— Сэр, вынужден сообщить Вам, что минуту назад телефонировали из полиции. Возникла крайне неприятная ситуация.

Огденс не сказал сперва «доброе утро», это очень дурной знак.

Вчера, после разговора с адмиралом, Джеймс всё-таки заехал в злополучное отделение. Естественно, ничего нового выяснить не удалось. Смерть Кейсмена выглядела совершенно естественной, никто в его камеру не проникал, да и, по уверениям господ полицейских, не мог проникнуть!

Наконец, просмотрев те немногочисленные бумаги Кинзмана, которые удалось найти в лавке, Джеймс убедился, на сей счет Рената Лайтвуд сказала правду, эти документы совершенно бесполезны для следствия.

Выходит, напавшие на магазин украли не только вещи, но и часть торговых документов.

Сама же леди фининспектор напомнила о себе вечерним звонком. Едва поздоровавшись, она спросила, как подвигается «их» дело, причем спросила таким тоном, будто Джеймс по должности обязан ей отчитываться. Подчеркнуто вежливо он ответил, что встреча с репортером Риплингом состоится в ближайшие дни. Он сам точно не знал, когда — Седрик к тому времени еще не вернулся.

О предполагавшейся встрече с мистером Адамасом она и не обмолвилась. Впрочем, теперь Джеймс был этому даже рад, с ректором ему нужно поговорить наедине.

— Писем сегодня не было? — в первую очередь спросил Джеймс, входя в гостиную.

— Нет, сэр.

— Зачем телефонировали из полиции?

— Милорда Спенсера вчера задержали, — бесстрастно сообщил дворецкий, — насколько я понял, он оказался участником каких-то уличных беспорядков. Он провел ночь в участке, сейчас офицер позвонил нам и сказал, что необходимо внести залог.

Джеймс сухо закашлялся и сел в кресло. Прошедшую ночь он почти не спал, в отрывистых снах его преследовали то мертвые всадники, то нечеловеческие глаза Посланника Уила, то Джая Агрэ в роскошных одеяниях хиндийкой княжны, то дружески оскалившийся премьер-министр. Несколько раз он видел ту вещь, она сияла во тьме, но Джеймс никак не мог до неё дотянуться. Тогда он просыпался и ему казалось, что он опять в проклятой Хиндии, в раскалённом форте, в лихорадке, а из комнаты будто исчез весь воздух.

— Позволите мне заняться этим, сэр? — спросил Огденс, стоя в дверях гостиной, как часовой.

— Нет, Огденс, мне не сложно будет самому туда заехать, — ответил Джеймс, потирая виски, — только попросите миссис Морис подать кофе, и поскорее.

— У меня уже всё готово! — возвестила экономка, входя в гостиную с подносом. — Боже милостивый, надеюсь, милорд Седрик не пострадал!

— Насколько я понял, он не ранен, — добавил Огденс.

Комнату заполнил привычный и в то же время какой-то совсем другой запах кофе. К нему примешивалось нечто терпко-горьковатое, как алкоголь, и кисло-тропическое.

— Вы нашли новый рецепт, миссис Морис? — заметил дворецкий.

— О, да, — довольно кивнула экономка, — этот рецепт мне подсказала мисс Агрэ. У них в Тэли принято добавлять в кофе тертую апельсиновую корку и капельку рома.

Джеймс подозрительно уставился на чашку, потом — еще более подозрительно на миссис Морис.

— Прошу Вас, попробуйте, — ласково произнесла та, — знаете, бедняжка так переживает, что не может помочь с Вашим расследованием, а жить тут просто как нахлебнице ей невыносимо. Вот она и старается помогать мне по хозяйству.

Джеймс неопределенно хмыкнул. Туман в голове еще не рассеялся и он решительно глотнул предложенное варево. Вкус кофе по-хиндийски, как и следовало ожидать, представлял собой все контрасты, противоречия и яркость востока. Но положенное действие произвел, Джеймс почувствовал себя полностью живым.

— Благодарю. Только не добавляйте никуда карри, — вежливо заметил он и направился к выходу.

