Глава 1. Пар и хруст

— Лорд Джеймс Леонидас, господин председатель комитета по надзору за алхимическим делом, — неторопливо произнес профессор Адамас, — хотите знать, как всё это выглядит со стороны?

Джеймс невольно коснулся своего шейного платка и быстро отдернул руку. Правительственный балкон хорошо вентилировался, но лорд всё равно старался глубоко не дышать. Чтобы при этом не начать задыхаться следовало не двигаться слишком резко.

Он скучающе взглянул на ректора:

— Предполагаю, профессор, Ваша оценка будет, как всегда, невысокой, — голос прозвучал непринужденно, хотя горло рвала страшная сухость.

— Я просто опишу, что вижу. — Глава университета неторопливо откашлялся. — Огромная империя, разбухшая от чужой крови, как клещ. Столица этой империи, задыхающаяся от собственного яда. Высшее общество этой империи, также упивающееся кровью и ядом. И один из этого общества, едва не лопающийся от осознания собственной важности. Хотя он, в сущности, не более чем жалкий потомок жалкого предателя.

Джеймс с истинно атлантийским спокойствием лишь слегка изогнул бровь:

— Не возьмусь оспаривать лично свою характеристику.… Но с Вашей трактовкой исторических событий я по-прежнему не согласен.

Томас Адамас брезгливо поморщился:

— Всего хорошего, мистер Черчес, — и прошел мимо, навстречу своим верным друзьям-алхимикам.

Джеймс проводил его не менее презрительным взглядом. Интересно спросить, если господину профессору здесь всё настолько противно, зачем он приходит на подобные церемонии? Не хватает смелости отказать? Стоит отдать ректору Адамасу должное, трусом он не был, по крайней мере, Джеймс его бы так не назвал, при всём желании.

Молодой лорд невольно продолжал наблюдать за своим бывшим учителем. Для его возраста и столичной атмосферы старик выглядел на редкость здоровым. Узнать бы, что они там химичат в своих университетских лабораториях…. Но пока в эти тайны не может проникнуть даже его комитет. Впрочем, это не главная задача лорда Леонидаса.

А что если секрет бодрости и здоровья профессора Адамаса совсем в другом? Но сегодня, в день праздника, Джеймс не хотел об этом думать. Хотя бы один день.

Парад победителей медленно тек по проспекту Вильгельма. Из-за обычного смога Лондониума и пара, изрыгаемого парогусеничниками, шествие было едва различимо даже с верхнего балкона. Плывущий на предельно низкой высоте, почти над самыми крышами, строй дирижаблей, тоже терялся в сероватой дымке.

Но при всем этом парад ничуть не терял своего величия. Джеймс буквально чувствовал воплощенную мощь Атлантийской Империи, чувствовал её власть над миром, её неоспоримое превосходство.

Солдаты маршировали следом за техникой. Джеймс едва видел колонны, но прекрасно слышал строевой шаг. Лязг стали и шаги солдат. Сила и величие.

Впрочем, не армией единой… Многие из тех, кому Империя обязана своим незаходящим солнцем, никогда не появляются на парадах, их скрывает иной туман. Джеймс смел надеяться, что понимает таких героев.

Кто-то тронул его за плечо, вернув мыслями в душную столицу. Джеймс судорожно перевел дыхание, стараясь не терять отстраненный вид.

— Огденс? Вы здесь?

— Сэр, — старый дворецкий тоже с трудом дышал и, в отличие от милорда, не скрывал этого, — я спешу сообщить… это срочно…

— Успокойтесь. Говорите тише, — лорд быстро оглянулся по сторонам, к счастью, на них почти никто не обращал внимание. — Дома что-то случилось?

Сухость в горле стала почти нестерпимой. А на виске немедленно выступил холодный пот.

— Сегодня утром, вскоре после вашего отъезда, — Огденс заговорил спокойнее, почти привычно, — к нам пришла молодая особа… хиндийка. Насколько я понял по её словам, с мистером Кинзманом случилось какое-то несчастье. Она просила сообщить Вам как можно быстрее.

Мир, еще минуту назад казавшийся совершенным, хрустнул, пошел трещинами, как нежный чанхайский фарфор. Джеймс перестал слышать военную технику и солдатские шаги, он слышал только этот хруст. Почти как хруст костей.

В его доме сейчас прячется дикарка. А с Кинзманом что-то случилось. А если с Кинзманом что-то случилось…

— Сэр? — невозмутимо напомнил о себе Огденс. — Что ей передать?

— Передайте ей, — Джеймс очень внимательно посмотрел на слугу, будто впервые его увидел, — передайте, чтобы она сидела тихо. И сами за ней проследите.

Огденс больше не задавал вопросов. Он бы и не успел больше ничего спросить, Джеймс резко развернулся и пошел к выходу с балкона, почти побежал. Такое бегство наверняка привлекло внимание большинства присутствующих, но теперь он просто не мог думать, как выглядит со стороны. Теперь он мог думать только о Кинзмане. И о той вещи.

Проходя через парадный зал, лорд Леонидас будто никого не видел. Только один голос заставил его остановиться на полпути:

— Джеймс, здравствуй! — леди Голди приветливо махнула ему рукой и подошла ближе.

— Здравствуй, Элизабет, — он замер и судорожно улыбнулся.

— Сегодня с погодой еще повезло! — её лицо в окружении легких светлых локонов, светилось искренней радостью. — Надеюсь, и на открытии нашей выставки дождя не будет.

— Да, я тоже надеюсь, — ответил Джеймс, косясь в сторону двери для слуг. Меньше всего на свете ему хотелось бы огорчать эту девушку, но сейчас просто не было времени на любезности. — Прости, Элизабет, но мне нужно срочно бежать.

— Но мы же договаривались вместе идти на прием…

— Прости.

Он нырнул в туман через черный ход Ратуши и, наконец, сорвал с шеи платок. Дышать становилось всё труднее, но лорда это не волновало.

Парокар как-то оставался блестящим даже в местной атмосфере. Теперь его перламутровые бока показались Джеймсу будто измазанными слизью.

Магазин «Три кита» располагался довольно далеко от центра, от главных торговых улиц, но Джеймс доехал туда быстро. Улицы Лондониума были полупусты — большинство жителей отправились смотреть Парад победителей.

Около особняка, являвшегося одновременно домом и лавкой мистера Кинзмана, тоже никого не было. Ни зевак, ни встревоженных соседей, ни полиции. Джеймс ощутил в душе противную смесь надежды и нетерпения.

Та вещь. Что бы ни случилось, он должен найти ту вещь. И забрать ее.

Он вышел из кара. Здесь запах выхлопных паров и копоти уверенно перебивается запахами пряностей, старых чернил, старой бумаги и еще чего-то старого. «Старыми тайнами», неуместно подумал Джеймс. Витрины и окна первого этажа разбиты, дверь красноречиво распахнута, оттого и вырвались на волю все внутренние запахи.

Лорд вошел в торговый зал.

Внутренний погром соответствовал внешнему. Кто бы это ни был, они явно что-то искали. У Кинзмана имелись сотни вещей, достойных похищения, но Джеймс почти не сомневался, приходили именно за той вещью.

Стараясь убедить себя, что его опасения не обоснованы, что о той вещи знали только он и Кинзман, по крайней мере, антиквар так говорил, что вещь надежно спрятана, лорд прошел в складское помещение. Тот же хаос.

Он поднялся наверх. В комнатах царила давящая тишина и еще какой-то неестественный, непривычный холод, словно из дома унесли не только предметы вещественного мира, а еще что-то… неосязаемое.

Карл Кинзман жил один, не считая служанки-хиндийки, но никогда Джеймс не ощущал в его доме такой мертвой пустоты.

От слова «мертвой» он передернулся, с трудом перевел дыхание и ускорил шаг.

Кабинет антиквара выглядел не лучше прочих комнат. Судорожно сжимая кулаки, Джеймс подошел к встроенному сейфу. Можно было уже не обманываться, дверца сейфа распахнута, внутри пусто. Кинзман держал ту вещь именно в сейфе, говорил, что это вполне надежно.

Лорд Джеймс Леонидас разжал пальцы и заставил себя сделать три глубоких вдоха. Затем подошёл к сейфу и прикрыл дверцу. На дверце не было никаких повреждений. Значит, ее открывали «своим» ключом.

Он еще раз обошел весь дом, сверху донизу, мистера Кинзмана нигде не было, ни живого, ни мертвого.

Почти полгода напряженных, судорожных поисков. Наконец, удача. Сделка почти совершена, та вещь почти у него в руках. Всего один день до цели. И вот — разгром и пустота.

Стоя посреди торгового зала и трясущимися руками наматывая на шею платок, Джеймс пытался понять, как ему действовать дальше. Как ему жить дальше.

— Сэр, не двигайтесь.

Негромкий, спокойный голос, раздавшийся в холодной тишине, буквально резанул слух. Джеймс замер и уставился на вход.

На пороге стояла молодая женщина в туманно-сером плаще. Гладкая прическа в духе гувернанток открывала простое и правильное лицо, опять же напоминающее молодых школьных учительниц. Выбивался из образа только сжимаемый в женской руке револьвер, совсем не дамской модели.

— Кто Вы, что здесь делаете? — также спокойно спросила она.

Джеймс почему-то был уверен: те, кто, вероятнее всего, напал на Кинзмана и забрал ту вещь, не стали бы пользоваться обычным оружием. Оттого лорд почувствовал только глухое раздражение. Как смеет кто-то появляться в такой момент и лезть к нему с вопросами!

— Лорд Леонидас, там стоит мой парокар с министерскими знаками, — сквозь зубы ответил он и с досадой вспомнил, что свой револьвер оставил в каре. — Я председатель парламентского комитета по надзору за алхимической деятельностью. И это Я могу ВАС спросить, кто Вы и что здесь делаете.

— Да, я видела ваш парокар, — также невозмутимо кивнула девица. Медленно, с явной неохотой, опустила оружие. — Что с мистером Кинзманом?

— Его нет, — поморщился Джеймс, — так кто Вы…

— Рената Лайтвуд, — она убрала револьвер в карман плаща и вошла в зал, — финансовый инспектор Центрального Банка Атлантии. — Рената достала из другого кармана стальной жетон со знаком Банка. — Вы сказали, что Кинзмана нет. Он мертв?

Вблизи Джеймс заметил, что она едва ли старше его. Очень худая. Кожа бледная, вокруг глаз синеватые тени. Как, впрочем, у всех в Лондониуме.

— Вы — фининспектор? — бесцеремонно уточнил он. — На сколько я знаю, ревизорами нашего Банка всегда были суровые джентльмены крепкого телосложения.

— Теперь наш Банк проводит политику гуманизации, — Рената Лайтвуд слегка усмехнулась, что придало ее лицу аристократическую надменность.

— Банк и гуманизм? — Джеймс постарался, чтобы его ухмылка вышла не уступающей по надменности. Доводилось ли ему слышать в высших кругах фамилию Лайтвуд? Он не помнил. — Боюсь, нас ждет финансовый крах.

— Так что с Кинзманом? — резко оборвала шуточки леди ревизор.

Джеймс снова поморщился:

— Его здесь нет, ни живого, ни мертвого, я обошел все комнаты.

— Он занимался алхимией? — поинтересовалась она, оглядываясь по сторонам.

— Что?…

— Вы сказали, что вы из комитета по надзору за алхимиками, — терпеливо разъяснила девушка, опять напомнив учительницу, — Кинзман занимался…

— В некотором роде, — невежливо перебил лорд. — А Вам-то что от него нужно? Задолженность по кредиту?

Феминистки с их настырностью всегда раздражали Джеймса, а в теперешнем его состоянии, явись перед ним хоть сама королева, он не смог бы оставаться любезным.

Механизм сломался, изъята важнейшая деталь.

Всё рушится к морскому чёрту!

— Эээ… кхем…. Тук-тук.

Джеймс и Рената в единый миг замерли и синхронно повернулись к входу.

Их милое уединение нарушил молодой человек весьма неопрятного, но безобидного вида. Одежда потрепана, всклокоченные волосы торчат из под съехавшей на затылок кепки. «Студент, — безошибочно определил Джеймс, едва взглянув на субъекта, — самое дешевое училище. Или счастливый стипендиат». Уж эту братию он узнает всегда.

Рената в первый момент потянулась в карман за револьвером, но и она быстро поняла, что пришелец не опасен. Впрочем, радости на ее лице не прибавилось.

— Бог ты мой, что тут было? — немедленно вопросил студент, перешагивая через порог и ошеломленно озираясь по сторонам. По выговору он казался типичным кокни. — А где мистер Кинзман?

— Его нет, — ехидно повторил свои слова Джеймс, — мы его расчленили и закопали в подвале. Вас проводить к нему? — и сам передернулся от собственной шутки. Среди осколков и обрывков на полу ему вдруг померещились темно-красные пятнышки.

Студент замер и вытаращился на него, потом на мисс Лайтвуд. Похоже, он просто потерял дар речи.

Рената раздраженно фыркнула:

— Это мистер Леонидас, он представитель Парламента, я — мисс Лайтвуд, финансовый инспектор, — она продемонстрировала незадачливому парню свой жетон, но долго на сею драгоценность любоваться, конечно, не позволила. — Теперь объясните, кто Вы и что Вас связывает с мистером Кинзманом?

Студент, наконец, отмер и заморгал как разбуженный:

— Меня зовут Алекс Джонс… Я аспирант университета… — похоже, их должности напугали его не меньше, чем шуточка Джеймса, — мистер Кинзман помогает мне с моим исследованием…

— Каким исследованием?! — резко спросил лорд, в его голове за секунду пронеслась череда самых невероятных предположений.

— Аспирантское…

Но продолжить допрос они не успели. С улицы послышался звук приближающегося мотора и характерный сигнал. Очевидно, кто-то из соседей все-таки телефонировал в полицию.

 

Глава 2. Сахиб

Особняк лорда Леонидаса окружался небольшим, но пышным парком. Одни алхимики знают, чего стоит поддерживать в центре Лондониума столь бодрую растительность!

Джеймс смог оказаться дома только к шести вечера. Полицейские процедуры, даже с учетом его статуса, длились бесконечно, невыносимо, бессмысленно долго. Осмотр места происшествия, подробная опись и фотографирование, затем не менее подробный допрос… то есть, простите, опрос трех свидетелей. «Как вы здесь оказались?», «Зачем вы сюда прибыли?», «Что вас связывало с пропавшим?», «Когда вы видели его в последний раз?». Меньше всего расспрашивали почему-то Ренату. Вероятно, полицейский следователь решил, что банковским работникам совершенно незачем устраивать тайный ночной налет, они могут вынести имущество должника вполне легально.

Аспирант Джонс выглядел крайне смущенным, но при этом сам то и дело норовил задать встречный вопрос мрачным офицерам. Кинзман, будучи добрым другом почти всех преподавателей Университета, помогал Джонсу с его научной работой, что-то по ранним царствам Хиндии, всего лишь.… И теперь ученая карьера юного Алекса под угрозой. Какой кошмар!

— Какой кошмар, — вслух произнес Джеймс, входя в особняк.

В его доме, напротив, было тихо и спокойно. Никаких кошмаров. Но молодой лорд понимал, эта безмятежность не продлится долго, ведь он потерял ту вещь. Собственно говоря, покой почтенного дома герцогов Мальборо уже нарушен.

— Сэр, — из боковой приемной показался Огденс, — наконец-то Вы вернулись. Могу я спросить, что случилось с мистером Кинзманом?

Дворецкий выглядел гораздо спокойнее и увереннее, чем утром, выглядел почти как всегда, что не могло не обнадеживать. Но Джеймс давно не позволял себе наивности.

— У него неприятности. Поговорим об этом позже, — сухо ответил лорд. — Где она?

— Миссис Морис устроила юную леди в комнате для гостей, — сообщил дворецкий таким тоном, словно к ним в гости приехала кузина Джеймса из провинции.

— Тоже мне леди, — Джеймс нервно сорвал с шеи платок, — проводите ее в кабинет. Минут через двадцать.

Огденс учтиво кивнул, забрал у хозяина платок и удалился.

Молодой лорд постоял с минуту у входной двери, вслушиваясь в тишину. Окружающий мир продолжал хрустеть и трещать. А скоро может и закровоточить.

Кабинет лорда-председателя парламентского Комитета по надзору за алхимической деятельностью представлял собой небольшой зал: одновременно кабинет с парой тайников, каминная и библиотека с архивом. Одна стена занята коллекционным оружием и колониальными сувенирами. Все необходимое в одной комнате и всегда под рукой. Надежный штаб.

Теперь каменные, обшитые темным деревом стены казались Джеймсу едва ли не иллюзорными, казалось, что всё окружающее вот-вот растворится в воздухе…

Джеймс на минуту замер у стены с оружием. В ходе полицейского осмотра удалось наверняка выяснить только одно: кроме той вещи пропало и то, что Джеймс оставил взамен.

Невольно он перевел взгляд на висящую над столом картину: небольшое полотно с изображением старинного парусника, один из атлантийских флагманов былых времен. За картиной скрывается сейф, а в нем — последний «подарок» отца.

Привычный в кабинете легкий запах морской свежести немного успокоил Джеймса. Он сел за огромный стол, выдвинул ящик, достал складное зеркальце и неприметную картонную коробочку.

Из зеркальца на него воззрился молодой человек явно благородного происхождения. Но благородство это выглядело как приговоренное: угольно-черные волосы за день растрепались и пропитались городским смогом. Вокруг глаз — темные круги, лицо — цвета того же тумана. Впрочем, последнее — отличительная черта почти всех жителей столицы Атлантийской Империи.

Джеймс достал из картонной коробочки пузырек темного стекла и маленький стаканчик. Открыл пузырек, начал отсчитывать капли. Одна, две, три… Вид мерно падающих капель болезненно завораживал.

Говорят, капля камень точит. Четыре, пять… Когда-то его не приняли в Адмиралтейское морское училище из-за слабого здоровья. Пришлось учиться в Университете у Адамаса. Нельзя сказать, что это большой урон для репутации молодого лорда, скорее, наоборот, но… Шесть, семь…

— Сэр? — Огденс деликатно заглянул в дверь. — Вы просили пригласить юную леди.

— А? — Джеймс понял, что сбился со счета. — Да, приведите её.

Что толку откладывать неприятный разговор? Наоборот, следует поспешить. Наверное, следует.

Едва Джеймс успел убрать в коробочку пузырек и стаканчик с не выпитыми каплями, Огденс открыл дверь шире, и в кабинет вошла дикарка.

Он видел ее несколько раз у Кинзмана, она помогала в магазине. Джеймс тогда старался не обращать на неё внимание, мало ли кто что привозит себе из колоний… Меньше всего он хотел бы обсуждать со старым антикваром нечто подобное.

— Ты понимаешь атлантийский язык? — спросил он, позволив девушке подойти ближе к столу.

— Да, я уже вполне его освоила. Я давно в стране сахибов. И я училась еще в школе в Тэли.

Лорд, не сдержавшись, поморщился. Хиндийский акцент заставлял знакомые слова звучать странно, чуждо, как с изнанки. Однажды он уже такое слушал. И вот опять, даже голос как будто тот же самый!

— Как давно? — уточнил Джеймс то, что его сейчас интересовало меньше всего.

— Полгода, две недели и шесть дней.

Джеймс впился в неё взглядом, словно надеясь прочитать все ответы у девчонки на лбу. Очень смуглая кожа, темные волосы, темные глаза. Простое суконное платье, какие носят жительницы Лондониума низших классов, смотрелось на её теле нелепо, словно на статуе языческой богини. Только она была не статуя.

В Хиндии Джеймс был лишь однажды. Когда ему исполнилось десять лет, отец, генерал-губернатор герцог Мальборо, взял его и леди Мальборо с собой. Так случилось, что их приезд совпал с восстанием сипаев.

— Что случилось с Кинзманом? — прямо спросил он, усилием воли разжав кулаки.

— На нас напали! — вскинулась она и затараторила: — ворвались в лавку, их было человек десять или даже дважды по десять! Я и Кинзман-сахиб заперлись на втором этаже, а те внизу громили всё и кричали страшные слова, словно демоны! — её собственные слова стали совсем непохожи на нормальный атлантийский.

— Помедленнее, — перебил Джеймс, — что за люди, что они кричали?

— Я не знаю, — она по-детски мотнула головой, — я не помню, кажется, что убьют его… Я испугалась, а Кинзман-сахиб велел мне выбраться из окна и бежать к лорду Леонидасу, сыну герцога Мальборо, сказал, что он поможет! То есть, Вы поможете.

— А он ничего не дал тебе с собой? — быстро перебил ее Джеймс, едва сдержавшись, чтобы не спросить прямо про ту вещь.

— Нет, — она еще раз мотнула головой и едва заметно усмехнулась. Совсем как та, другая. Хотя, возможно, ему померещилось.

— А почему сам он не попытался сбежать также через окно?

Мистер Кинзман, конечно, уже не молодой человек, но второй этаж его дома не такой уж высокий и это лучше, чем оставаться в западне и ждать разъяренных бандитов.

— Не знаю, — ответила хиндийка и потупилась, — он только сказал мне бежать, а сам остался…

Разговор бестолково затягивался. Джеймс пытался заставить свои мысли двигаться строем: нужно выяснить, кем она все-таки приходилась Кинзману, что она знает о нем, о его делах? При этом лорд старался не думать, кто, вероятнее всего, были те «демона». Ведь могут же иметься и другие варианты!

Нужно спешить, время утекает, как вода, но воды этой гораздо меньше, чем в Хиндийском океане.

— Я не знаю, что это были за люди, что они с ним сделали, — словно читая его мысли, сказала дикарка, — я просто помогала в работе Кинзмана-сахиба, — в её голосе послышались противно-слезливые нотки, — а за ним давно следили!

— Следили? — Джеймс опять вонзил в неё взгляд. Проклятье, ну почему дикари никогда ничего не говорят прямо и по порядку?

— Да, следили, давно, он говорил, что это люди высокого морского лорда, — опять зачастила она, — он, то есть Кинзман-сахиб, опасался того господина! И говорил еще раньше, что если что-нибудь случится, чтобы я шла к лорду Джеймсу Леонидасу, сыну герцога Мальборо, объяснял, как его найти, сказал, что он, то есть Вы, сможет нам помочь.

Её речь мерно похрустывала, как сухие ветки в огне.

Идея комитетского расследования пришла в голову Джеймсу еще при допросе полиции. Антиквара необходимо — жизненно необходимо! — найти как можно скорее, но только без участия полиции. Найти так, чтобы об этом деле знало как можно меньше посторонних. Чтобы не узнали те, если они еще не знают… Инициировать расследование комитета по надзору за алхимическим делом — и лорд Джеймс Леонидас, сын герцога Мальборо сможет лично контролировать дело.

— Просто помогала, говоришь? — уточнил он, понимая, что хватается за соломинку. — Он допускал тебя к бумагам? Ты вообще умеешь читать?

— Достаточно умею, я ходила в школу в Тэли, я говорила, — повторила она, глядя ему прямо в глаза. В её взгляде не было и тени вызова, только тошнотворная надежда. — А вчера один из людей того господина лорда заходил в лавку и они ругались с Кинзманом-сахибом.

— Сэр, — в дверях опять появился Огденс, очень своевременно, его появление удержало молодого лорда от неподобающей грубости, — смею напомнить, что Вам пора собираться на прием.

— Прием? — Джеймс тряхнул головой, словно ему изменял слух. — Какой прием?

— Но как же! — слегка укорил его старый слуга. — Сегодня торжественный прием в Жемчужном дворце в честь нашей победы.

— О, Боже, — Джеймс на секунду даже забыл о присутствии дикарки и сжал виски пальцами.

Королевский прием, кульминация празднества, весь свет, правительство, министры, королева, друзья и враги, тайные и явные… А ему сейчас хотелось залезть в самый дальний угол и сжаться в комок.

— Что за «господин лорд» за ним следил, он называл имя? — бросил Джеймс, резко вставая из-за стола. — И как зовут тебя, кстати?

— Моё имя Джая Агрэ, Леонидас-сахиб, — ответила хиндийка и изобразила подобие реверанса.

— Называй меня сэр.

— Да, сэр.

 

Глава 3. Обычаи

Благодаря сложному механизму вентиляции воздух в Жемчужном дворце был, вероятно, самым чистым в Лондониуме. Но в дни торжеств дышать в нем всё равно невозможно — из-за бесчисленных ароматов, собственно, торжества. Запахи пряностей и свежих фруктов, жареного мяса и старого вина, железа и пороха, модных дамских духов и дорогого заморского табака, запахи недавно выделанной кожи, свежеотпечатанной газеты, запахи успеха, богатства, власти… Обычно это все было для Джеймса упоением, даже несмотря на затрудненное дыхание, но не сегодня.

Он шел по залу сквозь толпу гостей, механически отвечая на приветствия, но ни с кем не останавливаясь и не заговаривая. Такое поведение было очень невежливо и недальновидно, очень вредно для дальнейшей карьеры… Но Джеймс не мог сейчас заставить себя соблюдать приличия, а единственно нужный ему человек всё не попадался.

Вот Лорд-канцлер заметил его и кивнул с важностью не меньше, чем у короля. «Лорд-канцлер руководит Палатой лордов, он же глава судебной власти. Назначается королевой, всегда входит в правительство» — мысленно произнес Джеймс, чтобы хоть как-то успокоиться, вернуть ощущение твердой почвы под ногами, незыблемости всего окружающего.

«Палата лордов формируется путем наследования, состоит из тысячи двухсот шестидесяти человек, но обычно на заседаниях присутствуют не более ста членов» — напомнил он себе. Не считая его самого, тысяча двести пятьдесят девять человек — кто из них?…

Джеймсу следует чаще бывать на заседаниях Палаты лордов. Палата лордов — это и высшая судебная инстанция, особо важные дела в ней рассматриваются небольшой коллегией лордов-юристов. Сея коллегия может пересмотреть решение любого суда в Империи. Например, дать убежище гражданину другой страны и тем самым отменить решение Верховного суда о его депортации.

Возможно, когда-нибудь Джеймс войдет в эту коллегию. Или уже никогда.

Спикер Палаты общин выглядел и вел себя проще, он возник рядом как из под земли и энергично пожал Джеймсу руку. Поздравил с победой. Джеймс поздравил его и поинтересовался, не видел ли он адмирала Джеки? Тот неопределенно махнул вперед.

Парламент Атлантии по праву считается старейшим в мире, а в этом победном для Империи году в Палате общин еще и стали платить депутатам жалование. На взгляд Джеймса — бессмысленное расточительство, но «Трудовая» партия, буржуазно-левые, поборники гарантий прав трудящихся, социальных программ и свободной морали протащили-таки этот закон.

Лорд Леонидас ни в одной из двух парламентских партий не состоял, но по убеждениям являлся типичным Консерватором: выступал за традиционные ценности, частную собственность, жесткую мораль, смелую внешнюю политику, одним словом за всё то, что за прошедшие столетия сделало его страну великой.

Впрочем, останавливаться и болтать даже с единомышленниками Джеймс не желал. Ему нужно найти адмирала, хотя он еще толком не решил, что и как будет ему говорить. Может быть, не стоит сегодня, всё-таки праздник, а завтра он официально откроет расследование и… Но в деле Кинзмана нельзя терять ни часа.

В толпе гостей он заметил леди Голди. Элизабет шла под руку со своим отцом, лордом Джорджем Таубманом Голди, нынешним директором Королевского географического общества. Девушка казалась опечаленной, и Джеймс догадывался, что виноват в этом он. Но подходить и извиняться не было времени.

— О, сэр Леонидас, гроза алхимических хитрецов! Рады Вас видеть.

Джеймс резко остановился, лицо его само приняло учтиво-светское выражение. Этого господина нельзя игнорировать, даже если небо упадет на землю.

— Господин премьер-министр, примите и мои поздравления, — он тонко улыбнулся и ответил на рукопожатие, — прекрасно проведенная компания.

— Это наша общая победа, — фальшиво возразил лорд Дин Доланс, покачав седой, но густой шевелюрой. Он был собой очень доволен, несомненно. И, несомненно, имел на то основания. — Но я видел, вы сегодня рано ушли с парада. Что-то случилось?

— Так, небольшие неприятности дома, — пренебрежительно отмахнулся Джеймс, — ничего существенного…

Премьер отечески похлопал его по плечу:

— Мы-то, Консерваторы, знаем, что существенно, а что нет. Как Ваши успехи на новой должности?

— Полагаю, с моей должностью отсутствие громких успехов и есть главный успех, — заметил Джеймс, чуть склонив голову в знак верности долгу, — никаких несанкционированных экспериментов, никаких тайных исследований, никакой неучтенной торговли или скрытого производства. Одним словом, на моем фронте пока всё спокойно.

— Вот, очень точно сказано! — воздел палец к потолку Доланс. — Но на фронте не может всегда царить покой, на то он и фронт. А хороший полководец не будет просто стоять и ждать атаки, хороший полководец знает, как и когда наносить упреждающий удар.

— Что Вы имеете в виду? — беспечным тоном поинтересовался Джеймс, хотя внутренне напрягся еще больше.

Внимание этого человека было важным и ценным, но сейчас… Молодой лорд чувствовал себя лисой, затравленной на охоте, и ждал удара с любой стороны.

Лидер преобладающей в парламенте партии — одновременно премьер, таким образом правительство направляет работу парламента. «Впрочем, нельзя говорить о Правительстве Атлантии так просто» — напомнил себе молодой лорд, всматриваясь в розоватое лицо премьера.

Правительство — государственные секретари, министры без портфеля, замы, младшие министры — обычно около ста человек, в массе свой должности сугубо технические, не заслуживающие особого внимания. Джеймс и не обращал внимания. Всё правительство никогда не собирается и не принимает решений. Собирается его ядро, Кабинет. В разные годы это пятнадцать-двадцать человек. Вот они достойны внимания, хотя Кабинет собирается тоже очень редко, чаще всего в доме премьера.

Существует еще и Внутренний Кабинет. Вот кто заслуживают особого внимания, но Джеймс знал лично далеко не всех из них. Несколько ведущих лиц, пользующихся особым доверием премьера и королевы. Они и принимают решения от имени всего Кабинета, министры получают лишь выдержки из их решений.

Благодаря такому устройству Правительство принимает законы чаще, чем парламент, что и обеспечивает должную устойчивость.

Влиятельнее членов Внутреннего кабинета могут быть только члены Её Величества Почтеннейшего Тайного совета.

— Я имею в виду, молодой человек, что у правительства к Вам будет дело, — сообщил премьер, еще раз хлопнув его по плечу, — вопрос интересов Короны!

— Я весь внимание!

— Ну, не здесь же и не сегодня говорить о работе, — Доланс укоризненно покачал головой, — я свяжусь с Вами на следующей неделе. А сегодня у нас праздник, сегодня наш триумф! — он завидел в толпе гостей еще кого-то и тут же забыл про лорда Леонидаса.

Джеймс остался стоять на месте и думать. Еще вчера, нет, еще сегодня утром такая беседа означала бы для него только одно — перспективу карьерного роста. Но теперь… он уже не был ни в чем уверен.

Невольно проследив взглядом за премьером, он заметил, как тот сердечно беседует с лидером оппозиционной «Партии Труда». Предводитель Оппозиции Её Величества энергично размахивал руками, словно они и сейчас находились в Парламенте.

Джеймс продолжил поиски, бормоча себе под нос: «Парламент вправе вынести вотум недоверия правительству, но в нашем государстве существует конституционный обычай не делать подобного».

Джеймс считал устройство их конституционной монархии совершенным, хотя в Атлантии нет какого-либо единого документа, который можно было бы назвать «конституцией».

«По форме атлантийская конституция имеет несистематизированный характер. Она состоит из двух частей: писаной и неписаной, — мысленно произнес он, как молитву. — К писаной части относятся конституционные акты и судебные прецеденты, принятые в разные годы. К неписаной части относятся конституционные обычаи, нигде юридически не зафиксированные, но регулирующие важнейшие вопросы государственной жизни. Такой обычай, например, как назначение премьер-министром лидера победившей на выборах партии. Королева по закону может назначить премьером кого угодно, но назначает именно победителя. Прочих министров назначает она же, исходя из предложений премьера. По обычаю, а не по закону. И это есть высшая форма традиционализма!».

Но даже в самом совершенном механизме может возникнуть сбой. В любой механизм может проникнуть посторонняя, вредная деталь, которая всё разрушит.

Несмотря ни на что, Джеймс вдруг почувствовал прилив вдохновения. Он живет и служит в величайшей Империи мира, он человек белой расы, его собратья совершали и совершают в мире дела такого масштаба, что иным невозможно и представить! Так неужели он не справится с…

— Война не имеет правил, суть войны — насилие. Самоограничение в войне — идиотизм! Бей первым, бей сильней, бей без передышки! — возвестил крепкий бас совсем рядом.

Первый лорд Адмиралтейства, Джон Арбэт Дишер, адмирал Джеки, как попросту называли его друзья и враги, напористо втолковывал своё виденье военной науки министру иностранных дел.

Человек, плохо знающий Джеки, услышав эти слова, счел бы его банальным солдафоном, непонятно как оказавшимся на столь высокой должности. И совершил бы таким выводом опасную ошибку.

— Согласен с Вами, уважаемый адмирал, но и Вы согласитесь, что в войне важно экономить силы, — куда более сдержанно заметил лорд Бельфур, — если есть возможность, чтобы противники уничтожили друг-друга, или самих себя, то почему бы не воспользоваться этой возможностью?

— Прописные истины, — нетерпеливо закивал Дишер, — но теория и практика не всегда…

Джеймс уже намеревался присоединиться к беседе, как вдруг гомон толпы резко накрыла музыка, и все гости обернулись к дальней стене, где появилась королевская семья.

Её Величество Вероника I, Божией Милостью Атлантии, Эрландии, и Великоатлантийских Владений Заморских Королева, Императрица Хиндии, Защитница Веры.

Принц-наследник с супругой и маленьким принцем. Сестры, братья, кузены.

Взойдя на тронное возвышение, королева вышла чуть вперед, к трибуне. Аккуратно сложила ладони на лежащих перед ней листах речи, обвела безмятежным взглядом всех собравшихся. Черное вдовье платье лишь подчеркивало её элегантность. Королеве Атлантии не нужны перья и блестки, чтобы подчеркнуть своё величие.

«Правь, Атлантия, морями» стихла, и владычицу Империи окутала истинно благородная тишина.

Джеймс на мгновение забыл и о Кинзмане, и о дикарке, и о Джеки. Лишь краем глаза заметил, как тот коротко отдал честь. Хоть они сейчас и не на параде, но всё равно перед адмиралом его Верховный главнокомандующий, та, кто объявляет войну и заключает мир. Она же представляет Империю во внешних сношениях, премьер-министр общается с главами других стран только лишь как её уполномоченный.

Кроме того, она — часть парламента наряду с Палатой лордов и Палатой общин. Она имеет право абсолютного вето на любой закон парламента. Она имеет право досрочно распустить парламент.

Она — глава судебной системы.

Она — глава государства, власть исходит только от неё.

А еще королева — глава церкви, наместница Бога на земле.

Вся мощь Империи, воплощенная в одной хрупкой, седоволосой женщине. Как символ маленького острова, покорившего огромный мир.

И будущее её теперь, возможно, зависит от молодого лорда Леонидаса.

— Старая кровопийца, — послышался рядом смутно знакомый голос.

Джеймс резко обернулся, но не заметил никого, хоть сколько ни будь подозрительного.

 

Глава 4. Адмирал

Адмирал Дишер радушно принял Джеймса в своем кабинете в Адмиралтействе. Вчерашнее торжество в Жемчужном дворце закончилось довольно поздно, но Джеки уже с утра был на службе и выглядел на зависть бодро. Моряки всегда отличались отменным здоровьем, без всякой алхимической подпитки.

В такие минуты Джеймс больше всего жалел, что не попал на флот.

— Ты когда-нибудь жалел, что не попал на флот? — поинтересовался Джеки, забирая у секретаря поднос и сам разливая кофе.

Джеймс усмехнулся его проницательности и честно признался:

— Когда вижу Вас, всегда жалею.

Родившегося на Цейлоне в семье плантатора, в шесть лет Джони Дишера, в сопровождении одного лишь гувернера, отправили в Лондониум учиться. В тринадцать лет он уже стал кадетом морского флота и побывал на Крымской войне.

— К черту морскому, — пожелал тот, уселся обратно в кресло и потянулся было к лежащему на столе портсигару. Но на секунду замялся и резко отодвинул коробку с южноамериканскими сигарами.

— Мы с твоим отцом были отличными приятелями, и я тебе скажу, он никогда не считал твою морскую карьеру большим упущением, — Дишер тут же вернул разговору непринужденность, — работа здесь, в правительстве не менее важна. В конце концов, мы все служим одной великой цели, работаем сообща… Попей хотя бы кофе, высший сорт, я сам его привез! Одно жаль, свежий морской воздух пошел бы тебе на пользу.

Джеймс послушно взял изящную чашечку. Кофе на самом деле действовал живительно: горячий, вязко-горьковатый напиток, попадая в желудок, словно распространялся по венам, заставляя кровь двигаться быстрее. Как и все колониальные товары, попадая в экономику Атлантии, заставляют ее бурлить.

Последняя мысль неприятно напомнила молодому лорду о том, как дорого иногда достаются эти самые товары. И о спрятанной у него в доме дикарке. Он осторожно отставил чашку.

— Как твоя служба, рассказывай, — потребовал адмирал, потирая руки, — я слышал от некоторых местных болтунов, что должность в Комитете по алхимии — просто красивая формальность, как и сам этот комитет. Но ты ведь не так легкомысленен, верно?

— Верно, — почтительно улыбнулся Джеймс. Его должность — это совсем-совсем не «просто», — собственно, вопрос службы привел меня к Вам сегодня.

— Да? — Дишер покачал седой головой, одновременно укоризненно и заинтересованно. — А я-то, было, подумал, ты зашел просто навестить старого отцовского друга.

— Я решил совместить.

— Молодец.

С его отцом, тогда еще будущий Первый лорд Адмиралтейства, прошел две чанхайские компании. Джеймс меньше всего хотел бы испортить отношения с таким надежным союзником.

И в то же время Джеймс чувствовал за непринужденной, почти родственной беседой что-то… У сэра Дишера к нему тоже какое-то дело, и не приди Джеймс к нему сегодня, тот вскоре сам назначил бы встречу.

Какое удачное совпадение!

— Итак, ты решил поприжать кого-то из университетских умников? Я слушаю! — искренне поторопил его Джеки.

— Не совсем, — вздохнул Джеймс. — Вчера утром выяснилось, что Карл Кинзман, владелец антикварного магазина «Три кита», пропал без вести. Магазин разгромлен, очень похоже на ограбление. Некоторые вещи пропали. Сам мистер Кинзман бесследно исчез. Этим делом уже занимается полиция, но возникло подозрение, что Кинзман кроме торговли занимался еще кое-чем, как раз по части моего комитета. Я решил провести своё расследование.

Он внимательно следил за реакцией адмирала. Тот также внимательно слушал его, ничуть не меняясь в лице.

Имеется у Джеки черта характера, не очень свойственная ангризи — излишняя эмоциональность, порывистость, какая-то галльская фамильярность в общении. Плохо знающие Дишера принимают эту черту за основную.

Вековое маневрирование по политической карте Большой земли неизбежно создало знаменитое атлантийское лицемерие. Лицемерие как главное условие выживания. Лицемерие, возведенное в ранг искусства, доведенное до совершенства.

Наивно было бы думать, что Первый лорд Адмиралтейства не владеет этим искусством хотя бы в теории.

— О, я знаю Кинзмана, — неожиданно признался он, — то есть знал… Думаешь, он жив?

— Я лично очень на это надеюсь. Мне стало известно, что днем накануне нападения в магазин приходил кто-то из Ваших людей и о чем-то ругался с Кинзманом, — сообщил Джеймс и взглянул на собеседника с еще большим вниманием.

— Я знаю Кинзмана, — повторил тот со вздохом. Повторил совершенно спокойно. — Многие в свете его знают, у него очень хороший магазин, там можно найти настоящие редкости. Он наверняка связан с нашими алхимиками, ты верно заметил. Всё верно.

Джеймс насторожился. Адмирал, похоже, уходил от прямого ответа. Его старое, порезанное морскими ветрами лицо теряло улыбку и становилось грустно-серьезным.

— А что Вы у него покупали?

— Портсигары, — просто ответил Джеки, — я их коллекционирую, если ты помнишь. Как раз позавчера мой курьер и ходил за таким, — он кивнул на лежащую в стороне коробку с сигарами. Крышку коробки украшали какие-то восточные узоры, выглядела она и правда как типичный товар из «Трех китов».

— Но о чем, позвольте спросить, они ругались? — терпеливо поинтересовался Джеймс.

— Понятия не имею, — пожал плечами адмирал, ничуть не смутившись, — курьер ни о чем таком мне не докладывал. Не представляю, о чем они могли спорить. Я обычно не торгуюсь при таких покупках.

— Что ж, — задумчиво протянул Джеймс. Слова девчонки-хиндийки против слов Первого лорда Адмиралтейства. Есть, что взвесить. — А этот Ваш курьер не заметил ничего странного или подозрительного?

— Мне он ничего такого не говорил, — старик потер лоб и опять стал серьёзным, — если хочешь, я сейчас вызову его, он сам тебе расскажет, что видел и что говорил.

— Если Вас не затруднит.

Адмирал на полминуты вышел за дверь, отдавая распоряжение секретарю.

Джеймс нервно потёр переносицу. Это не может быть старый друг отца. Только не он!

— К вопросу об алхимии, — бодро продолжил Дишер, вернувшись за стол, — я почти уверен, что там не всё чисто. Ты ведь знаешь, какие вещи я пытаюсь провести в нашем правительстве, верно?

— Разумеется, — быстро кивнул Джеймс.

Первый лорд Адмиралтейства является сторонником весьма спорных технических новшеств во флоте. Например, перехода на жидкое топливо.

— Жидкое топливо произведет настоящую революцию! — произнес тот многократно повторяемую им фразу. — Нефть — вот наше будущее.

Многие критиковали стратегию Дишера. И больше всего — университетские алхимики и лично профессор Адамас.

— Чем занимаются наши алхимики? — вопросил адмирал, резко вскочив с кресла и зашагав по кабинету как по палубе перед боем. — Ерундой! Сочиняют дамские духи, бесполезные пилюли и всякие дурные порошки для бездельников! И на этом наживают свой авторитет. Что они могут создать для флота, они только обещают! Алхимизированный уголь может и горит дольше обычного, но даже он не сравнится с возможностями жидкого топлива! Но фантазии алхимиков, порождённые их же дурманами, очаровывают многих в парламенте.

Он оборвал речь, оперся руками на столешницу и в упор посмотрел на Джеймса. Теперь адмирал совсем утратил свою дружелюбную беспечность, теперь он выглядел тем, кем и являлся — старым морским волком с крепкими зубами. И волк этот готов грызть за свою Империю всех, и вне её и внутри.

Джеймс не мог им не восхищаться. Джеймс не мог его подозревать.

— Укрепляется морская мощь Гермландии, укрепляется морская мощь наших бывших североамериканских колоний, укрепляется морская мощь — страшно сказать! — Бареи! — перечислил, словно гвозди забил, Дишер. — Вы, молодёжь, слушали лекции адмирала Мэхэна?!

— Да, — торопливо подтвердил лорд, вспомнив недавние студенческие годы и одного из своих любимых преподавателей. — «Морская мощь — инструмент политики и способ увеличения силы и престижа нации».

— Ты понимаешь, о чем речь, — кивнул Джеки, немного успокоившись и вернувшись в кресло. — Пять ключей замыкают весь мир: Сингапур, мыс Доброй надежды, Александрия, Гибралтар, Довер. Эти пять ключей принадлежат Великоатлантии и пять атлантийских флотов будут навеки держать эти ключи. — Он грозно сощурился. — Обещания алхимиков — туман, пустая трата государственных денег, а нефть — это реальность. — Адмирал снова потер чуть взмокший лоб. — Пойми правильно, я не рвусь на войну ради самой войны, как некоторые думают! Но я виду, что этот бранденбургский пройдоха Бисмарк своё дело знает и делает, а наше дражайшее правительство ему попустительствует. Моя стратегия не покорить Гермландию, а подчинить ее политику нашим интересам, задушить морской блокадой, направить туда, куда нужно нам. И тогда мы сможем вести войну по своим правилам, а это уже совсем другая война. Понимаешь?

В столице пару лет назад ходили слухи, якобы адмирал Джон Дишер предлагал королеве истребить гермландский флот прямо на верфях, без объявления войны. Слухи никак не подтвердились, но Джеймс бы не удивился, окажись они правдой.

— Итак, — решился подвести итог молодой лорд. Это не совсем то, зачем он приходил, но не менее интересно, — Вы хотите отодвинуть профессора Адамаса.

— Если бы я хуже знал Адамаса, то подумал бы, что он глупец. Но он, похоже, нечто худшее, — мрачно ответил Джеки.

Джеймс легко согласился бы с этим утверждением. Но только следил за Кинзманом не Адамас, а Дишер. По словам хиндийки.

— Кто будет владеть нефтью, тот будет владеть миром, попомни мои слова, — адмирал устремил пылающий взгляд на большую карту мира на стене, — я уже обеспечил поддержку Адмиралтейства нашей Атлант-персидской нефтяной компании. Но персидского региона не достаточно. Надо думать и о других важных точках, о других геостратегических объектах, как я их называю. Нужно думать наперед.

— Я полностью Вас поддерживаю, — честно заверил Джеймс, — но что именно Вы хотите предпринять относительно алхимиков?

— Надо заметить, мои позиции довольно сильны, многие уже разделяют мою точку зрения, — опять ушел от ответа адмирал. — Лорд Бэльфур сказал мне вчера на приеме толковую вещь. Он сказал, что в вопросе Кавказа его интересует только, кто контролирует нефтяные залежи, а местные аборигены могут хоть перерезать друг друга.

— Не слишком-то дипломатично для министра иностранных дел, — усмехнулся Джеймс.

— Зато по делу, — адмирал хлопнул ладонью по столу. — Что касается Адамаса, мы с тобой поможем друг другу. Поверь чутью старого охотника, эта лиса точно знает, где твой Кинзман.

 

Глава 5. «Жесткая верхняя губа»

Курьер адмирала, явившийся через четверть часа, естественно, не видел, не слышал и не делал ничего особенного. И ни с кем не ругался. Поведение мистера Кинзмана и обстановка в магазине в тот день, на его взгляд, были самыми обычными.

После задушевного разговора с адмиралом Дишером Джеймс приехал в министерство. Вошел в свой рабочий кабинет. Сел за письменный стол. Разложив перед собой все бумаги, касающиеся дела Карла Кинзмана. И только тогда, наконец, позволил себе мысль, что дело это мало помалу, по чуть-чуть, но возвращается под его контроль. Но «чуть-чуть» катастрофически недостаточно. Впрочем, было ли оно когда-то под его контролем, еще вопрос.

Кто хочет контролировать других, должен, прежде всего, уметь контролировать себя. «Держи себя в руках» — вот первая и главная заповедь всякого воспитанного ангризи. Восхищение и уважение вызывают те, кто покоряет моря и дальние страны, но прежде каждый из них должен был покорить себя.

С детства Джеймса и его сверстников воспитывали с убеждением, что любые трудности — не повод роптать, а шанс закалить характер. Чем лучше человек владеет собой, тем он достойнее. Достойнее повелевать и управлять.

Человек должен быть капитаном своей души.

Джеймс вспомнил историю о сэре Френсисе Дрейке, рассказанную когда-то еще первым его учителем. Благородный пират преспокойно остался доигрывать партию в кегли, когда ему доложили, что Иберийская армада приближается к берегам Атлантии.

Сохранять «жесткую верхнюю губу», то есть оставаться спокойным хотя бы внешне, а лучше — еще и внутренне.

Внутренне — сложнее.

— Исследуй мир вокруг себя, используй его как тебе нужно и изменяй его для себя, — вслух повторил Джеймс слова другого учителя. — Истинная цивилизация не бывает пассивной.

Но иногда она бывает ужасно беззащитной.

Итак, он еще раз осмотрел все бумаги, касающиеся дела Кинзмана. Все две. Целых два листка.

Еще одним общенациональным свойством ангризи является их тонкий юмор, который особенно проявляется в самых критических ситуациях. Если атлантиец начинает шутить, значит, дело плохо.

Джеймс достал из папки третий лист и написал на нем: «Джеки. Эрландское направление». Аккуратно сложил листок и убрал в портфель.

Затея Дишера выглядела перспективной со всех сторон, но Джеймс вовсе не был уверен, что она решит основную его задачу — найти ту вещь. И Джеймсу была невыносима сама мысль о причастности Дишера. Если даже Дишер, то кому можно верить?… Но личные симпатии не должны мешать службе, тем более, что это дело для наследника рода Мальборо — больше, чем служба.

А еще премьер-министр. Что он имел в виду вчера на приеме?

Лорд откинулся на спинку кресла, медленно и глубоко вдохнул и выдохнул три раза.

Всё нужно делать по порядку. Первое: отправить посыльного в полицейский участок узнать, получили ли там комитетский запрос Джеймса на ознакомление с конфискованными бумагами Кинзмана. Они конечно же получили, но поторопить этих бюрократов не помешает. Второе: еще раз поговорить с дикаркой. Как бы трудно и нелепо это ни было. Третье: почему Кинзман решил довериться именно ему? Он ведь не рассказывал старому антиквару… больше, чем тому следовало знать.

Неужели Кинзману было известно истинное значение той вещи? Он знал о созданиях, которые, вероятно, за ним явились, и даже не попытался бежать? Как-то бессмысленно.

Джеймс достал из ящика стола пузырек с микстурой и принялся отсчитывать капли. Проклятая хиндийская лихорадка, перенесенная в детстве, теперь будет досаждать ему всю оставшуюся жизнь.

Его отец сказал как-то, что континент — это скопище грязи, дикости, безумия и несметных богатств. На континенте не теряй бдительности. С континента добра не жди.

Те создания тоже когда-то пришли с континента.

— Милорд? — в дверях кабинета возникла голова секретаря. — К Вам посетительница…

— Кто?! — резко вскинулся Джеймс, не дав тому договорить. Его вдруг охватило совершенно дикое желание запустить в неповинного секретаря чем-нибудь тяжелым.

«Интересно, можно ли заразиться дикостью, как лихорадкой?» — мелькнула в голове странная мысль.

— Я сама о себе доложу, не столь уж я важная персона, — решительно отстранив секретаря, в кабинет вступила молодая женщина в сером плаще.

— Мисс Лайтвуд, — без малейшей радости констатировал Джеймс, — приветствую, — и махнул секретарю. Тот поспешно закрыл за собой дверь.

— Полагаю, Вы не рассчитывали меня сегодня увидеть, — усмехнулась она и, не дожидаясь приглашения, уселась в кресло напротив, — увы, не было времени заранее предупредить о моем визите.

Джеймс, если говорить откровенно, рассчитывал вообще никогда ее больше не видеть. Но говорить откровенно, он, конечно, не будет.

— Насколько я знаю, приходить без предупреждения — это часть Ваших служебных обязанностей, — зеркально усмехнулся лорд, — но я, вроде бы, ничего нашему Банку не задолжал. Или?…

Рената Лайтвуд продолжала раздражающе улыбаться. Её безупречное лицо казалось идеальной маской, какой позавидовали бы многие светские дамы.

— Понятия не имею о Ваших финансовых делах, сэр Леонидас. Я сейчас занимаюсь делами мистера Карла Кинзмана. Как и Вы, насколько я знаю.

Джеймс неопределенно повел плечами, стараясь как можно быстрее оценить полученную новость. Кинзмана связывало с «нашим Банком» что-то… что-то большее, чем обычные банковские дела? Но тогда почему такое дело поручили этой девице?…

— Вы обо всех своих клиентах так заботитесь?

— Да, — ответила она, не моргнув. — Я была сегодня утром в полиции, запросила его бумаги.

— Вы можете делать такие запросы? — вырвалось у Джеймса. Он-то хотя бы член Палаты лордов, а она — кто?

— Да, — также невозмутимо кивнула Рената, — и там ничего нет, остались только незначительные бумаги, никак не проливающие свет на его судьбу. Бухгалтерские книги и прочие торговые записи, по-видимому, исчезли вмести с ним. Впрочем, учитывая специфику его товаров, я рискну предположить, что он оставлял на бумаге далеко не всё.

«Далеко не всё», мысленно подтвердил её предположение Джеймс. И снова подумал о той вещи.

— В этом деле на полицию мало надежды, хотя они, конечно, тоже будут работать, — дипломатично заключила Рената, — но мы с Вами им поможем.

— Мы с Вами?!

Меньше всего ему нужно, чтобы в это дело вмешивался кто-то посторонний. Тем более кто-то, столь пронырливый.

— И Вашему комитету и Банку нужно как можно скорее найти мистера Кинзмана, — назидательно и терпеливо, по-учительски произнесла леди фининспектор, — так почему бы нашим ведомствам не помочь друг другу?

— Да, я понимаю, что Вы имели в виду, — демонстративно перебил ее Джеймс, — но, боюсь, дела моего ведомства строго закрыты и…

— Вы полагаете, сотрудники нашего Банка любят раздавать интервью и дружат с иностранными агентами? — точно также перебила его Рената Лайтвуд. — Разве у комитета по надзору за алхимией могут быть дела, противоречащие делам Банка Атлантии? — она хлопнула ресницами, продолжая светски улыбаться. В ее голосе при этом слышалась не то ирония, не то угроза. И что-то еще, совсем неуловимое.

Джеймс смотрел прямо в бледно-голубые, обведенные темными кругами, глаза банковского эмиссара… Кто она такая, морской змей ее проглоти!

— Почему я раньше никогда о Вас не слышал? — непринужденно поинтересовался он, давая таким тоном понять, что ее предложение если еще и не принято, то уже заинтересовало.

— Вероятно, потому, что Вы не имеете долгов. По крайней мере, существенных, — она снова улыбнулась, на этот раз как-то хищно, от чего выражение ее правильного лица стало чуть гротескным.

Джеймс на мгновение подумал, нет ли у неё эрландских родственников. Но выговор у неё типично лондониумский. Впрочем, сейчас это не столь важно.

«Используй мир вокруг себя». Любые ресурсы могут быть полезны. Любые обстоятельства, даже на первый взгляд вредные, можно обернуть себе на пользу. И эта дамочка может быть полезна в его расследовании. Главное, чтобы оно оставалось именно ЕГО расследованием. Главное, держать ситуацию под контролем.

— Время обеденное, — непринужденно заметила она, кивнув на часы, — очень кстати. Я приглашаю Вас на обед.

— Обед? — он явно не поспевал за ходом ее мыслей, и это как раз не способствовало контролю…

— Не пугайтесь так, нас там будет трое, — мисс Лайтвуд решительно встала с кресла, — Вы, я и сэр Родс.

— Родс? — глупо переспросил Джеймс. — Сэмюель Родс?

— Да. Я договорилась с ним пообедать в ресторане отеля «Георг Великий», он любезно согласился нам помочь.

— Вот так просто? — с недоверием опять переспросили он, стараясь скрыть удивление. На что еще способны сотрудники Банка?

— Ну, сэр Родс, конечно, большая шишка, — Рената иронически воззрилась на потолок, — и мнит себя еще большей. Он, похоже, уверен, что победа над хедгенарами — это его личная заслуга, и больше ничья. Но перед Банком Атлантии все равны.

— Еще бы.

— Идемте же, — она нетерпеливо сунула руки в карманы. Джеймс невольно вспомнил про ее револьвер. — А по пути обсудим наш совместный план.

Лорд нехотя взял со стола два листка и убрал их в портфель.

 

Глава 6. Родезия

Сэмюель Джон Родс, действительно, сыграл немалую роль в удачном для Империи завершении атланто-хедгенарской войны. Но еще большую роль он сыграл в удачном начале этой войны. И то и другое теперь делало его одним из самых успешных и уважаемых людей в Лондониуме. Восторг ему выражали все: клубы, газеты, парламент и биржа.

Входя с Ренатой в означенный ресторан, Джеймс вспомнил слова Родса из недавнего интервью «Временам»: «Я поднял глаза к небу и опустил их к земле. И сказал себе: то и другое должно стать атлантийским. И мне открылось, что атлантийцы — лучшая нация, достойная мирового господства».

— Мисс, вы позволите? — мистер Родс учтиво придвинул Ренате кресло. — Война в далеких краях огрубляет, увы! Надеюсь, я не растерял там своё воспитание.

— Воспитание бывает трудно привить, но потерять его после привития невозможно, — возразила Рената, изящно махнув рукой.

— Очень хотелось бы верить!

— Но даже если Вы его и потеряли там, оно того стоило, — добавил Джеймс, садясь в третье кресло. — Позвольте заметить, для меня большая честь лично познакомиться с Вами.

— О, для меня не меньшая честь лично познакомиться с наследником славного рода Мальборо! — Родс так и лучился радушием, успешностью и щедростью. Воплощенная победа!

Джеймс мысленно напомнил себе, что они пришли сюда не ради обмена комплиментами. Надо выяснить, что за дела были у Сэмюеля Родса с Карлом Кинзманом.

Итак, крупнейшее в мире месторождение алмазов располагается в Южной Африке, как раз на границе атлантийской колонии и государств хедгенаров. Алмазная империя Сэмюеля Родса практически заменила собой колониальную администрацию, особенно когда сэра Родса официально назначили губернатором колонии Наэль. Переименовав Наэль в Родезию, он стал еще больше использовать свое положение для расширения разработки полезных ископаемых, даже издал «Акт района Глей-грей», велящий людям из племени коса работать на фермах или в промышленности.

Находясь непосредственно на месте событий, сэр Родс был куда как прозорливее многих чинов в метрополии, он проводил политику расширения их владений в Южной Африке, не спрашивая особого разрешения в Лондониуме. Атлантия нуждалась в опорном пункте на пути в Хиндию. Высокие налоги для иностранцев в хедгенарской Республике мешали атлантийской торговле. Но самое главное, невозможно создать пояс атлантийских владений от Каира до Кейптауна, пока этому мешают независимые хедгенарские государства.

Сэмюель Родс, как никто другой, понимал очевидную необходимость войны и всячески подталкивал Лондониум к этому решению.

«Я не мог сделать ничего неправильно: все, что я хотел сделать, выходило верно! Я чувствовал себя Богом — ни больше, ни меньше» — всплыла в памяти Джеймса еще одна фраза из интервью «алмазного короля».

— А я слышал, что хедгенары, будучи всё-таки потомками европейцев, совсем одичали там и уподобились местным аборигенам, — высказал предположение молодой лорд, возвращая меню официанту.

Сам он никогда в Южной Африке не был, но знал, что хедгенары — потомки первых колонистов, занимаются в основном земледелием и скотоводством. По своему образу жизни они напоминают южно-барейских крестьян.

— Если только в смысле запаха… Прошу прощение, мисс! — Родс решительно поднял палец к потолку, призывая себя и Джеймса к серьезности. — Но не в военном смысле! В военном смысле они доставили нам немало хлопот, не думайте, что наши войска были там на увеселительной прогулке… Кроме того, на стороне хедгенаров воевали многие народы, завидующие силе и величию Атлантии. Конечно, это были всего лишь наемники или добровольцы, но всё же их нельзя не учитывать.

