— Лимон хотите? — спросил Мышкин, подвигая Ане блюдечко.
— Да, спасибо. — Она опустила в чай ломтик лимона, надавила на него ложкой и некоторое время наблюдала за тем, как съедается, тает на глазах темно-коричневый цвет. Потом она старательно размешала сахар, но пить не стала, а отодвинула чашку в сторону.
— Все это время я думала, что это он… — тихо сказала она. — Алеша… Я почти не сомневалась… Понимаете?
— Я догадывался, — кивнул Мышкин. — Но, откровенно говоря, до сих пор не понимаю почему. Ведь у него как раз, казалось бы, не было никаких причин. Вы что, видели что-нибудь?
— Здесь у вас можно курить? — спросила Агния. — Я в форточку…
— Не надо в форточку. Так курите, — разрешил Мышкин.
Некоторое время она курила молча, а потом заговорила каким-то совершенно не своим, глухим голосом:
— Я все те дни была совсем невменяемая… просто совсем… Знаете анекдот: «Опять эта проклятая неизвестность…»?
Мышкин покачал головой:
— Не помню…
— Ну, в общем… муж подозревает жену в неверности и начинает за ней следить. Говорит, что уезжает в командировку, а сам вечером возвращается, влезает на приставную лестницу и заглядывает в окно спальни. Там его жена, с мужчиной. Они пьют вино, ставят музыку, танцуют, потом гасят свет — и все, мужу больше ничего не видно. Он слезает с лестницы и говорит: «Ах, черт возьми! Опять эта проклятая неизвестность!» Так вот… это про меня…
Мышкин улыбнулся и кивнул.
— Ну вот… все я знала, все понимала… и все-таки… не то что не верила, нет… алкала новых доказательств… Нет, не знаю, как объяснить. Чистой воды мазохизм. Я за ним ходила, как тень, как хвост… страшно вспомнить, ей-богу… — Она передернулась. — Катька, может, и замечала, между прочим. То-то, должно быть, радовалась… — Она сморщилась, как от боли, и на секунду замолкла, а Мышкин с грустью отметил про себя, что все перегорит и быльем порастет и она думать забудет о своем Алеше, а вот чего она не забудет — так это Катиной радости и своего унижения.
— И в тот день тоже… — продолжала она. — Я пошла за ним, как всегда… Но… как раз в тот день меня одолела еще одна идея. — Она усмехнулась. — Мне вдруг приспичило с ним побеседовать. То есть мне вообще-то с самого начала так казалось… что если поговорить как следует, назвать все словами, разобраться… то все каким-то чудом изменится, весь этот кошмар рассыплется… Он все поймет, что ли… Сама не знаю. Бред, одним словом. Такая идиотка была!..
«Она говорит так, — подумал Мышкин, — как будто все это было сто лет назад, в другой жизни… Как говорят о неразумном младенце…»
— Мне кажется, это было в другой жизни, — задумчиво проговорила Аня, словно подслушав его мысли. — И как будто это была не я. Я с тех пор очень изменилась, честное слово. По-моему… В общем, в тот день я решила поговорить… во что бы то ни стало. Как-то у меня вдруг… совсем сил не стало. Ну вот… и дотащилась за ним до самого ее подъезда… но так и не решилась… Но не ушла, а так там и топталась, как приклеенная… Думала, вдруг он выйдет один — и я решусь…
— И что, Аня? Что вы увидели?
— Увидела… Увидела, как он вошел в подъезд… а потом выскочил оттуда… весь зеленый и на себя непохожий. Пронесся в двух шагах от меня, но не заметил…
— Догонять не стали?
— Да я его просто сразу из виду потеряла… Бесполезно…
— В котором часу, помните?
— Без двадцати четыре. Я посмотрела на часы.
— Что вы тогда подумали?