Утренние улицы Лондониума полнились клубами пара и привычным оживлением. Торговцы открывали свои лавки, приказчики уже ругались с поставщиками, принимая товары со всего света. Извозчики, конки и трамваи приветствовали первых пассажиров. Деловые люди спешили в центр, к Парламенту, Банку, Бирже и конторам поменьше. Низшие классы шли на свои заводы, фабрики и в порт. Иногда в толпе виднелись неторопливо шагающие офицеры в начищенных мундирах, некоторые — под руку с девицами мещанского вида. На каждом перекрестке нес вахту внимательный и строгий полицейский.

Вид утреннего столичного бурления еще больше приободрил Джеймса, он словно заражался энергией городского механизма.

Общий шум тут и там перекрикивали чумазые мальчишки, предлагавшие купить свежую газету, спички или почистить ботинки. Джеймс притормозил у обочины и купил у такого мальчишки утренний номер «Времен».

— Благодарю, сэр! — с профессиональным почтением ответил тот, принимая монету, и побежал дальше.

Джеймс невольно подумал, что именно такие вот чумазые труженики вырастают, попадают в Университет милостью правительства и ректора, а потом, надо полагать, из благодарности, устраивают стачки и забастовки.

А Седрик всегда симпатизировал таким типам. Джеймс ничуть не удивился аресту приятеля, он предполагал, что скоро нечто подобное случится. Просто не ожидал, что настолько скоро!

«Времена» выражали сожаление, что бунтовщик Кейсмен избежал справедливого суда. Лорду Леонидасу оставалось лишь согласиться с почтенной редакцией.

В участке царил образцово-государственный порядок. Дежурный офицер с безупречной вежливостью объяснил Джеймсу, что виконт Спенсер был задержан вчера при участии в незаконной демонстрации работников посудной фабрики. Выяснить имя и титул задержанного удалось только лишь сегодня утром, о чём он, офицер, лично очень сожалеет. Затем он принял у Джеймса положенные средства и подпись, и попросил его немного подождать. Джеймсу еще никогда не доводилось вносить залог в полиции, и теперь он вдруг почувствовал себя почти соучастником рабочего безобразия. Злость на Седрика вспыхнула с новой силой.

«Дорогой» кузен тем временем появился из какой-то боковой двери. Выглядел он потрепанным, но бодрым. Даже очень бодрым. Служители закона и порядка довольно нелюбезно подталкивали его в спину, а он почему-то не желал оказываться на свободе.

— Я никуда не пойду без моих друзей! — заявил наследник Гелифаксов, пытаясь прорваться обратно в маленькую дверь.

— Седрик, — холодно обратил на себя внимание Джеймс, натурально краснея от злости и смущения.

— А, Джей, — соизволил обернулся тот, — наконец-то! Ты не мог бы заплатить и за моих товарищей? Ведь нельзя же, чтобы…

— Я жду тебя в каре, — процедил лорд Леонидас и, чеканя шаг, вышел из участка.

Ждать пришлось не долго, Седрик появился меньше, чем через минуту, притом он попытался театрально хлопнуть дверью, но провожавшие офицеры ему не позволили.

— Спасибо, что выручил, — уже более мирно сказал он, влезая в кар, — я дал им твой номер, сам понимаешь, если бы сообщили отцу, он бы еще приплатил им, чтобы меня подержали подольше.

— Понимаю, — холодно кивнул Джеймс, заводя мотор, — но ты, похоже, и не хотел уходить.

Седрик нервно провел руками по волосам. Он казался растерянным и смущенным, что бывало с ним крайне редко.

— Всё-таки ты не мог бы заплатить и за остальных? Я обещал, что не брошу их. Понимаешь, там всё очень серьезно, люди умирают…

Джеймс притормозил на перекрестке по знаку регулировщика и невольно уставился на Седрика. За последние дни они так и не поговорили, Джеймс толком не знал, где кузена носило последние три года и что за новую гадость он собирается накропать? Джеймс мог думать только о деле Кинзмана.

Седрик теперь казался ему нисколько не повзрослевшим со времён их раннего студенчества, только немного исхудавшим. А еще его холодно-голубые глаза блестели каким-то горячечным блеском. Этот блеск был знаком Джеймсу и не предвещал ничего хорошего.