Джеймс понимающе кивнул. Незадолго до поражения в войне президент хенгенарской Республики Пауль Крэгер приезжал в Европу, где пытался добиться вмешательства европейских правительств. Безуспешно, само собой.

— Но, если смотреть с другой стороны, эта война немало привнесла и в саму военную науку. Я осмелюсь заявить, что у нас появился новый вид войск — одиночные, хорошо замаскированные стрелки. При должной тренировке и удобной позиции такой солдат может стоить доброго отряда! — Продолжил Родс, строго осмотрев поданное мясо. — Еще, например, наше командование использовало так называемую «тактику выезженной земли», это означает сплошное уничтожение всех гражданских объектов. Эффективнее всего проводить такие действия в ночных рейдах. Такая борьба с партизанами партизанскими же методами. Мисс Лайтвуд, вам не скучно с нами? Похоже, я всё-таки забыл, как вести себя в присутствии леди! — Он довольно усмехнулся и отправил в рот кусочек бифштекса.

— Ничуть! — жизнерадостно заверила его Рената, берясь за свое блюдо. — Я просто перевожу всё, что вы говорите в денежный эквивалент и мне становится еще интереснее. К слову о партизанах, я слышала, что вы там изобрели какой-то еще более действенный и простой способ противодействия им.

— О, этим делом занимались мои уважаемые партнеры, лорд Китченер и лорд Мильтон, — кивнул Родс, — но, насколько я знаю, это не совсем их изобретение, что-то подобное уже практиковалось в наших бывших североамериканских колониях, во время их так называемой «гражданской войны». Суть приема заключается в том, чтобы концентрировать местное не воюющее население в специальных лагерях, тем самым исключая их контакты с партизанами. В то же время партизанов деморализует такое положение их родственников. Мы называли эти лагеря «Места спасения», что существенно облегчало работу. Любезный! — он махнул официанту. — Подайте вино.

— Звучит весьма практично, — заметил Джеймс, прикидывая, как бы уже перейти к делу антиквара. Про успехи их военных он был наслышан, и сейчас они его мало занимали.

— О, крайне эффективно, — еще раз заверил его Родс, — стоит ввести практику таких лагерей и в других наших владениях.

— «Империя — это вопрос желудка», — непринужденно процитировал Джеймс, тоже оценив кухню «Георга».

— Да, я всегда так говорю, — признал «алмазный король», забирая у официанта бутылку и сам разливая вино по бокалам. Густая, багровая жидкость. — Мир почти весь поделен, а то, что от него осталось, сейчас делится, завоевывается и колонизуется. Как жаль, что мы не можем добраться до звезд, сияющих над нами в ночном небе! Я бы аннексировал планеты, если б смог, я, признаться, часто думаю об этом. Мне грустно видеть их такими ясными и вместе с тем такими далекими…

— А вы романтик! — воскликнула Рената, принимая бокал.

— Только исключительно в приятной компании. Но, говоря серьезно, любой мастеровой должен осознать, что пока он не овладеет мировыми рынками, он будет жить впроголодь. Производитель должен понять, что, если он хочет жить, он должен держать в своих руках мир и мировую торговлю и что он — конченый человек, если даст миру выскользнуть из своих рук. — Родст торжественно встал. — Позвольте тост! За наш общий успех и за каждого, кто к нему причастен! И за королеву!

Бакалы мелодично звякнули. Вино оказалось превосходным, впрочем, другого Сэмюелю Родсу и не подали бы.

— Знаете, я подумываю создать особое Имперское общество, — признался он, возвращаясь к мясу, — что-то вроде неформального клуба верных рыцарей Её величества, которые будут всесторонне продвигать интересы нашей великой державы.

При словах «общество» и «рыцари» Джеймс невольно вздрогнул и перестал жевать. Но Родс, похоже, имел в виду что-то своё.

— Всесторонне: предприниматели, финансисты, деятели культуры — бойцы разных фронтов, но одной армии, — пояснил он, довольно заметив реакцию лорда, — а что касается мистера Кинзмана, который вас интересует…

Он так резко перевёл тему, что Джеймс опять едва не поперхнулся, на этот раз вином. Рената сохраняла завидное спокойствие, лишь заинтересованно кивнула.

— Да, он брал у меня в долг названную вами, мисс Лайтвуд, сумму под означенный процент, около полутора месяцев назад, да. И да, почти сразу перевел её на счет моего партнёра в качестве отплаты за один из наших трофеев.

— Что за трофей? — живо уточнила Рената.

— Ох, вот тут затрудняюсь помочь, — с искренней досадой вздохнул сэр Родс, — какая-то африканская редкость, кажется, даже из личной коллекции Крэгера. Такие штуки охотно покупают столичные коллекционеры. Надо заметить, что я и Кинзман сотрудничали через посредника, Джозефа Риплинга, это военный корреспондент «Времен», еще он занимается синематографом, снимал на пленку наши успехи. Очень толковый молодой человек! Он связался со мной в Родезии, когда война уже, по сути, подходила к концу, и сообщил о затруднениях нашего общего знакомого. Сделку мы совершили в местном отделении Банка. Мистер Кинзман — уважаемый в обществе джентльмен, он обладает надежной деловой репутацией, и я счел своим долгом… дать ему в долг, хе-хе.

— И это всё? — резко переспросил Джеймс, не в силах скрыть разочарование. — У Вас есть предположения, что с ним могло случиться?

— Увы, — тот лишь пожал плечами, — последний раз я виделся с ним лично еще до войны, когда бывал в столице.

Джеймс метнул холодно-испепеляющий взгляд на Ренату. Тоже, нашла ценного свидетеля! Но она, кажется, даже не заметила его злость.

— А что было дальше с тем трофеем? — уточнила она.

— Насколько я знаю, Риплинг сам взялся его доставить в Лондониум, — кивнул Родс, — стало быть, они оба — военкор и трофей уже давно здесь. Если опять куда-нибудь не отбыли. Вам стоит с ним поговорить, да. В смысле, с военкором, а не с трофеем, хе-хе, — похоже, вино делало грозного промышленника большим шутником.

— Обязательно, — мисс Лайтвуд расцвела еще одной обворожительной улыбкой, — Вы нам очень помогли!

Завершился обед совсем уж бесполезной болтовнёй.

Когда они, наконец, распрощались с «алмазным королем» и направились к парокару Джеймса, лорд чувствовал себя как один из рабочих алмазных шахт после трудового дня. Только за этот день он не нашел ни одной ценной крупинки.

— В этих «местах спасения» умерло более двадцати шести тысяч, — вдруг холодно заметила Рената, — в основном это было сельское население, много женщин и детей.

Джеймс рассеянно пожал плечами:

— Они приняли сторону партизан, война есть война.

— Да, пожалуй, — также холодно согласилась она.

— Как насчет остальных ваших свидетелей? — он прислонился к боку кара и скрестил руки на груди. — Они будут также «информированы»?

— Не бывает совсем безполезных свидетелей, — презрительно фыркнула мисс Лайтвуд, её лицо окончательно потеряло светскую беззаботность. Но осталось непроницаемым. — Родс вывел нас на корреспондента, а репортер — это всегда полезно. Я узнаю сегодня же, где он и постараюсь договориться с остальными. А какой Ваш вклад в общее дело?

— Могу Вас подвезти, — скривился лорд, понимая, что доля справедливости в её вопросе есть.

— Не стоит, я люблю ходить пешком, — сообщила она и, более не прощаясь, перешла на тротуар.

И почти мгновенно скрылась в тумане. Будто и не было.

Джеймс сел в парокар, сложил руки на руле и опустил на них голову. Глубоко вздохнул. Попытался упорядочить мысли.

Итак, список Ренаты: те, с кем Кинзман в последнее время вел дела через Банк. Этот корреспондент, Джозеф Риплинг. Список тех, кого смог выявить Джеймс с помощью хиндийки, весьма сомнительный список, но всё же.

Почему Кинзман отправил дикарку именно к нему? Логичный ответ только один — он знал гораздо больше, чем говорил. Но почему тогда не передал с хиндийкой ту вещь? Просто не успел или?…

Последние полгода были, пожалуй, самыми тяжелыми в жизни Джеймса. Тяжелее даже тех дней, когда они с матерью, подхватившие лихорадку, лежали в раскалённой крепости, а половина Хиндии превратилась в истинный ад. Но тогда он почти не осознавал, что происходит, а теперь — осознаёт.

Джеймс поднял голову и решительно завел мотор. Первое, что он должен сделать сейчас — это выяснить всё, что можно о фамилии Лайтвуд.

 

Глава 7. Посланник

На улице Пенн-мэл стоят строгие особняки без особых опознавательных знаков. Их единственные знаки — их номера. Но все в Империи знают, главное на Пенн-мэл — это не фасады, а то, что за ними.

«Место, где можно молчать или дремать в компании интереснейших людей» — вспомнил Джеймс известный каламбур и усмехнулся. Кивнул швейцару и прошел в первую гостиную.

Клубы для джентльменов. Конечно, про «молчать и дремать» было преувеличением. Еще говорят, что «нет ничего, что не могло бы быть решено в течение часа за рюмкой шерри в клубе». Но в клубах на Пенн-мэл ведутся не какие-то примитивные переговоры как на бирже или в Палате общин. В клубах на Пенн-мэл творится высокое искусство, доступное лишь немногим.

В клубе «Белый щит» Джеймс знал почти всех завсегдатаев. Еще будучи школьником он иногда приходил сюда с отцом.

— О, милорд Леонидас! — прямо на пороге курительной комнаты его встретил не кто-нибудь, а главный редактор газеты «Времена», Джо Баглз. Официально, первый сплетник Империи. Из публичных персон, разумеется. — Давно! Давно мы Вас здесь не видели!

Что ж, на ловца и зверь бежит, как говорится. Джеймс усмехнулся про себя: кто из них сейчас больше охотник, а кто добыча?

— Ну, не так уж и давно, — уклончиво возразил он, позволяя увлечь себя к столику с напитками. — Службе тоже необходимо уделять внимание, согласитесь! — Посещением клуба на Пенн-мэл Джеймс никогда не пренебрегал, пусть Джо не врет. В некоторых случаях посещение Пенн-мэил может быть даже более важным, чем посещение их главного клуба — Палата лордов. — Вижу, сегодня здесь оживленно.

Оживление в клубе джентльменов являло собой негромкие разговоры в небольших группках по три-четыре человека. Вежливость и благодушие, спокойствие и учтивость. Процесс совмещения интересов правящих кругов. Изысканный танец.

— Еще бы! — Баглз лихо подкрутил тонкий ус, словно бывалый вояка. — Но сейчас все разговоры о войне, да еще о том, что в конце месяца Бельфур дает прием. Вы приглашены?

— Разумеется, — соврал Джеймс, приглашение от министра иностранных дел ему еще не поступало. Но лорд и не сомневался, что в ближайшие дни такое приглашение будет. — А как Ваши дела, всё горите на работе?

— Не жалуюсь, — заверил газетчик. Еще бы ему жаловаться! — Тружусь на благо общества. Знаете, меня тут о вас спрашивали…

— Я хотел бы Вас спросить…

Последние фразы они произнесли почти одновременно. Это прозвучало как грубая фальшь посреди великолепной симфонии. Оба дернулись, на мгновение потеряв лицо, но тут же оба рассмеялись:

— Так что Вы хотели…

— Нет, сначала Вы!

— Что ж, извольте, — мысленно ругая себя за оплошность, всё-таки согласился Джеймс, — меня интересует, известно ли Вам что-нибудь о семействе Лайтвуд?

— Хм. Лайтвуд? Хм, — Джо крепко задумался, шевеля бровями.

Джеймс вежливо ждал, разглядывая золотистую жидкость в бокале.

«Атлантия управляется через разветвлённую сеть личных контактов и связей. Это самая скрытая система правления в Европе, — вспомнились вдруг слова отца, когда-то сказанные при входе в этот зал. — Мы все — пауки, плетущие общую, одну на всех паутину, которая удерживает всё: от фабричных рабочих до заморских владений. Ты должен научиться использовать эту паутину и одновременно поддерживать её».

Профессор Адамас называет клубы джентльменов «атрибутом классовой системы» и «узаконенной дискриминацией». Но где бы он сам был со своим Университетом, если бы не их изящная работа! Джеймс раньше просто не понимал логику ректора-алхимика, но в последние месяцы и, особенно, после разговора с адмиралом Дишером…

— Нет, увы, это имя мне не знакомо, — нехотя признался Баглз и спросил уже с профессиональным интересом, — а откуда Вы его знаете?

— Мне довелось познакомиться с финансовым инспектором по такой фамилии, — осторожно ответил лорд, прикидывая, у кого бы еще спросить. Но если Джо Баглз не знает, то кто может знать?!

— Ах, фининспектор… Это сугубо непубличные господа, — с явным сожалением вздохнул редактор, — как практически все сотрудники Банка. Даже главный управляющий редко появляется в свете. А у Вас, простите, какие-то финансовые затруднения?

— А как Вам несчастье с этим антикваром, мистером Кинзманом? — Джеймс учтиво качнул головой, просто проигнорировав последний вопрос.

— Да, — кивнул в ответ Джо, чуть помрачнев, — странное дело. Впрочем, с другой стороны, не такое уж и странное.

— Почему? — как можно более непринужденно спросил лорд, — Вы уже что-то выяснили?

— Увы, не более, чем слухи и сплетни, — вздохнул редактор с притворной скромностью, — магазинчик мистера Кинзмана, что называется, широко известен в узких кругах. И далеко не все его сделки были полностью законны. Где, как, у кого и для кого он доставал свой товар, бог весть…

Джеймс понимающе кивнул. Если Джо и знает что-то конкретное, то вовсе не собирается делиться этими сведениями с лордом Леонидасом. Не те связи.

— Вы сказали, меня здесь кто-то спрашивал?

— Да, какой-то джентльмен, кажется из министерства финансов, — Баглз внезапно смутился и замялся, — кажется я и его не знаю, по крайней мере, в лицо, а спрашивать мне показалось неудобно.

— Он здесь? — глухо перебил Джеймс.

— Да, вон там сидит, — редактор указал на самый дальний угол зала, — Вы меня не просветите на счет…

Но Джеймс уже не слушал его.

В курительном зале установлена хорошая вентиляция, но ему все равно было трудно дышать, не только из-за сигарного дыма. И с каждой минутой становилось всё труднее.

Джеймс пошел сквозь дым-туман, и ему казалось, что он с трудом прорывается сквозь липкие нити. Паутина. Только он уже не паук, а глупая муха.

Джентльмен с незапоминающимся, буквально никаким лицом сидел в кожаном кресле и листал свежую газету.

— Добрый день, Уил, — негромко произнес Джеймс, садясь в кресло напротив, — рад Вас видеть.

— А по-моему, пока нет поводов для радости, — безвыразительно произнес тот, не подняв взгляда от журнала, — итак, Вы потеряли ту вещь.

Джеймс с трудом перевел дыхание и сглотнул. Казалось, что у него в горле застрял комок дыма.

Человек в кресле все-таки поднял на него взгляд. Бесцветно-дымчатые глаза, взгляд впивается, как жало.

— Все наши рыцари очень встревожены, — тихо произнес тот, — Вы потеряли истинно бесценную вещь. Вы хотя бы понимаете, что это, вероятно, была наша единственная надежда на победу?

Холод. Нечеловеческая холодность — вот, пожалуй, единственная запоминающаяся черта этого джентльмена. Холод и стальной взгляд. Но он — друг. По крайней мере, Джеймс очень на это надеется.

Молодой лорд постарался собрать вместе всё самообладание, доставшееся ему от предков и приобретённое самостоятельно, и ответил:

— Это всего лишь временная трудность, я найду ту вещь. Но мне кажется, что её и Кинзмана похитили… они. Возможно, мне понадобится помощь других рыцарей.

Человек в кресле чуть сощурился, но общее выражение его лица так и осталось надменно-равнодушным:

— Это, прежде всего, Ваша миссия, — произнес он, — надеюсь, Вы не забыли, что предыдущий мистер Ди погиб ради этого?

— Я не забыл, — жестко ответил Джеймс, произнося скорее для себя, чем для собеседника.

Когда этот «серый» господин полгода назад впервые явился к наследнику Мальборо, то представился просто Уилом. Потом объяснил, почему не может назвать своё полное имя. Джеймс мысленно прозвал его Посланником.

— Рыцари защитят Вас от них, если это действительно понадобится, — холодные бесцветные глаза вдруг сверкнули чем-то горячим. Или это был просто отблеск лампы?

— А сейчас, Вы полагаете, мне защита не понадобится?

— Защита, так или иначе, нужна всем нам. Всей стране, каждому из нас. А прежде всего королеве, — отчеканил Посланник, резко сложив газету, — все мы в опасности, пока нет той вещи! Ищите наше оружие. А еще ищите того человека, который помогал бывшему мистеру Ди.

Джеймс молча встал, развернулся и пошел к выходу. Капли холодного пота попадали в глаза, дыхание окончательно сбилось.

Та вещь. Ему нужна та вещь. Им всем нужна та вещь.

У самого выхода он столкнулся с веселым и слегка нетрезвым Сэмюелем Родсом.

— О, лорд Леонидас, и Вы здесь! — ухватил его за плечо «алмазный король». — Что же Вы не сказали, что собираетесь в клуб, мы поехали бы вместе!

— Мне надо было проводить леди, — ответил Джеймс, с трудом разлепляя губы.

— Леди? Хе-хе, как Вы всё успеваете? — Родс ничуть не обиделся, он, казалось, сейчас любил весь мир. — Мы с герцогом Мальборо буквально час назад обедали вместе, — пояснил он кому-то из окружающих и опять повернулся к Джеймсу, — а Вы что, уже уходите? Оставайтесь, я как раз собираюсь изложить свой план Имперского общества, о котором Вам говорил.

— Увы, служба, — пробормотал Джеймс и вдруг крепко перехватил руку Сэмюеля, — простите, мистер Родс, за обедом мне было неудобно спросить, но сейчас я бы хотел уточнить… Вы раньше были знакомы с мисс Лайтвуд?

Родс на секунду замер и пару раз моргнул, словно филин:

— Мисс Лайтвуд? — повторил он. — А кто это?

Настала очередь Джеймса на мгновение потерять дар речи:

— Рената Лайтвуд, фининспектор из Банка. Мы обедали втроем час назад, помните?

Родс посмотрел на него с непониманием, потом с каким-то нагловатым лукавством:

— Мы с вами обедали, это я помню, я рассказывал вам про дела с Кинзманом. А с леди Лайтвуд, кем бы она ни являлась, Вы были в другом месте и в другое время, без меня, — он дружески похлопал молодого лорда по плечу, — похоже, вино за обедом ударило вам в голову, мой друг! Но, в любом случае, если она действительно фининспектор, я не советую…

— В другое время?! — дернулся Джеймс, словно его ударило электричеством.

Но Родс уже не слушал, он увидел кого-то в гостиной и устремился туда, увлекая за собой всех окружающих.

Джеймс вышел на улицу и механически побрел к своему парокару.

 

Глава 8. Старое и новое

Центральный Банк Атлантии — учреждение старое, тихое и безупречное. Образованный вскоре после Доброй революции, за минувшие уже более двухсот лет, он не имел сбоев в своей работе. По крайней мере, таких сбоев, которые вышли бы за его стены. Стены эти, точнее, здание, совершенно глухое, как единый древний монолит, окруженное решёткой, воплощало собой принципы работы Банка: полная конфиденциальность, как для клиентов, так и для служащих. Нигде и никогда не публиковались даже фотоснимки внутри здания Банка.

Управляющий и члены совета директоров не посещают клубы джентльменов, их редко увидишь на каком-то приеме, а если и увидишь, то едва ли узнаешь, кто это.

Джеймс остановил парокар напротив строгого здания и поймал себя на мысли, что он бы точно не узнал их, он даже имя нынешнего управляющего не помнил. Но ведь лишних знаний не бывает, когда же лорд Леонидас решил, что знания о сотрудниках Центрального Банка Атлантии — лишние? Просто не мог представить, что сотрудники Банка замешаны?… Само собой, не все, но может же так быть, что кто-то незаметный…

Конечно, самому врываться в здание за железной оградой не было смысла, нужно отправить какой-то запрос, как-то выяснить, служит ли у них вообще фининспектор по имени Рената Лайтвуд. Слишком уж «вовремя» она появилась в магазине Кинзмана.

Как и в какой форме навести о ней справки, не привлекая лишнего внимания, Джеймс пока не знал, но сделать это нужно как можно скорее.

Он завел кар и направился домой.

Всё нужно было делать как можно скорее. Скорее самому посмотреть бумаги Кинзмана, конфискованные полицией. Скорее попытаться, минуя Ренату Лайтвуд, получить из Банка сведения о делах пропавшего антиквара, хотя, лорд понимал, что этого он вряд ли добьется. Скорее еще раз поговорить с Джо Баглзом, очень может быть, что среди его «сплетен» найдется что-то полезное. Стоило больше пораспрашивать о Кинзмане еще вчера в клубе. Но недовольство и требования рыцарей только привели Джеймса в еще большее смятение. Из-за своих малопонятных внутренних правил, они не желают ему помогать. А ведь эти люди могли бы…

Джеймс решительно отогнал бесполезную панику. Думать о деле, только о деле.

Как можно скорее найти нить к Тайной Службе. Эта перспектива вызывала не меньше сомнений, чем Банк, но зато таила в себе почти необозримые возможности. Тайная Служба, «Самая тайная Служба в мире», как шутили столичные остряки. Здание штаб-квартиры без вывески, мундиры, которые крайне редко кто-то видит, тайные агенты и скрытые связи по всему миру. Внутренняя иерархия, все особенности которой знает, наверное, только королева, да еще, быть может, премьер. И это при том, что на официальном уровне само существование сей конторы просто отрицается. Здание есть, финансирование есть, люди, пусть и такие же, как служащие Банка, невидимые, есть, а признания факта их существования — нет.

В такой организации что-то должно найтись и на скромного владельца магазина «Три кита»! А может быть даже и на еще более скромного, почти незаметного фининспектора. Только вот как подступиться к этой «вещи в себе и повсюду», Джеймс не имел понятия.

Рената, кем бы она ни была, заявила, что они опросят всех, у кого были с Кинзманом заслуживающие внимания финансовые дела. Таких, по её мнению, кроме уже опрошенного Родса, было всего двое: торговый агент Восточно-Хиндийской Компании и клерк «Банка Ротбарта».

По сравнению со всей этой неопределенностью, затея адмирала Дишера выглядела более чем заманчивой. Джеки уверен, что ректор Адамас может что-то знать о Кинзмане. Но Джеймс пока не видел даже признаков их знакомства. Что, впрочем, не исключает из списка подозреваемых господина профессора, главного пацифиста Империи. И уважаемого адмирала — тоже. У него-то были дела с антикваром, едва ли Джеймс поверит, что дела эти касались только покупки портсигаров. Как бы ему не хотелось поверить!

Предложенный Дишером небольшой заговор придется очень кстати, организовав его, Джеймс сможет куда свободнее беседовать с обеими сторонами.

А вот от дикарки не было никакого прока! Пока она приносила только безотчетное раздражение и обжигающие страхом воспоминания.

Уже у самого особняка, рассеянно взглянув на свой, как всегда, безупречный дом, он вдруг почувствовал необъяснимую тревогу, будто сегодня его ждет еще одно испытание. «Мой дом — моя крепость», говорят в Атлантии, а он всё меньше и меньше чувствовал себя спокойно в собственном доме. Его крепость — не более чем иллюзия надежности.

Еще в Атлантии говорят: живя в стеклянном доме, не бросайся камнями…

Джеймс вошел в холл. Ни Огденс, ни миссис Морис его не встречали. Зато из гостиной слышались негромкие голоса и позвякивание фарфора. Лорд пошел на звуки. Через несколько секунд он узрел довольно идиллическую и одновременно отдающую безумием картину. Огденс опустил на чайный столик поднос и неторопливо разливал чай в две чашки. Тем временем двое сидящих в креслах людей — хиндийка и светловолосый молодой человек в дорожном костюме — по видимому, светски беседовали.

— Да, мисс, это у нас называется «старый школьный галстук», — сообщил ей молодой человек, переведя взгляд на вошедшего хозяина, — добрые друзья обычно его хранят. Но не все, — он ухмыльнулся и откинул волосы со лба тошнотворно знакомым движением.

— Прошу прощения, сэр, — Огденс неловко обернулся, едва не толкнув чашку, — милорд Спенсер только что прибыл и хотел бы…

— Одинокий, всеми гонимый бродяга хотел бы попросить временного приюта в сем благородном доме, — сообщил единственный сын графа Гелифакса, отставив свою чашку и для большего эффекта разведя пустые руки, — говоря проще, мои отношения с родителями всё еще не идеальны, так что я поживу у тебя какое-то время. Ты же не прогонишь однокашника, тем более родича?

Джеймс невольно отметил, как давно он не слышал такой чистый итонский акцент. В Атлантии по манере говорить можно угадать не только место рождения, но и место учебы.

Огденс, сочтя свои обязанности выполненными, тактично посторонился. Хиндийка смотрела на всю эту сцену с простым, нескрываемым любопытством, какое только и бывает у детей и дикарей.

— Чудесно, — процедил Джеймс, вышел из гостиной и направился к себе в кабинет.

— Джентльмены так себя не ведут! — донеслось ему в след укоризненное замечание Седрика.

Граф Гелифакс приходился троюродным братом матери Джеймса. Джеймс и Седрик учились вместе в школе и первые два года в университете, так что замечание про «старый школьный галстук» было вполне справедливым. Точнее, учился больше Джеймс, а Седрик просто наслаждался жизнью. Потом Седрика исключили из университета, но он, судя по всему, продолжил наслаждаться жизнью. В своём понимании. Разумеется, добром это кончиться не могло.

От Седрика следовало держаться подальше, всегда. Но у Джеймса всегда получалось наоборот. Джеймс мог бы назвать Седрика самым близким другом. Пожалуй, даже единственным другом, если понимать дружбу в неформальном смысле, то есть за пределами джентльменских клубов. Друг, несмотря на все расхождения во взглядах и убеждениях, несмотря… ни на что!

Но дружба эта продолжалась ровно до тех пор, пока те самые расхождения не дошли до такой степени, что игнорировать их Джеймс уже не мог. Кузен просто не понимал элементарных вещей. Не понимал слова «нет», не понимал, что некоторые вещи должны остаться в прошлом и быть забыты раз и навсегда.

И, конечно же, только Седрик мог выбрать настолько неподходящий момент для возвращения!

Не прошло и пяти минут тишины, как в дверь кабинета тихо постучались.

— Войдите, Огденс, — вздохнул лорд, не сомневаясь, что «дорогой» гость не стал бы стучать.

— Сэр, еще раз прошу прощения, если вся эта ситуация доставила Вам неудобство, — невозмутимо произнес дворецкий, подходя к столу и что-то протягивая.

— Ничего страшного, имея дело с виконтом Спенсером… А это что?

— Письмо, сэр, — пояснил Огденс, передав конверт, — сегодня я нашел его вместе с остальной почтой. Адресовано Вам, но без обратного адреса.

— Вижу, — Джеймс нахмурился, на секунду даже забыв о Седрике и о том, что тот сейчас болтает с хиндийкой, — кто его принес, Вы или миссис Морис, не заметили?

— Сожалею, сэр, но нет.

— Можете идти.

Джеймс распечатал конверт, почти не задумываясь. Анонимное послание — именно то, чего в его положении не хватало. Как вишенка на пирожном.

«Приветствую Вас, милорд Леонидас!

В первую очередь позвольте принести Вам свои извинения за то, что не называю своего имени! Это вынужденная мера, и я искренне надеюсь, что мы с Вами вместе преодолеем обстоятельства, из-за которых я скрываю своё имя. Спешу также уверить Вас, что мои намерения исключительно дружеские, и только лишь желание Вам помочь побудило меня написать это и последующие письма.

Признаюсь, мне известно, что Ваше расследование дела антиквара Карла Кинзмана вызвано не только и не столько его, якобы, алхимической практикой. Кроме того, смею сообщить, что мне известны некоторые сведения, касающиеся дел Вашего отца, чью память я глубоко уважаю. Дел, напрямую связанных с упомянутым выше мистером Кинзманом. Сведения эти весьма давнего происхождения и, по содержанию своему, имеют большое значение как для Вас лично, так и для всего нашего общества и государства.

Еще раз прошу прощения за столь загадочное изложение, но, повторюсь, я не имею возможности пока выражаться яснее. Основная цель моя — помочь Вам отыскать мистера Кинзмана, живого или мертвого.

В последующих письмах я постараюсь более ясно изложить свою позицию, но главная задача моих посланий — это указать Вам на лиц, имевших с мистером Кинзманом дела особого характера и могущих помочь Вам в Ваших поисках. Первое такое лицо — Арнольд Симонс, торговый агент Восточно-Хиндийской Компании. По моим сведениям, он сейчас в Лондониуме, но советую Вам поспешить, так как он, возможно, снова уедет по делам Компании. Особенность его с мистером Кинзманом дел заключалась в том, что Симонс отыскивал для Кинзмана в глубинах Чанхая товары…».

— Послушай, Джей, я, конечно, предполагал, что ты будешь не рад меня видеть, но зачем же это так демонстрировать, да еще в присутствии слуг? — Седрик, само собой, без стука вошел в кабинет, держа в руках уже не чашки с чаем, а два бокала с шерри.

— Прости, — Джеймс вздрогнул и машинально отложил письмо, — я просто не ожидал тебя здесь увидеть. И мне сейчас, честно сказать, не до приемов гостей.

— О, я должен был догадаться! — Седрик трагически закатил глаза. Он всегда так делал, желая выразить пренебрежение. — Служба, долг, обязанности. За королеву! — он залпом выпил один бокал, а второй поставил перед Джеймсом.

— Рад, что ты понимаешь, — язвительно отозвался тот, даже не взглянув на выпивку, — а тебя, значит, уже выпустили из тюрьмы?

— Ты, видимо, запамятовал, суд меня полностью оправдал, так что мои страдания ограничились добровольной ссылкой в чужих краях. Но спасибо, что спросил!

Джеймс не запамятовал, ему просто очень хотелось как-то выразить свою «радость» от встречи.

Тяжело вздохнув, он присмотрелся к гостю повнимательнее. Седрика не было в Атлантии неполных три года. Но, судя по всему, он не изменился. Даже внешне: его лицо осталось по-лондониумски бледным, никакого юго-восточного загара или следов морского ветра. И нравы его, вероятно, тоже не изменились.

— Не заметно, чтобы ссылка послужила твоему исправлению.

— О, ты даже не представляешь, насколько я изменился! — Седрик воззрился на коллекцию оружия на стене и присвистнул. — Не дурно. Только странно, что ты не пожертвовал всё это разнообразие в наш Музей.

— Если ты так изменился, почему не хочешь жить у родителей? — Джеймс упрямо не желал любезничать. Он не мог понять, рад он всё-таки видеть этого безумца или нет?

При этом Джеймс пытался незаметно дочитать письмо, но листок располагался слишком неудобно.

— Они еще не знают, как я изменился, — вздохнул однокашник и взял со стола второй бокал, — так ты не против, если я поживу у тебя какое-то время… пока они не узнают меня нового?

— Сколько угодно, — буркнул Джеймс и устало потер переносицу. Сейчас ему очень хотелось побыстрее выпроводить гостя и вернуться к письму. Сейчас не до сохранения репутации.

Но Седрик, как всегда, жаждал общения.

— Благодарю, милорд! Постараюсь Вас не стеснить. Тем более, как я вижу, ты уже приютил в своем образцовом доме одно несчастное дитя. Оригинальное дополнение к экзотическому оружию!

При этом в его голосе прозвучали такие нотки… Каких Джеймс надеялся никогда больше у него не слышать.

Лорд Леонидас поморщился еще больше, но, конечно, этих объяснений не избежать и покончить с ними нужно как можно скорее.

— Если ты о хиндийке, то она важный свидетель в моем нынешнем деле. Здесь её удобнее всего держать под присмотром. В остальном — усмири, пожалуйста, свою бурную фантазию.

— Ну, для дикарки она совсем недурно воспитана, — возразил Седрик, напустив на себя очень серьезный вид, — по крайней мере, насколько я пока успел заметить, — он живо опрокинул в себя второй бокал. — А на счет «остального» — верю! Тебе верю. Ты, дружище, скорее станешь монахом, чем притронешься к кому-то темнее чая с молоком. Но, таким образом, я делаю вывод, что сердце восточной пташки свободно… Ты не против?…

Джеймс был бы не против. Совсем не против, даже наоборот, если бы не все эти обстоятельства!

— Рад, дружище, что ты такого высокого мнения о моих нравственных правилах, — процедил Джеймс, по-настоящему теряя терпение, — но если ты действительно не хочешь причинять мне неудобств, постарайся, чтобы о присутствии её в моем доме не узнал весь Лондониум. Понимаешь, о чем я?

— Понимаю. Значит, не против, — тот хмыкнул и резко помрачнел, будто ему вдруг надоело ехидничать, — а как поживает уважаемая леди Элизабет?

Впервые за разговор Джеймс намеренно встретился с ним взглядом. Седрик смотрел спокойно, скучающе. Равнодушно.

— У Элизабет всё в порядке, — постарался также спокойно ответить Джеймс, — она занимается искусством и благотворительностью.

То, что было в прошлом, было неправильно и мерзко. И это должно остаться в прошлом.

— Ах, благотворительность, — мечтательно вздохнул Седрик, — помощь несчастным и голодным… А о моём присутствии в твоем доме, я понимаю, тоже нежелательно распространяться?

— Нежелательно.

— Ясно, не тревожься, — наследник Гелифаксов еще раз вздохнул и с грустью посмотрел на пустые бокалы, — мне просто нужно тихое местечко для работы над новой книгой.

Вот уж очень обнадеживающее заявление! Джеймс вскинулся, забыв на секунду о своем письме.

— Над новой книгой? Если мне не изменяет память, тебя судили как раз за предыдущую книгу.

— Да, по правде говоря, так и было, — Седрик с видом мученика поднялся с дивана, — такова сущность нашего общества, оно ненавидит зеркала… Что ж, я пойду, разберу вещи. Надеюсь, мы еще побеседуем после ужина.

Едва закрылась дверь кабинета, Джеймс схватил письмо. Текст был набран на печатной машинке, так что по подчерку невозможно было опознать писавшего.

Насколько Джеймс знает своих загадочных друзей, рыцари не стали бы отправлять ему какие-то письма, ведь есть Уил-Посланник. Но что молодой лорд, в сущности, о них знает?

И Седрик… Как же не вовремя его принесло!

Отыскав взглядом последнюю строчку, Джеймс дочитал: «…Симонс отыскивал для Кинзмана в глубинах Чанхая товары весьма мистического толка. Говоря конкретнее, средства для борьбы со сверхъестественными существами».

 

Глава 9. Бунт и бунтовщик

Джеймсу не пришлось самому искать торгового агента Симонса. Рената уже назначила ему встречу, о чем любезно телефонировала лорду, на следующее утро после получения им анонимного письма. Но полностью сосредоточиться на этих обстоятельствах Джеймс пока не мог, до встречи с агентом у него была назначена еще одна встреча.

— Шестеренки, — изрек лорд Леонидас, задумчиво глядя на собеседника, — каким, порой, сложным и мощным кажется механизм, а стоит выдернуть из него одну лишь шестеренку и всё рассыпается.

— Шестеренку не трудно заменить, есть механизмы, которые так просто не разворотишь, — тот, в свою очередь, смотрел на него с вызывающим интересом. Очевидно, тем пытаясь скрыть страх и казаться увереннее. — А себя Вы, надо полагать, считаете всемогущим механиком? Что Вам от меня нужно? Я уже всё рассказал Вашим приятелям, да они и сами узнали…

Эрландец оказался именно таким, как Джеймс и представлял: грязным, растрепанным, с диковатым взглядом. Его держали в городской тюрьме под присмотром полиции, но лорд знал, что на самом деле его задержала Тайная Служба и она же им владеет.

«Болтливый, — мысленно отметил он, — это хорошо, так будет проще». В деле ведения допросов Джеймс был, откровенно говоря, не мастер, но, как заметил сам арестованный, он и так уже всё рассказал. А Джеймс пришел не за этим.

— Поверьте, мистер Кейсмен, я вовсе не собираюсь повторно Вас допрашивать, — честно сообщил лорд, — у меня также нет намеренья как-то усугублять Ваше положение. Тем более, что усугубить его едва ли возможно, — он выразительно обвел рукой крохотное пространство допросной комнаты, — напротив, я здесь, чтобы Вам помочь.

— «Помочь»? — Кейсмен пренебрежительно фыркнул. Его эрландский выговор зазвучал почти смешно. — В Ваших устах, милорд, это — самая страшная угроза.

— Тем не менее, — Джеймс решительно подался вперед через стол, — хотя Вам и не удалось закончить свою миссию в этом бунте, я смею надеяться, такие задания глупцам не поручают. Следовательно, Вы не глупец и…

— Эрландец — не глупец?! — арестованный уже откровенно ухмылялся. — А Вы, милорд, похоже, сам бунтарь, если хотя бы допускаете такие мысли. «Эрландцы — те же дикари, что россы. Война, огонь, железо, кровь — ответ на все вопросы», тря-ля-ля! Впрочем, нет! — он азартно перебил сам себя. Джеймс его прерывать не собирался, пусть выговаривается. — Это только обывателю атлантийскому внушают, что эрландцы от природы склонны к насилию и невежественны, а атлантийские же… «механики» о нас гораздо лучшего мнения!

«Или всё-таки поручают?» — засомневался Джеймс. Черт морской знает этих… романтиков. Лицо арестованного выглядело изможденным, но без особых следов побоев. Вероятно, за него еще серьезно не брались или это просто не понадобилось, и принципиальность «борца» кончилась, едва начавшись?

— Верно, дикие, словно скифы, — невозмутимо согласился лорд. Не было ни малейшего желания вступать в псевдодискусии с этим типом, но если дать ему выпустить пар, вероятно, он станет сговорчивее. — Завоевание должно было принести в Эрландию цивилизацию. Разве наша вина, что вы оказались столь… упрямы?

Джеймс мысленно взглянул на карту Империи. Эрландия, остров чуть поменьше атлантийского и чуть севернее. «Остров изумрудного клевера», как выражаются некоторые его обитатели и кое-кто из лондониумских романтиков. Впрочем, в столице об Эрландии чаще высказываются юмористы, чем романтики и трагики. Считается, что это — тема, которая заставит каждого истинного атлантийца расслабиться и улыбнуться. Кто может удержаться от смеха при одном лишь упоминании об эрландской шуточке? Вроде кружек с ручками внутри или еще какой полудикости.

Но лорд Леонидас вовсе не считал вопрос Эрландии поводом для веселья. Мало веселого в неизживаемой, почти уже тысячелетней головной боли. И вот очередной бунт.

— Ах да, как я забыл! — изменник схватил подачу с каким-то извращенным удовольствием, его глаза заблестели еще лихорадочней. — Первая колония, почти как первая любовь… И в качестве признания в любви — творение продажного писаки Герадуса, «История завоевания Эрландии», о дикарях и язычниках, которые лишь притворяются христианами! С двенадцатого века, только исключительно от любви их величеств Тюдоров, эрландские земли передавались атлантийской знати, «Дом в Эрландии всего за пятьдесят фунтов в год, и лучше, чем в Атлантии за двести»! Исключительно от любви сэра Кромвеля в семнадцатом веке наше население сократилось вдвое! И с середины века прошлого, разумеется, тоже исключительно благодаря любви джентльменов, мелких эрландских землевладельцев сгоняли с их земель: так называемая «очистка имений», переход от мелкой крестьянской арены к крупному пастбищному хозяйству… Голод сорок пятого — сорок девятого годов погубил больше одного миллиона моих братьев…

— Однако, — чувствуя, что собеседник выдыхается, вставил Джеймс, — даже если Вы и глупец, то уж точно неплохой оратор. Чем якшаться с нашими врагами, Вы могли бы иметь успех в парламенте.

Вентиляция в допросной комнатенке оставляла желать лучшего, а от эрландца характерно пахло, и Джеймсу очень хотелось поторопиться. Но торопиться в таких делах нельзя, если они с Джеки рассчитывают добиться результата.

— Представляю, — снова ухмыльнулся «Падди», немного сбавив тон, — какие на меня появились бы карикатуры, если уж нашего так называемого премьер-министра у вас изображают с головой свиньи.

— Профессиональный риск, — развел руками Джеймс, — если берешься критиковать, будь готов услышать ответную критику.

Кейсмен вдруг напустил на себя такой оскорбленно-возвышенный вид, будто и правда выступал сейчас с трибуны:

— Когда вампир нападает на свою жертву, едва ли его остановит чья-то критика. Только серебряная пуля…

Джеймс, не сдержавшись, нервно дернулся. Затем произнес с усмешкой, старясь скрыть секундное волнение:

— Если не в парламенте, то в нашем Гайт-парке вы бы точно имели успех, там всякий чудак, обладающий соответствующим талантом, найдет почитателей.

Изменник прекратил строить рожи, весь его вид стал каким-то подавленным и безнадежным. Но в глазах по-прежнему оставался лихорадочный блеск. И упрямая, дикая решимость.

А Джеймс вдруг с неожиданной точностью вспомнил прочитанное где-то когда-то высказывание одного из бывших премьер-министров: «Эрландцы ненавидят наш процветающий остров. Они ненавидят наш порядок, нашу цивилизованность, нашу предприимчивость, нашу свободу, нашу религию. Этот дикий, безрассудный, непредсказуемый, праздный, суеверный народ не может питать симпатии к атлантийскому характеру».

Возможно, те, кого он и рыцари ищут, скрываются именно в Эрландии? Вавилон, Карфаген, Венеция и… Эрландия? Почему бы нет, это достаточно близко и в то же время на безопасном расстоянии. Но рыцари уверяют, что те существа скрываются в самом Лондониуме. Впрочем, только ли в Лондониуме?

Адмирал Дишер может оказаться еще более прав, чем сам рассчитывает.

Волнения в Эрландии происходили во все времена и, надо полагать, не скоро прекратятся. На этот раз восстание в Дублине было быстро подавлено, так как повстанцы, при всей их страсти к самостоятельности, слишком рассчитывали на помощь Гермландии. Но атлантийские морские войска вовремя перехватили корабли с оружием. А мистера Кейсмена, спешившего в Дублин с этой прискорбной новостью, задержала Тайная Служба.

В допросной повисло вязкое молчание. Было слышно, как за дверью прохаживается охранник, а где-то вдали шумит город: экипажи, парокары, паровозы, фабрики и прочие механизмы.

— Эрландия — единственная страна в Старом свете, население которой с середины девятнадцатого века не возросло, а сократилось! — наконец изрек Кейсмен. Видимо, долго молчать он не любил.

— И вы решили, что гермландские друзья это как-то поправят? — Лениво поинтересовался Джеймс. Давно пора было переходить к делу из-за которого он, собственно, вынужден всё это слушать.

— Хуже ведь не будет, — заметил тот, снова оживляясь, — что может быть хуже принципа «Десять заповедей не имеют силы к востоку от Суэца»?

— Как я уже сказал, у меня нет намеренья Вам вредить, — Джеймс тоже выразил оживление, надеясь теперь настроить эрландца на деловой лад. Умеют они разумно сотрудничать? — И я даже не буду с Вами спорить, Ваши претензии во многом обоснованы.

Кейсмен, как и следовало ожидать, подозрительно прищурился. Джеймс мельком подумал: вот что в корне отличает нас от них, они и на сотую долю не владеют собой так, как мы, у них сразу всё написано на лице. И никакое гермландское оружие тут не поможет.

Изменник театрально сложил руки на груди и торжественно процитировал Вильгельма Завоевателя:

— «Поистине, благородное дело — изгнать народ столь отвратительный, всем миром осужденный»!

Джеймс лишь скромно пожал плечами:

— Контроль над Эрландией всегда соответствовал и соответствует нашим стратегическим интересам, это плацдарм для дальнейшего продвижения в Мировое море.

— При этом сама Эрландия была отрезана от мореплаванья!

— Верно, но как же иначе?

— «К чертям в пекло или в Кеннот»! — изверг тот еще одну цитату, на сей раз Кромвеля.

— Только исключительно по необходимости.

— В Вест-Хиндию из Эрландии было вывезено более ста тысяч рабов — тоже, надо полагать, по необходимости?!

— Истинно так, — покорно кивнул Джеймс, чувствуя, что разговор подходит к удобному моменту, — а также Эрландия — это один из первых источников накопления атлантийского капитала и одновременно — лаборатория репрессивных законов, полигон для отладки всякого нового оружия. Вы, вероятно…

— За голову подпольного учителя эрландского языка выплачивали вознаграждение как за убитого волка! — Взвился тот.

Джеймс снова на секунду отвлекся: и вот эти требуют самоуправления? Нет, определенно, эрландцев нельзя оставлять, ради их же собственной безопасности. Иначе среди них заведется морской черт знает что. Впрочем, как говорил, кажется, тот же премьер-министр, колонии не перестают быть колониями из-за того, что они обрели независимость.

— Вы, вероятно, не поверите, — лорд осторожно изобразил доверительную улыбку, доставая из портфеля бумагу и инструменты для письма, — но моё предложение окажется для Вас крайне выгодным. И для Вас лично и для Вашего дела, так сказать, на отдаленную перспективу.

Тот опять подозрительно нахмурился, но подозрительность не могла полностью скрыть интерес.

— Хотите помочь государственному изменнику, милорд? — С натянутой иронией поинтересовался эрландец.

— Вроде того, — не стал спорить Джеймс, — суть моего предложения предельно проста: есть у нас такой профессор, Томас Адамас, алхимик, может быть слышали?

Кейсмен не шелохнулся, но легко было догадаться, что он слышал сие имя.

— Так вот, — кивнув, продолжил Джеймс, — я всего лишь прошу вас дать показания, что профессор Адамас поставляет вашей «Эрландской Армии Освобождения» кое-какие алхимические вещества. Взрывчатые, отравляющие, окисляющие… Понимаете?

Эрландец слушал внимательно и удивительно спокойно. Очень спокойно. Подозрительно спокойно.

— И… что вам нужно от Адамаса? — тихо спросил он.

— Всё дело в том, что у меня и еще у нескольких джентльменов возник серьёзный спор с мистером Адамасом, — пустился в доверительные объяснения Джеймс. Затея Джеки, действительно, выгодна для эрландца, надо только донести до его сознания эту выгодность. — Ваши показания помогут нам склонить чашу весов в свою пользу. Что касается Вашей выгоды, то, во-первых: я и мои друзья сделаем всё возможное, дабы облегчить Вашу участь государственного изменника, Вы же будете для нас ценным свидетелем! А во-вторых, сами посудите, Вам предоставляется возможность способствовать внутреннему конфликту в стане вашего врага. Мистер Адамас — не последний человек в нашем обществе и он точно не одинок на своих позициях. Кто знает, во что может вылиться наше противостояние…

«Падди» продолжал молча сверлить его взглядом, и это не предвещало успехов.

— Слышали такую римскую поговорку, «разделяй и властвуй»? — добавил Джеймс.

— Бесплатный урок политики от ангризи? — тот опять ухмыльнулся, но как-то неискренне. — Пожалуй, только за одно это я уже ваш должник до конца дней своих.

— Нет, нет, примите это как благотворительность, лично от меня, — Джеймс аккуратно пододвинул ему лист бумаги, — так, стало быть, мы договорились? Я Вам продиктую необходимое…

— А всё-таки, что вам нужно от Адамаса? — повторил Кейсмен вопрос, голос его чуть заметно дрогнул.

— Вам это так важно? — Джеймс устало повел плечами. — Это внутреннее дело… Касается флота, — добавил он и тут же пожалел. Этот тип, вероятно, достаточно образован, чтобы понимать значение флота для Атлантийской Империи, он начнет выспрашивать подробности и еще больше заупрямится. — Если Вас интересует, как именно Ваши показания повлияют на наши корабли…

— Нет, мне всё ясно, — прервал его эрландец, вздохнув с явным облегчением, — я отказываюсь от вашего, так сказать, предложения.

— Но…

— С ангризи безопаснее воевать, чем дружить, — демонстративно брезгливо он отодвинул от себя листок и опять скрестил руки на груди.

Джеймс нескрываемо скрипнул зубами:

— Похоже, Вы действительно глупец. Политика — это искусство договариваться, это утонченная игра, а не базарная болтовня или глупое геройство!

— Охотно верю, — беззаботно закивал тот, — в этом — ангризи верю. Только однажды вы доиграетесь. Отравитесь собственным ядом.

— Что ж, — Джеймс быстро взял себя в руки, — тогда не смею Вас более задерживать. Только, весьма вероятно, нам еще предстоит вернуться к моему предложению, — вряд ли Джеки так просто откажется от своей затеи. Принципиальность эрландца ждут серьезные испытания.

— Лучше не тратьте на меня свое бесценное время, — вызывающе парировал изменник. Сейчас он был очень доволен собой.

Джеймс не счел нужным продолжать их нелепый спор. Он сложил бумагу и чернильницу и уже собирался позвать охранника, когда ему пришла, по сути, нелепая, но очень заманчивая идея. Решив, что всё равно ничего не потеряет, лорд невозмутимо спросил:

— Ах да, позволю себе еще один вопрос… Не знакомы ли Вы или кто-то из Ваших соратников с леди по имени Рената Лайтвуд?

Эрландец опять перестал улыбаться. Но на сей раз его лицо резко побледнело, он весь словно окаменел, даже взгляд стал неподвижен. Джеймс понял, что случайно напал на нужный след и терпеливо ждал реакции. Наконец тот с видимым трудом разлепил губы:

— А зачем Вам… Лайтвуд?

— Это касается моей работы в комитете, — мягко ответил лорд, — уверяю, это не относится ни к «Эрландской Армии Освобождения», ни к атлантийскому флоту. Так, я понимаю, имя Лайтвуд Вам знакомо?

— Что Вам от неё нужно? — деревянным голосом переспросил Кейсмен.

— Я же сказал, это касается моей работы в комитете, — Джеймс чувствовал, что вот-вот начнет кашлять. — Вам, может быть, предоставить подробный письменный отчет, чем я там занимаюсь?!

— Охрана! — взвился из-за стола эрландец. — Я больше не хочу говорить с этим жуликом, уведите меня!

Металлическая дверь оглушительно заскрежетала. Охранник ворвался в допросную и встревоженно уставился на Джеймса:

— Сэр? Всё в порядке?

— Да, — буркнул Джеймс, сдавленно кашлянув, — можете уводить.

Пусть Дишер сам выколачивает из этого упрямца, что хочет, раздраженно думал он, сбегая по лестнице и хватая ртом воздух. Только как бы попросить адмирала выколотить еще кое-что… что-нибудь… что-нибудь про эту треклятую…

— Вы?! — столкнувшись у подножия лестницы, Джеймс и Рената выразили совершенно одинаковое возмущение.

— Что Вы здесь делаете? — первой пришла в себя леди фининспектор.

— Могу задать Вам такой же вопрос, — парировал Джеймс, едва переведя дыхание.

— Я здесь по долгу службы, — презрительно фыркнула она, — а Вы?

— Аналогично. Вы пришли к эрландцу?

— Эрландцу? — она сбавила тон и недобро прищурилась. Джеймс старался не упустить ни единого её движения. — Причем тут… Впрочем, мне некогда сейчас с Вами болтать. Не забудьте, у нас сегодня в два часа встреча с агентом, — она решительно шагнула на лестницу.

Но Джеймс весьма грубо схватил её за локоть. Вполне материальный локоть, по видимому, из плоти и крови, мельком отметил он.

— Что Вас связывает с этим эрландцем?

— Да с каким еще эрландцем?! — она гневно выдернула руку. — Прекратите скандал, Вы мешаете мне работать!

Опомнившись, Джеймс отступил на шаг назад. Он мысленно отругал себя за нелепый срыв. Неужели это общение с дикарями на него так влияет?

— Прошу прощения… Но будьте так любезны, явиться на место встречи не позже половины второго!

Рената еще раз презрительно фыркнула и скрылась в полумраке второго этажа.

 

Глава 10. Война и наука

Эрландец, даже средней степени фанатичности, способен вывести из себя буквально кого угодно. Джеймс ехал с недопустимым превышением скорости, тщетно стараясь подавить раздражение. В его голове крутился только один вопрос — что связывает бунтовщика с Ренатой Лайтвуд?

Шумные улицы Лондониума проносились по сторонам и теперь казались Джеймсу какими-то мрачными, чуждыми, тревожно-подозрительными, словно за ними, как за ширмами, кто-то прятался и наблюдал. Возможно, так оно и есть.

Письмо анонимного доброжелателя он перечитал трижды, после чего мог уверенно сказать две вещи: во-первых, автор письма знает о Карле Кинзмане нечто, заслуживающее внимания. Во-вторых, автор послания знал отца Джеймса. И знал, похоже, гораздо лучше, чем сам наследник герцога Мальборо. Знал о графе Ди.

Джеймс вдруг почувствовал себя пресловутой шестеренкой, только не главной, а совсем маленькой, от которой в механизме почти ничего не зависит, и вместе с тем она никак не может из механизма выбраться.

Усилием воли лорд заставил себя сбавить скорость. На условленное место он прибыл за час до назначенного времени. Впрочем, мисс Лайтвуд тоже не заставила себя долго ждать.

Для встречи с торговым агентом была выбрана куда более скромная, чем «Георг», кофейня в центре города.

— Я не могу найти этого репортёра, Риплинга, — едва поздоровавшись, заявила Рената Лайтвуд, — и клерк «Ротбарта» почему-то не отвечает. У Вас есть какие-нибудь соображения на сей счет?

— Эмиссар Банка и не всесилен? — нервно усмехнулся Джеймс. Он злился на себя даже больше, чем на неё, и едва удерживал вежливый тон.

— Увы, — она присела за столик и принялась мять салфетку, — хотелось бы увидеть и Ваше участие в нашем общем деле.

Требование вполне обоснованное. Тем более, если Джеймс предпочитает называть это расследование «своим», а не «нашим».

— Джо Баглз, редактор «Времён», мой хороший знакомый, — пожал плечами лорд, — он знает всех репортёров, я спрошу его в ближайшее время. С сэром Ротбартом лично не знаком, увы, на имя его клерка могу лишь отправить вызов, подобный Вашему.

— Сделайте одолжение, — скривилась Рената и нарочито аккуратно расправила салфетку.

Повисло неудобное молчание. Двери кафе открывались и закрывались, запахи и звуки улицы вползали внутрь, причудливо смешиваясь с запахом кофе и позвякиванием посуды. Казалось, время внутри и снаружи течет по-разному. Джеймс вдруг представил, что за тонкой стеклянной витриной кафе шумит не Лондониум, а древний Вавилон, и те существа правят легендарным городом, а значит и всем миром. Они жили тогда в золотом дворце, им поклонялись, как богам. Теперь они хотят всё вернуть. Но у них не получится.

Джеймс, в очередной раз подавив раздражение, заметил, что лицо мисс Лайтвуд гораздо бледнее обычного. Круги у глаз как будто темнее, ресницы подрагивают при каждом вздохе. «Гувернантская» прическа слегка растрепана, выбившаяся прядь просто заправлена за ухо. Всё это выглядело непривычно… по-человечески.

И немедленно возникло другое видение: отец Джеймса примерно так же проводил время незадолго до своей смерти. По словам некоторых свидетелей, он обедал с какой-то леди.

— Знаете, я недавно опять виделся с известным нам мистером Родсом, — заговорил Джеймс, как мог, непринужденно, — так он… Это довольно странно, но он совсем Вас не помнит.

— Ничего странного, — равнодушно ответила Рената, оставив, наконец, салфетку в покое, — мистер Родс сейчас такая важная персона, скажите спасибо, что он запомнил хотя бы Вас.

— Всё же не на столько, — осторожно настаивал Джеймс, — он как будто Вас даже не видел тогда, в «Георге».

— Это и к лучшему, — заявила девушка, — лично мне спокойнее, когда такие люди, как мистер Родс не помнят о моем существовании.

— Уверен, что это взаимно, — опять усмехнулся лорд, но тут же вернул себе внимательную серьезность, — или я, по незнанию, преувеличиваю возможности служащих нашего Банка?

Мисс Лайтвуд нахмурилась, от чего её лицо стало даже еще более изможденным. Видно было, что этот, якобы, светский разговор её сильно тяготит.

— Не преувеличиваете, — пробормотала она, обхватив чашку обеими руками, словно пыталась согреться. Руки у неё едва заметно дрожали.

— Прошу простить меня за сегодняшнюю сцену в полицейском участке, — Джеймс решил перейти к более насущному вопросу, — но, позвольте спросить, что Вы делали в полиции?

Девушка ответила сухим тоном, внимательно глядя в чашку:

— Я, как уже сказала, была там по службе, но то дело никак не связано с мистером Кинзманом.

— О, Вам удается вести несколько дел одновременно? — изобразил восхищение лорд, не веря ей ни на грош.

— Что в этом удивительного? — резко вскинулась она. Похоже, мисс фининспектор сильно взволнована после посещения полицейского участка и никак не может взять себя в руки. Неужели тоже пообщалась с дикарем? — Вы ведь сами там зачем-то были. И… о каком эрландце Вы меня спрашивали?

Джеймс примирительно поднял руки. Она всё-таки первой заговорила об эрландце, это очень хорошо. В мыслях Джеймса крутилась схема некоего механизма «Адамас — эрландец — Лайтвуд», только он пока не мог понять принцип его действия.

— Еще раз прошу прощения, я вовсе не ставлю под сомнение Ваши профессиональные способности, — заверил Джеймс. — Признаю, моё посещение полиции отчасти связано с нашим делом. От части. Позвольте объяснить, — он старался не упустить ни малейшего изменения в её лице. Заметных изменений, впрочем, не было. — У меня есть подозрение, что Кинзман… не напрямую, но косвенно связан с поставкой алхимических веществ эрландским бунтовщикам, — он не спеша отпил кофе, давая ей время воспринять и оценить это признание.

Рената лишь слегка кивнула, но словно даже не ему, а каким-то своим мыслям.

— Стало быть, Вы из-за этого его разыскиваете. А мне казалось, у Вас к Кинзману личное дело.

Джеймс едва не поперхнулся кофе и сдавленно закашлялся.

— Личное? С чего Вы взяли?

— Вы явились на место происшествия раньше всех, — она слегка пожала плечами, — без всяких санкций обыскали дом. А уже позже завели комитетское расследование, словно только чтобы иметь повод.

— Весьма поверхностный анализ, — невозмутимо парировал он, — мы давно за ним присматривали. А о разгроме магазина мне сообщили… мои осведомители.

— Напрасно присматривали, — Рената усмехнулась неприятно знакомой усмешкой, — я-то точно знаю, что никакой алхимией он не занимался.