— В тот момент я подумала, что она его выгнала. Или что он ее с кем-то застукал и убежал. Что-то в этом роде… Вид у него был… ужасный. Ну а додуматься до правды, как вы понимаете, было довольно трудно. А потом, уже вечером, когда в новостях сказали… тогда я уже подумала… Там ведь еще и про время сказали…
— А знаете, — сказал Мышкин, — все-таки это странно, и даже очень. Почему вы, к примеру, не подумали, что он увидел труп и впал в невменяемое состояние? По-моему, это как-то более естественно…
— Вы не понимаете. — Аня покачала головой. — В последний раз, по телефону, Катя рассуждала, не вернуться ли ей к Дерюгину. Я подумала — вдруг она сказала ему что-нибудь в этом духе… а он не смог вынести…
— Но вы же его знали… — гнул свое Мышкин. — Вам казалось, что он способен на убийство?
— И опять-таки вы не понимаете. С того момента, как все это закрутилось… вся эта история с Катей… я стала воспринимать его как… как оборотня… Вот! Именно оборотня! А что можно знать про оборотня заранее? И потом… у меня все время было какое-то такое чувство… что вот-вот случится какая-нибудь дикость, что-то совершенно ни на что не похожее. Конечно, глупо — вы правы. Но не очень-то я могла рассуждать…
— Ну хорошо, — сказал Мышкин. — Переходим к наиболее неприятному вопросу. Почему вы ничего не сказали? Зачем, извините, наврали про библиотеку?
— Ну… во-первых, я не хотела, чтобы информация шла от меня, — медленно проговорила Аня, глядя в сторону. — Не хотела, чтобы вышло, что это моя месть… Я надеялась, что вы и без меня разберетесь… Это раз. И потом…
— Это, конечно, очень лестно, — не удержался Мышкин. — Но ведь мы могли и обмануть ваши ожидания… Всякое бывает, знаете…
— А мне было все равно. — Она повернула голову и, явно пересиливая себя, взглянула ему прямо в глаза. — Понимаете? Не то чтоб меня так уж волновало, накажут убийцу или нет. И вообще… Я не была уверена… так ли уж мне нужно, чтоб его наказали именно за это. Я его не за это ненавидела, а за другое…
«Ничего себе! — подумал Мышкин. — Уж не хочет ли она сказать, что его одобряла? То есть не то что его одобряла, а что… такой поворот событий ее скорее устраивал?.. Напрасно она… Все-таки есть вещи, о которых лучше молчать — хотя бы… я не знаю… из щепетильности, что ли».
— А если бы мы ошиблись? — пробормотал он вслух.
— Нет, если бы арестовали кого-нибудь не того, я бы все рассказала. И потом, вы не дали мне договорить… Была вторая причина. Я не хотела, чтобы кто-нибудь знал… чтобы все узнали о моих страданиях… О том, что я за ним ходила… Ни за что не хотела! Ужасно унизительно!
— Ну, Бог с вами, Агния, — вздохнул Мышкин. — Я, честно говоря, расстроен, потому что все это как-то… Ну, нехорошо это все-таки, согласитесь сами… Но все равно, как только я понял, как было дело, я решил сразу вам рассказать, потому что я догадался, о чем вы думаете и кого подозреваете.
— А как вы догадались? — с совершенно детским любопытством спросила она.
— Как я догадался, что вы подозреваете Крымова? Ну, это несложно. Азбука. Вы придумали себе ложное алиби. Так? Вы лгали. Зачем? Если вы не убийца, то естественно предположить, что вы кого-то покрываете. Из всех действующих лиц на эту роль — на роль «покрываемого», я хочу сказать, — хоть как-то подходит Алеша. Хотя… признаюсь, ваше поведение не казалось мне вполне естественным.
— Да я не об этом. — Она покачала головой. — Я спрашиваю, как вы догадались… вообще? Как вы догадались, что я ее не убивала и кто убийца?
— А вот это длинная история. — Мышкин отхлебнул чаю и задумался. — И объяснить все это… довольно трудно. Не знаю, откуда начать. Значит, смотрите… Кто-то положил на видное место этого Сологуба. Разумеется, это могла быть случайность. Давайте, однако, предположим, что это не так. Предположим, его взяли вы…
Она молчала и смотрела на него во все глаза.