— Свинец, вот в чем дело, — не сдерживая эмоций, начал объяснять Седрик, — свинец имеет свойство накапливаться в организме человека, попадает через поры кожи, забивается под ногти, но самый большой вред наносится при вдыхании свинцовой пыли. Это ведет к ужасным последствиям! Первый признак свинцовой болезни — колики, чрезмерная бледность и синяя полоса на деснах. Почти все, кто работает на свинцовых фабриках, так выглядят, я их видел! Следующая стадия этой болезни — паралич запястий, головная боль, припадки и потеря сознания. Смерть после таких припадков наступает через три дня, а если человек всё-таки приходит в себя, то часто остается слепым.

— Да, я просматривал отчеты парламентского комитета по надзору за массовым химическим производством, — сухо заметил Джеймс, подумав, что Седрик, пожалуй, превзошел сам себя, — могу заметить, что в некоторых алхимических цехах условия не лучше. Но комитетом уже давно выработаны и внедрены меры для предотвращения потери здоровья на производстве.

Виконт преувеличенно усмехнулся.

— Ты прямо как наша дорогая Элизабет! Право, тебе надо почаще выбираться из своего парламента. Эти ваши меры сводятся только к тому, что владелец фабрики обязуется давать работникам стакан молока раз в день, да обеспечивать их фланелевыми масками, которые чаще заменяются простыми носовыми платками. И даже такие мелочи соблюдаются, только если грядет инспекция!

— Боже, Седрик, это уму непостижимо! — не сдержавшись, воскликнул Джеймс и чересчур сильно надавил педаль газа. — Ты стал социалистом!

— Если тебе угодно так это называть, — кузен и не думал оправдываться, — два дня назад умерла семнадцатилетняя работница посудной фабрики, её звали Хатти Уолтер. Проработала она всего полгода в качестве эмалировщицы, это, чтобы твой комитет знал, самая опасная должность! Хатти должна была, наклоняясь над изготовляемой продукцией, щеткой смахивать с неё пыль и мелкие частички перед тем, как наносить новый слой эмали. Она постоянно глотала эту пыль. Неделю назад она почувствовала себя совсем плохо и отпросилась у мастера, чтобы уйти домой пораньше. А через пять дней она умерла, — последние слова Седрик произнес почти без выражения, цедя сквозь зубы. — Врач объяснил, что смерть наступила так быстро еще и из-за того, что она была сильно истощена, жила впроголодь и должна была каждый день, в любую погоду, проделывать путь в три мили от своего дома до фабрики.

— И ты поэтому подрался с полицией?

— Да, — удивительно просто ответил Седрик. И с новым приступом страсти продолжил, — другие работники рассказывают, что там нет шапочек на голову, а халаты у всех старые и рваные. До приезда инспекции даже рукомойников не было! Рабочие говорят, свинцовая пыль очень сладкая на вкус. Когда их тошнит, выходят целые шматки пыли. Каждый работник на этой фабрике расскажет такое твоему комитету, если захочет говорить правду. Работаешь в красном цехе — блюешь красной пылью, если в голубом — голубой, если в черном — черной. Мастер говорит, что мужчины и женщины одинаково подвержены отравлению, но женщин тошнит больше. Еще мастер говорит, что он вообще не нанимал бы на такую работу женщин с большими влажными глазами, для них пыль особенно вредна.

Джеймс еще раз взглянул на Седрика. Тот был совершенно уверен в себе и своих убеждениях. Он был таким же, каким всегда, каким Джеймс его помнил. Он был Седриком Спенсером — светловолосым, дерзким, страстным, глупым.

…Гулкие, вечно холодные коридоры, классы, спальни частной школы и университета, высокие сводчатые потолки, видавшие за почти тысячелетнее свое существование лучших представителей нации. А теперь эти своды вынуждены созерцать их. Последствия хиндийской лихорадки исключали юного Джеймса, сына герцога Мальборо, из всех видов спорта, а Седрик попросту все эти виды спорта презирает. Они вдвоем подолгу шатаются в парке или сидят в библиотеке. Седрик донимает его расспросами про Хиндию или вслух мечтает о своих будущих странствиях. Седрик никогда не унывает, не боится нарушать правила, дерзит учителям и не скучает по дому. От Седрика следовало бы держаться подальше.

— Скажи, неужели ты, правда, думаешь, что забастовками и драками можно облегчить их положение? — без малейшей надежды спросил Джеймс, когда они уже подъезжали к дому.