— Вот как? — Джеймс вызывающе улыбнулся в ответ. — Вы так уверены? Насколько я знаю, эрландские террористы оплачивают свои покупки отнюдь не через Банк Атлантии. Если вообще оплачивают…

Мисс Лайтвуд пренебрежительно махнула рукой:

— Да это же очевидно! У него просто не было средств производства того, что могло понадобиться эрландцам, и в нужных им количествах. Он бы не смог такое скрывать. Так что…

— Вот, совершенно согласен на счет средств и объемов производства, — быстро продолжил лорд, чувствуя себя гончей на охоте. В этот раз точно — гончей. — Но как на счет его сотрудничества с профессором Адамасом?

Он замер, ожидая от «лисы» ответных действий.

Рената тоже замерла. И опять побледнела.

— А при чем здесь Адамас? — безвыразительно спросила она.

— Адамас, весьма вероятно, и поставляет им эти вещества. При том у него были некие дела с Кинзманом. Следовательно…

— Но что за дела? — нетерпеливо перебила Рената, отставив чашку. — Точно связанные с алхимией?

— Не точно. Собственно, это я и надеялся выяснить у Адамаса, имея в руках соответствующие показания эрландца.

Мисс Лайтвуд немного помолчала. Джеймс не торопил её с ответом, он сделал вид, что полностью поглощен вкусовыми свойствами кофе.

— И как? Успешно? — Напряженно спросила она, её лицо будто совсем застыло.

— Пока не особенно, — вздохнул Джеймс, отставляя чашку, — эрландец оказался на редкость упрямым типом. К слову сказать, может быть, Вы сами назначите господину профессору встречу?

— Я? — она как-то странно вздрогнула и на секунду очень недобро сощурилась. Совсем как хищный зверек.

— Именно, так будет удобнее. Просто я, признаться, никогда не был его любимым студентом. Мне придется долго его уговаривать, — преспокойно пояснил лорд. — А Вам он сразу не откажет, уверен.

Рената с облегчением перевела дыхание, очень тихо, но он всё-таки заметил. Она явно ему врала, Джеймс почти не сомневался, что Рената виделась с эрландцем! И при имени Адамаса она начинает бледнеть.

— Но, — протянула мисс Лайтвуд, вопросительно сложив руки на груди, — что мы можем ему предъявить? Лично у меня нет никаких материальных свидетельств, что Адамас вел дела с Кинзманом. Может быть, у Вас есть какие-нибудь счета, бумаги, свидетели?

— Честно сказать, — протянул Джеймс, — у меня есть только внутренняя уверенность.

Такой уверенностью с ним поделился почтенный адмирал Дишер, но об этом мисс Лайтвуд знать не обязательно.

— Прекрасно! — воскликнула она. — Вам хочется, чтобы так было, значит, не стоит и сомневаться!

— Поговорить с ним стоит, это может дать неожиданный результат, — Джеймс не обратил внимания на её иронию. И жестко добавил: — А материалы от эрландца я всё-таки получу, только придётся затратить чуть больше времени и казенных средств.

Рената вновь посерьезнела, медленно обхватила себя за плечи и прикусила губу. Казалось, она вот-вот на что-то решится.

— Ваш эрландец, Кейсмен, кажется, так? — спросила она, аккуратно положив руки на стол. — Я читала в газете, что его задержали, и про этот бунт…

— Да, именно он, — подтвердил Джеймс с небрежностью, — крайне неприятная личность, лучше бы Вам его не видеть.

— О, меня не пугают неприятные личности, если Вы помните, где я работаю, — натянуто усмехнулась леди фининспектор. Кажется, ей хотелось немного снять напряженность разговора.

— Прошу прощения…

— Ничего! Я просто хочу сказать… — Она опять замялась, — что ему теперь грозит? Его вышлют в Австралию?

— Едва ли он отделается так легко, — с той же небрежностью возразил Джеймс, — государственная измена, сотрудничество с правительством другой страны… Петли ему не миновать.

— Ясно, — Рената опять задумалась, взгляд её казался обращённым глубоко в себя.

Джеймс мысленно отметил, что надо как-нибудь при случае поинтересоваться, почему мисс Лайтвуд вообще выбрала службу в Банке. Вряд ли она скажет правду, но из этого может выйти занимательный разговор.

— Я обещал ему помочь, если он даст нужные показания против Адамаса, — добавил лорд, когда молчание опять затянулось, — но, боюсь, даже я и мои друзья ничего не сможем сделать.

Она резко очнулась от своих раздумий:

— То есть, Вы не знаете наверняка, связан профессор Адамас с эрландцами или нет?

— У меня опять — только внутренняя уверенность, — честно признался он, — но не у меня одного, и не я один интересуюсь этим вопросом. Так что, можно не сомневаться, доказательства найдутся.

— Ясно, — повторила Рената с каким-то недовольством, — не только Вы. А кто еще, наверное, опять неугомонные вояки?

— Почему Вы так решили? — искренне полюбопытствовал он.

— Ну, не секрет, с кем профессор Адамас обычно… полемизирует, — она вдруг отчего-то смутилась, — он любит повторять, что наука должна служить миру, а не войне.

Джеймс откровенно фыркнул. Если леди фининспектор повторяет подобное всерьез, то он еще больше сомневается, работает ли она на самом деле в Банке Атлантии.

— При этом, когда война служит науке, он не возражает, — ехидно заметил лорд.

— Что значит «война служит науке»? — вскинулась девушка. Было странно наблюдать, как мисс Лайтвуд то теряет, то опять возвращает себе маску невозмутимости.

— А смог бы тот же Адамас проникнуть в гробницы египетских царей или в тибетские храмы, не будь наших флота, армии и дипломатии? — Джеймс не скрывал своего презрения.

— Для этого вовсе не обязательно воевать! — с поспешностью и горячностью неопытного полемиста возразила она. — Другие государства в таких делах обходятся без войны!

— Какие, например? — светски улыбнулся Джеймс. — Уж не Бонапарта ли с его египетским походом…

— Нет, — опять торопливо перебила она, — я читала, барейская Академия наук отправляла в Тибет исследовательскую экспедицию, вполне мирную. Но ваша дипломатия через чанхайский императорский двор не дала им дойти до сердца Тибета, королевства Мустанг!

— Верно. И кто в итоге победил? — Джеймс усмехнулся, на сколько мог, небрежно. Его слух царапнуло случайно проскользнувшее у неё слово, «ваша». «Ваша дипломатия», как будто её, служащую в Банке Атлантии, такие вещи не касаются. Впрочем, возможно, это ничего не значит.

— Да дело не в победе!

— Не в победе? А в чем же? — вот теперь он удивился совершенно искренне и не удержался от еще одного замечания. — Знаете, по-моему противопоставление армии и науки — это самое нелепое, что можно придумать. Для Империи нужны не только солдаты, но и исследователи. Зачастую солдаты только и могут пройти по следам энтузиастов-первопроходцев, изучивших для них языки и нравы аборигенов и слабости их правителей. Можно ли обвинять этих смельчаков, что они рискуют своими жизнями «ради войны»?

Рената неопределённо приподняла брови. Потом ответила как-то смущенно:

— Выходит, что так, ведь результаты их подвигов редко становятся достоянием общественности, эти сведения, как агентурные донесения, собираются в штабах… Просто, я хотела сказать… — она снова замялась, — насчет того эрландца и вообще… Вам не кажется, что это не правильно?

— Что?

— То, что вы… мы делаем в Эрландии. И в других местах.

— Я не совсем Вас понимаю.

Она опять закусила губу, будто не могла подобрать слова. Но сей увлекательный диспут прервало появление Симонса.

 

Глава 11. Королевский дурман

Арнольд Симонс оказался немолодым человечком, одетым строго и практично, как всякий клерк. И, как подобает порядочному клерку, явился точно вовремя.

— Сэр Леонидас, моё почтение. Мисс Лайтвуд, — поздоровался он, садясь за их столик, и уставился на Ренату с нескрываемым уважением, — о, не часто мне доводилось, вот так запросто, посидеть за чашкой кофе с финансовым инспектором. Хотя, работа моя непосредственно связана с финансами.

— Полагаю, вы просто очень хорошо делаете свою работу, — лукаво улыбнулась Рената, скрывая напряжение в голосе.

— В отличие от несчастного мистера Кинзмана, — заметил Джеймс, пытаясь не упускать из внимания и реакцию мисс Лайтвуд. Леди фининспектор опять казалась невозмутимой.

Симонс лишь вздохнул, безнадежно взмахнул рукой над кофейником и обратился уже к нему:

— А мне ведь, прошу заметить, милорд, когда-то доводилось бывать с Вашим покойным папенькой на одном корабле. Как жаль, что с ним случилось такое несчастье….

— Во время второй чанхайской компании, очевидно, — быстро предположил Джеймс, вспоминая письмо. — Отец и адмирал Дишер тогда служили вместе.

— Точно, так, — кивнул Симонс, благодушно улыбаясь. — А я в то время уже работал на Компанию, и как раз по опиумной торговле.

— Вы были хорошо знакомы с ними? — поинтересовался лорд, насколько мог, беспечно.

— Ну, будучи на одном корабле и объединёнными одной работой…

— Это очень занимательно, но нас интересуют, прежде всего, Ваши дела с мистером Кинзманом, — мягко прервала воспоминания о юности мисс Лайтвуд. — Когда Вы виделись с ним в последний раз?

— Мисс Лайтвуд, давайте позволим нашему свидетелю спокойно рассказать, что он считает нужным, — осторожно предложил Джеймс.

В блеклых глазах Ренаты мелькнуло какое-то подозрение, но возражать она не стала.

— Я к тому и веду, — ничуть не смутился агент, — по чанхайской линии. Как Вам, конечно известно, наша Восточно-Хиндийская Компания торгует по всему миру и, пожалуй, всем на свете, от винтовок до чая. А где нашей торговле чинят препятствия, там приходит на помощь старый добрый солдат. Или матрос.

— И как это связано с мистером Кинзманом? — холодно уточнила леди фининспектор.

— Я о том и говорю, — повторил агент, опять слегка смутившись, — он у меня покупал кое-что…

— Не волнуйтесь, рассказывайте всё по порядку, — поспешил ободрить его Джеймс, одновременно бросив неодобрительный взгляд на Ренату. Девушка с превеликим терпением кивнула.

— Я вот что хочу сказать, — закивал тот, — я давно служу в Компани, я человек деловой, можно даже сказать, прагматичный. Я не верю во всякое… эдакое…

— Какое? — мягко спросил Джеймс, внутренне каменея.

— Во всякую мистику и туземные байки, — выпалил он и вдруг решительно хлопнул по столу ладонью, — не думайте, что я какой-то сумасшедший, давайте я расскажу вам с самого начала, как я познакомился с Кинзманом.

— Пожалуйста, — согласилась Рената, с легкой язвительностью в голосе.

— Примерно два года назад, когда я вернулся в Лондониум из очередного рейса, — начал Симонс, чуть успокоившись, — Кинзман подошел ко мне на каком-то приеме, сейчас уже не помню, у кого, и спросил, не желаю ли я сотрудничать с его магазином. Я тогда был уже наслышан о мистере Кинзмане и его лавке «Три кита» и, в общем, не удивился его предложению, ведь я, без ложной скромности скажу, большой специалист по Чанхаю! В свое время немало там поездил и довольно сносно говорю на их языке. Я, прошу заметить, был в горящем Кантоне…

— Да, да. И что же Кинзман?

— Да, мистер Кинзман. Я счел его предложение весьма выгодным и сказал, что в Лондониуме у меня уже есть неплохая личная коллекция редкостей из Чанхая, за хорошую цену я мог бы продать ему любой предмет, — тут Симонс запнулся и суетливо попросил официанта принести ему еще кофе.

Джеймс и Рената терпеливо ждали, пока ему подадут напиток.

— Но он заявил, что из моих вещей ему ничего не нужно! — вдруг резко воскликнул Симонс. — Ему нужен посох тибетского Далай-Ламы!

— О! — не удержался от восклицания лорд. — Непростой заказ.

Мисс Лайтвуд никак не прокомментировала сообщение агента.

— Еще бы! — закивал тот. — У меня, конечно, весьма широкие возможности, но не настолько же! Если бы нам в руки попала такая редкость, то она отправилась бы в Атлантийский Музей, а не в какую-то лавку.

— Естественно. И что было дальше?

— Поначалу ничего особенного. Я честно сказал ему, что не могу достать столь ценную реликвию. Он выразил сожаление. А через некоторое время, насколько я помню, через несколько месяцев, мистер Кинзман снова обратился ко мне. На сей раз его пожелание показалось мне куда более простым, — Симонс торопливо сделал еще один глоток кофе, — он сказал, что у него есть покупатель на предметы, которыми в Чанхае принято бороться с… скажем так, мистическими существами. Мистера Кинзмана интересовали всяческие амулеты, талисманы, ритуальные клинки. Да, особенно клинки. «Предметы, которыми можно убить демона», так он сказал.

— Вас это смутило? — быстро спросил Джеймс.

Для кого Кинзман мог заказывать такие вещи? Для кого-то из рыцарей? Или он знал бывшего мистера Ди? Но почему не рассказал, даже не намекнут о нем Джеймсу? И при чем здесь эта проклятая хиндийка?

— Поначалу, нет, — мотнул головой агент, — ничего удивительного, многие коллекционеры любят предметы с «легендой». Я исправно привозил ему подобные безделушки, он всё принимал и щедро платил. Но потом начались странности…

— Странности? — Джеймс еще больше насторожился.

Мисс Лайтвуд слушала молча, почти не глядя на Симонса.

— Да, странности. Он снова и снова просил меня отыскивать предметы такого рода, всё покупал, но при том с каждым разом говорил, что я привожу не совсем то, что нужно. — Агент слегка пожал плечами, словно его это до сих пор удивляло. — Он твердил, чтобы я искал эти штуки в закрытых сокровищницах чанхайских князей, в отдаленных буддийских храмах и монастырях… Точно я сам не знаю, как мне работать!

— И что же Вы сделали? — спросил Джеймс.

— Ничего особенного, продолжил привозить то, что удавалось найти, — Симонс еще раз пожал плечами и чуть смущенно добавил, — считаю, со своей стороны, я его не обманывал, я привозил предметы именно того назначения, что он просил. Но, понимаете, в чем главная странность? Чем дольше шли эти наши дела, тем более мистер Кинзман становился таким… Нервным.

— Нервным?

— Да, — кивнул агент и тут же замотал головой, — нет, я не хочу сказать ничего дурного о мистере Кинзмане, он ни разу не нарушил своих деловых обязательств, но из-за этих чанхайских штук… Он с каждым разом всё настойчивее твердил, чтобы я искал «настоящие» средства от демонов. Он казался очень встревоженным, честное слово! Можно подумать, он их где-то испытывает и остается недоволен результатом.

Симонс замолчал и вопросительно уставился на них.

Испытывал, очевидно, не сам Кинзман, а его покупатель.

Джеймс коротко постучал пальцами по столу. Ему очень хотелось спросить об отце и мистере Ди, но задавать такой вопрос при Ренате точно не стоило.

Мисс Лайтвуд тем временем сама нарушила молчание:

— А Вы не замечали, вел ли мистер Кинзман алхимическую деятельность? — спросила она формальным тоном.

— Хм, по-моему, нет, — ответил тот с недоумением, — честно сказать, я никогда о таком и не задумывался, ведь у него была лавка и торговля шла хорошо, зачем ему возиться с алхимией?

— Понятно. Когда Вы видели Кинзмана в последний раз?

— О, мы мельком виделись на нескольких приемах пару месяцев назад, — отозвался Симонс, — а от моих услуг он отказался, насколько я помню, чуть больше полугода назад, просто сказал, что больше товары из Чанхая его не интересуют.

— Это всё? — Рената недовольно нахмурила тонкие брови.

— Да. Поймите меня правильно, я не хотел бы говорить дурно…

— Вы можете предположить, что с ним случилось?

— Увы, ничем не могу помочь, — развел руками Симонс, — я сам узнал о его исчезновении из газет, да мы с ним никогда не были достаточно дружны, только торговля…

Прекрасно, еще один «ценный» свидетель. Джеймс откинулся на стуле, лихорадочно соображая, что можно еще спросить. Автор анонимного письма написал правду о делах Кинзмана с Симонсом, но что это дает?

Полгода назад. Если таинственным заказчиком Кинзмана был именно мистер Ди, то, выходит, он искал не только ту вещь. Как далеко он смог зайти?

Затянувшееся молчание прервала Рената. Джеймс только и успел заметить, что её лицо побледнело еще больше обычного, а глаза, наоборот, потемнели, словно от сильного внутреннего волнения.

— Только торговля, да, — мисс Лайтвуд вдруг почти зашипела, — полагаю, посох далай-ламы Вы не достали лишь потому, что Кинзман не предложил за него хорошую цену.

— Простите…

— А если бы он попросил Вас привозить головы чанхайцев, по сходной цене, Вы бы не отказались!

— Но… — агент оторопело заморгал. Впрочем, как и Джеймс.

— Да что там какие-то головы! Когда на тех же самых плантациях опиума не хватало рабочей силы, ваша великая Компания завозила туда рабов из Эрландии. Очень практично!

Лорд хотел было осторожно перебить её, но при упоминании Эрландии вздрогнул и промолчал.

Леди фининспектор еще больше побледнела и опять скомкала салфетку.

— А эти атланто-чанхайские войны, участием в которых Вы так гордитесь, — процедила она, — опиумные войны, так будет точнее, просто уникальный пример в истории! Впервые война велась не ради территории или ресурсов, или хотя бы религиозных воззрений, — Рената отбросила салфетку и резко встала из-за стола, — война велась исключительно лишь за возможность банды жадных кровопийц травить дурманом целую страну! — выплюнув эти слова, она развернулась и вышла из кофейни, яростно стуча каблуками.

— Но… Но… — Симонс растерянно хлопал глазами, как разбуженный филин, — мы просто защищали свои торговые интересы, разве это не законно? И вообще, ситуация на Востоке не так однозначна…

— Да, да, прошу прощения, — быстро закивал лорд, тоже вставая. Ему вдруг стало очень неловко за Банк Атлантии, — дело в том, что мисс Лайтвуд по долгу службы сегодня была вынуждена посетить полицейский участок, у неё очень непростая служба, и это дело Кинзмана…

— Мне, право, жаль, что я не смог быть Вам полезен! — агент вскочил со стула и суетливо схватился за своё пальто. — Позвольте, я хотя бы оплачу счет…

Джеймс отстраненно кивнул. Его мысли вдруг опять вернулись к отцу, к их редким и серьезным разговорам.

С начала установления торговых отношений вся торговля с Чанхаем была сосредоточена в руках Атлантийской Восточно-Хиндской компании. Атлантийские купцы покупали у чанхайцев шелк-сырец и чай, а ввозили в порт Кантон железо, олово, свинец и шерсть.

Но со второй половины века большое распространение получила атлантийская торговля опиумом, который выращивался в Бенгалии. Опиум быстро стал основной и наиболее доходной статьей атлантийской торговли с Чанхаем. Вслед за Атлантией почувствовали явную выгоду и торговцы Североамериканских Штатов, Португалии и некоторых других стран.

Но не финансовые доходы от продажи опиума в Чанхае были важны для правительства Атлантии. Точнее, не только они. Опиум в Азии выполнял еще и военно-стратегическую цель — разложение армии, чиновничества, народа.

Отец в своё время давал Джеймсу читать немало разных материалов по атланто-чанхайским войнам, и молодой лорд хорошо запомнил слова атлантийского консула в Чанхае, сказанные на заседании Королевской комиссии по опиуму: «Пока Чанхай остается нацией наркоманов, нам не стоит бояться того, что эта страна превратится в серьезную военную державу, так как эта привычка высасывает жизненную силу из чанхайцев». Разумеется, всё это сознавал и чанхайский император Даогуан.

Вскоре чанхайские чиновники в Кантоне потребовали от атлантийских и североамериканских торговцев прекращения поставок опиума, конфисковали и попросту сожгли наличные запасы товара. Правительство Атлантии, естественно, не могло терпеть такого вероломного нарушения прав и интересов атлантийской торговли, и потребовало возмещения убытков. К чанхайским берегам была послана эскадра.

Чанхайцы резко отказались от предложения решить вопрос дипломатическим путем. Атлантийскому правительству ничего не оставалось, кроме как официально объявить Чанхаю войну. Свою эскадру к берегам Чанхая направили и североамериканцы. Так началась первая чанхайская кампания.

Сколько Джеймс ни читал и ни слышал об этой войне, так и не мог понять, на что вообще надеялось чанхайское руководство? Технический и военно-организационный перевес был на стороне атлантийцев. Но главным их преимуществом был, несомненно, флот: он опирался на мощь линейных кораблей и бомбических орудий. Чанхай мог противопоставить этому только отсталую армию с совершенно архаичным вооружением. Их флот, состоявший из джонок, несмотря на свою многочисленность, был беззащитен в столкновениях с бронированными пароходами.

Очень быстро атлантийцы блокировал Кантон, Гонконг и несколько других опорных пунктов на побережье, приблизившись к Нанкину.

Уже через несколько месяцев на палубе атлантийского военного корабля «Корнуоллис» был подписан «Нанкинский мирный договор». Для атлантийской торговли открывались пять портов Чанхая, Восточно-Хиндийской компании выплачивалась контрибуция, а остров Гонконг передавался в вечное владение Великоатлантией.

Однако атлантийцам так и не удалось добиться официального разрешения ввоза опиума в Чанхай, хотя договор, по сути, не запрещал контрабандную торговлю. Через год было подписано дополнительное соглашение, по которому атлантийским подданным предоставлялось в Чанхае право экстерриториальности. Но, на взгляд атлантийского правительства, это всё равно не решало проблему. И Джеймс не стал бы с ними спорить.

Необходимо было завершить начатое и достойным поводом послужило задержание чанхайскими властями атлантийского торгового судна «Эрроу».

Атлантийская эскадра вновь подвергла бомбардировке порт Кантон. Положение чанхайцев усложняло еще и то, что накануне в Чанхае разразилась гражданская война, пекинское правительство вело борьбу с образовавшимся Тайпинским государством. Война на два фронта сделала позицию пекинского правительства безнадежной.

Вторая чанхайская компания закономерно окончилась уже в самом Пекине.

— Опиум — это не только дурман, из него делают полезные лекарства, например, опиумную настойку, лично я сам принимаю её от бессонницы, — продолжал бормотать Симонс, — и, в конце концов, если человек не хочет покупать опиум, его же никто не заставляет, это его свободный выбор…

— Конечно, разумный человек всегда примет верное решение, — отозвался Джеймс, думая о своем.

— И, прошу заметить, что акционерами нашей Восточно-Хиндийской Компании являются и члены королевской семьи! — не унимался Симонс. — А разве королева Атлантии стала бы участвовать в чем-то преступном?!

— Ни в коем случае.

— Вот именно, — они уже шли к выходу, когда агент добавил: — и Ваш отец! Право, мы с ним были знакомы лишь по службе, я никогда не имел чести называться его другом или хотя бы приятелем, но я не хочу, чтобы Вы сейчас думали, что покойный герцог Мальборо участвовал в делах, недостойных джентльмена!

Джеймс замер уже у самой двери.

— Не стоит беспокоиться, — напряженно произнес он, — а Вы случайно не знаете… Вы не слышали, вел ли мистер Кинзман какие-то дела с моим отцом?

— Нет, — Симонс покачал головой с явным сожалением, — мистер Кинзман никогда при мне не упоминал имени Вашего отца.

— А Вы не обращали внимание, может быть при Вас мистер Кинзман упоминал такое имя: мистер Ди или граф Ди?

— Нет, не слышал от него о таком, — агент, казалось, расстроился еще больше, — мне очень жаль, но нет.

Он, действительно, очень сожалел. Джеймс уже догадался, что этот клерк из тех представителей преуспевающего среднего класса, которым для полного счастья в жизни не хватает только втереться в друзья к старой аристократии. Но в клубы на Пен-Мел не принимают представителей преуспевающего среднего класса.

Выйдя, наконец, на улицу, они еще раз извинились друг перед другом за взаимные неудобства и распрощались.

Джеймс направился к своему парокару. Мисс Лайтвуд ждала его там, нервно прохаживаясь по тротуару.

— Вас сегодня подвезти или опять предпочтёте прогуляться? — невозмутимо поинтересовался лорд.

— Прошу прощения за эту сцену, — процедила в ответ она, — просто… От этого свидетеля никакого толка!

— Это был Ваш свидетель, прошу заметить.

— Да, и хотелось бы уже увидеть хоть одного Вашего! — огрызнулась Рената, спрятав кулачки в карманы плаща.

— В ближайшее же время, — пообещал он, — а Вы, прошу Вас, организуйте нам встречу с профессором Адамасом.

Она неодобрительно передернула плечами.

— Стоит ли тратить время на домыслы?

Джеймс устало поморщился, открывая дверцу кара.

— Стоит проверить все версии. К тому же, я не сомневаюсь, вы с профессором легко найдете общий язык.

Не говоря больше ни слова, Рената Лайтвуд отвернулась и зашагала прочь.

 

Глава 12. Опоздание

Утром следующего дня Джеймс сидел в своем домашнем кабинете и мрачно смотрел на два письма. Одно опять анонимное, второе — от премьер-министра. Была еще короткая записка от Элизабет, доставленная её горничной. Леди Голди выражала беспокойство, всё ли у Джеймса в порядке, и не составит ли он ей компанию на прогулке по парку?

Ледяной комок страха немедленно возник у него в горле. Что, если те существа доберутся до Элизабет? Теперь всё в опасности, каждый житель столицы, каждый житель острова! Граф Ди должен защитить их. Нужна та вещь…

О том, что премьер имеет к нему какое-то дело, Джеймс за последние дни едва не забыл. Едва. Но не забыл. И теперь он не мог решить, какое послание прочесть первым.

Благая тишина кабинета вдруг показалась Джеймсу угнетающей. Всё вокруг будто бы ждало, требовало от него выводов, решений, результатов. А у него ничего не было. И время утекало.

Мелькнула мысль, не нанять ли себе в помощь частного детектива? Ходили слухи, что в Лондониуме есть такой человек, немного эксцентричный, злоупотребляет опиумом, но в своем деле гениальный.

Эту мысль Джеймс немедленно отмел. Чем меньше посвященных, тем лучше.

А еще его так и тянуло связаться с Симонсом и полюбопытствовать, помнит ли он о мисс Лайтвуд, или она исчезла из его памяти, как из памяти Самюэля Родса?

Надо было выбирать, и Джеймс начал с анонимного.

«Приветствую Вас, милорд Леонидас!

Я смею догадываться, что моё первое письмо не столько помогло Вам, сколько внесло в Ваши дела еще большее смятение. Снова прошу прощения за неясность моих выражений! И снова повторюсь, обстоятельства вынуждают меня раскрывать мои сведения постепенно.

Как Вы, должно быть, убедились, мистер Кинзман разыскивал через мистера Симонса чанхайские культовые предметы, предназначенные для уничтожения существ наподобие живых мертвецов. И, как, вероятно, рассказал Вам мистер Симонс, Кинзман оставался недоволен привозимым товаром.

Точнее сказать, это заказчик мистера Кинзмана оставался недоволен. Да, действительно, заказчику мистера Кинзмана было очень сложно угодить. Ему не нужны были дешевые туземные поделки. Он искал настоящие вещи.

Возможно, это звучит для Вас нелепо, и Вы сейчас задаетесь только одним вопросом: какое ко всему этому мог иметь отношение Ваш отец? А, может быть, напротив, Вы уже сами смогли выяснить достаточно и знаете, что покойный герцог Мальборо столкнулся с силами нечеловеческими. Но, прошу Вас, позвольте моим словам следовать одному за другим и тогда Вы узнаете и поймете всё.

Сейчас хочу обратить Ваше внимание на двух лиц. Первое — это мистер Кейсмен, эрландец, недавно задержанный нашей почтенной полицией. Мне доподлинно известно, что он был знаком с мистером Кинзманом, он отыскивал в Эрландии вещи, аналогичные тем, что находил мистер Симонс в Чанхае. И второй — это Джозеф Риплинг, молодой репортер и синематографист, о нем Вы, должно быть, слышали от мистера Родса. Мистер Риплинг искал предметы всё того же назначения, но на Ближнем востоке и в Африке. Надеюсь, общение с ними поможет Вашим поискам.

С почтением, Ваш друг и доброжелатель».

Джеймс аккуратно сложил письмо и убрал в конверт. Ему было легче поверить в оживших мертвецов, чем в «друзей и доброжелателей». Но этот аноним, похоже, хорошо знает лорда Леонидаса. Больше того, он явно осведомлен о делах Джеймса. Насколько осведомлен, можно только гадать.

Джеймс вспомнил, какую плату попросил Кинзман за ту вещь. Старинный меч. Родом из Эрландии. Меч графа Ди. Просто совпадение или… Или таинственный заказчик до сих пор жив?! Или это уже другой заказчик?

Необходимо еще раз поговорить с Посланником, добиться от него хоть каких-то пояснений. Но сам найти Уила Джеймс не может, придется ждать, когда тот изволит с ним связаться.

Лорд откинулся в кресле и несколько раз глубоко вдохнул. Попытался выстроить цепочку: Кинзман, неизвестный заказчик, граф Ди, Адамас, Рената Лайтвуд, адмирал Дишер… Но звенья не желали сцепляться друг с другом и разлетались в стороны.

Ясно только одно: медлить нельзя!

Джеймс быстро открыл письмо от премьер-министра. Это оказалось всего лишь приглашение на совещание сегодня в доме премьера.

— «Всего лишь» — смешно, — вслух подумал молодой лорд и вышел из кабинета. Нужно отдать пару срочных распоряжений Огденсу.

Дворецкий обнаружился около библиотеки, он как раз относил туда чай.

— Огденс.

— Сэр?

— Телефонируйте от моего имени в отделение полиции, туда, где содержится эрландец Кейсмен, и сообщите, что я намереваюсь еще раз с ним побеседовать, вероятно, сегодня, ближе к ужину.

— Конечно, сэр, — как всегда невозмутимо кивнул дворецкий.

— И что там с Риплингом, Вам еще не удалось с ним связаться?

— К сожалению, нет, сэр, — Огденс никак не изменился в лице, — мне известно, что он в Лондониуме, но его трудно найти, у него, по-видимому, очень много дел. Я телефонировал мистеру Джо Баглзу, он обещал нам помочь.

— Риплинг мне нужен, как можно скорее, — спокойно заметил лорд, — и еще, отправьте запрос на имя одного сотрудника «Банка Ротбарта»…

— Ты сказал, тебе нужен Риплинг? — из двери библиотеки показалась слегка растрепанная голова Седрика. При этом вид у него был очень деловой, за ухом торчал карандаш. — Я знаю Джозефа Риплинга.

— Неужели? — с сомнением проговорил Джеймс, отстраняя Спенсера и проходя в библиотеку.

Седрик был последним человеком в Империи, кого Джеймс хотел бы посвящать в эти дела.

— Да, представь себе, — подтвердил кузен чуть обиженно, — мы даже встречались с ним в Аравии, он был там с очередным репортерским заданием, а я скитался в изгнании… Вот, как раз рассказывал об этом мисс Агрэ. Похоже, кроме неё это никого здесь не интересует!

Хиндийка сидела в одном из кресел и держала на коленях какую-то книгу, похоже, том «Всеобщей атлантийской энциклопедии». Небольшой столик был сплошь завален бумагами. Седрик небрежно сгреб бумаги, давая Огденсу возможность поставить поднос с чаем.

Отношения Джаи и виконта Спенсера складывались еще более нежелательно, чем ожидал Джеймс. Нет, Седрик не позволял себе ничего непристойного. Он только всё время о чем-то с ней разговаривал. По условию самого Джеймса, Седрик днем оставался дома, уходя на какие-то свои прогулки с наступлением сумерек. Все дни он проводил в беседах с «мисс» Агрэ. И, что самое пугающее, всё время что-то записывал.

— Ты, я вижу, действительно работаешь над новой книгой, — заметил Джеймс, садясь в свободное кресло.

— Всего лишь наброски, — махнул рукой Седрик, — так как на счет Риплинга, тебе нужна помощь? — он подошел к полке и снял оттуда бокал с недопитым шерри.

Джеймс скептически осмотрел эту картину. О, если бы не безумная срочность!..

— Что ж, буду очень благодарен, — нехотя кивнул он, — как скоро ты сможешь его найти?

— Уже сегодня. Я-то знаю, где в столице собираются настоящие газетчики, а не снобы-редакторы, — кузен решительно отставил бокал и потер ладони, как рыночный торговец, — но с условием, что я в деле.

— В каком еще деле?!

— Я хочу участвовать в расследовании, — страстно заявил тот, — Джая и Огденс рассказали мне, что пропал этот антиквар Кинзман, и я хочу помочь тебе его отыскать.

Джеймс едва сдержался, чтобы не скрипнуть зубами.

— Послушай, Седрик, если тебе просто нечем заняться, это не значит…

— Думаешь, я настолько бесполезный? — Седрик вызывающе скрестил руки на груди. — У меня огромные связи в Лондониуме.

— У тебя? Ты же два дня назад приехал!

— Ну и что? Меня здесь все помнят. Ты просто как мой отец.

«А что, это так плохо?». Если бы сам Седрик был хоть чуть-чуть как его отец… Многое было бы по-другому. Было бы гораздо проще.

Джеймс всё-таки скрипнул зубами, едва слышно. И тогда только заметил:

— Это что, мой халат?!

— Да, Огденс сказал, я могу одолжить его на время, — Седрик картинно развел руками, демонстрируя вышитые рукава, — мне пришлось продать свой персидский халат в Лютеции, за гроши! Ну, ты же знаешь этих лягушатников.

— Ладно, — поморщился лорд Леонидас. На споры с Седриком у него никогда не хватало сил. Катастрофически не хватало. — Только в будущем, если захочешь у меня что-то одолжить, спроси лично меня, а не Огденса.

— Непременно! Одолжи мне сегодня десяток-другой фунтов. А то эти репортёры большие любители выпить, особенно за чужой счет.

Джеймсу оставалось только вздохнуть.

— Не только они. Возьми деньги у Огденса. И немедленно отправляйся искать этого Риплинга!

— Слушаюсь, сэр! — он шутливо взмахнул рукой. — Леди, моё почтение! — и выбежал вон.

— Он хороший, — вдруг заявила Джая, — он нам поможет, я думаю. Не обижайте его.

— Его, пожалуй, обидишь, — Джеймс потер переносицу, стараясь сосредоточиться. У Седрика всегда была удивительная способность вносить сумбур в его мысли. — Запомни, не стоит верить всему, что говорит виконт Спенсер. А сейчас я задам тебе несколько вопросов о мистере Кинзмане.

— Да, сэр, — она закрыла книгу, быстро выпрямилась в кресле, словно примерная ученица и посмотрела ему в глаза. Открыто и внимательно. Так смотрят только те, кому совершенно нечего скрывать. Или совершенные хитрецы. Или азиаты.

Кроме того, Джеймса не оставляло чувство, будто он уже где-то видел Джаю Агрэ. Точнее, хиндийку, очень похожую на неё. Хиндийцы, почти как чанхайцы, для европейца — на одно лицо. А тогда, пятнадцать лет назад, для Джеймса все вокруг слились в одну всепоглощающую стихию безумия, стихию взбунтовавшихся дикарей. Он хорошо запомнил только лицо надменной княжны. Сначала она обманчиво-любезно разговаривала с его отцом, а потом поддержала бунт сипаев.

Обманчивая любезность, притворная покорность — вот о чем стоит помнить, имея дело с туземцами. Природу не переделаешь, как ни старайся. Они могут смотреть, слушать и говорить вот так почтенно, вежливо, цивилизованно. А при удобном случае воткнут кинжал тебе в спину.

И кто-то еще будет обвинять ангризи в непостижимом лицемерии?!

Тогда, в первый день, оставляя хиндийку у себя, Джеймс надеялся, что от неё будет гораздо больше пользы. Но, как оказалось, по существу дела она не знает ничего. Или знает, но не говорит.

Примерно полгода назад некий полковник Роуз, один из многочисленных знакомых Кинзмана, привез её из Тэли, где она работала горничной у жены Роуза. По словам самой Джаи, она хотела таким образом «улучшить свой атлантийский», а потом вернуться в Тэли и стать там школьной учительницей. У Кинзмана она вела хозяйство, помогала расставлять товар в лавке, да переписывала иногда самые простые бумаги. При разговорах антиквара с его покупателями она никогда не присутствовала. Лично она знала только полковника Роуза. Понятия не имеет, какие могли быть у мистера Кинзмана враги. Точно знала она только одно: у него были непростые отношения с адмиралом Дишером, Кинзман часто жаловался ей, что адмирал подсылает каких-то людей следить за магазином. Чем «Три кита» и их владелец не угодили адмиралу, антиквар хиндийке не объяснял. А накануне нападения человек от адмирала пришел прямо в лавку и они с хозяином о чем-то спорили, но о чем именно, Джая не слушала. Она вообще не имеет привычки подслушивать!

А потом на магазин напали, и Кинзман велел ей бежать к лорду Леонидасу, сыну герцога Мальборо.

— Я сейчас назову несколько имен, а ты постарайся вспомнить, упоминал ли их когда-нибудь мистер Кинзман, — сказал Джеймс, стараясь смотреть ей в лицо так же прямо и уверенно.

— Да, сэр.

— Альберт Симонс, агент Восточно-Хиндийской компании.

Она уверенно кивнула.

— Да, мистер Кинзман говорил, что покупал у этого господина вещи из Чанхая. Только я его ни разу не видела, к нам в лавку он ни разу не приходил.

— Что за вещи?

Она на секунду замялась, словно подбирая слова.

— Не знаю, как правильно их назвать, мистер Кинзман не рассказывал много… Какие-то вещи для служения богам.

— Хорошо. А этот репортёр, Джозеф Риплинг?

— Да, он тоже присылал вещи для богов, я его тоже не видела.

— Питер Кейсмен, эрландец?

Она опять задумалась, потупив взор.

— Нет, не помню.

— Рената Лайтвуд?…

— Нет, никогда о такой не слышала, — Джая быстро вскинулась и помотала головой. На взгляд Джеймса, очень уж быстро.

— Это финансовый инспектор из Банка, — терпеливо уточнил он, — мистер Кинзман не говорил, что у него проблемы с Банком Атлантии?

Хиндийка, похоже, смутилась:

— Что такое «финансовый инспектор»?

— Кинзман не говорил, что у него есть долги? — переспросил Джеймс, теряя всякую надежду узнать что-то новое. — Не рассказывал, например, что за дела у него с банком Ротбарта?

— Нет, не помню…

— Хорошо, допустим. А упоминал он о герцоге Мальборо?

— Да, он сказал, чтобы я бежала сюда, сказал, что Вы нам поможете, — быстро затараторила она, глотая половину звуков.

— Не обо мне, — резко перебил её Джеймс, — о моём отце, бывшем герцоге Мальборо. Он когда-нибудь еще его упоминал, у них были дела? Говори помедленнее.

Хиндийка испуганно поджала губы и снова потупилась.

— Нет, при мне он такого не говорил. Я служила у него всего только полгода…

Отца убили полгода назад, напомнил себе Джеймс. Пожалуй, это правда, при ней у Кинзмана уже не могло быть дел с Мальборо-старшим.

— Хорошо, — повторил он, — а имя мистер Ди тебе знакомо?

Она вновь уставилась на свои руки, лежащие на коленях:

— Нет, не знакомо.

Другого ответа Джеймс и не ожидал. Ему вдруг остро захотелось её ударить. За всё. За прошлое, за настоящее. Никчемное, варварское существо!

Но вместо этого он проговорил:

— А что этот твой полковник Роуз…

— Сэр, — в библиотеке бесшумно появился Огденс. Вид у дворецкого был привычно невозмутимый, но Джеймс сразу почувствовал тревогу в его голосе, — я телефонировал в участок, как Вы просили, но там мне ответили, что в деле мистера Кейсмена произошел чрезвычайный поворот.

— Что…

— Следователь просит Вас лично подойти к аппарату.

Чувствуя, как пересыхает горло, Джеймс прошел в кабинет и взял трубку.

— Милорд председатель комитета по надзору за алхимической деятельностью, сэр Леонидас? — уточнил следователь.

— Да.

— Сожалею, но вынужден сообщить Вам, что интересующий Вас обвиняемый Кейсмен прошлой ночью скончался в своей камере.

 

Глава 13. Совет

До встречи у премьера оставалось слишком мало времени, и Джеймс не успевал заехать в участок. По телефону удалось выяснить лишь, что утром Кейсмена нашли неподвижно лежащим на койке, врач определил остановку сердца во сне.

Джеймс, толком не подумав, спросил у следователя, зачем в участок вчера приходила финансовый инспектор Рената Лайтвуд. Следователь ответил именно то, чего лорд и опасался: никакой фининспектор вчера участок не посещал.

— Занятно, — произнес Джеймс, кладя трубку на рычаг, — дошла ли эта новость до моего доброжелателя?

Но сейчас молодому лорду стоит сосредоточиться на предстоящей встрече с наиболее влиятельными членами правительства.

Собрание кабинетного «ядра» проходило в доме премьер-министра. Такие встречи еще в шутку называют «кухонным кабинетом», имея ввиду, что на его собраниях могут присутствовать не только члены правительства, но и доверенные советники — «друзья» премьера, и просто влиятельные лица. И если лорда Леонидаса пригласили на подобную встречу, значит, его дела еще совсем неплохи.

Собирались все приглашенные, конечно, не на кухне, а в гостиной. Уютная, мягко освещенная и хорошо проветриваемая комната напоминала гостиную клуба на Пен-Мел. Впрочем, это и был самый главный клуб, не считая Парламента.

И еще не считая, пожалуй, Её Величества Почтенный Тайный Совет. Кроме кабинетного «ядра» и главы Оппозиции, Тайными советниками являются несколько главных судей Империи: ординарные апелляционные лорды, судьи апелляционного суда Атлантии и Уэльса, судьи апелляционных судов Эрландии и Шотландии. А также три высочайших духовника Атлантийской церкви — архиепископ Кентерберийский, архиепископ Йоркский и епископ Лондониума. И, разумеется, наследник Короны и сам монарх входят в Тайный Совет.

И вот, кто-то из этих влиятельнейших людей Империи может быть связан с…

— Джентльмены, хочу еще раз повторить, что приглашаю всех к себе в конце месяца на прием в честь нашей победы, — возвестил всем собравшимся лорд Бельфур.

Присутствовало около двадцати человек. Лорд Мильтон — соратник Сэмюеля Родса. Председатель комитета по финансам. Человек из Адмиралтейства — один из заместителей адмирала Дишера. Еще несколько министров и представителей обеих партий. Джеймс знал в лицо почти всех. Самые влиятельные люди в Атлантийской Империи, а значит и в мире. И кто-то из них, собравшихся в этой уютной комнате, возможно, связан с теми существами. Кто-то из старейших семей Атлантии покровительствует древнему злу. Кто-то, очень близкий…

Гости свободно расселись по кожаным диванам и креслам, некоторые курили сигары, некоторые — потягивали шерри из хрустальных бокалов. Джеймс сел в наименее задымленной части гостиной и тоже взял себе бокал. Он и не помнил, когда последний раз ему так хотелось глотнуть чего-нибудь крепкого.

— Еще раз благодарю за приглашение, мистер Бельфур, — сказал Дилан, стоя спиной к камину так, чтобы все могли его видеть, — но вынужден заметить, господа, наши празднества порядком затянулись. Если праздновать одну победу слишком долго, она может оказаться последней.

Гости согласно закивали. Джеймс тупо уставился в свой бокал, он не хотел ни с кем встречаться взглядом. А премьер, казалось, в его сторону и не смотрел.

— Итак, к делу! — продолжил глава правительства. — Сегодня главная тема беседы — содействие нашим японским союзникам.

Слово «союзникам» было произнесено с такой безупречной естественностью и теплотой, словно премьер говорил о своих родственниках из провинции.

— Сегодня, я полагаю, можно подвести некоторые итоги уже проделанной работы, — кивнул сам себе Дилан, — мистер Бельфур?

— Мы поддерживаем постоянную связь с дипломатической службой японского императора, — уверенно отозвался министр иностранных дел, небрежно стряхивая пепел.

«Интересно, он уже знает про Кейсмена?» — подумал Джеймс. Мысли о расследовании не уходили из головы ни на секунду и буквально заглушали слова премьера.

Формально дела Эрландии лорда Бельфура уже не касаются, но при предыдущем премьер-министре, его дядюшке, Бельфур занимался вопросами местного самоуправления, входил в кабинет как секретарь по делам Эрландии. За жёсткое противодействие идеям ирландского «самоуправления» он получил от бунтовщиков прозвище «кровавый Бельфур».

Может ли он что-то знать?… Как его расспросить?… А что, если он?…

— Наш Банк предоставил правительству Японии наиболее широкую кредитную линию, — сообщил председатель комитета по финансам, махнув какими-то бумагами.

При упоминании Банка Джеймс нервно сглотнул и заставил себя сосредоточиться на происходящем здесь и сейчас. Что за дела планируются с Японией? Он что-то слышал о работе в восточном направлении, кажется, от Дишера, но что именно готовит правительство? И что в связи с этим потребуется от него?

— И как же они воспользовались этим кредитом? — полюбопытствовал Дилан.

— Разумеется, полная модернизация флота и всех вооружений, — довольно пояснил финансист, — разумеется, с помощью наших почтенных промышленников. Само собой, закупка нашего алхимизированого угля для новых паровых машин, — он быстро взглянул в свои бумаги и добавил, — по моим подсчетам, Япония покроет сорок процентов военных расходов благодаря нашим займам.

— И, разумеется, — подхватил разговор заместитель адмирала, — предвосхищая Ваш вопрос, могу сказать, что все консультанты для службы на японских кораблях уже отобраны лично Первым лордом Адмиралтейства. В ближайшее время они отплывут на Восток.

— Наш посол в Японии уже ждет их, — в тон ему добавил Бельфур, выдыхая облачка сигарного дыма, словно сам был каким-то паровым механизмом.

— Прекрасно, господа, — Дилан взял свой бокал с каминной полки и тоже сел в кресло, — а что с нашими друзьями в Бареи? Они готовы к работе?

— Разумеется, — из дальнего конца гостиной негромко отозвался джентльмен, которого Джеймс не знал, — они готовы и ждут лишь нашей помощи.

Джеймс, наконец, сообразил, о чем идет речь. В памяти медленно всплыла хроника недавних событий на тихоокеанском рубеже.

В конце прошлого века японское государство заметно укрепилось и, естественно, пожелало использовать свою силу по прямому назначению — расшириться территориально и политически.

После удачной для себя войны с Чанхаем, Япония захватила Ляодунский полуостров, небольшой архипелаг и, в целом, довольно уверенно закрепилась на азиатской части Большой земли. Джеймс в то время еще учился в Университете, восточные войны его мало интересовали, но теперь он вспомнил, что отец уже тогда говорил: проникновение Японии на континент в перспективе может привести к столкновению с Барейской Империей.

Столкновения начались, как это принято, сначала на дипломатическом поле. Вскоре Барея, Франция и Гермландия заставили Японию отказаться от Ляодунского полуострова. Гермландия заняла чанхайский порт Циндао, разместив там свою восточно-азиатскую эскадру, а барейским кораблям достался Порт-Артур.

Атлантия, в свою очередь, арендовала порт Вей-хай и оборудовала там свою морскую базу, ставшую хорошим дополнением к Гонконгу.

Японское императорское правительство не желало мириться с тем, что их успехи столь грубо урезали. Их можно было понять. Джеймс не бывал в стране Ямато и видел только их послов, но всегда считал японцев очень необычными азиатами. При всей колоссальной разнице, было между их народами что-то невыразимо общее. Может быть, то, что ангризи и японцы — островные нации. И те и другие во внешних делах считали главным принципом противостояние Большой земле. И те и другие душевно очень сдержанны и закрыты.

Впрочем, на этом сходство заканчивалось. Япония слишком долго предавалась самоизоляции, слишком долго оставалась по-азиатски традиционной и медлительной. В будущем Ямато суждена лишь роль регионального драчуна. Что очень удобно для Атлантии, теперь есть кому регулировать барейское присутствие на Тихом океане и в континентальном Чанхае. Разумеется, для этого Японию надо поддержать.

Вполне естественно, что барейские войска вошли в Манчжурию, дабы встретиться с японскими силами там, а не на Амуре.

Итак, начались сложные переговоры между Барейской и Японской империями. Япония, отстаивая свое пребывание в Корее, соглашаясь признать за Бареей её интересы в Манчжурии, но только в том, что касается использования местных железных дорог.

Предложение явно не равнозначное, однако барейский царь готов был уступить, но с условием, что территория Кореи к северу от тридцать девятой параллели будет объявлена нейтральной полосой, на которую ни одна из договаривающихся сторон не должна вводить войска.

Переговоры затягивались, а Япония становилась тем упрямее, чем больше становились её займы и мощнее флот.

— Очень хорошо, — прервал размышления Джеймса голос премьера, — и в этой части нам понадобится Ваша помощь, милорд Леонидас.

Джеймс, к чести своей, не вздрогнул, лишь вежливо перевел взгляд от бокала на главу кабинета:

— Чем я могу помочь? — и вопросительно приподнял бровь.

— Необходимо, чтобы наши люди в Бареи получили кое-какие алхимические вещества, которые им вскоре понадобятся, — пояснил Дилан, — Ваша задача, как председателя комитета по надзору за алхимической деятельностью, обеспечить эти поставки, а именно: попросить профессора Адамаса этим заняться.

Вот теперь Джеймс все-таки вздрогнул и чуть не выронил бокал.

— Вы хотите, чтобы профессор Адамас поставлял алхимические вещества барейским бунтовщикам? — уточнил он, чувствуя, что его душит совершенно идиотский смех.

Нет, сама по себе помощь революционерам внутри страны-противника — дело разумное, практичное и для Атлантии уже давно отлаженное… Но знали бы уважаемые джентльмены, какая это ирония для их молодого коллеги!

— Что здесь смешного? — нахмурился премьер. — Или Вы, как большинство в нашем обществе, считаете свою должность декоративной и смеётесь над ней?

— Прошу прощения, — кашлянул Джеймс, — но что если он не захочет этим заниматься?

— Постарайтесь его уговорить, — мягко посоветовал Дилан, — покажите, что Ваш комитет что-то значит. Для нас очень важно, чтобы сейчас этим занялся именно профессор Адамас, чтобы это выглядело как личная инициатива ректора Университета. Зная его, скажем так, оригинальные взгляды, никого не удивит, что он помогал барейским товарищам, мечтающим о свободе для своего народа. А у нас при этом не возникнет проблем по дипломатической линии, верно, милорд Бельфур?

— Именно так, — отозвался глава имперской дипломатии, И посмотрел на лорда Леонидаса эдак снисходительно, будто вынужден объяснять всем понятные вещи, — в перспективе нам нужны дружеские отношения с Бареей. Как Вы, должно быть, слышали, недавно мы создали Комитет по защите Империи и завершили переговоры об атланто-французском альянсе. В будущем в этот альянс должна вступить и Барея.

— Благодарю, сэр Бельфур, — мягко прервал его Дилан. — Стало быть, мы можем на Вас рассчитывать, сэр Леонидас? — всё так же мягко спросил Джеймса премьер, но взгляд его был жесткий.

— Разумеется, сделаю всё, что в моих силах, — только и мог ответить Джеймс, пытаясь мысленно прикинуть, а что же, собственно, в его силах?

— Прекрасно, — Дилан довольно улыбнулся и глотнул шерри, — мистер Смит в ближайшее время пришлет Вам перечень нужных веществ, Вы обсудите это с профессором Адамасом, а в дальнейшем мистер Смит сам будет с ним работать.

Премьер кивнул в сторону незнакомого Джеймсу человека, говорившего о барейских «друзьях». Тот вежливо кивнул в ответ. Джеймс вдруг ясно понял, что он из Тайной службы. Мысль казалась просто ослепительной.

— Итак, господа, — премьер обвел всех нарочито-дружеским взглядом, — на этом, думаю, наше собрание можно считать оконченным.

Джентльмены начали неторопливо вставать, продолжая непринуждённо разговаривать о светских новостях. Несколько министров пожелали Джеймсу успехов в работе.

Премьер, как радушный хозяин, проводил каждого из гостей до двери и на прощание пожал каждому руку. Пожимая руку Джеймсу, он на мгновение притянул его к себе и прошептал:

— Советую Вам, мистер Ди, доказать свою полезность, — и, тут же отстранившись, расплылся в самой теплой улыбке.

 

Глава 14. Атака Легкой Кавалерии

— Всё еще большая часть мира принадлежит дикарям или же государствам, которые экономически или политически недоразвиты и потому не в состоянии использовать полный потенциал территорий, — адмирал Дишер имел привычку в момент неудачи придаваться теоретическим рассуждениям. А Джеймса он считал, по-видимому, идеальным слушателем. Молодой лорд старался не разочаровать его хотя бы в этом. — Надеюсь, адмирал Мэхен, единственный достойный человек в банде Адамаса, вам объяснял?…

— Разумеется, — поспешно кивнул Джеймс. Он чувствовал, что сильно подвел старого отцовского друга, и от этого становилось еще тяжелее.

— С другой стороны, у высокоорганизованных государств накопился избыток энергии. Эта энергия в ближайшем будущем должна быть направлена на завоевание новых территорий, — продолжил Джеки, глядя куда-то вдаль сквозь стены своего кабинета. Он мог бы и сам стать отличным преподавателем, если бы захотел. — Я считаю, что в будущем развернется острая борьба за новые рынки и источники сырья, и эта борьба неминуемо потребует применения военной силы. Главный вопрос — как?

После собрания у премьера Джеймс сразу поехал не в полицию, а к адмиралу Дишеру. Тот уже знал о Кейсмене и был мрачен, как море перед штормом. Теперь им предстояло обдумать свои дальнейшие ходы в партии против ректора.

Дишер, по-видимому, очень хотел курить, но при Джеймсе сдерживался. Только налил себе виски, но не сделал ни глотка. Он выслушал короткий рассказ Джеймса о задании Дилана и принялся рассуждать.

— А Кейсмен всё-таки потрясающий мерзавец, — вдруг резко сменил тему адмирал, — типичный эрландец — пакостит до последнего.

— Что Вы теперь предпримете? — осторожно спросил Джеймс.

Джеки со вздохом взял стакан с виски и переставил его на другой край стола, не пригубив.

— Во-первых, мешать планам Дилана мы не будем, барейские бунтовщики — это важный пункт, их надо снабжать всем необходимым. Во-вторых, я подозреваю, что премьер беспокоится вовсе не о проблемах в дипломатии. Для тех самых барейцев в Портсмуте уже загружен пароход «Графтон»: швейцарские винтовки «Веттерли», патроны, взрывчатка. И этим как раз занимаются наши дипломаты, вовсе не опасаясь скандалов с барейским царем.

— Но почему тогда…

— Очень надеюсь, — Джеки покрутил ус, в его глаза стал возвращаться привычный азарт, — правительство намеревается подцепить Адамаса на подходящий крючок, а потом, когда барейское дело будет сделано, дернуть за этот крючок.

Но у Джеймса слишком мало времени, он не может ждать, когда начнется и закончится барейско-японская война.

— Мало времени, — произнес его мысли адмирал, — Дилан всё делает правильно относительно Ямато, но почему, черт возьми, он не понимает, что прогресс нельзя тормозить ни при каких обстоятельствах?! Тем более, на флоте! У нас есть все возможности и ресурсы для перехода на жидкое топливо! Это вопрос выживания, это новое воплощение концепции «двойного превосходства», неужели они этого не понимают?

Дишер хлопнул ладонями по подлокотникам, вскочил из-за стола и принялся мерить шагами кабинет. Он опять словно оказался на палубе перед боем. Точнее, его бой уже шел.

— Вел ли Мальбруг свою армию к победе во Фландрии, пробивался ли Веллингтон от Торрес Ведрас по направлению к Парижу, одним словом, каковы бы ни были видимые наши действия, настоящая наша цель всегда — уничтожение наших противников на море. Понимаешь, мальчик мой? Именно потому нашими главными врагами поочередно являлись Нидерланд, Иберия и Франция, а случайными союзниками — Гермландия, Австрия и Барея.

Адмирал словно боролся с какой-то невидимой стихией, Джеймс не решался его перебивать.

— На протяжении своей истории Атлантия, уничтожив или значительно ослабив морскую силу своего очередного противника, вступала с ним в союз, чтобы с помощью его армии уничтожить флот другого противника. Ослабив Нидерланд, мы с его помощью ликвидировали французский флот при Ла-Хоге, после чего вступили с французами в союз для уничтожения баз иберийского флота. Посредством союза с Бареей вторично сломив силу французского флота во времена Наполеона, Атлантия менее чем через полвека с помощью французской армии наносит смертельный удар возникшей барейской морской силе в Черном море. А сейчас союзная нам Япония должна нанести удар развивающемуся могуществу Бареи на Тихом океане. Что будет потом, ты знаешь?

— Когда барейская морская сила будет подорвана, Атлантия вступит с ней в соглашение с целью уничтожить нашего очередного противника на море — Гермландию, — как примерный студент ответил Джеймс, и, не сдержавшись, усмехнулся, — можно всерьез подумать, что все остальные в мире дураки, кроме нас.

— Так думать не надо, — строго возразил Дишер, немного успокоившись и опять садясь за стол, — все остальные — не дураки. Просто мы чуть лучше умеем находить аргументы.

— Вроде парохода с винтовками?

— Не только. Никто не будет заключать союз со слабой стороной, невозможно заставить других воевать за тебя, если ты сам слаб. Наша сила — флот, наша территория — Мировое море. И наша политика подобна воде, проникает всюду и размывает все преграды. Если правительство противника строит корабль, мы должны помешать этому правительству. Если противник всё-таки построил корабль, мы должны построить в ответ два корабля. Мы первыми отказались от паруса и перешли на уголь полвека назад, а что было бы, если бы тогдашние «профессора» этому помешали?

— Вы правы, — кивнул Джеймс и просто, без вопросительной интонации, добавил, — Вы следили за Кинзманом.

Адмирал лишь слегка пожал плечами. Казалось, замечание его ни удивило, ни взволновало.

— Да, следил. Прости, что не сказал сразу, но это никак не поможет в твоем деле. Совершенно никак.

— Может быть, всё же расскажете?

— Что ж, слушай. Всё этот Адамас, — Джеки схватил бокал и разом опрокинул в себя виски, — я давно пытаюсь найти на него хоть что-то серьезное, но кроме его пацифистской болтовни, про которую и так все знают, у меня ничего не было. Примерно год назад кое-кто из моих людей обратил внимание, что среди любимых студентов ректора есть весьма неблагонадежные личности. Знаешь, такие выходцы из низших классов, которые любят провоцировать забастовки и драться с полицией.

— Социалисты?

— Да, так они себя называют, но по мне, это обычные бандиты. Профсоюзные вожаки их обожают, — адмирал презрительно скривился, — на месте барейского царя я бы лично отправлял им пароходы… Но не в этом суть! Такие субъекты попадают в Университет только за счет стипендий и задерживаются там лишь благодаря покровительству Адамаса. Я стал наблюдать за ними и вскоре узнал, что среди них немало выходцев из Эрландии. Разговоры в их компаниях ведутся соответствующие, протесты против войны в Африке и тому подобное. Потом я узнал, что один из их активистов часто наведывается к Кинзману, иногда даже вместе с самим профессором.