— Вы пришли к Козловой с вполне определенным намерением, вошли в комнату, случайно увидели новое издание вашего Сологуба, автоматически сняли его с полки и перелистали. Потом вы дождались удобного момента — например, когда Козлова сядет к вам спиной, надели перчатки, взяли пистолет, о котором заранее знали от самой же Козловой, и сделали свое черное дело. А перед самым уходом спохватились и протерли томик Сологуба… Сходится?
— Кошмар… — с отвращением проговорила она.
— Вот! — воскликнул Мышкин. — Именно кошмар. Мне эта версия тоже ужасно не нравилась. Не говоря уж о том, что одна деталь так и оставалась невыясненной. Допустим, Катя как-то добыла пистолет. Но зачем ей понадобилось добывать его именно в таком виде — с отпечатками одного Дерюгина? Она что, замышляла какой-то заговор против него? Какой? И при чем здесь вы? — Он выдержал эффектную паузу.
— Ну же! — жалобно проговорила Аня.
— Возьмем другой вариант, — невозмутимо продолжал Мышкин. — Это были не вы. И, как мы уже договорились, это не была случайность. В таком случае все могло быть наоборот. Это мог быть человек, который хотел подставить вас. Но… дело в том, что я не видел такого человека. Разве что сама Катя, но… Катя-то здесь уж точно ни при чем — не могла же она заранее придумать способ обвинить вас в собственном убийстве… В общем, этот Сологуб никак не давал мне покоя. И тут вы упомянули квипрокво… Сначала я не обратил внимания… то есть, может быть, и обратил, но как-то… не осознал… А когда Крымов сказал, что занимается русской прозой второго ряда, я вдруг вспомнил ваши слова и понял, в чем дело. И подумал: а что, если Сологубов перепутали дважды? Понимаете? Не только на вашей конференции, но и у Козловой в квартире? Кто-то слышал звон… Кто-то, кто хотел подставить не вас, а Алешу, но ошибся, потому что был… э-э… небольшой эрудит… Кто это мог быть? Кто отвечал этим двум требованиям? Кто ненавидел Алешу и был небольшой эрудит? И тут, знаете, вариантов было не так уж много. То есть были, конечно, но немного…
— Но ведь все-таки были… — задумчиво проговорила Аня. — Мало ли у нее было обожателей!.. Любой из незадачливых мог взбеситься, взревновать и вообще рехнуться…
— Да, конечно, — согласился Мышкин. — Вы правы. Я этого не исключал. Но… тут, видите ли, был еще один момент, который меня, впрочем, совершенно запутал. Этот момент упорно подталкивал меня к определенному решению — и так же упорно от него отталкивал…
— Совсем загадки… — пробормотала Аня.
— Да… Может, я про это никому, кроме вас, и не скажу, — вдруг добавил он задумчиво. — Помните, с чего началось ваше пари?
— Еще бы мне не помнить!.. — прошептала она. — С Достоевского…
— Да! И вот еще одна странность — почему-то мне самому взбрело в голову рассматривать «Идиота» как пособие по криминалистике. Еще раньше… давно… Ну, это трудно объяснить. Смотрите — если «прочитать» убийство Козловой под таким углом зрения, все встанет на свои места. И убийца, казалось бы, очевиден. Но…
— Я понимаю, — перебила она в большом возбуждении. — Алиби!..
— Алиби, конечно, тоже, — согласился Мышкин. — Но, хотите верьте, хотите нет, алиби меня даже не так мучило… Тут еще кое-что. Знаете, говорят, что в мире существует всего сколько-то там сюжетов — немного… семнадцать, что ли?.. Некоторое разнообразие жизни создают действующие лица. А тут, что же? Один к одному — и убийца тот же самый, и мотив у него тот же самый… Уж слишком похоже — вот что меня смущало. И мотив. Главное — мотив! Между прочим, Алешу вашего и еще кое-кого… вы его не знаете… почему-то ничуть не удивляло убийство из ревности… Про меня тут иногда говорят, — он усмехнулся, — что я, «из книжки». Это еще вопрос, кто из нас «из книжки». Я-то, оказывается, еще не самый большой романтик! Мне как раз все время казалось: уж слишком мотив романтический, литературный… для такой фигуры. И главное опять-таки — в точности тот же самый… Ну а потом я получил кое-какую дополнительную информацию и кое-что проверил…
— Постойте! — перебила Аня, глядя на Мышкина широко раскрытыми от удивления глазами. — Так что же… это не из ревности, что ли?
