-то человек с револьвером. Столыпин хладнокровно распахнул пальто и сказал: «Стреляй!» Нападавший, растерявшись, выпустил свое оружие. В другой раз губернатор не побоялся поехать к вокзалу, где невежественная толпа хотела растерзать земских врачей, чтобы защитить их. Из толпы бросали камни, и один из них серьезно повредил Столыпину руку. Широко известна фраза Столыпина по поводу террористических действий революционеров: «Не запугаете!»

Бывший министр иностранных дел А. П. Извольский вспоминал: «Любопытно отметить, что, встречая опасность с удивительным мужеством и даже временами бравируя ею, он всегда имел предчувствие, что умрет насильственной смертью. Он мне говорил об этом несколько раз с поразительным спокойствием».

Когда Столыпин стал председателем Совета министров, в августе 1906 года революционеры-террористы взорвали его дачу. При взрыве погибли двадцать семь человек, ранения получили сын и дочь премьера. Сам Столыпин силою взрыва был опрокинут на пол, но не пострадал. Через неделю после взрыва правительство издало указ о военно-полевых судах. За восемь месяцев действия этого указа в России было казнено 1100 человек. Однако казни эти не помогли ни России, ни Столыпину.

1 сентября 1911 года в Киевском оперном театре в присутствии царя Николая II и его дочерей, в Столыпина дважды выстрелил из револьвера Дмитрий Богров (двойной агент, работавший одновременно на эсеров и полицию). Во время покушения Столыпин стоял, прислонясь к рампе, охраны у него не было.

Раненый премьер повернулся к ложе, в которой находился царь, и перекрестил его дрожащей рукой. Затем неторопливыми движениями он положил на оркестровый барьер фуражку и перчатки, расстегнул сюртук и рухнул в кресло. Его белый китель быстро начал наполняться кровью.

Когда Столыпина отнесли в одну из комнат театра и наскоро перевязали, выяснилось, что от мгновенной смерти его спас крест святого Владимира, в который попала первая пуля. Она раздробила крест и ушла в сторону от сердца. Но все же этой пулей были пробиты грудная клетка, плевра, груднобрюшная преграда и печень. Другое ранение было не столь опасным — пуля пронзила кисть левой руки.

Врачи распорядились поместить раненого в клинику доктора Маковского. Агония Столыпина длилась четыре дня. Под конец у него началась страшная икота. Затем он впал в забытье, из которого уже не вышел. 5 сентября врачи констатировали смерть.

В завершение добавлю, что не все изложенные в данной работе рассуждения, факты, примеры, мировоззренческие посылки подкрепляют версию о том, что Владислав Листьев стал жертвой маньяка-фанатика. Существует достаточно оснований для версии об экономическом характере преступления и о политических его причинах. Но любая версия, имеющая свое обоснование, имеет и право на существование.