— И на основании этого Вы решили…

— Но согласись, заманчиво! Нужно только найти доказательства, — адмирал вдруг тяжело вздохнул, — одна только дружба с этими социалистами чего стоит! Понимаешь, я просто чую, что-то там не чисто. Не могут профессор Адамас, студент-маргинал и пройдоха торговец собираться вместе, просто чтобы попить чаю!

— В день исчезновения Кинзмана Ваш человек заходил в лавку, и они о чем-то ругались, — медленно произнес Джеймс, — о чем?

— Они не ругались, — очень серьезно возразил адмирал, — не знаю, откуда у тебя такие сведения, но они не ругались, а просто разговаривали, и то не долго.

— О чем разговаривали?

— О тебе, мальчик мой.

Джеймс вытаращился на Дишера самым нелепым образом. В одно мгновение молодого лорда поразили несколько противоречивых догадок.

— Некоторое время назад мне сообщили, что ты стал наведываться в его лавку, — спокойно пояснил адмирал, делая вид, что не сказал ничего особенного, — нет, само по себе это, конечно, ни о чем не говорит, может быть ты просто решил купить подходящую статуэтку для каминной полки… Но, пойми, твой отец погиб при странных обстоятельствах, меня совсем не радует, что ты можешь связаться с типами вроде Кинзмана или Адамаса.

— Я не связывался с Адамасом, — мрачно заметил Джеймс.

— Положим. В тот день я велел своему человеку зайти и под видом репортёра расспросить Кинзмана о ваших с ним делах, за хороший гонорар, естественно. Однако ж антиквар категорически отказался, заявил, видишь ли, что дорожит своей репутацией. Мой человек не стал настаивать и просто ушел. Ссоры не было, — он опять вздохнул и, подперев щеку ладонью, спросил, — может, теперь ты мне объяснишь, что у тебя за дела с этой шайкой?

Джеймсу очень захотелось по-настоящему всё объяснить, и про ту вещь, и про рыцарей, и про чудовищ… Ну не может Джеки Дишер оказаться предателем и заговорщиком! Не может он угрожать жизни королевы! Кто угодно, только не он.

Джеймс вдруг осознал, что, возможно, старый отцовский товарищ — теперь единственный человек в мире, которому есть до него дело. А он еще придумывал, как можно было бы использовать эрландца против адмирала! И использовал бы.

Старый отцовский друг… А может быть, это он — автор анонимных писем? Но, если Джеки всё знает, если отец ему настолько доверял, почему он ничего не говорит Джеймсу? Или Джеки знает не всё? Или знает что-то совсем другое?

— Мы в комитете давно подозревали Кинзмана в незаконной алхимической деятельности, — проговорил он, понимая, что Дишер ему ни на грош не верит, но по-другому ответить нельзя, слишком опасно. Нельзя поддаваться чувствам.

— Похвальная бдительность, — подчеркнуто вежливо заметил старик.

— Итак, получается, что серьезных доказательств Вы не нашли?

Джеки кисло глянул в пустой стакан и вдруг без обиняков сказал:

— Устраивать похищение Кинзмана мне совершенно ни к чему. Мне нужно было поймать его за руку, а не распугать всю шайку.

— Я вовсе не имел в виду… — опять неуклюже соврал Джеймс.

— Оставь, — адмирал только отмахнулся, — дело есть дело. Да, ничего весомого мне найти не удалось. Кейсмен был для нас неплохим шансом, но всё испортил.

Адмирал неторопливо встал, взял с полки бутылку и налил себе еще виски.

— И что нам теперь делать? — невольно выпалил Джеймс, удерживаясь, чтобы тоже не выпить.

— Что и всегда, — пожал плечами тот, — продолжать плыть. Работать веслами. Мы проиграли всего лишь маленькое сражение в бесконечной войне.

— Но как мне теперь уговаривать Адамаса?

Джеки невесело усмехнулся:

— А с чего ты решил, что его придется уговаривать? Подозреваю, что идея помощи «борцам за свободу» ему очень понравится. Конечно, учитывая, что это выгодно нашему правительству, у господина профессора возникнет непростой выбор. Хочешь мой совет? Будь с ним пожестче, в конце концов, есть у тебя полномочия?

— Постараюсь.

Повисло удручающее молчание. Дишер пил виски, а молодой лорд смотрел в пространство, размышляя, как применить свои полномочия к господину профессору. В отличие от Дишера, он не сомневался, что Кинзман и эрландец были знакомы. Или без отличия, как знать.

— Пойми, о чем я на самом деле тревожусь. Ведь, в конечном счете, все эти пустые речи Адамаса и нерешительность нашего правительства ведут лишь к одному, к Атаке Легкой Кавалерии, — устало произнес первый лорд Адмиралтейства.

— Вы видели лично? — поинтересовался Джеймс, понимающе кивнув. Он, впрочем, как и все в Атлантии, знал ту черную страницу Крымской войны.

Героическая, но совершенно безнадежная атака атлантийской кавалерии на позиции барейской армии под Балаклавой.

Кавалерийская дивизия атланийской Восточной армии стояла лагерем в Балаклавской долине, охраняя пути, соединяющие союзную армию под Севастополем с морской базой в Балаклаве. В состав дивизии входили Тяжёлая и Лёгкая бригады, каждая имела по пять полков кавалерии, при них — две артиллерийские батареи по шесть пушек. Во главе дивизии находился генерал-лейтенант граф Лукан, а Тяжёлой и Лёгкой бригадами командовали генерал-майор граф Скарлетт и генерал-майор лорд Кардиган. До Крымской войны Кардиган, как и многие командиры, никогда не участвовал в боевых действиях.

Накануне той трагической атаки главнокомандующий барейскими войсками в Крыму, князь Меншиков, решил нанести удар по коммуникациям противника. Ему это удалось — Азовский пехотный полк штурмом взял один из турецких редутов на Кадыкёйских высотах. Турки попросту бежали, бросив остальные редуты. Вскоре на место боя прибыли командующие союзников, атлантийский генерал лорд Реглан и французский генерал Канробер.

Стоит заметить, что артиллерийское оружие в те годы было больше чем просто средство ведения боя. Это был символ! Даже повреждённая вражеская пушка забиралась в качестве трофея. Именно из барейских бронзовых пушек отлита часть высших военных наград Великоатлантии. Неудивительно, что наблюдать за этим позором старому служаке лорду Реглану было в высшей степени неприятно.

Честолюбие возобладало над разумом. А дальше дело усугубилось недоразумениями.

Реглан позвал генерала Эйри и продиктовал ему несколько строк. Эйри передал бумажку капитану Нолэну и велел передать её лорду Лукану. В приказе Лукан прочитал: «Лорд Реглан желает, чтобы кавалерия быстро выдвинулась к линии фронта, преследуя противника, и попыталась воспрепятствовать неприятелю увезти прочь орудия. Отряд конной артиллерии также может присоединиться. Немедленно».

Впоследствии Реглан утверждал, что капитан Нолэн забыл прибавить устно, что ему было приказано: «если возможно». Лукан же был готов под присягой засвидетельствовать, что этих слов Нолэн ему не передавал.

Получив приказ атаковать, лорд Лукан спросил Нолэна, какие именно орудия имеются в виду в приказе. Нолэн неясно показал рукой, вроде бы на позиции в другом конце долины. Сам Нолэн погибнет во время атаки, и смысл его жеста так и останется неизвестен. Лукан приказал лорду Кардигану атаковать по долине между Федюхиными горами и захваченными утром редутами. Кардиган, к чести своей, пытался возразить, что на равнине находятся тяжёлые барейские пушки, которые защищены с обоих флангов пушечными батареями и стрелками на окружающих холмах. Но Лукан настоял на выполнении приказа.

Затем Кардиган скомандовал: «В атаку!»

Итог мог быть лишь один. Да, пушки у барейцев были старые. Но заряжались картечью. В результате фланговой атаки трёх эскадронов Сводного уланского полка, лёгкая кавалерийская бригада атлантийцев была рассеяна и отступила с большими потерями. Отступать пришлось опять под перекрёстным огнём барейской артиллерии и пехоты, что ещё больше увеличило количество убитых и раненых.

Журналист Уильям Рассел, очевидец того безумия, в своем репортаже для газеты «Времена» описал Атаку Легкой Конницы так: «В десять минут двенадцатого в атаку пошла наша бригада Лёгкой кавалерии… Когда она двинулась вперёд, бареи встретили её огнем пушек с редута справа, ружейными и штуцерными залпами. Наши кавалеристы гордо промчались мимо; их амуниция и оружие сверкали под утренним солнцем во всём великолепии. Мы не верили своим глазам! Неужели эта горстка людей собралась атаковать целую армию, выстроенную в боевой порядок? Увы, так оно и было: их отчаянная храбрость не знала границ, настолько, что позабыто было то, что называют её самым верным спутником — благоразумие».

Благоразумие. Вот главная ценность ангризи в отличие от других народов. Благо разума. Можно потерять пушки и даже корабли, но нельзя терять разум.

— Нет, я тогда был только юнгой и оставался на корабле. Но я прекрасно помню физиономии этих недоумков! Кардиган, Реглан и прочие! — кулаки адмирала непроизвольно сжались. — Им следовало стать портнихами, а не военными, всё, что они умеют — это кромсать фалды! Цвет нации погиб из-за кучки столичных дураков. Да они в военном деле соображали хуже, чем обкуренный чанхаец!

Хотя, в целом, Крымская кампания закончилась для Атлантии успешно, отец Джеймса не любил говорить о той войне, считая её «не самой достойной». Теперь Джеймс его понимал.

— Для того, чтобы лезть в пасть «медведю», существуют французы, тевтонцы, турки и прочие, — проворчал Джеки, — старик Пальмерстон сочинил тогда сказочный план, по которому Финляндия возвращалась к Швеции, Прибалтика отходила к Пруссии, королевство Польское восстанавливалось как барьер между Бареей и Гермландией, всё устье Дуная — Австрии, Крым и Кавказ — Турции и так далее… Чего только не придумаешь, чтобы привлечь союзников. Но что толку? — он с чувством хлопнул кулаком по столу. — Парочка бездарей на высоких должностях всё-таки умудрилась погубить наших лучших солдат. Такие «атаки» не должны повторяться, я сделаю всё, что в моих силах, чтобы они не повторялись. Надеюсь, и ты поступишь так же.

Джеймс встал с кресла. Несмотря на всю сложность дела, он вдруг ощутил прилив вдохновения, как тогда, при виде королевы. Пока он жив, он не проиграл.

— Спасибо, Джеки, на самом деле Вы мне очень помогли, — твердо сказал Джеймс, — последний вопрос: Вы помните, как зовут того студента, который приходил к Кинзману?

— Конечно, — уверенно кивнул адмирал и отставил стакан, — Алекс Джонс, аспирант. Он сам, насколько я выяснил, не эрландец и никогда там не был. Потомственный кокни.

 

Глава 15. Друг

— Сэр, вынужден сообщить Вам, что минуту назад телефонировали из полиции. Возникла крайне неприятная ситуация.

Огденс не сказал сперва «доброе утро», это очень дурной знак.

Вчера, после разговора с адмиралом, Джеймс всё-таки заехал в злополучное отделение. Естественно, ничего нового выяснить не удалось. Смерть Кейсмена выглядела совершенно естественной, никто в его камеру не проникал, да и, по уверениям господ полицейских, не мог проникнуть!

Наконец, просмотрев те немногочисленные бумаги Кинзмана, которые удалось найти в лавке, Джеймс убедился, на сей счет Рената Лайтвуд сказала правду, эти документы совершенно бесполезны для следствия.

Выходит, напавшие на магазин украли не только вещи, но и часть торговых документов.

Сама же леди фининспектор напомнила о себе вечерним звонком. Едва поздоровавшись, она спросила, как подвигается «их» дело, причем спросила таким тоном, будто Джеймс по должности обязан ей отчитываться. Подчеркнуто вежливо он ответил, что встреча с репортером Риплингом состоится в ближайшие дни. Он сам точно не знал, когда — Седрик к тому времени еще не вернулся.

О предполагавшейся встрече с мистером Адамасом она и не обмолвилась. Впрочем, теперь Джеймс был этому даже рад, с ректором ему нужно поговорить наедине.

— Писем сегодня не было? — в первую очередь спросил Джеймс, входя в гостиную.

— Нет, сэр.

— Зачем телефонировали из полиции?

— Милорда Спенсера вчера задержали, — бесстрастно сообщил дворецкий, — насколько я понял, он оказался участником каких-то уличных беспорядков. Он провел ночь в участке, сейчас офицер позвонил нам и сказал, что необходимо внести залог.

Джеймс сухо закашлялся и сел в кресло. Прошедшую ночь он почти не спал, в отрывистых снах его преследовали то мертвые всадники, то нечеловеческие глаза Посланника Уила, то Джая Агрэ в роскошных одеяниях хиндийкой княжны, то дружески оскалившийся премьер-министр. Несколько раз он видел ту вещь, она сияла во тьме, но Джеймс никак не мог до неё дотянуться. Тогда он просыпался и ему казалось, что он опять в проклятой Хиндии, в раскалённом форте, в лихорадке, а из комнаты будто исчез весь воздух.

— Позволите мне заняться этим, сэр? — спросил Огденс, стоя в дверях гостиной, как часовой.

— Нет, Огденс, мне не сложно будет самому туда заехать, — ответил Джеймс, потирая виски, — только попросите миссис Морис подать кофе, и поскорее.

— У меня уже всё готово! — возвестила экономка, входя в гостиную с подносом. — Боже милостивый, надеюсь, милорд Седрик не пострадал!

— Насколько я понял, он не ранен, — добавил Огденс.

Комнату заполнил привычный и в то же время какой-то совсем другой запах кофе. К нему примешивалось нечто терпко-горьковатое, как алкоголь, и кисло-тропическое.

— Вы нашли новый рецепт, миссис Морис? — заметил дворецкий.

— О, да, — довольно кивнула экономка, — этот рецепт мне подсказала мисс Агрэ. У них в Тэли принято добавлять в кофе тертую апельсиновую корку и капельку рома.

Джеймс подозрительно уставился на чашку, потом — еще более подозрительно на миссис Морис.

— Прошу Вас, попробуйте, — ласково произнесла та, — знаете, бедняжка так переживает, что не может помочь с Вашим расследованием, а жить тут просто как нахлебнице ей невыносимо. Вот она и старается помогать мне по хозяйству.

Джеймс неопределенно хмыкнул. Туман в голове еще не рассеялся и он решительно глотнул предложенное варево. Вкус кофе по-хиндийски, как и следовало ожидать, представлял собой все контрасты, противоречия и яркость востока. Но положенное действие произвел, Джеймс почувствовал себя полностью живым.

— Благодарю. Только не добавляйте никуда карри, — вежливо заметил он и направился к выходу.

Утренние улицы Лондониума полнились клубами пара и привычным оживлением. Торговцы открывали свои лавки, приказчики уже ругались с поставщиками, принимая товары со всего света. Извозчики, конки и трамваи приветствовали первых пассажиров. Деловые люди спешили в центр, к Парламенту, Банку, Бирже и конторам поменьше. Низшие классы шли на свои заводы, фабрики и в порт. Иногда в толпе виднелись неторопливо шагающие офицеры в начищенных мундирах, некоторые — под руку с девицами мещанского вида. На каждом перекрестке нес вахту внимательный и строгий полицейский.

Вид утреннего столичного бурления еще больше приободрил Джеймса, он словно заражался энергией городского механизма.

Общий шум тут и там перекрикивали чумазые мальчишки, предлагавшие купить свежую газету, спички или почистить ботинки. Джеймс притормозил у обочины и купил у такого мальчишки утренний номер «Времен».

— Благодарю, сэр! — с профессиональным почтением ответил тот, принимая монету, и побежал дальше.

Джеймс невольно подумал, что именно такие вот чумазые труженики вырастают, попадают в Университет милостью правительства и ректора, а потом, надо полагать, из благодарности, устраивают стачки и забастовки.

А Седрик всегда симпатизировал таким типам. Джеймс ничуть не удивился аресту приятеля, он предполагал, что скоро нечто подобное случится. Просто не ожидал, что настолько скоро!

«Времена» выражали сожаление, что бунтовщик Кейсмен избежал справедливого суда. Лорду Леонидасу оставалось лишь согласиться с почтенной редакцией.

В участке царил образцово-государственный порядок. Дежурный офицер с безупречной вежливостью объяснил Джеймсу, что виконт Спенсер был задержан вчера при участии в незаконной демонстрации работников посудной фабрики. Выяснить имя и титул задержанного удалось только лишь сегодня утром, о чём он, офицер, лично очень сожалеет. Затем он принял у Джеймса положенные средства и подпись, и попросил его немного подождать. Джеймсу еще никогда не доводилось вносить залог в полиции, и теперь он вдруг почувствовал себя почти соучастником рабочего безобразия. Злость на Седрика вспыхнула с новой силой.

«Дорогой» кузен тем временем появился из какой-то боковой двери. Выглядел он потрепанным, но бодрым. Даже очень бодрым. Служители закона и порядка довольно нелюбезно подталкивали его в спину, а он почему-то не желал оказываться на свободе.

— Я никуда не пойду без моих друзей! — заявил наследник Гелифаксов, пытаясь прорваться обратно в маленькую дверь.

— Седрик, — холодно обратил на себя внимание Джеймс, натурально краснея от злости и смущения.

— А, Джей, — соизволил обернулся тот, — наконец-то! Ты не мог бы заплатить и за моих товарищей? Ведь нельзя же, чтобы…

— Я жду тебя в каре, — процедил лорд Леонидас и, чеканя шаг, вышел из участка.

Ждать пришлось не долго, Седрик появился меньше, чем через минуту, притом он попытался театрально хлопнуть дверью, но провожавшие офицеры ему не позволили.

— Спасибо, что выручил, — уже более мирно сказал он, влезая в кар, — я дал им твой номер, сам понимаешь, если бы сообщили отцу, он бы еще приплатил им, чтобы меня подержали подольше.

— Понимаю, — холодно кивнул Джеймс, заводя мотор, — но ты, похоже, и не хотел уходить.

Седрик нервно провел руками по волосам. Он казался растерянным и смущенным, что бывало с ним крайне редко.

— Всё-таки ты не мог бы заплатить и за остальных? Я обещал, что не брошу их. Понимаешь, там всё очень серьезно, люди умирают…

Джеймс притормозил на перекрестке по знаку регулировщика и невольно уставился на Седрика. За последние дни они так и не поговорили, Джеймс толком не знал, где кузена носило последние три года и что за новую гадость он собирается накропать? Джеймс мог думать только о деле Кинзмана.

Седрик теперь казался ему нисколько не повзрослевшим со времён их раннего студенчества, только немного исхудавшим. А еще его холодно-голубые глаза блестели каким-то горячечным блеском. Этот блеск был знаком Джеймсу и не предвещал ничего хорошего.

— Свинец, вот в чем дело, — не сдерживая эмоций, начал объяснять Седрик, — свинец имеет свойство накапливаться в организме человека, попадает через поры кожи, забивается под ногти, но самый большой вред наносится при вдыхании свинцовой пыли. Это ведет к ужасным последствиям! Первый признак свинцовой болезни — колики, чрезмерная бледность и синяя полоса на деснах. Почти все, кто работает на свинцовых фабриках, так выглядят, я их видел! Следующая стадия этой болезни — паралич запястий, головная боль, припадки и потеря сознания. Смерть после таких припадков наступает через три дня, а если человек всё-таки приходит в себя, то часто остается слепым.

— Да, я просматривал отчеты парламентского комитета по надзору за массовым химическим производством, — сухо заметил Джеймс, подумав, что Седрик, пожалуй, превзошел сам себя, — могу заметить, что в некоторых алхимических цехах условия не лучше. Но комитетом уже давно выработаны и внедрены меры для предотвращения потери здоровья на производстве.

Виконт преувеличенно усмехнулся.

— Ты прямо как наша дорогая Элизабет! Право, тебе надо почаще выбираться из своего парламента. Эти ваши меры сводятся только к тому, что владелец фабрики обязуется давать работникам стакан молока раз в день, да обеспечивать их фланелевыми масками, которые чаще заменяются простыми носовыми платками. И даже такие мелочи соблюдаются, только если грядет инспекция!

— Боже, Седрик, это уму непостижимо! — не сдержавшись, воскликнул Джеймс и чересчур сильно надавил педаль газа. — Ты стал социалистом!

— Если тебе угодно так это называть, — кузен и не думал оправдываться, — два дня назад умерла семнадцатилетняя работница посудной фабрики, её звали Хатти Уолтер. Проработала она всего полгода в качестве эмалировщицы, это, чтобы твой комитет знал, самая опасная должность! Хатти должна была, наклоняясь над изготовляемой продукцией, щеткой смахивать с неё пыль и мелкие частички перед тем, как наносить новый слой эмали. Она постоянно глотала эту пыль. Неделю назад она почувствовала себя совсем плохо и отпросилась у мастера, чтобы уйти домой пораньше. А через пять дней она умерла, — последние слова Седрик произнес почти без выражения, цедя сквозь зубы. — Врач объяснил, что смерть наступила так быстро еще и из-за того, что она была сильно истощена, жила впроголодь и должна была каждый день, в любую погоду, проделывать путь в три мили от своего дома до фабрики.

— И ты поэтому подрался с полицией?

— Да, — удивительно просто ответил Седрик. И с новым приступом страсти продолжил, — другие работники рассказывают, что там нет шапочек на голову, а халаты у всех старые и рваные. До приезда инспекции даже рукомойников не было! Рабочие говорят, свинцовая пыль очень сладкая на вкус. Когда их тошнит, выходят целые шматки пыли. Каждый работник на этой фабрике расскажет такое твоему комитету, если захочет говорить правду. Работаешь в красном цехе — блюешь красной пылью, если в голубом — голубой, если в черном — черной. Мастер говорит, что мужчины и женщины одинаково подвержены отравлению, но женщин тошнит больше. Еще мастер говорит, что он вообще не нанимал бы на такую работу женщин с большими влажными глазами, для них пыль особенно вредна.

Джеймс еще раз взглянул на Седрика. Тот был совершенно уверен в себе и своих убеждениях. Он был таким же, каким всегда, каким Джеймс его помнил. Он был Седриком Спенсером — светловолосым, дерзким, страстным, глупым.

…Гулкие, вечно холодные коридоры, классы, спальни частной школы и университета, высокие сводчатые потолки, видавшие за почти тысячелетнее свое существование лучших представителей нации. А теперь эти своды вынуждены созерцать их. Последствия хиндийской лихорадки исключали юного Джеймса, сына герцога Мальборо, из всех видов спорта, а Седрик попросту все эти виды спорта презирает. Они вдвоем подолгу шатаются в парке или сидят в библиотеке. Седрик донимает его расспросами про Хиндию или вслух мечтает о своих будущих странствиях. Седрик никогда не унывает, не боится нарушать правила, дерзит учителям и не скучает по дому. От Седрика следовало бы держаться подальше.

— Скажи, неужели ты, правда, думаешь, что забастовками и драками можно облегчить их положение? — без малейшей надежды спросил Джеймс, когда они уже подъезжали к дому.

— Это всё же лучше, чем молчать или надеяться на ваш комитет или светских дурочек вроде Элизабет, — процедил тот, — знаешь, я еще хочу написать обо всем этом.

— Ах, вот оно что, — попытался усмехнуться Джеймс, благоразумно пропустив мимо ушей очередное упоминание леди Голди, — тебе не дает покоя слава сэра Диккенса.

Седрик решительно замотал головой и замахал руками:

— О, нет! У меня не будет никаких ангелочков-сироток, на которых в финале сваливается огромное наследство. Я буду писать только правду.

«Они должны были позволить ему доучиться в Университете, — мрачно подумал Джеймс, — может, тогда всё сложилось бы иначе». И тут вдруг его поразила отвратительная догадка.

— Седрик? — Джеймс резко затормозил у своего особняка. — Когда ты приехал в Лондониум?

Приятель шумно выдохнул и еще раз провел пальцами по волосам:

— Слушай, я не хотел тебе говорить, знал, что ты огорчишься… Я живу здесь уже почти полгода. Снимал нору в трущобах, там и познакомился с фабричными. Но в последнее время папаша окончательно прикрыл моё содержание.

— И ты вспомнил обо мне? Да, я огорчён.

— Ну, прости, — по-детски заныл Седрик, — я бы навестил тебя, когда бы мои дела наладились, клянусь!

— И когда бы это случилось? — съязвил Джеймс, понимая, что вразумлять того бесполезно.

— Когда я допишу и издам книгу. И еще я собираюсь наняться репортером в какую-нибудь не слишком мерзкую газету…

— А я, стало быть, должен вытаскивать тебя из полиции, которая почему-то возникает на твоем пути к успеху?

— Да, — Седрик совсем успокоился и улыбнулся открыто и наивно, — для чего же еще нужны друзья?

Да. Это хорошо, что они друзья.

Джеймс устало потер переносицу. От недавней бодрости не осталось ни капли, и он вдруг подумал, что сейчас ему бы не помешал еще один глоток кофе с апельсином. Но не стоит это поощрять, да и времени уже нет.

— Так что, — осторожно напомнил о себе Седрик, — ты внесёшь залог за остальных?

— Скажешь Огденсу, он сделает, — сухо ответил Джеймс, — к слову о дружбе. Ты нашел Риплинга?

— Конечно! — оживился друг. — Но у него сейчас ни дня свободного нет с этим его синематографом. Он сможет поболтать с нами только в субботу на скачках.

— В субботу?! — Джеймс едва не зарычал. — Я должен ждать его еще четыре дня?!

— Он очень занят…

— Чем он занят?! Я веду расследование от имени правительства!

— Я так ему и сказал! А он заявил, что у него тоже правительственное задание.

— Вы что, все сговорились?! — Джеймс попытался убить этого бездельника взглядом.

— Мы — нет! — Седрик испуганно помотал головой.

Джеймс сделал несколько глубоких вдохов и невероятным усилием воли взял себя в руки.

— Хорошо. Допустим. Еще одно. Если ты теперь такой друг рабочего класса, может быть ты знаешь Алекса Джонса? Он аспирант, живет в Лондониуме, социалист.

Джеймс поражался сам себе, как он мог начисто забыть про студента-аспиранта, явившегося в лавку одновременно с ним и мисс Лайтвуд. Его бы стоило допросить в первую очередь! Интересно, если бы не признание Дишера, Джеймс вообще вспомнил бы про этого Джонса?

А ведь Джеки лукавил, как ни печально это сознавать. Джеймс понимал, что адмирал нарочно не сказал ему сразу про студентов-социалистов, намереваясь всё его внимание сосредоточить на Кейсмене. Но Джеймс, конечно, не имел права его осуждать, он сам придумывал, как использовать эрландца не только против Адамаса, но и против старого друга. Но и полностью доверять старому другу Джеймс уже не мог.

— Знаю, — ответил Седрик, ни на миг не задумавшись, — Алекс Джонс, отличный малый!

— Организуй мне встречу с этим малым. Надеюсь, он не так занят?

— Ну, у него тоже много дел, учёба, профсоюз… Ладно, ладно! — Седрик сделал испуганное лицо и, выскочив из кара, добавил: — я всё устрою в самое ближайшее время!

 

Глава 16. Тайная служба

— Милорд Леонидас, добрый день! Холодновато сегодня, не правда ли?

— О да, для начала лета прохладно. Ну, по крайней мере, нет дождя.

— Действительно.

— Присаживайтесь, мистер Смит.

Отвезя Седрика домой, Джеймс поспешил в свой комитет, и чуть было не опоздал на встречу с барейским куратором. Едва хватило времени, чтобы вбежать в кабинет и восстановить дыхание. Но труднее всего привести в порядок мысли.

Когда традиционные атлантийские церемонии приветствия были завершены, агент Тайной службы сел в кресло напротив стола и быстро достал из портфеля тонкую сероватую папку. Папка беззвучно легла на стол.

— Вот, это для мистера Адамаса, — любезно пояснил он.

Джеймс механически взял папку, открыл её. Он вдруг почувствовал себя персонажем какой-то абсурдной пьесы. Здесь перед ним сидит и вежливо улыбается настоящий агент Королевской Тайной службы Великоатлантии. А дома его ждут друг-социалист — почти уже анархист! — и хиндийская девчонка, непонятно как попавшая на остров.

Интересно, что бы сейчас сказал на это сам мистер Смит? Мелькнула совсем уж параноидальная мысль — он всё знает! Знает же премьер про мистера Ди. Выходит, Дилан — один из рыцарей. Это, в общем, не удивительно. А кто еще?…

Джеймс коротко взглянул на агента, тот буквально воплощал собой непроницаемость.

Лорд поспешно уставился в папку. Там лежало всего два листка — перечень необходимых веществ и их количество. Бросались в глаза взрывоусилители, коррозийные порошки, несколько разновидностей ядов и еще какие-то составы, насколько он знал, на основе опиума.

— О, вижу, вы планируете там большую работу, — уважительно заметил Джеймс, мысленно прикинув общую стоимость «набора».

— Право, не стоит преувеличивать наш скромный труд, — возразил мистер Смит, — сейчас главное, чтобы Вы и мистер Адамас всё подготовили. Вы с ним уже переговорили?

Вопрос прозвучал мягко и непринужденно, но Джеймс всё равно почувствовал в нем скрытую угрозу-намек: «только попробуй провалить еще и это!».

— Я встречусь с ним в ближайшие дни, — ответил он также непринужденно. «Не сомневайтесь, это я выполню».

Хорошо бы еще самого себя уговорить не сомневаться.

— Постарайтесь, пожалуйста, как можно скорее, — благодушно улыбнулся агент, — нам необходимо отправить первую партию на следующей неделе, после скачек, дабы уже к середине лета, с учётом возможных трудностей, всё необходимое было на месте.

— Не беспокойтесь. Хм… Значит, Вы полагаете, война начнется в середине лета?

— Вероятнее всего. Но я, признаться, не обладаю столь точными сведениями.

Разговор неумолимо клонился к завершению.

— Но Вы же занимаетесь всем барейским направлением, — ляпнул Джеймс и тут же, внутренне скривившись от собственной бестактности, смягчил, — как я понял на совещании у премьер-министра…

В атлантийском обществе не принято лезть в чужие дела. Но Джеймсу нужно наоборот, втянуть собеседника в дела свои.

— Что Вы, я всего лишь один из скромных служащих! — самоуничижительно возразил тот. Улыбка его стала чуть грустной.

— Хм, — неловко повторил Джеймс, — ох, я ведь даже не предложил Вам чашечку кофе или чаю! Или, может быть, хотите капельку шерри?

— Благодарю, но не стоит беспокоиться! Не хочу отнимать у Вас много времени.

— Ну, что Вы, у меня сейчас нет более важной работы! — заверил его молодой лорд. — Для меня большая честь иметь дело с представителем Тайной службы Её Величества. Ваша служба всегда казалась мне столь… захватывающей!

Учась в университете, Джеймс частенько видел, как такие неприметные молчаливые джентльмены прогуливаются по коридорам и паркам. Иногда они сидели на лекциях, где-нибудь на самой дальней скамье, а преподаватели старательно делали вид, что не замечают их. Студенты тоже нарочито не обращали внимания на молчаливых гостей. Но, конечно же, все знали, откуда эти господа. А по завершении учёбы кое-кто из студентов получил заманчивое предложение на счет будущего места службы.

— О, право, милорд, Вы нас излишне романтизируете! — тут же воскликнул агент. — Вы не представляете, какая у нас скука и бюрократия!

— Не представляю, — охотно согласился Джеймс, — и не верю. Ваши сотрудники путешествуют по всем обитаемым уголкам мира, переживают невероятные приключения, рискуют жизнью…

— Ох, да полно Вам! Это для романистов.

— Вы разрабатываете хитроумные операции, с вашей помощью наше государство часто одерживает победы, не теряя ни одного солдата!

Мистер Смит усмехнулся в усы, как показалось Джеймсу, чуть снисходительно.

Но Джеймс почти не лукавил, распевая эти дифирамбы. Сомневаться в возможностях Тайной службы Великоатлантии не приходилось. Джеймс когда-то слышал от отца, что их агенты однажды даже участвовали в убийстве одного из барейских царей. По официальной версии его задушили в собственной спальне группа заговорщиков из его же приближенных. К своей затее они подошли весьма основательно, некоторое время перед покушением усердно распуская слухи, что их император — «тиран», «самодур» и едва ли не «полоумный». Только главным руководителем и вдохновителем заговора, по слухам, был атлантийский посол в Барее, сэр Уитворт. Вероятно, так оно и было, ведь в те времена сложился крайне нежелательный для Атлантии союз Барейской империи и бонапартовской Франции. И, что самое ужасное, готовился совместный барейско-французский поход в Хиндию. Барейский император отправил в Среднюю Азию, которая тоже входит в число интересов Атлантии, Донской экспедиционный корпус. Вскоре к нему должны были присоединиться французы. Атлантия уже считалась владычицей морей, но не имела сухопутной связи со своими колониями. Сухопутный торговый путь в Хиндию мог стать серьезной конкуренцией их морской торговле.

А, кроме того, барейский царь к тому времени стал еще и Верховным магистром Мальтийского ордена, что, естественно, могло превратить Мальту в базу барейского флота на Средиземном море

На следующий же день после смерти царя Донской корпус был спешно отозван.

— Да, надо признать, среди нас есть оригинально мыслящие умы, — наконец позволил себе нескромность агент.

Стоит заметить, что сотрудников тайной службы набирают не только из студентов Университета, но среди военных офицеров, полицейских, сотрудников некоторых министерств, увлекающихся путешествиями аристократов, безвестных авантюристов и, конечно же, людей творческих. Для выходца из любого класса эта работа всегда была и остается в высшей мере престижной. «Элита нации должна служить на благо самой нации», так однажды сказал отец Джеймса.

— Может быть, расскажете что-нибудь? — Джеймс постарался изобразить в ответ саму наивность. — Что-нибудь не слишком секретное?

Смит в задумчивости чуть склонил голову к плечу, словно мудрый сказочник перед взволнованным мальчишкой.

— Представьте, например, такую картину, — начал он неторопливо, — в первый день войны некоторое число граждан в нескольких крупных барейских городах получают анонимные письма…

При словах «анонимные письма» Джеймс невольно вздрогнул. Смит не заметил этого. Или сделал вид, что не заметил.

— А в этих письмах предупреждение-воззвание, — продолжил он, — что-нибудь вроде «Добрые люди! Правительство ввязалось в бессмысленную и кровавую войну! Скоро казна будет истощена и средства на продолжение войны начнут изымать из ваших карманов! Не ждите, спешите в сберегательные кассы и выручайте свои сбережения».

— Забавно, — вежливо улыбнулся Джеймс, — полагаете, они поверят?

— Простые люди склонны руководствоваться чувствами, а не разумом, в Бореи, насколько я знаю, это особенно сильно. Если поверит хотя бы один из трех, это уже нанесет существенный удар их банковской системе.

— Ваша идея?

— О, нет, я, признаться, начисто лишен воображения, — тот скромно развел руками, — я всего лишь кабинетный «герой», моё дело — передавать бумажки из рук в руки.

— Ну, в этом деле важен каждый солдат, — немедленно возразил Джеймс, — знаете, сегодня я, пожалуй, превзойду все пределы навязчивости, но я вынужден попросить Вашей помощи. В одном деле моего комитета.

Смит на мгновение сощурился, будто ему изменило зрение.

— Слушаю Вас.

— Недавно было совершено нападение на антикварный магазин Карла Кинзмана, а сам он пропал без вести.

— Да, я слышал об этом.

— Мой комитет участвует в расследовании этого дела. Может быть, у вас есть какие-то сведения о нем? — Джеймс неторопливо закрыл папку и убрал её в ящик стола. — Я имею в виду какие-нибудь не совсем законные сделки? Нечестная конкуренция, враги…

Агент лишь слегка приподнял брови.

— Понимаю. Это не совсем наш профиль, но я посмотрю, что можно для Вас сделать. Хотя, ничего определенно не обещаю.

— О, конечно! — Джеймс поспешно вскинул руки и быстро высказал вторую просьбу, возможно, самую главную. — Еще одно, не сочтите за грубость, но мне совершенно необходимы сведения о девушке по имени Рената Лайтвуд, она служит финансовым инспектором в Банке.

Брови агента поднялись еще выше и гораздо выразительнее.

— Финансовый инспектор? Но Вы, должно быть, знаете, что Банк Атлантии весьма закрытое заведение.

— Конечно, я знаю. Но мне нужны любые сведения, любая незначительная деталь биографии, какую только можно найти.

Смит перестал двигать бровями и плавно поднялся на ноги.

— Я понял Вас, милорд, — всё так же благодушно сказал он, — я постараюсь Вам помочь. Но прошу Вас, не откладывайте дело с Адамасом.

 

Глава 17. Элизабет

Центральный городской парк Лондониума справедливо называют зеленой жемчужиной столицы. Входя на его просторные тенистые аллеи, словно оказываешься где-то в сельской местности, очень далеко от столицы с её паром, грохотом, криками и интригами. Это словно оазис в пустыне, колодец, из которого могут черпать душевные силы представители всех классов.

Джеймс знал, что ему сейчас не следовало бы тратить время на беспечные прогулки. Но также он понимал, если не отвлечется от забот хотя бы на полчаса, его голова просто разорвется. Тем более, он выяснил, что профессор Адамас отбыл в свой благословенный Университет и в ближайшее время в город не собирается. Очень предусмотрительно. Джеймс решил сам съездить к нему завтра же, дабы не терять время.

Так что каплю отдыха он может себе позволить. Да и леди Элизабет, похоже, обижается, что он в последние дни не уделяет ей внимание. При этом Джеймс старался не думать, что общение с ним может подвергнуть её опасности.

— Как проходит подготовка к вашему балу? — поинтересовался Джеймс, когда они шли вдоль берега паркового пруда.

— Работа кипит, — отозвалась девушка, но, как показалось Джеймсу, без всякой живости в голосе, — папина африканская выставка уже полностью готова, а мы с подругами мастерим сувениры в африканском стиле. Остается только напечь пирогов накануне.

— Это замечательная идея — превратить открытие посвященной Родезии выставки в благотворительный бал, — серьезно заметил лорд, — ты подаешь всему нашему свету важный пример.

— О, не стоит преувеличивать мои труды, — Элизабет лишь качнула головой, — если бы не участие подруг, папы и мистера Родса, что бы я сделала? А теперь мы рассчитываем собрать довольно неплохую сумму: продажа сувениров и пирогов, да еще деньги за пригласительные билеты и пожертвования мистера Родса. Это самое меньшее, что мы можем сделать для бедняков.

— Поверь мне, многие из нас не желают брать на себя даже такой труд! — воскликнул он.

Кое-кто предпочитает просто драться с полицией.

— А еще мы пригласили нескольких работников с ткацкой фабрики и их семьи. Мы думаем, что важна не только материальная помощь, но и возможность просвещения.

— Элизабет, я вынужден быть банальным, но ты прекрасна.

— Спасибо, Джеймс, — она вымученно улыбнулась и устремила взгляд на непроницаемо-черную гладь озера, — а я слышала, что Седрик вернулся.

— Да, вернулся, — не стал спорить Джеймс. Какой смысл скрывать то, что уже, вероятно, известно всему городу? Ну, или будет известно через пару дней. — Буквально свалился на голову.

— Как он?

— Он здоров, — ответил Джеймс первое, что пришло в голову.

— И… что он собирается делать?

— Ну, можно сказать, он сейчас немного растерян, — неловко ответил лорд. Меньше всего ему хотелось — даже в мыслях! — как-то сближать Элизабет и Седрика. — Он совсем рассорился со своим отцом и сейчас ему стоит подумать о какой-нибудь службе.

— Бедняга, — она вздохнула и потерла руки в перчатках, словно замерзла, — если нужно, я могу попросить папу, он может помочь…

— Думаю, в этом не будет необходимости.

— Что ж… А обо мне он не спрашивал?

Высший свет за три года, может быть, уже и подзабыл «юные годы» виконта Спенсера, но Элизабет, конечно, не забыла. Они трое — она, Джеймс и Седрик, вряд ли об этом забудут.

— Нет, — соврал Джеймс и поспешно уточнил, — то есть, он спросил, по-прежнему ли мы дружны, только и всего.

— И что ты ответил?

— Правду, разумеется.

— Как он… отреагировал?

— Он стал, все-таки, взрослее, мне кажется, — еще раз соврал лорд.

Джеймс знал Элизабет почти столько же лет, сколько и Седрика. Для всего столичного света давно было очевидно, что наследник герцога Мальборо и леди Голди — идеальная пара, точнее, пара двух идеалов. Свои достоинства Джеймс, как подобает, всегда ставил под сомнение, но Элизабет он, ничуть не кривя душой, считал совершенством. Именно так, это его мнение не было вызвано каким-то эфемерным юношеским пылом, напротив, он абсолютно трезво сознавал, насколько и почему леди Голди идеальна. Древний, почтенный род. Безупречные манеры и воспитание, очаровательная внешность. И, конечно, хорошее образование, но не слишком обременительное, как раз достаточное для леди.

Все вокруг прекрасно знали, что скоро они поженятся, не смотря ни на какие «протесты». И сами они это знали. Джеймсу только нужно выбрать, наконец, подходящий момент и произнести вслух то, что он хотел сказать еще три года назад. Если бы не Кинзман и та вещь, и прочее…

— А знаешь, — он вдруг взял её руку в перчатке, сам поражаясь своему порыву. Надо сказать быстрее, пока здравый смысл не заставил передумать, — знаешь, мне кажется, было бы очень красиво на благотворительном балу официально объявить о нашей помолвке.

— О, Джеймс, — она смущенно отвела взгляд и поправила идеально сидящую шляпку, — это было бы чудесно…

— Так ты согласна?

— Да! Но…

— Седрик воспримет эту новость подобающе, я уверен, — быстро и твердо произнес Джеймс.

Леди Элизабет покачала головой. Она, похоже, до сих пор уверена, что Седрик тогда был влюблен в неё, и что влюблен до сих пор.

— Нет, дело не в Седрике. Точнее, не только в нем. Это на счет моего отца.

— Я сегодня же поговорю с твоими родителями! — заверил он, хотя в их случает это будет простой формальностью.

— Да, да, конечно, — она вдруг сильнее сжала его ладонь, — я сейчас как раз хотела поговорить с тобой о моем отце и о мистере Кинзмане.

Джеймс почувствовал резкий озноб. Загадки и страхи, оставшиеся, казалось, за пределами парка, вдруг настигли его и здесь. Его и Элизабет вместе с ним.

— Твой отец, председатель Королевского географического общества, связан с Карлом Кинзманом? — сдавленно и глухо спросил он.

— Боже, нет, — она поспешно отдернула руку, — то есть, я не знаю, я надеюсь, что нет, но…

— Прости, — опомнился Джеймс и решительно опять взял её руку, — пойдем, присядем, и ты всё расскажешь.

Они торопливо подошли к ближайшей свободной скамейке.

Элизабет заговорила не сразу, достала из сумочки платок и сжала его в кулачке.

— Я услышала это пару дней назад, — начала она, глубоко вздохнув, — ты только не подумай, что я имею привычку подслушивать, вовсе нет, это вышло случайно…

— Я никогда бы не подумал!

— Так вот… Я в тот день пришла в наш штаб, чтобы помочь с подготовкой выставки. Мы распаковывали экспонаты и не смогли найти ключ от одного из ящиков. Я тогда сказала, что поднимусь к отцу и спрошу его про этот ключ. Я знала, что папа в это время у себя в кабинете, на втором этаже, ну, ты знаешь…

— Да, да, — терпеливо кивнул Джеймс, он знал внутреннее устройство штаба Королевского географического общества.

— Так вот… Я поднялась на второй этаж и уже подошла к папиной двери, а секретаря почему-то не было на месте, я хотела уже постучать и заглянуть, но… услышала голос папы.

— Тебя напугал его тон? — догадался Джеймс.

— Да! — она поспешно кивнула. — Я никогда не слышала его таким. Мне показалось, он был одновременно злым и испуганным.

— Действительно, на него не похоже, — мягко произнёс лорд.

Он хорошо знал мистера Джорджа Таубмана Голди, это всеми уважаемый ученый и безупречный джентльмен. Но ведь именно таким, по словам Уила, и должен быть покровитель тех существ. Старинная, влиятельная семья. Не менее, а может и более влиятельные люди, чем сами рыцари.

Но не может быть, чтобы это оказался отец Элизабет!

— И что он говорил?

— Он говорил… Насколько я поняла, с ним был мистер Мейси, это один из наших учёных, он заведует отделом Нового света в Музее, — ответила Элизабет, с трудом взяв себя в руки, — папа на него кричал. Я сейчас толком не смогу повторить, я не слушала долго, всего, наверное, пару секунд, и сразу убежала!

— Они разговаривали о мистере Кинзмане?

— Кажется, да. Папа кричал что-то вроде, что из-за исчезновения мистера Кинзмана может открыться какое-то нехорошее дело, что у них из-за этого могут быть неприятности.

— А что мистер Мейси?

— Он только повторял, что ничего страшного, что всё будет в порядке. А потом я убежала.

— Ясно.

Но на самом деле, конечно же, ничего ему ясно не было. Вообще, Джеймс заметил, чем дольше он ведет это расследование, тем более запутанным оно становится.

Возможно, и он и бывший мистер Ди просто связались с силой, которую им не суждено одолеть. Которую, возможно, уже никому не суждено одолеть, даже всем рыцарям вместе. Но остановиться Джеймс не может, просто не имеет права. Это означало бы предательство не только отца, но и всего Соединенного Королевства.

Значит, он будет искать, пока ему еще позволяют что-то делать.

— Что это может значить? — спросила Элизабет, в её голосе уже слышались слезы. — Что случилось с этим Кинзманом? И причем здесь мой отец?

— Не волнуйся, — Джеймс решительно встал и потянул её за собой, — я пока не могу сказать тебе ничего определенного, но я обещаю всё уладить. И обещаю, что твоего отца это дело в любом случае не коснется.

— Джеймс…

— Мне нужно будет поговорить с мистером Мейси, — вообразить себе допрос отца Элизабет Джеймс просто не мог! — Он будет на балу?

— Да, конечно.

— Вот и хорошо. Поедем прямо сейчас к твоему отцу, поговорим о нас!

— Нет! Не надо сегодня, — она порывисто прижала платок к глазам.

— Почему?! Ведь до бала осталось всего три дня!

— Не знаю… Давай завтра. Обещай, что приедешь к нему завтра!

— Хорошо, завтра, — Джеймс не стал спорить. Ему показалось, что сейчас подходящий момент чтобы её поцеловать. Но стоит ли это делать в парке, на глазах у прохожих?

Элизабет тем временем отстранилась и промокнула глаза.

— Спасибо, Джеймс, теперь мне стало гораздо легче.

— Сейчас я отвезу тебя домой. И это не обсуждается!

 

Глава 18. Кварталы светящихся скелетов

Домой Джеймс вернулся к пяти часам. За последние дни он уже привык ко всяким неожиданностям. По крайней мере, ему так казалось. Но то, что он застал в своей гостиной на этот раз, было уже чересчур.

К обществу Седрика и Джаи присоединился незабвенный аспирант Алекс Джонс, собственной персоной. Огденс невозмутимо разливал им чай. Впрочем, чай в этой компании мог заинтересовать только хиндийку, молодые люди держали в руках по стакану с шерри.

— А, Джеймс, — первым заметил появление хозяина Седрик, — наконец-то ты до нас добрался!

— Сэр Леонидас, здравствуйте! Спасибо, что выручили наших сегодня! — «дорогой» гость вскочил с кресла и приветственно махнул зажатой в руке кепкой. — Я извиняюсь за вторжение! Вы, должно быть, меня помните, мы столкнулись тогда, у Кинзмана.

— Да, конечно.

— Бедолага мистер Кинзман! — Джонс, сообразив, что всё еще держит во второй руке стакан, быстро поставил его на столик. Но в целом, он держался так, будто только его здесь и ждали. — Такой славный человек. Я помогу, чем смогу! Только у меня к Вам, сэр, тоже будет просьба.

— Давайте всё по порядку, — дружески прервал его Седрик, — Джеймс, выпьешь с нами капельку?

Джеймс едва сдержался, чтобы не процедить «Здесь вам не паб!». Но всё-таки сдержался.

— Благодарю, мистер Джонс, что нашли время зайти, — произнес он подобающим тоном, — Вас не затруднит подождать меня несколько минут?

— А, конечно, — кивнул тот, слегка поумерив свой пыл, — я пока поболтаю с Джаей. Знаете, я ведь больше всего переживал, что с ней сталось без мистера Кинзмана. Ну, хвала небу, она нашлась, — и он уселся обратно в кресло, по-простонародному поддёрнув штанины.

Хиндийка взирала на всю эту сцены с молчаливым вниманием.

— Да, замечательно… Седрик, можно тебя на пару слов?

Тот с напускным недоумением пожал плечами и неохотно отставил свой стакан:

— Конечно.

Джеймс, не глядя на приятеля, пошел на второй этаж. Когда они были уже на середине лестницы, он резко обернулся и почти прошипел:

— Седрик, ты совсем лишился рассудка? Что это за собрание?!

Тот замер несколькими ступенями ниже и устремил на Джеймса ясный взгляд. Впрочем, при слабом освещении лестницы его глаза казались более темными, чем обычно.

— О чём ты? Мне показалось, ты хочешь встретиться с ним?

— Боже, но ведь не здесь! Не в моём доме! — Джеймсу хотелось вульгарно наорать на кого-нибудь. — Ты притащил в мой дом постороннего человека, и даже не предупредил меня. И мало того, ты притащил в мой дом социалиста!

— Ну, извини, — Седрик изобразил настигшее его понимание. Не очень убедительно, — мне показалось, что у тебя мало времени…

— Да, но не в моем же доме!

— Тебя не понять, — вздохнул он, — то ты недоволен, что надо кого-то ждать четыре дня, то злишься, что я всё устроил за пару часов.

Джеймс крепко сжал перила, воображая, что это чья-нибудь шея. Еще раз поймал наивный взгляд приятеля.

— Седрик, похоже, эта ссылка и последние месяцы повлияли на тебя еще хуже, чем я думал. Ты стал не только социалистом, но и просто идиотом. Ты что, нарочно издеваешься надо мной?

— Нет! — Седрик как-то неловко дернулся, шагнул вверх и схватил Джеймса за запястье. — Джей, поверь, ты мой единственный настоящий друг, и всегда таким останешься, и не важно, что между нами было тогда…

— Сейчас не время для…

— Мы всё равно останемся друзьями! — глаза Седрика нездорово блеснули в слабом свете. Нет, он точно не изменился. И вряд ли когда-нибудь изменится.

Джеймс почувствовал, что рука приятеля пылает как от лихорадки и мелко дрожит.

— А мне показалось, у тебя теперь полно новых друзей, целые кварталы, — чуть более мирно процедил он, осторожно высвобождая запястье.

— Это совсем другое! — почти выкрикнул тот. — Ну, хочешь, я скажу ему, что сейчас разговор не состоится, что вы встретитесь в другой день, где-нибудь в городе?

Седрик стоял совсем близко, и Джеймс явственно чувствовал запах алкоголя. Он вдруг заметил, что за те дни, пока Седрик живет у него, Джеймс почти всякий раз застает его с выпивкой.

— Седрик, ты… куришь опиум?

Кузен чуть отпрянул и удивленно заморгал, на сей раз, кажется, вполне искренне.

— Причем здесь опиум?

— Да или нет?

— Конечно, нет! У меня есть дела поинтереснее. Так что, я его прогоню?

Джеймс опять поморщился.

— Не надо. Если он уже здесь, я с ним поговорю, — и, больше не глядя на Спенсера, пошел обратно вниз.

Джонс и хиндийка тем временем о чем-то дружески шептались.

— Мистер Джонс, прошу прощения, что заставил ждать, — бодро заговорил Джеймс, усаживаясь в свободное кресло, — итак, будьте добры, расскажите, что Вам известно о мистере Кинзмане?

— Да, да, — серьезно кивнул аспирант, — познакомились-то мы через профессора Адамаса, я пишу у него, у профессора в смысле, аспирантскую работу по теме религии в империи Великих моголов, а у мистера Кинзмана имелись очень интересные предметы из Хиндии той эпохи.

— Понятно, — кивнул Джеймс, — вы стали дружны с мистером Кинзманом?

— Пожалуй, да, — в ответ кивнул гость, — мистер Кинзман — очень интересный собеседник, как по мне, он мог бы сам отлично преподавать!

— И о чем вы обычно говорили?

— Да о разном. Об истории, культуре, о древнем искусстве. Он любил рассказывать, откуда какие вещи ему привозят. Расспрашивал про наш профсоюз, сочувствовал бедам рабочих…

— Понятно, — повторил Джеймс, — а он Вам не жаловался в последнее время? Скажем, на финансовые проблемы?

— Хм, вроде бы нет, — пожал плечами Джонс, — на нехватку денег он не жаловался, даже обещал помочь нам, если понадобится.

— Вы раньше никогда не видели у него в магазине мисс Ренату Лайтвуд?

— Нет, — быстро и очень уверенно помотал он головой.

— А, может быть…

— Погодите, он жаловался пару раз, что за ним следят какие-то шпионы, он говорил, что их подсылает сам Первый лорд Адмиралтейства, представляете!

— Что именно он говорил? Он опасался адмирала?

— Не сказал бы, что он сильно боялся, — ответил Алекс, глубокомысленно потерев затылок, — скорее, это его просто раздражало, да оно и не удивительно, кому понравится, что за тобой следят!

— Понятно, — как заклинание повторил Джеймс, — а, может быть, Вы замечали, имел ли он какие-то дела с Королевским географическим обществом или с Музеем?

— Хм, не припомню такого, — пожал плечами Джонс, — ну, в Музей может и ходил, всё-таки человек культурный, джентльмен. Да его магазин — сам как музей! Но ни про какие дела с этими почтенными заведениями он мне не рассказывал.

— И мистера Мейси он при Вас не упоминал, — скорее утвердительно, чем вопросительно произнес Джеймс.

— Нет, а кто это?

— Когда вы виделись с мистером Кинзманом последний раз?

— Дня за два до.

— Что, по-Вашему, с ним могло случиться?

Алекс Джонс лишь виновато развел руками:

— Ох, ума не приложу! Мне он казался добрейшим и честнейшим человеком. Почему-то именно с такими и происходят всякие мерзости…

— Профессор Адамас приходил с Вами?

— Иногда приходил, тоже рассматривал хиндийские предметы, советовал, как мне лучше описать их в своей работе.

«Хиндийские предметы»? Впрочем, об этом можно уже и не спрашивать.

— А помимо Вашей учёбы, как Вам кажется, у Кинзмана и Адамаса были какие-то дела?

— Не знаю даже, — аспирант опять пожал плечами, — при мне они ни о чем таком не говорили.

Джеймс почувствовал очередное разочарование. Похоже, этот отличник знает не больше остальных горе-свидетелей. Во всяком случае, расскажет не больше.

— А Вы были знакомы с кем-нибудь из клиентов мистера Кинзмана? — ухватился он за последнюю надежду. — Видели кого-нибудь из его покупателей?

— Нет, при мне к нему никто не заходил, — виновато вздохнул Джонс, теребя свою вконец измятую кепку. И, помолчав пару мгновений, вдруг добавил: — знаете, в последнее время он несколько раз обмолвился, что у него появился какой-то очень богатый клиент с особым запросом.

— Да? — Джеймс невольно вздрогнул, его внимание вновь обострилось.

— Ну, он мало рассказывал, почти ничего… Говорил только, что этот его клиент — большой оригинал и собирает всякие языческие штуки, которыми можно противостоять нечистой силе. Даже посмеивался, мол, тот очень серьезно в это верит и готов платить любые деньги.

— Спиритизм нынче в моде, — высказался до того притихший Седрик.

— И то верно, — согласился Джонс, — только, знаете, мы, рабочие, во всякую мистику не верим, нам хватает и вполне житейских проблем. Вот, кстати сказать…

— Он говорил, что это за клиент? — раздраженно перебил Джеймс. — Называл его имя? Рассказывал о нем?!

— Нет, в подробности он не уходил, а я и не расспрашивал, мало ли, кто как чудит. Хотя, погодите, — он опять потер затылок, но как-то нервно, — кажется, он называл его мистером Ди.

— Когда он называл это имя? — невыразительным голосом уточнил Джеймс.

— Первый раз давненько, может, полгода назад, второй — примерно месяц-полтора, ну и еще пару недель назад о нем упоминал. Я точно не помню, извиняюсь…

— Это всё? — Джеймс почти перестал его слушать, стараясь мысленно сопоставить имеющиеся сведенья.

Полгода, полтора месяца, пара недель. Означает ли это, что бывший мистер Ди жив? Но такого не может быть. Если только не появился еще один, третий мистер Ди, но кто он и от кого?!

Весьма вероятно, что это была какая-то ловушка…

— Э, ну, вроде бы всё, — пробормотал Джонс, — знаете, сэр, я хотел Вас тоже кое о чем попросить.

— Мы хотели бы попросить, — строго уточнил Седрик.

— Да мы хотели бы попросить, чтобы Вы помогли нашему профсоюзу поскорее достучаться до правительства.

— Я руковожу комитетом по надзору за алхимией, — рассеянно отозвался Джеймс, не глядя ни на того, ни на другого, — вам следует обратиться в комитет по надзору за массовым химическим производством.

Седрик презрительно фыркнул.

— Да, да, мы знаем про этот комитет, — кивнул Джонс, — но там всё настолько мудрёно, а нам бы поскорее донести до правительства наши требования. Бывает так, что каждый день на счету, — он пылко взмахнул руками, как депутат-заднескамеечник, — Седрик Вам уже рассказывал про свинцовую пыль, но на спичечных фабриках еще хуже! Работа с виду не сложная, там рабочие окунают деревянные палочки в раствор фосфора. Но работать приходится в помещениях почти без вентиляции, там же раствор смешивают и нагревают, и там же сушат готовые спички перед расфасовкой. По четырнадцать часов в сутки люди дышат испарениями этого фосфора, а ведь среди рабочих есть даже дети! Уже через несколько лет у таких рабочих начинают непрестанно болеть зубы и распухают десны, единственный способ прекратить их мучения, хотя бы на какое-то время, — выдирание всех зубов. Но если человек продолжает работать на спичках, а у большинства просто нет выбора — в работном доме еще хуже! — со временем фосфор накапливается в костях, и у бедолаги начинает светиться в темноте челюсть и другие кости. Районы, где живут спичечники, называют кварталами светящихся скелетов! Редко кто из них доживает до сорока лет. Но если организм крепкий и болезнь не охватывает все ткани, единственная возможность избавиться от мучений — удаление пораженной челюсти…

— Скажите, мистер Джонс, — лорда вдруг осенила очень своевременная идея, — а как обстоят дела на алхимических производствах? Так же ужасно?

— Ну, — аспирант моргнул, словно натолкнулся на невидимую стену, — там тоже работа не легкая, но профессор Адамас сам старается следить, чтобы у рабочих было всё необходимое.