— Это сложный вопрос, Аня. Я думаю так… Из одной ревности ее, может, и не убили бы… Но и без ревности тоже, может быть, не убили бы…
— Как же это так?.. — растерянно начала Аня, но тут в дверь постучали, и в кабинет гуськом вошли Гаврюшин и Коля.
Увидев Аню, Коля вздрогнул и даже слегка попятился. Потом он спохватился и застыл на месте, чуть вытянув шею, приоткрыв рот и пожирая ее глазами. Он заметно покраснел — то есть покраснели лоб и уши, потому что щеки у него были румяные от природы. Мышкин старался на него не смотреть, чтобы не смущать еще больше. Зато Гаврюшин был великолепен. Что-то происходило с ним в этот нелегкий день, какая-то странная каша варилась в душе… Тут было и уязвленное самолюбие — потому что никогда еще ему до такой степени не хотелось раскрыть преступление самому, а Мышкин между тем уже перестал скрывать, что знает, в чем дело, — тут была и обида на жизнь, и зависть, и одновременно какое-то странное смущение, неизвестно откуда взявшееся, и какой-то совсем уж непонятный подъем, и над всем этим — стремление ничего этого ни в коем случае не обнаружить. Вся эта адская смесь почему-то чрезвычайно украсила его внешне. Как-то он был особенно подтянут, элегантен, глаза горели, выражение лица получилось умно-ироническое. «Пожар способствовал…» — подумал Мышкин и перевел взгляд на Аню. Аня не смотрела на Колю. Она смотрела на Гаврюшина. Не то чтобы как-нибудь особенно… но все-таки. Мышкин тяжело вздохнул.
Анино присутствие сбило с толку и Колю, и Гаврюшина, которые, собственно, пришли за тем, чтобы добиться от Мышкина решительного ответа и объяснений. При Ане это, разумеется, было невозможно, чем Мышкин и воспользовался.
— Извините, господа, — сказал он после нескольких незначащих фраз, — и дамы, конечно, тоже… У меня важная встреча. Я думаю, что я знаю, как было дело… Но некоторые детали все-таки неплохо бы уточнить.
«А вы тут разбирайтесь друг с дружкой сами», — чуть не добавил он, но, разумеется, удержался. Аня, Коля и Гаврюшин покорно вышли следом за ним в коридор. Мышкин воспользовался их замешательством, сделал прощальный жест и убежал.
Насчет встречи он не солгал. Правда, до нее оставалось еще полчаса, но ему как раз хотелось пройтись пешком. Мороз неожиданно спал, золотой середины, как всегда, не было — сразу же все потекло и закапало, и все-таки на улице было неплохо. Впервые за много дней можно было не нестись, упрятав нос, от точки до точки, а спокойно идти и даже брести нога за ногу. Под ногами, конечно, была жуткая каша — в компенсацию за приятные ощущения, — но даже она не портила прогулки, потому что еще не успела осточертеть.
Встреча была назначена на бульваре, у памятника. Алеша уже стоял там, о чем-то размышляя, и машинально водя пальцем по постаменту.
— Здравствуйте, — сказал он Мышкину. — Пойдем куда-нибудь или попробуем… здесь сесть? — Он с сомнением взглянул на мокрые скамейки.
— Давайте ходить, — предложил Мышкин. — Как вы?
— Давайте. — Алеша кивнул.
— Вот о чем я хотел спросить вас. — Мышкин сразу взял быка за рога. — Почему вы не сказали мне, что были тогда у Кати в квартире?
Алеша ошеломленно молчал. Он сделал неверный шаг, ступил в подтаявший сугроб и набрал полный ботинок снегу, но совершенно этого не заметил.