— Это всё же лучше, чем молчать или надеяться на ваш комитет или светских дурочек вроде Элизабет, — процедил тот, — знаешь, я еще хочу написать обо всем этом.

— Ах, вот оно что, — попытался усмехнуться Джеймс, благоразумно пропустив мимо ушей очередное упоминание леди Голди, — тебе не дает покоя слава сэра Диккенса.

Седрик решительно замотал головой и замахал руками:

— О, нет! У меня не будет никаких ангелочков-сироток, на которых в финале сваливается огромное наследство. Я буду писать только правду.

«Они должны были позволить ему доучиться в Университете, — мрачно подумал Джеймс, — может, тогда всё сложилось бы иначе». И тут вдруг его поразила отвратительная догадка.

— Седрик? — Джеймс резко затормозил у своего особняка. — Когда ты приехал в Лондониум?

Приятель шумно выдохнул и еще раз провел пальцами по волосам:

— Слушай, я не хотел тебе говорить, знал, что ты огорчишься… Я живу здесь уже почти полгода. Снимал нору в трущобах, там и познакомился с фабричными. Но в последнее время папаша окончательно прикрыл моё содержание.

— И ты вспомнил обо мне? Да, я огорчён.

— Ну, прости, — по-детски заныл Седрик, — я бы навестил тебя, когда бы мои дела наладились, клянусь!

— И когда бы это случилось? — съязвил Джеймс, понимая, что вразумлять того бесполезно.

— Когда я допишу и издам книгу. И еще я собираюсь наняться репортером в какую-нибудь не слишком мерзкую газету…

— А я, стало быть, должен вытаскивать тебя из полиции, которая почему-то возникает на твоем пути к успеху?

— Да, — Седрик совсем успокоился и улыбнулся открыто и наивно, — для чего же еще нужны друзья?

Да. Это хорошо, что они друзья.

Джеймс устало потер переносицу. От недавней бодрости не осталось ни капли, и он вдруг подумал, что сейчас ему бы не помешал еще один глоток кофе с апельсином. Но не стоит это поощрять, да и времени уже нет.

— Так что, — осторожно напомнил о себе Седрик, — ты внесёшь залог за остальных?

— Скажешь Огденсу, он сделает, — сухо ответил Джеймс, — к слову о дружбе. Ты нашел Риплинга?

— Конечно! — оживился друг. — Но у него сейчас ни дня свободного нет с этим его синематографом. Он сможет поболтать с нами только в субботу на скачках.

— В субботу?! — Джеймс едва не зарычал. — Я должен ждать его еще четыре дня?!

— Он очень занят…

— Чем он занят?! Я веду расследование от имени правительства!

— Я так ему и сказал! А он заявил, что у него тоже правительственное задание.

— Вы что, все сговорились?! — Джеймс попытался убить этого бездельника взглядом.

— Мы — нет! — Седрик испуганно помотал головой.

Джеймс сделал несколько глубоких вдохов и невероятным усилием воли взял себя в руки.

— Хорошо. Допустим. Еще одно. Если ты теперь такой друг рабочего класса, может быть ты знаешь Алекса Джонса? Он аспирант, живет в Лондониуме, социалист.

Джеймс поражался сам себе, как он мог начисто забыть про студента-аспиранта, явившегося в лавку одновременно с ним и мисс Лайтвуд. Его бы стоило допросить в первую очередь! Интересно, если бы не признание Дишера, Джеймс вообще вспомнил бы про этого Джонса?

А ведь Джеки лукавил, как ни печально это сознавать. Джеймс понимал, что адмирал нарочно не сказал ему сразу про студентов-социалистов, намереваясь всё его внимание сосредоточить на Кейсмене. Но Джеймс, конечно, не имел права его осуждать, он сам придумывал, как использовать эрландца не только против Адамаса, но и против старого друга. Но и полностью доверять старому другу Джеймс уже не мог.

— Знаю, — ответил Седрик, ни на миг не задумавшись, — Алекс Джонс, отличный малый!

— Организуй мне встречу с этим малым. Надеюсь, он не так занят?

— Ну, у него тоже много дел, учёба, профсоюз… Ладно, ладно! — Седрик сделал испуганное лицо и, выскочив из кара, добавил: — я всё устрою в самое ближайшее время!