— Но трудности и недовольство всё же есть, верно?

— Бывает…

— Скажите, Вы могли бы, в случае необходимости, организовать забастовку и, быть может, демонстрацию «алхимических» рабочих? — Джеймс весьма невежливо буравил Алекса взглядом.

А Седрик, в свою очередь, укоризненно взирал на него. Но молчал.

— Если будет необходимость, — пробормотал Джонс, явно не понимая, чего от него хотят, — но, по правде сказать, там сейчас нет такой необходимости, а вот на спичках…

— Знаете, я обязательно поговорю со своими коллегами в том комитете, — Джеймс решил идти напрямик. Низшие классы не понимают тонких намеков, с ними нужно договариваться проще, — но я хочу быть уверен, что на алхимических предприятиях люди готовы в нужный момент остановить производство.

Парень заметно помрачнел:

— В нужный Вам момент? — проявил он неожиданную для кокни сообразительность.

— Именно.

— Но… Профессор Адамас — мой учитель, — Джонс растерянно взглянул на Седрика, тот лишь неодобрительно цокал языком.

— Уверяю Вас, лично профессору это не навредит, — Джеймс улыбнулся как можно более дружелюбно, — я думаю, есть смысл Вам или кому-то из лидеров профсоюза выступить в Парламенте, в Палате общин.

— В Парламенте? — Алекс невольно оживился. Да, это, пожалуй, приемлемая цена за предательство учителя.

Джеймс сам приободрился от своей идеи. Не обязательно, конечно, что Адамас очень испугается, но это уже что-то!

— Сэр? — бесшумно оказавшийся рядом Огденс заставил его вздрогнуть. — Вас просят к аппарату.

— Да, Огденс, сейчас, — Джеймс решительно встал с кресла, — так как, мистер Джонс, мы договорились?

— Я… я должен посоветоваться с товарищами, — выпалил тот, вскакивая следом.

— О, разумеется, — пока этого было вполне достаточно, — я не смею больше Вас задерживать. Седрик, мисс Агрэ, вы не проводите нашего гостя за меня?

Хмурый Седрик тоже поднялся и, не выпуская из рук стакан, повел гостя к выходу. Джая посеменила следом.

Уже поднимаясь по лестнице в кабинет, Джеймс поинтересовался у дворецкого:

— Огденс, откуда телефонируют? Опять из полиции?

— Нет, сэр. Сказали, что из министерства финансов.

 

Глава 19. Разящий демонов

— Милорд Леонидас? — голос Посланника, переданный через паутину проводов, звучал спокойно и дружественно. Но с оттенком тревоги, а тревога эта, в свою очередь, с оттенком раздражения.

Умение различать оттенки — вот что главное в общении с атлантийцами. Джеймс хорошо это умел, по крайней мере, надеялся, что умеет.

— Да.

— Итак, очевидно, той вещи у Вас до сих пор нет.

— Я ищу её, насколько возможно быстро, — ответил Джеймс, удивившись собственному спокойствию. Пожалуй, он имеет право на оттенок недовольства, ведь от того, что таинственные друзья на него давят, расследование не пойдет быстрее.

— О нет, милорд, — прошелестел ответ, — Вы ищете не вещь, а человека. При том, человека, которого мы не просили искать. Мы не просили Вас найти мистера Кинзмана. Мистер Кинзман для нашей миссии не нужен.

— Так уж и не нужен? — не сдержавшись, фыркнул Джеймс. — Но вещь пропала вместе с ним, следовательно, если я найду нападавших, то…

«То, возможно, узнаю кое-что важное о своём отце».

— Не вместе, но лишь в одно время, — поправил его Посланник. Терпеливо, как учитель глупого ученика, — Вы забыли, что о той вещи знали не только Вы и Ваш отец? Возможно, тот, кто ему помогал, теперь решил забрать ту вещь себе. Может быть, Вы просто ищите не того человека, Вам не кажется?

Джеймс почувствовал, как его охватывает злость на весь мир, на всех этих чудовищ, рыцарей, предателей и их интриги. Злость и одновременно бессилие.

— Мне кажется, этот человек скоро меня посетит.

В аппарате повисла тишина. Очень напряженная тишина. Но всего на секунду.

— Это очень хорошо, — изрек Уил, — Вы уже знаете его имя?

— Нет, — сухо ответил Джеймс, — а вы могли бы мне помочь, — добавил он чуть более резко.

— Это, прежде всего, Ваша задача, — возразил Посланник, — Ваше семейное дело, — и, смягчив наставнический тон, добавил, — но какая именно помощь Вас интересует?

Ах, как любезно!

— Я бы хотел еще раз поговорить с Вами о моём отце. Точнее, о его делах с мистером Кинзманом.

Джеймсу показалось, что собеседник усмехнулся, хотя, это вполне могли быть только помехи на линии.

— Я ведь объяснял, он не был с нами полностью откровенен, — ответил Посланник, — наши правила этого не требуют, скорее даже запрещают. Но, если Вам так нужно, я навещу Вас в ближайшее время, — его тон вдруг стал холодным и пронизывающим, как морской ветер, — надеюсь, Вы сознаете, что потеряли не только ценную вещь, но вместе с ней и своё будущее? Постарайтесь не потерять еще и жизнь.

В телефонной трубке послышалось ровное гудение. Джеймс медленно положил её на рычаг. «В ближайшее время» — это когда? Они что, уже не торопятся?

Последняя фраза Посланника показалась лорду тошнотворно наигранной, но в то же время сомневаться в серьезности этих слов не приходилось.

Кому отец мог довериться настолько? Кого можно назвать его другом?

Вспоминался только адмирал Дишер. Он следил за магазином, как-то узнал, что Кинзман нашел ту вещь, и приказал своим людям выкрасть её, а лавку разгромить. Но где тогда сам Кинзман? На дне реки?

Джеймс мотнул потяжелевшей головой. Но ведь Дишер, или кто-то другой, вообще мог не знать об истинном значении той вещи, отец мог сказать, что ищет простую фамильную безделушку. Насколько Джеймс знал отца, он, вероятнее всего, так бы и сделал.

Но насколько он, на самом деле, знал своего отца? Выходит, что еще меньше, чем это обычно принято в аристократических семьях Атлантии.

У предыдущего герцога Мальборо были дела с Кинзманом помимо тех, что касались наследия графа Ди.

Нынешний герцог Мальборо обвел бессмысленным взглядом свой кабинет. Задержал взгляд на картине, прячущей дверцу сейфа. Там лежал последний отцовский «подарок». Следовало задуматься еще тогда, полгода назад. Джеймс, конечно, задумывался, но Посланник Уил, как оказалось, давал ему слишком мало пищи для размышлений.

Джеймс вышел из кабинета и направился вниз. В гостиной никого не было, и царила непривычная в последнее время тишина. На столике осталась открытая бутылка. Джеймс взял её и оправился в сад.

Сад напоминал маленький кусочек городского парка. Выдался прохладный, немного пасмурный лондониумский вечер. Всё выглядело прекрасно.

Джеймс сел на скамейку и глотнул из бутылки. Коротко закашлялся и глотнул еще.

Сообщение о смерти отца он получил почти одновременно со странной посылкой от него. По тону письма, вложенного в посылку, Джеймс мог догадаться, что отец сознаёт всю опасность, но в ближайшее время погибать не собирается. Старший Мальборо всегда умел идеально сочетать решительность и осторожность, скорость действий и точный расчёт. Всегда добивался своего, все дела доводил до конца. Не прощал врагов, не давал им второго шанса.

Так уж получилось, что больше всего времени рядом с отцом Джеймс провел в Хиндии.

…Врачи настоятельно советовали отправить его в Атлантию ближайшим кораблем, возможно, тем же, что и тело матери, но губернатор Мальборо решил, что сын останется с ним в Хиндии до конца разбирательства. Когда разбирательство кончилось, отец взял Джеймса с собой на финальное действо. Взбунтовавшихся сипаев казнили с помощью «дьявольского ветра»: приговоренного привязывают спиной к жерлу пушки и стреляют сквозь его тело. Тело разрывается на куски. Но смерть, сама по себе, их не страшила, во всяком случае, они этого не показывали. Главный ужас такой казни для них — смешение останков представителей разных каст. Изысканно-жестокая ирония: бунт начался из-за религиозных предрассудков, ими же и окончился.

— Сэр, — Джая появилась откуда-то из зарослей, — мистер Алекс ушел. Седрик пошел проводить его до конца улицы.

— Я заметил, — равнодушно ответил он и сделал еще один глоток, надеясь, что она проявит сообразительность и уберется.

Хиндийка вместо этого уселась на край скамейки и благообразно сложила руки на коленях.

— Я знаю, Вы злитесь, что пришлось говорить с человеком низшей касты, — сообщила она, доверительно заглядывая ему в глаза, — у нас в Тэли брахман не сядет за одним столом с вайши, торговцем, а кшатри-воин не коснется слуг-шудр. В этом мы схожи.

Джеймс опять закашлялся, но на сей раз не от удушья.

— Но мистер Алекс хороший человек! — быстро выпалила она. — Он очень хочет помочь мистеру Кинзману, и я хочу…

— А толку от вас всех как от пьяного бабу, — заметил лорд, внимательно разглядывая остатки жидкости в бутылке.

Он с отвращением припомнил мелких туземных чиновников в Хиндии: ленивые, вороватые, едва образованные. Со своими соплеменниками они грубы и лживы, а с сахибами — всегда приторно любезны.

— Мистер Кинзман верит Вам. Он сказал тогда мне, что Вы обязательно поможете.

Джеймс хмыкнул. Странно, почему она вдруг завела этот разговор? До сего дня хиндийка болтливостью не отличалась, скудные показания приходилось вытягивать у неё по капле.

— А почему? — он повернулся и встретил её взгляд. — Почему, как ты думаешь, он послал тебя именно ко мне?

— Не знаю, — она тут же потупилась, — он просто сказал, что Вы поможете.

— А до этого он не говорил с тобой обо мне? — спросил Джеймс, чувствуя, что медленно движется по замкнутому кругу.

— Кажется, нет.

— И мистера Ди он при тебе не упоминал?

— Нет, кажется…

— И мистера Голди или мистера Мейси?

— Не помню…

— Похоже, у тебя частичная амнезия, — заключил Джеймс, отвернувшись и снова глотнув шерри. Последовал очередной приступ кашля.

— Я помню, у нас в Тэли, — невнятно пробормотала она, — используют особое лекарство…

— О, значит, про Тэли ты всё помнишь, — скривился лорд. Его вдруг посетила одна отчаянная и глупая идея, — что ж, давай попробуем освежить твою помять. Идем, — бросил он и, не глядя на неё, направился в дом.

Прошел через кухню и холл, поднялся по лестнице. Джая неотступно следовала за ним, ничего не спрашивая. Вошли в кабинет.

Джеймс перевел дыхание и заметил, что всё еще сжимает в руке бутылку. Медленно поставил её на стол. Затем подошел к картине с парусником, снял её, открыл сейф.

Внутри лежал длинный узкий сверток. Джеймс достал его и с видимой небрежностью положил на стол.

— Вот, посмотри, и скажи, не видела ли ты это в магазине мистера Кинзмана? Вероятнее всего, он был у него какое-то время после твоего приезда. А, может быть, он упоминал о нем позже?

Джая боязливо подошла к столу и, едва касаясь ткани кончиками пальцев, развернула сверток. Она словно ожидала, что оттуда выпрыгнет кобра. Но увиденное произвело на неё не меньшее впечатление.

В свертке лежал длинный узкий кинжал из потемневшего металла. По лезвию струилась вязь каких-то знаков. Рукоятка, напротив, была совсем простая, украшенная лишь одним, но довольно крупным и ярким изумрудом.

Хиндийка замерла, едва последние складки ткани открыли кинжал. Через мгновение она отпрянула, отдернув руки. Прошептала что-то невнятное.

Джеймс внимательно следил за ней, ему показалось, что её смуглая кожа стала бледнее.

— Ну? — нетерпеливо спросил он.

Джая еще раз вздрогнула. Казалось, она не знает, куда деть руки.

— Я… он… это… — забормотала она, словно разом забыла все чужие для неё слова, — я не уверена… откуда он у Вас?

Клинок явно хиндийского происхождения прислал ему в университет отец, всего за несколько дней до своей гибели. Посылка сопровождалась тем самым письмом.

— Подозреваю, что он у меня от Кинзмана, — сквозь зубы процедил Джеймс, — так тебе он знаком? Постарайся не врать.

— Я не… — опять забормотала она. Было видно, что ей одновременно и хочется взять клинок в руки, и страшно к нему приблизиться, — я не знаю… У нас такой клинок вправе держать только особый брахман, его называют Разящий Демонов…

— Кого, брахмана или клинок?

— Иногда — их обоих…

— Так что насчет Кинзмана? — Джеймс хищно сощурился.

— Я не помню…

— Можешь взять, рассмотреть получше, — как мог мягко, сказал он.

Джая быстро спрятала руки за спину, но сделала шаг к столу. Затем всё же протянула одну руку и коснулась клинка кончиками пальцев.

— Я… я не уверена, — бормотала она, не поднимая глаз, — мистер Кинзман искал вещи, разящие демонов, он говорил, что это для какого-то человека, что это очень нужно…

— Какого человека?! — резко спросил Джеймс, теряя остатки терпения. — Мой отец? Или профессор Адамас? Или кто-то еще?!

…Коварная хиндийская змея, притворялась такой цивилизованной и дипломатичной, но при первой же возможности, едва почуяв своё превосходство…

— Я не знаю, не помню… — хиндийка отпрянула и закрыла лицо руками, — мне нужно вспомнить, подумать…

— Подумать? — прошипел он, подавшись вперед. — Ты за кого меня принимаешь?!

…Если бы тогда войска подошли быстрее, если бы пленников освободили на неделю, на день, на час раньше…

Нервное напряжение последних дней, мерзкие воспоминания и несколько больших глотков алкоголя давали о себе знать.

— Простите, простите! — залепетала она, не отнимая руки от лица.

Злость Джеймса тут же обратилась на него самого за то, что позволил себе такую несдержанность. От девицы в истерике невозможно добиться толку, к какому бы народу она ни принадлежала.

— Эй, есть кто дома? — голос Седрика с нижнего этажа выручил их обоих.

— Ладно, успокойся, — буркнул он, торопливо убирая кинжал обратно в сейф, — подумай, если тебе так надо. Если тебе действительно не безразлична судьба мистера Кинзмана, постарайся вспомнить что-нибудь полезное.

— Да, да, — прошептала она, торопливо утирая слёзы.

— И не говори про этот кинжал Седрику, у него и так достаточно неприятностей, слышишь?

— Да.

— Никому не рассказывай про наш разговор, поняла?

— Да, да! — и больше не слушая его, она выбежала из кабинета, бормоча что-то на хинди.

Джеймс закрыл сейф, аккуратно повесил картину на место.

В письме, приложенном к посылке, отец сообщил, что это старинный хиндийский клинок, очень ценный. И велел никому не показывать его и не рассказывать о нем, даже Огденсу. Вероятно, отец собирался объяснить всё позже, но не успел.

Мистеру Ди нужна была не только та вещь. Что ж, это вполне логично, если знать с какими силами он был намерен сражаться.

В одном Джеймс уже не сомневался: хиндийская девчонка врёт.

 

Глава 20. Duata Nadan

«Приветствую Вас, милорд Леонидас!

Спешу сказать Вам, что обстоятельства складываются так, что наша встреча, вероятно, случится раньше, чем я предполагал. Это и хорошо и плохо. Хорошо потому, что наши общие дела давно ждут наших общих действий. Плохо потому, что наши общие враги не ждут, они действуют.

В этом послании я должен рассказать Вам две вещи. Первая, то, что касается мистера Кейсмена, с которым Вы, к несчастью, не успели еще раз побеседовать. Мистер Кейсмен входил не только и, я бы сказал, не столько в Эрландскую Армию Освобождения. Он являлся еще членом так называемого общества Duata Nadan. На древнем эрландском языке эти слова означают примерно „народ, люди богини Даны“. Не могу знать, когда именно образовалось это общество, но точно задолго до современной Эрландской Армии Освобождения. В общество „Людей Даны“ с древности входили друиды, жрецы некоторых эрландских богов. Сейчас их дело продолжают потомки, сохранившие старые знания и нашедшие знания новые. Мистер Кинзман, а точнее его клиент, просил у мистера Кейсмена помощи в деле крайне специфическом и опасном. Мистер Ди, а Вы, должно быть, уже знаете, кому принадлежал этот псевдоним, намеревался сразиться с силами нечеловеческими. Для этого он искал помощников и оружие во всех уголках мира. Мистер Кейсмен был одним из таких помощников.

Вы не должны сомневаться в рассудке мистера Ди. Впрочем, я уверен, что Вам такие сомнения и не приходили, тем более, Вы уже, должно быть, и сами убедились. Знайте, враг совсем близко, он в нашем городе, он весьма могуществен, даже самые влиятельные люди нашего королевства не могут ему противостоять. Возможно, в опасности сама королева!

Второе, о чём я хотел Вам сказать, это то, что я был другом и союзником мистера Ди и, надеюсь, стать таким же другом и союзником для Вас. Но о нашем враге я узнал еще до того, как познакомился с мистером Ди. Сие страшное знание явилось мне далеко от столицы, на другом конце мира, в Новом Южном Уэльсе, также известном как Тасмания. Мне больно и стыдно вспоминать те дни и себя тогда. Я присутствовал при освидетельствовании одной расой трупа другой — с вердиктом „Умерла, настигнутая карой божией“. И я участвовал в этом. Туземных жителей Тасмании отстреливали как в иных странах отстреливают ворон или волков, это было для нас развлечением сродни охоте или спорту. В погожий день мы приглашали соседей с семьями на пикник, а после обеда джентльмены брали ружья, собак и нескольких слуг из ссыльных, и отправлялись в лес, искать тасманийцев. Триумфом считалось если удастся подстрелись женщину или одного-двух мужчин. Невинной забавой было загнать целую туземную семью — мужчину, женщину и детей — в реку к крокодилам.

Помню, у одного моего товарища имелась банка, в которой он хранил уши убитых им людей.

Но практиковались и более изощренные способы истребления. Иногда туземцам раздавали „подарки“ — еду, начиненную стрихнином. Владелец Лонг-Лэгун таким образом уничтожил более сотни человек.

Через некоторое количество лет в наших официальных документах была зафиксирована смерть последнего тасманийца, и остров оказался „совершенно очищенным“, если не считать ничтожного количества метисов.

Я видел это и мне становилось жутко за наши души. Но именно там мне повстречался человек, раскрывший мне ужасную тайну и подсказавший, как прекратить зло.

Много позже, будучи уже в Лондониуме, я слышал, как наш выдающийся ученый мистер Дарвин, побывавший в тех же местах, говорит, что зло, творившееся там, есть результат бесстыдного поведения некоторых наших земляков. Но мистер Дарвин не знал того, что тогда уже знал я.

Я знаю имя врага, а значит, я могу с ним бороться. Знал это и мистер Ди.

Очень скоро я раскрою Вам всё и мы завершим это великое дело. Мы спасем наш народ!

Пока же прошу Вас, будьте осторожны, ибо наш враг сейчас могуществен, как никогда.

Ваш друг и доброжелатель».

Джеймс еще раз перечитал третье анонимное письмо, затем аккуратно сложил его и убрал в портфель.

Вагон чуть подрагивал, до отправки поезда в университетский городок оставалось несколько минут.

Лорд задумался, кто из знакомых отца служил в Австралии примерно двадцать-двадцать пять лет назад? Стоит расспросить об этом Огденса. Джеймс не сказал бы, что дворецкий являлся самым доверенным лицом для предыдущего герцога Мальборо, но за столько лет службы Огденс мог просто что-то слышать. Может быть, он что-то слышал и про эрландскую секту?

Впрочем, был ли кто-то по-настоящему доверенным лицом для его отца, Джеймс сомневался.

За окошком виднелась платформа и спешащие пассажиры. Они оживленно переговаривались, смеялись, спорили и спешили занять свои места в вагонах соответствующего класса. Они и не подозревали, что в их славном городе угнездился какой-то «могущественный враг». На острове во все времена больше всего опасались вторжения, но это вторжение, похоже, никто не заметил.

— Ах, вот Вы где! Едва успела, — а вот этого вторжения не заметил лично Джеймс. Точнее, заметил, но когда оно уже стало свершившимся фактом.

Мисс Лайтвуд, собственной персоной, вошла в купе и села напротив.

— Вам не кажется, что это просто непорядочно? — вместо приветствия спросила она, устремив на него строгий взгляд.

— Э, — Джеймс никак не ожидал её здесь увидеть и откровенно растерялся, — Вы имеете в виду цену на железнодорожный билет?

— Не надо паясничать, Вам это не идёт, — заявила она, скрестив руки на груди, — я имею в виду наше расследование. Почему Вы решили допрашивать очередного свидетеля без меня?

— Какого свидетеля, Адамаса? — опомнился Джеймс. — Но Вы же сами не желали с ним говорить, по Вашему мнению, в деле Кинзмана он совершенно бесполезен!

— Да, всё верно, — поморщилась мисс Лайтвуд, — но если Вы всё же решили его допросить, надо было предупредить меня.

Джеймс едва удержался, чтобы не воздеть руки к потолку и не воскликнуть «О, женщины!».

— Как Вы узнали, что я еду? — только лишь полюбопытствовал он.

— Телефонировала Вам сегодня утром, и Ваш дворецкий любезно сообщил мне, что Вы выехали в Университет и раньше пяти часов, вероятно, домой не вернетесь.

Джеймс понимающе кивнул. Огденса винить не за что, он не получал указаний держать в секрете поездку хозяина.

— Вы, полагаю, телефонировали, чтобы узнать на счет мистера Риплинга, — миролюбиво заметил он, — могу сказать, что уже договорился с ним, мы сможем побеседовать в эту субботу на открытии скачек.

— Прекрасно, — отозвалась она без малейшего энтузиазма, — смею напомнить, что я всё-таки эмиссар Банка Атлантии, не стоит относиться к моей должности с пренебрежением.

— У меня и в мыслях такого не было! — вскинулся Джеймс. — Если позволите, я схожу к проводнику за чаем.

— Будьте так добры, — милостиво разрешила леди фининспектор.

Вагон чуть качнулся и тронулся в путь. Мимо окна пронеслось белое облако пара. Джеймс поспешно вышел в коридор и направился к проводнику, по пути соображая, как теперь вести разговор с Адамасом?

Когда он вернулся в купе с двумя стаканами чая, мисс Лайтвуд сидела всё в том же положении, сложив руки и устремив взгляд за стекло. По пути виднелись массивные нагромождения рабочих кварталов, вечно дымящие трубы фабрик, а чуть дальше тускло блестела желтоватая гладь реки. Но леди фининспектор, похоже, смотрела куда-то сквозь это всё.

— Мисс Лайтвуд, — Джеймс вежливо улыбнулся, ставя чай на столик и садясь на своё место, — позвольте спросить, если это не тайна. Как Вы попали на службу в наш Банк?

Рената оторвала взгляд от неведомых далей и рассеяно мотнула головой.

— Всё еще считаете, что я совсем непохожа на финансового инспектора?

— Признаться, да.

Она опять задумалась, словно подбирая верные слова.

— В детстве у меня проявились несвойственные для девочки способности к математике, эти способности не покинули меня и в женском колледже. А затем наш почтенный Банк поддался нелепой моде доверять женщинам истинно мужскую работу. И вот результат, — она усмехнулась.

— Я лично не удивлюсь, если скоро премьер-министром у нас станет женщина, — откровенно соврал Джеймс.

— О, в этот день Атлантия погибнет, — мисс Лайтвуд, как оказалось, имела чувство юмора. Но, опять посерьезнев, она быстро отпила чаю, словно на что-то решившись, — признаться, дело не только в способностях и моде. Сама история Банка Атлантии всегда казалась мне очень… притягательной.

— Притягательной? — переспросил лорд светским тоном, внутренне насторожившись. — Что Вы имеете в виду?

— Ну, для начала, то, что все знают, — она оперла локоть о столик и принялась тихо помешивать ложечкой давно растаявший сахар. — В конце семнадцатого века, после Доброй революции, был заключен договор между почти обанкротившимся правительством бывшего короля Якова и группой финансистов, прибывших с Вильгельмом Оранским. Учреждался Банк с правами приема вкладов, учета векселей и выпуска билетов на предъявителя, соответствующих определенному весу металла. Взамен новый Банк выдавал правительству столько денег, сколько требовалось, беря в качестве залога будущие налогообложения граждан, — она оставила ложечку и посмотрела на Джеймса с каким-то неясным вопросом, — по сути, законом был разрешен выпуск государственной валюты в частных интересах.

— Хм, — протянул он, пытаясь понять, куда она клонит, — мне кажется, это несколько упрощенное описание. Уже тогда существовали Королевское казначейство и парламентский комитет по финансам, Банк Атлантии подчинялся и подчиняется им.

— Да, пожалуй, на самом деле всё не так просто, — промолвила она, продолжая смотреть на него вопросительно.

Джеймс обратил внимание, что темные круги у глаз Ренаты сегодня приобрели совсем уж нездоровый синеватый оттенок, а прическа не отличается аккуратностью.

— Итак, Вас привлекла древняя история банка? — уточнил он.

— Скажем так, меня привлекла тайна.

— Какая же здесь тайна? Вы сами сказали, что эту историю знают все.

— Истории, которые «знают все», редко оказываются правдой, — заметила девушка. Её бледным пальцам явно не хватало салфетки, чтобы теребить. — В лучшем случае, полуправдой.

— Какая же тайна, по-Вашему, там скрывается? — Джеймс вспомнил монументальный облик банковского здания и подумал, что если и хранить тайны, то именно там.

— Тайна основателей, — Рената слегка поежилась, — не странно ли, что мы до сих пор не знаем точных имен тех финансистов? И даже тех, кто сейчас непосредственно управляет Банком?

— Что ж, по крайней мере, сегодня их непубличность понятна, ведь речь идет о вещах довольно деликатных, то бишь, о деньгах, — заметил Джеймс, — вероятно, и в прошлом та же причина вынуждала основателей скрывать свои имена. Но это, заметьте, не мешает Банку эффективно работать.

Рената медленно, задумчиво кивнула.

— Насколько я знаю, — продолжил лорд, — в исторических хрониках точно сохранилось имя одного учредители Банка Атлантии, это был Вильям Питерсон, финансист и предприниматель родом из Шотландии.

— Да, я знаю о Питерсоне, — Рената еще раз медленно кивнула, — но он был не совсем основателем, скорее посредником между нидерландскими финансистами и местным правительством… Но я, признаться, хотела рассказать Вам немного другое.

— О…

— Это касается Кейсмена, эрландца.

— О… кхм, прошу прощения, — Джеймс уже не скрывал своего интереса, — Вы всё-таки приходили к нему?

— Да.

— Но, — Джеймс неприлично пристально всматривался в её бесцветное лицо, — мне сказали, что Вы там не были!

Она лишь пренебрежительно отмахнулась.

— Я имею полномочия, позволяющие мне не фиксировать свои визиты в отчетных документах.

— Но, — повторил Джеймс и запнулся. Есть ли у неё полномочия становиться невидимой?!

— Вы были правы, мне следовало Вам рассказать, ведь дело Кейсмена касается и мистера Кинзмана, хотя и отчасти, — строго проговорила она, — но раньше я не могла раскрыть Вам эти подробности по причине… по должностным правилам.

— Ничего страшного, я понимаю! — горячо заверил её Джеймс, слегка склоняясь через столик, и быстро произнес, — это касается эрландской секты?

— Duata Nadan, — очень ровно произнесла леди фининспектор, — «люди Даны». Вы уже знаете?

— Да, узнал от… своего человека, — подтвердил он. Реакция мисс Лайтвуд показалась ему чересчур уж спокойной, — простите, я сам собирался с Вами об этом поговорить, после поездки к Адамасу.

— Как удачно, что я успела на поезд.

— Так, значит, вы говорили с Кейсменом? Что Вам удалось узнать?

— Он привозил из Эрландии вещи для мистера Кинзмана. Точнее, для некого клиента лавки «Три кита», — сказала она, осторожно подбирая слова, словно история эта её сильно смущала.

— Вещи оккультного свойства? — подсказал Джеймс. — Подобные чанхайским?

— Да. В основном это были друидские амулеты и ритуальные ножи.

Ритуальные ножи. Например, старинный эрландский меч из фамильной коллекции герцогов Мальборо, который Кинзман попросил в обмен за ту вещь. «Меч графа Ди».

— И как, на взгляд Кейсмена, покупателю они нравились?

— Насколько я поняла, мистер Кинзман не жаловался на качество тех товаров, — отозвалась мисс Лайтвуд. Она чуть нахмурила брови, словно что-то подсчитывала в уме, — Кейсмен рассказал мне, что Кинзман и его таинственный покупатель знают о каком-то сверхъестественном зле, затаившимся в Лондониуме. Они разыскивали так называемые магические предметы из разных стран, ища, видимо, подходящее оружие.

— Нашли? — сухо спросил Джеймс.

— Кейсмен больше ничего не знал, он и виделся-то с Кинзманом больше полугода назад.

— Понятно.

Полгода назад. Джеймсу просто необходимо поговорить с Посланником. Но, по правилам этой странной игры, они смогут увидеться, только когда тот сам решит его «навестить».

— Что скажете обо всём этом? — устало поинтересовалась мисс Лайтвуд.

— Скажу, — протянул он, отпивая холодный чай. В горле ужасно пересохло, — что за пределами Банка секретов точно не меньше.

Еще он мог бы сказать, что его отец и эрландская языческая секта никак не могли быть союзниками. Впрочем, это только на первый взгляд. Для истинного ангризи «союзник» — понятие относительное. Другой вопрос, что отец мог просто недооценить этих «помощников».

— А Кинзман не говорил эрландцу, как зовут того покупателя? — спросил Джеймс без всякой надежды.

— Увы, нет.

Вагон мягко затормозил, и громкий свисток возвестил о прибытии на станцию Университет.

 

Глава 21. Университет

Лорд Леонидас и мисс Лайтвуд сошли с платформы и молча зашагали в направлении главного университетского здания.

Джеймс невольно оглядывался по сторонам. Не прошло еще и полугода, как молодой лорд покинул этот городок, но теперь чувство было такое, словно он не был здесь вечность. И в то же время, всё вокруг казалось ему знакомым и родным. Если вдуматься, большую часть своих лет Джеймс и его ровесники провели в частных школах, а затем в колледжах. Там нет титулов и особых привилегий, есть только младшие и старшие. Старшеклассники — как-бы младшие офицеры школы. Закон для младших учеников — безропотно подчиняться, а когда сами станут старшеклассниками, уметь повелевать. Но все воспитанники без исключения принимают холодный душ даже зимой, а окна открыты круглый год, и никому не разрешается укрываться более чем двумя одеялами.

Дисциплина — мать порядка и верности.

И в дальнейшей жизни, в любом обществе джентльмен тянется к «собрату по галстуку», то есть к своему однокашнику.

— Почему Вы решили, что стоит допросить Кейсмена? — поинтересовался Джеймс, когда они уже почти пришли.

Он хорошо помнил, как при упоминании Ренаты Лайтвуд эрландец потерял самообладание.

— Признаться, я давно веду расследование, связанное с «людьми Даны», — произнесла она, тоже оглядываясь по сторонам, — отслеживаю их финансовые связи в Лондониуме.

— То есть, мистера Кинзмана Вы разыскиваете именно в связи с этим делом?

Интересно, по чьей «просьбе» Банк Атлантии капается в делах своих клиентов? Тайная служба, правительство? Когда речь идет об Эрландии, можно ожидать любых гадостей.

— В общем, да… Но профессор Адамас и его алхимия ни причём, можете мне поверить.

— Что ж, не лишним будет услышать это от него.

«Dominus illuminatio mea» — гласила кованая надпись при входе в Университет. «Господь — просвещение моё».

— Послушайте, милорд, — мисс Лайтвуд вдруг остановилась на крыльце главного здания и обернулась к нему, — мне бы хотелось узнать… Узнать, что Вы на самом деле думаете обо всей этой истории?

— Прошу прощения…

— Я понимаю, то, что нам удалось выяснить, звучит и выглядит как чьи-то бредовые фантазии, — вдруг зачастила она, подойдя к нему немного ближе, чем предписывают правила, — но, по крайней мере, мистер Кинзман не был сумасшедшим, в этом я ручаюсь! И если вдруг нам на самом деле предстоит столкнуться с чем-то… с чем-то, что не может объяснить современная наука, что мы просто не ожидаем… Могу ли я рассчитывать в полной мере на Ваше участие? — при последних словах в её голосе промелькнули совсем хрупкие, слабые нотки, каких Джеймс от леди фининспектора никогда прежде не слышал.

— Мисс Лайтвуд, — произнес он, как можно более доверительно, и даже взял её за руку. Кожа девушки оказалась холодной, несмотря на довольно теплый день, — Вы, скорее всего, мне не поверите, но я обещаю сделать всё от меня зависящее, чтобы довести наше расследование до надлежащего финала.

На слове «наше» лорд постарался сделать особый акцент.

— Я Вам верю, — прошептала она, осторожно отнимая ладонь. Но было ясно — не верит, — что ж, пойдемте.

Они зашагали по древним университетским коридорам в направлении ректорского кабинета.

Студенческие воспоминания и размышления последних дней странно смешались в душе Джеймса. Сколько раз он проходил по этим коридорам, ведомый учебными заботами или ввязавшись в очередную гнусную затею Седрика? В самую гнусную его затею… Теперь Седрик вернулся и опять вовлекает его в авантюры. Или на этот раз Джеймс втягивает его в слишком опасную игру?

Сколько благородных предков лорда Леонидаса прошли под этими сводами! Университет в Атлантии — это воплощенная История, сама Традиция. Никогда «это не правильно, потому что глупо», всегда «это не может быть ошибкой, потому что все так делают уже триста лет».

Преподаватель университета может вызвать в свой кабинет студента и серьезно поговорить с ним о его поведении. Любого студента, с любым титулом. Но ни какому студенту не дозволяется при этом бить наставника по лицу. Даже если наставления ему не по нраву.

Итак, Посланник, мистер Ди, та вещь, мистер Кинзман, эрландец, профессор, переменчивое настроение мисс Лайтвуд…

Ректор оказался на месте и принял их сразу же. Джеймсу показалось, что Адамас даже не удивился их появлению, хотя лорд его не предупреждал.

— Чем могу быть полезен? — после натянутых приветствий спросил профессор.

Джеймс рад был бы уступить право начать разговор своей спутнице, но мисс Лайтвуд вдруг приняла вовсе равнодушный вид и молча уселась в кресло.

— Мы с мисс Лайтвуд ведем совместное расследование исчезновения мистера Карла Кинзмана, владельца антикварной лавки «Три кита», — терпеливо изложил Джеймс, усаживаясь во второе кресло, — Вы, должно быть, слышали об этом?

— Слышал.

Стены кабинета украшали многочисленные портреты бывших ректоров, и взгляды их казались осуждающими.

— И Вы были знакомы с мистером Кинзманом лично, насколько я знаю?

— Был.

Джеймс внимательнее присмотрелся к бывшему наставнику. Выглядел тот как всегда здоровым и бодрым. Но при этом показался лорду каким-то необычно напряженным. В словах и движениях профессора не было знакомой быстроты и самоуверенности. Он как будто сдерживался, едва держал себя в руках. Даже бумаги на ректорском столе оказались в беспорядке, какого Джеймс не видывал за все годы учебы.

— И что Вы можете сказать по этому поводу? — настороженно спросил Джеймс.

— Да ничего, — хмыкнул Адамас, буравя его взглядом. Только сегодня это был не привычный надменно-брезгливый взгляд, а какой-то даже испуганный.

— Но вы были с ним знакомы, — начал злиться Джеймс, — как Вам кажется, что с ним могло случиться?

— Скажите, мистер Кинзман что-то рассказывал Вам о своих делах с эрландцами? — тихо, но твердо перебила Рената.

Адамас бросил взгляд на неё. Леди фининспектор лишь неодобрительно нахмурилась, от недавнего её волнения не осталось и следа.

— Представьте себе, да, — он кривовато усмехнулся, — говорил, что у него есть такой чудной покупатель, которому нужны оккультные штучки из разных стран, из Эрландии в том числе.

— Что за покупатель? — вскинулся Джеймс.

— Кинзман не рассказывал его биографию, а называл просто мистер Ди, — сообщил Адамас, бессмысленно переложив на столе бумаги, — говорил, что мистер Ди отыскал в нашей славной столице какую-то нечисть и намеревается её уничтожить. А с полгода назад этот Ди просто исчез, вот как сейчас сам Кинзман. Нравится Вам такой ответ?

— Пожалуйста, не валяйте дурака, — холодно оборвала его Рената, — Вам известно что-то по существу дела? Что-то, что можно внести в протокол и предъявить на суде?

— Увы, нет, — профессор церемонно развел руками, — то, что мне известно, на суде не предъявишь…

— А лично Вы имели какие-либо дела с эрланскими бунтовщиками?

— Увы, — повторил тот, — я могу им лишь сочувствовать.

— Я спросила всё, что считала нужным, — мисс Лайтвуд резко встала, — милорд?

— Мисс Лайтвуд, прошу прощения, — спохватился Джеймс, не ожидавший столь быстрого завершения беседы, — дело в том, что мне еще нужно переговорить с мистером Адамасом по другому вопросу… Это касается моего комитета. Если Вас не затруднит…

— О, разумеется, — быстро кивнула она, бросив на ректора еще один строгий взгляд, — я прогуляюсь по городку и буду ждать Вас на станции. Профессор, доброго дня.

Адамас не ответил, только скептически покачал головой ей вслед. Когда дверь кабинета закрылась, он опять уставился на Джеймса, казалось, еще более нервно.

— Что Вам еще?

— Ваше сочувствие, его у Вас в избытке, как всегда, — не сдержался от грубости лорд, быстро доставая из портфеля серую папку. — Эти вещества нужно предоставить агенту Тайной службы, он переправит их барейским революционерам.

Адамас молча, спокойно взял папку, вынул листки, просмотрел их с нарочитым вниманием.

— Я сейчас говорю с Вами от имени правительства, — добавил Джеймс, понимая впрочем, что такой аргумент профессора не впечатлит.

Молчание Адамаса становилось просто издевательским.

— Нет, — наконец изрек он, откладывая листки в сторону, — я в этом не участвую.

— Боюсь, Вы не поняли, — Джеймсу очень хотелось побыстрее выполнить министерское поручение, а потом задать профессору еще парочку вопросов касательно Кинзмана, — это распоряжение лично премьер-министра, речь идет о наших военных успехах…

— Что, мы опять с кем-то воюем? — он наигранно удивился. — И кого же, позвольте узнать, мы осчастливим своим визитом на этот раз? Уж не Барею ли, опять?

— Профессор, Вы не служили в Тасмании? — вопрос сорвался сам собой, Джеймс не собирался спрашивать об этом Адамаса. Ведь Адамас точно не был другом его отца.

— В Тасма-ании, — протянул тот, задумчиво приложив пальцы к подбородку, — нет, не служил. А что?

— Пока ничего, — нужно было выполнить задание премьера, а уже потом расспрашивать про Кинзмана! — Поймите, правительство всё равно получит эти вещества, даже и без вашей помощи.

— А для меня это принципиально, что без моей помощи. Принципы, понимаете?

Да, аргумент был воистину неотразимый.

Университет, по сути своей, есть наследственный клуб для политических деятелей, главная цель здесь — развивать у воспитанников профессиональный интерес к политике. Для этого студенты состоят в дискуссионных клубах — подобиях Парламента. Если за срок своих полномочий президент дискуссионного клуба сможет выиграть наибольшее число дебатов, это считается куда более надежным залогом будущей карьеры, чем диплом с отличием. Джеймс хотя и не всегда оказывался победителем в таких состязаниях, всё же считался способным к искусству спора. Но как прикажете вести спор с человеком, который руководствуется совсем иной, малопонятной вам, логикой?

— У Вас будут большие неприятности, — только и мог хмыкнуть Джеймс.

Бессмысленное упрямство Адамаса просто раздражало. Чего он рассчитывает добиться? Что премьер оставит барейских подпольщиков без поддержки? Или, может быть, вовсе отменит войну?

Профессор Адамас, ректор Университета и глава Алхимического союза Атлантии, видимо, всерьез считает себя неприкосновенной фигурой. Но он же не дурак, в конце концов?

Джеймс уже собирался пустить в ход свою заготовку с рабочими алхимических фабрик, но не успел.

— Нет, это у Вас, мой юный герой, будут неприятности, — голос старого алхимика вдруг стал глухим и жестким, — сначала Ваши чертовы предки, потом Ваш папаша, а теперь и Вы связались с проклятой нечистью! И эта нечисть свернет Вам шею, не сомневайтесь…

— Что же это за нечисть? — также сквозь зубы перебил Джеймс, глядя бывшему учителю прямо в глаза. — Может, хоть Вы меня просветите, спасете меня?

— Нет, я Вас уже не спасу. — Отрезал профессор. — А такие бумажки, — он схватил листки мистера Смита, быстро разорвал их на десяток кусочков и подбросил над столом. Обрывки закружились как маленький снегопад, — больше мне не приносите.

— Это, пожалуй, государственная измена, — невыразительно произнес Джеймс, глядя на образовавшийся «снег».

— Что ж, если для верности нашему государству нужно уподобляться Френсису Дрейку, я согласен быть предателем!

— И поэтому Вы связались… с ними? — голос Джеймса прозвучал совсем неуверенно, да лорд и не был уверен.

Джеймс вдруг увидел старого ректора по-новому, образ словно раздвоился: если он так ненавидит атлантийское правительство, то вполне естественно ему заключить сделку с теми, кто угрожает жизни самой королевы. А вовсе не искать «магическое» оружие против них. Если, конечно, это он продолжает дело мистера Ди.

— Ни с кем я не связывался, — огрызнулся Адамас, но уже более мирно, — просто слышал… На самом деле об этих тварях многие слышали, не думайте, что Вам открылась величайшая тайна! Сплетни, слухи, городские легенды. Много кто о них знает, но никто не говорит вслух и громко.

— Опасаются их покровителей?

— Возможно. Да и кто бы поверил?

Джеймс, пожалуй, не поверил бы.

— А Вы знаете? — он едва удержался, чтобы не вскочить с кресла. — Кто им покровительствует? Где они прячутся?! И где мистер Кинзман?

— Ничего я не знаю, — устало буркнул профессор и потер лоб, — знаю только, что Ваш папаша собирался с ними воевать, да, как видно, они его опередили. Это мне Кинзман рассказал. А где теперь старый антиквар, сами догадайтесь.

— Он не рассказывал Вам еще, — Джеймс лихорадочно соображал, — еще что-нибудь о моем отце? Он собирался воевать один или ему кто-то помогал? Какой-нибудь друг?

— Не знаю. Ни о ком я больше ничего не знаю, — сухо отозвался Адамас и, немного помолчав, добавил: — дети Лилит, так он и Кинзман их называли.

— Лилит? — недоуменно переспросил Джеймс.

— Да, это демонесса из шумерской мифологии. Считается их прародительницей.

— Я слышал только названия вроде «духи ночи», «не мертвые» или просто вампиры, — немного растерянно ответил Джеймс, чувствуя себя опять студентом.

— Почитайте о Лилит и поймете, — посоветовал ректор. Он стал вдруг совсем грустным, — не скрою, я всегда терпеть не мог наше высшее общество и особенно таких крово… таких снобов, как Вы и Ваш отец, но если вы намерены уничтожить этих демоном, я всецело на вашей стороне.

Джеймс рассеяно кивнул.

— А эрландские сектанты?

— Люди Даны на нашей стороне, — очень жестко произнес Адамас и буквально вонзил в Джеймса взгляд, — поймите, этих тварей надо уничтожить! Они — зло. Их надо уничтожить, что бы они ни говорили, как бы ни угрожали, чего бы ни сулили, — в глазах профессора бывший студент заметил чувства, которых прежде никогда у того не замечал: отчаянье и мольбу, — если у Вас в руках окажется подходящее оружие, прошу, не сомневайтесь, воспользуйтесь им, во имя Бога!

— Если из-за этих существ погиб мой отец, — очень спокойно произнес Джеймс, — для меня это больше, чем дело чести. Вы сейчас еще упомянули каких-то моих предков… Вы имели в виду графа Ди?

— Дело чести, — бесцветно прошептал профессор, отведя взгляд, — да, именно графа Ди. Почитайте про Лилит и поймете.

Разговор можно было считать законченным.

— А что мне передать мистеру Смиту и премьер-министру? — спросил Джеймс, уже подходя к двери.

— Передайте, чтоб они проваливали к морскому черту. Или к какому угодно!

 

Глава 22. Бремя

— Послушай, Джей, а что ты тогда спросил меня про опиум? — полюбопытствовал Седрик, едва Джеймс вошел в гостиную. — Я, по-твоему, выгляжу как наркоман?

— Признаться, да, — ответил лорд, не скрывая язвительности.

В комнате витал уже привычный запах алкоголя.

Казавшийся бесконечным день всё-таки подходил к концу. Покинув профессора, Джеймс так и не нашел мисс Лайтвуд на станции. Либо она уехала без него, либо зачем-то решила остаться в университетском городке. Задерживаться и проверять второй вариант Джеймс не мог, ему предстоял еще один важный разговор.

Встреча с Джорджем Таубманом Голди прошла на удивление идеально. Лорд Голди выразил искреннюю радость и признался, что «всё их семейство давно ждало этого». Джеймсу он не показался чем-то удручённым. Лорд Голди выглядел как всегда: ученый-географ, даже будучи на высокой должности, не потерявший исследовательской страсти. Немного усталый, может быть, но это лишь от хлопот последних дней, всё-таки подготовить большую выставку — задача непростая.

Напрямую спросить будущего тестя о делах с мистером Кинзманом Джеймс так и не решился.

К вечеру его голова просто разрывалась, а еще предстояло очень нелегкое чтение. И очень нелегкий разговор с Седриком.

— Надо же, до чего дошло, — вздохнул Спенсер, делая ленивый глоток шерри и помахивая какими-то листками, — пожалуй, это оттого, что я слишком много работаю.

Джеймс красноречиво промолчал. В образовавшейся тишине стали слышны безмятежные звуки с кухни: позвякивание посуды и приговаривание миссис Морис. Экономка готовила чай. Хиндийки в гостиной не было, очевидно, она опять помогает на кухне. После их разговора в кабинете Джеймс её даже не видел.

— Ты что-то пишешь? — осторожно спросил лорд Леонидас. Удивительно, но сейчас ему очень хотелось, чтобы Седрик занялся своим скандальным творчеством и не влезал, куда не следует. — О тяжелой доле рабочего класса?

— Так, пока ничего определенного, — мечтательно вздохнул тот, — но вряд ли моё сочинение добавят в кукольную библиотеку принцессы Мэй.

— Какую еще библиотеку?

— Когда ты последний раз был в Музее? — укоризненно воскликнул Седрик и воззрился на потолок. — Два дня назад там выставили прелестную вещь. Миниатюрный дворец. Проектировал его главный архитектор империи, мистер Лютьенс, а в создании внутреннего убранства принимали участие свыше полутора тысяч мастеров, среди них лучшие художники, оформители и писатели! — продекламировал он голосом экскурсовода. — Работа над ним велась три года. Это подарок для жены принца-наследника от Марии Луизы, сестры королевы.

— Интересная вещь? — поинтересовался Джеймс, пытаясь сообразить, что именно в словах кузена его насторожило.

— О, еще какая! — Седрик сел в кресле ровнее и патетически взмахнул руками, теперь уже точно изображая ведущего на открытии. — Во дворике, как положено, маленький сад, разумеется, с живыми растениями. На цокольном этаже располагается гараж с точными копиями новейших парокаров, а также заполненный винный погреб. В гостиной время показывают настоящие часы от лучшей часовой фирмы Великоатлантии. В столовой — настоящий серебряный сервиз и хрустальные бокалы. Обратите внимание на великолепную настенную роспись, на мраморные скульптуры и паркетный пол, на рояль в салоне и рисунки в рамках на стенах уборной. Там, кстати, проведена горячая и холодная вода. И, разумеется, канализация! Комната досуга принцессы — в модном азиатском стиле. Только посмотрите, какая славная там ширма! В гладильной — швейная машинка «Зингер». В детской — игрушки, среди которых, маленький театр. Синий цвет детской как бы говорит, что здесь спит наследник, любимый внук нашей почтенной королевы. Во всем доме, кстати, проведено электричество.

— Потрясающе, — со скукой отозвался Джеймс, — что, и библиотека есть?

— Разумеется! Крохотные книжки — ручная работа лучших мастеров и издательств. Миниатюрные издания всех почтенных классиков атлантийской литературы и лучших современных её представителей!

— Постарайся не умереть от зависти.

— Постараюсь, — Седрик скривился, залпом выпил остатки шерри и просюсюкал: — ах, это такая милая вещь, этот домик! Жаль, бедному внучку не дали в него поиграть, сразу отправили в Музей!

Джеймс рассеянно отвернулся. Приятеля надо было как-то наставлять на путь истинный, но лорд, во-первых, никогда не умел читать проповеди, а во-вторых, с трудом представлял теперь, какой путь для Седрика — истинный. И, похоже, сейчас им совсем не по пути. Лучше бы им держаться подальше друг от друга.

И тут, наконец, до Джеймса дошло:

— Ты был в Музее? — спросил он, резко обернувшись.

— Да, заглянул сегодня, было свободных полчаса, — беспечно отозвался Седрик, потянувшись за бутылкой.

Снова повисло молчание — густое, липкое, темное. Удушающее.

— Если хочешь знать, Элизабет я там не видел, — пожав плечами, заметил Седрик.

— Ну, вряд ли ты встретил бы её в открытых залах, — очень-очень спокойно заметил Джеймс, — она сейчас занята подготовкой выставки по Родезии.

— О, да, я видел плакаты. Грандиозно, — заметил кузен, уже не скрывая сарказма.

— Да, грандиозно, — серьезно согласился Джеймс и, откинувшись в кресле, произнес, наконец, самое главное: — впрочем, скоро у вас будет случай поздороваться. Мы с Элизабет объявим о своей помолвке на открытии выставки.

От Седрика можно было ожидать любой реакции: от взрыва до полнейшей апатии. Но тот лишь неопределенно качнул головой.

— Ты всё-таки решился… Что ж, поздравляю.

— Спасибо, — ответил Джеймс, не веря в это ледяное спокойствие. Он слишком хорошо знает своего кузена-бунтаря! — Рад, что ты… что ты рад за нас.

— Да, знаешь ли, — Седрик задумчиво посмотрел сквозь стакан, — это правильно. А то, что между нами было тогда, это не правильно…

— Это в прошлом, — быстро заметил лорд, — это была глупость. Мы были молодые и…

— А сейчас старые.

Разговор, память, нервы — всё натянулось как одна общая струна.

Миссис Морис внесла чай и своим появлением спасла их. Хотя бы на какое-то время.

— Чай, надеюсь, традиционный? — нервно усмехнулся Джеймс. — Ваша помощница ничего туда не подсыпала?

— Бедняжке сегодня с утра нездоровится, — вздохнула экономка и посмотрела на Джеймса с укором, будто в нездоровье мисс Агрэ был виноват лично он, — ей бы стоило больше гулять.

— Дышать живительным лондониумским воздухом? — наивно уточнил Седрик.

Миссис Морис поставила поднос и покачала головой с еще большим укором:

— Нехорошо девочке всё время сидеть взаперти. Мистер Кинзман не держал её в доме, как пленницу, она ходила за покупками и просто гуляла.

— Мистер Кинзман мог себе такое позволить, его не приглашали на собрания правительства, — отмахнулся Джеймс, — я не хочу, чтобы её видели входящей и выходящей из моего дома.

Седрик промолчал и только красноречиво ухмыльнулся. Но миссис Морис молчать не желала:

— Что за глупые предрассудки? Вот у нашего соседа служит повар-чанхаец, отличный повар! — она со звоном переставила чашки. — И долго девочке так сидеть? Мы должны учить и воспитывать её, как подобает приличной леди. Таков наш долг. Эти бедные люди ведь не виноваты, что родились в дикой стране, среди грязи, невежества и язычества! Наша священная обязанность принести им свет цивилизации, привести к этому свету.

— Миссис Морис, а Вы могли бы стать отменным миссионером, — с явной скукой в голосе заметил Седрик.

— Мой покойный супруг был миссионером, — экономка гордо вскинула подбородок, — он погиб много лет назад в южной Африке от стрелы дикаря. Но поверите ли, я не держу зла на того дикаря. Это не его вина, а его беда, а наш долг сделать всё, чтобы этой беды больше не было. Это наше тяжелое и почетное бремя. Знаете, я недавно прочитала такое замечательное стихотворение во «Временах»…

— Вы читаете «Времена»? — невежливо хмыкнул Джеймс. Громкая речь миссис Морис была для него неожиданной, он и не знал, что старая экономка так интересуется вопросом отношений с отсталыми народами.

— Это Огденс читает, а мне просто случайно попалось на глаза то стихотворенье, — она обвела их обоих еще одним строгим взглядом, — там всё так точно сказано, мол, не бойтесь брать на себя бремя белого человека и нести его, пусть это и неблагодарный труд. Обязательно прочтите!

— Непременно, — кивнул Джеймс, — но прошу Вас, пусть мисс Агрэ побудет в доме, хотя бы до окончания моего расследования.

Миссис Морис только тяжело вздохнула, но больше не стала спорить. Молча забрала пустой поднос и вышла, всем своим видом говоря, как молодой лорд искажает высокое предназначение своей нации.

Вновь воцарилось неловкое молчание.

— Когда закончится расследование, — произнес Седрик, глядя в потолок, — мы с Джаей поженимся и уедем в Хиндию.

Сказано это было так просто и буднично, словно они собирались всего лишь прогуляться по парку после обеда.

— Дабы не смущать вас с Элизабет своим видом, — так же спокойно добавил виконт Спенсер. Слишком спокойно, без единого оттенка каких бы то ни было чувств.

— И оплачивать эту вашу затею, видимо, придется мне, — Джеймс решил не воспринимать всерьез подобное заявление. Хотя, конечно, с Седрика станется!

Тот не ответил. А примерно через полминуты очередного гнетущего молчания вдруг резко переменил тему:

— Ты, я слышал, сегодня навещал нашу любимую «альма матер»?

— Да, навещал, — неохотно признался Джеймс.

— И как поживает уважаемый ректор?

— Прекрасно.

— Так уж и прекрасно? — Седрик недоверчиво нахмурился. — Что за дела у него с Кинзманом, ты узнал?

— Узнал. Ничего полезного он не сообщил.

Седрик фыркнул и опять задумчиво уставился в потолок. Но было бы наивно полагать, что он так просто оставит эту тему.

— И что ты обо всём этом думаешь? — серьезно спросил он. — Во что ввязался Кинзман?

Джеймс как можно непринужденнее пожал плечами. Нет, ближе подпускать Седрика к этой истории нельзя. С его-то идеализмом и безрассудством, он, во-первых легко поверит, а во-вторых, страшно даже представить, что может натворить потом!

— Похоже на какую-то незаконную сделку и месть обиженного компаньона. Мы в комитете подозревали, что дело связано с алхимией…

— А что, если Кинзман и его загадочный покупатель, мистер Ди или как его там? — воскликнул кузен, переводя взгляд с потолка на Джеймса. — На самом деле собирались уничтожать каких-то чудовищ?

Бледное лицо Седрика внезапно оживилось, в глазах блестел совершенно детский азарт.

— Глупости, — бросил Джеймс, стараясь не смотреть на него, — и правительственный комитет не стал бы ловить призраков.

— Да при чем здесь твой комитет! — Седрик раздраженно отмахнулся пустым стаканом. — Я вот сейчас вспомнил, насчет моего знакомого репортера, Риплинга…

— Вспомнил? — судорожно дернулся Джеймс. Что, Седрик уже ввязался в это дело, а он и не заметил?

— Да, наши пути пересеклись в Тегеране, я, вроде бы, уже говорил, — Седрик встал с кресла и прошелся по комнате, — он там снимал какую-то очередную хронику, а я тосковал по родине… Вечерами мы с ним сидели в клубе при посольстве, только там и можно было найти сносную выпивку. Вообрази себе, в этой Персии нигде не продают спиртное!

— Да, да. И что же Риплинг?

— Обсуждать нам было особо нечего, и как-то раз он мне обмолвился, что ищет местных…хм, кого-то вроде колдунов, он назвал их «охотниками на ламий». Сказал, что ему нужно доставить в Лондониум ритуальные кинжалы, такие, которыми у персов принято убивать нечисть. А еще сказал, что неплохо бы выторговать у местных имамов меч пророка Мухаммеда, мол, по легендам, у него было несколько мечей, и один хранится в Персии.

— Ламий? — переспросил Джеймс, впрочем, ничуть не удивившись словам кузена.

— Ламия — это, как я понял, тварь из их мифологии, полуженщина-полузмея, пожирающая младенцев, — уточнил Седрик, налив еще шерри и неторопливо прошагав от стола к окну, — пьет кровь и всё в таком духе.

Джеймс не ответил. Он подумал о «детях Лилит». Нужно было как-то отвлечь Седрика от этой темы.

— Подозреваю, что от твоего приятеля-репортёра толку будет не больше, чем от прочих свидетелей, — хмыкнул он, решительно вставая с кресла, — приходи на открытие выставки, Элизабет будет рада тебя видеть.

— О, спасибо за оказанную честь! — фыркнул тот и отвернулся к окну.

Джеймс почти не сомневался, что кузен всё равно бы пришел, так уж лучше пригласить его самому.

— А теперь прошу меня извинить, мне нужно еще поработать, — сказал лорд, направляясь к выходу из гостиной.

— А что если, — резко произнес Седрик, оборачиваясь к нему, — что если это правда, и такие вот ламии завелись в Лондониуме? Приползли сюда из заморских стран?

Джеймс тоже обернулся и поймал его взгляд. В глазах Седрика и во всем его виде Джеймсу вдруг показалось нечто такое неуловимо-тревожное, что бывает у людей на первых стадиях безумия.

— Седрик, это сказки, — очень спокойно произнес он. — Пожалуйста. Тебе пора повзрослеть.

Последнее касалось не только и даже не столько «сказок».

Кузен лишь криво ухмыльнулся и залпом допил шерри.

 

Глава 23. Лилит

Ночной туман Лондониума казался вселенской чернотой, спустившейся на землю. Газовые фонари спасали от неё лишь крошечные кусочки пространства. Фонари были беспомощны перед вселенской чернотой.

Джеймс тоже чувствовал себя беспомощным. Давно за полночь он сидел в своем кабинете и читал.

Лилит, Лилу, Лилих — языческая богиня, полуженщина-полузмея, впервые упоминалась в мифологии шумеров, позднее её «встречали» в Вавилоне и Карфагене. Некоторые исследователи даже отождествляют её с царицей Савской. В Карфагене ей поклонялись как богине Танит, божеству лунного света и колдовства. Упоминался похожий на неё образ и в персидской мифологии, там она представлялась как прародительница Аримана — верховного злого божества, по описаниям очень похожего на Антихриста из Откровений Иоанна.