— Вы видели его? — негромко спросил Мышкин.
— Видел, — сквозь зубы проговорил Алеша. И еще раз: — Видел. — И тут его словно прорвало. — Я его видел, — повторил он в третий раз. — Потому и молчал. Можете меня презирать, если хотите, — пробормотал он и вдруг стал похож на мальчишку. — Я его боялся. Но как! Никогда в жизни я так никого не боялся. Еще с той встречи… Потому что я ни разу в жизни не сталкивался с такой ненавистью. С прямой ненавистью… С неприкрытой… Меня никогда никто не ненавидел. Вы понимаете?
Мышкин кивнул.
— Вы ушли оттуда, а потом не выдержали и вернулись… Так? Стояли в толпе у подъезда и видели, как я приехал…
— Да.
— Вы надеялись, что его прямо сейчас же… выведут?..
— Да.
— Вы действительно подумали, что это… он?
— Конечно! А что я еще мог подумать? Я же не знал… про соседей. Я думал, во-первых, что это он, а во-вторых, что я — свидетель. И что теперь-то уж он меня наверняка прикончит. Без вариантов. Особенно если его заподозрят. Я до того боялся, что иногда думал: уж скорее бы… Скорее бы прикончил, — для чего-то уточнил он.
— Но все-таки больше вам хотелось, чтобы его арестовали… только без вашего участия… Поэтому вы написали нам письмо… Так?
— Никогда в жизни не писал анонимок, — мрачно сказал Алеша. — И ни за что не поверил бы, что напишу…
«Нет, все-таки он как-то… не тянет… — критически заметил про себя Мышкин. — Впрочем, не судите сами… Я ведь не был на его месте. Кто знает, как поведешь себя, если припечет…»
— Что он делал, когда вы вошли? — спросил он.
Алеша заговорил крайне сбивчиво:
— Он стоял… там… А она… такая… что я как-то сразу все понял… Тем более, что он ведь уже угрожал. Правда, не ей, а мне… но я подумал, что он сменил концепцию…
«О Господи!» — пронеслось в голове у Мышкина.
— Где именно он стоял? Пожалуйста, постарайтесь восстановить в памяти всю картину, как можно подробнее. Я понимаю, как вам тяжело, но это очень нужно…
— Да чего там, собственно, вспоминать… — пробормотал Алеша. — И так перед глазами стоит и, боюсь, уже никуда не денется… Он стоял… — Алеша прикрыл глаза. — Ну да… у этой штуки… у музыкального центра… — он внезапно замолк, словно наткнувшись на какое-то невидимое препятствие, и посмотрел на Мышкина совершенно изумленным взглядом. — Позвольте… По-моему, он музыку хотел поставить!.. У него в руках была пластинка. Ей-богу! Что за бред? Не понимаю… Как это я забыл? Не забыл, наверное, а вытеснил — потому что уж очень неуместно… Знаете, как бывает?
Мышкин кивнул.
— А… что это он делал, если не секрет? — обмирая от ужаса и любопытства, поинтересовался Алеша.
— Не то что секрет… — сказал Мышкин. — И все-таки… я вам лучше потом скажу. В другой раз.
— А знаете, что я вам хотел сказать… — Алеша сделал паузу и вдруг залился каким-то совершенно диким и неуместным смехом. — Агния-то мне… пощечину влепила!.. — давясь, выговорил он.
— Да что вы говорите! — обрадованно воскликнул Мышкин. — Ну слава Богу!
Алеша прямо-таки согнулся пополам от смеха.
— П-почему — слава Богу? — еле выговорил он.
Мышкин сконфузился.
— Я не то хотел сказать… — смущенно пробормотал он, глядя в сторону. — Не про вас, а про нее… про то, что она, может быть, оживает… Драться, конечно, необязательно, но держать все чувства в клетке — тоже, знаете…
Алеша пристально смотрел на него, кивая, как китайский болванчик.
— Ну что ж, — пробормотал он. — Никуда не денешься… Остается попробовать начать новую жизнь…