Эти сведения вполне совпадали с тем, что Джеймс смог узнать за последние пять месяцев о «ночных созданиях». С помощью рыцарей и без оной помощи. Но про Лилит Посланник никогда не упоминал.

После разрушения Карфагена след культа богини-демоницы терялся. В средневековой Европе ею, всего лишь как мелким бесом, пугали непослушных детей.

Но подробнее всего про Лилит рассказывалось в трактатах по еврейской кабалистике. В старых иудейских текстах Лилит упоминалась как первая жена Адама, не вошедшая в каноническую Библию. На древнееврейском слово «лилих» означает «ночная», «ночной демон, пьющий кровь».

«Пьющий кровь». На этой фразе Джеймс отложил книгу и с силой потер глаза. Ему захотелось спуститься в гостиную и выпить стакан шерри, если, конечно, Седрик что-то еще оставил. Но нельзя было отвлекаться на такие глупости.

По мнению древних раввинов, Лилит существовала уже на пятый день творения и плавала в Мировом океане. Некоторые богословы утверждали, что её сотворил не Бог, а Дьявол, и отождествляли Лилит с древним морским чудовищем Левиафаном. После того, как Бог сотворил Адама, Лилит стала его женой, но из-за своего дурного нрава скоро сбежала от первого человека и стала сожительствовать с демоном Асмодеем. Бог послал трех ангелов, чтобы наказать Лилит. Ангелов звали Сеной, Сансеной и Самангелоф. Они настигли Лилит где-то на берегу Красного моря и пригрозили ей смертью, если она не вернётся к Адаму. Но Лилит удалось договориться с ними: демоница пообещала, что «ни она, ни кто из детей её не будет приходить и творить зло там, где увидит имена этих ангелов».

С тех пор у иудеев появилась примета — вешать над колыбелью младенца амулет с именами трёх ангелов. А Лилит окончательно отреклась от Бога и стала царицей демонов, предводительницей дьявольского воинства, «девой, восседающей на Звере», будущей матерью антихриста.

«И бродит она по земле, порождая существ, подобных себе, пьющих кровь».

Всё выходило очень складно.

Джеймс встал из-за стола и подошел к темному окну. Вгляделся в темноту, словно там можно было разглядеть тех самых существ.

Три ангела. Неужели только они могут победить Лилит и её детей-вампиров? Никакое ритуальное оружие, будь то эрландский языческий кинжал или меч исламского пророка, не поможет, так как человек бессилен против «духов ночи». Знал ли об этом отец Джеймса, знают ли другие рыцари? Но, если всё это так, то их единственный шанс на победу потерян вместе с той вещью.

Ту вещь необходимо вернуть. Легенда о Лилит, словно важнейшая часть мозаики, проявила, наконец, полный смысл работы первого графа Ди. Стало понятно, на что способна та вещь.

Джеймс, не удержавшись, стукнул кулаком по стеклу. К счастью, не слишком сильно, оно не разбилось, лишь глухо звякнуло в раме. Вампиры здесь, в Лондониуме, совсем близко, они могут убить любого, в любой момент! Даже королева в опасности, ведь им покровительствует кто-то…

О том, что опасность угрожает, прежде всего, ему, как наиболее близко подобравшемуся к тайне, молодой лорд старался не думать. Во-первых, беспокоиться о такой мелочи, как своя жизнь, недостойно лорда и джентльмена. А во-вторых, уже поздно об этом думать. Впрочем, если Джеймс достойный сын своего отца, то едва ли у него вообще мог быть выбор.

Джеймс вспомнил утренний разговор с ректором. Интересно, а сколько еще людей в обществе также «догадываются, что-то слышали, предполагали»? И как они живут с этой мыслью?

Он вернулся за стол, достал из ящика блокнот и перечитал одну из своих старых записей. Выписка из дневников первого графа Ди: «Этого я искал многие годы, в разных землях, далеких и близких. Я прочитал множество книг и выучил множество языков, я общался с разными людьми, я много трудился, чтобы увидеть хотя бы лучик истинного знания. Увидев это, я осознал, что мудрость не может быть достигнута усилиями человека, но лишь по Твоей воле, о Господь».

Абсолютную тишину ночи прервал резкий хлопок.

Прежде чем Джеймс успел подумать, что это было, раздался второй хлопок. Где-то в доме, внизу. Наконец лорд вспомнил, на что эти звуки похожи. Выстрелы.

Джеймс быстро выхватил свой револьвер из ящика стола и направился вниз, стараясь двигаться быстро, но тихо.

На первом этаже было темно, маленькие лампы горели только в прихожей и в кухне. На секунду Джеймс замер у лестницы, не зная, куда пойти, что делать дальше? Позвать ли кого-нибудь или постараться быть незаметным? Какую тактику выбрать? С кем ему предстоит столкнуться сейчас в сумерках?

— Джей, я здесь!

Джеймс метнулся в кухню.

Первый, кого он заметил, был кузен, прислонившийся к столу и зажимающий левое предплечье. Между пальцами сочилась кровь, сильно, неумолимо. Кровь уже пропитала рукав и капала на пол. Мгновение Джеймс смотрел, словно завороженный, как стекает кровь. Но в следующий миг растерянность сменилась отрезвляющим ужасом.

— Седрик! — воскликнул он, бросаясь к кузену. — Ты…

— Просто царапина, — сквозь зубы проворчал тот, — Огденс. Задняя дверь.

Только теперь Джеймс заметил, что на полу у стены лежит лицом вверх его старый дворецкий. Крови на нем не было, но с одного взгляда не оставалось сомнений: он мертв. На лбу Огденса виднелось маленькое отверстие от пули. Точно посередине.

— Дверь, — повторил Седрик.

Дверь, ведущая на задний двор, была распахнута. Джеймс метнулся в сад, держа револьвер в похолодевшей руке. Но едва ли можно было разглядеть кого-то в густой ночной тьме Лондониума.

 

Глава 24. Работа и работники

К открытию выставки Джеймс опоздал.

Часть прошедшей ночи и почти весь следующий день протянулись как один вязкий кошмар. Поняв, что никого не найдёт в темном саду, Джеймс вернулся в кухню и усилием воли заставил себя действовать. Вызвал полицию и врача. Помог Седрику перевязать рану, к счастью та оказалась не опасной, пуля лишь задела предплечье. Невероятно, почему вытекло столько крови…

От шума проснулись миссис Морис и хиндийка. Узнав, что случилось, экономка зарыдала в голос. Джая не издала ни звука, только смертельно, просто невероятно для её расы, побледнела. Она молча обняла миссис Морис и попыталась её увести, но та не желала уходить и сквозь слезы всё спрашивала, что же теперь делать?

Прибывшая полиция выслушала короткий рассказ Седрика. Засидевшись допоздна в библиотеке, он услышал шум в кухне и направился посмотреть, что происходит. Видимо, дворецкий в это время тоже не спал и тоже услышал шум. Огденс вошел в кухню раньше, и первая пуля угодила ему точно в голову. Седрик вбежал следом. Очевидно, преступник не ожидал, что перебудит весь дом, второй его выстрел оказался не столько метким. Лишь ранив Седрика, он бросился в сад, откуда, судя по всему, и проник, взломав несложный замок.

Толком разглядеть внешность грабителя-убийцы Седрик, конечно же не успел.

Зато полицейские нашли в саду брошенный револьвер — дешевая, самая простая модель, какой пользуются те, кого в газетах изящно называют «представители лондониумского дна».

Полицейские забрали револьвер и тело Огденса, а врач порекомендовал хозяевам поспать хотя бы несколько часов. Седрик так и сделал, выпив перед тем пару стаканов «лекарства». Он казался совершенно спокойным. Миссис Морис, поддавшись уговорам Джаи, приняла успокоительные капли и пошла к себе.

Только Джеймс так и не сомкнул глаз вчерашней ночью. Едва в доме опять воцарилась — мертвая! — тишина, он, наконец, полностью осознал, что случилось. И что могло случиться. Седрик, этот сумасшедший, несносный социалист, мог погибнуть. Джеймс не ожидал от себя, что эта мысль так его ужаснёт. Когда кузен три года носился где-то в диких и полудиких странах, Джеймс не особенно-то волновался за его жизнь. Из-за того ли, что был тогда очень зол на Спенсера, и старался вообще забыть о его существовании?

Но сейчас, видя Седрика посреди выставочного зала, Джеймс уже не беспокоился за его жизнь. Напротив, он хотел достать револьвер и сам пристрелить «дорогого» кузена.

— Я как-то раз был в гостях у одного знакомого мусорщика, так он мне сказал очень мудрую вещь: надо в любой работе находить светлую сторону, даже если твоя работа — капаться в дерьме, — бледный, с ног до головы одетый в черное, только белела повязка на простреленной руке, виконт Спенсер казался новым миссией. При таком благородстве и возвышенности образа слово «дерьмо» звучало особенно эффектно.

— Прошу прощения, леди! — воскликнул он, взмахнув не раненой рукой. — Но это жестокая правда жизни, мы не должны отворачиваться от неё! Так вот, супруга мусорщика показала мне три красивые фарфоровые тарелки и две скульптурки — это находки её мужа. Они с тех тарелок, конечно, не едят, держат на полке для красоты. В доме мусорщика о каждой вещи можно рассказать какую-нибудь историю, в этом приятная сторона его дела, о которой другие не знают. Да и работа у него здоровая, не то, что на химических фабриках.

Речь Седрика слушала небольшая группа гостей, в основном, девушки из клуба Элизабет, да еще какие-то джентльмены, очевидно, купившие благотворительные билеты. И, конечно же, сама Элизабет. Леди Голди смотрела на Седрика серьезно и взволнованно.

— И это еще далеко не самая тяжелая участь, — продолжал тот, — например, мальчишки, дети из бедных рабочих семей, лазают под столами в пабах, собирают окурки и продают их на одну затяжку другим беднякам. А то, что уже совсем невозможно раскурить, относят на табачную фабрику для переработки на дешевые папиросы. Некоторым беднягам приходится зарабатывать себе на пропитание тем, что собирать по выгребным ямам гнилые кости и старые тряпки. Это они сдают на другие фабрики для вторичной переработки. А есть еще такой род занятий — речные подбиралы. Они выходят на берег реки во время отлива и собирают всё, что можно найти в обнажившемся речном иле. При этом их ноги и руки цепенеют от холода, и часто такой бедолага вязнет в иле и не успевает выбраться до отлива.

Элизабет заметила Джеймса и быстро отделилась от своей группы.

— Слава Богу, ты здесь, — выдохнула она, протягивая к нему руки, — нас всех так напугала эта история. Ты точно не пострадал?

— Я в полном порядке, — заверил её Джеймс, стараясь, чтобы его голос звучал соответственно, — прости, что опоздал. Надо было устроить всё с Огденсом.

— Да, Огденс, — она еще больше помрачнела, — это так ужасно и нелепо… Он ведь начал служить у твоего отца, когда мы еще были детьми?

— Нет, даже раньше.

Оба замолчали. Гибель старого дворецкого казалась Джеймсу именно такой, как сказала Элизабет — ужасной и нелепой. Ужасно нелепой. Огденс был в их доме всегда, сколько Джеймс себя помнил, он был неотъемлемой, незыблемой частью их жизни. Всегда спокойный, собранный, внимательный. Джеймс не посвящал его в подробности своего расследования, но именно Огденс однажды подсказал ему обратиться к антиквару Кинзману.

А в то, что Огденса убил случайный грабитель, Джеймс не верил ни на грош. И приходил этот убийца точно не за дворецким. Огденс завершил своё служение семейству Мальборо самым достойным для слуги образом.

— Когда его похоронят? — тихо спросила Элизабет.

— Завтра в десять утра, на городском кладбище.

В последние дни Джеймс всё собирался поговорить с Огденсом об отце, надеялся, что старый дворецкий знает его чуть лучше, чем сын. Не успел.

— Я обязательно буду.

— Это совсем не обязательно… И ведь завтра открытие Королевских скачек, ты не можешь его пропустить.

— Ничего, опоздаю немного. Потом вместе поедим в Аскот, — решительно возразила она и добавила уже чуть менее уверенно, — может быть, нам стоит перенести наше объявление? Не лучший момент для помолвки…

Джеймс задумался, но лишь на секунду.

— Нет, мы сделаем, как решили, — твердо возразил он. Однажды их помолвка уже сорвалась из-за обстоятельств, больше этого допускать нельзя. — Огденс бы не хотел, чтобы из-за него расстраивались наши планы.

Элизабет лишь согласно вздохнула.

— А я смотрю, — осторожно заметил Джеймс, — Седрик уже здесь. Он… прилично себя ведет?

Благородный виконт Спенсер, тем временем, продолжал разглагольствовать:

— Не только труд, но и жилищные условия бедняков ужасны! Часто в одной съёмной комнате живет такое количество людей, что о элементарной гигиене не может быть и речи. В таких хибарах нет даже занавесок на окнах, обитатели их не имеют понятия, что такое постельное бельё. Комнаты полны клопов, тараканов, крыс. А кроме того совместное проживание нескольких лиц мужского и женского пола в одной комнате подвергает испытанию моральные устои. В одной комнате на одной кровати спит вся семья, взрослые сыновья и дочери спят в той же комнате с другими постояльцами, у которых на ночь запросто остаются приятели или подружки.

При этих словах слушавшие его леди смущенно опускали глаза, джентльмены укоризненно качали головами.

— Да, ты был прав, он изменился! — горячо ответила Элизабет. — Он очень учтиво поздоровался со мной и сказал, что рад за нас с тобой. И еще сказал, что мы с девочками делаем очень важное дело. Он, оказывается, столько знает о тяготах жизни бедняков, я сама многого не знала!

— О, да, он знает…

— Я думаю, ему надо войти в парламентскую комиссию по борьбе с бедностью. Мне кажется, это подходящая служба для него теперь.

— Да, наверное…

Джеймс бросил взгляд на кузена. Какую выходку тот задумал на этот раз? Лорд Леонидас знал Седрика несравненно лучше, чем знала того леди Голди, и поэтому не сомневался, что выходка будет. Вот только какая?

Голос того звучал вдохновенно и вдохновляюще, словно на проповеди или на митинге:

— Скажу вам, как на исповеди, друзья мои, я не держу зла на того, кто нанес мне эту рану, — Седрик приподнял перевязанную руку, — ибо его раны куда страшнее моих! Я уверен, что на преступный путь его толкнуло отчаянье и безысходность, и если его поймают и предадут суду, я буду выступать в его защиту! Все мы, друзья мои, в огромном, многовековом долгу перед этими несчастными! Еще со времен «огораживания», когда было уничтожено общинное землевладение и крестьянские земли передались под пастбища для овец. Как сказал тогда Томас Мор, овцы стали пожирать людей! Сотни тысяч обездоленных крестьян устремились в столицу, в большие города, но что их там встретило? «Кровавое законодательство» — законы, принятые против обедневших крестьян, карающие нищих за нищету. Бродягу только за то, что он бродяга, могли арестовать, повесить или выслать в Австралию. Вот эти самые законы против нищих и бродяг в шестнадцатом веке и положили начало тому ужаснейшему, отвратительнейшему явлению, которое у нас процветает до сих пор и именуется чинно — «работный дом».

Джеймс почувствовал, как у него сводит скулы. Густая демагогия кузена ощущалась физически, заглушая собой запахи духов, табака, свежей краски и даже неповторимый запах предметов, привезенных с другого края света.

Элизабет слушала Спенсера с самым серьезным выражением.

— Позор! — воскликнул Седрик так громко, что на их группу начали оборачиваться и другие гости. — Эти работные дома, эти так называемые приюты, куда нуждающихся помещают насильно, они больше похожи на тюрьмы, не правда ли? Впрочем, нет, в тюрьме заключенных не заставляют работать с утра до ночи и из тюрьмы когда-то можно выйти на свободу. Из работного дома выход один — на кладбище. Устройство работных домов позволяет чиновникам ловко отчитаться перед парламентом о помощи неимущим, при том сэкономить на почти бесплатном труде и еще «решить проблему» с сиротскими приютами. Те же, кто непосредственно управляет работными домами, умудряются еще и грабить тех, кто оказался на самой низкой ступени общества! Да, управляющие объедают голодных и продают продукты на сторону. Не говоря уже о безжалостных надсмотрщиках, детском разврате, холоде и грязи! К людям относятся, как к рабочему скоту. Система построена так, что, хотя все обитатели работных домов работают практически бесплатно, они считаются в постоянном долгу за заботу государства о себе. Расплатиться они не могут и остаются пленниками работных домов до конца жизни. Из них там пьют кровь!!!

Последнюю фразу Седрик буквально выкрикнул, слова взметнулись к высокому потолку, зазвенели о стеклянные витрины.

Джеймс невежливо протолкался сквозь слушателей и подошел к Седрику с самым дружелюбным видом:

— Вот ты где, дорогой кузен! Тебе бы стоило сегодня побыть дома и поберечь своё здоровье.

— Глупости, — Седрик беспечно отмахнулся, перевязанной рукой! — Я не могу отсиживаться дома, когда творятся такие дела.

— Сэр Спенсер всё верно говорит! — воскликнул оказавшийся тут же аспирант Алекс Джонс. — А Вы, сэр Леонидас, исполните обещание устроить мне выступление в парламента? После того, что сделал профессор Адамас, наш договор в силе?

— Разумеется, в силе, — рассеяно ответил Джеймс. Джонса надо обязательно привести в парламент, там от таких как он гораздо меньше проблем, чем на улице. Пусть развлекает праздную публику.

Но что он сейчас сказал про Адамаса?…

— Послушай, Седрик, — Джеймс схватил кузена за локоть здоровой руки и притянул к себе, пожалуй, даже чересчур близко. От Спенсера привычно несло выпивкой. А ведь раньше, до изгнания, он так много не пил. — Прекрати этот балаган.

Седрик легко поймал его пылающий праведным гневом взгляд, и нагло ухмыльнулся:

— Это не балаган, — прошептал он почти в самое ухо Джеймса, подавшись вперед, — это цирк уродов. Не хватает только бородатой женщины.

Лорд Леонидас отпрянул, его лицо само собой приняло отчужденно-равнодушное выражение. Сейчас ему остается самое правильное — держаться от Седрика подальше.

— Приятного вечера, — спокойно произнес Джеймс, взял за руку Элизабет и отвел её в сторону, — ты видела мистера Мейси?

— Да, он там, — она кивнула в сторону соседнего зала и тут же побледнела, — что ты будешь…

— Просто поговорю, — Джеймс спокойно улыбнулся и направился в указанном направлении.

Позади опять послышался голос Седрика:

— Так, о чем мы говорили, друзья мои? Ах, да, кровь…

 

Глава 25. Профессоры

Выставка, посвященная Родезии, имела большой успех. Экспонаты рассказывали о природных богатствах, народных ремеслах и промышленных возможностях новой колонии. Тут же выставлялась коллекция африканских редкостей, ранее принадлежащая бывшему хедгенарскому президенту Крэгеру. Гости высших классов и приглашенные Элизабет рабочие чинно ходили по залам Королевского географического общества и осматривали витрины. Веселая и беспечная публика. Они даже не подозревают, что может им грозить в их великом городе! Впрочем, возможно, некоторые и подозревают. Джеймс невольно вглядывался в знакомые и незнакомые лица, и задумывался, кто из них догадывается о существовании «детей Лилит»? А кто знает наверняка?

Проходя, по залам в поисках мистера Мейси, Джеймс заметил Сэмюеля Родса, как всегда весёлого и в окружении большой компании. Мистер Родс, похоже, считал эту выставку, как и всё связанное с Родезией, лично своей заслугой.

Наконец один из служащих указал Джеймсу на невысокого моложавого джентльмена, стоящего у витрины с пестрыми масками.

— Профессор Мейси, моё почтение, — светски поздоровался Джеймс, — великолепная выставка, не правда ли! — вышло довольно бестактно, ведь их даже не представили друг другу. Но у Джеймса не было времени на неспешный атлантийский этикет.

— Да, моё почтение… — механически ответил ученый и прищурился. Похоже, он не доверял своему зрению, — милорд Леонидас, если я не ошибаюсь? Я видел Вас на недавнем приёме у сэра Голди.

— Да, верно, — кивнул Джеймс. Сам он учёного не помни, но это было не так важно, — не удивительно, ведь Вы добрый друг сэра Голди. Насколько я знаю, вы вместе работали над этой выставкой?

— Что Вы, я лишь немного помогал с описью, — поспешно отмахнулся тот, — всю работу проделали сэр Голди и леди Элизабет со своими подругами!

— О, ведь сэр Голди и сам знаток африканской темы. Он всё-таки бывший губернатор Нигерии. Собственно, это название он и придумал.

— Да, — ученый мелко кивнул. Чувствовалось, что неожиданный разговор его смущает, но возможно, это обычная, свойственная всем ангризи, неловкость в общении с незнакомцами.

— Скажу прямо, — Джеймс решил, что пора приступить к делу. И пошел в лобовую атаку, — у меня к Вам дело, не связанное с сегодняшней выставкой. Вы, насколько я знаю, специалист по аборигенам Северной Америки? Иногда там бываете?

— Да…

— И Вы были знакомы с мистером Карлом Кинзманом, владельцем антикварного магазина «Три кита»? Некоторое время назад он просил Вас доставить для него кое-какие предметы культового назначения с Североамериканского континента? Верно? — Джеймс ткнул наобум, но почти не сомневался, что угадает.

И, похоже, угадал.

Мистер Мейси ощутимо вздрогнул и заморгал:

— Но ведь он… Вы… Зачем Вам…

— Мистер Кинзман пропал без вести неделю назад. Мой комитет ведет своё расследование, — сухо ответил лорд, — из наших источников мне стало известно, что у Вас были некие дела с Кинзманом.

— Да. У нас были дела, — ученый всё-таки взял себя в руки и начал говорить более связно. — Давайте отойдем в сторонку, здесь слишком шумно.

Они прошли в боковую галерею, где уже не было экспонатов, и гости туда не заглядывали.

— Да, я давно изучаю североамериканских индейцев, — заговорил Мейси, переведя дыхание, — и да, я несколько раз плавал в наши бывшие Североамериканские колонии и в Канаду, посещал там индейские резервации. Точнее, то, что от них еще осталось, — ученый нервно мотнул головой, — ведь за последние пару столетий коренное население там сократилось с трех-четырёх миллионов до двухсот тысяч!

— И Вы привозили оттуда…

— Я привез для мистера Кинзмана ритуальный нож и несколько шаманских амулетов, защищающих от злых духов.

— Это было больше полугода назад?

— Да. И с тех пор он ко мне не обращался!

— Ясно, — кивнул Джеймс, не сводя с профессора пристальный взгляд. Тот тщетно пытался скрыть своё волнение. — Он был доволен тем, что Вы привезли?

— Да… И нет. Он сказал, что если я снова отправлюсь в экспедицию, привезти ему еще что-нибудь в таком роде, что-нибудь по-настоящему редкое и древнее, — Мейси, казалось, не знал, куда деть руки, — и, между прочим, я заплатил за те вещи хорошую цену, даже больше, чем они на самом деле стоили. Я никогда не стал бы обманывать индейцев! — он перестал теребить свои пуговицы и патетически вскинул ладони. — В Канаде, например, наши торговцы очень выгодно обменивали пушнину на огнестрельное оружие. За одно ружье брали столько бобровых шкурок, сколько входило в стопку, сложенную на высоту этого ружья. Позднее оружейные фирмы в Атлантии стали изготовлять ружья с удлиненными стволами. А эти шкурки стоили в Лондониуме дороже ста новых ружей!

— Какое это имеет отношение к Кинзману? — перебил Джеймс. — Он что, торговал еще и пушниной? Или оружием?

— Нет, ничем таким он не торговал! — выпалил Мейси и еще больше смутился. — Мы с ним просто разговаривали об этом… И о моей научной работе.

— Значит, Вы были хорошо с ним знакомы? Можно назвать вас друзьями?

— Э… Не совсем, — замялся тот, отводя взгляд. И вдруг опять зачастил, словно боясь, что собеседник его оборвет на полуслове: — мистер Кинзман просто интересовался моими исследованиями, я рассказывал ему о бедственном положении коренных жителей. Ведь их не только сгоняли с исконных земель, обрекая на голод, просто расстреливали или дарили зараженные оспой одеяла! Их еще и намеренно ожесточали. Например, скальпирование было у них редким военным обычаем, но наши колонисты исказили всё до неузнаваемости. В восемнадцатом веке атлантийской администрацией было введено вознаграждение за скальпы, примерно сорок фунтов за скальп француза или индейца из племени, воевавшего на стороне французов. А после восстания североамериканских колоний наше правительство призвало индейцев выступать против американцев и снабжало их оружием.

— Мистера Кинзмана всё это интересовало?

— Да, да!

— Вероятно, он упоминал о столь же нелегкой участи аборигенов Тасмании? — беспечно предположил Джеймс.

Мейси опять стушевался:

— Да, кажется, упоминал…

— А Вы сами не были в Тасмании?

— Нет…

— А кто-нибудь из Ваших знакомых там бывал, скажем, недавно или лет двадцать пять назад?

— Нет! — выпалил тот. — Я никого не знаю!

Ученый совсем не умел врать. Но как заставить его сказать правду? И насколько предполагаемая правда может касаться сэра Голди?

— Вероятно, если он так интересовался Вашей работой, то мог общаться и с другими учеными, — мягко предположил Джеймс, — или с кем-то из Географического общества?

Мистер Мейси приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, но осекся, неловко вздохнул и закашлялся.

— А сэр Голди не упоминал о нем? — также мягко спросил Джеймс. Ему хотелось отбросить проклятую вежливость, схватить почтенного профессора за отвороты пиджака и хорошенько встряхнуть.

Тот лишь мотнул головой, судорожно вздыхая. Джеймс тоже сделал глубокий вдох, стараясь подавить раздражение.

— Он знал о них, — вдруг произнес ученый. Слова прозвучали за один выдох, почти слитно и очень тихо.

Но Джеймс расслышал.

— О детях Лилит? О вампирах?

— Да.

— Он рассказывал Вам?

— Нет… Не много. Он говорил только, что их нужно уничтожить, — руки мистера Мейси задрожали и он попытался спрятать их в карманы пиджака, — уничтожить, во что бы то ни стало, иначе они погубят всех!

— Вы знаете, кто им покровительствует?

— Нет, нет, я больше ничего не знаю!

— А сэр Голди…

— Нет, он здесь вовсе ни причем! — ученый перестал прятать руки и замахал ими перед собой. — Он про них ничего не знает!

— Но тогда…

— Джентльмены, — спокойный, приветливый голос заставил вздрогнуть и замолчать их обоих.

Оглянувшись, они заметили благовидного господина средних лет с аккуратными седыми усами.

— Ч-чем можем быть полезны? — выдавил мистер Мейси. Он не знал, кто был перед ними, а вот Джеймс мгновенно вспомнил любезнейшего мистера Смита.

— Мистер Мейси, Вас, кажется, спрашивает сэр Голди, — улыбнулся агент Тайной службы.

— Да? — вздрогнул тот. — Да, да. До свидания, — и, неуклюже кивнув Джеймсу, поспешил ретироваться.

Выражение лица мистера Смита оставалось вежливо-благожелательным. Но светлые глаза излучали холод. Так иногда смотрят строгие преподаватели колледжа, и хочется немедленно начать оправдываться, даже если ни в чем не виноват. Но Джеймс как раз был виноват.

— Мистер Смит, добрый день, — начал лорд, как можно более непринужденно, — сожалею, что дело с профессором Адамасом всё еще не завершено. Я намереваюсь поговорить с ним еще раз, более серьезно…

— Куда уж серьезнее? — с легкой язвительностью усмехнулся агент. — Вы и так произвели на него сильное впечатление.

— Простите?…

— Как, Вы разве не слышали? — агент приподняв свои выразительные брови. — Ах да, эту новость немного затмило происшествие в Вашем доме. Так вот, профессор Адамас еще вчера подал в отставку.

— В… отставку? — Джеймс не мог скрыть своего удивления, да и не пытался.

— Да, в отставку, — терпеливо повторил Смит, — со всех постов: с поста ректора и с поста председателя Союза алхимиков. Если не секрет, чем Вы его так напугали?

Джеймс рассеянно мотнул головой. От профессора он мог ожидать чего угодно, но не бегства с поля боя. Лорд Леонидас всегда считал ректора Адамаса абсолютным упрямцем, достойным противником для адмирала Дишера! И теперь Джеймс просто не знал, как отнестись к такой новости. Чья это победа, а чей провал?

— Я ничего особенного ему не говорил, — пробормотал Джеймс, — только то, что Вы просили передать. А он попросил передать, чтобы Вы отправлялись к морскому черту.

— Понимаю, — спокойно усмехнулся агент, — что ж, наверное это даже правильно, ему давно пора на заслуженный отдых.

— А как же вещества…

— Мы закупим их по другому каналу, об этом не беспокойтесь, — холод в глазах агента сменился снисходительной насмешкой, — лично я Вас ни в чем не виню. Возможно, Вас обвинит премьер, если пожелает. Советую присмотреться к новому председателю Союза алхимиков, когда его изберут.

— Благодарю, — процедил Джеймс, глядя в сторону. У профессора Адамаса просто удивительный талант делать ему пакости.

— Что же касается Ваших вопросов, — небрежно заметил мистер Смит.

Джеймс вздрогнул и уставился на агента, как ребенок, которому пообещали конфету после выговора.

— Касательно мистера Карла Кинзмана, — продолжил тот, — я вправе сообщить только, что не все его торговые сделки были честными.

Джеймс слушал, затаив дыхание.

— Он ввозил в Атлантию некоторые культурные ценности, минуя таможню, налоговый департамент и еще кое-какие почтенные организации.

— Но для кого…

— Вот тут-то и загвоздка, — агент развел руками, как-бы извиняясь, — среди его покупателей были весьма уважаемые лица. Так что позвольте дать Вам еще один совет, закрывайте это дело.

Джеймс оглушённо молчал. А почему, он собственно, ожидал чего-то другого?

— Скажите только, — проговорил он безвыразительно, — сэр Голди имеет к этому делу какое-то отношение?

— Увы, я не имею права называть какие бы то ни было имена, — агент от сожаления опять развел руками, — как и отрицать. Впрочем, я и не уточнял, кто именно вел с ним дела. Что до финансового инспектора Ренаты Лайтвуд…

Джеймс вздрогнул еще раз и судорожно вздохнул.

— Она чиста перед законом. Происходит из среднего класса, закончила женский колледж с отличием, — далее он пересказал то, что рассказывала Джеймсу сама мисс Лайтвуд. И ничего больше.

— Спасибо, — произнес лорд, медленно проходя мимо агента, — Вы мне очень помогли.

Теперь ему нужно вернуться в зал выставки, найти Элизабет и что-нибудь ей соврать.

 

Глава 26. Синематографист

Торжественный ужин в честь открытия родезианской выставки прошел на удивление спокойно. Помолвка герцога Мальборо и леди Голди красиво увенчала вечер и вызвала всеобщее умиление.

Джеймс старательно заверил Элизабет, что её отец не имеет никакого отношения к делу антиквара Кинзмана. И она, кажется, поверила. Они оба очень хотят поверить.

«Дорогой» кузен Спенсер вел себя безукоризненно, как положено страдальцу-проповеднику.

Домой Седрик явился очень поздно, а на следующий день сбежал очень рано, Джеймс даже не успел ничего ему сказать.

Но зато в это мрачное утро лорд Леонидас получил новый сюрприз. Так как Огденс более не может исполнять свои обязанности, Джеймс сам отправился проверять, нет ли нового послания от анонимного «друга». Никаких писем не было. Зато у парадной двери лежал какой-то длинный сверток. Джеймс опустился на колени и прямо там, на мокром крыльце, развернул сверток. В слоях ткани и бумаги оказался клинок темного металла с довольно простой рукояткой, украшенной лишь мелкими рунами. Тот самый, древний эрландский меч, который хранился в их семье еще со времен первого графа Ди, и который Джеймс отдал Кинзману в обмен на ту вещь. И который исчез вместе с Кинзманом и той вещью. И вот теперь он вернулся. Но без Кинзмана и той вещи.

Но с запиской. Джеймс дрожащими руками развернул приложенный к мечу листок. Каким-то странным, невероятно кривым почерком было выведено: «Меч Нуадо. Нуадо — верховный эрландский бог войны, покровитель воинов. Меч в нужных руках убьет вампиров. Отдай его друзьям, когда попросят».

Джеймс аккуратно завернул меч и поднялся в кабинет. Положил его в сейф, рядом с тем, хиндийским. Потом выдвинул ящик стола, где хранились три анонимных письма. Но писем там уже не было.

* * *

На церемонии погребения присутствовали только он, леди Голди, миссис Морис да с десяток знакомых Огденса — дворецких и старших лакеев. Седрик не появился. Джеймс, впрочем, был этому даже рад, чем реже кузен встречается с Элизабет, тем лучше.

Собратья по службе держались одной группой, но почти не разговаривали между собой. Лица их выражали не то чтобы скорбь, но обычную для них невозмутимость, спокойствие и сосредоточенность. Все они служат в лучших домах Лондониума, и каждый из них, безусловно, идеальный образец атлантийского слуги.

Один из приглашенных подошел к Джеймсу, представился Стивенсом и выразил глубокое сожаление. Затем спросил, нет ли у лорда Леонидаса уже кандидата на освободившуюся должность? Если нет, Стивенс обязательно наведет справки в своей среде, не ищет ли кто-то из опытных и прекрасно зарекомендовавших себя дворецких новое место. Но вся сложность в том, что такие дворецкие обычно не меняют место службы. А рекомендовать в дом Мальборо кого-то, стоящего ступенью ниже, пусть даже это старший лакей с многолетним опытом, просто не допустимо!

Слуги имеют свою иерархию, отражающую положение их хозяев. На большие светские мероприятия принято брать с собой своего слугу, и пока хозяева веселятся в гостиных и залах, их слуги устраивают своё застолье в лакейской. Огденс как-то даже рассказывал, что дворецкий некоего высокопоставленного лица наотрез отказался сопровождать своего патрона на такие приемы. А всё потому, что его наниматель лишился должности и места в Парламенте, и теперь слугу этого неудачника садят на самом дальнем конце стола в лакейской. Слуги рассаживаются за своим столом в соответствии с титулом и положением их хозяев. Огденс искренне сочувствовала бедолаге, чья репутация упала вместе с репутацией его работодателя.

Впрочем, Огденс-то во всех лакейских всегда занимал самые почётные места. Джеймс очень хотел верить, что собратья по ремеслу искренне скорбят о нем.

Опять принялся накрапывать мелкий дождик, что заставило всех ускорить шаг.

Джеймс думал о письмах. Если убийца Огденса был не единственным, кто проникал в его дом, то… То чего еще можно ожидать? «Мой дом — моя крепость» — до чего наивно!

Уже подходя к оставленному за оградой парокару, Джеймс обернулся и вдруг заметил поодаль человека. Тот казался потерянным, у него не было ни зонта, ни шляпы, пальто небрежно распахнуто. Но всё же Джеймс сразу узнал профессора Адамаса. Тот смотрел на них, не отводя взгляда, даже когда его заметили.

Джеймс быстро отвернулся и открыл дверцу парокара перед Элизабет. Дождь усиливался, но скачки в Аскоте состоятся при любой погоде.

Королевские скачки в Аскоте вот уже почти двести лет открывали летний светский сезон. Со времен королевы Анны, повелевшей выстроить ипподром близ Жемчужного дворца, сие увлекательное мероприятие свято хранило традиции. И лошади тут были далеко не самым главным. Главное — это шляпки. Ежегодная выставка самых невообразимых дамских шляп. И, конечно, клубника со сливками — самое традиционное угощение на Королевских скачках.

Шутники-журналисты острят, что почтенная публика посещает Королевские скачки с одной лишь целью: убедиться, что в этом году на них всё точно так же, как было в прошлом. Стремление к коллективному де-жавю. И это не скучно — это традиция.

Джеймс проводил Элизабет до трибуны почетных гостей и, неловко извинившись, сказал, что пойдет, поищет Седрика. Элизабет оставалась мрачнее сегодняшнего неба. Джеймс догадывался, что это не только из-за Огденса. Она всё еще беспокоится о своём отце.

Места лорда Леонидаса и леди Голди были совсем близко от «королевский ограды», но сама королева с семьёй еще не прибыла. Джеймсу стоило вернуться до её появления.

Впрочем, до появления королевы и официального открытия скачек оставалось еще достаточно времени, и большинство гостей не спешили занимать места, предпочитая прогуливаться среди столиков с напитками и угощением. Джеймс быстро шел мимо гостей, иногда даже толкая кого-нибудь и бормоча на ходу извинения. Непонятно, как в таком собрании найти Седрика, а уж тем более, Риплинга, которого он даже не знает. Хотя, возможно, репортёр окажется среди прочих журналистов, поджидающих важных гостей.

А еще не стоило забывать о мисс Лайтвуд. Рената знает, когда и где они могут встретиться с репортером, и тоже должна быть где-то поблизости.

Озираясь по сторонам, Джеймс вдруг почувствовал себя как-будто в одинокой шлюпке посреди океана. И в то же время ему казалось, что за ним кто-то наблюдает. Он вдруг поймал себя на мысли, могут ли вампиры выходить днем, хотя-бы в пасмурную погоду? Выходить и преспокойно гулять среди людей… И как странно погиб его отец! По сути, Джеймс очень мало знает о своих врагах, а рыцари говорят лишь, что знают не больше того.

Он невольно всматривался в окружающие лица, надеясь заметить среди них Посланника Уила. Когда же тот соизволит с ним поговорить?

Джеймсу становилось трудно дышать от быстрой ходьбы. В воздухе витали запахи жареных стейков, конюшни, табака, духов и сырой земли. На каждом столике непременно стояла клубника со сливками. И, конечно же, шампанское. Много клубники, много сливок и много шампанского. А к концу вечера обязательно случится хотя бы одна пьяная драка. И это тоже традиция.

— Джей, вот ты где! — возникший как из-под земли Седрик фамильярно повис у него на плече. В правой руке кузен, разумеется, держал бокал шампанского, перевязка ему не мешала.

Можно было смело делать ставку, кто сегодня поддержит традицию пьяной драки.

— Наконец-то, — процедил Джеймс, резко отпихивая его, — где этот твой репортер?

— Там, под навесом для журналистов, — мотнул головой кузен, — идем скорее, а то у него мало времени.

— Конечно, давай поспешим, — язвительно согласился Джеймс. Хорошее будет объяснение для леди фининспектора, почему он её не дождался.

— Что ни говори, а приятно видеть этих расфуфыренных бездельников всё теми же, — заметил Седрик, умудряясь на ходу оставить пустой бокал и схватить наполненный, — по крайней мере, это значит, что конец света еще не случился.

Джеймс предпочел не поддерживать беседу, тем более, что до нужного навеса они дошли очень быстро.

Риплинг стоял под самым краем навеса и возился с каким-то треножником. Выглядел репортёр как настоящий пилигрим: взъерошенный, неопрятно одетый и смуглый, словно какой-нибудь осман. Можно подумать, он только что сошел с парохода, прибывшего из далеких краёв.

— А, мистер Леонидас, рад знакомству! — дружелюбно воскликнул Риплинг, протягивая руку. Специфический выговор и рыжая шевелюра выдавали в нем шотландские корни.

— Я тоже рад, — вполне честно ответил Джеймс, — признаться, я давно ждал нашей встречи.

— Уж простите, я не мог встретиться с Вами раньше, у меня буквально все дни расписаны, вот Седрик подтвердит, хотя он вечно пьян…

— Что? — нарочито возмущенно фыркнул виконт Спенсер. — Да я трезвее всех здесь вместе взятых! Расскажи, дружище Зеф, каким важным делом ты занимаешься.

— А, — Джозеф Риплинг небрежно похлопал закрепленный на треноге аппарат, оказавшийся синема-камерой новейшей модели, — меня, старого бродягу, можно сказать, вписали в историю. Я теперь официальный синема-хроникер газеты «Времена», первый, кто будет занимать эту должность.

— Вы словно этому не рады, — осторожно заметил Джеймс.

— Да скучно ему здесь, — заявил Седрик, деловито обходя вокруг треножника.

— Признаться, это правда, — вздохнул тот, — после всех моих странствий, после Африки, в нашей столице мне скучновато…

— Да, Вы же были на хедгенарской войне, — насторожился Джеймс, — в Родезии.

Риплинг при этих словах слегка нахмурился.

— Еще бы, в Африке-то он не дамочек в шляпах фотографировал! — присвистнул Седрик.

Репортер скромно пожал плечами.

— Наши военные верно оценили возможности искусства синема. В Родезии генерал-квартиймейстер, сэр Эвелин Вуд, предоставил мне возможность снять двадцать коротких фильмов об армейской жизни. По сути, это были те же военные репортажи, только не на бумаге, а на синема-пленке, — Риплинг опять постучал по корпусу камеры, глаза его оживились азартным блеском, — но самым интересным было работать над частично постановочным фильмом об этой войне. Может быть, слышали, «Стычка кавалерийских разведчиков, прикрепленных к боевой колонне генерала Френча, с хедгенарами под Кимберли».

— Ах да, его показывали в синема-театрах, я помню, — вежливо кивнул Джеймс, хотя никогда сего произведения не видел, — прекрасная сьемка. Но, наверное, работать там было опасно? Вы, должно быть, изъездили полконтинента…

— Не опаснее, чем служить в войсках, — отмахнулся репортёр, — я рад, что смог привнести свою маленькую пользу. Но теперь я бы лучше отправился обратно в Африку. Или в Аравию, я ведь исходил весь Ближний восток и всю Азию, отлично знаю, какие там нравы и порядки. Там совсем другие соревнования. И нашим леди там не до шляпок.

Джеймс невольно вспомнил о своей матери, о Хиндии и о тропической лихорадке.

Риплинг тем временем продолжал, со вздохом оглядывая светскую публику:

— Знаете, пару лет назад я задержался в нашем кабульском посольстве и, чтобы убить свободное время до поезда, покопался немного в посольском архиве. Так, ничего особенного, старые бумаги, не содержащие ничего важного… Но среди них я нашел прелюбопытные записи одного агента нашей Тайной службы, его звали Артур Коноли, его раскрыли и казнили в Бухаре почти полвека назад. В его дневнике мне очень понравилось одно замечание. Он пишет, что в Азии идет «Большая игра» между Атлантией и Бареей. И все мы играем в эту игру. Так вот, за синематографом будущее, это уж вы мне поверьте. И я бы хотел заниматься настоящим делом, а тут…

— Тут, поверь, игра не меньше, — ухмыльнулся Седрик, осушая очередной бокал.

Джеймс вздрогнул и нервно покосился на кузена. Знал бы тот, насколько он прав! Впрочем, лучше ему и не знать…

— Ты прав, — произнес Риплинг, словно подслушав мысли лорда, — в столице тоже есть, чем заняться, — он со вздохом кивнул своим словам, — Джо Баглз мне основательно так растолковал, вторая по важности тема для синематографа — это показ нашей знати и особ королевской крови. По новому «Акту о синематографе» у нас местные власти лицензируют синема-театры, и чтобы получить лицензию, владельцы лондониумских синема-фабрик создали механизм самоцензуры, «Атлантийский Совет Цензоров Синема». И, представьте себе, всего за год работы им пришлось запретить двадцать два фильма и изменить еще сто шестьдесят!

— Всё настолько серьезно? — удивился Джеймс. До сих пор он как-то не интересовался развитием новомодного «искусства». — За что их запрещают?

Риплинг задумчиво потер шею:

— Ну, критерии связаны с общественной моралью и религиозностью. Советом не приветствуется показ королевской семьи, судей, священников, министров и других важных чиновников в неприличном виде. Ни над одним из ныне живущих публичных лиц нельзя насмехаться, и ни один общественный деятель или организация не могут быть унижены. А также нежелательно любое бросание тени на стиль жизни жен атлантийских чиновников в заморских владениях.

— Что б всё смотрелось пристойно, морально и «в интересах короны и государства», — кузен описал бокалом в воздухе широкую дугу.

— Нет, это всё, конечно, тоже очень важно, — серьезно возразил Риплинг, — но для таких съемок не нужно знать все улочки Тегерана и пять азиатских наречий…

— А еще, скажи, Зеф, — Седрик, не обращая внимания на его реплику, похабно ухмыльнулся, — введена цензура расовых вопросов — полный запрет на показ отношений между белыми женщинами и небелыми мужчинами.

— Да…

— А если наоборот? — Спенсер незаметно подмигнул Джеймсу. — Но знаешь, что меня огорчает больше всего? Им запрещен показ общественных беспорядков и конфликтов рабочих и фабрикантов!

— Ну, не совсем, — вскинулся Риплинг, — зато они пропускают фильмы, где показывается отказ от такого конфликта ради общей цели. Например, недавно вышел фильм «Алый вымпел», в котором по сценарию рабочие отказывались от забастовки для завершения строительства нового корабля.

— Очаровательно, — Седрик даже закатил глаза, — надеюсь, мои друзья-спичечники посмотрят этот шедевр!

— Если ты такой друг рабочих, переходи с шампанского на пиво, — не удержался от язвительности Джеймс.

Кузен только фыркнул в ответ, как бы давая понять, что такая перспектива его ничуть не пугает.

— Не ручаюсь насчет твоих друзей, но их дети точно его посмотрят. Во всяком случае те, которые не прогуливают школу, — заметил Риплинг, — дети рабочих в наше время становятся самой большой группой в школах, и для должного воспитания недостаточно только новой школьной программы. Необходимо с детства погружать разум будущих солдат Империи в обстановку, в которой они будут работать на дальних рубежах. И синематограф должен в этом помочь.

— Так сказать, идеи «твердой имперской поступи», — ввернул Седрик, — а что там за новая программа?

— Мне об этом рассказал секретарь из Департамента образования, — пояснил репортёр, опять потирая шею. — Новый метод обучения истории. Смысл в том, что повествование ведется от настоящего к прошлому. Ну, и сам стиль повествования изменился: раньше учебник истории был просто собранием дат и фактов, то теперь появился воспитательный тон. История Атлантии излагается как триумфальное движение сквозь века, прогресс среднего класса, несущего свободу и реформы в торговле и производстве. Любой политик и военный, работавший «на Империю», представляется героем, а кто противился такой работе — недостойным человеком.

— О, как жаль, что этого не делали раньше, правда, Седрик? — опять съязвил Джеймс, вспомнив их общего «друга». — Мистеру Джонсу бы не помешало…

Кузен как-то недобро сощурился.

— Но Вас, кажется, интересуют мои африканские дела? — торопливо вмешался Риплинг. — К слову сказать, еще одна важная для моей работы тема — привлечение эмигрантов в наши новые владения. Я участвовал в сьемках фильма «Родес Африканский», в котором Родезия показывалась как идеальное место для колонистов…

— Что ж, будем надеяться, теперь детей перестанут похищать у родителей и отправлять в колонии насильно, — вставил Седрик, мечтательно глядя в небеса.

— Да, Родезия. И Родс, — жестко подтвердил Джеймс и без лишних церемоний добавил, — Седрик, ты не прогуляешься немного?

— О, не буду вам мешать, — тот презрительно махнул левой рукой, — пойду, поздороваюсь с Элизабет.

 

Глава 27. Граф

Джеймс проводил кузена тяжелым взглядом. Потом перевел этот же взгляд на Риплинга:

— Как Вам, должно быть уже известно, я расследую нападение на магазин мистера Карла Кинзмана, — терпеливо произнес он, — расскажите, что связывало Вас с мистером Кинзманом?

— Торговые дела, — просто ответил репортёр, — можно сказать, что я подрабатывал его торговым агентом. Моя задача состояла в том, чтобы вести переговоры с обладателями интересующих Кинзмана вещей и совершать сделки от его имени.

Джеймс напряженно слушал, не пытаясь перебивать Риплинга.

— Про Кинзмана тут, в столице, болтают, что, мол, не все его дела были законными, — продолжал тот, — но лично мне его упрекнуть не чем, ни меня, ни тех, с кем я сговаривался, он ни на пенни не обманул. Жаль его, бедолагу… Как думаете, кто сотворил с ним такое?

— Я стремлюсь это выяснить, — процедил Джеймс. — Седрик рассказывал мне, что Вы, будучи в Персии, искали там некие культовые вещи. По заказу мистера Кинзмана, верно?

— Да, точно так. Он просил меня раздобыть ему меч пророка Мухаммеда, представляете! Но, да мне такие заказы не по зубам. Пришлось ему обойтись ножами персидских колдунов.

— А примерно год назад, — Джеймс понимающе кивнул, — Вас направили в Африку, но ваши дела с Кинзманом не прервались?

— Нет, ничуть не прервались, — мотнул головой репортёр, — к Африке он имел не меньший интерес, чем к Аравии.

— Припомните, пожалуйста, что Вы покупали для него в Африке?

Риплинг озадаченно потер свой рыжий затылок. А затем начал рассказывать то, что Джеймс и предполагал услышать:

— Когда я только там появился, он много чего мне заказывал, тоже в мистическом стиле. Всякие туземные штуки, типа шаманских посохов, бубнов, ножей. Он всё просил, чтобы я разыскивал как можно более редкие и древние вещи. Всё покупал, на плату не скупился.

— Он оставался доволен товаром? — быстро спросил Джеймс.

— Вроде бы, — пожал плечами Риплинг, — он покупал всё, что мне удавалось найти. А чуть больше полугода назад вдруг как-то резко потерял интерес к Африке. Наверно столичным покупателям эти штуки надоели. Только один заказ сделал, месяца полтора назад, и то, похоже, у него начались проблемы с деньгами, пришлось занимать у Родса.

— И что же он купил?

— Старинную глиняную вазу, из личной коллекции Крэгера.

— Вазу? — переспросил лорд. — Что это была за ваза? Она имела какое-то ритуальное значение?

— Насколько я знаю, нет, — пожал плечами Риплинг, — просто глиняная посуда для хозяйственных нужд. Я, признаться, не знаток. Я только передавал и получал от Кинзмана описание предметов, а уж он потом телеграфировал мне, что покупать, а что — ерунда.

— Понятно, — ровным голосом ответил Джеймс, — это всё, что Вы можете сообщить?

Риплинг виновато вздохнул.

— Да, уж простите, мы и общались-то больше по телеграфу. Не знаю, кому он мог помешать. Как по мне, это был честный человек. Жаль его…

— Спасибо, что уделили мне время.

Больше спрашивать было нечего. Риплинг не знает, просто не может знать, что за покупатели были у Кинзмана. Он вообще ничего не знает о Кинзмане!

Джеймс еще раз механически кивнул и зашагал в сторону трибун. Он опять наталкивался на гостей, опять бормотал извинения, сам того не замечая.

Нужно поговорить с Посланником. Уил обязан ответить на его вопросы! Если они хотят, чтобы Джеймс им помогал…

Но кто и когда мог украсть письма?

И куда, интересно, делать мисс Лайтвуд?!

— Милорд Мальборо? — кто-то осторожно взял его за рукав и остановил. — Вы, похоже, ничего вокруг не видите и не слышите. Не удивительно. Можно задержать Вас на пару минут?

Джеймс мотнул головой, пытаясь стряхнуть мрачное оцепенение.

Перед ним стоял граф Гелифакс, отец Седрика, собственной персоной.

Троюродного брата своей матери Джеймс последний раз видел на похоронах отца. Но и при жизни бывшего герцога Мальборо почтенный граф не стремился к родственному общению. В столице он появлялся редко, предпочитая своё загородное имение. А после скандала между Джеймсом, Элизабет и Седриком Гелифакс-старший и вовсе предпочел сделать вид, что они не знакомы.

— Сэр Гелифакс? — глупо спросил Джеймс, хотя, конечно же, узнал его. — Я рад Вас видеть!

— Это заметно, — с холодной иронией ответил граф, — так мы можем поговорить?

Седрик очень походил на своего отца внешне, но характерами они были противоположны друг другу. По крайней мере, Седрик очень старался, чтобы так было.

— Да, конечно, — торопливо закивал Джеймс, — Вы, должно быть, хотите узнать, как дела у Седрика…

— Нет, не угадали, — саркастически перебил его граф, — о делах моего сына я знаю достаточно, и побольше Вас, хоть он и живет в Вашем доме.

Это замечание вонзилось как тонкая отравленная игла. Граф Гелифакс мастер светских бесед. Но что же ему всё-таки нужно?

— У Седрика сейчас трудно со средствами, он совсем один в городе, — со вздохом заметил Джеймс, пытаясь так неуклюже вернуть шпильку, — я считаю своим долгом помочь брату.

— О, я рад, что ваши братские чувства не остыли, — граф ощерился, словно довольный кот.

Джеймс почувствовал, как в нем поднимается волна раздражения и злости, накопившихся за последнюю неделю. Впрочем, волна эта тут же разбилась о скалу атлантийской выдержки.

— Но, если Вас не интересует Ваш сын, то о чем Вы хотите поговорить со мной? — беспечно спросил он.

— О Ваших изысканиях, — прямо заявил Гелифакс, посерьезнев и помрачнев, — уже слышали о Кинзмане?

— Что… что я должен был слышать? — Джеймс тоже в момент потерял «светский» тон. И почувствовал, как холодеют руки.

— Его выловили из притока реки, на окраине, сегодня рано утром, — сухо сообщил Гелифакс, — Вы, как видно, сегодня не читали газеты?

— Н-нет, — промямлил Джеймс, переводя взгляд с графа на свои руки и обратно, — а при нем не было…

— Ничего при нем не было, — фыркнул тот, — по крайней мере, когда полиция его осматривала. Труп обнаружили какие-то оборванцы, которые рылись в речном иле. Если что-то и было у него в карманах, то они успели переложить это в свои карманы. По мнению судебного медика, Кинзман умер еще до попадания в воду, от удара по голове. А в реку его бросили, надо полагать, чтобы замести следы. Точнее, утопить следы.

Джеймс молчал, безуспешно пытаясь уложить эту новость в своей измученной голове. Еще остается крошечный, призрачный шанс, эти оборванцы, «речные подбиралы», так называл их Седрик, они могли забрать… Но нет, если тело неделю провело в воде, течение… И если его убили еще до, то вряд ли он мог бы…

— Ударили по голове, — безвыразительно повторил Джеймс, — а его кровь?

Граф Гелифакс понимающе кивнул. Очень-очень понимающе.

— Насколько я знаю, большая часть его крови осталась при нем, не считая ссадины на виске, — ответил он, заглядывая лорду прямо в глаза, — но Вы верно спросили.

Джеймс вызывающе ответил на взгляд «милого» дядюшки. От чего это граф Гелифакс такой довольный?!

Вдруг толпа гостей задвигалась энергичнее. Возгласы оркестровых труб и церемониального глашатого возвестили о прибытии королевы. Показалась карета, запряженная четверкой белых лошадей. Её Величество, как всегда в черном, как всегда безупречна.

Гелифакс бесцеремонно схватил Джеймса за локоть и потянул в противоположную сторону.

— Вам придется немного опоздать, — заметил дядюшка, — но ничего, Вам можно.

— Что Вы еще хотите? — процедил Джеймс, отнимая локоть.

— Хочу предупредить Вас, — снисходительно ответил тот, — очень хочу. Вы ввязались в игру, правил которой не знаете.

— О, так просветите меня, — Джеймс невольно повысил голос. Но в общем приветственном гомоне на него никто не обратил внимания. — Вы-то знаете эти правила? — молодого лорда вдруг осенила леденящая догадка…

— Представьте себе, знаю, — небрежно кивнул Гелифакс, — Вы, мой юный племянник, доставили им немало хлопот. Скоро они захотят лично с Вами познакомиться.

— Вампиры? — глухо, на одном выдохе, произнес Джеймс.

Графы Гелифаксы, одна из влиятельнейших семей Атлантии. Один из древнейших родов, по легенде, их предки прибыли на остров вместе с Вильгельмом Завоевателем.

— Можно и так их называть, хотя это очень примитивно, — Гелифакс небрежно махнул рукой. — Вот Вам моё предупреждение: когда Вы встретитесь с ними, постарайтесь соответствовать Вашему славному предку.

Джеймс непонимающе качнул головой. Что, черт морской возьми, граф имеет в виду? На чьей он стороне?!

— Вы можете выражаться яснее?

— Нет, — усмехнулся тот, — яснее пока некуда. Но скоро Вы всё узнаете, — он поправил свой и так безупречно сидящий цилиндр и вдруг подмигнул, — скоро Вам объяснят. А пока можете передать привет моему дорогому сыну.

И, легко развернувшись, зашагал в противоположном от трибун направлении.

Несколько мгновений Джеймс стоял неподвижно, огибаемый гостями, спешащими поприветствовать королеву и занять свои места. А потом тоже поспешил к трибунам. Ему срочно нужен Седрик.

 

Глава 28. Корабли в море крови

— Да зачем тебе так нужен этот Кинзман, не понимаю? Давай торжественно закроем дело и просто выпьем за упокой!

Карл Кинзман лежал в морге городской полиции, а Джеймс в сопровождении еще одной заблудшей души спустился в какое-то чистилище.

…Привет от отца сыну Джеймс не передавал. Он даже толком не попрощался с Элизабет. Даже не взглянул на королеву. Схватил Седрика едва ли не за шиворот и потащил с трибун, бормоча: «Немедленно разыщи своих дружков-подбирал!».

Едва разобравшись, в чем дело, кузен, не медля, бросился на помощь. Связался со своими знакомыми среди рабочих, а те со своими знакомыми, которые знали тех, кто нашел тело Кинзмана. Седрик обещал любые деньги, но, увы, мальчишкам, нашедшим труп, было нечего возвращать. Они честно признались, что тщательно обыскали утопленника, «это уж, мистер, само собой!», но при нем не было ровно ничего.

Ничего.

Дело можно закрывать.

Наверное, в тот момент у Джеймса было очень уж опечаленное выражение лица. Седрик встревожился не на шутку и заявил, что тому пора отдохнуть и «выбраться хоть на один вечер из своего проклятого кабинета». Джеймс не нашел сил возражать. Да и всё равно, в «проклятом кабинете» ему больше нечем заняться. Всё равно…

Любезный кузен Спенсер понимал «отдых» по-своему. Они некоторое время покружили по улицам и улочкам — за рулем был Седрик, грубо пренебрегая скоростным режимом, — и оказались в сумрачном полуподвале. Размещенное там заведение представляло собой что-то среднее между кабаком, театром и гостиной. Они расположились в какой-то выгородке с низким столиком и потертым диванчиком.

Всё вокруг было мрачным и вызывающе дешевым: дешевая обивка, дешевая музыка, дешевые кривляния дешевых девиц на сцене. Дешевая вентиляция, которая вовсе не работала. Но Седрик бодро заявил, что это «отличное заведение». А Джеймсу было просто всё равно.

Кузен усадил его на диванчик и принялся сновать между их местом и баром, притаскивая какую-то выпивку и еду, на вид такую же дешевую и мерзкую, как и всё вокруг. При этом Седрик непрерывно болтал всякую чушь, будто был уже пьян: про то, какое это шикарное место, какие тут отличные ребята и какой Джеймс всегда был зануда.

— А давай-ка мы отметим вашу с Лиззи помолвку, — провозгласил кузен, влив в себя стакан какой-то дешевой жидкости и падая рядом, — так сказать, прощание с холостятской жизнью.

Джеймс механически взял стакан. Жидкость в нем была густая, бурая и пахла железом. Очень похоже на кровь.

— Но не чокаясь! — добавил Седрик. — Нечему радоваться. Я не уберёг тебя от этой глупости. Ну и ладно…

Джеймс сделал глоток. Вдруг это поможет забыть хотя бы на какое-то время? Вкус пойла оказался такой же мерзкий, как и вид. А воспоминания от него стали только ярче. Три года назад виконт Спенсер, бывший студент, скандальный писака и вообще тип с очень-очень дурной репутацией, врывается в гостиную графа Таубмана Голди. Врывается, кричит, что лорд Леонидас и леди Голди не должны быть вместе. И пытается дать по роже… то есть, простите, ударить по лицу вышеупомянутого лорда Леонидаса. Светская публика поняла сею сцену весьма превратно. Скандал на всю столицу.

Джеймс не сомневался, что его отец тогда поспособствовал скорейшей высылке Седрика. И сам граф Гелифакс тоже — способствовал.

— Проваливай к черту, — безвыразительно произнес Джеймс и зачем-то сделал еще один глоток, — к левиафану…

Не надо слушать Седрика. Не надо ничего забывать. Надо взять себя в руки, собраться с мыслями. Ведь это еще не конец, рыцари придумают что-нибудь другое, он найдет что-то другое…

— А знаешь, любезный кузен, какой мне сон сегодня приснился? — воскликнул вдруг Седрик. — Будто плыву я на корабле. Стаю на палубе, смотрю за борт, а вода какая-то бурая. Смотрю, а это кровь! Целое море крови, океан крови, представляешь? Волны колышутся, брызги летят… Всю рубашку мне забрызгало! — он неловко взмахнул стаканом и остатки красной жидкости выплеснулись ему на рубашку, как-бы изображая сон. — Слышишь, дружочек, море крови!.. А эта дура Элизабет до сих пор уверена, что я тогда был в неё влюблён! — он схватил Джеймса за воротник и прильнул к его шее, как голодный…

— Да хватит уже, — Джеймс слабо оттолкнул братца. Тот дрожал, словно больной или одержимый, — оставь нас в покое.

— Оставлю, не волнуйтесь! — вдруг резко и зло ответил тот. — Эй, ребята! — он махнул кому-то у бара, вскочил и скрылся в мутном задымленном воздухе.

Джеймс залпом допил содержимое своего стакана и сжал руками виски. Не нужно слушать Седрика. Седрик ничего не знает. И хорошо, может быть, вампиры его не убьют.

— Ты…

Он медленно поднял взгляд. И замер. Перестал дышать.

Напротив него стояла Рената Лайтвуд. В тусклом свете электрических ламп, в мареве папиросного дыма, её лицо казалось каким-то восковым. Вся она выглядела и держалась как восковая статуя. Как неживая.

— Ты, проклятый предатель.

И голос её был такой же невыразительный, восковой… В тонкой белёсой руке появился револьвер. Тот самый, совсем не дамский.

— Эй, мисс! — вернувшийся Седрик бесцеремонно ухватил воскового призрака за локоть. Револьвер тут же исчез. — Здесь занято.

Рената не ответила, не изменилась в лице. Она качнулась, влекомая рукой Седрика, и… исчезла среди дыма и толчеи.

— Как же не вовремя всегда появляются эти девицы, — хмыкнул Седрик и грохнул на столик еще какую-то бутылку. — Послушай, брат, давай поговорим серьезно, — произнес он спокойно и трезво. Была у виконта Спенсера такая манера: нести всякую чушь, будучи совершенно трезвым, и наоборот, выпив черт знает сколько, сохранять ясность ума и речи. Впрочем, что для Седрика «ясность», еще вопрос.

Джеймс судорожно закашлялся. Как же он устал от всего!

— Ты… Ты её видел?

— Кого? — Седрик вытащил откуда-то из свалки на столике чистый стакан и налил из новой бутылки. Протянул Джеймсу, — эту бледную-то? А ты её знаешь?

— Н-нет, — Джеймс машинально взял стакан. Судя по запаху, там было уже что-то более приличное.

— Вот и славно, — Седрик глотнул прямо из бутылки, — итак, ты вляпался в какие-то серьезные неприятности. Рассказывай.

Джеймс равнодушно посмотрел на жидкость в стакане, на сей раз золотистую.

— Самая большая неприятность в моей жизни — это ты.

— Допустим, — легко согласился кузен, — я на первом месте в списке твоих бед. А кто на втором?

— Дети Лилит, — бесцветно произнес Джеймс. Ну, до чего же всё это глупо! — Слышал о таких?

— Вроде бы что-то слышал, — пожал плечами Седрик.

— От отца?..

— Может быть и от отца. Это какая-то городская легенда?

— Да, — Джеймс сделал большой глоток, чтобы хоть немного подавить кашель, — так твой отец упоминал о них?

— Не помню, — хмыкнул Седрик, — а при чем здесь мой отец?

— Может быть и ни при чем.

— «Может быть»? Ну, тогда тем более ты должен мне рассказать. Всё-таки папаша еще имеет ко мне некоторое отношение.

— Мне так не показалось, — заметил Джеймс и быстро прикусил язык. Впрочем, Седрика это уже не расстроит. По крайней мере, не удивит. Граф Гелифакс разве что официально не отрекся от единственного наследника, что даже странно!

— Итак, я весь внимание.

— Ты слышал, как погиб мой отец? — спросил Джеймс и вдруг почувствовал, что неописуемо тугой узел где-то в груди чуть ослаб. — В тот день он пообедал в одном из ресторанов в центре города. Вышел из ресторана и, не дойдя до кара несколько шагов, упал. Врачи постановили сердечный приступ. При том, что он, по словам нашего семейного врача, никогда не жаловался на сердце и вообще на здоровье. Кое-кто из свидетелей, бывших тогда в ресторане, утверждают, что он обедал в обществе некой леди. И, что самое странно, другие свидетели, бывшие там же в то же время, клянутся под присягой, что никакой леди с ним не было.

— Интересно, — Седрик вежливо кивнул, — но это, я полагаю, только начало?

 

Глава 29. Граф Ди и мистер Ди

О да, это было только начало.

— За два дня до смерти отца мне в Университет пришла посылка от него. Старый хиндийский клинок. К посылке прилагалось письмо. Он писал, чтобы я спрятал кинжал и никому о том не рассказывал. Кто бы меня ни спрашивал, кем бы ни представлялся! Не рассказывал даже Огденсу. Он писал, что этот кинжал — залог нашего успеха в некоем важном деле. Он наверняка собирался потом объяснить, но не успел.

Джеймс залпом выпил содержимое своего стакана и перевел дыхание. Седрик ловко налил ему еще. И еще раз кивнул.

— Я закончил Университет и вернулся в столицу. А вскоре ко мне пришел… Посланник. Он представился Уилом и рассказал, что в Лондониуме уже давно существует такой клуб… Точнее, это не совсем клуб, скорее тайное общество, они называют себя рыцарями Круглого стола, по примеру героев легенд.

— Весьма скромно, — не удержавшись, заметил Седрик, — ну, ну, продолжай.

— Они считают своей миссией защищать королевство от угроз… скажем так, мистического свойства, — медленно произнес Джеймс, сам как-бы пробуя на вкус эти слова, вслушиваясь в них, — понимаю, это звучит глупо, мы образованные, просвещенные люди! Я бы и сам не поверил, но… Посылка от отца и письмо. Он ведь был не из тех, кто охотится за привидениями. Мне следовало хотя бы выслушать Посланника. Этот Уил рассказал, что предыдущий герцог Мальборо давно являлся членом их клуба. И что занимался он одним очень важным делом, но которое не успел завершить, его убили.

— Стало быть, про хиндийский меч ты им не рассказал, — утвердительно заметил Седрик, снова кивнув.

— Не рассказал, — Джеймс тоже кивнул, но очень медленно, — по-настоящему я им не доверял, ни минуты. По словам Уила, их общество настолько секретное, что они даже о делах друг-друга почти ничего не знают. Но при этом все члены общества, ну, или почти все — очень влиятельные люди. Как я недавно узнал, к ним имеет отношение даже наш уважаемый премьер-министр… Это вторая причина, почему я отнесся серьезно к словам Уила. После нашего первого разговора он «предсказал» мне назначение в новый комитет по надзору за алхимией. Я был им нужен, мне следовало завершить дело отца.

Джеймс перевел дыхание. По правде сказать, тогда, в первый момент, рассказ Посланника его почти не удивил, всё это было вполне в духе его отца или адмирала Дишера.

— Отец узнал, что в Лондониуме прячутся…. Очень опасные существа. В разных источниках их называют «ночные духи», «не мертвые», «дети Лилит» или просто вампиры. Впервые они упоминались в Месопотамии, потом переместились в Вавилон, потом в Карфаген. После разрушения Карфагена их след теряется, вплоть до расцвета Венеции. И всегда, везде эти… существа были тайно или явно приближены к местной власти, везде они находили себе высоких покровителей. Теперь они здесь, в Лондониуме, и кто-то из нашего высшего класса покровительствует им. Кто-то, не менее влиятельный, чем рыцари.

Седрик как-то невыразительно хмыкнул:

— Странно. Кому и зачем могло понадобиться укрывать вампиров?

— Не знаю. Возможно, из страха, возможно зачем-то еще.

— Что ж, надо признать, Лондониум — отличное место для пряток. Туманы, закрытые клубы, извилистые улицы… И давно они здесь?

— Не знаю, — повторил Джеймс, вглядываясь в дымное марево и стараясь дышать ровно, — похоже, что не один год, а может и не одно десятилетие. Рыцари точно не знают, по крайней мере, Уил так говорит. Уил мало что говорит… По его словам, отец сам вел это дело, почти ничего не рассказывая своим товарищам. Якобы у них так и принято. Ты помнишь, кто такой был граф Ди?

Седрик, казалось, ничуть не удивился такой резкой смене темы.

— Придворный «колдун», успевший послужить двум королевам. Астролог, мечтатель, один из первых алхимиков, — перечислил он, пожав плечами, — типичный ученый начала семнадцатого века.

— Он поступил в университет в пятнадцать лет, а в двадцать уже читал лекции в Париже и обучал Карла V. Позднее он собрал одну из богатейших библиотек того времени, — беспристрастно добавил Джеймс, — но это не главное. А главное… Он, по сути, был основателем нынешнего Круглого стола. Он был… Да, грубо говоря, «колдуном». Я читал дневники графа, это единственные бумаги, касающиеся дела, какие я нашел у отца. Граф Ди описывал свою встречу с… существами, которых он назвал ангелами. Они дали ему особый кристалл, прозрачный, размером с яйцо. И сказали, что с помощью этого кристалла можно их призвать.

— Полезная вещь, — заметил Седрик без всякой иронии.

— Скажи лучше, что это полный бред! — Джеймс нервно усмехнулся.

— Нет, — кузен задумчиво уставился на бутылку в своей руке, — знаешь, я действительно что-то такое слышал. Возможно, от отца. Или еще от кого-то.

— Как оказалось, в нашем обществе многие «что-то слышали»… Итак, отец выяснил, что граф Ди является нашим предком, — Джеймс отсалютовал пустым стаканом, — как тебе?

— Не дурно. И что было дальше?

— Члены Круглого стола не называют друг друга по именам, для сохранения секретности они используют вымышленные имена. Отец взял себе псевдоним «мистер Ди» и начал искать кристалл первого графа Ди, чтобы призвать ангелов и уничтожить вампиров. Но не успел. А теперь я должен завершить его дело. Это очень важно, вампиры угрожают даже безопасности королевской семьи. Так мне рассказал Уил. И, очень похоже, они на это способны.

— Не дурно, — повторил Седрик.

— Ты можешь мне не верить, — резко вскинулся Джеймс, — но мной движет не только опасение за свою жизнь или карьеру в этом жалком комитете! Мой отец погиб, стремясь защитить королеву и всех нас, я должен сделать так, чтобы его смерть не была напрасной.

— Я тебе верю, — кузен оставался удивительно спокойным, — ты нашел…

— Нет, — Джеймс с грохотом поставил стакан на столик и опять сжал пальцами виски, — полгода я искал любые сведения о вампирах и вещах графа Ди, пытаясь пройти по следам отца. Рыцари почти мне не помогали, Уил всё время повторял, что это только моя миссия, моё семейное дело. Они даже передали мне псевдоним отца, стали называть меня мистер Ди. Уил сообщил только, что у отца был некий помощник, друг, которому он доверял, и который знал о его деле. Но сами рыцари этого загадочного друга не знают… Мне удалось выяснить, что коллекция графа Ди — книги, алхимические инструменты, «магические» штучки — до середины прошлого века хранилась у некоего торговца, мистера Уолпола. В сорок втором году коллекция была распродана с аукциона, и кристалл купил неизвестный. Мне показалось, это тупик. Но Огденс посоветовал мне обратиться к Карлу Кинзману, известному в столице антиквару. Тот меня обнадежил. И через пару недель сообщил, что вещь найдена. Я, конечно, не мог знать наверняка, что это именно тот кристалл, но цена показалась мне соответствующей… Всего за день, точнее, за ночь до того, как я должен был забрать ту вещь, тот кристалл, на магазин Кинзмана напали. Он бесследно исчез, кристалл тоже, а ко мне явилась хиндийка и заявила, что Кинзман послал её ко мне. Что он уверен — я ему помогу. Мне нужно было вернуть кристалл графа Ди, тогда я уже не сомневался, что он настоящий. Я начал искать Кинзмана под видом комитетского расследования, опрашивал некоторых… тех, с кем у него были дела, кто мог что-то о нем знать.

Джеймс порывисто вздохнул и сам налил себе что-то из другой бутылки. Почему-то он не хотел упоминать о Ренате Лайтвуд. Только не о ней. Она — это уже слишком!

— В ходе расследования я выяснил, что Кинзман уже давно, задолго до моего с ним знакомства, вел дела с неким человеком по имени мистер Ди. Кинзман разыскивал для него во всех концах света вещи, которыми там борются с «демонами».

— Выходит, твой отец серьезно занимался этим делом, — присвистнул Седрик.

— Но отец погиб полгода назад, — быстро добавил Джеймс, — а Кинзман попросил у меня в обмен на кристалл наш старый эрландский клинок. Помнишь?…

— Да, вроде была у вас в коллекции такая ржавая железка.

— Я сам-то про него не помнил. Но Кинзман сказал, что этот меч тоже принадлежал графу Ди, и владелец кристалла согласен обменять «вещь Ди только на другую вещь Ди». То есть, человек, называвший себя мистер Ди… всё еще жив? Или это кто-то третий?

— Хороший вопрос, — Седрик, казалось, заскучал, — это всё, что тебе удалось узнать?

Джеймс медленно покачал головой. От резких движений его начинало мутить.

— Этот эрландский кинжал оставался тогда у Кинзмана, он сказал, что должен показать его тому, у кого кристалл. Кинжал исчез вместе с Кинзманом и кристаллом. Неделю назад, почти сразу после исчезновения Кинзмана мне стали приходить анонимные письма. Их автор утверждает, что был другом отца и хочет мне помочь, но не может пока открыть своё имя. Я, пожалуй, могу понять его скрытность. А сегодня утром под дверь мне подбросили сверток с тем самым кинжалом и с запиской — «Отдай друзьям, когда они попросят». Записка написана от руки, а те письма были отпечатаны на машинке, так что нельзя сказать наверняка…

— И ты до сих пор не знаешь, кто автор посланий? — Седрик вдруг оживился.

— Нет. А сегодня же утром, убирая меч в сейф, я обнаружил, что те письма пропали. Исчезли из ящика стола. Что ты на это скажешь?

— Хороший вопрос, — Седрик лишь неопределенно повел плечами.

— Вампиры там или нет, — Джеймс провел ладонями по лицу, стирая невидимую паутину, — но за этой историей стоит кто-то могущественный, кто-то, кто не хочет, чтобы в его тайнах копались. Огденс погиб из-за этого. И ты можешь погибнуть.

— Ну, меня так просто не возьмешь, — легкомысленно воскликнул Седрик и, отбросив в сторону бутылку, вскочил, — по-моему, не всё так плохо! — и протянул Джеймсу руку.

— Кинзман погиб, и кристалл теперь исчез навсегда, — произнес Джеймс без всякого выражения. Он с трудом поднялся, держась за руку братца. Как ни странно, она уже не дрожала.

— Ты не виноват, что на Кинзмана напали, — категорично заявил тот, — пускай эти рыцари сами посуетятся!

— Но вампиры…

— Еще не факт, что они на самом деле существуют. Вот ты видел хоть одного?

Джеймс внезапно пожалел, что рассказал Седрику. Помочь кузен всё равно не сможет, а теперь он оказывается в огромной опасности и даже не понимает, что ему грозит!

Но заговорил лорд почему-то совсем о другом:

— Послушай, Седрик, ты… Когда тебя выгнали из Университета, по справедливости я должен был тоже уйти.

Виконт Спенсер удивленно моргнул, а потом изобразил самое презрительное выражение, на какое только был способен.

— Нашел, о чем думать! Да я был только рад пораньше освободиться из тех застенков. Ладно, идем домой, посмотрим, нет ли там еще каких интересных посланий или посланников.

 

Глава 30. Ротбарт и Ватерлоо

На следующее после такого «отдыха» утро Джеймс проснулся, как это ни странно, довольно бодрым. Впрочем, бодрость касалась только физического тела. Мрачные воспоминания, одно за другим, всплывали, как… утопленники.

Он спустился в гостиную, сел в кресло и тупо уставился перед собой. В одном Седрик точно прав — дело Кинзмана можно закрывать.

И открывать другое.

В гостиную вошла миссис Морис и звучно опустила на столик поднос с кофе, обычным, без апельсинов. Весь вид экономки выражал укоризну.

— Доброе утро, миссис Морис, — выдавил он, как можно беспечнее.

— Доброе утро, — снизошла та и быстро вынула из кармана передника какую-то бумажку.

При виде очередной записки Джеймс едва не поперхнулся кофе.

— Сегодня утром Вам телефонировали из «Банка Ротбарта», — сообщила она, бросая записку на столик, — я не стала Вас будить, Вы же вчера так устали! Вот, записала название, адрес, время.

Джеймс взял бумажку и попытался понять, что она означает. Клерк Ротбарта, наконец, соизволил ответить на его запрос. Но какой теперь в этом смысл? Нужно дождаться появления Уила и обсудить их дальнейшие действия. Если, конечно, рыцари вообще захотят теперь что-то обсуждать с герцогом Мальборо.

— Это всё? — спросил он. — А других звонков не было, скажем, из министерства финансов?

— Нет, — ответила миссис Морис, церемонно разведя руками, — а может и были, я едва услышала этот звонок. Нелегко, знаете ли, одной справляться с целым домом, — вспомнив об Огденсе, она резко замолчала и поджала губы.

— Понимаю, — механически ответил Джеймс, всё еще разглядывая записку, — я в ближайшие же дни займусь поиском… А почты сегодня не было?

— Нет, — сухо отозвалась экономка.

Джеймс вздохнул, не зная теперь, радоваться отсутствию писем или огорчаться. Не зная, кого подозревать в краже предыдущих посланий.

— Что виконт Спенсер, еще спит?

— Он давно поднялся и уже ушел, — ответила миссис Морис, не скрывая ехидства.

— Что ж, Седрик, в отличие от меня, опытный алкоголик.

Идти на очередную бесполезную встречу пришлось пешком, свой кар Джеймс оставил где-то около вчерашнего заведения. Седрику хватило ума не садиться за руль. Но теперь Джеймс сможет отыскать своё транспортное средство только с помощью кузена.

Пешая прогулка придала молодому лорду спокойствие обреченного. Он сделал всё, что было в его силах. Ну, по крайней мере, искренне старался. Теперь будь что будет.

Просто продолжать грести. Механизм еще не сломан.

Ресторан, в котором клерк «Банка Ротбарта» пожелал встретиться, представлял собой, что называется, приличное место. Уютная обстановка, хорошая кухня, но без лишней роскоши. Как раз такие заведения обычно и посещают клерки и прочие представители среднего класса.

Джеймс вошел и на мгновение замер, быстро оглядывая светлый зал. К нему тут же подошел старший официант и сообщил, что милорда Леонидаса ждут за столиком у окна.

Джеймс прошел в указанном направлении.

Сидящий за столиком благообразный джентльмен средних лет не походил на банковского клерка. Скорее, он мог уже быть управляющим банка.

— Сэр Мальборо, доброго дня, — джентльмен привстал и протянул Джеймсу руку, — рад Вас видеть.

— Доброго дня, — Джеймс ошеломленно сел на стул, — барон Ротбарт?

— К Вашим услугам. Забавно, что Вы меня узнали, я ведь человек не светский.

Лорд совсем не ожидал увидеть здесь самого богатого человека Европы, не считая членов правящих династий. А может быть и считая, как знать. О, да, светским человеком барон Альберт Ротбарт не был. Он был из той немногочисленной группы людей, которым не нужно мелькать в светской хронике, чтобы их знали.

— Да я, признаться, тоже, — ответил Джеймс, натянуто улыбнувшись, — не светский. Просто не ожидал, что Вы лично уделите мне время.

— У меня свободного времени больше, чем у моих клерков, — усмехнулся тот, раскрывая меню, — разумеется, пока их не отвлекают от работы. Тем более, что повод для нашей встречи весьма, весьма серьезный.

Джеймс слегка пожал плечами и тоже заглянул в меню. Ему вдруг стало очень интересно, что закажет первый и пока единственный еврейский барон. Ходили слухи, что однажды Альберт, а может быть еще его отец, отказался обедать с королевой, узнав, что вся еда будет не кошерная.

Но нынешний глава лондониумской ветви клана Ротбартов невозмутимо заказал говяжье жаркое с овощами и столовое вино. Джеймс попросил официанта «то же самое».

— Итак, печальная история мистера Кинзмана, — начал банкир, — Вы ведь о нем хотели поговорить с моим клерком?

— Да, — кивнул Джеймс со вздохом, полным грусти, — рискну предположить, что Кинзман покупал у Вас некие ритуальные предметы.

— Именно так! Вижу, Вы уже многое успели прояснить. Ну, клерк бы всё равно не смог рассказать Вам подробности, он только принимал и переводил плату.

— А Вы хотите рассказать подробности? — спросил Джеймс, мысленно заставляя себя сосредоточиться. Вряд ли барон Ротбарт вознамерился просто пообедать с ним, болтая о пустяках. И дело еще не закрыто!

— Да, хочу, — легко ответил тот, — я хочу Вам помочь. В меру моих скромных возможностей.

Джеймс постарался изобразить на лице спокойный и вежливый интерес. Просто удивительно, сколько у него, оказывается, доброжелателей!

— Сразу оговорюсь, я не смогу рассказать Вам все детали этой истории, — заметил Ротбарт, взмахнув указательным пальцем, — но я постараюсь, чтобы наш разговор был Вам полезен.

— А Вы не думали написать мне письмо? — беспечно поинтересовался Джеймс.

— Нет, предпочитая вести переговоры лично, — барон не понял намек. Или сделал вид, что не понял.

— Переговоры? — Джеймс в очередной раз прищурился. Узел напряжения в груди опять затягивался. — Неужели речь пойдет о сделке?

— В некотором роде, — Ротбарт улыбнулся дружелюбно, словно продавец сладостей, — но, для начала, давайте уточним, что Вам уже удалось прояснить?

— А Вам? — нагло ответил вопросом Джеймс. Признаться, его уже начинал злить покровительственный тон некоторых «помощников». Барон Ротбарт живо напомнил ему графа Гелифакса, только банкир пока не хамит.

— Извольте, — тот ничуть не обиделся и опять мягко улыбнулся, — что я могу рассказать: в вашей славной столице обитают мистические создания, порождения тьмы, демоны или, если говорить по-простому, вампиры. Обитают уже довольно давно и пользуются покровительством неких благородных и высокопоставленных лиц. Ваш отец, представитель почтенного рода Мальборо, узнал об этом и не смог просто оставаться в стороне. С помощью антиквара Кинзмана он начал искать оружие против демонов. Но не успел завершить свой план. Всё так?

— В общем, так, — осторожно кивнул Джеймс, — откуда Вы знаете?…

— От самого Кинзмана, — просто ответил Ротбарт, — только не подумайте о нем плохого, коммерческую тайну он соблюдал свято. Просто мы с ним были, можно сказать, друзья, он не сомневался, что дальше меня наши разговоры не пойдут.

— Можно сказать? — переспросил лорд. — А можно и не сказать?

Барон задумчиво пожевал губами:

— Хм, нет, всё-таки друзья, — твердо заключил он, — все евреи в христианских городах так или иначе становятся друзьями, даже если им уже не приходится жить в гетто.

— Ну, власти Атлантии вам не в чем упрекнуть, — фыркнул Джеймс.

— О, что Вы! — барон живо замахал руками. — Не считая мелких недоразумений в начале тысячелетия, Лондониум в этом отношении один из самых, если не самый уютный город! На должном расстоянии от Святого престола, как географически, так и юридически. И от добрых иберийцев.

Официант принес заказ, и на минуту над столиком повисло молчание.

— Но Вы сейчас сказали «в вашей столице», — напряженно заметил Джеймс, — разве вы не считаете Лондониум своим?

О банкирах Ротбартах в Атлантии и на континенте ходили самые разные слухи. Сейчас Джеймс подозревал худшее.

— Считаю, разумеется, — задумчиво протянул Альберт, тщательно протирая вилку, — я родился здесь и провел большую часть жизни. Но всё-таки происхождение нельзя забывать. А в Атлантии его не забыть, при всём желании.

— Ну, еще скажите, что Вы бедный и Вас здесь страшно притесняют, — усмехнулся Джеймс.

— О, ни в коем случае, — Ротбарт усмехнулся в ответ, совсем беззаботно, и даже подмигнул, — и я, и мои предки вели здесь дела более чем успешно.

— Куда уж успешнее!..

Оба они намекали на «сделку века», которую совершил еще дед Альберта, основатель лондониумской ветви Дома Ротбартов.

Благодаря своим агентам, Натан Ротбарт раньше всех в Лондониуме узнал, что Бонапарт проиграл герцогу Веллингтону битву при Ватерлоо. Естественно, когда эта новость достигнет столицы, все атлантийские акции сейчас же взлетят в цене. Любой биржевой маклер поспешил бы скупить акции до их подорожания. Но Ротбарт не был «любым». Он явился на биржу и начал… продавать все имеющиеся у него ценные бумаги атлантийских компаний. Биржу закономерно охватила паника. «Ротбарт продает — значит, Веллингтон проиграл!». Деловое чутье Ротбартов уже тогда было легендарным. А вот их хитрость — еще нет. Вскоре все агенты Натана тоже принялись сбрасывать акции. Цены буквально обрушились. Ротбарт невозмутимо стоял среди обезумевших биржевиков и за секунду до прекращения торгов разом скупил все «обесцененные» акции. А там и новость о победе Веллингтона подоспела.

— Если Вы намекаете на Ватерлоо, — невозмутимо заметил достойный внук своего деда, — то наша семья кредитовала обе стороны. И, особенно, некоторых отдельных участников с французской стороны… Самый верный способ выиграть — это играть за всех.

— Хм, — Джеймс очень старался понять, куда, собственно, клонит барон, и при чем здесь Кинзман, — увы, не у всех хватает на это ловкости.

— Дело не в ловкости, а в рассудке, — неожиданно резко возразил Ротбарт, — скоро их покровители или, быть может, они сами захотят с Вами встретиться. И я очень советую Вам при этой встрече руководствоваться разумом и только разумом!

— Советуете мне… продаться? — какая трогательная забота! Интересно, с чего это барон Ротбарт так беспокоится о герцоге Мальборо? Подготавливает почву?

— Не «продаться», — терпеливо поправил Ротбарт, — а заключить взаимовыгодное соглашение. Поверьте моему опыту, большинство людей легко продают свои души и спокойно живут на вырученные суммы.

— Я верю Вашему опыту, — подчеркнуто вежливо кивнул Джеймс, — говорят, Ваш знаменитый прадед, основатель славного банка Ротбарта, так и начинал.

— О, несомненно! — барон весело рассмеялся и всплеснул руками. — А как же иначе выбраться из гетто во Франкфурте середины восемнадцатого века? Единственный способ — заключить сделку с дьяволом. Удивляюсь только, как этому пройдохе Мойеру удалось днем раздобыть христианского младенца для жертвы, ведь на ночь выход из гетто запирался цепями…

Амхель Мойер, начинавший мелким менялой, и прозванный за невероятный цвет шевелюры Красной бородой, отправил пятерых своих сыновей в пять главных европейских столиц. Из прозвища они сделали Имя. И построили настоящую финансовую Империю, которая может давать в долг империям обычным.

Как же тут не пошутить про дьявола?

 

Глава 31. Ротбарт и Барея

Дьявол там, или нет, но лорд Леонидас тут же почувствовал, как его за горло взяла проклятая национальная вежливость:

— Простите, надеюсь, я Вас не обидел?

— Ничуть, — легко усмехнулся барон, — предки на то и предки, чтобы вспоминать о них с гордостью или хотя бы с улыбкой. Я уже сказал, именно наша лондониумская ветвь оказалась наиболее успешной. Как это ни парадоксально, на первый взгляд.

— Почему парадоксально?

Барон задумчиво качнул головой, положил в рот кусочек мяса, тщательно прожевал и лишь потом заговорил вновь:

— Во время войны Ротбарты нужны всем — займы, расходы на армии, переправка секретных посланий с помощью лучших в Европе курьеров… Но, когда война заканчивалась, все аристократы тут же вспоминали о нашем еврейском происхождении. О том, что нам бы не следовало и глаза поднимать на добрых христиан… Можно было сколько угодно одеваться у лучших портных и разъезжать на самых дорогих лошадях. Но стоило лишь отрыть рот — как все заёмщики и должники откровенно смеялись над акцентом и неправильными ударениями. Особенно непросто было именно Натану, ведь в Атлантии, как нигде, язык — это клеймо, сообщающее всем окружающим, где ты родился, где учился и чем занимались твои предки до седьмого колена.

— Ну, Ваш-то атлантийский безупречен, — поспешил вставить Джеймс.

— Мой-то да, — охотно согласился тот, — а Натан не мог похвастаться итонским произношением. Он купил у австрийского императора титул барона за пару миллионов наличными. Представляете, как сие предприятие всех развеселило?

— Ну, право же… — замялся Джеймс, подавив усмешку.

— Вообще, что для вас, атлантийцев, есть иностранец? — вдруг спросил еврейский барон Ротбарт. — Для вас иностранцы бывают двух видов: конкуренты, которых нужно обойти, и дикари, которых нужно обуздать. Ротбарты оказались ни тем, ни другим. И вот тут-то и сыграло то, за что я, воистину, люблю и уважаю ангризи. При том, что нет более самовлюбленного, более уверенного в своей избранности народа, чем вы, при том, что вы со школьных лет внушаете себе, кто должен нести свет цивилизации в тёмные, но отчего-то богатые уголки мира, при том, что у вас само слово «континентальный» означает «отсталый, менее качественный»… Так вот, при всём этом, вы наилучшие деловые партнеры. Вы руководствуетесь только разумом, только холодным расчетом и своей выгодой. Никаких религиозных предрассудков и прочей романтики. Никаких постоянных союзников, только постоянные интересы. Некоторые мои партнеры на континенте утверждают, что нет в мире более изощренных подлецов, чем ангризи. А я скажу так: не надо забивать себе голову всякой чепухой вроде чести, совести и красивых клятв, надо брать пример с вас же, и тогда сотрудничать с вами будет удобно и выгодно. Равными себе Вы, конечно, никого не признаете, но это не помешает извлекать взаимный доход.

— Звучит очень лестно, — Джеймс слушал барона внимательно и терпеливо, — только мы, кажется, хотели поговорить о Кинзмане.

— Да, о Кинзмане, — Ротбарт неторопливо отпил вина, — жаль его, хороший был человек и надёжный партнер. Он просил меня доставать для мистера Ди вещи из Бареи, у меня там обширные связи.

— Что, какие-нибудь ножи?

— Нет, не совсем. Один раз он поинтересовался, не могу ли я достать меч князя Владимира, но, насколько я знаю, такого артефакта не существует. А в остальном, мистер Ди возлагал надежды на предметы из барейской ортодоксальной церкви — старинные иконы, частицы мощей, реликвии святых. Но, надо признать, ничего по-настоящему ценного мне достать не удалось, при всех моих возможностях. Барейская таможня, конечно, не бог весть что, но она всё же есть…

— Это такая существенная помеха для Вас? — не сдержал язвительности Джеймс. Он уже почти не сомневался. Но если барон Ротбарт именно тот, именно то, что Джеймс подозревает, как теперь вести себя? Что говорить?

— Да, если хотите знать, я не какой-то там мелкий жулик, — с достоинством покачал головой Альберт, — кроме того, я не люблю вступать в заведомо невыгодные предприятия.

— Заведомо?…

— Кстати сказать, что касается этой удивительной Бареи, — Ротбарт энергично, словно дирижёр, взмахнул вилкой, — Барея, Барея… Сухопутный океан. Ах, как вам трудно жить, когда с ней никто не воюет. Вопрос с закупками алхимических веществ я уладил, можете об этом не беспокоиться.

— Рад слышать, — быстро ответил Джеймс. Вот как раз судьба барейских революционеров беспокоила лорда меньше всего.

— Я же, разумеется, всё и оплатил, — скромно добавил тот, — ни пенни из королевской казны потрачено не было. Вот видите, какой я добрый подданный Короны? А Вы меня, кажется, в чем-то подозреваете.

— А Вы, кажется, советуете мне заключить выгодную сделку с чудовищами, которые угрожают той самой Короне, — хмыкнул Джеймс, — стоит ли при этом обижаться на мою подозрительность?

Барон опять ненадолго задумался, глядя в свою тарелку, потом очень спокойно и неторопливо произнес:

— Большинство несчастий, происходящих с людьми, случается из-за неверного суждения о ценности вещей. С чего Вы вообще взяли, что они угрожают королеве?

— Ну, Вы-то, должно быть, знаете их лучше, — огрызнулся Джеймс. Изначально об угрозе королеве сказал Уил. Но чего же еще ожидать от вампиров?!

— Представьте себе, знаю, — кивнул Ротбарт и принялся жевать очередной кусок.

Джеймс поморщился, не скрывая своего презрения. И очень спокойно, четко произнес:

— То есть, это Вы.

— Что — я? — переспросил барон, пригубляя вино.

— Вы — их покровитель. Не зря же о Лилит больше всего написано именно еврейскими каббалистами…

— Я?! — Ротбарт уставился на него с таким искренним изумлением, какое только и бывает у величайших мошенников. — С чего Вы взяли? Не все евреи разбираются в каббале, поверьте. Разумеется, это не я, куда мне… Моё семейство вынуждено оказывать протекцию несоизмеримо меньшей нечисти. Самый значительный подопечный был у нас еще накануне Крымской войны. Алекс Герцель его звали, вряд ли Вы помните… Барейский дворянин по происхождению, борец за свободу по призванию. Писатель. В те годы император Бареи призывал всех своих подданных вернуться из охваченной революцией Европы. Герцель отказался. Тогда Николай I решил склонить своего мятежного подданного к послушанию, используя самое болезненное место для просвещенного человека — финансы. Частная собственность в Борее неприкосновенна, чем, естественно, пользовались революционеры, борясь с самодержавием и одновременно получая от него же дивиденды. И вот, представьте себе такой произвол, на имущество сего талантливого публициста в Барее накладывается арест. Больше года он просто скрывался, барейская миссия в Лютеции не могла его найти. Наконец, консул в Ницце передал ему царский приказ о возвращении. Уже через три дня наш друг даёт решительный письменный отказ. Но жизнь во Франции не дешевая, а работать, словно какой-то простолюдин, не пристало дворянину и литератору! Только Герцель к тому моменту уже не беспокоился за судьбу своих капиталов.

Зная, что его имущество арестовано, он отправился не куда-нибудь, а к моему французскому дядюшке, ныне покойному. И попросту обманул его, всучив билеты московской сохранной казны, на которые был наложен арест. Дядюшка выплатил деньги, а потом в свою очередь потребовал оплаты билетов у барейского контрагента. Тот ответил, что этого сделать не может, по независящим от него причинам.

Но вместо того, чтобы потребовать деньги назад у пройдохи Герцеля, барон Ротбарт пригрозил Барейской Империи бойкотом со стороны главных европейских банков! Вообразите себе, милорд, дядюшка потребовал у своего барейского партнера получить аудиенции у министра иностранных дел и министра финансов и заявить, что он, Ротбарт, советует очень подумать о последствиях отказа, особенно в то время, когда барейское правительство желает получить через него новый заем. В итоге ортодоксальный всебарейский самодержец выплатил нашему семейству все причитающиеся суммы, даже с процентами и процентами на проценты.

— О-очень интересная история, — протянул Джеймс, откинувшись на спинку стула и всем своим видом выражая противоположное впечатление, — и какова мораль?

— Во-первых, — терпеливо продолжил барон, — сила сконцентрированного капитала является столь же реальной и материальной, как и сила организованной армии. Расписка порой страшнее пистолета. Во-вторых, как по-Вашему, кто для банкира Ротбарта важнее — Барейская Империя или один вкладчик средней руки, да еще и склонный к жульничеству?

Джеймс равнодушно пожал плечами:

— Могу только предположить, что это был не совсем обычный вкладчик.

— Верно мыслите, милорд, не совсем обычный, — кивнул барон, довольный его сообразительностью, — а необычность его заключалась в том, что накануне к моему дядюшке в Лютеции пришел некий джентльмен и очень попросил позаботиться о месье Герцеле, так как месье Герцель — человек чрезвычайно талантливый. Нельзя, чтобы сей талант погиб, как говорится, под грязным сапогом самодержавия. И дядюшка не смог остаться равнодушным, мы, Ротбарты, умеет ценить таланты. А вскоре Герцель переехал в Лондониум, уже под попечение моего отца, и здесь-то он проявил свой талант во всём блеске, честно отработал нашу помощь. Во время Крымской войны выпускал журнал на двух языках, писал ярко, хлестко. «Барею охватил сифилис патриотизма!» и всё в таком духе.

Джеймс почувствовал, что теряет нить разговора. Казалось, барон хочет сказать ему что-то очень важное, но всё ходит кругами.

— Простите, но какое это имеет отношение…

— Я просто хочу объяснить Вам некоторые вещи, — воскликнул барон, звякнув приборами, — выгода не всегда очевидна, а опасность не всегда там, откуда её ждешь. Знаете ли, большинство барейских революционеров вообще не имеют никаких капиталов, хоть бы и арестованных, а некоторые не имеют даже мозгов, зато все имеют хороший аппетит. Переезды, жильё, паспорта, типографии, оружие. Вы понимаете, какие это расходы?

— Мне как-то не до этого, — Джеймс вдохнул глубоко и медленно. Не стоит спешить. Пусть разговор идет своим чередом.

— Да, Вам невдомек, — обиженно хмыкнул Ротбарт, — Вы гоняетесь за мифами… А адвокаты! Вы знаете, сколько стоит в Лондониуме хороший адвокат? Например, сэр Роберт Уотсон, председатель и казначей лондониумского «Общества друзей барейской свободы», юрист и влиятельный политик. Его услуги обходятся не дешево. Nichts ohne Geld auf dieser Welt, как говаривают на моей предыдущей родине. Ничто в мире не делается без денег.

— И вампирское убежище, надо полагать, тоже, — процедил Джеймс вдруг онемевшими губами, — никак без денег не обходится.

— О, не то слово! — барон рассмеялся так тепло и беззаботно. — Да, ничьё убежище не обходится без денег. Есть у меня еще такой интересный знакомый, звать его Серж Кравчинский. Там, у себя в Питере он средь бела дня заколол стилетом шефа жандармов. Но не подумайте дурного, мистер Серж просто вынужден был отомстить за смертный приговор другому-террористу. А в душе он человек тонкий. Писатель. Сейчас он честно трудится в этом самом «Обществе друзей барейской свободы», пишет замечательные статьи. Вот, например, из последнего «Царь-чурбан» и «Царь-цапля», не читали?

— Нет, не довелось, — сдавленно вздохнул лорд.

— Вам невдомек, да, — барон вдруг изобразил по-детски обиженное выражение, — у Атлантии с Бареей, вишь ли, цивилизационные столкновения, а платить и страдать за всё, как всегда, должны евреи. Сдается мне, мой великий несчастный народ еще немало претерпит от этих игр… Возможно, опять-таки, за мой счет. А вот еще один мой знакомый, на сей раз из Гермландии, звать его Карл…

— Послушайте, барон, кажется, я догадался, — воскликнул Джеймс, звучно щелкнув пальцами, — Вы хотите занять у меня денег. Все эти сомнительные расходы…

— А вот и не угадали! — снова по-детски улыбнулся Ротбарт и тут же опять посерьезнел. — И даже не смешно. Ибо это не расходы. Это — существенная экономия.

— Это — экономия? — Джеймс вскинул брови. — Что же тогда для Вас расходы?

— Как сказал однажды другой мой приятель, гер Бисмарк, держать чужие государства под угрозой революции уже давно стало ремеслом Атлантии, — изрек барон, назидательно подняв палец. — Вы с удовольствием принимаете на своём… на нашем уютном острове любого жулика, лишь бы он был готов работать против страны, из которой сбежал. В Лондониуме есть целые кварталы таких «политических беглецов». Но, сколько бы это ни стоило, всё равно выйдет несоизмеримо дешевле, чем война.

— Но революционеры всегда проигрывают, — заметил Джеймс.

— Да, но их поражения всё же не так позорны и убыточны, как у ваших вояк, — барон усмехнулся с явным удовольствием.

Это оказалось первым, что по-настоящему задело Джеймса за весь их странный разговор. Всё-таки большинство его предков служило в королевских войсках, и все они честно исполняли свой долг.

— Уж не хотите ли Вы сказать, — начал он, светски улыбнувшись, — что солдаты величайшей в мире империи не достаточно мужественны?

— Не хочу обижать простых солдат, — Ротбарт преспокойно развел руками, — обижу только офицеров. Есть у ваших военных такая особенность: при всей своей… вездесущности они, как это ни странно, очень не любят воевать. Они любят на бронированных пароходах разгонять деревянные лодчонки чанхайцев. Или обстрелять с кораблей безоружный монастырь. Или отстреливать дикарей из новеньких винтовок, особенно если эти дикари вместо того, чтобы защищаться еще и воюют между собой. Вот это вы любите. А сражаться с равным противником, таким, например, как Барея или Гермландия, вы постараетесь перепоручить кому-нибудь другому, а еще лучше им самим. Благо, опыт Крымской кампании вас кое-чему научил: одного бравого генерала разбила кучка инвалидов, другого — чайки…

— Мне кажется, господин барон, — процедил Джеймс сквозь зубы, — Вы ничего не понимаете в военном деле.

— Не спорю, — покладисто кивнул тот, — я банкир, я могу всего лишь дать деньги. Вам или вашим глупым союзникам. Но ваша главная сила — не армия, своя или чужая. Ваша сила — это власть над умами и душами. Говоря о той же Крымской, Атлантия, о, ничуть не боялась за сухопутные пути в Хиндию и за свою торговлю! Вы лишь благородно и принципиально вели «битву цивилизации против дикости». Ах, это ужасное «барейское варварство», о защите против которого лондониумские публицисты взывали к общественному мнению всей Европы! Но между тем, речь шла, в сущности, о борьбе с барейским промышленным протекционизмом. Ангризи — величайшие мастера в деле сокрытия своих преступлений за либеральной мишурой, а это, несомненно, признак большой ловкости ума, учитывая то, что ваш народный герой — Френсис Дрейк….

— Я понял, за что Вы нас любите, — резко перебил его лорд, — но я до сих пор не могу понять, какое это всё имеет отношение к Кинзману и вампирам?

Ротбарт тяжело и терпеливо вздохнул. Как будто это Джеймс вот уже почти час изводит его рассуждениями на философские темы!

— Я хочу сказать, во-первых, чтобы Вы, милорд, руководствовались разумом. Наивное рыцарство не пристало ни Вам, ни Вашим предкам.

— Много Вы знаете о моих предках, — при слове «рыцарство» Джеймс вздрогнул и невольно сжал вилку.

— Достаточно, уж поверьте, — жестко продолжил барон, — я знаю Ваших предков достаточно. Во-вторых, скажем откровенно, подходящего оружия против вампиров у Вас нет, а значит, нет и шансов.

— А если оружие есть? — упрямо вскинулся Джеймс. Да что этот еврейский выскочка вообще может знать о делах его семьи?! — Или оно в ближайшее время найдется?

— Нет, не верю, — усмехнулся барон, — и те, кто называет себя Вашими союзниками, не имеют никаких шансов, скоро Вы в этом убедитесь.

— Почему Вы так уверены?!

— Потому, что я всю эту историю знаю давно и подробно, — барон, кажется, впервые посмотрел ему прямо в глаза, — насколько вообще её можно знать… Хотите скажу, где прячутся вампиры? — и взгляд его был спокойный, бесстрастный, как у ученого, наблюдающего за крысой.

— Где…

— В Банке Атлантии.

— Где?! — у Джеймса перехватило дыхание, но он почти не заметил этого. — Их покрывают акционеры Банка Атлантии? Но зачем? Кто еще об этом знает?

— На эти вопросы я не уполномочен отвечать, — вздохнул Ротбарт, откладывая приборы, — мой отец как-то сказал, мол, дайте мне управлять деньгами государства и мне будет всё равно, кто пишет в нем законы. Ему, конечно, не дали… И, наконец, в третьих: если Вы действительно хотите их уничтожить, я предлагаю Вам союз.

Джеймс попытался восстановить дыхание, но лишь снова поперхнулся воздухом.

— Союз… с Вами против… них?

— Да, а что Вас удивляет? Собственно, на эту сделку я и намекал с самого начала, — барон опять изобразил наивное недоумение. — Думаете, мне нравится такое положение? Нет. И Вам оно еще больше не понравится, когда Вы познакомитесь с ними поближе. Но Вы не повторите ошибку Вашего отца, не станете полагаться на неверных союзников и «волшебные» безделушки.

— А Вы, значит, верный…

— Говорят, банкир одолжит вам зонтик, когда светит солнце и потребует его обратно, когда пойдет дождь. Но я не таков, я терпеливый и нежадный, — беспечно отозвался барон, вытирая губы салфеткой, — ну, что ж, я, пожалуй, отнял у Вас слишком много времени. Итак, на встрече с ними будьте благоразумны. Для Вас главное сейчас сохранить свою жизнь и получить время. А потом свяжитесь со мной, — он достал из внутреннего кармана пиджака карточку, — вот, по этому номеру отвечаю лично я. Уверен, мы что-нибудь придумаем. Доброго дня, мистер Черчес! — и, надев свой цилиндр, неторопливо вышел из ресторана.

А Джеймс остался, глядя на личный телефонный номер барона Ротбарта. Но цифры он не видел, перед глазами стояла Рената Лайтвуд — призрак Банка Атлантии.

 

Глава 32. Лакшми Баи

Джеймс всегда старался поступать благоразумно. «Благо разума». Но неужели это должно обернуться благом предательства? Каково это будет? Впрочем, надо признаться честно, ведь тогда, три года назад, и даже раньше, он Седрика предал. Предпочел свои интересы. Поступил правильно, как положено.

Всё как сказал барон Ротбарт.

Джеймс шел домой по людным улицам Лондониума и вспоминал все встречи и разговоры с Ренатой Лайтвуд. Он старался вспомнить каждый её жест, каждую фразу, каждую интонацию, от первого столкновения у Кинзмана, до вчерашнего револьвера в полутемном кабаке. Старался понять, угадать, кто же она на самом деле, и что ей нужно? Если на Кинзмана напали вампиры, а им покровительствует руководство Банка, то зачем финансовый инспектор…

Понять, конечно же, не удавалось.

За последнюю неделю лорд Леонидас уже привык к постоянным вторжениям в свой дом, поэтому не удивился и даже не возмутился, когда обнаружил в гостиной очередного незваного гостя. Впрочем, сил на такие чувства у него всё равно уже не было.

— А я тебе говорю, что надо просто брать и идти! — посреди гостиной стоял человек средних лет. Моложавое, загорелое лицо, потертая куртка и высокие сапоги выдавали в нем путешественника, а характерный акцент подсказывал, из какой колонии он прибыл.

Гость на мгновение замер, уставившись на Джеймса. Его подвижное лицо выражало требовательное недоумение:

— Ну, а это еще кто? — спросил гость у Седрика, который сидел на краешке стола, как всегда с бутылкой.

— О, я всего лишь хозяин сего скромного жилища, — ответил за кузена Джеймс. Прошел мимо незнакомца, не глядя на того, отобрал у Седрика бутылку и сделал большой глоток. — Можете не обращать на меня внимание, я посижу где-нибудь здесь…

— Не время для шуточек, — заявил гость. Казалось, его напористый голос заполняет собой всю комнату, — давно пора делать дело, а не болтать за чайком!

Джеймс обернулся и еще раз окинул того внимательным взглядом. Гость источал крепкий запах матросских папирос и весь очень смахивал на морехода-пирата из книжек. На пресловутого Дрейка в его лучшие годы. Только он, конечно, был не пират, а кое-кто понесноснее.

Интересно, что его связывало с Кинзманом? Тоже что-то привозил? Или?

— Итак, судя по Вашему ужасному выговору, и еще более ужасным манерам, — изрек лорд, слегка поведя бутылкой, — Вы — американец.

— А судя по Вашей кислой физиономии… — немедленно вскинулся тот, словно дикий буйвол с дикого Запада.

— Друзья, друзья! — Седрик решительно встал между ними. — Зачем нам ругаться, ведь мы должны быть заодно. Тем более, не забывайте, что здесь леди.

Джеймс рассеянно глянул в кресло, где сидела Джая Агрэ, чинно сложившая руки на коленях.

— А, и ты здесь… Сегодня на здоровье не жалуешься?

— Ты болела? — воскликнул американец, решительно шагнув к девушке.

Та быстро помотала головой.

— Если этот отмороженный хмырь тебя хоть пальцем тронул, скажи…

— С мисс Агрэ всё в порядке, заявляю ответственно! — громогласно объявил Седрик, быстро извлекая откуда-то еще одну бутылку. — Давайте-ка лучше выпьем по капельке и спокойно обсудим наше дело.

Гость только хмыкнул, всем своим видом выражая, что он думает на счет «ответственности» виконта Спенсера.

— Можно, наконец, узнать, кто Вы и что делаете в моем доме?

Джеймсу очень хотелось побыстрее закончить очередной бессмысленный разговор. Он мог думать только о Ренате Лайтвуд и о Банке Атлантии.

— Да, не будем терять зря время, — любезно согласился гость, — Джим Теодор Роуз, полковник армии Североамериканских Соединенных Штатов, в отставке.

— Полковник Роуз? — Джеймс вопросительно уставился на Джаю. — Почему ты… Впрочем, не важно.

Не важно, специально ли хиндийка утаила, в какой армии служит её полковник, или просто не поняла разницы.

— Пора, наконец, покончить с вампирами, — заявил Джим Роуз тоном бравого вояки. Вояки, не боящегося воевать.

Лорд еще раз внимательно оглядел его. Отец Джеймса как-то сказал, что североамериканцы — это те же атлантийцы, только испорченные. Наглые, невежественные. Бунтари.

— Давайте продолжим разговор в моём кабинете, — очень спокойно сказал Джеймс, отставляя бутылку.

— Между прочим, это и нас касается, — недовольно заметил Седрик.

Но Джеймс уже шел к лестнице, даже не взглянув на кузена. Роуз молча направился за ним, постукивая коваными подошвами.

Кабинет лорда Леонидаса, как всегда, казался образцом надежности и спокойствия. И как никогда эта видимость была обманчива.

— Давно Вы в Лондониуме? — спросил Джеймс, чтобы как-то начать разговор.

— Неважно, — отмахнулся полковник Роуз, — давайте перейдем сразу к делу! Хиндийский меч и меч Нуадо у Вас, я верно понял?

— Верно.

— Я могу их увидеть?

— Нет.

Джеймс вдруг почувствовал глупую мелочную радость от того, что может как-то позлить этого нахала. Как-будто других забот у лорда Леонидаса нет!

— Хорошо, — американец примирительно вскинул ладони, делая, по-видимому, большое над собой усилие, — согласен, я должен сначала объясниться. Прежде всего надо сказать, что я — член Круглого стола.

— Но Вы не подданный Атлантии! — невольно перебил его Джеймс.

— Мне это не мешает, скорее даже наоборот, — усмехнулся тот. — О рыцарях я узнал пятнадцать лет назад, в Хиндии.

Джеймс замер у стола, спиной к гостю.

— Я тогда работал в Тэли по найму, ну и повстречал одного человека, — деловито продолжил Роуз, — его зовут Уил, так он представился. Он рассказал мне про вампиров и про рыцарей. Он и кое-кто из его товарищей пытались тогда найти оружие против них.

Джеймс медленно обернулся к нему. Мировой механизм вдруг наклонился и повернулся какой-то странной, неправильной стороной. В нем не хватало множества деталей.

— Итак, продолжайте, — кивнул лорд, обходя стол и садясь в своё кресло — еще одна иллюзия уверенности.

— Ну да, — американец уселся в кресло напротив и на секунду замолчал, уставившись на коллекцию оружия. Разумеется, интересовавших его клинков там не было. — Эти хиндийцы тогда начали борьбу за свою свободу, и я, черт возьми, их понимаю, хоть они и такие странные — молятся идолам и коровам, и всё в таком роде…

— Среди них есть много мусульман, — механически поправил Джеймс.

— Не в том суть! — отмахнулся этот невежда. — Бог свидетель, человек имеет право свободно работать и богатеть на своей земле! А эта ваша Компания запретила всю внешнюю торговлю в обход себя. Хиндийские ткани были тогда куда качественнее и дешевле атлантийских, а вы вместо честной конкуренции ввели протекционистскую пошлину и запретили ввоз хиндийского товара, — он яростно стукнул кулаком по столу. — Да еще и разрушили все производство в Бенгалии! Не удивительно, что за последние полвека там от голода умерло тридцать миллионов народу. Я бы на их месте тоже взбунтовался.

Джеймс мысленно сосчитал до пяти. Хиндия. Восстание. Отец. Роуз. Вампиры. Он изо всех сил старался вслушаться в скрип этих шестеренок.

Да, как он уже заметил, там хватает и буддистов и мусульман. Подразделения солдат-сипаев специально комплектовались смешанными, чтобы исключить возможность сговора. Восточные религии крайне нетерпимы и непрактичны… Но эта самая блажь и сыграла против атлантийцев. Для сипайских войск ввели новые винтовки, пропитка патронов для этих винтовок изготавливалась из животного жира. Из жира коров и свиней. Верхушку патрона нужно было надкусить перед зарядкой. Взять в рот на одно мгновение. Всего лишь.

В результате сипаи-буддисты и сипаи-мусульмане объединились «для защиты Дхармы и Корана». А точнее, для того, чтобы безнаказанно убивать и грабить.

Более ста тысяч восставших дикарей.

— Эти сипаи, воины, там у себя всегда считались высоким сословием, а на службе у вас сделались расходным материалом, — продолжал вещать американец. Родня они ему что ли? Очень похоже на то. — Гоняли их в Бирму, в Чанхай, даже в Крым, и всё за грошовое жалование. Кому такое понравится! Не говоря уже о том, что все руководящие должности занимают колонисты, а судебная система запутана, как не знаю что и коррумп…

— Послушайте, — очень тихо произнес Джеймс, но Роуз услышал, — какое это имеет отношение к рыцарям?

— Да, да, — полковник резко потер небритую щеку, — рыцари были там. Они надеялись найти союзников, людей, которые понимают, о чем идет речь и, главное, имеют возможность… Знаете, где эти вампиры тут прячутся?

— Знаю, в Банке, — быстро кивнул Джеймс. Картина становилась всё красочнее, всё безумнее.

«Военное подавление в сочетании с разжиганием противоречий между частями страны и местными общественными слоями, одновременно с поиском в среде правящего класса надежной опоры, — говорил старший Мальборо, — вот залог нашего успеха».

Местные князьки самозабвенно грызлись между собой, чем и пользовалась Атлантийская Восточно-Хиндийская Компания. Правитель области, попавшей под её влияние, передавал атлантийцам ведение всех «иностранный дел» и содержал за счет своей казны армию Компании.

Казалось, эти разряженные в золото и перья туземные вожди просто не способны договориться между собой. О чем с ними могли договариваться рыцари?

— Да, именно в Банке! — американец едва не подпрыгнул на кресле. — Откуда Вы узнали?

— Не важно. Дальше.

— Да, да… Впрочем, не трудно и догадаться, это банковское здание надежнее королевского дворца и тюрьмы вместе взятых. Но главная проблема даже не в том, как проникнуть в их логово. Проблема в том, что нужно не только особое оружие, но и… как бы сказать, особый воин к такому оружию. Человек с особым происхождением и особым воспитанием, понимаете?

— Понимаю, — ответил Джеймс. Он понимал. Он сам должен был стать таким человеком, но потерял своё оружие, потерял кристалл графа Ди.

— И они тогда нашли такого человека. Это была княжна одной из провинций, звали её Лакшми Баи. Вы, должно быть, слышали? Во время восстания она стала у них просто национальной героиней.

— Да, слышал.

Джеймс чуть склонил голову к левому плечу. На лице его отразилось лишь легкое недоумение, лишь тень недоумения. Зато в голове ослепительно вспыхнуло и обожгло воспоминание, ярко-красное, жарко-удушающее.

По законам Компании, провинция, чей князь по каким-то причинам остался без наследника, переходила под полный протекторат атлантийцев.

Махараджа провинции Джханси, Гангадар Рао, оказался именно в таком положении. Точнее, оказались уже его наследники. В своём завещании Гангадар просил атлантийскую администрацию отнестись к его племяннику, которого он усыновил, как к наследнику. Документ был передан и заверен. Но в момент смерти махараджи сей наследник, племянник-сын, оказался еще слишком юн, даже для такого, казалось бы, не требующего большого ума дела, как управление хиндиским феодом. О своих правах на регентство заявила молодая вдова, махарани Лакшми Баи. Но Компания в лице генерал-губернатора герцога Мальборо объявила об аннексии Джханси.

А вскоре разразилось восстание.

— Рыцари сначала рассчитывали на детей Бахадур Шаха, всё-таки они считались последними из династии Великих Моголов, — продолжал Роуз, став вдруг очень серьезным и мрачным, — но он не имел реальной власти, чуть ли не всю жизнь был на содержании у той же Компании. Одним словом, жалкое зрелище. Такое жалкое, что его потом даже не казнили, в отличие от его сыновей.

Джеймс медленно кивнул. Бахадуру тогда было уже за восемьдесят. Восставшие сипаи заставляли этого «великого» Могола подписывать красивые воззвания. Что ему оставалось, тем более, что его сыновья примкнули к бунтовщикам. К ним тогда многие примкнули. И многие потом пожалели.

— Был у нас вариант с наследниками сикхского государства. Но там всё еще отвратительнее! После аннексии Пенджаба, последнего сикха, ему тогда было, вроде бы, одиннадцать лет, пригласили в Лондониум, где он торжественно «передал» королеве знаменитый хиндийский алмаз Кохинур, который и так уже давно был прилеплен к её короне. Вот ведь пакость…

Джеймс кивал и кивал, как чанхайский болванчик. Голова его пылала и пылала.

«Для меня, мадам, является величайшим удовольствием получить возможность, как Ваш верный подданный, самому передать Кох-и-нур моему властителю». Откуда, где лорд Леонидас мог читать эти слова юного Далин Сингха, почему они так четко всплыли в памяти именно сейчас?

Американец вдруг, словно не выдержал собственной серьёзности, еще раз стукнул кулаком по столу:

— Знаете, я тут на днях прогулялся по Лондониуму… И мне попались на глаза две будки известного назначения. Так вот, каждая из них имела по две двери, а на дверях написано: «Джентльмены — один пенс, мужчины бесплатно. Леди — один пенс, женщины бесплатно». В любой другой стране честные люди давно бы разгромили это к чертям. Но не в Лондониуме. Хвала Богу и револьверу, мы у себя дома, в Штатах, от вас избавились.

— Поблагодарите заодно и французов, которые поставляли вам оружие, — вслух подумал Джеймс.

Он представил, каким, должно быть, выглядело то американское восстание. Такая же безумная кровавая вакханалия, как же иначе. И претензии те же — недостаточно свободная торговля. Но почему-то одни бунтовщики победили, а другие проиграли. В Хиндии, по мере распространения восстания, начался вполне ожидаемый раскол. Бахадур, точнее, его сыновья, объявили о восстановлении империи Великих Моголов, чем были недовольны маратхи и прочая мелочь. А у американцев кроме хорошего французского оружия, которое ничуть не смущало их религиозные чувства, было единство целей и общие лидеры.

Да и то, еще не известно, чем бы всё закончилось, если бы тогда атлантийское правительство не было так занято европейскими делами, и если бы барейская царица не придумала «Декларацию о вооруженном нейтралитете» и не отказалась составить совместную атланто-барейскую эскадру…

— Хорошее оружие всегда кстати, — хохотнул Роуз, он и не думал смущаться такими нюансами, — главное, уметь им пользоваться. Но уж в двенадцатом-то году мы наваляли вам сами, без всяких французов, — и залихватски пристукнул каблуком, словно он сам лично участвовал в том «навалянии».

Противостоя «континентальной блокаде», атлантийский флот пытался расстроить франко-американские торговые связи, задерживая американские суда под любым предлогом. Дело дошло до того, что в восемьсот двенадцатом году Штаты объявили бывшей Короне войну, но это было даже на руку Атлантии. Воспользовавшись тем, что Больная земля чрезвычайно занята Бонапартом, королевское правительство собрало экспедицию для возвращения своих североамериканских владений. Экспедиция закончилась основательным сожжением Вашингтона, но и только. Первое, что отстроили эти удачливые бунтари, был дом их президента. Выкрашенный свежей белой краской он буквально сиял на фоне всеобщего пепелища.

— Кажется, мы отклонились от темы, — холодно заметил Джеймс. Ему совсем не хотелось выслушивать восторги потомственного скотопаса. — Вам нужен был именно представитель правящего рода?

— Нет, не обязательно, — Роуз опять посерьезнел и помрачнел, — понимаете, для борьбы с ними нужен человек, как бы сказать, особого духа, сознания, воли к борьбе. Иногда такой дух дается от происхождения, он как бы накапливается в крови, делает её особенной. Сила рода. Понимаете?

— Понимаю.

— Ну да, как же… В первую очередь рыцари обратили внимание именно на потомков этих династий, защищавших когда-то свой мир, — полковник становился всё мрачнее, из его голоса и черт постепенно испарялась залихватская наглость. Он вдруг необъяснимо напоминил адмирала Дишера. Да, те же ангризи, только дурно воспитанные. — Но потомки не всегда оправдывают свои имена, чаще даже наоборот. Для них имя — это просто павлиний хвост и больше ничего. Никакого долга, ни какой ответственности за свою землю и народ. Заходи, бери, кто хочешь, пей кровь…

— У них есть покровители в Компании? — резко спросил Джеймс.

— У них есть покровители много где, — так же резко ответил американец, бросив на него свирепый взгляд. — А эта Лакшми Баи оказалась совсем другого сорта, даром, что женщина. Оставшись без мужа, она не захотела просто так уступать вам свои владения.

Джеймс слушал внимательно, но в то же время слова полковника доходили до него, как сквозь вату.

 

Глава 33. Рената Лайтвуд

Он отлично помнил её лицо. По сути, это было единственное лицо, которое Джеймс четко запомнил в Хиндии, все остальные смазались и слились в одну дикую гримасу. Они даже когда не бунтуют, всё равно остаются дикими. Дикие повадки, дикий язык, дикие облачения. И при этом хитры как демоны, которым они поклоняются.

Лакшми Баи по хитрости оставила бы позади многих своих соплеменников-мужчин. После смерти махараджи она соблюдала траур всего тринадцать дней и, вопреки обычаям, не стала носить белое вдовье сари и обривать голову. Само собой, лишаться власти и богатства она тоже не хотела. А Компания не хотела уступать Джханси.

Несколько раз княжна встречалась с губернатором Мальборо и его секретарями. Джеймс иногда бывал на таких встречах и с интересом рассматривал хиндийскую женщину, с ног до головы укутанную шелком и увешанную золотом. И не скажешь, что она способна стрелять из лука, махать саблей и скакать на коне! Как он позже узнал, она воспитывалась вместе со своими братьями, видимо, тогда и переняла не только мужские занятия, но и мужское тщеславие.

На переговорах Лакшми уверяла, что сохранит полную лояльность атлантийской администрации, если те признают её законным регентом, при этом она держалась и говорила с атлантийскими мужчинами словно королева. Но она не могла быть хитрее их, по существу, ей нечего было предложить Компании и нечем Компании угрожать.

Если бы не восстание.

— И рыцари не ошиблись, — донеслось сквозь густые воспоминания, — она, кроме прочего, родилась в семье уважаемого брамина в Бенарисе, и от отца ей досталось как раз подходящее для нашего дела оружие.

Джеймс вдруг почувствовал, как его грудь изнутри словно сжимает что-то скользкое и холодное, какой-то ядовитый спрут.

Когда гарнизон Джханси примкнул к восстанию, бунтовщики захватили одну из главных крепостей. Атлантийцы успели укрыться во второй. В основном там оказались гражданские чиновники, мелкие торговцы из других европейских стран, их женщины и дети. Джеймс не видел отца всё время осады, он вообще почти не помнил те дни — забытье тропической лихорадки, свалившей его и леди Мальборо, заглушило всё. Что тогда с ними было и что могло бы быть, юный лорд узнал гораздо позже.

Осажденные европейцы обратились к Лакшми с просьбой о помощи. Лично генерал-губернатор Мальборо обращался. Она ответила, что «не может в должной мере влиять на восставших».

А затем кто-то из вождей джханских бунтовщиков пообещал заложникам, что им позволят уйти, если они сдадутся. Некоторые поверили этому обещанию. Но когда они вышли, их убили, по-восточному жестоко и страстно, изрубили саблями.

Герцог Мальборо был умнее. Он понимал, что больше шансов выжить, имея дело с тропической лихорадкой, чем с бунтующими дикарями. Его сыну шансов хватило, леди Мальборо — нет.

— Во время восстания она показала себя отличным воином, — серьезно продолжал американец, — она, как никто, могла бы помочь рыцарям. Но не успела. Погибла в бою. Стала для своих кем-то вроде Жанны Д’Арк.

Когда атлантийские войска, наконец, подошли к Джханси, а бунтовщики ушли в Тэли, «отважная» Лакшми сообщила колониальным властям, что готова остаться у них на службе. Но её обвинили в убийстве местных атлантийцев, что и вынудило махарани окончательно перейти на сторону повстанцев.

— Что же было дальше?

— Дальше — ничего. Ну, то есть, подавление бунта. Казни всех, кто под руку подвернется, расстрелы из пушек. Отмена компанейской администрации, переход под непосредственное управление королевой, объявление её «Императрицей Хиндии», — полковник презрительно скривился, — тоже мне, прогресс… Рыцари тогда уехали оттуда ни с чем, я тоже уехал, но потом часто туда возвращался и искал… А примерно год назад на меня вышел Ваш отец. Точнее, нас познакомил Уил.

— И он попросил Вас привезти хиндийское оружие против «демонов», — произнес Джеймс, поражаясь собственному спокойствию, даже равнодушию, — выходит, Уил знал про другие вещи?

В механизме всё еще не хватало деталей, каких-то очень важных шестеренок.

— От меня Уил мог знать только про Хиндию, — Роуз нетерпеливо мотнул головой, точно упрямый конь, — но я нашел. Меч Лакшми Баи и её дочь.

— И она умеет управляться с мечом? — спросил Джеймс.

Ну а что, собственно, еще спросить? Волшебная реликвия, потерянная наследница. Как это по-восточному гротескно.

— Она умеет, — твердо сказал Роуз, — Джая хорошо подготовлена, не сомневайтесь. Тогда она была совсем крохотной и, конечно, не помнит свою мать, знает о ней только по рассказам. Её спрятали и воспитали дальние родственники Лакшми…

— Почему она не рассказала мне сразу?

— Она Вам не доверяет, да и я тоже, — порывисто заявил полковник, — и рыцари не доверяли. Мало ли, что у Вас на уме, не все же потомки оправдывают… Когда я привез меч и Джаю, Ваш отец устроил её к этому антиквару, Кинзману, мол, там она не привлечет лишнего внимания. А меч куда-то спрятал, ни я, ни другие рыцари не знали, куда. Он хотел сначала найти тот свой кристалл. Но потом его убили, и мы остались без оружия.

— Он отправил меч мне в университет, — Джеймс внимательно прислушивался к собственным словам, — написал, чтобы я никому не рассказывал.

— Теперь ясно, — кивнул американец, так уверенно, словно ему и правда было всё-всё ясно, — но мы не знали, думали, придется идти туда с одним только мечом Нуадо, но теперь-то мы победим! — он решительно вскочил на ноги. — Джая когда увидела у Вас свой меч, едва чувств не лишилась! В ту же ночь телефонировала мне и рассказала, умница! Она достаточно сильна, чтобы уничтожить вампиров. Тем более, что теперь она будет не одна…

И тут их разговор прервался. Дверь открылась, медленно, как-то судорожно. На пороге стоял Седрик с неестественно застывшим выражением лица. Ни ухмылки, ни приподнятой брови.

— Там, в саду, — произнес он таким же неестественным, бесцветным голосом, — вы должны посмотреть.

Не говоря ни слова, Джеймс и Роуз направились вниз. Седрик беззвучно шел следом.

Дверь в сад была распахнута. Пройдя чуть в глубину, они увидели на редкой мокрой траве тело девушки. Бледно-восковой лоб, отчетливо видное крохотное отверстие, точно как было у Огденса.

С первого взгляда ясно, что Рената Лайтвуд мертва уже довольно давно.

Рядом с телом сидела Джая и просто смотрела на неё.

Полковник выругался сквозь зубы.

— Мне надоело ждать, когда вы там договоритесь, — деревянным голосом произнес Седрик, — я вышел в сад, подышать воздухом, и вот…

— Но почему? — искренне не понимал Джеймс. — Если она служила в Банке, то почему…

— Она была нашим воином, — жестко и как-то обреченно ответил Роуз, — эрландская ведьма. Среди «Детей Даны» иногда рождаются такие, одаренные… Их даже называют «подменыши», вреде как это дитя «дивного народца», эльфов, подброшенное людям, — полковник подошел ближе и нагнулся к телу, словно еще надеясь на что-то.

— Ведьма?

— Ну, ведьма — это, конечно, громко сказано, но она умела кое-что… Например, могла сделать так, что человек быстро забывал о встрече с ней. Разные науки, особенно точные, давались ей очень легко. Рената с юности была агентом рыцарей, ей удалось подобраться к вампирам очень близко, она даже устроилась на службу в Банк, — полковник поднялся и осторожно тронул хиндийку за плечо, — она должна была взять меч Нуадо, который хранился у Вашего отца.

Да, тот старый друидский меч из их семейной коллекции. И еще одна запись из дневника графа Ди, о том, что он был знаком с эльфом, который подарил ему эрландский клинок.

— А когда старого Мальборо убили, — продолжал Роуз, — мы лишились и меча Лакшми и шанса найти кристалл Ди. Оставалась только Рената. Уил решил, что Вы должны продолжить дело отца. Но он очень Вам не доверял.

— А теперь доверяет? — равнодушно спросил Джеймс.

— Теперь — пора действовать, — жестко ответил полковник, весь как-бы встряхнувшись и подобравшись. — Мы хотели идти с одним мечом Джаи, но сейчас Седрик мне сказал, что меч Нуадо к Вам вернулся, и я думал…

Джая вдруг резко выпрямилась и обернулась к ним. Лицо бледное, но совершенно спокойное.

— Мы пойдем туда, — произнесла она ровно, уверенно, — я справлюсь. Я уничтожу демонов.

Теперь Джеймс не сомневался, он ясно видел ту самую княжну, хитрую азиатскую гадюку, обманувшую их, из-за которой погибла его мать и едва не погиб он сам. Не говоря уже о тех, кого изрубили её бунтовщики.

И вот теперь он должен вместе с ней, рядом с ней… Теперь, возможно, только от неё зависит спасение королевы.

Эта мысль навалилась на него, задавила со всех сторон, как тот красно-раскалённый форт. Навалилась и вдруг отхлынула. А почему, собственно, нет? Ведь это — тоже оружие. «Любые ресурсы могут быть полезны». Всего лишь оружие в его руках, союзник, который сделает всю грязную работу. Это благоразумно.

Забавно, что бы сказал теперь барон Ротбарт?

— Идти куда и когда?

— Сегодня, к Бельфуру, — быстро ответил Роуз. — Точно известно, что там будет управляющий Банка. Мы, Уил и еще кое-кто из рыцарей, захватим его и заставим привести нас прямо в их логово.

— Вам не кажется, что посреди торжества такие действия могут привлечь внимание? — Джеймс и забыл, что как раз сегодня состоится прием у министра иностранных дел, про который говорят последнюю неделю. Огденса нет и напомнить о таких мелочах некому.

— Это организует Уил, — нетерпеливо отмахнулся полковник, — об этом не беспокойтесь. Наше дело — прийти туда с оружием и ждать его сигнала.

— Понятно.

Механизм вроде бы собран и должен заработать. Но Джеймсу показалось, что перед ним не система, а груда каких-то имен, связей, пружин и шестеренок. Полковник Роуз не может быть автором тех анонимных писем, он слишком молод для службы в Тасмании, это не тот друг отца.

Хиндийская княжна вдруг решительно шагнула к нему и глянула прямо в глаза, вызывающе, требовательно:

— Их надо уничтожить. Они — зло, они несут зло все-всем, вашим братьям и сестрам и моим братьям и сестрам. Всем-всем живым людям!

— Так значит Вы с нами? — нетерпеливо тряхнул его за плечо Роуз. — Сейчас Джая пойдет со мной, мы проникнем в дом Бельфура с черного хода. А Вы с обоими мечами войдете через парадный вход, только упакуйте их как-нибудь… Это придумал Уил.

— Послушайте, полковник, — медленно произнес Джеймс, всё еще глядя в лицо одержимой хиндийки, — скажите, тогда, в Хиндии, когда Уил Вам рассказал про этих существ… Почему Вы поверили ему?

— Ну, я… — начал Роуз и тут же запнулся, — если позволите, я оставлю свои мотивы при себе.

— Я иду с тобой, — очень твердо заявил Седрик, — хоть меня и не приглашали на сие торжество. Сейчас пойду, пригоню твой кар, чую, он нам сегодня пригодится.

— Значит, за дело! — скомандовал полковник, решительно взял Джаю под руку и куда-то повел.

— Я, пожалуй, сначала вызову полицию, — сказал Седрик и тоже ушел.

А Джеймс всё стоял и смотрел на мертвого союзника, эрландскую ведьму. Стоял и думал, сможет ли сам удержать в руках меч Нуадо — меч графа Ди?

 

Глава 34. Предки

— Послушай, Седрик, — заговорил Джеймс, когда они подъехали к парадным воротам особняка лорда Бельфура, — наверное, я должен сказать…

Всю дорогу они сидели молча. Джеймс сосредоточенно вел кар по запруженным улицам. Седрик не менее сосредоточенно смотрел на эти улицы в окно. Два клинка, тщательно завернутые в ткань, лежали на заднем сиденье.

— Хочешь поговорить на тему «если сегодня мы все умрем»? — ухмыльнулся Седрик. — Брось, сегодня никто не умрет.

— Почему ты так уверен?

— Я всегда верю в лучшее, — тот беспечно развел руками, — а впрочем, даже интересно, что бы ты мне сказал на прощание?

Глаза Седрика горели дико-веселым безумием. Почти как в тот день, в университете, когда он ударил преподавателя. Тот, бедолага, вызвал виконта Спенсера к себе в кабинет для серьезного разговора. Попытался объяснить ему, какие вещи позволительны джентльменам, а какие нет. Седрик не внял. Преподаватель настаивал и укорял. Седрик разбил ему нос. Изгнание «сумасшедшего» студента было неизбежно.

Джеймс кашлянул и задумался. Он столько раз представлял себе встречу и сражение с вампирами, а теперь всё ему казалось каким-то не реальным, несерьезным. Словно нелепая игра. Они могут погибнуть, а ему тоже в это не верится. Но что-то же надо сказать!

— Ну, — на подъездной дорожке выстроилась длинная очередь из блестящих каров. Оставалось еще несколько минут для задушевных бесед и философских размышлений, — я бы сказал, что ты всегда был моим лучшим другом, не смотря ни на какие глупости.

— Глупости, да, — кузен скривился, словно у него резко заболели зубы, — сволочь ты благовоспитанная, — он быстро вынул из-за пазухи фляжку, подрагивающими пальцами, как старый алкоголик, открыл её и сделал большой глоток.

— Ты можешь хотя бы сейчас не пить?! — воскликнул Джеймс. Этакая небрежность Седрика резко вывела его из апатичного состояния, в котором лорд пребывал последние пару часов.

— Не могу, — коротко отрезал тот, аккуратно пряча флягу, — и Элизабет твоя — дура светская. Кукла манерная.

— Седрик, послушай, — очень спокойно произнес Джеймс, — ты же понимаешь, что дело не в Элизабет, — к его облегчению, в их сторону уже шел один из лакеев, — просто иначе нельзя. Понимаешь?

— Конечно, конечно, — кивнул тот, внимательно глядя на приближающегося лакея, — уж мне ли не понимать, я как-никак писатель! Не зря же они меня засудили. Ладно, пора кончать с этим делом, — и, не дожидаясь Джеймса, выскочил из кара.

Бодро махнув кому-то из гостей, он прошел к парадному входу. И скрылся среди светской публики.

Джеймс почувствовал, что и сам бы сейчас глотнул чего-нибудь крепкого. Или хотя бы кофе с апельсиновой коркой. Впрочем, нет, ничего этого не нужно. Нужно просто закончить дело.

Он вышел из кара, отдал ключи лакею, забрал сверток и пошел следом за Седриком, стараясь не привлекать внимания.

Гостиный зал искрился электрическими огнями и отблесками бриллиантов. Джеймс заметил среди гостей Элизабет в сопровождении сэра Голди. Выглядела она, как всегда, прекрасно, только выражение лица — совсем не праздничное. Джеймс должен был бы прийти сюда вместе с ней. Что она, вероятно, сейчас о нем думает!

Лорд осторожно отошел в другую часть зала, чтобы Элизабет его не заметила. Хорош жених! Но, как знать, может быть, сегодня всё закончится, закончится счастливо, и им уже никто не будет мешать. Может быть, даже Седрик не будет мешать. Может быть, Седрик, наконец, поймет правила жизни.

Полковник Роуз велел ждать знака от Уила, но какого именно знака и сколько ждать, не уточнил. Джеймс топтался на месте, стараясь, чтобы окружающие не заметили треклятый сверток. По счастью, никто пока не обращал на него внимания.

— Мистер Леонидас? — очень спокойный и очень знакомый голос заставил его вздрогнуть и резко обернуться.

Посланник Уил мельком глянул на сверток и невозмутимо тронул Джеймса за локоть.

— Идемте.

Не сказав ни слова, Джеймс последовал за Уилом. Если Седрика с ними не будет, то так даже лучше…

Они быстро прошли через праздничный зал, свернули в какую-то незаметную дверку, вероятно, ход для прислуги, поднялись по винтовой лесенке, прошли узким коридором, из которого вышли в коридор побольше, и оказались вдруг в просторном кабинете. Обстановка напоминала кабинет Джеймса, из чего можно было догадаться, что это кабинет самого Бельфура.

Но хозяина в нем не было. Только одна пожилая женщина в глухом черном платье. Она сидела в кресле у стола и внимательно смотрела на вошедших.

— Всё в порядке, они здесь, — кивнул ей Уил, обойдя стол и выложив перед дамой сверток.

— Очень хорошо, — спокойно кивнула она и обратила строгий внимательный взгляд на Джеймса, — добрый день, сэр Мальборо, я рада Вас видеть.

— Добрый день, Ваше Величество, для меня большая честь, — светски произнес Джеймс и слегка поклонился, всё это вышло у него почти механически, — но позвольте спросить, что Вы здесь делаете? Сейчас здесь может быть опасно и…

— Здесь и сейчас мне точно ничего не угрожает, — заверила его Вероника, взмахнув худощавой рукой. Руки королевы украшало одно лишь обручальное кольцо, которое она, по слухам, никогда не снимала, — я пришла потому, что хочу поговорить с Вами о Вашем отце и о кое-каких делах.

Джеймс осторожно вздохнул. Горло вмиг пересохло. Перед ним опять возник непонятный механизм.

— Я знаю, чем занимался мой отец, он пытался найти кристалл графа Ди, — торопливо заговорил он, — я почти нашел эту вещь, но непредвиденные обстоятельства…

— Не волнуйтесь, — так же спокойно прервала его королева, — я считаю, что Вы выполнили свой долг в должной мере и, несомненно, заслуживаете благодарности.

Джеймс прикусил язык. Он опять — в который раз! — ничего не понимал.

Уил тем временем как-то иронично хмыкнул и развернул клинки. Королева взглянула, потом уверенно взяла меч Нуадо, внимательно осмотрела, вернула и взяла меч Лакшми. Его рассматривала на пару мгновений дольше. Потом тоже отложила.

— Очень хорошо, мистер Питерсон, — наконец, сказала она, — сэр Мальборо, прошу Вас, присядьте, — и указала на второе кресло.

Джеймс поспешно сел, нервно косясь на Уила. Тот невозмутимо сидел за столом и рассматривал оружие.

— Вы являетесь представителем весьма старого и почтенного семейства, — вновь заговорила королева, — Ваши предки немало сделали для государства, и я не могу позволить, чтобы погиб последний из герцогов Мальборо.

— Ваше Величество, я не считаю свою жизнь такой уж ценностью, если нужно…

— Позвольте, я договорю, — в её спокойном голосе послышался оттенок раздражения. Вероника не любила, когда с ней спорят.

— Простите, Ваше Величество.

— Я не хочу, чтобы Вы погибли, — терпеливо повторила она, — весьма похвально, что Вы готовы рисковать собой, но я не желаю разбрасываться жизнями своих подданных. Особенно самых верных. Чтобы Вы не погибли зря, я считаю, необходимо рассказать Вам суть дела, в которое втянули Вашего отца, а потом и Вас. Итак, некоторое число лет назад к предыдущему герцогу Мальборо обратился некий господин, назовем его мистер Икс. Он представился как участник тайного общества по борьбе со сверхъестественным злом и рассказал Вашему отцу, что в Банке Атлантии скрываются существа мистического рода. Нет, это был не Уильям, — добавила она, перехватив взгляд Джеймса, — могу сразу сказать, это был тот, кто писал Вам анонимные письма.

— Но откуда Вы… — невольно вскинулся лорд.

— Если позволите, я буду говорить по порядку, — королева являла собой просто воплощенную терпеливость. — Мистер Икс также рассказал, что герцог Мальборо, по материнской линии, является потомком выдающегося ученого, графа Джона Ди, и предложил ему совместно искать оружие против тех существ. Надо заметить, такие поиски — весьма не дешёвое увлечение, мистеру Икс был нужен не столько потомок первого алхимика, сколько большой кошелек. Но Ваш отец никогда не был человеком наивным и тем более не был романтиком. Он согласился сотрудничать с мистером Икс и его соратниками, но вовсе не собирался идти у них на поводу. У него были свои планы относительно тех существ. Только он не рассчитал, с кем связался, увы.

— Жадность сгубила, — грубо заметил Уил, — банальная людская жадность.

— Вампиры? — глухо произнес Джеймс, переводя взгляд с Посланника на королеву. — Это они его убили, верно?

— Нет, — так же спокойно ответила Вероника, — насколько я знаю, его убил кто-то из сообщников мистера Икс.

— Рыцари?… — Джеймс почувствовал, как у него перехватило дыхание.

— Я бы не хотела их так называть, — королева неодобрительно повела бровью, — они скорее инквизиторы.

— Простите, Ваше Величество, — Джеймс осторожно и глубоко вздохнул, — но я пока ничего не понимаю.

— Имейте терпение, — качнула головой королева. — Герцог Мальборо быстро понял, в чем суть и возможности тех существ, которых Вы так вульгарно называете «вампирами». Я предполагаю, что он знал о них и до появления мистера Икс. Потому, как хорошо знал историю своего титула. К концу семнадцатого века правительство короля Якова II окончательно потеряло дееспособность, а казна была истощена бесконечными войнами с Францией. Представитель голландского дома, Вильгельм Оранский прибыл на наш остров, сверг Якова, женился на его дочери Анне и стал королём Вильгельмом III. Свершилась Добрая революция, — королева рассказывала историю из учебников как опытный лектор. — Предок Вашего отца по отцовской линии, а, следовательно, и Ваш, Джон Черчес в юности был пажом Якова, затем женился на фрейлине принцессы Анны и таким образом дорос до звания генерала. Но когда появился Вильгельм со своей армией, мистер Черчес верно всё понял и перешёл на сторону более достойного сюзерена. За что и получил от нового короля титул герцога Мальборо.

— Я тоже это всё знаю, — осторожно заметил Джеймс, — но при чем здесь вампиры… то есть, те существа?

Незаметно переведя дыхание, королева продолжила рассказ:

— Финансировали поход Вильгельма группа голландских ростовщиков, очень состоятельные люди по тем временам. Их капиталы и легли в основу нового Банка Атлантии, с правами выпуска собственных акций, приема вкладов, учета векселей и печати бумажных денег, соответствующих определенному весу золота. Взамен новый Банк выдавал правительству столько денег, сколько требовалось для покрытия всех государственных расходов.

— Те самые основатели, — тихо произнес Джеймс, — но зачем им укрывать… тех существ?

— Вы нетерпеливы, сэр, и невнимательны, — королева строго постучала пальцами по подлокотнику, — акционеры не укрывали Детей Лилит. Дети Лилит сами стали акционерами Банка Атлантии. Это именно их золото, накопленное и сохраненное за века странствий, стало основой, залогом для выпуска новых королевских банкнот.

Джеймс почувствовал, что у него в горле застрял не то крик, не то смех.

— Банк Атлантии основали… демоны?

— Ну, конечно же, не только они, — королева раздраженно взмахнула рукой, — акционерами стали многие соратники Вильгельма и бывшие подданные Якова. И сам новый король Атлантии, разумеется, тоже стал акционером нового Банка Атлантии.

— Но… но, — Джеймс закашлялся, — неужели тогда… И Вас сейчас это не смущает? Ведь они же… чудовища?

Королева чуть склонила голову к плечу и посмотрела на него как-то очень печально:

— А что есть «чудовище»? — тихо спросила она. — Неужели, только лишь существо, чем-то отличающееся от нас? Кого-то мы считаем чудовищем, а кто-то считает чудовищами нас и находит для этого свои основания. Например, те же дикари. Но что отличает нас от дикарей и животных, что свидетельствует о нашем превосходстве? Разум. Разум, побеждающий все предрассудки.

— Благо разума, — едва слышно произнес лорд Леонидас, не глядя на королеву.

— Нам нужна была помощь и тем существам нужна была помощь, — продолжила она. — Огромное богатство не давало им самого главного — безопасности. Так, вероятно, чувствовали себя богатые евреи в Иберии в конце пятнадцатого века. Можно быть сколь угодно важным грандом, но в один прекрасный день какой-то влюбленный в Папу король просто вышвырнет тебя из твоего дворца и из твоей страны. На том простом основании, что ты иудей и добавляешь в свою мацу кровь христианских младенцев. Так же и с Детьми Лилит, для всего мира они — порождения тьмы, кровопийцы. Возможно, когда-нибудь человечество станет более терпимым, и они смогут явить себя людям. Но до тех благословенных времен они вынуждены скрываться. Здесь, в Атлантии они, по крайней мере, в должной безопасности. Но и сюда добираются те, кому не дает покоя мысль о демонах. Мистер Икс был из таких «охотников-инквизиторов». Они действуют по наущению Ватиканского престола, барейской ортодоксальной церкви, персидского халифата и прочих континентальных религиозных диктатов. Естественно, они легко сговариваются с нашими врагами вроде эрландских сектантов или хиндийских бунтовщиков. Но самая большая удача для них — это завербовать кого-то из нас, кого-то из нашего высшего класса. Мистер Икс рассчитывал сделать герцога Мальборо своим соучастником, но Ваш отец имел на сей счет свои планы. Полгода назад, поняв, что в его руки попало, наконец, нечто стоящее, он нашел мистера Питерсона и через него предложил «демонам» сделку. Хиндийская принцесса с брахманским мечом и эрландская ведьма с мечом друидов в обмен на часть акций Банка.

— И тогда его… — начал Джеймс и запнулся.

— Ничего особенного он не требовал, его желание было вполне законным и, клянусь Вам, если бы мы успели, я была бы всецело на его стороне, — жестко произнесла королева, — но мы не успели даже толком обсудить условия сделки. «Союзники» догадались, что герцог намерен их продать, и поспешили его уничтожить. Мне очень жаль.

Джеймс кивнул. Шестеренки и пружины аккуратно складывались во что-то новое.

— Уильям, расскажите, что касается мистера Кинзмана, — попросила королева чуть осипшим голосом.

— Нда, — Уил небрежно откинулся в кресле, — Ваш отец не успел сообщить нам самое главное — личность своего «компаньона», этого мистера Икс. А именно он, руководящий всем резидент, был нам нужен. Мы знали лишь, что он из окружения герцога, но и только. И тогда мы решили привлечь Вас. Я рассказал Вам о кристалле графа Ди и рыцарях, рассчитывая, что мистер Икс заметит Ваши изыскания и сам с Вами свяжется.

— И как… нашли?

— Не сразу, — вздохнул Уил, — одновременно с этим наш агент был внедрен в группу местных выходцев из Эрландии, так мы довольно быстро вычислили Ренату Лайтвуд, антиквара Кинзмана, профессора Адамаса, профессора Мейси и еще кое-кого. Но все они общались только с герцогом, никто не знал лично мистера Икс. А он не показывался. Но позже заговорщики решили воспользоваться Вашим неведеньем и, при посредничестве всё того же Кинзмана, выменять у Вас эрландский меч на кристалл, которого у них на самом деле быть не могло. Об этой сделке узнал наш агент. Не оставалось сомнений, что мистер Икс где-то рядом с Вами. Но за день до желанного обмена на антиквара напали.

— Кто убил Кинзмана? — чужим голосом спросил Джеймс.

— Можете мне не верить, но мы не знаем, — развел руками Уил, — всё указывает на банальный разбой, как это ни смешно. Вместе с кое-какими прочими ценностями исчез ведьмин клинок и та стекляшка, которую они собирались Вам подсунуть.

— Очень жаль Кинзмана, — тихо произнесла королева, — среди них он был наименее виноватым. Он просто находил и покупал вещи, вероятно, даже не зная, для чего они.

— А мистера Икс опять не слышно и не видно, — продолжил Уил. — Наш агент стал внимательнее следить уже лично за Вами. Он смог добыть анонимные письма, которые Вы получали, и по ним вычислил нужного нам субъекта. Только вот захватить его живым так и не получилось, пришлось убить на месте.

Джеймс судорожно переводил взгляд с королевы на Уила и обратно. Жуткая, нелепая, невозможная догадка застыла у него на языке. Кто подсказал ему обратиться к Кинзману…

— Да, теперь я могу назвать Вам его имя, — невозмутимо кивнул Посланник, — это оказался Ваш старый дворецкий мистер Огденс. Понимаю, Вы поражены, мы сами с трудом поверили. Судя по последнему его письму, он попал под влияние какого-то «миссионера» довольно давно, еще в пору своей службы в Тасмании. Ему удалось собрать в Лондониуме неплохую группу единомышленников — ректор Адамас, эрландские подрывники, студенты, кое-кто из учёных… Но ему нужен был кто-то более значительный, кто-то, кто сможет подойти к «чудовищам» достаточно близко. Оставшись в итоге без обоих мечей, он решил, по-видимому, начать всё сначала, «познакомиться» уже с Вами. И занялся подготовкой почвы, отправляя загадочные письма, цель которых была — убедить Вас, что Дети Лилит — причина всех бед на свете и угроза жизни королевы. Ну, и так далее.

— Если Вас интересует судьба прочих заговорщиков, то они не будут преследоваться, — вновь заговорила королева, — всё равно без оружия и, главное, без своего вдохновителя они не опасны. Полковник Роуз и та хиндийская девушка уже арестованы, их вышлют из страны. Ренату Лайтвуд убил наш агент, когда она пыталась ночью пробраться в Ваш дом. Профессор Адамас сам подал в отставку. Профессор Мейси, думаю, тоже вынужден будет уйти со службы, когда раскроется, что он и Карл Кинзман совершали кое-какие не совсем законные сделки. О, сразу скажу! — она быстро вскинула ладони. — Сэра Голди их дела никак не коснутся, это я Вам обещаю. У Вас есть еще вопросы?

— Я… — вымолвил Джеймс. Вопросы у него были, много вопросов, но он совершенно не мог выразить их словами. — Так они на самом деле дети той… Лилит?

— Ну, на этот счет лично мне сложно судить, — пожала плечами королева, — насколько я знаю они, действительно, почитают эту языческую богиню своей покровительницей. Но это всего лишь их частное дело, до тех пор, пока оно не противоречит интересам Великоатлантии.

— Если хотите знать, существует ли у нас на самом деле общество Круглого стола, — заметил Уил, — то, в некотором роде, да. Всякий талантливый человек, желающий работать на благо Атлантии, найдет у нас возможность применить свой талант. Каким бы необычным сей талант ни был…

— Уильям Питерсон? — Джеймс вдруг вспомнил, где слышал это имя. И буквально впился в того взглядом. — Это… Вы? Тот самый, единственный основатель Банка, чьё имя было записано в хроники?

— Да, я, — тот широко улыбнулся, но не показав при этом зубы, — один из доверенных представителей.

— Сэр Мальборо, — королева решительно встала, — я хочу еще раз повторить, что полностью довольна Вашей службой.

— Но я не…

— Вы стремились защитить лично меня и всё королевство, и были готовы пожертвовать жизнью, — отчеканила она, — я рада, что имя Мальборо носит столь достойный человек. И хочу, чтобы Вы и впредь служили нашему государству, — она взяла со стола маленькую чёрную сумочку, достала какой-то листок и протянула Джеймсу.

Он механически взял, развернул, прочитал верхнюю строчку: «Клятва, произносимая Тайным советником при назначении».

— Да, я хочу, чтобы Вы стали членом Тайного совета, — строго произнесла Вероника, — Вы не откажете, верно?

— Н-нет, — выдавил Джеймс. Он вдруг ощутил полнейшее опустошение.

— Прошу Вас понять, — голос Её Величества смягчился, она вдруг взяла его за руку, сжимающую листок с клятвой, — они не враги нам. Они такие же одиночки, как мы, и они так же как мы хотят выжить в этом мире. А этот мир не для слабых. Посмотрите вокруг, разве они принесли нам вред, разве наше королевство стало хуже? Нет, напротив, вместе с ними мы завоевали полмира.

— Я понимаю, — зачем-то ответил Джеймс,

— Что ж, я рада, что всё это закончилось, — честно вздохнула королева, — а еще до меня дошли слухи, что Вы и леди Голди обручились. Мои поздравления! Надеюсь, меня пригласят?

— Конечно, для нас это будет большая честь.

— И я буду очень рада.

— В зал, полагаю, вернетесь сами? — Уил иронически усмехнулся.

 

Глава 35. Седрик

Как и предсказывал Седрик, никто сегодня не погиб.

Джеймс вернулся в зал. Всё вокруг, сияющий праздник, механический город, полупокоренный мир, осталось прежним. Всё продолжало своё витиеватое движение. Гости оживленно переговаривались, их голоса сливались в радостный неразборчивый напев успеха и власти.

Джеймса переполняли незаданные вопросы, только теперь он смотрел на них как бы отстраненно. Дело завершено. Выходит, он добился, чего хотел. Защитил королеву от врагов, хотя врагами оказались не те, кого он подозревал. Разоблачил убийц отца, хотя, опять-таки, это оказались не те. Выходит, он победил. Рыцари победили. Всё закончилось хорошо. Всё закончилось…

Седрик возник рядом как-то беззвучно. В одной руке, перевязанной, он держал полупустую бутылку шампанского, второй ухватил Джеймса за локоть и потянул в сторону, к стене, где было меньше людей.

— Ты вернулся, — как-то сдавленно выдохнул он и быстро глотнул из бутылки.

— Вернулся, — Джеймс равнодушно пожал плечами, — с этим всё.

— Нет, не всё, — кузен тяжело привалился к стене, он выглядел так, будто уже выпил половину того, что заготовили для гостей. Но голос его оставался твердым, — не всё. Теперь послушай меня. Прежде всего — они её не получат.

— Кого? — с тем же равнодушием отозвался Джеймс.

— Джаю. Они её не получат.

— О чем ты? Королева сказала, что её вышлют, — заметил Джеймс и осекся. Посмотрел на кузена внимательнее.

Тот усмехнулся гротескно, как плохой актер:

— История, в сущности, глупая. Я тебе врал, — непринужденно сообщил братец, — и Огденсу врал. И вампирам. И себе самому тоже. Но себе, пожалуй, меньше. Ну да ладно, — он снова отхлебнул вина, не обращая внимание, что заливает подбородок, — итак, слушай. Лет двадцать пять назад, еще до того, как попасть к вам, Огденс служил в Тасмании, там и познакомился с неким «инквизитором». Уж не знаю точно, чего тот ему нарассказывал, но Огденс стал преданным борцом с нечистью. Вот только в Лондониуме таким героям особо не разгуляться, Тайная служба с интересом наблюдает за шпионами, сектантами и прочими хулиганами. Приходится быть крайне осторожными и искать, искать подходы… Однажды Огденс открыл своему хозяину страшную тайну, точнее, две страшные тайны — одну про вампиров, другую о родстве герцога с графом Ди. Последнего он, конечно, расписал как неистового борца со злом и всё такое. Не берусь судить, насколько эти откровения удивили твоего отца, но он согласился — с этим надо что-то делать. И они начали делать.

Джеймс слушал кузена неподвижно, даже задерживая дыхание. История больше не казалась ему механизмом. Теперь это был какой-то театр абсурда. Или цирк уродов.

— Огденс был знающим охотником, он прекрасно понимал всю сложность задачи. Понимал, как легко сам может стать добычей. Герцоги и графы ему были нужны не ради денег. Он — или те, кто его направлял с континента — рассчитывал однажды совершить нечто вроде переворота. Разрушить тот… хм… союзный договор, составленный Вильгельмом Оранским. Но герцог Мальборо смотрел на этот вопрос куда более практично, — хрипловато выговорил Седрик, помахивая бутылкой, — а вот другие, так сказать, союзники Огденса просто жаждали честной и праведной битвы. Дело обреченное, да еще с таким расхождением среди соучастников… Так, с помощью Кинзмана и на деньги герцога начались поиски магического барахла во всех концах нашей солнечной империи и её окрестностях. И вот американский полковник Роуз полгода назад таки добыл для них кое-что ценное. Оружие и война. К тому времени у них уже был меч Нуадо, который герцог обещал отдать Ренате. Выходило неплохо. И для битвы и для торга. По сути, сэр Мальборо использовал традиционный прием нашей политики: создать проблему, а потом продать её решение.

«Благоразумно» — мелькнула в голове Джеймса бесцветная мысль.

— Но «друзья» не могли такого допустить, они очень серьезно относились к своей миссии, — Седрик снова ухмыльнулся, — Огденс сколотил серьезную банду. Профессор Адамас — идейный пацифист, Рената Лайтвуд — еще более идейная эрландка, полковник Роуз — неравнодушный Гражданин Свободной Страны, Алекс Джонс — борец за счастье рабочего класса, профессор Мейси — ученый, опечаленный судьбой аборигенов… Представляешь, все они искренне верили, что если…. В общем, короче говоря, твоего отца убила Рената. Не посоветовавшись с Огденсом, возможно, он бы нашел более гуманное решение. А может и не нашел бы. Она пригласила герцога на обед и там то ли отравила, то ли использовала какое-то проклятье. Скорее всего, отравила, я лично не очень верю в силу эрландской магии. Огденс тогда разозлился на неё, ведь он не знал, куда твой отец спрятал меч Лакшми. Да и меч Нуадо был непонятно где. Старый лакей хоть и не рвался в открытый бой, но ценные реликвии предпочитал держать в поле зрения.

— Я нашел эрландский меч в одном из тайников в кабинете. Огденс его видел, — заметил Джеймс. И как-то равнодушно подумал, вот с какой леди обедал тогда отец, вот почему её запомнили не все свидетели. Это была эрландская ведьма.

— Ну, Огденс был слишком осторожен, чтобы самому вскрывать хозяйские сейфы, — хмыкнул Седрик, — он вообще, в отличие от своих товарищей, считал, что спешить не стоит. Старик понимал, вампирам нужен именно он. Он выжидал. И они тоже выжидали. Потом вернулся ты, и вампиры решили его приманить. Подкинули тебе затею с этим дурацким кристаллом. Рассчитывали, что он заинтересуется твоими семейными изысканиями и как-то себя проявит. Но Огденс был не дурак. Впрочем, он всё равно попался…

Джеймс беспомощно вспоминал Огденса. В его представлении тот всегда был частью их жизни, их мира. Лорд просто не мог представить его вне дома, не мог представить, что старый дворецкий интересуется чем-то, кроме их семьи, кроме своих обязанностей! Джеймс вдруг осознал — он никогда и ничего не слышал о жизни Огденса до службы у них! И не задавался эти вопросом! Какая там Тасмания!..

— Нашим доморощенным «инквизиторам» нужно было заполучить хотя бы меч Нуадо. Огденс не видел смысла выносить меч из дома, он вообще хотел затаиться. Но союзники требовали, особенно Рената, она-то всегда считала меч Нуадо собственностью своего народа. Огденс вынужден был уступить, чтобы она просто не влезла в ваш дом. Он как бы случайно посоветовал тебе обратиться в лавку Кинзмана. Тот быстро «нашел» вещь и объявил, что «владелец кристалла графа Ди готов обменять его только на меч графа Ди». И ты принес ему меч. А теперь спроси, — Седрик качнулся, словно совсем пьяный, и сильно хлопнул Джеймса по плечу, так, что тот сам едва не зашатался, — спроси, при чем тут я? При чем тут твой бестолковый, невоспитанный, «неправильный» кузен?

— Причем…

— Вот слушай, дорогой мой… друг, — Седрик опять потряс бутылкой, стекло беспечно отразило блик электрического света, — знаешь, почему я пью? Потому, что я сам себе противен. Помнишь, тогда, три года назад мне грозил срок за ту «антиморальную» книжонку? Да еще скандал у Голди, на помощь отца можно было не рассчитывать. И тогда они, эти благообразные Смиты, мне предложили, мол, дело замнут, а я просто на какое-то время отправлюсь в путешествие… А взамен, по возвращении, стану их, так сказать, внештатным помощником. О, это совсем просто, мне всего лишь нужно быть «самим собой» — критиковать правящий класс, отрицать общепринятую мораль, связаться с рабочими-социалистами, стать среди них своим, а потом стучать на них. С моей-то репутацией, самое то. И особенно присматривать за эрландцами. Особенно… Полгода назад они меня вернули и я стал, стучал, присматривал, да. Как тебе?

Джеймс молчал. Он не мог даже связно думать, мог только слушать.

— Молчишь, — фыркнул Седрик, — вот именно… Хотя, по твоим понятиям, я всё делал правильно, в интересах Короны. Знаешь, самое забавное, что они сами на меня вышли, Огденс договорился о встрече через Алекса Джонса и предложил «играть» с ними. Я же хоть и отщепенец, но всё-таки законный сын графа, мог пригодиться. Вот что значит репутация! Только Ренате я сразу не понравился, чувствовала, наверно.

Седрик медленно опустился на пол, привалился к стене и вытянул ноги. Так, бывало, они сидели под старым дубом в университетском дворе.

— Садись, — беспечно махнул он рукой, — наше общество гораздо терпимее к чудакам, чем ты думаешь.

Джеймс сел рядом. Кажется, впервые в жизни ему было всё равно, что думает общество.

— А про банкиров-вампиров я сам давно слышал, так что не удивился. Но служить им… Не-ет, это было бы уже слишком, так бы я себя не вынес. Служить им я не хотел. Но прекрасно, ясно, ужасно понимал, что бороться с ними бесполезно. А служить противно. А бороться — бессмысленно. По крайней мере, теми романтическими методами… Но я постарался сохранить остатки самоуважения. И, по возможности, кого-нибудь спасти.

Седрик внимательно посмотрел на почти пустую бутылку. Аккуратно поставил её на пол, достал свою фляжку. Глотнул и протянул Джеймсу. Тот молча взял, сделал глоток, но вкуса не почувствовал.

— Когда меч Нуадо был у Кинзмана, и на следующее утро за ним должна была явиться Рената, я попросил кое-кого из обитателей рабочих кварталов… Они изобразили разбойное нападение. Ударили Кинзмана по голове и сбросили в реку. Потом открыли сейф его ключом, унесли часть барахла и бумаги. Джаю я велел им не трогать, а меч и стекляшку принести мне. Ни Огденс, ни вампиры, конечно, не знали, что я автор ограбления. Перепуганная Джая до утра бродила по улицам, а утром явилась к Огденсу. Они посоветовались и решили пока подождать и просто направить тебя по ложному следу, на Дишера. Огденс не спешил, он поначалу не хотел втягивать тебя, считал, что ты для их дел не годишься. Он ведь не знал, точнее, не был уверен, что это вампиры тебе поручили, было похоже, что ты просто нашел записи отца… Но всё же он решил попытаться, подойти осторожно, издалека. Он начал писать тебе анонимные письма, представляясь другом отца. Нужно было убедить тебя, что вампиры — причина всех бед на свете, а твой отец — непримиримый борец со злом. Велел всем своим товарищам в беседах с тобой аккуратно подтверждать связь мистера Ди и Кинзмана. Шел, как по тонкому льду. Но Рената потеряла всякое терпение, особенно после поимки того эрландца, Кейсмена. Она пыталась сама искать Кинзмана, как могла. Тебе она не доверяла, но согласилась на уговоры Огденса пока «присмотреть» за тобой. Кейсмена убила она же. Разумеется, опять не спросив Огденса. Рената и Кейсмен были хорошо знакомы, он пытался искать другие эрландские мечи для неё. Она знала о восстании. Представляешь, они мечтали, что Эрландия, обретя независимость, объявит открытую войну вампирам! И смешно, и грустно… Рената вовремя позаботилась, чтобы следователи не выведали у Кейсмена чего лишнего. Знаешь, я её понимаю.

Седрик замолчал и устало потер глаза. По мере рассказа он становился мрачнее и, как бы, трезвее.

— Смиты требовали от меня разыскать того самого резидента. Твой отец ведь обещал сдать и его, вместе со всем прочим, но не успел. Когда исчез Кинзман, я переехал к тебе. Вампирам сказал, что так смогу подобраться к резиденту. А Огденсу — что буду за тобой присматривать. Он ведь хотел выяснить, от кого ты знаешь про Ди. Представь себе, никто не сомневался в моей верности, ни вампиры, ни охотники на них! Когда Огденс всё же решил привлечь к делу тебя, мне пришлось его убить. Ты бы рассказал ему про Уила, а он бы мгновенно догадался. Той ночью я изобразил нападение грабителя: вызвал Огденса на кухню, сказал, что, мол, нужно поговорить, там аккуратно застрелил его, ранил себя, а револьвер выбросил в сад. Да, братец, кое-чему я в путешествиях научился… А Смитам сказал, что он раскрыл меня и пытался напасть. Они не поверили, кажется, но проглотили.

Итак, банда осталась без вождя, и события начали ускоряться. Особенно, когда всплыл Кинзман без ничего. Рената уже хотела тебя убить, она не сомневалась, что ты всё равно, рано или поздно, продашь их, как собирался продать твой отец. Вчера в кабаке, поймав её руку с револьвером, я понял, что ждать нельзя. Нашел её там же, и рассказал, что тебе вернули меч Нуадо и что этой ночью я передам его ей. Она немного успокоилась, а ночью я уже ждал её в саду с новым револьвером. Её надо было убить, иначе она бы тебя прикончила, просто из принципа…

— Зачем ты вернул меч? — спросил Джеймс. Он смотрел на Седрика и словно видел его первый раз в жизни. Словно это был кто-то другой под личиной виконта Спенсера.

— Чтобы ты мог вернуть его королеве, как верный рыцарь, — странный самозванец опять достал фляжку, посмотрел на неё, спрятал обратно. И очень серьезно продолжил: — мне совсем не хотелось, чтобы кто-то из заинтересованных сторон тебя убил, ты мне дорог как память о наивной юности. Когда они, Смиты, давали мне это, черт побери, задание, я знал только, что в городе действует эрландская секта, как-то связанная с Мальборо, и мне надлежит найти эти связи. Я усердно взялся за дело. Скоро меня заметил Огденс, и я узнал, так сказать, детали. Он мне еще сказал, как-бы между прочим, что ты тоже ищешь наследство графа Ди. И я взялся за дело еще усерднее.

Седрик замолчал, несколько раз глубоко вдохнул, совсем как Джеймс иногда. Затем подергал воротник рубашки, будто тот его душил, потряс головой, пробормотал что-то невнятное. Джеймс молча ждал продолжения.

— Не удивительно, что я стал похож на наркомана, — наконец, заговорил Седрик, — понимаешь, я не хотел служить демонам. Но при этом знал, какая обречённая затея — с ними бороться. Я рассказывал своим надзирателям про всех — Адамас, студенты, эрландцы… Эти дураки и так давно были под присмотром, я же там не один «работал»… Но про Огденса я не говорил. Это я мог скрыть от вампиров. Вот уж повод для гордости! Тем более, что если бы Огденс почуял опасность, то вполне мог убить тебя, и без помощи ведьмы. И он бы почуял, очень скоро понял бы, для кого ты разыскиваешь «чудесный кристалл графа Ди». А вампиры убили бы тебя просто в назидание прочим… Тогда я решил вмешаться и спрятать кристалл и меч подальше от всех. Так вампиры и Огденс оставались на относительно безопасном расстоянии друг от друга. Но Джая явилась к Огденсу, этого я не учел, я думал, что она пойдет к Ренате или к студентам. И Огденс решил спрятать её у себя. Думал, видимо, что он всё еще вне подозрений. Да, какое-то время вампиры бы не знали, где она, но ненадолго. И я сам пошел к тебе, а потом доложил им про Джаю. О, демоны не спешили, им нужны были веские доказательства… Я убил Огденса, а им отдал его письма. И сказал, что у тебя есть оба меча и хиндийская принцесса. И что ты ни на миг не злоумышлял против «хозяев», что ты вообще в полном неведенье. Тебя не надо убивать в назидание, а надо, наоборот, в назидание наградить. Для надежности мне пришлось связаться с нашей любимой королевой, это было не просто, пришлось душевно поговорить с папашей.

— Он со мной говорил, — вдруг зачем-то произнес Джеймс, хотя это было уже не важно, — тогда, на скачках. Говорил, чтобы я вел себя разумно.

— Да, наверное, его попросила королева, — Седрик лишь рассеянно кивнул, — она очень не хотела терять последнего представителя рода Мальборо, такими людьми, мол, не разбрасываются. Так что ты справедливо можешь сказать спасибо этой старой кровопийце.

«Старая кровопийца». Джеймс вдруг вспомнил, догадался, чей смутно знакомый голос слышал тогда, неделю назад в Жемчужном дворце. Значит, Седрик был там.

— Итак, с той стороны на твоей безопасности настояла королева, — спокойно продолжил Седрик, глядя прямо перед собой, — вампиры ей обычно не отказывают. А она — им. С другой стороны, мне пришлось самому уверять Ренату и Роуза в твоей полезности. Это оказалось самое трудное. У них имелось два меча, два воина, они жаждали сражения. Ты был им уже совершенно не нужен, мог только мешать. Но тут мне помогла, представь себе, Джая. Просто уперлась, заявила, что, мол, наша общая карма и так вконец испорчена, и что люди всех наций должны быть едины в борьбе с нечистью, иначе мы не будем от нечисти отличаться. Рената и Роуз махнули на неё и тебя рукой и решили просто сделать вид, что действуют по поручению Уила. Представляешь, сегодня они на самом деле хотели захватить управляющего и с ним идти к вампирам. Даже узнав, что Рената мертва, не передумали. Понимаешь, какой бред?! Огденс бы такой ерундой не занимался. Я предупредил Уила, а тот передал королеве. И она пожелала сегодня же с тобой встретиться. Роуза арестовали пару часов назад. Его, да, скорее всего, просто вышлют по какому-нибудь несущественному предлогу, он — просто мелочь… Но вот Джаю… Нет, Джаю они не получат. Её кровь они не получат. Они гурманы, знаешь ли… Любят особенную кровушку… Мои люди отбили её у Роуза незадолго до его ареста. Сейчас она, должно быть, уже на надежном корабле и, если повезет, вампиры её не найдут. Что касается кристалла графа Ди. Насколько я знаю от отца, ту коллекцию вещей графа купил представитель королевской семьи. Видимо, у них какой-то кристалл и припрятан. А что до той стекляшки, — Седрик неловко сунул руку в карман, — вот она. Теперь, пожалуй, всё.

Он выдохнул и взглянул на Джеймса вопросительно.

Джеймс осторожно взял то, что до сих пор считал кристаллом графа Ди, призывающим ангелов. Действительно, просто кусок стекла величиной с яйцо.

— А Ротбарт, — заговорил Джеймс, качнув вдруг опустевшей головой, — он тоже говорил со мной… Сказал, что всё узнал от Кинзмана. Предлагал вместе бороться с… с ними.

— Ротбарт? — Седрик чуть нахмурился, словно вспоминая, о ком речь. — Да, возможно, Кинзман ему рассказывал. Старый антиквар вообще относился к этому делу просто как к удачной возможности заработать на перепродаже. А Ротбарт, он как Огденс, он не романтик. Наверное, хочет однажды занять их место, управлять Банком. Не знаю, на что он рассчитывает, но ты лучше держись от него подальше. Так, кто там еще остался? Роуза вышлют. Адамас и так сбежал. Мейси ждет серьезный разговор с полицией. Видишь ли, Кинзман вел дела не только с твоим отцом, он еще выполнял кое-какие заказы наших лордов-ученых. Риплинг купил для него, точнее, для Мейси, вазу из коллекции Крэгера, на это пришлось занять денег у Родса. Алекс Джонс, вероятно, останется на свободе, если не будет слишком рьяно бороться с фабрикантами. Что до адмирала Дишера, он просто следил за Адамасом, а потом и за Кинзманом, подозревал их связь с эрландцами. И правильно подозревал, как оказалось. Но теперь-то он, должно быть, доволен.

— А ты? — отрывисто спросил Джеймс, всё вглядываясь и вглядываясь в кузена.

— Что я?

— Ты доволен?

Седрик немного повернулся, так, чтобы Джеймс мог полностью видеть его бледное, словно опустошенное лицо. Джеймс не сомневался, что сам сейчас выглядит точно так же.

— Представляешь, — тихо, едва слышно произнес Седрик, — все они, Адамас, Рената и прочие, и особенно Джая, искренне верили, что если уничтожить вампиров, наше правительство станет гуманнее. Они думали, всё дело в засевших здесь вампирах, которые печатают деньги. О, да, они настоящие древние демоны, дети Лилит. Но кто такая, эта Лилит, что в ней особенного? Она пьет кровь, но мы все пьем кровь. Джей, мы все — Лилит. Королева, ты, я, даже благородный дурак Адамас. С кем ты хотел бороться? Они наши идеальные союзники, тоже вечно на охоте, вечно плывут на корабле в море крови. И каким-то там жалким ангелам лучше не вставать у нас на пути… Вот поэтому я пью, чтобы не думать, кому продался, и кто я есть. Доволен ли я? Просто стараюсь не думать над этим вопросом. Ладно, пойду… продолжу развлекать почтенную публику.

Он с трудом встал, не забыв прихватить бутылку, и, пошатываясь, скрылся среди гостей.

А Джеймс остался сидеть на полу. И вдруг заметил, что до сих пор сжимает в пальцах листок с клятвой. Медленно расправил, сощурился, поднес бумагу к глазам. Прочел:

«Клянусь всемогущим Богом быть истинным и верным Слугой для Её Величества Королевы в качестве одного из Её Величества Тайного Совета. Я не буду допускать любого рода вещи, попытки, совершения или произнесения, против Личности Её Величества, Чести Короны или Королевского Достоинства, и я буду пресекать и противодействовать тем же вещам насколько хватит моей власти, либо предоставлю их быть раскрытыми Самой Её Величеством, или тому из Её Тайного Совета, кого она назначит. Я буду полностью во всём, что происходит, обсуждается и оговаривается в Совете, верно и правдиво раскрывать своё мнение, согласно с моим сердцем и сознанием, и я буду хранить в тайне все дела, совершённые и доверенные мне в Совете, что должны держаться в тайне. И если любая из указанных Договорённостей затронет кого-либо из Советников, я не открою этого ему, но буду молчать до момента, с согласия Её Величества или Совета, публикации. Я буду до последнего нести Веру и Верность Королевскому Величеству, и буду защищать все Юрисдикции, Верховенства и Полномочия, данные Её Величеству и присоединённые Короне Актами Парламента, либо иные, от всех иностранных принцев, лиц, прелатов, государств или сил. И во всех делах, в общем, я буду верным и правдивым Служителем, должным Её Величеству. Да поможет мне Бог».

Джеймс прочел это, аккуратно сложил листок и убрал в карман жилета. Сложенная бумажка вошла туда аккуратно и ровно, как деталь механизма — на своё место.